Маленький людоед бесплатное чтение

Дизайнер обложки Нейросеть "Нейрохолст" (бесплатно, без претензий на авторство изображения))

© Ник Трейси, 2024

© Нейросеть "Нейрохолст" (бесплатно, без претензий на авторство изображения)), дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0062-7528-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Маленький людоед

Ник Трейси

Глава 1. Мыши в банке

Семья людоедов Трикитрак – папа, мама, три сына и дочь – жила глубоко в дремучем лесу на просторной лужайке, в огромном бревенчатом доме в два этажа с флигельными пристройками, конюшней, подвальными помещениями и пышным огородом, где росли крупные помидоры, сладкая клубника, душистый лук и сочные огурцы. Кроме того, мама каждую весну высаживала на грядках пионы, розы и гладиолусы, поэтому вокруг дома круглое лето кружили восхитительные бабочки с самыми пестрыми и невероятными узорами на крыльях.

В народе та глухомань звалась Людоедовой Землей, и Трикитрак там были не единственными любителями человечины. Другие семьи-людоеды жили достаточно далеко от соседей, чтобы не мозолить друг другу глаза. Три или четыре раза в год в полнолуние все они встречались на тайной просторной поляне, окруженной еловым частоколом. Один раз праздновали Гулю – это что-то вроде Нового года по людоедскому календарю, а в остальные разы собирались, чтобы распределить места отлова дичи в сезон охоты, когда семьи затаривались едой на долгие зимние месяцы.

Ближайшая человеческая деревня Рябиниха находилась не менее, чем в ста километрах к югу от людоедских дремучих лесов. А ближайший город Нижний Верхневартовск еще дальше….

В семье Трикитрак Шоми был самым младшим. В этом году ему исполнялось семь, поэтому мама с папой переживали за его первый и самый важный экзамен, который делал из ребенка полноценного члена семьи с правом голоса за столом и готовностью выполнять важные обязанности, предписанные вековыми традициями. Волнения родителей выходили за рамки обычного мандража. Все дело в том, что юный Трикитрак проявлял какой-то нездоровый восторг ко всему окружающему.

Однажды, когда мама с двухмесячным Шоми на руках вышла на теплое июльское крыльцо, младенцу на нос села огромная бабочка, отчего ребенок выдал радостное «Бу!» и засиял улыбкой, как полуденное солнце. С той треклятой бабочкой трещина патологии разрослась и разветвилась, отклоняя дитя от праведного пути взросления.

С первых лет жизни, как только научился ходить, Шоми резвился на лужайке перед домом, словно пучеглазый щеночек чихуахуа. Каждая ромашка, божья коровка и зеленый кузнечик вызывал в детской груди искренний смех и трепетное чувство обожания. Малыш сходил с ума от порхающих крапивниц, ловил их в ладоши и тут же отпускал, даже не оторвав хотя бы малюсенького кусочка крылышка. Потом он перешел на белочек и бурундучков, которые не боялись и прыгали на голове маленького людоеда, как будто хотели его еще больше унизить, а потом ускакивали на деревья в целости и сохранности без свернутых шей.

Маме и папе, конечно, все это жутко не нравилось. Папа, как обычно винил маму за то, что она в беременность не воздерживалась от худосочных прокуренных трактористов, чье мясо было богато не только жирами и белками, но и уймой слабо разрушаемых токсинов. Мама винила папу за то, что тот слишком часто играл на скрипке рядом с её круглым животом. Папа оправдывался тем, что музыка помогает малышу родиться здоровым, но мама считала, что он несколько заигрался и вот результат.

И, тем не менее, это был их сын, а потому они его любили так же, как и всякий другой нормальный родитель. За пару недель до ритуала инициации отец велел Шоми наловить полевок и посадить их в трехлитровую банку, которые мама готовила под соленья. У мальчугана загорелись глаза. Он просто обожал ловить разных зверюшек, поэтому задание отца принял с вдохновением и благодарной любовью в глазах.

Целый день Шоми прыгал в высокой траве, как лесной кот. Это было так увлекательно! Лежать, затаившись у норки, и ждать, когда наружу высунется маленький мышиный носик. Не каждый охотничий прыжок приносил счастье схватить и сжать в ладонях живое трепещущее сердце в мохнатой обертке. Однако к вечеру Шоми наловил целых пять полевок и старательно определил их в прозрачную баночную темницу, заботливо устланную листьями и кедровыми шишками.

– Очень хорошо! – похвалил сына папа, рассматривая банку с мышами под светом стоваттной лампочки в прихожей. – А теперь поставь их у себя в комнате на самом видном месте.

– Хорошо, папа, – кивнул послушный Шоми – Я поставлю их у окошка, рядом с телескопом, где я смотрю на звезды.

Папа передал банку с мышами сыну и скривил губы, вспомнив об удручающем увлечении маленького Трикитрака. Людоеды не должны заглядываться в небо, как какие-то там недоедающие астрофизики.

– Да, сынок, – сказал он, стараясь сохранять самообладание. – Поставь, куда хочешь. Только вот что я тебе скажу, малыш. Они будут с тобой жить целых три дня, а потом….

– А потом? – Шоми с горящими глазами подался вперед.

– А потом тебе нужно будет их убить и съесть.

На лице мальчика взошла черная туча. Он мгновенно понял коварный замысел родителя. Но это же папа, а разве ему можно перечить?

– Ладно, – с грустью вздохнул Шоми, опуская глаза и прижимая банку к груди. – Хорошо, папа. Я понимаю. Надо, так надо.

– Ну что ты, – отец ласково взъерошил сыну волосы, – не нужно огорчаться. Все через это проходят. И даже я, когда был маленьким.

– Да, да, я понял… – говорил сын, не оглядываясь и не весело шаркая ногами в свою комнату.

Шоми сначала водрузил банку рядом с телескопом, но потом подумал, что там мышам будет одиноко и перенес их на тумбочку рядом с уютной деревянной кроватью, над которой нависал темно синий балдахин с желтыми вельветовыми звездочками. Под ним мальчик засыпал, словно под открытым космосом. Малыш переоделся во фланелевую пижаму, сходил почистить зубы, включил над банкой ночник и лег в кровать на бочок, чтобы смотреть на пойманных зверюшек. Коричневые и серые, они забавно ползали друг по другу, смешно двигали передними лапками, скользили по стеклу и пищали – явно сильно взволнованные.

Шоми тяжело вздохнул, представляя, как будет их умертвлять, а потом кушать. Но как он может пойти против традиций? Ведь так делали все Трикитраки уже больше десяти тысячи лет, с тех пор, как поселились в дремучих лесах.

Перед сном зашла мама. Как обычно она отодвинула его длинную челку, поцеловала в лоб и обратила внимание, как тоскливо Шоми смотрит на полевок.

– Всего лишь мышки, сыночек, – сказала она, ласково гладя его по спинке. – Видишь, какие смешные.

– Спокойной ночи, мама, – сказал Шоми безрадостным голосом. – Можно мне ночник не выключать?

– Конечно, сладкий.

Шоми все смотрел на мышек и вспоминал, с каким трудом ему удалось их поймать и как они его пытались цапнуть за пальцы и как он смеялся, потому что ему было щекотно от крошечных лапок.

Тут в комнату ввалились старшие братья Харри и Телл. Оба здоровые и непричесанные, в модных майках и семейных трусах.

– Посмотри на него! – веселился старший брат Харри, показывая пальцем на Шоми. – Он сейчас им еще и имена придумает!

Средний брат Телл запустил руку в банку и вытащил за хвост самую маленькую мышку.

– Предлагаю назвать вот этого симпатягу Шоми! – веселился он, не отставая от старшего.

– Отпусти! – закричал рассерженный Шоми, выпрыгивая из постели.

Он сжал кулачки, а ноздри его раздувались, как у потревоженного носорога.

– Это мои полевки и я сам их должен съесть!

– Съест он, как же! – ухмыльнулся Харри и, отобрав мышонка, опустил его показательно в свой открытый рот, полный гнилых зубов.

– А ну отдай! – Шоми толкнул брата и тот чуть не подавился полевкой.

К счастью вовремя зашел папа. Он наподдавал подзатыльников старшим, вернул мышонка в банку и грозно зарычал:

– А ну всем спать!

Братьев, как ураганом сдуло. Маленький Шоми со все еще со злым лицом теперь казался растерянным. Отец тяжело вздохнул, взял малыша на руки, уложил в постель и пожелал спокойной ночи.

Веки Шоми тяжелели. Мышки не собиралась ложиться спать, они взгромождались друг на друга, пытаясь дотянуться до горловины банки, но та оставалась все такой же недосягаемой…

Когда Шоми уже почти заснул, к нему заглянула сестра Мури, которая была на десять лет старше. Её ясные голубые глаза и толстая рыжая коса заставляла подростков-людоедов драться между собой за одну её слабенькую улыбку.

– Не бойся, малыш, – сказала она. – У тебя все получится.

Сестра чмокнула братишку в лоб, почти как мама, а потом отвернулась и вытерла стекающую с щеки слезу. Она, как никто другой, понимала Шоми и знала, через что ему предстоит пройти. Она ведь и сама убила своих первых полевок не с первой попытки.

Шоми заснул, глядя на мышей в банке. Он подумал, что вот того самого прыткого, наверное, зовут Зоки, а тот тихий в углу похож на кузена Брука….

***

За два дня Шоми успел сильно привязаться к полевкам. Уже на утро он действительно каждому дал имена: Зоки, Сэм, Брук, Фул и Шмык. Отец с мамой внимательно, но украдкой следили за поведением сына. И то, что они видели, им не нравилось. Мама даже подумывала о том, чтобы обратиться к известному мозгоправу Грымову, который как раз специализировался на подобных случаях.

Старшие братья не переставали подтрунивать над Шоми и намекать на то, что он наверняка подкидыш. Сестра всякий раз заступалась за него, но мальчик чувствовал, что в глубине души она тоже слегка разочарована им.

Наконец настал день промежуточного экзамена. Третий день жизни полевок в банке. Все это время Шоми не разлучался с ними. С утра он натягивал короткие штаны с подтяжками, чистил зубы, брал в рюкзак воды и бутербродов и уходил с банкой далеко в лес, а возвращался лишь к ужину. Папа не вмешивался, полагая, что Шоми ищет собственный путь к первому гастрономическому убийству.

На самом деле Шоми ничего подобного не искал. Просто боялся оставлять мышек одних в доме. Ведь старшие братья могли им причинить боль, чтобы сделать больно ему. Однако он не мог не думать о предстоящем испытании. Иногда мальчик садился под высокой сосной в десяти километрах от дома, водружал банку на старый пень, как дорогой приз, и начинал разговаривать с каждой полевкой по имени.

– Ну, ты уж меня прости Сэм, – говорил он, – Только видимо мне придется тебя завтра съесть. Надеюсь, ты не держишь на меня зла, Зоки. Я постараюсь сделать все быстро. Фул, Брук, Шмык, вы смешные ребята… я, правда, буду по вам очень скучать.

И эти сердечные речи порой затягивались на несколько часов. Иногда белки спускались с деревьев пониже, чтобы послушать странные разговоры маленького людоеда. Полевок гипнотизировал голос Шоми. Они выстраивались у прозрачных стенок дугой в ряд и смотрели на Шоми, как на восьмое чудо света.

Вечером третьего дня семья собралась в гостиной. Все оделись нарядно. Мама была в голубом платье с рукавами-фонариками, папа в смокинге, сестренка в новом комбинезоне от Валентино, а братья в начищенных туфлях и черных костюмах, которые они надевали в прошлый год на день рождении дяди – людоеда Августа.

Шоми не без помощи мамы оделся в симпатичный белый костюмчик с черной бабочкой. Ноги ужасно ныли в тесных ботинках, но момент был торжественный, поэтому приходилось терпеть. Перед экзаменом папа дал Шоми специальную таблетку от желудочных спазмов, поскольку любое мясо, кроме человеческого, вызывало у людоедов бурную реакцию отторжения. Мышей они ели всего раз в жизни, в детстве, когда сдавали экзамены перед старшими. Шоми запил таблетку минералкой и от волнения покрылся испариной.

Затем малыш взобрался на небольшой ящик-подставку перед обеденным столом, на котором расстелили белую скатерть, закрытую сверху целлофановой пленкой. Перед ним лежала широкая разделочная доска, выструганная еще дедом полвека назад. Рядом с доской под светом лампочки поблескивали идеально заточенные кухонные тесаки. Один побольше, другой поменьше. На доске стояла банка с полевками.

Шоми шумно вздохнул и бросил взгляд на всех сразу. Братья, понятное дело, злорадно ухмылялись, отец старательно скрывал волнение и постоянно теребил бабочку смокинга, мама открыто волновалась, сестра одобрительно подмигивала.

– Ну же, сынок, смелее, – сказал папа.

– Не торопи его, – сказала мама.

– Давай, Шоми, покажи мужика! – выкрикнул Харри, за что сразу же получил оплеуху.

Шоми вытер рукавом испарину со лба, взял в правую руку тесак покрупнее, а левой полез в банку. Он схватил (совершенно случайно) за хвост тихого Брука. Мышка не сопротивлялась. Лишь изредка изгибала тело, чтобы показать, что еще живая.

Шоми убрал банку с остальными мышами в сторону и опустил полевку на разделочную доску. Брук попытался дать деру, но мальчик крепко держал грызуна за хвост. Полевка задергалась в разные стороны, иногда залезая на руку маленькому палачу.

Тут спешно подошла мама и протянула сыну специальную вилку с двумя длинными зубцами.

– Вот, возьми.

Шоми выронил тесак, взял вилку и одним резким движением зажал голову мышки двумя зубцами. Теперь двигалась только задняя часть тела, а голову можно было спокойно отсечь. Шоми снова взял тесак. Занес его высоко над собой.

Перед глазами замелькали минуты теплых бесед с мышами в лесу. Он вспомнил, как рассказывал им о своих мечтах, о том, что хочет стать космонавтом и когда-нибудь полететь в далекие-далекие галактики. Картинки выскакивали из памяти, как пулеметная очередь из карточной колоды. Сердце бешено колотилось. Шоми представил отрубленную мышиную голову. К горлу подкатывала тошнота. Он зажмурил глаза и резко опустил тесак на разделочную доску, а затем его вырвало фирменным маминым винегретом с глазками прямо на гостиный ковер.

Тесак воткнулся в пяти сантиметрах правее мышиной головы. Брук все еще дышал, хотя был очень встревожен гигантским острым предметом в опасной близости от себя. Папа подошел, взял тесак и без лишних движений отсек мышиную голову.

– Видишь, ничего сложного, – сказал он, передавая нож сыну. – Теперь ты.

Шоми выронил окровавленное орудие и заплакал, как маленький. Хотя он, в сущности, и был маленьким по человеческим меркам.

– Ну, все, – сказал папа. – Придется звонить доктору Грымову.

Глава 2. Синдром Доброты и Симпатии

Сгорбленный и перепуганный насмерть Шоми сидел в огромном мягком кресле из коричневой кожи перед крупным мужчиной с впечатляющей залысиной и белоснежной улыбкой. Доктор Грымов в элегантном светлом костюме с полосками расположился на резном стуле с высокой спинкой. Он держался прямо, как палка, одна нога закинута на другую, а на верхней коленке лежал блокнот с карандашом. В просторном кабинете мозгоправа царил уют и обманчиво домашняя атмосфера, создаваемая мягким светом от двух красных абажуров. Шоми привезли сюда, за две сотни километров, чтобы вылечить от болезненной эмоциональности. По услышанному от Трикитраков доктор Грымов полагал, что у мальчика врожденный синдром Доброты и Симпатии, связанный с дефектом в тринадцатой паре хромосом. Лечение было возможным, однако сперва следовало уточнить природу болезни.

– Итак, Шоми, – начал сладковатым голосом доктор Грымов. – Как ты себя чувствуешь?

– Ну, так, – пожал плечами мальчик. – Немного волнуюсь. Я что, правда, болен?

– Это мы и должны выяснить. Не волнуйся. Я здесь, чтобы помочь тебе.

– Меня запрут в психушку? – Шоми выглядел испуганным.

– Нет, никто тебя в психшку не запрет, – заулыбался мозгоправ, почесывая карандашом лоб. – Твой отец сказал, что ты дал мышам имена. Это правда? И ты их помнишь? Сможешь назвать всех?

