Вы не авторизовались

Холодное золото бесплатное чтение

Валерий Шарапов
Холодное золото

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Глава 1

Виолетта Игоревна Леонидова отодвинула занавеску и выглянула на улицу. Какая сырая, промозглая погода! Какой ветер! Он раскачивает ветви лип и каштанов, срывает пожухлые листья, швыряет их на мостовую. Ветер такой сильный, что раскачивает даже фонарь на углу, напротив дома, где живет знаменитая певица, восходящая звезда советской сцены Виолетта Леонидова, и телефонная будка на углу то оказывается на свету, то погружается во тьму. Темно на улице, сыро, зябко! И какой это образует контраст с ее внутренним миром! У нее в душе, наоборот, сияет свет и поют скрипки. Даже не скрипки – фанфары! Ведь весь сегодняшний день складывался так удачно. С утра (хотя было почти 12 часов, но для Виолетты Игоревны это утро – она поздно встает, такая творческая натура) удалось договориться с этим милым старичком, владельцем ожерелья, о встрече. А ведь этот Петр Петрович долго темнил, не соглашался говорить о деле, все твердил, что не расстанется с этой вещью ни за что на свете. А вот теперь наконец согласился. И после завтрака, где-то часа в три, она поехала к нему в Сокольники. Как только люди соглашаются жить в такой глуши, в таких жутких условиях! Она бы ни за что не смогла жить в таком грязном подъезде, каждый день ездить на этом ужасном лифте.

Но это все чепуха, в конце концов, потому что встреча завершилась успешно, старичок Петр Петрович согласился на ее условия. А поскольку она предусмотрительно взяла деньги с собой, то они тотчас и совершили сделку. И домой она ехала уже с ожерельем. А вечером, спеша на выступление в театр, его надела. Ее новое украшение было замечено, оно даже произвело фурор. И это вполне естественно! Ведь настоящие фамильные бриллианты не так часто можно увидеть в наши дни. Как на нее смотрели эти две завидущие дуры, Знаменская и Досталь! В их глазах можно было увидеть настоящую зависть, которую ничем нельзя было скрыть. А вот режиссер Георгий Аполлонович, наоборот, смотрел с восторгом, даже с обожанием, и это было очень приятно. Она даже подумала, что напрасно держит Георгия Аполлоновича на отдалении, не принимает его знаков внимания. Ведь он такой милый, такой внимательный!

А затем был сам спектакль. Она практически всегда выступает успешно, всегда после первого отделения бывает шквал аплодисментов, а в финале – просто овация. Но сегодня зрители превзошли сами себя! Как они аплодировали! Ее вызывали восемь раз! Как после такого успеха можно находиться в унылом настроении? Никак невозможно. Ну, и в довершение этого блестящего дня еще и сеанс с новым мастером тоже оставил приятные впечатления. В общем, день удался.

Виолетта Игоревна отошла от окна и направилась в ванную. Пожалуй, хватит на сегодня всякой активности, хватит впечатлений, пора готовиться ко сну. Принимать ванну она сегодня, пожалуй, не будет – слишком устала. Примет душ – и в постельку. Да, одна, и это хорошо, потому что в любовных связях следует быть разборчивой. Она уже не девочка, чтобы жить одними лишь чувствами. Да, душ – и спать.

Она уже пустила воду, пока тоненькой струйкой, уже сняла спортивный костюм (который, кстати, ее очень молодил!), оставшись в одном белье, когда ей внезапно почудился донесшийся из глубины квартиры слабый звук. Это было странно. Ни кошки, ни собаки у нее нет, шуметь некому. Может быть, порывом ветра открыло форточку? Тогда надо пойти, закрыть, а то дождь будет хлестать в окно, намочит дорогой ковер (настоящий персидский!).

Певица Леонидова вышла из ванной, заглянула в гостиную. Никого. Нет, шум доносился из спальни. Из спальни! Вот теперь она по-настоящему встревожилась. Ведь там, в спальне, в глубине шкафа она хранила самое дорогое, что у нее было. Виолетта Игоревна вошла в спальню, огляделась…

Она хотела оглядеться, хотела убедиться, что все в порядке, что ей ничто не угрожает. Но у нее это не получилось. Чьи-то сильные, словно стальные руки схватили ее сзади за шею. «Ожерелье! – мелькнула мысль. – Он хочет забрать мое ожерелье! Нет, не отдам!» Она хотела крикнуть «Нет!», но из горла вырвался лишь слабый хрип. Правая рука неизвестного резко наклонила голову жертвы вперед, хрустнули, ломаясь, шейные позвонки, и тело Виолетты Игоревны мягко упало на дорогой персидский ковер.

– Значит, ты осмотрел место происшествия? – спросил полковник Волков своего подчиненного.

– Да, Семен Егорович, вот только что вернулся из квартиры Леонидовой, – ответил капитан Егоров.

– Хорошо, тогда докладывай, а я послушаю, – сказал полковник. – Послушаю, что ты там заметил, чего не заметил. А потом скажу тебе еще кое-что.

Капитана Ивана Егорова такие слова начальника убойного отдела, конечно, заинтриговали. Но спрашивать начальника, что он хочет сказать, было не положено, и капитан раскрыл свой блокнот и начал докладывать:

– Тело певицы Большого театра Виолетты Игоревны Леонидовой было обнаружено в ее спальне, возле двери. Первой тело хозяйки обнаружила домработница Людмила Петрова. Это произошло сегодня в час дня.

– А почему домработница пришла на уборку так поздно? – спросил Волков.

– Как объяснила Петрова, ее хозяйка всегда поздно встает… то есть вставала, не раньше полудня. Вот Петрова и приходила к часу. Обычно в это время Леонидова заканчивала завтракать и отправлялась по делам, а домработница приступала к уборке.

– Хорошо, этот момент я понял, продолжай, – сказал полковник.

– Значит, Петрова обнаружила тело хозяйки и сразу вызвала милицию. Звонила она с домашнего телефона Леонидовой. По звонку сначала на место происшествия прибыл участковый данного участка Никита Донских. И он уже позвонил вам, а вы…

– Про меня можешь не рассказывать, что я делал, – усмехнулся начальник убойного отдела. – Ты о своем говори.

– Да, это я… Хорошо, продолжаю. На место я прибыл в два часа пятьдесят три минуты. Со мной прибыла бригада криминалистов. Меня прежде всего интересовало время смерти певицы. Врач Евгений Терентьевич сказал, что точное время смерти сможет сказать только после вскрытия. Но дал предварительное заключение, что женщина была мертва уже давно, по крайней мере с ночи… Самое интересное касается входной двери. Домработница показала, что хозяйка боялась воров и всегда закрывалась на два замка – английский, который защелкивался при любом закрытии двери, и обычный дверной, закрывающийся на два оборота. Петрова утверждает, что Леонидова всегда закрывала замок на два оборота. А сегодня, открывая дверь, она отметила, что та была заперта только на английский замок. Нижний замок не был заперт, хотя ключ торчал в замке. Осмотрев оба замка, наш криминалист сделал заключение, что следов взлома или использования отмычки нет.

– Интересно, – заметил полковник Волков. – И какой вывод ты из этого делаешь?

– Мне кажется, – сказал Егоров, – Леонидова сама открыла дверь убийце. Либо у него был свой ключ. И в том, и в другом случае убийца – человек, не посторонний для убитой, она его знала.

– Ну, убийца мог заранее сделать дубликат… – заметил полковник.

– Да, но обычно в замке после этого остаются следы воска или другого вещества, которое используется для изготовления слепка, – ответил капитан. – В данном случае этого нет. И потом, как убийца мог открыть дверь дубликатом, если ключ торчал в замке? Иду далее. Я тщательно осмотрел всю квартиру. В буфете, в ящиках, обнаружил столовое серебро и дорогую посуду. В гостиной на столе стояла сумочка Леонидовой. В ней я обнаружил кошелек, а в нем – свыше трехсот рублей. Кроме того, в квартире много ценных вещей – ковры, мебель, две картины известных советских художников. Ничего из этого не взято. Из этого мы должны заключить, что целью убийства было не ограбление, у убийцы был какой-то другой мотив…

– А как она была убита? – прервал капитана начальник отдела.

– Я разве не сказал? – удивился капитан Егоров. Он даже крякнул от смущения – забыл изложить такой важный факт. – Виноват, товарищ полковник. Певица была убита путем слома шейных позвонков. Убийца схватил женщину сзади и резко наклонил ее голову вперед. Она умерла мгновенно. Тут надо еще заметить, что Леонидова, как видно, собиралась принять ванну или душ – в ванной лилась вода, а на ней было только белье. В ванной осталась остальная одежда – спортивный костюм и майка.

– Спортивный костюм? – удивился полковник. – Она что, спортом занималась?

– Я еще не проводил опрос знакомых погибшей, – извиняющимся тоном ответил капитан. – Но, если судить по телосложению Леонидовой – да, она уделяла внимание своей физической форме, хотела сохранить фигуру.

– Хорошо, давай дальше, – сказал Волков. – Что еще примечательного заметил?

– Да в общем-то ничего, – ответил капитан. – Только одна деталь. Я успел поговорить с соседями Леонидовой по лестничной площадке, и одна из женщин вспомнила, что поздно вечером, когда она уже ложилась и подошла к входной двери своей квартиры – проверить, закрыта она или нет, – она явственно услышала, как напротив, то есть у Леонидовой, стукнула входная дверь.

– Но выглядывать на площадку соседка не стала? – уточнил Волков.

– Нет, не стала, – подтвердил капитан.

– И какой ты из этого делаешь вывод?

– Что от певицы в это время кто-то ушел. Либо она сама только в это время вернулась домой и закрыла за собой дверь.

– Возможно, возможно… И какие будут твои дальнейшие действия?

– В первую очередь я собираюсь еще раз, уже более детально, осмотреть квартиру Леонидовой, – сказал капитан. – Возможно, из квартиры все же что-то пропало. И это даст нам возможность понять, из-за чего была убита Леонидова. Затем я хочу опросить всех коллег певицы, всех, кто так или иначе соприкасался с ней по работе. Ведь Леонидова не была замужем. Возможно, у нее были какие-то связи, какие-то любовные отношения. И конечно, я продолжу опрос жильцов подъезда, в котором находится квартира певицы. Поговорю со всеми жильцами, от первого до двенадцатого этажа.

– Я бы еще советовал обратить внимание на ее занятия спортом, – сказал полковник. – Это важно, и знаешь почему?

– Из-за способа убийства? – предположил Егоров.

– Вот именно! Чтобы сломать человеку шею одним движением, надо обладать большой физической силой и определенным знанием анатомии. И то и другое встречается среди спортсменов. Так, теперь у тебя все?

– Да, теперь все, – подтвердил капитан, закрывая блокнот.

Волков проследил за этим его движением и сказал, усмехнувшись:

– А вот книжечку ты закрываешь зря. Тебе будет что еще туда записать. Теперь настала моя очередь тебе рассказывать, а твоя – слушать и делать выводы.

Егоров открыл блокнот и достал авторучку. Он знал, что многие его коллеги уже перешли на входившие в моду шариковые ручки, не требовавшие заправки. Однако Егоров оставался верен своей ручке с пером.

Между тем Волков встал из-за стола и начал прохаживаться по кабинету. Так он делал, когда ему нужно было обдумать какой-то важный и непростой вопрос.

– Итак, сегодня, шестнадцатого октября, мы обнаружили тело известной певицы Виолетты Леонидовой, которая была убита накануне, пятнадцатого, – заговорил он. – И это, конечно, печальный факт. Однако еще более печальным является то обстоятельство, что убит не первый из известных деятелей в городе Москве. А уже третий!

Полковник сделал паузу. Но капитан не задал никакого вопроса – он продолжал внимательно слушать.

– Первым стало убийство дирижера Большого симфонического оркестра Аркадия Юрьевича Воскресенского, – продолжил Волков. – Оно произошло четыре месяца назад, в начале июня. И до сих пор остается нераскрытым. Это большой провал для нашего отдела! Я бросил на раскрытие этого преступления лучших людей, не пожалел сил, но найти убийцу до сих пор не удалось. Но мало этого: пока мы искали убийцу Воскресенского, в августе произошло еще одно убийство. На этот раз жертвой убийц стал известный артист театра и кино Борис Никитович Воловик.

– Почему-то я никогда не слышал о таком артисте, – заметил капитан.

– Потому что на сцене и в кино он выступал под псевдонимом Соколов, – сказал Волков. – Под этим именем его знают миллионы людей, причем не только в нашей стране, но и за рубежом. Ну, и у нас в деле он фигурирует под этой фамилией.

– Вот оно что! – не сдержавшись, воскликнул Егоров. – Значит, Борис Соколов убит! Я столько фильмов с его участием видел… Простите, товарищ полковник, я вас прервал…

– Итак, за лето были убиты два известных деятеля культуры, – продолжал Волков. – И вот теперь третья смерть. Что же объединяет эти преступления? Прежде всего, все трое были убиты у себя дома. И пока я тебя слушал, я отмечал и остальные характерные моменты, которые относились к первым двум эпизодам. Например, отсутствие следов взлома. Преступник входил в квартиры своих жертв, будто к себе домой. Словно хозяева сами открывали ему двери! Затем – способ совершения убийства. И у Воскресенского, и у Соколова были сломаны шейные позвонки. А ведь такой способ убийства встречается довольно редко. Ну, и, наконец, было еще одно обстоятельство, которое объединяет эти преступления с убийством Леонидовой. При первом, поверхностном осмотре наши сотрудники не обнаружили следов ограбления. Поэтому вначале следствие терялось в догадках, какой же мотив преступления. И только потом, при более внимательном осмотре, когда были опрошены близкие и друзья убитых, стало известно, что ограбление все же было…

– Убийца брал что-то крайне ценное и редкое, правда, товарищ полковник? – не выдержал и задал вопрос капитан Егоров.

– Угадал, капитан, – кивнул Волков. – Выяснилось, что и дирижер, и артист были страстными коллекционерами, только в разных областях. Воскресенский был нумизматом. За тридцать с лишним лет он сумел собрать уникальную коллекцию монет, в которой встречались даже монеты Древнего Рима! И эта коллекция после убийства пропала. Я навел справки, и знатоки сказали, что примерная стоимость коллекции дирижера составляет от четырехсот тысяч до полумиллиона рублей. А Борис Соколов собирал редкие книги. И у него составилось ценное собрание, которое включало очень редкие издания.

– Неужели все книги тоже унесли? – спросил капитан. – Но ведь это, наверно, большой груз, в чемодане не вынесешь…

– Грабители забрали не все книги, – объяснил Волков. – Они взяли только самое ценное – настоящие раритеты. Так, у артиста имелось прижизненное издание стихов Пушкина, Батюшкова. Были и более редкие вещи – например, сонеты Шекспира издания семнадцатого века. Всего грабитель унес двадцать четыре книги, но самые дорогие. Вот, капитан, по этим признакам я и объединил все эти дела в одно. И теперь хочу поручить это дело тебе. Какие-то подробности предыдущих двух дел я тебе сейчас сообщил, а за остальными сведениями обратись к своим коллегам, капитану Храпченко и майору Пчелинцеву – сначала эти два дела были поручены им. Имей в виду: руководство придает этому расследованию очень большое значение!

Тут полковник остановился и показал пальцем вверх, чтобы подчеркнуть значение слова «руководство».

– К нашей стране сейчас приковано повышенное внимание во всем мире, – продолжал Волков. – Люди доброй воли с надеждой следят за нашими успехами в освоении космоса, в других областях. А буржуазная пресса не прощает нам ошибок и готова из мухи раздуть слона. Хорошо, что все эти акулы пера не знают об этих убийствах. Представляешь, какой шум они бы подняли? Кричали бы, что советская милиция четыре месяца не может найти убийц. Ты должен их найти, Иван! Все прочие дела, которые у тебя есть, передай Копылову и Яшкину. А сам целиком сосредоточься на деле об ограблениях коллекционеров. Оно должно быть раскрыто! Преступник должен понести наказание!

– Я добьюсь этого, Семен Егорович! – твердо пообещал капитан.

Глава 2

Из кабинета Волкова капитан Егоров поднялся в кабинет своего отдела. Там он вынул из сейфа дела, которые вел – их насчитывалось четыре штуки, – и отдал их своим коллегам. Леша Копылов принял дополнительную нагрузку безропотно, а ершистый Яшкин попробовал сопротивляться. Однако, когда Егоров сослался на указание начальника отдела, и он замолчал.

После этого капитан сел за свой стол, открыл блокнот и задумался. Надо было сосредоточиться, составить план расследования – хотя бы на самое ближайшее время. Прежде всего нужно было решить, что делать прямо сейчас. Может быть, следует вернуться на Волхонку, в квартиру певицы? Ведь он провел только поверхностный осмотр. Где-то там, в квартире, скрыта тайна преступления, там ее и можно найти. «Но что именно ты будешь искать? – спросил Егоров самого себя. – Ты ведь не знаешь, что собирала Леонидова, и собирала ли она вообще что-то. Нет, надо подойти с другого конца. Надо поговорить с людьми, которые хорошо знали певицу, ее привычки, ее наклонности…»

И капитан принял решение. Он взял блокнот и поехал в Большой театр.

В театре он не стал идти по официальному пути – не стал искать кабинет директора, представляться ему, а затем вызывать в кабинет людей, на которых директор укажет. Нет, капитан Егоров решил идти, так сказать, снизу. Он решил воспользоваться тем, что сейчас был в гражданке. Он только один раз использовал свое служебное удостоверение – показал его вахтерше на входе. А заодно осведомился у этой пожилой женщины, где в театре находится буфет. Вахтерша удивилась такому интересу, но путь указала. И капитан Егоров прямиком направился в буфет.

Здесь он взял себе стакан чая, пару бутербродов и сел за столик в самом центре зала. Егорову не требовалось уединение – наоборот, он искал общения, хотел слышать чужие разговоры и по возможности в них включиться.

Такая возможность ему вскоре представилась. За соседний столик села группа артистов. Главной в этой группе, несомненно, была дама, что называется, в возрасте – ей было явно за пятьдесят. Дама была одета необычно: на ней было платье из далекого прошлого (Егорову вспомнилось слово «кринолин»), а на голове было что-то вроде короны. Как видно, дама только что участвовала в спектакле, но пока что была свободна до нового выхода на сцену и решила воспользоваться этой возможностью, чтобы посетить буфет. Рядом с дамой за столик сел мужчина весьма солидного вида. Ему тоже было за пятьдесят, на нем был хороший костюм, галстук-бабочка и белоснежная сорочка. Третьей в компании была миловидная молодая женщина.

Каждый из этих троих принес с собой поднос, уставленный тарелками; как видно, театральные люди собирались основательно перекусить. Составив все свои тарелки на столик, трое уселись и тут же завели разговор. Говорили они негромко, но Егоров сидел рядом, к тому же он обладал хорошим слухом, так что слышал практически весь разговор.

– Какой кошмар, какой ужас! – говорил солидный мужчина (Егорову почему-то все время хотелось назвать его «господин»), поедая антрекот. – И какая потеря для театра, для всей нашей сцены! Даже для мировой сцены, я бы сказал!

– Не надо преувеличивать, Георгий, – заметила на это «королева». – Виола была, несомненно, человек талантливый, но ее крайне переоценивали. Крайне! Мне ее, несомненно, очень жаль, но должна заметить, что она сама накликала свою смерть. Это надо же было такое придумать: явиться на спектакль, надев это ожерелье! Драгоценности видели все, буквально все, кто был в этот день на спектакле.

– И что, вы думаете, что это сделал кто-то из зрителей? – спросила молодая женщина.

– А почему бы и нет? – «Королева» пожала плечами. – Не надо считать всех наших зрителей ангелами. Любовь к музыке не гарантирует высоких моральных качеств. Даже напротив: среди страстных поклонников оперы были известные негодяи. В свое время оперу и вообще музыку очень ценили представители рода Медичи. А там были сплошные убийцы, отравители.

– Да, я согласен: Виолетте не следовало приходить в этом ожерелье на спектакль, – сказал «господин». – Но в то же время я ее понимаю. Ведь эти бриллианты так ей шли! Такой блеск! Он как бы отражался на ней самой…

– Да, я заметила, Георгий, как ты смотрел на нее влюбленными глазами, – сказала «королева». – Кажется, ты даже решил подъехать к ней после спектакля.

– Меня иногда просто коробит от твоих оценок, – сухо заметил «господин». – Всякое желание говорить с тобой откровенно, делиться чем-то важным отпадает.

