Картина с пожаром бесплатное чтение

Я собираю новости для собственного городского журнала. Да. Да, это мой проект, пишу об интересном. Нет, иногда беру очерки других желающих. Время от времени кто-нибудь из знакомых заносит весточку об убийстве, изнасиловании или об интересной выставке… О чем я говорю в первую очередь? Да как придется. Вот недавно был номер, полностью посвященный центральным улицам и их состоянию. Старому фонду, который вроде берегут, а, глядишь, сносят к черту. Сегодня есть дореволюционный дом, завтра – нет. Что поделаешь? Всякое социальное дерьмо. Даже пару рекламодателей затащил в тот номер. Успех. Но вообще это делается не ради денег. Просто это такой процесс. Мне нравится бродить по городу и нравится писать. Раньше слал статьи в газеты, но у них там, знаешь, своих авторов полно, хоть большинство и полный шлак. И студенты, да, забыл студентов – им же тоже нужно дать место на бумаге. Да зачем это всё, подумал я, и решил делать сам, своё.

Первые номера давались не без труда. Я, сидя за мутным монитором в своей прокуренной квартирке, по ночам набирал невесть что. Сомневался, стирал, матерился на себя и на всех вокруг. Но потихоньку страницы заполнялись… И вот – первый номер, второй, третий. Выкладываю на сайте, плачу за хостинг. И смотри – кто-то заходит, изредка даже кидают немножко на жизнь. Чаще ругают, подавай им что-то поинтереснее. Ну так я ищу. Но что может интересного происходить в этом южном городе? Давай начистоту. В это наше удивительное время, чем заинтересуешь людей? Как кого-то размазало по асфальту? Пожалуй, такое иногда просматривают. Поехавший мужик забил до смерти мудака, который развлекся с его благоверной? Всего этого много, всё одинаковое. Ты охренеешь, если я скажу, сколько этого происходит каждый день. Не думаешь? Точно говорю. Про социальную несправедливость читатель не любит много текста, он сам хочет высказаться – осудить, обозвать власть как-нибудь.

А вот то, что случилось вчера вечером – это, кажется, удача. Эта шутка со своим пряным ароматом. Пахнет она смертью, обугленными костями и горелыми подрамниками. Находка! Слушай, вчера мне позвонил знакомый врач из Областной, сказал, что привезли художника, старого придурка. Не вполне даже живого. Туда и полиция, понятно, подкатила, чтобы составить протокол. Поджег свою хату! Художник. А у него прямо там была студия, где он малевал. Подробностей было мало, но и новостей для нового номерка почти нихт. Решил съездить. Прямо в палате, может пару планов его (по-тихому или с разрешения) удастся снять. Вроде он там обуглился, но жив и даже разговаривает. Я схватился за пальто, раскидал по карманам сигареты, спички, паспорт, пару корочек (фигня полная) и двинул на остановку. Машину продал не так давно, нужны были бюджеты… Ну да не ухмыляйся. Ты и сам не при параде, правда?

Областная больничка и ее приемная – как вестибюль ада, особенно для впечатлительных, кто редко бывает в таких местах. Здесь прямо на пороге можно встретить какого-нибудь пьяного со свежими ножевыми, всего в уже испачканных бинтах, а с ним пару-тройку полицейских. И аромат луга… Можно и не такое увидеть, совсем не желая. Но новости здесь цепляешь без лишних заморочек. Я набрал мобильник Павла, моего информатора-дежурного-врача, он через время вышмыгнул из палаты в пожелтевшем халате, взмыленный и уставший. И что же он мне сказал после своего привычного вялого рукопожатия (а ведь мне теперь искать, где вымыть руку) – он сказал, что художник пропал из палаты! Обгорелый к чертям, не подававший внятных признаков жизни. Его завезли, отошли ненадолго – завал был полный – вернулись, а его нету. Могло ли тело в бинтах с головы до ног пробежать через какую-никакую охрану? Да уж, поглядев на красную рожу толстого охранника с замусоленной книжкой «Кинга в мягкой обложке», я могу сказать, что мимо него мог проехать и танк. Другое дело, что наш Леонардо не мог двигаться, так? Он точно не мог свалить на своих двоих.

