Я буду думать лишь о вас, о вас… Стихи бесплатное чтение

Скачать книгу

«К рощам рая уходят тени»

Николай Гумилёв родился в Кронштадте 15 апреля 1886 года. Его отец был корабельным врачом. В своей жизни Гумилёв много путешествовал. С родителями он переезжал в Петербург, Тифлис, Царское Село. Получив аттестат зрелости, начинающий поэт отправился во Францию. Здесь он посещал выставки, картинные галереи, ходил на лекции в Сорбонну, стал издателем литературного журнала «Сириус», но вышло только 3 номера журнала. Он много путешествовал по Европе.

В 1907 году Гумилёв вернулся в Россию, но тут же отправился в своё первое путешествие в Африку. Всего поездок в Африку будет три. По возвращении в 1913 году он передал в музей богатую коллекцию.

В 1910 году Гумилев стал основателем «Цеха поэтов», в который вошли многие известные литераторы того времени. Гумилёв был литературным теоретиком, искренне верившим, что художественное слово не только влияет на умы людей, но и способно менять окружающую действительность в лучшую сторону. Гумилёв сделал заявление о том, что в поэзии появилось новое течение – акмеизм. Его представители сумели преодолеть символизм, вернули в поэзию стройность и строгость стиха. Они основали в 1912 году издательство «Гиперборей» и журнал с одноименным названием.

25 апреля 1910 года поэт женился на Анне Горенко (Ахматовой), в 1912 году родился сын Лев.

С началом Первой мировой войны все планы литератора были разрушены. Он ушел на фронт и стал настоящим героем, из вольноопределяющегося его быстро произвели в офицеры. Отважный воин был награжден двумя Георгиевскими крестами. В конце войны он проходил службу в качестве адъютанта при комиссаре Временного правительства в Париже.

В 1918 году Гумилёв приехал в Россию, он с трудом представлял, что именно ждет его на родине. На фоне массовой эмиграции его возвращение расценивали почти как самоубийство: было очевидно, что убежденному монархисту в большевистской России будет трудно. «Уж мать-то всегда ждет, а здесь и она не ждала…» – вспоминала Анна Ахматова. С женой Гумилев увиделся уже в начале мая 1918 года. Эта встреча не стала для поэта радостной: Ахматова потребовала развода. Супруги развелись в августе.

Издательство «Петербург» предложило ему написать книгу «География в стихах». В издательстве Максима Горького «Всемирная литература» Гумилёв заведовал французским отделом, редактировал переводы других поэтов. Его пригласили преподавать мастерство перевода в недавно учрежденный Институт живого слова.

Гумилев попытался воссоздать «Цех поэтов» и выпустил два альманаха стихов. Критики отмечали рост его поэтического таланта. Гумилёв также возглавил литературную студию «Звучащая раковина», где читал лекции начинающим поэтам. В начале 1921 года он был избран председателем Петроградского отдела Всероссийского союза поэтов.

Николай Гумилев никогда не скрывал своего отношения к новой власти. Он открыто заявлял: «Я монархист». Гумилева уговаривали быть осторожнее. Он смеялся: «Большевики презирают перебежчиков и уважают саботажников. Я предпочитаю, чтобы меня уважали».

В начале августа 1921 года Николая Гумилёва арестовали. По делу проходило свыше ста человек, почти все были представителями творческой и научной интеллигенции. Коллеги сделали все возможное для его освобождения. Максим Горький дважды обращался к Ленину с просьбой о помиловании литератора, но все было тщетно. 24 августа был вынесен смертный приговор. 26 августа 1921 года Николая Гумилёва и 56 других обвиняемых расстреляли.

В конце XX века были обнародованы документы, которые подтверждали существование Петроградской боевой организации. Однако вопрос о причастности Гумилёва к ее работе до сих пор остается открытым. Место захоронения поэта неизвестно.

Гумилёв составил и издал сборники стихов: «Горы и ущелья» (1903), «Путь конквистадоров» (1905), «Романтические цветы» (1908), «Жемчуга» (1910), «Чужое небо» (1912), «Колчан» (1916), «Костёр» (1918), «Фарфоровый павильон. Китайские стихи» (1918), «Шатёр. Стихи 1918 г.» (1918), «Огненный столп» (1921).

Стихи Гумилёва не переиздавались с начала 1920-х годов. Они давно уже стали библиографической редкостью, предметом охоты коллекционеров и литературоведов, занимающихся поэзией Серебряного века. Гумилёв – поэт с многогранной душой: авантюрист и тончайший эстет, мыслитель и мастер слова, – он в каждом своем стихотворении открывается по-иному.

«В солнечных рощах живут великаны»

Я читаю стихи драконам, Водопадам и облакам.

Николай Гумилёв

Свою поэзию Николай Гумилёв называл Музой Дальних Странствий. Неистребимая жажда странствий владела Гумилевым всю жизнь…

«Поклонился мечети и пальмам святым»

Тяга к путешествиям, экзотическим странам была у Николая Гумилёва с самого юного возраста. Великий русский поэт, один из наиболее известных авторов Серебряного века, побывал в Африке трижды. Первый раз в 1909 году – как турист и самостоятельный путешественник, затем в 1911 как корреспондент журнала «Аполлон», и наконец в 1913 году – в качестве главы научной экспедиции от Академии наук. Николай Гумилёв – не только поэт, но и один из крупнейших исследователей Африки.

Гумилёв отправляется в путешествие. Ему удаётся побывать в Турции, Греции и Египте, но из-за нехватки денег, молодому путешественнику приходится вернуться обратно домой.

Поездка в «страну фараонов» произвела на него большое впечатление. Впоследствии он стал одним из крупнейших исследователей Африки, совершив несколько научных экспедиций на этот континент. Интересно, что из Африки Гумилёв сумел привести уникальную коллекцию, которую сейчас можно увидеть в Кунсткамере Санкт-Петербурга.

В конце 1909 года поэт отправляется в Абиссинию, где проводит несколько месяцев.

В 1913 году Гумилев снова едет в Африку, в которой проводит полгода. Но в связи с началом Первой мировой войны (1914–1918 годов) ему приходится возвратиться домой.

Во время поездки в Африку в 1913 году Гумилев побывал в эфиопском городе Шейх-Гуссейн. Там его привели в гробницу святого Шейх-Гуссейна, в честь которого и назвали город. По преданию, из пещеры, в которой был похоронен святой, не мог выбраться ни один грешник. Гумилев так вспоминал свой визит в гробницу Шейх-Гуссейна: «Надо было раздеться и пролезть между камней в очень узкий проход. Если кто застревал – он умирал в страшных мучениях: никто не смел протянуть ему руку, никто не смел подать ему кусок хлеба или чашку воды… А я вернулся. Тогда еще с усмешкой подумал – значит, не грешник, значит, святой».

Романтик, поэт, исследователь, Гумилёв проникся искренней любовью к далекому континенту. Он собирал и изучал фольклор, первым перевел вавилонский эпос «Гильгамеш».

Николай Гумилёв много путешествовал – побывал в Италии, во Франции, совершил несколько экспедиций по восточной и северо-восточной Африке, откуда привез в Музей антропологии и этнографии в Санкт-Петербурге богатейшую коллекцию фотографий и предметов. Опыт скитаний отразился в стихотворениях, сборниках, поэмах.

В Гумилёве ценно искание трудных дорог, постоянная готовность к подвигу, слияние идеи с жизнью.

