Вы не авторизовались

Главная
Советская литература
Максим Горький
Песня о Буревестнике. Стихотворения и воспоминания
Читать онлайн бесплатно

Песня о Буревестнике. Стихотворения и воспоминания бесплатное чтение

Скачать книгу

Стихотворения, опубликованные Максимом Горьким

Девушка и смерть

Сказка

По деревне ехал царь с войны.
Едет – черной злобой сердце точит.
Слышит – за кустами бузины
Девушка хохочет.
Грозно брови рыжие нахмуря,
Царь ударил шпорами коня,
Налетел на Девушку, как буря,
И кричит, доспехами звеня:
«Ты чего, – кричит он зло и грубо, —
Ты чего, девчонка, скалишь зубы?
Одержал враг надо мной победу,
Вся моя дружина перебита,
В плен попала половина свиты,
Я домой, за новой ратью еду,
Я – твой царь, я в горе и обиде, —
Каково мне глупый смех твой видеть?»
Кофточку оправя на груди,
Девушка ответила царю:
«Отойди, – я с милым говорю!
Батюшка, ты лучше отойди».
Любишь, так уж тут не до царей, —
Некогда беседовать с царями!
Иногда любовь горит скорей
Тонкой свечки в жарком божьем храме.
Царь затрясся весь от дикой злости,
Приказал своей покорной свите:
«Нуте-ко, в тюрьму девчонку бросьте,
Или, лучше, – сразу удавите!»
Исказив угодливые рожи,
Бросились к девице, словно черти,
Конюхи царевы и вельможи, —
Предали Девицу в руки Смерти.

Смерть всегда злым демонам покорна,
Но в тот день она была не в духе, —
Ведь весной любви и жизни зерна
Набухают даже в ней, старухе.
Скучно век возиться с тухлым мясом,
Истреблять в нем разные болезни;
Скучно мерять время смертным часом —
Хочется пожить побесполезней.
Все пред неизбежной с нею встречей
Ощущают только страх нелепый,
Надоел ей ужас человечий,
Надоели похороны, склепы.
Занята неблагодарным делом
На земле и грязной, и недужной,
Делает она его умело, —
Люди же считают Смерть ненужной.
Ну, конечно, ей обидно это,
Злит ее людское наше стадо,
И, озлясь, сживает Смерть со света
Иногда не тех, кого бы надо.
Полюбить бы Сатану ей, что ли,
Подышать бы вволю адским зноем,
Зарыдать бы от любовной боли
Вместе с огнекудрым Сатаною!

Девушка стоит пред Смертью, смело
Грозного удара ожидая.
Смерть бормочет – жертву пожалела:
«Ишь ты ведь, какая молодая!
Что ты нагрубила там царю?
Я тебя за это уморю!»
– «Не сердись, – ответила Девица, —
За что на меня тебе сердиться?
Целовал меня впервые милый
Под кустом зеленой бузины, —
До царя ли мне в ту пору было?
Ну, а царь – на грех – бежит с войны.
Я и говорю ему, царю,
Отойди, мол, батюшка, отсюда!
Хорошо, как будто, говорю,
А – гляди-ко, вышло-то как худо!
Что ж?! От Смерти некуда деваться,
Видно, я умру, не долюбя.
Смертушка! Душой прошу тебя —
Дай ты мне еще поцеловаться!»
Странны были Смерти речи эти, —
Смерть об этом никогда не просят!
Думает: «Чем буду жить на свете,
Если люди целоваться бросят?»
И, на вешнем солнце кости грея,
Смерть сказала, подманив змею:
«Ну, ступай, целуйся, да – скорее!
Ночь – твоя, а на заре – убью!»
И на камень села, – ожидает,
А змея ей жалом косу лижет.
Девушка от счастия рыдает,
Смерть ворчит: «Иди скорей, иди же!»

Вешним солнцем ласково согрета,
Смерть разула стоптанные лапти,
Прилегла на камень и – уснула.
Нехороший сон приснился Смерти!
Будто бы ее родитель, Каин,
С правнуком своим, Искариотом,
Дряхленькие оба, лезут в гору —
Точно две змеи ползут тихонько.
«Господи!» – угрюмо стонет Каин,
Глядя в небо тусклыми глазами,
«Господи!» – взывает злой Иуда,
От земли очей не поднимая.
Над горою, в облаке румяном
Возлежит господь – читает книгу:
Звездами написана та книга,
Млечный Путь – один ее листочек!
На верху горы стоит архангел,
Снопик молний в белой ручке держит.
Говорит он путникам сурово:
«Прочь идите! Вас господь не примет!»
– «Михаиле! – жалуется Каин, —
Знаю я – велик мой грех пред миром!
Я родил убийцу светлой Жизни,
Я отец проклятой, подлой Смерти!»
– «Михаиле! – говорит Иуда, —
Знаю, что я Каина грешнее,
Потому что предал подлой Смерти
Светлое, как солнце, божье сердце!»
И взывают оба они в голос:
«Михаиле! Пусть господь хоть слово
Скажет нам, хоть только пожалеет —
Ведь прощенья мы уже не молим!»
Тихо отвечает им архангел:
«Трижды говорил ему я это,
Дважды ничего он не сказал мне,
В третий раз, качнув главою, молвил:
“Знай, – доколе Смерть живое губит,
Каину с Иудой нет прощенья.
Пусть их тот простит, чья сила может
Побороть навеки силу Смерти”».
Тут Братоубийца и Предатель
Горестно завыли, зарыдали
И, обнявшись, оба покатились
В смрадное болото под горою.
А в болоте бесятся, ликуя,
Упыри, кикиморы и черти.
И плюют на Каина с Иудой
Синими болотными огнями.

Смерть проснулась около полудня,
Смотрит – а Девица не пришла!
Смерть бормочет сонно: «Ишь ты, блудня!
Видно, ночь-то коротка была!»
Сорвала подсолнух за плетнем,
Нюхает, любуется, как солнце
Золотит живым своим огнем
Лист осины в желтые червонцы.
И, на солнце глядя, вдруг запела
Тихо и гнусаво, как умела:

«Беспощадною рукой
Люди ближнего убьют
И хоронят. И поют:
“Со святыми упокой!”

Не пойму я ничего!
Деспот бьет людей и гонит,
А издохнет – и его
С той же песенкой хоронят!

Честный помер или вор —
С одинаковой тоской
Распевает грустный хор:
“Со святыми упокой!”

Дурака, скота иль хама
Я убью моей рукой,
Но для всех поют упрямо:
“Со святыми упокой!”»

Спела песню – начинает злиться:
Уж прошло гораздо больше суток,
А – не возвращается Девица,
Это – плохо. Смерти – не до шуток.
Становясь всё злее и жесточе,
Смерть обула лапти и онучи
И, едва дождавшись лунной ночи,
В путь идет, грозней осенней тучи.
Час прошла и видит: в перелеске,
Под росистой молодой орешней,
На траве атласной, в лунном блеске
Девушка сидит богиней вешней.
Как земля гола весною ранней,
Грудь ее обнажена бесстыдно,
И на коже шелковистой, ланьей,
Звезды поцелуев ярко видны.
Два соска, как звезды, красят грудь,
И – как звезды – кротко смотрят очи
В небеса, на светлый Млечный Путь,
На тропу синеволосой ночи.
Под глазами голубые тени,
Точно рана – губы влажно алы.
Положив ей голову в колени,
Дремлет парень, как олень усталый.
Смерть глядит, и тихо пламя гнева
Гаснет в ее черепе пустом.
«Ты чего же это, словно Ева,
Спряталась от бога за кустом?»
Точно небом – лунно-звездным телом
Милого от Смерти заслоня,
Отвечает ей Девица смело:
«Погоди-ко, не ругай меня!
Не шуми, не испугай беднягу,
Острою косою не звени!
Я сейчас приду, в могилу лягу,
А его – подольше сохрани!
Виновата, не пришла я к сроку,
Думала – до Смерти недалеко,
Дай еще парнишку обниму:
Больно хорошо со мной ему!
Да и он – хорош! Ты погляди,
Вон какие он оставил знаки
На щеках моих и на груди,
Вишь, цветут, как огненные маки!»
Смерть, стыдясь, тихонько засмеялась:
«Да, ты будто с солнцем целовалась,
Но – ведь у меня ты не одна —
Тысячи я убивать должна!
Я ведь честно времени служу,
Дела – много, а уж я – стара,
Каждою минутой дорожу,
Собирайся, Девушка, пора!»
Девушка – свое:
«Обнимет милый.
Ни земли, ни неба больше нет.
И душа полна нездешней силой,
И горит в душе нездешний свет.
Нету больше страха пред Судьбой,
И ни бога, ни людей не надо!
Как дитя – собою радость рада,
И любовь любуется собой!»
Смерть молчит задумчиво и строго,
Видит – не прервать ей этой песни!
Краше солнца – нету в мире бога,
Нет огня – огня любви чудесней!

Смерть молчит, а Девушкины речи
Зависти огнем ей кости плавят,
В жар и холод властно ее мечут;
Что же сердце Смерти миру явит?
Смерть не мать, но – женщина, и в ней
Сердце тоже разума сильней;
В темном сердце Смерти есть ростки
Жалости, и гнева, и тоски.
Тем, кого она полюбит крепко,
Кто ужален в душу злой тоскою,
Как она любовно ночью шепчет
О великой радости покоя!
«Что ж, – сказала Смерть, – пусть будет чудо!
Разрешаю я тебе – живи!
Только я с тобою рядом буду,
Вечно буду около Любви!»
С той поры Любовь и Смерть, как сестры,
Ходят неразлучно до сего дня,
За Любовью Смерть с косою острой
Тащится повсюду, точно сводня.
Ходит, околдована сестрою,
И везде – на свадьбе и на тризне —
Неустанно, неуклонно строит
Радости Любви и счастье Жизни.

1892

Песня о соколе

Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море.

Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, и бились волны внизу о камень…

А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя камнями…

Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море, сердито воя.

Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях…

С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о твердый камень…

Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что жизни птицы две-три минуты…

Подполз он ближе к разбитой птице, и прошипел он ей прямо в очи:

– Что, умираешь?

– Да, умираю! – ответил Сокол, вздохнув глубоко. – Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо… Ты не увидишь его так близко!.. Эх ты, бедняга!

– Ну что же – небо? – пустое место… Как мне там ползать? Мне здесь прекрасно… тепло и сыро!

Так Уж ответил свободной птице и усмехнулся в душе над нею за эти бредни.

И так подумал: «Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут, все прахом будет…»

Но Сокол смелый вдруг встрепенулся, привстал немного и по ущелью повел очами…

Сквозь серый камень вода сочилась, и было душно в ущелье темном и пахло гнилью.

