Группа крови здравого смысла бесплатное чтение

Взгляд из нарисованного колодца

… он не захотел самостоятельно строить дорогу в свои будущие заблуждения …

«Фотография Жар-птицы» (1991 г.)

Андрей стоял у широкого окна, тихо обдуваемым искусственным сквозняком от японской системы «Taze». Прохладный поток с запахом полевой ромашки аккуратно передвигался по стеклу сверху вниз, слегка теребя пену тяжелых итальянских портьер и распространяясь по кабинету невидимым шлейфом. Сорок пятый этаж бизнес-центра давал возможность внимательно разглядывать вечерний мир огромного города, освещенный миллионами ламп. Держа коньячный бокал в руке и ощущая большим пальцем ноги очень удобную замкнутую капсулу новеньких итальянских туфель, хозяин большого кабинета внимательно рассматривал тысячи вечерних огней ближайшей цивилизации. Дневные картинки большого города Андрея не интересовали, во время дня он всегда прятался за осознанно сформулированной причиной, он прятался за фразой:

«Я чертовски занят!»

Хотя на самом деле это была очень мягкая ложь, даже пятая ее половинка, как аккуратный отрез от круглой сущности бельгийского сыра…

Старые часы с красивым боем, заключенные в дубовый гробовидный шкаф с резьбой, купленные в самой западной части Немецкой страны за приличные деньги, тихо шевелились тяжелым серебряным маятником за толстым стеклом. На круглом маятнике кабинетных курантов было написано по-немецки:

«Я – Время! Я значу больше, чем ты – маленький человечек!»

Миловидное лицо мамы самого Бога умиротворенно смотрело со стены в пространство кабинета и на спину стоящего у окна Андрея, поблескивая крупным морским жемчугом и дорогой инкрустацией желтых индийских сапфиров. Мух в кабинете не было, потому что они никогда не долетали до такого высокого уровня, где у окна стоял обыкновенный удачный мужчина, над которым сам Всевышний проводил свой медленный и качественный эксперимент. Андрей смотрел с большого верха в маленький и очень широкий низ и разглядывал чьи-то передвижения, мигающие огоньки, тусклые проблески человеческой деятельности и множество обыкновенных оттенков искусственного света. Для него свет был похож на всплески маленьких орхидей, хотя он глубоко сомневался, что его мнение кто-то может разделить… Стоя на самом верху большого бизнес-центра он ловил собственные вибрации, отдавая их огромному строению. Хозяин кабинета молча ловил отголоски самого здания, ничего не ощущая, но искренне веруя в сросшийся узел железобетона и десятков километров его нервов. Арматура, скрепившая здание, была там же, где и маленькие нервные струи, где-то под кожей…, под лимфой и бетонными мышцами небоскреба.

Он стоял как хозяин…, широко расставив ноги, разглядывая пустую вертолетную площадку здания ниже и четыре огромных окна напротив, где спортивная женщина с прической Чиполлино и с указкой в руке объясняла грустной аудитории какие-то схематические догмы, знакомые только ей… Она ни столько рассказывала какой-то загадочный материал, как занималась демонстрацией собственной персоны, выгибая туго облегающие бедра черной юбки, расстегнутую на три пуговицы белую блузу, высокие каблуки и очки с ярко накрашенным ртом. Эффект – «всё внимание мне» был достигнут изобилием мужчин в большом помещении и ненавистью трех молодых женщин на галерке. Андрей улыбнулся своему пониманию происходящего там…

Вечер заполнял пространство между небоскребами, оттеняя окна от света и свет от окон, как это делали толстый и романтичный Сезанн, пьяный от запахов полей Камиль Коро, болезненный молчун Ван Гог и вечно простуженный красивыми мыслями Камиль Писсарро. Высотные строения напоминали красивые чемоданы на фоне неба, которые никто никогда не возьмет в путешествие. Люди сами путешествовали внутри этих чемоданов по лестницам и в лифтовых кабинках, изменяя чужие судьбы, свою веру в будущее и даже очертания настоящей любви, толкающей на поступки чьи-то счастливые и красиво-отстраненные мысли.

Андрей медленно пробовал объяснить для самого себя утомительные гирлянды недавних кадров своей жизни, но вовсе «не жизнь», пристальные взгляды завидующих и шорохи чужих повествований, чужую желчь сквозь яблоки глаз и горькую зависть сердечных аритмий, которые он постоянно ощущал на совещаниях своих подчиненных. Он стоял на высоте огромного города и думал, анализируя свою шелковую жизнь на самом пике нагроможденного стекла и бетона. Андрей был слегка счастлив, разбавив тяжесть ушедшего дня коньячными парами высокого качества. Он пытался осветить и связать свою главную идею, навязчиво всплывающую уже целых пять дней и не дающую его голове покоя…

Он анализировал себя, сделав умопомрачительное открытие, что он вовсе не живет на этом свете, а просто функционирует. Он, имея всё, кроме самолёта, существует для других, исполняя тысячи чужих перемещений, желаний и выгод. Он размышлял, разглядывая бортовые огни новенького вертолета, поднимавшегося с крыши соседнего здания…

… Лиза хотела петь. Она страшно хотела и хочет петь, окруженная зудом десятка мерзавцев, чующих совершенную добычу и запах конопляной целлюлозы долларовой текстуры с секретной краской MZLК55. Сластолюбцы и негодяи похожи на перламутровых мух и вьются возле неё, рассказывая, какая она талантливая певица… вашу мать! Ей всегда и всего было мало и любое её появление напоминало восход не среднего солнца и не целой указующей звезды, а обыкновенного пыльного прожектора, раздражающего своим назойливым световым потоком. Она хотела квартиру и её получила, она заламывала руки и билась в истерике выдуманной клаустрофобии и получила дом на семь комнат с внутренним бассейном. Джип, «Бентли», колье с какими-то камнями из кимберлитовых труб, пять шуб, кокаин, чужое Бали, виски, продуманный Амстердам, канабис в коробочке, истерики, оранжевые депрессии, зависть к большей яркости чужих картинок, много лака на голове, золотые браслеты, бессмысленные глаза с долларовой зависимостью, конвейер, дрянь…, змеиная сука…, ненавижу…

Так больше не может продолжаться, и что-то нужно обязательно делать… Я просто хочу пирожок на собственной кухне, приготовленный не девушкой в трусах с сигаретным тампоном во рту, крутящей ключи от «Бентли» на пальчике с наглым пузырем жвачки и презрением к прислуге, а совсем адекватной и нормальной женщиной с теплыми глазами. Как же…, все-таки, медленно я был вовлечен в этот теплый навозный паровоз чужих жизней? Это разве я? Мама меня познакомила с такой невероятной девушкой, а я даже не перезвонил ей. Кухонный джентльмен! Какую тему она поднимала за столом? Ах, да…– «детский синдром Моцарта». Я же не знаю об этом ни хера! Вопрос – а зачем мне знать? Этот вопрос, Старина, не прокатит больше по моей жизни в отношении Риты. Лиза будет пробивать себе голову, рвать мои нервы на басовые струны для черных роялей ее желаний, она будет меня использовать до конца… Она даже не сука, она не ведьма, она страшней, она помесь Вальпургиевых полуночных плясок и качественных метлищ с дистанционным управлением. Это её схема и нормальной жизнью с домашними пирожками здесь не пахнет. Где мое слабое место? Мое слабое место- это моя вина за ее аборт. Гинеколог Абрикосов сказал, что никто не знает от кого был ребенок. Абрикосов прав, он пеленгатор всех женских антенн и тертый калач с влагалищным мышлением открытых дверей чужого страха. Это мог быть не мой ребенок и моей вины там может не быть, а меня пилят тупым рашпилем желаний, вампирят крашенными глазами, высасывая результаты моего труда.

