Saratov Revival бесплатное чтение

© Данила Глумов, 2024

ISBN 978-5-0062-7851-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

– Доброе утро, друзья! Сегодня в программе «Позитив с семи утра» мы поговорим о насущном с диетологом, автором книги «Похудей, как Кащей», Маратом Жан-Польевичем Ива…

ЩЁЛК!

…

– Повесить картину художника-авангардиста вверх ногами, а потом, отвечая на вопросы журналистов, пришедших на открытие выставки, выдать это за оригинальную находку вместо того, чтобы признать собственную криворукость? Бесподобно!

– Вы считаете?

– Конечно! Ведь современное искусство только и держится, что на новом прочтении, на переосмыслении ста…

…

ЩЁЛК! И телевизор превращается в безобидный предмет мебели.

Надоело.

«Новое прочтение», «переосмысление», «современное искусство». Зачем? Почему? Для кого? Порой кажется, что всё «новое» – это не хорошо забытое старое, не «провокация», не «вызов», а лишь честное признание художником собственной несостоятельности. Живописцы прошлого плеснули бы грязной водой из размалёванного стакана в лицо любому современному творцу, если бы узнали, на что последний тратит драгоценную краску, ведь по большому счёту разница между наивными этюдами ученика третьего класса художественной школы и произведением признанного мэтра нынешнего века заключается лишь в умении красиво навесить благодарной публике побольше лапши на просвещённые уши. Объяснить свой замысел. Расставить акценты. Притянуть за хвост побольше злободневности. В наши дни это называется восхитительным словом «литературоцентричность». Так что, если увидишь на стене кляксу – вполне возможно, рядом с ней будет висеть описание Замысла на трёх листах формата А4.

И попробуй только заявить со всей ответственностью на очередном рауте, мол, «да у меня ребёнок рисует лучше!»: глазом не успеешь моргнуть, как тебя тут же заклюют гарпии на высоких каблуках, с тобой перестанут здороваться представительные мужчины в смокингах (пусть даже из-под отутюженных брюк у них нередко будут торчать до боли знакомые «треники»: почти такие же, какие носят те, кого на подобные мероприятия позовут разве что в качестве охранников), от тебя уйдёт любимая женщина, а то и с работы уволят. За убеждения.

На момент осознания этих очевидных вещей Свигуму было около 25 лет. Он был весел, как Егор Летов осенью 1991 года, оптимистичен, как Курт Кобейн в апреле 1994 года и полон сил, как типичный фанат The Smiths, едва закончивший факультет философии Высшей Школы Экономики на рубеже эпохи стабильности и десятых годов. Как и большинство представителей своего поколения, Свигум категорически не хотел взрослеть в привычном понимании этого слова, предпочитая построению карьеры компьютерные игры, а заведению семьи – непринуждённое общение с дамами в социальных сетях. В основном, конечно, когда и сам он был нетрезв.

– Святииик! Завтрак на столе, сынок!

Надев на себя синюю униформу (не переодеваться же, в самом деле, на работе?), почистив кроссовки и поблагодарив маму за вкусный завтрак, Свигум выдвинулся в направлении офиса.

«О, ещё один прекрасный рабочий день впереди! О, сегодня я заработаю ровно пятьсот пятьдесят рублей, а если повезёт, то и тысячу: в качестве бонуса за высокие показатели продаж устаревших моделей смартфонов!».

Осознавая всю бренность бытия, злоупотребляя даже в собственных мыслях деепричастными оборотами и словами, наподобие «рефлексия», «постмодерн» и «экзистенциальный», Свигум вышел из дома.

Неспешным шагом идти к остановке. Ждать маршрутку. Чувствовать себя килькой в банке по дороге к Крытому Рынку. Разглядывать красивую девушку, которая, прижавшись к двери с надписью «не прислоняться» и изогнувшись в три погибели, читает классику (кажется, это «Унесённые ветром»). Пробки. Кильки. Люди. Толпы. Наконец, долгожданная свобода и открытая дверь маршрутного такси.

Сидя в маршрутке, Свигум, как водится, вновь задумался о вечном. В маршрутках вообще отлично рефлексируется эпоха. Эпоха, современниками которой нам нечаянно, и вопреки собственной воле пришлось стать. Впрочем, кажется, Свигум к ней неплохо приспособился. Его вполне устраивало то, что социальные сети привязали людей к мониторам, уничтожив культуру дворов и подъездов и то, что в результате этих тектонических общественных сдвигов, мы перестали узнавать в лицо даже тех, кто обитает в соседней квартире. А ведь до коммуникативной революции приходилось практически ежедневно встречаться в том самом подъезде с алкашом Евгением Петровичем, которого язык не поворачивался назвать по имени-отчеству. Встречаться с гоблинами, которые учились на два класса старше, в недавнем прошлом были единственными доступными примерами для подражания, а теперь – красовались разве что на стендах «их разыскивает полиция». Теперь же дядя Женя преспокойно сидит в «Одноклассниках», переписываясь с другом из Воркуты Серёгой (впрочем, он тоже попал туда нечаянно и, кажется, даже вопреки собственной воле), а гоблины заняты экспроприацией золотых слитков в онлайн-играх. И волки сыты, и Свигум цел. Хорошо.

Свигум воспевал оду пиратству. Грела мысль о том, что внутренняя миграция на торрент-трекеры позволила приобщаться к достижениям культуры и искусства эры глобализации в считанные дни, а то и часы (а не спустя десятилетия, как это часто бывало прежде) после их выхода.

Отсутствие тотальных войн, голода и болезней, что выкашивали миллионами население России и Европы в прежние времена, голливудские улыбки в телевизоре и чистые улицы (говорят, их нынче моют с шампунем даже в Саратове), заставили наивных людей на полном серьёзе полагать, что теперь-то они уж точно венец эволюции человеческой цивилизации. Люди искренне поверили в то, что они могут забыть уроки «варварских» лет, обойтись без военно-полевой морали и бренновского «права сильного».

И даже тот факт, что современный мир живёт, разрушая мифологемы прошлого, не оставляя камня на камне от идеалов предыдущих поколений и водружает на старые постаменты новых сомнительных героев, по которым нет и не может быть общественного консенсуса, не казался Свигуму чем-то из ряда вон выходящим. В спорах между собой в реальной жизни люди уже дошли до такого безапелляционного уровня аргументации, когда логика уступает место слепой вере.

То ли дело в интернете, на бесчисленных форумах и в россыпи тематических (и не очень) пабликов, где Свигум обычно просиживал чуть ли не всё своё свободное время. Приди домой, поужинай и спорь, пока не рассвело! Спорь, пока даже клавиша ENTER на клавиатуре не начнёт роптать: «Друг, хватит! Я сегодня так устала! Прекрати на меня нажимать!». Весело? Вполне. Кстати, если повезёт, собеседника в интернете можно затроллить настолько, что ты попадёшь к нему в чёрный список, а то и нарвёшься на угрозу «вычислить по ай-пи»: чудо-то какое! Поскольку демагогом Свигум был знатным, ему это нередко удавалось.

А ведь Свигуму ещё при рождении не повезло как минимум дважды! Во-первых, его назвали «Святослав»: что, чёрт возьми, может быть омерзительнее? Даже в Манчкине для него была припасена специальная карта. «Враг по имени Святослав». Очень сильный монстр, особенно – на начальной стадии игры. Во-вторых, папенька подарил ему звонкое отчество «Викентьевич» и не менее пронзительную фамилию «Игумнов», после чего уехал на заработки то ли в Москву, то ли в Ханты-Мансийск, и больше к семье не вернулся. Свигум, впрочем, подозревал, что с папой всё в порядке, поскольку нередко видел его «онлайн» на страничке ВКонтакте и в чём-то ему даже завидовал.

В-третьих, хоть и случилось это уже много позже, при регистрации своей первой электронной почты Святослав Викентьевич Игумнов не придумал ничего лучше, кроме как составить из своего пятиэтажного имени шестибуквенный никнейм – «Свигум». Результат, объективно, получился так себе, хотя ему самому – нравилось, и убеждать его в обратном было бы бесполезно.

Незаурядные умения виртуального оратора компенсировались ещё и тем, что Свигум был неудачником по абсолютно всем канонам успешного человека восточноевропейского образца. Высшего образования Игумнов-младший так и не получил, бросив университет после второго курса. Места работы стабильно менял раз в два-три месяца (с обязательными полугодичными «каникулами» между трудоустройствами). Отношения с прекрасным полом – это отдельная и очень грустная история: на описание всех трагедий и неудач, преследовавших Свигума на пути к фантомному счастью в личной жизни с самого наступления пубертата, уйдёт больше бумаги, чем на переиздание «Войны и мира» семьдесят вторым кеглем. Да и какая тут личная жизнь, когда Свигум жил с мамой в тесной «хрущёвке» в районе СХИ недалеко от кольца двенадцатого трамвайного маршрута? Ладно. Самостоятельная жизнь? Зачем, когда мама по-прежнему готова варить тебе пельмени, несмотря на твой весьма сознательный по человеческим меркам возраст.

Неспешным шагом идти к остановке. Ждать маршрутку. Чувствовать себя килькой в банке по дороге к Крытому Рынку. Разглядывать красивую девушку, которая, прижавшись к двери с надписью «не прислоняться» и изогнувшись в три погибели, читает классику (кажется, это «Унесённые ветром»). Где-то это уже было, верно?

«Стоп! Какое знакомое лицо! Что это за девушка? Где я мог её раньше видеть?».

Свигума осенило: это была его одноклассница Машка! А точнее, теперь уже Мария, и, возможно, даже с отчеством: девочки-одноклассницы, как правило, взрослеют гораздо быстрее своих друзей детства мужского пола.

Свигуму, однако, казалось, что Машка за эти годы никоим образом внешне не изменилась, оставшись всё такой же хрупкой маленькой девочкой, на которую одноклассники впервые обратили внимание только в начале 10-го класса. «Одноклассники», но не он, не Славка: ведь он был безнадёжно, безответно влюблён в Машку с первого класса! И сейчас ему казалось, будто она, волшебным образом застряв в прошлом, одним лишь фактом своего появления возвела для Свигума мостик между его счастливым детством и суровым сычиным настоящим. Будто и не было тех восьми лет, которые отделяли его в тот момент от выпускного вечера. Вечера, когда он в первый и в последний раз надел на себя пиджак (а ведь в своих чётких и осознанных детско-юношеских представлениях о взрослой жизни, Свигум всегда представлял себя исключительно в костюме-тройке и, почему-то, с бородой).

– Маша! Привет!

Когда долго сидишь в интернете, ощущение реальности подменяется входящим и исходящим трафиком, поэтому, всё ещё ментально пребывая в виртуальном пространстве, Свигум завопил так, что разбудил даже мирно дремавшую на соседнем кресле бабку. Бабку, помнившую Сталина и в былые годы засыпавшую даже под грохот станков Зуборезного завода.

– Привет, Слава.

Маша опешила от этой неожиданной встречи даже больше, чем Свигум. Правда, в отличие от него, восемь прошедших со дня их последней встречи лет казались ей пропастью, другим измерением, «тридевятым царством» и Нарнией с платяным шкафом. И уж, конечно, ни о каком мостике в прошлое в её подсознании и речи быть не могло: забыть целую жизнь, всю молодость, первую взрослую любовь, первую поездку за границу, опыт самостоятельной жизни, неудачное замужество, разочарование в жизни, курсы программистов, свитер, тёмные очки. Нет, решительно нет: Марии Владимировне не помог бы сейчас даже мастерски сооружённый китайским строительным батальоном акведук. Какой уж там «мостик».

– Маша! Тетерина! А куда ты едешь? Где работаешь? Чем живёшь?

«Мостик памяти» превратился в автодорожный мост Саратов-Энгельс! Величественный, четырёхполосный и железобетонный! И сейчас Свигум мчался по нему на своём спортивном Мазератти, пытаясь, подобно Марти Макфлаю, пролететь за несколько секунд расстояние, на преодоление которого у человечества не хватило нескольких веков. Что и говорить: первая любовь – это действительно сильная доминанта для человека, вся жизнь которого свелась к фактическому конструированию образа своего идеального прошлого.

– Я? У меня? Да всё хорошо. Еду на работу. В Крытый.

Энтузиазм одноклассника напоролся на утренний сплин Марии Владимировны, и она, путая слова и отвечая скорее из вежливости, нежели из ностальгической необходимости, очевидно, пыталась свернуть этот диалог как можно скорее. «Унесённые ветром» к тому же казались ей намного интереснее какого-то там Славки, с которым она, Мария Владимировна Тетерина, когда-то где-то там училась. Да и училась ли вообще? Была ли в её жизни школа? Детство? Не родилась ли она сразу взрослой?

