Вы не авторизовались

Zадача будет выполнена! Ни шагу назад бесплатное чтение

Николай Марчук
Zадача будет выполнена! Ни шагу назад

Как бы плохо ни приходилось, никогда не отчаивайся, держись, пока силы есть.

А. Б. Суворов

Серия «Военная фантастика»

Выпуск 254

Глава 1

Вражеский танк, гремя оторванным защитным экраном, медленно крался справа. Для танка термин «крался», конечно же, условный. Крадутся кошки, подбираясь к своей жертве, а сорокашеститонная махина, которая ревет двигателем мощностью в восемьсот сорок лошадиных сил, в принципе не может красться.

Однако когда вокруг кипит ожесточенный бой, гремят взрывы, трещат автоматы, рявкают пулеметы разного калибра, и хлопают гранаты, а твои уши оглохли от всей этой какофонии, то можно и не расслышать рев подъезжающего танка. А то, что он скребет оторванным экраном по разорванному в клочья бетону, так это и так видно: вон какой веер искр за ним стоит – прям как в голливудских блокбастерах, когда в них показывают погоню на скребущих днищем по асфальту автомобилях с пробитыми колесами.

Танк повернул башню немного в сторону от меня и стреляет, монотонно вколачивая на ходу снаряды в остов полуразвалившейся трехэтажки. Близко к зданиям враг не подходит: опытом своих собратьев научен, что оттуда их жгут. Опытные, битые нами и жизнью танкисты противника предпочитают разваливать высотные домишки издалека, и по фигу, что когда-то, совсем недавно, это были дома их соотечественников.

Следом за танком, в приличном, почтительном отдалении прется американский ББМ «Страйкер». У него тоже вдоль бортов наварены противокумулятивные решетки. Крупнокалиберный пулемет автоматической установки периодически бьет короткими очередями, поддерживая своего более толстокожего собрата.

Между танком и бронетранспортером, держась ближе к корме Т-72, семенит десант; солдатики тоже периодически постреливают из автоматов в какие-то только им понятные и видимые цели. Т-72 модернизированный, доработанный уже здесь на фронте, в полевой мастерской. Решетчатый дополнительный экран по периметру корпуса; сверху над башней – решетчатый козырек. Просто, незамысловато, но в определенных обстоятельствах спасает жизнь экипажу.

Козырек над башней помогает от сброса гранат и ВОГов с квадрокоптеров. Потому что танкисты зачастую гоняют с открытыми люками: считается, что при попадании реактивной гранаты открытый люк должен минимизировать поражающий элемент в виде резкого повышения давления внутри танка от раскаленной кумулятивной струи.

А еще, очень редко, но все же бывали случаи, когда такие козырьки помогали от выстрелов из «Джавелинов» и NLAW – паскудных гранатометов, которые свои заряды выпускают таким образом, что те, делая «свечку», бьют сверху вниз, поражая башню танка, которая в макушке менее всего защищена. В таком случае надежда только на то, что «ядро» NLAW, встретившись с козырьком, изменит траекторию и, уйдя в сторону, не клюнет башню.

Решетки стоят на танках и бронемашинах обеих воюющих сторон. Противная сторона вообще любит лепить эти решетки на всю свою технику. Решетки помогают от кумулятивных гранат – нечасто, но помогают.

Кумулятивный заряд похож на двухсторонний конус с крышкой на конце, а внутри находится медная воронка и взрывчатка. При контакте с твердой поверхностью происходит взрыв. Медь накаляется и собирается в струю, которая запросто пробивает броню с помощью температуры в несколько тысяч градусов и малой площади соприкосновения с поверхностью брони. При встрече струи и брони они взаимодействуют между собой, как две жидкости, при этом оставаясь твердыми телами. Это происходит за счет высокой скорости и давления кумулятивной струи.

К поражающим факторам кумулятивного снаряда относятся не только осколки пробитой брони, врывающиеся в боевое отделение, но и создание высокой температуры, которой достаточно для детонации боекомплекта. В отличие от кинетических боеприпасов, кумулятивный снаряд способен эффективно работать с любого расстояния.

Что может защитить экипаж танка от этой напасти в виде раскаленной струи, прожигающей броню? Много что. К примеру, динамическая защита.

Динамическая защита представляет собой блоки, которые устанавливаются поверх основной брони. Принцип их действия заключается в том, что когда вражеский кумулятивный снаряд достигает этого блока, внутри него происходит подрыв, направленный навстречу кумулятивной струе. Многослойная же броня представляет собой бутерброд из стальных пластин, керамики, воздушных прослоек и демпфирующих элементов. Этот «бутерброд» тоже спасает от кумулятивной струи.

Но все это доступно лишь танковой бронетехнике. В случае с легкими БМП и БТР ситуация несколько иная. Дело в том, что если установить динамическую защиту на легкую бронетехнику, то она, подрываясь при встрече с вражеским снарядом, разрушает и броню самой бронемашины. Да, сегодня существует динамическая защита и для легкой бронетехники. Но и кумулятивные снаряды эволюционируют. Например, в виде тандемных боеприпасов, где первый заряд принимает на себя удар динамической защиты, а второй уже занимается основной броней.

Поэтому на легкую бронетехнику стали устанавливать дополнительные решетчатые экраны.

Только устанавливаются они не для того, чтобы вызвать преждевременный подрыв снаряда. Ведь в случае срабатывания кумулятивная струя современных боеприпасов все равно достигает основной брони, и особого положительного эффекта такая защита не имеет.

Главная задача современного противокумулятивного решетчатого экрана – повредить (разрезать) кумулятивную воронку снаряда, снизив его эффективность. Кроме того, возможно повреждение проводки на участке от взрывателя до донного детонатора, что приведет к невозможности его активации. Кумулятивная струя превращается не в направленный резак, а в распыленный поток близкого взрыва.

Особенно эффективны эти решетки в случае со старыми образцами боеприпасов, оснащенных ударными пьезоэлектрическими взрывателями, которым необходим контакт с плоской вертикальной поверхностью. А если он застревает в решетке, то детонации не происходит. Стоит отметить, что эффективно сработать могут только специально разработанные, фабричные противокумулятивные решетчатые экраны, собранные из прочных материалов, расположенные с определенным шагом. Самодельные конструкции особой пользы не принесут.

Да, решетчатый экран тоже не гарантирует защиту от кумулятивных снарядов. Но, учитывая легкость, простоту и дешевизну конструкции, это отличный способ дополнительно повысить выживаемость боевых машин и экипажей. Особенно если речь идет о всякой голытьбе и бедноте.

Такие решетки стоят и на наших машинах. Танки одинаковые, решетки тоже одинаковые.

Все-таки нашим дедам было проще на войне: у немцев танки свои, у русских – свои; с первого взгляда, без всяких энциклопедических данных отличишь один от другого. Хотя вроде были случаи, когда обе стороны в Великой войне трофеи-ли и применяли вражескую технику против бывших хозяев. Немцы гоняли на наших Т-34 и КВ-1, а наши, особенно под конец войны, имели в своих рядах несколько танковых подразделений, полностью укомплектованных трофейными «пантерами» и T-IV. Но все равно это были все-таки единичные случаи, которые не вносили сумятицу в ведение боевых действий.

Дедам было проще. У каждой стороны своя форма, свое оружие, свой язык общения, своя техника и свой стиль ведения боевых действий. А на этой войне у обеих сторон почти все одинаковое: оружие, амуниция, техника, язык. Даже цели и те одинаковые: мы считаем, что освобождаем свою землю и свои города от них как захватчиков, и они также считают, что освобождают свою землю от нас, захватчиков. Отличие только в одном – в повязках на рукавах и штанинах. У них – синие и желтые, у нас – белые и красные. Если закрыть глаза и отключить мозг, то складывается впечатление, что это не один народ воюет с другим, а красно-белые воюют против желто-синих.

Тут вообще много чего похожего, а порой попросту одинакового. У нас Т-72, у них – Т-64; рядом поставь, особенно вот в таком доработанном «обвесе» – и хрен отличишь один танк от другого. Нет, когда они взревут своими движками и поедут, тут уж понятно, где кто. Т-64 ревет по-другому, у него движок – оппозитный двухтактный дизель, и его высокооборотистый свист ни с чем не перепутаешь; опять же, выхлоп у танка посередине кормы, сразу за башней, ну и катки поменьше – всего 555 миллиметров в диаметре. А вот у Т-72 катки большие, аж 750 миллиметров в диаметре, выхлоп слева по борту.

Это то, что я как не профессионал в танковых делах знаю, а был бы тут танкист, он бы вам с гордостью сказал, что оба танка просто совершенно не похожи друг на друга. Отличие танков Т-72 и Т-64 в главном – вооружение, броня, двигатель. Все доработано, улучшено, усилено. Т-72 – совсем другая машина. Главное техническое отличие – это разные двигатели: на Т-72 двигатель V-образный, а на Т-64 – оппозитный. На Т-72 стоит автомат заряжания, на Т-64 – механизм заряжания. Разная подвеска, разная броня.

Но это им, танкистам, так видно, они же танки изнутри изучают и видят, а мы, простая пехота, видим танки снаружи: либо передвигаясь на них верхом, в качестве десанта, либо глядим на них в прицельное устройство противотанкового гранатомета.

А на меня сейчас пер именно Т-72, причем явно наш, затрофеенный когда-то противником. Были на башне танчика кое-какие приблуды, какие ставят только на российской технике, причем исключительно в последние годы. Такое тоже бывает. Где-то ВС РФ пролюбили танчик, противник его захватил и активно пользует. Вот у меня сейчас в руках тоже не наш гранатомет, а трофейный – болгарский клон РПГ-7.

Противник только решетки по бортам от себя добавил. Но ничего, танк это не спасет, знаю я его слабые места, да и решетки приварили выше, чем надо. Опять же, защитный экран с обращенного ко мне борта сорвался, оголив уязвимую точку чуть повыше катков. Усмешка богов – некогда российский танк, попавший в чужие руки, получит сейчас в борт гранату из вражеского гранатомета, попавшего ко мне в качестве трофея. Парадокс!

Труба гранатомета на плече, я так сижу уже минут пять в ожидании, когда танк противника повернется ко мне бортом. Предохранитель с кончика гранаты снят, все готово к стрельбе. До цели всего двести метров – дистанция более чем отличная, можно сказать, пистолетный выстрел. Граната попадет туда, куда я целюсь, никаких упреждений на «падение» гранаты делать не надо. Хреново только, что вражеская пехота тоже рядом, и стоит мне только высунуться из укрытия, как меня тут же заметят и нафаршируют свинцом. Народ против нас воюет битый и тертый, но, впрочем, мы тоже не лыком шиты, поглядим еще, кто повытертее будет.

Вражеские солдаты не ждут нас так близко: еще два часа назад наши позиции были дальше, в районе местных высоток – четырех трехэтажных домов. Вылезти вперед и укрыться среди окопов серой зоны – идея сумасшедшая, но неожиданная для врага, а значит, выигрышная.

Встаю с колен, ловлю борт танка в прицел, даю упреждение на ход бронированной машины, жму на спусковой крючок. От удара бойка по капсюлю-воспламенителю, расположенному в дне реактивного двигателя, произошло воспламенение стартового заряда. Высокое давление пороховых газов прорывает картонную гильзу, и газы заполняют объем зарядной камеры гранатомета. Назначение зарядной камеры и пыжа состоит в том, чтобы еще до начала истечения газов вовне возникло необходимое давление, под действием которого заряд вылетит из ствола.

При вылете гранаты из канала ствола, под действием центробежных сил и набегающего потока воздуха, раскрываются лопасти стабилизатора. После удаления гранаты на безопасное от меня расстояние в двадцать метров, от пирозамедлителя загорается воспламенитель ДРП и шашка реактивного двигателя. Скорость полета гранаты увеличивается в три раза.

С легким хлопком ракета вырывается из трубы и несется к цели. Не глядя на результаты стрельбы, я тут же падаю лицом вперед, отбросив бесполезную уже трубу гранатомета. Упав на дно окопа, ползу на карачках, придерживая одной рукой автомат, чтобы он, не дай бог, не заглотнул стволом жирный чернозем, которым так славится эта часть планеты Земля.

Где-то там, в той стороне, где только что полз танк, раздается хлопок, а потом рев и мощный взрыв, а через секунду – ощутимый на расстоянии в сотню метров тяжелый удар о землю. Есть! Получил, зараза бронированная! Выпустил свою башню в космос! Вот так тебе и надо, не будешь тут ползать и по нашим позициям из своей пушки стрелять.

Мне даже не надо смотреть на поле боя, чтобы понимать, как все было. Реактивная граната из болгарского РПГ-7 клюнула танк именно туда, куда я и целил – в середину корпуса чуть повыше катков, в то самое место, где был сорван защитный экран, прикрывавший гусеницы. Там брони всего ничего, кумулятивной струе из расплавленной меди и раскаленных газов прожечь что плюнуть. А за броней находится автомат заряжания – карусель, где уложены снаряды, которые, понятное дело, и детонировали, вызвав переизбыток давления внутри боевой машины, что привело к «отвалу башки», а если точнее, то отделению танковой башни от корпуса машины. Короче, улетела башня танка в космос!

При таком результате экипажу гарантированный пипец. Может, только водителя-механика более-менее целым вытащат со своего штатного места, а командиру и стрелку обеспечен гарантированный разбор на части: они же по факту своими задницами сидят на карусели автомата заряжания. А там, между прочим, при полной укладке больше двадцати снарядов. Ну, понятно, что какое-то количество они отстрелять успели, ну пусть их там осталось треть – меньше десятка снарядов. Но при калибре снаряда в 125 миллиметров сильно легче будет, если под твоей задницей одновременно взорвутся не двадцать снарядов, а, к примеру, семь? Думаю, не очень. В каждом снаряде около пяти килограмм взрывчатки.

Я карабкаюсь по дну окопа не в тыл, ближе к высоткам, а наоборот, глубже на поле боя, поближе к врагу. Проскакиваю изгиб окопа, когда за моей спиной слышатся взрывы, и тугой пинок взрывной волны проносится по траншее и, уткнувшись в поворот, взлетает вверх. Вовремя я успел свернуть: замешкайся хоть на пару секунд, и прилетел бы мне в спину волшебный пендель, а может, еще и осколками спину бы нафаршировало.

Ноги скользят в жидкой грязи, так и норовя разъехаться или поскользнуться. Чертова грязь, как же она задолбала! Вчера весь день и сегодня с утра шел моросящий, мелкий майский дождик, который напитывал землю влагой, превращая ее в непроходимое болото. От этого дождя только одна радость – низко висящие серые тучи, которые выступают надежным заслоном от украинских беспилотников и коптеров.

Вражеские штурмовики, двигавшиеся за танком, засекли мой выстрел и обстреляли покинутую мной позицию из гранатометов. Я их обхитрил и успел свалить в неожиданном для них направлении. Они рассуждали логично и, предположив, что после выстрела по танку я двинусь себе в тыл, сейчас обстреливают дальнюю от меня часть траншеи. А я в другом месте. Но злорадствовать мне некогда, надо добраться до припрятанной «дашки». Она дура здоровая, ее в руках не утащишь, поэтому мы с Бамутом загодя ее припрятали.

Пулемет ДШКМ лежал там, где его и оставили, – в норе, выкопанной в склоне окопа и закрытой деревянным щитом. Я вытащил пулемет из тайника, поднатужился, хотел было водрузить его на стрелковую позицию, но передумал. Нефиг светить себя раньше времени.

Весит пулемет без станка без малого сорок килограмм. К пулемету присобачены самодельные сошки. Он на них, конечно, скачет при стрельбе очередями, как безумный сайгак, но станок я бы один никогда не поднял, там же почти сто пятьдесят килограмм выходит вместе с пулеметом. Я ж не Геракл, можно от натуги не просто обосраться, но и грыжу схватить.

Лента на десять патронов, но больше я все равно отстрелять не успею. Мне придется бить одиночными, потому что на сошках пулемет не удержать, и если лупануть очередью, то большая часть пуль улетит куда угодно, но только не в цель, а они у меня и так под счет.

Правда, патроны у меня не простые, а волшебные. А точнее, штучного изготовления, снайперские. Я их у Глаза подрезал, он в нашем батальоне был единственным пользователем крупнокалиберной снайперской винтовки ОСВ-96 калибра 12,7 миллиметров. Винтовка его пострадала во время очередного вражеского обстрела. Рачительный прапорщик Глазков патроны приберег и какое-то время стрелял одиночными из пулемета «Утес», но потом и крупнокалиберный пулемет расхренячили вражеские снаряды, а Глаза ранили. Он перед эвакуацией свои оставшиеся патроны отдал мне на хранение и строго наказал сберечь до его возвращения в строй.

Чем именно отличаются пулеметные патроны калибра 12,7 миллиметров от снайперских, я как-то не удосужился до этого уточнить, просто Глаз сказал, что каждый такой патрон штучного изготовления, а пуля на дистанции в триста метров гарантированно способна пробить броню толщиной в двадцать миллиметров. Если про стандартные патроны калибра 7,62 я мог еще что-то рассказать, то крупнокалиберные боеприпасы как-то прошли мимо меня.

Разделение на обычный и снайперский патрон появилось только в 1967 году, хотя разработки в этой области велись еще с 1949-го. До 1953-го использовались два типа патронов с обозначениями «Л» и «Д» – с легкой и тяжелой пулей соответственно. Различались они только массой пули. По логике тяжелая пуля лучше подходит для снайперского дела, вот только на практике такие патроны снайперами не использовались. Все дело в том, что прицелы того времени разрабатывались именно под патрон с легкой пулей.

С 1953-го оба типа патронов заменяет 7,62 ЛПС с легкой пулей со стальным сердечником. Им пользовались и снайперы, и пулеметчики до 1969-го, когда появился специальный снайперский патрон. Сейчас он известен под обозначением 7Н1.

Главная задача конструкторов при разработке снайперского патрона заключалась в увеличении стабильности пули в полете и уменьшении отклонения. От ЛПС новый патрон отличался массой пули – 9,9 г против 9,6. Пороховой заряд остался неизменным, ввиду чего начальная скорость снайперской пули была немного ниже – 830 м/с против 840. Но, благодаря большей массе, в полете пуля была стабильнее.

По результатам испытаний 7Н1 показал почти вдвое лучшую кучность. Среднее отклонение пули на дистанции в восемьсот метров – 27 сантиметров по горизонтали и 18 по вертикали. Для ЛПС эти параметры составляют 49 и 34 сантиметра соответственно.

Также несколько изменилась конструкция самой пули. У ЛПС свинцовый кончик пули, после которого уже идет стальной сердечник. У снайперской пули сперва идет стальной сердечник (причем он почти в два раза меньше), а затем уже свинцовый.

По сути, это и есть все различия. При всем этом никто не запрещает стрелять из снайперской винтовки пулеметными патронами и наоборот. Другое дело, что оптические прицелы приспособлены именно под снайперский боеприпас.

Вражеские десантники, которых осталось семь человек (а значит, двое из них все-таки «пригорюнились», или затрехсотились от попадания моей гранаты в танк), грамотно рассредоточились, спрятавшись среди бетонных и каменных груд в ожидании подхода «страйкера».

Сейчас в дело должен будет вступить Бамут с пацанами, а значит, украинских вояк ждет неожиданный сюрприз.

Глава 2

Противник был в паре сотен метров от меня – расчет оказался верен, и мне удалось зайти вражеским солдатам в тыл. Но моей целью были не они, а БММ «Страйкер».

«Страйкер» хорош: у него круговая защита от обстрела из 14,5-миллиметрового пулемета. Впрочем, чего уж тут греха таить: у нас не все БМП в бортах себе такое могут позволить. А БМП по логике, как гусеничная машина, должна стоять в иерархии бронированности выше, чем колесный бронетранспортер.

Достигается это за счет того, что корпус «страйкера» выполнен из стальных листов высокой твердости, которые дополнительно прикрыты привинчивающимися блоками из броневой керамики. При этом масса бронетранспортера за счет керамической защиты составляет шестнадцать с половиной тонн, что всего на полтонны больше, чем у нашего самого современного БТР-82А.

На этой машине установлен комплект реечной бронезащиты «Слэт» – решетчатые экраны, размещенные на расстоянии четыреста миллиметров от корпуса, для защищенности от ПТУР и гранат РПГ. Причем экраны не самодельные, а самые что ни на есть заводские. Ориджинал, мать его так!

Стойкость американского «страйкера» к пулевому обстрелу в условиях этой войны – это еще и повышенная защищенность от осколков артиллерийских снарядов. Думается, что характер боевых действий в нынешних условиях в объяснении не нуждается: артиллерия здесь правит балом, поэтому выявленные в ходе разведки подразделения противника незамедлительно накрываются артой в зоне ее досягаемости. Тут, в отличие от своих одноклассников в классе бронемашин, «страйкер» смотрится красавчиком. Особенно с усиленной противоминной защитой, что вкупе с озвученными фактами резко снижает потери среди перевозимой пехоты.

