Три мушкетера. Д'Артаньян бесплатное чтение

Christine Féret-Fleury

Les Trois Mousquetaires. D’Artagnan

Les Trois Mousquetaires – D’Artagnan, by Christine Féret-Fleury, based on the work of Alexandre Dumas

© Flammarion 2023

All rights reserved.

© М. Кожевникова, перевод на русский язык, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

1627 год. После нескольких лет неустойчивого мира французское королевство вновь на грани религиозной войны. Король Людовик XIII, у которого по‐прежнему нет наследника, правит страной, расколотой надвое.

С одной стороны, протестанты-гугеноты – они владеют всего двумя прибрежными крепостями Монтобаном и Ля-Рошелью, но с моря их поддерживает английская корона.

С другой стороны – дворяне-католики, желающие окончательно утвердить в стране свою власть.

Король в надежде упрочить авторитет короны полагается на своего могущественного министра кардинала де Ришелье. Однако возникает впечатление, что властолюбивый кардинал предпочел бы стоять у кормила власти один.

В воздухе веет мятежами и заговорами, а молодой гасконец Шарль д’Артаньян скачет в Париж в надежде поступить в полк королевских мушкетеров…

Придорожный постоялый двор. Льет проливной дождь. В тусклом свете сумерек видны суетящиеся около кареты фигуры.

Трое мужчин в масках подбегают к карете.

Шпаги наголо. Звон скрестившихся клинков.

Крики.

Кровь.

Выстрелы.

Смерть.

На земле лежат убитые. Среди них молодой гасконец, который мчался в Париж за счастьем.

Женщина в мужской одежде выходит из кареты. Она подходит к трясущемуся от страха хозяину постоялого двора и бросает ему монету.

– Закопай их, – приказывает она глухим низким голосом.

Дождь льет все сильнее. Недавно потревоженная земля впитывает влагу и вдруг начинает шевелиться.

Из нее появляется рука. Она тянется к небу, словно требуя возмездия!

Поединок для д’Артаньяна не был последним. Напротив…

Глава I

Париж!

Сколько дней д’Артаньян твердил про себя эти два коротеньких слога, в которых сосредоточились для него самые невозможные чудеса и самые чудесные возможности.

Париж.

Сыну провинциального дворянина, не отъезжавшему от дома дальше, чем увозил его за день конь, не верилось, что он поскачет по мостовой прославленного города, о котором слышал столько хорошего! И плохого тоже.

Юнцы-ровесники, собираясь в харчевне, подальше от нескромных ушей, мечтали о Париже как о городе радостей и наслаждений. Кюре[1] называл его «гнездом пороков». Д’Артаньян, покинув родной дом вместе со своим конем, тощим кошельком, шпагой и письмом от отца к господину де Тревилю – капитану королевских мушкетеров, его давнему боевому соратнику, – готов был познакомиться и с парижским раем, и с парижским адом.

Молодой гасконец, а ему едва исполнилось двадцать, – темноволосый, стройный, широкоплечий, – смотрел вокруг детским изумленным взглядом. По характеру он был горд и отважен, хорошо владел шпагой и не сомневался, что попадет в полк королевских мушкетеров, которых считал истинными героями. Его судьба – сражаться с ними в одном строю!

Париж! Наконец‐то! Ну и сутолока! Сколько народу! Куда ни глянешь – кареты, портшезы[2], упряжки осликов и мулов, всадники, груженые телеги, продавцы с горячими пирожками, яблоками, кроличьими шкурками, водкой. У всех озабоченные лица, все спешат. Д’Артаньян смотрел на запруженную народом улицу с удивлением. Повернул коня в сторону, чтобы не наехать на гоняющихся друг за другом мальчишек, а его самого с насмешкою обругал кучер кареты. Он и половины слов не разобрал, – у этих парижан просто невозможное произношение! Д’Артаньян гордо выпрямился в седле. Очень гордо. Именно потому, что отлично понимал: выглядит он далеко не лучшим образом – волосы всклокочены, кожаный колет[3] кое‐где разорван, и сам он весь в грязи с головы до ног. Путешествие оказалось не без приключений. В «Золотой стреле» он кинулся на помощь красавице в карете: ведь на нее напали трое мужчин в масках. Выстрел из пистолета мог его убить, но лишь оглушил, и его закопали заживо. Однако молодой человек выбрался и поклялся отомстить тому, кто чуть было не помешал ему добраться до Парижа. Он хорошо его запомнил – меченый, правая бровь рассечена шрамом.

Если д’Артаньян встретит нападавшего, тому несдобровать.

Ну, вот он и добрался до улицы Вьё-Коломбье, где стоит величественный особняк де Тревиля, охраняемый мушкетерами. Д’Артаньян соскочил с лошади, передал поводья мальчишке, приказав ее охранять, и увидел нескончаемую очередь просителей, выстроившуюся перед боковым входом. Едва взглянув на нее, он понял: очередь – это не для него, и направился к главным воротам. Однако караульные его остановили, глядя на гасконца с подозрением. Оно и понятно – в старой одежде, весь в грязи: он и сам заподозрил бы такого в чем угодно.