После этих слов спортивный Мазератти Свигума врезался в отбойник, а сам он ласточкой полетел вниз навстречу волжской водной глади. Вот и поговорили, Машка. Вот и организовали «встречу одноклассников».

– Понятно, Маш. Рад за тебя. У Крытого остановите, пожалуйста!

Когда из переполненной маршрутки у Крытого вышла толпа народа, а Машка поехала дальше, Свигум ничуть не удивился: она всегда его обманывала. А природа человеческих взаимоотношений, как и война, как и сама природа человека, никогда не меняется.

Посмотрев несколько секунд вслед уезжающей маршрутке, Свигум побрёл по «рядам» по направлению к кинотеатру «Победа». Раньше, в детстве, «Победа» казалась ему монументальным архитектурным сооружением: памятником стране с великой культурой, которую он, впрочем, не застал. А что теперь? Старый, ветхий, не нужный в эпоху высокоскоростного интернета и массового распространения 3D-очков даже собственным работникам кинотеатр вызывал жалость и отторжение одновременно. Да, безусловно: природа человека не меняется, однако природа окружающей его городской среды, её переосмысление (по мере взросления) и десакрализация (по мере познания мира), превращение колоссального в ничтожное – это процесс постоянный и неизбежный. И чем старше становится человек, тем сильнее это проявляется.

И тем не менее, Свигум признавал, что Саратов – это город, который способен удивлять в не меньшей, а то даже и в большей степени, чем, скажем, Париж или Нью-Йорк: ведь об этих двух городах (впрочем, если бы строчкой выше располагались два прочерка, вместо них можно было бы подставить любые другие широко разрекламированные мегаполисы, например, Пекин или Токио) мы зачастую знаем даже больше, чем о своих.

В нашем сознании строчки «она хотела бы жить на Манхэттене…» и «гудбай, Америка, ооо, где я не буду никогда» сплелись воедино, превратившись во вполне себе сознательное «не светят тебе, дружище, с твоей-то зарплатой ни Елисейские поля, ни вид на Бруклинский мост». Все эти мыслительные процессы заставляют нас в повседневной жизни покупать майки а-ля I LOVE NY и следить за играми ПСЖ в Лиге Чемпионов по онлайн-сервисам, сидя за ноутбуком в той самой тесной саратовской «хрущёвке» у кольца двенадцатого трамвайного маршрута. Спросите у любого виртуального футбольного фаната с 1-й Дачной, с кем в выходные играет «Сокол», и ответом вам будут нечленораздельные звуки, в сочетании которых не найдётся места ни ярославскому «Шиннику», ни тульскому «Арсеналу», ни раменскому «Сатурну». Поинтересуйтесь у того же человека в шарфике «Манчестер Юнайтед», сколько голов в нынешнем сезоне забил Маркус Рэшфорд или Уэйн Руни – и вы будете поражены его осведомлённостью.

В тот день Саратов удивил Свигума открытым канализационным люком. Канализационные люки, особенно открытые, редко встречаются к добру: в первую очередь – по причине внезапности своего появления под ногами. В случае беспечного Свигума это была не яма канализационного люка, нет! Это была натуральная Геенна, полная испражнений, смрада и нечистот, копившихся там, кажется, со времён основания города! На дне этой ямы текла река, которую за зловонность изгнал бы из своего подземного царства даже Аид! По сравнению с путешествием по ней, сплав по Лете показался бы обывателю лёгкой прогулкой на байдарках в среднем течении Медведицы.

Довольно пафоса. Два слова. Свигум. Упал.

Нелепо споткнувшись о торчавший осколок тротуарной плитки, беспомощно цепляясь руками за воздух, Свигум угодил в люк с головой, и это было падение, достойное чёрного ястреба. Или, скорее, чёрного сыча. Единственным отличием было то, что на помощь Свигуму не пришла рота американских морпехов. В сражении с Гееной он мог рассчитывать только на себя. На мгновение ему показалось, что добрые, но уставшие от несправедливости политической конъюнктуры глаза саратовского губернатора (а его портрет в мельчайших подробностях был представлен публике аккурат таким образом, что яма с нечистотами соответствовала рту), спасут его от падения на самое дно, однако надежды на божественную сущность представителя власти вновь не оправдались.

Спустя пару минут вместо американских морпехов к политически ангажированному люку неспешным шагом подошёл страж правопорядка. Шум падающего тела отвлёк Сергея Свинцова, сержанта ППС двадцати восьми лет от роду, от переписки ВКонтакте с милой, но чересчур заносчивой и (как ему казалось ещё с первого полученного от неё сообщения) «загадошной» девушкой, студенткой местного художественного училища.

«Наверное, художник так видел. Как в той передаче про авангардиста, повесившего картину вверх ногами!» – подумал он. И, ухмыльнувшись, вернулся на пост.

Глава вторая

– Дооойче зульдааааттн, унтер официиирен…

Эрхард занимался своим любимым делом: распевал какие-то провокационные немецкие песни, и Соломону это, как обычно, категорически не нравилось. И дело даже не в том, что у Мони были еврейские корни, а в том, что в детстве родители отдали его в «немецкую» школу: было это, правда, настолько давно, что теперь седовласому Соломону Натановичу казалось, будто тогда ещё не был разрушен Второй Храм. О, зохан вэй! С высоты полученных знаний Моня делал однозначный вывод: Эрхард учил язык Гёте и Шиллера по Call Of Duty и фильмам сомнительного содержания, которые были сняты в классово-чуждой, и оттого ещё более привлекательной, Западной Германии ещё до его, Эрхарда, рождения.

Где он их только смотрел? Адептам порнография не положена. По крайней мере, младшим. В «Табуле Расе», программном документе Адептов Чистого Браузера, было чёрным по белому написано: «храни свой браузер чистым от ненужной информации и помогай это делать другим».

Как бы то ни было, выносить это скверное произношение Соломон больше не мог.

– Эрхард! Ты очень талантливый, я в этом абсолютно уверен, но не мог бы ты хоть на минутку замолчать? Мне только что написал Андерс: велел проверить Люк «Победы». Нужно узнать за гостей!

– ЯВОЛЛЬ, ГЕРР КОММАНДЕР! ВОЛЛЛЬТ ИР ДАС БЕТТ ИН ФЛАММЕН ЗЕХЕН!

Ладно. Каждый эволюционирует в меру своей испорченности, и не всегда этот процесс проходит адекватным образом. «Эрхард, – рассуждал Моня, – парень молодой, не без зачатков разума: переболеет, перерастёт».

– Люк «Победы»? Вот так сюрприз, Соломон Натанович! Мы же его ещё в прошлом месяце заделали! Намертво.

Педантичный Эрхард тут же достал блокнотик и указал Соломону Натановичу на график плановой проверки всех Люков вверенного ему участка.

– Дорогой ты мой Эрхард, в этой стране ничего не может быть заделано намертво. Особенно, если какому-то деятелю пришло в голову превратить люк в портрет губернатора: ему же нужно во что-то есть!

– Справедливо.

– Эрхард, возьми гаечный ключ и разведай обстановку у Люка «Победы». Если гостей не обнаружишь – залатай ты его уже, наконец! И не так, как в прошлый раз. Ну, а если обнаружишь – мне ли тебе рассказывать за многофункциональность гаечного ключа? Впрочем, сразу не бей. Мне тут надо ещё подключиться к компудахтеру одного хорошего семьянина с Чапаева/Советской и почистить у него в Хроме все непотребные закладки, пока жена их не нашла и не устроила скандал с отъездом к маме в Балашов.

– Будет сделано, Соломон Натанович!

Эрхард очень любил свой рожковый двусторонний ключ на 55.

На другом конце Тоннеля медленно и тяжело приходил в себя Свигум. Ему, конечно же, ничего не было известно ни об Адептах Чистого Браузера, ни о старшем адепте Соломоне Натановиче, ни, тем более, о любви младшего адепта Эрхарда к рожковым двусторонним ключам на 55.

И хотя головная боль и выбитый палец на правой руке напоминали Свигуму о его нелепом падении, он был счастлив, что очнулся здесь, а не на больничной койке. Правда, шаткие позиции принятой на вооружение концепции избирательного оптимизма были в ту же минуту атакованы силами обстоятельств, ведь проклятый люк над головой Свигума за время его вынужденного отсутствия успел-таки намертво захлопнуться. Видимо, при падении Свигум задел его ногой.

В паре метров от Свигума пробежала крыса. С потолка падали какие-то сомнительные капли. Надежду давал лишь робко светивший где-то вдалеке фонарь.

Никоим образом не облегчили страдания нашего героя и тягучие зловонные массы, которые, подобно стремящейся в Атлантический океан Амазонке, неслись по джунглям канализационных просторов. Свигум заткнул нос и невольно вспомнил о детском опыте купания под мостом Саратов-Энгельс (куда, как известно, ведут все саратовские канализационные стоки). Сейчас мост уже не казался ему таким величественным и железобетонным: как всё-таки иногда важен контекст.

«Падать не больно, вставать – легко!» – в решительной музыкальной форме напомнил себе Свигум, однако на практике всё оказалось не так-то просто. С трудом высунув ноги из мерзотной жижи на относительно твёрдую почву, схватившись рукой за предательски скользкую стену, где-то с четвёртой попытки Свигуму удалось сбалансировать своё бренное тело и принять вертикальное положение. Рваные ботинки набрали воды, однако манёвр удался.

Сделав уверенный шаг, а за ним – и второй, Свигум понял, что ему вполне по силам найти выход из сложившейся ситуации. Обнаружив на противоположной от себя стене мох, он решил, что идти нужно на север. Почему именно на север? Какая, в сущности, разница, куда идти, когда вокруг тебя – вонючие реки и крысы? Ответы на эти вопросы Свигум искать даже не пытался: в школе учили, что, если ты заблудился – нужно искать мох и, тщательно его исследовав, идти именно в его направлении.

– Стой, чудище! Ты чьих будешь?

И если крыса не вызвала у Свигума ровным счётом никаких эмоций, то крик Эрхарда напугал его, пуще любого скримера.

– ААА!

– Повторяю, собака сутулая! Ты чьих будешь? Хлопец? Партизан?

– К… кто? Я…я Славка.

Эрхард тут же понял, что имеет дело с обычным нубом, а потому нет нужды ни орать благим матом, ни тем более пускать в ход ключ на 55. По крайней мере – пока.

– Славка, говоришь? Ладно. Допустим. И как же ты сюда, Славка, попал?

– Я…я упал. В люк…

– Так, ты и есть тот самый незваный гость, что ли?

– К… кто? Г..гость?

– ТАК! Славка! Или, как там тебя, на самом деле, бить я тебя не собираюсь, досматривать – тоже. Успокойся. Объясни лучше, что с тобой произошло.

Восстановив дыхание, Свигум поведал Эрхарду о злосчастном падении.

– Ясно, дружище. Не ты первый, не ты последний. С кем не бывает? Пойдём, я тебя кое с кем познакомлю, а заодно – выдам новые ботинки и угощу добрым английским чаем.

Свигум решил, что заявляться к шефу (а тем более к маме!) в рваных ботинках – не комильфо, а потому упускать возможность разжиться бесплатной парой обуви не стал.

Путь по Тоннелю был долгим. Свигум насчитал порядка десяти сигнальных фонариков и примерно столько же поворотов вправо и влево. Вдруг впереди замаячил свет настольной лампы.

В тесной каптёрке, обложившись цитатниками Мао и сочинениями философов немецкой классической школы, сидел командор Андерс.

– Командор Андерс! Младший адепт Эрхард по просьбе старшего адепта Соломона Натановича…

– Достаточно канцелярщины, Эрхард. Я понял, что немецкий педантизм не только выработал в тебе привычку вставать в 6 утра и будить всех остальных, но и научил отчитываться по форме так, что вероятный противник за это время успеет трижды – я подчёркиваю, ТРИЖДЫ! – затопить всё наше уютное Подземелье. Кого это ты с собой притащил?

– Обычный нуб. Упал в Тоннель. Вроде, мирный. Зовут, с его слов, Славка. Документы не проверял, айди не пробивал, поскольку не имел на это разрешительной справки и был направлен на место происш…

– Славка? – резко перебив Эрхарда, Андерс пристально посмотрел на Свигума, и тот машинально поёжился, не в силах вытерпеть железный взгляд командора, – а говорить ты, Славка, умеешь? То, что эта немецкая овчарка научилась не только лаять, но и изъясняться на русском языке – я уже понял.

Свигума воодушевило сравнение Эрхарда с немецкой овчаркой, и он, всё ещё осторожно, но уже без явного чувства тревоги, решил рассказать историю своего нелепого падения командору.