– Да, дал. Брук, Фул, Шмык, Сэм и Зоки.

– Ого! – доктор что-то записывал в блокнот. – Впечатляет, что ты все их помнишь до сих пор. А что тебя подвигло дать им эти имена?

– Ну, не знаю. Они показались мне такими милыми.

При слове «милыми» лицо доктора Грымова словно перекосилось от судороги, но он постарался сделать вид, что ничего не произошло.

– Что с вами, доктор?

– Ничего, ничего, – мозгоправ через силу улыбнулся, отмечая в блокноте «есть признаки прогрессирующей патологии», – продолжай…

– Я просто подумал, что им будет приятно, если я буду их называть по именам. Понимаете?

– Конечно, конечно, – доктор продолжал быстро что-то записывать в блокнот, избегая смотреть в глаза мальчику. – Но ты понимал, что тебе придется их прикончить, а потом съесть?

– Понимал… кажется, – Шоми опустил взгляд в пол. – Я просто подумал, что смогу это сделать, когда придет время, но…

– Но не смог, – закончил за него доктор Грымов.

– Да, не смог, – тяжело вздохнул мальчик. – И что это значит?

– Пока рано судить, – сказал доктор, хотя в уме уже прикидывал перечень препаратов. – Давай вернемся к тому дню, когда ты был в гостиной и…

– И заплакал, – подсказал Шоми, виновато кося глаза в сторону.

– Да, точно. Почему ты не смог отрубить мышке голову?

– Бруку. Его звали Брук.

– Почему ты не отрубил голову Бруку?

– Ну, я просто подумал, что они столько слушали меня все эти дни и, наверное, они могут счесть предательством то, что я….. Понимаете, мы же как бы подружились….

– Стоп, стоп, – голову доктора повело.

Никогда в жизни он не слышал такого бреда. Дело обстояло куда хуже, чем он думал.

– Что значит «они могут счесть предательством»? Ты же понимаешь, что они это еда, правда? Пусть и не совсем настоящая, так сказать временная, но все же еда.

– Кажется, понимаю.

– Отлично, отлично. Тогда как еда может счесть тебя предателем? По-твоему, мы должны спрашивать у еды разрешение прежде, чем её съесть?

– Да, звучит глупо, доктор. Но они же живые! Как вы этого не можете понять!

– Шоми, дружочек, все вокруг и внутри этих лесов и рядом с этими лесами и далеко за ними живое. И большая часть из этого наша еда. Ты понимаешь это?

– Понимаю.

– А если еда не даст разрешение, чтобы её съели? – вкрадчиво подходил к сути доктор. – Что тогда?

– Тогда, наверное, надо будет спросить другую еду? – попытался угадать Шоми.

– А если и она не даст разрешение?

– Попробовать еще раз?

– А если никто не согласиться быть твоей едой, Шоми? Что тогда?

– Я …я… не знаю, – мальчик был вконец растерян. Он вспотел, хотя в кабинете работал кондиционер.

– А ты подумай.

– Тогда я умру с голоду….– пришел к выводу Шоми.

– Именно! Ты же ешь за столом еду, которую добывает папа с мамой и твои старшие братья?

– Ем.

– И ты понимаешь, что это когда-то было живым?

– Наверное, понимаю. Просто я как-то не задумывался об этом.

– Но тебе нравится, как готовит мама? Мясо по-французски? Ребрышки в сметанном соусе?

– Ребрышки я люблю.

– Шоми, пойми, все то, что ты ешь каждый день, все это когда-то было живым. И у всего этого были имена. И не только имена, но даже работа и своя семья….. Мы людоеды. Знаешь, что это значит?

– Знаю. Это значит, мы едим людей.

– Верно. И так было много тысяч лет до тебя. И будет столько же после тебя. Неужели ты сомневаешься, что мы делаем что-то неправильно?

Доктор Грымов выжидающе смотрел на мальчика. Тот молчал, боролся внутри с чем-то непримиримым.

– Но….– Шоми заерзал, заскрипел в кресле, и доктор сокрушенно закрыл глаза, – разве нельзя питаться тем же, что и люди?

– Нет, малыш, – доктор нагнулся к мальчику и положил ладонь на его густые черные волосы, – Нельзя. Наш метаболизм устроен по-другому. Без человеческого мяса ты умрешь от голода и истощения за несколько недель.

Шоми шмыгал носом. Глаза затапливались слезами.

– Я понял… я попробую исправиться…..

– Пойми, малыш, – доктор продолжал гладить маленького пациента по голове. – Взрослеть это всегда трудно. Но мы все должны через это пройти. И ты тоже обязательно пройдешь.

– Так значит, вы меня не отправите в психушку? – мальчик вытер глаза ладошками.

– Нет, но я выпишу тебе кое-какие таблетки. Поменьше гуляй в дневные часы и постарайся не смотреть телевизор. Кроме фильмов ужасов, но только перед сном. Слушайся родителей и помни, о чем мы с тобой говорили. Я думаю, через месяц мы увидим прогресс.

Глава 3. Страшная тайна

Дорога от доктора Грымова пролегала по запутанным лесным тропам, мимо заросших болот с кружащим вороньем и забытых древних кладбищ. Лошади неслись под ударами кнута, бричка подпрыгивала на кочках и встряхивала задумчивую голову Шоми, перемешивая все мысли вверх дном. Сеанс мозгоправа не прошел бесследно. Мальчик понял неисправимость собственной природы. Ему предстояло принять неизбежное. И все же он боялся. Не столько своего первого убийства, сколько страшного разговора с отцом, который (Шоми чувствовал всеми фибрами души) должен был состояться сегодня перед сном.

Домой вернулись поздно вечером, хотя мама еще не спала. В кухне горел свет, на столе ждал разогретый ужин – рагу из свежего мяса, которое еще пару дней назад вероятно тоже посещало какого-нибудь доктора. Шоми съел всю тарелку и запил все это парным коровьим молоком, разбавленным человеческой кровью. Да, он любил, как мама готовит. И вообще любил свой дом, и родителей, и сестру и даже братьев, которые вечно над ним подтрунивали.

После позднего ужина Шоми лежал в кроватке в любимой голубой пижаме с планетами солнечной системы. На тумбочке под светом ночника в банке копошились четыре мышонка. Все, кроме Брука. Не думать, не думать. Шоми закрыл глаза и попытался не вспоминать о том, что одного мышонка в банке уже никогда не будет. То есть не будет именно того, который был там раньше.

Шоми знал, что отец придет сегодня ночью. Он молчал всю дорогу до дома и сын чувствовал, что отец готовиться сказать ему то, что говорят всем маленьким мальчикам, которым пора понять, что жизнь – это не только веселая ловля бабочек на солнечной лужайке перед домом. Жизнь это нечто гораздо менее романтичное. Этот разговор был когда-то у Харри. И у Телла тоже. И даже Мури пришлось выслушать суровые слова отца. Теперь пришла очередь Шоми.

Дверь в комнату открылась, впуская теплый электрический свет из коридора. Шоми весь сжался в комочек от страха. Нет, он не стал притворяться, что спит. Его глаза были широко раскрыты.

– А, еще не спишь, – отец пытался выглядеть беззаботным, но у него это плохо получалось.

– Не сплю. – Шоми сел в постели. – Ты пришел рассказать мне страшную тайну?

– Да, сын, – вздохнул отец, садясь на кроватку рядом. – Ты должен кое-что узнать перед тем, как наступит твой самый важный экзамен.

Шоми молча смотрел на отца. Он ужасно волновался.

– Я понимаю, почему ты сегодня не смог прикончить мышку, – начал отец издалека. – Когда-то я был таким же, как ты.

– Правда? – страх в глазах мальчика уступил место нежной любви к родителю.

– Правда. Только… я все равно потом сделал это.

– Я..я тоже смогу, – Шоми показательно сжал кулачки, как бы говоря этим, что он будет стараться изо всех сил.

– Я в этом не сомневаюсь, – отец снова тяжело вздохнул. – Мышки это ерунда, малыш. Самое трудное будет убить человека. Наш род делает это много тысяч лет. И наши соседи на Людоедовой Земле тоже делают это из поколения в поколение. Так мы живем. Так устроен наш мир.

– Я понимаю.

– Хорошо, – отец ласково взъерошил сыну волосы. – Я знаю, ты умный парень.

– Когда? – спросил напрямик Шоми.

– Через неделю. Когда тебе исполнится семь. У тебя будет три дня. И ты должен будешь сделать то, что не смог сделать сегодня. Только помни, что этот зверь очень коварен и может выглядеть в сто тысяч раз жалостливее твоих мышек. Сделай это и ты станешь истинным людоедом, полноправным Трикитраком, кровью от крови.

Шоми хорошо знал, о чем говорит папа. Каждый людоед проходил это в семилетнем возрасте. Он смутно помнил, когда ему был всего год, в доме шумно отмечали праздник по случаю инициации Харри, когда он убил первого человека. Для людоедов это был такой же громкий праздник, как у людей свадьба или похороны. Ну, насколько мог судить Шоми из книжек по человеческой культуре. Разумеется, маленький людоед не помнил тот праздник в деталях, но потом он много раз пересматривал его по домашнему видео.

Харри в ритуальном нагруднике, перепачканном в красном, преклоняет колено перед членами семьи, которые собираются на крыльце дом. Он бьет себя кулаком в грудь и издает родовой клич «Кровь от крови!» Отец падает на колено и отвечает ему громко «Кровь от крови!» То же самое делает мама, за ней Мури, а Телл и Шоми подсматривают за всем из окна спальни на втором этаже. Так мальчик становился молодым мужчиной, а девочка – девушкой. Шоми видел и запись с инициацией Телла, которая была через год после Харри, и чуть ли не до дыр пересматривал, как в Трикитрак принимали Мури. Она была на видео ослепительно нарядной и гордой, как самая настоящая принцесса! И Шоми больше всего на свете хотел, чтобы и у него был такой же праздник, чтобы и он стал настоящим Трикитраком! Но чем ближе подступала сакральная дата, тем сильнее он волновался.

– А если… – у мальчика пересохло в горле, – а если не смогу?

– Если ты не сделаешь это через трое суток после своего дня рождения, то по нашему древнему обычаю я должен буду вывезти тебя через три дремучих леса, за семь пропащих болот, далеко на северо-запад в овражьи земли, где хозяйничают волки и скрипят зубами безглазые твари. Ты останешься там и путь домой для тебя будет навсегда закрыт. Ты никогда больше не увидишь ни мамы, ни братьев, ни сестры. И меня ты тоже больше никогда не увидишь. Я не смогу изменить обычай, сын. Мы чтим наши законы тысячи лет. Если я осмелюсь пойти против закона, вся наша семья будет приговорена к смерти советом старейшин.

Глаза Шоми округлились от ужаса. Он ожидал, какой угодной страшной тайны, но это было слишком….Вот почему братья и сестра никогда не рассказывали о своих разговорах с отцом. Они просто не хотели его травмировать.

Глава 4. Лидия Синичкина

Неделя пролетела, как секунда. Все в доме старались делать вид, что ничего страшного не собирается происходить. Только почему- то при этом выглядели они еще страньше и пугающе.

Папа каждый вечер перед сном заходил передать сынишке видеокассеты с фильмами ужасов, которые посоветовал просматривать на ночь доктор Грымов. Шоми конечно нравились некоторые из них, например, про восставших мертвецов, но все же ему больше по душе были истории про олененка Бэмби. Сестренка Мури связала для братишки забавную желтую шапочку с ушками, которую он давно просил купить у папы, но тот все время забывал пока бывал в городе по делам. Мальчик почти не замечал, что мама была ласковее, чем обычно, готовила ему каждый день любимые блюда, читала сказки под ночником и рассказывала о том, каким он вырастет большим и красивым и как девушки будут виться за ним толпами. Наверное, все мамы такие, когда в сердце чуют, что скоро сыну предстоит серьезное испытание. А вот дружелюбное поведение Харри и Телла, их натянутые шуточки и желание взять в лес поохотиться на енотов – все это уже начинало действовать на нервы.

На день рождения решили никого ни звать, чтобы не плодить сплетен. Да и звать особенно было некого, ведь со странным Шоми никто не дружил, а дальние родственники сейчас вовсю охотились на дичь в крупных городах-миллионниках к востоку от Людоедовых Земель.

За праздничным столом собралась только семья. Папа, мама, братья Харри и Телл, и сестренка Мури. К самовару с двух сторон привязали воздушные шарики. Все до отвала наелись ребрышек в сметанном соусе. На блюдцах стояли чашки с горячим чаем. Мама разрезала огромный торт и раскладывала каждому в тарелки.

Шоми подарили айфон, ручного бурундучка (вместо погибшего Брука) и большую книжку с красочными иллюстрациями про историю Вселенной с момента Большого Взрыва и до наших дней. Мальчик, конечно, делал вид, что ему все ужасно нравится, но самый главный подарок ждал его глубоко в сыром подвале №1 – так называемом, помещении выдержки жертвы до нужной кондиции.

Шоми ковырял вилкой кусочек торта, не переставая думать о грядущем испытании. Глаза уткнулись в тарелку, он ушел в себя и в глубине души жаждал сбежать из гостиной в какую-нибудь волшебную страну, где не нужно держать никаких экзаменов. Вот уж день рождения, так день рождения, про себя думал он. Врагу не пожелаешь. Внезапно мальчик поднял глаза и увидел, что все смотрят на него. Его пугали эти натянутые улыбки. Даже у Харри. Это было жутко.

– Ну! – наконец, взволнованно сказал папа, вставая из-за стола и заслоняя собой яркую желтую лампочку.

Шоми весь подобрался на стуле. Вилка, звякнув, выпала из пальцев. Мама, сестренка и братья с ужасом смотрели на отца.

– Может еще тортика, дорогой? – мама отчаянно пыталась оттянуть неизбежное.

– Нет, дорогая, спасибо. Думаю, пора объявить нашему сыну, что отныне он больше не маленький мальчик, а почти полноценный член нашего древнего рода людоедов, – тут отец откашлялся, как бы собираясь с мыслями и продолжил:

– Шоми, дорогой наш сын, согласно тысячелетней традиции, корни которой теряются в глубине веков, с этого момента ты входишь в сумерки родового таинства. Я обязан объявить отсчет времени, которое дается тебе по закону.

С этим словами отец вышел из-за стола, прошел к старому камину, на котором пылились антикварные часы из мореного дуба, которые насколько помнил Шоми всегда стояли. Огромные, раритетные, обтекаемо круглые с горизонтальным основанием, с резными стрелками и римскими цифрами на циферблате. Он думал, что они просто сломаны, но оказалось нет. Они ждали своего часа. Отец завел механизм три раза, нажал на верхнюю кнопку. Секундная стрелка громко упала с двенадцати и, чиркая по ушам, пошла по кругу…

– С этого момента, сын, – продолжил отец говорить громогласно, словно был на тайном лунном собрании. – У тебя есть ровно трое суток, чтобы совершить таинство первого заклания. Ты должен будешь умертвить жертву, которая есть наш хлеб насущный. Никто в этом доме или за пределами его не может тебе помогать.

– Я буду скучать, – попытался пошутить Харри, но балаган был тут же прерван грозным взглядом отца.

Праздничная рубашка в клетку промокла насквозь и прилипла к спине. Во рту все пересохло. Маленький Шоми с бледным лицом неуверенно встал со стула.

– Спасибо вам за подарки, – сказал он. – А теперь мне бы хотелось увидеть свой главный подарок.

– Конечно! – отец, наконец, улыбнулся и всем за столом сразу стало комфортнее.– Твой главный подарок внизу, сын. В подвале. А давай, мы сейчас все туда спустимся, чтобы ты не волновался!?

Шоми не возражал. Он и вправду не хотел туда спускаться один. Семья Трикитрак в полном составе и с надувными шариками вышла в коридор, потом налево и дошла до двери в стене, за которой была бетонная лесенка в подвал №1. Впереди шел папа, за ним старшие братья, потом Мури, держащая Шоми за руку, и замыкала шествие мама с видеокамерой.

