Псы Америки. Божья кара бесплатное чтение

Господь не ходит с пистолетом

«Быть посвящённым Богу, значит любить».

Сергей ГРУ (ник на сайте «В кругу друзей») очень хотел пообщаться с Александром Готовцевым, но не имел повода. А проклятый москаль молчит и молчит. Может быть, недоволен работой, выполненной им в последний раз? Может быть, что-то было упущено или не соблюдено? Кто знает? Как узнать?

Даже самые везучие, самые удачливые порой оступаются. Не исключено – где-то сделал промах и он. Как иначе объяснить, что «кандидат на гиляку» молчит и молчит. Или услуги Сергея ГРУ ему больше не требуются?

Впрочем, деньги за террористические операции на Украине приходят регулярно на его счет в Яндекс-мани. Слава богу, он не нуждается теперь в средствах. За последнюю операцию – убийство полковника СБУ – ему перевели кругленькую сумму.

А теперь что – творческий отпуск? Никаких новых идей. Проклятие!

Что, если самому написать? Спросить – как здоровье, кацапище?

Он открыл страницу переписки на сайте и написал: «Привет, москаль! Как дела? Наши дроны ещё не беспокоят тебя? Есть ли затеи для меня? А то можно совсем потерять форму».

Потом сидел, думал, не решаясь отправить.

Убийства полковников (да хоть генералов!), охота за «Патриотами» – дела доходные, но малоинтересные. В нем, думал о себе Сергей ГРУ, заложены способности стратегического мышления. Он не бегает с пистолетом за своими жертвами (разве только для досуга) – выслеживает их в инете и отправляет «на дело» специально завербованных боевиков – тех же «азовцев» без страха и совести, без денег, а порой без конечностей (инвалиды войны). Но Сергею нужны масштабы.

Никак этого не поймет москаляка. Готовцев – не делится с ним своими планами. А он бы не был лишней палкой в колесе. В отличие от Сергея, ватник Саня имеет доступ к источнику средств. А так бы он и даром не нужен – мы сами с усами.

Не знает москаль всех талантов Сергея ГРУ. Когда он убивал и ходил на «дело», то стрелял поразительно метко и хладнокровно. На войне был бы не последним боевиком, но нахрен она нужна – пусть дураки воюют.

Сидит он в Киеве сейчас, смотрит на Украину и думает – где бы и как ей напакостить. Не от убеждений, конечно, а за деньги.

Есть у Сергея ГРУ увлечение – очень он любит историю. Увлекает Ближний Восток. Он даже хочет туда перебраться. Жить, например, в Вавилоне. А что? Но денег пока не достаточно для безбедного существования. На досуге изучает древнеперсидский язык. Впрочем, и современный арабский тоже.

Вовремя этот москаль подвернулся, а то – хоть в бандиты иди. До смерти надоели обеды в дешевых кафе, очереди на массовых распродажах вышедших из моды вещей, мытье посуды в ночных барах и почасовая работа сидельцем (слово «сиделка» Сергей ненавидел) – иначе не на что жить.

И тут Готовцев со своим «лимоном» за Туркея. А дальше совсем пошло хорошо. Так хорошо, что Сергей ГРУ вел счет не деньгам, а жертвам.

Правильно ли он живет?

Сейчас это уже неважно. Черт с ней, Украиной – пусть катится, куда её спонсоры катят. Он, Сергей ГРУ сам по себе. Затвор передернут, пружина на взводе – где же ты, очередная жертва? Общество получило, кого хотело – механизм убийства в человеческом облике. Но он желал быть не исполнителем, а стратегом.

Где же москаль?

Черт бы его побрал!

Сергей ГРУ натянул куртку, сунул в карман АПБ, выпил залпом две чашки крепкого кофе и вышел к машине. Решил покататься и развлечься в поисках случайной жертвы.

Выезжая на улицу, включил приемник на волне новостей. Сообщения из сектора Газа.

Ну-ка, ну-ка, что там Израиль вытворяет с арабами?

Вот она, тема для денежных сборов – мочить евреев по всему миру. Разобиженные мусульмане последние гроши отдадут, чтобы сионистов за зло наказать. А короли нефтяные? Да они толкового человека в золоте искупают.

Вот это тема!

Прозвучал сигнал мобильника.

