Повесть о Сером Лисе: семейные ценности бесплатное чтение

Глава 1.

Кантарал, столица Денвирской империи – огромный мегаполис, где все больше, чем в крупном, но провинциальном Ронгарде. Роскошные улицы и дворцы еще умопомрачительнее и дороже, а бескрайние трущобы и рабочие кварталы еще унылее и многолюднее. Самые богатые и знатные жители всей империи стекались в столицу на великосветский сезон. Крупнейшие предприятия распахивали свои двери для сотен служащих. Здесь действовали явные, а порой и тайные механизмы, управляющие судьбой империи.

Один из таких механизмов вращался ночью в одном, совершенно не примечательном доме на окраине столицы. Просторная, но обветшалая комната, со следами грязных засаленных обоев на стенах, выглядела бы заброшенной, как и весь дом, если бы не десятки странных причудливых приборов, расставленных тут и там и соединенных в единый нечеловеческий механизм. Никель и хром. Стекло и сталь. Причудливой формы ампулы, лампочки, перемигивающиеся цветными стеклами, и фантасмагоричные медные пружины, по которым пробегали электрические разряды.

И запах крови. Металлический. Удушающий. Вездесущий. Кровь. Живая человеческая кровь бежала по венам этого механизма. Выпаривалась, смешивалась, взбалтывалась, нагревалась и охлаждалась. А в центре всего этого научного священнодействия были трое. Высокий, худой, как палка, мужчина в белом халате с тонкими руками и ногами, двигающийся, словно насекомое на своих членистых лапках, священнодействовал со всеми этими приборами, постоянно отслеживая сотни датчиков и лампочек, сигнализирующих ему о слаженной работе его устройства. Двое других лежали, подсоединенные к адской машине. Как отличались эти двое!

Один, тощий, с серой кожей и изможденным от голода и пыток лицом и телом, едва дышал на деревянном операционном столе, к которому был прикован кожаными ремнями. К его рукам тянулись хищные щупальцы устройства, воткнутые в вены на обеих руках. Машина с противным скрежетом поворачивала свои механизмы и без устали выкачивала из него кровь. Человек был без сознания.

Второй лежал на кушетке, выполненной не иначе, как в знаменитой мастерской Чиппендейла во времена его наивысшей славы из редких пород аметистового дерева. Его дородное, пышущее здоровьем розовое тело облачено в халат из плотного омнистанского шелка с золотым тканым узором. Холеное, гладко выбритое лицо было скрыто карнавальной полумаской из черного бархата. Все в этом теле и его обладателе свидетельствовало о большом здоровье и огромном достатке.

Пространство вокруг него даже в этом убогом, брошенном на волю ветрам, дождям и времени здании, заполняла аура власти и роскоши. Прогнивший пол под кушеткой был скрыт пушистым омнистанским ковром. Чуть в стороне возвышался солидный стол и тяжелое массивное кресло. На столе разместились поднос с лучшими сортами бренди, коробка с сигарами, серебряный письменный прибор. Кто-то не пожалел сил и средств, чтобы превратить это, явно временное убежище в апартаменты, достойные принца или торгового короля.

Приборы последний раз протяжно пискнули. Доктор-кузнечик нажал на какой-то рычаг, остановив работу машины, а потом бережно и ловко извлек из руки мужчины в маске иглу, по которой прошедшая через все метаморфозы кровь поступала в его вену.

– Ну вот, на сегодня закончили, – подобострастно произнес он, проворными движениями делая ему перевязку.

– Надеюсь, на этот раз эффект продлится дольше, – мужчина тяжело поднялся с кушетки, поправил длинные рукава халата и переместился за стол.

Двое безликих здоровяков появились из темноты, чтобы отвязать и вынести тело второго участника процедуры. Его судьба больше никого не заботила.

Вместо них, в комнате появился еще один человек. Крепкий, с приятно крепкой фигурой и острыми чертами ветерана армии, он присоединился к Доктору в круге света ламп на столе.

– И все же, я недоволен, – тон человека в маске был спокойным, но эта обманчивая мягкость вызывала трепет у его подчиненных, – Доктор, ваши исследования продвигаются слишком медленно. И это ваша вина, что мой сын погиб. Пришлось приложить немало усилий, чтобы скрыть последствия его взрыва, и выдать его смерть за простое самоубийство.

– Господин, – несчастный кузнечик попытался возразить, – мы почти нашли способ излечить вас, нам нужно только чуть больше времени и существенно больше рабочего материала. К тому же, у нас остался только один подходящий подопытный для следующего переливания. А ваш сын не явился вовремя для процедуры.

– Ваши процедуры утомляют. К тому же, с каждым разом эффект все слабее и слабее. А что касается материала, – отмахнулся главарь, переключая внимание на второго своего служащего, – берите пример с Вояки, он уже предпринял все необходимые шаги.

Второй мужчина, на которого упал взгляд главаря, тут же сделал шаг вперед и отчеканил:

– Так точно. Как вы и приказывали, для операции в Ронгарде все готово. Наши агенты сеют смуту и усиливают напряжение между магами и не-магами. Наши рекрутеры готовы вербовать новых желающих укрыться от преследования.

– Ну, хоть какие-то хорошие новости, – мужчина в маске позволил себе небольшую улыбку, а потом создал прямо в руке небольшой сгусток огня, которым поджег сигару, – наш человек в курии сообщил, что в этом году детектор будет в Ронгарде, а значит, проверки там будут самые жесткие. К тому же, глава местной инквизиции, по слухам, не берет взяток. Это большой город, так что мы соберем отменный урожай для продолжения ваших исследований. Но я жду быстрых результатов. Снимите этот груз с моей шеи и ни в чем не будете нуждаться до конца жизни. А если я умру, помните, что больше некому будет прикрывать ваши грязные тайны и очень скоро вы все последуете за мной.

Глава 2.

Темнота. Бархатистая, скрадывающая звуки, обволакивающая. Она обосновалась в маленькой гримерке на задах эмигрантской таверны, уже засыпающей после очередного разгульного вечера. Слабый огонек лампы не противился, скорее подчеркивал ее всесилие. И все же, в его мерцающем свете искали друг друга глаза. Серые, льдистые, суровые были пытливы и требовательны. Черные, сияющие как звезды, распахнулись от удивления.

– Вы хотите на мне жениться?! Нет, это невозможно!

Бьерн Лефрид, старший инквизитор Ронгарда, и Эсперанса де ла Серна, знаменитая певица сентиментальных романсов (теперь уже бывший мститель в маске Серый Лис) замерли в объятиях друг друга в ее комнатке в таверне “Пять углов”. Они тайком вернулись сюда после изнурительного сражения с лордом Дарвином и сестрой Анжелой, оказавшимися вампирами.

– Неужели вы думаете, что я позволил бы себе к вам прикоснуться, если бы не имел самых серьезных намерений? – Руки инквизитора скользнули по ее спине, удерживая объятия.

Он настойчиво поцеловал ее, со всем желанием, которое больше не имел сил сдерживать. Но впервые Эсперанса сама отстранилась, хотя Бьерн и отчетливо уловил туман страсти, застилающий ее взор:

– Но подождите, на таких, как я, не женятся, тем более, мужчины, вроде вас. С положением в обществе, статусом, обязательствами. А я совсем не претендую на вашу свободу, – она продолжала возражать, пытаясь сохранять ясность мысли, ее бархатистый голос дрожал, – если даже оставить в стороне то, что я маг, что само по себе должно было бы стать для вас преградой, я ведь пария, певичка со скандальной репутацией. Общество вам этого не простит. Да и ваше церковное начальство вряд ли спокойно к такому отнесется.

Он слушал ее со спокойной улыбкой:

– Это все неважно, – он нежно провел рукой по ее лицу, отводя за ухо непослушный локон, – ничего, кроме вас, не имеет значения. Вы нужны мне. Необходимы, как воздух. Кем бы вы ни были и что бы ни совершили в прошлом или будущем. Смею надеяться, что и вы примете меня?

Его слова, трепетные, осторожные прикосновения и взгляд, исполненный пытливого ожидания, проникали в самое сердце Эсперансы. Она задыхалась от любви к нему, и, хотя Бьерн не произнес этих слов, осознание, что он нуждается в ней, пьянило. Именно поэтому она опустила взгляд и ответила:

– Пусть так, но мы живем среди людей. Разве могу я просить вас пожертвовать связями с людьми вашего круга?

Бьерн снова склонился к ней для поцелуя, но что-то мелькнуло в его глазах:

– Забудьте обо всех, просто скажите да, – их дыхание смешалось, когда он продолжил, – мне придется целовать вас до тех пор, пока вы не согласитесь на мое предложение, или отказ от поцелуев лучше подтолкнет вас к правильному решению?

С неожиданно коварной улыбкой он чуть отстранился, довольно наблюдая, как она непроизвольно потянулась следом, пытаясь все же получить поцелуй.

– Нет, мадам, сначала скажите да, – инквизитор еще немного отодвинулся, сорвав с губ Эсперансы разочарованный стон.

Его руки между тем продолжили гладить ее спину, вызывая мурашки и трепет, подтачивая ее решимость.

– Ну же, вы согласны? Всего одно слово, и я полностью в вашем распоряжении, – Бьерн продолжал дразнить ее, пока Эсперанса со стоном не выдохнула:

– Ну, хорошо. Хорошо, да, я выйду за вас.

Ее согласие немедленно было вознаграждено горячим и глубоким поцелуем, который она нехотя прервала, чтобы продолжить:

– Но у меня есть условие, – она обиженно посмотрела на Бьерна исподлобья, – сейчас мы заключим помолвку, объявим о ней, но поженимся только через полгода. И если за это время вы поймете, что общественное недовольство стало для вас непосильным, я освобожу вас от вашего слова.

Он смотрел на нее с нежностью, умиляясь трогательным попыткам позаботиться о его репутации.

– Хорошо, я согласен, но тогда у меня тоже будет условие, – решил он еще немного подразнить Эсперансу, – раз вы так печетесь о моей репутации и соблюдении приличий, то и наша помолвка будет проходить с соблюдением всех светских условностей.

Мужчина рассмеялся, глядя, как на ее щеках вспыхнул гневный румянец.

– Хотя, помнится, они не препятствуют жениху целовать свою невесту, – примирительно сообщил он и снова склонился к губам Эсперансы. – И все же, мне не нравится, что вы останетесь тут, тем более одна, – продолжил инквизитор, когда они снова смогли говорить.

– Не переживайте так обо мне, – Эсперанса уловила в его тоне что-то, что не позволило ей просто отмахнуться от его опасений, – этот дом гораздо надежнее, чем кажется, в моей комнате прочные замки, а в таверне много моих верных друзей. – Она погладила его по руке, заметив, как он нахмурился, – к тому же, вы могли остаться со мной, но вы вроде бы настаиваете на соблюдении приличий?

– Да, вы правы. Мы не должны.

Представления о порядочности боролись в нем с желанием всю ночь держать ее в объятиях. Пожалуй, ему вряд ли удалось бы противостоять соблазну, который представляла собой Эсперанса де ла Серна, тем более, сейчас, когда он узнал ее вкус и ощущал ее трепетное, зовущее тело, если бы не накрывшее его запоздалое осознание: опасность осталась позади, но женщина сражалась с вампирами наравне с ним и Тифусом, с легкостью могла погибнуть, если не от их клыков, то в пожаре. Страх потерять ее, сама возможность ее смерти обрушились на Бьерна со всей безжалостной ясностью, прогоняя туман страсти и заставляя разум судорожно искать способ защитить ее от любой беды. Да, лорд Дарвин был мертв, а Тифус обещал позаботиться о сестре Анжеле. Но сотни других угроз могли подкараулить беззащитную женщину на улицах Ронгарда, тем более в портовых трущобах.

Все эти мысли промелькнули в сознании инквизитора, заставляя почти болезненно прижать Эсперансу к себе, словно надеясь, что это поможет спрятать ее, прогнать нависшие над ними тревожные тени. В ответ она вздохнула, ощутив крепость его объятий, и сама теснее прижалась щекой к его груди, вслушиваясь в сильные удары сердца. Эсперанса не понимала, что за порыв двигал мужчиной в этот момент, просто чувствовала, что нужна ему и не могла не ответить.

Спустя несколько минут смущенный Бьерн все же смог отпустить ее.

– Я могу надеяться увидеть вас завтра?

– Да, конечно, в любое время, как вы пожелаете, – тут же отозвалась певица.

– Тогда приезжайте ко мне на ужин? Обсудим наши планы на будущее.

– С удовольствием, – она продолжила нежно и призывно ему улыбаться, глядя в глаза, – нам многое нужно обсудить.

В последнем прощальном поцелуе он коснулся ее руки, и они расстались.

Но перед сном, оставшись одна в показавшейся неожиданно такой пустой постели, Эсперанса со сладким предвкушением думала о том, как долго продержится намерение господина инквизитора соблюдать правила приличия, если она решит заняться им всерьез.

Глава 3.

Многие, слишком многие люди двигались по дорогам Денвирской империи из деревень и поселков в крупные города. Они ехали на поездах, повозках, лошадях, самые отчаянные шли пешком. Нескончаемые людские реки. Ронгард, как и другие подобные ему гиганты, поглощали этих людей своей неутолимой жадной утробой, дымящей фабричными трубами, и превращали в горожан. Жителей нового, стремительно наступающего века.

Разорившиеся фермеры и помещики, лавочники и школяры, неудачники или, наоборот, излишне оптимистичные деревенские простаки стремились в большие города в поисках лучшей жизни. Кое-кому удавалось оседлать ветер перемен и взлететь на недосягаемые прежде высоты городской жизни, многие находили себе место на бесчисленных, растущих, словно опухоль, на теле города, заводах и фабриках. Но многих город переваривал, пережевывал и выплевывал в конечном итоге в свои трущобы, где серые и голодные, оторванные от привычного мира в бескрайних смрадных лабиринтах улиц, они перебивались случайными заработками.

И в самой глубине этого ада были работные дома. Места для тех, кого чистая городская благожелательная публика пожелала убрать с улиц и заточить за тупой тяжелой работой, оплаты за которую едва хватало на краюху хлеба и жалкий матрас на полу под станком.