И, сказав это, человек с галстуком-бабочкой приготовился встать из-за стола. Но это совершенно не устраивало капитана Егорова. И он развернулся к артистам и произнес:

– Прошу прощения, что я вмешиваюсь в ваш разговор, но для меня крайне важны некоторые моменты…

– А вы, собственно, кто такой? – надменным тоном произнесла «королева». – Что-то я вас в театре раньше не видела…

– Вы и не могли меня увидеть, – отвечал Егоров. – Потому что я в театре не работаю. Я работаю в другом месте. А именно в Московском уголовном розыске, в отделе по расследованию особо тяжких преступлений.

И тут он, второй раз за последний час, достал свое служебное удостоверение. Оно произвело нужное впечатление. Артисты переглянулись, и человек, которого Егоров окрестил «господином», сказал:

– Так что вас интересует, товарищ капитан?

– Прежде всего мне хотелось бы с вами познакомиться, – сказал оперативник. – Иначе неудобно разговаривать. Вот вас, простите, как зовут?

– Меня зовут Георгий Аполлонович, фамилия моя Поздняков, – с достоинством произнес человек в галстуке-бабочке. – Здесь, в театре, я работаю режиссером, ставлю в основном оперные спектакли. Вот сейчас идет «Тоска», которую я срежиссировал и поставил, а завтра будет идти «Кармен».

– А я Екатерина Игнатьевна Знаменская, – с еще большим достоинством произнесла та, кого Егоров мысленно окрестил «королевой». – Я певица, меццо-сопрано.

– Ну, а я всего-навсего скрипачка, – представилась третья собеседница. – И зовут меня Алла, Алла Новицкая.

– Очень приятно, – сказал Егоров. – Как я понял, вы говорили о смерти вашей коллеги Виолетты Леонидовой. У меня к этому делу профессиональный интерес – ведь я тот человек, которому поручено его вести. Я должен найти убийцу вашей коллеги. И поэтому меня крайне заинтересовал ваш разговор в той части, которая касалась какого-то ожерелья. Ведь вы, Екатерина Игнатьевна, прямо назвали этот предмет возможной причиной убийства Леонидовой.

– Да, я так считаю, – кивнула певица. – Демонстрировать драгоценности столь большому числу людей – значит накликать беду.

– А что представляло собой это ожерелье? – продолжал допытываться капитан.

Артисты вновь переглянулись, и певица Знаменская решила ответить первой.

– Вчера на Виолетте было бриллиантовое ожерелье с обрамлением из золота, – объяснила она. – Сразу было видно, что вещь эта – старинная. Но если и оставались какие-то сомнения на этот счет, то сама Виолетта всем говорила, что этой драгоценности больше ста лет, она чуть ли не принадлежала кому-то из царской семьи. Впрочем, она о многих вещах из своей коллекции так говорила…

– Так Леонидова собирала драгоценности? – воскликнул Егоров. Он только что узнал новость, имевшую важнейшее значение! – У нее была коллекция?

– Да, у Виолы имелась коллекция драгоценных вещей, – подтвердил Георгий Аполлонович. – Она их очень ценила, и вовсе не из-за их большой стоимости, хотя стоили они, конечно, немало. Она их ценила за их красоту, а также за то, что в их обрамлении еще ярче сияла ее собственная красота.

– Георгий, конечно, не может удержаться и не сказать комплимент покойнице, – усмехнулась Знаменская. – Хотя какая уж там особенная красота могла быть в ее годы…

– Нет, это вы зря говорите, Екатерина Игнатьевна, – вмешалась в разговор Новицкая. – Виолетта Игоревна следила за собой, была в хорошей форме. Я уважала ее за то, что она за собой следит.

– Что же, Леонидова занималась физкультурой? – поинтересовался капитан.

– Ну, слово «физкультура» тут не слишком подходит, – усмехнулся Поздняков. – Одно время она увлекалась йогой, занималась в кружке, который вел какой-то индийский отшельник. Но в последнее время, мне кажется, у нее уже не хватало на это времени, так что она просто бегала, плавала… Но за своей физической формой, безусловно, следила.

– Этот момент меня тоже интересует, – сказал Егоров. – Но гораздо важнее для следствия – узнать как можно больше о коллекции драгоценных камней, которую собрала ваша коллега. Кто из вас может рассказать, как создавалась эта коллекция? Какие предметы в нее входили? Где она хранилась? В общем, я хотел бы узнать об этих драгоценностях как можно больше.

Собеседники капитана Егорова переглянулись в третий раз, и Георгий Аполлонович сказал:

– Знаете, по этому вопросу вам надо обращаться не к нам. Вообще не к тем людям, которые сейчас работают в театре. Вам надо встретиться с Княжевичем. Он, конечно, в театре уже давно не работает, лет шесть как ушел. И дело не просто в возрасте – у него проблемы с сердцем, ему волноваться нельзя.

– Верно, верно! – поддержала его певица Знаменская. – Эту историю может рассказать только Юрий Германович. Он-то все знает с самого начала…

– А кто этот Юрий Германович Княжевич? – спросил Егоров.

– Он легенда нашего театра, – объяснила скрипачка Новицкая. – Даже я, человек в театре сравнительно новый, знаю, что Юрий Германович – человек-легенда. Он проработал в нашем театре больше тридцати лет, пришел в него во время войны…

– Нет, раньше, гораздо раньше! – поправил скрипачку Поздняков. – Он еще до войны пришел. Пришел как актер, выступал на третьих ролях, его использовали в мимансе. И постепенно, постепенно поднялся до режиссера, ставил знаковые для нашего театра спектакли. Он отлично знал Виолетту Игоревну, знал, чем она жила…

– Он знал ее ближе многих других, – многозначительным тоном добавила Знаменская. – Ну, я надеюсь, вы меня понимаете?

– Вы хотите сказать, что они с Леонидовой были близки? – догадался Егоров.

– Просто ближе некуда, – подтвердила певица. – Он все знает о Виолетте. И он многое может вам рассказать, если, конечно, захочет говорить…

– Я попробую убедить вашего старожила, – сказал Егоров. – Вы не сможете продиктовать мне его адрес?

Глава 3

Режиссер Юрий Княжевич жил на Моховой, в старом доме, построенном сразу после войны. Войдя в подъезд, Егоров обратил внимание на то, что в доме не было лифта. Правда, режиссер жил на третьем этаже, не так высоко. «Но как же обходятся пожилые люди, живущие на шестом?» – подумал оперативник. Он не знал ответа.

На звонок в дверь долго никто не отзывался, и Егоров позвонил снова, а затем в третий раз. И только после этого услышал за дверью медленные, неуверенные шаги. А затем услышал и голос, говоривший:

– Сейчас, сейчас… Зачем так трезвонить?

Заскрипел поворачиваемый ключ, лязгнул замок, и дверь открылась. Егоров увидел человека, когда-то высокого, теперь же согнутого годами. Глаза у Юрия Княжевича слезились, однако смотрели зорко, внимательно.

– Что-то я вас не узнаю, молодой человек, – сказал режиссер. – Вы не из нашего театра?

– Нет, Юрий Германович, я не из вашего театра, – ответил капитан Егоров. – Я вообще не из театра, я из милиции, из уголовного розыска. Вот мое удостоверение.

– Зачем мне ваш документ? – проговорил режиссер. – Я и так вижу, что вы имеете отношение к охране порядка, ко всем этим расследованиям. Меня, знаете ли, трудно обмануть. Проходите, проходите. Расскажете, какое у вас может быть ко мне дело. Даже не представляю, что за дело…

И, говоря все это, режиссер повернулся и медленно двинулся в глубь квартиры. Егоров вошел, закрыл дверь и пошел вслед за хозяином. Было видно, что он попал в жилище человека искусства. Коридор, по которому они шли, украшали фотографии знаменитых артистов, а также несколько картин. Приглядевшись, Егоров заметил, что все они были с дарственными надписями. Они миновали дверь в кухню и вошли в богато обставленную комнату. Сразу бросался в глаза большой письменный стол, кресло перед ним и ряды книжных шкафов. Видимо, это был кабинет режиссера.

Княжевич указал гостю на стул, а сам опустился в кресло.

– Итак, что же вас привело ко мне, товарищ из уголовного розыска? – спросил он. – Давайте попробую угадать. Может быть, у кого-то из моих соседей украли велосипед? Или старушку Зинаиду Авдеевну с пятого этажа покусала собака красавицы Ирины, живущей на шестом?

Судя по этим словам, у старого режиссера было хорошее, даже отличное настроение, он был склонен шутить. Было жаль огорчать старого режиссера, но у Егорова не было выбора.

– К сожалению, у меня более печальный повод для визита к вам, – сказал он. – Дело в том, что…

– Подождите! – попросил собеседника Княжевич. – Я понимаю, что вы хотите сказать! Кто-то умер, кто-то из близких мне людей. Кто?

– Виолетта Игоревна Леонидова, – ответил Егоров. – Прошедшей ночью она была убита в своей квартире.

Он замолчал, понимая, что для его собеседника эта новость имеет особое значение. Нельзя спешить с обычными для его профессии вопросами, выуживать из хозяина квартиры на Моховой информацию. Юрий Княжевич должен оправиться после такого удара судьбы.

А для старого режиссера это был действительно удар. Он закрыл глаза, побледнел.

– Виолетта! – произнес он, открывая глаза. – Кто бы мог подумать? Самая живая, самая веселая из всех, кого я знал, кого учил! Вы говорите, убита?

– Да, убита этой ночью, – повторил капитан.

– Как это несправедливо! – режиссер покачал головой. – Как неправильно! Было бы понятно, если бы нож убийцы был направлен на меня. Ведь мне, в сущности, уже незачем жить, длить это постылое существование. Но она… Так вы, значит, ищете убийцу? Это нужное дело. Только не понимаю, чем я могу быть вам полезен. Я ведь давно не видел Виолу. Правда, мы иногда общались по телефону…

– У нас есть основания полагать, что убийство совершено с целью ограбления, – начал объяснять капитан. – В театре мне рассказали, что Виолетта Игоревна собирала коллекцию драгоценностей. И я хотел у вас узнать, так ли это. Также мне хотелось получить представление, насколько велика была эта коллекция, какие предметы туда входили. Вы что-то знаете об этом?

– Ее бриллианты! Ну конечно! – воскликнул Княжевич, всплеснув руками. – Знал ли я о ее коллекции? Конечно же, знал. Об этом знали все, кто с ней был близко знаком. Она все время говорила об этом своем увлечении. Она жить не могла без этих своих стекляшек.

– Насколько велика была эта коллекция? – спросил Егоров. – Какие предметы в нее входили?

– О, это было довольно обширное и очень ценное собрание, – проговорил режиссер. – Я помню диадему, которая относилась к эпохе Екатерины Великой, бриллиантовое колье, серьги в тон этому колье, алмазную заколку… А перстни? В коллекции имелись две дюжины колец и перстней, и все золотые, украшенные изумрудами. Ну, и вещи попроще – жемчужные бусы, серьги…

– Как Виолетта Игоревна приобретала драгоценности? Где находила продавцов? – спросил капитан.

– О, это тоже была целая история, и довольно увлекательная, – проговорил режиссер. – У Виолы постепенно сложились обширные знакомства в среде людей, которые интересуются антиквариатом, в том числе старинными драгоценностями.

– Так она старалась купить не просто дорогие, ценные вещи, но вещи старинные? – уточнил капитан.

– Да, конечно! – последовал ответ. – Виолетта была человеком очень любознательным и тщеславным. Ей льстило, что она носит вещь, которая принадлежала знаменитым людям, может быть, самой императрице… Она знала историю каждой своей вещи, могла ее рассказать…

– Мне в театре говорили о ее последнем приобретении – каком-то необыкновенном ожерелье, – сказал Егоров. – Вы не видели это ожерелье?

– Нет, не видел, – режиссер покачал головой. – Я вам уже говорил в начале нашей беседы – я давно не виделся с Виолеттой. Когда-то мы были близки… очень близки. Но все же сказывается разница в возрасте – ведь она на двадцать лет моложе меня. И интересы у нас тоже в значительной степени разные. Я никогда не мог разделить ее интереса к этим драгоценностям. Так что я не видел ее, наверное, уже три месяца. В последний раз мы виделись в июне. И тогда не было речи о новом ожерелье.

– Значит, вы не знаете, у кого она могла его купить?

– Понятия не имею.

– Скажите, а еще кто мог знать о коллекции Леонидовой, кроме ее коллег по театру?

– Кроме людей театра… – произнес Княжевич и задумался. Потом тряхнул головой и произнес: – Пожалуй, это были люди, причастные к музыке. Музыканты филармонического оркестра, известные исполнители, дирижеры… Да и просто любители хорошей музыки и сольного пения. Знаете, я припоминаю одного такого страстного почитателя Виолы. Он ходил на все спектакли с ее участием и всегда преподносил ей огромные букеты цветов. Ему разрешали входить за кулисы, он даже стал в театре, так сказать, своим человеком. Виола даже несколько раз ходила с этим человеком в рестораны…

– А кто этот страстный почитатель? – заинтересовался капитан. – Вы его знаете?

– Да, мы несколько раз виделись в театре, – сказал Княжевич. – Его звали… сейчас, одну минуту…

Режиссер встал, с трудом дошел до своего письменного стола, открыл один ящик, потом другой… Наконец он нашел то, что искал – старую записную книжку. Полистал ее и нашел нужную запись.

– Вот, записывайте, – сказал он. – Этого человека зовут Борис Маркович Шварцман. Его адреса у меня нет, но есть номер телефона, сейчас я вам его продиктую.

И режиссер продиктовал номер домашнего телефона меломана. Егоров записал эти данные, после чего спрятал блокнот и поднялся.

– Большое вам спасибо, Юрий Германович, – сказал он. – Вы мне очень помогли. Выражаю вам свои соболезнования в связи с гибелью Виолетты Игоревны.

– Да, спасибо за теплые слова, – ответил старый режиссер. – А вам я желаю обязательно найти этого негодяя, который убил Виолу. Он должен получить справедливое наказание!

Выйдя от режиссера, капитан Егоров на минуту задумался. Куда идти в первую очередь? Следует ли немедленно заняться страстным почитателем таланта Виолетты Леонидовой Борисом Шварцманом или сначала нужно повторить осмотр ее квартиры? Шварцман, как человек, постоянно общавшийся с певицей, мог знать о ее знакомых, о человеке, который продал певице роковое ожерелье. Поэтому поговорить с ним капитану очень хотелось. Но, с другой стороны, он ведь так и не знал: действительно ли певица была ограблена? Вдруг при повторном обыске бриллианты найдутся?

После недолгого колебания капитан сделал выбор и поехал на квартиру убитой.

Поднявшись на площадку третьего этажа, где жила Леонидова, он внимательно осмотрел печати, которые сам же сегодня днем наложил, а затем открыл дверь, запертую на этот раз на оба замка. При этом он пользовался ключами, которые забрал у домработницы Петровой.

Повторный обыск он начал с того, что обошел всю квартиру и внимательно ее осмотрел. А затем постарался представить, где такой человек, как Леонидова, мог прятать самое дорогое, чем владел. Он сразу исключил разного рода тайники в удаленных местах, таких как сливной бачок в туалете или мусорное ведро с двойным дном. Нет, такой человек, как Виолетта Леонидова, ни за что не станет прятать драгоценности в подобных местах! Бриллианты для нее – прежде всего предмет искусства, нечто прекрасное, и только после этого – богатство. Она ими постоянно пользовалась, надевала то ожерелье, то серьги. Значит, драгоценности должны храниться где-то под рукой у певицы, в таком месте, куда всегда есть доступ. Но в то же время она вряд ли стала бы хранить их в гостиной, где могли сидеть ее гости. Скорее всего, надо искать в спальне. И капитан направился в спальню певицы.

Здесь он также не спешил осматривать полки шкафа, где хранилась одежда и белье, не стал открывать ящики прикроватной тумбочки. В эти места во время уборки могла заглядывать домработница, и в них нельзя было держать сокровища. Капитан встал посреди спальни и попытался представить себя на месте погибшей певицы. Общаясь с коллегами певицы в театральном буфете, беседуя позже со старым режиссером, он успел уже кое-что узнать о погибшей, составить себе ее психологический портрет. И теперь он старался использовать это знание, чтобы понять, где ему нужно искать бриллианты.

Так Егоров стоял некоторое время, затем еще раз медленно оглядел комнату – и шагнул к старинному трюмо. Разумеется, домработница протирала этот предмет каждый день. И все же капитану казалось, что этот предмет, сам воплощение старины, воплощение мебельного искусства, как нельзя лучше подходил для того, чтобы стать тайником для сокровищ.

Егоров провел рукой по раме, погладил ее. Одновременно он искал на ней какой-то выступ, что-то, что могло привести в действие пружину. Нет, на раме такого выступа не оказалось. Тогда он присел на корточки и стал проделывать то же самое с подзеркальником. И когда он провел рукой по нижней стороне подзеркальника, то нащупал не выступ, а, наоборот, углубление. Он опустил туда палец, надавил – и вдруг что-то щелкнуло, и из подзеркальника сбоку выехал небольшой узкий ящик.

Егоров встал, попробовал взять этот ящик. Это получилось без труда: ящичек просто стоял на подставке, которая свободно двигалась, выезжая из подзеркальника и уходя обратно, если нажать. Ящичек, который капитан держал в руках, сам был драгоценностью – он был сделан из янтаря. Егоров открыл крышку. В ящичке было два отделения – побольше и поменьше. «Скорее всего, в большом хранились крупные вещи, – подумал капитан. – Ожерелья, диадема, колье и тому подобное. А в другом, маленьком, лежали серьги, броши, перстни, кольца…» Увы: сейчас там ничего не лежало. Оба ящика были пусты.

Глава 4

Итак, Егоров установил причину, по которой было совершено убийство Виолетты Леонидовой. Это было ограбление, убийца унес с собой всю коллекцию, собранную певицей. Перед оперативником сразу вставало несколько вопросов. Каким образом грабитель собирался распорядиться награбленным? «Вряд ли убийство совершил такой же коллекционер, каким была сама Леонидова, – размышлял капитан. – Что-то я не слышал о таких преступлениях».

Значит, убийца постарается похищенное продать. Где он будет это делать? Тут есть два варианта. Либо он понесет свою добычу в комиссионный магазин, либо у него есть знакомый скупщик. У сотрудников МУРа имелись сведения о сотрудниках комиссионных магазинов, которые были склонны брать на реализацию краденые вещи. В частности, имелись три ювелирных магазина, которые могли взять такой товар, не задавая лишних вопросов. Все эти магазины следовало немедленно посетить и побеседовать с их сотрудниками.

Также в милиции знали четверых людей, которые могли купить драгоценности. Не для себя, конечно, – для дальнейшей продажи любителям «камешков». Эти же люди занимались и продажей. А может быть, услугами этих перекупщиков пользовалась и Леонидова? Капитан взглянул на часы: шел одиннадцатый час. Ювелирные магазины сейчас, конечно, закрыты, обращаться туда нет смысла. А вот перекупщики – люди деловые, ложатся спать поздно. Есть смысл поговорить с кем-то из них на сон грядущий. И Егоров направился к телефону.

Вначале он позвонил в родной МУР, в отдел, который занимался мошенниками – именно по этой статье проходили люди, занимавшиеся незаконной скупкой и продажей драгоценностей.

– У телефона капитан Егоров, – сказал он, когда на другом конце телефонной линии сняли трубку. – С кем я говорю?

– Здесь лейтенант Кузнецов, – ответил сотрудник, находившийся на дежурстве.

– А, привет, Игорь! – сказал Егоров, хорошо знавший молодого лейтенанта. – Слушай, мне нужны данные скупщиков. Я помню, у нас их числится четыре человека. Дай мне их адреса, а если у кого-то есть телефон, то и номера дай.

– Ты каких скупщиков имеешь в виду? – спросил лейтенант. – А то у нас разные имеются: машин, драгметаллов, мехов…

– Нет, мне нужны скупщики драгоценностей, – объяснил капитан. – Понимаешь, мне поручили расследовать убийство певицы Леонидовой, а это дело связано с хищением бриллиантов.

– Теперь понятно, – ответил Кузнецов. – Значит, дело обстоит таким образом. Таких скупщиков у нас действительно было четверо. Но буквально неделю назад одного из них, Константина Кибрика, осудил суд, и он отправился отбывать срок. Таким образом, их осталось трое. Телефон имеется только у одного из них – у Славы Кабукия. Сейчас я тебе дам его данные, а также остальных двоих. Записываешь?

