Море на Рождество бесплатное чтение

© Н. Корсак, текст, 2024

© Издательство «Четыре», 2024

I

Тяжело жить на севере с южным именем. Её звали Дафна Илиади. Во всём Марбурге только она Дафной и звалась! Среди местных девчонок встречались Марты, сотни Брунгильд, пронырливые Клары и тысячи хорошеньких Агнесс. Ох уж эти зеленоглазые красавицы с царственными фарфоровыми лицами! Ни грамма румянца! По городской мостовой все они ступали кротко, как ягнята по росистому лугу.

Все девочки носили нарядные береты с тяжёлыми брошами, накрахмаленные чепцы или покрывали голову колючими шерстяными платками. Так они прятали свои юные мысли от пронизывающих марбургских ветров. В те времена в моде у школьниц были сизые строгие пальто с деревянными пуговицами. А Дафна носила старую жёлтую куртку, что досталась ей от матери. Невыносимо длинные рукава Дафна подворачивала два раза. На правом красовались крапинки синей краски. Никак они не отстирывались! На воротнике бирюзовыми нитями были вышиты волны, а над ними солнце размером с бронзовую драхму. Вещицу давно насквозь продувало ветром (особенно в конце ноября). А одноклассницы, заметив Дафну у школьных ворот, всё подшучивали: «О, цыплёнок скачет! Цып-цып-цып! Пи-пи-пи! Клюй пшено, смотри не спи!»

Пшена Дафна не клевала. После этих шуточек она бежала домой. Без свежих знаний по физике, химии, математике… а бывало, даже дралась с обидчицами. Тогда девочки звонким хором жаловались директору школы на царапины, укусы и синяки, полученные в дамском бою. Дафна Илиади сражалась искуснее любой амазонки. За что её матери частенько попадало на родительских собраниях. Но утром первого декабря тысяча девятьсот… неважно какого года Дафна решила не связываться с курносой Кларой Кёнинг, дочерью местного судьи. И на её язвительное: «Пи-пи-пи! Скоро Рождество, может, попросишь у матушки новую куртку?» – Дафна смолчала. Уселась за парту, открыла потрёпанный учебник географии. И уставилась на карту мира. В ушах у девочки всё гудело, в горле першило, слёзы щипали глаза. Обычно так приходит простуда. Дафна еле сдерживала кашель. Бдительная Кларочка брезгливо хмыкнула и уселась подальше. Переманила за собой и других девочек. А Дафне было всё равно, что она сидит одна. Все её мысли столпились далеко от школы. И сердце стучало на окраине города, в низком доме на берегу спящего Лана. Там, где под стёганым одеялом в носках из овечьей шерсти лежала её мать – Мирра Илиади.

На рассвете она захворала. Кашель лаем вырывался из горла. Руки сковал холод. Но она сказала Дафне:

– Не беспокойся. Иди в школу, учись! Учись, несмотря ни на что. Да-да, и дома у нас много книг. Но школа даёт и другие знания. Не хочу, чтобы тебя выгнали. Веди себя хорошо. Обещаешь?

– Обещаю, – тихо ответила Дафна и нехотя вышла из дома.

С появлением в классе фрау Фогель, учителя географии, ученицы пропели: «Доброе утро, фрау Фогель».

– Доброе! Ах, и Дафна? Рада видеть вас на моём уроке, – поправляя круглые очки, улыбнулась фрау. – Первый раз в этой четверти?

– Вы правы. Простите, – прошептала Дафна.

– Прощаю. К тому же ваша мать утверждает, что в географии вы своего рода доктор наук, – улыбнулась учитель.

– Доктор! Такого доктора лечить надо, – затарахтели на задних партах Клара Кёнинг, Клавдия Вольф и Гертруда Бэйкер.

– Тихо! – потребовала фрау Фогель. – Вы, Дафна, словно инопланетянка. Они вас не принимают. Так и не смогли подружиться с классом?

– Она и не собиралась! – вмешалась Кёнинг.

– Да она со странностями! Я слышала, как она с рекой разговаривает, – прошептала Вольф.

– Да-да! А ещё она дерётся! – не выдержала и кудрявая Гертруда.

– Довольно! – остановила девочек фрау Фогель. – Дафна, к доске! Буду рада, если ваша матушка окажется права. Ну, поразите меня?

Одноклассницы Дафны, как лисицы в ожидании зайца, навострили уши и хищно прищурились. Они надеялись, что Дафна проглотит язык, или упадёт в обморок, или перепутает Азию с Европой. И как же удивились они, когда прогульщица без запинки рассказала, что «Евразия – это крупнейший материк на Земле, и занимает он свыше пятидесяти тысяч квадратных километров», что «в мире больше восьмидесяти разных морей», а египетская пирамида Хеопса – «одно из самых впечатляющих чудес света» [1].

Затем Дафна с лёгкостью назвала страны и столицы: во Франции – Париж, в Германии – Берлин, в Италии… Рим. И тут фрау Фогель сказала:

– Не-ве-ро-ят-но!

А вот у одноклассниц, даже у Клары Кёнинг, не было слов. Ещё вчера Кёнинг мучительно долго вспоминала, где живут быстроногие кенгуру. В Австрии или в Австралии? Или сразу в обеих странах? Хорошо, что фрау Фогель не умела читать чужие мысли. Вот бы она позабавилась!

– Присаживайтесь, Дафна! Прекрасный ответ, – сказала учитель. – Если вы и в других дисциплинах сильны, как в географии, то не страшно разок пропустить школу. Ох, что это я такое говорю!

После полуденных занятий Дафна вновь встретила фрау Фогель. Та несла учебники географии, новые, с блестящими обложками. С виду тяжёлые.

– Вам помочь? – спросила Дафна.

– Благодарю, знания… они ведь никогда не были лёгкой ношей, – улыбнулась фрау. Дафна с пониманием кивнула. – Как прошли другие уроки? – спросила учитель.

– Хорошо. Спокойно, – ответила Дафна.

– Тебе нужно подружиться с девочками, а то ты как…

– Инопланетянка? Да, вы это уже говорили, – хмыкнула Дафна. – И куда же мне деться? На карте вашего мира есть такое волшебное место?

– Хм, не знаю, – рассмеялась фрау Фогель.

– А вы сами хотели бы куда-нибудь деться? – спросила Дафна.

– О! Скажу тебе по секрету: очень! Особенно, когда директор вызывает… Но ты об этом ни-ни. Молчи, в общем, – попросила фрау.

– И я бы хотела деться, – мечтательно сказала Дафна. – На море. С мамой. И навсегда.

– Ох и мечтательница ты! Сложно тебе, ласточка, будет! С такими-то мечтами… С мечтами всегда сложно. А без них невыносимо. Ну, спасибо за помощь. А теперь домой! – и фрау погладила Дафну по всклокоченным волосам.

Мороз в Марбурге свирепствовал. Вместо пушистого снега декабрь послал в город северный ветер и колючую морось. Дафна по уши нырнула в шарф, как черепаха в свой панцирь. И припустила домой быстрей керинейской лани [2]. По пути она заскочила к местному фармацевту за микстурой для матушки. А тот возьми да и потребуй в два раза больше денег, чем дала ей Мирра.

Когда Дафна попросила записать микстуру в долг, господин Гольфингер ещё и рассердился:

– Зачем болеть, если нет денег на лекарства?

– Господин Гольфингер, – настаивала Дафна, – вечером я принесу вам ещё, а сейчас… продайте вот за эти… – и она протянула ему две помятые коричневые банкноты.

– А если не принесёшь?

– Принесу!

– Беги-ка ты отсюда. Не мешай. Деньги найдёшь – добро пожаловать.

Отчаянно хлопнув дверью, девочка выбежала на улицу. Ветер стих. И тут Дафна увидела, как на городскую площадь с грохотом и свистом въехала огромная повозка, запряжённая пёстрыми лошадьми. В гривах блестели красные банты, из ноздрей валил пар. А кучер, толстопузый рыжеволосый господин, накручивая свою длинную бороду на указательный палец, пел:

Дафна с любопытством подскочила к повозке, где под толстой мешковиной и правда бренчали гирлянды и благоухали ёлки.

– А сколько стоит веточка? – спросила она господина.

– Веточка-приветочка? – пропел он.

– Самая маленькая! – уточнила Дафна.

Придержав лошадей, незнакомец ловко спрыгнул с кóзел. Словно фокусник, он запустил свою перчатку под мешковину и лёгким движением руки вытащил оттуда пушистую, краше павлиньего хвоста, мягкую еловую веточку. Дафна смущённо прошептала:

– Наверное, дорогая?

– Не дороже твоей улыбки, – ответил господин. – Держи, кареглазка, это – подарок! – и скомандовал лошадям: – Но-но! Рождество на носу! Я на ярмарку везу…

– Спасибо! – прокричала Дафна. И, отныне счастливая, полетела домой.

Вот только дома матушка Дафны по-прежнему лежала без сил. Её лоб, щёки, нос, губы – всё превратилось в серую карнавальную маску из тоски и печали. Лишь в глубоких тёмных глазах горел чуткий материнский огонёк. Стоило Дафне вернуться, как он стал ярче!

Мирра улыбнулась.

– Как ты? – спросила дочь, протягивая матушке еловую веточку. – Это тебе, к Рождеству…

– Какая красота… Как пахнет! Где же ты её взяла?

– Мне подарили… Один господин на ярмарку ехал. Но вот лекарство…

– Не хватило денег, – поняла Мирра. – Ничего. Я поправлюсь. Честное слово. Как же это нелепо – разболеться под Рождество.

– Это всё гадкий Гольфингер! Я просила дать нам в долг… – начала Дафна.

– Это я виновата. Даже на куртку тебе заработать не могу… Какие тут лекарства!

– Мне нравится моя куртка! – возразила Дафна.

Мирра привстала поцеловать дочь, но слабость мигом вернула её к подушке.

– Ах, Дафна, вещицу эту давно пора выбросить. В ней можно и простыть… – не унималась она. – Разве я знала, что, переехав в Марбург, мы будем бедствовать? Я мечтала стать величайшим художником, – тут она рассмеялась, – а теперь лежу и ною, как пойманная белуга.

– А ты не ной, – прошептала Дафна. – Пойду, заварю тебе чаю. У нас ещё есть чай? И Сальвадора покормлю. У нас ещё есть хлеб?

– Сальвадор сытый! Сгрыз почти всю мою бумагу для рисования и даже в краску залез, – хмыкнула Мирра. – Погляди на него: вон одно пузо торчит и морда вся синяя, – и, распахнув одеяло, Мирра указала на мышонка с длинными вьющимися усами и шоколадным поцелуем матушки-природы на макушке. Тот без чувства вины грелся у носков Мирры.

– Привет, Сальвадор, – захихикала Дафна, – бежим на кухню. Там сахар кубиками!

Сальвадор обрадовался. Пропищал что-то в духе «пипивчук-чук-чук!» и рванул за хозяйкой.

А Мирра бережно прижала к груди еловую ветку. Как она пахла! Так благоухает волшебство! Волшебство, в которое Мирра верила с детства.

