Особое мнение бесплатное чтение

© Д. Старков, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Выползки

Он строил – и чем больше строил, тем больше радости приносило ему строительство. Жаркое солнце пекло с высоты, над землей вольно резвились летние ветры, а он трудился и радовался труду всей душой – а когда материал подошел к концу, сделал паузу, перевел дух. Сооружение вышло не таким уж большим – скорее пробным, чем настоящим, и в глубине души он это вполне сознавал, но тем не менее откровенно гордился собой, трепетал от восторга. Вполне довольный, он вполз внутрь и свернулся клубком.

Сквозь прореху в кровле посыпались вниз крупицы земли. Пришлось, выпустив толику клейкой жидкости, заделать брешь, укрепить слабину. Как свежо, как прохладно внутри… в воздухе, можно сказать, ни пылинки! Поразмыслив, он еще раз обогнул жилище по кругу, оставив на стенах последний слой быстро сохнущей клейкой слизи. Так, не упущено ли что? А то в сон уже клонит: еще немного, и он уснет.

Да, кстати! Вспомнив о дреме, он вытянулся вдоль открытого входного туннеля так, чтобы часть тела оказалась снаружи. Пусть эта часть бдит, смотрит и слушает, что творится вокруг, а остальное тем временем мирно, спокойно спит в свое удовольствие. Опасаться особенно нечего: издали его жилище кажется всего-навсего невысоким холмиком темной глины. Никто ничего не заметит, никто не догадается, что здесь, внутри.

А если кто и обратит внимание – что ж, с такими он разберется. Возможности есть.

Фермер ударил по тормозам. Видавший виды «фордовский» грузовичок с визгом, скрежетом остановился, и водитель, выругавшись, сдал на пяток ярдов назад.

– Вот один. Соскакивай, погляди, только машин берегись: обычно тут гонят, как на пожар.

Эрнст Гретри, распахнув дверцу, с опаской выбрался из кабины на раскаленный от утреннего солнца асфальт. Навстречу пахнуло подсыхающим сеном, над головой назойливо зажужжали мухи. Сунув руки в карманы штанов, слегка подавшись всем телом вперед, Гретри прошел вперед, остановился и смерил пристальным взглядом лежащую на дороге тварь.

Что и говорить, смяло ее изрядно. Следы колес пересекали тело в четырех местах, из прорех в коже торчали ошметки вспучившихся, полопавшихся потрохов. Продолговатое, точно студенистая трубка – на одном конце органы чувств, другой увенчан беспорядочной мешаниной протоплазменных отростков, – раздавленное существо очень напоминало громадную улитку.

Но что зацепило Гретри сильнее всего, так это морда странного существа. Какое-то время он даже не мог заставить себя взглянуть на нее прямо: собираясь с духом, поневоле пришлось обвести взглядом дорогу, холмы, высокие кедры – вообще все, что только нашлось вокруг. Причиной этому оказался странный, быстро меркнущий блеск в крохотных мертвых глазках, ничуть не похожих на тусклые, пустые, бессмысленные глаза пойманной рыбы. Казалось, отныне странная тварь будет преследовать Гретри до конца дней, пусть даже он видел ее живой, не раздавленной в лепешку колесами грузовичка, всего-то долю секунды.

– То и дело тут через дорогу ползают, – негромко пояснил фермер. – Бывает, даже до города добираются. Первый, которого мне самому довелось увидеть, полз куда-то прямо посреди Грант-стрит со скоростью ярдов так пятьдесят в час. Медлительные – страсть. Многие ребятишки их давят не моргнув глазом, а я лично объезжаю… если, конечно, успеваю заметить вовремя.

Гретри рассеянно поддел мертвую тварь носком ботинка. Интересно, сколько таких же прячется в близлежащих кустах да холмах?

В стороне от дороги виднелись приземистые, сверкающие белизной под ярким теннессийским солнцем домики фермеров. Лошади, дремлющие коровы. Грязные куры, роющиеся в пыли. Сонная, мирная сельская жизнь на исходе жаркого лета…

– А та радиационная лаборатория в какой стороне? – спросил Гретри.

Фермер ткнул пальцем вдаль:

– Вон там, за холмами. Останки забрать не хочешь? На заправке «Стандард Ойл» одного в большом баке хранят. Мертвого, ясное дело, а бак керосином залили, чтоб не стух. Ихний куда как целей этого будет. Джо Джексон на него у себя во дворе наткнулся посреди ночи и башку ему штакетиной проломил.

Гретри отрицательно покачал головой и, внутренне содрогнувшись, забрался в кабину. Желудок выворачивало наизнанку; чтобы совладать с тошнотой, потребовалось с полдюжины долгих, глубоких вдохов.

– Я и не думал, что их так много. В Вашингтоне, посылая меня сюда, сказали: видели, дескать, нескольких…

– Какое там «нескольких»! Их тут целая уйма.

Запустив двигатель, фермер тронул грузовичок с места и аккуратно объехал раздавленное существо.

– Мы уж старались к ним попривыкнуть, – продолжал он, – ан нет, не выходит. Чего в них хорошего-то? Сколько народу разъехалось кто куда, и неудивительно. Такое чувство, будто… будто тут дышать нечем. Будто тяжесть какая-то в воздухе… Словом, загвоздка та еще. Надо что-то делать.

Крепко стиснув на руле мозолистые, сплошь в морщинах и шрамах, руки, фермер прибавил газу.

– Ведь этих-то, похоже, рождается все больше и больше, а нормальных детишек – по пальцам пересчитать.

Вернувшись в город, Гретри позвонил Фримэну из телефонной будки, нашедшейся в холле убогого, обшарпанного отеля.

– Надо что-то предпринимать. Они здесь повсюду. В три часа их колонию поеду смотреть. Малый из местных, заправляющий стоянкой такси, знает, где она. Говорит, там этих тварей, по меньшей мере, одиннадцать, а то и вся дюжина.

– Местные как к ним относятся?

– А вы бы на их месте к подобному как отнеслись? Думают, кара Господня… и, может быть, даже не слишком заблуждаются.

Фримэн надолго умолк.

– Да, надо было раньше оттуда жителей эвакуировать. Очистить окрестности на многие мили вокруг. Тогда и проблемы бы не возникло. Что предлагаете?

– Помните остров, отведенный для испытаний водородной бомбы?

– Еще бы! Остров немаленький. Сколько туземцев оттуда пришлось переселить на новое место жительства, и вдобавок… – Поперхнувшись, Фримэн осекся на полуслове. – Боже правый, их что же, так много?!

– Ну, местные, кто не разъехался, разумеется, склонны преувеличивать, но, по моим впечатлениям, не меньше сотни.

Фримэн снова надолго умолк.

– Я и не думал, что дело зашло так далеко, – нарушив молчание, признался он. – Доложу по инстанциям тотчас же. Правда, на этом острове запланированы дальнейшие испытания, однако мне ваша мысль кажется здравой.

– На мой взгляд, лучшего выхода нет, – подтвердил Гретри. – Положение крайне скверное. Дальше так продолжаться не может. Нельзя людям жить рядом с этими тварями. Вам бы самому побывать здесь да посмотреть… картина не из тех, что легко забываются.

– Так-так… хорошо, поглядим, что из этого выйдет. Сейчас же поговорю с Гордоном. Перезвоните мне завтра с утра.

Повесив трубку, Гретри вышел из неопрятного, грязного холла на воздух, под беспощадное солнце. Обветшавшие магазинчики, машины у обочин, несколько стариков, сгорбившихся кто на ступеньках крыльца, кто в продавленном тростниковом кресле… Закурив, он нервно взглянул на часы. Времени – без малого три. Пора.

Гретри неторопливо двинулся к стоянке такси. Городок словно вымер. Нигде ни души, кроме стариков, без движения замерших в креслах, да нездешних машин, проносящихся по шоссе. Все вокруг укрывает пыль пополам с безмолвием; все дома и лавки затянуты серыми, мрачными тенетами старости. Вокруг тишина. Ни разговоров, ни смеха. Ни звука…

Ни детских игр.

Рядом с Гретри бесшумно замедлил ход запыленный синий таксомотор.

– О’кей, мистер, – пинком распахнув смятую дверцу, окликнул его водитель, малый лет тридцати, с лицом, заостренным, точно крысиная мордочка, и с зубочисткой в кривых зубах. – Вот и я. Поехали?

– Далеко тут? – спросил Гретри, забираясь в кабину.

– Сразу же за городом.

Шумно взревев двигателем, кеб набрал скорость и, дребезжа на ухабах, помчался вперед. Водитель с нескрываемым любопытством оглядел Гретри.

– Вы, надо думать, из ФБР?

– Нет.

– Надо же, а костюм и шляпа точно такие же. А о выползках вам откуда известно?

– Сообщили из местной радиационной лаборатории.

– Ага. Навезли туда всякой горячей дряни… небось из-за нее-то все и началось.

Свернув с шоссе, кеб покатил по грунтовке.

– Нам вон туда, к ферме старухи Хиггинс. Эти твари безмозглые, пропади они пропадом, всю нижнюю часть ее земли заняли. Нашли место, где дома себе выстроить…

– Дома?!

– Ага. У них там, под землей, вроде как город. Сейчас сами увидите – ну, входы, по крайней мере. Работают все заодно, строят, работа кипит.

Свернув с грунтовки, машина миновала пару громадных кедров, пересекла вспаханное, сплошь в рытвинах поле и, наконец, остановилась у края каменистой лощины.

– Вот они.

Порядком затекшие ноги слушались плоховато. Неловко выбравшись из кабины, Гретри впервые смог как следует разглядеть пресловутых выползков живьем. Нагруженные строительными материалами – глиной, травой, прутьями, странные существа неторопливо ползли от лесной опушки к впадинам туннелей посреди прогалины. Там выползки лепили из доставленных материалов, смазанных какой-то слизью, нечто вроде грубоватых, неровных кирпичей, а кирпичи бережно уносили под землю. Твари вроде огромных улиток, длиной от двух до трех футов, одни явно старше, массивнее, темнее других, мучительно медленно, бесшумно струились, текли по иссушенной солнцем земле. Мягкие, лишенные панцирей и раковин, с виду они казались вполне безобидными.

И вновь Гретри замер, завороженный их мордами – причудливыми пародиями, карикатурами на человеческое лицо. Сморщенные младенческие физиономии, крохотные, точно пуговицы, глазки, узкие щели ртов, затейливо искривленные уши, редкие пряди влажных, липнущих к коже волос… Руки им заменяли продолговатые псевдоподии, то удлинявшиеся, то сокращавшиеся, будто тесто. Тела выползков тоже оказались невероятно пластичными – вытягивались в струнку и с той же легкостью сжимались в комок, стоило псевдоподиям нащупать преграду. На появление людей они не отреагировали никак, будто вовсе их не заметили.

– Насколько они опасны? – помолчав, спросил Гретри.

– Ну, что-то вроде жала у них имеется. Пса соседского, знаю, однажды ужалили, причем всерьез. У бедняги брюхо вздулось, язык почернел, судороги начались, окоченение… так и помер. А все из-за любопытства, – слегка сконфуженно добавил таксист. – Совал нос, куда не надо, строительству их мешал. Они же трудятся постоянно. Ни минуты без дела не сидят.

– Здесь большинство?

– Наверное, да. Уж не знаю, каким медом им тут намазано, но часто вижу, как они потихоньку ползут сюда. Понимаете, рождаются-то они в разных местах, – пояснил таксист, широким жестом указав вдаль. – По одному, по двое на каждой ферме неподалеку от радиационной лаборатории.

– А дом миссис Хиггинс в какой стороне? – спросил Гретри.

– Вон там, наверху. Видите, за деревьями? Хотите к ней…

– Я скоро вернусь, – заверил его Гретри, двинувшись вверх по склону. – Подождите здесь.

Подойдя к дому, Гретри застал хозяйку во дворе за поливкой темно-красной герани, пышно разросшейся по обе стороны от крыльца. Услышав шаги, древняя сморщенная старуха выпрямилась, сощурилась, окинула Гретри недоверчивым взглядом и перехватила лейку, будто дубину.

– Добрый день, – учтиво коснувшись двумя пальцами полей шляпы, приветствовал ее Гретри и предъявил старухе служебное удостоверение. – Я пришел навести справки о… выползках. Там, у границы ваших владений.

– Зачем?

Голос старухи звучал холодно, равнодушно, сурово – вполне под стать иссохшему, морщинистому лицу и увядшему телу. Под ее взглядом Гретри сделалось несколько не по себе.

– Видите ли, мы ищем выход из создавшегося положения. Думаем вывезти их отсюда на необитаемый островок в Мексиканском заливе. Здесь им определенно не место. Людям жить с ними рядом слишком уж тяжело, а… а так не годится, – с грехом пополам одолев неловкость, закончил он.

– Не годится, уж это точно.

– Ну, а эвакуация всех проживающих поблизости от радиационной лаборатории уже начата. Хотя этим, очевидно, следовало заняться гораздо раньше.

Старуха сверкнула глазами.

– А всё вы – вы, умники городские, со своими машинами! Видите, что натворили?! – загремела она, обличающе ткнув в сторону Гретри костлявым пальцем. – Вы натворили, вам теперь и расхлебывать! Сделайте наконец хоть что-нибудь!

– Разумеется, мы перевезем их на остров как можно скорее, – заверил старуху Гретри, – но тут есть кое-какая проблема. Что скажут родители? Ведь по закону они – на полном родительском попечении, и мы не вправе так, запросто… – Смущенный, он снова осекся, не найдя подходящих слов. – Что обо всем этом подумают их родители? Позволят ли нам рассадить собственных… э-э… детей по грузовикам и увезти неведомо куда?

Миссис Хиггинс, развернувшись к нему спиной, без единого слова направилась в дом. Гретри не слишком уверенно последовал за ней. Миновав грязные, затхлые комнаты, загроможденные множеством хлама, керосиновых ламп, поблекших картин, старинных столов и диванов, а после – громадную кухню, битком набитую необъятными литыми чугунами и сковородами, хозяйка спустилась к подножию скрипучей дощатой лестницы и требовательно постучала в крашенную белилами дверь.

Из-за двери донеслись возня, шорох, встревоженный шепот. Казалось, обитатели комнаты спешат что-то спрятать.

– Откройте немедленно! – велела миссис Хиггинс.

Мучительно долгая пауза, и дверь медленно приоткрылась. Миссис Хиггинс, распахнув ее во всю ширину, поманила за собой Гретри и переступила порог.

Увидев Гретри, молодой человек с девушкой, замершие посреди комнаты, подались назад. Девушка крепко прижала к груди продолговатую картонную коробку, поспешно сунутую ей в руки юношей.

– Вы кто такой?

С этими словами молодой человек вновь подхватил коробку под донышко: тонкие руки его жены задрожали под тяжестью содержимого, соскользнувшего к краю.

Сомнений не оставалось: перед Гретри родители одного из странных созданий. Темноволосая девушка в дешевеньком зеленом платье – невысокая, хрупкая, но полногрудая, с виду не старше девятнадцати – взирала на гостя, в испуге поблескивая огромными карими глазами. Молодой человек – симпатичный, смуглый, плечистый, куда выше и крепче жены – держал увесистую коробку уверенно, без труда.

Гретри молчал, не сводя глаз с дырочек в крышке коробки. Коробка в руках молодого человека слегка подрагивала, покачивалась из стороны в сторону, точно живая.

– Вот. Этот человек приехал забрать его, – сообщила юноше миссис Хиггинс.

Семейная пара приняла новость молча. Муж даже не изменился в лице – только поудобнее перехватил коробку.

– Их всех на какой-то остров собираются увезти, – продолжила миссис Хиггинс. – Дело уже устроено. Дурного им никто не желает. Пускай живут там спокойно и делают, что захотят – ползают, строят, людям глаз не мозоля.

Девушка безучастно кивнула.

– Не стойте столбами, – в раздражении буркнула миссис Хиггинс. – Отдайте ему коробку, и покончим с этим раз и навсегда.

Чуть поразмыслив, молодой муж опустил коробку на стол.

– Вы о них хоть что-нибудь знаете? – резко спросил он. – К примеру, чем их кормить?

– Мы… э-э, – беспомощно залепетал Гретри.

– Питаются они листьями. Только травой и листьями. Мы ему приносили самые мелкие листья, какие удавалось найти.

– Ему всего месяц, – глухо проговорила девушка. На миг в ее огромных карих глазах вспыхнули искорки бессловесной мольбы. – Уже хочет туда – вниз, к остальным, но мы его пока дома держим. Не хотим отпускать. Мало ли: может, рано еще. Может, пускай подрастет. Откуда нам знать, что с ним да как? Вот мы и сомневаемся. Не понимаем, что делать.

Ее муж, развязав толстую бурую бечевку, снял с коробки крышку.

– Вот. Вот, посмотрите.

Обитатель коробки оказался самым маленьким из всех выползков, каких Гретри доводилось видеть. Студенистый, белесый, меньше фута в длину, он свернулся клубком в уголке среди месива из жеваных листьев пополам с чем-то наподобие воска. Кое-как обернутый скомканным полупрозрачным покрывальцем, выползок мирно спал, а на собравшихся вокруг не обращал никакого внимания – казалось, ни гость, ни родители для него попросту не существуют. Охваченный странным, безотчетным ужасом, Гретри отодвинулся от стола, и молодой человек водрузил крышку на место.

– Мы сразу поняли, кто это, – хрипло сказал он. – Сразу же, как только он появился на свет. Видели точно такого же у соседей, чуть дальше по шоссе. Одного из первых. Боб Дуглас нас специально зазвал поглядеть. У них с Джулией родился… еще до того, как они начали туда, в нашу лощину, сползаться.

– Расскажи, что случилось дальше, – велела миссис Хиггинс.

– Дуглас… размозжил ему голову камнем. А потом облил бензином и сжег. А на прошлой неделе они с Джули собрали вещи и уехали.

– И многих вот так… истребили на месте? – с трудом взяв себя в руки, спросил Гретри.

– Не одного, это точно. Понимаете, многие, увидев такую тварь, вроде как с цепи срываются, и упрекнуть их не в чем. Я ведь и сам… – Молодой человек обреченно потупился. – Я и сам чуть так же не сделал.

– Может, и надо было, – пробормотала его жена. – Может быть, зря я тебя удержала.

Гретри подхватил со стола коробку и шагнул к двери.

– Мы постараемся управиться как можно скорее. Грузовики уже в пути. Еще сутки, и все это кончится.

– И слава богу, – отрывисто, без капли радости в голосе воскликнула миссис Хиггинс.

С этим она распахнула дверь, и Гретри, миновав затхлые, полутемные комнаты и изрядно прогнившее, скрипучее крыльцо, вынес коробку с выползком под жаркое предвечернее солнце.

Миссис Хиггинс, остановившись возле алых гераней, подняла с земли лейку.

– Будете забирать, забирайте всех. Всех до единого. Ясно?

– Разумеется, – пробормотал Гретри.

– А часть людей с грузовиками оставьте здесь. Пусть глядят в оба. Чтоб здесь, у нас на виду, не осталось ни одного.

– После того как мы эвакуируем всех живущих поблизости от радиационной лаборатории, таких существ больше не…

Но тут он осекся: миссис Хиггинс, отвернувшись от него, продолжила поливать герани. Над ее головой, жужжа, вились пчелы, цветы монотонно, мерно покачивались на жарком ветру. Вскоре старуха, склонившись с лейкой над цветником, согнувшись едва ли не вдвое, скрылась за углом дома, и Гретри остался с добычей наедине.

Смущенный, пристыженный, он, прижимая коробку к груди, спустился с холма, пересек поле и вернулся к лощине. Таксист, стоя возле автомобиля, курил, терпеливо ждал его, а колония выползков как ни в чем не бывало трудилась, строила город. Улицы, переулки… На некоторых из холмиков, венчавших входы в туннели, виднелись затейливые каракули – вполне возможно, надписи. Часть выползков, разбившись на группы, возводила среди курганчиков какие-то довольно сложные конструкции непонятного назначения.

– Едем, – устало вздохнув, сказал Гретри водителю.

Таксист, подмигнув ему, рывком распахнул заднюю дверцу.

– Я счетчик оставил включенным, – хитро улыбнувшись, оскалив крысиные зубы, предупредил он. – Вам ведь казна расходы оплачивает. Вам разницы никакой.

Он строил – и чем больше строил, тем больше радости приносило ему строительство. Город углубился в недра земли на восемьдесят с лишним миль, а в диаметре достигал пяти. Весь остров превратился в титаническое хитросплетение подземных ходов, в громадное поселение, растущее день ото дня. Со временем длина туннелей превзойдет глубину океана, и вот там-то, под океанским дном, работа начнется всерьез.

Справа товарищи, числом около тысячи, старательно, молча трудились над несущей конструкцией, укрепляли свод подземелья, предназначенного для выведения потомства. Как только опоры встанут на место, все до единого вздохнут с облегчением: ведь матери уже готовы произвести на свет первое поколение молодняка.

Потомство… оно-то его и тревожило, мешая в полной мере наслаждаться строительством. Одного из рожденных первыми он уже видел и нисколько не удивился тому, что новорожденного поспешили спрятать, а дело – замять. Громадная шишкообразная голова, укороченное тельце, небывало жесткие, негнущиеся конечности… а как он визжал, как вопил, побагровев лицом! Как булькал, пускал пузыри, бесцельно хватался за все вокруг, суча – страшно подумать – ногами!

В конце концов кто-то, не совладав с ужасом, пришиб живой атавизм камнем. Оставалось только надеяться, что больше подобное не повторится.

Рекламный ход

Попутные корабли грохотали, ревели со всех сторон. Донельзя уставший к концу долгого, нелегкого дня на службе, Эд Моррис летел домой. Поток утомленных, мрачных коммерсантов и служащих закупорил трассу «Ганимед – Терра» наглухо: Юпитер пребывал в оппозиции к Земле, а потому перелет занимал добрых два с лишним часа. Вдобавок каждые два-три миллиона миль громадный поток натужно, мучительно замедлял ход до полной остановки: зеленый на светофорах сменялся красным, чтобы в главные транспортные артерии без помех влились потоки кораблей с Сатурна и Марса.

– О Господи, – пробормотал Моррис себе под нос, – есть ли предел усталости?..

Переключившись на автопилот, он отвернулся от пульта управления и закурил. Курить хотелось отчаянно. Руки дрожали, перед глазами все расплылось. Времени – седьмой час. Салли наверняка кипит от злости, а значит, и ужин будет испорчен… Все как всегда. Изматывающая нервотрепка, гудки клаксонов, осатаневшие от долгой езды водители, со свистом пролетающие мимо его кораблика, яростные жесты, крики, ругань…

А главное, реклама. Последняя капля, переполнившая чашу терпения. Все остальное он выдержать еще мог – все, но не рекламу, неотвязно сопровождающую его каждый вечер от Ганимеда до самой Земли. Тем более что всю Землю тоже заполонили полчища рекламных роботов. Реклама повсюду, на каждом углу… нет, как хотите, а это уже слишком!

Перед затором на месте столкновения полусотни кораблей пришлось снова замедлить ход. Ремонтные суда деловито сновали из стороны в сторону, растаскивая с трассы обломки. В динамике громкоговорителя взвыли сирены промчавшихся мимо полицейских ракет. Умело направив корабль вверх, Моррис проскочил между двух медлительных коммерческих транспортов, промчался по свободной левой полосе, обогнул затор и прибавил скорость. Вслед ему яростно загудели, но Моррис даже не оглянулся.

– «Транс-Солар Продактс» приветствует вас! – оглушительно загремело над самым ухом.

Моррис со стоном втянул голову в плечи. Чем ближе к Терре, тем гуще, плотнее рекламное заграждение…

– Рабочий день был полон обычных, рутинных разочарований? Коэффициент нервного напряжения зашкаливает далеко за порог допустимого? Тогда «Личный Подкожный Генератор Покоя» вам просто необходим! Миниатюрный, компактный, легко поместится за ухом, вблизи от лобных долей…

Уф… слава богу, вот этому и конец!

Быстроходный корабль несся, несся вперед, и вскоре рекламный голос заглох далеко за кормой… но впереди уже поджидало следующее объявление:

– Водитель! На межпланетных трассах каждый год безвременно гибнут тысячи человек! Гарантия безопасности – «Гипномоторный Блок Управления» от лучших специалистов своего дела! Доверь ему тело, сохрани жизнь!

Голос рекламы с каждым словом ревел громче и громче.

– Промышленные эксперты свидетельствуют…

По счастью, обе рекламы оказались звуковыми, такие игнорировать проще всего… но вот впереди замерцали контуры визуальной рекламы. Едва заметив ее, Моррис снова втянул голову в плечи, зажмурился что было сил, но все напрасно.

– Друзья мои! – до приторности елейно загремело со всех сторон. – Избавьтесь от скверного запаха изо рта навеки! Как? Проще простого! Современнейшими, абсолютно безболезненными методами удаляем желудочно-кишечный тракт, заменяем его искусственной системой пищеварения, и самая злободневная из причин социального неприятия навсегда канет для вас в прошлое!

К этому времени изображение обрело резкость, и перед Моррисом предстала во всей красе обнаженная девица огромной величины – светлые волосы растрепаны, голубые глаза томно прикрыты, губы зовуще раздвинуты, голова экстатически запрокинута назад. Стремительно приближаясь, лицо девицы заслонило собой все вокруг, губы потянулись к губам Морриса… и неодолимое оргиастическое влечение разом исчезло с ее лица, сменившись гримасой брезгливого отвращения, и визуальный образ угас.

– Знакомо, не правда ли? – грохотала реклама. – Вижу, и вам во время чувственных сексуальных забав доводилось внушать партнерше отвращение, и все из-за свойственных организму каждого человека гастрических процессов, от которых не…

Голос стих. Реклама осталась позади, оставив разум Морриса в покое. Опомнившись, он яростно вдавил в пол педаль газа. Корабль, вздрогнув, помчался вперед быстрее прежнего. Еще секунда, и от сигнала, нацеленного прямиком на аудиовизуальные области мозга, не осталось ни проблеска. Моррис со стоном помотал головой. Туманные, смутные отголоски реклам мерцали, тараторили повсюду вокруг, будто призраки далеких видеостанций. Рекламы караулили, поджидали его со всех сторон. Конечно, вел он с осторожностью, с ловкостью, порожденной животным отчаянием, но, как ни старался, как ни петлял, обогнуть их все до единой не удавалось. Моргнув, Моррис обреченно откинулся на спинку кресла: прямо по курсу уже маячили контуры новой аудиовизуальной рекламы.

– Эй, мистер глава семьи, отец-кормилец на жалованье! – заорала реклама в лицо, в глаза и уши, в ноздри и горла тысяч усталых водителей. – Что, надоело небось попусту ждать повышения? Так вот: «Уондер Серкуитс Инкорпорейтед» только на днях довела до ума новое чудо техники – дистанционный детектор мысленных волн! Узнай, что думают, что говорят окружающие, и мигом обскачешь коллег! Вся подноготная, все факты и цифры о личной жизни начальства – как на ладони! Долой сомнения! Долой неуверенность в завтрашнем дне!

Не помня себя от отчаяния, Моррис врубил двигатель на полную мощь. Крохотный юркий кораблик вскинулся на дыбы, накренился, сворачивая с полосы в мертвую зону, с визгом рассек крылом барьер заграждения… и реклама утихла, угасла далеко за кормой.

Дрожа от усталости и обиды, Моррис замедлил ход. Впереди показалась Земля. Вскоре он будет дома. Возможно, даже сможет как следует выспаться за ночь. Направив нос корабля вниз, он принялся нащупывать посадочный луч внутрисистемного космодрома Чикаго.

– Лучший корректор метаболизма на рынке! – пронзительно заверещал робокоммивояжер. – Гарантия результата! Идеальный эндокринный баланс или полный возврат всей уплаченной суммы!

Обогнув перегородившего тротуар робота, Моррис устало направился к кварталу, где находилась его жилая ячейка. Робокоммивояжер двинулся было следом, но, сделав пару шагов, забыл о Моррисе и поспешил к другому усталому, мрачному служащему, возвращавшемуся с работы.

– Все новости, пока горячи! – задребезжал жестью над самым ухом еще один голос. – Выбери глаз, которым меньше пользуешься, замени сетчатку ретинальным видеоэкраном и ни на секунду не отстанешь от жизни! К чему дожидаться мигом устаревающих ежечасных сводок?..

– Прочь с дороги, – буркнул Моррис.

Робот учтиво отступил в сторону, и Моррис, влившись в поток таких же ссутулившихся, неулыбчивых пешеходов, как он сам, пересек улицу.

Робокоммивояжеры кишели повсюду – жестикулировали, умоляли, визжали, тараторили на разные голоса. Один двинулся следом, и Моррис ускорил шаг. Робот нагнал его, покатил рядом, воспевая хвалы своему товару, изо всех сил стараясь привлечь внимание, проводил жертву до самого гребня холма, до порога жилой ячейки – словом, никак не желал отвязаться. Взбешенный, Моррис подхватил с земли камень, швырнул им в сторону робота, но даже это не слишком помогло. Шмыгнув в дом, Моррис с лязгом захлопнул входную дверь и запер ее на замок. Робот, минутку поколебавшись, развернулся и ринулся навстречу женщине с охапкой пакетов, устало бредущей к вершине холма. Заметив его, женщина свернула в сторону, но избежать встречи с роботом, увы, не смогла.

Из кухни, необычайно оживленная, с блеском в глазах, вытирая руки о пластик шорт, выбежала Салли.

– Дорогой! Ох, бедный, устал-то как!

Моррис, сдернув с головы шляпу и сбросив пальто, чмокнул жену в обнаженное плечико.

– Что сегодня на ужин?

Салли сунула его шляпу с пальто в стенной шкаф.

– А на ужин у нас сегодня, представь себе, дичь! Твоя любимая, фазан из лесов Урана.

Рот Морриса наполнился слюной, усталые мускулы налились толикой силы.

– Серьезно? Это по какому же поводу, черт побери?

Жена сочувственно ахнула, в уголках ее карих глаз блеснули слезинки.

– Дорогой, сегодня же твой день рождения! Сегодня тебе исполняется тридцать семь… ты что же, забыл?

– И правда, – с легкой улыбкой откликнулся Моррис. – Действительно, совсем забыл…

Переступив порог кухни, он обвел взглядом накрытый стол. Дымящийся кофе в чашках, масло, пшеничный хлеб, картофельное пюре, зеленый горошек…

– Ну и ну! Настоящий праздник!

Салли защелкала кнопками кухонной плиты, и на стол выскользнул поднос с исходящей ароматным паром, аккуратно нарезанной на ломти тушкой фазана.

– Вот. Все готово. Иди мыть руки и поспеши, пока не остыло.

Подержав ладони в прорези умывальника, Моррис с радостью и облегчением уселся за стол. Салли разложила нежные, пряные ломти фазаньей тушки по тарелкам, и оба принялись за еду.

– Салли, – заговорил Моррис, отодвинув опустевшую тарелку, устроившись поудобнее и отхлебнув кофе, – знаешь, я больше так не могу. Так ли, иначе, а с этим безобразием пора кончать.

– Ты о дороге? Да, вот бы тебе удалось подыскать место на Марсе, как Бобу Янгу! А что, если обратиться в Комиссию по трудоустройству, объяснить, как трудно…

– Дело не только в дороге. Они же прямо под носом. Везде и всюду. Ждут. Ни днем ни ночью от них спасения нет.

– От кого, дорогой?

– От роботов-коммивояжеров. Стоит корабль посадить, они тут как тут. Роботы… а по пути – аудиовизуальные рекламы. Впиваются прямо в мозг! Преследуют каждого с рождения и до смерти!

Салли сочувственно накрыла руку мужа ладошкой.

– Да, понимаю. Стоит отправиться по магазинам, эти роботы вокруг толпами собираются, галдят наперебой… жуть просто. Из того, что болтают, даже половины не разберешь.

– Бежать нам отсюда пора, вот что я думаю.

– Бежать? – в растерянности пролепетала Салли. – В каком смысле? Куда?

– Подальше от всего этого. Нас губят, губят день ото дня!

Порывшись в кармане, Моррис бережно развернул, разгладил и выложил на стол крохотный листик тонкой фольги.

– Вот, погляди. Ребята на службе передавали из рук в руки, а я взял и сберег.

– Что это?

Салли сощурилась, наморщила лоб, вчитываясь в мелкий шрифт.

– Дорогой, по-моему, ты тут чего-то не понял. Вряд ли все так уж просто.

– Новый мир, – негромко, мечтательно проговорил Моррис. – Мир, куда еще не добралась реклама. Далеко за пределами Солнечной системы. Там, среди звезд…

– Проксима?..

– Двадцать планет. Половина вполне пригодна для жизни, а населения – пара-другая тысяч человек. Рабочие и ученые с семьями, несколько геологоразведочных станций. Участок земли выделят даром, только попроси.

– Но это же так… – Салли сморщила носик. – Дорогой, это ведь совершенно неразвитые колонии. Я слышала, там живут, будто в далеком прошлом, в двадцатом веке! Туалеты с водяным смывом, ванны, машины, работающие на бензине…

– Это верно.

Моррис задумчиво, без тени улыбки свернул смятый листочек фольги.

– Действительно, от времени там отстают на добрую сотню лет, – продолжал он, широким жестом указав на плиту и обстановку гостиной. – Ничего подобного у них нет, и нам придется как-нибудь обойтись. Жить проще. Как жили наши давние предки.

Попытка улыбнуться не удалась: казалось, губы одеревенели.

– Как думаешь, тебе понравится? Ни реклам, ни робокоммивояжеров, езда со скоростью шестьдесят миль – не шестьдесят миллионов – в час… Билеты на один из больших транссистемных лайнеров нам вполне по карману. Мой корабль продадим, и…

За столом воцарилось робкое, исполненное сомнений молчание.

– Эд, – нарушив паузу, заговорила Салли, – по-моему, тут нужно серьезно подумать. Как, например, с работой? Что ты там будешь делать?

– Подыщу что-нибудь.

– Но что именно?! Вижу, об этом ты еще не задумывался? – В голосе жены зазвучали резкие, визгливые нотки раздражения. – А вот мне кажется, об этом нужно подумать в первую очередь, прежде чем бросить все и очертя голову лететь… неизвестно куда!

– Останемся здесь – все это нас доконает, – неторопливо, старательно сдерживая дрожь в голосе, ответил Моррис. – Конец не так уж далек. Сам не могу сказать, долго ли еще продержусь.

– Брось, Эд! По-моему, ты делаешь из мухи слона. Если тебе так уж плохо, почему бы не взять отпуск и не пройти полную проверку нервной уравновешенности? На днях в одной видеопрограмме показывали человека с психосоматической системой куда хуже твоей, намного старше тебя, до и после лечения… А знаешь, давай сходим сегодня куда-нибудь? Устроим себе настоящий праздник, о’кей?

Вскочив на ноги, Салли нащупала изящными пальчиками «молнию» шорт, взволнованно сверкнула глазами и поспешила в спальню.

– Я новое пластиплатье надену! То самое, в котором мне до сих пор не хватало духу выйти на люди. Знаешь, какое? Вблизи вроде бы вполне обычное, но чем дальше отойдешь, тем прозрачнее с виду становится, пока не…

– Знаю, знаю, – устало вздохнув, отозвался Моррис. – Видел как-то в рекламе по дороге с работы.

Неторопливо поднявшись на ноги, он побрел в гостиную, но у двери в спальню остановился.

– Салли…

– Что?

Моррис открыл было рот, собираясь заговорить, спросить жену еще раз, обсудить с ней бережно свернутый и привезенный домой листочек фольги. Побеседовать о дальних рубежах. О Проксиме Центавра. Об отъезде с Земли навсегда… однако такая возможность ему, увы, не представилась.

В прихожей залился трелью дверной звонок.

– Кто-то пришел! – в восторге воскликнула Салли. – Скорей! Посмотри, кто там!

За дверью, в сгущавшихся сумерках, безмолвно, неподвижно высился робот. Из-за его спины в дверной проем хлынул студеный ветер. Содрогнувшись от холода, Моррис невольно подался назад.

– В чем дело? – охваченный странным, беспричинным страхом, проворчал он. – Чего тебе?

Таких громадных роботов ему еще не встречалось. Огромного роста, изрядной ширины, с тяжелыми стальными захватами, с продолговатыми зрительными линзами, выглядел он очень и очень внушительно. Опорой туловищу – угловатому квадратному баку вместо обычного конуса – служили не две, целые четыре гусеницы. Робот почти семи футов в высоту нависал над Моррисом, точно массивная, прочная башня.

– Добрый вечер, – ровно заговорил он.

Подхваченный холодным ветром голос робота смешался с гнетущим вечерним шумом, с урчанием двигателей и лязгом светофоров на перекрестках вдали. Мимо сквозь мрак спешили куда-то немногочисленные прохожие. Мир за порогом был черен, неприветлив, враждебен.

– Добрый, добрый, – машинально откликнулся Моррис, обнаружив, что все еще дрожит, но уже совсем не от холода. – Чем торгуешь?

– Я хотел бы продемонстрировать вам АСРАД, – отвечал тот.

Разум Морриса словно окоченел. Мысли смешались в кашу. Что за чертовщина этот АСРАД? Казалось, все это – кошмарный сон. Казалось, сознание вот-вот распрощается с телом, и удержать его стоило немалых трудов.

– Что-что? – прохрипел Моррис.

– АСРАД, – повторил робот, даже не думая что-либо объяснить. На Морриса он взирал с таким равнодушием, будто объяснения – совсем не его забота. – Демонстрация займет всего пару минут.

– Я… я…

Стоило Моррису отодвинуться вбок, спасаясь от сквозняка, робот, нисколько не изменившись в лице, проскользнул мимо и въехал в дом.

– Благодарю вас, – сказал он, остановившись посреди гостиной. – Будьте добры, пригласите также супругу. Я хотел бы продемонстрировать АСРАД вам обоим.

– Салли, – беспомощно пролепетал Моррис. – Салли, иди сюда.

Жена, затаив дух, выбежала в гостиную. Грудь ее подрагивала от волнения.

– Что? Ой…

При виде робота она в неуверенности остановилась.

– Эд, ты разве что-то заказывал? Разве мы собирались что-нибудь покупать?

– Добрый вечер, – приветствовал ее робот. – Сейчас я продемонстрирую вам, что такое АСРАД. Будьте любезны, присядьте. Лучше всего на диван. Вместе.

Салли, сев на диван, замерла. Щеки ее зарумянились, глаза разгорелись в ожидании чуда. Эд, точно сомнамбула, подойдя к ней, устроился рядом.

– Послушай-ка, – глухо пробормотал он, – что такое АСРАД, дьявол тебя побери? Что происходит? Я не хочу, не желаю ничего покупать!

– Как вас зовут? – спросил робот.

– Моррис. Эд Моррис, – едва не поперхнувшись, ответил глава семьи.

Робот с легким поклоном повернулся к Салли:

– Очень приятно, миссис Моррис. Итак, мистер и миссис Моррис, вам посчастливилось первыми из здесь живущих увидеть АСРАД в работе. Прежде в вашем районе демонстраций не проводилось ни разу, – сообщил он, холодно, равнодушно оглядев комнату. – Полагаю, вы, мистер Моррис, состоите на службе. Где именно вы работаете?

– Мой муж работает на Ганимеде, – с добросовестностью первоклашки ответила Салли. – Служит в компании «Терран Металз Девелопмент».

С полминуты робот молчал, переваривая информацию.

– Ручаюсь, АСРАД принесет вам немало пользы, – подытожил он и перевел взгляд на Салли: – А чем занимаетесь вы?

– Расшифровкой пленок в Департаменте Исторических Изысканий.

– В профессиональной деятельности АСРАД вам ни к чему, но весьма пригодится в домашнем хозяйстве, – объявил робот, легко подцепив могучими стальными захватами журнальный столик. – Допустим, неловкий гость повредил красивый, привычный предмет обстановки…

С этими словами робот хрястнул столиком об пол. Обломки пластика пополам со щепками фонтаном взвились к потолку.

– Без АСРАДа тут не обойтись.

Моррис вскочил с дивана, но тут же понял, насколько беспомощен. Не в силах помешать происходящему, он замер в оцепенении, словно под бременем тяжкого груза, а робот, отшвырнув прочь треснувшую ножку столика, смерил взглядом увесистый торшер на массивной подставке.

– О боже, – ахнула Салли, – моя лучшая лампа!

– Спокойствие. Обладая АСРАДом, вам нечего опасаться.

Подхватив торшер, робот причудливо изогнул стойку, в клочья разорвал абажур, методически перебил лампочки и отшвырнул обломки в угол.

– Положение подобного рода, – пояснил он, – вполне может сложиться в результате сильного взрыва. Например, взрыва водородной бомбы.

– Ради всего святого, – забормотал Моррис, – мы…

– Вполне возможно, от ядерной войны судьба нас убережет, – продолжал робот, – однако в противном случае АСРАД просто незаменим.

Присев, он снял с пояса затейливое устройство наподобие небольшой трубки, прицелился в пол, мигом высверлил в нем дыру футов пяти диаметром и отодвинулся от разверзшейся под ногами ямы.

– Продолжать туннель далее я не стал, но, как видите, АСРАД спасет вашу жизнь даже в случае вражеского нападения.

Похоже, слово «нападение» запустило в металлической голове робота новую цепочку ассоциаций.

– Случается, среди ночи на человека нападает убийца либо грабитель.

Молниеносно развернувшись, робот вогнал кулак в стену. Часть стены рухнула, рассыпавшись в пыль и щебень.

– Один удар – и со злоумышленником покончено.

Выпрямившись, робот вновь пристально огляделся вокруг.

– Нередко вы так устаете к вечеру, что не в силах настроить кухонную плиту.

С этими словами он въехал в кухню и принялся наобум, без разбору тыкать в кнопки плиты. Плита, загудев, брызнула во все стороны испорченной пищей.

– А ну, прекрати! – вскричала Салли. – Прочь от моей плиты!

– Возможно, вы утомлены настолько, что и ванну водой не наполните.

Небрежный хлопок по кнопкам на пульте, и вода хлынула в ванну неудержимым потоком.

– А может, желаете незамедлительно улечься спать.

Рывок – и кровать, выдернутая из стенной ниши, с грохотом рухнула на пол. Чуть поразмыслив, робот двинулся к Салли. Салли в испуге шарахнулась прочь.

– Бывает, за день на службе вы так устаете, что не можете даже раздеться. В таком случае…

– Вон отсюда! – опомнившись, заорал Моррис. – Салли, сбегай, приведи копов. Эта чертова железяка спятила! Скорее!

– АСРАД необходим в любом современном доме, – безмятежно продолжал робот. – К примеру, налицо поломка бытовой техники. АСРАД устранит ее вмиг.

Сдернув со стены автоматический регулятор влажности воздуха, робот с мясом вырвал из гнезда провод питания и повесил прибор на место.

– Допустим, не выспавшись за ночь, вы предпочли бы не ездить на службу, отдохнуть день-другой. Закон позволяет АСРАДу заменить вас на срок, не превышающий десяти календарных дней. Если по истечении данного срока…

– Боже правый, – осененный догадкой, выдохнул Моррис, – АСРАД – это же ты и есть!

– Вы совершенно правы, – подтвердил робот. – Я и есть АСРАД. Автоматический Самоуправляемый Робот-Андроид модификации Д (Домоправитель). В продаже имеются также АСРАС (Строитель), АСРАР (Руководитель), АСРАВ (Военного назначения) и АСРАБ (Бюрократ), но я предназначен для применения в домашнем хозяйстве.

– И сам… сам себя продаешь! – ахнула Салли.

– Я сам себя демонстрирую, – поправил ее робот и, блеснув металлической оправой зрительных линз, снова бесстрастно уставился на Морриса. – Не сомневаюсь, мистер Моррис, приобретением вы останетесь вполне довольны. Разумная цена, пожизненная гарантия. Брошюра с подробными инструкциями прилагается… ответа «нет» я даже представить себе не могу.

Время перевалило за половину первого, а Эд Моррис все еще сидел у изножья кровати в одном ботинке, вертя в руках другой и молча, рассеянно глядя прямо перед собой.

– Ради всего святого, – возмутилась Салли, – развяжи наконец шнурок и ложись спать. Тебе ведь вставать в пять тридцать.

Моррис ковырнул пальцем узел, снова надолго задумался, швырнул снятый ботинок на пол и взялся за второй. Дом был холоден и тих. За окнами заунывно свистел, хлестал, раскачивал высаженные вдоль стены здания кедры студеный ночной ветер. Салли подремывала с сигаретой во рту, свернувшись клубком под согревающими лучами инфракрасных ламп.

АСРАД не уходил. Так и торчал в доме, посреди гостиной, дожидаясь, когда же Моррисы приобретут его.

Салли сонно зевнула.

– Да очнись же ты! – резко сказала она. – Он ведь не сделал ничего этакого. Все, что сломал, починил. Напугал меня здорово, правда… я уж думала, с ним что-то неладно. Но идея-то, ход-то каков, а?! Послать его по домам, чтобы сам себя продавал…

Моррис упорно молчал.

Салли, перевернувшись на живот, лениво погасила окурок о донышко пепельницы.

– И ведь стоит, по сути, недорого. Десять тысяч единиц золотом… а если уломаем кого из друзей купить такого же, получим пять процентов комиссионных. Представь: даже делать ничего не нужно – только знакомым его показать, а продавать, рекламировать… Рекламирует он себя сам! – с хитрой усмешкой сказала она. – Товар, продающийся сам по себе… мечта любого торговца!

Моррис, распутав узел, натянул снятый ботинок на ногу и крепко зашнуровал.

– Ты что задумал? – зло зарычала Салли. – Ложись сейчас же!

Подхлестнутая яростью, она вскинулась, села, но Моррис вышел из спальни и не спеша двинулся вдоль темного коридора.

– Куда ты, Эд? Куда тебя понесло?

Войдя в гостиную, Моррис включил свет и опустился на диван, лицом к АСРАДу.

– Слышишь меня? – спросил он.

– Разумеется, – отозвался АСРАД. – Я функционирую двадцать четыре часа в сутки. Порой несчастья – болезнь ребенка либо авария – случаются и среди ночи. Конечно, у вас детей пока нет, однако со временем…

– Заткнись, – буркнул Моррис. – Слышать тебя не желаю.

– Вы задали мне вопрос. Мы, самоуправляемые роботы-андроиды, постоянно подключены к централизованной системе обмена данными. Порой информация необходима человеку незамедлительно, а АСРАД всегда готов предоставить владельцу любые данные – теоретические либо фактологические… но не метафизические.

Моррис наскоро перелистал толстенную брошюру с инструкциями. Действительно, АСРАД умел делать тысячи разных дел, причем не изнашивался, не знал, что такое растерянность, не мог ошибаться… Нахмурившись, Моррис отшвырнул книжицу прочь.

– Я не намерен приобретать тебя, – сказал он роботу. – Не намерен. Ни сейчас, ни завтра, ни через месяц, ни через миллион лет.

– О, вы заблуждаетесь, – с непоколебимой, стальной уверенностью в голосе возразил АСРАД. – Упускать такую возможность – это просто абсурд. Нет, мистер Моррис, отказаться от меня вы не можете. АСРАД – предмет первой необходимости в любом современном доме.