– Арпа беспокоит. Я в Киеве. Можем встретиться?

– Привет, Алик. Куда запропал? У меня тут деньги твои в кармане болтаются.

В трубке раздался тяжкий вздох.

– Сейчас трудные времена, мой друг. Проблемы на фронте. Все усложняется.

– Я понимаю.

– Нам нужно немедленно встретиться и поболтать.

– Хорошо. Ты где? На машине? Давай встретимся на дороге. Поговорим в салоне автомобиля.

Обусловили место.

У Сергея было минут пятнадцать в запасе – он заскочил в бистро, взял закуски и два стакана походного кофе – поехал на место встречи. Подкатил Альгимантас Арпа.

И следом пошел снег – предзимье, однако.

Постояли немного, выжидая – кто к кому в машину идет?

Авторитет Сергея пересилил. К тому же у него кулек с пирожками и кофе.

– Привет, Алик!

– И тебе не хворать.

– Угощайся.

Помолчали, жуя.

– Есть работа? – спросил Арпа.

– Работа всегда есть. Стреляй ВСУшников с СБУшниками – получай бабки.

– Что-нибудь разом и покруче – хочу домой свалить отсюда.

– А дома что?

– Там войны нет.

– Так, мне кажется, только на войне и можно зарабатывать.

– Здесь шибко жарко становится.

– Неужто струсил?

– По-моему, командиры ваши, начиная с Зеленского, умом тронулись – гонят людей на погибель без всякого прока.

– Тебе-то что?

– Так ведь могут послать и нас в контрнаступ.

– И вас? – изумился Сергей. – Безопасников?

– И нас, – обреченно Альгимантас. – Все шеф решает – пошлет и пойдешь. Иначе к стенке.

Оба помолчали.

Арпа:

– Послали в Киев, в контору. Думал, у тебя что-нибудь есть.

– Думаю, – хмуро отозвался Сергей. – Ты как к жидам относишься?

Латыш понял к чему разговор.

– Платить будут, буду мочить. Да их и в Латвии пруд пруди.

– Значит, в отставку?

– А что ты предложишь?

Сергей ГРУ достал бумажник, отсчитал несколько крупных купюр, подал Альгимантасу:

– Мой долг за последних двух козлов. И учти – в два раза больше теперь платят за польских наемников.

– Буду иметь в виду…

Наконец-то на связи москаль Готовцев. Точнее, ответил на послание.

Готовцев:

– Привет, ГРУня!

Сергей ГРУ:

– Сто лет, сто зим.

Готовцев:

– Бездельем маешься?

Сергей ГРУ:

– Да уж. А ты?

Готовцев:

– Тему мучачу.

Сергей ГРУ:

– О чем, если не секрет?

Готовцев:

– Давно уже пора взяться за ваших раскольников-богоборцев. Но как подступиться – не разумею.

Сергей ГРУ:

– Да проще простого! Готовь бабки – будем мочить.

Готовцев:

– Тут не все просто. Кто раскошелится? И потом – простое убийство не прокатит. Необходимо камуфлировать их под Божью кару. Разумеешь?

Сергей ГРУ:

– Давай вместе подумаем. А для толчка я кончу Божьей рукой митрополита Киевского, который ныне себя называет «Святейшим Патриархом Киевским и всея Руси Украины». Давно он на мушку ко мне просится. Ты ведь найдешь …?

Сергей написал сумму.

Готовцев:

– Не много ли?

Сергей ГРУ:

– Так ведь глава раскола и главный богоборец. И потом, учти курс рубля. В зеленых бумажках совсем ничего не останется.

Готовцев:

– Хорошо. Но за простое убийство не дам ни рубля.

Сергей ГРУ:

– Успокойся. Все будет выглядеть, как кара Божья.

Готовцев:

– Ну, добро. Договорились.

Закончив общение, Сергей позвонил Альгимантасу Арпа.

– Ты ещё в Киеве? Подъезжай…

Назван был адрес.

– Смогу через час.

– Я подойду.

Через час в машине Арпы.

– Цель операции – ликвидация. Но не просто пиф-паф. Мужика надо убрать так, чтобы было похоже на несчастный случай. А ещё лучше – на Божью кару. Скажем, молния с неба.

– О ком речь?