ФИО и место жительства имелись. Пару минут назад здесь был участковый, вроде поехал на место, может надеется, что художник ушуршал домой.

Евгений Георгиевич Лиц. Проживает на улице Комсомольской, дом *, квартира *. Поступил в отделение с сильными ожогами, пульс слабый, получил первичную медицинскую помощь. А потом исчез. Знакомый врач сказал мне, что тот пару раз пробормотал что-то о картинах, о трех. Ну понятно, о чем еще мог мычать издыхающий рисовальщик. Троица, Андрей Рублев, масло.

Святой Петр меня побери. Прибыв к указанному дому и поднявшись на этаж, я с удовольствием обнаружил, что дверь высажена, а значит, я смогу зайти и осмотреть место происшествия лично. И только подтолкнул расшатанную дверь, как из соседней выглянула бабуля в красном платке.

– Что вы делаете, скажите на милость? Вы из полиции?

Я хотел было ухватиться за ее подсказку и с мрачным видом сказать: «Да, полиция». Но бабушка опередила меня.

– Удостоверение где? Показывайте или звоню участковому.

В такие вот моменты я думаю, что и моя квартира не пропадет, наши старики разгонят мрак. Они, вроде бы и раздражают, но в такие момент показывают эффективность. Ведь и правда, без всяких замедлений захлопнет дверь и побежит крутить барабан старого аппарата, если я – либо не уйду, либо не покажу нужные документы. Уходить я очень не хотел, мне нужны были фотографии, и наглое любопытство грызло меня изнутри. Без фоток статья проседает, знаешь ли. Современный читатель любит картиночки.

– Здравствуйте. Нет, я не полицейский, я народный журналист. Собираю информацию о городских событиях.

Бабушка смотрела с недоверием, напряженно.

– Собираешь информацию?

– Вы слышали, ваш сосед, он попал в больницу недавно, с ожогами? Лиц. Он сбежал, мы вот всем городом его разыскиваем.

Кажется, мне удалось. Да, глаза у Мисс Марпл округлились, она о чем-то задумалась.

– Да не может быть… – зрачки забегали в напряженных размышлениях. – Да он же почти помер. Сама видела, как его выносили. Какой там побежал. А крику тут стояло! Ох! Я ведь и позвонила в полицию. А потом и пожарным позвонила.

От меня требовалось только стоять и кивать. И, конечно, впитывать.

– Он же так орал, господи. Не знаю уж… Но потом его выносили… Это же как страшно он выглядел. Весь обожженный. Я думала, что помер, но нет, вроде говорили, что еще живой.

– А вы говорите он кричать начал? От огня, видимо?

– Так-то оно так, но огня не было. Вот давайте, – она еще раз посмотрела на меня с недоверием, но желание продолжать повествование пересилило. – Вот пойдемте, сами посмотрите.

– Аля, я скоро вернусь, за борщом смотри! – сказала старушка кому-то из домашних.

Она вышла с порога, заперла свою дверь на ключ и повела меня в апартаменты художника-погорельца.

– Вот вы постойте, – мы остановились. – Чуете?

Я сделал попытку чуять. М?

– Ну? Ну? – она подвигала носом, и тут я понял, что нужно понюхать воздух.

Запах вы легко представите, если когда-нибудь бывали в старых квартирах старых домов. Жилище художника во всех отношениях было бабушкинским – всё старинное, сморщенное, где вздутые обои, где продавленные полы. Но к бабушкинскому примешивался еще и отвратительный холостяцкий беспорядок. Видимо, квартира Лицу досталась от старой родственницы, но наследство свое он никак не облагораживал. Итак, я принюхался. Воздух застоялся – старая мебель, полная угощений для моли, загостившийся мусор, какой-то свой запах человеческого…

Бабушка смотрела на меня и ждала. Похоже, я ее чем-то разочаровал, но и тем самым позволил ей испытать эйфорию настоящего детектива. Как в сериалах, бабушка на службе ее Величества.

– Что, не поняли? Вы когда-нибудь костер хоть жгли?

Я помедлил, а потом всё встало на места. Квартира же горела недавно. А запаха гари нет совсем. Но я еще не был готов признать свою глупость в полной мере, ведь могла сгореть какая-нибудь хорошо изолированная комната.

