Игра в прятки. История американского подводного шпионажа бесплатное чтение

© Зонтаг Ш., Дрю К., 2023

© ООО «Издательство Родина», 2023

Пролог

Людям, знавшим капитана второго ранга Чарльза Маквина, было трудно его забыть. На беглый взгляд – ничего особенного: высокий, полноватый, с кипой редеющих волос, уже поседевших, хотя моряку не было еще и сорока. А вот его хладнокровие, чувство юмора и человеческие качества были поистине легендарными. Вот он стоит под крышкой только что закрывшегося люка, мокрый с головы до ног, и невозмутимо попыхивает своей трубкой, с которой еще капает вода.

Этот человек командовал атомной подводной лодкой «Сивулф» во время одной из самых опасных операций «холодной войны». Лодка «Сивулф» проникла в советские воды и осуществила перехват телефонных разговоров, то есть сделала то, на что не осмеливались другие.

Как-то Маквин возвратился домой с одним желанием – вдоволь отоспаться. Но в два часа ночи его сон грубо прервал телефонный звонок. Звонили из штаба ВМС в Вашингтоне. Взволнованным голосом офицер штаба сообщил: «Один из ваших матросов пытается сейчас из бара „Лошадь и корова“ дозвониться до президента США, чтобы рассказать ему, какую вы сделали работу и какой вы необыкновенный командир. Не могли бы вы убрать этого матроса из телефонной будки?» Маквин, как все члены его экипажа, разумеется, знал, где находится «Лошадь и корова» – излюбленное место отдыха подводников в калифорнийском Вальехо. Уединенный и уютный бар, украшенный картинами почти всех субмарин, когда-либо совершавших походы в Тихом океане в сторону советских берегов. Подводники собирались в баре перед походами, чтобы по-своему подготовиться к предстоящим испытаниям в море. И там же отмечали благополучное возвращение домой. Маквин разбудил своего старшего помощника, и они вместе поехали к бару. Без труда обнаружили дебошира в телефонной будке на автостоянке. Он все еще пытался дозвониться до Белого дома. Маквин вытащил матроса из телефонной будки и купил ему пива. Таков был командир Маквин. Он знал, что матрос заслужил поощрение – как, впрочем, и остальные члены экипажа.

Это произошло в середине семидесятых, но могло произойти и в любое другое время в период «холодной войны». Маквин и его экипаж были частью разведывательной операции, не имевшей аналогов в американской истории. В течение более сорока лет в обстановке глубочайшей секретности США посылали десятки тысяч человек в тесных стальных цилиндрах на шпионские задания к берегам Советского Союза. Их работа состояла в том, чтобы скрытно собирать информацию о намерениях вероятного противника и его способности к ведению войны на море. Сконструированные для того, чтобы бесшумно и незаметно под водой проводить наблюдение, подводные лодки по своей природе были самым подходящим средством для выполнения шпионской работы. За короткий срок они превратились в одно из важнейших средств американской разведывательной деятельности.

Никакая другая морская операция не охватывала так много поколений отдельно взятого вида вооруженных сил, и ни в каких других операциях так последовательно не подвергалась постоянному риску жизнь такого большого количества американцев: до 140 человек на каждой подводной лодке, по несколько лодок одновременно. Почти каждый, кто служил на многоцелевых подводных лодках, направлялся для наблюдения за советскими гаванями, доками и испытаниями ракет, а также для преследования советских подводных лодок. Несколько подводных лодок, таких как «Сивулф», были переоборудованы специально для перехвата советской кабельной подводной связи или для поиска и вылавливания фрагментов ракет, падающих на дно моря в ходе испытательных пусков.

Все участники этой операции привлекались на добровольной основе. Эти подводные лодки-шпионы стояли одинокими часовыми на линии фронта войны, пусть и «холодной», но ожесточенно проводимой обеими сторонами. Только в этой войне наиболее важными видами оружия были не торпеды, а фотокамеры, усовершенствованные гидролокаторы и целый спектр оборудования для подслушивания. Управляя самыми технологически устрашающими из всех когда-либо созданных вооружений, эти люди имели подкупающе простые намерения: «Знать своего врага». То есть изучить его настолько, чтобы предупредить о внезапном нападении и любой ценой предотвратить повторение Перл-Харбора в ядерный век.

Бесшумно, скрытно, под прикрытием завесы секретности эти подводные лодки совершили 2000 разведывательных операций по выслеживанию советских субмарин. Наиболее критическим здесь было слежение за так называемыми «Бумерами» – советскими подводными лодками длиной более футбольного поля, имевшими на вооружении до двадцати баллистических ракет с ядерными боеголовками. Причем каждая из этих ракет могла нести до десяти ядерных боеголовок. Таким образом, каждая подлодка могла создать огненную бурю более мощную, чем все бомбы, сброшенные за годы Второй мировой войны. То, что эти плавучие арсеналы были маневренными и укрытыми в глубине моря, делало их значительно менее уязвимыми и значительно более опасными, чем бомбы, доставляемые самолетами или запускаемые со стационарных ракетных установок на суше. Единственным надежным средством противодействия советским подводным ракетоносцам были американские подводные лодки. Поэтому не приходится удивляться тому, что изучение этих новых советских подлодок и слежение за ними стало самой приоритетной задачей ВМС США. Этим оправдывался любой риск, и именно поэтому подводников постоянно посылали в море. «Игры в прятки» продолжались в течение нескольких десятилетий.

Во имя поисков информации о советских достижениях и советских подводных лодках американские подводники покидали свои светлые уютные дома и порой длительное время пребывали на своих кораблях без иллюминаторов, в битком набитых помещениях, бороздя экзотические просторы океанов, омывающих две трети поверхности Земного шара. Они пересекали Средиземное море, доходили до опасных льдов Арктики, а нередко проникали и в территориальные воды Советского Союза. Подводники почти не видели ни океанов, ни морей, которые пересекали, за исключением отдельных случаев, когда удавалось мельком взглянуть через объектив перископа или создать в своем воображении картину, наблюдая за электронными проблесками на экранах гидролокаторов, либо слушая множество статических помех в наушниках гидроакустиков.

В холоде и темноте подводников подстерегали более серьезные опасности, чем те, с которыми обычно встречаются мореплаватели, поскольку давление океанской воды могло без труда раздавить стальной корпус, если лодка погрузится слишком глубоко. За эти годы подобные катастрофы происходили и с американскими, и с советскими подлодками. Не меньшую угрозу для американских подводников представляли и советские ВМС, полные решимости преграждать путь этим шпионам, и, по возможности, наносили ответные удары, порой применяя глубинные бомбы, а иногда сами вербуя шпионов из среды американских военных и разведчиков. Риск всех этих действий становился все более очевидным, когда при обнаружении американских подлодок в советских территориальных водах начинались безумные погони, приводившие к столкновениям в результате просчетов.

Для советских подводников американские подводники были более чем врагами. Они были вездесущими паразитами. Для американцев же они были просто безымянными служащими подводного флота. Эта книга – их история, о которой не говорили и не объявляли до настоящего времени. Это одна из последних и самых интригующих историй холодной войны.

В глубь веков уходит стремление подводников к охоте с целью не допустить, чтобы противник выпустил из глубины океана волну смерти. Еще в начале XVI века Леонардо да Винчи сделал набросок чертежей прототипа подводной лодки. Но в своем блокноте записал, что никогда не откроет секрета, как она будет двигаться под водой: боялся «дьявольской натуры людей, которые будут использовать ее как средство разрушения на дне моря». Тем не менее именно потенциальная возможность внезапного разрушения и вдохновляла последующих изобретателей. Во времена Гражданской войны в Америке они пытались построить шарообразную подводную лодку, а затем изменили ее форму на сигарообразную, с единственной целью – прикреплять мины к днищам кораблей противника.

Эти подводные лодки приводились в движение вручную с помощью различных приспособлений. Но вот парадокс: большинство убитых этим новым оружием были членами их собственных малочисленных экипажей. И все же даже сами попытки использования подводных лодок вызывали ужас. Лишь спустя несколько лет после Гражданской войны в Америке Жюль Верн в своем романе «Двадцать тысяч лье под водой» описал подводную лодку как морское чудовище, таранящее корабли. Этот плод его воображения, перемещавшийся с помощью электричества, оказался пророческим. Первая действующая подводная лодка в американских ВМС «Холланд» двигалась в подводном положении с помощью электрических батарей, а в надводном – с применением дизельного двигателя. Ее длина была всего 15,2 метра, экипаж состоял из шести человек.

