Османская империя. Шесть веков истории бесплатное чтение

Основанное в 1299 году и просуществовавшее вплоть до 1922-го, Османское государство было одним из крупнейших политических образований Нового времени. В конце XVI века его территория простиралась на три континента (Африка, Азия, Европа): от Йемена до Боснии, от Крыма до Судана, от Алжира до Ирака. В зависимости от приписываемых границ оно занимало почти треть или четверть площади Европы. Именно Османское государство стало последней империей Ближнего Востока.

Будущая империя зародилась как полукочевое вождество, или бейлик (beylik): после падения династии Сельджукидов в Анатолии осталось множество подобных государственных образований. В ходе вторжений пришедших из Центральной Азии в первой половине XI века тюркских племен господствующее положение в Иране, Ираке и Сирии заняли Великие Сельджукиды, тогда как в Анатолии потомки их боковой линии основали Румский султанат. Расположенное в Вифинии, к юго-востоку от Пропонтиды (Мраморного моря), небольшое османское княжество поглотило соседние государства менее чем за два века. Его правители успешно развивали военное дело и создали централизованную систему сбора налогов. При этом молодое государство сохраняло большую часть обычаев и традиций захваченных территорий, продолжая сотрудничать с подчинившейся ей местной властью. Глава бейлика уподоблял себя Великому Сельджуку: заимствовав его титул и некогда возложенную на него миссию, расширить границы мусульманского мира в Европе.

История Османской империи тесно связана с историей Европы. Во второй половине XIV века турки переселились на Балканы. Вслед за Омейядами из Кордовы они основали исламскую империю, ставшую последней подобной империей в западной истории. В 1475 году европейская часть империи обеспечивала 81 % дохода в имперскую казну[1]. В 1512 году примерно 55 % османского населения проживало к западу от Константинополя[2]. «Город, которого желает весь мир»[3] насчитывал от 40 000 до 50 000 человек и по-прежнему процветал, оставаясь ведущим культурным центром. Константинополь считался святыней: в 672 году здесь умер сподвижник Пророка Айюб аль-Ансари. Четыре попытки османских войск взять столицу в период с 1394 по 1422 год потерпели неудачу. Только 29 мая 1453 года, после 54 дней изнурительной осады, новый султан Мехмед II прорвался через неприступные стены. На протяжении всей османской эпохи Константинополь оставался «Константинийе», однако приобрел и новые имена – «Истамбол», что означало «наполненный исламом», и искаженная форма «Стамбул», всепоглощающая столица империи.

1453 год был ознаменован новым translatio imperii[4]: «султан византийских земель» (Румский султан; sultan al-Rûm) заявил свои права на римское наследие. Мехмед II Завоеватель представлял себя новым Цезарем и мечтал походить на Александра Македонского. Его потомки фактически воссоздали границы Византийской империи при Юстиниане. И если на западе Мехмеда изгнали с Итальянского полуострова после взятия Отранто (1480), то на востоке его преемники раздвинули границы бывшей Римской империи, покорив Хиджаз и Йемен. Титул Мехмеда сочетал в себе разные черты: римские (он считал себя императором), турецкие (называл себя сыном хана), персидские (шах) и исламские (глава военных походов, он же султан и гази (ghâzi; gazi). Современники-мусульмане восхваляли султана за воссоединение мусульманской общины и возобновление завоеваний земель неверных. Он был падишахом (верховным господином) ислама и властителем, стоящим выше других.

После победы над египетскими мамлюками в 1517 году султан стал главным преемником исламских империй раннего Средневековья. Отныне он звался «слугой двух святынь» Хиджаза; стал защитником паломничества (хадж; hadj), ежегодного каравана и его маршрутов; перевез мощи Пророка из Каира во дворец Топкапы в Стамбуле. Султан провозгласил свою власть в священных городах Ближнего Востока (Мекка, Медина, Иерусалим). В результате кампании 1534 года в Ираке он разместил там гробницы почитаемых суннитских праведников и важнейшие шиитские святыни (Кербела, Наджаф и Самарра). Султан владел фактически всеми блестящими метрополиями классического ислама (Каир, Дамаск и Багдад), способствовал развитию центров суфийской духовности (Конья, бывшая сельджукская столица), повелел построить религиозные архитектурные комплексы вокруг мечетей в Бурсе, Эдирне и Стамбуле.

Вплоть до падения империи султан представал перед своими подданными главным поборником суннитского ислама: он продвигал идею единства мусульманской общины, отвергал шиизм («сторонников Али», зятя и двоюродного брата Пророка) и на протяжении более двух веков регулярно сталкивался с шиитским императором сефевидов. О важности исламской миссии свидетельствуют титулы Сулеймана (1520–1566): «султан всех султанов мира» и «султан Востока и Запада», «тень Бога на земле» и «дарующий короны временным земным монархам». Сын Сулеймана, Селим II, восстановил Мекку, а также использовал трофеи с Кипра для финансирования строительства в Эдирне мечети Селимие – непревзойденного шедевра величайшего архитектора османской эпохи Мимара Синана (ум. 1588). Однако ни сам султан, ни его преемники не стремились примкнуть к «верховному халифату». Это слово начинает использоваться лишь в конце XVIII века в связи с конкретными политическими обстоятельствами – попыткой препятствовать экспансии России на восток. Редкое употребление понятия до XVIII века связано с рядом причин. С одной стороны, после взятия Багдада монголами в 1258 году Арабский халифат больше не считался основой всеобщего политического единства. С другой – во многих хадисах (hadith) создание халифата приписывается потомкам Пророка, тогда как султан не мог иметь отношение к генеалогическому древу курайшитов.

Обычаи османов напоминают практики Омейядов или Аббасидов, первых арабских династий после смерти пророка Мухаммеда: в городах и селах, разбросанных на огромной территории, разрешалось «обсуждать вопросы богословия и права в соответствии с единой терминологией и сводом правил», «при совершении определенного обряда придерживаться правил той или иной юридической школы», «поклоняться могиле святого» и «собираться на пять ежедневных молитв». Все эти практики носили отпечаток «общих истории, культуры, повседневности и предрасположенности»[5]. Однако турецкая империя отличалась от арабской. Широко распространенный в Малой Азии, долгое время насаждаемый на Балканах, почти неиспользуемый на Ближнем Востоке и в Северной Африке, турецкий язык никогда не занимал таких же позиций, как арабский в классическую эпоху. Он не был столь распространен ни в богослужении, ни в быту и являлся скорее языком администрации, общения визирей (вне зависимости от происхождения, будь оно албанским, хорватским или абхазским), а также языком ученой или, напротив, народной литературы. На турецком говорило большинство анатолийских и балканских мусульман.

Почему именно Османская империя?

Каким образом в раздробленной Малой Азии конца сельджукского периода османский эмир стал, цитируя произнесенные в 1331 году слова Ибн Баттуты, «самым могущественным из тюркских царей, превосходившим всех размером казны, числом городов и солдат»[6]? Как преемники эмира, султаны, смогли, дважды нагнав страх на Вену в 1529 и 1683 годах и внушив ужас папским легатам, распространить ислам в Центральной и Восточной Европе – на территориях, которым он был совсем чужд? Как получилось, что они продержались почти половину тысячелетия? Как удалось создать государство, ставшее последним имперским образованием в Восточном Средиземноморье и воплощением мусульманского универсализма? Эти вопросы задает ставшая частью долгой истории исламских народов и разнообразных обществ Малой Азии, Европы, Африки и Ближнего Востока османская эпоха. Специалисты предлагают множество ответов.

Исключительная территориальная экспансия стала возможна благодаря таким факторам, как существование могущественной армии, организованного командования и грамотного сбора налогов, которое обеспечивало нужды войска. С самого начала государству удавалось мобилизовать граждан на войну с помощью налоговых отчислений и уникальной системы централизованного учета доходов. Идеология завоевания, сочетая в себе чувство чести и тягу к наживе, а также идеализм и авантюризм, объединяла в борьбе с соседними эмирами. Султан успешно удерживал в своей власти разные земли, нередко заключая выгодные союзы с врагами. Органы центральной и региональной администрации добивались своих целей путем принуждения и переговоров, а также с помощью действующих на всех законов и правил, адаптированных к локальным особенностям. Обладавшая исключительными правами на землю, государственная власть устанавливала норму производства и цены на продукты питания. Она обеспечивала привилегированный доступ к стратегическому сырью, оставляя частным предпринимателям, торговцам и простым гражданам возможность производить и продавать то, что обеспечивало бы процветание страны.

