Принцесса Трои бесплатное чтение

Гончая преследует мышь по переулкам обнесенной высокими стенами Трои. Что для гончей – игра, для мыши – борьба за жизнь. И смертные – это мыши, когда боги ведут погоню.

1

Гелиос, бог солнца, еще спал, когда царица-мать Гекуба поцеловала меня в щеку и шепотом позвала: «Кассандра».

Моя гончая Майра спрыгнула с кровати. Я крепко зажмурилась.

Ох! Процессия!

Я резко села. Майра обнюхивала собачку матери, Конни. Потрепав Майру по загривку, я наклонилась еще ниже, чтобы погладить и Конни. Затем обняла маму, чей растущий живот прижался к моей груди, – скоро у меня будет еще один братик или сестренка.

Я вдохнула успокаивающий солоновато-сладкий аромат миндаля, который мама собственноручно растирала, чтобы добавить в нашу еду. Тишина накрыла почти всю женскую часть дома, но, судя по возне неподалеку, Мело, Аминта и Кинфия, которые мне прислуживали, уже были на ногах.

Лампа в руках матери освещала ее счастливую улыбку.

– Моя канефора. Сегодня Троя в твоих руках.

– И на моей голове.

– Да. Хорошо тебе справиться, милая.

Канефора шла впереди процессии, ведя весь город к алтарю в священной роще, алтарю того бога или богини, которым было посвящено празднество. Без помощи рук она несла на голове тяжелую корзину с фруктами, медовыми пирогами и ножом для жертвоприношений. Подойдя к алтарю, она опускала корзину, на чем ее работа заканчивалась. Для празднества во имя Зевса, которое случится через два месяца, выберут новую канефору.

Я нервно барабанила пальцами по бедру. Во время вчерашней репетиции корзина опрокинулась. Если я ошибусь сегодня, пострадает весь город.

Мать выбрали канефорой, когда она была в моем возрасте, и она отлично справилась со своей задачей. Однако в прошлом году на празднике Артемиды, богини охоты, канефора споткнулась. После этого на протяжении шести месяцев олени, кабаны и кролики сторонились земель Трои, и наши охотники остались без добычи.

Сегодняшнее празднество было посвящено Аполлону, моему любимому бессмертному. Бог света! Исцеления! Истины! Пророчеств! Защитник детей!

Особенно пророчеств.

Вот бы я могла заглянуть вперед и узнать, что сегодня я избежала катастрофы, – каким бы облегчением это было! А если чему-то суждено было пойти не так, я могла бы это исправить.

Других я бы тоже предупреждала. Будьте осторожны на лестнице! Не ешьте эту лепешку! Завтра в вашей корзинке для шитья спрячется гадюка!

Кинфия подошла ко мне, держа в руках позолоченный гребень.

– Тетя Гекуба, мы ее подготовим. – Она с готовностью начала сражаться с моими колтунами, весело хихикая, если я вскрикивала.

Майра завиляла хвостом. Ей нравились все присутствующие.

– Мы все спланировали. – Мело втиснулась рядом с Кинфией. – Я отвечаю за украшения.

Аминта, самая застенчивая, держалась позади.

– Я помогу с пеплосом[1], – и едва слышно добавила: – Самой важной частью.

Аминта вряд ли могла заметить, как я ей улыбнулась. Мне бы хотелось подружиться с ней и Мело, но они были так близки, что, казалось, для других места уже не хватит.

Мы с моими помощницами были двоюродными сестрами. Им было по семнадцать – на три года старше меня.

Наклонившись, я обхватила руками морду Майры. Ее глаза были такими блестящими. Она была моим другом.

Мама повесила лампу на ширму за моей кроватью и ушла, сказав, что скоро пришлет кашу. Конни затрусила за ней следом. Если я сегодня не опозорюсь, мой ткацкий станок поставят рядом с маминым, и я смогу работать в ее теплой компании.

– Сначала прическа. – Кинфия жестом велела мне сесть на кровать.

Встав на колени позади меня, она заставила меня опустить голову и с силой провела расческой по спутавшимся волосам.

Я едва сдержала вскрик.

Майра заскулила.

– Тебе больно? – Кинфия дернула за колтун еще раз.

Я стиснула зубы.

– Канефора выше боли.

Наконец, расческа не нашла на своем пути ни одного препятствия. Кинфия легонько потрепала меня по голове – иногда она была милой.

Мело подала ей тонкую льняную ленту, которую надо было обернуть вокруг головы и вплести в свободную косу. Это было сделано довольно быстро.

– Твоя очередь, – сказала Кинфия Аминте.

Слуга принесла поднос, на котором стояли миски с кашей.

Я велела поставить его на мой прикроватный столик. Остальные сами о себе позаботятся, но я была слишком взволнована, чтобы есть.

– Нет! – мой окрик был адресован Майре, которая тут же отступила от еды. – Хорошая собака!

Майра тут же завиляла хвостом. Она была лучшей собакой.

Руки Аминты были заняты церемониальным пеплосом, и, споткнувшись, она едва не упала в кашу. Счастливо избежав столкновения, кузина расстелила ткань на моей кровати.

Только бы я не споткнулась!

В отличие от наших повседневных шерстяных платьев, сегодняшний пеплос был из льна. Его собственноручно соткала моя мама, и на ощупь он был мягким и нежным, как кожица винограда. На кремовой поверхности ровным строем расположились пурпурные треугольники, на расстоянии ладони от края. Никогда прежде я не носила ничего настолько красивого.

Аминта сложила его на две неравные части. Более длинная сторона опустится мне до самых лодыжек, другая – чуть ниже талии.

– Подними руки, пожалуйста.

Я держала их над собой, пока она заворачивала меня в пеплос. Он был идеально скроен, и Аминта отлично знала свое дело, так что ткань не обвисла у меня под мышками. В этом одеянии я буду выглядеть грациозно, а не неуклюже.

Кинфия, пританцовывая, подошла ко мне, держа две фибулы, которыми ткань скреплялась на плечах.

– От зависти я могу случайно уколоть тебя, Кассандра.

Только она могла сказать такое, словно это я была виновата, что стала канефорой.

Она закрепила иглы и провела их сквозь ткань, даже не коснувшись меня. Бронзовые фибулы были украшены бледно-голубыми терракотовыми бусинами. Закрепив пеплос, Кинфия взяла миску с кашей и начала есть, откинувшись на своей кровати.

Аминта обернула мою талию пурпурным поясом, который лег поверх и длинной, и короткой части пеплоса спереди и под более короткой сзади. Если я замерзну, то смогу накинуть ее на голову и плечи.

И, наконец, Мело принесла украшения для торжественных случаев: золотая спираль браслета на руку, увенчанного крошечной фигуркой Посейдона, бога моря; золотые серьги с гранатами; кольцо с рубином. Однако ничто из этого не было особенно важно. Единственное, что действительно имело значение, – ожерелье.

Мело поднесла его ко мне, держа на вытянутых руках, пока мы хором читали загадку: «Что такое коричневое, загорелое и липкое, тяжелое, как золото, дешевое, как воздух, привычное, как облака, и любимое богами».

Повесив мне на шею связку сушеного инжира, Мело нараспев произнесла:

– Или горе к нам придет, – закончила я, переиначив последнюю строчку. Инжир символизировал процветание и обильный урожай, и мне следовало быть осторожной: если ожерелье упадет с моей шеи, Трою будут ждать голодные времена.

Мы любили богов, они были добры и прислушивались к нашим мольбам— но также легко их было и оскорбить, и тогда они становились бессердечными и мстительными. Мы нуждались в них – ради урожая, погоды, музыки, счастливых семей – ради стольких вещей! Мои пальцы заледенели, стоило мне только подумать о том, что может произойти.

Мело сделала шаг назад.

– Тебе так повезло. – Ее отец был недостаточно богат, чтобы его дочь могли избрать канефорой. Она взяла свою кашу и начала есть стоя.

Я почувствовала укол вины.

Поставив миску на стол, она достала из сундука свой лучший пеплос.

Аминта помогла Мело облачиться, а я скрепила ткань ее медными брошами, на которых не было бусин.

Аминта пробормотала:

– Ты в детстве никогда не падала?

Наверняка падала, и не раз, но у нее, в отличие от меня, правую бровь рассекал шрам. Канефора должна быть без единого изъяна. Мне и правда повезло.

Ответила ей Кинфия:

– Гнев не омрачит слова Царицы Совершенства. Она говорит только правду – и делает это как можно мягче. В противоположность обжорам, она почти ничего не ест.

Я покраснела. Я ведь так и не притронулась к своей каше. Она бы тоже не ела, если бы у нее внутри все переворачивалось от волнения!

И я действительно разозлилась – в основном на нее.

Кинфия могла бы стать канефорой, когда ей было четырнадцать, как мне сейчас, если бы она проявляла больше уважения к матери.

Аминта взяла свою кашу и прошептала:

– Кассандра, ты прекрасна, как Афродита.

Афродита была богиней любви и красоты. Смутившись, я потрепала Майру по шее.

– Ты самая красивая собака в Трое.

Как бы то ни было, сегодня мне хотелось обладать одним-единственным качеством – хорошим равновесием. Я шепотом спросила у Аминты:

– Как думаешь, я ее уроню – корзину?

– Все будет в порядке.

Кинфия нас услышала.

– Может, и не будет. Случиться может все, что угодно. Ты можешь чихнуть. Кто-нибудь другой может на тебя наткнуться. Змея…

– Хватит! – хором шикнули на нее Аминта и Мело.

Майра залаяла, окончательно прогнав сон из женской части дома.

Но слова Кинфии уже сделали свое черное дело. Я воображала всевозможные бедствия: муху, севшую мне на нос; сильный порыв ветра; молнию Зевса, поражающую корзину с безоблачного неба.

Мело и Аминта держали меня под руки, пока мы спускались по лестнице, – той самой, по которой я носилась туда-сюда по сотне раз за день, когда была младше.

– Канефора не должна упасть, – сказала Мело.

Они тоже волновались?

Майра убежала вперед и улыбалась нам от самой нижней ступеньки.

Во внутреннем дворике журчал фонтан, окруженный каменными скамейками. Я рухнула на одну из них, и Майра свернулась калачиком у моих ног. Мело и Аминта устроились на другой скамейке и зашептались, слишком тихо, чтобы я могла их расслышать. Со своей скамьи Кинфия молча смотрела на мозаичный пол.

Вдоль внешних стен стояли глиняные горшки, в которых цвел лавр. Его цветы были цветами Аполлона. Я возблагодарила бога за их дымный аромат.

– Наша Кассандра! – прогремел отец, спеша в сопровождении матери из гостиной. Он остановился недалеко от меня, его щеки округлились от улыбки.

Я проглотила комок в горле. Обычно он выглядел таким серьезным и важным.

Почувствовав его хорошее настроение, Майра подбежала и оперлась о него передними лапами. Отец коротко похлопал ее по загривку, затем выпрямился.

– Я хочу запомнить тебя такой. – Он ненадолго замолчал, глядя на меня. – Этот мягкий изгиб бровей, отмечающий сладость и нежность нрава, твой широкий, чувственный лоб.

Я покраснела, смущенная и обрадованная его словами, но как бы он разочаровался, принеси я беду!

– Прекрасное троянское лицо. – Потянувшись назад, он нашел руку матери, вставшей подле него. – Любовь моя, у Кассандры твои алые губы, с которых могут слететь лишь добрые слова.

Мать тоже покраснела.

– Я благодарна тебе и богам за румянец на ее щеках. – Отпустив его руку, она села рядом со мной. – Тебе нравится ее пеплос, Приам?

Он повернулся к супруге с улыбкой.

– Он неподражаем! Мне и всем троянцам повезло, что у нас есть вы обе. – Он протянул ко мне руки, и я бросилась в его объятия. Отец поцеловал меня в лоб.

Я была готова расплакаться. Мы с Майрой вернулись к матери, и я прижалась к ней. Мысленно я поблагодарила всех богов и богинь за то, что одарили меня такими родителями.

Отец поманил нас широким жестом.

– Идемте же.

Когда мы все, включая двух собак, вышли за пределы дворца, со всех сторон раздался клич. «Лу-ло». Площадь была забита людьми, толпа выплескивалась в близлежащие улочки и переулки – все это были жители Трои, которых я обязана была сберечь.

Все еще держась за руки, мы спустились по трем ступеням, ведущим к площади. Когда мы оказались внизу, отец и мать отпустили меня. Старая жрица Аретуза подняла корзину дрожащими руками и, когда я шагнула вперед, опустила ее мне на голову. Ай! Тяжелая!

Плавной походкой, но с колотящимся сердцем я двинулась вперед. Майра держалась рядом. Пожалуйста, не попадись мне под ноги, Майра!

Мать и отец последовали за мной, хотя Конни не смогла бы за ними угнаться. Позади нас дюжина жрецов вела четырех упитанных жертвенных быков. Аполлону поднесут любимое лакомство богов – жир с их бедер. Остальное после пойдет на пир троянцам.

За волами шествовали замужние женщины и вдовы; за ними картинно выступали незамужние девушки, зорко выглядывая тех, кто обратит на них внимание; затем шли юноши, чьи мысли почти наверняка были заняты играми, которые начнутся после жертвоприношений; и, наконец, женатые мужчины и вдовцы.