Хватит…! Сегодня же я положу этому конец… Может…, не может…, нужно разобраться со своей совестью в ближайшие двадцать минут и принимать решение. Я не желаю больше так жить. Не же-ла-ю! Мой мир будет наполнен запахами Риты, я это заслужил, она это заслужила, так будет правильно…

На столе загудел мобильный телефон, оповещая кабинет странным позывным очень тревожного мужского голоса, который нравился Андрею.

«Товарищи, внимание! Воздушная тревога! Все в бомбоубежище! Внимание, товарищи!»

Слушая этот позывной времен Великой Отечественной войны, он понимал, что для его бабушки это были слова жизни, а для сегодняшнего народа – это «… прикольненько!». Слово это омерзительное и граничащее с дегенератизмом, не несущее никакого смысла, выражение ничтожных эмоций по отношению к спасению жизней целых городов. Он любил этот позывной. Он его отрезвлял и возвращал в мир анализа, трезвого реализма и правды. Андрей подошел к телефону и провел пальцем по дисплею.

– Чувак, бодрый привет! – раздалось в трубке задорно, весело и навязчиво с пьяными нотами кутежа, смеха и тупой музыки, дубасящей по грудным клеткам задвинутых молодых алкашей.

– Добрый вечер, Углерод! Что надо? Я занят! – сухо бросил Андрей.

Это был Углерод, человек – мажор, ищущий в свои 29 лет новые виды экстрима и восхищения Смертью. Он давно стоял в воображаемом гробу по самые ребра. Оставалось только правильно подвинуться стрелкам всех часов на земле, чтобы Углерод получил своё и, истекая кровью, покинул этот «скучный мирок», как он всегда выражался.

– Проснись, чертов миллионер, хватит работать. Уже утренний вечер, мы зависаем в «Крематории», приезжай, красивый худой хомяк… ха-ха-ха-ха! Слушай новый информационный узел от экстремала номер один в Москве. Я тебе хочу сказать, что один Мэн рассказал мне про совершенно новый экстрим… Это просто песня монгольских сталеваров… Он летает на дельтаплане…, прикинь!

– О, да, уже прикинул… Это очень круто летать на дельтаплане…, и что? Он приземляется в пасть аллигатору- человекоеду на Карибах, разбивает башку о камни Эльбруса или прыгает голой жопой на ядовитые иглы африканским дикобразам в районе Буркина Фасо?

– Не иронизируй, офисный ослик…, ты какой-то злой сегодня… Этот Мэн летает на дельтаплане, но не на лямках, а на крюках. Его подвешивают на пять крючьев, продетых в кожу спины. Во какой звиздейшн, прикинь! Летающий йог на дельтаплане с крючьями в спине…! Это же байконурским космонавтам в страшном сне не снилось… Вот это я и называю – экстрим! Вот это, твою мать, коматозная Смерть, а?! Что скажешь, чертов миллионер? Мы послезавтра улетаем в Индию, ты с нами? Я буду летать на крюках в спине, Андрей – держи рашпиль бодрей! Ха! А ты со мной или будешь проводить свои идиотские совещания с голодным планктоном в своём проклятом офисе, где даже мухи не летают из-за презрения к вашей компашке?

– Углерод, не обессудь. Когда тебя будут хоронить после того, как ты отравишься мясом снежного человека или тебя укусит за кончик члена шаман вуду из Азузузы, можешь быть совершенно уверенным, что я скажу красивую речь над свежей дыркой в земле, куда опустят твой дорогой инкрустированный стразами и лакированный гроб. Речь будет полна фразами героики, пафоса и я буду нагнетать до такой степени, что все твои дамы заплачут мятными слезами, потом зарыдают плачем наемных египетских плакальщиц, а затем будут реально глотать глазные капли и напьются до состояния картофельного пюре в ближайшем кабаке. Обещаю тебе никуда не ехать, крюки себе в спину не вставлять и на дельтапланах не летать. Ты…, на самом деле, давно унесенный ветром. Я не скажу тебе – «Углерод, береги себя!». Потому что для тебя эта фраза по кукурузе. Береги себя, Чеканаторий! И когда будешь продвигаться в тесном и забитом людьми зарубежном транспорте, не забывай второй закон рюкзака в автобусе, а то люди морду набьют. И напоследок рекомендую твой полет на дельтаплане усугубить, надев на голову шапку полную вшей и блох, это будет яркий штрих к общей идее идиотизма. Помни самурайский закон «фуцуно моно». Не забыл еще?

– Не забыл…, офисный ты индюк… Ты очень злющий человек и мне больше не товарищ… Не добрый совсем, тебя деньги испортили, очень ты богатый и собрался жить триста одиннадцать лет, а это всегда чревато, от слова – червь… Мои девчонки тебе привет не передают. Да? Мои блошки, а ну-ка споем песню про дрозда, потерявшего компас на верхушке Эйфелевой башни… «Ах, дрозды, распутники дрозды…, эээй, эй…, вечные изгнанники из Ада…!»

Андрей отключил телефон, проведя пальцем по дисплею и понял, что там, где Углерод, там уже лестница, ведущая в глубины мажорного маразма. Парень искал эмоций на смертельном уровне, гоняя на японском мотоцикле по ночному городу. Его ждал конец, которого он искал все свои 29 лет. Настоящий самурай смертник, как говорят сами японцы в своих загадочных исторических и поэтических письменах – а на ну ко гэ, ака ро та ни ва, та ка ри ки ри (или как то так). И перевод этого японского эскиза не обязателен, потому что он справедлив для всех думающих мужчин, загадочен и исполним.

– Андрей Борисович, к вам Айболит пришел! – раздался четкий информативный блок от секретаря Лены.

– Запускай! – ответил Андрей и бросил взгляд на часы.

Айболит приехал вовремя, как всегда. Не врач, а пунктуальный заместитель Шелленберга по вопросам здоровья немецкой агентуры за рубежом…

– Исполняю! – прозвучал тот же женский приятный голос.

Айболитом назывался искусный доктор, не ужившийся ни в одной больнице Москвы с наглым, оборзевшим и совершенно бездарным начальством. Он терпеть не мог толстяков дилетантов в высоких кабинетах, которые мало знали, мало умели, много курили и пили, раздавая ахинейские советы самому Бирштейну, и же Айболиту, отработавшему в морге, на скорой помощи, в реанимационном автомобиле, пропустившим сквозь свой мозг и руки тысячи окровавлено –поломанных, но выживших тел. Бирштейн был реаниматор по воле Бога и всегда знал, что нужно делать в любом пиковом случае с больным.