– Сейчас запишу, – отвечал Егоров. – Но почему твой обладатель телефона имеет такое детское имя – Слава? А полное его имя как звучит?

– Никак, – отвечал лейтенант. – Он с Кавказа, а там странные представления об именах. Он и по паспорту так именуется – Слава Джумбатович… Так ты готов? Диктую.

И лейтенант продиктовал Егорову данные скупщиков. Капитан их записал, положил трубку – и тут же снова ее снял. Теперь он звонил тому единственному торговцу драгоценностями, у которого имелся домашний телефон. Ведь это средство связи имелось далеко не у всех москвичей, а только у избранных счастливцев.

Трубку на другом конце провода сняли далеко не сразу. «Спит он, что ли? – удивился Егоров. – При его профессии вроде рано ложиться. Тем более восточному человеку».

Но вот на другом конце провода сняли трубку, и капитан услышал низкий голос, который произнес с легким акцентом:

– Я слушаю.

– С вами говорит капитан Егоров из отдела по расследованию убийств, – представился оперативник. – Скажите, Кабукия, вам сегодня приносили какие-либо драгоценности? Только не говорите мне, что вы в глаза не видели никаких бриллиантов и изумрудов, что вы целыми днями трудитесь на заводе. Мы знаем, чем вы на самом деле занимаетесь. И если будете играть в молчанку, я вас быстро отправлю туда, куда только что отправился один ваш коллега по фамилии Кибрик.

– Зачем же сразу думать о человеке плохое? – с легким упреком произнес кавказец. – Я еще ничего не сказал, рта не успел открыть, а меня уже обещают за решетку отправить. Ты так меня напугал, капитан, что я уже успел забыть, что ты, собственно, спрашивал. Повтори, если тебе не трудно.

Егоров глубоко вздохнул, чтобы унять нарастающее раздражение, и повторил вопрос:

– Вам сегодня приносили для продажи какие-либо драгоценности?

– Ну, кое-что принес один человек, – со вздохом произнес скупщик. Как видно, это признание далось ему нелегко, но он не хотел конфликтовать с милицией, тем более с сотрудником такого грозного отдела.

– Что значит «кое-что»? – стал допытываться Егоров. – Бриллианты, жемчуг, изумруды?

– Нет, что вы! – воскликнул Слава Кабукия. – Какие бриллианты? Я давно не видел бриллиантов, только подделки. Нет, этот человек принес цыганское золото – знаете, низкой пробы. Я и брать не хотел, но мне уже давно ничего не приносили, а ведь надо на что-то жить…

– Жить, Кабукия, надо на зарплату, – сурово произнес капитан. – Значит, вы утверждаете, что ни от кого не получали в последнее время ожерелий или других изделий с драгоценными камнями?

– Нет, гражданин капитан, никаких ожерелий я давно в руках не держал! – воскликнул перекупщик. – Я понимаю, что вы мне не верите, думаете, Кабукия врет как сивый мерин, а сам драгоценные камни в бочках держит. Можете проверить, можете ко мне приехать, всю квартиру перерыть – ничего не найдете, кроме того самого цыганского золота.

– Тогда скажите мне вот что, – все так же сурово произнес Егоров. – Кто, по вашим сведениям, мог вчера продать одной женщине драгоценное ожерелье восемнадцатого века?

– Старинное ожерелье? – переспросил Кабукия. – Это интересно! Очень интересно! Я бы сам такую вещь купил, никаких денег бы не пожалел, но купил. Потому что старинные вещи в цене никогда не падают – они только растут. Вы мне вот что скажите: а кто была эта женщина, которая купила эту замечательную вещь?

– Зачем вам это знать? – нахмурился Егоров.

– Я скажу зачем, – ответил перекупщик. – Если я буду знать, кто купил, я, может, смогу догадаться, кто продал. Ведь в нашем мире все связано…

– Хорошо, я скажу, – кивнул Егоров. – Ожерелье купила одна известная певица.

– Ага, вот оно что! – воскликнул перекупщик. – Если певица, то… Знаете, есть один человек, его зовут Петр Петрович, а фамилии я не знаю. Вот точно не знаю, хоть убейте меня! Ведь в нашем мире не положено интересоваться фамилиями, адресами и подобными данными. Но насчет Петра Петровича я знаю три интересные вещи. Во-первых, что он живет где-то в Сокольниках. Точного адреса не знаю, я никогда там не был. Просто однажды, когда мы с ним общались, он проговорился, что ему от меня далеко ехать, в самые Сокольники. Во-вторых, что время от времени он продает очень редкие вещи, очень дорогие – серьги, броши, кулоны. Скорее всего, они ему по наследству достались, от родственников. А в-третьих, я знаю, что Петр Петрович очень любит музыку и собирает коллекцию редких пластинок. Вот что я об этом человеке знаю, а больше мне ничего не известно.

– Нет, вам еще кое-что известно, – настаивал капитан. – Чтобы получить все эти сведения, вы должны были с этим человеком общаться. Как давно вы встречались? Что он вам продавал?

– Ну, встречались мы, встречались… – признался перекупщик. – Когда было? Весной дело было. Он ко мне приехал, чтобы купить пластинку Клавдии Шульженко. Понимаете, он не соглашался ничего мне продать, пока я не предложил ему кое-что у меня купить. А именно редкую пластинку Шульженко. Так что это была как бы и не торговля, а обмен.

– Значит, этот Петр Петрович знал многих музыкантов, так я понимаю? – спросил Егоров.

– Да, он разбирался в музыке, знал музыкантов, – согласился Кабукия. – Потому я вам и сказал, что он мог продать этой вашей певице какую-то серьезную вещь.

Теперь капитану Егорову многое стало ясно.

– Хорошо, Кабукия, обыск я у вас проводить пока не буду, – сказал он. – Но пообщаться нам, скорее всего, еще придется.

И, не слушая ответа этого жулика, он положил трубку. Теперь у него была наводка на человека, который, возможно, продал Виолетте Леонидовой старинное ожерелье – ту вещь, из-за которой ее, может быть, и убили. Следовало как можно скорее повидаться с этим Петром Петровичем. И Егоров снова поднял телефонную трубку и снова позвонил в МУР, дежурному лейтенанту Кузнецову.

– Слушай, Игорь, какое дело, – сказал он. – Мне еще один адрес нужен. Правда, это уже не совсем по твоей части, этот человек, который меня интересует, не занимается перепродажей. Но, может быть, он у вас когда-то проходил по какому-либо делу?

– Хорошо, поищу, если очень нужно, – согласился Кузнецов. – Что за человек, какие у нас есть данные?

– Данных немного, – сказал капитан. – Зовут его Петр Петрович, живет он в Сокольниках, а еще известно, что он меломан, коллекционирует пластинки с редкими записями. Например, недавно приобрел пластинку Шульженко.

– Хорошо, поищу, – повторил свое обещание лейтенант. – Только тебе придется подождать. Перезвони мне через часок.

– Через часок? – разочарованно протянул Егоров. – А раньше не получится? Ведь сейчас уже половина двенадцатого…

– Что, спать хочется? – рассмеялся на другом конце провода лейтенант. – Ничего не поделаешь, придется подождать. Ты мне сложную задачку задал, буду решать. У меня все равно ночное дежурство, мне что полночь, что три часа ночи – все равно. Так искать или нет?

– Ищи! – твердо сказал Егоров. – Как найдешь – звони вот по этому номеру, я по нему буду.

И он продиктовал лейтенанту номер телефона Виолетты Леонидовой. После чего достал блокнот и стал заносить в него уже полученные данные, а также составлять план работы на ближайшее время. Ему уже было ясно, что даже если лейтенант Кузнецов найдет адрес неизвестного Петра Петровича, ехать в Сокольники сегодня уже не придется. «Ничего, займусь этим Петром Петровичем завтра с утра, – решил Егоров. – А если Кузнецов его адрес не найдет, пока оставлю дело Леонидовой и займусь теми двумя. У меня же не одно дело, а целых три! Надо будет с утра идти к Храпченко и Пчелинцеву, забрать то, что они уже успели собрать».

Ждать капитану Егорову пришлось почти сорок минут. Наконец раздался телефонный звонок, и лейтенант сообщил:

– Нашел я твоего Петра, представляешь? Сам не верил, что найду, но нашел. Записывай адрес.

И он продиктовал обрадованному Егорову фамилию и адрес загадочного меломана. Тот записал полученные данные, положил трубку на рычаг и направился к двери – предстояло снова закрыть и опечатать квартиру, в которой произошло убийство. Егоров уже открыл внутреннюю дверь квартиры (здесь было две двери), когда услышал телефонный звонок. Кто-то звонил ныне покойной певице. Звонил почти в час ночи. Конечно, в Москве мало кто знал о трагической кончине Леонидовой, и, конечно, такой человек, как она, мог иметь очень необычный распорядок дня. Но все равно – в этом ночном звонке было что-то крайне тревожное. И Егоров решил на него ответить. Он вернулся к телефону и уже протянул руку, чтобы снять трубку, когда аппарат вдруг перестал звонить.

Капитан еще минуту постоял над молчавшим телефоном, ожидая, не зазвонит ли он снова, а потом опять направился к выходу.

Глава 5

Следующий день Егоров решил начать все же не с визита в Сокольники, а с похода в родной МУР. У него было опасение, что когда он встретится с Петром Измайловым – так, по информации Кузнецова, звали собирателя редких пластинок, жившего в Сокольниках, – то там, в Сокольниках, он и застрянет. Между тем Егоров остро чувствовал, что ему необходимо ознакомиться с первыми двумя делами. «А то мне дело Леонидовой все остальное заслонит, – думал капитан. – А так нельзя. Раз Семен Егорович решил объединить эти дела в одно, значит, и расследовать их нужно, как одно, сразу со всех концов».

Сначала Егоров поднялся в кабинет, в котором работал капитан Храпченко – он расследовал дело об убийстве дирижера Аркадия Воскресенского. Кроме Храпченко в кабинете сидел еще один сотрудник – лейтенант Сергей Никитин. И в данный момент лейтенант вел допрос какого-то гражданина, который горячо отрицал свою причастность к какому-то преступлению. Разговаривать в такой обстановке было трудно, и Храпченко с Егоровым вышли в коридор. При этом Храпченко прихватил с собой довольно объемистую папку.

– Вот, Егоров, сдаю тебе это дело, – сказал он, протягивая папку. – Тут все, что я успел накопать за эти четыре месяца. В основном здесь протоколы – осмотра тела, обыска квартиры, допросов подозреваемых…

– У тебя были подозреваемые? – заинтересовался Егоров.

– Были, а как же! – подтвердил Храпченко. – Сначала я подозревал племянника дирижера, Валерия Жабкина. Скользкий, противный тип. Нигде не работает, хотя формально числится страховым агентом. А фактически является театральным барышником – скупает билеты на спектакли, пользующиеся повышенным спросом, и затем продает их втридорога. В ходе следствия он без конца менял показания – где он находился в момент убийства его дяди. А главное – при обыске я обнаружил в его квартире несколько монет из коллекции убитого дирижера. В основном поэтому я и взял племянника под подозрение. Однако потом от этой версии пришлось отказаться – там имелся ряд нестыковок.

– А каких именно нестыковок? – продолжал допытываться Егоров.

– В основном они касались способа убийства. Понимаешь, этот Жабкин – человек физически очень слабый. По заключению врачей, он просто не мог сломать шею убитому. Ну, и алиби у него кое-какое имелось. А что касается монет, то Жабкин признался, что попросту украл их у своего дядюшки. Признался он и в том, что занимался такими кражами довольно давно. Однако, как я уже сказал, этого Жабкина пришлось оставить в покое. Тогда я взялся за одного нумизмата, Глеба Хрусталева. Тут уж я шел как раз от физических данных. Хрусталев занимается спортом, а именно тяжелой атлетикой. Руки у него – как у молотобойца, такими ручищами быку можно шею свернуть. И я некоторое время этого Хрусталева разрабатывал. Он даже в СИЗО у меня успел посидеть, такое он у меня вызывал подозрение. Но потом его пришлось выпустить – выяснилось, что в момент убийства Хрусталев находился на соревнованиях. Я потом еще троих нумизматов проверял, но эти проверки ни к чему не привели. В общем, трудное оказалось дело, настоящий «висяк». И я рад, что полковник передал его тебе. Теперь твоя очередь над ним мучиться.

– Ладно, как-нибудь помучаюсь, – согласился Егоров, принимая объемистую папку уголовного дела.

Теперь ему предстояло спуститься на второй этаж, где в отдельном кабинете работал майор Василий Пчелинцев. Майор встретил Егорова не слишком приветливо, не выказал особой радости по поводу того, что у него забирают дело об убийстве Бориса Соколова. И все-таки капитан отметил, что Пчелинцев не прочь расстаться с этим делом.

– Вот, бери, – хмуро произнес он, передавая Егорову папку с делом – менее увесистую, чем папка Храпченко. – Здесь все, что я успел накопать за два месяца.

– А подозреваемый у вас имелся? – спросил капитан.

– Имелся, а как же! – хмыкнул Пчелинцев. – Нам без подозреваемых никак нельзя. Есть у меня такой книжный маклер, который торговлей книгами занимается, Семен Маркуша. Он часто ходил к убитому, каждую неделю, точно знал, что у того имеется в коллекции. К тому же он знал, какие книги в коллекции ценные, а какие не очень, какие сколько стоят. И наконец, он знал людей, которым можно похищенное продать. Кому же убить, как не ему? Я уже и ордер на его арест у прокурора подписал, но тут пришло распоряжение передать все это дело тебе. Так что арестовывать Маркушу ты сам будешь.

– А физической силы этому книжному червю хватит, чтобы свернуть шею артисту? – поинтересовался Егоров.

– Вот, и ты туда же, – нахмурился Пчелинцев. – Семен Егорович тоже мне такой вопрос задавал.

– И что вы ответили?

– Ответил, что не знаю, я его силу на силомере не измерял. Откуда мне известно, на что этот спекулянт способен, на что не способен? Если у человека приступ жадности, может, у него силы в десять раз больше становятся. Ну, а теперь этот вопрос, насчет его силы, ты сам будешь решать. Все, флаг тебе в руки. А я этот камень с души сбросил.

Два объемистых уголовных дела оттягивали руки; ехать с ними в Сокольники было, конечно, неправильно. И вообще документы должны лежать в сейфе. Поэтому Егоров поднялся в свой кабинет, который он делил с лейтенантом Полозковым. В данный момент лейтенанта не было на месте, кабинет был пуст. Егоров положил бумаги в сейф и уже собрался выйти в коридор, когда дверь открылась и в кабинет заглянул лейтенант Игорь Кузнецов, с которым Егоров так много общался этой ночью.

– Ты здесь? – обрадовался лейтенант. – Хорошо, что я тебя застал. Хотел сообщить новость, я ее только сейчас узнал. Я как раз смену сдал, домой собрался. И тут зашел Пашка Чумаков и сообщил, что, оказывается, вчера в Сокольниках произошло убийство.

– И какая же это новость? – удивился Егоров. – Убийства у нас, к сожалению, случаются довольно часто.

Он это сказал, и в то же время его кольнуло какое-то нехорошее предчувствие.

– Потому что это убийство имеет к твоему расследованию самое непосредственное отношение, – объяснил Кузнецов. – Убит некий Петр Петрович Измайлов, известный меломан и собиратель редких грампластинок. Тот самый Петр Петрович, адрес которого…

– Понял! – перебил его Егоров. – Теперь я понял! Это мой свидетель, на которого я рассчитывал. А подробности ты знаешь?

– Нет, подробностей не знаю, – покачал головой лейтенант. – Знаю только, что туда, на место преступления, поехал лейтенант Позднышев из вашего отдела. Это где-то прямо рядом с парком. Если захочешь, ты их там найдешь. Так что решай, что тебе делать дальше. Ну, а я пошел.

И с этими словами Кузнецов исчез.

Первым побуждением капитана Егорова было немедленно мчаться в Сокольники, увидеть место преступления, узнать подробности… Потом вместе с Позднышевым отправиться на квартиру убитого, провести там обыск… Он даже встал, сделал несколько шагов к двери. И тут передумал. Вернулся к столу, сел и задумался.

«Что мне даст изучение места убийства Петра Петровича и его квартиры? – размышлял капитан. – Да, я уверен, что это убийство – никакая не случайность, что оно прямо связано с убийством Леонидовой. Но ведь покойник мне ничего не расскажет. Возможно, он был убит потому, что знал убийцу Леонидовой – вернее, он знал человека, которому рассказал об ожерелье, купленном певицей. Но теперь он об этом человеке уже не расскажет. С этой стороны мне теперь к убийце не подобраться. К тому же полковник Волков мне не звонил, он не объединил убийство Петра Петровича с тем делом, которое я веду. Убийство Петра Петровича будет расследовать Позднышев. А мне надо заниматься своим делом».

И капитан открыл блокнот и начал изучать записи, сделанные вчера. Вот что ему рассказали люди, работавшие в театре, с ними он беседовал в театральном буфете. А вот это ему сказал старый режиссер Княжевич. Ну да, конечно! Старый режиссер назвал ему имя человека, который был страстным почитателем Леонидовой, ходил к ней за кулисы, встречался с ней, обедал в ресторанах… Этого человека зовут Борис Маркович Шварцман, и вот его телефон. «Вот эту ниточку мне теперь и нужно тянуть!» – решил Егоров, пододвинул к себе телефон и позвонил Шварцману.

После нескольких гудков трубку подняли, и Егоров услышал:

– Шварцман у телефона. Кто спрашивает?

Голос был звучный; такой голос мог принадлежать человеку, который привык часто выступать, говорить с большой аудиторией.

– С вами говорит капитан Егоров из уголовного розыска, – представился оперативник. – Мне необходимо с вами поговорить в связи с гибелью Виолетты Игоревны Леонидовой. Кажется, вы…

– Что?! – прервал его речь крик, раздавшийся на другом конце провода. – Что вы сказали?! Летта погибла?! Этого не может быть!

– А вы не знали об этом? – немного удивился Егоров. Ему казалось, что, поскольку с момента гибели певицы уже пошли вторые сутки, этот факт широко известен. – В таком случае извините, что я так вас огорчил. Тем не менее это факт – Леонидова была убита позавчера, пятнадцатого октября. И мне поручено расследовать это преступление. Мы не могли бы сейчас встретиться?

– Встретиться… Да, конечно… – пробормотал собеседник на другом конце провода. – Я собирался кое-что прочесть к лекции, но это подождет… А где она сейчас? Я хотел сказать: где тело Летты? Ее еще не похоронили? Я хотел проститься…

– Тело Леонидовой в морге, – ответил Егоров. – Когда ее будут хоронить, я не знаю, но думаю, что не завтра, так что вы еще успеете проститься. А сейчас необходимо найти ее убийц. И я надеюсь, вы мне в этом поможете. Вы можете сейчас подъехать на Петровку, в МУР?

– Да, конечно, я приеду, – торопливо ответил собеседник. – Я сейчас…

– Буду ждать, – сказал Егоров.

И он вновь стал изучать свои вчерашние записи и намечать новые направления расследования.

Спустя сорок минут раздался стук в дверь, и в кабинет вошел представительный мужчина лет сорока пяти. Хороший костюм, польский плащ, правильно подобранный галстук – все говорило о том, что перед оперативником предстал человек высокого положения. Его холеное лицо выражало неподдельное горе.

– Моя фамилия Шварцман, – сказал вошедший. – Вы меня вызывали…

– Да, Борис Маркович, вызывал, – ответил Егоров. – Проходите, пожалуйста, плащ можно снять. Садитесь сюда. Сначала несколько формальных вопросов…

Из ответов свидетеля капитан узнал, что Шварцман – доцент, работает в Московском педагогическом институте, преподает математику и астрономию. Был женат, но сейчас разведен, есть двое детей, дочь и сын, оба уже взрослые.

Но вот формальная часть была закончена, и капитан перешел к основной части беседы.

– Вы давно были знакомы с Виолеттой Леонидовой? – спросил Егоров.

– Это сложный вопрос, – ответил преподаватель. – Смотря что считать знакомством. Я был страстным почитателем таланта Виолетты Игоревны уже давно – пожалуй, лет двенадцать. Я посещал все спектакли с ее участием, ходил на концерты, дарил цветы… Долгое время этим и ограничивалось. Но затем мне удалось попасть за кулисы и лично познакомиться с Леттой. Это произошло пять лет назад. Вот этот срок, пожалуй, и надо считать временем нашего знакомства.