Еще одним преимуществом «страйкера» является наличие тепловизионного прицела в его комплексе управления огнем. Про то, насколько тепловизионные системы важны сейчас, говорить не надо. Я и мои боевые товарищи на своей шкуре испытали все прелести тепловизоров на прицелах.

В отличие от простой оптики, через «теплак» можно обнаруживать и идентифицировать цели на расстоянии нескольких километров в любое время суток и почти при любых погодных условиях. Очень сильный снег или совсем непроглядный туман снижают дальность видения. В общем, «теплак» капец как помогает, причем не только в чистом поле, но и в застройках разной плотности. А «дальнозоркий» БТР – это автоматически и более осведомленное пехотное отделение, которое он перевозит и поддерживает в бою.

А ведь еще надо добавить, что «страйкер» оснащен оборудованием GPS-навигации, которое облегчает не только боевую работу на низовом уровне в плане ориентирования на местности, но и координацию действий с соседними подразделениями. Понятное дело, планшеты и телефоны с выходом в интернет есть у всех, но интегрированное оборудование имеет несколько большие возможности в плане взаимодействия БТР, его пехоты и соседствующих соединений. Впрочем, что касается работы с «соседями», то у американской машины еще и система распознавания «свой – чужой» имеется, которая минимизирует вероятность дружественного огня.

Также вмешивается и банальщина: в «страйкере» пехоте ездить куда комфортнее, чем в советских и многих западных изделиях оборонной промышленности, включая такой массовый «крокодил», как Ml 13. Кроме того, он более надежный в эксплуатации и не очень сложный в ремонте.

Если подытожить, то данный «страйкер», скорее всего, был командным пунктом, потому что плелся позади всех, да еще и не имел десанта внутри. Остальные штурмующие подразделения противника были уже в районе первых трехэтажек – два танка Т-64 и полсотни пехотинцев, которые медленно лезли вперед, поливая все перед собой свинцом беспощадного огня. Была еще парочка квадратных уродцев Ml 13, которые выбросили десант, а сами почему-то застыли неподвижными коробками в тылу наступающих вражеских рядов, работая издалека крупнокалиберными пулеметами.

А «страйкер» один, и это, скорее всего, означает, что он был не просто машиной, привезшей на поле боя десант, а чем-то большим. Жаль, еще одного гранатомета у меня нет. Я этому засранцу залепил бы в борт плюху, чтобы он «пригорюнился».

Эту машину мы засекли еще вчера, когда противник в очередной раз ходил штурмом на наши позиции. Именно с появлением на поле боя этого «страйкера» наш комбат Рыжик и связал такую поразительную результативность действий вражеских штурмовиков. Противник буквально за считаные часы вычислил все наши стрелковые позиции – перед началом штурма они были, как всегда, сменены, но это мало нам помогло, и нас хорошенько отчихвостили.

Украинские танчики отработали издалека с закрытых позиций. Из ста двадцати трех оставшихся в строю бойцов «Десятки» вчерашний вражеский штурм пережила едва половина, остальные задвухсотились или были ранены. В течение всего времени обороны вверенного нам участка это были самые большие потери за один день.

Комбат принял решение уходить в тыл, эвакуируя раненых, что мы и сделали. Но в глубине города, где находились вторая и третья линии обороны, у нас забрали раненых и приказали вернуться на позиции в ожидании подкрепления. Мы пополнили БК тем, что дали, и все, кто мог передвигаться и не имел ранений, вернулись обратно на передовую.

Подкрепление так и не пришло, поэтому решили работать теми, кто остался в строю. Поскольку нас было мало, Рыжик рассудил, что просто так гибнуть среди руин трехэтажек нет смысла и надо нанести максимальный урон противнику, а именно – выбить этот чертов командирский «страйкер». Вот мы и стали выполнять этот приказ комбата.

Надо все-таки отдать должное противнику: действовали они грамотно. Две недели планомерно давили на всех направлениях, взяв обороняемый нами город в полукольцо. Сектор обороны, который держал наш 10-й ОДШБ, за это время не сдвинулся ни на метр: как окопались на окраинах городка, оставив у себя за спиной четыре трехэтажки и россыпь домиков частного сектора, так и держимся за них. Вернее, держались все это время. Теперь уже некому встречать врага волной свинца и огня. Остались жалкие крохи численностью не более двух взводов, при полном отсутствии бронемашин, минометов и тяжелого вооружения.

Две недели назад позиции на окраине Токмака заняли четыреста двадцать семь бойцов «Десятки», сейчас в строю остались пятьдесят три, включая комбата Рыжикова Олега Ивановича. Но если кто-то еще жив из бойцов 10-го ОДШБ, значит, батальон будет выполнять поставленную задачу – держать позиции. По-другому мы не умеем, нам просто нельзя по-другому, потому что нас не поймут погибшие на этой войне наши товарищи.

Сорок восемь бойцов рассредоточились возле трехэтажек двумя линиями, чтобы можно было грамотно отходить вглубь застройки. А пятеро разведчиков – я, пулеметчик Семен Воршавин с позывным Бамут, сержант Ковалев и рядовые Стылов и Тычин – рано утром, до привычного времени, когда украинская сторона начинает обстрел, облачившись в теплоизолирующие «пончо», выдвинулись в серую зону, где и решили устроить засаду на «страйкер». Остальные бойцы «Десятки» под командованием майора Рыжикова привычно расползлись по норам и укрытиям, чтобы немного отдохнуть перед утренним боем.

– Псих, надо задвухсотить «страйкер», – больше попросил, чем приказал мне комбат Рыжик. – Сделаешь?

– Попробую, – ответил я.

Как только рассвело, противник начал утюжить наши позиции. Корректировка с помощью «птичек» им была не особо нужна, потому что тут и так за две недели ими все давно пристреляно. Хорошо еще, что с утра небо было затянуто серыми тучами, и вражеская арта высаживала свой БК вслепую. Наши артиллеристы даже не предприняли попыток вести контрбатарейную стрельбу. Опять же, из-за погоды авиация тоже не поднималась в небо.

Украинские снаряды и мины ложились ближе к застройке, на серой зоне не разорвалось ни единого боезаряда. Наша пятерка отсиделась в норах обрушенных блиндажей, а как только обстрел закончился, я с гранатометом пополз в одну сторону, а остальные рассредоточились по нычкам в ожидании врага.

«Страйкер» прибавил газу и лихо подкатил к руинам, среди которых разместились украинские штурмовики. Вражеские бойцы, завидев приближающийся бронетранспортер, тут же неосмотрительно вылезли из своих укрытий. Именно в этот момент в дело вступила группа Бамута. Массированный обстрел из пулемета и трех автоматов стал полной неожиданностью для противника. Вражеские солдаты никак не ожидали, что все это время совсем рядом с ними прятался противник и при этом никак себя не выказывал.

Все наши действия с Бамутом были согласованы заранее: раций у нас давно уже не было – заряжать их негде, да и разбились они во время последних боев. Поэтому по заранее согласованному плану Бамут должен был начать стрельбу сразу же, как только «страйкер» подъедет поближе.

Завязалась скоротечная, яростная перестрелка. От первого огневого налета враг очухался, потеряв несколько бойцов. Украинские солдаты вновь укрылись в руинах и принялись отчаянно отстреливаться. «Страйкер» тоже вступил в перестрелку, заливая позиции группы Бамута огнем из крупнокалиберного пулемета.

Американская БММ сдала чуть назад, прячась за грудой камней. Из-за маневра бронемашины ее корма попала в зону поражения ДШКМ. Я снарядил пулемет короткой лентой, поднатужился, выволок «дашку» на бруствер, ухватился за рукояти и, поймав в прицел десантную аппарель в корме «страйкера», нажал на спаренный спусковой крючок. Широкий, во всю корму десантный люк, который откидывается вниз, защищен не так мощно, как остальной кузов «страйкера», а значит, я его прошибу из крупнокалиберного пулемета.

«Дашка» отрывисто рявкнула, посылая пулю в цель. Есть! Попал! Оставшиеся в ленте девять патронов я высадил за считаные секунды. Все десять пуль легли туда, куда я целил, – в десантную аппарель на корме бронемашины. После попадания десятой, последней пули вражеская БММ резко дернулась вперед, наехала передними колесами на ближайшую каменную груду и от столь неудачного маневра перевернулась набок.

Ни хрена себе! Такого поворота событий я не ожидал!

Я нырнул обратно в окоп и, пробежав по нему метров двадцать, вновь поднялся в полный рост возле очередной стрелковой ячейки. Вражеские бойцы разделились на две части. Трое из них стреляли в сторону группы Бамута, а двое помогали своим товарищам выбираться из командирского отсека бронемашины, расположенного в носу «страйкера». Оба люка были распахнуты, и украинские автоматчики вытаскивали оттуда раненого члена экипажа бронетранспортера. Похоже, что вражеские бойцы так до сих пор и не поняли, кто и откуда обстрелял их бронемашину.

Я вскинул автомат и открыл огонь по копошившимся возле перевернутого бронетранспортера вражеским солдатам. Одного убил сразу (пули попали ему в спину и в затылок), второго ранил, а спустя пару секунд, когда он попытался отползти за укрытие, добил. Досталось и высунувшемуся наполовину из нутра бронетранспортера члену экипажа «страйкера»: он, получив свою порцию свинца, так и остался свисать из люка.

Заколотив несколько очередей во второй открытый люк «страйкера», я перевел огонь на вражескую троицу, перестреливающуюся с группой Бамута. Оказавшись зажатыми с двух сторон между ожесточенным огнем, украинские штурмовики попытались укрыться при помощи дымовых гранат, но это им не помогло. Расстояние между нами небольшое, всего пара сотен метров, патронов мы не жалели, поэтому их конец был предрешен.

Высадив три магазина и убедившись, что все враги поражены, я отстрелял еще пару коротких очередей, целясь в пулеметную установку на корпусе «страйкера», благо бронетранспортер лежал на боку, обращенный этой установкой ко мне. Затем я вновь скрылся в глубине окопа и, низко пригибаясь, двинулся к своим. Надо поскорее встретиться с пацанами да и выбираться из этой серой зоны.

Отлично отработали! «Страйкер» и Т-72 подбиты; БММ, может, еще и вытащат: повреждения у него плевые. Эх, жаль, нет гранатомета, сжечь бы этого пиндоса к чертям собачьим! У одного из вражеских штурмовиков, которых я расстрелял возле «страйкера», за спиной был вьюк с торчащими наружу выстрелами к РПГ. Вот бы мне сейчас их сюда, уж я бы не промазал.

Свернул на очередном повороте и тут же, вскидывая автомат и стреляя из него, шмыгнул назад за поворот: в окопе, метрах в двадцати от изгиба траншеи, сидел украинский военный. Он был ранен, но вполне мобилен, его автомат был обращен в мою сторону. Я дернул из подсумка гранату, вырвал кольцо, швырнул РГН за поворот и сразу же после разрыва высунулся следом, стреляя из автомата вдоль траншеи.

Противник так и остался сидеть на своем месте, только теперь его голова была свешена набок. Для надежности я выстрелил в него несколько раз одиночными; от попаданий голова дернулась, а шлем вспучился кусками полимера и арамидных тканей. Я выглянул из окопа, осматривая местность, чтобы убедиться, что поблизости нет врага.

Заметил, что вражеские штурмовые группы, которые терзали наши позиции возле остовов многоэтажек, начали отступать назад. Это значит, что совсем скоро начнется обстрел с украинской стороны. Вот черт! Надо поскорее найти себе укрытие. Еще заметил, что те два бронетранспортера Ml 13, которые не принимали участия в бою, двинулись в нашу сторону. Скорее всего, это эвакуационная команда. Возможно, что внутри «страйкера» есть еще выжившие, которые и запросили поддержку.

Подбежал к убитому украинскому вояке. Откуда он здесь взялся? В бою он был ранен: вон у него турникет на ноге. Возможно, он из той группы, что двигалась за танком, и когда в Т-72 попала моя граната, боец был оглушен и, потеряв ориентацию в пространстве, рванул вперед. Чудом пробежал две сотни метров, никем не замеченный, и свалился в окоп, где уже пришел в себя и наложил себе на ногу турникет. На войне и не такое бывает.

Опа-па! Да это не боец ВСУ, а самый что ни на есть польский наемник! Шеврон на груди с бело-красным флагом и патч с надписью на польском языке. Я быстро осмотрел подсумки мертвого врага. АКМС, шесть магазинов к нему на груди, два магазина в отдельном боковом подсумке, набитых, судя по черным кончикам пуль с красным пояском, БЗ, то есть бронебойно-зажигательными патронами. Этот боеприпас предназначен для поражения легкобронированных целей, воспламенения горючего, находящегося за броней или в толстостенной таре, и для поражения живой силы, находящейся за легкими броневыми прикрытиями, на дальности до трехсот метров.

Бронебойно-зажигательная пуля состоит из стальной, плакированной томпаком оболочки с томпаковым наконечником, стального термообработанного сердечника со свинцовой рубашкой и зажигательного состава, находящегося в свинцовом поддоне. При ударе пули о броню свинцовый поддон, двигаясь по инерции вперед, сжимает зажигательный состав и тем самым воспламеняет его. Пламя через отверстие, пробитое стальным сердечником, проникает в заброневое пространство и способно воспламенить горючее. Бронебойно-зажигательная пуля пробивает советский стальной армейский шлем и некоторые виды бронежилетов с расстояния тысячи метров. Лист бронестали толщиной семь миллиметров пробивается с расстояния трехсот метров.

Броню «страйкера» я этими пулями, конечно, не пробью, но вот засадить несколько очередей в открытый люк бронетранспортера можно. Вдруг там что-то горючее разлилось, к примеру, машинное масло, или детонирует БК.

Стоп! Там же лежал боец с вьюком с выстрелами к РПГ-7, которые состоят из двух частей: самой гранаты и стартового порохового заряда – длинной трубки зеленого цвета. Возможно, если я попаду в пороховой заряд бронебойно-зажигательной пулей, то произойдет ее подрыв, что приведет к детонации самой реактивной гранаты? Вряд ли, конечно, но можно попробовать.

Я снял АКМС с трупа, снарядил автомат магазином с бронебойно-зажигательными пулями, устроился поудобней и открыл огонь из автомата.

Отдача у АКМС ощутимей, чем у моего АКС-74: все-таки калибр существенней, и патрон мощнее. Было видно, что пули рвут спину и вьюк мертвого украинского гранатометчика, но никаких взрывов не происходило. Ну и ладно, не буду на этом зацикливаться.

Я перенес огонь в открытый люк бронетранспортера, благо он был обращен ко мне нужной стороной. Высадил оба магазина короткими очередями, и – о чудо! – изнутри машины потянуло черным дымом. Вначале это были слабые струйки, но потом задымление становилось все сильнее и ощутимее, а уже через минуту появились и языки пламени.

Бамс! Резкий удар вырвал АКМС у меня из рук – крупнокалиберная пуля ударила в автомат, когда я приседал на дно окопа, чтобы переснарядить его новым магазином. Инстинктивно я держал автомат стволом вверх, чтобы не залепить дульное отверстие грязью, и когда моя голова скрылась в окопе, а ствол АКМС еще виднелся над бруствером, в него и угодила вражеская пуля.

Меня засекли! Надо валить по-быстрому.

Я забрал себе вражеские магазины, набитые патронами калибра 7,62/39, сорвал аптечку с липучек, вытащил гранаты из подсумков, нашел в одном из карманов пару шоколадных батончиков «Сникерс». Забрал все это себе, распихав по своим подсумкам и карманам. На прощание выдернул из ножен на плече покойника его нож и тут же вогнал клинок в шею трупа. Зачем это сделал? А пусть те, кто его найдут, подумают, что он был заколот своим же ножом. Пусть его собратья – поляки-наемники – лишний раз подумают, перед тем как ехать сюда за длинным наемническим рублем.

Низко пригибаясь, я рванул по траншее. Чертова война – забыл, когда ходил нормально в полный рост и не торопясь. Вечно сгорбившись и бегом.

Глава 3

Противник откатился прочь от высоток, и спустя пару минут начался массированный артиллерийский обстрел. До блиндажа, где я с парнями пережидал утренний артналет, добежать не успел. Противник как-то вычислил траекторию моего передвижения и начал засыпать окоп небольшими 60-миллиметровыми минами. Пришлось вернуться назад и схорониться в ближайшей блиндажной норе. Повезло, что за мной следили все-таки не с помощью беспилотника, а, видимо, просто углядели в оптику бинокля, когда я пробегал по неглубоким участкам траншей.

Вражеские мины ложились в стороне, поэтому этот небольшой обстрел я переждал относительно комфортно. Стреляли по мне со стороны тех самых бронетранспортеров Ml 13, которые плелись в тылу атаковавшего нас вражеского подразделения. Небольшие польские и американские 60-миллиметровые минометы – капец какое гадское, коварное оружие. Казалось бы, фу-у, всего 60 миллиметров – это несерьезно. Но у этого оружия есть множество плюсов.

В основном на вооружении ВСУ стоят 60-мил – лиметровые польские и американские минометы; наиболее популярны польские LM-60. Это очень коварный вид оружия. Когда летит мина данного типа, ее не слышно. А потому военнослужащие, находящиеся на открытой местности, не всегда успевают укрыться и получают ранения и увечья.

Украина обладала большим количеством 82-миллиметровых минометов советского производства «Поднос». Казалось бы, это более мощный миномет, чем 60 миллиметров, так на фейхоа последний нужен?

Необходимо сравнивать эти минометы. 82-миллиметровый советский миномет «Поднос» весит примерно сорок килограмм. Его украинская версия, после замены опорной плиты на титановую, стала весить тридцать шесть килограмм. Дальность ведения огня – от ста метров до трех километров. Ну, если намотать на хвостовик пороховых обмоток, да если еще будет попутный ветер, то мина может пролететь четыре километра. Это неплохое оружие для поддержки пехоты в боях.

Польский миномет LM-60 весит в два раза легче – около двадцати килограмм. Он способен стрелять на дистанции от семидесяти метров до двух с половиной километров. А есть еще версии, изготовленные для войск специального назначения, где миномет может весить всего семь с половиной килограмм; правда, и стреляет он на расстояние чуть больше одного километра.

Кажется, что показатели не в пользу 60-миллиметрового миномета. Однако это не всегда так. При таком весе этот миномет очень легко использовать в маневренном бою. ВСУ очень часто использовали его в уличных боях в черте города. Он хорошо зарекомендовал себя в качестве так называемого кочующего миномета. Нагрузка при выстреле минимальная. Установи его в кузове малотоннажного грузовика или пикапа, и можно получить серьезное средство поддержки.

Перемещаясь на поле боя, его можно легко использовать для боев в окопах. Он требует намного меньше места, чем 2С14 «Поднос», к тому же может стрелять на минимальное расстояние, что позволяет вести борьбу с пехотой противника в окопах.

Если сравнить боеприпасы, то и тут, конечно, есть над чем поразмыслить. Да, выстрел из 82-миллиметрового миномета будет намного мощнее. Образуемые им осколки будут крупнее и нанесут больше урона пехоте. К тому же радиус поражения будет намного выше. Мина калибра 82 миллиметра весит около трех килограмм, а 60-миллиметровая мина – от полутора килограмм.

Это значит, что при незначительном проигрыше боевых свойств боеприпасов, штурмующая группа с 60-миллиметровым минометом может взять больше мин, и нагрузка на бойцов будет ниже. Порой количество боеприпасов может быть гораздо важнее, чем их могущество. Для пехоты в ближнем бою важнее порой возможность нанести быстрый удар по навесной траектории. Это необходимо в городских боях, при штурме окопов, при уничтожении противника в густом лесу или за обратными скатами гор и холмов.

Да, у пехоты есть подствольные или автоматические гранатометы. Но они не всегда эффективны. Где-то не хватает дальности для поражения, где-то вес вооружения играет решающую роль. Тридцатимиллиметровый АГС-17 не самое удобное оружие. Он весит под сорок килограмм и при этом имеет очень сильную отдачу. При ведении стрельбы очередями это приводит к сильному разбросу гранат на местности. К тому же максимальная дальность стрельбы составляет всего 1700 метров.

В общем 60-миллиметровый миномет в нынешних боях показывает неплохую эффективность. Он мог бы и для российских пехотных подразделений стать неплохим оружием огневой поддержки. Особенно в составе взвод – рота. Кстати, мы в «Десятке» всегда старались затрофеить именно такие минометы, ну или выменять у соседей, если им повезло взять их в качестве трофея. И никогда не сдавали такие минометы начальству: лучше отдать пару «джавелинов», чем один LM-60.

Вот и сейчас, не будь у противника в салоне броневика 60-миллиметрового миномета, я давно бы уже был среди своих товарищей, а так сижу здесь, как крыса, и грызу жирную землю склона окопа штыком складной пехотной лопатки. Надо сильнее углубиться, чтобы сделать боковую нору, иначе первый же снаряд, который залетит в траншею на ее прямом участке, нафарширует меня осколками.

Вот почему, когда мне стукнула в голову мысль пойти в армию в качестве добровольца, мне никто не рассказал, как выглядит война на самом деле? Что здесь не будет красивых и эпичных битв, как в американском кино, где герои всегда чистые, в опрятной одежде, гладковыбритые и вкусно пахнущие. А если и случится какая-то хрень, то они максимум рожу себе испачкают несколькими мазками сажи, но в конце фильма красивая сисястая блондинка все равно засосет такого героя страстным поцелуем.

