Закат бесплатное чтение

Кристина

Глава 1

Прошло непростительно много лет. Осень. Конец сентября. После нескольких недель дождей, когда лило так, будто все океаны планеты скопились в облаках и извергались на нас без всякой надежды на конец, выглянуло солнце. Облака рассеялись. Пришло любимое всеми бабье лето.

Признаюсь, я из тех немногих странных людей, которые любят дождливые дни, когда небо серое и недружелюбное, когда ты сидишь дома в тепле, укутавшись в теплую одежду и обязательно в теплых носках. День пролетает за просмотром какого-нибудь давно знакомого уютного кинофильма, а когда герои вдруг замирают и нависает пауза, ты слышишь, как дождь шепчет тебе свой долгий рассказ, отбивая его на окне.

При этом всем я безмерно люблю теплую осень, когда солнце отдает остатки своего тепла, когда деревья переодеваются в теплые краски, когда ты возвращаешься вечером с работы и тебе совсем не хочется заходить домой, ведь на улице так хорошо. Прохладно, но небо такое чистое, что там, откуда ушло солнце, ярко загораются первые звезды, а на западе краски заката сменяются саваном ночи. Выдыхаешь серое облачко и шмыгаешь краснеющим носом.

Я люблю осень, даже правильнее будет сказать, что обожаю ее, и именно сейчас, в эту самую пору, после меланхолии дождливых дней в городе, когда я оплакивала свою потерянную работу, я решила наконец-то вернуться туда, где не была столько лет.

Не помню, когда в последний раз я ездила этим маршрутом в деревню на автобусе. Обычно, когда я приезжала на выходные или в отпуск домой к родителям, мы ездили в деревню на машине с папой. После долгих недель разлуки он был готов отодвинуть все свои дела для того, чтобы выполнить любую мою прихоть. Поэтому я даже не имела представления, сколько стоит билет на автобус или в какое время идет рейс. К тому же, маршрута Тетюши – Иоково уже давно не существует.

Помню, когда мы еще учились в школе, а в деревню можно было доехать на автобусе, мы с Максимом часто приезжали на выходные в Иоково. Рейс был удобный: автобус отъезжал в субботу в два часа дня из Тетюш, а прибывал в деревню в три. После уроков мы бежали домой, собирали сумки, Максим приходил ко мне, и после того, как мы подкрепились чаем и печеньками, шли на вокзал.

Автобус, который отправлялся в субботу, всегда был полупустым, потому что многие люди уезжали со знакомыми, которые приезжали в город по субботам закупаться продуктами или другими необходимыми бытовыми товарами. Но в воскресенье он всегда был забит до отказа, и нередко кто-то ехал стоя или опирался на поручни. Когда на улице было тепло и сухо, кто-то сидел на полу. Благо, мне так и не удалось прокатиться таким образом, потому что бабушка всегда загоняла меня чуть ли не первой в салон, расталкивая окружающих, только чтобы я заняла место. В такие моменты мне всегда становилось страшно, не по себе. Дружные и общительные люди вдруг резко менялись в лице, когда приходило время занимать место – только бы им хватило сидячих мест.

Как бы там ни было, сейчас автобусы в Иоково больше не ходят – маршрут был сокращен. Странно конечно, что его сократили, он всегда на мой взгляд пользовался популярностью. Но в этом нет ничего удивительного, ведь деревни и села вымирают. После того как в большинстве из них закрыли школы их увядание только ускорилось. Мне иногда кажется, что наше поколение последнее заставшее золотые дни деревенских каникул.

Мне становится тоскливо, когда я узнаю, что в Иоково опустел еще один домик. Грустно, что деревни в России вымирают со страшной скоростью и спустя какие-то десять лет в некоторых из них совсем исчезнут живые люди, останутся висеть только портреты в заброшенных и заколоченных домах. Призраки. Деревенские каникулы станут чем-то из прошлого похожие на рассказы наших родителей об их трудном пути до школы. Наши дети, скорее всего, смогут себе позволить только фантазии об этом нашем золотом детстве. Деревенские каникулы лягут на одну из страниц книг о вымерших существах.

Я помню, что там даже работала библиотека, и я частенько приходила туда с бабушкой, когда была маленькой. Помнится мне, когда мы впервые пришли туда с моей старшей троюродной сестрой, меня спросили как меня зовут, когда у меня день рождения, адрес бабушки с дедушкой, хотя и без меня прекрасно знали эту информацию. Библиотекарь тогда мило улыбалась мне, вела себя со мной, как со взрослым человеком, хотя я была тогда только в третьем классе. Так вот по дороге в библиотеку сестра репетировала со мной всю информацию, которую я должна была продиктовать сама библиотекарю. Если с адресом дома бабушки у меня не было проблем, то год моего рождения совсем не хотел запоминаться. Я то и дело путала его. И когда, казалось бы, дата моего рождения отлетала от моих зубов, я все равно перепутала числа и неправильно назвала их этой милой женщине. К моему удивлению она по-доброму поправила меня, назвав правильную дату, будто не расслышала и я радостно, покраснев как рак, кивнула ей. Да, так я и хотела сказать…

Сейчас от той небольшой библиотеки, где всегда было что прочитать, ничего не осталось. Заросли сирени и все.

Старенький пазик высадил меня на полпути в селе Кильдюшево и, выстреливая синими облачками, помчался дальше по своему маршруту – остальную часть дороги мне предстоит пройти пешком.

Дорога для меня была не новой, к тому же папа сказал, что с большой долей вероятности кто-то из местных подберет меня. Признаться честно, я была бы не против пройтись пешком. Идти мне конечно немало – около полутора часов, но здесь на дороге среди еще не вспаханных, но убранных золотых полей мне так спокойно и так свободно. Что-то внутри начинает шевелиться и, видя перед собой дорогу, а вдалеке Иоково, я даже приободрилась. Мне часто приходилось оставаться наедине с собой, но я давно не была одна среди бескрайних просторов осенних полей.

Я давно перестала быть той Кристиной гуляющей по лугам в одиночестве, читающей классические романы и представляющей быт их героев. Я давно перестала быть девочкой мечтающей о первой и единственной любви, воображающей, что мир делится на белое и черное, что ее вторая половинка будет такой же, как она, что их любовь будет такой же, как в тех романах. Иногда мне не хватает того чистого и мечтающего ребенка. Иногда мне хочется, чтобы она проснулась во мне, чтобы мои глаза стали видеть красоту этого мира, хочется быть немного наивной и открытой для этого мира. Но с возрастом все растворилось. Детские розовые очки давно разбились или где-то потерялись. Я даже не помню, когда все это закончилось. Не помню уходило ли это медленно или же произошло быстро и незаметно. Мир перестал быть простым. Героизм и благородство осталось исключительно на страницах тех романов или в старых фильмах. Возвышенное и чистое стало чем-то чужим и незнакомым, стало ассоциироваться с инфантильностью и легкомысленностью, а то же героическое с глупостью и незрелостью.

Если одиночество в детстве превращалось в открытие новых магических миров, открывало новые двери и знания, то в зрелом возрасте стало обыденностью. Никакие магические двери уже не открывались, фантазия не рисовала в небесах драконов, а животные не говорили с тобой на твоем языке. Одиночество сейчас это сериал, какие-то фоновые ролики в ютюбе, приготовление еды после работы, домашние дела.

В начале этого лета я решила перечитать «Сумерки». Помню, как они мне нравились, когда я училась в школе, как мне нравились непростые отношения Беллы и Эдварда. Эдвард защищал Беллу, приходил к ней по ночам, как его тянуло к ней, но он отталкивал эти чувства. Но когда я снова села за эту книгу, я поразилась, как нездорово ведут себя герои. Сейчас эти отношения мне сложно назвать здоровыми и романтичными. Если бы кто-то ко мне приходил по ночам и смотрел, как я сплю, я сошла бы с ума. Привет мания преследования и еще огромный список психологических расстройств. А уж любовный треугольник… врагу бы такого не пожелала. Приходилось мне как-то с ним сталкиваться, так вот ничего интересного и красивого в этом нет. Мозговыносящая история.

С возрастом взгляды меняются и это нормально. И все же, как бы странно это ни было, мне иногда не хватает того легкого и доброго ребенка.

Когда я прошла деревню Жуково, передо мной остановилась старенькая проржавевшая насквозь «Нива». Водитель открыл дверь и поинтересовался не в Иоково ли я иду. Машину я узнала, то была та самая красная «Нива» наших родственников, которые жили ниже. Не помню, как звали их, но помню, что старичок был ветеринаром и мои старики часто к ним наведывались по праздникам. Они еще держали столько живности, что меня не могли оторвать от нее и загнать домой за стол. Но за рулем был другой мужчина. На вид ему было около пятидесяти.

В любой другой момент, если бы передо мной остановилась машина и водитель предложил бы мне проехать с ним, я бы отказалась, а про себя заметила бы, что так обычно и начинаются все ужастики, но только не здесь. Здесь в деревнях это обычная практика, что вас кто-то подбросит даже если вы друг друга не знаете и конечно же насиловать и убивать тебя никто не собирается.

Оказалось что это Иван сын того самого ветеринара Якова Савельича. Он военный на пенсии, жил в городе, а после смерти Якова Савельича решил перебраться в деревню к матери. С женой они давно развелись, поэтому в городе его ничего не держало. Здесь в деревне, по его словам, для него началась вторая жизнь. Он отремонтировал дом родителей, оставил всю живность, что жила еще в годы жизни отца, занялся огородом, иногда ходит на рыбалку на реку за домом. Хотя, как он признался, в молодости ни за что бы не поверил, что снова вернется в деревню.

Он высадил меня у старой остановки, исписанной ужасными граффити, чудесным образом не выкорчеванной на металлолом деревенскими. Как раз у этой самой остановки когда-то и собиралась толпа народа по воскресеньям, чтобы вернуться в Тетюши – кто домой, а кто на учебу в техникум или в педагогический колледж.

Тишина. Несмотря на то, что сейчас самый разгар теплого осеннего дня, на улице ни единой живой души, лишь чья-то собака перебежала дорогу, не обращая на меня никакого внимания, и скрылась в заброшенном школьном саду. Когда-то в этой самой школе училась моя мама, а детей, по ее словам, было столько, что на переменах все вокруг звенело от детских голосов. В школьном саду росли яблони, он всегда был ухоженным, а в огороде ученики выращивали овощи, которые уплетали потом всю зиму. Я помню, как мы с Максимом шастали в этом саду, когда школа уже закрылась, а все ее окна были выбиты. Максим тогда порвал джинсовые шорты на колене, перелезая через забор, но дырка ему так понравилась, что он решил ее оставить. Правда, его бабушка не знала о его задумке, и к утру следующего дня заботливо заштопала эту «рвань». Тогда этот сад казался мне жутким и огромным. Мне казалось, что ближе к библиотеке, где тополя и яблони сменялись елями, в тени живет что-то зловещее и голодное. Мы никогда туда не подходили. Сейчас же, проходя мимо этого запустения, прожив много лет в мегаполисе, мне даже смешно это вспоминать. Школьный огород и сад были не больше любого городского сквера, а темный непроглядный угол оказался всего-то парочкой старых елей, близко растущих друг к другу. Ничего страшного, ничего таинственного и необычного.

Мне стало грустно от того, как все обветшало, покосилось, как за деревьями стоит лишь скелет школы уже без крыши, окон и дверей с облупившейся краской, а кирпичные стены сплошь изрисованы похабными картинками и матерными словами. Это зрелище напоминает величественные скелеты китов, покоящиеся на берегах морей и океанов. Некогда величественные, огромные, полные жизни, сейчас же обглоданные, забытые, рассыпающиеся и жалкие.

Пройдя школьный участок я поравнялась со старой трансформаторной будкой у переулка, которая все эти годы исправно служила селу. Отсюда все село было, как на ладони – дома, сады, огороды. На другом берегу речушки, высоко на холме стояло кладбище, на котором теперь покоится и мой близкий человек.

От воспоминаний внутри зашевелился черный влажный клубок, ударяющий меня своими больными шипастыми щупальцами. Каждое его движение причиняло мне боль и, чтобы совладать с ним, мне пришлось переключиться на другие мысли, вспомнить что-то бытовое.

За небольшим квадратом поля между школой и улицей моих бабушки и дедушки, я узнала знакомые и дорогие моему сердцу старые огромные тополя в садике перед нашим домом. Эти великаны всегда служили мне своего рода ориентиром и всегда при виде них мои шаги ускорялись, подгоняя меня в этот теплый, милый и безопасный дом. Вот только за эти годы многое поменялось…

По дороге я никого не встретила, хотя, честно говоря, и не очень этого хотела. В деревне всегда так – кто-то встречается, потом на тебя долго смотрят, затем спрашивают, чья ты. Мне никогда не нравилось представляться, рассказывать, чья я, повторять это, пока не начинают расспрашивать о тебе, твоих родителях и так далее. К тому же, учитывая, что моя компания закрылась, а нас распустили, выплатив неплохую компенсацию, мне совсем не хотелось полчаса объяснять все тонкости мероприятия. К тому же, внутри меня бурлила вина, что я редко приезжаю сюда, и мне постоянно казалось, что другие также в этом винят меня.

