Шестнадцать надгробий. Воспоминания самых жестоких террористок «Японской Красной Армии» бесплатное чтение

Хироко Нагата, Фусако Сигэнобу
Шестнадцать надгробий. Воспоминания самых жестоких террористок

Предисловие редактора

Японец без меча — не японец!

— Хироко Нагата

Книга, которую вы держите в руках, совершенно уникальна. В ней собраны мемуары двух самых известных японских террористок прошлого века, — Хироко Нагаты и Фусако Сигэнобу.

Мемуары Хироко Нагаты были написаны ей во время следствия и тюремного заключения. Отдельные отрывки из них увидели свет ещё в семидесятые, но полноценный двухтомник под названием «Шестнадцать надгробий. Юность огня и смерти» вышел лишь в 1982 году. Позднее книга неоднократно переиздавалась (в 1983, 1993, 2003, 2006 и 2009 годах соответственно) и дорабатывалась вплоть до смерти Нагаты в 2011 году. В 2012 году вышло посмертное издание, куда были включены некоторые доработки из черновиков Хироко.

Нагата также написала ряд иных работ, среди которых романы, пьесы, сборники стихов, различные эссе, публицистика и её сочинения по марксистской теории.

Фусако Сигэнобу пробыла в тюрьме меньше своей соратницы, но за проведённое там время она написала двенадцать книг, девять из которых можно купить открыто. Последняя версия её мемуаров («Сезон революции») вышла в 2023 году, вскоре после её выхода из тюрьмы.

Также в этом же году в Японии впервые издали сборник, содержащий мемуары двух известнейших террористок этой страны о событиях шестидесятых-семидесятых годов. Там содержались как отдельные главы из книг Нагаты и Сигэнобу, так и новые, ранее не опубликованные мемуары. Книга была озаглавлена так же, как и мемуары Нагаты — «Шестнадцать надгробий. Юность огня и смерти», но было указано, что версия существенно расширена за счёт мемуаров Сигэнобу.

В Интернете почти ничего из этого не доступно, исключая первое (1982 года) издание мемуаров Нагаты. Они оцифрованы, их можно найти на Веб Архиве. Однако и там скачать их нельзя: можно только посмотреть в течение одного часа.

То же самое можно сказать и про исследования, посвящённые Красной Армии Японии. В большинстве своём они недоступны не только русскоязычному, но даже англоязычному читателю.

Также отметим, что мемуары и другие работы Фусако Сигэнобу и Хироко Нагаты до этого никогда не переводились ни на какие иностранные языки (исключением могут служить некоторые статьи Сигэнобу, написанные ей в подполье, но итак ситуация иная: они изначально писались на французском или арабском языке).

Русский стал первым иностранным языком, на который были переведены работы этих деятельниц левого движения прошлого века.

Распространению информации о деятельности Красной Армии Японии мешают как драконовские законы об авторском праве в Японии (передающие все права на переводы и распространение книг издателю), давление властей на издательства, печатавшие воспоминания (так, последние книги Нагаты и Сигэнобу соглашались публиковать только ультраправые издательства, у которых есть опыт противостояния государственному давлению), а также упорное молчание со стороны академической общественности и поедавших идеалы революции западных леволибералов.

Эти последние, весьма влиятельные в академической, переводческой, издательской среде западных стран люди, как огня боящиеся любого радикализма, сделали всё возможное для того, чтобы замолчать опыт КАЯ. Особенно в данном случае постарались либеральные и правые интерсекциональные феминистки — последовательницы Джудит Батлер. Именно они всячески препятствовали переводу работ Сигэнобу и Нагаты на английский язык, опасаясь, что их публикация подорвёт репутацию феминизма как ненасильственного движения.

Тем не менее, одна из книг этого дуэта всё же выходит на русском языке.

Скажем пару слов о её текстографии.

Главы, написанные Нагатой, выдают человека невежественного. Она очень мало использует кандзи, старается писать почти исключительно хираганой, что делает текст весьма непростым для восприятия (впрочем, сама Нагата объясняла написание хираганой тем, что как феминистка она предпочитает использовать традиционное женское письмо). Стилистические ошибки, корявости и неточности встречаются там повсеместно. Тем не менее, там куда больше народной живости.

Хироко Нагата расправляется с оппортунистами. Изображение в газете в стиле укиё-э, начало 1970-х годов

Текст Сигэнобу куда более грамотный, но не порадует нас меткими метафорами. Он довольно сух, прямо скажем.

Тем не менее, книга необычайно интересна.

Люди, изучающие историю левого движения той эпохи, привыкли к оригинальным приключениям, но даже они могут удивиться здесь.

В любом случае, книга будет интересна всем любителям истории XX века и вряд ли кого оставит равнодушным.

— Марат Нигматулин, Эвелина Катайцева. 9 октября 2023 года

Краткий экскурс в историю «Ниппон Сэкигун»

Предыстория

Уважаемые читатели, мы с вами переносимся из послевоенной Западной Германии на Дальний Восток, в послевоенную Японию, в которой в разгар студенческой борьбы 60-х годов в ходе становления нового левого движения зародилась леворадикальная террористическая организация, сплотившая молодых людей со стойкой и неосознанной приверженностью древнему кодексу воинской чести, пропитанная духом самурайской верности и гордо нареченная Ниппон Сэкигун — Японская Красная Армия.

Обратившись к истокам японского леворадикального терроризма, первое, что мы с вами увидим — это поразительное сходство условий, в которых возникла Ниппон Сэкигун, с условиями, в которых зародилась родственная ей организация Фракция Красной Армии в Западной Германии. Действительно, экономическая и политическая обстановки в Японии и в Западной Германии в описываемый период времени практически идентичны. Так же, как и Третий Рейх, Великая Японская Империя потерпела поражение во Второй Мировой войне, утратила все захваченные территории и свободу действий в управлении собственным государством.

Вдобавок к этому, Япония стала первой и единственной страной, пережившей атомную бомбардировку, и это событие оставило неизгладимый след в сознании целого поколения японцев.

Так же, как и послевоенная Германия, Япония пережила унизительный и изнурительный период оккупации. Генерал Дуглас Макартур — главнокомандующий оккупационными войсками в Японии — проводил послевоенные реформы, участвовал в разработке новой японской конституции, был организатором Токийского процесса над японскими военными преступниками, в ходе которого семеро обвиняемых, включая двух бывших премьер-министров, были приговорены к смертной казни через повешение, 15 обвиняемых были приговорены к пожизненному заключению, ещё трое — к разным срокам заключения.

И так же, как и Западная Германия, послевоенная Япония попала в сферу империалистических интересов США и надолго осталась в этой сфере, превратившись в военную базу агрессивной американской империалистической политики.

Японское экономическое чудо — период рекордного роста японской экономики — происходило примерно в то же время, что и в Западной Германии, с середины 50-х и до нефтяного кризиса 1973 года.

Естественно, без вливания американских денег дело не обошлось. США проявили невиданную щедрость, предоставляя оккупированной стране огромные кредиты. Япония практически не имела своих военных расходов, зато японские предприятия вовсю обслуживали американскую военную машину. Военные заказы США способствовали повышению загрузки и развитию промышленности, началось обновление производственных мощностей, одновременно с этим Япония получила широкий доступ к американским технологиям. В сентябре 1951 года США подписали мирный договор с Японией, и период оккупации официально завершился. Но это не означало освобождения страны от американского военного присутствия. Дальнейший экономический подъем был обеспечен такими факторами, как низкая стоимость рабочей силы, жесткая эксплуатация трудящихся на предприятиях, искусственно созданные напряженные условия труда. Япония — это хороший пример капиталистической страны, в которой корпорации действительно выжимали из трудящихся все соки, чтобы вытащить страну из послевоенной разрухи и долговой кабалы и обрести экономическую свободу от иностранного капитала. А что касается прямого участия в империалистической политике США… Ну, что ж, в этом плане есть одно важное отличие Японии от европейских стран. Если европейцы знали о войне во Вьетнаме из газет и телерепортажей, то жители японских островов воочию наблюдали бомбардировщики, взлетавшие с военно-воздушных баз на Окинаве, и авианосцы, заходившие на дозаправку или отдых в порты страны. Японцам от мирной жизни до войны было рукой подать.

А как в Японии обстояло дело на фронте классовой борьбы?

В Японии существует коммунистическая партия. Вернее, сейчас там есть некое подобие коммунистической партии.

По численности одна из крупнейших неправящих компартий в мире — более 300 000 членов. Возникла она в условиях роста рабочего движения после победы Октябрьской революции 1917 года в России. В ту пору это была немногочисленная, но весьма воинственная организация. В тридцатые годы, еще в Великой Японской Империи партия пережила тотальный разгром. После Второй Мировой войны партия была реорганизована и развернула активную деятельность в профсоюзах и других массовых организациях — но тут же была запрещена американскими оккупационными властями. В первой половине 1950-х годов в условиях антикоммунистической деятельности правительства и в результате внутренних разногласий в партии назрел раскол. Самая агрессивная часть японских коммунистов требовала начать партизанскую борьбу. Они намеревались подвигнуть народные массы на вооруженные действия против класса эксплуататоров и рассчитывали повторить путь, успешно пройденный китайскими коммунистами во главе с Мао Цзэдуном во время гражданской войны в Китае. Данное требование было отвергнуто партийным руководством, а все силы партии были брошены на парламентскую борьбу. Этим японская компартия и занимается на протяжении последних семидесяти лет — парламентской борьбой. Никаких видимых успехов на этом поприще за семьдесят лет японским коммунистам достигнуть не удалось. С начала 60-х годов японская компартия дистанцировалась от СССР, стремясь доказать японской общественности, что является самостоятельной силой, а не подотчетна советскому руководству. В 1966 году японская компартия полностью разорвала отношения с коммунистической партией Китая. В нынешнем виде японская компартия — это аналог нашей КПРФ, то есть оппортунистическая социал-демократическая организация, вдобавок ко всему еще и изолированная от влияния мирового коммунистического движения.

Еще более скверно дело обстоит с профсоюзами. В отличие от профсоюзов Европы и Америки, исповедующих отраслевой производственный принцип организации, подавляющее большинство японских профсоюзов объединяют трудящихся не по профессиональному признаку, а по принципу корпоративной идентичности.

Это значит, что у каждой японской корпорации есть свой собственный профсоюз. В крупных компаниях, владеющих несколькими предприятиями, разбросанными по стране, на каждом из них также создается свой профсоюз. Именно этим обусловлены раздробленность рабочего движения Японии и соглашательский характер профорганизаций. Забастовкам и другим активным формам борьбы профсоюзные лидеры предпочитают компромиссы с администрацией. Организованные по такому принципу профсоюзы не интересы трудящихся защищают, а обслуживают корпорации, на которые они работают. Профсоюзный комитет — это фактически особый отдел, занимающийся вопросами трудовых взаимоотношений внутри компании.

Это простое и гениальное решение проблемы обострения классовой борьбы. Рабочее движение в Японии оказалось в западне. Поскольку в наше время трудящиеся Японии во многих отношениях имеют гораздо лучшие условия труда, чем в остальном мире, поднять японские профсоюзные массы на ожесточенную борьбу против класса эксплуататоров очень нелегко.

В шестидесятые годы в Японии, точно так же, как в Америке и Европе, поднялась волна «нового левого» движения («Синсаёку»).

Студенты большей части университетов Японии, выступая против войны во Вьетнаме, перезаключения американо-японского договора безопасности, повышения платы за обучение и навязывания буржуазных ценностей, срывали занятия, занимали университетские корпуса, собирали митинги. По всей стране вспыхивали продолжительные столкновения с полицией.

На фоне недееспособных японских коммунистов и профсоюзных деятелей «новые левые» выглядели грозной и решительной силой. И даже казалось, что у них есть реальная возможность переломить в пользу трудящихся масс опасную соглашательскую тенденцию в классовой борьбе. Проблема была в том, что движение «новых левых» в Японии имело непреодолимую склонность к дроблению, а это привело к тому, что в Японии возникло целое скопище левых организаций, совершенно неспособных к каким бы то ни было организованным и скоординированным действиям.

В 1957 году выходцами из Коммунистической партии была основана Троцкистская лига Японии, и она быстро распались на сторонников Четвертого Интернационала и антисталинистскую Революционную коммунистическую лигу.

В 1958 году от Коммунистической партии откололась маоистская группа.

В 1959 году набрала силу студенческая ультралевая лига «Дзенгакурен» (Национальная федерация студенческого самоуправления). Радикально настроенные студенты, состоявшие в этой лиге, ворвались в японский парламент во время обсуждения Договора о взаимном сотрудничестве и безопасности между США и Японией — и таким образом резко прибавили себе очков популярности в широких массах населения Японии.

В 1963 году Революционная коммунистическая лига треснула надвое — образовались Фракция среднего ядра, также именуемая Национальным комитетом Революционной коммунистической лиги, и Фракция революционных марксистов Революционной коммунистической лиги.

В 1965 году Молодежный альянс Социалистической партии создал «освободительную фракцию», которая отвергла троцкизм и топила за люксембургианство.

В 1969 году к делу подключились еще и анархисты, не желавшие присоединяться ни к каким из существовавших политических групп.

Рехнуться можно. Это был просто адский замес.

К началу семидесятых годов в левом движении Японии воцарилась совершенная неразбериха. Нелегко же было японским трудящимся разобраться в этом бардаке — кто с кем и против кого.

В итоге «новые левые» усугубили ситуацию. Поставленных задач они так и не решили, заявленных целей не достигли, результатов не добились. Зато дров наломали изрядно.

Начало пути

31 марта 1970 года пассажирский «боинг» рейса 351 авиакомпании «Japan Airlines», известный под обозначением ЁДО-ГО, совершал регулярный перелет из Токио в Фукуоку. На борту находились 122 пассажира и 7 членов экипажа.

Среди пассажиров на борту оказались 9 террористов. Они были вооружены самурайскими мечами и трубчатыми бомбами. Трубчатая бомба — это разновидность самодельного взрывного устройства, представляет собой тупо обрезок водопроводной трубы, заполненный взрывчатым веществом. Вещь столь же распространенная, как и коктейль Молотова, применяется различными преступными и террористическими группировками, проста в изготовлении, компоненты легко добыть, но опасна даже для самого сборщика таких устройств, в неумелых руках может сработать еще на стадии сборки.

Угрожая самурайскими мечами и самодельными бомбами, террористы потребовали у экипажа направить самолет в Пхеньян, в КНДР.

Эти 9 парней состояли в рядах организации под названием «Сэкигун-ха» — Фракция Красной Армии Японской Коммунистической Лиги — леворадикальной группировки троцкистского толка. В ФРГ Фракция Красной Армии еще только зарождалась, Андреас Баадер, Гудрун Энслин и Ульрика Майнхоф еще только строили планы, а их единомышленники в Японии уже приступили к активным действиям. Разумеется, с Фракцией Красной Армии в ФРГ у японской организации, кроме названия, ничего общего не было, они возникли параллельно, независимо друг от друга, хотя мыслили примерно в одном и том же направлении. Идейным лидером японской Фракции был молодой троцкист по имени Такая Сиоми — амбициозный и воинственный студенческий вожак. Бросил учебу в Киотском университете, чтобы работать организатором протестного движения. Осенью 1968 г. на студенческой конференции он встретил радикалов из других стран. Идеология Сэкигун-ха развилась в результате долгих дискуссий Сиоми и его ближайших соратников по борьбе в конце 1968 и начале 1969 г. Можно сказать, что Такая Сиоми — это японский аналог Руди Дучке. Такой же вдохновитель революционной молодежи.

Если коротко, то воззрения Сиоми были следующими:

— Революция уже началась и идет полным ходом, просто не все осознают значение развернувшейся во всем мире борьбы.

— Революционный процесс должен подняться в периферийных и недоразвитых странах, чтобы затем постепенно перекинуться на империалистические державы.

— От массовых партий нужно переходить к малочисленным группам.

— От демократического голосования и свободных дебатов нужно переходить к жесткой иерархической системе.

Откуда все это растет? Ну, конечно же, из теории перманентной революции незабвенного Льва Давидовича. Есть ли тут сходство с воззрениями немецких красноармейцев из состава РАФ? Конечно, есть. Но с одной важной оговоркой. Фракция Красной Армии в Западной Германии поддерживала национально-освободительные движения в странах Третьего мира, но планировала перенести боевые действия из колоний и полуколоний в метрополии, поэтому развернула городскую герилью на территории родной страны. Японская Красная Армия выбрала обратную стратегию. Если нет возможности эффективно действовать в Японии, то нужно действовать в странах третьего мира. Революционное движение требует интернационализации.

А вся беда в том, что плазменные японские революционеры придали неверное значение происходящим в мире процессам, неправильно оценили реальное положение дел. Их представление о наступлении мировой революции было заведомо ошибочным, но они упорно продолжали выдавать желаемое за действительное.

Сиоми спланировал операцию по захвату самолета, но не смог принять в ней участие. Перед тем, как Фракция приступила к выполнению его плана, Сиоми был арестован полицией и отправлен за решетку. Боевую группу, захватившую самолет по плану Сиоми, возглавил его сподвижник Такамаро Тамия. На что рассчитывали захватчики? Они намеревались обосноваться в Северной Корее и использовать ее как базу для создания повстанческого движения в Южной Корее, чтобы в дальнейшем оттуда перекинуть свою деятельность на всю Восточную Азию.

Это был первый в истории Японии захват пассажирского авиалайнера, да вдобавок успешный. Это в наше время пронести на борт самолета оружие и взрывчатку не представляется возможным, потому что в аэропортах усиленные меры безопасности, повсюду металлоискатели и вооруженная охрана, а тогда, в семидесятых — это было проще простого. Ничего подобного в Японии еще не было ни разу. И, разумеется, у японского правительства не было никакого чрезвычайного плана на этот случай, ему пришлось искать решение проблемы по ходу дела. И надо отдать должное японскому правительству — оно проявило редкостную изобретательность.

Поскольку самолет предназначался для внутренних, а не для международных авиалиний, его пришлось посадить в Фукуоке для дозаправки. Здесь его поджидали 300 полицейских и целая толпа журналистов, прибывших со всей страны — событие быстро всколыхнуло японскую общественность.

Японские власти получили отсрочку, позволившую разработать план действий. Захватчики, поддавшись на уговоры, обменяли на топливо 23 заложника (в основном, женщин и детей), после чего велели поднять самолет в воздух и взять курс на Пхеньян.

Однако пилот, получив по радио с земли инструкции по навигации, взял курс на Сеул — в Южную Корею. А ко времени прибытия рейса 351 в Сеуле подготовили встречу.

Правительства Японии и Южной Кореи пытались убедить захватчиков в том, что самолет на самом деле приземлился в Пхеньяне. Но провести японских красных террористов оказалось не так-то просто. Им показалось странным, что аэропорт не обвешан северокорейскими флагами. Во время переговоров они потребовали доказательств прибытия в Пхеньян — на этом план спасения заложников погорел. Обман вскрылся. Но штурмовать самолет японское правительство так и не решилось. Взамен оно предложило обменять заложников на заместителя министра транспорта Японии. Лидер боевиков Такамаро Тамия согласился, замминистра поднялся на борт, пассажиров отпустили, и рейс 351 благополучно достиг Пхеньяна.

Заместитель министра и экипаж самолета через двое суток были возвращены в Японию.

А что же стало с бравыми красноармейцами, провернувшими невиданную до той поры операцию? Думаете, в КНДР их тут же посадили в местный ГУЛАГ или расстреляли на полигоне из народно-демократической артиллерии? Как бы не так. Встретили угонщиков как родных, они же все-таки борцы против мирового империализма.

Но вот помогать им в осуществлении перманентной революции у северокорейского руководства в планах не было. На счет японских террористов руководство КНДР имело другие намерения. Ими заинтересовалась северокорейская госбезопасность. Одна из особенностей северокорейских спецслужб — почти полное отсутствие информации о них в открытом доступе. Достоверных сведений об их работе практически нет. По некоторым неподтверждённым данным, бывшие красные террористы прониклись идеями чучхе, были устроены на работу во внешнюю разведку и выполняли спецоперации КНДР за рубежом.

Доподлинно известно, что в КНДР бывшим террористам обеспечили комфортные и достойные условия проживания. Им предоставили целый жилой комплекс, получивший обиходное название «Революционный поселок». Большинство участников террористической группы проживают в нем до сих пор.

Один из террористов, Ясухиро Сибата, вернулся в Японию в 1985 году, тут же был арестован, отправлен под суд и получил пять лет тюрьмы. Другой, Ёсими Танака в 2000 году был задержан в Таиланде — при нем была огромная сумма денег. Его депортировали в Японию, где он скончался, не дождавшись приговора суда.

Лидер группы Такамаро Тамия умер в КНДР в 1995 году. Остальные участники группы в 2014 году публично заявили, что хотели бы вернуться на историческую родину, но руководство КНДР отказалось предоставить им выезд из страны чучхе. К тому же обвинения в угоне самолета с них до сих пор не сняты, и после возвращения на родину всех бывших террористов непременно ждет арест.

Что касается вдохновителя и основателя Красной Армии Японии, Такая Сиоми, то он просидел в тюрьме 20 лет, освободился в 1989 году, остаток жизни он провел в родной стране честным наемным тружеником, написал несколько книг и принимал участие в легальной политической борьбе, пока не скончался в 2017 году.

Объединенная Красная Армия (Рэнго Сэкигун)

Следствием угона самолёта в Северную Корею стали полицейские облавы против Красной Армии. Сэкигун-ха началась от 500 до 1000 членов, но к середине 1971 года сжалась до малой группы из нескольких десятков бойцов и около 200 поддерживающих, не вовлеченных в основную деятельность. Кроме того, Сэкигун-ха осталась без руководства. И вот в 1971 году на передний план выдвинулся человек по имени Цунэо Мори.

Студент Университета Осаки, рядовой член Коммунистической лиги, исполнительный солдат, привыкший без рассуждений и колебаний выполнять приказы Партии. В Университете он познакомился и сдружился с Такамаро Тамией — будущим организатором угона самолёта в Северную Корею. Тамия уговорил Мори вступить ряды Красной Армии и сделал его своим доверенным человеком. Через два года Мори сумел подняться от рядового исполнителя до лидера боевой организации.

Но дело в том, что помимо Мори был и еще один кандидат на должность руководителя. Это была Фусако Сигэнобу.

Среди левых террористов немало женщин. Сигэнобу войдет в историю, как одна из самых известных и популярных. Дочь майора Японской императорской армии, студентка Университета Мэйдзи в Токио. Хорошо проявила себя в период студенческих волнений. Кроме того, состояла в близких отношениях с Такамаро Тамией.

В организации у нее были репутация и поддержка — вполне заслуженные. Чего нельзя было сказать о Цунэо Мори. Получилось так, что Такамаро Тамия был связующим звеном между этими двумя кандидатами. С одной стороны — его спутница, а с другой — его верный и преданный друг.

Мори и Сигэнобу никогда друг с другом знакомы не были, ни разу вживую не виделись, общались только по переписке. Сигэнобу подвергала сомнению способности своего оппонента. Она считала Мори недостаточно стойким и сомневалась, что он может понимать действительно сложные и запутанные проблемы революционного движения. Кроме того, она воспылала идей собрать сторонников и отправиться с ними в Палестину. Она собиралась продолжить путь идейного вдохновителя Красной Армии — Такая Сиоми — и вывести революционную борьбу на международный уровень. Мори отказался поддержать эту инициативу. Но потом сообразил, что лучший способ избавиться от проблемной соратницы — это предоставить ей полную свободу действий. Фактически, Сигэнобу была сослана куда подальше, а Мори получил возможность переделать организацию так, как ему лучше виделось.

Сигэнобу намеревалась присоединиться к Народному Фронту Освобождения Палестины. Отправилась она не одна, с ней собрался лететь ее соратник по борьбе Цуёси Окудайро, за которого она вышла замуж. Брак был фиктивным. Сигэнобу за время участия в массовых беспорядках нажила себе немало проблем и была хорошо известна японским правоохранительным органам, и ей пришло в голову поменять фамилию, чтобы не привлекать лишнего внимания полиции к своей персоне. Задумка сработала. Сигэнобу беспрепятственно вылетела на Ближний Восток в сопровождении фиктивного мужа по чистым, подлинным документам.

Она покинула Японию на тридцать лет. В скором времени ее имя обретет мировую славу.

А что осталось в Японии?

Возглавив Сэкигун-ха в начале 1971 года, Мори провел серию успешных экспроприаций. В феврале и марте три ограбления банков принесли Красной Армии 2 миллиона йен. В июле было успешно экспроприировано 6 миллионов. Мори удалось решить вопрос с финансированием на длительный срок. Теперь от него требовалось решить вопрос по материальной части. А точнее — Красная Армия нуждалась в оружии.

В то же самое время параллельно с Сэкигун-ха в Японии действовала ещё одна боевая организация — «Кэйхин Ампо Киото» (Совет совместной борьбы против договора безопасности) или просто «Кэйхин». Основной целью этой организации провозглашалась борьба с американским империализмом. Кэйхин набирала членов из профессиональных училищ Иокогамы и Нагои. Возглавляла организацию в начале 70-х молодая женщина по имени Хироко Нагата.