И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы:

– О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я… к ранам груди и… захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!..

А Уж подумал: «Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль он так стонет!..»

И предложил он свободной птице: «А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся. Быть может, крылья тебя поднимут и поживешь ты еще немного в твоей стихии».

И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву, скользя когтями по слизи камня.

И подошел он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами и – вниз скатился.

И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро падал, ломая крылья, теряя перья…

Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала в море.

А волны моря с печальным ревом о камень бились… И трупа птицы не видно было в морском пространстве…

В ущелье лежа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу.

И вот взглянул он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье.

– А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно? А я ведь мог бы узнать все это, взлетевши в небо хоть ненадолго.

Сказал и – сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце.

Рожденный ползать – летать не может!.. Забыв об этом, он пал на камни, но не убился, а рассмеялся…

– Так вот в чем прелесть полетов в небо! Она – в паденье!.. Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела жизни? Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи! Я сам все знаю! Я – видел небо… Взлетал в него я, его измерил, познал паденье, но не разбился, а только крепче в себя я верю. Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье – землей живу я.

И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою.

Блестело море, все в ярком свете, и грозно волны о берег бились.

В их львином реве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни:

«Безумству храбрых поем мы славу!

Безумство храбрых – вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время – и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!

Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!

Безумству храбрых поем мы песню!..»

1895

Прощай!

Прощай! Я поднял паруса
И встал со вздохом у руля,
И резвых чаек голоса
Да белой пены полоса —
Всё, чем прощается земля
Со мной… Прощай!
Мне даль пути грозит бедой,
И червь тоски мне сердце гложет,
И машет гривой вал седой…
Но – море всей своей водой
Тебя из сердца смыть не может!..
О нет!.. Прощай!
Не замедляй последний час,
Который я с тобой вдвоем
Переживал уже не раз!
Нет, больше он не сблизит нас,
Напрасно мы чего-то ждем…
Прощай!
Зачем тебя я одевал
Роскошной мантией мечты?
Любя тебя, я сознавал,
Что я себе красиво лгал
И что мечта моя – не ты!
Зачем? Прощай!
Любовь – всегда немножко ложь,
И правда вечно в ссоре с ней;
Любви достойных долго ждешь,
А их всё нет… И создаешь
Из мяса в тряпках – нежных фей…
Прощай!
Прощай! Я поднял паруса
И встал со вздохом у руля,
И резвых чаек голоса
Да белой пены полоса —
Всё, чем прощается земля
Со мной… Прощай!

1895

В Черноморье

Знойно. Тихо… Чудный вид!
Там, далеко – море спит.
С берегов же в волны пали
Тени тонких миндалей,
И чинары в них купали
Зелень пышную ветвей;
И в прибрежной белой пене,
Как улыбка – эти тени, —
Как улыбка старых гор,
Чьи угрюмые вершины
Вознеслись туда, в пустынный,
Голубой небес простор,
Где суровый их гранит
От земли туманом скрыт.

Важно, молча и сурово
В бархат неба голубого
Смотрят главы старых гор,
Сизой дымкою объяты.
И пугают мысль и взор
Их крутые к морю скаты.
Им в дали небес не слышны
Вздохи волн и пены пышной —
Этот стройный плеск и шум,
Полный нежной, сладкой ложью,
Шум, притекший к их подножью,
Чтоб нарушить мир их дум.
Но, безмолвны и угрюмы,
Схоронили скалы думы
Глубоко в гранит сырой.
И, одеты облаками,
Так стоят они веками,
Тешась шумной волн игрой.
В мягком пухе нежной пены
Волны скалам, как сирены,
Что-то нежно так поют,
Но в ответ на их набеги
Тайн суровые ковчеги
Ничего им не дают:
Ни намека, ни полслова,
Ничего из тайн былого…

Между камней выползали
Полусонные кусты
Роз, жасминов и азалий,
И кадили их цветы
Душной, сочною истомой
Небесам, объятым дремой,
Морю, серым грудам скал,
На которых чинно в ряд
Сели чайки и следят:
Не дарит ли их тот вал,
Что пришел из дали зыбкой,
Золотистой, вкусной рыбкой?

Но седой, на эти груды
Набегая, им дарил
Только брызги-изумруды
И о чем-то говорил…
И, взмахнувши гребнем белым,
Вновь бросал движеньем смелым
Разноцветных брызг каскад.
А ему с вершины горной
Лысый гриф свой крик задорный
Вниз кидал… И вал назад
Уходил, кипя сердито,
О твердыни скал разбитый.

Моря даль покрыта сонной
Дымкой нежного опала.
Глубиной своей бездонной
В волны небо там упало
И смешалось с ними странно.
Мягко эти два титана,
Оба полны южным зноем,
Грудь на грудь друг другу пали,
Обнялись, слились – и спали.
И не видным глазу роем
Там, по светлой синей выси,
Надо мной в ту даль неслися
Грез гирлянды…
В чудном сне
Сам я жил – казалось мне…

1895

Баллада о графине Эллен де Курси, украшенная различными сентенциями, среди которых есть весьма забавные

Известно ли вам, о мой друг, в Бретани
Нет лучше – хоть камни спроси!
Нет лучше средь божьих созданий
Графини Эллен де Курси?

Всё, что творится в мире,
Мы видеть и слышать должны,
Для этого нам добрым богом
Глаза и уши даны.

Из замка она выплывает, как лебедь,
К подъемному мосту идет.
Солнце смеется в небе.
Нищий стоит у ворот.

Но если случится – излишне
Остер и зорок глаз,
Тогда это значит – всевышний
Хочет помучить нас.

Влюбленные очи поднять не дерзая,
За ней юный паж по следам,
А также собака борза́я,
Любимица доброй madame.

Мы знаем – нередко собака
Любимого друга честней,
И приятно любить собаку —
Никто не ревнует к ней!

Скажу вам, что нищий был молод и строен
И – был он слеп, как поэт.
Но – разве слепой недостоин
Внимания дамы, – нет?

Слепой завидует зрячим.
О, если б он знал, сколько мы
В душе нашей тайно прячем
Тяжелой и страшной тьмы!

Вздрогнуло сердце графини, в котором
Любовь обитала всегда.
Бретонка окинула нищего взором:
«Достоин внимания, да!»

У всех есть мысли сердца,
У льва, у тебя, у змеи.
Но – кто эти мысли знает?
И – знаешь ли ты свои?

И вот говорит она нищему: «Слушай!
С тобою – графиня Эллен.
Мне жаль твою темную душу.
Чем я облегчу ее плен?»

Когда ты почувствуешь в сердце
Избыток меда иль яда,
Отдай его близким скорее —
Зачем тебе лишнее надо?

«Madame! – отвечает ей нищий покорно, —
Моя дорогая madame!
Все дни моей жизни черной
За ваш поцелуй я отдам!»

О правде красивой тоскуя,
Так жадно душой ее ждешь,
Что любишь безумно, как правду,
Тобой же рожденную ложь.

«Мой маленький, ты отвернись немного! —
Сказала графиня пажу. —
Для славы доброго бога
Я скромность мою не щажу!»

Как всё – и женщина тоже
Игрушка в божьих руках!
Подумаем лучше о детях,
О ласточках, о мотыльках.

Слепой обнимает стан гордой графини,
Устами прижался к устам,
Туманится взор ее синий,
Сгибается тонкий стан.

Друзья! Да здравствует счастье!
Что ж, пусть его жизнь – только миг!
Но мудрости в счастье больше,
Чем в сотне толстых книг.

Тут гордость графини вдруг страсть одолела.
Румяней вечерней зари,
Бретонка пажу повелела:
«Этьен, о дитя, не смотри!»

Враги наши – черт и случай —
Всегда побеждают нас,
И как ты себя ни мучай —
Греха неизбежен час!

Потом, поднимаясь с земли утомленно,
«Убей!» – приказала пажу.
И радостно мальчик влюбленный
Дал волю руке и ножу.

Кто пьет из единой чаши
Любовь и ревность вместе, —
Тот неизбежно выпьет
Красный напиток мести.

Вот, влажные губы платком отирая,
Графиня сказала Христу:
«Тебе, повелитель рая,
Дала я мою чистоту!»

О том, куда ветер дует,
Нам честно былинка скажет;
Но то, чего женщина хочет, —
Сам бог не знает даже!

А мальчика нежно и кротко спросила:
«Не правда ли, как я добра?
О чем же ты плачешь, милый?
Идем, нам домой пора!»

Любовь возникает, как пламя,
И мы, сгорая в нем,
Чудесно становимся сами
Прекрасным и ярким огнем.

Он ей не ответил, он только беретом
Смахнул капли слез со щек,
Но тяжкого вздоха при этом
Этьен удержать не мог.

Мы щедро жизнь одаряем!
Ведь каждый в нее принес
Немножко веселого смеха
И полное сердце слез.

Нахмурила черные брови бретонка
И, злые сдержав слова,
Сбросила с моста ребенка
В зеленую воду рва.

Если мы строго осудим
Всех, кто достоин кары, —
Мы счастливей не будем,
Но – опустеет мир старый!

И вновь свои гордые синие очи
Эллен в небеса подняла:
«Будь мне судьею, отче,
Будь добр, как я была!»

Мы знаем: грехи красоток —
Не больше как милые шутки.
А бог – так добр и кроток,
А он такой мягкий и чуткий!

Ночью графиня, позвав аббата,
Рассказала грехи свои,
И были с души ее сняты
Грехи за пятнадцать луи.

Всё, что творится в мире,
Мы видеть и слышать должны,
Для этого нам добрым богом
Глаза и уши даны.

Всё это для мира осталось бы тайной,
Не знал бы об этом свет,
Но – в лепту попало случайно
Девять фальшивых монет.

Но если бывает – излишне
Остер и зорок глаз,
Тогда это значит – всевышний
Хочет помучить нас.

И вот, раздавая их бедным вилланам,
Монах позлословить рад —
Нескромность его и дала нам
Одну из прекрасных баллад.

Мучительны сердца скорби,
И часто помочь ему нечем, —
Тогда мы забавной шуткой
Боль сердца успешно лечим!

1896

Песня о буревестнике

Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.

То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и – тучи слышат радость в смелом крике птицы.

В этом крике – жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике.

Чайки стонут перед бурей, – стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей.

И гагары тоже стонут, – им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает.

Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах… Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!

Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому.

Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.

Буревестник с криком реет, черной молнии подобный, как стрела пронзает тучи, пену волн крылом срывает.

Вот он носится, как демон, – гордый, черный демон бури, – и смеется, и рыдает… Он над тучами смеется, он от радости рыдает!

В гневе грома, – чуткий демон, – он давно усталость слышит, он уверен, что не скроют тучи солнца, – нет, не скроют!