Однажды, по вызову скорой помощи в Бибирево, он реанимировал старушку, которой по паспорту было 94 года. За что она ему была очень неблагодарна и поносила его плохими словами времен НЭПа, добавляя, что сам доктор идиот и дурак, прервавший ее милую беседу с бородатым дядей, стоявшим на выходе из светлого тоннеля. Айболит был многоуважаемый профессионал, сумевший развить свою тайную сеть медицинских услуг для представителей богатого и извращенно- модного мира. Мало того, он нигде не числился, не платил никаких налогов, обильно плевал на всех главврачей от малых больниц до самого сытого, давно сошедшего с ума, мафиозного и зажравшегося Главка. Он зарабатывал неприлично много, был умным и думал на пять шагов вперед, хотя всегда хотел на шесть или даже на восемь с половиной. Еще он имел фонтан юмора и руки, мытые небесными родниками с мылом. Его услугами каждый день пользовалось столько людей, что он не знал, когда отдыхать и куда прятать заработанные деньги. Свои его звали сокращенно и просто – «Ай», потому что приставка «болит» при его появлении уже была не актуальной. Он всегда знал, что делать без советов Гиппократа и разнообразных клятв, сформировавшихся столетиями от разных проходимых мимо докторов. Доктор Бирштейн шутил сам над собой, что закончил Тибетское медучилище у монаха Энна, которое не заканчивал ни один жирный начальник и главным его лекарством есть сиреневое плацебо или (плэйсбо…), это кто как захочет поиграть трактовкой очевидных просветлений…

– Добрый вечер, Андрей Борисович, скорая помощь, которой нет даже в Кремле, уже здесь! Пардон, исполню ритуал омовения рук, но не как Понтий Пилат, я мою руки всегда хозяйственным мылом, которого у него не было и в помине.

Ай нырнул в огромную ванну, держа в руках старый саквояж, точно такой же, как у доктора Чехова на Сахалине и в Ялте. Через 4 секунды оттуда послышался звук воды.

– Друг мой, я снова виноват и после вчерашних утех мой парень сигналит мне, что я идиот и придурок. Я снова попал в колебания собственной энтропии. Я очень неправильно себя вел вчера на расслабленном рауте винных фей и фейерверков, опрометчиво…, я шёл сквозь березки красивого тела, как одинокий крупнорогий бычок…, а оказалось, что это был красивый винегретный бурелом, прошу прощения за некую театральность моего повествования… Это от отчаяния и раскаяния, старый я придурок…

– Ага! Все понял, можно продолжать через пятнадцать секунд! – быстро перехватил инициативу Айболит. – Мне любые махания белыми флагами и внутренние изыскания истин с прожекторами очень знакомы. Готов выслушать в процессе подготовки обряда экзорцизма. Имею в моем волшебном чемоданчике совершенно новое лекарство производство Швейцарии, супермозг сделал виртуозное соединение купритинола, истамицинина и ступиназола пятого поколения. Не смесь, – а драконья слюна для любого рыцаря без доспехов… Совершенно безвредно, но, сказать, что укольчик очень болезненный – это не сказать ничего. Цена по кругу с моим вызовом – 800 американских портретов хитрого Франклина. Действует быстро, выбивает всю дрянь из пораженной текстуры, моет кровяные тельца и чистит лимфу, а послезавтра смело можно будет пить пиво и виски без провокации четвертого Иуды.

– Как это…, я не понял?

– Я вам, Андрей Борисович, всегда говорил: одевайте резину, как только вы почувствовали позыв на любовь к новой неизведанной Фее, пахнущей лепестками чистой артезианской мечты. Сейчас время продвинутое…, вперед…, но на колесах старого велосипеда, презервативы продаются везде, даже в туалетах, а для миллионеров еще и с огромной скидкой в 2 % каждые тысяча штук…

Ай быстро щелкнул и раскрыл свой саквояж, выложил на стол одноразовый шприц, красивую красно- розовую ампулу, похожую на зуб очень большой змеи, пакетик запечатанной ваты и пакет новых медицинских перчаток, которые он натянул на ладони очень быстро, щелкнув тонкой резиной, как вор перед вскрытием денежного замка.

– А вот от меня лично вам скидка 30%, по случаю большого национального праздника в нашей стране.

– Какой такой праздник…? – с удивлением спросил Андрей, расстегивая крокодиловый пояс на брюках и щелкая золотой пряжкой с оттиском «SKAVOLINI».

– Да вы что, Маэстро, вся страна гудит по деревням, селам и весям, а вы тут сидите и не отмечаете? Позор каменным джунглям офисных катакомб… Позор людям, потерявшим фольклорную силу предков! Где водка, где закусь с кренделями, где караси со сковородки, оладьи, пельмени, блины, фаршированные щеки судаков, расстегаи, бражий кураж и задушевные песни про Волгу матушку реку с обязательно опасными порогами?

– Не томи, Айболит! – крикнул хозяин кабинета, ложась на диван и оголяя третью часть ягодицы номер 2 слева.

– Сегодня, и именно сегодня исполняется триста лет русской балалайке! – выпалил доктор и заржал на весь кабинет.

– Ну, ты…, хороший человек! – засмеялся Андрей.

– Ну все, аут…, шутки в сторону. Займемся разгоном чужих молекулярных подарков, попавших в организм для отрезвления и торможения тестостероновых отключателей головного мозга. Ваша новая червоточина сейчас начнет крутиться вокруг своей оси, как шариковая ручка на МКС.

– Извини, не понял…, что такое МКС? – спросил Андрей, подготавливая себя к настоящей экзекуции.

– Это – Международная Космическая Станция. Как в прошлый раз иглу справедливого наказания ввожу медленно, дабы вы ощутили всю прелесть возмездия за бесшабашность, глупость, не мудрость и еще пятьдесят эпитетов внутренней расхлябанности. Чувство незабываемое, равное раскаленному электроду, медленно заходящему в анус под напряжением святого электричества под звуки хорошо темперированного органа товарища Баха.

Доктор зубами рванул упаковку, набрал и продавил воздух из новенького шприца, присоединил иглу, набрал адскую жидкость из стеклянной колыбели, быстро вонзил «торпеду» в ягодицу Андрея и медленно стал заводить напалмовую справедливость во внутрь тела.

– Ай, б…ть !!! – очень громко взвыл Андрей.

Хозяин личного заднего места искривил лицо и стал морщиться от нарастающего дикого жжения в районе ягодицы номер 2. Боль пришла быстро откуда-то изнутри, расширяя ткани и нанося целенаправленный ядерный удар по подарочной заразе трипироидного типа. Это была симфония того самого хорошо темперированного клавира…

– За все в этой жизни надо платить! – с ожесточением застонал Андрей, – я был пьян и совершил новую ошибку, за что и расплачиваюсь, как уродливый похотливый козёл! Ай-ййййй, ай…, сука, стыд и позор…! Какой я аморфный придурок, стыдно даже перед насекомыми!

Приговаривал Андрей, отвлекая себя от дикой боли.

– Сука-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Как больно, б…ть! Ты где такую жидкость взял, это же напалм преисподней, падла? – причитал Андрей, закусывая губу от дикой боли.

– Это вопрос несложный, я взял это на Олимпе мудрости. Там жалеют мужчин после соития с блудницами древней профессии. Слова мудрые прозвучали сейчас, осознанные, такой высокий стиль не каждый и оценит пока не почувствует агрессивное жжение в заднице, ибо такова природа глупых мужских человеков. Андрей, одевайте презы в следующий раз! Такие слова приводят к отрезвлению и пониманию своих поступков, а самое главное и дорогое, что через пару дней вся ваша мораль выветриться к чертовой матери, вы забудете о боли, и у вас хватит денег на покупку нефти и никеля, а на презервативы снова денег нету… Абсурдо – имбицилло! Это же парадокс вашего времени. За что я вас и люблю, как работодателя, как неугомонного человека, для которого собственное здоровье стоит дешевле, чем оргазм с подготовленной куклой. Ваше отношение к вашему дорогому и единственному члену напоминает мне мыслительный поток медведя, поджигающего собственную пасеку с пчелами. Аминь…, экзекуция в Бухенвальде закончена, вот и всё…

Айболит быстро выдернул пластмассовый шприц и, проведя рукой по воздуху, как дирижер, бросил его на пол. Это был его личный изысканный стиль, потому что в душе доктор был музыкант. Он слышал музыку молекулярных нот, приливы кровяного давления, звуки хрустящих сухожилий, трения кожи, барабанные удары сердечных, не хозяйственных сумок, веселые звуки переломанных костей, запах эфира и постукивания от страха зубов мудрости. Айболит был редким музыкантом без музыки, таким редким статусом не мог похвастаться даже гениальный сэр Пол Маккартни, знающий все ноты и купающийся в любви миллиардов людей. Пластмассовый шприц упал на ковер и застыл в позе использованной пулеметной гильзы, ему было горько от приговора доктора и перспективы мусорных баков. Шприц думал, что люди дураки, но люди не задумывались, кто такой шприц…

Получив деньги, Айболит крепко пожал руку и, оставив на столе пачку лабрикантовых резин с запахом маракуйи, с улыбкой ушел в лифт ночного здания. Андрей Борисович быстро взял телефон и набрал номер с пометкой «Рыбалка на акул».