Ну почему?!

Могли бы работники военкомата сказать правду – что война на самом деле нечто иное.

Война – это переноска тяжестей, которые и не снились даже самым опытным и бывалым грузчикам. Причем все эти тяжести надо тягать по пересеченной местности, сгорбившись в три погибели, да еще и вертеть при этом головой на триста шестьдесят градусов, не забывая посматривать на небо.

Однако обычные грузчики одеты максимально легко – треники, кеды и растянутая до колен майка. А у военных на передовой что имеется из одежды для удобства переноски тяжестей? Тяжелые ботинки на ногах, многослойная одежда, тяжелый бронежилет, шлем на голове, автомат за спиной, подсумки, набитые боеприпасами, гранатами, аптечкой, парой ножей и прочим тяжелым барахлом.

И вся эта благодать на плечах солдатика весит, как половина его самого, а может, и того больше. А ему, солдатику, надо еще тащить на себе ящики с патронами, «улитки» с гранатами, а то и по два на каждого, потому что патронов в бою, сколько бы ни взял, все равно окажется мало. А у солдатика ведь две руки, значит, надо в каждую ношу сунуть. А помимо патронов надо ведь еще дотащить все то, что эти патроны и гранаты сжигает: пулеметы разного калибра, автоматические и ручные гранатометы, мины разного принципа действия и прочую убийственную атрибутику современной войны.

А ведь еще солдатикам, офицерам и особенно прапорщикам надо жрать, срать и пить. И все это (кроме срать) надо дотащить до боевых порядков на себе: баклажки с водой, ящики с консервами и пищевыми концентратами, канистры с горючкой для генераторов (все, что использует электричество, надо заряжать), дрова и так далее.

Война – это регулярные земляные работы, причем в таком количестве, что за один день перекидываешь объем земли, равный копке десяти соток на приусадебном участке. Но если на огороде земля мягкая, как пух, то на войне она, как правило, либо настолько стылая и каменистая, что ее не то что лопатой – ломом хрен пробьешь, либо настолько жирная и липкая, что, увязнув в ней ногами, проще расшнуровать ботинки и похоронить их навсегда, чем выдергивать ноги из этой трясины.

А ведь землю эту надо прокопать не на один штык лопаты, чтобы посадить картоху, а на полтора-два метра, потому что окоп должен быть глубоким, иначе посечет осколками от прилета вражеского снаряда. И самое неприятное во всем этом копании то, что его надо осуществлять регулярно: как перешли на новые позиции, так сразу же надо окапываться. А иначе никак, потому что прилететь может в любой момент. Враг не дремлет, он постоянно начеку, его «птички» дежурят в небе круглыми сутками.

Война – это грязь, пот и зловоние. Тут воняет все: тело солдатика и офицера – потом и застаревшей грязью, оружие – смазкой и гарью пороха, земля – мертвечиной, завалами человеческих испражнений и кислятиной взрывчатых веществ, ну а воздух – всем перечисленным вместе взятым.

На передовой и в местности, близкой к ней, нормально помыться невозможно. Потому что воды мало, греть нельзя. Если у кого остались влажные салфетки, то можно ими вытирать наиболее подверженные потоотделению участки тела, а если салфеток нет, то ходи, потей и воняй. А потеют на войне каждую минуту, потому что много двигаются, много носят тяжестей, много копают. Ну а про стресс, который висит здесь в воздухе двадцать четыре часа в сутки и всегда вызывает в организме не только обильное потоотделение, но порой и неконтролируемое выделение из организма других жидкостей, и говорить не стоит.

А еще к форме солдата так и норовит что-нибудь прилипнуть и испачкать ее: кровь из раны товарища, которому ты оказываешь медицинскую помощь или которого тащишь на себе, вынося из красной зоны, липкая грязь с земли, бетонная и кирпичная пыль, сыплющаяся со всех укреплений и зданий, гарь, сажа, копоть. Да и проезжающие мимо танки или БТРы могут обдать волной комков земли вперемешку с человеческими останками (хрен знает, где «броня» постоянно находит на свои траки всю эту мертвечину). Ну и так далее по списку.

А еще война – это страх! Здесь боишься двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году. Боятся здесь все! Абсолютно все!

На войне страх многогранен. Ты боишься погибнуть, но еще больше боишься жить, потеряв конечности. Боишься терять друзей, но еще больше боишься к этому привыкать. Боишься гибели мирных, которые верили в тебя, а ты не смог их защитить. Боишься погибнуть раньше, чем уничтожишь хотя бы несколько врагов. Боишься испугаться и не выполнить задание. Боишься попасть под командование самодура. Этот список можно продолжать долго.

Сколько бы ты ни был на войне, ты всегда будешь чего-то бояться. И это хорошо. Страх помогает выжить и выполнять свою работу. Главное, не допускать паники и испуга. Паника, испуг или психические нарушения возникают тогда, когда твое сознание не может дать ответ на происходящее. Ответ на вопрос, почему ты умираешь, почему тебе приходится убивать, почему на твоих глазах погибают твои друзья и так далее.

Каждый раз нужно самому себе задавать этот вопрос и сразу находить ответ. Самому себе объяснять происходящее. Даже если нет ответа, нужно его придумать. Тогда происходящее покажется твоему сознанию объяснимым, а значит, нормальным. Следовательно, ты можешь действовать дальше. И при этом ты должен верить в то, что делаешь. Чтобы твоя борьба казалась для тебя важнее жизни. Это необходимо в самом начале. Потом все идет по накатанной. Главное, самому себе все правильно объяснять.

Война – штука страшная, чего уж там. Но, несмотря на это, люди идут на войну, они воюют, даже видя кровь и смерть своих и чужих. Казалось бы, нужно быть отчаянным безумцем, или не знающим страха, или просто дураком, чтобы там оставаться. Так в чем же мотивация воюющих и почему они снова и снова идут в бой? Есть ли люди, которые не боятся смерти?

Я думаю, таких людей нет. Всем страшно. Инстинкт самосохранения никто не отменял. Но ведь есть трусы, и есть храбрецы. Все просто. Храбрецы – это те, кого страх не сковывает, и они могут побороть его в себе в самый ответственный момент. А побороть помогает чувство долга и ответственности – ответственности за исход дела и за своих товарищей, так как в бою от тебя зависит жизнь твоих побратимов, а твоя жизнь зависит от них. Трус – это человек, которым страх завладевает полностью, он контролирует его, и все действия и не действия труса подчинены только ему, страху. Трус опасен в бою. Из-за одного труса может погибнуть все подразделение.

Признаюсь честно: откровенных трусов я пока не встречал, однако страх в глазах видел. Но это нормально, ибо без страха не было бы и героизма. Здесь, на войне, я заметил одну интересную штуку. Молодые солдаты, которым лет по двадцать, меньше боятся смерти. Вернее, они не столько не боятся ее, сколько меньше верят в то, что они могут погибнуть. Скажу по себе, что в начале войны, в первых боях, страха совсем не было. Хотя знал, что буду воевать, все-таки пошел добровольцем и сразу же сделал все, чтобы попасть на самый передок.

Первые мысли о возможной смерти появляются после того, как появляются первая кровь и первые потери. Но ты все равно не веришь в свою смерть – иначе где взять силы для того, чтобы снова идти в бой? Да и кто поверит в то, что его, двадцатилетнего красавца парня могут убить. Не может такого случиться, несправедливо это. Но такие несправедливости случались, к сожалению. Особенно не по себе становится, если тебя серьезно так ранят. Ты перестаешь верить в свою заговоренность. Смерть уже не кажется чем-то мифическим, она становится более чем реальной.

Все эти мысли и философские рассуждения для меня сейчас вроде как мантры самовнушения. Я ведь не просто так тут сижу в окопе и, глядя в небо, мысли всякие думаю и философии рассуждаю. Я, вообще-то, мать его так, небольшой складной лопаткой грызу жирную от набухшей воды землю, чтобы спрятать свое любимое тело от скорого артиллерийского обстрела. А вся эта философская муть в голове нужна, чтобы отвлечь мозг от забитых напрочь мышц рук, от постоянно ноющей спины и ног, дабы он, этот чертов мозг, перестал меня мучить болевыми спазмами. Думаешь всякую хрень и вроде как не обращаешь внимания на боль во всем теле, вроде как и ковыряешь лопаткой землю.

Успел вовремя. Первые пристрелочные снаряды легли метрах в ста от меня, когда я, весь грязный, мокрый, злой, чертовски уставший, залезал в боковую нору и прикрывался деревянным щитом, который до этого лежал на дне окопа.

Только залез в свою нору, как тут же начали частить близкие разрывы. Сначала легкие взрывы минометных мин малого калибра, потом ударили чем-то тяжелым. Бах! Бах!

Потом рвануло совсем хорошо – громко, мощно. Судя по звуку, это прилет «града». Сто двадцать два миллиметра – это вам не хухры-мухры. Длинные, трехметровые «карандаши» прилетают с той стороны и, соприкасаясь с поверхностью, сеют вокруг себя смерть и разрушения. Двадцать килограмм взрывчатки, которые несут с собой осколки и взрывную волну. От его огня не спасут ни тяжелая броня, ни окопы. Одна ракета способна уничтожить все живое в радиусе ста метров, а за двадцать секунд установка способна выпустить сорок снарядов.

Тех, кого не убьет взрывом, достанут осколки: от одного снаряда, в зависимости от модификации, получается до трех с половиной тысяч смертоносных осколков. Тот, кто чудом избежит первых двух поражающих факторов, просто сгорит: температура в эпицентре взрыва может достигать двух тысяч градусов, броня начинает плавиться, люди сгорают моментально вместе с амуницией.

Это не первый мой обстрел, и не второй, и не третий, и даже не десятый. Я давно перестал считать, сколько раз попадал под обстрелы. Причем не только вражеские: пару раз попадал и под прилеты наших артиллеристов и ракетчиков. Мы ведь разведка, всегда на передке, а ракеты, особенно такие «грады», они малехо тупые и бьют по площадям. БМ-21 «Град» отличается не самой выдающейся точностью, в среднем ракета может отклониться на тридцать метров. Учитывая ее мощность, это не особенно важно, цель все равно будет уничтожена. Но если стрельба ведется в городской черте, это нередко приводит к нежелательным жертвам.

Первыми смертельный «град» испытали на себе китайцы. Чтобы сломить сопротивление горстки советских пограничников на острове Даманский, они сосредоточили пару тысяч солдат, боевую технику и артиллерию в лесном массиве неподалеку. После удара РСЗО БМ-21, которые по документам проходили как тракторы, за считаные секунды солидный участок леса вместе с маоистами был перепахан сталью, выжжен и фактически перестал существовать.

Эта война на самом деле война артиллерии. Здесь на первом месте РСЗО и ракеты, на втором – дальнобойные гаубицы, пушки и САУ, на третьем – различные минометы, потом идут танки и ПТУРы. Стрельба всех этих систем корректируется с воздуха с помощью различных беспилотников. Где-то между первой и второй строчкой этого рейтинга расположились боевые самолеты и вертолеты. Спецназ при поддержке легкой бронетехники при этом должен все сделать так, чтобы артиллерия заняла более выгодные позиции и точно наносила свои удары.

Боевые действия нынче имеют совершенно другой характер и мощь и не идут ни в какое сравнение с событиями восьмилетней давности. Годы 2014-й и 2015-й даже близко не стояли с той мясорубкой, что творится сейчас. Эта война войдет в историю как самая кровавая на постсоветском пространстве и за год по потерям переплюнет десятилетний Афган и Чечню.

Артиллерию активно использовали обе стороны. Мы гасили врага, он гасил нас. Мы засыпали их позиции карандашами «градов» и фугасными чушками тяжелых гаубиц, они в ответ делали то же самое. Подавляющая часть наших «двухсотых» и «трехсотых» была результатом работы вражеской артиллерии. Некоторые мои товарищи погибли, так ни разу и не увидев живого врага в прицел своего автомата. Славяне в очередной раз лупили друг дружку почем зря. Гражданская война – самый жестокий и беспощадный способ уничтожения людей одной веры и национальности.

Под обстрелом страшно. Вот сколько под них ни попадай, а всегда страшно. Конечно не так, как в первые разы, но все равно ссыкотно. Внутри ужас, который сложно выразить словами. Весь обращаешься в слух; нервы, как струны, лопнут – и слез не удержать. Первое время нещадно трясешься от страха, мозг отказывается работать, тело не гнется, вообще не подчиняется. Кажется, и дышать перестаешь. Замер, вслушиваешься, как близко ложатся вражеские снаряды. Тело парализует, и оно отказывается подчиняться.

Бывало, под первыми обстрелами кто-то из моих боевых товарищей и обделывался от страха, но никто и никогда не смеялся над ними за это. Смеяться будет только тот, кто сам никогда не попадал под обстрел. Потому что такие люди просто не понимают, каково это – быть в эпицентре одновременно землетрясения и извержения вулкана. Земля под ногами трясется от близких разрывов, да еще и с неба летят огненные кометы, и ты даже не заметишь, как твой сфинктер разожмется и выпустит наружу предательскую струю. Ты не контролируешь свой организм, его контролирует страх, природный, первобытный страх, доставшийся нам от предков, которые могли предчувствовать природные катаклизмы – землетрясения и извержения вулканов.

Но это все попервоначалу, особенно когда садят чем-то мощным, типа 122-, 152– или 155-миллиметровым. А потом даже к этому привыкаешь. Боишься, конечно, но не так сильно. А если еще удалось надежно спрятать свое тело, то совсем красота, можно и вздремнуть малешко. Нет, полноценного сна, конечно, не будет – где вы на войне, особенно на передовой, видели, чтобы бойцы нормально, полноценно высыпались? Просто на какой-то миг часть мозга отключится, и произойдет небольшая перезагрузка психики.

Что со мной и произошло. Сон навалился как-то незаметно, будто бы исподтишка. Вот так под близкие частые разрывы я и уснул, а точнее, провалился в липкое, мутное болото настороженной дремоты.

Глава 4

Из омута беспокойного сна меня вырвал яростный шепот, раздававшийся снаружи.

– Псих! Псих! – слышалось поблизости. – Братан, ты где?

– В пи***е, на верхней полке, – таким же шепотом ответил я, передразнивая звавшего меня парня.

– Епать-копать! Фу ты, бляха муха, напугал, зараза! – раздался за дощатой перегородкой испуганный матерок.

Через пару секунд в мою темную нору проник слабый свет, дощатая перегородка отвалилась, и я увидел довольное лицо своего друга и боевого товарища – Семена Воршавина с позывным Бамут.

Сема – невысокий коренастый крепыш. Роста он невысокого, зато могуч в плечах и руках, впрочем, как и многие опытные пользователи ПК. Нос картошкой, простоватое лицо, усыпанное веснушками и рыжими куцыми волосами на подбородке. Борода у Бамута никак не растет, из-за чего он сильно переживает, потому что в его видении мира доблестный воин обязательно должен быть бородат, как гном из произведений Толкина.

Ему двадцать два года, родом он из небольшого шахтерского поселка в Донбассе. На войне Сема почти половину своей жизни. Начал он воевать в 2014 году, записавшись в ополчение вместе со своим отцом. Отец Бамута Максим Воршавин был первым номером пулеметного расчета, а его сын Семен стал вторым номером.

Если вы думаете, что это был патриотический порыв, то не ошибетесь; правда, надо уточнить, что в ополчении хоть как-то кормили, а на гражданке в то время было совсем тоскливо, особенно в тех поселках, где шли бои. Семейство Воршавиных как раз из такого фронтового шахтерского поселка. Мать Семы умерла от рака еще до войны, отец сильно пил, а в пятнадцатом году погиб во время украинского обстрела. В мирную жизнь Семен уже не вернулся, так и застрял в ополчении со своим пулеметом.

Про профессионалов и мастеров своего дела говорят, что они родились с инструментом в руках. С Бамутом все было еще хлеще: он не просто родился с пулеметом в руках – он, похоже, родился от союза двух пулеметов. Его отца звали Максимом, мать – Дарьей. Ну про «максим» все знают, что это такой пулемет времен Первой, Второй, да, честно говоря, и этой, Третьей мировой войны. А «дашкой» в войсках часто кличут крупнокалиберный пулемет ДШКМ.

Бамут был не просто хорошим пулеметчиком, а пулеметчиком от бога, я еще никого не видел, чтобы кто-то так проворно управлялся бы с ПКМ. При этом у него за плечами было всего восемь классов обычной поселковой школы и никаких пулеметных курсов. Все премудрости ратного дела Бамут познавал на практике, впитывая опыт многочисленных боевых товарищей, деля все полученные знания на нужные и ненужные. Все, что может пригодиться в бою, хорошо, а все, что мешает побеждать и выживать, плохо.

Мы с Бамутом через многое прошли за эти годы. Вместе начинали с Крыма, вместе бились против нациков из батальона «Готенланд», вместе брали штурмом переправу возле Новой Каховки, вот теперь вместе держим оборону на окраине Токмака. Он мой лучший друг. Причем не только из-за того, что мы сражаемся плечом к плечу уже два года, а еще и потому, что мы с ним очень похожи и непохожи одновременно.

Мы примерно одного возраста: ему – двадцать два, мне – двадцать пять. Мы оба круглые сироты. У нас примерно одни и те же взгляды на жизнь и свое место в этом мире.

На этом общее заканчивается, и начинаются различия. Мы с ним совершенно разные: как богач и бедняк, как умник и тупица, как силач и слабак.

Я из богатой, обеспеченной семьи. Получил хорошее образование, знаю три иностранных языка, английский для меня как второй родной. Еще два года назад я был популярным блогером с несколькими миллионами подписоты. Канал на YouTube^[1] приносил мне неплохую прибыль, которая, в сущности, была мелочью по сравнению с дивидендами, которые я получал со счетов своих родителей. Когда началась война, я учился на третьем курсе МГТУ. До этого были два курса МГИМО, но после смерти родителей я ушел оттуда и решил, что буду учиться на инженера, а не на дипломата, как они хотели. В общем, у меня все было хорошо, успешно и сыто. Жрал с золотого блюда и срал в золотой унитаз.

Сема из простой семьи. Мать умерла от рака, отец бухал, а единственный сын рос на улице. В школе Бамут учился из рук вон плохо, он и в ополчение пошел больше не из патриотических побуждений, а чтобы регулярно кушать и не ходить в школу. Семену за счастье было попасть в Донецк, где можно побродить по улицам или покататься на эскалаторах в торговых центрах. Денег у него при этом было только на проезд до столицы Донбасса и обратно в свой поселок.

И я, который рассекал по улицам Москвы в ярко-желтом Chevrolet Camaro VI. Двести тридцать восемь лошадей под капотом. Рестайлинг. Машина точь-в-точь как Бамблби из второй части «Трансформеров». За один вечер я мог просадить пару миллионов или сгонять на выходные в Европу, чтобы попить пивка в Чехии, а потом отведать свежеиспеченных круассанов в Париже.

Вот где мы с ним могли пересечься в мирной жизни? Где богач и сноб, мнящий себя аристократом, мог бы встретить простого парня из глубинки, которому за счастье покататься на эскалаторе? Правильно, нигде! А на войне – пожалуйста!

– Псих, ты че? – толкнул меня в плечо Бамут, вырывая из задумчивости. – Опять, что ли, мысленно философствуешь?

– Ага, – кивнул я. – Подумал, что если бы не война, то хрен бы когда я мог лицезреть твою рожу.

– Это точно. Да и я на твою харю не посмотрел бы: делать мне больше нечего, как глазеть на заносчивого мажорика.

– Где остальные?

– Ковалев словил осколок, рядовые Стылов и Тычин эвакуируют его в тыл, а я пошел тебя искать.

– Серьезное ранение?

– Вроде не очень: осколок попал в задницу по касательной, но зацепил крупную артерию, кровищи было до фига. Кровь остановили; если вовремя дотащат, то скоро вернется в строй. Лишь бы успели.

Эвакуация раненых с передовой в наших условиях городского боя – это жесть. «Трехсотых» несколько километров приходится тащить на себе по руинам и завалам до сборочного пункта, где можно перегрузить раненых на технику. Машины приходят нерегулярно, постоянные прилеты и вражеские обстрелы делают эвакуацию раненых настоящей русской рулеткой, где каждая эвакуационная команда может превратиться в «груз двести».

– Знатно ты этот «страйкер» причесал, я успел на камеру все заснять. Круто вышло!

При этом лицо Бамута выражало какую-то тайну и самодовольство, как в тот раз, когда он подрезал у соседей ящик сгущенки. Семен, помимо того, что был мастером управляться с пулеметом, был еще и виртуозом мародерки. Второй его позывной, который он, правда, не любит, – Мародер.

Думаете, «мародер» – это оскорбление? Вроде ругательства? Это не совсем не так. В чем отличие мародерства от собирания трофеев? Вроде сущность у обоих процессов одинаковая – забрать с тела поверженного врага или защищаемого им оборонительного сооружения чужое имущество. Но есть некоторые нюансы, которые и отличают мародерство, караемое Уголовным кодексом, от сбора трофеев, честно добытых в бою.