Генрих Клобер ненавидел себя за то, что они с сыном оказались здесь. Это была его вина. Когда-то они жили в процветающей маленькой деревне, где у Генриха была кузня, унаследованная от отца. Ремесло горело в его руках и приносило достаточно денег, чтобы содержать семью и гордо смотреть в глаза соседям. Скорее веселая, чем красивая, нежно обожаемая жена и трое детей составляли его счастье. Другого он не знал и не хотел знать. Пока не пришла холера. Эпидемия была безжалостна. Только сам Генрих и его старший сын Отто выжили тогда, чтобы обнаружить себя на пепелище прошлой жизни. Скитания по дорогам привели их в конечном итоге в Ронгард. Генрих старался, отчаянно старался найти достойную работу, чтобы снова высоко держать голову. И отправить Отто в школу. Дать парню образование стало его мечтой.

Отто, смешливый и умный мальчишка, после смерти матери, сестер и нескольких лет скитаний превратился в озлобленного, вечно голодного и недоверчивого волчонка. А отец, всей душой сочувствуя мальчику, не знал, как направить на верный путь, и от того лишь злился и распускал руки.

Еще хуже стало два года назад, когда на небольшой лагерь угольщиков, в котором Генрих тогда работал, напали бандиты. Генрих плохо помнил, что случилось в тот день. Красная пелена ярости накрыла его сознание в тот момент, когда Билли, отличный малый и руководитель бригады пронзенный пулями, упал прямо в костер. Память сохранила лишь молнии. Разящие, словно мечи, и дикие, как сама стихия. Снова выжили только двое. Он сам и Отто. Его мальчик, открывший в себе дар магии.

Генрих знал, что маги опасны и безумны, и надлежит немедля сдать любого из них инквизиции, но расстаться с единственным сыном теперь, когда судьба снова сохранила лишь их двоих, не мог. И они бежали, не задерживаясь нигде надолго и скрывая ото всех опасный дар. После пробуждения магии Отто стал еще больше напоминать дикого звереныша, способного взорваться от каждой мелочи. Но он понимал, как опасна его сила, и в этом они с отцом были согласны: он не должен был применять свою магию.

И вот, наконец, когда они устроились в Ронгарде, защищенные безвестностью большого города, а жизнь едва начала налаживаться, на фабрике, где работал Генрих, случилась беда. Когда начался пожар, физически невероятно сильный Генрих бросился помогать раненым товарищам. Никто из них не знал, что один из станков, массивных чугунных гигантов, способен взорваться. И когда это произошло, одна из деталей раскрошила ноги Генриха в труху. Хозяин фабрики, стремясь сократить свои потери и выслужиться перед угрюмыми людьми в дорогих костюмах из страховой компании, назвал нескольких рабочих, в их числе Генриха, виновными в случившемся. Их выгнали с фабрики и из фабричного общежития.

И вот теперь, почти парализованный ниже пояса, Генрих сидел в мужской общей спальне работного дома и гневно смотрел на сына. Отто в свои пятнадцать был высоким и угловатым, обещая вырасти таким же крупным мужчиной, как его отец. Но пока был лишь тощим, вечно недоедающим щенком. Щенком, который решил протявкать свое мнение.

– Я уже достаточно взрослый, чтобы работать! – Кричал он, не обращая внимание на других людей, копошащихся повсюду в комнате, – доктор сказал, что с протезами ты сможешь начать ходить! И всего-то и нужно десять фунтов на эту операцию!

– И ради этих жалких десяти фунтов ты хочешь бросить школу?! – Генрих был не менее вспыльчив. Постоянная боль и осознание своей вины перед сыном не давали ему уступить, – я твой отец и я запрещаю тебе идти работать на завод Баренсов! Все знают, что тамошние работники не протягивают больше десятка лет, а потом умирают от какой-то непонятной болезни!

– И как ты меня остановишь?! Глупый калека!! – завопил разошедшийся парнишка.

Краска покинула и без того бледное лицо Генриха. Тишина, звенящая после криков и почти невозможная в общежитии, рухнула на них. В ужасе от осознания сказанных слов Отто швырнул на грязный пол все книги, что до этого держал в руках и выбежал на улицу. Летящий ему в спину окрик только подстегнул его.

Прочь, мимо цехов, где неустанно трещали станки, один из которых теперь пытался чинить его отец, зарабатывая им кров и скудный стол в этой богадельне, прочь через двор, где странная, коротко стриженная девица в нелепом тряпье возилась с целой ватагой шумной мелюзги, прочь, через узкие смердящие улицы, прочь.

В тот день он долго бродил по городу. Мир казался ему как никогда холодным и неприветливым. Его слова были злыми, они обидели отца, который и так ужасно страдал от своей беспомощности. Но хуже всего было то, что они были ложью. Даже оставшись калекой, его отец зарабатывал им на какую-никакую жизнь. И мог по закону запретить сыну работать. Ни одна фабрика не возьмет несовершеннолетнего без письменного согласия от родителя. А Генрих почему-то отчаянно хотел, чтобы Отто просиживал штаны в школе.

Но вот перед мальчиком оказалась таверна. Из нее лился яркий свет, гомон голосов обещал тепло и веселье. Недолго думая, парень шагнул внутрь.

В первый момент многолюдная пьяная толпа захватила его и потащила по просторному помещению, не давая понять, что тут происходит. Но скоро он стал выхватывать взглядом из ослепляющего его калейдоскопа длинную барную стойку, разнузданных официанток и их пьяных клиентов, сцену, на которой бренчал не слишком умелый тапер, и целую кучу кричащих людей в задней комнате. Повинуясь движению толпы, Отто скоро оказался там и увидел посреди комнаты круглый ринг, на котором двое бойцов увлеченно колотили друг друга под восторженный рев болельщиков. Несколько людей в ярких цилиндрах сновали вокруг, принимая ставки. Все эти люди, ополоумевшие от запаха крови и пота, гневного рычания бойцов, в первый момент вызвали у парня отвращение, но потом он услышал громкий голос зазывалы:

– Господа, кто хочет записаться на следующий бой? Фунт тому, кто выйдет против победителя и продержится на ринге хотя бы шесть раундов! Ну же! Не стесняемся! Подходим!

Целый фунт – сумма, которую Отто мог заработать на фабрике едва ли за две недели. А здесь от него требовалось всего лишь терпеть побои в течение нескольких раундов. Звучало слишком соблазнительно. Но сможет ли он выстоять нужное время? Теперь мальчик внимательнее осмотрел бойцов. Оба были крупными мужчинами, скорее всего докерами или рабочими, но выглядели изрядно побитыми и запыхавшимися. Это внушило хорошо развитому подростку надежду, и он решительно направился к зазывале.

– И ты правда заплатишь мне фунт, если я продержусь шесть раундов, даже если в итоге проиграю? – спорил он устроителя боев.

– Кто тут у нас за птенчик? – улыбнулся тот, выдыхая струю вонючего сигарного дыма и придирчиво оглядывая парня, – выглядишь не слишком хорошим бойцом, ты точно уверен, что это дело по тебе, парень?

Сомнения в голосе устроителя только разозлили Отто:

– Конечно, уверен, я отлично умею драться и с удовольствием надеру задницу вашему чемпиону, – поспешил заверить он.

– Э, не, парень, так не пойдет, – устроитель все же не хотел превратить свои бои в бесславное избиение молодого мальчишки, – сначала покажи, что ты умеешь, мне.

– Мне будет, чем вас удивить, если вы этого так хотите, – глядя с вызовом, ответил парень и зажег на кончиках пальцев молнию, – как на счет этого?

Устроитель тут же схватил его руку и накрыл своей, скрывая искры от окружающих.

– Не так быстро, малец, – проговорил он, наклоняясь к самому уху Отто, – мы тут таким не промышляем, но я могу подсказать местечко, где твоим талантам будут рады…

И вот уже Отто, следуя полученным указаниям, вошел в темный и совершенно неприметный склад, затерявшийся среди многих и таких же портовых строений. Но это место скрывало от посторонних глаз один из постыдных секретов города – арену для нелегальных боев между магами.

Глава 4.

В назначенный час в доме господина Лефрида раздался звонок. Бьерн, облаченный в строгий вечерний костюм, уже был в холле, спешил встретить свою гостью. Но когда Эсперанса легким движением скинула плащ на руки подоспевшему дворецкому, инквизитор застыл и несколько минут мог только потрясенно молчать, скользя по ней голодным и восхищенным взглядом. Дворецкий же пребывал в немом шоке.

Сегодня она была поистине великолепна. Пышная корона локонов венчала ее голову, а несколько прядей призывно горели на ее обнаженных плечах. Причудливое порождение парикмахерской фантазии, казалось, могло рассыпаться от малейшего прикосновения. Так хотелось прикоснуться к ней, чтобы ускорить неизбежное.

Платье же заставило инквизитора судорожно втянуть воздух. Так любимый ею огненно-алый переливчатый шелк, подчеркивал холодное сияние белоснежной кожи. Изящные обнаженные руки. Глубокое декольте, оставляющее так мало простора для фантазии. Узкий шелк, приподнимая грудь, очерчивал тонкую талию и обрушивался к полу шуршащим водопадом. Легкое облако газа, колышущееся при каждом вдохе, как магнитом, притягивало взгляд к ложбинке между ее безупречно округлых грудей. А в волнах юбок представал дерзкий разрез, бесстыдно открывающий ногу почти до середины бедра. И при каждом шаге в облаке красного тумана дразняще виднелась обнаженная кожа и крошечная алая туфелька на каблуке.

Эсперанса наслаждалась произведенным эффектом, который несколько помог ей самой справится со слабостью в коленях, от приветственной улыбки Бьерна. Инквизитору только профессиональная выдержка позволила совладать с собой и предложить даме локоть:

– Рад видеть вас, ужин уже ждет.

Когда они оказались в столовой, Эсперанса снова отметила для себя, что его дом хотя и был довольно элегантен, отдавал холодной безликостью и легким налетом равнодушия. Тем не менее, повар оказался весьма неплох, да и прочая прислуга производила, на первый взгляд, хорошее впечатление. И хотя присутствие, о боже, действительно жениха, изрядно ее будоражило и мешало думать, какой-то частью сознания она отметила, как в ней просыпались с детства привитые навыки. Она оценивала окружение с придирчивостью будущей хозяйки.

– Вы сегодня великолепны, – инквизитор не сразу смог подобрать слова, – надеюсь, ваш день прошел хорошо?

– Да, вполне, – они оба снова чувствовали некоторую скованность спустя практически сутки после безумной ночи.

Неловкость только усиливалась от взаимного притяжения. А потому так соблазнительно было скрыться за правилами хорошего тона и светской беседой.

– А ваш? – Эсперанса сама не заметила, как прикусила губу, задавая вопрос, чем еще больше отвлекла Бьерна от попытки сформулировать ответ. Но хорошее воспитание пока побеждало:

– Вполне неплохо, хотя было много работы. Нам вместе с господином Ригориусом необходимо было отчитаться о ночных событиях и справиться с общественным шоком из-за подноготной лорда Дарвина и сестры Анжелы.

– О, надеюсь, ничего серьезного? – В ее глазах мелькнула тень тревоги, – никому из вас это ничем не грозит?

Даже намек на ее страх вызывал у Бьерна острую реакцию, и потому он, не задумываясь, тут же нашел и сжал ее руку:

– Не переживайте, все под контролем, – от этого простого прикосновения у них обоих перехватило дыхание, – собранные доказательства более чем достаточны для подтверждения вины лорда.

– А сестра Анжела?

– К сожалению, о ней пока ничего неизвестно, но Тифус занялся ее поисками.

Эсперанса благодарно улыбнулась и с явной неохотой, аккуратно высвободила свою ладонь. Потом, чтобы немного скрыть волнение, сделала глоток вина.

– Рада, что эта история осталась в прошлом. Но мне хотелось бы поговорить о будущем. Ваше предложение я все еще нахожу опрометчивым. Оно потребует серьезных изменений в жизни. Мне бы хотелось обсудить детали.

– Но вы, тем не менее, его приняли, – Бьерн испытующе посмотрел на нее, чуть откинувшись на стуле.

– Вы меня заставили, – игривость ее тона и легкая хрипотца в голосе противоречили строгости слов, – Но вы правы. А потому я считаю, что нам необходимо больше знать друг о друге.

– Не могу с вами не согласиться, – он кивнул в ответ на нее многозначительный взгляд поверх бокала.

– Тогда, с вашего позволения, начну я, – певица выпрямилась и бросила короткий взгляд на бывшую в комнате прислугу. – Вы уже знаете, что я происхожу из аристократической семьи из Южных Колоний и получила надлежащее для леди воспитание и образование, позволяющее должным образом исполнять обязанности супруги человека вашего положения.

И Бьерн, и Эсперанса были слишком сосредоточены друг на друге, и не заметили тени удивления, скользнувшей по лицу дворецкого при ее словах. Она между тем продолжала:

– Но вам следует понимать, что в Южных Колониях семья де ла Серна весьма значима. Мои родители – крупные землевладельцы, с именем и состоянием.

Инквизитор бросил на гостью еще один восхищенный взгляд:

– Это не так важно для меня, как я уже говорил вам, в том смысле, что ни малейшим образом не повлияет на мое решение. Но мне хочется знать больше о вас и вашем прошлом. Прошу вас, продолжайте.

– Мои отношения с семьей, – Эсперанса сделала глубокий вдох, прежде, чем продолжить, – сложные. У меня есть надежда, что мои родители были бы рады видеть меня, но мое возвращение принесет семье только позор. В мое же отсутствие отец волен объявить меня пропавшей без вести и назначить наследника по своему желанию. Поэтому я не давала о себе знать. Теперь же, – еще один долгий зачарованный взгляд на Бьерна, от которого у него перехватило дыхание, – брак с вами вернет мне утраченную респектабельность. И в качестве вашей супруги я могла бы и хотела бы восстановить отношения с родителями.

По волнению в ее голосе он понял, как болезненна и важна для нее эта тема, и тут же откликнулся.

– Конечно, я с удовольствием сопровожу вас на вашу родину, как только вы будете готовы. В конце концов, это может стать прекрасным свадебным путешествием, вы не находите? – Мимолетный обмен улыбками, и, смущенная его поддержкой, она отвела глаза и снова заговорила:

– Мне кажется, вы пока не до конца осознаете мои слова. Если я вернусь к родителям, и у нас будут дети, старший сын унаследует все состояние де ла Серна. Семья, род и его процветание всегда были важны для моего отца. Тоже он внушал и мне. И сейчас, благодаря вам, впервые у меня есть шанс исполнить свой долг перед семьей.