Мальчик никогда прежде не бывал здесь из-за плохой энергетики. Какого же было его удивление, когда против ожидания оказаться в холодном месте, пропитанным смертью, он попал в просторное уютное помещение с персидскими коврами, мягкой мебелью, широкоэкранным телеком и даже холодильником с газировкой. На бетонных стенах подвала были нарисованы широкие окна, за которыми красовался акварельный цветочный сад и масляное голубое небо. Вообще говоря, подвал сильно напоминал человеческую гостиную в каком-нибудь шикарном особняке из тех, что показывают по телевизору.

У далней стены на диване, обтянутом зеленой кожей, вся в шоке и с перекошенным от ужаса лицом, сидела и тихонько хныкала Лидия Синичкина, тридцатидвухлетняя продавец-консультант из магазина бытовой химии. Шампуни, стиральные порошки, зубные пасты, дешевая косметика – она знала наизусть столько названий, что не каждый профессор бы запомнил. На девушке было синее униформное платье с бейджем, поскольку папа её заарканил прямо в складском помещении магазина, куда она тайком ходила покурить. Кроме синего платья с бейджем, кроме туфель на низких каблуках и порванных в лесу колготок, шею Лидии обтягивал черный браслет из кремниевого полупроводника с микрогенератором электромагнитных полей. До прихода гостей она пыталась листать глянцевый журнал на журнальном столике, но слезы мешали читать и рассматривать картинки. Лидия полагала, что попала в лапы к последним психам и теперь её ждет изощренная расчлененка с групповым изнасилованием.

Мягкая мебель с коврами и холодильником отделялась от передней части подвала белой линией, за которую жертва никогда не могла выйти из-за своего электромагнитного ошейника. Вся семья собралась у этой белой линии и уставилась на зареванную Лидию. Когда та увидела празднично одетую семью с шариками и детьми, то от сердца у неё слегка откатило.

– О, прошу вас, не трогайте меня! – захныкала Лидия. – Я никому не скажу! Просто отпустите меня домой! Меня кошка дома ждет и мама будет волноваться.

Все ясно, кошатница, про себя подумал Харри.

Фу, какая уродливая, подумала мама и сделала такое брезгливое лицо, словно смотрела на отвратное насекомое с кучей мутаций.

На остальных лицах оставалось более менее равнодушие, кроме, разумеется, Шоми. Ему впервые в жизни приходилось видеть живую еду, которая двигалась, разговаривала и так далее. Раньше он никогда не задумывался о том, что его любимые ребрышки, оказывается, могут выглядеть так симпатично. Даже очень симпатично. Уже тогда Шоми понял, насколько чудовищно трудно будет ему стать тем, кем он должен стать по велению крови, которая досталась ему от предков.

– Держи сын, – сказал отец, передавая ему в руки что-то вроде шариковой ручки.

Только на самом деле это была никакая не ручка. Эту штуку следовало зажимать в ладони так, чтобы большой палец всегда лежал сверху на кнопочке. Даже небольшое нажатие вызывало мгновенный электрошок жертвы. Если бы папа сейчас нажал на эту «ручку» изо всех сил, то Лидия бы потеряла сознание примерно на два с половиной часа. Но это должен был сделать не папа, а его младший сын. Отключенную жертву следовало добить большим ритуальным молотком, который висел на гвоздях у ближней подвальной стены и больше напоминал штуку, которой играют в крокет.

– Сначала жмешь сюда, – папа показывал Шоми, куда нужно жать, – а потом берешь молоток. Проще простого.

Лидия Синичкина слышала каждое слово. Её желудок изнутри покрылся изморозью. Она четко и ясно осознала, что попала в такую западню, из которой на волю выбираются только в форме котлеты.

– Боже мой! – вырвалось из Шоми. – Но она же почти ничем не отличается от нас!

– Пфх, – фыркнул Телл. – Еще как отличается!

– Ты посмотри, какая уродина, – поддержал его Харри. – Да еще и кошатница!

– Она не совсем такая, как мы, – постаралась подбодрить братишку Мури.

– Она совсем не такая, как мы, – мама продолжала делать брезгливое лицо, направив камеру на Лидию.

Отец сел на корточки так, чтобы быть лицом к лицу с сыном.

– Она не такая, как мы, – сказал он твердо, но с нежностью в голосе. – Списки жертв оглашаются советом старейшин каждый год. Она и без нас подлежит дисквалификации за скверные дела.

Шоми взял у отца ручку-отключалку и перешагнул белую линию. Мама ахнула от неожиданности, но продолжила снимать. Братья одобрительно присвистнули, полагая, что Шоми решил не тянуть с ритуалом.

– Осторожней, – волнуясь, прошептал папа и на всякий случай снял со стены молоток.

Такой решительности не ожидал никто, включая Лидию Синичкину. Она вжалась в дальний угол дивана, как дикий зайчонок, которого только выловили из леса. Из неё продолжали выползать мольбы, но все тише и тише.

– Прошу, вас, прошу, прошу……

– Привет, я Шоми из семьи Трикитрак, – мальчик подошел к дивану вплотную и протянул ей маленькую пятерню. – Сегодня мне исполнилось семь.

Лидия неуверенно пожала руку маленькому людоеду.

– Я… я Лидия. Синичкина. Мне недавно исполнилось тридцать два.

– Господи, что он делает! – мама едва не проглотила собственный кулак.

Харри и Телл выразительно хлопнули себя ладошками по лбам. Мури тяжко вздохнула, а папа уронил молоток на пол и со словами «хватит снимать» отобрал у мамы камеру.

***

Все три дня, пока старые часы работали, Шоми предоставлялась полная свобода в действиях. Никто не имел права мешать или влезать с советами. Он должен был сам найти в себе силы совершить древний людоедский ритуал. Если ему хочется поговорить с жертвой – что же, это его право. Если он хочет с ней смотреть телек по вечерам – что ж, может так ему будет проще застать Лидию врасплох. Если он задумал проводить в подвале по восемнадцать часов в сутки, играя с едой в карты и рассказывая страшные истории на ночь – что ж, путь делает, как ему нравится. Главное пусть помнит, что трое суток не резиновые и стрелки неумолимо тикают вперед. Примерно с такими мыслями все эти дни жил папа. Он был замкнут, взвинчен и почти не разговаривал. Мама пыталась его успокоить блинчиками с мясным фаршем и поглаживанием головы на своей груди, но ничего не помогало. С их сыном было явно что-то не так. И все же папа все еще надеялся, ведь надежда всегда умирает последней.

Насчет того, что Лидия Синичкина не такая, как большинство людей, папа не обманывал. И про утвержденный список жертв он тоже не сочинял. Еще триста лет назад людоеды могли охотиться без разбора за кем угодно, но это создавало неоправданные риски и иногда оборачивалось серьезными проблемами. Людоеды давно заметили, что люди с особой яростью защищают своих соплеменников, если те благородны и человечны. Охота за такими святошами часто влекла облавы в Людоедовы Земли, что приводило к жестким кровопролитиям и серьезным потерям с обеих сторон. С тех пор совет старейшин постановил, что еда должна исчезать из городов незаметно. Так, словно ничего серьезного и не произошло. Именно для этого каждый год составлялся список жертв, куда попадали люди с сомнительной репутацией, моральные уроды, изгои общества, извращенцы, продажные адвокаты и прочие антисоциальные элементы, место которым в принудительной изоляции до скончания времен.

Лидия Синичкина попала в список за то, что прокалывала шприцом крышечки шампуней и впрыскивала туда жидкость для мытья унитазов. Примерно каждый тридцатый покупатель, побывавший в злосчастном магазине бытовой химии, лишался волос в течение нескольких недель. Спроси её сейчас, зачем она так делала, девушка вряд ли бы нашлась с ответом. Где-то в глубине души она чувствовала, что ненавидит всех вокруг и хотела бы жить в таком мире, где ей отведена роль вселенской правительницы, восседающей на трехметровом троне, сплошь из золота и платины. К слову, людям бы пришлось очень туго, если б эти фантазии стали реальностью. Несмотря на червоточины в душевном здоровье, с виду Лидия казалась милым и добрым человечком, прямо ангелочком в синей униформе.

Шоми ничего не знал про темные делишки Лидии. Он видел в ней красивую барышню с большими зелеными глазами и тяжелым снопом длинных волос цвета спелой пшеницы. У неё были тонкие черты лица, которые и вправду могли бы сделать из неё неплохую царицу какой-нибудь древней Вавилонии.

После дня рождения, когда все отправились спать и мама с папой поцеловали его перед сном и еще раз сказали, что у него все получится, он лежал в кровати, сжимая в ладони ручку-отключалку, и смотрел на четырех мышей, к которым подселился новенький. Это был полосатый бурундучок. Полевки не хотели с ним играть, поэтому кучковались отдельно. Шоми понимал их. Брука не заменишь щеголем с полосками. Но тот не был виноват в их утрате и от этого выглядел печально и растеряно. Мальчик понял, что все это время думает о подвале №1. Точнее о той, кто там сейчас наверняка тоже не спит. Шоми знал, что эти три дня – полностью его время. И если он решит спуститься в подвал после полуночи (когда все приличные мальчики уже должны спать), то никто его не остановит.

Лидия смотрела телевизор, забравшись на диван с ногами, как она привыкла делать дома. Шагов по лестнице она не слышала, поэтому появившийся в космической пижаме мальчик её здорово напугал. В кулачке он сжимал треклятую ручку-отключалку, которую на ней предварительно испытал отец семейства. «Этого больного семейства» – так подумала Лидия.

Мальчик деловито прошагал через белую линию в зону предательского уюта и комфорта, где забрался за зеленый диван и уселся рядом с девушкой, от которой вкусно пахло ромашками, жасмином и медом. Это был специальный косметический крем, которым пользовалась Лидия всего сутки назад.

– Не спишь? – спросил Шоми так, словно она была его кузиной, приехавшей погостить на август месяц.

– Нет. Еще не сплю. Смотрю вот передачу про космос. Сегодня серия про Марс.

Лидия опасливо отодвинулась к правому краю дивана, не отпуская взгляда от ручки-отключалки в маленьком кулачке. Она прекрасно понимала, что стоит Шоми нечаянно чихнуть, как её моментально вырубит, а там уж дело за малым.

– Ух, ты! – у Шоми сразу загорелись глаза. – А ведь я тоже люблю эту передачу! Там еще показывали про экзопланеты.

– Ага, – поддакнула Лидия, – я видела. Они их ищут по периодическим пульсациям.

– Точно, да, – Шоми посмотрел Лидии в глаза и сразу же вспомнил, кто она и зачем здесь. И хотя он понимал, что вряд ли сможет её убить, но все же продолжал клясться себе, что постарается. Ужасно не хотелось разочаровать отца. Это было даже хуже, чем убить живое существо, пусть и ради пропитания.

Возникла неловкая пауза и Лидия отвела взгляд, изображая из себя невинную девочку, которой хочется жить и радоваться мелочам.

– Я…я знаю, что тебе нужно сделать, – сказала она, глядя на двигающийся марсоход в телевизоре – Ты пришел за этим?

– Не за этим, – чуть обижено отозвался Шоми. – Я просто хотел поговорить. Вы ведь практически ничем не отличаетесь от нас.

– Ну, тут с тобой многие поспорят. Вы едите людей, а мы нет.

– Да, знаю. Только мы ведь не выбирали, что родились такими, разве нет?

– Наверное, – согласилась Лидия. – Я не знаю только, зачем вы не едите обычное мясо?

– Людоеды от этого умирают. Так мне сказал доктор.

– Вранье.

– Не знаю, но говорят такая смерть очень мучительна, – Шоми вспоминал страшилки, услышанные от братьев, которые были недалеки от истины. – Ты можешь съесть сто кроликов за раз и все равно останешься голодным. Когда нельзя съесть человека, людоед умирает от переедания всякой дрянью. Просто разрывает себе желудок.

– Звучит жутковато.

– Расскажи мне о людях, – попросил Шоми. – Я никогда не бывал в городах. Говорят, у вас есть фонтаны и ручные голуби. Это правда?

Лидия непроизвольно хихикнула. Наивность маленького монстра была такой искренней, что делала его чертовски милым.

– Правда, – она все еще улыбалась. – И ручные голуби, и фонтаны и даже трамваи с троллейбусами.

– И вы живете семьями, как мы?

– Да, только не в лесу, а обычно в таких больших многоэтажных домах. Знаешь, ну ты видел по телевизору.

– Видел. Только никак не пойму, как вы туда помещаетесь.

– Ну, там бывает достаточно места и для пятисот человек.

– Врешь!

– Нет, я сама в таком доме живу. У нас в одном подъезде не меньше ста человек живет.

– А что вы едите?

– Ну, друг друга мы точно не едим. Если только в переносном смысле.

– Переносном?

– Ну, знаешь, когда говорят «хватит есть мне мозги».

– Ого, вы мозги едите? А я маму всегда прошу мозги мне не готовить. Как то они противно выглядят. А вот Теллу нравятся и папе тоже.

– Да нет, ты не понял. Есть мозги – это означает доставать человека вопросами или просьбами или всякой чепухой.

– Как я сейчас?

Лидия снова улыбнулась.

– Ну, почти. Только мне с тобой приятно общаться. Ты не похож на своих родственников.

Шоми заметил, что Лидия посматривает на ручку-отключалку, которую он ни на миг не выпускал из кулачка. Да, возможно он болен синдромом Доброты и Симпатии и не в меру любопытен, но все же он все еще маленький мальчик, которому до жути страшно оставаться вот так рядом с будущей едой. У людей, как и у всех живых существ на планете, тяга к жизни неимоверно сильна. Шоми знал, что пленница может быть непредсказуемой и даже убить его на пути к свободе.

– Ты думаешь, я могу причинить тебе боль? – Лидия угадала мысли мальчика.

– Я так не думаю, – слукавил Шоми. – Я знаю, что ты хочешь вернуться домой. И готова сейчас на все, что угодно, лишь бы не быть здесь.

– Ты очень умный.

– Просто проницательный, – заскромничал Шоми, – но мне тоже приятно с тобой общаться. И я считаю, что ты красивая, чтобы там не говорила мама или Телл. Или папа.

– Спасибо.

Лидия уже не вжималась в подлокотник дивана. Они сидели очень близко друг к другу. Шоми изучал лицо девушки, как какую-то диковинку. Как некоторые люди изучают в зоопарке узоры жирафа, которого видят впервые. Да, она была определенно интереснее, чем мышки в банке. И почему он не может оставить её у себя насовсем.

– Скажи, почему тебя выбрал папа?

Лидия опустила взгляд и Шоми почувствовал, что вопрос попал в больное место.

– Я не знаю, – сказала девушка. – Наверное, оказалась не в то время, не в том месте.

– Может и так, но папа говорит, что ты есть в списке.

– Списке?

– Да, тех, на кого разрешено охотиться.

– Господи! – ахнула Лидия. – И кто же составляет такие списки?

– Я не знаю. Я только знаю, что ты почему-то туда попала.

К горлу девушки подступил комок. Она вспомнила о своей кошке, которая, наверное, сейчас жалобно мяукает у парадной двери. Она вспомнила о маме, которая, наверное, сейчас волнуется и пишет заявление в милицию. Она вспомнила о том, что так и не побывала в Таиланде и о новеньком консультанте, который ей подмигнул. Наверное, они смогли бы вместе сходить в кино, но уже никогда не сходят. В глубине души Лидия знала, почему попала в список.

Шоми заметил, что из глаз девушки катятся слезы.

– Не плачь. У нас еще есть целых три дня и мы можем стать хорошими друзьями.

Шоми, утешая девушку, свободной рукой дотронулся до её плеча. Лидия остро осознавала, что могла бы вырубить малыша одним резким движением, но если попытка не удастся – это будет безусловный конец.

– Пообещай мне одну вещь, – сказала она, решительно отбросив план с нападением. – Пообещай, что сделаешь это быстро и без боли.

– Я не сделаю тебе больно. Обещаю. Можно я посмотрю с тобой телевизор? В моей комнате так одиноко.

– Конечно. Что будем смотреть?

– Про Марс.

***

Шоми покинул подвал №1 глубоко ночью, когда звезды на ночном небе стали бледнеть, чувствуя приближение рассвета. Мальчик и его жертва смотрели передачу про космос два или три часа подряд, делясь мыслями о том, какого это оказаться на другой планете. В конце концов, тепло их странного общества наполнилось тихой гармонией ночи. Разговоры прекратились. Воздух в подвале отяжелел от снов тех, кто спал наверху. Шоми продолжал следить за происходящим в ящике так словно сидел рядом с давней подружкой или сестрой. Потом Лидия уронила голову на грудь и выронила пульт из рук. Шоми слез с дивана, взял теплый плед с кресла и накрыл им девушку. Он пожелал ей спокойной ночи и только после этого поднялся к себе. Остаток ночи ему снились беспокойные сны, в которых была Лидия и все его родные.