– Я… я хотел бы увидеть капитана де Тревиля, – сказал молодой человек, внезапно оробев.

– Вам назначена встреча? – спросил первый мушкетер.

– Нет… Но у меня для него письмо, – ответил д’Артаньян, вновь преисполнившись надежды.

Хотя в эту минуту он уже не был уверен, что завоюет Париж одним ударом шпаги, ему очень захотелось обрести такую же твердую уверенность в себе, какая была у остановивших его мушкетеров.

– Тогда вам туда, – и мушкетер небрежно повел рукой в сторону очереди.

– Но… но там стоять дня два, не меньше, – возразил торопящийся попасть в мушкетеры молодой человек.

– А то и три, – спокойно согласился мушкетер. – Видите дворянина в зеленом? Он приехал из Каркасона в прошлый четверг.

Расстроенный д’Артаньян сделал шаг в сторону, словно собираясь уйти. «Топтаться тут три дня?! Не может быть и речи! Гасконцы не ждут и уж тем более не терпят высокомерных отказов!»

Мушкетеры, не обращая больше на него внимания, занялись мирной беседой. Д’Артаньян подождал еще секунду и ринулся в проход между ними.

– Эй, вы! Назад! – закричали ему.

По счастью, во дворе стояли лошади, толпились солдаты, слуги. Молодой человек проскользнул между ними и спрятался в нише в полутемной галерее. Разъяренный часовой прошел мимо, не заметив его.

– Черт бы побрал этого негодяя! – бормотал он, перемежая речь проклятьями.

Д’Артаньян из своего укрытия внимательно разглядывал двор. Чем тут только не занимались: дрались, упражняясь, на шпагах, стреляли из пистолетов в цель, лакеи в ливреях разных цветов сновали туда-сюда с поручениями. В углу двора, понурив головы, стояли человек шестьдесят мушкетеров, выслушивая гневные упреки командира – капитана де Тревиля. Он сражался вместе с королем Генрихом IV и пользовался полным доверием теперешнего государя. Как юный д’Артаньян, он когда‐то прибыл в столицу без единого су[4] в кармане, но его храбрость, военные доблести и невероятная удача помогли достигнуть высокого поста, какой он занимал теперь. Мушкетеры обожали его и трепетали перед ним.

– Вчера на рассвете гвардейцы кардинала наткнулись на компанию пьянчужек! Напившись, как свиньи, они громко шумели посреди улицы! – гремел в ярости капитан. – Им пригрозили наказанием, однако те не вступили в поединок, а сбежали, как жалкие трусы. И кем же были эти ничтожества? Я вас спрашиваю, господа! И я вам отвечу – королевскими мушкетерами!

Капитан протянул руку и указал на одетого не без щегольства красавца с тонкими усиками.

– Вам должно быть кое‐что об этом известно. Вас узнали, господин Арамис!

Возмущенный капитан загремел в полный голос:

– Не желаю, чтобы вы давали гвардейцам кардинала повод для насмешек! Они – я в этом уверен! – стояли бы насмерть. Они бы не сбежали!

Один из мушкетеров сделал шаг вперед и возразил:

– Капитан, вас угостили басней. А правда то, что мы попали в ловушку. Если Атос выживет после ранения, которое Жюссак нанес ему кинжалом, он сможет это засвидетельствовать.

Тревиль встревожился.

– Атос? Ранен?

– Если мы и бежали, то только ради спасения его жизни.

– Не знал об этом. И где он?

– В руках хирурга, капитан.

Услышав это, господин де Тревиль повернулся на каблуках и направился в особняк. Мушкетеры двинулись за ним. Д’Артаньян сообразил, что другого подходящего момента может больше не представиться, и побежал следом.

Де Тревиль поднимался по лестнице.

– Господин капитан! Господин капитан!

– Молодой человек?

– Я Шарль д’Артаньян. Отец дал мне для вас рекомендательное письмо.

Капитан мушкетеров остановился и оглядел с ног до головы юного гасконца.

– Д’Артаньян… Вы сын Ахилла?

– Да, господин де Тревиль.

Молодой человек достал из‐под колета маленькую Библию, пробитую пулей, а из нее письмо, тоже с дыркой, и протянул капитану. Тот пригляделся к бумаге.

– И что же с вашим письмом случилось?

– В нас с ним выстрелили из пистолета. По счастью, Библия спасла.

– Вам первому в этом году религия спасла жизнь, а не наоборот, – вздохнул капитан и двинулся по коридору дальше. – Скажите: чем могу помочь сыну своего старого боевого товарища? Отвечайте быстро, мое время принадлежит королю.

– Сколько себя помню, я мечтал стать мушкетером, – с жаром ответил д’Артаньян.

Взгляд господина де Тревиля, обращенный на молодого человека, потеплел.

– Сегодня же напишу директору королевской академии, – пообещал он. – Вы станете кадетом. Большего сделать не могу. И когда‐нибудь, возможно, станете мушкетером.