На том конце эфира быстро ответил человек:

– Ой, я все знаю…, прости меня, Андрюша, прости…, не углядел…, стою на коленях в кабинете перед телефоном, клянусь…, моя вина в этом есть… Но каждый имеет право на ошибку, не казни, Боярин, строго не казни? Зело я виновен перед тобой, батюшка- кормилец! Прости, Андрюшечка, недоглядел! – сразу раздалась в трубке плаксивая, талантливая и очень торопливая плутовская исповедь.

– Зашей себе рот колючей проволокой, гад, и слушай меня, торговец триппером и хитрожопый муравьед! – железобетонным тоном начал Андрей.

– Да-да, я весь слушаю, Андрюшечка!

– Тебе привет от моего плачущего члена, который получил укол в задницу только что от Айболита! Твоя вчерашняя VIP сука берет не только деньги, но и раздает бесплатно шоколадные конфеты с крокодильими зубами. Значит так, трубчатый ты садист, я заплатил доктору 2000 долларов за новейшее швейцарское лекарство и страшный укол, плюс моральный ущерб, итого – 3000,– улыбался Андрей и продолжил, – деньги завтра завезешь лично мне в кабинет в 9 утра. Ты очень, очень безответственный человек, я тебе морду набью, понял, коровья твоя рожа?

– Конечно же, всенепременно же, дорогой Андрюша, это наш косяк, и я отвечу деньгами, как скажешь, дорогой! Ты пойми, ты наш золотой клиент и наша ассоциация бедных Дюймовочек всегда готова предоставить тебе самых рукодельных, рукоблудных и талантливых орхидей из нашего батальона. Но, конечно же бывают сбои, а где их нынче не бывает в наше сложное время, Андрюшечка, наша золотая подушечка…

Вот ты только осмысли…, куда не глянь – везде одни сбои и нервотрепка, страну лихорадит от строительства новых банков с идиотами во главе. Но…, если, между нами, Андрэ, скажи, тебе понравилось, а? Какой станок, это же эллинский мрамор, а Жанкины глаза- это же гильотина на площади Согласия… Ей уже напихали в задницу новых лекарств и повезли на Варварку в офис к очень уважаемому семейному человеку. Что делать, Андрюша, от клиентов отбоя нет, все хотят Жаннэт- поэтессу ночных грез с магнитными притяжениями морского дельфина и радугой оргазмических снов. Спасаем миллионеров от разводов, спасаем неблагополучные семьи с фригидными сучьими женами без мозгов, но с дико-товарными аппетитами…, делаем святую работу, дорогой! Она тебе шептала стихи на ухо? Мне шептала, это же не стихи – это операция на гланды в антисанитарных полевых условиях. Она настоящая гетера, а Таис Афинская – просто шлюшка и рядом с ней не лежит… Работы впереди, дорогой, как строительства дорог на Руси, а еще грядут праздники, боюсь за Жанкино здоровье, купил ей шубу, не девочка, а клад Веспасиана. Не обижайся, Андрюша, это издержки профессии, деньги завтра завезет мой мотоциклист, прямо твоей Леночке секретарше в красивые маникюры.

– Гендос! Когда ее вылечишь, я имею в виду до самого надежного конца, с медицинским подтверждением и позолоченной справкой из частной больницы, пришлешь ее ко мне еще раз… Да, уж… Я таких баб не видел никогда, от нее свет льется, нет, не льется, он струиться потоками, она какая-то волшебная что ли…, такое впечатление, что нажрался кокаина и плаваешь в животе у большой женщины в сладком анабиозе. Где ты взял эту фею, мать её на здоровье? Не девушка, а реальный светоноситель!

– Андрюша, ты совершенно прав, она дипломированная Фея. Земля русская рожает такие цветы на нашей территории, приехала она откуда-то из Сибири. То есть, гены немешаные, вековые, чистяк на овощах и фруктах, на кедровых орехах девку растили на свежем воздухе из полевых цветов и полезных дождей, на медвежьем меду, на родниковых отварах… Фея! Как ты правильно выразился, Андрюша! Ты видел эту кожу? Это же монументальное создание природы, это ж создано во внеземных лабораториях. Она сияет, как Антарктида. Нрав у нее покладистый, грация такая, что балерины Большого Театра курят анашу и запивают шмурдяком за кулисами. А ноги, это же не ноги- это черти что, чему даже сравнения нет.

– Да…, ноги там просто немыслимые. И размер стопы тридцать пятый, ух! Точеные на божьем станке, ухоженные, тренированные, пальцы, как миниатюрная расческа, мустанг позавидует. Я вообще подозреваю, что она ведьманосное создание. Таких колированных Фей я давно не ощущал! – отметил Андрей, присев в кресло.

– Ты снова прав, дорогой, мистика какая-то, бля буду! Её кто попробует, так по второму кругу и ещё, и ещё…, телефоны кипят, все просят пирожное еще раз откусить. Подтверждается моя теория того, что у Дюймовочки не было времени читать книги, но у самого времени всегда была своя Дюймовочка. Однажды, года два назад, в день международной солидарности трудящихся позвонили сразу семь уважаемых людей, имеющих прямое отношение к полнейшей солидарности нашего народа, ну ты понимаешь… Я испугался и сразу соврал, что у нее сентиментальные дни, так эти миллионэры, как один, заказали её с тройной оплатой. Я сидел и думал, какую симфоническую флейту потеряли оркестры нашей страны? Ты знаешь, наша Родина очень богата талантами невыносимо яркими и редкими. Жанка- это наш фирменный знак, это наше качество, англичане заказывают её, ещё не выйдя из самолета в Шереметево 2. Она моя золотая жила, нет, не жила, целый прииск, нет, не прииск, она кимберлитовая труба моей ассоциации, вот… Спасибо Андрюша за понимание, в любое время звони…, обниманто, здоровья твоей маме! Штрафные санкции принял и завтра же оплачу…, не казни, исправлюсь, верь мне, я честный человек.

Тихий гудок оповестил об окончании работы телефона. Гена растворился в закоулках огромного эфира, продолжая качать деньги с чужих слабостей и пороков. Андрей подошел к окну и снова начал думать о своей жизни в чужих пространствах, сверяя мысли и поступки. Перед его глазами в далеком мамином доме стояла обложка книги Герцена «Былое и думы». Глядя сквозь темный вечерний город, сливая световые пятна окон, он думал о своем былом. Андрей был счастлив, что мог мыслить в тишине кабинета на тему Института собственных врагов, взращённых на ниве этого офиса. Он был счастлив сейчас в своем высотном одиночестве, посетившим эту комнату. Он знал, что очень скоро, уже через несколько минут, Лена скажет, что снова кто-то пришел и кому-то что-то будет нужно. И начнется путаница обыкновенной паутины и узоров Оренбургских пуховых платков; отроется дверь и, как всеми дверьми в мире, будет порожден сквозняк чужого прихода. А пока он стоял у широкого окна, уже замечая черточки воды, падающие сверху под углом и стекающие вниз. Где-то на окраине горизонта мелькнула молния, кому-то нужно было шуметь и освещать нижний мир, напоминая ему о том, что он совсем не главный на этой планете.