Таковы принятые в историографии ответы на поставленные вопросы. Тем не менее они недостаточно характеризуют особенности Османского государства. Почему ученых, сведущих в религиозных науках, т. е. улемов, государство приравнивало к государственным служащим? Почему кади (cadi), первоначально являвшиеся судьями, также превратились в должностных лиц? Почему государственные рабы служили в армии на территории империи, а не только за ее пределами? Почему был введен отличный от шариата светский закон (канун; kanun)? Изучение своеобразия Османского государства подталкивает к тому, чтобы переосмыслить основные события его истории. Почему, будучи упорядоченной и мощной в начале своего существования, армия янычар стала непригодной и избыточной в XVII–XVIII веках? Почему некоторые формы защиты и терпимости оказались уничтожены процессами, характерными чертами которых стали высокий уровень насилия и жестокие репрессии[7]? Почему Османское государство совершило один из первых геноцидов XX века? Ответы на эти вопросы обнаруживаются в первую очередь в характерных чертах имперской системы: династическом центризме, сильной государственной власти, мобильности. Подобный взгляд позволяет понять, почему османы пошли дальше своих предшественников или современников в изобретении новых форм управления. Рассмотрим пример янычар.

Широкая известность янычар обусловлена их военной эффективностью и склонностью к мятежам. Янычары стали не только блистательным воплощением меритократической системы, лежавшей в основе османского могущества, но также символом общества, разрушенного коррупцией и общим упадком государства. Появление янычар свидетельствует о серьезных переменах в средневековой практике вербовки военных рабов: в рабство попадали не только иностранные пленники (что соответствовало мусульманскому закону); служить шли молодые зимми (zimmi), то есть христиане или иудеи, подданные султана, насильственно обращенные в ислам. Именно отлучение детей от родителей (девширме; devşirme) и навязанное им отступничество от веры рисуют черный образ великотюркской монархии. Некоторые авторы, например Идрис де Битлис (ум. 1520), утверждают, что, поскольку большая часть покоренных народов была подчинена силой, их порабощение и обращение в ислам являлось вполне законным[8]. Однако этот довод не способен объяснить все: в административной документации на зимми распространялись все обязательства, ограничения и гарантии, связанные с их статусом, начиная с одного из основных элементов превосходства ислама над «людьми Писания»: подушной подати. Она позволяла им – в зависимости от того, как смотреть на вещи – оставаться свободными или находиться под защитой султана. Тем не менее, лишаясь своих детей, подданные-немусульмане будто вновь становились «побежденными, подчиненными законам войны во всей их суровости»[9].

Почему же османы отошли в этом вопросе от обычаев предшественников, которые, еще со времен династии Аббасидов, комплектовали свою армию из иноземных пленников? Почему нововведение османов легло в основу их политической системы? Следует отметить, что до конца XV века высшие сановники в основном являлись тюрками, тогда как в следующем столетии и до начала XVII века они в подавляющем большинстве происходили из девширме или из пленников, захваченных во время столкновений на лимесе (Босния, Венгрия или Польша-Литва). Почему же турки перестали управлять Турецкой империей?

Ответы на эти вопросы трудно отыскать в османских источниках[10]. Однако, читая свидетельства иностранцев и более поздние документы, мы можем выдвинуть гипотезу. По-видимому, верность новообращенных государственных рабов подкреплялась их рвением: в отличие от сыновей из турецких семей, которые могли превратить привилегии, полученные в верхних эшелонах власти, в незаконную прибыль семьи, клана или рода, новообращенные зависели исключительно от султана. Тем не менее, хотя прекращение отношений со средой происхождения обеспечивало фундаментальный разрыв между официальными лицами из девширме и простыми подданными, многие источники свидетельствуют, что слугам удавалось сохранить память о родном языке и, сделав карьеру, возобновить отношения с семьей.

Империи

Долгая история Османской империи развивалась под влиянием разнообразных процессов, происходивших на многих территориях и во многие эпохи. Она началась с создания Османом средневекового государства и завершилась основанием Турецкой Республики в 1923 году. Османская империя остается единственным политическим образованием, сопоставимым по размаху с Римской империей и Византией. Гигантское монгольское государство, предавшее огню и мечу степи в XIII веке, – это особый случай как по своим исключительным размерам, так и по продолжительности существования (всего семьдесят лет). Были и есть государства крупнее Османской империи, такие как Китай или Россия. Однако они были евразийскими. Османский султан в Новое время управлял самой обширной территорией, расположенной сразу на трех континентах (Европа, Азия, Африка). Тогда как в XVIII веке площадь султаната уменьшалась, на пяти континентах создавалась другая империя, ставшая самой крупной и густонаселенной не только в современной истории, но и в целом в истории человечества. Вероятно, интереснее, чем вопрос «почему?», вопрос «как?».

Почему Британия? Этим вопросом задается Н. Фергюсон[11]. Как Британия создала современный мир? – продолжает он. Викторианский поэт А. Теннисон описал колониальные успехи Британии так: ее величество сумела «покорить волну». Эти слова отражают демографическую реальность: с начала XVII и до середины XX века Англия отправила за границу около двадцати миллионов своих граждан. В этом заключается певрое отличие: Османская империя заселяла новые территории миграционными волнами, туркменскими или кавказскими. Второе отличие: ее территория расширялась за счет наземных завоеваний, а также многочисленных десантных операций (Эгейское море, Кипр, Крит). Так, в 1517 году Селим I не высадился в Египте: его армии продвигались вдоль Плодородного полумесяца теми же маршрутами, что и армии его предшественников Айюбидов и мамлюков. В 1521 году Сулейман не собирался завоевывать Алжир: Барбаросса предложил включить его в османский сюзеренитет.

Дальними османы считали йеменские берега, здесь они господствовали ограниченный период времени (с 1538 до 1636 года), рассчитывая закрыть Красное море для португальских кораблей. Безусловно, история Османской империи представляет собой постепенный переход от пиратства, далекого от имперских замыслов, к непосредственно политической власти[12]. В XV веке султанские корабли подвергались нападению пиратов, свирепствовавших неподалеку от Лесбоса или Самоса, и при этом поддерживали флотилии корсаров, сражавшихся против их врагов. В XVI веке под османскими знаменами объединились корсарские государства, «варварские регентства» – так западные авторы того времени обозначали прибрежные районы Магриба, откуда корсары и пираты совершали налеты в Средиземном море. Но прежде всего расширение территории империи происходило силами вспомогательных корпусов – провинциальной кавалерии и пехоты (янычар), которые сражались за добычу.

Еще одно отличие. В 1815 году Великобритания владела 43 колониями и являлась колониальной империей с заморскими территориями. Османская империя оставалась континентальным государством, расширение которого происходило за счет близлежащих земель. Одни специалисты сравнивают ее с Китайской империей Цин и Россией времен Романовых. Другие задаются вопросом: была ли вообще Османская империя колониальной? Эти исследователи отмечают существование некой цивилизаторской миссии, обязательной по отношению к регионам, опустившимся, как сообщалось в отчетах, до «состояния дикости и кочевничества»[13]. Следует, однако, отметить: такие представления бытовали среди ограниченного числа служащих администрации в самом конце османской эпохи (с 1880-х годов); не существовало единого мнения об управлении территориями, считавшимися колониальными (отвоеванный в 1871–1872 годах Йемен, покоренная во второй половине XIX века Триполитания, арабские провинции в целом); политика дифференциации и дискриминации фактически совпадает с политикой, преобладающей в других провинциях[14]. И современные исследования продолжают задаваться вопросом об области ее применения. При этом для эпохи Нового времени установлено, что этнические различия преобладали в завоеванных обществах, особенно в арабских регионах империи; подчиненные понимали, что ими управляют чужаки. Исследования предлагают определить место Османской империи в истории тюркских народов прошлого и настоящего.