Глава 5. Пальцы Гули и тайная агентура

Шоми лег самым последним, но проспал совсем немного. Он знал, что его беспокоит и потому в шесть утра побежал прямо в родительскую спальню, чтобы задать отцу важные вопросы. Лицо папы утопало в большущей подушке, набитой гусиным пухом. Мамина рука лежала на папе, что было очень мило, ведь это означало, что эти старперы все еще любят друг друга.

– Папа, папа! – Шоми плевал на все приличия и толкал родителя в плечо.

Папа начал жевать буквы, издавая непонятные звуки из которых получались странные слова.

– Ам..кххтфф….кто… что…

– Да просыпайся же! – Шоми затряс папу сильнее.

Отец открыл глаза и чуть не подскочил в кровати.

– Что такое? Что случилось? – глава Трикитрак был явно напуган и первой мыслью подумал, что девчушка убежала. – Ты в порядке?

– Ничего не случилось, – успокоил его Шоми. – Ты сказал, что Лидия не такая, как все. Что она в списке. Что ты имел ввиду?

Теперь все было ясно. Папа окончательно проснулся. Он аккуратно выбрался из-под маминой руки и выполз из постели прямо в большущие махровые тапочки с розовыми помпонами.

– Пойдем, – сказал он. – Сделаем нам кофе.

Они на цыпочках вышли из спальни, когда весь остальной дом еще спал, включая Лидию. Папа приобнимал Шоми за плечи. Из гостиной доносилось тихое, но неумолимое тиканье. Очень скоро эти часы могут отобрать у него сына навсегда, но сейчас он не должен показывать волнения.

– Ты был у неё и разговаривал допоздна, не так ли? – спросил папа, когда они сидели за кухонным столом и дули на пар из кружек с кофе.

– Да, – Шоми чуть смущено отвел глаза. – Но это же мое время, разве нет?

– Твое, – согласился отец. – Но не заигрывайся с ней. Тебе будет труднее сделать это.

– Папа, – мальчик давно собирался об этом спросить, но трусил и боялся, что над ним будут смеяться. – Скажи, а почему мы едим людей?

– Разве тебе не объяснил доктор Грымов?

– Объяснил, но очень поверхностно. Сказал, что мы так устроены, но люди… они же почти такие же, как мы? Разве мы не одной с ними крови?

«Почти» Шоми сказал только из вежливости и уважения к отцу. Он то совсем не понимал разницы.

– Хорошо, – отец улыбнулся и взъерошил длинную челку сына. – Я расскажу, как об этом говорят старейшины. Понимаешь, сначала на Земле никого не было, кроме животных и растений. А потом из далеких далей, из черного неба…

– Из космоса!? – чуть не подпрыгнул Шоми.

– Да, – похлопал отец мальчика по плечу, улыбаясь его увлечению. – Из далекого космоса опустилась наша богиня Гуля. Она сошлась с лесным великаном Кирком и глубоко в северных лесах родила тридцать дочерей и сыновей и сказала им плодиться, но пища на Земле оказалась непригодной для их организмов. Тогда богиня Гуля отломила свои пальцы и сделала из них существ по нашему образу и подобию, но, разумеется, намного более уродливых, не складных и туповатых и назвала их людьми. И Гуля сказала своим детям «Это будет ваша пища!». Люди были очень трусливыми и капризными, поэтому сразу разбежались во все четыре стороны. Так мы начали на них охотиться, но не смогли поймать сразу всех и запереть в загон, как скот, поэтому люди бесконтрольно размножились. Они делали это прямо, как кролики. И через тысячи лет появились человеческие города, человеческие дороги и даже человеческие рестораны. И люди теснили нас все дальше в леса. Они унаследовали от нашей Гули каплю разума и поэтому смогли создать цивилизации, летающие машины, корабли, телевидение и прочие вещи, которых нет даже в Людоедовых землях. Охота на людей стала опасной, ведь теперь они защищались, давали отпор и много наших погибло в своей последней охоте.

– Ого, – присвистнул Шоми. – Так получается, мы все-таки из одного теста?

– Нет, сын, – ласково и терпеливо ответил отец. – Мы рождены, а люди созданы. Это разные вещи. Мы прямые потомки Гули, а люди это наша еда.

– Но у людей же есть душа!? – не унимался мальчик.

– Говорят, есть, – пожал плечами папа. – По крайней мере, они выпендриваются и строят церкви и храмы и даже придумали себе какого-то бога. Но я лично не верю в это. Разве может быть душа у кролика?

– Наверное, нет, – с горечью вздохнул Шоми, а потом собрался с храбростью и спросил прямо:

– Скажи, почему ты выбрал Лидию? Мне кажется, она вполне нормальная и совсем не тупая.

– Она была в списке, сын. Это все, что я знаю.

– Что это за список?

– Туда попадают те, кто делает плохие вещи. По большей части те, кто вредят своему племени. Обычно у них что-то не в порядке с головой. Понимаешь, о чем я?

– Не совсем. Она что, должна была лежать в психушке?

– Да, скорее всего, но не каждого из людей садят в психушку, поэтому они разрушаются изнутри. Как гнилые яблоки или гнилая картошка.

– Лидия не выглядит, как гнилая картошка.

– Да, она кажется тебе милой, хотя это и ненормально. Только знай, что внутри она совсем не милая и прикончит тебя сразу, как только будет возможность.

– Я знаю это. Только мне нужно понять, что она такая, как ты сказал. Гнилая внутри. Думаю, тогда бы я смог пройти ритуал. Скажи папа, кто составляет эти списки? Может он расскажет мне о Лидии больше?

– Ты никогда не найдешь тех, кто составляет списки. Это наша тайная агентура. Мы получаем списки раз в год через службу доставки.

Шоми догадался, о чем говорит отец. Раз в год в одно и то же время в Людоедовы земли в самую гущу дремучих лесов приезжал синий минифургончик с почтальоном. На визит собиралось поглазеть три-четыре десятка подростков людоедов, не считая официальных представителей совета старейшин. Молодые люди прятались в кустах и за деревьями леса. Все хихикали, пока почтальон с дрожащими коленками выходил из салона. Шоми и сам разок наблюдал, как смешной усатый дядька в синей фуражке, оглядываясь на уханье совы, шагал к раскидистому дубу, как дрожала его рука с запечатанным конвертом, как он бережно клал этот конверт под деревом и медленными шажками пятился обратно к фургону. Неприкосновенность курьера охранял людоедов закон, поэтому он всегда гарантированно возвращался домой целым, но страху успевал натерпеться порядочно.

– Так вот что привозит почтальон каждый год! – просиял Шоми. – А Телл мне говорил, что это черная метка для самых маленьких и добреньких детей. Говорил, что каждый год кого-то выбирают, чтобы отдать на съедение волкам.

– Ох уж, этот Телл! – посетовал отец. – Говорил же ему, чтобы не смел пугать младшего брата! Уж я ему задам трепку!

– Не надо, – попросил Шоми. – Он же не со зла. Если бы я был старшим, то, наверное, так же бы подкалывал брата.

– Я так не думаю, – с грустью произнес папа. Он то хорошо знал, что, к сожалению, у Шоми слишком доброе сердце.

Ко всему прочему младший был на удивление любопытен и целеустремлен. Список с Лидией не давал ему покоя даже теперь, когда он понял, что времени для поиска составителя списков практически нет.

– А тайная агентура это тоже людоеды? – продолжал копать Шоми.

– Да, сын. Но они приняли тяжелую судьбу. Они навсегда ушли из Людоедовых земель, чтобы поселиться в мире людей.

– А как же они там охотятся?

– Они… они не охотятся, сын.

Папа ответил на этот вопрос с явной неохотой. Не нужно Шоми знать о тех, кто составляет списки. Особенно сейчас, когда он должен стать полноценным людоедом. Но ящик Пандоры уже раскрылся.

– Как это не охотятся? – глаза Шоми вспыхнули, как два метеора. – А что они тогда едят?

– Они не охотятся потому, что это опасно, ведь они стали практически ничем неотличимы от остальных людей. Неотличимы даже в том, что едят.

– Они едят человеческую еду? – Шоми от волнения даже спрыгнул с табуретки. – Как это возможно? А как же метаболизм!? Они же должны давно умереть?!

– Я только знаю, что некоторые органы им заменили, чтобы адаптировать под человеческую пищу. Они пошли на чудовищные хирургические операции, чтобы сохранить Людоедовы земли в мире. Люди не нападают на нас только потому, что мы стали разборчивы в еде.

Впечатлительный Шоми смотрел отцу в рот, пребывая в какой-то возвышенной эйфории. Неудержимое воображение рисовало в голове истинных героев в длиннополых плащах и широкополых шляпах, чьи лица всегда в тени. Шоми влюбился в эти образы по уши. В этот момент он забыл про Лидию, про папу, про всех остальных. Оказывается, существуют людоеды, которые могут не есть людей. Эта истина взорвалась внутри мальчика радужным фейерверком.

– Сынок? – отец стал беспокоиться потому, что Шоми до сих пор не двигался и глядел куда-то сквозь него. – Ты в порядке?

– Д..да… Я в норме. Пап, а эти тайные агенты….как они стали тайными агентами?

Отцу не нравилось, куда клонит Шоми.

– Нет, нет, – замотал головой папа. – Даже не думай! Это взрослые люди, которых отбирают старейшины. Они проходит очень долгую подготовку. Множество тестов и всякой ерунды, от которой у тебя голова взорвется быстрее, чем ты поймешь, что этот путь скорее проклятие, чем награда. И потом… – тут глаза отца снова стали грустными. – Ты сейчас должен думать о другом. У тебя остается чуть больше двух дней.

– Да, знаю, – Шоми моргнул, рассеивая воображаемых тайных агентов, и сразу вспомнил о Лидии. И увидел родные глаза отца, в которых читались страдания.

– Пройди ритуал, сын. А дальше сможешь стать кем захочешь.

– Да, знаю, – повторил Шоми. – Спасибо за то, что рассказал мне про список, папа. А то в этой семье ни от кого не дождешься правды. Ты лучший папа на свете.

Шоми слез с табуретки и с тяжелым предчувствием обнял отца.

***

Маленький людоед не сознавал этого, но все это время относился к Лидии, ни как к другу и ни как к жертве, которую нужно будет отключить молотком, а скорее как к подарку на день рождения. Самому красивому и дорогому подарку, с которым можно играть лишь три дня….

Он не хотел упускать своего времени, поэтому сразу после семейного завтрака побежал в подвал, где его ждала Лидия Синичкина, готовая смотреть с ним интересные передачи про космос, мультики про бегемотов и даже голливудские мюзиклы середины 60-х годов. Шоми заботился о Лидии так, как это делают с птенцами, которых хотят выходить, лишь бы они взлетели в небо. Он заранее спрашивал, что девушка хочет на завтрак, на обед или на ужин, а потом все передавал маме, которая с несколько смущенной улыбкой, но все же покорно готовила эти странные человеческие блюда по кулинарной книге и по советам из Интернета. Подобное поведение не сулило ничего хорошего для семьи Трикитрак. Никто не хотел, чтобы к фамилии приросло огромное пятно позора. Старшие братья даже перестали подкалывать Шоми и шутить над его нездоровым отношением к человеку. Сестренка Мури каждый раз тайком ловила его в коридоре, чтобы покрепче обнять и держала в объятиях долго, потому что не хотела, чтобы какой-то там тупой обычай отнял у неё славного братишку.

Лидия Синичкина, привыкшая ненавидеть людей настолько, чтобы впрыскивать в шампуни средство для унитаза, особо не надеялась выбраться из этого чертова подвала и вновь увидеть свет Божий. Внутри себя она давно решила, что её песня спета, хотя чрезмерная забота маленького опекуна подкидывала в смятенную душу камешки «а вдруг повезет». Нет ничего хуже надежды, когда ты практически точно знаешь, что тебя сначала убьют, а потом съедят. Однако не она начала эту игру. В доброте Шоми был виноват только Шоми, поэтому Лидия решила ему подыгрывать, насколько у неё хватит сил. Надо сказать, что не каждая девушка смогла бы сохранить подобное самообладание, зная, что над тобой висит молоток убийцы.

Мальчик действительно проводил с ней все свободное время. Они много разговаривали о космосе, и о звездах, и о планетах, и о необитаемых галактиках, и об островах в Тихом океане, и о чудных животных в пустыне Сахара, и о том, почему людей так много и становится все больше, а людоедов так мало, и о кошках, и о собаках и о самолетах, и обо всем таком, о чем Шоми всегда хотел говорить, но было не с кем.

Ко второй ночи Лидия и сама поняла, что она для Шоми больше игрушка, чем друг, хотя ей хотелось ошибаться. После ужина они как обычно сидели на диване и вместе смотрели телек. Между ними валялись игральные карты. Здесь же, едва не закатившись между диванными подушками, лежала ручка-отключалка, про которую Шоми забыл напрочь. Лидия Синичкина конечно помнила о грозной мощи этой штуки, но мысль о том, чтоб сделать что-то с мальчиком она полностью отвергла. Ей все равно бы не удалось убежать дальше десяти шагов от дома.

По ящику показывали, как касатки охотятся на молодого тюленя, который безуспешно укрывался на дрейфующей льдине. Лидия невольно сравнивала себя с жалобно мычащей жертвой, а Шоми думал о списке. Он никак не мог понять, что же с ней не так.

– Бедный малыш, – сказала Лидия, глядя на тюлененка, соскальзывающего со льдины. – Еще чуть-чуть и его съедят. Представляешь, он где-то там, в Северной Атлантике, один-одинешенек. И никто его не спасет. Никто. Никто не узнает, что он был.

Её слова саданули Шоми прямо по сердцу. Он прекрасно понимал её сопереживания, ведь синдром Доброты и Симпатии не приглушить какими-то там пилюлями два раза в день после еды.

– Самое главное, что он был, – мальчик вспомнил обезглавленного мышонка Брука. – И мы знаем об этом.

После многозначительной паузы Лидия смерила его полуобиженным полупрезрительным взглядом.

– Вряд ли твои слова доставят ему облегчение.

– Одни звери умирают, чтобы жили другие, – почти оправдываясь, говорил Шоми, в крови которого все-таки текла людоедская кровь. – Все так делают. Волки едят оленей, а лисы ловят мышей.

– А вы ловите людей.

– Да, – Шоми тяжко вздохнул и опустил взгляд. – Мы ловим людей.

– И тебе не противно от того, что ты будешь меня есть? Мы же с тобой любим одни передачи смотреть! Мы же практически подружились!

– Ты думаешь, мы и, правда, подружились? – глаза мальчика зажглись, ведь у него никогда не было настоящего разумного друга.

– Конечно. Вот смотри, – Лидия взяла ручку-отключалк. у – Ты даже не держишь её в кулачке, как раньше. И я тебе ничего не делаю. Это называется доверие. Так поступают друзья. А теперь скажи, ты, правда, хочешь меня съесть?

– Нет, не хочу. Я никогда бы не съел друга.

– Но тебе придется, так? – в Лидии пробивалась её темная сторона. Она больше не казалась жертвой, её воспаленные глаза больше подходили опальному проповеднику.

– А что я могу поделать? Если я не сделаю, что требует обычай, меня отдадут на съедение волкам и безглазым тварям за семью пропащими болотами.

– Да, я понимаю, – вздохнула Лидия. – Или ты или я. Нет, нет, не подумай, я тебя не осуждаю, будь я на твоем месте, то, наверное, поступила точно так же. Взяла бы вон ту штуку, с которой в пору играть в крокет, и вырубила бы своего друга, пока он мирно спит. Ничего сложного. Замахиваешься покруче и делов то!

– Ты же это не серьезно? – Шоми вскинул бровь, услышав нотки сарказма.

– Нет, почему не серьезно? Все, как ты и сказал. Волки едят оленей. Ты волк… Ну или волчонок, а я олениха. Просто мы случайно заговорили на одном языке.

Повисла напряженная тишина. Шоми не нравилось, что она поворачивает их отношения в таком неприглядном свете.