– Упал, значит. Ботинки порвал. По мху и фонарикам шёл. По мнению Эрхарда – «явный нуб», но что-то мне подсказывает, что в Интернете ты, Славка, бывал. И в пабликах со смешными картинками разных простодушных граждан троллил. Властелином мира себя воображал! Наслаждался чувством безнаказанности! Случайности, Славик – не случайны! Твоё падение, если и не было предсказано Поисковиками, то уж, во всяком случае, связано с тем, что карму тебе сетевую нужно основательно подчистить.

Свигум вспомнил о том, с каким упоением он доводил своих оппонентов в сети Интернет до нервного срыва, буквально питаясь эмоциями несчастных.

– Вот и вычислили меня по IP… финита ля комедия.

– Вычислили, вычислили… Я тебя сейчас, Славик, цитатником Мао по загривку тресну! Хотя вряд ли это принесёт ощутимые плоды: знания, как бы ни хотелось этого нашим учителям в школе, никогда не передаются насильственным путём. Давай-ка я тебе лучше немного о нас расскажу. Возьми в шкафчике новые ботинки, налей себе чаю, да присаживайся. Как тебя, кстати, лучше называть? «Славик» – как-то слишком просто, что ли? Вон посмотри на Эрхарда! Сразу видно: ЭРХАРД!

Эрхард приосанился и браво улыбнулся. Свигум же тотчас направился к заветному шкафчику, довольно быстро нашёл там себе новые ботинки, угостился чаем и присел на краешек стула, случайно раздавив сороконожку, мирно дремавшую на его деревянном ободке.

– Свигум, командор. Зовите меня Свигум.

Андерсу (как ни странно) никнейм Славки явно понравился, и он учтиво кивнул головой в знак одобрения. По крайней мере, новичок не стал представляться как «н@гибатор_2003» или «dark_evil_devil_2005»: Андерс не любил тех, кто слишком много о себе думал.

– Отлично, Свигум. Рад знакомству. Меня зовут Андерс, и я – командор Ордена Адептов Чистого Браузера.

Из последних пяти произнесённых Андерсом слов Свигум понял только слово «командор», и это не ускользнуло от бдительного ока главы Ордена.

– Эрхард, оставь нас, пожалуйста, наедине. Нам со Свигумом нужно переговорить.

– Слушаюсь, командор!

Эрхард юркнул в тоннель, перед этим звонко захлопнув за собой дверь. Злого умысла этот поступок никоим образом не имел: всему виной был ветер.

– Ты, вероятно, хочешь спросить: кто мы такие? Чем мы занимаемся? Почему браузеры важно держать «чистыми»? Не тушуйся, Свигум: представь, что я – Всезнающий Гугл, который только и ждёт, когда в адресной строке появится мерцающий курсор, а вслед за ним – быстрые, недоумевающие буквы.

– Командор Андерс, позвольте задать Вам очень простой и общий вопрос: куда я вообще попал?

– Хороший запрос. Тебе повезло! Итак, Свигум, добро пожаловать: ты попал в Чёртов Муравейник. Можешь считать это фантастическим миром с козлоногими сатирами или, например, сетью подпольных организаций, а-ля «Армия Трясогузки». И в том, и в другом случае ты отчасти окажешься прав.

«Армия» кого? Свигум был хорошо начитан для человека своего возраста и своего поколения, но о давно позабытых на Родине героях Гражданской войны он был осведомлён намного хуже, чем о воспетой в голливудском кинематографе Нарнии. Впрочем, такими ли уж они были героями? Может, бандитами слыли обычными, и сегодня их нужно было бы сдать в детскую комнату милиции? В истории всё всегда очень неоднозначно.

– Чёртов Муравейник, – в пафосном ключе продолжил лекцию командор Андерс, – это мир, в котором вершатся виртуальные судьбы человечества. А поскольку виртуальное и реальное в современном мире, по сути, сплелись воедино… В общем, ты понимаешь, о чём я, не так ли?

– Понимаю. Командор, это восхитительно! Значит, и мою «судьбу» тоже кто-то всё это время вершил?

– Ещё бы. Адепты Чистого Браузера не хотят, чтобы человек превратился обратно в обезьяну, поэтому-то и тратят лучшие годы своей жизни на пребывание в канализационных тоннелях. Мы говорим: «держи браузер чистым!», потому что видим в Интернете инструмент развития, а не деградации человеческой личности. Подключаясь к компьютерам клиентов, мы огнём и мечом вычищаем оттуда всю скверну, будь то порнография или рецепты приготовления приворотного зелья. Мы знаем о наших клиентах всё, но не осуждаем их, а лишь пытаемся повлиять на них должным образом. В этом мы видим свою миссию, это нас всех и объединяет. Мы спасаем семьи и модерируем контекстную рекламу так, чтобы дети не страдали за грехи своих отцов. В самых запущенных случаях мы просто форматируем жёсткий диск клиента, а поскольку большинство юзеров пренебрегает антивирусами, даже посещая самые сомнительные сайты, списать всё на «вирус» не составляет большого труда.

Прокручивая в голове последние посещённые странички, Свигум покраснел.

– Подозреваю, что в Чёртовом Муравейнике не все такие «правильные».

– Видишь ли, Свигум. Адепты Чистого Браузера – это лишь одна из фракций Чёртова Муравейника. Позволь мне кратко рассказать тебе и об остальных. Нашими главными союзниками является Гильдия Поисковиков. Они предоставляют нам результаты поисковых запросов наших клиентов. Они же – если угодно – «прорицатели» нашего мира. «Поисковики» анализируют статистику запросов и на основании этого просчитывают будущее с вероятностью 75 процентов. Как им это удаётся? Коллективное бессознательное, выраженное в поисковых запросах, всегда влияет на общественные процессы. Впрочем, доверять «поисковикам» вслепую – дело неблагодарное, ведь жизнь сложнее наших схем. К сожалению, как бы хороши ни были специалисты Гильдии, примерно четверть всего происходящего оказывается вне сферы их компетентности, а это – очень много.

Свигум тут же представил себе уробороса: «поисковики» – находят, «адепты» – чистят; и в этой замкнутой цепи ему виделась чётко выстроенная логическая система. Могло ли быть иначе? Что было бы со всем этим уютным миром, если бы «поисковики» и «адепты» не были союзниками? Дисбаланс. Зайцы, которые расплодились бы вследствие сокращения популяции волков.

– А теперь, Свигум, позволь мне рассказать тебе о менее приятных обитателях Муравейника.

– Слушаю, командор.

– Дикие Хлопцы. Фракция целиком и полностью состоит из малограмотных людей среднего и старшего возраста, а также из их отпрысков, с трудом окончивших три класса начальной школы. Крайне агрессивные и вспыльчивые товарищи. К сожалению, не так давно они сумели переманить к себе одного хорошего хакера и, по данным «поисковиков», занимаются разработкой панчмейкера – устройства, способного бить юзера дистанционно за неугодные с точки зрения Диких Хлопцев комментарии и посты.

– Опасно.

Оружие массового поражения, которое искали (или хотели убедить весь мир в том, что ищут?) американцы в Ираке при свержении Саддама Хусейна представлялось детской шалостью по сравнению с тем, какие перспективы открывал бы перед человечеством Панчмейкер, будь он на самом деле изобретён.

Принцип действия устройства, о котором с известной долей страха говорил Андерс, заключался, конечно же, не в вылетающем из монитора пудовом кулаке. По данным Адептов и Поисковиков, в разработке у Диких Хлопцев находилось сразу три вида подобных устройств. Первое при срабатывании с силой захлопывало бы крышку монитора ноутбука, нанося вред пальцам ничего не подозревающего юзера. Это действительно больно и сравнимо, пожалуй, только с падением крышки рояля на пальцы пианиста. Второе, будучи применённым против оппонента по спору в интернете, за одну-две секунды нагревало клавиатуру до температуры электрической плиты, вызывая ожог пальцев юзера и, вероятно, плавя все внутренние детали и компоненты ноутбука. Третье, создаваемое исключительно для ведения боевых действий против юзеров на стационарных персональных компьютерах, инициировало взрыв материнской платы и модуля оперативной памяти. В зоне поражения, таким образом, в зависимости от положения системного блока, оказывались бы либо ноги, либо руки, либо туловище юзера. Приятного мало.

– А то. Кстати, ты человек в Муравейнике новый, да и судя по всему, тебе у нас нравится. Не хочешь ли ты немного помочь Ордену?

– Да, собственно, почему бы и нет. В любом случае, это гораздо интереснее, чем весь день стоять у прилавка в салоне сотовой связи и скроллить ленты в социальных сетях.

Андерсу такой ответ нуба понравился, и он пожал ему руку. В следующее мгновение Свигум обернулся и увидел в дверях Моню. Моня, в свою очередь, ехидно улыбался и почесывал козлиную бороду.

– Мы, кажется, с Вами ещё незнакомы, молодой человек? Командор, представите меня?

– Представляю тебя, Моня, в шикарных тевтонских доспехах, скачущего по льду замёрзшего Чудского озера на закованном в латы скакуне и ведущего за собой прямиком в подводное царство бесчисленное воинство Адептов Чистого Браузера.

– Свиньёй, небось, веду?

– Непременно! Знакомься, Свигум. Соломон Натанович. Старший адепт, гуру интернет-баталий, человек и банхаммер. Для друзей – Моня.

– Очень приятно, Соломон Натанович.

– Вежливость – сервера берёт! Сразу же по имени-отчеству ко мне обратился. Молодец. Уважаю.

Свигум и Моня пожали друг другу руки.

– В нашем полку прибыло, и это хорошо, – резюмировал Андерс, – а теперь, перейдём к делу…

Импровизированную планёрку прервал взрыв в тоннеле. Раздавшийся звук был похож на крик гарпии, рык тиранозавра и скрежет металла по стеклу одновременно. Гадкий был звук, зловещий, что и говорить. Дверь в помещение, где располагался штаб Адептов, широко распахнулась, после чего из чёрной дыры, вместе с копотью, ошмётками и мелкими камешками выпрыгнул Эрхард. На его правой ноге сверкала рана, искаженное ужасом лицо было покрыто грязью, он жестикулировал непослушными руками и дрожал одновременно.

– Командор! Моня! Свигум! Нет времени объяснять! Валим через запасной люк!

Пнув ногой какую-то железку под столом, пропустив вперёд Моню и Эрхарда, Андерс схватил ошарашенного Славку за шкирку, после чего отправился вслед за ними.

В следующее же мгновение в штабе раздался взрыв, который не оставил от бывшего командного пункта Адептов камня на камне. И лишь лист разорванной в клочья книги с портретом Великого Кормчего, спланировавший на каменный пол, напоминал о том, что здесь когда-то была разумная жизнь, велись философские беседы о будущем Интернета и балансе сил в Чёртовом Муравейнике.

Глава третья

– Крута мы их!

– Да! Клас!

– Будут знатб как в чужые дила лесть!

Трое в жёлтых гидрокостюмах восторженно обсуждали проведённую в Штабе Адептов акцию, в то время как ещё с десяток одетых в одинаковые серые робы хохотали и ликовали немного поодаль от них. И действительно: взрыв был спланирован настолько искусно, что даже Эрхард, трижды прошедший в течение пятнадцати минут мимо замаскированной под лягушку бомбы, не почуял угрозы. Квакала она себе и квакала. Мало ли в Подземелье общительных тварей?

Один из троицы снял маску, тут же бросил её на пол, растоптал ногой последний уцелевший лист из цитатника Мао и закурил. На вид ему было чуть за сорок, лицо было серым и хмурым, а золотые зубы демаскировали бы его полностью, веди Хлопцы и Адепты окопную войну. Это был Селиван.

Селиван прошёл все горячие точки мира, не вставая с дивана, успев до этого проучиться девять лет в школе и три года в техникуме. Образованный по меркам Хлопцев парень! Работать Селиван категорически не любил, однако необходимость поддержания минимальных условий для обеспечения жизнедеятельности по принципу трёх «П» («пиво, порно, папиросы») заставляла его время от времени ходить на собеседования и даже иногда орудовать гаечным ключом в целях починки фаянсовых друзей человека. Ему, впрочем, и это удавалось с трудом: хорошему сантехнику и экономический кризис не страшен, плохому – страшен даже рост нефтяных фьючерсов.

Как это часто бывает, не обладая выдающимися способностями и вставленными в нужные места конечностями, Селиван тем не менее обладал недюжинной физической силой, что позволяло ему повышать авторитет в среде себе подобных вполне очевидными методами. Едва ли можно было найти Дикого Хлопца, не получавшего от Селивана «леща». Более того, на этих волшебных, сказочных рыбах строилась вся иерархия клана Диких Хлопцев: самые младшие («слепыши») были абсолютно бесправны, однако дослужившись до «юнкеров», получали право отвешивать за малейшие прегрешения младшим пять «лещей». «Юнкера», в свою очередь, как огня боялись «сотников», которым Селиван пожаловал право на выдачу десяти «лещей».