Капитаны

I
  • На полярных морях и на южных,
  • По изгибам зеленых зыбей,
  • Меж базальтовых скал и жемчужных
  • Шелестят паруса кораблей.
  • Быстрокрылых ведут капитаны,
  • Открыватели новых земель,
  • Для кого не страшны ураганы,
  • Кто изведал мальстремы и мель,
  • Чья не пылью затерянных хартий, —
  • Солью моря пропитана грудь,
  • Кто иглой на разорванной карте
  • Отмечает свой дерзостный путь
  • И, взойдя на трепещущий мостик,
  • Вспоминает покинутый порт,
  • Отряхая ударами трости
  • Клочья пены с высоких ботфорт,
  • Или, бунт на борту обнаружив,
  • Из-за пояса рвет пистолет,
  • Так что сыпется золото с кружев,
  • С розоватых брабантских манжет.
  • Пусть безумствует море и хлещет,
  • Гребни волн поднялись в небеса,
  • Ни один пред грозой не трепещет,
  • Ни один не свернет паруса.
  • Разве трусам даны эти руки,
  • Этот острый, уверенный взгляд
  • Что умеет на вражьи фелуки
  • Неожиданно бросить фрегат,
  • Меткой пулей, острогой железной
  • Настигать исполинских китов
  • И приметить в ночи многозвездной
  • Охранительный свет маяков?
II
  • Вы все, паладины Зеленого Храма,
  • Над пасмурным морем следившие румб,
  • Гонзальво и Кук, Лаперуз и де-Гама,
  • Мечтатель и царь, генуэзец Колумб!
  • Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий,
  • Синдбад-Мореход и могучий Улисс,
  • О ваших победах гремят в дифирамбе
  • Седые валы, набегая на мыс!
  • А вы, королевские псы, флибустьеры,
  • Хранившие золото в темном порту,
  • Скитальцы арабы, искатели веры
  • И первые люди на первом плоту!
  • И все, кто дерзает, кто хочет, кто ищет,
  • Кому опостылели страны отцов,
  • Кто дерзко хохочет, насмешливо свищет,
  • Внимая заветам седых мудрецов!
  • Как странно, как сладко входить в ваши
  • грезы,
  • Заветные ваши шептать имена,
  • И вдруг догадаться, какие наркозы
  • Когда-то рождала для вас глубина!
  • И кажется – в мире, как прежде, есть
  • страны,
  • Куда не ступала людская нога,
  • Где в солнечных рощах живут великаны
  • И светят в прозрачной воде жемчуга.
  • С деревьев стекают душистые смолы,
  • Узорные листья лепечут: «Скорей,
  • Здесь реют червонного золота пчелы,
  • Здесь розы краснее, чем пурпур царей!»
  • И карлики с птицами спорят за гнезда,
  • И нежен у девушек профиль лица…
  • Как будто не все пересчитаны звезды,
  • Как будто наш мир не открыт до конца!
III
  • Только глянет сквозь утесы
  • Королевский старый форт,
  • Как веселые матросы
  • Поспешат в знакомый порт.
  • Там, хватив в таверне сидру,
  • Речь ведет болтливый дед,
  • Что сразить морскую гидру
  • Может черный арбалет.
  • Темнокожие мулатки
  • И гадают, и поют,
  • И несется запах сладкий
  • От готовящихся блюд.
  • А в заплеванных тавернах
  • От заката до утра
  • Мечут ряд колод неверных
  • Завитые шулера.
  • Хорошо по докам порта
  • И слоняться, и лежать,
  • И с солдатами из форта
  • Ночью драки затевать.
  • Иль у знатных иностранок
  • Дерзко выклянчить два су,
  • Продавать им обезьянок
  • С медным обручем в носу.
  • А потом бледнеть от злости
  • Амулет зажать в полу,
  • Вы проигрывая в кости
  • На затоптанном полу.
  • Но смолкает зов дурмана,
  • Пьяных слов бессвязный лет,
  • Только рупор капитана
  • Их к отплытью призовет.
IV
  • Но в мире есть иные области,
  • Луной мучительной томимы.
  • Для высшей силы, высшей доблести
  • Они навек недостижимы.
  • Там волны с блесками и всплесками
  • Непрекращаемого танца,
  • И там летит скачками резкими
  • Корабль Летучего Голландца.
  • Ни риф, ни мель ему не встретятся,
  • Но, знак печали и несчастий,
  • Огни святого Эльма светятся,
  • Усеяв борт его и снасти.
  • Сам капитан, скользя над бездною,
  • За шляпу держится рукою,
  • Окровавленной, но железною,
  • В штурвал вцепляется – другою.
  • Как смерть, бледны его товарищи,
  • У всех одна и та же дума.
  • Так смотрят трупы на пожарище,
  • Невыразимо и угрюмо.
  • И если в час прозрачный, утренний
  • Пловцы в морях его встречали,
  • Их вечно мучил голос внутренний
  • Слепым предвестием печали.
  • Ватаге буйной и воинственной
  • Так много сложено историй,
  • Но всех страшней и всех таинственней
  • Для смелых пенителей моря —
  • О том, что где-то есть окраина —
  • Туда, за тропик Козерога! —
  • Где капитана с ликом Каина
  • Легла ужасная дорога.
Июнь 1909

Ослепительное

  • Я тело в кресло уроню,
  • Я свет руками заслоню
  • И буду плакать долго, долго,
  • Припоминая вечера,
  • Когда не мучило «вчера»
  • И не томили цепи долга;
  • И в море врезавшийся мыс,
  • И одинокий кипарис,
  • И благосклонного Гуссейна,
  • И медленный его рассказ,
  • В часы, когда не видит глаз
  • Ни кипариса, ни бассейна.
  • И снова властвует Багдад,
  • И снова странствует Синдбад,
  • Вступает с демонами в ссору,
  • И от египетской земли
  • Опять уходят корабли
  • В великолепную Бассору
  • Купцам и прибыль и почет.
  • Но нет; не прибыль их влечет
  • В нагих степях, над бездной водной;
  • О тайна тайн, о птица Рок,
  • Не твой ли дальний островок
  • Им был звездою путеводной?
  • Ты уводила моряков
  • В пещеры джинов и волков,
  • Хранящих древнюю обиду,
  • И на висячие мосты
  • Сквозь темно-красные кусты
  • На пир к Гаруну-аль-Рашиду
  • И я когда-то был твоим,
  • Я плыл, покорный пилигрим,
  • За жизнью благостной и мирной,
  • Чтоб повстречал меня Гуссейн
  • В садах, где розы и бассейн,
  • На берегу за старой Смирной.
  • Когда же… Боже, как чисты
  • И как мучительны мечты!
  • Ну что же, раньте сердце, раньте, —
  • Я тело в кресло уроню,
  • Я свет руками заслоню
  • И буду плакать о Леванте.
Май 1910

Алжир и Тунис

  • От Европы старинной
  • Оторвавшись, Алжир,
  • Как изгнанник невинный,
  • В знойной Африке сир.
  • И к Италии дальной
  • Дивно выгнутый мыс
  • Простирает печальный
  • Брат Алжира, Тунис.
  • Здесь по-прежнему стойки
  • Под напором ветров
  • Башни римской постройки,
  • Колоннады дворцов.
  • У крутых побережий
  • На зеленом лугу
  • Липы, ясени те же,
  • Что на том берегу.
  • И Атласа громада
  • Тяжела и черна,
  • Словно Сиерра-Невада
  • Ей от века родна.
  • Этих каменных скатов
  • Мы боялись, когда
  • Варварийских пиратов
  • Здесь гнездились суда.
  • И кровавились волны,
  • И молил Сервантес
  • Вожделенной свободы
  • У горячих небес.
  • Но Алжирского бея
  • Дни давно пронеслись.
  • За Алжиром, слабея,
  • Покорился Тунис.
  • И былые союзы
  • Вспомнив с этой страной,
  • Захватили французы
  • Край наследственный свой.
  • Ныне эти долины
  • Игр и песен приют,
  • С крутизны Константины
  • Христиан не столкнут.
  • Нож кривой янычара
  • Их не срубит голов
  • И под пулей Жерара
  • Пал последний из львов.
  • И в стране, превращенной
  • В фантастический сад,
  • До сих пор запрещенный,
  • Вновь зацвел виноград.
  • Средь полей кукурузы
  • Поднялись города,
  • Где смакуют французы
  • Смесь абсента и льда.
  • И глядят бедуины,
  • Уважая гостей,
  • На большие витрины
  • Чужеземных сластей.
  • Но на север и ныне
  • Юг оскалил клыки.
  • Всё ползут из пустыни
  • Рыжей стаей пески.
  • Вместо хижин – могилы.
  • Вместо озера – рвы…
  • И отходят кабилы,
  • Огрызаясь, как львы.
  • Только белый бороться
  • Рад со всяким врагом,
  • Вырывает колодцы,
  • Садит пальмы кругом.
  • Он выходит навстречу
  • Этой тучи сухой,
  • Словно рыцарь на сечу
  • С исполинской змеей.
  • И как нежные девы
  • Золотой старины,
  • В тихом поле посевы
  • Им одним спасены.
<1910>

