Удержи меня. Здесь бесплатное чтение

Kathinka Engel

HALTE MICH. HIER

© 2019 Piper Verlag GmbH, München/Berlin

© И. Офицерова, перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

1

Зельда

Светлый парик прикрывает мои ярко-розовые волосы. Веснушки исчезли под толстым слоем косметики. Ногти я накрасила консервативным темно-красным лаком и подобрала подходящий оттенок помады. Впрочем, бо́льшая ее часть осталась на косметической салфетке, чтобы я не выглядела кукольно. Небольшим количеством румян оживляю абсолютно ровный тон кожи. Мне кажется странным маскировать естественный цвет лица, а потом рисовать на нем искусственный румянец.

Молодая женщина, которая смотрит на меня из зеркала, больше не имеет ничего общего с девушкой, которой я была двадцать минут назад. Идеально. Если бы еще перекрыть косметикой мою личность, я стала бы мечтой своей матери.

Осторожно открываю дверь ванной. Никто из соседей по квартире не должен увидеть меня такой. Все чисто, и я быстро проскакиваю в комнату. На кровати уже лежит темно-серое платье, которое пришло по почте пару дней назад и наверняка стоило целое состояние. Кружевной верх подчеркнет мою миниатюрную фигуру, а широкая юбка из фатина сделает ноги еще стройнее. Я скидываю банный халат, надеваю платье и расправляю его. Застегиваю молнию, пока не удается поймать ее сверху другой рукой, чтобы довести до конца. Было бы проще попросить о помощи Леона или Аруша, но мне неловко из-за этого перевоплощения.

Подходящие по цвету замшевые туфли-лодочки, которые пришли вместе с платьем, кладу в сумку. Любая минута, когда мне не надо истязать ими ноги, – это подарок. Я надеваю кеды, накидываю сверху черный блейзер и крадусь из комнаты к выходу. В коридоре хватаю с комода ключи, которые бросаю в сумку к туфлям. И, почти оказавшись за дверью, кричу в глубину квартиры:

– Пока, ребята, до завтра.

Не дожидаясь ответа, ухожу и закрываю дверь.

От Перли, где я учусь, до Палома Бэй час езды на машине. Дом родителей расположен на холме за идиллическим морским курортом. Оттуда в ясные дни открывается фантастический вид на залив – один из самых популярных мотивов на почтовых открытках, которые бесчисленное множество туристов каждый год рассылает по стране.

По дороге туда я никогда не слушаю музыку, чтобы морально настроиться. Это означает: я представляю себе самое худшее, что может произойти сегодня вечером. Воображаю ситуацию. Неинтересный слизняк в идеально сидящем костюме пытается влезть в задницу моим родителям, одновременно демонстрируя мне жалкими попытками поглаживаний под столом, что он не испытывает ни малейшего уважения к женщинам в целом и ко мне в частности. Если потом возвести это зрелище в степень, я получу приблизительное представление, чего стоит ожидать.

Не будь я финансово зависима от родителей, они бы не держали меня под контролем и я бы ни за что не согласилась участвовать в этом балагане. Но учеба – дорогое удовольствие. А студенчество – мой последний шанс побыть собой. Вот почему почти каждый выходной я не сопротивляюсь родителям и играю эту унизительную роль в обмен на каплю свободы.

Я еду по дороге через Палома Бэй, хотя в объезд добралась бы быстрее. Но пункт «Приехать пораньше» находится в самом низу моего списка приоритетов. Мне нравится проезжать по городку, в котором я выросла. Часы здесь идут медленнее. Если и существует место, в котором время замирает, то это Палома Бэй. Помимо отелей в духе современных стеклянных дворцов, перед которыми гостей дожидаются лимузины, здесь в основном встречаются милые пляжные бары и изысканные рыбные ресторанчики, через окна которых за растущими вдоль улицы пальмами открывается вид на пляж. Наверное, приблизительно половина из них принадлежит моим родителям. Сезон еще не начался, хотя здесь, у самого моря, круглый год стоит приятная погода. На набережной почти никого нет, а купальни на берегу – одно из самых бессмысленных сооружений – еще не открылись. В этих местах только туристы платят деньги, чтобы искупаться в море.

Сразу после выезда из города я сворачиваю на узкую извилистую дорогу, ведущую на холм, к Палома-Хилл. То тут, то там мне встречаются впечатляющие современные виллы, встроенные в природный ландшафт. Чем выше поднимаешься, тем меньше становится домов – пока я не останавливаюсь перед тяжелыми железными воротами. Ждать приходится всего секунду, затем обе створки как по волшебству открываются. Впрочем, я знаю, что этот волшебник Рори – наш привратник.

Еду по подъездной дорожке к высокому монументальному дому, который возвышается на фоне синего неба. Белый фасад подсвечен, и из большинства окон на первом и втором этажах тоже льется холодный свет. Я паркую свой «Мини Купер» – подарок родителей на окончание школы – перед домом. Достаю из сумочки туфли и сбрасываю кеды. А потом неуклюже вылезаю из машины. Милош, шофер родителей, тут же подбегает, чтобы перепарковать автомобиль.

– Добрый вечер, мисс Зельда, – здоровается со мной он. – Рад вас видеть.

– Просто «Зельда», Милош, мы ведь уже это обсуждали, – поправляю я. – Как у вас дела? Хорошо?

– Спасибо, очень хорошо, – с улыбкой говорит он. – Хотя мы все ужасно по вам соскучились.

– Я по вам тоже, – отвечаю я. И это правда. Прислуга родителей всегда была для меня заменой семьи. Среди них я встретила лучших людей, которых когда-либо знала.

– Заглянете потом на кухню? – спрашивает Милош, когда я отдаю ему ключи от машины.

– Если получится улизнуть, обязательно! – обещаю я. Без перспективы выпить кофе с единственными приятными людьми в этом доме вечер стал бы невыносимым.

Я иду к массивной входной двери. А уже через три шага мне приходится остановиться, чтобы поправить туфлю. Я балансирую на правой ноге, что совсем не просто, когда ты вынуждена распределять вес всего тела на тоненькую шпильку и узкий мысок. Канатоходцем мне в этой жизни точно не быть. Это факт.

Внезапно слышу, что позади меня подъезжает машина. Собираюсь обернуться, но забываю, что левая нога еще не в туфле. Я почти теряю равновесие и в последний момент успеваю ухватиться за одну из больших белых колонн, украшающих вход. Классно, теперь я и из второй туфли выпала.

– Осторожно, – произносит мужчина, открывая дверцу автомобиля. Он одаривает меня улыбкой. – Филипп Ингландер. Полагаю, я здесь из-за тебя?

Я поспешно надеваю туфли.

– Привет, я Зельда, – отвечаю я.

Филипп Ингландер подходит ко мне и протягивает руку:

– Рад познакомиться.

– Я тоже очень рада, – говорю, стараясь заглушить нотки иронии, которые всегда появляются в моем голосе на этой фразе. Если начну бесцеремонно обращаться с ним уже сейчас, то обеспечу себе кошмарный ужин.

Милош возвращается, чтобы переставить автомобиль Филиппа. Пока они общаются, я рассматриваю своего кавалера на сегодняшний вечер. Он кажется симпатичным… и интеллигентным. Что-то новенькое. У него светлые рыжеватые волосы, аккуратно подстриженная короткая борода и круглые очки. В отличие от остальных молодых людей, которых родители приглашали, он приехал не в костюме, а в более повседневных темно-синих брюках, голубой рубашке и сером костюмном жилете. Кроме того, отмечаю, что он вежлив с Милошем. Со временем я поняла, что хорошее отношение к прислуге не является чем-то само собой разумеющимся, поэтому меня приятно удивляет, что Филипп благодарит водителя.

– Что ж, – начинает он, после того как Милош уезжает на его машине, – да начнутся игры. – И подмигивает мне.

– И не говори, – откликаюсь я.

Когда я уже собираюсь открыть дверь, она распахивается изнутри.

– Так и знала, что что-то слышала, – раздается приторно‐радостный голос моей матери. Она кричит, оглянувшись через плечо: – Я же говорила, они здесь. – И снова поворачиваясь к нам: – Я три раза сказала Агнес проверить, но, видимо, здесь все нужно делать самой. – Мама изображает страдальческую улыбку.

– Прошу прощения, миссис Редстоун-Лори, – слышим мы Агнес, которая, судя по всему, спешит из кухни, где у нее и так куча дел. Я ободряюще ей улыбаюсь, когда она выходит в холл.

– Позвольте взять вашу верхнюю одежду? – обращается она к нам с Филиппом, и мы передаем ей свои пиджаки.

– У вас потрясающий дом, миссис Редстоун-Лори, – говорит Филипп моей матери. Парень осматривается в холле, который для посетителя должен выглядеть весьма внушительно. Пол покрыт мозаикой из красного, белого и зеленого мрамора, в центре которой изображен наш фамильный герб: посередине – стоящий на задних ногах олень, вокруг него – извивающиеся узоры, а венчает все рыцарский шлем. Портреты наших предков украшают изогнутые лестницы, ведущие на второй этаж. С потолка свисает гигантская люстра, которая однажды обязательно кого-нибудь убьет.

– Мы выпьем аперитив в гостиной, – объявляет мама. – Мистер Редстоун-Лори уже нас ждет.

У нее есть раздражающая привычка в присутствии посторонних называть моего отца «мистер Редстоун-Лори». Мне это всегда казалось ужасно жеманным.

Мы следуем за ней в гостиную. Филипп, настоящий джентльмен, пропускает меня вперед. Когда мы входим, папа встает с одного из антикварных диванов, для которых прошлой осенью родители заказали новую возмутительно дорогую обивку из полосатого бирюзового шелка.

Отец пожимает Филиппу руку и произносит властным баритоном:

– Филипп, как я рад вас видеть. Мы с вашим отцом регулярно встречаемся в клубе. А вы, видимо, не играете в гольф?

Типичное папино поведение: начать запугивать собеседника в ту же секунду, когда тот появляется перед ним. Например, замаскированным под вежливость упреком, как сейчас.

– Нет, сэр. Из-за учебы у меня практически не остается времени на хобби, – спокойно парирует Филипп, чем совершенно сбивает с толку моего отца. Снимаю шляпу, Филипп Ингландер.

Папа поворачивается ко мне.

– Зельда! – Его голос выражает больший восторг, чем он чувствует на самом деле, в этом я не сомневаюсь. Он делает вид, что целует меня в щеку. Трехдневная щетина царапает мне кожу, как наждачная бумага.

Пока папа и Филипп продолжают обмен любезностями, мама берет меня за локоть и отводит в сторону.

– Это что, парик? – шипит она, удостоверившись, что никто не обращает на нас внимания.

– А если и да, – пожимаю плечами я. – Я не горю желанием каждый раз перекрашивать волосы, когда еду к вам.

– Для твоего же блага надеюсь, что ты хорошо его закрепила. Если он свалится, пеняй на себя.

Ее ногти до боли впиваются в мою руку, в нос бьет сладкий парфюм. Выдавив беззаботную улыбку, я освобождаюсь из ее хватки. Не понимаю, в чем проблема. Парик выглядит очень естественно. Единственная, кто от него страдает, – это я. Мне в нем безумно жарко. Но, разумеется, истерику устраивает мама. Кто-нибудь видел, чтобы я жаловалась или ныла? I don’t think so [1], миссис Редстоун-Лори. Примерно часа через четыре этот вечер закончится, и я смогу лечь спать. А еще до завтрака уеду домой. Сделав – как надеюсь – грациозный полупируэт, я разворачиваюсь и возвращаюсь к отцу и Филиппу. В самый подходящий момент.

– Могу предложить вам напитки? – спрашивает у нас Агнес, приподнимая серебряный поднос с бокалами шампанского.

Пару секунд я слежу за взглядом Филиппа, который скользит по комнате и останавливается на громадном семейном портрете над камином. Это неописуемая картина, но родители отвалили за нее целое состояние. На ней мне одиннадцать лет, я в отвратительном желтом платье с розовым бантом, белых кружевных носочках и белых лакированных туфлях. У папы такой вид, будто он мнит себя президентом, в то время как мама на заднем плане строит из себя смесь красивой безделушки и гордой жены и матери.

Уголки губ Филиппа едва заметно дергаются вверх, когда его взгляд перемещается с портрета на меня.

– За прекрасный вечер, – провозглашает отец, и мы чокаемся, а потом садимся.

На журнальном столике – тоже антикварном – разложены подставки под бокалы. Мы с Филиппом садимся на один диван, а мои родители – на другой напротив нас.

– Ваш отец рассказывал, что вы изучаете юриспруденцию, Филипп, – начинает допрос папа.

– Верно. В Беркли.

– Очень достойно, очень. Наш старший сын Элайджа тоже получил юридическое образование в этом университете, а Себастиан еще там. Выдающиеся профессора. Вы согласны?

– Целиком и полностью.

– Когда вы выпускаетесь? – любопытствует мама.

– Если все пойдет по плану, то в следующем году. А потом начну работать в юридической фирме отца. Моя цель – как можно скорее стать партнером.

Я делаю большой глоток шампанского. Эти беседы всегда проходят одинаково. Родители расспрашивают молодого человека рядом со мной, у которого находятся удовлетворительные ответы на все их вопросы. На подобных ужинах не бывает сюрпризов. Впрочем, Филипп отличается от своих предшественников тем, что у него не краснеют уши от рвения. Они приятного телесного цвета.

– Мы мечтали, чтобы Зельда тоже поступила в Беркли, – продолжает папа, переводя тему на неизбежное: мои провалы. – Но у нее оказались другие приоритеты. Мы поддерживаем ее желание увидеть простую жизнь.

Я неподвижно сижу на месте, поскольку все, что я сделаю, будет расценено как провокация. Годы опыта научили меня, что в такие моменты лучше всего застыть. Однако внутри у меня все кипит. Мой отец – чертов лицемер. Достаточно вспомнить, через что мне пришлось пройти, прежде чем они разрешили мне учиться с таким никудышным аттестатом! Если бы я не пообещала не уезжать далеко и после университета позаботиться о своем «будущем», они, наверное, сразу же выдали бы меня замуж за какого-нибудь богатого наследника. У меня ускоряется пульс.

– Ты уже решила, какую хочешь получить специальность? – спрашивает Филипп. С тех пор как мы сели, ко мне впервые кто-то обращается.

Я делаю глубокий вдох, чтобы сказать что-нибудь подобающее. Но как только собираюсь начать…

– Она пока еще не нашла свое, – вместо меня отвечает мама. – Верно, дорогая?

– Как точно подмечено, мам, – тихо произношу я, потому что уверена, мой ответ никого не волнует. Уже который раз задаюсь вопросом, неужели это правда так необычно – в восемнадцать лет еще не распланировать всю свою жизнь?

– Мы рады, что все братья Зельды рано поняли, чем хотят заниматься. К счастью, на молодых женщин не оказывается такое же сильное давление. Разумеется, никому не захочется иметь необразованную партнершу, но и превосходить мужа тоже не стоит. Не так ли? – продолжает мама, обращаясь к отцу. Тот кивает и похлопывает ее по руке. Меня тошнит.

Я делаю еще глоток шампанского. Бокал почти опустел, и я оглядываюсь в поисках бутылки. К сожалению, ее нигде не видно.

Голова под париком преет все сильнее, и у меня ощущение, будто лицо окаменело под толстым слоем косметики. А кроме того, меня грозит раздавить бремя жизни в этой семье. Так или иначе, не помешало бы выпить еще глоточек.

Словно прочитав мои мысли, рядом возникает Агнес и доливает шампанское в бокал.

– Спасибо, – шепчу я и жадно из него отпиваю.

А когда собираюсь вернуться к разговору, оказывается, что отец начал обсуждать с Филиппом плюсы и минусы каких-то инвестиций. Мама переводит полный восхищения взгляд с одного на другого и энергично кивает, будто хотя бы отдаленно понимает, о чем речь.

На меня накатывает облегчение, когда тихим звонком нас наконец приглашают в столовую.

На длинном столе, как всегда, праздничная сервировка. Белые свечи, белые цветы, белые тканевые салфетки, которые одна за другой ложатся на наши колени. Моя мать одержима цветовыми концепциями. На заднем фоне негромко играет классическая музыка.

