Ужин бесплатное чтение

1. Глава, в которой я понимаю, что ничего не помню

Из кабинета Ника доносился его громогласный голос. Он спорил с сослуживцами об очередной задаче. Я лежала в постели, сонно листая ленту новостей. Дурацкая привычка, но как же сложно избавиться от неё в современном мире. Через полчаса муж, умерив свой пыл, попрощался с коллегами, и я поняла, что можно позавтракать. Я потянулась в постели, скинула одеяло, натянула домашнее платье и отправилась на кухню, поджарить замороженные сырники и заварить чай.

– Твой доппель прислал мне видео с котиком, – сказал муж. – Она что, работает даже в офлайне?

– А? – я ковыряла вилкой варенье из гуавы, стараясь привести мысли в порядок.

– Твоя цифра, ты её не выключаешь?

– А-а, цифровой доппельгангер? Да, приложение работает круглосуточно, я не знаю, когда студентам взбредёт в голову мне написать.

– Ты ж не автоответчик! Я думал, ты сохраняешь это в тайне.

– Нет, есть часть вопросов, на которые доппель вполне адекватно отвечает. Студенты в курсе.

– Ну а котики?

– Какие котики?

– Блин, ты где? Я тебе уже пять минут рассказываю про совещание!

– Про это я помню, – слукавила я. – Вы там фиксите баги. Но что с котиками?

– Твоя цифра прислала мне котиков! Видео с котиками.

– Какое?

– Серьёзно? Тебе важно, какое?

– Ну, конечно, – поморгала я. – Она ведь подключена к моим девайсам, так что могла поделиться с тобой контентом, который я лайкнула. Так какое видео?

– Ту это уже звездец, она следит за тобой?

– Также как твои часы за тобой, – пожала я плечами. – Так какой там котик?

– Вот, – муж протянул мне свой экран, демонстрируя трёхсекундное видео с белым котёнком, потешно катающимся по полу.

– Прикольно, – улыбнулась я.

– Ты его видела?

– А? – я всё ещё не могла проснуться. – Нет, это не видела. Странно.

– Эй, это же мрак! Твой доппель присылает мне котов, она что, клеит меня?

– Слушай, ты преувеличиваешь. Ты в моей семейной группе, наверняка она делает рассылку по всем заинтересованным. Ты постоянно смотришь на котиков. Скажи спасибо, что не прислала горячую азиатку, танцующую под Фреди Меркьюри!

– Котиков смотрят все, – насупился муж.

– Не знаю, посмотрю в настройках, правда, странно, – я отправила сырник, приправленный вареньем в рот.

Мы закончили завтрак, оставив посуду на столе, и разошлись по кабинетам заниматься делами. Мне предстояло проверить задания студентов, с которым ещё не разобрался доппель.

Кстати, о цифровом доппельгангере, я ведь ещё не успела о нём рассказать. Я нашла его в сети, когда обнаружила, что трачу по четыре часа в день на проверку заданий моих студентов. Это был ещё альфа-тест, но работал очень прилично. Суть заключалась в том, что обученная нейросеть копировала меня по найденным в сети материалам и загруженным данным. Блогеры использовали её для создания контента, а мне она пригодилась для обучения.

В первую очередь предстояло разрешить снятие моего внешнего вида, реакций и голоса. У меня куча роликов, последние десять лет я записала сотни образовательных лекций. После этого мне дали доступ к куцей модели, которая могла отвечать на вопросы, копируя мою манеру и заложенные в материалах знания. Для обучения этого, конечно, было маловато. Некоторые подключали своих доппелей к Гуглу, но тогда они превращались в карманный справочник и теряли идентичность.

Чем больше личных записей, дневников и фотографий было в базе нейросети, тем более убедительным был образ. Поэтому следующим этапом я разрешила нейронке подключиться к моему компьютеру и другим устройствам. Она загрузила и обработала терабайты данных и стала больше похожей на меня. Я дала ей доступ к своим подпискам на всех ресурсах, которыми пользовалась: от киноплатформ до онлайн-библиотек, чтобы она могла загрузить фильмы, книги и графику, с которыми я была знакома.