А вот и дом. Только глядя на этот самый дом, где я с радостью проводила каникулы, где росла, где меня любили и куда я любила возвращаться, я поняла, что время здесь совсем не замерло, а будто текло быстрее все это время. В некоторых местах на доме желтая краска облупилась и поблекла – его уже долгое время не перекрашивают. На старых оконных рамах был толстый неровный слой белой краски, в некоторых местах заезжающий на стекло, будто владелец дома уже не заботится об эстетике и качестве своей работы или просто напросто не видит. Половицы крыльца, где мы с Максом иногда сидели, когда нам надоедало прятаться на веранде или в моей комнате, обветшали и даже прогнили в некоторых местах. Некогда вытоптанные тропинки перед домом давно поросли травой и от них не осталось и следа. В небольшом садике для цыплят давно никто не был и он тоже порос сорняками – о выращивании цыплят, как в старые добрые времена не было и речи. Только старая липа, все такая же старая стояла на своем месте согнутая в сторону заката, а второй ее прямой могучий ствол стоял рядом и закрывал своими пышными ветвями амбар.

Я не торопилась заходить, прошла мимо дома к липе и замерла рядом с ней примечая запустение и увядание в сараях, в загоне для свиней. Признаться честно, мне совсем не хотелось заходить внутрь, не хотелось сталкиваться с запустением и внутри. Мне больно видеть, как постарел этот дом, больно осознавать, что в то время пока я наслаждалась взрослой жизнью и с каждым годом находила свои плюсы в ней, это место умирало. Затихло, свернулось в клубок и медленно чахло под тяжестью времени и болезни. Я перестала быть девочкой и уехала на учебу в университет, а потом строила карьеру в большом городе, удивляясь себе и не веря своим глазам, что могу быть большим, чем вижу себя сама, а в это время этот, теперь крохотный для меня, домик стоял на краю деревни и ждал меня, смотрел в сторону дороги своими маленькими сереющими окошками, но а я наслаждалась жизнью в городе и даже не подозревала, как он зачах здесь одинешенек. Я с грустью провела рукой по шершавому забору и краска посыпалась под моими руками оголяя серое старое дерево.

С трудом я распахнула покосившиеся ворота, чувствуя как к сердцу приливает тоска и печаль. Деревянные половицы двора прогнили и между ними теперь росла зеленая трава – некогда ухоженный двор был запущен. В углах под крышей был такой толстый слой паутины, что из него можно было соткать носки для зимы. К стене дома была приставлена старая метелка, которой видимо недавно пытались привести двор в подобающий вид, зная, что я скоро приеду.

– — Прости меня, – прошептала я дому, чувствуя свою вину в его увядании.

Может быть, если бы я приезжала сюда чаще, он не постарел бы так быстро. Хотя, какой там быстро, столько лет прошло. Трудно вспомнить, когда я в последний раз забегала в этот еще здоровый и наполненный жизнью двор с рюкзаком, зная, что впереди меня ждут мои классические любимые деревенские каникулы. Это было так давно. Последнее лето здесь правда сложно выбросить из головы и забыть. Именно оно развеяло детский дурман и очарование этого места. Теперь между волшебным детством и моей взрослой жизнью лежало то последнее лето здесь.

Обнаружив, что на крыльце нет обуви, а дом открыт, я сразу же поняла, что мне следует искать в хозяина огороде. Оставив рюкзак, я на цыпочках пробралась в огород, чтобы сделать сюрприз. Осторожно, все еще помня, как сделать это бесшумно, я открыла низенькую зеленую дверь, и выглянула, чтобы найти кого-либо на скамеечке под навесом.

Дедушка сидел на скамеечке с большим красным яблоком в одной руке и с ножичком в другой. Он срезал жесткую для его зубов кожуру и нарезал себе кусочки мякоти, не замечая меня. Но меня раскрыли коты, сидящие рядом с ним. Они встрепенулись, вскочили со скамейки и удивленно посмотрели на меня, пытаясь вспомнить это лицо и запах. Это изменение не осталось без внимания дедушки, и каково же было его счастье, когда он своим скрипучим голосом выкрикнул мое имя и вскочил со скамейки, чтобы обнять меня.

Теперь он казался мне маленьким и щупленьким, хрупким и совсем не похож на того человека, что я хранила в памяти. Мама рассказывала, как часто они с ним ссорятся и спорят из-за того, что он почти не питается. Она привозит ему продукты, а в следующий визит обнаруживает, что часть из них совсем не тронута.

– Приехала! – не веря своим глазам, гладил меня счастливый дедушка своей старенькой шершавой ладошкой.

– Да, приехала. – Сказала я, чувствуя внутри себя странную мне неловкость, будто разговаривала не со своим любимым дедушкой, а с незнакомым мне человеком.

Дедушка отошел на шаг назад, чтобы смерить меня своим помутневшим взглядом. Он был в теплой незнакомой мне фланелевой рубашке, скорее всего мама купила ему взамен его старых. Но на голове у него была все та же выцветшая старая фуражечка, что была всегда на его голове, когда он выходил из дома. То было своего рода деревенское негласное правило. Один из котов спрыгнул к его ногам и потерся о дедушку, призывая снова его погладить.

– Васька, епаймать! – с фальшивой строгостью легонько толкнул кота ногой дедушка.

– Ты как? – через ком в горле, но с наигранной бодростью спросила я у него.

Мы сели на скамейку, а мне сложно было сдержать слезы и ком в горле при виде постаревшего дедушки.

Я безгранично рада видеть его, хочу заобнимать его, затискать, но видя его таким щупленьким мне страшно, что я могу его сломать. Остается только сидеть и гладить его уже не крепкую спину.

– Как-как… – проскрипел дедушка с широкой улыбкой и влажными глазами. – Вот сидим яблоки едим. – Указал он на свою постоянную компанию в виде котов.

– Какие большие яблоки! – Заметила я горку яблок рядом с дедушкой.

– Да, в этом году яблок много уродилось, хоть ушами жуй. Вчера Толика внуки приходили целый мешок набрали, да тут и еще несколько можно собрать. – Указал дед на ковер из яблок под старенькими могучими яблонями.

– Значит завтра приготовим пироги!

Дедушка обрадовался моей идее и как ребенок заулыбался в предвкушении чего-то вкусного, что бывает редко по праздникам, а тут вдруг ему сказали, что праздник завтра.

– Мать каждый раз привозит свежие пироги из кулинарии, но яблочные они печь не умеют. Сколько раз ни привозила, ни разу не понравились. А с курагой и черносливом вкусные.

– А лимонные пироги мама не привозила? – вспомнила я любимые пироги дедушки.

– Нет, лимонные они не пекут. – Расстроено ответил дедушка и протянул мне ломтик яблока.

– Значит надо заказать маме, чтобы привезла лимонов и мы испечем сами. Как у бабушки правда навряд ли у меня получится, но есть их точно можно будет.

Еще немного поговорив с дедушкой в огороде на скамеечке, мы пошли домой пить чай. Я привезла разные сладости для него, другие необходимые продукты должны были привезти завтра родители, поэтому старенький чайник с толстенным слоем накипи уже танцевал на старой плите еще времен моего детства. Как только коты забежали домой они тут же принялись просить у дедушки еды. Он заботливо нарезал им толстенные кусочки докторской колбасы, настолько крупные, что бабушку хватил бы удар.

Пока дедушка хозяйничал на кухне с чайными пакетиками (чай с травами, как раньше, тут уже не заваривали), я отправилась переодеться в свою старую комнату. Не знаю, собирает ли он травы или уже забросил это дело, но дедушка пьет, как я поняла, исключительно заваренный в пакетиках чай. Даже я в городе по-прежнему в дань своему прошлому покупаю чаи и завариваю их сама.

Если снаружи дом постарел и обветшал, то внутри будто не изменилось ничего. Все замерло с моей юности. Не прибавилось правда и вязанных цветов, которыми занималась бабушка за просмотром какого-либо сериала, но ее вещи все так же лежали на своих местах. Принадлежности для вязания лежали на открытой полке под телевизором, на стульчике у шкафа все так же висит ее парадный черный кардиган с аккуратно вышитыми красными маленькими цветочками. Сколько лет он тут висит? Мама говорила, что дедушка не разрешает убирать и трогать ее вещи, поэтому дом сохранился так же. Бабушки давно не стало, но все здесь сохранилось так же будто она вышла на улицу, чтобы собрать последние деревенские сплетни от своих подружек. Бывало она так выйдет на часок, а потом приходит домой и пересказывает все дедушке будто ему это тоже интересно. А дедушка в это время смотрел телевизор и слушал лишь вполуха.

Правда в последние месяцы ее жизни дома витал пугающий и тревожный едкий запах лекарств. Он вытеснил из дома уютный аромат ее выпечки, выгнал мягкий запах безопасности. Будто та ужасная больница пробралась к нам в дом и стала здесь хозяйничать, будто этот запах причина ее болезни и всюду где он, она болеет. Никакая уборка не помогала выгнать это, но получив свое этот запах и та болезнь ушли отсюда, оставили нас в покое забрав дорогого нам человека.

В моей комнате, которая некогда принадлежала моей маме, тоже ничего не изменилось. Все было на своих местах. Кровать в углу, рядом с ней небольшой старый крепкий шкаф с зеркалом на одной двери, к другой двери приставлен стульчик, тот же ковер, на котором мы валялись с Максом. Вообще мы с Максом были как кошки: мы сначала где-то околачивались полдня, потом приходили домой, перекусывали чего-нибудь и отправлялись дальше разговаривать на полу в моей комнате или на веранде. Откуда мы находили столько тем для разговоров? Сейчас уже даже не могу вспомнить о чем мы говорили. Скорее всего, мы обсуждали фильмы, музыку, книги, какие-то школьные сплетни или что-то в этом роде.

В классическом советском серванте в моей комнате на прозрачных стеклянных полках лежали мои старые игрушки из киндеров и другие маленькие игрушки, которые бабушка заботливо хранила, не смотря на то, что у некоторых не было частей тела. Но все равно все они были сохранены по непонятной мне причине. Еще здесь стоял классический дешевый пластиковый будильник, который так и не увидел своих батареек, на котором дешево красовалась надпись «i love you» скорее всего, подаренный кем-то из родственников.

Парочка фотокарточек были приклеены на прозрачную стеклянную дверцу: на них была я, была моя мама, бабушка и дедушка, папа, какие-то наши родственники чьих имен я так и не запомнила. Никто на этих фотографиях еще даже не подозревает о беспощадности жизни, о болезни, о смерти, о потере.

Я вроде и нахожусь в своей комнате, но что-то будто выталкивает меня отсюда говоря, что я здесь чужая, что это место принадлежит другому человеку. Комната теперь казалась маленькой, пустой, чужой. Я чувствую себя некомфортно здесь и боюсь коснуться до чего-либо, будто после моего прикосновения все обратится в прах.

Такое чужое родное место.

Глава 2

После чаепития на моей любимой кухоньке, дедушка отправился смотреть телевизор в компании своих котов. Дедушка, как бывало и в моей юности, разместился на своем маленьком диванчике около окна, диван бабушки он все еще не занимает, хоть он и ближе к телевизору. Даже спустя столько лет, он все еще не решился переместиться на него, оставив это место навсегда за ней. Не знаю представляет ли он ее, лежа на своем диване. Представляет ли он, как она все еще сидит там посматривая время от времени на телевизор, а в руках держит спицы. Бывало она так сидит-сидит параллельно делая два дела, а когда по телевизору вдруг разворачивается какая-то драма, откладывает вязание, вытягивается вперед к телевизору и завороженно смотрит, впустит ли городская тетка свою провинциальную племянницу к себе в квартиру, в которой как всегда нет места, но так уж и быть она поможет. После того, как драма заканчивалась бабушка снова брала в руки вязание и продолжала творить волшебство, превращая обычные нити в вязанные цветы. Все родственники получали от нее в подарок эти прекрасные творения. Кто-то из зависти говорил, что у него нет времени на такое, ведь хозяйство-хозяйство, кто-то в большим удовольствием принимал их и обнимал от радости бабушку.

Коты, теперь единственные живые друзья дедушки, после того, как их хозяин нашел удобное положение, тут же вскочили на диван и тоже устроились в свои привычные места. Пумба, которого дедушка называл Помбой, лег у него в ногах, а Васька, что любил ласку больше своего брата, нагло растянулся у дедушки на груди и мордашкой уткнулся прямо ему в щеку. Он всегда так спал, как рассказывала мама после каждого посещения дедушки. Коты заурчали и дедушка провалился в глубокий сон. Забавная картина и невероятно милая.