Национальная пресса в Японии описывала эту барышню как «психованную королеву радикалов». По свидетельствам ее близкого окружения, Нагате с трудом давалась учёба, она сильно утомлялась, была невнимательна и подвержена истерикам. Но это не помешало ей возглавить довольно агрессивную ультралевую группировку. Еще у Нагаты были радикальные феминистские взгляды, вместе с другими участницами Кэйхин она стремилась к освобождению женщин от оков патриархального общества.

В 1971 году организация перешла на нелегальное положение. Кэйхин под руководством Нагаты была менее успешной, чем Сэкигун, в ограблениях банков, большинство членов находились в бегах, организации приходилось постоянно менять убежища. Зато Кэйхин смогла одним ударом решить проблему с вооружением, совершив налёт на крупный магазин в городе Маока.

У Кэйхин скопился избыток гражданского огнестрела. У Сэкигун оружия катастрофически не хватало, зато денежных средств после проведённых экспроприаций было предостаточно. Это положило начало взаимовыгодному сотрудничеству. Цунэо Мори и Хироко Нагата нашли друг друга как партнеры в предстоящей революционной борьбе.

Вот только революционной борьбы у них так и не вышло.

Но обо всем по порядку.

Летом 1971 года лидеры обеих террористических групп договорились о слиянии своих организаций в Объединённую Красную Армию («Рэнго Сэкигун»). Цунэо Мори стал главой новой группы, а Хироко Нагата стала его заместителем несмотря на то, что членов Кэйхин было гораздо больше, чем членов Сэкигун (всего набралось около 30 человек). Мори обладал превосходной способностью манипулировать революционной теорией — трактовать текущую обстановку в идеологическом ключе. Основной его функцией было давать идеологические объяснения действиям и актам группы. Хироко Нагата была хорошим оратором, могла писать теоретические статьи, но чувствовала себя гораздо уверенней в подчинении у авторитетного лидера. Мори хорошо относился к Нагате, уважал ее за прямолинейность и жесткость, за способность принимать волевые решения. Именно такая правая рука и была ему нужна. Действительно, они идеально подошли друг другу.

Ну, а начался путь Объединенной Красной Армии — угадайте с чего?

С того, что Нагата решила провести чистку в рядах новоиспеченной организации — то есть избавиться от ненадежных и не внушающих доверия элементов. И Мори в этом начинании ее поддержал.

То есть не успели еще толком развернуться, а уже занялись выбраковкой личного состава. Чего откладывать-то?

Действительно. Ряды нужно содержать в чистоте. Члены революционной организации должны соответствовать предъявляемым им требованиям. Вообще, чистки бывают не просто необходимы, но и, порой, неизбежны, если организация хочет достичь серьезных результатов в своей деятельности.

Главное в этом деле — уметь вовремя останавливаться. Про Ежова так говорили — что это был ответственный, исполнительный человек, который не умел вовремя останавливаться. А что же произошло с Рэнго Сэкигун?

Незадолго до окончательного слияния двух группировок в Объединённую Красную Армию два участника — студентка медицинского колледжа Хайки Ясуко и ее парень Мукаияма Сигенори — покинули ряды организации — сбежали во время выполнения партийного задания. При этом Хайки не только оставила движение, но перед этим в разговорах упоминала о том, что хочет написать книгу о похождениях бравых японских революционеров — на основе личного опыта участия в революционном движении. Лучше бы она держала язык за зубами. Нагата приняла решение примерно наказать дезертиров — чтоб другим бойцам не повадно было.

Хайки вывезли из общежития, где она проживала, в сельскую местность, по пути студентку допросили и избили до потери сознания. После прибытия в условленное место бывшие соратники девушки начали копать ей могилу. Студентка пришла в себя, пыталась бежать, сопротивлялась, но ничего поделать не смогла. Ее задушили, раздели и закопали.

К ее парню, Мукаияме, пришла в гости другая его подруга, тоже участница Сэкигун. Мукаияма хорошо ее знал, поэтому доверял ей. Она его напоила, а потом заманила в квартиру, где его поджидали несколько членов Кэйхин. Парня избили, перетащили в машину и увезли в то же место, где была убита Хайки. Там его также задушили и закопали.

После расправы над дезертирами Мори объявил, что члены Объединенной Красной Армии должны осознать свою непригодность к революционной борьбе. Слабость каждого отдельно взятого бойца Красной Армии непременно угрожает всей организации. Они должны перековать себя заново. А для этого Мори решает организовать тренировочный лагерь в горах, подальше от посторонних глаз.

В декабре 1971 года 29 человек, 19 мужчин и 10 женщин, перебрались на свою новую базу — в заброшенную хижину в горах в префектуре Гумма. Здесь, в полной изоляции, боевики вплотную занялись политической и боевой подготовкой. Жизнь в лагере была подчинена четкому распорядку — выходить за пределы убежища без санкции руководства запрещалось, ежедневно проводились занятия по стрельбе и рукопашному бою, штудировались произведения Маркса, Мао Цзэдуна и Троцкого.

Но, по мнению Цунэо Мори, этого все еще было недостаточно.

И вот, дорогие товарищи, сейчас мы с вами перевернем одну из самых мрачных страниц в истории «нового левого» движения. Конечно, бывали в истории вещи и пострашнее, чем то, что произошло в горах префектуры Гумма. Тем не менее, вопиющий цинизм и полпотовский уровень жестокости вряд ли оставят кого-то из читателей равнодушным.

Честно говоря, когда я начинал работу над этой статьей, у меня было намерение реабилитировать японских красноармейцев, восстановить их репутацию. Уж больно много дерьма было вылито на их головы буржуазной пропагандой. При поверхностном ознакомлении история Объединенной Красной Армии больше всего напоминала какую-нибудь очередную неполживую антисоветскую байку наших декоммунизаторов. Ну, типа про катынский расстрел, про сломанные челюсти Королева, или про то, как Берия перетрахал всех московских пионерок. Буржуазная пропаганда — она такая, она именно так и работает. Чем больше в истории дерьма — тем правдоподобнее эта история выглядит. Однако изначальная задумка — очистить историю Рэнго Сэкигун от дерьма — потерпела крах. Копнув поглубже, я убедился, что в этот раз дело обстоит совсем по-другому. В случае с Рэнго Сэкигун буржуйским пропагандонам врать и очернять не пришлось. Плазменные японские революционеры сами постарались себе на славу.

Мы обратимся к книге «Blood and Rage (Кровь и Ярость). История Японской Красной Армии» под авторством американского писателя Уильяма Фарелла. Книга была издана в 1990 году и содержит довольно неплохое исследование ультралевого терроризма в послевоенной Японии.

Конечно, автор — американец. Разумеется, он совсем не шарит ни в марксизме, ни в японской культуре, и самурайский дух ему наверняка чужд. Ну что там можно найти?

Книга на английском. Но в Интернете имеется несколько важных глав из этой книги, переведенных на русский язык пользователем ЖЖ с труднопроизносимым ником TONG_REASATHEA. Огромное ему спасибо за проделанную работу. Его перевод был использован для этого обзора. Ссылка на его блог указана в списке источников в конце статьи.

Итак. Слабые должны умереть.

Зимой 1972 г., в глубине японских Альп, революционная группа Ренго Сэкигун обрекла 12 своих членов на долгую и мучительную смерть. Эти 12 человек не выдержали пыток и избиений, которым они были подвергнуты своими же товарищами. Запредельный, почти полпотовский уровень жестокости нашел массу заумных объяснений. Участников расправы называли монстрами, психопатами, зверьем, но настоящий ужас заключается в том, что подобный результат произошёл от совсем обыкновенных социальных процессов, запущенных обыкновенными, вполне нормальными людьми.

Первой жертвой стал двадцатиоднолетний студент Токийского университета Озаки Мицуо. Он был членом Кэйхин. Его обвинили в том, что он слишком болтлив, что он часто распускал язык в общении с посторонними людьми, а также в недостаточной демонстрации революционного духа. Мори решил, что Озаки должен закалить себя, приняв участие в кулачном бою с другими бойцами. Против него выставили гораздо более сильного бойца, и он соответственно пострадал. Раз за разом поднимаясь с земли, он получал ещё и ещё. Товарищи хладнокровно наблюдали за избиением. Когда у Озаки не осталось сил, он стал благодарить Мори за данный ему шанс исправиться, но его слова были истолкованы так, будто он хочет добиться снисхождения от лидера. Его опять избили, вытащили на улицу, на мороз, и привязали к столбу.

Всю ночь и весь следующий день Озаки провел на улице, привязанный к столбу. Мори объявил, что молодой человек ещё не показал достойного характера и мужества быть настоящим солдатом Японской Красной Армии. Продолжались избиения. В конце концов парень скончался от побоев и переохлаждения.

Смерть Озаки оказалась неожиданностью для других членов группы. Ведь они хотели его исправления, но не его смерти. Так или иначе, они все принимали участие в расправе и прямым или косвенным образом были виновны. Товарищи потребовали у лидера объяснений.

Мори пришлось задействовать весь свой талант, чтоб объяснить произошедшее. Озаки не смог найти и собрать в себе силы для того, чтобы вершить революцию. Столкнувшись с трудностями на своем революционном пути, он предпочел смерть. Не мы убили его. Он сам виноват. Мы лишь помогали ему осознать свою слабость. Озаки не хватило выносливости для борьбы. Он сделал свой выбор. Слабые не выживут. Они должны быть выявлены и удалены. Дело продолжается!

Синдо Рюзабуро, 22 года, бывший студент стал следующим. Он был членом Сэкигун и флиртовал с боевыми подругами, что было ну совсем не к лицу настоящему революционеру. Его смерть была схожа со смертью Озаки. Все по такому же сценарию. Вскрытие показало многочисленные синяки, поломанные рёбра и лопнувшую печень.

Объединённая Красная Армия была крайне озабочена сексуальным поведением участников. Бойцы, до этого состоявшие в Сэкигун-ха, по вопросам феминизма особо не заморачивались и придерживались традиционных взглядов на отношения между полами. То есть — пока мужчины проводят акции на передовой, женщины обеспечивают тыл. Интимные отношения не были запрещены. А вот участники Кэйхин — совсем другое дело. По их мнению, секс должен быть подчинён делу революции. А положение женщин в тылу сама Нагата считала для себя и своих соратниц унизительным.

Следующие жертвы — студент Като Ёситака, 22 года, и студентка Кодзима Казуко, тоже.

У Като было два младших брата в Объединённой Красной Армии. Во время массовых беспорядков ему пришлось побывать под арестом, но он был благополучно выпущен на свободу. Однако, во время допроса в полиции, он раскрыл некоторую информацию. После возвращения в группу Като решил не сообщать руководству о своём нарушении, но вскоре проговорился.

Кодзима принимала участие в похищении и убийстве двух дезертиров — Хайки и Мукаияма. Она была водителем машины, которая доставила обоих к месту казни. Причастность к убийству её бывших соратников в конце концов вызвала у нее сильное эмоциональное напряжение. Она призналась в своей слабости лидерам группы, рассчитывая получить помощь и совет, но Мори и Нагата интерпретировали слабость Кодзимы как потенциальную угрозу революционному делу.

Като и Кодзима получили наказание — они должны были изложить в письменном виде свои размышления насчёт себя и насчёт революции. До тех пор, пока они не осознают свою слабость и неполноценность, им было отказано в еде и общении с товарищами. Дело дошло до того, что у Кодзимы произошел нервный срыв, и она заявила, что Като, ее собрат по несчастью, который ночью спал с ней рядом, домогался её. В хижине возникли шок и замешательство. Мори приказал избить обоих — ведь если бы Кодзима не спала рядом с Като, то ничего бы не произошло. Негодование Нагаты сосредоточилось на Като, так как он желал интимной близости вместо того, чтобы сосредоточиться на достижении революционной зрелости. Като был из первоначальной группы Нагаты, и она была обескуражена, что один из её последователей продемонстрировал менее революционное поведение, чем последовательница Мори.

После избиения Като и Кодзима сознались в сексуальных преступлениях. Мори воспринял эти вынужденные признания как крупное достижение. Если небольшое наказание сумело доставить столько информации, то более жесткие меры наверняка приведут к еще лучшему результату. Родные браться Като тоже принимали участие в избиениях. Они пытались добиться снисхождения от Мори, но безуспешно. Им оставалось только следовать приказам и надеяться на лучшее. Като и Кодзима были выведены на улицу, привязаны к столбу и оставлены замерзать на жутком холоде. Като стоически перенес это испытание. Кодзима же подавала признаки упорствующего ослушания, подобно другим бойцам, которые не могли соответствовать высоким стандартам настоящего революционера. Ее продержали под морозным ветром гораздо дольше, и она замерзла насмерть. Като перенесли в хижину, чтобы отогреть, но вновь подняться на ноги студент так и не смог. Вскоре умер и он тоже.

Далее по списку была Тояма Миеко, двадцатипятилетняя студентка университета в Мейдзи и давняя участница Сэкигун. Под псевдонимом «Сасаки» она писала революционные статьи. В студенческие годы она была близкой подругой Фусако Сигэнобу.

А вот Нагата просто люто ее ненавидела и постоянно критиковала. Она полагала, что Тояма слишком женственна, чтобы считать себя борцом за революцию. Тояма пользовалась косметикой и часто расчесывалась. Это раздражало Нагату. По утверждению Нагаты, вызывающее поведение Тоямы отвлекало внимание мужчин от постижения основ марксистской теории. Тояма была девушкой одного из заключенных членов Сэкигун и стала активным участником после его ареста. Такая мотивация, по мнению Нагаты, была недостаточной. К тому же её подозревали, что она тайком занимается сексом с другим старым участником движения — бывшим студентом Намеката Масатоки.

Недостаточная мотивация и нерешительность в выражении революционного рвения могла быть смертельной. Не было никаких правил или стандартов — любое решение зависело от Мори или от Нагаты. Стоило Тояме и Намекате попасть под подозрение — и их судьбы были решены.

Мори приказал Тояме бить себя по лицу в течении получаса. До смерти перепуганная молодая женщина четко выполнила указание. Намеката признался под давлением, что думал сбежать. Мори приказал переломать ему ноги, чтоб устранить возможность для побега. После этого Намеката был вытащен на улицу и привязан к столбу. Избитая Тояма была привязана рядом. Холодный морозный ветер превратил их тела в глыбы льда. Их раздели и закопали, их участие в революции было закончено.

Кто на очереди? Нагата не щадила и тех, кого она привела в группу с собой.

Тераока Коити — настоящий ветеран Кэйхин, он вступил в группу во время её создания в 1969 году. Он принимал участие в успешном ограблении оружейного магазина, что принесло Кэйхин целый арсенал. Его опыт и позиция в организации давали ему возможность влиять на решения лидера. По приказам Нагаты он послушно принимал участие в убийстве двух своих соратников. Однако Нагата решила, что он таит в себе амбиции принять руководство и таким образом пересекает границы положенного.

Все члены группы были собраны под председательством Нагаты, чтоб критиковать Тераоку. В разгар собрания, когда обстановка накалилась, Тераока был подвергнут групповому избиению. Ему пришлось признаться в том, что он планировал убить своих соратников и сбежать, что он испытывал сексуальное влечение к женщинам группы, что не изжил в себе мечту о богатой и роскошной жизни. Мори ударил его ножом, а затем велел остальным членам группы сделать то же самое. Истекавший кровью Тераока долго отказывался умирать, и его пришлось задушить.

После смерти Тераоки другой участник группы, парень по имени Ямадзаки Дзун, 21 год, ветеран движения, принимавший участие в ограблениях банков, сам попросил своих товарищей, чтобы они убили его. Он внезапно признался, что тоже хотел покинуть организацию, но боялся сказать об этом. Товарищи обвинили его в том, что он «сталинист» — потому что якобы пытался подчинить интересы организации своим личным интересам. Учитывая, что все боевики Рэнго Сэкигун были упоротыми троцкистами, это было воистину страшное обвинение. После долгого допроса его несколько раз ударили ножами, а потом задушили. Вскрытие показало восемь глубоких ножевых ран, из них три в сердце, шесть рёбер были поломаны.

Ямамото Дзунити, 28 лет, вполне взрослый человек, сотрудник японско-китайской торговой компании, хороший семьянин — никто не подозревал в нем радикала. Его ни разу не арестовывали и не замечали в уличных демонстрациях. Вступив в Рэнго Сэкигун, он притащил с собой жену. Ямамото выглядел неохотным солдатом, в дополнение к своей неуверенности он вёл себя «как обычный муж к своей жене, а не как революционер». Во время допросов его недостаточная мотивация стала еще более ясной. Его избили, вывели наружу, привязали к бревну, избили ещё раз и, всё ещё привязанного к бревну, выкатали в снегу. Три дня подряд он замерзал на улице, рыдал, умолял отпустить его; в конце концов, крики превратились в стоны, и он скончался, откусив себе язык.

Оцуки Сецуко, 28 лет, была в составе Кэйхин с самого начала и принимала участие во многих акциях, в том числе в ограблении оружейного магазина. Еще она участвовала в расправе над первыми двумя жертвами, помогала заманить в ловушку Мукаияму, но делала это без особого энтузиазма, то есть не показывала настоящего революционного рвения. После напряжённого допроса она была избита, выведена наружу и привязана к столбу. Однако воспитательная мера не возымела действия, девушка оказалась необучаемой, она выражала своим видом враждебность, а не революционное рвение, она была слишком слабой, чтобы достичь революционного духа. Один из соратников, у которого была в прошлом любовная связь с Оцуки, получил приказ избить её снова. Но она скончалась до того, как ее бывший парень приступил к делу. Скорее всего, поняв, что её снова будут бить, она выбрала пораженческую смерть.

Канеко Митиё, 24 года, активная участница Кэйхин и супруга одного из боевиков. Экстремистская деятельность вполне может быть семейным делом. Вместе со своим мужем она принимала участие в убийстве Хайки Ясуко. В лагере Канеко была ответственной за поддержание порядка. Её полномочия были слишком большие, в глазах Мори. А еще она была на восьмом месяце беременности.

Товарищи привязали беременную женщину к столбу в морозную погоду, избили, а затем удалились на совещание. Несмотря на то, что Канеко была недостаточно революционна, её ребёнок, дитя революции, будет воспитан Объединённой Красной Армией. Дискуссия велась вокруг способности группы сделать кесарево. Нагата училась на фармацевта, а среди других женщин группы были медсёстры. Группа решила, что вполне способна осуществить задуманное. Но Канеко не дождалась их — она и ребёнок в ее утробе умерли от холода до того, как начинающие хирурги приняли решение. Нагата была взволнована, что группа не среагировала достаточно быстро, и объявила соратникам, что руководство критикует себя за промедление.

Объединённая Красная Армия таяла. Члены боялись друг друга и сомневались в том, что они смогут защитить себя против замечаний своих соратников. Последней жертвой стал двадцатисемилетний Ямада Такаси.

В то время как лидеры обсуждали планы организации празднования юбилея ограбления оружейного магазина, дебаты сместились на всё движение в целом и его цели. Большинство радикалов было настроено на продолжение вооружённой борьбы, но Ямада начал подвергать сомнению пользу дела. Он стал объектом жёсткого критицизма, был избит и выставлен на мороз, как и все другие, кто был до него. Через несколько дней он умер, был раздет и закопан в мерзлую землю.

Если бы Лев Давидович узнал, что вытворяют его последователи от его имени, то он бы, наверное, в гробу перевернулся. Хотя, насколько мы знаем, Лев Давидович сам не отличался принципиальностью и последовательностью.

Но как же так получилось, что ячейка революционной организации превратилась в банду отморозков? Должно же быть этому разумное объяснение?

И оно есть.

Вполне благое намерение цементировать объединенную революционную группу, сплотить ее и добиться от своих товарищей высокого уровня сознательности — вот, что лежало в основе практики, внедренной лидером, Цунэо Мори. Он объявил о методе «кёнсансюгика» (kyonsanshugika) т. е. Коммунистическая трансформация или «коммунизация». Этот термин использовался и до этого в литературе Сэкигун, к примеру, в воззвании к «коммунизации революционных солдат», но был слишком расплывчатым. Основная идея заключалась в том, что каждый член революционной организации должен выявить и искоренить в себе буржуазные привычки, для того чтобы стать лучшим революционным солдатом. Мори велел товарищам указывать на их недостатки и рекомендовать методы их исправления. Он соединил практику самокритицизма — «дзикохихан» (jikohihan) — с другой практикой — «сокацу» (sokatsu) — коллективной критической оценкой текущих проблем организации, с выводами, что и как должно быть сделано.

Отчасти это напоминает практику роста сознательности в групповых сессиях, используемую в американской психотерапии. Регулярные совещания Объединенной Красной Армии больше всего напоминали собрания Анонимных Алкоголиков.

То есть небольшая группа людей, которые регулярно собираются вместе с единственной целью — поделиться опытом выздоровления с товарищами, которым нужна помощь. На некоторых собраниях можно услышать, как участники изливают душу, жалуются на жизнь, рассказывают о наболевшем; при этом предполагается участие в работе группы профессионала-психотерапевта. Примерно так же было и здесь. Целью вот такой вот революционной терапии было помочь созданию сильной личности через выявление и групповую критику слабых сторон. Но группа должна иметь умелого руководителя, который сумеет вовремя остановить коллективное осуждение, иначе процесс критики может зайти слишком далеко.

Хироко Нагата при аресте

Не то, чтобы эта практика была вредна или ошибочна. Просто этот инструмент оказался в неумелых руках. Мори не был готов обуздать новую форму самокритицизма, а остальные члены группы не могли контролировать эксцессы, особенно если приходилось вступать в конфронтацию с лидером. Многие члены не понимали всю суть «кёнсансюгика». Коммунизация не имела конечной цели и не указывала, как эта цель должна быть достигнута. Коммунизация — это Путь.

И это, кстати, вполне в троцкистском духе. Для троцкистов Революция — тоже Путь. Она важна сама по себе. Главное — процесс, а не результат. Борьба ради борьбы. Обобществление ради обобществления. Революционное насилие ради революционного насилия.

В сессиях роста сознательности более продвинутые члены должны были вести за собой менее продвинутых. В процессе коммунизации выискивалось буржуазное поведение и классово вредные мысли. Но так как участник зачастую не догонял, чего именно от него хотят, то он вспоминал лишь мелкие проступки и легкомысленное поведение, а остальные участники раздували это до больших проблем. То есть раздували из мух слонов. Преобразование из буржуазного студента в революционного солдата делало любой неприятный момент прошлого сомнительным и опасным для общего дела. Врать своим товарищам молодые люди не могли. Это было стыдно.

В начале Мори предполагал, что участник должен сам, без помощи других идентифицировать свои проблемы типа зависимости, жадности, лени и предложить решение типа «ужесточить себя», «перековать себя заново». Многие из членов думали, что они легко смогут пройти этот Путь. Потом коммунизация была усовершенствована, в групповую психотерапию были внедрены элементы «Бойцовского клуба». Но в определенный момент что-то пошло не так. Непредвиденная смерть повернула всё в другое русло.

Озаки Мицуо — первая жертва — не должен был умереть. Его смерть была первым знаком, что процесс самокритики зашёл слишком далеко. И Цунэо Мори, как командир, должен был принять на себя ответственность за непреднамеренное убийство своего товарища. Но тогда ему пришлось бы подвергнуть критике самого себя. Авторитет, которым Мори дорожил, был бы безвозвратно утрачен. Иначе говоря, лидеру организации самому остро не хватало тех качеств, которые он пытался привить своим товарищам.

В итоге процесс коммунизации стал разрушительным и привел Объединенную Красную Армию к поражению.

В феврале 1972 года японская полиция начала получать тревожные звонки о необычной активности небольших групп людей в горах. Боевики Объединенной Красной Армии были замечены местными жителями. Куски и обрывки информации были сведены в одно целое во время расследования. Полиция приступила к действию.

Примерно в это же самое время, в середине февраля 1972 года Мори и Нагата оставили горное убежище. Они отправились в город для закупок, их возвращения ожидали через несколько дней, а руководство на время их отсутствия принял на себя Сакагути Хироти, 25 лет, муж Нагаты.

Да, все верно. Нагата все это время была замужем.

Сакагути не имел такого влияния на группу, которое было у Мори, поэтому они поддерживали телефонную связь. Мори часто критиковал решения Сакагути. Когда Сакагути совершил короткую поездку в Токио, чтобы забрать вещи, закупленные руководителями, он был проинформирован, что Нагата выбрала Мори как нового спутника, и что с Сакагути они скоро разведутся. Это определённо значило для Сакагути, что без Нагаты его дни будут сочтены. Тем не менее, Сакагути оставался лояльным и продолжал исправно выполнять обязанности руководителя.

Пока Мори и Нагата отсутствовали, участники Объединённой Красной Армии передислоцировались в новое место. Но место было выбрано неподходящее, неподалеку от нового лагеря пролегала тропа для туристов. Также они узнали из газет, что полиция обнаружила их прежнее укрытие. Сакагути быстро приказал всем оставить новый лагерь. Это известие не смогло достичь Мори и Нагату вовремя.

17 февраля, когда Мори и Нагата возвращались в лагерь, они напоролись на полицейский заслон. Вместо того чтобы уехать, они попробовали добраться до лагеря другой дорогой, но и другая дорога тоже оказалась перекрыта. Нагата с ножом бросилась на полицейских, но ее быстро скрутили. Цунэо Мори революционного рвения никак не проявил и также был арестован.

