Кистень бесплатное чтение

ПРОЛОГ

В засыпанном снегом лесу царила тишина. Она искрилась в лучах закатного солнца и оседала на зубах хрустящими льдинками. Павлуха ещё раз вдохнул стылый воздух и натянул шапку поглубже на уши. Зябко.

Ничего, другим не лучше. А у него зипун справный, новый. И валенки. Да и ждать уже недолго осталось – скоро смеркнется, а грачи по темноте ездить не любят, так что…

Громко каркнула ворона – Павлуха от неожиданности вздрогнул и чуть было не перекрестился. Вот оно, это Егор знак подает.

Переступив ногами, притоптал снег, отвел еловую лапу, прищурился. В тишине раздавался скрип полозьев по снегу. А дорогу-то припорошило, колеи едва видать. Да и то – с утра пуржило, только недавно стихло, словно затаилось все.

Скрип приближался. Больше ничего, пока только скрип. Но вот из-за поворота показались сани, обычные розвальни. Впереди сидел и правил лошадью монашек, укутанный поверх зимней шерстяной рясы в потертую шубейку. Совсем мальчишка, послушник безусый. На голове войлочный колпак, торчащие из-под него уши раскраснелись на морозе. Позади громоздились какие-то тюки, прикрытые рогожей. Среди них едва различалась фигура – второй монах, постарше, с пегой бородой. Он сидел, настороженно крутя во все стороны головой, иногда прикладывал левую руку ко рту – грел. Правая, под накинутой на плечи дохой, прижимала к груди кожаную суму.

Свист раздался, словно гром с ясного неба, с веток посыпалась изморозь, монастырская лошадка прянула в сторону и, угодив сугроб, остановилась. А к саням уже бежали, проваливаясь в снегу, одетые кто во что люди. С разных сторон бежали – не уйти монахам-грачам. Да и невозможно – грохнул выстрел, и опрокинулся навзничь молодой послушник. Около головы по снегу – кровь, словно рябиновая гроздь.

Второй успел подняться, но к нему, замахиваясь, прыгнули сразу двое. Что-то круглое взметнулось, блеснуло, впилось в висок, дробя кость. Медленно, словно после тяжелого хмеля, осел монах на рогожи, поскреб руками и затих.

Павлуха постоял над ним, смотрел, как стекленеет удивленный взгляд, а после наклонился, заботливо поднял выпавшую из мертвых пальцев сумку и взвесил в руке. Не зря они в засаде мерзли – как и говорил Щербатый, фунта два золотишка, не меньше. Даже если пополам с серебром, все равно добыча знатная.

Пока оттаскивали в сторону тела, чернобородый с цыганскими блестящими глазами мужик спрыгнул в колею. Наклонился, повозил в снегу окровавленным кистенем, очищая шипы, отряхнул и сунул за пояс. Распрямившись, заметил выбившийся из распахнутого ворота крестик, убрал под рубаху.

Тем временем испуганно всхрапывающую лошадь вывели из сугроба, сани развернули.

– Пора уносить ноги, Кистень, – позвал Павлуха. – Как бы монастырские грачи не всполошились.

– Ну, поехали!

Тот, кого навали Кистенем, сплюнул и, загребая снег яловыми сапогами, шагнул к розвальням.

Через минуту на лесной дороге остались чернеть только две распростертые на снегу фигуры. И опять наступила тишина.

ЧАСТЬ1

Это началось в тот самый день. Именно он стал точкой отсчета, хотя, наверное, можно было бы выбрать и другую. Тот день, когда Мика переступила порог Академии архитектуры, подошел бы не меньше. Или тот, когда впервые увидела Дэна. Или… нет, хватит, это началось пятнадцатого июня, и ни днем раньше.

***

Она мчалась, опаздывая на общее собрание курса. Настало время черешни, и ею торговали на каждом углу. Тротуары были засыпаны черешневыми косточками, они прилипали к подошвам босоножек, и приходилось останавливаться, чтобы счистить их, скребя подметками об асфальт. Звенели трамваи, с которыми Мике было не по пути, сияли вымытые окна особнячков, а она бежала вниз по узкой улице и была переполнена ощущением близкой свободы.

Ворвавшись в аудиторию на пару секунд раньше декана, она плюхнулась на стул рядом с Сашкой и огляделась. Весь поток, три группы разом не слишком часто можно было увидеть. Но сегодня решался вопрос с летней практикой, и явились все, даже те, кого в альма матер Мика уже несколько месяцев не встречала. Даже Ирка, недавно родившая близнецов, даже наглый Троянский, который принципиально посещал только занятия по специальности, а общие дисциплины так же принципиально игнорировал. Даже… нет, на Регину и Дэна лучше не смотреть, слишком много чести.

Мика шаркнула ногой, избавляясь от последней косточки, и отвернулась.

Декан тем временем закончил вступительную речь о том, что летнюю практику должны пройти все, потому что осенью нужно представить не менее 20 листов в цвете, ну и так далее… Никто и не возражал. Этюдная практика – вещь не только нужная, но и веселая. А уж как измученные учебой студенты ждали её весь год и особенно последние недели! Поскорее сдать сессию, и – на волю. Жаль только, что вариантов было не слишком много, а оставаться в городе, выводя акварелью давно нарисованные многими поколениями студентов церкви и пейзажи – перспектива не слишком радужная. Но хоть так.

– Группа, уезжающая в Чехию…

Ну, это ей не светит, это трое гениев-отличников, получивших на поездку гранты от Академии, и две дюжины тех, у кого родители имеют толстые кошельки.

– Группа, уезжающая в Петербург…

Петербург Мику никак не манил, она не любила этот город, он вгонял её в депрессию. Кроме того, в питерскую группу записались Регина и Дэн, а ей с ними никогда не будет по пути.