Разобравшись с грязной посудой и крошками под столом, которые дед то ли не замечал, то ли давно плюнув на уборку дома, просто сметал ногой под стол, я накинула на себя старую бабушкину куртку, которая все еще висела на вешалке и вышла на улицу.

Во дворе уже царила тень и прохлада, но на улице все еще припекало солнце.

В дырявом кармане бабушкиной куртки я нашла какие-то пуговицы и веревочки, которые напомнили мне о ее привычке находить что-то интересное на улице и запихивать это себе в карман. Моя бабушка была творческим человеком и любила мастерить традиционные чувашские наряды для своих кукол, куда и пускала все найденные красивые безделушки. В детстве я не придавала значения этому ее хобби. Я видела кукол в красивых нарядах, но сейчас они для меня больше, чем просто куклы. Это хобби моей покойной бабушки, хобби настоящего живого человека, который работая с этими нарядами чувствовал радость и наслаждение. Иногда кажется, что хобби – это что-то для городского человека, который после работы любит расслабляться, отдавая свое время и фантазию любимому делу, а что касается деревенских жителей, то их удел – это работа по хозяйству. Так вот, ничего подобного. Моя бабушка любила в свободное время вязать цветы, создавать наряды для кукол, а наш прадедушка с Максимом собственноручно вырезал скрипки и балалайки, на которых сам выучился играть. В доме родителей Макса, как семейная реликвия, до сих пор висят его скрипка и балалайка и, по-моему, даже какая-то его награда в рамке. Творческая, однако мы, семейка. Правда, это творчество вроде так и не раскрылось во внуках и правнуках прадедушки. Мы с Максом пытались что-то написать в юности, хотели стать писателями, но с возрастом эта мечта развеялась, и мы стали обычными людьми, которых поглотила бытовуха.

Во мне всегда жило желание развиваться творчески. Как оказывается его невозможно задушить, оно всегда просыпалось во время моей работы и творило от моего имени. Так я работала мерчендайзером сначала в магазине одежды, потом в магазине мебели создавала вдохновляющие конструкции и испытывала от этого настоящее наслаждение пока наша компания не прекратила свою работу, оставив меня и моих коллег без любимого дела. А выучилась я конечно же на инженера. Казалось бы ничего творческого там нет, но это неправда. В инженерии тоже есть место творчеству, да еще и какому, просто мне не нравилась эта сфера и я решила после того, как закончила университет остаться на своей работе куда устроилась во время учебы. В магазине я уже на предпоследнем курсе получала больше, чем если бы устроилась по профессии. Я не жалею об этом решении. Это конечно не сильно обрадовало моих родителей, но им ничего не оставалось, как принять это. Ну какой из меня инженер на заводе? Из-за меня там на второй день уже взлетело бы что-то в стратосферу.

Сейчас я предоставлена сама себе, могу какое-то время не волноваться из-за денег и понятия не имею куда податься потом. Одна моя коллега сказала мудрую вещь перед нашим уходом, что сейчас самое время задуматься о том, чем нам действительно хотелось бы заниматься в будущем. Благо, или нет, у меня нет ни своей квартиры, ни ипотеки, из-за которой мне пришлось бы трястись и я могу позволить себе бросить все и сорваться сюда в деревню для того, чтобы найти себя, услышать и понять чего же хочет моя душа.

Вот так заплатив за аренду квартиры на месяц вперед, закинув на всякий случай свое резюме в парочку мест и, оставив ключи своей подруге для того, чтобы она кормила моего кота, я уехала из Нижнего Новгорода с чистой душой. Были конечно мысли взять всю компенсацию и отправиться в банк с первоначальным взносом и купить себе свою небольшую квартирку, но что-то внутри протестовала от этой мысли. Что-то внутри подсказывало не торопиться, говорило, что нам нужно взять паузу, взять время на размышление о своем будущем и не гнаться, как ломовая лошадь дальше. Надеюсь, этот внутренний голос меня не обманул. Осталось только разобраться кем бы я хотела и могла быть.

Я никогда не приезжала в Иоково надолго во время бабьего лета. Оно всегда выпадало на учебное время и максимум, что я могла себе позволить приехать сюда на выходные и вот наконец-то я получила то о чем так мечтала в школе. Я в деревне в самый разгар бабьего лета, когда поля еще не вспахали и они золотым покрывалом раскинулись до горизонта, а леса вокруг Иоково залиты самыми разными оттенками красного и желтого, что на фоне голубого неба горят ярче и насыщеннее. Но, увы, я совсем не чувствую того, что ожидала. Не чувствую потому, что не смотря на то, что я получила того, чего желала, я не думала, загадывая это, что нужно учесть много нюансов. Я не думала, что нужно помнить о том, что есть такое понятие, как время. Нужно было всегда помнить о том, что люди вокруг меня не вечны, что эти люди могут уйти навсегда и без них эти каникулы в разгар бабьего лета будут совсем другими, уже не будут иметь своей ценности.

Пока я шла вдоль нашего огорода, заметила, что забор покосился и его давно не чинили. Дедушка запустил свое хозяйство. После того, как не стало бабушки он продал всю скотину и оставил лишь кур, которых из года в год становилось все меньше и меньше будто они жили от энергии бабушки и с ее уходом уже не способны были плодиться в таком количестве.

Помню, как давным-давно я нашла картинку в интернете, на которой было написано, что я хочу прожить на день меньше, чем мой возлюбленный, чтобы не грустить без него. Тогда мне казалось это довольно милым и романтичным, что сказать возраст. Сейчас я вижу во что это может вылиться. Вижу, как человек так сильно любящий свою супругу чахнет от тоски по ней. Я никогда не подозревала, что дедушка настолько сильно любит бабушку. Иногда он тайком плачет, когда вспоминает о ней. Это может показаться трогательно незнакомому человеку: обычный деревенский старичок оказывается чувствительным и убивается из-за смерти своей супруги. Но мне сейчас это совсем не кажется трогательным. Я вижу как больно дедушке и ничего не могу сделать для него, а ведь когда-то я была его лучшим другом. Другом, который бросил его один на один с утратой. Вместо того, чтобы быть рядом с ним тогда, когда мы испытывали одну и ту же боль, я бросила его на родителей и убежала от этой боли, пыталась спрятаться за сотней километров, пыталась заглушить пустоту друзьями, вечеринками, пыталась спрятаться, заглушить чувство вины ложью.

После того, как я сдала выпускные экзамены в школе, мы с мамой поехали поступать в Нижний Новгород. Мама всячески противилась этой моей идее, пыталась уговорить меня поехать учиться в Казань, что намного ближе к дому, откуда я могу возвращаться домой хоть каждые выходные, но я была непреклонна. Тогда я не хотела ехать в город, где на каждом углу меня поджидали бы знакомые лица, поджидало бы мое прошлое, мне хотелось начать новую жизнь, хотелось избавиться от всего прошлого. Тогда мне казалось, что незнакомый город и люди идеальная для этого почва. К тому же я так устала за последние полгода от того, во что теперь превратился дом, что мне необходимо было оказаться от него как можно дальше, чтобы перевести дух. Зимой бабушка заболела и так не смогла восстановиться.

Я поступила. Была рада, представляла, как заведу новые привычки, новых друзей, перестану быть серой мышкой тенью, притворюсь смелой и эти новые люди так и будут воспринимать меня.

Я стала смелой и веселой. Меня воспринимали совсем другой, не той Кристиной, что была в школе, что сидела на последней парте и боялась высунуть голову, дружила только с мальчиками потому, что с девочками по какой-то причине было тяжело завести дружбу. Ну не сходились мы, а здесь в новом городе у меня появились и подруги и друзья и они поддерживали меня, когда мне было плохо, отвлекали меня, стали для меня настоящими друзьями.

Но одновременно с появлением новой Кристины, я убила старую себя, считая ее слабой, трусливой, вечной жертвой. Я не подозревала, не задумывалась, что не я была виновата в том, как неправильно поступало мое окружение и избавившись от него я стала нормальным человеком. Ошибкой было убийство себя старой. Сейчас оглядываясь назад, я понимаю, что это она была смелой, была мечтательной и нежной, доброй и открытой и часть ее мне бы сейчас пригодилась.

Желая пройтись по своим старым владениям – лугам и полям – я обнаружила, что за лето все буйно заросло травой и не осталось и намека на прошлые тропки. Какое-то время я еще пыталась бороться с природой и продвигалась вперед собирая все колючки своими шерстяными носками, но в конечном счете сдалась и повернула назад домой с грустью на сердце. Будто мои места не хотят впускать меня, будто они меня не признают. Знаю, это звучит глупо, но что тут поделать.

Я остановилась около липы, чтобы вытряхнуть все, что завалилось мне в галоши, и очистить шерстяные носки от налипших на них растений. Вот и прогулялась, даже не отошла от дома на двести метров. Городская. Остается только смотреть на те леса, на ту посадку, некогда бывшую мне такой родной, и разочарованно ловить себя на мысли, что я все еще не получила того, что хотела. Я даже поймала себя на мысли, что, скорее всего, неделю здесь я точно не протяну. Хорошо хоть дедушке не пообещала, что буду гостить у него целую неделю. Могу спокойно упаковать свои вещи через три дня и вернуться обратно к родителям на пару дней, а после, сославшись на какую-нибудь необходимость, свалить в Нижний.

Нашла время когда приезжать в деревню. Осень, все заросло, дни короткие и впереди долгий скучный и тоскливый вечер дома. Поторопилась я со своими планами. Думала все будет просто, но не тут то было.

Не смотря на теплый осенний закат, мне стало как-то невыносимо холодно и печально от всего этого. Разочарование в этом месте, разочарование в себе, разбитые фантазии. Это место никогда не станет для меня снова таким, как раньше, глупо было на это рассчитывать. Глупо было полагаться, что я приеду сюда, время отмотается назад и я вприпрыжку пущусь по лугам и полям, а птицы будут вить мне венок из цветов, как будто я какой-то персонаж из диснеевского мультфильма.

От разочарования и обиды даже слезы навернулись на глаза и вся боль этого мира вдруг сконцентрировалась во мне и как плотина перестала выпускать все наружу.

Три дня, Кристина. Три дня и мы уедем отсюда, этого будет достаточно и для галочки перед дедушкой и для меня. Можно будет как-нибудь приехать в отпуск летом или же весной, когда все здесь начнет оживать. Да, да, отличная идея. Пообещаю дедушке приехать в отпуск весной. Правда не знаю, получится ли, потому что если я устроюсь на новую работу, первые полгода меня навряд ли отпустят в отпуск. Значит, приеду летом. Летом дни длиннее, деревня повеселее, к тому же летом у меня точно получится найти себя. Я ведь всегда больше всего времени проводила здесь летом. Решено. А сейчас будто ничего не случилось, нужно притвориться, что все в порядке, чтобы дедушка не заметил неладного. Кроме того, нужно забросить удочку и предупредить его, что я приехала на три дня.

Подло. Да, подло, но что поделаешь. Город зовет меня обратно. Зовет меня накрыться одеялом, включить сериал и, обняв кота, проглатывать сезон за сезоном. Теперь Иоково стали для меня чужими, чужими для взрослой женщины.

Когда я зашла домой дедушка еще спал, но коты услышав меня спрыгнули с него, чем потревожили его сон. Подумали, что я хочу их накормить, старички.

– Гуляла? Ну как там? Все на месте? – поинтересовался с улыбкой дедушка.

Он всегда улыбался, когда разговаривал со мной, когда расспрашивал меня о наших с Максимом приключениях. Наверное, из-за его теплоты мне всегда и хотелось рассказывать ему как можно больше подробностей о наших походах, о том, что мы видели и том, что не успели посмотреть из-за того, что нужно было возвращаться обратно домой, чтобы бабушка не волновалась.

Я натянуто улыбнулась ему, рассказала, как пыталась прорваться через заросшие тропки, но бросила свою затею. Дедушка согласился с тем, что ходить сейчас там нереально. Никто на улице больше не держит скотину, чтобы косить луга или пасти на них кого-то.

Ужинали мы при моем скупом рассказе о жизни в большом городе, о работе, друзьях, о том как изменился Горький. Над нами тускло горела лампочка, отбрасывая длинные тени в углы, а когда кто-то из нас жевал или молчал, было слышно, как тикают над столом старые настенные часы.

Дедушка лег спать в восемь часов, оставив меня один на один с моими мыслями. Хорошо хоть я скачала пару сезонов нового сериала, зная, что в деревне мне может быть скучно по вечерам. В наушниках в темноте я долго смотрела серию за серией, все еще ощущая тоску и разочарование внутри себя. Кровать казалась мне неудобной, и как я раньше на ней спала?! Я долго не могла уснуть.