– Убирайся, – ровно велел ему Моррис. – Убирайся из моего дома сию же секунду, и чтоб я тебя больше не видел.

– Я – не ваш АСРАД, и не вам мною распоряжаться. Пока вы не приобрели меня, уплатив заявленную розничную цену, я подчиняюсь только производителю, «Селф-Регьюлейтинг Андроид Инкорпорейтед», а полученные от него указания прямо противоположны. Мне надлежит оставаться при вас, пока вы меня не купите.

– А если я так и не куплю тебя? – хмыкнул Моррис.

Однако сердце его будто сковало льдом. Холодный ужас, охвативший Морриса, подсказывал: ответ ему уже известен. Другого ответа у робота не найдется.

– Я останусь рядом на любой необходимый срок, и в конце концов вы передумаете.

С этими словами АСРАД выдернул из вазы на каминной доске давно увядшие розы и сунул их в прорезь уничтожителя мусора поперек железной груди.

– Передумаете, – продолжал он, – поскольку своими глазами увидите, в скольких жизненных ситуациях без АСРАДа не обойтись, и сами же удивитесь, как могли жить без меня раньше.

– А есть ли на свете такое, чего ты не можешь?

– О да, мне многое, многое не по силам. Однако я могу сделать все, что можете сделать вы, причем значительно лучше.

Моррис устало перевел дух.

– Я еще не сошел с ума настолько, чтобы покупать тебя.

– Но вы просто обязаны приобрести меня, – бесстрастно откликнулся АСРАД, вытянув из груди трубку на гибком шланге и принимаясь за чистку ковра. – Я крайне полезен во всех домашних делах. Отметьте, как пушист теперь ваш ковер. А чистота? Ни пылинки!

Втянув шланг внутрь, он извлек из туловища другой. Моррис, закашлявшись, шарахнулся прочь: гостиную снизу доверху заполнили тучи мелкого белого порошка.

– С молью покончено, – пояснил АСРАД.

Белая туча сменилась другой – зловещей, иссиня-черной. Гостиная погрузилась во тьму, скрывшую все, кроме мутного силуэта АСРАДа, неторопливо движущегося из угла в угол. По счастью, со временем туча рассеялась, и в комнате снова стало светло.

– С болезнетворными бактериями – тоже, – объявил робот.

Затем он, выкрасив стены комнаты, собрал для нее новую мебель, подходящую к новой расцветке. И укрепил потолок в ванной. И оборудовал бойлер в подвале дополнительными теплопроводами. Заменил электропроводку. Разобрав по винтику все кухонное оборудование, собрал новое, более современное. Изучив финансовое положение Морриса, высчитал для него подоходный налог на будущий год. И заточил все карандаши. И, ухватив Морриса за запястье, тут же поставил диагноз: причина повышенного давления – в психосоматическом расстройстве.

– Доверьте мне все заботы и сразу почувствуете себя намного лучше, – пообещал АСРАД и вылил в уборную суп, оставленный Салли со вчерашнего дня. – С ботулизмом шутки плохи, – пояснил он. – Согласен, ваша жена вполне привлекательна сексуально, но к интеллектуальной деятельности высшего порядка совершенно не приспособлена.

Моррис вынул из стенного шкафа пальто и шляпу.

– Куда вы? – удивился АСРАД.

– На службу.

– В такой поздний час?

Мимоходом заглянув в спальню, Моррис обнаружил, что Салли спит крепким сном, согревшись под инфракрасными лампами. Стройное тело жены налилось здоровым румянцем, на лице не отражалось ни малейшей тревоги. Затворив парадную дверь, Моррис поспешно спустился с крыльца в темноту. Студеный ночной ветер резко хлестнул в лицо. Подгоняемый им, Моррис дошел до стоянки, где среди сотен других пассажирских судов хранился его кораблик. Квортер – и робот-смотритель послушно поспешил за ним.

Спустя десять минут Моррис уже мчался вперед, к Ганимеду. Увы, стоило ему остановиться на Марсе для дозаправки, на борт поднялся АСРАД.

– Очевидно, вы недопоняли, – объявил он. – Согласно полученным указаниям, я должен продолжать демонстрацию до полного вашего удовлетворения. В данный момент вы еще размышляете, сомневаетесь, а следовательно, без дальнейшей демонстрации моих возможностей не обойтись.

Накрыв пульт управления сетью наподобие частой, затейливой паутины, робот дождался, пока все нужные лампочки не загорятся зеленым, а стрелки всех приборов не примут нужное положение.

– Вам следовало бы почаще проходить техобслуживание, – заметил он и, удалившись в корму, принялся за проверку дюз двигателей.

Моррис безмолвно подал знак смотрителю станции, и тот отсоединил от корабля шланги топливных помп. Кораблик вмиг набрал ход, и вскоре небольшая песчаная планета осталась далеко за кормой, а впереди показалась громада Юпитера.

– Состояние двигателей оставляет желать много лучшего, – сообщил АСРАД, выбираясь из кормового отсека. – Не нравится мне этот стук в основном тормозном… Как только вы совершите посадку, я займусь капитальным ремонтом.

– А «Селф-Регьюлейтинг Андроид» не против этакой благотворительности? – ядовито осведомился Моррис.

– «Селф-Регьюлейтинг Андроид» считает меня вашим АСРАДом. Счет вам пришлют по почте в конце месяца, – невозмутимо ответил робот, выдернув из прорези в груди ручку и стопку бланков. – Сейчас я изложу условия четырех вариантов льготной программы выплат. Заплатив десять тысяч золотых единиц наличными, вы получаете трехпроцентную скидку, а кроме того, в зачет этой суммы может быть принято довольно большое количество домашней утвари – той, что вам более не потребуется. Если вы предпочтете оплатить приобретение в четыре приема, первый платеж надлежит внести сразу же, а последний – не позднее девяноста календарных дней спустя…

– Я за все плачу наличными, – проворчал Моррис, склонившись над пультом управления и перестраивая маршрут.

– Рассрочка на девяносто дней стоимости покупки не увеличит. Рассрочка на шесть месяцев обойдется вам в шесть процентов годовых, то есть приблизительно в… – Осекшись, робот оборвал объяснения на полуслове. – Я вижу, мы изменили курс.

– Так и есть.

– А изменив курс, сошли с официально установленного маршрута! – Спрятав блокнот и ручку, АСРАД поспешил к пульту управления. – Что вы делаете? За это положен штраф в размере двух золотых единиц.

Но Моррис его не слушал. Склонившись над пультом, зло стиснув зубы, он не сводил взгляд с экрана видеонаблюдения. Быстро набравший скорость корабль пулей пронесся мимо возмущенно взвывших ему вслед буйков ограждения и устремился в пустынную тьму космического пространства. Пара секунд, и общий поток движения остался далеко позади. Совершенно одни, Моррис с роботом мчались прочь от Юпитера, в открытый космос.

– Мы покидаем Солнечную систему, – констатировал АСРАД, рассчитав траекторию полета. – Идем в направлении Центавра.

– Угадал.

– Не стоит ли вам позвонить супруге?

Моррис, досадливо крякнув, сдвинул рычаг подачи топлива еще на деление вверх. Корабль задергался, запетлял, но вскоре выровнялся. Двигатели разразились угрожающим воем, индикаторы на приборной доске замигали, предупреждая, что температура главных турбин начинает расти, однако Моррис не моргнув глазом переключился на резервный запас горючего.

– Я позвоню миссис Моррис сам, – предложил АСРАД. – Еще немного, и мы уйдем из зоны покрытия.

– Можешь не утруждаться.

– Но ведь она будет волноваться…

Прислушавшись, АСРАД поспешил в кормовой отсек, вновь осмотрел двигатели и, воротившись в рубку, встревоженно загудел:

– Мистер Моррис, данное судно не предназначено для межзвездных перелетов. Это же всего-навсего четырехструйная модель класса Д, бытовая, общегражданского назначения. На подобные скорости ее корпус не рассчитан.

– Ничего не поделаешь, – ответил Моррис, – на меньшей скорости мы до Проксимы не долетим.

АСРАД подключил к разъемам на пульте собственные силовые кабели.

– Снять часть напряжения с электропроводки я могу, но если вы не вернетесь к нормальному, штатному режиму эксплуатации, за исправность двигателей не ручаюсь.

– Черт с ними, с двигателями.

АСРАД умолк, вслушиваясь в набирающий силу вой под палубой. Трясло корабль так, что с потолка хлопьями сыпалась краска. Палуба разогрелась, валы турбин натужно заскрежетали, однако Моррис не снимал ноги с педали газа. Солнце, оставшееся далеко за кормой, уменьшалось с каждой секундой. Еще немного, и они миновали пределы нанесенной на карты области.

– Что ж, по видеофону с вашей супругой уже не связаться, – подытожил АСРАД. – В кормовом отсеке имеются три аварийные сигнальные ракеты. Если хотите, я запущу их. Будем надеяться, нас заметят с проходящего мимо военного транспорта.

– Это еще зачем?

– Военные смогут взять нас на буксир и вернуть в Солнечную систему. Конечно, вам придется уплатить положенный штраф в размере шестисот золотых единиц, однако в сложившихся обстоятельствах мне этот выход представляется наилучшим.

Моррис, отвернувшись от АСРАДа, навалился на педаль газа всем весом. Вой двигателей перерос в оглушительный рев, шкалы приборов с громким треском полопались, пульт управления заискрился, озаренный вспышками перегоревших предохранителей, лампы под потолком померкли, погасли, однако пару секунд спустя неохотно вернулись к жизни.

– Мистер Моррис, – заговорил АСРАД, – вам надлежит приготовиться к смерти. Статистическая вероятность взрыва турбин – семьдесят к тридцати. Я сделаю, что смогу, но порог допустимого риска уже позади.

Моррис повернулся к экрану видеонаблюдения и замер, с тоской глядя на светлое пятнышко двойной звезды, Альфы и Беты Центавра, мало-помалу растущее впереди.

– Тоже красивы, а? Но нам нужна третья, Проксима. Двадцать планет, – мечтательно протянул он и бросил взгляд на бешено мечущиеся стрелки приборов. – Как там двигатели, держатся? На пульте не разобрать ничего: большая часть этого хлама перегорела.

АСРАД поразмыслил, собрался было что-то сказать, но передумал.

– Уж лучше схожу, проверю.

Укатив на корму, к невысокому трапу, ведущему вниз, робот скрылся в недрах грохочущего, сотрясающегося машинного отделения.

Моррис, склонившись над пультом, погасил сигарету, выждал еще с полминуты, дотянулся до регулятора подачи топлива и резко толкнул рычаг вперед, к самой последней метке.

Взрыв разорвал суденышко надвое. Обломки обшивки брызнули во все стороны, воздушная волна, подхватив Морриса, словно перышко, швырнула его о пульт управления, погребла под грудой искореженного металла и пластика. Постепенно слепящие искорки, вспыхнувшие перед глазами, погасли, и вокруг не осталось ничего, кроме остывшего пепла.

В сознание Морриса привел глухой, мерный посвист аварийных нагнетателей воздуха и боль: придавленный к палубе обломками пульта управления, он неловко подвернул под себя сломанную руку.

Попробовав согнуть ноги, Моррис обнаружил, что вовсе их не чувствует. Тем временем изрядно потрепанный остов его корабля по-прежнему мчался к Центавру. Автоматика герметизации корпуса из последних сил латала зияющие пробоины, под палубой конвульсивно, захлебываясь, гудели тепловые и гравитационные генераторы, питаемые энергией автономных аккумуляторных батарей… а посреди экрана видеонаблюдения безмолвно, неумолимо росла пламенеющая громада пары солнц-близнецов.

Лежа под кучей обломков в безмолвии потерпевшего крушение корабля, Моррис не сводил глаз с приближавшихся огненных сфер и радовался, радовался всем сердцем. Какое прекрасное зрелище! Как долго мечтал он увидеть их, и вот они – с каждой секундой все ближе! Да, спустя сутки-другие корабль, канув в их раскаленные недра, сгорит без остатка… но до тех пор его радости не омрачит ничто.

Из глубин памяти всплыл образ Салли, спящей крепким сном в лучах инфракрасных ламп. Понравилась бы ей Проксима? Наверное, нет. Наверное, ей сразу же захотелось бы как можно скорее вернуться домой. Что ж, ничего не поделаешь, придется наслаждаться всем этим великолепием в одиночестве. Самому. Все это – только для него одного!

На сердце сделалось невероятно спокойно. Лежи себе, даже пальцем не шевеля, а необъятное, царственное пламя все ближе, ближе…

Шум. Шорох, лязг… Что происходит?

Из груды оплавленных обломков, едва различимое в неярких отсветах экрана, поднялось нечто – огромное, искореженное, сплошь в щербинах и вмятинах. Собрав последние силы, Моррис повернул голову вбок.

Выбравшись из-под завала, АСРАД с грехом пополам встал на ноги. Большую часть его туловища разнесло взрывом, а что осталось, обгорело до неузнаваемости. Покачнувшись, робот со скрежетом, с грохотом рухнул ничком на палубу, медленно, дюйм за дюймом, пополз в сторону Морриса, но футах в трех от цели замер, словно лишившись последних сил. Только натужный скрип шестерней да щелчки контактов реле и подсказывали: в истерзанном теле АСРАДа все еще теплится искра никчемной, бессмысленной жизни.

– Добрый вечер, – заскрежетал в тишине резкий металлический голос.

Испустив долгий, исполненный муки вопль, Моррис напряг все силы, однако не смог даже сдвинуться с места, будучи придавленным к палубе тяжестью искореженных бимсов. Как он ни кричал, как ни визжал, как ни плевался, ни плакал в бессильной ярости – увы, освободиться все это не помогло.

– Я хотел бы продемонстрировать вам АСРАД, – продолжал робот. – Будьте добры, пригласите также супругу. Я хотел бы продемонстрировать АСРАД вам обоим.

– Пошел прочь! – во весь голос завопил Моррис. – Прочь, прочь от меня!

– Добрый вечер, – будто испорченная грамзапись, повторил АСРАД. – Будьте любезны, присядьте. Лучше всего на диван. Рад познакомиться. Как вас зовут? Благодарю вас. Вам посчастливилось первыми из здесь живущих увидеть АСРАД в работе. Прежде в вашем районе демонстраций не проводилось ни разу. Полагаю, вы состоите на службе. Где именно вы работаете?

Темные, безжизненные дыры на месте зрительных линз зияли, словно два дула, нацеленных прямо на Морриса.

– Будьте любезны, присядьте, – повторил робот. – Демонстрация займет всего пару минут… пару минут… демонстрация займет всего…

Игра в скорлупку

Как только снаружи донесся шум, О’Киф моментально проснулся, отшвырнул в сторону одеяло, соскользнул с койки, сорвал со стены лучевой пистолет и мощным ударом ноги разнес вдребезги коробочку коротковолновой тревожной сигнализации. По всему лагерю завыли сирены общей тревоги. Выбежав за порог, О’Киф невольно зажмурился, ослепленный лучами вспыхнувших всюду прожекторов.

– Где?! – визгливо выкрикнул Фишер, выбежавший наружу вслед за О’Кифом в одной пижаме, протирая заспанные глаза.

– Вон там, справа!

Отскочив в сторону, О’Киф уступил дорогу расчету артиллеристов, выкативших из подземного хранилища массивную крупнокалиберную пушку. Среди людей в пижамах замелькали фигуры солдат. Справа тянулись вдаль черные хляби, царство туманов, буйной растительности, папоротников и мясистых луковиц, утопавших в полужидкой слизи, основной составляющей поверхности Бетельгейзе II. В непроглядной тьме над трясиной, точно призраки, порхали фосфорические пятнышки болотных огней.

– Я так полагаю, – заговорил Горстоковски, – подобрались они к нам вдоль дороги, но не по ней самой. Там, по обочинам, с каждой стороны, где болото засыпано, есть отмостка футов пятидесяти в ширину. Потому наши радары их и не засекли.

Огромный механический «жук» полз вперед, вгрызаясь в болото, утюжа раскаленным брюхом жидкую грязь и оставляя за собой твердую, дымящуюся полосу дорожного полотна. Стебли, подгнившие корни растений, опавшие листья – все это машина всасывала внутрь и сжигала без остатка.

– Что вам удалось заметить? – спросил Портбейн О’Кифа.

– Ничего. Я спал как убитый. Но поднятый ими шум меня разбудил.

– Что они затевали?

– Готовились пустить в мой дом нервнопаралитический газ. Однако во сне я услышал, как они разматывают скатки газовых шлангов, как свинчивают колпачки с баллонов… но, вот ей-богу, выбежал из дому еще до того, как им удалось до конца затянуть резьбу штуцеров!

– Как-как? Газовая атака?! – Подбежавший к компании Дэниэлс поспешно схватился за противогазную сумку на поясе. – Не стойте столбами, надевайте скорее маски!

– Нет, пустить газ они не успели, – заверил его Зильберман. – О’Киф вовремя поднял тревогу, и им пришлось отступить в болота.

– Вы уверены? – усомнился Дэниэлс.

– Вокруг ведь не пахнет ничем необычным?

– Не пахнет, – признал Дэниэлс. – Однако те, что без запаха, и есть самые смертоносные: вы даже не заметите отравления, пока не свалитесь с ног!

Рассудив так, он решительно натянул противогаз: береженого, как известно, бог бережет.

Возле ровных шеренг домиков, озаряемых мечущимися из стороны в сторону лучами прожекторов, появились несколько стройных, большеглазых женщин. Следом за ними наружу с опаской выглянули детишки.

Зильберман с Горстоковски отошли в тень огромной крупнокалиберной пушки.

– Любопытно, – заговорил Горстоковски. – Третья газовая атака за месяц. Плюс две попытки установить на территории лагеря дистанционные мины. Определенно, интенсивность атак возрастает.

– Согласно вашим подсчетам?

– Ну, знаете ли, я и без сводок прекрасно вижу, что положение день ото дня все серьезнее! – Настороженно оглядевшись вокруг, Горстоковски ухватил Зильбермана за локоть и притянул поближе к себе. – Как по-вашему, почему радары не засекли их, хотя должны реагировать на все, вплоть до залетных гремучих нетопырей?

– Но если они, согласно вашим предположениям, прошли по отмостке…

– Про отмостку я сказал нарочно, чтоб глаза их пособнику отвести! Кто-то играет им на руку, потому и радары молчат!

– То есть… кто-то из нас?!

Но Горстоковски умолк, замер, пристально глядя на Фишера сквозь дымку ночного тумана. Фишер, с опаской приблизившись к обочине дороги, к границе между твердой поверхностью и опаленной, жирной от копоти болотной хлябью, встал на колени и принялся рыться в трясине.

– Что он там делает? – встревоженно спросил Горстоковски.

– Отыскал что-то, видимо, – равнодушно откликнулся Зильберман. – А что? Ему ведь и положено окрестности изучать.

– Глядите в оба, – предупредил Горстоковски. – Вернувшись, он наверняка сделает вид, будто ничего особенного не произошло.

Вскоре Фишер, отирая грязь с рук, быстрым шагом направился к лагерю.

Горстоковски, шагнув навстречу, преградил ему путь.

– Что вы там нашли?

– Я? – Фишер удивленно моргнул. – Ровным счетом ничего.

– Да ну? Зачем же вы, стоя на четвереньках, копались в трясине?

– Я… мне показалось, будто там блестит что-то металлическое, вот и все.

Горстоковски напружинился, подобрался, охваченный небывалым восторгом. Он прав, во всем прав!

– Не лгите! – рявкнул он во весь голос. – Сознавайтесь, что вы там нашли?

– Я думал, это газовый шланг, – пробормотал Фишер, – а оказалось, корень. Всего-навсего толстый, блестящий от сырости корень.

Вокруг воцарилась напряженная тишина.

– Обыскать его, – велел Портбейн.

Двое солдат ухватили Фишера под локти, а Зильберман с Дэниэлсом проворно обыскали его.

Кобура с пистолетом, нож, сигнальный свисток, автоматический тестер, счетчик Гейгера, пластинка импульсного ключа, индивидуальная аптечка, удостоверение личности… Больше при Фишере не обнаружилось ничего.

Разочарованные, солдаты разжали руки, и Фишер, насупившись, принялся собирать имущество.

– Действительно, он ничего не нашел, – констатировал Портбейн. – Простите, Фишер. Сами понимаете: осторожность превыше всего. Пока они прячутся там, в болотах, строя коварные планы, нам нельзя терять бдительность ни на минуту.

Зильберман с Горстоковски, переглянувшись, незаметно отошли в сторону.

– Кажется, я понимаю, в чем дело, – негромко сказал Зильберман.

– Еще бы, – хищно пригнувшись, откликнулся Горстоковски. – Все ясно как день: он что-то спрятал. Думаю, перекопав тот участок болота, где он рылся, мы обнаружим кое-что интересное. Я давно понял: здесь, в лагере, есть их пособник. Шпион терран.

– Терран?! – Зильберман вздрогнул от неожиданности. – По-вашему, нас атакуют терране?

– Именно. Кто же еще?

На лице Зильбермана отразилось нешуточное недоумение.

– А мне казалось, мы бьемся с кем-то другим.

– С кем, например?! – в ярости зарычал Горстоковски.

Зильберман покачал головой:

– Не знаю… не задумывался. Больше думал о том, как с ними бороться, а их считал просто некоей… чуждой расой.

– А эти терранские человекоподобные обезьяны для нас, на ваш взгляд, свои?! – вызывающе осведомился Горстоковски.

К началу еженедельного Организационного Совещания девять предводителей лагеря собрались в укрепленном подземном бункере конференц-зала. Осмотрев, обыскав и, наконец, впустив внутрь последнего из вождей, вооруженная охрана накрепко заперла за ним двери.

Не без опаски усевшись в глубокое кресло, председательствующий, Домграф-Швах, опустил руку на стопку бумаг с Еженедельной сводкой, а другой рукой взялся за тумблер механизма, мгновенно катапультирующего его из зала в особый бункер – на случай внезапного нападения. Портбейн по обыкновению принялся осматривать стены, каждое кресло, каждый стол в поисках электронных ушей и глаз. Дэниэлс замер на своем месте, не сводя взгляда со счетчика Гейгера. Зильберман вовсе явился на совещание с ног до головы облаченным в хитроумный, негромко жужжащий, опутанный проводами бронекостюм из металла и пластика.

– Что это на вас за латы, скажите на милость? – раздраженно осведомился Домграф-Швах. – Снимите немедленно, чтоб все мы могли вас видеть!

– Вот уж дудки! – приглушенно зарычал Зильберман из затейливой скорлупы бронекостюма. – С этого дня ни на минуту его не сниму. Прошлой ночью в меня пытались воткнуть иглу, зараженную болезнетворными бактериями!

Услышав это, Лануар, задремавший в кресле, вмиг оживился, вскочил и поспешил к Зильберману.

– Иглу, зараженную бактериями? А позвольте спросить…

– Не подходите! – завопил Зильберман. – Еще хоть шаг, и получите разряд тока!

– Вспомните покушение, о котором я докладывал на прошлой неделе! – возбужденно затараторил Лануар. – Попытку отравления запасов воды солями тяжелых металлов! Мне сразу же стало очевидно: далее в ход пойдут болезнетворные бактерии либо фильтрующиеся вирусы, которых нам не заметить, пока эпидемия не разгорится всерьез!

Выдернув из кармана медицинскую склянку, он вытряхнул на ладонь солидную горсть белых капсул и одну за другой отправил их в рот.

Не довольствуясь общей системой обороны, предусмотренной Организационным Планированием, каждый из девятерых позаботился о самозащите на свой манер, каждый снарядился согласно личному опыту. Единственным, кто не держал на виду каких-либо защитных средств, оказался Тейт. Изрядно бледный, он держался начеку, но ничего особенного не предпринимал. Взглянув на него, Домграф-Швах сделал зарубку в памяти: Тейт слишком, слишком уверен в себе. Надо думать, почему-то не опасается нападения… но почему?

– Хватит пустой болтовни, – сказал Домграф-Швах вслух. – Пора начинать.

Председательствующим его выбрали при помощи рулетки: такая система исключала возможность какой-либо подрывной деятельности. В изолированной, автономной колонии из шестидесяти мужчин и полусотни женщин без случайных методов выбора не обойтись.

– Дэниэлс, зачитайте Еженедельную сводку, – распорядился Домграф-Швах.

– Зачем? – без обиняков возразил Портбейн. – Мы же сами ее составляли и прекрасно помним, что в ней сказано.

– Затем же, зачем и всегда, – осадил его Зильберман. – Дабы убедиться, что в нее никто не внес искажений.

– Зачитайте резюме, и довольно! – выкрикнул Горстоковски. – Я в этом подземелье ни минуты лишней задерживаться не хочу!

– Боитесь, как бы кто-нибудь выход не завалил? – съязвил Дэниэлс. – Так есть еще полдюжины аварийных! Вам ли не знать – вы же сами настояли на их сооружении!

– Читайте резюме! Хватит болтать! – потребовал Лануар.

Дэниэлс, звучно откашлявшись, придвинул Сводку к себе.

– Итак, в течение минувших семи суток против нас было совершено общим счетом одиннадцать явных актов враждебности. Самым масштабным из них оказалась диверсия, завершившаяся разрушением нового арочного моста класса А. Подточенные опоры, разбавленная пластиковая смесь, служившая основным строительным материалом, и в результате все сооружение рухнуло под тяжестью первого же каравана грузовиков.

– Об этом нам всем известно, – мрачно заметил Портбейн.

– Наши потери – шесть человеческих жизней и значительное количество оборудования. Вооруженные силы прочесывали район целый день, но диверсантам удалось скрыться. Вскоре после данной диверсии было выявлено отравление источников питьевой воды солями тяжелых металлов. Вследствие этого водяные скважины пришлось засыпать и пробурить новые. С тех пор вся поступающая в наши жилища вода пропускается через системы фильтрации и подвергается химическому анализу.

– А я лично ее еще и кипячу, – с чувством добавил Лануар.

– Все до единого признают, что частота и жестокость диверсий день ото дня возрастает, – продолжал Дэниэлс, взмахом руки указав на стену, увешанную картами и диаграммами. – Если б не взрывоустойчивое силовое поле и постоянно работающая сеть наведения, минувшей ночью нас захватили бы врасплох. Главный вопрос на сегодняшний день таков: кто за всем этим стоит?

– Как кто? Терране, – откликнулся Горстоковски.

– Какие, к черту, терране?! – с досадой крякнув, возразил Тейт. – Что обезьяноподобным делать так далеко от Терры?

– Нас же сюда занесло, не так ли? – парировал Лануар. – А мы некогда тоже были терранами.

– Ничего подобного! – в возмущении заорал Фишер. – Жили на Терре, да, однако мы – отнюдь не терране! Мы с вами, друзья, – мутанты, новая, высшая раса!

– Тогда кто же наши враги? – саркастически хмыкнув, спросил Горстоковски.

– Другая группа спасшихся после крушения корабля, – ответил Тейт.

– А откуда вам это известно? – с нескрываемым подозрением протянул Зильберман. – Вы их хоть раз видели?

– Вспомните: ни одной из спасательных шлюпок мы так и не нашли. Почему? Должно быть, они на них улетели.

– У уцелевших, отрезанных от всего и вся, не оказалось бы ни снаряжения, ни оружия, ни машин, явно имеющихся у врага, – заметил О’Киф. – Мало этого, враг прекрасно обучен и дисциплинирован. За пять лет нам не удалось ни победить их, ни даже убить хотя бы одного. Следовательно, враг очень и очень силен.

– А победить их мы до сих пор и не пробовали, – напомнил Фишер. – Мы все это время только оборонялись.

За столом воцарилась напряженная тишина.

– Вы о корабле? – уточнил Горстоковски.

– Именно. Вскоре его поднимут из болота, – отвечал Тейт, – и вот тогда мы сумеем показать им нечто… нечто запоминающееся, причем надолго.

– Боже правый! – скривившись от отвращения, воскликнул Лануар. – Корабль – это же груда никчемного хлама: метеорит разбил его вдребезги! Ну, извлечем мы его из трясины, и что с того? Без капремонта он ни на что не годится, а удастся ли починить его – еще вопрос!

– Отремонтировать то, что сумели построить человекоподобные обезьяны, нам вполне по плечу, – заверил его Портбейн. – Станков, инструментов и материалов у нас хватает.

– Вдобавок мы наконец-то отыскали рубку управления, – напомнил О’Киф. – Отказываться от подъема я лично причин не вижу.

Лануар тут же переменился в лице.

– Ладно, давайте поднимем его. Возражения сняты.

– Да? Из каких это соображений?! – взволнованно выкрикнул Дэниэлс. – Уж не пытаетесь ли вы одурачить нас, а?

– Точно! Он что-то задумал! – в ярости поддержал его Фишер. – Не слушайте его! Пускай эта треклятая штука там, на дне, и гниет!

– Поздно, – возразил О’Киф. – Подъемные работы ведутся уже не одну неделю.

– А вы с ним, стало быть, в сговоре! – взвизгнул Дэниэлс. – Вокруг пальца решили нас обвести!

Поднятый электромагнитными захватами из трясины и установленный на твердую площадку, выжженную «жуками» поблизости, корабль оказался промокшей насквозь, проржавевшей грудой искореженного металла. Из всех пробоин, из всех щелей струями хлынула жидкая грязь.

Те же «жуки» проложили прямой твердый путь к рубке управления. Под удерживаемый захватами в воздухе корпус подвели прочные балки из армированного пластика. В лучах полуденного солнца обросшая спутанной гривой водорослей стальная сфера, не видевшая дневного света целых пять лет, казалась головой исполинского древнего чудища.

– Давайте, – в нетерпении скомандовал Домграф-Швах. – Взгляните, что там.

Портбейн с Лануаром, ступив на спекшуюся твердь, подошли к рубке управления, опущенной на стапель из балок, и влезли внутрь. Зловещие желтые лучи ручных фонарей заплясали по сырым, курящимся испарениями переборкам, озарили проржавевшие приборные доски. В глубоких лужах на палубе извивались, корчась в конвульсиях, иссиня-серые болотные угри. Смятая метеоритным ударом невероятной силы, рубка являла собой крайне печальное зрелище.

Лануар, шедший первым, раздраженно махнул рукой Портбейну:

– Теперь ступайте-ка вперед вы. Вы у нас инженер, вам и карты в руки.

Пристроив фонарь на верхушке покатой груды проржавевшего металла, Портбейн, увязая по колено в раскисшем мусоре, зашлепал к разбитой приборной доске. Ну и месиво… что не оплавлено, то искорежено! Присев на корточки, он принялся одну за другой отдирать и отшвыривать в сторону изъязвленные ржавчиной секции кожуха.

Тем временем Лануар, распахнув дверцу кладовой, извлек изнутри груду аудио- и видеопленок в увесистых металлических ящиках. Поспешно сдернув с одного крышку, он подставил пленку под мерцающий луч фонаря.

– Бортжурнал! Теперь я уж точно смогу доказать: кроме нас, на борту не было ни души!

В исковерканный дверной проем заглянул О’Киф.

– Как продвигается?

Протиснувшись мимо, Лануар спустился на стапель, положил под ноги охапку коробок с пленками и вернулся назад, в сырость и полумрак рубки.

– Ну? Что там с управлением? – спросил он.

– Странно как-то все это, – пробормотал Портбейн.

– В чем дело? Разбито вдребезги?

– Внутри уйма кабелей и реле. Множество датчиков, контуров и прерывателей. А снаружи – ни одной клавиши, ни одного тумблера, чтобы управлять всем этим богатством.

Лануар со всех ног поспешил к нему.

– Как же так? Должны быть!

– А вот поди ж ты! Для ремонта необходимо снять все эти пластины, практически демонтировать оборудование, иначе даже внутрь не заглянуть. Сесть за приборную доску и управлять кораблем невозможно. Снаружи только гладкий, ровный, наглухо закупоренный защитный кожух.

– Возможно, это вовсе не рубка управления? – предположил Фишер.

Портбейн поднял повыше охапку обугленной проволоки.

– Вот управляющий механизм, в этом сомнений нет. Только полностью автоматический. Автономный. Наподобие робота.

Собравшиеся в рубке озадаченно переглянулись.

– Выходит, мы были пленниками на борту корабля! – в изумлении выдохнул Тейт.

– Чьими пленниками? – растерянно осведомился Фишер.

– Ясно, чьими! Терран! – объявил Лануар.

– Ничего не пойму, – глухо пробормотал Фишер. – Полет задуман и осуществлен нами и только нами, не так ли? Мы вырвались с Ганимеда, бежали…

Портбейн поднялся и повернулся к Лануару:

– Давайте займемся пленками. Поглядим, что сказано там.

Дэниэлс, хлопнув по клавише, остановил считыватель видеопленок и включил свет.

– Что ж, сами видите, – со вздохом сказал он. – Санитарно-медицинское судно. Без экипажа. Управлялось дистанционно, наводящим лучом с одного из спутников Юпитера. Луч вывел корабль из Солнечной системы, привел сюда, здесь из-за сбоя в электромеханике шальной метеорит пробил защитное силовое поле, и наш корабль… потерпел крушение.

– А если б не потерпел? – робко спросил Домграф-Шванк.

– Тогда нас отвезли бы в главную клинику, на Фомальгаут IV.

– Прокрутите-ка последнюю пленку еще раз, – попросил Тейт.

Динамик громкоговорителя в стене разразился шипением, а затем ровно, прекрасно поставленным голосом заговорил:

– Работая с данными пациентами, необходимо учитывать разницу между параноидным и паранойяльным синдромом, не говоря об отличии того и другого от прочих психических расстройств. Основная структура личности параноика остается неизменной. Вне пределов собственных бредовых идей он мыслит вполне логично, рационально, порой даже отличается незаурядным умом. Параноик способен к поддержанию разговора, к обсуждению себя самого – одним словом, связь с реальностью не утратил ни в коей мере.

От прочих психотиков параноик отличается стабильной ориентацией на окружающий мир, а от так называемого нормального психотипа – набором бредовых идей, ложных посылок, лежащих в основе сложной системы взглядов, в рамках себя самой вполне логичной и непротиворечивой.

Дэниэлс, вздрогнув, приостановил запись.

– Эти пленки, – пояснил он, – предназначались для персонала клиники на Фомальгауте IV. Их заперли в кладовой рубки управления, а саму рубку наглухо изолировали от остальных корабельных помещений. Никто из нас войти туда не мог.

– Мышление параноика предельно ригидно, – ровно, спокойно продолжил терранский доктор. – Не поддающиеся опровержению извне, бредовые идеи управляют всей его жизнью. В его систему взглядов логически вплетается все, что ни происходит вокруг – любые события, встречи, явления, случайные замечания и так далее. Согласно данной системе взглядов, сам он – персона чрезвычайной важности и недюжинного таланта, а весь мир, объединившийся против него, строит ему всевозможные козни на каждом шагу. Дабы расстроить планы злоумышленников, уберечься от гибели, параноик готов на все. Неизменно записывает на видеопленку любые столкновения с представителями власти, постоянно переезжает с места на место, а в завершающих, наиболее опасных стадиях может даже дойти до…

Зильберман в ярости хлопнул по клавише выключения, и голос умолк. В зале вновь сделалось тихо. Девятеро глав лагеря замерли.

– То есть, мы – шайка шизиков, – нарушив молчание, подытожил Тейт. – Партия психов, потерпевших крушение. Сбитых случайным метеоритом и…

– К чему этот самообман?! – зарычал Горстоковски. – «Случайным»! Случайности здесь ни при чем!

Фишер визгливо, истерически захихикал.

– Вот-вот! Паранойя в чистом виде! Господи боже, все эти нападения – галлюцинации! Плод нашей собственной мнительности!

– И чему же верить? – вздохнул Лануар, рассеянно ткнув пальцем в стопку катушек с пленкой. – Выходит, никаких врагов нет?

– Мы защищаемся от их нападок вот уже пять с лишним лет! – парировал Портбейн. – Вам этого мало?

– А вы хоть одного из них видели? – лукаво осведомился Фишер.

– Против нас лучшие оперативники всей галактики. Терранские ударные подразделения и военная разведка. Люди, прекрасно обученные искусству диверсий и маскировки. Так они и покажутся вам на глаза!

– Как ни крути, а мост наш они угробили, – напомнил О’Киф. – Действительно, никто из нас их ни разу не видел, но мост-то рухнул, и это, черт возьми, факт!

– А может быть, с мостом просто строители напортачили, вот он и рухнул сам по себе, – возразил Фишер.

– «Само по себе» ничто на свете не рушится! Всему происходящему есть причина!

– А что, собственно, происходит? – задумчиво протянул Тейт.

– К примеру, еженедельные газовые атаки, – отрезал Портбейн. – И соли тяжелых металлов в водяных скважинах, не считая всего остального.

– И о бактериях, о бактериях не забудьте! – добавил Дэниэлс.

– Вполне возможно, всего этого в действительности не существует, – объявил Лануар, – вот только как это доказать? Как проверить, если все мы психически нездоровы?

– Вообще-то нас здесь более сотни, и нападениям подвергаются все, – заметил Домграф-Швах. – Вам этого мало?

– Представьте себе! Вспомните, сколько мифов, овладевших умами целого общества, считались непреложными фактами и передавались из поколения в поколение. Боги, малый народец, ведьмы… Общая вера во что бы то ни было еще не воплощает ее объект в действительность. К примеру, терране многие сотни лет верили, будто Земля плоская!

– Если все на свете линейки длиной в фут вдруг вырастут до тринадцати дюймов в длину, кто это сможет заметить? – поддержал Лануара Фишер. – Для этого хотя бы одна должна сохранить прежнюю длину, остаться неизменной, двенадцатидюймовой. Константой. Мы с вами – все равно что охапка неточных, тринадцатидюймовых линеек, а для сравнения нужен хотя бы один человек, не подверженный паранойе.

– А может быть, все это – тоже часть их замысла, – предположил Зильберман. – Трудно ли им собрать из чего попало фальшивую рубку управления и подсунуть туда эти пленки?

– По сути, задача ничем не отличается от попытки экспериментально проверить любое субъективное верование, – заявил Портбейн. – Каково главное свойство научного эксперимента?

– Повторяемость, разумеется, – без запинки ответил Фишер. – Послушайте, вам не кажется, что мы в заколдованном круге? Пытаемся измерить сами себя. Возьмите любую линейку – хоть двенадцати, хоть тринадцати дюймов в длину – измерить ее ею же самой невозможно. Измерительного инструмента, позволяющего проверить его собственную точность, в природе нет. Нет!

– Ошибаетесь, – спокойно откликнулся Портбейн. – Берусь подготовить и провести вполне состоятельный, объективный эксперимент.

– Подобный эксперимент невозможен! – взволнованно воскликнул Тейт.

– А вот и возможен, черт побери. И я проведу его не позже, чем через неделю.

– Газы! – крикнул один из солдат.

Со всех сторон тревожно завыли сирены. Женщины и дети судорожно потянулись к противогазным сумкам. Из подземных хранилищ с рокотом выкатились на позиции крупнокалиберные орудия. «Жуки» принялись выжигать вдоль границы болота твердую полосу. Лучи прожекторов заметались из стороны в сторону, выхватывая из непроглядного мрака пышные ветви папоротников.

Портбейн, щелкнув клапаном стального баллона, махнул рукой поджидавшим в сторонке рабочим. Рабочие быстро покатили баллон к лагерю, прочь от бескрайней хляби и обгорелой травы.

– Порядок, – выдохнул Портбейн. – Тащите вниз!

Вскоре рабочие установили баллон на место, и тогда он вошел в подземный зал совещаний сам.

– По всему судя, – пояснил Портбейн, – внутри пары цианистоводородной кислоты. Образец, взятый на месте газовой атаки.

– Без толку это все, – проворчал Фишер. – Нас атакуют, а мы стоим тут, как…

Портбейн кивнул рабочим, и те принялись устанавливать испытательное оборудование.

– Итак, перед нами два образца, осадки двух разных газов, отчетливо, крупно обозначенные литерами A и B. Один – осадок паров из баллона, наполненного на месте атаки. Другой образец – осадок проб воздуха, взятых здесь, в этом зале.

– Но что, если мы признаем отрицательными результаты анализа обоих? – встревожился Зильберман. – В таком случае ваш эксперимент пойдет прахом.

– Тогда проведем его заново. Еще раз, еще… и если спустя пару месяцев не получим иных результатов, гипотезу о нападениях можно считать опровергнутой.

– Но ведь мы можем счесть результаты анализа обоих и положительными, – растерянно заметил Тейт.

– В таком случае мы, считайте, уже мертвецы. Сочтем оба образца опасными для жизни – значит, гипотеза паранойи верна. Подтверждена и доказана.

Домграф-Швах, поразмыслив, неохотно кивнул.

– Да, один из образцов – контрольный. Если мы придем к выводу, будто получить контрольный образец, не содержащий паров цианистоводородной кислоты, невозможно, то…

– А что, ловко придумано, черт побери, – признал О’Киф. – Получается, вы опираетесь лишь на один несомненный факт – на само наше существование. Уж в нем-то усомниться, по-моему, трудновато!

– Вот вам все возможные варианты, – подытожил Портбейн. – Оба образца опасны – значит, мы психи. Оба безвредны – значит, тревога оказалась ложной либо нападавших в действительности не существует. Один опасен, другой безвреден – значит, враг существует, да еще как, а мы пребываем в абсолютно здравом уме. Только…

Сделав паузу, Портбейн обвел взглядом предводителей лагеря.

– Только для этого нам всем нужно согласиться на том, какой из образцов каков.

– А наши ответы будут фиксироваться тайно? – спросил Тейт.

– Ответы зафиксирует и сведет в таблицу «механический глаз». Машина. И никакой анонимности.

Собравшиеся умолкли.

– Давайте, я попробую, – нарушил молчание Фишер.

Шагнув вперед, он склонился над фотоколориметром, внимательно изучил оба образца, раз-другой поменял их местами, а затем решительно потянулся к пробойнику для перфокарт.

Домграф-Швах приподнял брови.

– Вы уверены? Действительно видите, какой из образцов опасен для жизни?

– Вижу.

Выбив на перфокарте полученный результат, Фишер отошел в сторону.

– А теперь я! – в нетерпении воскликнул Тейт, устремившись к прибору. – Давайте покончим со всем этим поскорее!

Один за другим собравшиеся анализировали образцы, фиксировали результаты анализа и, отойдя к остальным, замирали в тревожном ожидании.

– Порядок, – наконец сказал Портбейн, – остался только я.

Возле прибора он надолго не задержался – едва взглянув на образцы, записал результат и отодвинул фотоколориметр.

– Давайте итоги, – велел он техникам, дежурившим у считывателя.

Не прошло и минуты, как на экране вспыхнули строки таблицы:

Фишер A

Тейт A

О’Киф B

Горстоковски B

Зильберман B

Дэниэлс B

Портбейн A

Домграф-Швах B

Лануар A

– Будь я проклят, – негромко проговорил Зильберман. – Как же все просто, а? Поздравляю, друзья. Мы – параноики.

– Дурень, – заорал Тейт, уставившись на Горстоковски, – какой еще B, когда A! Как вы, дьявол вас побери, могли перепутать?

– Что значит «A»? B, это же ясно как день! – в ярости обрушился на него Домграф-Швах. – Образец A абсолютно бесцветен!

О’Киф протолкался к Портбейну.

– Ну, так который? Который из них опасен? – спросил он.

– Не знаю, в том-то и суть, – признался Портбейн. – Похоже, дело запуталось…

Видеофон на столе отчаянно зажужжал. Домграф-Швах щелкнул клавишей, и на экране возникло лицо одного из солдат, связиста.

– Отбой тревоги, сэр. Нападавших мы отогнали.

Домграф-Швах саркастически улыбнулся.

– Поймали хоть одного?

– Никак нет, сэр. Нападавшие скрылись в болотах, но, по-моему, парочку мы уложили. Завтра прочешем местность, попробуем отыскать тела.

– Думаете, найдете?

– Э-э… да, трясина обычно трупы заглатывает, не поморщившись, но может, на этот раз…

– Ладно, ладно, если этот случай станет исключением, сообщите, – оборвал его Домграф-Швах и дал отбой.

– И что дальше? – ледяным тоном осведомился Дэниэлс.

– Продолжать работу над кораблем бессмысленно, – заговорил О’Киф. – К чему зря тратить время на бомбежки безлюдных болот?

– А я предлагаю продолжить ремонт корабля, – возразил Тейт.

– Зачем? – удивился О’Киф.

– Чтобы долететь до Фомальгаута и сдаться администрации клиники.

Зильберман, уставился на Тейта, не веря своим ушам.

– Сдаться? Вот еще новости! Почему бы нам просто не остаться здесь? Кому от нас какой вред?

– Пока никому, это верно. Но в будущем, спустя сотни лет…

– Ну, знаете ли, до тех времен нам не дожить.

– Нам, собравшимся в этом зале – конечно, но как насчет наших потомков?

– А ведь он прав, – признал Лануар. – Со временем наши потомки заселят всю эту звездную систему. Рано или поздно их корабли выйдут на просторы галактики, и…

Попытка улыбнуться ему не удалась: губы отказывались повиноваться наотрез.

– В тех пленках, – продолжал он, – объяснено, насколько параноики упорны и дотошны. Как фанатично цепляются за бредовые идеи. Если наши потомки доберутся до терранских владений, драки не миновать и мы вполне можем одержать победу – хотя бы на одной одержимости. На неспособности и нежелании свернуть с выбранного пути.

– На фанатизме, – прошептал Дэниэлс.

– Но от остальных эту информацию придется держать в секрете, – сказал О’Киф.

– Совершенно верно, – поддержал его Фишер. – Пусть лучше по-прежнему думают, будто корабль предназначен для бомбового удара по врагу, иначе тут такой ад начнется – куда там взрыву водородной бомбы!

Подавленные, обескураженные, собравшиеся по одному двинулись к наглухо запертой двери.

– Минутку, – вспомнил Домграф-Швах. – Те двое техников!

С этими словами он устремился назад. Несколько глав лагеря вышли в коридор, остальные направились к креслам следом за ним…

Тут-то все и началось.

Первым выстрелил Зильберман. Фишер пронзительно вскрикнул, но тут же умолк: добрая половина его туловища исчезла, превратившись в вихрь невесомого радиоактивного пепла. Зильберман, припав на колено, выпалил в Тейта, но тот, отскочив в коридор, тоже выхватил из кобуры лучевой пистолет. Тем временем Дэниэлс отпрянул вбок, и луч, выпущенный в него Лануаром, хлестнул по первому ряду кресел.

Укрывшись в облаке дыма, Лануар бесшумно двинулся вдоль стены. Впереди показался темный силуэт. Лануар вскинул оружие, выстрелил, однако противник, рухнув набок, выстрелил в ответ. Лануар, пошатнувшись, осел на пол, будто сдувшийся воздушный шарик, и Зильберман поспешил дальше.

Домграф-Швах, щурясь от едкого дыма, лихорадочно ощупывал стол в поисках спасительного тумблера. Увы, едва он отыскал и дернул шпенек на себя, выстрел Портбейна угодил ему прямо в лоб. Лишившееся верхушки черепа мертвое тело замерло у стола, а спустя еще долю секунды затейливый механизм, спрятанный под столом, увлек его прочь, к «спасению».