Пока декан монотонно перечислял фамилии, она успела принести соболезнования Сашке, который тоже оставался в городе. И тут…

– Друзья мои, появилась ещё и возможность поехать в Кутьевск, – взял слово заведующий кафедрой рисунка и живописи. – Мы связались с базой отдыха, которая расположена рядом с Георгиевским монастырем, и вчера получили ответ. Цена путевки на три недели по нынешним временам просто смешная, проживание в деревянных домиках без удобств, трехразовое питание. Добираться поездом через Москву, с пересадкой, потом автобусом. Но зато места изумительные – река, лес, монастырь пятнадцатого века. Желающим могу показать буклет с фотографиями.

– Мика, а ведь это, кажется, нам подходит, – ткнул ее локтем в бок Сашка. – Лично меня удобства мало волнуют. Поехали?

И они поехали.

***

Времени было в обрез – на сборы дали всего три дня. А у Мики был хвост по истории искусств. Пришлось гоняться по этажам за неуловимым доцентом Пановым и устраивать на кафедре на него засаду. Но, в итоге, хвост она ликвидировала и даже сумела с горем пополам разобрать композиционное построение Боттичеллиевской «Венеры». Сашка, выступавший в роли загонщика и болельщика, радостно чмокнул Мику в нос и умчался на свидание со своей Ленкой. Дело у них неуклонно катилось к свадьбе, и это радовало – Ленка была не слишком умна, зато обаятельна и покладиста. Сашке с ней будет хорошо.

Она плелась домой в расслабленном состоянии. Всё, завтра вечером отъезд. А то, что руководителем группы назначили Арсения Игоревича Кайсарова, Мику мало волновало. Как-нибудь да поладят, не на год же они едут, в конце концов. До этого она с Кайсаровым почти не пересекалась, в ее группе он не преподавал, так что охи-вздохи иных романтичных дев: «Ах, какой душка, ах, лапа…», воспринимала саркастически.

Купив у улыбчивой молдаванки кулек розовой черешни, она прыгнула в трамвай и уткнулась лбом в заднее стекло.

Вагон катил мимо сквера, где они тогда, в первый день знакомства, ели с Денисом мороженое. Мика отвернулась. Она все давно знала, давно поставила крест на иллюзиях и отучилась быть наивной и доверчивой. И то, что нужно поскорее научиться быть сильной и независимой, тоже знала. Вот только комплекс маленькой девочки, потерявшейся в огромном магазине, мешал. Был у неё в биографии такой постыдный факт – четырехлетняя Мика стояла и беззвучно рыдала в углу за какими-то манекенами, пока её не заметили продавщицы. Они вытащили несчастное брошенное дитя, вытерли ему сопли и отвели к усатому дядьке, который жутко строгим голосом по радиотрансляции велел родителям немедленно явиться за своим чадом.

С тех пор Мика немного выросла и даже точно уже не помнила, в каком именно магазине это случилось, вот только отвратительное ощущение никому ненужности вернулось – в тот день, когда Дэн, пряча глаза, сказал, что им надо расстаться.

И в тот момент она ненавидела и презирала только себя – слишком слабую, чтобы противостоять Регине. Только потом поняла, что та добивалась именно этого – жалких попыток борьбы. Не дождалась, Мике вдруг стало противно. Она просто отвернулась и ушла. И не плакала. Почти.

Может быть, тот день, когда она решила, что больше никто и никогда не заставит её презирать саму себя, и был точкой отсчета? Нет, вряд ли.

***

Дома Мика укладывала вещи в сумку, мыла кисти, резала бумагу по формату папки и просто скакала по квартире под грохот «Раммштайна». За компанию с ней носилась ошалевшая спаниелиха Буська. Их шумное веселье прекратила вернувшаяся с работы мама.

Вдвоем они ещё раз проверили, все ли она взяла.

Тогда ей казалось, что самое главное – ничего не забыть.

***

Нет, не удалось им тогда уйти, как ни старались. Что их семеро против целой оравы грачей? На усталой лошади да в санях далеко ли уедешь? Оставалось уходить через лес, по снегу.

Кистень велел разделиться, местом сбора назначил дальнюю заимку. При себе оставил одного Павлуху – видать на его быстрые ноги и острый глаз надеялся. И поначалу казалось – отобьются. Ведь два револьвера и кистень даже против дюжины монахов – и то сила. Не учел одного, что к грачам присоединятся охотники с ружьями. Когда увидел мелькающие за стволами деревьев полушубки, только выругался злобно. А тут и первый выстрел прогремел.

Они бежали в сторону Мегжи, если удастся на тот берег уйти – ищи-свищи. Бежал Павлуха по-заячьи, то прямо, то, когда чуял, что сейчас стрельнут, прыгал в сторону. Валенки утопали в снегу, ноги заплетались, а пар изо рта оседал на бровях и редких отвислых усах. Впереди маячила спина Кистеня. Вот ведь силушка у атамана – словно никакой усталости не знает. Из-под шапки на лоб катился пот, заливал глаза. Павлуха смахивал его рукавицей, и боялся только одного – неужто отстанет? Кистень дожидаться не будет, тем более что золото-то у него!

От этой мысли сил у Павлухи словно прибавилось, он рванулся вперед, запнулся за что-то под снегом, и пропахал носом ближайший сугроб. Но тут же вскочил, обернулся. Монахи были уже близко.

В револьвере оставалось четыре патрона, два из которых он не пожалел – пули ушли в сторону упорно бегущих за ним черных фигур. Один монах покачнулся, остановился, держась за плечо, но не упал.