Флейтисты выводили мелодию, которая перекрывала стук наших сандалий. Мужчины возносили хвалу Аполлону, женщины – его сводной сестре Афине, богине битв и защитнице городов.

Сколько же величия в том, чтобы быть троянцем!

Широкий Путь Бессмертных вел от площади к восточным воротам. Вдоль дороги возвышались знаменитые внутренние стены Трои, поднимавшиеся на два роста моего любимого брата Гектора, который был самым высоким мужчиной в городе. Выложены они были из камней красных, белых, желтых и коричневых тонов, складывающихся в изображения борющихся атлетов, несущихся в галопе лошадей, сидящих у ткацких станков женщин, парящих воронов Аполлона и молний Зевса, повелителя богов.

Стены опоясывали величественный верхний город Трои, где протекала вся общественная жизнь: там находился гимнасий[2], рынок; амфитеатр, в котором принимали законы и разыгрывали пьесы; и суды, где законы претворяли в жизнь.

Наконец, мы добрались до ворот. Дрожащей рукой я велела Майре остаться, и она повиновалась.

Процессия свернула с мощеной улицы на грунтовую дорогу, ведущую к священной роще. Земля здесь была неровной, а я не могла опустить голову, чтобы посмотреть себе под ноги. И почему я тренировалась только на наших мощеных улицах? Запаниковав, я замедлила свой величественный шаг и ползла теперь не быстрее улитки.

Жрец за моей спиной спросил дрожащим голосом:

– С девушкой что-то не так?

Я заставила себя не обращать на него внимания. Один осторожный шаг, за ним другой.

Наконец, почувствовав себя увереннее, я пошла немного быстрее. Минуты текли. Может, мы прошли уже где-то треть пути? Или только четверть? И с чего мне вздумалось стать канефорой?

Под ремешок сандалии забился камушек и застрял там, с каждым шагом впиваясь в кожу. Ой!

Что мне было делать? Я остановилась. Корзина покачнулась. Ай!

2

Позади меня процессия сбилась с шага и замерла. Кто-то громко спросил: «Почему мы не двигаемся?»

Кто-то другой закричал: «Аполлон, прости нас!»

Жрец начал молиться.

Корзина выровнялась. Мне хотелось потрясти ногой, чтобы избавиться от камешка, но тогда бы я точно уронила свою ношу.

Неужели я разгневала кого-то из богов, и это было наказание?

Ай! Я снова двинулась вперед, каким-то чудом держась ровно и не хромая. Через несколько минут я почувствовала, что нога стала мокрой. Мама за спиной ахнула.

Вскоре кровь смазала камешек и вымыла его из сандалии, но боль не ушла. Хоть корзина и не упала, разгневают ли богов моя рана и этот камешек? Перестала ли я быть канефорой без изъяна?

Почувствовать землю под ногой. Перенести на нее вес. Здоровая нога. Другая нога. Я не дрогнула.

Мы продолжили путь к алтарю, где я сняла с головы корзину и опустила ее на землю, так ничего и не уронив, и с облегчением повела плечами.

Затем начались жертвоприношения и молитвы, а кровь на моей ступне запеклась и остановилась.

Все еще беспокоясь из-за того, что стала кровавой канефорой, я ждала начала игр в первом ряду трибун к югу от священной рощи. Аминта села рядом, не прикасаясь ко мне, но положив руку Мело на плечи. Жаль, здесь не было Майры, которая прижалась бы к моим ногам.

Кинфия, сидевшая по другую сторону, поздравила меня и тут же добавила:

– В прошлом году канефора Аполлона шла гораздо увереннее и не сбивалась. О твоей окровавленной ноге шептались сначала жрецы, затем матери, так мы и узнали. Матери могут задуматься, какая из тебя выйдет жена, раз ты так легко можешь пораниться. Да и сыновья теперь вряд ли избавятся от засевшего в их памяти образа твоих окровавленных пальцев.

Тише, Кинфия!

К нам спешил мой любимый брат Гектор. Он резко остановился прямо передо мной и глубоким, зычным голосом провозгласил:

– Сегодня на горе Олимп боги возносят хвалу моей сестре! Прекрасной канефоре, которая не дрогнула и не оступилась, несмотря на полученную рану.

Я улыбнулась ему, забыв о Кинфии. Гектор всегда был моим героем и защитником, но он не стал бы лгать. Если он верил, что я справилась хорошо, значит, так оно и было.

Он подпрыгнул на месте, вечно в движении, вечно полный теплой энергии. У брата были черные кудри и округлые брови, так похожие на мои – отец всегда хвалил эту нашу черту. Но у Гектора они были выразительнее – вся сладость медовой соты, а у меня лишь легкий ее привкус.

Брат поднял руку, сложив пальцы буквой «V»[3], затем опустился на колени.

– Тебе больно?

Я откинула голову назад, беззвучно говоря «нет».

– Не слишком.

Мама поднялась со своего места подле отца и подошла к нам. Гектор мгновенно оказался на ногах и придержал ее за локоть, когда она склонилась надо мной.

– Дай мне осмотреть твою ногу.

Я сняла сандалию.

– Мм. Молодость! Порезы быстро заживают. – Она похлопала меня по колену. – Весь народ восхищается тем, что ты не уронила корзину, – и мы с твоим отцом тоже. Ты проявила поразительную отвагу и решительность.

Она никогда раньше не называла меня отважной. Интересно, действительно ли я была такой, как она говорит?

Кинфия заерзала на своем месте. Хорошо.

Гектор покачал головой.

– Я бы точно уронил.

– Ни за что на свете! – Он был лучшим атлетом Трои.

– Раз ты не боишься боли, – добавил он, – я мог бы обучить тебя борьбе.

Мы рассмеялись. Девушки и женщины не занимались борьбой. Но это было бы забавно.

– Я не могу остаться. Пора мне занять мое место. – Он протянул руку матери и отвел ее обратно к ее креслу.

Я смотрела, как они уходят прочь, склонившись друг к другу. Отец протянул руки матери, когда они подошли достаточно близко.

Трое молодых людей подбежали к нам и вскинули руки, приветствуя моих спутниц. Их лица были пунцовыми. Мело и Аминта тоже покраснели, но Кинфия только скривилась, словно съела лимон.

Кузины были сосватаны этим юношам, официальная церемония должна была состояться через два года. Замужние или нет, кузины продолжили бы прислуживать мне до тех пор, пока я сама не выйду замуж и не перееду в дом супруга.

Они ни разу не разговаривали со своими сужеными. Однако до Кинфии дошли слухи, что ее нареченный был скучен и глуповат. Она нередко говорила: «Только представьте меня со скучным мужчиной!»

Мне было его жаль.

Если всех действительно не оттолкнул вид моей кровоточащей ноги, среди участников были юноши, родители которых могли выдвинуть их на роль моего жениха. Став канефорой, я на шаг приблизилась к тому, чтобы из девушки стать женщиной. Полностью это произойдет, когда я вступлю в брак.

Я внимательно следила за соревнующимися. Этот был грациозен, тот силен, другой легко отвлекался. Некоторые казались веселыми, другие мрачными и сосредоточенными. Что из этого было бы лучшим качеством для мужа? Гектор, мой идеал мужчины, смеялся и что-то кричал своим друзьям. Один раз он помахал мне рукой.

Но соревнования давались ему легко. Вероятно, мой будущий муж вынужден прилагать все усилия, и у него нет времени на то, чтобы размахивать руками. Но это не значит, что он не мил или добр. Откуда мне знать, каков он на самом деле, если я могу только издали наблюдать за ним?

Я снова пожалела, что не могу видеть будущее. Иначе бы я знала, за кого мне суждено выйти замуж. И если бы я увидела, что мы не понравимся друг другу, возможно, я смогла бы убедить мать и отца выбрать мне кого-нибудь другого.

Гектор занял первое место в соревнованиях по борьбе. Я до боли защелкала пальцами[4].

Мой близнец Гелен не победил ни в одном из соревнований, но в каждом выступил лучше, чем наш брат Деифоб, а только это его и заботило. Гелен ненавидел проигрывать, и я с детства привыкла уступать ему в наших маленьких играх. Я предпочитала поражение его сердитому молчанию и внезапным, будто бы случайным, тычкам.

И я все равно любила его. Когда мы были совсем маленькими, мы все время проводили вместе.

Деифоб был старше нас на четыре года, и пока Гелен был меньше и слабее, нередко делал ему послабления. Но теперь, когда они стали равны, Деифоб жаждал победы не меньше моего близнеца.

После соревнований был пир, на котором троянцы угощались мясом жертвенных быков и жертвенными фруктами, а после, потяжелевшие, двинулись домой. Я спросила у матери разрешения задержаться в священной роще.

– С твоей ногой все в порядке?

– Я уже и забыла, которую из них поранила. – Не совсем.

– Ты можешь остаться. Не волнуйся, если вдруг уснешь до утра. Аполлон может послать тебе вещий сон.

Майра будет скучать, но вдруг я увижу отблеск будущего! Потом я приласкаю ее и все ей расскажу.

Боги могли не только посылать сны. Они могли лично явиться своим избранникам и помочь им.

Или навредить. Зевс, повелитель богов, иногда похищал девушек, которые ему нравились.

Но Аполлон вел себя иначе – бόльшую часть времени.

Когда все разошлись, я села на скамейку перед алтарем божества и его мраморной статуей под ветвями древнего дуба. В мае в нашей теплой стране священная роща превращалась в дикое сплетение лавровых кустов, оливковых зарослей, виноградной лозы и карликовых сосен. Где-то ворковал голубь. Зашуршали листья. Аромат сосны приятно щекотал нос.

Я улыбнулась статуе: сладкому изгибу ее губ, мощным рукам и ногам, тому, как грациозно опускаются к подножию складки туники. Пальцы божества, лежащие на лире, казались чуткими и напряженными, готовыми вот-вот вздрогнуть.

Они легко скользнули по струнам, зазвучала веселая мелодия.

Статуя играла!

У меня перехватило дыхание. Я моргнула, но видение не развеялось. Статуя порозовела, налилась живым цветом.

Через некоторое время он – сам бог? – сел рядом со мной. Я дрожала всем телом.

– Они правильно поступили, избрав тебя канефорой. Никогда прежде я не был так доволен.

Звук его бархатного голоса успокоил меня. От радости я щелкнула пальцами.

– Спасибо.

– Ты повредила ногу. – Он опустился на колени – передо мной на коленях стоял бог! – и осторожно снял с меня сандалию.

От одного его прикосновения я почувствовала себя в полной безопасности.

– Доблестная рана. Ты не уронила мою корзину. – Он провел пальцем по ране. – Вот, так гораздо лучше.

Порез закрылся. Последний приступ боли прошел, а на коже не осталось ни единого следа.

– Ты наилучший бог!

Он снова сел рядом со мной и шутливо нахмурился.

– Я скажу Зевсу, что ты не это имела в виду.

Я рассмеялась.

– Мне понравилось, как боролся твой брат Гектор. Он будет любим богами. – Бог истины тут же поправился: – Некоторыми из них.

– Он мой лучший брат, – собрав всю храбрость, добавила я. – Он достоин восхищения, даже богов.

Три вороны пролетели над рощей и уселись на ветке дуба. Они закаркали, но я услышала речь. Воистину! Настоящие слова!

– Ты это слышал? – выпалила я. – Они и правда говорили? – Вороны тоже решили, что я отважная!

– Это просто мои вороны. – Аполлон небрежно отмахнулся. Вороны были его священными птицами. – Немногие смертные могут их услышать. – Отложив в сторону лиру, он провел ладонью по моим волосам. – Позволь мне любить тебя, дорогая. Если ты согласишься, прямо сейчас я дарую тебе силу видеть будущее.

Я уже любила Аполлона. Какой же я была счастливицей оттого, что и он хотел любить меня. Ведь это должно было означать, что на самом деле он уже любит.

– Если тебе нужно что-то еще, скажи мне.

Я покачала головой.

– Ты не увидишь ни моего будущего, ни будущего любого другого божества.

Легкая, как перышко, его рука ласково коснулась моей щеки.

– Ты не увидишь ни своего скорого будущего, ни другого смертного провидца, потому что провидцы могут действовать вопреки своим собственным предсказаниям. Ты увидишь только ваше отдаленное будущее. Не в моей власти наделить тебя такими способностями. Понимаешь?

Я кивнула. Необъятное важное будущее! Если я принесла добро Трое, будучи канефорой, насколько больше я смогу сделать, став пророком.

А еще я смогу узнать, за кого мне суждено выйти замуж.

– Ты будешь смертной истины, как я – ее бог.

– Я помогу людям избежать ошибок.

Он поправил меня:

– Только маленьких ошибок, не больших. Ужасный корабль судьбы почти невозможно повернуть.

Я ощутила холодок морского бриза. Зачем кораблю судьбы плыть к Трое? И с чего ему быть ужасным? Отец был хорошим правителем, и никто не мог вспомнить времена, когда бы мы жили не в мире.

Аполлон на мгновение отвел взгляд, затем снова посмотрел мне в глаза. Его бровь приподнялась.