Андрей сопоставлял поступки бывшего проходимого знакомца Скуратовского и его странную, закономерную смерть, к которой он шел, насыщая себя ненужными вещами и иллюзией управления судьбой в воздушной среде. Он сопоставлял его физическую смерть со смертью духовной, которой он умер еще при жизни, постоянно в разговоре ковыряясь в носу и никогда этого не замечая. Привезти из Эмиратов коня за миллион долларов, поселить его под Москвой, чтобы на первой же конной прогулке упасть и сломать себе позвоночник… Браво миру идиотов! Какая мудрая закономерность, какая коллекционная смерть, сколько пронзительного намека в этом для остальных. Аве, Мария! Андрей вспоминал, как Фонд выпрашивал у Скуратовского деньги на Новогодние праздники для четырех детских домов. И как этот повелитель информационных полей, воюя пальцем с волосами в носу, кричал во все отравленное ложью горло:

«Я не сладкий! Я не рожал четыре дома детей- идиотов!»

Его услышали там, наверху…, поставив галочку на полях напротив его блудливой изуродованной временем фамилии. Затем вырвали листок и отправили по почте туда, где ставят штампы справедливости, согласованные с настоящим Хозяином Мира, которому не нужно 11 мерседесов и арабских лошадей. Ему было всего сорок один! Сорок один раз эта планета прокатила его вокруг Солнца. Сорок одно лето полное Солнца и бесполезных шансов что-то сделать для Земли. Но он воровал её недра и ставил одутловатые понтовые подписи для производства особого внимания к себе. Мудрый намек для людей в черном, молчащих на кладбище возле инкрустированного гроба. Какая дьявольская трёхмерная человечья чушь… Сколько бесов живут в их грудной клетке, питаясь остатками утреннего кофе, круассанами, красными яйцами убитых рыб и утренней ложью вчерашних оттенков.

Похоронный тамада – идиот, перепутавший имя покойного, сглатывал сухую слюну после спиртовых полосканий не мог сказать ничего внятного, потому что где-то рядом стояла справедливость, внимательно наблюдавшая за обрядами глупых людей, укравших всё. Кто-то стоял у тёмной дырки в земле и тихо обсуждал карамельный цвет обивки салона, кто-то жевал результаты американских заводов, прослушивая аннотации слов о покойнике. Там было не грустно, там было безразлично, и маленькая группа бывших знакомых была похожа на говорящие крошки на ресторанной тарелке с инвентарным номером на дне. Все знали глупость конца и мудрость Творца, жизнь покойника была запаролена свыше в назидание стоявшим. Но всем хотелось кофе, уюта, виски и подальше от засыпанных чужих дыр в земле. Это же чужие дыры, без малейшего намека на будущие свои…

Андрею хотелось на Марс в тишину аллей, которых никто не видел, где эхо никогда не возвращается, утопая в вертикальных песках тишины. Он решал, что ему делать с огромным контрактом, когда на карту было поставлено всё, даже больше, чем всё. От его глубинного анализа зависел завтрашний день и все последующие дни его жизни. Поэтому он вызвал к себе «Златоуста», человека, который умел убеждать, видеть, не ошибаться и выбирать единственный правильный путь, среди густых асфальтных распутий, похожих на черточки смертельных штрих кодов. Вся современная жизнь, напоминала ему штрих код с жирными и тонкими палочками, цифрами и магнитными барьерами для других магнитных барьеров. Андрей понимал, что в новом контракте он имел дело с людьми, для которых голубое небо всегда было вредно для глаз. Решать нужно было немедленно, решать остаток жизни, обойдя минные поля, обильно засеянные металлическими ошибками и сволочными плакатами – «Добро Пожаловать!».

– Андрей Борисович, снизу доложили, что к вам Лиза! – раздался судьбоносный сигнал. – Андрей Борисович, уже давно мой рабочий день… – продолжила секретарь.

– Лена, спускайся, мой шофер отвезет тебя в Фили, не волнуйся, завтра в девять ты на работе. Лизавету пусть пропустят! – ответил Андрей и глубоко вздохнул с облегчением, взглянув на часы.

Он знал мотив чужой мелодии, нотную тетрадь и даже дирижеров за кулисами, он был готов к дисгармонии чужих требований. К нему шла его уже бывшая Лунница, планета безразличия матового света и требований исполнений всех желаний. С ней он никогда не ел пирожков и вкусных салатов, он не знал ее кулинарных изобретений и каминных уютов, чистых полотенец и искренних слов, с ней он ощущал себя прищепкой на дорогих мокрых джинсах. Андрей был снова счастлив, она понятия не имела, что у него в голове и какими категориями он собирает урожаи «пшеницы» и строит мысленные небоскребы. Они были чужими встречными пылинками в мире пылесосов и мокрых тряпок. Пришло время собирать разбросанные псевдожемчуга вместо камней.

«Во всем, что со мной происходит, виноват только я сам, так правдивей и легче воспринимать происходящее и делать выводы. За работу, парень, расхлебывай сам!» – признался он себе и сел в кресло за стол.

Там за дверью звякнул японский лифт, открыв массивные двери и по мрамору забарабанили игольчатые каблуки, оповещая мир о своей пустой исключительности, завоеваниях чужих крепостей и демонстрации дорогих знаков за боевые заслуги перед собой. Эхо каблуков сливалось с секундными стрелками коридорных часов, но потом стрелки ушли вперед, имея постоянную константу в отличие от каблучных ударов, управляемых головным мозгом владелицы туфель. Андрей выхватил слово «демонстрация» и стал его крутить во все стороны, он остановился на варианте «Демон» страция…, прострация…, кастрация…, демон…». Азарт выбросил мысли, навевающие унынье и поставил глаза на бутылку виски в угловом серванте.

«Не-а…, виски потом…, после победы!»

Стук притих, посетительница ступила на ковер в центре приемной и звуки ее присутствия стерлись мягкостью чужого покрытия. Дверь быстро отворилась, и бесцветная молния ударила где-то рядом, оглушая воздух за окнами.

– Дай мне выпить, Чебурашка! – бросила Лиза, не поздоровавшись, и плюхнулась в кожаный диван.

Самолет ее тела добрался до станции необходимой дозаправки.

– Не могу, я занят! – бросил Андрей, перелистывая десятую страницу Драфт Контракта.

– Занят? Уже ночь, сколько можно работать? Ты такой скучный. От работы кони дохнут… Дай выпить, хомячок!

– Не кони дохнут, а те, кто на конях!

– А…, это ты про Скуратовского и его лошадку? Ты слышал, что его Егоза с секретарем уже коняшку-то продали… Вот суки, а! Не успел хозяин сломать себе башку и покинуть этот гребаный мирок, как они уже на этом заработали. Говорят, когда покупатель увидел документы на лошадку, сразу предложил полтора желтых. Егоза стала орать, что он издевается, что конь единственный в мире и попросила 3 желтых, он дал 2. Во, уроды! Дай выпить, мужчина! – скороговоркой выдала Лиза, сняла туфли на высоких мокрых каблуках и забралась на диван с ногами, специально демонстрируя черные узоры широких резинок и отрезки голых ног возле края кожаной мини юбки.