Технология подводных лодок совершенствовалась столь стремительно, что менее чем через тридцать лет, в Первую мировую войну, немецкие дизельные субмарины уже терроризировали корабли союзников. Именно одна из таких подлодок, потопив британский пассажирский лайнер «Лузитания», вышедший из Нью-Йорка в 1915 году, вынудила США отказаться от нейтралитета. К моменту вступления США в Первую мировую войну немецкими подводниками было потоплено уже несколько сотен кораблей.

Во Вторую мировую войну подводные лодки стали настолько мощными, что были способны преследовать вооруженные конвои надводных кораблей. Немцы посылали свои субмарины «волчьими стаями», чтобы наносить удары концентрированно. Эта тактика оказалась весьма эффективной, США воспользовались ею после нападения на Перл-Харбор для восстановления своего господства на Тихом океане. Такое воздействие на японские транспортные и грузовые суда и танкеры было опустошительным, однако и цена этого успеха была очень велика: США потеряли 52 подлодки и 3500 человек личного состава.

Наиболее яркими эпизодами тех времен остаются торпедные атаки подводных лодок, а также страдания подводников, стиснутых в стальных цилиндрах, в то время когда импульсы японских гидролокаторов пронизывали корпуса их лодок, а вокруг взрывались глубинные бомбы. В эти же дни происходили и первые попытки установления более близких отношений между подводниками и разведчиками. Несколько раз подводные лодки поднимали обычные антенны для перехвата японских радиопереговоров, а около дюжины лодок направлялись для проведения рекогносцировки побережья перед высадкой десантов. Эти эксперименты вызвали интерес у разведчиков и показали, что с началом «холодной войны» подводные лодки могли выполнять новые задачи. Сначала попытались использовать дизельные лодки. Затем были созданы подводные лодки с почти беспредельной мощностью и неограниченной скрытностью, движимые атомными реакторами. Они могли находиться в подводном положении непрерывно целыми месяцами. Такие подлодки дали существенное преимущество американцам в «холодной войне» под водой.

Информация о действиях этих подлодок циркулировала только среди высшего командования ВМС США, и лишь иногда о содержании проводимых операций докладывалось президенту США, его старшим военным советникам и нескольким конгрессменам. В конечном счете руководство выполнением любой задачи находилось в руках молодых командиров подводных лодок, обычно в возрасте около 35 лет, причем они имели приказ соблюдать полное радиомолчание при проведении разведывательных операций. Им рекомендовалось рисковать, и некоторые из них проникали даже в советские гавани, а также в районы учений советских ВМС с целью получения и доставки домой ценнейшей информации. При этом оставались в силе основные указания: избегать своего обнаружения и держать советские ВМС в абсолютном неведении, насколько пристально ведется за ними наблюдение.

Иногда среди высокопоставленных американцев возникало беспокойство, не являлись ли эти операции слишком провокационными и опасными? Не сможет ли провал одной такой акции или ужасный несчастный случай привести две великие державы на грань войны? Пока эти операции оставались секретом, командованию ВМС США редко приходилось сталкиваться с подобными вопросами.

Но время шло, и, как обычно бывает, тайное постепенно становилось явным. В результате многочисленных интервью, которые мы брали в течение нескольких лет, нам удалось воспроизвести так долго скрывавшиеся события. И то лишь благодаря огромным усилиям и настойчивости. Мы контактировали с сотнями подводников. Некоторые сообщали о наших просьбах военно-морским контрразведчикам, а некоторые просто отказывались говорить с нами. Однако многие согласились встретиться и дать интервью. Иногда представители контрразведывательной службы ВМС США наносили визит или звонили этим людям и монотонно напоминали о данной ими клятве молчания и о правовых обязательствах. Тем не менее детали накапливались – по мере того как офицеры-подводники, рядовые матросы, политические деятели и представители разведки принимали решения, что настало время рассказать свои истории. Возможность высказаться предоставляла подводникам особое облегчение. Большинство из них не рассказывало ни своим родителям, ни детям, ни женам или близким и друзьям никаких подробностей о своих многомесячных скитаниях. После месяцев напряженной работы по возвращении домой они, что называется, не могли облегчить душу. Им давно хотелось поговорить с понимающим их человеком, чтобы обрести – пусть и с опозданием – душевное спокойствие.

Итак, мы пишем о них и для них. Люди, их имена и фамилии, а также события в данной книге – реальные. А истории, приведенные в каждой главе, изложены по возможности точно и добросовестно на основе многочисленных пространных интервью и тех документов, которые теперь уже разрешены к публикации. Истории излагаются в тексте в том виде, в котором нам рассказывали их участники и свидетели. Не все люди, о которых написано в этой книге, имели беседы с нами. Тем не менее они включены в текст, поскольку находились в центре самых критических операций «холодной войны». В большинстве случаев мы вынуждены были давать обещания нашим источникам о том, что они будут защищены, что мы не раскроем не только их, но и даже сам факт наших встреч с ними.

О большинстве историй, изложенных в книге «Игра в прятки», никогда не говорилось столь открыто и ни об одной столь подробно. Поэтому вместо того, чтобы многократно указывать на то, что мы предлагаем новую информацию, мы решили отмечать либо в тексте, либо в сносках только те подробности, которые были уже известны ранее. Все остальное в книге неизвестно даже профессиональным подводникам. Поскольку в свое время командование информировало их только о том, что было необходимо для выполнения их прямых обязанностей, конкретных заданий. Эта книга не только о подводных лодках, шпионаже и геополитике. Она и о людях. Таких, например, как страстно увлеченный поэзией ученый-океанолог, которого попросили представить воображаемые способы извлечения со дна океана ракет с ядерной боеголовкой. Или офицер военно-морской разведки, который предложил идею перехвата информации из советских кабелей подводной связи. Лихой командир подводной лодки, что не смог удержаться от соблазна проскользнуть в нескольких десятках сантиметров от советских подводных лодок. Это члены экипажей подводных лодок, страдавшие от удушья, когда советские корабли обрушивали на них глубинные бомбы. Мы также приводим новые сведения, которые помогут разрешить загадку, что же случилось с подводной лодкой «Скорпион», которая затонула вместе со всем экипажем более тридцати лет назад.

В большинстве книг об американских подводниках основное внимание сосредоточивается на одном человеке, возможно, самом влиятельном. Речь идет об офицере ВМС, отце атомной подводной лодки, адмирале Х.Дж. Риковере[1]. Но даже Риковер вынужден был лишь наблюдать со стороны, как другие управляли его детищем и выполняли на них боевые задачи.

Итак, это история не одного человека, а множества людей, которые служили в подводном флоте на протяжении десятилетий. Мы проследили их многолетнюю деятельность по трем этапам: от первых неуклюжих попыток, через этап величайших операций по преследованию и уничтожению кораблей на море и до того этапа, когда достижения технологии и воображение позволили американцам довольно глубоко проникнуть в советские замыслы. Эта эпопея еще не завершилась – американские подлодки по-прежнему направляются для наблюдения за Россией, а также за другими «горячими точками» на Земном шаре. Изложенные в книге истории – не мимолетный взгляд на гигантские усилия правительства США в области разведки. Эти истории являются предостережением. Бог знает, к чему в конце концов могут привести попытки руководителей великих держав выведать секреты друг у друга.

Глава 1

Убийственное начало

«С ума сойти!» – пробормотал Харрис Остин, наблюдая, как в гавань британской военно-морской базы Лондондерри (Северная Ирландия) входила безобразного вида посудина. Неужели это и есть «Кочино»[2] – подлодка, где ему предстояло работать?

Едва ли кто-то из людей, толпящихся на пирсе, догадывался, что двадцативосьмилетний радист Харрис Остин находился здесь по прямому указанию начальника главного штаба ВМС США. Его подробно инструктировали адмиралы, командующие военно-морскими силами США в Европе, его биографические данные многократно уточнялись и перепроверялись. И сегодня ему, молодому агенту военно-морской разведки, предстояло войти в экипаж «Кочино» в качестве «спука» – специалиста по перехвату и прослушиванию советских военных сообщений и сигналов радиоэлектронной связи. В его миссию входило попытаться выхватить у Советского Союза один из его строжайших секретов.

Остин спрыгнул на пирс, где несколько человек подтягивали швартовые канаты, и принялся помогать. Тут кто-то сказал, что на подходе – американская субмарина «Кочино» с бортовым номером SS–345. Именно ее Остин и дожидался последние три дня.