– Ты не олениха, – произнес он, наконец.

– Знаю, – в голосе Лидии больше не было сарказма. Приступ отчаяния отступил. Она снова стала милой девушкой. – А ты не волчонок. Ну, может совсем чуть-чуть.

– Я хочу открыть тебе один секрет, – прошептал Шоми, подвинувшись к ее уху.

– Какой? – Лидия склонила голову.

– Я хочу стать тайным агентом.

– Кем?

– Тайным агентом, – продолжал шептать Шоми. – Это они составляют списки, в которые ты попала. И знаешь что?

– Что? – настороженно спросила Лидия.

– Они не едят людей. Мне сделают операцию и я смогу есть вашу пищу. И мне не придется охотиться ради пропитания.

Лидия вновь улыбнулась его наивности и мечтательности. Они определенно смогли бы подружиться по-настоящему где-то в другом мире, где людей не едят людоеды.

– Классно, – сказала она без особой радости.– Тогда у меня к тебе просьба.

– Какая?

– Когда станешь тайным агентом и будешь жить в городе, то навести мою маму. Скажи ей, что видел меня на вокзале и что со мной было все в порядке и что я уехала в Австралию к жениху по переписке и что я захотела порвать все связи с родными и найти себя в другом образе на другом континенте.

– Но ты же не будешь в Австралии….

– Знаю. Скорее всего, я буду переварена в желудке твоей чокнутой семейки. Но пусть уж мама думает, что я в Австралии и не пишу просто потому, что стала свихнувшейся стервой.

– Но это обман! – в Шоми протестовал ребенок.

– А ты бы хотел, чтобы твоя мама узнала, что тебя съели волки и безглазые твари?

– Наверное, нет, – ответил Шоми после коротких раздумий. – Пусть думает, что я стал тайным агентом.

– Вот и я о том. Так что, выполнишь мою просьбу?

– Если стану тайным агентом, то конечно.

– Хорошо. Больше мне и не нужно.

Лидия стала до неприличия грустной, хотя и делала вид, что просто смотрит телевизор.

– Не грусти, – Шоми дотронулся до её плеча. – Возможно….

Тут он осекся, поскольку не хотел давать пустых обещаний.

– Не нужно, Шоми. Я знаю, ты хороший мальчик. Я не буду тебя винить. Делай, что должен, когда будешь готов. Я даже могу закрыть глаза.

Она закрыла глаза.

– Или укроюсь пледом, чтобы ты не видел меня.

Она укрылась пледом.

– Перестань валять дурака, – мальчик стянул с неё плед. – У нас еще есть время.

– Время, – усмехнулась Лидия. – Это у тебя оно есть. А у меня только капелька.

– Расскажи мне, почему ты попала в список?

– Я не знаю, почему я попала в этот чертов список!

– Но ты делала что-то такое, что было неправильно? – вкрадчиво наступал Шоми.

– Да, – Лидия опустила глаза. Держать это в себе не имело смысла – Я… ты знаешь, что такое шампунь?

– Ну конечно знаю. Мой любимый называется «Детский аист». Он вкусно пахнет и много пены. Я когда в ванной бываю, люблю его в воду…

– Да, да, поняла, – остановила Лидия эту восторженную оду пенным процедурам. – Ты знаешь, что такое шампунь. Так вот, я работаю в таком месте, где продаются эти шампуни.

– Ух ты, как круто! А «Детский аист» у вас есть?

– Есть, – Лидия вздохнула, не зная, как закончить признание.

– Прости, я тебя перебил.

– Тебе не зачем извиняться. Так вот, я брала шприц, набирала туда жидкость для чистки унитазов, прокалывала крышку шампуня и впрыскивала туда всю эту кислотную гадость. В основном в женские флаконы, иногда и в мужские тоже. Люди, которые их покупали, мылись и не подозревали, что моются средством для унитазов. И от этого у них выпадали волосы. Я это знаю потому, что они приходили жаловаться, но никто так и не мог понять причины. Производители до сих пор отбиваются от исков….Вот такая я гадская девчонка.

У маленького людоеда от услышанного слегка отпала челюсть. Неиспорченное детское воображение в силу традиций мирилось с едой из человечины, но не могло принять гнусности с умышленной порчей шампуня. Лицо мальчика выражало одно сплошное непонимание.

– Но зачем!? Зачем ты это делала! – в голосе звучала обида за полчища невинных, лишившихся волос.

– Я …мне трудно это объяснить, Шоми, – Лидия продолжала опускать взгляд, не в силах смотреть в протестующие детские глаза.

– Эти люди сделали тебе что-то плохое?

– Нет, ничего они мне не сделали.

– Тогда зачем?!

– Не зачем! Ясно!? – в отчаянии воскликнула девушка.– Просто… просто я их всех ненавижу!

Теперь Шоми понял слова отца. «Она не такая, как мы… Она подлежит дисквалификации». Не будь у него треклятого синдрома Доброты и Симпатии он без промедления вырубил бы Лидию ритуальным молотком. В реальности же все в нем сопротивлялось природным инстинктам, все в нем жаждало мира. В конце концов, может, она не виновата, может, это просто какая-то болезнь?

– Вижу в твоих глазах осуждение, – сказала Лидия после того, как Шоми надолго замолчал. – Теперь тебе будет легче сделать то, что должен.

– Плохо же ты меня знаешь! – недовольно фыркнул Шоми. – Легче мне не будет. Но ты и вправду ненавидишь всех людей?

– Может и не всех, -пожала плечом девушка, вспоминая нового консультанта. – Некоторые мне нравятся.

– А детские шампуни ты тоже портила?

– Нет, детские я не трогала.

– Вот видишь, может не такой ты и монстр.

– Ты что собрался мне грехи отпустить? – с грустью усмехнулась Лидия.

– А что такое грехи?

– Это так у людей называются плохие дела и плохие мысли. За них люди отправляются в Ад.

– А, про Ад я слышал, мне Телл рассказывал, – просиял Шоми. – Это такая жаркая страна, где из людей варят гороховый суп смешные звереныши с рожками и копытами.

– Ага, – без особой улыбки заметила девушка. – Чем—то похожи на вашего брата. Тоже любят экзотическую кухню.

– А кто решает, за какие грехи люди отправляются в Ад? – на лице и в глазах Шоми угадывался бурный мыслительный процесс.

– Не знаю кто. Наверное, какие-то ангелы решают. Или Бог, если у него других дел нет.

– Ты хочешь сказать, что за эти плохие дела какие-то тайные ангелы составляют какие-то специальные списки, по которым люди отправляются в Ад?

Говоря «тайные ангелы», Шоми, разумеется, думал о тайных агентах.

– Ну, наверное, – растеряно отвечала Лидия. – К чему ты клонишь?

– Может, вы называете Адом это место? Я про Людоедовы земли.

– А я в Людоедовых землях?

– Боюсь, что так.

– Господи, а я уж подумала вы просто психи-каннибалы, – съехидничала Лидия. – Что еще за Людоедовы земли?

– Ты помнишь, как попала сюда?

– Нет, откуда? Я была в отключке.

– Твой город в шестистах километрах юго-восточнее, – объяснил Шоми – Мы очень глубоко в дремучих лесах, почти на краю земли. Дальше только пропащие болота, Хищные леса и Беспросветье. Сюда почтальон целых две недели добирается по секретной тропе.

– Что ж, может ты и прав. Может я и в Аду. Только странный это Ад, раз в нем есть такие, как ты.

Слова Лидии сперва сконфузили маленького людоеда, а после и вовсе повергнули в уныние.

– Родители не говорят мне, но я знаю, что это болезнь. Называется синдром Доброты и Симпатии. Я пью таблетки, но, кажется, они не помогают.

– Шоми, мне кажется это никакая не болезнь. Ты просто добрый и все. Такое редко бывает даже среди людей, но бывает.

– Ты не понимаешь! – сокрушался мальчик. – Быть добрым людоедом это значит поставить крест на всей жизни.

– Да кто тебе такое сказал?

– Папа.

– Ах, папа, – иронично заметила Лидия и театрально закатила глаза.

– Что это было? – Шоми изобразил её, закатывающую глаза.

– Ты только не обижайся, только твой папа может ошибаться, как и любой другой папа.

– Нет! – категорично отрезал Шоми. – Мой папа никогда не ошибается.

– Ты очень хороший, – Лидия по-дружески взъерошила ему волосы. – Но раз твой папа никогда не ошибается, тебе придется взять тот молоток и превратить мою голову в раздавленную помидорку.

Шоми посмотрел на дальнюю стену, где на гвоздях висело странное и страшное орудие. Потом он встретился взглядом с её зелеными глазами. И вспомнил о том, что говорил папа про гнилую картошку. А потом еще раз прокрутил в голове её признания насчет испорченных шампуней. Нет, все равно что-то не сходилось, не клеилось, не хотело решаться.

– Я не хочу тебя убивать, – наконец, произнес он. – И папу не хочу подводить тоже.

– Я тебя понимаю. Это называется становиться взрослым. Всегда приходится делать непростой выбор.

Шоми долго молчал, смотрел ей в глаза. Он не мог смириться с тем, что она закончит свою жизнь здесь в этом подвале и больше не увидит ни одной передачи про космос. Да что там, и самого космоса больше не увидит.

– Мне будет тебя не хватать, – сказал он и соскользнул с дивана на ковер.

– Держи, ты забыл, – Лидия передала ему ручку-отключалку. – Не мучайся. Можешь сделать, когда я буду спать.

– Прекрати мне подсказывать, – Шоми взял ручку и побрел к выходу, а у двери остановился.

– Спокойной ночи, Лидия.

– Спокойной ночи, Шоми.

***

Сестренка Мури уже второй день ходила за Шоми по пятам и подслушивала его странные разговоры с едой. Честно признаться, она страшно ревновала братишку к этой напыщенной, совсем не красивой и самовлюбленной Лидии. Когда братик шел к выходу из подвала, Мури быстренько просеменила наверх и затаилась в предрассветных сумерках коридора, как мрачный ниндзя.

Мальчик с тяжелой головой выбрался из подвала №1 и направлялся к себе в спальню, когда из тьмы путь преградила женская фигура. Шоми от неожиданности вскрикнул и едва не воткнул ручку-отключалку в шею сестры.

– Шоми, тише, это я, Мури.

Сестренка взяла его за пальчики, чтобы он успокоился.

– Что ты здесь делаешь в три часа ночи? – удивился мальчик. – Я думал, все уже спят.

– Да, все спят, но я волнуюсь за тебя. Пойдем, я хочу тебе кое-что подарить.

Мури отвела его в свою спальню, сплошь оклеенную плакатами с человеческими кинозвездами, которых она бы вряд ли стала есть. Пока Шоми зевал, сестра достала из-под подушки что-то вроде звериного клыка на веревочке.

– Вот, – она надела веревочку с клыком мальчику на шею. – Это темный амулет. Мне его подарил мой позапрошлый парень из Енотовых угодий. Помнишь того рыжего?

– Ага, – Шоми скривил гримасу, – он все пытался со мной подружиться. Мерзкий тип.

– Ну, наверное, – улыбнулась Мури. – Я его просила достать мне что-то очень необычное, чтобы я согласилась пойти с ним в кино и он подарил мне этот клык. Знаешь, где он его взял?

– Где?

– Выкупил у семьи Крикитрак, что живут на самом севере Людоедовых земель. Это темный амулет из клыка саблезубого волка, которому поклонялись все живые существа еще до появления первых людей.

– Ого! – присвистнул Шоми. – И ты даришь его мне?

– Да. Я хочу, чтобы ты носил его всегда, чтобы не случилось в ближайшие дни. – Мури говорила с таким дрожащим голосом, что казалось, вот-вот расплачется.

– Перестань, Мури, ничего страшного не случится.

– Я чувствую, что ты не сможешь, – зашмыгала носом сестра. – Эта коварная девчонка залезла тебе в мозг и спутала все карты.

– Она не коварная.

– Тебе она, правда, нравится?

– Наверное, да.

– Ты всегда был не таким, как мы. Я не хочу терять тебя.

– Ты всегда будешь моей любимой сестрой, Мури, а я всегда буду твоим младшим братом.

– Да, Шоми, я знаю.

Сестра обняла его крепко, а после Шоми ушел к себе досыпать.

Глава 6. Почтовый дуб

В ту ночь сон еще долго бежал от маленького людоеда. Он лежал в кроватке и смотрел на четырех мышат и бурундучка, копошившихся в банке под светом ночника. Размышление о чудесной силе жизни и таинстве смерти поглотили его с головой. Он думал о Лидии Синичкине, красивой девушке с шикарными волосами и тайным шампуньным монстром под приветливым лицом. Шоми живо представлял её лежащей там внизу, в бетонном, обманчиво комфортном подвале, пол которого пропитался тоннами человеческой крови. Праздничные обеды, шумные застолья, веселые гулянья на праздник Гули, дни рождения – в каждом блюде остывала чья-то грубо прерванная судьба. Шоми прекрасно понимал, что людоеды не должны думать о терзаниях своей еды, так же как люди не думают о мечтах и чаяниях коровы, которую собираются пустить на говяжий фарш. Практичное отношение к еде, столь сильно похожей на них самих, было заложено в древнем генетическом коде, но в этот раз что-то пошло не так. Мальчик не мог не думать, как лишит Лидию трепетных минут тысяч пробуждений по зимним утрам, когда озорной холодок пробирается под оделяло и бодрит зябкой щекоткой. Он думал о том, как удар молотком превратит её красивое лицо в быстро сгнивающую плоть, как она больше не воскликнет с восторгом в ответ на новость о первом человеке на Марсе. Шоми представил незнакомую жизнь Лидии Синичкиной в ясных мелочах, хотя не знал о ней практически ничего. Он увидел, как она гладит дома кошку с маленьким колокольчиком на красном ошейнике, как ужинает с мамой за кухонным окном, как смотрит на звезды перед сном (совсем как он), как принимает ванну с пластмассовым утенком. А потом он представил черноту. Сплошную тьму, поглотившую каждый оттенок света и цвета, который был жизнью Лидии Синичкиной.

Шоми вспотел, его сердце бешено колотилось. Он сел в кровати и перевернулся на другую сторону. Теперь он думал об отце, как тот качал его на руках в беспокойные ночи, когда Шоми был напуган историями о призраках от старших братьев. Он вспомнил, как папа подарил ему дорогущий телескоп, чтобы Шоми смог смотреть на звезды, хотя все остальные смеялись над его увлечением. С болью мальчик вспоминал взгляд отца, когда он не смог прикончить мышонка. Что будет, если он не оправдает надежд? Как он сможет жить вдали от родного дома в изгнании, если провалит решающий экзамен? Шоми кутался в одеяло и делал глубокие вдохи носом, пытаясь вобрать в себя все запахи дома….Он кутался в одеяло сильнее, стараясь запомнить домашний уют и это сладкое чувство, когда ты знаешь, что дом полон твоих близких, которые мирно спят в нескольких метрах от тебя и скоро все проснутся и начнется веселая суета следующего дня….

***

Шоми проснулся от страшных криков и визгов, исходящих из подвала №1. Все ночные терзания души рассеялись, как дым. В голове остался лишь один образ. Лидия!

Он выпрыгнул из постели, как ошпаренный, и прямо в пижаме ринулся вниз, перепрыгивая через разбросанные игрушки, ударяясь в коридорные стены на поворотах и перескакивая через три подвальные ступеньки.

В подвале перед ним раскрылась нелицеприятная картина. Лидия Синичкина билась на диване в истерике. Её синее платье-униформа разорвалось спереди от декольте почти до самого низа, обнажая лифчик и другое нижнее белье белого цвета. Она кричала, призывала к спасению и, хотя опасность уже миновала, продолжала дрыгать ногами, словно лягающаяся антилопа, отражающая нападение львов. Старшие братья Телл и Харри в семейных трусах сидели в сверженных позах на полу с фингалами под глазами и разбитыми в кровь носами. Суровый папа с огромными кулачищами возвышался между ними и метал глазами молнии.

– Спасите! – продолжала хныкать Лидия, захлебываясь в соплях и слезах. – Умоляю, не трогайте! Прошу вас….Я больше не буду портить шампуни… прошу вас…

– Не трогайте её! – закричал Шоми с не свойственным ему гневом и прорвался, отталкивая папу, прямо к дивану.