Ветер воет… Гром грохочет…

Синим пламенем пылают стаи туч над бездной моря. Море ловит стрелы молний и в своей пучине гасит. Точно огненные змеи, вьются в море, исчезая, отраженья этих молний.

– Буря! Скоро грянет буря!

Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы:

– Пусть сильнее грянет буря!..

1901

Легенда о Марко

В лесу над рекой жила фея.
В реке она часто купалась;
И раз, позабыв осторожность,
В рыбацкие сети попалась.

Ее рыбаки испугались,
Но был с ними юноша Марко;
Схватил он красавицу фею
И стал целовать ее жарко.

А фея, как гибкая ветка,
В могучих руках извивалась,
Да в Марковы очи глядела
И тихо над чем-то смеялась.

Весь день она Марка ласкала;
А как только ночь наступила,
Пропала веселая фея…
У Марка душа загрустила…

И дни ходит Марко, и ночи
В лесу, над рекою Дунаем,
Всё ищет, всё стонет: «Где фея?»
А волны смеются: «Не знаем!»
Но он закричал им: «Вы лжете!
Вы сами целуетесь с нею!»

И бросился юноша глупый
В Дунай, чтоб найти свою фею…
Купается фея в Дунае,
Как раньше, до Марка, купалась;
А Марка – уж нету…

Но всё же
От Марка хоть песня осталась.
А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут:
Ни сказок о вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют!

<1903>

Стихотворения, не публиковавшиеся Максимом Горьким

«Не браните вы музу мою…»

Не браните вы музу мою,
Я другой и не знал, и не знаю,
Не минувшему песнь я слагаю,
А грядущему гимны пою.

В незатейливой песне моей
Я пою о стремлении к свету,
Отнеситесь по-дружески к ней
И ко мне, самоучке-поэту.

Пусть порой моя песнь прозвучит
Тихой грустью, тоскою глубокой:
Может быть, вашу душу смягчит
Стон и ропот души одинокой.

Не встречайте же музу мою
Невнимательно и безучастно:
В этой жизни, больной и несчастной,
Я грядущему гимны пою.

Конец 1880-х – начало 1890-х годов

«Я плыву, за мною следом…»

Я плыву, за мною следом
Грозно пенятся валы.
Путь морской душе неведом,
Даль – закрыта тогой мглы.

Но плыву с глубокой верой,
Что победно из-за туч
Заблестит над далью серой
Солнца радостного луч.

Пусть волна грозит бедою,
Море, гнев свой усмири!
Я отважною душою
Чую проблески зари!

Конец 1880-х – начало 1890-х годов

«Тому на свете тяжело…»

Тому на свете тяжело,
Кто сердце чуткое имеет,
Кто всюду видит ложь и зло,
Но правды высказать не смеет;

Кто в омут бедствий погружен
И неразумною толпою
Невежд лукавых окружен, —
Невежд, с их совестью слепою;

Кто в мире одинок живет
И видит – правду презирают
И крику правды не внимают,
Когда он песню запоет.

Конец 1880-х – начало 1890-х годов

«Нет! Там бессильна голова…»

М. И. Метлиной

Нет! Там бессильна голова,
Где сердце хочет говорить:
Святую речь его в слова
И мудрецу не перелить.

Где сердце хочет говорить,
Молчать там должен робко ум,
Чтоб звуками не исказить
Святых и чистых сердца дум.

Тот, кто бы захотел излить
Словами смысл его идей,
Не человеком должен быть,
А выше, чище и святей.

5 апреля 1891

«Как странники по большой дороге…»

Как странники по большой дороге,
Сквозь сердце мое прошли
В печали, сомнениях, тревоге
Тысячи детей земли.

Не многих с грустью милой
Я в памяти сердца храню
За то, что они дали силу
Сердца моего огню.

А тех, что его топтали,
Желая, чтоб он погас,
Забыл я – как их звали? —
И так же забуду вас.

1892

«Это дивная рамка была…»

Это дивная рамка была!
В небе белая тучка плыла,

Тень ее упадала в ручей,
В нем вились, точно медные змейки,
Ленты тонкие лунных лучей,
И акаций листва круг скамейки

Сеть душистую нежно сплела, —
Это дивная рамка была!

Это острая шутка была!
Он сказал: «О, зачем ты зажгла
Мое сердце огнем этой страсти?
Грезы, силу – ты всё погубила!

Помоги! Ведь в твоей это власти!»
И сказала она: «Я шутила —
Но тебе не желала я зла».
Это острая шутка была!

1892

«Живу я на Вэре без веры…»

Живу я на Вэре без веры —
И в горе живу на горе!

Живя ощущеньями новыми,
Исполненный новыми силами,
Сие знаменую – лиловыми
Отныне пишу я чернилами!

Мечты оказалися вздорными,
А силы – увы! – (очень) хилыми,
И снова поэтому черными,
Как раньше, пишу (я) чернилами.

1892

Рассвет

Н. А. Патаркалашвили, любительнице экипажей

Яркий луч златой денницы
Мне улыбку бросил в очи,
И умчались колесницы
Молчаливо-мрачной ночи.

Или: Нежно лазурь неба
Встречу утру трепетала,
И из туч коляска Феба,
Ослепляя, вылетала.

Иль: Пролетка Аполлона
Тихо в небо выезжала,
И старуха-ночь, смущенно
Удаляясь, задрожала.

Или: Утро. В сонной неге
Ночь устало удалялась,
В небе Солнце на телеге
Серой тучи показалось.

Но – готов поклясться даже! —
Шея ближнего издревле
Всех возможных экипажей
И удобней, и дешевле!

Вы сказали: «О рассвете
Что ни то мне сочините!»
Вот извольте! Только эти
Рифмы – тоненькие нити.

Ах, они лишь шалость музы —
Музы, мысли коей хмуры,
И… из них не свяжет узы
Для моей Амур фигуры.

1892 (?)

(Сатиры на Д. С. Мережковского)

Здесь кончил я мою поэму
О суетности бытия.
Зачем я взял такую тему?
Увы! Ей-ей, не знаю я!
Должно быть, мне шепнули черти:
«Димитрий! Напиши о смерти!»

Я сел за стол, и взял перо,
И, обмакнув его в чернила,
Писал и чувствовал – старо!
Но думал – лишь бы гладко было!
Ведь мир наш тоже очень стар…
А мне… так нужен гонорар!

Без гонорара жизнь поэта
Скучна, уныла и пуста!
Идеи, люди, слава – это
Одна банальность… тьфу! Мечта!
Одна мечта, хотел сказать я.
Ах, господа! Ведь вы мне братья!
Поэты – это люди тоже —
Представьте ж ваших вы супруг.
Чуть что – сейчас упрек на роже
Изобразят, порою вдруг
Плевок слетает с пышных губок…
Да! Кисл и горек жизни кубок!

О господи! Помилуй нас!
Здесь в настроении игривом
Заехал Митя на Парнас
С фрегатом и локомотивом!

Он ради вящего комизма
Здесь мистицизмом накурил,
И храбро в бездне пантеизма
Здесь здравый смысл он уморил!

Между 1892 и 1896

«Как медведь в железной клетке…»

Как медведь в железной клетке,
Дрыхнет в башне № 3-й
Государственный преступник
Алексей Максимов Пешков.

Спит и – видит: собралися
Триста семь клопов на сходку
И усердно рассуждают,
Как бы Пешкова сожрать.

1 или 2 мая 1901

«Поутру штору подымая…»

Поутру штору подымая,
Я вижу: под моим окном
Стремглав летит вагон трамвая,
Солидно мчатся немцы в нем.
О, если бы я был вагоном
Или хотя бы немцем в оном!
Умчался б я туда, где нет
Ни либералов, ни газет!

24 декабря 1904

«На страницы вашего альбома…»

На страницы вашего альбома
Я смотрел в смущении немом
И затем сказал, что лучше дома
Напишу я вам стихи в альбом.

Вы в глаза мне томно посмотрели,
Но попал мне в сердце этот взор.
И – увы! Вот с лишком две недели
Я не сплю, сударыня, с тех пор.

Чтоб ослабить эту силу взора,
Драхму брома я себе куплю,
Но боюсь, что я издохну скоро,
Оттого что по ночам не сплю.

Ах! когда в объятья хладной смерти
Я со стоном тихим упаду,
В тот же миг меня подхватят черти
И навеки поместят в аду.

Буду вечно сдавлен я обузой
Совершенных на земле грехов,
Но зато – никто уже нас с музой
Не попросит написать стихов.

Между 1892 и 1904 (?)

«Сим докладываю вам…»

Сим докладываю вам,
Что рассказа я не дам,
Ибо нынче утром вновь
Показалась горлом кровь,
Так что мне запрещено
Пить чернила и вино,
А приказано лежать
И покой свой – уважать.
Сим приказам следуя,
Не скоро уеду я
В горние селения
Для увеселения
Тамошних читателей,
Для обогащения
Тамошних издателей,
А пребуду здесь здоров
Для забавы цензоров.

Конец 1890-х – начало 1900-х годов (?)

«День сгоревший хороня…»

День сгоревший хороня,
Ходит Ночь в немой тревоге
От огня и до огня
По дороге, без дороги.

Потеряв от скорби разум,
Смотрит Ночь печальным глазом
Во дворцы и окна хат —
Всюду, где огни горят.

Встанет тихо под оконцем:
«О, зачем горят огни?
Умер день, рожденный солнцем,
Не зажечь другие дни!»

Вот – глядит в мое окно:
«Слушай, спать пора давно.
Боль бессонницей не лечат!
Погаси же свои свечи!»

Я – смеюсь: «Ошиблась ты!
Разве здесь свеча пылает?
Здесь горят мои мечты,
Это – сердце догорает!»

Слышу тихий вздох вдовы,
Шелест шелковой травы.
Птицы, вспугнуты совою,
Осыпают сосен хвою.

Листья черные латаний,
Точно пальцы злой руки,
Разрывают Ночи ткани.
Как шаги ее легки!

И под нежными шагами
Светят росы жемчугами,
Шепчет росная трава
Ночи нежные слова.

…Так до самого рассвета,
День сгоревший хороня,
В бархат траурный одета,
Ходит Ночь вокруг меня.

1910-е годы (?)

«Нравится мне вся земля…»

Нравится мне вся земля.
Но всего лучше на ней —
Вы, молодые цветы
Около старых камней.

Душа художника, как свод небес,
Сияет яркими звездами.
Свобода любит красоту,
А красота – свободу.

То, что красиво, – красиво,
Даже когда увядает.
То, что мы любим, – мы любим,
Даже когда умираем.