– Митрополит Киевский, отколовшейся церкви глава. Тебя не коробят религиозные чувства?

– Да нет. Гонорар?

Сергей озвучил половину своей.

– Но надо избавиться от службы – уйти в отпуск или в отставку.

– Зачем?

– А следить за вероотступником кто будет? Мое дело ему смерть придумать божескую, чтобы на убийство не походило.

– Я найду ему следопытов.

– Из своего кармана?

– Конечно.

Арпе понадобилось девятнадцать часов, чтобы «посадить на хвост» митрополиту Киевскому своих людей. Изучают каждый шаг святейшего. До ликвидации ещё далеко.

Изредка Альгимантас проверял своих агентов. С документами сотрудника СБУ его подпускали достаточно близко. Если бы заказчик дал добро, «замочил» уже.

Почему медлит Сергей, не мое дело – думал Арпа. – Моя задача – ликвидация. Он так и не узнал, за что взорвали бабенку конторы. Потом была стрельба в ВСУшников – в тылу и на фронте. За каждую смерть аккуратно платили.

И все – в нем что-то умерло. С тех пор, помимо службы в СБУ он занимался одним и тем же: спокойно и расчетливо убивал хохлов в форме (наемников тоже) и получал за это деньги. Большие деньги. В Латвии таких не заработать. Да и в СБУ тоже.

Тем не менее, временами казалось, что его все равно обошли, обделили. Он не знает, какие деньги получает Сергей за те же убийства и операции, сидя дома, ничем не рискуя. Он был для него, Альгимантаса Арпы, работодателем. Запросто общался с российским заказчиком, получал деньги. А он, сотрудник СБУ, оставался парией.

Почему? Этот вопрос он задавал себе часто. Очень жалел, что не сошелся с ватником поближе тогда, когда это было возможным

Впрочем, Сергею позарез нужны люди для грязной работы. И он не скупился. Хотя, Арпа не знал, сколько на нем зарабатывает верткий хохол.

Он как-то задал вопрос хитромудрому:

– Почему хохлы убивают хохлов? Ну, ладно я – латыш. А ты ведь хохол – мочишь своих.

– Послушай, тебе какая разница, как деньги зарабатывать? А мир, наверное, не для нас.

– Почему?

– Исторически так сложилось. Гнобили нас ляхи, потом немцы, потом москали. теперь пендосы. Все приходят, когда нам плохо. И делают все, чтобы стало ещё хуже. Такова наша судьба.

– Это не судьба, Сергей, а ваше желание – здесь каждый сам за себя. Столько веков на вашей земле сплошная вражда. И виноваты в ней вы сами. Москалей зря вините.

Сергей вдруг спросил:

– Алик, ты бы хотел работать на ЦРУ?

– Я бы хотел работать на себя самого. Но голова не смогает.

– Тогда держись за меня. Ты нужен мне, я тебе – вместе мы что-то можем.

– А я так думал – ещё три-четыре десятка убийств и валю домой. Тучи сгущаются над Украиной.

– Да погоди ты нас хоронить! Пришло время «мочить» зеленских с залужными, а это такие бабки – закачаешься. А прямо сейчас интересная партия с Киевским митрополитом – гонорар бешенный! Но простое убийство не катит.

– «Замочить», не убивая – интересно, как?

– Думаю, мой друг, думаю…

Жизнь в доме Готовцевых начиналась рано – с первыми лучами солнца. Но учтите – на дворе конец ноября.

Ирина всегда просыпалась первой. Потянувшись плавно и грациозно, как пантера, вскакивала с постели и, запахивая на ходу халатик, шла вниз, к плите – готовить кофе по-турецки для всех взрослых, как только она одна умеет.

После душа за туалетный столик у себя в спальне и не спеша расчесывала волосы, делала необходимый макияж. А потом спускалась вниз, где Санек уже пил кофе – приветствовала его и садилась напротив.

Готовцеву нравилось наблюдать за девушкой исподтишка. Он любовался ею. Каждый день.

Вообще, в нем происходили странные перемены. Он всегда считал себя непоседой, дальнобойщиком, для которого движение – это все. Рутина оседлой жизни его пугала…

И на тебе! Счастливый брак! Милый ребенок. И все прочее, остальное…

Из дома уезжать сейчас не хотелось.