Она родилась у моря. На острове Крит. В колыбели древнего греческого городка под названием Ретимно. Он был хорош собой, а уж как живописен: с запутанными венецианскими улочками, величественной крепостью в окружении ветвистых бугенвиллий [3] и убаюкивающих мелодий бузуки.

Мирра вставала вместе с солнцем. Оно, знаете ли, в тех краях пахнет мёдом и хрустящими кулури! И, прихватив кисти, краски и мольберт, бежала к морю. Мирра мечтала нарисовать его так, как никому и никогда ещё не удавалось. Мечтала, чтобы люди, увидев картину, тут же слышали и песнь волн, и шёпот вечно юного зефира [4]. Но, как Мирра ни старалась, море капризничало и не ложилось на холст. Однажды уже на закате она выронила из рук все краски и кисти и прокричала:

– Море! Больше я не приду! Лучше цветы рисовать и бабочек!

Но море рассмеялось ей в ответ. И утром Мирра вновь стояла на берегу с набором свежих кистей и красок.

Так вильнули хвостом воспоминания. В конечном счёте Мирра стала дивной художницей. Равных ей на острове не было. Но однажды ей пришлось оставить свой дом. Неожиданная весть о том, что Мирра скоро станет матерью, сорвала с петель замки на языках самых остервенелых сплетников. Чопорные островитяне с рассвета и до захода солнца пережёвывали одно и то же: «кто отец этого несчастного ребёнка», «какой кошмар – родиться без фамилии», «Мирра опозорила всю свою семью». Злые языки без устали кочевали по улицам, они слагали о Дафне и Мирре легенды: будто отцом Дафны был афинский моряк, а лучше – местный рыбак Янис, другие настаивали на Манолисе, владельце лавки, где Мирра покупала рисовальные краски… Так, молодая художница не выдержала и сбежала от сплетен. Навсегда. Работать в далёкий, холодный Марбург. Ей посулили много денег с щепоткой северного равнодушия. Мирра согласилась. Работы в Марбурге правда хватало! И платили за неё исключительно хрустящими немецкими марками. Мирра поселилась в уютном домике на берегу Лана. Подружилась с портнихой – фрау Шнайдер (ей в ту пору исполнилось восемьдесят) и супругами Беккер, что жили неподалёку. Она написала портреты пятерых беккеровских детей. Глаза их сверкали изумрудами, волосы, как у молодых ягнят, вились белыми кудряшками. Воскресными вечерами Илиади и Беккеры ходили друг к другу в гости посплетничать о современном искусстве.

Вскоре родилась Дафна. И фрау Шнайдер с нескрываемым удовольствием стала за ней присматривать, пока Мирра трудилась в своей конторе под названием Klecks und Kopien [5]. Она рисовала и рисовала… И, признаться, уже ненавидела эту работу! Ведь к тому времени хозяин конторы – герр Блиндер – изменил условия контракта: отныне Мирре приходилось копировать чужие картины. А на свои у неё не оставалось и часа. Так протянулись три года. Однажды Мирра сказала:

– Господин Блиндер! Я наконец-то справилась с «Тайной вечерей». Взгляните!

– Неплохо, неплохо… – оценивая работу, пропыхтел хозяин. – Клиент будет счастлив. Долго же ты возилась!

– Тут за один день не управиться, – ответила Мирра. – Могу ли я отдохнуть пару дней? – робко спросила она.

– Да хоть и всю жизнь, – как-то нехорошо улыбнулся герр Блиндер. – Мирра, я давно хотел сказать, что… Контора Klecks und Kopien закрывается. Я скопил достаточно денег. Устал мёрзнуть в этих краях. Отчалю к солнцу! Возраст, знаешь ли, уже не тот, чтобы терпеть марбургские ветры. Да и болячек накопилось. Пора бы подлечиться. Ну и наконец, скажу: интерес-то к нашим картинам упал. Уж почти год, как никто ничего не заказывал. Всё «цветочки да мотылёчки». А у меня аренда! Да и копиистам платить надо. А вас у меня трое!

– Но «Тайную вечерю» же кто-то заказал! Значит, есть. Есть спрос! – сказала Мирра, чувствуя, что вот-вот, и слёзы выскользнут из её глаз.

– Я! Я заказал тебе «Тайную вечерю». Заберу с собой в тёплые края, – признался герр Блиндер. – Денег за неё тебе хватит на какое-то время. А дальше ещё заработаешь, – сказал старик и, ободряюще похлопав Мирру по плечу, исчез за дверью.

С того дня жизнь Мирры превратилась в «А хотите, я вас нарисую?». Она стала уличным художником. Рисовала: портреты прохожих, дома, природу, городских кошек, воробьёв, дерущихся за чёрствую краюху. Отныне денег хватало лишь на скромную еду и плату за уютный домик на берегу Лана… Беккеры больше в гости не приходили. Да и Мирру с Дафной к себе не звали. Дружить с бедной художницей им стало неудобно. А что же фрау Шнайдер? Фрау умерла по осени, когда городские листья наполнились блеском вечерней тоски.

Вот тут-то Мирра уколола нос еловой веточкой и вынырнула из омута своих воспоминаний.

– Как-то у нас… не празднично! – выпалила она.

– Что? Мама, я не расслышала! – отозвалась из кухни Дафна.

– Не празднично у нас, говорю.

– Так давай устроим праздник! – воскликнула Дафна. – Или хоть помечтаем о нём! Фрау Фогель говорит, что без мечты никак нельзя. Я вот о море мечтаю… О таком большом, солёном, – с этими словами Дафна вошла в комнату. На подносе у неё дымились две чашки чая. И Сальвадор грыз сахарный кубик. – О море, понимаешь? – сказала она мышонку и добавила: – Только я плавать не умею.

II

Синеглазая хозяйка-ночь заботливо укрыла Марбург своим дымчатым одеялом. Приглушила свет лунной лампы и приказала северному ветру покинуть город. Ещё не хватало, чтобы он своим лесным воем испортил детям волшебные сны. Вместо него ночь впустила в Марбург лёгкий восточный ветерок. И тот заиграл на своей чудесной флейте сладкую колыбельную, убаюкал бессонных, пробежал на цыпочках по узким улицам и наконец затаился под всклокоченным хвостом спящей дворняги.

Лишь Дафне не спалось. Она думала! За полночь мыслей в её голове стало так много, что ей непременно нужно было ими с кем-то поделиться. Но Мирра спала. А Сальвадор не просто спал, а ещё и храпел неприлично сладко. И Дафна, накинув на плечи потрёпанный овчинный плед, отправилась к реке. Лан вечно бодрствовал. Ни ночью, ни днём, ни зимой, ни летом не останавливалось его течение.

– Чудная ночь, правда, Лан? – прошептала Дафна и бросила в воду кубик сахара с щепоткой корицы. Река проглотила дары и заиграла серебром, раскачивая в своих водах тысячи смеющихся звёзд. Дафна заворожённо глядела на водную рябь и представляла, будто стоит она на берегу моря. А на плече у неё сидит Сальвадор и от восторга посвистывает. А рядом Мирра с алым румянцем на щеках. Вокруг цветут розы, благоухает бугенвиллия, а чайки сплетничают о нравах современных морских рыб. Над морем поднимаются румяные лучи летнего солнца… а вместе с ними Дафна видит дивных существ – сильных, сверкающих гладкой лазурью. Не то это рыбы, не то птицы… Поют они песню о солнце, и голоса их, будто журчание горных ручьёв, струятся повсюду, не зная границ.

– Ты чего тут выглядываешь? – вдруг услышала Дафна.

Обернувшись, она заметила скрюченную в вопросительный знак старуху. Та, хромая, кружила у берега, но вот становилась всё ближе и ближе. Дафна поразилась её мертвецки белому лицу, разным глазам – зелёному и другому. Нос у незнакомки был длинный и синий, как баклажан. На щеках её то исчезало, то появлялось что-то вроде зеленоватых ручейков.

– Доброй ночи, – прошептала Дафна. – Я здесь просто смотрю на воду.

– Это ночью-то?! – расхохоталась старуха. – И не страшно тебе ночью одной шастать? Вода, знаешь ли, кому друг, а кому и… лютый враг.

– Мы дружим. Уже давно, – сказала Дафна. – А вот вас я здесь в первый раз вижу.

– У-ты ну-ты! – оглушительно отбила в ладоши незнакомка. – Первый раз, значит? У-ты ну-ты, тьфу! На вот, забери! – и старуха протянула девочке хорошенько подтаявший кубик сахара с крупинками корицы. – Гадость редкостная. И совсем не сладкий! – обиженно воскликнула она.

Дафна вытаращилась от испуга. И, пятясь в сторону дома, обронила:

– Кто вы?

– Пелагея ке Таласса Милате мето Имасте Апиро, – скрипучим голосом ответила старуха и закашлялась, да так сильно, что казалось, вся душа у неё вот-вот вырвется наружу. – Ох уж этот ваш земной воздух – жуть отвратная, – заключила она. Уселась на припорошенный снегом валун. И замолчала. Взгляд её был прикован к водам Лана, а тот по-прежнему жонглировал звёздами.

Луна светила скупо, но и этого света Дафне хватило, чтобы разглядеть незнакомку с головы до ног. А ног-то у неё и не было! Вместо них под мешковатой юбкой виднелись два рыбьих хвоста с блестящими коралловыми плавниками. Дафна окаменела. Но тут старуха сказала:

– Да, я Пелагея ке Таласса Милате мето Имасте Апиро – странное имечко, звучит пугающе! Но можешь звать меня просто – Пепе. Я не обижусь. А вот сахар в следующий раз послаще принеси. Этот и правда гадость.

Тогда и Дафна решила представиться.

– Меня зовут…

– Дафна! – воскликнула старушка. – Можно подумать, я забыла! Слушай, а ты всерьёз меня не узнаёшь?

– Всерьёз… Но, может быть, с вами знакома моя мама? Она вас случайно не рисовала? – предположила Дафна, не отводя взгляда от блестящих рыбьих хвостов.

– Дождёшься от неё, как же! – прокряхтела старушка и снова закашлялась. – Ох, сколько раз я просила её сообразить мой портрет, а она всё мимо да мимо проходила! Будто и не замечала… Слепая она у тебя, что ли?

– Не говорите так! Она не слепая. Она… художница! – Дафна топнула ногой, нахмурилась и, набравшись смелости, спросила: – Да скажите же наконец, откуда вы здесь взялись? И почему… Почему у вас хвосты вместо ног торчат?

Незнакомка фыркнула:

– Хочешь знать, кто я? Ну гляди! – и она махом сбросила с себя тяжёлый плащ, и тот обнажил её крепкое тело, щедро усыпанное зеркальной чешуёй. В каждой чешуйке отражалась зима: снег, деревья, сверкающие звёзды, речная вода. Старуха с гордостью тряхнула своими длинными седыми волосами. И вмиг из них посыпались искры, превращаясь в мелких стрекоз и ручейников. Дафна не проронила ни слова, а старуха давай кружить и волновать речную воду, вздымая к небу свои руки-плавники. Наконец, коснувшись луны, река вышла из берегов и с весёлым свистом вернулась в своё русло. Всё вокруг окропила она холодными брызгами. И вдруг Дафна увидела, как со стороны юга, севера, а следом и с запада, и с востока фонтанами к луне поднялись сотни, тысячи рек и озёр. Фейерверками вспыхнули они, приветствуя друг друга, и с хохотом возвратились в свои земные колыбели.

