Смерть и прочие неприятности бесплатное чтение

Всё, что нас не убивает, превращается в интересную историю (с)

«Дорогой дневник!

Я устала. От лечения, от больниц, от пустых надежд. Я не могу видеть белые халаты врачей! Эти важные врачи такие же шарлатаны, как бабка, к которой мы ходили в начале июня. Она обещала исцелить меня энергетической водой. Стыдно признаться, но я даже поверила ей!

Хотелось верить.

Восьмой год я хожу на осмотр к участковому невропатологу. Какой в этом смысл? Назначенное лечение опять не дало никаких результатов. Врачиха в сотый раз постучала по коленкам дурацким молоточком, потыкала в ступни острой иглой (ненавижу, когда она так делает!) и назначила бесполезные таблетки.

Я знаю, что я урод. Мне часто так говорят. Другие дети в школе и во дворе – те, что хотят задеть меня. Я всегда бью за такое. Мне плевать, что девочкам нельзя драться (Господи, кто это вообще придумал?!) Когда меня отчитывают за драки, то учителя не слишком жестят. Если честно, они на моей стороне. Они говорят, что мне не нужно принимать близко к сердцу сказанное, ведь это всего лишь слова.

Как же они не правы!

Слова ранят гораздо сильнее. Некоторые слова отпечатываются в голове, как татуировка на теле. Обидные слова прилипают намертво, становятся частичкой тебя. С ними приходится жить. Иногда мне кажется, что в моей душе больше не осталось места для новых слов, а люди всё ставят и ставят свои отметины, выжигают как клеймо на скоту.

Это лето станет последним в моей жизни. Тринадцатое по счёту. Несчастливое. Очередное несчастливое лето.

Я всё продумала. Те таблетки, что выписала мне невропатолог – очень сильные. Она даже колебалась, когда выписывала их для меня – сказала, чтобы я ни в коем случае не пила больше двух таблеток в день.

Мама даёт мне по две таблетки каждый день. Я их больше не выбрасываю, а храню в старом пузырьке из-под «Ношпы». Сейчас их накопилось двадцать четыре штуки.

Ещё двенадцать – и я буду свободна от этого мира».

***

– А ещё возьми помидорчики!

Диана взяла пакет в правую руку.

– Тяжеловато. Тут ещё и огурцы?

– Да, у меня урожай. Мама вечером салат вам сделает из свежих овощей. Всё же витамины какие. Тебе надо есть побольше овощей… – Бабушка осеклась, увидев хорошо знакомый помрачневший взгляд внучки – та терпеть не могла, когда подчёркивали её «особый статус».

Поколебавшись, бабушка вытащила из сумки пару сочных розовых помидоров.

– Ну так что, утащишь?

– Да без проблем, – весело откликнулась внучка, понимая, что будет мучиться с сумкой всю дорогу.

На летних каникулах Диана часто гостила у бабушки. У неё было здорово. Просторный дом в несколько комнат, сад и огород, а главное – кошка и собака. Бабушка тепло принимала внучку, то и дело заманивая её вкусной едой, подарками или развлечениями.

– Приезжай почаще. – говорила она. – Альфа скучает.

И Диана ехала обнимать собаку, любившую её даже больше, чем настоящую хозяйку.

Собака начинала лаять ещё до того, как девочка подходила к заветной калитке. Этот лай больше напоминал смех ребёнка, который наконец-то дождался маму после долгой разлуки.

– Альфа, моя хорошая! – говорила она, обнимая прыгающую на неё собаку.

Та давала ей сначала одну лапу, потом другую, облизывала лицо и снова повторяла трюк с лапами, не желая отпускать маленькую хозяйку. Собака виляла хвостом, кружилась по двору как радиоуправляемая игрушечная машина, прыгала и утыкалась мокрым носом в руки Дианы.

В этот раз Диана долго прощалась с Альфой.

В последний раз.

«Как же она будет без меня?»

Эта мысль резанула её точно бритва. Тёплые карие глаза Альфы светились обожанием. Диана обняла собаку – крепко-крепко – и они с бабушкой вышли за ворота.

– Позвони мне как доедешь, хорошо? Я буду волноваться, – сказала бабушка на прощание и чмокнула её в щёку.

Подъехал автобус.

Диана встала на ступеньку и, обернувшись, сказала на прощанье:

«Спасибо тебе, бабушка. Спасибо за всё».

Диана осмотрелась и выбрала место в передней части салона, почти у самого входа. Она любила ездить у окошка. В этот раз бабушка махала ей дольше, чем обычно. Было нестерпимо неловко видеть это. Помахав на прощание, она пересела от окна на место ближе к краю.

На повороте автобус тряхнуло. Диана вцепилась в ручку и уже хотела пересесть обратно, но потом передумала. Она поставила сумку с помидорами прямо под ноги и расслабилась, наблюдая за дорогой.

Солнце вовсю припекало. Южное лето дышало зноем сквозь приоткрытое окно.

Диана поправила чёрную юбку-солнце, разгладила на ней несуществующие складки. Ей нравилась эта плотная юбка, хотя вещь совершенно не подходила по погоде. Она планировала надеть её на первое сентября. Но, поскольку она не доживёт до этой даты, стоит ли отказывать себе в удовольствии поносить новую юбку? Всё лето она одевалась наряднее, чем обычно, хотя никто и не обратил на это внимания.

Идея прекратить свою жизненную агонию появилась у неё давно. Впрочем, эта мысль поселилась в её голове не сама по себе.

Ей было слишком мало лет, чтобы вспомнить исходную точку. Диана плохо помнила, с какого момента её повели по врачам. Казалось, что так было всегда. Но одно событие отчётливо врезалось в память: два молодчика хирурга – жилистых и крепких, как молодой Арнольд Шварценеггер, крутили в руках её крошечные ступни.

Первое и яркое воспоминание детства произрастало из приговора:

«Будем резать. Или она не доживёт и до десяти лет».

Смысл сказанного тогда врачами дошёл до Дианы несколько позднее. Если бы она знала, что эти люди собираются дробить её ноги словно палачи, пытающие еретика испанским сапогом, она в тот же миг дала бы дёру на своих плохо ходящих, но таких родных и пока ещё целых ногах. Хорошо, что мать не согласилась на операцию. Кто-то рассказал ей душераздирающую историю о дочери знакомых – одиннадцатилетней девочке, не пережившей многочасовую экзекуцию.

Диану эта участь миновала.

Вопреки всем прогнозам, она не умерла и не пересела в инвалидное кресло в десять лет. Диана росла крепкой и активной. Желая доказать, что она не хуже других, Диана хорошо училась в школе. Болезненное самолюбие подстёгивало её к учёбе сильнее самого строго педагога.

Диана знала, что родные смотрят на неё с подозрением – уж не дурочка ли она. Некоторые врачи говорили прямо при ней, что из-за родовой травмы у неё мог пострадать мозг и развиться умственная отсталость. В такие моменты Диана едко парировала в ответ, что это у них умственная отсталость и слабо развитая эмпатия, раз они говорят такое в её присутствии. Родители отчитывали дочь за нахальство, но испытывали чувство облегчения.

Лучше бойкая дочь, чем слабоумная.

Большую часть жизни Диана готовилась к смерти. Её предупредили, что она в этом мире гость на недолгий срок. И теперь она чувствовала некоторую растерянность, как Золушка на балу – часы уже давно пробили полночь, но платье на ней по-прежнему нарядное и надо продолжать вальсировать.