Если ты убил врага, то все, что при нем, – честный твой трофей, вплоть до одежды, обуви и съестных припасов. Про боеприпасы и оружие и говорить не надо – они, понятное дело, при любых раскладах трофей. А вот забирать личные вещи, не относящиеся к военному ремеслу, к примеру, обручальные кольца, цепочки, нательные крестики или семейные фото – это уже мародерство. А наручные часы – это все-таки трофей, потому что часы – это часть амуниции, и на войне они весьма кстати.

Однако цепочки, кольца и особенно доллары из карманов поверженных врагов выгребают частенько. Наказывают ли за это? Если увидит привередливое и суровое начальство, то могут и наказать. Но на переднем краю, в красной зоне, редко когда это начальство встретишь. В основном все, кто палился на мародерке, страдали из-за собственной глупости и бахвальства, когда хвастались награбленным перед другими.

На войне точно нельзя грабить дома мирных жителей, особенно если в них не расположены вражеские позиции. Нельзя отбирать у гражданских лиц еду и одежду, особенно последнюю. Нельзя заставлять их против воли строить фортификационные укрепления. Но если дом покинут его хозяевами, то можно разломать мебель, чтобы развести костер, можно съесть найденные в погребе припасы. Однако тут надо быть осторожней, потому что попадались заминированные банки с медом и крупа вперемешку с крысиным ядом.

Я оглядел Бамута с головы до ног и заметил, из-за чего он так светится самодовольной рожей. У него на ногах появились новые ботинки – хорошие кожаные берцы с высоким голенищем.

– Новые шузы? – спросил я.

– Какие шузы?! – презрительно скривился Бамут. – Гля лейбл! – Он показал мне ботинок, на котором был выбит торговый знак производителя. – Corcoran! Америка, мать ее так! Это Коркораны, а не какие-то там тебе шузы! Между прочим, с кевларовыми стельками внутри.

– Вообще-то, «shoes» в переводе с английского – это и есть «обувь», – пояснил я другу.

– Да? – удивился Бамут, но тут же поправился: – Я и так это знал. Но новые ботинки – это еще не все.

– Что еще?

– Я, когда твою «гоупрошку» установил, чтобы она сама снимала «страйкер», не видел, как ты расстреливал вражеский броневик: отвлекся на перестрелку с десантом. А потом, когда после перестрелки пересматривал запись, то заметил, что из горящего «страйкера» выполз пассажир.

– И где он?

– Там лежит, босой, – ответил Бамут, легким взмахом руки показывая направление. – Между прочим, офицерик американской армии, но по-нашему гутарит – будь здоров.

– Молодчага! – похвалил я друга.

Мы двинулись по окопам в сторону города, туда, где Бамут спрятал пленника. Вражеский обстрел прекратился: слава богу, что дождь так и шел не переставая, а тучи, казалось, повисли еще ниже. Поднялся ветер, что, конечно, доставляло определенные неудобства, но тоже радовало. Ветер – первый враг легких беспилотников. При сильном ветре эти вездесущие «глаза» с пропеллерами на спинах не летают, а значит, для вражеских корректировщиков мы невидимы.

Ковровый обстрел «градами», конечно, страшен – много взрывов, волны осколков, море огня. Но если находиться в надежном укрытии, то можно и такой массированный обстрел пережить без потерь. Но на этой войне особенно страшно, когда опытный корректировщик врага управляет огнем хорошо подготовленного артиллерийского расчета. В таком случае мины и снаряды могут ложиться настолько точно, что со второго-третьего раза залетают прямиком в любой окоп, траншею и даже одиночную стрелковую ячейку. Это я еще о сбросах с дронов молчу, там могут ВОГ или ручную гранату тебе точно за шиворот закинуть.

Нашим дедам в этом плане было проще: у немцев не было БПЛА и высокоточных снарядов, наводящихся по GPS-координатам, не было разведданных из космоса, много чего не было. А у нашего противника все это есть. Но ничего, у нас тоже много чего есть. Как говорится, на каждую хитрую гайку всегда найдется болт с умной резьбой.

Когда я еще учился в МГИМО, то один из наших преподов любил при каждом удобном случае вставить в лекции упоминание о Бисмарке. В те времена я на это не очень обращал внимание, а вот сейчас многое, что говорил тогда преподаватель, видится по-другому.

Вот самые известные высказывания Бисмарка о России и русских. «Россия опасна мизерностью своих потребностей». «Никогда не воюйте с русскими. На каждую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью». Кстати, вот это выражение Бисмарка – самое знаменитое. Правда, среди нас, русских. Сколько раз был в Германии и спрашивал у местных, знают ли они эту цитату «железного канцлера», все только и отвечают, что, мол, не знаем, никогда не слышали.

То есть еще сто пятьдесят лет назад умные люди предупреждали Европу, что нефиг лезть в Россию. Но им все никак не понять нашего мировоззрения. Мы добрые, толстокожие, медлительные и со стороны кажемся тюфяками. В нас тычут, тычут палками, мы терпим, терпим… Потом – бац! – выхватываем палку из рук обидчика и засовываем ее агрессору в жопу, да так глубоко, что она проходит через весь организм и выходит через рот.

– Псих, ну ты че, в натуре, братан, где-то витаешь? – толкнул меня в плечо Бамут. – Ходишь как зачарованный. Соберись! Контузило, что ли?!

– Все нормально, – отмахнулся я. – Тебе, сиволапому, не понять тонких струн моей души.

– Ага, ты своими струнами тут особо не звени, а то сейчас с коптера скинут ВОГ – и звиздец.

– Ветер поднимается, «птички» в такую погоду не летают, – ответил я.

Беспилотники реально стали одной из главных угроз на этой войне. Если в самом начале войны их использовали в основном в качестве наблюдателей и разведчиков (для того чтобы корректировать стрельбу артиллерии разного калибра), то сейчас используют еще и в качестве миниатюрной, карманной авиации. У противника с самого начала войны дронов было в разы больше, чем у нас. Да и сейчас дронов у них по-прежнему больше – уже не в разы, конечно, но все равно больше.

У нас дроны тоже появились; правда, не потому, что тыловики стали нас ими снабжать: на российских военных складах нет такого вида вооружения, как маленькие квадрокоптеры, которые используют в ротах и взводах на передовой. Все маленькие дроны типа «Mavio поступают на передовую исключительно в качестве гуманитарной помощи от народа, через волонтеров. В армии на складах есть только большие дроны, которые официально приняты в качестве вооружения, – «Орланы», «Орионы», «Ланцеты» и прочие «Герани» с «Шахидами».

Дронов на передовой много. Научиться пользоваться в разведывательном варианте – вообще без проблем. Использование со сбросами боеприпасов более рискованно для оператора: нужно уверенно обращаться с гранатами и самодельными взрывными устройствами.

Все дроны ведут разведку, передавая видеосигнал на смартфон или планшет оператора. При обнаружении перспективных целей по координатам наводят артиллерию. Лишь двадцать процентов дронов снабжены системами сброса взрывающихся «сюрпризов». Но это не очень успокаивает, потому что в случае, если нас заметят с вражеского дрона, не снабженного системой сброса, то могут навести арту, и тогда прилетит не ВОГ или РГД-5, а тяжелый снаряд или минометная мина.

Есть определенные правила поведения на передовой, чтобы обезопасить себя от этой летающей и вечно жужжащей напасти над головой. При любом перемещении или обороне надо сперва организовать постоянное визуальное наблюдение за небом и постоянную аудиоразведку на характерный шум коптера. Нельзя кучковаться в окопах и на местности, иначе сверху обязательно прилетит смерть. Если при выдвижении в места временной дислокации заметил коптер противника, не веди его к своим, не вскрывай места дислокации, выжди, пока противник улетит.

С воздуха тебя крайне плохо заметно, если:

– ты в укрытии и не двигаешься: главный фактор, по которому видно с воздуха, – движение;

– ты в тени от предметов;

– ты сидишь, а не лежишь: с воздуха не виден силуэт.

Ты хорошо заметен, если:

– двигаешься;

– на земле различимы твои следы;

– тебя видно в тепловизор.

Надо маскироваться в первую очередь от наблюдения с воздуха, везде использовать маскировочные сети. От тепловизора помогает только прослойка воздуха между слоями маскировки или зонтик. Сильно заметны любые полиэтиленовые пленки, свежая земля и бытовой мусор.

Если своевременно заметил коптер и занял укрытие, не демаскируй без нужды себя и позицию: коптер может провоцировать огонь на себя для последующих сбросов и наведения арты. Создавай для коптеров ложные цели. Помни, что у многих есть тепловизор. Пример ложной цели – бетонная плита с разведенным под ней огнем.

Коптеры часто работают в двойках и каруселью, могут висеть над позициями постоянно. От дронов-камикадзе используй для укрытия сетку-рабицу – дрон застрянет в ней. Делай противогранатные скаты, чтобы при сбросе они не закатывались к тебе в укрытие. Если коптер летит невысоко и ты точно обнаружен, можно и нужно пробовать сбить его стрелковкой. Чем плотнее огонь, тем больше шансов. Стрелять нужно с упреждением на сто метров примерно на габарит дрона. В идеале, конечно, использовать противодронные ружья, но их не так много еще в частях.

Если видишь, что коптер будет делать сброс, постоянно двигайся: он может прицелиться только по неподвижной цели. Помни, что запас батареи коптера на сброс не более десяти минут с учетом дороги. Если находишься на открытой местности, ляг на спину и наблюдай за коптером. Нельзя лежать на животе: на жопе глаз нет, а надо следить за небом. Как только он сбросил боеприпас на вас, уходи перекатом, не вставая на ноги, в сторону. Сделав два переката, займи позу эмбриона, лицом от разрыва, сократив возможную зону своего поражения.

Если сбросят ВОГ, он взорвется при ударе о землю; если гранату, она может еще прокатиться по земле. Чаще всего перед сбросом беспилотник озаряется вспышкой света: система сброса оснащена фотоэлементом, который, реагируя на вспышку, приводит в действие сброс боеприпаса. Поэтому, как только заметил, что дрон озарился вспышкой света, сразу же перекатывайся в сторону.

Не тупи, не ссы, и все будет хорошо!

Глава 5

Темнеет. Еще немного, и наступит ночь. С одной стороны, ночь – это хорошо… Хотя нет, ночь – это со всех сторон плохо. Почему? Да потому что ни хрена не видно. Не видно, куда идти и что под ногами. В темноте можно легко напороться не только на мину, но и на неразорвавшийся снаряд, который может быть поопасней всяких там мин. Можно угодить ногой в яму и сломать себе ногу.

К тому же наличие тепловизоров на той стороне делает наше перемещение в темное время суток таким же явственным, как и днем. Причем даже более явственным, чем днем, потому что с заходом солнца земля и камни остывают, и мы, как теплокровные существа, становимся более заметными на их холодном, безжизненном фоне. Да, на нас теплоизолирующие пончо, но… Стоп!

– Бамут, а где твое пончо? Ты куда его дел?

– Носилки из них с пацанами сделали, чтобы они могли раненого тащить. А что?

– Ничего. Рыжик, как увидит, на чем вы раненого принесли, так всем таких люлей всыплет, что мало не покажется.

– Да и пох, – легкомысленно отмахнулся пулеметчик, – лишь бы сержанта живым дотащили, а что будет с этими накидками, неважно.

Прибавили шагу: надо успеть до наступления полной темноты убраться из серой зоны. Нам еще пленного конвоировать, а это тот еще геморрой. Надо не только смотреть себе под ноги и успевать крутить головой на триста шестьдесят градусов, но еще и на пленного поглядывать, чтобы он там чего не учудил. В рядах противника все чаще и чаще появляются отчаянные бойцы, которые, даже попав в плен, продолжают бороться до конца, часто забирая с собой в могилу кого-то из нерасторопных недотеп, которые плохо контролировали пленных.

Бамут – воин опытный, у него не забалуешься. Пленный был упакован и спеленат, как гусеница, которая решила стать бабочкой и свернулась в кокон. Семен связал пленному руки и ноги по отдельности, а потом еще и между собой. Рот вражеского бойца был заткнут витками армированного скотча.

Армированный серебристый строительный скотч – это такое же величайшее изобретение человечества, как изолента синего цвета и ядерная бомба. Особенно ценность скотча проявилась на войне. С его помощью военные делают себе перевязки, стягивая раны и останавливая кровь, могут и вместо лейкопластыря использовать. Намотал скотч на рукава и штанины – получил систему опознавания «свой – чужой». Противник тоже, кстати, активно скотч использует. Только ВСУ больше предпочитают синие, желтые и зеленые цвета скотча, а мы – красные и белые.

С помощью скотча граждане военной наружности скрепляют между собой автоматные магазины в спарки или мастерят самодельные взрывные устройства. Фиксируют скотчем растяжки, мины, провода и все, что пожелают, на деревьях, стенах, заборах. Пару раз видел самодельные носилки для переноски раненых, сооруженные из армированного скотча и двух жердин. Носилки получились одноразовые, но свою миссию выполнили, и «трехсотого» дотащили до эвакуационного пункта. Ну и руки пленным вместе с ногами и ртами заматывают. В общем, скотч – это полезная, сука, вещь!

Пленник был бос, даже носков не было. Зато рядом с ним стояли старые, стоптанные берцы Бамута. Я присел рядом с вражеским бойцом, хорошенько оглядел его. Молодой мужчина лет тридцати, немного старше нас с Семеном, а может, и такого же возраста: просто на войне из-за постоянного стресса и множества испытаний люди стареют в разы быстрее, чем в мирной жизни.

Карманы и подсумки осматривать не было смысла: мне с Бамутом в плане мародерки не тягаться, он в этом профи, а я в силу своего воспитания частенько брезгую лезть к людям в карманы. И не из-за того, что они грязные и вонючие, а просто элементарно какое-то чувство стыда возникает, когда копошишься в чужом нутре. Одно дело – забрать автомат и магазины с гранатами и ножом, и другое дело – выворачивать карманы. Нет уж, увольте.

– Документы его.

Бамут протянул мне пластиковую карточку и небольшую книжицу удостоверения личности военнослужащего. Удостоверение офицера и бойца интернационального легиона территориальной обороны Украины. Захарчук Марек Павлович. Тридцать два года. Капитан.

– А вот еще и фотка занимательная есть.

Семен положил на землю смятую фотокарточку, на которой был изображен Марек Захарчук в форме американского офицера, обнимающий молодую девушку с младенцем на руках. Семейное фото. А ведь опытные люди всегда говорят, что надо следить за своими карманами и не класть в них лишние фотографии. Не удержался Марек – видать, слишком сентиментальный.

– Короче, некогда лясы точить, надо двигать к нашим, – решился я. – Обуй его, развяжи ноги, да пошлепали. Я пройду вперед и, пока светло, разведаю дорогу.

– Ему моя обувка будет мала, – меланхолично ответил Бамут. – Пришлось даже его носки нацепить на ноги, чтобы в его шузы влезть. У него нога на два размера больше моей.

«Шузы» было сказано с такой интонацией, что сразу было понятно, на каком органе хотел Бамут вертеть всех англосаксов вместе взятых.

– Обрежь ножом носки ботинок, пусть пальцы наружу торчат, – посоветовал я. – Если он будет бос, то не сможет идти; если натрет ноги, то тоже не сможет идти. На себе его тащить нельзя. Так что варианта два: либо ты возвращаешь ему ботинки, либо режешь свои, и пусть светит пальцами, как в сандалиях.

– Вот ты зануда! – скривился Бамут. – Ладно, будь, по-твоему.

Через пару минут все было готово, и мы выдвинулись в сторону остовов трехэтажек. Я шел первым, разведывая дорогу и прокладывая путь, вторым двигался пленный, замыкал Бамут, следя за пленником. Я тихим шепотом предупреждал об опасностях на пути и сложных участках.

Нам как раз удалось добраться до начала городской черты, когда начался очередной, не знаю какой уже по счету за сегодняшний день обстрел. Снаряды летели с привычным свистом, и мы вовремя спрятались в укрытие – развалины гаража с глубокой смотровой ямой, стенки которой были отделаны кафельной плиткой. Столкнули пленника вниз, сами плюхнулись на него сверху.

Разрывы ложились с разных сторон, некоторые совсем рядом, другие в стороне. Осколки, комья земли и обломки камня летали у нас над головами; пару раз крупные куски кирпича залетели в наше укрытие. Сверху сыпались земля, камни и мелкое кирпичное крошево. Хорошо, что мы с Бамутом были в защитной амуниции и шлемах, именно для таких случаев они и нужны.

Легкий композитный шлем не выдержит попадания пули, пусть даже калибра 5,45, но вот камень, прилетевший от близкого разрыва, он выдержит и не даст бойцу погибнуть. На этой войне камни и осколки летают в воздухе чаще, чем пули. Наши батальонные медики рассказали мне, что по статистике семьдесят процентов ранений приходится на минно-взрывные ранения и по десять процентов – на заболевания, пулевые огнестрельные ранения и травмы. Может, конечно, официальная статистика более точная, и там есть доли процентов или числа другие, но все равно именно от артиллерии страдает подавляющее число солдат на этой войне.

Обстрел продолжался минут двадцать. К чему ВСУ начали этот незапланированный расход боеприпасов в нашу сторону, мне было совершенно непонятно. Не решатся же они на ночную атаку? Надо быть сумасшедшими, чтобы полезть ночью. Одно дело – проникновение ДРГ в нашу сторону, и совершенно другое дело – массированный штурм. Для чего нужен был этот обстрел?! Не понимаю…

– Живы? – отплевывая землю и цементную пыль, просипел Бамут. – Ну, тогда пошли дальше, а то чую, что сейчас сюда пожалуют наши вороженьки.

Я двинул первым, пленник – вторым, Бамут с пулеметом замыкал колонну. Я прокладывал путь, внимательно смотря под ноги, остальные шли за мной след в след. Было видно, что пленник – опытный вояка, идет правильно, ноги ставит только туда, куда перед этим наступил я. Понимает, зараза, что если наступит на «лепесток» или другую противопехотную гадость, то превратится в «футболиста», и хрена лысого мы его потащим в госпиталь.

Семен успевал не только следить за поляком, но и пропускать через себя все пространство вокруг, фильтруя его на предмет опасности. Если неожиданно перед нами возникнут вражеские солдаты, инопланетяне или суперзлодеи из вселенной Марвел, то он их встретит очередью из своего «нулика».

Пулеметчики – это особые люди, они владеют не просто оружием, а пулеметом. Пулемет в команде – это уверенность и мощь. Ничто так не поднимает боевой дух солдата, как трескотня своего пулемета где-нибудь на фланге. И ничто так не заставляет насторожиться и напрячься, как когда свой пулемет неожиданно замолкает посреди боя.

Правда, за эту уверенность и мощь приходиться платить стиранием межпозвоночных дисков и проблемами колен. Пулемет и коробки с лентами имеют свой вес, а особенности работы с ПКМ приводят к тому, что пулеметчики чаще остальных бойцов двигаются, прыгают, ползают и бухаются со всего размаху на колени.

Пленника вытащили из смотровой ямы, стерли ему рукавом кровь из рассеченного при падении лба и пинками погнали дальше. Пленник вел себя на удивление дисциплинированно, послушно выполнял все приказы, не мешая нашему передвижению. Ах, ну да, пленный же американец, а у них вроде даже есть специальная инструкция, как правильно сдаваться в плен: что надо делать, как себя вести, что говорить и какие блага сулить за свое освобождение и человеческое обращение. Вроде бы у них даже орден или медаль есть для тех, кто пережил вражеский плен. Скорее всего, и это семейное фото было взято с собой не случайно, а специально для такого случая, чтобы пленившие его солдаты сразу же поняли, что он не поляк и уж точно не украинец, а самый настоящий подданный дяди Сэма.

С некоторых пор в ряде российских военных подразделений, воюющих на переднем крае, есть негласное правило: наемников в плен не брать. Попался с документами интернационального корпуса – пеняй на себя, получай пулю. То же самое касалось и вражеских бойцов, у которых на теле были татуировки с фашистской или нацистской символикой: свастика всех видов, портреты фюрера, циферки разные, строчки из их мерзких книжонок, козлы и прочая бесовщина. Такие вояки почему-то всегда умирали от передозировки свинца – прям напасть какая-то.

Правда, надо отметить, что враг платил нам той же монетой, и многие мои боевые товарищи носили при себе особенную гранату, которую называли «своей», «неразлучницей» и «вдовой». Я тоже носил такую гранату, правда, раз пять все-таки использовал ее в бою по прямому назначению – бросал во врагов. Но во вражеский плен я точно попадать не хотел, тут уж лучше сразу умереть, потому что смерть не так пугает, как пытки и издевательства, которые применяют к российским солдатам во вражеском плену

По дороге часто попадались свидетельства недавних боев: то тут, то там стояли остовы сгоревшей военной техники – БМП «двойки» и «копейки», БТРы, несколько танчиков. Это все была наша техника, вражеская так далеко не заезжала, мы ей этого не позволяли. Хотя какое, на фиг, далеко? От первой линии обороны на окраине города, перед трехэтажками, до того места, где мы сейчас идем (а точнее, осторожно крадемся), всего-то метров пятьсот. Но для городского боя полкилометра – это очень много, капец как много. За эти пятьсот метров можно биться неделями, месяцами. Если, конечно, есть желание, силы и ресурсы у обеих сторон.