– Я знаю, что вы вместе проводили время, бывали в ресторанах…

– Да, Летта любила хорошую кухню, и я старался ее баловать.

– Вы бывали у нее дома?

Тут Борис Шварцман несколько смутился. Видимо, ему не хотелось отвечать на этот вопрос. Но Егоров с нажимом повторил:

– Вы бывали дома у Леонидовой?

– Ну да, бывал… – признался Шварцман.

– У нее не было от вас тайн?

– В каком смысле?

– Уточню вопрос. Вы знали, что она собирает драгоценности?

– Да, конечно, знал. Она это и не скрывала.

– Вы видели ее коллекцию?

– Она мне ее показывала. Я видел ее ожерелья, броши, колье, браслеты, перстни…

– Она говорила, у кого она покупает те или иные вещи?

– Да, историю приобретения некоторых предметов я знаю.

– У нее был какой-то постоянный поставщик? Какой-то торговец драгоценными камнями?

– Нет, как я понимаю, какого-то одного поставщика не было. Летта приобретала вещи у самых разных людей. Понимаете, она ведь покупала не просто драгоценности, а старинные, редкие вещи. А они в комиссионных магазинах на прилавках не лежат. Чаще всего она приобретала вещи у молодых наследников, которым эти драгоценности достались от их родителей или даже дедушек и бабушек.

– Вы знаете, у кого она сделала последнюю покупку – бриллиантовое ожерелье?

– Да, я видел это ожерелье два дня назад – она надела его на спектакль. И рассказала, что купила его у какого-то, как она выразилась, «милого старичка», живущего в Сокольниках.

– Вы знали о существовании тайника с сокровищами? Видели его?

– Да… Тайник был в подзеркальнике…

– Вы бывали в квартире у Леонидовой, проводили там время. Скажите, кого вы встречали в доме у Виолетты Игоревны?

– Чаще других – домработницу Людмилу. Старательная женщина, она была привязана к своей хозяйке, уважала ее.

– А еще?

– Еще… Я встречал этого неприятного молодого человека, племянника Летты…

– Как его зовут?

– Леонид, фамилия Сазонов.

– А почему вы называете его неприятным?

– Потому что он постоянно просил у Летты денег. Или просил замолвить за него словечко, устроить его на хорошую должность…

«И здесь тоже имеется неприятный племянник! – подумал Егоров, вспомнив рассказ капитана Храпченко о расследовании убийства дирижера. – Там был Жабкин, здесь Сазонов…»

– А какую должность хотел получить этот Сазонов? – спросил он. – Чем он занимался?

– Как я понял, в семье родителей Летты все имели какое-либо отношение к театру, – начал объяснять Шварцман. – Сестра Летты, мать этого самого Лени, была актрисой, играла в театре Вахтангова. Леня тоже мечтал об актерской карьере, однако он не унаследовал таланта матери. И он стал работать в театре администратором… Его держат в театре благодаря Виолетте, ибо он пьет.

– А сколько лет этому Лене?

– Точно не знаю, но он, как мне кажется, уже не так молод, ему где-то около сорока.

– Значит, он просил у Леонидовой деньги. И она давала?

– Иногда давала, но чаще отказывала.

– И как реагировал племянник?

– Он начинал злиться, устраивал настоящие скандалы. Начинал ей грозить… Несколько раз мне приходилось вмешиваться, чтобы выставить этого приживалу за дверь.

– Понятно… Но, наверное, только домработницей и племянником список посетителей не ограничивался. Были и еще какие-то люди?

– Да, были люди театра, коллеги Летты. Например, я встречал режиссера Георгия Аполлоновича, встречал подругу Летты, певицу Ганскую…

– Кто-нибудь из этих людей знал о существовании тайника с сокровищами?

Преподаватель развел руками:

– Не знаю… Мы иногда встречались за столом в квартире Виолетты – были такие, знаете, дружеские застолья с участием Георгия Аполлоновича, Ганской, старого режиссера Княжевича… Мы беседовали… Но никогда эти беседы не касались темы драгоценностей, темы ее коллекции. Говорили всегда о музыке, о той или иной постановке, о трактовке ролей…

– Только о музыке… Ладно, Борис Маркович, настало время задать вам нескромный вопрос. Вы были близки с убитой?

Как видно, за время допроса преподаватель успел мысленно приготовиться к тому, что ему зададут этот неприятный вопрос. Поэтому ответил без особого промедления:

– Да, в последний год мы с Леттой были близки.

– У вас были ключи от ее квартиры?

– Да, они у меня с собой.

– Это хорошо, что вы их взяли, – сказал Егоров. – Давайте их сюда.

Он взял у преподавателя связку ключей – такую же, что он уже получил у домработницы Петровой, убрал ее в стол и сказал:

– Хорошо, тогда я задам вам вот какой вопрос. Вы хорошо знали убитую, знали ее друзей, ее образ жизни. Скажите, кто, по-вашему, мог убить Виолетту Игоревну?

Борис Шварцман надолго задумался, потом заговорил – медленно, подбирая слова:

– Чтобы убить из-за бриллиантов, надо кое-что знать об этих камнях. Знать, сколько их, где они лежат… Легче всего узнать об этом было людям театра – они чаще других бывали в квартире Летты. Людям театра – ну, и мне, разумеется. Но из этого не следует, что убийца – один из нас. Конечно, не все музыканты или любители музыки – святые люди. Нет, совсем не так. Но среди коллег Летты, которых я знал, я не вижу ни одного человека, который мог решиться на такой шаг. Домработницу Людмилу я тоже исключаю. Уж скорее я бы подумал на племянника Летты, Леню Сазонова. Вот он мог… Да, он мог. А еще я бы проверил других людей, которые бывали дома у Виолетты, на предмет их причастности к убийству Леонидовой. Им мог быть совсем незаметный человек – вроде… ну, вроде почтальона.

– Вроде почтальона? – повторил Егоров последние слова преподавателя. – Интересная версия. Я подумаю над ней. Пока у меня к вам больше вопросов нет.

Глава 6

Проводив преподавателя, Егоров открыл блокнот, перелистал его, затем достал из сейфа две папки, которые утром туда уложил, заглянул в них. А потом открыл чистую страницу блокнота и наверху написал крупными буквами: «Список подозреваемых». Он решил составить общий список людей, которые могли совершить все три преступления. Он принялся снова листать дела и блокнот, вчитываться в каждую запись. Он работал так около часа, и вот что у него получилось:

«1. Валерий Жабкин, театральный барышник, племянник дирижера Воскресенского. Аргументы за включение в список подозреваемых: хорошо знал квартиру жертвы, имел в нее доступ; крал монеты у жертвы; нуждался в деньгах. Аргументы против: физически слабый, имеет алиби.

2. Глеб Хрусталев, нумизмат. Обладает большой физической силой, мог сломать шею жертве. Однако имеет алиби: в момент убийства находился на соревнованиях.

3. Семен Маркуша, книжный маклер. Отлично знал коллекцию убитого артиста Бориса Соколова, был в квартире своим человеком. Алиби, кажется, не имеет. Обладает ли большой силой, неизвестно.

4. Леонид Сазонов, племянник Леонидовой, человек при театре, пьяница. Мог знать о существовании драгоценностей. Постоянно нуждался в деньгах, устраивал скандалы, если ему деньги не давали.

5. Борис Шварцман, математик, меломан. Самый близкий человек для Леонидовой. Знал, где находится тайник, как его открыть. Знал, сколько в тайнике драгоценностей. Умен, расчетлив. Смерть Леонидовой воспринял как личное горе, но не было ли это горе показным?

6. Георгий Поздняков, режиссер, коллега убитой. Часто бывал у нее дома, знал о коллекции, мог знать о тайнике.

7. Людмила Петрова, домработница Леонидовой. Отлично знала квартиру убитой, видимо, знала о коллекции, могла знать о тайнике. Имела ключи от дверей. Знала распорядок дня певицы, знала, когда она будет одна в квартире. Не обладает достаточной силой, чтобы сломать ей шею».

У Егорова было желание продолжить список, внести в него еще два-три имени коллег Леонидовой по театру, но он не стал это делать. Так можно внести в список подозреваемых всех людей, которые знали троих убитых. Но это не приблизит его к раскрытию преступлений, а, напротив, отдалит – внимание будет распылено, время будет уходить на проверку людей, совершенно не причастных к преступлениям. Нет, надо остановиться и поразмыслить над уже имеющимся перечнем.

Капитан так и сделал. Он прочитал свой список и стал размышлять.

«Ни один из людей, внесенных в мой список, не мог быть убийцей всех троих. А теперь, с учетом убитого вчера ночью меломана Петра Измайлова, и четверых. Люди, знавшие Воскресенского, никак не связаны с кругом общения Соколова и Леонидовой, и наоборот. Но кто-то из этих людей наверняка знает убийцу! Да, такой вывод можно сделать. Надо допросить всех подозреваемых, и в ходе этих допросов появится имя человека, которого я ищу. Он не будет человеком театра, как Сазонов, или нумизматом, как Хрусталев, или книжником, как Маркуша. Но этот человек, убийца, вращается во всех этих кругах. Он не слишком заметен, на него не обращают внимания… Как это сказал Шварцман: «незаметен, как почтальон»? Да, пожалуй. Вот этого «почтальона» мне и надо искать. А начну я… начну, пожалуй, с домработницы Петровой. А потом возьмусь за племянника погибшей, Леонида Сазонова. Надо будет его сегодня же вызвать на допрос. Интересно, есть у него дома телефон? У театрального администратора должен быть».

Егоров порылся в телефонной книге и действительно обнаружил там телефон некоего Леонида Сазонова. Он снял трубку и позвонил. Ждать ответа пришлось долго, наконец трубку сняли, и сиплый голос нетрезвого человека произнес:

– Ну, чего еще? Не могу я сегодня на работу выйти, я же сказал. Горе у меня. Как вы не понимаете?

– Слушайте меня внимательно, Сазонов, – строго произнес капитан. – С вами говорят из уголовного розыска. Я официально вызываю вас сегодня на допрос в связи с убийством вашей тети Виолетты Леонидовой. Вы должны явиться сегодня в тринадцать ноль-ноль на Петровку, 38, в 317-й кабинет, к капитану Егорову. Считайте, что я вам вручил повестку с вызовом. Если не явитесь, мы вас доставим с нарядом милиции.

И, не дожидаясь ответа, он повесил трубку. Он не сомневался, что Сазонов явится к назначенному сроку. Будет проклинать милицию, проклинать все на свете, но явится. А это и требовалось.

После этого капитан нашел в деле данные домработницы Петровой. Телефона у нее не было, так что вызвать ее на допрос, позвонив, было нельзя. Однако она жила не так далеко от Петровки. Егоров снова убрал дела в сейф, взял свой блокнот и отправился искать квартиру Людмилы Петровой.

…Домработница жила в двенадцатиэтажном доме на последнем, двенадцатом этаже. Лифт еле тащился, и Егоров подумал, что он бы, наверно, быстрее поднялся пешком. Но вот наконец он оказался перед дверью, обитой обычной клеенкой. За дверью слышались детские голоса и топот ног. «По крайней мере, ясно, что хозяйка дома», – подумал капитан, нажимая кнопку звонка. За дверью сразу же дружно завопили:

– Мама, звонят! Наверное, это тетя Галя!

– Нет, это у папы работы нет, и он вернулся!

Затем послышались шаги, и дверь открылась. На пороге стояла невысокая худенькая женщина лет сорока. Капитан уже видел ее вчера, в квартире убитой певицы, но видел мельком, он тогда думал о другом. Сейчас, глядя на Людмилу Петрову, он подумал, что она, с ее сложением, ну никак не могла бы свернуть шею своей хозяйке. А еще: если бы Людмила Петрова меньше была бы замотана по хозяйству и больше следила за своей внешностью, она бы выглядела очень даже ничего. «В молодости она, наверное, была очень красива», – подумалось капитану.

– Я капитан Егоров из МУРа, – сказал он. – Мы с вами вчера виделись, помните? Я буду вести дело об убийстве Виолетты Игоревны. И мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Да, я понимаю, – кивнула Людмила. – Пойдемте на кухню, а то в комнате дети кавардак устроили.

Егоров вошел в чистенькую, ухоженную прихожую. Из дверей комнаты на него поглядывали мальчик лет пяти и девочка чуть постарше.

– Этот дядя – из милиции, – объяснила им Людмила. – У нас с ним важный разговор, говорить будем на кухне. Нам не мешать, ясно?

После чего повела гостя на кухню. Здесь было еще чище, все просто сияло. «Как видно, Людмила хорошая домработница, поскольку от природы чистоплотная, – подумалось капитану. – Такой легко поддерживать порядок не только в своей квартире, но и в чужих».

Они сели за стол, покрытый яркой клеенкой, Егоров достал блокнот и задал первый вопрос:

– Давно вы работали у Леонидовой?

– Давно, – ответила Людмила. – Летом семь лет исполнилось.

– Вы знали, что она собирает драгоценности?

– Знала, конечно. Сколько раз видела, как она их перед зеркалом примеряет. То одну вещь наденет, то другую. Она ведь никогда из дома не выходила, чтобы ничего из той шкатулки не надеть. Или ожерелье, или колье, или хотя бы брошь какую, но обязательно наденет.

– Стало быть, вы знали, где Леонидова хранит драгоценности? Знали о шкатулке?

– Да, и это я знала. Она от меня ничего не таила.

– Значит, вы знали, как открывается тайник?

– Нет, вот этот секрет я не знала. Догадывалась, что там надо на что-то нажать. Но я сама никогда доставать шкатулку не пыталась.

– Но знали, что тайник в подзеркальнике?

– Да, знала, видела, как она оттуда достает эту шкатулочку, выносит в зал, все оттуда вынимает. А потом, когда выберет, что нужно, опять прячет.

– А от других Леонидова оберегала свой секрет?

– Смотря от кого. От профессора она не таилась. А другим, конечно, не показывала.

– А кого вы называете профессором?

– Бориса Марковича, конечно, кого же еще. Он для Виолетты Игоревны был самым близким человеком, и от него тайн не было.

– А в целом, как вы считаете, Леонидова была скорее человеком скрытным или, наоборот, доверчивым?

– Я бы сказала, ни то ни другое. Я еще удивлялась ей, когда узнала про ее тайну. Я же не сразу о драгоценностях узнала, где-то на второй год службы. Первый год она от меня таилась, а потом, когда узнала получше, перестала. Я до этого думала, что те, кто собирает сокровища, они все ужасно жадные, неприятные люди. А Виолетта Игоревна такой не была, нет.

– Кто, кроме вас и Шварцмана, знал, где находится тайник?

– Кто знал… Да, пожалуй, никто. Люди, которые из театра к ней приходили – Георгий Аполлонович, Лида Ганская, – они не знали. А другие – тем более.

– Хозяйка при вас вела телефонные разговоры? Скажем, о покупке драгоценностей?

– Да, несколько раз я такие разговоры слышала.

– А она не упоминала имен людей, с которыми разговаривала?

– Наверное, упоминала… Дайте вспомнить…

Людмила Петрова задумалась. Потом тряхнула головой и сказала:

– Знаете, в последний месяц она несколько раз упоминала какого-то Петра Петровича. Да, точно! Она у этого Петра Петровича очень хотела купить ожерелье. И, кажется, купила.

– А раньше, до Петра Петровича, она называла какие-то имена?

На этот раз женщина задумалась надолго. Потом неуверенно произнесла:

– Кажется, весной она вела переговоры с одним человеком. Я слышала имя Александр. Да, Александр Юрьевич. И, кажется, этот Александр Юрьевич имел отношение к книжному миру. Может быть, он какой-то писатель или просто собиратель книг.

– Фамилии этого Александра Юрьевича вы не знаете?

– Нет, фамилию Виолетта Игоревна никогда не называла.

– А что она хотела у этого Александра купить?

– Кажется, серьги. Да, точно, речь шла о бриллиантовых серьгах, очень старинных и дорогих.

– Кто еще бывал в доме Леонидовой, кроме вас и ее близких друзей? Постарайтесь вспомнить всех, даже случайных людей.

– Всех, кто бывал? Ну, почтальоны приходили… Ей после каждой премьеры присылали телеграммы… поздравляли…

– А почтальон мужчина или женщина?

– Женщина какая-то. Я ей обычно открывала. Но как ее зовут, я не знаю.

– Понятно. А еще кто приходил?

– Весной слесаря вызывали, кран на кухне чинить… Еще врачи приходили…

– Какие врачи? Леонидова болела?

– Нет, к счастью, она не то что болела, но, понимаете, с возрастом человек чувствует себя хуже… Начинает больше заботиться о своем здоровье. И Виолетта Игоревна договорилась с одним врачом из какой-то известной больницы – чуть ли не из Склифосовского, – чтобы он регулярно приходил и ее осматривал. И тот раз в месяц приходил. А еще он велел, чтобы каждую неделю приходила медсестра, измеряла давление и делала какие-то уколы.

– А как звали врача?

– Врача, врача… Подождите… Сейчас… Да, вот, вспомнила! Его звали Святослав Игоревич! Но из какой он больницы, хоть убейте меня, не знаю.

– А кто он по специальности – хирург, терапевт, кардиолог или еще кто-то?

– И этого не знаю.

– А медсестру как звать?

– Лена… Да, и еще этот Святослав Игоревич рекомендовал Виолетте Игоревне сеансы массажа. И она искала массажиста…

– Так она нашла массажиста или нет?

– Кажется, нашла.

– А на массаж она куда-то ездила или массажист к ней в квартиру приходил?

– Вот этого я не знаю. Виолетта Игоревна мне об этом не говорила, и я никакого массажиста у нас никогда не видела.

– Так, а еще кто был, кроме врача и медсестры?

– Нет, больше никого не было. Вот тут у нас часто всякие прощелыги звонят, деньги просят. Так что я детям велю никому дверь не открывать, а когда меня нет дома, то и не отвечать на звонки. А в доме, где Виолетта Игоревна жила, такого нет. Там на двери подъезда специальный замок стоит, называется кодовый. Да что я вам рассказываю – вы сами там были, сами знаете.

– Да, о замке в подъезде я знаю… А скажите, Люда, что вы думаете о племяннике Леонидовой Лене Сазонове? Ведь вы его знали, верно?

Женщина с сожалением покачала головой:

– Да, знала, конечно, как не знать! Даже странно, что вы о нем раньше не заговорили. Вот кто у нас в доме часто бывал, так это он. Каждый месяц являлся, а иногда и чаще.

– А с какой целью он приходил?

– Да уж известно, какая у него цель! У таких людей цель всегда одна – денег получить, да побольше. Какие он скандалы Виолетте Игоревне закатывал! Она даже несколько раз собиралась милицию вызвать, чтобы его утихомирить. Но до этого не доходило – он сам уходил.

– А Леонидова давала племяннику деньги?

– Да, давала. Вот я бы ни за что не стала давать! Ведь это все равно как пьянице водку дать. Но Виолетта Игоревна его жалела. Я даже думаю, он ей был близок, почти как сын. Детей-то у нее самой не было…

– Как вы думаете, мог Сазонов убить свою тетку?

Людмила не сразу смогла ответить на этот вопрос. У нее на глазах выступили слезы, она молча, ничего не говоря, качала головой. Наконец выговорила:

– Хотелось бы сказать: «Нет, не мог!» Но не скажу. Мне самой эта мысль сразу пришла, как только я Виолетту Игоревну вчера нашла мертвую. Я сразу подумала: «Это он, Ленька!» Да, он мог убить. Вообще-то он добрый, чувствительный, музыку очень хорошо понимает и человека понять может. Но если разозлится, в раж войдет – тогда держись. Он в руках себя не умеет держать. Вот так, от злости – мог убить.

– А он знал, где находится тайник?

– Не знаю… Вряд ли… Не думаю, чтобы Виолетта Игоревна ему о тайнике говорила. А сам он никогда бы не догадался. Он, знаете, не из сметливых.

– Значит, кроме Сазонова, вам никто на ум больше не приходит? Других кандидатов в убийцы у вас нет?

– Нет, про других я не знаю.

– А скажите, Люда, вы никогда не слышали о таких людях: Валерий Жабкин, Сергей Хрусталев и Семен Маркуша?

– Хрусталев, Маркуша… Нет, я таких не помню. А кто это?

– Неважно. Виолетта Игоревна никогда не упоминала этих имен?