И тут громыхнуло справа – полыхнуло огнем из-за сосны. Павлуха пригнулся и побежал по хорошо заметным в снегу следам атамана. Только бы оторваться от погони и добежать до реки, там они спасутся. Не достанут их с берега из берданок, а по льду бежать куда легче, чем по снегу.

Стегнуло по лицу веткой, сорвало шапку, холодный воздух остужал лоб, так даже легче. А шапка, да ну её…

Кистень бежал ровно, ломился напрямик, словно лось, уже прикидывал, что к реке под откос можно и кубарем – так быстрее. Да только не дали.

И откуда тот рыжебородый охотник появился… Похоже, наперерез шел, на лыжах. Да с собаками. Те рванули вперед так, что успел Кистень выстрелить только три раза, одну лайку на месте уложил, прямо в ощеренную пасть попал, одну ранил, а две остальные налетели, И пока отмахивался, суя им в зубы локоть левой руки, охотник смог спокойно прицелиться.

От грохота Павлуха замер за кустами, вжимаясь в снег.

Всё, не бегать больше атаману – после заряда картечи в живот.

Собаки ещё рвали упавшего, рыча в исступлении, тянули полы полушубка. С перезаряженным ружьишком наизготовку охотник подкатил, цыкнул на них. Обученные кобели послушались, отпрянули. Прогремел ещё один выстрел – на всякий случай, уж больно велика была слава о живучести разбойников. Вдруг, да правда.

И только когда разжались пальцы, стискивающие рукоять кистеня, когда убедился рыжий, что перед ним мертвое тело, заметил, что собаки теребят кожаную торбу.

Павлуха боялся дышать – а ну как почуют псы. Тихо, очень тихо зарывался в снежный замет. Повезло ему до поры до времени – не учуяли.

Но и заметить, как воровато огляделся рыжебородый, как кинулся с сумой в сторону и сунул её внутрь поваленного трухлявого ствола березы, уже не было возможности. И только угасающий взгляд мертвого разбойника следил за тем, кому досталась его последняя добыча.

А потом послышались крики – набежали остальные преследователи. И уже до Павлухи дела никому не было – как же, самого Кистеня одолели! Разглядывали убитого, радовались. Эх, люди божьи… Только один спохватился, молитовку забормотал.

Холодно было в снегу по самые ноздри сидеть, ох холодно… Пока не утащили мертвого атамана, уложив на большие сосновые ветки, боялся Павлуха и нос высунуть. То и дело слышалось, что отыскали-таки его, углядели.

Но обошлось, затихло. Только тогда и выбрался, поплелся к заимке. Уже темно было – думал, не дойдет. Шел по звездам, тер обмороженные уши да озирался – не появятся ли волки. Чудом одним не закоченел по дороге.

Щербатый, как услышал, что Кистеня убили, перекрестился. Только и сказал, что всего двое их уцелело – Павлуха да ещё один, Васька-хромой. Вот она судьба – хромой ушел, а быстрый да верткий Кистень под пулю попал.

Да только судьба ли это? Следующей же ночью зарубил Щербатый топором обоих – и Павлуху, и Ваську. А после в лесу зарыл. Нет атамана, нет и шайки. А кубышка с награбленным добром – вот она, достанется тому, кто хитрее окажется.

***

На вокзал они хотели приехать заранее, но благие намерения вечно оборачиваются какой-нибудь ерундой. Конечно же, у отвозившего их Сашкиного отца, что-то забарахлило в машине, пришлось срочно садиться на троллейбус, который, кряхтя и стеная, тащился по улицам, словно катафалк. В итоге, Мика с Сашкой примчались на перрон за три минуты до отхода поезда, и первыми, кого они там увидели, были Регина и нежно обнимающий её сзади Дэн.

В такие минуты трудно сохранить безразличное выражение лица. Очень трудно. Мика так и не поняла, удалось ли ей это.

– Быстро в вагон, – увидев их, скомандовал Кайсаров и что-то пометил в блокноте, – наши места с шестнадцатого по двадцать восьмое.

Ах, вот как… Но ведь вчера ещё говорилось, что едет десять человек. Ещё двое – вот они, стоят в обнимку. А кто третий?

Третий высунулся из окна и помахал им рукой – Ромка Кайсаров.

В Академии было довольно сложно иметь отца-преподавателя, таких «деточек» априори считали бездарностями, пролезшими по блату. Именно поэтому Кайсаров-младший с первого курса кинулся доказывать всем свою самостоятельность и непомерную крутизну. И довыпендривался – этой весной его едва не выперли. Об этой истории с какими-то богемными девицами и обкурившимися панками были наслышаны все и в разных вариантах. Сам Роман учился курсом младше Мики, а выглядел эдаким наглым принцем – высокий брюнетистый красавчик с длиннющими ресницами и лучезарной улыбкой. Ей такие не нравились, потому что со своим малым ростом она рядом с ними чувствовала себя не слишком уютно. Как пекинес рядом с ротвейлером.

Итак, папенька решил не отставлять отбившего от рук балбеса без присмотра. Ну что же, мотивы понятны. Бедный Ромка!

***

Мика протискивалась между рядами полок, этюдник цеплялся за все, за что только мог, сзади подгонял Сашка, пиная ее под коленки ее же сумкой. А она все думала о том, что ещё можно все изменить – повернуть обратно, выскочить из поезда и остаться на перроне. И пусть катится к чертям эта поездка! Это было выше её сил – видеть их каждый день, постоянно. Ведь наверняка это Регина уговорила Дениса сменить группу, ей доставляло огромное, просто патологическое наслаждение демонстрировать Мике своё превосходство. Черт, черт, черт!… Ну почему у неё всегда так?

– Ты чего чертыхаешься? – спросил Сашка, швыряя сумки на полку. – Из-за этих? Плюнь!

Она не успела сойти – за окном уже проплывало здание вокзала, провожающие и носильщики с пустыми тележками.