Тюрки и османы

Западные христиане («франки», как их называли османы), бывавшие в Османской империи, называли ее страной турок или тюрков. Однако слова «тюркский» и «османский» – разные понятия.

Понятие «тюркский» возникло в отдаленных степных районах эпохи раннего Средневековья. Оно встречается в китайских анналах середины VI века и появляется в письменных источниках Тюркского каганата (середина VI – середина VIII веков), датируемых первой половиной VIII века и обнаруженных в долине Орхона, к югу от озера Байкал. Это же понятие используется в арабских источниках X века. Им обозначают разные народы, в то время населявшие обширные степи от западных склонов Алтая до низовьев Волги, к югу от сибирских лесов. Все они постепенно переходили в ислам. В частности, «тюрками» называли солдат рабского происхождения, находившихся на службе Делийского (1210–1398) или Мамлюкского султанатов Египта и Сирии (1250–1517). В Европе слово Tourkia (греч. «территория турок») часто встречается в византийских источниках VIII–IX веков. Однако до X века термин использовался, когда речь шла о географической Венгрии и о «венграх»[15]. Лишь появление сельджуков на востоке закрепило его в современном значении. В XII–XIII веках генуэзские и венецианские купцы и дипломаты пользовались латинским и итальянским термином Turchia, перешедшим в несколько языков (Turquie, Türkei, Turkey и др.).

В эпоху Османской империи термин «турок» в основном использовался западными христианами: некий «Великий турок» упоминается в «Мещанине во дворянстве» (1670); французский ученый Гийом Постель в 1560 году в трактате «О государстве турок»[16] описал основные особенности империи, заложившие, по его мнению, основы военной и морской мощи. Понятием «Турция» описывали европейские и анатолийские владения султана. В полемическом христианском богословии турками называли мусульман – в сущности, в XVI веке оно заменило слово «сарацин». Во французском языке даже существует устаревшее выражение «стать турком», означавшее «обратиться в ислам». Турками мусульман называют и носители балканских языков. Немусульмане, проживавшие в империи, называли турками мусульман, тогда как за пределами империи и мусульмане, и представители других конфессий назывались турецкими подданными. В османской документации слово «турок» (Türk, Etrak) ассоциируется с сельскими жителями, крестьянами или же нарушителями порядка за пределами городов – центров развития империи[17]. При этом многие османы прекрасно знали, что их называют турками, и обозначали язык, на котором говорили, как турецкий (türkçe). Иногда они называли себя турками за пределами османских территорий. Так, в начале XVI века некоторые корсары называли себя турецкими, чтобы отличить себя от арабских корсаров, столкновения с которыми периодически происходили в Алжире.

Что касается термина «осман», он относится к истории непосредственно Османской империи. Во-первых, он подчеркивал принадлежность. Любой потомок Османа (ок. 1299–1324), сына Эртогрула, является османом (османлы; osmanlı, «потомок Османа»). За первым из беев следуют 35 правителей, унаследовавших титул по прямой линии. Преемственность была прервана единожды: в 1402–1413 годах молодое государство чуть было не исчезло под натиском Тамерлана в результате братоубийственной войны между наследниками.

Во-вторых, у термина «осман» есть и социально-политическое значение: осман (османлы, «связанный с османом») – это тот, кто служит государю, сражается за него, трудится на свое государство или способствует его славе.

Третье значение термина «осман», политическое и административное, относится к последнему периоду истории государства. Как некогда в Римской империи, смысл слова из обозначающего признак (проживание на одной территории, зависимость от власти суверена) трансформировался в политическую принадлежность: по национальному кодексу 1869 года османом являлся любой подданный султана, родившийся на территории Османской империи. Дети иностранцев могли претендовать на этот статус в течение трех лет после достижения совершеннолетия.

Говоря об османах в этой книге, я имею в виду первые два значения: султанов и людей, ведавших делами государства при нем или в провинциях. Однако, используя понятие «Османская империя», я вкладываю в него население и земли, находящиеся под властью Османа и его преемников. Удивительно, но люди, проживавшие на этих территориях, не называли свою страну империей до самого конца ее истории. То, что мы справедливо называем империей, соответствовало в лексиконе того времени либо политической власти, либо территории, «владениям, находившимся под защитой» (memalik-i mahruse) правителя, где действовал его закон и осуществлялась его власть. Следует отметить, что подобные характеристики несовместимы с понятием национального государства.

Население империи действительно было неоднородным и состояло из большого количества этнических групп, сменявших друг друга на протяжении веков: турки, албанцы, арабы, армяне, берберы, греки, венгры, курды, персы, румыны, славяне, татары и цыгане. К населению, захваченному во время набегов, добавились переселенцы из Средней Азии и Иранского нагорья (по большей части до XVI века), а также население, бежавшее из Европы в результате войн и гонений. Известные как романиоты еврейские общины, говорящие на греческом языке, смешались сначала, после 1492 года, с испанскими евреями, а после, в конце XIX века, – с евреями из Центральной Европы и России. До периода турецкого национализма 1909–1918 годов государство не посягало на этническое разнообразие. Этнические меньшинства, каждое со своими особенностями и традициями, не смешивались друг с другом, а скорее сосуществовали в сельской местности или в городах. Впрочем, допуская вероятность добрососедских отношений и взаимного влияния религиозных верований, следует подчеркнуть, что браки оставались преимущественно эндогамными, а социализация осуществлялась прежде всего «среди своих».

Власть и закон

Османский ислам даже в большей степени, чем в предыдущих империях, являлся государственной религией. Его особенный статус подчеркивали два нововведения. Во-первых, османские кади, бывшие судьями в аббасидских или мамлюкских государствах, также приобрели статус государственных чиновников. Они удостоверяли нотариальные акты. В XV–XVI веках региональные органы управления действовали через сеть округов – каз (kaza)[18]. Во-вторых, они входили в иерархию религиозных сановников, ильмийе (ilmiye), выстроенную в соответствии со строгой шкалой рангов и денежных вознаграждений. Как и в остальном мусульманском мире, в Османской империи были улемы – ученые, прошедшие курс исламских наук и получившие знания в одной или нескольких дисциплинах. Но вопреки исламскому богословию, в середине XIV века духовенство было интегрировано в государственный аппарат. Муфтий Стамбула, шейх-уль-ислам (şeyh ül-islam) находился на вершине этой системы. С помощью двух «военных судей» (один в западной части империи – Румелии, другой в восточной – Анатолии) он следил за применением закона и ведал назначениями на судебные должности. В XIV веке улемы могли стать великими визирями, а в XVII – сохраняли значительный политический вес.

Христиане и иудеи имели собственные суды. Однако торговля была подчинена исламскому закону. Неприкосновенность собственности, а также необходимость соблюдать письменные и устные договоры были закреплены в кодексе деловой этики. Основой политической системы был консенсус. Однако в этом не было ничего демократического: если местная знать занимала какие-либо должности, между правителями и управляемыми сохранялась строгая субординация. Впрочем, деспотизм также не являлся характерной чертой существовавшей системы: власть султана была ограничена шариатом, обусловлена потребностями времени и подчинена уважению традиции (örf-i sultani: законы, установленные предшественниками на благо общества). Существовало то, о чем заботился государь, – мири (miri; все, что находится во власти султана, начиная с доходов), а также то, что зависело от компетентных судов.

И все-таки главным вершителем правосудия как в самом благородном, так и в обыденном понимании был султан: ему случалось диктовать кади смертный приговор, который следовало привести в исполнение в том случае, если те сочтут обвиняемого виновным: в соответствии с законом лишь они были наделены подобными полномочиями. Кроме того, правитель обладал правом законодательной инициативы: мог издавать законы, действующие во время его правления. Первый в истории ислама задокументированный свод секулярных законов назывался канун. Его введение преобразило судебную систему: султан, учредивший его, вошел в историю под именем Законодателя (кануни); впрочем, известен он как Сулейман Великолепный.