– Пожара просто не было! – она торжествовала. Скинула лет десять точно. Хитрые глаза светятся.

Но тут же потупила взор и вздохнула: «А я ведь бригаду ребят пожарных с мест посрывала, мчались они сюда…».

– Если вы в тот момент были уверены, что пожар был, то вас не в чем обвинять. Кроме того… он же обгорел как-то, – тут уже я стал смотреть на нее с некоторым подозрением. – Вы же сказали, что он обгорел. И вы вызвали пожарных, решив, что там всё горит.

– Да, верно всё. Я заслышала его крик. Кричал, как будто бы его там пытали. И был запах гари. Мне показалось, что дым валит прямо ко мне в квартиру через стену! – ее голос становился всё громче по ходу повествования. – Точно тебе говорю, мне ничего не показалось. И его вытаскивали обгорелым с головы до ног. Сильно же сосед погорел, бедняжка.

– Итак, какое же тут объяснение? Давайте пройдем в глубь квартиры. Где комната, которая соседствует с вашей?

– А вон там. Там у него мастерская. Пойдемте.

И мы двинулись вперед по коридору, а затем направо. Я любовался высокими потолками, единственным достоинством помещения. Всё, что было на уровне глаз и ниже – обычная разруха – какие-то тряпки, отломанная дверца, приставленная к шкафу, проза, проза, проза.

Открыли набеленную толстыми слоями краски дверь, вошли в мастерскую. На двери табличка: «Евгений Георгиевич Лиц» и ниже: «Художник». Не слишком большая комната, где к стене был прижат небольшой диванчик, рядом с ним – письменный стол, закиданный кистями, бумагами и книгами, далее – пустое пространство и ближе к стене – прижатые багеты, холсты разных размеров. Перед ними стояло то, что я беглым взглядом принял за инсталляцию, но… Перед нами стояли три вертикальные рамы в рост человека. Ранее в них явно были вставлены холсты, от которых теперь остались только черные огрызки по внутренней линии обгоревших рам.

– Видите? – бабушка обвела руками мастерскую, а потом указала на странные рамы. – Ничего не горело, кроме вот этих трех. Они горели.

Я подошел поближе, вытащил мобильник и решил сделать пару снимков.

Рамы были опалены, бумага, оставшаяся от картины тоже. Но вокруг не было копоти. Нигде, даже прямо вот здесь, не сохранилось запаха гари.

– То есть вы говорите, что больше ничего не горело? А каким же тогда образом пострадал художник?

– Да не знаю я, молодой человек. Думала вы мне расскажете, ведь вы были в больнице?

– Я был, но к тому моменту пациент уже исчез, я не успел его увидеть.

Тут мы услышали, как кто-то скрипнул входной дверью. Через пару секунд в мастерскую зашли два мужчины, один в полицейской форме, другой без.

– Участковый Салимов, – представился и лениво козырнул тот, который был без формы. – Соседи?

– Да, я живу рядом, это мой сосед… горел… – бабушка как-то поутихла, видимо ей и самой стало странно, что это она тут забыла.

– А вы? Тоже рядом живете?

– Я журналист, хотел просто узнать, что тут произошло, – я решил не кривить душой и всем остальным.

– Документы покажите, – спокойно скомандовал Салимов. Я протянул ему паспорт.

– Знали пострадавшего? – он пролистал заветные странички, искоса глянул на меня и вернул документ.

Нет, я его не знал, знаком не был. Услышал, что тут такая ситуация и…

– Какая ситуация? – голос у участкового был безучастным и тяжелым.

– Пожар, якобы. Ну, пожар в квартире художника. Интересная новость. Ну а тут оказывается, что и не было пожара.

– Вы зашли на частную территорию и место расследования без позволения. Трогали что-то здесь?

– Нет, ничего не трогал, даже фото сделать не успел.

– Пока вы тут были, кто-то еще заходил? – а вот этот его вопрос меня порадовал, значит они пришли посмотреть, не прибежал ли сюда художник, весь в бинтах.