Или точка отсчета была именно тут?

***

– Игнатка-то где? – спросил старик, с трудом поднимая морщинистые веки. На иссохшем лице седая с редкой рыжей искрой борода выглядела необыкновенно нарядно. И это почему-то раздражало Афанасия. Но отца было жалко, ох, как жалко.

– На дворе Игнатка, – сын, кряжистый, неловкий мужик лет сорока подсел к отцовской постели. – Позвать?

– Не надо. – Старик пожевал впавшими губами и снова закрыл глаза. – Так отойду, незачем парнишке глядеть.

– Ты, батя ещё поживешь, – с излишней горячностью начал Афанасий, но отец снова шевельнул губами, и он мигом смолк.

– Слушай… – прошелестели губы. – Помнишь, когда ты мальцом был, чуть старше Игнатки, я тебя в лес водил? На то место, где Гришку Кистеня порешил?

– Помню, батя, – кивнул сын, недоумевая, с чего это старик припомнил такую давность.

– Ну так вот. Место я показал, а после услал тебя. Помнишь?

Афанасий кивнул и, спохватившись, что отец лежит, закрыв глаза, снова повторил:

– Помню.

– Перепрятал я его тогда… Там же, рядом. Под кривой сосной зарыл, прямо под развилкой, в корнях.

– Что зарыл батя?

«Бредит, что ли старик?» – озабоченно подумал Афанасий и перекрестился.

– Золото… Золото, Афоня. То самое, монастырское. Гришка тогда от погони с ним уходил. А тут я. Ну и согрешил. Хотел после настоятелю отнести, а не смог. Страшная сила в таком богатстве, никак не пускала. Поначалу-то я его наспех спрятал, в трухлявом стволе. Знал, что скоро рассыплется, вот и перепрятал.

– И что? – осторожно спросил Афанасий, вглядываясь в еле слышно шепчущие губы.

– А ничего. Там оно и лежит до сих пор. Ты, Афоня, сам решай, что с захоронкой той делать. А не решишь, Игнатке скажи… вот как я сейчас тебе говорю. Монастыря-то уже нет. Нет монастыря. А золото…

– Что, батя?

– Страшная у него сила, у золота…

Старик умолк, и молчание это продолжалось так долго, что Афанасий испугался. Словно маленький Афонька, отставший от отца и потерявшийся в огромном лесу, растерялся. Схватил иссохшую, похожую на палый лист руку старика и все понял.

Оставил его батя вслед за матушкой, круглым сиротой оставил.

Вбежавший в избу мальчишка-подросток, рыжий, вихрастый и конопатый, замер на пороге, увидев, как беззвучно плачет у дедовой кровати отец.

***

Кутьевск встретил их тишиной. После двухдневного стука колес и песен под гитару, после шумной Москвы, в которой они, бесприютные, проболтались с утра до вечера, стрекочущее кузнечиками сонное царство просто оглушало. Поезд уполз куда-то за деревья, а они остались. Гора сумок и этюдников около вокзала, помятые физиономии и на них – растерянность.

Пасшаяся у забора коза, жевала травинку и смотрела на прибывших сумасшедшими желтыми глазами.

Кайсаров отправил Ромку и Дэна узнать насчет автобуса, и те вернулись в глубокой задумчивости – нужное транспортное средство объявится лишь часа через два, да и то, если не сломается. Так им объяснила бабка, торгующая на привокзальной площади семечками.

Пришлось отправлять ещё гонцов – в поисках пропитания. А потом они устроились на травке в компании козы и ели пирожки с капустой, запивая их ядовито-зеленым «Тархуном» из пластиковых бутылок.

Автобус, кряхтя и вздыхая, появился не через два часа, а через три с половиной. И водитель, перед тем как тронуться в путь тоже долго вздыхал, обходя его кругами и стуча обутыми в кирзовые сапоги ногами по колесам.

***

И все-таки к концу дня они добрались до «Буратино». Более идиотского названия для места отдыха придумать было невозможно. Наверное, когда-то давно тут был пионерский лагерь – напротив ворот ещё сохранилась заросшая лебедой гипсовая фигурка «Маленький Ленин на пеньке» и проржавевший стенд с какими-то патриотическими лозунгами. На кое-как огороженной территории виднелись два довольно больших деревянных строения и куча разномастных дачек россыпью. Мика стиснула зубы. Судя по всему, их расселят по принципу «мальчики-девочки», так что придется делить комнату с остальными четырьмя девчонками, в том числе и с Региной. От такой перспективы стало тошно.

Спас ситуацию, как ни странно, Кайсаров. Он предложил взять на абордаж самые маленькие домики и поселиться в них по двое-трое. Круглая, как колобок, администраторша поддалась на уговоры, проворно спрятала шоколадку и выдала ключи с бирками. Мика с Алькой вцепились в первый же попавшийся. Регина сделала, было, движение к ним, но напоролась на Микин свирепый взгляд и отступила. Им с Майкой и Наташей достался домик побольше.

Ну что же, общество Альки Мику вполне устраивало – они были если и не подругами, то хорошими приятельницами. Девчонкой Алевтина была неконфликтной и веселой. А то, что выше на голову, так это ладно, не привыкать. У миниатюрных леди есть свои преимущества – у них ноги с вагонных полок не торчат, не то, что у некоторых.

***

Они закинули свое барахло в крошечную избушку, единственным достоинством которой был чудесный вид на реку. Называлась река Мегжа. До ужина оставался ещё целый час, поэтому ноги сами понесли их вниз по склону – к небольшому пляжику, оснащенному парой погнутых железных грибков и перекошенной кабинкой для переодевания.