Взволнованный гасконец поклонился. Мечта всей его жизни вот-вот сбудется. Можно ли в это поверить?..

– Вы хотите убедиться, достоин ли я? Даю вам слово, долго ждать не придется!

– А пока, мой мальчик, разыщите лохань с водой и мыло, – посоветовал на ходу капитан, – от вас разит!

И удалился быстрым шагом.

Оставшись в галерее в одиночестве, д’Артаньян подошел к окну. Он был горд собой и не мог не улыбнуться, увидев на улице все ту же очередь просителей – они запаслись терпением и не теряли надежды получить аудиенцию. Но гасконец был прав, когда рискнул попытать удачи, – иногда полезно искушать судьбу.

Его взгляд упал на человека в кожаном плаще и треуголке, который пробирался сквозь толпу. Человек этот невольно привлекал к себе внимание – он будто опасался слежки. Фигура, лицо, шрам – да это же враг! Человек, который напал на карету в «Золотой стреле», добрался до Парижа!

– Бандит! – воскликнул д’Артаньян. – Сейчас ты у меня получишь!

Он ринулся к лестнице и помчался вниз. На бегу весьма чувствительно толкнул высокого худого мужчину. Тот отшатнулся и едва не вскрикнул от боли.

– Извините! – крикнул, не останавливаясь, нарушитель спокойствия.

Но ему пришлось остановиться – стальная рука схватила его за ворот колета.

– И это все? – насмешливо спросил высокий мужчина. – Вы считаете, этого достаточно?

– Я сказал «извините». Если не расслышали, я повторю – извините, я очень спешу!

Мушкетер смерил его неодобрительным взглядом.

– Вы крайне грубы.

Обидчивый д’Артаньян вспыхнул.

– Если гасконец извинился, то сделал вдвое больше, чем собирался!

Он попытался освободиться, но незнакомец держал его крепко.

Этот мушкетер был человеком благородной наружности с тонким аристократическим лицом, на котором лежала печать какой‐то отрешенности. Темные с проседью длинные волосы были собраны на затылке. Взгляд, устремленный на нетерпеливого юнца, – ледяной.

– Я не сомневался, что вы издалека.

– Откуда бы я ни приехал, предупреждаю – не вам, сударь, учить меня хорошим манерам! – снова вскипел д’Артаньян.

– И все же, господин торопыга, я предлагаю вам получить от меня урок, если, конечно, пожелаете.

– И где же, скажите на милость?

– У креста Сен-Сюльпис в одиннадцать часов.

– Буду непременно!

Вполне удовлетворенный ответом, мушкетер отпустил юнца, и тот помчался к главному входу. Желая сократить путь, д’Артаньян побежал по галерее, где размещалась столовая. На его беду, несколько мушкетеров остановились в проходе между столами, продолжая разговор. Говорил крупный величественный мушкетер с черной бородкой:

– Я был пьян, как сапожник, в глазах двоилось, поэтому один из двух ударов пропадал впустую, но хватало, поверьте, и одного!

Его мускулистая рука рассекла воздух и… не только. Д’Артаньян, получив удар в грудь, упал как подкошенный.

– Черт побери! Где вы оставляете свои глаза, когда пускаетесь в путь? – огорченно осведомился мушкетер, тоже взял молодого человека за воротник колета и поднял, словно куль с грязным бельем.

«Это у них такая мания», – мелькнуло в голове полузадушенного гостя столицы.

– Извините, я очень спешу, – с трудом выговорил д’Артаньян, – я кое‐кого догоняю.

– Неужели? И кого же?

Обратившись к товарищам, мушкетер добавил:

– Не будь он таким тощим, я бы им поживился. Поджарив, конечно, на вертеле!

Шутку встретили громким хохотом, который совсем не понравился гасконцу. При одной только мысли, что кто‐то может над ним смеяться, он вспыхивал, как огонь.

– Скажите, сударь, что вас так насмешило, и посмеемся вместе, – произнес он с явной угрозой.

– Я смеюсь, когда мне вздумается, и надо всем, что мне угодно, – заявил мушкетер-великан.

– А я не терплю, чтобы смеялись надо мной.

– Значит, нам не придется смеяться вместе, – заявил мушкетер. – Но я могу заставить вас замолчать.

– И где же?

– За Люксембургским садом, в полдень.

– В полдень? Отлично.

– Это улучшит мне аппетит. Один удар шпагой и… Что же вы стоите? Бегите бегом!

Две дуэли подряд! Новая жизнь д’Артаньяна начиналась непросто, но времени горевать или, наоборот, гордиться собой не было – он выскочил из главного входа и тут же заметил вдали кожаный плащ своего врага. Гасконец кинулся за ним со всей скоростью, на какую был способен, петляя среди прохожих, разносчиков и тележек с товарами.

Пока д’Артаньян обегал двух беседующих друзей, один из которых тоже был мушкетер, враг исчез позади груженой телеги. Молодой человек потерял его из вида – негодяй растворился в воздухе. Зато юный гасконец заметил у ног мушкетера кружевной платочек. «После промахов в особняке господина де Тревиля судьба посылает мне возможность произвести хорошее впечатление», – сказал себе простодушный молодой человек, поднял платочек и подал его хозяину.