– Нет, тут никого больше не было. Мы и вошли-то, потому что дверь распахнута, ребята, – соседка вовремя включила режим старой бедной и наивной бабули. Это подействовало.

– Понятно. Вы, – обратился ко мне. – Оставьте свой номер телефона на всякий случай и немедленно покиньте помещение, – он отвернулся и стал разглядывать обгорелые рамы.

Я дал свою визитку его напарнику в форме и пошел на выход. Эти со мной не стали бы ничего обсуждать. Уходя, я слышал, как участковый спросил у бабушки, были ли у гражданина родственники, с кем он тут жил. Она ответила, что жил тот один уже давно. А раньше с женой и сыном, но это было давно.

Выходя, я поймал на себе пристальный взгляд. Молодая девушка, стоя на пороге бабушкиной квартиры, смотрела на меня. Глаза у нее были голубые и гипнотические. Можно было потеряться в них и всю жизнь искать выход. Святые грешники!

– За борщом хоть следишь? – пошутил я, оглядел ее и, изображая ловкача, стал сбегать по лестнице вниз. Она ничего не ответила. Домашний халат, волнующе обтягивающий, как показалось, очень даже недурное тело. Что за проклятье поселило такую перспективу вместе со старой бабкой? А на улице была весна. Самая весна, эх. Время нежности и страсти.

***

Отправился я в сторону дома. Нужно было перехватить по пути шаурму, а потом с кофе засесть у компьютера, почитать про художника, что найду, а также помониторить последние новости города. На самом деле, я успел сделать три фотки, можно было уже сейчас накатать небольшой текст и получить просмотры. Эксклюзив!

В сети по этому творцу ничего не было. Еще один, коих в мире легионы, безвестный субъект, так и не добившийся в жизни ничего. Сидит там себе и рисует всякое, что никому не интересно. При этом, кто его знает, может быть гений, Кандинский, отец нового течения… Но ведь в мире всё работает по гадкой системе. Мало быть умницей, нужно уметь продаваться. Об этом хорошо знал Дали, кричавший о себе при любой возможности. Да и если ты не попал в нужное русло, не оказался в нужном мете, в нужное время и с нужными людьми, тогда, скорее всего, своим творчеством будешь наслаждаться в одиночестве. Возможно даже гордом.

Новостные порталы рассказывали о всяком, но ничего о пожаре на Комсомольской. Я уже понимал, почему. Потому что не было пожара. В моей голове уже вызрели варианты с объяснением случившегося:

Итак, у нас есть художник, которому уже в районе пятидесяти лет. Живет он скромно. Написал недавно три картины. Наверняка гениальные! Может быть это даже триптих – три полотна, дающие один сюжет. Написал, а потом то ли продать не смог, то ли запил. То ли и то и другое? Ну и решил их сжечь к черту, произведения. А для этого раздобыл какого-нибудь керосину, коим и залил не только полотна, но и себя. Хм… Да, очень даже ёмко и драматично. Но если так, то почему, действительно, не было запаха гари. Уж керосин пахнет еще как. И если Лиц себя поджег, то повсюду должны были остаться опаленные и темные следы его инстинктивной борьбы с огнем. И разводы от горючки на полу. История не сшивалась. Возможно мой информатор Паша, а старушка и подавно, просто дали мне не совсем точные сведения. Я видел картины, да, то, что от них осталось, но я не видел художника. В тот вечер я не дозвонился до Павла, потом решил отдохнуть и посмотреть сериал про ковбоев, а там и отключился до утра.

***

Спал без сновидений или просто их не запомнил, как у меня почти всегда и бывает. А когда проснулся, первым моим желанием было скорее вдохнуть свежего воздуха. А вторым – прокашляться. В квартире стоял едкий запах дыма и гари! Голова кружилась. Только что продранные глаза щипало, и через прищур я увидел густой серый дым. Подбежал к двери балкона, дернул ручку и буквально вывалился на воздух, тяжело дыша и откашливаясь. Что за *лядство? Что за *лядство происходит?? Восстановив дыхание и уняв головокружение, я подумал о том, что нужно скорее заглянуть в кухню, нужно скорее спасать квартиру! Наспех сорвав сушащуюся рубашку и соорудив из нее повязку на лицо, чтобы можно было дышать, я вернулся в комнату на четвереньках. Либо я успею унять огонь, либо проползу к выходу. Но здесь меня ждал сюрприз. Никакого дыма уже не было. Передо мной была моя обычная комната, которую я, кстати, исправно проветриваю. Да, бардак никуда не уходит, никогда не прекращается… Но никакого костра. В общем, я прошел на кухню, посмотрел везде. Ничего! Никаких признаков горения. Кроме запаха, который стремительно исчезал, но, всё еще чувствовался. Я точно ощущал вонь, это не был сон.