Абиссинские песни

I. Военная
  • Носороги топчут наше дурро,
  • Обезьяны обрывают смоквы,
  • Хуже обезьян и носорогов
  • Белые бродяги итальянцы.
  • Первый флаг забился над Харраром,
  • Это город раса Маконена,
  • Вслед за ним проснулся древний Аксум
  • И в Тигрэ заухали гиены.
  • По лесам, горам и плоскогорьям
  • Бегают свирепые убийцы,
  • Вы, перерывающие горло,
  • Свежей крови вы напьетесь нынче.
  • От куста к кусту переползайте,
  • Как ползут к своей добыче змеи,
  • Прыгайте стремительно с утесов —
  • Вас прыжкам учили леопарды.
  • Кто добудет в битве больше ружей,
  • Кто зарежет больше итальянцев,
  • Люди назовут того ашкером
  • Самой белой лошади негуса.
II. Пять быков
  • Я служил пять лет у богача,
  • Я стерег в полях его коней,
  • И за то мне подарил богач
  • Пять быков, приученных к ярму.
  • Одного из них зарезал лев,
  • Я нашел в траве его следы,
  • Надо лучше охранять крааль,
  • Надо на ночь зажигать костер.
  • А второй взбесился и бежал,
  • Звонкою ужаленный осой,
  • Я блуждал по зарослям пять дней,
  • Но нигде не мог его найти.
  • Двум другим подсыпал мой сосед
  • В пойло ядовитой белены,
  • И они валялись на земле
  • С высунутым синим языком.
  • Заколол последнего я сам,
  • Чтобы было, чем попировать
  • В час, когда пылал соседский дом
  • И вопил в нем связанный сосед.
III. Невольничья
  • По утрам просыпаются птицы,
  • Выбегают в поле газели,
  • И выходит из шатра европеец,
  • Размахивая длинным бичом.
  • Он садится под тенью пальмы,
  • Обвернув лицо зеленой вуалью,
  • Ставит рядом с собой бутылку виски
  • И хлещет ленящихся рабов.
  • Мы должны чистить его вещи,
  • Мы должны стеречь его мулов,
  • А вечером есть солонину,
  • Которая испортилась днем.
  • Слава нашему хозяину европейцу,
  • У него такие дальнобойные ружья,
  • У него такая острая сабля
  • И так больно хлещущий бич!
  • Слава нашему хозяину европейцу,
  • Он храбр, но он не догадлив,
  • У него такое нежное тело,
  • Его сладко будет пронзить ножом!
IV. Занзибарские девушки
  • Раз услышал бедный абиссинец,
  • Что далеко, на севере, в Каире
  • Занзибарские девушки пляшут
  • И любовь продают за деньги.
  • А ему давно надоели
  • Жирные женщины Габеша,
  • Хитрые и злые сомалийки
  • И грязные поденщицы Каффы.
  • И отправился бедный абиссинец
  • На своем единственном муле
  • Через горы, леса и степи
  • Далеко, далеко на север.
  • На него нападали воры,
  • Он убил четверых и скрылся,
  • А в густых лесах Сенаара
  • Слон-отшельник растоптал его мула.
  • Двадцать раз обновлялся месяц,
  • Пока он дошел до Каира
  • И вспомнил, что у него нет денег,
  • И пошел назад той же дорогой.
Май 1910

Африканская ночь

  • Полночь сошла, непроглядная темень,
  • Только река от луны блестит,
  • А за рекой неизвестное племя,
  • Зажигая костры, шумит.
  • Завтра мы встретимся и узнаем,
  • Кому быть властителем этих мест.
  • Им помогает черный камень,
  • Нам – золотой нательный крест.
  • Вновь обхожу я бугры и ямы,
  • Здесь будут вещи, мулы тут;
  • В этой унылой стране Сидамо
  • Даже деревья не растут.
  • Весело думать: если мы одолеем, —
  • Многих уже одолели мы, —
  • Снова дорога желтым змеем
  • Будет вести с холмов на холмы.
  • Если же завтра волны Уэби
  • В рев свой возьмут мой предсмертный вздох,
  • Мертвый, увижу, как в бледном небе
  • С огненным черный борется бог.
С 24 апреля по сентябрь 1913

Вступление

  • Оглушенная ревом и топотом,
  • Облеченная в пламень и дымы,
  • О тебе, моя Африка, шёпотом
  • В небесах говорят серафимы.
  • И твое открывая Евангелье,
  • Повесть жизни ужасной и чудной,
  • О неопытном думают ангеле,
  • Что приставлен к тебе, безрассудной.
  • Про деянья свои и фантазии,
  • Про звериную душу послушай,
  • Ты, на дереве древнем Евразии
  • Исполинской висящая грушей.
  • Обреченный тебе, я поведаю
  • О вождях в леопардовых шкурах,
  • Что во мраке лесов за победою
  • Водят полчища воинов хмурых.
  • О деревнях с кумирами древними,
  • Что смеются усмешкой недоброй,
  • И о львах, что стоят над деревнями
  • И хвостом ударяют о ребра.
  • Дай за это дорогу мне торную,
  • Там где нету пути человеку
  • Дай назвать моим именем черную,
  • До сих пор неоткрытую реку.
  • И последняя милость, с которою
  • Отойду я в селенья святые,
  • Дай скончаться под той сикоморою,
  • Где с Христом отдыхала Мария.
Осень – зима 1918

Приглашение в путешествие

  • Уедем, бросим край докучный
  • И каменные города,
  • Где Вам и холодно, и скучно,
  • И даже страшно иногда.
  • Нежней цветы и звезды ярче
  • В стране, где светит Южный Крест,
  • В стране богатой, словно ларчик
  • Для очарованных невест.
  • Мы дом построим выше ели,
  • Мы камнем выложим углы
  • И красным деревом панели,
  • А палисандровым полы.
  • И средь разбросанных тропинок
  • В огромном розовом саду
  • Мерцанье будет пестрых спинок
  • Жуков, похожих на звезду.
  • Уедем! Разве вам не надо
  • В тот час, как солнце поднялось,
  • Услышать страшные баллады,
  • Рассказы абиссинских роз:
  • О древних сказочных царицах,
  • О львах в короне из цветов,
  • О черных ангелах, о птицах,
  • Что гнезда вьют средь облаков.
  • Найдем мы старого араба,
  • Читающего нараспев
  • Стих про Рустема и Зораба
  • Или про занзибарских дев.
  • Когда же нам наскучат сказки,
  • Двенадцать стройных негритят
  • Закружатся пред нами в пляске
  • И отдохнуть не захотят.
  • И будут приезжать к нам в гости,
  • Когда весной пойдут дожди,
  • В уборах из слоновой кости
  • Великолепные вожди.
  • В горах, где весело, где ветры
  • Кричат, рубить я стану лес,
  • Смолою пахнущие кедры,
  • Платан, встающий до небес.
  • Я буду изменять движенье
  • Рек, льющихся по крутизне,
  • Указывая им служенье,
  • Угодное отныне мне.
  • А Вы, Вы будете с цветами,
  • И я Вам подарю газель
  • С такими нежными глазами,
  • Что кажется, поет свирель;
  • Иль птицу райскую, что краше
  • И огненных зарниц, и роз,
  • Порхать над темно-русой Вашей
  • Чудесной шапочкой волос.
  • Когда же Смерть, грустя немного,
  • Скользя по роковой меже,
  • Войдет и станет у порога, —
  • Мы скажем смерти: «Как, уже?»
  • И, не тоскуя, не мечтая,
  • Пойдем в высокий Божий рай,
  • С улыбкой ясной узнавая
  • Повсюду нам знакомый край.
Март 1918