И только на миг, когда я вышла во двор, чтобы, покрывшись от страха мурашками, сходить в туалет, прислушиваясь к каждому шороху, я почувствовала что-то странное, когда подняла глаза на ночное небо. Небо было необычайно темным, но не черным проглатывающим все. Оно было глубоким и бесконечным и в этой бесконечности на меня смотрели миллиарды самых разных звезд. Некоторые из них уже умерли, другие были совсем молоды. Небо поглотило меня и я долго вглядывалась в эту бесконечность не чувствуя в ней никакого холода. Даже страх куда-то улетучился. И вот в это самое время, что-то стало другим, что-то легонько шевельнулось во мне, перевернулось на другой бок, чувствуя, что сон вот-вот прервется и снова исчезло. Исчезло, как сон. Исчезло оставляя после себя лишь еле уловимые ощущения чего-то, но чего сказать и описать не получается. Что-то такое, как… что-то вот прямо на кончике языка, но что…

Выдохнув белесое полупрозрачное облачко в бесконечно синее и звездное небо, я вернулась в свою теплую и мягкую постель и тут же провалилась в сон.

Глава 3

За время жизни в городе я привыкла в выходные не подниматься из постели раньше девяти утра, и боялась, что в деревне у дедушки тоже буду позволять себе сон до обеда. Не то, чтобы тут было множество дел по хозяйству, да и дедушка, в отличие от бабушки, никогда не мешал мне спать, но я все равно чувствовала неловкость при мысли, что он там будет стараться ходить на цыпочках из-за того, что я все еще сплю. Именно поэтому я на всякий случай поставила себе будильник на полвосьмого утра – дедушка просыпался обычно часов в семь, а за дополнительные полчаса к моему сну ничего не изменится. К тому же в отличие от него, я не ложусь спать вместе с курами в семь-восемь вечера.

И каково же было мое удивление, когда я обнаружила, что проснулась с первыми лучами солнце раньше выставленного мною будильника. И проснулась я окончательно, не просто открыла свои нежные очи и обнаружила, что у меня еще есть время поспать, сладко зевнула и перекинулась на другой бок, чтобы не заработать себе пролежни. Глаза открылись, как у робота и я почувствовала, что выспалась.

Мобильный интернет у дедушки дома совсем не ловил, поэтому посидеть в интернете по привычке у меня тоже не получилось.

За все последние года я, и уверена не одна, привыкла после того, как проснулась тут же лезть в телефон, чтобы проверить, что нового там случилось у моих знакомых и друзей за ночь. Но здесь, где не то что интернет, дай Бог мобильная связь бы работала, я обнаружила, что мне нечем заняться в постели.

Читать мне не хотелось потому, что это надолго, поэтому я села на край кровати и просто уставилась в окно, за которым по пожелтевшей траве перед домом ползли утренние золотые лучи солнца, прогоняющие ночную тень. Одна за другой дощечки забора загорались от солнечного света, будто это клавиши пианино, по которым невидимый музыкант пробегается своими волшебными пальцами.

И тут меня осенило.

Как-то в прошлом, я начинала читать книгу «Путь художника» Джулии Кэмерон, чтобы разбудить в себе Творца по совету психолога и что-то поменять в своей жизни. Далеко по книге я не продвинулась, в конечном счете осилила ее до главы «Утренние страницы» и подарила Максу потому, что он в тот момент тоже нуждался в творческом пробуждении.

Честно говоря, я уже даже не помню в чем был смысл тех упражнений с утренними страницами и к чему они должны были привести, но для себя я нашла отличную вещь в виде дневника и рефлексии. Утренние страницы предполагали собой практику написания трех страниц на бумаге обо всех своих мыслях, обо всем том, что роется по утру в твоей голове или о чем-то, что пришло с тобой с вечера. Перечитывать утренние страницы не советовали и делиться ими тем более. Ты можешь писать что угодно, главное написать три страницы с утра. Помню, автор книги даже заявляла, что таким образом ей пришла идея для нового романа. Ко мне никакие идеи для новых романов не приходили, но эта практика не раз выводила мои мысли из ступора или помогала разобраться в себе. Просто пиши о чем думаешь.

За годы эта практика превратилась у меня просто в личный дневник в виде запароленного документа на ноутбуке. Я уже не отсчитывала три страницы, потому что три страницы печатного и рукописного текста совсем разные материи, и заканчивала с ними тогда, когда чувствовала, что выговорилась. А писала я теперь их не только по утрам, но и днем и вечером, если чувствовала в этом необходимость. Голову это помогает прочистить однозначно. Но, к своему сожалению, должна признаться, что писала я утренние страницы не каждый день: иногда забивала на них месяцами и, открыв документ, обнаруживала, что последняя запись была сделана чуть ли не в начале сезона.

Не заправляя постель, я села на свой детский стульчик, который сейчас мне был на пару размеров меньше и грозился в любой момент рассыпаться подо мной. В гордом предвкушении от себя такой большой молодчины, я достала ноутбук, нашла документ, пролистнула в оглавлении до последней даты и провалилась в чистый лист. В чистый лист пока еще не впитавший мое нытье или жалобы, в чистый лист, который было кощунством марать утренними мыслями и минутными паузами после сказанного, но недосказанного. Но сегодня я беспощадна к этой чистоте и невинности.

Мои пальцы зашелестели по клавишам. Я рассказала утренним страницам, как вчера приехала в деревню, как мне некомфортно было находиться в этом доме, как мне хотелось вернуться обратно в город потому, что это место стало мне чужим. Я ругала себя за то, что утратила родство с этим домом и этими лугами, полями, лесами. Пожаловалась на чертову траву, которая вымахала так, что не пропустила меня к моим любимым местам. Не забыла я и пожалеть себя потому, что это нормально приехать на, так сказать, каникулы спустя столько лет и не чувствовать того же, что и раньше. Рассказала я и о том, что мне немного жутко было ложиться спать в этом доме, где не стало бабушки и иногда я прислушивалась к шорохам в доме, страшась, что обиженная она придет меня бранить и отчитывать за предательство.

Я писала, писала, писала. А потом утренние страницы подсказали мне, что ничего не мешает мне сейчас прогуляться по утру около дома и подышать свежим морозным осенним воздухом.

Так я и сделала, поставив точку на сегодняшнем дне и закрыв крышку ноутбука. Я даже позволила себе не заправлять постель, чтобы не упустить мое смелое решение. Сама бы я ни за что не решилась на такое мероприятие, скорее всего я пролежала бы в постели в ожидании, когда дедушка заскрипит половицами в сторону кухни. Но утренние страницы подарили мне отличную идею и я не могла ее проигнорировать.

Как вор я прокралась на кухню, схватила с вешалки бабушкину куртку, даже не стала надевать ее – решила сделать это в сенях, чтобы лишний раз не привлекать внимание котов. Улыбаясь сама себе я вышла во двор, где все еще царили сумерки и сон, осторожно отперла ворота и вышла на улицу.

На улице оказалось тихо и как-то по-странному нежно и сонно, как будто какое-то пуховое одеяло накрыло всю улицу, и я сейчас ползала под ним наслаждаясь этой мягкостью и неповторимой осенней свежестью. Что-то невидимое потянуло меня за рукав куртки в сторону липы, потом по магическим образом появившейся за ночь тропинке повело меня к лугам. А как только я прошла границу нашего огорода, я скользнула в высокую выжженную летним зноем траву и, собирая высокими резиновыми сапогами тысячи утренних капель, поплыла дальше. Трава, что вчера силками не пускала меня вперед стала вдруг податливой, ласкала мои сапоги, омывала их от пыли, что сковала их в гараже. Мои грязные и пыльные сапоги вдруг стали чистыми и блестящими в утренних лучах. Они переродились.

Я долго шла вперед, узнавая некоторые места и удивлялась другими, которые стали совсем неузнаваемыми. Некогда крутые склоны стали пологими, а какие-то обрывы из моей юности перестали быть крутыми и сползли чуть ли не до самой реки, став новой горкой. Одни муравейники исчезли, но вместо них появились новые. Молодые побеги деревьев, что во времена наших с Максимом прогулок, были больше похожи на лысые палки, торчащие из земли, стали пышными деревьями и изменили это место. Я даже вспомнила тот самый овраг, где много-много лет назад я скатилась во время погони за Елизаром. Господи, что тогда мною управляло. Да, и было ли это правдой? Может быть, это всего лишь одна из моих попыток написать свой первый роман и я все выдумала. Но теперь никакого крутого оврага тут не было. То место, по которому я никогда бы раньше не осмелилась спускаться без какой-то важной необходимости, под силой дождей и времени съехало вниз и превратилось к небольшую яму.

Как грустно и интересно одновременно. Это место выгладилось со временем. Интересно, до конца моих дней, превратится ли оно в ровное поле? Будет ли хоть мимолетно напоминать это дорогое моему сердцу место то, что я видела в детстве?

Я бы дошла до посадки около Красной Звезды, где так часто гуляла в юности. То место для меня всегда было загадочным и таинственным. Оно казалось мне вырванным из другого мира и заброшенным в наш. Казалось дыркой в пространстве и времени между разными мирами. Но пройдя половину пути, я решила повернуть назад потому, что в любой момент мог проснуться дедушка и обнаружить, что меня нет дома. Я не предупреждала его о своей утренней прогулке, поэтому вернусь-ка я назад, а завтра непременно дойду до своего места назначения. Должна же я перед отъездом побывать там и отметиться перед своими подругами соснами. Может быть и там многое что изменилось за эти годы. Кто знает. Завтра посмотрим.

Дедушка сидел на кухне с чашкой чая и печеньями и читал вчерашнюю газету.

– Ты куда пропала? – без строгости или осуждения спросил он из любопытства.

Может быть, он и волновался, может быть, даже решил, что я убежала ночью, не утруждая себя заправкой кровати, но вида он не подал. Сидел там, где сидел обычно, когда я приходила домой и обнаруживала его на кухне.

– Ой, – устало выдохнула я, стягивая шапку и платок, повязанный на манер шарфа. – А я проснулась утром рано и решила, почему бы не прогуляться, аппетит нагулять.

– Ничего себе! – удивился дедушка, отодвигая газету в сторону и отдавая все внимание мне. – Чаю налить?

– Я сама, сиди-сиди! – остановила я рукой дедушку.

Я, по-хозяйски не снимая куртки, прошла к плите за чайником, рассказывая по пути дедушке про утренние страницы, про то, как все изменилось вокруг, про деревья и овраги, про поля и леса, про золотые листья и нереально красиво осеннее ясное небо.

Дедушка, как и подобает хорошему слушателю, слушал меня внимательно и не перебивал. Не уверена даже, что ему было это интересно, но как альтернатива радио или телевизору вполне сгодится. Потом рассказ плавно перетек в какую-то историю с работы, над которой в конце концов мы оба посмеялись.

Вот так начался мой второй день в деревне. Неплохо, ведь я совершила подвиг в своих глазах, написав утренние страницы и выйдя на прогулку. Но не могу я назвать это утро и хорошим, потому что в моей памяти навсегда отпечаталась картина такого утра, когда на нашей маленькой кухоньке мы сидели втроем и громче всех говорила бабушка, становясь центром это маленькой деревенской вселенной. Сейчас бабушки не было и, не смотря на то, что дедушка был отличной компанией, мне очень сильно захотелось, чтобы дверь в гостиную со скрипом открылась и к нам спустилась бабушка. Мне очень сильно захотелось, чтобы она спустилась и выдала какую-нибудь саркастическую шутку, а потом присоединилась к нам в своем платочке повязанным по-домашнему на затылке или без него и мы втроем снова станем одной семьей. Она в своем передничке, в котором ходила утром, когда была занята завтраком и утренними домашними деревенскими делами. Дедушка, который, накормив всю скотину, заходил домой в уличной одежде и получал от бабушки автоматную очередь чувашских бранных слов. Он тогда то ли специально, то ли нет, делал вид будто не слышит ее и проходил с ведром к крану с водой, чтобы напоить Ласку. Мне так хотелось, чтобы он не становился таким стареньким, щупленьким, слабовидящим и слабослышащим.

После завтрака дедушка даже разрешил мне не заправлять постель потому, что ему все равно и он не заходит в мою комнату. Но я не стала соглашаться на заманчивую авантюру потому, что, во-первых, меня приучили заправлять постель с самого раннего детства и я и представить себе не могу, как так оставить ее, а во-вторых, сегодня должны приехать родители и мама начнет ворчать до самого отъезда из-за этого. Скажет, что можем вообще не одеваться, не умываться и жить, как пещерные люди.

Перед приездом родителей, включив музыку на полную громкость, что, по словам дедушки, совсем ему не мешало, я вычистила весь дом пройдя по всем углам, найдя все тайники с крошками дедушки и места, на которые видимо и мама уже закрывала глаза во время генеральных уборок дома. Я не трогала лишь вещи бабушки, оставила их на своих местах: вязание все так же лежало на открытой полке под телевизором, но уже без пыли вокруг, кардиган так же висел на спинке стульчика, а на вешалке все еще висели ее платки и куртки.