– Я занят! – сухо бросил Андрей, в пятый раз бессмысленно вычитывая одиннадцатую страницу контракта.

– Занят, занят… Невежливый ты какой-то. Короче, Андрэ, я по делу пришла. Оторвись и послушай!

Лиза открыла угловой сервант, достала черную бутылку «Купалини» и широкий фужер, похожий на стеклянное ведро для золотого песка.

– Излагай…

– Анципович меня слушал сегодня. Слушал холодно, невнимательно, делал замечания. Затем его кукла шепнула ему, чей я друг и этот старый козлище сразу переменился. Нашел берега и пошел расхваливать меня на все лады…

– Друг…, а чей это ты друг? – спросил Андрей, не отрываясь от бумаг.

– Ну чей, чей…, твой, чей же еще! – возмутилась Лиза. – Как это Большая Медведица и без Медведя, это же нонсенс!

– Прости…, это что ты сейчас сказала?

– Это нонсенс! – ответила Лиза и влила в себя коньяк, причмокнув губами и закрыв глаза.

– А, нонсенс, ну и что дальше?

– А то и дальше, Анципович, старая сволочь, сразу, как-то поменялся, воспарил на лице и задал вопрос, есть ли деньги на съемку клипа…, ну там, где я буду петь, и есть ли деньги на выпуск первого альбома, который его свора мне напишет? Представляешь? Я буду сниматься почти голой на шелковых простынях в связках роз и орхидей, меня будут засыпать хризантемами и обливать теплой водой с позолоченными фантиками…

– Почему теплой? Не мешало бы и холодной поддать. Конечно, я все представляю, это же Анципович, мудрый, великий и ужасный понтарь, умеющий вынимать чужие деньги с чужих лоховских счетов, разъезжая на самокате по ушам собеседника! – съязвил Андрей, явно ощутив прилив дикого удовольствия от услышанной дури высочайшего качества и глупости.

– Денег дашь? – срывалась в открытой злобе Лиза.

– Нет, не дам! – так же быстро отреагировал Андрей, потрогав ухо и убедившись, что там ничего не висит.

– Ну, ты что, с ума сошел? Это же для меня, я петь хочу! – с капризными нотами никогда небитого ребенка промямлила Лиза и влила в себя еще коньяку.

Затем она наполнила еще и стала маникюром выбивать по стеклу какую-то мелодию, издалека напоминающую похоронный марш давно умершего и быстро похороненного Фредерика Шопена.

– В том то и дело, я не дам денег именно по той причине, что не сошел с ума…

– Ну, котик, ну ты что, это же я, это же для меня. Ну…, котик! – продолжала бомбить похоронку Лиза, облизывая губы языком.

– Я давно не котик, не хомячок, не суслик и не шизофреник Чебурашка, я Точеный Андрей Борисович! Меня точить не надо, я уже заточенный и острый. Ты это понимаешь? Ответ короткий, денег не дам. Хочешь петь, пой, в ванной, на кухне, на площадях и весях, в переходах ночных туннелей для людей, которые будут тебя слушать или не слушать, пой для божьих коровок или болотных лилий, наконец… Это моя и всеобщая аксиома…

– Ты плохой! – насупилась Лиза, зло выпятив нужную губу и внезапно прекратив трогать рюмку с коньяком.

– Это еще цветочки. Ты ещё не знаешь, насколько я плохой с сегодняшнего дня! – бросил Андрей, не отрываясь от бумаг.

– Не поняла, поясни… – уже зло и с предчувствием большой катастрофы, спросила Лиза, шмыгнув носом воздух без кокаина.

– Я женюсь! – с превеликим удовольствием сказал хозяин кабинета и тоже шмыгнул носом воздух без кокаина.

– Что? – с трезвой осторожностью прозвучал вопрос номер один всех грамматик мира.

За окном сверкнуло еще ближе, осветив небо и странный земной мирок. Через три секунды разошлась громовая канонада, взрывая сигналы автомобильных тревог.

– Ты шутишь?

– Нет…, я не шучу, мы же не в цирке и не на концерте шутников.

Андрей открыл стол, достал красную бархатную коробочку, открыл ее и сверкнул кольцом с алмазом из северных кимберлитовых труб большой страны.

– Б…ть! Вот это, сука, булыжник! И на ком? Если не с…

– Нет, не секрет. На женщине моей мечты…, женюсь наконец-то, на полной твоей противоположности. Я нашел женщину – настоящий источник силы, а не источник утренних бодунов. Она умеет готовить, прочла тысячу книг, знает в каких войсках я служил и когда, сколько во мне лишнего веса, рост моей мамы и размер ее обуви, ее любимую книгу, мою любимую книгу, сколько шрамов на моей спине, ногах и почему. Она даже знает, что я не люблю и что я люблю! – быстро и вдохновенно врал Андрей. – Список обширен, до Китайского католического рождества хватит перечислять. Ты знаешь только себя, постоянно хочешь денег, критикуешь, что я работаю сутками, добывая эти самые деньги, которые ты тратишь, лазишь черти где и черти с кем, моя жизнь тебе до лампочки и до швейной ниточки, до прошлогодней пробки из-под шампанского, до мусорного ведра с дыркой. Я плачу чужой тетке рукодельнице, чтобы она делала мои любимые макароны с грибами в морковном соусе и с луком на льняном масле. Я плачу ей три года за единственное любимое блюдо с детства. Какая великая проблема научиться делать то, что мне нужно, то, чем я дышу и функционирую, сделать хоть что-то для меня и ради меня. Твоя жизнь – это бессмысленные дни, один за одним отрезанные и оторванные календарные листья, падающие на асфальт…

Шубы за боевые заслуги, чтобы удивлять всех, золото, чтобы удивлять всех, купальники и остальная дребедень с пятьюдесятью очками и специальными пластмассовыми браслетами для пляжей Бали. Машины, заработанные моими мозгами, авторитет среди столичной своры жадных баюнов и шептунов на понтах, блеск стекла от обыкновенного афериста Шваровски, разговоры ни о чем и дикое презрение к тем, у кого туфли куплены меньше, чем за 1000 долларов. Это ты потеряла берега и молочные, и кисельные. А они вообще у тебя были, твои личные берега? Ты за рулем, а жрешь коньяк. Для чего? Нагнать градус кайфа? А не много ли кайфа, блуждающая девушка, не много ли претензий к чужой жизни? Я отдал приказ Геннадию – мажордому собрать твои вещи и вызвать такси. Дом уже продан, через три дня он должен быть пуст, я улетаю далеко, последний куплет этой песни закончен, взмах палочкой дирижера и занавес. Без тебя мой мир станет лучше…

Лиза громко молчала, безнадежно разглядывая его лицо. Коньячные пары розовели на молодых щеках, два пальца на левой руке затряслись, и она захотела к маме, как в детстве, когда во дворе ее обижали плохие мальчишки. Страшно захотелось её детский бутерброд с жаренным мясом и помидор. Она была странно похожа на портрет Адели Блох Бауэр, та же поза, те же глаза с ложью век и ресниц, все тот же каприз, все те же ловушки для мужских дураков, все та же судьба…

– У тебя снова синдром бай-поло? – с удовольствием спросил Андрей.

– Это что за херь?

– Эта херь – быстрая смена настроений с истерическими проявлениями!

– Ты с ней спал? – неожиданно прозвучал нелепый вопрос.

– Нет! – сказал правду Андрей.

– Ты что, дурак? – с удовольствием спросила Лиза, наслаждаясь словом «дурак».

