Волшебный лес. Ферма бесплатное чтение

Глава 1

Розовый свет уставшего к вечеру солнца окрасил сад в волшебные тона.

Летние сумерки ложатся на все растущее длинными тенями, томно растягивая в буйстве пастельных оттенков все признаки, предшествующие наступлению темной ночи. Запели сверчки, хором подхватили болотные жабы. Сад с каждой минутой становился все загадочнее, теряя свои четкие очертания, размываясь в серое, темное, не узнанное памятью прошлого дня.

Она сидела на крыльце кутаясь в старую, побитую молью вязаную шаль. Медленно покачивая своим сильным туловищем, поджав под себя крепкие ноги, она качалась в такт мелодии, звучащей вокруг и внутри. За этими закрытыми глазами, в сумеречной темноте мозга, где-то там, где нейроны старательно выстраивают свои связи, работая круглосуточно, с напряжением, без выходных, вот в тех, не изученных до конца закоулках этой большой умной головы- звучала музыка. Это была музыка ветра, уносящего солнце за горизонт, гонящего по небу редкие облака. Это была музыка надвигающегося дождя, слагающая стройный мотив шелестом листвы, дробью капель- падающих на деревянное крыльцо, задающей ритм.

Эта музыка уже звучала в ее голове, хотя совсем скоро все звуки повторятся на Яву, в спустившейся на сад холодной августовской ночи. Дар предвидения стал для нее слабым утешением своей бесполезной жизни. Толку в нем она видела мало, так как не могла точно определить время предполагаемого случившегося. Там, где она черпала информацию о происходящем, времени просто не существовало. Все было написано знаками, узорами, образами и висело в пустоте, изредка позволяя расшифровать символ или запомнить явившийся образ. В ее упрямой голове время давно сломалось и перестало быть линейным. В этом чудном месте не было определения прошлого, настоящего или будущее. Событие просто существовало. Оно могло просто быть или отсутствовало вовсе. Если какое-то событие, прочитанное ей из пустоты или явившееся во сне, состоялось, то есть было прочитано, то для нее было обычным делом просто терпеливо дождаться его реализации в реальной жизни. Мучавший ранее вопрос – не она ли сама является порождением тех или иных предугаданных ситуаций, и предчувствие ли это, или магия творения собственного мира вокруг себя, отпал сам собой, после мучительных переживаний по этому поводу.

Вот и сейчас, она пела музыку дождя, предчувствуя его скорое приближение.

Вдруг, ветер подхватил сильнее, из-за леса напротив ее участка выкатились в небо темные густые тучи.

Решив не дожидаться ливня, резко оборвав мелодию в своей голове, она встала, распрямила затекшие плечи и кинув взгляд на волшебный свой сад, зашла в дом. Скоро от приготовления ужина ее отвлек звук за дверью. Кошка, промокнув под первыми тяжелыми каплями пришла к порогу, скребла настойчиво когтями дверь, призывая впустить в этот уютный, нагретый за день солнцем дом.

Жизнь вдали от города давала много преимуществ. Отсутствие посторонних шумов за стеной, отсутствие постоянного напряжения от встреч с совершенно незнакомыми людьми, что толпой идут по улицам, своим маршрутом, вечно спешащие, слепые снаружи и внутри. Слепые и замерзшие – так бы она их описала. Холод внутри, покрытый коркой нечувствительности к миру внешнему, венчал телесный панцирь и уныло вдавленная в плечи голова. После переезда в деревню она сначала избавилась от вечного напряжения в теле, забавно отмечая привычно задранные плечи и вдавленную шею, потом избавилась от холода внутри сердца – пролив литры слез, прожив все сложные ситуации своей прошлой жизни заново, в качестве постороннего наблюдателя. А потом пришло умиротворение и тихое спокойное понимание происходящего. Она представляла это мир как Волшебный лес, могущественный и дремучий, большой, необъятный, со множеством прекрасных полянок для отдыха, родниками чистой воды, бьющими прямо из земли, ловушками паучьих сетей, в которые хорошо бы не попадаться, тихим сумраком от крон волшебных деревьев и солнечными лучами, озаряющими вдруг, внезапно. И каждый человек в этом лесу был для нее магом и волшебником, каким чувствовала, и она себя. Только у волшебников были силы жить в Волшебном лесу, решая его сказочные загадки, распутывая сложные путы паутины или расшифровывая красивый узор бликов солнца на изумрудной листве реальности. И у каждого волшебника, родившего в этом месте, реальность была своя, в соответствии со статусом волшебника и его силой. Силой своей магии люди могли в той или иной мере создавать в этом Волшебном лесу свой маленький мирок – красивый или ужасный, расписанный теми красками, что были в палитре волшебника. Если любви в душе было много, то хороший волшебник мог сделать темное- светлым, страшное – смешным, уродливое – прекрасным. Если любви к миру было мало, то волшебник начинал разрисовывать реальность леса своими страшилками, потом забывал, что сам их нарисовал и пугался еще больше, лишая себя энергии, становясь букашкой, просто ползущей по листве куда-то по своим делам, скорее всего даже забыв каким…