Подают первое блюдо – салат из весенних овощей с тартаром из форели. К нему наливают феноменальное белое вино, которое, по моему опыту, пьется как вода. Пережить этот вечер трезвой – нечто из области невозможного. Но нужно быть осторожней, иначе будет скандал. Все это уже было. Been there, done that [2]. Так что с закусками я заставляю себя пить воду. Отец и Филипп переключаются на тему автомобилей.

– Я коллекционирую старинные автомобили, – заявляет папа. – Страсть, которую со мной разделяет младший сын. Впрочем, с тех пор как он покинул нас и отправился учиться в Университет Брауна, я в одиночку забочусь о нашем автопарке.

Под «заботиться» он подразумевает «покупать», и как же мне хочется почесать голову.

Основное блюдо – филе телятины с овощами, и я разрешаю себе бокал красного вина. Но только один – чтобы не увлечься.

– Раз уж мы о нем заговорили, – вставляет мама. – Закари передает тебе большой привет. Он получил стажировку в крупной консалтинговой компании, где будет работать все лето.

– Рада за него, – говорю я с полным ртом, так как не рассчитывала, что сегодня ко мне еще раз обратятся. Пункт «Чем мой брат будет заниматься летом» находится в самом низу списка интересующих меня вещей.

Хорошо бы еще знать, что находится на самом верху этого списка. Когда мама сказала, что я до сих пор не нашла что-то свое, она была не так уж далека от правды. Хотела бы я понять, какая у меня страсть. И как доказать родителям, что я могу добиться в чем-то успеха, что они смогут мной гордиться, если я понятия не имею, что представляет это «что-то»?

Хотя рано или поздно мне все равно пришлось бы с этим распрощаться. Потому что ни один мужчина не захочет, чтобы его превосходила образованная жена.

Правда, мам? – мысленно добавляю я.

На десерт приносят сорбет из лесных ягод. И я точно знаю, что за этим последует. Такой выбор блюд не случаен.

– В нашей семье сорбет – предмет настоящих споров, – начинает мама, и я закатываю глаза. Here we go [3]. Это ее любимая история. Готова поспорить, она подает сорбет только ради того, чтобы иметь тему для разговора, в котором чувствует себя уверенно. – Мои младшие сыновья, Закари и Себастиан, как и я сама, считают, что это идеальный десерт после сытного обеда или ужина. В то время как наш старший сын Элайджа и Зельда придерживаются мнения, что замороженный фруктовый сок – это не десерт. – Она визгливо смеется.

Я делаю матери одолжение и включаюсь в беседу.

– По-моему, если уж ты потрудился подать десерт, он должен стать изюминкой ужина. Крем-брюле, шоколадный мусс, чизкейк миллионера. Но сорбет?

Мамин смех становится громче. Скоро где-нибудь лопнет хрустальная ваза.

– Видите, Филипп, какая щекотливая тема. А вы что думаете?

Он прочищает горло, вытирает рот салфеткой и кладет ее на стол.

– Думаю, это был отличный сорбет.

Мама с видом победительницы переводит взгляд с нашего гостя на меня.

– Десертного вина? – предлагает отец, у которого этот спектакль, похоже, уже вызывает такую же неловкость, как и у меня.

– С удовольствием, сэр, – соглашается Филипп, и папа наливает ему небольшой бокал. – После такого восхитительного ужина я не отказался бы немного подышать свежим воздухом. Может быть, покажешь мне сад, Зельда?

– Замечательная идея, – щебечет мама. Наверняка уже слышит звон свадебных колоколов.

Однако я прекрасно знаю, к чему все идет. Он попытается меня облапать, я влеплю ему пощечину. Ему будет стыдно. У меня будет болеть рука.

Я встаю и жестом приглашаю Филиппа следовать за мной. Ночной воздух приятно пахнет весной. У меня возникает чувство, что это аромат всего, что я упускаю.

– Пройдемся немного? – спрашивает Филипп, будто я не в курсе, какую цель он преследует. Когда мы отдалимся от огней дома, нас станет не видно. Не имею ничего против. Еще один кандидат, от которого я избавлюсь.

Мы спускаемся по ступеням террасы. Внизу я снимаю туфли, потому что не хочу испортить их на сырой лужайке. Делаю пару шагов босиком. С удовольствием бы немножко попрыгала, но это неподобающее поведение для дамы моего положения. Было таковым двенадцать лет назад, а сейчас тем более. Я оглядываюсь, чтобы проверить, идет ли за мной Филипп. Он ненадолго останавливается и смотрит на заднюю часть дома, ярко освещенного на фоне ночного неба.

– Наверное, такой особняк иногда кажется устрашающим? – произносит он.

– И не говори.

Какое-то время мы молча идем рядом, потому что у меня нет настроения объяснять, что якобы изображают скульптуры, которые моя мать покупает от скуки, а потом ставит в саду. Я чувствую мокрую траву между пальцами. Чувствую молодую зелень, и это меня успокаивает. Мы направляемся к каменной скамейке, которая спрятана между двумя высокими деревьями чуть левее от главного здания. Чем быстрее Филипп попытается просунуть свой язык мне в глотку, тем быстрее закончится этот вечер.

Я сажусь, и Филипп опускается рядом со мной.

– Что ж, – начинает он, – и часто тебе приходится терпеть такие попытки сватовства?

Меня удивляет его прямолинейность. Разве мы не должны притворяться, что случайно собрались здесь сегодня вечером? Это определенно противоречит этикету.

– Почти каждый выходной, – признаюсь я.

– Вау, а они серьезно настроены, мм?

Я вздыхаю:

– Похоже на то.

– Пожалуйста, не обижайся, – говорит он, – но я не готов на тебе жениться.

Я поднимаю взгляд и смотрю ему в лицо. Парень дружелюбно улыбается.

– Это хорошо, – отвечаю я. – Потому что я тоже не готова выходить за тебя замуж.

– Фух. Рад, что мы это прояснили. Мне кажется, что сначала нужно узнать друг друга. – У него вырывается смешок. – Например, мне очень интересно, действительно ли твоя мать недавно спросила у тебя, не надела ли ты парик. – Он слегка дергает меня за волосы.

– Э, да, действительно, – не скрываю я. Значит, он слышал. – Под блондинистыми волосами и макияжем я – кошмарный сон моих родителей.

Филипп смеется:

– И как же выглядит этот кошмарный сон?

Я медленно стягиваю с головы парик, и из-под него показывается розовый цвет.

– Вау! – восклицает Филипп. – Честно говоря, мне так больше нравится. Там, внутри, ты показалась мне немного бесцветной.

– О, спасибо за комплимент, мистер Я-обсуждаю-инвестиции-и-пойду-работать-в-юридическую-фирму-своего-отца. Когда ты там станешь партнером?

– Наверное, надо было сказать, что после учебы я собираюсь целый год путешествовать по миру босиком. – В полумраке мне видно, что он лукаво ухмыляется.

– Наверное, так было лучше для всех нас.

– Наверное.

Мы еще пару минут молча сидим рядом. Потом Филипп говорит:

– Кстати, мне тоже кажется, что сорбет – это не десерт. Если я захочу смузи, то куплю себе миксер.

Когда мы прощаемся и в третий раз заверяем маму, что обменялись номерами телефонов, Филипп шепчет мне на ухо:

– Приятно было с тобой познакомиться. Хоть мы и не поженимся.

Затем он меня обнимает, и я радуюсь, что люди, оказывается, еще способны меня удивить… и мне даже не придется выходить за них замуж.

2

Малик

Когда воскресным утром я открываю дверь кафе «У Мала», там еще царят тишина и покой. Пока слишком рано, люди отсыпаются после похмелья вчерашней ночи.

– Хорошо, что ты пришел! Ты спасешь мою задницу, – приветствует меня Рис, мой сосед по квартире, расставляя чашки.

– Без проблем, мужик. С чего мне начать?

Рис разбудил меня своим звонком полчаса назад. Повар и пекарь кафе неожиданно сообщил, что заболел, а здесь нет ни завтраков, ни свежих маффинов, ни пирогов. В воскресенье это равносильно катастрофе среднего уровня. Так что Рис попросил меня выйти вместо этого парня. Я польщен, что он сразу подумал обо мне, так как это показывает, что он верит в мои способности. Это именно тот вид поддержки, который мне нужен. А еще очень удобно, что так я немного подзаработаю и отвлекусь, чтобы не оставлять себе времени на нервы или неуверенность в себе. Потому что завтра я начну учиться на повара в одном пафосном отеле. Для меня это огромный шаг, поскольку он означает, что я покину зону комфорта и вступлю в прежде незнакомый мне мир. Более богатый, у которого мало общего с тем, откуда я пришел.

– Особенно не напрягайся. В холодильнике остались морковный пирог и пара капкейков, которыми мы в ближайшее время, надеюсь, обойдемся.

– Итак, что тебе нужно в первую очередь? – спрашиваю я.

– Маффины. Шоколадные и черничные. Плюс Че скинул мне рецепт клубничного чизкейка. – Рис протягивает мне мобильник. На экране светится нечеткая фотография бумажки с написанным от руки текстом.

– С чизкейком я и без рецепта справлюсь. Когда начинается наплыв посетителей на завтрак?

– Будь готов к тому, что с девяти часов пойдут заказы. Если нам повезет, тишина продлится чуть подольше.

Я следую за Рисом на кухню. В то время как зал залит теплым светом и излучает атмосферу уюта благодаря деревянной мебели, журналам, книгам и картинам на стенах, здесь, в задней части кафе, доминирующим материалом является нержавеющая сталь. Я провожу рукой по столешнице. Она приятно холодная.

– Тут я не очень хорошо ориентируюсь, – говорит Рис. – Но в шкафчиках должно найтись все, что тебе понадобится. – Словно подтверждая, что он здесь редко бывает, он открывает и снова закрывает несколько кухонных шкафов.

– Не волнуйся, я разберусь. – Мне хватает нескольких минут, чтобы изучить кухню. Помещение не очень большое. Судя по виду плиты, она знавала лучшие времена, но напротив нее сверкает новенькая духовка, встроенная в металлический стеллаж. В торце слева от окна стоит громадный холодильник. Рядом с ним полки высотой до пояса рядом заполнены продуктами.

– Еще раз спасибо, что согласился помочь. Знаю, в последний выходной у тебя наверняка нашлись бы занятия поинтересней.

– Да ладно, не бери в голову. Я рад отвлечься. – Хлопаю Риса по плечу. Он не только мой сосед, но и лучший – и единственный белый – друг. Я бы никогда его не подвел. – А сейчас исчезни, чтобы я мог приступить к работе. – Я подталкиваю Риса к двери.

– Дай знать, если понадобится помощь. Че сказал, что будет на связи.

После того как Рис покидает кухню, я делаю глубокий вдох и выдох. Потом хлопаю в ладоши и потираю их в предвкушении. Один за другим открываю все шкафчики и достаю миски, миксер, мерные стаканчики и все, что нужно для маффинов. Затем перехожу к продуктам. Я почти не знаю Че, повара кафе «У Мала», но не ожидал, что у него на кухне все так аккуратно и организованно. Он всегда казался мне скорее разгильдяем. К счастью, я в нем ошибался и быстро нахожу все ингредиенты.

Первым делом принимаюсь за тесто для шоколадных маффинов. В процессе поиска темного шоколада натыкаюсь на пару стручков красного перца чили, и в голову приходит идея. Не знаю, насколько посетители «У Мала» любят эксперименты, но, возможно, кому-нибудь захочется попробовать что-то новенькое.

Расставив на противне для маффинов бумажные формочки, равномерно наполняю их тестом. Половина из них станет классическими шоколадными кексами, а другую я слегка приправил чили, чтобы получилось не слишком остро, но тем не менее во рту появлялся легкий жар. Ставлю все в духовку и выставляю градусы и время выпекания. Через двадцать минут должны быть готовы.

Дальше я приступаю к черничным маффинам. Это любимые маффины моей младшей сестры Жасмин. Сколько ни положи в тесто черники, ей всегда будет мало. Впрочем, тут есть опасность, что ягоды дадут слишком много жидкости. Это хождение по краю пропасти между слишком влажными и слишком сухими маффинами, но я, к счастью, могу преодолеть его даже во сне. Хотя тоже считаю, что не надо скупиться, когда кладешь чернику.

Так как печь еще занята шоколадными маффинами, начинаю готовить клубничный чизкейк. Быстро делаю основание из крошки песочного печенья и растопленного масла. В начинку вмешиваю мусс из свежей клубники.

– Малик, – раздается голос Риса. Он просовывает голову в дверь. – Один бейгл с лососем и сливочным сыром и один сэндвич с тунцом, пожалуйста.

– Один момент, – отзываюсь я.

Духовка начинает пищать, и я ее выключаю. Вынимаю маффины, они выглядят прекрасно. Отправляю в печь противень с черничными, заново программирую духовку – на этот раз выставляю на пять минут дольше – и принимаюсь за заказ Риса.

Во время работы попадаю в состояние «потока». Каждое движение делается с определенной целью. Вот что доставляет мне удовольствие в кулинарии. Ничего не происходит зря. Ни одного лишнего движения. И в конце концов благодаря тебе люди становятся не только сытыми, но и – в лучшем случае – счастливыми.

Пока я одной рукой жарю панкейки, а другой варю яйца пашот, успевает приготовиться вторая партия маффинов. Следом в духовку попадает чизкейк.

По-моему, в работе на кухне есть что-то медитативное. Руки всегда заняты, и разуму не остается ничего, кроме как отдавать им команды, а потом следить за их исполнением. Тело находится в полной гармонии с окружающей средой. Многозадачность во время приготовления пищи напоминает танец. Только вместо бита происходящее определяют привычные движения.

Так пролетает час за часом. Я кладу начинку в бейглы, жарю яйца, делаю тосты и пюре из авокадо. Приправляю и пробую, измельчаю, нарезаю, давлю. А когда появляется свободная минута, освобождаю рабочее пространство, чтобы потом начать все по новой.

– Эй, Малик, – наконец кричит на кухню Рис. – Уже два часа. Я убрал меню завтраков. Можешь расслабиться.

Обернувшись, поднимаю вверх большой палец. Вытираю руки о когда-то белый фартук.

– Спасибо, мужик. Как раз вовремя.

Честно говоря, я и не заметил, в каком напряжении прошли последние несколько часов. Зато сейчас, после того как перевел дыхание, понимаю, что устал.

– Оставь фартук здесь, и пойдем со мной. Я приготовлю тебе кофе, – говорит Рис.

Я с благодарностью киваю. Кофеин – это именно то, что мне сейчас нужно.

Перед тем как выйти в зал, мою руки и умываюсь. В кафе занято всего три столика. Все накормлены. Моя работа выполнена.

Когда я снова обвожу взглядом кафе, то замечаю за столиком двух девушек. В этот момент одна из них поднимает голову и смотрит на меня.

– Малик, – кричит она. – Как я рада тебя видеть! – Это Тамсин, девушка Риса, которая сыграла немаловажную роль в том, что сейчас у него все так хорошо. Его история – одна из самых невероятных, которые я когда-либо слышал. Он просидел в тюрьме шесть лет, хотя был невиновен. А после освобождения у него ушло несколько месяцев на то, чтобы привыкнуть к этому миру. Могу представить, как он, должно быть, себя чувствовал, потому что у меня тоже есть прошлое в тюрьме для несовершеннолетних Перли. Правда, мое единственное оправдание – это подростковая глупость и цвет кожи, который не в почете у определенных структур. Но, в отличие от Риса, мне не пришлось провести всю юность за решеткой.

Тамсин подходит ко мне и обнимает. Мне приходится наклониться, потому что она чуть ниже, чем я. Вернее, это я чуть выше ее. С моим ростом в два метра мне почти все люди кажутся маленькими.

– Сядешь к нам? – приглашает она.

Рис сует мне в руку чашку горячего кофе, и я иду за Тамсин к их столику. По затылку второй девушки, которая там сидит, определяю, что это Зельда, подруга Тамсин. У нее ярко-розовые волосы, благодаря чему ее очень легко узнать.