«Ну и повезло мне», – подумал он, забрасывая на плечо сумку с секретными материалами и спускаясь с громыханием через люк вниз, чтобы представиться и предъявить документы командиру лодки, капитану второго ранга Рафаэлу Бенитесу.

Остин перевелся с тяжелых крейсеров на подводные лодки в поисках острых ощущений. По той же причине он добровольно согласился на переподготовку из радистов в «спуки»-шпионы. То, что он станет военным моряком, было предопределено с момента его рождения. Он происходил из древнего рода шотландских воинов, если верить родословной Остинов, прослеживаемой до XIV века. Его отец был поваром в американской эскадрилье, базировавшейся в Англии, затем перешел служить на китобойные и океанские грузовые суда. Мать, уроженка Уэльса, работала на британской фирме по производству боеприпасов. Сам Остин стал моряком уже в девятнадцать лет и вскоре получил кличку «рыжий» из-за своих золотисто-каштановых волос.

Тридцатидвухлетний командир Бенитес относился к тем, кому завидная карьера была уготована по праву рождения. Его отец был судьей в Пуэрто-Рико, и сам командир Бенитес недавно закончил учебу на юридическом факультете университета по направлению ВМС. В годы Второй мировой войны он был подводником и пережил несколько атак глубинными бомбами, зарекомендовав себя смелым офицером, не теряющим хладнокровия в боевой обстановке. Теперь, в конце июля 1949 года, он три недели как вернулся в подводный флот, получив в командование подводную лодку.

По правде говоря, первым побуждением Бенитеса было отказаться от этого назначения. Само название лодки вводило его в смущение. Субмарина была названа «Кочино» в честь красивой тропической рыбы, обитающей в Атлантике. Но на испанском, родном языке его семьи и друзей в Пуэрто-Рико, название вверенной ему лодки означало всего лишь «свинья».

Обо всем этом Бенитес написал в письме матери, но еще не получил ответа, а пока он стоял в тесной кают-компании, расправляя плечи и изо всех сил придавая себе внушительный вид. Он слушал рапорт неуклюжего рыжего моряка, который рассказывал о порученном ему шпионском задании. Бенитеса неприятно удивило то, что его подлодку намереваются превратить в экспериментальный шпионский корабль.

Дело в том, что уже поставленные задачи были и так достаточно сложными. Лодке предстояло провести учебный поход с целью внесения изменений в саму природу ведения боевых действий подводными средствами. Субмарины времен Второй мировой войны могли погружаться под воду лишь на время, достаточное для нападения на надводные корабли противника и избежания контратаки, а затем были вынуждены всплывать. После Второй мировой войны «Кочино» и несколько других подлодок были основательно переоборудованы. На них было смонтировано новое, зачастую не испытанное оборудование, включая шноркель – трубу, позволяющую, не всплывая, пополнять запасы свежего воздуха, обеспечивать работу дизелей и выброс отработанных газов. Шноркель давал возможность лодкам длительное время находиться в подводном положении. Это снижало вероятность их обнаружения в ходе преследования других подводных лодок и надводных кораблей.

Бенитес предполагал вывести свою лодку в море, испытать новое оборудование и обучить личный состав действиям в условиях более длительного пребывания под водой. Однако привезенные Остиным инструкции усложняли эту программу: обычные маневры и ходовые испытания превращались в операцию, относящуюся к незнакомой сфере подводной разведки. Более того, все это должно происходить в холодном Баренцевом море, за Полярным кругом, в районе мурманской базы Северного флота Советского Союза. К тому же кабели и антенны для несовершенного подслушивающего устройства Остина должны были проходить сквозь прочный корпус лодки. Это предполагало сверление дыр в стальном корпусе, который сдерживает давление забортной океанской воды. Бенитес взглянул на схему мест сверления отверстий и помрачнел. Он понимал, что прочный корпус является последним прибежищем для подводников.

– Сверлить отверстия в прочном корпусе? – произнес Бенитес так громко, что это услышали прибежавшие помощник командира и старший механик. Сверлить отверстия без прямых указаний управления кораблестроения, которое обязано осуществлять контроль за строительством и модернизацией всех подводных лодок, было делом немыслимым. – У вас есть какие-нибудь документы от управления кораблестроения? – спросил командир.

– Нет, сэр, это все, что мне вручили, – ответил Остин. И затем уже примирительным тоном добавил: – Отверстия-то будут маленькие…

Остин долго ждал ответа. Но ответа не последовало. Вместо этого Бенитес покинул каюту. Он решил позвонить в Лондон и сделать донесение своему командованию. Во всяком случае, он не собирался оставаться в каюте и что-либо доказывать Остину.

Опытный подводник хорошо знал, что у членов его экипажа не было права на ошибку в условиях этих непрочных и тесных дизельных подводных лодок, где пары топлива насыщали воздух, а электрогенераторы имели тревожную тенденцию к искрению. Всегда оставалось бесчисленное количество возможностей для катастрофы. Иногда даже простое выживание требовало героических усилий. Так обстояли дела в годы Второй мировой войны. Но в то время и Бенитес, и все остальные, по крайней мере, знали противника и ходили в знакомых водах Тихого океана. Теперь же ему, скорее всего, предстояло встретиться с грозной опасностью практически на краю неизведанного. И вдобавок ко всему ему предлагают попытаться захватить советские секреты непосредственно из моря, рискуя своей подлодкой и жизнью семидесяти восьми членов экипажа. Какая гарантия, что его подлодка выйдет невредимой из такой передряги?

…Бенитес вскоре вернулся, уже не совсем расстроенный, но все же несколько озадаченный. Сила приказа оказалась выше его гнева. Теперь его основным приоритетом стала шпионская операция Остина.

Именно с этого сомнительного старта подводники и шпионы начали постепенно устанавливать отношения, которые впоследствии определяли характер «холодной войны» под водами океанов и морей. И в конечном счете эти засекреченные корабли стали решающим и определяющим символом эпохи.

Было ясно, что Соединенные Штаты имеют нового опасного противника и что мир уже не тот, который был, когда подлодка Бенитеса в последний раз всплывала на поверхность после окончания Второй мировой войны. В то время американский народ, воодушевленный победой, зачарованно смотрел на матроса, страстно целующего девушку на Таймс-сквере. Теперь же, когда Бенитес готовился вернуться в морские глубины, люди по всей Америке были в ужасе от тех средств и способов, которыми была достигнута эта победа. В напряженной тишине они смотрели кинохронику атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, плакали, увидев сожженные тела женщин и детей.

Люди, которые когда-то приветствовали атомную бомбу, теперь с ужасом осознавали, что она в любой момент может быть сброшена на их собственные дома. Появились сообщения, что Советский Союз из союзника превратился в противника и энергично создает свою атомную бомбу. Газеты писали, что Советы намереваются захватить мировое господство. Китайские коммунисты только что изгнали Чан Кай Ши из Китая. Коммунисты совершили переворот в Чехословакии. СССР установил блокаду Берлина. А Черчилль объявил, что «железный занавес» отделил Восточную Европу от «свободного мира». Казалось, что в любой момент коммунисты возьмут власть и в США. Как еще американцы могли понимать лавину газетных заголовков о деятельности комитета по расследованию антиамериканской деятельности Палаты представителей Конгресса США, сенсационные сообщения вроде того, что бывший сотрудник Государственного департамента Э.Хисс оказался советским шпионом?

Эта атмосфера всеобщей паники и подозрительности привела к созданию Центрального разведывательного управления (ЦРУ). Оно немедленно бросило своих агентов на борьбу с советскими шпионами. Это была эпоха, вдохновившая Запад снова объединить усилия – на этот раз в виде Североатлантического союза (НАТО). Подводникам поручили начать «игру в прятки» и погружаться в глубину с целью помочь стране парировать возникшую угрозу.

Советский Союз всегда использовал свои подводные лодки (большинство из которых были небольшими и устаревшими) для обороны своего побережья. Но при разделе нацистских военных трофеев США, Великобритания и Советский Союз получили по несколько экспериментальных немецких субмарин высокого технологического уровня со шноркелями и новыми сложными гидролокаторами. Эти достижения предвещали, что подводные лодки отныне станут более смертоносными, чем прежде, и породили страхи, что Советский Союз откажется от своей прибрежной стратегии и создаст свои океанские подводные силы. Бенитес и другие командиры подводных лодок, конечно же, хотели иметь время для того, чтобы изучить новую технологию, подготовить своих людей к новой роли – охотников за советскими подводными лодками, которые могли в любое время быть направлены к берегам США.