У нас на данный момент осталось только желание. Сил и ресурсов уже не осталось. Но ничего, сейчас до своих дойдем, пленного сдадим, а там по-любому товарищи нас обрадуют и скажут, что, мол, пацаны, все пучком, вон подкрепление подошло, так что воюем дальше.

Пленного мы довели до своих целым и невредимым. По дороге нас перехватил скрытый дозор, который сообщил последние новости: 10-й ОДШБ наконец отводят в тыл для перегруппировки, отдыха и доукомплектования личным составом. Это они вовремя спохватились, нас же от штатного состава осталась всего десятая часть. Хоть по всем нормам надо было отводить «Десятку» в тыл намного раньше, когда в строю оставалась половина бойцов. Но, видимо, все нормы и штатные предписания остались в мирном времени, а когда идет война на уничтожение, на многое можно наплевать.

Странно, но позиции, которые покидали остатки «Десятки», никто не занимал, свежий резерв так и не подошел. Мы уходили в тыл, и никто не пришел к нам на смену. Уже на сборочном пункте я узнал, что вся группировка наших войск отходит назад, чтобы выровнять линию фронта, потому что наше упорство привело к образованию большого выступа, который легко можно было подрубить с флангов и захлопнуть защитников города в смертоносном котле.

Про котлы я много чего знал, сам в образовании нескольких подобных принимал непосредственное участие, так что командование проявило мудрость и дальнозоркость. Но от этого почему-то было не особо радостно. Сразу вспомнились слова короткой грустной песенки БГ про то, как подкрепленье не пришло, пушка сдохла и всех на***али.

– Черт, знал бы, что мы отходим, не брал бы этого пиндоса в плен, там, на серой зоне, и пристрелил бы его, – проворчал Бамут.

– Нет, ты бы не смог его убить, – буркнул я, комментируя слова Бамута, прекрасно понимая его внутреннее настроение, – слишком он ценен для нас.

Когда ты стреляешь во врага, ты стреляешь не в человека, ты стреляешь в существо, которое пришло убивать других людей. Я ни разу не слышал от реальных людей (не от киношных героев), что стрелять во врага было мучительно тяжело. Более того, это вызывает чувство азарта и стимулируется страхом погибнуть раньше, чем унесешь с собой побольше врагов.

Если ты успешный и результативный воин, то может возникнуть другая проблема – ощущение всевластия. Каждый человек – это личный жизненный опыт, отдельный мир, с которым связано множество других судеб. Когда тебе повезло, и ты, будучи необнаруженным, видишь противника в прицел, невольно начинаешь ложно чувствовать свое величие. Ты начинаешь свою игру – позволяешь противнику пожить еще пять или десять секунд, а потом жмешь на спусковой крючок, жадно считая секунды. И наступает эйфория.

Если с тобой это произойдет, то, считай, что ты перестал быть человеком. Ты превратился в существо, которое забыло, за что сражается. Каждый боец должен понимать, что участие в войне – это не только подвиг, но и ответственность. Главное – выполнить приказ, выжить и остаться человеком.

Также я ни разу не слышал, чтобы кому-то снились лица убитых врагов. Неужели пиндосы такие ранимые, какими их показывает кино? И «вьетнамским синдромом» никто не страдает. Да, были случаи, когда некоторые ребята временно теряли рассудок из-за войны, из-за страха, оттого что их сознание не смогло объяснить и принять новую реальность. Им везде мерещились снайперы противника и казалось, что вот-вот по ним прилетит снаряд. Они явно слышали свист летящей мины и шелест снаряда, хотя в тот момент ничего не происходило.

А «вьетнамским синдромом» страдают солдаты, которые убивали невинных мирных жителей. Как америкосы во Вьетнаме, Ираке, Афганистане и других странах. Мы не такие, мы за справедливость. Наше дело правое, и враг будет разбит!

– Молодцы, парни, – похвалил нас подошедший комбат. – Хорошо отработали, знатный трофей притащили. Я даже не буду звездюлей вставлять за испорченные пончо, которых всего пять было на весь батальон.

– Дык, товарищ майор, для правого же дела накидки испортили, раненого товарища с поля боя вынесли, – нахмурился Бамут. – Кстати, как Ковалев?

– Нормально, жить будет, вовремя дотащили, – ответил комбат. – Просто при себе, Бамут, надо было иметь специальные носилки, а не мастырить из пончо. И тебя, Псих, это тоже касается, как старшего группы. Надо заранее думать, на чем и как будете эвакуировать раненых. Пока прощаю, но в следующий раз звездюлей вставлю! Ясно?

– Так точно, товарищ майор, – хором ответили мы с Бамутом.

Мы с Семеном – бойцы опытные и знаем нашего комбата с тех времен, когда он был старлеем, поэтому делать серьезный и виноватый вид, когда он нас отчитывает, уже научились, но тем, кто видит нашего майора Рыжикова впервые, это бывает нелегко.

Майор Рыжиков Олег Иванович был весьма тщедушного телосложения, низкого роста, да еще и с лицом первоклассника, которого только что оторвали от мамкиной титьки. Голосок у майора тоже был под стать внешности – тонкий и высокий. Но внешность порой бывает обманчивой, в случае с нашим майором так уж точно. На самом деле он был кремень, а не мужик. Я еще никогда в жизни не встречал настолько принципиального и упрямого человека, который все свои поступки совершает по закону, нормам этики и человеческой морали.

Из-за этого его упрямства его одновременно любят, уважают и ненавидят. Потому что Рыжиков не будет подписывать «левые» накладные, делать приписки и подавать наверх фиктивные отчеты. Это его упрямство приводит к тому, что наш ОДШБ постоянно кидают на самые опасные участки фронта, да еще и всячески стараются обделить в плане материально-технического обеспечения.

А вот солдаты его любят, потому что он всегда рядом, всегда за своих подчиненных бьется до конца, ест со всеми из одного котла и спит в тех же землянках. Мы с Рыжиковым одного возраста, одногодки. По меркам мирной жизни сопляки еще, а по меркам войны – уже бывалые ветераны.

Война – это дело молодых, лекарство против морщин. Если погибнуть молодым, то никогда не состаришься, так и оставшись вечно молодым.

И две тысячи лет – война, война без особых причин. Война – дело молодых, лекарство против морщин. Красная, красная кровь – через час уже просто земля, Через два на ней цветы и трава, через три она снова жива И согрета лучами звезды по имени Солнце…^[2]

Глава 6

Наш батальон отводили в тыл. В строю осталось сорок три бойца, из них двенадцать – легкораненые, которых в госпиталь можно было не отправлять. Так или иначе все оставшиеся в строю были ранены: у каждого были ушибы, крупные царапины, рассечения, растяжения, легкие контузии и отбитые внутренние органы. В госпиталь отправляли только тех, кому нельзя было оказать лечение на месте.

Сегодняшний бой прошел для нашего подразделения вполне успешно: убитых не было, только раненые. Зато мы смогли сжечь два вражеских танка, «страйкер» и уничтожить не меньше двух отделений пехоты.

За две недели ожесточенных боев на северной окраине Токмака «Десятка» потеряла убитыми сто сорок три бойца. Двести сорок один был ранен и эвакуирован в тыловые госпитали. На данный момент в строю осталось сорок три бойца под командованием единственного офицера – комбата Рыжикова, который, кстати, был за время городских боев дважды легко ранен и контужен. Но в тыл комбат эвакуироваться отказался и сразу же после ранения, когда мы с Жаком откопали его из-под завала, намотал на свою рану скотч и повел бойцов первой роты в контратаку.

Сейчас остатки 10-го ОДШБ своим числом не дотягивали даже до неполной роты – двух взводов и тех не набрать. В тыл нам пришлось идти пешком, таща на себе весь сохранившийся хабар. Это только на первый взгляд кажется, что солдату на войне, кроме оружия и боеприпасов, ничего не надо. Может, в прошлых войнах так и было. Сидор за спиной, скатка через плечо, фляжка на поясе, пилотка на голове, поверх стальной шлем, котелок, винтовка и подсумок с патронами – вот и весь нехитрый скарб солдата на той войне.

Сейчас не так, сейчас с одной винтовкой и вещмешком за спиной много не навоюешь. Надо нести на себе не только автомат, бронежилет, запасные магазины и гранаты, а еще запас провианта и воды, спальник, коврик, несколько аптечек, лопату, топор и запасные аккумуляторы – для тепловизоров, ночных прицелов, «мавиков», планшетов, раций и тому подобного. Это я сейчас лично свою ношу перечислил, а ведь есть еще и общебатальонный хабар, который тоже надо перетаскивать, всем вместе.

Вот мы и таскали все это в тыл, до того места, откуда можно было относительно безопасно переправить на броне. Оставлять ништяки и батальонное имущество на передовых позициях, которые совсем скоро займут враги, категорически не хотелось. Если не удалось бы все вытащить в тыл, то взорвали бы к чертям собачьим. Но удалось, вытащили! Потому что самая сильная скотина на планете Земля – это не муравей и не слон, а солдат на передовой.

Разместили нас в глубоком, по местным меркам, тылу – аж в десяти километрах от передовой, в небольшом селе Украинка, что располагалось в стороне от дороги между Токмаком и Новони-колаевкой. Местных жителей, как и целых домов, в селении не было. Но для нас это было даже лучше. Тяжело смотреть в глаза местным, когда отступаешь. Они смотрят на тебя с такой укоризной, что хочешь сквозь землю провалиться.

Разместились хорошо: нашли несколько глубоких погребов, где можно было в случае нужды пересидеть обстрел. Соорудили походную баню и кухню. Помимо нас в этом заброшенном селении располагалось еще несколько подразделений вместе со своей техникой.

Концентрировать в одном месте столько народу было опасно, но где сейчас безопасно? У врага есть ракеты, способные нести боезаряд на расстояние в несколько сотен километров, есть беспилотники, которые летят еще дальше. Есть данные космической разведки, которые предоставляют им пиндосы, есть высокоточные снаряды, которые летят настолько точно, что могут все шесть лечь в одну точку. Но и у нас тоже много чего есть, поэтому и на той стороне стараются не кучковаться и большими группами не собираться.

Мы расположились в стороне от соседей, заняв руины нескольких домов, из которых явственно тянуло мертвечиной. Скорее всего, в прошлом году, когда здесь проходили бои, в одном из этих домов под обломками кто-то погиб, и тело или тела так и не вытащили и нормально не захоронили. Наверное, из-за этого запаха рядом с руинами никто не ставил технику, палатки и не размещал личный состав.

Но мы народ, к вони привыкший, нас мертвечиной не испугать, нос от нее мы не воротим, поэтому тут и разместились. Натянули маскировочные сети, под ними в самодельных навесах и палатках расположился личный состав. Соорудили баню и кухню.

Если руки растут из нужного места, то можно везде обосноваться с относительным комфортом, приспособив для пользы дела порой самые ненужные вещи. К примеру, из стреляных 152-миллиметровых артиллерийских гильз можно сделать походную печку для приготовления пищи, обогрева личного состава и топки бани. Такая печка будет работать не только на дровах, но и на машинном масле или соляре. И все это без сварочного аппарата или газового резака, исключительно ручной инструмент, пара выстрелов калибра 7,62 и несколько матерных слов, чтобы объяснить исполнителю, что надо получить в итоге.

Для нас эта остановка в селе Украинка лишь небольшая передышка; мы ждем, когда командование определится с местом, где наш батальон пополнится новым личным составом, техникой, и пришлет за нами транспорт. Если бы потери были не такими значительными, то можно было бы не отводить нас так далеко, пополнили бы новыми бойцами прямо на передовой, да снова в бой. Но потерять девяносто процентов личного состава ранеными и убитыми – это критично даже для нашего закаленного в боях штурмового батальона.

Обычному воинскому подразделению хватило бы за глаза и пятидесяти процентов выбывших, чтобы считаться вышедшими из строя. Но мы штурмовики, у нас психология другая, мы более бесшабашные, отмороженные и удалые. Вид погибших и раненых товарищей не внушает нам страх, не заставляет остановиться. Наоборот, мы становимся злее, ожесточеннее и прем вперед, не ведая страха.

Второй день без адреналина, страха смерти и горячки боя заставил осмотреться по сторонам, вдохнуть полной грудью, с глаз как будто слетели шоры, которые раньше заставляли смотреть только вперед – туда, где был враг.

О чем мечтает солдат на передовой? Диванный эксперт, находящийся вдалеке от фронта, ответит, что солдат мечтает о победе, наградах и стать генералом. Человек, отслуживший срочную службу в армии, скажет, что, скорее всего, солдат мечтает о еде, выпивке и бабах. Ну а тот, кто провел на передовой хотя бы полгода, без раздумий ответит, что первым делом надо помыться.

Потому что влажные салфетки, которые призваны заменить солдату на передовой душ и баню, заканчиваются в первый месяц (это если экономить). Всякие варианты сухого походного душа, лосьонов, гелей и антисептиков для лежачих больных, привозимые на фронт волонтерами, не всегда доезжают до передовой. И дело тут не в хищениях и воровстве в тыловых частях, нет, причина зачастую более банальна: до самого передка, где идет непосредственный огневой контакт, хрена лысого просто так доберешься!

Машины сюда, тем более гражданские, волонтерские с гуманитаркой, не ходят, потому что их сюда не пускают из соображений их же безопасности. А военный транспорт, который осуществляет подвоз на передовую боекомплекта, амуниции, оружия, медикаментов и воды, частенько добирается лишь до эвакуационных пунктов, откуда забирает раненых. А дальше все надо тащить на себе.

И вот в этот момент солдатик предпочтет взять лишний ИПП, турникет, цинк с патронами, чем сухой душ или тюбик антисептика. Потому что можно походить грязным и вонючим, но лучше иметь еще один перевязочный пакет, который спасет жизнь тебе или твоему товарищу, или лишний автоматный магазин, который поможет продержаться в бою лишние минуту-другую. Но когда бой заканчивается, и ты на какой-то час попадаешь в зону относительной тишины и безопасности, то первое, о чем ты думаешь и мечтаешь, это помыться в горячей воде, смыть с себя грязь, пот и запекшуюся кровь, сменить пропахшее нательное белье и ощутить скрип хорошенько вымытой кожи.

В тысячный раз ты сам себе даешь обещание, что в следующий раз обязательно бросишь в карман разгрузки несколько упаковок сухого душа или пару пачек влажных салфеток. Но не выполняешь это обещание, потому что сколько ни возьми индивидуальных перевязочных пакетов, жгутов и турникетов, их всегда мало. А с патронами так вообще какое-то колдовство творится, они заканчиваются в самый неподходящий момент, причем всегда резко и неожиданно: вот только что был еще полный цинк, а уже спустя минуту он пуст, потому что набежали боевые товарищи и разобрали патроны в считаные мгновения.

На эвакуационном пункте мы обогатились картонным ящиком, набитым упаковками с сухим душем; судя по этикеткам, делали их неравнодушные люди где-то в глубинке России. Губка, пропитанная пенообразующим веществом и одноразовое полотенце. Плеснул на губку немного воды, пожамкал ее хорошенько, чтобы взбилась пена, натер потное и грязное тело этой пеной, а потом вытер полотенцем. Грязь и пот вместе с этой пеной в полотенце и впитались. На какое-то время становится полегче, уже не так чешется и зудит грязная кожа.

После того как мы прибыли в Украинку и перевели дух, сразу же организовали походную баню: жарко натопленная печка, тент, натянутый между вбитых в землю столбов, и горячая вода. Мылись по очереди: в баню больше четырех человек не помещаются. Тесно, дымно, неудобно! Но даже такая, походная, сделанная наспех баня, в тысячу раз лучше, чем сухой душ.

Как только остановились в разгромленном селе, навели мосты с соседями, которые оказались мобиками из недавно сформированного мотострелкового подразделения. В боях они еще не участвовали, стоят тут в качестве резерва.

Надо сказать, что стоят мотострелки хреново. Видно, что у их командиров нет никакого опыта, и пороха они еще не нюхали, зато уставу и порядку мирной армейской жизни следуют на все сто процентов. Палатки установлены ровными рядками, с минимальным расстоянием между собой. Окопы и укрытия на случай обстрела мелкие, недостаточной глубины, да еще и размещены в одном месте, то есть при обстреле батальон всем скопом помчится в эти окопчики, толкаясь и мешая друг другу.

Но мотострелки оказались парнями нормальными и дружелюбными. Тут же наладились товарно-бартерные отношения. Мы им всякую трофейную мелочовку – вражеские шевроны, ножи, подсумки, часы, компасы и так далее. В обмен получали новенькое нательное белье в упаковках, носки, сигареты, ну и всякую вредную, но такую желанную снедь, не входящую в армейские ИРП: лапшу быстрого приготовления, майонез, чипсы и сладкую газировку. Все это мотострелки получали от волонтеров в качестве гуманитарки.

Мой опыт показывал, что любая мелочовка, на которой присутствовал тризуб или надпись «ЗСУ», ценилась при обмене очень высоко, потому что тем самым сообщала, что является боевым трофеем. Особенно это действовало на таких вот новобранцев, как наши соседи, которые еще не успели вкусить всех прелестей передовой. А уж пистолеты с гравировкой «За мужшсть i стшккть, виявлену в бою» разлетались как горячие пирожки в голодный день.

Всего таких пистолетов было семь штук. Мы их захватили в качестве трофея еще полгода назад: нашли в захваченном опорнике ящик, в котором лежали наградные пистолеты Макарова с гравировкой и две дюжины украинских орденов «За мужшсть». Сперва подумали, что ящик заминирован. Дернули его веревкой с крюком – обошлось. Ордена трогать не стали, а вот пистолеты прибрали до лучших времен и при любой возможности выменивали на полезные в хозяйстве ништяки: коптеры, противодронные ружья, генераторы, а один раз даже смогли выменять на автомобиль. На данный момент в наличии остался всего один пистолет. Я собирался этот пестик выменять на нужные для нашего батальона ништяки и для этого навел мосты с замом по тылу мотострелков.

Мотострелки бегали к нам и фотографировались с трофейным оружием, которое по сравнению с российским вооружением выглядело экзотикой: немецкие пулеметы MG-3, американские 12,7-миллиметровые крупнокалиберные пулеметы Браунинга М2, штурмовые винтовки FN FNC, TAR-21, G3, М4. Большая часть этого арсенала была нам нужна для тренировки с новичками, чтобы новобранцы, попавшие в 10-й ОДШБ, могли собрать и разобрать попавшие им в руки трофеи.

В бою всякое возможно, частенько бывает так, что приходится откладывать в сторонку верный АК-74М, потому что БК к нему на исходе, и работать с захваченным трофейным оружием.

Рыжик укатил куда-то вдаль, за горизонт, оставив меня командиром подразделения вместо себя. Перед отъездом комбат приказал мыться, бриться, приводить себя и оружие в порядок, косяки не пороть, вести себя тихо-смирно, и при этом не дай бог уронить честь нашего прославленного батальона перед соседями-мобиками. Я заверил комбата, что все будет в лучшем виде и он может спокойно идти обивать штабные пороги.

Как только Рыжик уехал, мы тут же заслали гонцов к соседям и пригласили их на импровизированный базар, где выставили на обмен лучшие наши трофеи.

За наградной пистолет и нож с тризубом и надписью «ЗСУ» на лезвии я запросил спектроанализатор и «бластер» – противодронное ружье. Покупатель, пузатый хомяк (зам по тылу мотострелков) с хитроватой физиономией и бегающими вороватыми глазами, долго канючил и хотел все это выменять на водку и сухую копченую колбасу. Но я был непреклонен. На фига мне водка, если мне нужнее спектроанализатор и антидронное ружье? Водка на войне жизнь не спасет, а вот спектроанализатор, способный определить, с какой стороны подлетает вражеский беспилотник, и дронобойка, которая может вырубить этот дрон, вполне спасают жизни бойцам на передовой и в тылу.

– А почему здесь написано «ЗСУ»? – хмурясь, спрашивает зам по тылу. – Должно же быть «ВСУ».

– «ВСУ» – это по-русски, – спокойно отвечаю я. – А украиньскою мовою – «ЗСУ», то есть «Збройни силы Украины». Они же там борются с русским языком, так что правильно – «ЗСУ». Если кто-то будет впаривать что-то с логотипом «ВСУ», то это точно подделка, – пояснил я. – Так что, будешь брать или нет? А то у нас комбат поехал договариваться насчет транспорта; возможно, к вечеру мы уже свалим отсюда.

– Я бы взял, но ты же на водку менять не хочешь, а просто так списать новые анализатор и ружье я не могу, – сделав жалобное лицо, начал канючить тыловик.