1917

«Уважаемые покупатели…»

Уважаемые покупатели!
Мои книги – это сердце мое.
И вот я продаю вам его

По целковому за порцию.
Превосходные ценители искусства,
Совершите ваш строгий суд:
Все ли запятые на месте у меня?
Хороша ли музыка слов?
Предлагая вам эту забаву,
Я не имею скрытых мыслей
И не думаю о суде осла
Над соловьем, вечным пленником песни.

Но, когда изнемогаешь от любви
В болоте, где любить некого,
Готов спросить и ядовитую змею:
«Хорошо ли я умею петь, родная?»

Конец 1910-х или 1920-е годы

«Рыжая, как ржавое железо…»

Рыжая, как ржавое железо,
Высохшим пятном горячей крови
Распростерлась предо мной бескрайно
Звонкая, песчаная пустыня.

Ни единой птицы в синем небе,
Только – солнце, точно рана в сердце.
А в песчаном море – ни былинки,
Только я один блуждаю зверем.

Посреди пустыни – колокольня,
Маленькая, серая монашка, —
Стонет над песками медный голос,
Стонет, замирая безответно.

Тоненькая змейка цвета стали
Смотрит изумрудными глазами
На монашку эту – колокольню —
И смеется над бесплодным зовом.

…Это мне приснилось вьюжной ночью
Средь лесов Финляндии холодной.
Смысла в этом сне не нахожу я,
Но – печаль его душе понятна.

Конец 1910-х или 1920-е годы

«Под медным оком злой луны…»

Под медным оком злой луны
Лес и болото – жутко немы.
Средь кочек камни-валуны
Лежат, как рыцарские шлемы.
Колышут спутанные травы
Султаны темные свои,
И тускло блещут сталью ржавой
Седые мхи и лишаи.

Как много странной красоты
Возникло этой ночью странной!

Горбины кочек – что щиты,
А мох на них – узор чеканный.
Березы тень кольчужной сеткой
На камень выпуклый легла.
И в эту тень вонзился метко
Сучок, как гибкая стрела.
Меж кочек, в желтом лунном свете,
Красно сияет медь воды.
Уходят к лесу пятна эти,
Злой битвы жуткие следы.
Лес – точно крепкая стена,
Воздвигнутая силой ночи.
И видно, как за ней луна
Иззубренные копья точит.
Как смерть, беззвучен сон земли,
И тени ночи ей на лоно
Покровом бархатным легли,
Как будто черные знамена.

Вторая половина 1910-х или 1920-е годы

«Иду межой среди овса…»

Иду межой среди овса
На скрытую в кустах дорогу,
А впереди горят леса —
Приносит леший жертву богу.

Над желтым полем – желтый дым,
И крепко пахнет едким чадом.
Еж пробежал, а вслед за ним
Крот и мышонок мчатся рядом.

Ползут ватагой муравьи
И гибнут на земле горячей,
В пыли дорожной колеи
Навозный жук свой шарик прячет.

Желтеет робкий лист осин,
Ель – рыжей ржавчиной одета,
А солнце – точно апельсин —
Совсем оранжевого цвета.

Тяжел полет шмелей и пчел
В угарном дыме надо мной.
Вот – можжевельник вдруг расцвел
Неопалимой купиной.

Огней собачьи языки
Траву сухую жадно лижут,
И вижу я, что огоньки
Ползут ко мне всё ближе, ближе…

Смотрю на них, едва дыша
Горячей, едкой влагой смрада,
И странная моя душа
Поет, чему-то детски рада.

1920-е годы (?)

«О, сколь разнородны…»

О, сколь разнородны
Арабы и рыбы,
Сороки и рыси,
И жабы, и крысы!

Помилуй мя, боже!
Зачем так похожи
Барсук и – писатель,
Скворец и – поэт?

О мать… пресвятая!
Рычу и мечтаю:
Чем стукнуть их в лоб,
Одумались чтоб?

Первая половина 1930-х годов (?)

Стихотворения из произведений Максима Горького

Песня Донка Зобара

Из рассказа «Макар Чудра»

Гей-гей! В груди горит огонь,
А степь так широка!
Как ветер, быстр мой борзый конь,
Тверда моя рука!
Гей, гоп-гей! Ну, товарищ мой!
Поскачем, что ль, вперед?!
Одета степь суровой мглой,
А там рассвет нас ждет!
Гей-гей! Летим и встретим день.
Взвивайся в вышину!
Да только гривой не задень
Красавицу луну!
Гей-гоп! Вдруг день придет сюда,
А мы с тобою спим.
Эй, гей! Ведь мы с тобой тогда
В огне стыда сгорим!

1892

Песни феи и чабана

Из сказки «О маленькой фее и молодом чабане»

Фея

Хорошо на ветках бука
В ясный майский день качаться
И волной душистой звука
Песни леса упиваться!
Хорошо веселой белкой
Прыгать с той на эту ветку,
Разрывая белой ножкой
Паука лесную сетку!..

Чабан

Хорошо в степном просторе,
Напоенном мягким зноем,
Наблюдать, как в небе-море
Мчатся тучи легким строем!

Ветра буйного порывы
Степью бешено летят,
Точно в небе крошки-звезды
Погасить они хотят!

Степь родная! От края до края
Ковылем поросла ты седым;
Вольный ветер, с ним нежно играя,
Над тобой мощной птицей летает
И веселые сны навевает…
И плывут, и клубятся, как дым,
Стаи туч с высоты голубой
Далеко, далеко над тобой!..

Сеть из сучьев черных сплел
Этот старый, хмурый лес,
И лазурный свод небес
Глаз мой в нем бы не нашел.

Фея

Если по степи проносятся вьюги,
Дико и буйно в ней ветер поет,
Лес в это время в тоске и испуге
Страшно шумит и мне спать не дает!

Лесу хвалу я пою!
Слушайте, птицы, меня!..
Песнь моя! громко звеня,
Лейся ты в небо прекрасное!
Солнце! ты песнь мою
Златом лучей облеки
И преврати в огоньки,
Чистые, кроткие, ясные!..
Пусть они песнью без слов
Ночью по лесу летают
И светляками сияют
В зелени мощных дубов!..

Мой старый, добрый, чудный лес!
Ты тайны мир, ты мир чудес!

Купаясь в запахе густом
Тобой взлелеянных цветов,
Веселых пташек дивный хор
Тебе хвалы поет!..

Под каждой веткой и листком
Живут букашки, мотыльки…
А меж корнями в мраке нор
Живет суровый крот;

И робкий кролик, и лиса,
И желтый уж, и острый еж,
И резвый эльф, и мудрый гном
В тебе нашли приют!

О лес!.. Всех птичек голоса,
Пускай хоть век они звенят —
За ночью ночь и день за днем, —
Тебя не воспоют,

Мой старый, чудный, мощный лес!

Чабан

Тихо ветер тучки гонит,
Тени их на степь упали…
И ковыль головки клонит, —
Это тени стебли смяли.

Тихий шорох ковыля
Плавно льется в небеса,
Точно чьи-то голоса
Шепчут сказки, веселя
Душу юную мою.

Хищный беркут плавно вьется
Там высоко точкой черной.
И оттуда клёкот льется,
Клёкот мощный и задорный.
Царство силы и свободы —
Степь могучая моя…

В лесу над рекой жила фея,
В реке она ночью купалась
И раз, позабыв осторожность,
В рыбацкие сети попалась.

Смотрели рыбаки, дивились…
Любимый товарищ их, Марко,
Взял на руки нежную фею
И стал целовать ее жарко.

А фея, как гибкая ветка,
В могучих руках извивалась
Да в Марковы очи смотрела
И тихо над чем-то смеялась.

День целый они целовались,
А чуть только ночь наступила, —
Пропала красавица фея,
А с нею и Маркова сила.

Дни Марко всё рыскал по лесу,
А ночи сидел над Дунаем
И спрашивал волны: «Где фея?»
А волны смеются: «Не знаем!»

Повесился Марко на горькой,
Трусливо дрожащей осине…
И други его схоронили
Над синим Дунаем в теснине.

Ночами к нему на могилу
Та фея сидеть приходила…
Сидит и над чем-то смеется…
Ведь вот как веселье любила!

Купается фея в Дунае,
Как раньше, до Марка, купалась..
А Марка уж нету! От Марка
Лишь песня вот эта осталась!

А то еще есть песня
О старом казаке,
Что плыл куда-то ночью
На лодке по реке.

Будил он рыб и воду
Ударами весла…
А в сонном небе ночи
Над ним луна плыла.

И нежно там сияли
Красавиц звезд огни,
И знали всё, что будет
Со стариком, они.

А было вот что: в лодку
Русалка села вдруг
И вырвала со смехом
Весло из старых рук…

Была она красива,
Нага и молода,
С волос ее струилась
Алмазная вода.

Смеясь, она играла
Казацкой бородой
И говорила: «Хочешь
Любить меня, седой?

Но, впрочем, где тебе уж!
Вот ты и дряхл, и стар,
Ты не погасишь лаской
Кипучей страсти жар!

Ты не обнимешь крепко,
Ты слишком слаб, казак…
А ну-ка, поцелуй-ка,
Как я!.. вот так!.. вот так!..»

Она его схватила
И стала целовать,
И стала в уши песни
Тихонько напевать.

Остатки силы юной
Проснулись в казаке…
«Могу!..» – пронесся шепот
По дремлющей реке.

Он берегов уснувших
Во мгле не разбудил…
Как тучка в небе ясном,
Он, тихо тая, плыл

И замер где-то грустно…
Мир божий сладко спал,
И больше ничего уж
В ту ночь он не слыхал.

Как раньше, катит волны
Красавица река…
Но средь живых уж нету
Бедняги казака!

Теперь русалки око
Не соблазнит его…
Зарыт бедняк глубоко
И… больше ничего!

Терять минуты не годится
Тому, кто хочет много жить,
Кто хочет жизнью насладиться!
Тому, кто хочет счастлив быть,
Терять минуты не годится.

О, иди! Я тебя страстно жду!
Поскорей!.. Для тебя я в груди
Много песен веселых найду…
О, иди! Поскорее иди!..

О, иди!.. Счастьем жизнь так бедна!..
Торопись же! Она так кратка!
Нужно пить чашу жизни до дна
Поскорей – не остыла пока!..

О, иди!.. Хочешь жить – будь смелей!
Поскорей!.. Страх и жалость отбрось!
Только сердце свое ты жалей,
Только с ним не пытайся жить врозь!