Здесь он встал в оборону, обнажив свои маленькие кулачки и готовый биться на смерть.

– Успокойся, сын, – как можно нежнее сказал папа, на лице которого уже не было ярости. Огромные кулачищи расправились в ладони, а руки разошлись в стороны, словно приглашали в объятия. – Твои братья перешли границы дозволенного и теперь получат по заслугам. Я обещаю тебе, что её никто больше не посмеет тронуть. Это твой человек и только твой. Я поймал её только для тебя.

– Я верю тебе, папа, – сказал Шоми спокойно, но все же не опуская кулачков. – Только позволь мне сделать это не здесь.

– О чем ты говоришь? – на суровом лице отца промелькнула тревога.

– Я знаю, вы думаете, что она просто еда, но все же она живая и у неё есть желания и мечты и даже любимая передача по телевизору.

– Это ни о чем не говорит.

– Для меня говорит, – стоял на своем Шоми.– Лидия заслужила умереть не здесь, а на природе, под звездами, где рождается всякая жизнь и где она заканчивается.

– Это она тебе сказала?

– Да, – слукавил Шоми с легкой дрожью в голосе, ведь он никогда раньше не обманывал отца – Она так хочет и я не могу не исполнить её последнего желания.

Огромный и все еще грозный папа на фоне маленького сына выглядел еще огромнее и грознее и все же эта гора мускулов уступила. Плечи и руки папы сокрушенно опустились. Он подошел к стене у белой линии, открыл металлический электрощит и вырубил сенсоры белой линии. Теперь Лидия могла спокойно покинуть подвал, если только глава семьи не передумает.

Но папа Трикитрак очень любил младшего сына и верил в него до последнего, хотя все вокруг говорило о том, что надежды тщетны. Папа сам снял крокетный молоток со стены и вручил его Шоми.

– Держи, сын. Где твой активатор электрошока?

Шоми порылся в кармане пижамы и вытащил ручку-отключалку.

– Хорошо, – кивнул отец. – Теперь можешь отвести её куда хочешь, но помни….Если ты не сделаешь этого, я ….

Папа отвернул голову в сторону не в силах смотреть в большие добрые глаза сына.

– Я знаю, папа, – мальчик схватил его за огромные пальцы. – Все будет хорошо.

– Не разрешай ему, папа! – запротестовал Телл.

– Она его водит за нос, как дурачка! – подхватил Харри.

– А ну молчать! – зарычал главный Трикитрак, как тигр, и братья сразу заткнулись.

– Иди, – папа отошел в сторону, пропуская сына. – Помни, у тебя остается чуть меньше суток.

Шоми взял Лидию за руку. Она уже успокоилась и какое-то время не хныкала, хотя лицо её все еще выглядело зареванным и сопливым, а немытые волосы прилипли к мокрым щекам. Свободной рукой девушка соединяла разрыв платья, поскольку все-таки была девочкой в окружении мужского пола.

В напряженной тишине под мрачным взглядом отца и ненавистными взорами братьев маленький людоед вывел Лидию Синичкину из подвала №1 наверх, поближе к звездам. Вскоре девушка увидела свет солнечного дня, порхающих оранжевых бабочек на зеленом лугу и высокие деревья дремучего леса, окружающего владения Трикитрак густым частоколом. Их кроны шумели под легкими играми ветра. Глаза жмурились от ярких солнечных лучей, голову закружило чувством неожиданной свободы.

У самого леса Шоми обернулся назад. На крыльце дома собралась вся семья. Мама утирала слезы и махала ему платком, Мури прислонилась к мамину плечу и кажется тоже плакала, братья все еще злились, а папа просто молча поднял руку в пожелании удачи.

***

Они ушли по тайной лесной тропе, спрятанной за пушистыми ветвями вековых елей. Это узкая грунтовка с двумя колеями для колес брички была частью запутанной сети людоедовых дорожек, которые разветвлялись, постоянно куда-то заворачивали, кружили, расходились и снова сходились, соединяя между собой около сотни семейных владений и несколько компактных селений, построенных на диких полянках в окружении дремучего леса.

Деревянный молоток для забоя оказался тяжелым, особенно для такого маленького мальчика, поэтому Шоми волочил орудие по земле. Лидии Синичкина шла с ним рядом и в страхе непрестанно оглядывалась назад, продолжая запахивать платье, как банный халат. Она понимала, что все еще крайне уязвима и от этой чертовой семейки можно ожидать чего угодно.

Солнце жарко пылало в летнем зените, но под густыми еловыми опахалами царствовала переменная тень и прохлада. На пятнышках света земля нагревалась, как на сковородке. Через пару минут молчаливой ходьбы, когда поляна с владениями Трикитрак окончательно скрылась за стволами деревьев, Лидия, наконец, смогла перевести дыхание.

– А ты хорошо это придумал со звездами, – сказала она, с некоторой опаской поглядывая на мальчика.

Шоми с серьезным лицом целеустремленно двигал вперед, волоча молоток, как уставший Тор. Ручка-отключалка снова лежала в кармане пижамы. Голова была тяжелой от осознания того, что он натворил. Одно дело думать о том, как натворишь и совсем другое действительно натворить. Теперь Лидии было много проще вырубить мальчика, чтобы воспользоваться своим шансом, но эта мысль лишь едва промелькнула в голове и не задержалась надолго.

– Я просто подумал, что умирать в подвале слишком чудовищно… – отвечал Шоми, не останавливаясь – даже для….

– Даже для кого? – у Лидии не время отключился механизм самосохранения.

– Неважно.

– Ты хотел сказать для еды, ведь так? – Лидия встала, как капризная особа.

– Нет, – Шоми остановился под гигантской еловой лапой и сокрушенно опустил плечи, как это делал папа, когда мама начинала читать лекцию о вреде жирной пищи. – Я хотел сказать, даже для тех, кто попал в тайный список.

– Перестань думать, что я чудовище! – Лидия возвышалась над мальчиком, как строгая учительница в порванном платье.

В её голосе не было ярости, она лишь хотела, чтобы Шоми относился к ней, как к равной. Никому не хочется ощущать себя чьей-то несъеденной едой.

– Я так не сказал.

– Да, но ты так думаешь. И твои братья… эти упыри, ничтожества… они тоже так думают.

– Я не такой, как братья. И мой папа не такой. Среди нас тоже есть разные.

Лидия бросала взгляды на молоток, который Шоми не отпускал, несмотря на его тяжесть.

– Так ты собрался действительно прибить меня под звездами? Очень романтично.

– Ничего я не собрался. Этому молотку семьсот лет. Не могу же я бросить на дороге семейную реликвию.

– Ну-ну.

– Слушай, мы тут стоять будем или все-таки пойдем дальше? У нас не так много времени.

– Пойдем дальше.

И они пошли дальше.

– Они следят за нами? – чуть погодя Лидия снова стала оглядываться.

– Нет, не думаю. Но когда кончится мое время, папа быстро найдет меня. Здесь его лес.

– Куда мы идем, Шоми?

– К почтовому дубу.

– Куда?

– Увидишь.

Они больше не говорили и уходили в лес все дальше и дальше. Двухколейная тропка виляла то вправо, то влево. Лидия не могла поверить, что в лесу могут расти елки такой нереальной высоты. Некоторые из них казались выше девятиэтажного дома. Шоми обладал отличной памятью, поэтому знал, куда сворачивать, чтобы выйти на дорожку, ведущую к старому дереву, к которому каждый год приезжал курьер с тайным списком жертв.

Минуты сменялись часами, солнышко медленно скатывалось на запад. Лидия покорно следовала за неутомимым мальчиком, который не расставался с молотком, что вначале несколько нервировало, но спустя три или четыре часа ходьбы девушка устала настолько, что больше не обращала внимания на такие мелочи. Она уже давно перестала обдумывать варианты исхода этого кошмарного дня. Молоток по башке возможно был бы спасением от тех жутиков, что она успела напредставлять, пока пребывала в подвальном плену.

Однако через какое-то время лес стал успокаивать. Нескончаемый дремучий край вековых деревьев непрестанно стрекотал, щёлкал, подвывал, шелестел и хрустел во всех направлениях. Эти звуки незаметно проникли в Лидию, заполнили её и полностью оторвали от прошлого и будущего, оставив только сейчас. Ей казалось, что она идет под елями уже неделю или больше, пока деревья внезапно не кончились….

Они оказались на просторной зеленой лужайке, окаймленной в отдалении продолжением дремучего леса. В самом центре открытого пространства на ветру скрипел раскидистый дуб. Оранжевое солнце поджигало верхушки деревьев, объявляя о непродолжительном закате.

– Пришли? – спросила измотанная Лидия.

Её волосы цвета соломы под лучами заходящего светила казались огненно рыжими. На голову Лидии село сразу три крупных белых бабочки и она невольно улыбнулась, поднимая глаза к сереющему небу. Уставшее лицо казалось еще прекраснее, поскольку на нем проступила реальная надежда вновь увидеть любимую кошку и маму.

– Ага, – ответил Шоми. – Пришли.

Мальчик отложил молоток в густую траву, показывая мирные намерения. Они уставились друг на друга странным долгим взглядом, в котором было больше слов, чем в самой толстой книге. Так, по-крайней мере, казалось Шоми.

– Значит, решил?

– Решил, – серьезно ответил мальчик, который стал чуть взрослее своих лет.

Он вытащил из кармана пижамы ручку-отключалку, демонстративно переломал её пополам и выбросил обломки в сторону.

– От этого дуба идет дорога, – Шоми показал пальцем вперед. – Иди по ней и не останавливайся, даже когда на небе появятся звезды. Это самый короткий путь до ближайших человеческих поселений. Думаю, это самый хороший шанс для тебя.

– И что тебе за это будет?

– Наверное, меня вышлют за семь пропащих болот в овражьи земли на севере, а может и нет.

– Вот черт, Шоми! – Лидия сжала кулачки, а после протянула ему ладонь. – Пойдем со мной! Ты сможешь жить нормальной жизнью, как другие люди!

– Не смогу. Нужна операция.

– Там тебе сделают, какую хочешь операцию. У нас даже девочек в мальчиков превращают и наоборот.

– Ну, ты и выдумщица, – Шоми, наконец, улыбнулся. – Любишь завернуть!

– Я не заворачиваю, пойдем, – она все еще протягивала ему ладонь. – Там сможем смотреть круглые дни и ночи передачи про космос. У нас много домашних животных, тебе понравится, пошли! Ты же такой же, как мы!

– Нет, – с грустью покачал головой Шуми. – Не такой. И потом, папа уже вышел за мной. Я не хочу пасть в его глазах еще ниже. Если я пойду с тобой, это будет так, словно я их всех предал.

– Ты будешь жалеть, что не пошел, – Лидия Синичкина уже пятилась к дубу, но все еще протягивала руку.

– Наверное. И Лидия…

– Что?

– Не порть больше шампуни.

– Я поняла. Не буду. Обещаю.

Расстояние между ними увеличивалось. Мальчик недвижно провожал её взглядом, а Лидия продолжала пятиться.

– Ты хороший, – сказала она.

– Ты тоже ничего, – ответил Шоми.

После этого она развернулась и со всех ног побежала через поле к дальней опушке, откуда каждый год приезжал синий фургон.

Мальчик подобрал молоток и медленно дошагал до старого дуба. Здесь он сел на траву, прислонился к стволу спиной и стал ждать папу.

***

Папа гнал бричку с гнедым жеребцом с нарастающим чувством тревоги. Выстрелы хлыста и подгоняющие окрики раздавались на десятки километров вокруг, заставляя лес смиренно притихать. Глава Трикитрак несся на своей колеснице будто Зевс в погоне за нерадивым сыном, что, впрочем, было недалеко от истины. В голове поминутно всплывали слова жены «Будь с ним помягче» и дочери «Папа, давай его спрячем. Никто не узнает». Если бы все было так просто! Никто не узнает! Но он то точно будет знать! Закон один на всех и он ничего не может с этим поделать. Он глава семьи и на его плечах весь груз ответственности.

Шоми услышал знакомые выстрелы хлыста задолго до появления папы. К тому времени солнце почти утонуло в еловых дебрях западных лесов. Мальчик поднялся с травы, взял молот в руку. Сердце вырывалось из груди, ноги просились в побег, но он не шелохнулся, готовый принять судьбу.

Гнедой радостно фыркнул, узнав маленького хозяина за опушкой леса. Папины глаза потухли, увидев то, что он боялся увидеть. Мальчик был один. Молот не окрасился в красный цвет.

– Тпрррр! – папа натянул вожжи, останавливая бричку перед почтовым дубом.

Куртка и штаны из оленьей кожи придавали старшему Трикитраку сходство с лесным божеством. В сущности, для Шоми папа и был чем-то вроде Бога, ведь все его слова принимались сыном за непререкаемую истину.

– Прости меня, папа, – сказал мальчик, протягивая молоток двумя руками и склоняя голову. – Я не смог.

Трикитрак спрыгнул с брички, его ноздри раздувались от волнения, а глаза смотрели в сторону дальней опушки.

– Она тебя обманула! У нас есть время до полуночи! Мы нагоним её и ты завершишь ритуал!

Папа схватил сына за руку и потащил к бричке.

– Скорей, сын, садись! Время еще есть!

Впервые в жизни сын посмел противиться воле отца. Он уперся в землю, как упрямый баран.

– Нет, – твердо сказал Шоми. – Ты сам сказал, что она только моя и ничья больше! Ведь сказал?

– Сказал, – папа тяжело вздохнул, осознав, что это конец.

– Значит, я могу сделать с ней, что захочу?

– Да, можешь.

– Я хочу, чтобы она жила, папа.

Людоед забрал молоток из руки сына и присел перед ним на одно колено, как делал не раз, когда хотел сказать ему что-то важное.

– Ты хорошо подумал?

– Да.

– Тогда ты знаешь, куда мы сейчас поедем?

– Примерно, – пожал плечом Шоми.

– Забирайся в бричку.

В этот раз Шоми повиновался. Он залез в крытую часть повозки, где его ждала заботливо сложенная походная одежда и крепкие ботинки. В рюкзачке из натуральной кожи лежала фляжка с водой, сухари (на человеческом жире), вяленое фермерское мясо, спички, соль и банка с полевками и бурундучком. «Наверное, мама плакала, когда собирала все эти вещи», подумал Шоми и ему стало бесконечно тоскливо от того, что он больше никогда не увидит её и Мури и братьев и свою спальню с телескопом.

Пока Шоми рассматривал в банке мышат, папа с яростью бил молотком по старому дубу, а после издал столь страшный и дикий вопль, что его услышала даже расцарапанная лесом Лидия Синичкина, которая на миг остановилась, чтобы в страхе оглянуться, а после побежала так, словно пыталась выиграть олимпийские игры в Сочи.

Как только последний луч солнца исчез за горизонтом, папа запрыгнул на козлы, резко развернул гнедую и помчал бричку в обратном направлении. Некоторое время они неслись по той же дороге, что вела к дому, но потом свернули на северную тропу и Шоми сердцем ощутил, как начинает все дальше и дальше отдаляться от родных мест.

***

Повозка скрипела по тайным дорожкам мимо древних деревьев и смрадных болот. Шоми с блеском в глазах смотрел на звезды в черном космосе и иногда думал о Лидии. Где она сейчас? Видит ли эти же звезды, как и он? Все еще бежит или упала без сил? Может, её разорвал медведь или ей удалось встретить отчаянного охотника? Мальчик не то, чтобы сильно гордился собой, но мысль о спасенной жизни грела душу.

Всю дорогу Шоми не осмеливался заговорить с отцом, но ему нравилось, что они едут вместе в такую головокружительную даль, куда еще не ступала нога людоеда. Это было похоже на захватывающее приключение! Целых пять дней и шесть ночей они проносились через незнакомые дремучие леса и мерцающие пропащие болота, делая короткие остановки после полуночи, на которых папа разжигал костер и готовил походный ужин, а Шоми молча сидел рядом. Старший Трикитрак почти ничего не говорил, разве только когда передавал чашку с похлебкой («Ешь») или когда оповещал, что пора в путь («Залазь в бричку»). Но даже эти крохи из уст родителя вызывали в Шоми неизмеримое чувство любви и благодарности. Голос отца в эти секунды казался ему сладким медом. Он знал, что папа все еще остается папой и одного этого было достаточно, чтобы не злиться на него. Отец лишь следовал воле закона и Шоми постепенно понимал, насколько это важно.