– Ты же помнишь Зельду? – спрашивает Тамсин, и та поворачивает голову. Что за вопрос. Как будто Зельду можно забыть. Хотя я видел ее всего один раз, сразу обратил внимание на ее непосредственность, непоседливость и странное чувство юмора. Она забавная, но необычная. А еще очень симпатичная, с россыпью веснушек и сверкающими дерзкими глазами.

– Привет, Малик, – здоровается она. – Как дела?

– Отлично. А у тебя?

– У меня плохое настроение.

– Лучше не спрашивай, – сквозь смех советует Тамсин.

– Что случилось? – несмотря на предупреждение, интересуюсь я.

– Мне не дали десерт, – заявляет Зельда и с наигранной печалью выпячивает нижнюю губу: – И я чувствую обреченность.

– Это две… э… хорошие причины для плохого настроения. А из-за чего ты чувствуешь обреченность? – с ухмылкой продолжаю я.

– Пропаганда, детерминизм [4], выбирай что хочешь. – Она закатывает глаза. – Но то, что мне не дали десерт, гораздо хуже.

– Это мы можем исправить, – отвечаю я. – Чего ты хочешь? Шоколадный маффин с чили? Чизкейк? Черничный маффин?

– А можно все? – спрашивает девушка. – Garçon? [5] – она щелкает пальцами в сторону Риса. – По одному всего, в чем есть сахар, пожалуйста. – И, уже обращаясь ко мне, добавляет: – Может, мы с этим днем еще подружимся.

Через пару минут приходит Рис с маффинами и чизкейком.

– Кому что? – уточняет он.

– Все мне, – объявляет Зельда и тянет к себе тарелки, которые Рис одну за другой ставит в центр стола.

– Впечатляет, – комментирует он и придвигает себе стул. Остальные посетители уже расплатились и собираются уходить, так что ему пока нечем заняться.

Зельда принимается за чизкейк. С каждой ложкой выражение ее лица становится все более счастливым.

– Мммм, именно этого мне и не хватало. Остаться без десерта! Только представьте себе. Это ты испек, Малик?

– На это я потратил свое утро.

– Пусть Че почаще болеет.

– Не говори так, – вклинивается Рис, – с завтрашнего дня Малик будет занят. А значит, чизкейк закончится, если Че продолжит болеть.

– Завтра я начинаю учиться на повара, – поясняю… не без гордости в голосе.

– Тогда мой вопрос будет как раз по адресу, – оживляется Зельда. А увидев мой непонимающий взгляд, добавляет: – Это важный экзистенциальный вопрос. Скажи как эксперт: сорбет – это десерт или нет?

Ее вопрос выбивает меня из колеи, как и почти все в этой девушке. Кажется, что ее ум неустанно перескакивает с одной мысли на другую. Интересно, сильно устаешь быть таким человеком? Скучно с Зельдой точно никогда не бывает. Это я понял еще в нашу первую встречу.

– Я бы сказал, что сорбет – это отличное промежуточное блюдо для людей с маленьким желудком, – произношу я.

– Ха! Совершенно верно! Можешь подтвердить мне это в письменной форме?

Ее восторг кажется неподдельным, хоть я и не до конца понимаю, почему мой ответ привел ее в такую эйфорию. Она вручает мне вырванную из тетради страницу и ручку.

«Я, Малик Капела, считаю, что сорбет – это промежуточное блюдо», – пишу на бумажке я. Потом ставлю подпись и дату, складываю листок и возвращаю его Зельде. Та читает, что я написал, и с довольным видом кивает.

– Огромное тебе спасибо, Малик Капела, эксперт по сорбету. Ты меня очень обрадовал. – Она откусывает шоколадный маффин и закрывает глаза, пока жует. – Обалдеть как вкусно.

Я ухмыляюсь. Ее похвала лишний раз убеждает меня, что с началом завтрашнего обучения я встаю на правильный путь.

– Теперь я, теперь я! – кричит Эстер и дергает меня за руку. Я обещал родителям погулять в обед с сестрами и братом на игровой площадке. И хотя после шести часов работы в кафе я жутко устал, отказываться не хотел. Им не помешает немного побыть вдвоем, а дети всегда радуются, когда я прихожу. Я и сам радуюсь.

– Нет, ты дольше сидела! – Элли вцепляется мне в волосы, будто боится, что я скину ее с плеч.

– До следующей улицы. Потом снова поменяетесь. Так будет честно, – говорю в надежде предотвратить ссору. Но Эстер все же дуется и отказывается идти дальше. Она скрещивает руки на груди и выпячивает нижнюю губу. По сравнению с наигранной обидой Зельды это вам не шутки.

– Эй, Тео, возьми, пожалуйста, сестренку за руку, – прошу я восьмилетнего брата, который немного отстал, потому что опять замечтался. – И можно немного побыстрее, приятель? Посмотри, как далеко вперед ушли Жасмин и Эбони!

Тео, перестав стучать палкой по тротуару, поднимает голову, а потом догоняет нас. Он протягивает руку Эстер, но та мотает головой и отворачивается.

– О боже, не веди себя как маленькая, – говорю я. – Ты ведь тоже хочешь на детскую площадку.

Недолго думая, Тео обхватывает Эстер руками и поднимает. Она для него слишком тяжелая, но ему удается пронести ее пару метров. Хотя «нести», наверное, слишком громко сказано. Скорее, он тащит ее. Эстер визжит от радости.

Когда мы доходим до дороги, я осторожно опускаю Элли на землю и сажаю Эстер себе на плечи. Из них двоих Элли определенно разумней. Она без возражений проходит последнюю сотню метров до площадки. От дома моих родителей досюда недалеко. Но если у тебя на буксире две трехлетки и восьмилетка, могут возникнуть трудности. На обратном пути возьму Эбони, которую намного легче держать под контролем… а Жасмин пускай разбирается с близнецами.

Уже несколько месяцев игровая площадка является центром притяжения для всего квартала. Ее построила одна некоммерческая организация. На внушительные пожертвования. Они хотели, чтобы у детей из южной части Перли – или Пурли [6], как его называем мы – появилось место для игр, где не будет размокших картонных коробок и мятых баков. Прежде наиболее захватывающим из всего, что мог предложить этот район, были загаженные задние дворы, грязные и кишащие крысами. Я не удивлен, почему никто из живущих здесь не видит никаких перспектив. Почему у половины молодых людей либо было тюремное прошлое, либо будет тюремное будущее. Посмотрим, как долго эта детская площадка останется аккуратной и чистой. По вечерам она уже стала местом встречи дилеров и наркоманов. Ма рассказывала, что пару недель назад Эстер нашла в песке шприц.

Элли и Эстер бегут к карусели. Эбони уже на ней сидит.

– Подтолкнешь нас? – просит Элли старшего брата. Тео останавливается на полпути. Что-то отвлекает его. Но потом он вспоминает, где находится. И помогает сестрам.

Я сажусь на скамейку к Жасмин.

– Фух, – вырывается у меня стон. – На обратном пути близнецы на тебе.

– Забудь, – отрезает Жасмин. Она стучит пальцами по экрану мобильника. – Со следующей недели я останусь с ними одна.

При мысли о завтрашнем дне я не могу сдержать улыбку. У меня начнется новая жизнь. Первый шаг на пути к мечте. Социальная работница Эми устроила меня на работу. Готовить я начал в тюрьме. И если бы не тюремная кухня, вероятно, не сидел бы сейчас, улыбаясь, здесь с сестрами и братом.

– Волнуешься? – спрашивает Жасмин.

– Немного. Но в хорошем смысле.

– Но ведь теперь у тебя станет меньше свободного времени? Наверняка ты больше не сможешь так часто заходить.

Одной рукой я обнимаю пятнадцатилетнюю сестру. Мы с Жасмин всегда хорошо ладили. И с тех пор как я вышел на свободу, она привязалась ко мне еще сильнее. А я к ней. Я люблю сестер и брата. Иногда мне становится грустно из-за того, что упустил много времени, которое мог провести с ними. Но поэтому очень важно, чтобы я, наконец, все сделал правильно. Нашел достойную работу. Эми называет это «наладить быт». И я собираюсь делать то, что она говорит, чтобы не потерять еще больше времени.

– Буду приходить к вам так часто, как смогу. – Но, конечно, Жасмин права. С работой мне реже будет удаваться приходить к ним.

– Как бы я хотела, чтобы ты снова жил с нами. Тогда мы бы виделись, когда ты возвращался вечером домой, – отвечает Жасмин и кладет голову мне на плечо.

Пока я находился в тюрьме, близнецы переселились к Тео, так что для меня там места не осталось. А Эбони и Жасмин давно делят одну комнату.

– Может, мне спать с тобой в одной кровати? Или освободишь для меня немного места на полу? Честно говоря, я невероятно рад, что у меня есть своя комната.

– Я бы не отказалась от отдельной комнаты. Наверное, мне тоже стоит ограбить заправку.

От ее слов меня бросает в жар. Бога ради!

– Скажи так еще раз, и я за себя не отвечаю! – В моем голосе слышится паника. Больше всего я боюсь, что кому-то из них придется пройти через то же, что и мне. Надеюсь, мой пример многому их научил. – И ты прекрасно знаешь, что я не грабил хренову заправку, – цежу сквозь зубы.

– Да расслабься ты. Это шутка.

– Не хочу, чтобы ты шутила на эту тему. Тем более перед малышами. Серьезно, Жас, это важно.

– Да, да, хорошо.

Я замечаю, что ей стыдно за это глупое высказывание. Но она должна понять, к чему могут привести эти слова.

– Мне чертовски повезло, что я попал в программу Эми и получил еще один шанс. Я и правда очень ей благодарен. Но даже одна секунда в тюрьме – это слишком много. Я урок усвоил. И надеюсь, вы тоже. Держитесь подальше от людей, которые могут втянуть вас в дерьмовые ситуации. – Я так и вижу перед собой кузена Дариуса и его приятелей, Андре и Ксавьера. Эти обкурившиеся дури недогангстеры. Плохие образцы для подражания во всех смыслах. Знай я это в те времена, когда был глупым подростком, избавил бы себя и семью от множества проблем.

Я пристально смотрю на Жасмин, и она закатывает глаза. Ведет себя кошмарно.

– Ты заговорил, как па. Не строй из себя взрослого. Я же пошутила.

Пошутила, может быть. Но смеяться над этим я не могу. Возможно, она и права. Я не такой взрослый, как мне хотелось бы. Но главная причина этого заключается в том, что после освобождения я не подпускаю близко негативных мыслей. Я раз и навсегда избавился от темного тумана, который не давал мне дышать и чуть не убил после второго ареста.

– Я и есть взрослый, – поучаю сестру несмотря на сомнения, и легко шлепаю ее по затылку. Разговор окончен, я это знаю. И еще знаю, что она поняла: для меня это не шутки.

Когда мы возвращаемся в дом родителей, Жасмин укладывает близнецов спать. На обратном пути они ныли, а за кухонным столом едва не уснули над сэндвичами. У них даже не осталось сил жаловаться, что ма не срезала корочку с белого хлеба.

Родители сидят, обнявшись, на диване. Я опускаюсь в старое вельветовое кресло напротив.

– Спасибо, что сводили малышей погулять, – благодарит ма. – Нам и правда нужно было немного отдохнуть.

Па целует ее в волосы. Мои родители начали встречаться еще в старшей школе. Ма было семнадцать, когда она забеременела мной, а через пару месяцев они поженились. Они вместе уже двадцать один год и так же счастливы, как в первый день.

– У тебя есть все, что нужно на завтра? – спрашивает па.

– Думаю, да. – У меня покалывает в животе от волнения и предвкушения.

– Уверен, ты без проблем со всем справишься. Я горжусь тобой и тем, что ты так далеко пошел, сын, – говорит он.

– Не преувеличивай. Не то чтобы у меня образцовая карьера. – Я потираю затылок. Знаю, что из-за меня родителям пришлось через многое пройти. Поэтому сейчас я стараюсь стать лучшей версией себя. Версией, которая больше не лажает и не упускает один шанс за другим. Было бы тяжело узнать, что ма опять плачет из-за меня. Я бы не вынес разочарованного взгляда па. Образ родителей, когда меня второй раз увозили в полицейской машине, навсегда врезался в мою память. Больше никогда. Не поступлю так с семьей.

– Ты же знаешь, мы никогда тебя ни в чем не упрекали, Малик. И это не изменится. Что бы ты ни делал со своей жизнью, ты останешься нашим сыном, – отвечает ма.

Я тяжело сглатываю. В горле встал ком. Мы никогда не говорили о том, что пошло не так в моем прошлом.

– Ты оказался не в то время не в том месте, – продолжает ма. – И был лишь подростком.

Пусть так. Я прекрасно понимаю, что должен был свалить, когда гребаному Дариусу и остальным пришла идея ограбить заправку. Даже подростком я знал, что это неправильно. И все же посчитал, что помогу семье, если сяду за руль машины, на которой Дариус сбежит. Все же в самом ограблении я не участвовал. И Дариус до сих пор сидит.

– А во второй раз, конечно, глупо вышло, – добавляет па и смеется.

Второй раз. Он имеет в виду магазинную кражу. В день рождения Жасмин я хотел исполнить ее мечту, но денег у меня не было. И тогда на мгновение мой мозг будто полностью отключился. Парикмахерский набор исчез под моим свитером. И вскоре после этого я почти на год исчез в тюрьме для несовершеннолетних, Перли, потому что нарушил правила условно-досрочного освобождения. Будучи бедным афроамериканцем, я особенно рисковал. Так что слово «глупо» и близко не описывает суть ситуации.

– Но ты хороший сын, Малик. Знай это.

– Вы что, накурились? – спрашиваю, стараясь скрыть легкую дрожь в голосе.

В этот момент спускаются Эбони и Тео в пижамах, чтобы пожелать нам спокойной ночи. Оба трут глаза.

– Ты сегодня останешься, Малик? – спрашивает Эбони высоким голоском. Три косички, которые ей заплела Жасмин, торчат почти под прямым углом к голове.

– Не получится, зайка. Мне надо хорошо выспаться, чтобы утром перед работой быть в форме.

– О’кей, – откликается она и залезает мне на колени. Потом сворачивается калачиком и закрывает глаза.

Тео садится к родителям и укутывается в плед. Малыши по вечерам часто засыпают на диване, пока мы болтаем. Позже па отнесет их в кровати. Я обнимаю Эбони. Она пахнет безопасностью и семьей. Проходит совсем немного времени, и ее дыхание выравнивается.

Спустившись, Жасмин приносит с кухни лимонад и садится на пол передо мной. Головой она прижимается к моей коленке и открывает банку газировки, которая громко пшикает.

– Близнецы опять уснули в моей постели, – объявляет она. – Я хочу иметь свою комнату, в конце концов. Если бы вы разрешили мне…

Па ее перебивает, за последние несколько недель родители сыты по горло нытьем Жасмин.

– Этого не будет. Ты окончишь школу. Потом можешь работать, где пожелаешь. Даже в том маникюрном салоне, я не против. Но пока за тебя отвечаем мы, ты будешь ходить в школу.

У нас не очень строгие родители. Но в этом пункте они непреклонны. К счастью. Иногда я жалею, что они и мне не давали меньше свободы. Я никогда их в этом не упрекну. Но когда начал все реже приходить домой после школы, зависая в парках с Дариусом, Андре и Ксавьером и чувствуя себя гангстером, им стоило забеспокоиться. Порой я спрашиваю себя, могло ли тогда все пойти иначе.

Жасмин издает раздраженный стон:

– Это подло.

– Жизнь – подлая штука, – парирует ма.

Я сдерживаю смех, чтобы не разбудить Эбони.

Это один из моментов, которых мне больше всего не хватало в тюрьме и которые я не хочу упускать. Видеть, как растут сестры и брат, являться частью семьи – вот что для меня главное. Я всегда хочу быть для них веселым старшим братом. Пусть смотрят на меня и знают, что у них все получится. Ради них я добьюсь большего.