– Ладно, научу, как Родину обманывать, – заговорщицки произнес я. – Я дам тебе свой убитый анализатор и противодронное ружье, их осколками посекло во время «дискотеки». Ты их сложишь в рюкзак, положишь в окопчик, а потом бросишь туда гранату. А всем скажешь, что это был сброс с вражеского дрона. В итоге спишешь их. Понял?

– А так можно?

В глазах тыловика зажегся такой неподдельный интерес, что мне стало стыдно, что я только что самолично подкинул в топку его воровской душонки хорошенькую вязанку дров.

– Можно, если осторожно, – буркнул я. – Ну так что, по рукам?

– По рукам, – широко улыбнулся хомяк.

– Зарядку и запасные аккумуляторы к ружью не забудь, – строго произнес я, удерживая потную ладошку зампотыла в тисках рукопожатия.

– Договорились, – болезненно морщась, произнес тыловик. – А себе чего не оставил такой знатный трофей?

– А зачем он мне?

– Ну как же? Это же пистолет, он всегда в бою пригодится, – искренне удивился тыловик.

– Мне пистолет в бою не нужен, – отмахнулся я, – у меня автомат есть.

Многие могут подумать, что пистолет поможет в каком-нибудь случае; например, когда закончились патроны к основному оружию или оно сломалось. Но реалии боевых действий на этой войне таковы, что и автомат-то не многие успевают применить, тут больше работают различная артиллерия и танки. В подразделениях, которые стоят в третьей и второй линии обороны, бойцы могут трехсотиться и двухсотиться, месяцами ни разу не выстрелив из своего автомата.

Опять же, укропы, как и мы, одеты в броню; она бывает разная, но от пули из ПМ, АПС или даже «глока» убережет точно. Выцеливать по конечностям бесполезно, в бою тяжело быть хладнокровным, поэтому стреляешь в самую крупную мишень – торс. Это только в фильмах главный герой лихо расстреливает из пистолета бегущих на него автоматчиков. В жизни так не бывает. В жизни автомат кроет пистолет как бог черепаху!

Ну и вес, который нужно на себе тягать. Снаряженный пистолет Макарова вместе с кобурой и парой запасных магазинов весит около килограмма. Казалось бы, подумаешь, килограмм, вроде немного. Но, к примеру, снаряженный автоматный магазин на тридцать патронов калибра 5,45 весит около пятисот грамм. Лучше уж шестьдесят патронов для автомата в двух магазинах взять, чем пистолет. АК-74М стреляет дальше и убойнее, чем ПМ. А еще лучше взять три гранаты РГД-5 весом каждая по триста грамм.

Можно, конечно, привести аргумент о том, что с пистолетом удобнее зачищать здания, помещения. Вон, у спецназа, особенно полицейского, или там «Альф» всяких, всегда есть с собой пистолеты. Но это там, в гражданской жизни, пистолеты нужны, а у нас тут не полицейская операция, а боевые действия. Забудьте об игре в спецназ, которую показывают в художественных фильмах!

Штурмовая группа заходит в здание так. Если есть подозрение, что там опорник противника, по нему лупит арта; группа подходит, всаживает по нему из граников, а лучше в окно из «шмеля». Под прикрытием огня часть группы подходит и кидает в окна-двери гранаты, чтоб добить всех, кто пережил обстрел из артиллерии и гранатометов. Затем активно используют стрельбу под углом, чтобы были рикошеты, а уже потом можно и «угол понарезать». И так комната за комнатой.

БК уходит много, и вот тут понимаешь, что шестьдесят автоматных патронов лучше, чем пистолет с двумя магазинами по восемь патронов. Так проще, но эффективнее. А можно в каждую комнату предварительно кидать гранаты, и в этом случае у тебя будет ровно на три гранаты больше, чем у того, кто вместо них взял пистолет. У этого способа, кстати, плюс еще и в том, что при подрыве гранаты может сорвать оставленный сюрприз – растяжку.

Лично я не любитель разгадывать квест, что там можно трогать, а что нет. Проще подорвать. Это в кино саперы провода ищут, режут, снимают взрывное устройство. Я не сапер, хоть и обучен минно-взрывному делу. Я за простоту и безопасность: чтобы все, что положено, взорвалось само по себе и подальше от меня и моих боевых товарищей.

Пистолеты я видел у тыловиков – штабных офицеров, врачей в госпиталях, водителей. Ну, еще у пижонов разных, косящих под крутых вояк, но те, честно говоря, больше предпочитают АПС, да еще чтобы «стечкин» был в архаичной деревянной кобуре-прикладе.

После главного тыловика ко мне подошел мужик в возрасте, с пышными усами в форме подковы. Лицо покрыто морщинами, кожа загорелая – видно, что передо мной простой трудяга.

– Здорово, епта, меня зовут Петр Михайлович Конюхов, епта, – представился мужик. – Разговор есть, епта, а точнее, деловое предложение.

На вид ему было за пятьдесят, ближе к шестидесяти. Роста среднего, форма на нем сидела хорошо, взгляд был прямой, в глазах читался богатый жизненный опыт.

– Валера, – представился я, протягивая руку для приветствия. – Слушаю.

Рука у Петра Михайловича, в отличие от тыловика, была сухой и жесткой, я как будто ухватился за старую, высушенную и выбеленную ветрами сучковатую ветку акации. Пальцы крючковатые, сильные, ногти все переломаны. Руки рабочего человека, никогда не знавшего, что такое маникюр и крем по уходу за кожей.

– Можешь для наших парней провести какое-нибудь занятие, вроде тренировки, епта, чтобы, так сказать, поделиться жизненным опытом, епта. А то из них никто в бою не был, и они не знают, что там да как, епта.

– А у вас боевой опыт есть?

Почему-то язык не поворачивается обращаться к собеседнику на «ты», хоть тыловику я запросто «тыкал», несмотря на звездочки на его погонах. Но чувствуется, что, в отличие от хомяка-тыловика, который больше похож на желеобразную медузу, сейчас передо мной мужик – соль земли русской. Работяга, который трудится много, впахивая с утра до вечера семь дней в неделю. Потому что есть дети, которых надо поднимать, есть ипотека, которую надо выплачивать.

На таких всегда держалась и будет держаться Россия. Пусть мужик необразован, зато он обладает практической сметкой и здравым смыслом. И уже поэтому может одержать верх в споре и с чиновником, и с «царем», и с чертом лысым. Мужик знает лишь то, что вокруг него: свою деревню и ближайший город, куда ездит на ярмарки. Остальное знакомо ему лишь понаслышке, и часто – в искаженном виде.

– Есть. В восемьдесят втором срочку в Афгане служил, – ответил усатый мужик. – Но там война другая была, епта, с нынешней даже не сравнится. У моджахедов из тяжелого вооружения только минометы были. А тут тебе и танки, и артиллерия, и ракеты, и авиация у врага есть. Так что, епта, проведете тренировку?

– Ну не знаю, – притворяясь усталым и замученным жизнью, протянул я. – Мы только вышли из боя, парни устали.

– Дык я ж не просто так, – хитро прищурившись, наклонился ко мне Конюхов. – У нас есть пиво в бутылках с этикетками от кваса, епта, рыба вяленая, хлеб домашний на закваске, который не сохнет, епта, и картошка. С нас поляна на всю вашу банду, епта, а с вас – опыт и знания.

– А просто кваса нет? – спросил я, понимая, что если Рыжик унюхает запах алкоголя, то всем пипец настанет, а мне, как старшему, так вдвойне.

– Просто кваса, епта? – удивленно округлил глаза собеседник.

– Да, просто кваса, просто рыбы, просто хлеба и просто картошки, – перечислил я. – Нас пятьдесят человек, и едим мы много, потому что от обычной пищи отвыкли.

– Не вопрос! – тут же воскликнул Конюхов. – Мешок картохи, епта, десять булок хлеба, епта, мешок рыбы и тридцать двухлитровых баклажек с квасом. А вы нам – занятия по прикладной полевой медицине и рассказ о том, что самое главное в бою.

– Договорились, – обреченно махнул я рукой. – Первые советы – так сказать, в виде аванса. Переставьте палатки, разведя их друг от друга на более значительное расстояние. Выройте возле каждой палатки нормальные глубокие траншеи-укрытия с частыми противоосколочными поворотами и изгибами. Выставьте в поле, на удалении в пару километров от лагеря, дозоры со спектроанализаторами и противодронными ружьями в руках, чтобы следить за небом. Ну и склад БК куда-нибудь подальше вынесите, а то прилетит «бэтмен» и одним сбросом отправит всех к праотцам.

– Да я и сам понимаю, что у нас все через жопу, – болезненно сморщившись, каким-то потухшим голосом отмахнулся от меня Конюхов, – но у нас командиры те еще пиндюки. Набрали по знакомству, должность же хлебная. Почитай, тысяча штыков в батальоне должна быть, а по факту только шестьсот бойцов. И на каждого солдатика, сержанта и офицера денежное, вещевое и продуктовое довольствие из казны капает. А еще волонтеры помогают, гуманитарку фурами везут. Бездумно везут, от чистого сердца, последнее готовы отдать. А эти сволочи, – ткнул Конюхов указательным пальцем в небо, – воруют, как не в себя!

Да и ладно бы просто воровали, но при этом наладили бы нормальные тренировки и обучение рядового состава. Нет же! Занятия по медицине всего пару раз проводились, и то каким-то мутным типом, который тут сказки задвигал про определение типа кровотечения по цвету крови. А на кой мне тип кровотечения, когда из бойца кровь хлещет, как из колотого кабана?! Надо учить, как заткнуть в солдатике дыру размером с кулак и спасти его. А они! И эти тоже, – кивнул усатый мужик в сторону молодых сослуживцев, которые фотографировались с немецкими пулеметами, – думают, что война – это весело, думают, что как только попадут на поле боя, так сразу хохлы перед ними разбегутся с поднятыми руками.

– Отец, не бойся, сколько успеем, все расскажем, – попробовал я утихомирить разбушевавшегося мужика. – Ты, главное, приведи только тех, кто действительно хочет получить полезные знания, потому что если будут те, кому это на фиг не надо, то и сами ничего не усвоят и другим помешают.

– Епта, я уж приведу, ты уж не сомневайся. Вы уж не подведите, сынки, расскажите этим охламонам все как есть, ничего не утаивая. И пожестче с ними, чтобы припугнуть, чтобы сбить эти хорохорство и браваду, чтобы до самых печенок пробрало.

– Что, перед отправкой сюда совсем ничему не обучали?

– Ну почему, обучали, но так, поверхностно. Научили стрелять, научили окопы копать, медицине кое-как обучили. Но я-то знаю, что, сколько ни учись, все в дураках ходить будешь. Опять же, повторение – мать учения!

– Amat Victoria curam, – буркнул я себе под нос.

– Чего?! – переспросил Михалыч.

– Победа любит подготовку, – перевел я знаменитую латинскую пословицу.

– Во-во! – поддакнул Конюхов. – Ну так когда начнем?

– Да хоть сейчас. Минут через десять собирай своих орлов. Мы проведем три занятия: наш доктор расскажет про медицину, я – про беспилотники, а вот тот богатырь, – указал я на Бамута, – про пулеметы и огневой контакт с противником.

– Отлично! Тогда я созываю пацанов.

– Хорошо. Я отойду на минутку: надо вашего тыловика найти и сказать ему, что наша сделка отменяется.

– И это, епта, правильно, потому что он та еще крыса, с ним вообще дел иметь нельзя!

Тыловик, узнав, что обмен наградного пистолета на полезные в армейском быту ништяки отменяется, повел себя как-то странно. Он вроде как даже обрадовался этому, но при этом скорчил такую злую и раздраженную гримасу, что я решил подарить ему в качестве моральной компенсации трофейный штык-нож от немецкой штурмовой винтовки G3.

Хомяк нож забрал и почему-то поспешно убежал в расположение своего батальона. Я подумал, что просто так все это не закончится, уж очень странно вел себя зам по тылу мотострелков. Но о своем решении я нисколько не жалел. Мотострелки, возможно, скоро попадут на линию боевого соприкосновения, и им там те ништяки, которые я хотел выменять на трофейный пистолет, ой как пригодятся. А нас отводят в тыл, скорее всего, глубокий, поэтому мотострелкам спектроанализатор и дронобойка нужнее, чем нам.

Глава 7

Конюхов привел с собой шестьдесят человек. Все пришедшие были без шлемов, броников и оружия. Выглядело это непривычно – как будто я, одетый в шубу, оказался на пляже для нудистов. Между прочим, отсюда до линии боевого соприкосновения по прямой десять километров, а это значит, что не только «град» добьет как миленький, но и любая стволовая артиллерия калибра свыше ста миллиметров.

Удивительно, как располагу мотострелков до сих пор не раздолбали. Они тут стоят уже второй месяц, и за это время ни одного прилета. Да, раньше линия фронта была намного дальше, но сейчас, когда бои идут уже в городских кварталах Токмака, даже сюда может прилететь вражеский «пряник».

Скорее всего, командование мотострелков очень сильно полагалось на то, что здесь не было мобильной связи и рабочего интернета, поэтому мобики не могли связываться с внешним миром и, соответственно, выдать свое местоположение врагу. Но ведь была еще космическая разведка. Вражеская группировка спутников в космосе мелким неводом тралила всю линию боевого соприкосновения на сотни километров в тыл в поисках вот таких массовых скоплений военной техники и личного состава.

Мужики подобрались разного возраста, от совсем молодых двадцатилетних парней до уже зрелых мужиков пятьдесят плюс. Большая часть пришедших были добровольцы, то есть воевать они пошли не из-за повестки по мобилизации из военкомата, а вполне осознанно и по собственному желанию. Были среди пришедших и мобики, примерно треть от общего числа.

Усатый афганец был самым опытным и возрастным из них, звание у него старший сержант, а лет ему было шестьдесят. На войну попал добровольцем, причем не просто так, а подключив для этого старые связи: в военкомате никак не хотели призывать Конюхова.

Петр Михайлович числился командиром разведывательного взвода и, собственно говоря, весь свой взвод в полном составе и привел. К взводу Конюхова прилипли еще два десятка мотострелков, пришедшие по любопытству и за компанию. Ну и на момент начала занятий в расположении нашего батальона терлось еще около дюжины мотострелков.

Поскольку старший сержант Конюхов пожелал, чтобы его бойцов напугали до печеночных колик, то решено было, что последнее занятие будет проводить наш батальонный медик Жак, он же Жижин Андрей Константинович. Жак – высокий, стройный, подтянутый мужичок сорока пяти лет от роду, с прической футболиста Златана Ибрагимовича, с вечно красным лицом некогда сильно пьющего человека, серьгой в ухе и хамским отношением ко всем встречным начальникам.

Жак был человеком специфического чувства юмора, страшным матерщинником и обладателем богатого жизненного опыта. На гражданке он работал хирургом, но за пьянку его выгнали из хирургического отделения. Потом он работал участковым терапевтом городской поликлиники, оттуда его тоже выгнали за пьянство. Он трудился педиатром в детской больнице, и был также выгнан за пьянку. Последнее место работы Жака – скорая помощь, откуда он уже ушел сам – добровольцем на войну. Как ни странно, но, попав в зону боевых действий, Жак перестал пить. Не совсем, конечно, но многодневными запоями уже не страдал и всегда выглядел трезвым.

При этом медиком он был хорошим. Если рядовые бойцы ведут счет убитых солдат противника, то Жак вел счет самолично спасенных российских военных и гражданских, пострадавших в зоне боевых действий. Причем не просто тех, кому он вовремя сделал перевязку, наложил жгут или провел прокол легкого для вывода скопившихся газов. Нет, Жак вел учет тех, кому он провел хирургическую операцию в полевых условиях, понимая, что до госпиталя раненого не довезут.

За два года пребывания на войне Андрей Константинович Жижин записал на свой счет пятьдесят семь солдат и офицеров, которым спас жизнь в прямом смысле этого слова. Ну а скольким бойцам Жак помог не стать инвалидами, сохранив им конечности, и вовсе не перечесть.

Но при этом у командования Жижин был как кость в горле, потому что считал себя одновременно монархистом и коммунистом, оппозиционером и путинистом. Жак ругал всех и вся, яростно критикуя чиновников и генералов. Нашего комбата Рыжикова Жак уважал за его принципиальную жизненную позицию, но при этом частенько критиковал за то, что тот не проявлял должной гибкости, из-за чего батальон постоянно недополучал материальное обеспечение.

Вот лекцию Жижина я и решил приберечь на конец нашей программы, чтобы Жак хорошенько рассвирепел от глупых вопросов новобранцев и вошел в нужное состояние.

Я всегда преклонялся перед храбростью полевых армейских медиков. Это сколько же надо иметь в себе решимости, смелости и отмороженности, чтобы во время артиллерийского обстрела или ожесточенной перестрелки не прятать свое тело в укрытие, не поливать врага огнем из автомата, а лезть к раненому бойцу и оказывать ему помощь. Жак даже автомат с собой не носил, потому что предпочитал этот вес занять аптечками, жгутами, капельницами и носилками. Из оружия у него был трофейный «глок» и пара магазинов по семнадцать патронов в каждом. Ну и граната для себя, куда без нее.

Я установил несколько гоупрошных камер, чтобы одновременно снимать тренировки с мотострелками и земляные работы моих сослуживцев. Я вообще старался как можно чаще снимать разный материал: хотел после войны собрать все это в несколько документальных фильмов о родном подразделении. Мне очень нравилось возиться с камерами, снимать, монтировать видео, брать интервью. Для себя решил, что, как война закончится, поступлю на режиссера или опять буду развивать свой канал на YouTube^[3]. Посмотрим, дожить бы до конца войны.

– Погода сегодня хорошая, ветер и тучи, а значит, вражеские «птички» вряд ли прилетят. Если солнце и нет ветра, то такой толпой в одном месте собираться нельзя. Это вам на будущее! Перед тем, как мы начнем, я хотел бы, чтобы вы выключили камеры телефонов и не отвлекались на запись. Хотите оставить для памяти мой голос, поставьте на запись диктофон, а снимать не надо, потому что это отвлекает, – обратился я к собравшимся вокруг меня мотострелкам. – Сперва скажите, кто из вас оператор БПЛА?

В ответ повисла тишина. Никто из стоявших передо мной бойцов не вышел вперед, не поднял руку и не обозначил себя оператором беспилотника. Не понял, это же разведвзвод? Среди них что, нет ни одного, учившегося управляться с дронами?

– Не понял, – нахмурился я. – Вы же разведчики? Из вас что, никто не умеет обращаться с беспилотниками?

– Ну я умею, – подал голос один из бойцов. – На гражданке подрабатывал в кадастровом агентстве, снимал для них земельные участки.

– Сколько в вашем батальоне операторов БПЛА? – спросил я.

– Не знаю, – пожал плечами парень. – Вроде кто-то из офицеров был, но я не уверен. Да у нас и квадрокоптеров вроде нет. Хотя, кажись, один или два были. Я видел, как-то, когда приезжали журналисты и снимали про нас сюжет, им показывали один квадрокоптер и один сканер радиочастот, но сразу же, как журналисты укатили, все это спрятали в коробки. И, судя по внешнему виду коробок, квадрик оттуда нечасто достают. А что?

Охренеть?! Не верю своим ушам. Идет второй год войны, и на фронт прибывает подразделение, которое не укомплектовано средствами разведки?! Это как?! Ведь вроде уже всем, даже командованию в Москве, понятно, что дроны и средства борьбы с ними – это наипервейшее, чем должны быть оснащены российские военные на передовой. (Жак, правда, считает, что самое главное, что должно быть у бойцов, это опыт оказания первой медицинской помощи и необходимые медикаменты в достаточном количестве.)

Тут я осознал, что если бы не включил заднюю и все-таки выменял наградной трофейный ПМ на сканер и «мухобойку», то оставил бы батальон мотострелков вообще без ничего, потому что противодронная защита у них представлена единичными экземплярами. Пипец! Как будто боженька отвел меня от такого греха.

– А то, что без дронов и средств борьбы с ними большая часть из вас погибнет в первые же недели нахождения на линии боевого соприкосновения! – мрачно произнес я.

– Но у нас есть вон какой защитник! – мотнул собеседник головой в сторону поля, где стоял зенитный ракетно-пушечный комплекс «Панцирь С1». – Такой красавец любой дрон на подлете собьет!

– А если этих дронов будет пятнадцать штук, и будут они подлетать один за другим? А после них сюда прилетит пакет из шести «хаймерсов» или сорока карандашей «градов»? – уточнил я. – Или предварительно «панцирь» загасят противорадарной ракетой?

– И что тогда делать? – пожал плечами парень, работавший в кадастровом агентстве.

– Молиться, – буркнул я. – Где ваши укрытия? Где?! Вон посмотрите на моих боевых товарищей! – махнул я рукой в сторону, где часть бойцов «Десятки» копалась в земле, углубляя воронку от прилета снаряда. – Мы прибыли сюда ночью, а уже работаем над укрытием для личного состава, и это несмотря на то, что задерживаться здесь не собираемся и, как только комбат найдет транспорт, укатим в глубокий тыл. Но поскольку никто не знает, сколько нам здесь быть, то все равно копаем землю, вгрызаясь в нее. Потому что чем глубже укрытие, чем больше в траншее поворотов, тем больше шансов выжить при обстреле.