Тем временем Сакагути и его отряд двигались по пересечённой местности. Полиция вела преследование, полицейский вертолет отслеживал перемещения отряда. Переход был долгим и опасным, глубокий снег осложнил продвижение, а жизни боевиков зависели от скорости. Они решили разбиться на две группы по 4–5 человек, чтобы оторваться от преследователей.

Одна из групп достигла железнодорожной станции «Каруидзава». В ранние утренние часы в зале ожидания на железнодорожной станции четверо подозрительных молодых людей, два парня и две девушки, одетые в грязные и изорванные шмотки, нервные, издерганные, сразу привлекли к себе внимание продавщицы в газетном киоске. Добравшись до дежурного по станции, она позвонила в полицию. Подоспел поезд, началась посадка, молодые люди готовились к отбытию, как вдруг на платформе появились десять полицейских — они изолировали и арестовали всех четырёх подозреваемых.

Оставшаяся группа, под командованием Сакагути, вышла к трёхэтажному санаторию «Асама Сансо», построенному на склоне вулкана Асама. Дальнейшие события так и вошли в историю — под названием Инцидент в «Асама Сансо». Санаторий был настоящей железобетонной крепостью, построен на склоне горы, вела к нему всего одна дорога. В санатории имелись запасы еды и воды, было радио и электричество. Боевики ворвались в здание, в нем в это время находилась только жена управляющего. Взяв женщину в заложники, боевики забаррикадировались и приготовились держать оборону. Этот бой должен был стать для них последним.

Полиция оцепила местность. К санаторию прибыло 3000 полицейских. Осада продлилась 9 дней, с 19 по 28 февраля. Призыв сложить оружие и сдаться был проигнорирован. В последний день осады полиция приступила к штурму.

Санаторий был обесточен, к нему подогнали строительный кран с чугунным шаром для сноса зданий, с его помощью удалось разнести вдребезги парадный вход. Внутрь санатория пустили газ, затем полиция начала методичную зачистку помещений.

Штурмовая группа быстро зачистила первый этаж, затем второй. Боевики с боем отступили на третий — самый верхний. Дальше отступать было некуда. В ходе перестрелки погибли двое полицейских, боевики применили самодельные бомбы, из-за чего пятнадцать полицейских получили ранения. Кроме того, боевиками был случайно застрелен гражданский — он каким-то образом перебрался через полицейское оцепление и словил шальную пулю. В конце концов, боевики оказались прижаты к стене, и им пришлось сдаться. Все пять японских красноармейцев были взяты живыми и невредимыми. Заложник не пострадал.

В целом операция продлилась 8 часов. Все это время она транслировалась японским телевидением в прямом эфире.

История Объединённой Красной Армии была на этом завершена.

Каковы итоги?

Все члены Объединенной Красной Армии получили тюремные сроки разной длительности.

Цунэо Мори, лидер организации, покончил с жизнью — повесился в своей тюремной камере 1 января 1973 года. И — нет, не ждите здесь таинственной и драматичной истории в духе той, что была в тюрьме Штаммхайм в Германии. Он реально вздернулся.

Нагата провела в тюрьме 39 лет. В феврале 2011 года она скончалась в своей тюремной камере от опухоли мозга.

Сакагути, муж Нагаты, был приговорен к смертной казни, но исполнение приговора было отложено на неопределенный срок. Он так до сих пор и пребывает в тюрьме — в ожидании исполнения.

А самое поганое в том, что все левое движение в Японии было полностью дискредитировано. События, связанные с Объединенной Красной Армией, начиная от жестокой расправы в тренировочном лагере и заканчивая Инцидентом в «Асама Сансо», вызвали резкий спад левого движения в Японии на долгие десятилетия вперед. «Новые левые» утратили доверие и поддержку со стороны политически сознательной части населения.

Но закончилась ли на этом история японского ультралевого терроризма?

Будьте уверены — все только начинается. Все, что происходило до сих пор — было только для разогрева.

Ниппон Сэкигун

Ну что ж, мы надеемся, что история Рэнго Сэкигун и ее бесславный конец послужат неплохим уроком для нового поколения коммунистов, и что молодые, плазменные революционеры сделают из этой истории правильные выводы.

Объединенная Красная Армия уничтожена, левое движение в Японии понесло мощное идеологическое поражение, от новых левых все плюются и открещиваются. Но у нас осталась Фусако Сигэнобу. И осталась она фактически одна. Ну, не совсем одна, конечно. С ней был ее товарищ и фиктивный муж — Цуёси Окудайро. И вот так и тянет сказать, что они остались вдвоем против всего мира. Но это тоже будет не совсем верно. Что же с ними произошло?

В начале 1971 года они перебрались в Ливан. Эта страна была выбрана японцами не случайно. В каменистых полупустынях Палестины проходила еще одна линия фронта борьбы с мировым империализмом. Японцы стали соратниками палестинцев, широко применявших акты террора в нескончаемой войне против Израиля.

Вообще, в 70-е годы Ближний Восток — просто земля обетованная для террористов всех мастей и цветов. Хочешь научиться чему-то полезному и стоящему — езжай в Палестину.

В Ливане Сигэнобу объявила о создании «Красной Армии Японии» — «Ниппон Сэкигун», а сама стала воплощением в одном лице немок Ульрики Майнхоф, Гудрун Энслин и Ирмгард Мёллер.

Возникновение Ниппон Сэкигун привлекло внимание кинематографистов. А точнее, одного конкретного человека — Кодзи Вакамацу.

Японский независимый режиссер, в молодости побывавший в шкуре якудза, но твердо решивший завязать с преступной карьерой, один из ведущих киноделов в Японии 60-х годов. Независимые фильмы, снятые Вакамацу в 1960-х годах, имели низкий бюджет, но отличались качеством, в них минимально использовались спецэффекты, они были чёрно-белыми с редкими включениями цвета. В то время в Японии было популярно направление «пинку эйга» («розовое кино» (цвет сакуры всегда ассоциировался в Японии с женским началом)) — направление в японском кинематографе, эксплуатирующее тематику женщин в криминальных обстоятельствах. Фильмы, снятые в этом направлении, содержали большое количество сцен насилия и эротического контента. Пик популярности «пинку эйга» — начало 1970-х годов. Большинство фильмов Кодзи Вакамацу, снятых в этот период, состояли из смеси сексуального контента, крайней жестокости и политических мотивов. В японской прессе фильмы Вакамацу клеймили «национальным позором», но они были коммерчески успешны. Часть критиков считали творчество Вакамацу провокационным.

В 1971 году Вакамацу и его друг и компаньон, сценарист Масао Адати решили посетить Ливан. Ознакомительная поездка превратилась в настоящее испытание в тренировочных лагерях освободительного движения и в итоге задала вектор для дальнейшей работы на долгие годы вперед. Фусако Сигэнобу помогла режиссеру и его компаньону окунуться в партизанский быт. Вакамацу и Адати поняли, что просто обязаны снять фильм, который послужит на пользу революционного дела в Палестине (Вакамацу занялся вопросами коммерции и распространения, Адати отвечал за идеологический контент).

Пять часов отснятого материала были оформлены по принципу пропагандистской кинохроники и стали известны под названием «Красная армия / НФОП: Декларация о мировой войне» (Sekigun-P. F. L. P: Sekai sensô sengen, 1971). Создатели фильма определили новый жанр, как «новостной фильм». Язык «новостного фильма» был призван показать реальность с точки зрения самих партизан и содержал отчетливый призыв поддержать освободительную борьбу палестинского народа. После возвращения в Японию Вакамацу и Адати разъезжали по родной стране на автобусе, показывая свой палестинский фильм и устраивая продолжительные обсуждения после просмотра (прокатывать откровенно пропагандистский фильм в кинотеатрах им запретили). Сам кинопоказ, таким образом, был представлен как протестный политический акт, не следующий стандартной системе массовых кинотеатров. Проект стал частью широкой пропагандистской деятельности по привлечению внимания к палестинской проблеме.

Откровенно говоря, современных зрителей фильм вряд ли впечатлит. Скорее всего, он покажется им скучным и унылым. Самое интересное, что в нем есть — это интервью, взятые для фильма у Фусако Сигэнобу и еще одной легендарной палестинской террористки — Лейлы Халед.

Позже Вакамацу и Адати поделили обязанности, условившись продолжать дело революции на двух фронтах. Вакамацу остался в Японии, а Адати вернулся в Ливан в 1974 году, чтобы снять следующий фильм о НФОП. Несмотря на постоянные проблемы с японской полицией, Кодзи не забыл своего боевого товарища, он постоянно держал связь с Масао и регулярно навещал его в Бейруте. Через год после прибытия Адати в Ливан в этой стране полыхнула гражданская война, продолжавшаяся с 1975 по 1990 г. Неугомонный творец и борец осознал недостаточность одних лишь пропагандистских акций. Пополнив ряды Красной Армии Японии, он бесследно пропал на 28 лет. Вместе с другими членами Ниппон Сэкигун он был объявлен в розыск как опасный преступник и террорист.

Становление на ноги левацкой террористической организации прошло под чутким руководством ливанского араба Жоржа Хабаша, возглавлявшего «Национальный фронт освобождения Палестины» (НФОП) — одну из многих палестинских группировок, отдававших предпочтение террору, а не другим формам политической борьбы. Жорж Хабаш, партийное прозвище Аль-Хаким, то есть «судья» — по образованию детский врач, основал Народный фронт в 1967 году и бессменно руководил им до 2000 года.

В американской прессе Хабаша называли «крёстным отцом ближневосточного терроризма» и «кровавым злодеем», израильтяне дали ему прозвище «красный доктор». Короче говоря — действительно выдающийся, легендарный человек. О нем и о его детище — Народном Фронте Освобождения Палестины — стоит подробно рассказать в отдельной статье. Пока что отметим главное. Именно к Хабашу обращались за помощью и содействием немцы из РАФ. Он мог предоставить в больших количествах оружие, взрывчатку или прохождение курса обучения в специальных лагерях для своих новобранцев. Именно Хабаш открыл в пылком венесуэльском юноше Ильиче Рамиресе Санчесе, только что лишенном права обучаться в советском университете, огромный потенциал специального агента-террориста, вскоре затмившего своей славой мифического Джеймса Бонда. Через Хабаша нити связей тянулись в Советский Союз к генерал-полковнику КГБ Сахаровскому, координировавшему деятельность мощнейшей спецслужбы с национально-освободительными движениями по всему миру.

Но Хабаш не доверял кому попало.

Так как Фусако Сигэнобу перебралась на Ближний Восток, то к событиям в Японии, в префектуре Гумма, она никакого отношения не имела. Когда до нее дошли известия о кровавой расправе, которую устроили Мори и Нагата над своими товарищами, она испытала глубокое потрясение. Недобрые предчувствия насчет Мори ее не обманули, но таких последствий она даже представить не могла.

Жорж Хабаш такого представить не мог тоже. Загадочные японцы стали вызывать у него сомнения. Ну, еще бы. Ребята, у нас тут война идет, нам нужны люди, на которых можно полагаться, а как можно полагаться на тех, кто у себя на родине своих же товарищей пускает под нож по каким-то странным, невразумительным обвинениям? Доверие палестинского лидера надо было заслужить.

Дураки и невежды любят говорить, что «у войны не женское лицо». Как бы не так. Такие женщины, как Фусако Сигэнобу и Лейла Халед, в 70-е годы брали на себя подготовку и осуществление самых известных террористических актов и стали лицами войны на Ближнем Востоке. Эти женщины были умны, решительны, бесстрашны и — прекрасны. Не правда ли?

30 мая 1972 года тремя членами «Ниппон Сэкигун» по указанию руководства Народного фронта освобождения Палестины была совершена террористическая атака в аэропорту Лод в Тель-Авиве (в настоящее время Международный аэропорт имени Бен-Гуриона).

Один из лидеров НФОП, Вадей Хаддад, предложил план операции с участием иностранцев, менее подозрительных для израильских служб безопасности, чем террористы арабского происхождения. В апреле и мае 1972 года три члена Красной армии Японии проходили военную подготовку в окрестностях Бейрута под инструктажем НФОП. Одним из них был Цуёси Окудайра — фиктивный муж Фусако Сигэнобу. Остальные двое — прибывшие из Японии новобранцы Ясуюки Ясуда и Кодзо Окамото. 23 мая японцы вылетели из Бейрута в Париж, а затем во Франкфурт, где они получили поддельные паспорта. Поездом группа добралась до Рима, где они провели несколько дней как туристы, посещая достопримечательности и фотографируясь. 30 мая в отеле Фусако Сигэнобу передала им оружие: чехословацкие автоматы Sa vz. 58 (весьма популярные у палестинских боевиков), патроны и ручные гранаты. Днём в аэропорту террористы сели на рейс авиакомпании «Air France», следовавший из Нью-Йорка в Тель-Авив.

Вечером того же дня трое японцев в деловых костюмах успешно миновали паспортный контроль в аэропорту Лод. Через несколько минут они получили свой багаж, достали из чемоданов автоматы и гранаты и открыли огонь длинными очередями по людям в пассажирском терминале.

Натурально кровавая баня. За несколько минут японские боевики ухандокали 26 гражданских. Еще 78 человек было ранено. Окудайра был застрелен (по одной версии — охранниками аэропорта, по другой версии — попал под огонь одного из своих товарищей). Ясуда погиб, когда у него в руке взорвалась граната. Возможно, это был акт самопожертвования. Увидев, что его товарищи мертвы, Окамото вышел из пассажирского терминала и открыл огонь по группе пассажиров, только что сошедших с прибывшего из Парижа самолёта. Боеприпасы иссякли, он попытался скрыться, но его задержала охрана.

Уже знакомый нам историк Уильям Фаррелл, изучавший Красную Армию Японии, полагает, что теракт в аэропорту Лод был попыткой восстановить авторитет организации, который та потеряла после убийства собственных членов в префектуре Гумма. И, хотя Фусако Сигэнобу, как уже было сказано, не имела к тем событиям персонального отношения, палестинцы испытывали к ней и ее людям неприязнь.

Бойня в аэропорту Лод потрясла мировую общественность. Ниппон Сэкигун обрела мировую славу и получила статус международной террористической группы. НФОП заявил, что акция Красной Армии Японии в аэропорту Лод являлась актом возмездия за членов Народного Фронта, убитых израильскими спецслужбами. После теракта израильское правительство обратилось ко всем странам мира с призывом ужесточить меры безопасности в аэропортах. Федеральное управление гражданской авиации США потребовало от частных авиакомпаний досмотра всех пассажиров и багажа с целью обнаружения оружия или взрывчатых веществ с помощью рентгеновских аппаратов и металлоискателей.

Кодзо Окамото, единственный выживший среди террористов, был приговорён израильским судом к пожизненному заключению. Впоследствии, проведя в тюрьме 13 лет, он был освобождён в рамках «сделки Джибриля» вместе с ещё более чем тысячей заключённых в обмен на трёх израильских солдат.

Зато в арабском мире японские красноармейцы стали героями. В Палестине в честь павших боевиков называли новорожденных детей. Председатель Совета революционного командования Ливии Муаммар Каддафи публично заявил, что готов предоставить японским красноармейцам надежное убежище и базу для революционных действий. А из Японии на Ближний Восток стали прибывать новобранцы, желавшие пополнить ряды Ниппон Сэкигун. Численность Ниппон Сэкигун довольно быстро возросла до сорока человек. Возросло количество сторонников Красной Армии Японии по всему миру.

Дело пошло.

20 июля 1973 года был захвачен Боинг-747 рейса 404 авиакомпании «Japan Airlines», летевший из Нидерландов в Токио. На борту находились 123 пассажира и 22 члена экипажа.

В операции участвовали 5 человек — четверо из них были палестинцами, а возглавлял группу террористов японец Осаму Маруока. Все были вооружены автоматами и ручными гранатами. Среди палестинцев была одна женщина. Во время захвата она случайно выронила гранату. Произошел взрыв, террористка погибла на месте, серьезно пострадал стюард, находившийся с ней рядом.

Захваченный самолет приземлился в Дубае, где он три дня простоял на взлетной полосе. Террористы разрешили забрать из самолета тело погибшей женщины и раненого стюарда. Маруока выдвинул требования израильскому правительству: 4 миллиона долларов и освобождение из тюрьмы осужденного Кодзо Окамото. Но израильские власти категорически отказались идти на уступки. Маруока понял, что продолжать переговоры бессмысленно. Самолет взлетел, совершил посадку в аэропорту Дамаска, в Сирии, для дозаправки, затем совершил перелет в Бенгази, в Ливию. 23 июля пассажиры и члены экипажа были освобождены. После того, как они покинули самолет, террористы устроили в честь погибшей боевой подруги красочный фейерверк.

Боинг разнесло на куски, террористы благополучно скрылись.

31 января 1974 года в Сингапуре произошла диверсия на предприятии компании Шелл («Shell»).

Напомним, Шелл — это англо-голландская нефтегазовая корпорация, одна из богатейших в мире, и при этом весьма почтенного возраста, основана еще в 1907 году. Защитники природы утверждают, что деятельность Шелл нанесла экологии колоссальный ущерб. Шелл ответственна за крупнейший в мире разлив нефти из когда-либо происходивших в пресных водах. Еще ее обвиняют в сотрудничестве с военными режимами в отсталых африканских странах, где Шелл регулярно производит выплаты продажным военным, чтобы предотвращать протесты местного населения против нефтедобычи.

Руководство НФОП считало, что нападение на Шелл должно сорвать поставки нефти из Сингапура в Южный Вьетнам в поддержку коммунистического северного Вьетнама и в целом послужить предупреждением всем нефтяным монополистам.

Нефтезавод «Shell Eastern Petrochemicals Complex» располагается на острове Пулау Бьюком примерно в пяти километрах к югу от главного острова Сингапура.

В теракте участвовали четыре человека, два японца и два палестинца, все были вооружены пистолетами-пулеметами и взрывными устройствами. Чтобы добраться до острова, боевики захватили рыбацкую лодку (рыбака они обезвредили). На острове они попытались захватить автомобиль, чтобы быстрее проникнуть вглубь нефтеперерабатывающего завода, но потерпели неудачу. Им удалось заложить взрывчатку под три нефтяных резервуара. Взрывы причинили незначительный ущерб, один из резервуаров загорелся, подоспевшие пожарные быстро справились с огнем. Было потеряно сырого мазута на сумму около 15 000 долларов США.

Если бы сборная команда японцев и палестинцев смогла спалить нефтезавод целиком, то в Юго-Восточной Азии, по крайней мере, на несколько лет вперед возник бы острый дефицит топлива, поскольку Сингапур в то время был третьим по величине в мире центром нефтепереработки, снабжавшим нефтепродуктами весь регион.

Охрана подняла тревогу. План нападения был сорван. Террористы захватили паром «Ладжу» на главной пристани острова и взяли в заложники пять членов экипажа.

Вскоре после того, как сингапурские власти узнали о происшедшем, пароход был быстро окружен кораблями сингапурского флота и патрульными катерами морской полиции. За этим последовали 7 дней интенсивных переговоров между правительством Сингапура и террористами. В течение этого периода времени двум заложникам удалось спастись — они выпрыгнули за борт посреди ночи. Террористы согласились освободить оставшихся членов экипажа в обмен на группу так называемых «гарантов» для безопасного отхода на Ближний Восток. Эта группа из 13 человек состояла из четырех коммандос сингапурских вооруженных сил и восьми должностных лиц сингапурских органов власти, а возглавлялась лично директором отдела безопасности и разведки министерства обороны.

7 февраля 1974 года Народный Фронт освобождения Палестины захватил японское посольство в Кувейте. Палестинские боевики взяли в заложники японского посла и с ним еще десять человек. Мотивом Народного Фронта была поддержка японских красноармейцев и палестинских боевиков, оказавшихся в западне на сингапурском пароме. НФОП взял на себя ответственность за неудачную попытку уничтожить нефтеперерабатывающий завод и потребовал, чтобы японское правительство направило самолет в Сингапур. Таким образом, Народный Фронт четко дал понять, что своих людей в беде не бросает, даже если те провалили задание.

В этот же день в Сингапуре четыре боевика были перевезены под усиленной охраной на военно-воздушную базу Пайя Лебар.

На базе они сложили оружие и отпустили оставшихся заложников. После этого на специально организованном рейсе авиакомпании «Japan Airlines» террористы в сопровождении группы гарантов перелетели в Кувейт.

Народный Фронт освободил японское посольство в Кувейте, заложники остались целыми и невредимыми. Вместе с прибывшими из Сингапура товарищами террористы Народного Фронта благополучно переправились в Южный Йемен. Группа гарантов в полном составе вернулась обратно в Сингапур.

Это был первый раз в истории, когда Сингапур столкнулся с международным терроризмом. И это был первый случай, когда палестинские партизаны нанесли удар по Кувейту. Королевская семья во главе с шейхом Сабахом Ас-Салимом Ас-Сабахом финансировала палестинское движение сопротивления. Шейх полагал, что таким образом полностью себя обезопасил, и никак не ожидал, что палестинские боевики будут совершать теракты на территории Кувейта.

26 июля 1974 года один из террористов, принимавших участие в нападении на нефтезавод, Ёсиаки Ямада, был задержан за использование поддельных документов в аэропорту «Орли» в Париже. Фусако Сигэнобу приняла решение немедленно вызволить своего человека из тюрьмы.

13 сентября 1974 года произошел захват французского посольства в Гааге.

В разгар дня в здание посольства вошли три вооруженных человека. В это время в здании находились трое голландских полицейских — по ним сразу же был открыт огонь. В результате перестрелки двое полицейских получили серьезные ранения, один был убит выстрелом в спину.

Террористы взяли в заложники одиннадцать человек, включая французского посла. Красная Армия Японии потребовала освобождения Ёсиаки Ямады, один миллион долларов и французский самолет. Террористы пригрозили, что промедление с выполнением этих требований приведет к тому, что заложники будут убиты один за другим. Из-за расположения здания в центральной части города голландские власти, проконсультировавшись с французским правительством, предпочли вести переговоры об освобождении заложников вместо проведения спасательной операции.

Чтобы подтвердить серьезность намерений японских террористов, к делу вновь подключился Народный Фронт освобождения Палестины. 15 сентября 1974 года в Париже, в кафе в районе Сен-Жермен-де-Пре взорвалась граната. В результате нападения погибли два человека, 34 получили увечья, в том числе двое детей. Это нападение было связано с захватом заложников французского посольства в Гааге. Народный Фронт взял на себя ответственность за взрыв. Исполнителем акции был назначен известный международный террорист Ильич Рамирес Санчес, он же Карлос Шакал. Парижская атака вынудила французское правительство уступить японским террористам.

После длительных переговоров, утром 17 сентября, французское правительство согласилось освободить Ямаду из тюрьмы, выплатило террористам 300 000 долларов и предоставило вылет из Нидерландов на принадлежащем компании «Air France» Боинге 707.

Самолет доставил группу японских боевиков в Аден, Южный Йемен, для дозаправки, а затем совершил перелет в Дамаск, Сирия. Сирийские власти убедили террористов отказаться от выкупа и оружия, деньги затем были переданы во французское посольство в Дамаске.

По словам посла Жака Сенара, французского дипломата, во время осады террористы произвели не менее 20 выстрелов. Как пленники, так и голландские власти утверждали, что похитители были хорошо обучены, вели себя вежливо и корректно, а лидер группы произвел впечатление «опытного переговорщика».

Раз удалось освободить одного из арестованных товарищей, значит, можно освободить еще больше — решила Сигэнобу.

4 августа 1975 группа из пяти вооружённых боевиков Японской Красной Армии ворвалась в здание филиала крупной американской страховой компании «AIA Group» в Куала-Лумпуре, столице Малайзии. Помимо филиала страховой компании, в здании размещалось американское консульство. Это была главная цель.

Террористы действовали быстро, четко и слаженно. Они захватили 9 этаж, на котором располагалось консульство, и взяли в заложники 53 человека. Среди заложников был консул США. В ходе захвата нападавшие выстрелили в охранника, он получил ранение в голову, но выжил.

Малазийские полицейские и сотрудники службы безопасности оперативно заблокировали лестницы и лифты, отключили электричество, обеспечили безопасность нижних этажей. Террористы и захваченные ими 53 заложника были изолированы на 9 этаже.

Начались переговоры. Красная Армия Японии потребовала освобождения ранее арестованных участников японского ультралевого движения. Правительство Японии под давлением американской стороны было вынуждено освободить 5 заключённых и доставить их в Куала-Лумпур. Среди освобожденных заключенных был Кунио Бандо, один из участников «Инцидента в Асамо Сансо».

7 августа 1975 года все заложники были отпущены, а террористы на предоставленном им самолёте DC-8 авиакомпании «Japan Airlines» улетели в Ливию. План был выполнен успешно. Полковник Каддафи сдержал слово и предоставил японским революционерам помощь и убежище.

Забавный факт — «Japan Airlines» фактически стала для японских террористов главным извозчиком. По вине этих ребят она несла огромные убытки, но, с другой стороны, она себе на этом неплохую рекламу сделала. Типа, любимая авиакомпания японских авиаугонщиков. Профессионалы угоняют самолеты Джапан Эйрлайнз! Тут такая же история, как с БМВ — любимой автомобильной маркой немецких красноармейцев, Баадер-Майнхоф-Ваген. Немецкие террористы ездили на угнанных БМВ, зато японские поддерживали главного национального авиаперевозчика.

