Сумерки в Париже бесплатное чтение

Глава 1

Опускающееся всё ниже и ниже к горизонту золотое солнце, которое пускало свои чарующие лучи играть бликами в окнах домов, на витринах, опускаться на крыши и теряться в горящих кронах деревьев, снова заслонила серая масса облаков. Только что казавшийся счастливым и полным энтузиазма город словно переместился в другую реальность. Из яркой осенней листвы словно ушла вся радость. Узкие улочки Парижа, в своём большинстве вымощенные старинными камнями, казалось, сошли с экранизации средневековья, когда всю Европу терзала чёрная смерть. Полный штиль нарушился пока что небольшим, но довольно прохладным ветерком, который пробивался сквозь пальто, одежду и плоть и безмолвно заползал в душу, убивая всё отраду.

Не замечая всего этого, город продолжал жить своей жизнью. На углу улицы торговец фруктами натирал красные-красные яблоки до блеска. По мостовой, не спеша с лёгкими улыбками на губах прогуливалась пожилая пара. Неподалёку от кофейни играла девочка лет двенадцати, смешно укутанная в одежду, с большими голубыми глазами. Тяжёлый для неё кассетный плеер, висевший на поясе и передающей сочетание нот через наушники, нисколько не мешали неугомонному ребёнку весело прыгать по лужам с каждым разом высвобождая из-под капюшона всё больше распущенных локонов цвета соломы. В воздухе витали ароматы кофе, свежеиспечённых булочек и лёгкий, едва заметный запах парфюма.

Наконец из-за угла плавно выехал вишнёвый автомобиль. Мягкий шум двигателя, затем скрипт тормозов. Вышедшая из машины симпатичная девушка лет двадцати пяти оглядела улицу игривым взглядом. Ветер тут же принялся плясать с её вороными волосами, вытворяя с незамысловатой причёской каре различные шалости. Одежда была простой, но в ней чувствовался стиль со своим неповторимым шармом: тёмная полурастёгнутая тёплая кофта с капюшоном, такая же полурастёгнутая фланелевая рубашка в тон, футболка и чёрные джинсы.

Я оторвал от неё глаза и принялся обшаривать местность долгим тяжёлым взглядом то ли пытаясь найти другого человека, то ли просто оттягивая неизбежное. Как и всегда, часть меня сопротивлялась, судорожно ища выход и помощь, но, как и всегда, другая, рациональная часть понимала, что ни того, ни другого нет и никогда не будет. Очень хотелось оставить надежду, чтобы не разочаровываться снова, но в тот же момент слабый, едва пригодный для жизни росток принялся пускать корни в душе. Буквально чувствуя на языке горечь ситуации, я сделал первый шаг к уютному кафе, в дверях которой до этого спряталась та самая девушка.

Заведение оказалось весьма скромным, тем более по меркам города любви. Хотя и назвать его забегаловкой язык не поворачивался. Каменная плитка пола элегантно встречалась с деревянными стенами. Слева, у большого окна, имелся ряд простецких прямоугольных столиков с немного потертыми, но на вид крайне удобными диванчиками. Справа размещался декоративный камин, в котором потрескивала пара поленьев и более утончённые круглые столики, рассчитанные на двух человек. Пространство было украшено в соответствии с текущим временем года: под потолком висели гирлянды с мягким тёплым светом и подвешенные на ниточке опавшие листья. Стены заполонили атмосферные фотографии, сделанные полароидом. Всё это и даже изредка попадающиеся на глаза недостатки интерьера придавали кафе жизни, в отличие от идеальных снаружи, но бездушных внутри заведений в центре города.

Я присел в самом тёмном углу зала и привычно принялся изучать присутствующих. Этим прохладным осенним вечером кафе было практически пустым. За столиком, что стоял ближе всего к камину, сидел пожилой мужчина в костюме-тройке, неспешно читающий книжку с пожелтевшими страницами. Изредка он прерывался то устремляя задумчивый взгляд к ярким всполохам огня, то делая большой глоток чая. Напротив раздаточной стойки и по совместительству кассы скучал, а скорее не умело делал вид, что скучает, молодой человек. Он был одет в хорошо отглаженный джинсовый костюм. Лицо парня было практически невозмутимо, но вот его руки, не находившие себе места быстро выдавали волнение. Вышедшая из кухни с противнем румяных дымящихся булочек официантка в красном фартуке и таком же ярком платье также была хороша собой. Манящие пекарные изделия тут же принялись заполнять большую плетёную корзинку. Каждые две-три булочки девушка, что перекладывала их голыми руками, мило складывала губы и смешно дула на обожжённые пальчики.

– Да, ты правильно заметил, – прошептал женский голос над моим левым ухом, – Он стесняется ей сказать. Впрочем, как и она.

После этих слов брюнетка неспешно обошла столик и примостилась напротив меня, уставившись невинными глазами. Очевидно, до этого она была в дамской комнате.

– Ты не против, если я сяду с тобой? И… не против, что сразу на "ты"?

Не было смысла спорить – она сумела застать меня врасплох. Что случалось нечасто.

– Обычно люди предпочитают меня не замечать.

– Тогда, сделаем вид, что я – необычная.

– Может, нам и не придётся.

Девушка улыбнулась и кивнула, принимая комплимент.

– Любишь кофе? – и едва дождавшись моего кивка – Я принесу.

И вот лёгкой, едва ли не танцующей походкой мадемуазель направилась к стойке. Её волосы плясали в такт движениям, подчёркивая озорное настроение хозяйки. Но лишь самый внимательный, самый искушённый взгляд мог заметить в глубине этого вальса печальную композицию, льющуюся из самых потаённых уголков души.

– Почему ты решила заговорить со мной на родном языке? – спросил я, когда девушка вернулась.

– Ты не похож на француза, – отмахнулась она, поставив чашки кофе на стол, – Ну а дальше – мне просто повезло.

Я ещё одним кивком поблагодарил барышню за кофе.

– И долго у них это?

– Больше недели, – понизив голос, начала сплетничать молодая особа, – Она – внучка владелицы этого заведения со старомодным воспитанием. Часть его передалась и девушке. Теперь она уверена, что первый шаг должен делать именно мужчина. А он сомневается, что достоин такой ослепительной юной леди. Но всё равно приходит сюда каждый вечер, практически ничего не заказывая.

– И что же, никто не хочет им помочь? – с намёком протянул я.

– А нужно ли? – улыбнулась соседка, – Они ведь смотрятся так забавно, когда делают нелепые вещи.

Девушка сделала глоток горячего напитка. Её взгляд стал задумчивым. В воздухе повисла небольшая пауза. В кафе вошла та самая пожилая пара, которая также расположилась ближе к камину.

– И вправе ли мы что-то менять? – в голосе брюнетки не осталось ни намёка на шутливость, – Что, если они будут счастливы порознь? Что если они наконец заговорят, начнут встречаться, поженятся, создадут семью и вдруг в один день проснуться совершенно несчастными? Что если их отсутствие знакомства – путь к благополучию всего человечества? Что если это судьбоносная тёмная страница их будущего прошлого приведёт его к изобретению бессмертия, а её – к открытию бесконечно мощного источника энергии, который позволит колонизировать новые планеты?