Фея

Звук этих чарующих песен
Отраду мне в грудь тихо льет.
О лес! Почему ты стал тесен?
Мне страшно!.. Мне больше дает
Звук этих чарующих песен!..
Мой лес! В тебе солнца так мало,
В тебе не умеют так петь!..
Мне скучно! Я жить здесь устала!
Угрюма ветвей твоих сеть…
И солнца в ней мало, так мало!
Я воли хочу, хочу степи!
Мне грудь тяжко давит твой мрак!
Прочь эти зеленые цепи!..
Пусти!.. А не то ты – мой враг!
Я воли хочу, солнца, степи!..

Чабан

О цветок мой! Бархат скинь
С утомленных зноем плеч…
Неба свод так чист и синь,
Так прохладна эта тень!
Славно в ней на отдых лечь
В этот жаркий день!
Ветер нежен и душист,
Он несет со всех сторон
Тихий шелест, стрекот, свист…
О, как сладко мы уснем!
Сон наш будет тих и чист
Этим чудным днем!..

Э! Э!.. Почему тебя нет?
Давно уже солнце блестит,
Но нынче я им не согрет,
И сердце в груди моей спит!
И что-то в нем петь не дает…
Эгой!.. Как тот жалок, кто ждет!
Э! Э!.. Кабы я да умел
По ясному небу летать,
Я много бы огненных стрел
У грома старался отнять
И той, что вчера целовал,
Из них бы корону сковал!..

Фея

Весь покоем и мглой
Лес угрюмый объят…
Лишь деревья листвой
Тихо, нежно шумят.
Вот в просвете меж туч
Пышных, темных ветвей
Солнце бросило луч
В скрытый тенью ручей.
Оживлен, освещен
Этим ярким лучом,
Загорелся весь он
Разноцветным огнем, —
Точно гном-чародей
Щедрой дланью своей
Бросил в этот ручей
Драгоценных камней!..

Чабан

Лентами песни твоей
Сердце себе я украшу!
Солнце сияет светлей,
Слушая песенки наши!
Эх, как я жадно ловлю
Трель твоих маленьких песен!
Степи простор стал мне тесен,
Вот как тебя я люблю!

Фея

Я дыханьем цветов
Ароматным дышу,
И тебя я спешу
Целовать!
«Понеси ты ему
Сладкий наш аромат!» —
Мне цветы говорят, —
Я иду!..

Чабан

Пусть бы тот, кто первый влил
В чашу жизни страсти яд,
Сам бы чашу эту пил
Долго, долго, бесконечно!..
И, желая смерти, жил,
Жил бы вечно!

1892

Песни ворон и Чижа

Из рассказа «О Чиже, который лгал, и о Дятле – любителе истины»

ПЕСНЯ ВОРОН

Карр!.. В борьбе с суровым роком
Нам, ничтожным, нет спасенья.
Всё, на что ни взглянешь оком, —
Боль и горе, прах и тленье…
Карр!.. Страшны удары рока!..
Мудрый пусть им покорится…

ПЕСНИ ЧИЖА

Я слышу карканье ворон,
Смущенных холодом и тьмой…
Я вижу мрак, – но что мне он,
Коль бодр и ясен разум мой?..
За мной, кто смел! Да сгинет тьма!
Душе живой – в ней места нет!
Зажжем сердца огнем ума,
И воцарится всюду свет!..

Кто честно смерть приял в бою,
Тот разве пал и побежден?
Пал тот, кто, робко грудь свою
Прикрыв, ушел из битвы вон…
Друзья! И тот пал, кто, боясь
Труда, волнений, боли ран,
О битве судит, погрузясь
В философический туман…

Друзья! Пусть падшие молчат.
Им очи съел сомнений дым;
В сердцах их честь и гордость спят.
Друзья! Давайте крикнем им:
«Прочь! Ваших мудрствований чад
Темнее сделал эту ночь,
И отравляет он, как яд,
Умы и души юных… Прочь!..
Прочь!.. Здесь объявлена богам
За право первенства война!»

Во тьме нами созданной ночи
Проносятся серые совы…
И блещут их мрачные очи,
И злы, и угрюмо суровы!..
И гулко их крики несутся,
Смеются они и рыдают,
Проклятья в них дню раздаются,
А ночь они смехом встречают…
О, если бы мрака оковы
С моей юной рощи упали,
Исчезли бы дикие совы,
И соколы только б летали!..
Но соколы – слабы и хилы —
Забилися робко в ущелья
И злятся без чести и силы
Под звуки чужого веселья.
Их крылья уныло повисли,
Постыдно сердца у них дремлют,
И голосу чести и мысли
Свободные птицы не внемлют…

1893

Стихи порока

Из рассказа «Разговор по душе»

Жизнь – мгновение…
Ощущение —
Суть и смысл жизни всей.
Всего менее
Преступление
Порицать нужно в ней!
К черту проповедь любви!
Разве нам она понятна?..
Жизнь – минута – и живи
Тем, что просто и приятно!..
Только начал жить, ан глядь —
Уж Плутон вблизи затопал…
Торопись цветы срывать!..
Кашку слопал – чашку об пол!
Право, проще сей морали
Ничего нельзя сказать;
Чтоб другие не орали!
Без сомнения,
Поучения
Можно слушать, друзья,
Тем не менее
Ощущение —
Суть и цель бытия!..

1893

Стихи одного поэта

Из рассказа «Грустная история»

Я жизнью жестоко обманут,
И столько я бед перенес,
Что больше в душе не воспрянут
Рои погребенных в ней грез!
Их много там! Склеп им так тесен!.
Я в саваны рифм их одел,
И много над ними я песен
Печальных, как стоны, пропел…
Пропел – и теперь не нарушу
Я больше их мертвого сна…
Господь! Упокой мою душу!
Она безнадежно больна…

Ни капли я счастия не пил,
И ждать я его не могу!
Нет, сердце, сожженное в пепел,
Надеждой я вновь не зажгу!
Обманов и грез мне не надо —
Пусть мир их отраден и мил,
Милей мне бокал того яда,
Который всё время я пил!
Я жизнь мою смело разрушу,
Когда его выпью до дна…
Тогда… упокою ли душу,
Что так нестерпимо больна?

Мне жизни игра непонятна —
Я пасынок грубой земли;
На сердце мне темные пятна
Глубокой печали легли.
И жизнь прохожу я фатально,
Не нужен я в ней никому;
В ней сердцу живется печально,
И слишком в ней темно уму!
Я встречи со смертью не трушу,
Пусть смерть холодна и темна.
Господь! Упокой мою душу!
Она безнадежно больна!

<1895>

Стихи поэта Миляева

Из рассказа «Неприятность»

Дремлет сад… И небо дремлет…
И, впивая аромат
Сонных роз, высоко в небе
Крошки-звезды тоже спят…

Вот плывут куда-то тени,
Тихо, медленно плывут,
И мое больное сердце
Вдаль с собой они зовут.

Под окном моим сквозь дрему
Шелестит ветвями клен,
У корней его левкои
Погрузились в сладкий сон.

И когда над садом ветер
Вдруг задумчиво вздохнет,
Мне лицо их тонкий запах
С тихой лаской опахнет.

Но зачем? Я этой лаской
Не утешен, не согрет.
Что цветы мне, что мне звезды,
Если в сердце жизни нет!

<1895>

Песнь Рагнара

Из рассказа «Возвращение норманнов из Англии»

Мы рубились мечами в пятьдесят одной битве.
Много пролито нами алой крови врагов!
Мы на крыльях служили скоттам, бриттам обедню,
Много мы положили в землю храбрых людей,
И в чертоги Одина мы проводили
В битвах с людом Эрина храбро павших норманн.
Облеченные славой и с богатой добычей,
От потехи кровавой мчимся мы отдыхать.
Крики боли, проклятья – позади нас остались.
Ждут нас женщин объятия, ждут нас песни любви.
Битвы, трупы, руины – позади нас остались.
И – морей властелины – мы рабы впереди.
Славой воинов горды, женщин ей мы оделим,
И родные фиорды будут храбрых венчать.
Дни пройдут, и норманны, молодые орлята,
Снова ринутся в битвы на Зеленый Эрин.
Мы живем только в битвах, мы хотим только славы,
Чтоб в Валгале с Одином было весело нам.
Мы рубились мечами в пятьдесят одной битве,
Много пролито нами алой крови врагов!

<1895>

Стихи Иегудиила Хламиды

Из фельетонов «Между прочим»

Смертный, входящий в Самару с надеждой
в ней встретить культуру,
Вспять возвратися, зане город сей груб и убог.
Ценят здесь только скотов, знают цены на сало и шкуру,
Но не умеют ценить к высшему в жизни дорог.

Извозчик! Милый! Увези ты
Меня, пожалуйста, туда,
Где эти скучные визиты
Не нужно делать никогда!
Пусть в той стране живут шакалы,
И крокодилы, и слоны,
Пусть вся она – песок да скалы,
Но не хочу я ветчины!
Пускай песок ее гиены
Моею кровью оросят,
Пусть я умру – все люди тленны! —
Но не хочу я поросят.
Здесь поросята отовсюду
Мне лезут в рот, в глаза глядят,
Но больше я их есть не буду,
Хоть пусть они меня съедят.
О гуси, утки, кильки, шпроты,
От вас бежать хочу я вдаль.
И в арестантские мне роты!
И то на праздник сесть не жаль!
О вы, наливки, водки, вина!
Скажите, в чем моя вина?
Я стал тяжел, как ты, свинина,
И красен я, как ветчина!
Извозчик! Но, вези меня…

1895

Стихи Семена Ястребова

Из рассказа «О писателе, который зазнался»

«М. Г. господин писатель!

Будучи заинтересован, почему это публика так здорово покупает ваши многоуважаемые книги, я оные прочел, и из меня вылились следующие стихи:

Как лилии в болоте,
В душе моей унылой
Цвели мечты и грезы
О жизни без препон.
Цвели они, но – кратко,
Цвели и – увядали,
И в тине сердца гнили,
И пахли очень скверно…
Но ты проник мне в сердце
Своим горячим словом,
Как искрами осыпал
Ты мрак моей души!
И запылал я страстно,
И стал безумно храбрым,
И ныне гордо пахну
Паленою щетиной.

С истинным почтением Семен Ястребов»1900

Монолог Васьки Буслаева

Фрагмент неосуществленной пьесы «Васька Буслаев»

Эхма, кабы силы да поболе мне!
Жарко бы дохнул я – снега бы растопил,
Круг земли пошел бы да всю распахал,
Век бы ходил – города городил,
Церкви бы строил да сады всё садил!
Землю разукрасил бы – как девушку,
Обнял бы ее – как невесту свою,
Поднял бы я землю ко своим грудям,
Поднял бы, понес ее ко господу:
– Глянь-ко ты, господи, земля-то какова, —
Сколько она Васькой изукрашена!
Ты вот ее камнем пустил в небеса,
Я ж ее сделал изумрудом дорогим!
Глянь ко ты, господи, порадуйся,
Как она зелено на солнышке горит!
Дал бы я тебе ее в подарочек,
Да – накладно будет – самому дорога́!