Суэцкий канал

  • Стаи дней и ночей
  • Надо мной колдовали,
  • Но не знаю светлей,
  • Чем в Суэцком канале,
  • Где идут корабли,
  • Не по морю, по лужам,
  • Посредине земли
  • Караваном верблюжьим.
  • Сколько птиц, сколько птиц
  • Здесь на каменных скатах,
  • Голубых небылиц,
  • Голенастых, зобатых!
  • Виден ящериц рой
  • Золотисто-зеленых,
  • Словно влаги морской
  • Стынут брызги на склонах.
  • Мы кидаем плоды
  • На ходу арапчатам,
  • Что сидят у воды,
  • Подражая пиратам.
  • Арапчата орут
  • Так задорно и звонко,
  • И шипит марабут
  • Нам проклятья вдогонку.
  • А когда на пески
  • Ночь, как коршун, посядет,
  • Задрожат огоньки
  • Впереди нас и сзади;
  • Те красней, чем коралл,
  • Эти зелены, сини…
  • Водяной карнавал
  • В африканской пустыне.
  • С отдаленных холмов,
  • Легким ветром гонимы,
  • Бедуинских костров
  • К нам доносятся дымы.
  • С обвалившихся стен
  • И изгибов канала
  • Слышен хохот гиен,
  • Завыванья шакала.
  • И в ответ пароход,
  • Звезды ночи печаля,
  • Спящей Африке шлет
  • Переливы рояля.
Осень – зима 1918

Нигер

  • Я на карте моей под ненужною сеткой
  • Сочиненных для скуки долгот и широт,
  • Замечаю, как что-то чернеющей веткой,
  • Виноградной оброненной веткой ползет.
  • А вокруг города, точно горсть виноградин,
  • Это – Бусса, и Гомба, и царь Тимбукту,
  • Самый звук этих слов мне, как солнце, отраден,
  • Точно бой барабанов, он будит мечту.
  • Но не верю, не верю я, справлюсь по книге,
  • Ведь должна же граница и тупости быть!
  • Да, написано Нигер… О, царственный Нигер,
  • Вот как люди посмели тебя оскорбить!
  • Ты торжественным морем течешь по Судану,
  • Ты сражаешься с хищною стаей песков,
  • И когда приближаешься ты к океану,
  • С середины твоей не видать берегов.
  • Бегемотов твоих розоватые рыла
  • Точно сваи незримого чудо-моста,
  • И винты пароходов твои крокодилы
  • Разбивают могучим ударом хвоста.
  • Я тебе, о мой Нигер, готовлю другую,
  • Небывалую карту, отраду для глаз,
  • Я широкою лентой парчу золотую
  • Положу на зелёный и нежный атлас.
  • Снизу слева кровавые лягут рубины —
  • Это край металлических странных богов.
  • Кто зарыл их в угрюмых ущельях Бенины
  • Меж слоновьих клыков и людских черепов?
  • Дальше справа, где рощи густые Сокото,
  • На атлас положу я большой изумруд, —
  • Здесь богаты деревни, привольна охота,
  • Здесь свободные люди, как птицы поют.
  • Дальше бледный опал, прихотливо мерцая
  • Затаенным в нем красным и синим огнем,
  • Мне так сладко напомнит равнины Сонгаи
  • И султана сонгайского глиняный дом.
  • И жемчужиной дивной, конечно, означен
  • Будет город сияющих крыш, Тимбукту,
  • Над которым и коршун кричит, озадачен,
  • Видя в сердце пустыни мимозы в цвету,
  • Видя девушек смуглых и гибких, как лозы,
  • Чье дыханье пьяней бальзамических смол,
  • И фонтаны в садах и кровавые розы,
  • Что венчают вождей поэтических школ.
  • Сердце Африки пенья полно и пыланья,
  • И я знаю, что, если мы видим порой
  • Сны, которым найти не умеем названья,
  • Это ветер приносит их, Африка, твой!
Осень – зима 1918

Мадагаскар

  • Сердце билось, смертно тоскуя,
  • Целый день я бродил в тоске,
  • И мне снилось ночью: плыву я
  • По какой-то большой реке.
  • С каждым мигом все шире, шире
  • И светлей, и светлей река,
  • Я в совсем неведомом мире,
  • И ладья моя так легка.
  • Красный идол на белом камне
  • Мне поведал разгадку чар,
  • Красный идол на белом камне
  • Громко крикнул: – Мадагаскар! —
  • В раззолоченных паланкинах,
  • В дивно-вырезанных ладьях,
  • На широких воловьих спинах
  • И на звонко ржущих конях
  • Там, где пели и трепетали
  • Легких тысячи лебедей,
  • Друг за другом вслед выступали
  • Смуглолицых толпы людей.
  • И о том, как руки принцессы
  • Домогался старый жених
  • Сочиняли смешные пьесы
  • И сейчас же играли их.
  • А в роскошной форме гусарской
  • Благосклонно на них взирал
  • Королевы мадагаскарской
  • Самый преданный генерал.
  • Между них быки Томатавы,
  • Схожи с грудою темных камней,
  • Пожирали жирные травы
  • Благовоньем полных полей.
  • И вздыхал я, зачем плыву я,
  • Не останусь я здесь зачем:
  • Неужель и здесь не спою я
  • Самых лучших моих поэм?
  • Только голос мой был не слышен,
  • И никто мне не мог помочь,
  • А на крыльях летучей мыши
  • Опускалась теплая ночь.
  • Небеса и лес потемнели,
  • Смолкли лебеди в забытье…
  • …Я лежал на моей постели
  • И грустил о моей ладье.
Осень – зима 1918