– Похоже, я не могу даровать тебе способность видеть будущее, не даровав ее также и твоему близнецу. Ты не возражаешь?

Мне было жаль Деифоба, соперника Гелена, потому что мой брат наверняка стал бы использовать прорицание против него. И все же я отрицательно покачала головой. Я бы уравновесила проказы Гелена своей силой.

Аполлон велел мне лечь на скамью, затем провел рукой у меня над головой. Вокруг собралось облако блестящих пылинок. Я чуть не задохнулась, когда крошечные осколки будущего хлынули мне в рот. Они забили мне ноздри. Они стучали у меня в ушах. Я захлебнулась, затем глубоко вздохнула, и они защекотали мне горло.

Они растворились где-то глубоко во мне. К воспоминаниям о прошлом присоединились видения будущего.

Я могла изучить их позже, но бог ждал. Открыв глаза, я села, чувствуя себя немного лучше, и неуверенно ему улыбнулась.

Он придвинулся ближе, так близко, что я почувствовала запах гвоздичного масла на его коже. Он приподнял мой подбородок. Его лицо – нестареющий, неизменный лик бога – приблизилось к моему! Я почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Он поцеловал меня в губы.

Ай! Сглотнув подступившую желчь, я отодвинула – нет, оттолкнула! – его.

Лицо Аполлона покраснело.

– Так ты со мной поступаешь? – он встал.

Я упала на скамью. Я разгневала бога. И была так глупа, что приняла его слова о любви за простой символ заботы.

Сквозь страх, гулом отдававшийся в ушах, я услышала его слова:

– Я вернусь завтра. Не оскорбляй меня снова.

3

Как только он ушел, будущее развернулось передо мной, точно рулон ткани, летящий вниз по неровному склону, – вперед, вперед, пауза, вперед, пауза. Все дальше и дальше. Смазанные обрывки видений, затем образ молодого человека, похожего на отца, который сидел на клинии[5] в пещере с медными стенами. Снова размытые, проносящиеся мимо сцены. Остановка. Корабли с поднятыми парусами, заполнившие нашу гавань. Как красиво!

В темноте под веками все расцвело алым. Поднялся шум: стук копыт, боевые кличи, вопли. Нет!

Передо мной спешно развернулись бесконечные полотна ткани, заполненные хаосом битвы. Затем вспыхнула и сама материя. Я увидела своего возлюбленного брата Гектора, скорчившегося на земле за стенами Трои. Из груди его торчало копье, и я поняла, что он мертв. Нет!

Я содрогнулась от рыданий. Перед глазами все плыло, и из-за слез образы будущего стали едва различимы.

Наконец я успокоилась. Я предупрежу Гектора. Он будет жить.

Теперь мой дух парил над пепелищем, бывшим когда-то Троей. Я знала, что город сгорел, но упустила момент, в который вспыхнуло пожравшее его пламя, случилось ли это через три года или триста.

На моих глазах Троя начала возрождаться, столь же величественная, как и прежде. Ветер подхватил меня и понес вперед. На равнинах и горных склонах, окружающих Трою, появлялись другие города. Невидимая рука провела между ними паутину линий-дорог. Они становились все шире, крошечные точки двигались по ним все быстрее.

Прямо надо мной что-то пересекло небо, но для птицы его полет был слишком прямым. Неведомое создание исчезло за горизонтом, ему на смену пришло другое. Они появлялись и исчезали, и с каждым разом их скорость все увеличивалась.

Когда видения развеялись, меня заботливо окутал теплый бриз. Обычный сон овладел мной.

Священную рощу заливал дневной свет. Где-то каркнула ворона. Я потянулась и улыбнулась Аполлону, который сидел у моего изголовья с миской винограда на коленях. Его рука мягко накрывала мою ладонь.

Я напряглась, вспомнив поцелуй и свои видения.

Да, именно о таком даре я и просила, но бог пророчеств не мог не знать, что я увижу смерть Гектора. Он – защитник детей и должен был защитить меня. Я уже почти выросла, но пока еще оставалась ребенком. Мать, будь она здесь, тоже пришла бы в ярость, и неважно, что причиной ее гнева был бы сам Аполлон.

Я вскочила на ноги.

– Не прикасайся ко мне!

Аполлон нахмурился, выглядел он удивленным.

– Я исполнил твое желание.

– Ты думаешь, я хотела увидеть, как мой брат Гектор, – возмутилась я, – любимец Аполлона, погибнет в битве…

– Я буду сражаться на его стороне.

– Но он умрет. И ты знал об этом!

Голос Аполлона оставался спокойным.

– Каждая легенда заканчивается смертью героя, если только он не становится бессмертным, что случается редко. Таков удел смертных – умирать. Но значение имеют великие деяния, которые они совершат при жизни. У Трои будет много героев. – Он протянул мне миску. – Съешь виноград, любимая, и выполни свое обещание.

Я не могу! Не стану! Мать с отцом навсегда отвернутся от меня, если я это сделаю.

– Мне не нужен твой виноград.

Я побежала прочь.

Позади меня закаркали вороны:

Я пробежала всего несколько шагов, прежде чем ветер ударил мне в лицо, откинув назад волосы, и поднял меня в воздух.

В ушах прошелестел голос, похожий на вздох:

– Эвр, восточный ветер. Я не причиню тебе вреда.

Добрые слова смягчили мой гнев и вернули способность мыслить здраво.

Ветер вернул меня к Аполлону, который расхаживал перед скамейкой.

– Так ты мне отплатила? Так, по-твоему, должно служить своему богу?

Эвр унесся прочь.

Я снова подумала о матери, спокойно сидящей за своим ткацким станком и верящей, что Гектор проживет долгую жизнь. Глаза защипало от подступивших слез. Я неуверенно улыбнулась.

– Спасибо тебе за пророческий дар, – я судорожно вздохнула, – и за то, что оказал мне честь, пожелав поцеловать меня. – Я сглотнула. – Прошу, прости мой гнев. – Если бог продолжит злиться на его сестру, Гектору это никак не поможет.

Аполлон стоял неподвижно.

– Дорогая, очень немногие удостоились чести обрести мою любовь, – он улыбнулся, казалось бы, с нежностью. – Ты это знаешь.

– Я люблю тебя любовью верующей, мне не стоит выходить за ее рамки. Мои…

Он начал хмуриться.

– Мои р-родители меня осудят.

Его брови сдвинулись еще ближе.

– Неодобрение, дорогая, ничтожная цена за божью милость.

– Я б-буду оп-позорена, – несмотря на поджатые губы и покрасневшее от гнева лицо бога, я продолжила, охваченная ужасом. – Я н-не могу п-поцеловать тебя.

Аполлон снова принялся расхаживать взад-вперед.

– Я все еще преклоняюсь перед тобой!

– Не почтение мне от тебя нужно. – Через несколько секунд он добавил: – Я обнаружил, что божественный дар нельзя забрать, но он может быть проклят. Однако я не стану проклинать твоего невинного близнеца, который получил мой дар одновременно с тобой. – Аполлон начал расти, пока не стал вдвое выше меня, сияющий и еще более прекрасный, чем прежде.

Я вскинула перед собой руки, словно могла отразить ожидающую меня кару.

– Никто не поверит твоим пророчествам. К твоим предостережениям никто не прислушается.

Я выдохнула:

– Ты можешь поцеловать меня, если Гектор не умрет.

Один уголок его губ приподнялся в полуулыбке.

– Я не могу спасти его, – он посмотрел куда-то поверх моей головы, затем снова встретился со мной взглядом. – Но я могу спасти тебя. В Дельфах ты можешь стать моим оракулом, и тогда я сниму проклятие.

Что же должно было случиться, раз мне требовалось спасение?

И неужели бог решил, что я брошу своего брата? Обида придала мне храбрости.

– Ты не знаешь девушку, которую, по твоим словам, любишь.

– Это был твой выбор, – он взошел на свой пьедестал и снова обратился в мрамор.

Я, пошатываясь, подошла к скамейке и села. Умру ли я вскоре после Гектора? Или проживу долгую, полноценную жизнь? Стоит ли посмотреть и проверить?

Лучше этого не делать.

Но я могла бы узнать, как далеко в будущем еще смогу найти себя. Так глупо, но я все еще хотела увидеть своего мужа и узнать, сколько у нас будет детей.

Надо ли было снова лечь, чтобы увидеть?

Нет. Теперь будущее было вплетено в саму мою суть.

Через шесть лет я буду работать за своим ткацким станком на женской половине отцовского дома. На моем лице отпечатается печаль. Я была незамужней или мой муж умер – иначе я бы ткала в его доме. И рядом со мной не качалась детская колыбелька.

Еще через шесть лет я себя не нашла. Троя лежала в руинах.

Здравый смысл говорил, что не надо искать свою смерть, но я не могла устоять. На земле рядом со скамьей лежала лавровая ветвь. Я взяла ее в руки и крепко сжала, словно она могла меня защитить.

Более взрослая версия меня – но не старая, – стояла на носу корабля, подставив лицо морскому бризу. Эта будущая я, чье лицо порозовело от загара, казалась красивее, чем я саму себя считала. По подолу пеплоса, вероятно, сотканного матерью, шел узор из зеленых капель.

Рядом со мной стоял высокий мужчина, царственный, почти того же возраста, что и мой отец сейчас. Его рука тяжело лежала у меня на плече. Я испытывала к нему острую неприязнь, но не осмеливалась отойти.

Я крепко зажмурилась. Дальше я увижу свою смерть.

В гостиной незнакомого мне дворца передо мной металась разъяренная женщина, которую я никогда прежде не видела. Пока нынешняя «я» раскачивалась взад-вперед на скамейке, будущая «я» услышала крики, почувствовала запах крови и ощутила жалящий удар ножа незнакомки.

Я умерла.

4

Я упала на траву и разрыдалась.

Кто была та разгневанная женщина? Почему она убила меня? Неужели все боги меня возненавидели?

Молю, простите меня, в чем бы я ни провинилась! Молю, пощадите Трою!

Когда слезы наконец отступили, я встала, выронив из рук ветку лавра. Я выплакала все до последней капли. Мне было невыносимо снова заглядывать в будущее в поисках событий, которые привели к моей смерти, но я могла догадаться, что случилось. Должно быть, Троя пала в войне, которую я мельком увидела. Если родители и выжили, меня с ними разлучат – но отец наверняка погиб.

Может быть, в другой раз. Сейчас же я хотела заглянуть всего на минуту вперед.

Скоро на женской половине дома мать потянется в своей постели, перевернется на другой бок и снова уснет. Каким родным было ее лицо, какой нежной рука, лежащая поверх простыни.

Аминта сядет на своей кровати и разбудит Мело, чтобы спросить, где я.

На кухне служанка почешет руку, а воздух пропитает острый аромат сардин. В своей спальне отец умоется водой из таза у кровати. Капли побегут по его щекам, когда он выпрямится, но выражение лица останется серьезным и сосредоточенным. Вероятно, в этот момент он будет планировать грядущий день, заботясь о благе Трои.

Аполлон не проклял дар Гелена, а Гелен, как и я, любил наших родителей. Вместе мы могли бы спасти и их, и весь город. Дар провидения все еще был для меня удачей.

Бог сказал, что ужасный корабль судьбы почти невозможно повернуть. Словно «почти» означало, что шанс все же есть.

Я покинула священную рощу, вспоминая, как совсем недавно мечтала о даре провидения, чтобы спасти кого-то всего лишь от испорченной лепешки.

Впереди раскинулась Троя, рассвет окрашивал ее стены в розовый цвет. И хотя я десятки раз видела их снаружи и еще больше раз изнутри, сейчас я смотрела на город, словно впервые.

Как ярко сияли его стены! Над ослепительно белым известняком поднималась вторая часть из глинобитного кирпича и деревянных балок, украшенная зелеными, фиолетовыми и коралловыми полосами. Отец однажды заявил, что наша стена прочнее, красивее и лучше, чем стена любого другого города, в котором он бывал.

Какая армия смогла бы преодолеть такую стену? Неужели сам Зевс уничтожит нас?

Надо мной возвысилась арка восточных ворот. За ними радостно виляла хвостом Майра.

Я присела перед ней на корточки.

– Ты провела здесь всю ночь, верная моя? Каким бы ни было твое будущее, я спасу тебя, – я погладила ее по спине, затем выпрямилась. – Идем. – И пошла вдоль внутренней стороны стены, вместо того чтобы выйти на Путь Бессмертных.

Майра бежала впереди и постоянно оглядывалась, разинув пасть в широкой собачьей улыбке.

Бог сказал, что я не смогу заглянуть в ближайшее будущее другого пророка или свое собственное – это было похоже на правду. Я не могла предсказать, где окажется мой близнец через несколько минут, но я и так знала, что каждое утро он покидал Трою, чтобы его конь размял мышцы.

Мы повернули направо, на узкие улочки, петляющие вдоль ярко раскрашенных, но обшарпанных домов. Группа из семи мужчин свернула нам навстречу, споря и смеясь. Мимо промчалась ватага детей, гоняясь за поросенком. Обычная Троя, но не менее драгоценная.

