Неуклюжи бесплатное чтение

Автор предупреждает, что все события и герои нагло выдуманы от начала и до конца, но, тем не менее, кое-что происходило в действительности.

Глава 1.

Таракашечки

Кира помнила себя с этого момента. Позже она, улыбаясь в камеру своей слегка кривоватой улыбкой, – половина лица сияет, половина грустит, – расскажет зрителям эту историю. Что-то выдумает, конечно, а про некоторые обстоятельства благоразумно промолчит.

– Гроооомко вопишь, певицей будешь, – ласково заметила элегантная соседка с третьего этажа, нащупывая высоченными каблуками ступени и дружелюбно улыбаясь Кире. Вслед за ней по ступенькам с диким визгом скакали пять крошечных разномастных собачонок. Одна из псин, самая старая, была известной актрисой – играла в театре тургеневскую Муму.

Отвечая после премьеры спектакля на вопросы журналистов, Кира вдруг припомнит пророческие слова Эллы Феодоровны:

– Мне обещали великое оперное будущее уже в четыре года, – скажет Кира и чуть приподнимет правый угол рта, – я пела с пелёнок и все соседи знали, что в нашем доме растет будущая оперная прима.

На самом-то деле, соседи ничего не знали и не хотели знать.

Кира беспомощно висела у матери под мышкой, так как взобраться на третий этаж по ступенькам самостоятельно ещё не могла – маленькие слабые ножки уставали и подгибались.

Ирина – мать – успела с утра принять пару банок пива, чтобы день не казался таким беспросветным, поэтому поднималась по щербатым ступеням, слегка пошатываясь, и всё норовила Киру уронить.

Артистка Буся вырвалась вперёд и, заливаясь визгливым тявканьем, унеслась на улицу в приоткрытую дверь парадной – скандалить с большими псами со второго этажа. Ирина доволокла до своей двери дочь, отпустила и без сил рухнула на шатающийся стул в узкой захламлённой прихожей.

– Через пять минут жрать будем, – прокричала отпущенной на свободу дочери в темную глубь квартиры. Да где там: Кира уже забралась под кровать и общалась с друзьями – тараканом Герой, шевелившим длинными усами в самом пыльном углу, серым безымянным пластиковым слоном и ободранной персидской кошкой Чуней, которая немедленно пришла на зов и, ласкаясь, нежно бодала девочку теплым рыжим лбом.

Ирина, не в силах встать со стула, разразилась длинным полупьяным монологом.

Из тирады следовало, что Кира испортила Ирине молодую жизнь. Девочка, сворачиваясь под кроватью клубком, и ухом не повела: многого не понимала и потому даже не слушала, как привычный осенний свист ветра за окном. Обняв одной рукой кошку, Кира тихонько запела: мать не любила, когда её выступления прерывают, поэтому громко звучать было в данный момент небезопасно.

– Пусть бегуууут неуклюже, – пела Кира. Кто такие эти "неуклюжи", она не знала, но само слово её интриговало и очаровывало.

Кира представляла себя на сцене, в длинном блестящем платье, совсем как тетя в телевизоре.

– Тараканы, тараканы, таракашечки. Гера, дружочек, возьми мою старую конфетку! – напевала Кира.

Тараканы – лучшие друзья, они не кусаются, с ними можно играть. А тараканьи дети? Жидконогие козявочки-букашечки! Если ночью прокрасться на кухню в надежде найти оставленный беспечными родителями батон, увидишь удивительное: тысячи, нет, мириады крошечных букашек – на стенах, на полу. Кира их любит, но булочку съест сама: тараканы вполне могут перекусить и у соседей.

"Кто это – неуклюжи? – думала Кира, – это, наверное, бегущие человечки. Вода по асфальту рекой, но они всё мчатся и мчатся на полной скорости, поскальзываясь, но никогда не останавливаясь".

– Ты жрать будешь, жопа?! – заорала мать с кухни, – сколько тебя звать? Ща в окно все вылью!

