Бомба за пазухой бесплатное чтение

СМЕРШ – спецназ Сталина

© Тамоников А.А., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава 1

Ночь была душная, простыня сбилась комком где-то под боком и мешала дышать. Алексей Зыков метался по кровати, впиваясь пальцами в мокрую от пота подушку, и никак не мог крикнуть: «Слушай мою команду!»

Немцы выдыхались, об этом знали командиры, но солдаты в окопах видели, как на них прут и прут, не считаясь с потерями, танки, как за танками с бронетранспортеров высаживается вражеская пехота и снова разворачивается в цепи. Замолчал ручной пулемет в двадцати метрах от Алексея. Еще один «станкач» перевернуло взрывом и засыпало землей пулеметную ячейку. Артиллеристы на руках закатывали на линию первых окопов «сорокапятки». Все! Стоять до конца, не дать фашистам прорваться! Умереть, но стоять здесь!

Лейтенант Алексей Зыков хорошо знал о планах фашистов и своего командования здесь, на южном фасе Курской дуги, как ее недавно стали называть в войсках. Эшелонированная оборона должна была измотать, обескровить врага, а потом будет нанесен мощный сокрушительный удар, который позволит нанести врагу такой урон, что фактически группа армий «Центр» перестанет существовать. Немцы так старательно готовились к наступлению на этом участке, что даже стали снимать части со Сталинградского фронта, из-под Москвы, Ленинграда. Победа здесь означала ослабление врага и на других участках фронта. Это был конец успехам вермахта на Восточном фронте. И все зависело от солдат здесь в обороне. Надо удержаться, надо устоять. Алексей улыбался, понимая, что танкам не пройти. Сколько солдат погибнет, но все равно не пройдут. Неизбежная жертва богу войны, но это святая жертва, это вклад каждого в светлое будущее страны, свободы своей Родины. Алексей готов был сам умереть, лишь бы приблизить этот день!

И тут случилось страшное – блиндаж командного пункта полка вдруг вздыбился, взметнулся вверх черным столбом земли, дыма, полыхнул в недрах этого чудовищного фонтана огненным шаром, и полетели в разные стороны бревна и еще что-то, о чем не хотелось думать. То ли просто выброшенные взрывом офицерские шинели, то ли разорванные в клочья тела командиров.

Алексей застонал в голос и бросился было вдоль окопа к дымящейся воронке от крупнокалиберного снаряда, убившего командование стрелкового полка, но потом остановился. Там уже делать нечего, там уже никому и ничем не поможешь. Оглянувшись по сторонам, лейтенант вдруг увидел застывшего как статуя рядового Вальку Мухина – вестового командира полка.

– Мухин! Ты что? Очнись! – рванул он солдата за плечо.

– Там, – Мухин вытаращил переполненные ужасом глаза, – там же все… там же всех сразу…

Да, эта мысль теперь засела и в голове лейтенанта. Зыков как-то сразу осознал, что на КП полка вызвали всех ротных, комбаты тоже были там. Там были и связисты, там находился корректировщик с артиллерийской батареи. Кто остался в боевых порядках стрелковых батальонов? Несколько молодых необстрелянных взводных лейтенантов из последнего пополнения. Были там и более опытные взводные командиры, но кто из них знает, кто видел, что произошло здесь?

– Рядовой Мухин! – крикнул чуть ли не в ухо бойца Зыков. – Бегом на капэ дивизии! Передать на словах следующее: «Снарядом уничтожен командный пункт полка. Связь прервана. Командование принял на себя лейтенант Зыков из особого отдела. Огонь артиллерии по ориентирам 3, 6 и 8». Повторить!

– Снарядом капэ, – послушно пробормотал солдат, глядя на лейтенанта. – Погибли все, вы принимаете командование…

– Ориентиры! – тряхнул вестового Зыков.

– Три, шесть и восемь, – кивнул боец и судорожно сглотнул.

– Бегом, Мухин, бегом! Мы продержимся, а ты добеги, родной. Добеги!

Добежать было сложно. Около километра в чистом поле под непрекращающимся огнем врага, по открытой местности. А в полку и так были очень большие потери за эти несколько дней непрерывных боев. Но бывает такое в жизни, и особенно на войне, когда другого выхода просто нет, не существует и не может существовать – только выстоять. И Зыков бросился бежать к первой линии.

– Слушай приказ! Станковые пулеметы на фланги, все пулеметы на фланги. «Сорокапятки», огонь открывать на шестистах метрах. Ружейный огонь по команде. Отсекать пехоту от танков!

Взводные довольно быстро поняли, что произошло. Заговорили бронебойные ружья. Командиры приказали сменить позиции и по целям били по три-четыре бронебойщика с разных позиций, под разными углами, потому что танки пришлось подпускать очень близко. Бить из «сорокапяток» с большой дистанции – это значит уменьшить поражаемость и раскрыть позиции артиллеристов. Их расстреляют танками еще с расстояния восемьсот метров, держа на постоянном прицеле. Надо было рисковать, и Зыков принял это решение.

Танки горели, нещадно чадили, застилая поле боя черным дымом, пехота поднималась и снова ложилась, прижатая огнем. Немцы маневрировали и пытались прорваться то на одном, то на другом участке обороны. У Зыкова сжалось сердце, когда он увидел, что немецкие танки начали утюжить гусеницами передовые окопы одного из батальонов. Но там справятся, выстоят, это сейчас не важно, что враг дошел до первых окопов. Полетели гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Кажется, даже началась рукопашная схватка в окопах. А потом ударила корпусная артиллерия…

Это потом, когда его отправляли в госпиталь, Зыков узнал, что они дрались два часа, целых два часа продержались и не отошли. Ему тогда, во время боя, показалось, что бой длился весь день и даже начало смеркаться. А это просто дым закрыл солнце. И потом, когда его, контуженого, в рваной закопченной гимнастерке укладывали на носилки, он все хватал рукой кого-то и требовал признания, что они выстояли, что фашист пока не прошел на участке обороны. И уже теряя сознание от боли и потери крови, Алексей как в тумане увидел широкое лицо с усами. То ли показалось в горячечном бреду, то ли правда этот человек сказал: «Спасибо тебе, сынок!»

Утро было теплое, солнечное, и ощущать себя небритым в такое утро было неприятно, даже как-то унизительно. Зыков уселся на кровать возле тумбочки и повернул к себе настольное зеркальце. Да, вот что значит лень, вот что значит расслабиться в тылу, перестать следить за собой. Ладно, когда его только привезли с ранением и контузией, было не до бритья. Но потом-то Алексей начал бриться самостоятельно, а позже, по мере выздоровления, расслабился совсем. Непорядок! Зыков нахмурился. На передовой, когда полк дрался в обороне, он все равно находил возможность бриться. Хотя бы через день. Но офицер должен быть примером для подчиненных.

– Любуешься? – раздался за спиной голос майора Агафонова, лежавшего на соседней койке. – На свиданку собрался, медсестричек охмурять?

– Ну почему же на свиданку, – скрывая раздражение, ответил Алексей. – Просто привести себя в порядок хочется.

– Знаем мы вас, таких, – снова проворчал раненый сапер. – То-то Лидочка все снует к нам в палату, да все к тебе. А между прочим, тут и другие есть, и тяжелые, а ты уже выздоравливающий.

– Ну, зашла несколько раз, так зачем же выводы делать, – нахмурился Зыков. – А для раненых у нас свои сестрички есть. Она же из другого отделения. А с Лидой мы просто дружим. Мы с ней из одного города.

– Знаем мы ваши сказки, наслушались. Моего заместителя ночами дергали на допросы с такими вот сказками. А потом, когда мы переправу во время наступления строили под бомбами, когда его взрывом сбросило в реку, а тело не нашли, твои такие же вот в дезертиры списали. Не в пропавшие без вести, а в дезертиры. И десяток человек видели, как он упал в воду, но особистам ведь свидетели не указ, у них свои планы и отчеты по врагам народа!

– Товарищ майор, – не выдержал Зыков, – почему вы судите обо всей организации по отдельным людям?

– Ты что, лейтенант, воспитывать меня собрался? Уму-разуму учить?

Алексей стиснул зубы и промолчал. Он молча поднялся и пошел к титану за горячей водой. Разговоры разговорами, а побриться необходимо. Вчера вечером лечащий врач Степан Андреевич подмигнул ему и весело сказал, что утром приедет начальство. В том числе и по его, Алексея Зыкова, душу. Агафонов замолчал, отвернувшись на своей кровати к стене. Алексей с удовольствием побрился, подушился остатками одеколона, которые берег именно для таких торжественных случаев. А потом не спеша сменил белый подворотничок на больничном халате. Все, он был готов к приезду начальства. Но на что намекал Степан Андреевич?

Около одиннадцати часов в коридорах затопали сапоги, торопливо забегали сестрички и санитарки. Зыков замер, сидя на своей кровати, не понимая, чего это он так разволновался. Как мальчишка в начале урока, когда взгляд учителя скользит по списку в классном журнале в поисках, кого бы вызвать отвечать домашнее задание. В соседней палате наступила тишина, а потом там забубнили властные командирские голоса. Потом громко и нескладно захлопали в ладоши. А потом снова в коридоре затопали сапоги, и Алексей не удержался и поднялся с кровати, держась за спинку. Он даже не замечал, что сжимал железную спинку кровати так, что побелели пальцы.

– Здравствуйте, товарищи! – прогремел, пронесся эхом под высоким потолком палаты властный командирский голос.

Зыков вздрогнул и понял, что так глубоко задумался, что не заметил, как в палату вошла процессия во главе с начальником госпиталя и крупным плечистым полковником в накинутом на плечи белом халате. Лежачие раненые начали приподниматься на подушках, те, кто уже мог ходить, поднялись. Зыков тоже вытянулся, как мог, хотя больничный халат никак не мог подчеркнуть выправку молодого офицера. Он с удовольствием отметил, что за спинами персонала и гостей стоит Лидочка. И только потом Алексей стал рассматривать гостей. Капитана с портфелем и подполковника с пехотными эмблемами, который скромно стоял за спинами военных и врачей.

– Ну, как здоровье, герои? – с широкой улыбкой осведомился полковник. – Выздоравливайте, товарищи! Вы очень нужны на фронте. Великие дела начинаются. Бьем фашиста в хвост и в гриву, бежит враг с нашей земли! А Родина о вас не забывает, товарищи. Я уполномочен командованием фронта вручить награды наиболее отличившимся.

И полковник взял из рук капитана первый наградной лист. Награды получили два офицера, и третьим, к большому удовольствию Алексея, назвали его. Он заметил, что подполковник из-за спин врачей подвинулся ближе к первому ряду и теперь смотрел на молодого лейтенанта. Представитель штаба фронта взял наградной лист, посмотрел в него, но зачитывать содержимое не стал. Он опустил бумагу и обвел взглядом раненых в палате.