Шноркель на трофейной немецкой лодке

Созданное по немецкому образцу и установленное на борту «Кочино» устройство для работы дизеля под водой (шноркель, или в советской терминологии РДП) давало возможность в течение нескольких дней и даже недель скрывать огромный корпус лодки под водой, имея на поверхности лишь трубу, размерами с уличную урну для мусора. Лодка могла оставаться скрытой даже во время работы дизеля для подзарядки аккумуляторов.

Благодаря немецким образцам, на «Кочино» были установлены батареи, емкость которых теперь превышала емкость аккумуляторов, имевшихся на субмаринах времен Второй мировой войны. Подлодка «Кочино» была оборудована новой – пассивной системой гидролокации, то есть имела возможность, только слушая, «видеть» обстановку, не создавая собственного акустического поля. На подлодках времен Второй мировой войны были установлены активные гидролокаторы. Они излучали акустические импульсы и по эхо-сигналу определяли направление и расстояние до обнаруженного объекта. Последствия использования активного гидролокатора можно сравнить с последствиями включения яркого сигнального фонаря – подлодки могли «видеть», что делается вокруг, но в то же время и невольно освещали себя. Пассивная же система гидролокаторов была основана на прослушивании всего звукового спектра, без создания предательского собственного акустического поля. И этот пассивный гидролокатор предвещал большое преимущество в схватках под водой.

ВМС США готовились завоевать подавляющее превосходство под водой с помощью одного человека. Никому не известный инженер X. Риковер разрабатывал план создания подводной лодки с ядерной энергетической установкой, которая будет в состоянии оставаться под водой беспредельно долго, даже без шноркеля, что еще больше повышало ставки в подводной войне. Но к тому времени была разработана лишь концепция атомной подлодки, и поэтому лодки, подобные «Кочино», оставались лучшими в ВМС США. По новой программе, названной «Оперейшн кейо» (операция «нокаут») ВМС США проводили подготовку подлодки «Кочино» и некоторых других лодок времен Второй мировой войны к нанесению нокаутирующего удара противнику в случае возникновения войны.

Еще не было надежных доказательств тому, что Советский Союз строит подводные лодки со шноркелем. Поэтому и ЦРУ и военно-морская разведка пришли к выводу, что американские подводники имеют более чем достаточно времени для подготовки к подводным схваткам, которые возможны в отдаленном будущем. По мнению старших офицеров разведки, более значительную угрозу могли представить другие трофейные немецкие технологии: беспилотные самолеты «Фау–1» с бомбами на борту, и «Фау–2», первые ракеты, превысившие скорость звука. Эти немецкие разработки, также захваченные союзниками, были предвестниками крылатых и баллистических ракет. США уже приспосабливали экспериментальную ракету «Лун» к запуску с подводной лодки специальной конфигурации – прототипа ракетных подлодок. По некоторым признакам можно было полагать, что Советский Союз также разрабатывал свои собственные прототипы ракет. По сведениям от перебежчиков, Советский Союз проводил экспериментальные запуски ракет с земли и со старых подлодок, базировавшихся в районе Мурманска. Кроме того, ВВС США направляли к границам СССР самолеты, оборудованные специальными фильтрами, предназначенными для сбора радиоактивных частиц поблизости от советской территории с целью определения, не занимается ли Советский Союз испытаниями атомного оружия. Самый большой страх вызывало то, что на беспилотных самолетах могут быть установлены атомные бомбы, что в дальнейшем приведет к созданию ракет с ядерными боеголовками.

Во многом это были лишь предположения. Незначительную информацию о советских ВМС американская разведка получала в основном от ВМС Великобритании, корабли которой тесно сотрудничали с советскими ВМС в годы Второй мировой войны. Переговоры между советскими кораблями и их базами перехватывались также американскими станциями подслушивания в Европе и на Аляске. Все эти шпионские операции против бывшего союзника были настолько засекречены, что курьеры перевозили сообщения о перехваченных советских переговорах в специальных опечатанных портфелях. Любые попытки приблизиться к территории Советского Союза и разузнать побольше должны были держаться в глубокой тайне. Именно необходимость соблюдения осторожности больше, чем что-либо другое, убедила сотрудников военно-морской разведки в том, что использование подводных лодок станет следующим логическим шагом в создании подслушивающей сети, которая будет окружать Советский Союз. Усилия к этому уже прилагались. В 1948 году ВМС США направили две подлодки «Си Дог» (бортовой номер SS–401) и «Блэкфин» (бортовой номер SS–322) в Баренцево море с целью определения возможностей перехвата советских радиокоммуникаций, а так же определения скорости вращения винтов на советских эсминцах и торговых судах. Это были первые шаги в изучении возможности идентификации целей, обнаруженных с помощью пассивных гидролокаторов.

Но сотрудники разведки предполагали, что подводные лодки со шноркелем, подобные «Кочино», могли бы сделать и больше. Например, они могли оставаться незамеченными у советских берегов для наблюдения и радиоперехвата. С их помощью предполагалось узнать, насколько далеко продвинулся Советский Союз в разработке ракетной технологии. Имея шноркель, подлодка «Кочино» могла приблизиться к побережью настолько, насколько она осмелится. Только ее перископ, антенны и шноркель могли быть засечены противником. Короче, «Кочино» была идеальной подводной лодкой для выполнения шпионской миссии.

Разумеется, с самого начала «Кочино» была предназначена для выполнения других задач. Она была последней лодкой, вступившей в строй в годы Второй мировой войны, и вышла в море через две недели после того, как была сброшена первая атомная бомба. Подлодки «Кочино» и «Таск» были оснащены шноркелями и другим усовершенствованным оборудованием и включены в программу ВМС США по модернизации подводных сил с целью увеличения их подводной скорости. Фактически это была программа по созданию подводных охотников за подводными лодками. В этом качестве подводные лодки оказались новичками. Когда за несколько месяцев до похода ученые провели проверку лодок «Кочино» и «Таск», то обнаружили, что и экипажи, и строители так мало знакомы с пассивной системой гидролокаторов, что самые главные ее элементы-гидрофоны не были даже подключены. Поэтому обе лодки были направлены в Лондондерри, чтобы потренироваться совместно с англичанами, которые значительно больше преуспели в освоении этих систем.

Именно в Лондондерри Остин и догнал «Кочино». На борту лодки теперь находился гражданский специалист по гидролокаторам Роберт Фило. Противолодочные учения считались настолько важными, что в них принял личное участие командир соединения кораблей Р. Бенсон, завершивший свой визит на лодке «Таск», которой командовал Р. Вортингтон.

Как и Бенитес, Вортингтон вступил в командование подлодкой накануне этого похода. Оба скептически воспринимали свою роль в шпионаже. Бенитес полагал, что это была менее важная задача, чем обучение личного состава искусству ведения истинно подводной войны. Остин же считал, что ему известно больше. К тому же шпионское оборудование было его призванием. Остину нравилось думать: «Я должен сделать что-то сказочное. Вот я какой!»

Но если все эти рассуждения были второй натурой Остина, то другие так не рассуждали. Его специальное оборудование должны были установить на судоверфи в Портсмуте (Англия), где сами рабочие верфи были сбиты с толку доселе неизвестными приспособлениями. «Ну, что же вы, это просто изоляционные трубки, – вспылил Остин, прикрепляя коаксиальный кабель, который рабочие, казалось, не могли правильно установить. – Это же обычный полудюймовый коаксиальный кабель. Мне кажется, что вы должны уметь разбираться в схемах. Почему вы не можете просто следовать схеме?»

Остину не терпелось приступить к работе. Для него сооружалась небольшая каюта на той же палубе, где и пост управления рулями, по соседству с радиорубкой. Он готов был присоединить коаксиальный кабель к прибору, который сам называл своим черным ящиком. Фактически же этот прибор был окрашен в обычный серый цвет и сконструирован для того, чтобы перехватывать советские телеметрические радиосигналы, которые неизбежно передаются при испытательных пусках ракет. В стоячем положении ящик имел высоту около 45 см и предназначался для записи сигналов на тонкую магнитную ленту. Этот ящик и был самой чувствительной и секретной аппаратурой на борту лодки. Кабель от него предстояло провести сквозь прочный корпус лодки для соединения с новыми «ушами», прикрепленными к легкому корпусу. Эти специальные антенны действительно были похожи на уши. Они состояли из небольших пучков коаксиального кабеля, прикрепленных на небольшом расстоянии по обеим сторонам лодки. С этими пучками кабеля, добавленными к великому множеству обычных антенн, «Кочино» выглядела как иноземное чудовище из заурядного боевика.