Не обращаясь к дару пророчества, я просто представила, что может случиться: эту улицу поглотит огонь; горячая пыль поднимется до самых колен, а дети будут плакать и задыхаться.

Я остановилась. Майра села рядом.

Неужели бог пророчеств не знал, что я оттолкну его? Наверняка он заглянул в будущее, чтобы все узнать.

От удивления я беззвучно ахнула. Значит, когда он смотрел, будущее было другим! И я не отказала ему. Или согласилась стать его оракулом, или он подарил мне свою любовь без моего ведома, пока я еще не проснулась.

Я уже изменила будущее, причем без особых усилий. Теперь же я отдам этой цели себя целиком, и останется только надеяться, что этого будет достаточно.

– Мы справимся, Майра! – Я снова отправилась в путь.

Она один раз гавкнула – своего рода восторженное «Да!».

Гелен, ссутулившись, стоял перед деревянными воротами конюшенного двора. Он был выше и крепче меня и выглядел ровесником своего соперника Деифоба, который в свои восемнадцать был на четыре года старше моего близнеца.

Я поспешила к брату, рядом со мной весело крутилась Майра. Когда я оказалась рядом с Геленом, наши оливковые глаза встретились: у него они покраснели от бессонной ночи, как, полагаю, и у меня самой.

Майра потерлась о его ноги.

Брат схватил меня за руки.

– Ты тоже это видишь?

Я кивнула.

– Я так и думал, – он указал на деревянную скамью под тонким дубком. Собак он никогда не любил (да чего уж там, на дух не переносил), так что Майра осталась без внимания.

Мы сели лицом к воротам конюшен, Майра легла у моих ног.

Гелен был во всех моих детских воспоминаниях. Мы болели одними и теми же детскими недугами. Мы часто спорили о том, насколько важны две минуты, что различали наш возраст. Я появилась раньше, и это ему не нравилось. Он был сильнее физически, но, в отличие от меня, боялся щекотки и ненавидел чувство беспомощности, когда его заставляли смеяться.

– Я возвращался с фестиваля с нашими братьями – без Деифоба, когда увидел свет, который словно вливался в меня. Я застонал. Все тут же на меня уставились. Я что-то пробормотал и отослал их прочь. – Он ненадолго замолчал. – Ты понимаешь.

Я кивнула.

– Мне это показалось похожим на пылинки.

– Дома я сразу пошел в свою комнату. Там я лег на кровать, и ко мне пришло знание. По большей части ужасное.

То, что я успела увидеть, и правда было ужасно, но неужели остальное – не лучше?

– Ты знаешь, откуда у нас эта сила? Она от Аполлона, не так ли?

– Я пошла к его алтарю после игр. – Я была слишком смущена, чтобы рассказать брату о том, что бог пытался меня поцеловать. – Я чем-то разозлила его. Он проклял мою силу, чтобы никто мне не верил, но сказал, что тебя это не коснется.

– О. Ясно.

После этого мы замолчали. В конюшне заржала лошадь.

– Я видела свою смерть. – Я проглотила вновь подступившие слезы. – И тело Гектора, лежащее в пыли. Я знаю, что Троя сгорела. Дальше я не смотрела. Как много увидел ты? – Если я услышу от него, а не увижу собственными глазами, возможно, мне будет легче это вынести. – Ты видел свою смерть?

– Да. Я переживу войну и доживу до старости.

Я обняла его за плечи.

– Ох, как я рада, что ты состаришься! – Я рассмеялась, мне так хотелось это сделать. – Надеюсь, ты станешь не просто старым, но древним! А другие тоже выживут? – Я заглянула ему в глаза.

– Мама, но ее обратят в рабство. – Его кадык дернулся, Гелен отвел взгляд, уставившись на крепкие дубовые ворота. – Все выжившие станут рабами.

Ай! Должно быть, на том корабле я уже была рабыней.

– И ты тоже?

– Нет. – И все, никаких объяснений.

Я снова спросила:

– Как много ты увидел?

– Все. С этого момента и до твоей смерти, и моей собственной, гораздо позже.

– Аполлон сказал, что корабль судьбы трудно повернуть, но не говорил, что это невозможно. Мы составим план. Ты можешь предупредить отца и мать.

Он выпустил мои руки и встал.

– Война начнется из-за гречанки по имени Елена. Она приедет сюда, но греки захотят ее вернуть. Они будут сражаться за нее.

Мы должны помешать ей явиться в Трою!

Его лицо посветлело, несмотря на покрасневшие от усталости глаза.

– Кассандра, на свете нет никого прелестнее. Ее губы! Ее глаза, такие большие, как… – он запнулся, подбирая слова. – Э-эм… размером с яйцо, но они не похожи на яйца! Они похожи на красивые глаза.

Было сложно не улыбнуться его неловкости, но зачем он рассказывал мне об этой Елене?

– И дело не только в ее красоте. Гораздо важнее то, как она смотрит на людей, – его голос дрогнул. – Она нуждается во мне. Только я смогу сделать ее счастливой.

Я подавила улыбку. Как он мог сделать ее счастливой? Он – мой ровесник, а она наверняка совсем взрослая.

– Сколько ей лет? – спросила я.

Он только отмахнулся от вопроса.

– Мой час наступит через много лет. Но сейчас, просто увидев ее в будущем, я ее полюбил.

У меня перехватило дыхание. Неужели он хочет сказать, что из-за этой женщины он не станет пытаться спасти Трою?

Именно это он и сказал.

– Я не сделаю ничего, что могло бы удержать ее на расстоянии или заставит скорее покинуть Трою.

Я наклонилась и погладила Майру по голове.

– Ты просто притворялся расстроенным.

Он отступил на шаг.

– Это неправда!

Я тоже поднялась на ноги, как и Майра.

– Ты можешь отправиться к этой своей Елене вместо того, чтобы ждать ее здесь. Я помогу тебе. – Знать бы еще как. – Мы узнаем, где она будет. Ты сможешь присоединиться к ней там.

Он мотнул головой.

– Она далеко, в Спарте. Я могу и умереть, если отправлюсь туда. Но если мы не станем вмешиваться, ее прибытие неизбежно. Кассандра… – он приблизился и снова взял меня за руку. – Наш дар не может ответить на вопрос «Что, если?». Я проверял. Ты можешь представить, что помогаешь мне встретиться с Еленой, но мы не узнаем, к чему это приведет.

– Я шла с камнем, который врезался мне в ногу, потому что не хотела, чтобы с Троей случилось что-то плохое. Даже без дара прорицания мы можем создать будущее, которое хотим. – Я сжала его руку, ненавидя себя за то, что скажу дальше. – А я тем временем помогу тебе против Деифоба. – И улыбнулась той улыбкой, которая всегда подкупала отца.

Но брат оттолкнул мою руку.

– Оставь себе свою помощь, я сам хочу унизить брата. В будущем он должен жениться на Елене. Это я надеюсь изменить. Она должна выйти замуж за меня.

Но он не собирался менять будущее, чтобы спасти моих родителей или меня.

– Кассандра, я верю, что судьба сильнее пророчества, и случай тоже имеет значение. Ты можешь выжить. Я могу умереть.

Он открыл ворота конюшенного двора.

Я прокричала:

– Боги ненавидят бессердечных людей! Тебя покарают. – Но я не была в этом уверена.

Он вошел в конюшню, я услышала, как он что-то сказал своей лошади. Мне не следовало говорить ему, что никто не поверит моим пророчествам.

Так как спасение будущего Трои теперь зависело только от меня, я должна была узнать его полностью. Опустившись обратно на скамейку, я вцепилась в нее руками.

Я снова увидела молодого человека в медной пещере и заметила рядом с ним мальчика – его сына, судя по внешности. Они сидели на разных клиниях. Я наблюдала, слушала, вдыхала запахи. Мужчина, которого, как оказалось, звали Парис, пообещал кому-то невидимому не поддаваться искушению. Его сын – по имени Кориф – склонился набок, чтобы лечь на свое ложе, но его голова опустилась не до конца. Казалось, он покоится на невидимой подушке или коленях.

Парис говорил с мальчиком и с невидимым для меня существом по имени Энона. Она могла быть богиней, поскольку Аполлон сказал, что мой дар на них не распространяется. Или она могла быть провидицей, как и я, ведь он также сказал, что я не смогу увидеть себя или других провидцев в ближайшем будущем. А это оно и было – разговор, который я наблюдала, произойдет всего через два дня.

Сцена продолжалась и перешла к следующей, в которой появились и другие невидимые мне существа. Парис произнес имена трех богинь – Геры, Афины и Афродиты – и, кажется, обращался он к ним самим.

Постепенно ко мне пришло понимание, хотя провалы еще оставались.

Я прикусила щеку и почувствовала вкус крови. Я увидела все, кроме своей смерти. Зачем смотреть дважды?

Во рту у меня пересохло. Я открыла глаза и медленно вздохнула, чувствуя простой, естественный запах лошадей. Мои ноги посерели от пыли. Майра заскулила. Что с ней будет?

Это будущее я еще не искала.

Я обняла ее, и она лизнула меня в лицо. Затем я заглянула вперед во времени. Ура! Она доживет до весьма преклонного для собаки возраста. Через девять лет в Трою приедет отряд амазонок, и самая младшая из них спасет Майру от укуса змеи. Незадолго до падения города я доверю одной пастушке заботу о Майре. Ее хижина находилась вне городских стен, и эта девушка будет оберегать мою любимицу и станет ее последней хозяйкой. Расставание с собакой вызовет у меня не меньшую тоску и боль, чем все остальное.

Но это видение, по крайней мере, предвещало светлое будущее хоть для кого-то – для Майры.

Я вспомнила все остальное, что увидела, но отказалась снова плакать.

Лестница, ведущая к падению Трои, была невероятно шаткой. Множество ступеней казались ненадежными, маловероятными. Если я уничтожу хотя бы одну из них, этот путь оборвется. Мы будем спасены.

У меня появилась идея.

5

Через несколько минут колоннада отцовского дворца поглотила нас с Майрой. Я остановилась на последней ступеньке, ведущей на женскую половину, Майра села рядом. Наши комнаты располагались вокруг внутреннего дворика, открытого небу, сами покои скрывала крыша, но солнце давало нам свет.

Моя идея состояла в том, чтобы преодолеть проклятие Аполлона постепенно. Если я буду предсказывать небольшие события, со временем люди должны начать мне верить. И тогда они прислушаются, когда я скажу им об опасности. Этого требовал бы здравый смысл.

Вдоль балкона, ближе всего ко двору, где было наилучшее освещение, стояли наши ткацкие станки, чесальные гребни и веретена – все, что нужно для изготовления ткани. За ними, вместо стен, разделенные ширмами высотой по грудь, располагались спальные уголки живших во дворце женщин, в том числе мой, моей матери, сестер, теть, их детей и женщин, которые нам прислуживали. Чем дальше от внутреннего двора, тем темнее становилось, и в некоторых местах масляные лампы требовались даже в полдень.

Большинство женщин занималось работой. Их маленькие сыновья и дочери играли рядом. Собаки гонялись друг за другом в проходах между ткацкими станками и спальными уголками. Майра умчалась прочь, чтобы присоединиться к своим многочисленным друзьям.

Какой умиротворенной была эта картина.

Как я и надеялась перед фестивалем, мой ткацкий станок поставили рядом с маминым. Мои кузины устроились по другую сторону от меня, ближе всех – Аминта. Мамино место пустовало. Заглянув всего на мгновение вперед, я увидела ее на кухне, наблюдающей за тем, как повара готовят обед, который подадут через час.

Ко мне бросилась Кинфия.

– Безразличная царевна! Вынудила нас так долго ждать рассказа о том, что произошло!

Мы с Мело и Аминтой последовали за ней в наш уголок, где она усадила меня на мою кровать. Кинфия встала по одну сторону от меня, Мело – по другую.

Если бы только мы были друзьями! Тогда я бы рассказала им все о том, что случилось и как сильно я напугана на самом деле.

Аминта села на свою постель.

– Аполлон навещал тебя?

– Он дал мне дар пророчества, – я решила опробовать на них свою идею.

– Не может быть! – Мело подпрыгнул на постели.

– Почему тебе? – в голосе Кинфии звучало возмущение. – Ты дала ему что-то взамен?

Я откинула голову назад.

– Нет. Аполлон – не рыночный торгаш. – Вот только это неправда.

– Ты видишь все будущее или только свое собственное? – спросила Мело.

– Все. Я вам покажу. – Исполнение плана требовало предсказания, которое вскоре сбудется. – Через несколько мгновений Дирс объявит, что закончила свою работу. – Дирс была женой моего старшего брата Паммона.

– Аполлон подшутил над тобой, – фыркнула Кинфия. – Когда я проверяла в последний раз, у нее оставалось не меньше пары локтей пустой основы.

– Твоя невестка почти такая же медлительная, как и ты. – Аминта коснулась моей руки. – Прости! Твои работы прекрасны.

– Готово! – воскликнула Дирс. – Наконец-то.

Кинфия небрежно пожала плечами.

– Предскажи что-нибудь существенное.

– В ближайшее время не случится ничего важного, – ответила я. – Но сейчас сюда войдут мама и Миртес.