Цифровой двойник становился всё достовернее с каждым новым загруженным битом. Я даже попросила у родителей отсканировать мои старые фотографии, рисунки и прислать школьные сочинения, чтобы дубль получил прошлое.

Финальным штрихом были записи личных консультаций и копия чата со студентами. Доппель стал не просто отвечать на вопросы, подражая мне, но и давать ценные советы по композиции, колористике и даже авторскому почерку, который мы оттачивали с каждым подопечным в отдельности. Конечно, оставался ещё ворох незакрытых тем, так что человеческое вмешательство по-прежнему было необходимо.

В отличие от многих, кому был доступен альфа-тест приложения, я предупредила студентов, что ввожу его в наш образовательный процесс. Я ожидала, что все будут против, однако после небольшого согласованного эксперимента, мы пришли к выводу, что такая помощь этична и весьма качественна. Ведь я по-прежнему передавала свой опыт, не скатываясь до трансляции материалов, не знакомых мне. Осталась пара ребят, с которыми мы работали только лично. Другие же десять с лишним были довольны быстрыми ответами в любое время суток, которые направляли их в точности так, как могла направить я. Если же доппельгангер не находил в своей базе ответа, либо вопрос касался слишком эфемерных материй, он сообщал собеседнику, что ему нужно подождать, пока приду живая я, чтобы обстоятельно помочь с проблемой.

Так мой рабочий день сократился с четырёх часов до двух. Сказать, что я была довольна – не сказать ничего. У меня освободилось время для живописи и авторских проектов, которые раньше постоянно откладывались в долгий ящик.

Теперь я могла отдаться искусству почти полностью, чем и занималась последние недели. Я не отходила от холста и делилась своим восторгом с узким кругом друзей, кто мог понять и разделить удовольствие от волны творческого вдохновения. Проблема была только в том, что с приходом новых технологий, которые появились за последние пару лет, знакомый мне мир галерей и музеев сильно изменился. Да, и здесь не обошлось без новшеств. Мой верный цифровой доппельгангер сам по себе мог бы считаться произведением искусства. Для меня такой взгляд на вещи был уже естественным, но отчего-то я его немного стеснялась. Художники, использовавшие в средневековье камеру Обскура, не распространялись об этом на каждом шагу. Мне технологии казались одновременно и передовым словом в искусстве, и обманом.

Я открыла приложение доппеля и посмотрела, какие задания сеть успела проверить. Оказалось, у меня было не так много задач, и вот-вот можно будет вернуться за мольберт. Увы, вместо того, чтобы открыть чаты со студентами, я продолжала размышлять о судьбе современного художника.

«Всё искусство двадцатого и начала двадцать первого века было авторским. Был важен не столько объект искусства, сколько личность за ним. Покупали Пикассо, Ротко, Хокни и Хёрста, а что именно покупалось, было не так важно. Миллиардеры вкладывали в имена, как в акции крупных компаний. Неизвестные художники молились на легендарных коллег, точно на иконы, стараясь перенять не авторский почерк живописца или скульптора, а маркетинговую стратегию бренда. За колоссами мира искусства стояли огромные фабрики и производства, штампующие удачные экспонаты. Так, во времена Ренессанса за именитыми мастерами скрывались мастерские прилежных учеников, повторявших их манеру на сводах капелл и соборов.