Экваториальный лес

  • Я поставил палатку на каменном склоне
  • Абиссинских, сбегающих к западу гор
  • И недели смотрел, как пылают закаты
  • Над зеленою крышей далеких лесов.
  • Прилетали оттуда какие-то птицы
  • С изумрудными перьями в длинных хвостах,
  • По ночам выбегали веселые зебры,
  • Мне был слышен их храп и удары копыт.
  • И однажды Закат был особенно красен,
  • И особенный запах летел от лесов,
  • И к палатке моей подошел европеец,
  • Исхудалый, небритый, и есть попросил.
  • Вплоть до ночи он ел неумело и жадно,
  • Клал сардинки на мяса сухого ломоть,
  • Как пилюли проглатывал кубики магги
  • И в абсент добавлять отказался воды.
  • Я спросил, почему он так мертвенно бледен,
  • Почему его руки сухие дрожат,
  • Как листы? – «Лихорадка великого леса», —
  • Он ответил и с ужасом глянул назад.
  • Я спросил про большую открытую рану,
  • Что сквозь тряпки чернела на впалой груди,
  • Что с ним было? – «Горилла великого леса», —
  • Он сказал и не смел оглянуться назад.
  • Был с ним карлик, мне по пояс, голый
  • и черный,
  • Мне казалось, что он не умел говорить,
  • Точно пес он сидел за своим господином,
  • Положив на колени бульдожье лицо.
  • Но когда мой слуга подтолкнул его в шутку,
  • Он оскалил ужасные зубы свои
  • И потом целый день волновался и фыркал
  • И раскрашенным дротиком бил по земле.
  • Я постель предоставил усталому гостю,
  • Лег на шкурах пантер, но не мог задремать,
  • Жадно слушая длинную дикую повесть,
  • Лихорадочный бред пришлеца из лесов.
  • Он вздыхал: – Как темно! Этот лес
  • бесконечен,
  • Не увидеть нам солнца уже никогда!
  • Пьер, дневник у тебя? На груди под рубашкой?
  • Лучше жизнь потерять нам, чем этот дневник!
  • Почему нас покинули черные люди?
  • Горе! Компасы наши они унесли…
  • Что нам делать? Не видно ни зверя, ни птицы.
  • Только шорох и посвист вверху и внизу.
  • Пьер, заметил костры? Там наверное люди!
  • Неужели же мы, наконец, спасены?
  • Это карлики… сколько их, сколько
  • собралось…
  • Пьер, стреляй! На костре человечья нога!
  • В рукопашную! Помни, отравлены стрелы!
  • Бей того, кто на пне… он кричит, он их
  • вождь!
  • Горе мне, на куски разлетелась винтовка…
  • Ничего не могу… повалили меня.
  • «Нет, я жив, только связан! Злодеи, злодеи.
  • Отпустите меня, я не в силах смотреть!
  • Жарят Пьера, а мы с ним играли в Марселе,
  • У веселого моря играли детьми.
  • Что ты хочешь, собака? Ты встал на колени?
  • Я плюю на тебя, омерзительный зверь!
  • Но ты лижешь мне руки? Ты рвешь мои путы?
  • Да, я понял, ты Богом считаешь меня…
  • Ну, бежим! Не бери человечьего мяса,
  • Всемогущие боги его не едят.
  • Лес! О, лес бесконечный! Я голоден, Акка,
  • Излови, если можешь, большую змею». —
  • Он стонал и хрипел, он хватался за сердце,
  • И на утро, почудилось мне, задремал,
  • Но когда я его разбудить, попытался,
  • Я увидел, что мухи ползли по глазам.
  • Я его закопал у подножия пальмы,
  • Крест поставил над грудой тяжелых камней,
  • И простые слова написал на дощечке:
  • «Христианин зарыт здесь, молитесь о нем».
  • Карлик, чистя свой дротик, смотрел
  • равнодушно.
  • Но, когда я закончил печальный обряд,
  • Он вскочил и, не крикнув, помчался по склону,
  • Как олень, убегая в родные леса.
  • Через год я прочел во французских газетах,
  • Я прочел и печально поник головой:
  • Из большой экспедиции к Верхнему Конго
  • До сих пор ни один не вернулся назад.
Осень – зима 1918

Замбези

  • Точно медь в самородном железе,
  • Иглы пламени врезаны в ночь,
  • Напухают валы на Замбези
  • И уносятся с гиканьем прочь.
  • Сквозь неистовство молнии белой
  • Что-то видно над влажной скалой,
  • Там могучее черное тело
  • Налегло на топор боевой.
  • Раздается гортанное пенье.
  • Шар земной обтекающих муз
  • Непреложны повсюду веленья!..
  • Он поет, этот воин зулус.
  • Я дремал в заповедном краале
  • И услышал рычание льва,
  • Сердце сжалось от сладкой печали,
  • Закружилась моя голова.
  • Меч метнулся мне в руку, сверкая,
  • Распахнулась таинственно дверь,
  • И лежал предо мной, издыхая,
  • Золотой и рыкающий зверь.
  • И запели мне духи тумана:
  • – Твой навек да прославится гнев!
  • Ты достойный потомок Дингана,
  • Разрушитель, убийца и лев! —
  • С той поры я всегда наготове,
  • По ночам мне не хочется спать,
  • Много, много мне надобно крови,
  • Чтобы жажду мою утолять.
  • За большими, как тучи, горами,
  • По болотам близ устья реки
  • Я арабам, торговцам рабами,
  • Выпускал ассагаем кишки.
  • И спускался я к бурам в равнины
  • Принести на просторы лесов
  • Восемь ран, украшений мужчины,
  • И одиннадцать вражьих голов.
  • Тридцать лет я по лесу блуждаю,
  • Не боюсь ни людей, ни огня,
  • Ни богов… но что знаю, то знаю:
  • Есть один, кто сильнее меня.
  • Это слон в неизведанных чащах,
  • Он, как я, одинок и велик
  • И вонзает во всех проходящих
  • Пожелтевший изломанный клык.
  • Я мечтаю о нем беспрестанно,
  • Я всегда его вижу во сне,
  • Потому что мне духи тумана
  • Рассказали об этом слоне.
  • С ним борьба для меня бесполезна,
  • Сердце знает, что буду убит,
  • Распахнется небесная бездна
  • И Динган, мой отец, закричит:
  • «– Да, ты не был трусливой собакой,
  • Львом ты был между яростных львов,
  • Так садись между мною и Чакой
  • На скамье из людских черепов!» —
Осень – зима 1918

Либерия

  • Берег Верхней Гвинеи богат
  • Мёдом, золотом, костью слоновой,
  • За оградою каменных гряд
  • Все пришельцу нежданно и ново.
  • По болотам блуждают огни,
  • Черепаха грузнее утеса,
  • Клювоносы таятся в тени
  • Своего исполинского носа.
  • В восемнадцатом веке сюда
  • Лишь за деревом черным, рабами
  • Из Америки плыли суда
  • Под распущенными парусами.
  • И сюда же на каменный скат
  • Пароходов толпа быстроходных
  • В девятнадцатом веке назад
  • Принесла не рабов, а свободных.
  • Видно, поняли нрав их земли
  • Вашингтонские старые девы,
  • Что такие плоды принесли
  • Благонравных брошюрок посевы.
  • Адвокаты, доценты наук,
  • Пролетарии, пасторы, воры,
  • Всё, что нужно в республике, вдруг
  • Буйно хлынуло в тихие горы.
  • Расселились… Тропический лес,
  • Утонувший в таинственном мраке.
  • В сонм своих бесконечных чудес
  • Принял дамские шляпы и фраки.
  • – «Господин президент, ваш слуга!» —
  • Вы с поклоном промолвите быстро,
  • Но взгляните: черней сапога
  • Господин президент и министры.
  • – «Вы сегодня бледней, чем всегда» —
  • Позабывшись, вы скажете даме,
  • И что дама ответит тогда,
  • Догадайтесь, пожалуйста, сами.
  • То повиснув на тонкой лозе,
  • То скрываясь средь листьев узорных,
  • В темной чаще живут шимпанзе
  • По соседству от города чёрных.
  • По утрам, услыхав с высоты
  • Протестантское пение в храме,
  • Как в большой барабан, в животы
  • Ударяют они кулаками.
  • А когда загорятся огни,
  • Внемля фразам вечерних приветствий,
  • Тоже парами бродят они,
  • Вместо тросточек выломав ветви.
  • Европеец один уверял,
  • Президентом за что-то обижен,
  • Что большой шимпанзе потерял
  • Путь назад средь окраинных хижин.
  • Он не струсил и, пёстрым платком
  • Скрыв стыдливо живот волосатый,
  • В президентский отправился дом,
  • Президент отлучился куда-то.
  • Там размахивал палкой своей,
  • Бил посуду, шатался, как пьяный,
  • И, не узнана целых пять дней,
  • Управляла страной обезьяна.
Осень – зима 1918