Кира в испуге выкатилась из-под кровати, прибежала на кухню, прыгнула на стул с ногами и схватила свою тарелку. Потеря еды была бы катастрофой – неизвестно, когда маме снова придёт в голову фантазия её покормить.

В тарелке растворялся куриный порошковый суп, залитый кипятком. Вкусно, такое Кира любит.

Ирина буркнула что-то, отвернулась к мойке, набитой вчерашней посудой. Осторожно, двумя пальцами взяла чашку, сунула под кран, включила воду. Вода шла ледяная: газовая колонка давно не работала.

Ирина сдалась, по примеру дочери забралась на стул с ногами и начала мерно раскачиваться. Взад-вперёд, и вот уже нет проблем. Не помню, знать ничего не знаю про эти ваши газовые колонки: я в домике.

Тоже что-то пела, чистенько, красиво, но слов не разобрать. Есть в кого Кире быть певицей.

Вечером заявился папа Влад с гитарой и с порога начал скандалить. Посуда опять немыта, будь она трижды неладна!

Посуда – бич молодых семей; риф, о который разбивается каждая вторая хилая и непрочная любовная лодка: мы знавали немало бежавших в неизведанное от горы грязных тарелок.

"Гита"– это когда-то было первое Кирино слово, чем мать любила её попрекать: "Не мама, не папа, нет, только представьте себе! Гитара – вот кто нас родил, кто ночей не спал".

– Вот пусть гитара тебя и кормит, – говорила мать, ложилась на продавленный диван и отворачивалась к стене.

Глава 2.

Ира в подземном переходе

Ирише жилось очень неуютно. Непонятно было, как справляться со всеми этими бытовыми проблемами. Как, как другие люди живут? На улице ты видишь чистые коляски, мамочки гуляют при макияже, дети улыбчивые, тихие, не сопливые. Может быть, у них дома прислуга, но не у всех же?

Ира не хотела быть взрослой, ох, как не хотела. Какая взрослая жизнь, вы о чём, люди?

Сначала ты тянешь школу: ещё неделя, ещё, сдать бы экзамены, математику я никогда не осилю. Уф, кажется, отстрелялись.

Думаешь: прекрасно, теперь-то заживу наконец… Тут неожиданно выясняется – почему, почему никто не предупредил?! – что свободна ты была раньше.

Теперь тебя держит в железных клещах нужда. Поесть купи, за квартиру заплати, свет, газ, телефон, шампунь нужен, кроссовки каши просят. Родители, родители, зачем вы так поторопились меня родить, я же не справляюсь!

Не успела опомниться, примериться, как выживать, и тут – здравствуйте! – Кира.

Вот уж о чём Ира и помыслить не могла. Как может быть у неё ребенок? Кто-кто, но Ирина-то никогда маленьких детей даже и не видела. Бывают кульки такие, лежат в колясках, но это у взрослых, семейных. Это – другая жизнь, иная планета.

Нет, она, Ира, обязательно будет жить легко, свободно, путешествовать по горам с тяжелым рюкзаком, учить испанский язык, писать глупые любовные стихи…Вышло, конечно, иначе.

Отмечая выпускной, Ириша с подружками забежала в переход метро. Белая ночь, гулянка, платьица светлые и короткие, а уличные музыканты орут про несчастную любовь. Девчонки застряли, загляделись, заслушались. Так и познакомились.

Влад был нормальный парень. Жил один в двушке-хрущёвке, туда и привёл Иришу той выпускной ночью, как допели все песни в подземном переходе метро "Садовая".

Затарились пивом, поймали такси и поехали. Там и остались, застряли надолго, назло беспокойной Зинаиде – Ириной маме, а теперь уже Кириной бабушке.

Зинаида сперва истерила, грозила полицией – Ире оставалось три месяца до совершеннолетия – но позже смирилась и даже начала понемногу помогать молодой семье. То копейку подкинет, то приедет без предупреждения и молча отмоет на кухне следы вчерашней пьянки с компанией молодых поэтов.