В собственных интересах, а также в интересах населения правитель обязан был не допускать, чтобы представители власти (askeri; аскери, живущие за счет налогов) притесняли подданных (reaya; райя, которые платили этот налог). В судебных грамотах XVI века центральная власть составляла для чиновников списки запрещенных поборов. Каждый подданный был волен обратиться к правосудию султана – чаще всего в этом случае султан передавал разбираемое дело местному судье; при этом султан поощрял рвение судьи, предлагая проверить факты и уладить дело. В своих заключениях и постановлениях с конца XIX до начала XX века Государственный совет, созданный в 1868 году, рассматривал жалобы граждан на злоупотребления представителей власти.

Политическая идеология сохраняла тесную связь с адабом (adab – арабское понятие, включающее в себя знание изящной литературы и соблюдение правил поведения), – комплексом моральных норм, закрепленным в обычаях и текстах[19]. Осуществление власти отождествлялось с устоявшимися ценностями – рациональностью и необходимостью, – усвоенными государственными чиновниками. Предполагалось, что султан прислушивается к авторитетным мнениям своих советников. Он стремился обеспечить общую безопасность на своей территории. Не желая оказаться низложенным, он должен был заручиться поддержкой исполнительных органов, а именно янычар – с 1421 года ни один претендент на престол не мог обойтись без их содействия. Султан следил за тем, чтобы чрезмерно высокие налоги не вызвали недовольство населения. Его чиновники умели быть прагматичными в подсчете налогов, поддержке производителей и распределении земли, товаров и ресурсов. Временами правительство султана без колебаний прибегало к жестокости, переселяя граждан, оно восстанавливало политический баланс или меняло демографию целых регионов. Современные черты паноптического государства власть султана приобрела лишь в самом конце своей истории.

«Единственное солнце султаната», или Династический императив

В Византии X века блестящие воины и талантливые политики становились императорами, не нарушая династической преемственности. В случае Османской империи статус завоеванной земли и концепция монархической власти связывались с двумя тюрко-монгольскими традициями. Первая из них соблюдалась: правителем обязательно становился сын хана; до правления Махмуда I (1730–1754) исключительным правом на титул обладал отец, что было обозначено в эмблеме султана. Вторая традиция претерпела изменения: в монгольской или цинской системах преемником является не старший сын государя, а лицо, считавшееся в роду наиболее подходящим для ведения войны и дипломатии; в османской системе на престол могли взойти только члены правящей богоизбранной семьи мужского пола. Этот принцип обладал одним преимуществом: непрямые наследники исключались из борьбы за трон.

Таким образом, мы подходим к сути османской политической системы: государство является не чем иным, как продолжением династии. Представляя собой совокупность народов и мелких государств, империя становилась единым целым исключительно благодаря господству объединившего их рода. Существование подобной системы, однако, влекло двойственные последствия и порождало два обычая (убийство сыновей и внуков султанов; братоубийство), которые во многих исследованиях предстают как отклонения, вызванные деспотизмом. Опустим первый обычай, так как подобные ситуации были редкими и исключительными и зачастую связывались с обвинением в неповиновении, мятеже или измене[20]. Братоубийство – поскольку именно оно находилось в центре процесса престолонаследия – заслуживает более подробного объяснения.

В первые годы существования бейлика члены семьи принимали участие в военных действиях или брали на себя командование крепостью или регионом, однако не были независимы в своих решениях. Как правило, перед смертью султан выбирал одного из сыновей, тот получал привилегии и особые обязанности; таким образом его готовили сменить монарха. Тем не менее в период с 1402 по 1559 год престол неоднократно оказывался под угрозой из-за равных амбиций наследных принцев: сыновья Баязида I оспаривали право на трон в долгой гражданской войне; соперничество между наследниками привело к отречению Баязида II в 1512 году; два последних сына Сулеймана, Баязид и Селим, также объявляли войну друг другу. Как и при монгольской системе, иногда имело место и братоубийство[21]. В 1389 году был казнен Якуб, один из сыновей Мурада I. На престол вступил его брат Баязид. В этом событии летописцы увидели конец золотого века – периода, когда «братья чтили друг друга». Действительно, Мурад II ослепил младших братьев в соответствии с византийской практикой, Мехмед II приказал убить своего младшего брата Ахмеда, Баязид II – племянника, Селим I – братьев и племянников.

Если раньше братоубийство было постыдным, о нем часто умалчивали, то отныне оно оценивается положительно, как традиция во имя сохранности трона. В случае с братьями Мурада III в 1574 году и Мехмеда III в 1595 году братоубийство было совершено в соответствии с правилами наследования: приказ был отдан после перехода престола новому султану и, следовательно, провозглашения божьей воли. Последствием стал риск истощения линии престолонаследия. Вспомним, как в 1598 году в России истощился род Рюриковичей; Иван Грозный казнил одного из сыновей и оставил престол другому, блаженному Федору Ивановичу, со смертью которого древняя пятисотлетняя династия прервалась[22]. Когда в 1603 году Ахмед I взошел на престол, ему было всего 13 лет. Вот почему его брату Мустафе была подарена жизнь. Когда в конце XVII века была введена система престолонаследия, основанная на старшинстве, практика братоубийства стала редкостью. Сыновья государя, за исключением будущего монарха, отныне проводили всю жизнь в Императорском дворце, взаперти. Безымянные принцы не играли политической роли и не выполняли никаких церемониальных функций. Значение имела лишь фигура султана.

Как и во всякой династии, на престоле оказывались личности разного типа: завоеватели и строители, авторитарные правители и военачальники, реформаторы и искусные политики, а также безвольные султаны и проклятые короли. Как в текстах Светония, более чем за полтысячелетия османский престол объединил весь спектр качеств и пороков человеческой души. Натуры набожные и воспитанные чередуются с принцами, отлынивающими от дел (Мехмед IV, «охотник»), любителями выпить (Селим II, «пьяница») или личностями совершенно неуравновешенными (Мустафа I и Ибрагим I, оба вписаны в анналы как deli, «безумный»).

Османский султан не был похож на большинство монархов своего времени, он больше, чем просто человек. Его особый статус определен законами мироздания и религии, а также законом человеческим. Поскольку порядка престолонаследия не существует, его смерть «всегда является чрезвычайно важным делом»[23]: империи угрожает хаос, подорвана основа основ, отмечает историк Кемаль-паша-заде (ум. 1534). Это ставит под угрозу династическую преемственность. Только новая инаугурация его родственника оживляет мертвое тело государства, продолжает летописец Селаники (ум. ок. 1600).

Прочность империи не вызывала сомнений до XIX века. Тем не менее циклическая теория Ибн Халдуна (ум. 1406), согласно которой каждая династия несет в себе семена собственного упадка, вызывает интерес ученых XVII века. Во времена кризиса династии образцом для подражания становится правление Сулеймана Великолепного (1520–1566). Важно вернуться к здоровой традиции, обеспечивая при этом грамотное использование ресурсов. Именно этот принцип составлял суть османской внутренней политики, хотя юридические и символические категории, лежавшие в ее основе, эволюционировали: в середине XIX века различие между агентами султана (аскеры; asker) и населением-налогоплательщиком (райя) изменилось из-за введения понятия гражданства. Центральная администрация столкнулась с серьезной проблемой. Изначально она была создана в самом сердце расширяющегося военно-налогового государства. Однако со второй половины XVII века армии больше не подчинялись непосредственно логистике, монополизированной центральной властью, тогда как казна изо всех сил пыталась пополнить свои запасы. Хронограмма султана продолжает провозглашать его «вечным победителем». Его янычар и всадников становится все меньше и меньше.