Абиссиния

I
  • Между берегом буйного Красного Моря
  • И Суданским таинственным лесом видна,
  • Разметавшись среди четырех плоскогорий,
  • С отдыхающей львицею схожа, страна.
  • Север – это болота без дна и без края,
  • Змеи черные подступы к ним стерегут,
  • Их сестер-лихорадок зловещая стая,
  • Желтолицая, здесь обрела свой приют.
  • А над ними насупились мрачные горы,
  • Вековая обитель разбоя, Тигрэ,
  • Где оскалены бездны, взъерошены боры
  • И вершины стоят в снеговом серебре.
  • В плодоносной Амхаре и сеют и косят,
  • Зебры любят мешаться в домашний табун,
  • И под вечер прохладные ветры разносят
  • Звуки песен гортанных и рокота струн.
  • Абиссинец поет, и рыдает багана,
  • Воскрешая минувшее, полное чар:
  • Было время, когда перед озером Тана
  • Королевской столицей взносился Гондар.
  • Под платанами спорил о Боге ученый,
  • Вдруг пленяя толпу благозвучным стихом…
  • Живописцы писали царя Соломона
  • Меж царицею Савской и ласковым львом.
  • Но, поверив шоанской изысканной лести,
  • Из старинной отчизны поэтов и роз
  • Мудрый слон Абиссинии, Негус Негести,
  • В каменистую Шоа свой трон перенес.
  • В Шоа воины хитры, жестоки и грубы,
  • Курят трубки и пьют опьяняющий тэдж,
  • Любят слушать одни барабаны да трубы,
  • Мазать маслом ружье, да оттачивать меч.
  • Харраритов, галла, сомали, данакилей,
  • Людоедов и карликов в чаще лесов
  • Своему Менелику они покорили,
  • Устелили дворец его шкурами львов.
  • И, смотря на потоки у горных подножий,
  • На дубы и полдневных лучей торжество,
  • Европеец дивится, как странно похожи
  • Друг на друга народ и отчизна его.
II
  • Колдовская страна! Ты на дне котловины,
  • Задыхаешься, льется огонь с высоты,
  • Над тобою разносится крик ястребиный,
  • Но в сияньи заметишь ли ястреба ты?
  • Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,
  • Слишком много здесь этой паленой травы,
  • Осторожнее! В ней притаились удавы,
  • Притаились пантеры и рыжие львы.
  • По обрывам и кручам дорогой тяжелой
  • Поднимись, и нежданно увидишь вокруг
  • Сикоморы и розы, веселые села
  • И зеленый, народом пестреющий, луг.
  • Здесь колдун совершает привычное чудо,
  • Там, покорна напеву, танцует змея,
  • Кто сто таллеров взял за больного верблюда,
  • Сев на камне в тени, разбирает судья.
  • Поднимись еще выше! Какая прохлада!
  • Словно позднею осенью пусты поля,
  • На рассвете ручьи замерзают, и стадо
  • Собирается кучей под кровлей жилья.
  • Павианы рычат средь кустов молочая,
  • Перепачкавшись в белом и липком соку,
  • Мчатся всадники, длинные копья бросая,
  • Из винтовок стреляя на полном скаку.
  • И повсюду, вверху и внизу, караваны
  • Дышат солнцем и пьют неоглядный простор,
  • Уходя в до сих пор неоткрытые страны
  • За слоновою костью и золотом гор.
  • Как любил я бродить по таким же дорогам,
  • Видеть вечером звезды, как крупный горох,
  • Выбегать на холмы за козлом длиннорогим,
  • На ночлег зарываться в седеющий мох.
  • Есть музей этнографии в городе этом
  • Над широкой, как Нил, многоводной Невой,
  • В час, когда я устану быть только поэтом,
  • Ничего не найду я желанней его.
  • Я хожу туда трогать дикарские вещи,
  • Что когда-то я сам издалека привез,
  • Чуять запах их странный, родной и зловещий,
  • Запах ладана, шерсти звериной и роз.
  • И я вижу, как знойное солнце пылает,
  • Леопард, изогнувшись, ползет на врага,
  • И как в хижине дымной меня поджидает
  • Для веселой охоты мой старый слуга.
Осень – зима 1918

Галла

  • Восемь дней от Харрара я вёл караван
  • Сквозь Черчерские дикие горы
  • И седых на деревьях стрелял обезьян,
  • Засыпал средь корней сикоморы.
  • На девятую ночь я увидел с горы —
  • Эту ночь никогда не забуду! —
  • Там, далёко, в чуть видной равнине, костры,
  • Точно красные звезды, повсюду.
  • И помчались один за другими они,
  • Словно тучи в сияющей сини,
  • Ночи трижды-святые и странные дни
  • На широкой галлаской равнине.
  • Всё, к чему приближался навстречу я тут,
  • Было больше, чем видел я раньше:
  • Я смотрел, как огромных верблюдов пасут
  • У широких прудов великанши;
  • Как саженного роста галласы, скача
  • В леопардовых шкурах и львиных,
  • Убегающих страусов рубят сплеча
  • На горячих конях-исполинах;
  • И как поят парным молоком старики
  • Умирающих змей престарелых,
  • И, мыча, от меня убегали быки,
  • Никогда не видавшие белых.
  • Временами я слышал у входа пещер
  • Звуки песен и бой барабанов,
  • И тогда мне казалось, что я Гулливер,
  • Позабытый в стране великанов.
  • И таинственный город, тропический Рим,
  • Шейх-Гуссейн я увидел высокий,
  • Поклонился мечети и пальмам святым,
  • Был допущен пред очи пророка.
  • Жирный негр восседал на персидских коврах,
  • В полутемной, неубранной зале,
  • Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,
  • Лишь глаза его дивно сверкали.
  • Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,
  • По плечу меня с лаской ударя,
  • Я бельгийский ему подарил пистолет
  • И портрет моего государя.
  • Всё расспрашивал он, много ль знают о нем
  • В отдаленной и дикой России…
  • Вплоть до моря он славен своим колдовством,
  • И дела его точно благие:
  • Если мула в лесу ты не можешь найти
  • Или раб убежал беспокойный,
  • Всё получишь ты вдруг, обещав принести
  • Шейх-Гуссейну подарок пристойный.
Осень – зима 1918

Сахара

  • Все пустыни друг другу от века родны,
  • Но Аравия, Сирия, Гоби, —
  • Это лишь затиханье Cахарской волны,
  • В сатанинской воспрянувшей злобе.
  • Плещет Красное море, Персидский залив,
  • И глубоки снега на Памире,
  • Но ее океана песчаный разлив
  • До зеленой доходит Сибири.
  • Ни в прохладе лесов, ни в просторе
  • морей —
  • Ты в одной лишь пустыне на свете
  • Не захочешь людей и не встретишь людей,
  • А полюбишь лишь солнце да ветер.
  • Солнце клонит лицо с голубой высоты,
  • И лицо это девственно юно,
  • И, как струи пролитого солнца, ровны
  • Золотые песчаные дюны.
  • Блещут скалы, темнеют над ними внизу
  • Древних рек каменистые ложа,
  • На покрытое волнами море в грозу,
  • Ты промолвишь, Сахара похожа.
  • Но вглядись: эта вечная слава песка —
  • Только горнего отсвет пожара,
  • С небесами, где легкие спят облака,
  • Бродят радуги, схожа Сахара.
  • Буйный ветер в пустыне второй властелин.
  • Вот он мчится порывами, точно
  • Средь высоких холмов и широких долин
  • Дорогой иноходец восточный.
  • И чудовищных пальм вековые стволы,
  • Вихри пыли взметнулись и пухнут,
  • Выгибаясь, качаясь, проходят средь мглы,
  • В Тайно веришь, вовеки не рухнут.
  • Но мгновенье… отстанет и дрогнет одна
  • И осядет песчаная груда,
  • Это значит, в пути натолкнулась она
  • На ревущего в страхе верблюда.
  • И стоит караван, и его проводник
  • Всюду посохом шарит в тревоге,
  • Где-то около плещет знакомый родник,
  • Но к нему он не знает дороги.
  • А в оазисах слышится ржанье коня
  • И под пальмами веянье нарда,
  • Хоть редки острова в океане огня,
  • Точно пятна на шкуре гепарда.
  • И пока они бьются за пальмовый лес,
  • За коня иль улыбку рабыни,
  • Их родную Тибести, Мурзук, Гадамес
  • Заметают пески из пустыни.
  • Потому что пустынные ветры горды
  • И не знают преград своеволью,
  • Рушат стены, сады засыпают, пруды
  • Засыпают белеющей солью.
  • И, быть может, немного осталось веков,
  • Как на мир наш, зеленый и старый
  • Жадно ринутся хищные стаи песков
  • Из пылающей юной Сахары.
  • Средиземное море засыпят они,
  • И Париж, и Москву, и Афины,
  • И мы будем в небесные верить огни,
  • На верблюдах своих бедуины.
  • И когда, наконец, корабли марсиан
  • У земного окажутся шара,
  • То увидят сплошной золотой океан
  • И дадут ему имя: Сахара.
Осень – зима 1918