У Влада была странная манера никогда не гасить свет в квартире. В любой момент – днём ли, ночью ли – ты приходишь, а в квартире горят даже огоньки на невыключенной стиральной машине. Полная иллюминация.

Счета за свет приходили космические, но Влада это не урезонивало. Он вообще не любил экономить, жил сегодняшним днём. Деньги кончились – переход в метро на месте, сегодня ещё споём.

Поначалу денег хватало, поступать Ира никуда не стала, окунулась с головой в омут странной полубогемной жизни. Немного подпевала, обходила с кепкой зевак в переходе, вносила свою лепту в добычу средств к существованию. Сперва казалось, что интересно, потом надоело: не о таком она мечтала.

Впрочем, о чём она мечтала-то?

Никаких конкретных планов на жизнь у Иры не было. День бы прожить, за ним другой. Будет день и будет пища, зачем дальше загадывать?

Поначалу пыталась навести уют в страшной Владовской хрущёбе: что-то покрасила, не поленилась дойти до хозяйственного и выбрать банку весёленькой жёлтой краски и кисть. На кухне стало посвежее, но тараканы совсем взбесились и валили на домашний уют полчищами. Их не пугала даже раскалённая плита.

Было дело, Ира пыталась что-то готовить, показывала, какая она хозяюшка. Но на этой кухне странным образом мало что удавалось – блины растекались по сковороде и пригорали, задуманный суп разваривался в невнятную безвкусную похлёбку, даже банальные чёрные гренки не получались.

Что ни говори, а быт – это убийца женщины, особенно девочки, только отгулявшей выпускной.

Довольно скоро Ира оставила свои хозяйственные порывы. Да здравствуют супы из пакетов, хлопья, лапша, что бы мы без вас делали?

Дотянули до августа. Жили, как жили, Влад не выгонял. Было не очень понятно, как он относится к ситуации, но музыкант – это особая порода.

Иногда Ира садилась на край дивана рядом с Владом и нежно спрашивала:

– Влад, а ты меня любишь?

Влад таращился стеклянно, тряс длинными немытыми волосами, кивал головой в такт внутренней музыке и заводил своё:

– Любишь меня? Она спросилаааа…

Весь день сочинялся новый шедевр, а вечером – пиво кончилось! – пора опять в переход.

Глава 3.

Зоя привозит черепки

Владу исполнилось двадцать, и он верил в себя: мир лежал у ног, свернувшись послушным клубком. Понятно, что скоро всё изменится, его непременно заметят, запомнят, отнесут на руках в какую-то новую интересную жизнь. В этом возрасте все мы чувствуем себя властелинами Вселенной, но год за годом ежедневная необходимость отмывать плиту по капле отбирает наши силы, безжалостно показывая крошечность жизненных перспектив. Ах, ты задумал стать великим исполнителем? А носки ты сперва постирать не хочешь? Постирал – молодец, теперь пойди приляг. Сцена – не твое, успокойся и спи.

Еда требовалась прямо сейчас. Хотелось свободно гулять по Питеру в белые ночи, забредая в дорогие бары, ездить на такси. Купить, в конце-то концов, пейджер, как у всех. Любящих родителей поблизости не оказалось: отца у Влада не существовало в принципе, – по крайней мере, мать свято хранила тайну отцовства. Было не очень понятно, знала ли сама, кто является вторым родителем.

– Зачем тебе знать, кто твой папа? – говорила Зоя маленькому Владу, немного отводя глаза, – не приставай, иди лучше погуляй, а я ещё поработаю.

– Ладно, – соглашался Влад, – но учти: в школе меня дразнят, что отца нет. Может быть, ты кого-нибудь себе найдёшь, а я всем скажу, что это отец?

– Хорошо, я подумаю, – отвечала Зоя.

Послушно пробовала с кем-то встречаться, но на самом деле не очень усердствовала. Ей совершенно не хотелось вписывать в свою налаженную жизнь чужого мужчину.

