Жуткое утешение бесплатное чтение

Grim Solace © Ben Galley, 2019

Published by arrangement with Lester Literary Agency

© М. Головкин, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

«Эта книга – художественное произведение, но некоторые художественные произведения, возможно, содержат в себе больше правды, чем предполагал автор. В этом и заключается магия».

Аноним

Посвящается Джеймсу, Люси и Бену

Догматы о подневольных мертвецах

Они должны умереть в смятении.

Они должны быть заколдованы с помощью половины медной монеты и воды Никса.

Они должны быть заколдованы в течение сорока дней.

Они в неволе у тех, кому принадлежат их монеты.

Они – рабы и выполняют волю своего господина.

Они не должны причинять вреда своим господам.

Они не имеют права выражать свое мнение и владеть имуществом.

Они не обретут свободу, если она не будет им дарована.

Глава 1. Все сначала

Первой порабощенной тенью стал некто Ашам. Его убил ударом ножа в сердце человек, который сначала основал орден никситов, а затем создал Культ Сеша. Ашам прослужил четыреста лет, получил в награду свою половину монеты, после чего немедленно обрел свободу в бездне.

Гаэрвин Джубб, «История дальних краев»

Вид улицы, залитой кровью, кому хочешь испортит настроение. К счастью для дознавателя Хелес, прошло уже лет пять, а то и больше, с того дня, когда ее настроение хотя бы отдаленно напоминало хорошее. В последнее время ее эмоции в лучшем случае можно было бы назвать «легким раздражением».

Ее внимание привлекли звуки рвоты; их издавал юноша, лицо которого быстро зеленело. Струйка молочно-белой жидкости вытекала из его рта и смешивалась с лужей сукровицы у него под ногами. Часть рвоты попала на отворот его форменной куртки.

– Первый день? – спросила Хелес у парнишки.

– Второй.

– Если на десятый день все равно будет тошнить, ищи себе другую работу.

– Мм… – ответил он, а затем новый рвотный позыв вынудил его устремиться в ближайший переулок.

Хелес не улыбалась; годы заставили уголки ее рта опуститься вниз. Осторожно пробираясь по залитым кровью улицам, она считала лужи и пятна в тех местах, где протащили трупы или их части. Там, где кровь засохла, Хелес заметила следы ослиных копыт и присыпанные песком колеи от колес телеги. Рядом с клочком кожи, к которому был прикреплен белокурый локон, лежал грязный носовой платок. Хелес потянулась к нему и увидела красную ухмылку на мягкой белой ткани.

– Плохо сработали, – сказала она, услышав осторожные шаги у себя за спиной.

Юноше уже стало лучше, и теперь он пытался удалить пятно со своей черно-серебристой одежды. Часть рвоты попала на герб Палаты Кодекса, и он начал яростно оттирать ее старым носовым платком.

– Они действовали безрассудно, – добавила Хелес.

– Не могу знать, дознаватель.

Хелес внимательно посмотрела на него. Только одна татуировка на шее – как и положено по званию. Мешковатые штаны, воротник покосился. Щеки по-прежнему казались слегка зеленоватыми.

– Теперь знаешь. Ну же, проктор…

– Джимм.

– Чудно́е имя. Ну же, проктор Джимм, порази меня.

Джимм неуверенно втянул в себя воздух, словно опасаясь нового приступа тошноты, и заставил себя изучить страшную картину.

– Массовое убийство. Трупов нет, значит, работали душекрады.

– Или те, кто хотел выдать себя за душекрадов.

Молодой человек задумчиво пощелкал зубами.

– Но следы колес…

– Отлично.

– Может, все пошло не по плану? Кто-то поднял тревогу, им пришлось поторапливаться, и в этом причина… небрежности. – Юноша заметил клочок кожи с локоном и теперь не мог оторвать от него взгляд.

– Сколько человек забрали?

– Семь?

– Девять. Посмотри на разводы на стенах. Кровь поглотили канавы. Кем были жертвы?

– Я бы предположил, что горожане.

– Ты бы предположил неправильно. – Хелес показала ему платок. – Хлопок с Разбросанных островов.

– Значит, торговцы оттуда?

– Или…

Джимм вздохнул. Дожидаясь ответа, Хелес посмотрела на темно-синее небо. На юге, откуда надвигалась буря, по воздуху тянулись оранжевые щупальца песка. Трубы заводов кренились под порывами ветра, который постепенно усиливался, заставляя еще не засохшие лужи крови покрываться рябью.

– Или те, кто бежал с Островов, спасаясь от войны?

– Беженцы, верно. Ткань плохого качества, она протерлась и обтрепалась. А торговцы стараются следить за своим внешним видом. И еще… – Хелес указала на отрубленный палец. – Мозоли. Тяжелый труд. Да, торговец пересчитывает серебро, но так мозоли не набьешь.

– Пожалуй, – пробурчал проктор.

Хелес встала рядом с ним и вытянулась во весь рост, стараясь выглядеть как можно более грозно.

– Кто тебя нанял?

– Я доброволец, госпожа.

– Необычно. А почему?

– Моего брата и сестру забрали вот таким же образом. В Дальнем районе.

– То есть ты с Просторов?

– Да, госпожа.

– Ясно.

Хелес стремительно пересекла улицу, беззаботно шагая прямо по лужам крови. В переулке уже собрались зрители, чтобы полюбоваться страшным зрелищем и неодобрительно пощелкать языками.

– Эй, зеваки! Видели или слышали что-нибудь утром? Или ночью? – обратилась она к ним.

– Ты кого назвала зеваками? – обиделся какой-то лысоватый мужчина. – Зеваки – это вы. Только пялитесь да в затылках чешете, а толку никакого.