Я хмыкнул:

– Люди всегда считали себя самыми важными. Существами, от которых зависит буквально всё во Вселенной. Это мысль вплетена в жизнь человека от самого детского садика то глупеньких романов для пожилого поколения. Вы, мол, особенные, вы – ни на кого не похожи, вы – участники становления истории. Проблема этого учения в том, что она процентов на девяносто девять лжива. Похожих людей как внешне, так и внутренне не так уж и мало. А историю пишут единицы. По факту, замени ты девяносто, даже девяносто девять человек из ста и совершенно ничего не изменится. Может, где-то разводов станет больше или меньше, а пьянки перед подъездами переедут на детскую площадку. Но эти изменения ничтожны.

– Возможно, ты прав. Но что даёт гарантию того, что они – не есть тот процент потерянной правды?

– Ты взгляни на них. Она едва ли что-то умеет, кроме готовки жульенов и круассанов. Они, может, и бесподобны, но этим не спасти мир от Третьей мировой. А он… слабохарактерный, нерешительный и не очень предприимчивый. Они – само воплощение слова "банальность". Они – маленькие люди.

– Екатерина I – супруга Петра Первого тоже была маленьким человеком. Её отцом был крестьянин. Тем не менее, она сыграла свою роль в жизни тысяч людей.

– В этом и есть вся соль этой религии. Ведь никто не может доказать, что тот самый жалкий процент – это не ты. Вот люди и верят, что всё, что они делают, как-то в конечном итоге отзывается во Вселенной, подобно эффекту бабочки. Красивая сказка для самообмана, дабы люди не решались украшать своими окоченелыми телами ветки деревьев, познав свою никчёмность.

Подруга с сарказмом в глазах сделала ещё один глоток кофе.

– Хорошо, – согласился я, – Допустим, они и впрямь люди из того процента, и человечество под их властным взглядом низвергнется во всеобщее и вечное благополучие. Но что, если даже после этого они будут сожалеть об этом вечере, когда никто из них не решился подойти к другому? Разве вправе мы пожертвовать их счастьем для счастья других?

– Но что, если их встреча – самая большая ошибка в их жизни? Что лучше: всю жизнь жалеть о неисполненной когда-то мечте или всю жизнь жалеть, что ты её исполнил, но она оказалась не тем, о чём ты мечтал? Сожаление или разочарование?

– Жизнь каждый день ставит нас перед хреновым выбором: покормить бездомную дворнягу с жалостливым взглядом, чтобы она как-нибудь подцепила бешенство и отправила на тот свет с десяток невинных человек или с тяжёлым сердцем пристрелить, ибо все бесплатные питомники заняты, а платные тебе не по карману, тут бы хоть себя прокормить? Сделать эвтаназию парализованному, чтобы ни он, ни его семья не мучились или обречь его всю жизнь быть заложником своего тела, а родных – стать сиделками? Должна ли женщина иметь право распоряжаться своим телом и делать аборт, если не хочет ребёнка или любая жизнь от самого его сотворения священна?

– Но ведь… – уже не так уверенно прошептала девушка. Я её перебил:

– Должен ли человек правильно питаться или же откладывать деньги на изобретение, которое приведёт то самое общество, что не давало ему десятилетиями наедаться к благополучию?.. Но ведь так, желая всем всего хорошего можно вовсе умереть с голода, не создав того самого изобретения.

Собеседница даже осунулась. Её лицо немного побледнело. Было видно, что мои слова попали в самое сердце. И немного в задумчивости покусав губу, она резко встала.

На шум обернулась официантка. Парнишка, смущённый тем, что не отрывал от девицы своего взгляда, тоже встал, решив сделать ещё один заказ и в очередной раз скрыть свои чувства. Начался обратный отчёт коварного плана, что в момент созрел в голове моей подруги.

– S'il te plaît, donne-moi un verre de jus d'orange¹, – практически без акцента произнесла брюнетка, подойдя к стойке, кивнув пропустившему её парню.

– Conservez votre commande², – с улыбкой произнесла француженка, протягивая стакан.

– Merci³, – хитрая брюнетка взяла сок и как бы случайно опрокинула вазочку с запечатанными в бумагу одноразовыми деревянными палочками для размешивания напитков, которые тут же разлетелись по полу.

– Oh mon dieu, je suis tellement maladroit aujourd'hui⁴.

– Ne t'en fais pas⁵, – успокоила её официантка и принялась собирать палочки.

– Je t'aiderai!⁶ – стоявший всё это время в очереди молодой человек также занялся уборкой. А моя собеседница, ещё пару раз извинившись, решила ретироваться, сев на своё место.

– Сейчас мы и узрим начало чего-то… нового, – повернувшись к паре, дабы не пропустить результаты своих трудов тихо сказала она.

К тому моменту все палочки уже оказались собранными. парень нерешительно подошёл к официантке, протянул находки. Сначала растерянно встретились их ладони, через мгновение – взгляды. Вмиг в помещении стало как-то душно и слишком тихо. Между молодыми людьми проскочила искорка… которая тут же погасла.

– Merci beaucoup⁷, – прошептала девушка и, покраснев, скрылась за занавеской, проход за который вёл на кухню. Ошеломлённый парень вернулся на место и уткнулся в пустую чашку.

– Может им и впрямь не суждено быть вместе? – разочарованно сказала девушка.

– Ты разве веришь в судьбу?

– Нет. Вряд ли. К тем или иным результатам нас приводит наш выбор. Или обстоятельства, которые нельзя отменить.

– Ты не думала, что эти обстоятельства и есть фундамент рока?

– Нет. Обстоятельства складываются согласно законам Вселенной. Метеорит падает на планету согласно законам физики. Животные рождаются и умирают согласно законам биологии. И далее по списку.

Мадемуазель почти залпом выпила свой апельсиновый сок.

– Оставишь их мучаться? Ты же видела, как они смотрели друг на друга. Они оба этого хотят.

Собеседница вздохнула:

– Нам нужен новый план…

Снова покусывая нижнюю губу, она принялась думать.

– Что, если мне угостить его чем-нибудь? В девушке взыграют чувства, она заревнует и станет более решительной.

Я погладил подбородок:

– Нет. Скорее она просто уйдёт в сторону и не будет вам мешать. А ночью её подушка будет мокрой от слёз.

– Да, ты прав. Глупая идея. Нужно учитывать их характеры и способности… – замедляясь, произнесла подруга. Было видно, что она уже нашла решение, – Её бабушка из Германии. И сама она также отлично говорит на немецком. В отличие от парня.

Она достала блокнотик и небольшую ручку из кармана и принялась что-то выводить своим приятным почерком.

– Когда ты успела так хорошо их узнать? Из начала разговора и понял, что ты здесь не больше недели.

– Мне просто скучно сидеть в своём номере отеля.

Брюнетка сунула ручку обратно, вырвала листок из блокнота, сложила и быстрым шагом направилась к одинокому парню. Вручила ему записку и что-то прошептала на ухо. Поблагодарила и направилась к выходу.

– Мне лучше уйти сейчас, – пожала девушка плечами, проходя мимо меня. Я встал и последовал за ней.

Через минуту мы сидели в её машине и наблюдали за происходящим внутри кафе. Официантка нашла в себе смелость снова выйти в зал. Смущённый молодой человек всё же передал ей записку, указав на столик, где сидели мы. И тут же вернулся на место. А девушка, прочитав, снова покраснела. Как-то странно посмотрела на парня и вновь скрылась за шторками.

– Что ты ему сказала?

– Что мне срочно нужно бежать. И что я хотела бы передать некую информацию своей подруге официантке, но не осмелилась её беспокоить в рабочее время лишний раз.