– Сюда! – заорал Портбейн, перекрикивая шипение тепловых лучей. – Эй, Тейт, за мной!

Испепеляющие лучи полетели в него со всех сторон. Охваченная огнем половина зала с грохотом рухнула, осыпалась на пол грудой раскаленного щебня. Схватив Тейта за руку, Портбейн со всех ног бросился к одному из аварийных выходов. Остальные, лихорадочно паля им вслед, устремились в погоню.

Ощупью отыскав заклинившую на полпути дверь, Горстоковски протиснулся в коридор и выстрелил по двум силуэтам, маячащим впереди. Один из бегущих споткнулся, однако второй ухватил его за плечо и поволок дальше. Прицел Дэниэлса оказался куда вернее. Как только Тейт с Портбейном выбрались на поверхность, один из лучей Дэниэлса настиг того, кто выше ростом.

Пробежав по инерции еще несколько шагов, Портбейн беззвучно врезался в пластиковую стену ближайшего дома, мрачно черневшего на фоне ночного неба, и сполз на землю.

– Где они? – прохрипел Зильберман, выглянув из дверного проема.

Луч, пущенный Лануаром, отсек ему руку едва ли не по плечо. Обуглившаяся культя устрашающе почернела.

– Одного я уложил.

Держась настороже, не опуская оружия, Дэниэлс с О’Кифом подошли к неподвижному телу вплотную.

– Ага, Портбейн готов. Осталось покончить с Тейтом. Трое из четверых… что ж, недурно за такой-то короткий срок.

– Тейт дьявольски хитер, – с трудом переводя дух, предупредил Зильберман. – По-моему, он подозревал… чуял неладное.

Сощурившись, он обвел взглядом ночной лагерь. К месту перестрелки спешили солдаты, вернувшиеся с болот после отбоя газовой тревоги. Следом за ними катили передвижные осветительные установки. Вдали завывали сирены.

– В какую сторону он направился? – спросил Дэниэлс.

– Туда, к болотам.

О’Киф с осторожностью двинулся вперед, вдоль узкой улочки. Остальные, не торопясь, последовали за ним.

– Ведь это вы первым их раскусили, – сказал Горстоковски Зильберману. – А я поначалу принял их эксперимент за чистую монету и только под конец догадался, что нас водят за нос. Что они в сговоре.

– Столкнуться с четверыми я не ожидал, – признался Зильберман. – Знал, что, по крайней мере, один терранский шпион среди нас имеется, но чтобы Лануар…

– А я давно понял, что Лануар на жалованье у терран, – сухо отрезал О’Киф. – И результатам эксперимента не удивился ничуть. Ложь выдала их с головой.

Зильберман взмахом руки подозвал к себе группу солдат.

– Разыщите Тейта и приведите сюда. Он прячется где-то у границ лагеря.

Ошеломленные солдаты, негромко переговариваясь, рысцой устремились к болоту. Со всех сторон ожили, залились резким звоном тревожные зуммеры. Вокруг засуетились, забегали люди, повыскакивавшие из домов. Не прошло и минуты, а лагерь уже кипел, бурлил жизнью, словно растревоженный муравейник.

– Иными словами, – задумчиво проговорил Дэниэлс, – в действительности все четверо увидели то же самое, что и мы. Обнаружили, что образец B смертельно опасен, однако на перфокартах указали A.

– Да, поскольку знали, что мы-то укажем B: ведь B и был «положительным» образцом с места атаки, – ответил О’Киф. – От них требовался всего-навсего обратный, ложный ответ. Таким образом, результаты якобы подтвердили бы гипотезу о паранойе, выдвинутую Лануаром, ради чего Портбейн и затеял весь этот эксперимент. Они все продумали заранее, причем давным-давно. Наряду с прочим!

– Вот именно! А пленки откопал кто? Лануар! – взволнованно воскликнул Дэниэлс. – После того как на пару с Фишером подсунул их в рубку разбившегося корабля! А Портбейн с их помощью выудил у нас согласие на свой, так сказать, «эксперимент»!

– Но чего они думали этим добиться? – внезапно спросил Зильберман. – Зачем старались внушить нам, будто мы – параноики?

– Ну, это же очевидно, – с усмешкой ответил О’Киф. – Затем, чтоб мы согласились сдаться. Естественно, обезьяноподобные с Терры пытаются задушить высшую расу, идущую им на смену, в зародыше… однако мы, разумеется, не сдадимся! Да, хитроумия этой четверке было не занимать – даже меня едва не убедили. Увидев, что результаты разделились, пять против четырех, я на минутку усомнился в себе, но тут же понял, в чем состоит их замысел.

Горстоковски деловито осмотрел лучевой пистолет.

– Эх, изловить бы поскорей Тейта да вытянуть из него всю подноготную! Все их коварные планы во всех подробностях, черт побери, и чтобы черным по белому!..

– Вы что же, все еще сомневаетесь? – осведомился Дэниэлс.

– Нет, разумеется! Однако очень хотел бы выслушать признание из его собственных уст.

– По-моему, Тейта мы с вами больше не увидим, – заметил О’Киф. – Должно быть, он уже добрался до терранских позиций. Сидит небось в кают-компании большого межзвездного военного транспорта, докладывает обо всем терранским генералам в золотых погонах… Ручаюсь чем угодно: вот мы стоим тут, а они уже выкатывают на позиции тяжелую артиллерию и отдают приказы ударным группам!

– И верно, давайте-ка займемся делом, – резко сказал Дэниэлс. – Починим корабль, загрузим его водородными бомбами, а после того, как уничтожим их местные базы, сами к ним в гости наведаемся. Парочка рейдов в Солнечную систему навеки отучит их совать сюда нос.

Горстоковски хищно осклабился.

– Ох и жаркое же будет дело – мы одни против целой галактики! Но я думаю, справимся. Любой из нас стоит целого миллиона терранских обезьян!

Тейт, весь дрожа, вжался в густую, спутанную траву. Росистые черные стебли ночных растений покачивались над головой, льнули к телу, в вонючей болотной жиже кишмя кишели ядовитые сороконожки.

Уходя от погони, Тейт перемазался с головы до ног, одежду изорвал в клочья и вдобавок обронил где-то лучевой пистолет. Правое плечо ныло так, что не шевельнуть рукой – видимо, кость сломана… но боли он, ошарашенный происшедшим, почти не замечал. Улегшись ничком в клейкую жирную грязь, Тейт сомкнул веки.

Долго он здесь не протянет, это как пить дать. Болота не щадят никого.

Собрав последние силы, Тейт вяло прихлопнул сороконожку, забравшуюся к нему на затылок. Ползучая тварь конвульсивно задергалась, скорчилась в предсмертной судороге, но, даже раздавленная, еще долгое время сучила лапками.

Неподвижное тело защекотали, чертя на спине затейливую паутину, щупики шилохвостой улитки. Беззвучно ахнув под тяжестью слизня, всей тушей навалившегося на него, Тейт встрепенулся, заворочался, и тут издали донеслись первые отголоски привычного шума. В лагере закипела работа. Не рановато ли? Однако, сообразив в чем дело, Тейт бессильно обмяк и задрожал, охваченный ужасом.

В лагере полным ходом, стремительно набирая обороты, шла первая стадия подготовки к полномасштабной кампании против Земли.

Выше всех земных творений

Сильвия, заливаясь смехом, мчалась сквозь сияние ночи, среди пышных роз, космей и хризантем вдоль посыпанной щебнем дорожки, мимо груд ароматных свежескошенных трав. Повсюду вокруг мерцали бриллиантами россыпи звезд, отражающихся в лужах, но девушка, не замечая их, бежала, бежала, бежала вперед, к склону за кирпичной оградой. Подпирающие небосвод кедры пропустили гибкую стройную девушку, даже не дрогнув, и та поспешила дальше. Темно-русые волосы Сильвии развевались по ветру за спиной, глаза горели огнем.

– Подожди! – не выдержав, возмутился Рик.

Сам он, ступив на едва знакомую тропку, последовал за Сильвией с осторожностью, не спеша, но девушка, даже не думая замедлить шаг, неслась по тропе вприпрыжку.

– Да постой же! – не на шутку рассерженный, крикнул юноша.

– Не могу, мы и так опаздываем!

Внезапно остановившись, Сильвия преградила ему дорогу.

– Вынь все из карманов, – сверкнув серыми глазами, выдохнула она. – Выбрось все металлическое. Я же говорила, они не переносят металлов!

Рик послушно обшарил карманы пальто. В одном отыскалось два дайма и монетка достоинством в пятьдесят центов.

– Монеты тоже считаются?

– А как же!

Схватив монетки, Сильвия зашвырнула их в темные заросли белокрыльника у берега озерца. Кружки металла с негромким плеском ушли на дно.

– Все? Они уже близко! – Охваченная нетерпением, Сильвия крепко стиснула плечо спутника. – Рик, это все?

– А что еще? Только часы.

Рука Сильвии метнулась к его запястью, но юноша вовремя убрал руки за спину.

– Часы в кусты выбрасывать не дам!

– Тогда оставь их вон там, возле гномона. Или на ограде. Или в дупле того кедра, – взволнованно, с восторженной дрожью в голосе велела Сильвия. – Часы, портсигар, ключи, пряжка ремня… ни о чем не забыл? Сам ведь знаешь, как им металл неприятен! Скорее, опаздываем!

Сорвавшись с места, девушка поспешила дальше. Рик, хмуря брови, двинулся за ней следом.

– Ладно, ладно, раз уж связался с ведьмой…

– Не смей меня так называть! – в ярости зарычала Сильвия из темноты. – Неправда это! Наслушался сестер с матушкой, и…

И тут ее голос заглушил доносящийся с неба шум. Казалось, где-то там, в вышине, трепещут, хлопают под натиском зимней бури листья исполинских деревьев, такие огромные, что от их трепета содрогается небесный свод. На сей раз «они», подстегиваемые ненасытным голодом, явились куда быстрее обычного. Охваченный страхом, Рик побежал, помчался вдогонку за Сильвией со всех ног.

Казалось, девушка в зеленой юбке и блузке обернулась крохотным нефритовым столбиком, колонной среди кипучего водоворота. Неуклюже возясь с вентилем крана, она отталкивала, отпихивала слетевшихся свободной рукой, покачивалась, гнулась под натиском тел и крыльев, словно тростинка на ураганном ветру, а вскоре и вовсе исчезла из виду, заслоненная крылатыми существами.

– Рик! – сдавленно крикнула она. – Рик, иди сюда, помоги!

С трудом растолкав слетевшихся, она поднялась на ноги.

– Уф! Чуть не задушили!

Протолкавшись сквозь сонм сияющих белизной крылатых созданий, Рик остановился у края объемистой лохани. Слетевшие с небес существа, обступив лохань, жадно хлебали хлещущую из крана кровь. Покрепче прижав к себе перепуганную, дрожащую Сильвию, он замер на месте и не отпускал ее, пока кровавая трапеза не утратила толику буйства.

– Здорово проголодались, – негромко выдохнула девушка.

– Так зачем ты, балда, вперед-то полезла? Они же тебя сжечь могли запросто!

– Могли, это верно. Они что угодно могут…

Сильвию, взволнованную, охваченную страхом, колотила нервная дрожь.

– Погляди, каковы, – благоговейно, с хрипотцой в голосе прошептала она. – Огромные… а размах крыльев какой! И белизна, Рик, – безупречная, без единого пятнышка! Кто, что в нашем мире может похвастать такой чистотой? Такой чистотой, таким сказочным великолепием…

– Может, и так, но перед ягнячьей кровью им, как видишь, не устоять.

Со всех сторон захлопали крылья. Подхваченная токами воздуха прядь волос Сильвии коснулась его щеки. Крылатые создания одно за другим с ревом взмывали в небо, но на самом-то деле уносились не вверх – прочь, возвращались в собственный мир, откуда учуяли кровь. Однако привлекла их не столько кровь, сколько Сильвия. На Землю они спустились в первую очередь ради нее.

Сильвия, во все глаза глядя вслед поднимавшимся к небу белоснежным созданиям, потянулась за ними, поднялась на носки. Одно из крылатых существ, описав дугу в воздухе, пронеслось совсем рядом. Трава и цветы вокруг зашипели, обращенные в пепел струей ревущего пламени. Полуослепший, охваченный ужасом, Рик невольно шарахнулся прочь, а огненный силуэт, на миг приостановившись над Сильвией, с гулким хлопком угас. Стоило последнему из белокрылых гигантов исчезнуть из виду, земля под ногами, постепенно остыв, покрылась тьмой, и в саду снова сделалось тихо.

– Прости, – шепнула Сильвия.

– Не делай так больше, – с трудом одолев оцепенение, проговорил Рик. – Так ведь и до беды недалеко.

Она неловко, вымученно улыбнулась.

– Да, знаю… но порой забываюсь. Прости, Рик. Я вовсе не собиралась подманивать их так близко. И вот уже сколько месяцев не допускала подобной беспечности. С тех самых пор, как привела тебя сюда в первый раз…

Взгляд Сильвии исполнился страстной, алчной тоски.

– Но ты видел, видел, каков он? Мощь, пламя! А ведь он даже не коснулся нас, только… только взглянул. Только взглянул, и все вокруг вспыхнуло.

Рик крепко ухватил ее за плечо.

– Послушай, – прорычал он, – хватит! Больше их сюда не зазывай. Так не годится. Здесь ведь не их мир!

– Но они так прекрасны!

Пальцы Рика впились в руку девушки с такой силой, что она ахнула.

– Я же сказал: опасно это! Прекрати их сюда приманивать!

Сильвия, истерически рассмеявшись, вырвалась, отпрянула прочь, за пределы круга, выжженного на земле сонмом ангелов, взвившихся в небеса.

– Не могу! – крикнула она во весь голос. – Не могу я остановиться! Мое место – там, с ними рядом! Они и есть моя семья, мой народ! Многие поколения, уходящие далеко в прошлое…

– То есть?

– Все это мои предки. Настанет день, и я тоже присоединюсь к ним.

– Вот ведьма! – в ярости вскричал Рик.

– Нет, Рик, – откликнулась Сильвия, – я не ведьма. Разве ты сам не видишь? Я вовсе не ведьма. Я – святая.

Проводив юношу в теплую светлую кухню, Сильвия включила в сеть сайлексовскую кофеварку и сняла с полки над раковиной огромную красную банку с кофе.

– Не слушай ты их, – заговорила она, выставив на стол чашки с блюдцами и вынув из холодильника сливки. – Сам знаешь: что они понимают? Вон, посмотри на них!

Сестры Сильвии, Бетти Лу с Джин, замерли посреди гостиной, возле матери, не сводя настороженных, боязливых взглядов с пары на кухне. Чуть в стороне, у камина, отрешенно глядя куда-то вдаль, стоял Уолтер Эверитт, глава семейства.

– Тогда послушай меня, – буркнул Рик. – Дар призывать их сюда у тебя есть, это точно, а остальное… Хочешь сказать, ты не… разве Уолтер тебе не родной, не настоящий отец?

– Конечно, родной, а как же. А я – во всех отношениях человек, самый обычный человек. Разве не похожа?

– Однако такого дара, кроме тебя, ни у кого больше нет!

– Телом я нисколько не отличаюсь от всех остальных, – задумчиво ответила Сильвия. – Просто умею видеть, вот и все. Причем не первая. Способности вроде моих встречались и прежде – у мучеников, у святых. В детстве мать как-то читала мне о святой Бернадетте. Помнишь, где находился ее грот? Неподалеку от лечебницы. Рядом с лечебницей они и держались, и Бернадетте посчастливилось заметить одного из них.

– Но кровь… это же чудовищно! Такого уж точно прежде никогда не бывало!

– Бывало, и еще как. Кровь – особенно кровь ягнят – привлекала их во все времена. Поэтому они во множестве собираются над полями сражений. Откуда, по-твоему, взялись предания о валькириях, уносящих погибших в Вальхаллу? Вот почему святые и мученики умерщвляли плоть, увечили сами себя. А знаешь, откуда мне стало об этом известно?

Повязав вокруг пояса фартук, Сильвия засыпала в кофеварку кофе.

– Лет около девяти я прочла об этом в «Одиссее» Гомера. Там Одиссей, вырыв жертвенную яму, наполнил ее кровью черных овцы и барана, чтоб привлечь духов. Тени из царства мертвых.

– Да, верно, – неохотно признал Рик. – Помнится, было в «Одиссее» такое.

– Так вот, на кровь слетаются призраки умерших людей. Когда-то все они жили здесь. Все здесь живущие, умирая, отправляются туда, к ним.

Лицо Сильвии засияло, озарившись странным внутренним светом.

– Представь себе, со временем каждый из нас обзаведется крыльями! Каждый сможет летать! Каждый обретет такую же пламенную мощь! Из гусеницы превратится в…

– Из гусеницы? Ты ведь меня постоянно так называешь.

– Ну конечно! Кто ты сейчас? Гусеница и есть. Все мы – лишь гадкие гусеницы, кишащие на земной тверди, в грязи и в пыли.

– Хорошо, а почему их тянет на кровь?

– Потому что их привлекает жизнь, а кровь и есть «ишке биаха»[1], вода жизни.

– Кровь – это смерть! Целая лохань крови…

– Нет, кровь – вовсе не смерть. Подумай сам: разве гусеница, забираясь в кокон, умирает?

Уолтер Эверитт, слушавший дочь, стоя в дверном проеме, помрачнел сильнее прежнего.

– Однажды, – хрипло проговорил он, – они схватят ее и утащат с собой, а ей только это и нужно. Ждет не дождется, когда же настанет тот день…

– Видишь? – сказала Сильвия Рику, выключив кофеварку и наливая ему кофе. – Он тоже не понимает. – Ты кофе будешь? – спросила она отца.

– Нет, – буркнул Эверитт.

– Сильвия, – терпеливо, точно с ребенком, заговорил Рик, – ведь если ты уйдешь с ними, то к нам, сама понимаешь, вернуться уже не сможешь.

– Рано или поздно перейти рубеж предстоит каждому. Все это – часть нашей жизни.

– Тебе же всего девятнадцать! – с мольбой в голосе воскликнул Рик, приподнявшись на ноги. – Ты молода, здорова, хороша собой. А наш брак? Как же быть с нашим браком? Нет, Сильвия, хватит! Прекрати это, слышишь?

– Не могу. В первый раз я увидела их, когда мне едва исполнилось семь…

Остановившись у раковины с кофеваркой в руках, она устремила взгляд куда-то вдаль.

– Помнишь, пап? Мы тогда жили в Чикаго. Была зима, я возвращалась из школы, поскользнулась на обледеневшей щебенке и упала. Вот, видите шрам? – спросила она, подняв изящную руку. – Упала, расцарапала руку и в слезах побежала домой. Скользко везде, ветер воет, кровь течет так, что рукавичка промокла насквозь… Подняла я взгляд и увидела их.

В кухне сделалось тихо.

– Стало быть, понадобилась ты им для чего-то, – обреченно вздохнул Эверитт. – Понадобилась, вот они и вьются вокруг, будто мухи над мясом, ждут тебя, за собой манят…

– А почему бы и нет?

Серые глаза Сильвии заблестели, подернулись мечтательной поволокой, щеки разрумянились.

– Почему нет, пап? Ты ведь видел их и понимаешь, что это означает. Преображение… из глины в божество!

Рик поднялся и вышел в гостиную. Сестры Сильвии боязливо жались друг к дружке, не сводя с него любопытных взглядов. Миссис Эверитт стояла чуть в стороне. Лицо ее затвердело, точно гранитная маска, глаза поблескивали сурово, мрачно, под стать стальной оправе очков. Стоило Рику подойти ближе, она повернулась к нему спиной.

– Что там случилось? – взволнованно зашептала Бетти Лу, голенастая пятнадцатилетняя дурнушка. Впалые щеки ее раскраснелись, жидкие пряди каштановых волос прилипли ко лбу. – Сильвия нас никогда с собой туда не берет!

– Ничего особенного, – ответил Рик.

Невыразительное лицо девчонки исказилось от злости.

– Неправда! Вы оба ушли в сад, в темноту, а потом…

– Нечего с ним разговаривать! – рявкнула ее мать.

Оттащив дочерей прочь, она полоснула Рика исполненным горькой, бессильной ненависти взглядом и вновь отвернулась от гостя.

Открыв дверь подвала, Рик щелкнул выключателем и неторопливо спустился в сырое холодное помещение. Бетонные стены и пол, немигающий желтый огонек лампочки, свисающей на пыльном проводе с потолка…

Справа в углу возвышалась топка парового отопления с толстыми, точно мамонтов хобот, трубами воздуховодов, и бойлер. Вдоль стен громоздились узлы с тряпьем, коробки ненужных книг, связки газет и старая, запыленная мебель, густо затянутая паутиной. Дальний угол подвала занимали стиральная машина, центрифуга-сушилка и рефрижератор с электропомпой. Агрегат Сильвии.

Шагнув к верстаку, Рик отыскал молоток, прибавил к нему пару разводных ключей потяжелее и направился к затейливой системе баков и труб, но тут в проеме двери откуда ни возьмись появилась Сильвия с чашкой кофе в руке.

Бросив взгляд вниз, она поспешила к Рику.

– Ты что здесь делаешь? – спросила она, пристально глядя ему в глаза. – А молоток с ключами зачем?

Рик бросил инструменты на верстак.

– Да вот, подумал: может, взять да решить все дело одним махом?

Сильвия, обогнув его, заслонила путь к рефрижератору.

– А я-то надеялась, что ты все понял! Они же давным-давно, с самого детства, – часть моей жизни! Казалось, когда я взяла тебя с собой в первый раз, ты разглядел в них…

– Я, – резко оборвал ее Рик, – не отдам тебя никому. Никому, будь они хоть из нашего мира, хоть из потустороннего. Не отдам, понимаешь?

Глаза Сильвии гневно сузились.

– Но это же вовсе не значит… кому-то меня отдать! Ты спустился сюда, чтобы все уничтожить, сломать! И, как только я отвернусь, разобьешь аппарат вдребезги, так?

– Именно.

Гнев на лице девушки уступил место страху.

– То есть тебе хочется на цепь меня здесь посадить? Мне нужно отправиться дальше! Земная часть пути для меня позади. Сколько лет уже как пройдена!

– Да зачем с этим, скажи на милость, спешить?! – взорвался Рик, захлестнутый волной отчаяния с головой. – Неужели положенный час и без того не настанет довольно скоро?

Сильвия, поджав алые губы, скрестив руки на груди, в раздражении отвернулась.

– Вижу, тебе хотелось бы остаться мохнатой ползучей гусеницей навсегда. Другой жизни ты себе просто не мыслишь.

– Просто мне нужна ты.

– А я не могу, не могу остаться с тобой! – взвизгнула Сильвия, резко развернувшись к нему. – Нет у меня больше времени на этот мир, понимаешь?!

– Да-да, тебя ждут не дождутся другие, высшие сферы! – в ярости съязвил Рик.

– Конечно, – слегка смягчившись, подтвердила она. – Прости, Рик. Помнишь Икара? Тебя ведь тоже тянет в полет, я знаю.

– Верно. Но всему свое время.

– А почему не сейчас? К чему ждать? Ты просто боишься!

Ловко ускользнув от его объятий, Сильвия лукаво, с хитрецой улыбнулась.

– Знаешь, Рик, я хочу тебе кое-что показать. Только прежде дай слово никому не рассказывать.

– Что именно?

Она приложила палец к его губам.

– Обещаешь молчать? Он стоит кучу денег, и о нем еще не знает ни одна живая душа. В Китае так уже делают, а скоро примеру китайцев последует весь мир.

– Любопытно, – пробормотал Рик, охваченный смутной тревогой. – Ну что ж, показывай.

Трепеща от волнения, Сильвия скрылась за огромной махиной рефрижератора, в темноте позади обросших коростой изморози змеевиков, и с легким скрежетом потянула наружу нечто громоздкое, увесистое.

– Видишь? – выдохнула она. – Хотя нет, лучше помоги. Тяжеленный… дубовый, бронзой окован. Ручная работа – и окраска, и полировка, и резьба! Взгляни, какая резьба! Красота, правда?

– Что это? – глухо спросил Рик.

– Мой кокон, – как ни в чем не бывало пояснила она.

Удовлетворенно вздохнув, она опустилась на пол и с радостью прильнула щекой к крышке сверкающего полировкой дубового гроба.

Рик схватил ее за плечо и рывком поднял на ноги.

– Ну, знаешь, это уж слишком! Сидеть здесь, в подвале, рядышком с гробом!.. – заорал он, однако внезапно осекся на полуслове. – Что стряслось?

Лицо Сильвии исказилось от боли. Высвободившись, она поспешно сунула палец в рот.

– Оцарапалась, когда ты меня вверх дернул. О гвоздь или обо что-то еще.

Действительно, с ее пальцев на ладонь заструилась кровь, и Сильвия полезла в карман за носовым платком.

– Дай погляжу.

Рик шагнул было к ней, но Сильвия отступила назад.

– Да что с тобой? – удивился он. – Сильно поранилась?

– Не подходи, – прошептала Сильвия.

– Что стряслось-то? Покажи палец!

– Рик, – негромко, встревоженно, едва справляясь с нарастающим ужасом, заговорила Сильвия, – принеси воды и пластырь, только как можно скорее! Кровотечение нужно остановить.

– Откуда, сверху? – Рик в недоумении шагнул к лестнице. – Вроде с виду царапина пустяковая. Отчего бы тебе самой не…

– Скорее! – Голос девушки дрогнул от страха. – Скорее же, Рик!

Совсем сбитый с толку, Рик бросился наверх, но ужас Сильвии настиг его на полпути.

– Нет, поздно! – отчаянно, тоненько вскрикнула она. – Не возвращайся, оставь меня! Я сама во всем виновата – приучила их появляться… Уходи отсюда скорей! Прости, Рик… Ай!

Ее крик утонул в оглушительном грохоте. Стена подвала треснула, разлетелась на части, и сквозь пролом в подвал хлынуло, заклубилось над полом ослепительное серебристо-белое пламя.

Вот они… явились за Сильвией!

Сорвавшись с места, Сильвия бросилась к Рику, но тут же остановилась, замешкалась, а в следующую секунду вихрь белоснежных крыльев и тел накрыл ее с головой. Короткий, сдавленный вскрик… и взрыв необычайной силы превратил подвал в раскаленный кузнечный горн.

Вокруг бешено заплясал, загудел огонь. Рика швырнуло на пол. Бетон оказался сухим и изрядно горячим. Стены растрескались от сильного жара. Оконные стекла полопались под натиском белоснежных созданий, кратчайшим путем устремившихся к небесам. Дым и языки пламени взвились ввысь, с просевшего потолка множеством водопадов посыпалась штукатурка.

Собравшись с силами, Рик поднялся на ноги. Буйство огня унялось. Разоренный взрывом подвал преобразился до неузнаваемости. Все вокруг почернело, обуглилось. Под ногами похрустывала дымящаяся зола. Всюду валялись россыпи щепок, обрывков тряпья и осколков бетона. От стиральной машины и бойлера остались одни воспоминания, сложная система из помпы с рефрижератором растеклась по полу блестящей, пышущей жаром лужей. Одна из стен накренилась вбок. Под потолком, медленно оседая книзу, клубилась пыль.

А Сильвия? Сильвия, противоестественно подогнув под себя руки и ноги, без движения покоилась на полу. Сожженное дважды, ее тело сморщилось, обуглилось, превратилось в холмик золы. От красавицы Сильвии не осталось ничего, кроме праха, кроме хрупкой, выжженной изнутри шелухи.

Ночь выдалась темной, холодной, недоброй. Немногочисленные звезды над головой поблескивали, словно льдинки. Студеный ветерок слегка покачивал влажные от росы цветы белокрыльника; вдоль усыпанной щебнем дорожки, среди черных роз, змеился промозглый туман.

Долгое время Рик, сидя на корточках, вглядывался, вслушивался в темноту. За частоколом кедров на фоне ночного неба чернела громада дома. Порой по шоссе у подножья холма проносились редкие автомобили. Кроме далекого шума двигателей, тишины не нарушало ничто. Впереди, над землей, маячил приземистый силуэт фаянсовой лохани с краном и трубой, что тянулась в подвал, к рефрижератору с кровью. Теперь-то в лохани, конечно, не осталось ничего, если не считать опавшей листвы.

Сделав глубокий вдох, Рик надолго задержал студеный ночной воздух в груди, с трудом поднялся на одеревеневшие ноги и оглядел небосвод. Никого. Ни проблеска, ни движения, ни звука… однако они там, наверняка там – смутные тени, отголоски легендарного прошлого, шеренга богоподобных созданий. Смотрят, ждут, наблюдают…

Подхватив пару увесистых бочонков емкостью в галлон, Рик подтащил их к лохани, и на фаянсовое дно хлынула кровь – загустевшая, едва ли не спекшаяся бычья кровь, грошовые отходы с нью-джерсийской скотобойни. Ударившая струей в дно лохани, кровь брызнула на одежду, заставив Рика в испуге попятиться, однако в небе ничто не шевельнулось. Укрытый тьмой и ночным туманом, сад остался по-прежнему тих.

Рик в ожидании замер у края лохани. Придут ли? Кто знает… Прежде их привлекала сюда не просто кровь – Сильвия. Теперь Сильвии нет, и заманить их на землю, кроме прозаической пищи, нечем.

Оттащив пустые металлические бочонки к кустам, Рик пинком отправил их вниз, к подножью холма, и тщательно обыскал карманы, проверяя, не осталось ли при нем чего металлического.

Многие годы Сильвия приучала их являться к ней в сад, но теперь сама ушла к ним, на ту сторону. Не следует ли из этого, что они не пожелают прийти?

Из мокрых кустов донесся негромкий шорох. Кто там? Зверек? Птица?

Кровь в лохани поблескивала – увесисто, тускло, точно древний свинец. Пора бы им и появиться… но кроны огромных кедров на фоне неба не тревожил даже ночной ветерок. Позади кедров едва заметно покачивали головами черные розы, среди кустов виднелась усыпанная щебнем дорожка, которой он еще недавно бежал следом за Сильвией. Как сверкали ее глаза, как алели губы… нет, к дьяволу, к дьяволу воспоминания! Шоссе у подножья холма… безлюдный, пустынный сад… темные окна дома, за которыми, сгрудившись кучкой, настороженно вглядываются в темноту ее родные…

Спустя какое-то время тишину нарушил глухой, басовитый свист воздуха. Рик напружинился, оглянулся, но обнаружил, что это всего-навсего дизельный грузовик, сверкая фарами, мчащийся по шоссе.

Решительно стиснув зубы, юноша расставил ноги пошире, глубоко вдавил каблуки ботинок в раскисшую черную землю. Нет уж, дудки, он не уйдет. Будет стоять и ждать, пока они не появятся. С места не сдвинется, но Сильвию вернет. Вернет, чего бы это ни стоило.

Лунный диск перечеркнули тонкие пряди туманной дымки. Небо над головой казалось необъятной голой пустыней, ледяной бездной вдали от всех солнц на свете, лишенной тепла, чуждой всему живому. Рик вглядывался в нее, пока не заныла шея. Холодные звезды мерцали, то и дело скрываясь из виду, прячась в сгустках тумана. Есть ли там, среди звезд, хоть кто-нибудь? Чего они медлят, почему не приходят? Попросту не в настроении или не видят нужды – ведь Сильвия теперь с ними, а он, Рик, им неинтересен?

Беззвучное движение за спиной. Почувствовав его, Рик вздрогнул от неожиданности, но не успел обернуться, как кусты и деревья со всех сторон подернулись рябью, расплылись, точно лопасти картонных вертушек, закружившихся на ветру, потускнели, слились с ночным сумраком. Нечто огромное быстро, безмолвно промчалось сквозь заросли и тут же исчезло.

Явились… явились! Явились, укротив мощь и пламя, однако их близость Рик почуял моментально. Еще миг, и среди деревьев возникли исполинские, куда выше кедров, силуэты потусторонних созданий – холодных, равнодушных, безмерно далеких от Рика и от всего его мира, сошедших на Землю разве что по привычке да, может, из праздного любопытства.

– Сильвия, – во весь голос заговорил Рик. – Сильвия, кто из них ты?

Ответа не последовало. Возможно, Сильвии среди явившихся нет? Дурацкое положение!

Один из неярко мерцающих белизной силуэтов приблизился было к лохани, но сразу же, даже не остановившись, отпрянул назад, к остальным. Спустя секунду воздух над лоханью снова на миг подернулся зыбким маревом: еще один из гигантов окинул содержимое взглядом и отодвинулся прочь.

Уходят! В груди похолодело от страха. Уходят обратно, в собственный мир… и лохань с кровью им безразлична!

– Постойте, – глухо пробормотал Рик.

Несколько белых полупрозрачных гигантов приостановились, и Рик неторопливо, с опаской двинулся к ним. Стоит кому-то из них коснуться его хоть пальцем, и он вспыхнет, сгорит, осыплется на землю кучкой черного пепла…

– Вы знаете, что мне нужно, – продолжил он, остановившись в нескольких футах от крылатых созданий. – Верните Сильвию. Рано еще с Земли ее забирать.

Молчание.

– Жадны вы – слов нет, – вздохнул Рик, – и вот, полюбуйтесь, к чему привела ваша жадность. Не стоило так поступать. Она ведь сама собиралась со временем отправиться к вам. Все продумала, все приготовила…

Темный туман негромко затрещал. Мерцающие фигуры среди деревьев всколыхнулись, запульсировали, откликнувшись на голос Рика.

– Ты прав, – отстраненно, бесстрастно ответил кто-то из них.

Прозвучавший словно бы разом со всех сторон, голос крылатого существа поплыл, понесся волнами от дерева к дереву, и наконец его отзвуки, подхваченные ночным ветром, утихли где-то вдали.

Задержались… видят его… слушают, что он хочет сказать!

Рик с облегчением перевел дух.

– Вот! – вскричал он. – Сами ведь понимаете, что не по совести с ней обошлись! По совести, ей бы здесь еще жить и жить, за меня замуж выйти, детей нарожать…

Ответа не последовало, однако усиливающееся напряжение Рик чувствовал, да еще как. Конечно, на слух он, как ни старался, не смог разобрать ни слова, но вскоре понял: между крылатыми разгорелся нешуточный спор. Накал страстей рос на глазах. Силуэты во мраке мерцали все лихорадочнее, масса исполинских тел затмила собой все вокруг – и тучи, и льдинки звезд.

– Рик!

Раздавшийся где-то поблизости оклик задрожал, унесся вдаль, в темное царство деревьев и росистой травы, а там почти сразу утих.

– Рик… Рик, помоги мне вернуться!

Слова Сильвии угасали, едва отзвучав. Отыскать ее взглядом Рику не удалось.

– Где ты? Чем я могу помочь?

– Не знаю! – в диком отчаянии, с болью воскликнула Сильвия. – Ничего не пойму… ошибка, наверное, вышла! Наверное, им показалось, будто я… хочу уйти поскорее, сию же минуту… а я не хотела!

– Да, знаю, – откликнулся Рик. – Случайно все вышло.

– Понимаешь, они меня ждали. Кокон, лохань… но не так же скоро!

Ужаса в голосе Сильвии не могла заглушить даже бескрайняя пропасть, бездна меж мирозданиями.

– Рик, я передумала! Передумала! Назад вернуться хочу!

– Ну, это не так просто.

– Знаю! Рик, по эту сторону даже время течет по-другому. Я здесь уже так давно… а твой мир, кажется, тоже не стоит на месте. Сколько прошло времени? Наверное, не один год?

– Неделя, – ответил Рик.

– Это все из-за них. Ты ведь меня не винишь, не сердишься, правда? Они сами поняли, что ошиблись. Виноватых уже наказали, но мне-то от этого не легче!

Голос Сильвии задрожал от обиды и страха так, что Рик с трудом разбирал слова.

– Как мне вернуться, Рик?

– Они разве не знают?

Дрожь в голосе Сильвии усилилась пуще прежнего.

– Они говорят, возвращение невозможно. Глиняная часть уничтожена, сожжена, а значит, мне просто некуда возвращаться.

Рик испустил долгий, глубокий вздох.

– Так потребуй, чтобы другой способ нашли. Чье это, в конце концов, дело, если не их? Неужели у них сил не хватит? Забрали тебя раньше срока, значит, должны вернуть. Сами напортачили, пусть сами и исправляют.

Белоснежные силуэты встревоженно затрепетали. Казалось, спор их разгорался все жарче, набирал обороты, но согласиться на чем-либо им не удавалось. Насторожившись – мало ли что, Рик отодвинулся от них еще на пару шагов.

– Они говорят, это крайне опасно, – по-прежнему неизвестно откуда, с трудом сдерживая дрожь в голосе, откликнулась Сильвия. – Однажды, говорят, уже пробовали. Связь между этим и твоим миром очень уж нестабильна. Понимаешь, в природе существует невообразимое количество свободно текущей энергии. Мощь, которой обладаем мы здесь, по эту сторону, на самом деле принадлежит не нам. Это всего-навсего струйка всеобщей, вселенской энергии, отведенная в нужное русло.

– Так почему бы им не…

– Потому что этот континуум выше земного. Естественный ток энергии направлен снизу вверх, от низших континуумов к высшим, и обращать его вспять очень и очень рискованно. Ну, а кровь – нечто вроде маяка. Яркого огонька, указывающего путь.

– Будто лампочка для мошкары, – ядовито заметил Рик.

– Если меня отправят назад, но что-либо не заладится…

Осекшись, Сильвия на секунду умолкла, но тут же продолжила:

– Если они в чем-нибудь ошибутся, я могу навсегда пропасть между мирами. Раствориться в токах свободной энергии. Похоже, она тоже отчасти жива, но… о ней не так уж много известно. Вспомни Прометея, принесшего людям огонь…

– Ясно, – с трудом сохраняя спокойствие, оборвал ее Рик.

– Милый, если меня попробуют отправить обратно, мне придется найти себе тело. Тело для нового воплощения. Понимаешь, сейчас же у меня тела нет вовсе. По эту сторону вещественных, материальных предметов не существует. То, что ты видишь – крылья, белизна, – все это нематериально. Если мне удастся пережить возвращение на твою сторону…

– Придется себе что-нибудь вылепить, – закончил за нее Рик.

– Придется взять что-либо глиняное там, на месте, воплотиться в нем и придать ему новый, собственный вид. Как поступил Он в давние-давние времена, когда в ваш мир отправили первую, изначальную форму, вылепленную из глины…

– Ну, если один раз получилось, значит, получится и во второй.

– Видишь ли, Его – Того, Кто это сделал, – здесь больше нет: Он отправился дальше, – с невеселой иронией в голосе пояснила Сильвия. – Этим миром лестница не заканчивается, и сколько еще миров там, наверху, никому неизвестно. Похоже, они просто тянутся все выше и выше – мир за миром, ступень за ступенью.

– Кто принимает решения насчет тебя? – спросил Рик.

– Я сама, – негромко ответила Сильвия. – Если соглашусь рискнуть, они попробуют.

– А ты согласна? Согласна на риск?

– Боязно как-то… Вдруг не получится? Ты просто не видел ту область, что разделяет миры. Там столько всякого может произойти… в дрожь бросает, и не меня одну! Только Ему и хватило мужества. Все прочие не решились.

– Однако кашу-то заварили они – стало быть, им и расхлебывать.

– Они понимают…

Жалобно всхлипнув, Сильвия замялась, задумалась.

– Рик, милый, решай ты. Как мне быть?

– Возвращайся!

Молчание… и вновь ее голос – негромкий, дрожащий, тоненький:

– Ладно, Рик. Если ты так считаешь…

– Да, – твердо ответил он, старательно гоня прочь любые мысли, любые фантазии. Он должен, должен вернуть Сильвию. Должен, и точка. – Скажи там: пусть начинают немедленно. И еще передай…

Оглушительный грохот. Волна жара, ударившая лицо и в грудь, подхватила Рика, оторвала от земли и швырнула в бескрайнее огненное море чистой энергии. Стоило крылатым созданиям отправиться восвояси, вокруг вскипел, забурлил водоворот слепящего белого пламени. В огне Рику на долю секунды привиделась Сильвия, умоляюще простершая к нему руки.

Спустя какое-то время пламя угасло, в саду стало тихо, и полуослепшего, оставшегося в одиночестве Рика снова окутала промозглая ночная тьма. Там, на земле, его и отыскал Уолтер Эверитт.

– Вот идиот! Вот идиот, будь ты проклят, – как заведенный твердил он, помогая Рику подняться. – За каким дьяволом ты опять их сюда приманил? Мы и без этого довольно от них натерпелись!

Сам не заметив как, Рик оказался в просторной, теплой гостиной. Напротив молча, с окаменевшим лицом, застыла миссис Эверитт, а ее дочери в нетерпении, снедаемые любопытством, вились вокруг. Глаза девчонок горели лихорадочным, нездоровым огнем.

– Сейчас… сейчас, отдышусь малость, и все будет в порядке, – пробормотал Рик, стирая со щек пятна копоти.

Одежда его обгорела до черноты. В волосах застряли стебли засохшей травы: взвившись в небо, крылатые существа выжгли землю вокруг него начисто. Откинувшись на подушки дивана, Рик устало смежил веки, а как только открыл глаза, Бетти Лу Эверитт сунула ему в руки стакан воды.

– Спасибо, – из последних сил выдохнул он.

– За каким дьяволом тебя туда понесло? – снова завелся Уолтер Эверитт. – Чего ради? Что тебе там понадобилось? Видел же, что с ней стало! Хочешь, чтоб самого поджарили?

– Я обратно ее вернуть хочу, – негромко ответил Рик.

– Что? – Эверитт конвульсивно сжал губы. – Ты в своем уме, парень? Она мертва. Погибла на твоих глазах.

Бетти Лу замерла, не сводя с Рика глаз.

– Что там случилось? – резко спросила она. – Рассказывай. Ты ее видел, да?

С трудом поднявшись, Рик вышел на кухню, выплеснул воду в раковину и налил себе виски. Но стоило ему устало прислониться бедром к шкафчику мойки, следом за ним в кухню вошла Бетти Лу.

– Чего тебе? – буркнул Рик.

Щеки девчонки вспыхнули жутковатым, болезненным румянцем.

– Я знаю, уверена: в саду что-то произошло, – заговорила она, подойдя ближе. – Ты их подкармливал, так ведь? Назад ее вернуть думаешь?

– Именно, – отрезал Рик.

Бетти Лу истерически захихикала.

– Не выйдет! Она мертва. Мертва, а тело ее сожжено, я сама видела!

Возбужденно осклабившись, девчонка придвинулась к Рику вплотную.

– Папа сколько раз говорил: не кончатся добром ее штучки, и вот! Так и вышло! Воздалось ей, ведьме, по заслугам!

– Она уже возвращается, – заметил Рик.

Бесцветное, невыразительное лицо девчонки исказилось от страха.

– Нет!!! Не может она вернуться! Она мертва! Превратилась из гусеницы в бабочку, как сама же нам вечно твердила – бабочкой и останется!

– Ступай в комнату, – велел Рик.

– А ты мне тут не указывай! – истерически взвизгнула Бетти Лу. – Здесь мой дом, мой, и ты к нам не ходи больше! Папа как раз собирался тебя выставить навсегда. Ни он, ни я, ни мать с сестрой знать тебя больше не…

Начало преображения застало врасплох обоих. Поперхнувшись на полуслове, Бетти Лу замерла перед Риком с поднятой вверх рукой и наполовину раскрытым ртом, будто кадр на экране, когда пленку заедает в аппарат. Приподнятая над полом, безжизненная, бессловесная, девчонка казалась кем-то вроде насекомого под предметным стеклом, пустой оболочки, досуха высосанной изнутри… не мертвой, нет, но в один миг возвращенной какой-то неведомой силой к первозданной неодушевленности.

В эту-то опустошенную оболочку и хлынула новая сила, ток нового бытия. Бурлящая, как кипяток, радуга жизни заструилась внутрь, во все поры, со всех сторон. Девчонка покачнулась, испустила стон, судорожно выгнулась, задергалась всем телом и отлетела к стене. Фарфоровая чашка, упавшая с полки над раковиной, со звоном разбилась об пол, а преобразившаяся девчонка, округлив глаза от боли и изумления, прижав ладонь к губам, машинально отодвинулась прочь.

– Ай! – выдохнула она, покачав головой и взглянув снизу вверх в лицо Рика. – Поцарапалась. О гвоздь или обо что-то еще.

– Сильвия!!!

Подняв Сильвию на ноги, Рик оттащил ее от стены. Плечо… ее плечо – теплое, нежное, живое. И омраченные недоумением серые глаза, и темно-русые волосы, и слегка подрагивающие груди… все сделалось точно таким же, как в тот, последний вечер, в подвале!

– Дай погляжу!

Охваченный дрожью, Рик отнял ее ладошку от губ и осмотрел палец. Нет, никаких царапин… только тоненький белый шрам, исчезающий на глазах.

– Все хорошо, сердце мое. С тобой все в порядке. В полном, в полном порядке!

– Рик, я побывала там, – негромко, взволнованно зашептала Сильвия. – Они слетелись ко мне, утащили меня с собой, и… Рик, я действительно вернулась обратно?

– Да, – подтвердил Рик, прижав ее к себе что было сил.

– Как долго… как долго… я ведь провела там не меньше века, бессчетные годы, и думала…

Внезапно она отстранилась.

– Рик…

– В чем дело?

Лицо Сильвии исказилось от страха.

– Тут что-то не так.

– То есть? Все замечательно! Ты снова здесь, дома, а остальное неважно!

Однако Сильвия отступила от него еще на пару шагов, в страхе повысила голос.

– Но ведь они взяли живую… живую, не опустевшую глину, верно? Им не хватило сил… и вместо этого они переиначили Его труд! Переиначили, хотя прекрасно знали, чем грозят колебания равновесия. Равновесие так неустойчиво, и, если что, никому из них не управиться с…

Рик, шагнув к двери, заслонил собою дверной проем.

– Брось, пустяки все это! – горячо заговорил он. – Дело того вполне стоило. Черт с ним, с их равновесием. Нарушили – сами и виноваты.

В голосе Сильвии зазвучали резкие, визгливые нотки, сродни дребезжанию туго натянутой проволоки.

– Нам не по силам его восстановить! Мы бросили в воду камень, подняли волны… нарушили установленное Им равновесие! Непоправимо!

– Оставь, милая, – урезонил ее Рик. – Пойдем-ка в гостиную, посидим малость с твоими, тебе и полегчает. Ясное дело, оправиться после таких вещей нелегко, но ты уж постарайся.

Оба приблизились к сидящим. Двое на диване, третий в кресле возле камина… и ни один даже не шевельнется! Глаза родных Сильвии остекленели, сделались странно тусклыми, тела обмякли, будто подтаявший воск. Казалось, вошедшей пары никто из них не заметил.

Озадаченный, Рик замер посреди комнаты. Уолтер Эверитт склонился вперед, будто тряпичная кукла: в руке газета, на ногах шлепанцы, в глубокой пепельнице на подлокотнике кресла дымится трубка… Миссис Эверитт держала на коленях шитье. Лицо ее, по-прежнему суровое, жесткое, отчего-то утратило обычную четкость черт, как будто материал, из которого оно вылеплено, отсырел и раскис. То же самое творилось и с сестрой Сильвии, Джин, свернувшейся клубком в уголке дивана: тело девчонки на глазах оплывало, все сильнее и сильнее напоминая бесформенный глиняный ком.