Судя по количеству отдыхающих и состоянию инвентаря, база отдыха переживала отнюдь не лучшие дни – на пологом зеленом берегу они обнаружили всего с десяток человек, да ещё полдюжины плескались в воде. Негусто.

Ну ничего, зато вода в Мегже была чистой и прозрачной. А главное – справа, в полукилометре, над рекой высился тот самый Георгиевский монастырь. Автобус подвез их к «Буратино» с другой стороны, так что могучие стены, из-за которых проглядывали синие церковные купола, многоярусную колокольню и ряд видневшихся неподалеку изб они как следует рассмотрели только сейчас.

– Да-а… – восхищенно протянула Алька. – Лично я после ужина пойду рисовать вон туда.

Она указала на небольшой мысок, выдававшийся в реку. С него должен был открываться превосходный вид на монастырь. На мысу пасся рыжий теленок и виднелись вытащенные из воды плоскодонки.

У Мики тоже руки зачесались, она так и видела, как будет сочетаться зелень ракитника, желтый каменистый склон и вырастающие из него стены обители.

Один только нелепый двухэтажный домина из красного кирпича, стоящий чуть в стороне от избушек, портил картину. Похоже, там ещё продолжались строительные работы – неподалеку от дома гудел бульдозер. Значит, и тут появились новые русские со своими архитектурными монстрами.

– Ладно, пошли быстренько искупаемся, и ужинать, – вздохнула Мика.

***

На удивление, еда в дощатой столовой оказалась вполне съедобной. Им дали по тарелке рисовой каши с изюмом и курагой, пышно названной фруктовым пловом, и по стакану киселя с плюшкой. Плюшку Мика завернула в салфетку и сунула в карман – до того, как ложиться спать, ещё наверняка есть захочется.

Руслан и Антон потихоньку обошли столики, за которыми сидели сокурсники, и конфиденциально, чтобы не услышал Кайсаров, предложили скинуться на «банкет по случаю приезда». Конфиденциально, поскольку никто пока не знал, как наставник отнесется к подобной затее. Хотя, по слухам, он обычно не возражал. Но нынче ситуация была сложной – из-за Ромки. Мало ли, может быть, папенька решил всерьез заняться воспитанием непутевого отпрыска, а заодно и остальных будет в ежовых рукавицах держать. Никому не хотелось попасть под раздачу в первый же день.

Мика с Алькой выдали требуемую сумму, предупредив, что сходят на этюды и появятся позже. Так что лучше не ждать и начинать без них.

– Ясно, – кивнул Антон, накаченный бритоголовый крепыш и в черной спортивной майке. – Вот тот домик голубой на берегу, около большой сосны, видите? Там мы и будем. И не шастайте до темноты. Неизвестно, что тут за публика. А мы сейчас в сельпо сгоняем, пока не закрылось.

– Даже не спросил, что мы пить будем, – проворчала Алька, когда гонцы исчезли.

– Что-что… коктейли, естественно, – поморщилась Мика. – Водка с соком, пиво с водкой, водка с боржоми. Перечень напитков зависит от ассортимента в местной лавке. Но один компонент должен соблюдаться свято.

Удивительно, но, как оказалось, она ошиблась именно насчет главного компонента – добытчики прельстились дешевизной местной самогонки.

***

Сашка идти рисовать отказался наотрез, сославшись на головную боль, ипохондрию и желание сберечь жизненные силы для предстоящего банкета. Прихватив папки и этюдники, девушки отправились вдвоем. К берегу можно было пройти по узкой тропинке сквозь заросли крапивы пополам с дикой малиной. Алька шла впереди, изредка оглядываясь, не заблудились ли они. Наконец Мика пролезла в огромную дыру в заборе и оказалась на склоне.

– Ну, что рискнем проверить, что тут за публика? – мрачно спросила она, рассматривая компанию парней, успевших за это время расположиться на мысу.

Близоруко щурясь, Алька покачала головой:

– Лично я такого желания не испытываю. Пристанут, как репьи. Пошли туда, – она махнула рукой, туда, где простиралась зеленая низинка.

– К домине этой?

– Если пройти подальше, то можно будет найти ракурс, с которого будут видны только монастырские стены с колокольней.

– Ладно, пошли, – вздохнула Мика.

Девушки спустились вниз и пересекли луг, устряпанный коровьими лепешками. Он отделял территорию база отдыха от монастыря. Чуть дальше виднелась насыпь и дорога, а за ней, на невысоком холме – деревенское кладбище.

Кирпичный «сундук» вблизи оказался ещё уродливее – безобразный красный куб со скатной крышей. Там уже кто-то жил – за застекленными окнами виднелись занавески. Но ограды и даже нормального подъезда ещё не было – только кучи земли и кое-как насыпанный щебень. От дома до кладбища было всего каких-то полсотни метров, и именно тут работал недавно бульдозер. Он и сейчас стоял, устало опустив ковш-отвал. И ни души рядом.

– Таким дай волю, они и могилы сроют, – покачала головой Алька, рассматривая оставшуюся вдоль кладбищенской ограды зеленую полосу. Кусты цветущего шиповника были уже местами завалены землей.

– Нужно это безобразие обойти! – Мика козой запрыгала по рытвинам, а потом, разглядев просвет в зарослях, шмыгнула туда. Алька последовала за ней.

Лучи садящегося за монастырь солнца насквозь пронизывали пахнущий нежно и печально шиповник. Мика прикоснулась к бело-розовому цветку, и он осыпался круглыми лепестками, похожими на крылья бабочек. За покосившимся забором виднелись кресты и железные пирамидки со звездочками. Крестов было больше.

За ограду они не полезли, пробирались вдоль. И буквально через несколько метров наткнулись на вывороченный из земли камень – обычный довольно большой валун, с одной стороны покрытый подсохшей земляной коркой. Алька обошла камень и присела на корточки.