Через четверть часа в зал снова вышла блондиночка. Волнуясь так, что заметно тряслись руки, она-таки поставила перед молодым человеком чашку кофе и блюдечко, на котором красовалось печенье с предсказанием. Парень хотел было что-то сказать, но официантка в тот же миг испарилась. Он почесал в затылке, пожал плечами и разломил мучное изделие. Достал бумажку да так и застыл.

– На днях у них будет свидание. Скорее всего даже сегодня.

– Это ты поняла потому, что она вынесла кофе, а не чай? – с сарказмом спросил я.

– В самую точку, – улыбнулась собеседница, – В бумажке было написано, что он всё про меня выдумал и просто подговорил меня заранее устроить небольшое шоу, чтобы не смущать девушку перед посетителями. Как и то, что он находит её самой великолепной на всей Земле. И, мол, если она не против познакомиться поближе, то пусть вынесет кофе и печенье с предсказанием, куда спрячет ответ о времени и месте следующей их встречи. А если хочет, чтобы он оставил её в покое, то любой другой напиток. После чего он навсегда прекратит свои попытки.

– А что, если бы он сказал, что не заказывал кофе и печенье?

– Он слишком робок. Он бы не сделал этого даже если бы она стояла возле него весь день. Один раз в запарке она принесла ему рататуй. Но он съел всё, несмотря на то что ненавидит это блюдо.

– А если бы официантка вынесла любой другой напиток, то ты…

– То я бы подошла к нему, когда он вышел и всё рассказала, да.

– Немного банально… Но сработало.

Барышня повернулась ко мне с напущенной злостью:

– Банально? Первый план был банальным. Второй намного лучше. Да и вообще, ты и пальцем не пошевелил. Легко судить других, когда ничего не делаешь сам.

– Справедливо, – моё лицо расплылось в улыбке.

Наше внимание внезапно привлёк задорный звонок. Это оказалась та самая девочка, что не так давно прыгала по лужам. Набирая скорость, она на велосипеде пронеслась мимо нас и, лихо завернув, скрылась за углом. При этом уже снятый с пояса проигрыватель, который оказался плохо закреплён на задней раме с глухим стуком упал на брусчатку.

Моя подруга проворно выскочила из машины и побежала к углу. Немного опешив, я снова последовал за ней.

Неподалёку послышался рёв мотора, который с каждой секундой становился всё ближе. Несмотря на это, буквально уже видя машину, брюнетка практически бросилась ему под колёса, спасая старенький плеер. Я понял, что сейчас случится, но никак не мог помочь, ибо попросту не успевал добежать. Застывшая с проигрывателем в руках девушка зажмурилась, а я отвернулся…

Раздался резкий визг тормозов, звук удара будто повис в воздухе. Я сглотнул и, набравшись сил, посмотрел на место происшествия.

– Êtes-vous fou⁸?! – закричал француз, выбираясь из теперь побитой машины, – Alors sautez sous les roues⁹!

И подбежав к так и не тронувшейся с места брюнетки, более спокойным голосом спросил:

– N'es-tu pas blessé¹⁰?

Подруга наконец открыла глаза. Сглотнув ком, который явно застрял у неё в горле, прошептала:

– Tout va bien. Ok… Désolé pour la voiture¹¹.

Девушка трясущимися руками достала из кармана пачку евро и протянула водителю:

– Désolé¹²!

Водитель застыл также, как и молодая особа пару минут назад, смотря на внушительную сумму денег. А моя компаньонка незаметно скрылась из виду. О судьбе поцарапанного и немного погнутого фонарного столба, к сожалению, никто так и не подумал.

Глава 2

* * *

Ночь всё стремительнее захватывала пространство, опускаясь тьмой на старинные дома. Тени становились мрачнее, их сила возрастала. Незаметно, но неотвратимо они, словно живые, перемещались по улицам и закоулкам, занимая каждый уголок. Окружавшие тёмные тучи, которые изредка где-то вдали освещались молниями, только усиливали темень. Город готовился ко сну, люди прятались в своих квартирах, а их места занимали чёрные тени, провозглашая начало ночной смены.

Мы шли в тишине по узким улочкам больше получаса. Сначала девушку буквально трясло от произошедшего, она не видевшим взглядом смотрела только себе под ноги, на меняющиеся булыжники брусчатки. Казалось, она вот-вот рванёт с места и побежит себе в отель или ещё куда-нибудь, чтобы остаться наедине. Но со временем она приходила в себя. С каждой минутой в её тело возвращалась жизнь, походка снова приобретала те танцующие движения, а глаза наполнялись игривыми искорками.

– Тебе нравится поэзия? – спросил я.

От такого неожиданного вопроса мадемуазель даже остановилась, уставившись на меня изумлённым взглядом. Она кивнула.

– Мне тут вспомнился один стих. Один из моих любимых. Не против, если я прочту?

Девушка снова кивнула. Мы продолжили путь:

– Тишина опустилась на город,

Укутанный одеялом листвы.

Чертоги воспоминаний отворит

Песня далёкой весны.

Моё сердце тоскует по дому,

Поддержке, любви и добру,

Бескорыстному люду простому,

Не потерявшим запала искру.

Деревья играют с ветвями.

Легкий шелест опада манит

В сон, навеянный дождями,

Что пробуждением грозит.

В тех снах я гуляю по лесу,

Где нет никого, ни души,

По высоким горам, на которые влезу,

По сибирской морозной глуши.

Но есть в них то, что милее рассветов

Что дарит радости глоток:

Люди, лишённые обетов,

Чьей участи не ведом мне рок.

Как бредем мы вместе с ними,

Бесцельно гуляем везде

С лучшими друзьями моими,

Ориентируясь по желаний звезде.

Но свою мечту уже исполнив -

Я навсегда одиночества лишён!

Весёлый коллектив пополнив,

Для исполнений их грёз я рождён.

И лишь порой в кошмарах будет сниться,

Как мне снова самому по себе

На улицах сих предстоит очутиться,

Подчинившись горе-судьбе.

Как я безмолвною тенью

Слоняюсь по многолюдной толпе,

Преданный давнему забвенью,

Устремляясь к доли рабе.

Как на глазах моих снова и снова

Происходит ужасный момент.

А я не могу сказать и полслова,

Словно линии жизни я той рудимент.

– Красиво, хоть я и не всё поняла, – тихо молвила брюнетка, – Кто написал?

– Автора я, честно сказать, уже не помню, – солгал я.

– Кажется, он просто не любил свою работу.

Я улыбнулся:

– Да, скорее всего.

Девушка вздохнула:

– Я боялась, что ты устроишь сцену после того, что случилось у кафе. Будешь расспрашивать, почему я так поступила. И отчитывать.

– Я считаю, что люди должны делиться только тем, что они сами хотят рассказать. Принуждать к разговору не в моём стиле.

– И тебе интересно было бы узнать причину?

– Интересно. Но я не собираюсь из-за своих чувств делать больно или даже неприятно тебе.

Собеседница наконец снова посмотрела на меня. В её глазах читались удивление, благодарность и щепотка симпатии.

– Этому плееру, – она подняла руку, в которой всё ещё был виновник ДТП, – лет двадцать, а то и все двадцать пять. Это не просто хорошая вещь, способная воспроизводить музыку. Это память. О чём-то или даже о ком-то важном. И будь я на месте той девочки, я бы себе не простила его утрату.

– Ты хочешь его вернуть?

– Да.

– И как мы это сделаем? Там ведь нет адреса девочки.