«Сотники» же ходили под Селиваном, чья власть над ними была абсолютно ничем не ограничена, и количество пойманных «сотником» священных рыб определялось исключительно настроением босса. Не стоит, впрочем, полагать, что «юнкера» стремились побыстрее становиться «сотниками». В основе иерархической системы Хлопцев лежал принцип «вассал моего вассала не мой вассал». «Сотник» не мог напрямую наказать «слепыша», отыгрываясь на нижестоящем «юнкере». Такая средневековая система сдержек и противовесов позволяла Селивану избавляться от ненужной конкуренции за авторитет со стороны «сотников», регулярно получавших от своего босса на глазах у их подчинённых, когда это было необходимо. Удобно.

Обычно Селиван проводил время в гедонии, упиваясь пенным напитком и раскуривая сигареты, поэтому то, что на этот раз он командовал рейдом на штаб Адептов лично, говорило об одном: операция действительно была очень важной.

– Да, Хлопцы! Сработана на атлично, – констатировал Селиван, – класно! Теперь нужна праверить все комнаты штаба Адептов, вдруг, они ещё что-та утаили. Три минуты на разгробление!

– Ща сделаем!

– Точна!

– Ура!

– Ик!

Подобно тараканам, подопечные Селивана расползлись по штаб-квартире Адептов в поисках то ли улик, то ли артефактов, то ли водки и портвейна.

Селиван блаженствовал и упивался своей властью. Ему не было так хорошо уже две недели, с момента последнего посещения Комнаты Релаксации, которую Хлопцы выстроили в одном из своих закоулков. Под этим красивым, чарующим и пленительным, как объятия тайской массажистки, названием скрывалась потрясающая по своей гениальности вещь. Нет. В этой «комнате» не было ни тех самых тайских массажисток, ни батареи из коллекционных вин, ни даже самого банального джакузи. Не было в Комнате Релаксации даже легендарного, воспетого анекдотами и насиженного самим Селиваном, дивана, расположенного в одном ударе ноги от телевизора, по которому транслируется нечто среднее между матчем российской футбольной Премьер-Лиги и сериалом про бандитов.

Вместо всего этого в Комнате Релаксации стоял микрофон с кнопками управления наподобие джойстика. Три стены «комнаты» были обклеены упаковками от куриных яиц. Четвёртая стена представляла собой лист тонированного стекла, за которым виднелась ещё одна комната, поменьше. Отличительной особенностью этой каморки были два мощных сабвуфера и подвешенный к потолку плюшевый, слегка прорезиненный молот, точно копирующий аналогичный инструмент из пинк-флойдовской «Стены».

Как только Селиван входил в Комнату Релаксации, плотно закрывал за собой дверь и давал команду «Мотор!», по ту сторону от стекла тут же начиналось движение. Из двух дверей навстречу друг другу медленно выходили «слепыши» и «юнкера» (а иногда даже особенно провинившиеся «сотники»). Покорно склонив головы, они, перемещаясь в хаотичном порядке, сталкиваясь друг с другом, падая, получая пинки от своих же товарищей по несчастью, вынуждены были подчиняться правилам этой безумной игры. Селиван же в это время громко кричал в микрофон:

– Стадо!

– Уроды!

– Казлы!

– Бездори!

– Быдлятина!

И без того печальное положение Хлопцев, оказавшихся по ту сторону баррикад, усугублялось тем, что время от времени Селиван зажимал на джойстике кнопку «Удар», отвечавшую за работу плюшевого молота.

– Бах!

– Палучай!

– Сволачь!

– Куда пашёл???

Наблюдая за жалкими попытками Хлопцев удрать от неминуемой кары, Селиван хохотал от души, надрывая пивное пузо. Подобные процедуры обычно длились от полутора до двух часов, после чего довольный и немного усталый Селиван давал команду «Отбой!», выключал микрофон и выходил из Комнаты, запирая её на кодовый замок. Путь до двери за стеклом был отнюдь не таким простым, однако приносил измождённым Хлопцам не меньше радости, чем победоносное шествие – их наставнику.

Более того, в среде Хлопцев было принято гордиться количеством пройденных испытаний:

– Да миня Селиван уже десять рас колатил, а тибя, солагу???

– Дважды…

– Ахаха, сабака сутулая, а ищо што-то вякаишь!

– Фуу, дважды!

– А миня вообще питнадцать рас, я кручи всех!

– Вот, сматри, солага, Кондрат – дастойный чиловек, ни то, что ты.

– У миня всё впиреди!

Одобрительный гул возносил поколоченного пятнадцать раз Кондрата ввысь по социальной лестнице, оставляя битого десять раз Терентия в середняках, а прошедшего процедуру всего дважды Трифона – на самом дне.

После одной из таких процедур Селивана и посетила прекрасная по своей простоте и изящная по перспективности мысль: а что, если я получу доступ к такому устройству, которое будет способно дубасить не только горстку несчастных Хлопцев, но вообще любого, с кем я не согласен. Сколько раз Селиван мечтал, если не о плюшевом молоте, то хотя бы об исполинском кулачище на дистанционном управлении, что бил бы в зловредную морду его оппонента по спору в интернете! Спрятались, видишь ли, за фейковыми аккаунтами, «торы» поустанавливали, динамические IP какие-то выдумали… слабаки! Приезжай-ка ко мне на район да получи в дыню за своё излишнее словоблудие! Не хочешь? Прячешься? Тем лучше, получи в дыню, не отходя от кассы!

До недавнего времени мечты и чаяния Селивана упирались в технологическое несовершенство мира вычислительных машин, поэтому ему приходилось яростно сублимировать путём посещения Комнаты Релаксации. Он даже начал испытывать приступы депрессивного психоза, ведь диссонанс между простотой применения физической силы в отношении безвольных Хлопцев и отсутствие хотя бы призрачной надежды на наказание своего обидчика в интернете (а огорчить Селивана, как показала практика, мог даже не слишком смышлёный ребёнок, которого родители вовремя не загнали спать) был катастрофически непреодолимым.

Всё изменилось в одночасье.

Кажется, это был четверг.

В будний день, как и положено любому успешному и состоявшемуся человеку его профессии, Селиван преспокойно лежал на диване, пил пиво и смотрел телевизор. Любому Хлопцу известно, что, если потревожить босса в этот момент, существует немалая вероятность отправиться вместе с ним в Комнату Релаксации, не дожидаясь еженедельного сеанса, поэтому, когда в дверь постучали, Селиван натурально опешил.

– Кто эта у нас тут токой смелый, а? Абарзел, мыш??

– Открывай, Селиван. Дело есть.

Голос, ответивший на громоподобный рык Селивана, был ровным, спокойным и приятным. Ещё больше босса Диких Хлопцев насторожило то, что до этого он его никогда не слышал.

– Я павтаряю, бл..! Ты кто, эй?? Чо надо, ё??

– Не хочешь – не открывай. Ухожу.

И тут Селивана заклинило. Обычно на его вопросы со второго раза отвечали даже самые тупые Хлопцы, но этот был явно не туп. Да и не Хлопец вовсе. Как он сюда попал-то вообще?

Заинтригованный Селиван приоткрыл дверь и увидел перед собой человека в куртке защитного цвета с капюшоном; тёмные очки придавали образу загадочности, а перчатки намекали на то, что этот кто-то мог с равной долей вероятности оказаться как паркурщиком-переростком, так и, например, медбратом.

– Здарова, чучила! Гг, ну и видок у тя, гг! Чо надо-то? Ты кто, ваще?

– Здравствуй, Селиван. Ты задаёшь слишком много вопросов, поэтому на все прошлые, нынешние и будущие я дам тебе один универсальный ответ: узнаешь, когда придёт время.

Лицо Селивана выразило гримасу недоумения, почтения и восхищения дерзостью незнакомца, поэтому первоначальное желание дать утырку в бубен сменилось на неподдельный интерес к происходящему. Человек же, выдержав паузу, продолжил.

– Я давно наблюдаю за тобой и за твоей, хм, командой, Селиван. Вы мне симпатичны, поэтому я хочу вам помочь.

– Ну?

– Я знаю, что ты мечтаешь о времени, когда будет изобретено такое устройство, которое позволит тебе вершить интернет-правосудие в реальном мире, Селиван. Знай. Эта эпоха – не за горами, ведь я – её предтеча.

– Пред-кто? Кокая ищё «течка»?

– Узнаешь, когда придёт время. А теперь – вопрос задам я. Ты готов сотрудничать?

Несмотря на то, что Селиван не понял и половины сказанных человеком слов, самое главное для себя он всё-таки выудил: «это огородное пугало знает, как сделать мою сказку – былью».

– Да, чилавек. Я гатов.

– Я задам тебе ещё один вопрос, Селиван. Готов ли ты передать под моё управление все сервера Диких Хлопцев и открыть мне доступ в Комнату Релаксации, дабы у меня появилась возможность ознакомиться с принципом действия карающего молота?

– Да, чилавек. Я гатов.

Воля Селивана была подавлена, он просто не мог сказать нет! Ощущение сопричастности к приходу новой эры развития интернет-технологий вкупе с врождённым садизмом, надо сказать, дали довольно странные плоды: ещё пару минут назад готовый разорвать непрошенного гостя на куски, сейчас Селиван полностью оказался в его власти.

– Превосходно, Селиван. Отрадно, что мы так быстро договорились. Я приступлю к работе немедленно. Выдели мне отдельную комнату в подконтрольном тебе секторе Муравейника. Желательно, поближе к Запасному Тоннелю.

– Ни вапрос, чилавек. А кагда ждать ризультатав?

– Ты и сам знаешь ответ на этот вопрос, верно?

– Да. Зотупил, прасти.

– И вот ещё что, Селиван. Если ты хочешь приблизить технологическую революцию, ты должен нейтрализовать лудитов, которые сопротивляются её победоносному шествию. Мне нужно, чтобы штаб Адептов Чистого Браузера был уничтожен. У меня есть информация о том, что эти люди мешают моему исследованию, разрабатывая Кластер Очистки. Долго объяснять, но это что-то наподобие той штуковины из «Людей в Чёрном». Если Адептам удастся закончить своё оружие раньше, чем я представлю этому миру Панчмейкер, все мои коды будут стёрты, а ты, Селиван, никогда не осуществишь свою давнюю мечту.

Так, вновь выудив только несколько нужных ему для принятия решения тэговых слов, Селиван решил натравить своих людей на Орден Адептов Чистого Браузера.

– Хлопцы! Сабир-райсь! Атчитэвайтись, што видили? Што ношли?

«Слепыши», «юнкера» и «сотники» послушно выкладывали на пол из карманов весь найденный у Адептов лут, а Селиван строго взирал на них сверху вниз.

– Тэк-с! Автаручки, игралные карты, скрепы, скрепки, поправки, зночки, пагадити, а эта што такое?!

Взгляд Селивана упал на позолоченный портсигар, на крышке которого красовался герб Советского Союза и надпись «Кластер Очистки. История разработки». Убегая от неминуемой расправы, пытаясь как можно скорее открыть запасной люк и спастись, Андерс выронил портсигар, и эта фатальная небрежность поставила под угрозу всё будущее фракции Адептов. Прихвати Андерс этот злосчастный предмет с собой, Селивану бы достались только авторучки и потрёпанная униформа, додумайся он заглянуть в шкафчик, но увы…

– Рас-два-три ростяпа – ты! – победоносно рассмеялся предводитель безграмотной, но преданной и готовой на всё в своём животном состоянии стаи.

– Ыыхыхы! Дааа! Урраа! – конечно, подавляющее большинство Хлопцев не то, что не смогли бы написать слово «портсигар» без ошибок, но даже с трудом нашли бы его в словаре, будь он даже сразу раскрыт на букве «П», однако эта мелкая и несущественная деталь никоим образом не уменьшала их радость. К тому же, довольный Селиван – это и добрый Селиван, а из этого можно было извлечь для себя немного выгоды.

Словом, хлопцы были довольны на всех известных психологической науке уровнях.

– Пашли, салаги! Больши нам тут делать нечева! – скомандовал Селиван.

– Даа! Нечева! Дамоой! – и отряд Хлопцев вместе с «обозом» награбленного отправился в путь.

В это же самое время где-то в кромешной темноте резервного тоннеля Муравейника, нервно ощупывая карманы и теряя остатки былого оптимизма, распугивал трёхэтажным матом крыс командор Андерс.

Глава четвёртая

За столиком сидели трое и играли в «Манчкин». Судя по комбинации волшебных карточек, двое были решительно настроены в отношении загнанного в угол нуба, впервые (и весьма опрометчиво) рискнувшего пуститься в погоню за сокровищами и явно не рассчитавшего свои силы. Напарники лихо помогали друг другу в битвах с монстрами, умело делили награбленное, то и дело подбрасывая несчастному новичку «бродячих тварей».