– А вот по поводу лейтенанта Зыкова мне хочется сказать не казенным языком наградного листа, а словами командира, старого солдата. Много подвигов я видел на фронте, много героев прошло перед моими глазами. Но тут случай особый. Лейтенант Зыков не пехотный командир, не артиллерист, не танкист. Он оперуполномоченный Смерша, особого отдела, как раньше называлась наша контрразведка в войсках. Его задача – борьба с вражескими шпионами, диверсантами. Но когда его полк находился на передовой, на линии обороны, когда враг пер на позиции всей своей звериной мощью, случилась беда. Такое бывает на войне. Одним снарядом крупного калибра накрыло командный пункт полка. И когда часть осталась без командиров, без связи, быстрее всех отреагировал именно лейтенант Зыков. Отправив связного в штаб дивизии, он принял командование на себя и два часа фактически руководил действиями полка. Руководил умело, грамотно. Полк, благодаря лейтенанту Зыкову, выполнил поставленную задачу, не отошел ни на метр, отразив все атаки врага. Вот он, наш герой, вот каких сынов дает наша Родина, наш комсомол. И Родина благодарит своего славного сына и награждает его орденом Красной Звезды. А еще слово хочу предоставить представителю главного управления Смерша, подполковнику Уланову.

Подполковник протиснулся из-за спин медиков, подошел к Зыкову и крепко пожал руку. Он достал из планшета новенькие офицерские погоны с тремя звездочками и протянул Алексею.

– Поздравляю, герой, с присвоением очередного воинского звания старший лейтенант. Гордимся тобой!

Алексей пожал руку подполковника, он жал еще чьи-то руки, его хлопали по плечам. И сейчас лейтенант был взволнован не тем, что на него с восхищением смотрела Лидочка. Обидно было, что майор Агафонов продолжал лежать лицом к стене. Ведь слышал все сапер, понял, что Зыков не такой, каким он представлял особиста, что все это чепуха и глупости, что про них иногда говорят в войсках. Алексею было важнее сейчас мнение фронтовика, который все это время относился к нему с неприязнью.

Гости ушли. Выздоравливающие офицеры стали хитро перемигиваться, шушукаться, когда рядом не было медсестер и санитарок. Один из них подошел к кровати Агафонова и потрепал майора за плечо.

– Товарищ майор, Илья Степанович! Вы как, в долю входите? Мы тут небольшое нарушение режима задумали. Товарищ майор…

Офицер потянул Агафонова за плечо, и тут тело сапера безвольно повернулось.

…Когда тело увезли на каталке и санитарка свернула белье на кровати, в палату вошел врач Степан Андреевич. Он постоял у кровати майора, похлопал по спинке, а потом повернул грустное усталое лицо к раненым.

– Вот так вот бывает. И ничего с этим не поделаешь. И ампутацию перенес, думали, обойдется, а вот маленький осколочек все же добрался до сердца. Не всесильна еще медицина. Не могли мы его вытащить, а осколок продолжал убивать и убил-таки. – Врач строго посмотрел на обитателей палаты, и голос его сделался строгим. – А вам – не хныкать и не расслабляться. Жить, выздоравливать и оставаться мужчинами. Родина вас ждет, враг ее топчет. А кому суждено… ну что ж. Вечная память…

«Он так и не понял меня, так и не простил, – думал Алексей, глядя в окно. – Для него я так и остался… даже не могу сказать, кем. Но эта неприязнь, граничащая с ненавистью. Почему, за что? Да, во всем виноваты люди, потому что они, независимо от занимаемой должности, остаются людьми, со своими недостатками, странностями. А потом вот такие, как Агафонов, ненавидят всех, кто имеет отношение к этой организации. И как с этим бороться, что с этим делать? Ничего, надо просто честно служить Родине, вот и весь рецепт!»

Через неделю, в новенькой форме, купленной в Военторге взамен своей истрепанной, латаной и перелатаной, Зыков прощался с товарищами по палате. Новенькие погоны с тремя звездочками и орден Красной Звезды на груди приподнимали настроение; и в то же время он испытывал грусть. Грусть от того, что сейчас он попрощается с Лидочкой. Наверное, она будет писать ему какое-то время, а он даже станет отвечать на ее письма. Но, честное слово, война не время для завязывания серьезных отношений. Он едет на фронт, а там может случиться всякое; и зачем мучить девушку несбыточными мечтами. Может быть, ей еще встретится хороший человек, и она выйдет за него замуж, когда война кончится. А пока придется запретить себе всякие мысли о личном, о семье, о девушках.

Но Лида все же прибежала к автобусу, который должен был доставить выписавшихся после излечения офицеров на железнодорожную станцию. Она держала в руках небольшой букетик цветов, а под глазами у девушки темнели круги от бессонных ночей и огромной усталости.

– Алексей! – выпалила Лидочка и тут же потупила взор. – Леша, ты уезжаешь снова на фронт, и я хочу, чтобы ты знал…

– Я все знаю, Лида, – Зыков взял из девичьих рук букетик и задержал ее пальчики в своих руках. – Я буду помнить о тебе. Спасибо за все: за внимание, за уход. Ты замечательная девушка…

– Но ты меня не любишь? – Лида подняла на Зыкова глаза, в которых вот-вот готовы были появиться слезы. – У тебя есть другая?

– У меня никого нет, никакой девушки, – улыбнулся Алексей. – Война, меня могут убить. Но когда мы победим, когда я вернусь с победой, тогда…

Зыков неумело поднес девичью руку к губам, поцеловал пальчики, а потом подхватил свой вещмешок и поспешно запрыгнул в автобус. Он не любил долгих и мучительных прощаний. Но удержаться не удалось, и Алексей, когда автобус уже тронулся, все же обернулся. Худенькая, в белом приталенном халате, Лида стояла и махала рукой. На старшего лейтенанта в автобусе смотрели другие офицеры, но никто не отпускал шуточек в его адрес и в адрес медсестрички Лидочки. Офицеры только молча улыбались, отводя взгляды.

В управлении Смерш фронта Зыкова встретили с какой-то странной настороженностью. За окном шел проливной дождь, грузовики и легковушки вязли в грязи, проносились, разбрызгивая грязную жижу. В здание то и дело забегали и выбегали офицеры в промокших плащ-палатках. Алексей уже минут двадцать сидел на стуле напротив дежурного, который что-то заполнял, вносил какие-то данные в разные журналы и, как понял Алексей, украдкой посматривал на новенького старшего лейтенанта.

– Начальник управления, – громко шепнул дежурный и вскочил со стула, проверяя, застегнут ли воротник гимнастерки.

Зыков тоже поспешно вскочил, едва не опрокинув стул. За время пребывания в госпитале он уже немного отвык от проявлений субординации в армии. Дежурный сверкнул негодующим взглядом, поймав рукой чернильницу, которая едва не опрокинулась, и прошипел:

– Тише ты! Как слон…

В коридор с шумом вошли высокий плечистый генерал и два офицера, один из которых в морской форме. Все были в мокрых плащ-палатках. Дежурный начал было докладывать, как положено, что за время его дежурства ничего не случилось, но генерал только отмахнулся, что-то обсуждая со своими спутниками.

– Ну вот, – развел дежурный руками. – Я даже не знаю, как быть. Генерал занят, когда он освободится, я не имею представления. Бывает, что и к утру.

– Я не могу ждать до утра, – твердо сказал Зыков. – Я должен был явиться и доложить утром, а сейчас вечер. Как я буду объяснять, где болтался целые сутки? Я пойду и доложу сам!

– А, делай что хочешь! – вдруг разозлился дежурный. – Возьми свое предписание и топай на второй этаж по коридору направо.

Обрадовавшись такому повороту событий и опасаясь, как бы дежурный не передумал, Алексей схватил свое предписание и быстро пошел по коридору к лестнице. Бездействие, пустое ожидание выводили из себя, выматывали хуже любой физической работы. И, намучавшись в дежурной части, Алексей готов был на любой разумный поступок, на любое действие. Лишь бы дело сдвинулось с мертвой точки, лишь бы что-то делать полезное. Он взбежал по скрипучей лестнице на второй этаж, поспешно козырнув какому-то встречному майору, и свернул в коридор. Полы здесь давно были не крашены, краска на стенах облупилась, под потолком висели две запыленные лампочки, которые давали мало света. «Что это они, – с удивлением подумал Зыков. – Тут кабинет генерала, начальника управления, и такой бедлам. Сарай, а не управление». По молодости лет и неопытности Алексею и в голову не могло прийти, что управление «заселилось» в это здание всего пять дней назад. Что для размещения управления предполагалось совсем другое место, но контратака немецких войск на этом участке фронта смешала планы квартирьеров. Так на фронте бывает не просто часто, а почти постоянно.

Постучав в дверь, Зыков решительно открыл ее и шагнул в небольшой кабинет с плотными черными шторами на окнах. Генерал сидел за массивным столом, откинувшись на спинку стула, и постукивал по столу карандашом. Перед ним сидел капитан-лейтенант в морской форме, перед которым лежали какие-то бумаги. Оба повернули головы в сторону Алексея. Генерал глянул хмуро и негодующе, капитан – с усталой терпеливостью. Видно было, что глаза у него красные от недосыпания.

– Товарищ генерал, разрешите обратиться! – громко произнес Зыков, поднося руку к фуражке.

Он почему-то сразу почувствовал себя неуютно в своей новенькой отутюженной форме. У капитана были грязные сапоги, у самого генерала потрепанная и выгоревшая гимнастерка с полевыми погонами. Алексею показалось, что оба офицера первым делом обратили внимание на его парадный вид и даже не глянули на награды.

– Кто вам разрешил войти?

В голосе генерала прозвучало столько негодования и угрозы, что Зыков поежился. Но отступать было некуда. И Алексей решительно сказал:

– Я обязан доложить, что прибыл в ваше распоряжение после излечения в госпитале, товарищ генерал!

– Да чтоб тебя! – Генерал бросил на стол карандаш и неожиданно усмехнулся, сразу перестав быть суровым и неприступным. – Нет, ты видал, Жуков, таких настырных лейтенантов. Субординацию коту под хвост, но молодец. Хороший опер из него получится. Вот ты его и заберешь к себе в бригаду. У вас некомплект как раз.

– Товарищ генерал, да у нас же там намечается… – начал тихо бубнить капитан, чуть нагнувшись к начальнику управления. – Зачем нам зеленый, неопытный оперативник, нам матерые нужны…

– Ну, не такой уж он и зеленый, – генерал уже с серьезным лицом рассматривал молодого офицера, его награды, две нашивки за ранения. – Давайте ваши документы!

Просмотрев документы, генерал, как показалось Алексею, прочитал выписку из наградного листа еще раз и предписание тоже. Не поднимая головы, он коротко приказал: «Садись». Капитан молча барабанил по столу пальцами, ожидая решения генерала. Он явно нервничал, видимо, это был срочный доклад. По крайней мере, до появления Зыкова. Наконец генерал отложил бумаги, посмотрел на лейтенанта прямо и открыто.