<1902>

Стихи Павла Грачева

Из повести «Трое»

Ночь… Тошно! Сквозь тусклые стекла окна
Мне в комнату луч свой бросает луна,
И он, улыбаясь приятельски мне,
Рисует какой-то узор голубой
На каменной, мокрой, холодной стене,
На клочьях оборванных, грязных обой.
Сижу я, смотрю и молчу, всё молчу…
И спать я совсем не хочу…

Судьба меня душит, она меня давит…
То сердце царапнет, то бьет по затылку,
Сударку – и ту для меня не оставит.
Одно оставляет мне – водки бутылку…
Стоит предо мною бутылка вина…
Блестит при луне, как смеется она…
Вином я сердечные раны лечу:
С вина в голове зародится туман,
Я думать не стану и спать захочу…
Не выпить ли лучше еще мне стакан?
Я – выпью!.. Пусть те, кому спится, не пьют!
Мне думы уснуть не дают…

Изныли ноги,
Устало сердце —
Всё нет пути!
Земля родная!
Хоть ты скажи мне —
Куда идти?
Прилег к земле я —
К ее родимой
Сырой груди —
И слышал сердцем
Глубокий шепот:
– Сюда иди!

В недуге тяжком и в бреду
Я годы молодости прожил,
Вопрос – куда, слепой, иду? —
Ума и сердца не тревожил.

Мрак мою душу оковал
И ослепил мне ум и очи…
Но я всегда – и дни и ночи —
О чем-то светлом тосковал!..

Вдруг, светом внутренним полна,
Ты предо мною гордо встала —
И, дрогнув, мрака пелена
С души и глаз моих упала!

Да будет проклят этот мрак!
Свободный от его недуга,
Я чувствую – нашел я друга!
И ясно вижу – кто мой враг!..

1902

Стихи Калерии

Из пьесы «Дачники»

1. ЭДЕЛЬВЕЙС

Лед и снег нетленным саваном вечно одевают вершины Альп, и царит над ними холодное безмолвие – мудрое молчание гордых высот.

Безгранична пустыня небес над вершинами гор, и бесчисленны грустные очи светил над снегами вершин.

У подножия гор, там, на тесных равнинах земли, жизнь, тревожно волнуясь, растет, и страдает усталый владыка равнин – человек.

В темных ямах земли – стон и смех, крики ярости, шепот любви… Многозвучна угрюмая музыка жизни земной!.. Но безмолвия горных вершин и бесстрастия звезд не смущают тяжелые вздохи людей.

Но как будто затем, чтоб кому-то сказать о несчастьях земли и о муках усталых людей, – у подножия льдов, в царстве вечно немой тишины, одиноко растет грустный горный цветок – эдельвейс…

А над ним, в бесконечной пустыне небес, молча гордое солнце плывет, грустно светит немая луна и безмолвно и трепетно звезды горят…

И холодный покров тишины, опускаясь с небес, обнимает и ночью и днем одинокий цветок – эдельвейс.

<1904>

Осени дыханием гонимы,
Медленно с холодной высоты
Падают красивые снежинки,
Маленькие, мертвые цветы…
Кружатся снежинки над землею,
Грязной, утомленной и больной,
Нежно покрывая грязь земную
Ласковой и чистой пеленой…
Черные задумчивые птицы…
Мертвые деревья и кусты…
Белые безмолвные снежинки
Падают с холодной высоты…

<1904>

Стихи Власа

Из пьесы «Дачники»

Маленькие, нудные людишки
Ходят по земле моей отчизны,
Ходят и – уныло ищут места,
Где бы можно спрятаться от жизни.
Все хотят дешевенького счастья,
Сытости, удобств и тишины,
Ходят и – все жалуются, стонут,
Серенькие трусы и лгуны.
Маленькие, краденые мысли…
Модные, красивые словечки…
Ползают тихонько с краю жизни
Тусклые, как тени, человечки.

Как персик, так и ананас
Природой создан не для нас.
О Влас! Не пяль напрасно глаз
На персик и на ананас!

<1904>

Стихи из рассказа «Тюрьма»

Сквозь железные решетки
С неба в окна смотрят звезды…
Ах! В России даже звезды
Смотрят с неба сквозь решетки…

<1905>

Стихи Платона Багрова

Из рассказа «Рассказ Филиппа Васильевича»

Ночь пришла. Сижу я у окна.
Сад уснул. В нем – тьма и тишина.
Я смотрю в немую ночи тьму,
И душа моя кричит невольно:
Почему мне тяжело и больно?
Почему?

Нет нигде душе моей ответа…
Душной тьмою всё кругом одето…
Спит земля, и влажный воздух нем…
Только мое сердце громко бьется —
О, зачем она всегда смеется?
О, зачем?

Прощай! Душа – тоской полна…
Я вновь, как прежде, одинок,
И снова жизнь моя темна.
Прощай, мой ясный огонек!..
Прощай!

Прощай. Я поднял паруса,
Стою печально у руля,
И резвых чаек голоса
Да белой пены полоса —
Всё, чем прощается земля
Со мной… Прощай!

Даль моря мне грозит бедой,
И червь тоски мне душу гложет,
И грозно воет вал седой…
Но – море всей своей водой
Тебя из сердца смыть не может!..
Прощай!

<1905>

Стихи Лизы

Из пьесы «Дети солнца»

Орел поднимается в небо,
Сверкая могучим крылом…
И мне бы хотелось, и мне бы
Туда, в небеса, за орлом!

Хочу! Но бесплодны усилья!
Я – дочь этой грустной земли,
И долго души моей крылья
Влачились в грязи и пыли…

Люблю ваши дерзкие споры
И яркие ваши мечты,
Но – знаю я темные норы,
Живут в них слепые кроты;

Красивые мысли им чужды,
И солнцу душа их не рада,
Гнетут их тяжелые нужды,
Любви и вниманья им надо!

Они между мною и вами
Стоят молчаливой стеною…
Скажите – какими словами
Могу я увлечь их за мною?

Милый мой идет среди пустыни
В знойном море красного песка…
Знаю я, в дали туманно-синей
Ждет его пустыня и тоска…

Солнце, точно чье-то злое око,
Молча смотрит с неба жгучим взглядом…
Я приду и встану с милым рядом —
Трудно ему там и одиноко!..

Мой милый – строен и высок,
А я – красива и легка,
И оба мы, как два цветка,
На красный брошены песок…

II вдвоем, объяты жгучим зноем,
Мы пойдем далеко по песку,
И в пустыне мертвой мы зароем:
Он – свои мечты… а я – тоску…

1905

Стихи Вагина

Из пьесы «Дети солнца»

Как искры в туче дыма черной,
Средь этой жизни мы – одни,
Но мы в ней – будущего зерна!
Мы в ней – грядущего огни!

Мы дружно служим в светлом храме
Свободы, правды, красоты —
Затем чтоб гордыми орлами
Слепые выросли кроты…

Стихи Симы Девушкина

Из повести «Городок Окуров»

Позади у нас – леса,
Впереди – болото.
Господи! Помилуй нас!
Жить нам – неохота.

Скушно, тесно, голодно —
Никакой отрады!
Многие живут лет сто —
А зачем их надо?

Может, было б веселей,
Кабы вдоволь пищи…
Ну, а так – живи скорей,
Да и – на кладбище!

Боже, мы твои люди,
А в сердцах у нас – злоба!
От рожденья до гроба
Мы друг другу – как звери!

С нами, господи, буди!
Не твои ли мы дети?
Мы тоскуем о вере,
О тебе, нашем свете…

Пресвятая богородица,
Мати господа всевышнего!
Обрати же взор твой ласковый
На несчастную судьбу детей!
В темных избах дети малые
Гибнут с холода и голода,
Их грызут болезни лютые,
Глазки деток гасит злая смерть!
Редко ласка отца-матери
Дитя малое порадует,
Их ласкают – только мертвеньких,
Любят – по пути на кладбище…

Правду рассказать про вас
Я никак не смею,
Потому – вы за нее
Сломите мне шею.
Будь я ровня вам, тогда
Я бы – не боялся
И без всякого труда
Над вами посмеялся.
Стыдно мне смотреть на вас,
Стыдно и противно…

Ходят волки по полям да по лесам,
Воют, морды поднимая к небесам,
Я волкам тоской моей,
Точно братьям, – кровно сроден,
И не нужен, не угоден
Никому среди людей!
Тяжело на свете жить!
И живу я тихомолком.
И боюся – серым волком
Громко жалобу завыть!

Эх, попел бы я веселых песен!
Да кому их в нашем месте нужно?
Город для веселья – глух и тесен,
Все живут в нем злобно и недужно.
В городе у нас – как на погосте —
Для всего готовая могила.
Братцы мои! Злую склоку бросьте,
Чтобы жить на свете легче было!

Снова тучи серые мчатся над болотами,
Разлилася в городе тишина глубокая,
Люди спят, измучены тяжкими заботами,
И висит над сонными небо одноокое…
В небе тучи гонятся за слепой луной,
Полем тихо крадется чья-то тень за мной…

Полем идут двое —
Старый с молодым…
Перед ними – тени
Стелются, как дым…
Старый молодому
Что-то говорит,
Впереди далеко
Огонек горит…
Узкою тропинкою
Тесно им идти,
Покрывают тени
Ямы на пути.
Оба спотыкаются,
Попадая в ямы,
Но идут тихонько
Дальше всё и прямо.
Господи владыко!
Научи ты их,
Как дойти средь ночи
До путей твоих!

Господи – помилуй!
Мы – твои рабы!
Где же взять нам силы
Против злой судьбы
И нужды проклятой?
В чем мы виноваты?
Мы тебе – покорны,
Мы с тобой – не спорим,
Ты же смертью черной
И тяжелым горем
Каждый день и час
Убиваешь нас!

1909

Песня извозчика Карло Бамболо

Из «Сказок об Италии»

Пусть исчезнут все заботы,
Пропадет навеки горе,
Чтоб весь год не знать болезней.
Не открыть нам рта для жалоб!

Видишь, как горит на небе
Лучезарное светило?
Пусть вот так же разгорится
Наша жизнь тепло и ярко!..

<1910>

Стихи поэта Кермани

Из «Сказок об Италии»

Что прекрасней песен о цветах и звездах?
Всякий тотчас скажет: песни о любви!
Что прекрасней солнца в ясный полдень мая?
И влюбленный скажет: та, кого люблю!

Ах, прекрасны звезды в небе полуночи – знаю!
И прекрасно солнце в ясный полдень лета – знаю!
Очи моей милой всех цветов прекрасней – знаю!
И ее улыбка ласковее солнца – знаю!