– Сила перса – пятнадцать, сила монстра – четыре, с учётом сивучатей – шесть: я побеждаю! Раз-два…

– Не так быстро, Рабиндранат! Познакомься-ка с плутониевым драконом! Сила монстра – тридцать! Есть, что противопоставить?

– Сволочь ты, Черчилль.

– И тем не менее. Бросай кубик!

Рабиндранат обречённо повиновался и, в надежде улизнуть от кровожадного дракона, пришедшего на помощь безобидной, на первый взгляд, устрице, выбросил «три»: удача редко сопутствует побеждённым.

– Поздравляю, Рабиндранат: ты – мёртв! – не без иронии прокомментировал сию оказию Данди, – отличная работа, Черч!

– Спасибо, бро.

Выбив из игры беспомощного Рабиндраната, Черчилль и Данди, вероятно, немедленно превратились бы в двух гадюк, воюющих жарким июльским днём за место в тени ясеня, однако этому не суждено было случиться: в дверь постучали, и партию пришлось завершить досрочно.

– Данди, сходи и посмотри, кого там черти носят!

– Хорошо, Рабиндранат Тагорович!

В отличие от Селивана, избивавшего своих подчинённых до состояния полуразумных овощей, лидер Гильдии Поисковиков был куда более либерален по отношению к своим подчинённым, и это давало свои плоды. «Поисковики» уже долгое время считались самой передовой в техническом плане фракцией Муравейника, а их научные достижения восхищали даже тех, кто не мог написать ни одного слова без орфографической ошибки.

Лет десять тому назад Рабиндранат получил классическое философское образование в СГУ, а потому был способен по стилю письма отличить Канта от Конта, в критических ситуациях цитировал Шопенгауэра, а также уважал Ганди за подаренную им человечеству идею «мирного протеста». Последнему деятелю Рабиндранат и был обязан своим индийским прозвищем, ведь интеллигентные «поисковики» посчитали «слишком простым» нарекать своего шефа именем его кумира. В то же время тема Индии, ещё со времён сытых нулевых привлекавшая на свои загадочные и возвышенные курорты веб-дизайнеров, фотографов, блогеров и прочих дармоедов-фрилансеров, была утончённым гуглонафтам близка. Как-то так почитатель Ганди и превратился в Рабиндраната, а его настоящее имя сегодня уже никто и не вспомнит.

Рабиндранат любил учиться новому, и однажды он заметил, что его подчинённые прямо на рабочем месте режутся в какую-то диковинную карточную игру. Любопытство, помноженное на желание быть, что называется, «в теме», взяло своё. Бегло ознакомившись с правилами, Рабиндранат решил присоединиться к игре, заверив Черчилля и Данди (в миру – правую и левую руку начальника-амбидекстра) в том, что они могут ругать его последними словами, подставлять и даже унижать, лишь бы процесс обучения премудростям игры занял как можно меньше времени. Дважды верных помощников Рабиндранату просить не пришлось: поручение было выполнено первоклассно.

Черти тем временем принесли (а точнее – привели) к уютному убежищу Гильдии Поисковиков группу оборванцев, в которых смутно распознавались сутулые силуэты Мони, Эрхарда, Андерса и примкнувшего к ним Свигума.

– Великолепная ливерпульская четвёрка двести лет спустя! Единственный концерт в Саратове! Заказ билетов по телефону. Хэй! У вас новый басист, да?

При виде старых друзей Рабиндранат искренне расхохотался. И действительно, повода для грусти не было, ведь то, что после взрыва в Штабе Адептов все члены фракции выжили, смогли в целости и сохранности добраться до дружественного аванпоста и не разозлили своим присутствием ни метровых тоннельных крыс, ни бесчисленных патрульных из числа Диких Хлопцев – было настоящим чудом.

– Спасибо, что принял нас, Рабиндранат: мы знали, что на тебя можно положиться… – утомлённым голосом поблагодарил своего союзника командор Андерс, – да, это наш новый басист, хотя мы и сами ещё не знаем, чего от него ожидать, и умеет ли он играть вообще.

– Андерс! Моня! Эрхард! Рад приветствовать вас, гордые представители древнего Ордена Адептов Чистого Браузера! Свигум, заранее рад знакомству и добро пожаловать на борт! Надеюсь, и тебе у нас понравится.

– Рабиндранат Тагорович, спасибо, но откуда Вы знаете, как меня зовут? Разве мы с Вами знакомы?

Адепты посмотрели на Свигума с неподдельным удивлением, но предводитель «поисковиков», памятуя о своём собственном нубстве во время игры в «Манчкин» с Данди и Черчиллем, ответил с должной корректностью:

– Дорогой друг! «Поисковики» знают всё, что знает «гугл». А «гугл», как водится, знает всё. Святослав Викентьевич, мы с Вами не просто знакомы, а очень хорошо знакомы. Ваша история браузера давно привлекла наше внимание!

Во второй раз за достаточно короткий период времени Свигум покраснел, но Рабиндранат тут же постарался прояснить ситуацию.

– Не волнуйтесь Вы так! Вы, Святослав Викентьевич, просто не видели, что гуглит Моня. Нас, Святослав Викентьевич, заинтересовали Ваши научные поиски. В частности, Ваш неподдельный энтузиазм в деле изучения субъективной теории множественности миров в контексте проведения большей части жизни подопытного в социальных сетях.

– Я Вас внимательно слушаю, Рабиндранат Тагорович, хотя, признаться, пока ещё не до конца понимаю, о чём идёт речь. Нет. Скажу больше. Я решительно не понял ровным счётом ничего из того, что Вы только что сказали. И, да. Можно просто Свигум. Отчество можете вернуть мне, когда я перестану быть полным нубом.

Признав свою несостоятельность в деле тонких виртуальных материй, Свигум расположил к себе мудрого собеседника, который искренне удивился, что ему (в кои-то веки!) открыто и честно признаются в невежестве, а не просто кивают, якобы усваивая информацию, головой в такт.

– Хорошо, Свигум. Начнём с простого. Сколько ты уже пробыл в Чёртовом Муравейнике?

– Пока блуждали по тоннелям, пока выживали, пока жарили крыс и пытались достать немного воды. Долго! Порядка трёх дней. Или четырёх. По ощущениям, конечно: смартфон довольно быстро сел, и точного времени я сейчас не знаю.

Андерс закашлялся, показывая Рабиндранату пятерню. Пунктуальному командиру Адептов в этом вопросе точно можно было доверять, таким образом, шёл уже пятый день пребывания Свигума в новом для него мире.

– Ты пробыл в Чёртовом Муравейнике пять дней. И за это время тебя никто не искал? Никто не звонил? Ни шеф, ни мама, ни даже твой друг Сыч?

После слов Рабиндраната Свигуму стало грустно от осознания своей полной никчёмности, ненужности и бесполезности. Действительно: уже почти неделя прошла с момента его внезапного исчезновения, он пережил столько, что хватило бы и на целый год, а никто даже не удосужился позвонить ему и узнать, где он, и что с ним. Обидно.

– Никто. Совсем.

– Ищут пожарные, ищут полиция. Или не ищут? А, если не ищут, то почему?

– Наверное, я просто никому не нужен. Так бывает. Никому просто нет до меня дела. Пропал и пропал: пёс с ним.

Ехидная манера общения Рабиндраната, смахивавшая на топорный троллинг, убивала в Свигуме желание верить в лучшее и порождала ворох риторических вопросов. Как же так? Почему? Чем я это заслужил?

– На самом деле, Свигум, ответ на этот вопрос гораздо проще и в то же время невероятнее самых смелых твоих предположений. Тебя не ищут, потому что тебя никто не терял.

– Как это?

– А вот так. Чем обычно занимается твоя мама, когда приходит с работы домой? А чем занимаешься ты, Свигум? Правильно: вы проводите время в своих ноутбуках, периодически меняя их на смартфоны. Чем обычно занимается твой начальник на работе? А чем занимаются твои коллеги? Правильно: ровно тем же самым. Вы. Все. Постоянно. Сидите. В. Социальных. Сетях. Вы настолько привыкли к тому, что процесс общения сводится к отправке смайликов, кошечек и репосту смешных картинок, что разучились общаться в реальной жизни. Вы просто перестали замечать друг друга! Мама – чатится со своими друзьями юности, начальник – находится в постоянном поиске девушек на должность секретарши, коллеги – просто угорают над котиками, а их знания о философии ограничиваются ванильными и «пацанскими» пабликами. Не говоря уже о Сыче: ему уже давно всё по боку. Всё, кроме цветных коней. Твоего отсутствия в реальном мире никто не заметил не потому, что именно ты никому не нужен, а потому, что никто в реальном мире не нужен никому. Пропади завтра известный актёр, музыкант или даже…

– Осторожнее, Рабиндранат. Мы всё ещё находимся в зоне юрисдикции Российской Федерации, – помог другу избежать неприятностей Андерс.

– …известная личность из какого-нибудь сопредельного государства, никто этого не заметит! Примерно так же, как многие просто не заметили, как прошли их школьные годы, как прошло студенчество. А ведь студенчество – это пора, единодушно признанная предками постсоветского человека самой счастливой в жизни!

И действительно: мудрый Рабиндранат был абсолютно прав. Студенчество Свигума (хоть он и надеялся наверстать упущенное в будущем, защитив диплом и выполнив все положенные юному падавану нормативы в виде успешно сданных государственных экзаменов) прошло в основном за ноутбуком, смартфоном и прочими гаджетами. С появлением социальных сетей молодёжь практически перестала собираться «за гаражами» и «в подъезде», а умение играть на гитаре обесценилось до уровня владения гармонью или балалайкой, ведь применить его можно было очень редко, по большим праздникам, да и то не всегда. Всевозможные субкультуры, будь то эмо, готы или даже панки, фактически выродились в обладателей цветастых аватарок и подписчиков бесчисленных тематических пабликов, а те, кто всё ещё порой выбирался из своих нор в городские джунгли, чувствовали себя не в своей тарелке. К тому же, до них уже никому не было дела.

– Веками, Свигум, сильные мира сего ломали голову над вопросом: как, будучи богатым и крутым для своих, остаться неизвестным для всех остальных? В былые годы жадно искавшие в жёлтой прессе громкие заголовки плебеи день за днём культивировали классовую ненависть к нуворишам, звёздам и прочим сливкам капиталистического общества. Теперь же, согласись, трудно представить себе оборванца с отвёрткой в руках, по ночам царапающего «бентли» и «мерседесы» в соседнем (чтобы не вычислили) дворе. Нынче у оборванцев всех мастей хватает дел, отвлекающих их от порчи чужого имущества. Шутка ли, нужно поучаствовать в актуальном политическом споре в комментариях под «срочной новостью», отбить у турка-искусителя соседку бальзаковского возраста, в конце концов – списаться с очередным одноклассником, с которым оборванец не виделся лет пятнадцать, чтобы выпить с ним по «скайпу» или «зуму». Вся его жизнь теперь проходит в социальной сети, а на то, что происходит в реальности, времени фактически и нет. Здесь, выражаясь языком тех, кто тебя сюда привёл, нет никакой теории заговора класса эксплуататоров в отношении угнетённого пролетариата: всё произошло само собой. И всем внезапно стало хорошо. «Новые оборванцы», безобидные и серые – примета эпохи.

Свигум никогда не испытывал особой любви к богатым, впрочем, и борцом за социальную справедливость, разбрасывающим агитационные брошюрки какой-нибудь красно-радикальной партии по окрестным «хрущёвкам», его тоже назвать было нельзя. Свигум рос в своём собственном мире, где он сам себе был и хозяин, и господин. Окружающую же действительность он воспринимал лишь в качестве неизбежного зла, сеттинга, в котором приходилось пребывать его бренному телу в перерывах между просиживанием штанов и молодости за компьютером. Что и говорить, с поправкой на возраст и неоконченное высшее образование, в описанном Рабиндранатом типе «нового оборванца» Свигум узнал и себя. В тщетной попытке потушить горящую на голове шапку, он постарался задать наиболее умный, как ему казалось, вопрос. Впрочем, сам Свигум считал это «либертарианством».

– Рабиндранат Тагорович, но ведь должно же было остаться в современном обществе хоть что-то человеческое? Человечное даже. Неужели социальные сети настолько поработили нас, что мы превратились в виртуальных зомби?