– Нет. Но я заметила следы дождя на раме велосипеда. А дождь был лишь вчера ночью. Следовательно, вчера ночью он стоял не в квартире, и не в гараже. А на улице, рядом с домом девочки. Ну а сам транспорт довольно приметный.

Мне припомнились яркие полосы рисунков на раме, которые явно были сделаны вручную. Но всё же я хмыкнул:

– Да, но это Париж. Чтобы прочесать улицы даже ближайших районов уйдёт вся ночь. Если не больше.

Девушка хитро улыбнулась:

– Я не занята. А ты?

Некоторое время мы шли молча, изредка я поглядывал на компаньонку, ожидая увидеть сомнение или скуку, ожидая, что она вот-вот выбросит старый плеер и развернётся, уйдя по своим делам. Но она лишь с интересом осматривалась, с упоением отдаваясь такому… не взрослому и безбашенному занятию, как возвращение старой вещички своей хозяйке.

Барышня хмыкнула.

Я проследил за её взглядом. Она смотрела на полотнище чёрных как смоль туч.

– Что?

– М-м? – она повернулась ко мне, словно до этого забыв, что я рядом, – Да так. Вспомнила кое-что.

– Судя по твоей улыбке, это что-то приятное.

Она кивнула:

– В тот день мы с бабушкой работали в саду. Как вдруг налетела такая же чёрная пелена. Буквально за несколько минут. А потом пустился ливень. мы едва добежали до старого сенника. Залезли повыше на стог, укутались в валявшимися там тряпками, а потом хрустели только что сорванными яблоками, пока на улице дождь стоял стеной. И мы смотрели на пейзажи, на то, как деревья гнутся от налетевшего ветра, а листья трепыхаются под тяжёлыми каплями. Это было так… необычно. И так… уютно.

– Люди, живущие прошлым несчастны в настоящем. Ибо, если они счастливы сейчас, зачем вспоминать о том, как хорошо было тогда?

– Счастье – вообще понятие относительное. Люди, находясь в одних и тех же условиях будут по-разному оценивать уровень своего счастья. Да и химия организма не позволяет человеку всё время испытывать радость. Если у тебя дофамин, серотонин и окситоцин выкручены постоянно на максимум, то долго ты не протянешь вследствие гормонного дисбаланса.

– Возможно. Но между несчастными и лишёнными счастья людьми большая разница. Одни готовы рискнуть жизнью ради немногочисленных приятных воспоминаний, а другие – нет.

Внезапно девушку скрутил приступ жуткого кашля. Она даже была вынуждена опереться о стену какого-то старого и пыльного подъезда, рядом с которым мы проходили. Приведя всегда в порядок и, едва заметно закинув в себя таблетку, молодая особа ответила:

– Я просто была слишком легкомысленна на дороге и не успела толком осознать все последствия.

Я уже было открыл рот, чтобы ответить, но неожиданно моё внимание, как и внимание моей компаньонки привлекла яркая витрина магазина, рядом с которой пролегал наш путь. Вернее, не столько само здание, сколько рядом находившийся мальчик лет тринадцати. Ребёнок стоял неподвижно, казалось, довольно долго, его взгляд был устремлён на одну единственную натёртую лаком и со сверкающими новизной струнами гитару. При этом одежда мальчика была можно сказать её противоположностью – хоть и ухоженная, стиранная, но на ней то тут, то там виднелись потёртости и заплатки. А сам наряд был явно слегка великоват. Но самое интересное было именно в его глазах: в них смешались жгучая досада, безумное желание и давняя-давняя надежда с ноткой мечтаний.

Меж тем, магазин уже начинал закрываться. Пожилой мужчина, старательно делавший вид, что не замечает маленького почитателя, подошёл к вешалке и принялся неспешно одеваться, готовясь домой.

Переведя взгляд на подругу, я замер. В её взгляде были какие-то совершенно нечитаемые эмоции и мысли. Лишь затаившийся в уголках глаз капельки слёз.

Девушка сжала кулачки и решительно шагнула вперёд. Не успел я моргнуть и глазом, а она оказалась уже в лавке, протягивая старику купюры. Когда тот взял с витрины ту самую гитару и принялся запаковывать её, мальчишка словно умер внутри. Его глаза расширились до предела, по щекам побежали слёзы. Ребёнок не мог поверить, что инструмент, о котором он мечтал так долго, всё уже окажется кем-то куплен. Наконец он тряхнул головой и, злясь на себя, что надеялся, на Вселенную, медленно пошёл прочь.

– Arrêt¹³! – крикнула выбежавшая из магазина брюнетка. Она догнала ничего не видящего и не слышащего мальчика, на которого больно было смотреть, и остановилась перед ним, опустившись на колени.

– Ceci est pour vous¹⁴, – прошептала девушка, протягивая музыкальный инструмент, что был длиной едва ли не с рост ребёнка. А мир последнего снова перевернулся. Он не понимающе уставился на незнакомку и только и смог сказать охрипшим голосом:

– Tome¹⁵?

Барышня расплылась в улыбке:

– Toi¹⁶.

Малыш протянул ручки и осторожно, словно некую святыню взял подарок. Поднял голову и снова спросил:

– Vérité¹⁷?

– Oui¹⁸.

Передав гитару, подруга поднялась и, вернувшись ко мне, продолжила путь. Очнувшийся от произошедшего ребёнок крикнул вслед:

– Merci! Merci beaucoup¹⁹!

Барышня остановилась, оглянулась и снова улыбнулась:

– S'il te plaît²⁰.

Мы немного прошли вперёд.

– Ты не думаешь, что тем самым ты изменила его жизнь навсегда?

– Я на это надеюсь.

– Что, если он забросит школу и будет трынкать на этой балалайке с утра до ночи? Сбежит из дома, потому что родители будут на него давить? И умрёт где-нибудь в гетто от холода и голода? Разве не ты была против таких перемен?

– Ты был прав. Нельзя просчитать все возможные исходы событий. Нужно делать добрые поступки и надеяться, что эта доброта воспылает в сердце другого человека, и он, свою очередь поделится ей с другими… А что насчёт тренькания… Как бы был прекрасен этот мир, если бы люди могли больше заниматься тем, что любят!

Собеседница осеклась:

– Я знаю, о чём ты сейчас подумал. И я не имею в виду убийства и насилие. Я про занятия, что несут благо обществу. Как здорово было бы, если у каждого художника был холст, кисточки и краски, у каждого музыканта – любимый инструмент, а у каждого фотографа – хороший фотоаппарат.

– Если ты так уж желаешь фотоаппарат, то ты найдёшь место и время, чтобы на него заработать. Не будешь спать ночами, но сделаешь это. А если у тебя не получается, то может ты просто не так уж сильно хочешь? Так отсеиваются сильные, действительно горящие сердца к искусству.

– Неужели? Сильные люди – это конечно здорово. Но почему ты думаешь, что слабохарактерные и тихие не могут создавать произведения искусства? То, что у них нет возможности или даже способности заработать не делает их плохими художниками, писателями и режиссёрами. Или вот, мальчик. Его и на работу-то не возьмут.

– Ничего не поделать. Средств на содержание деятелей искусства общества не так уж много – нужно побороться за тёпленькое местечко. А там побеждают лучшие.