– Думаю, сударь, вы очень бы огорчились, потеряв такую прелесть, – произнес д’Артаньян с поклоном.

Мушкетер, красивый молодой человек с черными глазами и тонкой талией, – д’Артаньян успел его заметить среди тех, кого распекал капитан де Тревиль, – нахмурил брови.

– Вы ошиблись, платок не мой, – сухо ответил он.

Его собеседник с понимающей улыбкой подхватил платок, собираясь расшифровать инициалы, вышитые на батисте.

– Но…Это же платок моей жены! – воскликнул он в недоумении.

– Вы его и потеряли, – тут же нашелся элегантный мушкетер и испепелил взглядом незваного помощника. А тот попытался исправить допущенную неловкость.

– Я увидел платок возле вас… Решил, что он ваш. Но, похоже, обманулся.

– Похоже, и я, – с раздражением произнес тот, кто объявил себя мужем владелицы кружевного платочка, рассерженно развернулся и ушел, не прощаясь.

– Вы поставили меня в крайне неловкое положение, – заявил мушкетер, продолжая сверлить молодого человека взглядом.

– Мне очень жаль, – искренне вздохнул д’Артаньян, – вот уж чего я не хотел, так это неприятностей.

– В том, что вы избегаете неприятностей, я не сомневаюсь, – ядовито ответил мушкетер на извинение.

И д’Артаньян снова закипел.

– С какой это стати? Вы что, подумали, я испугался? Напрасно вы хотите меня унизить!

– Лично я дерусь в редчайших случаях, только когда меня вынуждают обстоятельства, и делаю это с отвращением, – сообщил мушкетер. – Но это тот самый редчайший случай – по вашей вине скомпрометирована женщина.

– По моей? – воскликнул д’Артаньян, ошеломленный обилием неожиданностей, валившихся ему на голову.

– Не имея возможности научить вас жить, я надеюсь научить вас умирать.

– И где же?

– На улице де Карм, в полдень.

– Всегда к вашим услугам.

Краем глаза д’Артаньян вновь заметил вдали кожаный плащ: он мелькнул и скрылся. Три дуэли! А до этого ему нужно поквитаться с врагом. Но… В полдень? Черт! В полдень вторая дуэль… Если, конечно, он останется в живых после первой. И прежде чем пуститься снова в погоню, спросил:

– А если в час? Это возможно?

Мушкетер с покровительственным видом снисходительно улыбнулся.

– Вполне. Я охотно дарю вам еще один час, проживите его как можно полнее…

Глава II

При дворе короля в Лувре.

В это время по коридорам Лувра торопливо шла темноволосая стройная девушка в плаще самого простого кроя. В руках она держала запечатанное письмо и настороженно поглядывала вокруг. Из-под белоснежного чепца выбилось несколько прядок волос. Девушку звали Констанция Бонасье. Она была горничной, служила королеве, а значит, для нее во дворце были свои входы и выходы. Слуги и есть слуги, на них никто не обращает внимания. А между тем эти наперсницы, посланницы, лазутчицы зачастую знают немало секретов. У невидимок есть преимущества.

До чего же велик королевский дворец! Констанция знала в нем каждый уголок, но никогда еще – так ей казалось – не бежала по коридорам так долго. Встречая на пути придворных дам, она прижималась спиной к стене и слегка приседала, почти не замедляя шага. Ну, наконец‐то! Двери в королевские покои. Постучалась. Лакей отворил, и она проскользнула внутрь.

– Констанция? – окликнул ее голос с легким акцентом. – Идите скорее сюда, дитя мое. Есть ли письмо?

– Да, Ваше Величество, – ответила Констанция. – В особняке Валькуров слуга, какой‐то новый, я его никогда не видела, передал письмо от имени графини Изабель. Она ждет ответа до вечера. Корабль отплывает на заре.

Анна Австрийская, слегка побледнев, взяла письмо и сломала печать.

Королева Франции, красивая женщина, располагала к себе присущей ей спокойной доброжелательностью. Сейчас же она выглядела взволнованной и хрупкой.

Анна подошла к окну и принялась за чтение.

«В эту субботу, как всегда на Святой неделе, вы поедете исповедоваться в аббатство Валь-де-Грас. Я тоже там буду, чтобы покаяться в грехе, что о вас все мои мысли. Через неделю, если не умру, увижу вас, пусть даже придется перевернуть весь мир. Ваш нижайший слуга, герцог Бекингем».

– Но, Ваше Величество, вы же его просили… – прошептала юная Констанция, преклонив колени.

Королева нервно расхаживала по комнате.

– И все-таки он упрямо настаивает на приезде в город, где рискует собственной жизнью… И вынуждает меня рисковать своей честью.

– Ваше Величество, король ждет… Спрячьте письмо.

– Я доверяю его тебе. Да, ты права – меня ждут.