– Нет, не помню такого…

– Скажите, а когда в квартире звонил телефон, кто первый снимал трубку – вы или Леонидова?

– Кто ближе был, тот и снимал. Вообще Виолетта Игоревна предпочитала сама трубку снимать.

– Скажите мне еще одну вещь. Вы ведь не только у Леонидовой убирались, в ваших услугах, наверное, и другие люди нуждались?

– Да. Генерал Морозов, у него жена Ирина Юрьевна. И Солодников Игорь Трофимович, редактор журнала. У них я тоже убираюсь.

– Значит, без работы вы не останетесь… А там, у других хозяев, вы кому-нибудь рассказывали о коллекции Леонидовой?

– Нет, что вы! Я не сплетница какая-нибудь. Да, я знаю, есть такие домработницы, они не столько пыль стирают, сколько языком чешут. Но я никогда никому не рассказываю, что вижу или слышу в других домах.

– Что ж, спасибо за подробные ответы, – сказал капитан, поднимаясь.

Глава 7

Как назло, транспорт в этот день ходил медленно. И когда Егоров поднялся на третий этаж и подошел к своему кабинету, он увидел человека, подпиравшего стену прямо напротив двери. Конечно же, это был племянник убитой певицы Леонид Сазонов, и, конечно, он был зол на то, что его заставляют ждать. Увидев, что капитан открывает дверь кабинета (Полозкова, напарника Егорова, все еще не было), ожидающий оживился и развязно спросил:

– Скажите, а капитан Егоров когда-нибудь придет? Он меня на час дня вызвал, а время уже половина второго. Долго мне еще ждать?

Наработанный опыт подсказывал Егорову, что в таких случаях, перед такими людьми ни в коем случае нельзя оправдываться. Надо держать себя как можно строже и говорить сухо.

– Ждать больше не надо, Сазонов, – сказал он самым жестким тоном, на какой был способен. – Сейчас я вас приму.

Он вошел в кабинет, снял плащ, разложил на столе блокнот, ручку, после чего приоткрыл дверь и негромко сказал:

– Можете входить. Вот сюда садитесь.

После чего сел сам и начал формальную часть допроса: имя, фамилия, адрес и прочие исходные данные. Сазонов отвечал надменно, через губу. Кажется, он считал, что у милиции против него ничего нет и что этим формальным опросом все и ограничится. Надо было показать ему, что он ошибается. Поэтому, задав последний вопрос из обязательного перечня, Егоров чуть наклонился к собеседнику, взглянул ему прямо в глаза и спросил:

– Скажите, Сазонов, вы убили вашу тетю только с целью ограбления или вы еще и хотели ей отомстить?

Надо сказать, этот вопрос произвел большое впечатление на свидетеля. Он онемел, вытаращился на капитана, даже рот открыл от удивления.

– Что значит «вы убили»? – воскликнул он, когда обрел дар речи. – Что значит «почему убил»? Кто вам такое сказал? Я никого не убивал!

– А вот у нас другие данные, Сазонов, – заметил капитан. – У нас имеются показания домработницы Петровой, согласно которым за день до убийства вы явились в квартиру вашей тети и требовали у нее денег. А когда их вам не дали, устроили жуткий скандал и угрожали убийством. Одних этих показаний мне хватит, чтобы отправить вас в Лефортово! А ведь у нас есть свидетельства и других людей, которые видели, как вы себя вели с вашей тетей. Вы угрожали ей убийством, а затем привели вашу угрозу в исполнение…

– Кто это на меня клепает?! – закричал Сазонов. В возбуждении он даже вскочил со стула. – Кто этот гад? Небось этот приживала Борис Маркович? Импотент несчастный! Он сам прилип к Виолетте, хотел попользоваться!..

– А чем попользоваться, Сазонов? – спросил Егоров.

– Как это «чем»? Бриллиантами, конечно! Небось надеялся, что ему что-то перепадет!

– Значит, вы знали о существовании коллекции, – сделал вывод капитан. – Так и запишем в протоколе: «Да, я знал, что моя тетя имела собрание редких драгоценностей». Ведь вы знали, верно?

– Я этого не говорил! – пытался отпереться племянник, однако Егоров был неумолим.

– Как же так «не говорили»? – вкрадчиво спросил он. – Кто только что произнес слово «бриллианты»? Кажется, этого человека звали Леонид Сазонов? Вы знали, что ваша тетя их собирает, знали, где они лежат…

– Не знал, где лежат! – вновь закричал подследственный. – Никогда не видел, как она их достает!

– Откуда достает, Сазонов? – тихо, даже участливо спросил Егоров. – Ведь вы про тайник говорите, верно?

– Не знаю я, где тайник! – верещал племянник. – И ничего не знаю! Вы не имеете права!..

– Право я как раз имею, – твердо сказал капитан. – Не только право, но и обязанность находить убийц и грабителей. Положение у вас аховое, мы в любую минуту можем предъявить вам обвинение. Понимаете это? А раз понимаете, давайте не будем строить из себя святую невинность, а будем честно отвечать на задаваемые вопросы. Готовы отвечать?

– Д-да, я готов, – пробормотал Сазонов.

Вот это капитану и требовалось. Он, в общем-то, не думал, что Леонид Сазонов был способен убить свою тетю. Едва увидев согнутую фигуру этого человека, подпиравшего стену в коридоре, он усомнился, что этот задохлик способен свернуть шею человеку – пусть даже слабой женщине. Нет, Егоров всерьез не рассматривал Сазонова как подозреваемого в убийстве. Но ему требовалось сбить со свидетеля спесь и заставить его с готовностью отвечать на вопросы. И он этого добился.

– Так, теперь говорите: сколько раз за последний месяц вы были у вашей тети? – спросил капитан.

– За месяц? То есть начиная с сентября? Два раза.

– А если хорошенько вспомнить?

– Два… нет, три.

– Хорошо, допустим, три раза. Сколько всего денег вы от нее получили?

– Но это вовсе не относится к делу! – попробовал протестовать свидетель. – Это мое личное…

– Здесь я решаю, что относится к делу, а что не относится! – твердо сказал Егоров. – Повторяю вопрос: сколько всего вы получили с вашей тети?

– Ну, пятьсот… вернее, шестьсот пятьдесят…

– А просили сколько?

– Ну, просил я, конечно, больше… Тысячу просил.

– А когда Леонидова отказала вам в такой большой сумме, она не говорила, что ей сейчас требуются деньги, намечается большая покупка?

– Да, верно, верно, она так и сказала! – оживился Сазонов. – Сказала, что предстоит крупная покупка, а кроме того, ей нужны деньги на оплату врача и массажиста.

– Разве она ходила на массаж?

– Этого я не знаю. Но она говорила про массажиста, это точно.

– За эти три раза, когда вы были у тети, кого вы видели у нее в квартире?

– Кого видел? Ну, гадюку эту, Людмилу, домработницу… Еще этого хлыща, профессора… А больше вроде никого… Хотя погодите! Что я говорю? Я еще врача видел, этого самого доктора Святослава Игоревича. Он приходил тетку осматривать.

– Как его фамилия, знаете?

– Нет, фамилию не знаю. Но я краем уха слышал их разговор с Виолеттой, и он сказал, что ему пора на работу, в свою клинику онкологии имени Семашко. Вот где он работает.

– Значит, Леонидова страдала онкологическим заболеванием?

– Этого я не знаю, она не любила говорить о своих болезнях.

– Больше вы никого в квартире не видели?

– Нет, больше никого.

– А в разговорах по телефону Леонидова упоминала какие-то имена?

– Ну, она при мне редко какие-то разговоры вела. То есть сама в моем присутствии никому не звонила, а если ей звонили, просила перезвонить позже. Так что имен я не слышал.

– Какие вещи были у нее в коллекции, помните?

– Там много чего было. Но я все вещи вместе никогда не видел, видел только те, которые она примеривала!

– Я понял, понял. Вот вам листок бумаги, вот ручка. Вспомните все вещи, которые Леонидова при вас примеряла. И все их запишите. Пишите так: «№ 1. Ожерелье. № 2. Серьги бриллиантовые…» Ну, и так далее. Вот, садитесь и пишите.

Леонид Сазонов принялся писать, а Егоров в это время оформил протокол его допроса. И подумал, что ему придется еще раз встретиться с математиком Шварцманом и также попросить его составить такой список. И домработницу Петрову заставить это сделать. Таким путем, сличая различные списки, он сможет получить почти полную опись пропавшей коллекции. Другого способа это сделать, видимо, не существовало.

Несколько минут спустя работа была закончена. Сазонов протянул капитану листок, на котором значилось двенадцать предметов. Егоров просмотрел список, спросил для очистки совести:

– Больше ничего не видели?

– Нет, клянусь, больше ничего не видел! – заверил Леонид.

– Ладно, Сазонов, – сказал капитан, пряча листок со списком в блокнот. – Сейчас вы можете идти. Я не буду брать с вас подписку о невыезде за пределы города Москвы, но не рекомендую покидать город. Вы можете нам еще понадобиться. Вы меня поняли?

– Понял, товарищ капитан! – ответил свидетель и исчез.

После его ухода Егоров решил, что пока что с него хватит людей, связанных с погибшей певицей. И теперь пора переключиться на первые два убийства.

Он снова просмотрел список подозреваемых. С убийством дирижера Воскресенского были связаны два человека, с гибелью артиста Соколова – только один, а именно библиофил Семен Маркуша. Проверив телефонную книгу, Егоров установил, что домашние телефоны имелись у Маркуши и у театрального барышника Жабкина, а вот у Хрусталева телефона не было. Егоров позвонил Жабкину, однако он упорно не брал трубку. Тогда капитан набрал номер телефона любителя книг. И спустя несколько минут услышал свистящий голос, глотавший слова, произносящий их неразборчиво:

– Да, я слушаю! Кто говорит?

Капитан представился и строгим тоном потребовал, чтобы любитель редких книг немедленно явился в уголовный розыск на допрос.

– Я явлюсь, конечно, – прозвучал ответ. – Куда же я денусь, меня тут майор Пчелинцев вообще в тюрьму упечь собрался. Так что я, можно сказать, уже ваш человек. Только живу я далеко, мне не меньше часа добираться.

– Ничего, я подожду, – ответил Егоров. – Но сегодня вы должны явиться непременно!

После чего, положив трубку, он выписал повестки на следующий день на имена Жабкина и Хрусталева и отослал их. До прихода Маркуши делать ему было больше нечего, и Егоров приготовился просто ждать. Но тут зазвонил телефон, и незнакомый капитану голос спросил, можно ли поговорить с капитаном Егоровым.

– Я слушаю! – сказал Егоров. – Кто говорит?

– Меня зовут Юрий Валентинов, я сотрудник лаборатории криминалистики, – ответил говоривший. – Два месяца назад мне прислали на экспертизу материал, найденный при обыске в квартире артиста Соколова. Сейчас я эту экспертизу провел и хотел представить результаты майору Пчелинцеву, но мне сказали, что дело об убийстве Соколова передано вам. Вот я и хочу вам прислать результаты.

– Присылайте, – одобрил Егоров. – А вы не могли бы мне сейчас сказать, что это за материал, который вам давали на экспертизу?

– Это нитка, – услышал он ответ криминалиста. – Нитка белого цвета. Ее сняли с корешка одной из книг, стоявшей на верхней полке. Видимо, грабитель, когда перебирал книги, искал ему нужные, самые редкие, работал в перчатках. И одна из перчаток зацепилась за металлический оклад Библии восемнадцатого века, стоявшей на верхней полке, и нитка оторвалась. Поскольку это была верхняя полка, над головой грабителя, он этого не заметил, и нитка осталась там. А наши ребята, когда проводили обыск, ее заметили и приобщили к делу.

– Я понял, – отозвался капитан. – И что вы выяснили относительно этой нитки, можете мне сказать?

– Могу, конечно, – произнес Валентинов. – Мы хотели выяснить, где были сделаны и в каком магазине проданы перчатки, которые были на грабителе. Вообще-то мы думали быстро завершить эту работу, и это открывало бы путь к поиску грабителя. Ведь, как правило, преступники используют обычные рабочие перчатки, которые можно купить в хозяйственных магазинах. Ну, их еще на дачах часто используют или при проведении слесарных работ. Но в данном случае было не так. Материал оказался необычным, у нас в СССР такой не используют.

– Вы что, хотите сказать, что квартиру Соколова грабил иностранец? – удивился Егоров.

– Может быть, и иностранец, – сказал криминалист. – Во всяком случае, после всех наших запросов мы недавно получили ответ из Франции. Выяснилось, что такую ткань делают на территории этой страны, на фабрике в Марселе. И там же были пошиты перчатки, в которых действовал грабитель.

– Перчатки из Франции… – удивленно произнес Егоров. – Да, очень интересно. А когда вы доставите мне ваши результаты?

– Да прямо сейчас и доставим, – прозвучал ответ. – Наш дежурный принесет. У вас какой кабинет?

– Триста семнадцатый, – сказал капитан. – Я жду.

Вскоре в дверь постучали, и дежурный сотрудник положил на стол Егорову папку с результатами исследований.

Глава 8

Капитан погрузился в изучение содержимого папки, стал знакомиться с результатами экспертиз, с названиями незнакомых материалов и технологий и так увлекся этим, что не сразу заметил, что дверь кабинета без стука открылась, и на пороге появился человек довольно примечательной внешности. Он был низкорослый, при этом толстый, а еще очень подвижный. Руки у него были короткие, голова блестела, как бильярдный шар, глаза улыбались, а рот не закрывался, кажется, ни на минуту.

– Я извиняюсь, но я спешил, очень спешил, и вот я здесь, – затараторил вошедший. – Кто здесь капитан Егоров?

– Егоров – это я, – ответил капитан. – И других людей тут вроде нет, так что ошибиться трудно. А вы, Маркуша, всюду так вламываетесь, без стука?

– Ну почему же вламываюсь, почему вламываюсь? – зачастил библиофил. – Вы же сами сказали, что скорей надо, вот я и спешу…

– Ладно, мне некогда учить вас хорошим манерам, – сказал Егоров. – Проходите, садитесь вот сюда. Объясняю вам ваше положение. Я веду дело о трех убийствах: дирижера Вознесенского, артиста Соколова и певицы Леонидовой. Тройное убийство, сопровождаемое ограблением. Это предельно тяжелая статья обвинения, по ней можно получить высшую меру наказания. Поэтому не советую вам шутить со следствием и врать тоже не советую. Майор Пчелинцев не успел отправить вас в СИЗО, но это могу сделать я, если увижу достаточные основания для этого. Это вам, надеюсь, понятно?

– Понятно, капитан, мне все понятно, – ответил Маркуша. На этот раз он не тараторил и перестал улыбаться. – Хотя я не видел, за что меня хотел сажать в тюрьму майор Пчелинцев, и сейчас не вижу.

– Майор собирался заключить вас под стражу потому, что вы были последним, кто видел Бориса Соколова живым, – объяснил Егоров. – Этот факт вы сами признали. Также вы признали, что снабжали артиста редкими книгами и прекрасно знали, что находится в его библиотеке. Вы лучше всех знали, какие раритеты там хранятся. Это так?

– Да, знал я, что у него есть, это верно, – согласился библиофил. – Но ведь не я один ему книжки поставлял, и не я один был у него в кабинете. А главное – я его не убивал!

– Ну, это пока что одни слова, – сказал Егоров. – Скажите, как давно вы знакомы с Соколовым?

– Лет шесть, наверно, будет, – ответил Маркуша. – Помню, я ему достал первый русский перевод басен Лафонтена, еще восемнадцатого века. Настоящий был раритет! Вот с этого наше сотрудничество и началось.

– Как часто вы у него бывали?

– Примерно раз в месяц, иногда раз в два месяца.

– Как строилось ваше сотрудничество? Вы приносили ему какие-то новинки, предлагали, а он выбирал?

– Нет, что вы! Настоящие собиратели так не работают. Иногда, конечно, я ему предлагал что-то, что у меня только что появилось. Но обычно я работал по заказам. Он где-то находил сведения о редкой книге, которая находится у кого-то на руках, и просил меня ее найти. Я искал, уговаривал владельца продать книгу и, если это получалось, звонил Борису Никитовичу, и он назначал мне время, когда прийти.

– Сколько всего книг вы ему достали?

– Всего… – Маркуша задумался. – Трудно сосчитать… Сорок, а может, пятьдесят…

– И все были такие редкие, как басни Лафонтена?

– Нет, конечно. Такие раритеты встречаются редко. Чаще были прижизненные издания писателей и поэтов нашего века, реже – девятнадцатого. Помню, я принес ему прижизненное издание Вальтера Скотта, а потом Конан Дойля.

– Русское издание?

– Нет, английское. Русские переводы позже появились.

– А что же, Соколов читал на английском языке?

– Немного читал. Но ведь такие книги собирают не для чтения. Почитать и сегодняшнее издание можно. А эти книги покупают, чтобы любоваться на них, держать в руках, перелистывать… Чтобы показывать другим знатокам…

– А к Соколову ходило много таких знатоков?

– Да, ходили люди. Не скажу, чтобы их было много… Так, человек шесть близких друзей-книголюбов. Среди них, между прочим, были писатели, например Леонид Горбовский.

– А еще кто? Давайте, перечисляйте остальных.

– Остальные? Хорошо, сейчас назову. Ну, про Горбовского я уже сказал… Следующим по степени известности я бы поставил оператора Бориса Верника. В мире кино его хорошо знают. Он тоже собирал редкие издания, они с Соколовым соревновались, кто соберет больше редкостей. Остальные – обычные собиратели. Игорь Цветков – он, кажется, инженер. Еще Константин Дерюгин, капитан речного судоходства. Потом Антон Дулин, журналист. И наконец, представитель молодого поколения – студент Никита Донской.

– Давайте сделаем так. Возьмите вот этот листок бумаги, ручку и составьте список всех этих людей. Если знаете чьи-то адреса, телефоны, место работы или учебы, еще какие-то сведения – их тоже запишите.

Несколько минут в кабинете царило молчание. Маркуша составлял список частых посетителей квартиры Бориса Соколова, а Егоров в это время писал протокол допроса этого самого Маркуши. Закончили они почти одновременно. Капитан взял листок с записями библиофила, просмотрел их и положил листок рядом с блокнотом.

– Значит, вы принесли Соколову не то сорок, не то пятьдесят книг, – сказал он. – И сколько вы получили с каждой?

– Но я не помню! – Маркуша прижал руки к груди. – Это было давно!

– А вы напрягите память. Постарайтесь вспомнить здесь, в этом кабинете, иначе придется вспоминать, сидя на нарах в Лефортово.

Сидеть на нарах Маркуше явно не хотелось. Он закатил глаза к потолку, начал загибать пальцы, ведя в уме какие-то сложные подсчеты. И наконец заговорил:

– Ну, с большинства книг я получал по двести-триста рублей. Хотя с редких изданий можно было получить и больше. Вот и считайте.

– Хорошо, я посчитаю. Неплохие деньги получаются, а, Маркуша? По пятьсот, а то и по шестьсот рублей в месяц. У нас столько профессора не получают. Ведь это нетрудовые доходы! Так что в тюрьме вам все равно придется сидеть. Вопрос только – по какой статье и какой срок. Давайте теперь определимся…

– Нет, постойте! – воскликнул Маркуша. – В тюрьме, вы сказали? Но я не хочу сидеть в тюрьме! Я не могу! Мне нельзя долго оставаться в одном помещении, мне там плохо становится! Я у себя дома-то не могу подолгу оставаться! Нет, если вы говорите, что в любом случае посадите меня в тюрьму, я больше ни слова не скажу. Какая разница, какая у меня будет статья? Я никакой срок в тюрьме не выдержу, я себе вены вскрою, голову о стену разобью!

И Маркуша уселся на стул, скрестил на груди руки и уставился в пол. Вид у него при этом был не гордый и отрешенный – наоборот. Губы у библиофила прыгали, лицо дергалось, а на глазах появились слезы. «А ведь он, пожалуй, не врет, – подумал Егоров. – Он и вправду теперь будет в молчанку играть, ни слова больше не скажет. А в СИЗО голову себе разобьет». Капитану был известен такой тип людей. Они действительно не могли находиться в заключении и готовы были решиться на что угодно, лишь бы вырваться на свободу.

Перед Егоровым вставал нелегкий выбор: настаивать на строгом соблюдении закона, рискуя при этом потерять свидетеля, обладающего ценными сведениями, или немного допустить послабление, закрыть глаза на некоторые делишки свидетеля, но при этом сохранить с ним контакт. До сих пор капитан Егоров редко шел на уступки фигурантам уголовных дел. Но тут, как ему казалось, был особый случай. И он решил уступить.