– Нам какой лагерь подготовили саперы, таким мы и пользуемся, – проворчало несколько голосов в толпе мотострелков. – Так что все претензии к саперам, это они не вырыли окопы нужной конфигурации и глубины.

– Это пипец! – Я выругался длинно, витиевато и со вкусом. – Это война! Здесь все не так, как в телевизоре! Никто за вас окопы копать не будет. Это ваша жизнь! Ваша! Если завтра сюда прилетит пакет «градов», то погибнете вы, а не саперы. Понимаете? Вы! Ваши жены останутся без мужей, а дети – без отцов. Война – это кропотливый, тяжелый труд, когда копать землю и носить тяжести приходиться намного чаще, чем стрелять во врага. Вы прибыли не на охоту и не на рыбалку. Это не развлечение! Это кровавый, потный, тяжелый труд. Не захотите копать землю, сдохнете ко всем чертям! Но не переживайте, – неожиданно улыбнулся я, – в скором времени вы сами поймете, о чем я говорю, и будете копать землю с неподдельным энтузиазмом и сноровкой.

– И что должно произойти? – недоверчиво нахмурившись, спросил паренек весьма офисной наружности.

– Обстрел! После первого же обстрела и первых «двухсотых», которые появятся на ваших глазах, вы как миленькие будете копать землю, углубляя окопы. В общем, про окопы вы поняли. – Я на секунду перевел дыхание и вновь продолжил: – Теперь про маскировку. Маскировать нужно все и всех: технику, окопы, позиции, себя, вооружение. Вражеские дроны летают в небе постоянно, причем сразу десятками. Какие-то просто наблюдают, какие-то выискивают цели для сбросов. Есть маскировочные сети?

– Нет, – хором ответили сразу несколько голосов.

– Хреново, – буркнул я. – Надо либо самим делать, либо напрягать волонтеров, чтобы они присылали.

– Дык как это – самим делать? Или волонтеров напрягать? Вон, жрачку и одежу шлют, уже спасибо, – раздался возмущенный голос из толпы. – Как же волонтеров можно напрягать?

– А вот так! – раздраженно выдал я. – Можно! Тыл нам помогает, но часто, в большинстве своем, простые граждане в тылу даже не знают, что особенно нужно на передовой. А здесь нужны беспилотники, спектроанализаторы, дронобойки, рации, маскировочные сети, медикаменты, турникеты, пластиковые стяжки, строительные степлеры, скобы к ним, лопаты, кирки и так далее. Без кваса, кока-колы и майонеза, который шлют волонтеры, вы проживете. Можно жрать один тушняк и консервированные каши; срать, конечно, потом напряжно, но если пить много воды, то запоров от такой диеты не будет. Тыл готов отдать нам последнее, так надо им сказать, что нужно на передовой, чтобы толк был, а не так, как у вас!

Я указал рукой в сторону располаги батальона мотострелков, где в поле громоздилась огромная свалка из ржавых печек-буржуек. Скорее всего, в самом начале зимы, а может, и в конце осени, по тылам прошло сообщение, что солдатики на передовой мерзнут в землянках и «блинах». Ну, тыл и начал слать сюда печки-буржуйки самых разных видов и конструкций в промышленных объемах. А сколько нужно печек на обогрев одной землянки? Правильно, одна! На большую армейскую палатку достаточно двух печек. А когда их присылают фурами и шлют осень, зиму и весну, то сколько получается печек-буржуек на фронте? Тысячи! И образуются вот такие завалы ржавых печек.

– У вас должна быть обратная связь с волонтерами. К примеру, у нас в батальоне все очень просто: бывшие бойцы нашего подразделения, которые из-за ранений больше не могут служить на фронте, активно помогают нам в тылу, организовав волонтерскую группу, которая заточена непосредственно под нужды нашего подразделения. То есть парни присылают нам только то, что реально нужно именно в этот момент. Маскировочные сети они и их жены, друзья и родственники мастырят сами, делая их той расцветки, которая нам нужна! Понимаете?

Вот взять бутылку кваса, – указал я на двухлитровку кваса, которую сейчас активно опустошал Бамут. – Сколько ей цена? Сто пятьдесят – двести рублей? Боец ее выпьет за пять минут и после этого смачно отрыгнет и забудет. Лучше на эти деньги привезти бинтов, жгутов или влажных салфеток. С учетом транспортировки сюда цена такой бутылки кваса возрастает в разы. Но это так, к слову.

Я оглядел притихших мотострелков и подмигнул Бамуту, который неожиданно оказался в зоне повышенного внимания. Семен в ответ на мое подмигивание показал мне дружеский «джамбо» и продолжил как ни в чем не бывало осушать бутыль с квасом. Когда в течение нескольких месяцев жрешь одну тушенку и консервированную кашу запивая обычной водой, частенько из луж и талого снега, то вот такой магазинный квас с кучей «ешек», консервантов и красителей в составе заходит как божий нектар: как будто и не бывает вкуснее напитка, как мамкино молоко для младенца.

– Так, теперь о безопасности. Надеюсь, что инструкторы на полигоне достаточно напугали вас всякими страшилками. Так вот, все еще хуже и страшнее. Вражеские спецы постоянно работают над тем, как бы половчее убить как можно больше российских солдат. Частенько сбрасывают с дронов «лепестки» в тех местах, где любят кучковаться солдатики, дозваниваясь до дома. Обычно это на возвышенностях. Еще вчера солдатик приходил на горку, чтобы полюбезничать со своей женой, а сегодня утром в траве на той же горке – россыпь из «лепестков». Он, такой воодушевленный, чешет себе, под ноги не смотрит, потому что все эти дни тут было безопасно, и ногой – бац! Бах!

В этот момент я сильно хлопнул в ладоши, имитируя подрыв «лепестка», и это заставило окружающих боязливо вздрогнуть.

– Ступню отрывает, солдатик падает мордой в траву и натыкается носом на второй лепесток. Бах! – Я вновь хлопнул в ладоши. – Лицо разбито в кровавую кашу: нос в одну сторону, нижняя челюсть – в другую, уши – в третью! Поэтому даже там, где вчера было безопасно, все равно надо смотреть под ноги. По тем же самым соображениям всегда – всегда! – вражеский трофей вначале дергаете крюком или сбиваете палкой и только потом берете его в руки. Враг минирует все! Абсолютно все! Ножи, каски, автоматы, магазины, бронежилеты, трупы, пулеметные коробки, банки с едой. Все! К примеру, идешь по опорнику, глядь – а на земле лежит чурбачок, в который воткнут нож. Ты нож цап рукой, чурбачок сдвинулся, а под ним «лягуха». Щелк! И пипец тебе и твоим товарищам!

– А как же трофеи собирать? – спросил парень, недавно выменявший у Бамута трофейный нож на комплект новенькой летней формы.

– Трофеи собирает специально обученная группа товарищей, у которой есть для этого опыт и нужные приспособления, – нравоучительным тоном заявил я.

– Дык они же все самое ценное себе заберут, – нахмурился собеседник. – Значит, одни лезут на штурм, рискуют своей жизнью, а другие собирают ништяки? Это несправедливо!

– Ну, во-первых, вы же не какие-нибудь пираты и бандосы, чтобы воевать только за трофеи, вы же российские солдаты. А во-вторых, должен быть четкий договор о дележе трофеев между всеми бойцами подразделения. Вы не каждый сам по себе, вы теперь боевой отряд, и если вы не сможете договориться в такой мелочи, как дележ трофеев, то как завтра кто-то из вас полезет под пули рисковать жизнью, чтобы вытащить своего «трехсотого»? Нет, так не бывает. Отряд, в котором есть какие-то склоки и противоречия, долго не живет. Еще вопросы?

И тут посыпались вопросы, причем по характеру этих самых вопросов сразу было понятно, что интересует мотострелков на самом деле.

– А много лично вы убили укропов?

– Много!

– А боевые исправно платят или задерживают?

– Не знаю, я полгода не проверял баланс своей банковской карты.

– А вдруг задерживают или вообще не платят?

– Да и пофиг, мы здесь не из-за денег воюем. Как вернемся в тыл, узнаю баланс карты; если были задержки или недоплаты, кишки на кулак финансистам намотаю.

– А если есть вероятность попасть в плен, то лучше сдаваться или отстреливаться до последнего?

– Отстреливаться, – тут же отозвался я. – А еще при себе надо иметь гранату последнего шанса, в отдельном кармашке, чтобы в горячке боя не израсходовать ее вместе со всем БК. Видел, как некоторые пацаны такие кармашки зашивают, чтобы наружу торчала только чека. В таком случае остается только дернуть кольцо и лететь навстречу архангелам. Не надейтесь забрать с собой побольше врагов, картинно поджидая их с гранатой в руке: опытный вражеский боец ударом ноги вышибет гранату и захватит вас в плен.

– Так, может, лучше все-таки сдаться в плен, чем погибать? Вон, по телеку постоянно показывают, что обмены происходят регулярно. Мы захватываем их военных, они – наших. Плен всяко лучше, чем смерть.

– А никогда не думал, почему журналисты частенько, говоря об обменах наших пленных, отмечают, что сразу после освобождения из плена наши военные вначале проходят реабилитацию у психологов, и только потом родным разрешают их увидеть. Никогда не думал, что за реабилитацию проводят с нашими освобожденными из плена бойцами? Или почему наши солдатики, побывав в украинском плену, иногда, вернувшись домой, вскрывают себе вены или вешаются?

– Нет, – пожал плечами спросивший меня о плене боец.

– В плену наших бойцов частенько насилуют, снимая это на камеру, а потом отснятое отправляют родным, детям, друзьям в социальные сети и паблики в мессенджерах. Может, повезет, и отделаешься только избиением, голодовкой и тяжелыми работами. Так что сам решай, сдаваться в плен или нет. У нас в батальоне добровольно никто в плен не сдастся, будем отбиваться до последнего. Причем частенько бывают вообще курьезные случаи, когда два бойца с ограниченным БК, по одному магазину на брата, берут в плен отделение вражеской пехоты, увешанное оружием с ног до головы, просто взяв их на испуг. Война – это лотерея, где выживание на восемьдесят процентов зависит от твоей выучки и на двадцать – от удачи.

– Ну а с дронами-то как быть? – спросил тот парень, что умел с ними обращаться. – Сколько их должно быть в батальоне?

– Чем больше, тем лучше. В идеале для каждого подразделения, которое выполняет свою задачу, должна быть минимум пара квадриков. То есть для тех, кто выполняет охрану подразделения – свои дроны, для разведчиков – свои дроны, для артиллеристов – свои дроны, для штурмовых групп – свои дроны. И у каждого из этих подразделений должны быть еще и противодронные ружья, и анализаторы частот. У нас в батальоне было около четырехсот бойцов, а квадрокоптеров различного предназначения – две дюжины. И это еще, как по мне, мало. Я бы довел их число до сорока-пятидесяти штук. Дроны такой же расходник на войне, как бронежилет, автомат или ботинки.

– А как лучше уберечься от сброса с дрона?

– Сбить вражеский квадрик. Они прекрасно сшибаются из стрелкового оружия. Если дрон принес с собой заряд, то перед сбросом он обязательно зависнет для прицеливания и снизится до ста метров. Чаще всего перед самым сбросом будет вспышка света. Принцип сброса на большинстве дронов типа «Мавик» заточен под светочувствительный элемент, который срабатывает на вспышку. Так что если заметили вспышку, то сразу же перекатывайтесь. Чтобы не прозевать ее, лежать надо на спине или на боку, глядя в небо. Но дроны опасны в первую очередь тем, что наводят и корректируют вражескую арту.

Мотострелки задавали еще много вопросов. Я старался отвечать односложно, экономя время, чтобы успели выступить Бамут и Жак. Находиться на открытой местности, да еще при таком скоплении народу, не хотелось до зуда под кожей. Все мое нутро буквально визжало от ужаса, крича, что я сошел с ума, представляя собой такую шикарную цель для оператора вражеского беспилотника.

– Давайте будем закругляться, – произнес я, демонстративно глядя на часы. – Сейчас с вами поговорит мой боевой товарищ с позывным Бамут, виртуоз и гений в управлении с пулеметом. После него наш медик Жак проведет с вами практические занятия. Слушайте их внимательно, потому что это спасет жизни вам и вашим товарищам.

Глава 8

Бамут проводит тренировки в своей специфичной манере – говорит тихо, бубня себе под нос, и больше показывает, как правильно обращаться с пулеметом, автоматом или гранатометом. Суть его тренировки всегда сводится к двум постулатам: первое – тренируйтесь всегда и везде; как только выдалась свободная минута, то сразу же тренируйтесь; второе – следите за оружием всегда и везде; как только выдалась свободная минута, то сразу же оглядите и проверьте оружие и амуницию.

Семен вертелся с пулеметом волчком, показывая, как легче и быстрее всего принимать разные позы для стрельбы, как удобнее менять пулеметные коробки, как заменять ствол, как правильно разместить на себе запасной БК, как быстро набивать ленты и так далее. Особое внимание Семен уделяет чистке и обслуживанию оружия. Вроде бы тут со времен создания первого АК ничего нового не придумали, но даже чистка оружия в мирное время отличается от реалий войны.

Так что если служили в армии или МВД, забываем, как надо чистить оружие перед сдачей в оружейку. Это когда ты все натираешь так, что принимающий, проводя пальцем по укромным местам оружия, не находит там следов масла; самые ушлые проверяющие берут для этого белую бумагу. Тут масло надо оставлять в большем количестве. Не заливать, конечно, но его слой должен чувствоваться. Если обслуживать автомат по такому принципу, то он ни разу не подведет вас в бою.

На войне очень жесткие условия эксплуатации, это тебе не стрельба на полигоне. Тут ты с ним бегаешь, ползаешь, приседаешь. Постоянные огневые контакты. А когда летние грозы с ливнями или форсирование рек, то автомат еще периодически и тонет. В окопах вода, всюду грязь, жирный чернозем.

В те моменты, когда нет времени почистить нормально, надо делать просто возможный минимум: отстегнуть магазин, извлечь патрон из патронника, снять крышку ствольной коробки. Далее перевернуть автомат и вытряхнуть из него грязь и мусор. Посмотреть в ствол на просвет и выбить грязь шомполом, если она там есть. После этого собрать обратно, предварительно проверив на загрязнение магазин. Все. Времени уходит тридцать секунд, а проблем в разы меньше. Можно это все сделать на ходу.

Чтобы не загрязнялся ствол, мы вставляли в него фильтр от сигарет или оборачивали ДТК слюдой от пачки сигарет. Кстати, ДТК необходимо снимать при чистке, смазывать резьбу, а то он прикипает насмерть. От сильных загрязнений хорошо помогает WD40, но после нее лучше проходить маслом. Вообще, у водил и других тыловиков можно достать все или почти все за бартер. У них просто фетиш на шевроны оппонентов и вещи с их символикой, например, кепки.

Лучше всего для чистки автомата подходит трофейная аэрозольная американская смазка. Очищает нагар в два счета, покрывает детали тонкой пленкой, не давая образовываться новому нагару. Классная вещь! Вообще, конечно, надо пользоваться специальным маслом и позаботиться об этом лучше заранее. От автомобильного образуется сильный нагар в канале ствола.

Чистить оружие надо всегда, а не только когда за это командир раз***ал. За новым пополнением надо следить, а то их вера в супернадежность АК может сыграть плохую шутку. АК надо чистить после каждых пострелушек и вообще всегда, когда появляется возможность. Если выбирать между «поесть», «поспать» или «почистить ствол», всегда выбираем последнее. Без вариантов! Причем чистить и обслуживать надо не только автомат, но и магазины к нему. Потому что они часто забиваются грязью, намокают, деформируются, и в них могут рассыпаться или ослабнуть пружины.

Поскольку Бамут говорил тихо, мне пришлось «озвучивать» его речи, выступая в роли громкоговорителя.

– Не должно быть в отряде только пулеметчика или гранатометчика, каждый боец должен свободно владеть не только автоматом, но и пулеметом, и гранатометом. Пусть гранатометчик со своим вторым номером тащат на себе РПГ-7 с «морковками» и «карандашами», а остальные бойцы в группе должны иметь при себе разовые «мухи» и уметь с ними обращаться. То же самое и с пулеметом: каждый боец в отряде обязан уметь обращаться с ним и обслуживать его. Также хорошо, чтобы в дальнейшем каждый из вас освоил азы стрельбы из миномета и вождение техники. Пусть не сразу и не все, но это надо уметь. Здесь, на войне, выживет и победит только тот, кто будет постоянно учиться и совершенствоваться! – громким голосом произнес я в заключение. – Есть вопросы?

– Нам все это уже показывали на полигоне, – проворчал здоровенный детина. – Ничего нового!

– Руки протяни вперед, – строго сказал ему Бамут и сунул в руки здоровяка снаряженный ПКМ, – и держи пулемет на вытянутых руках. Посмотрим, кто из нас продержит пулемет дольше!

– Начали! – дал я команду, клацая кнопкой секундомера на часах.

Здоровяк мотострелок выглядел великаном по сравнению с низким Бамутом, но вот ширина плеч у них была одинаковая, а если присмотреться к предплечьям, то у Семена они были заметно сильнее. Бамут вообще был сложен непропорционально: низкий рост, короткие ноги, широкие плечи и гипертрофированные, мощные предплечья. В армрестлинге – борьбе на руках – Семен укладывал любого противника, частенько выбирая себе в партнеры исключительно пулеметчиков из других подразделений, считая, что с обычным бойцом бороться не по-спортивному.

Уже через одну минуту у мотострелка начали дрожать руки, лицо его покрылось красными пятнами, выступил пот. Здоровяк закусил нижнюю губу и, болезненно кривясь, продолжал удерживать пулемет на вытянутых руках. Пулемет с пристегнутым к нему коробом на сто патронов весит около двенадцати килограмм. Вроде немного, но держать долго на втянутых руках такой вес даже тренированному человеку весьма тяжело.

– Держи! Держи! – начал подбадривать своего соперника Бамут. – Не руками держи, а спиной, ноги немного согни в коленях. Не смотри на пулемет, закрой глаза! Держи! Держи! Представь, что у тебя в руках твой ребенок и ты его держишь над пропастью! – громко кричал Бамут, подбадривая мотострелка. – Псих, время!

– Минута двадцать секунд! – отозвался я.

– Молодец, хорошо держишься! – похвалил мотострелка Бамут. – Отличное время, здоровый бугай. Надо продержаться еще минуту! Если хочешь, то можешь орать во весь голос и материться! Давай, держись! Держись!

Секундомер показал одну минуту пятьдесят секунд, когда мотострелок не выдержал и обессилено поставил ПКМ на приклад.

– Да, вам все эти упражнения показывали на полигоне, – произнес Семен, продолжая как ни в чем не бывало держать ПКМ на вытянутых руках. – Но если бы вы их ежедневно отрабатывали, то ваши мышцы укрепились бы, и это пригодилось бы вам в бою. Одно дело – отработать на полигоне, с минимумом снаряжения на себе, упражнение по стрельбе на время, и совсем другое дело – вести напряженный бой в течение нескольких часов, а то и дней. Забитые, вялые, нетренированные мышцы приводят к снижению скорости передвижения, потере боеготовности и, как следствие, к гибели. И заметьте: если самый здоровый из вас продержал пулемет всего две минуты, то сколько его продержит обычный боец? А пулеметчик в бою – это не просто боец с пулеметом, это уверенность в себе всего подразделения, ибо ничто так не укрепляет боевой дух, как стрельба меткими очередями своего пулемета!

О! Бамут оседлал любимую тему. Про богоизбранность пулеметчиков и их уникальность в стрелковом бою Семен мог рассуждать часами. У него даже голос окреп, он уже не бубнил себе под нос, а громко и четко произносил свои речи.

– Может у кого-то есть вопросы? – перебил я Бамута. – А то нам надо переходить к медицине.

– А какой пулемет лучше: наш ПКМ или немецкий MG-3? – спросил один из слушателей.

– Оба пулемета хороши, – ответил Бамут. – «Ганс» – хорошая машинка, убойная и скорострельная. Сделана по уму. Данный агрегат хорошо использовать, сидя в обороне. Скорострельность просто поражает: более чем в два раза выше, чем у ПКМ. Но, с другой стороны, редко работаешь длинными очередями, в основном короткими и одиночными, поэтому это не такой уж и плюс. Мне очень нравится ручка затвора, она весьма ухватистая, и в темноте в перчатках удобно за нее браться. Интересно происходит замена ствола. Справа в кожухе есть отверстие и специальная ручка. Удобно менять лежа и одной рукой. Еще интересны сошки. Они у ствола как бы на шарнирах. То есть пулемет можно положить на землю, а при необходимости берешь его, толкаешь вперед, и он встает на сошки.

Бамут отложил в сторону ПКМ, который все это время держал на вытянутых руках и, подняв с земли трофейный MG-3, принялся рассказывать о «косторезе», тут же сопровождая все свои слова наглядными действиями.