Через час, приняв отличный душ и выпив кофе с каплей недорогого, но душистого коньяка, я сидел за компьютером и думал об утреннем инциденте. В конце концов списал всё на впечатлительность. Как это бывает в случаях с непонятными ситуациями, мозг старается побыстрее их затушевать и встроить в обычную картину реальности. И я благодарен за это мозгу, спасибо.

Оставил сообщение Павлу, хотел узнать, не показался ли наш художник. Пока ответа не было. Докторишка наверняка отсыпается после смены. Возможно даже надрался перед сном. Так можно и до завтра просидеть, ожидая от него весточку.

Город как назло молчал. Новостные ленты уныло растягивались всякими там – губернатор приехал туда, посмотрел и уехал; мэр выступил там-то и сказал, что всё будет хорошо. На Западном задержали гражданина за мелкую кражу. Это можно было забавно окружить парой абзацев о новом падении родного рубля. За это я бы и принялся, если бы перед глазами не вспыхивали три пустые рамы от картин. Еще вспоминалась девушка в старом халате. Что-то было эдакое в сочетании невзрачной обертки и очень соблазнительного содержания. И глаза, сколько времени я смотрел в них?

Тут я подумал – а почему бы еще разок не съездить на место событий? Может быть даже постучу бабушке, спросить, что изменилось со вчера. Я выпил еще кофе, чтобы не покупать по дороге, потом обнаружил, что на карту мне упало нежданное пожертвование от читателя с комментарием «давай еще, братан!» и решил, что, раз сэкономил на напитке, поеду на такси.

***

Люблю водил, ведь они нередко могут рассказать чего-нибудь любопытное, да еще и с эксклюзивными деталями. Например, сел к нему в кабину какой-нибудь патологоанатом в состоянии подпития, и давай рассказывать, как оно там у них обстоит. О том, как всяким похоронкам сливают номера и адреса только что померших, чтобы успели навялить свои услуги обалдевшим от горя родственникам; как к этим последним приезжают ребята, вроде как из полиции, и не покидают квартиру пока горемычные не согласятся на помощь конкретной похоронной конторы. Не захочешь – заслушаешься. И ужаснешься. Хотя истории бывают и забавные. А тут я с надеждой спросил у водителя, не слыхал ли он о местном художнике, который, якобы, как мне говорили, себя поджег.

– Лиц, говорите? Хм, где-то попадалась такая фамилия. Сам вот не знаю, но буквально сегодня попадалась… – шеф пошарил, не отрывая взгляд от дороги, на заднем сидении рукой и вытащил газету. «Городской смотрящий».

– Вы не подумайте, я не особо сочувствую этим мудакам, просто беру почитать что попало. У них бывает хорошее. И анекдоты смешные, и даже загадки, – смущение водилы было понятно, газетку издавали местные то ли либерал-коммунисты, то ли социал-демократы. На первых ее страницах постоянно кипело дерьмо о тех и других партиях, о продажности абсолютно каждого политика, кроме тех самых некоторых. К чести редакции у них нередко попадаются действительно неплохо составленные материалы. Тексты этих писак работают, своя аудитория не перестает утирать пот с подмышек, кипит злобой, читая каждый выпуск. Разумеется, всё дозированно так, чтобы они только злились, но не более того.

Я держал в руках хрустящий номерок «Смотрящего».

– Да без проблем, шеф, я тоже ее полистываю, – заверил я.

– Во! – меня восхищало с какой ответственностью он почти не отрывал взгляд от дороги. Тем не менее, пару раз скользнув глазами по страницам, он нашел что-то и ткнул пальцем.