– Что это? – только и вымолвила Дафна.

– Водопарад! Волшебно, не так ли? – расхохоталась старуха.

– Выходит, ты управляешь водой? – запуталась Дафна.

– Я и есть вода! – хвастливо воскликнула старуха. – Ну или, скорее, дух, голос, сердце и мысли воды. О наядах [6] что-нибудь знаешь, начитанная ты наша?

– Знаю… Но их, кажется, не существует? А если они и есть, то выглядят иначе, – предположила Дафна.

Тут водяная старушка порозовела от злости.

– Ты хочешь сказать, что я не похожа на наяду? Ну конечно, в ваших дурацких книжках (и кто их только пишет?) нас изображают красавицами, вечно молодыми и сладкоголосыми! Враки всё это! Сколько на свете ручьёв, рек и озёр – столько и нас, духов воды! Все мы рождаемся, течём, а бывает, что и умираем со своими реками. Частенько из-за людей! Все мы разные! То волнуемся, то замерзаем или рябим на солнце… Но предназначение у нас одно: мы несём человеческие слова и мысли по течению, храним тайны и открываем путь из мира живых в мир усопших. Каждый день, уходя в школу и возвращаясь назад, ты говорила со мной. Я пила твои слёзы, мыла твои руки, играла с тобой, кружила твои бумажные корабли. Я знаю обо всех твоих мечтах и страхах. Знаю, что, глядя в мои воды, ты думаешь о море. И море думает о тебе в ответ. Видишь ли, течение – штука неуловимая: хвать мыслишку – и понесло через реки, озёра, ручьи и даже лужицы прямо к большой воде. Да, так уж повелось, что все мысли мира встречаются в море. Только это тайна. Об этом негоже говорить с человеком. Но, если уж человек сам заведёт разговор, вода не вправе молчать. Ты – единственная, кто в этом городе говорит со мной. Вот я и подумала: время пришло! Давай познакомимся ближе!

Дафна поняла, что перед ней… волшебство!

– Но почему вы не выходили на землю раньше? – полюбопытствовала девочка.

– Ох, терпеть не могу вопросы! Ну, во-первых, у вас тут трудно дышится! Воздух грязненький и холодный. Во-вторых, никогда ещё ты не являлась к моему берегу в ночь да при луне прибывающей. И наконец, никогда ещё тебе и твоей матери не было так трудно. Говоришь, она совсем разболелась? Где же взять денег на лекарство? Не придумала где?

– Не придумала, – тяжело вздохнула Дафна.

– Возвращайся-ка ты домой. Ложись спать, – велела Пепе, – но прежде, вот, возьми! – и она протянула Дафне пузатый флакончик речной воды. – На рассвете разбавь водой мамины засохшие краски. И уходи. В школу, в город, да куда хочешь. И до сумерек домой не являйся! Поступишь иначе – больше твоих жалоб я слушать не стану. Уяснила?

– Уяснила, – прошептала Дафна. – Сахару-то принести завтра?

– Да обойдусь! – ответила Пепе. – Ежели всё у нас получится, будет у меня к тебе одна просьба. А пока беги, а то задохнусь я здесь с тобой болтать, – сказала старуха и щукой бросилась в воду, подняв в воздух шипящие золотые брызги.

– Сальвадор, где краски? А-ну, ищи, – шёпотом скомандовала Дафна, на цыпочках пробираясь в кладовую. Мышонок с лёгкостью вскочил на дубовый комод и, принюхавшись, указал лапой на самый верхний ящик. Тот был заперт. Сальвадор виновато опустил голову и засопел.

– Это от тебя мама их спрятала, – поняла Дафна. – И чего ты на них охотишься? Вкусные они, что ли?

Сальвадор кивнул.

– А ключ где? – усмехнулась Дафна.

Этого Сальвадор не знал.

– Ясно. Нужно найти ключ до рассвета! – взволнованно пояснила девочка.

Рыскать по дому, пусть и на цыпочках, было жутко неудобно. Старые деревянные доски поскрипывали, ночная тишина в миллион тысяч раз приумножала и дыхание, и даже мысли Сальвадора и Дафны! Друзья боялись вздохнуть, чтобы не разбудить Мирру. Дважды они поискали на кухне, у камина и за камином, за шторами, под ковром, на кресле и под кроватью… Тут вдруг Сальвадор подскочил и, словно юный солдат на параде, вытянулся в струнку.

– Нашёл! – поняла Дафна.

Сальвадор указал на спящую Мирру. А точнее, на верхний карман её пижамы, откуда выглядывала резная головка ключа. Дафна обрадовалась и, подкравшись к матери, уже хотела достать его. Но Мирра тяжело вздохнула и перевернулась на левый бок. Ключ перевернулся вместе с ней. Сальвадор от досады схватился за уши и затопал. Дафна глянула за окно. Небо готовилось к рассвету, разгоняя по домам тёмные ночные облака.

– Как же открыть шкаф? – задумалась Дафна. – Сальвадор! Ты ж ещё тот жулик! А жуликам замки не помеха… Да не обижайся ты! – Дафна погладила мышонка по спинке и чуть не заплакала. – Ах, если бы я была в тысячу раз меньше, то сама бы залезла в эту замочную скважину и… – не успела девочка закончить, как мышонок неожиданно обрадовался, усы его растопырились, и он с азартом защёлкал когтями.

– Пиув! Пи-пиув! – воскликнул он. Мышонок явно что-то придумал.

И вот он рванул в сторону камина, где с грустью догорали последние поленья. Там, у самой тёплой стенки, нашёл он кривую трещину и сунул в неё свой острый нос. Сначала Сальвадор тактично попищал, позаискивал. Потом поглядел на Дафну. И снова сунул нос в трещину. Он обращался к кому-то невидимому, но уже с бóльшей настойчивостью. Дафна поняла, что мышонок зовёт на помощь. Но «помощь» медлит. И вот наконец терпение у Сальвадора закончилось.

– Пив-пав пи пип-пом пи-пи-пи-пи-пи! – прошипел он.

Рассвет всё ближе подбирался к Марбургу, а мамины краски по-прежнему томились под замком. И тут из каминной трещины вылетела сонная белокрылая муха.

– Зараза? – удивилась Дафна. – Мама же тебя ещё по осени прихлопнула?

Муха, не обращая внимания на эти слова, грозно уставилась на Сальвадора и сбивчиво зажужжала. Так она объясняла мышонку, что он наглым образом нарушил её сладкий зимний сон. Но Сальвадор тут же напомнил Заразе, что именно благодаря ему она может спокойно спать в тёплой трещине и не беспокоиться о внезапном вторжении хозяев дома, да ещё и с мухобойкой.

А поводов прихлопнуть муху хватало. То Зараза лезла в коробку с сахаром, то разносила хлебные крохи по дому. То ей хотелось рисовать на оконных стёклах, скрипя лапами и напевая себе под нос мушкины дворовые песни! Да ещё посреди ночи! В общем, Зараза заразой и была!

Дафна догадалась, о чём Сальвадор просит эту вредоносную соседку. И сказала:

– Я дам тебе последнюю ложку персикового варенья. И не стану больше гоняться за тобой! Только помоги.

Зараза с чувством собственной важности хмыкнула и рванула в кладовую. Сальвадор и Дафна за ней. Не успели они переступить порог, как Зараза юркнула в ту самую замочную скважину. Что-то там покрутила-повертела, дважды выругалась, плюнула, ещё что-то повертела-покрутила, и вот щёлк – и шкафчик с красками открылся!

Солнце уже считало мгновения до своего лучезарного выхода: десять, девять, восемь, семь… Сальвадор суетился, мастерски срывая крышки с баночек с краской. А Дафна тут же разбавляла их речной водой! Воздух наполнился вязким запахом тины, рыбьей чешуи и солёного песка.

Как только солнце шагнуло на пик бархатистого неба, в жёлтую краску упала последняя капля речной воды из заветного флакончика. Свершилось! В Марбург пришёл рассвет. Дафна, Сальвадор и Зараза успели! Успели разбавить все засохшие краски. И вдруг Дафна поняла, что красок-то у её матери всего ничего! Синяя, зелёная, жёлтая, чёрная, да полбаночки белой.

– Дафна! Дафна! И куда же ты запропастилась? – внезапно раздался голос Мирры.

– Проснулась… – прошептала Дафна, глядя на зевающих Сальвадора и Заразу. – Слушайте, я скоро убегу в школу. Вернусь поздно, так надо. Следите за мамой. Ах, Зараза! Заразулечка! Отныне ты – друг нашего дома. Идём, угощу вареньем.

Зараза обрадовалась и распушила крылья.

– Как тебе спалось? – усевшись рядом Миррой, спросила Дафна.

– Знобило… Кошмары снились. Будто стоишь ты одна на берегу Лана, а вода в нём неспокойная, мутная. А рядом с тобой не то русалка, не то водяной. Существо, в общем, неприглядное, – ответила Мирра.

По спине Дафны пробежали мурашки. Она чуть было не рассказала матери всё, что с ней случилось. Но передумала.

– Мамочка, от болезни ещё не такая ерунда приснится. Вот я, здесь. И никаких русалок ночью не видела.

– И хорошо. Надо бы веточку нашу еловую как-нибудь нарядить, – предложила Мирра. – Лучше старыми игрушками. Знаешь, у нас и те сохранились, что я из дому когда-то привезла. Вот из школы придёшь и нарядим.

Под свою потрёпанную куртку Дафна натянула два худых свитера. Вышло что-то вроде «капусты под шубой». Но скитаться предстояло и на улице, а там по-прежнему бесновались голодные ветры. В школу идти жуть как не хотелось, но и здесь Дафна сама себя уговорила. Зареклась ругаться с одноклассницами и поклялась себе высидеть на уроках хотя бы до обеда. Вся эта идея, разумеется, рухнула, когда задиристая Клара Кёнинг снова назвала её сумасшедшим цыплёнком, а Мирру – художницей от слова «худо». В коридорах запахло дракой, и вот тут-то прозорливая уборщица, имени которой никто не знал, вымела девчонок прочь из школы.

Декабрь ликовал. Город наполнялся заманчивыми запахами леденцов, сахарных булок в клюквенном сиропе и домашней брусничной настойки. Дафна так проголодалась, что не задумываясь последовала за ароматами. И те привели её на рождественскую ярмарку, куда съехались торговцы из самых дальних немецких городков и деревень. Все они надеялись удивить народ Марбурга своими ёлочными игрушками, шапками и муфтами из шерсти чёрных коз, длинноносыми сапожками, медовыми свечами, кувшинами из дроблёного восточного стекла, шёлковыми платками. Здесь же был и тот самый рыжебородый господин, торговец ёлками.

Дафна решила, что в окружении дневных сновидений и всех этих звенящих гирлянд она пробудет до самого вечера.