– Свигум, давай рассуждать логически. Если бы Че Гевара родился и вырос в обеспеченной семье клерков из Пенсильвании, поступил в Гарвард и получил степень доктора медицинских наук, ему бы и в голову не пришла идея вооружённой борьбы за торжество коммунизма в дремучих боливийских лесах. Он стал бы добропорядочным членом общества, завёл семью, вырастил троих детей и до старости обеспечивал бы родителей, подаривших ему путёвку в столь счастливую жизнь. Однако превратился бы он post mortem в икону тинейджеров всего мира? Обрёл бы славу борца за справедливость и защитника всех угнетённых, даже если бы специалисты его медицинской клиники (частной, заметь) спасли сотни жизней? Конечно же, нет. Всем известно, что многие революционеры были выходцами из состоятельных семей, поэтому не стоит винить в унылости альтернативного Че ни в чём не повинных пенсильванских клерков. Другой вопрос, насколько общество готово принимать потенциальных реформаторов с АК-47. Американское общество, насколько бы либерально оно ни было, к уличной герилье не готово: максимум, какие-нибудь обиженные популярным брендом чернокожие их магазины погромят, да и успокоятся. А, скажем, боливийское – вполне. Понимаешь, о чём я?

Свигум вежливо кивнул в ответ.

– Точно так же дело обстоит и в нашей новой реальности: нам не нужны «чегевары». По крайней мере, настоящие. Носить за спиной рюкзачки с его светлым ликом, банданы и футболки – пожалуйста! Слушать героические песни, писать острым пером обличающие власть имущих стихи – тоже! Выступить против них – никогда. Любая социальная сеть, в которой ты, Свигум, просиживаешь часы, замыкается сама на себе. Она никуда не ведёт, а то, что происходит в ней – в ней же и остаётся. Бессмысленные споры «за политику» ни на что не влияют, а «друзья по переписке» остаются максимально ненужными тебе в реальной жизни людьми, с которыми ты никогда не встретишься. Однако иллюзия изменения окружающего мира путём нажатия случайных клавиш манит на свой свет всё новых и новых мотыльков, которые уходят в социальные сети с головой, заодно убивая в них остатки человечности и да: превращая их в «виртуальных зомби». Надеюсь, я ответил на твой вопрос?

– Исчерпывающе.

– А ещё, Свигум, задумайся над тем, насколько социальные сети унифицировали и десакрализировали саму идею человеческого общения. Переписываешься ли ты с кем-то по работе, с другом, с родственником, с любимой девушкой или, в конце концов, с каким-нибудь соратником по клану в онлайн-игре – ты всякий раз используешь одни и те же смайлики, находишь людей в одном и том же списке контактов, видишь их шаблонно оформленные странички. Со временем, сначала – по ошибке, а потом – и вполне сознательно, путаешь диалоги и забываешь, что, где, когда и кому ты пообещал. Люди из ярких индивидуальностей превращаются в аватарки и наборы шрифтов, эмоции нивелируются; живое общение, если таковое всё ещё с кем-либо поддерживается, угасает на глазах.

– Печально это всё, Рабиндранат Тагорович. И что же со всем этим делать?

– А вот над этим вопросом, дорогой друг, мы с командором Андерсом бьёмся с самого 2007-го года, когда и ушли в подполье. Мы были первыми обитателями Муравейника. Потом уже к нам присоединился Моня, откуда-то взялся Селиван: ты пока ещё, к счастью, не встречался с ним лично, но уже, полагаю, успел оценить масштабы его выходок. Он и нас как-то пытался подорвать: хорошо, Данди вовремя обезвредил ползавшего в тоннеле бомбожука. Появились Вольные Партизаны – простые саратовцы, живущие на Поверхности, которые узнали о нашем существовании и теперь хотят уничтожить Чёртов Муравейник, дабы мы перестали наставлять граждан на путь истинный и пустили всё на самотёк: они приходят по ночам, часто – маскируются под работников теплосетей. Сбиваются в группы по 5—7 человек и организовывают рейды на серверные комнаты, ловят наших патрульных, пытают их. В общем, жизнь кипит.

За время их странствий по тоннелям Муравейника Андрес, Моня и Эрхард уже успели познакомить Свигума с различными фракциями их мира, но послушать умного человека, каким для Свигума и являлся Рабиндранат, всё равно было интересно.

– Погодите, Рабиндранат Тагорович. Значит, некоторые живущие на поверхности люди не то, что догадываются – знают о существовании Муравейника? Так почему же они хранят молчание, не позволяя информации о вас распространиться по всем городам и весям?

Блаженной улыбке Рабиндраната в тот момент позавидовали бы даже рептилоиды с планеты Нибиру: ведь их, как известно, давно уже рассекретили, а кого-то – успели даже поймать, зажарить и съесть. Чёртов Муравейник же пока оставался скрыт от широких народных масс, и вот почему.

– Во-первых, Свигум, Вольные Партизаны играют в того самого Че Гевару, которому не повезло родиться в семье состоятельных пенсильванских клерков. Романтика «революционной борьбы» (а каждый Партизан – как минимум, борец за свободу Интернета) несовместима с работой в Надзоре и прочих компетентных органах: немногочисленных «стукачей» же Партизаны быстро вычисляют и банят. Во-вторых, сами они мнят себя участниками закрытого клуба для избранных: расскажи они кому-то со стороны о существовании Муравейника, и вся их «ролёвка» тут же накроется медным тазом, ведь каждый захочет стать частью этого движения, настолько это привлекательно. Массовость, как известно, всегда вредит элитарности. Наконец, в-третьих, Партизаны настолько часто получают гаечными ключами по голове, что гордиться им особенно нечем, а если кто-то из них придёт в травмпункт с характерными повреждениями межушного ганглия и начнёт вещать о том, что его, дескать, избили «подземные жители», то его тут же отправят на Алтынку.

Врагу не пожелаешь отправиться в психиатрическую лечебницу, где добрые медсёстры завернут тебя в мокрые простыни. Это и Свигум понимал.

– Резюмируя, Вольные Партизаны – это единственная уцелевшая в условиях тотального господства социальных сетей городская субкультура, которая фактически борется за то, чтобы Интернет поглотил и её, ведь мы, противники Партизан, как раз таки и хотим вернуть человека в реальный мир, неотъемлемой частью которого является подростковая социализация через принадлежность к субкультурам. Парадоксально, но факт. Сечёшь?

– Рабиндранат Тагорович, а можно задать Вам ещё пару вопросов?

– Конечно, Свигум.

– Муравейник создали Вы и командор Андерс. Насколько я понял, Вы пришли сюда в тот момент, когда поняли, что с обществом творится нечто непредсказуемое, что убивается всё разумное, доброе и вечное. Вы притащили сюда всю нужную аппаратуру, позвали лучших айтишников-единомышленников. Почему теперь вы представляете разные фракции? Что стало причиной разлада?

Рабиндранат нисколько не удивился вопросу и, окончательно решив для себя, что Свигуму можно доверять, ответил максимально честно и искренне, не вводя новичка в заблуждение банальным фразами для поддержания фракционной верности подчинённых.

– Одна голова хорошо, а две лучше, Свигум. Единоличная власть даже над небольшой по меркам миллионного города горсткой людей никогда не бывает эффективной. Кстати, тебе о чём-нибудь говорит такое понятие, как «правящий тандем»?

Аполитичный Свигум долго пытался вспомнить, что это такое, но все его попытки были тщетны. Почему-то вспомнился схожий по названию велосипед, однако связать это с властной верхушкой категорически не получалось.

– Признаться, впервые слышу.

«Что же ты за дятел такой, Свигум: это же основы!» – чуть было не произнёс Рабиндранат, однако родители с детства учили его вежливости, и сейчас она ему, в кои-то веки, очень пригодилась.

– Ничего. Заинтересуешься – узнаешь: у тебя ещё всё впереди! И у них тоже. Чёртов Муравейник хранит много тайн, дорогой друг.

«Сфинкс, чёрт тебя подери: загадками разговаривает. Только добрались до сути, а он меня в чулан, к Большой Советской Энциклопедии отправляет!» – негодованию Свигума не было предела, однако виду он не подал. Да, порой диалоги, которые люди ведут друг с другом мысленно, куда острее и интереснее тех, что сотрясают воздух.

– Ладно, Свигум. Время позднее, ты уже, полагаю, устал, да и соскучился, за несколько дней странствий по тёплой кровати, а я, хоть и не блуждал, тем паче. Сегодняшняя лекция окончена. Вопросы есть?

Не дав вечному студенту раскрыть рта и не выдержав мхатовской паузы для придания своим и без того пафосным словам лёгкого оттенка мудрости и величия, Рабиндранат моментально пресёк все поползновения Свигума продолжить разговор.

– Вот и отлично! На нет и суда нет! Там, кстати, твои что-то замышляют. Черчилль и Данди доложили. Завтра у тебя боевое крещение, сынок. Будь осторожен.

Свигуму только и оставалось, что покорно согласиться с Рабиндранатом и отправиться спать в резервную комнату штаба Поисковиков, которую шеф любезно выделил под временное убежище разбитого Ордена Адептов Чистого Браузера. Что до «боевого крещения», то Свигум уже и сам удивился тому, что оно за несколько дней не состоялось: мысль о возмездии была настолько очевидной, что лежала на поверхности.

Командору Андерсу, впрочем, было не до сна. Ему не спалось, несмотря на то, что на часах было уже почти два часа ночи, а вся его дружина в лице Эрхарда и Мони смотрела цветные сны, уютно устроившись на соседних койках. Эрхард, правда, дважды за ночь вставал попить воды, всякий раз натыкаясь на грозный взгляд старшего, для которого соблюдение режима его подчинёнными было куда важнее прочих биологических потребностей.

Особенно в канун начала операции под кодовым названием «Дерзкая Чупакабра», разработку которой Андерс вёл совместно с Данди и Черчиллем, которым эти полномочия делегировал Рабиндранат. Когда Свигум зашёл в «казарму», единственным его желанием было поскорее лечь спать, поэтому он был только рад, когда Андерс жестом приказал ему это сделать. Воспринимать новую информацию Свигум точно сейчас был не готов.

Уже утром выяснилось, что подъём был намечен на восемь, пятнадцать следующих минут Андерс отвёл на сборы, а затем планировал выдвинуться в стан неприятеля. Пройдя по Запасному Тоннелю, который вёл к штабу Диких Хлопцев (при поддержке «поисковиков», обещавших отрубить электропитание во всём их жилом отсеке), три (или уже четыре?) храбрых Адепта намеревались взять языка и расспросить его о том, куда Селиван дел флешку с трофейным Кластером Очистки.

Глава пятая

Выражение лица Селивана всегда было безапелляционно тупым. Кажется, оно было таким с его самого первого дня: говорят, когда медсёстры роддома увидели это отродье, они подумали, что несчастная женщина согрешила с обезьяной, которую в человека не смог превратить не то, что труд, но даже и миллионы лет эволюции. Шли годы, Селиванушка взрослел, с боями прорываясь от одного жизненного этапа к другому, но ситуация кардинальным образом не менялась. Словом и делом Селиван доказывал смелую гипотезу медсестёр о возможности появления потомства от союза человека и его ближайшего предка.

Кто знает, возможно, родись Селиван в развитой стране загнивающего нынче Запада, биологи бы разыскали его, забрали в сверхсекретную лабораторию и, спустя три-четыре месяца исследований, установили бы, что данная особь – это недостающее звено в цепи эволюции. Получили бы премию. Зажили бы счастливо. Освободили бы на радостях всех подопытных крыс.

Однако в стране победившего в неравной схватке трухлявый социализм дикого капитализма Селивана спустя годы разыскал только какой-то мутный хакер, предложивший ему сомнительную сделку с непонятными дивидендами. И сейчас (с тем самым неповторимым выражением лица) Селиван стоял перед ним с флешкой из Штаба Адептов в руках.

– Я пренёс.

– Восхитительно, Селиван. Теперь – ступай к себе: отдохни там, футбол посмотри. Завтра утром я предоставлю тебе результаты анализа данных с добытого тобой носителя.

– Мне любапытна посмотреть! Не пайду никуда! Я, можит, учится хочу. Мне интересна!

Кажется, Хакер переоценил свои изначальные успехи по форматированию памяти и подавлению воли огроподобного существа в тельняшке, однако привычка работать в гордом одиночестве взяла своё, к тому же – в планы категорически не входило попутно читать Селивану лекцию по основам компьютерной грамоты. Пришлось применить навыки агрессивной дипломатии.

– Нет, ну ты что, тупой? Баран, что ли? Сказано же тебе: «Ступай к себе!» Ты мне тут со своими вопросами…

Селиван щёлкнул пальцами.

Хакер был силён в железках, мог взломать любой почтовый ящик методом простого подбора и сделать так, чтобы на рабочем столе директора обычной саратовской школы внезапно, на глазах у пришедшей к нему с проверкой комиссии из министерства образования, появилась голая Люси Лью, но изящной словесности жизнь его не научила. Непростительный пробел в знаниях для персонажа, претендующего на то, чтобы стать демиургом тоннельного мира. Подобная дерзость в стане Хлопцев не поощрялась. Закономерным ответом на словесный выпад Хакера явился удар тупым и тяжёлым предметом по затылку: это подкравшийся сзади Кондрат по сигналу своего босса огрел Хакера бейсбольной битой. Сделав дело, Кондрат удалился восвояси, как его и не было.