Я ожидала возражений, что это мало похоже на предсказание, так как Миртес всегда играл для нас на флейте в это время, а мама никогда не пропускала его выступления.

Но Мело медленно покачала головой.

– Не сегодня.

Кинфия потянулась.

– Ты выбрала единственный день, когда он не будет играть.

Неужели кто-то сказал, что он не придет?

Неужели Аполлон обманул нас с Геленом, показав нам ложное будущее? Как же я надеялась, что все увиденное было неправдой!

– Кажется, у него живот болит, – пояснила Аминта и добавила: – Мне пора возвращаться к ткацкому станку.

Остальные последовали за ней, и я к ним присоединилась. Миртес внесет ясность, когда придет, – или не придет.

Мама с музыкантом появились, едва я взялась за работу, и он начал играть свои обычные величественные песни. Я не могла налюбоваться еще не увядшей красотой матери. К тому времени как Троя падет, от горя и утрат ее лицо покроется сетью тонких морщин.

На глаза навернулись слезы.

Миртес закончил выступление, поклонился и ушел.

Тяжело сглотнув, я прошептала:

– Я же говорила, что сегодня он будет играть!

– Но он не собирался, – сказала Мело. – Видимо, просто почувствовал себя лучше.

– Или твоя мать велела ему играть, несмотря на самочувствие. – Кинфия отложила веретено и зевнула. – Может быть, твой дар не учитывает матерей и больные животы.

Это просто сводило с ума!

Три ворона, хлопая крыльями, уселись на перила балкона. Они прокаркали:

Мои кузины и другие женщины сосредоточились на своей работе и не поднимали глаз.

Безопаснее всего было обратиться к Аминте, поэтому я шепнула ей:

– Посмотри на воронов.

– Где?

Я указала на птиц.

– Там ничего нет, Кассандра, – она нахмурилась. – Должно быть, ты совсем устала после вчерашнего. – Ее лицо тут же разгладилось. – Тебе стоит отдохнуть.

Я отложила в сторону челнок[6]. Мать начала ткать, ее руки двигались быстро и легко.

– Она идеальна! – я коснулась готовой ткани, свернутой на верхней части ее станка.

Ее движения замедлились, но не остановились.

– Я хочу сделать Лаодике пеплос подлиннее. Она уже слишком взрослая, чтобы выставлять коленки напоказ.

Лаодика была одной из моих младших сестер.

– Уверена, он ей понравится.

– Сегодня музыка была особенно хороша. Когда Миртес играет, мне даже дышать легче.

– Разве утром у него не разболелся живот? – спросила я.

– Нет. Я справлялась о его здоровье. – Она провела челнок сквозь нити основы.

Я так и застыла возле своего ткацкого станка. Если бы хоть одно из моих предсказаний озвучила Мело, никто бы не стал спорить. Судя по всему, кузины не поверят мне, даже если я предскажу что-то очевидное. Мои пальцы дрожали, когда я снова взялась за работу.

Разумеется, Кинфия это заметила.

– Аполлон не сделал твои руки изящнее и проворнее. Возможно, ему бы хотелось, чтобы канефорой был кто-то другой. Может, это на меня он смотрел во время процессии!

Мне было плевать на ее издевки. Со вчерашнего дня она словно как-то съежилась, стала меньше.

– Кассандре просто нужно привыкнуть к тому, что она больше не канефора. – Мело мне улыбнулась. – Мне бы вот точно пришлось.

Возможно, надо просто продолжать предсказывать будущее, оказываться правой, и рано или поздно люди запомнят это и поймут, что я провидица.

Монотонная работа позволила мыслям успокоиться, и я вспомнила, что будущее можно изменить и что у меня будет еще немало возможностей сделать это, прежде чем греки явятся под стены Трои. Ближайшее решающее событие произойдет в пещере на горе Ида, всего в двадцати милях от Трои. Но между ней и городом рыскали львы, да и я никогда не отходила от стен дальше, чем на пару миль, в пределах которых располагались священная роща, побережье и река Скамандр.

Что еще я могла сделать? Может, получится убедить другого бога снять проклятие? Или даже самого Аполлона?

Я вернулась к маме и спросила, можно ли мне снова сходить к священной роще.

– Ты всегда можешь посетить священную рощу, – с этими словами она меня обняла.

Прижавшись к ее округлому животу, я почувствовала себя гораздо лучше.

– Моя благочестивая дочь. – Мать отпустила меня. – Аполлон послал тебе сон?

Ах. Я кивнула, осторожно выбирая свои следующие слова:

– В этом сне я видела, как в Трою пришли мужчина и женщина и принесли с собой беду. Вы с отцом знали юношу. Увидев его, ты обрадовалась и позволила им обоим остаться. Но затем сон изменился. – Я сжала руку матери, отрывая ее от работы. – Троя была объята пламенем, – мой голос сорвался. – Если эти люди явятся, молю тебя, отошлите их прочь!

Она снова обняла меня и прошептала мне на ухо:

– Огонь во сне – знак очищения, а гости приносят процветание. Этот сон был даром бога, который тебя любит.

Который меня ненавидит.

– Прежде чем отправиться в священную рощу, загляни к отцу, он хотел тебя видеть. Он ведь так и не смог поздравить тебя вчера.

Стоило мне двинуться в сторону лестницы, как рядом тут же оказалась Майра, совершенно уверенная, что я не захочу ее здесь оставлять. Я присела на корточки рядом с ней.

– А ты поверишь, если я скажу, что весь день ты проведешь у восточных ворот, ожидая меня?

Она лизнула меня в лицо, завиляла хвостом, ее морда расплылась в счастливой улыбке, которую я так любила.

Слуги распахнули передо мной двери нашей гостиной, я же подала знак Майре. Та заскулила, но осталась сидеть снаружи.

Отец стоял в окружении многочисленных кушеток. Воздев руки, он молился Зевсу у нашего домашнего алтаря. В воздухе витал запах благовоний. Из завитков сладкого дыма показался кончик острого носа правителя.

Дым! Это дымились сандалии отца, когда он сражался с греческим солдатом, вооруженный одним только ножом. Его противник сжимал в руках боевой топор.

Я моргнула, гоня прочь мысли о будущем.

Тем временем отец нараспев произнес:

– О, всемогущий Зевс, молю тебя даровать нам солнце и легкий дождь. – Его взгляд нашел меня. – Молю тебя даровать нам с Гекубой здорового ребенка, такого же стойкого и непоколебимого, как наша Кассандра, – с этими словами он отступил от алтаря.

После смерти Гектора под мудрыми пронзительными глазами отца залягут глубокие тени. Я бросилась к нему и крепко обняла.

– Что такое? – он подвел меня к одной из кушеток. – Что-то случилось?

– В священной роще мне приснился сон, – я повторила свою историю и пересказала мамину интерпретацию. – Но если она ошибается?

Я хотела, чтобы он пообещал не спешить с принятием решения об этой парочке, когда они явятся сюда.

Отец вернулся к алтарю, где помолился о мирном отдыхе для меня.

Он был так добр и заботлив, что ради меня побеспокоил самого Зевса.

Затем отец вернулся.

– Твоя мама любит толковать сны, и она редко ошибается, – он рассмеялся. – На прошлой неделе мне приснилось, что наше дитя придет в этот мир в теле младенца, но с морщинами и седыми волосами. Гекуба уверена: это означает, что ребенок вырастет мудрым.

– Но что если то, что мне приснилось, действительно случится?

Он сказал то, во что раньше я верила безоговорочно: что Троя могущественна и у нее нет врагов.

– Возможно, твоя мать права насчет значения этого сна. Или, возможно, тебя слишком утомили празднества. – Отец поцеловал меня в лоб. – Дорогая, я тебя поздравляю. Тот камешек! – Он покачал головой. – Любой другой на твоем месте запнулся бы, даже герой.

Каким же замечательным он был. Мне – нам всем – невероятно повезло, что он у нас есть, но как же недолго это еще продлится.

6

Майра заскулила, когда мы добрались до восточных ворот. Я потрепала ее за мягкие уши и дала мясистую косточку из корзины для пожертвований, которую сегодня несла в руках.

Проигнорировав угощение, она смотрела, как я ухожу. Однако, оказавшись в нескольких ярдах от ворот, я оглянулась и увидела, что она уже радостно вцепилась зубами в косточку.

Четверть часа спустя, немногим позже полудня, я добралась до священной рощи, где жрецы наводили порядок вокруг алтаря Гермеса, бога-посланника. Кивнув им в знак приветствия, я отправилась на поляну Аполлона. Стоило мне там появиться, как три ворона приземлились на статую бога.

Я поставила миску с солеными зелеными оливками на алтарь, затем опустилась на траву в глубоком поклоне. Мой голос был напряженным.

– Аполлон, защитник детей, молю тебя о прощении.

Никакого ответа.

– Если ты не хочешь простить меня, – взмолилась я, – хотя бы спаси остальных. Передай мой дар кому-нибудь другому, кто сможет предупредить моих родителей так, чтобы ему поверили.

Я ждала, но затем, заглянув в будущее, опять увидела пылающую Трою.

Его вороны закаркали:

После Аполлона я оставила дары на алтарях Геры, Афины и Афродиты, трех богинь, которые явятся в пещеру к человеку по имени Парис. Я долго обращалась к каждой, рассказывая, как сильно я ими восхищаюсь, воспевая чудеса и красоты Трои, а также справедливость и мудрость моего царственного отца. После чего молила их оставить Париса в покое. Мне казалось, что это положит всему конец, хоть я и не знала наверняка почему.

Но никто не явился и не послал мне знак.

Я перешла к другим великим богам и богиням, оставляя им виноград, изюм, сушеный и свежий инжир, медовые лепешки, вяленую свинину и кувшины с козьим молоком. Каждого я умоляла заступиться за меня перед Аполлоном. Солнце уже начинало клониться к горизонту, а моим единственным ответом оставалась тишина, только более глубокая, чем обычно.

Звуки вернулись, когда я перешла к малым богам и богиням, чьи поляны располагались на самой окраине рощи. Там пели птицы и шелестели листья. У меня оставалось одно-единственное подношение – шерстяной сверток с тремя головками чеснока.

У алтаря Эвра, бога восточного ветра, я почувствовала освежающее движение воздуха. Именно он вчера успокоил меня и вернул к Аполлону. Из благодарности я положила сверток на его алтарь, рядом со статуей, изображающей бога. В отличие от других, она была деревянной, а не мраморной. Я бы села на скамью, но здесь ее не было, так что я просто встала в паре шагов от алтаря.

Насколько же он – или его статуя – отличался от прекрасного Аполлона. Красота Эвра была другой, грубой и суровой, его изобразили коренастым, с явно выделяющейся мускулатурой.

Бог стоял, широко расставив ноги и раскинув руки, словно для равновесия. Его густые волосы казались спутанными, подбородок скрывала кудрявая борода. Нос и щеки у него были круглыми, а левая бровь казалась немного выше правой, и эта асимметричность почему-то успокаивала.

Я собралась было уходить, так и не помолившись о помощи, потому что малый бог вряд ли смог бы повлиять на Аполлона, но, услышав за спиной смех, тут же обернулась. Живой бог сидел, скрестив ноги, на собственном алтаре и смеялся. Его туника развевалась на ветру, вот только я его не чувствовала.

Я побежала. Пусть он был малым, но все же богом.

Когда я уже приблизилась к местам, посвященным великим богам, ветер принес голос.

– Я глупец. Я не хотел тебя напугать.

Я остановилась, не зная, что делать.

Легкий бриз медленно кружился вокруг моей головы.

– Ты сделала мне подарок, а я тебя напугал. Поэтому я и глупец. Осел! Пустоголовый!

Этот бог ни капли не напоминал мне Аполлона. Я невольно задумалась, упрекал ли себя бог истины, хоть раз, хотя бы в те времена, когда он был действительно, а не навеки молод.

Я вернулась к алтарю Эвра.

Он расхаживал взад-вперед на том месте, где совсем недавно стояла его статуя.

– Она вернулась, и я наверняка снова сделаю что-нибудь до одури глупое. Она должна знать, что это я не со зла.

Все еще немного напуганная, я тем не менее сказала:

– Я больше не боюсь.

– Правда? – Его лицо мгновенно посветлело. Из-за широкой улыбки глаза превратились в маленькие щелочки, а круглые щеки стали еще круглее. Никогда прежде я не видела никого, кроме Майры, настолько счастливым.

Мой страх развеялся как дым, и я улыбнулась в ответ.

– О! – Его это явно удивило. – Ты улыбаешься.

Я не удержалась от вопроса:

– Вы с Аполлоном ровесники?

Он мотнул головой.

– Нет! Я – самый молодой ветер, немногим старше тебя. Ноту надоело дуть и на юг, и на восток, так что он попросил себе еще одного брата. Обо мне даже поэты еще не знают. Братья называют меня наименьшим богом.

Мы были равны, насколько только могут быть равны бог и смертная. Моя улыбка стала шире.

– Ты не наименьший!

Он выдохнул струю воздуха.

– Я же не поблагодарил тебя, отведав твое подношение. Глупец! Как я и говорил. – Отправив в рот головку чеснока, он несколько секунд жевал ее, а затем взмахом руки вызвал порыв ветра, отбросивший меня на некоторое расстояние.