– Зачем столько эмоций, Семен Львович? – произнес он. – Никто не собирается отправлять вас в тюрьму. Я только указал на незаконный характер вашего заработка. Если мы с вами продолжим сотрудничество, то никакая тюрьма вам угрожать не будет.

– Вы это обещаете? – спросил Маркуша.

– Да, я это могу обещать, – твердо сказал капитан.

– Ну, в таком случае… – протянул Маркуша. – Тогда можете задавать ваш следующий вопрос. Кажется, вы говорили, что хотите с чем-то там определиться…

– Да, я хотел сказать вот что, – с облегчением произнес Егоров. – Давайте теперь определимся, какие люди еще бывали у Соколова, кроме любителей редких книг. Кого вы там видели, о ком слышали? Давайте, вспоминайте всех.

– Тут много имен придется называть. Ведь Борис был человек открытый, он терпеть не мог одиночества. Казалось бы, такое пристрастие к компании не сочетается с любовью к собиранию книжек, но у него это как-то сочеталось. И еще у него была одна страсть, которая вроде не свойственна книжному червю, – это спорт. Поэтому у него в квартире бывало много людей из этого мира, мира спорта.

– Соколов занимался спортом? – удивился Егоров.

– Нет, сам он серьезно спортом не занимался, – сказал свидетель. – Так, немного играл в настольный теннис, плавал, фехтовал, ездил верхом – всего понемногу. Но он был страстным болельщиком.

– Футбол или хоккей? – спросил Егоров.

– В основном хоккей. Но еще сильнее Соколов увлекался фигурным катанием. Следил за выступлениями танцоров, за парным катанием, был лично знаком со многими фигуристами.

– Понятно… – протянул Егоров. – А кроме спортсменов еще какие люди бывали в его доме?

– Очень разные люди. Актеры, режиссеры, музыканты, художники… Десятки разных людей.

– Что ж, я вижу, тут нам тоже не обойтись без составления списка, – со вздохом произнес капитан. – Вот вам листок… а лучше два листа бумаги. Садитесь и записывайте всех, кого вы видели в квартире Бориса Соколова. И здесь поступайте так же, как и со списком книголюбов, то есть указывайте имя, отчество, если знаете, фамилию, род занятий, место работы, телефон, адрес… Короче, меня интересует вся информация, которую вы можете сообщить об этом человеке.

И вновь в кабинете наступила тишина. Маркуша составлял свой «большой список», а Егоров продолжил писать протокол допроса. Эпизод, в котором он спрашивал о заработках Маркуши, а потом уговаривал его продолжить давать показания, он благоразумно опустил. Наконец составление списка было закончено, и капитан прочитал его, а затем приобщил к протоколу. А затем задал следующий вопрос:

– Скажите, Семен Львович, а почему в вашем списке нет иностранцев?

Маркуша широко раскрыл от удивления глаза:

– Каких иностранцев? Я у Бориса никаких иностранцев не встречал!

– Неужели среди его знакомых не было ни одного человека, приехавшего из других стран? Например, из Франции…

Маркуша развел руками:

– Кажется, один раз я встретил у Соколова режиссера из Польши. И это все, уверяю вас! Все-таки Борис не был так известен, как Никулин или Смоктуновский, иностранцы им не интересовались.

– Допустим. Тогда давайте осветим такой вопрос. Значит, вы доставали для Соколова редкие книги у разных людей. Но ведь он, наверное, не только покупал книги, но и продавал? Избавлялся от лишних?

– Да, конечно, он при каждой встрече вручал мне две-три книжки, которые хотел продать, – подтвердил библиофил.

– И кому вы продавали эти книги, Семен Львович? – вкрадчиво спросил Егоров. – Кто у нас в Москве занимается скупкой редких книг?

Маркуша почувствовал в вопросе подвох.

– Да никто особенно скупкой не занимается, – стал уверять он. – В основном я сдавал книги в «Букинист»…

– В какой именно «Букинист»? В Москве много таких магазинов. Назовите мне адрес, я проверю.

Свидетель глубоко вздохнул.

– Я почти во все магазины сдавал, – признался он. – Чтобы особо не мелькать. Ну, и так… отдельным людям тоже книги толкал. А разве это преступление?

– Сами знаете, что это нарушение закона. Но меня сейчас интересует не это, а человек, который знал о редких книгах, хранящихся у Соколова. Точно знал, какие именно раритеты есть в библиотеке, где они стоят. Ведь грабитель взял только самые дорогие книги, остальными побрезговал… Это мог быть, например, кто-то из людей, которым вы относили книги из квартиры Соколова…

– Но этого мало, чтобы знать о книгах, – отозвался Маркуша. – Этот человек должен был точно знать, что в это время, когда он придет к Борису, в квартире никого не будет. То есть это был близкий человек.

– Вроде вас?

– Да, я был для Бориса близким другом! – вскипел Маркуша. – Он охотно со мной разговаривал, я мог к нему явиться в любое время. Но я его не убивал, слышите! Да я бы и не смог. Мне майор Пчелинцев сказал, что Борису сломали шею. А я ничего подобного сделать не могу. Физически не смогу, понимаете? Не говоря о том, что мне отвратительна сама мысль, чтобы убить человека, а потом рыться в его книгах. Гадость какая!

– Тогда скажите, кто, по-вашему, мог убить Бориса Соколова?

Семен Маркуша задумался. Он думал долго, наконец взглянул на Егорова и произнес:

– Я вот как считаю: Бориса убил кто-то из своих.

– Что значит «кто-то из своих»? – удивился Егоров.

– Я хочу сказать – кто-то из артистов. Я прежде всего про физические данные думаю. Книголюбы все – люди физически слабые. А вот артисты – люди крепкие. Ну, и деньги они любят. Среди гостей Бориса была пара человек, которые, как мне кажется, могли на такое пойти.

– Назовите этих людей.

– Ну, во-первых, я бы назвал артиста кино и театра Романа Соловьева. Объясню, почему я на него думаю. Когда-то Соловьев подавал большие надежды, его приглашали на первые роли, звали в лучшие театры страны. Но надежд он не оправдал. Понимаете, он азартный игрок. В Москве есть несколько подпольных игорных домов, там играют в покер, есть и рулетка. И вот там Соловьев проводил большую часть времени. И всегда проигрывал. Из-за этого он начал пить, уходил в длительные запои. В итоге он потерял почти все роли. От него ушла жена… В общем, крах на всех фронтах. Тут еще надо учесть, что ему уже где-то под пятьдесят, пора подводить итоги, а итоги плохие. При этом, как ни странно, Роман интересуется книгами, много читает, и Борис охотно с ним беседовал о своей коллекции.

– А второй человек?

– Второй – это Игорь Данилевский. Он тоже артист, в основном играет в театре. И у него, в отличие от Соловьева, нет явных пороков – он не пьет, не играет в азартные игры. Тут другая беда. Выяснилось, что Игорь не может играть глубокие роли, первые роли. Нет у него чего-то в душе, что позволяет сыграть серьезных героев. И со временем он стал опускаться в театральной иерархии, все ниже и ниже. Ему тоже около пятидесяти. А еще – у него нет прочных моральных принципов, я в этом неоднократно убеждался.

– Значит, вы думаете на этих двоих. Но почему вы не называете спортсменов? Вы сказали, что к Соколову ходила масса людей, связанных со спортом. Вот уж кто может свернуть шею человеку!

– Да, все эти фигуристы и хоккеисты шею свернуть могут, – согласился Маркуша. – А вот разобраться в книжной коллекции – ни за что не разберутся. Ни один из спортсменов, гостей Бориса, не смог бы выбрать эти двадцать четыре тома, которые унес грабитель.

– Но ведь у такого пустоголового спортсмена может быть напарник, – заметил капитан. – Человек, который разбирается в книгах. Так что я бы спортсменов не вычеркивал. Впрочем, это уже моя, а не ваша задача – определять подозреваемых. Ладно, Семен Львович, на этом наше общение сегодня заканчивается. Вы мне очень помогли, можете идти. Но учтите, из города вы не имеете права уезжать. Вы нам наверняка еще понадобитесь.

Глава 9

Расставшись с библиофилом, Егоров вновь перелистал свой блокнот. На что направить основное внимание? Свидетели по делу об убийстве дирижера Вознесенского, Жабкин и Хрусталев, были у него вызваны на завтрашнее утро. Можно было выяснить телефоны и адреса людей, которых только что назвал Маркуша, артистов Соловьева и Данилевского, и начать разрабатывать их. Но капитану не давала покоя эта нитка, найденная криминалистами, этот иностранный след, неожиданно возникший в деле. Это было нечто крайне важное. Егоров чувствовал, что эта нитка, оторвавшаяся от перчатки грабителя, может привести его к цели быстрее, чем рассказы самых осведомленных свидетелей. Надо было только установить круг людей, которые могли носить перчатки, произведенные в городе Марселе.

«Маркуша уверяет, что среди гостей Соколова иностранцев не было, – размышлял капитан. – И даже если такой гость был, и Маркуша просто не знает о нем – все равно маловероятно, чтобы этот иностранец совершил убийство и ограбление. Это преступление совершил профессионал, а профессиональные зарубежные преступники к нам в СССР пока что не проникали. И потом: я же имею дело с тремя преступлениями! Этот человек, носивший перчатки из Марселя, побывал и у Воскресенского, и у Леонидовой. Круг знакомых Вознесенского я пока не знаю, а вот людей, ходивших к певице, знаю. Никаких иностранцев среди них не было. Значит, гостя из-за рубежа можно исключить. Кто же тогда остается? Ответ ясен: остается наш гражданин, который бывал за границей и приобрел там эти перчатки. Чем-то они ему приглянулись, вот он их и купил. Кто же этот путешественник? Допустим, это летчик, совершающий рейсы в Париж… Или моряк… Или… или артист!»

Это была простая мысль, и Егоров ругал себя за то, что не подумал об этом раньше. Конечно же, среди людей, бывавших в домах трех убитых, был человек, имевший возможность ездить за границу. А поскольку все убитые – люди из мира искусства, и знакомые у них были из того же мира, значит, убийца тоже может принадлежать к миру искусства. Надо перебрать всех людей, бывавших у Леонидовой и Соколова, и выявить среди них такого «путешественника». Заодно надо посмотреть, есть ли среди гостей двух убитых одни и те же люди.

Егоров положил перед собой два списка: один, составленный по показаниям домработницы Петровой и Леонида Сазонова, и другой, который только что написал Маркуша, и принялся их изучать. Он прочитал эти списки раз, и два, и три. И пришел к печальному выводу: в этих двух списках не было совпадающих фамилий. У артиста Соколова бывали одни люди, у певицы Леонидовой – другие. Таким образом, дорожка, которую капитан наметил для дальнейшего расследования, никуда не вела.

«Что же это значит? – думал Егоров. – Где он спрятался, этот убийца во французских перчатках? Ведь он обязательно бывал и в той, и в другой квартире!» И тут он вспомнил слова о человеке, незаметном, как почтальон, человеке, которого никто не видит. «Нет, он не артист, – решил капитан. – Это кто-то другой… Но кто?»

Он понял, что не может строить какие-то гипотезы, пока не ознакомится с самым первым делом – с убийством дирижера Воскресенского. Он не мог ждать до завтрашнего утра!

Егоров нашел в деле адреса Жабкина и Хрусталева. Тяжелоатлет жил далеко, в районе Савеловского вокзала, а вот Жабкин обитал совсем неподалеку, на Ордынке. И Егоров направился в гости к театральному барышнику, который по документам числился страховым агентом. «Скорее всего, его дома не окажется, только зря время потеряю, – размышлял при этом капитан. – Он, скорее всего, где-нибудь у подъезда театра Вахтангова или на Таганке билеты толкает». И все же Егоров надеялся на свою удачу.

И он не обманулся в своих ожиданиях. Когда он поднялся на третий этаж старого дома постройки начала века (при невысоких потолках нынешних домов этот третий этаж был равен пятому) и нажал кнопку звонка, за дверью послышались быстрые шаги, и дверь распахнулась. Перед Егоровым стоял человек, который был одет для выхода на улицу.

– Вы Анатолий? – нетерпеливо спросил этот человек. – Это вы звонили полчаса назад? Вот вам два билета на…

– Нет, Жабкин, я не Анатолий, – проговорил капитан. – И ваши билеты мне не нужны. Я из уголовного розыска.

И он предъявил хозяину квартиры свое удостоверение.

На лице «страхового агента» отразилась крайняя досада.

– Да, я получил вашу повестку на завтра, – сказал он. – И я обязательно по ней приду. Но зачем же встречаться непременно сегодня? Сейчас мне нужно срочно идти: видите ли, у меня заболела бабушка…

– Точно бабушка? – уточнил капитан. – А не тетя? Или внучатая племянница? А может, вам срочно нужно нанести визит клиенту, чтобы заключить страховой договор? А живет клиент, как нарочно, напротив Большого театра…

По всей видимости, Валерий Жабкин был умным человеком. Он оценил ситуацию, понял, что этот молодой капитан, склонный пошутить, знает про его основное занятие. И он не стал настаивать на том, что ему необходимо срочно уйти.

– Хорошо, давайте поговорим сегодня, если это так срочно, – сказал он. – Проходите.

Оба сняли в прихожей верхнюю одежду и прошли в комнату, обставленную со вкусом. Егоров обратил внимание на буфет, сделанный, по всей видимости, еще в прошлом веке. Они сели за стол, капитан достал блокнот и сказал:

– Мне необходимо вас допросить по делу об убийстве дирижера Аркадия Юрьевича Воскресенского и ограблении его квартиры. Я знаю, что вас уже допрашивал по этому делу капитан Храпченко. Но теперь расследование веду я, и мне хотелось бы составить собственное представление обо всех обстоятельствах дела. Этот момент понятен?

– Да, понимаю, – коротко ответил Жабкин.

– Значит, Аркадий Юрьевич приходился вам дядей?

– Да, он брат моей мамы, поэтому у нас разные фамилии.

– И, как родственник, вы часто бывали у него дома?

– В детстве – очень часто. А в последние годы реже. Но, в общем, это был мой второй дом.

– Вы, разумеется, знали, что ваш дядя коллекционирует редкие монеты?

– Конечно, знал. Я видел его коллекцию, знал, где она хранится. Впрочем, тут не было особого секрета: дядя был человеком довольно беспечным, у него не было ни сейфа, ни какого-то специального ящика с хитрым замком. Под коллекцию был отведен один из ящиков письменного стола. Дядя даже не всегда запирал этот ящик.

– Чем вы и пользовались, верно?

– Ах, вам об этом тоже успели сказать… Но это было давно, лет восемь назад. Понимаете, я был молод, сидел без денег… С тех пор подобное уже не повторялось. Та монета, которую у меня нашел капитан Храпченко, просто завалялась с тех пор, я о ней забыл.

– Вам уже не нужно было воровать монеты у дяди, потому что вы открыли собственный промысел – стали спекулировать театральными билетами, верно?

– Почему сразу спекулировать? – возразил Жабкин. – Просто я часто хожу в театр, покупаю билеты, и некоторые оказываются лишними…

– Конечно, если покупать по двадцать штук на лучшие места в партере, какие-то билеты точно окажутся лишними, – усмехнулся Егоров. – Вы же понимаете, Жабкин, что я легко могу вас схватить за руку. Нужно лишь установить слежку и в нужный момент зафиксировать факт продажи билетов по спекулятивной цене…

– Да, я понимаю, вы многое можете, – скривился барышник. – Но зачем вы мне все это говорите?

– Я хочу, чтобы вы не юлили и были со мной откровенны, – объяснил капитан. – Дело очень серьезное. Итак, вы утверждаете, что ваш дядя был беспечен и хранил свою коллекцию в доступном для многих месте. Вы знали, сколько стоит эта коллекция?

– Точной цены, конечно, не знал. Он сам мне никогда об этом не говорил. И не потому, что скрывал эту цену – просто он не придавал ей значения. Он не рассматривал свою коллекцию как способ накопить деньги; нет, древние монеты интересовали его только как редкость, свидетельства старины… Но, конечно, он знал, что его коллекция дорого стоит, что за нее можно получить огромные деньги.

– А вы знали?

– Конечно, я тоже это знал.

– Кроме вас еще кто знал, где хранится коллекция?

– Знали несколько человек, его близкие друзья.

– Вы можете их назвать?

– Конечно. Прежде всего это коллега дяди, дирижер Вячеслав Вернер. Затем художники Зуев и Мутко. Ну, еще Леонтьев, танцор балета – его имя вы должны знать, он знаменит… Были еще несколько человек, имеющих отношение к балету, вообще к танцам, но я их не знаю.

– Сколько всего человек бывали в квартире вашего дяди?

– Немного. Человек семь, не больше.

– А женщины бывали?

– Нет, дядя всю жизнь прожил холостяком, он чурался женщин.

– А кто убирал квартиру?

– Это делал Олег. Ну, я привык так его звать, в детстве я его звал «дядя Олег», хотя он мне, конечно, никакой не дядя…

– Объясните толком, что это за человек?

– Да, тут требуются объяснения, потому что Олег – это такая своеобразная личность. Он долгое время работал официантом в «Арагви», но затем как-то повредил ногу, стал хромать и работать официантом больше не мог. С дядей он познакомился, будучи официантом, – он обслуживал его столик. А кроме того, Олег был большим любителем музыки, ходил на концерты. Он с огромным уважением относился к дяде Юре, был его поклонником. И когда Олег не смог больше работать и начал искать новый заработок, они с дядей договорились, что Олег будет помогать дяде по хозяйству. И он действительно взял на себя все хозяйственные дела – покупал продукты, готовил, подавал на стол, убирал квартиру…

– Да, не совсем обычные отношения… А как фамилия Олега?

– Фамилия, фамилия… Я никогда не задумывался… Нет, не могу вспомнить его фамилию. И спросить некого…

– Ладно, я найду, кого спросить, – успокоил свидетеля Егоров. – И этот Олег, конечно, знал, где хранится коллекция вашего дяди?

– Конечно, знал. Он не разделял увлечения дяди нумизматикой, но охотно слушал его рассказы о монетах разных королей и императоров.

– Вы назвали только четырех человек, близких друзей вашего дяди. Но вы ранее сказали, что к нему ходили человек семь. Вам нужно вспомнить остальных, кто бывал в квартире. Вот вам листок бумаги…

Егоров вырвал последний листок из своего блокнота и подал свидетелю.

– Ручку, я надеюсь, вы найдете сами. Составьте список всех людей, бывавших на квартире Воскресенского. Имена, фамилии, род занятий, адреса, телефоны – напишите все, что вы о них знаете.

И вновь, уже третий раз в этот день, Егоров и очередной свидетель сидели друг напротив друга, и каждый занимался писаниной: Жабкин составлял список друзей дирижера, а капитан писал протокол допроса. Минут через двадцать свидетель закончил свою работу и протянул капитану готовый список. Егоров внимательно прочитал его. Он искал в этом новом, уже третьем списке знакомые фамилии. Но нет, таких фамилий не было.

– Значит, дирижер, два художника, два танцовщика и два человека, чьи профессии вам неизвестны, – подвел итог капитан. – Все правильно?

– Да, я не знаю, чем занимаются Денис Мезляков и Илья Досталь, – признался Жабкин.

– Теперь относительно мест работы, – капитан продолжал изучать список. – Дирижер Вернер, как вы пишете, работает в оркестре Московской филармонии, художники… вы не знаете, где они трудятся… Танцовщик Сеславский числится в труппе театра «Эрмитаж», а Леонтьев – в Большом театре. Тут все верно? Если я сейчас позвоню в Большой театр и спрошу, выступает ли у них такой человек, они это подтвердят?

– Конкретно про Леонтьева, думаю, не подтвердят, – ответил свидетель.

– Вот как? – удивился капитан. – Это почему же?

– А вы разве не слышали, что группа артистов балета из Большого отправилась на гастроли во Францию? И Леонтьев туда поехал. Он сейчас танцует где-нибудь в Париже… Но, кажется, на днях они должны вернуться. А может, уже сегодня ночным рейсом прилетят.

Капитан Егоров так и подпрыгнул на стуле.

– Значит, Леонтьев выступает за границей? – спросил он, словно не расслышал сказанное свидетелем.

– Ну да, – повторил Жабкин. – И уже не впервые. Насколько я знаю, полгода назад он ездил в Италию, выступал в Риме, Милане.