– Ты просто не знаешь, что такое отчим, – бормотала она себе под нос, когда сын не слышал, – а я знаю, к несчастью…

Она никогда не роптала на судьбу – всё в жизни сложилось точно по её тайному плану.

…Археологи – народ весёлый. Очнувшись в палатке после вечерней пьянки, не всегда можешь вспомнить, кто заполз к тебе в палатку с бутылкой домашнего вина и спешно бежал до рассвета. Иногда кто-то мимоходом сообщает, чьи тапки стояли вчера у тебя возле входа, но нередко окружающие слишком пьяны для подобных наблюдений.

Зое, похоже, ничего не сообщили. Где-то по-прежнему, наверное, сидит у костра бородатый археолог, поёт про синий троллейбус и дежурства по апрелю, считает звезды на темном южном небе. Жалеет, что за всю жизнь не обзавёлся сыном. Тоскует.

А Влад – вот он, лежит на диване, страдает от жары и жужжания жирной мухи, упорно бренчит на гитаре. Тоже думает: был бы отец, и всё бы иначе обернулось.

Зоя вечно была "где-то там". Моталась по экспедициям, Кирой особо не интересовалась. Узнав, что стала бабушкой, хмыкнула, протянула в телефонную трубку: – Нууууу, поздравляаааю…

И сразу почему-то не стало телефонной связи. Что поделать? Техника несовершенна.

Очень уж ей не нравилась Ириша. Что за кислая мадемуазель? Дома грязь, тряпку лень в руки взять, глаза красные…Зачем Владу нужно было тащить к себе в квартиру первую встречную из подземного перехода? А теперь – глядите – папаша в двадцать лет.

Дела выросшего сына Зою интересовали мало: он не древнегреческая ваза, сам проживёт как-нибудь. Присылала немного денег, да и ладно. Не маленький. Возвращаясь из экспедиций, Зоя привозила огромные чемоданы вещей и закопчённых черепков. Раздавала подарки равнодушно – швыряла в угол пакеты и, зажав сигарету в зубах, цедила:

– Я вам там кое-что привезла…Посмотрите.

– Спасибо большое, – с трудом выдавливала Ириша, чувствуя себя замарашкой и нежеланной гостьей, которую терпят и одаривают из милости. Затевать скандал было глупо, но смотреть совершенно не хотелось. Ире не нужны были подарки – она жаждала любви и признания членом семьи. Хотелось быть настоящей женой, раз уж ничего другого в жизни не получилось. Одежда со временем сносилась, игрушки отжили свой век, но черепки никто не выкидывал: из них получались отличные пепельницы и подставки для канцелярских принадлежностей; позже Кира сделала маленький древний осколок своим талисманом и крепко сжимала в руке, распеваясь перед ответственными концертами.

Глава 4.

Портрет Влада

Голова у Влада варила, новые песни сочинялись быстро и легко. Непонятно было, чем следует заняться в первую очередь – сделать бизнес или сразу добиваться всемирной славы.

Влад лежал на диване, бренчал на гитаре и немного думал о деньгах. Казалось несправедливым, что ему – очевидно же, гению – надо идти работать. Должен быть какой-то способ быстро разбогатеть.

Ничего путного не придумывалось, а песни всё писались да писались – как черти из табакерки лезли, пальцы не отлипали от струн.

Как-то раз деньги, присланные матерью Зоей из неведомых древних поселений, закончились, и даже сигарет не осталось. Пришлось вставать с дивана и брести петь в переход. Песни были хорошие, но слишком уж заумные для случайно застрявших в переходе зевак. Народ хотел "Восьмиклассницу". Не дождавшись, слушатели уходили по своим делам, откупаясь мелкой монеткой.

Деньги кидали не очень обильно, но на пачку риса, сигареты и пиво обычно хватило. Влад шёл домой окрылённый: заработал первые деньги искусством! То ли ещё будет – погодите немного.