Напомним, что тогда же, в 1975 году, немецкие красноармейцы из второго состава РАФ аналогичным образом пытались вытащить заключенных из тюрьмы Штаммхайм. Они захватили в заложники одиннадцать сотрудников западногерманского посольства в Стокгольме. Но та акция с треском провалилась. Террористы потеряли контроль над ситуацией, да и немецкие власти оказались не такими сговорчивыми, как японские.

28 сентября 1977 года был захвачен самолет Дуглас DC-8 рейса 472 все той же авиакомпании «Japan Airlines», летевший из Парижа в Токио с остановкой в Бомбее. На борту находились 156 человек.

После взлёта в Бомбее группа из пяти вооруженных боевиков захватила авиалайнер и приказала экипажу лететь в Дакку, столицу Народной Республики Бангладеш. Возглавлял группу уже знакомый нам Осаму Маруока, он имел опыт захвата Боинга-747 рейса 404 в 1973 году.

Террористы потребовали выкуп 6 миллионов долларов и освобождение еще 6 заключенных японских тюрем.

И в этот раз японское правительство согласилось принять требования террористов. Чартерный рейс «Japan Airlines» доставил деньги и шестерых освобожденных ультралевых экстремистов в Дакку. 2 октября состоялся обмен. Угонщики освободили 118 пассажиров. 3 октября они вылетели в Эль-Кувейт и Дамаск, где освободили еще одиннадцать заложников. Наконец, самолет совершил перелет в Алжир. В аэропорту Алжира самолет был конфискован властями, оставшиеся заложники были освобождены, Осаму Маруока со своей группой вновь благополучно скрылся.

Этот инцидент противопоставил японский подход (выполнение требований террористов в случае необходимости) американскому подходу (отказ от переговоров с террористами). Японское правительство сочло американский подход более эффективным. Вскоре после захвата рейса 472 Национальное полицейское агентство Японии создало в каждой префектурной полицейской службе специальную штурмовую группу, известную как SAT (Special Assault Team) — полноценное антитеррористическое подразделение, подготовленное к выполнению операций по спасению заложников.

Интересный случай произошел 4 декабря 1977 года с рейсом 653 малазийских авиалиний. Пассажирский Боинг-737 совершал перелет из малазийского штата Пинанг в Куала-Лумпур. На борту находились 93 пассажира и 7 человек экипажа.

Экипаж доложил в башню аэропорта в Куала-Лумпур, что на борту находится «неопознанный угонщик». Впоследствии пилоты были вынуждены прервать связь, потому что неопознанный угонщик ворвался в кабину. Диспетчерский центр немедленно уведомил власти, те взялись за экстренные приготовления.

Но через несколько минут экипаж передал по радио: «Мы направляемся в Сингапур. Спокойной ночи!» В кабине велась запись разговора пилотов самолета с угонщиком. Пилоты пытались объяснить террористу, что у самолета закончится топливо, прежде чем он сможет долететь до Сингапура. Затем последовала серия выстрелов. В восемь часов вечера лайнер исчез с радаров. Через полчаса жители городов Кампонг Ладанг и Танджунг Купанг в штате Джохор сообщили, что слышали взрыв и видели горящие обломки, раскиданные над болотами. Обломки были найдены и идентифицированы. Выживших не было. От удара лайнер полностью разрушился, а оставшиеся от людей фрагменты не позволили никого опознать. Следствие пришло к выводу, что командир воздушного судна и второй пилот были смертельно ранены угонщиком, после чего лайнер потерял управление и понёсся вниз. На скорости около 830 км/ч он вертикально врезался в землю.

Полные обстоятельства угона и крушения самолета так и не были выяснены. Однако служащие аэропорта в Куала-Лумпуре заявили, что экипаж передал по радио, что самолет был захвачен боевиками Японской Красной Армии. Но есть несколько причин, по которым версия причастности Ниппон Сэкигун к этому теракту выглядит неправдоподобной. Прежде всего, место крушения и все найденные обломки были тщательно изучены в попытке обнаружить следы оружия и боеприпасов, но никаких доказательств причастности Ниппон Сэкигун к этому теракту так и не было найдено. Кроме того, японские красноармейцы не стали бы посылать на выполнение такого задания всего лишь одного боевика. И самое главное. На борту авиалайнера находился кубинский дипломат, посол Кубы в Японии Марио Гарсия Инчаустеги. Вместе с ним летела его супруга. Есть мнение, что японские красноармейцы не посмели бы взять в заложники дипломата социалистической страны.

Поскольку ни одна из террористических организаций так и не взяла на себя ответственность, то можно предполагать, что неудачный угон был инициативой террориста-одиночки, так и оставшегося неизвестным.

Итак, 70-е годы были периодом наибольшей активности Ниппон Сэкигун. Японская Красная Армия преодолела национальные барьеры, подтвердила статус интернациональной организации и стремилась выйти на передовую антиимпериалистической борьбы. Японские красноармейцы во главе с Фусако Сигэнобу медленно продвигались к заветной цели долгим, трудным, противоречивым путем.

В 1981 году Японская Красная Армия столкнулась с серьезным внутренним противоречием. Они опубликовали доклад, в котором говорилось, что «они рассматривают возможность отказа от ведения вооруженной борьбы для достижения своих целей». Группа пришла к выводу, что «в то время, когда лишь вооруженные действия могут привести к мировой революции, предпринимая такой путь, Красная Армия Японии отдалилась от масс, которые она стремилась вести за собой… Красная Армия Япония призывала к солидарности среди масс, но не предпринимала никаких действий для того, чтобы сплотить массы в борьбе». В 1983 году Сигэнобу заявила, что Красная армия «оставила путь абсолютного террора» и будет разрабатывать новые, мирные стратегии борьбы. Но уже через несколько месяцев организация сделала новое заявление, в котором говорилось, что «после дополнительных серьезных размышлений Красная Армия Японии вновь вернется к своей тактике вооруженной борьбы», поскольку «мирные методы не эффективны». Ниппон Сэкигун продолжила планировать и осуществлять нападения в течение 1980-х годов, хотя они были гораздо меньшего масштаба, чем предыдущая деятельность группы.

Израильское вторжение в Ливан в 1982 году (военная операция «Мир в Галилее») ненадолго оживило Японскую Красную Армию.

Израильские войска вошли в Ливан с целью уничтожения баз Организации Освобождения Палестины. В ходе войны был взят Бейрут, а формирования ООП были вынуждены покинуть страну и перебраться в Тунис. После окончания операции израильские войска создали в Южном Ливане «зону безопасности», которую контролировали совместно с «Армией Южного Ливана» вплоть до 2000 года. В самом Израиле данная операция долгое время не признавалась войной. В специальном выпуске своей публикации «Солидарность» Ниппон Сэкигун резко раскритиковала вторжение: «От имени японского народа мы, Красная Армия Японии, осуждаем жестокий геноцид, устроенный Сионистским Израилем». Следующий выпуск призывал народ Японии сплотиться в поддержку Организации Освобождения Палестины.

В мае 1985 года получил свободу Кодзо Окамото, который отбывал срок в израильской тюрьме за участие в бойне в аэропорту Лод. Его и еще несколько заключенных обменяли на пленных израильских солдат.

14 мая 1986 года боевики Ниппон Сэкигун обстреляли из миномёта японское, канадское и американское посольства в Джакарте, в Индонезии. Человеческих жертв не было, ущерб был нанесен чисто символический.

9 июня 1987 года точно так же из миномета были обстреляны американское и британское посольства в Риме. Опять-таки, человеческих жертв не было, ущерб был нанесен минимальный.

12 апреля 1988 года в штате Нью-Джерси с тремя самодельными бомбами был арестован член Красной Армии Японии Иу Кикумура.

Ему было предъявлено обвинение в подготовке массового убийства. В феврале 1989 года власти США опубликовали официальное заявление, что Кикумура планировал взорвать пункт приёма рекрутов ВМС США на Манхеттене. Теракт должен был произойти 14 апреля 1988 года — в годовщину бомбардировок Ливии авиацией США. В апреле 1986 года США провели против Ливии военную операцию под кодовым названием «Каньон Эльдорадо», поводом для которой послужило обвинение Ливии в поддержке международного терроризма (Каддафи действительно поддерживал террористические организации, впрочем, делал это вполне открыто). Кикумура был осужден судом присяжных на основании установленных фактов и приговорен к 30 годам тюремного заключения.

Тем не менее, теракт, приуроченный к годовщине бомбардировок Ливии авиацией США, все-таки произошел — в Неаполе, Италия. 14 апреля 1988 года перед фасадом дома отдыха для военнослужащих США взлетел на воздух начиненный взрывчаткой автомобиль.

В результате взрыва погибли 5 человек (1 военнослужащий ВМС США и 4 гражданина Италии) и были ранены 15 человек (5 военнослужащих ВМС США и 10 гражданских лиц). Исполнителем теракта был гражданин Японии Дзюнзо Окудайра. Он был одним из трех боевиков, захвативших французское посольство в Гааге, также он являлся ответственным за минометный обстрел американского и британского посольств в Риме.

Кстати, он по-прежнему в розыске. Американская программа «Вознаграждение за помощь правосудию» (RFJ) предлагает за информацию о его местонахождении 5 миллионов долларов.

Взрыв в Неаполе стал последним террористическим актом, совершенным Красной Армией Японии.

В 1989 году, всего через несколько месяцев после последней террористической атаки Ниппон Сэкигун, началась цепь событий, которые привели к развалу социалистического лагеря и положили конец Холодной Войне. Мир вскоре серьезно изменился. Ливан, расколотый гражданской войной на территории, подконтрольные мусульманским и христианским общинам, все же с трудом, но стал объединяться. Организация Освобождения Палестины села за стол переговоров с Израилем, отказавшись от террора, как инструмента своей политики. Исчез с карты Советский Союз, десятилетиями поддерживавший оружием и деньгами борцов с империализмом. Вместе с Холодной Войной перестала существовать и Ниппон Сэкигун. Оставаться на Ближнем Востоке японским красноармейцам стало небезопасно.

В марте 1995 года в Румынии была задержана член Ниппон Сэкигун Юкико Экида. До вступления в Красную Армию Японии она была членом другой организации — Восточноазиатского антияпонского вооруженного фронта — ее разыскивали за организацию серии взрывов, направленных против крупных японских компаний в 1974 и 1975 годах. Ее депортировали в Японию, где она была приговорена к 20 годам лишения свободы.

25 мая 1996 в Лиме, Перу, агентами перуанского управления по борьбе с терроризмом был задержан член Ниппон Сэкигун Кадзуэ Есимура, принимавший участие в захвате заложников в Гааге. Перуанские власти предполагали, что Есимура намеревался наладить контакты с членами маоистского повстанческого движения «Сияющий путь». Подтвердить это предположение не удалось, и перуанские власти депортировали Есимуру в Японию.

В 1996 году в Непале был арестован член Ниппон Сэкигун Цутоми Сиросаки, в 1986 году обстрелявший из миномёта посольство США в Джакарте. Он был передан властям США и осуждён на 30 лет тюремного заключения. В 2015 году он был депортирован в Японию.

В феврале 1997 года в Бейруте были задержаны пять членов Японской Красной Армии, которым было предъявлено обвинение в использовании поддельных паспортов. Японское правительство потребовало от Ливана их выдачи. Задержанные обратились к правительству Ливана с просьбой предоставить им политическое убежище. Среди этих пятерых был Кодзо Окамото — последний выживший участник бойни в аэропорту Лод. Ливанское правительство предоставило ему политическое убежище, поскольку он «участвовал в операциях сопротивления против Израиля и подвергался пыткам в израильских тюрьмах». Окамото по-прежнему разыскивается японским правительством. В настоящее время он проживает в лагере беженцев близ Бейрута.

Четверо других членов Ниппон Сэкигун были депортированы в Японию.

В начале ноября 1997 года в городе Санта-Крус (Боливия) был задержан боевик Ниппон Сэкигун Дзюн Нисикава — участник захвата заложников в Гааге в 1974 и угона самолета в 1977. Он также был депортирован в Японию. В родной стране его приговорили к пожизненному заключению.

И, наконец, настала очередь бессменного лидера Японской Красной Армии — Фусако Сигэнобу.

В 2000 году Сигэнобу вернулась в Японию — по поддельным документам. Некоторое время она проживала в квартире в районе Нисинари, в Осаке. Сигэнобу планировала создать в Японии новую организацию — Народно-революционную партию, для этого она хотела начать сотрудничество с Японской социал-демократической партией.

Полиция Осаки инспектировала сторонников Японской Красной Армии и выяснила, что в их префектуре поселилась женщина, похожая на известную террористку. Сигэнобу маскировала свою внешность, но ее выдавали привычки. Она постоянно посещала одно и то же кафе. Сотрудники полиции сняли отпечатки пальцев с чашки, из которой Сигэнобу пила кофе, и сопоставили их с отпечатками, которые были в их базе данных.

8 ноября 2000 года Фусако Сигэнобу была арестована. Японские граждане были поражены, увидев закованную в наручники знаменитую террористку, в сопровождении полицейских выходящую из поезда в Токио. Когда ее окружили репортеры с телекамерами, она подняла руки и показала большие пальцы вверх, воскликнув: «Я продолжаю борьбу!»

В 2001 году Государственный департамент США вычеркнул Красную Армию Японии из списка действующих террористических организаций.

В 2006 году Фусако Сигэнобу получила 20 лет заключения.

Наследие

1 марта 1973 года в Бейруте Фусако Сигэнобу родила дочь. Ей дали имя Мэй. Имя отца Фусако всю жизнь держала в тайне — из соображений безопасности. По некоторым предположениям, это может быть кто-то из палестинских полевых командиров.

Напомним, что немецкая городская партизанка Ульрика Майнхоф тоже была матерью. Перед тем, как отправиться на Ближний Восток, она оставила двух своих дочерей в коммуне хиппи на Сицилии и распрощалась с ними навсегда. Разумеется, она не хотела подвергать жизнь своих детей опасности. Все последующие годы ей приходилось скрываться, не могла же она таскать детей за собой. Через некоторое время журналист Стефан Ауст (коллега Ульрики Майнхоф и автор книги «Группа Баадера-Майнхоф») выкрал детей из коммуны и вернул их отцу — мужу Ульрики, главному редактору журнала «Конкрет» Клаусу Райнеру Рёлю.

Фусако Сигэнобу поступила иначе. Она не бросила дочь. Мэй провела свое детство в лагерях палестинских беженцев в Ливане; лагеря были переполнены грязными полуголодными малолетними оборванцами, Мэй стала одной из множества палестинских детей и выросла в тяжелых условиях. Фусако Сигэнобу могла подолгу отсутствовать, и Мэй воспитывалась в те периоды товарищами ее матери по Японской Красной Армии и арабскими друзьями и сторонниками.

Мэй получила начальное образование в нескольких школах Ливана, затем изучала журналистику в Ливанском университете, после чего поступила в Американский университет Бейрута, где продолжила аспирантуру по международным отношениям. За эти годы она научилась бегло говорить по-арабски и по-английски, но скрывала свое знание японского языка, опасаясь, что если ее личность как дочери Фусако Сигэнобу станет известна публично, то ее могут использовать против матери.

Мэй Сигэнобу вышла из подполья после того, как ее мать была схвачена в Осаке. Она не являлась гражданкой ни одной страны, пока в 2001 году не получила японское гражданство.

В Японии Мэй обрела популярность, не хуже, чем какая-нибудь поп-звезда. Ну, еще бы — это же родная дочь той самой, легендарной Фусако Сигэнобу. А в 2001 году она оказалась в центре политического скандала. Она выступила в государственной школе префектуры Канагава с докладом, который вызвал резкую критику со стороны израильского руководства. Посольство Израиля в Токио направило в школу жалобу, в которой охарактеризовало доклад как выражающий «вопиющие, предвзятые» антиизраильские настроения. Японские юристы, ученые, журналисты, писатели и активисты в ответ подписали петицию протеста против израильского правительства, в которой говорилось, что Мэй теперь является гражданином Японии и имеет право на свободу слова в своей стране.

В 2010 году ирландский режиссёр Шэйн О’Салливан снял документальный фильм «Дети революции». В этом фильме дочери Ульрики Майнхоф и Фусако Сигэнобу — Беттина Рёль и Мэй Сигэнобу — рассказывают о мотивах своих матерей и о том, почему те встали на путь вооруженной борьбы против империализма — не останавливаясь перед насилием ради революции, на которую они надеялись, но которая так и не свершилась.

Беттина Рёль настолько люто ненавидит свою мать, Ульрику Майнхоф, что видит свою личную миссию в том, чтобы опорочить своих родителей — в наказание за все тяготы, которые она перенесла в жизни, и ради своих сомнительных теорий о «безумии» тех, кто в 1960-х и 1970-х выбрал путь насильственного сопротивления империализму. Этот взгляд на собственную мать и на причины того, почему она выбрала тот путь, по которому пошла, весьма ограничен и сводится в основном к бесконечным причитаниям на тему личных переживаний предательства и несправедливости.

Зато японская история рассказана с гораздо большим сочувствием и намного больше соответствует подлинно исследовательскому духу, чем в случае с немецкими участниками фильма, идущими на поводу у собственных слабостей и бредовых идей. Мэй, дочь японской революционерки, смотрит на действия своей матери с гордостью, вплоть до того, что заявляет, что считает ее образцом для подражания. Она приложила немало труда, чтобы понять, за что ее мать боролась, — и продолжила кампанию борьбы против несправедливости. Она даже пыталась оправдать террористическую деятельность Красной Армии Японии, заявив, что в 1970—1980-е годы у людей были совершенно другие «моральные ценности», другие «чувства и образ мышления». Она считает, что приговор, вынесенный ее матери, должен быть признан недействительным, и поддерживает заявление Фусако о том, что, поскольку совершенные ею преступные действия имели политические цели, то ее следует считать политзаключённой.

В 2011 году Мэй получила докторскую степень в престижном Университете Досиша в Киото за исследования в области цифровых средств массовой информации. В настоящее время Мэй работает корреспондентом арабского спутникового канала MBC (Ближневосточный вещательный центр).

В 2007 вышел в свет фильм «Объединенная Красная Армия» — уже знакомого нам японского режиссера Кодзи Вакамацу. Кадры из этого фильма были использованы в качестве иллюстраций в данной статье.

История Объединенной Красной Армии в фильме рассказывается в трех действиях. Начинается фильм с исторического фона японского студенческого движения 1960-х и начала 1970-х годов, в основном с использованием архивных кадров. Во втором акте подробно описывается пребывание красноармейцев Рэнго Сэкигун в их горном тренировочном лагере в японских Альпах. В картине тщательно воссозданы обстоятельства, при которых были убиты 12 членов группы. В третьем акте показано разделение Рэнго Сэкигун, а завершается история инцидентом Асама Сансо.

Фильм категорически не рекомендуется к просмотру детям, беременным женщинам и людям с тонкой душевной организацией. Если же среди наших читателей есть любители изысканной жести, то они вполне могут попробовать. Первая половина фильма покажется затянутой и унылой, но вторая половина фильма гарантирует массу приятных впечатлений.

Режиссер Кодзи Вакамацу скончался в 2012 году — попал под машину. Зато по-прежнему жив-здоров его компаньон Масао Адати.

В 1997 году Адати был арестован в Ливане, приговорён к четырём годам за использование недействительного паспорта и в 2000 году выслан на родину. После полуторагодичного содержания под стражей он был снова осужден, но освобожден на основании уже отбытого срока. После освобождения он возобновил съемки фильмов.

«Сценарий революции должен быть написан, как киносценарий» — считает Масао Адати: «Вооружённая борьба — высшая форма пропаганды». Про Адати говорят, что он из режиссёра превратился в партизана, чтобы затем снова стать режиссёром. Это, конечно, так, если смотреть со стороны. Но с его точки зрения, он всегда занимался одним и тем же.

«Используя кино как средство, я могу неустанно заниматься экспериментами и поисками. Вместо того, чтобы заменить камеру ружьём, почему бы не держать и то, и другое одновременно. Думаю, что смогу и в будущем продолжать это делать».

Сейчас Адати 80 лет. Старикан бодр духом и решительно настроен на революционное творчество.

Заключение

Пришло время подвести черту. Выводы будут неутешительными.

Когда говорят об ультралевых террористах родом из Страны Восходящего Солнца, то, конечно, в первую очередь подразумевают Красную Армию Японии под предводительством Фусако Сигэнобу. Предшествующая организация — Объединенная Красная Армия — черт с ней, с ней все ясно. Настоящие японские красноармейцы — это Ниппон Сэкигун.

Цунэо Мори

Как в целом оценить путь, пройденный террористической группой Фусако Сэгинобу? Насколько организация была успешна?

По пятибалльной шкале — на три с минусом.

По правде говоря, вреда от этих ребят было гораздо больше, чем пользы. Вреда в первую очередь рабочему классу и коммунистическому движению. Буржуазии вред тоже был — но незначительный.

Кровавая баня в аэропорту, с которой начался путь Ниппон Сэкигун — это, конечно, здорово. Но если серьезно, то, сколько людей не коси напропалую, а толку никакого. Буржуям-империалистам на человеческие жертвы наплевать совершенно. Они в локальных войнах отправляют на убой на порядки больше. Массовые расстрелы для них — зрелище совсем не пугающее. А вот рядовые трудящиеся, которые рискуют попасть под раздачу — у них возникает справедливый вопрос: а на хрена это вообще надо и какое отношение это к ним имеет?

Материальный ущерб — вот самая серьезная угроза для классового врага. Самое уязвимое место, болевая точка буржуазии — это кошелек. Финансовые потери и утраченные средства производства — вот это волнует буржуев-империалистов гораздо больше, чем потеря рабочей силы и обслуживающего персонала. Если подходить к делу с правильной позиции, то получается, что единственный стоящий акт терроризма, совершенный боевиками Ниппон Сэкигун — это нападение на нефтезавод в Сингапуре. И то — нападение неудачное. Основная задача не была выполнена, никакого серьезного результата организация не достигла.

Все успешные теракты Ниппон Сэкигун были так или иначе связаны с намерением вызволить осужденных красноармейцев из заключения. Тут Японская Красная Армия реально постаралась на славу — Сигэнобу смогла вызволить из японских тюрем практически всех своих сотоварищей. И то — успех был обусловлен тем, что японское правительство вело переговоры с террористами и выполняло их требования. Это было в 70-е годы, с тех пор буржуазные государства поднаторели в силовом разрешении таких конфликтов. Нынче в мире господствует американский подход — в переговоры с террористами не вступать.

А если провести сравнение с другими ультралевыми организациями? Например, с немецким аналогом — RAF?

Разница видна существенная. Посмотрим внимательно. Немецкие левые радикалы зачастую грамотно выбирали цели. Практически все, кого они устранили, были буржуями или буржуйскими приспешниками, нередко были измазаны в каком-нибудь дерьме и не вызывали ни сочувствия, ни сожаления. Практически каждое политическое убийство, совершенное боевиками RAF, несло в себе мощный идеологический заряд, вызывало общественный резонанс и влекло политические последствия: ужесточалось законодательство, закручивались гайки, летели головы чиновников. Красная Армия Японии впечатляющими достижениями на этом поприще похвастать не могла.

Про помощь и поддержку со стороны масс тоже говорить не приходится.

Напомним, что красные террористы РАФ такой поддержкой обладали — поначалу. Со временем она иссякла. Тут даже можно заметить, что чем профессиональнее и эффективнее работали немецкие городские партизаны, тем меньше народной поддержки они получали. В этом соотношении прослеживается причинно-следственная связь. Красная Армия Японии доверием рабочего класса не пользовалась вообще никогда, а на привлечение масс забила болт (Фусако Сигэнобу сама это признавала), ограничившись воззваниями к борьбе против агрессивной империалистической политики монополистического капитала. Для Ниппон Сэкигун это было все равно, что кричать в пустоту. Впрочем, эта проблема свойственна всем организациям подобного рода.

В общем и целом картина складывается весьма печальная.

Но, с другой стороны, все это ничуть не умаляет личных качеств самой Фусако Сигэнобу. Мировую славу она снискала. Далось ей это непросто. Люди, которые пошли за ней, верили в нее и были готовы бороться под ее началом до победного конца, несмотря на потери и лишения, превозмогая трудности партизанской жизни. Это заслуживает уважения. Фусако Сигэнобу — настоящий солдат мировой революции.

Цунэо Мори — ее полная противоположность — пытался найти в солдате революции идеализированное совершенство. Он ошибочно полагал, что истинный революционер должен быть лишен изъянов, присущих всем остальным людям, рожденным и воспитанным в буржуазном обществе. Эта ошибка в итоге обошлась ему очень дорого, провальная затея погубила и его самого, и организацию, которую он возглавлял. Фусако Сигэнобу понимала, что революционер — это такой же человек, как и любой другой, с достоинствами и недостатками, привитыми ему системой общественных отношений, которые нужно принимать как данность. Вместо того чтобы перековывать людей заново, она училась работать с тем, что у нее было. И скорее всего, она была права.