К середине августа 1949 года секретное оборудование было установлено, и «Кочино» вышла из Портсмута вместе с «Таск» и двумя стандартными подлодками «Торо» (бортовой номер SS–422) и «Корсар»[3] (бортовой номер SS–435). Они совершали плавание с соблюдением полного радиомолчания, имитируя патрулирование в период войны. Никто на берегу не должен был знать, где они находятся. Покинув Англию, лодки должны были исчезнуть. Через несколько часов после отплытия сальники вокруг кабелей Остина не выдержали напора забортной воды, и в результате этого ему пришлось принять в своей маленькой каюте неприятный холодный душ. Провозившись некоторое время, он подтянул сальники, и течь прекратилась. Но если сальники снова не выдержат, то ему придется обрубить свои кабели, и на этом его миссия в этом походе будет закончена.

К этому времени экипаж уже догадывался, что поход будет необычным, поскольку большинству стало ясно, что новый член экипажа не является тем, за кого себя выдает. Остин хоть и носил на своей форменной одежде эмблему радиста, но фактически работал на группу контрразведки ВМС, легендарную дешифровальную службу перехвата и расшифровки радиопереговоров японских ВМС в годы Второй мировой войны. Это держалось в секрете, но каждый член экипажа понимал, что простой радист не будет так близко общаться с командиром лодки.

И все же подводники есть подводники. Самыми популярными среди них являются парни, знающие интересные морские байки. Так было и на «Кочино», где треть экипажа принимала участие во Второй мировой войне. Остин принес свои байки с тех времен, когда служил на крейсерах, и разыгрывал из себя морского волка, завоевывая друзей. Да и как не стать друзьями, когда каждый занимал еще теплую койку другого из следующей смены. Экипаж состоял из трех смен, живущих по времени трех разных часовых поясов. Одна смена жила по стандартному восточному поясному времени, другая – по времени Гонолулу, а третья по времени Индийского океана. Соответственно были три смены операторов гидролокаторов, оружейников, коков, радистов и т. д.

«Кочино» покидает Портсмут. Август 1949 г.

Только командир, его старший помощник капитан-лейтенант Ричард Райт, Остин и его ассистент жили, не сообразуясь с этим распорядком. Остин не возражал работать три смены подряд и принимал пищу, когда выдавалось свободное время. В течение суток на лодке готовилось три завтрака, три ланча и три обеда посменно.

Как-то после завтрака первой или второй смены командир пригласил Остина на вахту в боевую рубку. Боевая рубка – тесное помещение, находящееся выше центрального поста, откуда командир или вахтенный офицер управляет лодкой. «Остин, займите место у перископа № 2», – распорядился командир. На этом посту Остин будет вроде при деле. Кроме того, как полагал Остин, командир будет внимательно следить за ним. Вскоре две сопровождавшие лодки отстали, а «Кочино» и «Таск» направились к кромке арктических льдов к северо-востоку от Гренландии для проведения в этих холодных водах учений. Затем они продолжили движение в сторону Советского Союза. Первые несколько часов шли по Норвежскому морю, севернее Полярного круга. На обеих лодках в торпедных отсеках находились специальные вентили для забора проб забортной воды, чтобы измерять ее температуру и соленость. Кроме того, обе лодки составляли карту морского дна. К субботе 20 августа 1949 года обе лодки были уже в Баренцевом море. Теперь они тоже разошлись. «Таск» пошла мористее для проведения испытаний гидролокаторов, а «Кочино» направилась в точку в 12 милях от северной оконечности Норвегии, чтобы начать выполнение задач Остина. Именно с этой точки командир должен был менять курс по указаниям Остина, идя зигзагами, чтобы выйти на советские радиосигналы.

Остин старался делать вид, что спокоен, однако волновался. Для того, чтобы поймать сигнал, эту специальную ушастую антенну нужно поднять над поверхностью воды. Это означало, что лодке придется подвсплыть, не только обнажив шноркель, но и часть рубки. В это время года на Дальнем Севере небо было светлым даже ночью, и нужно было быть очень осторожным, чтобы избежать обнаружения надводными кораблями и рыболовными траулерами, бороздившими эти воды. Длинный световой день также увеличивал опасность, особенно если «Кочино» будет вынуждена всплыть полностью.

«Слишком много дневного света, – беспокоился Остин. – Негде спрятаться». Беспокойство испытывал и командир. Он записал в вахтенном журнале: «Ночь как таковая исчезла. Лучшее, на что мы можем надеяться, это на пару часов сумерек. В военное время здесь нельзя идти на поверхности». Остин вел поиск сигналов по мере того, как «Кочино» шла вдоль северо-восточного побережья Норвегии. Лодка находилась на расстоянии 125–150 миль от Мурманска. Слишком далеко, чтобы видеть землю, но достаточно близко, чтобы, как полагал Остин, перехватить телеметрические сигналы советских ракет. Это было ближайшее место, до которого собирался дойти командир.

На карте Мурманск расположен у основания большого пальца вывернутой перчатки, остальные пальцы которой очерчены границами Норвегии, Швеции и Финляндии. Большой палец – это советский Кольский полуостров, местонахождения операционных баз: Ваенга (позднее переименованная в Североморск) и Полярный. Это были самые важные из советских северных портов, поскольку ими можно пользоваться круглый год: они незамерзающие благодаря ответвлению теплого течения Гольфстрим. В Полярном находились база подводных лодок и подземный штаб Северного флота. Скрытые под кирпично-каменными административными зданиями, глубоко под землей располагались советские шифровальные помещения и центры связи.

Остин ожидал телеметрические сигналы из этих баз или от находившихся поблизости кораблей. Поскольку сигналы телеметрии обычно передавались на высоких частотах, то в «черном ящике» Остина была аппаратура, способная перехватить эти сигналы, излучаемые во время пусков ракет. Если бы что-нибудь происходило, он должен был услышать. По крайней мере, надеялся на это. Эта шпионская миссия походила на гадание на кофейной гуще. Не было никакой возможности узнать, запланированы ли какие-нибудь запуски советских ракет. Остину оставалось только продолжать крутить ручки настройки, пытаясь услышать хоть какие-нибудь импульсы. Кроме того, он приходил в радиорубку и настраивался на радиопередачи на русском языке. Остин не знал русского языка, так же, как и радисты. Но Остин мог принимать передачи по азбуке Морзе русскими буквами. Этому он научился, чтобы как-то заполнить досуг в период плавания на надводных кораблях. Теперь же, когда он сидел в радиорубке на «Кочино», отбивая русские буквы на пишущей машинке, вообразил, что может понимать, что печатает. В его воображении один советский корабль передает ежедневный доклад, сообщая сколько риса осталось на борту и что фрукты все съедены. Другой докладывал список заболевших на корабле.

Прошло трое суток, а Остин перехватил всего несколько передач голосом. Командир решил задержаться в этом районе еще на сутки, чтобы дать Остину шанс добыть информацию. Остин был готов неделями сидеть за аппаратурой. Он испытывал непреодолимое желание украсть хотя бы песчинку и записать телеметрию советских ракет.

В последний вечер что-то начало появляться. Это не было похоже на запуск ракеты. Но Остину было приказано искать и передачи испытаний аппаратуры. Возможно, это и происходило. Наверное, русские настраивают свою аппаратуру, проводя подготовку к запуску. Он попросил командира изменить курс, чтобы получить более четкий сигнал. Но и после этого Остин не был уверен, что именно он слышит и откуда идет сигнал, с берега или с моря. Он твердо знал лишь, что это не была передача голосом. На какой-то момент частоты оказались в пределах, присущих испытанию оружия. Но не было ничего похожего на звуковой всплеск, который показывает, что телеметрия идет от испытания ракет. Сотрудники в своих офисах, видимо, воображали, что русские беспрерывно проводят запуски, готовясь разместить свои ракеты в море. Но если это было так, то русские сделали перерыв как раз в то время, когда приблизилась подводная лодка «Кочино». Шпионская миссия Остина провалилась, по крайней мере к этому моменту. У него была запланирована еще одна попытка, но на более поздний срок. А пока «Кочино» возвращалась для выполнения первоначальной задачи. Ей предстояло играть в «кошки-мышки» с подлодкой «Таск», подобно тому, как учат молодых хищников преследовать и убивать жертву.