Дело затянуло. Любое другое начинание требовало энергии, а сил не было. Так и потекла жизнь – горы объедков на кухне, грязная и ржавая ванная.

Появились первые поклонники: на вечерние концерты в переходе зачастили девушки. Одна из них, студентка Мухинского училища, как-то набросала портрет Влада с гитарой и тут же подарила ему.

Набросок прижился в доме, втиснулся в рамку, притягивал взгляды. Ирина, дочь художника, рисовать совсем не умела, на портрет всегда смотрела с ревностью.

– Влад, давай уберём эту мазню? – говорила она время от времени, – мне не нравится, да и не похож ты на это чучело уродское.

– Сама ты чучело, – отвечал Влад, – оставь портрет в покое, иди вон посуду вымой, раз уж всё равно тут живёшь.

Девушка плакала, начинала собирать вещи, но это занятие требовало энергии. Сил на решительный рывок не было, да и не хотелось, если честно, уходить от Влада. Ира знала, что назад он не позовёт, забудет через день-два. Привезёт из подземного перехода новую вчерашнюю выпускницу. Ира оставалась, делала вид, что ничего не произошло, и шла к холодильнику за очередной банкой пива.

Глава 5.

Фёдор, рыбки и мандолина

Зинаида устала. Плакалась соседкам на лавочке:

– Я всю жизнь пахала, как лошадь, деток тянула! А они…

Соседки с сочувствием кивали.

Кроме деток она несколько лет тянула мужа-инвалида, но об этом никогда не упоминала. Отец был в семье на недосягаемом пьедестале – художник! Лишённой яркой творческой жилки Зинаиде он казался небожителем.

Познакомился небожитель с Зинаидой очень просто, как и положено талантливому человеку: в психушке. Зина подрабатывала там санитаркой по вечерам, мыла полы, поднимая в одиночку сына-подростка. Днем она проводила обзорные экскурсии по городу, но денег на жизнь катастрофически не хватало.

Шизофреник Фёдор был щедр душою, как ребёнок радовался любому доброму слову. Таких блаженных легко купить лаской и тарелкой борща.

Будущий отец Ириши умел всё: виртуозно играл на любых, даже самых редких и диковинных музыкальных инструментах, писал рассказы и повести и – что удивительно – изредка печатался. Превосходно рисовал.

Мог за неделю срубить избу из неотёсанных бревен, знал, как прокормить себя дикорастущими травами и грибами в глухой тайге. Не способен он йбыл лишь заботиться о себе в человеческом обществе: ничего никогда не зарабатывал, жил со старенькой матерью на пенсию по инвалидности.

Зина всю жизнь тянулась к прекрасному – ходила на концерты, много читала и даже посещала кружок для начинающих писателей. В кружке сидела тихо, молчала, на общие обсуждения свои опусы не выносила, с восхищением слушая сочинения одарённых авторов.

Как-то раз Фёдор, маясь в унылой вонючей палате от безделья, подозвал к себе симпатичную санитарку:

– Зиночка, дорогая, нет ли у тебя старых ненужных капельниц?

– Найду, Федя, если вам очень надо, – серьёзно ответила Зина,

Больные учили друг друга делать из пластикового мусора различные поделки – Фёдор стал изготавливать рыбок с длинными хвостами.

Слово за слово – начали общаться, делиться мыслями и рассказывать о жизни. Зина была доброй и неглупой, Федор ей нравился. А что псих – так гении же все слегка того, это известно.

Рыбки, изготовленные тогда в больнице, висели над Иришиной колыбелью, а позже перекочевали и к Кире. Талантливый человек всегда найдёт, из чего изготовить красоту для грядущих поколений.

Выйдя из больницы, истощённый Фёдор отправился не к старой матери, а прямиком в трехкомнатную квартиру санитарки. Расположился в маленькой комнате со своими холстами и красками, рисовал, играл на треснувшей мандолине, найденной на помойке, пел песни собственного сочинения. Песни свои – все до единой – посвящал любимой женщине Зинаиде.