Египет

  • Как картинка из книжки старинной,
  • Услаждавшей мои вечера,
  • Изумрудные эти равнины
  • И раскидистых пальм веера.
  • И каналы, каналы, каналы,
  • Что несутся вдоль глиняных стен,
  • Орошая Дамьетские скалы
  • Розоватыми брызгами пен.
  • И такие смешные верблюды,
  • С телом рыб и с головками змей,
  • Как огромные, древние чуда
  • Из глубин пышноцветных морей.
  • Вот каким ты увидишь Египет
  • В час божественный трижды, когда
  • Солнцем день человеческий выпит
  • И, колдуя, дымится вода.
  • К отдаленным платанам цветущим
  • Ты приходишь, как шел до тебя
  • Здесь мудрец, говоря с Присносущим,
  • Птиц и звезды навек полюбя.
  • То вода ли шумит безмятежно
  • Между мельничных тяжких колес,
  • Или Апис мычит белоснежный,
  • Окровавленный цепью из роз?
  • Это взор благосклонный Изиды
  • Иль мерцанье встающей луны?
  • Но опомнись! Растут пирамиды
  • Пред тобою, черны и страшны.
  • На седые от мха их уступы
  • Ночевать прилетают орлы,
  • А в глубинах покоятся трупы,
  • Незнакомые с тленьем, средь мглы.
  • Сфинкс улегся на страже святыни
  • И с улыбкой глядит с высоты,
  • Ожидая гостей из пустыни,
  • О которых не ведаешь ты.
  • Но Египта властитель единый,
  • Уж колышется Нильский разлив
  • Над чертогами Елефантины,
  • Над садами Мемфиса и Фив.
  • Там, взглянув на пустынную реку,
  • Ты воскликнешь: Ведь это же сон!
  • Не прикован я к нашему веку,
  • Если вижу сквозь бездну времен.
  • Исполняя царевы веленья,
  • Не при мне ли нагие рабы
  • По пустыням таскали каменья,
  • Воздвигали вот эти столбы?
  • И столетья затем не при мне ли
  • Хороводы танцующих жриц
  • Крокодилу хваления пели,
  • Перед Ибисом падали ниц?
  • «И, томясь по Антонии милом,
  • Поднимая большие глаза,
  • Клеопатра считала над Нилом
  • Пробегающие паруса».
  • Но довольно! Ужели ты хочешь
  • Вечно жить средь минувших отрад?
  • И не рад ты сегодняшней ночи
  • И сегодняшним травам не рад?
  • Не обломок старинного крипта,
  • Под твоей зазвеневший ногой,
  • Есть другая душа у Египта
  • И торжественный праздник другой.
  • Точно дивная фата-моргана,
  • Виден город у ночи в плену,
  • Над мечетью султана Гассана
  • Минарет протыкает луну.
  • На прохладных открытых террасах
  • Чешут женщины золото кос,
  • Угощают подруг темноглазых
  • Имбирем и вареньем из роз.
  • Шейхи молятся, строги и хмуры,
  • И лежит перед ними Коран,
  • Где персидские миниатюры —
  • Словно бабочки сказочных стран.
  • А поэты скандируют строфы,
  • Развалившись на мягкой софе,
  • Пред кальяном и огненным кофе,
  • Вечерами в прохладных кафе.
  • Здесь недаром страна сотворила
  • Поговорку, прошедшую мир:
  • – Кто испробовал воду из Нила,
  • Будет вечно стремиться в Каир. —
  • Пусть хозяева здесь – англичане,
  • Пьют вино и играют в футбол,
  • И Хедива в высоком Диване
  • Уж не властен святой произвол!
  • Пусть! Но истинный царь над страною
  • Не араб и не белый, а тот,
  • Кто с сохою или с бороною
  • Черных буйволов в поле ведет.
  • Хоть ютится он в доме из ила,
  • Умирает, как звери, в лесах,
  • Он любимец священного Нила
  • И его современник – феллах.
  • Для него ежегодно разливы
  • Этих рыжих всклокоченных вод
  • Затопляют богатые нивы,
  • Где тройную он жатву берет.
  • И его ограждают пороги
  • Полосой острогрудых камней
  • От нежданной полночной тревоги,
  • От коротких нубийских мечей.
  • А ведь знает и коршун бессонный:
  • Вся страна – это только река,
  • Окаймленная рамкой зеленой
  • И другой, золотой, из песка.
  • Если аист задумчивый близко
  • Поселится на поле твоем,
  • Напиши по-английски записку
  • И ему привяжи под крылом.
  • И весной на листе эвкалипта,
  • Если аист вернется назад,
  • Ты получишь привет из Египта
  • От веселых феллашских ребят.
Осень – зима 1918

Красное море

  • Здравствуй, Красное море, акулья уха,
  • Негритянская ванна, песчаный котел!
  • На утесах твоих, вместо влажного мха,
  • Известняк, как чудовищный кактус, расцвел.
  • На твоих островах в раскаленном песке,
  • Позабыты приливом, растущим в ночи,
  • Издыхают чудовища моря в тоске:
  • Осьминоги, тритоны и рыбы-мечи.
  • С африканского берега сотни пирог
  • Отплывают и жемчуга ищут вокруг,
  • И стараются их отогнать на восток
  • С аравийского берега сотни фелуг.
  • Как учитель среди шалунов, иногда
  • Океанский проходит средь них пароход,
  • Под винтом снеговая клокочет вода,
  • А на палубе – красные розы и лед.
  • Ты бессильно над ним; пусть ревет ураган,
  • Набухает волна за волной, гора,
  • Лишь и будет, что скажет, вздохнув, капитан:
  • «Слава Богу, свежо, надоела жара!» —
  • Блещет воздух, налитый прозрачным огнем,
  • И лучи его сывятся, словно цветы,
  • Море, Красное Море, ты царственно днем,
  • Но ночами вдвойне ослепительно ты.
  • Только в небо скользнут водяные пары,
  • Тени черных русалок мелькнут на волнах,
  • Да чужие созвездья, кресты, топоры,
  • Над тобой загорятся в небесных садах.
  • И когда выступает луна на зенит,
  • Вихрь проносится, запахи леса тая,
  • От Суэца до Бабель-Мандеба звенит,
  • Как Эолова арфа, поверхность твоя.
  • И ты помнишь, как, только одно из морей,
  • Ты исполнило некогда Божий закон,
  • Разорвало могучие сплавы зыбей,
  • Чтоб прошел Моисей и погиб Фараон.
Осень – зима 1918