Что могло измениться в мире индивидуализма, доведённого до абсурда? Казалось, ничего. Казалось, пузыри грандиозных имён будут раздуваться, пока не охватят всю планету в плотную коммерческую Сферу Дайсона. А потом, в конце двадцатых, появилась заморозка памяти. Действительно, как можно больше унизить творца? Это стало новым словом среди неизвестных художников. Они создавали произведения, забывая о творческом акте до нужного момента, пока не раскрывалось авторство. Пока очередной шедевр Бэнкси не оказывался произведением случайного мастера, забывшего, что когда-то красил стены по трафаретам в узких улицах Стамбула. Ведь недавнее открытие становилось чудом даже для него. Помни он, что создал шедевр, тот превратился бы в россыпь жемчуга, горстями разбросанного у ног сытой толпы. Кому интересно искусство, чей автор известен? Теперь никому. Намного интереснее стало исследовать, разгадывать и открывать. Это превратилось в новую страсть миллиардеров и обывателей – разглядывать искры в пламени и давать им имена. Коллекционеры тратили баснословные суммы на расследования, заметив какой-то необычный рисунок без имени в витрине проходной галереи. А любители со страстью, достойной лучшего применения, следили за этими детективами. Однако имена, стоявшие за триллерами от искусства, забывались так же быстро, как и были названы. К счастью, дивиденды от открытия и права на экранизацию поисков по закону принадлежали художнику, якобы режиссировавшему всю эту канитель. Искусством стало не создание шедевра, а поиски его автора и причин создания.

Что же оставалось творцам, носившим и воплощавшим замыслы, которые нужно было забыть? Лишь вечное чувство тревоги и дюжая сила воли, не сковырнуть едва заметный силиконовый прыщик, спрятанный где-то под гривой волос. Он и блокировал участок памяти, связанный с произведением. Лотерея, которую каждый использовал по-своему.

Я долго сторонилась этого подхода, придерживаясь архаичного лозунга, что искусство должно иметь автора. Модная рулетка была не по мне, ведь я никогда не была последовательницей трендов. Я пишу маслом на холсте не ради признания, а ради процесса. К счастью, и в наши дни такие работы находят своих почитателей.

Но в воскресенье, ложась спать, я нащупала на затылке под длинными волосами крошечную резиновую пластинку. Это была блокировка памяти. В жизни я ими не пользуюсь, нет причин. Неужели я стала очередной авантюристкой, жаждущей краткой славы жертвы детективного расследования? Было сложно в это поверить. Я повернулась набок, чтобы спросить у мужа, не в курсе ли он, что за крамольную идею я придумала, но тот уже спал.

После завтрака я обнаружила в переполненном ящике электронной почты подтверждение моего участия в большой выставке, приуроченной к Биеннале Современного Искусства. Разве я подавала заявку? Что я выставлю? Конечно, последние полгода я работала над внушительной живописной серией, но у меня и в мыслях не было выставить её на ярмарке современного искусства. Что современного в яркой фигуративной живописи? Если вы не живёте в начале двадцатого века, то ничего. Я была вне себя, учитывая, что биеннале проходило в моей родной стране, куда я уже два года не могла долететь. В смешанных чувствах я набрала своего арт-агента и в лёгкой тревоге, поглаживая песчинку под волосами, стала ждать её ответа. Олеся ответила не сразу. Немудрено, сколько у неё таких, как я. Вообще удивительно, как ей хватает времени и душевных сил на всех причудливых подопечных.

– Привет, Фи! Как ты? – ответил заботливый голос.

– Олеся, привет, я в порядке, – машинально ответила я, забыв на мгновение о причине звонка.

– Всё готово?

– Готово? – этот вопрос окончательно выбил меня из колеи. – Что готово?

– Отлично, – в голосе слышалась улыбка. – Ты не помнишь?

– О чём?

– Умница! Поражаюсь, как художник может быть таким пунктуальным и адекватным. Ты просто исключение из правил.

Я попыталась сглотнуть, но в горле пересохло.

– Так значит?.. – я снова потрогала едва заметную родинку на макушке.

– Да, значит, ты, наконец, решилась!

– На что?

– А вот этого я тебе не скажу. Всему своё время! Ты получила приглашение от биеннале?

– Да, – я кивнула, будто она могла меня видеть.

– Замечательно! – на распев ответила Олеся.

– Там написано, что моя заявка принята, – я открыла письмо и пробежалась по строчкам. – Мне выделяют отдельное помещение и даже оплачивают часть расходов на, – я перечитала поставивший меня в ступор отрывок. – На ужин. Что за ужин?