Неожиданная и яркая признательность в ее словах и взгляде, заставила Бьерна снова поймать руку невесты и на этот раз коснуться ее почтительным поцелуем.

– К вашим услугам, мадам.

Но и это легкое прикосновение, и разговоры о наследниках пробуждали мысли о том, как ими обзавестись. С этой потрясающей женщиной в алом платье. Инквизитор чувствовал, что ему все сложнее держать в узде плотские желания, которые она будила в нем с момента своего появления. Эсперанса, как будто чувствуя это, снова прикусила губу и чуть наклонилась над столом, открывая ему вид на почти обнаженную грудь.

– Но нам нужно будет пожениться до того, как мы встретимся с моим отцом, – в ее голосе слышалось то же неприкрытое желание, что терзало ее собеседника.

– Почему?

– Не хочу оставлять ему пространства для маневра в этом вопросе, – призыв в ее глазах становился почти болезненным.

– А он может быть против?

– Нет, скорее может захотеть показать свою значимость. Но, я думаю, если оставить ему вопросы с приданым, его гордость это удовлетворит, – она снова потянулась к вину, а Бьерн не мог оторвать взгляда от того, как тонкая цепочка рубинового браслета скользнула по ее обнаженной коже, когда она поднесла бокал к губам. Через пелену желания до него донеслись ее слова:

– Не уверена, захочет ли мой отец выделить приданое с учетом моего прошлого, но надежда, что мне простили мой побег, есть. И мне хотелось хотя бы таким образом компенсировать ваши потери от нашего брака.

– Потери? – Грусть в голосе Эсперансы разрезала туман желания и позволила ему собраться с мыслями, – поверьте мне, что наша свадьба ни малейшим образом не создаст для меня проблем, и для меня не имеет значения, кто ваша родня и есть ли у вас приданое. Но я готов поддержать вас в отношениях с вашей семьей, потому что это для вас важно.

– Это вовсе не мелочи, – Эсперанса надула губки от той легкости, с которой он отмахнулся от ее попыток найти что-то, что она могла бы привнести в их союз, – когда вопрос о моем приданом обсуждался последний раз, речь шла о сумме в пятьсот-шестьсот тысяч золотом.

При этих словах Бьерн поперхнулся и устремил на нее удивленный взгляд, послуживший ей наградой. В конце концов, они оба понимали, что его дом со всем содержимым вряд ли стоили больше, чем тысяч пятнадцать.

– Действительно, это сложно назвать мелочью. Но это не меняет того, что самое ценное сокровище семьи де ла Серна – вы сами.

Его слова подействовали на Эсперансу успокаивающе, как и то внимание, которое он проявлял к любой ее эмоции.

Она расслабилась и тут же почувствовала острое желание сильнее провоцировать его, распаляя то пламя, которое ему пока удавалось обуздывать, но которое она прекрасно чувствовала, как отблеск ее собственного желания.

Весь опыт и привычка, выработанные годами, для ублажения патронов, пришли сейчас ей на помощь. Но давно заученные движения теперь приобрели жизнь и смысл, наполненные ее томлением. Эсперанса потянулась на стуле, с удовольствием наблюдая, как глаза мужчины темнеют, и взгляд не может от нее оторваться.

– А как вы представляете себе нашу дальнейшую жизнь? Чего ждете от меня в качестве жены? И может быть, даже важнее, в качестве невесты, пока длится помолвка? Хотите ли вы, чтобы я немедленно завершила свою карьеру, или я могу провести те концерты, которые обещала? – Теперь она уже осознанно провела языком по губам, устремляя на собеседника долгий и многозначительный взор.

– Нашу жизнь, – Бьерн неотрывно следил за каждым ее движением, – я не хотел бы становится на пути вашей карьеры. Но вынужден признать, что общество этого действительно не примет, да и мне бы не хотелось, чтобы вы надолго уезжали из дома. А гастроли – важная часть вашей профессии, насколько я могу судить. Единственное, ваше пение в “Пяти углах”, – он на секунду замолчал, – мне показалось, вы выступаете там не столько ради заработка. Возможно, если вы сумеете скрыть свою личность, вы могли бы иногда петь там. Только прошу вас, не ходить туда без меня.

– Конечно, – его нежность и тонкое понимание ее натуры поразили Эсперансу не менее остро, чем физическое влечение, которое она к нему испытывала.

– В остальном, – он продолжил, все больше поддаваясь магии взаимного очарования, – я безусловно обеспечу вас всем необходимым на весь срок нашей помолвки и, естественно, после. Боюсь, я не настолько богат, как ваш отец, но способен содержать семью. К тому же, я уверен, что могу положиться на ваш вкус и благоразумие, поэтому просто адресуйте все ваши счета мне.

Она снова с благодарной улыбкой приняла мужскую заботу, но все же сочла необходимым сообщить:

– Сейчас у меня более чем достаточно своих средств, но хотелось бы понимать, какой объем светских обязанностей у нас появится, к этому мне надо будет подготовиться.

– Не думаю, что их будет слишком много, – Бьерн поморщился, словно мысли о светской жизни не доставляли ему особого удовольствия, – конечно, я должен буду представить вас своей семье, и нам придется посещать самые важные мероприятия, но в целом, я никогда не был их большим поклонником. По правде говоря, большую часть времени я уделяю службе и потому надеюсь, что у вас будут свои занятия. Если, конечно, вы не настаиваете на том, чтобы мы вели более публичную жизнь.

– Ну что вы, – ее пальцы как будто невзначай скользнули по его руке, лежащей на столе, – я отнюдь не склонна лишний раз дергать льва за усы, и не юная девушка, мечтающая о балах и вечеринках.

Легкая тень скользнула по лицу Эсперансы при воспоминаниях о той юной девушке, обожающей балы и вечеринки, которой она была давным-давно. Но она быстро развеялась, когда певица впервые по-настоящему задумалась о том, чем она займет свое время в качестве респектабельной супруги обеспеченного буржуа, которой не подобает работать.

– Надеюсь, вы не будете против домашних занятий музыкой? – подавив тревогу, спросила она.

– Отнюдь, я искренне восхищаюсь вашими музыкальными дарованиями, – ответил Бьерн.

– А если говорить о занятиях более существенных, я подумала, что теперь в качестве невесты духовного лица, мне пристало занятие благотворительностью? – продолжила Эсперанса, но тут же осеклась, заметив знакомую тревожную складку, пересекающую лоб инквизитора, она поспешила смягчить неблагоприятное впечатление, – это не обязательно потребует больших денег, и, по крайней мере, пока не решится вопрос с приданым, я могу помогать более непосредственно.

– Я не против самой идеи, это достойное занятие, и я не ограничиваю вас в средствах, – возразил Бьерн, – но мне бы не хотелось, чтобы вы рисковали, самостоятельно отправляясь в трущобы или иные подобные места. Пожалуй, будет лучше всего, если вы присоединитесь к благотворительному комитету моей матушки, как только появится такая возможность.

– Как пожелаете, – согласилась она чуть более серьезно, но ей и самой хотелось развеять эту ноту и вновь утащить их обоих в огонь, пылающий между ними.

Поэтому спустя мгновение инквизитор вздрогнул, ощутив, как ее ножка легко коснулась его лодыжки под столом. Их взгляды столкнулись, и то пламя, что они сдерживали весь вечер, вырвалось на волю, подхлестнутое воспоминаниями о вчерашних танцах и мыслью об обнаженной коже ее ноги, мелькающей в волнах алых юбок. Именно этот момент дворецкий выбрал, чтобы привлечь внимание:

– Прикажете подавать десерт, сэр?

– Нет. Позже. – Голос Бьерна прозвучал как сдавленное рычание. Он вскочил из-за стола, пытаясь сохранить хотя бы иллюзию дистанции, но лукавый взгляд Эсперансы удержал его на месте.

– Оставьте нас, – последовал кивок прислуге.

Глава 5.

Прекрасно вышколенный дворецкий со степенным спокойствием вышел из комнаты в сопровождении лакея. Как только за ними закрылась дверь, Бьерн рывком преодолел расстояние, разделяющее его и Эсперансу, и выдернул ее из-за стола. Со стоном их губы слились в отчаянном голодном поцелуе. Его руки, кажется, были везде, обнимали ее, скользили по ее телу, жадно исследуя и предъявляя на нее права. Женщину охватила не меньшая страсть, она сама прижималась к нему изо всех сил, каждой волнующей округлостью своего тела. Ее пальцы метались по его спине, плечам, волосам. Он чуть толкнул ее вперед, к столу, стремясь еще плотнее почувствовать мягкие изгибы, отчего парадный фарфор жалобно звякнул. Но они оба не слышали этого. Эсперанса со стоном тянулась к Бьерну, а он, скользя губами по ее шее, подхватил ее за восхитительно упругие ягодицы и подсадил на стол.

Какой скандал, если бы кто-то увидел их в этот момент! Но им не было дела ни до кого. Бьерн покрывал легкими поцелуями призывно белеющие в волнах алого шелка окружия ее груди. Эсперанса откинулась назад в пространстве, свободном от тарелок. Ее рука путалась в его волосах, умоляя ни в коем случае не прекращать эту сладкую пытку. Эсперанса обвила его бедра ногами, притягивая еще ближе в плен ее объятий. Его рука непроизвольно скользнула по ее ноге, и ощущение обнаженной кожи под пальцами обожгло, словно ударом тока.

– Господи, да есть ли на вас хоть что-то под этим платьем? – выдохнул инквизитор, пораженный своими подозрениями.

– Кое-что может быть и есть, – прозвучал между поцелуями игривый ответ Эсперансы, – можете проверить.

Ее слова лишили Бьерна последних остатков самообладания. Он сдернул ее со стола и повел прочь из столовой. Держась за руки, словно боясь хотя бы на секунду разорвать контакт, они проследовали вглубь дома, пока не достигли спальни.

Знакомая аскетичная обстановка комнаты едва мелькнула перед глазами Эсперансы, прежде чем она снова оказалась в объятиях Бьерна. Всё, кроме его близости, перестало иметь значение. Звук захлопывающейся двери сменился страстными стонами. Она решительно сорвала с него фрак. Тонкие пальцы ловко освобождали одну за другой пуговицы на мужском жилете и рубашке, пока он шептал ей на ухо, не забывая нежно покусывать его:

– Как вытащить вас из этого?

Ловкое движение со шнуром на спине, и красное шелковое облако скользнуло по ее телу блестящим водопадом. В неярком свете камина, который только и освещал комнату, она осталась в одеянии, которое пыталось изобразить собой нижнюю сорочку.

Глубокое декольте, перекликающееся с вырезом платья. Полупрозрачный шелк, не скрывающий изящных округлых грудей с трепещущими вершинами сосков. Подол, едва прикрывающий поросль темных волос внизу живота. Ее почти обнаженное тело сводило Бьерна с ума.

Тонкая ткань была решительно отброшена куда-то в сторону. Они оба упали на кровать, не в силах оторваться друг от друга. Соприкосновение обнаженной кожи доводило до неистовства. Инквизитор еще успел более-менее осознанно избавиться от брюк, но утонул в неге ее тела.

Эсперанса же почти теряла разум от нахлынувших ощущений. Никогда, ни с кем из своих прошлых любовников, она не чувствовала сотой доли того, что дарили ей нетерпеливые ласки Бьерна. Она впервые полностью отдалась во власть страсти, позволив своему телу взять верх и над разумом, и над чувствами, которые обычно руководили ее жизнью. И была стократ вознаграждена за это. Она жадно требовала и тут же получала желаемое. Его упругое, тренированное тело на ней, его запах, его руки и губы, исследующие ее тело, – все сливалось в бесчисленные оттенки удовольствий.

Казалось, Бьерн угадывал ее мысли и желания прежде, чем они успевали возникнуть. И сам терял голову. Ни одна его фантазия, ни один сон, что изводили его с момента их знакомства, не приблизились к тому восторгу, что он ощущал, сжимая ее в своих объятиях в реальности. Чувствовать ее податливость в танце было блаженством. Слов, чтобы описать чувство от ее податливости и открытости для него сейчас, он просто не знал. Эсперанса, словно бездонный омут, затягивала его все глубже и глубже.

Когда она нетерпеливо укусила его за плечо, он поймал ее руки и осторожно завел за голову, удерживая на месте. Бьерн чуть отстранился, чтобы взглянуть в глаза обезумевшей от страсти женщине. Она нетерпеливо дернулась под ним, почти не помня себя. Ее глаза были полны голода.

Его возбуждало знание, что рядом с ним не благообразная мисс, вроде его первой жены или тех юных дебютанток, которых пыталась подсунуть ему мать в последнее время, а раскованная женщина, желание которой не уступало его собственному. Женщина, знающая, чего хочет и как это получить.

– Шшш, не так быстро, – пытался он чуть остудить ее пыл, – позвольте мне насладиться вашим совершенством.

Но как бы ни благи были его намерения, как бы ни хотел он сделать их первый раз, пусть и столь спонтанно наступивший, исполненным, в первую очередь, ее удовольствием, он уже понимал, что дольше просто не выдержит. Он не мог ждать, и не хотел опростоволоситься с ней, как подросток, впервые увидевший обнаженную женщину.

Сладострастный стон сорвался с губ Эсперансы, когда Бьерн, наконец-то, вошел в нее. Их соитие было бурным и яростным. Ее бедра как будто сами собой двигались навстречу каждому его движению, ловя ритм и стремясь полнее, глубже почувствовать его. Она вся раскрылась ему навстречу, отдаваясь так полно, как только могла. Не только телом, но всем своим существом. Отдавая всю себя и получая взамен блаженство, переполняющее всю ее.

Бьерн пил с губ Эсперансы крики ее восторга, из последних сил сдерживая собственную разрядку. Но когда он почувствовал, как по ее телу прошла сладкая волна, отозвавшаяся судорогой ее естества, плотно сжимающего его и еще более усиливающая его удовольствие, отпустил себя и с победным рыком рухнул на нее.