Источники

Глеб Сегеда. «Бунтари розового Бога: Кодзи Вакамацу и Масао Адачи»

Noah Oskow. «Blood on the Snow: The Horrifying Implosion of Japan’s United Red Army»

William R. Farrell. «Blood and Rage: The Story of the Japanese Red Army»

Tara Thiagarajan. «45 Years Ago: The 53 Person Hostage Crisis in KL That Most Malaysians Didn’t Know About»

Patricia Steinhoff. «Hijackers, Bombers, and Bank Robbers: Managerial Style in the Japanese Red Army»

Dan Spalding. «Brief History of the Japanese Red Army»

Valerie Chew. «Laju hijacking»

Fusako Shigenobu. «A Personal History of the Japanese Red Army»

Александр Брасс. «Джордж Хабаш и Вади Хаддад» // Кто есть кто в мире террора

Patricia Steinhoff. «Ideology, Identity, and Political Violence in Four Linked Japanese Groups»

«May Shigenobu: Daughter of the Japanese Red Army» (BBC News)

Предисловие Фусако Сигэнобу

Я была арестована 8 января 2000 года и освобожусь в конце мая 2022 года. Я покинула Японию для участия в борьбе за освобождение Палестины 28 февраля 1971 года в возрасте 25 лет. Проведя за границей почти 30 лет, я попала в тюрьму и прожила в ней 21 год и 7 месяцев. Я люблю

Покинув Японию в детстве, я начала получать удовольствие от жизни и деятельности в арабских странах, которые я также полюбила. И я прошла через многое. Этот опыт включал в себя ошибку, заключавшуюся в том, что мы отдавали предпочтение нашей собственной борьбе во имя революции и причиняли вред тем, кто был в безопасности. Я хотела бы еще раз извиниться перед людьми, которым я причинила вред.

Лично я очень благодарна за то, что смогла жить в соответствии с желанием «Я хочу сделать мир лучше», которое я представляла себе с детства, хотя я совершал такие ошибки и сожалел об этом. Я была благословлена своей семьей и друзьями, и я могла думать и поддерживать их, и была в состоянии прожить свою жизнь так, как я хотела. Оглядываясь назад, я думаю, что это было счастливое время и веселый образ жизни.

Конечно, в тюремной жизни нет свободы. Это не очень удобно. Все еще живешь по тюремным правилам и думаешь, что это странно.

Я провел более 20 лет, жалуясь властям и высказываясь. В тюрьме было неразумно и неприятно.

Тем не менее, я наслаждалась своим драгоценным временем, взаимодействуя с внешним миром, отвечая на запросы извне, издавая книги и сочиняя, а также общаясь с другими заключенными. За это время я познакомилась с хорошими врачами в медицинских тюрьмах Осаки и медицинской тюрьме Хатиодзи и получила внимательное отношение со стороны лечащего врача и персонала.

Я была объявлен в международный розыск по Гаагскому делу в сентябре 1974 года. Гаагское дело было вызвано нашей атакой на французское посольство в Гааге, Нидерланды. Это было сделано в знак поддержки задержанных задержанных товарищей в Париже.

Я не участвовала в этом. Эта операция проводится под командованием НФОП. В то время я была в арабском мире, а не в Европе. Я понятия не имею, когда и где был человек, который это сделал, что сделал. В 1970-х годах не было смартфонов, которые можно было бы подключить где угодно, как сегодня, а способы связи через национальные границы были очень ограничены. На самом деле командование операцией осуществлял Карлос, который был активным добровольцем НФОП в Европе. Об этом знали и японская полиция, и прокуратура. Они встретились с Карлосом, который попал во французскую тюрьму вскоре после моего ареста. Но обвинение держало это в секрете.

Чтобы получить показания от Карлоса, мой адвокат Кёко Отани получила разрешение от Коллегии адвокатов Парижа на встречу с Карлосом во французской тюрьме и подготовку адвокатского опроса. В то время я узнала, что японский прокурор уже пришел и забрал протокол. Хотя обвинение знало, кто был командиром НФОП, они настаивали на том, что это была операция только для японцев, и обвиняли меня в том, что я не знала.

В конце сентября 2010 года, меня перевели из Токийского следственного изолятора в медицинскую тюрьму Хатиодзи.

Содержится и лечится до 1 января 2018 года. В медицинской тюрьме Хатиодзи не только пациенты, но и врачи не могут забыть тот факт, что были врачи, которые много работали, чтобы довести тюремное медицинское обслуживание до уровня муниципальной больницы в суровых холодных условиях. Медицинская тюрьма Хатиодзи была закрыта 14 января 2016 года, и с тех пор он была переведена в недавно созданный Восточно-Японский исправительный медицинский центр для взрослых. Я полон благодарности своим друзьям, адвокатам, членам семьи, моему врачу и многим другим людям, которые поддерживали меня на протяжении двадцати с лишним лет заключения.

У меня также был редкий случай в тюрьме. С июля по начало октября 2009 года я прошла курс под названием «Обучение, включающее точки зрения жертвы», который является одним из рекомендаций по совершенствованию в качестве заключенного. Внешние инструкторы должны информировать их о своих преступлениях с «точки зрения жертвы» и обучать их, чтобы они больше не совершали преступлений. Хоть я и сказала «снаружи», я думала, что власти продолжат читать лекции, которые заставят их опровергнуть конституционную свободу мысли и совести на основе односторонних разговоров, переживающих конфликт. Однако впервые в тюрьме я встретила лектора, с которым можно было поговорить. Это г-н Ару Катаю, представляющий Общество по делам жертв и справедливости. Он также получил Премию в области прав человека от Коллегии адвокатов. Это было действительное совпадение, но когда я получил эту награду, я узнал, что г-н Отани также получил награду за свою работу по отмене смертной казни, и что он потом с ним разговаривал. Я сначала удивилась такому совпадению, но он дорожит правами человека, выступает против смертной казни и пытается разговаривать с нами, заключенными, на равных. Он также читал мою книгу «История японской Красной Армии в отношениях с Палестиной» (Кавадэ Шобо Шинша, июль 2009 г.) и ознакомился с пробными материалами, включенными в конце книги.

«Я против осуждения только на основании косвенных улик», — удивил он меня.

Однажды мой учитель сказал:

На днях лектор получил награду и выступил на церемонии награждения.

Однако он сказал, что, сам того не зная, был вынужден задуматься о том, что наблюдает за людьми с предвзятым представлением и односторонним освещении в СМИ. Он говорит, что после того, как лично познакомился со мной после сообщений в СМИ, и, прочитав его писания, он понял, что был рассеян в обществе как другой человек. Я был глубоко тронут искренним отношением лектора, который пытался обеспечить справедливость. В таком месте были люди, которые пытались вести диалог без предубеждений.

Хотя я сама возмущена односторонними «террористическими» сообщениями полиции и органов общественной безопасности, я до сих пор игнорировала их, говоря, что, пока я борюсь, вполне естественно подвергаться критике со стороны властей.

Однако мне также было больно, что история и легитимность палестинской освободительной борьбы были искажены и даже подорвали справедливость через этого человека. Справедливость палестинского арабского общества взращивается в условиях, культурах и истории, которые отличаются от тех, что существовали в далеком японском обществе. Я хочу, чтобы вы это знали, и я уже написала несколько книг. Тем не менее, я была удивлен, услышав, что лектор, которого я встретила на «Руководстве по совершенствованию» в тюрьме, прямо говорил о разнице между сообщениями и фактами. Кроме того, я получил много важных предложений и советов от лектора. Мне посчастливилось иметь возможность искренне встречаться с людьми даже в тюрьме.

Однако большинство заключенных не имеют доступа к медицинской помощи и испытывают чувство изоляции, выступая против стереотипного исправительного руководства как «преступники». Большинство заключенных стыдятся своих преступлений и испытывают сильное чувство раскаяния.

Я хотела бы воспользоваться этой возможностью, чтобы упомянуть кое-что.

Во-первых, в Японии до сих пор существует смертная казнь. Как известно, США и Япония — единственные развитые страны, в которых применяется смертная казнь. В результате люди, ответственные за движение против войны во Вьетнаме той эпохи, также были приговорены к смертной казни, а некоторые до сих пор находятся в тюрьмах. Наше время, включая меня, совершило большую ошибку. Даже если я не могу не получить за это критики, я не могу не указать на варварство наказания, которое уносит жизни.

Кроме того, хотя в Японии нет пожизненного заключения, многие люди, приговоренные к пожизненному заключению, фактически являются пожизненными. Г-н Харуо Вако и г-н Дзюн Нишикава, которые также были виновниками Гаагского инцидента, в котором меня обвиняли, все еще находятся в тюрьме после приговора к пожизненному заключению. Осаму Маруока, который умер в тюрьме, также был приговорен к пожизненному заключению, но он умер в тюрьме, потому что ему не было предоставлено условно-досрочного освобождения или отсрочки исполнения приговора для лечения, несмотря на серьезное заболевание сердца. В Европе в то время тоже было много борьбы, и в разгар этого неправомерные операции, подобные нашим, обвинялись в преступлениях.

Однако в Европе, где нет смертной казни, никто не был приговорен к смертной казни, и многие люди вернулись в общество и ведут активную деятельность. Даже в Японии условно-досрочное освобождение должно быть доступно для бессрочного условно-досрочного освобождения. Если это так, то я обеспокоена тем, что правительство принимает репрессии против политической деятельности. Организация, которая руководила уже прошедшей борьбой, исчезла, и времена меняются, но я не думаю, что справедливо, когда человека, который сожалеет и извиняется, приговаривают к пожизненному заключению с суровым приговором.

Кроме того, правительство Японии неоднократно получало рекомендации по вопросам прав человека от Комиссии ООН по правам человека и других организаций. Я думаю, что в Японии нужны кардинальные реформы, чтобы довести тюремные условия (жизнь в тюрьмах) до уровня развитых стран. Первый — это выплаты заключенным на основе тюремной работы, называемые «баунти».

Это не «трудовая премия», а «вознаграждение» за исправительно-воспитательную работу, около 12 000 иен. Позже почасовая оплата увеличилась бы до 20, 30 тысяч иен, но… Стоимость рабочей силы в Японии чрезвычайно низка по сравнению с Соединенными Штатами и Южной Кореей. (По данным ООН, оплата труда заключенных выплачивается низшим чинам тюремных служащих. На вопрос, какой процент от средней заработной платы им выплачивается, Южная Корея, Перу, Украина и т. д. Платят от 9 до 100 %. Япония ответила, что нет ответа.)). Таким образом, невозможно компенсировать жертвам, и даже если выйти из тюрьмы, в мире, где трудно «вернуться в тюрьму», невозможно прокормить себя небольшой суммой вознаграждения, и также можно заставить семью и друзей нести это бремя. Нет сомнений в том, что люди склонны совершать преступления снова, потому что они не могут позволить себе жить, и это не помогает предотвратить рецидивизм.

Второй момент заключается в том, что заключенные исключены из всеобщего медицинского страхования в Японии. Поскольку они исключены из системы национального медицинского страхования, находящейся в ведении Министерства здравоохранения, труда и социального обеспечения, и поставлены под управление медицинского обслуживания Министерства юстиции, они не могут получать медицинскую помощь того же уровня, что и граждане. В тюрьмах вообще медицинская система настолько плоха, что к моменту перевода в наш центр они уже серьезно больны, и во многих случаях уже слишком поздно. Более того, поскольку стоматологическое лечение в тюрьмах, в том числе и в нашем центре, не связано с зубными протезами, заключенные, нуждающиеся в зубных протезах, вынуждены платить сотни тысяч иен из собственного кармана.

Кроме того, большинство людей не могут пользоваться системой назначенного врача (право назначать врача, например врача общей практики, и получать медицинское обследование и лечение за свой счет), поскольку стоимость лечения слишком высока. Я думаю, что это должно быть под юрисдикцией Министерства здравоохранения и социального обеспечения, как во Франции, и должно покрываться Национальным медицинским страхованием.

В-третьих, я чувствовал необходимость коренного изменения бесчеловечного исправительного воспитания заключенных, которое следит за каждым их шагом. Это не только обеспечило бы соблюдение прав заключенных, но и значительно уменьшило бы нагрузку и нагрузку на тюремный персонал. Есть много сотрудников, которые серьезны и сочувствуют заключенным. Но старые системы и правила создает реальность, противоречащую первоначальной идее «коррекционного» образования, что является сильно возмутительным. В Японии «Закон Мэйдзи» (вступил в силу в 1908 году (Мэйдзи 4)) действовал около 100 лет. В 2001 году инцидент, связанный со смертью и травмами заключенных в тюрьме Нагоя, стал социальной проблемой, и в 2001 году (Хэйсэй 12) наконец был внесен серьезный пересмотр. А с июня 2010 года он был изменен на «Закон о тюрьмах Хэйсэй» и «Закон об обращении с исправительными учреждениями и заключенными и т. д.»). Тем не менее, основная концепция исправительного воспитания и обращения с заключенными, а также подробные правила и формы поведения, по-видимому, не сильно изменились со времен закона о тюрьмах Мэйдзи. Конечно, поскольку это тюрьма, то, конечно, есть ограничения прав человека. Однако необходимо создать стороннюю организацию с полномочиями рассматривать ограничения прав человека.

В соответствии с Законом о тюрьмах был создан «Ревизионный комитет», но он не имеет полномочий). Я полагаю, что вышеперечисленные пункты являются проблемами японской тюремной администрации, к которым я хотел бы обратиться исходя из своего опыта. Я надеюсь, что такие люди, как лектор, с которым я познакомился в тюрьме, будут все больше и больше сталкиваться с заключенными.

Я хотела бы дорожить полученным опытом и возможностями. И я хотела бы использовать то, что я узнала до сих пор, в остальной части моей жизни.

Введение Хироко Нагаты

Мы не сделали ничего хорошего. Признаём это, и не будем тянуть кота за хвост.

Вообще довольно самонадеянно с моей стороны говорить о революционном движении: в конце концов, кроме убийства четырнадцати своих товарищей и беспробудного пьянства я не прославилась ничем (что, однако, не означает, что я ничего больше не сделала).

Тем не менее, если мы хотим понять, почему у нас не получилось, надо исследовать опыт ОКА, иначе мы будем гладить хобот слона, думая, что это змея.

Нельзя быть такими самонадеянными!

Некоторые левые снобы будут воротить от этой книги нос: мол, фу, какая гадость! Там ведь насилие, кровь, кишки, убийства, много секса и наркотиков, а также ревизионизма! Конечно, это ведь ничего общего не имеет с революционной борьбой, в отличии, к примеру, от посиделок в дорогом кафе и обсуждений теорий Фуко и тому подобных высоколобых интеллектуалов.

Мне не близка эта точка зрения. Я люблю секс, пиво и драки. Я люблю брутальную литературу, а также я прожила брутальную жизнь. Поэтому неженки, мечтающие о «чистом» марксизме пусть идут подальше и закроют эту книгу, а почитают, скажем Троцкого (его хорошо читать на ночь). Тогда как нормальные люди займутся делом.

Вообще проблема японских коммунистов в том, что им не хватает партийностью в своём стиле, но при этом у них явный избыток самой подлой групповщины.

Я столкнулась с этим в нашей Фракции Красной Армии, где господин (не товарищ!) Такая Сиоми всем навязывал свои бредни как последнюю истину.

Вот здесь я и буду восполнять недостаток партийности в нашей левой прессе, чтоб мир не только смеялся над нами, но и ужасался нам и удивлялся.

Впервые я подумала об этой книге в тот момент, когда в 1981 году с адвокатом готовилась к процессу по своему делу. Я была уверена, что меня казнят, постоянно была пьяная, не могла стоять на ногах и думала только о смерти. На суде я смотрелась как растрёпанная выдра. Это было неэстетично.

Тем не менее, я ближе к слушаниям ожила немного, стала пить меньше и начала соображать. Тогда я и начала писать речи для суда, чтобы говорить хорошо, когда меня спросят. Я пила постоянно, но это не мешало мне работать. Так я и накалякала нечто на 160 станиц. В итоге судьи дали мне пожизненное, а не смертную казнь.

Так я и поняла, что мне теперь надо много и упорно писать. Я отставила стакан и взялась за перо поплотнее.

Честно говоря, я не считаю себя виноватой. Я верю, что делала всё как надо и прожила хорошую жизнь.

Поскольку эта книга переиздаётся уже в третий раз, я вынуждена править это предисловие. И поскольку сейчас вновь поднялся феминизм, я могу со всей ответственностью сказать: я пришла в левое движение ради освобождения женщин. Не собак и не кошечек, а женщин! Даже на рабочих мне было плевать. Шутка.

В то же время я ненавидела подлый, растленный демократический дух, проникнувший тогда в Японию. Я ненавидела демократию и самостоятельность. Я хотела стать независимой лишь для того, чтобы подчиняться. И это сыграло со мной странную шутку: ведь я во имя долга вырезала всех этих ревизионистов.

Мне кажется, нужно преодолевать в себе лень и учиться думать. Наш народ думать не любит. Такой уж народ японцы.

Самый оптимальный способ устройства для Японии — это тирания. Русские могут довольствоваться тиранией государства и позволять свободу в частной жизни. Американцы устроили у себя тиранию в частной жизни и наслаждаются свободой в общественной. Но нам, японцам, нужна тирания и там, и там. Потому что без без этого посыпется вся страна. Но японец — существо жестокое, мстительное и страшно ленивое. С таким народом у нас невозможно никакое демократическое правление. Это отчасти объясняет политику нашей партии.

Но нам надо себя заставлять, иначе социализма не дождёшься.

В первом томе я расскажу о моём воспитании (точнее, его отсутствии) и казни.

В первом томе рассказывалось о моем воспитании и казни г-на Сигенори Мукаямы и г-жи Ясуко Хайки в начале августа 1971 года.

Студенческие беспорядки в Токио

Книга называется «Шестнадцать надгробий» потому, что речь пойдет здесь не только об убитых в том санатории, но также о Харухико Сибано, которого убили при нападении на полицейский участок, и о Цунэо Мори, который покончил с собой 1 января 1973 года в тюряге в Токио.

Большое спасибо моему адвокату Казуя-сану, который помог мне написать многое из того, что я написать не помогла по причине незнания иероглифов, а также товарищу Сигэяма Саюши, передавшему мне многие важные материалы за день до того, как отправиться на смертную казнь. Он сейчас находится в хорошей компании в храме Ясукуни.

Пробуждение сознания. Рассказывает Хироко Нагата

Мы не прекратим борьбы до тех пор, пока не будет достигнута главная цель — полное уничтожение государства Израиль!

— Фусако Сигэнобу

Поступление в университет. Социология и фармацевтика. Марксизм-ленинизм и его враги. Наркотики и феминизм

Многие мои проблемы были связаны с оккупацией Японии. В то время страна вся была оккупирована. В детстве я это осознавала как личное оскорбление.

Как это так — моя страна, самая прекрасная страна в мире, — и вдруг оккупирована! Да ещё кем! Подлыми, глупыми и жадными американцами. Это был непереносимый позор.

Я помню огромные очереди за жратвой, продуктовые карточки и то, как ела завёрнутый в бумагу сахар, когда его давали. Помню, как я маленькая смотрела в окно переполненного поезда и видела: кругом солдаты, пушки, американские военные базы. Я вечно была разутая и раздетая, недоедала.

Мои бабушка и мама плакали и клокотали от злобы при одной мысли о военном поражении. Многие потеряли на войне родственников, но все были очень злы на то, что всё это было зря.

Я помню, как соседский старик часто играл нам, детям, на аккордеоне и пел песни про злых американцев и про то, что настанет день, когда желтоволосые Варвары покинут нашу землю.

Люди рыдали, когда кончилась война: никто не хотел поражения. Офицеры и простые солдаты массово кончали с собой.

Я с детства училась ненавидеть Америку и американцев.

Я родилась в Очаномидзу, Токио, в феврале 1945 года, когда Япония была на грани проигрыша во Второй мировой войне. В то время Токио подвергался массированным авианалетам американских военных.

Когда я родилась, мать повесила плотные шторы в комнате, чтоб вспышки от горящего напалма не мешали мне спать. Первый год жизни почти весь прошёл в бомбоубежищах.

Мой отец был рабочим на электротехническом заводе компании Тамагава. Моя семья работала в Цунасиме, Иокогама. Жили мы в рабочем общежитии.

Я начала работать с пяти лет: помогала матери шить рубашки, а вот она работала вязальщицей. Платили ей гроши.

Выросшая в такой атмосфере, я с детства раздавила в себе пацифистские настроения. И есть кто-то из взрослых говорил о том, что война — то плохо, что нужно никогда её не начинать, то я обычно старалась уйти, потому что мне хотелось плюнуть в такого взрослого. Один раз я так сделала: вышел скандал.

Рабочее движение в стране бушевало. На фабрике моего отца рабочие постоянно ругались с начальством.

Помню, женщины в общаге как-то подрались с комендантом за право приносить в общагу лук и есть его. Потом была драка из-за списанных раковин из заводской умывальни. Рабочие хотели оставить чугунные умывальни себе.

Видя то, как тяжело работают люди и с детства узнав, как это тяжело — трудиться, я твёрдо решила себе, что не буду работать ни единой минуты, представься мне такая возможность. Я решила, что буду увиливать от труда насколько это возможно.

Профсоюзники мне нравились. Как-то мы с ними и с отцом пошли на Первомай. Отец выпил, мне тоже дали немного сакэ. Я порозовела и мне захотелось ходить. Мы орали лозунги, отец смешно ругался, как какой-то дед.

Я очень любила рабочих, потому что понимала, как им тяжело. Но быть одной из них я не хотела.

В 1950-м отца уволили из-за его участия в Компартии. Он напился, а потом и все мы напились. Нас потом выкинули из общежития.

Потом отец договорился, чтоб его вернули на работу, но платили ему меньше, а также нас переселили в другую общагу — ещё хуже, хотя уж куда хуже.

Это была ветхая казарма с деревянными перекрытиями и чугунными лестницами. Когда я поднималась по лестнице, грохот стоял на весь дом. Люди там постоянно курили, дрались, бухали, пели песни. Там вечно были драки. Мужчины избивали своих женщин и детей. Все хватались суть что за ножи. Мальчики и девочки лет с семи тоже ходили с ножами и тыкали ими друг друга.

Отец постоянно работал сверхурочно, но платили ему мало. Он горевал. А мы горевали и голодали.

Я возненавидела капитализм и с детства решила, что в феодальные времена было лучше. Мне бы хотелось жить в эпоху Мэйдзи или в эпоху Эдо. Но моё время — это настоящая клоака. Эпоха Сёва — худший период в нашей истории.

Я часто слушала истории о старых временах, что рассказывали старики. И я поняла, что до капитализма было лучше, а потом всё испортилось.

Отец в итоге купил нам жалкий барак, лачугу в кредит под бешеные проценты. Он теперь был должен двум банкам, заводу и всем своим друзьям. Мы жили в трущобе вместе с корейскими рабами, которых правительство вывезло в конце Войны из Кореи.

Трущоба была грязная и вонючая. Ни канализации, ни даже выгребных ям. Корейцы были все грязные, вонючие и ободранные. И нас они ненавидели за то, что японское правительство вывезло их сюда, кило их родственников и бросила в этом чудовищном месте.

Корейские и японские дети постоянно дрались. Мы били друг друга, кидали камнями, одного корейского мальчика избили до инвалидности. Корейцы нас ненавидели.

Вот так я и поняла проблему неравенства.

* * *

В апреле 1951 года я поступила в муниципальную начальную школу Йокогамы в Цунасиме. Когда я стала ученицей начальной школы, я узнала, что в обществе существует пропасть между богатыми и бедными, и почувствовала боль в сердце. Это потому, что были одноклассники, которые не могли оплатить школьные экскурсии, школьные обеды и учебники.

Помню, учитель сказал моему однокласснику из очень бедной семьи: «Не ешь ничего в столовой! Ты не платишь за обед! Хочешь есть — плати!».

Когда я поступила в старшие классы, этот мой одноклассник захотел уехать к себе в КНДР, но не смог скопить денег на поездку. Он через какое-то время умер: отравился газом насмерть, совершив тем самым суицид.

А всё от социального неравенства!

Мирные лозунги в те годы были повсюду, но на деле ими пренебрегали. Все мечтали о чинах и мундирах, о том, что мы снова будем воевать.

Испытали водородную бомбу на Бикини. Начались войны в Юго-Восточной Азии.

Но я не хотела войны. Я хотела хорошо жить, вообще не трудясь. Я хотела есть досыта и пить сколько захочется. Сначала лимонад, а потом что покрепче.

* * *

Вскоре я пошла в школу для девочек. Школа была старого типа. Это была традиционная школа совершенно феодальной закваски, где учили на «хороших жён и мудрых матерей». Точнее, так это тогда называлось и декларировалось, но на деле было немного иначе.

Девиз школы был «Сюго Сёдзин». Ничего общего к реальности он не имел.

На самом деле мы безостановочно бухали, в том числе на уроках. Мы много занимались спортом: в основном кэндо, карате и, как ни странно, бейсболом. Поэтому у нас у всех были накаченные икры и ляжки. Мы очень много ели. Нас кормили как на убой, заставляли обливаться ледяной водой и отжиматься.

При этом мы бухали, а начальство закрывало на это глаза.

Конечно, у нас были правила: длинные юбки, носки только чёрные, стрижка каре, но это нас не ущемляло, потому что во всем остальном мы ничем себя не стесняли. Мы проносили водку прямо в школу, пили в туалетах, в классных комнатах, даже на уроках.

Моя одноклассница как-то пила сакэ прямо на уроке и уже совсем захмелела. Учитель стал орать, но она сказала ему: «Это моя бутылка! Попробуй отними, урод!».