Право собственности на землю, принадлежность к благородному сословию и налоги

В отличие от Монгольской империи, территория Османского государства не была поделена между наследниками, выбравшими верховного хана в качестве правителя, родственники бея (bey или beğ) не делили бейлик на уделы. Государь имел право на трофеи, ему принадлежала их пятая часть. Однако в отличие от русских князей или византийских императоров султан не отдавал значительную часть своих территорий старой или новой элите, чтобы заручиться их лояльностью. Исключительная собственность государства – пахотные земли (где возделывались популярные сельскохозяйственные культуры) – были выделены из обширного недвижимого имущества, на которое, согласно нормам исламского права (фикх; fikh), распространялось право собственности. Иногда за государем оставались целые города и обширные территории. Порой он жертвовал их на богоугодные дела (вакф; vakf). Иногда передавал в дар сановникам и частным лицам. После завоевания Салоник в 1430 году Мурад II уступил турецким поселенцам дома, конфискованные у христиан, но сохранил за собой бóльшую часть лавок[24]. На закате империи во владениях Абдулхамида II были крупные наделы земли, особенно в Ираке. Возможно, он был самым крупным землевладельцем в мире. Понятие султанской собственности связано с довольно необычной для европейцев старого режима характеристикой: игнорирование принадлежности к благородному сословию. Политическая идеология унаследовала эгалитарные идеалы пограничных беев – братство по оружию и отказ от родословных. Если в первом веке существования государства османский бей выступал в качестве primus inter pares[25], то в последующие века он уже не считал себя таковым. В этом состояло его отличие от римского императора[26]. В русской традиции на смену боярам, подчинявшимся князю и называвшим себя его холопами, пришли дворяне, способные оставить своим потомкам гигантские имения. В Османской империи рабы Порты уступили место бюрократам, владевшим большим количеством собственности. После смерти их имущество обычно подлежало конфискации. И если в Российской империи признание служилого дворянства стало системообразующим для формирования аппарата власти[27], в случае Османской империи знать к управлению государством никогда не допускалась. При этом большие семьи устанавливали свое господство на многих территориях.

Государство налагало на подданных налоговый сбор[28]. Власти устанавливали налог для всех производителей, они распределяли часть государственных доходов и оставляли на усмотрение бенефициаров распределение налогового бремени между производителями. Уровень личных налогов устанавливался в соответствии с трудоспособностью и размером владений; размер налоговых обязательств и освобождение от налогов были определены договорами, что формировало риторику прошений и приводило к непрерывному написанию петиций, адресованных Порте. Конечно, существовали так называемые вакуфные земли, доходы от которых (земельный налог на пахотные угодья) собирались в пользу семьи или вакфа. Однако государство стремилось ограничить рост подобных земель и даже сократить количество, тем самым уменьшив упущенный доход. В свою очередь, государство неохотно пользовалось правом на земельную собственность, запрещало присвоение иностранцами доходов от королевских владений и препятствовало формированию земельной аристократии[29].

Необъятный и многообразный: география османского мира

«Владения под защитой султана» (memalik-i mahruse) раскинулись на необъятные расстояния – примерно три миллиона квадратных километров при максимальной площади (во второй половине XVII века), почти шесть Франций или больше четырех современных Турций. Империя простиралась от предгорья Атласа до края Иранского нагорья. Она раскинулась от истоков Днестра до первого нильского водопада в Асуане. Во власти империи находились две трети побережий Средиземного моря – более 12 000 километров лишь континентальных побережий, не включая острова. Империя занимала целиком или частично в течение нескольких столетий или нескольких десятилетий территории многих современных государств: на Балканах и в Восточном Средиземноморье – Болгарии, Сербии, Боснии и Герцеговины, небольшой части Хорватии, Косова, Черногории, Македонии, Албании, Греции и Кипра; в Центральной Европе – Венгрии, Румынии, Молдовы, Приднестровья и юго-запада Украины; в Азии – Турции, Армении, Грузии, Азербайджана, Сирии, Ливана, Иордании, Израиля, Палестинской автономии, Ирака, Кувейта, Саудовской Аравии и Йемена на побережье Красного моря; в Африке – Египта, Северного Судана, побережья Эритреи, Туниса, Северного Алжира и части Ливии.

Упоминания о необъятности империи встречаются в рассказах путешественников, руководствах мореплавателей и военных путевых заметках. В картине мира османских географов империя располагалась не на пяти континентах, а в семи «климатических поясах» – продольных зонах между северным полюсом и экватором. Долгое время подобная космография скорее являлась продолжением мистических и эсхатологических традиций, нежели соответствовала практическим целям. В 1646 году «Джихан-нюма» Кятиба Челеби[30] стала первым последовательным, систематическим и эмпирическим описанием земного шара[31]. И хотя в XIX веке школьные учебники по географии и атласы уже издавались, география как научная дисциплина утвердилась только в эпоху юнионистов (1908–1918). Не по этой ли причине историки не всегда могли объяснить пространственные особенности изучаемых обществ?

Стремясь подчеркнуть особенности имперских институтов, успехи завоеваний и красоту величайшей из столиц, а также исследовать логику господства или антагонизма, историки-османисты использовали аналитические модели, основанные на дихотомии (город / сельская местность, оседлый / кочевой, центр / периферия и т. д.), при этом не учитывая реалий «эффективной географии»[32]. Конечно, новая история окружающей среды подталкивает историков работать в этом направлении[33]. Однако в строгом смысле атласа Османской империи на сегодняшний день до сих пор не существует. Более того, в имеющихся работах катастрофически не хватает карт. Обращение к «географической истории», как говорил Фернан Бродель, помогло бы в крупных континентальных и морских системах вычленить характерные для османских земель региональные отклонения.

Да, горы для них представляли собой «громоздкий, непропорциональный, вездесущий скелет, проткнувший кожу»[34]. Да, на их территории была только одна «лакуна» – протянувшийся на тысячи километров и омываемый морскими водами от Южного Туниса до Сирии щит Сахары. Но будем придерживаться следующей точки зрения: османы, наследники средневековых тюркских народов, умели жить на высоких плоскогорьях и использовать ресурсы равнин и гор. Подчеркнем, до какой степени они приспособились к неровностям степей, по которым продвигались. Вспомним безмерно богатый и разнообразный характер занимаемых территорий и наметим сухопутные и морские границы империи в период ее территориального расцвета.

Два моря

Мехмед II (правил в 1444–1446 и 1451–1481) любил называть себя «владыкой двух морей» (Черного и Эгейского) не меньше, чем «султаном двух земель» (Анатолии и Румелии) – он приказал выгравировать эти титулы над входом в свой новый дворец, построенный в Топкапы. Спустя столетие Средиземное море стало внутренним морем, османской территорией, через которую лежал путь из Алжира в Бейрут (1620 морских миль, или 3000 километров) или из Салоник в Александрию (650 морских миль, или 1200 километров). Черное море можно было бы назвать османским озером. Развитие империи было тесно связано с его торговой ролью (до XVI века) и стратегическим значением (до XVIII века).

В отличие от Эгейского или Красного морей, в окруженном суровыми землями Черном море нет островов. С востока и юга оно окружено могучими горами, через которые некогда проходили средневековые торговые пути, ведущие из Месопотамии, Персии и Армении в порты Трапезунд (Трабзон) и Синоп. Торговые пути из Китая вели в генуэзскую колонию Каффа (Кефе[35], в Крыму) и армянскую колонию Тана (Азак[36], в устье Дона), обе колонии существовали на севере Черного моря в XIV веке. Дальше простирались обширные равнины России. Через эту переходную кочевую зону к Балтийскому морю разными путями везли пушнину. Османы часто вторгались в эти земли. Они постоянно подчиняли или устраняли претендентов на трон Золотой Орды (наследников Чингисхана, обосновавшихся в Крымском, Казанском и Астраханском ханствах). В конце XV века османы прогнали генуэзцев из черноморских портов. Они оттеснили венгерских соперников на западе и стремились поддерживать связи с Туркменистаном на востоке. Последняя территория стала пристанищем кочевых военных кланов, силы которых были жизненно важны для проводимой османами в Европе политики завоеваний.

Для достижения военных целей было необходимо одержать верх над русскими в низовьях Волги и взять под контроль два военных пути, соединяющих Азак и Каффу с Дербентом (на Каспийском море, у подножия гор Дагестана), речь шла об обходе персов с севера[37]. Поэтому османы основали торговый путь, ведущий в Бухарский эмират с запада на восток. В этой схеме контроль над Тереком предназначался для ослабления оси север-юг, которая соединяла Москву с новой империей сефевидов. Однако османам не удалось сохранить дорогу в Туркестан открытой, тем самым они уступили статус ведущего тюркского народа. С тех пор и торговля, и культура в Средней Азии пошли своим путем; связи между регионами поддерживались лишь благодаря суфизму и возродились в конце XIX века в результате новой халифской политики. Кроме того, османским позициям угрожали войска Ивана Грозного, в 1552 году захватившие Казань, а после, в 1556 году, и Астрахань, расположенную в дельте Волги. Тем не менее в последующие два столетия султаны сохраняли контроль над Кавказом и оборонительным треугольником, связывающим Астрахань, ставший в 1475 году османским Азак и Дербент (в 1578 году его постигла та же участь).