Опустошенные, они не в силах были разомкнуть объятия, оба тяжело дышали. Спустя вечность, Бьерн все же нашел в себе силы приподняться, помочь Эсперансе перебраться на подушку и лег рядом, накрыв их обоих одеялом. Она уютно прижалась к его груди, устраиваясь поудобнее. Почти засыпая, она чувствовала, как он нежно перебирал ее локоны. Он же лениво думал о том, что стоило освободить ее прическу ото всех тех шпилек, что, наверняка, прятались в ней, но сил на этот подвиг уже не было.

– Признаю перед вами полную и безоговорочную капитуляцию, эта помолвка не выйдет светской, – признал Бьерн, – и сомнительно, что впредь мы сможем удержаться от продолжения.

Эсперанса довольно хмыкнула, ощутив, как он чуть сильнее приобнял ее, намекая, что таковое может последовать в ближайшее время. Но мужчина продолжил:

– Но у этого могут быть последствия.

– Я могу о них позаботиться, – спокойно отозвалась певица.

– Даже не вздумайте, – Бьерн тут же опрокинул ее на спину и сурово взглянул на женщину сверху вниз, – вы не будете делать ничего подобного. Коль скоро с соблюдением внешних приличий ничего не выйдет, вот вам мое новое условие: если последствия будут, и вы забеременеете, мы поженимся немедленно, и больше я не приму никаких отговорок. Вы поняли?

– Хорошо, как пожелаете, – вздохнула Эсперанса, бросая ему одну из самых соблазнительных своих улыбок.

Ее руки уже обнимали его за шею, притягивая ближе для очередного долгого поцелуя. Когда первый голод был утолен, они были готовы более нежно и томно изучать друг друга, наслаждаясь обретенной близостью.

Глава 6.

Утро для Эсперансы началось неприлично рано, особенно по ее меркам, и совсем не так, как можно было бы надеяться после восхитительной ночи. Все дело в том, что дворецкий Бьерна, господин Беккет, хотя и был потрясен накануне вечером видом гостьи и разговором о помолвке, не мог вообразить, что гостья останется на ночь, тем более, обнаружится в спальне хозяина. А потому, следуя давно установленному порядку, рано утром он без стука вошел в комнату, чтобы открыть шторы и подать завтрак.

Испуганный вскрик и непристойное зрелище голой женщины обратили его в бегство. А когда несчастный дворецкий спешно захлопнул за собой дверь, выскочив в коридор, в спину ему ударил нервный смех. Все это едва не заставило господина Беккета выронить поднос, что было бы недопустимо и оскорбительно для человека его опыта. Дело довершил сам весьма смущенный господин Лефрид, вскоре появившийся из-за двери в спешно накинутом халате и давший распоряжение подготовить завтрак на двоих в семейной гостиной. Возмущенный в лучших профессиональных чувствах дворецкий поспешил на кухню, где, передав указания, присел выпить чаю и пожаловаться кухарке и экономке на падение нравов, которое неизбежно ждет их дом в случае, если “Эта Женщина” тут задержится.

Сам же Бьерн, хотя и был несколько выбит из колеи этим происшествием, был слишком счастлив видеть Эсперансу. Тем более, утром, растрепанная и заспанная, она казалась ему еще более очаровательной. В свою очередь, певица, пусть и смущенная вторжением дворецкого, и несколько раздосадованная невозможностью выспаться, пребывала в том чудесном расположении духа, которое может подарить женщине только ночь с любимым мужчиной.

– Вас не слишком шокирует, если я позаимствую что-то из вашего гардероба, а то боюсь, мое платье не слишком подходит для завтрака? – Заметив, что инквизитор на этот раз запер дверь, она без стеснения, обнаженная проследовала в сторону ванной.

– Да, конечно, мы что-нибудь придумаем, чувствуйте себя, как дома, – он, словно завороженный, провожал ее взглядом.

Когда же Эсперанса вернулась в комнату, уютно закутавшись в найденный в душевой халат, Бьерн ждал ее, держа в руках утреннее женское платье. Он неуверенно сжимал розовую ткань, с легкой тревогой поглядывая на женщину.

– Я подумал, что, возможно, это подойдет вам чуть больше. Оно осталось от Мадлен… – в его голосе слышалось сомнение.

Как всегда, интуиция Эсперансы верно подсказала ей причину его смущения – Бьерн явно чувствовал себя неуютно, предлагая невесте вещи первой жены. Смесь старых сожалений и чувства вины боролись в его душе с новым страхом обидеть или напугать женщину, стоящую перед ним. И сомнения его были не беспочвенны. Кинув взгляд на еще одну дверь, которая, судя по всему, вела в бывшую комнату госпожи Лефрид, Эсперанса действительно почувствовала укол ревности. Но быстро отмахнулась от него и со спокойной улыбкой направилась к Бьерну. Она осторожно отложила предложенное им платье на ближайшее кресло, взяла его за руки и поймала взгляд:

– Не стоит. Мне кажется, для нас обоих будет лучше, если я останусь так, – она поправила воротник халата.

– Как скажете, – Бьерн немедленно притянул Эсперансу к себе и зарылся лицом в ее волосы, – если честно, я бы предпочел оставить вас обнаженной и запереться вдвоем в этой комнате, но боюсь, внешний мир не позволит нам такой роскоши.

– Тогда не будем заставлять его ждать, – ответила она с легким сожалением, а потом позволила проводить ее в семейную гостиную.

Эта комната располагалась на втором этаже, рядом с хозяйскими спальнями и предназначалась для узкого семейного круга. Несмотря на замешательство среди прислуги, вызванное новостями, принесенными дворецким, завтрак уже был накрыт, а одна из горничных почтительно замерла в ожидании дальнейших указаний.

Все также облаченная в просторный мужской халат, Эсперанса отточенным элегантным движением присела за стол и принялась разливать кофе, но смутилась, заметив, что Бьерн не сводит с нее пристального взгляда.

– Что-то не так? – она попыталась скрыть свою реакцию, иронично изогнув бровь, но, как и всегда, не могла играть перед ним.

– Я просто рад, что мы завтракаем вместе, – инквизитор казался не менее смущенным, но все же решился продолжить, – с учетом обстоятельств, как бы вы отнеслись к идее сегодня же переехать сюда?

Было заметно, что вопрос поставил ее в тупик.

– Сливки, сахар? – Эсперанса вопросительно взглянула на Бьерна, явно взяв паузу, чтобы обдумать его слова.

– Нет, благодарю, – он принял из ее рук чашку черного кофе, но продолжал вопросительно смотреть на нее.

– И вы ожидаете, что я перееду к вам в каком качестве? – все же ответила певица вопросом на вопрос.

– Моей невесты, очевидно. Я хотел бы сегодня же дать объявление о помолвке, если вы не возражаете, – инквизитор чуть нахмурился, опасаясь новых возражений с ее стороны.

– Конечно, как вам будет угодно, – тут же кивнула Эсперанса, показывая, что не намерена больше спорить по этому поводу, – но относительно переезда, вы хотите видеть меня своей гостьей, или мне приступить к обязанностям хозяйки дома?

– Честно говоря, мне бы хотелось, чтобы вы сразу заняли в доме подобающее вам место. Если вас это, конечно, не затруднит. – Бьерн, не в силах удержаться, поймал ее руку и поцеловал тыльную сторону запястья.

Он уже успел убедиться, сколь чувствительна ее кожа в этом местечке, и был тут же вознагражден чуть слышным стоном, который она не смогла сдержать. Но Эсперанса, вспомнив про присутствие прислуги, уже отняла руку, хотя и одарила его многообещающей соблазнительной улыбкой.

– Это ни малейшим образом меня не затруднит, если таково ваше желание, – подтвердила певица, – но для сохранения мира в доме очень важно, чтобы вы представили меня персоналу надлежащим образом. Правда прежде, чем я смогу переехать, мне нужно выполнить еще одну свою обязанность: мне нужно срочно съездить в Линтер, забрать оттуда мою подопечную. К тому же, я надеюсь, ваше приглашение распространяется и на нее?

– Да, конечно, – кивнул Бьерн, – но я совсем забыл сказать вам, нет никакой необходимости ехать в Линтер, она в городе. Еще позавчера она была в приюте и сейчас взяла на себя временно заботу о его воспитанниках.

– О Создатель! Что она успела увидеть? Она не пострадала? – чашка жалобно звякнула о блюдце, выдавая волнение Эсперансы.

– Не тревожьтесь, с ней все хорошо. Пожар и предшествующие ему события ее не затронули. Девушка в безопасности и ничуть не пострадала, – поспешил успокоить ее инквизитор, – если желаете, я могу немедленно после завтрака отвезти вас к ней.

– Да, благодарю, только мне потребуется все же заехать в “Маргаритку” и переодеться во что-то более подходящее.

После завтрака, провожая хозяина и его гостью, выглядящую при свете дня даже более скандально, чем накануне, господин Беккет получил еще один болезненный удар. Ожидая, пока женщина спустится, господин Лефрид подошел к дворецкому и сообщил, что она сегодня же переедет в дом, причем вместе со своей подопечной, якобы молодой леди. В голове господина Беккета едва успели мелькнуть чудовищные мысли о том, какой сорт леди может представлять из себя юная протеже такой женщины. Но требование подготовить для старшей гостьи вторую хозяйскую спальню было уже выше сил преданного слуги. И только появление этой самой женщины на лестнице позволило ему скрыть свою неподобающую реакцию от хозяина.

Глава 7.

Всего час спустя экипаж Бьерна подъехал к зданию работного дома, в котором временно разместили сирот из сгоревшего приюта. Они с Эсперансой договорились, что после ее разговора с Умкой, она вернется в “Маргаритку” и соберет их вещи, а вечером, когда инквизитор разделается с делами службы, он заберет их обеих и поможет с организацией переезда.

Трудно было представить себе более унылое место, чем работный дом. Мыслилось, что там бедняк овладевал профессией, которая позволяла ему устроиться в жизни самостоятельно. Но поскольку имущие классы, особенно из новых богатеев, полагали, что бедность – результат личных пороков и лени, отношение к людям в таких заведениях было соответственное. Более того, многие филантропы искренне полагали, что плохие условия жизни и изнурительно тяжелые условия труда в работных домах не стоит улучшать, ведь они должны заставлять людей стремиться покинуть это место и взять свою жизнь в собственные руки.

Но для многих сирот из трущоб работный дом был обычным будущим. Следовало отдать должное сестре Анжеле, ведь она старалась найти своим воспитанникам такие профессии, которые позволили бы им миновать это печальное учреждение. К сожалению, не всегда, даже в растущем городе новые фабрики были способны поглотить всех желающих получить работу. И именно работный дом оказался готов принять более чем тридцать сирот разных возрастов, оказавшихся без крова после пожара.

Теперь же Эсперанса стояла перед длинным приземистым серым зданием с маленькими грязными окнами, назойливо стрекочущим станками, словно назойливые сверчки. Каменный мешок двора был завален всевозможными инструментами вперемешку с мусором и заполнен не просыхающей вонючей грязью. Вдоль стен сидело несколько человек неопрятного вида, смолящих папиросы. Но теплое весеннее солнце изо всех сил старалось разукрасить и это место, разбудить чахлую траву и деревья, ютящиеся у забора. Детский смех, заполнивший колодец двора, помогал ему в этом, споря со стрекотом станков и унылостью окружения.

Умка возвышалась над большой группой детворы, сжимая в руках большой кожаный мяч, и, размахивая руками, громко объясняла всем правила игры. Дети спорили с ней и кричали, но по их румяным щекам и сияющим глазам было заметно, что они увлечены игрой. Тут же пара старух самого опустившегося вида присматривала за несколькими младенцами, устроенными у стены в импровизированных яслях.

Недолго думая, Эсперанса направилась к подопечной, не слишком заботясь о том, что грязь двора, как и окружающий запах, цепляются к ее шелковому платью.

– Умка, ты здесь! Я так рада, что с тобой все хорошо! Но нам нужно переговорить!

Хотя голос певицы звучал радостно и приветливо, в душе она испытывала нарастающее волнение из-за предстоящего разговора.

Девушка, услышав голос наставницы, упрямым жестом откинула волосы со лба, кинула мяч одному из мальчишек постарше и стала выбираться из толпы.

– Как ты здесь оказалась? Почему не уехала в Линтер? – волнение заставило Эсперансу довольно сурово взглянуть на нее.

– Ну, как выяснилось, в Линтере мне делать было нечего, а тут во мне нуждались, – в ответ на претензии тут же насупилась Умка.

Женщину поразило, что, хотя они не виделись с подопечной всего несколько дней, за эти дни девушка, почти девочка, словно повзрослела на несколько лет. И, подтверждая эту мысль, Умка тут же отбросила капризно-обиженный тон, приобняла Эспи и сказала:

– Могу задать тебе тот же вопрос, между прочим. Но то, что я оказалась в городе, было весьма удачно: вряд ли кто-то бы взял заботу об этих детях без моего вмешательства. А ты как меня нашла?

– Мне рассказал господин Лефрид, – от внимательного взора беспризорницы не укрылось, что при его упоминании на щеках Эспи вспыхнул румянец, так не вязавшийся с ее образом, – мы с тобой можем поговорить? Многое случилось за эти дни. И тебе нужна помощь?

– С детьми? Нет, довольно много доброходов набежало, прослышав о пожаре, и нас тут весьма неплохо разместили. Пойдем, поговорим вон там, – и она указала на скамейку, притулившуюся у входа во двор.

Эсперанса последовала за Умкой, размышляя о том, как лучше преподнести девушке новости, которые могли ее не порадовать. А потому, стараясь оттянуть момент, снова заговорила о детях и приютских делах:

– И ты одна со всем справляешься?

– Да, вполне. И знаешь, – Умка неожиданно улыбнулась, – мне это даже нравится. Возможно, правы были миссионеры, предлагая мне что-то подобное. Я чувствую себя полезной и нужной. Тем более, дети очень болезненно переживают то, что случилось с Анжелой. Ты же слышала об этом?

– Да, в общих чертах. А что известно тебе? – певица напряглась, понимая, что не знает, какую версию событий удалось выяснить девушке.

– Ну, что она оказалась магическим чудовищем, которое жрет людей, а теперь сбежала от полиции и этого детектива Ригориуса. Но он ничего такой мужик, помог мне тут устроится, прежде чем отправился дальше ее ловить. А ты про это знала?