Он уже получал истинное удовольствие от общения с «девочками» – в число которых входили все остальные обитатели дома, включая Алису.

Ирина тоже не скучала – начала учить мелкую английскому с ирландским языкам и немало преуспела в этом. Девчушка все схватывала на лету.

И Ира тоже добавляла. Подумать только, говорила себе, а ведь у меня вполне могла быть такая дочь! Может быть, даже старше. Если бы она раньше поняла, как это важно. Как необходимо иметь свой дом – не салон для приемов, не «гнездышко» для мимолетной влюбленности, а настоящий дом. Очаг, если угодно.

Кроме языков Ирина обучала мелкую светским манерам. Например, как церемонно вести себя за столом – просить у старшего разрешения сесть или встать, уйти совсем. Кристина все это воспринимала с детской серьезностью.

Чем больше Готовцев привязывался к новой жизни, тем меньше его тянуло в прежнюю. Скромное обитание в уютном домике на берегу целебного озера – это одна сторона медали. Другая – активное участие в акциях «Фонда Правосудия». Он разбирал присылаемые материалы – свидетельства о совершенных акциях и выдавал Ольге рекомендации: кому платить, за что и сколько.

Эта деятельность доставляла Сане удовольствие больше дороги и путешествий.

Появилась мелкая на лестнице сверху.

– Кристина, – сказала Ирина. – Ты самая красивая девочка на свете.

– Учись, папа, делать дамам комплименты, – серьезно сказала мелкая. – А ты только – «доброе утро».

Он рассмеялся.

– Да кто из вас кого красивей, один черт разберет.

– Кристина! – раздался голос из спальни Нины Николаевны. – Не смей таскать куски из буфета. Сейчас я завтрак соберу.

Кристина состроила капризное личико.

– Я тоже хочу готовить.

– Тогда приготовь апельсиновый сок.

Спустилась сверху Нина Николаевна, мимоходом взъерошила Сане волосы.

– Доброе утро всем.

Следом спустилась Оля и поцеловала мужа.

– Мне надо, милая, тебе что-то сказать.

– Не надо, прошу тебя. Давай до завтрака не говорить о делах.

– Давай будем есть и думать. Намечается новая тема для «Фонда Правосудия».

Алиса с лаем кинулась к входной двери.

– К нам гости, – сказала Нина Николаевна.

– Сиди, я открою, – придержала мужа Оля на стуле и, напевая какую-то песенку, направилась к входной двери. Открыла её и застыла на месте – холод сковал пухлые губки.

Перед Ольгой Алексеевной стоял её бывший муж и направлял ей в лицо уродливый – длинный и толстый – ствол пистолета.

Бесстрашная Алиса набросилась на штанину незнакомца, но была отброшена безжалостной ногой.

– Видит Бог, я пришел договариваться, но начну, наверное, с убийства. Уберите собаку!

Оля подхватила Алису на руки.

Микола Шкуро вошел в дом. Подошел к столу и прямо из графина попил апельсиновый сок.

– Доченька, ты не хочешь отца обнять?

Девочка подняла на него глаза полные ужаса и попятилась.

– Понятно, – Шкуро поиграл желваками. – А ведь мы с тобой давно не виделись. Ты, наверное, отвыкла.

Микола сел у стола, достал из кармана сигареты, закурил, затянулся и пустил струю дыма в сторону Сани.

– А это, стало быть, твой новый папа?

– Как ты меня нашел? – испуг прошел, Оля была зла и расстроена.

– Был в твоей Красноселке – там подсказали.

– И чего же ты хочешь?

– Ни тебя и ни дочь – успокойся. Прежде всего, укрыться в России, потом много денег и рашкин паспорт. Поможете мне, останетесь живы.

– Ты же нацбатовец. Тебе грозит пожизненный срок. Довоевался, голубчик.

– Но-но. Ты не очень-то. Сейчас время вам бояться. Не та ситуация.

– Детектив голливудский, – проворчала Нина Николаевна, до сих молчавшая.

Микола повертел головой.

– А мне здесь нравится. Я, наверное, поживу у вас. Стеснять сильно не буду, но кто-то всегда будет при мне в заложниках.

Глоток обжигающего кофе заставил его закашлять.

Утерев слезы, Шкуро улыбнулся своим новым мыслям.