– Нет. Там, как и везде всё держится на деньгах. Кого оставят в кресле режиссёра: человека, чьи фильмы бесконечно тупые, не несут ничего нового, но нравится некоторым людям, ибо продвигают нужную идею, давая тем самым хорошие прибыли или человека, чьи фильмы интересные, полные смысла и дают людям самим для себя решать, что хорошо и что плохо из-за чего они не дают сверхприбылей – тут ведь платят только люди за билет. А если и реклама была слабенькая – даст бог фильму окупиться. И не важно, насколько лента была хороша. Но самое интересное: чтобы занять изначально режиссёрское кресло фильма, на съёмки которого дадут денег, нужно уже иметь какой-то опыт. А где этот гениальный человек его возьмёт, если он вкалывает водителем чуть ли не двадцать четыре на семь, пытаясь прокормиться?

– Твоя правда. Но режиссёрами хотят стать тысячи людей и только единицы из них талантливые. Должен же быть какой-то отбор. Или у тебя есть идея как его сделать лучше?

Молодая особа отбросила с лица прядь волос:

– Не хочу «душнить» насчёт политики, экономики и общественного устройства, но не думаю, что в текущей капиталистической модели есть какие-то достойные альтернативы, которые будут намного лучше. Сама система устарела и ей, так долго служившей людям процветанием, хоть и не везде, и не всегда, пора на пенсию. И если с распределением материальных благ она и всё ещё хоть как-то да справляется, то авторские права и прочие нематериальные товары ставят её в тупик. Посуди сам: основная константа данного экономического строя – это равенство стоимости товара к затратам на его производство. То есть за создание товара человек получает денежную сумму эквивалентную затраченным силам дабы восстановить эти самые силы на физическом и моральном уровне. И если ты создашь произведение, продав его издателю – ты получишь сумму на восстановление таких сил единожды. Тут модель Сэя²¹ работает отлично. Но вот издатель, владея произведением, сегодня может продать его в электронном виде бесконечное количество раз, тратя на сервера, техподдержку и тому подобное сущие копейки. Тут капитализм даёт сбой и получается, что издательство извлекает деньги не за затраченный труд, не на восстановление сил после производства, а просто так. И денежные средства, которые должны постоянно крутиться между сферами человеческой деятельности, оседают в отдельных областях, в которых есть вот такие «чёрные дыры». И это я ещё не говорила про те товары, которые не нашли спроса на рынке. А ведь трудозатраты и ресурсы на их производство уже были потрачены. Про искусство и говорить ничего. Возвращаясь к киноиндустрии: продюсеры и спонсоры среди всех заявок будут всегда выбирать те, которые дадут самые большие прибыли с самыми меньшими рисками. С такой схемой ни о каком творчестве речи идти не может априори… Нет, я не анархистка и не коммунистка, но я вижу, что у нашего общества с каждым днём всё больше вот таких проблем, которые почтенные люди сверху не очень-то хотят решать. Прибыли то идут в карман им. Я боюсь, как бы это не вылилось что-то грандиозное, но и очень рискованное для всего человечества.

Я шумно втянул в лёгкие прохладный воздух:

– Как на лекцию восьмидесятилетнего преподавателя попал.

Девушка смущённо хихикнула:

– Извини. Иногда меня заносит.

И мы продолжили путь, думая каждый о своём и заглядывая во все дворы в поисках яркого велосипеда.

– Почему бы просто не отнести плеер бюро находок?

– Во-первых, маленькая девочка может не догадаться туда заглянуть. А, во-вторых, ближайшие бюро навигатор показывает почему-то на другом конце города. Но если найдёшь вывеску с такой надписью, то мы, может, и зайдём.

Уставшая нести проигрыватель в руках, она повесила его себе на пояс и накинула наушники на шею. Разминая затёкшие пальцы, сказала:

– Так-то лучше.

А я, вернувшись мыслями к мальчишке, задумчиво произнёс:

– Гитара стоила немалых денег. Да и водителю за машину ты дала кругленькую сумму. Похоже, что у тебя у самой в карманах те самые капиталы.

Барышня поморщилась словно от зубной боли:

– Чёрт, я надеялась, что ты также тактично промолчишь.

– Прости. Не думал, что это такой большой секрет.

Она вздохнула:

– Да нет, вряд ли… Мой отец – бывший олигарх, – брюнетка посмотрела мне прямо в глаза, пытаясь найти в них знакомое выражение.

– Почему бывший?

– Потому что мёртвый. Скорее всего его убрали «коллеги», которые сами решили занять лакомые кусочки. Ну а мне и бабушке перешло небольшое наследство.

– Ты, кажется, не очень сожалеешь о его смерти.

– Я благодарна ему за то, что он одевал, обувал и кормил меня. Но мы никогда не были близки. Будучи подростком, я уже отлично понимала, откуда берутся все эти деньги и что, обделяя, эксплуатируя других людей, мы покупали вторую яхту или третью квартиру в Москве. Которые, по сути, нам были совершенно не нужны. Но самое плохое в таких случаях – отношение окружающих. В тебе совершенно не видят личность. Ты либо дочь того ублюдка, что наживается на народе, либо кукла, которой можно забраться в трусики или ещё куда и получать деньги. Как кто-то из моих новых знакомых узнавал, кто я или, кто мой отец, их отношение резко менялось. Были те, кто брезговал со мной говорить, но чаще – те, кто остановился приторно-сладким и просто сюсюкался со мной.

Я ухмыльнулся:

– Ну тут либо тебя все не видят из-за денег в твоём кармане, либо видят, но ненавидят из-за отсутствия оных.

Девушка горько улыбнулась:

– И что же, ты не примкнёшь ни к одной из групп?

– Я по жизни одиночка. Мне не нужны деньги, но и уходить, потому что они у тебя есть я не стану.

И снова этот удивлённый взгляд с толикой симпатии. Правда теперь к ним прибавилось сомнение.

Сумрачные улочки складывались перед нами всё новыми путаницами бетонного лабиринта. Люди встречались реже, туристов же не было видно уже давно – те разъехались по многочисленным отелям и гостиницам. И лишь мы, несмотря на медленно надвигающуюся непогоду двигались вперёд, пробираясь сквозь тени и сущности мрака, которые боялись лишь немногочисленных уличных фонарей с их мягким жёлтым светом.

Свернув за очередной угол, я не сразу понял, что иду один. Я вернулся к силуэту девушки, которая застыла у самого угла, но никак не смог понять, что случилось и о чём она сейчас думала – здесь источников света практически не было. Остановившись в паре метров, принялся ждать, не желая тревожить человека.

– Я недавно ездила в бабушкин город. Хотела снова насладиться теми чувствами, той и атмосферой, что он дарил мне в детстве. Но, приехав, поняла, что населённый пункт сильно изменился за те годы, что меня не было. Новые здания, которые занимали доселе приятные глазу живописные места, сами при этом ничего из себя не представляя – бетонные коробки! И наоборот, старые постройки, что столько служили людям, имели такую богатую историю стояли брошенными с чёрными провалами дверей и окон. А ночью каждый уголок города освещал бездушный белый свет, что бил из светодиодных прожекторов. Та атмосфера навсегда покинула его улицы.

– Я думал, твоя бабушка из какого-нибудь посёлка. Вы же работали с ней в саду. И сенник…

– У неё усадьба на окраине небольшого города. Там и сад. А сенником мы особо никогда не пользовались, он стоял там до нас, мы просто не стали его разбирать. Как раз после того ливня приняли такое решение.

Повисла небольшая пауза.

– Знаешь, наверное, каждый в этой жизни хотел бы иметь место, которое с годами бы не менялась и всегда оставалось таким, каким его запомнили. В немецком языке даже есть слово «хинтервальд» – что означает «глушь». Но если переводить дословно, то «лес, оставленный в прошлом» или «вчерашний лес». Но как бы нам не хотелось этого, мы живём в настоящем мире. А здесь всё постоянно меняется. И что-то строится, а что-то рушится. Такова уж эта жизнь.