– То, что ты человек опрятный, это хорошо тебя характеризует. Значит, есть в тебе обстоятельность, аккуратность, отсутствует торопливость. Я так понимаю, что и ворвался ты ко мне в кабинет не по природной торопливости, а как раз из-за своей обстоятельности. Положено явиться и доложить сегодня, вот ты в лепешку расшибся, а доложил. Форму в Военторге купил, за свои деньги? Что, старая, в которой в госпиталь привезли, совсем истрепалась во время того боя?

– Совсем, товарищ генерал, – согласился Алексей.

– Знал бы, не тратился бы, – произнес непонятную фразу начальник управления. – Вот так и поступим, Жуков. Заберешь его себе. Вам там с Брагиным вдвоем не управиться. Заявку оставь. По твоим данным мы проверку пропустим вне очереди. Возвращайся в бригаду и введи парня в курс дела.

– Есть, товарищ генерал, – офицер поднялся, оставив бумаги на столе, и подошел к вешалке у двери, где висели мокрые плащ-палатки.

– Все, иди, – кивнул Зыкову генерал. – Удостоверение в бригаде получишь. Пистолет тоже. Кобура, смотрю, пустая. Во время боя утратил табельное оружие?.. Ладно, отправляйся и служи как положено. Ты мне такие вот награды заслужи, не пехотой командуя, а за работу в контрразведке. Вот где цены тебе не будет, сынок!

Они с Жуковым молча вышли в коридор. Алексей подумал, что этот неразговорчивый капитан-лейтенант будет молчать всю дорогу до места назначения. На пороге Зыков остановился, с неудовольствием глядя на проливной дождь. В темноте он казался еще более сильным, чем на самом деле. Алексей невольно поежился, но Жуков развернул мокрую плащ-палатку, обдав лейтенанта брызгами, и добродушно приказал:

– Давай вместе под навес. До машины добежим, а там в кабине не размокнем. В тесноте, но сухо!

Алексей посмотрел на Жукова, как тот развернул над головой плащ-палатку, чтобы под ней могли уместиться двое. «Навес», – с усмешкой подумал Зыков. Недалеко во дворе раздался звук мотора. Кто-то завел грузовик. Судя по звуку, это был «Студебекер». «Значит, есть гарантия, что не забуксуем в грязи», – подумал Алексей и, прикрываясь своим краем плащ-палатки, побежал к машине.

– Куда, товарищ капитан-лейтенант? – коротко спросил усатый водитель в морской робе.

– К нам. В хозяйство.

Кабина у американской машины все же была чуть попросторнее, чем в отечественной полуторке. Но все же сидеть зажатым между водителем и Жуковым было не очень удобно. «Хорошо, – подумал Алексей, – значит, не усну». Он хотел было расспросить контрразведчика о предстоящих боях. Уточнить, на что намекал генерал, но вовремя вспомнил первую заповедь: все, что не предназначено для других ушей, не должно прозвучать вслух.

Дождь неожиданно прекратился. И ночное небо, затянутое тучами, как-то заметно поднялось, появились просветы со звездами. Машина запрыгала, стал дребезжать расшатанный кузов. Почва стала каменистой и блестела впереди, как брусчатка. Где-то вдали грохотала артиллерия, незримо ощущалась близость фронта. И из-за этого ощущения Зыков чувствовал себя неуютно с пустой кобурой на офицерском ремне. У Жукова тоже пистолет, у водителя вон ППС на хитрой защелке слева у двери пристегнут. Ну, не передовая же, успокоил себя Алексей. Пока переживать о пистолете нечего.

Взрыв полыхнул впереди с такой яркостью, что в закрытых от неожиданности глазах мгновенно запрыгали зайчики. Водитель резко нажал на тормоз, а ночь уже наполнялась стрекотом очередей шмайсеров, сочными очередями ППШ, хлесткими винтовочными выстрелами. Не успев сориентироваться в темноте, Алексей оказался вытянутым из кабины твердой рукой Жукова. Они лежали за колесами машины и всматривались вперед, где разразился нешуточный бой.

– Фрицы из окружения прорвались, не иначе, – проворчал моряк-водитель, положив перед собой на камни автомат.

– Откуда-то из северной части города, – согласился Жуков. – А может, и в каменоломнях отсиживались. Знать бы еще, какими силами наши их там впереди зажали. Случайные бойцы под огонь попали или засада действует.

– Кто кого зажал – вот еще вопрос, – снова проворчал водитель.

– Хорошая мысль, – зло усмехнулся Жуков. – Свежая! – Сняв с головы фуражку, он положил ее рядом с собой и приказал: – Лежать возле машины, действовать по обстановке. Я попробую разведать ситуацию впереди.

Жуков вскочил и, пригибаясь, побежал вперед. Но далеко ему уйти не удалось. Алексей сначала услышал голоса справа в темноте. Это была немецкая речь, кто-то отдавал приказы, коротко, рублеными фразами. А потом фигура Жукова метнулась в сторону, и ночь прорезали две вспышки пистолетных выстрелов. Кто-то закричал, потом прозвучала ответная очередь шмайсера. И еще одна фигура мелькнула в темноте. Зыкову показалось, что Жуков в темноте сцепился с немцем в рукопашной схватке, он хотел броситься на помощь, но тут водитель перевернулся на бок и почти над самой головой лейтенанта дал две длинных автоматных очереди. Кто-то упал в темноте, кто-то выругался.

– Назад! – крикнул водитель и перекатился на несколько метров в сторону.

Алексей остро почувствовал себя беспомощным и безоружным. Почти голым, если только такая аналогия подходит к условиям боя. Но безоружность сродни беззащитной наготе. Он стал отползать под защиту студебекера, озираясь и слыша крики, видя вспышки выстрелов. Несколько пуль просвистели над головой, одна прошила металл корпуса машины, на голову полетели деревянные щепки кузова машины. Водитель вскочил, бросился в сторону, но тут же рухнул, раскинув в стороны руки и ноги.

Алексей видел много смертей на фронте. И чтобы понять, что моряка убили, ему достаточно было одной секунды. Тут же темная фигура немецкого солдата в каске возникла рядом, и Зыков бросился на врага. Он не размышлял, действовали рефлексы. Враг его не видел, расстояние было оптимальным для нападения. Вскочив, лейтенант еще не знал, что он сделает и как. Он видел немца, на шее которого висел автомат, и тот держал оружие двумя руками, выискивая цель. На ремне – подсумок с запасными обоймами и штык в ножнах, сзади продолговатая цилиндрическая коробка с противогазом.

Алексей схватил немца сзади сгибом локтя за горло и, поставив колено под поясницу, рывком бросил противника на землю. Падение несколько оглушило немца, и Алексей резко нанес ему удар кистью руки по горлу. Тот захлебнулся криком от боли, но автомат, ремень мешали солдату, а у Зыкова была полная свобода действия. Прижав руку немца, он выдернул из ножен штык и всадил его противнику в сердце. Долго, слишком долго продолжалась схватка. Буквально спиной лейтенант чувствовал, что другие враги близко, может быть, сейчас кто-то целится в него, вот-вот нажмет на спусковой крючок, и спину прошьет горячий свинец. Или холодный клинок со скрипом войдет в тело.

Падая на тело убитого, Зыков повернул автомат, ремень которого все еще был накинут на шею немца, и дал длинную очередь вправо. Сделал он это вовремя. Всего в пяти метрах от него виднелась фигура еще одного врага, и тот, попав под автоматную очередь, повалился на землю, как мешок. Кто-то выстрелил из пистолета, и пуля едва не задела щеку Алексея. Он снова дал очередь в темноту, туда, где только что возникла вспышка пистолетного выстрела. И снова вскрик, снова падение тела.

И снова чья-то фигура в темноте мелькнула совсем рядом. Понимая, что автомат ему не поднять так быстро, Зыков выдернул из тела убитого штык и отпрянул, падая на спину. Немец с ножом упал на Алексея, но тот успел перехватить за кисть вооруженную руку врага, удержал ее из последних сил, но свое оружие он во время падения успел направить в нужном направлении. Немец вскрикнул, Зыков почувствовал, как клинок вошел солдату в живот, прорвав обмундирование. Он выдернул штык и ударил немца в живот еще раз. Тот скорчился, и тогда Зыков, перевернув немца на спину, добил его ударом штыка в горло.

Теперь он сорвал со второго убитого его автомат и откатился в сторону. Странно, но стрельба, как оказалось, стихла. Где-то кричали люди, раздавались команды. Прислушавшись, Алексей с удовлетворением осознал, что кричали и командовали по-русски. Потом он услышал голос Жукова:

– Давай сюда, к машине! Здесь еще трупы. Ближе неси, я фары включу!

Облегченно выдохнув, Зыков поднялся и огляделся. Водитель лежал на спине, держа в руке автомат. Вторая рука откинута в сторону, взгляд мертвых глаз уставился в небо. Эх, морячок! Алексей присел, приложил руку к горлу. Какое там. Пуля угодила моряку точно в лоб, и еще две – в грудь. Вон сколько крови.

– Живой, стажер? – крикнул Жуков, подходя к лейтенанту.

Он сразу посмотрел на немецкий автомат в руке Зыкова, на три трупа и мертвого водителя. Вытерев пот со лба рукавом гимнастерки, кивнул, а потом приказал:

– Заведи мотор, включи фары. Сейчас начнем трупы окруженцев стаскивать сюда для осмотра. Ты потом этих троих положи перед машиной, чтобы рассмотреть. Офицера прикончил, я смотрю. А вот это зря, братишка! Такие личности надлежит брать живьем и желательно целыми.

Замечание было правильное, это Алексей понимал. Но вот осуществить то, о чем говорил Жуков, в той ситуации, в которой он оказался, да еще без оружия, было практически невозможно. Он понимал это, но все равно из-за полученного замечания ему было стыдно. Но это ощущение отошло на второй план, когда Алексей осознал, что он чудом остался жив.

Глава 2

Майор Брагин оказался высоким человеком со шрамом во всю щеку, отчего уголок губ у него был приподнят. И на лице появлялась иллюзия злой, какой-то пиратской усмешки. Алексей подумал, что бойцы и командиры из-за этого шрама недолюбливали контрразведчика. А может, и побаивались. Но майор оказался человеком веселым и далеко не злобным. Стоило ему улыбнуться, и образ пирата мгновенно пропадал.

– Говоришь, хорошо себя проявил во время боестолкновения? – постукивая сложенным листом предписания по столу, спросил майор Жукова.

– Молодой, еще геройствует, – пожал плечами капитан-лейтенант, – но в целом сориентировался парень хорошо. Водителя, правда, убили. Но шансов выжить там у нас у всех троих было мало.