– А я смотрю, вы уютно живете. Может, и для меня найдется комната? Поживу у вас, как на каникулах, а потом видно будет. Как спроворите мне документы, так и уеду. Насколько длительны они будут, зависит от вас.

Это он сказал, а подумал – приживусь в России, тут меня вряд ли станут искать, потом найду выход на ЦРУ и стану агентом. В Ленгли, говорят, специалисты такого класса высоко ценятся. Разве идея спрятаться от следствия на Урале – не само совершенство?

И пока все идет по плану. А забавны же эти люди. Может, мужика пристрелить для острастки? Нет, не стоит – свою бывшую не запугаешь, а только озлобишь. Не будем спешить. Как говорится – никто не спешит умирать.

Живут неплохо – можно сказать, шикарно. В средствах не нуждаются. И, может быть, есть заначка. Поживем – увидим.

Если иметь деньги да надежные документы, можно и в Рашке неплохо устроиться.

Микола решил, что кофе в чашке остыл, и пора его допить.

– Я вижу, вы завтракать собрались – так ешьте-ешьте, и я с вами, – сказал беглый нацбатовец и наложил себе в тарелку салата.

Обитатели дома смотрели на него и молчали, за стол не садились..

Не нашли общий язык – подумал Микола, уплетая за обе щеки.

– Конечно, после всех невзгод в Украине и Рашке, хотелось бы дать себе возможность отдохнуть и поразвлечься как следует, – продолжал дезертир, обводя взглядом студию – она же кухня, столовая и прочая-прочая… весь первый этаж.

Оля, наверное, знала, что и как говорить своему бывшему:

– Послушай, если ты просишь у нас помощи, то веди себя соответствующим образом. И убери свою «пукалку» – никто из нас её не боится. Только вон девочку напугал. Но ты же не будешь стрелять в свою дочь.

Микола послушно свернул глушитель и сунул пистолет за спину в брюки.

– Так вы мне поможете?

– Разумеется, Коля. Не побежим сдавать тебя в ФСБ. Поживи, сил наберись. Комната есть. А мы все вместе подумаем – куда бы тебя пристроить. Дармоедов здесь нет и не будет.

– Ты была хорошей женой. Ах, если бы не война…

– За тобой, надеюсь, не идут по следу? Поешь, прими душ и ложись спать. А мы посоветуемся, как тебе помочь.

– Машину мне можешь дать?

– Куда ты собрался без документов? Делай, как сказано! А я пока поищу в инете – не тянется ли за тобой след? Что тебе вменяется прокуратурой Российской Федерации? И подумаем – где тебя лучше использовать – на какие дела ты годишься? Кто не работает, тот не ест. Ясно тебе, нацик несчастный?

Беглый Шкуро стукнул кулаком по столу.

– Не смей меня так называть, ты, баба неверная!

Оля сощурила и без того узкие корейские глазки, сказала холодно:

– Не надо кипятиться, беглый нацбатовец. А то и я рассержусь. Ты ведь не хочешь, чтобы я сейчас сердилась, правда? А, герой Украины?

Шкуро стиснул зубы, проглотил насмешку. Сочтемся, подумал он. Потом, когда все будет позади.

– Слушай меня. Прежде всего – успокойся, – примирительно сказала Оля. – Делай, что сказано и предоставь нам возможность о тебе позаботиться. До конца дня мы все решим. Иди, помойся, ложись, отдыхай, по дому не болтайся. А уж тем более из него никуда. Понял?

Микола кивнул и пошел в душ, с досадой думая, что его бывшая та ещё штучка – как он этого раньше не замечал. Вот лиса!

Все проводили его глазами.

Приняв душ, незваный гость улегся в кровать указанной комнаты и закурил, силясь подавить все нарастающее чувство тревоги. Но не очень-то удавалось.

Почему так тревожно на душе, Микола понять не мог. Вероятно, успокоительные речи бывшей жены мало подействовали. И он чуял опасность, как чует её одинокий волк.

Выбора, впрочем, не было – надо ждать вечера: что ему скажут.

А ведь могло быть и по-другому. Если бы он не пошел в «Азов», если бы Рашка не напала на Украину, он жил спокойно с женой-красавицей.