Все происходящее вокруг себя она воспринимала как приключение, как сказочный путь, который витиеватой дорожкой мог привести к месту силы, где она пополнит свои запасы любви, напившись из Божественного чистого источника, или заведет в темную чащу, откуда опять придется выбираться, как было в жизни уже не раз.

Жизнь в городе была ей не по нутру. Волшебные силы покидали ее прямо при пробуждении, каждое утро, и она становилась жучком, кем-то полезным кому-то, но не себе самой. Себе самой в такой роли она была не интересна и скучна. Другое дело тут, в доме, пропахнувшем счастьем. В месте ее силы, где она могла стать магом в любой момент – стоит только захотеть.

Каждый вечер ложась спать она благодарила прошедший день, благодарила искренне, осознавая этот великий дар жизни, что был ей подарен при рождении. После благодарности и перечисления всех приятных событий прошедшего дня, она иногда задавала вопросы о происхождении тех или иных ситуаций и обязательно получала ответ на заданный вопрос в своих цветных, свободных снах. Или могла просто загадать свое желание на следующий день – Пусть завтрашний день станет Особенным для меня – шептала в ночи засыпая. И действительно, следующий день становился Особенным. Днем – в котором энергия лилась свободно через ее тело, загаданные желания сбывались сами собой, она начинала творить свой собственный мир. Творение мира – дело особое. Аккуратно, очень осторожно она сдвигала свою реальность на другую, параллельную ветку событий. Пространство расширялось- как расширялось ее сознание, старая параллель схлопывалась или просто растворялась в дымке не пройденных событий, которые были уже не нужны, не интересны. Такие моменты сопровождались мелкой рябью в глазах, или остановкой времени – на мгновения мир застывал, она оказывалась в точке, а потом что-то шумело в голове, как ветер перед дождем, мгновение – и все прекращалось. Мир вокруг становился ярким, отчетливым, краски резкими, живыми, звуки громкими – все это говорило о том, что начался новый виток – новая параллель распахнула дружественно свои объятия и готова впустить ее туда – в неизведанное.

Вот и сегодня – накормив вернувшегося с работы мужа и уложив спать, она лежала в ночи и загадывала на завтра свой Особенный день.

Особенное утро началось с пения птиц за окном, запаха свежесваренного мужем кофе для нее, сам он кофе не пил, но каждое утро вставал раньше, заваривал чашечку и взбивал молочную пенку, что потом веселой шапочкой возвышалась над ее любимой синей керамической чашкой. Эта шапочка снеговика, появлявшаяся перед ее глазами всегда вовремя, в самые первые минуты просыпания и узнавания своего мира, веселила, придавала сил, показывала стабильность и неизменность введенных в их доме традиций.

Она вышла на крыльцо, потянулась, поздоровалась с теплыми лучами солнца и поймала смутное, несколько тревожное ощущение внутри. Это ощущение было ей давно знакомо: образы будущего начинали царапать своими терновыми колючками, цепляться, беспокоить. И так будет, пока она их не запишет. Писать, опять писать. Так день стал наполнен работой, что отнимала время, силы, энергию, но приносила облегчение от тревожащего беспокойства будущего времени, что могло быть, а могло и не состояться.