3

Зельда

Потратив выходные на решение таких животрепещущих вопросов, как «Выйду ли я замуж за этого незнакомца?» и «Считается ли сорбет десертом?» (ответ: нет и нет), сегодня я уже два часа сижу в библиотеке и пишу эссе по моральной философии. Или, если точнее: сижу в библиотеке и пытаюсь писать эссе. Но мысли где-то блуждают. Последнее предложение я написала примерно двадцать минут назад и, перечитав его, вынуждена признать, что это полная чушь. Но я все же его оставляю, чтобы притвориться, будто что-то сделала.

Не то чтобы мне не интересно на курсе философии. Наоборот. Но чем больше знакомлюсь с разными философами и течениями, тем меньше они меня захватывают. И так во всем. Я ничем не горю. Иногда мне кажется, что дело во мне. Может, я слишком поверхностная? Или ленивая? А иногда мне кажется, что это из-за братьев. Они одержимы достижением успеха, а я стараюсь как можно сильнее от них отличаться. В другие дни виню родителей. Потому что не сомневаюсь: даже если мне удастся найти свою страсть, скоро мне придется от нее отказаться. Или, может, в ответе моя дурная голова, которая отказывается сосредоточиваться на определенной теме и перепрыгивает с одной мысли на другую. В конце концов, наверное, влияют все эти факторы.

– Привет, – шепчет кто-то мне на ухо.

Развернувшись, я вижу Тамсин.

– Привет! – У меня сразу поднимается настроение. Невозможно смотреть на Тамсин и не улыбаться. Один взгляд на ее лицо делает людей счастливыми.

– Не хочешь пойти со мной на улицу? Там такая хорошая погода, а у меня окно в расписании.

– Из этого все равно ничего не выйдет, – отвечаю шепотом и захлопываю ноутбук.

– Тшшшшш, – раздается от входа. Ботаник за стойкой слишком серьезно относится к работе. Но даже у него есть страсть… пусть лишь к абсолютной тишине в библиотеке.

На газоне перед университетом сидят студенты – поодиночке и небольшими группами. Они читают среди платанов и молодых сосен, пьют кофе из бумажных стаканчиков. Мне нравится учиться в Перли. Нравятся студенческая атмосфера, пабы и кафе в университетском квартале. Кампус полон жизни, здания в меру помпезные и вызывают почтительное чувство. Особенно главный корпус, где расположена библиотека и откуда только что вышли мы с Тамсин. Это здание из красного кирпича с квадратными башнями по краям, украшенное белыми декоративными элементами, которые ярко выделяются на красном фасаде. Большая часть построек в кампусе сосредоточена вокруг центрального корпуса. Эти здания более современные. Но кирпичный мотив сохранен, так что они органично сочетаются друг с другом.

Мы садимся на газон.

– Ну что? Пережила субботнюю травму? – интересуется Тамсин. Я рассказала ей об интригах родителей. И в ее лице мне удалось найти союзницу.

– Кулинарное искусство Малика сотворило чудо, – отвечаю я.

– Меня правда поражает, как ты держишься. В смысле, я бы не смогла шутить на эту тему.

– У меня нет выбора. По крайней мере, пока не докажу им, что способна на нечто большее, чем быть послушной женой. А сидеть дома и плакать в подушку – не мой вариант.

– Думаешь, они оставят тебя в покое, если ты станешь такой же успешной, как твои братья?

Я пожимаю плечами:

– Это мой единственный шанс, разве нет? Или остается разорвать с ними все отношения и отказаться от учебы. Оплату университета я никак не потяну. – После небольшой паузы добавляю: – И не уверена, смогу ли вообще так поступить. Взять и исчезнуть из их жизни. Остаться без семьи.

Тамсин кивает, и некоторое время мы молчим.

– Как продвигается эссе? – спрашивает она затем.

– Не напоминай мне об этом. Если и существует что-то более удручающее, чем брачный рынок, это моя неспособность увлечься какой-то темой. У тебя есть литература. У Малика – кулинария… У Риса, в конце концов, есть ты. – Знаю, это гадко, но мне необходимо выплеснуть разочарование. – Прости, это было несправедливо.

– Все в порядке. Это ведь правда. У него есть я. Вдвоем все становится проще.

Кивнув, прикусываю нижнюю губу.

– Единственная причина радоваться замужеству.

Тамсин обнимает меня за плечи и притягивает к себе.

– Все будет хорошо. Знаю, легко так говорить, но где-то наверняка есть парень, который сразит тебя наповал.

У меня вырывается смех:

– И тогда я научусь делать бумагу!

– Или рисовать на ткани. Ну, или что-то в этом духе. Скажи, – продолжает она, и в ее голосе снова появляется серьезность. – В следующий выходной тебя опять будут сватать или все-таки дадут передышку?

– В следующий выходной у родителей годовщина свадьбы. Джекпот. Они проведут всю неделю на Гавайях. Но через неделю мне придется идти на мамино благотворительное мероприятие, она собирается меня «кое-кому представить». – Я наигранно подмигиваю. – Ну, ты поняла. А почему ты спрашиваешь?

– Мы с Рисом хотим куда-нибудь выбраться. Сняли небольшой коттедж. Уверена, после волнений в последние несколько недель нам это не повредит. Сбежать от всего. Понимаешь?

Я киваю. Одному богу известно, как тяжело им пришлось в последнее время. Сначала Рис узнал, что его мама, с которой он не виделся много лет, умерла. Потом забрал свою десятилетнюю сестренку Джинни… не обсудив это с ее отцом-бандитом, поэтому все боялись, что Риса арестуют за похищение ребенка. К счастью, на помощь пришла социальная работница Эми, она взяла Джинни к себе и оформила временную опеку.

– Вы действительно это заслужили, – говорю я. – Кстати, от отца Джинни что-нибудь слышно?

– Нет, этот ублюдок до сих пор ни с кем не связался. Если так пойдет и дальше, скорее всего, суд вынесет решение в пользу Джинни. Эми сказала, что она может остаться у нее.

– Эми реально классная, – отвечаю с восхищением в голосе. – Вот так взять к себе чужого ребенка – не каждый день такое случается.

– Определенно, – соглашается Тамсин. – Не знаю, есть ли среди моих знакомых кто-то еще, для кого помогать – нечто само собой разумеющееся. Как бы сложно это ни было.

– Надеюсь, это не станет слишком сложно.

– Пока эти двое как настоящая команда. Вот почему Эми заверила, что мы без проблем можем побыть в выходные вдвоем.

– Возвращаясь к теме, – ухмыляюсь я.

– По-моему, тебе тоже не повредит проветрить голову. Не хочешь поехать с нами?

– О, вау, Тамсин, это очень мило с твоей стороны. Но не хочу мешать вашему романтическому путешествию, – отказываюсь решительно. Я тронута тем, что она обо мне подумала, но чувствовала бы себя в поездке пятым колесом.

– Ты и не помешаешь. Малик тоже поедет. Мне хочется, чтобы Рис немного повеселел. А этого будет легче добиться, если мы не будем все выходные сидеть вдвоем, пристально смотреть друг другу в глаза и нести романтический бред.

Мне не удается сдержать смех.

– Значит, будем делать это по очереди? Тогда я в деле. Всегда мечтала пошептать Рису на ушко романтический бред. У него есть какие-нибудь предпочтения? Грязные разговоры или классические комплименты?

– Не смей! – заявляет Тамсин, широко улыбаясь. – Ну так что, ты с нами?

– Еще как! – Я в восторге. – Это именно то, что мне нужно.

Часом позже я сижу на лекции по основам микроэкономики, и это скука смертная. Разговор с Тамсин обещает быть самым ярким событием дня. Покусывая ручку, смотрю в окно и надеюсь, что пара пройдет быстрее, чем обычно. Профессор, седой и в целом какой-то серый – уверена, как снаружи, так и внутри, – монотонно рассказывает о рыночном равновесии.

– Понятие «рыночное равновесие» означает, что величина предложения равна величине спроса. Чем ниже цена, тем выше число покупателей. Чем выше цена, тем ниже число покупателей. При этом чем ниже цена, тем меньше продавцов. По аналогии, как вы понимаете, обратное происходит при повышении цены: число продавцов увеличивается.

Я чувствую, как у меня тяжелеют веки. Стараюсь писать конспект, но, за исключением ключевых понятий вроде «равновесное количество» и «рыночная цена», лист остается пустым. Я на девяносто девять процентов уверена, что микроэкономика – не моя стихия. Но даже в том маловероятном случае, если бы она ею была, на этой лекции я бы этого ни за что не поняла.

Оглядываюсь по сторонам. Остальные студенты, сидящие в лекционном зале, что-то деловито пишут. Наверное, разумно познакомиться с кем-то из них, чтобы переписать конспекты перед контрольной.

Когда вокруг вдруг поднимается шум, я выхожу из транса. Лекция закончилась. Собираю вещи и отправляюсь на второе занятие. К счастью, на сегодня оно последнее, так что потом у меня еще останется немного времени на эссе.

Занятия по «Политическим системам» – полная противоположность лекциям по экономике. Преподавательница, молодая и увлеченная своим делом женщина, которая разрешила нам называть ее Мирандой, ожидает от студентов активного участия. Она говорит, чем жарче дискуссия, тем лучше. Пару раз я оказывалась участницей одной из них, хотя и спонтанно. Но некоторые люди из моей группы до такой степени выводят меня из себя надменными комментариями, что я не могу промолчать. Подобные фразы я обычно слышу только от родителей или братьев. Необдуманные, вызванные стремлением к личной выгоде, приправленные предрассудками и страхом перед всем незнакомым. Чудо, что мне удалось не заразиться подобными мнениями. И этим я в первую очередь обязана учительнице английского в восьмом классе. Она проработала в нашей школе всего полгода, после чего родительский комитет от нее избавился. Но посыл, который она сумела нам передать, что-то во мне изменил. С тех пор я понимаю, что с большими привилегиями должна приходить и большая ответственность. Что предрассудки – это всего лишь «пред-рассудки», которые не имеют ничего общего с истиной. И что искренность и доброта сделают этот мир лучше – даже в мелочах.

Когда я захожу в кабинет, остальные уже собрались. Мне каждый раз приходится идти из главного корпуса в другую часть кампуса, а если лекция, как сегодня, длится дольше, я опаздываю на пару минут. Миранда это знает и не видит в этом никакой проблемы.

Я тихо сажусь на единственный свободный стул в конце большого стола в центре аудитории. И собираюсь достать тетрадь из сумки, когда неприятный парень Джейсон продолжает прерванное выступление.

– Что я собирался сказать, когда к нам ввалилась Зельда… По-моему, политика, разумеется, должна быть для всех. Но есть одна проблема: большинство людей, увы, слишком глупы, чтобы понимать суть важных тем.

– И в чем же заключается твоя идея? – спрашивает Миранда.

– Лишь немногие обладают достаточными умственными способностями, чтобы решать, как будет лучше. Ведь и маленький ребенок не может вести семейный бюджет. И я говорю: дайте власть тем, кто для этого достаточно умен.

Поверить не могу, что он на самом деле это сказал.

– Что, прости? – потрясенно произношу я. – Ты сравниваешь совершеннолетних граждан с маленькими детьми и хочешь лишить их права голоса в политике? Собираешься отменить демократию? – Я понимаю, как сильно меня бесит его заносчивость. К лицу приливает жар.

– А разве это плохо? – отзывается он с самодовольным видом, и несколько студентов качают головами.

Миранда с вызовом смотрит на меня.

– Да, плохо. Естественно, плохо. Помимо того, что это довольно высокомерно… где ты проведешь черту? И кто будет решать, где ты проведешь черту? Исключишь людей без аттестата старшей школы? Или без высшего образования? Или собираешься заставить всех американцев проходить тест на уровень интеллекта?

– Хорошая идея, – заявляет Джейсон.

У меня сейчас голова лопнет от такой тупости.

– Не уверена, в курсе ли ты, – продолжаю я, – но измерение интеллекта – это не то же самое, что измерение роста.

У нескольких человек вырывается смех. А один хлопает в ладоши и кричит:

– Вот именно!

– Начнем с того, что ты должен дать определение интеллекту, – говорю я. – Тесты на IQ охватывают только частичные диапазоны. К тому же ты собираешься отрицать творческий и социальный интеллект?

– Нет, конечно, это тоже нужно проверять, – заявляет Джейсон, но чуть тише.

– А ты знал, что прохождение тестов на IQ можно натренировать? – задаю следующий вопрос, загоняя его в угол. – Это значит, чем больше пройдешь, тем «умнее» станешь, хотя на самом деле ничего не изменится. Очень показательно, на мой взгляд.

– Да, ладно, наверное, тесты на IQ – это не лучшее решение, – признает он.

– Ничто из твоих умозаключений – не лучшее решение, – язвительно отвечаю я, входя в раж. – Знаешь, сколько на свете жестоких людей, о которых говорят, что у них очень высокий уровень интеллекта? Мне бы не хотелось, чтобы их голоса имели больший вес, чем голос молодой матери-одиночки, которая не смогла позволить себе высшее образование, потому что с шестнадцати лет начала заботиться о семье. В случае выбора я бы предпочла доверить ей принять решение.

– Аминь! – восклицает девушка напротив меня.

– Итак, мы пришли к выводу, что Джейсону стоит переосмыслить свой подход, – объявляет Миранда и подмигивает мне.

Я улыбаюсь. Перспектива провести выходные с друзьями, победа над Джейсоном… по-моему, не такой уж плохой день.

4

Малик

– Souschef, Commis de Cuisine, Chef de Partie, Demi Chef de Partie, Saucier, Gardemanger, Hors-d’oeuvier, Entremetier, Légumier, Poissonnier… [7] – При каждом слове девушка, которая проводит мне экскурсию и чье имя, как и имена остальных, я опять забыл, показывает на кого-то из одетых в белое людей, работающих за кухонным островом из нержавеющей стали. Тот, кого назвали, на пару секунд поднимает голову, вскидывает руку в знак приветствия и возвращается к работе.

Здесь громко. На фоне бульканья, шипения, грохота, криков и ругательств сложно уследить за происходящим. Температура в помещении близка к температуре кипения, на лбу у меня выступают капли пота. Первое впечатление от происходящего – максимальное перенапряжение. Но потом я чувствую запахи. Насыщенные, свежие, необычные. Смесь красного вина, сельдерея, лука и чего-то еще, что мне не удается различить. У меня текут слюнки.

Я единственный афроамериканец, который тут работает, и, наверное, единственный, кто не говорит по-французски. Хотя мне назвали десятки имен, мое собственное при знакомстве не упомянули ни разу. Неприятно, когда тебя так обособляют. Мысль, что я не являюсь частью команды, крайне неприятна. Но выбора у меня нет. Я должен через это пройти.

– Поначалу тобой будет руководить Алек, légumier, – произносит девушка.

Алек, худощавый мужчина лет сорока с небольшим, кивает мне.

– Нож, доска, морковь, – говорит он и указывает на подготовленное рабочее место. – Нарезать brunoise.

Еще одно незнакомое французское слово. Полноватый краснолицый парень, который режет картофель напротив меня, поднимает глаза и замечает мой растерянный взгляд.

Когда Алек отворачивается, он поясняет:

– «Brunoise» означает, что морковь нужно нарезать мелкими кубиками. Максимум два миллиметра.

Я киваю:

– Спасибо.

– Не за что. Пройдет какое-то время, и ты научишься понимать кухонный французский. Кстати, я Ленни, – добавляет он.

– Малик, – отвечаю я. – Давно ты здесь?

– Два месяца.

– Меньше слов, больше дела, – возвращается Алек, и я начинаю резать морковь, которая горкой лежит передо мной.

Это довольно утомительная работа, но я полон решимости выполнить ее как можно лучше. Постепенно я теряю счет времени. Работаю сосредоточенно, стараясь резать морковь быстро, но тем не менее одинаково.

– Морковь brunoise? – ревет мужчина, по-моему, Клеман – су-шеф.

– Несу, – кричу я и смахиваю еще одну порцию морковных кубиков с разделочной доски в миску. Клеман подходит ко мне.

– Новичок, ты копаешься, – заявляет он и запускает пальцы в миску, которую я ему протягиваю. – Что это такое? Морковная пыль? Что мне с этим делать?

– Brunoise? – неуверенно произношу я.