«Художник Г. И. Лиц представит свой триптих в арт-галерее «Старость» уже в эти выходные!» Далее был адрес, телефон. Начало выставки в 16:00 по Москве. Из небольшого фото выглядывал абсолютно блеклый персонаж, лицо которого невозможно запомнить. Длинное, в очках, с жидкими темными волосиками вокруг залысины. Слегка полноват, в тематическом безразмерном свитере.

Это была удача, которой нельзя пренебрегать и нельзя не удивляться. Впервые в жизни и, скорее всего, в последний раз (точно тебе говорю), «Городской смотрящий» оказался полезной газетой. Дата! Выставка сегодня вечером и газета сегодняшняя. Значит, эти ребята ничего не знают о трагедии.

Я попросил газетку себе, дал водителю сверху уже зачисленного и радостный выпорхнул из авто. Дом художника, одновременно являясь прекрасным представителем постреволюционной архитектуры, был настолько запущен, что глаза бы городских властей его не видели. Глядишь, скоро заровняют. Взбежав на нужный этаж, я прислушался. Квартира Лица молчала. С надеждой я потянул за ручку, но на сей раз замок был закрыт. Какая неудача. Впрочем, ожидаемо. Я постучал к соседке. Постучал еще. Кто-то подошел к двери и припал к глазку. «Я знаю, что вы смотрите» – хотелось сказать мне. Пауза затягивалась.

– Извините? Я вчера приходил. Женщина меня проводила в соседскую комнату, я хотел бы с ней перемолвиться парой слов. Можно? Пожалуйста, – всё это я пропел максимально мягким и предупредительным голоском.

Человек продолжал меня разглядывать в молчании. Это ведь она! Мне вдруг подумалось, что это та девушка. «Ты в халатике?» – хотелось мне позаигрывать с ней. Но вдруг там старуха? И даже ответит, в чем она там. Фу…

Щелчок. Из-за приоткрытой двери ко мне выплыли глаза. Молчаливая прелестница смотрела, не мигая. В этот раз она была одета в простенькое платье, повисшее на ней мешком. Одевала ее явно бабка, то ли с целью затаить красоту внучки (дочки?), то ли считая, что эта тряпка и есть самый шик, ведь мода никогда не меняется.

Снова совершив усилие, чтобы выплыть из озер этих глаз, я спросил: «Скажите, ваша… родственница дома?»

Молчит. Почему-то, глядя на эту молчаливую, какую-то забитую девушку лет двадцати пяти, мне неистово хотелось разбудить в ней бурю. Сорвать с нее всю рухлядь, включая лиф и безразмерные бабкины трусы и тут же открыть в ней жрицу страсти. Что-то в ее глазах говорило мне, что она там есть. Она там, следит, чтобы очаг не погас до срока. Вот так стоять с ней – в этом уже было что-то тягостное и манящее.

– Родственница? – молвила она. Наша девочка произнесла первое слово! Меня вдруг посетила охлаждающая мысль о том, что с ней, возможно, что-то не так. Аутичная внучка живет с эксцентричной бабкой. Вполне в духе эпохи, а?

– Ну да. Женщина. Вчера мы с ней ходили вот в эту квартиру. И вы меня видели. Она дома?

– Забери меня отсюда, – почти прошептала она.

Я опешил. В лице этой флегматичной детки ничего не изменилось, но в словах была живая груcть… Грусть! Грусть и тревога. Только я стал выдумывать ответ, как послышалось шарканье тапок, и за спиной девушки показалась искомая миссис Марпл.

– Чего это вы тут беседуете в дверях? Аля, ну-ка иди в комнату. Вам чего?

– Вы меня не помните? Я вчера заходил. Вы мне показывали квартиру художника. Хотел спросить, не слышно ли чего о нем с тех пор.

– А, ну да, припоминаю вас, – старая миссис, кажется, сомневалась.

– И? Что-нибудь новое?

– Новое?

– Про художника.

– А что новое?

– Быть может он приходил?

– Кажется, нет.

– Вы помните, мы вчера выяснили с вами, что в квартире ничего не горело. Тем не менее он, вроде бы, с ожогами поступил в больницу.

– Ах… Так вы полицейский? Салимов?