Но еще не спета песня всех прекрасней,
Песня о начале всех начал на свете,
Песнь о сердце мира, о волшебном сердце
Той, кого мы, люди, Матерью зовем!

<1910>

Стихи рабочего Винченцо

Из «Сказок об Италии»

На берег пустынный, на старые серые камни
Осеннее солнце прощально и нежно упало.
На темные камни бросаются жадные волны
И солнце смывают в холодное синее море.

И медные листья деревьев, оборванны ветром осенним,
Мелькают сквозь пену прибоя, как пестрые мертвые птицы,
А бледное небо – печально, и гневное море – угрюмо.
Одно только солнце смеется, склоняясь покорно к закату.

<1912>

Стихи воробушка Пудика

Из рассказа «Воробьишко»

Жил-был желторотый воробей, звали его Пудик… Он сидел на самом краю гнезда и во всё горло распевал стихи собственного сочинения:

Эх, бескрылый человек,
У тебя две ножки,
Хоть и очень ты велик,
Едят тебя мошки!
А я маленький совсем,
Зато сам мошек ем.

<1912>

Песенки рыб

Из рассказа «Случай с Евсейкой»

<Рыбы> поют хором, дразня большого рака:

Под камнями рак живет,
Рыбий хвостик рак жует.
Рыбий хвостик очень сух,
Рак не знает вкуса мух…

<Рыбы>… вытаращив на мальчика круглые глаза, скучные, как алгебра, бормочут:

Как он может жить на свете без усов и чешуи?
Мы бы, рыбы, не могли бы раздвоить хвосты свои!
Не похож он ни на рака, ни на нас – весьма во многом!
Не родня ли это чудо безобразным осьминогам?..

Поплыла рыба, будто танцуя, и поет во всю мочь:

Плавниками трепеща,
И зубаста, и тоща,
Пищи на обед ища,
Ходит щука вкруг леща!..

Маленькие рыбешки кружатся и хором поют:

Вот так штука!
Тщетно тщится щука
Ущемить леща!
Вот так это – штука!

<1912>

Стихи одного поэта-декадента

Из «Русских сказок»

…Некто, считая себя поэтом, писал стихи, но – почему-то всё плохие, и это очень сердило его.

Вот однажды идет он по улице и видит: валяется на дороге кнут – извозчик потерял.

Осенило поэта вдохновение, и тотчас же в уме его сложился образ:

Как черный бич – в пыли дорожной
Лежит – раздавлен – труп змеи.
Над ним – рой мух гудит тревожно,
Вокруг – жуки и муравьи.

Белеют тонких ребер звенья
Сквозь прорванную чешую…
Змея! Ты мне напоминаешь
Любовь издохшую мою…

Пестрый бич наших страстных желаний
Гонит нас в кольца Смерти-Змеи,
Мы плутаем в глубоком тумане.
Ах – убьемте желанья свои!

Они вдаль нас обманно манят,
Мы влачимся сквозь терн обид,
По пути – сердце скорби нам ранят,
А в конце его – каждый убит…

И прочее в этом духе – двадцать восемь строк…

А один юноша – очень хороший юноша, мучительно искавший смысла жизни, – прочитал эти стихи и застрелился.

Он, видите ли, был уверен, что автор стихов, прежде чем отвергнуть жизнь, искал смысла в ней так же долго и мучительно, как искал сам он, юноша, и он не знал, что эти мрачные мысли продаются по шестнадцати копеек строка. Серьезный был.

1912

Стихи поэта Смертяшкина

Из «Русских сказок»

Бьют тебя по шее или в лоб, —
Всё равно, ты ляжешь в темный гроб…
Честный человек ты иль прохвост, —
Все-таки оттащат на погост…
Правду ли ты скажешь иль соврешь, —
Это всё едино: ты умрешь!..

Нас ежедневно жизнь разит,
Нам отовсюду смерть грозит.
Со всяких точек зрения,
Мы только жертвы тления!

Чу, смерть стучит рукою честной
По крышке гроба, точно в бубен!..
Я слышу зов ее так ясно
Сквозь пошлый хаос скучных буден.

Жизнь спорит с нею – лживым кличем
Зовет людей к своим обманам;
Но мы с тобой не увеличим
Число рабов, плененных ею!

Нас не подкупишь ложью сладкой,
Ведь знаем мы с тобою оба:
Жизнь – только миг, больной и краткий,
А смысл ее – под крышкой гроба!

Я и ты – одна душа и тело!
Мы с тобой теперь навеки слиты.
Это смерть так мудро повелела,
Мы – ее рабы и сателлиты…

Что такое наше «я»,
Смертная моя?
Нет его иль есть оно —
Это всё равно!
Будь активна, будь инертна, —
Всё равно, ты не бессмертна!

В жизни мы – как будто на вокзале
Пред отъездом в темный мир загробный…
Чем вы меньше чемоданов взяли,
Тем для вас и легче, и удобней!

Будем жить бессмысленно и просто!
Будь пустым, тогда и будешь чистым.
Краток путь от люльки до погоста!
Служит Смерть для жизни машинистом!..

Всюду жирный трупный запах
Смерть над миром пролила.
Жизнь в ее когтистых лапах,
Как овца в когтях орла.

Однажды Смертяшкин, глядя, как его пятилетняя дочурка Лиза гуляет в саду, написал:

Маленькая девочка ходит среди сада,
Беленькая ручка дерзко рвет цветы…
Маленькая девочка, рвать цветы не надо,
Ведь они такие же хорошие, как ты!

Маленькая девочка! Черная, немая,
За тобою следом тихо смерть идет,
Ты к земле наклонишься, – косу поднимая,
Смерть оскалит зубы и – смеется, ждет…

Маленькая девочка! Смерть и ты – как сестры;
Ты ненужно губишь яркие цветы,
А она косою острой – вечно острой! —
Убивает деток, вот таких, как ты…

Долго, сладостно и ярко
На земле мы любим жить,
Но придет однажды Парка
И обрежет жизни нить!

Обсудивши этот случай,
Не спеша, со всех сторон,
Предлагаем самый лучший
Матерьял для похорон!

Всё у нас вполне блестяще,
Не истерто, не старо:
Заходите же почаще
В наше «Новое бюро»!
Могильная, 16.

1912

Стихи Егорки

Из «Русских сказок»

О вестник утра, красный петел!
Почто умолк твой гордый клич?
Сменил тебя – как я заметил —
Угрюмый сыч.

Не хочет будущего барин,
И снова в прошлом все мы днесь…
А ты, о петел, был зажарен
И съеден весь…

Когда нас снова к жизни взманит?
И кто нам будет утро петь?
Ах, если петухов не станет —
Проспим мы ведь!

1912

Стихи проходящего

Из рассказа «Женщина»

Все родной землею нашей
Мы для счастья рождены!
Для того, чтоб быть ей краше,
Солнцем мы земле даны!

В этом светлом солнца храме
Мы и боги, и жрецы.
Нами жизнь творима, нами!..

1912

Стихи бабушки Акулины Ивановны

Из повести «Детство»

1. ИСТОРИЯ ПРО ИВАНА-ВОИНА И МИРОНА-ОТШЕЛЬНИКА

Жил-был злой воевода Гордион,
Черная душа, совесть каменная;
Правду он гнал, людей истязал,
Жил во зле, словно сыч в дупле.

Пуще же всего невзлюбил Гордион
Старца Мирона-отшельника,
Тихого правды защитника,
Миру добродея бесстрашного.
Кличет воевода верного слугу,
Храброго Иванушку-воина:
«Подь-ка, Иванко, убей старика,
Старчища Мирона кичливого!
Подь да сруби ему голову,
Подхвати ее за сиву бороду,
Принеси мне, я собак прокормлю!»
Пошел Иван, послушался.
Идет Иван, горько думает:
«Не сам иду – нужда ведет!
Знать, такая мне доля от господа».

Спрятал вострый меч Иван под полу,
Пришел, поклонился отшельнику:
«Всё ли ты здоров, честной старичок?
Как тебя, старца, господь милует?»
Тут прозорливец усмехается,
Мудрыми устами говорит ему:
«Полно-ка, Иванушка, правду-то скрывать!
Господу богу всё ведомо,
Злое и доброе в его руке!
Знаю ведь, пошто ты пришел ко мне!»

Стыдно Иванке пред отшельником,
А и боязно Ивану ослушаться.
Вынул он меч из кожаных ножон,
Вытер железо широкой полой.
«Я было, Мироне, хотел тебя убить
Так, чтобы ты и меча не видал.
Ну, а теперь молись господу,
Молись ты ему в останний раз
За себя, за меня, за весь род людской,
А после я тебе срублю голову!..»

Стал на колени старец Мирон,
Встал он тихонько под дубок молодой,
Дуб перед ним преклоняется.
Старец говорит, улыбаючись:
«Ой, Иван, гляди: долго ждать тебе!
Велика молитва за весь род людской!
Лучше бы сразу убить меня,
Чтобы тебе лишнего не маяться!»

Тут Иван сердито прихмурился,
Тут он глупенько похвастался:
«Нет, коли сказано, так сказано!
Ты, знай, молись, я хоть век подожду!»

Молится отшельник до вечера,
С вечера он молится до утренней зари,
С утренней зари он вплоть до ночи,
С лета он молится опять до весны.
Молится Мироне год за годом,
Дуб-от молодой стал до облака,
С желудя его густо лес пошел,
А святой молитве всё нет конца!

Так они по сей день и держатся:
Старче всё тихонько богу плачется,
Просит у бога людям помощи,
У преславной богородицы – радости,
А Иван-от воин стоит около,
Меч его давно в пыль рассыпался,
Кованы доспехи съела ржавчина,
Добрая одежда поистлела вся,
Зиму и лето гол стоит Иван,
Зной его сушит – не высушит,
Гнус его кровь точит – не выточит,
Волки, медведи не трогают,
Вьюги да морозы не для него.
Сам-от он не в силе с места двинуться,
Ни руки поднять и ни слова сказать.
Это, вишь, ему в наказанье дано:
Злого бы приказу не слушался,
За чужую совесть не прятался!
А молитва старца за нас, грешников,
И по сей добрый час течет ко господу,
Яко светлая река в окиян-море!

2. ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК МУДРЫЙ ПУСТЫННИК ИОНА, БУДУЧИ ОТРОКОМ, СУДИЛСЯ СО СВОЕЙ МАЧЕХОЙ БОЖЬИМ СУДОМ

Мачеха загубила отца Ионы, угличанина, рыбака на Белоозере:

Извела молодая жена:
Напоила его крепкой брагою,
А еще – сонным зелием.
Положила его, сонного,
Во дубовый челн, как во тесный гроб,
А взяла она весельце кленовое,
Сама выгребла посередь озера
Что на те ли, на темные омуты,
На бесстыжее дело ведьмино.
Там нагнулася, покачнулася,
Опрокинула ведьма легок челн.
Муж-от якорем на дно пошел,
А она поплыла скоро к берегу,
Доплыла, пала на землю
И завыла бабьи жалобы,
Стала горе лживое оказывать.
Люди добрые ей поверили,
С нею вместе горько плакали:
«Ой же ты, молодая вдова!
Великое твое горе женское,
А и жизнь наша – дело божие,
А и смерть нам богом посылается!»

Только пасынок Ионушко
Не поверил слезам мачехи,
Положил он ей ручку на сердце,
Говорил он ей кротким голосом:
«Ой ты, мачеха, судьба моя,
Ой ты, птица ночная, хитрая,
А не верю я слезам твоим:
Больно сердце у тебя бьется радошно!
А давай-ко мы спросим господа,
Все святые силы небесные:
Пусть возьмет кто-нибудь булатный нож
Да подбросит его в небо чистое;
Твоя правда – нож меня убьет,
Моя правда – на тебя падет!»

Поглядела на него мачеха,
Злым огнем глаза ее вспыхнули,
Крепко она встала на ноги,
Супроти Ионы заспорила:
«Ах ты, тварь неразумная,
Недоносок ты, выбросок,
Ты чего это выдумал?
Да ты как это мог сказать?»

Смотрят на них люди, слушают,
Видят они – дело темное.
Приуныли все, призадумались,
Промежду собой совещаются.
После вышел рыбак старенький,
Поклонился во все стороны,
Молвил слово решенное:
«А вы дайте-ко, люди добрые,
В праву руку мне булатный нож,
Я воскину его до неба,
Пусть падет, чья вина – найдет!»

Дали старцу в рученьку острый нож,
Взбросил он его над седою головой,
Птицею нож полетел в небеса,
Ждут-пождут – он не падает.
Смотрят люди во хрустальную высь,
Шапки поснимали, тесно стоят,
Все молчат, да и ночь нема, —
А нож с высоты всё не падает!
Вспыхнула на озере алая заря,
Мачеха зарделась, усмехнулася,
Тут он быстрой ласточкой летит к земле —
Прямо угодил в сердце мачехе.

Встали на колени люди добрые,
Господу богу помолилися:
«Слава тебе, господи, за правду твою!»
Старенький рыбак взял Ионушку
И отвел его в далекий скит,
Что на светлой реке Керженце,
Близко невидима града Китежа…

3. СТИХИ ПРО ДЬЯКА ЕВСТИГНЕЯ

Жил-был дьяк Евстигней,
Думал он – нет его умней
Ни в попах, ни в боярах,
Ни во псах, самых старых!
Ходит он кичливо, как пырин,
А считает себя птицей Сирин,
Учит соседей, соседок,
Всё ему не так да не эдак.
Взглянет на церковь – низка!
Покосится на улицу – узка!
Яблоко ему – не румяно!
Солнышко взошло – рано!
На что ни укажут Евстигнею,
А он:
«Я-ста сам эдак-то умею,
Я-ста сделал бы и лучше вещь эту,
Да всё время у меня нету».

И пришли ко дьяку в ночи беси:
«Тебе, дьяк, не угодно здеся?
Так пойдем-ко ты с нами во ад,
Хорошо там уголья горят!»
Не поспел умный дьяк надеть шапки,
Подхватили его беси в свои лапки,
Тащат, щекотят, воют,
На плечи сели ему двое,
Сунули его в адское пламя.
«Ладно ли, Евстигнеюшка, с нами?»
Жарится дьяк, озирается,
Руками в бока подпирается,
Губы у него спесиво надуты.
«А угарно, – говорит, – у вас в аду-то!»

1913

Стихи бабушки Акулины Ивановны

Из повести «В людях»

Богатому о господе не думается,
О страшном суде не мерещится,
Бедный-то ему ни друг, ни брат,
Ему бы всё только золото собирать —
А быть тому злату в аду угольями!

Ой, уходит солнце летнее
В темны ночи, за далекие леса!
Эх, осталася я, девушка,
Без весенней моей радости, одна…

Выйду ль утром за околицу,
Вспомню майские гулянки мои, —
Поле чистое нерадостно глядит —
Потеряла я в нем молодость свою.

Ой, подруженьки любезные мои!
Уж как выпадет да первый легкий снег, —
Выньте сердце из белой моей груди,
Схороните мое сердце во снегу!..

1916

Стихи Алеши Пешкова

Из повести «В людях»

Обложили окаянные татарове
Да своей поганой силищей,
Обложили они славен Китеж-град
Да во светлый час, заутренний…

Ой ли, господи, боже наш,
Пресвятая богородица!
Ой, сподобьте вы рабей своих
Достоять им службу утренню,
Дослушать святое писание!

Ой, не дайте татарину
Святу церкву на глумление,
Жен, девиц – на посрамление,
Малых детушек – на игрище,
Старых старцев – на смерть лютую!

А услышал господь Саваоф,
Услыхала богородица
Те людские воздыхания,
Христианские жалости.
И сказал господь Саваоф
Свет-архангеле Михаиле:
«А поди-ка ты, Михайло,
Сотряхни землю под Китежем,
Погрузи Китеж во озеро;
Ин пускай там люди молятся
Без отдыху да без устали
От заутрени до всенощной
Все святы службы церковные
Во веки и века веков!»

1916

Самовар

Рассказ для детей

Было это летней ночью на даче.

В маленькой комнате стоял на столе у окна пузатый самовар и смотрел в небо, горячо распевая:

Замечаете ли, чайник, что луна
Чрезвычайно в самовар влюблена?

Дело в том, что люди забыли прикрыть трубу самовара тушилкой и ушли, оставив чайник на конфорке; углей в самоваре было много, а воды мало – вот он и кипятился, хвастаясь перед всеми блеском своих медных боков.

Чайник был старенький, с трещиной на боку, и очень любил дразнить самовар. Он уж тоже начинал закипать; это ему не нравилось, – вот он поднял рыльце кверху и шипит самовару, подзадоривая его:

На тебя луна
Смотрит свысока,
Как на чудака, —
Вот тебе и на!

Самовар фыркает паром и ворчит:

Вовсе нет, мы с ней – соседи.
Даже несколько родня:
Оба сделаны из меди,
Но она – тусклей меня,
Эта рыжая лунишка, —
Вот на ней какие пятна!
Ах, какой ты хвастунишка,
Даже слушать неприятно! —

зашипел чайник, тоже выпуская из рыльца горячий пар.

Этот маленький самовар и вправду очень любил хвастаться; он считал себя умницей, красавцем, ему давно уже хотелось, чтоб луну сняли с неба и сделали из нее поднос для него.

Форсисто фыркая, он будто не слышал, что сказал ему чайник, – поет себе во всю мочь:

Фух, как я горяч!
Фух, как я могуч!
Захочу – прыгну, как мяч,
На луну выше туч!

А чайник шипит свое:

Вот извольте говорить
С эдакой особой.
Чем зря воду-то варить,
Ты – прыгни, попробуй!

Самовар до того раскалился, что посинел весь и дрожит, гудит:

Покиплю еще немножко,
А когда наскучит мне —
Сразу выпрыгну в окошко
И женюся на луне!

Так они оба всё кипели и кипели, мешая спать всем, кто был на столе. Чайник дразнит:

Она тебя круглей.
Зато в ней нет углей, —

отвечает самовар.

Синий сливочник, из которого вылили все сливки, сказал пустой стеклянной сахарнице:

Всё пустое, всё пустое!
Надоели эти двое!
Да, их болтовня
Раздражает и меня, —

ответила сахарница сладеньким голосом. Она была толстая, широкая и очень смешлива, а сливочник – так себе, горбатенький господин унылого характера с одной ручкой; он всегда говорил что-нибудь печальное.

– Ах, – сказал он, —

Всюду – пусто, всюду – сухо,
В самоваре, на луне.

Сахарница, поежившись, закричала:

А в меня залезла муха
И щекочет стенки мне…
Ох, ох, я боюсь,
Что сейчас засмеюсь!
Это будет странно —
Слушать смех стеклянный, —

невесело сказал сливочник. Проснулась чумазая тушилка и зазвенела:

Дзинь! Кто это шипит?
Что за разговоры?
Даже кит ночью спит,
А уж полночь скоро!

Но, взглянув на самовар, испугалась и звенит:

Ах, люди все ушли
Спать или шляться,
А ведь мой самовар
Может распаяться!
Как они могли забыть
Обо мне, тушилке?
Ну, придется им теперь
Почесать затылки!

Тут проснулись чашки и давай дребезжать:

Мы скромные чашки,
Нам всё всё равно!
Все эти замашки
Мы знаем давно!
Нам ни холодно, ни жарко,
Мы привыкли ко всему!
Хвастун самоварко,
И не верим мы ему.

Заворчал чайник:

Ф-фу, как горячо,
Жарко мне отчайно,
Это не случайно,
Это чрезвычайно!

И – лопнул!

А самовар чувствовал себя совсем плохо: вода в нем давно вся выкипела, а он раскалился, кран у него отпаялся и повис, как нос у пьяного, одна ручка тоже вывихнулась, но он всё еще храбрился и гудел, глядя на луну:

Ах, будь она ясней,
Не прячься она днем,
Я поделился б с ней
Водою и огнем!
Она со мной тогда
Жила бы не скучая,
И шел бы дождь всегда
Из чая!

Он уж почти не мог выговаривать слов и наклонился набок, но всё еще бормотал:

А если днем она должна ложиться спать,
Чтоб по ночам светлей сияло ее донце, —
Я мог бы на себя и днем и ночью взять
Обязанности солнца!
И света, и тепла земле я больше дам,
Ведь я его и жарче, и моложе!
Светить и день и ночь ему не по годам, —
А это так легко для медной рожи!

Тушилка обрадовалась, катается по столу и звенит:

Ах, это очень мило!
Это очень лестно!
Я бы солнце потушила,
Ах, как интересно!

Но тут – крак! – развалился самовар на кусочки, кран клюкнулся в полоскательную чашку и разбил ее, труба с крышкой высунулась вверх, покачалась, покачалась и упала набок, отколов ручку у сливочника; тушилка, испугавшись, откатилась на край стола и бормочет:

Вот смотрите: люди вечно
Жалуются на судьбу,
А тушилку позабыли
Надеть на трубу!

А чашки, ничего не боясь, хохочут и поют:

Жил-был самовар,
Маленький да пылкий,
И однажды не прикрыли
Самовар тушилкой!

Скачать книгу