На исходе шестой ночи дорога кончилась небольшой круглой полянкой, за которой начинались овражьи леса, сплошь заволоченные туманом болотных испарений. Даже днем в этих булькающе-рычащих краях всегда царил сумрак. Дальше ехать не представлялось возможным. Деревья впереди перекрывали проход густым буреломом. Земля справа и слева проваливалась в глубокие овраги, заросшие как попало причудливым ельником с выступающими корневищами и кривыми стволами. Непроходимые края эти выглядели жутко дико. Косые стволы нагибались в самые разные стороны, словно пытались вырвать корни из земли и дать деру в более радостные места.

Шоми, давно переодетый в походную одежду, с рюкзаком за спиной спрыгнул на сухие еловые ветки. В нос ударил сырой запах древесной гнили. Где-то не так далеко впереди неприятно шуршащую тишину леса разорвал звук жуткого звериного воя. Каждый волос на теле мальчика вытянулся в струну. Не похоже на волка. Совсем не похоже.

– Что мне теперь делать, папа? – мальчик с мольбой в глазах уставился на могучего Трикитрака старшего.

Папа слез с козел с хопешом в руках. Шоми хорошо знал это грозное оружие с серповидным клинком. Выгнутый меч срезал человеческие головы так быстро, что они не успевали моргнуть. Трикитрак брал его только на длинную охоту перед зимними месяцами, когда нужно было запастись мясом впрок, но зачем он взял его сейчас….На какую-то малюсенькую долю секунду мальчик подумал, что родитель решил избавить его от мучений одним разящим ударом. В принципе может так даже лучше. Шоми жуть как не хотелось встречаться лицом к лицу с тем, кто сейчас рычал, словно инопланетный монстр. Он даже закрыл глаза, чтобы папа не смущался его сыновнего взгляда.

Свист хопеша и треск деревьев заставил мальчика выдохнуть и открыть глаза. Папа рубил мечом еловые ветки. Когда он закончил, то собрал их в большую кучу поодаль от повозки и поджег. Язык пламени быстро вырос в высокое кострище. Шишки громко разрывались внутри пылающих угольев, лошадь испугано фыркала. Свет от костра пролезал далеко между стволами непроходимого леса и заставлял плясать страшные тени.

Папа подошел к Шоми и встал перед ним на одно колено, чтобы сказать напутственные слова.

– Сын мой, жребий брошен. Ты должен знать, что я отдал бы все на свете, лишь бы поменяться с тобой местами, но наша жизнь устроена так, что каждый отвечает за свой поступок сам. Ты выбрал свой путь. С самого твоего рождения я знал, что ты не такой, как мы, но помни, это не сделало меня несчастным. Напротив, я полюбил тебя еще больше.

– Ладно, завязывай, пап, давай без сантиментов, – Шоми закусил губу, чтобы не разревется. Ему было неловко, когда отец показывал свои чувства. – Ты сделал все, как надо. Поэтому ты глава семьи. Передай маме, и Мури и остальным, что я люблю их и буду скучать.

– Я передам. Можешь не сомневаться.

– Куда мне идти, папа? – мальчик оглянулся на черные еловые заросли в оранжевых отсветах пламени. – Здесь очень страшно, а когда потухнет костер, то будет еще и очень темно.

– Костер привлечет безглазых тварей и волков. Вряд ли они осмелятся подойти слишком близко, но будут здесь, пока он не погаснет. Местные твари считают огонь божеством. Через пару часов, как я уеду, начинай уходить на запад. Пока горит кострище, у тебя будет время уйти достаточно далеко, чтобы твой запах рассеялся в лесу.

– А что там, на западе?

– Старики рассказывают, что там земля изгнанников. Поговаривают, что они смогли выжить и построить жизнь по собственным законам. Назад не поворачивай. В Людоедовых землях ты объявлен вне закона. Там тебя ждет только смерть. Я верю, что у тебя получится. Возьми это.

Папа достал из-за спины острый охотничий нож и вручил его сыну белой костяной рукояткой вперед.

– Спасибо, пап.

– Прощай, Шоми. Ты всегда будешь моим сыном.

С этими словами папа поднялся с колена, запрыгнул на козлы и, дабы не рвать себе сердце в клочья, вдарил кнутом по спине гнедого так сильно, что бричка сорвалась с места, как бешенная. Уже через минуту Шоми перестал слышать удары хлыста. Лес вокруг настороженно замер в предчувствии скорой охоты.

Глава 7. Одни в лесу

После леденящего душу вопля Трикитрака старшего Лидия Синичкина неслась, сломя голову, несколько часов подряд. Она расцарапала себе все ноги, рассекла обе щеки, вскрыла бровь, ветки пару раз едва не выбили глаз, а на руки и вовсе было страшно смотреть. Девушка не замечала обжигающей боли, не обращала внимания на капающую кровь, выжимала из себя остатки энергии, пусть она свалится замертво без сил, лишь бы не быть съеденной чокнутой людоедской семейкой. Она натыкалась на трухлявые стволы, которые разбивались в пыль от ее распухших ступней, а мелкие грызуны с ужасом разбегались во все стороны. Небольшие ручейки перепрыгивались без остановок. Иногда она падала на другом берегу, быстро поднималась по осыпающейся влажной земле и припускала с новой силой. Ноги ее мельтешили, как верные солдаты, которым приказано убежать от смерти. Они слово жили собственной жизнью, но у всего живого наступает предел и ближе к полуночи девушка споткнулась и, пролетев несколько метров, взрыла игольчатую лесную почву своим красивым носом. Еще бы чуть-чуть и Лидия проломила бы себе голову о корявый пень.

Минуты две или три она лежала, не двигаясь. Но вот в ушах перестала клокотать кровь и зазвучал лес: застучал дятел, там запищала сойка, каркнула ворона, ветер шевелил верхушки елок, на волосы упала шишка. Лидия перевернулась на спину. На черном небе горели звезды. Сколько она пробежала? Много ли еще до ближайшей деревни? Девушка не знала, не помнила. Нужно было вставать и двигаться дальше.

Она, шатаясь, поднялась, выплюнула иголки изо рта, с ужасом посмотрела на ноги. От платья уже ничего не осталось, кроме верхней части. Белые трусики залеплены грязью. Ужасное зрелище. Форменная жертва лесных чудовищ.

Внезапно в голове с яркостью молнии судного дня вспыхнули слова маленького людоеда «Может это место и есть Ад?»

Действительно, очень похоже. Теперь Лидия почти не сомневалась в этом. Она попала в преисподнюю и вероятно будет вынуждена бултыхаться из одного круга в другой, пока ее медленно не зажарят на вертеле волосатые черти.

Нет, нужно идти, надежда еще есть. Она сделала шаг, другой и теперь пошла быстрым шагом. Бежать больше не было сил.

В темноте Лидия шла наугад и плакала от безысходности. Все вокруг шуршало, трещало, таилось и, казалось, охотилось за ней. Говорят, последние мгновения жизни открывают перед глазами трейлер всей прожитой жизни. Этакий сжатый ролик из памятных событий, какими ты отметился на бренной земле. Лидия испытывала нечто подобное. Однако мысли ее больше устремлялись совсем в глубокое детство, того чистого возраста, когда уже почти надо идти в школу, но мир все еще кажется необъятной площадкой для игр и развлечений.

Она искала тот камень, о который однажды споткнулась, а через тридцать два года была помещена в тайный список за пакости с бытовой химией. Лидия вспомнила, как в шестилетнем возрасте устроила страшную истерику в магазине игрушек за то, что мама не купили ей слишком дорогую куклу, как она скидывала с ревом коробки с полок и ногой била торговые витрины. Она затаила злобу на собственную мать и еще долго резала ножницами ее вещи, когда та была на работе. Может она родилась такой? С зерном зла внутри.

Лидия теперь не плакала, а рыдала и в темном лесу просила у мамы прощения. Она обнимала ствол старой ели, чтобы было кого обнять и слова раскаяния смешивались с хихикающими завываниями окруживших ее хищников. Когда она стала взрослой, люди потянулись к ее красоте и таинственной отчужденности, но все, кто к ней приближался в жизни, платили слишком дорого. Лидия с содроганием вспомнила того, кого довела до самоубийства просто ради интереса. Она хорошо запомнила мертвое, разбитое на асфальте тело и разбросанные мозги. Лидия смотрела в глубину своего черного прошлого и содрогалась тем чудовищам, которых вскормила собственными мыслями и желаниями. Если бы Шоми знал о ней все, он никогда бы не отпустил ее из разделочного подвала. Теперь она жалела, что не рассказала ему все. Больше всего на свете, она не хотела обманывать этого чистого наивного мальчика, который пожертвовал ради нее всем.

Сквозь рыдания и бессвязные слова «простите меня» Лидия услышала в черных еловых провалах влажное сопение и тяжелую поступь, от которой громко хрустели ветки. Девушка на мгновение перестала рыдать, оглянулась во тьму.

– Кто здесь?

Сопение приближалась. Лидия с ужасом кинулась между деревьев, и снова ноги заработали, как солдаты, но зверь не отставал. Она упала, поднялась, разглядела вверху кусок молодой луны, и, когда снова оглянулась, увидела в десяти шагах о себя мощный темный силуэт медведя, на котором восседала страшная женщина с золотыми зубами и белыми черепами на груди.

– Что вам нужно!? – с ужасом воскликнула Лидия.

– Твоя душа, – прозвучал старый скрипучий голос и лес заполнился мерзким чудовищным смехом.

***

Какое-то время мальчик продолжал смотреть в темный еловый тоннель, куда умчался отец. Он все еще не верил, что остался один. Шоми казалось, что с минуты на минуту отец одумается и повернет повозку назад, а потом скажет ему, что это была шутка, а потом они вместе вернутся домой, где их будет ждать мама с горячим ужином, и Мури, и братья….Но вот прошло десять, пятнадцать минут, а папа не возвращался. Лишь щелкал костер, да страх подло вползал в мальчика через уши, глаза и кожу.

Маленький людоед с легкой дрожью в коленях опустился на землю поближе к костру, снял рюкзак и вытащил из него банку с мышками и бурундучком. Животные почувствовали жар пламени и явно забеспокоились, затолкались и трусливо запищали.

– Не бойтесь, – Шоми успокаивал больше себя, чем мышат. – Здесь никого страшного нет. Видите, какой яркий костер. Когда так светло, нас с вами никто не убьет и уже тем более не сожрет живьем.

От этих его неуверенных слов мышкам сделалось еще больше не по себе. Они нервно подпрыгивали, пытаясь дотянуться до горловины.

– Ладно, – сдался Шоми и достал из банки мышонка Зоки. – Раз ты самый прыткий, я тебя отпущу первым.

Он опустил ладонь к земле и мышь неуверенно соскочила на опавшие еловые ветки. Некоторое время она оглядывалась на давно нестриженного мальчишку, а потом припустила от костра прямо под выступающее из земли корневище перекошенного вяза, чей ствол свисал в сторону темного оврага.

Шоми гипнотическим взглядом смотрел в черный провал, где исчезла полевка. Всеми фибрами души он чувствовал, что в овраге кто-то есть. Кто-то, кто недавно так жутко рычал, теперь подполз ближе и больше не рычит.

Внезапно словно в ответ на мысли мальчика, из того места, куда нырнула мышка, раздался тот самый ужасный рычащий звук. Близко, очень близко… Шоми от неожиданности едва не выронил банку из рук и инстинктивно, ползком попятился за костер, подальше от надвигающейся угрозы.

Еще секунду-другую глаза буравили мерцающую темноту за выгнутым корнем, а потом сердце на секунду остановилось. Шоми увидел того, кто рычал. Безглазую тварь.

Сначала из кривой арки у основания дерева показалась крайне отвратительная безволосая голова со свиноподобным рылом, которое заканчивалось влажным дергающимся пятаком – сплошь в грязи. Из оскалившейся пасти вверх торчало два длиннющих желтоватых клыка, похожих на бивни. Вместо глаз на спереди зияли два черных провала. Оттуда вытекала и капала с морды какая-то болотная слизь. Безглазая тварь серо-зеленого цвета рычала, фыркала, пускала слюни и с трудом проталкивала голову под корневищем. Уродливые, свернутые в воронки, уши просвечивали кровеносными сосудами. Они постоянно шевелились и наклонялись в сторону щелкающего костра.

Шоми смотрел, как лесное существо шевелит узкими плечами, а потом вытаскивает и вытягивает вперед длинные жилистые руки. Острые когти размашисто впивались в землю и подтягивали остальное тело поближе к жаркому костру. Безглазую тварь, как и предполагал папа, привлек жар огня и хруст сгораемых веток. Монстр еще немного прополз, а после, шатаясь, встал на худые ноги и двинулся вперед, словно страшный зомбак. Шоми собрался было бежать, сломя голову, подальше в лес, но потом вспомнил слова отца, что нужно подождать хотя бы пару часиков.

– Кто здесь? – прохрипела безглазая тварь, едва не наступив когтистой ступней в пылающие угли.

Шоми стоял в полутора метрах от худого существа, которое было намного выше папы, и все еще думал о побеге.

– Здесь я, – не сразу ответил мальчик, крепко прижимая банку с мышами к груди. – Меня зовут Шоми. Я людоед из семьи Трикитрак.

– Людоед? – чудище, пуская слюни, выразило явное удивление и наклонилось поближе на звук голоса, отчего Шоми невольно отступил. – В этих краях?

– Да, все правильно, – продолжал разговаривать мальчик, которому уже было не так страшно, как минуту назад. – Меня… меня изгнали из Людоедовых земель.

Услышанный ответ отразился на свиноподобном рыле какой-то двусмысленной ухмылкой.

– Вот как… – довольным голосом произнесло темное существо, которое, кстати сказать, недавно подкрепилось дюжиной жирных жаб, выловленных в болотной тине на дне оврага. – А можно ли мне посидеть с тобой у костра, людоед из семьи Трикитрак?

– Конечно. Только называйте меня, пожалуйста, Шоми. А то уж как то очень официально получается.

– Шоми, – повторила безглазая тварь, усевшись у костра и подставив к пламени широкие серые ладони, сплошь в кровоточащих язвах. – Ты крупный?

– Вы о чем? – насторожился мальчик.

– Большой говорю ты?

– Ну …не очень. Где-то с половину вас.

– Отлично, отлично, самое то, – безглазый облизнулся длинным мерзким языком и потер в предвкушении руки. – Ты садись, чего стоишь, я пока тебя есть не собираюсь.

– «Пока»?

– Ты уж прости Шоми, – прохрипело чудовище, – но ты слишком сочный и вкусный, а здесь кто первый, тот и съел. А я тебя первый нашел.

– Вы что, хотите меня съесть? – у маленького людоеда пересохло в горле.

– Ну, пока я не голоден. Я тебя съем чуть попозже. Ты сядешь или будешь мне стоя на нервы действовать?

Мальчик нехотя повиновался и сел чуть поодаль на уже прогретую от костра землю. Он вдруг вспомнил о Лидии Синичкиной. Теперь он знал, какого это быть живой едой. И все же, мальчик не собирался покорно сдаваться судьбе. Раз эта тварь не съела его сразу, то вероятно её интерес не исчерпывается едой.

– Вам не обязательно меня есть, – сказал он практически слово в слово, как Лидия.

– Вот только не нужно канючить! – отрезал безглазый с жуткой болотной хрипотой и схватился за длинный лысый затылок, в котором справа выступало нечто похожее на большую шишку – У меня и без того голова болит! Я же не говорю, что съем тебя прямо сейчас. Может потом, когда-нибудь. Если честно, мне тут слегка одиноко. Ты первый с кем я нормально разговариваю за последние шестьдесят лет.

– Ого, – присвистнул Шоми. – Так вы уже старый?

– Здесь не бывает старости. Мы живем, пока голова не взорвется от поганой слизи внутри черепа. Я знавал за брусничным оврагом безглазого Бумбу, которому было больше тысячи лет.

– Бумбу?

– Да, Бумбу, а что?

– Просто, – пожал плечами Шоми. – Не думал, что у вас тут имена есть. А вас как зовут?

– Меня зовут Майк. Но ты прав, имен у нас нет. Их я сам придумываю, когда у меня бессонница и приступы думания начинаются.