В ее Волшебном лесу будущего не было в его обычном виде. Были планы, как у всех людей, планы материального характера, надежды, но было и понимание, что мы сами складываем свое будущее из маленьких пазлов прошлого и настоящего, и это будущее каждый день уже присутствует в нашей жизни и влияет на нас также, как и прошлое. Как на нее влияли и ее написанные заметки, в которых в последствии узнавалось наступившее настоящее.

Потянувшись, отпив глоток остывшего уже напитка, она предупредила мужа, что сегодня будет сидеть в кабинете, и может быть проведет там весь день, пошла описывать те варианты реальности, что висели образами в голове, требуя раскрытия, раскрашивания в цвета, требуя объёма букв, выводимых шариковой ручкой в очередном блокноте..

ФЕРМА

– Конец Света уже давно наступил. Самое смешное в этой истории, что все кричали о конце, назначали даты, ожидали потрясений, предрекали ядерную войну и апокалипсис, и никто не заметил за всем этим информационным шумом, что конец Света уже наступил. – Он потупился, сжал салфетку в руке, потом растерянно оглянулся по сторонам, поверх голов сидящих за большим пластиковым столом людей.

– А что ты подразумеваешь под концом Света? Жизнь продолжается, мы тут, Земля вертится. Понятно, что условия несколько изменились, прогресс не стоит на месте, но разве это можно назвать концом? – Девушка с темной кожей всегда задавала вопросы, поддерживая их беседы.

– Я подразумеваю, что в это самое время Света как такового нет. Закончился. Света внутри, в душе. Там внутри все черно, все вымерло. Под взращённое в людях равнодушие, эгоизм, потребительство, вот под это все – он обвел рукой помещение – под это все выращенное системой, исчез внутренний свет. И закончился. Навсегда. И это был тот мучительный конец, который предсказывали многочисленные пророки. Мы думали, что опасность придет снаружи, а она выросла внутри нас самих. И процесс этот занял годы, десятилетия. Люди постепенно отравлялись собственной духовной ленью, никто не хотел работать над собой, исправлять свою внутреннюю незрелость, никто не хотел взращивать внутри свое светлое, принадлежащее только ему. И все кануло в тартарары. Мы ожесточились и обеднели мгновенно, хотя дома наши были богаты, а столы ломились от еды. Внутри поселилась пустота, в которую, как в воронку канула вся жизнь, оставив только пустое тело, способное годы влачить бесцельное существование.

– То есть бежать в храм и молиться уже поздно? – Девушка не переставала задавать вопросы.

– Ну, если для молитвы тебе нужно специально отведенное место, в котором электронный проповедник, надергав выдержек из старых книг прочтет тебе кусок Писания или Корана, то, наверное, поздно. Вопрос еще кому молиться? Потеряв связь с источником внутри, нелепо пытаться восстановить ее вовне, тебе не кажется? – Семен хитро прищурился.

– Проповедники от его имени будут вести тебя дорогой, наставляя и направляя в этом пути. Посмотри вокруг, ты довольна тем местом, в котором оказалась?

Знакомство с новеньким происходило в обеденный перерыв. Ровно в двенадцать часов дня, по звонку, жители Фермы должны были покинуть свои рабочие места и пройти в столовую, где открывался железный лоток и из недр фермы на него вываливались пластиковые миски с нехитрой сублимированной пищей. На обед им отводилось тридцать минут. В эти волшебные минуты укладывались и разговоры за большим белым столом, привинченным к полу. Воспоминания о былом, теории и предсказания, бесконечные споры – чего только не слышали стены синего блока Фермы. Единственно о чем предпочиталось умалчивать, это обсуждение их положения в настоящем. Положение рабов – отщепенцев своего времени.

Те, кто уже не смог встроиться в новую реальность, а таких было еще много, единым мировым правительством было решено использовать в качестве рабочей силы в тех сферах, где роботизация была слишком затратна и не окупаема. За питание, жилье и форменную одежду рабы нового времени трудились по четырнадцать часов в день в специально отведенных для этого местах, в народе прозванных Фермами.