Мои старики давно уже были в мире подземном, ушли туда раньше, чем я успел насладиться их забывчивостью и всеми прелестями общения с тем, чей ум безнадежно слабеет с каждой лишней минутой, проведенной с нами. Поэтому то, что она настолько плохо запомнила вчерашние события, меня изумило. Но, черт возьми, с нее не убудет если я…

– Да, Салимов, – моя фамилия. Хотел бы узнать у вас, не произошло ли чего нового.

– Вы может зайдете к нему в квартиру? Я сейчас открою, у меня ключ есть.

– Да, разумеется, вы очень поможете делу, – не знаю зачем, но я стал добавлять больше баса в голос. Для авторитетности, наверное. Бабушка скромно улыбнулась. Было в ней слегка от той самой Марпл, ее все происходящее очень интриговало.

Мы вошли в квартиру Лица. Ничто не изменилась. Разве что кто-то починил саму входную дверь. Вперед по коридору. Я оглядел кухню, одну из комнат. Жаль, но нигде не было ни художника, ни его трупа, ни почерневшей одежды, которую он сбросил на пол. На тумбочке стоял снимок, с которого, сердито насупившись, поглядывал какой-то малец. Сын?

– Я так плохо спала, знаете ли, – в этот день она была немногословной. Сейчас будет рассказывать о том, как и что у нее болит, наверное. Тем временем мы зашли в мастерскую.

– Так плохо сплю, а под утро будит меня это…

– Этот будит? – не слушаю ее толком.

– Да смех какой-то, прямо вот отсюда. И смеется кто-то и хохочет.

Я остолбенел – в мастерской было все, как и вчера, кроме того, что обгоревшие рамы исчезли. Их не было.

– И смеется вот так вот: «хе-хе-хе», – она изобразила тихонько кашляющий смех. – Хе-хе-хе! – уже громче.

– Скажите, а… Полицейские… То есть, мой помощник вчера рамы от картин не уносил? Вот тут стояли обгоревшие рамы.

– Хе-хе-хе! – бабка продолжала демонстрацию смеха, но уже громче и выразительней. Теперь она мерзко смеялась, как иной киношный злодей, торжественно взирая на меня. У меня по спине побежали мурашки. Она не останавливалась.

– Просите! Я говорю, картины… – но это было невыносимо. Ее смех уже не походил на что-то человеческое. Она лаяла и хихикала как гиена из старого мультфильма о Маугли. Я бы с удовольствием двинул ей прямо меж глаз, такое было желание, но вместо этого я попятился, еще раз оглядел комнату и буквально побежал на выход. Ноги пронесли меня мимо соседнего порога, где молча стояла молодая девушка и ловила меня своим взглядом.

Выбежав и обогнув дом, я вытащил из кармана сигаретку, закурил. Втянул горячий дым всем своим существом. Руки подрагивали, по лбу катилась ледышка пота. Самое страшное – это неожиданное и неестественное в самом привычном – вот что я тебе скажу. Ни с того ни с сего дико захохотавшая старуха, посреди комнаты, в которой намедни горел сумасшедший художник. И постой, она сказала, что слышала смех. Слышала. Теперь меня догнала суть сказанного. Она слышала, как кто-то смеялся в мастерской. Ночью или под утро? Нужно было что-то съесть. Сильно не хотелось, но еда успокаивает, переключает. Мне нужно было собраться и выстроить всё произошедшее в ряд.

***

Купив себе яркую часть от американского образа жизни в виде бургера и картошки фри, я сидел в излюбленном кафетерии в центре города. Котлета напоминала по вкусу разогретую консерву, что одновременно возмущало и заставляло вспомнить что-то из детства. А картошка… Ну, а что картошка? Направляя очередной ее жирный обрубок в рот, я стал набирать номер художественной галереи. Гудок, я жую еще ломоть, успеваю подцепить следующий. Пальцы в масле. Третий гудок. После девятого я сбросил. Не знаю, что там за галерея, но скорее всего у нее собственного ресепшена нет, скорее всего на звонки отвечает владелец или захудалый арт-директор. В данный момент он (любой из них), наверное, валялся где-нибудь около дивана, разнося по ветхой квартире вонь поспевшего за ночь перегара. Впрочем, быть может, если это человек культурный, он мог быть и под веществами более возвышенными – лсд, немного мескалина, или чего там рекомендовал доктор Хаксли для химических каникул?