Черное море стало первым домашним морем османов. Местные земли были богаты пшеницей, древесиной и рабами. Эти территории стали пространством торговой экспансии и в более широком смысле – одной из точек опоры османского экономического и городского развития. Основные торговые пути из Средней Азии и Ирана шли уже не в Крым, а в Стамбул. Новая имперская столица не могла добиться заметного роста без богатых морских грузов, курсирующих по Черному морю. Производство шелка в Бурсе, хлопка в Токате, Чоруме, Мерзифоне, Кастамону, Борлу и Конье, мохеровой шерсти в Тосье и Анкаре и конопли в Трабзоне не развилось бы так сильно, если бы часть продукции не экспортировалась в порты Каффы, Аккермана[38] и Килии. В период с 1470 по 1570 год империя жила за счет степных товаров: зерна, мяса, рыбы, кож и шкур, лошадей и рабов, а также сухофруктов, мяса и хлопка с юга – с Эгейского моря и Малой Азии. Подобную торговую активность обеспечивали купцы-мусульмане и немусульмане, молдаване, татары и тюрки, которые обменивались товарами и торговались в порту Аккерман[39]. Крымские татары хозяйничали здесь до середины XVI века. Однако все чаще на западный берег Днестра наведывались казаки, угонявшие овец, коров и пастухов. В XVII веке в погоне за богатствами они достигли берега Черного моря и предприняли множество пиратских набегов на берега Османской империи вплоть до Босфора.

Средиземное море было географически и коммерчески связано с Черным морем и являлось вторым домашним морем османов. Османы называли его «белым» (следуя тюркской традиции, ассоциирующей стороны света с цветом). Освоение Средиземного моря они начали с изучения Эгейского моря, совершив вылазки с Галлипольского полуострова через северный выход из Геллеспонта[40]. Здесь находились опорные пункты венецианцев, генуэзцев и представителей франкских княжеств. Завоевание островов далось османом нелегко и произошло довольно поздно. Они воспринимали Средиземное море как опасное пространство – предназначенную для каботажного плавания череду водных равнин. Лишь бывалые моряки решались бросить вызов суровым мысам и внезапным штормам[41]. Для османов море было прежде всего интегрированной в империю областью налоговых сборов; таким образом, прибрежные районы входили в островную губернию. Море являлось театром суверенитета, каждый год гросс-адмирал с большой помпой совершал осмотр островов. Порта настороженно относилась к островному населению, находя его мятежным; стараясь оставаться гибкими, власти ослабили канун и перевели некоторые острова на фиксированную налоговую систему (maktu); радикальной мерой стало увеличение присутствия мусульман на Крите. Места изоляции, изгнания и депортации, территории, управляемые в соответствии с географией острова и близостью побережий, сферы деятельности, неоднородно интегрированные в имперскую экономику – османские острова до сих пор не до конца изучены[42]. В любом случае Османское государство нельзя назвать морской империей – таков ответ Колина Хейвуда Фернану Броделю[43]. За исключением каботажа вдоль побережья Эгейского моря и плавания на короткие расстояния между берегами Южного Туниса и Триполитании или между Дамиеттой и Ливаном, в XVII веке большая часть внутренних перевозок осуществлялась на европейских кораблях (французских, венецианских, рагузских), так называемым морским караваном. Тем не менее не стоит сомневаться в существовании дальних плаваний: жители острова Патмос, ввозившие дуб в Венецию и привозившие оттуда качественную парчу, являлись подданными именно Османской империи.

В XV веке султаны осознали важность унаследованных с античных времен портов для развития внутренних территорий. Османы понимали, что в результате ущерба, нанесенного Тимуридами торговым факториям в Тане, Астрахани и Сарае (в низовьях Волги) в 1395–1396 годах, часть большой трансконтинентальной торговли ушла в сирийские порты. В 1516 году порты были захвачены Османской империей. В XVI веке османские султаны намеревались связать их с сухопутным путем, пролегавшим вдоль левантийского побережья в Египет, и в более общем плане – с оставшейся частью Восточного Средиземноморского бассейна. Крупные купцы (tüccar) осваивали обширное торговое пространство, создавая сеть меновой торговли, – египетский рис покупали в Стамбуле и Северной Африке; македонский табак курили в Египте и Анатолии; древесина из Юго-Восточной Анатолии экспортировалась на Ближний Восток; тунисские фески носили в Леванте. Сирийские шелка производились в основном на анатолийских ткацких станках, рабов переправляли из Каира и Триполи на рынки по ту сторону Средиземного моря, соду из сирийского, египетского и триполитанского сырья смешивали с золой из пелопоннесской древесины, а затем продавали в Смирне и Стамбуле.

Торговлю необходимо было обезопасить любой ценой, в начале XVI века португальская экспансия в Азию положила конец многовековому обмену с индийскими купцами, гуджаратцами, поставив под угрозу поставки специй и других продуктов, необходимых для имперской продуктовой экономики. Не имея возможности изгнать португальские корабли из северных районов Индийского океана, османские султаны пытались закрыть им доступ к Красному морю. С этой целью они оказывали материально-техническую поддержку мамлюкам в Каире. Османские правители прекрасно понимали, что для того, чтобы превзойти венецианцев в начале XV века, испанцев в XVI веке, а затем и русских в XVIII веке, им необходим сильный флот. Османским султанам удалось превзойти своих предшественников, поскольку они приложили все усилия, чтобы их империя стала морской державой в Средиземноморье[44]. Кроме того, как только был открыт выход к Эгейскому морю в середине XIV века, а османы обосновались в Галлиполи в 1354 году, они наняли турецких, каталонских и провансальских моряков, а также генуэзских специалистов для обучения лоцманов. Позже султан посоветует своему гросс-адмиралу учиться у тех, кто владеет «наукой о море» (ilm-i derya). В 1416 году произошло первое морское сражение против венецианцев. Тридцать кораблей оказались зафрахтованы; большая часть из них – захвачена. В 1430 и 1453 годах у султанов было достаточно судов, чтобы осуществить осаду Салоник и Константинополя. В 1484 году флотилия из сотни кораблей отправилась на завоевание Килии и Аккермана.

Во второй половине XVI века западная часть Средиземного моря стала испанской. С тех пор Османской империи удавалось сохранять контроль над Северной Африкой лишь при помощи корсаров. Ионическое море на востоке Средиземноморья оставалось османским. Может показаться, что в отличие от Византии Порта не спешила обрести господство в Эгейском море. Однако это далеко не так: в XVII веке пиратство достигло таких масштабов, что Османская империя была близка к тому, чтобы потерять контроль над Кикладскими островами. Ей постоянно угрожали морские набеги. Мальтийские и тосканские корсары представляли угрозу для османских торговых кораблей. Во время Критских (1645–1669) и Морейских войн (1684–1699) Венеция неоднократно перекрывала доступ в Дарданеллы. В начале XVIII века Османская империя взяла под свой контроль Восточное Средиземноморье. В 1792 году на западе был отбит у испанцев Оран. Впрочем, данное военное достижение является скорее результатом внутренней ситуации в Магрибе, нежели смены военной стратегии.