– Майк, – усмехнулся Шоми, который уже немного забыл, что его собираются съесть. – Какое забавное имя. А почему Майк?

– Тридцать лет назад в мой овраг упала огромная железная птица. Внутри было тело, по запаху немного похожее на тебя, шкура у него была в несколько слоев. Я его почти сразу съел, но там внутри что-то говорило, вот так: «Майк, ты меня слышишь? Назови свои координаты! Ты пропал с радаров! Майк!» Я подумал, что это ко мне обращаются местные духи. Поэтому решил, что Майк и есть мое имя.

– Похоже на вас свалился самолет, – вздохнул мальчик с легкой завистью, ведь он никогда не видел самолетов близко. – А вы съели пилота Майка.

– Самолет? – страшное свинорыло с выражением крайнего удивления повернулось к мальчику.

– Да, такая машина, – отвечал Шоми, не без содрогания вглядываясь в черные пустоты глазниц – Она летает от моторчика. Это люди придумали. Они много всего придумали. Я по телеку видел.

– По телеку?

– Да, это такая коробка, где показывают всякие передачи, киношки, мультики….

Тут мальчик замолк, снова уставившись в две большие глазницы с глубокой зияющей чернотой в каждой. Из них все еще продолжала сочиться мерзкая слизь. Она капала прямо на серую впалую грудь и текла дальше по облепленному тиной животу. Ничего отвратительнее мальчик никогда раньше не видел.

– Только вам, наверное, это все без разницы, – продолжил Шоми не без сочувствия. – Вы все равно ничего не видите. Было бы у меня радио, я бы вам его подарил, чтоб вы меня не ели.

– Ры..радио?

– Ну да, такая же примерно штука, которую вы приняли за духов. Радио рассказывает много чего интересного и еще они песни крутят. Вам бы понравилось.

– Звучит как будто замечательно..ррр. А это твое радио вкусное?

– Что? О чем вы? – фырнкул мальчишка. – Оно не съедобное.

– Ну, это для тебя оно не съедобное… ррр. А тут все что пищит, квакает, воет или тем более разговаривает, можно употребить на завтрак, обед или ужин.

– Вы ерунду то не несите, – продолжал спорить Шоми, словно рядом с ним сидела не страшная безглазая тварь, а необразованный людоед из соседнего поместья. – Радио оно не живое. Оно из железа и пластмассы. Вы если его съедите, так сразу можете привет передавать вашим прадедушкам и прабабушкам.

– Как же я им привет передам? – рыкнул, сбитый с толку Майк. – Я их..ррр… в глаза никогда не видел.

– Ну, вам, наверное, мама или папа про них рассказывали, – предположил мальчик.

– Не было у меня никакого папы и никакого мамы, – по голосу Майка чувствовалось, что он задет за живое.

– Как это не было? – удивился Шоми, для которого папа был целой вселенной, а мама как минимум метагалактикой. – У всех они есть. Вас же кто-то родил, кто-то воспитывал.

– Сразу видно, что ты не местный, – осклабился Майк. – Никто нас не рожает. Мы выползаем с болотного омута из самого глубокого ила. Сразу с зубами и когтями.

– И без глаз? – ужаснулся Шоми.

– Без.

– А почему без глаз?

– Ррр… – мягко прорычал в ответ монстр. – А зачем тут глаза, Шоми? У меня есть нос, чтобы унюхать тебя за семью оврагами, есть уши, чтобы услышать тебя за сотней деревьев и есть острые зубы…..

– Ладно, ладно, – перебил его мальчик. – Я понял, можете дальше не продолжать. А что за отвратительная штука течет у вас из глазниц?

– Гадость то?

– Точно, гадость. Только не говорите, что это ваши мозги, а то меня сейчас стошнит прямо в костер.

– Никакие это не мозги. Это плохие мысли людей. Как кто-то из них что-то плохое подумает, ну например об убийстве, особенно подло со спины, или о краже или о предательстве или о кровожадной мести, то у нас сразу гадость в голове появляется и она все копится и копится, и начинает вытекать потому, что места уже не хватает. И так и течет все с рождения и до конца, пока голова от избытка гадости не взорвется.

– Ужас какой! – содрогнулся маленький людоед и вспомнил о Лидии. – Вы сказали «плохие мысли людей»?

– Да, людей, а кого же еще? Мерзкие, нужно сказать, существа. Нам их приходится видеть во снах каждый день. Ничего гадостнее людей …ррр… придумать нельзя, Шоми. Тебе еще повезло, что ты рррр… родился людоедом. Хотя есть людей, я бы лично побрезговал.

– Ну, не знаю, – сконфузился Шоми, испытывая нечто вроде стыда. – Я вот одного знал. Так он вроде бы ничего. Точнее, она. Её Лидия зовут. Синичкина. Мы с ней подружились.

После этих слов весь лес, словно замер от шока. В щелкании костра слышалось лишь, как из глазниц Майка капает греховная гадость. Сам он тоже не сразу обрел дар речи.

– Ты хочешь сказать, что подружился с человеком? – страшная клыкастая пасть не могла закрыться от удивления.

– Ну да, – мальчик продолжал конфузиться. – Она девушка. Симпатичная.

– Ты в своем уме? Грр..Каким же нужно быть ослом, чтобы дружить с человеком? У тебя что там, дружить было больше не с кем!?

– Говорите прямо, как мой папа, – усмехнулся Шоми. – Только знаете что? Не с кем мне было там дружить. Братья вечно издевались, а сестра не считается. Дружить с родственниками это все равно, что дружить с деревьями. Никуда они от тебя не денутся, хоть прокляни их самым страшным проклятием. А Лидия вроде бы ничего. Мы с ней про космос много говорили и о городах.

– Ты идиот, – прорычала с осуждением свиноморда. – С человеком дружить нельзя! Это тебе самый задрипанный волк в лесу скажет.

– Но вы же совсем не знаете её! – упорствовал Шоми. – Может, она бы вам понравилась?

В ответ на это Майк засунул пару когтистых пальцев в правую глазницу, прокрутил ими в черепе, вынул из головы комок слизи и протянул его Шоми.

– Вот что такое твоя Лидия, – с брезгливостью сказал он и швырнул гадость в костер, отчего тот сердито зашипел.

После этого они какое-то время молчали. Шоми заметил, что с той стороны костра во тьме появилась пара красных глаз. А потом еще две пары. И еще две. Волки….Неужели так быстро?

– Надеюсь, ты её съел? – чуть погодя спросил Майк, все еще раздраженный таким вопиющим признанием.

– Лидию?

– Да, Лидию, черти тебя дери! Съел её?

– Нет, – робко ответил мальчик. – Как же я её съем, если она стала моим другом?

– Тебе это еще аукнется, маленький людоед из семьи Трикитрак. Теперь я знаю, почему тебя изгнали. Ты просто глупец.

– А вы бы что, съели друга?

– Наверное, – вздохнул Майк и прищурился глазницами так, словно его несуществующие глаза выражали печаль. – Не знаю. У меня никогда не было друзей.

– А кому же вы рассказываете свои самые сокровенные тайны?

– Никому не рассказываю. Я просто ем и сплю и охраняю свой овраг, чтобы в него другой безглазый не залез. У меня тут самые сочные жабы живут.

– Но разве вам не хотелось с кем-то говорить по ночам обо всем на свете? Вместе мечтать о чем-то?

– Хотелось. Я иногда залажу в ту железную штуку и жду, когда духи со мной снова заговорят.

– Они с вами больше не заговорят. Это была рация и, скорее всего, она сдохла. Теперь вы там совсем один.

– Ты говоришь так, что мне становится грустно, – плечи монстра понуро опустились.

Шоми снова смотрел за костер. Волчьих глаз уже набиралось не меньше двадцати пар. Освещенные огнем еловые ветви повсюду шевелились, слышался беспорядочный рык подползавших безглазых тварей. Лес шуршал и надвигался все ближе к костру.

– Ладно вам, не грустите, – сказал мальчик, чувствуя как сильно колотиться его сердце, а сам все смотрел на волчьи глаза и уже откровенно выступающие мохнатые морды с хищным оскалом. – Вы же не виноваты, что таким родились. Хотите, я вам подарю друзей? Целых четырех. Это мои мышки Сэм, Фул и Шмык. А четвертый это бурундучок. Я его еще не успел назвать. Мне его подарили вместо… – Шоми шмыгнул носом. – В общем, вы сами его можете назвать, как захотите, когда у вас снова начнутся приступы думания.

– Ты подаришь мне своих друзей? – голос Майка задрожал от сладкого предчувствия. Он даже облизнулся, а в желудке у него заурчало.

– Нет, нет, нет, – мальчик не торопился отдавать банку. – Вы их не должны есть. Это будут ваши друзья, понимаете? Вы будете рассказывать им обо всем, а они будут вас слушать.

– Но потом я же смогу их съесть?

– Если вы не поймете, что значит дружить, то, наверное, вы их съедите, – сдался мальчик.

– Да! – Майк сжал страшные когти так, словно забил трехочковый.

Шоми протянул банку Майку и тот схватился в неё двумя грязными пятернями.

– Ну же, давай! – безглазый пытался вырвать банку из маленьких рук и его венозные уши дрожали от нетерпения.

– Только у меня одно условие, – Шоми не переставал смотреть на лес, который обрел уже полсотни красных глаз. – Вы отпустите меня и скажите, как добраться до Земли изгнанников. Тогда мыши ваши.

– Ррр..– задумчиво прорычал Майк. – Земля изгнанников? Никогда о ней не слышал! Кто тебе такое сказал?

– Папа! – с надрывом воскликнул Шоми, который сейчас очень скучал по отцу.

– Не знаю, кто такой этот «папа», – свинорыло растянулось в ухмылке. – Но он тебе наврал с три короба. Никакой такой земли изгнанников тут нет.

– Папа не мог мне соврать!

– Ну конечно, – иронично хихикнул безглазый, а потом пожалел Шоми. – Ладно, маленький людоед, я не знаю ни о какой земле изгнанников, но я скажу тебе, как можно добраться до высокой гремящий штуки, которая сверлит землю, а вокруг вечно суетятся человечки, вымазанные в какой-то вонючей гадости. Если сможешь дойти до них, то возможно лес не сожрет тебя.

– Вы уверены, что Земли изгнанников нет?

– Я о такой не слышал. Но если ты хочешь ее искать, жирная жаба тебе в помощь. Только мышат отдай. И еще одно.

– Что? – Шоми покрылся капельками пота, он до сих пор не выпустил банки, опасаясь обмана.

– Если я тебя отпущу, будет ли это означать, что мы с тобой стали друзьями?

– Думаю, да.

– Хорошо, людоед Шоми из семьи Трикитрак. Я ведь все равно расхотел тебя есть, когда ты признался мне про эту Лидию. С тобой явно что-то не так, а уж мне отравиться совсем не хочется.

– Я рад, что вы так думаете. Так мы договорились?

– Договорились. Но ты тоже должен будешь для меня что-то сделать….

Свинорыло наклонилось к маленькому людоеду так близко, что он чувствовал пар, выходящий их ноздрей пятака. А затем огромная лапа схватила мальчика за ладошку. Шоми вскрикнул, пытаясь вырваться, но хватка была железной.

– Какие крошечные пальчики – … прохрипел болотный монстр. – То, что нужно!

– Нужно для чего? – едва вымолвил Шоми, бледный, как снег.

– Ты заберешься в мой череп и достанешь ту штуку, – тут Майк показал на шаровидный бугорок на затылке. – Эта дрянь появилась, когда я съел того, кто был в той железной штуке. Она причиняет мне дикую боль тридцать лет подряд! Вытащи это из меня и я помогу тебе остаться живым. По крайней мере, еще на час или на два!

– Х..хорошо, – согласился мальчик и только тогда монстр отпустил его.

Шоми встал на ноги, вытянул руку к страшной морде, отвернулся в сторону и, подсматривая боковым зрением, испытывая отвращение на грани тошноты, сжал пальцы острием, проникая в источающее вонь нутро черепа. От внезапного давления гадость с пшиком залепила ему прямо в лицо, отчего маленького людоеда едва не вырвало. И все же морщась, борясь с рвотными порывами, он продолжал погружать руку в череп, и вот она уже исчезла там по локоть, завернула к верху и вдруг пальцы наткнулись на что-то явно твердое, на что-то определенно инородное, что напоминало шар, размером чуть больше бильярдного. Мальчик схватил штуку всей пятерней, потянул на себя и зверь взвыл так, что весь лес на мгновение смолк от ужаса. Шоми поднатужился и вскоре шлепнулся на землю.

Из глазницы Майка вылилось целое ведро болотной слизи. В руке на раскрытой ладони маленький людоед держал шар грязно желтого цвета с едва уловимым свечением, которое едва пробивалось сквозь облепленный слой гадости.

– Что это? – прорычал болотный монстр, который не мог определить предмет по запаху. – Опухоль?

– Да, наверное, – соврал Шоми, который был уверен, это что угодно, но точно не опухоль. – Можно я оставлю ее себе на память?

– Не много ли ты просишь? – засомневался зверь.

– Я отдаю вам трех мышат и бурундука, – напомнил мальчик.

– Ладно, забирай, – сдался Майк.

Шоми осторожно поместил шар в рюкзак и, оглянувшись по сторонам, с ужасом увидел, что красных точек за деревьями стало в два раза больше.

– Давай сюда своих мышат! – потребовал болотный монстр.

– Куда мне бежать? Вы обещали сказать! – мальчик все еще прижимал банку к груди.

– Ползи под ту корягу, из которой я выполз. – огромная лапа безошибочно указала на корневище – Там мой овраг. Выберешься с дальнего конца и беги, пока хватит сил в сторону Голодной звезды, что выглядывает из тумана.

Майк вырвал банку из людоедовых рук и засунул подмышку, а потом страшное свинорыло снова наклонилось к самому лицу перепуганного насмерть мальчика.

– А теперь припади к земле и ползи! – прорычал безглазый. – Ползи, что есть мочи, пока не разодрали в клочья!

Майк резко встал во весь рост и начал распинывать пылающие ветки из костра в разные стороны. Пламя закашлялось белым дымом, в воздух взлетали снопы красных угольков. Шоми упал на живот и пополз, что есть мочи к выгнутому корню. Широкая спина Майка прикрывала его, пока он не заполз под склоненный вяз и не покатился кубарем на дно оврага.

Глава 8. Гандрогол

Шоми перекатывался через себя, как выброшенное автомобильное колесо. Рюкзак чуть смягчал удары о коряги, но руки то и дело впивались в колючки. Мир быстро переворачивался с ног на голову раз десть или двенадцать и только потом он, наконец, влетел лицом в чуть теплую болотную жижу. Мальчик быстро поднялся, отплевываясь грязью. Он полез в рюкзак, чтобы пожевать фермерского мяса (натуральное, без токсинов), но оказалось, что все остатки маминой еды вытряхнулись пока она летел по склону оврага. Голова кружилась от ужасной вони. Тьма была такая, что хоть ножом режь. А теперь еще и есть хотелось до одури.

Маленький людоед оглянулся. Где-то вверху, очень высокого над ним темнота обагрялась оранжевым отсветом кострища. А еще оттуда слышался целых хор рычащих тварей вперемешку с подвыванием волков и щелканьем челюстей. По всей видимости, Майк вступил в нехилую схватку с себе подобными, защищая подаренных мышат. Хватит думать о всякой ерунде. Прочь отсюда!

Шоми опомнился, что от смерти его отделяет лишь три секунды кубарем вниз, и резво зачамкал по жиже вперед. Он шел практически вслепую, едва различая слабый жирный отблеск болота. Ноги утопали в булькающей грязи чуть ли не по пояс, и все же ему удавалось вытаскивать их снова и снова, чтобы делать новые шаги. Где-то в середине болотного оврага, он ударился коленкой обо что-то твердое и железное. Самолет…

Мальчик ощупью залез в то, что ему показалось кабиной, чуть отдышался и стал оглядываться. Как-то уж слишком просторно здесь было для самолета. Он полез в рюкзак, нашел там зажигалку и выщелкнул маленький огонек. В сиянии дрожащего пламени глаза увидели замызганное в болотной грязи кресло у центра широкой полукруговой панели. По сторонам – еще два кресла. Между нижними и верхними приборами темным стеклом поблескивал обзорный иллюминатор, который давал обзор в сто восемьдесят градусов.