Скомкав и воткнув в жир тарелки пару использованных салфеток, я отправился к галерее. По пути продолжал позванивать по указанному номеру. На спуске в подземный переход как назло кто-то поднял трубку и изрек невнятное «Алло». Мужской голос. Я спешно поднялся обратно на воздух и:

– Добрый день! Это галерея «Старость»?

– Что вы хотели?

– Я по поводу выставки Лица. Она у вас сегодня в 16:00, верно?

– Выставка… У нас постоянно проходят выставки.

– Лиц! В рекламе значится Лиц. В «Смотрящем» нашел.

– Это что, портал?

– Газета городская.

– А, да, точно.

– Так что, выставка Лица будет?

– Мне казалось, что я не размещал там объявление… Вы хотите прийти? Приходите.

– Вы могли бы ответить еще на пару вопросов?

– Позвоните попозже… У меня тут, кажется… горит что-то…

На этом разговор и закончился, повешеньем трубки. Вялый голос какого-то престарелого господина. Видно недавно проснулся, Бальзак проклятый. Тем временем до открытия выставки оставался час. В переходе ужасно пахло гарью. Я как мог прятал нос в недрах воротника, но это не особенно спасало. Другие пешеходы тоже были явно впечатлены вонью. Откуда она? Дыма не было. Я подумал о художнике. В который раз подумал о нем…

Галерея «Старость» располагалась в полуподвальном помещении одного старинного дома. Перед невзрачным спуском стояла доска, на которой значилось название, а также расценки на кофе. Значит они не так и застарели, если догадались заманивать людей недорогим кофе. Подозрительно недорогим. Дверь внизу была распахнута. Я вошел в небольшой предбанник, где располагалась стойка администратора, за ней красовалась кофемашина, рядом лежали печенья в пачках и шоколадки. Картинный зал, видимо, ждал за следующей дверью, но та не поддалась. В предбаннике стоял низкий, продавленный диванчик, на который я и опустился. Решил ждать прямо здесь. Должен же администратор рано или поздно появиться. Диван хоть и трудно было назвать комфортным, но мне вдруг стало очень уютно и я, не желая того, задремал.

***

Медленно я проявлялся в пространстве, как буквы, написанные невидимыми чернилами и только что прогретые утюгом. Параллельно, окружающее пространство как бы вбирало меня в себя, и я видел всё больше деталей. Я сидел в вагоне электрички. Состав явно пребывал в движении и тяжело подрагивал. Поднявшись с сидения, я стал осматриваться. Потолок, стены и пол вагона были металлическим, а по краям последнего я с удивлением обнаружил протяжные красные линии, идущие под сидениями и выдающиеся из-под них… Зрение мое приходило в норму, и мне открывались новые детали. Это были не просто полосы, а выросты, линии плоти, обветрившееся мясо. От начала и до конца вагона тянулись эти… мышцы, уходя куда-то за дверь.

Склонившись, я хотел потрогать их, как где-то впереди раздался рёв… Я вытянулся в полный рост от удивления и впервые посмотрел в узкое боковое окно. Мы ехали по открытому пространству. В окна заглядывал мягкий желтый свет. Вагон катился где-то очень высоко, буквально в небе, при этом небо было сплошь желтым, без переливов и без солнца, по крайней мере я не увидел, где оно. Прижался к стеклу: далеко внизу, немыслимо далеко, виднелся протяженный бетонный город. Я вглядывался, и детали открывались мне. Город этот стоял абсолютно безжизненным. Ни одной машины, ни одного пешехода, никакого движения. Пустые асфальтированные дороги, молчащие здания. Местами можно было разглядеть тонкие линии рек красного цвета, напоминающих вены фантастического каменного тела. Вид этот вселял тревогу. Казалось, что этот город любуется своим совершенством и своим безлюдьем. Гигантский мегаполис, способный вместить миллионы жителей, но отторгнувший их или никогда их не знавший, воздвигший себя сам?