– Ах, ерунда. Мы решили, что будет здорово провести ужин перед открытием ярмарки и презентацией твоего, – Олеся задумалась, подбирая слово. – Твоего экспоната.

– Кто приглашён?

– Я пришлю тебе список чуть позже. Это все наши.

– Наши, – по инерции повторила я, пытаясь осмыслить новости.

– Да, все свои.

– Ладно. А что нужно делать? Я писала сценарий?

– Просто ужин в кругу друзей, ничего такого. Чтобы тебе было проще перед открытием. Ты ведь не помнишь, что ты там задумала. Да и вообще этого не знаю даже я. Я подготовила всё по твоим заметкам, но общей картины у меня нет. Это может быть живопись или, может, какой-то ролик. На открытии узнаем. Наверное, – она весело хмыкнула. – А если не узнаем, ещё лучше!

– Картина или ролик, – я была в замешательстве.

– Не переживай, всё готово. Я взяла вам с Никитой билеты. Вылетаете накануне, в четверг.

– Спасибо, – выдохнув, сказала я.

– Ладно, мне пора, тут Серж мне присылает пачки голосовых, нужно разобрать. До завтра?

– Да, до завтра.

– Я пришлю тебе список!

– Да, спасибо.

– Счастливо! – и её голос растворился в тишине студии.

Я, обескураженная разговором не меньше, чем письмом от организаторов ярмарки, поднялась из-за стола и обернулась. Со всех стен, из каждого угла и с обоих мольбертов на меня смотрели мои разноцветные воображаемые друзья – яркие живописные портреты, над которыми я работала последние месяцы. Я окинула их взглядом, стараясь держать себя в руках, но хватило меня всего на минуту. Я судорожно бросилась к холстам, перекладывая прислонённые к стенам рамы, стараясь понять, кого не хватает. Спустя двадцать минут и десять седых волос, я убедилась, что все нераспроданные картины были на месте. Это означало лишь одно: на выставке моей живописи не будет. Я отряхнула ладони, запачканные пылью, скопившейся на торцах старых работ, вздохнула и вернулась за компьютер разбирать студенческие проекты.

Просидев за экраном полтора часа, рецензируя эскизы, наработки, палитры и концепции учеников, я потянулась, размяла шею и пошла налить себе чаю, чтобы приступить к тревожному. К списку гостей загадочного ужина, который маячил в конце рабочей недели.

По дороге на кухню я наткнулась на мужа, расхаживающего по гостиной с ноутбуком. На его лице читалось недоумение. Зная, насколько сложно включиться в работу после внезапного вмешательства, я хотела тихо пройти мимо, но он поймал меня резким:

– Приехали!

Я остановилась и вопросительно посмотрела на него.

– Ты же знаешь, что мы в компании используем нейронки для кода? Это лютый костыль, чаще мешает, чем помогает. Точнее, помогает только полным нулям, или предсказуемому коду. Ну, как Т9.

– Да, знаю, – об этом я слышала последние пять лет.

– Так вот, у нашего бэкендера есть новая сетка, написанная на алгоритме твоего доппеля.

– О, уже и к вам полезли.

– Ну! Так вот, он загрузил в неё свой код, свою часть нашего гита и какую-то ещё фигню из своего общения в рабочих чатиках, – Ник замолчал, кивая сам себе.

– И? – подтолкнула я.

– И это полный атас! Сетка генерит код в точности, как он! Прикинь?

– Это хорошо или плохо?

– Ну не знаю. Она делает те же ошибки и пишет так же мудрёно, не сокращая лишние строки.

– Пф, – фыркнула я, увлекая мужа за собой на кухню, чтобы продолжить разговор.

– На фиг такая нейронка нужна? Она же не помогает, а ставит палки в колёса. Он думает, сэкономил время! Как же! Нам теперь разбирать его дебри по три раза на дню, вместо раза в неделю. Это ад!

– Почему он не обучил её на нормальном коде?