– Да, именно из-за этого дела господин Ригориус и привлек меня к сотрудничеству. Но я рада, что для нас все закончилось, – женщина чуть расслабилась, убедившись, что Умка не слишком глубоко влезла в эту историю.

– Да, он так и объяснил. А где ты сама пропадала? Я знаю, что ты была в “Пяти углах”, а потом?

– У меня были кое-какие личные дела, и я как раз хотела с тобой о них поговорить, – Эсперанса нервно теребила шнурок своего ридикюля, потом набрала в легкие воздуха и решительно продолжила, – ты ведь помнишь господина Лефрида? Старшего инквизитора?

– Да, конечно, – с подозрением взглянула на нее Умка.

– Видишь ли, он сделал мне предложение, – еще одна пауза перевести дух, – и я сочла возможным согласиться.

– Ну, честно говоря, я ожидала чего-то подобного, – девушка, видя волнение наставницы, ожидала услышать что-то более плохое, чем новости о появлении нового покровителя, – к этому все шло, он на тебя сразу глаз положил. Да и не думаю, что он окажется хуже прочих.

– Нет, думаю, ты не поняла, – возразила ей Эспи, – он позвал меня замуж.

– Ну… – задумчиво ответила девушка, – наверно, это неплохо, да? Если ты хочешь? Пожалуй, это доказывает, что он не такой лицемер, как другие церковники.

– Да, я не против, – снова вспыхнула певица, – и он совсем не такой, как другие. Но я боюсь, это затронет и тебя. Ведь по закону после свадьбы он будет считаться твоим главным опекуном. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы это никак не отразилось на твоей жизни, но все же нам всем придется научиться ладить, по крайней мере, до тех пор, как тебе не исполнится восемнадцать. Это тебя не слишком затруднит?

Умка со все большим удивлением смотрела на наставницу, поражаясь тому, насколько извиняющимся, даже заискивающим, был ее тон. И правда, первой ее реакцией было громко запротестовать, потребовать отказаться от этой затеи, ставящей под угрозу их привычную жизнь. Но потом она вспомнила, как этот человек решительно встал между ней и этим лордом-вампиром. Пожалуй, ему действительно было не страшно доверить их безопасность. К тому же, кинув еще один взгляд на приютских детей, играющих во дворе, она поняла, что их жизнь итак уже не будет прежней.

– Ладно, я, пожалуй, не против, – выдавила из себя она после небольшого раздумья и тут же услышала вздох облегчения, который издала Эспи. – Я не против, если он на тебе женится. Если только вы не будете мне мешать и дальше заниматься детьми. Тем более, мое совершеннолетие всего через восемь месяцев. После чего я, пожалуй, соглашусь на поездку в Омнистан, если к тому времени смогу устроить своих малявок. Но вроде их должны скоро отправить в какой-то загородный приют, и я буду им уже не нужна.

– Спасибо, – при этих словах Эсперанса порывисто обняла девушку, окончательно убедив ее в правильности принятого решения, – твое одобрение очень много для меня значит.

Когда они обе успокоились, певица сообщила Умке и о приглашении переехать в дом Бьерна.

– Ну, вряд ли я много времени буду проводить там, – ответила она, почесав подбородок тем самым жестом, который часто использовал Проныра, – малявки требуют много внимания, а местные бабы не слишком настроены за ними следить. Но не имею ничего против время от времени спать на мягкой кровати и есть вкусную еду. У него, небось, шикарный дом и полно прислуги?

– Да, более чем. Правда, немного запущенный без женского внимания, но я рассчитываю в ближайшее время это исправить.

Глава 8.

Как ни старалась Эсперанса организовать все наилучшим образом, переезд занял несколько дней. Все началось с кислых лиц прислуги, по традиции выстроившейся в ряд для знакомства, когда Бьерн представлял ее в качестве новой хозяйки. Тогда она не решилась привлечь внимание инквизитора к этому факту, но чувствовала, как его слова шокировали штат, читала на их лицах брезгливое недоумение, проступающее под любезными масками. Они не хотели принимать ее и подчиниться ей. И она не была уверена, что свадьба что-то изменит.

Скрытое, но упорное сопротивление прислуги ощущалось во всем, но внешне придраться было не к чему. В доме Бьерна, как и во всех домах представителей его класса, для супругов были предусмотрены две раздельные спальни, соединенные общей дверью. Размещение Эсперансы в женской хозяйской спальне, с одной стороны, отвечало ее объявленному во всеуслышание статусу. А с другой, жить в этой комнате до свадьбы было грубым нарушением приличий. И она явно видела, как кривилась экономка, госпожа Денверс, показывая ей комнату.

Более того, сама спальня оказалась заполнена вещами первой госпожи Лефрид и во всем несла на себе следы ее личности. Нежно-розовая расцветка стен и мебельная обивка с незабудками, тонкие тюлевые шторы, цветы на подоконниках и засушенные букеты, вышитые подушки и изящные безделушки, – все говорило о том, что комната принадлежала юной и трепетной женщине. Совсем не такой, какой была Эсперанса, чувствующая себя в этой обстановке потрепанной жизнью старухой. Сборники сентиментальной поэзии, фотографии незнакомых людей в серебряных рамках, даже одежда в обширной гардеробной, казалось, застыли два года назад и ждали возвращения настоящей хозяйки.

Под внимательным взором экономки Эсперанса подавила недовольство при мысли о том, что все пособия по этикету требовали от мужчины в похожей ситуации полностью обновить хозяйскую спальню до появления новой обитательницы. Но в ее положении она не считала себя вправе ждать подобного. Другое дело – мелкий саботаж служанок, призванных убрать вещи прошлой владелицы комнаты, с которыми пришлось столкнуться в последующие дни. Почти неделя под непрекращающиеся рассказы госпожи Денверс о непререкаемых добродетелях покойной Мадлен потребовалась им, чтобы, наконец, упаковать и унести хотя бы личные вещи. Но бесчисленные безделушки и вышивки словно расползлись по дому, настойчиво напоминая певице, что ей здесь не рады.

Особого усердия в помощи с ее собственными вещами Эсперанса тоже не получила. Несколько порванных платьев, помятых шляпок и, вишенкой на торте, разбитая, якобы случайно, любимая гитара, заставили певицу отказаться от их услуг и заняться вещами самостоятельно. Ей, давно привыкшей обходиться совсем без слуг, это не составило особого труда, но она понимала, что это еще больше роняло ее в глазах тех, кто должен был безоговорочно выполнять ее указания.

Эсперанса чувствовала себя потерянной. Она помнила, что Бьерн хотел видеть ее хозяйкой дома и ее прямой обязанностью в этом качестве было добиться повиновения прислуги. В памяти певицы четко всплывали с детства впитанные правила и приемы ведения домашнего хозяйства. И опираясь на эту память и свое актерское дарование, она, как по нотам, могла разыграть нужное поведение. Но странная, поселившаяся в ней неуверенность в себе мешала приступить к делу.

Возможно, дело было в понимании, как много инквизитор дал ей, отмахнувшись и от ее магии, и от ее репутации, и предложив брак. И в благодарность за это, и из любви к нему, которую Эсперанса с каждым днем чувствовала все острее, она должна стать ему идеальной женой. Но парадоксальным образом, чем сильнее она этого хотела, тем более пугающей казалась ей задача.

Еще одним неприятным сюрпризом оказалось то, что с женихом женщина виделась, по сути, только по ночам. Первое время посещение портнихи, отмена выступлений и помощь Умке с сиротами занимали все ее дневное время, но все же Эсперанса успела заметить, что Бьерн очень много времени проводил на работе, почти не обращая внимание на происходящее в доме.

Но вот поток неотложных дел немного схлынул, прислуга вполне обходилась без вмешательства новой хозяйки, и Эсперанса обнаружила себя одиноко бродящей по тихому дому, словно зачарованный призрак. Мысль о необходимости вызвать госпожу Денверс и забрать в свои руки бразды правления вспыхивала и гасла, как позабытый на ветру фонарь. Женщину охватила апатия. Она только слабо радовалась тому, что Умка, почти не бывающая в особняке, не видела ее такой.

Как назло, этот день выдался пасмурным, и то и дело барабанил по оконным стеклам мелкой изморосью дождя. Под стать погоде было и настроение. Чтение, занятие музыкой, разбор вещей в гардеробе, – ничего не могло отогнать тоску, поселившуюся в душе. А Бьерна все не было. Сегодня не было даже мимолетных записок, которые он время от времени присылал в минувшие дни.

Давно прошло время ланча, потом и ужина. Дом медленно накрывала тьма. Сначала она захватила нахохлившийся от дождя сад, укутав ночной тенью цветы и деревья, потом заполнила собой гулкие пустые пространства первого парадного этажа, и, наконец, вторглась в спальню хозяйки. Эсперанса, неподвижно сидящая в кресле у незажженного камина, не замечала этого, поглощенная своими мыслями. Она словно подчинилась магии этой комнаты, способной останавливать время. И только тупое ощущение в висках, еще не боль, но ее отдаленный призрак, давало понять, что она пока не стала одним из многочисленных застывших украшений. Но когда ночная мгла уже лизнула мыски ее домашних туфель, женщина поежилась и плотнее завернулась в любимую шаль, расшитую желтыми маками.

Забавно. Она, выросшая на южном солнце, среди буйной природы, любила алые пылающие розы и желтые дерзкие маки ее родины. А покойная госпожа Лефрид, утонченная денвирская леди, обожала бледные садовые розочки и голубые незабудки. Даже цветы, столь разные по темпераменту, подчеркивали разность между этими двумя женщинами.

– Госпожа Лефрид, – тихо проговорила Эсперанса, словно пробуя имя на вкус.

Не будь она столь щепетильна и упряма, это имя уже могло принадлежать ей. Вот только почему-то казалось, что для большинства жителей этого дома, да и многих людей за его пределами оно навсегда будет принадлежать только таинственной, давно мертвой Мадлен. Порой Эсперансе казалось, что она начинает ненавидеть эту столь не похожую на нее женщину, все еще улыбающуюся ей с фотографии на каминной полке.

Часы пробили полночь. Раньше в это время она бы только заканчивала свое выступление на музыкальном вечере и спешила в “Пять углов” или на городские улицы под маской Серого Лиса. Она привыкла быть ночным жителем. Но в ее новой жизни это было не нужно. Просто еще несколько часов изнуряющего пустого ожидания. Не вызывая горничную, она сняла простое домашнее платье и улеглась в постель. Судя по всему, сказка закончилась, и пора привыкать к этой пахнущей незабудками кровати.

Но среди ночи какой-то звук разбудил ее. В слабом свете ночника, проникающего через распахнутую дверь соседней комнаты, она различала смутный силуэт Бьерна.

– Вы здесь, – облегченно выдохнул он и решительно кинулся к ней, как только заметил, что женщина приподнялась над подушкой, – я испугался, что вы ушли.

Инквизитор практически рухнул на постель и тут же сгреб ее в удушающие объятия. Эсперанса же, задыхаясь от восторга снова чувствовать его рядом, поспешно обняла в ответ и не сразу обратила внимание, что он даже не успел снять уличное пальто.

– Вы только вернулись?

– Да, простите, сегодня выдался ужасный день, был очередной взрыв, – он ощутил, как Эсперанса испуганно застыла в его объятиях при этих словах, и сам был не в силах оторваться от нее, – не бойтесь, все обошлось.

– Расскажете мне? – ее шепот в темноте ласкал его, вторя ее рукам.

– Девушка, совсем молоденькая, – не в силах держать это в себе начал свой рассказ Бьерн, не отпуская невесту, – едва ли было больше пятнадцати. В трущобах. У нее был дар подчинять животных. Потеряв контроль, она заставила крыс и бродячих псов нападать на людей рядом с продуктовыми складами, но, к счастью, наш патруль оказался неподалеку. Когда я прибыл на место, все было уже кончено. Когда сила выходит из-под контроля…

Он пытался подобрать слова, чтобы выразить все то, что испытал, глядя в мертвые глаза девушки, которая лежала, раскинув руки на мостовой в окружении еще недавно покорных ей созданий.

– Если маг теряет контроль над силой, – все же проговорил он, – единственный способ остановить его – это лишить его сознания. Оглушить или убить.

– Ее убили? – Эсперанса заглянула в лицо возлюбленного, читая на нем сожаление и беспомощность перед лицом рока.

– Да. Мне оставалось только подтвердить правильность их действий. Теперь нас ждет долгая процедура оформления, бесконечные бюрократические проволочки. Чтобы признать один простой факт. Девушка мертва, и мы ничего не могли с этим поделать. – Инквизитор чуть отодвинулся, видя, какое впечатление его рассказ произвел на женщину.

Но она не позволила ему. Выбравшись из-под одеяла, она села на кровать рядом и прижалась лбом к его плечу.

– Вы сделали то, что должны были. Сколько бы пострадало, если бы тот, кто стрелял, сомневался? – Как ни больно Эсперансе было это признавать, если инквизиторы не успевали столь безжалостно прервать приступ магического безумия, газеты потом пестрели сообщениями о множестве жертв и разрушений.

– Я испугался, что вы ушли, – прошептал Бьерн, – вы не представляете, как нужны мне. Обещайте, что не покинете меня?

Его руки вновь легли ей на плечи. Он пытливо вглядывался в лицо женщины, отыскивая ответ на свой вопрос. И она не могла не ответить.

– Не тревожьтесь, я буду рядом, сколько вы этого пожелаете, – тут же заверила его Эсперанса, ласково гладя по щеке.

Все сомнения, что терзали ее в течение этого долгого изнуряющего дня, рассыпались, стоило ей произнести эти слова, увидеть тоску по ней в его глазах и почувствовать вкус его поцелуя.

– Но почему вы здесь? Я надеялся найти вас в нашей постели, – проговорил Бьерн, когда смог, наконец, оторваться от ее губ.

– А разве правила приличий не предписывают мне ночевать именно в этой спальне? – с легкой иронией возразила ему Эсперанса.

– Плевать я хотел на эти правила приличий, – ответил инквизитор, вставая и решительно подхватывая женщину на руки, – пойдемте, я покажу вам единственное место в этом доме, где вам стоит ночевать.

Несколько обескураженная его напором, певица могла только довольно улыбаться.

Глава 9.

Чуть позже, той же ночью, когда они, утомленные ласками, лежали в объятиях друг друга, Бьерн снова заговорил:

– Эсперанса, вы можете рассказать мне, как стали Серым Лисом?