К глазам подступили слезы. Я закашлялась, задыхаясь от ветра, в котором чеснока, кажется, было больше, чем воздуха. Ветер стих, и я снова смогла нормально дышать.

– Мне редко приносят дары. Этот был неплохим.

– Я рада.

– Почему ты делаешь подношения сегодня, хотя праздник был вчера? – Он наклонился ко мне.

Еще один порыв чесночного ветерка. Интересно, он любит мяту?

– Великим богам без разницы, что ты мне скажешь. И что бы ты ни рассказала, я не причиню тебе вреда. Ну как?

Он ведь может решить, что я заслужила наказание Аполлона. Может передумать, и тогда, где бы я ни оказалась, мне придется идти против его ветра.

– У тебя большая корзина. Должно быть, ты сделала немало подношений, прежде чем добралась до меня.

– Я принесу еще! Могу пойти прямо сейчас.

– Я не сержусь!

Вот только внешний вид его говорил об обратном.

Бог снова принялся расхаживать из стороны в сторону.

– Я бы не причинил ей вреда, даже если бы сердился! Я не сделал ей больно, когда привел ее к Аполлону. Разве она не заметила? – Он остановился передо мной. – Люди не обращают внимания на малого бога. Даже у бога вашей реки Скамандр есть несколько поклонников. Но думаете ли вы о нас, богах ветра, когда начинается буря?

Покраснев, я качнула головой.

– Вы думаете только о Зевсе и его молниях. Вам и в голову не приходит, что нам это может быть неприятно.

Мой рот приоткрылся от удивления.

Он закричал:

– Что Аполлон сделал с тобой? – Затем добавил, уже тише: – В смысле, если ты хочешь мне об этом рассказать.

Я снова улыбнулась. Эвр уселся на своем алтаре.

– У бога истины не хватает воображения.

Аполлон не смог представить, что я почувствую, когда увижу будущее Трои. Я объяснила богу ветра, что произошло.

– Я должна была понять, о чем он говорил, чего хотел.

– Это он должен был увидеть, что ты его не поняла.

– Из-за его проклятия ты не поверишь моим пророчествам.

– Аполлон не может околдовать меня. Наверняка он имел в виду только смертных.

Я не была в этом уверена.

– Между греками и троянцами разгорится война.

– Продолжай.

– Ты мне веришь?

– Войной сложно кого-то удивить.

Я переплела пальцы вместе. Не было похоже, что он именно верит.

Хотя, возможно, все было совсем наоборот. Мои сестры начали спорить с моим предсказанием о том, что Миртес сыграет нам сегодня, а ведь это происходило каждый день, и шансы были велики.

Я рассказала ему все, включая разговор с Геленом.

Каким-то чудом мне удалось сдержать слезы. Однако, к моему удивлению, услышав рассказ о моей смерти, Эвр обхватил голову руками и зарыдал. Я разжала пальцы. Передо мной находился бог, который не считал страдания смертных ничтожными. Напряжение в груди отступило.

Помедлив, я рискнула сесть рядом с богом. Теплый воздух, казалось, нагрелся еще больше. Я не знала, как его утешить, но все же попыталась:

– Я спасу свою собаку.

– Я рад. – Голос у него все еще дрожал, и руки по-прежнему сжимали голову.

– Это был бы хороший дар, если бы не проклятие. Я была бы рада возможности предупредить людей, – я сомневалась, что он способен на это, но все же спросила: – Ты можешь заставить других поверить моим пророчествам?

– Нет, – он посмотрел на меня, в его глазах до сих пор стояли слезы. – Я управляю только восточным ветром. Если я попробую выполнить твою просьбу, это наверняка вызовет гнев Аполлона. Тот может попросить Зевса низвергнуть меня, а повелитель богов ему не откажет. Тогда я не смогу поднять даже самый легкий ветерок и не принесу тебе никакой пользы.

– А если ты поможешь мне совсем немного?

– Не знаю. Возможно.

Как?

– Я не поняла самое начало, ту сцену в пещере с человеком по имени Парис. Боги и богини в моих видениях остаются незримы, и я не вижу ближайшее будущее других провидцев, включая свое собственное.

– Возможно, я могу объяснить кое-что из того, что произойдет в той пещере.

Я резко обернулась к нему.

– Прошлой ночью смертный король и морская нимфа играли свадьбу на Олимпе. Закатили настоящий пир. Я тоже был там, хотя к малым богам всегда пренебрежительно относятся на таких мероприятиях. – Он пожал плечами. – Но еда была превосходной, – бог ухмыльнулся. – Не только чеснок.

– Я принесу другие подношения!

– Нас угощали курицей, ягненком и бараниной. Сочными и прекрасно приготовленными.

Он в деталях описал каждое блюдо. Тени стали длиннее.

Наконец он сказал:

– Пир закончился, как всегда, распитием амброзии.

Амброзия была медовым напитком богов.

– Когда мы опустили наши кубки, на праздник ворвалась Эрида.

Богиня раздора, мастерица по созданию распрей и ссор.

– Эрида улыбалась, от чего у меня угощение поперек горла встало. Никто ее не приглашал. Да и кто бы стал это делать? Она бросила на стол золотое яблоко и умчалась прочь. Когда яблоко остановилось возле блюда с бараньими косточками, я увидел вырезанное на нем слово «Прекраснейшей». Все сразу захотели его получить. Даже я. Моя красота отличается от сиятельного величия Аполлона, но для внимательного взора прелесть моих фигуры и черт способна затмить всех прочих. – Спрыгнув с алтаря, бог встал в позу, наклонившись вперед и играя мышцами, бугрившимися у него на руках. – Как ты считаешь?

Я не засмеялась. Он был далеко не уродлив. В отличие от старших богов, его переполняла энергия, находившая отражение в его облике. Он воистину был полон сил!

И все же он был далек от абсолютной, совершенной красоты великих богов.

– Э-эм… – На помощь мне пришла вежливость, унаследованная от матери. – Сравнивать тебя с другими богами – все равно что искать сходство и различие между инжиром и грушей. И то, и другое очень вкусно.

– Вот именно! – Бог рассмеялся. – Эта Эрида! Но ты понимаешь.

Его смех поднял поток ветра, подхвативший мои волосы.

Он засмеялся еще громче.

– Нам даже не было нужно это ее яблоко. Гефест мог бы сделать золотой плод с такой надписью для любого из нас.

Гефест был богом кузнецов и скульпторов.

Начали сгущаться сумерки. Я уже с трудом могла различить лицо Эвра.

– Но никто об этом не подумал. – Его смех затих. – Боги и богини принялись кричать друг на друга. Стол перевернули. Жених с невестой сбежали. Арес ударил Посейдона. Началась потасовка.

Арес был богом войны, а Посейдон – богом моря.

– Наконец, мы обратились к Зевсу. Он отказался выбирать победителя, но сузил круг претендентов до трех богинь: Афродиты, Афины и Геры.

Афродита была богиней любви и красоты, но люди говорили, что Гера, жена Зевса, была еще прекраснее. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь превозносил красоту Афины. Она была покровительницей города, а также сводной сестрой Аполлона. Ее статуя в чем-то походила на его, хотя щеки богини были чуть пухлее.

Эвр продолжил:

– В качестве судьи Зевс назначил смертного – Париса, – потому что тот вынес честный приговор в состязании быков.

Ага. Это объясняло, почему Парис называл их имена.

Эвр фыркнул.

– От быков до богинь. Неужели он не подумал, что это разные вещи? Этот день и часть завтрашнего богини проведут, прихорашиваясь и подчеркивая свою красоту. Затем они собираются вместе посетить Париса.

Головоломка начала складываться воедино. Парис наверняка навлечет на себя гнев двух богинь, которых не выберет.

Но какое отношение он имеет к Трое?

– Я знаю, кто такой Парис, – сказал Эвр, – но уже темнеет, и тебе следует вернуться домой. Это я расскажу тебе завтра.

Может, он мог бы дать мне подсказку?

– Завтра, – повторил бог.

Он хотел убедиться, что я вернусь! Я едва смогла скрыть улыбку.

Эвр крикнул мне вслед:

– Я снова буду голоден!

В этот раз улыбку я не сдержала.

7

Уходила от Эвра я в весьма приподнятом настроении. С помощью бога, пускай и малого, мы точно сможем развернуть ужасный корабль судьбы.

В сумерках я споткнулась о большую ветвь, упавшую поперек тропинки, которая выходила из священной рощи. Подняв ее, я отломила часть и забрала с собой.

Ждавшая у ворот Трои Майра при виде меня тут же вскочила на лапы и опустила голову. Я бросила ей найденную палку, когда мы ступили на Путь Бессмертных. В темном небе над нами сияли звезды, виднелась четвертинка луны. Майра уронила найденную ветку и бросилась прочь.

Заглянув в ближайшее будущее, я увидела ее рядом с моим братом Гектором. Вскоре я различила впереди высокую фигуру и еще одну поменьше, прыгающую вокруг первой. Гектор тоже направлялся домой. Я побежала следом за ним. Мы с Эвром спасем его!

Брат выпрямился, перестав гладить Майру, и мы обнялись. Каким твердым и непоколебимым он казался!

Когда я говорила с Геленом – еще до того, как узнала, что тот предаст Трою, – мы с ним едва соприкоснулись руками.

Через некоторое время мы с Гектором разжали объятия и продолжили путь. Майра шла рядом с братом, потому что тоже любила его. Ее когти звонко клацали по камню, а подошвы наших сандалий издавали приглушенный стук.

– Брат! Почему ты так поздно возвращаешься домой?

– Я сажал деревья в новом саду. Овца упорно шла пастись именно туда, где я собирался посадить росток, и порядком меня замедлила. – Он рассмеялся. – Я раз за разом уступал ей право первенства.

Он был добр ко всем, даже к надоедливой овце.

Троя расширяла свои оливковые сады – это дело отец затеял год назад. Все мои братья помогали, но Гектор был самым преданным.

– А почему отважная канефора бродит в темноте по Трое?

– Бывшая канефора.

– Но все равно отважная. Поэт напишет песнь и назовет ее «Царевна и камешек».

– А овца напишет книгу под названием «Царевич и вредная овца».

Гектор рассмеялся.

– Наверняка она прямо сейчас бебекает избранные отрывки своему стаду.

Как же мне нравилось проводить с ним время, даже просто быть рядом. К горлу подступил комок.

Мы пересекли площадь и поднялись по ступеням дворца. Внутри, среди колонн, мелькали огни зажженных ламп. Мы стояли бок о бок, и я верила, что брат тоже не спешит расставаться.

Он посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся.

– Гелен заглянул в сад во второй половине дня. Он не стал работать, но сообщил мне хорошие новости. Завтра меня ждет чудесный день.

Я проверила его слова. Так и было.

– Он сказал, что может видеть будущее и что завтра я встречу свою будущую жену.

Гектору было двадцать пять, на одиннадцать лет больше, чем мне.

Я кивнула.

– Андромаху. Она приедет из Фив со своим отцом и братьями. – Фивами назывался город к востоку от нас. – Ее отец хочет больше торговать.

– Гелен и тебе рассказал об этом?

О! Я могла бы воспользоваться неоскверненным даром Гелена!

– Он сказал, что вы будете очень сильно любить друг друга. Сказал, что она столь же мила, как и ты сам.

Его улыбка стала шире.

– Он сказал мне, что она красива.

Я опустилась на скамейку между двумя колоннами, Майра устроилась у моих ног, насторожив уши. Гектор сел рядом со мной.

– У вас родится сын.

– В самом деле? Он так сказал?

– Да.

В голос брата закралось сомнение.

– Но родиться может и дочь.

Видимо, мой план был обречен. Сказанному мной, даже если я заверяла, что первым эти слова произнес кто-то другой, никто не верил. Однако, не желая сдаваться, я добавила:

– Не все из рассказанного им было радостным. Также Гелен поведал мне, что ты умрешь молодым. – Мои губы задрожали. – В битве против греков.

Гектор долго смотрел на меня.

– У меня было предчувствие, что я умру молодым, но теперь мне кажется, что мне предначертано состариться.

Люди настолько не верили мне, что выбирали ровно противоположное сказанному!

– Гелен напугал меня, – я попыталась добиться хоть чего-то. – Если начнется война, пожалуйста, пообещай быть осторожнее и не рисковать собой, когда удача окажется не на нашей стороне. Андромаха захочет сохранить своего мужа!

– Вот уж надеюсь! – Он рассмеялся. – Но она еще не вышла за меня замуж. В конце концов, я люблю поесть и не слишком аккуратен за столом. Она может счесть меня омерзительным.

– Ни за что на свете!

Он тряхнул головой, словно приходя в себя.

– Ты просишь меня быть трусом? Нет. Но войны не будет. Внимательнее выбирай, чему из сказанного твоим близнецом стоит верить, – с этими словами Гектор поцеловал меня в лоб и поднялся на ноги.

Я не хотела, чтобы он уходил.

– Ты слышал когда-нибудь о человеке по имени Парис? – Гектор много путешествовал, он добрался до самой Мигдонии во Фракии. Он многое знал о мире.