Он полез драться с ней, получил туфлей по лицу пару раз, но не отстал. В итоге она разбила бутыль о парту и комната пропахла ароматным сакэ. А учитель орал и ругался, а потом все долго обсуждали эту историю, но пришли к выводу, что главное неуважение было выражено сакэ: нельзя пить его холодным из бутылки да ещё в классе. А учитель заслужил, так как был он человек некрасивый и неуважаемый. Он был из разорившейся самурайской семьи, а разорившихся людей при капитализме никто не уважает.

Вообще мы часто дрались со своими учителями. Обычно это бывало на заднем дворе школы после уроков, когда мы все собирались, чтобы играть в бейсбол, драться на мечах для кэндо без защиты, курить и пить пиво.

Учителя тоже пили пиво и курили, тоже играли в бейсбол и дрались, и мы ругались из-за площадки, так как место было мало. Поэтому мы часто сильно дрались с нашими учителями и учительницами. Они били нас, часто швабрами и мётлами, а мы дрались в основном бейсбольными битами. Один раз мы так избили учителя истории, что сломали ему зуб, а он потом пожаловался на нас директору.

Учились мы по большому счету только формально. На уроках мы били баклуши. Оценки ставили за посещаемость и за то, что мы важно сидели и делали вид, что внимательно слушаем.

Мы вышли из школы, не запомнив почти ничего из математики, совсем не зная иностранных языков и почти не зная японских иероглифов. Наши представления об отечественной и мировой истории состояли из разных сказок и исторических анекдотов. Про географию, физику и химию и говорить незачем.

У нас уделяли внимание посещаемости, строгости ношения формы и чинопочитанию внутри школьных стен. В остальном ничего наших учителей не интересовало.

В школе я научилась многим важным вещам: громко ругаться, драться, орать на людей, пить водку и отлынивать от работы. Никогда не забуду родную школу, давшую мне столько для выживания в этом мире.

Школа учила меня списывать, не готовиться, юлить при ответах у доски, жульничать и вообще приучала к мысли, что хитрость может заменить тяжёлый труд. Таково было традиционное японское воспитание.

Я до сих пор испытываю ностальгию по школе.

Ближе к старшим классам родители некоторых учениц стали пытаться приучать их к работе. Одна моя знакомая должна была продавать сладости.

Также отмечу, что рядом была мужская гимназия, и мы общались с мальчиками. У нас и амурные похождения были. У них были те же проблемы. Одного родители хотели заставить разносить газеты, но он соврал им и всё лето воровал чужие велосипеды и клянчил мелочь у прохожих на шумных улицах в Иокогаме. Он делал всё, чтобы не работать.

Летом мы подолгу гуляли с подруга и и мальчиками. Иногда мы гуляли по горам и лесам в пригородах всю ночь до утра. Мы очень боялись, что нам придётся работать, и обсуждали, как сделать так, чтобы не работать.

Лень и комфорт, анашу и сакэ, приятный отдых с друзьями и спортивные игры на воздухе я ценила больше труда и успеха.

Я не была человеком эры капитализма. Ментально я застряла в эпохе Гэнроку.

Я ценила любовь. Мне очень нравилось влюбляться и чувствовать влечение к мальчикам. А ещё я любила дурманить свой разум. В старших классах мы с девочками начали курить в туалете анашу. Учителя не были против.

Иногда я подолгу лежала летом на траве, глядя на голубое небо и проплывающие облака. Зимой я так же лежала дома. Мне нравилось такое времяпрепровождение.

Вскоре я поступила в университет. Родители много работали, чтобы оплатить мне обучение и дать возможность не работать, как я хотела.

В те времена как раз началась знаменитая борьба за неподписание американо-японского договора безопасности. Дзэнгакурен вёл борьбу за аэропорт Ханеда.

Короче, страна бурлила, и мне хотелось принять во всём личное участие.

А вот учиться я совсем не хотела. Несмотря на то, что смогла поступить в университет, я не читала ничего, кроме порнографических романов о жизни гейш, якудза и проституток. Мне было лень читать что-то серьёзное. Я предпочитала читать лишь пену газет (и то я больше всего любила юмористические колонки) и подобные бульварные романчики.

Когда я поступила в университет, то сразу же зазналась, возомнила себя интеллектуалкой и решила, что не буду больше помогать родителям, а буду только жить за их счёт, совсем не трудясь.

Я стала ходить на митинги и интересоваться поэтикой «Повести о Гэндзи». То есть я стала настоящей интеллектуалкой-снобкой.

Повесть интересовала меня как интереснейший взгляд на отношения полов. Я старательно выискивала и находила там указания на пережитки матриархата, существовавшего в древности у народа Ямато, но утраченного с первородной чистотой.

В университете я также узнала, что у меня Базедова болезнь. Я думаю, болезнь началась у меня в средней школе от нездорового образа жизни. При этой болезни ты очень быстро устаёшь.

Мне было тяжело делать домашние задания и ходить на лекции, поэтому я восстала против университетских порядков и стала делать лишь то, что мне нравится. По большей части я проводила время со своими друзьями.

Я не испытывала ненависти к тем школам, что навязывают свои правила, но я ненавидела те, которые подавляют политическую деятельность.

«Почему дзэнгакуреновские студенты не выступают против атомных испытаний?» — спрашивала я, а мне отвечали, что нам не дают помещение под антиядерный клуб. Но в конечном итоге я получила нам помещение, и мы стали собираться для протестов против ядерных испытаний. Постепенно антиядерный клуб трансформировался в литературный кружок. Так часто бывает в Японии.

Ещё, помню, в старшей школе у нас был выпускной бал, куда мы решили позвать мальчиков из соседней гимназии. А то начальство хотело, чтоб девочки танцевали с девочками.

У нас к тому времени были лесбийские отношения среди учениц, и начальство это поощряло, так считало, что они чище, чем отношения с мальчиками. Но мы запротестовали и велели позвать мужиков.

Однажды друг задал мне вопрос, зачем люди живут.

У меня к тому времени ослабло почтение к учителям, а вот любовь к выпивке возросла. Я уже не мечтала стать учительницей в отдаленном районе, но хотела лишь пить пиво и веселиться. Я подумала и сказала: «А на кой чёрт тебе это знать?! Живи да радуйся!».

Но вообще именно это стало для меня шоком. Я поняла, что я живу только ради того, чтобы бухать т драться на улицах, ради того, чтобы воровать в магазинах и читать порно. Но я поняла, что это неправильно, что это путь смерти. Поэтому я решила изменить свою жизнь.

В тот же день я нажралась.

Ещё в школьные годы я стала настоящей преступницей в одном сукебане. Мы с девочками вечно ходили с бейсбольными битами и деревянными мечами для кэндо, чтобы избрать прохожих и ломать торговые автоматы со жвачкой.

Мы постоянно были пьяные, отжимали сигареты у прохожих, дрались, любим друг друга иногда прямо в подворотне. Это было очень грязно.

Я отбросила все патриархальные стереотипы, но мне было мало просто драк и водки. Я хотела найти себя.

В университете я решила найти себя основательно. Поэтому записалась сразу на три факультета: литературы, социологии и фармацевтики. На литературном факультете я хотела найти друзей, на социологическом мне хотелось горланить (к тому же парни оттуда угощали всех выпивкой). А фармацевтику я взяла на случай, если мне когда-нибудь придётся работать. К тому же фармацевты тогда имели доступ к наркотикам, а это было мне важно.

Университет сразу же меня разочаровал. Аудитории были переполненные, людей много, лектор читал продолжение школьно программы по бумажке в микрофон. Читал плохо.

Поэтому я сразу же перестала ходить на лекции. У меня пропал энтузиазм насчёт учебы вообще. Я тогда решила, что учиться мне вообще не надо: я и так всё знаю.

Я сосредоточилась на использовании университетской лаборатории в корыстных целях и ещё на митингах и политических сходках, выпивке и сексе. Это и было моё образование.

Потом мне надоел мой нездоровый образ жизни с бесконечным бухлом и перееданием. Я решила вступить в Клуб Вандерфогель. Это было заявлено как клуб любителей горных походов, но на самом деле он был создан для выпивки, как и все подобные клубы.

Мы поехали один раз в горы и страшно нажрались. Потом мы забрели в болото, все извазюкались и с трудом нашли дорогу назад.

Я кочевала с факультета на факультет, из одного клуба в другой. Женский университет Кансай был самой что ни на есть феодальной институцией, где умение лебезить и строить отношения с начальством позволяли отлынивать от любой работы и получать всё даром.

Думаю, вы понимаете теперь, почему к нашим врачам лучше не ходить.

Ещё в университете был кружок под названием «Группа социальных наук», но кружок был такой инертный и бездействующий, что я узнала о нем лишь через полгода после поступления. Там собирались социалисты. Помещения им не давали, а потому сидели они в основном в одном традиционном баре, прямо над которым был незаконный бордель.

Они ели суси, пили сакэ и обсуждали всякое, но в университете им старались не давать слово, так как они вечно призывали к насилиям и убийствам. От них только и слышалось «взорвать», «убить», «революция».

Я в то время предпочитала проводить время в клубе любителей горных путешествий.

Потом один парень оттуда (клуб был смешанный, там были мужики и женщины) пригласил меня на собрание этих алкогольных социалистов. Я удивилась, что такой красивый парень ходит по мутным собраниям, но пошла.

Тогда собрание было расширенным. Какую-то женщину хотели посадить за убийство её мужа-алкаша, но мы этому препятствовали. Люди из туристического клуба, алкогольные социалисты и ещё какая-то шушера собралась в помещении клуба путешественников. Человек шестьдесят нас было. Все кричали лозунги, громко возмущались, сморкались и плевали на пол.

Потом надели хатимаки, взяли бейсбольные биты и пошли на митинг.

По пути мы купили много бутылок сакэ и ещё пиво и виноградное вино, пили всё это. Мой друг-красавчик активно заливал в себя пиво, а я спрашивала, зачем.

Он сказал: «Это я специально пью, чтоб на митинге громче всех орать лозунги».

Орал он и вправду громко.

Мы подрались с полицейским спецназом и сильно его избили.

Мне понравилось. Так я и решила стать социалисткой. Тем более, что ехать в горы чтобы побухать — это извращение, которое мне надоело. Пить в тёплом баре оказалось приятнее.

В Японии тогда существовали две основные конфликтующие левые силы: Коммунистическая партия Японии и Новые левые, которых постоянно обвиняли в антипатриотизме. Были ещё троцкистские и анархистские группы, но они только воняли и клеветали на других, поэтому их я презирала.

Вскоре университет забастовал из-за того, что нам не дали создать самоуправление. В результате мы разгромили и разграбили кабинет ректора. Помимо этого социалисты постоянно ругались друг с другом за право руководить в нашем кружке.

В итоге наступил университетский фестиваль. И на него приехали люди из Социалистического студенческого союза. Они предложили мне возглавить наш алкогольный кружок, а я и согласилась.

Мы, первокурсники, плохо понимали содержание агитации, и в основном просто орали лозунги. Даже листовки мы не читали. Когда я прочитала нашу листовку о совместной борьбе японцев и корейцев и необходимости дружбы с КНДР, то на меня прямо озарение снизошло. Я до этого никогда ни о чем подобном не думала, а читала одну лишь порнуху.

В определённый момент я разругалась со старшекурсниками из кружка. Они были сектанты и вечно ко мне придирались. А я сказала им: идите к чёрту!

Кружок пополнялся новыми людьми. Мы постоянно дрались, били полицейских на демонстрациях и митингах и вообще вели себя буйно.

Ближе к каникулам одна профессорша дала мне почитать «Манифест Коммунистической партии» и ещё что-то. Я стала читать летом.

Тогда я впервые по-настоящему впала в экстаз и не спала сутками, читая и перечитывая и всё пытаясь осмыслить так, чтоб это было оригинально. Я впервые стала читать серьёзную литературу, и она поразила меня. Я поняла, насколько убогой и растительной была моя жизнь до этого.

Я поняла себя и осознала свою внутреннюю идентичность. Я добилась гармонии.

В учебной группе я выучила такие слова, как «буржуазия», «пролетариат» и «классовая борьба», и узнала, что «социалистическая революция» неизбежна.

«Призрак коммунизма бродит по Европе», «История всех существовавших до сих пор обществ — это история классовой борьбы», «Они сами себе могильщики», «Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, но у него есть целый мир», «Пролетарии всего мира, соединяйтесь!»

Я была очарована этими словами. Кроме того, я узнала, что в капиталистическом обществе прибавочный труд эксплуатируется как прибавочная стоимость. Я была полна предвкушения, думая, что благодаря этому знанию марксизма я смогу понять как социальные, так и политические проблемы. Я была убежден, что участие в «классовой борьбе» и проведение «революционных движений» за «социализм» — единственный способ для людей жить по-человечески. Я почувствовала, что наконец-то нашла ответ на страшный вопрос о том, как жить людям, и с тех пор перестала об этом беспокоиться. Таким образом, я смогла участвовать в революционном движении с полузнанием марксизма.

Через некоторое время я присоединилась к Фракции марксистов-ленинцев.

В то время произошёл раскол в «Бунто». Откололись радикальные марксисты-ленинцы и умеренный «Марксистский фронт».

В то время я много читала поэзии Акико Ёсано — она работала на заводе в те годы и воспитывала 11 детей пока муж был на фронте. Она писала очень проникновенные стихи о любви, которые тогда запрещали из-за того, что они подрывают боевой дух.

Ну так о чем я? Да, «Марксистский фронт» выступал против китайских ядерных испытаний и против получения помощи от КНДР, так как это по мнению жалких оппортунистов могло настроить против нас массы. А вот мы были только за!

Вообще я и сейчас считаю, что ядерная война была бы тогда лучшим средством от капитализма.

К тому моменту всё ещё была популярна «теория империализма Нагисы», которая сводилась к тому, что Япония-де стала американской колонией, как и Корея или страны Латинской Америки. Следовательно, целью должна была стать борьба вместе с корейцами против США.

Эта теория появилась после Войны, но к тому времени было ясно, что она не работает. Япония становилась не периферией, а витриной капитализма (пусть и пыльной). Те, кто требовал бороться «как в Третем мире», не понимали ни хрена. Во многом именно эти оппортунисты испортили наши позиции те годы.

Потом в университетах Тюю и Сэнсю произошли кровавые погромы, когда полиция штурмовала корпуса и общаги. Тогда студенты заминировали комнаты, куда потом ворвался ОМОН. Несколько полицаев получили увечья.

Потом были страшные беспорядки, когда мы пытались не пустить атомную американскую подлодку в порт Иокогамы. Были убитые и раненые.

Мы тогда постепенно стали проникаться идеями Мао Цзедуна. Я даже самолично изготовила футболку с надписью «Солнце в нашем сердце — это Мао Цзедун».

Также мы постепенно стали практиковать тренировки по ножевому бою и строевой подготовке. Мы собирались в лесу и учились биться строем при помощи длинных арматурных прутов. Так мы отбивались от полицейских.

Однако в университете мои дела шли очень плохо. Экзамены я едва сдавала, сдавала что-то за взятку, что-то по знакомству, что-то за приготовление конспектов в «льготном» режиме.

Такие результаты были не удивительны, ведь всё свободное от политики время я безостановочно бухала и употребляла наркотики. В том числе я начала «пускать по вене». Я разграбляла университетские запасы и постоянно занимала лабораторию, но все делали вид, что ничего не замечают. Мне сходило с рук моё асоциальное поведение.

В то время женщин-фармацевток старались набрать на работу в аптеки. Обычно их брали в больницы выполнять чёрную работу. Я на это обиделась и сказала: фигушки! работать за гроши я не буду — лучше дальше буду горланить лозунги.

Потом я чуть не умерла, попав в больницу с передозом, но из вуза меня не выкинули.

Я мало занималась специфично феминистскими темами, решив, то борьба женщин возможна лишь как часть общей революционной борьбы.

Другими словами, я пришла к выводу, что борьба сама по себе универсальна, что борьба — это то, что значит жить как человек, и что невозможно влюбиться как женщина, не живя как человек.

Я думала, что в первую очередь нужно отрицать подчинение женщин. Эти мысли дали мне желание активно самоутверждаться и иметь независимость. Но такое мышление было чисто идеалистическим и ошибочным.

Также я ненавидела так называемую «свободную любовь».

После войны развелось много молодых девушек и женщин, которые норовили показаться раскрепощенными, но на самом деле жили ради мужчин, поклонялись им и во всем старались угодить. Они любили моду и косметику, а не классовую борьбу. Я презирала таких.

В итоге я поняла, что в по-настоящему равном обществе должно произойти возрождение древних феодальных норм верности и абсолютной любви. Убогие интрижки скучающих буржуазок должны уйти в прошлое.

Также в это время я увлеклась спиритизмом, японской и европейской магией и некромантией.

Марксистско-ленинская Фракция постепенно подыхала, но я сдаваться не собралась. Поэтому я плавно перетекла в коллектив ультрарадикального журнала «Набатный колокол», где агитировали за партизанскую борьбу.

* * *

Тем не менее, все эти мои рассуждения могутбыть не вполне понятны без знания тогдашнего контекста. Так что придётся погрузить читателя в хитросплетения левацкой политики того времени.

* * *

Председатель Японской социалистической партии Инедзиро Асанума произносил безобидную речь в Хибия (центр Токио), когда на трибуну выскочил молодой фанатик и набросился на него. На глазах у телекамер страны юноша вогнал меч глубоко в бок Асанумы, столкнувшись с шестидесятиоднолетним политиком, и повалил его на землю. Юноша был немедленно схвачен и оттащен толпой, а на сцене начался хаос.

Убийство Асанумы ультранационалистом Отоя Ямагути было запечатлено на пленке, хотя известность получил лишь один кадр. Какая-то нелепость сохраняется в фотографии Ясуси Нагао, запечатлевшей момент удара ножом Асанумы и сделавшей Нагао первым японским фотографом, получившим Пулитцеровскую премию. Очки жертвы, кажется, нелепо, невозможно балансируют на кончике его носа, бросая вызов гравитации. Он похож на незадачливого жертву трюка в стиле слэпстик. В то же время Ямагути застыл в момент яростной атаки; несоответствие с очевидной неуклюжей шутовской игрой Асанумы просто профанация. Точно так же на кадрах нет фонтана брызг крови, нет театральности. Где же смерть? Только с помощью воображения можно представить, что сделает с органами осколок бритвенно-острой стали, вонзившийся в тело.

Асанума был заметной фигурой во время борьбы в Анпо, предшествовавшей его убийству в октябре 1960 года. Он был известным социалистом, но не был особенно знаменитым или динамичным лидером. Возможно, он был странной мишенью для молодого фашиста, но, несомненно, легкой. Утверждая, что Асанума — предатель своей страны за дружеские контакты с Китаем и СССР, Ямагути планировал убить и главу ЯСП. Его насилие не было чем-то новым, он неуклонно развивался в этом направлении еще с прошлого года. Он был членом «Дай Ниппон Айкоку-то» (Великой японской патриотической партии) Бина Акао, одной из правых группировок, часто вступавших в столкновения с демонстрантами «Анпо», и имел богатый криминальный опыт: срывал радиопередачи о договоре безопасности, бросал дымовые шашки, нарушал границы, ранил полицейских, уничтожил табличку с информацией о петиции против «Анпо» и применял насилие.

Однако в силу возраста за предыдущие преступления он получил лишь условные сроки. Через три недели после того, как его повалили на землю и задержали на месте преступления, Ямагути покончил с собой в тюрьме, но не успел написать на стене: «Служение отечеству окончено на семь жизней. Да здравствует Его Величество Император». Однако, несмотря на всю свою гордыню, все, чего Ямагути добился в реальности, — это снятие с проката в Японии фильма «Ночь и туман» на тему Анпо, снятого левым режиссером (и одно время старшим членом «Дзэнгакурэн») Нагисой Кисимой.

Ямагути было семнадцать лет, он был ребенком солдата ультраправых. Лауреат Нобелевской премии Кэндзабуро блестяще понял одиночество таких экстремистски настроенных подростков. В своей повести «Семнадцать», опубликованной сразу после инцидента в Асануме в январе 1961 г., он описывает процесс совращения и становления мальчика-ультранационалиста и связывает его политическое пробуждение не с экономическими или социальными обстоятельствами, а с глубиной личностных заморочек. Его рассказчик нарциссичен и самовлюблен, его комплекс — это одновременно высшая форма эгоизма: его мир — это все, и мазохизма: ты — ничто по сравнению со своим лидером, высшим примером которого является император. От этого персонажа легко перейти к убийству. Националист из «Семнадцати» тоже, конечно, ровесник Ямагути, но в нем нет ничего гламурного. Напротив, его нарциссизм проявляется в аутоэротизме — он хронический мастурбатор. Это также порождает постоянный стыд и чувство физической ненависти к себе и своей неполноценности. Его апогеем становится эпизод, когда он обмочился на глазах у своих сокурсников.

После унижения он вместе с однокурсником отправляется на выступление известного правого в токийскую школу Синбаси. Его вдохновляет злоба и ненависть оратора, который, кажется, обращается непосредственно к нему. Он вступает в группу правых и, превратившись из изгоя в изгоя в школе, становится страшно уважаемым учениками и преподавателями. Его новая принадлежность к группе даже служит пропуском к потере девственности.

Правая социальность связана с сосуществованием с ненавистью к себе и сексуальной дисфункцией. В конце концов его наставник окрестил его, написав на его форме каратиста те же слова, что и в напутствии Ямагути. К этому времени он, несмотря на возраст или именно благодаря ему, становится закаленным ультранационалистическим головорезом. Он объявляет свое «индивидуальное Я» мертвым, как и весь эгоизм. Бросившись в уличные бои конфликта в Анпо, после гибели Мичико Канба он впервые испытывает оргазм от изнасилования.

Оэ, левый писатель и антиимпериалист, получал письма с угрозами в свой адрес, а его издатель был вынужден принести извинения. Продолжение романа так и не было переиздано из-за боязни репрессий.

Анпо продемонстрировал нечто новое для Японии — объединенный политический гнев населения, который в значительной степени носил левый оттенок, но также всколыхнул и вывел на первый план то, что, как многие надеялись, умерло в 1945 г.: ультранационализм. По мере того как демонстрации и митинги перерастали в потасовки, на переднем крае столкновений между полицией и протестующими оказывались головорезы нового поколения японских правых. Возрождающееся правое движение (уёку), подобно вечной заразе, появилось в Токио во время Анпо, а также во время потасовок на шахте Миике. Его уродливое вмешательство служит напоминанием о том, что радикализм в послевоенной Японии принадлежит не только левым.

При всей своей агрессивной браваде правые тоже умели скрываться за кулисами и пытаться контролировать ход событий. Так, Кентаро Карудзи и Дзэнгакурэн финансировались Сейгеном Танакой, причудливой фигурой правого толка, который в 1920-е годы был секретарем коммунистической партии. Он был арестован в 1933 г. Во время правительственных репрессий, вооруженный пулеметом и в бронежилете. Он провел в тюрьме одиннадцать лет, но затем перешел в ультранационализм, используя свои деньги от строительной индустрии (среди его портфелей были американские базы на Окинаве) для финансирования левых студентов в надежде, что это продвинет их к саморазрушению. По слухам, элегантный и хорошо одетый бизнесмен дал 15 тыс. Долл. Дзэнгакурэну во время Анпо, имел тесные связи с ЦРУ и даже содействовал падению Сукарно в 1966 г. Точно так же во время кризиса Анпо Йошио Кодама, старший государственный деятель правых, которого Киси знал еще по тюрьме, предложил правительству использовать свои связи для мобилизации тысяч гангстеров якудза и тяжеловесов правого крыла для обеспечения безопасности Эйзенхауэра.

Эти предложения не попали в заголовки газет, как яркие обвинения студенческих радикалов, и остались скрытыми в полутени, где истеблишмент сосуществует с преступным миром. И все же, прежде чем мы поспешим обратить внимание на якобы имевшее место сотрудничество Кодамы с полицией, следует отметить, что власти и консервативный истеблишмент также сами были в пределах досягаемости правого ножа. Даже хитрый Киси, столь ненавидимый левыми за свою политическую целесообразность, оказался мишенью. В июле 1960 г. Тайсукэ Арамаки нанес ему шесть ножевых ранений в бедро.

В июне во время сбора подписей был ранен ножом один из политиков ДСП, а в мае в Асануму уже бросали бутылку с нашатырным спиртом возле здания парламента. В 1959 г. Бандит ударил в пах старшего политика ДСП, а еще двое были избиты. В 1961 г. Были приняты два отдельных законопроекта, направленных на противодействие участившимся случаям терроризма и принуждения, якобы со стороны правых. По иронии судьбы, именно левые помешали их принятию из-за опасений, что они будут подавлять свободу личности.

Эти события, хотя и были шокирующими, но носили спорадический характер и явно были делом рук бандитов. Еще более тревожной была наметившаяся в послевоенный период тенденция реабилитации бывших военнослужащих в политической жизни, участия в выборах, создания организаций и ветеранских групп, выступающих против коммунистического влияния. В основе их усилий лежало стремление вновь создать сильную армию. Кульминацией этого возрождения милитаризма в конце декабря 1961 г. стал неудавшийся переворот, получивший название «Инцидент Санму». Полиции удалось арестовать тринадцать главарей, которые собрали тайник с оружием и обмундированием в рамках заговора с целью убийства премьер-министра Икеды и других лиц. Подробности интриги и ее мотивы — предотвращение коммунистической революции — не так страшны, как тот факт, что заговорщики были выходцами из рядов ультранационализма, существовавшего до 1945 г., и что они обратились в Силы самообороны, чтобы вызвать интерес. Ультранационализм оказался политическим зомби Японии, которого невозможно уничтожить, даже закопав в землю, вскопанную американскими землепашцами.