Уходя из этого района, командир казался разочарованным. Несмотря на все неудобства, связанные с исполнением указаний Остина о перемене курса, ему все же хотелось по возвращении сказать: «О, мы что-то добыли» и записать в докладе о патрулировании: «Мы перехватили то-то и то-то». И все же, отдавая команду курс норд-ост, он был доволен тем, что приступает к выполнению, по его мнению, основной задачи. На самом деле он чувствовал себя вполне спокойно. Была среда 24 августа 1949 года, канун 4-й годовщины подлодки «Кочино». И командир распорядился отпраздновать ее заранее.

Коки приготовили огромный торт и праздничный обед, который, по признанию Остина, был лучше, чем колбасный фарш, выдававшийся ежедневно. Были песни, шутки, записанные на магнитофонную ленту поздравления обедавших в предыдущие смены. Позже командир записал в вахтенный журнал: «Это был счастливый корабль, и мы в кают-компании высказали пожелание встретить очередную годовщину вместе на борту „Кочино“». На следующий день рано утром «Кочино» обнаружила «Таск» справа на траверсе. К 10.30 утра «Кочино» начала движение вперед на глубине шноркеля. Была ее очередь прятаться. «Таск» уже ушла, как бы имитируя принятой в игре в прятки правило «считать до десяти».

День выдался мрачным, туманным и пасмурным, море штормило. В радиорубке приняли предупреждение о серьезном арктическом шторме, ветер свистел уже много часов. Волны раскачивали «Кочино», и рулевые горизонтальными рулями с трудом удерживали заданную глубину. Матросы привязывали себя, держались за столы, за трубопроводы над головой. Другие стремились подхватить падающие со стола чашки и другие предметы. Раздался пронзительный сигнал, и из носового машинного отделения доложили командиру, что вода хлынула в лодку через шноркель. А ведь он был сконструирован так, чтобы в случае появления воды автоматически закрыться.

Из-за недостатка воздуха заглохли дизеля, и командир отправил своего старшего помощника на корму выяснить обстановку. Пару минут спустя раздался глухой удар, и подлодка вздрогнула. Остин так сильно ударился об окуляры перископа, что остались синяки. Он не сомневался, что лодка ударилась о какой-то притопленный объект.

Но то, что случилось, было гораздо хуже. Электрик заметил искры, сыпавшиеся из двух отсеков, в каждом из которых находились по две огромные аккумуляторные батареи, необходимые для движения лодки под водой. В помещении кормовой батареи аккумуляторного отсека возник пожар, и оно наполнялось дымом. «Покинуть аккумуляторный отсек», – закричал электрик, пытаясь как-то потушить огонь. Матросы начали перебегать в ходовую рубку, донося тревожную весть командиру.

Кто-то прохрипел: «Пожар в кормовой аккумуляторной батарее». Командир отдал команду на всплытие. Затем он включил одно из испытываемых новых устройств – гидрофон и сообщил на «Таск»: «Авария, всплываю».

Продули балласт, и «Кочино» почти моментально выскочила на поверхность, где сразу же начала раскачиваться в штормовом море. Многометровые волны бились об ее корпус. Командир возвратился в боевую рубку, открыл люк и выбрался на ходовой мостик. Теперь он находился довольно высоко над главной палубой, пытаясь увидеть «Таск», однако в бинокль ничего не удалось разглядеть.

Спустившись в боевую рубку, командир послал одного из самых молодых офицеров лейтенанта Джона Шелтона на корму, приказав ему выяснить ситуацию с пожаром. Несколько матросов побежали, чтобы попытаться помочь в борьбе с пожаром. Но произошла непредвиденная задержка. У матроса, который первым добровольно вызвался помочь тушить пожар, оказался неисправным аппарат для обеспечения дыхания и защиты от дыма и газа. К тому моменту, когда он попросил принести другой аппарат, водонепроницаемую дверь, ведущую в помещение аккумуляторной батареи, заело. Возможно, ее удерживало повысившееся внутри давление либо защелка, расплавившаяся от огня. Казалось, что внутри помещения одна батарея ведет подзарядку другой, при этом выделяется взрывоопасный водород как побочный продукт подзарядки.

Если никто не сможет прорваться в горящий отсек и не удастся выключить тяжелые рубильники, чтобы прервать электрическую цепь между горящими батареями, то водород будет накапливаться до критического уровня и произойдет взрыв. Если он будет достаточно мощным, «Кочино» погибнет. Командир спустился с ходового мостика в центральный пост и проверил показания детекторов, следящих за содержанием водорода в воздухе лодки. Они пока находились на нулевой отметке. На какой-то момент он успокоился. Но это был всего лишь момент. Вскоре он понял, что детекторы не работают. Значит, остается лишь один выбор. Кто-то должен пробраться в аккумуляторный отсек со стороны носового машинного отделения и любой ценой отключить аккумуляторные батареи. Как раз в этот момент позвонил по телефону старший помощник и сообщил, что именно так и собирается поступить. Кратко изложил свой план без упоминания о риске. Оба понимали, что горящие аккумуляторные батареи могут взорваться в любой момент и что любая попытка проникновения в тот отсек может оказаться смертельной.

Взволнованный командир снова поднялся на ходовой мостик, чтобы поискать единственную находящуюся поблизости подлодку «Таск» и попросить у нее помощи. На мостике он почувствовал второй взрыв, который вырвал клапан, изолировавший горевший отсек от остальной системы вентиляции лодки. Теперь дым и токсичные газы стали поступать в носовую часть лодки. Кто-то позвонил на мостик и сообщил, что люди внизу оказались в серьезной беде.

Командир приказал эвакуировать наверх всех, кто не занимается тушением пожара или не стоит на жизненно важном посту. Личный состав начал перебираться в носовую часть, причем невероятные масштабы аварии подавляли инстинкт паники. Один за другим люди добирались до носа корабля и взбирались по трапу, идущему к верхнему люку. По приказанию командира они направлялись к поручням на подветренной стороне горизонтальных рулей и привязывались там.

Был страшный холод, волны неистово обрушивались на качающуюся лодку. Часть личного состава подняли прямо с коек, и они стояли наверху в майках и трусах. Только несколько человек были одеты в штормовую одежду и, следовательно, имели при себе спасательные жилеты. С собой не было ни пищи, ни воды, ни лекарств. В большинстве своем они были беззащитны от холода и грохочущего моря.

К этому времени 47 человек привязались на палубе. Еще 12 человек сгрудились вокруг командира на мостике, рассчитанном на 7 человек. 18 человек все еще оставались в кормовой части, пытаясь восстановить силовую установку и потушить пожар. Командир взглянул вниз на свой экипаж, затем перевел взгляд на горизонт. Где же «Таск»? Пожар бушевал уже около получаса. Кому-то удалось запустить дизеля «Кочино». У командира затеплилась надежда, что он сможет повести лодку к побережью, но в это время огромная волна накрыла корму. Еще до того, как волна схлынула, раздался крик: «Человек за бортом, человек за бортом!» Это был один из корабельных коков Джозеф Морган. «Сейчас подберем его», – пробормотал командир, стараясь подвести корабль как можно ближе к Моргану, который был едва виден в бурном море. И почти в то же время кто-то заметил «Таск» с правого борта.

Остин к этому моменту выбрался на мостик и стоял около командира. Все сигнальщики на «Кочино» были отравлены газом, и Остин был единственным, кто достаточно хорошо знал код, чтобы передать сообщение. Он не пользовался семафором с момента, когда находился в учебном отряде, но сейчас схватил два флажка, и поднял их двумя руками вверх.

Борясь с ветром, он передал по буквам: «Ч-Е-Л-О-В-Е-К 3-А Б-О-Р-Т-О-М П-О-Ж-А-Р В К-О-Р-М-О-В-О-Й Б-А-Т-А-Р-Е-Е».

Было 11 часов 21 минут утра.