– Вот именно, brunoise. Не порошок. Идиот. Кто-нибудь может показать новенькому, как резать en brunoise? – орет Клеман, перекрывая хаос. А затем сбрасывает миску на пол. Вот так просто. Я цепенею. – Быстро, быстро, переделать.

– Простите, я правда думал… – Опускаюсь на колени, чтобы собрать остатки моркови.

– А разве здесь это кого-то волнует? За дело. И чуть-чуть ускорься. Ты же не хочешь, чтобы мои предубеждения на твой счет подтвердились? – Мыском ботинка он пинает металлическую миску и театрально отворачивается.

Не в первый раз люди так отвратительно ведут себя по отношению ко мне. Будет преувеличением сказать, что я привык, но ничего нового в этом нет. И тем не менее я напрягаюсь. Лицо пылает, хочется по чему-нибудь ударить. Но я проглатываю гордость и продолжаю.

Ссыпая кубики моркови обратно в миску, я ощупываю их пальцами. Они мелкие, да. Но вовсе не порошок.

– Эй, – раздается голос возле меня. Ленни поспешил мне на помощь. – Не обращай внимания. Он со всеми такой. Просто сделай снова. Проблема не в том, что ты в чем-то ошибся, ему нравится унижать людей.

– Спасибо за подсказку, – пытаюсь улыбнуться я.

Парень набирает горсть нарезанной моркови.

– Они идеальные, если тебе интересно мое мнение, – тихо добавляет он.

Вздохнув, выбрасываю содержимое миски в мусорное ведро. Потом набираю новую гору моркови, чищу и начинаю нарезать ее en brunoise.

Когда Алек подходит к нам с Ленни и объявляет, что наша смена окончена и нам пора домой, мне хочется подпрыгнуть от радости. Но у меня так затекли ноги и спина, что я едва могу пошевелиться. Столешница слишком низкая для моего роста, так что мне приходится работать немного сгорбившись. От непрерывной резки на пальцах вздулись волдыри. Только сейчас, отложив нож, замечаю, как пульсируют кисти. Но я твердо настроен не подавать виду. Я прорвусь, чего бы мне это ни стоило. И однажды начну здесь чему-то учиться. Надо только продержаться достаточно долго и доказать, что я этого хочу.

Следую за Ленни в комнату для персонала.

– Ты пережил первый день, – говорит он. – Покажи-ка руки.

Я вытягиваю ладони.

– Вау, неплохо! Не волнуйся, больно только первое время. Пузыри должны несколько раз лопнуть, чтобы образовалась ороговевшая кожа. Просто следи за тем, чтобы это случилось не на работе.

Сглотнув, разглядываю мозоли.

– Лучше проколи их дома и продезинфицируй. Потом заклей тейпом [8]. Он достаточно эластичный, чтобы в нем работать.

– Спасибо за совет, мужик.

Меня охватывает такая усталость, что я едва способен говорить с Ленни. Кажется, будто мне сначала нужно осознать то, что сегодня произошло, прежде чем я смогу снова реагировать как нормальный человек.

Мы достаем вещи из шкафчиков и покидаем здание через служебный вход. Отель представляет впечатляющее здание, стоящее на набережной живописного курорта. Вход обрамляют аккуратно подстриженные самшитовые деревья. На подъездной дорожке гостей ожидают черные лимузины. Входная зона излучает элегантность и современность. Интересно, сколько стоит содержать этот стеклянный фасад в чистоте. Бьюсь об заклад, в отеле «Fairmont» работает целая армия мойщиков окон. И уверен, у них всех французские имена.

Мы с Ленни прощаемся у его машины на парковке для сотрудников, огороженной высокой живой изгородью.

– Ну, до завтра, – произносит новый знакомый.

– До завтра, – отзываюсь я.

Ленни закидывает рюкзак на пассажирское сиденье и садится в автомобиль. А я радуюсь, что он не увидит мой старый раздолбанный «Форд».

Усевшись к себе в машину, опускаю голову на руль и глубоко вздыхаю. Что за день! Вдох, выдох. Потом вставляю ключ в зажигание и завожу мотор. Из колонок гремит «MC’s Act Like They Don’t Know» KRS-One, но бит хип-хопа, который подстегивал меня по пути сюда, сейчас звучит слишком резко. После шума на кухне мне необходима полная тишина.

Вспоминаю мистера Брентфорда, психолога из тюрьмы. Для таких моментов, когда я чувствую себя слабым или подавленным, он советовал иметь наготове позитивные воспоминания. В тюрьме ими были образы моей семьи. Их счастливые лица. Совместные ужины, шумная суета. Правда, помогало это мало. В большинстве случаев воспоминания о семье лишь расстраивали еще сильнее.

Ма, па, думаю я. Жасмин, Тео, Эбони, Элли и Эстер. Ради них.

Я сворачиваю на дорогу, которая тянется вдоль моря и через пару часов выведет меня на скоростную трассу в сторону Перли. Сегодня утром в волнительном предвкушении я наслаждался видом океана, пальм, покачивающихся от легкого ветра, и песчаных пляжей. Теперь единственное, чего мне хочется, – вернуться домой и завалиться спать. Разогнуть спину, сунуть руки в ледяную воду. Впрочем, физическая боль, которую испытываю, ничтожна по сравнению с мучительной неуверенностью, которая преследовала меня весь день и не отпускает сейчас. Унижения от Клемана, то, что я не знаю половину французских выражений, отсутствие интереса со стороны коллег, все это выбило меня из колеи. И как там? У Клемана есть «предубеждения на мой счет»? Что он имел в виду? Я не вписываюсь в их мир? Он считает, что я недостаточно хорош? Бессмысленно рассуждать на эту тему. Пока не переступил порог огромной кухни отеля «Fairmont», я был уверен, что делаю все правильно. Я не изменился. Моя цель не изменилась. Так почему я вдруг засомневался?

Будто Клеман, Алек и остальные – первые, кто плохо со мной обращается. И если верить Ленни, это происходит не только со мной, а со всеми новенькими в «Fairmont». Не так уж часто такое случалось, чтобы в абсолютно белом коллективе ко мне относились так же, как к остальным. Наверное, стоит считать победой, что со мной они поступают так же дерьмово, как и с любым другим новичком.

Я решительно включаю автомагнитолу. Оттуда раздаются бит и мощный голос KRS-One, и я киваю в такт. Ритм меня успокаивает, заставляет вспомнить, кто я и кем больше не хочу быть. Никогда больше. Мальчиком для биться из-за своего происхождения. Жертвой собственной глупости. Заложником темного тумана, который высасывает из меня всю энергию и грозит поглотить. Я решаю перестать терзать себя. Семья должна мной гордиться. Поэтому я здесь. Решено.

Сомнения постепенно развеиваются, остается стремление бороться и доказать всем, на что способен. Я мчусь по скоростному шоссе, пальцы барабанят по рулю в такт музыке. Занять руки – вот лучший способ отвлечься. Напряжение в спине начинает ослабевать.

Я паркую машину перед домом. Это полузаброшенный многоквартирный дом в районе, где окраины плавно переходят в более удобную для жизни часть города. Когда-то белый фасад здания местами облупился. Одна из квартир на первом этаже давно пустует, окна смотрят на улицу, пустые и черные.

Я поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Через окно входной двери падает свет. Значит, Рис дома. Я надеялся, что квартира сегодня вечером будет в моем полном распоряжении. Мой сосед часто ночует у Тамсин или ужинает с Эми и сестренкой.

Когда открываю дверь, меня встречает запах… это что, пицца?..

– Привет? – зову я.

– Привет! – откликается Рис из кухни.

Иду на запах. И застываю на пороге.

– Ты же не… – начинаю, когда мой взгляд падает на накрытый стол.

– Я подумал, что сегодня у тебя наверняка не будет желания готовить, – с ухмылкой заявляет сосед. Он повязал фартук. На руках у него обгоревшие перчатки-прихватки, которыми он вынимает противень из духовки. – Надеюсь, ты голодный.

– Еще как, – говорю я, глядя на него огромными глазами, хотя до этого момента и не осознавал, что ужасно хочу есть. – С каких пор ты готовишь?

– Лучше не привыкай к этому. Но, думаю, после твоей вчерашней спасательной операции в кафе пицца – это меньшее, что могу для тебя сделать.

Я сажусь на один из раскладных стульев, которые стоят вокруг пластмассового стола. Рис достает две банки пива из холодильника и бросает одну мне. Я открываю ее, и она шипит.

– За тебя! – произносит друг и салютует мне банкой.

– Спасибо, мужик.

Рис кладет нам на тарелки по куску пиццы.

– Ну, рассказывай, как все прошло? – спрашивает он.

– Хорошо, – отвечаю с полным ртом. – Очень интересно. – Пытаюсь придать голосу беззаботность и делаю большой глоток пива. Он купил мой любимый сорт, хотя и считает его пойлом. Но мне этот вкус напоминает о юности, когда все было хорошо. О первом похмелье на заднем дворе у Майка Джонсона, о первом пьяном поцелуе с его сестрой Лакейшей, о гаражных вечеринках у Габриэля Фримана, о коротких поездках на машине с Дариусом, Андре и Ксавьером. Старые добрые времена, пока все не покатилось под откос.

– Приятные люди? – интересуется Рис.

Я бы предпочел не говорить о том, как прошел день. Не хочу, чтобы Рис понял, насколько трудным для меня оказался старт в отеле «Fairmont». Хочу быть сильным и ради него тоже. В прошлом он часто чувствовал, будто все сговорились против него и против нас, так что я не хочу давать ему повод сомневаться в мире.

– Да, приятные. Со многими я еще не успел познакомиться, но один парень, тоже еще новенький, Ленни, дал мне пару полезных советов.

– Звучит отлично, – говорит Рис, продолжая жевать. – А чем ты сегодня занимался?

– Нарезал овощи кубиками. Или, как выражаются в «Fairmont», нарезал légumes en brunoise. Потому что потом с богатых белых за это можно потребовать в десять раз больше денег.

– Как умно. Наверно, «У Мала» нам тоже стоит предлагать кофе brunoise.

Я решаю не забивать голову мыслями, как мог бы выглядеть нарезанный мелким кубиком кофе, а вместо этого отпиваю еще пива.

После того как мы заканчиваем ужин и я неоднократно заверяю Риса, что у него получилась фантастически вкусная пицца, мои силы подходят к концу. Я еле держу глаза открытыми.

Потом позволяю себе подольше постоять под душем, чтобы смыть пот и избавиться от запахов кухни. Струи горячей воды массируют ноющую спину, и я наслаждаюсь целительно-обжигающим ощущением на пальцах. Тру грудь, распределяя пену по рукам и шее. Смываю мыло с тела, потом выключаю душ и заворачиваюсь в полотенце.

У себя в комнате мне еще предстоит выполнить самую дерьмовую задачу за этот день. Вооружившись бумажными платочками, зажигалкой и иглой, которые купил по пути домой в аптеке вместе с тейпом и дезинфицирующим средством, я сажусь на кровать. Древний каркас скрипит и трещит под моим весом. Как и все остальное в моей жизни, мебель в этой комнате тоже не рассчитана на мой рост. Не могу вспомнить, когда в последний раз спал, свободно вытянув ноги.

Обработав пузыри, как рекомендовал Ленни, я брызгаю на них дезинфицирующим раствором и оборачиваю тейпом. Ленни прав, лента приятно растягивается и не должна мешать при работе. Но я мечтаю, чтобы кожа на чувствительных участках скорее ороговела.

Я собираюсь наконец съежиться на кровати, но вдруг вспоминаю, что весь день не проверял мобильник. Я выуживаю его из кармана брюк. Похоже, все в семье отправили мне сообщения. Конечно, они хотят знать, как прошел мой первый день. Я отвечаю родителям и Жасмин. Кроме того, мне пришло сообщение с незнакомого номера.

«Привет, Малик, судя по всему, в следующие выходные мы с тобой будем единственными, кто не сошел с ума от любви. Можешь меня подвезти? Я одолжу машину Тамсин и Рису, чтобы они могли уехать уже в пятницу. А за это я позабочусь о перекусе. Будут какие-нибудь пожелания? Сорбет? Пока. Зельда».

Хотя мое тело слишком измотано, чтобы совершить малейшее усилие, уголки рта непроизвольно дергаются вверх. Из-за страшного шума, жары и моркови я забыл, что с нетерпением жду следующих выходных. Рис и Тамсин сняли небольшой дом, и, очевидно, Зельда тоже поедет. Тем лучше.

«Уверен, сорбет прекрасно подойдет в качестве перекуса в машине. Я захвачу хрустальные вазочки», – отвечаю я, ложусь и через секунду засыпаю.

5

Зельда

Каждую среду вместе с соседями по комнате Арушем и Леоном я смотрю какой-нибудь максимально плохой фильм. Когда мы сюда переехали, начали с хороших фильмов, но быстро стало ясно, что во время просмотра мы слишком много болтаем, чтобы по-настоящему уловить сюжет. Вот почему уже несколько месяцев мы смотрим только плохие фильмы, так что ничего не теряем.

Сегодня выбор доверили мне, и я остановилась на «индийском Зорро» – «Под прикрытием», – в первую очередь потому, что Аруш терпеть не может индийское кино. Мы с Арушем обожаем друг друга. Мы так близки, что мои родители даже запаниковали. Поначалу я думала, что нашим отношениям пойдет на пользу, если я буду рассказывать им о своей жизни в Перли. Но вместо этого они заговорили о моей ответственности перед семьей – то есть о необходимости найти белого мужа. Это был первый раз, когда они высказали это открыто. В первый момент я не знала, что на это ответить, ведь мы с Арушем даже не пара. Но после того, как они заявили, что белокурых детей теперь нигде не встретить, у меня пробежал мороз по коже, и я перестала оправдываться. С тех пор я категорична в том, чтобы четко разделять две эти части своей жизни.

Мы с Арушем любим доводить друг друга до белого каления. Индийское кино в этом срабатывает великолепно. По его словам, причина в том, что ему всю жизнь приходилось смотреть с родителями болливудские фильмы, чтобы не забывать о своих корнях. Разумеется, они не догадывались, что это имело обратный эффект. Он всякий раз подчеркивает, что это не его культура, так как он родился в Америке и еще ни разу не был в стране своих предков.

Наши «трешовые среды» становятся самым ярким событием за неделю. Мне нравится, что мы собираемся и проводим время вместе. Это напоминает мне семью. Не мою собственную, а образ, который создали канал «Disney» и ситкомы девяностых. Люди живут вместе, дружно смеются, ссорятся, мирятся, а в конце оказываются перед телевизором с ведрами мороженого.

Тот, кто выбирает фильм, отвечает за попкорн. У нас есть большая миска с соленым попкорном и поменьше со сладким – только для меня. Сейчас я стою на кухне и сверлю взглядом микроволновку – центральный элемент в этом помещении. Так как никто из нас не готовит, кухонного добра у нас немного.

Леон уже дома и занимается в своей комнате, готовясь к экзаменам на степень бакалавра, которые ему предстоит сдавать в мае. Он на два года старше нас с Арушем. Он хочет изучать медицину, и ему нужно получить высокие баллы на экзаменах. Поэтому с первого дня учебы он находится в постоянном стрессе и каждую свободную минуту проводит в библиотеке. Еще один человек, который горит своим делом.

Я прикусываю нижнюю губу. Дилемма, в которой я оказалась, начинает на меня давить. С одной стороны, говорю себе, не важно, чем я буду заниматься, если через пару лет мне придется производить на свет наследников мужского пола. С другой стороны, в тот короткий отрезок времени, который у меня остался, я должна делать то, что люблю. И вряд ли меня по-настоящему интересуют десерты, водка и победы над Джейсоном.

В замке поворачивается ключ. Похоже, пришел Аруш. Я подавляю желание выбежать из кухни, чтобы посмотреть, как он отреагирует на мой сюрприз. Будет лучше, если постер фильма он обнаружит случайно.

– Ненавижу тебя! – кричит Аруш.

– Я тебя тоже, детка! – откликаюсь я. – Как прошел твой день? – Голос у меня дрожит от смеха.

Аруш заходит на кухню. Покачав головой, щиплет меня за руку.

– Зачем ты так делаешь? Каждый раз?