Периодически вновь выныривал из гнусной окружающей реальности и с облегчением возвращался в привычную палату в психиатрической больнице.

Картины не продавались, семья существовала на инвалидную пенсию Фёдора и жалкие доходы Зинаиды. Жили очень непросто, но дружно и мирно.

Сын Зины вскоре ушел в армию, через год родилась Ириша, а три года спустя Федор тихо и быстро сгорел от рака лёгких.

Ира всегда утверждала, что помнит отца, но на деле, конечно же, представляла себе лишь его автопортрет, неизменно кривовато висевший на гвоздике в комнате матери. Дочь, увы, почти не унаследовала отцовских талантов – по крайней мере, они не проявлялись у нее так ярко, как у внучки Фёдора, маленькой Киры.

Но было у Ириши, надо сказать, одно интересное свойство: она умела мысленно говорить с животными. Бабушки со стороны Зинаиды поголовно считались в своих деревнях ведьмами, и эти способности передались Ире в полной мере. Да только толку-то? Кому это нужно в наш век?

Глава 6.

Прабабушка Лиза и органная скамья

Прабабка Киры со стороны отца была мировая. Старухой не назовёшь: знатная питерская дама, богиня коммунальной кухни. Худощавая леди в парике и мужской рубахе навыпуск. Неизвестно, видел ли её хоть кто-нибудь без сигареты и чашки кофе в руке.

Елизавета – и имя-то королевское! – обладала невероятной профессией – была органисткой. Скажите, как вообще человеку может прийти в голову мысль учиться играть на органе?

Коммунальная квартира, в которой проживала Елизавета Андреевна, была страшной и немного сказочной – так казалось маленькой Кире. Расположенная на узкой улице темная прабабушкина обитель когда-то выходила окнами прямо на морг, стихийно возникший в этом месте во время блокады города.

– Улицы до третьего этажа были завалены трупами, – безжалостно рассказывала прабабушка онемевшей от ужаса девочке, – детей там тоже немало было. Хоронить не успевали, трупы лежали здесь до весны.

Восьмилетняя Лиза во время блокады чудом оказалась с матерью за городом, в кольцо врага не попала. Скитались по родственникам где-то за Уралом, голодали не меньше, чем ленинградцы, но всё же выжили. В чудом сохранившуюся квартиру вернулись уже после войны.

Напротив дома прабабушки располагалась лютеранская кирха – величественное светло-жёлтое здание с настоящим духовым органом внутри.

– Наша циыыырковь, – всегда нараспев говорила Елизавета.

Кира, впервые посетив прабабушкин концерт, долго ждала клоунов, но, к её разочарованию, вышла лишь тётя в черном одеянии, с короткими светлыми кудряшками на голове. Долго вещала что-то непонятное, глаза горели от воодушевления и блеска свечей в алтаре.

Кира не выдержала и крепко заснула на жёсткой лавке под звуки баховского ми-бемоль мажора. Впервые в жизни она храпела, да так громко, что её со смехом начали будить другие слушатели, а когда разбудить не получилось – осторожно перевернули на бок и накрыли чьей-то большой курткой – в церкви царил дикий холод.

Наверное, всё же не соседка накаркала Кире большое вокальное будущее. Гены – это очень серьёзно, музыкальные мозги на небесах раздают только при предъявлении хорошей родословной.

Дома у бабушки тоже был орган – старенькая электронная "Прелюдия". Кире разрешалось осторожно наступать босой ножкой на педали и нажимать на кнопки – переключать регистры. Это занятие никогда не надоедало, но прабабушка Лиза в гости приглашала редко – концерты, ученики, гастроли…

Глава 7.

Зинаида и пианино.

Бабушка Зина вообще-то была профессорской дочерью. Отец её, Егор, в девятнадцать лет, не умея толком читать и писать, поступил на рабфак. Учился старательно, да и умен был сверхъестественно – к двадцати семи уже преподавал физику в институте, писал учебники.