– Да, я знаю. Я удивлена, что нашла тот дух, ту мрачно-загадочную атмосферу именно здесь. Хотя уже в общем-то успела разочароваться в городе в некотором роде. Тут так же, как и в России есть старые усыпанные пылью дома и даже улицы, такая же грязь порой на мостовой. И большое количество спешащих по своим делам людей, которым просто нет до тебя дела. Обычный город, в целом, – она хмыкнула, – Наверное, просто мои требования к нему были завышены. Это же Париж. Безусловно, есть и большое количество различий, многие из них приятные, какие-то не очень. Безумно красивые здания тоже в наличии. Но вернула веру в этот город именно эта тёмная, едва ли освещённая улочка, на которой можно даже рассмотреть пару самых ярких звёзд на небе. Может человек просто так устроен, что ему милее всего будет то, что он видел в детстве, неважно пусть то красивейший город с тысячами достопримечательностей или глухая деревня с вечнозелёными полями?

Девушка наконец посмотрела на своего собеседника. Вернее, на то место, где он должен был быть. Потому что рядом совершенно никого не было.

Глава 3

* * *

Мрачные сумерки наконец заняли престол и принялись царствовать. Тьма, что обрела полную силу, порой была столь плотной, что сплеталось в непроницаемый туман, чьи клубы то и дело посягали на обречённые тусклые фонари. Свет в окнах и вовсе становился каким-то далёким и иллюзорным. Ночь всё продолжала захватывать пространство, отщипывая лучики от и так редких ламп и всё больше подкрадываясь к источникам.

Свинцовые тучи полностью рассеклись по небосводу, слизав с него немногочисленные просветы, через которые могли подглядывать звёзды. То и дело проскакивали яркие линии молний, уже не где-то у горизонта, а прямо над головой. Стоял запах кое-где прибитой обильным, но недолгим дождём пыли и озона.

Ветер разгулялся всласть. Дул сначала с одной стороны, щедро посыпая мелким сором глаза, потом, утыкаясь в здания и заборы – с другой, словно приглашая присоединиться к безумному плясу.

Улицы города совершенно опустели. Однако из-за опустившегося мрака казалось, что за мной всё время кто-то наблюдает. Тот, кто уж точно не собирается просто поить чаем и укутывать одеялом. Тот, чьи газа, что повсюду, лишённые радости и сострадания горят чёрной бездной.

Очень некстати стали вспоминаться всякие истории ужасов, хотя количеством тел и крови даже одного из них можно было занять бо́льшую часть улочек древнего города. Думалось, что на меня вот-вот кто-то набросится, выскочив из самого тёмного угла, а потом…

От разыгравшегося воображения меня пробил озноб, и я поплотнее закуталась в одежду.

Между тем дома, мимо которых я проходила, становились всё старее и старее. Через некоторое время я с удивлением обнаружила, что нахожусь посреди кварталов чуть ли не вековой давности, в чьих редких и махоньких окнах плясали огоньки керосинок. Хотя, конечно, возраст зданий был куда более скромным. Но окутывавшая их мгла и в целом атмосфера ночи переносила нас всех в те далёкие и жестокие времена. Более того, было ощущение, что весь мир вновь окунулся в ту эпоху и теперь нигде нет никаких самолётов, электричества, поездов, машин и компьютера. Только жалкие напуганные голодом и эпидемиями люди, отчаянно пытающиеся укрыться от всех смертельных ударов судьбы в убогих каменных и деревянных коробках с ничтожными окошками, из которых жители смотрят вверх, впивая взгляд в небеса, ожидая помощи и защиты. А ответом им становится лишь безграничная и ненасытная тьма.

Со временем в голову стали приходить совсем уж неприятные мысли. Спавшие днём сумерки выползали из потаённых уголков души, словно чувствуя мглу снаружи. Сколько я не пыталась отвлечься, сколько не меняла тему для раздумий, но прокля́тые червячки дум вновь и вновь возвращались, уверяя, что от них нет спасения.

Можно было лишь заглушить их. Полить противным ядом, опьянить жгучим алкоголем, чтобы они едва волочились. Предательская рука постоянно тянулась к фляжке, пытаясь помочь, но я каждый раз останавливала её. Висевший на поясе плеер тихонечко придавал мне сил.

В отражении одной из больших луж я неожиданно увидела девочку. Ту самую, владелицу плеера, с прекрасными светлыми волосами и большими глубокими глазами. Я резко подняла глаза, но там, конечно же, никого не было. Снова опустив взгляд, я обнаружила только себя. Потрясла головой, сетуя, что не выспалась.

Рука снова нащупала холодную сталь фляги. Потеряв терпение, я вытащила её и бросила в ближайшую мусорку. И упрямо пошла дальше.

Минут через десять пути мне попалось небольшое, но очень ухоженное кладбище. По иронии судьбы освещено оно было даже лучше некоторых улочек, где жили немёртвые люди. Я обрадовалась, что смогу чем-то отвлечься и без задней мысли свернула, дабы посмотреть на местную достопримечательность.

Большинство захоронений оказались довольно скучными, хоть и выполнены были в старом готическом стиле. Встретилось и несколько склепов, но они тоже не представляли особого интереса. А вот стоявший посередине маленького некрополя симпатичный памятник показался интригующим. Бронзовая девочка в левой руке держала фонарь со свечой, а в правой – тонкий, но острый нож. На постаменте имелась надпись, и я, прокашлявшись и включив необходимую функцию на телефоне, принялась за чтение:

«Однажды тёплым майским вечером в доме небогатого купца появилась очаровательная девочка. К сожалению, её мать тяжело перенесла роды и вскоре погибла. Понимая, что девочке нужно два родителя, отец женился на вдове одного когда-то видного кузнеца.

Прошло несколько лет, прежде чем отец девочки стал замечать, что мачеха, пока её никто не видит, плохо обращается с ребёнком. Запугает, а то и ударит, чтобы та не кричала и вела себя хорошо. Поняв, что про это узнали и что дело идёт к тому, что купец скоро её вышвырнет, она пошла ва-банк и одним туманным утром отравила мужа.

После этого жизнь девочки превратилась в ад. Она постоянно готовила, убиралась и стирала. Делала всю ту работу, что до этого выполняли многочисленные слуги, с которыми жадная и стервозная мачеха рассорилась, уволив почти всех. В помощь осталась лишь экономка. Но та была довольно стара, и её больные суставы не позволяли ей выполнять тяжёлую работу.

И вот, в чудную весеннюю пору работая в своём дивном саду, который девочка любила больше всего – туда очень редко заходила мачеха, сетуя на аллергию – она познакомилась с прекрасным молодым человеком. Они полюбили друг друга с первого взгляда.

Но адмирал – отец юнца ни о какой свадьбе с девушкой из практически самого низа общества не хотел и слышать. И вскоре отправил своего сына на новую войну командовать судном, чтобы тот повзрослел, и чтобы навсегда выбросил из головы глупые мысли. Войну, с которой он так и не вернулся.

Осенью девочку выдали замуж за пьющего, но богатого старика – помещика. Мачеха получила за эту сделку хорошие деньги. И снова весной напившийся вусмерть купец задушил прекрасное создание, после чего умер и сам, то ли от алкоголя, то ли от апоплексического удара²².