Внутри лодки раздавался грохот, слышный через стальной настил палубы. «Таск» пыталась подойти поближе к «Кочино», а ее командир не спускал глаз с тонущего кока, понимая, что человек долго не сможет продержаться в такой холодной воде. Без подсказки старшина Хьюберт Рауч прыгнул за борт и, борясь с волнами, подплыл к Моргану, стал подтаскивать его к борту лодки. Когда он достиг борта, то настолько ослаб в холодной воде, что не смог помочь Моргану подняться на палубу. Еще один кок отвязался от поручней, подбежал и, наклонившись через борт, вытащил Моргана из рук Рауча. Еще несколько человек помогли Раучу подняться на борт. Моргана перенесли на ходовой мостик и уложили на штурманский стол. Он беспрестанно дрожал, даже когда его укрыли несколькими одеялами. Два матроса сняли с себя одежду и отчаянно пытались согреть, зажав его между своими голыми телами.

Командиру было ясно, что личному составу оставаться на открытом воздухе небезопасно. Волны свирепо накрывали палубу и в любой момент могли оторвать замерзших людей от их креплений, смыть за борт. Он распорядился всем собраться на узком ходовом мостике. Люди сбились в кучу, образовав человеческую пирамиду. Остальным командир предложил спуститься вниз в носовой торпедный отсек, который оставался единственным местом, где еще хоть как-то можно было существовать.

Пока все это происходило, командиру стало известно, что тот взрыв, который привел к распространению дыма по всей лодке, нанес и еще более серьезные потери. Старшему помощнику удалось пробраться к аккумуляторному отсеку, но как только он вошел туда, накопившаяся водородная смесь взорвалась. Взрывом офицера выбросило обратно. У него обгорели руки, грудь, ноги, то есть вся передняя часть тела, за исключением лица, которое защитила маска противогаза. Он оказался в глубоком шоке. Еще четыре человека были тяжело ранены. Двое раненых, перетащенных в кормовой торпедный отсек, оказались отрезанными от своих товарищей и нуждались в медицинской помощи. А врач Хьюберт Исон находился в носовой части вместе с остальным личным составом. Пробраться внутри лодки через огонь и газ было невозможно. Доктор мог бы выбраться на верхнюю палубу и по верхней палубе перебраться на корму, но люк в кормовой торпедный отсек находился в 15 метрах. Это были 15 метров по скользкой стальной палубе, болтающейся на волнах лодки, причем волнение моря было настолько сильным, что бросало «Таск» как хворостинку, когда она пыталась приблизиться, чтобы оказать помощь. Один молодой офицер предложил протащить леер до кормового люка, чтобы доктор Исон мог держаться за него. Когда леер был закреплен, Исон, держась за него, добрался до кормового люка и спустился вниз к раненым. В это время Остин снова взял семафорные флажки и начал передавать на «Таск»: «П-О-Д-О-Й-Д-И-Т-Е К Б-О-Р-Т-У Н-А-М В-О–3-М-О-Ж-Н-О П-Р-И-Д-Е-Т-С-Я П-О-К-И-Н-У-Т-Ь К-О-Р-А-Б-Л-Ь». Как только командир получил первый доклад от доктора, Остину пришлось снова сигналить: «Т-Р-Е-Б-У-Е-Т-С-Я М-Е-Д-И-Ц-И-Н-С-К-А-Я П-О-М-О-Щ-Ь П-Я-Т-Ь Ч-Е-Л-О-В-Е-К Р-А-Н-Е-Н-Ы О-Д-И-Н С-И-Л-Ь-Н-О О-Б-О-Ж-Ж-Е-Н». На мостике получили диагноз доктора Исона. Старший помощник сильно обгорел. Шансов на выживание нет. Доклады врача были настолько ужасны, что командир отобрал мегафон у матроса, который передавал эти сообщения. Новости были слишком плохие, чтобы передавать их через рядовых. Моральный дух решал все, и офицер заменил матроса на линии связи с кормой.

Прошло полтора часа с начала пожара, и люди, собранные в носовой торпедный отсек, стали терять сознание, надышавшись газом. Было ясно, что они вынуждены будут выйти из этого помещения на опасную палубу и столпятся на ходовом мостике.

Один за другим пробирались моряки через боевую рубку, некоторые были уже полумертвые. Одного вытащили в бессознательном состоянии, не дышащим. Товарищи стали делать ему искусственное дыхание. На корме старший помощник находился в агонии. Доктор Исон сделал ему инъекцию морфия, затем смазал ожоги вазелином из своей аптечки первой помощи. Между тем командир «Таск» пытался найти способ переправить своего врача на «Кочино», возможно, на резиновом плотике. С «Таск» перекачали за борт более 6 тонн дизельного топлива для создания масляного пятна, чтобы успокоить волны. С нее выстрелили бросательный конец на «Кочино» и протянули трос. Матросы на обоих кораблях будут удерживать этот трос как спасательный леер над водой, чтобы можно было перетаскивать плот. При первой попытке матросы на «Таск» не удержали леер. Завели новый. Командир «Таск» Вортингтон, оценив волнение моря, пришел к выводу, что переправлять людей слишком опасно, и принял решение сначала переправить плот без людей, нагруженный медикаментами. Командир «Кочино» также сознавал опасность и знал, что попытка пересечь бурное море на плоту может привести к гибели людей. Но к 14 часам, подсчитывая продолжающиеся взрывы под ногами, он понял, что выбора нет. Ему нужно было сообщить офицерам на «Таск», насколько опасна ситуация и что экипажу «Кочино» в любом случае придется покинуть корабль. Нужно было послать больше информации, чем Остин мог передать флажным семафором буква за буквой. Прежде всего следовало выяснить, возможно ли воспользоваться плотом для переправки экипажа на борт «Таск».

Командир поинтересовался у лейтенанта Шелтона, не согласится ли он попытаться совершить эту опасную переправу на плоту. Шелтон ответил утвердительно. Кроме него изъявил желание совершить такую попытку Роберт Фило, молодой гражданский эксперт, прикомандированный на время проведения учений. «Фило, вы действительно хотите это?» – спросил командир нарочито медленно. «Да», – прозвучало в ответ. Командир перевел дух: «Прекрасно. Вы и Шелтон действуйте».

Вместе с тем не давала покоя мысль, что если что-нибудь случится, то чертовски трудно будет объяснять, почему гражданский специалист оказался на этом плоту. Но ведь на борту находились раненые, отравленные газом, и замерзающие люди. У него не было времени на дискуссию.

Как только плот с Филом и Шелтоном спустили на воду, он тотчас перевернулся. Они ухватились за стропы, петлями охватывавшие днище плота, который матросы с «Таск» подтягивали к борту своего корабля, яростно борясь с волнами. Командир «Кочино» беспомощно наблюдал, как Шелтона отбросило в сторону и он пытался вернуться к плоту. Не было больше сил продолжать наблюдение за плотом, и он переключил свое внимание на экипаж своей лодки. У экипажа «Таск» было больше возможностей, чтобы попытаться спасти людей на плоту. Кроме того, «Кочино» была неуправляемой. Единственное, что оставалось делать командиру, это спасать оставшихся на лодке. Сгрудившихся вокруг него на ходовом мостике и в боевой рубке оставалось 57 человек. На нижних палубах и в кормовых отсеках оставалось еще 18 человек, из них 5 обожженных, включая старшего помощника. Находившиеся наверху также были в тяжелом состоянии.

Доступ в жилые помещения, где хранилась штормовая экипировка, был отрезан газом. Все замерзли, особенно кок Морган, который все еще дрожал от холода после падения в воду. Командир снял свою куртку и отдал стоявшему рядом матросу, затем снял ботинки и отдал их другому. Он остался в одной рубашке и носках с единственным желанием переправить часть экипажа на борт лодки «Таск». Если бы удалось сохранить на борту экипаж сокращенной численности, то ему удалось бы доставить «Кочино» домой, даже если ее пришлось бы буксировать. Он все еще был полон решимости не покидать корабль.

А лодка «Таск» опять потерялась из вида. Командир не видел завершающей попытки Шелтона и Фила достичь лодки «Таск». Он не знал, что волна сильно ударила Фила о борт лодки, и он остался безжизненно лежащим на воде вниз лицом. Матрос с лодки «Таск» бросился за борт, схватил и вытащил окровавленного, бездыханного Фила. Сразу же на палубе офицеры начали делать ему искусственное дыхание методом рот в рот. Через три минуты после Фила вытащили Шелтона.

Он был в сознании, но страдал от переохлаждения. Его перенесли в каюту, где, преодолевая сильную дрожь, не сумел впервые подробно доложить командиру соединения Бенсону и командиру «Таск» Вортингтону о катастрофе, происшедшей на «Кочино», об искрящих аккумуляторных батареях, взрывах и смертоносном облаке, которое распространилось по внутренним помещениям лодки.