Сейчас ему казалась счастьем его прежняя жизнь в Харькове. Со всей её неустроенностью, с постоянной нуждой в деньгам. Жить там, не думать ни о чем, а главное, ничего не бояться…

Блин! А как же война? Его бы призвали в ВСУ и хлопнули где-нибудь в окопе. В Украине всегда над тобой висит Дамоклов меч. Можно было уехать к жене на родину – в Рашке всяко разно сытней-безопаснее.

Будь они трижды прокляты на майдане печенки пиндоские, совратившие Ридну неньку!

Лежа на кровати, Шкуро испытывал чувство, прежде ему почти незнакомое. Его никогда не интересовало, что ощущают люди, глядя в черный зрачок его автомата. Теперь он знал что – страх! Панический страх. Теперь он сам оказался в положении тех, кого загоняют в угол и безжалостно расстреливают.

Микола закрыл глаза, силясь собраться с мыслями.

Но ещё не все потеряно. Он верил своей бывшей жене. Она поможет ему укрыться, где его никто не найдет. Он ещё никогда так не хотел жить, как сейчас, когда смерть поджидала его за порогом.

Позавтракав, запалив огонь в камине, обитатели дома сели в креслах посовещаться. Разговор не казался коротким. Вызвал много вопросов к Оле.

Например. Можно ли привлечь Шкуро на свою сторону?

Бывшего нацика? Однозначно нет.

Так он же беглец, дезертир – своих бывших товарищей и командиров боится больше ФСБ.

Надо дать ему возможность искупить свою вину.

При условии, конечно, что он искренне раскаялся.

Он дезертир. У него не хватит на это смелости.

– Мы ломаем головы, а не плохо бы самого послушать – что он думает о своем будущем.

В конце концов, уснув и неплохо выспавшись, оставив пистолет под матрасом, Микола Шкуро, придав лицу беззаботное выражение, спустился по лестнице в студию. Все сидели возле камина. И одно из кресел было свободно. Хотя, возможно, в нем сидела Кристина, теперь ютившаяся на коленях нового папы.

Сердце дезертира учащенно забилось. Придержав дыхание, он опустился в пустое кресло.

Все молчали, и у Миколы было время рассмотреть мужчину, у которого на коленях сидела его дочь. А ведь хорошие глаза у мужика, подумал Шкуро. – умные и не злые. В них мелькает желание помочь Николаю. Даже как будто добрая, сочувственная улыбка на губах.

Оля строго сказала:

– Ты уедешь в Ирландию и примешь её гражданство. О Миколе Шкуро забудь навсегда – опорочил ты это имя.

Дезертир нервно вздохнул. Он старался скрыть свою радость от услышанного – все ещё не верил, что все так легко разрешилось.

– Хорошо. Я готов.

– Ты будешь жить в селении, заниматься любимым делом – строить дома и производственные помещения. У тебя будет собственное жилье, достаток – можешь семью завести и выписать маму из прифронтовой Одессы. Если этого мало и задумаешься о своем будущем – вот тебе программа реабилитации. С нацизмом навсегда покончено. Но не с нациками. Мы будем тебе помогать, если ты уговоришь «азовцев» и прочих нацбатовцев поднять в Украине бунт против существующей власти. Следует устранить Залужного, арестовать Зеленского, правительство и Верховную Раду. Спонсором бунта пригласите отца-основателя Игоря Коломойского. Пусть олигархи образуют военную хунту – нацбаты вновь станут их оружием – объявят, что власть в стране переходит к ней. Её декретами на государственном уровне отменяется русофобия, заключается мир с Россией и начинается национализация распроданных иностранцам прежней властью земель и предприятий. Все нормально пройдет – через год выборы нового президента, Верховной Рады и изменение Конституции Украины. К черту Евросоюз и НАТО – курс на союзное государство вместе с Россией и Белоруссией. Если ты все это осмыслишь и примешь, у тебя будет шанс сделать политическую карьеру в обновленной стране. Ведь ты об этом мне говорил, уходя из дома, о карьере…

– Я хотел уйти от политики, – Шкуро закрыл глаза, желая успокоиться.

– Ничего страшного. Будь строителем. Живи по достатку и без волнений.

– Спасибо, – сказал Микола и потерянно улыбнулся. – Я буду на тебя молиться.