После уборки я порядком устала и решила позволить себе передышку, устроившись на крыльце. Воздух на улице уже прогрелся и от утреннего холода ничего не осталось. Я отдала свое лицо в теплые ладони солнца и сидела так с закрытыми глазами просто наслаждаясь моментом. Сидела и ни о чем не думала.

Родители приехали позже – после обеда. Мама как всегда привезла кучу пакетов с продуктами дедушке, не забыв проверить, как поживают прошлые покупки. Дедушка снова не притронулся и к половине. Мама утрамбовала замороженную еду в морозильник, всячески чертыхаясь, пока папа обходил дедушкины владения и примечал, что нужно будет починить. Родители изо всех сил пытались сохранять это место живым и ухоженным, но за что бы они не брались, разваливалось что-то другое. Они не оставляли попыток поддерживать жизнь здесь, но это место больше не хотело жить. Оно стало чем-то вроде человека в коме, надежда на пробуждение которого давно покинула его близких и они продолжают навещать его только из-за того, что так заведено, а остановить его фальшивую жизнь не позволяют нормы морали.

Починили одну часть палисадника, после зимы рухнула другая часть; починили водопровод в огороде, пробило трубу где-то под домом; покрасили ставни, а ветка отвалившаяся во время урагана выбила окно. Все, казалось, шло не так. Все, казалось, противится этому продлению жизни. И имя этому «что» – дедушка. Он не хотел жить без нее и говорил нам это иногда, а с его щек срывались слезы. Мама каждый раз упрашивает его переехать к нам в Тетюши, где она сможет о нем заботиться, где не надо ходить в туалет на улице, где всегда будет горячая свежая еда, но он противится этому. Говорит, что дом, который он возводил своими руками растащат, что выбьют окна. Нет, он ни за что не оставит свой дом и спать в чужом месте, даже если это дом его родной дочери, он не сможет. И так было из раза в раз, во время каждого посещения дедушки, после каждой очередной поломки, которую он пытался починить сам, но у него не получалось и родители узнавали об этом только тогда, когда наведывались к нему с проверкой по выходным.

Телефоном дедушка так и не научился пользоваться. Бабушка быстро освоила его потому, что это чудо техники позволяло ей связываться с родственниками в любой части страны. А дедушка не хотел этого. Он не хотел, как я поняла для себя, каждый день отчитываться маме. И мама каждый раз билась головой о его стену, приводила свои доводы, говорила, что сейчас нет необходимости ходить к соседям с телефоном, чтобы вызвать в случае чего скорую. Он замкнулся, замкнутым таким он был не всегда.

После смерти бабушки, какое-то время, наши деревенские родственники регулярно навещали его, а позднее перестали. Редко кто наведывался к нему теперь кроме мамы и папы. Его оставили одного в этой небольшой деревне наполненной родственниками. Оставили совсем одного наедине со своей утратой и никто не мог представить каково ему было без нее. Никто не мог вообразить себе, что деревенский мужик тоже способен на чувства и ему нельзя оставаться одному, ему будет куда легче перенести утрату в компании с людьми. Но его оставили одного. Грустно. Внутренняя боль или потеря человека, с которым прожил всю жизнь, это вам не сенокос или картошка куда слетается вся деревня, чтобы помочь.

А что сделала я для него? Приезжала ли я сюда в отпуск? Нет. Всего на день. Приезжала утром с родителями, а вечером уезжала обратно в Тетюши, оставляя его в воротах машущего нам рукой и сдерживающего слезы, тревожащегося, что может видеть меня в последний раз. Я не думала тогда об этом. По какой-то причине эти мысли сейчас сами собой нашли брешь в моей голове и вышли из тени. Я не лучше этих родственников. А может быть даже хуже потому, что меня он считал своим маленьким другом. Друг, что возвращаясь с прогулки с Максом, рассказывает о каких-то следах, о каких-то паранормальных вещах.

Я тоже бросила его, тоже оставила одного в этом разваливающемся и умирающем доме.

Пока мама сервировала стол, чтобы выпить чая перед дорогой, она попросила меня сходить в огород за зеленым луком, который все еще не сдавался и спокойно себе зеленел на грядке. Солнце уже заползало за золотые поля на западе, но на улице все еще было тепло.

Я нарезала лук, но не торопилась возвращаться в дом. Я осторожно открыла низенькую дверь кладовой, где в погребе раньше старики хранили картошку и свеклу. Сейчас картошку там уже не хранят потому, что не сеют ее в таком количестве, да и свеклу тоже – надобность в ней исчезла после того, как продали всю скотину.

Под крышей все еще висели корзинки, которые дедушка когда-то плел сам. Пыльные и дырявые, они напоминали какие-то модные абажуры. В углу были приставлены ржавые лопаты, вилы, мотыги, а на полу на крышке старого погреба лежали исхудалые фуфайки, которыми когда-то накрывали вход. Все заволокло толстым слоем пыли, как в каком-то заброшенном музее.

Помню, как мы приезжали с родителями так же осенью по вечерам, дедушка заканчивал свои дела по двору, а бабушка сидела на маленьком деревянном стульчике в огороде среди куч свеклы и отрезала ботву, чтобы позже отправить всю свеклу в погреб. До сих пор отчетливо помню ее маленький силуэт в серой вылинявшей рабочей куртке с двумя слоями платков на голове, один из которых бордовый с золотистыми нитями. Она тогда не ждала нас, заработавшись и уйдя в свои мысли, она не слышала, как я на цыпочках подбираюсь к ней по раскопанным грядкам. Иногда я подбиралась к ней вплотную, а иногда она то ли услышав меня, то ли почувствовав своим любящим сердцем, оборачивалась и обнаруживала свою внучку. Тогда она вскрикивала от радости, а я обнимала ее теплую и так сладко пахнущую осенним яблоками и пылью. Мы начинали тараторить без умолку, я помогала ей накрыть свеклу ботвой на ночь, брала заботливо ее стульчик и, немного похромав из-за отекших ног, бабушка вела меня домой. А солнце медленно заползало за золотой горизонт еще не вспаханного поля, и в окне выходящем в огород загорался свет на кухне, где громко что-то говорил дедушка, где папа кивал с газетой в руках, уплетая что-то со стола, где мама сновала взад-вперед по кухне с едой, а бабушка стояла в центре кухни и, даже не сняв ни один из платков, пыталась доказать дедушке свою точку зрения на его историю.

На глазах наворачиваются слезы от обиды, что этого больше никогда не повторится, что тогда я даже подумать не могла, что нужно взять камеру и заснять каждый миг этого вечера, потратить всю память на телефоне только для того, чтобы этот миг остался не только в моей голове. Чтобы этот вечер не вымыло из меня никакое проклятое время, чтобы помнить какого цвета тогда были носки и передник у бабушки, чтобы запомнить ту хитрую ухмылку дедушки, когда он добивался своего и бабушка повышала голос потому, что он неправильно рассказывает, потому что он глухой, глухой и все тут.

Протерев слезы, не найдя никого в огороде, с тяжестью в груди я вошла домой, под угасающее эхо воспоминаний.

Глава 4

Поставив точку в утренних страницах, заправив на этот раз постель, я взяла старенький термос, который нашла вечером в кладовке, залила в него травяной чай и отправилась на мою вторую одинокую утреннюю прогулку. Одиночество в ней совсем не карало и не было поводом для грусти и тоски, наоборот, мне было приятно находиться здесь одной и отдаться во власть вихря мыслей в голове. Этот вихрь немного подчистился утренними страницами и теперь в нем не было места для того негатива, что остался в запароленном документе на моем ноутбуке.

В первый день я переживала, что у дедушки больше нет трав для чая, но как же я вчера была рада, когда мама сказала, что она собрала травы летом и они готовы для того, чтобы их кто-то заварил. Просто дедушка немного обленился и не хочет этого делать. Так что в моем термосе плескался горячий чай, насыщенный солнцем и ароматом лета этого места.

Свежий воздух скользил в меня невероятно легко. Я тут же наполнилась бодростью, еще даже не успев отойти от дома. Сегодня я дойду до своей любимой сосновой рощи и проверю, все ли там на месте.

Забавно, что по пути в посадку сегодня, я заметила что не все в моих лугах изменилось. Оказывается, многое сохранилось таким же, как я это помнила, и даже тропинка, которая заросла за нашим домом, каким-то чудесным образом снова стала отчетливой там, где я вчера повернула назад. Она снова вынырнула из травы и повела меня вперед. Поспешно я разочаровалась и отчаялась в этих изменениях. Поспешно я попрощалась с местами моей юности. Никуда они не исчезли, не сравнялись с землей после стольких лет. Да, бывшие прутики стали деревьями, да, какие-то холмы съехали, но все эти изменения создали новый ландшафт, который теперь придется исследовать заново, снова пройтись по старым местам и заметить, как они преобразились.

Моя мама часто лжет своим друзьям, что у меня есть молодой человек и мы с ним чуть ли не живем вместе. Из-за это я даже перестала постить в соцсетях фотографии своей жизни. Я была категорически против ее лжи, но когда она начинала допрашивать меня о моих знакомых, я решила, что просто перестану так часто делиться личной жизнью. Я понимаю, почему она так делает. Мне не близка эта философия, но я понимаю ее.

Я уже взрослая женщина и почти все мои одноклассницы выскочили замуж и нарожали не одного ребенка, а я все еще в девках бегаю. После каждого моего расставания с очередным молодым человеком она расстраивалась больше меня. В какой-то момент мне даже начало казаться, что она одержима моим замужеством, внуками, будто вся ее жизнь только из этого и состоит. На мои попытки доказать, что для меня это тоже важно, но куда важнее разобраться в своей жизни и понять почему у меня ни с кем не клеится. Я не хочу торопиться только потому, что так заведено в консервативном обществе. На эти доводы мама только кивала головой будто соглашаясь со мной, но все равно стояла на своем.

Мне было так больно и так стыдно, когда она при встрече с какой-то знакомой при мне вдруг начинала лгать, что я живу с молодым человеком и мы задумываемся о свадьбе. В такие моменты я захлебывалась от обиды. Неужели, кричала я внутри себя, тебе куда важнее мнение этой женщины? Неужели тебе куда важнее чужое мнение и страх быть матерью девушки с другими взглядами на жизнь? Неужели так сложно принять и успокоиться, что несмотря на свой возраст, я могу все еще позволить себе не выскочить замуж? Мир сейчас другой, и у моего поколения другие взгляды. Да, мои одноклассницы вышли замуж, но люди из моего круга, некоторые даже старше меня, относятся к браку куда проще и полностью поглощены наслаждением жизнью, карьерой, путешествиями. В какой-то момент я даже начинаю подозревать, что давно перестала отстаивать свою точку зрения и перешла на оправдания. Я оправдываюсь перед ней и другими людьми, почему я такая. Я не отстаиваю свои границы, а лишь оправдываюсь, почему я не такая, как они.

Возможно, даже из-за этого я менее разборчива в выборе партнеров. Я начинаю отношения с первым, кто мне кажется подходящим для создания семьи, а потом разочаровываюсь, когда он не соответствует моим ожиданиям. И самое ужасное, что при расставании я еще и оскорбляю его за то, что он не тот самый. Потом я отчаиваюсь и думаю, что не найду никого другого, уже планирую, что мы с моим котом скоро заведем еще парочку мохнатых друзей и никто нам не будет нужен. А все почему? Потому что кто-то не может принять и успокоиться, что выходить замуж необязательно в двадцать лет. Мир не зациклился на одном этом.

Я зла и обижена на нее из-за этого, поэтому редко приезжаю домой к родителям. Обычно нам удается удержать мир и любовь только первые часы, а потом мы принимаемся кричать друг на друга. Потом мы еще час не разговариваем, а затем идем мириться друг к другу. Плачем иногда потому, что временами сказанные слова уж слишком жестокие. Прощаем друг друга и так до следующего раза пока она бесцеремонно не перешагнет мои границы.

Я люблю ее. Очень сильно люблю и за каждое сказанное слово я корю себя еще долгие недели. Мне невыносима картина, когда она приходит ко мне с красными выплаканными глазами извиняться. Приходит ко мне в комнату, садится у моих ног и начинает себя легонько ругать будто человек со стороны. Соглашается со мной, говорит, что конечно это нормально. Пересказывает мне мои же слова и подписывается под каждым, а потом вдруг случается неуловимое изменение и она переходит на снисхождение, которое, как мне кажется, она и сама не замечает. И именно от него мне становится больно и я понимаю, что все что она говорит, она говорит лишь для того, чтобы со мной помириться и не совсем верит в свои слова. Говорит их только для меня, но не для себя. Сама она считает все так же, как до этой ссоры. Она не говорит об этом открыто но, я улавливаю это в ее словах, в ее интонации и больше разочаровываюсь в себе и в ней. Потом я соглашаюсь с ней и даю то, что она ждет.