– Боюсь, история получится долгой и довольно грустной, – вздохнула она, устраиваясь поудобнее у него под боком.

– Я не против долгих историй, – тут же откликнулся инквизитор, – мне хочется побольше о вас знать.

– Тогда извольте, – начала она рассказ спокойным голосом. – Как я и говорила, все началось с моего брата Диего. Мне было шестнадцать, а ему двадцать один год, когда он вернулся из метрополии после обучения в университете. И он очень изменился за время учебы. Знаете, многие замшелые консерваторы сетуют, что образование портит молодежь, забивая им головы вредными идеями? Вспоминая моего брата, не могу не признать, что некоторая правда в их словах есть.

Бьерн только хмыкнул в ответ, вспоминая университетские проделки своих приятелей. А Эсперанса все также спокойно продолжала:

– Вернувшись домой, мой брат больше не верил в беззаботность нашей жизни. Он отчетливо видел, что наше богатство и процветание куплено ценой эксплуатации наших крестьян, украдено у бесправных аборигенов, загнанных в резервации, а порой, и выковано трудом рабов. Даже на нашей собственной земле, где наш отец был заботливым и рачительным хозяином, люди умирали от голода, пока я перебирала десятки бальных платьев. И каждое стоило больше, чем крестьянская семья могла заработать за год изнурительного труда. Да и все галантные доны, ухаживающие за мной на балах, были не лучше. А их представления о чести нередко приводили к кровавым последствиям. Диего щедро делился со мной своим видением мира и этой несправедливости. А еще своим планом. В университете он неплохо овладел фехтованием, чем не спешил хвастаться дома. Напротив, в обществе он изображал скучающего всезнайку, вынужденного сопровождать сестру в свет. А сам решил в образе Серого Лиса, народного мстителя из сказок аборигенов, тайно бороться с несправедливостью, которую видел.

– Юношеский максимализм? – Понимающе откликнулся Бьерн.

– Он самый, – согласилась Эсперанса, – поэтому закономерно, что однажды мой брат столкнулся с врагом, которого не смог одолеть, Доном Рамоном Пьетро. Он был страшным, беспринципным человеком, готовым на все ради власти и богатства. Диего узнал о незаконных золотых приисках, которые тот обрабатывал силами множества похищенных по всей провинции людей. Но дон Рамон не даром был самым безжалостным дельцом Пуэбло Нуэсто. Он сумел раскрыть инкогнито моего брата. С этого момента разоблачение одного означало разоблачение другого. Тогда брат и вызвал его на дуэль.

Вновь, как и при первом ее рассказе о тех событиях, инквизитор почувствовал, что от этих воспоминаний она сжалась в комок. Он тут же крепче обнял ее, утешая и согревая.

– И тогда вы сбежали? – Бьерн ласково убрал прядь волос, упавшую ей на лицо.

– Да, – холодным бесцветным голосом откликнулась певица, – я была посвящена в слишком многие секреты Диего. Мне помогла его возлюбленная, Роза. Она была простой циркачкой, и я присоединилась к их труппе. Меня не нашли. Честно говоря, – женщина рассеянно скользила рукой по груди Бьерна, но ее взгляд был устремлен в прошлое, – я плохо помню тот период своей жизни. Для меня все это было скрыто, как туманом, скорбью о брате. Вскоре наша труппа прибыла в Мария-де-ла-Плата, столицу Колоний. И один из театральных патронов предложил нам на зиму свой театр. Для артистов такого уровня это неслыханная, невероятная удача. Но у этой удачи была своя цена. Патрон затребовал в качестве платы меня. Роза, которая могла заступиться за меня, незадолго до этого умерла от лихорадки, а остальные не слишком долго думали и согласились.

Теперь уже руки Бьерна сжались на ее плечах от плохо скрываемых эмоций.

– Сколько вам было лет? – глухо спросил он.

– Семнадцать.

Она грустно улыбнулась, прежде чем возобновить свой рассказ:

– В известном смысле мне повезло. Мой первый любовник хотя и увлекался растлением невинных, но хотя бы, в отличие от многих ему подобных не любил калечить свои игрушки. Он предпочитал более утонченные моральные издевательства. Но знаете, оказалось, женское тело может ко многому приспособится, – еще одна странная, почти обреченная улыбка, – к тому же, за эти месяцы расцвел мой артистический талант. Страх – хороший учитель, и я быстро научилась показывать панику, покорность, ужас и другие эмоции там, где уже их не чувствовала, чтобы оградить себя от его новых фантазий.

Бьерн с каменным лицом слушал ее рассказ, пытаясь угадать, должен ли он обнять ее, чтобы прогнать эти воспоминания, или не прикасаться, чтобы не разбудить воспоминаний еще более страшных. Но Эсперанса продолжила говорить, словно ей после многих лет сдержанности и молчания необходимо было выпустить свою историю на волю.

– В общей сложности я провела у него четырнадцать месяцев, в течение которых во мне пробудилась магия. Я слышала, это случается от сильных потрясений.

– Да, – бесцветным голосом подтвердил инквизитор, – мы не знаем доподлинно, почему так происходит, но часто магические способности пробуждаются у молодых людей под воздействием эмоций. Некоторые даже считают, что характер эмоций влияет на вид открывающихся способностей.

Он постарался сосредоточиться на подробностях церковного учения о магии, чтобы не думать о том, чего Эсперансе стоили те четырнадцать месяцев.

– Не знаю, как для других, но для меня действительно похоже на то. Я страдала от боли и мечтала исчезнуть. В каком-то смысле так и получилось. Мне сразу же пришлось научиться прятать еще и магию, ведь он, не задумываясь, убил бы меня, если бы узнал о ней.

На этот раз Бьерн не смог сдержаться. Он обнял Эсперансу, словно бы закрывая своим телом и пытаясь совладать с чувствами, охватившими его. Гнев на неведомого злодея. Страх за нее. Сострадание. И чувство вины.

Инквизитор поймал себя на мысли, что эта история мучительно похожа на сотни других, которые ему приходилось выслушивать по долгу службы. Если скрывающегося мага удалось задержать живым, перед казнью его обязательно допрашивали. И во всех этих историях повторялось одно и то же: жизненные неурядицы, часто какая-то трагедия, сильные страшные эмоции, пробуждение магии и бесконечные изнуряющие игры в прятки с инквизицией и всем миром. А заканчивалось все всегда одинаково: взрывом или костром. И хуже всего было осознание, что Эсперанса была права в своих страхах. Если бы к нему самому пришел человек, пусть даже отпетый негодяй, и донес на незарегистрированного мага, он бы не сомневался, как должен поступить. И сколько среди молоденьких магичек, пойманных им за годы службы, было таких же жертв чужой жестокости? Не была ли одной из них убитая сегодня девушка? Он не хотел об этом думать и не мог не думать.

После сражения с вампиром, после разговора с Тифусом о чудовищах, после того как инквизитор решился не арестовывать Эсперансу, его привычная картина мира дала трещину. Он все еще понимал опасность магии и магического безумия как для самих магов, так и для других людей. Но он больше не мог признавать справедливым порядок вещей, при котором они подлежали отлову и безоговорочному уничтожению. И дело было не только в его растущей привязанности к женщине, оказавшейся магом. Он прекрасно понимал, что она стала лишь проводником идеи, через призму которой он увидел всю порочность системы, которой служил.

Эсперанса, угадав его состояние, осторожно потерлась щекой об его щеку:

– Не стоит думать об этом сейчас. Мир несправедлив и жесток, но знаете, чему меня научил Серый Лис? Мы всегда можем сделать что-нибудь, чтобы он стал лучше.

Ее мимолетная ласка, ее теплый искрящийся взгляд, само ее присутствие обладали для Бьерна удивительной силой, способной прогнать самые хмурые тучи. И, чуть погодя, он снова заговорил:

– И как в вашу жизнь вернулся Серый Лис?

– Порой мне кажется, что моя жизнь была доказательством того, что у судьбы очень странное чувство юмора, – продолжила она свой рассказ, – моим очередным везением стало то, что мой хозяин нашел себе новую игрушку. А меня просто вышвырнул на улицу. Я оказалась одна в городе, где никого не знала, без каких-либо средств к существованию. Но я наконец-то была свободна.

– И что вы сделали? Вам же не пришлось? – очередная догадка о ее дальнейшей судьбе обрушилась на инквизитора.

– Стать проституткой? Нет. Не скрою, умирая от голода на улицах города, я вплотную подошла к этой грани, но мне повезло. Мне встретился человек по имени Рамиро Алваро. Он тоже был циркачом. Но не таким, как люди в моей первой труппе, – она продолжала уже более спокойным голосом, – видите ли, девять из десяти, из тех, кто оказывается на дне, в мире бродячих актеров, превращаются в скотов, жаждущих денег, простых удовольствий и потакающих своим низменным порывам. Но один из десяти оказывается носителем совсем другого духа. Рамиро был из таких, истинный служитель искусства. Он накормил меня и дал работу. Просто потому, что считал необходимым заботиться о других. Сам он был акробатом-жонглером, делал номера с метанием ножей. Я стала его ассистенткой. И действительно, я смогла под его руководством и защитой встать на ноги, даже неплохо овладела его искусством. В моей жизни все же подул добрый ветер.

– И что было дальше? – рассказ снова захватил Бьерна.

– А потом, – голос Эсперансы снова предательски дрогнул, – в Мария-де-ла-Плата приехал дон Рамон. Убийца моего брата. Я увидела его на одном из наших представлений. К счастью, он не искал меня и не узнал. Да и в город его привели собственные дела. Но я поняла, что не смогу жить, если не отомщу за Диего. Тогда я и надела впервые маску Серого Лиса, чтобы он послужил орудием моей мести.

– Бедная моя девочка, – только и смог сказать инквизитор, сам не понаслышке зная, какой разрушительной может быть бушующая в душе жажда мести.

– Но и здесь меня спас Рамиро, – продолжала певица, – он отговорил меня от убийства, убедив, что это не вернет мне брата и только погубит мою собственную душу. Вместо этого он посоветовал найти другой способ отомстить. Скоро такой способ нашелся. Дон Рамон остался собой. Он, получив должность при дворе вице-короля, задумал ни много ни мало захватить власть в Южных Колониях и провозгласить себя их полновластным королем. В образе Лиса я смогла выкрасть доказательства его измены и подробности плана заговорщиков, а потом тайно передать их вице-королю. Реакция властей была незамедлительной. Дон Рамон и его соратники, лишившись всего, отправились на каторгу. А мой брат был отмщен еще и тем, что тайный золотой прииск, за счет которого финансировали восстание, передали под управление моему отцу.

– Не могу не восхититься вашей решимостью, – ответил ей Бьерн.

Эсперанса лишь смущенно улыбнулась в ответ:

– Я знаю, что Лис вам не слишком нравился, но в тот момент я поняла, что, надевая маску, смогу продолжить дело брата. Смогу подарить ему еще одну жизнь, понимаете?

– Да, теперь, кажется, понимаю, – кивнул ей мужчина, – и теперь еще больше ценю то, что вы сделали той ночью.

Даже в безопасности они оба избегали вспоминать события, приведшие к пожару в приюте.

– А что случилось с вашим наставником? Как вы стали петь?

– Ну, это уже совсем просто, – тут же отозвалась она, – хотя у меня неплохо получалось метать ножи, Рамон постоянно искал, как он говорил, “мой подлинный дар”. Таковым оказалось пение. Моя карьера резко пошла в гору и однажды мне предложили гастроли в Старый Свет. Тогда мы расстались с Рамоном, и вот я здесь. Уже в Ронгарде Лис, который регулярно продолжал появляться на улицах, спас от очередных неприятностей Умку. Я взяла ее под опеку. А потом мы попали на тот бал. Остальное вы знаете.

Некоторое время они лежали молча.

– Я не мог даже представить, – нарушил тишину Бьерн, – что вы пережили все это.

Она тихонько вздохнула, пригревшись у него на груди.

– Да, но я уже говорила вам, что я не так уж и беззащитна.

– Но теперь это мой долг, защитить вас от любых несчастий, моя драгоценная.

Он убаюкивал ее, шептал нежности и обещания. А Эсперанса неожиданно для самой себя тихонько расплакалась, освобождаясь от тех слез, что годами сдерживала внутри. Теперь ей не нужно справляться с проблемами в одиночку.

Глава 10.

После долгих ночных разговоров Эсперанса проснулась, на удивление, бодрой и полной решимости взять очередной барьер, который послала ей жизнь. В конце концов, кто такие хмурая экономка и надменный дворецкий для женщины, самостоятельно поднявшейся из низов, о существовании которых они даже не подозревают? И потому, проводив Бьерна на службу, певица обосновалась в будуаре, примыкающем к ее спальне, и вызвала к себе госпожу Денверс.

Она в своем уныло-строгом, почти траурном платье появилась на грани допустимого опоздания. Блеклые рыбьи глаза уставились на певицу со смесью презрения и недоумения.

– Вы желали меня видеть, мадам? – голос резанул слух, как наждачка.

– Да, проходите и присаживайтесь, – Эсперанса улыбнулась ей холодной светской улыбкой, указав на жесткий стул рядом с бюро, у которого расположилась сама. – Как вы знаете, сеньор Лефрид поручил мне взять на себя ведение дома, и я хотела бы получить ваш развернутый отчет по хозяйству.

Вся мизансцена была заранее подготовлена для того, чтобы с ходу поставить экономку на место. Но она была женщиной не робкого десятка, и спокойно опустилась на самый краешек жесткого стула. Ее прямая спина могла соперничать с рукояткой метлы.

– Вот как? – прозвучал ее короткий ответ, – ну, что ж, ваше право.

Сказано было так, чтобы подчеркнуть всю сомнительность этого самого права. Взгляды женщин схлестнулись.

– Может быть, чаю? – все также равнодушно улыбаясь, продолжила певица, – правда, боюсь, его принесли уже изрядно холодным.

– Благодарю, не стоит, – госпожа Денверс настороженно изучала Эту Женщину, как метко окрестил ее дворецкий, пытаясь понять, что скрывается за фасадом дорогостоящей куклы.

Эсперанса подвинула к себе чашку чая, сделала глоток и вопросительно взглянула на экономку.