В этой улыбке было что-то себя – зачеркивающее.

Кончился человек – подумала Ольга.

– Надеюсь, нацики не сделали из тебя оборотня, и ты сейчас говоришь искренне.

На следующий день Саня отвез Миколу Шкуро в казахскую Алмату. Купил авиабилет в Ирландию по своим документам. За небольшую взятку служащий аэропорта провел беглого нацика в зону ожидания, миную КПП. В Дублине дезертира встретил Конрад Бакли.

Наблюдения за митрополитом Киевским показали, что «патриарх всея Руси Украины» очень любит лошадей. В своей усадьбе имеет конюшню и несколько породистых рысаков. Здесь он частенько проводил часы перед сном.

Главный конюх Гектор Спивак выговаривал заглянувшему хозяину:

– По нынешним неспокойным временам, ваше святейшество, лично я просто продал бы всех лошадей. Мне кажется, так будет лучше и для них.

Жеребец Альпак дернулся, когда хозяин положил ему на холку ладонь.

– Все хорошо, – сказал митрополит и погладил рысака.

Культ лошадей на Украине с древнейших времен – обереги на крышах вырезались в виде коньков. Византийцы не понимали такой любви. Можно любить какую-то лошадь, но не весь же табун.

Альпак снова дернул головой, будто пытаясь избавиться от руки человека. Митрополиту казалось – в последнее время жеребец ненавидит его. В чем дело?

– Что с ним творится? – спросил конюха.

– А что с ним может твориться? Может, кобылу надо?

– А ты не можешь найти? Сам становись раком.

Довольный шуткой митрополит усмехнулся кривой улыбкой.

Гектор своё канючил:

– Они стоят миллионы. А попадут под бомбу – все прахом в одно мгновение. Все теперь стало с ног на голову. Вот и Альпак чует опасность.

– Бог не даст, – губы раскольника в глубоких трещинах застыли в усмешке.

Спивак глубоко вздохнул.

– Когда воют сирены воздушной тревоги, мне почему-то кажется, что я не в усадьбе святейшего, а в логове дьявола.

– За богохульство выпороть бы тебя не мешало.

Митрополит поднял руку. Конюх съежился, Альпак шарахнулся в сторону.

– Тьфу, на вас! – в сердцах плюнул митрополит. – Сами боятся, меня напугали.

Этот рысак, всегда ровно и чисто работавший на дорожке, вне неё был злым, мелочно мстительным, обидчивым и желчным существом. Он постоянно норовил укусить конюха, незаметно сделать ему больно, в самый неожиданный момент прижать к стенке денника. Однажды он сломал два ребра нерасторопному скотнику, который всегда терпеливо и заботливо ухаживал за ним. Но стоило после этого конюху на него закричать (о том, чтобы ударить призовую лошадь, не могло быть и речи), Альпак сник и стал послушнее.

Чуть позже:

– Сам-то давно в седле сидел? А покажи.

– Сейчас Альпака в стойло отведу и Берту оседлаю.

Митрополит усмехнулся:

– А на этом боишься?

– Почему боюсь? Берегу.

Конюх ушел, отводя жеребца, а потом вернулся с вороной рысачкой под седлом – сам ухмылялся. Митрополит хмуро оглядел кобылу, кивнул. Гектор взял поводья, легко вскочил в седло. Берта, почувствовав руку, вздрогнула, загрызла удила.

– Ха… – конюх приник к лошадиной шее.

Берта закружилась, взметая копытами песок, быстро перебирая ногами.

– Ха! – Спивак натянул поводья.

Берта остановилась и замерла на месте, как вкопанная. Ноздри её трепетали.

– Сядете на лошадь, ваше святейшество? Эта спокойнее.

Митрополит отмахнулся.

– Езжай, прокатись. Я на лавочке посижу. Люблю лошадей, запах конюшни… Не те уже годы, чтобы верхом скакать – можно что-нибудь растрясти.

Глава отколовшейся церкви сел на лавочку у стены конюшни, не замечая, как летит время. Он сидел и думал о том, что день прошел. Целый день. Ещё один день. Кажется, все вошло в колею. Те, кому надо, сидят за решеткой. Всех несогласных вон попросили…

Много лет назад, будучи студентом Киевской духовной семинарии, он пристрастился к игре на конных скачках. Хорошо помнит ощущение первого крупного выигрыша. Бесстрастные пальцы кассирши легко отсчитали толстую пачку денег. Выигрыш был большим. Он ставил на незнакомую темную лошадь, и она пришла первой к финишу. Чисто случайно он стал обладателем большой суммы денег.