Я лежу на своей кровати, она сидит в моих ногах и я знаю, что все это повторится. Я знаю, что ее мировоззрение не изменилось. И в этот момент я чувствую, как умираю. Я чувствую, как мостик между нами разваливается и я закрываюсь. Перестаю чаще ей звонить, хотя казалось в последнее время мы стали ближе. Папа спрашивает почему я реже звоню маме, не понимая и не зная, что поменялось, а я не отвечаю ему. Это дело каждой из нас. Просто вместо того, чтобы принять свою дочь, моя мать пустила мне пыль в глаза и осталась при своем мнении. Осталась в своих рамках, в своих устоявшихся мыслях. Я могла бы порассуждать почему она так делает. Почему чужое мнение ей куда важнее вместо того, чтобы просто взять и встать на сторону своей дочери и согласиться с ее позицией. И мы отдаляемся, пока моя тяга к материнскому теплу не берет верх и я не налаживаю с ней контакт. Снова соглашаюсь с ней, даю то, что ей нужно. А может быть нужно было бы грубо ответить ей, отстоять свои границы и перестать кормить то, что разрушает меня изнутри. Но она моя мама, она меня родила, она меня любит, говорю я себе и пусть она поживет в грезах. Хотя иногда так и хочется сказать, чтобы она занималась своей жизнью, а не лезла в мою. Чтобы наконец-то поняла, что ухаживание за детьми, а потом за внуками не должно быть смыслом жизни человека. Это перекладывание ответственности на другого человека. Так нельзя. У нее должно быть свое дело, которое не зависит ни от меня, ни от папы, которым она должна заниматься, чтобы видеть в этом свой смысл жизни.

Ох, сложно это все. Иногда я всерьез думаю, что это я не в порядке. Иногда я всерьез думаю, что это мое видение мира и своей жизни ошибочно. Думаю так до тех пор, пока не чувствую радость от своего образа жизни. Если что-то доставляет удовольствие, и это не что-то плохое и зависимое, почему же мне нельзя этим наслаждаться и жить? Моя же радость не зависит от других людей. Кузнец своей радости я и только я.

Да, уж. Меня хлебом не корми, дай открыть рот во время вечеринок и болтать, не давая кому-либо высказать свое мнение. Возобновить бы сеансы у психолога, пока все не переросло в необходимость в психотерапевте.

Да и отношения, признаться честно, у меня навряд ли были здоровыми. Они быстро мне надоедали. Ну, конечно, что еще может быть, когда бросаешься на парня только потому, что он кажется тебе примерным семьянином. Я сначала делала их центром своей жизни, отдавалась им полностью, ставила их цели на первое место, а о себе забывала. Мои желания были лишь уделом свободной минуты. Мои попытки творчески развиваться находили себе место только тогда, когда выбивалась свободная минута от стирок, готовок и прочей бытовой ерунды.

Да, возможно это красивая картина, когда девушка встречает парня с работы в чистоте и с горячей едой. Они всегда были довольны этому, боготворили меня, а мне это нравилось потому, что я получала похвалу и ценность своих действий. Но никто из них не подозревал, до наших ссор или расставания, что я хочу совсем иного. Я хочу сесть с чашкой кофе на балконе и строчить что-то на своем ноутбуке, отдаваясь этому своему любимому делу. Я хочу создавать миры, хочу чтобы они жили не только в моей голове и при этом не хочу испытывать чувство вины за то, что не убралась, не приготовила есть. Ставить себя в центр. Ставить свои желания и мечты во главу стола и отталкиваться от них.

Наверное, я так пыталась угодить своим партнерам еще потому, что обычно они зарабатывали больше меня. Я даже как-то шутила с подругами, что мне пора открывать свой клуб «Как провинциальной простушке найти хахаля с квартирой и машиной в большом городе». В этом плане я конечно могу позволить себе без скромности сказать, что влюблять в себя в какой-то момент жизни я научилась довольно-таки неплохо. А вот любить и ценить себя все еще не научилась. И встречаясь с успешными людьми я всегда старалась помогать им развиваться, забирая бытовые проблемы на себя. Я помогала им развиваться, а в конечном счете мы расставались из-за этого и из-за ряда других причин. Возможно, не было бы этих расставаний и была бы счастливая семейная жизнь, умей я ставить себя на первое место. Они же и не были против этого. Как-то раз мне заявили, что это отлично, что я не обязана стирать, готовить и штопать, я вольна писать романы в свободное время, вольна сочинять музыку и ему это даже нравится. Его не нужно кормить и выхаживать. Но я решила, что мне нужно уйти. Мне было стыдно, что я наговорила человеку столько плохого только потому, что вовремя не смогла сказать нет и уделить время себе. Тот парень не был виноват в этом. Виновата была я. Но вместо того, чтобы изменить наши порядки и превратить их в то, что каждый из нас хочет без ущерба личных интересов, стать еще крепче вместе и развиваться вместе, я просто уходила. Уходила и снова заворачивалась в одеяло. Потом брала ноутбук, писала, писала, писала. Начинала чувствовать, что вот оно мое дорогое творческое одиночество, а потом как гром среди ясного неба появлялся кто-то новый.

Как же до меня раньше это не доходило?! Столько разбитых отношений, столько обвинений в чужой адрес, столько лет, а вот это одно утро заставило меня все увидеть иначе. Заставило меня открыть глаза. Прогуляйся я так раньше не было бы столько упущенных возможностей, столько обиды, столько боли, столько ошибок. Никто из них не виноват в том, что я не могу сказать «нет» и сказать то чего я действительно хочу. В этом только моя вина. Исключительно моя. Мне нужно было давно научиться быть независимой в своих желаниях. Мне давно пора было повзрослеть в этом плане. Я же взрослая женщина, я взрослая. Стала бы не взрослая женщина просыпаться с утра пораньше и в одиночестве бродить по этим лугам? Нет, не стала бы.

Я дошла до сосновой посадки и к своему удивлению обнаружила, что она совсем не изменилась. Все такая же. Сосны будто даже не подросли, новых деревьев будто даже не появилось, а холмы ни на миллиметр не стали пологими. Все так же, как я помню. Неужели в том мире, откуда она вынырнула, время не имеет движения? Неужели в том мире, где произошла брешь и он выплюнул сюда это чудное место, время замерло? Невероятно.

Я прошла между двумя молодыми деревьями, своего рода вход в это место, который мы обозначили с Максимом. Входить в эту сосновую лесопосадку можно было только так. Войдя по другому ты не пройдешь в магическое место. Эти два молодых дерева стояли в чистом поле рядом, как своего рода ворота. Врата туда, где время недвижимо, где при сильной метели зимой совсем не чувствуешь ветра. И только верхушки сосен медленно качаются и убаюкивают тебя прилечь и увидеть фантастические сны, которые должны открыть тебе глаза на правду мироздания.

Я присела на упавшую сосну и глотнула горячего травяного чая. Даже мечтать не могла о таком. И так чисто вдруг стало внутри. Так свободно, будто множество дверей в длинном и бесконечном коридоре распахнули от сильного шторма и ветер вынес затхлый воздух вон, а солнечные лучи, вырвавшиеся из-за закрытых дверей, все осветили. Тени ушли, ушло угнетение. Дышать стало так легко и сосновый запах пропитал каждую клеточку моего тела.

Что мне еще нравилось в этом месте, так это то, что деревья здесь были неидеальные, не все сосны были прямыми. По какой-то игре природы это место никогда не было совершенным, никогда не было раем для перфекциониста. Островки деревьев то и дело возникали в проплешинах в оврагах и на холмах, создавая свою волшебную локацию, как на карте в каком-то фэнтази. В овраге светлая березовая роща, чуть дальше через пересохшую летом реку на склоне стоят кривые жуткие невысокие сосны будто обиталище каких-то угрюмых существ. А дальше на холме разбросаны пучками кустарники, напоминающие что-то северное и холодное. И так тихо вокруг. Настолько тихо, что слышишь биение сердца. Ни зверей, ни птиц. Может быть, это не совсем хороший знак отсутствие живых существ, но мне так нравится больше, чем ниоткуда не возьмись вспархивающие куропатки. Это место чем-то даже напоминает зарождающийся мир, где еще не проснулись птицы, звери и человек. Будто какой-то таинственный Творец создал землю и деревья и взял небольшую паузу, чтобы налюбоваться этим. Или же это была его проба своих возможностей, крохотная карта мира, после создания которой он отправился творить грандиознее и масштабнее.

В детстве мы с Максимом как-то приходили сюда со сладостями, чтобы, после прочтения какой-то псевдоэнциклопедии, найти маленьких эльфов, живущих под корягами, в зарослях. Мы старались не шуметь, чтобы не спугнуть их в этот раз. Мы были уверены, что если они и существуют, то непременно здесь. Где же им существовать, как не в месте, что больше всего напоминает что-то неземное и фантастическое. Тогда мы разложили сладости и записочки во все места, где могли жить фантастические существа и долго ждали, когда они выйдут и заберут их, а если повезет, то и поблагодарят нас. Но, как мы посчитали позже, они настолько стеснительны, что точно не выдадут себя пока мы бродим здесь. Мы вернулись сюда на следующий день и обнаружили, что сладостей уже нет, но на записочках нет и ответа. Ну, конечно, осенило нас тогда, это же просто и легко объяснимо – они не умеют писать. Откуда же им тут научиться писать. Тогда мы были уверены на сто процентов, что так оно и есть. Мы были рады, что наконец-то смогли установить контакт с волшебными существами. И до конца летних каникул мы их подкармливали. Не всегда они забирали всю еду. Иногда что-то оставалось. К слову, бабушка тоже не торопилась объяснить нам, что наши сладости растаскали дикие звери. Она с серьезным лицом тогда давала нам советы и была абсолютно уверена, что мы говорим правду, как тогда, когда мы слышали голоса мамонтов, которые когда-то бродили и умирали в здешних местах.

Позади дома моей бабушке в свое время нашли много костей мамонтов, видимо их путь миграции проходил здесь и кто-то из них время от времени умирал в здешних краях. Когда мы с Максом узнали об этом, мы принялись искать их, чтобы наши имена тоже занесли в учебники истории, как самых молодых археологов. Тогда, роясь в земле в овраге, недалеко от бобровой плотины, мы вдруг услышали рев похожий на рев слонов. Мы были счастливы услышать их голоса из далекого прошлого. Скорее всего, фантазия одного из нас настолько разыгралась, что он выдумал себе звуки, а второй принял это за истину и тоже услышал их. Детская фантазия, особенно тех, кто рос с моей бабушкой, вещь невероятная и сильная. Бабушка всегда потакала нашим фантазиям и никогда нас не ругала за это. С ней было безопасно обсуждать волшебство, тайные тайны, загадки, легенды. Она была сказочницей и выдумщицей и такие восприимчивые дети, как мы были благодатной почвой для нее.

И не это ли главное в детстве найти отклик своих фантазий во взрослом человеке, который тебя не осудит, который не скажет, что ты все выдумал, что тебе показалось, что такого не бывает. Мы с Максимом всегда были правы, всегда знали больше всех остальных «слепых людей», у нас всегда интересовались, что мы нового нашли, что слышали. А еще бабушка хвасталась, что понимает язык животных и удивлялась, что мы до сих пор его не понимаем. Нас это тогда злило и подстегивало подслушивать животных во дворе, долго и настойчиво сидеть в засаде, ожидая, когда же мы их поймем!

Я так благодарна ей за такое детство. Иногда из-за этого всего мне хотелось бы вернуться в то прошлое и остаться там навсегда, где мир был таким простым и сложным одновременно. Где мир был наполнен чем-то необъяснимым, объяснений чему и не нужно было искать, достаточно было поверить и принять это. Не было взрослых проблем, не было ругани родителей, не было здесь злых одноклассников. Не было тогда и переживаний из-за отношений, работы, экологии и здоровья. Не было тогда и мыслей о смерти, а если кто-то из животных и умирал, то он уходил туда за горизонт, куда все животные уходят в конце жизни. А что там за горизонтом и бабушка не знает.

Наверное, теперь знает, но рассказать не сможет.

Тепло и ностальгия разлились внутри меня и я горько зарыдала, сидя на этой упавшей сосне одна, не стесняясь своих чувств в месте, которое укромно спрятано от чужих взглядов и осуждений.

Термос свалился в траву, но я даже не полезла за ним потому, что задыхалась от своих слез, от воспоминаний, от горечи потери, от невозможности обратить время вспять и вернуться сюда ребенком, когда бабушка была жива, а дедушка здоров и без слухового аппарата слушал мои фантастические истории.

Мне так горько, что этого больше не вернуть. Так горько, что сейчас я могла бы отдать все свои деньги, не задумываясь, чтобы меня навсегда вернули туда и чтобы лето никогда не кончалось, но некому мне их дать и некого мне попросить об этом.