Вскоре после убийства Асанумы ультраправые продемонстрировали, что и литературный мир может попробовать их клинки на вкус. Писатель Ситиро Фукадзава, наиболее известный по сельской сказке о сенициде Нараяма бусико (дважды экранизированной под названием «Баллада о Нараяме»), написал двенадцатистраничный рассказ-сон «Fūryū mutan», в котором повествователь изображает посещение императорского дворца, где в рамках народной революции казнят кронпринца и принцессу Мичико. Им�

• Пустые бюрократические процедуры,
• Машина, что вдребезги красные крылья
• сминает о столб.
• Какие-то новости, дети,
• В скале что играют,
• В скалистой пещере.
• Аресты товарищей и разговоры
• В пустом кинотеатре, грязном, вонючем,
• Как свалка.
• И на экране лица коровьи,
• И в жизни ужаса полные глаза
• Человека, которого арестовывают
• И скоро приговорят
• к пожизненному заключению.
• Тотиги и Ибараки, Сайтама и Токио,
• Машины, которые осматривает офицер.
• Белые седаны катятся
• по роскошным магистралям
• К посольству страны, что владеет миром,
• А следовательно – всем горем всего мира.
• Холёные офицеры в тяжёлых бронежилетах
• Под жарой столичного лета.
• Жирные, истекающие от пота, нелепые
• В своих бесполезных бронежилетах.
• Всякая дрянь, всякая мелочь и дребедень.
• Очень устала.
• В посольстве заложена бомба.
• Но есть то, что нестерпимей жары
• и усталости,
• И это – угнетение, как на рисовом поле.
• И когда я смотрю в зеркало машины,
• Я думаю об убийстве крупного рогатого скота.
• Точнее, скотов,
• Что захватили мою страну,
• А вместе с ней и весь мир.
• Я думаю об аресте Сейго Ватари
• И Эхэя Накадзимы,
• А также товарища Бифа Одзаки,
• И я не могу отложить
• Оружие, которое я взяла с собой,
• Чтоб унести как можно больше жизней.

– Хироко Нагата

Предисловие редактора

Японец без меча – не японец!

– Хироко Нагата

Книга, которую вы держите в руках, совершенно уникальна. В ней собраны мемуары двух самых известных японских террористок прошлого века, – Хироко Нагаты и Фусако Сигэнобу.

Мемуары Хироко Нагаты были написаны ей во время следствия и тюремного заключения. Отдельные отрывки из них увидели свет ещё в семидесятые, но полноценный двухтомник под названием «Шестнадцать надгробий. Юность огня и смерти» вышел лишь в 1982 году. Позднее книга неоднократно переиздавалась (в 1983, 1993, 2003, 2006 и 2009 годах соответственно) и дорабатывалась вплоть до смерти Нагаты в 2011 году. В 2012 году вышло посмертное издание, куда были включены некоторые доработки из черновиков Хироко.

Нагата также написала ряд иных работ, среди которых романы, пьесы, сборники стихов, различные эссе, публицистика и её сочинения по марксистской теории.

Фусако Сигэнобу пробыла в тюрьме меньше своей соратницы, но за проведённое там время она написала двенадцать книг, девять из которых можно купить открыто. Последняя версия её мемуаров («Сезон революции») вышла в 2023 году, вскоре после её выхода из тюрьмы.

Также в этом же году в Японии впервые издали сборник, содержащий мемуары двух известнейших террористок этой страны о событиях шестидесятых-семидесятых годов. Там содержались как отдельные главы из книг Нагаты и Сигэнобу, так и новые, ранее не опубликованные мемуары. Книга была озаглавлена так же, как и мемуары Нагаты – «Шестнадцать надгробий. Юность огня и смерти», но было указано, что версия существенно расширена за счёт мемуаров Сигэнобу.

В Интернете почти ничего из этого не доступно, исключая первое (1982 года) издание мемуаров Нагаты. Они оцифрованы, их можно найти на Веб Архиве. Однако и там скачать их нельзя: можно только посмотреть в течение одного часа.

То же самое можно сказать и про исследования, посвящённые Красной Армии Японии. В большинстве своём они недоступны не только русскоязычному, но даже англоязычному читателю.

Также отметим, что мемуары и другие работы Фусако Сигэнобу и Хироко Нагаты до этого никогда не переводились ни на какие иностранные языки (исключением могут служить некоторые статьи Сигэнобу, написанные ей в подполье, но итак ситуация иная: они изначально писались на французском или арабском языке).

Русский стал первым иностранным языком, на который были переведены работы этих деятельниц левого движения прошлого века.

Распространению информации о деятельности Красной Армии Японии мешают как драконовские законы об авторском праве в Японии (передающие все права на переводы и распространение книг издателю), давление властей на издательства, печатавшие воспоминания (так, последние книги Нагаты и Сигэнобу соглашались публиковать только ультраправые издательства, у которых есть опыт противостояния государственному давлению), а также упорное молчание со стороны академической общественности и поедавших идеалы революции западных леволибералов.

Эти последние, весьма влиятельные в академической, переводческой, издательской среде западных стран люди, как огня боящиеся любого радикализма, сделали всё возможное для того, чтобы замолчать опыт КАЯ. Особенно в данном случае постарались либеральные и правые интерсекциональные феминистки – последовательницы Джудит Батлер. Именно они всячески препятствовали переводу работ Сигэнобу и Нагаты на английский язык, опасаясь, что их публикация подорвёт репутацию феминизма как ненасильственного движения.

Тем не менее, одна из книг этого дуэта всё же выходит на русском языке.

Скажем пару слов о её текстографии.

Главы, написанные Нагатой, выдают человека невежественного. Она очень мало использует кандзи, старается писать почти исключительно хираганой, что делает текст весьма непростым для восприятия (впрочем, сама Нагата объясняла написание хираганой тем, что как феминистка она предпочитает использовать традиционное женское письмо). Стилистические ошибки, корявости и неточности встречаются там повсеместно. Тем не менее, там куда больше народной живости.

Хироко Нагата расправляется с оппортунистами. Изображение в газете в стиле укиё-э, начало 1970-х годов

Текст Сигэнобу куда более грамотный, но не порадует нас меткими метафорами. Он довольно сух, прямо скажем.

Тем не менее, книга необычайно интересна.

Люди, изучающие историю левого движения той эпохи, привыкли к оригинальным приключениям, но даже они могут удивиться здесь.

В любом случае, книга будет интересна всем любителям истории XX века и вряд ли кого оставит равнодушным.

– Марат Нигматулин, Эвелина Катайцева. 9 октября 2023 года

Краткий экскурс в историю «Ниппон Сэкигун»

Предыстория

Уважаемые читатели, мы с вами переносимся из послевоенной Западной Германии на Дальний Восток, в послевоенную Японию, в которой в разгар студенческой борьбы 60-х годов в ходе становления нового левого движения зародилась леворадикальная террористическая организация, сплотившая молодых людей со стойкой и неосознанной приверженностью древнему кодексу воинской чести, пропитанная духом самурайской верности и гордо нареченная Ниппон Сэкигун – Японская Красная Армия.

Обратившись к истокам японского леворадикального терроризма, первое, что мы с вами увидим – это поразительное сходство условий, в которых возникла Ниппон Сэкигун, с условиями, в которых зародилась родственная ей организация Фракция Красной Армии в Западной Германии. Действительно, экономическая и политическая обстановки в Японии и в Западной Германии в описываемый период времени практически идентичны. Так же, как и Третий Рейх, Великая Японская Империя потерпела поражение во Второй Мировой войне, утратила все захваченные территории и свободу действий в управлении собственным государством.

Вдобавок к этому, Япония стала первой и единственной страной, пережившей атомную бомбардировку, и это событие оставило неизгладимый след в сознании целого поколения японцев.

Так же, как и послевоенная Германия, Япония пережила унизительный и изнурительный период оккупации. Генерал Дуглас Макартур – главнокомандующий оккупационными войсками в Японии – проводил послевоенные реформы, участвовал в разработке новой японской конституции, был организатором Токийского процесса над японскими военными преступниками, в ходе которого семеро обвиняемых, включая двух бывших премьер-министров, были приговорены к смертной казни через повешение, 15 обвиняемых были приговорены к пожизненному заключению, ещё трое – к разным срокам заключения.

И так же, как и Западная Германия, послевоенная Япония попала в сферу империалистических интересов США и надолго осталась в этой сфере, превратившись в военную базу агрессивной американской империалистической политики.

Японское экономическое чудо – период рекордного роста японской экономики – происходило примерно в то же время, что и в Западной Германии, с середины 50-х и до нефтяного кризиса 1973 года.

Естественно, без вливания американских денег дело не обошлось. США проявили невиданную щедрость, предоставляя оккупированной стране огромные кредиты. Япония практически не имела своих военных расходов, зато японские предприятия вовсю обслуживали американскую военную машину. Военные заказы США способствовали повышению загрузки и развитию промышленности, началось обновление производственных мощностей, одновременно с этим Япония получила широкий доступ к американским технологиям. В сентябре 1951 года США подписали мирный договор с Японией, и период оккупации официально завершился. Но это не означало освобождения страны от американского военного присутствия. Дальнейший экономический подъем был обеспечен такими факторами, как низкая стоимость рабочей силы, жесткая эксплуатация трудящихся на предприятиях, искусственно созданные напряженные условия труда. Япония – это хороший пример капиталистической страны, в которой корпорации действительно выжимали из трудящихся все соки, чтобы вытащить страну из послевоенной разрухи и долговой кабалы и обрести экономическую свободу от иностранного капитала. А что касается прямого участия в империалистической политике США… Ну, что ж, в этом плане есть одно важное отличие Японии от европейских стран. Если европейцы знали о войне во Вьетнаме из газет и телерепортажей, то жители японских островов воочию наблюдали бомбардировщики, взлетавшие с военно-воздушных баз на Окинаве, и авианосцы, заходившие на дозаправку или отдых в порты страны. Японцам от мирной жизни до войны было рукой подать.

А как в Японии обстояло дело на фронте классовой борьбы?

В Японии существует коммунистическая партия. Вернее, сейчас там есть некое подобие коммунистической партии.

По численности одна из крупнейших неправящих компартий в мире – более 300 000 членов. Возникла она в условиях роста рабочего движения после победы Октябрьской революции 1917 года в России. В ту пору это была немногочисленная, но весьма воинственная организация. В тридцатые годы, еще в Великой Японской Империи партия пережила тотальный разгром. После Второй Мировой войны партия была реорганизована и развернула активную деятельность в профсоюзах и других массовых организациях – но тут же была запрещена американскими оккупационными властями. В первой половине 1950-х годов в условиях антикоммунистической деятельности правительства и в результате внутренних разногласий в партии назрел раскол. Самая агрессивная часть японских коммунистов требовала начать партизанскую борьбу. Они намеревались подвигнуть народные массы на вооруженные действия против класса эксплуататоров и рассчитывали повторить путь, успешно пройденный китайскими коммунистами во главе с Мао Цзэдуном во время гражданской войны в Китае. Данное требование было отвергнуто партийным руководством, а все силы партии были брошены на парламентскую борьбу. Этим японская компартия и занимается на протяжении последних семидесяти лет – парламентской борьбой. Никаких видимых успехов на этом поприще за семьдесят лет японским коммунистам достигнуть не удалось. С начала 60-х годов японская компартия дистанцировалась от СССР, стремясь доказать японской общественности, что является самостоятельной силой, а не подотчетна советскому руководству. В 1966 году японская компартия полностью разорвала отношения с коммунистической партией Китая. В нынешнем виде японская компартия – это аналог нашей КПРФ, то есть оппортунистическая социал-демократическая организация, вдобавок ко всему еще и изолированная от влияния мирового коммунистического движения.

Еще более скверно дело обстоит с профсоюзами. В отличие от профсоюзов Европы и Америки, исповедующих отраслевой производственный принцип организации, подавляющее большинство японских профсоюзов объединяют трудящихся не по профессиональному признаку, а по принципу корпоративной идентичности.

Это значит, что у каждой японской корпорации есть свой собственный профсоюз. В крупных компаниях, владеющих несколькими предприятиями, разбросанными по стране, на каждом из них также создается свой профсоюз. Именно этим обусловлены раздробленность рабочего движения Японии и соглашательский характер профорганизаций. Забастовкам и другим активным формам борьбы профсоюзные лидеры предпочитают компромиссы с администрацией. Организованные по такому принципу профсоюзы не интересы трудящихся защищают, а обслуживают корпорации, на которые они работают. Профсоюзный комитет – это фактически особый отдел, занимающийся вопросами трудовых взаимоотношений внутри компании.

Это простое и гениальное решение проблемы обострения классовой борьбы. Рабочее движение в Японии оказалось в западне. Поскольку в наше время трудящиеся Японии во многих отношениях имеют гораздо лучшие условия труда, чем в остальном мире, поднять японские профсоюзные массы на ожесточенную борьбу против класса эксплуататоров очень нелегко.

В шестидесятые годы в Японии, точно так же, как в Америке и Европе, поднялась волна «нового левого» движения («Синсаёку»).

Студенты большей части университетов Японии, выступая против войны во Вьетнаме, перезаключения американо-японского договора безопасности, повышения платы за обучение и навязывания буржуазных ценностей, срывали занятия, занимали университетские корпуса, собирали митинги. По всей стране вспыхивали продолжительные столкновения с полицией.

На фоне недееспособных японских коммунистов и профсоюзных деятелей «новые левые» выглядели грозной и решительной силой. И даже казалось, что у них есть реальная возможность переломить в пользу трудящихся масс опасную соглашательскую тенденцию в классовой борьбе. Проблема была в том, что движение «новых левых» в Японии имело непреодолимую склонность к дроблению, а это привело к тому, что в Японии возникло целое скопище левых организаций, совершенно неспособных к каким бы то ни было организованным и скоординированным действиям.

В 1957 году выходцами из Коммунистической партии была основана Троцкистская лига Японии, и она быстро распались на сторонников Четвертого Интернационала и антисталинистскую Революционную коммунистическую лигу.

В 1958 году от Коммунистической партии откололась маоистская группа.

В 1959 году набрала силу студенческая ультралевая лига «Дзенгакурен» (Национальная федерация студенческого самоуправления). Радикально настроенные студенты, состоявшие в этой лиге, ворвались в японский парламент во время обсуждения Договора о взаимном сотрудничестве и безопасности между США и Японией – и таким образом резко прибавили себе очков популярности в широких массах населения Японии.

В 1963 году Революционная коммунистическая лига треснула надвое – образовались Фракция среднего ядра, также именуемая Национальным комитетом Революционной коммунистической лиги, и Фракция революционных марксистов Революционной коммунистической лиги.

В 1965 году Молодежный альянс Социалистической партии создал «освободительную фракцию», которая отвергла троцкизм и топила за люксембургианство.

В 1969 году к делу подключились еще и анархисты, не желавшие присоединяться ни к каким из существовавших политических групп.

Рехнуться можно. Это был просто адский замес.

К началу семидесятых годов в левом движении Японии воцарилась совершенная неразбериха. Нелегко же было японским трудящимся разобраться в этом бардаке – кто с кем и против кого.

В итоге «новые левые» усугубили ситуацию. Поставленных задач они так и не решили, заявленных целей не достигли, результатов не добились. Зато дров наломали изрядно.

Начало пути

31 марта 1970 года пассажирский «боинг» рейса 351 авиакомпании «Japan Airlines», известный под обозначением ЁДО-ГО, совершал регулярный перелет из Токио в Фукуоку. На борту находились 122 пассажира и 7 членов экипажа.

Среди пассажиров на борту оказались 9 террористов. Они были вооружены самурайскими мечами и трубчатыми бомбами. Трубчатая бомба – это разновидность самодельного взрывного устройства, представляет собой тупо обрезок водопроводной трубы, заполненный взрывчатым веществом. Вещь столь же распространенная, как и коктейль Молотова, применяется различными преступными и террористическими группировками, проста в изготовлении, компоненты легко добыть, но опасна даже для самого сборщика таких устройств, в неумелых руках может сработать еще на стадии сборки.

Угрожая самурайскими мечами и самодельными бомбами, террористы потребовали у экипажа направить самолет в Пхеньян, в КНДР.

Эти 9 парней состояли в рядах организации под названием «Сэкигун-ха» – Фракция Красной Армии Японской Коммунистической Лиги – леворадикальной группировки троцкистского толка. В ФРГ Фракция Красной Армии еще только зарождалась, Андреас Баадер, Гудрун Энслин и Ульрика Майнхоф еще только строили планы, а их единомышленники в Японии уже приступили к активным действиям. Разумеется, с Фракцией Красной Армии в ФРГ у японской организации, кроме названия, ничего общего не было, они возникли параллельно, независимо друг от друга, хотя мыслили примерно в одном и том же направлении. Идейным лидером японской Фракции был молодой троцкист по имени Такая Сиоми – амбициозный и воинственный студенческий вожак. Бросил учебу в Киотском университете, чтобы работать организатором протестного движения. Осенью 1968 г. на студенческой конференции он встретил радикалов из других стран. Идеология Сэкигун-ха развилась в результате долгих дискуссий Сиоми и его ближайших соратников по борьбе в конце 1968 и начале 1969 г. Можно сказать, что Такая Сиоми – это японский аналог Руди Дучке. Такой же вдохновитель революционной молодежи.

Если коротко, то воззрения Сиоми были следующими:

– Революция уже началась и идет полным ходом, просто не все осознают значение развернувшейся во всем мире борьбы.

– Революционный процесс должен подняться в периферийных и недоразвитых странах, чтобы затем постепенно перекинуться на империалистические державы.

– От массовых партий нужно переходить к малочисленным группам.

– От демократического голосования и свободных дебатов нужно переходить к жесткой иерархической системе.

Откуда все это растет? Ну, конечно же, из теории перманентной революции незабвенного Льва Давидовича. Есть ли тут сходство с воззрениями немецких красноармейцев из состава РАФ? Конечно, есть. Но с одной важной оговоркой. Фракция Красной Армии в Западной Германии поддерживала национально-освободительные движения в странах Третьего мира, но планировала перенести боевые действия из колоний и полуколоний в метрополии, поэтому развернула городскую герилью на территории родной страны. Японская Красная Армия выбрала обратную стратегию. Если нет возможности эффективно действовать в Японии, то нужно действовать в странах третьего мира. Революционное движение требует интернационализации.

А вся беда в том, что плазменные японские революционеры придали неверное значение происходящим в мире процессам, неправильно оценили реальное положение дел. Их представление о наступлении мировой революции было заведомо ошибочным, но они упорно продолжали выдавать желаемое за действительное.

Сиоми спланировал операцию по захвату самолета, но не смог принять в ней участие. Перед тем, как Фракция приступила к выполнению его плана, Сиоми был арестован полицией и отправлен за решетку. Боевую группу, захватившую самолет по плану Сиоми, возглавил его сподвижник Такамаро Тамия. На что рассчитывали захватчики? Они намеревались обосноваться в Северной Корее и использовать ее как базу для создания повстанческого движения в Южной Корее, чтобы в дальнейшем оттуда перекинуть свою деятельность на всю Восточную Азию.

Это был первый в истории Японии захват пассажирского авиалайнера, да вдобавок успешный. Это в наше время пронести на борт самолета оружие и взрывчатку не представляется возможным, потому что в аэропортах усиленные меры безопасности, повсюду металлоискатели и вооруженная охрана, а тогда, в семидесятых – это было проще простого. Ничего подобного в Японии еще не было ни разу. И, разумеется, у японского правительства не было никакого чрезвычайного плана на этот случай, ему пришлось искать решение проблемы по ходу дела. И надо отдать должное японскому правительству – оно проявило редкостную изобретательность.

Поскольку самолет предназначался для внутренних, а не для международных авиалиний, его пришлось посадить в Фукуоке для дозаправки. Здесь его поджидали 300 полицейских и целая толпа журналистов, прибывших со всей страны – событие быстро всколыхнуло японскую общественность.

Японские власти получили отсрочку, позволившую разработать план действий. Захватчики, поддавшись на уговоры, обменяли на топливо 23 заложника (в основном, женщин и детей), после чего велели поднять самолет в воздух и взять курс на Пхеньян.

Однако пилот, получив по радио с земли инструкции по навигации, взял курс на Сеул – в Южную Корею. А ко времени прибытия рейса 351 в Сеуле подготовили встречу.

Правительства Японии и Южной Кореи пытались убедить захватчиков в том, что самолет на самом деле приземлился в Пхеньяне. Но провести японских красных террористов оказалось не так-то просто. Им показалось странным, что аэропорт не обвешан северокорейскими флагами. Во время переговоров они потребовали доказательств прибытия в Пхеньян – на этом план спасения заложников погорел. Обман вскрылся. Но штурмовать самолет японское правительство так и не решилось. Взамен оно предложило обменять заложников на заместителя министра транспорта Японии. Лидер боевиков Такамаро Тамия согласился, замминистра поднялся на борт, пассажиров отпустили, и рейс 351 благополучно достиг Пхеньяна.

Заместитель министра и экипаж самолета через двое суток были возвращены в Японию.

А что же стало с бравыми красноармейцами, провернувшими невиданную до той поры операцию? Думаете, в КНДР их тут же посадили в местный ГУЛАГ или расстреляли на полигоне из народно-демократической артиллерии? Как бы не так. Встретили угонщиков как родных, они же все-таки борцы против мирового империализма.

Но вот помогать им в осуществлении перманентной революции у северокорейского руководства в планах не было. На счет японских террористов руководство КНДР имело другие намерения. Ими заинтересовалась северокорейская госбезопасность. Одна из особенностей северокорейских спецслужб – почти полное отсутствие информации о них в открытом доступе. Достоверных сведений об их работе практически нет. По некоторым неподтверждённым данным, бывшие красные террористы прониклись идеями чучхе, были устроены на работу во внешнюю разведку и выполняли спецоперации КНДР за рубежом.

Доподлинно известно, что в КНДР бывшим террористам обеспечили комфортные и достойные условия проживания. Им предоставили целый жилой комплекс, получивший обиходное название «Революционный поселок». Большинство участников террористической группы проживают в нем до сих пор.

Один из террористов, Ясухиро Сибата, вернулся в Японию в 1985 году, тут же был арестован, отправлен под суд и получил пять лет тюрьмы. Другой, Ёсими Танака в 2000 году был задержан в Таиланде – при нем была огромная сумма денег. Его депортировали в Японию, где он скончался, не дождавшись приговора суда.

Лидер группы Такамаро Тамия умер в КНДР в 1995 году. Остальные участники группы в 2014 году публично заявили, что хотели бы вернуться на историческую родину, но руководство КНДР отказалось предоставить им выезд из страны чучхе. К тому же обвинения в угоне самолета с них до сих пор не сняты, и после возвращения на родину всех бывших террористов непременно ждет арест.

Что касается вдохновителя и основателя Красной Армии Японии, Такая Сиоми, то он просидел в тюрьме 20 лет, освободился в 1989 году, остаток жизни он провел в родной стране честным наемным тружеником, написал несколько книг и принимал участие в легальной политической борьбе, пока не скончался в 2017 году.

Объединенная Красная Армия (Рэнго Сэкигун)

Следствием угона самолёта в Северную Корею стали полицейские облавы против Красной Армии. Сэкигун-ха началась от 500 до 1000 членов, но к середине 1971 года сжалась до малой группы из нескольких десятков бойцов и около 200 поддерживающих, не вовлеченных в основную деятельность. Кроме того, Сэкигун-ха осталась без руководства. И вот в 1971 году на передний план выдвинулся человек по имени Цунэо Мори.

Студент Университета Осаки, рядовой член Коммунистической лиги, исполнительный солдат, привыкший без рассуждений и колебаний выполнять приказы Партии. В Университете он познакомился и сдружился с Такамаро Тамией – будущим организатором угона самолёта в Северную Корею. Тамия уговорил Мори вступить ряды Красной Армии и сделал его своим доверенным человеком. Через два года Мори сумел подняться от рядового исполнителя до лидера боевой организации.

Но дело в том, что помимо Мори был и еще один кандидат на должность руководителя. Это была Фусако Сигэнобу.

Среди левых террористов немало женщин. Сигэнобу войдет в историю, как одна из самых известных и популярных. Дочь майора Японской императорской армии, студентка Университета Мэйдзи в Токио. Хорошо проявила себя в период студенческих волнений. Кроме того, состояла в близких отношениях с Такамаро Тамией.

В организации у нее были репутация и поддержка – вполне заслуженные. Чего нельзя было сказать о Цунэо Мори. Получилось так, что Такамаро Тамия был связующим звеном между этими двумя кандидатами. С одной стороны – его спутница, а с другой – его верный и преданный друг.

Мори и Сигэнобу никогда друг с другом знакомы не были, ни разу вживую не виделись, общались только по переписке. Сигэнобу подвергала сомнению способности своего оппонента. Она считала Мори недостаточно стойким и сомневалась, что он может понимать действительно сложные и запутанные проблемы революционного движения. Кроме того, она воспылала идей собрать сторонников и отправиться с ними в Палестину. Она собиралась продолжить путь идейного вдохновителя Красной Армии – Такая Сиоми – и вывести революционную борьбу на международный уровень. Мори отказался поддержать эту инициативу. Но потом сообразил, что лучший способ избавиться от проблемной соратницы – это предоставить ей полную свободу действий. Фактически, Сигэнобу была сослана куда подальше, а Мори получил возможность переделать организацию так, как ему лучше виделось.