– Ну да. И орден за командование полком, – улыбнулся майор. – Ну, значит, так, Алексей, ввожу тебя в курс дела. Мы втроем, теперь вот и с тобой в том числе, – отдел контрразведки 255-й морской стрелковой бригады. Звания у нас обычные армейские, несмотря на то что форма морская. Но на форму ты особенно не обращай внимания, это в штабе ходят морские офицеры, а в подразделениях от морской формы у бойцов только тельники да черные погоны. Ты тоже получишь морскую форму. Иногда приходится и ее надевать, поскольку бригада формально подчиняется флоту.

– Извините, товарищ майор, – нахмурился Зыков, – а почему меня к вам прислали? Я с флотом никогда дел не имел, не служил даже близко к морю.

Брагин посмотрел на молодого оперативника строго и сразу стал снова похож на кровожадного пирата. Алексей смутился, но постарался не подать вида. Ему все же хотелось понять, зачем его сюда прислали. Он с самого начала войны воевал в пехоте, и когда его после ранения взяли в особый отдел, то снова он служил в пехотных частях. Чему так удивился Брагин, он не понимал и ждал объяснений.

И именно сейчас Алексей вдруг осознал, понял, какие в нем произошли изменения с начала войны. Кем он был? Рядовым пехотинцем, вчерашним школьником. Потом офицерские курсы и снова фронт, но уже в качестве взводного. Ранение, перевод в особый отдел. Ведь что было раньше? Просто понимание задачи взвода, повышение боевой готовности, выполнение приказов. Оборона, наступление, взять опорный пункт, совершить марш-бросок и закрепиться на новом участке. Все просто.

А теперь он почему-то пытается докопаться до истины, он даже задает вопросы, неуместные в его прошлой пехотной жизни. Ему нужно понять, а не просто выполнить приказ. Ну да, тогда, в далеком 41-м, он вопросов не задавал. Он долбил малой пехотной лопаткой землю, зарываясь в нее и зная, что не зароешься – не выживешь. Стрелял и знал, что если не попадешь первым во врага, то враг попадет в тебя. Более того, старшие товарищи, командиры ждали от него вопросов, удивлялись, когда он вопросов не задавал. Такая у него уже второй год специфика службы.

– А в чем разница, Алексей? – серьезно спросил Брагин. Спросил с терпеливыми интонациями, за что Зыков был ему очень благодарен. – Флот, авиация, железнодорожные подразделения. Ведь дело не в роде войск, а в людях. Нам не тактику со стратегией знать надо, нам людей нужно видеть, знать, понимать. Нам врага за руку вовремя надо хватать! А где, большого значения не имеет. Тем более что морская пехота – это все же пехота прежде всего, и только во вторую очередь она морская.

И тогда Брагин стал рассказывать Алексею, что предстоит масштабная операция по освобождению Новороссийска, к прорыву немецкой обороны, в результате которой Красная армия должна выйти к Тамани. Потери за время этих боев будут большими, и части спешно пополняют личным составом, доукомплектовывают десантные подразделения. Касается это и отделов контрразведки.

– Подразделения 255-й бригады будут высаживаться на нескольких направлениях. Они пополняются не просто бойцами с миру по нитке и откуда не попадя, – строго сказал Брагин. – В нашу бригаду собирают людей обстрелянных, опытных, умелых. Вот и ты к нам попал не зря. У тебя большой боевой опыт, хотя нам бы пригодился больше твой оперативный опыт. Мы должны работать четко и быстро реагировать на все изменения в оперативной обстановке. Сложность на этом этапе подготовки десантной операции состоит во взаимоотношениях с командованием бригады. Никто нам не даст права давить на командование без серьезных на то оснований или без предъявления важных и доказанных улик.

– Да-да, Алексей, – вставил Жуков и сокрушенно покачал головой. – Это наша головная боль. Каждый человек на счету, времени проверять людей нет, а сигналы и оперативная информация поступают. Вот и крутись как знаешь. Раньше времени человека под подозрение не поставишь, а когда у тебя будут доказательства, он может уже навредить так, что головы полетят. Вот и крутись, как хочешь. Большое наступление, Алексей, это большая головная боль контрразведки.

– Познакомь его с некоторыми делами бойцов, – кивнул Брагин, открывая сейф. – А сейчас я тебе выдам служебное удостоверение личности и табельное оружие. Каждому оперативнику положен ТТ и личный автомат Судаева. Хотя не возбраняется и трофейное оружие, если сможешь его добыть и содержать в надлежащем порядке. Помни, что любая осечка, в результате которой погибнет или будет ранен твой товарищ, в результате которой будет сорвана операция, не будет выполнено задание – это твой грех, твоя ответственность.

Алексей Зыков снова почувствовал себя частью большого и важного механизма. Оказывается, за время лечения в госпитале он успел подрастерять это чувство. Наверное, сказывалось и отсутствие оружия, к которому он привык за годы войны, и отсутствие на плечах военной формы. А может, виной тому красивые глаза Лидочки?.. Нет, никакой любви до конца войны! Нельзя связывать себя привязанностями, нельзя привязывать к себе людей, которым принесет горе твоя возможная гибель. Только как можно меньше уязвимых мест, только ответственность за самого себя и за свою службу. Все остальное потерпит до победы.

И вот старший лейтенант Зыков, оперуполномоченный отдела Смерш 255-й бригады морской пехоты, с соответствующим удостоверением в нагрудном кармане, с пистолетом в кобуре, что оттягивает ремень, сидит в помещении отдела и листает дела подозреваемых, подследственных, дела оперативных разработок. Все, он снова при деле, он на службе, и всякие посторонние мысли отошли в сторону. Снова привычная работа. Оперативная установка, показания свидетелей, показания возможных свидетелей. Рапорты участкового милиционера, районного оперуполномоченного НКВД, справки, справки, справки.

Алексей просматривал дела, вглядывался в лица подозреваемых и подследственных. Особенно в глаза. Но фото не всегда были хорошего качества, и рассмотреть выражение глаз было почти невозможно. Но зато создавалось впечатление, что у всех каменные лица, не выражающие никакие эмоции. Лица убийц, вредителей, врагов. Это была просто иллюзия, игра эмоций. И поддаваться таким иллюзиям нельзя. У крестьянина, который всю жизнь копался в земле, который жил десятилетиями в нужде, занимался непосильным трудом, глупо искать в лице вдохновение поэта, жажду познания ученого, интерес к жизни журналиста, инженера. И этот человек в сорок лет попадает на фронт, оставив семью, малых детей, понимая, что без его рук они могут умереть с голоду. Конечно, колхоз и местная власть, скорее всего, станут помогать семье фронтовика, но такая помощь не сравнится с тем, что мог сделать для своей семьи сильный здоровый мужчина, занимающийся хозяйством.

Раздумывая над делами, Алексей отдавал себе отчет, что его впечатление поверхностное. Он не знает всей подоплеки данного дела, ему трудно сразу судить. Да и не для этого ему велено ознакомиться с делами. Его задача – продолжить работу по выявлению врагов, работу по выявлению связей с врагом, с вражеской разведкой или организациями изменников Родины. Главное, теперь быть в курсе, запомнить основную информацию и выполнять задания в рамках того или иного оперативного мероприятия. Пока он «ведомый» в этой работе на новом месте. А вот и дело Самохина, на котором Брагин велел заострить свое внимание.

Брагин все утро сидел в комнате ВЧ связи, дожидаясь разговора с Москвой. Алексей понял, что майор освободится не скоро, и пошел искать Жукова. Он прошелся по подразделениям, вглядываясь в лица морских пехотинцев. Кто-то занимался хозяйственными работами, кто-то тренировался в преодолении полосы препятствий. Даже строевой подготовкой занимались. День выдался сухой, теплый, и совсем бы не верилось, что идет война, если бы не далекая артиллерийская стрельба. Да, так было и в госпитале. В хорошее верилось легко, в то, что война вдруг кончилась и наступил мир. Эти мысли пришлось гнать из головы. Зыков стал думать о том, что эти люди скоро пойдут в бой, тяжелый бой. И будет много убитых и раненых.

Неожиданно среди группы бойцов, сидевших среди сложенных бревен и отдыхавших после тренировки, Алексей увидел знакомое лицо. Так это же Самохин! Высокие скулы, разрез глаз, густые брови, носогубные складки. А ведь как он в жизни отличается от фото! Вот он шутит с другими солдатами, закуривает. Он курит? А ведь по документам Самохин бывший цирковой борец. «Хотя закуришь тут», – подумал лейтенант, замедлив шаг и продолжая наблюдать за бойцом.

Алексей отошел к стопке старых шпал и остановился. Он смотрел на Самохина и пытался определить, обоснованы ли имеющиеся в его деле подозрения. А подозрения были ни много ни мало о присвоении чужой личности, а может, и более того. Настоящий Самохин, борец, якобы пропал без вести в Сибири во время пожара, когда горела тайга и жители нескольких сел спасались от огня, бросив почти все нажитое и скот. И у НКВД появились подозрения, что за Самохина себя выдает Митрофан Огульнов, сын кулака с Дальнего Востока. Только вот беда в том, что раскулаченный Огульнов с семьей и несколькими другими семьями раскулаченных оказались в воде во время наводнения, когда разлился Амур. Были погибшие и пропавшие без вести.

Причинами подозревать в подмене были показания двух человек. Один из раскулаченных, по фамилии Соленов, якобы видел, как Митрофан Огульнов уплывал, держась за бревно, и потом выбрался на берег. Вторым свидетелем стал боец бригады по фамилии Шубников. Он был родом из тех же мест, где жили Огульновы, и хорошо знал Митрофана в детстве и юности. Он мельком увидел Самохина в строю маршевой роты и сразу донес на него. Правда, сам он погиб в бою, а из его показаний следует, что Митрофана Огульнова он с юных лет больше никогда не видел. Ясно, что опознать в сорокалетнем мужике приятеля юности сложно, тем более увидев лицо мельком и на расстоянии. Смущало и то, что Соленов тоже погиб во время нападения банды Семенова на колхозный поселок. И тела его на месте пожара не нашли или не смогли опознать.

Неожиданно Самохин повернул голову, увидел лейтенанта и весь как-то напрягся. Глаза его стали темными, как омуты, в них таились злоба, ненависть. Зыкову даже показалось, что боец готов был вскочить и кинуться на него с кулаками. Или не только с кулаками. Алексей поспешно отвел глаза, сделав вид, что стоит возле штабеля шпал просто так. Через пару минут он не спеша отправился в сторону медсанбата. Он успел мельком бросить взгляд на бойцов. Самохин на него больше не смотрел. Как будто и не было этого взгляда с читавшейся в нем ненавистью. «Может, мне показалось все это, – с сомнением подумал лейтенант. – Солнце в глаза светило, поморщился, потому что стер ноги в сапогах и рана на ноге не дает покоя, заставляет морщиться»…

На складе вещевого довольствия Алексея встретили две девушки. На том, чтобы получить и флотское обмундирование тоже, как было положено для прохождения службы в бригаде морской пехоты, все же настоял Брагин. Мало ли какая возникнет ситуация. Возможно, что в оперативных целях придется и в морскую форму переодеваться. Главное – никогда не выбиваться внешне из общей массы военнослужащих бригады.