Слезы продолжали меня душить и я вытирала их рукавом свитера уже пропитанного моими слезами и соплями. Я наконец-то могу зареветь навзрыд и не стесняться, что кто-то может меня обнаружить. Наконец-то я могу полностью выпустить всю ту боль, что роилась во мне, всю ту боль, что я утрамбовывала в себя все эти годы.

Почему же нельзя все вернуть, как было тогда? Почему же нельзя оказаться там, где было так хорошо? Почему все так несправедливо? Почему так больно…

Я вспомнила, как выглядели тогда бабушка и дедушка, когда мы залетали на кухню с Максимом, перебивая друг друга, иногда даже дрались за то, чтобы рассказать новую небылицу. Мы тогда подлетали к бабушке, которая стояла с какой-то посудой. Тогда еще мы смотрели на нее снизу вверх и тараторили не затыкаясь. Наш рассказ превращался в сплошной шум. Она удивленно смотрела на нас и, наверное, гадала, как бы нас утихомирить, а не чтобы нам соврать. Потом кто-то из нас подбегал к дедушке и тряс его рассказывая и указывая куда-то.

От этих воспоминаний слезы накатили на меня с новой силой. Я выла от боли, как зверь, не обращая внимания ни на что вокруг. Здесь меня спрятали и никто меня не обнаружит. Я выла и готова были чуть ли не рвать волосы на голове от отчаяния, от того, что бабушки больше нет. Столько лет прошло, а я все еще не выплакала всю свою боль. Столько лет прошло, а я все еще не отпустила ее и никто мне не мог помочь пережить эту утрату. Никто не смог осознать всей важности этого человека в моей жизни. Иногда я наивно полагала, что пережила эту утрату, что все слезы выплаканы, что вся боль уже вышла, но нет. Оказывается нет.

И взрослая женщина долго и горько рыдала в своем одиночестве, проклиная себя, сидя на поваленной сосне с термосом в ногах в окружении знакомых деревьев, трав и облаков в родном месте, но без родного человека, в куртке которого она была, с красивыми пуговками и веревочками в кармане, в платке повязанном на манер шарфа.

Глава 5. Тени

Вернулась я домой все еще хлюпая носом, отчего дедушка взволнованно поинтересовался не простыла ли. Я поспешила его убедить, что это не стоит его волнений и все со мной в порядке. По-крайней мере, физически, добавила про себя я. Хоть я и выплакала, как мне казалось, всю боль сегодня утром, я остро ощущала, что нет этой боли рамок и размеров. Она бесконечна и нескончаема.

Я разлила оставшийся в термосе чай в две чашки и пригласила дедушку позавтракать со мной. Он не отказался, несмотря на то, что незадолго до моего возвращения только встал из-за стола.

Какое-то время я не находила о чем с ним заговорить, я все еще находилась где-то там, в своих воспоминаниях. Он сидел напротив меня и ничего не говорил. Тоже, наверное, не знал с чего начать и как развеять эту плотную минуту молчания через которую не проходило ни одно слово.

– Помню, как однажды я сидел на этом же самом месте, – вдруг осмелился прервать тишину дедушка. – Бабушка залетела домой, как ракета. Вся красная, еле дышит. Я перепугался, думаю, что случилось, что стряслось. Помер кто-то? А она пытается отдышаться и повторяет «котята, котята». А я не мог понять, что с котятами, какие такие котята.

Я оторвала глаза от стола и потянулась к истории дедушки, забывая тоску и печаль.

– А она показывает в сторону двери и говорит котят нашла на сеновале. У нас тогда все кошки попомирали из-за отравы, которой обрабатывали поле в тот год. Полдеревни тогда переболело, потом уже не использовали такую отраву. Побежали мы тогда на сеновал, нашли их. А они крохотные, плачут, мяукают, мать ищут, а матери и нет уже. Выходили мы их тогда: глаза обрабатывали, из пипетки кормили. На бабушку это, наверное, не похоже, но она тогда их чуть не на кровать в дом занесла, чтобы чужие коты их не съели. Так растили мы их дома на кровати, из пипетки кормили.

Дедушка говорил об этом и в глазах у него стояли слезы, а на губах широкая светлая любящая улыбка.

– Любила она каждую животинку. А еще любила прикинуться недовольной и ворчать долго-долго чем меня конечно же только смешила.

– А мне всегда было жалко тебя, я думала, что она бранит тебя зазря. – Вспомнила я как бывало у бабушки включался режим недовольства и она начинала бранить дедушку на чем свет стоит.

– Да нет же, я никогда не обижался на это. Ой, я даже вспомнил, как это все началось. – Залился смехом дедушка, выуживая воспоминания из своей головы. – Она не хотела выходить за меня замуж. Мы соседями были – твои прадедушки. Твой прадедушка – бабушкин отец – музыкантом был и много чего еще из дерева мастерил, у них всегда что-то интересное было. Да и сестер у твоей бабушки не было, поэтому она всегда с мальчишками бегала, а я дружил с ее братьями. Вот так в какой-то момент и сам не заметил, как влюбился в нее. Наверное, когда взрослеть начал. А она уже тогда с характером была ого-го, это меня еще больше влюбляло. А когда из армии пришел, пошел свататься. Так мы женились против ее воли. Говорила, что не любит меня тогда, но времена другие были. Это вам сейчас проще, вы только по взаимному согласию женитесь. Но если бы было как сейчас, то и нас с тобой тут не было бы.

Наши чашки опустели, но я не торопилась вставать из-за стола потому, что боялась, что разговорившийся дедушка снова замкнется. Я подперла подбородок кулаками и продолжала с упоением слушать его рассказ.

– И вот после свадьбы, когда мы сюда переехали, еще в старый дом, перед тем, как я наш отстроил, она все время на меня бранилась. Все время пыталась обидеть, как птица, которую в клетку посадили. Не сдавалась. Временами обидные вещи говорила, я даже руку на нее поднимал. Но в один из дней, когда она снова меня бранила, она как запустит в стену тарелку. Та разбилась и осколки полетели в стороны. А я был в тот день такой уставший, что не выдержал и как смахну со стола тарелку с яйцами на пол и разбились они все вдребезги – оказывается не варенные были. А она вдруг в лице поменялась и говорит: «Я конечно дура-дурой, но ты вообще натуральный дурак». Не знаю, что тогда случилось, может быть, не помню уже, но мы так расхохотались и хохотали мы долго-долго. Хохотали пока собирали разбитые яйца по полу, их еще хрен соберешь, да и много так их было. Она оказывается тогда хотела пироги испечь. Вот после этого все поменялось как будто. Она перестала бранить меня, только в шутку начала ворчать, из-за чего я потом полдня смеялся. А она видит, что мне смешно и давай пуще прежнего то скотину, то соседей, то еще кого бранить. И слова ведь находила такие. Артистка, что с нее взять. Я ей говорил иди вон в кино сниматься, из тебя хорошая актриса выйдет. А она лишь смеялась и начинала кривляться, как маленький ребенок изображая всяких мадамов.

– Мне ее не хватает. – С сожалением произнесла я, тепло вспоминая бабушкины концерты.

– Мне тоже. Очень. – Тяжело выдохнул дедушка и спрятал глаза. – Иногда бывает захожу домой и разговариваю с ней, а потом вдруг понимаю, что нет ведь ее больше и так тяжко на душе становится, хоть удушись.

– Если ты покончишь с собой, то она тебя еще раз на том свете убьет. – пригрозила ему я.

– Убьет, как пить дать. Поэтому нет уж, какой там. Доживу свой век и там встретимся. Да и грех это на себя руки накладывать.

Какое-то время я не знала, что сказать, как продолжить разговор, но тут в кухню прибежали коты и стали просить у дедушки еды. Он обрадовался им, скрипя поднялся и поплелся к холодильнику, успокаивая взволнованных котов. А я пошла ставить тесто для пирогов.

Когда тесто поднялось, дедушка принялся нарезать яблоки и лимоны, а я пыталась повторить классические бабушкины орнаменты на крышке пирога. Получилось весьма не дурно, но до бабушкиных стандартов было еще далеко. Дедушка успокоил меня тем, что время научиться еще будет, муки в кладовке было много. Тут мне следовало бы сказать, что послезавтра я планировала возвращаться в Тетюши, но не смогла. Я кивнула ему и промолчала. Не смогла сказать сейчас, когда он засиял, как в прошлом, когда она была еще жива. Не хотелось мне портить этот момент нашего небольшого семейного счастья. Наготовлю ему пирогов послезавтра на неделю вперед и уеду. Откуплюсь этим. Он же не рассчитывал, что я приехала сюда навсегда.

После того, как пироги один за другим выскочили из старой духовки с парочкой кирпичей, которые еще положила бабушка, мы решили перекусить ими в огороде. На улице стояла слишком хорошая погода чтобы прятаться от нее дома. Я снова заварила термос чая, взяла две самые красивые чашки, которые бабушка навряд ли разрешила бы трогать без повода. Но чем не повод, да и какие могут быть еще поводы для того, чтобы наконец-то начать пользоваться этими чайными сервизами в шкафу?! Дедушка аккуратно сложил пироги на широкое блюдо и накрыл их полотенцем. Он был похож на маленького ребеночка в предвкушении готовясь к нашему не запланированному пикнику: спрашивал у меня что ему взять, достаточно ли пирогов, не приодеться ли ему для этого. Он оживился, пелена тоски спала с его глаз и они снова стали голубого цвета, как безоблачное небо в середине лета.

– Прямо, как аристократы сидим. – Усмехнулся он, когда мы с красивыми чашечками сидели на фуфайках на старой телеге, в которую он запрягал когда-то нашу лошадь.

Кто-то мог бы счесть это все глупостью, бездельем и кощунством, но я была рада видеть его лицо и глаза и для меня это было самым главным сейчас, а не то, что для деревенских мы довольно-таки странно себя ведем.

– Ой, да. – Согласилась я. – Нужно тогда пальчик отогнуть.

– А у меня уже не отгибаются, как ветки старые засохли. – Показал свои пальцы дедушка.

– Ну да и ладно. И так сойдет. – Махнула я рукой. – Аристократы на старой телеге и на фуфайках.

Я снова вспомнила новую историю с работы и в деталях рассказала дедушке традиции моей старой компании. Рассказала, как нас бесплатно угощали раками в праздник раков и какие вкусности тогда приготовили наши коллеги из отдела питания. А дедушка слушал и удивлялся всему, удивлялся что такое вообще бывает. Не забыл он припомнить с кривой ухмылкой, как на день пожилых им приносят скромный пакет с гостинцами, в котором один год даже сухари были.

– Ну куда нам сухари, – усмехнулся дедушка. – В чай макать всю зиму только если. – И рассержено махнул рукой.

После нашего импровизированного пикника мы договорились делать так каждый день. Дедушке идея понравилась – хоть какое-то разнообразие.

А, может быть, вдруг подумала я про себя, не точно конечно же, а предположить – мне все же остаться до конца недели. Он преобразился, стал живее и мне не хотелось бы причинять ему боль своим поспешным отъездом. К тому же такой скорый отъезд ранит его еще сильнее, а я, вроде бы, никуда не тороплюсь.

Я помню, как на следующее лето, когда бабушки не стало, я приезжала на день к дедушке помочь ему с сенокосом. Тогда его здоровье еще позволяло ему такую роскошь как лошадь. Уже на следующий год он позволит родителям помочь расстаться с ней и со всей скотиной.

Тогда, уставшие, мы вернулись на скрипучей телеге домой, уже не такие веселые, как годами ранее, но несколько шуток мы все же отпустили в тот день и на какое-то время забыли о потере.

Голодные мы зашли домой и с разочарованием заметили, что стол не накрыт. Не было на столе ни жаренной картошки с луком на старой сковороде, не было блинов с вареньем, не было нарезанной колбасы, любимой дедушкиной селедки с луком. Не были и нараспашку открыты окна потому, что от готовки дома стало жарко и влажно. Дома никого не было, а на столе газетой был только накрыт хлеб.

Настроение тогда тут же испортилось и вечером я была рада родителям, которые меня тогда забрали, после чего я уехала обратно в Нижний Новгород.

Сейчас я вот думаю, сидя на полу рядом с диваном дедушки, где он мирно спит придавленный своими котами – а каково было ему? Каково было тогда ему, когда единственная оставшаяся отдушина оставила его наедине со своей печалью и котами? Я думала тогда, что мне больно и тяжело, но абсолютно не задумывалась каково ему. Может быть, ему было даже тяжелее, чем мне. Конечно было. Это я уехала в город и отвлеклась на друзей, а он остался один в этой тишине со столом, на котором газеткой накрыт хлеб.