На другом конце города о чудесах и пряностях можно было только мечтать. Мирра слонялась по дому. От стены к стене. От кухни до кладовой. Кашель не отпускал. Огонь в камине давно погас. Дом казался сырым и блёклым, как выцветшая от старости картина. Сальвадор свернулся в клубок у камина, там же в укромной трещине храпела Зараза.

Внезапно Мирра услышала пронзительные голоса. Они доносились с улицы всё громче и громче. Это дети Беккеров клянчили у отца и матери подарки.

– Мам, ну идём же на ярмарку! Слышал, там паровозы продают! Из дерева, но как настоящие, – кричал конопатый Иоганн.

– Пап-пап-пап, а я слышала, там есть белые меховые сапожки с бубенцами! Я теперь только о них и мечтаю! – перекрикивала его рослая не по годам Хельга.

Мирра опрокинула голову на колени и заплакала. Ей вспомнились слова Дафны: «Только о море и мечтаю. О таком большом, солёном».

Мирра представила и свой старый дом, и тёплое море, смеющееся золотыми брызгами. На ярмарке таких товаров нет. И разве можно купить воспоминания детства?

– Сальвадор! – позвала она. – Как там мои краски? Засохли? Или ты и засохшие сгрыз?

Сальвадор обиженно глянул на хозяйку и, закрыв уши хвостом, перевернулся на другой бок и засопел.

– Ясно… – протянула Мирра. – Значит, ты со мной не пойдёшь?

Сальвадор не пошевелился. Он-то уже знал, чего ждать от этого путешествия. Не прошло и пяти минут, как:

– Волшебство, не иначе! Но откуда? – ахнула художница, обнаружив в кладовой цветастые баночки, доверху наполненные свежими красками. – Только вот рисовать не на чем… Сальвадор всю бумагу испортил. А впрочем… – тут Мирра поспешила в зал. Она жадно оглядела белую стену у камина и спросила:

– Послужишь мне бумагой?

От удивления даже Сальвадор проснулся. И Зараза высунулась из укрытия. Оба наблюдали за Миррой. А та лихо окунула кисть в краску и окропила стену небесно-синей.

– Пиу! – зааплодировал Сальвадор.

– Вжух! – согласилась Зараза.

III

Дафна кружила у прилавков и облизывалась. Повсюду росли пирамиды имбирных пряников, облитых розовой яичной глазурью. Шоколадные замки с зефирными окнами. Давно она ничего такого не ела. А денег на сладости не было. И прежде любопытное путешествие от прилавка к прилавку превратилось в истинное мучение для глаз и желудка. Вскоре Дафна замёрзла. А торговец ёлками как раз подливал себе горячего грушевого чаю.

– Здравствуйте! – робко сказала она. – Торговля идёт?

– Приветствую, – улыбнулся бородач. – Бледная какая! Замёрзла? Держи пряник. Прикупил у торговки из Берлина целый мешок. Думал, съем! Но вот на этом понял, что лопну. Да и зубы от глазури уже скрипят, – расхохотался он.

Дафна с радостью приняла угощение. Ей хотелось мигом сорвать с пряника шелестящую бумагу и откусить глазированный бочок, но она остановилась.

– Чего не ешь? Вкусно же, – заверил господин.

– Маме отнесу, – ответила Дафна, – мы его напополам!

– Ну-ну… Хорошая мысль, – одобрил рыжебородый и добавил: – А торговля идёт. У меня – хорошо! У остальных – так себе! Не слишком-то ладно.

– Это почему? – спросила Дафна.

– Ну сама посуди: у меня ёлки, да ещё и самые пушистые и душистые на ярмарке! Ёлки всем нужны. А вот игрушки-побрякушки, посуда всякая… Кого этим удивишь? Что, у марбургцев посуды нет? Надоели покупателям обычные подарки, им что-то интересненькое подавай! Хоть бы уж верблюда кто привёл или слона. Глядишь, и купили б люди верблюда-то! Пусть неудобный он, плюётся, но всё равно занятней всяких тарелок!

– Где ж его взять, верблюда? – расхохоталась Дафна. – Если только на ковре-самолёте за ним и слетать…

– Так слетай! Нужны тебе деньги? Верблюда, продашь – деньги получишь! Есть у тебя ковёр-самолёт? – спросил господин.

– Ковра нет. Самолёта тоже, – вздохнула Дафна. – Но за совет спасибо!

– Да чего уж там! Если б совет на хлеб можно было намазать. Ну а впрочем, пожалуйста, – и господин вернулся к своим ёлкам, намекая, что некогда ему на всякую болтовню время тратить. Тут и покупатель нахлынул.

Дафна ещё немного по ярмарке побродила, поглазела и припустила домой. У дома она по привычке притормозила, пригляделась к реке. Вокруг никого не было. Дафна подкралась к воде и спросила:

– Пепе, я сейчас обморожусь, можно мне уже домой?

Река молчала. Вода лениво глотала падающие снежинки.

– Ну я пошла? Думаю, вот сейчас – самое время! – и, не дождавшись одобрения, Дафна побежала на жёлтый свет лампы, что струился из самого большого окна её дома. Дафна знала: мать всегда зажигает пузатую лампу в сумерки. Тут же у себя за спиной она услышала шелест облетевших клёнов: «Самое время. Самое…» – твердили деревья.

Дафна отворила дверь и тут же столкнулась с матерью. Закутавшись в старую шаль, Мирра как раз собиралась на поиски загулявшейся дотемна дочери.

– Ой! Мамочка! – случайно наступив Мирре на ногу, испугалась Дафна.

– Ой! Дафна! – вскрикнула Мирра, запутавшись в собственной шали. – Где ты пропадала? Живо домой! У тебя уже губы фиолетовые!

Дафна зайцем перепрыгнула порог, ловко достала из кармашка ароматный пряник и протянула его матери:

– Вот, это тебе подарок! Вкусняцкий, наверно! – сказала она и больше не смогла произнести ни слова. Дафна увидела… море.

Как живое, оно улыбалось ей с домашней стены и завораживающе играло своими белокурыми «барашками». На мгновенье Дафна почувствовала запах солоноватого южного ветра. С ним море отправляло ей воздушный поцелуй. Дафна взяла Мирру за руку и приложила её ладонь к своему сердцу.

– Чувствуешь? Оно сейчас выпрыгнет, мамочка! – прошептала она.

– Это тебе подарок. Море на Рождество. Нравится? – смущённо спросила Мирра.

– Как настоящее… Лучше всех настоящих, вместе взятых! – воскликнула Дафна и бросилась к морю.

– Сальвадору тоже так кажется, – рассмеялась Мирра. – Погляди на него!

Уже несколько часов Сальвадор резвился у нарисованных волн. То пытаясь с разбегу нырнуть и набивая шишки. То норовя помочить лапки в бирюзовой воде, но лишь гуще и гуще окрашивая свои ладони. Теперь они были сочно-зелёные, как перчатки садовника.

– Вот и объясни ему, что это всего-то картина, – сказала Мирра.

– Сальвадор! Сальвадорчик… Ты так голову себе разобьёшь, – предостерегла Дафна. – А вообще мне и самой нырнуть хочется! Сальвадор, давай вместе с разбегу?!

– Ох, дети! Уймитесь! Себя не жаль, так хоть мою голову пожалейте, – взмолилась Мирра и, усевшись напротив картины, согласилась: – И правда, как живое. Удивительно даже! Если раньше я видела море глазами, то теперь… теперь я его чувствую сердцем. Пожалуй, в этом-то всё и дело.

– О чём ты, мама? – переспросила Дафна.

– Да так. Всё о море, – улыбнулась мать. – Где там твой пряник?

Вот так и случился вечер «на берегу моря». Дафна приготовила чай, выложила на подносе лепестки чёрного хлеба и ровные кусочки сливочного масла. Две варёных картофелины украсили запечёнными кубиками пресной тыквы (в ту пору осенний урожай тыкв побил в Марбурге все вообразимые рекорды, а потому приличная рыжеголовка водилась в каждом доме). Но изюминкой ужина стал пряник. Угостили и Сальвадора.

– Мамочка, а там, где ты родилась, так Рождество и встречают? На берегу моря? – вдруг спросила Дафна.

– Не совсем так, – улыбнулась Мирра. – Ах, я ведь никогда ничего тебе об этом не рассказывала!

– Это точно! Минус балл в воспитании дочери по… по части семейных ценностей, – рассмеялась Дафна.

– Ладно-ладно. Исправлюсь. Рождество в нашем городке – всем праздникам праздник! Тёплый, сытный, весёлый, – упоительно начала Мирра. – Вот помню раньше, прежде чем затопить печь, мы всей семьёй шли в лес. Присматривали душистую ель или оливу. Деревце такое у нас называлось «христоксило», то есть дерево Христа. Так вот: наберём веточек получше и потом всё Рождество топим ими печь. Старики говорили, что тепло от такого огня и всю семью согревает, и дом от зла защищает. А ещё перед Рождеством мы дарили друг другу фотики! Ах, как же давно это было…

– Фотики? Какое смешное слово! – хохотнула Дафна. – Может быть, фантики? От конфет!

– Нет! – расхохоталась и Мирра. – Фотики – это лакомство такое! Вот представь себе маленький деревянный шампур! Острую палочку. Представила? На такую палочку мы нанизывали разные фрукты: яблочки, апельсины, инжир иногда. Я частенько домашнюю пастилу добавляла! А на верхушку фотика ставили свечу. Вот подаришь фотик другу, а он тебе свой. Зажжёте вы свечи, и засияют они рождественским светом. Фотик – это всё равно что символ дружбы, радости и волшебства… Само слово «фос» на нашем, на островитянском, значит «свет», вот оттуда и все фотики.

– Жаль, у нас нет денег на фрукты. Света бы наделали. Я бы свой тебе подарила. И, может быть, ещё фрау Фогель, – задумалась Дафна. – А когда нашу еловую веточку наряжать будем?

– Поздно уже! Да я и игрушки достать забыла. Зарисовалась, прости уж! – зевнула Мирра.

– Зато какое у меня теперь море есть! Волшебное-преволшебное! – Дафна обняла мать и добавила: – Успеем, нарядим веточку. Правда, Сальвадор?

Сальвадор, самозабвенно облизав масляную корочку хлеба, положительно моргнул. Вдруг из своего укрытия с жалобным писком вылетела Зараза и направилась к рождественскому прянику. И она рассчитывала на свою сладкую крошку.

Мирра от изумления вытаращила глаза, схватила льняное полотенце и уже хотела ударить живучую соседку, но тут Дафна взмолилась:

– Прошу тебя, не убивай Заразу!

– Это почему? – ещё больше удивилась Мирра. – Не ты ли мне по осени помогала за ней гоняться?

– Я. Помогала. Но каюсь! Зараза – наш друг. Не бей её, пожалуйста. Лучше дай ей крошечку пряника или две… – предложила Дафна.

– Дафна… Это же Зараза! Какой она нам друг? – не унималась Мирра.

Зараза на этих словах сникла. Крылья её потускнели, глаза задрожали.