Анна Австрийская покинула покои. Настало время вновь стать королевой Франции. И забыть, что она в первую очередь женщина, чье сердце может биться так сильно и чьим мечтам не суждено сбыться…

Что за безумство? Как она позволила этой страсти приблизиться к себе?

Она встретила герцога Бекингема три года назад, и их чувство друг к другу вспыхнуло с первого взгляда. В десять лет Анна стала невестой, а в четырнадцать ее обвенчали с Людовиком XIII, человеком суровым, мрачным. И все же она к нему привязалась. Однако в сердце проснулось совсем иное чувство после встречи с герцогом. С тех пор они виделись два раза. Их разделяло все: она родилась испанской инфантой и стала королевой Франции, а он был самым могущественным вельможей Англии. Ходили слухи, что англичане заключили дружеский союз с французами – гугенотами, а значит, герцог Бекингем стал врагом французской короны. Королева давно жила в тревоге, она чувствовала, что за ней следят, – у кардинала де Ришелье повсюду шпионы. Если он проникнет в ее тайну, она погибнет. Кардинал ненавидел королеву, – в этом Анна не сомневалась. Ришелье ждал только удобного случая, чтобы ее погубить, после того, как он – отец церкви! – признался ей в горячей привязанности. Было это очень давно. Анна оттолкнула кардинала со всем юным пылким негодованием. Ришелье не простил. И она стала его бояться. Ее муж, король, – лишь марионетка в руках кардинала, а последний так прозорлив, так влиятелен… Он гораздо могущественнее нее. Ведь она до сих пор не подарила наследника французской короне, и положение женщины было крайне уязвимым. Достаточно любого скандала, чтобы объявить брак недействительным. Анна может не просто попасть в немилость: она рискует головой! На протяжении веков принцессы из королевского дома подвергались заточению за неверность, одна из них лишилась в тюрьме жизни… И что, собственно, изменилось за эти триста лет? Разве участь женщин, в том числе и королевской крови, стала менее жестокой?

Вот какие мысли теснились в гордо поднятой голове Ее Величества королевы, когда она шествовала по анфиладе[5] Лувра, легким кивком отвечая на приветствия.

В зале Королевского Совета придворные стеснились вокруг стола, на котором стоял макет – неф[6] и боковые приделы церкви Сен-Жермен-л’Осеруа. Солнечные лучи, проникавшие сквозь высокие окна, ложились на макет косыми золотистыми полосами. Сотни свечей в люстрах заставляли играть яркими бликами позолоту потолка. Анна Австрийская медленно шла по синему ковру с королевскими лилиями. Все расступались, и она наконец заняла кресло рядом с королем Людовиком XIII, который встретил ее рассеянной улыбкой. Зато он очень внимательно слушал аббата Ругона. А тот, склонившись над макетом и указывая пальцем на фигурки, изображавшие участников церемонии, говорил:

– С согласия эмиссаров его святейшества, Артюс д’Эпине де Сен-Люк, епископ Марселя, будет стоять справа от Вашего Величества. Брат Франсуа де Ломени из ордена доминиканцев…

Внезапно аббат остановился и замолчал, поскольку молодой человек с холеными усиками, в колете, расшитом серебром, заговорил слишком громко, беседуя с двумя офицерами. Из-за него аббат Ругон и прервал объяснения. Нарушитель говорил так громко явно намеренно. Недовольный король обратился к нему:

– Что с вами, брат мой? Вас не интересует ваша свадьба с герцогиней де Монпансье?

Гастон Орлеанский махнул рукой, словно отгоняя муху, и процедил сквозь зубы:

– Мы готовимся к свадьбе, а надо бы к войне.

– К войне? – удивился государь. – С кем?

– С гугенотами! – воскликнул юный принц.

Придворные начали перешептываться. Один из них, судя по выправке, старый опытный военный, сделал шаг вперед.

– Сир, монсеньор ваш брат не ошибается. Вот уже не одну неделю крепость Ля-Рошель укрепляется людьми и оружием.

– Они хотят раскола! – воскликнул второй, гораздо моложе. – Если им не помешать, у нас будет государство в государстве! Нога Англии во Франции!

– Господин граф де Шале, значит, вы хотите, чтобы я объявил войну гугенотам и англичанам? – уточнил король.

– Гугеноты у англичан на посылках, – тут же вмешался Гастон Орлеанский.

– Сен-Бланкар, глава гугенотов, сейчас в Лондоне, его принял лично Бекингем. Зачем английскому военному министру принимать гугенота из Ля-Рошели, если он не готовится к войне? – поддержал граф де Шале.

Услышав имя любимого, королева опустила глаза, что не укрылось от внимательного взгляда ее соседа, человека лет пятидесяти, с горделивой осанкой, в шелковой красной сутане и с крестом, украшенным драгоценными камнями, на груди.

Кардинал де Ришелье. По мнению многих, именно его руки в красных перчатках крепко держали королевство Франции. Друг королевы-матери, Марии Медичи, он третий год занимал пост первого министра, и, как говорили, король прислушивался только к нему. Умный, хитрый, безжалостный, он вдобавок имел собственную гвардию под командованием капитана Жюссака, давнего и открытого врага де Тревиля, капитана королевских мушкетеров. Их соперничество забавляло весь Париж и бесило Ришелье, ведь каждое поражение гвардейцев в схватке с дерзкими мушкетерами вызывало смех над ним самим и наносило ущерб его влиятельности.