– Полагаю, я плохой человек.

– Это точно. – Он мрачно смотрит на меня. Но Аруш не умеет долго злиться. И действительно, почти сразу он спрашивает: – Что у нас на ужин, дорогая?

– Жаркое.

– Ммм, засунула в микроволновку. Все как я люблю.

Отвернувшись, он собирается выйти из кухни, но я запрыгиваю ему на спину.

– Тяжелая, – удивленно восклицает Аруш, но несет меня дальше. – И куда ты хочешь?

– А куда ты шел? – отзываюсь я и обвиваю руками его шею.

– В туалет. Но туда я тебя с собой не возьму. И не думай. Пойдем заберем Леона.

Аруш несет меня к двери Леона. Я стучу, и Аруш открывает. Леон сидит спиной к нам за письменным столом и корпит над учебой.

– Ты готов? – спрашиваю его. – Я нашла любимый фильм Аруша.

– Секунду, – отзывается Леон и поворачивается. При виде меня и Аруша у него на лице появляется ухмылка. – Вы чокнутые.

– Я? – возмущается Аруш с наигранным ужасом в голосе. – Это она сумасшедшая. Не мог бы ты рассказать, как заставил ее уважать твое личное пространство?

Я в шутку щелкаю его пальцем по уху.

– Выработка условного рефлекса, – заявляет Леон и кидает в нас учебник. «Введение в поведенческую психологию».

– Очень смешно, – комментирую я. – Давай, Аруш, вези меня в гостиную.

– Есть! – отвечает он и несет меня туда, а потом сбрасывает на диван.

Двадцать минут спустя мы все сидим в гостиной. Фильм превосходит все мои ожидания. Через равные промежутки времени мы с Леоном в недоумении смотрим на Аруша. Тот каждый раз швыряет в нас горсть попкорна, из-за чего Леон угрожает повесить на него уборку на ближайшие десять лет.

Когда действие фильма прерывается танцем в швейцарских горах, Аруш спрашивает:

– Слушай, Зельда, а ты иногда носишь парики?

Я замираю.

– Что?

– Я тебя видел, – подключается Леон и пихает меня локтем в бок. – Блондинкой.

– Что это значит? – продолжает Аруш, явно пытаясь не дать кому-то из нас прокомментировать странную сцену с танцами. – Ты работаешь стриптизершей?

– Очень смешно, – парирую, лихорадочно думая, какую историю им скормить. Мне неприятно им врать, но не хочется, чтобы они стали воспринимать меня иначе – как богатую девчонку, которая годится только на роль жены.

– Ты девушка по вызову? – вставляет Леон.

– Тайный агент? – Аруш выгибает бровь.

– Было бы неплохо. – Я продолжаю искать объяснение. Безобидное. Близкое к правде, но в то же время как можно менее конкретное. – На самом деле причина довольно скучная. Могли бы раньше меня спросить, прежде чем выдумывать закрученные теории. – Хорошо. Это фраза в моем стиле. Звучит убедительно. – Мои родители в последнее время помешались на семье. – Я закатываю глаза. – Ну, вы знаете, ужины по выходным, приглашения на обеды с друзьями. И мой цвет волос всегда вызывает бурные дискуссии. Так что с недавних пор я бываю у них в парике. Тогда меня оставляют в покое. – Довольная, перевожу взгляд с Аруша на Леона. Поверили ли они в эту историю?

– О’кей! – произносит Аруш. – А почему ты делаешь из выходных такую тайну?

Черт.

– Вообще-то, никакой тайны, – помедлив, отвечаю ему. – Просто стараюсь быть загадочной. Где-то прочитала, что девушки должны так себя вести.

Аруш попадает попкорном мне в декольте.

– Запомни, Леон, – говорит он, – о Зельде можем больше не беспокоиться. Быть загадочной. Что за бред.

Улыбнувшись, я опускаю глаза. Они беспокоились. Какая же я тупая овца.

– Можете не сомневаться, я бы сразу вам рассказала, если бы стала секретным агентом. Не смогла бы сохранить такую крутую тайну. Не волнуйтесь. – Надеюсь, это немного разрядит напряженную атмосферу.

– Это доказывает, что ты была бы наихудшим секретным агентом всех времен. Так что волноваться нам все-таки бы пришлось. А как посвященным в тайну, еще и за свои жизни, – шутит он.

Мир восстановлен.

Следующие несколько дней пролетают без каких-то знаменательных событий. Повседневная рутина at its best [9]. Леон и Аруш заняты в университете, Тамсин все свободное время проводит с Рисом и Джинни, и даже мои родители не развевают мне скуку упреками и наставлениями, так как на Гавайях, где сейчас находятся, наконец заняты собой, а не своим проблемным ребенком.

Когда наконец наступают выходные, мне с трудом верится, что эта неделя, тягучая как каучук, закончится чем-то особенным.

Малик через полчаса заедет за мной. Я немного волнуюсь, когда думаю, что придется провести несколько часов в ограниченном пространстве с незнакомым человеком. Я почти ничего не знаю о соседе Риса… за исключением того, что он тоже участвует в программе ресоциализации. Что именно это означает, я представлять не хочу. Да, когда-то он свернул не на ту дорожку, хотя при знакомстве с ним в это сложно поверить. Его вечно хорошее настроение и спокойная манера поведения сложно связываются с криминальным прошлым. Малик кажется мне милым парнем. Вежливым и внимательным. Кроме того, он более открытый, чем Рис. Но не имеет значения, что мне известно или не известно о Малике, Тамсин ему доверяет. И этого достаточно. Но все же у меня появляется легкое волнение, когда думаю, что поеду с ним через всю Калифорнию. Не могу удержаться от усмешки при мысли, что сказали бы родители, знай они, что их дочь проведет выходные с афроамериканцем из программы ресоциализации. Хотя их предрассудки для меня веская причина, чтобы отбросить тревоги. А так как Малик вот-вот приедет, на раздумья у меня не остается времени.

Я не очень хорошо умею паковать чемоданы, так как мне трудно предугадать, что я захочу надеть. Одежда выражает мое настроение. А оно у меня сейчас, увы, сменяется чаще, чем нижнее белье. Так что я придерживаюсь правила: «Кидай в сумку всего понемногу». Выбор одежды на сегодня – тоже проблема, так как в последнее время мне сложно представить, будут ли вещи, которые утром идеально отражают мое настроение, соответствовать ему и вечером.

Когда раздается звонок в дверь, я почти оделась. Поскольку, как надеюсь, день будет прекрасным, я решила подобрать что-нибудь яркое.

Я открываю окно, которое выходит на улицу, и вижу Малика у красного автомобиля.

– Спущусь через минуту, – кричу я и машу ему рукой.

Малик поднимает голову:

– Понял!

Мне даже отсюда видно его сияющую улыбку, и у меня поднимается настроение. Все сомнения мгновенно испаряются. В выражении лица Малика нет ни капли фальши или коварства. Только радость и искренность. То, что меня успокаивает.

Я хватаю дорожную сумку, надеваю ботинки Dr. Martens и накидываю винтажную кожаную куртку, которую пару недель назад купила с Тамсин в классном секонд-хенде. Потом бегу на кухню и открываю морозилку.

– Готова к большому путешествию? – раздается хриплый заспанный голос из коридора. Это Леон, который, похоже, только что проснулся.

– Более чем! – говорю я, обнимая его на прощание.

У самой двери вспоминаю еще кое-что. Поэтому возвращаюсь в комнату и кидаю в карман куртки два флакончика лака для ногтей, которые стояли у меня на тумбочке. С лаками у меня до странного близкие отношения. Не только потому, что оттенки выражают мое настроение. В каком-то смысле с лака все и началось. Мой первый бунт, если можно так сказать. С тех пор я редко выхожу из дома без пары флакончиков. Это дает мне возможность что-то менять в себе, выражая спонтанно переключающиеся эмоциональные состояния. Как хамелеон, который изменяет цвет по настроению.

Я наконец выхожу из квартиры. И с легкостью сбегаю по лестнице.

6

Малик

Зельда выходит из дома и несколько раз моргает от яркого солнечного света. Потом роется в кармане куртки и, найдя, надевает солнечные очки. Но не просто очки: в них радужные стекла в форме сердечек. На любом другом человеке они смотрелись бы по-дурацки, но в случае с Зельдой они идеально вписываются в ее образ. На ней массивные черные полуботинки, которые резко контрастируют с тонкими ногами. В желтых нейлоновых легинсах они кажутся особенно хрупкими. Поверх них она надела короткие черные шорты. От ее вида мне почему-то становится веселее. А немного веселья после тяжелой первой недели в «Fairmont» мне не повредит.

– Малик! – радостно кричит Зельда, машет рукой и направляется ко мне. – Привет! – Она обвивает мне шею руками. Так как она маленького роста – и я имею в виду не маленькая по сравнению со мной, а в общем миниатюрная, – мне приходится наклониться, чтобы обнять ее.

– Привет, – отвечаю я, уткнувшись носом в ее розовые волосы. От нее приятно пахнет.

Мы отстраняемся друг от друга, и ее глаза в обрамлении разноцветных сердечек смотрят на меня снизу вверх.

– Ты взял хрустальные вазочки? – спрашивает она.

Я не сдерживаю смех:

– О нет, так и знал, что что-то забыл!

– Значит, и так сойдет, – заявляет Зельда и достает из дорожной сумки упаковку мороженого.

– Ты и правда захватила сорбет? – нахмурившись, отвечаю я. – Я думал, ты шутишь.

– Я никогда не шучу о сорбете. Это очень серьезная тема, если не трагичная.

Усмехнувшись, забираю у Зельды сумку и ставлю в багажник рядом со своей. Замечаю, как она рассматривает мою машину. Не с презрением, а с интересом.

– Эми купила мне ее. Более современную модель я со своим заработком пока не потяну, – словно оправдываясь, говорю я.

– А по-моему, она классная, – откликается Зельда. – Моя куртка и твой автомобиль примерно одного возраста.

Мне становится хорошо из-за того, что с ней так легко общаться. Наверное, с самого начала не стоило переживать. Зельда действительно простая. И отличается от девушек, которых я знаю. Или, если точнее, знал. Дело не только в том, что она белая. Похоже, Зельду не волнуют правила, подчеркивающие положение людей в обществе.

С тех пор как я вышел из тюрьмы, круг моего общения ограничивается Рисом, Эми и членами моей семьи. От людей, с которыми раньше много тусовался, я стараюсь держаться подальше. Мне не нужны инциденты с наркотиками и алкоголем. Я не хочу знать, кто снова сел в тюрьму и чьи дети растут без отца.

Хлопнув посильнее крышкой багажника, потому что иначе не сработал бы замок, я обхожу машину и открываю пассажирскую дверь.

Зельда, смеясь, устраивается на сиденье.

– Ты серьезно только что открыл мне дверь? – спрашивает она.

Вот придурок! Без понятия, почему я это сделал.

– Что ж, полагаю, тот, кто угощает сорбетом, заслуживает такого обращения, – продолжает Зельда, улыбаясь. Мне становится немного жарко.

Когда я сажусь на водительское место, она уже успокоилась, а мне хочется поскорее стереть из памяти этот неловкий момент.

Мы едем в сторону восточной объездной дороги.

– Надо быстро съесть сорбет, иначе скоро у нас будет только приторный смузи, – замечает Зельда и выуживает из кармана куртки две ложки. – Я готовилась к тому, что ты и столовое серебро не захватишь.

Краем глаза мне видно, что она ухмыляется. Чего мне не видно, так это ямочку, которая появилась у нее на щеке, но я уверен, что она там. Зельда открывает банку с мороженым и пробует. Мне она протягивает ложку, но я должен следить за дорогой, поэтому отказываюсь.

– Что? Так не пойдет. Я не собираюсь есть это одна. Я специально купила самый скучный сорт, чтобы мы вместе могли его раскритиковать. Лимонный. – По ее голосу мне понятно, что она не в восторге от своего выбора. – Не отвлекайся, я буду тебя кормить.

Понятия не имею, что происходит. Идеи приходят ей в голову так быстро, что у меня нет шансов сопротивляться. И вот у меня во рту первая ложка мороженого.

– Ну как? – спрашивает Зельда с выражением преувеличенного отвращения. Честно говоря, мне не кажется, что оно так ужасно на вкус, но я делаю ей одолжение.

– Да, это реально скучный лимонный сорбет.

Усмехнувшись, она съедает еще одну ложку.

Когда мы останавливаемся на перекрестке, Зельда просит:

– Подожди немного.

Она распахивает пассажирскую дверь и, держа в руках банку с сорбетом, выскакивает наружу. Я открываю рот, чтобы сказать, что сейчас загорится зеленый, но она уже отошла на несколько метров. Бога ради, что эта девушка задумала?

Сзади сигналят автомобили, и я машу рукой, чтобы они меня объезжали. Мне хочется провалиться под землю. Когда несколько лет назад Дариус вдалбливал мне, что надо держаться подальше от белых цыпочек, потому что от них одни проблемы, он явно не это имел в виду.

Зельда на тротуаре разговаривает с мужчиной, который сидит на земле. Перед ним стоит картонная табличка: он ветеран войны и просит милостыню. Зельда сует ему в руки пачку мороженого и ложку. Его беззубый рот растягивается в улыбке, и он поднимает вверх большой палец.

– Нельзя было выдавать вам права, – неожиданно рявкает мужчина в блестящем белом SUV слева от меня.

– Прошу прощения, я просто жду подругу, – пытаюсь объяснить ему ситуацию. Мне и самому понятно, что я стою посреди дороги.

– Собрался уложить в койку еще одну из наших, так, что ли? – отвечает он и мотает головой. У меня внутри что-то сжимается. О чем он думает? Как смеет так говорить? Я собираюсь сказать, что не думаю заваливать Зельду в койку, но в этом нет смысла. Даже если бы я и хотел чего-то подобного, его это в любом случае не касается!

В машину забирается Зельда, судя по всему, она слышала последний комментарий.

– Алло? Мы тут, вообще-то, делали доброе дело, придурок, – заявляет она, обращаясь к мужчине. – Не надо беситься.

Я крепче сжимаю руль, не хочу показывать, что меня задели его слова. Мне ясно, что он имел в виду. Но еще меньше я хочу, чтобы Зельда сражалась в моих битвах. Потому что они не ее.

– Какие же попадаются невозможные люди, – говорит она. – Ну, приедет он домой на две минуты позже. И что? Энди очень обрадовался мороженому.

На этом Зельда считает, что ситуация исчерпана. Похоже, она не поняла, что обе фразы этого мужика были расистскими. Со мной постоянно такое случается, и я стараюсь не позволять этому выбивать меня из колеи. Но тем не менее каждый раз у меня внутри что-то завязывается узлом. Меня начинает тошнить, и возникает желание что-нибудь разбить. Хуже всего ощущение беспомощности. Потому что я знаю, что бы ни сделал, это лишь усугубит мое положение. В то время как для других не будет никаких последствий. Я проглатываю злость.

Прочищаю горло – провожу воображаемую черту под этим эпизодом.

– Ты же понимаешь, что теперь у нас впереди трехчасовая поездка без перекуса?

Зельда смеется.

– Ты же понимаешь, что немного нагло так опрометчиво судить об умении кого-то запасаться перекусами? – Она нагибается и роется в сумке. Затем бросает мне на колени пакетик мармеладных мишек, упаковку печенья Oreo, коробку с мини-маффинами и две банки колы.

– Можешь, пожалуйста, так не делать. Я же за рулем! – ругаюсь я, и в голосе почти проскальзывает паника.

– Кто жалуется, того закидывают. Железное правило. – Зельда убирает упаковки с моих коленей… и у меня между ног. – О’кей, я не подумала, в какую щекотливую ситуацию это меня заведет, – с ухмылкой признается она, после того как случайно проводит пальцами по довольно чувствительному месту. – Мне правда жаль. Такого больше не повторится.

К моему лицу опять приливает жар. Чего бы я сейчас не отдал за небольшую передышку!

Будто прочитав мои мысли, Зельда добавляет:

– Это было так неловко, что я, пожалуй, какое-то время не буду ничего говорить и делать.