– Ой, какой молоденький лейтенантик, – прощебетала одна из девушек с волнистыми светлыми волосами.

– И, наверное, неженатый, – добавила вторая девушка с короткой прической и пышной грудью.

Алексей нахмурился, но быстро понял, что такая напускная суровость выглядит в данной ситуации просто глупо. Он в который уже раз подумал о том. Да, он теперь командир, он офицер, но это не значит, что на его лице должна постоянно присутствовать маска хмурой сосредоточенности, суровости и собственной значимости. Бойцы таких людей сторонятся, да и вообще относятся с неприязнью. А командир должен быть ближе к бойцам. И пусть Алексей сейчас не командир подразделения, пусть у него нет подчиненных, но все равно надо быть самим собой, вот что главное. И не только в армии, но и в жизни.

Он попытался улыбнуться девушкам, но понял, что опоздал с выводами и результатами самокопания. Одна из девушек незаметно толкнула подругу локтем и указала глазами на нашивки за ранения и орден. Игривость у обеих как рукой сняло. Девушки стали серьезными и вежливыми с молодым фронтовиком. Алексей сдержал вздох, поблагодарил девушек и направился к штабу бригады, неся в охапке флотское летнее обмундирование и флотские ботинки.

– Ты куда подевался? – обернулся Жуков, но, увидев Алексея с обмундированием, кивнул. – Понятно. Я смотрю, ты с делами знакомился. В чем-нибудь удалось разобраться?

– Разобраться? – повторил вопрос Зыков, складывая стопочкой обмундирование на свой стол. – Тут до меня опытные оперативники не успели разобраться, а вы хотите, чтобы я за час сделал какие-то выводы.

– А что, не сделал? – усмехнулся капитан.

– Единственный вывод, который я сделал, – задумчиво ответил Алексей, – это то, что у нас большинство дел заведено по принципу «а вдруг это правда». Вот дело Самохина. Двоим показалось, что они видели. Один – как спасался во время наводнения тот Самохин, а второму показалось, что нынешний Самохин похож на того Огульнова. И все, на этом все доказательства закончились.

– Хм, интересное наблюдение, – хмыкнул Жуков, с интересом рассматривая лейтенанта. – А тебе не приходило в голову, что оба говорили об одном и том же человеке, что в Самохине опознали Огульнова, а не Иванова, Петрова или Сидорова? Простое совпадение?

– А разве нет? – упрямо ответил Алексей.

– Хорошо, спрошу тебя по-другому! Вот тебе, оперативнику Смерша, боец докладывает, что ему показалось, будто неизвестный на узловой станции наблюдает за воинскими эшелонами и делает какие-то пометки в блокноте. Как ты на это отреагируешь? А, например, ты не молодой оперативник, а начальник отдела. А тем более представитель Главного управления Смерш, прибывший в действующую армию по поводу важной разработки по поиску вражеской разведгруппы в нашем оперативном тылу.

– Нет, ну тогда конечно, – несколько смутился Алексей. – Просто я хотел сказать…

– Нет, не «конечно» и не «просто», Алексей, – перебил Зыкова Жуков. – Это наша работа, это такой подход к полученной информации, это принцип работы контрразведки! Ты получил информацию не о том, что бабка Степанида пошла гусей во дворе кормить. Ты получил информацию о том, что, возможно, рядом действует враг. И поэтому у нас нет такого права лично, на своем уровне решать: это интересно, а то, скорее всего, нет. Это правдоподобно, а это, на мой взгляд, неправдоподобно. С таким подходом мы многое упустим, потому что все мы люди и у нас разное мышление. А еще ты можешь быть усталым, не выспавшимся, загруженным другими делами. Но у тебя нет права отмахнуться или сомневаться. Закон простой – получил информацию, появились подозрения, и ты должен проверить, убедиться в том, правда это или ошибочно. Проверить и поставить точку. Или проверить и пустить в разработку.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Брагин. Посмотрев на подчиненных, он бросил на стол планшет и полез в карман за папиросами. Алексей уже заметил, что майор ведет себя так вот странно, не сразу начинает разговор, не сразу отдает приказ, а закуривает и молчит перед чем-то очень серьезным. Перед любой важной информацией либо важными событиями. «Неужели наступление?» – подумал Зыков с радостным волнением в груди.

Майор уселся на край стола и наконец заговорил:

– Сроки наступления определены. Наша бригада десантируется с кораблей в своем квадрате с целью захвата плацдарма. Не факт, что мы окажемся на самом острие наступления. Мобильные резервы штаба группировки бросят туда, где будет достигнут наибольший успех.

– Наша задача?.. – не удержался от вопроса Зыков и тут же осекся.

Но Брагин своего неудовольствия не высказал. Наверное, он даже не заметил поспешности и невыдержанности молодого сотрудника. Смяв окурок папиросы в пепельнице, майор посмотрел на Зыкова и продолжил:

– Наша задача, Алексей, как всегда в такой ситуации, идти вместе с бойцами в боевых порядках. Быть вместе с десантом на берегу. Не геройствовать, не ДОТы брать или отбивать контратаки врага. Мы должны не выпускать из поля зрения тех, на чей счет у нас есть подозрения. Как они себя будут вести, мы не знаем, но, возможно, они проявят себя во время боя. Не исключено, что проявят с враждебной стороны. Особое внимание им необходимо уделить перед самым наступлением. Враг, когда он узнает о сроках, возможно, постарается передать сведения. Не исключаю и подрывные и диверсионные действия. Значит, так, идите сюда к карте, и разделимся по секторам. Ты, Дмитрий Сергеевич…

Алексей вместе с Жуковым смотрели на карту, запоминая черты рельефа берега, ориентиры, фиксируя в памяти данные тех, кто останется под их надзором даже во время наступления. Почему-то Зыков не удивился, что Самохин оказался на его попечении. То ли Брагин подозревал его меньше других, то ли были более опасные подозреваемые. И там требовался более весомый оперативный опыт.

– Тебе, Алексей, я думаю, не надо давать советов, как экипироваться для десантной операции? – задал вопрос Брагин. – Ты, наверное, не хуже нас знаешь, что нужно с собой взять и как подготовиться. Все-таки в прошлом армейский командир. Полтора года на передке?

– Два, Серафим Иванович, в общей сложности, не считая времени учебы и лежания в госпиталях.

– Хорошо, готовьтесь. Мы узнаем о времени погрузки на суда за час.

Накрывшись плащ-палаткой, Зыков сидел на палубе среди бойцов, придерживаясь рукой за какую-то скобу. Торпедные катера неслись к берегу, подпрыгивая на волне, поднятой другими судами, и снова падали вниз. Удар о волны был таким сильным, что Алексей думал о том, выдержит ли днище катера. Темный берег был все ближе, морские пехотинцы замерли на палубе, готовясь по команде броситься в едином порыве вперед. Это чувствовалось, ощущалось в воздухе, напитанном морскими брызгами. Да, только так, понимал Зыков, только сильным броском на пределе. Ведь в первые же минуты зона высадки окажется под страшным огнем фашистов. И нужно сразу же после высадки уходить от берега. Рваться вперед, через проволочные заграждения, сквозь пулеметный огонь. Автоматом, гранатами, штыком пробиваться ко второй и третьей линии обороны. Туда, где не будет уже такого шквального огня вражеской артиллерии, как на берегу.

«Какая вторая и третья линии обороны? – поймал себя на привычных мыслях пехотинца Алексей. – Здесь, где высаживалась 255-я бригада, нет сплошной береговой линии обороны. Да и негде ее здесь построить. Немецкие позиции будут дальше, а здесь скалы, осыпи, мелкие речные долины, редкая растительность. Ну и наверняка наблюдательные посты, боевое охранение немцев. Отсюда они буду наводить артиллерию на советский морской десант».

Плечистый старший лейтенант, командир роты, откинул капюшон и посмотрел на своих бойцов. В его взгляде напряжение и решимость. Бойцы готовы, с ними он не раз ходил в десантные вылазки. Обстрелянные опытные ребята. Много новых, но все они прошли огонь и воду. Сомневаться не приходилось. И даже в темноте Зыков ощутил взгляд командира, который тот бросил в сторону особиста. Не нравилось ротному, что с ним увязался оперативник из Смерша. Ничего хорошего он от такого спутника не ждал. А может быть, у них тут какие-то приметы есть? Ну как, например, встретить бабу с пустыми ведрами. А здесь в атаку иди под надзором особиста.

Алексей поежился. Морские брызги попали за воротник. Так же вот и от взгляда ротного командира. Знал бы он, сколько пришлось и как пришлось повоевать Зыкову. Но придется терпеть и делать свое дело. Вон и Самохин сидит на корточках, что-то говорит на ухо соседу. Капюшоны плащ-палаток покачиваются, то и дело наклоняясь друг к другу. Алексей поудобнее перехватил автомат, поправил за спиной вещмешок с НЗ и тройным боекомплектом. Пистолет на ремне в кобуре, с левой стороны финка в ножнах. Сзади в чехле малая пехотная лопатка. Это на случай, если придется окапываться. Черт его знает, как в этих камнях окапываться. Лучше бы вообще до этого дело не дошло.

Алексей вспомнил, как они контратаковали под Смоленском. Бросок вперед, почти на открытой местности. А через двести метров кинжальный огонь немецких пулеметов. И тут же в воздухе засвистели мины. И тогда бойцы рванули лопатки и стали окапываться как бешеные. На ровной местности от мин защиты нет, только окопаться, зарыться, выкопать себе ячейку. И работали до остервенения, до крови на руках, со скрипом зубов, матерясь на чем свет стоит. Кто успел, тот остался жив. А потом через головы полетели наши снаряды. С закрытых позиций вела огонь крупнокалиберная артиллерия. Немецкие позиции вспучились черными фонтанами земли, полетели вверх доски, бревна, комья земли и какое-то тряпье. Алексей тогда уже знал, что это не тряпье, это все, что остается от людей под огнем артиллерии. Разносит в клочья! И им, если добегут, еще предстоит увидеть разбросанные взрывами внутренности и конечности. Не зря же говорят, что артиллеристам нельзя показывать результаты их работы. Свихнуться можно. И от этого спасет только ненависть к врагу. А потом снова приказ вперед, и еще двести метров. Если повезет, то пятьсот, и снова пехота падает под огнем пулеметов, и снова окапываться. И так несколько раз за атаку, пока не добежишь до первых строений, до стволов деревьев, до хоть какого-то естественного укрытия. И сколько раз было, что не добегали. Что откатывались назад. А потом снова и второй, и третий раз шли брать село. И каждый раз лопатка в твоей руке – единственное спасение под гибельным огнем.