Однако Ришелье был терпелив и хитроумен. Он не сомневался: рано или поздно удастся обуздать безудержный молодняк и убрать со своего пути всех, кто осмеливается ему противостоять.

Между придворными вокруг стола полыхал спор.

– Наш долг избавить королевство от еретиков! – воскликнул старец, первым поддержавший Гастона Орлеанского.

– Так значит, вы хотите не войны, а крестового похода? – осведомился король.

– Один Бог! Одна страна! Одна религия! – возбужденно выкрикивал его брат.

Недовольный Людовик опустил на стол кулак, и макет собора покачнулся.

– Довольно, господа! – повысил он голос. – Замолчите! Мне не нужна новая Варфоломеевская ночь!

Гастон Орлеанский опустил голову.

– Колокола собора Сен-Жермен-л’Осеруа будут звонить на этот раз в честь вашего венчания, Гастон, а не в знак дозволения резать гугенотов, как это было 23 августа 1572 года. Вы упомянули Бога, брат мой? Так хочу напомнить: наш отец погиб от руки католика. Советую вам быть осторожнее с излишне набожными друзьями.

– Ваше Величество намекает… – снова заговорил граф де Шале.

– Намекаю? Не вижу нужды. Я король, – оборвал его Людовик.

Граф взглянул на Гастона Орлеанского, как бы спрашивая совета, и затем смиренно приблизился к государю.

– Дворянство мечтает лишь об одном, сир: сражаться за вас. Мы ваши верные друзья и…

Кардинал де Ришелье, не принимавший участия в споре, оборвал молодого человека ледяным тоном:

– У короля нет друзей, у него есть подданные и враги. Пришла пора показать, что мы все его подданные. Не так ли?

Кардинал орлиным взором обвел собрание. Головы склонили все, но не все охотно. Королева безучастно сидела в своем кресле. Граф де Шале, неумело скрывая недовольство тем, что его так грубо оборвали, повернулся к величественной пожилой даме, державшейся в стороне от спорящих. Богато расшитое платье, прямая спина, высоко поднятая голова – королева-мать, Мария Медичи.

– Мадам, – обратился к ней граф, – молю вас…

Но и на этот раз голос молодого графа не был услышан.

– Кардинал де Ришелье прав, – объявила вдова Генриха IV. – Король – помазанник Божий, ему одному решать судьбу нашей веры и нашей Франции.

Людовик ограничился одобрительным кивком головы и подал знак кардиналу следовать за ним. Король и кардинал покинули зал Совета, а Гастон проводил их гневным взглядом.

– Он мнит себя Людовиком Справедливым, но он Людовик Слабак! – выкрикнул принц.

– Вы научились говорить громко, сын мой? – обратилась к нему королева-мать, вперив в него суровый взгляд. – Вам показалось, вы обращаетесь к брату, однако вы говорите с королем. Научитесь молчать, и, возможно, вас услышат.

Войдя в часовню, король обернулся к министру.

– Терпеть не могу подпевалу де Шале. Вы правильно сделали, что поставили его на место.

– Я поставил его на место, угождая вам, сир. Но я разделяю его опасения.

Людовик с беспокойством посмотрел на Ришелье.

– Вы достойный король, – продолжал кардинал. – Верный долгу беречь кровь своих подданных…

– Но?

– Ваши враги не так добры, как вы. Согревать у себя на груди змею – значит, быть укушенным.

Король вздохнул.

– Я обещал королеве не объявлять войну.

– Но втайне война уже ведется.

– Так посвятите меня в эту тайну! – воскликнул Людовик. – Пусть она станет явью, если хотите, чтобы я воевал.

Ришелье поклонился, и в глазах его вспыхнул огонек.

«Вы хотите, чтобы я показал вам войну? Ваши желания – закон, сир», – возликовал про себя кардинал.

Да, он желал этой войны. В партии гугенотов Ришелье видел угрозу французской короне. Но при этом он вовсе не хотел, чтобы дворяне-католики благодаря войне помогли укрепить в Европе гегемонию католической Испании. Нельзя предоставлять этой стране слишком много власти. Так что войной во что бы то ни стало должен командовать он сам. И никто другой.

И ни в коем случае не брат короля Гастон Орлеанский: его Ришелье опасался, как чумы. Королем управлять гораздо легче. На него можно повлиять. И поможет кардиналу необыкновенно талантливая шпионка. Кстати, должно быть, она уже ждет. Интересно, хорошие ли привезла новости? Ришелье в задумчивости покинул Лувр и уселся в свою карету.

В рабочем кабинете Ришелье вдоль длинного стола сидели переписчики и строчили письма, послания и депеши. Большой страной без большого количества бумаги управлять не удастся.