С тех пор юная дева бродит по ночным улицам Парижа. Фонарик её левой руке словно маяк освещает путь погибших морякам и солдатам. А нож в правой до сих пор надеется искупаться в красной крови злой мачехи.

И с тех пор нет в городе ни одной весны и осени, за время которых с его улиц не пропадают молодые красивые мальчики и имеющие нечистые помыслы женщины.»

Я вновь взглянула на статую и поняла, что её хоть и довольно грубо сделанное лицо мне кого-то напоминает…

– Bonjour, mademoiselle²³! – как гром среди ясного неба прозвучал женский голос с хрипотцой за моей спиной.

По моей коже пробежали мурашки. Хотелось сразу броситься наутёк, но я сдержалась. И медленно, словно мне не доставили никаких неудобств, развернулась.

Передо мной стояло два человека: тощий сгорбленный и небритый мужчина лет сорока с отёкшим от постоянной выпивки лицом и такая же неухоженная слегка полная дама примерно того же возраста с хитрецой в глазах. И небольшим пистолетом в руке.

Точно не священники, подумалось мне.

– Ne serait-il pas difficile pour vous de partager votre portefeuille avec nous²⁴? – с глупой улыбкой произнесла грабительница.

Моё сердце было готово выпрыгнуть из груди – настолько стало страшно. Всё тело онемело, больше всего язык, и вместо слов я лишь кивнула и полезла бешено трясущимися руками в карманы в поисках купюр.

И тут неожиданно один из червячков мыслей, что преследовали меня последние полчаса снова ввинтился в моё сознание. Я ошеломлённо подняла голову, уставившись на разбойников… И засмеялась.

Те, не скрывая удивления, переглянулись. После чего женщина, махнув оружием повторила:

– Conduisez l'argent²⁵!

Чем только вызвала новую волну смеха. Потом я одним резким и сильным движением просто отобрала пистолет.

Совсем офигевшие от такой наглости преступники снова переглянулись.

– Ребята!.. – через смех сказала я, – Ваша грабительская интуиция сегодня вас очень сильно подвела! Чёрт, из всех двух с лишним миллионов людей города, вам попалась именно я! Кажется мне, что вы ещё большие неудачники, чем я. Вам впору соревноваться с Цутому Ямагучи²⁶ и Костисом Мицотакисом²⁷!

Поняв по вопросительным взглядам грабителей, что из-за адреналина говорю с французами на русском, я, немного успокоившись, отошла на пару метров назад, чтобы меня не достали и, также махнув пистолетом, спросила:

– À la police ou directement à la morgue²⁸?

Преступники снова переглянулись. Теперь настал их черед смеяться.

Я ткнула оружием:

– Se déplacer! A la sortie²⁹!

Но неприятели не шелохнулись. И женщина сказала всё так же с поганой хитрецой в глазах:

– Ce n'est pas facturé³⁰.

Я подняла и пистолет, прицелившись в небо. И нажала на спусковой крючок. Раздался лишь лёгкий железный лязг. Передернула затвор и нажала повторно. И снова только тихий "щёлк".

Я посмотрела на преступников. Потом перевела взгляд на пистолет. И снова на преступников.

Первым мне на встречу сделал шаг мужчина. И тут же поплатился, получив огнестрельным оружием прямо в глаз. Женщина кинулась за мной, но я уже вовсю уносила ноги, сверкая пятками похлеще, чем на соревнованиях по бегу.

Моё физическое состояние, конечно, было не ахти, но оное у преступников, похоже, и вовсе отсутствовало. Как можно больше петляя по улочкам, я вскоре затаилась в одном из самых тёмных переулков. От безумного бега мне стало нехорошо, и я повалилась на четвереньки, кашля как можно тише. Проглотив таблетку, через некоторое время пришла-таки в себя.

– Bonjour à nouveau³¹, – тихо сказали со стороны улицы. Я обреченно обернулась.

Глава 4

* * *

– Я так понимаю, нам лучше поскорее отсюда убраться, – с улыбкой продолжил я.

– Чёрт! Ты с ними заодно?! – захрипела девушка.

– С кем?

Она прочистила горло и, сразу поуспокоившись, ответила своим приятным мелодичным голоском:

– С джентльменами удачи.

– Нет. Я же говорил, мне не нужны деньги. Да и будь я вместе с ними, то уже позвал бы их сюда.

Собеседница сунула руки в карманы.

– Возможно. Но очень уж подозрительно, что ты исчез, а эти ребята сразу появились. Хотя улицы пустынны. Куда ты вообще делся?

– Мне показалось, что тебе хочется побыть наедине.

– Тебе показалось, – снова с напускной злостью прошипела барышня, но всё же не смогла не улыбнуться, – Звучит неправдоподобно.

– Жизнь порой бывает очень неправдоподобной. Ты это знаешь не хуже меня.

Собеседница ухмыльнулась, достала содержимое карманов:

– Если ты всё же решишь меня ограбить, то у меня осталось жалких двести с лишним евро. А выкуп за меня платить некому.

– Я думал, у тебя осталась бабушка.

– Она в пансионате, – улыбку с её лица вмиг сдуло, – И она вряд ли вспомнит меня. У неё Альцгеймер.

– Соболезную… Пойдём, нам ведь нужно вернуть плеер. Не возвращаться же теперь в отель из-за каких-то преступников.

Мы быстро смогли сориентироваться на местности и продолжили свои поиски.

– Знаешь, – вдруг сказала брюнетка с задумчиво-печальным выражением лица, – Есть причина, по которой я не люблю сидеть в своём номере отеля…

Повисла небольшая пауза. Я ждал, пока она решится.

– При виде других людей, мы сами того не замечая, надеваем маски. Маски тех, кем бы мы хотели быть. И пытаемся им соответствовать. Это отнимает столько сил, что нам не хватает времени думать самим, мы думаем масками. Поэтому они могут спасать наши ранимые сердца не только снаружи, от других людей, но и от себя, от своих чувств и мыслей. Когда же мы остаёмся наедине, все маски опадают словно листья, и наши на нагие чувствительные лики преданы самим себе. И далеко не всем людям нравится, как выглядит их истинное лицо без масок. Я его ненавижу. Его оскал раз за разом кромсает моё сердце, вспарывает старые раны и глубже рассекает новые. Пока город спит, мои нервы натягиваются струнами, в висках стучит обречённое сердце, словно погребальные звон, а во рту лишь противный привкус тоски, подобный горечи цианида… Поэтому с некоторых пор я просиживала в клубах и пабах до самого утра до смерти уставая, чтобы прийти и просто рухнуть на кровать или… Или напивалась до беспамятства…

Она остановилась и подняла свои полные слёз глаза:

– Не бросай меня больше…

Я сглотнул, не зная, как ответить. Врать совершенно не тянуло.

– Я не хочу тебя оставлять. Хочу остаться с тобой.

У меня защипало в носу. Чувство, о котором я уже забыл. Я пошёл вперед.

– Теперь твоя очередь. У тебя есть любимое произведение?

Девушка шмыгнула носом, смешно вытирая глаза. Она улыбнулась, радостная, что наконец-то сменили тему:

– На форуме молодых поэтов как-то прочла один стих. Сначала он как-то прошёл мимо меня, показался скучным и размытым. Но однажды утром проснулась и вдруг обнаружила, что он кружится в моей голове словно бабочка, а слова принялись обретать новый, глубокий смысл. Тогда я попыталась найти стих заново, но ничего не вышло. Произведение, как и автор канули в пучинах Интернета. Но оно не отпускало меня, я восстановила, что вспомнила, а что забылось, попыталась передать сама. Так что… Не ругай сильно, в оригинале он был много лучше.