– Так у кого вы, подскажите, покупаете чай? Это ведь дарджилинг? Мне кажется, многовато пыли в листе.

– В бакалее Смиттерса, он наш надежный поставщик вот уже много лет, – госпожа Денверс позлорадствовала про себя недовольству Эсперансы из-за плохого чая, который ей специально заваривали из самых старых запасов, но следующие слова заставили ее напрячься.

– Я бы советовала вам покупать чай в галантерее на Хлебном проезде, у них гораздо лучшее качество листа и более приемлемые цены. И раз уж речь зашла об этом, я бы хотела ознакомиться с бухгалтерскими книгами, для начала за последний год, – продолжала Эсперанса, довольно сощурившись от того, что ее собеседница несколько занервничала.

– Как вам будет угодно, мадам.

Теперь стоило чуть притупить ее внимание.

– Теперь о доме. Я нахожу интерьеры чрезвычайно мрачными. Заброшенными. Но, чтобы не затевать сразу дорогостоящих перепланировок, предлагаю добавить живых цветов. В конце концов, вокруг нас изумительный сад, а в доме полным-полно пустующих ваз.

– Могу я предложить незабудки и садовые розы? Ранний розовый сорт как раз расцвел, – скривив губы, все же предложила экономка.

– Нет, нарциссы и тюльпаны. Преимущественно красные и оранжевые будут гораздо более уместны и лучше сочетаются с остальной отделкой, – решительно возразила Эсперанса, четко обозначая свою позицию, – Хозяйские спальни и комната сеньориты Снипкин, семейная гостиная, мой будуар, кабинет сеньора Лефрида, холл, парадная гостиная и столовая – это, в первую очередь, остальные комнаты по мере необходимости. И передайте садовнику, что я хотела бы обсудить с ним перепланировку некоторых клумб перед началом сезона летнего цветения.

– Как скажете, – вынуждена была признать поражение в этом раунде госпожа Денверс.

Но ничего, цветы – это мелочи. Тем более, букеты еще нужно было уметь составлять. Вряд ли Эта Женщина обладает нужными знаниями. Ну, а если она поручит это дело ей, кто знает, что наделают эти глупышки-горничные. А у самой экономки слишком много по-настоящему важных дел, чтобы следить за такой ерундой.

– Теперь камины, – певица стремилась закрепить эффект от своих слов, – я, конечно, проверю ведомость по расходу угля, но я заметила, что весь день топят во второй спальне, а вечером – в библиотеке и музыкальном салоне. Зачем?

Поджатые губы экономки подсказали ответ прежде, чем он был произнесен.

– Так распорядилась госпожа Лефрид. Она любила, чтобы ее спальня была хорошо протоплена, а по вечерам проводила время именно в этих комнатах, считая их самыми удобными.

– Это лишнее. Распорядитесь топить в библиотеке в первой половине дня, это лучше для сохранности книг. В спальне также достаточно топить утром, и вечером – в гардеробной. Тем более, на улице уже становится довольно тепло. А вот музыкальную гостиную отапливать не нужно до специальных указаний. В отличие от будуара. И, кстати, в отсутствие гостей семья будет не только завтракать, но и обедать, и ужинать в семейной гостиной. С минимальным присутствием прислуги. Если же я дома одна, ланч прошу подавать сюда, так же, как и накрывать чай.

– Но верхние комнаты находятся слишком далеко от кухни, еда будет холодной, – попыталась отстоять привычный порядок вещей экономка. К тому же, война войной, но ей не хотелось обратить на себя гнев хозяина, который не вникал в ведение домашнего хозяйства, но, наверняка, заметит, если качество подаваемой ему еды пострадает.

– Нет, если вы начнете пользоваться кухонным лифтом. Я проверила, он исправно работает, – Эсперанса позволила себе легкую победную улыбку, понимая, что настояла на своем, – и последнее, я не хотела бы чрезмерно утомлять вас заботами о моих вещах, поэтому решила назначить камеристку. Она также будет помогать сеньорите Снипкин в случае необходимости. Будьте добры, пришлите ко мне имеющихся в доме служанок, я выберу, кто из них мне подойдет.

А вот это был серьезный удар. За бухгалтерские книги экономка не слишком волновалась. Вряд ли Эта Женщина сможет что-то в них понять. Другие распоряжения были мелочными придирками, в них можно было уступить. Но назначение камеристки было хитрым ходом. Хитрым и опасным. Камеристка, по сути, выходила из подчинения экономки и создавала среди прислуги еще один центр силы, приближенный к хозяйке. Как будто госпоже Денверс мало было постоянных стычек с кухаркой. Но теперь главное, чтобы Эта Женщина не пронюхала еще и про это, а то проблем не оберешься.

В итоге, недовольные друг другом, женщины расстались, скрывая вражду под вежливыми улыбками.

Позже госпожа Денверс была вынуждена все же пригласить в будуар обеих, имеющихся в наличии горничных, Джейн и Мэгги, и не забыла прихватить с собой помощницу кухарки Энн, не без умысла рассчитывая пропихнуть в камеристки именно ее. По всему это было прекрасной идеей. Помощница кухарки слишком глупа, чтобы оспаривать власть экономки, ее обучение надолго займет проклятую выскочку, и неизбежно будет стоить нескольких испорченных платьев, а то и волос. К тому же, это посеяло бы вражду между Этой Женщиной и кухаркой, которая пока только радовалась появлению в доме новых лиц, и не понимала, как все эти многочисленные скандальные нарушения приличий портили престиж дома.

Но надеждам госпожи Денверс не суждено было сбыться. Хотя, Эсперанса и провела всю первую половину дня за изучением бухгалтерских книг, в которых разбиралась гораздо лучше, чем могла надеяться экономка, она отнюдь не потеряла хватку, и когда кандидатки в камеристки предстали перед ее очами, устроила им строгий допрос и экзамен прежде, чем принять решение.

Девушки, настращенные дворецким и госпожой Денверс, которую привыкли боятся и уважать, не знали, куда деть себя от строгих вопросов Этой Женщины. Устройство хозяйства в доме, количество выходных за последние несколько лет, навыки и подробности выполнения ими домашних обязанностей. Даже скользкие вопросы о некоторых недавних происшествиях. Ее интересовало, казалось, все. Приехавшая из деревни всего в прошлом году Мэгги совсем запуталась в той дуэли, которая разворачивалась между Эсперансой и госпожой Денверс. Джейн же, более опытная в подобных делах и обладающая более решительным характером, быстро прикинула, что даже если господин Лефрид передумает и избавиться от этой дамочки, она явно всегда будет располагать средствами, чтобы сохранить личную горничную. А перспектива прислуживать даме, пусть даже она не была настоящей леди, привлекала служанку гораздо больше, чем более тяжелая работа по дому.

От певицы душевные порывы обеих представших перед ней горничных, как и испуганной и потерянной помощницы кухарки, не укрылись. И это была маленькая, но победа. Потому что теперь Эсперанса отлично знала, как ей следует поступить. Хотя, решение было принято довольно быстро, она заявила, что объявит его только завтра утром, а пока девушкам предстоял сложный вечер. Они провели его в сомнениях, находясь в служебных помещениях дома. И только для Энн она нашла ласковые слова, похвалив приготовленный накануне кекс и, дав понять, что не собирается отрывать ее от полюбившейся кухни.

Сражение было начато, и первый раунд остался за ней. Но все же, вечером, убирая в секретер бухгалтерские книги, Эсперанса не могла не признать, что достигнутый успех отнюдь не скрасил ее в целом тусклый день.

Глава 11.

Несмотря на ощущение чистейшего счастья, которое Бьерн испытывал все время, что проводил с Эсперансой, этот день у него тоже не задался. Был ли тому виной контраст между этой новой удивительной жизнью и буднями, количество внезапно навалившейся на инквизитора работы в сочетании с недостатком сна или тот надлом, что он ощущал в своих убеждениях, он не знал.

Пока они гонялись за лордом Дарвином, в городе активизировалась очередная ячейка борцов за права магов. Эти назывались “Синими птицами” и вели себя довольно вызывающе. На памяти Бьерна это была не первая и не последняя организация, избравшая запугивание и нападения на горожан с помощью магии главным способом своей борьбы. Благо, такие ячейки служили неплохим магнитом для всех скрывающихся и не зарегистрированных магов, что позволяло арестовывать их скопом. Это была привычная, хорошо знакомая работа. Но она требовала много времени и сил.

А сегодня, как назло, пришел приказ начать очередную проверку подростков на магические способности. Это уже вызывало только глухое раздражение и головную боль.

Выругавшись про себя, Бьерн все же вызвал секретаря и приказал собрать ответственных за проведение этого мероприятия. Ежегодная проверка была необходимой, но обременительной обязанностью. Надо признать, что глава городской инквизиции прекрасно чувствовал себя, ведя расследования против магов-отступников или даже сталкиваясь с очередным магическим взрывом, угрожающим безопасности города. Но сложная бюрократическая процедура и скрытая за ней правда о печальном будущем выявленных магов, были самой нелюбимой частью его работы. В этом году, когда он мучительно терзался вопросами о своей службе, это должно было стать тяжело вдвойне.

Частично из человеколюбия, частично под давлением светских властителей, желающих использовать магию в своих интересах, церковь еще век назад отказалась от тотального уничтожения магов. Вместо этого было придумано изолировать их вдали от людей в специальных поселениях-резервациях, где они должны были жить под контролем церкви. Сначала в такие поселения отправлялись только маги, добровольно рассказавшие о своих способностях и желающие участвовать в изучении магии для всеобщего блага. Но постепенно регистрация и выселение в резервации стали обязательными для каждого, наделенного силой.

К сожалению, если мага не застигли с поличным в процессе колдовства, существовал только один надежный способ его выявить – артефакт-детектор, созданный в годы магических войн. И этот детектор существовал в единственном экземпляре. Многие маги и церковники бились над попытками создать его работающую копию, но пока безрезультатно. Потому детектор оставался одним из самых охраняемых сокровищ церкви.

В целях безопасности было создано множество точных, но не работающих копий артефакта, путешествующих по городам и весям наравне с подлинником. А чтобы хоть как-то выявлять магов в тех местах, куда детектор не успевал попасть, существовала сложная система признаков и вопросов, ответы на которые должны были указать на потенциальных обладателей дара. Раз в год в каждом мало-мальски крупном населенном пункте инквизиция проводила тотальную проверку всех молодых людей от тринадцати до двадцати лет, в возрасте, когда магия обычно проявляла себя. В отсутствие детектора подростков, вызывающих подозрение комиссии, отправляли в особый временный лагерь. Если по достижении ими двадцати лет магия не проявлялась, молодых людей отпускали. В противном же случае, отправляли в резервацию.

В этом году Ронгарду повезло. В город приедет настоящий детектор. Бьерн должен бы радоваться, что на этот раз ему не придется отправлять во временный лагерь множество детей, но мысль об артефакте и Эсперансе наполняла сердце дурными предчувствиями.

И словно подтверждая опасения Бьерна, незадолго перед совещанием в его дверь постучал брат Санрес. С ночи операции против лорда Дарвина этот чрезвычайно аскетичный и добродетельный инквизитор внушал своему руководителю смутные опасения. Тот не мог пока решить, было ли дело в амбициях брата Санреса, которые он уже успел показать, или в его фанатичной, лишенной сострадания и сомнений, вере. Но каждую встречу Бьерн интуитивно ждал от него удара в спину.

Вот и сейчас брат бесшумно проследовал от двери, крадясь по кабинету, как большая кошка, и обратился к главе инквизиции с мягкой пасторской улыбкой:

– Благословите, преподобный, ибо испытываю я сомнения в делах своих.

– Создатель благословит тебя и отпустит грехи твои, – ответил ему Бьерн установленной церковной формулой, и жестом указал на кресло, – присаживайтесь, брат. Что за сомнения вы испытываете?

– Все дело в этом грешнике, Сером Лисе, коего прибрал Создатель вместе с богомерзким лордом Дарвином, – ответил Санрес.

Только многолетняя выдержка позволила старшему инквизитору ни единым жестом не выдать, как взволновал его этот вопрос. Холодно-равнодушным голосом он уточнил:

– Но как вы верно заметили, он уже предстал перед Высшим Судом. Что же остается нам?

– Да, но мне не дает покоя мысль, что не мы покарали этого мага, – в устах Санреса это слово прозвучало, как ругательство, – и то, что этот еретик, осмелившийся осквернить нашу святую обитель, оказался вовлечен в борьбу с дьявольским порождением.

– Позвольте напомнить вам, брат, что магия не признается ересью сама по себе, а взлом и кража – дела уголовной полиции, тем более, не являются церковными преступлениями, – одернул подчиненного Бьерн, – что же до появления Серого Лиса в приюте, детектив Ригориус сумел установить, что он давно оказывал покровительство сиротам. Это ни малейшим образом не обеляет его от сокрытия магических способностей, но в данном деле он оказался скорее жертвой, чем злодеем. А в остальном нет смысла преследовать мертвых.

Взгляды двух служителей церкви схлестнулись. Оба понимали, что под личиной сдержанной религиозности и споров о доктрине между ними шла борьба за место, которое каждый из них считал своим по праву.

– Кстати, о сиротах, – заговорил Санрес после некоторой паузы, в ходе которой он вроде бы погрузился в раздумья, – их души могли быть осквернены долгим соседством с богомерзким магом, скрывающимся под видом монахини. Дозволите ли вы мне проверить их на наличие магии в ходе ежегодной проверки?

И снова главе инквизиции с трудом удалось скрыть недовольство от вопроса. В отличие от некоторых братьев, полагающих магию скверной, которой можно заразиться при недостаточной душевной чистоте, Бьерн считал ее скорее болезнью, проявляющейся у одних и щадящей других. И он отнюдь не ждал, что среди бывших подопечных вампирши окажется больше магов, чем в любом другом детском приюте. Тем более, сразу после инцидента они, по настоянию Тифуса, проверили всех детей, чтобы убедиться, что сестра Анжела или Дарвин не обратили в вампира кого-то из них. Но детьми занималась Умка, которая очень нервно реагировала и на стражей порядка, и на представителей церкви. Бьерн счел, что не стоит лишний раз подпускать к будущей падчерице столь ревностного служителя Создателя, как Санрес. Однако во избежание дальнейших расспросов требовалось бросить этому псу господню кость, которая займет его на достаточное время.