Стройная молодая женщина с зелеными глазами, одетая не без вызова – в темно-зеленую бархатную амазонку, стояла у окна и курила крошечную трубку с длинным тонким мундштуком. На скрип открывающейся двери она обернулась и склонилась в приветствии.

– Ваше святейшество…

– Миледи, – кивнул де Ришелье. – Есть ли новости?

– Благодаря вам королева и герцог Бекингемский наконец-то свидятся. Я перехватила письмо, которое графиня де Валькур должна была передать королеве, и сожгла его. Потом написала другое, как вы распорядились. Встреча состоится в субботу в аббатстве Валь-де-Грас. Пусть ваши люди приготовятся.

Де Ришелье одобрительно кивнул, но не преминул осведомиться:

– Были трудности?

– Мертвецы похоронены. Стычка на постоялом дворе «Золотая стрела». Вам не о чем беспокоиться.

«Слуги, сопровождавшие Изабель де Валькур, не оказали большого сопротивления, – вспомнила та, которую назвали Миледи. – Вот молодой человек, взявшийся неведомо откуда, чуть было не поставил под угрозу мой успех. Хорошо, что я вовремя поднялась в карету: мертвая графиня стала заслоном, и получилось выстрелом убрать досадную помеху. Юнец не успел даже понять, кто его убил. Последнее, что он унес с собой в мир иной, – искаженное страхом лицо убитой красавицы блондинки…»

Кардинал улыбнулся.

– Что ж! Если королева предпочитает войне бесчестье, она получит его. А мы получим войну.

Глава III

Мертвецы похоронены? В самом деле?

Если бы Миледи могла перенестись всего лишь через несколько улиц, ее уверенность в справедливости собственных слов поколебалась бы.

Д’Артаньян напал на след человека в кожаном плаще, и «трудности», которые гасконец доставил Миледи на постоялом дворе «Золотая стрела», запомнились ему крепко-накрепко.

В тот вечер дождь лил, как из ведра, и д’Артаньян устал до смерти. Поясницу ломило от долгого пути в седле, живот сводило от голода, он промок и замерз. Старый плащ служил не слишком надежной защитой от свирепого ветра и потоков дождя, которые слепили, попадая в глаза. Свет фонарей «Золотой стрелы» пообещал приют, и гасконец подъехал к постоялому двору. Оказалось, он не ошибся – цены тоже по карману: ужин для лошади и всадника – 12 солей, ночевка для обоих – 20. У ворот была карета, запряженная парой лошадей, и три сопровождавших ее всадника, закутанных в плащи. Заведение, как видно, добротное. Как же здорово примоститься у горящего очага, где на вертеле жарится целиком барашек, а на углях греется горшок с супом! У юнца из Гаскони слюнки так и потекли. В двадцать-то лет ты всегда голоден!

Д’Артаньян обогнул упряжку, въехал через ворота во двор и увидел, как из дверей вышла молодая женщина в бархатном плаще с капюшоном, в зеленом атласном платье, в серьгах с красными рубинами. Прекрасная, как день, светловолосая красавица! Встретившись с ней взглядом, д’Артаньян улыбнулся и поприветствовал поклоном, что не понравилось одному из всадников. Он властным жестом приказал юнцу не задерживаться, на руке блеснул перстень с печаткой-гербом. Дверцы кареты захлопнулись, шторка опустилась. Гасконец передернул плечами и въехал в конюшню. Только он передал поводья конюху, как…

Выстрел за выстрелом. Испуганное конское ржанье. Звон скрестившихся шпаг.

Ни минуты не колеблясь, д’Артаньян выхватил шпагу и выбежал во двор, куда вышел привлеченный шумом хозяин, ковыляя на деревянной ноге.

Мужчины сражались около кареты. Женские крики мешались с громом выстрелов и скрежетом клинков. Перепуганные лошади били копытом и ржали. Д’Артаньян ринулся в схватку.

– Иди своей дорогой! – крикнул ему один из разбойников в масках, грозя шпагой.

Всадник с перстнем лежал, распростертый на земле. Наклонившись, мужчина в треуголке прикончил его, вонзив в горло шпагу. Д’Артаньян налетел на убийцу и свалил его в грязь. Выстрел за выстрелом.

Свинец обжег юного гасконца, который был уже возле кареты. Сняв с нее один из фонарей, д’Артаньян запустил им в лицо второй треуголке в маске. Разбойник взвыл и упал на колени. Молодой человек кинулся на него, но неведомо откуда взявшийся клинок вонзился ему в руку, разорвав рукав, и вынудил на шаг отступить. Эта третья треуголка оказалась искусным бойцом. Удары градом сыпались на гасконца, но он яростно парировал их и в конце концов выбил шпагу из рук противника. И тут – вот беда! – д’Артаньян поскользнулся. Противник мигом оказался на нем и начал душить. Их лица почти соприкасались, Гасконец отчетливо видел над маской шрам, рассекающий бровь убийцы. Неужели это последнее, что ему суждено лицезреть перед смертью? Ни за что! Д’Артаньян приподнялся, освободился неимоверным усилием от смертельной хватки и оглушил противника ударом кулака. Дверца кареты хлопнула на ветру – в нее уже ломился очередной разбойник. Изнутри послышались жалобные мольбы испуганной молодой женщины. К д’Артаньяну, как по мановению волшебного жезла, вернулись силы, он схватил негодяя за воротник и вонзил в него шпагу.