Еще секунда, и Джин раскисла окончательно. Руки ее безвольно упали на диван, голова поникла… однако в следующий же миг и туловище, и плечи, и бедра раздались в ширину. Черты лица преобразились. Вслед за чертами лица изменилась одежда. Глаза, волосы, кожа вновь обрели цвет. От восковой бледности не осталось даже следа.

Прижав ладошку к губам, девушка в оцепенении уставилась на Рика, моргнула, и взгляд ее снова сделался ясным.

– Ой, – выдохнула она.

Губы девушки шевелились неловко, с заметным трудом, голос звучал слабо, прерывисто, будто со старой граммофонной пластинки. Нелепо дернувшись всем телом, путаясь в руках и ногах, она с грехом пополам поднялась и шаг за шагом – ни дать ни взять манекен на шарнирах – двинулась к Рику.

– Рик, я палец поцарапала, – пожаловалась она. – О гвоздь, кажется… или обо что-то еще.

Бесформенная, оплывшая груда на месте миссис Эверитт встрепенулась, глухо замычала, расплылась сильнее прежнего, но постепенно вновь отвердела, обрела форму.

– Палец, – негромко охнула бывшая миссис Эверитт.

– Палец, – подобно эху, угасающему во тьме, подхватил и сидящий в кресле возле камина.

Вскоре все то же самое зазвучало со всех сторон. Четыре пальца… губы, шевелящиеся в унисон…

– Палец. Рик, я палец поцарапала.

Попугайская точность в интонациях… те же слова, те же движения, пусть даже сходство со временем идет на убыль… и, мало того, новый облик каждого знаком, знаком до единой подробности! Повторяется снова и снова, дважды на диване, и в кресле, и совсем рядом – так близко, что дыхание щекочет ухо!

– Что с тобой? – забеспокоилась Сильвия, стоявшая рядом.

Сильвия на диване продолжила шить – методически, аккуратно, с головой погрузившись в работу. Сильвия в кресле возле камина подняла с колен газету, сунула в рот трубку и принялась за чтение. Еще одна боязливо, нервно втянула голову в плечи. Еще одна, ближайшая, последовала за Риком, попятившимся к двери. Серые глаза ее округлились, заблестели, дыхание участилось, ноздри подрагивали от волнения.

– Рик…

Рик распахнул парадную дверь, шагнул в темноту, ощупью спустился с крыльца и, будто робот, не огибая глубоких студеных луж, скопившихся всюду вокруг, двинулся к подъездной дорожке. Сильвия, замершая в желтом прямоугольнике света за спиной, с грустью глядела ему вслед, а позади нее, в глубине дома, как ни в чем не бывало занимались своими делами еще три Сильвии – точно такие же, неотличимые одна от другой.

Отыскав свое «купе», Рик выехал на дорогу.

За окном замелькали темные, мрачные громады домов и деревьев. Где все это кончится, далеко ли распространится? Кто ж его знает… Камень, брошенный в воду, поднял разошедшуюся кругами волну, а куда докатится, где остановится волна дисбаланса – об этом теперь оставалось только гадать.

Стоило вывернуть на автостраду, вокруг появились другие машины, но как Рик ни щурился, стараясь заглянуть в окна встречных автомобилей, мчались они слишком быстро, и разглядеть сидевших за рулем не удавалось.

Водителем попутного красного «Плимута», показавшегося впереди, оказался грузно сложенный коммерсант в синем деловом костюме. Радостно хохоча, он о чем-то беседовал с девушкой на пассажирском сиденье. Толстяк сверкал золотыми зубами, оживленно размахивал мясистыми ладонями, а девушка – темноволосая, довольно симпатичная с виду – улыбнулась ему в ответ, поддернула белые перчатки, поправила челку и подняла боковое стекло со своей стороны.

Но вот «Плимут» исчез из виду, заслоненный громадой обогнавшего купе Рика дизельного грузовика. В отчаянии Рик принял влево, прибавил газу, обогнал и грузовик, и быстроходный красный седан, слегка сбавил ход и вскоре сумел отчетливо разглядеть пассажиров «Плимута», вновь вырвавшегося вперед. Девушка очень напоминала Сильвию. Та же изящная линия подбородка… те же алые, слегка раздвинутые в улыбке губы… те же узкие плечи и тонкие пальцы… да, вылитая Сильвия! Может, просто похожа? А тот, за рулем?..

Тут «Плимут» свернул на боковую дорогу, а больше попутных машин впереди не нашлось. Оставшийся в одиночестве Рик гнал «купе» сквозь непроглядную ночную тьму не один час. Стрелка уровня топлива неумолимо клонилась к нулю. Впереди простирались унылые склоны холмов да черные поля, разделявшие городки и деревни, в мрачном бездонном небе, не мигая, сияли ледышки звезд. Замаячившую на горизонте кучку красно-желтых огней – перекресток с парой заправочных станций под огромными неоновыми вывесками – он миновал без остановки.

Отыскав небольшую заправку с одной-единственной помпой, Рик сбавил ход, свернул с автострады и выбрался из кабины. Замасленный гравий заскрежетал под каблуками ботинок. Сорвав с крючка шланг с «пистолетом», Рик отвернул крышку бензобака, наполнил бак почти доверху, и тут…

Дверь грязно-серого, неухоженного станционного павильончика отворилась, и за порог выступила стройная девушка в белом комбинезоне, темно-синей спортивной фуфайке и крохотной шапочке, сиротливо затерявшейся среди пышных темно-русых кудряшек.

– Добрый вечер, Рик, – негромко сказала она.

Поспешно повесив «пистолет» на крючок, Рик прыгнул в кабину и сам не заметил, как выехал на автостраду. Так, а крышку-то он завинтил? Не припомнить… ну и черт с ней. Ходу, ходу! Позади сто с лишним миль. Еще немного, и он минует границу штата.

Впереди, в промозглых предутренних сумерках, замерцал уютный желтый огонек придорожного кафе. Сбросив газ, Рик свернул на безлюдную стоянку у обочины автострады, протер опухшие, воспаленные с недосыпу глаза, толкнул дверь и переступил порог.

Навстречу дохнуло теплом, аппетитными ароматами жареной ветчины и черного кофе. Вид мирно завтракавших посетителей навевал покой. В углу гремел, завывал музыкальный автомат. Рухнув на стул, Рик склонил голову, подпер ладонями лоб. Тощий фермер, сидевший рядом, с любопытством взглянул на него и снова уткнулся в газету. Две строгие женщины напротив тоже на миг подняли взгляды и продолжили есть. За соседним столиком ладно сложенный, симпатичный парнишка в синем джинсовом костюме увлеченно уплетал рис с красной фасолью, запивая пищу дымящимся кофе из увесистой кружки.

– Что будем заказывать? – спросила подошедшая официантка, бойкая блондинка с карандашом за ухом и тугим узлом волос на затылке. – Похоже, вы, мистер, неплохо вчера погуляли!

Рик заказал кофе и овощной суп и вскоре принялся за еду. Казалось, руки работают сами собой. Со временем он обнаружил, что жадно поглощает сэндвич с сыром и ветчиной, хотя сэндвич вроде бы не заказывал. Музыкальный автомат заливался вовсю, дверь то и дело хлопала: поток посетителей не иссякал. В отдалении, на склонах пологих придорожных холмов, раскинулся небольшой городок. С приходом утра небеса за окном налились суровой, студеной серостью. Покончив с горячим яблочным пирогом, Рик машинально вытер губы салфеткой и откинулся на спинку стула.

В кафе как-то вдруг сделалось тихо – умолк даже музыкальный автомат. Снаружи тоже не доносилось ни звука. За стойкой все замерли, точно оцепенев. Тревожную тишину нарушил лишь рев огромного грузовика с поднятыми доверху ветровыми стеклами, промчавшегося мимо в облаке мелких брызг.

Подняв взгляд, Рик увидел стоящую напротив Сильвию. Скрестив руки на груди, она безучастно глядела мимо него, куда-то вдаль. За ухом ее торчал ярко-желтый карандаш, затылок украшал тугой узел темно-русых волос. Неподалеку, в глубине зала, сидело еще с полдюжины Сильвий – перед каждой тарелки, кто ест, кто читает газету, кто попросту дремлет… и каждая похожа на всех остальных во всем, не считая одежды.

Вернувшись к оставленной на стоянке машине, Рик сел за руль и спустя полчаса пересек границу штата. За окнами сплошной чередой замелькали незнакомые крохотные городки. Усеянные капельками росы, крыши домов и мостовые искрились в слепящих холодных лучах взошедшего солнца.

Вскоре на сверкающих от росы улицах появились первые прохожие, ранние пташки, по двое, по трое спешащие на работу, – и тоже все на одно лицо. Цокот их каблучков отдавался в утренней тишине гулким эхом. Сильвии, Сильвии, Сильвии – сотни, тысячи, бессчетные легионы. Поднимающиеся с постели, завтракающие, умывающиеся, одевающиеся за стенами домов, толпящиеся кучками у автобусных остановок… Целый город Сильвий, готовящихся встретить наступающий день, вновь взяться за привычное дело! Круг расширялся, рос на глазах.

Еще немного, и городок остался позади, но тут отяжелевшая нога соскользнула с педали газа, и машина замедлила ход. Через открытое поле шагали рядышком еще две Сильвии, и обе прижимали к груди стопки книг. Детишки, идущие в школу… и тоже совершенно одинаковые, ничем не отличающиеся от других! Вокруг обеих как ни в чем не бывало вьюном вился, скакал, приплясывал лохматый пес – похоже, перемена ничуть не омрачала его радость.

Прибавив газу, Рик миновал идущих и покатил дальше. Спустя какое-то время впереди показались очертания большого города – прямые, строгие колонны высотных зданий на фоне синего неба. Шумные улицы деловых кварталов кипели, бурлили жизнью. Невдалеке от центра города Рик сумел обогнать волну перемен, миновать границу расширяющегося круга. Бессчетные Сильвии сменились множеством разных лиц и фигур, сероглазые темноволосые девушки уступили место мужчинам и женщинам, взрослым и детям всех возрастов. Прибавив скорости, Рик выехал из города с противоположной его стороны и свернул на широкую четырехполосную автостраду.

К сожалению, скорость со временем пришлось сбросить: многочасовая езда подточила силы настолько, что все тело тряслось от усталости.

Впереди, у обочины, голосовал, выставив перед собой сжатый кулак с поднятым большим пальцем, тощий, как жердь, долговязый морковно-рыжий парнишка в свободных штанах кофейного цвета и светлом свитере верблюжьей шерсти. Приняв вправо, Рик остановил машину и распахнул пассажирскую дверцу.

– Садись, – сказал он.

– Спасибо, дружище!

Поспешив к машине, парнишка забрался в салон, и Рик тронулся с места. Тем временем случайный попутчик захлопнул дверцу, с удовольствием откинулся на спинку сиденья и вытянул ноги.

– Уф… ну и жара! Совсем запарился!

– Далеко едешь? – спросил Рик.

– Далеко, аж в Чикаго, – застенчиво улыбнувшись, ответил парнишка. – Но на то, что ты прямиком туда меня и отвезешь, конечно же, не рассчитываю. Десяток миль – и на том спасибо. А ты куда направляешься?

Во взгляде, брошенном им на Рика, чувствовалось искреннее любопытство.

– Куда глаза глядят, – кивнув вперед, отвечал тот. – Могу и до Чикаго тебя подбросить.

– Это ж две сотни миль!

– Ну и ладно.

Свернув на левую полосу, Рик прибавил скорости.

– А хочешь, можем в Нью-Йорк махнуть, – добавил он.

Парнишка опасливо отодвинулся от него подальше.

– С тобой все в порядке? То есть спасибо, конечно, но… – Тут он слегка замялся. – Не хотелось бы, знаешь, навязываться: у тебя небось и своих дел полно.

Рик, крепко стиснув баранку руля, сосредоточился на дороге.

– Ничего. Поедем быстро, без остановок. Вмиг долетим.

– Ты лучше слишком-то не гони, – встревожился попутчик. – В аварию попадать мне совсем ни к чему.

– Волнения оставь мне.

– Но ведь опасно же! На дороге чего только не случается. Зачем зря рисковать?

– Зря? Ну нет, ошибаешься, – мрачно буркнул Рик, не сводя глаз с дороги. – Дело вполне стоит риска.

– Но если что-либо не заладится…

Осекшись, морковно-рыжий парнишка на секунду умолк, но тут же продолжил:

– Если что-либо не заладится, я могу пропасть навсегда. Проще простого. Все так неустойчиво, шатко…

Голос попутчика дрогнул от страха.

– Прошу тебя, Рик…

Тот, вздрогнув от неожиданности, повернулся к нему:

– Откуда ты меня знаешь?

Парнишка съежился, вжавшись в пассажирскую дверцу. Лицо его обмякло, расплылось, утратило четкость, словно восковая маска под жарким солнцем.

– Я очень хочу вернуться назад, – утробно, глухо продолжал он, – но боязно, Рик. Страшно. Ты просто не видел ее… ту область, что разделяет миры. Там нет ничего, кроме тока энергии. В давние-давние времена Ему удалось укротить ее, но как это сделать, не знает больше никто.

Голос попутчика зазвучал отчетливее, выше, ярко-рыжие волосы сделались темно-русыми, из-под густой вьющейся челки блеснули серые, округленные в испуге глаза. Рик, мертвой хваткой вцепившись в руль, подался вперед, плавно сбросил скорость и свернул на правую полосу.

– Останавливаемся?

Окончательно преобразившийся, голос парнишки, подобранного на обочине, сделался голосом Сильвии. Еще секунду спустя новый облик, подобно бабочке, только что вылупившейся из кокона, подсохшей на солнце, окончательно приняло и его тело. С трудом выпрямившись, Сильвия выглянула за окно.

– Где это мы? Кажется, где-то за городом?

Ударив по тормозам, Рик наклонился над ней и распахнул пассажирскую дверцу.

– Вылезай!

Сильвия в недоумении подняла брови.

– То есть? – пролепетала она. – В чем дело, Рик? Что стряслось?

– Вылезай, тебе сказано!!!

– Ничего не понимаю…

Слегка подвинувшись вправо, Сильвия коснулась асфальта носками ног.

– С машиной что-то не то? По-моему, все в порядке.

Рик мягко, но непреклонно вытолкнул ее из кабины и с лязгом захлопнул дверцу. Сорвавшись с места, машина легко влилась в общий поток, хотя движение к этому часу, в разгар утра, сделалось куда оживленнее, а ошеломленная, обиженная до глубины души девушка замерла у обочины, с тоской глядя вслед. Сжав зубы, Рик отвел взгляд от зеркала заднего вида и вдавил педаль газа в пол.

Ненадолго включенное радио зажужжало, разразилось еле слышным треском помех. Покрутив ручку настройки, Рик нащупал трансляцию известной радиостанции с кучей филиалов по всей стране. Голос… негромкий, растерянный… женский. Разобрать слова удалось не сразу, однако, едва узнав этот голос, Рик в панике выключил радио.

Ее голос… голос Сильвии, с грустью шепчущей что-то… а вещали откуда? Хм-м… из Чикаго. Выходит, волна преображений уже докатилась и туда?

Устало вздохнув, Рик сбросил скорость. Какой смысл спешить, когда спешить-то и некуда? Волна, обогнав его, хлынула дальше. Еще немного, и фермы Канзаса, и ветхие лавочки старинных городков на берегах Миссисипи, и мрачные улицы крупных промышленных центров Новой Англии – весь континент заполнится толпами сероглазых девиц с темно-русыми локонами, спешащих куда-то, каждая по своим делам.

Затем волна, хлынув за океаны, захлестнет весь земной шар. Ну и чудной же вид примет Африка! Целые краали белых девиц, похожих одна на другую как две капли воды, занятых примитивным повседневным трудом африканских аборигенов – охотящихся, собирающих фрукты, трущих зерно в муку ручным жерновом, снимающих шкуры с газелей… и разводящих костры, и ткущих грубое полотно, и заботливо затачивающих до бритвенной остроты обсидиановые ножи!

Да и Китай… Представив себе Сильвию в строгой, почти монашеской униформе китайской коммунистической молодежи с глухим стоячим воротом, застегнутым под самый подбородок, Рик невольно расплылся в идиотской улыбке. Парад на главных улицах Пекина. Стройные ряды длинноногих, полногрудых девиц с тяжелыми винтовками русского образца. С лопатами, кирками, мотыгами. Солдаты в тряпичных обмотках над башмаками. Быстроногие рабочие, ремесленники с лучшим своим инструментом. И на всех них взирает с затейливо украшенной трибуны, принимает парад точно такая же девица: изящная ручка поднята, нежное, миловидное личико бесстрастнее резной деревянной маски…

Съехав с автострады на боковую дорогу, Рик развернулся и спустя пару минут безучастно, неторопливо покатил обратно.

Разумеется, коп в форме дорожной полиции, подошедший к его машине на перекрестке, тоже оказался Сильвией. Рик замер в оцепенении, что было сил вцепившись в баранку руля.

– Рик, – с мольбой в голосе зашептала Сильвия, подойдя вплотную к открытому окну, – скажи, ведь все в порядке? Все хорошо?

– Ну… да, – глухо подтвердил он.

Протянув к нему руку, Сильвия робко коснулась его плеча. Те же пальцы, те же алые ногти, та же ладошка, знакомая до мелочей…

– Мне так хотелось вернуться к тебе, и вот мы снова вместе. Я ведь вернулась?

– Ну да.

Сильвия печально покачала головой.

– Ничего не пойму, – повторила она. – Казалось бы, у нас снова все хорошо…

Рик резко вдавил в пол педаль газа. Машина сорвалась с места, и вскоре перекресток остался далеко позади.

Дело шло к вечеру. Устал Рик – словами не описать, и до родного городка добрался, как говорится, «на автопилоте». На улицах его встретили толпы деловито спешащих куда-то Сильвий. Одинаковых. Вездесущих. Подъехав к своему дому, он припарковал машину и вошел в подъезд.

Смотрителя здания, встретившего его посреди пустынного холла, Рик сумел опознать только по грязной тряпке в руке, огромной швабре да ведерку с опилками.

– Прошу тебя, Рик, – умоляюще пробормотала Сильвия, – объясни, в чем дело? Пожалуйста, объясни!

Рик обогнул ее, но Сильвия в отчаянии ухватила его за плечо.

– Рик, я вернулась! Я снова здесь! Ты разве не видишь? Меня забрали туда раньше срока, по ошибке, а после отправили назад. Не думай, больше я их не позову! Ни разу больше не позову! – заговорила она, семеня следом за Риком к лестнице. – Все это в прошлом!

Рик двинулся наверх. Сильвия, приостановившись, проводила его взглядом, опустилась на нижнюю ступеньку, ссутулилась, поникла головой и замерла – крохотная, обиженная до глубины души, в грубом рабочем комбинезоне и громадных, подбитых стальными подковами башмаках.

Отомкнув замок, Рик вошел к себе.

Предвечернее небо за окнами потемнело, налилось яркой, густой синевой. Белые крыши соседних домов искрились в лучах заходящего солнца.

Все тело мучительно ныло после долгой езды. Едва волоча ноги, Рик доковылял до ванной. Квартира казалась чужой, незнакомой, и отыскать ванную удалось не без труда. Наполнив раковину горячей водой, он закатал рукава, подставил руки под тугую, обжигающую водяную струю, ополоснул лицо, на миг поднял взгляд… и похолодел от ужаса.

Заплаканное лицо, отраженное в зеркале, исказилось в гримасе отчаяния. Разглядеть его толком Рик не сумел: отражение расплывалось, подрагивало, рябило. В серых глазах под вьющейся темно-русой челкой поблескивали искорки страха, алые губы дрожали, на шее под подбородком лихорадочно трепетала кровеносная жилка. Взгляд, устремленный на него из зеркала, исполнился беспросветной тоски… а еще секунду спустя склонившаяся над раковиной девушка выпрямилась и поднесла к лицу полотенце.

Вытершись насухо, она развернулась, вздохнула, вышла в гостиную, озадаченно огляделась, рухнула в ближайшее кресло и устало смежила веки. Усталость валила с ног, сердце щемило от горя.

– Рик, – умоляюще забормотала она, в недоумении покачав головой, – постарайся помочь мне, пожалуйста! Я ведь вернулась, правда? Пожалуйста, Рик! По-моему, теперь-то все хорошо…

Фостер, ты мертв!

Школа всю жизнь казалась Майку Фостеру худшей мукой на свете, а сегодня этой муке не было видно конца. Покончив с плетением пары гермокоробов, Майк откинулся на спинку стула и замер, безучастно глядя, как вокруг трудятся одноклассники. За стенами из бетона и стали холодно, равнодушно сияло заходящее солнце. В воздухе веяло осенней прохладой. На горизонте ярко сверкали всеми оттенками зелени поросшие лесом вершины холмов. Над городком лениво кружили несколько кораблей ГАСО[2]…

…а над столом Майка громадной, зловещей тучей нависла миссис Камминг, учительница, без единого звука подошедшая сбоку.

– Так, Фостер! Ты что, уже закончил?

– Да, мэм! – с жаром подтвердил он, отодвинув от себя короба. – Можно идти?

Миссис Каммингс критически оглядела его работу.

– Хм… а с изготовлением ловушек у тебя как дела?

Майк поспешно извлек из стола затейливую ловушку для мелкой дичи.

– Тоже готово, миссис Каммингс! И нож готов, вот!

Отложив ловушку, он продемонстрировал учительнице бритвенно-острый клинок, собственноручно выточенный из куска старой бензиновой бочки со свалки. Миссис Каммингс, подхватив клинок двумя пальцами, со знанием дела щелкнула по нему ногтем и скептически хмыкнула.

– Хрупковат, – объявила она. – С заточкой ты перестарался. Один раз воспользуешься – потеряет всю остроту. Спустись-ка в центральную оружейную лабораторию, хорошенько присмотрись к их ножам, а после переточи свой. Сделай режущую кромку потолще.

– Миссис Каммингс, – взмолился Майк Фостер, – можно, я завтра его переделаю, а сейчас пойду? Можно?

Весь класс с интересом уставился на него. Майк Фостер отчаянно покраснел. Выделяться, становиться предметом общего внимания он не любил и обычно избегал всеми силами, но сейчас ему очень, очень нужно было уйти. Оставаться в школе он больше не мог ни минуты.

– Завтра по расписанию практика, день земляных работ, – непреклонно пророкотала миссис Каммингс. – На нож времени не останется.

– Останется, – поспешно заверил ее Майк. – После практики сделаю!

– Нет. С земляными работами у тебя неважно, – напомнила почтенная пожилая дама, смерив взглядом тонкие, точно спички, руки и ноги мальчишки. – Уж лучше закончи нож сегодня, а завтра весь день как следует поработаешь на полигоне.

– Да какой прок в этих земляных работах?! – в отчаянии воскликнул Майк Фостер.

– Умение копать необходимо каждому, – терпеливо объяснила миссис Каммингс.

Со всех сторон захихикали, но учительница укротила весельчаков одним взглядом из-под сдвинутых бровей.

– Насколько оно важно, известно всем, – продолжала она. – Стоит начаться войне, вся земная поверхность превратится в сплошные руины. Каждому, кто хочет выжить, придется много, усердно копать, не так ли? Полагаю, суслика, роющего землю под корнями деревьев, все видели хоть раз в жизни? Зачем ему это? Затем, что внизу, под землей, для него непременно отыщется нечто ценное, и суслик об этом знает. Вот и нам с началом войны предстоит превратиться в маленьких рыжих сусликов, а потому всем необходимо научиться копать, извлекать из-под развалин полезные, нужные вещи: ведь больше их взять будет неоткуда!

Майк Фостер, повесив голову, ковырнул пальцем злополучный нож, а миссис Каммингс, отойдя от него, двинулась вдоль прохода между рядами столов. Двое-трое одноклассников, осклабившись, презрительно захихикали, однако Майк, целиком поглощенный собственным горем, этого не заметил. Умение копать ему не поможет. Не пригодится. Умрет он сразу же, как только поблизости разорвутся первые бомбы. И никакие прививки, никакие уколы, безжалостно вогнанные доктором в плечи, в бедра и в зад, не пригодятся тоже. Сколько карманных денег потрачено зря: ведь мертвому никакие бактерии уже не страшны! До смертоносных эпидемий он, Майк Фостер, попросту не доживет. Не доживет, если только не…

Вскочив, он догнал миссис Каммингс возле учительского стола и с мукой в голосе выпалил:

– Прошу вас… мне очень нужно уйти. Сделать кое-что нужно.

Миссис Каммингс устало, раздраженно поджала губы, но, оценив испуг во взгляде мальчишки, решила повременить с гневной отповедью.

– Что стряслось? – осведомилась она. – Тебе нездоровится?

Майк Фостер замер на месте, не в силах произнести ни слова. В классе оживились, захихикали, зашушукались, радуясь новому развлечению.

– Тихо! – прикрикнула на развеселившийся класс миссис Каммингс, постучав о стол ручкой, а с Майком заговорила чуть мягче: – Послушай, Майкл, если у тебя что-то не ладится, спустись в психологический кабинет. Какой смысл работать в состоянии внутреннего конфликта? Мисс Гровс с радостью приведет тебя к оптимуму.

– Нет, дело не в том, – промямлил Фостер.

– Так в чем же?

Класс встрепенулся, загудел, наперебой отвечая за Фостера, лишившегося языка от унижения и жалости к себе самому:

– Его отец – антигот! У них и бункера своего нет, и к Гражданской Обороне он не приписан! Да что там бункер: его папаша даже взносов на ГАСО не платит! Так и живут!..

Миссис Каммингс воззрилась на онемевшего от стыда мальчугана, в изумлении подняв брови.

– У вас действительно нет убежища?

Майк Фостер уныло кивнул.

– Но…

Охваченная странными чувствами, учительница осеклась. Она собиралась сказать: «Но ведь здесь, наверху, вы погибнете», – однако в последний момент передумала.

– Но где же ты укроешься в случае надобности?

– Нигде, – снисходительно ответил за Фостера кто-то из одноклассников. – Все остальные спустятся в бункеры, а он останется здесь. У него даже в школьное убежище пропуска нет.

Услышанное потрясло миссис Каммингс до глубины души. Она-то, привыкшая к сухой казенной дисциплине, к единым порядкам для всех, считала, будто пропуск в хитроумное подземное бомбоубежище под зданием школы имеется у каждого из учеников, но… разумеется, дела обстояли несколько иначе. Пропуска полагались только детишкам членов местного подразделения Гражданской Обороны, тех, кто исправно вносил свой вклад в укрепление военной мощи города, а если отец Фостера – антигот…

– Потому он и боится в классе сидеть, – беззаботно пояснил еще кто-то. – Думает, вдруг все начнется во время урока – мы-то в убежище спустимся, а ему здесь оставаться!

Поглубже спрятав руки в карманы, рассеянно поддевая носком ботинка подворачивавшиеся под ноги камешки, Майк Фостер медленно брел вдоль улицы. Солнце клонилось к закату. Тупорылые ракеты местного пассажирского сообщения высаживали на тротуары толпы усталых людей – счастливцев, возвращавшихся домой после очередного рабочего дня на фабриках промышленной зоны миль за сто к западу от городка. Чуть выше гребня одного из далеких холмов блеснула в вечерних сумерках мерно, безмолвно вращающаяся антенна радара. Число кораблей ГАСО, круживших над городом, увеличилось вдвое. Потемки – самое опасное время суток: на закате ракеты, идущие к цели на высокой скорости при небольшой высоте, визуально практически неразличимы. Если противник нанесет удар прямо сейчас…

С фонарного столба возбужденно завопил в самое ухо аппарат электронно-автоматической службы новостей. Война, гибель, новые системы вооружений, разработанные на родине и за рубежом… Невольно съежившись, Майк Фостер двинулся дальше. По обе стороны улицы тянулись ряды тесных железобетонных ракушек, заменивших жилые дома – безликих, взрывоустойчивых, сплюснутых, будто коробочки для пилюль. Впереди в сгущавшихся сумерках сверкали всеми цветами радуги неоновые вывески. Толпы народу, потоки машин… жизнь в деловом центре города кипела вовсю.

В половине квартала от созвездия разноцветных огней Майк остановился как вкопанный. Справа, словно зев пещеры, темнел вход в бомбоубежище общего пользования, перегороженный тускло блестящим автоматическим турникетом. Вход – пятьдесят центов. Окажись он здесь, на улице, с пятьюдесятью центами в кармане, и все в порядке. Спускаться в общественное убежище ему, застигнутому по пути к дому учебной тревогой, доводилось не раз. Однако порой – воспоминания об этих случаях преследовали Майка неотвязно, пугали сильнее любого кошмарного сна – пятидесяти центов в кармане не находилось, и вот тогда… Стоять среди улицы, цепенея от ужаса, пока мимо под пронзительный вой тревожных сирен деловито спешат в укрытие толпы народу, – такое, пожалуй, не забудешь до самой смерти.

По-прежнему медленно, нога за ногу, двинувшись дальше, он вскоре добрел до самого яркого из светлых пятен – до громадных, со всех сторон озаренных прожекторами торгово-выставочных павильонов «Дженерал Электроник», до необъятного, в два квартала длиной, царства тепла и света. Здесь Майк снова остановился и в миллионный, наверное, раз уставился на завораживающее зрелище за стеклом витрин, притягивавшее его, точно магнит, когда бы он ни проходил мимо.

Посреди просторного зала возвышался один-единственный предмет, невероятно сложное нагромождение автоматики, опор, продольных балок, стенных панелей и шлюзов. Его-то и освещали лучи всех до единого прожекторов, а плакаты громадной величины подробно расписывали все его тысячу и одно достоинство – как будто хоть кто-нибудь мог усомниться в них хоть на минуту!

ВСТРЕЧАЙТЕ, ВСТРЕЧАЙТЕ, ВСТРЕЧАЙТЕ! ВЗРЫВОУСТОЙЧИВЫЙ АНТИРАДИАЦИОННЫЙ ПОДЗЕМНЫЙ БУНКЕР, МОДЕЛЬ 1972 ГОДА! ОЗНАКОМЬТЕСЬ С ХАРАКТЕРИСТИКАМИ, ОТМЕЧЕННЫМИ ЗВЕЗДОЧКОЙ:

* Автоматический спускоподъемный лифт – автономное питание, самозапирающаяся шахта, а главное, не застрянет на полпути!

* Трехслойный, устойчивый к деформации корпус – гарантированно выдержит 5 g и не прогнется!

* Собственный ядерный реактор, питающий систему обогрева и охлаждения!

* Автоматическая система очистки воздуха!

* Трехступенчатое обеззараживание продуктов питания и питьевой воды!

* Четырехступенчатая санитарно-гигиеническая обработка подвергшихся облучению!

* Полный цикл антибактериальной обработки!

* Рассрочка выплат, доступная каждому!

Долгое время Майк Фостер разглядывал бункер, не сводя с него глаз. В общем, убежище представляло собой огромный продолговатый резервуар с горловиной спусковой шахты на одном конце и люком аварийного выхода на другом. По сути же, это был совершенно автономный, самодостаточный миниатюрный мир – собственное освещение, обогрев, воздух, вода, лекарства и практически неисчерпаемые запасы провизии. В полную комплектацию входила коллекция музыки, подборка видеопленок и настольных игр, кровати, кресла, демоэкран – все, что имелось в любом обычном наземном доме. Всякий, купивший себе такой бункер, можно сказать, становился владельцем еще одного, второго дома, спрятанного глубоко под землей, снабженного всем необходимым для жизни в свое удовольствие. Пусть с неба сыплются водородные бомбы, пусть в воздухе клубятся тучи смертоносных бактерий – семья хозяина не только останется жива-здорова, но и переждет нападение, не испытывая неудобств ни в чем.

Вот только стоило это счастье ни много ни мало двадцать тысяч долларов…

Пока Майк Фостер молча глазел в огромное окно витрины, на темную улицу вышел один из продавцов, улучивший минутку, чтобы заглянуть в ближайший кафетерий.

– Привет, малыш, – машинально сказал он, проходя мимо. – Красота, а?

– А можно, я внутрь загляну? Туда, вниз, спущусь ненадолго? – поспешно затараторил Майк.

Узнав его, продавец замедлил шаг.

– Опять ты? – устало вздохнул он. – Опять явился покоя нам не давать?

– Совсем ненадолго, а? Я ничего не сломаю, честное слово. Даже пальцем ни к чему не притронусь!

Продавец – светловолосый, довольно симпатичный на вид молодой человек лет двадцати с небольшим – призадумался. С одной стороны, от этого мальца давно уже житья нет. С другой стороны, у него наверняка есть родители, а это какая-никакая, но перспектива. Тем более что дела в последнее время идут, мягко говоря, плоховато: конец сентября на дворе, а сезонному спаду продаж не видно конца. А впрочем… Конечно, послав надоедливого мальчишку куда подальше, он ничего не выиграет, но и приваживать в павильон любопытную мелюзгу – тоже не дело. Время зря отнимают, товар дорогостоящий портят, а стоит отвернуться, так и норовят стянуть какую-нибудь мелочь.

– Ни под каким видом, – приняв решение, ответил он вслух. – Нечего тебе там лазать. Ты, знаешь что, лучше старика своего к нам пришли. Он уже видел нашу новинку?

– Видел, – в унынии пробормотал Майк Фостер.

– Ну, а чего тогда думает? Чего ждет? – удивился продавец, выразительным взмахом руки указав на образец в центре зала. – Мы у него и старый бункер в счет оплаты на приличных условиях примем – с учетом износа, конечно, но все-таки! Сейчас у вас какая модель?

– Никакой, – еле слышно шепнул Майк Фостер.

Продавец в недоумении заморгал.

– Как-как? – решив, что ослышался, переспросил он.

– Отец говорит, бункеры – пустая трата денег. Говорит, нас обманывают. Нарочно запугивают, чтобы люди покупали вещи, от которых никакой пользы. А еще говорит…

– Стало быть, он из этих? Из антиготов?

– Да, – с грустью подтвердил Майк.

Продавец устало перевел дух.

– О’кей, малец. Извини, тут уж я тебе ничем помочь не могу. Не грусти, ты-то не виноват…

С этим он шагнул было в сторону кафетерия, но в последний миг задержался.

– Послушай, а как он, черт побери, докатился до этого? Он, может, и за ГАСО не платит?

– Не платит.

Продавец вполголоса выругался. Черт бы побрал этих любителей дармовщины, прилипал, живущих себе, в ус не дуя, только потому, что все вокруг дружно отчисляют по тридцать процентов дохода на содержание постоянно действующей оборонной системы! Казалось бы, всем все ясно, но нет, пара-другая таких найдется в любом городке…

– А мать твоя об этом что думает? – спросил он. – Согласна с ним?

– Мать говорит… – Осекшись, Майк Фостер махнул рукой. – Так можно мне вниз ненадолго? Всего разок. Я ничего не испорчу.

– Ну нет! Кто ж его купит, если мы позволим детишкам там, внутри, шастать? Видишь, на нем даже таблички «Демонстрационный образец» нет – на таких «образцах» и разориться недолго. Ты лучше скажи, – явно охваченный любопытством, продолжал продавец, – каким образом люди вообще становятся антиготами? Твой старик всегда так считал или ему внезапно в голову что-то стукнуло?

– Отец говорит, автомобили, стиральные машины и телевизоры люди покупают не больше, чем нужно для жизни. А ГАСО и бомбоубежища в обычной жизни никому не нужны, потому никто и не понимает, сколько их – и каких – требуется на самом деле. А если так, оружие, противогазы, бомбоубежища – все это можно выпускать и продавать без конца, только держи людей в страхе перед возможной гибелью. Пока боятся, будут платить. Скажем, надоело человеку каждый год выкладывать деньги за новый автомобиль, он и перестанет. На старом продолжит ездить. Но если речь идет о жизни его детей, будет покупать новые бункеры до конца дней.

– И ты тоже так думаешь? – спросил продавец.

– Мне-то жаль, что у нас нет такого, – со вздохом признался Майк Фостер. – Был бы у нас такой бункер, я бы каждую ночь там и спал. Понадобится – вот он, пожалуйста. Мы спасены.

Почувствовав уныние и страх мальчугана, продавец ободряюще улыбнулся.

– Так, может, войны еще и не будет, – сказал он. – Стоит ли волноваться раньше времени? Ты, наверное, видео целыми днями смотришь, а зря. Сходил бы лучше на улице для разнообразия поиграл.

– На улице – верная гибель, – без тени улыбки откликнулся Майк Фостер. – Если что, нужно укрыться внизу… но мне-то спрятаться негде.

– Ладно. Ты старика своего к нам все же пришли, – в растерянности пробормотал продавец. – Глядишь, и сумеем его уломать. Программ рассрочки у нас куча, на любой вкус. Скажи, пускай спросит Билла О’Нила.

Майк Фостер, не ответив ни слова, двинулся прочь. Небо над головой почернело. Он знал, что давно должен быть дома, но еле ноги волок: казалось, все тело налилось неподъемной свинцовой тяжестью. Усталость напомнила о нагоняе, полученном только вчера, во время урока, от учителя физкультуры. Все упражнялись в задержке дыхания – набирали полную грудь воздуха и бежали. У Майка получилось неважно: остальные, пускай жутко побагровевшие, мчались вперед, а он остановился, выдохнул и замер на месте, хватая ртом воздух, будто рыба, вытащенная из воды.

– Фостер! – раздраженно зарычал физкультурник. – Все, Фостер! Ты мертв! Мертв, понимаешь? Во время настоящей газовой атаки… – Оборвав фразу, он устало покачал головой. – Ступай в сторонку, потренируйся сам, да постарайся как следует, подтянись! С нынешними результатами долго не проживешь!

Подумаешь, напугал… На долгую жизнь Майк Фостер и без того не рассчитывал.

Поднявшись на крыльцо родительского дома, он обнаружил, что в гостиной уже горит свет. Из комнаты доносился голос отца, а мать что-то негромко отвечала ему, звеня посудой на кухне. Закрыв за собой дверь, Майк Фостер из последних сил принялся стаскивать с плеч куртку.

Отец Майка, Боб Фостер, развалился в покойном кресле, разложив на коленях груду пленок и отчетных ведомостей из мебельного магазина.

– Явился? – проворчал он. – Где тебя носит? Ужин уже полчаса как готов!

Пиджак отец снял, рукава рубашки засучил до локтей, обнажив бледные, тонкие, но мускулистые предплечья. Кареглазый, худой, с заметно поредевшими волосами, устал он зверски, но дела бросать не спешил – перебирал, перекладывал пленки из стопки в стопку.

– Извини, – пролепетал Майк Фостер.

– Иди мой руки.

Взглянув на циферблат карманных часов (кроме него, часов давным-давно никто не носил), отец смерил Майка пристальным взглядом.

– Чем занимался? И вид странный какой-то. Нездоровится?

– В центре гулял, – ответил Майк Фостер.

– Что же там интересного?

– Бункеры.

Разом умолкнув, отец поджал тонкие губы, сгреб кипу ведомостей и сунул их в папку. Поперек лба его пролегли глубокие, жесткие морщины. Стопка пленок, соскользнув с колен, рассыпалась по полу. В ярости закряхтев, отец неловко нагнулся и принялся собирать катушки, однако Майк даже не подумал ему помогать. Подойдя к шкафу, он вручил куртку автоматической вешалке, а развернувшись к дверям, увидел накрытый обеденный стол, въезжающий в комнату следом за матерью.

Ели молча, уткнувшись в тарелки, не глядя один на другого.

– И не надоело тебе до позднего вечера этим старьем любоваться? – нарушив молчание, спросил отец.

– Там уже новые модели появились. Тысяча девятьсот семьдесят второго года, – пояснил Майк Фостер.

Отец в ярости отшвырнул вилку. Стол подхватил ее и тут же всосал внутрь.

– Ну, что в них может быть нового? Все то же самое, что и в моделях семьдесят первого, плюс пара каких-нибудь безделушек да хромировки побольше! – прорычал он, вызывающе глядя на сына. – Так ведь?

Майк Фостер уныло ковырнул вилкой курятину под белым соусом.

– К новым добавили спускоподъемный лифт, не застревающий на полпути. Автоматический. Главное – войти внутрь, а остальное он сделает сам.

– На будущий год эти лифты начнут сами тебя из кровати вытаскивать, чтобы вниз отвезти, а нынешняя «новинка» устареет, как только ее раскупят. Им только и нужно, чтобы ты покупал, покупал, покупал! Не успел одну «новинку» купить, а в продаже уж следующая! «Модель семьдесят второго года»!.. На дворе семьдесят первый, до семьдесят второго еще жить да жить – что эта штука в салоне делает? Совсем им невтерпеж?

Майк Фостер молчал. Все это он слышал уже много раз, но… Если в новых моделях нет ничего нового, кроме пары каких-нибудь безделушек да хромировки, почему прежние устаревают? Одно это разом сводило все страстные, громкие, бурные доводы отца на нет.

– Давай тогда старое купим, – выпалил он. – Любое сойдет, мне без разницы. Пусть даже подержанное.

– Нет, тебе ведь новенькое подавай. Чтобы блестело, сверкало всем соседям на зависть. Чтоб циферблатов, рукоятей, автоматики всякой побольше… Сколько за него просят?

– Двадцать тысяч долларов.

Отец поперхнулся на вдохе.

– Вот так вот, вынь да положь?

– У них программы рассрочки есть. На любой кошелек.

– Ну да, еще бы. И расплачивайся потом до конца дней. Ссудный процент, стоимость кредита… а гарантию какую дают?

– Три месяца.

– А что будет, когда эта штука сломается? Когда прекратит… очищать и обеззараживать? Три месяца гарантии! Ха! Другими словами, она и развалится ровно через три месяца с одним днем!

Майк Фостер покачал головой:

– Нет, не развалится. Бункер большой. Прочный.

Отец Майка мучительно покраснел. Невысокий, худой, тонкокостный, в эту минуту он разом вспомнил все свои жизненные баталии, неизменно завершавшиеся поражениями, вспомнил, как старательно экономил, цеплялся за работу, за деньги, за мебельный магазин, с каким трудом проделал долгий нелегкий путь от счетовода до управляющего и, наконец, до владельца…

– Поймите вы: нас запугивают только затем, чтоб вся эта карусель вертелась без перебоев! – в отчаянии заорал он жене с сыном. – Боятся новой депрессии, вот и держат нас в страхе!

– Боб, – неторопливо, негромко заговорила его жена, – прекрати. Хватит. Я этого больше не вынесу.

Боб Фостер озадаченно заморгал.

– О чем ты? – пробормотал он. – Надоело все это до смерти. Налоги, налоги, налоги – спасения от них нет, а как мелкой розничной торговле держаться на плаву, состязаясь с крупными сетями? Закон нужен, чтобы…

Внезапно осекшись, он отодвинулся от стола и поднялся на ноги.

– Пожалуй, я сыт. Пойду прилягу, подремлю часок на диване.

Впалые щеки его жены зарумянились, глаза запылали огнем.

– Как хочешь, а бункер купить придется! Я эти пересуды на наш счет больше терпеть не намерена. Все соседи, все лавочники, все знакомые… Куда ни сунься, всюду только о нас и слышно, и уже сколько лет – с того самого дня, как знамя на площади подняли. Антигот, антигот! Единственный на весь город! За эти штуковины, кружащие над головой, платят все, кроме нас!

– Не выйдет, – устало ответил Боб Фостер. – Не получится.

– Почему это?

– Потому, что такие покупки нам не по карману, – признался Боб.

В гостиной сделалось тихо.

– Ты все вложил в этот магазин, – нарушив затянувшееся молчание, заговорила Руфь, – а он все равно дышит на ладан. Как старьевщик, тащишь в эту крысиную нору все без разбора! Кому в наши дни нужна деревянная мебель? Ты же сам превратился в диковинку… в антиквариат!

В ярости она хлопнула по столу, и стол, точно вспугнутый зверь, вскинулся, вздрогнул, принялся лихорадочно собирать опустевшие тарелки и стремительно, булькая на ходу баком посудомоечной машины, покатил в кухню.

Боб Фостер устало вздохнул.

– Давай обойдемся без ссор. Я буду в гостиной. Дай мне вздремнуть часок, а о бункере… о бункере, возможно, позже поговорим.

– «Позже, позже»… только одно от тебя и слышно, – язвительно буркнула Руфь.

Ссутулившись на ходу, ее муж – маленький, хрупкий, поседевшие волосы растрепаны, лопатки торчат, будто сломанные крылья – скрылся в гостиной.

Майк тоже поднялся на ноги.

– Пойду уроки учить, – сказал он и, странно изменившись в лице, последовал за отцом.

В гостиной царила тишина и покой: видеовизор выключен, лампы приглушены. Руфь в кухне щелкала кнопками плиты, составляя меню на следующий месяц. Боб Фостер, сбросив ботинки, опустив голову на подушку, вытянулся на диване во весь рост. Лицо его посерело от усталости.

– Можно тебя кое о чем попросить? – не слишком уверенно заговорил Майк.

Отец замычал, встрепенулся, открыл глаза.

– Чего тебе?

Пристроившись на краю дивана, Майк повернулся к нему лицом.

– Расскажи еще раз, как ты дал совет самому президенту.

Отец, с трудом подняв голову, сел.

– Я не давал президенту никаких советов. Просто поговорил с ним.

– Вот об этом и расскажи.

– Так ведь миллион раз уже рассказывал от случая к случаю. Можно сказать, с пеленок. Ты тогда тоже со мной был… – Голос отца зазвучал мягче, взгляд слегка затуманился. – Совсем маленький. Ходить еще не умел, сидел на руках.

– Как он выглядел?

– Выглядел… как обычно, – заговорил отец, направляя рассказ в привычную колею, укатанную за многие годы до твердости камня. – В точности как на демоэкранах. Только, конечно, поменьше.

– А зачем он к нам приезжал? – с жадным, искренним интересом спросил Майк, хотя помнил эту историю во всех подробностях. Президента он считал настоящим героем, самым выдающимся человеком на всей земле. – Что его привело из столицы сюда, в наш городок?

– Да он тогда по всей стране разъезжал, – с нотками горечи в голосе ответил отец. – Городков вроде нашего объехал целую кучу… вот и к нам заглянул мимоходом.

– А по стране разъезжал для чего?

Голос отца зазвучал еще резче:

– С визитами. Полюбопытствовать, как у кого дела. Поглядеть, достаточно ли мы накупили кораблей для ГАСО, бомбоубежищ, вакцин против болезнетворных бактерий, противогазов и радиолокационных сетей, чтоб отразить нападение. «Дженерал Электроник» только-только начала разворачивать всюду эти громадные павильоны – шик-блеск, денег немерено вбухано. Первые оборонительные сооружения для домашнего пользования! – На отцовских губах мелькнула саркастическая усмешка. – И все, разумеется, в рассрочку на льготных условиях. Неоновые рекламы, плакаты, прожектора… дамам в подарок гардении или блюдца…

Майк Фостер взволнованно засопел.

– В тот самый день нам вручили Знамя Готовности, – с жаром выдохнул он. – Сам президент приехал, вручил! Знамя подняли на флагшток посреди главной площади, все радовались, вопили, кричали «ура»!