– Мама! Она сейчас умрёт от обиды! – воскликнула Дафна. – Зараза, ты только не плачь. Держи самую вкусную крошку, – сказала она и на кончике мизинца протянула мухе угощение. Зараза робко взяла крошку и спряталась за Сальвадора.

– Ладно, – согласилась Мирра. – Я смотрю, вы тут все друг за друга горой! Пусть Зараза живёт с нами. Только имя ей новое придумай… А то «Зараза» звучит как-то не празднично…

– Ура! – обрадовались Дафна и Сальвадор. – Зараза! Отныне ты не Зараза, а… Хм… – задумалась Дафна. – Отныне ты… Волшебница! Нет, Помощница! Не подходит… Польза? И то не это, и это не то.

Пока Дафна сочиняла, Зараза забралась на стопку старых газет. Временами Мирра подтапливала ими камин. Муха доползла до первополосного заголовка Süddeutsche Zeitung [7], где жирным шрифтом было написано: «Нюрнбергский процесс» [8] Марлен Дитрих. Успех или падение путеводной звезды?»

Зараза уселась на заглавную букву имени знаменитой артистки и не то зажужжала, не то замурлыкала. Одним словом, дала понять, что имя Марлен её вполне устроит.

– Ты что, умеешь читать? – усмехнулась Дафна. – Марлен… Марлен… Почему бы и нет? Будешь Марлен! У вас и голоса с ней чем-то похожи! Очень отдалённо, верхними нотами. Только ночью не жужжи, договорились?

– Дафна! Ложитесь спать! Завтра в школу, – опомнилась Мирра. – И я отдохну… Пока рисовала, хорошо себя чувствовала. А сейчас снова голова разболелась, да и кашель. Ох уж этот кашель! – скривилась Мирра и, закутавшись в шаль, поудобней устроилась на кровати. – Спокойной ночи…

– Спокойной ночи… – прошептала Дафна. – Какое уж тут спокойствие, когда она вся бледная, – пожаловалась девочка Сальвадору, глядя на мать. – Нам срочно нужно лекарство. А денег на него нет… Окончательно нет, понимаешь? Нам даже продать нечего. Был бы у нас хоть верблюд, что-то необычное… – с этими мыслями Дафна попыталась уснуть.

Но раствориться в зимних сновидениях не вышло. Мирра ворочалась и кашляла. Дафна вздрагивала. По дому на невидимых крыльях кружили угрюмые пеликаны простуды. И ни Сальвадор, ни Марлен, никто не мог отогнать их от Мирры.

Наконец, выбрав между плохим сном и никудышной идеей, Дафна подскочила с кровати. Наспех оделась и давай искать нечто такое, что можно было бы предложить господину Гольфингеру в обмен на лекарство. Или нечто, что удастся продать на рождественской ярмарке марок за пятнадцать-двадцать. Мамины старые кисти, сервиз с треснувшим чайником, изгрызенные Сальвадором подушки, сапоги (пара зимних и не слишком красивых, пара летних… слишком простых) – всё это никому не нужно. Шёлковые занавески? Те давненько распушились, выцвели и осыпались, как сухие одуванчики. Ничегошеньки ценного в доме Илиади не осталось…

– Что он, не мог дать мне в долг это лекарство? – в отчаянье прошептала Дафна. – Гадкий, мерзкий Гольфингер… Всем нужны деньги. Деньги, деньги! А перед Рождеством и подавно. Деньги, деньги, деньги. Всё можно купить за деньги: подарки, соседскую дружбу, новую куртку, лекарства… Будто нет в мире ничего, кроме денег! Будто… нет в мире чудес. Тьфу! Бедная, бедная мама… я и не думала, что ты такая беззащитная, крошечная, как весенние птицы у Лана. Или это я большая стала? А если буду плохо спать, вообще постарею! Мама, мама, я хочу, чтобы ты никогда не болела. Хочу этого больше всего на свете, – захлёбываясь слезами, повторяла девочка.

В бессилии она прислонилась к своему домашнему морю. И затихла, слилась со стеной. В то же мгновенье Дафна ощутила лёгкое прикосновение ветра и необъяснимую дрожь. Будто по всему её телу пронеслась резвая стая голубого планктона. Волны за спиной шептались. Неожиданно и плечи, и руки Дафны покрылись бирюзовой росой. Дафна обернулась. И обомлела. Вся стена бурлила, мерцала. Море смеялось, приглашая Дафну прокатиться на взъерошенных ветром «барашках». Девочка испугалась, отступила. Неужели всё это на самом деле?

– Колдовство? Или волшебство? – спросила себя Дафна. И всё-таки коснулась воды кончиком пальца. Было щекотно. На пальце остались крошечные серебристые капли. И Дафна, не удержавшись, попробовала их на вкус.

– Солёные… – улыбнулась она.

– Солёные… – эхом откликнулось море.

Тут Дафна решилась опустить в море и всю ладонь. Как вдруг поскользнулась и угодила в расшалившиеся волны. Плюх! И пропала! Сальвадор с Марлен и ахнуть не успели. Мышонок подскочил к мокрой стене, хорошенько обнюхал море. Позвал Марлен. Та облетела картину вдоль и поперёк и от безысходности зажужжала. Никто не знал, где теперь Дафна.

Сальвадор помнил, что пловец из девочки никудышный. И давай пищать и думать, где бы им с Марлен отыскать хороший спасательный круг. Но такого богатства в доме не было. Тогда мышонок притащил из кладовой старую пастушью верёвку в пятьсот мышиных хвостов. Одним концом привязал её к ножке дубового стола, другой закинул в мерцающую воду. И решили они с Марлен ждать до рассвета. Дафна обязательно увидит спасательную верёвку, схватится за неё и выберется. В один миг Сальвадор и сам хотел броситься за хозяйкой, да только плавал-то он в тысячу раз хуже Дафны. А тут ещё вон что: домашнее море поугомонилось, ветер стих, краски загустели, верёвка застряла в стене и окоченела. В комнате стало страшно тихо. Вернее, от тишины страшно!

– Вжиу вжих… – схватилась за голову Марлен и упала в обморок.

IV

Морские волны звонко смеялись над перепуганной Дафной. То подбрасывали её в воздух, как птичье пёрышко, то погружали в бурные холодные и тёплые морские течения. Миллион раз Дафна чуть не захлебнулась. Но вот, вновь победив буйных захватчиков, набрав полные лёгкие воздуха, она вдруг ощутила необъяснимую силу. Её тело больше не дрожало от холодных оплеух, на удивление девочка ждала нового погружения. И, опередив волну, сама нырнула в шипящую пену, чувствуя шёпот каждого пузырька, скользящего по её лицу и рукам. В этот миг всё на свете перевернулось с ног на хвост, с ладоней на плавники. Дафна превратилась в ту, кому море – сама колыбель. Волны в смятении расступились, и Дафна увидела берег.

Безлюдный, песчаный, без снега и льда – это точно не берег Марбурга. В Марбурге нет моря. На полпути Дафна задумалась: а куда спешить, где она? И вот, пока негодовала, волны сговорились с южным ветром, подхватили девочку и с чувством собственного превосходства выплеснули на безымянную землю.

– Эй, постойте! – погрозила она волнам. Но те с гордо вздёрнутыми лазурными носами поспешили восвояси.

Ещё мгновение – и плавники с хвостом покинули Дафну, оставив на её руках и ногах ноющие синяки цвета спелой сливы. Эта боль была вполне человеческой. И Дафна простонала:

– Где я? Где мама?

Ответов не последовало. Берег был молчаливым, как ларец с запертой на самом дне фамильной реликвией. Море отныне выглядело сонным и безразличным. Дафна огляделась. Где-то в сумеречной дали под покровом диких каштанов виднелись плечистые горы. Крошечные, всё равно что кукольные, дома качали лунный свет на своих голубых и красных черепичных крышах. Кое-где, у дощатых чуть покосившихся заборов, мелькали пузатые тени длинноухих зверей. Они оживлённо сплетничали. Кто-то жаловался на тяжёлую ношу, кто-то на глупого хозяина, на погоду, на соседского пса, что каждый раз отбирает морковку.

– Ослики! – хмыкнула Дафна. Их голоса её рассмешили, пусть она и не разобрала ни слова. И, стряхнув с головы ошмётки пахучей тины, неуклюже, но смело зашагала по берегу. Ей нравился этот солёный воздух, а боль в ногах заглушало любопытство. И тут за восковой аркой вековых пальм вырос белоснежный лес из остроносых лодок и рыбацких кораблей. Все они ловили улыбки звёзд потёртыми боками. И напевали беззаботные южные песни о ладном улове и попутном ветре.

Неподалёку от кораблей сохли рыболовные сети. Престарелые, истерзанные зубастыми рыбами, брюзжали от прикосновения ночного ветерка. Молодые же сети не обращали никакого внимания на проделки природы. И верно ждали своих рыбаков.

Там, где очутилась Дафна, тоже была зима. Правда, куда ласковей и гостеприимней марбургской.

– Если это сон, – вымолвила Дафна, – тогда отчего синяки на руках не проходят? Если не сон… Тогда что? Делать нечего, – вздохнула она, – спрошу у воды. Больше-то здесь никого и нет: корабли, звёзды, ослики. А между прочим, я замерзаю. Хотя если это зима… тогда насколько тёплым здесь бывает лето?

Девочка приблизилась к морю.

– Только, чур, на волнах меня не подбрасывай и не топи, – попросила она. – Я и так нахлебалась. Слушай, прекрасное синее море, где я? Скажешь, мы с тобой не знакомы? Так гляди на меня, знакомься! – и девочка прислонилась кончиком носа к зеркалу воды. – Я – Дафна! Я на папу похожа. Правда, я его никогда не видела. А глаза… глаза у меня вроде бы бабушкины. Её я тоже не знаю. А живу я в Марбурге. Это далеко отсюда. Там всё мне чужое… А тебя, море, я хоть и вижу впервые, но люблю очень давно. Представь, так бывает! Я и подумать не могла, что ты так хорошенько меня поколотишь! Вот, вот – смотри, синяки какие! Это всё твоих волн дело…

– Вот ты какая, девочка, что шепчет на воду! – вдруг услышала Дафна. И мигом отскочила от морского зеркала.

– Кто здесь?! – вскрикнула она.

– Не бойся, Дафна. Я тебя не обижу, – ответил голос. – Видишь лунную дорожку?

– Вижу, – зачарованно ответила девочка.

– Ещё смотри.

Дафна прищурилась: светлячки над морем дразнили тишину, лунная дорожка, ниспадающая с неба к самому берегу, мерцала, будто шлейф платья небесной невесты, и сыпала бриллианты света на синюю рябь.

Но вот светлячков что-то вспугнуло. Вода вспузырилась. В небо, звеня золотыми брызгами, ударил бирюзовый фонтан. И Дафна увидела, как из вспененных волн вынырнуло огромное существо. Не то рыба, не то птица! Или сам дух воды появился на лунной дорожке? Дважды кувыркнувшись в воздухе, существо торжественно присвистнуло и, поприветствовав небо своим лазурным хвостом, вернулось под воду.

– Ух ты… – с восхищением выдохнула Дафна.