Две суши

Румелия и Анатолия – названия, которые османы использовали для обозначения «двух суш», правителем которых провозгласил себя Мехмед II. Начнем с Анатолии («восток» на древнегреческом), то есть Малой Азии, той части света, где сформировалось государство беев. В европейской литературе термин «Малая Азия» используется для обозначения полуострова, расположенного на краю Азиатского континента напротив другого полуострова – Балканского. Он отделяет Черное море от Средиземного к западу от линии, соединяющей Искендерун (Александретту) и Трабзон (Трапезунд). К востоку от этой линии лежали континентальные ближневосточные земли, соединявшие Кавказ с Плодородным полумесяцем. Здесь центральное пустынное плоскогорье сменяла более пересеченная местность – территория сформировавшейся в поздней Античности Армении. Спасаясь от вторжений азиатских народов, армяне поселились в предгорьях Тавра неподалеку от древнего Харпута и Малатьи и южнее, на Киликийской низменности – эта территория называлась Малой Арменией. Заселенные земли были краем пустынных в центре степных плоскогорий, обладавших естественными границами и отделенными от морей вокруг. Климат и сформировавшийся в третичный период почвенный слой позволяли заниматься неорошаемым земледелием и круглогодичным или сезонным пастбищным животноводством между циклами орошаемого сельского хозяйства.

Для Анатолии характерен географический контраст между высокогорным центральным степным плато, лесистыми, гористыми прибрежными районами на севере и юге и изрезанным Эгейским побережьем на западе. Внутри Анатолия усеяна караван-сараями (caravansérail), городами местного значения и большими дорогами, доставшимися османам от Сельджукидов. Эта территория, зажатая между полями сражений в тисках изменчивых границ халифата сперва Омейядов, а затем Аббасидов, некогда окруженных вассальными государствами, столкнулась с последствиями великих нашествий в середине Средневековья.

Пришедшие из Средней Азии исламизированные тюрки-огузы (oghouz; oğuz) дошли через Иран до Верхней Месопотамии. В XI веке они осели в Анатолии, где проживали вплоть до нашествия новых орд из кочевой Азии. Здесь образовалась самая «первая Турция». Сильно отличаясь от современной, она занимала лишь центральные части Анатолии. После Четвертого крестового похода 1204 года оставшаяся часть полуострова перешла под власть Никейского царства на северо-западе и Трапезундской империи на северо-востоке. С конца XII века Восточная Анатолия находилась под контролем Армянского Киликийского царства.

Датой официального рождения Турции в Анатолии можно считать битву при Манзикерте (Малазгирте) 1071 года[45]. Впервые византийский правитель Роман IV Диоген попал в плен к мусульманской армии. Победоносный сельджукский султан Алп-Арслан (ум. 1073) не собирался вторгаться в Малую Азию, его целью была Сирия. Но начиная с этой битвы Византийская империя была не в состоянии ни преградить путь турецкому населению, стекавшемуся в ее провинции из Малой Азии, ни свергнуть воцарившиеся там династии: Данишмендиды (1071–1178) на северо-востоке центрального Анатолийского плато; Артукиды из Диярбакыра (конец XI века – 1408 год) в верхнем течении Тигра и Евфрата; Мангуджакиды (1118–1252) в Эрзинджане, Дивриги и Кемахе.

Самой могущественной и блестящей турецкой династией стали Румские Сельджукиды. Младшая ветвь Великих Сельджукидов (1038–1194), она осела на территориях, завоеванных Алп-Арсланом. После Первого крестового похода франков династия была вынуждена отступить на равнины Конья-Кайсери. Однако к началу XIII века она нарастила военную мощь, захватила древние торговые пути и прославилась мусульманскими правителями, которые высоко ценили эллинскую культуру (многие из них были рождены гречанками[46]), а также архитектурными достижениями и расцветом ремесел.

Побежденное монголами в 1243 году, а после подчинившееся владычеству Ильханидов с 1277 по 1308 год, Turquie regnum[47] (по выражению доминиканского путешественника Симона де Сен-Кантена) постепенно распалось[48]. Происходившая от Чингисхана (ум. 1227), исламизированная монгольская династия правила Ираном с присоединенными к нему Ираком и Восточной Анатолией. Этот период вошел в историю как период «монгольского мира» (1260–1345). Ильханиды передали свою власть наместникам, которые объявили себя независимыми. Таким образом, Анатолия распалась на множество полукочевых вождеств. Среди наиболее важных – Караманиды. В конце XIII века они поселились на северо-западе Тавра, затем достигли Коньи, почитаемого города, где жил и умер великий поэт, основатель мистического ордена мевлеви, Джалаладдин Руми (ум. 1273). Если арабский язык, язык ислама, преподавали и использовали в медресе (medrese), персидский язык был языком культуры в Румском султанате, то грекоязычная Малая Азия стала тюркоязычной. Чем больше времени проходило, тем больше людей говорили, правили и писали на турецком языке.

Из своей цитадели – Вифинии – на северо-западе Анатолийского полуострова османы продвигались к берегам Мраморного моря, покоряя византийские Никею (Изник), Никомедию (Измит) и Прусу (Бруссу), ставшую их первой столицей (Бурса). Во второй половине XIV века им хватило сил присоединить несколько соперничавших эмиратов. Османам удалось уцелеть после нашествия Тимуридов в начале XV века и, восстановив свои силы, объединить всю Анатолию. В 1923 году на карте мира появилось новое государство, Лозаннский договор установил границы националистической Турции – границы, которые в течение первого тысячелетия беспрерывно пыталось расширить население Анатолии. В новое государство вошли две части Анатолии и то немногое, что осталось (Восточная Фракия) от Балкан – другого полуострова, на котором Османская империя хозяйничала с конца XIV века.

Термин «Балканы» использовался в основном в конце османского периода и широко распространился после войн 1912 и 1913 годов. На турецком языке слово «Балканы» означает «горы». Вслед за античными авторами западные ученые называли Балканы Гемусом – гористой местностью, пересекавшей Центральную Болгарию с востока на запад, к побережью Адриатического моря, запертого на севере и соединенного со Средиземным морем проливом Отранто. Многие арабские географы IX–X веков называли этот край с его сложным и изрезанным рельефом и узкими водоразделами страной болгар.

Расположенное вдоль Динарского нагорья, балканское побережье с изрезанной береговой линией защищено вереницей длинных и узких островов. Два разных мира существуют друг напротив друга: на западе – католические Неаполитанское королевство и Папская область; на востоке – в основном православное греческое, албанское и славянское население, а также редкие католики, проживавшие, например, в Рагузе (Дубровник). Море между ними принадлежало Венецианской республике – владычице северо-востока Итальянского полуострова и большей части балканского побережья, Истрии, Далмации, а также Ионических островов.

В 1330-х годах тюркские и, вероятно, османские войска предприняли первые набеги на Фракию и Македонию. Во второй половине XIV века османы под началом «походных вождей» (удж-беи; uc beyi) обосновались в этом регионе. Ранее на этих территориях проживал другой малочисленный тюркоязычный народ. В 1261 году сельджукский султан Кей-Кавус II (Изз ад-Дин Кей-Кавус) был свергнут с престола византийским императором, который предложил ему поселиться в степях в устье Дуная – местности, которую затем начали называть Добруджа. Историки выдвинули гипотезу, оспоренную болгарской историографией: гагаузы, тюркоязычные православные христиане, в настоящее время проживающие в основном на территории Республики Молдова, вероятно, являются дальними потомками тюрков (от 10 до 20 тысяч, согласно эпосу Yazıcıoğlu Ali, написанному в 1424 году), последовавшими за султаном Кей-Кавусом (откуда и произошло слово «гагаузы»). Во всяком случае, некоторые из них позднее перешли на службу к новому султану.