– Да фиг знает. GPT обучен на нормальном коде. Когда надо, выдаёт что надо. Всё чётко. А тут сетка действует по паттернам этого чувака. Так что это уже не рандом, а просто забор из душного кода.

– Сочувствую, – покивала я, снимая кипящий чайник с плиты.

– Это то же ядро, что и в твоей сетке!

– Я поняла.

– Это жесть! Значит, твой доппель посылает мне котиков, потому что думает, что так бы поступила ты!

– Ну да, – я в замешательстве заливала заварку кипятком.

– Тебе самой-то не страшно?

– А что такого? Удобный инструмент.

– Даже не знаю. Получается, она тянет за собой не только пользу, но и ошибки.

– Это часть натуры человека. Иногда в ошибках тоже есть свой смысл.

– Ну не в коде.

– Наверное. Но для искусства это справедливо.

– Налей мне тоже.

Пока мы вели светскую беседу о нейросетях, копирующих наше поведение, я совсем потеряла мысли о главной причине своей тревоги. Сказывалось утро. Как истинная сова, я всегда плохо соображала спозаранку. Мысли о новом забытом проекте плавно всплыли на поверхность вместе с глотком чая.

– Кстати! – опомнилась я. – Ты не в курсе, что за проект я затеяла?

– Ты про выставку?

– Да.

– Ты мне особенно не рассказывала. Знаю только, что в пятницу ты организуешь ужин перед открытием во Владимире. Кстати, круто, мы давно хотели провести праздники с родными.

– Точно, совсем ничего? Может, хоть какой-то намёк?

– Ты говорила, что это будет акт забытого искусства. Вчера мы были на сеансе блокировки. Ты не помнишь?

– Нет.

– Прикольно. Не знал, что это так работает. А куда тогда, по-твоему, делись пять часов?

– Мы потратили на это пять часов?

– Ну да.

– Я помню, что мы ездили в город за покупками, слонялись по моллу. На этом всё.

– Ну примерно так всё и было. Клиника памяти там рядом.

– Точно.

– Интересно, что ты там задумала.

– И мне.

Я налила мужу чашку чая, он взял её и пошёл в кабинет продолжать возмущаться решениями своих коллег. А меня ждал список приглашённых гостей, который должен был хоть как-то намекнуть на мой позабытый замысел.

Я открыла Олесино письмо и выдохнула. Действительно, там были все наши. Все, кто был в маленькой группе художников-энтузиастов десять лет назад, когда мы, ещё неоперившиеся двадцатилетние птенцы, пытались что-то доказать миру. У нас был маленький круг сообщников от искусства. Мы старались транслировать свежие ценности и идеалы современникам. Участвовали в фестивалях и ярмарках, рассказывая о новой эстетике, хотя ещё сами не определились с личной манерой, проводили собственные конференции искусства, надеясь убедить такие же юные умы, что нужно стряхнуть с себя пыль университетских доктрин и творить что-то новое, неопробованное и непроверенное. Тогда в течение трёх лет мы были в городе на слуху, нас знали по именам и приглашали на ток-шоу, чтобы высказать нашу точку зрения. Запал прошёл, как прошли и юношеские страсти. Мы обросли опытом, откинули снобизм и стали обычными, ничем не примечательными профессионалами – каждый в своей области.

Значит, ужин не грозил стать сюрпризом.

К списку прилагалось меню, рассадка и программа вечера. Прежде чем забыть о замысле, я продумала всё. Что было неудивительно, несвойственный творческой натуре педантизм начал преследовать меня после тридцати. Я так и не поняла, был ли это ценный опыт или упорство в непреложных лично для меня истинах. Даже моя живопись с годами стала более детализированной, ведь в молодости я всегда стремилась к экспрессии. От неё осталась лишь яркая палитра, хотя я по-прежнему убеждаю себя, что невероятно далека от скучного реализма.

Успокоившись, я закрыла документ и с лёгкой душой оставила цифровую реальность, вернувшись к мольберту, где меня ждала очередная полная скрытых страстей фигуративная живопись.