Существо проделало тот же трюк ещё раз и устремилось к берегу. Дафна попятилась, утопая во влажном пластилиновом песке, но тут «ух ты» прокричал:

– Трусиха! Зачем верить в чудеса, если потом от них бегать?

– Я не трусиха! – оскорбилась Дафна. – Я верю! Верю в чудеса. Но вот таких, как ты, никогда не видела.

– Эх, а ещё шепчешь на воду! Меня зовут Теос Кима. Я дельфин.

– Дельфин? – сразу и не поверила Дафна, приближаясь к незнакомцу. – Я думала, дельфины другие. Поменьше, что-ли… А вы, Теос Кима, огромный, похожи на синего кита.

– Ха-ха! На кита! – поднял брызги дельфин. – Скажешь тоже! С одним дельфином и тысяча китов не сравнится! То, что я громадный, это ты верно заметила… Лучше скажи, Дафна, как ты из своего Марбурга в наши края попала?

– Волшебство, – пожала плечами Дафна, – или колдовство… Просто картина ожила, и я… плюх! А дальше вот это вот всё: море, горы… вы.

– Картина? Про картину я ничего не слышал… – задумался Теос Кима. – Так никого ещё к нам не забрасывало. Зато я слышал, что твоя мать больна? И ты не можешь найти ей лекарство… Так ли это?

– Не лекарство, а деньги… Постойте-ка, дельфин! Откуда вы всё это знаете? – удивилась Дафна.

– Пепе рассказала… Она, душа северного Лана, и приврать, разумеется, может, но…

– Неужели вы знакомы с Пепе?

– Само собой. Разве она не рассказывала тебе, что все реки, ручьи и даже случайные лужи…

– Бегут к морю? Вся вода встречается в море! Да, она говорила что-то такое.

– Пепе частенько опаздывает на наши встречи. Старая уже. Течение порой её подводит. И всё-таки, благодаря ей, море кое-что о тебе слышало. И голос твоих мыслей мне знаком. Нотки радости, нотки страха. Всё как у людей, но не совсем как.

– Ну и чудеса, Теос Кима! А мне и правда не верится… Может, за ужином я что-то не то съела?

– Или бредишь от голода? Ха! Смешная! Ну ты же хотела увидеть море? Вот, любуйся, пожалуйста. Только здоровье у твоей матушки от этого на лад не пойдёт. Теперь я спрошу тебя, Дафна: зачем ты здесь?

– Так картина ожила и… – снова затараторила девочка.

– Это я уже слышал… Неверный ответ. Я спрашиваю: зачем?

Дафна задумалась, погрузив взгляд в лунные круги на воде, и еле слышно сказала:

– Я ищу деньги, чтобы купить лекарство. Или то, что можно продать в обмен на деньги… Я хочу, чтобы мама больше не болела…

– Желание твоё ясно, – кивнул Теос Кима. – Садись мне на спину и крепко держись за плавник, – тут он осёкся: – Не испугаешься? Я слышал, ты не умеешь плавать?

– Ну так себе, – ответила Дафна, утаив, что какое-то время назад она сама чуть было не превратилась в кого-то водоплавающего. – А куда мы? – спросила она.

– На самое дно, – рассмеялся дельфин. – Время пока есть.

Дафна забралась на широкую, гладкую дельфинью спину и, обняв Теоса за плавник, набрала полную грудь воздуха.

– Ну, расступитесь же, сонные воды! – скомандовал дельфин и нырнул в гигантское отражение звёздного неба.

Он понёсся на самое дно, минуя леса розовых кораллов, Дом культуры и танцев морских коньков, Театр лиловых медуз, детские сады для мальков и планктона, а также Картинную галерею синих каракатиц. Быстро мчался дельфин. И вот, преодолев коридор тёплых и холодных течений, они оказались на месте. Столько света и блеска, столько смеха и удивительных мелодий жили по соседству в этом мире на дне: рыбы-клоуны, румяные звёзды, электрические скаты и множество дельфинов, больших и маленьких, веселились здесь от самых хвостов! Вечеринка напоминала бал пышнотканного Средневековья. И Дафна вообразила себя принцессой, притягивающей любопытные взгляды всех подводных особ. Но воздуха в её лёгких становилось всё меньше. И Теос Кима скомандовал:

– Слушай внимательно: сейчас дельфины закружатся в вальсе, и это даст нам тёплое течение. Поймай его за хвост! Оно подбросит тебя до Жемчужного сада. Мне отныне туда не попасть, крупный я стал. Последний раз я видел сад в детстве. Так вот! Там отыщи грот, усыпанный перламутром. Войдёшь в него и на ощупь возьмёшь столько сокровищ, сколько сможешь уместить в одной ладони. В гроте мгла! Что окажется в твоих руках, сразу не поймёшь. Лишь поднявшись на землю, расчистишь ты сокровища от тины и взглянешь на морские дары. Ничего море у тебя взамен не попросит. Давно ждёт оно ту, кто шепчет на воду. Говорящий с водой – говорит с самой жизнью, – сказал Теос и приказал осьминогам играть вальс.

Всё пошло по плану, и давай Дафна высматривать то самое течение. И оно с радостью устремилось ей навстречу. Девочка ловко поймала стихию за хвост. А дальше всё случилось так скоро, что Дафна и не заметила, как они с Теосом вновь оказались на земле. Дельфин задумчиво глядел на жёлтые сапоги приближающегося рассвета. Дафна сжимала в кулачке сокровища, покрытые глиной и тиной.

– Теос Кима… – с упоением прошептала она, – я была в сказке? В жизни-то так не бывает… Спасибо тебе, Теос Кима…

– Ничего нет сказочнее самой жизни, – промолвил дельфин. – Что-то подсказывает мне, будто мы с тобой ещё встретимся. А пока войди-ка в воду… Слышишь?

Дафна послушно ступила на мель. И вдруг услышала знакомый, до скрипа простуженный и родной голос Пепе. Та шептала:

– Я слышу! Я поняла! – воскликнула Дафна. – Как же мне вернуться? – спросила она дельфина.

Но тот исчез. Как исчезала и сама ночь, уступая небо солнечным лучам. И только они коснулись моря, как Дафна заметила на поверхности воды старую, потрёпанную верёвку. Она покачивалась на ленивых волнах, и те играючи отдаляли её от берега. Дафна, как заворожённая, последовала за ней. Отчего-то верёвка напомнила девочке неуловимый мышиный хвост – привет от Сальвадора. И стоило ей протянуть к нему свои руки, как хвост-верёвка мигом обвил ладони Дафны и потащил её за собой со скоростью каракатицы.

Позади остался апельсиновый рассвет и плескающиеся в забвении поющих волн ранние чайки.

Удар иной реальностью пришёлся по лбу. Дафну выбросило из бурлящей стены на скрипучий берег гостиной. Всю в тине, мокрую и хорошенько подсоленную. В таком виде она прохлюпала перед остолбеневшими от ужаса Сальвадором и Марлен.

– Вот я и дома, – покачиваясь на ногах, объявила девочка.

Мышонок и муха сидели с раскрытыми ртами, их глаза дёргались по переменке в такт тикающим часам.

– Всё расскажу. Позже, – выдохнула Дафна. – Мне бы полотенце… и чаю!

Сальвадор обиженно вырвал из рук Дафны верёвочку-выручалочку и, подбоченившись, полез под стол. Марлен полетела за ним. И тут Дафна поняла, что не кто иной, а её маленькие друзья пришли ей на помощь там, в дальних краях. Девочка кинулась за мышонком и мухой, чтобы поблагодарить. Но тут из её рук что-то выскочило и заметалось по полу, заблестело, заворожило. Сальвадор и Марлен, затаившись, следили за движением. Там, среди блуждающих пылинок, рассыпались чёрные и белые жемчужины, морские звёзды размером с ноготок – красные и жёлтые, золотая чешуя и серебряные нити. Дафна попыталась собрать всё это богатство, чтобы поскорее спрятать, но жемчуг так расплясался на дощатом полу, что разбудил своими прыжками Мирру.

– Дафна! Дафна… Ты уже собираешься в школу? – спросила Мирра, стараясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь заспанные глаза.

И, пока она ворочалась, Сальвадор и Марлен переловили весь жемчуг и спрятали его за камином. Вот причесать и переодеть Дафну в одно мгновение было сложнее. И она с превеликой неохотой показалась матери.

– Ах, Дафна! Повернись-ка! – попросила её Мирра. – Да что с тобой? Какая ты взъерошенная… Дафна, подойти же ко мне. Всё как в тумане. Голова идёт кругом.

– Мамочка, ты поспи ещё. Уже совсем скоро я во что бы то ни стало принесу тебе лекарство, – пообещала Дафна. И, одеваясь на ходу, попросила Сальвадора и Марлен: – Присмотрите за ней? Знаю, я – гадкая хозяйка. Ни спасибо вам, ни пожалуйста. Но мне нужно спешить. Давайте жемчуг и всё остальное… Ну?

Не успели городские часы пропеть жителям Марбурга о новом дне, как Дафна уже стояла на ярмарке и требовала от распорядителя место для торговли.

– У меня есть то, что понравится богатеньким фрау. Дайте мне местечко и не пожалеете, – лепетала она.

– Того рыжего видишь? Вставай рядом с ним, – велел распорядитель.

– Ага! – улыбнулась Дафна и резво подскочила к бородатому ёлочнику. А ёлок-то у него почти не осталось.

– Скоро, скоро Рождество! Я это по ёлкам чую, – пропел рыжебородый. – А ты, дорогуша, никак верблюда нашла?

– Нет, лучше! – похвалилась Дафна и выложила на прилавок морские сокровища. Чёрные жемчужины она соединила серебряной нитью. Так получились бусы. Из белых жемчужин связала браслеты. Из морских звёзд – прекрасные серьги.

– Это чего такое? – выпучил глаза господин. – Чей-то аквариум ограбила? Где посреди зимы ещё найти такие богатства?

– Ничего я не грабила, – усмехнулась Дафна. – С моря привезла. Сама. Давно это, правда, было… А деньги нужны. Вот продаю! – выкрутилась она.

– Да верю, верю, – хмыкнул бородач. – Ну торгуй, раз сама! Да зазывай погромче.

Зазывать Дафне не пришлось. Морские сокровища так блестели и сверкали, что чуть не затмили своей красотой зимнее солнце. И фрау с подругами, фрау с детьми, фрау с мамашами и даже фрау с собачками вились вокруг Дафны, как акулы у желанной добычи.

– Диво! Чудо! Красота! – восхищались они. – Сейчас нигде такого не найти! А морем-то как пахнет!

– Почём серьги вот эти? – спросила кудрявая фрау с кричащими дочурками на руках.

Дафна замешкалась. Торговала-то она в первый раз. И ничего о ярмарочных ценах не знала.

– Что язык проглотила? Эти у неё по 30 марок! – вмешался торговец ёлками.

– Да, так примерно, – очнулась Дафна. – Так и есть, от 20 до 30 марок.

– Жемчуг настоящий? – прищурилась фрау.

– Самый что ни на есть, – уже уверенней ответила девочка.