На Ферму попадали люди с нулевым или около нулевым рейтингом. Обнуленные старались держаться вместе, не давая себя в обиду толпам остальных рабочих, среди которых были настоящие преступники и откровенно маргинальные личности. По своей структуре каждая Ферма была одинаково похожа на тюрьму прошлого времени, однако внутренние порядки каждой из взрощенных искусственным интеллектом Ферм отличались и зависели от контингента рабов, поступающих на пожизненную работу. Вход на Ферму был прост – надо было прийти и на входе объявить о своем желании пополнить ряды служащих. Тут же подписывались электронные документы, чип обнулялся полностью за ненадобностью. На пустой чип записывался протокол Фермы, и раб оставался в ее стенах пожизненно, отдав свое тело и волю в руководство компьютерного мозга, который теперь прописывал ему график и тяжесть выполняемых работ, а также график свободного времени и приема пищи. Выхода с Фермы не было. Дожив до своего последнего дня и умерев в стенах Фермы, раб превращался в кучку пепла. Так заканчивалась жизнь обнуленных.

Эта Ферма не была исключением. В блоке синего цвета, как называли себя сами жители блока, на сегодняшний день было всего четыре человека и вот утром к ним поступил пятый. Знакомство состоялось в обеденный перерыв и Семен, так назвал себя вновь прибывший на вопрос о том: – Как там? Сразу принялся философствовать, рассуждать о том, о чем так любили тут поговорить остальные, когда пересказывать подробности своей прошлой жизни было уже не интересно и скучно. Семен же сразу приступил к вопросам, которые волновали каждого из присутствующих. Как они дошли до такой жизни? Как они оказались на дне? И можно ли что-нибудь исправить? Перспектива провести на Ферме остаток жизни была притягательной там, на воле, когда не было возможности купить еды или оплатить жилье в кластере. Социальная реклама расписывала их будущую жизнь в стенах этого здания как лучшее обеспеченное и стабильное будущее. Но каждый из приходящих, отогревшись в стенах синего блока, отъевшись на казенном сублимированном питании в котором конечно же был достаточный уровень белков, жиров и углеводов, но совершенно не было чем-либо примечательного вкуса, каждый начинал тосковать по прошлому, безвозвратно ушедшему вместе с той свободой, в которой так тяжело добывались ночлег и простая еда раз в несколько дней.

Живя на Ферме, они начинали терять счет времени и лишь иногда в выходной после просмотра очередного популистского фильма, показанного на белой стене игрового комплекса, куда вход был регламентирован расписанием свободного времени, только там, в редкие свободные часы, им приходила мысль – а сколько уже времени прошло? Сколько они уже прожили в этом режиме, запертой в одном помещении маленькой синей стаей? Среди восьмидесятичасовой рабочей недели выдавался один день на отдых, смену пластиковой одежды и развлечения. Открывался бокс с отдельными круглыми столиками и полками, на которых лежали простейшие картонные игры из прошлого. На белой стене крутились фильмы, социальная реклама, показывались репортажи о природе. Этот единственный день развлечений был также похож на предыдущие, новых игр не появлялось, синие развлекали себя как могли. Было много шуток про секс, но только шуток, как только на Ферму попадал очередной обнуленный он терял свои похотливые желания навсегда. Было очевидно, что какие-то вещества добавлялись в пищу, делая живых молодых еще людей совершенно асексуальными. Так, что все похождения оставались в прошлом, оставляя теперь только многочисленные поводы для шуток. Особенно весело было при просмотре фильмов о живой природе. Славик комментировал, вспоминая былую молодость, заставляя всех вокруг смеяться в голос. Однако печальным было, что оставалось недосказанным – каждый хотел-бы попробовать еще раз в жизни то, что эти удачливые животные иногда демонстрировали с экрана. Помимо фильмов, игр и свободного посещения санитарного отсека, жителям Фермы предлагалось записаться в очередь в отсек под названием Храм. В Храме электронный священник мог принять человека любого вероисповедания, успокоить, наставить в вере и все такое прочее. В Храм ходили от скуки – больше для развлечения, рассказывая на исповеди придуманные истории, чтобы повеселить потом своих сокамерников ответами искусственного интеллекта.