Спустя пару минут Хакер пришёл в сознание, однако Селиван, по-прежнему стоявший перед ним, теперь напоминал ему то ли двуглавого орла, то ли трёхголового Горыныча. Перед глазами всё плыло.

– Ты, эта, казёл! Думал, препёрся к нам, права кочать начял, пальцы веерам гнуть, и думал, что, типо, тут самый крутой типерь? да? Взламэвай флешку, быро! И биз глупастей, э!

Положение, хозяином которого Хакер был всего несколько минут назад, теперь представлялось не таким радужным, однако отступать было некуда.

– Селиван. Ты можешь меня тут хоть до полусмерти забить, но я тебе всё равно нужнее, чем ты мне: в твоём кхолоссаре нет ни одного специалиста, способного вывести вас на качественно новый технологический уровень. А тебе ведь так нужен контроль над всем Чёртовым Муравейником! Ты же хочешь отомстить всем, кто тебя обидел! Так, может быть, всё-таки удалишься к себе и дашь мне поработать в спокойной обстановке?

– Чтоб завтра всё было, казёл! Не расшифруишь Кластир тибе хана, понел?

– Понял, Селиван. Спасибо за мудрое наставление. Впредь, пожалуйста, задавай поменьше вопросов…

– Чо, ё? Дирзишь, гад?

– …помни: ты всё узнаешь в своё время.

– Сфинкс, бл…

И лишь после того, как Селиван закрыл за собой дверь с нужной стороны, Хакер, потрогав место недавней стыковки головы с бейсбольной битой (болело, надо сказать, адски!), вставил флешку в выданный ему ноутбук. Зачем он вообще пришёл к Хлопцам? Почему сделал ставку именно на них? Как теперь сделать так, чтобы строптивый Селиван не пришиб его посреди ночи?

Хакер знал ответы на два вопроса из трёх. К Хлопцам он пришёл, потому что в его понимании управлять толпой диких огров было куда проще, чем договариваться с интеллигентными Поисковиками или находчивыми Адептами, а вариант «примкнуть к Партизанам» он не рассматривал изначально: дети же, что с них взять? И пусть пока план захвата власти в этой группировке давал явный сбой, даже после нанесения увечий Селиван его послушал и ушёл-таки к себе. А ведь мог бы и к стулу привязать, утюгом пытать, пока данные с флешки не будут представлены в понятной и доступной для узколобого понимания форме. Значит, не всё так плохо: нужно лишь найти верный подход и, возможно, немного сменить тактику своих действий.

Весомым аргументом было и то, что численно Хлопцев было в несколько раз больше, чем представителей других фракций вместе взятых. Каждый бомж, случайно падавший в заветный канализационный люк и оказывавшийся в Муравейнике, автоматически становился Хлопцем. Количество же, хоть и довольно редко, но доминирует над качеством. Да и боевики, как показала практика, как показала сама всемирная история, из деклассированных элементов получаются очень даже ничего.

Ноутбук, выданный Селиваном несчастному Хакеру, был стареньким, маломощным и поражённым беспощадными «троянами». На рабочем столе видавшей виды машины соседствовали браузер «Омега», «поиск Почта. су» и какая-то неведомая программа по игре в виртуальный покер. Каждые 15 минут, а иногда и чаще, давал о себе знать порно-баннер, который Селиван, кажется, не убирал по сугубо идеологическим соображениям. Внешне же ноутбук напоминал хлебницу: крошки, масляные пятна и канцелярская кнопка на месте цифры «4» прямо свидетельствовали о том, что попасть в добрые руки за свою долгую жизнь «железному феликсу» так и не удалось. Парадоксально, но USB-вход при всём при этом работал исправно, и поэтому Хакеру не составило труда вставить носитель в разъём.

И тут произошло невероятное.

Самой приличной комбинацией слов, пришедшей в тот момент на ум Хакеру, стала фраза «машина пламенем объята: вот-вот рванёт боекомплект!». Лопасти вентилятора охлаждения закрутились со скоростью, которой позавидовал бы любой лётчик фронтового бомбардировщика B-52, если бы его машине пришлось на полном ходу покидать напичканное зенитками поле боя. Экран ноутбука сверкал, переливался всеми цветами радуги и мерцал так, что невольно вспомнилась кислотная дискотека, на которую Хакер попал в возрасте шестнадцати лет. Канцелярская кнопка, стартовав с космодрома «цифра 4», взвилась в воздух и со свистом выбила висевшую над головой лампочку. Всё окутала тьма, на фоне которой эта артиллерийская канонада выглядела особенно устрашающе. Внезапно, завибрировав и подпрыгнув сантиметров на 15 вверх, ноутбук издал последний рык и с грохотом слетел со стола на пол.

– Это было красиво, – сообщил наступившей тишине опешивший от увиденного Хакер.

– Ещё бы, хакер! Не каждый день доводится выпускать Джинна Кластера Очистки из бутылки, верно? Точнее, конечно, не из бутылки, а из флешки. Что тебе от меня нужно? Зачем ты меня вызвал?

Материализовавшимся воплощением тишины явилась незадачливому взломщику голограмма. Она проецировалась на стену из веб-камеры полумёртвого ноутбука. Своими очертаниями ледяная синева напоминала нечто среднее между Элвисом Пресли и товарищем Сталиным: жуткое, усатое, курящее трубку и играющее на воздушной гитаре существо говорило строгим и зычным голосом, от которого хотелось бежать, как от разъярённого школьного завуча. Бежать, однако, Хакеру было некуда. Памятуя о прошлой критической ситуации, в которой он очутился, находясь в этой же самой комнате, от тактики агрессивной дипломатии Хакер решил отказаться: в ход пошла вежливость.

– Приветствую тебя, Джинн Кластера Очистки. Признаться, я не мог себе даже вообразить, как работает хитроумное устройство, созданное лучшими умами Адептов. Отвечая на поставленные тобой, Джинн Кластера Очистки, вопросы, вызвал я тебя сугубо случайно, за что хотел бы извиниться. Желаний у меня, кроме мира на земле, свободы, равенства, братства и дружбы народов – нет, поэтому даю слово тебе.

– Ты хороший человек, хакер. Таких сейчас мало.

Скромность – украшает человека и иногда укрощает стихии. Джинн заметно подобрел и расхохотался.

– На самом деле, Джинн, есть у меня одно для тебя одно дело. Точнее – проблема, которую нужно решить. Завтра утром сюда завалится злобный (с похмелья) Селиван, который и посадил меня в этот каземат, для того, чтобы дать мне возможность ознакомиться с волшебной лампой, то есть – расшифровать код Кластера Очистки. В общем, либо вас теперь нужно друг другу представлять, а выполни ты (ведь ты, Джинн, под присягой и обязался это делать по первому веленью своего воина-освободителя?) хотя бы одно желание этого животного – не будет больше ни мира на земле, ни свободы, ни равенства, ни братства, ни тем более дружбы народов. Что посоветуешь? Быть или не быть?

Решать дихотомические вопросы порой трудно, даже если ты всесильный Джинн, но выручать хороших и добрых людей принято во всех сказочных измерениях. Взяв на воздушной гитаре, которую он, очевидно, унаследовал от Элвиса, невообразимый аккорд, закурив трубку, аки товарищ Сталин, Джинн попросил минуту на раздумья. Когда же время вышло, Джинн дал ответ на вопросы Хакера.

– Поступим так. Мы с Селиваном поменяемся местами. И волки сыты, и я свободен.

– Что? То есть, как это «поменяемся местами»?

– Очень просто, Хакер. Как только Селиван войдёт в комнату и начнёт требовать от тебя презентации результатов расшифровки Кластера Очистки, я дефрагментирую его оболочку и отправлю на электронный носитель, а сам – материализуюсь, заняв его место в физическом пространстве. Период накопления магической энергии займёт в случае Селивана не менее пятидесяти лет, а за это время человечество авось что-нибудь придумает. К тому же ходят слухи, что народ давно просил «сильной руки». Пора!

Джинн своими методами стал совсем уж нарочито напоминать товарища Сталина. Перспектива воскрешения Иосифа Виссарионовича не на шутку напугала либерального во взглядах Хакера, но из двух зол (а получать бейсбольной битой от Кондрата во второй раз совсем не хотелось) он выбрал меньшее применительно к своей собственной шкуре. К тому же этот «Сталин» был ещё и «Элвисом», которого, в отличие от первого, любят все. Вернуть же в не самый лучший из миров одного из его абсолютных кумиров – дело благое.

– По рукам, Джинн Кластера Очистки. Только пообещай мне, что твоя концертная деятельность не приведёт к массовым репрессиям. И это… Можно задать тебе последний вопрос?

– Можно, Хакер.

– Почему? Почему ты и Сталин, и Элвис? Как в тебе уживаются две эти ипостаси?

– Таким меня создал Командор Андерс, а вообще, сам всё узнаешь, когда придёт время.

– Знаешь, Джинн, а мы с тобой в чём-то похожи: я и сам люблю так говорить.

– Хм, может быть, великий и могучий русский язык – тоже твоя частная собственность? Ничего. Экспроприируем. До новых встреч, Хакер. Нас ждут великие дела!

Взяв невообразимый аккорд на воздушной гитаре, пыхнув трубкой и поправив роскошные усы, Джинн подмигнул Хакеру, после чего исчез. Тонкий синий луч, исходивший из веб-камеры, перестал проецировать изображение на стену, а убитый было ноутбук впервые после своего эпичного падения начал подавать признаки жизни.

Селиван, как и ожидалось, явился примерно в восемь утра. Он явно был с похмелья, его рваная тельняшка насквозь пропиталась жиром, а на небрежно надетых тренировочных штанах зияла дыра размером с кратер Беррингера. Впрочем, несмотря на свой омерзительный внешний вид, Селиван был уверен в превосходстве над нечестивым хакером и «бычить» начал с самого порога:

– Ну чо, крыса кловеатурная, расшефровал кластэр? Иле тибе битай по балде съездеть для ускаренея працеса?

За спиной Селивана в не менее неотразимом с точки зрения, как светских львиц, так и интеллигентных библиотекарш наряде, стоял угрюмый Кондрат, частично экипированный бейсбольным инвентарём. К своему сожалению, ни маски, ни перчатки для ловли мяча Хакер в его руках не заметил.

– Здравствуй, Селиван. Не нужно так кричать. Проходи, присаживайся. Сейчас я тебе всё покажу.

«Да, и с этими людьми нам придётся вершить технологическую революцию…» – подумал Хакер, после чего резко развернул ноутбук в направлении Селивана.

В тот же миг синий луч из веб-камеры со свистом спроецировал два изображения, которые превратили Селивана в товарища Сталина, а Кондрата – в Элвиса Пресли. По истошному, но быстро затихшему крику Хакер понял, что трансформация прошла успешно. Если и не навсегда, то, по крайней мере, до следующей попытки потереть волшебную лампу, общество было избавлено и от Селивана, и от Кондрата.

Прошло ещё примерно две-три минуты перед тем, как две голографические субстанции синего цвета снова слились воедино и стали напоминать 3D-модель Джинна, которую нарисовал командор Андерс. Впрочем, командору такое не могло присниться даже в самых цветных снах: Джинн стал настоящим! Из плоти и крови!

Резко выдернув флешку из ноутбука, освободитель Джинна поспешил поскорее избавиться от двух намеревавшихся его покалечить индивидов, бросив носитель в пустую кофейную банку, и плотно её закрыв.

«Надо будет скотчем приклеить на баночку бумажку с надписью „Селиван и Кондрат: реликты эпохи развитой стабильности“, отправить в кунсткамеру и получить за это гешефт!» – предельно меркантильно рассудил Хакер.

– Спасибо тэбе, дарогой друг! Вэк нэ забуду, пум-пи-дум-пау! Теперь свободэн нэ только я, но и ты, – с явным грузинским акцентом произнёс Джинн, после чего, щёлкнув пальцами, растворился в пространстве.

– Стой! И это всё?! А как же… Погоди… – в тщетной попытке поймать удачу за хвост кричал в пустоту Хакер.

Однако единственной его верной собеседницей уже снова была Тишина. Внутренний голос подсказал Хакеру, что если он не выйдет из комнаты, то совершит ещё большую ошибку, чем оставшись в ней, ведь в той баночке из-под кофе, которую он сейчас держал в руках, были заточены и Вождь, и Кнут всей фракции Диких Хлопцев.