– Не бойтесь, мадам, я рядом!

Красавица смотрела на него широко раскрытыми глазами. Боже мой! Как же она хороша! В полутьме глаза у нее такие же зеленые, как платье… Зачарованный молодой человек слишком поздно заметил руку, направляющую на него пистолет с серебряной волчьей головой. Выстрел. И он погрузился во тьму.

Что потом? Он очнулся, чувствуя, что нечем дышать. Подлец трактирщик закопал его живым вместе с мертвецами – с теми, кому не посчастливилось выжить в драке. Хорошо еще, закопал неглубоко – так, слегка присыпал землей. Жмот не обрадовался, что «погибший» воскрес, однако лошадь все-таки вернул.

А теперь… Теперь пробил час отмщения!

Действовать нужно быстро. Через несколько часов ему предстоят поединки.

Три дуэли. Его ждут три противника.

Другой бы невольно внутренне оробел – три дуэли с тремя мушкетерами, лучшими шпагами Франции! Можно сказать, это смертный приговор.

Другой, но не д’Артаньян, ему не до этого. Он почти настиг своего врага. Тот свернул во двор, где прачки развесили белье. Д’Артаньян пробирался за ним, раздвигая простыни, которые сушились на веревках, протянутых между окнами. Белый лабиринт, по‐другому не скажешь! Силуэт меченого, будто в театре теней, вырисовывался то на одной простыне, то на другой. Гасконец продвигался вперед. Он уже вытащил шпагу, резким движением отдернул простыню и…

Оказался лицом к лицу с женщиной. Сделал шаг назад – но слишком поздно: он получил сильнейший удар в челюсть и не удержался на ногах. Из глаз посыпались искры. А когда опомнился и сплюнул кровь, то увидел перед собой очаровательную девушку с пушистыми каштановыми волосами и большими темными глазами. Похоже, она была огорчена успехом своей обороны.

– Я уж подумала, не убила ли вас.

– Не стоит беспокоиться, я привык, – усевшись, сообщил гасконец.

«Вот это красотка!» – восхитился про себя д’Артаньян. Лучшего палача для отправки в иной мир он для себя не пожелал бы. И чтобы задержать воинственную амазонку подольше, сделал вид, будто от слабости не может подняться на ноги.

– Я, право, смущена, сударь, я приняла вас за другого… Есть тут кое‐кто, кто мне досаждает.

– Мне трудно поставить это ему в вину.

Д’Артаньян, недолго думая, взял девушку за руку, и она не отняла свою. Больше того, улыбнулась. Их взгляды встретились, красавица тут же отвернулась. Оба были взволнованы и старались это скрыть, хотя не слишком успешно.

– Меня зовут Констанция, – произнесла девушка. – Констанция Бонасье.

– Меня – шевалье д’Артаньян.

– Вы ведь по объявлению?

– Да, конечно. А по какому?

Констанция засмеялась.

– О комнате, которая сдается.

– Да, я хочу ее снять! – с жаром сообщил гасконец.

– А вы не хотите сначала посмотреть? – все так же смеясь, спросила девушка.

– Да… То есть, нет. Мне вполне достаточно того, что я вижу.

– Боюсь, ваше зрение пострадало от удара. А слух? Вы хорошо слышите? Комната будет стоить ливр в неделю, – на этот раз девушка говорила вполне серьезно.

Д’Артаньян достал кошелек из дырявого колета.

– Хватит на четыре недели. Или на четыре гробовые доски.

Он переложил монеты в тонкую девичью руку.

– Так значит, я вам сильно навредила?

– Вы меня осчастливили, чего со мной давным-давно не случалось, – совершенно искренне признался молодой человек. – Но через час мне придется драться на трех дуэлях.

Глаза Констанции широко раскрылись.

– Вас же убьют! – горестно воскликнула она.

– Знаю. Однако я умру от руки мушкетера. И это смерть, о которой можно лишь мечтать.

Д’Артаньян улыбнулся девушке, поднялся, слегка покачнувшись, и, прежде чем уйти, отвесил низкий, до земли, поклон. С галереи, окружавшей двор, за ними пристально следил мужчина.

Человек со шрамом. Меченый.

Глава IV

Д’Артаньян, не задерживаясь, поскакал к кресту Сен-Сюльпис. В леске, где стоял этот каменный крест, было тихо, сквозь листву деревьев пробивались косые лучи солнца.

Мушкетер, которого д’Артаньян толкнул на лестнице особняка де Тревиля, уже дожидался его, сидя на каменной ступеньке постамента. Раненая рука покоилась на груди на перевязи из шарфа. Даже если она и болела, вида мушкетер не подавал. Увидев юнца, он поднялся и вежливо его поприветствовал, прежде чем сбросить плащ на землю.