Она включает магнитолу. Оттуда звучит «Express Yourself» группы N.W.A.

– Круто! – комментирует Зельда и тут же закрывает рот ладонями. – Кажется, не раскрывать рот труднее, чем думала. – Она достает из кармана флакончик лака, открывает его и начинает красить ногти. Машина наполняется химическим запахом. – Может, ты что-нибудь расскажешь? – предлагает Зельда.

– Эм. – Не представляю, что говорить, но мысль, что она ничего не выкинет в течение пяти минут, очень заманчива. Я решаю немного рассказать ей о песне. – Знаешь этот трек? Это о цензуре на радио, из-за которой в рэпе невозможно свободное самовыражение. Долгое время радиостанции отказывались включать песни с нецензурной бранью. Там еще есть обращение к рэперам, которые отказываются от ругательств, чтобы их крутили по радио.

– Значит, это чистая политика, – отвечает Зельда.

– И они идеально замиксовали для этого культовую песню Чарльза Райта [10]. Так трек набрал популярность среди обычных слушателей.

– Но разве массовая популярность не означает, что посыл ослабляется? Разве, чтобы изменить что-то, не нужно провоцировать?

Я задумываюсь. Зельда задала интересный вопрос.

– По-моему, нужно и то и другое, разве нет? Жесткие радикалы будят народ и предлагают новые идеи. Их подхватывает поп-культура и постепенно принимает общество. В лучшем случае потом что-то меняется.

– Верно. Ведь, чтобы что-то изменить, надо достучаться до масс. Иначе какой смысл, если важные послания дойдут только туда, где все и так на верной стороне?

– Почему ты говоришь «на верной стороне»? – спрашиваю я.

– Да, о’кей, конечно, это может быть и неверная сторона. Тогда вообще без оценки: на той же стороне. Доволен? – Она сдвигает солнечные очки вниз, так что теперь они сидят на кончике носа, и с вызовом бросает на меня взгляд поверх стекол.

– Да, доволен.

– Тогда я побалую себя печеньем. Хочешь одно?

– Ты вознаграждаешь себя печеньем? – спрашиваю я, смеясь.

– Если этого не буду делать я, никто не сделает, – не теряется она и сует мне печенье в рот, а потом угощается сама.

Остаток пути пролетает незаметно. Зельда болтает без остановки и кормит нас снэками.

Примерно через два с половиной часа мы сворачиваем с трассы на дорогу поменьше. Зельда вытащила мобильник и выполняет роль штурмана.

– Скоро нужно будет повернуть направо. А дальше дорога идет по лесу.

Коттедж находится в лесном массиве к северо-западу от Перли. Судя по карте, там даже есть выход к маленькому озеру.

Растительность здесь сильно отличается от той, что окружает Перли. Там круглый год относительно сухо, так что холмы покрыты мелколиственными кустарниками и деревьями. Но мы заехали вглубь страны, где преобладают леса и зеленые долины. А поскольку это место расположено севернее, тут не так сухо.

Дорога сужается до однополосной. Асфальт сменяется гравием. Через открытые окна в машину проникает запах мшистого леса. Среди деревьев заметно прохладнее. В тишине, которую нарушает рев автомобильного двигателя, поют птицы. Через некоторое время дорога начинает подниматься в гору. Снова сворачивает налево, затем направо, и мы останавливаемся на поляне. Перед нами довольно большой бревенчатый коттедж, слева от него блестит на солнце озеро. От берега тянется пирс. Я не удивлен, что Тамсин и Рис хотели попасть сюда как можно раньше.

Перед домом стоит «Мини Купер». Это машина Зельды, которую одолжили Рис и Тамсин. Значит, она все-таки привыкла к другому уровню комфорта. Свое ржавое корыто я паркую позади.

– Подожди-ка, – говорит Зельда, когда я готовлюсь выходить, и распахивает пассажирскую дверцу. Она обегает автомобиль и открывает передо мной дверь. – Уважаемый господин, – произносит она.

– Очень смешно. – Я выхожу из машины. Потянувшись, вдыхаю свежий воздух.

Шум мотора, похоже, сообщил о нашем прибытии, потому что в следующий миг дверь коттеджа открывается и оттуда выходит Тамсин. Она босиком бежит к Зельде, которая заключает ее в объятия. За Тамсин в дверях появляется Рис и поднимает руку в знак приветствия. Я делаю то же. Тамсин подходит ко мне, чтобы обнять.

– Я так рада, что вы здесь. Разве тут не прекрасно? – спрашивает она.

– Чудесно, – соглашается Зельда.

Мы достаем сумки из багажника и следуем за Тамсин в дом. Мы сразу попадаем в большую комнату, которая объединяет гостиную и столовую с открытой кухней. Кухонная мебель из светлого дерева в стиле кантри. В гостиной преобладают теплые тона: красные диваны и кресла с высокими спинками, яркие ковры, стеллаж с книгами и настольными играми.

– Спальни наверху. Рядом с нашей двухместная с прилегающей ванной. А в мансарде – очень уютная одноместная. Можете начинать спорить, кто какую займет.

– Я беру двухместную, – объявляет Зельда и нахально улыбается.

– Ничего другого я и не ожидал, – отзываюсь я. Мне в общем-то все равно. Здесь так спокойно, что я бы поспал и на диване. Взяв сумку, я несу ее наверх.

7

Зельда

Моя комната сказочно уютная. В центре стоит кровать из темного дерева. Изножье и изголовье украшает изящная резьба. Я падаю на нее. Матрас упругий, и я немного подпрыгиваю вверх-вниз, наслаждаясь движением. Поверх лежит темно-красное покрывало, такого же цвета и шторы на небольших окнах.

Я, вспомнив Тамсин, снимаю ботинки и носки. Здесь можно ходить босиком. Зарываюсь пальцами в толстый ковер и падаю спиной на кровать. Как же тут спокойно. Кажется, что в мире не происходит ничего плохого. Разумеется, это мечты, но в эти выходные я намерена оставить весь негатив позади.

Даже дорога сюда в компании Малика была удивительной. С этим парнем так легко говорить. Что бы он ни пережил, кажется, его это не сломало. Мне комфортно рядом с ним. И он стоически выдерживает полет моей фантазии. Наверное, нужно еще раз его за это поблагодарить. Я знаю, что иногда меня слишком много. Но мысли у меня в голове скачут в разные стороны, и мне хочется все попробовать и испытать. Должно быть, это мой способ компенсации – за жизнь, которая мне уготована.

Надо мной слышны шаги. Малик ходит туда-сюда по комнате. Я представляю, как плавно двигается его большое тело. Интересно, как выглядит мир с высоты его роста? Наверняка он видит его гораздо лучше, чем я, поскольку все, что происходит вне поля моего обзора, для меня в определенной степени невидимо. Сколько же я из-за этого упускаю!

Кто-то стучит в дверь.

– Да? – откликаюсь я.

– Привет. – Тамсин заглядывает в комнату. – Не хочешь погулять с нами? Или сначала устроишься?

– Гулять! – мгновенно откликаюсь я. – Хочу использовать каждую секунду, пока мы здесь.

Мы немного проходим вдоль озера. Справа от нас растут высокие камыши, а слева высится лес. Мы сворачиваем на гравийную дорогу, которая ведет в чащу. Здесь гораздо прохладней, и звуки более громкие, чем под открытым небом, где они расплываются в пространстве. Каждый перекатившийся камушек, каждая треснувшая ветка, каждый птичий крик словно проходят сквозь меня. Зелень деревьев усиливается солнечными лучами, которые достигают заросшей мхом земли. Легкие наполняет влажный ароматный воздух, и я делаю глубокий вдох. Это дарит чувство очищения. Своего рода естественный катарсис. Кожа слегка покрывается мурашками, настолько тут красиво.

Тамсин и Рис ушли далеко вперед. Малик идет в паре шагов впереди. Я двигаюсь медленно, потому что хочу впитать в себя все, как губка: запахи, звуки, свет. Но когда замечаю, что между мной и Маликом довольно большое расстояние, быстро сокращаю его.

– Подожди меня! – с наигранным упреком кричу ему, подбегая.

– Ты как мой младший брат. Тот тоже всегда отстает, потому что вечно о чем-нибудь мечтает.

– Значит, твой брат – очень умный парень. Мечтать необходимо, если хочешь понять, как прекрасен мир.

Малик смотрит на меня теплыми карими глазами и улыбается. А я впервые отмечаю, какой он красивый и элегантный. Почему-то вспоминаются родители, а потом и их слова по поводу белокурых детей и благородной бледной кожи. Мне хочется сплюнуть, чтобы как-то выразить презрение по отношению к ним. Вместо этого я отправляю все однажды сказанное ими на эту тему в самый дальний угол сознания. Настолько далеко, что, надеюсь, оно совсем исчезнет.

– Расскажи мне про своего брата, – говорю я, чтобы переключить мысли на что-то хорошее. Мне интересно узнать больше о Малике. До сих пор мне мало что о нем известно.

– Его зовут Тео, и ему восемь лет. Сестры никогда не дают ему расслабиться. Думаю, поэтому он и любит уходить в себя.

– А сколько у тебя сестер? – любопытствую я.

– Четверо, – отвечает Малик.

– Четверо! Ого. То есть всего вас шестеро детей? Твои родители, наверное, жутко устают.

– Знаешь, у нас все заботятся друг о друге. Все на подхвате. И всё в порядке.

– Звучит здорово, – произношу я, думая о своей семье. О детстве. Родители никогда особенно не заботились обо мне и моих братьях. Всегда были няни, которые делали это за них.

– А что насчет тебя? У тебя есть братья и сестры? – спрашивает Малик.

– Три отвратительных старших брата, – говорю я. – Но мы не так уж и заботимся друг о друге. Каждый сам за себя. – Я не хотела, чтобы в голосе прозвучала горечь, но скрыть раздражение не получается.

– А при знакомстве с тобой этого и не скажешь, – отвечает Малик и широко улыбается мне с высоты своего двухметрового роста. У него теплый и глубокий взгляд, и я сразу забываю о чувстве горечи.

– Можно у тебя кое-что попросить? – начинаю я. – Можешь сказать «нет», никаких проблем.

– Спрашивай, конечно.

– Можно мне сесть тебе на плечи? – Эти слова вылетают сами собой. Знаю, звучит нагло и странно. Но так же, как я не могу притормозить мысли, иногда не успеваю закрыть рот.

– Хочешь, чтобы я тебя нес? – весело переспрашивает Малик. – Зачем?

– Ну, во‐первых, – начинаю я, – потому что люблю, когда меня носят. А в моем возрасте такой шанс выпадает не так уж часто. Но еще мне интересно, насколько иначе выглядит мир с твоей точки обзора. И мне грустно оттого, что я этого не знаю. – Опускаю глаза, потому что понимаю, что начинаю краснеть. Мне правда хочется взглянуть на мир глазами Малика, но, когда произнесла это вслух, прозвучало все-таки довольно глупо.

– Две веские причины, – замечает Малик. – Залезай.

Он опускается на корточки. Я удивлена, так как не рассчитывала, что это произойдет здесь и сейчас. Но забираюсь ему на плечи. Он без труда выпрямляется, будто меня и нет.

– Юхууууу! – кричу я. Меня немного шатает, а держаться за что-нибудь я не осмеливаюсь. Тамсин и Рис оборачиваются и смеются, увидев нас.

– Ну что? Как оно? – спрашивает Малик и обхватывает ладонями мои икры. Это приятное прикосновение. Какое-то успокаивающее.

– Высоко! – отвечаю, оглядываясь по сторонам. Сверху лес выглядит совершенно иначе. Земля так далеко, что я не могу разглядеть камушки. Зато вижу больше деревьев.

– Можешь положить руки мне на голову. Брат и сестры всегда так делают, чтобы не упасть.

Я осторожно опускаю ладони на его короткие черные волосы. Голова теплая, курчавые локоны упругие и мягкие.

– Все так, как ты себе представляла? – интересуется Малик.

– Даже лучше! – заявляю я. – Время от времени важно менять перспективу, чтобы лучше понять обстановку. Думаю, теперь буду периодически залезать на стул.

Малик смеется.

– Так и вижу, как ты у себя в комнате встаешь на стул, чтобы взглянуть на все с другой перспективы.

– Можешь подойти к дереву? – прошу его. – Хочу потрогать кору настолько высоко от земли, чтобы точно знать, что я первой это сделала.

Малик подходит к сосне, которая растет у дорожки. Я провожу руками по стволу. В одном месте из него вытекает смола, и я касаюсь пореза на коре указательным пальцем.

– Как она пахнет! – восклицаю, понюхав смолу. – Понюхай. – Подношу палец к носу Малика.

– Вау! – откликается тот. – Только не размажь ее по моим волосам. Она липкая.

Я вытираю руку о кору дерева, и Малик идет дальше.

– Когда станет слишком тяжело, скажи, – советую ему. – Потому что самой мне отсюда уже не спуститься.

Вместо ответа он крепче сжимает мои икры. Я кладу ладони ему на голову. Сама того не замечая, вожу пальцами по волосам.

– А это хорошая сделка. Ты массируешь мне голову, а я тебя несу, – говорит Малик, и в его низком голосе слышен смех.

– Расскажи мне о своей новой работе, – говорю, водя пальцами по его голове. Немного странное ощущение, но так можно сказать о многих ситуациях, в которые я попадаю.

– Что ты хочешь узнать? – спрашивает он.

– Все! – выпаливаю я.

– Все, вау. Ну. Люди странные. Думаю, им нужно время, чтобы принять новичка. Кроме меня там работают только белые.

– Ты всегда замечаешь такие вещи? – не отстаю я. Мне интересно. Никогда не задумывалась о подобных соотношениях.

– Да, это происходит автоматически. Я захожу куда-то и вижу, что все выглядят не так, как я. На первый взгляд в этом нет ничего плохого. Но я ясно это осознаю.

– Жесть, – откликаюсь я. – Но, кажется, в этом есть смысл. – Мне никогда не приходится задумываться о таком.

– Уверена? – спрашивает Малик. – А что, если ты зайдешь в бар, а там одни мужчины? У тебя не возникнет ощущение, что ты «другая»?

– Хм. – Я думаю. – Да, наверное, да.

– По-моему, это похожее чувство, – говорит он.

Я немного растеряна от того, насколько этот парень вдумчив. Не то чтобы я считала, что он на это не способен. Но до этих выходных я воспринимала Малика как приятеля Риса, который ведет себя по-приятельски и говорит приятельские вещи. И то, что сейчас он оказался совсем не таким, удивляет меня и восхищает в равной степени.

– И чему ты успел там научиться? – задаю новый вопрос, немного смутившись из-за глубины нашего разговора. И вдруг начинаю отчетливо ощущать давление рук Малика на мои щиколотки.

– Владеть языком, – выдает он.

– Что, прости? – переспрашиваю, так как уверена, что ослышалась.

– Языком. Французским, – смеется Малик. – А не то, что ты подумала.

– Ничего я не… – начинаю, но тоже смеюсь, когда до меня доходит, на что он намекает. Я слегка тяну Малика за ухо. – Никаких непристойностей, когда несешь даму на плечах, – ругаю его.

– Это ты начала. Я только ответил на вопрос. Да, я учу кухонный французский. На кухне для всего существуют заковыристые французские выражения. Для видов подачи, для способов нарезки, для всего.

– Приведи какой-нибудь пример, – бросаю ему вызов.

– Видишь эти крупные камушки? – спрашивает он. – Они грубо нарезаны. Это значит «concassée».

– Concassée, – повторяю, стараясь, чтобы голос звучал низко и сексуально.

– А камушки поменьше между ними можно назвать нарезкой мелким кубиком. Это «jardinière» или, если еще мельче, «brunoise». – Кажется, Малик ухмыляется.

– Jardinière, brunoise, – с хрипотцой произношу я.

– А вот эти палочки, которые напоминают тонкие полоски, «julienne».

– Julienne!

Малик сильнее сжимает мои щиколотки, и это похоже на мягкое игривое пощипывание.

– Смейся-смейся, – отвечает он. – Думаю, ты можешь представить, как изысканно они все себя ведут.

– О да, могу, – соглашаюсь с ним. Он понятия не имеет, насколько хорошо я это представляю.