Часть её он отправил родителям, на остальные продолжил игру. Лошадей выбирал по цвету – всегда ставил на самую темную. Знал наизусть все конюшни. Дни, когда на ипподроме проводились скачки, были шумные, выматывающие…

Это был Киев, столица, но никаких развлекательных или увеселительных заведений он не помнил – только ипподром. Даже имена сокурсников и наставников-преподавателей так не врезались в память, как клички чемпионов скачек.

Почему он вспомнил об игре – из-за денег или лошадей?

Мысль с трудом пробивалась сквозь навалившуюся сонливость.

Митрополит прилег. В таком положении мысль поменялась.

Он подумал о том, о чем часто думал с усмешкой – о своей профессии. Странная, не производящая ничего, даже радости. Только лошади – услада души. Всю жизнь он ломает голову – для чего лошади дан природой быстрый бег?

Теперь он патриарх православной церкви всея Руси Украины – надо бы о другом думать. Митрополит старался отогнать неожиданно появившуюся теплоту какого-то странного тщеславия – то, чего он раньше стеснялся. Сам Зеленский целует ему руку. И это, оказывается, так приятно. Горькое и сладостное открытие – да-да, он такой, пусть считают, что это плохо, но он счастлив этим и другого ему не надо. Тщеславие его накрыло. Глупо, по-детски…

Но разве вся его жизнь не ребячество? Эти скачки, игра…

Что заставляет его, девяностолетнего старика, вспоминать сейчас сладостное ощущение мчатся верхом на лошади?

Где-то в конюшне работало радио.

До слуха митрополита донеслось:

– Сегодня в Киеве террористы российского ФСБ совершили несколько покушений на ряд служащих государственного аппарата.

Блаженная улыбка главного раскольника Православия пропала.

Что творится? Что творится? Куда Бог смотрит?

Митрополит закрыл глаза, и оказалось, что навсегда.

Вернувшийся с проездки Гектор Спивак не застал хозяина в конюшне. Расседлал Берту, обтер лоснящиеся бока и спину, отвел в стойло.

Беспокойное ржание Альпака заставило конюха заглянуть в его клетку.

– Что, приятель, беспокоит?

И тут он увидел лежащего на полу митрополита. Лобная часть его головы была напрочь разбита и вмята – кровь и мозги закрыли лицо.

Должно быть, Альпак лягнул старика. Вот напасть-то! И зачем этот старый хер залез к нему в стойло? Копыта обнюхивал или что углядел?

Достав мобильник, Спивак позвонил в службу собственной безопасности Киевской епархии.

Позже народ, ненавидевший главного раскольника Православия, говорили о нем – то не конская нога покарала отступника, а Божья рука.

Время менять Заветы

Не о себе, не для себя, для нас –

и все дела приобретут другое звучание.

/В. Сидоров/

Вечером у камина.

– О чем вы разговаривали с дезертиром, весь день катаясь вместе? – спросила у мужа Оля.

– Он каялся в содеянном и живописал «азовские страсти».

– Расскажи.

– Ну, не при ребенке же! – возмутилась Нина Николаевна.

Оля:

– Доченька, научи бабушку играть на волынке. Она очень хочет, но стесняется.

– Правда? – обрадовалась мелкая. – Сейчас принесу.

Понеслась наверх. Нина Николаевна следом поплелась, с укоризной взглянув на племянницу. Уселись музицировать в её комнате.

Что рассказывал Микола Шкуро? Жуть сплошная!

В Мариупольском порту людей набивали пачками в сетки, применяемые при погрузке-разгрузке на суда мелкого груза, и опускали краном в воду. Как они орали! Ведь поднимали уже утопленников. Или привязывали человека к кровати, обливали керосином и поджигали. Толпу загоняли в сарай и сжигали заживо. А такое – голого подвешивали, растягивали ноги и били палкой в промежность. Чтобы с трупами не возиться, заталкивали людей в яму друг на дружку – набьют плотно, а потом стреляют.