Берег надвинулся неожиданно всей своей темной массой в пасмурной ночи. Граница прибоя хорошо видна даже без звезд и луны. Светлая пена хорошо окаймляет берег. Вся масса десантников на палубе торпедного катера шевельнулась, напряглась. Сейчас толчок корпуса, когда катер ткнется в берег, зароется носом в прибрежную гальку. Хорошо, когда есть такая возможность прыгать не в воду, а сразу на берег. Катера избавятся от груза, и мощные моторы стянут их с берега, и понесутся они за новой группой десантников. А они сейчас первая волна. И это не хорошо и не плохо. Бывает, что первая волна вся ложится на берегу и только потом, когда удастся подавить выявленные огневые точки, вторая волна выживает и пробивается вперед.

А бывает и иначе. Первая волна прорывается, закрепляется, а вторую высадить не удается. Немцы открывают огонь и топят катера, усеивают берег телами советских моряков, которым уже не добежать до нужной точки. Что ждет их впереди, не знает никто. Разведка дала приблизительные сведения, что-то могло ведь измениться. Выявить всю систему огневых точек может только бой. Но больше успокаивало то, что невозможно все побережье от Новороссийска до Керченского пролива сделать оборонительным рубежом. Немцы устроили оборонительные позиции в местах, удобных для высадки советского десанта. Значит, сейчас бригада высаживается в месте, крайне неудобном для этого.

Сильный толчок, да такой, что почти половина десантников повалилась на палубу. Но бойцы мгновенно вскочили и бросились на нос катера. Сходни упали на берег, но большинство десантников не воспользовались деревянными сходнями, а просто прыгали на берег, прыгали и в воду. Всплеск, топот ног по палубе, и тут же бойцы исчезали в ночи, сливались с рельефом берега. Зыков тоже вскочил, столкнулся с одним бойцом, с другим. Он пытался не потерять в этой суете Самохина.

Спрыгнуть удалось все же на сухое место, не набрав в сапоги воды. Вокруг прыгали десантники, лязгало оружие, слышалось хриплое дыхание, негромкие возгласы и команды. Люди бежали подальше от воды к склонам, кто-то уже карабкался вверх, торопливо поднимались по промоинам и неглубоким оврагам, прорезавшим склоны. Зыков бежал за Самохиным, слушая, как отваливают катера, как взревывают их двигатели. Наверняка на подходе следующая волна десанта. И тут ночной воздух разорвали взрывы. Грохотать начало спереди и слева, в небо взлетели осветительные ракеты, и на некоторое время показался шевелящийся берег. Множество людей бежали, карабкались. Сверху начали бить пулеметы, ночь прорезали трассирующие очереди. Со стороны моря тут же ответили крупнокалиберные пулеметы с катеров. Несколько раз гулко ответили пушки с «морских охотников».

«Обходи справа, там колючая проволока, – прокричал чей-то голос, – крючьями растаскивай, гранатами огонь!» Алексей бежал за всеми, то и дело пытаясь увидеть впереди Самохина. Он падал, снова вставал. Вокруг стреляли, рвались снаряды, кто-то бросал гранаты. Слева неожиданно разнеслось раскатистое «ура». Там грохот взрывов и автоматных очередей стал сильнее.

Небо светлело, и стали видны камни, кустарник, несколько рядов колючей проволоки, растащенной уже в стороны. Задыхаясь от напряжения, Зыков с другими бойцами наконец поднялся наверх. Это была равнина, не очень высокая, но изрезанная водными потоками, выветренная. Небольшой поселок на краю этого плато, дорога, уходящая на восток к Новороссийску и на запад в сторону к Дюрсо. «Значит, их роте повезло, – понял Зыков. – Другим тяжелее». Слева гремел нешуточный бой, там десантники столкнулись с хорошо оборудованными позициями. Здесь же сплошной обороны не было: колючая проволока с пустыми консервными банками. Немцы надеялись, что русские здесь не поднимутся, а если появятся, то они подавят их огнем. Но немцы не рассчитывали, что десантирование на этом участке пройдет таким широким фронтом. И, опасаясь окружения, гитлеровские подразделения постепенно стали оттягиваться к горным склонам, уходить за дорогу.

Рота, вместе с которой карабкался по склону Зыков, сделала невозможное. Надо отдать должное, командиры провели немало тренировок на похожем рельефе, чтобы научить солдат подниматься именно по таким формам рельефа, по камням и осыпям. Как гласит армейская мудрость, чем больше пота на тренировках, тем меньше крови в бою. И когда рота взобралась наверх и оказалась на плато почти в тылу немцев, это оказалось для врага полной неожиданностью.

И снова мощное «ура» разнеслось среди скал. У Зыкова на глаза навернулись слезы восторга и радости, когда он увидел, как десантники роты снимали на бегу каски, совали под ремень пилотки и надевали бескозырки. Как многие сбрасывали гимнастерки и, оставшись в одних тельняшках, бежали вперед. Немцы, отстреливаясь, пятились. Зрелище было ужасающим. Это была атака не безумцев, это была атака людей, презирающих смерть, это была атака сильных духом солдат, которые готовы снести любые препятствия ради свободы своей Родины. Они шли в полный рост, потому что за ними были их семьи, была земля, на которой жили их предки. И эти предки так же сражались с врагом. И это придавало силы.

И немцы не выдержали, когда волна моряков нахлынула и завязалась рукопашная схватка. Алексей бежал вместе со всеми. Он стрелял и дважды схватывался с гитлеровцами врукопашную. Одного немца он умудрился оттолкнуть и расстрелять в упор из автомата, со вторым они упали и покатились по земле. Потеряв в схватке автомат, Алексей сумел схватить камень и разбить немцу лицо. И потом уже, выхватив финку, он дважды ударил ею врага в грудь.

Лейтенант давно уже потерял из вида Самохина. Бой кипел повсюду, почти не было выстрелов, раздавались только хриплые крики, яростный мат, удары, стоны раненых и умирающих. Разгоряченные десантники бросились за убегающими немцами к дороге, но тут же попали под огонь вражеских пулеметов. Пришлось залечь и отползать к разрушенным домам поселка. И только теперь Алексей сумел осмотреться по сторонам. Повсюду лежали тела немецких солдат, но немало было и тел погибших моряков. Сердце сжалось. Какой же ценой достается победа! Победа? Но до нее еще далеко. Это ведь только захват плацдарма для высадки основного десанта. «Нет, – решительно оборвал ненужную мысль Зыков. – Победа! Обязательно победа, потому что иначе и быть не может!»

А потом немцы атаковали. Остатки роты зарывались в каменистую землю возле поселка, чувствуя за спиной только обрыв и волны побережья Черного моря. Откуда-то из-за скал появились бронетранспортеры. Они шли по дороге, потом развернулись и пошли в сторону поселка, разворачиваясь в цепь. Сзади машин стали выпрыгивать солдаты в серых мундирах. Заговорили пулеметы, поливая свинцом позиции моряков. Пока до врага было около четырехсот метров. По рядам обороняющихся пронесся приказ «без команды не стрелять». Да, приходилось уже экономить патроны. Сколько еще будет длиться бой? Часы, дни? Немцы не успокоятся, пока не сбросят десант в море. Для них потеря этого участка побережья означает гибель. Разорванная оборона, перерезанные пути снабжения частей, возможность нанесения Красной армией фланговых ударов и окончательный прорыв к северу от Новороссийска к Гайдуку.

– В укрытие! – закричал Зыков нескольким бойцам, которые залегли за камнями. – Быстро за стены!

«Ребята горячатся, – понимал Алексей. – Думают подпустить немцев и гранатами поджечь бронетранспортеры, неожиданным огнем покосить пехоту. Так эту груду камней немцы видят хорошо, они сейчас будут прочесывать огнем все возможные укрытия, подавлять огневые точки. – Он поднял автомат, прицелился и дал несколько очередей в сторону атакующих фашистов. – Тоже горячусь, – спохватился лейтенант. – Приказано же было огня не открывать».

Невольно Зыков повернул голову в сторону позиции командира роты и увидел бешеный взгляд командира и его поднятый вибрирующий кулак. Но случайно взгляд Алексея наткнулся и на маленькую группу десантников, которым он советовал укрыться за развалинами хаты. Он увидел Самохина и даже обрадовался, что не потерял его в горячке боя. Но дальше случилось невероятное и неожиданное. Самохин зло оскалился, быстро глянул по сторонам и навел на Зыкова автомат. Алексей со стороны десантников был открыт, он настолько не ожидал этого, что не успел бы броситься в сторону, как-то защититься. Но тут другой боец, с рябым лицом, испещренными следами оспин, вдруг ударил по автомату Самохина, задирая ствол вверх.

И тут раздалась команда «огонь». Алексей похолодел, увидев, что отбитый в сторону автомат все же успел выстрелить. Только пули ушли в небо. Близкий разрыв снаряда, комья земли и влетевшие вверх камни вперемешку с чахлой травой закрыли от лейтенанта бойцов. Он упал на землю и пополз в укрытие. Мины рвались так часто и порой так близко, что Зыков ждал осколка, который вот-вот вопьется в его тело. Но каким-то чудом ему удалось доползти до бревен, валявшихся безобразной грудой. Он лег на бок, положил ствол автомата на крайнее бревно и прицелился.

Десантники стреляли короткими расчетливыми очередями. Длинно хлестал только ручной пулемет, прижимая немецкую пехоту к земле. Бронетранспортеры были уже на расстоянии трехсот метров от крайних развалин, когда по ним ударили бронебойные ружья. Их в роте оставалось всего два. Бронебойщики работали слаженно. Они знаками договаривались о новой цели и били вместе по одной машине. Как правило, те загорались после первых же попаданий. Немцы поняли, что рискуют лишиться всех машин, и стали оттягиваться назад, пропуская пехоту. Немцы поднимались и шли в атаку, но тут же ложились под плотным огнем десантников. Снова в воздухе зашелестели мины, снова пришлось падать лицом в траву, вжиматься в землю, в камни, в развалины чьих-то хат.

Сколько длился бой, Зыков уже не понимал. Его вещмешок валялся рядом. Он нащупывал в нем новый магазин для автомата и не находил. Пустые валились у его ног. Под руку попался брезентовый мешок с патронами россыпью, но времени заряжать пустые магазины не было. Немцы все ближе. Алексей вытащил и положил рядом четыре гранаты «Ф‑1». Шевеление чьего-то тела совсем рядом заставило вскинуть руку с пистолетом. Оказалось, что к его позиции подползал раненый моряк. Он со стоном вытягивал руку, вцеплялся пальцами в камни и подтягивал свое тело, отталкиваясь одной ногой. Плечо и другая нога у него были в крови.