– Мне три пары! Чёрные, что побольше, для меня. Другие для малышек. Три пары, повторяю! По 20 отдашь? – спросила фрау и, не дождавшись ответа, протянула Дафне деньги: – Пересчитай-ка.

– Всё точно! – улыбнулась Дафна. – С Рождеством вас.

– И тебя с наступающим, – сказала фрау. И, удаляясь, добавила: – Шла бы ты домой. Где это видано, чтоб дитя на ярмарке торговало? Видимо, очень уж тебе деньги нужны… Ох, времена нынче! Ох, тяжкие! А Рождество должно быть у всех одинаково счастливым.

Получив желанные деньги, Дафна засобиралась.

– Куда же ты, милая? Придержи лошадей! Видишь всех этих дамочек? К тебе бегут! Торгуй, раз товар раскинула! – захихикал рыжий бородач.

Так к обеду Дафна осталась без сил, зато с уловом. Не с морским – с марочным. Вся она от карманов и до колготок была набита деньгами. И напоминала распухший бумажник на тощих ножках. Столько разноцветных купюр Дафна никогда не видела. Как и не знала, донесёт ли всю выручку до дома в целости и сохранности.

Для начала она собиралась навестить ненавистного господина Гольфингера и добыть чудодейственное лекарство! Уж Гольфингер-то знал, как опустошить любой бумажник, спуская с цепей свои кусачие цены за самое простое снадобье.

Дафне хотелось добраться до аптеки быстро и без приключений. И вдруг взгляд её уцепился за соседа-торговца. Лохматый, как хайлендский бык, огромный, как скала, нисколечки не красивый, с натруженными тросами рук и, видно, крепкими акульими зубами (пряники-то словно семечки щёлкал) – типичный представитель семейства устрашителей. К такому ни один воришка не подберётся!

– Господин, что-то у вас сегодня покупатель не идёт, – завела Дафна.

– Твоя правда, – кивнул он, – и вина… тоже твоя.

– Вина? Это почему? – удивилась девочка.

– Все на твои побрякушки налетели, а про ёлки и позабыли. И я страшно зол! Страшно, веришь? – бородач оскалился и зарычал так, что его усы хлестанули воздух.

– Верю! И у меня к вам есть деловое предложение, – серьёзно и совсем по-взрослому заявила Дафна. – Я дам вам 50 бумажных. А вы проводите меня до аптеки. А следом до берега Лана. Дальше не нужно. Идёт?

– День поторговала, и теперь богатенькая! Думаешь, что всё вокруг можешь купить? И меня, и моё время? – нахмурился бородач. – Идёт! Я согласен. А за 60 таких бумажных я тебя и на своих скакунах довезу!

– За 55… – шепнула Дафна.

– Ах ты лисица, хитрая девица! – рассмеялся он. – По рукам. 55! Деньги вперёд.

– Половину в начале пути! Половину у берега Лана, – твёрдо сказала Дафна и, не дождавшись ответа, запрыгнула в повозку.

Так они отправились в путь. Дафна ещё пряников себе и своему охраннику прикупила. Имбирных и с мёдом.

– И куда тебе столько денег? – вдруг спросили бородач. – Авось и сама не знаешь?

– Почему же? Очень даже знаю, – доедая пряник, ответила Дафна. – Я, может быть, ёлку у вас куплю. Книг навыбираю, пряжу мягкую, чтоб себе, маме и Сальвадору тёплые свитера связать… Или сразу тёплые свитера купить?

– А Сальвадор – это кто?

– Это мой друг! Ростом он невысок, и пряжи на него уйдёт немного… – прикинула Дафна. – А главное-то: лекарство маме нужно. А оно самое дорогое… Я бутыльков пять сразу возьму, а то и десять…

– Куда столько?

– В самый раз! – ответила Дафна. – Вот мы и приехали.

С чувством собственной важности Дафна отворила дверцу аптеки. Сделала три ударных приветственных шага, стряхнула с плеч снежную крупу, и, прокашлявшись, продекламировала:

– Господин Гольфингер, мне незамедлительно нужна противопростудная микстура из цветов благородной липы и яда годовалой гадюки. Незамедлительно! Десяток бутылёчков. Или сколько у вас там есть?

– Дафна Илиади? Вот беда, а я-то думал серьёзный покупатель пожаловал, – с усмешкой произнёс Гольфингер, натягивая на свой изящно крысиный нос хрупкие аптекарские очки. – А деньги-то у тебя есть на десяток бутылёчков?

– Обойдёмся без лишних вопросов! Я спешу, – тут Дафна драматично закатила глаза и снисходительно вздохнула. – Я вам деньги, вы мне лекарство.

– Что ж… Надеюсь, ты никого не ограбила? – Гольфингер с подозрением взглянул на тёпленькие помятые купюры и трижды пересчитал их. – Всё ровно, – наконец заключил он. – А зачем тебе десяток? Весь Марбург лечить собралась?

– Ну что вы! – всплеснула руками Дафна. – Это чтобы к вам больше не ходить! Всё? Все до единого? – недоверчиво посмотрела она на бутылёчки и трижды на трижды пересчитала их. – Кажется… всё! Ну не хворайте, господин Гольфингер, – бросила на прощание Дафна и вильнула за дверь.

До берега Лана ехали молча. Дафна мечтала. Она уже представила, как Мирра поправится и снова начнёт рисовать, как они встретят Рождество и назагадывают желаний. А ещё Дафна мечтала вновь увидеть Теоса Кима и море. Ни на минуту она не переставала думать о резвых волнах, о Жемчужном саде, смеющихся дельфинах и о том, каким же чудом у неё выросли плавники и огромный хвост? И почему этого не случилось в путешествии на морское дно?

Дафну захватила странная, дикая тоска. Точно зверя, оказавшегося в клетке или на чуждой ему арене среди цирковых огней.

– Эта река? – услышала Дафна голос своего извозчика. И мысли о море быстро развеялись пресным марбургским ветром.

– Эта, – кивнула девочка. – Благодарю вас, господин… Ой! Я даже не знаю, как вас зовут…

– Гельдъегер, моя фамилия – Гельдъегер, – ответил бородатый.

– А я – Дафна. Ну, спасибо за помощь. Ваши деньги, – сказала Дафна и поспешила к Лану.

– Ты в реке живёшь, что ли? – усмехнулся господин Гельдъегер. – Не прощаюсь. Быть может, на ярмарке свидимся! Хотя ты мне там не нужна, снова всех клиентов переманишь, – погрозил ей пальцем бородач.

– Не приду я больше! Не волнуйтесь! – рассмеялась Дафна и пропала за седым холмом. Бородач пожурил коней и, напевая во весь голос песню о нахальном хомяке под ёлкой в сундуке, унёсся прочь.

– Пепе… Ты слышишь, Пепе? – прошептала Дафна, наклонившись к воде так, что случайно намочила кончик носа. – Пф… Вода-то какая холодная… Пепе! Пепе!

– Чего тебе? – забурлило в ответ.

– Да ничего… То есть поблагодарить хотела… И про хвост спросить, и про плавники, – затараторила Дафна.

– Домой! Домой! – взволновалась река.

Дафна побледнела и в страхе бросилась к дому.

На пороге она встретила незнакомца в чёрном котелке [9], в таком же чёрном пальто и с кипой бумаг в руках. Тот, не обращая внимания на девочку, быстро зашагал к своему экипажу, запряжённому белыми лошадьми с остриженными по моде квадратными чёлками.

– Мама! – позвала Дафна. – Мама, я здесь!

Навстречу Дафне выскочили Сальвадор и Марлен. Мышонок встревоженно пищал, муха сбивчиво ему поддакивала. Мирра неподвижно лежала в кровати, и лишь слёзы еле заметно плели на её щеках солёное кружево.

– Мамочка! Я достала лекарство. Вот, смотри! – Дафна в спешке открыла бутылёк, плеснула зеленоватую жидкость в крышку и протянула её Мирре. Та прошептала:

– Что это, милая? Какое лекарство?

– Расскажу, всё расскажу! Но сначала выпей! – взмолилась Дафна.

– Где ты его взяла, Дафна? У нас совсем нет денег… – продолжала Мирра.

– Пей, говорю! – настояла девочка и поднесла к губам матери пахучую настойку. – Один глоток!

Мирра повиновалась. Сжав пальцами нос, она сглотнула вязкую жидкость и как закашлялась! Глаза её покраснели, зачесались, как от свежего лука, щёки стали пунцовыми, губы порозовели. И уже смелее она сделала второй глоток. И третий.

– О Боже! Я, кажется, жива, – сделав глубокий вдох, прошептала она, глядя на Дафну, Сальвадора и Марлен уже ясными глазами. – Доченька, как тебе это удалось? Если ты…

– Нет-нет-нет! – остановила её Дафна. – Я никого не грабила! Никого! Хотя все в этом городе только и думают, что если у одного человека есть деньги, значит, он непременно ограбил другого человека… Интересно, а как-то иначе взрослым деньги достаются?

– Ты это о чём? – усмехнулась Мирра. – Я лишь спросила…

– Про лекарство… Как я достала лекарство… Да всё очень просто! Случилось чудо, – призналась Дафна, но тут же и осеклась. Говорить об ожившей картине, о море, дельфинах и морских сокровищах не хотелось. Вдруг Мирра подумает, что её дочь спятила!

И Дафна придумала такую историю:

– Я возвращалась из школы и вдруг увидела на снегу деньги. И даже ветер их не касался. Сначала не взяла, вдруг, думаю, хозяин объявится. Потом гляжу, старичок нищий ко мне идёт, хромой. Остановился и спрашивает: «Коли тебе они не нужны, так я заберу! Мне нужнее будут. А если нужны, так давай делиться!» Я сразу поняла, что он про деньги. Говорю ему, вдруг хозяин их спохватится, а мы забрали. А нищий мне в ответ: «Так я и есть хозяин! Только вот их в карты выиграл. Первый раз такая удача! Думал, колбасы да вина куплю, но карманы-то у меня дырявые! Вот и выпали деньги! А раз ты нашла – давай делиться…» Вот так и поделились. Случайными деньгами-то.

– Хорошо, видно, он в карты играет… – сказала Мирра, поглядывая на карманы Дафны, откуда вываливались бумажные немецкие «короли» и «замки». – Если так и дальше пойдёт – вмиг из нищего в богача превратится, – рассмеялась она.

– Не веришь мне? – нахмурилась Дафна.

– Очень хочу верить, – призналась Мирра, – но разве такие чудеса случаются?

– И не такие случаются! – уверила Дафна. – Особенно перед Рождеством. Я точно знаю…

– Неужели? Ты у меня главное чудо, волшебница, – улыбнулась Мирра. – Мне уже лучше! Ох, если б ещё не этот занудный господин Шверпахт, пропади он пропадом…

– Кто это? Тот бледный человек, с которым я столкнулась в дверях?

– Да, господин Шверпахт – судебный пристав! Он хочет нас выселить… В последние месяцы мы и правда не платили по счетам… Я обещала найти достойную работу, но сейчас в Марбурге это непросто. Никому не нужны картины, портреты. А желающих учиться рисовать ещё меньше. Говорят, всех интересует фотография…

– И много мы должны? – спросила Дафна.