На верхней палубе «Таск» в тот момент находились 15 человек, из них часть оказывала помощь Филу, у которого пульс не прощупывался, остальные пытались удерживать спасательную партию, чтобы ее не смыло за борт. Неожиданно огромная волна ударила о борт лодки, за ней еще одна, да с такой силой, что четыре металлические стойки, за которые крепился спасательный леер на верхней палубе для предупреждения падения людей за борт, оказались согнутыми. Мгновенно 12 человек было смыто за борт, в том числе и Фил.

Командир «Таск» Вортингтон и его экипаж начали внимательно осматривать поверхность моря. Фила и еще одного человека не обнаружили. Один человек лежал на воде лицом вниз. Командир пытался подвести лодку поближе к тонущим. Но ужасное положение становилось с каждой секундой еще ужаснее. В отличие от экипажа лодки «Кочино» у личного состава «Таск» было время для того, чтобы надеть штормовую экипировку, и теперь эта экипировка предательски тянула их на дно. Дело в том, что моряков облачили в экспериментальный тип цельных комбинезонов, предназначенных для защиты экипажей от арктического холода. В них были вшиты спасательные жилеты, а также прочно прикреплялись ботинки с помощью металлического крепления, которое можно было отстегнуть только специальной отмычкой.

На палубе эти комбинезоны выглядели прекрасно. Но когда они попадали в холодную воду, то некоторые жилеты начинали лопаться. Таким образом, единственной частью комбинезона, способной держать человека на поверхности, оставались ботинки, которые были скреплены так надежно, что в них оставались воздушные мешки.

Один из находившихся в воде людей старшина Джон Гаттермат отчаянно пытался плыть к спасательному лееру, таща за собой потерявшего сознание товарища. Эти двое были уже совсем близко, еще метров двадцать, и их можно было спасти. Но тут произошло нечто непонятное. Ноги Гаттермата стали высовываться на поверхности, увлекая голову в воду. Командир «Таск» с ужасом наблюдал, как Гаттермат боролся с ботинками, стараясь спастись, и видел, что Гаттермат отпустил своего товарища, который моментально утонул. Затем ботинки Гаттермата вновь вытащили его ноги на поверхность. Впоследствии Вортингтон записал в вахтенном журнале лодки: «Он стремился выровнять положение тела, пытаясь плыть, но не смог это сделать и захлебнулся, причем его ноги все еще оставались на поверхности. В воде оставались еще люди. Спасение утопающих продолжалось. Дополнительно несколько человек прыгнули за борт, чтобы оказать им помощь. Другие, уже находившиеся в воде, старались схватить и поддерживать товарищей, оказавшихся в более тяжелом состоянии. Лейтенант Филипп Пеннингтон пробыл в воде один час двадцать минут, прежде чем его вытащили на борт лодки. Раймонда Рирдона заметили на спасательном плотике, но его смыло волной, другой прыгнул в воду и схватил Рирдона».

К этому времени прошло два часа с того момента, когда людей смыло за борт лодки. Командир лодки Вортингтон встретился с почти невыносимой реальностью. В воде все еще находились семь человек, и почти наверняка без признаков жизни. Один из членов экипажа лодки «Таск» впоследствии рассказывал, что несколько человек погибли как Гаттермат, т. е. их ботинки торчали на поверхности моря.

Никто на «Кочино» еще не знал, что катастрофа уже занесла в свой вахтенный журнал смерть лодки. Но смерть тем не менее была у всех на уме. Остин думал о своей жене и двух детях, о том, что никогда больше не увидит их.

Командир «Кочино» продолжал оценивать и переоценивать ситуацию. Он сделал три попытки провентилировать корабль, но газ продолжал просачиваться. Он пытался послать несколько человек по верхней палубе над поврежденным аккумуляторным отсеком на корму, где находились врач и старший помощник, и куда газ еще не доходил. Но первые два человека, попытавшиеся добраться туда, чуть было не были смыты волной за борт.

Были сделаны две попытки приоткрыть люк боевой рубки, но каждый раз газ устремлялся наружу, навлекая несчастье. Картина пораженных газом людей была еще свежа в памяти командира. Он не мог рисковать подвергнуть той же участи людей, сгрудившихся на рубочном руле. Теперь оставалось только ждать и молиться. Прошло шесть часов с момента первого взрыва. Пожар все еще бушевал, когда сквозь туман появилась «Таск». Пройдет еще много часов, прежде чем командир «Кочино» узнает, что экипаж «Таск» уже сократился на 7 человек. Сейчас же в его уме была лишь одна мечта – доставить «Кочино» домой.

Рулевое управление на «Кочино» не работало. Все же командир надеялся довести лодку до более спокойного района, где он смог бы безопасно передать раненых на «Таск» и затем – полный вперед, чтобы доставить людей в Хаммерфест (Швеция) и в госпиталь.

Почти целый час он пытался следовать за «Таск», но безуспешно, потому что на «Кочино» вышло из строя рулевое управление. Один из раненых, находившихся на самой корме, умудрился восстановить рулевое управление. Несмотря на ранение, он весом своего тела нажал на трубчатый ключ и протиснулся в румпельное отделение. Моряк управлял рулевой машиной, слепо следуя командам, передаваемым по переговорной трубе. В результате «Кочино» смогла наконец следовать за «Таск». Часы показывали 19.10, прошло около 9 часов с момента первого взрыва.

По внутренней трансляции командир уверял раненых, что лодка приближается к Норвегии. Сегодня он уже однажды говорил, что осталось три часа ходу. А через четыре часа повторил свое обращение – осталось всего три часа. Хотя знал, что потребуется, по крайней мере, вдвое больше времени, чтобы достичь ближайшего берега. «Мы вынуждены сбавить ход, чтобы не страдали люди, поскольку волны перекатываются через ходовой мостик, – информировал командир, стараясь солгать как можно убедительнее. – Я верю, что вы поймете меня правильно».

Люди на корме знали, что он лгал, но отвечали: «Конечно, мы понимаем. Спасибо».

Командир с трудом подавлял волнение, пораженный тем, что группа обожженных и раненых все еще могла проявлять сочувствие к другим, замерзающим на верхней палубе. У него было единственное желание – доставить всех их домой.

Казалось, что раненых удастся доставить. За исключением старшего помощника, у них появились признаки улучшения состояния. Море стало понемногу успокаиваться. Командир продолжал общаться с личным составом, подбадривая и умоляя продержаться. Командир все еще верил, что победит в единоборстве с лодкой и морем. Но вскоре после полуночи 26 августа 1949 года прогремел еще один взрыв. Лодку сильно тряхнуло, и пожар распространился на второе машинное отделение, продвигаясь к кормовому торпедному отсеку, где находились старший помощник и другие раненые. Выбора не оставалось. Эти люди, пятнадцать человек, выбрались через кормовой люк на верхнюю палубу. Старшего помощника и еще одного раненого нельзя было перемещать, и доктор не собирался оставлять их. Он сказал командиру, что вместе они смогут выдержать. Между тем командир понимал, что должен попытаться переправить остальную часть экипажа на «Таск». Остин опасался, что в ночной мгле сигнальщики на «Таск» не увидят семафорные флажки. Поэтому он взял боевой сигнальный фонарь и передал знаками азбуки Морзе: «Е-Щ-Е В–3-Р-Ы-В П-О-Д-О-Й-Д-И-Т-Е Б-Л-И-Ж-Е К-О М-Н-Е». Послав эту просьбу, командир возобновил попытки перевести оставшихся на корме трех человек на верхнюю палубу. Телефонная связь вышла из строя. Связь с кормой оборвалась. Доброволец вызвался добежать до кормового люка. Волны все еще перекатывались через палубу, но сейчас они стали меньше, и появились шансы, что ему удастся добраться до кормы. Командир хорошо знал о состоянии старшего помощника, но у него теплилась надежда эвакуировать его с лодки. Он принял для себя решение: если старший помощник не выберется, то я останусь в кормовом торпедном отсеке и утону вместе с ним. И наступило долгожданное спокойствие. Это было то самое чувство, которое охватывало его в годы войны, когда он находился на лодке «Дейс», осыпаемой глубинными бомбами с японских миноносцев, и полагал, что настал конец. В тот раз он оказался счастливым. Теперь он думал: «Ну, и умру. И быть посему». На миг он засомневался: а что, если его смоет с палубы по пути на корму или, еще хуже, его смытого спасут, а старший помощник умрет в одиночестве. Но он отогнал прочь эти мысли.