2. Глава, в которой я встречаюсь со старыми друзьями

Огромное новое здание Экспоцентра Изящных Искусств было похоже на распустившийся цветок лотоса. Конечно, спроектированное архитектурным бюро давно почившей Захи Хадид, оно сегодня уже не удивляло никого. Но в городе моего детства, куда мы с мужем возвращаемся в лучшем случае раз в год, футуристическое здание по-прежнему было жемчужиной современной архитектуры.

Мы едва успели отоспаться после перелёта, окружённые заботой моих родителей, как наступил день таинственного ужина. Я всё ещё не понимала, как смогла убедить Ника взять выходные для этой авантюры. Но он был полон энтузиазма и радовался Рождественскому настроению, которого мы так долго не могли поймать, живя в вечнозелёной стране юга.

В моём багаже был кофр с элегантным белым комбинезоном, который я купила специально для ужина. Конечно, о его существовании я не ведала, пока не начала собирать вещи и не обнаружила чехол со стикером «для Ужина» в своём шкафу. Переодевшись и приведя себя в порядок после перелёта и короткого беспокойного сна, я вышла в холл. Там меня уже ждал Ник, облачившийся в смокинг, оставшийся после нашей свадьбы и хранившийся у родителей. Костюм смотрелся на нём изумительно, учитывая, что расписались мы семь лет назад. Я глянула на себя в зеркало и подумала, что чёрное платье было бы более подходящим туалетом. Что поделать, другая моя версия была уверена, что лучшим решением будет молочный строгий приталенный комбинезон с широкими брюками, длинными рукавами и высоким воротником. Как я могла спорить с собой, пусть и не помнила собственных порывов.

Мы попрощались с родителями, пожелавшими нам успеха, и сели в такси, которое безмолвно доставило нас до Экспоцентра. За двадцать минут пути я воспроизвела в голове, казалось, все возможные сценарии вечера, чтобы немного себя успокоить. Как же я ошибалась в своих прогнозах.

Здание нового музея приветствовало нас мрачным безмолвием. Лишь несколько художников, закончивших развески, спешили вон в предвкушении завтрашнего открытия. Ник вышел из такси первым, наказав мне ждать, и открыл мне дверь, чтобы помочь выбраться из машины, не запачкав длинные брючины моего наряда в подтаявшем снеге. Кутаясь в тёплое пальто, за руку с мужем, я зашла в тёмный холл центра. Казалось, там не было ни души, но в наверху в атриуме высокого здания горел свет. Я посмотрела на часы с навигатором и поняла, что именно там был павильон, выделенный для ужина. В музее было всего три этажа, так что лифты предусмотрены не были, лишь обездвиженные траволаторы, так что наше шествие к назначенному месту показалось мне Голгофой. Конечно, никаких физических страданий я не испытала, но каков бы мой ужас, когда, проходя мимо галерей других художников, я видела нечто невообразимое, совершенно не совместимое с моей скромной цветной живописью. Здесь было всё что угодно, но не холсты. Что же я задумала? Что было моим проектом, представленным на биеннале? Ноги двигались вверх по лестницам, но внутренне я хотела, чтобы ступени провалились, забрав меня с собой в небытие. Что я скажу своим давним друзьям? Что до сих пор вожу кистью по хосту, не пытаясь, как в старые добрые времена, рушить стены между зрителем и художником, не взывая к новым технологиям, способным вытащить моё искусство из средневековья?

Ступени закончились, и перед нами открылись верхние внутренние балконы центра, обрамлённые павильонами чудес творческой мысли. А вместе с ними и открытая площадка с длинным столом, за которым уже сидели силуэты моих знакомых.

– Фима! Сколько лет, сколько зим! – поприветствовал меня Семён, модный реалист, с которым мы не виделись не меньше восьми лет.

– Салют, Фи! – обернулась Геля, успешный арт-директор и продюсер. – Ник, – она подняла наполненный стакан воды.