– Видишь, Кира, какой красивый был почерк у твоего прадеда, – говорила Зинаида, в сотый раз раскладывая на кухонном перед девочкой пожелтевшие тетради, исписанные каллиграфическими буквами, – вот и ты учись хорошенько, когда в школу пойдёшь!

– Не пойду я ни в какую школу, – отвечала вредная девица, слезая с бабушкиных колен, чтобы топнуть ножкой, – я сразу на сцене петь буду!

Гонорары от переиздания учебников деда Ирине в своё время были потрачены Зинаидой на покупку пианино для маленькой дочери. Способности-то у Иры были, но желания учиться музыке не наблюдалось: промучилась кое-как полгода и упёрлась рогом – больше не хочу! Подалась в школьный кружок юных ботаников.

Пианино стояло неприкаянное, служило подставкой для комнатых растений, которые Ира самозабвенно разводила с первого класса. Девочка добывала новые цветы всеми правдами и неправдами – отщипывала черенки традесканции в поликлинике; приходя в гости к школьным подругам, первым делом просила поделиться отросточком кактуса или листом бегонии, который можно поставить в воду и укоренить.

Огромная квартира всё больше напоминала джунгли, места на подоконниках давно не хватало. Когда Ириша внезапно съехала к Владу, Зинаида поневоле перехватила цветочную эстафету и – неожиданно для себя – быстро втянулась. Выходила торговать махровыми сенполиями к метро: тоже ведь хлеб, копеечка. Надо как-то поддерживать непутёвую Иру.

Торговля у метро Зинаиде давалась тяжело. Было стыдно перед людьми и страшно, что придёт полиция. Но помогать дочери было необходимо – Зинаида шла на промысел и в дождь, и в жару.

В декабре предлагала бегущим мимо хмурым прохожим ёлочные лапы с длинными пахучими шишками, добытые в ближайшем лесопарке, в марте продавала в торфяных горшочках нежные сиреневые гиацинты, в апреле выносила к железнодорожной платформе, где толпились дачники, заботливо выращенную на окне рассаду.

Насобирав за день несколько купюр, Зинаида ехала через полгорода на дребезжащем трамвае, покупала в гастрономе дешёвые продукты и, кряхтя, затаскивала пакеты на третий этаж.

Ирина открывала неохотно – в то время она вообще не хотела никому открывать.

Цедила сквозь зубы:

– Ну, спасиииибо, мам, – и всё норовила дверь захлопнуть.

– Дай мне повидаться с внучкой! – требовала Зинаида.

– Отстаньте от меня все! – орала Ира в истерике, убегала в комнату и долго рыдала там на диване.

Бабушка проходила на кухню, совала Кире сладкие гостинцы, грозно говорила "Кыш!" стаям тараканов и начинала драить плиту. Готовила немудрёный овощной суп на бульонных кубиках, относила дочери на диван. Та хмурилась, отворачивалась, но ела.

Перед уходом бабушка целовала уворачивающуюся Киру и обязательно передавала привет кошке Чуне, живущей где-то под кроватью. Обещала зайти, как только продаст ещё немножко фиалочек.

…А пианино позже досталось Кире, и его даже не пришлось настраивать

Глава 8.

Кира находит альт

Конец лета выдался жарким. Горели леса, над городом висела сизая пелена. Кира с раннего утра старалась сбежать во двор на детскую площадку. Качаясь на качелях во дворе своей пятиэтажки, девочка с интересом разглядывала собачников, вяло таскавшихся за своими четвероногими. Бездомные коты разлеглись в траве и ленились вставать, когда псы срывались с поводков и начинали носиться кругами по газону.

Девочка мучительно размышляла. Бабушка Зина недавно рассказала ей, что на небе живет Боженька. Многое в рассказе было непонятным и запутанным: Зинаида – по причине советского воспитания – не была сильна в теологических вопросах, но теперь, когда родители начинали в соседней комнате спорить на повышенных тонах, Кира твёрдо знала, что нужно делать.