Гектор снова сел, и на этот раз голос его был напряженным.

– Он был нашим братом.

Был?

Брат, о котором я никогда ничего не слышала?

– Откуда ты знаешь его имя?

Я снова солгала:

– Гелен упоминал его, но толком ничего не объяснил.

– Интересно, как он узнал, – Гектор погладил Майру по загривку. – Когда все произошло, я был слишком мал, но с возрастом до меня дошли слухи. Наконец я решился спросить об этом мать. Ты когда-нибудь видела ее страдающей?

Я качнула головой. Только в будущем.

– Парис родился через три года после меня. Провидец предупредил, что этот ребенок разрушит Трою, когда вырастет, и сказал, что нашим родителям лучше его убить.

Я невольно прижала руку к груди и почувствовала, как часто бьется мое сердце.

– Они поверили, – Гектор поднял глаза к потолку, на котором были изображены лебеди Афродиты на фоне голубого неба, – но не смогли заставить себя сделать это и велели своему главному пастуху убить мальчика. Он забрал ребенка, а затем принес им его язык. Мама рассказала мне, что оплакивала его целый год.

Я нервно сглотнула.

– Нет! Мать и отец ни за что не пошли бы на такое!

Гектор погладил меня по спине.

– Но это правда.

Майра лизнула мою руку. Я рассеянно потрепала ее по голове. Брат мрачно улыбнулся.

– Я рад, что в этом предсказании не говорилось еще о ком-то из нас.

Я едва могла дышать.

– Я простил их. Уверен, принимая решение, они думали обо мне, своих нерожденных детях и всех остальных жителях города.

– Но разве нельзя было сделать что-нибудь еще? Принести жертву Зевсу? Отправиться в Дельфы и спросить, возможно ли умилостивить кого-то из богов, чтобы они спасли и его, и нас?

– Вероятно, они принесли жертвы всем богам и отправились в Дельфы, но это не изменило пророчества. – Он помолчал, затем тихо спросил: – Сможешь ли и ты простить их? Они любят нас.

Когда нам с Геленом было по шесть, и мы месяц страдали от лихорадки, мама ни на минуту не отходила от нас. Она разрешала нам есть медовый пирог по три раза в день, если мы были способны проглотить хоть кусочек. Отец тоже часто проведывал нас, надолго задерживаясь, чтобы рассказать древние истории о Трое.

– Думаю, что смогу простить их. Но… – Мне в голову пришла одна мысль, и я умолкла.

Как тогда возможно, что Парис до сих пор жив?

Гектор ушел. Мы с Майрой поднялись по лестнице в женские комнаты.

Этот наш брат, Парис, приведет в ярость двух богинь. Если он зол на родителей из-за того, что те пытались его убить, попробует ли он направить гнев богинь на Трою?

Наверху мама оказалась единственной, кто еще сидел за ткацким станком. Я остановилась прежде, чем она заметила меня. У ее ног стояла горящая лампа и поднос с ужином, который она приберегла для меня, включая два толстых ломтя медового пирога. Как добра она была ко мне и моим братьям и сестрам! Как, должно быть, она ужаснулась, когда услышала пророчество провидца много лет назад. Я слишком сильно любила ее, чтобы осуждать.

Мама подняла глаза.

– Ты все это время была в священной роще?

– Еще я успела поговорить с Гектором.

– Мои достойные дети. Пожалуйста, съешь весь пирог сама, не отдавай ничего Майре. Твоя гончая уже вполне упитана, а вот ты слишком худая.

Я обняла маму и уткнулась лицом в ее плечо.

Она сказала, что завтра я могу вернуться в священную рощу.

– Ты можешь ходить туда, когда захочешь. Родителям женихов нравятся благочестивые девушки, но не пренебрегай и работой у станка. Мастерство они тоже хотели бы видеть в будущей невестке, – Она рассмеялась. – Самих женихов не слишком заботит мастерство или благочестие, если речь идет о настолько хорошенькой девушке. – Она легко прикоснулась к моему подбородку, поднимая лицо. – Еще и с такой улыбкой, как у тебя.

Мне удалось улыбнуться в ответ.

На следующее утро я целый час проработала за ткацким станком, а затем заглянула в кладовку рядом с кухней и наполнила корзину подношениями и еще одной мясистой косточкой для Майры. У ворот она выглядела скорее довольной угощением, чем опечаленной тем, что я снова ее покидаю.

Добравшись до священной рощи, я поставил чашу с миндалем на алтарь Аполлона и снова попросил прощения за то, что обидела его.

– Пожалуйста, позволь мне повернуть корабль судьбы.

Тот так и не появился.

«Значит справлюсь без тебя», – подумала я.

Стоило мне направиться к поляне Эвра, как в спину подул ветер, подгоняя вперед.

Бог уже ждал меня, сидя на своем алтаре.

– И все это – мне? – Он широко улыбнулся, глядя на корзину.

Опустив ее на траву, я отошла в сторону.

Бог склонился над подношениями, вытаскивая одно лакомство за другим и называя каждое.

– Ячменная лепешка. Овечий сыр, завернутый в листья. Сладкий лук, размятый с чечевицей.

Я скрестила руки на груди. Меня мучил вопрос и мне не терпелось его задать.

– Маринованный угорь. Я не пробовал его шесть лет и двенадцать дней. М-м. Грецкие орехи. Что это? – Он посмотрел на меня, держа последнее угощение. – Целая запеченная курица? Для меня? – Оторвав куриную ножку, он впился зубами в сочное мясо и добавил с набитым ртом: – Присоединяйся.

Я откусила маленький кусочек лепешки.

– Может ли твой ветер унести меня на гору Олимп? – Если Зевс окажет мне милость, все закончится, так и не начавшись.

Эвр запрокинул голову, я почувствовала дуновение ветра.

– Без приглашения? Зевс так разозлится, что создаст нового Эвра мне на замену.

Ох.

Я позволила его ветру унести прочь мое разочарование. Придумаю что-нибудь еще – сама или вместе с Эвром.

– Я узнала, кто такой Парис. Но как могло получиться, что он все еще жив?

Эвр поднял палец, давая мне знак подождать. Доев куриную ножку, он попробовал угря и закрыл глаза, смакуя угощение.

Наконец он вытер руки о тунику и произнес:

– Мой ветер летает повсюду. Подобно твоим родителям, главный пастух не смог убить младенца собственноручно, так что оставил его на горе умирать от холода или когтей и клыков диких зверей. Вот только малыша нашла и пригрела медведица. Когда пастух обнаружил, что Парис все еще жив, то сдался и вырастил его, – Эвр ухмыльнулся. – Царевич Трои, воспитанный как пастух!

– А как же язык, который пастух принес моим родителям?

– Язык оленя, – Эвр пожал плечами. – Хотя у оленей большие языки. Наверное, это был язык олененка.

– Парис знает, что он урожденный царевич?

– Его жена рассказала ему, – Эвр поведал, что мой брат женился на Эноне, горной нимфе, которая также была провидицей.

Нимфы были божествами, но не обладали бессмертием, хотя их жизнь могла длиться сотни лет. Я никогда раньше не видела нимфу. В нашей священной роще не было их статуй, а Эноны не было в моих видениях, потому что та была одновременно и богиней, и прорицательницей.

Эвр добавил:

– Парис строит из себя невесть что, но на деле он не так уж и хорош. Трус. Ленивый. Он позволил волку задрать ягненка, когда присматривал за стадом.

Я заглянула в будущее, которое наступит через час. Парис возлежал на кушетке в пещере, которую я впервые увидела, когда получила дар Аполлона, вот только в этот раз он, кажется, был один. Неужели суд уже закончился?

Заглянув еще на час вперед, я увидела в пещере вместе с ним мальчика. Еще через час произошла сцена, которую я наблюдала у конюшен после ссоры с Геленом. Видимо, именно тогда Парис и вынесет свой вердикт.

– Эвр? Может ли твой ветер донести меня до горы Ида?

– Да я донесу до нее целого быка!

Я рассмеялась, представив, как он поднимает на ладони огромного быка.

– Бык не стал бы пытаться спасти Трою. – Я пожала плечами. – Хотя о том, как это сделать, я знаю не больше него.

Я не понимала, какое отношение выбор прекраснейшей богини имеет к Елене – женщине, из-за которой, по словам моего близнеца, начнется война.

– Идем! – Эвр зашагал прочь, направляясь по тропинке к дальним воротам рощи, которые выходили на восток.

Я последовала за ним, подгоняемая ветром. За воротами раскинулись наши поля.

Бог остановился и присел на корточки. Ветер утих.

– Держись крепче за мою голову.

Его кудри были мягкими, как перышки.

– Обхвати меня ногами за талию. Готова? – Он подпрыгнул в воздух, не дождавшись ответа.

Вокруг нас закружился вихрь. Я услышала голос Эвра:

– Нельзя ее уронить.

Священная роща отдалялась, словно это она падала, а не мы поднимались. Меня дернуло вперед.

– Держи ее крепче, глупец! – обругал себя Эвр.

Только бы пережить эту поездку верхом на ветре!

Я прижалась к богу так крепко, как только могла, но ветер дул все сильнее и сильнее. В какой-то момент моя хватка ослабла, и нас раскидало в разные стороны.

За пределами потока, несущего бога, воздух был спокоен. На мгновение я словно повисла в пустоте. В этот миг перед глазами пронеслись образы матери, отца, Гектора, Гелена, Майры. Я начала падать.

8

Подо мной бежали мутные воды Скамандра. Я подобралась, готовясь к столкновению с поверхностью реки, но почти у самой глади коричневой воды Эвр схватил меня за лодыжки. С глухим ударом мы рухнули на берег. Я приземлилась на левое бедро и плечо.

Вдалеке блеяли овцы.

Бог сел и проревел:

– Ты отпустила меня! Решила полетать самостоятельно?

Я не должна кричать на бога. И все же я закричала:

– Я не отпускала тебя! Это твой ветер унес меня прочь!

От его ярости трава припала к земле, но направлена она была не на меня.

– Я глупец! Думаю, что способен на все. Но я не думаю! Ее судьба и судьба ее города не должны зависеть от идиота вроде меня. И как мне сказать ей, что она должна найти себе в помощники кого-нибудь получше?

Я была поражена тем, что бог винил в случившемся себя.

И что мне теперь делать? Мне нужно как можно скорее добраться до горы Иды.

Нога болела, но идти я могла, а через несколько шагов даже хромать почти перестала. Может быть, львы будут слишком заняты сегодня, чтобы обращать на меня внимание.

– Куда ты идешь? – удивленно окликнул меня Эвр.

– Если меня не съест лев, я доберусь до горы засветло, – в моем голосе сквозило недовольство. Бог бросил меня – во многих смыслах. – Может быть, я еще успею.

Он шагал передо мной, развернувшись спиной вперед и не спуская с меня глаз.

– Но тебе лучше пойти со мной. Меня львы не посмеют беспокоить. – Он увидел мое замешательство. – Ты думала, что я оставлю тебя здесь? – Бог не стал дожидаться ответа. – Мы полетим медленнее, не очень высоко, бок о бок.

Он обхватил меня за талию, я сделала то же самое, почувствовав легкое головокружение. Мы с Мело и Аминтой иногда стояли так же близко друг к другу, когда танцевали, но от близости с ними у меня никогда не кружилась голова!

Его ветер мягко приподнял нас над землей и понес вперед. Высокая трава задевала мои лодыжки, так что я согнула ноги в коленях, словно сидя в кресле. Как чудесно!

Ветер набирал силу. Эвр крепко держал меня, и от этого по коже бежали мурашки. Я поняла, что улыбаюсь.

Мы миновали раскидистый орешник. Овцы и тощие коровы паслись на коричнево-зеленой траве. Какое-то время, не отставая от нас, вдоль берега летела цапля, но затем она приземлилась и осталась позади. Впереди же горизонт вздыбился несколькими возвышенностями. Одна была выше остальных – гора Ида. Как и у горы Зевса, Олимпа, ее вершину окутывали облака.

Скоро мы оказались вблизи ее подножия.

Возненавидит ли меня Парис? Ненавидел ли он всю нашу семью? Ненавидел ли он Трою?

Гору словно расчертили полосами: зеленые луга под серыми утесами, под белыми облаками.

Мы осторожно приземлились на каменный выступ. Далеко внизу неслась пенистая река. В противоположной стене виднелся фасад дворца, выточенного в теле горы, а через отделявшее нас от него ущелье был перекинут мост, обрамленный коралловыми колоннами.

– В этот раз вышло лучше. – Эвр размял руки. – Лучше ведь?

– Намного лучше. Это было просто чудесно. – Я улыбнулась богу. – Спасибо.

Он покраснел.

– Хорошо.

Три ворона пригибали к земле ветвь тонкой рябинки, цеплявшейся за стену расщелины.

– Ты их видишь? – тихо спросила я.

– Мрачные птицы.

В отличие от Аминты, бог их видел. Вероятно, смертные не способны видеть этих птиц, за исключением тех, к кому прикоснулся Аполлон.

Вместо того, чтобы перейти мост, я продолжила говорить:

– Разве фасад дворца не прекрасен? – Вход был увенчан белокаменным фризом, изображавшим женщин, ныряющих со скал. – Думаю, на нем изображены нимфы.