В течение XV века османы разорили сербское и боснийское княжества и притесняли венгров. Но прибрежная зона оставалась под властью Венеции и, южнее, Рагузы – чтобы укрыться от амбиций «Светлейшей» (Sérénissime), динамично развивавшаяся республика начинает сотрудничать с османским султаном и с 1458 года соглашается платить ему дань. Дальше на запад османы не продвинулись, после разграбления и захвата на пару месяцев Отранто в 1480 году они дважды терпели неудачу под Веной (1529, 1683), и им не удалось пересечь северные рубежи Динарского нагорья. Тем не менее они установили господство на всем Балканском полуострове. В конце XIV века османы оказались в Боснии и Герцеговине – холмистом крае с хорошо орошаемой и дренированной почвой в центральной и северной части (Босния), более сухими и скалистыми землями на юге (Герцеговина). На севере он граничил с Хорватией по реке Саве, а на востоке – с Сербией по реке Дрине. Османы проникли и в Албанию – гористую местность, разделенную на княжества после исчезновения Анжуйского королевства, Эпирского царства и падения Сербского королевства. Они столкнулись с народами, проживавшими в прибрежной зоне. Именно эти земли являлись настоящим осиным гнездом: в Дураццо (Дуррес), Авлонье (Валона, Влёра) и Дульчиньо (Улцинь) базировались моряки и пираты, контролировавшие близлежащие побережья Апулии и Калабрии. Османам потребовалось столетие, чтобы завершить завоевание Албании в 1479 году. Они также посягали на соседнюю Черногорию – гористую территорию вокруг гор Ловчен и Цетинье. Споры за нее с конца XIII века вели Венеция, сербы и несколько знатных семейств. К концу XV века она тоже стала данником османов. Наконец, они покушались на Морею (полуостров Пелопоннес). В 1349 году византийский император Иоанн Кантакузин создал здесь деспотат со столицей в Мистре, неподалеку от древней Спарты. В 1460 году османы захватили и эти территории, за исключением нескольких оставшихся венецианскими крепостей. В течение следующих двух столетий Светлейшая не оставляла попыток вытеснить османов из Мореи.

Границы Балкан менялись на севере, особенно с конца XVII века, когда османы начали терять европейские территории. Проведем линию по берегам Дуная, Савы и Купы. За ней располагалась «Румелия» – «земли римлян» – территории, отвоеванные османами у Византийской империи и славянских государств. Османы подчинили своей власти румынские земли – Молдавию и Валахию. Затем присоединили регионы, расположенные между Савой и Дравой, Темешварский банат (Темешвар) и Трансильванию и – еще позднее – обосновались в Подолье. С середины XVI и до конца XVII века в эпицентре конфликтов между Габсбургами и османами находились венгерские земли. Именно они стали новым рубежом империи османов; впрочем, и его часто пересекали жившие за счет грабежа османские бандиты.

Азия и Африка

В первой половине XVI века османы завоевали Ближний восток – Левант, если мы хотели бы использовать терминологию того времени, или страны Плодородного полумесяца; последнее название подчеркивает физико-географические особенности региона. Его западная часть называлась Биляд-аш-Шам (Bilâd al-Shâm) и включала территории современных Сирии, Ливана, Израиля и Иордании: именно здесь, а не на исконных землях Аравийского полуострова складывалась исламская культура. За прибрежной полосой равнины возвышался горный хребет Ливан с высшей точкой в центральной части. На юге он становился ниже, переходя в палестинские холмы. Дальше, к востоку, простиралась переходящая в Мертвое и Красное моря впадина – часть Восточно-Африканской рифтовой долины. Еще восточнее область высокогорья постепенно переходила в степь и пустыню Хамад.

Все дороги через пустыню или в обход нее вели к долинам самых длинных в Западной Азии рек – близнецов Тигра и Евфрата. Оба брата берут исток в Анатолии, вместе двигаясь, то сходясь, то расходясь, в сторону юго-востока и сближаясь в Южной Месопотамии. Весной, из-за талых снегов Тавра, эти реки оставляли илистые отложения на обширной аллювиальной равнине Савад. Относительно узкая восточная часть Месопотамии орошалась дождями и реками, стекавшими с Загроса и впадавшими в Тигр. Тем не менее в южном бассейне реки практически отсутствовал рельеф. Эта особенность создавала серьезные проблемы с дренажем и зачастую затрудняла орошение.

Со времен древней Месопотамии осталось множество крупных городов: Вавилон, Селевкия, Ктесифон и, наконец, Багдад, бывшая столица Аббасидов. Ирак держал под своим контролем дороги на иранские нагорья через Тебриз и Керманшах и поддерживал торговые связи с Сирией и Недждом. Плодородный полумесяц соединялся с Аравийским полуостровом (Джезирет-эль-Араб) стратегически важной дорогой, ведущей паломников к святым местам Хиджаза. Османов мало привлекал далекий и обширный Неджд. В городе продолжали хозяйничать племена бедуинов, чувствовавших себя там как дома. Несколько османских гарнизонов оставались на прибрежной равнине Красного моря – Тихаме, чем ближе к плато и выше над уровнем моря, тем численность гарнизонов становилась меньше. Османское присутствие на Тихаме объяснялось амбициями султана. В основе его интереса лежала суннитская идеология: контроль над двумя святынями. В первую очередь султан руководствовался экономическими и торговыми целями: защитить снабжение святых мест из Египта через Красное море. Их удалось достигнуть в начале XVII века, османы оставили попытки захвата имамата зейдитов и предоставили им контроль над Йеменским высокогорьем.

В 1516–1517 годах стамбульские султаны сменили на этих землях мамлюков. С ними вернулись и тюрки. Однако в этот раз они пришли с запада – из Рума (Rum). Фактически с XI века большинство правителей Ирака и Сирии ни по происхождению, ни по языку и политическим традициям не были ни арабами, ни персами. За исключением курдов Нур ад-Дина (ум. 1174) и Салах ад-Дина (Саладин, ум. 1193), правители были тюрками – потомками кочевых скотоводов, огузами, обращенными в ислам с X века (позже их число выросло за счет тюркоязычных мамлюков). В период с 1250 по 1382 год в Египте и Сирии правила династия Бахритов, или «тюркский режим» (dawlat al-Atrâk). Мамлюки любого происхождения становились тюркоязычными в казармах и эмирских дворцах. Анатолийские османы обозначали ближайшие арабоязычные страны как Арабистан. Местные народы Арабистана и более южных стран, жившие далеко от внешней агрессии вплоть до французской экспедиции 1798 года, называли заезжих или переселившихся османов турками.

Египет – развитая цивилизованная страна – являлся при османах одной из крупнейших провинций и первым источником казны после Румелии. В его состав входили долина Нила до Асуана, оазисы Ливийской пустыни до Сивы, побережье Средиземного моря до Катии. Он также контролировал Нубию и Синай. Управление территориями осуществлялось из последней столицы страны – Каира, расположенного недалеко от места, где Нил разделяется на несколько рукавов, что позволяет пересечь его дельту. Будучи защищенным естественным барьером из песков Синая, который незнакомая с условиями пустыни османская армия все-таки смогла пересечь в 1517 году, Египет тем не менее не находился в изоляции. Напротив, он процветал благодаря торговой доступности. Конечно, с XIV века долина Нила стала второстепенной осью торговли. Однако порты дельты сохранили тесную связь с вовлеченным в торговлю побережьем Сирии и Анатолии.

В Новое время Египет занял центральное положение в Средиземноморье благодаря торговой сети, связывающей его со странами Плодородного полумесяца и морскими путями Африки и Азии. Если Стамбул был местом выгрузки всех богатств империи и ключом к вратам Босфора, за которыми таилось Черное море и черноморские степи, то Каир открывал дорогу к Красному морю, святым местам и безопасному проходу к Индийскому океану. В египетскую столицу стекались товары из Хиджаза (специи, кофе) и стратегическое сырье (древесина, металлы), она была местом производства промышленных товаров (текстиль). Однако вызванный Египтом интерес был связан прежде всего с налоговыми поступлениями: в 1527–1528 годах он приносил четверть доходов Порты[49]. Таким образом, ситуация при Османской империи отличалась от предыдущих политических режимов – Айюбидов и мамлюков, – для которых Египет был центром менее обширной империи[50].

На западе становился сильнее Магриб. В то время как Мариниды (1248–1472) обживали его восточные районы, Хафсиды (1228–1574) расширяли свои владения до Беджаи и Константины, совершая вылазки из Ифрикии. Опираясь на многочисленные союзы арабских племен, преемники Альмохадов оспаривали между собой титул халифа (calife). Несмотря на умелое использование стратегически удобного местоположения между Сахарой и христианскими державами, им не удавалось собирать налоги у местного мятежного населения. В XIV веке их государства распались на более мелкие формирования; в XVI – подверглись испанской экспансии, а также оказались захвачены османами.

С 1521 по 1574 год Порта держала под своим контролем береговую линию между Средиземным морем и пустыней, от Ливии до границ Марокко. Территория была поделена на три провинции: Алжир (Cezayir-i garb