– Я дорожу ею и хочу восхититься первым прикосновением в первую брачную ночь, как это делалось в благородных семействах, а не по схеме бегущих по чужим счетам в никуда. Я обожаю «Сагу о Форсайтах».

– Это что за дрянь? – зло спросила Лиза и налила еще больше коньяку.

– Фак…, это просто Джон Голсуорси, прочти… Вместо тупых попоек с подружками и лазанья по магазинам прочти хоть одну страницу любого текста, даже на календаре прочитай «завтра наступит зима» или «лошади любят овес и яблоки». Не унижай себя незнанием классики, она нужна еще с молодости, чтобы понимать, чем дышат совсем другие люди. Твой дух не должен пахнуть алкоголем, он должен быть свободным от искусственной земной зависимости.

– Сука ты, Точеный! – промолвила Лиза, надевая туфли.

– Вполне в твоем стиле, чудь белоглазая и очень предсказуемая. Я не могу снизойти и назвать тебя тупой коровой, потому что я воспитанный человек, поэтому ругательства с моей стороны не жди! – равнодушно ответил Андрей и отложил бумаги в сторону. – Тебе нужно тренировать свою ненависть, потому что больше тренировать нечего. Ты девушка кошко- подобная, потребитель свежего молока, не распознающая дорогу, по которой ползешь…, так делают Устрицы по гороскопу с глазами из стекла.

– Белебердист, приползешь еще на коленях, измазанных макаронами! Чтоб ты сдох, философ хренов! – зло бросила Лиза и слегка качаясь вышла из кабинета! – Я тебе еще покажу, гад! Ты у меня попляшешь, гребаный отшельник, я на тебя потратила столько времени, сука!

Это неслось из приемной.

– Не ты тратила время, а время тратило тебя… Читай классику, по русской литературе тебе двойка! – тихо засвидетельствовал Андрей. – Охрана! – произнес он в селектор.

– Да, Андрей Борисович! – быстро откликнулся серьезный мужской голос.

– Сейчас выйдет та же девушка из лифта, она пьяна, за руль не пускать, ключи от джипа отобрать вместе с документами, это машина не её. Вызвать такси, усадить, оплатить, отправить, куда захочет. Спасибо!

– Все сделаем, Андрей Борисович!

– Когда отправите, перезвоните мне.

– Так точно, доложу! – ответил мужчина.

– Спасибо! – уже тихо ответил Андрей.

В кабинет вернулась тишина, пропитанная сладким запахом ее духов. Ароматный шлейф, брошенный на произвол молекулярной судьбы, висел в воздухе кабинета в районе двери и дивана. Тринадцать капель от мокрых каблуков посетительницы без метлы, тихо лежали на полу возле стыка мощных кафельных плит. В сумме, от позднего визита важной девушки в кабинете Андрея остались капли дождя, каблучная грязь, коньячный пар, стоячие в воздухе бантики дорогого французского аромата и вмятый в центре диван, медленно поправляющий свой помятый кожаный позвоночник. Стук туфель исчез возле лифта и тихий звонок оповестил о закрытии дверей и уходе кабинки вниз. Он поймал себя на мысли, что нужно вздохнуть и выдохнуть с облегчением, но он знал, что это еще не конец, это только начало большого нытья и заживления послеоперационных швов.

Сидя за столом и глядя в закрытую дверь, Андрей чувствовал просветление и освобождение от ядовитого крысиного коктейля, который он долго пил и наконец вылил на пол. «Ты выпрямил свое время!» – кто-то кричал внутри. Человек, который приедет через десять минут, говорил ему:

«…чтобы набрать высоту, нужно сбрасывать все лишнее, сбрасывать быстро и взвешенно, не возвращаясь и не оглядываясь…, высоте лишнее ни к чему!»

… мне так больно знать, что нам с тобою не летать…, мне так больно знать… – звучало в голове приятным голосом незнакомой певицы, затем все переиначилось в словах, – … мне так радостно осознавать, что нам с тобою не летать, мне так радостно…

В приемной громко звякнул лифт. И еле слышные мягкие шаги, приблизившись к ковру, быстро растворились в тишине. Дверь открылась и в неё вошел человек с аккуратной седой бородкой. Он был одет в серый костюм, черный батник под горло и черные туфли с отливом. Он улыбался и блестел седыми волосами на висках.

– Привет, Андрей! – сказал он.

Хозяин кабинета вышел из-за стола и прошел в центр, явно обрадовавшись гостю. Они крепко пожали друг другу руки.

– Здравствуйте, уважаемый, я вас ждал! – ответил Андрей.

– Извини, я опоздал почти на две минуты. Это небольшой фокус от времени, которое я случайно выронил из орбиты. А скажи мне, почему у тебя на ковре справа от меня лежит шприц с остатками какой-то розоватой жидкости внутри? Я думаю, что здесь был совсем недавно какой-то доктор, твои уколы героином я отрицаю сразу и навсегда. Это доктор, который наследил…, нехорошо! —быстро сказал посетитель и, подняв шприц, бросил его в пустое ведро в ванной.

– Вы, как всегда правы, это доктор оставил свои врачебные следы, – виновато ответил Андрей.

– Проехали… Это издержки чужих секретов и движений. Нам нужно многое обсудить и дать твоему уму шансы сделать выбор, поэтому не будем терять время, хотя над этой фразой само время всегда смеется до слез.

Итак, у тебя завтра в полдень судьбоносное совещание и на нём будут присутствовать трое твоих начальников отделов и хитрые люди, предлагающие тебе сладкий контракт с завышенной прибылью. Я поработал у тебя в офисе три дня, увидел многое, сделал выводы, и мы сейчас обоснуем твой завтрашний день. Я буду повествовать медленно с паузами, чтобы ты успевал за логикой и реальными фактами. Я снял одежду с твоих начальников отделов и подаю тебе их внутренние миры и желания, о которых ты ничего не знаешь и не подозревал. Все будет обоснованно с расшифровкой определенных действий, в которые я буду медленно тебя посвящать. Андрей, мало кто задумывается над уровнем чести собеседника, над его тайными мыслями, а сидя напротив друг друга все понимают, что это тайна за десятью печатями. Я приведу тебе пример, так называемого: «третьего мнения», которого нет ни до, ни после, но которое есть в голове. Это тонкие проверки любого человека, и они рисуют сразу, не отходя от барьера, истинную направленность любого твоего собеседника. Эксперимент старый, времен оформления внутренней и внешней разведки, времен оформления тонких провокаций для истинного понимания человека, с которого нужно считывать будущие наклонности. Таких тонких экспериментов много, вот один из них.

– Я слушаю очень внимательно.

– Еще бы, это очевидно по всем параметрам. Итак, ты куришь, не важно курит ли твой собеседник, главное, что куришь ты, даже временно, потому что для главного эксперимента ты обязан курить. Твой выход, следующий: ты в беседе, не переставая говорить, берешь в рот сигарету не фильтром, а противоположной стороной, и это сразу же увидит любой твой собеседник. После того, как он увидел, что сейчас твоя рука с зажигалкой будет поджигать фильтр, а не табак, он загоняет себя на распутье двойного выбора и проявляет свою внутреннюю сущность на все 100%. Первый вариант: он моментально эмоционально и волнуясь предупредит тебя, что ты взял сигарету в рот неправильно. Такой индивидуум экзамен сдал сразу. Второй вариант: ты знаешь, и он знает, что сигарета во рту лежит неправильно. Он молчит, он ждет развития событий, он предвкушает, как горячий фильтр выбросит смолу тебе в рот, он ждет твою ошибку, это его избранный путь, это его сущность…, он будет рад твоей рассеянности и глупизму.