Богини могли уже прибыть.

– Грандиозно, – согласился Эвр.

Я кивнула и тяжело сглотнула.

– Если ты меня попросишь, – добавил Эвр, – я брошу твоего брата в реку. Я буду кружить его до тех пор, пока он не увидит дюжину богинь вместо трех.

С какой добротой он ко мне относился! Я рассмеялась.

– Не знаю, поможет ли Трое то, что он будет мокрым и шатающимся от головокружения.

Из дворца появился мужчина и, улыбаясь, поспешил к нам.

– Сестра!

Я постаралась улыбнуться в ответ, но вряд ли выглядела по-настоящему радостной.

Должно быть, жена предупредила его о моем появлении и сказала, кто я такая. Он не казался разгневанным. Напротив, он широко раскинул руки в приветствии.

– Здравствуй! Здравствуй! Здравствуй!

И хотя он явно красовался, его радость вполне могла быть искренней.

– О, сестра! – У мужчины был высокий лоб и точеные скулы отца и большие серые глаза матери. Оказавшись рядом со мной, он резко остановился, протянул руку и коснулся моих волос, затем плеча. – Сестра. Семья. Семья, в которой я родился. Как сладко звучат эти слова.

Он мечтал о семье, и, несмотря на предупреждение воронов, я подумала, что вместе мы могли бы спасти Трою. Я испила его меда.

Парис, кажется, птиц не замечал. Кивнув Эвру, он сказал:

– Добро пожаловать.

Эвр коротко кивнул в ответ.

– Большое спасибо за то, что привел ее сюда.

Я представила Эвра, назвав его восточным ветром.

– Тогда спасибо тебе за то, что принес ее сюда, – помолчав мгновение, Парис спросил: – Скажи, пожалуйста, у нас с сестрой похожи подбородки, если не по размеру, то по форме? У нас семейные подбородки?

Я подавила желание дотронуться до своего подбородка.

– Подбородок твоей сестры красивее твоего, – но Эвр допустил, что глаза у нас похожей формы, хоть и разного цвета.

– Ах. Ну хотя бы это, – Парис взял меня за руку и потащил за собой через мост. – Моя прекрасная сестра, которая так сильно обо мне заботится, что заручилась поддержкой бога, чтобы добраться до меня. Мне повезло быть твоим братом.

Это звучало многообещающе.

– Пойдем, ты должна познакомиться с Эноной и Корифом, семьей, которую я создал.

Я ступила на мост, который качнулся у меня под ногами.

– Э-эм… брат, три великие богини ведь еще не прибыли, не так ли?

– Нет. Энона говорит, что они явятся, но теперь я в этом сомневаюсь.

Из-за меня.

– Она взволнована и раздосадована – уж не знаю почему, – но весь день с нетерпением ждала твоего прибытия.

Нимфа могла видеть мое будущее, хотя я не могла видеть ее. Беспокоилась ли она из-за того, что и ее судьба не предвещала ничего хорошего? Верила ли она, что мы сможем это изменить?

Эвр последовал за нами ко входу во дворец.

– Кассандра… – Он поджал губы и нахмурился, лицо его стало несчастным. – Я не могу уйти под землю. Прости.

Я надеялась, что мы развернем корабль судьбы вместе, но не хотела, чтобы он грустил.

– Спасибо, что домчал меня как ветер.

Лицо его прояснилось.

– На обратном пути я тебя не уроню.

– Идем же, сестра!

Внутренности скрутило от страха, я невольно сжала пальцы. Встретиться с великими богинями лицом к лицу!

Внутри воздух отдавал металлом. Парис забрал факел из петли на стене и вывел меня в коридор, каменные стены которого искрились серебряными прожилками.

– Следуй за мной, сестра. Как же приятно звучит это слово. Сес-с-с-с-стра! – Последнее больше походило на шипение змеи.

Я невольно вздрогнула.

– Если бы ты жил с нами, очень скоро это слово потеряло бы свою ценность. У тебя шесть сестер и одиннадцать братьев, и еще один брат на подходе. – Зачем я это сказала? Я ведь не хотела, чтобы он возвращался домой.

– Нас восемнадцать? Почти девятнадцать! Целая армия!

Зловещее слово – армия.

Он добавил:

– Вот только девятнадцатый – скорее сестренка, хотя Энона и говорит, что ты можешь видеть будущее.

Я вздохнула. Раз я предсказала появление брата, он тут же решил, что малыш окажется девочкой.

Мы свернули налево и оказались в пещере. Полированные медные стены, поблескивающие в свете факелов, повторяли очертания горы. Воздух оставался свежим, значит поблизости был выход на поверхность.

– Кассандра! – Женщина, вероятно, Энона, поднялась с одной из четырех клиний. Мальчик лет пяти или шести полулежал там же, положив голову матери на колени. Когда женщина поднялась, мальчик перевернулся и уставился на меня.

Между диванами стоял низкий длинный обеденный стол.

– Сестра! – добавила она.

– Это Энона, – представил ее Парис без особой на то необходимости.

Сестра по браку. Нимфа поспешила – порхнула – ко мне навстречу. В ее темных волосах блестели медные пряди, металлического оттенка пеплос мягко зашуршал, когда она подошла ближе.

У нее были изящные черты лица, нежные и изысканные, как лира Аполлона.

– Ты пришла. – Смеясь, она протянула руку и поправила мои волосы. – Лучше брать с собой гребень, когда путешествуешь верхом на ветре, а то люди могут решить, что фурии помутили твой рассудок. Хотя твою красу не затмит даже это.

Три фурии – богини мести, которые иногда карали провинившихся, доводя их до безумия. Я поспешно попыталась поправить прическу. Должно быть я походила на Горгону – чудовище со змеями вместо волос.

Нимфа сменила тему.

– Парис не может поверить твоим пророчествам. Не вини его за это.

Я и не винила, иначе мне пришлось бы осудить всех людей.

– Парис, твоя сестра была канефорой и вынесла боль ради своего города.

Я удивленно моргнула.

– Ты являлась мне в видениях. Что я тебе говорила, любимый?

Он улыбнулся ей сверху вниз.

– Ты говорила, что гордишься быть частью семьи, к которой принадлежит она и мой брат Гектор.

Нимфа игриво шлепнула его по руке.

– Вот только тобой мне гордиться не приходится! Если у кого-то и хватит упорства, чтобы отвратить от нас ужасное будущее, так это у нее.

О боги! Еще один человек, верящий в мою решимость и отвагу.

– Я буду следовать твоим указаниям, сестра, – заявил Парис.

Я вздохнула так глубоко, что воздух переполнил все мое тело.

– Не выбирай одну из богинь! Две другие тебя возненавидят.

– Именно это я ему и сказала. Это же просто здравый смысл. – Нимфа вернулась на клинию и снова положила голову сына к себе на колени. – Кассандра, ты, должно быть, устала. Не хочешь передохнуть?

– Благодарю, но в этом нет нужды. – Как же официально это прозвучало.

Мальчик сел.

– Кто это?

Парис сел рядом с ним.

– Кориф, это твоя тетя Кассандра.

Энона расправила тунику сына и поцеловала его в макушку.

– Кассандра, если у нас сегодня все получится, пожалуйста, научи меня ткать. Мои работы будут просто ужасны.

Я села на соседний диван.

– Вся Троя будет восхищаться вашими творениями.

Если Парис не выберет одну из богинь, он, вероятно, сможет спокойно вернуться в Трою. Каким чудесным казалось это будущее, в котором город оставался невредимым, а нимфа становилась моей подругой.

Может Троя уже спасена, ведь Парис пообещал меня слушаться?

Нет.

– Брат, как…

– Как же прекрасно звучит это слово – «брат»! Сестра, ты можешь спросить меня о чем угодно.

Несмотря на то что он не понравился Эвру, мне Парис пришелся по душе.

– Как давно вы женаты?

– Это случилось, когда я был совсем юн. Шесть лет назад, тогда мне было шестнадцать. Корифу сейчас пять.

– Он женился на мне, потому что хотел внимания и любви богини, а никто выше меня даже не взглянул бы на него, – добавила нимфа, улыбаясь. – Но я не злюсь. Я люблю тебя, потому что люблю тебя. И больше мне ничего не нужно. – Она взяла мужа за руку, лежащую на плече их сына. – Я никогда не перестану любить тебя. Это себя я возненавижу, когда ты предпочтешь мне другую, – и внезапно добавила: – Богини прибудут через несколько минут.

Воздух словно обернулся песком у меня в горле. Я представила, как выбегаю назад, к Эвру, и ветер уносит меня прочь.

– Кассандра, – сказал Парис, – раз за разом я повторяю ей, что я – тот, кого самого бросили, – ни за что не брошу ее. Я люблю только мою дорогую жену и нашего сына.

Энона пренебрежительно махнула рукой.

– Ты любишь всех. Ты любишь свою сестру, а ведь вы познакомились всего несколько минут назад. – Она подмигнула мне. – Я много лет наблюдала за тобой. Когда я узнала, что выйду замуж за Париса, я… О! Сейчас!

Пещера содрогнулась. Стол подпрыгнул на месте.

Казалось, сотрясалась вся гора, и мое сердце трепетало вместе с ней. Подлетев, я плюхнулась обратно на свое место. Энона обхватила руками расплакавшегося Корифа.

Нельзя убегать. «Троя, – думала я. – Спаси Трою».

Наконец, земля успокоилась. Три ворона влетели в пещеру и уселись на столе, а за спинами Париса и Эноны появились три богини.

9

Я узнала каждую из богинь – видела их статуи в священной роще. Красивые – слишком слабое слово, чтобы описать кого-либо из них.

Гера, богиня брака и семьи, подошла и села между Корифом и Парисом. Последний тут же вскочил на ноги, подошел к своей жене и взял ее за руку. Костяшки его пальцев побелели. Я тоже поднялась на ноги.

Гера поцеловала Корифа в лоб, от чего тот рассмеялся и прижался к покровительнице семейного очага. Даже когда она сидела, спина ее оставалась идеально прямой. Она была самой смуглой из всех, а ее черные волосы были убраны под сетку из бисера. Богиня внимательно следила за Парисом.

Серые глаза Афины остановились на мне. Ее чистый голос звенел от гнева.

– Ты! Ты та девушка, которая обидела моего брата! Он дорог мне.

– Как и мои братья – мне. – Неужто я спорила с богиней войны? О чем я только думала? – И большинство из них умрет, когда падет Троя. – В конце концов, Афина была покровительницей городов.

– Глупая девчонка! Троя восстанет снова.

– Смертные умирают, – наставительно добавила Гера. – Видишь ли, именно это и делает их смертными.

То же самое говорил и Аполлон. Общеизвестная истина.

Я взглянула на Афродиту, потому что Аполлон был и ее братом тоже. Было у меня два врага или один?

Но ее лицо оставалось спокойным. Богиня любви и красоты ростом была не выше смертной женщины. Черты и формы ее были плавными, мягкими, выведенными скорее кистью, чем строгим пером. Золотистые волосы локонами ниспадали на плечи; глаза были цвета меда; а улыбка не оставляла выбора, кроме как улыбнуться в ответ.

Афина расправила плечи, словно обращалась к армии.

– Услышьте же, смертные! Существует золотое яблоко, – не спросив, известно ли нам о случившемся, она рассказала о свадебном пиршестве. – Все боги хотят…

Гера обратилась к Парису.

– Мой супруг говорит, что ты честен, – вновь, словно наставляя меня, она добавила: – Мой супруг – Зевс, повелитель богов.

Да каждый младенец знал это!

Парис покраснел.

– Надеюсь, это так.

Начиналось. Но что еще он мог ответить?

Вороны закаркали:

Пострадает ли Троя в любом случае?

– Он нечестен. – Энона выдавила смешок. – Самой красивой он называет меня. – Она легонько похлопала мужа по ладони, держащей ее руку.

Мудро. Выбери он одну из богинь, изменит своей жене.

Гера тоже рассмеялась.

– Я много раз называла своего мужа мудрейшим. Ему это нравится. Лесть подслащивает брак, но не делает меня лгуньей.

Афина вскинула руки в резком, нетерпеливом жесте.

Я застыла.

– Что вы сделаете с золотым яблоком, если получите его?

– Я добавлю его к головному убору так, чтобы все видели надпись. – Афродита коснулась своих локонов. – Это мне пойдет, как думаешь, крошка?

Я кивнула. Да даже бородавчатая жаба в волосах была бы ей к лицу.

– Яблоко станет моим священным плодом, – сказала Гера. – И золотистые яблочные пироги станут подавать на свадебных застольях.

Пристально посмотрев на меня, Афина ответила:

– Я отдам яблоко своему брату, чтобы утешить его.

Она даже не было ей нужно!

Все три богини повернулись к Парису в ожидании.

Я не выдержала:

– Его выбор приведет к войне! Множество людей погибнет!

Они начали говорить одновременно:

– Смертные…

– Не всегда умирают молодыми! – я сорвалась на крик. – Умрут дети! Женщины попадут в рабство. А это не закономерный для них исход! – Пыталась ли я их убедить? Получалось ли у меня? – Троя обратится в руины!