– Раз в десять больше, чем стоят все эти бутыльки с лекарством, – дрожащим голосом ответила Мирра. – Может быть, что-то продам. Если нет, то как поправлюсь, снова пойду мести улицы.

– Но нас же не выгонят посреди зимы? – рассердилась Дафна и вытряхнула из своих карманов и колготок все-все заработанные деньги. Сальвадор принялся ловить и бережно складывать разлетевшиеся купюры. – Под кровать угодили… пять марок! – заметила Дафна. – Мама, пересчитай. Если этого не хватит…

Мирра внимательно пересчитала деньги. И с досадой резюмировала:

– Чтобы выплатить долг, нам нужно ровно столько же… Купюра в купюру…

– Когда платить? – спросила Дафна.

– До Рождества… Не так уж много времени, правда?

– Правда! У тебя же ещё остались краски? Нарисуй, как ты любишь, рождественские открытки! Я их на ярмарке продам! Сможешь? – попросила Дафна, а сама-то совсем о другом подумала.

– Смогу… Да кому же они нужны? И много ль ты о ярмарках-то знаешь? Там сплошной обман, – покачала головой Мирра.

– Там главное – уметь продавать, – заявила Дафна и унеслась на кухню ставить чайник. Чаю она на ярмарке всякого накупила. И с малиной, и ромашковый, и даже с жасмином.

А ближе к ночи Дафна сочинила новый план. И вывела его на бумаге каллиграфическим почерком:

1. Встретиться с Теосом Кима и попросить у него ещё немного сокровищ в обмен на любую дружескую помощь;

2. Спросить, почему стоило мне оказаться в морской воде, как у меня выросли хвост и плавники?

3. Сделать ещё больше праздничных украшений и продать их на ярмарке по высокой цене;

4. Деньги потратить на: оплату долга, на самую пушистую рождественскую ёлку, на фрукты для фотиков, на церковные свечи, на пряники и жирную индейку, на пряжу, на вкусный сахар для Пепе… и десятую часть раздать нищим.

Дафна взглянула на часы. Те только-только пробили полночь. Мирра, набросав на новых салфетках несколько эскизов рождественских открыток, крепко уснула. И тут Дафна шепнула своим друзьям:

– Вяжите верёвку. В прошлый раз вы так здорово меня выручили! Но мне придётся вернуться в море…

Сначала Сальвадор и Марлен воспротивились. Мышонку вся эта история с ночными купаниями не нравилась с самого начала. Он совершенно не умел плавать, но в конце концов, несмотря на это, настоятельно потребовал у Дафны взять и его, и Марлен с собой.

– Хорошо, хорошо! – смягчилась Дафна. – Пойдёте, а вернее… окунётесь со мной. Только это опасно, и не говорите потом, что я вас не предупреждала. Эх, но лучше б вам остаться дома. Я ума не приложу, как море относится к мухам и мышатам…

И вот они снова привязали спасательную верёвку к скрипучему столу и, прильнув своими носами к волшебной стене, стали ждать. Картина молчала. Морские волны смиренно дремали в своей бирюзе. И тут Дафна сказала:

– Теос Кима! Я знаю, ты слышишь меня. Я знаю, ты помнишь моё имя. Помоги же мне ещё раз! Позволь мне снова увидеть море и прикоснуться к дарам Жемчужного сада. Мы с мамой так ждём Рождества. И боимся остаться без дома… Помоги же, великий дельфин, а если я однажды понадоблюсь морю, то никогда не откажу в своей помощи!

Море вспыхнуло красками, ветер стремительно протянул к девочке свои невидимые руки. И, схватив Дафну, как младенца, окунул её в ночную воду. А вместе с ней и муху с мышонком.

V

– Держитесь крепче! – скомандовала Дафна Сальвадору и Марлен, затаившимся в её кармане. – Не тонем – ждём! Плавники и хвост вырастут! И мы выплывем!

Но Дафна ошиблась. Волны хлестали её по щекам, брызги кололи глаза. А превращения так и не было. Дафна отчаялась и давай звать Теоса Кима. И дельфин чудом примчался. Будто только и ждал приглашения.

Он ловко подхватил утопающую троицу и мгновенно вынес на берег.

– Теос Кима! Как же я испугалась… О, Теос Кима! Ты спас нас, – лихорадочно повторяла Дафна. – Спасибо, Теос!

– Дитя, что привело тебя к морю на сей раз? – спросил дельфин. – Я слышал, твоя мать выздоравливает. Но тебя что-то тревожит. Или ты звала меня понапрасну?

– Не понапрасну… Теос, нас хотят выгнать из дому. На улицу, в зиму! – прослезилась Дафна.

– Неужто накануне Рождества? Превеликая странность! – воскликнул дельфин. – Даже море не выбрасывает тину накануне Рождества… Скажи, в твоей беде вновь замешаны те самые деньги?

Дафна кивнула.

– Много денег.

– И тебе снова нужно что-то продать? Деньги – могучая стихия, порой хлеще ветра она сносит деревни и города, хлеще огня сжигает человеческие души, сильнее земли тащит в Тартар [10]. Порой деньги нужны человеку больше воды… Больше жизни? Столько моряков погибали в море, пытаясь разыскать сокровища! Одних растерзали акулы, других задавили киты, третьи заблудились в коралловых лесах. И всё равно! Каждый год, каждый день, человек отправляется в море, чтобы найти желанные монеты, жемчуга, золото! Но я по-прежнему верю, что вода куда величественнее денег. Вода – главная стихия Вселенной… – тут Теос нырнул. Смочил уставшие от воздуха глаза, и они вновь заблестели лунным светом. И дельфин сказал: – Дафна, как тебе повезло! Ты не пират и не жадный моряк. Ведь ты не ищешь наживы. Но просишь помощи. И море тебе поможет. Нужно попасть в Жемчужный сад. Только там добрый землянин может взять морские дары для белого дела. И только с разрешения всех братьев ордена Дельты. То есть нас, синих дельфинов. То, что человек уносит из морских глубин силой или обманом, считается кражей! Запомни, море за это карает.

– Я всё поняла. Мне нужно разрешение братьев ордена Дельты?

– Не так просто… Однажды ты уже получила разрешение. От меня. Другие дельфины не возражали. Вспомни, в каком дивном вальсе они кружили, посылая тебе тёплое течение! Но будут ли они рады, узнав, что тех сокровищ тебе было мало? Запомни ещё кое-что: землянину запрещено появляться в гроте дважды.

– Что же делать? – огорчилась Дафна. – А если бы у меня вдруг выросли плавники и хвост, как у тебя? Я бы смогла сойти за дельфина ордена Дельты и неузнанной отправиться в грот?

– Ха-ха-ха! – громко рассмеялся Теос Кима, чем ещё больше напугал Сальвадора и Марлен. – Плавники и хвост, значит? Ты такая забавная, девочка, что говорит с водой! Могут ли вырасти плавники у человека? Они или есть, или их нет, – засвистел на весь берег дельфин.

– Это не смешно! – нахмурилась Дафна. – Могут, Теос Кима. Могут они вырасти! Я точно знаю. Я видела…

– Достаточно! – сделавшись нарочито серьёзным, сказал Теос Кима. – Если ты что-то и видела, то, скорее всего, тебе это что-то показалось. Лишь у наяд да сирен бывают плавники, хвосты, жабры… что там ещё? У человека – нет! Это всё сказки, выдумки, галлюцинации, возможно, – объяснил дельфин и добавил: – Тебе ещё нужна помощь?

– Нужна… – растерянно ответила Дафна.

– Пусть кто-нибудь плывёт за тебя! Вон, – Теос бросил взгляд на неровный бугорок в кармане Дафны, – мышонок твой или муха. Я их давно заметил, пусть не прячутся. Вылезайте, сухопутные!

Сальвадор и Марлен с опаской высунулись из укрытия. При виде дельфина Сальвадор в знак приветствия что-то учтиво пропищал, а Марлен смущённо прикрыла крылом глаза и промолчала.

– Пусть мышонок плывёт, он покрепче, – сказал Теос Кима.

– Но он не умеет плавать! – возразила Дафна. – Что если он утонет от страха?

– Возможно, – почти безразлично предположил дельфин, – но, признаюсь тебе, милая Дафна, со мной ещё ни одна живая душа не утонула. В воде. Про сушу – не знаю, – рассмеялся Теос. – Готов рискнуть? – спросил он Сальвадора. В ответ мышонок свалился без памяти в песок и притворился мёртвым. – Кажется, твой друг против.

– Я тоже против. Против, чтобы он плыл! – сказала Дафна и, вскочив на беспощадно затёкшие ноги, в которые тут же вонзились тысячи мелких иголок, бросила: – Берег большой! Поищу помощи здесь! Но Сальвадора и Марлен топить не позволю.

– И это твой выбор, – улыбнулся дельфин. И свистнул ей вослед: – Так что ты там говорила про хвост и плавники?

– Это всё галлюцинации! – обиженно отозвалась Дафна.

– Смотри там! – предупредил дельфин. – Все ответы лежат лицом к западу, в городке, мирно спящем среди вечнозелёных бугенвиллий. Там, где женщины ткут пёстрые ковры, а мужчины уходят в море до рассвета. Где люди, там и ответы. Если не разберёшь слов иноземных – хлебни воды. Вкус воды острова и мысли его народа – едины. А как вспомнишь о море – возвращайся на север. Юг и восток молчаливы в ночи! Их ни о чём не спрашивай. А понадобится моя помощь – пошепчи на воду. И не забудь о Пепе. Она может призвать тебя в любую секунду, – добавил дельфин и скрылся в искрящейся воде.

Дафна жутко злилась на Теоса Кима за то, что тот не пустил её в морской грот во второй раз. Но и жертвовать друзьями, пусть и такими крошечными, как Сальвадор и Марлен, девочка не могла. Ей казалось, что все эти морские правила, истории о дельфинах ордена Дельты и моряках-воришках слишком уж преувеличены и не имеют к ней никакого отношения.

Ворча что-то себе под нос, Дафна всё же направилась на запад. Сальвадор с интересом принюхивался к новым запахам: то к приторно-сладкому мучному, к анисовому, к виноградному, то к солоноватому рыбно-чешуйчатому. Все эти ароматы гнездились в городе, но ночью непременно слетались к морскому берегу, чтобы смешаться здесь с ветром, закрасться в души путников и наполнить их новыми надеждами.

Жёлтый свет городских фонарей гостеприимно приветствовал Дафну. Он же и предложил ей войти. И пусть сам город дремал, его разнаряженные улочки, напротив, с вдохновением встречали ночь, щеголяя своими неоновыми гирляндами. Призрак печного дымка бережно собирал ароматы сдобных виноградных булочек, горячего мёда, дроблёного миндаля и укладывал их на невидимые сани. И те, по его велению, уносились высоко-высоко в небо, чтобы угостить и звёзды настроением великого праздника. Да, всё внутри городка трепетало в ожидании чуда. Вот и Дафна с первыми шагами по вековым улицам почувствовала истинную радость птичьей свободы.