– Смотри, тут кто-то пытался вытесать крест. Наверное, это старое надгробье.

Мика подошла поближе. Это был явно не крест. Две вертикальные линии, пересеченные косой и, вроде бы, ещё часть ромба.

– Не знаю, я бы сказала, что это больше похоже на рунные знаки. Но откуда бы им тут взяться? Наверное, просто мальчишки развлекались. И вряд ли этот булыжник – надгробье, раз за оградой лежал.

Мика указала на яму, из которой ковш бульдозера, случайно или намеренно вывернул камень. Она была довольно большой, и казалось, что кто-то её углубил ещё больше.

– Ну, то, что за оградой, может означать, что под ним похоронили самоубийцу или какого-то отпетого грешника, – не согласилась Алька.

– Вряд ли кто-то теперь вспомнит, кто тут лежал, если вообще лежал.

С этими словами Мика вскинула на плечо этюдник и двинулась дальше. Оглянувшись, увидела, что Алька возится с ремнем-лямкой – та ослабла и нужно было немного её подтянуть.

Ничего, догонит. Мика дошла уже до конца кладбища и тут увидела человека. Он сидел прямо на траве около какой-то безымянной могилы, оплывшего и заросшего чабрецом земляного холмика, и… улыбался. В таком месте улыбка выглядела настолько неуместной, даже дикой, что девушка невольно остановилась.

На вид ему было лет двадцать пять или тридцать. С кудрявой темной бородкой, по пояс обнаженный, облаченный только в закатанные до колен светлые штаны. И босой. На волосатой груди – серебряный крестик на шнурке. Мика рассматривала его во все глаза – сидит себе, словно на пляже, шевелит в траве пальцами вытянутых ног и ухмыляется.

Возможно, это какой-то местный блаженный? Нет, не похоже – взгляд темных глаз был вполне осмысленным. Просто очень довольный чем-то мужик. Только не место такому проявлению счастья на погосте.

Тут ей в голову пришла мысль об эксгибиционистах и прочих маньяках, и она испуганно обернулась. Алька, к счастью, была уже рядом. Когда Мика опять взглянула на могилу, человека рядом с ней уже не было, и даже ветки росшей рядом сирени не шелохнулись. Куда же он пропал?

– Кто? – удивилась Алька.

– Тот тип, что сидел вот тут?

– Мика, ты не бредишь? Тут никого и не было. Я бы заметила.

– Как не было?! Сидел тут один полуголый тип, бородатый.

– Точно сидел?

Мика разозлилась, швырнула этюдник на землю и пролезла в одну из дырок в ограде. Вот могила, вот тут сидел мужик. Да, именно тут. Она с минуту постояла в задумчивости, а затем молча вылезла обратно. Потому что густая трава около могильного холмика была нисколько не примята и выглядела так, словно сюда много лет никто не забредал. Может быть, бородач сидел на чем-то вроде камня или бревнышка? Нет, она точно видела – в траве. Тогда почему на ней не осталось ничего?!

Обернувшись, она легко рассмотрела собственные следы – там, где она прошла и стояла, трава казалась темнее.

Отчего-то ей вдруг стало не по себе, появилось ощущение, что кто-то смотрит на неё. И взгляд этот был недобрым.

– Что с тобой, Мика? – встревоженно спросила подруга.

Не хватало ещё, чтобы Алька сочла её чокнутой…

– Ничего, – пробормотала Мика, подбирая этюдник. – Тогда, наверное, это было привидение.

– Привидения появляются на кладбище только по ночам, – последовал безапелляционный ответ.

– Смотри под ноги, – прикрикнула Мика, потому что сама едва не свалилась в глубокую канаву, наполненную стоячей водой. Наверное, когда-то её выкопали как дренаж и она так и продолжала жить своей жизнью, вбирая в себя дождевую воду.

За канавой девушки остановились, идти дальше не имело смысла – дурацкий особняк остался слева, а перед нами был отличный вид на монастырь.

Всё время, пока они рисовали, Мика размышляла о том, что же произошло и чего она внезапно испугалась. Даже достала лист бумаги и по памяти быстренько набросала портрет бородатого. Получилось похоже, но Альке она рисунок показывать не стала.

Темнеть начало поздно, к тому времени они успели сделать по паре этюдов и подвергнуться атаке назойливых комаров.

– Обратно пойдем той же дорогой? – с сомнением поинтересовалась Алька.

– А что, есть другая?

– Можно попробовать выйти отсюда сразу к дамбе. По ней немного дальше, зато в кусты лезть не придется.

Выбранный путь действительно оказался более долгим, девушки сделали крюк, огибая новостройку, и вскарабкались на насыпь. Потрескавшийся асфальт, редкие бетонные столбики по краям. Дорога уходила к монастырским воротам.

Вблизи стены монастыря выглядели ещё более внушительно – два яруса узких окон, которые больше напоминали бойницы. Колокольня высилась над воротами, словно прикрывая собой темной к склону избы.

– Деревня называется Георгиевка, по монастырю, – сообщила Алька. – Надо бы завтра туда наведаться, я люблю старое дерево рисовать.

– Говорили, что мы завтра с утра в монастырь отправимся. Вот и посмотрим.

***

Лес был наполнен обычным шумом – шелестели, покачиваясь на ветру, кроны деревьев, поскрипывала где-то старая береза, стрекотала сорока, слыша человеческие шаги.

– Смотри, Игнатка, тут оно и было, запоминай – от гари точно на юг, а потом через овражек. Как перейдешь, ищи просеку, она к месту и выведет. А там дальше – река. Не забудь.

– Не забуду, – кивнул Игнат и почесал горевшее от комариных укусов ухо. – А что, правда, что дед в одиночку Кистеня одолел?