– А когда эта группа артистов отправилась во Францию, вы знаете?

– Да, я помню это сообщение по телевизору. Они вылетели… Да, четыре дня назад, шестнадцатого октября. Гастроли у них на этот раз короткие, всего три дня…

В мозгу Егорова сразу всплыла дата – пятнадцатое октября. В этот день, вернее, в эту ночь была убита Виолетта Леонидова. А на следующий день артисты балета улетели во Францию. Возможно, это было не просто совпадение…

– А он часто бывал в квартире вашего дяди, этот Леонтьев? – спросил капитан.

– Да, он был там постоянным, желанным гостем. Ведь он очень знаменит, Игорь Леонтьев. Неужели вы не слышали о нем? О нем все время по телевизору говорят. Он часто за границей выступает. Во Францию он уже второй или третий раз едет. Вот как только началась разрядка напряженности, начались контакты с зарубежными артистами, так артисты Большого стали часто ездить в Европу. Кажется, Игорь…

Свидетель говорил еще что-то, но капитан его почти не слушал. Только что он получил важнейшую информацию. Человек, часто бывавший в квартире погибшего дирижера, ездил за границу! Он бывал во Франции, и не раз бывал. И он вполне мог купить там те самые перчатки, нитка от которых осталась на корешке книги из разграбленной библиотеки Бориса Соколова… Мало того, Леонтьев работал в Большом театре, то есть там же, где пела Виолетта Леонидова! Вот оно, совпадение! Все сходилось!

– Скажите, Жабкин, а когда вы в последний раз видели Леонтьева в квартире вашего дяди? – спросил капитан.

Свидетель задумался, потом развел руками:

– Нет, не могу вспомнить. Я его у дяди вообще всего раза два видел.

– А что, этот танцовщик тоже был нумизматом? Он собирал древние монеты?

– Насколько я знаю, нет. Вообще среди людей, бывавших в гостях у дяди, только один из художников, Зуев, немного интересовался нумизматикой. Остальных с дядей сближала любовь к музыке, а в случае с художниками – его любовь к живописи. Он ведь покупал не только старинные монеты – он приобретал у художников их картины. На мой взгляд, это были странные приобретения – какие-то мрачные полотна, на которых были нарисованы заборы, заводские трубы, покосившиеся домики… А еще у него картина висит: трое пьяниц за столом, а на столе бутылка водки, стаканы граненые, селедка обгрызенная… Гадость, одним словом. А дяде нравилось, у него эти картины в квартире висели.

Егоров стал вспоминать, значились ли в деле в числе похищенных у Воскресенского вещей также картины. Нет, кажется, такого не было. Жабкин словно подслушал эти его мысли, сказал:

– Конечно, всю эту красоту никто не подумал красть. Когда я пришел к дяде уже после того, как его убили, сразу увидел эти, так сказать, полотна.

– Что ж, вы мне во многом помогли, Жабкин, – сказал капитан и встал. – Я вас больше не буду задерживать. Можете идти к больной бабушке, дедушке, к театральной кассе. Но если говорить серьезно, советую вам сменить ваше занятие: оно вас до добра не доведет.

Глава 10

Конечно, Егоров мог задать свидетелю Жабкину еще ряд вопросов, кое-что выяснить. Также было необходимо отправиться на квартиру к погибшему дирижеру Воскресенскому или к писателю Соколову – ведь он еще не бывал там. Но ему не терпелось. Теперь он знал имя человека, который мог купить во Франции перчатки, которыми пользовался грабитель и убийца. Надо было взглянуть на этого Игоря Леонтьева, а может быть, и допросить его. Может быть, нужно добиться разрешения прокурора и провести у Леонтьева обыск? Вдруг эти самые перчатки найдутся? Такая находка означала бы раскрытие всех трех преступлений.

Ивану Егорову так хотелось поскорее попасть в Большой театр, выяснить, когда Игорь Леонтьев вернется в Москву (а может, он уже вернулся?), что он сделал то, чего обычно не делал – остановил такси. Он был готов заплатить три, даже пять рублей, лишь бы ускорить расследование.

Надо сказать, что вообще-то семья Егоровых жила очень скромно. Жена Ивана Соня работала учительницей русского языка и литературы. Но сейчас она не работала, потому что месяц назад у Егоровых родился ребенок, девочка, и Соня сидела дома. Так что в данный момент семья жила только на зарплату Ивана да на скромное детское пособие. Поэтому капитана Егорова раздражали люди, получавшие большие деньги, спекулируя театральными билетами, или играя на скачках, или получая иные нетрудовые доходы. И вот почему он сам редко ездил на такси.

Но сейчас капитан спешил, а тут и такси кстати подвернулось. И уже через десять минут он, как и вчера, входил в Большой театр со служебного входа. Он снова показал вахтерше свое удостоверение, но на этот раз не стал спускаться в театральный буфет, а спросил, как пройти к директору. Затем поднялся на второй этаж, где находился этот кабинет.

Директор не удивился визиту представителя уголовного розыска. После гибели Виолетты Леонидовой такой визит был естественным. Однако его удивил вопрос капитана. К погибшей певице этот вопрос явно не относился.

– Скажите, у вас в театре работает Игорь Леонтьев? – спросил капитан.

– Да, конечно, это наш ведущий танцовщик, – ответил директор.

– А можно с ним сейчас увидеться? Он на работе?

– Да, он на работе, но увидеться с ним нельзя, – прозвучал ответ. – Наш лучший танцор в данный момент находится на гастролях во Франции. Впрочем, труппа возвращается в Москву уже завтра. Завтра вечером вы можете увидеться с Игорем Николаевичем. А чем вызван ваш интерес, можно узнать?

– Нет, пока нельзя, – ответил Егоров. – Это следственные данные, которые я не могу разглашать. Скажите, а раньше Леонтьев уже бывал за границей?

– Да, бывал. Три… нет, уже четыре раза. Два раза во Франции, один – в Италии и еще один раз были большие гастроли в Соединенных Штатах. Но, простите… Вы ведь из другого ведомства! Милиция обычно не интересуется тем, был человек за границей или не был. Почему вы об этом спрашиваете?

– Опять же, я не могу вам этого сказать, потому что это тайна следствия, – сказал Егоров. – Теперь я попрошу вас дать мне телефон Леонтьева и его домашний адрес. А еще у меня настоятельная просьба: опять же в интересах следствия прошу никому не рассказывать о нашей беседе. Никто в театре не должен знать, что уголовный розыск проявляет интерес к Игорю Леонтьеву. Да, и скажите еще одну вещь: ведь в составе труппы, выехавшей во Францию, был… э-э-э… сопровождающий?

– Конечно же, был, – сказал директор. – Его зовут Константин Аркадьевич. Но ведь он служит в том самом другом ведомстве… Так сказать, ваши старшие товарищи… Вы там все и узнавайте.

– Я вас понял, – ответил Егоров и распрощался с директором.

Домой он шел пешком. И по дороге составлял план на завтрашний день. Утром ему нужно быть на работе: на девять утра вызван тяжелоатлет Глеб Хрусталев, который проходит по делу об убийстве Воскресенского. Затем нужно посетить квартиры Соколова и того же Воскресенского, осмотреть их. Нельзя вести дело, когда не был на месте преступления, даже двух преступлений. Ну, а вечером прилетает танцовщик Леонтьев – на данный момент его главный подозреваемый. Возникает вопрос: надо ли обнаруживать интерес к нему? Надо ли вызывать артиста на допрос в надежде, что он как-то проговорится, выдаст себя?

«Нет, на это мало надежды, – размышлял Егоров. – Если этот человек за полгода совершил три убийства и каждый раз тщательно уничтожал все следы, если ограбил каждую из жертв и сумел продать награбленное – это незаурядный преступник. Такой не проговорится на допросе. Нет, я не должен показывать, что я им интересуюсь. Пока что надо собирать о нем сведения, как можно больше сведений. Например, узнать, разбирается ли он в старых монетах. Или в редких книгах… Или в бриллиантах… Еще надо узнать, приобретал ли он что-то во Франции. Об этом можно спросить кого-то из труппы, кто летал вместе с Леонтьевым. Или спросить этого Константина Аркадьевича…»

Однако капитан знал, что люди из иного ведомства, к числу которых относился Константин Аркадьевич, редко делятся информацией с сотрудниками милиции. И вряд ли начальник Егорова, полковник Волков, одобрит такой шаг подчиненного. Нет, надо обращаться к тем людям, которые ездили во Францию вместе с Леонтьевым. Узнать, кто жил с ним в одном номере, кто лучше других знает танцовщика…

Так Егоров строил планы на будущий день, не зная, что кое-какие обстоятельства вмешаются в эти планы и сильно их изменят.

Впрочем, начало следующего дня прошло точно по плану, намеченному капитаном. Как только он поднялся к своему кабинету, так увидел фигуру высокого человека, томящегося у дверей. Не было сомнений, что это и есть тяжелоатлет, а также нумизмат Глеб Хрусталев. Егоров пригласил свидетеля в кабинет и начал допрос.

– Как давно вы были знакомы с дирижером Воскресенским? – задал он первый, стандартный вопрос.

– Четыре года как знаком, – прозвучал ответ.

– Где и при каких обстоятельствах вы познакомились?

– У антиквара на Арбате. Мы оба хотели купить одну и ту же монету.

Очень скоро Егоров понял, что Глеб Хрусталев может говорить только такими короткими, рублеными фразами и что ждать от него развернутых ответов, подробного рассказа не стоит. Приходилось и вопросы задавать соответствующие – такие же короткие, требующие точного ответа. Беседуя подобным образом, капитан постепенно выяснил, что Хрусталев бывал на квартире дирижера не слишком часто – раз шесть или семь, не больше. Где хранится коллекция, не знал – Воскресенский не пускал тяжелоатлета в кабинет, их беседы проходили в столовой. О том, что коллекция дирижера стоит дорого, точно не знал, но догадывался.

Егорова особо интересовали люди, которых Хрусталев видел в квартире дирижера. Некоторое время капитан не слышал ничего нового – спортсмен называл те же имена, что и вчерашний собеседник капитана, Жабкин. Причем многих людей Хрусталев не знал, говорил о них так: «кажется, он художник», «а этот вообще не знаю кто». Но потом Егоров услышал кое-что новое.

– Там все были, конечно, такие интеллигенты, не то что я, – говорил Хрусталев. – Но была пара крепких мужиков.

– Вот как? – заинтересовался капитан. – И кто же это?

– Был один танцор из балета и один фигурист.

– Танцора звали случайно не Игорем?

– Точно, Игорь. Крепкий мужик! Мускулы, конечно, не как у меня, зато он на руках ходить может, а я не могу.

– Он что, в квартире Воскресенского на руках ходил?

– Ну да. Хвалился, что может, и показал.

– Что, выпили крепко, раз такие соревнования устраивали?

– Нет, Аркадий Юрьевич это не одобрял, выпивку то есть. Просто разговор так повернулся.

– А что за фигурист?

– Ну, он фигурным катанием занимается. Тоже крепкий, хотя не такой, как Игорь.

– А как зовут этого фигуриста?

– Этого я не знаю. Я его вообще всего один раз видел.

– А эти крепкие мужики, Игорь и фигурист, видели коллекцию Воскресенского? Знали о ней?

– Вроде… Да, Игорь точно знал. Я как раз зашел, чтобы показать Аркадию Юрьевичу пятак времен Александра Первого. И этот Игорь подошел, посмотрел и оценил. Сказал, что монета редкая, сейчас по стране не больше сотни таких осталось.

– А фигурист знал о коллекции?

– Этого не знаю. Мало общались.

Егоров задал еще несколько вопросов: о домашнем работнике дирижера Олеге Угрюмове, о том, как запиралась входная дверь и кто ее открывал, в какое время дирижер обычно бывал дома. Но ничего нового для себя не узнал. Кроме того, он понимал, что спрашивать о месте преступления, не видя его, не имеет смысла. Надо сперва побывать на квартире убитого дирижера, а также в квартире артиста Соколова и уже тогда уточнять детали.

Егоров закончил допрос Хрусталева и как раз выписывал ему пропуск, когда в дверь постучали, а когда капитан сказал: «Войдите!», в двери появился высокого роста человек с абсолютно лысой головой. Взглянув на него, атлет Хрусталев воскликнул:

– Олег, привет! Тебя тоже вызвали?

– Добрый день, Глеб Викентьевич, – церемонно отозвался вошедший. – Нет, я не по вызову. – И, обращаясь уже к Егорову, сказал: – Простите, это вы капитан Егоров? Я тут пришел, потому что вспомнил одну вещь…

– А вы, наверно, Олег Угрюмов? – в свою очередь спросил капитан. – Проходите, проходите. Хорошо, что вы пришли, я как раз собирался вас вызвать. Гражданин Хрусталев сейчас уйдет, и мы с вами побеседуем.

Он дождался, когда за тяжелоатлетом закроется дверь, и спросил:

– Случилось что-то важное?

– Я не знаю, насколько это важно, – заговорил бывший официант. – Но капитан Храпченко все время меня спрашивал, кто из гостей Аркадия Юрьевича знал о его коллекции. Ну, и я перечислил всех. А тут я вдруг ночью вспомнил еще об одном человеке. Вообще этот человек как-то выпал из поля зрения капитана Храпченко.

– Кто же этот человек? – спросил Егоров.

– Это известный танцовщик Игорь Леонтьев, – ответил Угрюмов. – Он бывал у нас в гостях не так часто, как другие, но Аркадий Юрьевич его очень ценил, придавал его визитам большое значение. И обязательно показывал Леонтьеву свою коллекцию, рассказывал о новых приобретениях…

– Вот оно как… – медленно произнес Егоров. – Стало быть, Игорь Леонтьев знал о коллекции?

– Не просто знал о ней – он знал, где она хранится, – объяснил свидетель. – Между тем этот человек, Леонтьев, несмотря на его несомненный талант, всегда казался мне человеком неприятным, не слишком порядочным. Поэтому, когда я вспомнил вот это обстоятельство, я поспешил о нем сообщить.

– И правильно сделали, – сказал капитан. – Это сообщение очень для нас важно. Вы хотите еще что-нибудь рассказать?

– Нет, все остальное я уже рассказал капитану Храпченко, – ответил Угрюмов.

Когда свидетель ушел, Егоров занес его слова в блокнот и уже встал, готовясь ехать осматривать квартиру Бориса Соколова, когда зазвонил телефон.

– Мне нужно поговорить с капитаном Егоровым, – услышал он в трубке голос, который показался ему знакомым.

– Егоров у телефона, – ответил капитан. – А кто говорит?

– Это Шварцман, Борис Маркович Шварцман, – сказал собеседник на другом конце провода. – Мы с вами беседовали вчера…

– Да, я помню, – ответил Егоров. – Вы хотели мне что-то сообщить?

– Да, я вспомнил важную вещь, – произнес Шварцман. – Я вспомнил еще двух людей, которые бывали на квартире у Виолетты. Они бывали там очень редко, поэтому я их и забыл: одного из них я видел раза три, а другого вообще один раз.

– И что это за люди? – спросил Егоров.

– Оба имеют отношение к миру искусства, – начал объяснять Шварцман. – Тот, кого я видел раза три, – коллега Виолетты, танцовщик Большого театра Игорь Леонтьев. А второй имеет к искусству лишь косвенное отношение – это какой-то фигурист, мастер по катанию на коньках. Впрочем, в своей области он, кажется, тоже довольно известен, даже знаменит.

– А как зовут этого знаменитого мастера катания? – спросил капитан.

– Вот этого я вам, к сожалению, не могу сказать, – признался Шварцман. – Нас не представляли; когда я вошел в квартиру, этот фигурист уже уходил. Виолетта не стала нас знакомить – видимо, не считала этого человека достаточно важным, чтобы заводить с ним знакомство. Когда он ушел, я поинтересовался, что это за человек, и она сказала, что знаменитый спортсмен, часто ездит за границу…

– Но как он попал к ней в гости? – не мог понять Егоров. – Ведь Виолетта Игоревна, насколько я помню, не интересовалась спортом…

– А, ведь я не сказал одну важную деталь! – спохватился математик. – Этот фигурист уходил вместе с Леонтьевым. А тот раньше уже был у Виолетты. Он и привел своего знакомого спортсмена.

– Как вы думаете, Леонтьев знал о коллекции драгоценностей?

– Вряд ли. То есть знал, что Виолетта собирает старинные украшения – в театре все об этом знали, от директора до уборщицы, ведь она не делала из этого тайны, постоянно носила эти вещи. Но детально – что за вещи в коллекции, сколько их, где они хранятся – он, конечно, не знал.

– Что ж, спасибо за информацию, Борис Маркович, – сказал Егоров. – Если вспомните еще что-то, пожалуйста, звоните в любое время. Давайте я вам дам еще и свой домашний телефон.

Он продиктовал математику еще один телефонный номер, и они оба положили трубки. Егоров запер кабинет, вышел из здания угрозыска и направился к станции метро, все еще находясь под впечатлением от услышанного. Все сходилось! Все нити расследования вели к одному человеку – танцовщику Игорю Леонтьеву. Было достоверно известно, что он знал двух из трех убитых – Воскресенского и Леонидову. А в квартире Соколова он оставил свой след – нить от перчатки, привезенной из Франции. Только он мог купить такие перчатки, другого подобного человека трудно было найти! «Хоть сейчас обращайся к прокурору, проси разрешение на обыск квартиры и арест этого танцора, – размышлял Егоров. – Все настолько очевидно, что осечки быть просто не может. Но ведь он очень известен, и разрешение так просто не дадут. Может быть, обратиться к Семену Егоровичу, заручиться его помощью? Ему ведь не откажут…» Но что-то мешало капитану идти к своему непосредственному начальнику. И он решил пока действовать тем способом, который выбрал вчера: собрать о танцоре как можно больше сведений, наладить знакомство с артистами, которые вместе с Леонтьевым ездили во Францию. И уже после этого принимать решение.

Глава 11

Осмотр квартиры артиста Соколова не дал Егорову каких-либо зацепок, зато принес немало приятных минут. О таком жилище можно было только мечтать! Егорову все здесь нравилось: паркетные полы, устланные коврами, добротная мебель, которая не теснилась, а стояла, оставляя людям простор, хрустальная люстра… Сам капитан с женой Соней и маленькой Катей жил в однокомнатной квартире возле станции метро «Сокол». Пока места им хватало, но ведь Катя подрастет, и тогда квартира им будет тесна. А здесь…

Особенно Егорову понравился кабинет артиста, книжные шкафы по стенам, уставленные книгами в старинных переплетах. Капитан и сам любил читать, и он с удовольствием задержался бы здесь, перелистывая книгу за книгой. Но перед ним стояла задача найти убийцу артиста, и ему было не до чтения. Впрочем, он знал, что посещение квартиры Соколова тоже нужно для дела: теперь он знал, например, что грабитель не мог просто достать нужные ему книги с верхней полки шкафа, для этого ему нужно было подвинуть лестницу, которая обычно стояла в углу. Конечно, у Егорова сразу возникла мысль об отпечатках пальцев, которые грабитель мог оставить на этой лестнице. Но он знал, что криминалисты уже обследовали каждый сантиметр этой стремянки и никаких отпечатков на ней не нашли.

«Ладно, этот пункт программы я выполнил, – подумал капитан. – Теперь можно возвращаться в театр. Главное направление расследования сейчас находится здесь! Надо найти людей, которые хорошо знают Леонтьева, поговорить с ними. Причем сделать это нужно в неформальной обстановке. Будет совсем хорошо, если эти люди не будут знать, что с ними разговаривает сотрудник милиции. Это задача… Как ее решить? Может быть, снова засесть в театральном буфете? Но ведь я не знаю людей, которые мне нужны. А надеяться на случайность не приходится. Нет, нужно найти кого-то, кто хорошо знает театральную среду…»

И тут капитан вспомнил о близком друге погибшей певицы Леонидовой, математике Борисе Шварцмане. Преподаватель один раз уже пришел на помощь Егорову, позвонил по собственной инициативе, сообщил о том, что Леонтьев бывал у погибшей певицы, да еще и друга туда привел. Значит, он не откажется помочь еще раз, дать консультацию. И Егоров воспользовался телефоном, стоявшим в квартире Соколова, чтобы позвонить Шварцману.

На вызов откликнулись не сразу. Раз шесть или семь Егоров слышал в трубке длинные гудки вызова и уже подумал, что преподавателя нет дома, когда трубку сняли, и капитан услышал знакомый голос, который произнес:

– Слушаю!