– Брат Санрес, мне кажется, что такое дело не совсем отвечает вашим талантам, – ответил, наконец, старший инквизитор, – под моим началом мало есть столь благочестивых и ответственных людей, как вы, а потому я хотел поручить вам не проверку одного приюта, а организацию всей процедуры. Мне кажется, это занятие, как никакое другое, позволит вам проявить все свои способности на почве служения Создателю. Тем более в этом году мы ожидаем прибытие детектора, и, помимо обычных проверок, нам требуется организовать достойный прием для епископов курии, сопровождающих его.

Фанатичный блеск, вспыхнувший в глазах брата Санреса, подсказал Бьерну, что он был прав, скидывая на него столь почетную, но хлопотную работу. При должной удаче был даже шанс избавиться от излишне активного подчиненного, обеспечив его карьерными возможностями в Святом Граде. Пока надеяться на это было рано.

Но хищное довольство брата Санреса имело еще одну подоплеку, укрывшуюся от его начальника. Монах, искренне уверенный в особой миссии, уготованной ему Создателем, болезненно переживал тот факт, что он не только не был тем, кто сразил вампира, но и оказался среди попавших под магический контроль и повернувших оружие против своих братьев. К счастью, воспоминания об этих событиях стерлись из памяти Санреса под воздействием богомерзкой магии, и он знал о произошедшем только по рассказам других. Бьерн же не поощрял членов штурмовой группы вспоминать подробности той ночи. Двое инквизиторов пали от руки своих соратников, и он не хотел возлагать на убийц груз этого знания. Однако, один из братьев, которому повезло сохранить сознание в течение всего дела, пожелал исповедаться Санресу. Этот инквизитор был уверен, что видел не только как преподобный Лефрид сражался против вампиров бок о бок с Серым Лисом, принимая его магическую помощь, но и, кажется, помог ему скрыться во время пожара.

Именно поэтому брат Санрес так упорно хотел получить возможность допросить детей из приюта, и особенно девицу Снипкин. В странной связи между Серым Лисом и господином Лефридом амбициозный монах видел инструмент, с помощью которого можно будет расчистить себе кресло главы городской инквизиции. В конце концов, не просто же так его начальник поселил в своем доме и беспризорницу Снипкин, и шлюху-певичку, которая, по слухам, долгие годы была любовницей Лиса. Монах был уверен, что новости о помолвке, которые будоражили братию, были не более, чем прикрытием.

Позже, тем же вечером, после изнуряющего совещания по организации проверки, Бьерн, наконец-то, вернулся в свой кабинет, где его ждало письмо от матери. И письмо это отнюдь не способствовало хорошему настроению. С момента публикации объявления о помолвке прошло больше недели, и госпожа Лефрид своим долгим молчанием красноречиво выразила свое отношение к происходящему. В письме она, все же приглашала сына посетить ее, правда одного, в ближайшее воскресенье. А заодно мимоходом упомянула, что в город приехал старший брат инквизитора, Николас. Вся семья в сборе и вызывает его на ковер. И хотя он ждал чего-то подобного, осознавать, что отношения с родными теперь превратятся в тяжелый бой, было грустно.

Глава 12.

Вечером субботы Бьерн, Эсперанса и Умка впервые за долгую и для каждого по-своему тревожную неделю должны были собраться за одним столом. Как и настаивала новая хозяйка дома, ужин теперь подавался в семейной гостиной, гораздо более уютной, чем столовая. Живые цветы и вышитые скатерти, найденные Эсперансой на чердаке, приятно освежили комнату, а зажженный камин и продуманно расставленные лампы усиливали ощущение домашнего тепла. Но с легким сожалением женщина отмечала, что остальные не слишком обращали внимание на окружающую обстановку.

Эсперанса чуть задерживалась, облачаясь в вечернее платье и одновременно воспитывая новоназначенную камеристку. Выбор, предсказуемо, пал на более бойкую Джейн, которая, гордясь новой ролью, во всю принялась доказывать свою полезность.

Умка, над прической которой горничная уже успела поколдовать, ворвалась в гостиную, когда там был только Бьерн.

– Мисс Снипкин, – при ее появлении он встал и довольно чопорно поклонился.

Инквизитор чувствовал себя неловко в ее присутствии. Не то, чтобы Бьерн раскаивался в своей готовности принять девушку в семейный круг. Напротив, со свойственной ему основательностью, он вполне рад был взять на себя всю связанную с ней ответственность и обеспечить ей необходимую защиту, воспитание и поддержку. Но вот как вести себя с ней, он не очень-то понимал. К тому же, эта барышня сильно отличалась по всем параметрам от девушек, с которыми ему когда-либо приходилось иметь дело. И, словно в продолжение его мыслей, она заявила:

– Ах, господи, да зовите меня уже Умкой, как и все, – привычно насупившись, ответила она.

Умка все еще не могла привыкнуть к произошедшим в ее жизни резким переменам. Они оказались гораздо обширнее, чем она ожидала. Эсперанса внезапно начала требовать соблюдения этикета. Появилась новая одежда, совсем не похожая на привычную, зато с длинными взрослыми юбками. И, хотя в таких платьях девушка гораздо увереннее чувствовала себя на месте управляющей приютом, они лишали её привычной свободы движений. Беготня по улицам тоже осталась в прошлом. Инквизитор настаивал на том, чтобы отвозить ее в приют и забирать оттуда в экипаже. Это было проявлением заботы. Это было удобно. Но раздражало.

– Как скажете, – мужчина поспешил согласиться, – и позвольте помочь вам присесть.

Бьерн привычно укрылся от повисшего в комнате напряжения за хорошими манерами, но его обхождение, казалось, только больше смущало Умку. Аккуратно усаживаясь на самый краешек любезно отодвинутого для нее стула, она с трудом подавила желание завизжать или сделать еще какую-то вызывающую глупость, чтобы справиться с этим неприятным чувством.

Только усиливая сомнения инквизитора, она кинула на него тяжелый взгляд. Хотя, ее поведение и стало гораздо более взрослым и серьезным после принятия на себя роли главы приюта, она не избавилась от подозрительности к любому, кто обладал властью. Ее же отношение к ухажеру наставницы было сложным.

С одной стороны, Умка помнила, как Бьерн без малейших сомнений был готов заслонить ее от опасности тогда, когда верные дворовые друзья подвели. И, в общем-то, понимала, что без его вмешательства вряд ли бы осталась в живых после столкновения с лордом Дарвином. Да и позже, помогая ей с обустройством приюта, он проявил себя человеком надежным и не склонным к излишней тирании. С другой стороны, старые опасения на его счет все еще жили в ее душе. Умка довольно мало времени сейчас проводила с Эсперансой, но успела заметить, как изменилась ее наставница после начала этого быстрого и бурного романа. И такие изменения из-за мужчины, пусть даже наделенного многими достоинствами, откровенно пугали девушку.

Она заметила, что певица в одночасье, растеряла всю свою уверенность и силу. Сейчас было заметно, что женщина расцветала всеми яркими красками своей натуры, только когда инквизитор появлялся в поле ее зрения. В остальное же время она будто засыпала, отгораживалась от мира, продолжая действовать механически.

К счастью, в этот момент в комнату вплыла Эсперанса. Бьерн тут же устремился к ней навстречу, чтобы поцеловать руку.

– Вы сегодня восхитительны, – интимным тоном сообщил он ей, – и мне бы хотелось вручить вам эти цветы. Продавец заверил меня, что они доставлены из самых Южных колоний.

Он словно из ниоткуда извлек букет желтых маков и вручил его Эсперансе. Бывшая беспризорница со смесью любопытства и смущения наблюдала, как на щеках ее наставницы вспыхнул девичий румянец, и она рассмеялась с интонациями, каких не удостаивался ни один из ее прежних поклонников.

Напряжение, которое внимательный глаз Умки улавливал между этой парой, тоже весьма тревожило и пугало девушку. Оно, как волны электричества, пропитывало комнату, скользило в робких, как будто случайных прикосновениях. Они даже соблюдение этикета превратили в какую-то затейливую игру с непонятным смыслом. И было заметно, как тяжело им оторвать друг от друга взгляд. В этой обстановке девушка явственно чувствовала себя лишней.

Когда все наконец уселись за стол, а лакей удалился, расставив блюда по местам, Эсперанса поспешила завести общую беседу:

– Бьерн, скажите, а как часто вы сами служите в Анне-на-полях? – она задержала долгий, таинственный взгляд на инквизиторе и немного неохотно повернулась к Умке, – я тебе рассказывала, что это чудесная церковь, и мне бы хотелось, чтобы мы с тобой начали посещать именно ее. Надеюсь, тебе она тоже понравится. Да и детей следует приучать к церковной дисциплине, как думаешь?

– Не так часто, как хотелось бы, но викарий Доусон будет, безусловно, рад видеть вас среди своих прихожан. Думаю, мы могли бы отправиться туда завтра все вместе? – отозвался Бьерн, не отрываясь, следя за каждым движением певицы. Ее присутствие и ненавязчивые подсказки помогли ему немного расслабиться.

Девушка же пыталась сделать вид, что увлечена фрикасе на своей тарелке. Общая атмосфера ужина нервировала ее. А разговоры о религии не вызывали энтузиазма. Приемный отец в свое время крестил ее в церкви Создателя и в память о нем она соблюдала все положенные обряды, но не ощущала в этом какой-то внутренней потребности.

– В приют раньше по воскресеньям приходил кто-нибудь из священников, но Анжела при всей своей набожности не настаивала, чтобы они его слушали, – ответила она.

– Так может быть, стоит исправить это упущение? А мы могли бы помочь тебе справиться со всем выводком, – тут же загорелась идеей Эсперанса.

– Ну, если потом угостить их чем-то вкусным, это вполне сойдет за праздничный поход, а праздник им бы сейчас не помешал, – кивнула Умка, прекрасно знающая, как сложно дети переживали случившееся.

– Оценят ли твои подопечные пироги в старых торговых рядах? – решился вступить в разговор и Бьерн.

Умка бросила на него гораздо более благожелательный взгляд и кивнула:

– Сойдет. Вообще, для мелкоты будет самое то. Сытно и не слишком требуется следить за манерами.

– Ну, тогда решили, – певица уже предвкушала завтрашний поход, хотя и в компании оравы приютских сорванцов.

– По поводу завтрашнего дня, – Бьерн сделал глоток вина, чтобы собраться с мыслями, и решился заговорить о том, что беспокоило его вот уже второй день, – моя матушка хочет видеть меня.

Он почти непроизвольно нашел на столе ладонь невесты и накрыл ее своей, ища ее взгляд.

– Одного? – тут же уловила скрывающийся за его осторожными словами подтекст Эсперанса.

– По крайней мере, таково ее желание, но я не склонен соглашаться с ней в этом и хотел бы, чтобы вы поехали со мной, – он взглянул ей в глаза, черпая силы в ее безусловном внимании.

– Вы полагаете, это будет уместно? – все сомнения, связанные с помолвкой, снова вернулись к Эсперансе, и она поспешила сжать его ладонь.

Признание будущей невестки со стороны матери Бьерна, одного из столпов общества в Ронгарде, было важным шагом, на который она явно пока не была готова. А инквизитор, судя по всему, не хотел дать ей возможности увильнуть.

– Более чем, особенно с учетом того, что вы уже были ей представлены, – уверенно кивнул он.

– А мое присутствие тоже понадобится? – испуганно спросила Умка. Она уже была наслышана от прислуги о строгой и властной старой леди.

Вопрос поставил Бьерна в тупик: следовало ли представить девушку матери сразу, или подождать со знакомством до момента, как та смирится со сложившейся ситуацией? И тот, и другой вариант казались равно опасными. В такие моменты инквизитор даже жалел, что не уделял светским обязанностям достаточно внимания, и не слишком разбирался в тонкостях и подводных камнях, ожидающих их на пути.

Но Эсперанса, видя его замешательство, смогла, наконец, сосредоточиться и поспешила на помощь:

– Насколько я понимаю, это ее обычный приемный день, так что, это должен быть официальный визит с моей стороны. Ты же пока не выезжаешь и не можешь быть ей представлена в такой ситуации. Да и мое появление, подозреваю, уже вызовет достаточный скандал. Поэтому, лучше дать почтенной сеньоре время привыкнуть к нам.

После того, как Бьерн выразил желание, чтобы она ехала вместе с ним, возможность отказа она даже не рассматривала. А вот стратегию поведения со старой драконицей требовалось продумать до мелочей.

– Ну и слава богу, как раз займусь разбором пожертвований для мелюзги, – с явным облегчением сообщила Умка, но потом тревожно посмотрела на Эспи.

От нее не укрылось, что та была явно не в восторге от предстоящей встречи.

– Помимо моей матушки, судя по всему, нас ждет завтра встреча и с моим старшим братом, – вернулся к теме Бьерн.

– Вашим братом? – Эсперанса впервые услышала о нем, и тут же вся обратилась в слух, развернувшись в сторону инквизитора, – не могли бы вы рассказать о нем и других членах вашей семьи?

– Да, разумеется, – он кивнул, – в настоящее время моя семья – это матушка, старший брат Николас, его супруга Анабель и их трое детей. Есть еще несколько отдаленных кузенов, но с ними мы почти не поддерживаем связь.

Эсперанса внимательно вслушивалась в малейшие интонации в голосе жениха, стараясь побольше выяснить о людях, чье расположение ей предстояло завоевать. Бьерн продолжал:

– Мой брат пошел по стопам отца и после его смерти занялся политикой. Сейчас он член парламента и большую часть времени проводит в столице.

– Политик? Надо полагать, от консервативно-церковной партии, – припомнила их прошлые разговоры певица, – и, насколько я понимаю, в следующем году у него выборы? Это создаст для нас проблемы?

– Да, все верно. По сути, он унаследовал место отца в партии и палате. И вынужден согласиться, что его отношение к нам будет определяться его предвыборной кампанией. Но откуда вы так тонко чувствуете такие вещи? – удивился он, с нежностью глядя на певицу.

– Боюсь, мне приходилось иметь дело кое с кем из политиков, – пожала плечами Эсперанса, – и среди содержанок вполне распространено знание о том, что такие господа весьма любвеобильны сразу после выборов, и хорошо платят за свои секреты в преддверии очередной кампании.