– Правда. Хотя с собаками да с ружьем. Но и у того, сказывал, пистолет был.

Афанасий остановился, разглядывая лес. Точно, здесь. Теперь уж сын не забудет, найдет.

– Ну все, часть дедова завещания исполнил. Можно домой возвращаться.

Паренек посмотрел на него с удивлением:

– Какого завещания? Ты про что, батя?

– А про все остальное потом узнаешь, когда время придет. До поры тебе, Игнатка, без этого жить будет легче. Ну, пошли обратно, а то бригадир приезжал, ругался, что трудодни не все отработали.

Игнат ещё раз обернулся – низкие тучи, проносящиеся над лесом, делали его если не мрачным, то суровым. Отсюда, если напрямик идти, до деревни не так уж и далеко, а кажется, что край света.

***

Мике не хотелось идти на эту вечеринку. Она просто устала с дороги. В конце концов, пошли уже третьи сутки, как ей не удавалось нормально выспаться. И сейчас желание было одно – залезть под одеяло и закрыть глаза.

Но ее отсутствие могли бы посчитать малодушием.

Алька быстро переоделась в брючный костюм и нарядные босоножки и стала похожа на фотомодель. Мике такое счастье не светило, поэтому она ограничилась подаренным мамой свитерком в индейском стиле, к которому полагались кожаные тесемки с костяными висюльками. Эту дребедень она на скорую руку вплела в волосы, и, глядя в зеркальце решила, что стала похожа на унылую бледнолицую скво, захваченную племенем апачей. Ну и черт с ним! Джинсы и кроссовки… Можно идти.

Обычная вечеринка, самая обычная. Ничего нового.

Но новое было. Оно сидело в углу и перебирало струны Русликовой обшарпанной гитары.

У него было усталое отрешенное лицо, чеканный профиль и волосы, слегка тронутые на висках сединой. Звали его Арсений Игоревич Кайсаров.

Почему-то Мика до последнего была уверена, его тут не будет. За время поездки руководитель группы обращал на подопечных внимания ровно столько, сколько требовалось для решения текущих проблем. Да и что какая-то заурядная попойка третьекурсников для успешного архитектора, который согласился поехать с ними только для того, чтобы сыночка контролировать?

Интересно, почему они в Чехию не отправились при таком раскладе?

А Ромка, вот он, сидит на деревянной скамейке, жует бутерброд. Под бдительным отеческим присмотром, так сказать.

Мике стало совсем тоскливо – какое уж тут веселье? И если Дэна и Регину она ещё могла пережить, то присутствие Кайсарова стало для неё последней каплей. Даже если он собирается весь вечер музицировать.

В принципе, она уже отметила свое присутствие, и оставалось разве что сделать вид, что напилась, и тихо свалить отсюда. Это была хорошая идея, и Мика немедленно приступила к её реализации, тем более что Павел уже протягивал ей стакан с неким напитком. Визуально и даже по запаху определить, что это такое, было невозможно. А на вкус… Бр-р-р!

– Это самогон с грейпфрутовым соком. Коктейль называется «Слеза Буратино». Правда, классно? – Антон явно гордился своим изобретением.

– А ещё что-то есть? – спросила она, отодвинув стакан в сторону. Напиваться таким она была просто не в состоянии.

– А как же, целых два – отдельно самогон и отдельно сок, – сообщил Ромка и полез под стол за напитками.

– Ладно, наливай сок, – вздохнула Мика, чувствуя, как просится наружу уже сделанный глоток мерзкого пойла.

– Как скажете, леди.

Стол, на котором в качестве закуски фигурировали ставрида в масле, миска огромных соленых огурцов и нарезанная крупными кусками любительская колбаса, был накрыт на веранде. Неподалеку от неё, на берегу реки, горел большой костер. А музыку включать никто не торопился, хотя когда все начинают под неё скакать, смыться куда проще.

Тем временем вокруг Кайсарова уже сгруппировались любители попеть хором и под гитарные аккорды затянули что-то заунывное. Дым от костра иногда залетал на веранду, добавляя абсурдности в происходящее. Кто-то смешивал ещё порцию коктейля, Алька вовсю кокетничала с Павлом, а Регина обнималась с Дэном, выбрав для этого самое освещенное место. Так что у Мики иного выхода, как закрыть глаза и сделать вид, что тоже поет, не оставалось. Лишь бы никто не видел, как ей плохо…

«Десять девушек едут Веной,

плачет смерть на груди гуляки…»*

Голос у Кайсарова был низкий, с хрипотцой, так что вторить ему было легко. Она и вторила, как могла. Быть подпевалой? Да без проблем! Мелодия прихотливо менялась, то ускоряясь, то почти замирая.

«…а за ними в серебряной стуже

старой Венгрии звезды пастушьи,

и ягнята, и лилии льда…»

Мика очнулась только когда сообразила, что теперь поют только они вдвоем. Остальные как-то незаметно замолчали. Почему так получилось, она не поняла – то ли больше никто не знал слова «Маленького венского вальса», то ли «Слеза Буратино» сыграла свою роковую роль. Отступать было некуда, казалось, «душка» Кайсаров иронично косится в её сторону, понижая голос и лукаво меняя тональность.

«… я оставлю эхо дыханья

в фотографиях и флюгерах»

Он уже стоял рядом, так что гриф гитары с бегающими по струнам смуглыми пальцами оказался прямо перед её глазами.

«…и флюгерах»

Мика испуганно задержала дыхание, чувствуя, что взяла слишком высоко, может не вытянуть последние строки, и он понял – наклонился и почти шепотом повел за собой.

«…и шагам твоей поступи вверю

ленты вальса, скрипку и прах».

Песня закончилась.