– Это Егоров, – сказал капитан. – Простите, что беспокою, но мне срочно нужен ваш совет по одному важному вопросу.

– Да, я готов дать совет, – ответил преподаватель. – Но дело в том, что я спешу на лекцию. Вы меня от дверей заставили вернуться к телефону. Я не могу задерживаться ни минуты – знаете, не люблю опаздывать на лекции.

– А вы куда едете – в пединститут? – уточнил капитан.

– Да, я должен быть в аудитории через сорок минут.

– Тогда давайте встретимся у входа в институт через полчаса. Я у вас отниму не больше пяти минут. Пять минут вы сможете мне уделить?

– Пять минут, наверное, смогу, – ответил преподаватель. – Но не больше. А за пять минут не всегда можно сообразить и дать хороший совет.

– Ладно, попробуем, – сказал Егоров. – Я бегу.

И он действительно покинул квартиру убитого артиста и помчался к зданию пединститута. Ему повезло с транспортом, и он был на месте к назначенному сроку – даже успел чуть раньше. Вскоре подошел и Шварцман. Егоров быстро обрисовал ему ситуацию.

– Мне нужно знать имена людей, которые хорошо знают Леонтьева, возможно, ездили вместе с ним за границу, – проговорил он. – Вы можете назвать хотя бы одного человека? Я бы попробовал сейчас, днем, с ним встретиться.

Шварцман задумался на несколько секунд, а затем сказал:

– Одно имя я вам, пожалуй, назову. Это скрипач Кирилл Павлович Трубников. Он играет в оркестре театра. Он хорошо знал Летту, относился к числу ее поклонников – отсюда и я его знаю. Да, я слышал, как Трубников несколько раз в разговорах упоминал имя Леонтьева. Так что он его хорошо знает. Было бы у меня больше времени, я мог бы вспомнить и другие имена, но сейчас мне нужно бежать на лекцию.

– Да, Борис Маркович, идите, мне пока хватит и фамилии Трубникова, – сказал Егоров. – Скажите только: этот Трубников – он молодой или пожилой? Музыку кого из композиторов он любит? И вообще – что он в жизни любит?

– Он человек уже немолодой, ему за пятьдесят, – ответил преподаватель. – Всем другим композиторам он предпочитает Шопена, а вообще любит читать классику, «Войну и мир» чуть ли не наизусть знает.

– Похвально, – одобрил Егоров. – Идите скорей, а то опоздаете.

Математик убежал на лекцию, а капитан не спеша двинулся по направлению к театру. На ходу он обдумывал предстоящее знакомство со скрипачом Трубниковым и разговор с ним. Впрочем, эта задача – разговорить скрипача – не представлялась Егорову такой уж трудной. Дело в том, что он тоже любил русскую классику и тоже хорошо знал сочинения Льва Толстого. Музыку Шопена он, правда, знал не так хорошо, но ведь полное совпадение вкусов со скрипачом для знакомства и не требовалось.

Подумав, Егоров составил план разговора с Трубниковым, а также легенду для себя. И уже с легким сердцем зашагал к театру.

Вахтерша, мимо которой он в последнее время ходил каждый день, даже не стала спрашивать его удостоверение. Однако капитан задержался возле ее будочки и спросил, на месте ли оркестр театра. Услышав, что музыканты репетируют «Щелкунчика», он поблагодарил женщину и отправился в зал.

Поскольку артистов сегодня не было, музыканты оркестра не сидели у себя в оркестровой яме, а расположились на сцене. Егоров тоже поднялся на сцену и встал справа за кулисами. Отсюда ему было отлично видно всех оркестрантов, слышно каждую команду дирижера. Музыканты играли, а капитан их разглядывал. Он быстро определил, кто из скрипачей – Трубников, и стал к нему присматриваться. Уже через несколько минут он составил план разговора; знал, с чего он начнет и чем закончит.

Еще через полчаса репетиция закончилась, музыканты стали укладывать инструменты и покидать зал. Егоров подошел к Трубникову.

– Простите, что я вас беспокою, – сказал он, – но мне советовали с вами поговорить. Я – журналист, меня зовут Иван Егоров. Я пишу статью о музыкантах и танцовщиках вашего театра и хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Но почему вы обратились ко мне? – удивился скрипач. – Вы можете поговорить с художественным руководителем театра или с нашим дирижером…

– Ну, я журналист молодой, начинающий, и вряд ли ваш худрук согласится со мной побеседовать, – ответил Егоров. – Обратиться к вам мне посоветовала Виолетта Игоревна Леонидова. Я успел с ней познакомиться, но тут произошла трагедия…

– Да, страшная трагедия! – согласился музыкант.

– И теперь мне не с кем консультироваться, – продолжал Егоров. – Как сказал наш великий писатель, все счастливые семьи похожи, и только несчастье делает их различными. Вот и несчастье, случившееся в вашем театре, высвечивает каждого артиста, показывает их отличия…

– Интересная мысль, – заметил Трубников, с интересом взглянув на собеседника. – Хорошо, давайте поговорим. Можно посидеть прямо здесь, в зале – насколько я знаю, в ближайший час репетиций не будет.

Они спустились в зал и сели во втором ряду. И Егоров начал расспрашивать скрипача о балетной труппе театра. Кирилл Трубников отвечал охотно, называл одно имя за другим. Егоров все это тщательно записывал, задавал новые вопросы… На самом деле из всех танцовщиков театра его интересовал только один человек, но его имя пока не прозвучало. Надо было набраться терпения и ждать. Терпения у капитана Егорова хватало – это было необходимое свойство при его профессии.

И вот наконец музыкант назвал имя Игоря Леонтьева! Теперь Егоров был весь внимание. Ему была важна каждая деталь об этом человеке. Трубников рассказал о его манере танцевать, о том, что ему удается, что не очень. А затем речь зашла о самом главном для капитана Егорова – о гастролях во Франции.

– Да, я ездил во Францию вместе с Игорем, в составе одной труппы, – говорил Трубников. – Мы выступали в Париже, потом в Лионе, в Марселе… Всюду был аншлаг, наши выступления имели огромный успех.

– А как вы проводили свободное время? – поинтересовался капитан. – Ведь не все время вы работали. Что видели, что покупали?

– Да, иногда удавалось вырваться, погулять, походить по магазинам, – ответил Трубников. – Хотя это было редко. Сами знаете, наших людей за рубежом стараются опекать, как бы с нами чего не случилось… Но пару раз мы с Игорем делали пробежку по магазинам. Хотя Игоря больше интересовали аптеки…

– Аптеки? – удивился Егоров. – Почему?

– Видите ли, у Игоря больная мама, – объяснил музыкант. – У нее сахарный диабет в тяжелой форме, ей помогает инсулин, который у нас не продается. И Игорь из каждой поездки привозит маме упаковку лекарства. А еще он покупал книги. Ведь он много читает, увлекается современной литературой. Я все больше классикой…

– А в магазинах что вы покупали? – продолжал расспрашивать Егоров. – Ведь не только книги, наверно?

– Да, Игорю еще очень хотелось купить что-нибудь модное, какую-нибудь одежду, – ответил скрипач. – Но денег катастрофически не хватало! И он на последние франки, какие остались, купил сумочку своей жене Светлане.

– А себе так ничего и не приобрел? – удивился «журналист» Егоров.

– Нет, ничего, – Трубников покачал головой. – Может быть, в этот раз ему что-то удалось купить. В этот раз меня не взяли в труппу, и я не знаю, как у них прошли эти гастроли. А почему вас так интересуют его покупки? Игорь – человек разносторонне развитый, увлекается многим. Он мне, например, говорил, что хотел бы поступить на философское отделение в МГУ.

– Нет, вы меня неправильно поняли! – заверил собеседника «журналист» Егоров. – Я спрашивал про покупки просто потому, чтобы узнать круг интересов… И потом, я сам не был за границей, вот и интересно… Большое спасибо вам за ваш рассказ. А еще с какими друзьями Игоря я мог бы поговорить, чтобы составить о нем представление как об артисте и о человеке?

– Как об артисте и человеке, вы говорите? – усмехнулся скрипач. – Что ж, если вы больше хотите узнать о Леонтьеве как о человеке искусства, вам лучше поговорить с певцом Антоном Селиверстовым. Они с Игорем близкие друзья. А как о человеке вам о нем может рассказать мой коллега, трубач Николай Бехтерев. Если захочет рассказывать, конечно.

– Еще раз большое спасибо, Кирилл Павлович, – сказал Егоров, и они вместе с артистом покинули театр. После чего капитан направился на остановку автобуса, который мог доставить его во Внуково. Уже скоро должен был приземлиться самолет из Франции, на котором в Москву возвращалась вся труппа, гастролировавшая за рубежом. А с труппой возвращался и танцор Игорь Леонтьев. Егорову очень хотелось на него взглянуть, посмотреть на его багаж… После этого можно было продолжить расспросы друзей танцора, о которых ему сказал скрипач Трубников.

Глава 12

Весь этот вечер капитан Егоров потратил на то, чтобы взглянуть на человека, ставшего у него главным подозреваемым. И это ему удалось. В здании аэропорта он обнаружил толпу родных, приехавших встречать артистов. Не заметить этих людей было трудно. Когда приземлился самолет из Парижа и автобус подвез пассажиров к зданию вокзала, встречавшие стали кричать, звать своих родных. Егоров отчетливо услышал крик: «Игорь! Я здесь!» Кричала симпатичная молодая женщина. От нетерпения она даже подпрыгивала на месте. Очевидно, это и была Светлана Леонтьева. А затем капитан увидел и человека, которого ждала Светлана. Игорь Леонтьев оказался высоким, стройным парнем с открытым улыбчивым лицом. Когда Светлана повисла у него на шее, Егоров невольно должен был признать, что это просто идеальная пара. «Это все одна только маска, – убеждал себя капитан. – Маска, за которой он прячет свою сущность убийцы».

Оставаясь незамеченным, капитан проследовал за «идеальной парой» до выхода из аэропорта. Здесь танцор и его жена сели в такси. А Егоров, проводив их взглядом, направился к остановке автобуса – денег на такси у него, конечно, не было. Домой он вернулся поздно ночью. Но он знал, что, как бы поздно он ни вернулся, Соня будет его ждать. А еще на столе его будет ждать приготовленный ужин. Ужиная, он украдкой поглядывал на жену и думал, что у танцора Леонтьева жена, может быть, и красивее его Сони, но она, наверное, жадная и ветреная, как многие красивые девушки, – он видел таких, расследуя различные преступления.

Следующий день Егоров начал с посещения своего начальника, полковника Волкова. Он уже три дня не докладывал полковнику о ходе расследования и понимал, что тот этим недоволен. Но теперь у Егорова наконец было что сообщить. Он рассказал Волкову, что у него появился подозреваемый – танцор Игорь Леонтьев.

– Понимаете, Семен Егорович, – говорил капитан. – Этот человек – единственный, кто был знаком со всеми тремя убитыми, Воскресенским, Соколовым и Леонидовой. Согласно показаниям свидетелей, у Воскресенского и Леонидовой он точно бывал дома, знал о ценных коллекциях, которые они собирают. А главное – этот человек несколько раз бывал за границей, он имел возможность купить там перчатки, которые использовал убийца Соколова. И самое важное – в день убийства Леонидовой, пятнадцатого октября, он был в Москве, труппа улетела в Париж на следующий день. Поэтому я считаю его самым перспективным человеком для расследования.

– Что ж, наверное, правильно считаешь, – сказал Волков. – Тут есть еще одно обстоятельство, которое ты, кажется, не учитываешь. Бывая за границей, твой танцор имел возможность сбыть награбленные сокровища зарубежным перекупщикам. А они дают за такие вещи, как редкие книги и драгоценности, совсем другие деньги, чем такие же скупщики на Арбате. Валюту дают, Егоров. Как ты теперь собираешься разрабатывать своего танцора?

– Я считаю, что за ним необходимо организовать постоянное наблюдение, – ответил капитан. – Приставить к нему нашего агента, а лучше двух. Чтобы мы могли отследить все его перемещения, все контакты. Если он еще не успел продать за границей драгоценности, украденные у Леонидовой, он попытается это сделать сейчас. Вот тут бы и взять его с поличным! А еще мне нужно ваше содействие, чтобы встретиться с сопровождающим, который ездил с труппой во Францию. Этот человек точно знает, как часто Леонтьев выходил из отеля, где бывал. Возможно, он даже знает ювелирный магазин, где танцор мог продать награбленные сокровища.

– Ты хочешь увидеться с сопровождающим… – медленно произнес Волков, обдумывая сказанное. – Да, я понимаю твое желание, но тут есть некоторые моменты… Знаешь, давай сделаем так. Я сам поговорю с этим человеком и задам ему нужные вопросы. А потом сообщу его ответы тебе. А ты тем временем займись контактами этого танцора. А еще составь график его пребывания в Москве и за рубежом.

– А, понимаю! – воскликнул Егоров. – Вы хотите установить, где он был, когда совершались первые два убийства.

– Да, мы должны точно это знать, – кивнул Волков. – Раздобудь фотографию Леонтьева и обойди с ней всех известных скупщиков Москвы. Знают они такого человека или нет? А еще… Еще я тебе советую не бросать все силы только на этого подозреваемого. Да, многие улики работают против него. Но вдруг мы ошибаемся? Мы должны иметь запасные варианты… Говоришь, свидетели называли тебе много имен людей, которые бывали в квартирах убитых, знали о коллекциях?

– Да, у меня на руках сразу три списка таких людей, – подтвердил капитан. – Но в них нет ни одной фамилии, которая встречалась бы во всех трех списках.

– Тем не менее с этими списками надо продолжать работу, – сказал полковник. – И еще вот что… – Полковник Волков подумал немного и веско произнес: – Тебе надо искать второго человека. Соучастника убийцы.

– Второго человека? – удивился капитан. – Но почему вы думаете, что их было двое?

– Потому что на это указывают обстоятельства этих дел, – ответил полковник. – Преступнику – я пока буду говорить о нем в единственном числе, хотя я уверен, что их было двое – надо было узнать очень много о будущей жертве. Узнать о том, какую коллекцию собирает человек, насколько она ценная, где хранится, какой распорядок дня у будущей жертвы. Очень много информации! Затем нужно было установить контакт с будущей жертвой, втереться к ней в доверие. Ведь все убийства происходили без взлома дверных замков. Значит, убийца был вхож в дом жертвы. Затем он убивал и грабил. А затем продавал награбленное. Очень сложная и многогранная работа! И при этом убийства происходят с небольшим интервалом – всего в два месяца. Что это значит? Только одно – что преступников было как минимум двое. А ты пока ищешь одного. Имей в виду и второго – соучастника преступления.

Дав Егорову такое напутствие, полковник его отпустил. Сначала капитан направился в отдел наружного наблюдения. Там уже получили распоряжение Волкова выделить двоих милиционеров для наблюдения за танцором. Егоров дал им данные Леонтьева и сказал, чего он ожидает от их слежки.

– Я уверен, что у этого человека на руках есть награбленные ценности, – сказал он. – Это редкие книги, монеты, а также драгоценности. Он будет стараться все это продать. Вот за этой продажей и надо проследить. Ну, и за остальными его действиями, конечно.

Дав такие указания, Егоров пошел знакомиться с друзьями Игоря Леонтьева. Придя в театр, он выяснил, что танцор Бехтерев на работу еще не пришел, он будет позднее, а вот певец Антон Селиверстов находится в зале, у него репетиция. Капитан прошел в зал, сел в партере, чтобы поглядеть на человека, с которым ему предстояло установить контакт, вызвать его на разговор. Он еще не знал, кем назовется на этот раз, какую легенду сочинит, и думал об этом.

В это время постановщик, который вел репетицию, вызвал Антона Селиверстова. На сцену вышел полный человек лет сорока, представительной внешности. Егоров взглянул на него – и вдруг сообразил, что знает этого человека! А узнал он его вот при каких обстоятельствах.

В прошлом году, возвращаясь с работы, Егоров проходил мимо одного из известных московских ресторанов. И тут, у входа в ресторан, он стал свидетелем безобразной сцены. Какой-то хорошо одетый мужчина приставал к девушке. И не просто приставал, а грубо тащил ее в машину, а девушка отбивалась. Естественно, капитан вмешался в происходящее: защитил девушку, урезонил хулигана и доставил обоих в ближайший опорный пункт милиции. Там он потребовал у дебошира документы и узнал, что перед ним – известный певец Селиверстов. А его жертва – студентка театрального училища, которую знаменитый певец пригласил на ужин.

К этому времени распаленный алкоголем певец несколько протрезвел и понял, что ему угрожают серьезные неприятности. И стал умолять капитана не составлять протокол, не давать делу ход. Егоров сначала и слушать не хотел эти просьбы – он считал, что знаменитостям не нужно ничего прощать, наоборот, к ним нужно относиться строже, чем к обычным людям, потому что они должны служить образцом поведения для остальных. Но когда к просьбам неудачливого насильника присоединилась и его жертва, студентка, капитан смягчился и разрешил обоим удалиться без составления протокола.

Сейчас, увидев участника того конфликта на сцене, Егоров сразу понял, какие козыри ему дает воспоминание о том прошлогоднем эпизоде. Теперь ему уже не нужно было придумывать себе легенду, искать к певцу нужный подход. Вопрос с получением нужной информации решался просто, сам собой.

Егоров дождался, когда репетиция закончилась, и занял место у выхода со сцены. И когда певец поравнялся с ним, окликнул его. Селиверстов оглянулся – и изменился в лице.

– Что, Селиверстов, не ожидали меня увидеть? – негромко спросил капитан.

– Да, признаться… – забормотал певец. – Зачем вы пришли? Что вам от меня надо?

– Вы совершенно правильно поставили вопрос, – сказал Егоров. – Мне действительно от вас кое-что нужно. Вам это ничего не будет стоить, а делу раскрытия преступления поможет. Давайте пройдем куда-нибудь, где бы мы могли поговорить.

– Только не в театре! – попросил артист. – Мне бы не хотелось, чтобы меня с вами видели коллеги.

– В таком случае лучше всего пройти на ближайшую станцию метро, – предложил капитан. – Там, конечно, шумно, но зато нас никто не услышит. И можно поговорить без помех.

Они спустились на станцию «Библиотека имени Ленина», сели на скамью.

– Меня интересует Игорь Леонтьев, – сказал Егоров. – Почему – я вам объяснять не буду… Я знаю, что вы дружны, вы многое о нем знаете. Таким образом, у нас происходит обмен: вы мне рассказываете о вашем коллеге как можно подробней, отвечаете на мои вопросы, а я обещаю не устраивать вам неприятностей в связи с тем прошлогодним эпизодом. Договорились?

– Но почему именно Игорь? – насторожился певец. – В чем вы его обвиняете?

– Пока ни в чем, – ответил Егоров. – Мы просто проводим проверку. И что за отговорки? Вы будете отвечать на мои вопросы или нет?

– Хорошо, задавайте ваши вопросы, – буркнул Селиверстов.

– Для начала опишите мне круг интересов Леонтьева, – сказал Егоров. – Чем он интересуется, о чем охотно говорит?

– Чем интересуется? – певец пожал плечами. – Многим, очень многим. Например, Игорь хорошо разбирается в кино, в музыке. Очень любит читать, разбирается в современной литературе…

Тут рассказчик внезапно замолчал, словно спохватился, что сказал что-то лишнее. И Егоров понял, чего испугался певец. Ведь в понятие «современная литература» входили и книги, которые не издавались в СССР. За их чтение и тем более за покупку Леонтьева не погладили бы по голове.

Но эта тема Егорова не интересовала, он спросил о другом:

– Скажите, а в нумизматике Игорь разбирается?

– В нумизматике? – удивился певец. – Никогда не слышал, чтобы он говорил о старых монетах или банкнотах. Нет, все эти гривны Ивана Грозного и банкноты Екатерины Великой его не интересуют.

– Зато его интересуют редкие книги, верно?

– Да, вот тут он, можно сказать, специалист. Знает, какие переплеты были в ходу во времена Пушкина, а какие – Толстого. Да, его интересует все, что касается книг.

– Вы ведь были вместе с ним на гастролях?

– Да, мы вместе ездили в Италию, в Польшу…

– Вместе проводили свободное время, ходили по магазинам…

– Да, иногда удавалось выбраться и за покупками. Ведь нам выдавали небольшую сумму в валюте – сущие гроши, если честно…

– И эти гроши Леонтьев то�

Скачать книгу