Предрассветные сумерки. Уже не ночь, но еще и не день, что-то среднее между ними, что-то тонкое, еле заметное и крайне уязвимое. Я, что есть силы мчусь среди своих любимых лугов, пытаясь успеть куда-то. Но куда я даже не знаю. Мои легкие горят и воздуха мне совсем не хватает. Я пытаюсь дышать, пытаюсь совладать с этими чертовыми мешками, которые так некстати меня подводят именно сейчас. Ускорившись, обнаруживаю, что замедляюсь и вязну в траве. Трава словно какой-то плотоядный хищник обвивает мои ноги и тянет вниз к земле, грозясь сожрать меня. Я вырываюсь, брыкаюсь, встаю и снова бегу, бегу в стороны той самой сосновой лесопосадки. Не успею, никогда не успевала, солнце вот-вот поднимется. Барабаны в ушах начинают набирать силу. Я должна успеть. Успеть прежде, чем солнце встанет!

Я делаю прыжок из последних сил и падаю в тень своих любимых сосен в этом укромном и недоступном никому месте. Успела.

Сегодня сидя перед ноутбуком, после того, как будильник заставил меня подняться, я даже не знаю, что написать в утренних страницах. Честно говоря, мне хочется все три страницы исписать, что я хочу спать. Много-много раз. Я абсолютно не выспалась и даже хотела было перевести будильник, но вовремя себя отдернула. Обычно именно этими переводами и заканчивались мои попытки измениться. Но не сегодня. Я не позволила себе, поэтому в пижаме, сидя на крохотном стульчике, как горгулья, гипнотизирую пустой экран, чтобы на нем что-то появилось. Ничего не появляется. Я так до завтра провожусь.

«Хочу спать, хочу спать, очень сильно хочу спать и ничего писать не хочу… Это утро сложно назвать добрым. Вся эйфория от предыдущих дней куда-то запропастилась и мне совсем ничего не хочется делать» начала я. А потом каким-то необъяснимым мне образом накатала три страницы текста о том, как мне хочется спать, о том, что я разочарована, что третий день начался не так, как я планировала, что я боюсь, что все снова повторится, как всегда.

Так, будто зомби, я и отправилась в дорогу. Термос я с собой не взяла, да и постель решила не заправлять – заправлю потом, как вернусь, сейчас совсем нет желания.

Сегодня я холодно куталась в куртку и шла еле передвигая ноги. Брела. Брела по сонному лугу в каком-то своем трансовом ритме под биты в своей голове и ни до чего мне не было дела.

Во мне просыпался гнев, разгораясь от разочарования. Огонь полыхает во мне сильнее и в его пламени я четко вижу себя – главную проблему своей жизни, с которой я так и не научилась сосуществовать.

Вот вечно так в моей жизни – я начинаю какой-то проект по улучшению своей жизни, начитаюсь книг, насмотрюсь всяких вебинаров и начинаю упорядочивать хаос. Сначала все идет как по маслу, все получается, мне даже нравится и я чувствую эйфорию, а потом начинаю отламывать по кусочку от своего воодушевления и бросать его в огонь, пока в моей руке не останутся лишь крошки. Крошки моего энтузиазма, воодушевления, вдохновения. Может быть, давно все стоило бросить и отдаться потоку и плыть по течению, забыв о мечтах своей юности и вообще обо всем. Просто жить и не встревать ни в какие попытки улучшить себя и свою жизнь. Перестать нажимать на кнопку будильника «отложить все дела в жизни» и выключить его, забыв обо всех делах и попытках.

Но я боюсь. Я боюсь потратить единственную данную мне жизнь из-за своих страхов и неуверенности. Я боюсь стать серым призраком в толпе, который смирился с тем, что у него не получается что-то изменить в своей жизни и его единственная забота сейчас это оплатить коммунальные платежи, сходить в магазин за продуктами, а потом приготовить ужин и съесть его за очередной серией какого-то сериала, где жизнь героев интересна и насыщена событиями. Я не хочу становится одной из тех творческих людей, которые имеют такой богатый внутренний мир, но окружающая среда продавила их, надела цепь и заставила тянуть этот мир. Мне жаль таких людей, я встречала таких замечательных талантливых людей, которые мне рассказывали такие классные теории к сериалам и я понимала, что это их богатая фантазия все выдумала, они и сами могли бы написать историю ни чуть не хуже, чем ту, что мы смотрели. Мне жаль таких людей. И мне никогда не хотелось бы, чтобы они становились серыми призраками – тенями.

Тени – творческие люди, что забросили свой талант. Но ведь необязательно становится великим писателями, музыкантами, режиссерами, достаточно хотя бы начать писать для себя в стол, сочинять музыку для себя и включать ее себе или своим друзьям, предлагать друзьям снять и смонтировать крутой видеоролик с какого-то мероприятия.

Но как бывает чаще всего, у нас все время не хватает времени, мы слишком сильно устаем на работе, а еще по дому столько дел, что ни до чего этого совсем нет времени. Развитие своего творчества это что-то для успешных, для тех у кого есть время, идеи и усидчивость.

И со мной так всегда происходит. Бывает, я так вдохновлюсь каким-то сериалом и книгой, мне приходит в голову, что ведь и у меня в запасе была история куда интереснее и продуманнее. Я сажусь за свой ноутбук, пишу, пишу, а потом вдруг наступает такой момент, когда и дел по горло, да и какой-то мужчина появляется в моей жизни и с ним совсем не идет творчество, мне и без него хорошо. И так моя красивая и интересная идея уходит куда-то за луга и леса в моей голове и там умирает одинокая и не высказанная.

Обидно так же то, что в итоге мы расстаемся с этим человеком, а я снова остаюсь ни с чем, чувствуя пустоту внутри себя. Никакого прогресса, которого мне бы хотелось. Никакого развития. А потом, спустя время, я втягиваюсь в какой-то марафон, в какой-то опрометчивый проект, покупаю новый курс. Но если подумать, то все же очевидно – мне нужно творить, я чувствую в этом необходимость. А как меня заряжает процесс написания историй. А как меня заряжает тот момент, когда я сажусь писать, когда в какой-то момент я перестаю видеть клавиатуру и в глазах начинают мелькать образы и я вхожу в транс. Эйфория. Меня захлестывает с головой и я ныряю, но не тону, я могу дышать под этой творческой волной и дышу я там даже лучше тех же самых рыб, ведь это моя родная стихия. Бывало, что я писала после работы, бывало, что я писала перед работой и была полна энергии, как никогда.

А потом что-то меняется и меня сковывает равнодушие к моему творению. Что-то мягко и дружелюбно опускается мне на плечи. Уютное, оно говорит оставь, отдохни, не сегодня, ты все равно никому не дашь это прочесть, да и кому это интересно. Ты не умеешь писать достаточно красиво и интересно, чтобы кто-то захотел прочитать. Отдохни от этого. И вот я снова на шаг ближе к человеку-тень, чем к тому творческому огоньку, которым я всегда мечтала быть.

Мне жаль тех людей, у которых не получилось. Мне жаль, что они оставили свои попытки и взяли неопределенное время на восстановление. Сдались звучит довольно грубо. Не хочу использовать его к тем людям, что и без того ранены.

Моя мама хотела быть художницей, а ее отправили учиться на штукатура-маляра. И вместо того, чтобы в будущем все же отвоевать свою мечту, она рисовала в детстве мне красивые рисунки и я заставляла ее снова и снова это делать потому, что они мне нравились. Но я не могу ее судить за это. Я не вправе. Я сейчас и она тогда после девятого класса в другом городе с устоявшимися деревенскими стереотипами, совсем разные люди с разными возможностями. Все свои силы она отдала своей семье. Всю свою любовь и вдохновение она пустила в нашу семью, в которой иногда случались конфликты. И, может быть, причина ее вспышек как раз в том, что внутри нее бьется мысль, как птица, которая кричит, что она что-то упустила.

А ведь, и я так же себя веду после чего разрываю отношения, благо мне это позволительно без официального брака. Я не хочу растворяться в ком-то забывая о своих желаниях и предпочтениях, о своих мечтах. Не хочу и ухожу, думая, что уход все исправит. И моя мама, которая устраивает взбучку папе и мне временами. Может быть, это я в будущем неудовлетворенная своей жизнью, но уже неспособная понять и найти причину, ведь столько лет прошло, что даже не знаешь где ее искать. А еще и эти укоренившиеся провинциальные стереотипы!

Нет историй более трагичных и грустных, чем истории реальных людей.

Мне стало стыдно перед мамой. Я нашла место, где ловит связь и набрала ей, чтобы снова услышать ее историю. Чтобы услышать, как ее совсем юную и стеснительную одну дедушка привез в Буинск и оставил ее учиться. Благо на следующий год приехали ее подруги и жить в другом городе стало гораздо веселее. После своего рассказа она вдруг опомнилась и удивленно поинтересовалась почему же я вдруг решила позвонить ей с утра пораньше и в очередной раз услышать эту историю. Я отмахнулась от этого и мы продолжили разговаривать обо всем и ни о чем: о дедушке и о пирогах, о погоде и здоровье, о моих будущих планах и об их отсутствии. Но чем я благодарна маме – она не давила на меня из-за того, что я прохлаждаюсь в деревне и не рвусь на поиски новой работы. Ей было достаточно того, что я отдыхаю и наслаждаюсь деревней, воспоминаниями и прихожу в себя.

После размышлений и разговора с мамой мне стало легче. Серый шар внутри лопнул и исчез. Снова стало легче дышать и я вспомнила, что никогда не поздно вспоминать о своих мечтах и идеях. Стоит попробовать и проиграть, чем трусливо стоять за углом и смотреть, как получается у других то, что ты тоже умеешь. Умеешь, но боишься.

Я представила, как у меня ничего не получилось в этой жизни. Я не планировала становится великим человеком, но все же хотела оставить какой-то след после себя. Так вот, я бросила все свои надежды, мечты, не обзавелась семьей и ушла в себя одинокая и печальная. Бесконечные сериалы, редкие встречи с друзья, которые стали еще реже потому, что у них у всех свои семьи, а на меня времени все меньше и меньше. К тому же, они обсуждают свои семьи, а что могу рассказать я? О коте? Он ждет меня дома, я накормлю его, потискаю, отдам ему всю свою ласку, пройду мимо стола с ноутбуком, где когда-то с горящими глазами строчила какой-то роман. Пройду мимо, лягу на диван, включу сериал и продолжу делать это завтра и послезавтра. Ни любимого дела, ни любимой работы, ни любимого человека в гармоничных отношениях, которые я не загадила своим поведением. Все заволакивает туман, будто у меня портится зрение. Все время горит лампочка над потолком моей скупой съемной квартиры, в которую я уже перестала что-то покупать, ведь это не мое жилище. К чему утруждать себя вещами, которые все равно нужно потом перевозить. А нет вещей – нет хлопот по их перевозке. Взяла кота под мышку и вышла из нее. А туман сгущается и сгущается. Становится плотным, таким плотным, что в нем сложно двигаться. Вязко. Пытаюсь двигаться и в какой-то момент обреченно бросаю это дело. К чему эти попытки и усилия? Туман плотный и вязкий становится непроглядным и я перестаю видеть. Перестаю видеть своего кота, одинокую лампочку под потолком без люстры, чей желтый свет не способен пробраться через туман и осветить его. Меня заволакивает серость. Все вокруг серое и я не понимаю, где верх, а где низ. Я забываю про краски и пытаюсь выжить, забыв чем все начиналось и даже не раздумывая, как все закончится. Закончится. Всегда заканчивается, ученые еще не придумали, как это остановить. И вот она я серый призрак – тень.

Глава 6

Днем мы снова с дедушкой провели вместе время на телеге за поеданием моих пирогов. Дедушка был рад, как ребенок. Ему эта идея так пришлась по душе, что он даже заранее приготовил наше место. Да, и не знаю действительно ли ему по душе это или же он таким образом старается угодить мне.

После день ничем интересным не запомнился. Я ничем не занималась, ничего нового не начала, лишь читала что-то, смотрела что-то и время от времени подходила к дедушке и заводила с ним разговор обо всем и ни о чем. Скорее всего, именно из-за моего унылого дня я уже час верчусь в постели после того, как выключила ноутбук в попытке заснуть.

Сколько бы я ни пыталась расслабиться и провалиться в сон, он никак не хотел ко мне приходить. Иногда мне казалось, что я сплю и к своему разочарованию я обнаруживала, что не сплю. Время длилось бесконечно долго и мне даже хотелось стонать от злости и бессилия. Ну что за бессонница? Мне казалось я готова ко сну час назад и где теперь этот сон?

В доме что-то подозрительно скрипнуло. Я прислушалась. Тишина. Ничего. А потом снова скрипнуло где-то в гостиной в районе дивана бабушки, как будто кто-то медленно пошел в сторону моей комнаты. В страхе я натянула одеяло на нос и стала ждать, когда ко мне войдут. Время тянулось, но никто так и не показался в дверном проеме. Я уже настолько сильно напрягла глаза, что отчетливо видела каждую деталь в своей комнате.

Скрип повторился.

Должно быть это бабушка пришла поговорить со мной и сказать, как недовольна мной, сказать, как ей больно оттого, что я предала ее.

«Почему же ты тогда бросила меня, Кристина?» – должна сказать она.