– Блеск! – констатировал Ромка. – Лучший дуэт сезона! Переплюнут любого Кобзона.

Неожиданно Кайсаров поклонился и поцеловал кончики пальцев Мики. Потом молча вернулся на свою скамейку. Налетевший порыв ветра задул две свечи.

Кто-то захлопал в ладоши. Мика подняла голову и откинула с виска крошечные индейские колокольчики. Две секунды, минимум две секунды надо было выдержать изумленно-раздраженный взгляд Регины. И отвернуться.

Внезапно ей стало весело, настолько, что она с трудом сдержала смех. Неужели бывшая подруга откроет сезон новой охоты? А ведь похоже на то… Этот вечер, язычки пляшущих на ветру огоньков свечей и два голоса, то сливающиеся, то догоняющие друг друга. А потом склоненная к её руке голова Кайсарова. Такое Регина просто не сможет простить «мелкому ничтожеству», как она назвала однажды Мику. Назвала в присутствии Дэна. А тот только опустил глаза и промолчал.

Две секунды истекли. Теперь она имела право выбирать, что делать дальше. Петь не хотелось, хотя на неё поглядывали выжидающе. Болтать с Сашкой? Просто торчать тут?

Мика встала и отправилась к костру. Посидела рядом с ним, шевеля в огне палкой. Подошел Ромка, принялся что-то рассказывать. Она слушала, кивая и думая о своем.

***

Откуда взялась эта ненависть, Мика так и не смогла понять, как ни старалась. Первое, что вспоминалось – ей пять лет, и в гости к ним приходит высокая красивая женщина с девочкой. Региночке тоже пять, она крупная, нарядная и избалованная, так что рядом с ней Мика-мышонок теряется. Девочка по-хозяйски лезет в Микин ящик с игрушками, фыркает, крутит любимой кукле Матрене голову. Мике обидно, но она молчит. Тогда девочка закрывает дверь детской и толкает её, так, что Мика падает на пол. Она не кричит и не плачет, но кто-то слышит грохот опрокинутого ящика. Регину начинают воспитывать, она покаянно мотает головой: «Больше никогда, мамочка».

После этого они изредка встречались и, как ни странно, даже немного сдружились. А когда оказались на одном курсе Академии, Мика искренне обрадовалась – все-таки среди семидесяти незнакомых парней и девчонок есть хоть одна подружка. Они так и ходили поначалу – парой. На занятия, в класс рисунка, в столовую.

Но потом начались странности, которые Мика некоторое время старалась не замечать. То косые взгляды однокурсников, которым кто-то наболтал, что у неё был недобор проходного балла, и в бесплатную квоту её вписали за взятку, то пропала её курсовая работа по живописи, и в последнюю ночь перед сдачей пришлось спешно писать новый натюрморт, то Дэн вдруг спросил, не армянин ли её отец. Последнее Мику задело особенно – какая разница, кто её родители? И то, что свое экзотическое имя Микаэла она получила в честь лучшей подруги матери, она объяснять не стала. Постаралась перевести все в шутку.

Но это был только первый звоночек – то, что Мика не оправдывалась, хотя сделать это было легко, и ничего не пыталась никому доказать, только подливало масла в огонь. Регина оказалась из тех, кто постоянно ищет себе жертву, а найдя, начинает её исподтишка третировать. Многие на их потоке были в курсе происходящего, и Мике искренне сочувствовали. Но и у Регины были приспешники-болельщики. Так что нехорошее развлечение приобретало иногда характер травли. А то, что её предал Дэн, поначалу Мику просто подкосило. Если бы не Сашка, не Алька и ещё несколько человек, она бы ушла или хотя бы взяла академический отпуск. Но это был не выход. Выход один – выстоять.

Она не могла изменить ситуацию, поэтому пыталась изменить себя. Получалось плохо.

***

– Эй, ты что, уснула? – вывел её из задумчивости голос Романа.

– Что? Ой, извини, что-то у меня голова разболелась. Пойду-ка я действительно спать. Иначе завтра буду никакая.

– Я тебя провожу. – Он встал и протянул ей руку.

Мика хотела возразить – в конце концов, до их домика рукой подать, всего метров сто. Но внезапно ей пришла в голову забавная мысль. А что, если Ромка Кайсаров чем-то сродни Регине? Нет, вряд ли он способен на такие пакости, как Региночка. Просто подсознательно соперничает с отцом – таким успешным и талантливым. И не просто так он отправился за ней к костру, и провожать собрался тоже не просто так.

Скорее всего, эта догадка была чушью, просто она зациклилась на своих проблемах с Региной. Но можно и проверить.

Неужели в ней, наконец-то проснулась женская стервозность? И хорошо это или плохо?

Во всяком случае, к своему домику Мика отправилась, не прячась в тени. Она демонстративно протащила Ромку мимо веранды, на которой продолжали пить и петь. И не сомневалась в том, что их заметили, все, кто там был.

– Черт, комары кусаются! – пожаловался младший Кайсаров. – А луна сегодня какая…Красота!

Луна была действительно эффектная, хотя уже слегка ущербная. И комары кусались даже через свитер.

По дорожке, освещаемой одиноким фонарем, они подошли к домику. Мика открыла, было, рот, чтобы сказать Ромке, что тому пора возвращаться. Но не успела – прямо на них из темноты выскочила довольно объемистая фигура в белом. Она налетела на Мику и на ощупь оказалась мягкой и теплой.

– Ой! – вскрикнула фигура слабым голоском. И добавила: – Извините!

– Ничего, – пробормотала Мика, отстраняясь.

– Что-то случилось? – спросил Ромка, разглядывая наряд незнакомки, никак не подходящий для появления в общественных местах. Проще говоря, на ней была ночная сорочка и пеньюар.