Алексей бросился на помощь раненому и втянул его в укрытие. Несколько осколков врезались в бревна, осыпая людей щепой. Пули постоянно свистели над головой, но к этому Алексей успел привыкнуть. Подоспевший санинструктор склонился над бойцом и принялся перевязывать его. И тут до Зыкова дошло, что этот боец был из той группы, которая находилась чуть ближе к немцам. Это им лейтенант в начале боя кричал, чтобы отползли назад в укрытие. И там должен быть Самохин. Подняв голову, Алексей не заметил никого впереди. В голове забилась мысль, что он здесь не для того, чтобы отражать атаки фашистов, а наблюдать, следить в том числе и за Самохиным. Да, Самохин. Он был там.

Рассовав гранаты по карманам, Алексей пополз вперед. Ползти было неудобно, гранаты давили на бедра, но нельзя было даже подумать, чтобы подняться. Пули свистели, некоторые вгрызались в землю рядом с лейтенантом, рикошетили от камней. Вот и та самая ямка, где недавно лежали четверо десантников. Сжимая рукоятку пистолета и посматривая вперед на цепи немецкой пехоты, которые были уже близко, Алексей перекатился несколько раз и упал вниз. Он снова ударился бедром, так, что граната вдавилась в его ногу, и из глаз едва не полетели искры от боли.

Один боец лежал на спине, и вместо глаза у него зияло окровавленное пулевое отверстие. Второй, уткнувшись лицом в землю, стонал и пытался подняться. Повсюду валялись пустые магазины от автомата. Зыков приподнялся над камнями и осмотрелся. Он хорошо помнил, что десантников было четверо. Где же четвертый? Повернув раненого на бок, он увидел, что это Самохин. Штанина бойца пропиталась кровью. Алексей вытащил из валявшегося рядом вещмешка индивидуальный пакет, разорвал зубами бумажную упаковку и стал перетягивать ногу бойцу выше раны, пытаясь остановить кровь. Потом он смотал плотный тампон из бинта, приложил к рваной ране и стал бинтовать Самохину ногу. Странно, но боец не потерял сознания и смотрел на действия лейтенанта, стискивая зубы и тихо постанывая.

– Ты откуда тут взялся, лейтенант? – хриплым голосом спросил Самохин, после того как отпил несколько глотков воды из фляжки, которую ему протянул Алексей.

– Твой товарищ приполз к нам вон туда, – кивнул Зыков назад. – Я решил проверить, может, еще кто живой. Я же кричал вам, чтобы отползали под прикрытие развалин!

Над головой снова стали проноситься снаряды, и десантники пригнулись. Но теперь снаряды летели с моря и рвались среди контратаковавших немцев. Это ударили орудия с кораблей поддержки. Земля летела на голову, рядом падали камни и горячие осколки. Алексей машинально накрыл раненого своим телом, старясь защитить его рану. Постепенно артналет прекратился.

– Ну, давай выбираться, – отряхивая голову от земли и отплевываясь, сказал Зыков.

– Погоди, лейтенант. Дай отдышаться. Я сам поползу. Ты меня не дотянешь – вешу много. Все-таки бывший цирковой борец, а там вес тела играет большую роль.

– Ничего, я справлюсь, – усмехнулся Алексей.

– Ты, может, подумал тогда, что я в тебя стрелять хотел, – вдруг сказал Самохин и внимательно посмотрел лейтенанту в глаза.

– Мне показалось, – нахмурился Зыков, вспомнив этот странный момент.

– Да нет, не показалось, – морщась от боли, отозвался раненый. – Хотел. Да только теперь вот засомневался, ты ли это. Уж больно молод ты для того случая.

– Какого случая? – насторожился Алексей.

– В августе сорок второго под Калачом не ты ли расстрелял собственноручно бойца Федосеева? Паренька из нашего взвода, у которого сдали нервы.

– Меня в июле сорок второго ранило под Москвой, – грустно улыбнулся Зыков. – В августе я уже валялся в госпитале. И был я тогда рядовым. Это после госпиталя меня направили на офицерские курсы.

– Вижу теперь, что не ты, – кивнул Самохин. – Ход, значит, дашь этому делу?

– Слушай, Самохин, – разозлился Алексей. – Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Крови много потерял, бредишь, что ли? А ну, хватайся за меня, поползли к своим. Сейчас немцы опять в атаку пойдут. Бугай!

Зыков полз, а Самохин, держась за его плечо, старался помочь, помогая здоровой ногой. Они проползли не больше десятка метров, когда немцы снова открыли огонь. Кроме орудийных снарядов на плацдарм обрушились еще и бомбы. В воздухе развернулось настоящее сражение. Советские истребители то прорывались через защиту «Мессершмитов», то снова устраивали бешеную карусель. Алексей понимал, что фашисты бросают в бой все резервы, включая и всю имеющуюся авиацию, лишь бы сбросить в море советских морских пехотинцев. Несколько «Юнкерсов» прорвались, и на участке соседнего батальона взметнулись огромные фонтаны разрывов.

Затащив Самохина в небольшую воронку от снаряда, Алексей снова накрыл его своим телом, пережидая обстрел. Земля дрожала и подпрыгивала. Казалось, что она даже стонала от разрывов, изнемогая от боли еще больше, чем от боли и усталости изнемогали люди, сражавшиеся на ней. Самохин шевелился под Алексеем и что-то говорил, хрипло кашляя. Потом разрывов стало меньше, и Зыков снова ухватился за ремень солдата.

– Не мучайся, лейтенант! – наконец разобрал он слова раненого. – Оставь, уходи! Фрицы в атаку пойдут, там каждый автомат на счету. Что ты со мной возишься!

– Молчи! – огрызнулся Зыков и стал вытягивать солдата из воронки. – Я тебя дотащу, сдохну, а дотащу. Зачем тогда все это, если я тебя брошу. Один бросит, другой. Нельзя так, браток, нельзя.

Алексей хрипел, плевался, откашливался и снова принимался тащить раненого. Он уже не понимал, говорит ли он эти слова или просто шевелятся его губы. Или ему вообще только кажется, что они куда-то ползут из последних сил. А может, они просто лежат, потеряв сознание, потеряв всякое представление о реальности. А вокруг снова все рвалось и подпрыгивало, и нечем было дышать от кислой вони сгоревшей взрывчатки, от пыли и летящей со всех сторон земли. Почему их еще не убило, Алексей тоже не понимал. А может быть, и убило уже, и все происходящее ему только кажется… умирающему. Ведь он уже никуда не ползет и никого не тащит. Его самого тащат.

И только когда Алексей треснулся головой о край бревна, когда сильно ушиб локоть и зашипел от боли, он понял, что все на месте: и война, и страшный обстрел, и десантники. Его втащили в укрытие, а следом туда же втащили и Самохина. Зыков потряс головой, оглядываясь по сторонам, и увидел, как к нему подсел ротный с перевязанной кистью левой руки. Бинт был в крови и очень грязный.

– Ну ты даешь, парень! – прокричал Алексею в ухо старший лейтенант. – Как ты такого бугая вытащить смог? Не ожидал! Спасибо тебе за моего солдата! Спасибо…

Глава 3

Закопченные стены домов скорбно смотрели на людей. Безглазые оконные проемы, проваленные и сгоревшие крыши. Зыков шел по недавно расчищенной улице и смотрел на дома освобожденного Новороссийска. Молодому лейтенанту казалось, что дома смотрят на людей с немым укором. Что вы с нами сделали, зачем вы нас строили, чтобы вот так с нами обойтись. Вы знаете, как это больно, когда в твои стены впиваются пули, осколки снарядов, когда их лижет беспощадное пламя пожара, когда терзают разрывы снарядов.

На побережье было не лучше: брошенная и сгоревшая техника, автомобили, лежавший на боку на мелководье эсминец, перекрученное железо, оплавленные камни. И только люди прошли через этот ад. Не оплавились, не сдались, не отступили. Люди вернули город, люди отстроят его заново, потому что это родная земля, родной город. А потом Алексей увидел на подоконнике небольшого деревянного, чудом уцелевшего дома ситцевую занавеску и горшок с геранью. И тогда он понял, что все вернется, все восстановится. И жизнь людей в этом городе вернется в привычное довоенное русло. Город – это люди, а люди живы, люди вернутся.

Некогда стройные фасады зданий, стоявших до войны величественно по обе стороны улиц, теперь являли собой печальную и жуткую картину страшных разрушений. Ветер, будто бы усиливая впечатление ужаса, холодными потоками проникал сквозь развалины, пронзая душу каждого, кто шел по этим развалинам. Развалинам, ставшим свидетелями кровавых боев. Давно был забыт довоенный мир и покой, вместо него сейчас царили война и разрушение. Жизнь в городе замерла, а улицы города стали свидетелями истории, переполненной горем и печалью. Серые дымовые клубы поднимались над руинами, а в воздухе стоял запах гари и смерти.

Очертания зданий, когда-то высоких и изящных, теперь превращены в груды обломков с торчащими из их недр металлическими конструкциями, покрытыми ржавчиной. Повсюду стояла искалеченная и сгоревшая боевая техника, машины, артиллерийские орудия – техника как свидетельство яростных боев и разрушительной силы, что обрушилась на этот город. Лица людей, излучавшие до войны радость и надежду на счастье, превратились в маски страдания и отчаяния. Жители города, как бездомные странники, бродили по развалинам, пытаясь найти то, что могло бы облегчить их существование в первые дни мира, освобождения от фашистов. Некогда живые и наполненные жителями улицы, кафе и магазины теперь казались мертвыми, покрытыми занавесом пыли и пепла, словно в мертвом сне.

И все же среди этой безжизненности пробивалось что-то новое, что-то выжившее. Оживший куст, зелень непокорной травы, будто дарующие горсточку надежды и знак возрождения. Хотя город был изуродован боями, бомбежкой и артобстрелами, его улицы отражали не только разрушение, но и силу человеческого духа. И невольно верилось: здесь еще есть надежда на восстановление, на возвращение светлых и добрых дней. Но для этого понадобятся труд и упорство, а еще более – любовь к своему родному городу, не сломленному врагом. Улицы разрушенного города вовсе не были мертвыми, они просто ожидали, когда снова вернутся к жизни.

Бригаду оставили в Новороссийске для пополнения. Точнее, то, что осталось от бригады после этих боев. У лейтенанта сжалось сердце, когда он узнал, что в боях погибли и капитан Жуков, и майор Брагин. Он не поверил, но ему указали место, где они были похоронены. Алексей стоял перед могилами и вспоминал ворчливые интонации Жукова, пиратский шрам на щеке майора. Вот так вот: был он младшим в их тройке, почти новичком, а остался единственным оперативником. Война, ничего не попишешь. Пришлют нового начальника, пришлют опытных оперативников. И бригада снова отправится вперед.

– Товарищ полковник, старший лейтенант Зыков по вашему приказанию прибыл!

– Ну, хоть ты живой, – заместитель начальника управления посмотрел в лицо Алексея, а потом стал торопливо застегивать свой офицерский планшет.