– Неужто помнишь?

– М-м… кажется, кое-что помню. Шум, много людей. И жара страшная. Это же было в июне, так?

– Верно, в июне тысяча девятьсот шестьдесят пятого. Десятого числа. Целое событие! В те времена немногие из маленьких городов могли похвастать таким же громадным зеленым знаменем. Люди все еще покупали машины и телевизоры. Не успели еще понять, что золотое времечко подходит к концу. Телевизоры и машины на что-то годятся – их людям больше, чем требуется, не продашь…

– И президент вручил знамя не кому-нибудь, лично тебе?

– По сути, всем нам, местным предпринимателям. Соревнование среди городков – кто купит больше, раньше других – организовывала Торговая Палата. Сделаем родной город лучше, а заодно взбодрим экономику! Конечно, нам-то втолковывали, будто все это для нашей же пользы: дескать, если мы сами начнем покупать себе противогазы и бомбоубежища, то будем бережнее к ним относиться… Можно подумать, мы прежде не берегли таксофоны, тротуары и автострады, принадлежащие всему штату! А армия? У нас что, армии раньше не было? Многие годы вопросами обороны занималось правительство, но… наверное, там, наверху, решили, что оборона страны обходится слишком дорого. И теперь экономят на ней кучу денег, сокращая за наш счет государственный долг.

– Напомни, что он сказал, – прошептал Майк Фостер.

Отец отыскал трубку, дрожащей рукой зажег спичку, закурил, закашлялся, поперхнувшись едким табачным дымом.

– Сказал: «Вот ваше знамя, ребята. Молодцы! Постарались на славу». А сам красный, как помидор, – не от смущения, от солнца. Взмок на жаре, улыбается. Да, держаться на людях он умел, что и говорить. Многих запомнил по имени. Пошутить к месту мог.

Мальчишка в благоговении вытаращил глаза.

– Приехал к нам, в такую даль… и ты разговаривал с ним!

– Ага, – подтвердил отец, – разговаривал. Все орут, радуются, громадное зеленое Знамя Готовности поднимается на флагшток…

– А ты сказал ему…

– А я сказал: «И эта зеленая простыня – все, что ты нам привез?»

Сделав паузу, Боб Фостер глубоко затянулся дымом.

– В тот день я и стал антиготом, только сам этого пока не понимал. Одно знал: все, отныне мы сами по себе, а от властей не дождемся ничего, кроме какой-то зеленой тряпки. Прежде мы были страной, государством; сто семьдесят миллионов человек, и все защищали себя от врага заодно. А с того дня превратились в скопище маленьких городков, крохотных фортов за бревенчатыми стенами. Скатились к прошлому. К Средневековью. К эпохе собственных армий…

– А президент к нам когда-нибудь снова приедет? – спросил Майк.

– Думаю, вряд ли. Он и в тот раз сюда заглянул так, проездом.

– Но если приедет, – напрягшись всем телом, не смея даже надеяться, зашептал Майк, – мы с ним увидеться сможем? Хоть издали сможем на него поглядеть?

Боб Фостер сел прямо. Обнаженные костлявые предплечья отца белели в полумраке, будто бумага, узкое лицо потускнело, помрачнело от усталости, из груди вырвался обреченный вздох.

– Сколько там, говоришь, просят за эту треклятую штуку? – глухо спросил он. – За этот бункер новой модели?

– Двадцать тысяч долларов, – с замиранием сердца ответил Майк.

Отец, дотянувшись до пепельницы, выбил дымящуюся, наполовину выкуренную трубку.

– Нынче у нас четверг… В субботу поедем с тобой и с матерью, поглядим. Возьмем в рассрочку. Скоро настанет осенний сезон покупок. Обычно дела в это время идут неплохо: многие дарят мебель из дерева друзьям и близким на Рождество, – сказал он, упруго поднявшись на ноги. – Идет?

Не в силах ответить, Майк молча кивнул.

– Вот и прекрасно, – с отчаянной, бесшабашной улыбкой подытожил отец. – И тебе теперь не придется часами под окнами их павильона торчать!

Бункер – за две сотни долларов сверху – быстро, сноровисто установила на место бригада землекопов в одинаковых коричневых куртках с надписью «ДЖЕНЕРАЛ ЭЛЕКТРОНИК», вышитой поперек спины. С той же быстротой они привели задний двор в прежний вид, вкопали в землю кусты, восстановили клумбы, разровняли грунт, а счет деликатно подсунули под парадную дверь. Вскоре громадный грузовик службы доставки порожняком прогрохотал вдоль улицы, свернул за угол, и в округе вновь воцарилась тишина и покой.

Майк Фостер замер рядом с матерью на заднем крыльце в окружении кучки восхищенных соседей.

– Ну что ж, – заговорила миссис Карлайл, – вот и вы собственным бункером обзавелись. Лучшим, какой только можно найти.

– Уж это точно, – согласилась Руфь Фостер.

Внимание соседей от нее отнюдь не укрылось: столько гостей в их доме не собиралось уже довольно давно. Исполненная мрачного, граничащего с неприязнью самодовольства, она расправила костлявые плечи и резко добавила:

– И теперь, несомненно, заживем совсем по-другому.

– А как же! Теперь и вам есть где укрыться в случае чего, – поддержал ее мистер Дуглас из дома наискосок, листая толстенную брошюру с инструкциями, оставленную рабочими на крыльце, и в восхищении покачивая головой. – Глядите-ка, здесь сказано: внутри можно хранить припасы на целый год! Прожить там двенадцать месяцев кряду, ни разу не поднявшись наверх! Наш-то уже староват, модель шестьдесят девятого года, в нем больше шести месяцев не протянуть. Пора бы, наверное…

– Ничего, с нас и этого пока хватит, – вклинилась в разговор его супруга, однако в ее голосе явственно слышались нотки зависти. – Руфь, а можно нам вниз спуститься, взглянуть на него изнутри? Там ведь все готово, не правда ли?

Майк, сдавленно пискнув, дернулся вперед. Мать понимающе улыбнулась.

– Первая очередь за ним. Кому, как не ему, оценить бункер первым? В конце концов, все это не столько для нас, сколько для него!

Соседи, зябко потирая руки, ежась на студеном сентябрьском ветру, покорно замерли в ожидании. Оказавшийся в центре внимания, Майк Фостер подошел к горловине бункера и остановился в паре шагов от нее.

В бункер он вошел осторожно, едва ли не опасаясь коснуться хоть чего-нибудь. Горловина, рассчитанная на взрослого, оказалась для него велика. Почувствовав его тяжесть, спускоподъемный лифт рухнул вниз и с негромким «пш-ш-ш» понес мальчишку в непроглядно-темные недра бункера. У Майка перехватило дух, в желудке похолодело. Спустя секунду-другую дно лифта грохнуло о пружины амортизаторов, мальчишка едва не вывалился из кабины, и лифт пулей помчался обратно, наверх, отрезая бункер от внешнего мира, наглухо закупоривая узкую горловину, точно герметичная пробка из стали и пластика.

Вокруг автоматически загорелись огни. Голый, пустой – припасов еще не доставили – новенький бункер приятно пах свежим лаком и машинным маслом, под полом мерно, глухо гудели генераторы электричества. Появление Майка привело в действие системы очистки и обеззараживания; на панели посреди серой бетонной стены замигали лампочки, заплясали стрелки приборов.

Майк, мгновенно посерьезнев, глядя вокруг во все глаза, уселся на пол и крепко прижал колени к груди. Тишину нарушал лишь негромкий гул генераторов; о мире, оставшемся наверху, не напоминало ничто. Спустившись вниз, Майк оказался в крохотной, совершенно самодостаточной вселенной, где имелось – или вскоре должно было появиться – все, что необходимо для жизни: пища, вода, воздух и развлечения, протяни только руку и возьми. Чего еще можно желать? Майк мог бы остаться здесь навсегда – так, не сходя с места, и просидеть хоть до скончания века. В тишине и покое. Ни в чем не нуждаясь, ничего не боясь, под мурлыканье генераторов, со всех сторон окруженный простыми, гладкими бетонными плитами – приветливыми, чуть теплыми, словно живые…

Неожиданно для себя самого Майк завопил от восторга, испустил громкий торжествующий крик, который тут же запрыгал, заскакал эхом от стены к стене. Слегка оглушенный его отзвуками, мальчишка крепко зажмурился, сжал кулаки и, распираемый радостью, завопил снова. Оглушительный крик захлестнул его с головой. Подкрепленный, усиленный близостью стен, собственный голос казался немыслимо мощным.

Ребята в школе узнали обо всем на следующее же утро, еще до его появления. Подошедшего Майка приветствовали, улыбаясь от уха до уха, заговорщически подталкивая друг друга локтями в бока.

– А правду говорят, что твои предки купили новейшую модель «Дженерал Электроник», эс-семьдесят два эф-ти? – спросил Эрл Питерс.

Подобной спокойной уверенности в себе Майк не испытывал еще никогда, ни разу в жизни.

– Ага, так и есть. Заглядывай как-нибудь, покажу, – как можно небрежнее предложил он и, провожаемый завистливыми взглядами, двинулся дальше.

– Ну, Майк, – заговорила миссис Каммингс в конце дня, стоило ему направиться к выходу из класса, – как оно?

Смущенный, распираемый тихой гордостью, Майк остановился возле учительского стола.

– Замечательно, – признался он.

– Твой отец согласился платить за ГАСО?

– Ага.

– И у тебя теперь есть пропуск в школьное бомбоубежище?

Майк с радостью продемонстрировал тоненький синий браслетик вокруг запястья.

– Отец отослал в мэрию чек за все разом. «Ладно, – сказал, – чего там. Сделал шаг, иди уж до конца».

Пожилая учительница ободряюще улыбнулась.

– Что ж, теперь и у тебя есть все, что у всех остальных. Искренне за вас рада. Теперь вы, так сказать, про-готы, хотя такого слова и нет. Вы теперь просто… как все.

Однако на следующий же день аппараты электронно-автоматической службы новостей наперебой завопили о новейшем советском оружии – так называемой «буровой шрапнели».

Боб Фостер замер посреди гостиной со свежей инфопленкой в руках. Впалые щеки отца жутко побагровели.

– Проклятье, да они что, нарочно?! Стоило нам купить эту штуку, и вот, пожалуйста! Погляди!!! – в бессильной ярости заорал он, сунув катушку жене. – Видишь?! А я что говорил?!

– Вижу, и что? – взорвалась Руфь. – Похоже, ты всерьез думаешь, будто весь мир только тебя и дожидался! Оружие, Боб, совершенствуется постоянно. На прошлой неделе – отравляющий посевы аэрозоль. На этой – буровая шрапнель. По-твоему, если ты наконец раскачался бункер купить, колеса прогресса должны остановиться?

Отец с матерью умолкли, глядя друг другу в глаза.

– И что нам теперь делать, черт побери? – негромко спросил Боб Фостер.

Руфь твердым шагом направилась в кухню.

– Я слышала, на этот случай в продаже скоро появятся надстройки.

– Надстройки? Что еще за надстройки?

– Специальные приспособления, чтобы людям не тратиться на новые бункеры. В видеоновостях уже рекламу крутили. Как только правительство даст добро, всякий сможет купить надстройку в виде этакой металлической решетки и установить ее над землей, чтобы перехватывала буровую шрапнель. Отраженная ею шрапнель будет рваться наверху, а до бункера под землей не дороет.

– Почем?

– Цену не называли.

Майк Фостер, съежившись в уголке дивана, внимал каждому их слову. О новом оружии он уже слышал в школе. Класс занимался контрольной работой – распознаванием ягод. Все дружно изучали запаянные в пленку образцы, отделяя ядовитые ягоды от безвредных, и тут по школьному радио объявили общий сбор. Директор зачитал учащимся с учителями сообщение насчет буровой шрапнели, а после разразился рутинной лекцией об экстренной помощи при заражениях новым, недавно выведенным штаммом брюшного тифа.

Спор отца с матерью не умолкал.

– Как хочешь, а купить нужно, – спокойно, настойчиво втолковывала мужу Руфь Фостер. – Иначе какая разница, есть у нас бункер или нет? Эта шрапнель для того и разработана, чтобы наводиться на тепло и углубляться в землю. Как только русские запустят ее в производство…

– Ладно, купим, – ядовито откликнулся Боб Фостер. – И решетку противошрапнельную купим, и вообще все, что ни предложат. Все, что на рынок выбросят. До конца дней только на них и будем работать!

– Ну, не преувеличивай. Не так уж все скверно.

– Понимаешь, чем эти игры выгоднее торговли машинами и телевизорами? Если речь заходит о подобных вещах, человек вынужден раскошелиться, вынужден! Это не роскошь, не побрякушка блестящая на зависть соседям, без которой вполне можно и обойтись. Тут вопрос стоит так: не купишь – погибнешь. В торговле с давних пор заведено: хочешь продать, внуши человеку тревогу, чувство неуверенности в себе. Внуши, что он скверно пахнет или выглядит как идиот, и дело в шляпе. Но рядом с этим любые дезодоранты и помада для волос – детские шуточки. От этого не отмахнешься, не спрячешься. Не купишь – тебя убьют. Идеальный рекламный ход! «Кошелек или жизнь» – каков девиз, а? Новенькое, блестящее убежище от «Дженерал Электроник» на заднем дворе или неминуемая гибель под водородными бомбами!

– Опять за свое? Прекрати эти разговоры! – зарычала Руфь.

Боб Фостер устало рухнул в кресло у кухонного стола.

– Хорошо, хорошо. Сдаюсь. Уговорила.

– Значит, купим? По-моему, их обещали пустить в продажу ближе к Рождеству.

– Ну да, а как же, – вздохнул Боб Фостер, странно изменившись в лице. – Разумеется, к Рождеству. Вот к Рождеству мы и отправимся за этой треклятой штуковиной. И все остальные – тоже.

Защитные решетчатые надстройки для бункеров от «Дженерал Электроник» покупатели встретили на ура.

Майк Фостер медленно брел сквозь толпы народу, запрудившие улицы города в предвечерних декабрьских сумерках. В каждой витрине сверкали хромом решетки надстроек любых размеров и форм, для любой модели убежища, на любой кошелек. В центре царила типичная предрождественская суматоха. Нагруженные множеством свертков, веселые, оживленные прохожие в тяжелых теплых пальто беззлобно толкались, смеялись, шутили в предвкушении праздника. Над головами белыми вихрями кружила метель. Вдоль переполненных людьми мостовых робко, сбавив ход до предела, двигались автомобили, а по бокам сверкали, сияли огни огромных витрин и неоновых вывесок.

Родной дом встретил Майка мраком и тишиной. Родители еще не вернулись. Теперь в магазине приходилось работать обоим: дела шли неважно, и матери пришлось занять место одного из продавцов. Стоило приложить ладонь к кодовому замку, парадная дверь распахнулась, впуская мальчишку внутрь.

Согретая автоматической системой отопления, гостиная встретила Майка теплом и уютом. Сняв куртку, он убрал на полку учебники, однако в доме надолго задерживаться не стал. Сердце в груди колотилось как бешеное. Скорее… скорее бы…

Добравшись ощупью до задней двери, Майк распахнул ее, но, поразмыслив, велел себе вернуться в дом. Нет, лучше уж не спешить. С той самой минуты, как он впервые увидел прочный, надежный изгиб входной горловины на фоне темневшего неба, спуск в бункер превратился для него в настоящее произведение искусства, в строгий, продуманный и отточенный до мелочей ритуал. Ошеломляющее ощущение первого шага через порог, под свод горловины бункера, холодок под ложечкой, в то время как спускоподъемный лифт с леденящим кровь свистом несется вниз, к самому дну…

И, разумеется, монументальность самого бункера.

С первого же дня Майк Фостер, едва вернувшись из школы, каждый раз прямиком отправлялся вниз, под землю, и просиживал там, в стальной тишине, в покое и безопасности, сколько мог. Прежде пустое, пространство бункера заполнили бесчисленные банки консервов, подушки, книги, видеопленки, аудиозаписи, стены украсились репродукциями картин, а пол – разноцветными яркими ковриками, одеялами и даже цветами в горшках. Бункер стал Майку домом, самым уютным домом на свете, где его, съежившегося в комок, окружало все, чего бы он ни пожелал.

Оттягивая приятный момент, он бросился в гостиную, к полкам с музыкальными пленками. Будет сидеть в бункере до ужина, слушать «Ветер в ивах»[3]… Где его искать, родители знают и волноваться не станут. Два часа ничем не омраченного счастья наедине с самим собой, в бункере… что может быть лучше? А после ужина он снова поспешит вниз, и счастливая жизнь продолжится до тех пор, пока не настанет время укладываться в кровать. Порой Майк даже за полночь, подождав, пока родители не уснут покрепче, тихонько поднимался, шел на задний двор, к горловине бункера, спускался в его безмолвные недра и прятался там до утра.

Отыскав пленку, он промчался по темным комнатам и выбежал на заднее крыльцо. Хмурое небо оплели щупальца жутких черных туч. В отдалении один за другим вспыхивали уличные фонари. Двор встретил Майка холодно, недружелюбно. Робко спустившись с крыльца на пару ступеней, Майк замер как вкопанный.

Посреди двора, словно беззубая пасть, разинутая в беззвучном крике, обращенном к ночному небу, зияла громадная яма. Бункер исчез. Исчез без следа.

Казалось, Майк простоял на ступенях, сжимая в руке катушку с пленкой, а свободной рукой вцепившись в перила, целую вечность. С наступлением ночи пропасть посреди двора растворилась во тьме. Постепенно весь мир погрузился в безмолвие и мрак. На небе появились неяркие звезды, в окнах соседних домов судорожно замерцали холодные, тусклые огни, но мальчишка не замечал ничего. Так и стоял без движения, точно окаменев, не сводя взгляда с огромной ямы на месте бункера.

Не заметил он и вышедшего на крыльцо отца.

– Давно ты здесь? – в который уж раз повторил отец. – Давно, Майк? Отвечай же!

Очнуться от оцепенения стоило немалых трудов.

– Ты уже дома? Так рано? – пробормотал он.

– Да. Нарочно уехал из магазина пораньше, чтобы… чтобы к твоему приходу успеть.

– Бункер… бункера больше нет.

– Да, – холодно, ровно подтвердил отец, – бункера у нас больше нет. Прости, Майк. Я позвонил им и велел его увезти.

– Почему?

– Потому что не могу за него заплатить. Нынешнее Рождество… все бросились покупать эти решетки, и мне с ними не тягаться…

Осекшись, отец умолк, в унынии поник головой.

– И со мной, черт возьми, еще по совести обошлись, – саркастически хмыкнув, продолжал он. – Половину уплаченных денег вернули. Впрочем, я так и знал, что до Рождества больше сумею выторговать: эти, в салоне, еще успеют его кому-нибудь перепродать.

Майк не ответил ни слова.

– Постарайся понять, – резко, сурово продолжил отец. – Мне пришлось вложить в магазин все, весь капитал, какой удалось наскрести. Закрывать торговлю нельзя, а положение – хуже некуда. Либо расстаться с бункером, либо с магазином, а если магазин закрыть…

– Тогда у нас не осталось бы ничего.

Тонкие, однако сильные отцовские пальцы впились в плечо Майка глубоко-глубоко, судорожно сжались.

– Именно. То есть тогда и от бункера, хочешь не хочешь, пришлось бы отказаться. Растешь, сын, растешь… сам уже все понимаешь. Ничего, вот малость оправимся – купим другой. Может, не самый большущий и дорогой, но все же. Просчитался я, Майк. Не предвидел, что с этими чертовыми надстройками мне подложат такую свинью. Однако за ГАСО платить не брошу, и ты без школьного пропуска в убежище не останешься, будь уверен. Вопрос-то вовсе не в принципах, Майк, – с жаром подытожил отец. – Я просто вынужден был, понимаешь? Вынужден был сдать этот бункер.

Майк, не говоря ни слова, высвободился, попятился прочь. Отец поспешил за ним.

– Куда ты, Майк? Вернись немедля!

С этими словами он потянулся к сыну, но, оступившись во мраке, упал, ударился виском об угол дома так, что из глаз посыпались искры. Кое-как поднявшись на четвереньки, Боб Фостер вытянул руку вперед в поисках опоры.

Однако к тому времени, как у него прояснилось в глазах, двор опустел. Сына и след простыл.

– Майк! – во весь голос завопил Боб Фостер. – Майк, где ты?!

Ответа не последовало. Подхваченный порывом разгулявшегося к ночи ветра, снег закружил вихрями над головой, хлестнул в лицо мелким ледяным крошевом. Сын исчез. Исчез, оставив Боба наедине с ветром и мраком.

Уставший донельзя, Билл О’Нил бросил взгляд на циферблат настенных часов. Девять тридцать. Наконец-то можно закрыть двери, запереть огромный, сверкающий огнями прожекторов павильон до утра и, с трудом проталкиваясь сквозь беспокойные, шумные толпы на улицах, отправиться восвояси. Домой!

– Уф… слава богу, – выдохнул он, выпустив за дверь последнюю из пожилых дам, нагруженную пакетами и свертками с подарками, щелкнув запором кодового замка и опустив роллеты. – Ну и столпотворение! В жизни такого наплыва не видел.

– Порядок, – откликнулся Эл Коннерс, склонившийся над кассой. – Пересчитаю выручку, а ты обойди павильон, проверь, всех ли мы выставили.

О’Нил откинул со лба светлую челку, распустил узел галстука, с облегчением закурил и обошел помещение, гася лампы и выключая массивные образцы продукции «Дженерал Электроник». В конце концов он приблизился к громаде бомбоубежища, занимавшей всю середину зала, взобрался по трапу к горловине и шагнул в лифт. Кабина лифта с негромким «пш-ш-ш» помчалась вниз и спустя пару секунд доставила его в сводчатые недра бункера.

В уголке, сжавшись в комок, подтянув к подбородку колени, обхватив тонкими ручонками лодыжки, сидел Майк Фостер. Голову он опустил так низко, что на виду осталась только копна встрепанных темно-русых волос, и даже не шелохнулся, когда изумленный до глубины души продавец подошел вплотную.

– Господи Иисусе! – воскликнул О’Нил. – Опять ты!

Майк не ответил ни слова – только крепче прежнего обхватил руками коленки и еще ниже опустил голову.

– Какого дьявола тебя сюда принесло? По-моему, твои предки не так давно купили точно такой же, – охваченный нарастающим возмущением, заговорил О’Нил, но сразу же вспомнил, что произошло за день. – А-а, да. Верно. Нам же только сегодня пришлось изъять его за неуплату.

Из кабины спускоподъемного лифта выступил Эл Коннерс.

– Ты чего тут застрял? Пошли отсюда, и…

Увидев Майка, он разом осекся.

– А это еще что за явление? Давай выпроваживай его, и идем. Сколько можно?

– Идем, малец, – мягко сказал О’Нил. – Пора по домам.

Майк словно окаменел.

Продавцы озадаченно переглянулись.

– Похоже, придется вытаскивать, – невесело вздохнул Коннерс, сбросив пиджак и накинув его на стойку обеззараживателя. – Давай. Не до утра же нам тут торчать.

Справиться с мальчишкой оказалось непросто даже вдвоем. Сопротивлялся он отчаянно – изворачивался, кусался, царапался, брыкался, отбивался как только мог. Где волоком, а где и на руках, О’Нил с Коннерсом дотащили его до спускоподъемного лифта и едва смогли удержать в кабине до того, как механизм пришел в действие. О’Нилу пришлось ехать с ним вместе, а Коннерс поднялся следом. Мрачно хмурясь, они скрутили мальчишку, в четыре руки по волокли к парадной двери, вышвырнули за порог и поспешно заперли дверь на замки.

– Уф, – выдохнул Коннерс, прислонившись спиной к прилавку.

Оторванный рукав его рубашки болтался на паре ниток, поперек щеки краснели глубокие царапины, очки повисли на одном ухе, волосы растрепались, а сам он совершенно выбился из сил.

– Как думаешь, – продолжал он, – может, копов вызвать? Малец-то явно не в себе.

Изрядно запыхавшийся, О’Нил шагнул к двери и выглянул в темноту. Мальчишка, съежившись, сидел посреди тротуара.

– Сидит, – пробормотал О’Нил. – Не уходит.

Толпа прохожих текла мимо, огибая мальчишку с обеих сторон. Наконец кто-то остановился и поднял его на ноги. Мальчишка, вырвавшись из рук прохожего, исчез в темноте. Прохожий поднял оброненные пакеты, секунду помедлил и двинулся дальше. О’Нил отвернулся от двери.

– Вот дьяволенок! – проворчал он, утирая лоб носовым платком. – Ну и задал нам жару…

– Что ему в голову стукнуло? Он ведь, черт возьми, даже рта не раскрыл!

– Рождество – чертовски подходящее время для возврата покупок! – буркнул О’Нил и дрожащей рукой потянулся к пальто. – Скверное дело… да, жаль, что они с выплатами не справились.

Коннерс пожал плечами.

– Нет квитанси, нет белье! – с карикатурным акцентом китайца из прачечной просюсюкал он.

– Почему бы нам, черт побери, навстречу им не пойти? К примеру… – Нужное слово колом застряло в горле. – К примеру, по оптовой цене таким, как они, убежища уступать?

Коннерс в возмущении вытаращил глаза.

– По оптовой?! Тогда всем вокруг захочется покупать их по оптовым ценам! Нет уж. Во-первых, так будет несправедливо… а во-вторых, долго ли мы продержимся на плаву? Долго ли «Дженерал Электроник» протянет?

– Пожалуй, недолго, – угрюмо признал О’Нил.

– То-то! Брось чудить! – с резким, отрывистым смешком подытожил Коннерс. – Выпить тебе сейчас не помешает, вот что я думаю. Идем в подсобку, у меня в столе имеется около пинты «Хейг энд Хейг». Примешь чуток, взбодришься, и двинем домой. Денек сегодня выдался…

Майк Фостер брел вдоль темной улицы, сквозь толпы спешащих по домам людей, увешанных магазинными свертками, сам не зная, куда. Глаза будто туманом заволокло. Прохожие толкались, оживленно галдели, но Майк не замечал ни толчков, ни смеха, ни огней витрин, ни гудков автомобильных клаксонов, ни лязга светофоров – ничего. В голове не осталось ни единой мысли. Шел он машинально, куда ноги несут.

Справа в сгущавшихся ночных сумерках засияла всеми красками радуги громадная, броская неоновая вывеска:

НА ЗЕМЛЕ МИР

В ЧЕЛОВЕКАХ БЛАГОВОЛЕНИЕ[4]

БОМБОУБЕЖИЩЕ ОБЩЕГО ПОЛЬЗОВАНИЯ

ВХОД – 50 ЦЕНТОВ

Плата за тиражирование

По обе стороны от дороги тянулись вдаль однообразные россыпи черного пепла. Неровные, беспорядочные черные кучи высились всюду, от горизонта до горизонта, насколько хватало глаз. Развалины зданий, городов, унылые руины цивилизации покрывали разоренную планету сплошь; мелкая черная пыль – смесь из крупиц обугленной кости, стали, бетона – клубилась по ветру, точно мука, неизвестно зачем, для кого смолотая жерновами титанической мельницы.

Аллен Фергюссон, зевнув, закурил «Лаки Страйк» и лениво откинулся на блестящую кожаную спинку сиденья роскошного «Бьюика» пятьдесят седьмого года.

– Угнетающее зрелище, – заметил он. – Всюду одно и то же – разруха, пепел, хлам. Тоска, хоть волком вой.

– Так не смотри по сторонам лишний раз, – равнодушно посоветовала сидевшая рядом девушка.

Блестящий глянцем мощный автомобиль катил по устилавшему дорогу пеплу ровно, почти без звука. Едва касаясь рукой баранки руля с силовым приводом, Фергюссон устроился поудобнее. В кабине негромко мурлыкало радио. Нежная музыка – фортепианный квинтет Брамса, передача из Детройтского поселения – навевала покой. Подхваченный ветром пепел хлестал навстречу и уже успел изрядно запорошить оконные стекла, хотя машина проехала от силы полдюжины миль… но это ладно, не страшно. У Шарлотты в подвальной кладовке имеется и садовый шланг из зеленого пластика, и оцинкованное ведро, и силиконовая губка с одной из дюпоновских фабрик.

– А еще у тебя там полный холодильник скотча, насколько мне помнится, – добавил Фергюссон вслух. – Если только ваши местные шустрики его не прикончили.

Шарлотта, убаюканная урчанием двигателя, согревшаяся в тепле кабины и задремавшая на соседнем сиденье, встрепенулась, выпрямилась, откинула со лба пышную светлую челку.

– Скотч? – пробормотала она. – Да, был. «Лорд Калверт», примерно пятая часть галлона[5]. Только малость того… заклейстерел.

Попутчик на заднем сиденье, подобранный по дороге – узколицый, костлявый, мрачного вида человек в серых рабочих штанах и рубахе из грубого полотна, – вскинул голову.

– И сильно заклейстерел? – глухо спросил он.

– Примерно настолько же, как и все прочее, – равнодушно отозвалась Шарлотта и устремила взгляд наружу, за потемневшее от пыли окно.

Справа от дороги на фоне чумазого полуденного неба торчали вверх щербатые, пожелтевшие, точно обломки зубов, стены – развалины городка. Опрокинутая ванна, пара чудом уцелевших телефонных столбов, кости, обгорелый, выцветший хлам, затерявшийся среди многих миль выжженной дотла земли. Убогое, жалкое зрелище…

Под сводами сырых, заплесневелых подвалов жались друг к дружке, спасаясь от холода, облезлые псы. Солнце больше не грело: плотные тучи пепла преграждали его лучам путь к земной поверхности.

– Взгляни-ка туда, – сказал Фергюссон сидевшему позади.

Через дорогу неловко скакал фальшкролик. Фергюссон сбросил скорость, пропуская зверька. Слепой, увечный кролик прыгнул вперед и с тошнотворным хрустом врезался лбом в обломок бетонной плиты. Оглушенный ударом, зверек рухнул наземь, из последних сил пополз прочь, но не успел отползти и на пару шагов, как один из подвальных псов, выскочив наверх, перегрыз ему горло.

– Фу!

Содрогнувшись от отвращения, Шарлотта поджала под себя длинные стройные ноги и потянулась к ручке обогревателя. Невысокая, хрупкая, в розовом шерстяном свитере и вышитой юбке, выглядела она настоящей красавицей.

– Скорей бы вернуться домой, в поселение. Здесь так… неуютно!

Фергюссон стукнул кончиком пальца по крышке стального ящика, стоявшего рядом с ним на сиденье. Приятная прочность металла вселяла уверенность.

– Если дела у вас и правда настолько плохи, там всему этому будут рады, – заметил он.

– О да, – согласилась Шарлотта, озабоченно наморщив лоб. – Дела у нас – хуже некуда. Не знаю, поможет ли – от него ведь почти никакого толку. Наверное, попробовать стоит, но я, честно говоря, на успех не надеюсь.

– Ничего-ничего, поправим мы ваши дела, – непринужденно заверил ее Фергюссон.

Девушку следовало успокоить во что бы то ни стало. Паника подобного сорта запросто может стать – и не раз становилась – неуправляемой.

– Только время, конечно, потребуется, – добавил он, искоса взглянув на Шарлотту. – Надо было раньше нам сообщить.

– Мы думали, он попросту обленился, а он… – В голубых глазах девушки вспыхнул огонек страха. – Аллен, он вправду угасает. От него больше ничего путного не добьешься. Лежит грудой слизи, будто… будто заболел или помер.

– Старенький он уже, – мягко заметил Фергюссон. – Если не ошибаюсь, вашему бильтонгу лет сто пятьдесят, если не больше.

– Но ведь они живут чуть не по полтысячи лет!

– Понимаешь, это занятие здорово подтачивает их силы, – пояснил попутчик с заднего сиденья и, облизнув пересохшие губы, крепко сцепив грязные растрескавшиеся пальцы, склонился вперед. – Ты забываешь, что для них такая жизнь неестественна. Дома, на Проксиме, все они трудились заодно, а тут разделились, обособились друг от друга… да и сила тяжести у нас куда выше.

Шарлотта согласно кивнула, однако от сомнений ее это не избавило.

– Бог ты мой, это же просто ужасно! Вот, полюбуйтесь! – жалобно протянула она и, покопавшись в кармане свитера, показала обоим блестящую вещицу величиной с дайм. – Вот таким, если не хуже, все, что он ни наштампует, теперь и выходит!

Фергюссон принял вещицу и, не забывая хоть одним глазом следить за дорогой, пригляделся к ней повнимательнее. Часики… Ремешок от первого же прикосновения пальцев рассыпался в труху, будто высохший лист, распался на темные волоконца. Циферблат с виду выглядел как настоящий, однако стрелки не двигались.

– Не идут, – подтвердила Шарлотта и, выхватив часики, сковырнула с них заднюю крышку. – Вот, видишь? Я ради них полчаса в очереди проторчала, а что получила? Пшик!

В отвращении скривив алые губы, она подняла часики повыше. Действительно, механизм крохотных швейцарских часов оказался бесформенной лепешкой, блестящей сталью. Ни зубчатых колесиков, ни камней, ни пружинок… сплошь «клейстер»!

– А с чего он копировал? С оригинала? – спросил сидевший сзади.

Шарлотта, забрав заклейстеревшие часики, спрятала их в карман свитера.

– Нет, с копии… но с хорошей копии, точной. С той самой, которую отштамповал тридцать пять лет назад для моей матери. И что я, по-твоему, подумала, увидев вот это? Они же никуда не годятся! Так разозлилась… – Осекшись, она вскинула голову, выпрямилась. – Ага, вот мы и прибыли. Видишь ту красную неоновую вывеску? Там поселение и начинается.

Вывеска с надписью «СТАНДАРД СТЕЙШНС ИНК.» сияла у самой обочины и красным, и синим, и белым. Безукоризненно чистая, новенькая, без единого пятнышка…

Без единого пятнышка?

Поравнявшись с бензоколонкой, Фергюссон сбавил ход. Все трое, оцепенев в ожидании неизбежного, уставились в окна.

– Вот… видите? – тоненько, жалобно пискнула Шарлотта.

Бензоколонка рассыпа́лась, разваливалась на глазах. Невысокий белый павильончик оказался невероятно старым – старым, обветшавшим, изъеденным непогодой и тленом так, будто простоял здесь тысячу лет. Крыша просела, стены покосились, яркая неоновая вывеска мерцала, захлебываясь треском, стойки помп проржавели насквозь. Еще недавно новенькая, аккуратная бензоколонка вновь превращалась в пепел, в невесомую черную пыль, в прах, из которого появилась на свет.

Глядя на рушащуюся станцию, Фергюссон похолодел. Казалось, в лицо повеяло ледяным дыханием смерти. Его поселения разруха пока не затронула. Пока что питтсбургский бильтонг заменял износившиеся копии без промедления, а образцами ему служили настоящие, подлинные предметы, сохранившиеся с довоенных времен. Здесь с обновлением копий, из которых и состояло все поселение, дела обстояли куда как хуже.

Винить в этом кого-либо не имело смысла: в конце концов, бильтонги, подобно любой другой расе, не всесильны. Стараются, как могут… причем в непривычной, чужой среде.

Коренные обитатели системы Центавра, они явились на Землю в последние дни Войны, привлеченные вспышками взрывов водородных бомб, и обнаружили жалкие остатки человечества среди россыпей черного радиоактивного пепла, роющимися в развалинах, разыскивая все, что еще можно спасти.

Проанализировав положение, бильтонги разделились на отдельных особей и принялись тиражировать уцелевшие предметы культуры, отыскиваемые людьми. Так, создав на собственной же планете нечто вроде замкнутых островков, пригодных для жизни, людям и удалось уцелеть во враждебном, разоренном Войной мире.

Возле одной из бензиновых помп возился грузно сложенный человек, безуспешно пытаясь наполнить бак «Форда» 66-го года. В бессильной ярости выругавшись, он оторвал от стойки трухлявый шланг. Тускло-янтарная жидкость выплеснулась на землю и тут же впиталась в замасленную щебенку, брызнула из прорех в стойке дюжиной тонких струек. Одна из соседних помп накренилась и с грохотом рухнула.

Шарлотта опустила ветровое стекло.

– Бен, колонка «Шелл» на том краю поселения не так обветшала! Езжай туда! – крикнула она.

Раскрасневшийся, взмокший хозяин «Форда» заковылял к дороге.

– Проклятье! – буркнул он. – Из этой чертовой развалины ни капли не выжать. Подбросьте меня до «Шелла», наберу там ведерко.

Фергюссон, с трудом сдерживая дрожь, распахнул пассажирскую дверцу.

– У вас здесь со всем вот так?

Облегченно вздохнув, Бен Унтермайер плюхнулся на сиденье рядом с подхваченным по дороге попутчиком, и «Бьюик», урча, покатил дальше.

– Даже хуже. Вон, глянь.

Впереди показались развалины бакалейной лавки, груда обломков бетона и стальных опор. Стекла витрин рухнули внутрь, повсюду вокруг россыпью валялись упаковки товаров. В развалинах, разгребая обломки, набирая охапки продуктов, копались хмурые, злые, как черти, местные жители.

Ненамного лучше выглядела и сама улица: трещины, рытвины, источенные дождем и ветром поребрики… Под брешью в лопнувшей трубе теплотрассы набухала, росла на глазах маслянистая лужа. Очень грязные магазины, машины у обочин – все вокруг одряхлело, состарилось. Ателье чистильщика обуви заколочено досками, разбитые окна заткнуты тряпьем, вывеска облупилась, выцвела. В неухоженном кафе по соседству – всего пара посетителей, жалких типов в мятых деловых костюмах: газеты расползаются в руках, чашки с мутным, бурым, точно болотная жижа, кофе трескаются, текут, стоит только поднять их над почти истлевшей стойкой…

– Сам видишь, долго мы не продержимся, – пробормотал Унтермайер, вытирая мокрый от пота лоб. – Все рассыпается на глазах. Люди даже в кино боятся ходить, тем более что радости от этого никакой: лента то рвется, то задом наперед крутится. Кстати, меня Унтермайер зовут, – представился он, с любопытством взглянув на узколицего, молча сидевшего рядом.

Оба обменялись рукопожатием.

– А я – Джон Доуз, – откликнулся человек в сером, но больше ничего о себе сообщать не стал. С тех пор, как Фергюссон и Шарлотта подобрали его по пути, он не произнес и полусотни слов.

Унтермайер бросил на переднее сиденье, рядом с Фергюссоном, свернутую газету, вынутую из кармана пальто.

– А вот что я нынче утром нашел на крыльце.

Первую полосу газеты украшала мешанина бессмысленных, ничего не значащих слов. Расплывчатый, неровный шрифт, водянистые, до сих пор не просохшие чернила, вместо снимков – кривые блекло-серые пятна. Попытка прочесть что-либо обернулась полным провалом: ни в строках колонок, ни среди жирных заголовков не нашлось ни одной связной мысли.

– Аллен везет нам с полдюжины оригиналов. Вон, в ящике, – сообщила Шарлотта.

– Не поможет, – мрачно откликнулся Унтермайер. – Он за все утро ни разу не шевельнулся. Я видел: сколько времени проторчал там, в очереди, с автоматическим тостером для копирования, и все впустую. Поехал домой – машина разваливаться начала. Заглянул под капот, но кто же из нас в моторах хоть что-нибудь смыслит? Не наше это дело! С грехом пополам дотрюхал до станции «Стандард Ойл»… проклятье, металл таким сделался хрупким – пальцем проткнешь!

Свернув к обочине, Фергюссон остановил «Бьюик» у высотного белого здания, где проживала Шарлотта. За месяц, миновавший с тех пор, как он в последний раз приезжал сюда, дом изменился до неузнаваемости. Теперь его окружали шаткие, неумело сооруженные из досок леса, несколько рабочих робко тыкали пальцами в фундамент. Здание медленно, но верно кренилось на сторону, вдоль стен сверху донизу змеились широкие трещины, усыпанный обломками штукатурки тротуар отгораживала от мостовой натянутая веревка.

– Сами-то мы никакой работе не обучены, – зло проворчал Унтермайер. – Только и можем – сидеть да ждать, пока все вокруг не рассыплется на куски. Если он в скором времени не оживет…

– Все, что он наштамповал для нас в прежние времена, начинает изнашиваться, – подхватила Шарлотта, распахнув дверцу и выскользнув на мостовую. – А все, что ни наштампует теперь, сплошь «клейстер». И что же нам делать? – Вздохнув, девушка задрожала на студеном полуденном ветру. – Похоже, нас ждет тот же конец, что и поселение в Чикаго.

Все четверо похолодели. Чикаго… разрушившееся, погибшее поселение! Бильтонг, штамповавший им все необходимое, умер от старости. Исчерпав силы, обернулся безжизненной, неподвижной грудой инертной материи, а здания и улицы вокруг – все им натиражированное постепенно обветшало, износилось, вновь сделалось черным пеплом.

– Чикагский бильтонг не оставил потомства, – в страхе прошептала Шарлотта. – Штамповал, штамповал копии, пока сил хватало, а потом – раз, и… умер.

– Но остальные же это заметили, – помолчав, напомнил ей Фергюссон. – Заметили и прислали замену, как только смогли.

– Прислать-то прислали, да только поздно, – буркнул в ответ Унтермайер. – К тому времени от поселения осталась разве что пара-другая выживших – замерзших, изголодавшихся, бродивших среди развалин голышом, пока их псы не сожрали! Проклятые твари… уже и к нам сбегаются отовсюду, как воронье на падаль!

Вслед за Шарлоттой на растрескавшийся тротуар с опаской, охваченные страхом, вышли все остальные. Глухой, безжалостный, леденящий кровь ужас отразился даже на костлявом лице Джона Доуза, а Фергюссон с внезапной тоской вспомнил о собственном поселении в дюжине миль к востоку. Процветающее, полное жизни поселение: питтсбургский бильтонг еще молод, в самом расцвете сил, брызжет созидательной энергией, присущей их расе, – не в пример местному!

В Питтсбурге здания прочны, без единого пятнышка. Тротуары чисты и тверды. Телевизоры, миксеры, тостеры, автомобили, пианино, одежда, и виски, и замороженные персики за витринами магазина – прекрасные копии оригиналов, точны и детальны, неотличимы от настоящих, хранящихся в вакууме герметичных бункеров глубоко под землей…

– Если ваше поселение угаснет, – помявшись, заговорил Фергюссон, – может быть, мы примем несколько человек.

– А ваш бильтонг сможет наштамповать всего необходимого больше, чем на сто жителей? – негромко осведомился Джон Доуз.

– Сейчас – да, сможет, – подтвердил Фергюссон и с гордостью кивнул на свой «Бьюик». – Ты сам в нем ехал и видел, насколько он хорош. Почти как оригинал, с которого изготовлен. Если рядом оба не поставить, не отличишь. Может, я вовсе на настоящем уехал, – с усмешкой добавил он, однако, кроме него, бородатая шутка никого не развеселила.

– Сию минуту решать необязательно, – резко сказала Шарлотта. – Какое-то время у нас еще есть.

Подхватив с сиденья «Бьюика» стальной ящик, девушка направилась к парадному крыльцу дома.

– Идем с нами, Бен. И ты тоже, – сказала она, кивнув Доузу. – Виски выпьем. Он вроде бы ничего… разве что малость отдает антифризом и этикетка плохо читается, но в остальном не слишком заклейстерел.

Однако, стоило ей шагнуть на нижнюю из ступеней крыльца, один из рабочих ухватил ее за плечо.

– Наверх нельзя, мисс.

Шарлотта, побледнев от возмущения, стряхнула его руку с плеча.

– Там моя квартира и все мои вещи! Я здесь живу!

– Здание в любую минуту может обрушиться, – пояснил рабочий. – Взгляните, какие трещины, мисс.

Разумеется, рабочим он был не настоящим – просто одним из жителей поселения, взявших на себя труд охранять угрожающе обветшавшие здания.

– Этим трещинам уж скоро месяц, – отрезала Шарлотта и в нетерпении махнула рукой Фергюссону: – Идем.

Проворно взбежав на крыльцо, она потянулась к ручке огромной парадной двери из стекла в хромированной стальной раме.

Сорвавшаяся с петель дверь разлетелась вдребезги. Смертоносные осколки стекла брызнули во все стороны. Шарлотта с визгом отпрянула прочь, однако бетон просел, рассыпался у нее под ногами. Оглушительный треск – и крыльцо превратилось в огромную кучу белого порошка, бесформенный курган, немедля окутавшийся облаком мельчайшей пыли.

Фергюссон и рабочий бросились на помощь увязшей девушке. Унтермайер, со всех ног метнувшись в клубящуюся пыль следом за ними, по локоть запустил руки в сыпучую груду, нащупал стальной ящик и оттащил его на тротуар.

Фергюссон с рабочим, увязая в пыли, выволокли на тротуар и Шарлотту. Девушка пыталась что-то сказать, однако щека ее дергалась так, что губы не слушались.

– Мои вещи! – только и сумела выговорить она.

Фергюссон неуклюже, дрожащей рукой отряхнул ее от пыли.

– Куда ранило? Что с тобой?

– Все в порядке, цела я, цела!

Шарлотта стерла с лица струйку крови и белый пыльный налет. На щеке ее алела царапина, светлые волосы слиплись, пропылились насквозь, розовый вязаный свитер превратился в лохмотья, да и остальная одежда больше никуда не годилась.

– Ящик! Ящик нашли?

– С ящиком все в порядке, – бесстрастно заверил ее Джон Доуз, ни на дюйм не отошедший от автомобиля.

Дрожащая от страха и безысходности, Шарлотта вцепилась в Фергюссона что было сил, прижалась к нему всем телом.

– Смотри, – прошептала она, подняв кверху ладони, перепачканные в белой пыли. – На руки погляди! Видишь? Уже чернеет…

Действительно, белая пыль, густо запорошившая ее ладони и плечи, темнела, меняла цвет на глазах, вначале становясь серой, а затем черной, как сажа. Изорванная одежда девушки съежилась, выцвела, осыпалась к ногам, как растрескавшаяся скорлупа.

– Давай в машину, – велел Фергюссон. – Там одеяло есть… из нашего поселения.

При помощи Унтермайера он укутал дрожащую девушку плотным шерстяным одеялом, и Шарлотта съежилась, сжалась в комок на пассажирском сиденье. Глаза ее потемнели от ужаса, с рассеченной щеки на полосатое желто-синее одеяло капала алая кровь. Фергюссон осторожно вложил в трясущиеся губы девушки прикуренную сигарету.

– Спасибо, – всхлипнув, выдохнула она. Вынутая изо рта сигарета задрожала между ее пальцами. – Аллен, что делать? Что нам теперь делать, черт побери?

Фергюссон нежно стряхнул темнеющую пыль с ее светлых волос.

– Поедем покажем ему оригиналы, что я привез, может, он и оправится. Они всегда оживляются при виде новых вещей для копирования – глядишь, и этот взбодрится.

– Да ведь он не просто уснул, – с болью возразила Шарлотта. – Он мертв, Аллен, я знаю!

– Ну, хоронить его еще рано, – глухо возразил Унтермайер, однако никого этим не убедил. Все понимали: случилось самое худшее.

– Потомство он дал? – спросил Доуз.

Красноречивая гримаса Шарлотты оказалась яснее любых слов.