– БК к нему у нас полностью трофейный. Натовский патрон калибра 7,62/51. Отличие от нашего в том, что БК на ПКМ идет в цинках. Пулеметчик каждый раз снаряжает старую ленту новыми патронами. Скоро поймете, что это очень нудное дело, которое занимает много времени, а патроны вылетают за считаные минуты. А вот с немцем не так. Тут БК идет в лентах, так как лента одноразовая. Думаю, что снаряжается заводским способом. Все подогнано идеально, и осечек практически не бывает. Гильзы и части ленты выбрасываются не вбок, как у ПК, а вниз. Это удобно, потому что горячая гильза уже не прилетит соседу в лицо. БК все в зеленых пластиковых контейнерах с отодвигающейся крышкой. Сдвинул крышку, а там тебе край ленты. Вытянул, зарядил и работай. Или металлические цинки с защелкой. Защелку отстегнул, крышка открылась, и там готовая лента. И никаких тебе открывашек, как на наших цинках, все для людей. Но к пулемету, как у нашего ПКМ не пристегнешь. А это минус!

Семен на секунду замолк, переводя дыхание и обдумывая, что бы еще рассказать, и через мгновение продолжил:

– Кстати, все ленты, что нам попадались, были снаряжены так: три бронебойных патрона, два обычных и один трассер. Замечу, что наши не-братья очень любят бронебойные патроны. Почти все найденные магазины для АК снаряжены или на сто процентов бронебойными или чередуются с обычными. У «ганса» есть следующая особенность: сначала мы передергиваем затвор, потом открываем крышку ствольной коробки, ставим ленту и ведем огонь очередями. Если сделать как на ПКМ – вставить ленту, передернуть затвор, – то выстрел будет одиночный. Передернешь затвор снова – и опять одиночный. Это его особенность. Также и на пулемете «максим».

Бамут отложил немецкий пулемет в сторону, прокашлялся и продолжил свою речь. Похоже, он свыкся с ролью докладчика, потому что его голос окреп, и мне не надо было усиливать его бубнеж.

– Про пулеметы вроде все. Еще раз хотел бы поговорить про стрелковую подготовку. На полигоне вас гоняли в тепличных условиях: минимум БК, зачастую без броников и шлемов, земля под ногами ровная, без камней, мин, мусора и грязи. Правильно?

– В общем-то да, – за всех ответил Конюхов. – А как надо было?

– Меняем размеры мишеней. Противник обычно высовывается не так явно, как поясная или ростовая фигура на стрельбище. Да и мишень «десять-А» – пулеметный расчет из курса стрельб, срисованный с немецкого расчета МГ-42, – в жизни никогда не встречается. С помощью щитов строим окопы, комнаты, углы зданий и стреляем из неудобных положений: из-за укрытия, лежа, стоя, с колена, ничком, на боку.

Бамут говорил громко, цедя каждое слово, словно забивая гвозди в крышку гроба тех, кто до сих пор учит новобранцев по старым правилам.

– Выкапываем мини-колею на полколеса бэтээра или «Урала» и учимся стрелять лежа на боку или ползти на боку вдоль колеи, при этом попутно стреляя по мишени. Каждый снаряжает магазины и ленты патронами НЕ самостоятельно и вставляет между патронами стреляные гильзы. Во время стрельбы это вызывает задержку, которую придется устранять. Можно и самому снаряжать магазин, но тогда будешь подсознательно ждать подвоха, а это уже не то.

Чтобы убить все разговоры о том, что можно сбить квадрокоптер, поднимите «птичку» на ее рабочую высоту. Когда народ поймет, что его просто не видно, спускайтесь до момента, пока дрон не станет слышно. Получается прицелиться? Нет? Тогда привязываем к дрону шарик на тонкой длиной ниточке и в метрах двадцати-тридцати летаем над позициями. Если сбили, то удача сегодня на вашей стороне. Если нет, то поднимаемся на сто метров и улетаем. А после подводим итоги и думаем, где взять ЭМИ-ружье или хотя бы анализатор частот для более толкового противодействия.

Даже если у вас нет плана БСО, БСВ или ситуационных стрельб, то все равно отрабатываем действия в составе двойки, тройки с учетом вводных – оказания помощи при ранении или эвакуации. И неплохо бы не забыть взять на занятия экипаж бэтээра. Пусть тоже постреляет, а личный состав потренируется спешиваться с техники, открывать и закрывать люки, крутить башню, доставать раненых из машины. А закончить это славное мероприятие можно ускоренным передвижением в пункт эвакуации ввиду ожидаемого удара артиллерии.

– Еще вопросы есть? – спросил я и тут же поспешно добавил: – Ну, раз нет, тогда переходим к медицине. Прошу любить и жаловать – наш батальонный медик Жак. Между прочим, на гражданке – хирург, терапевт, педиатр и врач на «скоряке».

– Так! Первый, кто скажет, что для остановки кровотечения можно использовать женские тампоны, получит пулю в ляжку и пачку «тампаксов»! – Жак вытащил из кобуры «глок» и взмахнул им пару раз в воздухе. – Ясно?

– Да! – хором отозвались недоуменные мотострелки.

Жак частенько начинал свои лекции перед новобранцами с вопроса про тампоны. Причем в первый раз все-таки нашелся смельчак, который посмел возразить нашему Пилюлькину и начать с ним спор о правильности применения гигиенических тампонов в качестве кровоостанавливающего приспособления во время пулевых ранений. Жак пытался доходчиво объяснить, почему так делать нельзя, но спорщик не унимался. Потом Андрюха психанул и прострелил оппоненту ногу, сорвал с его разгрузки аптечку, в которой как раз было несколько тампонов, и предложил с их помощью остановить кровь.

Ох и досталось тогда Жаку на орехи, даже посадить его хотели, но Рыжик смог отбить нашего Айболита, строго-настрого запретив стрелять в новобранцев и мобиков.

Когда пуля входит в тело, то это как если уронить камень в ведро с водой. Вода расплещется в разные стороны, и сверху даже будет видно дно ведра, в которое влетел камень, увлекая за собой пузырь воздуха. Это называют кавитацией. То есть когда пуля влетает в тело, она оставляет на входе маленькую дырочку, а внутри создает такую пещеру из расплескавшегося мяса. И все это дело кровоточит.

Если совать тампон в маленькое входное отверстие от пули, то, во-первых, придется разорвать это маленькое входное отверстие, нанося дополнительную травму, а во-вторых, внутри будет пещера, в которой одинокий тампон будет просто болтаться, впитывая кровь. А крови он впитывает мало – пару чайных ложек. Но даже если бы тампон впитывал литр крови, то и это бы не помогло. Потому что кровь не надо впитывать, ее надо удержать в кровеносных сосудах.

Поэтому надо засовывать в рану гемостатический бинт, или просто бинт, или даже свою футболку и утрамбовывать их туда, чтобы прижать кровоточащие сосуды. Туда надо давить! Помните пещеру из мяса, которую сделает пуля внутри вашего тела? Эта пещера вся будет усыпана порванными кровоточащими сосудами. Их все, все одновременно, надо пережать! Поэтому в рану напихивают очень много любой ткани, лучше гемостатического бинта, так, чтобы эта куча буквально вываливалась из раны, а потом давят туда не меньше трех минут, наваливаясь всем своим весом. Если кровь остановилась, что сверху еще прибинтовывают давящую повязку, которая давит, и давит, и давит.

Проверял ли кто-нибудь действие тампонов на раны? Нет, никто такой чепухой не занимался. Просто потому, что придется смотреть, как живое существо умирает от кровотечения. А это неэтично.

– По херу, какого цвета кровь вытекает из раны, венозная или артериальная. Когда она впитывается в камуфляж, она в любом случае становится черной. Ваша задача – остановить кровь как можно быстрее. Счет идет на минуты, поэтому сперва ставим жгут или турникет, а потом уже все остальное.

– ЖОПА! – неожиданно выдал один из слушателей в первом ряду.

– Согласен, братан, жопа полная! – пошутил Жак, вызвав волну хохота среди мотострелков. – Надеюсь, ты знаешь расшифровку этой абракадабры, а не просто хвастаешь своей пятой точкой?

– ЖОПА, а точнее, ЖОПЭ – это аббревиатура, которая раскрывает всю суть тактической полевой медицины, – с охоткой отозвался говорливый мотострелок. – «Ж» – жгут, то есть надо остановить кровь. «О» – обезболивающее, надо вколоть обезболивающее. «П» – перевязка раны, то есть надо наложить тугую повязку. Ну и «А» или «Э» – автомобиль или эвакуация, то есть надо эвакуировать раненого в ближайший госпиталь.

– Все правильно, – кивнул Жак, – но я бы внес кое-какие поправки. Во-первых, жгут нужен, только когда он нужен, а именно для остановки крови, когда не справляется давящая повязка. Во-вторых, обезболивающее нужно только тогда, когда раненый может не пережить транспортировку. Понятно или надо растолковать?

– Растолкуйте, – раздалось сразу несколько голосов.

– В общем, если нет необходимости, то жгут лишний раз не используйте, потому что резиновый жгут, как правило, одноразовый, особенно в руках неопытного юзера. Опять же, если жгут стоит долго и его не ослабить, то можно лишиться конечности. Я видел много раз, как из-за не снятого или не ослабленного вовремя жгута раненые теряли целиком всю ногу, хоть ранения у них были плевые, даже кости и крупные кровеносные сосуды были не задеты. Не снятый вовремя жгут приводил к тому, что ногу или руку приходилось отрезать «под корень». В идеале практика следующая: наложили жгут, тут же повязку, ослабили жгут, посмотрели – если повязка держит, то снимайте на хер жгут. В этом плане хороши турникеты, их вертушкой можно очень легко ослаблять и затягивать жгут. С этим понятно?

– Вы забыли еще сказать, что надо фиксировать время наложения жгута, – подал голос кто-то из мотострелков, – писать на бумажечке и засовывать под жгут.

– Бумажечку можешь засунуть себе в жопу! – тут же огрызнулся Жак. – Запомните: все, что вы хотите передать медикам в госпитале – время наложения жгута, время введения обезболивающего, группу крови пострадавшего или его аллергию на какие-то медицинские препараты, – надо писать маркером на открытых участках тела, лучше на лбу.

В группе слушателей раздались сдержанные смешки: мотострелки расценили слова Жака как шутку.

– И это, мать вашу так, не смешно. Вот когда бумажечку со временем наложения жгута при вашей транспортировке профукают, из-за чего вам отчекрыжат ногу до самых яиц, тогда вы уже ржать не будете. Лучше лежать на больничной койке без части ступни, чем без ноги целиком. По этой же причине лишний раз без надобности обезбол лучше не колоть. Никто за вас не будет ослаблять жгут каждые сорок минут. Вас притащили на эвакуационно-сборочный пункт, а там таких, как вы, уже лежит человек сорок, и новых раненых все притаскивают и притаскивают. Рук не хватает. А вас уже обкололи обезболом, и вы ни хрена не соображаете, потому что пребываете в сладкой дреме!

Лицо Жака, и без того красное, стало похоже цветом на вареный буряк.

– И всем похрен, сколько стоит у вас на ноге жгут. А когда через пару часов обезбол отойдет, или вас наконец доставят в полевой госпиталь и до вас дойдет очередь, то выяснится, что жгут стоит уже три часа, из-за чего в вашей ноге произошло омертвение тканей, и теперь ее только резать, причем до того места, где стоял жгут, то есть по самые яйца. А у вас было сквозное ранение в ногу, которое на целостность конечности никак не влияло, и можно было ослаблять жгут каждые полчаса или вообще отделаться давящей повязкой. И нога была бы сохранена!

– И что теперь, боль терпеть? – нахмурился один из бойцов.

– Да! Да, терпеть! Если ранение предполагает, что раненый может нормально выдержать транспортировку до госпиталя, то обезбол колоть не надо. Потому что вам на сборочном пункте или по пути к нему сердобольные сослуживцы могут еще пару раз вколоть обезболивающее. Никто не будет там рассматривать какие-то бумажки, подсунутые под жгут. И вы получите передоз, отчего умрете в дороге. Поэтому все надписи только маркером на лбу, груди, плече и так далее. Я, работая на скорой, столько раз видел, как маленькие дети или подростки терпели боль при таких травмах, при каких на передовой уже вкололи бы по два тюбика обезбола. Частенько в «травму» привозили на своем транспорте людей с оторванными ногами, открытыми переломами, торчащими из грудных клеток и животов арматуринами. И все без единого укола обезболивающим. Ясно?

– Да, – совсем уж притихшими голосами отозвалась толпа слушателей.

– И кстати, когда оказываете первую помощь раненому товарищу, особенно тем, кто получил контузию, всегда убирайте в сторонку его автомат, а также нож и гранаты, ну или контролируйте их руки. Потому что он может неожиданно прийти в себя и решить, что вы – враг, который потрошит его. В лучшем случае начнет орать от страха, в худшем – убьет вас. Запомнили?

– Да.

Настроение мотострелков падало все ниже и ниже.

– Так, и самое главное: каждый боец должен уметь оказать сам себе первую помощь. Причем в надетом бронежилете и с помощью только одной руки. Учитесь завязывать жгуты зубами и делать жгуты из подручных материалов. Если сам себе не поможешь, а будешь ждать, пока до тебя доберется медик, то сдохнешь к херам собачьим. Ясно? Вопросы есть? Спрашивайте все, что хотите, не стесняйтесь, глупых или стыдных вопросов не бывает. Могу рассказать про лечение геморроя, мозолей, пролежней, натертостей, вросших ногтей и тому подобного.

Тут же, как из щедрого ушата, хлынул поток вопросов. Спрашивали о разном, и Жак старался ответить всем.

Я отошел от группы мотострелков и решил заняться варкой кофе. Пакетик с молотым кофе надыбал где-то Бамут, чтобы сварить кофе духам. Семена тоже беспокоило расположение нашего батальона на открытой местности, да еще и по соседству с беспечными мотострелками. Вот пулеметчик и озаботился добычей кофе, чтобы задобрить наших ангелов-хранителей. Сигареты, сникерсы у нас и так были, а вот запасы молотого натурального кофе давно закончились. Растворимый кофе духи не признавали, как и российские аналоги шоколадно-орехового батончика «Сникерс».

Я варил кофе так же, как (я видел это много раз) варил кофе мой первый командир – Стас Крылов с позывным Псих. Собственно говоря, мой нынешний позывной – это наследство погибшего Крылова. Он после смерти завещал мне свое прозвище, а до этого меня звали Сюткиным (этот позывной придумал Крылов, когда узнал, что меня зовут Валера).

В цинк из-под патронов насыпан песок, под цинком разведен огонь, а в песке стоит железная кружка, в которой варится кофе. Потом кофе перельется в два колпачка от взрывателей минометных мин. Колпачки с кофе, зажженная сигарета и сникерс, разрезанный на две части, будут оставлены где-нибудь в укромном месте. Это подношение для духов – Психа и Сникерса, которые погибли в бою с нацистами из батальона «Готенланд». Псих, он же Стас Крылов, и Сникерс, он же Павел Сахаров, – наши с Бамутом ангелы-хранители, которые оберегают нас на этой войне.

Говорят, что на войне, в окопах, атеистов не бывает. Дескать, как только попадаешь под массированный артиллерийский обстрел, так тут же начинаешь молиться всем богам, лишь бы выжить. Это правда! Только бойцы при этом не обязательно обращаются к христианскому Богу, Аллаху или Будде. Нет, зачастую они готовы уверовать в Тора, Вальхаллу, Велеса, Сварога, Перуна, черта лысого и прочее пастафарианство.

Я искренне верил, что наши боевые товарищи Псих и Сникерс, погибшие больше года назад, сейчас оберегают не только нас с Бамутом, но и ост

Скачать книгу

Серия «Военная фантастика»

Выпуск 254

Глава 1

Поэтому на легкую бронетехнику стали устанавливать дополнительные решетчатые экраны.

Такие решетки стоят и на наших машинах. Танки одинаковые, решетки тоже одинаковые.

Сейчас в дело должен будет вступить Бамут с пацанами, а значит, украинских вояк ждет неожиданный сюрприз.

Глава 2

– Псих, надо задвухсотить «страйкер», – больше попросил, чем приказал мне комбат Рыжик. – Сделаешь?

– Попробую, – ответил я.

Ни хрена себе! Такого поворота событий я не ожидал!

Меня засекли! Надо валить по-быстрому.

Глава 3

Ну почему?!

Могли бы работники военкомата сказать правду – что война на самом деле нечто иное.

Но это все попервоначалу, особенно когда садят чем-то мощным, типа 122-, 152- или 155-миллиметровым. А потом даже к этому привыкаешь. Боишься, конечно, но не так сильно. А если еще удалось надежно спрятать свое тело, то совсем красота, можно и вздремнуть малешко. Нет, полноценного сна, конечно, не будет – где вы на войне, особенно на передовой, видели, чтобы бойцы нормально, полноценно высыпались? Просто на какой-то миг часть мозга отключится, и произойдет небольшая перезагрузка психики.

Глава 4

Из омута беспокойного сна меня вырвал яростный шепот, раздававшийся снаружи.

– Псих! Псих! – слышалось поблизости. – Братан, ты где?

– В пи***е, на верхней полке, – таким же шепотом ответил я, передразнивая звавшего меня парня.

– Епать-копать! Фу ты, бляха муха, напугал, зараза! – раздался за дощатой перегородкой испуганный матерок.

Я из богатой, обеспеченной семьи. Получил хорошее образование, знаю три иностранных языка, английский для меня как второй родной. Еще два года назад я был популярным блогером с несколькими миллионами подписоты. Канал на YouTube[1] приносил мне неплохую прибыль, которая, в сущности, была мелочью по сравнению с дивидендами, которые я получал со счетов своих родителей. Когда началась война, я учился на третьем курсе МГТУ. До этого были два курса МГИМО, но после смерти родителей я ушел оттуда и решил, что буду учиться на инженера, а не на дипломата, как они хотели. В общем, у меня все было хорошо, успешно и сыто. Жрал с золотого блюда и срал в золотой унитаз.

– Ага, – кивнул я. – Подумал, что если бы не война, то хрен бы когда я мог лицезреть твою рожу.

– Где остальные?

– Ковалев словил осколок, рядовые Стылов и Тычин эвакуируют его в тыл, а я пошел тебя искать.

– Серьезное ранение?

– Знатно ты этот «страйкер» причесал, я успел на камеру все заснять. Круто вышло!

– Новые шузы? – спросил я.

– Вообще-то, «shoes» в переводе с английского – это и есть «обувь», – пояснил я другу.

– Да? – удивился Бамут, но тут же поправился: – Я и так это знал. Но новые ботинки – это еще не все.

– Что еще?

– И где он?

– Молодчага! – похвалил я друга.

– Все нормально, – отмахнулся я. – Тебе, сиволапому, не понять тонких струн моей души.

– Ага, ты своими струнами тут особо не звени, а то сейчас с коптера скинут ВОГ – и звиздец.

– Ветер поднимается, «птички» в такую погоду не летают, – ответил я.

С воздуха тебя крайне плохо заметно, если:

– ты в укрытии и не двигаешься: главный фактор, по которому видно с воздуха, – движение;

– ты в тени от предметов;

– ты сидишь, а не лежишь: с воздуха не виден силуэт.

Ты хорошо заметен, если:

– двигаешься;

– на земле различимы твои следы;

– тебя видно в тепловизор.

Не тупи, не ссы, и все будет хорошо!

Глава 5

– Бамут, а где твое пончо? Ты куда его дел?

– Носилки из них с пацанами сделали, чтобы они могли раненого тащить. А что?

– Ничего. Рыжик, как увидит, на чем вы раненого принесли, так всем таких люлей всыплет, что мало не покажется.

– Документы его.

– А вот еще и фотка занимательная есть.

– Вот ты зануда! – скривился Бамут. – Ладно, будь, по-твоему.

– Так точно, товарищ майор, – хором ответили мы с Бамутом.

Глава 6

– А почему здесь написано «ЗСУ»? – хмурясь, спрашивает зам по тылу. – Должно же быть «ВСУ».

– А так можно?

– Можно, если осторожно, – буркнул я. – Ну так что, по рукам?

– По рукам, – широко улыбнулся хомяк.

– Договорились, – болезненно морщась, произнес тыловик. – А себе чего не оставил такой знатный трофей?

– А зачем он мне?

– Ну как же? Это же пистолет, он всегда в бою пригодится, – искренне удивился тыловик.

– Мне пистолет в бою не нужен, – отмахнулся я, – у меня автомат есть.

– Валера, – представился я, протягивая руку для приветствия. – Слушаю.

– А у вас боевой опыт есть?

– Ну не знаю, – притворяясь усталым и замученным жизнью, протянул я. – Мы только вышли из боя, парни устали.

– Просто кваса, епта? – удивленно округлил глаза собеседник.

1 РКН: сайт нарушает закон РФ.

2 Песня «Звезда по имени Солнце» группы «Кино».

Скачать книгу

Zадача будет выполнена! Ни шагу назад бесплатное чтение

Николай Марчук Zадача будет выполнена! Ни шагу назад

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Николай Марчук
Zадача будет выполнена! Ни шагу назад