Четверо офицеров, приехавших с полковником, терпеливо ждали конца разговора. Водители уже завели моторы автомашин. Нескольких пленных офицеров вермахта посадили в кузов студебекера. Полковник застегнул планшет и посмотрел на наручные часы.

– Вот что, Зыков! Бригада остается пока здесь, отдел Смерш, естественно, тоже. Прислать тебе я никого пока не могу. Будешь один за всех работать. Архив тебе привезут фельдъегери, охрану обеспечишь сам. Командование бригады поможет. И учти, тебе здесь не курорт на черноморском побережье. Будешь работать вместе с территориальными органами НКВД. Тут черт знает что может твориться. Город только что освобожден и может быть наводнен изменниками, предателями, переодетыми фашистами, которые мечтают вырваться отсюда. Но особенно опасны те, кого оставили специально. Работай, Зыков. Если будет нужна незамедлительная помощь, свяжешься с управлением, но рассчитывать лучше все же на себя. У управления работы и так выше крыши.

Капитана первого ранга Белорецкого из штаба флота в госпитале ждали с самого утра. Старательно вымытые полы коридора, идеальный порядок в палатах, свежие полотенца на спинках кроватей. Все раненые тщательно выбриты, в глазах рядовых бойцов и офицеров отражается нетерпение. Визит старшего офицера, как правило, связан с награждением. Да и вообще, это почти праздник для тех, кто лежит неделями, а то и месяцами. А тут еще и праздничный обед или ужин от руководства госпиталем.

И вот к госпиталю по расчищенным улицам подкатили две черные «эмки» и «Виллис» с автоматчиками охраны. Группа из пяти офицеров стала подниматься по ступеням госпиталя. Бывшая лечебница почти не пострадала во время боев только из-за того, что находилась далеко от моря в предгорьях и немцы, отступая из города, уже не цеплялись за окраины, спеша избежать окружения и уничтожения. Здание удалось довольно быстро привести в порядок, тем более что во время оккупации у немцев в этом здании тоже был госпиталь.

Начальник госпиталя с представителями персонала вышли навстречу гостям. Обычный обмен представлениями не занял много времени, потому что Белорецкий хорошо знал начальника госпиталя, полковника медицинской службы Степанченко. После крепкого рукопожатия офицеры не менее крепко обнялись.

– Ну, прошу, прошу, – начальник госпиталя сделал широкий жест рукой.

Но тут выбежала запоздавшая девочка с букетом осенних цветов. Восьмилетняя Варечка, оставшаяся без родителей, уже год жила при госпитале. И все медики считали ее дочкой. И сейчас общая любимица в светлом платье выбежала из дверей и, сбиваясь и краснея, стала читать стихи про моряков. Стихи были короткие, и написала их сама девочка, правда, кое-что подредактировали взрослые, но все равно строчки были из самой детской души, и никто не остался к ним равнодушным. Белорецкий улыбнулся и наклонился, чтобы подхватить девочку на руки и расцеловать.

Именно в этот момент пуля сбила с головы капитана первого ранга фуражку и ударилась в колонну, подпиравшую балкон над входом в здание. Офицеры сразу выхватили пистолеты и бросились за колонны. Главный врач за рукав утащил Белорецкого в коридор госпиталя. Автоматчики рассредоточились по двору, пытаясь понять, откуда стреляли. Никто не слышал звука выстрела. Видимо, стрелок находился на очень большом расстоянии. Через пятнадцать минут после звонка Белорецкого в штаб флота к зданию госпиталя прибыли машины с бойцами комендантской роты и вооруженными матросами с двух эсминцев, пришвартованных в Цемесской бухте.

Зыков, направлявшийся в госпиталь, чтобы навестить Самохина, сразу понял, что случилось нечто неприятное. Увидев морских офицеров, настороженно выглядывавших из-за колонн здания, автоматчиков на госпитальном дворе, он невольно и сам потянулся к кобуре с пистолетом. Алексей ждал взрыва, стрельбы, еще чего-то шумного, но во дворе стояла странная тишина. Только неподвижные настороженные фигуры вооруженных людей и безмолвие. И только когда во двор влетели машины с автоматчиками из гарнизона, Алексей тоже вышел из укрытия и поспешил к госпиталю.

Однако дойти до ступеней, ведущих в здание, ему не удалось. Ему преградил путь капитан с острыми резкими чертами лица и седыми висками.

– Сюда нельзя! – резко бросил капитан.

– Старший лейтенант Зыков, Смерш, – представился Алексей, показав красную книжечку удостоверения.

– Смерш? – уставился на него капитан, потом вытащил из нагрудного кармана такое же удостоверение и раскрыл его перед Зыковым. – Отдел Смерш по городу и гарнизону. А вы откуда?.. А, 255-я бригада морской пехоты? Ну, армия пока может отдыхать, вы же на переформировании здесь. Это наша работа, Зыков.

– Извините, товарищ капитан, – строго ответил Алексей, пряча удостоверение. – Отдыхают десантники, а моя служба продолжается. Я имею приказ управления контрразведки фронта оказывать вам посильную помощь на территории города.

– Хорошо, – капитан сдвинул фуражку на затылок и протянул руку для пожатия, – пошли. Бойко Василий Егорович. Можно просто Василий. А ты, значит, Алексей! Дело такое: приехал представитель штаба флота раненых поздравить с освобождением города и вручить награды в соответствии со списком. У входа в него стреляли. Пуля пробила фуражку, а сам офицер не пострадал.

Они подошли к тому месту, где пуля попала в колонну. Коротко расспросив участников события о произошедшем, Бойко тут же принялся отдавать приказы. Он разбил прибывших автоматчиков на группы и послал обследовать развалины. Белорецкий уже был внутри и награждал от имени командования отличившихся офицеров и солдат. Потом его выведут через другую дверь в полуподвальном помещении и увезут отсюда. Что-то подсказывало Алексею, что снайпер во второй раз стрелять не будет. А ведь это снайпер. И он целился в старшего офицера. Почему именно здесь? Ждал процедуры награждения или это случайность? Случайность? А как снайпер вообще мог подумать, что здесь появится важная, значительная для него цель? Скорее надо было караулить на берегу, у здания штаба. Там постоянно появляются старшие офицеры флота и не только флота.

Остановившись возле колонны, Зыков стал рассматривать повреждение.

– А пуля-то издалека прилетела, – вдруг раздался за спиной знакомый голос.

Обернувшись, лейтенант увидел Самохина. Раненый стоял, опираясь на костыль, и задумчиво глядел на колонну. Кряхтя, боец подошел ближе, встал рядом с Алексеем и потрогал пальцами место попадания пули.

– Тут, значит, произошло? – понимающе покивал Самохин. – А то там, в палате, слухи разные ходят уже. Говорят, шальная пуля прилетела, да бог миловал.

– Шальная? – начиная понимать, куда клонит опытный боец, переспросил Алексей. – А ведь точно. С двух, да и с пятисот метров пуля не только пласт штукатурки с колонны отбила бы, она кусок камня отколола бы со всей своей энергией. Точно ведь издалека стреляли. Надо пулю достать. Что-то мне кажется, что из «мосинки» стреляли.

– Знамо дело – из «мосинки», – согласился боец. – С немецкого маузера на такое расстояние стрелять – только зря порох переводить.

– Стоп, а пулю рано доставать, – решил Алексей и, отломив тонкую прямую веточку от ближайшего кустарника, попробовал вставить ее в канал от пули.

Погрешность, конечно, была большая, но все же ясно, что траектория полета пули была не горизонтальная. А, учитывая ослабленную силу удара, можно было предположить, что траектория была навесная, как при стрельбе с расстояния, например, в тысячу метров. Осмотревшись, Зыков понял, что стреляли не из окон или с крыш окрестных домов и развалин. Стрелок был гораздо дальше и выше. Алексей аккуратно извлек пулю и стал рассматривать ее вместе с Самохиным.

– Ну точно, – высказал свое мнение боец. – Наша, от трехлинейки. С хорошей оптикой, да в умелых руках для нее это не расстояние.

Зыков повернулся к ближайшим предгорьям и попытался представить, откуда могли стрелять, учитывая угол попадания в колонну. Получалось, что стрелок находился вон на той каменистой гряде. Редкие кривые деревца, небольшой кустарник и крупные обломки скал. Там нет осыпей мелкого щебня, туда, скорее всего, можно подняться по склону, как по ступеням. Только очень большим. А вообще-то на гряду подняться можно откуда угодно. И с северного, и с южного склона.

Когда появился Бойко, Алексей сразу рассказал ему о своих предположениях и показал извлеченную пулю. Капитан взял ее, покрутил и, достав из кармана носовой платок, аккуратно положил в него находку.

– Посмотрим. Покажу специалистам, может, какую информацию и извлечем из пули. Хотя толку от этого будет мало.

– Почему? – удивился Зыков. – Ведь это уже улика, вещественное доказательство.

– Леша, – снисходительно и как-то устало произнес Бойко. – Война идет. Вокруг столько оружия и стольких видов и калибров, что выстрелить могли из чего угодно, просто подобрав оружие на месте боев. Никак ты это к делу не пристегнешь. Это в мирное время улика, а сейчас просто характеристика. И не факт, что стреляли в Белорецкого.

– Я бы все же обследовал некоторые места вон на тех склонах, – указал Алексей пальцем.

– Вот и давай, – с напускным энтузиазмом поддержал Алексея капитан. – Обследуй, тщательно обследуй. Чтобы вопросов не осталось. И рапорт напиши о своих действиях и результатах. Я его приложу к делу.

От Алексея не ускользнула сквозящая в словах оперативника ирония и даже сарказм. Бойко обрадовался, что лейтенант отправится в горы и не станет мешаться под ногами, докучать версиями и всячески вмешиваться в работу. А рапорт не помешает. Это же проведенная работа, это лишняя бумажка в деле. Нет бумажек – начальство скажет, что не работал по делу, а тут вон, все версии отрабатываются. И даже привлечены смежники от армии.

– Служака, – презрительно процедил Самохин сквозь зубы. – А ты, лейтенант, не слушай его. Проверь, проверь те места. Если повезет, то след и найдешь. Если человек стрелял именно сюда, да с умыслом, то опасность есть. Надо понять, у кого и что на уме. Может, старших офицеров хотят извести в городе, а может, панику посеять. Фашисты, одно слово. Душа у них черная, и мысли у них черные. На поле боя нас одолеть не просто, так они в тылу да исподтишка. Проверь, лейтенант…

Зыков отправился к себе в отдел, размышляя на ходу, как ему подготовиться к поискам в горах. Однозначно надо вооружиться и взять запас еды – НЗ на случай, если придется заночевать там или в засаде сидеть. Значит, вещмешок придется брать, плащ-палатку. Офицерские хромовые сапоги для лазания по горам не подойдут. Надо хоть обычные солдатские кирзачи раздобыть.