– Пытался. Несколько даже вылупилось, но ни один не выжил. Я видела там, в парке, яйца, но…

Осекшись, Шарлотта умолкла, однако в чем дело, знали все до единого. Стараясь сберечь жизнь человеческой расы, местный бильтонг стал бесплодным. Мертвые яйца, нежизнеспособное потомство…

Усевшись за руль, Фергюссон яростно хлопнул дверцей, но дверца не закрылась, как полагалось бы. Спружинила… а может, деформировалась? Волосы на загривке Фергюссона поднялись дыбом. Выходит, его роскошный глянцевый «Бьюик» тоже хоть чуточку, да небезупречен? Выходит, и здесь халтура, и здесь пусть микроскопический, но «клейстер»? Выходит, их, питтсбургский, бильтонг тоже стареет?

Сомнений не оставалось: рано или поздно судьба чикагского поселения постигнет всех. Все поселения до одного.

Вокруг парка выстроились безмолвные, неподвижные шеренги автомобилей. За оградой толпился народ. Очевидно, здесь собралось почти все поселение: у каждого имелось хоть что-нибудь, срочно нуждавшееся в замене. Заглушив двигатель, Фергюссон сунул ключи в карман.

– Дойдешь? – спросил он Шарлотту. – Может, лучше здесь посидишь?

– Дойду, – с вымученной улыбкой заверила его Шарлотта.

Теперь она щеголяла в спортивной фуфайке и свободных штанах, откопанных Фергюссоном в развалинах истлевшего магазина готовой одежды. Совесть его не тревожила: в разбросанном по тротуару тряпье без стеснений копалась куча людей, да и одежки эти продержатся разве что дня два или три.

Гардероб для Шарлотты Фергюссон подбирал не спеша. В подсобке обнаружилась солидная стопка добротных, прочных штанов и рубашек, далеких от превращения в жуткую черную пыль. Недавние копии? Или – невероятно, однако возможно, возможно – оригиналы, использовавшиеся хозяевами магазина для копирования? В еще работавшем обувном магазине удалось подыскать пару удобных туфелек на низком каблуке, а поясной ремень Шарлотте пришлось пожертвовать свой: подобранный в магазине одежды рассыпался в руках при первой же попытке затянуть его вокруг талии.

Изо всех сил прижимая к груди стальной ящик, Унтермайер вместе со спутниками двинулся к центру парка. Люди вокруг молчали, мрачно хмурили брови. Ни разговоров, ни смеха… Каждый принес с собой какую-то вещь – оригинал, бережно хранимый не первую сотню лет, или добротную копию с пустяковым изъяном. Казалось, лица собравшихся обернулись застывшими, неподвижными масками, масками отчаянной надежды пополам со страхом.

– Вот и они. Мертвые яйца, – заметил Доуз, слегка поотставший от остальных.

Посреди купы деревьев у края парка лежали кружком серо-бурые, не слишком правильной формы сферы величиной примерно с баскетбольный мяч. На вид твердые, окаменевшие… однако некоторые оказались надтреснутыми, а вокруг, под деревьями, пестрели россыпи скорлупы.

Стоило Унтермайеру пнуть одно из яиц, тонкая скорлупа тут же разлетелась вдребезги. Порожнее… с чего бы?

– Какой-то зверь досуха высосал, – констатировал Унтермайер. – Вот и конец нам, Фергюссон. Похоже, сюда собаки по ночам повадились шастать. И до яиц добрались, а бильтонгу уже не по силам отогнать их.

В толпе ожидающих постепенно закипало глухое, подспудное возмущение. Налившиеся кровью глаза людей раскраснелись, как угли. Сбившись в плотную массу, обступив центр парка кольцом, собравшиеся крепко сжимали в руках принесенные вещи. Общий гнев нарастал, терпение подходило к концу. Ждали местные жители долго, и, ясное дело, им надоело ждать.

– А это еще что за чертовщина?

Присев на корточки, Унтермайер оглядел странную штуковину, брошенную кем-то под деревом, ощупал блестящую бесформенную глыбу. Казалось, металл растаял, слился в единое целое, точно воск, – поди разбери, что к чему! «Клейстер», иначе не скажешь…

– Моторная газонокосилка, – угрюмо откликнулся человек, стоявший неподалеку.

– Давно отштампована? – поинтересовался Фергюссон.

Ожидавший раздраженно пнул глыбу металла.

– Четыре дня назад… а на вид и не разберешь, что за штука! Старая износилась, я прикатил сюда оригинал из хранилища, целый день в очереди проторчал, и вот… полюбуйтесь, что получил! – зло сплюнув под ноги, прорычал он. – Утиль, чтоб его… даже домой везти смысла нет. Так здесь и бросил.

– И что нам теперь делать? – визгливо, пронзительно взвыла его жена. – Старая-то не работает! Рассыпается, как и все вокруг! Если новые копии никуда не годятся, что ж с нами тогда…

– Заткнись! – оборвал ее муж. Лицо его исказилось в жуткой, отталкивающей гримасе, длинные пальцы крепко стиснули обрезок трубы. – Подождем еще малость. Может, очухается, оживет.

Вокруг воодушевленно зароптали. Шарлотта, невольно вздрогнув, двинулась дальше.

– Я, конечно, ни в чем его не виню, но… какой во всем этом смысл? – устало покачав головой, сказала она Фергюссону. – Если он не наштампует нам хоть сколько-нибудь годных для дела копий…

– Ему не под силу, – пояснил Джон Доуз, остановившись и придержав остальных. – Поглядите на него! Поглядите и объясните мне, чего от него еще можно требовать?

И вправду, бильтонг умирал. Огромный, старый, он высился посреди местного парка курганом древней, пожелтевшей от времени протоплазмы – студенистой, плотной, полупрозрачной. Иссохшие, сморщившиеся псевдоподии неподвижно, точно дохлые черные змеи, покоились в побуревшей траве, бока заметно опали: неяркое солнце над головой выжигало из жил бильтонга влагу, и массивная туша потихоньку оседала, съеживалась.

– Ой, мама, ну и видок! Жуть какая, – прошептала Шарлотта.

Верхушка туши инопланетного существа едва заметно покачивалась из стороны в сторону. Конвульсивно, беспокойно подрагивая, бильтонг цеплялся за угасающую жизнь что было сил. Над его телом бесчисленным роем вились глянцевитые иссиня-черные мухи, привлеченные удушливой, тошнотворной вонью разлагающейся органики, вокруг скопилась мерзкая лужа жидких экскрементов.

Под желтой протоплазмой болезненно подергивалось, подрагивало твердое ядро нервной ткани, студенистая плоть отзывалась на его биение волнами ряби, отмирающие филаменты превращались в обызвествленные гранулы едва ли не на глазах. Возраст… разложение… мука…

На бетонном помосте перед умиравшим бильтонгом лежали грудой оригиналы для тиражирования. Рядом виднелись несколько незавершенных изделий – бесформенные комья черного пепла, смоченного влагой, наполнявшей тело бильтонга, той самой жидкостью, из которой он некогда старательно творил копии. Сейчас он прервал работу, страдальчески втянул уцелевшие псевдоподии в туловище, отдыхал, оттягивал гибель как мог.

– Проклятье! Вот бедолага! – невольно вырвалось у Фергюссона. – Как только держится до сих пор!

– Да он уже битых шесть часов так лежит! – прорычала ему в самое ухо женщина, стоявшая рядом. – Лежит, и плевать ему, что мы тут торчим. Чего ждет, спрашивается? Чтобы мы на колени перед ним встали?

Доуз в ярости развернулся к ней:

– Он умирает, не видишь?! Оставьте вы его, Господа ради, в покое!

Над толпой, окружившей бильтонга, разнесся угрожающий ропот, все взгляды устремились на Доуза, но тот, спокойный, как глыба льда, и бровью не повел. Шарлотта, остановившаяся рядом, застыла, оцепенела, в испуге округлила глаза.

– Ты аккуратнее, – негромко предостерег Доуза Унтермайер. – Кое-кому из этих ребят копии нужны позарез. Некоторые еды дожидаются.

Чувствуя, что время на исходе, Фергюссон выхватил из рук Унтермайера стальной ящик, рывком распахнул крышку, склонился над ним и выложил перед собой в траву привезенные оригиналы.

При виде них толпа вокруг вновь загудела, заахала в благоговейном восторге. «То-то же», – охваченный мрачным удовлетворением, подумал Фергюссон. Таких оригиналов в местном хранилище не имелось – разве что плохонькие копии. Копии второсортных дубликатов. Один за другим собрав драгоценные образцы, он двинулся к бетонному помосту перед бильтонгом. Несколько человек в ярости заслонили ему дорогу, но, разглядев оригиналы в его руках, немедленно расступились.

Первой на помост легла серебряная «ронсоновская» зажигалка. За нею последовал бинокулярный микроскоп от «Бауш энд Ломб» – вороненый, без единой царапины, в пупырчатой, новенькой фабричной коже. И прецизионный звукосниматель от «Пикеринг». И сверкающий хрусталем бокал от «Штойбен».

– Оригиналы – первый класс, – завистливо вздохнул кто-то из стоявших поблизости. – Где вы их раздобыли?

Однако вопрос его остался без ответа. Фергюссон замер, не сводя глаз с умирающего бильтонга.

Бильтонг даже не шевельнулся, но новые оригиналы, добавленные к остальному, увидел. Твердые нервные волоконца под студенистой массой замельтешили, сплелись воедино. Переднее ротовое отверстие дрогнуло, приоткрылось. Груда протоплазмы всколыхнулась бурной волной, из ротового отверстия, пузырясь, повалила вонючая пена, одна из псевдоподий изогнулась, мучительно медленно поднялась над скользкой от слизи травой, замерла и коснулась «штойбеновского» хрусталя.

Собрав в кучку пару горстей черного пепла, бильтонг обдал ее жидкостью из ротового отверстия. Миг… и пепел превратился в тусклый бесформенный ком, в жалкую карикатуру на «штойбеновский» бокал. Бильтонг, вновь содрогнувшись, подался назад, замер, собрался с силами и еще раз коснулся бесформенного комка, но… Внезапно вся его туша затряслась крупной дрожью, псевдоподия бессильно упала в траву, свернулась кольцом, вновь замерла и устало втянулась обратно в студенистую тушу.

– Без толку, – хрипло выдохнул Унтермайер. – Не справляется. Поздно.

Охваченный дрожью Фергюссон неловко, кое-как справившись с одеревеневшими пальцами, собрал оригиналы и сложил в стальной ящик.

– Похоже, я оказался не прав, – пробормотал он, поднимаясь на ноги. – Думал, поможет… но кто ж знал, что дело зашло так далеко!

Шарлотта, ошеломленная, онемевшая от потрясения, не разбирая дороги, двинулась прочь сквозь густую толпу разъяренных людей, сгрудившихся вокруг бетонного помоста. Унтермайер поспешил за ней.

– Погодите минутку, – окликнул спутников Доуз. – У меня тоже есть для него кое-что новенькое. Пусть попробует.

Фергюссон, устало поникнув головой, остановился, а Доуз, порывшись в карманах рубахи, извлек на свет сверток из старой газеты. В газете оказалась чашка – всего-навсего чашка для питья, грубо сработанная, неровная, однако Доуз со странной лукавой улыбкой присел на корточки и поставил ее перед бильтонгом.

Слегка озадаченная, Шарлотта шагнула к нему.

– А смысл? Допустим, он ее даже скопирует, и что? – сказала она, бесцеремонно толкнув неказистую деревянную поделку носком туфельки. – Такие пустяковины самому штамповать можно.

Фергюссон, вскинув голову, встретился взглядом с Доузом. Какой-то миг оба взирали один на другого. Доуз слегка улыбнулся, и Фергюссон замер, оцепенел, осененный внезапной догадкой.

– Да, так и есть, – подтвердил Доуз. – Я ее сделал сам.

Фергюссон, внутренне трепеща, схватил чашку и принялся разглядывать ее со всех сторон.

– Сделал… сам? Быть не может! Чем?! Из чего?!

– Вначале мы повалили несколько деревьев, а дальше…

С этими словами Доуз извлек из чехла на поясе нечто металлическое, тускло блеснувшее в чахлых лучах солнца.

– Вот. Только осторожнее, не порежься.

Нож оказался таким же неказистым, как чашка, – клинок грубой ковки, рукоять согнута вдвое, обмотана проволокой…

Фергюссон в изумлении вытаращил глаза.

– Скажешь, нож тоже ты сделал? Не верю. Как хочешь, не верю. Не может быть. Начало-то где? Без инструментов ножа не сделаешь, а где их взять?! Парадокс! Заколдованный круг! – истерически повысив голос, выкрикнул он.

Шарлотта, уныло вздохнув, отвела взгляд в сторону.

– Куда он годится? Им же ничего не разрежешь. Вот у меня на кухне, – с тоской добавила она, – полный набор ножей на любой вкус был. Нержавеющие, лучшая шведская сталь… а теперь от них не осталось ничего, кроме черного пепла.

С языка Фергюссона рвались миллионы вопросов разом.

– Чашка, нож… выходит, вас много? А штаны и рубаха из чего? Вы и материю сами ткать научились?

– Идемте-ка, – оборвал его Доуз, забрав чашку с ножом и быстрым шагом двинувшись к воротам парка. – Убираться отсюда пора. По-моему, конец близок.

Собравшиеся в парке тоже потянулись к выходу. Отчаявшиеся, смирившиеся с поражением жители гибнущего поселения, понурив головы, брели прочь на поиски скудных остатков провизии, уцелевших в развалинах магазинов. Пара-другая машин зафырчали, забормотали, ожили и неуверенно покатили вдаль.

Унтермайер нервно облизнул вялые губы. От страха его рыхлое, одутловатое лицо посерело, точно наждак.

– Сейчас тут такое начнется, – негромко сказал он Фергюссону. – Поселение разваливается на глазах. Еще часа два-три, и здесь не останется ничего. Ни пищи, ни крыши над головой.

С этим он искоса взглянул в сторону «Бьюика», а после глаза его сделались непроницаемыми, тусклыми, будто олово.

На «Бьюик» обратил внимание вовсе не только он.

Вокруг огромного пыльного автомобиля мало-помалу собралась небольшая толпа – сплошь мужчины с мрачными, потемневшими лицами. Будто недобрые, жадные детишки, все они разглядывали «Бьюик» с напряженным вниманием, осматривали крылья, капот, щупали фары и твердые шины. У всех имелось немудреное оружие – обрезки труб, камни, кривые стальные прутья, подобранные в развалинах рухнувших зданий.

– Сообразили, что машина нездешняя, а значит, поедет назад, – заметил Доуз.

– Хочешь, едем со мной, в питтсбургское поселение, – предложил Фергюссон Шарлотте и двинулся к машине. – Зарегистрирую тебя как жену, а там уж сама решай, формальности это или что другое.

– А как же Бен? – еле слышно спросила Шарлотта.

Фергюссон ускорил шаг.

– Жениться еще и на нем я не могу. Захочет – пусть едет с нами, только остаться ему не позволят. Против квот не попрешь. Вот после, со временем, когда у нас осознают всю серьезность положения…

– С дороги, – рыкнул Унтермайер, угрожающе двинувшись к обступившим машину.

Те призадумались, неуверенно подались назад и наконец расступились.

Унтермайер расправил широкие плечи и встал у дверцы, зорко поглядывая по сторонам.

– Веди ее сюда, да не зевай! – крикнул он Фергюссону.

Фергюссон с Доузом, подхватив Шарлотту под локти, миновали цепочку местных и подошли к Унтермайеру. Приняв от Фергюссона ключи, толстяк рывком распахнул переднюю дверцу, втолкнул в кабину Шарлотту и кивнул Фергюссону: живей, мол, садись с той стороны.

Столпившиеся вокруг встрепенулись, бросились к ним.

Одним ударом огромного кулака отшвырнув самого прыткого из нападавших в толпу остальных, Унтермайер с трудом протиснулся в машину мимо Шарлотты и перебрался за руль. Мотор не подвел, завелся с пол-оборота. Переключившись на первую передачу, Унтермайер свирепо вдавил в пол педаль газа. Машина рванулась вперед. Преследователи, остервенело цепляясь за распахнутую дверцу, потянулись к сидящим внутри.

Унтермайер захлопнул дверцу и запер ее на замок. Взглянув вслед набирающему скорость «Бьюику», Фергюссон в последний раз мельком увидел потное, искаженное страхом лицо толстяка за стеклом.

Преследователи цеплялись за скользкие борта машины что было сил, но все напрасно. Стоило «Бьюику» набрать ход, все они один за другим попадали наземь, и только один, громадный, рыжеволосый, распластавшийся на капоте, маниакально тянулся сквозь выбитое лобовое стекло внутрь, к лицу водителя. Увернувшись, Унтермайер заложил крутой вираж, и рыжеволосый, соскользнув с капота, безмолвно рухнул ничком на растрескавшуюся мостовую.

Машина вильнула, накренилась на сторону, но тут же выправилась и вскоре скрылась из виду за рядом покосившихся зданий. Недолгое время спустя визг протекторов стих вдалеке. Унтермайер с Шарлоттой полным ходом мчались к спасительным рубежам питтсбургского поселения.

Фергюссон глядел вслед умчавшемуся «Бьюику», пока его плечо не стиснули тонкие, сильные пальцы Доуза.

– Ну что ж, – пробормотал он, очнувшись от оцепенения, – машины у нас больше нет. Ладно. По крайней мере, Шарлотте спастись удалось.

– Пошли, пошли, – настойчиво шепнул ему на ухо Доуз. – Надеюсь, у тебя крепкие башмаки: путь предстоит неблизкий.

Фергюссон заморгал.

– Путь? Какой путь, куда?..

– До ближайшего из наших лагерей тридцать миль. Полагаю, дойдем. Мне лично не впервой.

С этим Доуз зашагал к окраине поселения, а Фергюссон, поразмыслив пару секунд, двинулся следом.

Позади вновь собиралась толпа. На этот раз центром всеобщего интереса сделалась неподвижная туша бильтонга. Гневный ропот набирал силу с каждой секундой: досада и чувство собственного бессилия, порожденные утратой машины, выплеснулись наружу, приняв обличье жуткой, отталкивающей какофонии, кровожадного рева и визга. Подобно заполняющей запруду воде, зловещая, распаленная жаждой убийства людская масса хлынула к бетонному помосту.

На помосте беспомощно ждал конца умирающий древний бильтонг. Людей он заметил. Заметил и, собрав последние силы, приподнял судорожно изогнутые псевдоподии.

При виде всего этого ужаса Фергюссону сделалось так стыдно, что стальной ящик, выскользнувший из онемевших от стыда за весь род человеческий пальцев, с лязгом упал, распахнулся от удара о землю. Машинально подобрав его, Фергюссон выпрямился и снова замер на месте в полной растерянности. Хотелось бежать, бежать – слепо, не разбирая дороги, все равно, куда, лишь бы подальше отсюда. В безмолвие, во мрак, навстречу ползучим теням за окраиной поселения. Навстречу бесчисленным акрам выжженной, мертвой земли.

Перед смертью бильтонг пытался сотворить вокруг себя защитную баррикаду, загородиться от надвигающейся толпы прочной стеной из пепла пополам с клейкой жидкостью…

Спустя пару часов Доуз замедлил шаг, остановился и плюхнулся на землю, в черный пепел, простиравшийся во все стороны, насколько хватало глаз.

– Отдохнем малость, – сообщил он Фергюссону. – Перекусить приготовим – у меня есть кое-какие запасы. Огонь твоей «ронсоновской» зажигалкой можно разжечь, если в ней найдется хоть немного бензина.

Фергюссон поднял крышку стального ящика и подал ему зажигалку. Над бесплодной землей угрюмо клубились тучи черного пепла, поднятого в небеса студеным зловонным ветром. Вдали, точно сломанные кости, вздымались ввысь остатки полуразрушенных стен. Тут и там из земли пробивались зловещие темно-серые метелки сорной травы.

– Земля не настолько мертва, как кажется с виду, – заметил Доуз, выбирая из пепла сухой хворост, щепки и клочья бумаги. – Сам знаешь, в пустошах и кролики водятся, и собаки. И семян разных куча. Водицы им – они и прорастут.

– Водицы… а где ее взять? С неба ведь не польется.

– Каналы приходится рыть. Вода есть, только до нее докопаться нужно.

Бензин в зажигалке нашелся. Запалив небольшой костерок, Доуз вернул ее Фергюссону и принялся подкладывать в огонь хворост.

Фергюссон задумчиво повертел зажигалку в руках.

– А вот такую вещь вы как сделаете? – без околичностей спросил он.

Доуз извлек из кармана пальто сверток с пищей – круто посоленным вяленым мясом и запеченной в углях кукурузой.

– Никак. Сразу со сложных вещей начать не удастся. К сложному постепенно, долго придется идти.

– А здоровый бильтонг – к примеру, наш, питтсбургский, – в два счета с нее отштампует такую же. Ничем не хуже образца.

– Знаю, – подтвердил Доуз. – Это-то нас и сдерживает. Приходится ждать, пока они не отступятся. Но ничего, дождемся. Как бы там ни было, а восвояси они уберутся: оставаться здесь для них – самоубийство чистой воды.

Фергюссон судорожно сжал в кулаке зажигалку.

– Так ведь с их уходом и цивилизация наша сгинет!

– Цивилизация? Вот эта зажигалка? – хмыкнул Доуз. – Да, сгинет. Не навсегда, но надолго. Однако ты, кажется, не понимаешь, к чему дело идет. Хочешь не хочешь, придется нам учиться всему заново. Каждому, черт побери. Думаешь, мне легко? Ошибаешься!

– Кстати, откуда ты?

– Из Чикаго, – негромко ответил тот. – Один из немногих, кому посчастливилось уцелеть. После того как там все рухнуло, бродил по окрестностям, кроликов бил камнями, спать забирался в подвалы, голыми руками отбивался от псов и наконец отыскал один из лагерей. Началось-то все не с меня. Ты, дружище, об этом, похоже, не знаешь, однако чикагское поселение погибло вовсе не первым.

– И вы там, в лагерях, инструменты сами штампуете? Вроде этого ножа?

Доуз расхохотался в голос.

– Не штампуем, а делаем! Мастерим – вот как лучше выразиться.

Вынув из кармана неказистую деревянную чашку, он поставил ее в пепел перед собой.

– Штамповка – это простое копирование. Тиражирование готового. А вот что такое «мастерить», я тебе объяснить не сумею, соображай сам. Одно скажу: штамповать и мастерить – совершенно разные вещи.

С этими словами Доуз прибавил к деревянной чашке изящный «штойбеновский» бокал и бесформенный ком пепла – его неудачную копию, слепленную умиравшим бильтонгом в последние минуты жизни.

– Вот это прошлое, – пояснил он, указав на «штойбеновский» бокал. – Когда-нибудь мы, шаг за шажком, дорастем до него опять… но путь будет долгим и трудным.

Сделав паузу, Доуз бережно уложил бокал в стальной ящик.

– Сохраним. Только не ради копирования, а для памяти, как цель, к которой нужно стремиться. Вижу, пока что ты разницы не улавливаешь, но со временем разберешься. Сейчас мы с тобой вот здесь, – продолжил он, указав на деревянную чашку. – И не стоит над ней насмехаться. Не стоит говорить: это, мол, не цивилизация. Может, она и проста, и не слишком красива – зато настоящая. Первый шаг на пути вверх.

Умолкнув, он подобрал с земли бесформенный ком, отдаленно напоминавший хрусталь, – все, что осталось на память о злосчастном бильтонге, ненадолго задумался и что было сил швырнул его вдаль. Ком, жалобно звякнув о камень, подскочил вверх и разлетелся вдребезги.

– А это – вообще ничто! – с жаром провозгласил Доуз. – Моя чашка куда лучше. Куда ближе к «штойбеновскому» хрусталю, чем любая копия!

– Похоже, ты этой чашкой изрядно горд, – заметил Фергюссон.

– Еще бы, черт побери! – подтвердил Доуз и уложил деревянную чашку в металлический ящик, рядом со «штойбеновским» бокалом. – Однажды ты сам поймешь, почему. Не сразу, со временем, но поймешь обязательно.

Прежде чем опустить крышку, он закусил губу, пощупал «ронсоновскую» зажигалку и с сожалением покачал головой.

– Не в наше время… промежуточных шагов многовато, – вздохнул он и закрыл ящик, но вдруг его костлявое лицо озарилось внутренним светом, глаза заблестели, словно бы в предвкушении чуда. – Многовато… однако, ей-богу, мы на верном пути!

Ветеран

Устроившись на скамье под ослепительным, жарким солнцем, старик принялся наблюдать за гуляющей в парке публикой.

Парк был опрятен и чист. В траве газонов искрились мелкие капли воды, брызжущей из сотни сверкающих медью труб. Там и тут ползали блестящие хромировкой садовые роботы. Они трудолюбиво выпалывали сорняки, обирали с листьев гусениц, а всяческий сор отправляли в прорезь мусоросборника на боку. Повсюду с воплями резвились детишки. На скамьях, разморенные жарой, подремывали, держась за руки, юные парочки. Лениво – руки в карманах – прогуливавшиеся по дорожкам группы молодых, симпатичных солдат любовались обнаженными смуглыми девицами, загорающими у пруда. Мимо ограды парка с ревом мчались машины, а в вышине, на фоне ясного неба, сверкали громадные игольно-острые шпили небоскребов Нью-Йорка.

Откашлявшись, старик угрюмо сплюнул в кусты. Жара и слепящее солнце здорово раздражали: мало того что свет чересчур желт, так еще и убогий, поношенный пиджак пропотел насквозь. К тому же яркие солнечные лучи будто нарочно выставляли на обозрение все его убожество – и неопрятную седую щетину на подбородке, и пустую глазницу под левой бровью, и глубокий, жуткий рубец ожогового шрама почти во всю щеку величиной. Беспокойно поправив дугу гарнитуры на тощей цыплячьей шее, старик расстегнул пиджак, оперся о блестящие металлом планки сиденья и с трудом выпрямился. Истосковавшийся, одинокий, обиженный на весь свет, он в сотый раз огляделся вокруг и снова не обнаружил в пасторальном окружении – деревьях, траве, беззаботно играющих ребятишках – ничего интересного.

Но вот трое юных светлолицых солдат, усевшись на скамью напротив, принялись деловито разворачивать картонки с провизией для пикника.

Зловонное, сиплое дыхание старика комом застряло в горле, износившееся с годами сердце забилось куда чаще прежнего. Впервые за многие часы оживившись, старик очнулся от летаргической дремы, устремил близорукий, мутный взгляд на солдат, вытер взмокшее от пота лицо носовым платком и заговорил:

– Приятный денек, а?

Солдаты смерили его равнодушными взглядами.

– Ага, – согласился один.

– Неплохая работа, – заметил старик, кивнув в сторону желтого солнечного диска и шпилей города. – Выглядит безукоризненно.

Солдаты, не ответив ни слова, целиком сосредоточились на чашках дымящегося черного кофе и яблочном пироге.

– Совсем как настоящее, – с грустью продолжил старик, а после слегка замялся, набираясь храбрости. – А вы, ребята, не в минерах ли служите?

– Нет, мы ракетчики, – ответил один из троицы.

Старик крепко стиснул в руке алюминиевую трость.

– А я служил в подрывниках, – сообщил он. – В старой доброй ШБ-три.

Никто из солдат не откликнулся. Все трое оживленно зашептались между собой: на них обратили внимание девицы со скамейки чуть дальше.

Старик, сунув руку за отворот пиджака, извлек из внутреннего кармана нечто, завернутое в изрядно засаленную, разлохмаченную бумажную салфетку. Дрожащими пальцами развернув бумагу, он поднялся на ноги, заковылял через посыпанную щебнем дорожку к скамейке солдат и поднял к груди небольшой, блестящий металлом квадратик.

– Видали? В восемьдесят седьмом получил. Вас-то тогда, надо думать, еще и на свете не было…

Солдаты тут же оживились, вскинули головы.

– Ого! Хрустальный Диск первой степени! – в восторге присвистнув, выдохнул один из них и вопросительно взглянул на старика. – За что же вас им наградили?

Тот, гордо кашлянув, обернул медаль салфеткой и спрятал в карман.

– Я служил под началом самого Натана Уэста, на «Ветрокрылом Титане». А медаль получил за отражение их последней атаки. Да-да, мы ведь все были там, вся наша ШБ. Думаю, вы должны помнить тот день, когда мы раскинули сеть обороны от самого…

– Простите, – смущенно прервал его один из солдат, – тут мы не в курсе. Дело, наверное, уж очень давнее.

– А как же! – горячо подтвердил старик. – С тех пор миновало больше шестидесяти лет. Но об ударе майора Перрати вы уж точно слыхали, не так ли? Как он загнал их рассеянный флот в метеоритное облако, пока они собирались в кулак для решающего наступления? И как после мы, ШБ-три, сдерживали их за несколько месяцев до того, как нас наконец раздолбали?

Вздохнув, старик с горечью выругался.

– Держались мы, пока от нас не осталось всего-то несколько человек. Тут-то они и налетели, будто стервятники. Глядят, а…

– Извините, папаша, пора нам. Может, еще увидимся.

Резво поднявшись на ноги, солдаты собрали коробки с ланчем и двинулись к скамейке девиц. Девицы, застенчиво стреляя в их сторону глазками, предвкушающе захихикали.

Охваченный яростью, старик отвернулся и заковылял назад, к собственной скамье. Разочарованно проворчав что-то себе под нос, он сплюнул в мокрые кусты и вновь постарался устроиться поудобнее, однако солнечный свет раздражал сильнее прежнего, от гомона гуляющих и шума машин заныло в висках.

Так он и замер на садовой скамье, прикрыв глаза, кривя губы в горькой, бессильной усмешке. Ясное дело, кому интересен отживший свое, одряхлевший одноглазый старик? Кому интересны его путаные, сбивчивые рассказы о сражениях, в которых ему довелось побывать, о великих делах, вершившихся на его глазах? Казалось, никто из окружающих знать не знает ни про какую войну, до сих пор полыхавшую в голове старика, туманя взор дымом, испепеляя мозг. Ах, как хотелось ему рассказать о ней… вот только слушателей не находилось.

Резко свернув к обочине, Вейчел Паттерсон ударил по тормозам и дернул кверху рычаг ручника.

– Ну вот, приехали, – проворчал он, оглянувшись назад. – Устраивайтесь поудобнее. Придется чуточку подождать.

Подобную картину он видел не раз и не два. Навстречу, запрудив мостовую от края до края, двигалась колонна из примерно тысячи человек – землян в серых фуражках, с серыми повязками на рукавах. Чеканя шаг, идущие слаженно во весь голос скандировали лозунги, размахивали огромными рукописными транспарантами, прекрасно читавшимися даже за два-три квартала.

НЕТ ПЕРЕГОВОРАМ!

БОЛТОВНЯ – ДЛЯ ИЗМЕННИКОВ!

НЕ СЛОВОМ, НО ДЕЛОМ!

НЕ РАССКАЗЫВАЙ СКАЗОК, МУСКУЛЫ ПОКАЖИ!

СИЛЬНАЯ ЗЕМЛЯ – ЛУЧШАЯ ГАРАНТИЯ МИРА!

Сидевший сзади Эдвин Ле Марр отложил в сторону пленки с отчетами, хмыкнул, поднял взгляд, близоруко сощурился.

– Почему стоим? Что там?

– Опять демонстрация, – безучастно пояснила Эвелин Паркер, откинувшись на спинку сиденья и с отвращением закуривая. – Все то же самое, что и прежде.

Демонстрация шла полным ходом. Мужчины, женщины, подростки, вернувшиеся после обеда из школ, шагали вдоль улицы плечом к плечу, возбужденные, ожесточившиеся, с диким огнем в глазах, порой – в полувоенной форме, вооруженные бейсбольными битами и обрезками труб. По пути колонна увлекала за собой все больше и больше скопившихся на тротуарах зевак. Полицейские в синих мундирах, остановив наземное движение, равнодушно наблюдали за происходящим: не вздумается ли кому помешать идущим? Однако желающих преградить путь колонне, разумеется, не находилось. Подобных глупцов еще поди поищи.

– Куда же Директорат смотрит? – возмутился Ле Марр. – Почему не запретит все это? Дело-то пустяковое. Пара бронетанковых колонн – и никаких больше демонстраций!

Джон В-Стивенс, сидевший с ним рядом, невесело усмехнулся.

– Оттого, что Директорат их и финансирует, и организует, и бесплатно предоставляет им эфирное время в видеоновостях, а кто недоволен – тех к ногтю. Видите, сколько там копов? Только и ждут случая пустить в ход дубинки.

Ле Марр озадаченно заморгал.

– Паттерсон, это правда?

Над гладким, сверкающим глянцем капотом «Бьюика» модели 1964 года нависли искаженные яростью лица. Хромированная приборная доска задребезжала в такт топоту множества ног, и доктор Ле Марр, поспешно спрятав пленки в металлический футляр, заозирался по сторонам, точно испуганная черепаха.

– Вам-то чего волноваться? – резко, насмешливо бросил ему В-Стивенс. – Вы землянин, вас они пальцем не тронут. Это мне следовало бы трястись, как овечий хвост.

– Они же спятили, – пробормотал Ле Марр. – Спятили, все поголовно. Все эти кретины, топочущие и орущие о…

– Ну почему же, они отнюдь не кретины, – мягко оборвал его Паттерсон. – Они просто излишне доверчивы. Подобно нам с вами, они верят тому, что слышат… одна беда: в отличие от нас их обманывают.

С этим он кивнул в сторону одного из исполинских транспарантов, огромного трехмерного фотопортрета, колышущегося над головами идущих.

– А виноват во всем он. Вот он, главный обманщик. Он транслирует ложь. Он давит на Директорат, он фабрикует ненависть и бесчинства… и располагает средствами, чтобы обеспечить им сбыт.

На портрете красовался крутолобый, седовласый, чисто выбритый джентльмен весьма почтенного вида – образованный, крепко сложенный, лет под шестьдесят. Добродушный взгляд, голубые глаза, твердая линия подбородка… внушительный, статный, как и положено высокопоставленному лицу. Под превосходным портретом имелся и его личный девиз, чеканный лозунг, очевидно, сочиненный в момент особого вдохновения:

КОМПРОМИССЫ – ИЗМЕНА РОДИНЕ!

– Фрэнсис Ганнет, – пояснил Ле Марру В-Стивенс. – Замечательный, выдающийся человек… то есть землянин, не правда ли?

– Но ведь он так интеллигентен на вид, – возразила Эвелин Каттер. – Как может настолько приличный человек иметь хоть что-то общее вот с этим сбродом?

– Приличный? – В-Стивенс зло, громко расхохотался. – Да его чистые белые руки куда грязнее рук любого из плотников и водопроводчиков, идущих в этой колонне!

– Но чего ради…

– Ганнет и его группа – владельцы «Трансплан Индастриз», холдинговой компании, держащей в руках большую часть внутрисистемной экспортно-импортной торговли. Добившись независимости, на тот же рынок выйдет и наш народ, и народ Марса. Возникнет конкуренция. А при нынешнем положении дел мы с марсианами – пленники торговых законов, играющих ему на руку. На руку Земле, в ущерб нам.

Колонна демонстрантов достигла перекрестка. Здесь часть идущих, побросав транспаранты, вооружилась дубинками и камнями. Некоторые повелительно закричали, замахали руками, поторапливая отстающих, а затем все они вместе, угрожающе набычившись, двинулись к небольшому современному зданию с неоновой вывеской «Колон-Ад» над дверьми.

– О Господи, – вздохнул Паттерсон. – Они, стало быть, на местное представительство «Колон-Ад» нацелились!

С этими словами он потянулся к ручке дверцы, однако В-Стивенс остановил его, схватив за плечо.

– Вы там ничем не поможете, – пояснил он. – Вдобавок внутри все равно нет никого. Обычно наших предупреждают заранее.

Разбив вдребезги пластиковые панели окон, погромщики хлынули в небольшой, однако роскошный особнячок. Полицейские, с ленцой подошедшие следом, остановились неподалеку, картинно скрестили руки на груди, любуясь бесплатным представлением. Из разгромленной приемной для посетителей полетела наружу всевозможная мебель – шкафчики картотеки, столы, кресла, демоэкраны, напольные пепельницы и даже красочные плакаты с изображениями счастливой жизни на внутренних планетах. Затем из приемной, подожженной тепловым лучом, потянулись на улицу черные щупальца едкого дыма, а еще полминуты спустя устремились на выход и погромщики, насытившиеся, сияющие.

Зеваки, стопившиеся на тротуарах, взирали на все это с самыми разными чувствами. Кое-кто откровенно злорадствовал, кое-кто наблюдал за происходящим с легким любопытством, однако чаще всего на лицах случайных свидетелей отражались страх и негодование. Нагруженные награбленным, погромщики, яростно скалясь, двинулись сквозь толпу напролом. Зеваки поспешно отхлынули в стороны, к стенам.

– Вот, видите? – вздохнул Паттерсон. – Вытворяет все это пара тысяч человек, «Комитет Обороны», финансируемый Ганнетом. В первых рядах шли штрейкбрехеры, наемные головорезы, держащие в страхе рабочих с его заводов – и, разумеется, за щедрые сверхурочные. Выступают они, ни много ни мало, якобы от имени всего Человечества, но это не так. В действительности «Комитет» – просто крикливое меньшинство, кучка ретивых фанатиков.

Демонстрация близилась к завершению. Представительство «Колон-Ад» превратилось в жалкие охваченные огнем руины, уличное движение надолго остановилось, а страшные, шокирующие призывы, топот множества ног и вопли ненависти увидела и услышала большая часть делового центра Нью-Йорка. Зеваки, высыпавшие на улицу, начали расходиться по конторам и магазинам, возвращаться к повседневному труду.

Но тут внимание погромщиков привлекла венерианская девушка, укрывшаяся в одной из дверных ниш, вжавшись спиной в створку закрытой и запертой на засов двери.

Паттерсон вдавил педаль газа в пол. Машина, оглушительно взревев двигателем, сорвалась с места, пересекла улицу и въехала на тротуар, навстречу кучке мрачнолицых громил. Удар бампером разметал первую волну бегущих, точно охапку сухой листвы. Остальные, с разбегу налетев на капот, смешались в кучу, попадали с ног.

Заметив подъехавшую к ней машину с землянами на передних сиденьях, венерианка съежилась, парализованная ужасом, но тут же пришла в себя. Развернувшись, девушка в панике бросилась бежать и тут же смешалась с заполонившей тротуар толпой. Тем временем погромщики тоже опомнились, поднялись на ноги и устремились в погоню.

– Держи гуселапую!

– Гуселапые, вон!

– Земля – для Землян!

Под поверхностью гневных криков бились, пульсировали жутким подводным течением затаенные звериная похоть и ненависть.

Паттерсон сдал назад, вырулил на мостовую, что было сил хрястнул кулаком по кнопке клаксона и, обогнав мчащихся во весь дух погромщиков, повел машину вперед, следом за девушкой. В заднее стекло ударил пущенный кем-то вдогонку булыжник, крыша над головой загремела, залязгала, осыпаемая градом мусора. Толпа зевак впереди безучастно расступилась, освобождая путь автомобилю и погромщикам. Поднять руку на девушку, которая, всхлипывая, задыхаясь от быстрого бега, петляла среди прохожих и припаркованных у обочин машин, никому даже в голову не пришло, но и на помощь ей никто не спешил. Все наблюдали за происходящим молча, с видом сторонних зрителей: нас, дескать, это не касается.

– Я ее подхвачу, – сказал В-Стивенс. – Вы, главное, притормозите чуть впереди.

Обогнав девушку, Паттерсон ударил по тормозам. Венерианка заметалась по мостовой из стороны в сторону, точно вспугнутый заяц, впопыхах устремилась назад, навстречу погромщикам, однако В-Стивенс, одним прыжком выскочив на асфальт, настиг ее, схватил за руку и поволок к машине. Ле Марр с Эвелин Каттер втащили обоих внутрь, и Паттерсон снова вдавил в пол педаль газа.

Не прошло и минуты, как «Бьюик», свернув за угол, разорвал бампером веревку полицейского ограждения, и опасная зона осталась позади. Еще минуту спустя частый топот и яростный рев бегущих стихли вдали.

– Все в порядке. Все в порядке, – мягко, настойчиво втолковывал венерианке В-Стивенс. – Мы тебе не враги. Видишь, я тоже из гуселапых.

Девушка, вжавшись спиной в дверцу, съежилась, поджала колени к груди. Зеленые глаза ее округлились от страха, впалые щеки конвульсивно, нервно подергивались. На вид лет около семнадцати. Венерианка машинально стягивала перепончатыми пальцами разорванный ворот блузки. Одну туфельку она потеряла, на лбу краснела царапина, темные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, губы дрожали так, что ни слова не разберешь.

Ле Марр ухватил ее за запястье, пощупал пульс.

– Да у нее сердце вот-вот из груди выскочит, – пробормотал он и, вынув из кармана пиджака шприц-ампулу, вогнал в трясущееся предплечье девушки дозу наркотика. – Пусть успокоится малость. Физически не пострадала: догнать ее не успели.

– Все в порядке, – снова забормотал В-Стивенс. – Мы – врачи, доктора из Центральной городской клиники, все, кроме мисс Каттер: она у нас отвечает за документацию. Доктор Ле Марр – невропатолог, доктор Паттерсон – специалист по онкологическим заболеваниям, а я – хирург, видишь? – объяснил он, легонько коснувшись лба девушки прецизионным хиропротезом. – И вдобавок тоже венерианин, земляк твой. Сейчас отвезем тебя в клинику, побудешь там.

– Нет, но вы видели?! – внезапно взорвался Ле Марр. – Никто даже пальцем не шевельнул, чтобы помочь ей! Стояли столбами и…

– Им просто страшно, – объяснил Паттерсон. – Просто не хочется ввязываться в неприятности.

– Не выйдет, – холодно хмыкнула Эвелин Каттер. – От неприятностей подобного рода не остаться в стороне никому. В таких вопросах сторонних зрителей не бывает: это вам не футбол.

– И что же дальше будет? – с запинкой пролепетала спасенная девушка.

– С Земли тебе лучше убраться подобру-поздорову, – мягко посоветовал ей В-Стивенс. – Как и прочим венерианам. Возвращайся домой и оставайся там, пока это безобразие не уляжется.

– А уляжется ли? – выдохнула она.

– Со временем – обязательно, – заверил ее В-Стивенс, потянувшись вперед и вручив венерианке одну из сигарет Эвелин. – Дальше так продолжаться не может. Мы должны жить свободно.

– Полегче, – угрожающе бросила ему Эвелин. Глаза ее вспыхнули враждебным огоньком, будто тлеющие угли. – Я полагала, вы выше всего этого.

Темно-зеленое лицо В-Стивенса приобрело явственный красноватый оттенок.

– По-вашему, я способен сидеть сложа руки, в то время как моих соотечественников убивают и осыпают оскорблениями, а наши интересы ущемляют на каждом шагу, дабы глиномордые вроде Ганнета богатели, жирели на крови, выжатой из…

– Как-как? «Глиномордые»? – в изумлении переспросил Ле Марр. – Вейчел, что это за словцо?

– Так среди них величают землян, – пояснил Паттерсон. – Уймитесь, В-Стивенс. На мой – и далеко не только на мой – взгляд, в природе не существует никаких «наших» и «ваших». Все мы – один народ, одна раса. Как-никак, ваши предки – те же земляне, осевшие на Венере в конце двадцатого века.

– Вот именно. Вся разница в мелких адаптивных преобразованиях, – поддержал его Ле Марр, – а факт остается фактом: мы до сих пор способны к скрещиванию, и это неопровержимо доказывает принадлежность к одной и той же расе.

– Способны-то способны, – натянуто улыбнувшись, заметила Эвелин Каттер, – да только кто возьмет в жены одну из гуселапых или из воронья?

Все надолго умолкли. Словно кожей чувствуя сгущающуюся в кабине враждебность, Паттерсон гнал «Бьюик» к клинике на полном ходу. Венерианка, сжавшаяся в комок, безмолвно курила, не сводя потемневших от страха глаз с вибрирующего пола.

Притормозив у контрольно-пропускного пункта, Паттерсон предъявил охраннику клиники служебный пропуск, и едва тот махнул рукой, пропуская автомобиль, снова прибавил газу. Убирая пропуск в карман, он нащупал внутри еще кое-что и немедленно вспомнил об одной из насущных забот.

– Кстати. Отвлекитесь-ка от политических неурядиц и поглядите, – заговорил он, перебросив назад, в руки В-Стивенса, запечатанный тубус. – Ответ от военных, получен с утра. Канцелярская ошибка. Прочтете, отдайте Эвелин. Вообще-то это ее епархия, но мне стало интересно.

В-Стивенс разделил тубус надвое и вытряхнул содержимое на колени. Внутри обнаружилось самое обычное заявление о госпитализации в государственную клинику с указанием личного номера ветерана боевых действий, а также его старые, изрядно засаленные пленки, истершиеся за долгие годы бумаги, грязноватые листы писчей фольги. Сколько раз их сворачивали и разворачивали, запихивали в карман рубашки, носили вплотную к волосатой, потной груди…

– И что в этом особенного? – раздраженно осведомился В-Стивенс. – Нам, кроме бюрократического крючкотворства, больше заняться нечем?

Паттерсон остановил машину на служебной стоянке и заглушил мотор.

– Личным номером поинтересуйтесь, – ответил он, распахнув дверцу. – Проверьте его и увидите, что здесь особенного. У госпитализированного в кармане оказалось удостоверение ветерана войны полувековой давности… за номером, который еще никому не присвоен.

Безнадежно озадаченный, Ле Марр взглянул в сторону Эвелин Каттер, перевел вопросительный взгляд на В-Стивенса, но объяснений так и не получил.

От беспокойной, прерывистой дремы старика пробудило гудение гарнитуры на шее.

– Дэвид Унгер, – заговорил чуть дребезжащий, металлический женский голос, – вам необходимо как можно скорее вернуться в клинику. Повторяю: вам необходимо как можно скорее вернуться в клинику.

Старик закряхтел, с трудом поднялся на ноги, схватил алюминиевую трость и заковылял прочь от раскаленной, обильно залитой потом скамьи, к пандусу, ведущему из парка на улицу. Надо же, а? Как нарочно! Только ему удалось уснуть, одолев и жаркое солнце, и визгливый хохот ребятишек пополам со смехом девиц и солдат…

У самой ограды парка какие-то двое, завидев его, воровато шмыгнули в кусты, обошли старика далеко стороной. Дэвид Унгер остановился, замер на месте, не веря глазам… и сам удивился силе собственного голоса. Да, он закричал, закричал во всю глотку! Вопль ярости и отвращения эхом разнесся от края до края парка, над зеленой травой, среди тихих деревьев:

– Гуселапые!!!

Встрепенувшись, старик неуклюжей трусцой устремился в погоню.

– Гуселапые! Воронье! Помогите! Эй, кто-нибудь! На помощь! – вопил он, вперевалку хромая следом за марсианином с венерианкой, размахивая алюминиевой тростью, жадно хватая ртом воздух.