Когда на обратном пути мы возвращаемся к озеру – я иду сама, – мне в голову приходит идея.

– Опустим ноги в воду? – предлагаю я. И немедленно начинаю снимать обувь. Тамсин ко мне присоединяется.

– «Bain-Marie» для ног, – говорит Малик и смеется. Потом поясняет: – «Водяная баня» на языке haute cuisine [11].

– Bain-Marie для мьих ньог, – говорю я с французским акцентом и, рассмеявшись, шагаю в озеро.

8

Малик

Вечером мы с Зельдой стоим у кухонного острова, откуда открывается вид на гостиную. Рис и Тамсин, которые привезли сюда продукты, протирают обеденный стол, пока я готовлю вместе с Зельдой. Я занимаюсь пастой и соусом, а она режет овощи для салата.

– Как это называется? – спрашивает Зельда и показывает мне кубик моркови.

– Jardinière.

– А это? – Она дает мне кубик побольше.

– Macédoine.

– А это? – Зельда отрезает полоску от огурца.

– Aiguilette.

– А так? – Она делит полоску на части.

– Julienne. А если сделаешь их еще тоньше, это будет chiffonade.

– У любой формы есть свое название? Как насчет этого? – Она показывает на колечко болгарского перца.

– Это называется «у Зельды на все уходит целая вечность».

Я помешиваю и пробую аррабиату [12]. В соус летит горсть трав, и я его немного перчу.

– Можно мне тоже попробовать? – просит Зельда.

Подув на деревянную ложку, подношу ее к ней. Зельда вытягивает губы. Красивые губы. Розовые.

– Мммм, – тянет она, сняв пробу.

– Я умираю с голоду! – говорит Рис, доставая из шкафчиков тарелки и приборы. – Долго еще?

– Зависит от того, сколько еще способов нарезки захочет изучить Зельда, – отвечаю я. – Пасте нужно еще пять минут.

– Салат давно готов, – объявляет Зельда и с видом победительницы сует миску мне под нос.

Она смотрит на меня наглыми синими глазами. Выдержать ее взгляд, такой же бесстрашный и открытый, как она, – это настоящее испытание. Я вспоминаю ее вес на плечах. Приятное ощущение полного заземления. Будто ее тело – это именно тот вес, которого мне не хватало. Ее маленькие щиколотки в моих ладонях, ощущение ее пальцев у меня в волосах. Впервые я был так близок к белой девушке. И вообще, я давно не был так близок ни с одной девушкой и давно ни одна девушка так ко мне не прикасалась. Это просто Зельда и ее манера общения, но все равно я наслаждался ее вниманием. Искренним интересом, когда она спрашивала меня о семье и работе.

Смахнув прядь розовых волос с бледного, усыпанного веснушками лица, она весело мне улыбается. А вот и ямочка на левой щеке. Глядя на нее, чувствую, как к моему лицу приливает тепло.

Я прочищаю горло и отворачиваюсь. Какого черта? Вид счастливой парочки Риса и Тамсин затуманил мне разум? Перевожу взгляд на Зельду. Она мешает салат. Все в порядке. Мысли возвращаются в привычное русло, температура нормализуется.

За ужином мы пьем красное вино. Я больше люблю пиво, но сегодня вечером мне кажется более подходящим пить вино вместе с остальными. Я плохо в нем разбираюсь, но вкус полный и теплый. Щеки у Зельды раскраснелись после половины бокала, что в сочетании с ее розовыми волосами представляет очаровательную картину. Тамсин тоже сногсшибательно выглядит в свете свечей. Рис чертов везунчик, раз нашел такую девушку. Веселую, уверенную в себе и хорошую во всех отношениях. Когда закончу обучение, надеюсь встретить ту, которая мне подойдет. С которой смогу завести большую семью. Но не сейчас. Пока еще многое неопределенно.

Поразительно, но даже Рис сегодня разговорчив. Рассказывает о сестре и ее успехах в школе.

– Джинни не так давно в новом классе. Но учительница говорит, что она хорошо освоилась. У нее есть некоторые проблемы в общении с другими детьми, но ведь не так легко оправиться после десяти лет пренебрежительного отношения.

Тамсин берет его руку в свою и сжимает. Смотрит на него и ласково улыбается. Вдруг я чувствую, как кто-то сжимает и мою ладонь. Это Зельда, которая сидит рядом и смотрит на меня томным взглядом. Мне становится жарко. Что это? Что она делает?

Она, видимо, замечает мое испуганное выражение, потому что прыскает со смеху и отпускает руку.

– Ты не вздыхаешь! Ты должен вздыхать, Малик. – Она указывает на Риса и Тамсин, которые густо покраснели и начали смеяться.

– Простите, ребята, мы пойдем помоем посуду, – говорит Тамсин и собирает тарелки.

– А я посмотрю на настольные игры. Может, там найдется что-нибудь хорошее! – заявляет Зельда.

Я опускаюсь на диван. Зельда сидит по-турецки перед стеллажом с играми, повернувшись спиной ко мне. Я смотрю на ее хрупкую спину. Волосы она собрала в короткий хвостик, под ним видно тонкую бледную шею. Эта девушка внезапно кажется мне странно знакомой. Будто я знаю, каково это – прикасаться к ее нежной коже и мягкому пушку волос. Тру лицо обеими руками. Мне что, слишком одиноко в последнее время? Может, не стоило так концентрироваться на семье, а иногда бывать среди людей? Я отвык находиться в обществе тех, кто не является моими родственниками. С тех пор как попал в программу Эми, стараюсь держаться подальше от компаний, которые заставляют меня принимать плохие решения. И кроме Риса и Тамсин новых знакомых у меня не появилось. Я чувствую себя увереннее, если людям в моем окружении известно, кто я и кем был. Не то чтобы я стыдился себя. Я совершил ошибку, но и расплатился за нее сполна. А еще усвоил урок. Но сейчас у меня возникает сомнение, имеет ли смысл закрываться от мира. Хочу ли я продолжать это делать? Но Зельда? Белая девушка из мира сорбетов и «Мини Куперов»?

– Вот, классно звучит! – объявляет она, вырывая меня из размышлений. – Послушайте. «Откровенные разговоры, прекрасная правда. То, что ты всегда хотел услышать от своего знакомого. После этой игры все уже никогда не будет так, как прежде». Что думаете?

– Не уверен, что это мое, – откликается Рис, протирая тарелку. – Звучит как… душевный стриптиз.

– Ах, да ладно тебе, – ноет Тамсин. – По-моему, отлично. Давайте попробуем. Малик? Ты в игре?

– У меня такое чувство, что выбора у меня нет, – говорю я, но на самом деле было бы интересно в это поиграть.

– Значит, решено! – Зельда вытаскивает с полки маленькую картонную коробочку и ставит ее на журнальный столик. Потом снимает крышку, и мы видим стопку карт. – Насколько понимаю, каждый получает по несколько карточек, и все по очереди отвечают на вопросы, которые в них написаны. Причем речь всегда должна идти о присутствующих. Уууу, как интересно! – Она провокационно поигрывает бровями.

Рис и Тамсин присоединяются к нам. Они снова наполнили бокалы. Зельда сидит на полу напротив, Рис – рядом со мной на диване, а Тамсин придвинула к столу кресло, чтобы быть поближе к Рису.

Зельда кладет перед каждым по стопке карт. Рис неосторожно поднимает свою, и одна карта падает на пол. Я наклоняюсь за ней и отдаю ему, а он сует ее в самый низ стопки.

– Тамсин, ты начинаешь.

Тамсин переворачивает первую карточку и читает вслух:

– В какой ситуации вы бы хотели, чтобы сосед слева был рядом с вами и почему?

Рис в ожидании откидывается на спинку дивана и скрещивает руки на груди:

– Вообще-то, вопрос должен звучать так: «В какой ситуации вам было бы лучше без него?»

Мы дружно смеемся.

– Что ж, на самом деле мне бы хотелось, чтобы ты был рядом во всех ситуациях. Но, думаю, больше всего мне не хватало поддержки на дедушкиных похоронах. И не чьей‐нибудь поддержки, а такого человека, как ты, Рис, кто видит меня настоящей.

– Оооо, – тянет Зельда, а Рис наклоняется к Тамсин и целует ее.

– Моя очередь, – говорит он и открывает первую карту. – Кого из играющих ты бы хотел видеть своим братом или сестрой? – Рис ухмыляется. – Ты сразу выпадаешь, дорогая моя. Хм… Без обид, Зельда, думаю, из тебя получилась бы классная сестра, но я всегда мечтал о брате, который сражался бы вместе со мной против всего мира. По-моему, с тобой это возможно, Малик.

– Спасибо за комплимент, – отвечаю я. – Полностью взаимно.

– Видите, как здорово? – с улыбкой спрашивает Зельда, и опять появляется та ямочка на левой щеке. Тамсин кивает.

– Теперь моя карта. Как ты считаешь, кто из играющих больше всех показывает себя таким, какой он есть? – читаю я. – Легко. Это ты, Зельда.

– Серьезно? – ошарашенно переспрашивает она. – С чего ты взял?

– Мне кажется, ты всегда делаешь то, что тебе хочется делать.

– Вау, это лучший комплимент из всех, что мне когда-либо делали, – отвечает она, закрывая лицо рукой.

Она покраснела и выглядит очаровательно. Неужели это из-за меня?

– Теперь я, – говорит Зельда. – Чем ты восхищаешься в человеке слева от тебя? – Она с улыбкой поднимает взгляд на подругу. – О, много чем, Тамсин! Чтобы перечислить все, времени не хватит. Но могу начать. Твоей целеустремленностью, твоей решительностью, твоим бесстрашием, независимостью, любовью. И твоими волосами. Они потрясающие!

Тамсин заливается румянцем.

– Какая ты милая, – откликается она. – Я тоже тобой восхищаюсь. В том числе и твоими волосами. – Тамсин переворачивает следующую карту. – Покажи кому-то из играющих, что он для тебя значит. – Она смотрит на Риса. – Думаю, для этого вам придется на минутку отвернуться. – Подмигнув Зельде и мне, она залезает на колени к Рису, чтобы, судя по звукам, страстно его поцеловать. Мы с Зельдой отводим глаза. И смотрим друг на друга: кажется, нам обоим неловко в этой ситуации.

– О’кей, народ, – говорит Рис секунд через тридцать. – Думаю, для нас игра окончена.

Мы смеемся, когда они встают и с затуманенными взглядами желают нам спокойной ночи.

– Хочешь играть дальше? – спрашиваю, когда они уходят.

– Если ты хочешь.

Я беру новую карту и читаю:

– Что больше всего восхищает тебя в человеке напротив? – Откашливаюсь. Теперь, когда нас осталось двое, игра стала гораздо интимнее. Я чувствую на себе полный ожидания взгляд Зельды. – Меня все в тебе восхищает, – произношу я и сглатываю, рассматривая столешницу. Краем глаза вижу, что Зельда сидит неподвижно. – То, что ты всегда восторженная и искренне интересуешься окружающими.

– Спасибо, – тихо говорит она. И добавляет чуть тверже: – Если ты не против, я бы села к тебе на диван. Места там теперь более чем достаточно. – Зельда поднимается и садится на другой конец дивана, повернувшись ко мне. – Что во внешности человека, сидящего слева от тебя, кажется тебе самым привлекательным? Ого. Вот мы и перешли к делу. – Она широко улыбается, и у нее во взгляде вспыхивает что-то, что я не могу понять. – Думаю, прежде чем отвечу на вопрос, нам нужно сделать что-нибудь со светом. Потому что я жутко покраснею.

Она вскакивает и приносит свечи с обеденного стола. Затем включает свет на кухне, а в гостиной выключает. Свечи горят, и комната погружается в теплый мерцающий полумрак.

– О’кей, теперь я могу краснеть. Мне кажется, самое красивое в тебе – это губы. – Хихикнув, она смотрит на меня.

У меня внутри что-то сжимается. Сильно. Я вижу, как ее взгляд перемещается с моих глаз на губы.

– Глаза у тебя тоже очень красивые, темные. Но я определенно выбираю губы. Невероятно чувственные. – Зельда хватает подушку и прячет в ней лицо. – Вау, получилось правда очень неловко, – раздается ее приглушенный голос.

– Спасибо. – Я и не догадывался, что у меня невероятно чувственные губы. Быстро провожу по ним пальцами и слегка улыбаюсь. Не открывая следующую карточку, я говорю: – Что во внешности человека, сидящего справа от тебя, кажется тебе самым привлекательным?

Зельда выглядывает из-за подушки. Она знает, что я не читал карту, и смотрит на меня огромными глазами.

– Думаю, самое красивое в тебе – это улыбка. Понимаю, звучит как клише, но, когда ты улыбаешься, улыбается все твое лицо. Губы, щеки, глаза, даже нос. – Не успев осмыслить, что делаю, протягиваю руку и поглаживаю большим пальцем ее щеку там, где образуется ямочка, когда она улыбается. Зельда прикрывает глаза, словно наслаждается моим прикосновением. А когда снова открывает, мы несколько секунд смотрим друг на друга. Все внутренности завязываются узлом, а сердце бешено колотится о ребра.

Зельда берет новую карту.

– Что тебе всегда хотелось сказать человеку справа от тебя? – читает она. И немного поколебавшись, отвечает: – Мне бы хотелось сказать спасибо за то, что ты не раздражаешься из-за меня. Что включаешься во все мои странные проекты, хотя мы практически друг друга не знаем. Я понимаю, что утомляю людей. Спасибо, что не заставляешь меня чувствовать, что я слишком утомляю. – На последнем предложении ее голос становится совсем тихим.

– Шутишь? – спрашиваю я. – По-моему, ты прекрасна такая, какая есть!

– У тебя в карточке написано, что ты должен так сказать? – осторожно уточняет она.

– Нет, я сам сообразил, представь себе. Насколько серьезно я отношусь к своим словам.

Даже в темноте видно, как у нее загорается лицо. Зельда смущенно заправляет за ухо прядь волос, выбившуюся из хвоста.

– Твоя очередь, – шепчет она.

– Что, по твоему мнению, должен чаще делать человек справа от тебя? – Ненадолго задумываюсь. – Я считаю, что тебе стоит чаще танцевать. На вечеринке у Риса ты так дико танцевала, это было потрясающе. Мне кажется, ты должна танцевать каждый день.

Перед моим внутренним взором возникает картинка: в свете гирлянд на крыше заброшенного дома Зельда танцует под всевозможные музыкальные стили. Дико, необузданно, свободно. С разметавшимися в стороны волосами и поднятыми руками. В тот момент я впервые обратил на нее внимание.

Когда я поднимаю глаза, Зельда что-то ищет в мобильнике. Потом кладет его на стол дисплеем вверх. Раздается музыка. «Babies» группы Pulp, как видно на экране. Песня начинается с гитары, ударных плюс немного синтезатора. Звучит мужской голос. Зельда встает и начинает танцевать. Ритмично прыгает вверх-вниз то на одной ноге, то на двух, туда-сюда. Сперва медленно, потом быстрее и быстрее. Она хорошо танцует, но это не сексуальный танец. Зельда не крутит похотливо бедрами, не водит руками по телу и не трясет попой. Это совершенно оригинальный танец, которого я еще никогда не видел. В желтых легинсах и черных шортах она кажется настолько самой собой, насколько возможно. Это Зельда. Когда песня ненадолго замедляется, она раскидывает руки. Выглядит так, будто она летит. После этого музыка опять ускоряется, и Зельда прыгает на одной ноге, затем на двух и снова на одной. Она кружится вокруг своей оси, взлохмачивает волосы, которые за время танца выбились из хвоста. Потом смотрит на меня и улыбается. Немного застенчиво, но красиво. Зельда не перестает танцевать, но больше не сводит с меня глаз. Хотя теперь она должна осознавать, что я ее вижу, вижу ее всю, в стиле ее танца ничего не меняется. Она двигается свободно, без самовлюбленности, без желания понравиться. То, что сейчас происходит, – только для нее. А я счастливчик, которому повезло за ней наблюдать. Она вскидывает руки в воздух, прыгает, трясет головой в такт, ее волосы развеваются.