– И что дальше, я должен поджигать фильтр и вдыхать пары сожжённой бумаги? – спросил Андрей.

– Нет, все намного тоньше и неожиданней. Ты не перестаешь говорить, зная, что он видел твою ошибку и не предупредил, ты даешь ему пять секунд, затем обязательно чиркаешь зажигалкой и, прежде чем прикурить, быстро берешь сигарету пальцами и вставляешь фильтр в губы, внимательно рассматривая глаза собеседника. Именно этот момент и есть то самое время откровения, реальный переход от неизвестности в прозрачность его персоны. Перед тобой настоящая сука! Поверь мне, через этот мягкий экзамен я фильтровал множество народа и делал самый главный вывод, что все те, кто не предупредил, оказались людьми низменных поступков и низкого мышления, совершенно не осознающие этот мир, как конкурентоспособный. Повторяю, что таких мягких и совершенно незаметных экзаменов в моем арсенале сотни и ни один пример не является клише. Любой мой эксперимент тихой силы подготавливает мягкое самоубийство собеседника, который в реальной жизни проявил себя не наполнителем событий, а деструктором. С него сорвана маска задолго до того, как он это заметит. Представляешь себе, он думает, что маска на лице, а её уже давно там нет, она на полу в осколках. Это понятно?

– В Абсолюте понятно!

– Таким образом, вызывая человека на поступок, мы получаем главную направляющую в понятии, кто сидит перед нами, что можно от него ожидать, как он подает себя для нас, что он хочет на самом деле, а не на словах, бушующих в голове различными хитросплетениями. Это и есть третье мнение для тех, кто половину себя держит в тени и уверен, что он умней, хитрей и способней. Пример следующий: тебе знакомо состояние, когда к тебе в дружбу лезет человек? Каждый день оказывая какую-то любезность, навязываясь косвенно или откровенно. Так было и со мной. Он стоял на балконе многоэтажного дома и курил, я вышел из подъезда и поздоровался с ним, задрав голову на четвертый этаж, а затем, обыкновенно положил на крышу машины красную заметную пустую папку, поправляя пиджак, открывая дверь и забрасывая внутрь сумку с материалами на одну омерзительную компанию. Затем я сажусь в машину, закрывая дверь, открываю окно и тихо сижу, давая человеку на балконе ровно пять секунд, окликнуть меня и указать на забытую папку на крыше автомобиля.

– Я догадываюсь, что было дальше, он промолчал.

– Ха! Совершенно верно…, он промолчал. Его внутренний мир проявился в поступке против меня. Это, между прочим, даже не подноготная правда и не сермяжная, это уже не правда- это истина, которую ищут в вине, а она в обыкновенных качественных поступках.

Чтобы тебе было понятно, запоминай следующее: когда ты заходишь в любой магазин или помещение и там нет коврика при входе, ни летом, ни зимой, ни осенью, а так бывает, ты стань у входа и шумно вытирай ноги о голый кафель или пол. Смотри, что будут делать продавцы, не занятые клиентами. Они будут смотреть на твою имитацию вытирания ног и многим из них уже будет стыдно, что в магазине нет коврика. Если не будет стыдно, то их мозг начнет работать в сторону иллюзии несуществующего коврика, которого нет. Результат мягкой силы: ты заставил людей испытывать чувство, думать о тебе и наблюдать за тобой. Теперь вопрос, сколько людей задумывается над своим поведением среди снующего народа? Единицы? Нет меньше, чем единицы, возможно каждый стотысячный, а почему? Да потому, что люди живут в механике своих ординарных движений и действий. Вот тебе и клише, вот тебе и стандарт. Если утром возле лавочки все заплевано семечковой шелухой, ты можешь сделать вывод сразу, здесь сидели невоспитанные люди, здесь сидел хаос, который живет рядом с тобой от жратвы до туалета, от дома до работы, от болячки до больницы, от рождения до смерти. Это трагическая кинолента без ответа на вопрос, зачем я жил на белом свете?

– Черт! – вырвалось у Андрея.

– Нет, выдуманное олицетворение проявлений темной силы тут не при чем.

– А что же тут при чем?

– Волшебное время раздумий. Я его называю – волшебное время предсмертия, когда ты становишься повелителем собственных чувств, что бывает весьма редко. Для такого состояния нужно думать, очень крепко думать. Например, до моего прихода здесь побывала девушка на высоких каблуках, скорей всего это были туфли, конечно она оставила широкий шлейф запаха ее французских дорогих духов, точно такой запах остался в лифтовой кабине и в коридоре, могу предположить, что она не жалеет эти дорогие духи, потому что их кто-то подарил, когда сама купила бы – так сильно не выплескивала бы на себя такой запах. Возможно даже, что это твой подарок. Далее, она снимала туфли и сидела на диване с ногами. Она пила коньяк из углового серванта, выпила от трех до четырех бокалов, вот он стоит на журнальном столике с помадой и хорошо видимыми уровнями разных налитий и углубления помады в трех разных местах канвы стекла. Три раза пила- это точно. Она длинноволосая брюнетка, вот волос и его длина. Она оставила машину на улице, а не во внутреннем паркинге здания…, а там дождь, на полу капли от каблуков, от мокрых туфель по высоким шпилькам капли стекают именно так, не накапывая на поверхность, а именно стекая и растекаясь, это характеристика действий физики воды. Вода более или менее чистая, значит девушка точно не пришла пешком, а шла недолго по мостовой. Но дело вовсе не в ней, а в тебе и в твоих раздумьях.

Ты стоял у окна, разглядывая дома напротив, это занятие для старух или маленьких детей. Разглядывание – это всегда раздумье и для взрослых, глаза ходят по выбранным мозгом точкам, сам же мозг думает о наболевшем и актуальном. Портьера открыта, хотя в вечернее время она всегда у тебя закрыта, чтобы не заглядывали к тебе в кабинет из окон напротив, такая фобия у тебя есть. Недопитый фужер коньяка, весьма аккуратно перелистаны бумаги какого-то контракта, ты его не читал во время разговора с девушкой, ты делал вид, что читаешь. Ты думал, ты принимал решение, ты его принял, ты его озвучил, ты расстался с девушкой навсегда, сбросив большой груз своей жизни. Даже не так, ты закончил очередной эпизод в своей жизни и будешь стартовать дальше. В чем я неправ? Только не говори, что ты в шоке, так мелят все, кому не лень и мало кто знает, что такое настоящий шок и реанимационные действия от него. Болтуны!

– Я просто раздавлен вашей логикой… Это немыслимо! – ответил Андрей с удивленным лицом.

– Это все мыслимо, если смотреть на мир открытыми глазами, а не полусонным автоматическим взглядом. Я надеюсь, что ты предупредил охрану, чтобы ей вызвали такси и забрали ключи от машины, она же пьяна…

– О, Боже! Да, конечно, я так и сделал. Вы опять в точку!

– Это не точка- это логика поведения ответственного человека, а не дурака. Ну и хорошо. Боже тут при чем, это правда! – улыбнулся посетитель, дотронувшись до маленькой седой бородки. – Итак, господин Андрей Точеный. У вас завтра в полдень здесь в кабинете подписание контракта на огромную сумму, который будет вести троица ваших подчиненных, она же Тринити. Троица- это всегда хорошо, это закономерность поля событий: один мозг слушает и решает, другой наполнен сомнениями, третий почти всегда мало верующий. Не угодно ли вам ознакомиться с истинными поступками ваших подчиненных, которые я изучал в течение трех дней, находясь в офисе в виде какого-то там менеджера дружественной фирмы поставщика?