– Привет, ребята, – улыбнулась я, подходя к столу, и обратилась к мужу. – Это Семён Сепия, я рассказывала тебе о его невероятной живописи, дополненной виртуальной реальностью. Это Костя Лесной, он занимается перформативной скульптурой. Остальных ты уже знаешь. Мы все давние друзья, – Ник был знаком с большинством собравшихся, кроме этой парочки.

– Ребята, это Никита, мой муж, он занимается исследовательскими разработками орбитальных систем.

Ник поприветствовал собравшихся, мужчины пожали руки.

– Ну как вы в своём тропическом раю? – спросила Инна, моя давняя подруга, занимающаяся видео-артом.

– Изнемогаем от жары, – ответила я, вешая пальто на спинку стула и усаживаясь на место с именной табличкой.

– Вот это было неожиданно, – подал голос Вова, открывая бутылку вина. – Мы вообще в России проездом!

– Но как мы могли пропустить такое событие, – продолжила мысль Ксения, его жена. – Мы-то ждали вас в гости в марте, а тут такая удача!

– Есть повод напиться! – Вова повёл горлышком откупоренной бутылки, приглашая остальных подставить бокалы.

– Какие вы ранние пташки, – сказала я, протягивая пустой бокал. – Не похоже на вас.

– Не знаю, в моём приглашении стояло полдевятого, – скромно улыбнулся Костя.

– Да, у тебя в брошюре написано, что вы придёте к девяти, чтобы мы могли познакомиться и подготовиться к предстоящему. Кстати, а что намечается? – хитро улыбнулась Инна.

– Честно говоря, понятия не имею, – ответила я, уронив голову на руки, мой джетлаг ещё не отпустил, очень хотелось спать.

– О нет! – засмеялась Геля. – Ты что, наконец, присоединилась к трендам?

– Видимо.

– Ох, Фима, что ни встреча, то сюрприз, – повёл густыми бровями Сепия. – Кстати, этот твой фигуратив ну просто конфета. Продаёшь пачками?

– Если бы. Я всегда была слаба в продажах.

– Котова, – Семён обратился к Геле. – А что это ты до сих пор не переметнулась в агенты? Вон, сколько у тебя золотых слитков за пазухой.

Ангелина хихикнула, прикрыв рот рукой.

– Сёма, мы же с Серафимой были в одной команде, так что считай, у нас общий провал в искусстве продавать!

– Зря, зря! Могла бы и подкачать свою рекламную мышцу. Я видел твои визуалы для Баленсиаги, ты богиня!

Геля засмущалась и залпом прикончила бокал вина.

– А что же нас не зовёшь? – удивился Костя.

– Ну вы что, я ведь ещё новичок в этом. Дайте поработать годик-другой! И вот тогда развернёмся.

– Да ты там с апреля, или как? – Семён продолжал водить бровями.

– С начала мая, да. Но мне нужно наработать связи. К тому же вы же знаете, тренды ушли от виртуальности и перформанса. Сейчас работает креатив масс, поэтому так много художников из Индии и Бангладеша.

– Это было резко, – поперхнулась Инна. – Хорошо, что не упомянула африканцев.

– Не масс, ладно, – Геля подняла глаза, подбирая правильные слова.

– Лучше не продолжай, – покачал головой Вова, он слегка картавил. – Мы тебя поняли.

– Да, в общем, сложно подтянуть…

– Белых? – уколол её Сепия.

– Блин, Сёма, хватит! Вы меня поняли! Это минное поле! Реклама должна быть нацелена на виноватых богатых. Поэтому сделать креативы с вами, с вашим понятным искусством и адекватным прошлым почти нереально.

– Говно, – опустились густые брови. – А мы стараемся, распинаемся.

– Фима не распинается, – парировал ему Вова. – Она просто фигачит.

– Даже не знаю, комплимент ли это, – кисло улыбнулась я.

– В любом случае твои последние работы – просто шедевры! – погладила меня по плечу Ксеня.

– Твои слова – бальзам на сердце!