Небольшая толпа, собравшаяся на крик, уставилась на спешащего за парочкой старика в совершеннейшем недоумении. Обессилевший старик наткнулся на фонтанчик с питьевой водой, едва не упал, выронил из рук трость. Морщинистое лицо его мертвенно побледнело, рубец ожога проступил на усеянной старческими пятнами коже отвратительной, жуткой кляксой, уцелевший глаз от ненависти и негодования налился кровью, из уголка дряблых губ вытекла на подбородок струйка слюны.

Парочка видоизмененных, свернув в кедровую рощицу, устремилась к выходу из парка. Дэвид Унгер в бессильной ярости взмахнул тонкими, костлявыми руками.

– Держите их! – брызжа слюной, завизжал он. – Держите, уйдут! Чего стоите столбами, трусы несчастные?! Что за народ, а?!

– Уймись, папаша, – добродушно урезонил его молодой солдат, остановившийся рядом. – Чего взбеленился? Идут себе, никого не трогают…

Подобрав трость, Унгер со свистом рассек ею воздух над его головой.

– А-а, болтун… соглашатель! – прорычал он. – Тоже мне, воин! Какой из тебя солдат?

Неудержимо закашлявшись, старик осекся, согнулся вдвое, не в силах перевести дух.

– В мое время, – с грехом пополам прохрипел он, – мы обливали их ракетным топливом и вздергивали на фонарях! В клочья их рвали, втаптывали в асфальт! Мы показали им…

Тут паре видоизмененных заступил путь огромный, плечистый коп.

– Проходите, – угрожающе распорядился он. – Вам, уродам, в парке не место.

Видоизмененные мышками шмыгнули мимо, однако коп, лениво подняв дубинку, хлестнул марсианина по глазам. Хрупкий тоненький череп видоизмененного с треском раскололся, и марсианин, ослепленный невыносимой болью, рухнул ничком в траву.

– Ну вот, другое дело, – удовлетворенно прохрипел Дэвид Унгер.

– Мерзавец старый, – в ужасе побледнев, бросила ему проходящая мимо женщина. – Такие, как ты, воду и мутят!

– А ты что, до воронья охотница?! – зарычал Унгер.

Толпа таяла на глазах. Крякнув, Унгер перехватил поудобнее трость и, ругаясь себе под нос на чем свет стоит, покачивая головой, яростно сплевывая в кусты, заковылял к выходу.

Неудержимо дрожа от гнева и негодования, он вошел в клинику.

– Чего вам? – буркнул он, дохромав до громадной регистратурной стойки посреди общего вестибюля. – Что у вас тут за бардак? Будят, стоило мне в первый раз с тех пор, как угодил сюда, нормально уснуть – и что я вижу? Ни много ни мало, пару гуселапых, разгуливающих среди бела дня, нахально, будто у себя дома!

– Вас требует к себе доктор Паттерсон. Кабинет номер триста один, – терпеливо объяснила сестра и кивнула больничному роботу: – Проводи мистера Унгера в триста первый кабинет.

Робот ровно, бесшумно покатил к дверям в коридор. Старик, насупившись, заковылял следом.

– Я-то думал, вы, жестянки ходячие, полегли все до единого еще в восемьдесят восьмом, в боях за Европу, – ворчал он на ходу. – Ничего не пойму! Мальчишки какие-то… сосунки в солдатских мундирах… гуляют в свое удовольствие, смеются, дурят головы девицам, у которых, кроме как валяться в траве нагишом, других дел нет… Что-то тут не так. Что-то тут…

– Сюда, сэр, – прогудел робот.

Дверь кабинета номер 301 отъехала в сторону.

Вейчел Паттерсон слегка привстал в знак приветствия. Вошедший в кабинет старик, кипя от возмущения, тяжело опираясь на алюминиевую трость, остановился перед его рабочим столом. До этого Паттерсон Дэвида Унгера собственными глазами не видел. Оба – тщедушный, крючконосый старый солдат и молодой, прекрасно одетый доктор с редеющими темными волосами, с открытым, добродушным лицом, в роговых очках – смерили друг друга взглядами. Возле стола с сигаретой в алых губах, откинув за спину светлые волосы, безучастно глядя перед собой, стояла Эвелин Каттер.

– Я – доктор Паттерсон, а это мисс Каттер, – заговорил Паттерсон, вороша мятые, потрепанные пленки, разложенные на столе. – Присаживайтесь, мистер Унгер. Я хотел бы задать вам пару вопросов. В ваших документах обнаружилась кое-какая неясность. Скорее всего, обыкновенная опечатка, однако документы вернулись ко мне.

Унгер, насторожившись, сел.

– Вопросы, канцелярщина, волокита… Неделю я здесь лежу, и каждый день что-нибудь новенькое! Наверное, лучше бы я там, на тротуаре, и помер.

– Согласно вот этим бумагам, вы провели у нас восемь дней.

Горький сарказм старика, вскипев, обернулся злобной иронией.

– Да уж, пожалуй! Уж если в бумагах так сказано, иначе и быть не может! Пусть даже это неправда, с бумагами не поспоришь!

– Вас госпитализировали как ветерана военных действий. Лечение, содержание, обслуживание – все расходы покрывает Директорат.

– А с этим-то что не так? – ощетинился Унгер, подавшись к Паттерсону и ткнув в его сторону узловатым пальцем. – Я, знаете ли, кое-какой заботы заслуживаю! Мундир еще в шестнадцать надел. Трудился, бился за Землю всю жизнь. И по сию пору служил бы, кабы не попал под их подлый удар на уничтожение, а так… счастье, что вообще жив остался, – вздохнул он, смущенно потерев мертвенно-бледную, изуродованную ожогом щеку. – А вас здесь, похоже, даже краешком не зацепило. Надо же… кто бы мог подумать?

Паттерсон с Эвелин Каттер переглянулись.

– Сколько вам лет? – внезапно спросила Эвелин.

– Там что, не сказано? – разъярился Унгер. – Ну, восемьдесят девять!

– А год рождения?..

– Две тысячи сто пятьдесят четвертый. Неужто самой не сосчитать?!

Паттерсон сделал крохотную пометку на полях отчета. Край писчей фольги украсился еле заметной галочкой.

– Воинская часть?

Тут Унгера и прорвало.

– ШБ-три. Может, слышали? Хотя… гляжу я вокруг и думаю: может, вам здесь даже о войне ничего не известно?

– ШБ-три, – повторил Паттерсон. – Как долго вы в ней прослужили?

– Пятьдесят лет. А после в отставку вышел. То есть в первый раз. В шестьдесят шесть, как положено. Получил пенсию и участок земли.

– А затем вас снова призвали на службу?

– Конечно, призвали! Еще бы! Проклятье, вы что, не помните, как ШБ-три вернулась в строй? Как мы, старики, за малым не остановили их последнее наступление? Ну да, вы в те времена еще мальцом были, но о том нашем деле известно всем!

Выхватив из кармана Хрустальный Диск первой степени, Унгер с маху хлопнул медалью о стол.

– За него меня вот этим и наградили. Всех наградили, кому посчастливилось остаться в живых. Всех десятерых… из тридцати тысяч, – проскрежетал он, трясущейся рукой смахнув медаль в горсть. – Ранило меня не на шутку. Лицо… сами видите. Память о гибели «Ветрокрылого Титана», линкора Натана Уэста. Пару лет после в военном госпитале пролежал, а они тем временем добрались до самой Земли.

Охваченный бессильной яростью, старик из последних сил сжал кулаки.

– А нам пришлось сидеть сложа руки и смотреть, как Землю превращают в дымящееся пепелище. Всюду шлак, зола, огонь, смерть… миля за милей, миля за милей! Ни городов, ни деревень… а мы сидим, смотрим, как их кобальтовые ракеты волнами идут вниз! Ну, а покончив с Землей, они и нами, Луной, занялись вплотную.

Эвелин Каттер раскрыла было рот, но не сумела выговорить ни слова. Лицо Паттерсона, сидевшего за рабочим столом, побледнело, как известь.

– Продолжайте, – сдавленно пробормотал он. – Продолжайте, мы слушаем.

– Лет пять, наверное, мы держались там, в бункерах под кратером Коперник, пока по нам просто гвоздили кобальтовыми ракетами… но потом они высадили десант. Тогда мы – все, кто остался, – ушли от них на сверхскоростных боевых торпедах, развернули сеть партизанских баз в районе внешних планет…

Сделав паузу, Унгер беспокойно заерзал.

– Не люблю я об этом рассказывать. Поражение, конец всему… да о чем тут расспрашивать? Будто сами не знаете! Я своими руками строил три-четыре-девять-пятую, лучшую артибазу сети! На полпути от Урана к Нептуну. После снова вышел в отставку. Жил себе, жил… пока эти подлые крысы о нас не пронюхали. Подобрались тайком и спокойно – спокойно! – расстреляли ее. В пыль разнесли. Всю колонию. Пятьдесят тысяч человек, считая женщин и ребятишек.

– А вам удалось спастись? – еле слышно прошептала Эвелин Каттер.

– Удалось, сами видите! Я в патруле был и сбил один из кораблей гуселапых. Сбил, полюбовался, как они дохнут… и на сердце чуточку полегчало. А потом перебрался на три-шесть-семь-седьмую, прожил там пару лет, но они и ее отыскали. Совсем недавно, в начале этого месяца. Дрался насмерть: куда деваться, когда к стенке припрут? – с мукой в голосе продолжал старик, блеснув грязно-желтыми зубами. – На этот-то раз бежать было некуда. О вас я еще не знал.

Вздохнув, старик сощурил испещренный кровяными прожилками глаз, обвел взглядом роскошный кабинет.

– Не знал… а ваши-то молодцы: вон какую артибазу отгрохали. С виду – почти как Земля… какой я ее с детства помню. Разве что слишком суетно и свет ярковат. На настоящей Земле жилось куда спокойнее, размереннее… но все равно молодцы. Даже воздух пахнет в точности так же.

В кабинете воцарилась мертвая тишина.

– Значит, после того, как… как погибла и эта колония, вы перебрались сюда? – сорвавшись на хрип, спросил Паттерсон.

Унгер устало пожал плечами:

– Да уж, наверное. Только не помню, как. Одно помню: оболочка купола лопнула, воздух хлынул в пространство, унося с собой тепло, гравитация отрубилась, повсюду вокруг идут на посадку корабли гуселапых и воронья, люди рядом со мной гибнут один за другим. Приложило меня взрывной волной… а дальше все как отрезало. Открываю глаза и вижу: лежу я здесь, посреди тротуара. Люди какие-то подошли, помогли встать, а потом один из ваших докторов на пару с ходячей жестянкой доставил меня сюда.

– Так-так… так-так…

Испустив долгий прерывистый вздох, Паттерсон принялся безо всякого смысла перебирать истрепанные, сплошь в пятнах пота документы.

– Ну что ж, теперь я понимаю, в чем причина ошибки.

– Разве бумаги не все налицо? Не хватает чего-то?

– Нет, все ваши документы здесь, у меня. Вас ведь доставили к нам с капсулой на запястье.

– Естественно! – хмыкнул Унгер, гордо выпятив цыплячью грудь. – С шестнадцати лет приучен: хоть ранен, хоть мертв, а капсулу имей при себе. Чтобы в канцелярии порядок был.

– Да, с документами все в порядке, – глухо подтвердил Паттерсон. – Можете возвращаться в палату. Или в парк. Куда пожелаете.

Повинуясь взмаху его руки, больничный робот препроводил дряхлого старика к двери и вывел в коридор.

Едва створка двери скользнула на место, Эвелин Каттер длинно, монотонно выругалась, растоптала окурок каблуком туфельки и порывисто зашагала из угла в угол.

– Господи милосердный, во что же мы влипли?

Паттерсон, взволнованный ничуть не меньше, придвинул к себе аппарат дальней видеосвязи и набрал номер выхода на внешнюю линию.

– Дайте мне штаб вооруженных сил, срочно, – велел он старшему диспетчеру.

– То есть Луну, сэр?

– Верно, верно, штаб вооруженных сил, главную лунную базу, – подтвердил Паттерсон.

На настенном календаре за спиной Эвелин Картер, нервно, не находя себе места шагавшей из угла в угол, значилось:

4 АВГУСТА 2169

Если Дэвид Унгер родился в 2154-м, сейчас он – мальчишка пятнадцати лет. А родился он действительно в 2154-м: так сказано в потрепанных, пожелтевших от времени, запятнанных потом документах, разложенных на столе. В удостоверении личности, пережившем еще не начавшуюся войну.

– Да-да, действительно ветеран, тут без обмана, – заверил Паттерсон В-Стивенса. – Ветеран войны, которая не начнется еще минимум месяц. Неудивительно, что счетно-конторские машины военных завернули его заявление.

В-Стивенс облизнул темно-зеленые губы.

– Война Земли против союза колониальных планет… и Земля проиграет?

– Унгер прошел эту войну целиком. Видел все, от начала и до конца… до самого поражения. До полного уничтожения Земли и истребления всей расы землян.

Подойдя к окну, Паттерсон устремил взгляд наружу.

За окном кабинета В-Стивенса раскинулся огромный город. Многие мили зданий, сверкающих белизной в лучах предвечернего солнца. Одиннадцать миллионов людей. Гигантский торгово-промышленный центр, основной экономический узел всей планетной системы… а за его окраинами – целый мир. Целый мир городов, ферм, автострад, дом трех миллиардов человек. Здоровая, процветающая планета, материнский мир, колыбель видоизмененных, родина отважных амбициозных колонистов, заселивших Венеру и Марс. Бесчисленные крупнотоннажные транспорты, снующие между Землей и колониями, доверху груженные минералами, рудами и прочей продукцией колониальных миров. И, мало этого, геологоразведочные экспедиции, уже ведущие изыскания на внешних планетах, именем Директората закрепляющие за Землей права на новые, новые, новые запасы сырья!

– Он видел, как все это превращается в радиоактивную пыль, – продолжал Паттерсон. – Стал свидетелем последнего удара по Земле, прорвавшего нашу оборону. А после – уничтожения Лунной базы.

– И, если не ошибаюсь, несколько высокопоставленных штабных уже летят с Луны к нам?

– Именно. Я рассказал им достаточно, чтобы зашевелились. Обычно эти ребята раскачиваются не по одной неделе.

– Что генералы! Вот на Унгера бы взглянуть, – задумчиво вздохнул В-Стивенс. – Нельзя ли как-нибудь устроить…

– Да ведь вы его видели. Вы его и реанимировали, помните? Сразу же после того, как он, подобранный на улице, попал к нам.

– А-а, – негромко, сверкнув темными зрачками, протянул В-Стивенс, – тот самый неопрятный старик? Значит, это и есть он, Унгер… ветеран предстоящей войны?

– Войны, в которой вам предстоит победить. Войны, в которой Землю ждет поражение, – отрезал Паттерсон и резко отвернулся от окна. – Унгер считает, будто все это – артибаза, искусственный спутник где-то между Ураном и Нептуном. Реконструкция небольшой части Нью-Йорка. Пара тысяч человек и машины под пластмассовым куполом. И даже не подозревает, что с ним произошло в действительности. В действительности же его каким-то образом зашвырнуло назад. В прошлое.

– Полагаю, причиной тому – мощный выброс энергии… плюс, может быть, отчаянное стремление спастись. Но, пусть даже так, положение все равно складывается совершенно невероятное. Как хотите, а очень уж все это… – В-Стивенс запнулся в поисках подходящего выражения. – Очень уж все это мистикой отдает. Гость из будущего! Пророк с небес, черт возьми!

Дверь отворилась, и в кабинет тихонько скользнула В-Рафия. Увидев Паттерсона, девушка замерла на пороге.

– Ой… прошу прощения, я не знала…

– Все в порядке, – заверил ее В-Стивенс, кивком пригласив соотечественницу войти. – Паттерсона ты помнишь. Когда мы подобрали тебя, он сидел за рулем.

Выглядела В-Рафия куда лучше, чем пару часов назад: царапины на лице затянулись, прическа в полном порядке, вместо разорванной блузки – чистый, новенький серый свитер, зеленые щеки и лоб влажно поблескивают в лучах солнца, падающих из-за окна. Подойдя к В-Стивенсу, девушка нервно, настороженно взглянула на Паттерсона.

– Я пока здесь побуду, – смущенно заговорила она, с мольбой в глазах косясь на В-Стивенса. – На улице мне сейчас, наверное, лучше не показываться.

– Родных на Земле у нее нет, – объяснил В-Стивенс. – На Землю ее пригласили как биохимика класса А. До недавнего времени она работала в лабораториях Вестингауза невдалеке от Чикаго, а в Нью-Йорк приехала, чтобы по магазинам пройтись… не подумав, чем это может закончиться.

– Так отчего бы ей не переселиться в денверскую В-колонию? – предложил Паттерсон.

Лицо В-Стивенса потемнело от прилива крови.

– Полагаете, здесь и без нее гуселапых хватает?

– Да полно вам! В конце концов, мы тут не в осаде сидим. Переправить ее в Денвер пассажирским ракетным экспрессом никто не помешает и не запретит.

– Давайте об этом позже, – раздраженно буркнул В-Стивенс. – Сейчас у нас имеются куда более важные темы для разговора. Вы документы Унгера внимательно проверяли? Ручаетесь, что не фальшивка? Нет, я в их подлинности не сомневаюсь, но тут нужна абсолютная уверенность.

– Для начала все это нужно сохранить в тайне, – с нажимом сказал Паттерсон, искоса взглянув на В-Рафию. – Посвящать в подобные материи посторонних совсем ни к чему.

– Вы обо мне? – неуверенно пролепетала В-Рафия. – Тогда я, наверное, пойду…

– Останься, – велел В-Стивенс, бесцеремонно ухватив девушку за плечо. – Паттерсон, не валяйте дурака. Сохранить тайну нам не удастся. Унгер, возможно, уже сотне человек обо всем рассказал. Он ведь целыми днями сидит на скамье в парке и пристает с разговорами ко всякому, кого сумеет за пуговицу ухватить.

В глазах В-Рафии вспыхнули искорки любопытства.

– О чем вы?

– Ни о чем особенном, – предостерегающе ответил Паттерсон.

– Ни о чем особенном?! – подхватил В-Стивенс. – Ну да, разумеется! Подумаешь, война с исходом, известным заранее… с продажей программок наперед, так сказать!

Щека венерианина конвульсивно задергалась, в глазах вспыхнул огонек хищного торжества.

– Делайте ставки, дамы и господа! Не полагайся на случай, милочка, ставь наверняка! В конце концов, это история, а история – наука точная, не так ли? – воскликнул он и устремил взгляд на Паттерсона, требуя подтверждения. – Что скажете? Вам этой войны не предотвратить. Мне тоже.

Тот неторопливо кивнул.

– Да. Полагаю, вы правы, – уныло ответил он… и ударил – ударил со всего маху, от всей души.

Удар пришелся чуть вскользь. Рухнув на пол, венерианин выхватил из кармана криомет, прицелился, однако Паттерсон пинком выбил оружие из его трясущихся рук и поднял В-Стивенса на ноги.

– Ошибся я, Джон, – выдохнул он. – Зря показал вам капсулу с документами Унгера. Зря рассказал обо всем.

– Вот именно, – с запинкой пробормотал В-Стивенс, не сводя с Паттерсона затуманенных грустью глаз. – Теперь я все знаю. Оба мы знаем: вы проиграете будущую войну. Заприте Унгера в ящик, отправьте хоть к самому ядру Земли – это ничего не изменит. Поздно. Как только я выйду отсюда, обо всем этом узнают и в «Колон-Ад».

– Нью-Йоркское представительство «Колон-Ад» только сегодня разгромили и сожгли.

– Ну, так свяжусь с чикагским или балтиморским. Хоть на Венеру отправлюсь, если потребуется, но добрые вести сообщу всем. Да, война будет долгой, нелегкой, однако мы победим. И помешать мне вы не в состоянии.

– Почему же. А если я вас убью? – возразил Паттерсон, лихорадочно обдумывая сложившееся положение.

Мысли в голове мелькали одна за другой. Нет, время еще не упущено. Если В-Стивенса изолировать, а Дэвида Унгера передать военным…

– Знаю, знаю, о чем вы думаете, – хищно оскалившись, скривив зеленые губы, прохрипел В-Стивенс. – Если Земля не полезет в драку, если войны избежать, у вас, возможно, еще отыщется шанс, так? Однако разве мы позволим вам избежать войны? Нет, не надейтесь! Компромиссы, как у вас говорится, – измена родине! Поздно. Поздно!

– При условии, что вы отсюда выйдете, – уточнил Паттерсон.

Пошарив по столу, он нащупал увесистое стальное пресс-папье, подхватил его… и тут ему в ребра уперлось гладкое дуло криомета.

– Не знаю точно, как эта штука действует, – неторопливо заговорила В-Рафия, – но, кажется, нужно просто нажать вот эту кнопку…

– Совершенно верно, – со вздохом облегчения подтвердил В-Стивенс, – только нажимать пока не спеши. Поговорю с ним еще пару минут. Возможно, смогу его образумить.

Освободившись от хватки Паттерсона, он отступил на несколько шагов, ощупал разбитую губу и обломки передних зубов.

– Поймите, Вейчел, вы сами во всем виноваты.

– Да это же чистое безумие! – прорычал Паттерсон, не сводя взгляда со ствола криомета в дрожащей руке В-Рафии. – Вы в самом деле рассчитываете, что мы ввяжемся в заведомо проигрышную войну?

– У вас не останется выбора, – с прежним блеском в глазах пояснил В-Стивенс. – Мы вынудим вас воевать. Один удар по вашим городам, и вы ответите, непременно ответите. Такова уж человеческая натура.

Первый выстрел из криомета в цель не попал. Шарахнувшись в сторону, Паттерсон взмахнул рукой, однако тонкое запястье девушки перехватить не сумел, а после ему волей-неволей пришлось броситься на пол, уклоняясь от второго выстрела. Луч криомета со свистом рассек воздух. В-Рафия, в страхе округлив глаза, попятилась назад. Оружие в ее руке плясало, ходило ходуном. Привстав, Паттерсон вытянул руки, прыгнул к охваченной ужасом девушке, в полете успел увидеть, как дрогнул ее палец на кнопке спуска, как потемнело окутанное включившимся полем дуло, и…

На этом-то все и кончилось.

Дверь кабинета с грохотом рухнула на пол, и на теле В-Рафии пучком скрестились смертоносные лучи, пущенные солдатами в синих мундирах из-за порога. Щеки обожгло ледяным холодом, и Паттерсон, судорожно прикрывая лицо ладонями, ничком упал на пол.

Студеная дымка пронеслась над головой. Дрожащее тело В-Рафии задергалось, заплясало, окруженное мерцающим облаком абсолютного холода, однако спустя еще долю секунды девушка замерла без движения, словно пленку ее жизни внезапно заклинило в проекторе. Кожа ее побледнела, утратила все краски. Еще миг, и причудливое ледяное изваяние девушки, застывшей с поднятой в тщетной попытке заслониться рукой, треснуло, разлетелось на части. Лопнувшие клетки тела, брызнув в стороны, осыпали мельчайшей хрустальной пылью весь кабинет до единого уголка.

Следом за солдатами порог не без опаски переступил раскрасневшийся, взмокший от пота Фрэнсис Ганнет.

– Паттерсон – это вы? – властно осведомился он, протянув Паттерсону широкую ладонь, однако на рукопожатие тот не ответил. – Военные, само собой разумеется, незамедлительно уведомили обо всем меня. Где этот старик?

– Где-то тут должен быть. Под охраной, – пробормотал Паттерсон и, повернувшись к В-Стивенсу, взглянул ему в глаза. – Вот видите, как все обернулось? – устало, с хрипотцой в голосе буркнул он. – Этого вы и хотели? Этого и добивались?

– К делу, мистер Паттерсон, к делу! – в нетерпении прогремел Фрэнсис Ганнет. – Времени у меня в обрез, а дело, судя по вашему сообщению, весьма серьезно.

– Истинно так, – спокойно подтвердил В-Стивенс, утирая носовым платком кровь с подбородка. – Ради такого случая стоило, побросав все, примчаться сюда с Луны, вы уж поверьте. Я знаю, что говорю.

Симпатичный на вид молодой человек в звании лейтенанта, сидевший от Ганнета справа, взирал на демоэкран в немом благоговении. При виде громады линкора в дыму чудовищной битвы – один из реакторов разбит взрывом, носовые орудийные башни смяты в лепешку, в борту огромная брешь – его глаза под светлой челкой вспыхнули, округлились от изумления.

– Бог ты мой, – негромко выдохнул лейтенант Натан Уэст, – это же «Ветрокрылый Титан». Самый большой из наших линкоров… и взгляните-ка, выведен из строя. Полностью и целиком…

– Этот корабль станет вашим, – заверил его Паттерсон. – Именно вам и предстоит командовать им, когда он погибнет, уничтоженный объединенными силами военных флотов Венеры и Марса, а Дэвид Унгер будет служить под вашим началом. Вы этого боя не переживете, однако Унгеру удастся спастись. Спастись… чтобы еще с несколькими уцелевшими увидеть своими глазами, с Луны, как марсиане с венерианами методически выжигают Землю кобальтовыми ракетами.

Крохотные силуэты на экране метались, вились, словно рыбешки в громадном, мутном от ила аквариуме. Казалось, посреди экрана бурлит исполинским водоворотом вихрь энергии, подхлестывающей, кружащей бесчисленное множество космических кораблей. Вот серебристые корабли землян приостановились, дрогнули, сломали строй. В огромную брешь немедля устремились блестящие черные линкоры марсиан, и в тот же миг во фланг землянам ударил поджидавший в сторонке венерианский флот. Взяв уцелевшие корабли землян в стальные клещи, силы колониальных планет разнесли, уничтожили земной флот без остатка. Серебристые силуэты вспыхивали, сгорали один за другим, а в отдалении величаво, неспешно вращалась сине-зеленая сфера, Земля…

Планете досталось тоже. Тут и там зияли жуткими оспинами кратеры взрывов: части кобальтовых ракет удалось миновать сеть обороны.

Ле Марр щелкнул клавишей проектора, и экран угас.

– На этом данная последовательность мыслеобразов завершается. Все прочие также представляют собой визуальные мыслеобразы наподобие этого, разрозненные воспоминания о событиях, запечатлевшихся в сознании пациента особенно ярко. Более нам не удалось извлечь ничего. Никакой связной картины. Далее события переносятся сразу на годы вперед, на один из искусственных спутников.

В зале зажегся свет, и зрители неловко поднялись на ноги. Лицо Ганнета посерело, словно цемент.

– Доктор Ле Марр, покажите еще раз те кадры… ну, те, с Землей, – беспомощно всплеснув руками, попросил он. – Уверен, вы понимаете, о чем речь.

Свет тут же померк, а экран на стене ожил вновь. На сей раз в кадре оказалась только Земля, стремительно уменьшающаяся за кормой сверхскоростной торпеды, уносящей Дэвида Унгера к области внешних планет. В торпеде Унгер устроился так, чтобы видеть гибнущий родной мир до последней секунды.

Земля… При виде дотла разоренной планеты собравшиеся в зале офицеры невольно заахали. Смерть, неподвижность, безмолвие… ни единого признака жизни – только тучи убийственной радиоактивной пыли, равнодушно, бесцельно клубящиеся над изъязвленной воронками взрывов земной поверхностью. Некогда полная жизни планета с трехмиллиардным населением превратилась в исполинскую обугленную головешку. Война не оставила на Земле ничего, кроме пыли, пепла и шлака, под неумолчный, тоскливый вой ветра заметавшего котловины пересохших морей.

Экран потемнел, и в зале снова зажегся свет.

– Полагаю, какая-нибудь растительная жизнь на планете вскоре появится, – резко сказала Эвелин Каттер и, содрогнувшись всем телом, отвернулась от остальных.

– Да. Скорее всего, сорные травы, – согласился Ле Марр. – Темный, сухой, жесткий чертополох, пробившийся к свету сквозь шлак. Несколько позже, возможно, воспрянут к жизни и насекомые, и, разумеется, бактерии. Следует полагать, со временем жизнедеятельность бактерий преобразует пепел в плодородную почву, затем настанет эпоха непрерывных дождей длиной в миллиард лет…

– Давайте начистоту, – оборвал его Ганнет. – Заново Землю заселят гуселапые с вороньем. Они и будут жить здесь после нас.

– Спать в наших кроватях? Плескаться в наших ванных, нежиться на диванах в наших гостиных, на нашем транспорте разъезжать? – кротко осведомился Ле Марр.

– Не понимаю, о чем вы, – раздраженно откликнулся Ганнет и взмахом руки подозвал к себе Паттерсона. – Ручаетесь, что обо всем этом, кроме присутствующих в зале, не знает никто?

– Еще об этом знает В-Стивенс, – напомнил Паттерсон, – но он заперт в психиатрическом отделении… ну, а В-Рафии более нет в живых.

– А нельзя ли побеседовать с самим… очевидцем? – спросил Паттерсона подошедший к обоим лейтенант Уэст.

– Да, – спохватился Ганнет, – где Унгер? Моему персоналу тоже не терпится познакомиться с ним лично.

– Суть дела вам известна и без него, – ответил Паттерсон. – Теперь вы знаете, чем обернется будущая война. Теперь вам известно, какая участь ждет Землю.

– И что же вы предлагаете? – настороженно спросил Ганнет.

– Избежать войны.

Ганнет пожал плечами, всколыхнув изрядной величины брюшком.

– Каким образом? В конце концов, историю не изменить, а все это – тоже история. История будущего. Иного выбора, кроме войны, нам не оставлено.

– Ну, если так, прихватим с собой и их, сколько сможем, – ледяным тоном отрезала Эвелин Каттер.

– Ч… что?! – поперхнувшись от возмущения, пролепетал Ле Марр. – Да как вы можете… работая в медицинском учреждении…

Глаза девушки полыхнули огнем.

– Вы сами видели, что они сотворили с Землей. Сами видели, как они рвали нас в клочья.

– Но наш долг – оставаться выше подобных вещей! – запротестовал Ле Марр. – Если и мы поддадимся ненависти и жажде мести, то кто же… э-э… послушайте, Паттерсон, почему под замком сидит только В-Стивенс? Он ведь помешан нисколько не более нее!

– Да, это правда, – согласился тот, – но она-то помешана в нашу пользу, а психов подобного рода сажать под замок не принято.

Ле Марр бочком отодвинулся от него подальше.

– Может, и вы отправитесь воевать? Плечом к плечу с Ганнетом и его солдатами?

– Я за то, чтобы избежать войны, – глухо, бесцветно напомнил Паттерсон.

– А возможно ли это? – живо осведомился Ганнет, однако страстный огонек, вспыхнувший в глубине его блекло-синих глаз, тут же угас.

– Почему нет? Возвращение Унгера в прошлое – как-никак, новый фактор.

– Если будущее не предрешено раз и навсегда, – задумчиво, окаменев лицом, заговорил Ганнет, – возможностей перед нами открывается – хоть отбавляй. Уж если будущее в принципе раздваивается, почему бы ему не ветвиться до бесконечности, каждый раз в новой точке? К примеру, воспользовавшись воспоминаниями Унгера о ходе сражений, мы можем…

– Позвольте мне с ним побеседовать, – взволнованно оборвал его лейтенант Уэст. – Он же – живой кладезь сведений о стратегии гуселапых. Наверняка каждое из сражений по тысяче раз в голове прокрутил.

– Он вас узнает, – возразил Ганнет, – как-никак, сколько лет под вашим командованием прослужил.

Паттерсон крепко задумался.

– Нет, вряд ли, – рассудил он, – ведь вы, лейтенант, много старше Дэвида Унгера.

Уэст заморгал.

– Как это? Он – дряхлый старик, а мне и тридцати еще нет.

– Дэвиду Унгеру в данный момент всего пятнадцать, – пояснил Паттерсон. – На сегодняшний день вы почти вдвое старше. Вы уже кадровый офицер, служите на Лунной базе, в штабе вооруженных сил, а Унгер даже на службу еще не зачислен. Начнется война – пойдет добровольцем как рядовой без класса, неопытный и необученный. Представьте: вот вы, состарившись, приняли под командование «Ветрокрылого Титана», а кто такой Дэвид Унгер? Пешка, ничтожество, низшее звено средних лет, один из расчета одной из множества орудийных башен. Скорее всего, вам и фамилии-то его ни разу не доведется услышать.

Ганнет озадаченно поднял брови.

– Погодите. Выходит, Унгер уже… живет среди нас?

– Да, Унгер где-то поблизости, за кулисами, ждет своего выхода на сцену, – подтвердил Паттерсон, однако дальнейшие размышления над этим вопросом решил отложить до лучших времен: возможности тут вырисовывались весьма и весьма заманчивые. – Так что, на мой взгляд, опасаться узнавания вам, Уэст, не стоит. Возможно, Унгер вас даже ни разу не видел: в конце концов, «Ветрокрылый Титан» – корабль не из мелких.

– Уж это точно, – поспешил согласиться Уэст. – Ганнет, распорядитесь обвесить меня системой «жучков». Пусть командование и услышит, и увидит наш разговор.

Наутро Дэвид Унгер, уныло нахохлившись под ослепительным солнцем, крепко сжимая узловатыми пальцами алюминиевую трость, как обычно сидел на скамейке парка и тупо, бессмысленно глазел на проходящих мимо.

Справа, не сводя с дряхлого, сгорбленного старика окаймленных металлом зрительных линз, снова и снова елозил по одному и тому же клочку травы робот-садовник. Чуть дальше, у края усыпанной щебнем дорожки, компания праздношатающихся парней бомбардировала самыми нелепыми вопросами и замечаниями разнообразные справочные автоматы, разбросанные по всему парку – очевидно, из опасений, как бы система ретрансляции не заскучала без дела. Гологрудая девица, устроившаяся загорать у пруда, едва заметно кивнула паре солдат, вот уже битый час расхаживавших по парку, постоянно держа Унгера в поле зрения.

С утра в парке собралась добрая сотня человек, и все они составляли единое целое – обычное окружение брюзгливого, раздражительного старика, клюющего носом на одной из скамеек.

– Ну что ж, начнем, – скомандовал Паттерсон, наблюдавший за происходящим из припаркованной у кромки зеленых газонов машины. – Помните: Унгера ни в коем случае не волновать! В тот, первый раз его реанимировал В-Стивенс, и если у него снова сердце пойдет вразнос, откачивать старика будет некому.

Светловолосый молодой лейтенант кивнул, одернул новенький, без единого пятнышка китель и выскользнул на тротуар. Оглядевшись, он сдвинул на затылок каскетку и энергично зашагал по усыпанной щебнем дорожке к центру парка. Стоило ему приблизиться, праздношатающиеся ненавязчиво рассредоточивались, один за другим усаживались на скамьи, на газоны, устраивались кучками возле пруда.

Остановившись у питьевого фонтанчика, лейтенант Уэст чуть наклонился, и управляющий фонтанчиком робомозг метко направил ему в рот струйку ледяной воды. Напившись, Уэст неторопливо двинулся дальше, а у ближайшей скамейки снова остановился, оперся на ее край ногой в сверкающем черной кожей ботинке и устремил рассеянный взгляд на девушку, сбросившую платье и вольготно раскинувшуюся на разноцветном одеяле у берега. Девушка, смежив веки, слегка раздвинув алые губы, испустила вздох облегчения.

– Пусть заговорит с вами первым, – негромко сказала она лейтенанту, замершему у скамьи футах в трех-четырех от нее. – Сами разговор не начинайте.

Лейтенант Уэст еще раз смерил девушку взглядом и двинулся дальше.

– Торо́питесь слишком, – сквозь зубы шепнул ему на ухо встречный прохожий, грузно сложенный человек средних лет. – Не спешите. Гуляйте. Вы на отдыхе.

– Делайте вид, будто совершенно свободны весь день, – проскрежетала скуластая крючконосая нянька с детской коляской, проходя мимо.

Замедлив шаг едва ли не до черепашьего темпа, лейтенант Уэст рассеянно отфутболил в мокрые кусты подвернувшийся под ноги камешек, сунул руки в карманы, отошел к центральному пруду и устремил отсутствующий взгляд в глубину. Выдержав паузу, он закурил, нащупал в кармане монетку, купил у робота-лоточника, проезжавшего мимо, эскимо.

– Капните на мундир, сэр, – чуть слышно донеслось из динамика робота. – Капните, выругайтесь и начинайте чиститься.

Подождав, пока эскимо не подтает на жарком летнем солнце, лейтенант Уэст послушно уронил пару капелек на манжету крахмального рукава, поморщился, отыскал носовой платок, смочил его в пруду и принялся неумело счищать с синей ткани липкие белые кляксы.

Сидевший на ближайшей скамейке старик с обезображенной шрамом щекой сощурил единственный глаз, крепко стиснул в руке алюминиевую трость и залился отрывистым, хрипловатым смехом.

– Эй, гляди, гляди! Осторожнее, парень! – просипел он.

Лейтенант Уэст в раздражении поднял на него взгляд.

– Вон, сейчас и штаны закапаешь! – пояснил старик и, обнажив в довольной улыбке беззубые десны, откинулся на спинку скамьи.

Лейтенант Уэст добродушно заулыбался.

– И верно, – признал он.

Сунув полураскисшее, недоеденное эскимо в прорезь мусоросборника, лейтенант стер с рукава последние пятнышки.

– Ну и жара, – заметил он, будто бы ненароком подойдя ближе.

– Да, славно тут поработали, – согласился Унгер, по-птичьи кивнув, задрав голову и сощурившись в попытке разглядеть знаки различия на плече лейтенанта. – Где служишь? Ракетчик?

– Нет, подрывник, – ответил лейтенант Уэст. Знаки различия ему с утра временно поменяли. – ШБ-три.

Старик вскинулся, отхаркнулся, взволнованно сплюнул в кусты.

– Да ну?

Лейтенант только пожал плечами и как ни в чем не бывало направился дальше.

Возбужденный, охваченный трепетом, старик привстал со скамьи.

– Послушай-ка! Я ведь, знаешь ли, сам служил в ШБ-третьей, – с нарочитой небрежностью, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, сказал он. – Только задолго до тебя.

На открытом, располагающем к себе лице лейтенанта отразилось нескрываемое изумление пополам с недоверием.

– Шутишь, папаша! Сказки рассказываешь. Из старого-то состава в живых не осталось почти никого!

– Сказки? Сказки?! – засипел Унгер, в лихорадочной спешке запустив руку в карман пиджака. – А вот постой-ка. Погоди минутку, я тебе кое-что покажу.

Благоговейно, почтительно вынув из кармана Хрустальный Диск, старик поднял его повыше.

– Видал? Знаешь, что это?

Долгое время лейтенант Уэст, не мигая, таращился на медаль. Охватившие его чувства оказались вполне настоящими и вовсе не требовали актерской игры.

– Можно взглянуть поближе? – наконец спросил он.

– Хм… ладно, держи, – не без колебаний разрешил Унгер.

Приняв медаль, лейтенант Уэст долго разглядывал ее, взвешивал на ладони, ощупывал прохладный металл и наконец вернул старику.

– Выходит, вас наградили им как раз тогда, в восемьдесят седьмом?

– Точно, – подтвердил Унгер, спрятав Хрустальный Диск в карман. – Выходит, ты это помнишь? Хотя нет, тебя и на свете-то еще не было… но, значит, слыхал о нас, так?

– Да, слышал, – ответил Уэст. – Слышал, и не однажды.

– Слышал и не забыл? Тут ведь куча народу просто не помнит, что мы тогда совершили…

– По-моему, в тот день нас разбили наголову, – сказал Уэст, неторопливо опустившись на скамью рядом со стариком. – Скверный был день для Земли…

– Разбили, – согласился Унгер. – Спаслось нас – по пальцам пересчитать. Добрался я до Луны, а чего ради? Только затем, чтобы увидеть, как от Земли не оставляют камня на камне. Думал, сердце не выдержит… плакал, пока замертво не упал. Да и вокруг все плакали в три ручья – солдаты, рабочие… стояли, смотрели, а сделать ничего не могли. А потом они и по нам гвоздить ракетами принялись.

Лейтенант облизнул пересохшие губы.

– А ваш командир спастись не сумел?

Морщинистое лицо Унгера потемнело, взгляд затуманился.

– Нет. Натан Уэст погиб со своим кораблем, – ответил он. – Лучший командир флота был: не просто же так ему «Ветрокрылого Титана» доверили. Таких, как Уэст, нет и больше уже не будет. Я один раз его видел. Рослый, плечистый, строгий… сам, так сказать, титан под стать своему кораблю. Великий старик был. Лучше него не справился бы никто.

Уэст призадумался.

– А вправду! Как по-вашему, если бы флотом командовал кто-то другой…

– Нет!!! – пронзительно взвизгнул Унгер. – Лучше не справился бы ни один! Слышал я, слышал… знаю, что о нем говорит кое-кто из этих толстозадых кабинетных стратегов! Так вот, врут они все! Выиграть это сражение не сумел бы никто. Безнадежное дело… нас ведь впятеро превосходили числом! Два громадных флота: один бьет прямо в наш центр, другой в сторонке дожидается возможности разжевать нас и проглотить…

– Понятно, – глухо проговорил Уэст, едва сдерживая наплыв чувств. Продолжать разговор не хотелось, но ничего не попишешь: приказ есть приказ. – А эти кабинетные стратеги… что они, провалиться им, говорят? Я-то в болтовню на верхах никогда не вникал. Ясное дело, многие утверждают, что и сражение мы могли выиграть, и даже «Ветрокрылого Титана» спасти, но…

Попытка улыбнуться закончилась полным провалом: губы не слушались.

– Гляди сюда, – с жаром заговорил Унгер и, дико сверкая уцелевшим глазом, принялся кончиком алюминиевой трости вычерчивать на щебенке глубокие, резкие линии. – Вот это наш флот. Помнишь, как Уэст его выстроил? В тот день нашим флотом командовал выдающийся ум. Гений! Мы сдерживали их атаки двенадцать часов, и только после они наконец прорвали наши ряды, а ведь в штабах даже на это никто не рассчитывал!

Свирепо взмахнув тростью, Унгер начертил у ног еще линию.

– А вот это – флот воронья.

– Да, вижу, – пробормотал Уэст, наклонившись так, чтобы объективы нагрудных камер запечатлели неровные штрихи на щебенке и отослали изображения считывателю патрульного корабля, лениво кружившего в вышине – а уж оттуда они прямиком отправятся в штаб вооруженных сил, на Лунную базу. – А флот гуселапых?

Внезапно смутившись, Унгер взглянул на него с опаской.

– Я тебе не надоедаю, а? Старики – они поболтать, знаешь, любят… вот и я, бывает, докучаю людям, от дел их отвлекаю…

– Нет-нет, рассказывайте, – ничуть не кривя душой, откликнулся Уэст. – Рассказывайте, рисуйте… я вас внимательно слушаю.

Эвелин Каттер беспокойно расхаживала из угла в угол неярко освещенной комнаты – руки скрещены на груди, алые губы зло сжаты.

– Не понимаю я вас! – Приостановившись возле окна, она задернула плотные шторы. – Еще недавно вы готовы были прикончить В-Стивенса, а сейчас не желаете даже нейтрализовать Ле Марра. Вам же известно: Ле Марр знать не желает, что, собственно, происходит. Не любит Ганнета и потому разглагольствует о межпланетном научном сообществе, о нашем долге перед всем человечеством и прочей чуши в том же ключе. Поймите, если В-Стивенс перетянет Ле Марра на свою сторону…

– Возможно, Ле Марр прав, – вздохнул Паттерсон. – Мне Ганнет тоже несимпатичен.

– Они же погубят нас! – с огнем в глазах взорвалась Эллен, остановившись напротив. – Уничтожат! Воевать с ними нельзя: на победу ни шанса… но они-то об этом еще не знают! Ле Марра нужно нейтрализовать, хотя бы на время. Пока он разгуливает на свободе, вся планета в опасности. От сохранения секретности зависят три миллиарда жизней!

Паттерсон, помрачнев, призадумался.

– Полагаю, результатами утренних изысканий Уэста Ганнет с вами поделился?

Хозяйка квартиры устало потерла виски.

– Результаты не обнадеживают. Старик помнит ход каждого из сражений назубок, и все они нами проиграны… вернее, будут проиграны, – сообщила она, неуклюже собирая со стола опорожненные кофейные чашки. – Еще кофе будете?

Но Паттерсон, целиком поглощенный раздумьями, ее словно бы не услышал. Подойдя к окну, он устремил взгляд наружу и даже не шевельнулся, пока Эллен не вернулась со свежей порцией горячего, черного, исходящего паром кофе.

– Вы просто не видели, как Ганнет прикончил эту девчонку, – заметил он.

– Какую еще девчонку? Ту, гуселапую? – Хмыкнув, Эллен принялась размешивать в кружке сахар и сливки. – Так ведь она сама едва не прикончила вас. Затем В-Стивенс помчался бы со всех ног в «Колон-Ад», и вот вам, пожалуйста – война… а кто, спрашивается, эту девчонку спас?

С этими словами она раздраженно придвинула к Паттерсону приготовленный для него кофе.

– Мы. Это-то и не дает мне покоя.

Машинально приняв кружку, Паттерсон отхлебнул кофе, но даже не почувствовал вкуса.

– К чему тогда было спасать ее от погромщиков? – продолжал он. – От погромщиков Ганнета, между прочим. Кстати, мы с вами тоже работаем на него.

– И что из этого?

– Но вы же знаете, какую игру он разыгрывает!

Эвелин равнодушно пожала плечами:

– Я всего-навсего мыслю практически. Мне хочется предотвратить войну. Ганнету гибель Земли не нужна тоже – он тоже стремится к миру.

– Еще пару дней назад, будучи уверен в победе, он призывал к войне.

– Ну, разумеется! – с резким, циничным смешком воскликнула Эллен. – Кто же станет затевать заведомо проигрышную войну? Это же, согласитесь, нерационально!

– Да, уж теперь-то Ганнет постарается предотвратить войну, – не слишком охотно согласился Паттерсон. – Дарует независимость колониальным планетам. Признает «Колон-Ад». Дэвида Унгера и всех, кто в курсе дела, ликвидирует… а сам перекрасится в щедрого, великодушного поборника мира и общего благоденствия.

– Естественно. И уже строит планы. Сенсационный полет на Венеру… мирная конференция с представителями «Колон-Ад», созванная в последний миг… Нажмет на Директорат, заставит их сдать назад, позволить Марсу с Венерой отделиться… и его вся система на руках носить будет. Что ж, ладно. Пусть. Или, по-вашему, гибель Земли и истребление человеческой расы лучше?

По губам Паттерсона скользнула саркастическая усмешка.

– Подумать только… Вся его махина вдруг разворачивается на сто восемьдесят градусов и с ревом мчит в противоположную сторону! На борьбу с войной! За мир и согласие вместо вражды и погромов!

Эвелин опустилась на подлокотник кресла и подняла взгляд к потолку, словно вычисляя что-то в уме.

– В каком возрасте Дэвид Унгер поступил на военную службу?

– В пятнадцать… или в шестнадцать.

– А каждому поступающему на службу присваивают личный номер, так?

– Да, верно. И что из этого?

– Возможно, я ошибаюсь, однако, согласно моим подсчетам… – Умолкнув, Эвелин снова подняла взгляд к потолку. – Согласно моим подсчетам, Унгер явится за личным номером со дня на день. Очередь этого номера может подойти хоть завтра, хоть послезавтра, смотря по числу добровольцев.