Судан

  • Ах, наверно, сегодняшним утром
  • Слишком громко звучат барабаны,
  • Крокодильей обтянуты кожей,
  • Слишком звонко взывают колдуньи
  • На утесах Нубийского Нила,
  • Потому что сжимается сердце,
  • Лоб горяч и глаза потемнели,
  • И в мечтах оживленная пристань,
  • Голоса смуглолицых матросов,
  • В пенных клочьях веселое море,
  • А за морем ущелье Дарфура,
  • Галереи-леса Кордофана
  • И великие воды Борну.
  • Города, озаренные солнцем,
  • Словно клады в зеленых трущобах,
  • А из них, как грозящие руки,
  • Минареты возносятся к небу.
  • А на тронах из кости слоновой
  • Восседают, как древние бреды,
  • Короли и владыки Судана,
  • Рядом с каждым, прикованный цепью,
  • Лев прищурился, голову поднял
  • И с усов лижет кровь человечью,
  • Рядом с каждым играет секирой
  • Толстогубый, с лоснящейся кожей,
  • Черный, словно душа властелина,
  • В ярко-красной рубашке палач.
  • Перед ними торговцы рабами
  • Свой товар горделиво проводят,
  • Стонут люди в тяжелых колодках,
  • И белки их сверкают на солнце,
  • Проезжают вожди из пустыни,
  • В их тюрбанах жемчужные нити,
  • Перья длинные страуса вьются
  • Над затылком играющих коней,
  • И надменно проходят французы,
  • Гладко выбриты, в белой одежде,
  • В их карманах бумаги с печатью,
  • Их завидя, владыки Судана
  • Поднимаются с тронов своих.
  • А кругом на широких равнинах,
  • Где трава укрывает жирафа,
  • Садовод Всемогущего Бога
  • В серебрящейся мантии крыльев
  • Сотворил отражение рая:
  • Он раскинул тенистые рощи
  • Прихотливых мимоз и акаций,
  • Рассадил по холмам баобабы,
  • В галереях лесов, где прохладно
  • И светло, как в дорическом храме,
  • Он провел многоводные реки
  • И в могучем порыве восторга
  • Создал тихое озеро Чад.
  • А потом, улыбнувшись как мальчик,
  • Что придумал забавную шутку,
  • Он собрал здесь совсем небывалых,
  • Удивительных птиц и животных.
  • Краски взяв у пустынных закатов,
  • Попугаям он перья раскрасил,
  • Дал слону он клыки, что белее
  • Облаков африканского неба,
  • Льва одел золотою одеждой
  • И пятнистой одел леопарда,
  • Сделал рог, как янтарь, носорогу,
  • Дал газели девичьи глаза.
  • И ушел на далекие звезды —
  • Может быть, их раскрашивать тоже.
  • Бродят звери, как Бог им назначил,
  • К водопою сбираются вместе
  • И не знают, что дивно прекрасны,
  • Что таких, как они, не отыщешь,
  • И не знает об этом охотник,
  • Что в пылающий полдень таится
  • За кустом с ядовитой стрелою
  • И кричит над поверженным зверем,
  • Исполняя охотничью пляску,
  • И уносит владыкам Судана
  • Дорогую добычу свою.
  • Но роднят обитателей степи
  • Иногда луговые пожары.
  • День, когда затмевается солнце
  • От летящего по ветру пепла
  • И невиданным зверем багровым
  • На равнинах шевелится пламя,
  • Этот день – оглушительный праздник,
  • Что приветливый Дьявол устроил
  • Даме Смерти и Ужасу брату!
  • В этот день не узнать человека
  • Средь толпы опаленных, ревущих,
  • Всюду бьющих клыками, рогами,
  • Сознающих одно лишь: огонь!
  • Вечер. Глаз различить не умеет
  • Ярких нитей на поясе белом;
  • Это знак, что должны мусульмане
  • Пред Аллахом свершить омовенье,
  • Тот водой, кто в лесу над рекою,
  • Тот песком, кто в безводной пустыне.
  • И от голых песчаных утесов
  • Беспокойного Красного Моря
  • До зеленых валов многопенных
  • Атлантического Океана
  • Люди молятся. Тихо в Судане,
  • И над ним, над огромным ребенком,
  • Верю, верю, склоняется Бог.
1918, 1921

Сентиментальное путешествие

I
  • Серебром холодной зари
  • Озаряется небосвод,
  • Меж Стамбулом и Скутари
  • Пробирается пароход.
  • Как дельфины, пляшут ладьи,
  • И так радостно солоны
  • Молодые губы твои
  • От соленой свежей волны.
  • Вот, как рыжая грива льва,
  • Поднялись три большие скалы —
  • Это Принцевы острова
  • Выступают из синей мглы.
  • В море просветы янтаря
  • И кровавых кораллов лес,
  • Иль то розовая заря
  • Утонула, сойдя с небес?
  • Нет, то просто красных медуз
  • Проплывает огромный рой,
  • Как сказал нам один француз, —
  • Он ухаживал за тобой.
  • Посмотри, он идет опять
  • И целует руку твою…
  • Но могу ли я ревновать, —
  • Я, который слишком люблю?..
  • Ведь всю ночь, пока ты спала,
  • Ни на миг я не мог заснуть,
  • Все смотрел, как дивно бела
  • С царским кубком схожая грудь.
  • И плывем мы древним путем
  • Перелетных веселых птиц,
  • Наяву, не во сне плывем
  • К золотой стране небылиц.
II
  • Сеткой путанной мачт и рей
  • И домов, сбежавших с вершин,
  • Поднялся перед нами Пирей,
  • Корабельщик старый Афин.
  • Паровоз упрямый, пыхти!
  • Дребезжи и скрипи, вагон!
  • Нам дано наконец прийти
  • Под давно родной небосклон.
  • Покрывает июльский дождь
  • Жемчугами твою вуаль,
  • Тонкий абрис масличных рощ
  • Нам бросает навстречу даль.
  • Мы в Афинах. Бежим скорей
  • По тропинкам и по скалам:
  • За оградою тополей
  • Встал высокий мраморный храм,
  • Храм Палладе. До этих пор
  • Ты была не совсем моя.
  • Брось в расселину луидор —
  • И могучей станешь, как я.
  • Ты поймешь, что страшного нет
  • И печального тоже нет,
  • И в душе твоей вспыхнет свет
  • Самых вольных Божьих комет.
  • Но мы станем одно вдвоем
  • В этот тихий вечерний час,
  • И богиня с длинным копьем
  • Повенчает для славы нас.
III
  • Чайки манят нас в Порт-Саид,
  • Ветер зной из пустынь донес,
  • Остается направо Крит,
  • А налево милый Родос.
  • Вот широкий Лессепсов мол,
  • Ослепительные дома.
  • Гул, как будто от роя пчел,
  • И на пристани кутерьма.
  • Дело важное здесь нам есть —
  • Без него был бы день наш пуст —
  • На террасе отеля сесть
  • И спросить печеных лангуст.
  • Ничего нет в мире вкусней
  • Розоватого их хвоста,
  • Если соком рейнских полей
  • Пряность легкая полита.
  • Теплый вечер. Смолкает гам,
  • И дома в прозрачной тени.
  • По утихнувшим площадям
  • Мы с тобой проходим одни,
  • Я рассказываю тебе,
  • Овладев рукою твоей,
  • О чудесной, как сон, судьбе,
  • О твоей судьбе и моей.
  • Вспоминаю, что в прошлом был
  • Месяц черный, как черный ад,
  • Мы расстались, и я манил
  • Лишь стихами тебя назад.
  • Только вспомнишь – и нет
  • вокруг
  • Тонких пальм, и фонтан не бьет;
  • Чтобы ехать дальше на юг,
  • Нас не ждет большой пароход.
  • Петербургская злая ночь;
  • Я один, и перо в руке,
  • И никто не может помочь
  • Безысходной моей тоске.
  • Со стихами грустят листы,
  • Может быть ты их
  • не прочтешь…
  • Ах, зачем поверила ты
  • В человечью, скучную ложь?
  • Я люблю, бессмертно люблю
  • Все, что пело в твоих словах,
  • И скорблю, смертельно скорблю
  • О твоих губах-лепестках.
  • Яд любви и позор мечты!
  • Обессилен, не знаю я —
  • Что же сон? Жестокая ты
  • Или нежная и моя?
Февраль 1920

Суда стоят, во льдах зажаты…

  • Суда стоят, во льдах зажаты,
  • И льды подобны серебру.
  • Обледенелые канаты
  • Поскрипывают на ветру.
  • И тихи белые медведи,
  • Из-за бугшприта сторожа
  • Над полыньей, краснее меди,
  • Неосторожного моржа.
  • А ты, кем лоцман несчастливый,
Скачать книгу