– Живописная психология – это правда новый тренд, – подтвердила Геля. – Но самое крутое – текущая работа! Как ты решилась? Отрезать память? Мне кажется, у меня до сих пор всего пара знакомых, кто это делал.

– Это как с беременностью, – повёл бокалом Вова. – Не распробуешь, пока не попробуешь.

– Очень неуместно, – подобрала губы Инна.

– Это реальность! Реальность человеческой плоти.

– Не тебе рассуждать.

– Друзья, мы говорим о проекте Фимы, давайте не будем опускаться до этого уровня? – тактично осадил их Ник.

Я посмотрела на него через стол, отправив со взглядом всю благодарность. Для него такие встречи никогда не были приятным развлечением. Он оказывался в незнакомой среде, где ни один разговор не касался его области.

– Вот именно! – поддержала его Геля. – Давай, расскажи о своём опыте забытья!

– Слушай, – замялась я. – Я ведь даже не помнила об этом, пока не узнала о приглашении на Биеннале. Вообще не уверена, должна ли я знать об этом.

– Полно, – сказал Ник. – Ты бы продумала такой нюанс.

– Да, наверное. В любом случае, я не помню, что это за пис оф арт.

– А стикер ты нашла? – с азартом спросила Ксения.

– Да, это первое, что меня озадачило.

– Так сковырни его на фиг! – округлил глаза Сепия.

– Это нечестно.

– Пф, подруга, ну ты даёшь! Думаешь, хоть кто-то из этих реально соблюдал режим забвения? К чёрту! Уверен, большинство даже не вырезали память.

– Сём, эту историю придумала я. Я себя знаю. Я не буду нарушать собственные правила.

– Вот это я понимаю, стоицизм!

– Неужели тебе неинтересно? – Инна улыбнулась уголками губ. – Ты собрала нас всех здесь, в твоём родном городе. Все мы чудом приехали, сидим, пьём Совиньон Блан в свежеокрашенных интерьерах модного центра притяжения искусства. И ты просто будешь поддерживать интригу?

– Может, в этом и заключается акт искусства? Запечатлеть момент, когда она расколется? – предположил Костя.

– Слишком плоско, – ответила Инна. – Ты что, не знаешь Фи? Он не сковырнёт свой стикер до последнего. Почему? Она уже ответила – потому что эти правила придумала она.

– Некультурно говорить о присутствующих в третьем лице, – негромко прокомментировал Ник.

– Серафима! Ты взяла себе в мужья ещё большего душнилу, чем сама, нужно за это выпить! – поднимаясь со своего места, торжественно провозгласил Семён.

– Вот это точно был комплимент, – кивнула я мужу, чтобы успокоить его обидчивый нрав.

Все потянулись бокалами, чтобы чокнуться в честь нашего брака. Ник встал, поправил полы смокинга и, скрывая недовольство, улыбнулся моим друзьям из прошлого. Единственными его соратниками здесь была чета Ильиных, Ксения и Владимир, с которыми мы познакомились на Шри Ланке, когда муж впервые повёз меня учиться сёрфингу. С тех пор мы постоянно встречались в разных морских городах, а последние два года и вовсе стали жить по соседству.

К слову, придерживались светского туалета и дресс-кода, указанного в приглашении, только мы с Ником, Инна и Геля. Остальные пришли в привычном смарт-кэжуале, не стесняясь джинсов, толстовок и свитеров. Хоть я и не помнила своей задумки, меня это слегка укололо. С другой стороны, я не могла не предполагать, что едва ли все захотят и смогут одеться по случаю. Так, Ильины бывали на родине не чаще, чем мы, и вряд ли у них были светские туалеты, так что это было оправдано. Костя был завидным путешественником, и хотя часто бывал в местных краях, смокингом так и не обзавёлся, так что Хемингуэевский свитер был вполне уместен. Ну а Сепия, он никогда не отличался покорностью к условностям, поэтому его чёрную толстовку и джинсы можно было рассматривать, как своеобразное соблюдение традиции блэк тай.