Компаньонка ненадолго затихла, вспоминая сочинение, не забывая мило покусывать нижнюю губу.

– Так много вещей изобрели,

Так много построили городов,

Так много мыслей донесли

И написали мы стихов.

Но в жизни всё не бесконечно,

И за днём начинается ночь.

Время так уж быстротечно —

Секунды убегают прочь.

Это золотое время

Останется в наших сердцах.

Хоть и продолжится наша поэма

На своих, уникальных тропах.

Даже скучные мгновения

Останутся там навсегда.

И мы, несмотря на движение,

Будем их вспоминать завсегда.

Я верю, что может и не скоро

Настанет тот торжественный час,

Когда рабочий из волонтера

Превратится в особенный класс.

Ведь даже в машине есть части,

Что называются просто – "вал".

Но сломаются данные снасти,

И ваген превратится в металл.

Я верю, что всё же когда-то

Закончится сие бесовство —

Прокля́тых войн олимпиада,

За которой стоит воровство.

Пробегут, пролетят те моменты,

Что столько душили людей.

Но показали на своём дне легенды

С огоньками ушедших кораблей.

И восстанет Отчизна из пепла,

Люди станут каждый каждому друг.

Перестанет капитал быть зацепом

Для мечтаний красочных вьюг.

Революция поднимет устои,

Что сложились в застенках дворцов.

И засверкает пирамида Маслоу,

Но люди убавят понтов.

После, аль до изменений

Придёт время встретиться нам.

И без долгожданных озарений

Пройдёмся по воспоминаний волнам.

Как безумно рады мы были

Рождению наших детей.

Как в далёкой молодости любили,

Отдаваясь мечтаниям затей.

Как проводили культурные собрания,

Размышляя о важном для нас.

Обретая всё новые знания,

Расширяя для раздумий запас.

Как умело отдыхали,

Взбираясь на горы вершин.

Как купаться уставали,

Увалившись на пляжах равнин.

И даже на кухнях посиделки

Не забудем мы всякий раз.

Как наши чувства без подделки

Раскрывали мы, не таясь.

И смахнув одну слезинку украдкой,

Рассмеёмся навстречу судьбе:

Будет жизнь наша горькой иль сладкой? —

Прочитаем по смерти губе.

А пока дней продолжится смена,

Синей бабочкой вдаль полетит

Актёрами заполненная сцена,

Что куда-то спешит и спешит.

Капли радости или печали

Не должны падать по пустякам.

Хоть не мало здесь люди страдали,

Вскидывая голову вдаль, к небесам.

Все красивые кадры продолжат

Всё бежать и бежать вперед нас.

И в подъезде часа в три проскочат,

Подарив нам улыбку тотчас.

Но хотелось бы всё же, пожалуй,

Хоть ещё раз ваши лики узреть,

Дабы воспоминаниям статуй

Никогда, никогда не тускнеть.

Последовала небольшая пауза.

– Мне нравится, что в произведении происходит перемена, ничто не стоит на месте. Безусловно, не все они к лучшему, но… Пожалуй, даже бессмертие в раю может надоесть. И ещё симпатизирует жизнеутверждающее настроение, которое порой проскакивает.

Брюнетка хмыкнула:

– Мы, оптимисты, вращаем планету.

– А мы, пессимисты, следим, чтобы она не вращалась слишком быстро и не убила неожиданно всех оптимистов. Пессимист-то к этому хоть готовы.

– Да уж. Но порой пессимисты бывают просто невыносимы." Зачем что-то менять, если оно хреново, но работает? Вдруг станет ещё хуже?" А вдруг лучше?! Где бы мы были, если не додумались сажать пшеницу, а не гоняться по степям за одинокими колосками? Или вот огонь. Опасная штука, очень опасная! Но в умелых человеческих руках какие чудесные вещи помогает создавать!

– Ага… А ещё пожары в Сибири.

– Ну это вопрос спорный. Есть основания полагать, что они происходят из-за того, что кто-то пытается скрыть следы незаконной вырубки. А когда замешаны большие деньги, то всему живому и даже не живому лучше прятаться. Да и сам инструмент разве несёт ответственность? Вот с помощью энергии атома можно производить самые экологически чистые мегаватты, а можно сделать бомбу и шарахнуть по мирному городу. Человек сам выбирает: созидать или разрушать.

– Только почему-то люди всё больше любят разрушать.

– Дело не столько в том, кто что любит или кто что выберет. А в том, что кто-то ничего не выберет. Например, в одном селе пьяный мужик зарубил козла сотника. Сотник и его приближённые захотят отрубить тому голову за это деяние, потому что после этого они приватизируют его двор со скотиной в свою пользу. И поставят вопрос на голосование. Против будут только сын пьянчуги и несчастная жена. А по итогу: " за" – пять человек, " против" – два, остальные воздержались, потому что как бы на улице слишком холодно, что вы идти голосовать, а того дядьку они особо и не знали. А можно ведь и вообще не ставить вопрос на голосование. Он – сотник, и ему виднее. Но большинству в селе будет всё равно. Их ведь это не касается.

– Так-то оно так, только если каждый мужик будет хоть раз в пятьдесят дней пить и буянить, то можно и утомиться на голосование каждый день бегать по поводу и без. Для того они и выбирают сотника, чтобы он занимался всеми этими вопросами, нет?

– Отчасти, верно, да. Но кто даст гарантию, что этот сотник мне будет злоупотреблять властью себе во благо? Если его никто не контролирует и все сидят и доят коров с козами? Понятно, что участвовать в общественных делах мало кому хочется, намного лучше поваляться на печушке да полопать вареников с творогом и сметанкой, но, увы, человек – существо социальное. И на Земле не осталось места, которое бы в той или иной степени не зависело от государства. Сегодня, если ты не интересуешься политикой, то политика обязательно заинтересуется тобой.

– Всегда можно уйти в лес, – с улыбкой пошутил я.

– Можно, да. Безусловно. Можно даже построить не просто землянки, но вполне сносную деревню с натуральным хозяйством где-то в глубинке Сибири или на зелёных просторах Амазонии. И даже научиться производить пищу и добывать огонь почти без трудозатрат. Но что делать, если случится наводнение, которое уничтожило все посевы и домашних животных? Или у твоего ребёнка начнётся менингит, и нужна либо квалифицированная медицинская помощь, либо… лопата и тихое место?

Молодая особа, тяжело вздохнув, опустилась на одну из скамеек, стоявших в мини-парке. Я примостился рядом.

Тонкие ветви деревьев в дуэте с ветром играли тихую таинственную мелодию.

– Кем ты работаешь?

– С чего вдруг такие вопросы? – собеседница блаженно выпрямила стройные ножки.

– Интересно, в какой сфере нынче можно трудиться с таким любопытным видением мира.

– Работала… Была главой одного сельского поселения, пока благодаря моим стараниям оно не перестало существовать. А по образованию я экономист.

–"Перестало существовать?" Звучит интригующе, – усмехнулся я, – Ты что, решила проверить на его жителях свои теории? А потом на него пришлось сбросить бомбу?

– Нет, всё куда лучше. Хотя в чём-то ты прав. Я решила спасти человеческие жизни…

Она посмотрела на меня. Я скорчил самую заинтересованную и жалостливую морду, какую смог.

– Эх, ладно. Так уж и быть, расскажу.