Сигэнобу намеревалась присоединиться к Народному Фронту Освобождения Палестины. Отправилась она не одна, с ней собрался лететь ее соратник по борьбе Цуёси Окудайро, за которого она вышла замуж. Брак был фиктивным. Сигэнобу за время участия в массовых беспорядках нажила себе немало проблем и была хорошо известна японским правоохранительным органам, и ей пришло в голову поменять фамилию, чтобы не привлекать лишнего внимания полиции к своей персоне. Задумка сработала. Сигэнобу беспрепятственно вылетела на Ближний Восток в сопровождении фиктивного мужа по чистым, подлинным документам.

Она покинула Японию на тридцать лет. В скором времени ее имя обретет мировую славу.

А что осталось в Японии?

Возглавив Сэкигун-ха в начале 1971 года, Мори провел серию успешных экспроприаций. В феврале и марте три ограбления банков принесли Красной Армии 2 миллиона йен. В июле было успешно экспроприировано 6 миллионов. Мори удалось решить вопрос с финансированием на длительный срок. Теперь от него требовалось решить вопрос по материальной части. А точнее – Красная Армия нуждалась в оружии.

В то же самое время параллельно с Сэкигун-ха в Японии действовала ещё одна боевая организация – «Кэйхин Ампо Киото» (Совет совместной борьбы против договора безопасности) или просто «Кэйхин». Основной целью этой организации провозглашалась борьба с американским империализмом. Кэйхин набирала членов из профессиональных училищ Иокогамы и Нагои. Возглавляла организацию в начале 70-х молодая женщина по имени Хироко Нагата.

Национальная пресса в Японии описывала эту барышню как «психованную королеву радикалов». По свидетельствам ее близкого окружения, Нагате с трудом давалась учёба, она сильно утомлялась, была невнимательна и подвержена истерикам. Но это не помешало ей возглавить довольно агрессивную ультралевую группировку. Еще у Нагаты были радикальные феминистские взгляды, вместе с другими участницами Кэйхин она стремилась к освобождению женщин от оков патриархального общества.

В 1971 году организация перешла на нелегальное положение. Кэйхин под руководством Нагаты была менее успешной, чем Сэкигун, в ограблениях банков, большинство членов находились в бегах, организации приходилось постоянно менять убежища. Зато Кэйхин смогла одним ударом решить проблему с вооружением, совершив налёт на крупный магазин в городе Маока.

У Кэйхин скопился избыток гражданского огнестрела. У Сэкигун оружия катастрофически не хватало, зато денежных средств после проведённых экспроприаций было предостаточно. Это положило начало взаимовыгодному сотрудничеству. Цунэо Мори и Хироко Нагата нашли друг друга как партнеры в предстоящей революционной борьбе.

Вот только революционной борьбы у них так и не вышло.

Но обо всем по порядку.

Летом 1971 года лидеры обеих террористических групп договорились о слиянии своих организаций в Объединённую Красную Армию («Рэнго Сэкигун»). Цунэо Мори стал главой новой группы, а Хироко Нагата стала его заместителем несмотря на то, что членов Кэйхин было гораздо больше, чем членов Сэкигун (всего набралось около 30 человек). Мори обладал превосходной способностью манипулировать революционной теорией – трактовать текущую обстановку в идеологическом ключе. Основной его функцией было давать идеологические объяснения действиям и актам группы. Хироко Нагата была хорошим оратором, могла писать теоретические статьи, но чувствовала себя гораздо уверенней в подчинении у авторитетного лидера. Мори хорошо относился к Нагате, уважал ее за прямолинейность и жесткость, за способность принимать волевые решения. Именно такая правая рука и была ему нужна. Действительно, они идеально подошли друг другу.

Ну, а начался путь Объединенной Красной Армии – угадайте с чего?

С того, что Нагата решила провести чистку в рядах новоиспеченной организации – то есть избавиться от ненадежных и не внушающих доверия элементов. И Мори в этом начинании ее поддержал.

То есть не успели еще толком развернуться, а уже занялись выбраковкой личного состава. Чего откладывать-то?

Действительно. Ряды нужно содержать в чистоте. Члены революционной организации должны соответствовать предъявляемым им требованиям. Вообще, чистки бывают не просто необходимы, но и, порой, неизбежны, если организация хочет достичь серьезных результатов в своей деятельности.

Главное в этом деле – уметь вовремя останавливаться. Про Ежова так говорили – что это был ответственный, исполнительный человек, который не умел вовремя останавливаться. А что же произошло с Рэнго Сэкигун?

Незадолго до окончательного слияния двух группировок в Объединённую Красную Армию два участника – студентка медицинского колледжа Хайки Ясуко и ее парень Мукаияма Сигенори – покинули ряды организации – сбежали во время выполнения партийного задания. При этом Хайки не только оставила движение, но перед этим в разговорах упоминала о том, что хочет написать книгу о похождениях бравых японских революционеров – на основе личного опыта участия в революционном движении. Лучше бы она держала язык за зубами. Нагата приняла решение примерно наказать дезертиров – чтоб другим бойцам не повадно было.

Хайки вывезли из общежития, где она проживала, в сельскую местность, по пути студентку допросили и избили до потери сознания. После прибытия в условленное место бывшие соратники девушки начали копать ей могилу. Студентка пришла в себя, пыталась бежать, сопротивлялась, но ничего поделать не смогла. Ее задушили, раздели и закопали.

К ее парню, Мукаияме, пришла в гости другая его подруга, тоже участница Сэкигун. Мукаияма хорошо ее знал, поэтому доверял ей. Она его напоила, а потом заманила в квартиру, где его поджидали несколько членов Кэйхин. Парня избили, перетащили в машину и увезли в то же место, где была убита Хайки. Там его также задушили и закопали.

После расправы над дезертирами Мори объявил, что члены Объединенной Красной Армии должны осознать свою непригодность к революционной борьбе. Слабость каждого отдельно взятого бойца Красной Армии непременно угрожает всей организации. Они должны перековать себя заново. А для этого Мори решает организовать тренировочный лагерь в горах, подальше от посторонних глаз.

В декабре 1971 года 29 человек, 19 мужчин и 10 женщин, перебрались на свою новую базу – в заброшенную хижину в горах в префектуре Гумма. Здесь, в полной изоляции, боевики вплотную занялись политической и боевой подготовкой. Жизнь в лагере была подчинена четкому распорядку – выходить за пределы убежища без санкции руководства запрещалось, ежедневно проводились занятия по стрельбе и рукопашному бою, штудировались произведения Маркса, Мао Цзэдуна и Троцкого.

Но, по мнению Цунэо Мори, этого все еще было недостаточно.

И вот, дорогие товарищи, сейчас мы с вами перевернем одну из самых мрачных страниц в истории «нового левого» движения. Конечно, бывали в истории вещи и пострашнее, чем то, что произошло в горах префектуры Гумма. Тем не менее, вопиющий цинизм и полпотовский уровень жестокости вряд ли оставят кого-то из читателей равнодушным.

Честно говоря, когда я начинал работу над этой статьей, у меня было намерение реабилитировать японских красноармейцев, восстановить их репутацию. Уж больно много дерьма было вылито на их головы буржуазной пропагандой. При поверхностном ознакомлении история Объединенной Красной Армии больше всего напоминала какую-нибудь очередную неполживую антисоветскую байку наших декоммунизаторов. Ну, типа про катынский расстрел, про сломанные челюсти Королева, или про то, как Берия перетрахал всех московских пионерок. Буржуазная пропаганда – она такая, она именно так и работает. Чем больше в истории дерьма – тем правдоподобнее эта история выглядит. Однако изначальная задумка – очистить историю Рэнго Сэкигун от дерьма – потерпела крах. Копнув поглубже, я убедился, что в этот раз дело обстоит совсем по-другому. В случае с Рэнго Сэкигун буржуйским пропагандонам врать и очернять не пришлось. Плазменные японские революционеры сами постарались себе на славу.

Мы обратимся к книге «Blood and Rage (Кровь и Ярость). История Японской Красной Армии» под авторством американского писателя Уильяма Фарелла. Книга была издана в 1990 году и содержит довольно неплохое исследование ультралевого терроризма в послевоенной Японии.

Конечно, автор – американец. Разумеется, он совсем не шарит ни в марксизме, ни в японской культуре, и самурайский дух ему наверняка чужд. Ну что там можно найти?

Книга на английском. Но в Интернете имеется несколько важных глав из этой книги, переведенных на русский язык пользователем ЖЖ с труднопроизносимым ником TONG_REASATHEA. Огромное ему спасибо за проделанную работу. Его перевод был использован для этого обзора. Ссылка на его блог указана в списке источников в конце статьи.

Итак. Слабые должны умереть.

Зимой 1972 г., в глубине японских Альп, революционная группа Ренго Сэкигун обрекла 12 своих членов на долгую и мучительную смерть. Эти 12 человек не выдержали пыток и избиений, которым они были подвергнуты своими же товарищами. Запредельный, почти полпотовский уровень жестокости нашел массу заумных объяснений. Участников расправы называли монстрами, психопатами, зверьем, но настоящий ужас заключается в том, что подобный результат произошёл от совсем обыкновенных социальных процессов, запущенных обыкновенными, вполне нормальными людьми.

Первой жертвой стал двадцатиоднолетний студент Токийского университета Озаки Мицуо. Он был членом Кэйхин. Его обвинили в том, что он слишком болтлив, что он часто распускал язык в общении с посторонними людьми, а также в недостаточной демонстрации революционного духа. Мори решил, что Озаки должен закалить себя, приняв участие в кулачном бою с другими бойцами. Против него выставили гораздо более сильного бойца, и он соответственно пострадал. Раз за разом поднимаясь с земли, он получал ещё и ещё. Товарищи хладнокровно наблюдали за избиением. Когда у Озаки не осталось сил, он стал благодарить Мори за данный ему шанс исправиться, но его слова были истолкованы так, будто он хочет добиться снисхождения от лидера. Его опять избили, вытащили на улицу, на мороз, и привязали к столбу.

Всю ночь и весь следующий день Озаки провел на улице, привязанный к столбу. Мори объявил, что молодой человек ещё не показал достойного характера и мужества быть настоящим солдатом Японской Красной Армии. Продолжались избиения. В конце концов парень скончался от побоев и переохлаждения.

Смерть Озаки оказалась неожиданностью для других членов группы. Ведь они хотели его исправления, но не его смерти. Так или иначе, они все принимали участие в расправе и прямым или косвенным образом были виновны. Товарищи потребовали у лидера объяснений.

Мори пришлось задействовать весь свой талант, чтоб объяснить произошедшее. Озаки не смог найти и собрать в себе силы для того, чтобы вершить революцию. Столкнувшись с трудностями на своем революционном пути, он предпочел смерть. Не мы убили его. Он сам виноват. Мы лишь помогали ему осознать свою слабость. Озаки не хватило выносливости для борьбы. Он сделал свой выбор. Слабые не выживут. Они должны быть выявлены и удалены. Дело продолжается!

Синдо Рюзабуро, 22 года, бывший студент стал следующим. Он был членом Сэкигун и флиртовал с боевыми подругами, что было ну совсем не к лицу настоящему революционеру. Его смерть была схожа со смертью Озаки. Все по такому же сценарию. Вскрытие показало многочисленные синяки, поломанные рёбра и лопнувшую печень.

Объединённая Красная Армия была крайне озабочена сексуальным поведением участников. Бойцы, до этого состоявшие в Сэкигун-ха, по вопросам феминизма особо не заморачивались и придерживались традиционных взглядов на отношения между полами. То есть – пока мужчины проводят акции на передовой, женщины обеспечивают тыл. Интимные отношения не были запрещены. А вот участники Кэйхин – совсем другое дело. По их мнению, секс должен быть подчинён делу революции. А положение женщин в тылу сама Нагата считала для себя и своих соратниц унизительным.

Следующие жертвы – студент Като Ёситака, 22 года, и студентка Кодзима Казуко, тоже.

У Като было два младших брата в Объединённой Красной Армии. Во время массовых беспорядков ему пришлось побывать под арестом, но он был благополучно выпущен на свободу. Однако, во время допроса в полиции, он раскрыл некоторую информацию. После возвращения в группу Като решил не сообщать руководству о своём нарушении, но вскоре проговорился.

Кодзима принимала участие в похищении и убийстве двух дезертиров – Хайки и Мукаияма. Она была водителем машины, которая доставила обоих к месту казни. Причастность к убийству её бывших соратников в конце концов вызвала у нее сильное эмоциональное напряжение. Она призналась в своей слабости лидерам группы, рассчитывая получить помощь и совет, но Мори и Нагата интерпретировали слабость Кодзимы как потенциальную угрозу революционному делу.

Като и Кодзима получили наказание – они должны были изложить в письменном виде свои размышления насчёт себя и насчёт революции. До тех пор, пока они не осознают свою слабость и неполноценность, им было отказано в еде и общении с товарищами. Дело дошло до того, что у Кодзимы произошел нервный срыв, и она заявила, что Като, ее собрат по несчастью, который ночью спал с ней рядом, домогался её. В хижине возникли шок и замешательство. Мори приказал избить обоих – ведь если бы Кодзима не спала рядом с Като, то ничего бы не произошло. Негодование Нагаты сосредоточилось на Като, так как он желал интимной близости вместо того, чтобы сосредоточиться на достижении революционной зрелости. Като был из первоначальной группы Нагаты, и она была обескуражена, что один из её последователей продемонстрировал менее революционное поведение, чем последовательница Мори.

После избиения Като и Кодзима сознались в сексуальных преступлениях. Мори воспринял эти вынужденные признания как крупное достижение. Если небольшое наказание сумело доставить столько информации, то более жесткие меры наверняка приведут к еще лучшему результату. Родные браться Като тоже принимали участие в избиениях. Они пытались добиться снисхождения от Мори, но безуспешно. Им оставалось только следовать приказам и надеяться на лучшее. Като и Кодзима были выведены на улицу, привязаны к столбу и оставлены замерзать на жутком холоде. Като стоически перенес это испытание. Кодзима же подавала признаки упорствующего ослушания, подобно другим бойцам, которые не могли соответствовать высоким стандартам настоящего революционера. Ее продержали под морозным ветром гораздо дольше, и она замерзла насмерть. Като перенесли в хижину, чтобы отогреть, но вновь подняться на ноги студент так и не смог. Вскоре умер и он тоже.

Далее по списку была Тояма Миеко, двадцатипятилетняя студентка университета в Мейдзи и давняя участница Сэкигун. Под псевдонимом «Сасаки» она писала революционные статьи. В студенческие годы она была близкой подругой Фусако Сигэнобу.

А вот Нагата просто люто ее ненавидела и постоянно критиковала. Она полагала, что Тояма слишком женственна, чтобы считать себя борцом за революцию. Тояма пользовалась косметикой и часто расчесывалась. Это раздражало Нагату. По утверждению Нагаты, вызывающее поведение Тоямы отвлекало внимание мужчин от постижения основ марксистской теории. Тояма была девушкой одного из заключенных членов Сэкигун и стала активным участником после его ареста. Такая мотивация, по мнению Нагаты, была недостаточной. К тому же её подозревали, что она тайком занимается сексом с другим старым участником движения – бывшим студентом Намеката Масатоки.

Недостаточная мотивация и нерешительность в выражении революционного рвения могла быть смертельной. Не было никаких правил или стандартов – любое решение зависело от Мори или от Нагаты. Стоило Тояме и Намекате попасть под подозрение – и их судьбы были решены.

Мори приказал Тояме бить себя по лицу в течении получаса. До смерти перепуганная молодая женщина четко выполнила указание. Намеката признался под давлением, что думал сбежать. Мори приказал переломать ему ноги, чтоб устранить возможность для побега. После этого Намеката был вытащен на улицу и привязан к столбу. Избитая Тояма была привязана рядом. Холодный морозный ветер превратил их тела в глыбы льда. Их раздели и закопали, их участие в революции было закончено.

Кто на очереди? Нагата не щадила и тех, кого она привела в группу с собой.

Тераока Коити – настоящий ветеран Кэйхин, он вступил в группу во время её создания в 1969 году. Он принимал участие в успешном ограблении оружейного магазина, что принесло Кэйхин целый арсенал. Его опыт и позиция в организации давали ему возможность влиять на решения лидера. По приказам Нагаты он послушно принимал участие в убийстве двух своих соратников. Однако Нагата решила, что он таит в себе амбиции принять руководство и таким образом пересекает границы положенного.

Все члены группы были собраны под председательством Нагаты, чтоб критиковать Тераоку. В разгар собрания, когда обстановка накалилась, Тераока был подвергнут групповому избиению. Ему пришлось признаться в том, что он планировал убить своих соратников и сбежать, что он испытывал сексуальное влечение к женщинам группы, что не изжил в себе мечту о богатой и роскошной жизни. Мори ударил его ножом, а затем велел остальным членам группы сделать то же самое. Истекавший кровью Тераока долго отказывался умирать, и его пришлось задушить.

После смерти Тераоки другой участник группы, парень по имени Ямадзаки Дзун, 21 год, ветеран движения, принимавший участие в ограблениях банков, сам попросил своих товарищей, чтобы они убили его. Он внезапно признался, что тоже хотел покинуть организацию, но боялся сказать об этом. Товарищи обвинили его в том, что он «сталинист» – потому что якобы пытался подчинить интересы организации своим личным интересам. Учитывая, что все боевики Рэнго Сэкигун были упоротыми троцкистами, это было воистину страшное обвинение. После долгого допроса его несколько раз ударили ножами, а потом задушили. Вскрытие показало восемь глубоких ножевых ран, из них три в сердце, шесть рёбер были поломаны.

Ямамото Дзунити, 28 лет, вполне взрослый человек, сотрудник японско-китайской торговой компании, хороший семьянин – никто не подозревал в нем радикала. Его ни разу не арестовывали и не замечали в уличных демонстрациях. Вступив в Рэнго Сэкигун, он притащил с собой жену. Ямамото выглядел неохотным солдатом, в дополнение к своей неуверенности он вёл себя «как обычный муж к своей жене, а не как революционер». Во время допросов его недостаточная мотивация стала еще более ясной. Его избили, вывели наружу, привязали к бревну, избили ещё раз и, всё ещё привязанного к бревну, выкатали в снегу. Три дня подряд он замерзал на улице, рыдал, умолял отпустить его; в конце концов, крики превратились в стоны, и он скончался, откусив себе язык.

Оцуки Сецуко, 28 лет, была в составе Кэйхин с самого начала и принимала участие во многих акциях, в том числе в ограблении оружейного магазина. Еще она участвовала в расправе над первыми двумя жертвами, помогала заманить в ловушку Мукаияму, но делала это без особого энтузиазма, то есть не показывала настоящего революционного рвения. После напряжённого допроса она была избита, выведена наружу и привязана к столбу. Однако воспитательная мера не возымела действия, девушка оказалась необучаемой, она выражала своим видом враждебность, а не революционное рвение, она была слишком слабой, чтобы достичь революционного духа. Один из соратников, у которого была в прошлом любовная связь с Оцуки, получил приказ избить её снова. Но она скончалась до того, как ее бывший парень приступил к делу. Скорее всего, поняв, что её снова будут бить, она выбрала пораженческую смерть.

Канеко Митиё, 24 года, активная участница Кэйхин и супруга одного из боевиков. Экстремистская деятельность вполне может быть семейным делом. Вместе со своим мужем она принимала участие в убийстве Хайки Ясуко. В лагере Канеко была ответственной за поддержание порядка. Её полномочия были слишком большие, в глазах Мори. А еще она была на восьмом месяце беременности.

Товарищи привязали беременную женщину к столбу в морозную погоду, избили, а затем удалились на совещание. Несмотря на то, что Канеко была недостаточно революционна, её ребёнок, дитя революции, будет воспитан Объединённой Красной Армией. Дискуссия велась вокруг способности группы сделать кесарево. Нагата училась на фармацевта, а среди других женщин группы были медсёстры. Группа решила, что вполне способна осуществить задуманное. Но Канеко не дождалась их – она и ребёнок в ее утробе умерли от холода до того, как начинающие хирурги приняли решение. Нагата была взволнована, что группа не среагировала достаточно быстро, и объявила соратникам, что руководство критикует себя за промедление.

Объединённая Красная Армия таяла. Члены боялись друг друга и сомневались в том, что они смогут защитить себя против замечаний своих соратников. Последней жертвой стал двадцатисемилетний Ямада Такаси.

В то время как лидеры обсуждали планы организации празднования юбилея ограбления оружейного магазина, дебаты сместились на всё движение в целом и его цели. Большинство радикалов было настроено на продолжение вооружённой борьбы, но Ямада начал подвергать сомнению пользу дела. Он стал объектом жёсткого критицизма, был избит и выставлен на мороз, как и все другие, кто был до него. Через несколько дней он умер, был раздет и закопан в мерзлую землю.

Если бы Лев Давидович узнал, что вытворяют его последователи от его имени, то он бы, наверное, в гробу перевернулся. Хотя, насколько мы знаем, Лев Давидович сам не отличался принципиальностью и последовательностью.

Но как же так получилось, что ячейка революционной организации превратилась в банду отморозков? Должно же быть этому разумное объяснение?

И оно есть.

Вполне благое намерение цементировать объединенную революционную группу, сплотить ее и добиться от своих товарищей высокого уровня сознательности – вот, что лежало в основе практики, внедренной лидером, Цунэо Мори. Он объявил о методе «кёнсансюгика» (kyonsanshugika) т. е. Коммунистическая трансформация или «коммунизация». Этот термин использовался и до этого в литературе Сэкигун, к примеру, в воззвании к «коммунизации революционных солдат», но был слишком расплывчатым. Основная идея заключалась в том, что каждый член революционной организации должен выявить и искоренить в себе буржуазные привычки, для того чтобы стать лучшим революционным солдатом. Мори велел товарищам указывать на их недостатки и рекомендовать методы их исправления. Он соединил практику самокритицизма – «дзикохихан» (jikohihan) – с другой практикой – «сокацу» (sokatsu) – коллективной критической оценкой текущих проблем организации, с выводами, что и как должно быть сделано.

Отчасти это напоминает практику роста сознательности в групповых сессиях, используемую в американской психотерапии. Регулярные совещания Объединенной Красной Армии больше всего напоминали собрания Анонимных Алкоголиков.

То есть небольшая группа людей, которые регулярно собираются вместе с единственной целью – поделиться опытом выздоровления с товарищами, которым нужна помощь. На некоторых собраниях можно услышать, как участники изливают душу, жалуются на жизнь, рассказывают о наболевшем; при этом предполагается участие в работе группы профессионала-психотерапевта. Примерно так же было и здесь. Целью вот такой вот революционной терапии было помочь созданию сильной личности через выявление и групповую критику слабых сторон. Но группа должна иметь умелого руководителя, который сумеет вовремя остановить коллективное осуждение, иначе процесс критики может зайти слишком далеко.

Хироко Нагата при аресте

Не то, чтобы эта практика была вредна или ошибочна. Просто этот инструмент оказался в неумелых руках. Мори не был готов обуздать новую форму самокритицизма, а остальные члены группы не могли контролировать эксцессы, особенно если приходилось вступать в конфронтацию с лидером. Многие члены не понимали всю суть «кёнсансюгика». Коммунизация не имела конечной цели и не указывала, как эта цель должна быть достигнута. Коммунизация – это Путь.

И это, кстати, вполне в троцкистском духе. Для троцкистов Революция – тоже Путь. Она важна сама по себе. Главное – процесс, а не результат. Борьба ради борьбы. Обобществление ради обобществления. Революционное насилие ради революционного насилия.

В сессиях роста сознательности более продвинутые члены должны были вести за собой менее продвинутых. В процессе коммунизации выискивалось буржуазное поведение и классово вредные мысли. Но так как участник зачастую не догонял, чего именно от него хотят, то он вспоминал лишь мелкие проступки и легкомысленное поведение, а остальные участники раздували это до больших проблем. То есть раздували из мух слонов. Преобразование из буржуазного студента в революционного солдата делало любой неприятный момент прошлого сомнительным и опасным для общего дела. Врать своим товарищам молодые люди не могли. Это было стыдно.

В начале Мори предполагал, что участник должен сам, без помощи других идентифицировать свои проблемы типа зависимости, жадности, лени и предложить решение типа «ужесточить себя», «перековать себя заново». Многие из членов думали, что они легко смогут пройти этот Путь. Потом коммунизация была усовершенствована, в групповую психотерапию были внедрены элементы «Бойцовского клуба». Но в определенный момент что-то пошло не так. Непредвиденная смерть повернула всё в другое русло.

Озаки Мицуо – первая жертва – не должен был умереть. Его смерть была первым знаком, что процесс самокритики зашёл слишком далеко. И Цунэо Мори, как командир, должен был принять на себя ответственность за непреднамеренное убийство своего товарища. Но тогда ему пришлось бы подвергнуть критике самого себя. Авторитет, которым Мори дорожил, был бы безвозвратно утрачен. Иначе говоря, лидеру организации самому остро не хватало тех качеств, которые он пытался привить своим товарищам.