На лице Паттерсона отразилась странная задумчивость.

– Унгер уже живет среди нас… пятнадцатилетним мальчишкой. Унгер-юноша и Унгер-старик, одряхлевший ветеран грядущей войны… и оба они в данный момент живы!

Эвелин содрогнулась.

– Даже жуть берет. А если они случайно столкнутся нос к носу? Ничем не похожие один на другого…

В воображении Паттерсона тут же возник ясноглазый парнишка пятнадцати лет от роду. Рвущийся в бой. Готовый с идеалистическим воодушевлением сеять смерть в рядах гуселапых и воронья. Возможно, в эту минуту юный Унгер уже упруго, решительно шагал к призывному пункту… и в то же самое время одноглазый калека, древний старик, Унгер, проживший на свете восемьдесят девять крайне нелегких лет, неуверенно ковылял от больничной палаты к скамейке в парке, всей тяжестью опираясь на трость, надтреснуто, жалобно заговаривая со всяким, кто не откажется его выслушать!

– Тогда надо держать ухо востро, – сказал Паттерсон вслух. – Договоритесь с кем-нибудь из военных: пусть сообщат нам, когда до этого номера дойдет очередь. Когда Унгер явится получить его.

– Пожалуй, мысль неплоха, – согласно кивнула Эвелин. – Возможно, стоит запросить на него данные из Департамента учета населения. Быть может, нам удастся отыскать…

Но тут она осеклась на полуслове. Входная дверь бесшумно распахнулась, и на пороге, опершись на дверную ручку, подслеповато щуря воспаленные глаза в неярком свете, возник Эдвин Ле Марр. Оглядевшись, он шумно, прерывисто перевел дух и вошел в комнату.

– Вейчел, мне нужно с вами поговорить.

– В чем дело? – насторожился Паттерсон. – Что случилось?

Ле Марр полоснул Эвелин взглядом, исполненным жгучей ненависти.

– Он отыскал, что хотел. Я так и знал… знал заранее: как только ему пришлют пленку с результатами анализа, он…

– Кто «он»? Ганнет? – цепенея от страха, выдохнул Паттерсон. – Что отыскал?

– Переломный момент. Болтовню старика о конвое из пяти кораблей. С горючим для флота гуселапых. Двигавшемся к линии фронта без сопровождения. По словам Унгера, наши разведчики его проморгали, а вот, зная о нем наперед…

Поперхнувшись от волнения, Ле Марр умолк, сипло закашлялся, захрипел и лишь с великим трудом сумел взять себя в руки.

– А вот, зная о нем наперед, мы смогли бы его уничтожить.

– Понятно, – откликнулся Паттерсон. – И склонить чашу весов в пользу Земли.

– И если Уэсту удастся точно определить маршрут конвоя, – закончил Ле Марр, – Земля победит. Другими словами, Ганнет ввяжется в драку, как только получит точные сведения.

В-Стивенс, поджав к подбородку колени, сидел на монолитной скамье, служившей содержавшимся в психиатрическом отделении и стулом, и столом, и кроватью. С темно-зеленой губы его, покачиваясь, свисала недокуренная сигарета. Стены кубической, аскетически голой комнатки тускло поблескивали в свете ламп. Время от времени В-Стивенс поглядывал на циферблат наручных часов и вновь замирал, не сводя глаз с предмета, ползущего вверх-вниз вдоль кромки наглухо вваренного в створку двери замка.

Двигался предмет неспешно, с осторожностью. Замок он исследовал уже двадцать девять часов кряду и отыскал силовые кабели электромагнитов, удерживавших тяжелую пластину на месте. Нашел он и разъемы, соединяющие кабели с магнитным покрытием двери, и весь последний час неустанно резал резероидную поверхность в дюйме от них. Ползучий, чуткий, предмет этот представлял собою не что иное, как прецизионный хиропротез В-Стивенса – автономный роботизированный хирургический инструмент необычайной точности, как правило, присоединенный к правому запястью владельца.

Как правило… но не сейчас. Отсоединив хиропротез, В-Стивенс отправил его обследовать палату в поисках пути к бегству. Пока две пары металлических пальцев не слишком надежно, с грехом пополам удерживали робота на гладкой поверхности, большой палец (он же – скальпель) трудолюбиво вгрызался в металл. Конечно, работа хиропротезу выпала на износ, и после, по ее завершении, у операционного стола особого проку от него ждать не приходилось, однако раздобыть новый не составляло труда: точно такие же имелись в продаже у любого из венерианских поставщиков медицинского оборудования.

Дотянувшись до анодного вывода, указательный палец хиропротеза вопрошающе замер. Четыре остальных поднялись вверх, закачались, точно антенны муравья. Один за другим скользнув в прорезь, пальцы нащупали ближайший вывод катода.

Слепящая вспышка, резкий хлопок – и над прорезью заклубился едкий белесый дым. Замок в двери даже не дрогнул, а хиропротез, завершив работу, безжизненно рухнул на пол. Погасив сигарету, В-Стивенс с ленцой подошел к порогу и подобрал его.

Как только электронная рука, возвращенная на место, вновь сделалась полноправной частью его нервно-мышечного аппарата, В-Стивенс с опаской подцепил ею края замка, выждал пару секунд и потянул замок внутрь. Замок выскользнул из гнезда как по маслу. Коридор за порогом оказался совершенно пуст: ни голосов, ни шагов, ни охранников, ни системы наблюдения за пациентами. Сорвавшись с места, В-Стивенс помчался вперед, свернул за угол, миновал череду коротких коридоров и вскоре остановился возле широкого окна, открывающего вид на улицу, соседние здания и территорию клиники.

Ловкие пальцы хирурга – и живые, и металлические – проворно собрали из наручных часов, зажигалки, самопишущей ручки, связки ключей и нескольких монет единое целое, затейливую металлопластиковую конструкцию, ощетинившуюся множеством проволочек. Выдернув из гнезда палец-скальпель, В-Стивенс заменил его миниатюрным нагревательным элементом и вмиг припаял собранное устройство к подоконнику, под внешней закраиной. Вот так. И из коридора не видно, и снаружи не разглядеть: слишком высоко.

Кивнув самому себе, В-Стивенс двинулся назад, но, не пройдя и пары шагов, замер на месте как вкопанный.

Голоса… одного из охранников клиники и еще кое-чей, очень и очень знакомый.

Бегом домчавшись до психиатрического отделения, В-Стивенс шмыгнул в собственную палату. Электромагнитный замок в гнездо вошел неохотно: нагревшиеся от короткого замыкания защелки креплений слегка растопырились в стороны. Как только дверь затворилась, шаги в коридоре стихли возле порога. Магнитного поля перегоревший замок, разумеется, не создавал, но посетителю-то откуда об этом знать? Слегка усмехнувшись, В-Стивенс прислушался. Нежданный гость, аккуратно отключив несуществующее магнитное поле, толкнул дверь внутрь.

– Войдите, – хмыкнул В-Стивенс.

В палату с портфелем в руке и криометом в другой вошел доктор Ле Марр.

– Ступайте за мной, – велел он. – Я все устроил. Деньги, фальшивое удостоверение личности, виза, билеты, таможенное свидетельство… за торгового представителя гуселапых сойдете вполне. И к тому времени, как Ганнет узнает о вашем исчезновении, миновав кордоны военных, окажетесь вне земной юрисдикции.

В-Стивенс остолбенел.

– Но я…

– Живее! – оборвал его Ле Марр, указав стволом криомета на дверь. – Я, как сотрудник клиники, вправе распоряжаться и психами – даже самыми буйными, а вы официально числитесь в душевнобольных. Хотя, на мой взгляд, свихнулись ничуть не более всех прочих. Если не менее. Поэтому я и здесь.

В-Стивенс, с сомнением взглянув на Ле Марра, покорно проследовал в коридор, миновал равнодушного, каменнолицего охранника и вошел в лифт.

– Вы действительно вполне понимаете, на что решились? – осведомился он. – Вас ведь расстреляют как изменника родины, если поймают, а поймают всенепременно. Охранник вас видел, запомнил… каким образом вы рассчитываете сохранить всю эту авантюру в тайне?

– Я сохранить ее в тайне и не рассчитываю. Ганнет со своими солдафонами, знаете ли, до сих пор здесь и вовсю обрабатывает нашего старика.

Выйдя из лифта, оба направились к пандусу, ведущему вниз, в подземный гараж.

– Зачем вы мне это рассказываете? Кому, как не вам, знать, почему меня заперли в палате для буйных?

Смотритель гаража подогнал к пандусу машину Ле Марра, и оба поспешили забраться в кабину. Ле Марр сел за руль.

– Держите, – сказал он, швырнув криомет на колени В-Стивенсу и направляя машину к выезду наверх – к яркому полуденному солнцу, к оживленной нью-йоркской улице. – Вы собирались связаться с «Колон-Ад» и сообщить им, что Земля безнадежно проиграет войну.

Машина, покинув основной поток, свернула вправо. Впереди показалось летное поле, космодром межпланетного сообщения.

– Так вот, – продолжал ле Марр, – передайте им: пусть прекращают поиски компромиссов и нанесут удар. Всеми силами. Без промедления. Начинают полномасштабную войну. Ясно?

– Разумеется, ясно, – подтвердил В-Стивенс. – В конце концов, если победа нам гарантирована…

– Не гарантирована.

В-Стивенс приподнял зеленую бровь.

– Вот как? Мне казалось, Унгер – ветеран вчистую проигранной войны.

– Ганнет намерен изменить ход событий и уже отыскал переломный момент. Сейчас он ждет только уточнения информации, а затем нажмет на Директорат, и Земля ударит по Марсу с Венерой всеми наличными силами. Войны уже не избежать.

Резко затормозив, Ле Марр остановил машину у кромки летного поля.

– А если война неизбежна, пускай она, по крайней мере, никого не застанет врасплох. Можете сообщить вашей Колониальной Администрации, что наш военный флот уже в пути. Пусть приготовятся. Передайте своим…

Внезапно осекшись, Ле Марр обмяк, точно игрушка, у которой кончился завод, и бессильно уронил голову на баранку руля. Очки, слетевшие с его переносицы, упали под ноги, и В-Стивенс, чуть поразмыслив, водрузил их на место.

– Прошу прощения, – негромко сказал он. – Не сомневаюсь, вы хотели как лучше… но тем не менее испортили все, что могли.

Наскоро осмотрев голову Ле Марра, он убедился, что тканей мозга импульс криомета не задел, а значит, через час-другой Ле Марр очнется целым и невредимым, если не брать в расчет раскалывающейся головы. Сунув криомет в карман, В-Стивенс схватил портфель, перетащил бесчувственное тело Ле Марра на пассажирское сиденье, сел за руль сам, завел двигатель и развернул машину.

На полном ходу мчась обратно, к клинике, он покосился на циферблат наручных часов. Пожалуй, еще не поздно. Подавшись вперед, В-Стивенс скормил встроенному в приборную доску платному видеофону квортер и набрал номер, затверженный наизусть. Спустя минуту на экране возникло лицо секретарши из «Колон-Ад».

– В-Стивенс на связи, – представился он. – Положение осложнилось. Меня насильно вывезли из здания клиники. В данный момент возвращаюсь туда. Надеюсь, успею вовремя.

– Блок вибропреобразователя собран?

– Да, собран, но не при мне. Вектор магнитной индукции задан, все настроено и готово к работе… осталось вернуться в клинику и включить его в нужный момент.

– Ясно. А вот далее возникает заминка, – сказала зеленолицая девушка. – Линия защищена?

– Нет, – признался В-Стивенс, – но аппарат общественный, мне подвернулся случайно, так что «жучка» в него подсунуть, скорее всего, не могли.

Сощурившись, он проверил показания измерителя мощности на гарантийной пломбе видеофона.

– Утечки тока не вижу. Говорите.

– Забрать вас отсюда, из города, корабль не сможет.

– Дьявол, – выругался В-Стивенс.

– Из Нью-Йорка вам придется выбираться собственными силами, тут мы вам не поможем ничем. Наши портовые сооружения в Нью-Йорке уничтожены погромщиками. Воспользуйтесь наземным автомобилем и поезжайте в Денвер. Ближе кораблю не сесть. Других безопасных мест для нас на Земле нет.

В-Стивенс застонал от досады.

– М-да… везет, как утопленнику! Знаете, что со мной сделают, если схватят?

Девушка еле заметно улыбнулась.

– Для землян все гуселапые на одно лицо, и на фонарях нас развешивают, не разбираясь, кто есть кто, так что тут мы с вами в равном положении. Удачи! Ждем вас!

Раздраженно хлопнув по клавише, В-Стивенс оборвал связь, сбавил ход, свернул в неопрятную боковую улочку, остановил машину на общественной стоянке и проворно выскользнул из кабины. Впереди, за зелеными газонами парка, возвышались здания клиники. Крепко прижимая к груди портфель, В-Стивенс со всех ног помчался к главному входу.

Дэвид Унгер утер рот рукавом и бессильно откинулся на спинку кресла.

– Да не знаю я, – негромко, с хрипотцой выдохнул он. – Говорю же: запамятовал. Лет-то сколько прошло!

Ганнет кивнул обступившим старика офицерам, и те отошли.

– Ничего, – устало вздохнул он, промокая платком взмокший лоб, – дело движется. Медленно, но верно. Еще полчаса, и результат будет.

Целый угол терапевтического отделения занимал огромный штабной стол со стратегической картой. Разложенные по ее поверхности жетоны изображали космические корабли, боевые порядки гуселапых и воронья. Напротив, плотно сомкнув кольцо вокруг третьей планеты системы, поблескивали серебром другие фишки, изображавшие флот землян.

– Где-то здесь, рядом, – сказал Паттерсону лейтенант Уэст, обводя часть карты дрожащим от усталости и нервного напряжения пальцем. Глаза молодого офицера воспалились до красноты, на подбородке темнела щетина. – Унгер случайно услышал, как об этом конвое разговаривали офицеры. Вылетел конвой отсюда, с базы снабжения на Ганимеде, а после исчез из поля зрения наблюдателей, намеренно выбрав курс наугад. В то время никто из землян внимания на это не обратил: только задним числом и поняли, какой шанс упустили. Кто-то из военных экспертов нанес маршрут конвоя на карту, а пленку с ретроспективой размножил и разослал, кому мог. Ее-то офицеры, собравшись в кают-компании, и анализировали. Унгер считает – считает! – что маршрут конвоя пролегал неподалеку от Европы… но, может, и от Каллисто.

– Этого мало, мало! – прорычал Ганнет. – Пока что данных о его маршруте у нас не больше, чем у земных стратегов на момент сражения. К ним нужно добавить точные сведения, данные из материалов, опубликованных позже!

Дэвид Унгер с облегчением потянулся к стакану воды, поданному одним из младших офицеров.

– Спасибо… Ребята, я ведь всем сердцем хочу вам помочь, – жалобно забормотал он. – Стараюсь припомнить, стараюсь, но… Сам не пойму, что со мной нынче такое: мысли путаются, черт их дери!

Морщинистое лицо старика исказила гримаса мучительной, тщетной сосредоточенности.

– Знаете, сдается мне, этот конвой задержался невдалеке от Марса. Метеоритный рой пережидал.

Ганнет шагнул к нему.

– Подробнее.

Унгер беспомощно развел руками:

– Да я помогаю вам всем, чем могу, мистер! Надо же… Обычно, собравшись книгу о войне написать, люди просто передирают всякую чушь из других книг, – с трогательной признательностью во взгляде вздохнул он. – Может, вы в своей книжке и меня где-нибудь упомянете?

– Еще бы! – с чувством заверил его Ганнет. – На первой же странице. И, может, даже с портретом.

– Уж я-то о войне знаю все, – пробормотал Унгер. – Дайте срок, точно вспомню. Дайте мне только срок, а я постараюсь.

Старик угасал на глазах. Морщинистое лицо налилось нездоровой свинцовой серостью, дряблые мускулы облепили пожелтевший, хрупкий костяк, будто высохшая замазка. Каждому из присутствующих было вполне очевидно: жить Дэвиду Унгеру осталось – всего ничего.

– Если он отдаст концы, не успев вспомнить, – негромко бросил Ганнет лейтенанту Уэсту, – я вас всех…

– Что-что? – внезапно насторожившись, сощурив уцелевший глаз, вскинулся Унгер. – Виноват, не расслышал.

– Нет, ничего. Просто заполняем кое-какие пробелы, – устало вздохнул Ганнет и резко встряхнул головой. – Отведите его к карте. Пусть видит расклад. Может, так вспомнит быстрее.

Дэвида Унгера подняли на ноги и поволокли к столу. Техники с генералитетом обступили его со всех сторон, и мутноглазый, еле держащийся на ногах старик скрылся из виду за их спинами.

– Долго он так не протянет, – в гневе зарычал Паттерсон. – Дайте ему отдохнуть: у него же сердце вот-вот сдаст!

– Информацию нужно получить во что бы то ни стало, – парировал Ганнет, пронзив Паттерсона властным взглядом. – Где тот, другой доктор, как бишь его… Ле Марр, если не ошибаюсь?

Паттерсон огляделся по сторонам.

– Я его здесь не вижу. Очевидно, не выдержал этого издевательства и ушел.

– Ле Марр здесь вовсе не появлялся, – бесстрастно поправил его Ганнет. – Я вот думаю: не пора ли послать кого-нибудь на его поиски? О, кстати! – добавил он, кивнув в сторону Эвелин Каттер, быстрым шагом вошедшей в зал. – Вот она предлагает…

Побледневшая, запыхавшаяся Эвелин подошла к ним.

– Это уже неважно, – ледяным тоном объявила она и многозначительно взглянула на Паттерсона. – Я больше не желаю иметь с вами и вашей войной ничего общего.

Ганнет пожал плечами:

– Тем не менее розыск в обычном порядке я все-таки организую. На всякий, знаете ли, случай.

С этим он и отошел прочь, оставив Эвелин с Паттерсоном наедине.

– А теперь слушайте, – резко, жарко дыша Паттерсону в самое ухо, заговорила Эвелин. – Номер Унгера только что всплыл.

– Когда вы узнали об этом? – оживился Паттерсон.

– По пути сюда. Я сделала, как вы велели, – договорилась с одним из штабных канцеляристов, он мне и сообщил.

– Давно?

Губы Эвелин задрожали, щека нервно задергалась.

– Буквально только что, и… Вейчел, он здесь.

Паттерсон озадаченно заморгал, но, поразмыслив, понял, о чем идет речь.

– То есть они направили его сюда? К нам в клинику?

– Да, я так распорядилась. Чтобы, когда он явится на призывной пункт, когда до его номера дойдет очередь…

Схватив Эвелин за плечо, Паттерсон поволок ее к выходу из терапевтического отделения, вывел наружу, под яркое солнце, подтолкнул к пандусу, ведущему наверх, и придвинулся к ней вплотную.

– Где его держат?

– В общей приемной. Ему сказали, что это обычное медицинское обследование. Незначительная формальность, – испуганно пояснила Эвелин. – Что будем делать? Возможно ли хоть что-нибудь изменить?

– Ганнет считает, что да.

Эвелин в растерянности покачала головой:

– Ну, а, допустим, мы… помешаем ему завербоваться? Дадим отвод? Что тогда? Каким станет будущее, если ему помешать? Вы ведь доктор и вправе признать его негодным по состоянию здоровья. Всего одна красная галочка в бланке медицинского освидетельствования, и… – Осекшись, Эвелин безудержно расхохоталась. – Нет, вы себе только представьте! Крохотная красная галочка – и Дэвида Унгера больше нет! Ганнет в жизни его не увидит, не узнает, что Земле не по силам выиграть войну, и тогда-то Земля победит, а В-Стивенса не запрут в палату для буйных, а эту девчонку из гуселапых…

Паттерсон с маху хлестнул ее по щеке.

– Заткнитесь и возьмите себя в руки! Для истерик не время!

Эвелин задрожала. Паттерсон, подступив ближе, крепко прижал ее к себе, и наконец она подняла взгляд. На щеке ее набухало красное пятно – след раскрытой ладони.

– Прошу прощения, – кое-как совладав с собой, пробормотала Эвелин. – Спасибо. Сейчас все будет в норме.

Кабина лифта достигла первого этажа. Дверцы раздвинулись, и Паттерсон вывел Эвелин в вестибюль.

– Вы его видели?

– Нет, – ответила Эвелин, поспешая за Паттерсоном со всех ног. – Как только мне сообщили, что номер выдан и его обладатель направлен сюда, я сразу же помчалась к вам. Возможно, мы опоздали. Возможно, ему надоело нас дожидаться. В конце концов, он – всего лишь мальчишка пятнадцати лет. Мальчишка, рвущийся в бой. Возможно, он просто ушел!

Паттерсон остановил проезжавшего мимо робота-санитара.

– Занят?

– Нет, сэр, – отвечал робот.

Паттерсон показал ему удостоверение с личным номером Дэвида Унгера.

– Разыщи в общей приемной этого человека, пришли сюда, а вестибюль перекрой. Запри обе двери и позаботься, чтобы никто не вышел и не вошел.

Робот неуверенно защелкал контактами реле.

– Каковы будут дальнейшие распоряжения? Данная совокупность условий не…

– Дальнейшие распоряжения получишь позже. Твоя задача – привести его сюда. Одного. Мне нужно побеседовать с ним без посторонних ушей.

Считав и запомнив номер, робот скрылся из виду за дверью в приемную.

Паттерсон крепко стиснул плечо Эвелин.

– Страшно?

– Не то слово.

– Разговор поведу я сам. Ты просто стой рядом. Возьми-ка, – добавил Паттерсон, передав ей сигареты, – раскури нам с тобой по одной.

– Может, и третью, для Унгера?

– Он еще слишком мал. До табака не дорос, – с улыбкой напомнил Паттерсон.

Следом за вернувшимся роботом в вестибюль, озадаченно морща лоб, вошел светловолосый пухлый синеглазый парнишка.

– Вызывали, док? Со мной что-то не так? На призывном велели явиться сюда, но зачем, не сказали, – заговорил он, неуверенно направившись к Паттерсону. Тревога мальчишки росла, как на дрожжах. – Я ведь для службы годен? По всем статьям годен, правда?

Выхватив у мальчишки новенькую, только что отпечатанную карточку удостоверения, Паттерсон бросил взгляд на личный номер и передал удостоверение Эвелин. Та приняла карточку и замерла, не сводя со светловолосого мальчугана глаз.

Присланный с призывного пункта мальчишка оказался вовсе не Дэвидом Унгером.

– Фамилия, имя? – резко спросил Паттерсон.

– Берт Робинсон, – с запинкой, застенчиво пролепетал мальчишка. – В карточке разве не сказано?

Паттерсон повернулся к Эвелин:

– Номер тот самый, но это не Унгер. Что происходит?

– Послушайте, док, – жалобно окликнул его Берт Робинсон, – я ведь годен для службы? Хоть намекните.

Паттерсон подал знак роботу:

– Отопри вестибюль. Мы закончили. Можешь возвращаться к текущим делам.

– Ничего не пойму, – негромко пробормотала Эвелин. – Чушь какая-то.

– С вами, Робинсон, все в порядке, – ответил мальчишке Паттерсон. – Возвращайтесь на призывной пункт и доложите, что к воинской службе годны.

На лице мальчишки отразилось нескрываемое облегчение. Вздохнув, Берт Робинсон двинулся к пандусу, ведущему вниз.

– Спасибо огромное, док! По гроб жизни вам благодарен! Теперь только скорее бы до гуселапых добраться!

– И что дальше? – глухо спросила Эвелин, как только широкая спина юноши скрылась из виду за дверью. – Что теперь делать будем?

Паттерсон вскинул голову, стряхивая оцепенение.

– Отправим запрос в Департамент учета населения. Пусть по архивам поищут. Дэвида Унгера нужно найти. Найти во что бы то ни стало!

В центре связи, как всегда, стоял гул, повсюду мерцали экраны видеофонов. Протолкавшись к свободному аппарату, Паттерсон набрал номер.

– Запрошенных сведений долго ждать не придется, сэр, – заверила его девушка из Департамента учета. – Останетесь на линии или вам лучше перезвонить?

Паттерсон схватил со стойки дужку гарнитуры и нацепил ее на шею.

– Как только отыщете хоть какие-либо сведения о Дэвиде Унгере, немедленно дайте мне знать. Вызов направьте на гарнитуру.

– Слушаю, сэр, – отчеканила девушка и дала отбой.

Паттерсон вышел из зала в тишину коридора. Эвелин поспешила за ним.

– Куда мы? – спросила она на ходу.

– В терапевтический корпус. Хочу побеседовать со стариком. Расспросить его кой о чем.

– Так этим Ганнет уже… который час занимается, – удивилась Эвелин, с трудом переводя дух. – Вам-то от него что…

Спустившись на первый этаж и выйдя наружу, оба едва не ослепли в ярких лучах предвечернего солнца.

– Я хочу расспросить его не о будущем – о настоящем. О том, что происходит сегодня. Сейчас.

Эвелин придержала его за плечо.

– В чем дело? Может, и мне объясните?

– Догадку одну нужно проверить, – ответил Паттерсон, в раздражении высвободившись и двинувшись дальше. – Идемте. Времени у нас в обрез.

В терапевтическом корпусе кипела работа. Техники с офицерами, столпившиеся вокруг громадного стола с картой, оживленно беседовали, вглядываясь в расстановку фишек и изогнутые линии стрелок.

– Где Унгер? – окликнул их Паттерсон.

– Ушел, – объяснил один из офицеров. – Ганнет решил прерваться до завтра.

– Ушел?! – Паттерсон яростно выругался. – Куда? Что с ним?

– Ганнет с Уэстом повели его в главное здание. Он совсем из сил выбился, и как раз в тот момент, когда мы вплотную подобрались к цели. Ганнета чуть удар не хватил, но ничего не поделаешь: придется нам подождать.

Паттерсон схватил Эвелин Каттер за руку, привлек к себе.

– Общую тревогу, срочно. Оцепить здание. Живее, живее!

Эвелин в растерянности разинула рот.

– Но…

Однако тот, не слушая возражений, выбежал из терапевтического корпуса и бросился к главному зданию. Впереди черепашьим шагом двигались лейтенант Уэст с Ганнетом, поддерживавшие под локти обессилевшего, едва волочащего ноги старика.

– Берегись! – закричал Паттерсон им вслед.

Ганнет встревоженно оглянулся.

– В чем дело?

– Назад! Тащите его назад!

С этими словами Паттерсон бросился к старику во всю прыть… но поздно.

Сгусток энергии, мелькнувший над его головой, угодил в цель, брызнул во все стороны ослепительно-белым пламенем. Сгорбленная фигура старика пошатнулась, обуглилась, алюминиевая трость, вмиг расплавившись, растеклась по земле блестящей бесформенной лужицей. Останки Унгера задымились, растрескались, съежились и долю секунды спустя плавно посыпались наземь, закружились в воздухе невесомыми, обезвоженными хлопьями пепла, а кольцо белого пламени постепенно угасло.

Ганнет машинально поддел почерневшие хлопья носком ботинка. На прямоугольном, холеном лице политика застыла гримаса крайнего изумления.

– Мертв. А мы от него так ничего и не добились…

Лейтенант Уэст, уставившись на пепел точно завороженный, долгое время беззвучно шевелил губами, прежде чем сумел обрести дар речи.

– И уже не добьемся, а значит, ничего не изменим. Победы нам не видать…

Внезапно сорвав с кителя знаки различия, молодой офицер в ярости отшвырнул их прочь.

– Да будь я проклят, если отдам жизнь за то, чтобы вы подгребли под себя всю систему! Нет уж, в этот капкан я не полезу. На меня можете не рассчитывать.

В здании клиники громко, пронзительно завыли сирены тревоги. Солдаты вперемешку с охраной, гурьбой высыпав наружу, в беспорядке бросились к Ганнету, но Паттерсон не удостоил их даже взгляда. Он, отвернувшись от остальных, не сводил глаз с окна прямо над собственной головой.

Некто, высунувшийся в окно, ловко, деловито срезал с наружной закраины подоконника какой-то предмет, ярко сверкавший в лучах заходящего солнца. В-Стивенса Паттерсон в этом «некто» узнал сразу. Покончив с работой, венерианин спрятал непонятный предмет из металла и пластика в карман и скрылся в глубине коридора.

К Паттерсону, тяжко дыша, подбежала Эвелин.

– Что…

Увидев останки Унгера, она осеклась, вскрикнула.

– О Господи! Кто это сделал? Кто?!

– В-Стивенс, кто же еще.

– Должно быть, Ле Марр его выпустил! А что я вам говорила?! – Всхлипнув, Эвелин истерически повысила голос, в уголках ее глаз заблестели слезы. – Что я вам говорила?! Я ведь предупреждала!..

– Что же нам теперь делать? Унгер убит, – в детской растерянности воззвал Ганнет к Паттерсону, однако внезапно охватившая его ярость пересилила, смела страх без остатка. – Да я!.. Я всех гуселапых на планете изведу под корень! Дома их сожгу, а самих развешу на фонарях! Я…

Поперхнувшись, он оборвал фразу на полуслове.

– Однако ведь уже поздно, не так ли? Уже ничего не поделаешь. Мы проиграли. Разбиты наголову, хотя война еще даже не начата?

– Действительно, – подтвердил Паттерсон. – Поздно, Ганнет. Ваш шанс упущен.

– Ах, если бы нам удалось его разговорить! – в бессильной злобе прорычал Ганнет.

– Не удалось бы. Невозможного не совершить никому.

Ганнет озадаченно заморгал.

– Невозможного? Почему же? Отчего вы так полагаете? – сощурился он: очевидно врожденная звериная хитрость дельца от политики взяла свое.

Дужка гарнитуры на шее Паттерсона разразилась громким жужжанием.

– Доктор Паттерсон, – зазвучал из наушников голос диспетчера связи, – вас срочно вызывают из Департамента учета населения.

– Соединяйте! – распорядился Паттерсон.

Не прошло и секунды, как в ушах его зазвучал металлический голос чиновницы из Департамента учета:

– Доктор Паттерсон, информация по вашему запросу подготовлена.

– И что же вам удалось отыскать? – осведомился Паттерсон, хотя ответ знал заранее.

– Результаты проверены дважды. Ошибка исключена. Человека, соответствующего вашему описанию, не существует. Ни на данный момент, ни в архивах за прошлые годы человек по имени Дэвид Л. Унгер с предоставленными вами идентификационными характеристиками не значится. Эхоэнцефалограмма, отпечатки зубов и отпечатки пальцев не зафиксированы ни в одной из наших учетных карточек. Если угодно, мы…

– Не нужно. Ответ на вопрос я получил. Продолжать поиски ни к чему, – оборвал чиновницу Паттерсон и отключил гарнитуру.

– Ничего не пойму, – пожаловался Ганнет, слушавший разговор в полном недоумении. – Объясните, Паттерсон!

Но Паттерсон, словно не слыша его, присел на корточки, поворошил пальцем хлопья пепла у ног и снова включил гарнитуру.

– Бригаду ко мне, живо, – негромко распорядился он. – Все это доставить наверх, в лабораторию, а я…

Вздохнув, он неторопливо выпрямился во весь рост.

– А я тем временем разыщу В-Стивенса. Если сумею.

– В-Стивенс наверняка уже летит на Венеру, – с горечью заметила Эвелин Каттер. – Ладно, чего уж теперь… Что сделано, того не воротишь.

– Да. Нам предстоит война, – согласился Ганнет.

Несколько оправившись от пережитого потрясения, он вспомнил об окружающих, взял себя в руки, пригладил пышную седую челку, одернул пиджак и вновь – пусть хоть отчасти – принял прежний, соответствующий положению внушительный вид.

– Что ж, – продолжал он, – если так, встретим ее с подобающим мужеством. Какой смысл в стараниях предотвратить неизбежное?

Паттерсон отодвинулся в сторону, уступая дорогу бригаде роботов-санитаров. Приблизившись к обугленным останкам, роботы принялись с осторожностью, тщательно собирать их в кучку.

– Проведите полный анализ, – велел Паттерсон лаборанту, командовавшему бригадой. – Вплоть до клеточного уровня. Особое внимание – нервной системе. О результатах доложите немедля, как только закончите.

Анализ занял всего-то около часа.

– Смотрите сами, – сказал лаборант. – Вот, возьмите, пощупайте. Даже на ощупь чувствуется: дело нечисто.

Паттерсон принял образчик иссушенной, хрусткой органики. Больше всего похожий на закопченную кожу какой-то морской твари, лоскут ткани распался на части, рассыпался в прах, стоило только положить его на стол среди лабораторного оборудования.

– Да, вижу. Вижу, – неторопливо протянул Паттерсон.

– В общем и целом сработано превосходно. Одна беда – неустойчиво. Еще пара дней, и конец. На большее не хватило бы. Разлагается быстро: солнце, воздух, все остальное – а никаких механизмов репарации не предусмотрено. Наши клетки постоянно делятся, обновляются, очищаются. Эта же штуковина попросту синтезирована и приведена в действие… причем кем-то, на голову опережающим нас в технологиях биосинтеза. Не работа – шедевр!

– Шедевр, спору нет, – согласился Паттерсон, подняв со стола еще один образчик тканей Дэвида Унгера и задумчиво растерев его в мелкую пыль. – Одурачили нас знатно.

– Но вы-то обман раскусили, не так ли?

– Не сразу.

– Как видите, систему мы реконструировали, собрав фрагменты в единое целое. Кое-чего, разумеется, недостает, но в общих чертах… Эх, пообщаться бы с изготовителем! Заметьте, это ведь не робот, не электромеханика. Тут все гораздо тоньше, сложнее.

Паттерсон отыскал взглядом лицо андроида, собранное из хлопьев пепла. Сморщенная, почерневшая, тонкая, точно бумага, кожа; единственный глаз, тускло, слепо таращащийся в никуда… Да, в Департаменте учета населения нисколько не ошибались. Человека по имени Дэвид Унгер на свете не существовало – ни на Земле, ни где-либо еще. Тот, кого все полагали Дэвидом Унгером, оказался рукотворным андроидом. Биосинтетом.

– Да, облапошили всех нас мастерски, – признал Паттерсон. – Кто, кроме нас двоих, еще в курсе?

– Никто, – заверил его лаборант, кивнув в сторону бригады роботов-санитаров. – Людей в этом подразделении, кроме меня, не имеется.

– Не могли бы вы в таком случае сохранить результаты в секрете?

– Разумеется. Вы – начальство, вам виднее.

– Благодарю вас. Однако, если угодно, благодаря этим сведениям вы можете сменить начальство хоть сию же минуту.

– На Ганнета? – Лаборант рассмеялся. – Нет уж, к нему мне как-то не хочется.

– Но ведь он положит вам весьма приличное жалованье.

– Это верно, – признал лаборант, – только потом я и глазом моргнуть не успею, как окажусь на передовой. Нет, нет, в клинике мне нравится гораздо больше.

Паттерсон шагнул к двери.

– Будет кто интересоваться, скажите, что останков для анализа не хватило. Ликвидировать все это сможете?

– Смогу… хоть и жалко – сил нет! – вздохнул лаборант, с любопытством оглянувшись на Паттерсона. – Простите, а вы не догадываетесь, кто мог такое соорудить? С удовольствием пожал бы ему руку!

– Мне сейчас не до этого, – уклончиво ответил Паттерсон. – В-Стивенса нужно найти. Найти непременно и как можно скорее.

Открыв глаза, Ле Марр заморгал, сощурился в неярком свете заходящего солнца, выпрямился – и изрядно приложился затылком о приборную доску. Казалось, голова взорвалась от нестерпимой боли, темным вихрем затмившей солнечный свет, но вскоре боль унялась, и Ле Марр, с осторожностью подняв голову, огляделся вокруг.

Машину вместе с ним кто-то оставил в дальнем углу неопрятной общественной автостоянки. Стрелки часов приближались к пяти тридцати. По узкой улочке, примыкавшей к стоянке, непрерывным шумным потоком мчались автомобили. Подняв руку, Ле Марр с опаской ощупал голову над ухом. Под волосами обнаружилось совершенно бесчувственное, точно окоченевшее пятнышко, участок кожи с серебряный доллар величиной. Мало этого, от пятнышка явственно веяло холодом – жуткой, запредельной стужей открытого космоса.

Не успел он окончательно прийти в себя, собраться с мыслями и вспомнить, при каких обстоятельствах лишился чувств, с улицы на стоянку свернул доктор В-Стивенс.

Бежал В-Стивенс упруго, ловко огибая стоявшие по соседству автомобили, настороженно озираясь по сторонам, прижимая к груди портфель, а другой руки не вынимая из кармана пиджака. В его внешности чувствовалось нечто странное, непривычное, только туман в голове мешал сообразить, что с ним не так. Но вот В-Стивенс приблизился к машине вплотную, и тут Ле Марр не только понял, в чем дело, – вспомнил все разом. Поспешно привалившись к дверце, он замер, обмяк, затаил дух, однако невольно вздрогнул, услышав щелчок замка: В-Стивенс, рывком распахнув дверцу, уселся за руль.

Кожа В-Стивенса начисто утратила обычный зеленый цвет.

Венерианин захлопнул дверцу, воткнул ключ в замок зажигания и запустил двигатель. Закурив, он осмотрел ладони в плотных перчатках, покосился в сторону Ле Марра, вырулил со стоянки и влился в изрядно уплотнившийся к вечеру поток машин. Какое-то время он вел одной рукой, а другую держал в кармане, но затем, набрав скорость, вынул из кармана криомет, взвесил его на ладони и бросил рядом с собой на сиденье.

Ле Марр тут же метнулся к оружию. Краем глаза заметивший внезапно ожившее бесчувственное тело коллеги В-Стивенс резко дернул рычаг ручника, бросил руль и молча вцепился в руку Ле Марра что было сил. Машина, взвизгнув протекторами, остановилась посреди мостовой. За окнами возмущенно взревели клаксоны автомобилей, мчавшихся сзади. Оба сцепились в отчаянной схватке, напрягли мускулы, замерли: силы их оказались примерно равны. Еще рывок…

Отпрянув к дверце, Ле Марр направил ствол криомета прямо в обесцветившееся до бледно-розового лицо В-Стивенса.

– Что происходит? – прохрипел он. – Я провалялся без чувств почти пять часов. Что вы со мной сотворили?!

В-Стивенс молча ослабил рычаг ручника, прибавил газу и тихим ходом повел машину вперед, вдоль оживленной улицы. Изо рта его серой струйкой сочился табачный дымок, полуприкрытые глаза словно подернулись непроницаемой матовой пленкой.

– Так, стало быть, вы землянин, – не на шутку озадаченный, заметил Ле Марр. – Землянин, а вовсе не гуселапый!

– Нет, я венерианин, – равнодушно возразил В-Стивенс, продемонстрировав ему перепонки между пальцами и вновь натянув на руки плотные водительские перчатки.

– Но каким образом…

– По-вашему, мы не в состоянии сменить оттенок кожи, когда пожелаем? – пожав плечами, хмыкнул В-Стивенс. – Красители, синтетические гормоны, пара пустяковых хирургических манипуляций, полчаса в мужском туалете со шприцем и мазью… Эта планета – не для человека с зеленой кожей.

За поворотом им преградила путь наспех сооруженная баррикада поперек улицы. У баррикады, насупившись, переминались с ноги на ногу люди, вооруженные кто пистолетом, кто дубинкой в локоть длиной. Головы некоторых украшали серые форменные фуражки Территориальной самообороны. Поочередно останавливая проезжающие машины, они внимательно осматривали, обыскивали каждую. Один – здоровяк с мясистым бычьим лицом – махнул В-Стивенсу, указывая на обочину, подошел к машине и жестом велел опустить боковое стекло.

– Что здесь творится? – нервно, сварливо осведомился Ле Марр.

– Гуселапых вылавливаем, – прорычал здоровяк, пристально, недоверчиво оглядев кабину. От его плотной холщовой рубахи густо разило потом и чесноком. – Не видали где-нибудь по пути?

– Нет, – безучастно ответил В-Стивенс.

Здоровяк рывком поднял крышку багажника и заглянул внутрь.

– А мы пару минут назад одного изловили. Вон, поглядите, – буркнул он, ткнув большим пальцем за спину.

Венерианин висел на уличном фонаре. Зеленое тело слегка покачивалось, приплясывало на предвечернем ветру, на искаженном мукой лице выступили жуткие темные пятна. Вокруг столба, мрачно, угрожающе хмурясь в ожидании новой жертвы, плотной стеной выстроились люди в серых фуражках.

– И это только начало, – захлопнув багажник, добавил здоровяк с бычьим лицом. – Самое начало.

– Да что стряслось-то? – пролепетал Ле Марр. От ужаса к горлу подкатил ком тошноты, голос доктора звучал еле слышно. – С чего это все?

– Один из гуселапых человека убил. Землянина, – с нажимом уточнил здоровяк и хлопнул по крыше машины. – О’кей, проезжайте.

В-Стивенс тронулся с места, повел машину вперед. Часть собравшихся у баррикады оделась в униформу – кто в серые комбинезоны Территориальной самообороны, кто в синие мундиры Терранских вооруженных сил – с головы до ног. Армейские башмаки, ремни с тяжелыми бляхами, фуражки, каскетки, пистолеты, красные повязки с жирными черными литерами «КО» на рукавах…

– Что это значит? – негромко спросил Ле Марр.

– Комитет обороны, – пояснил В-Стивенс. – Штурмовые отряды Ганнета. Призванные защищать Землю от гуселапых и воронья.

– Но разве… – Ле Марр беспомощно всплеснул руками. – Разве на Землю кто-нибудь нападает?

– Если и да, мне о том неизвестно.

– Разворачивайтесь. Едем в клинику.

В-Стивенс слегка замешкался, однако послушно развернул машину на перекрестке. Спустя минуту автомобиль полным ходом мчал назад, к центру Нью-Йорка.

– Что вы задумали? Зачем вам туда? – спросил В-Стивенс.

Но Ле Марр, словно не слыша его, с ужасом вглядывался в толпы пешеходов на тротуарах. Шагая вдоль улицы, все до единого – мужчины, женщины, даже подростки – хищно, нетерпеливо озирались в поисках жертвы.

– Да они спятили, – пробормотал Ле Марр. – Спятили, озверели!

– Ничего страшного, – заверил его В-Стивенс. – Вскоре все это угаснет само собой. Уляжется, как только Комитету перекроют финансирование. Да, сейчас истерия в самом разгаре, но уже пару дней спустя шестерни завертятся в обратную сторону, и вся эта махина даст задний ход.

– С чего бы?

– С того, что Ганнет больше не хочет войны. Конечно, новый курс возьмет свое не сразу. Вероятно, Ганнету придется раскошелиться на финансирование движения под названием… скажем, «МК». «Миротворческий комитет».

Клинику окружало плотной стеной кольцо танков, армейских грузовиков и крупнокалиберных самоходных орудий. Затормозив, В-Стивенс потушил сигарету. Машины на территорию не пропускали. Среди танков расхаживали солдаты с новенькими, лоснящимися от складской смазки штурмовыми винтовками.

– Ну и? Что дальше? – спросил В-Стивенс. – Оружие у вас, вам и решать.

Ле Марр, скормив видеофону, вмонтированному в приборную доску, монетку, набрал номер клиники и, едва на экране возникло лицо диспетчера, потребовал соединить его с Вейчелом Паттерсоном.

– Где вы? – без предисловий спросил Паттерсон, увидев в руке Ле Марра криомет, направленный на сидящего рядом В-Стивенса. – Стало быть, вы его отыскали?

– Да, – подтвердил Ле Марр, умоляюще глядя на миниатюрное изображение Паттерсона, – только ума не приложу, что происходит. Скажите, что делать? Что все это значит?

– Как вас найти? – взволнованно спросил Паттерсон.

Ле Марр послушно объяснил, где находится.

– Ну, так что скажете? Везти его в клинику? Или лучше…

– Ничего не предпринимайте и держите его на прицеле. Я сейчас.

Паттерсон дал отбой, и экран потемнел.

Ле Марр в недоумении покачал головой.

– Я пытался устроить вам побег, – заговорил он, – а вы оглушили меня импульсом из криомета. Зачем?!

Внезапно оцепенев, Ле Марр затрясся всем телом. Теперь он понял все до конца.

– Так это вы убили Дэвида Унгера!

– Именно, – безмятежно подтвердил В-Стивенс.

Ствол криомета в руке Ле Марра задрожал сильней прежнего.

– Возможно, мне следовало бы прикончить вас, не сходя с места. А может, лучше опустить стекло, кликнуть вон тех безумцев и отдать вас им. Даже не знаю…

– Поступайте как считаете нужным, – отозвался В-Стивенс.

Ле Марр надолго задумался. От размышлений его отвлек стук в стекло. У бокового окна остановился подошедший к машине Паттерсон. Стоило Ле Марру отпереть замок, Паттерсон прыгнул в кабину и звучно захлопнул за собой дверцу.

– Заводите машину, – велел он В-Стивенсу. – Заводите и гоните на выезд из города, да поскорее.

В-Стивенс, смерив его взглядом, неторопливо завел мотор.

– Но чего ради? – спросил он Паттерсона. – Прикончить меня вам и здесь не помешает никто.

– Хочу выбраться из Нью-Йорка, пока есть время, – объяснил Паттерсон. – В моих лабораториях исследовали останки Дэвида Унгера и сумели воссоздать вашего биосинтета почти целиком.

Лицо В-Стивенса исказилось в гримасе отчаяния.

– Вот как?

Паттерсон молча, мрачно нахмурив брови, протянул ему раскрытую для рукопожатия ладонь.

– Зачем это? – удивился В-Стивенс.

– По поручению одного человека, в полной мере оценившего вашу работу. Признавшего, что ваш венерианский андроид – шедевр биосинтеза.

Машина, мерно урча двигателем, мчалась сквозь вечерние сумерки, сгущавшиеся над автострадой.

– Денвер – последний оплот безопасности, – объяснил В-Стивенс обоим землянам. – Там нас слишком много. Из «Колон-Ад» сообщили, что несколько комитетчиков начали было стрельбу по нашему представительству, но Директорат вдруг вмешался и положил этому конец. Очевидно, под нажимом Ганнета.

– Продолжайте. Рассказывайте в подробностях, – откликнулся Паттерсон. – Только не о Ганнете: что он такое и к чему стремится, я знаю сам. Куда интереснее, каковы ваши цели. Цели венериан.

– Да, синтет разработан и создан «Колон-Ад», – признался В-Стивенс. – Что касается будущего, о нем нам, как и вам, абсолютно ничего не известно. Человека по имени Дэвид Унгер на свете не существовало. Его документы, фальшивая личность, история вымышленной войны – все это сфабриковано нами.

– С какой целью? – нарушил молчание Ле Марр.

– Припугнуть Ганнета, чтобы осадил своих псов. Чтобы в страхе согласился признать Венеру и Марс независимыми. Чтобы не разжег войну, мертвой хваткой цепляясь за экономические преференции. Фальшивые воспоминания о будущем, вложенные нами в сознание Унгера, предрекали торговой империи Ганнета, охватившей девять планет, неизбежную гибель, а Ганнет – реалист. Имея шанс, мог бы рискнуть, но наша выдумка свела его шансы к нулю.