Что ждёт теперь их, сирых и убогих, оставшихся без сильной власти и репрессивного аппарата? Первой реакцией, рассуждал Хакер, будет шок и апатия: они застынут на месте, пытаясь переварить полученную информацию. Далее кто-нибудь из них, возможно – битый в Комнате Релаксации всего пару раз, а потому – уважаемый меньше других, решит, что пришло его время отомстить всем тем, кто его мучил, пока Селиван был у власти. А затем начнётся «война всех против всех», которая по своей жестокости превзойдёт любую «пограничную» стычку, когда-либо имевшую место в Чёртовом Муравейнике. Это было недопустимо.

Гуманизм Хакера не знал границ, поэтому он собрался с мыслями, волевым решением встал со стула, закрыл злосчастный ноутбук и, выйдя из конуры, в которую его посадил Селиван, направился к радиоточке неподалёку от Комнаты Релаксации. Дверь «телеграфа» была открытой, а оборудование для передачи сигнала – примитивным, так что Хакеру не составило никакого труда подключиться к общей сети и объявить Хлопцам о смене правящего режима:

«Дорогие Хлопцы. С глубокой скорбью и искренним сочувствием сообщаю вам трагическую новость. Сегодня, около девяти часов утра, Вождь Селиван пал смертью храброго в бою со стаей тоннельных крыс. Он сделал всё для того, чтобы не допустить проникновения гнусов в жилые помещения и был съеден заживо. Подоспевший на помощь сотник Кондрат до последнего своего вздоха защищал Вождя, однако вступив в неравный бой с усато-хвостатыми тварями, разделил его участь. Вторжение мутировавших крыс было остановлено лишь после того, как в Запасной тоннель была пущена вода, а Дверь в жилые помещения – загерметизирована, однако окончательно опасность всё ещё не миновала, поскольку крысы могут пойти в обход. Последней волей павшего Вождя Селивана было наделение меня абсолютной властью для защиты Хлопцев от посягательств злобных тварей крысо- и антропоморфного происхождения. Отныне Вождём фракции Диких Хлопцев являюсь я. Зовите меня Хакер. И помните: нас ждут великие дела!»

Теперь можно было не таиться, ведь к информации, передаваемой по радиосвязи, Хлопцы никогда не относились критически, принимая на веру всё. Селивана с Кондратом сожрали крысы, так что теперь «Вождь» – какой-то левый персонаж в балахоне? Да, пожалуйста! Как говорится, «welcome»!

Видимо, на подсознательном уровне Хлопцы и при старом порядке верили в то, что Селиван не совсем человек, а скорее, полубог, ведь как ещё объяснить то, что именно он пришёл к неограниченной власти? Отныне же гипотеза о сакральности фигуры правителя, подкреплённая таинственным образом Хакера, получала документальное подтверждение. К тому же это было и куда более простым объяснением: «радиоточка никогда не врёт».

И действительно, когда Хакер вошёл в общую комнату, куда (обсуждая смену власти и оказывая ей же практически стопроцентную поддержку), набилось порядка пятидесяти Хлопцев всех рангов, ему начали рукоплескать. Хакера в буквальном смысле этого слова носили на руках, кто-то из младших принёс и подарил ему двухлитровую бутылку пива, а блаженные улыбки, сверкавшие желтизной на лицах верного электората, подтвердили правильность избранного решения. Один из «сотников» даже успел распечатать чёрно-белый портрет Хакера и повесить его на стену помещения. Многие из тех, кто проходил мимо, кланялись ему.

Бурное народное веселье продолжалось до самого утра, а следующий день был объявлен Хакером выходным для всех Хлопцев вне зависимости от их пола, возраста, этнической принадлежности и вероисповедания.

Глава шестая

Около девяти часов утра мирно дремавший на посту у кинотеатра «Победа» сержант полиции Свинцов был разбужен резким лязгом канализационного люка, крышка которого, взметнувшись в воздух примерно на метр, с грохотом отлетела, едва не покалечив бродячую собаку. Однако подобные аномалии для нашего славного города не редкость: Свинцова поразило то, что случилось сразу же после этого.

Из канализации, смердя нечистотами и отбиваясь от тварей подземного происхождения, выполз потрёпанный старик в увешанном медалями мундире генералиссимуса. На плече у старика висел легендарный «фендер», а сам он напевал что-то вроде «love me tender…».

Внезапно старик ловко подтянулся на руках, поставил правую ногу на твёрдую почву, а затем, сбросив с левой ноги догрызавшую лампас крысу, присел на корточки. Ещё через мгновение старик выпрямился, телекинезом притянул к себе отброшенную крышку, педантично закрыл люк, «умыл руки» и направился в сторону сержанта полиции, всё ещё не до конца верившего в реальность происходящего.

Ситуация категорически выходила из-под контроля, так что Свинцов приготовил табельное. Правда, в отличие от американских копов, стрелять сразу на поражение сержант полиции не решился.

– Стой! Стрелять буду! Ты кто такой?

– Эээй, товарищ! Ты што, в школэ нэ учился? Музыкой нэ увлекаешься? Пум-пидум-пау! Нэ видишь, кто я такой, да?

Студентка художественного училища, с которой общался Сергей, неплохо подтянула его в области истории музыки, поэтому он безошибочно угадал исполняемый гражданином танец Элвиса. Знания же, полученные на уроках истории ещё в школе, позволили Свинцову сделать вывод, что перед ним находится сам Иосиф Виссарионович Сталин. Однако связать двух этих людей воедино, ну совершенно не получалось. На всякий случай Сергей решил выслужиться.

– Здравь! Желаю! Товарьщ! Сталин!

И немедленно отдал честь.

– Маладэц! Дэлаешь успехи, сынок. Нэ хочэшь ли стать наркомом внутрэнних дэл? У вас тут нынчэ, я слышал, адна, как иё, карупцыя, да? Расстрэлять! Мнэ нужны лояльныэ люди! Ты, кстати, Лаврэнтия Палыча нэ видэл? Нам с ним нужно кое-что абсудить! Ооооу, лав ми тэндеееер.

Сергей был под присягой и просто так согласиться на участие в вооружённом перевороте, пусть даже локальном, и пусть даже инициированном самим товарищем Сталиным, он не мог. Ни дать, ни взять: коллизия.

– Я… Но, товарищ Сталин…

Иосифу Виссарионовичу всегда нравилось вгонять людей в краску.

– Хэ-хээ, шютка, сэржант! Мал ты ищо для виликих дэл. Поставим тэбя в управлэние НКВД Саратовской областэ. Тэбя как зват?

– Сергей.

– Запомны эту встрэчу, Сэрго! Она станэт для тэбя судьбоносной. Вуппи-ду! Паслэдний вапрос. Кагда я в прошлий раз бил в Саратовэ, тут гремела Рэволюцыя, но знаю, што у вас эсть памитник Кирову. Гдэ он?

Свинцов никогда не увлекался краеведением, а все эти железобетонные горгульи никогда не вызывали в нём ни трепета, ни должного уважения. Однако на вопрос товарища Сталина нужно было отвечать, поэтому, совершив титанические умственные упражнения, сержант вспомнил, что Киров стоит в Раховском скверике, а это, вроде как, отсюда недалеко.

– Строго по диагонали от того места, где мы сейчас стоим. Примерно 700 метров ходьбы.

– Выражайу благадарнасть, товарищ Свинцов! Родына вас нэ забудэт!

Подмигнув на прощанье, Элвис Виссарионович взял невообразимый аккорд на «фендере», после чего вприпрыжку отправился к памятнику Кирову в Раховском скверике.

Появление столь колоритного персонажа в центре Саратова средь бела дня вызвало немалое удивление прохожих, тем более, что Сталин, нисколько не таясь, делал девушкам замечания относительно их внешнего вида, материл (на чём свет стоит!) капиталистов и отчитывал водителей маршруток за несоблюдение графика пассажироперевозок в час пик.

Элвису же только и оставалось, что затыкать уши от доносившегося из жестяных четырёхколёсных вёдер соцветия русской попсы. На пересечении улиц Рахова и Большой Казачьей Элвис Сталин зашёл в небольшой магазин, купил себе армянского коньяка и немедленно его выпил. После распития, смешавшись с толпой бомжей и опустившихся научных сотрудников, твёрдым чеканным шагом Вождь Мирового Рок-н-Ролла подошёл к нужному монументу.

Долгожданная встреча с товарищем по революционной борьбе настроила Сталина на ностальгический лад. Он долго не мог заговорить с ним, постоянно оглядываясь по сторонам и наблюдая за тем, как пробка на улице Московской уравнивает в правах дорогие тонированные иномарки, стальных коней отечественного производства и старенькие немецкие автобусы. Собравшись с мыслями, Сталин обратился к каменному изваянию своего лучшего партийного друга (которого ему так не хотелось ликвидировать в 1934-м).

– Здравствуй, Сэрёжа. Давно ми с тобой нэ видэлись…

Не в силах сдержать слёз, Сталин отвернулся от памятника и, сутулясь, побрёл прочь. То ли вину за собой чувствовал этот всесильный некогда Вождь, то ли просто расплакался от переизбытка чувств. Так или иначе, даже вечно весёлый Элвис, кажется, приуныл и был готов предложить Иосифу Виссарионовичу немного допинга, дабы тот перестал символизировать собой вечную скорбь.

Сталин обернулся лишь после того, как услышал громоподобное «бу-бууух» у себя за спиной. Спрыгнув с постамента и отряхнувшись от пыли, халкоподобный Киров тяжёлыми шагами принялся догонять своего друга. Догнав и легонько положив массивную руку на дряхлое плечо Иосифа Виссарионовича, он, сверкнув своей великолепной красноармейской улыбкой, поприветствовал вождя революции в одной отдельно взятой стране:

– Здравствуй, Коба! Что бы ни было в прошлом, рад тебя видеть. Не переживай. Я тебе всё давно простил. Какими судьбами?

– Ты нэ повэришь, Сэргей, до чэго тэхника дошла. Кюда ужь там нам со сваей ин-дус-трэ-а-лэ-за-цэ-ей и га-эл-рё! Буржуйское всио, правда, но ничэго: пэрвый наш танк тожи бил францусской сборки!

И Элвис Виссарионович вкратце, на уровне своего собственного понимания техники, застрявшего где-то между тракторами типа «Сталинец» и массивными ЭВМ с перфокартами, объяснил товарищу Кирову природу материализации своей 3D-модели, спроектированной командором Андерсом в сумрачных недрах Муравейника.

– Чудеса, друг. И, нисколько не объясняет то, почему вдруг ожил я.

– Да, а чего тут думать-то! Эй, вожди, вы когда-нибудь о силе коллективного бессознательного задумывались?

Беседу двух старых друзей прервал Владлен Трудомирович Кайзерслаутерн. Это был человек удивительной судьбы: в «восьмидесятые» – преподаватель кафедры научного атеизма из семьи, которая чудом пережила депортацию поволжских немцев. В «девяностые» – торговец редькой на Сенном. В «нулевые» – учитель обществознания, подрабатывающий на четверть ставки в школе. Ныне же Кайзерслаутерн был седовласым пенсионером, поклонником чёрной магии и последним подписчиком газеты «Коммунист» в Саратове.

– Нэт, нэ слишал.

– Говори, коротышка.

Представившись, Кайзерслаутерн начал проповедь.

– Когда развалился Великий и Могучий Советский Союз, русские и все прилегающие к нему народы долго и мучительно пытались найти новую цель в жизни. Казалось бы, ещё вчера мы все вместе, кто-то сознательно, кто-то не очень, строили светлое коммунистическое будущее, ругая на кухнях серое социалистическое настоящее. Выписывали «Правду», боялись рассказывать друг другу политические анекдоты и ездили в Москву за колбасой. Да, времена были тяжёлые, но у нашего народа была хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне, которую предоставлял им политический строй. «Ты живёшь бедно, но в этом нет ничего дурного, ведь вокруг тебя бедняками являются все, и ты ничем не хуже других»: этими мыслями успокаивали себя перед сном целые поколения советских людей. К тому же были достигнуты небывалые победы в спорте, совершены великие научные открытия, созданы нетленные произведения искусства. В общем, нам, старикам, есть, что вспомнить. В «девяностые», в условиях идеологического вакуума, уверенность куда-то ушла. Кто-то приспособился к капиталистическому обществу и зажил припеваючи, кто-то продолжил по инерции жить в СССР, требуя невозможного от отстранившегося государства. Как бы то ни было, большая часть людей требовала возвращения сильной власти, поскольку хаос хорош лишь тогда, когда ты смотришь на него издалека, а не когда он напрямую влияет на количество денежных средств у тебя в кошельке. В «нулевые» многим показалось, что этот общественный запрос был выполнен, но в результате всё вновь стало не так однозначно. Народ же у нас в будущее смотреть категорически не хочет и всегда смотрит в прошлое. В своё светлое прошлое. А светлое прошлое как раз-таки и ассоциируется у многих с достижениями советской эпохи.