– Вы, дознайки, всегда появляетесь, когда все уже закончилось, – добавила его столь же лысоватая жена.

Потеряв к ним интерес, Хелес прогнала их. В городе совершается столько преступлений, но даже они не развязывают людям языки. Сейчас это бесило ее так же сильно, как и двенадцать лет назад, когда она присягнула на верность Кодексу.

Она уже собиралась отвернуться от жуткой картины, как вдруг заметила в переулке еще одно красное пятно – на этот раз не кровь, а ткань. Светящееся лицо вежливо улыбалось.

Хелес осторожно подошла поближе. Не меньше года прошло с тех пор, как она в последний раз видела алые одежды сектантов.

– Ты рискуешь. Бьюсь об заклад, центр города всего в одном квартале отсюда.

– Ну, значит, не страшно. Ведь до них целый квартал.

– Ладно.

– Ну и кровища, – вздохнул призрак.

– Что тебе известно об этом деле?

– Не больше, чем тебе.

Хелес оскалилась – так мог бы улыбаться пустынный волк.

– Вы же вроде лучше всех собираете сведения, верно? Если так, то самое время поделиться ими с Палатой Кодекса. Пусть ваша секта хоть раз сделает доброе дело, вместо того чтобы прятаться в темных переулках, напуская на себя ненужную таинственность.

Поправив на голове капюшон, призрак изучила темные татуировки на руках и шее Хелес – символы ее должности.

– Ты просто завидуешь, что мы не принимаем таких, как ты. Кроме того, сейчас мы предпочитаем, чтобы нас называли «церковь».

– Спасибо, но меня вполне устраивает, что в моей груди бьется сердце. Возможно, вам не хватает именно сердец. И если твоя церковь не собирается мне помогать, тогда иди своей дорогой, сестра…

– Просвещенная сестра, дознаватель Хелес. Просвещенная сестра Лирия. – Улыбнувшись, призрак двинулся прочь. – До скорой встречи.

Нахмурившись, Хелес подумала – и уже не в первый раз – о том, почему королевская семья не уничтожила секту Сеша полностью. И лишь после того, как сестра-призрак исчезла, Хелес вдруг осознала, что не называла ей своего имени.

– Дознаватель Хелес! – крикнул кто-то.

Какой-то мужчина, подпоясанный синим кушаком, махал ей рукой с противоположного конца улицы, где, словно голуби вокруг упавшего в грязь хлеба, собрались зеваки.

Убийство не было для жителей Города Множества Душ чем-то новым, но тем не менее позволяло им хоть как-то развлечься. Если где-то происходила трагедия, люди всегда приходили на нее посмотреть. Она повышала им настроение: быть дышащим кожаным мешком гораздо приятнее, чем лужей крови на запыленной брусчатке.

– Ну, Джимм… – сказала Хелес, поворачиваясь к проктору. – Жаль, что так вышло с твоими родными, но мертвецы есть у каждого – купленные, зарезанные, умершие от старости. Ты не особенный, Джимм, и чем раньше ты это себе уяснишь, тем проще тебе здесь будет.

Хелес пошла прочь, на ходу застегивая свое черное одеяние, и уже добралась до середины улицы, когда услышала голос Джимма:

– А вы кого потеряли?

– Всех, – ответила Хелес, не останавливаясь.

Татуировки на лице человека, который подзывал к себе Хелес, выдавали в нем писца. Она была выше его по званию, и он подтвердил это, поклонившись ей.

– Вас вызывает камерарий Ребен.

– Разве он не видит, что я занята? – Хелес указала на кровавую картину.

Писец зашевелил губами.

– Но как он может… Я… Он хотел бы немедленно вас увидеть.

Хелес вздохнула.

– Где?

– У себя, в Палате Кодекса, разумеется.

– Ну да, где же еще? Вам, сволочам, было бы полезно время от времени стряхивать с себя пыль и выходить на улицу. Вспомнить, ради чего вы работаете.

На лице человека последовательно отобразилась целая гамма эмоций, и с каждым разом он выглядел все менее уверенно.

– То есть вы придете?

– Он же мой начальник, верно?

– Да, дознаватель.

– Тогда перестань зря тратить время и веди меня.

– Да, дознаватель.

Они двинулись по узким улицам; дознаватель, длинноногая и быстрая, шагала впереди, а писец едва за ней поспевал. Хелес вдруг вспомнила, как раньше толпа расступалась, завидев черное одеяние Палаты Кодекса. Теперь же проложить путь помогали только рост и отрепетированная гримаса. Ну и локти – для полного счастья.

Здание Палаты было огромным – не высоким, как Небесная Игла, но широким и массивным. Его центром была пирамида с золотой верхушкой; от ее квадратного основания отходили двенадцать крыльев, похожих на зубцы шестерни. Каждое из них вытянулось в небо этажей на десять, и каждое было испещрено окнами и бойницами. Историки утверждали, что раньше это была крепость императора – до тех пор, пока символом богатства и знатности не стали высотные дома. Теперь же здание превратилось в лабиринт из пересекающихся коридоров, тупиков, комнат, похожих на соты улья, и огромных залов, под завязку набитых папками и чихающими от пыли людьми.

Обогнув здание, Хелес добралась до главного входа, где столпились люди со свитками в руках и призраки, пытавшиеся защититься от усиливающегося ветра, который бросал в них песком. Писец потерялся где-то среди бесконечных очередей в здании Палаты и, несомненно, поспешил к своему столу. Во время короткой вылазки в город его кожа наверняка сгорела в лучах палящего солнца.

Каждый день несчастные, оскорбленные и разгневанные приходили сюда, чтобы проблеять свои жалобы и зарегистрировать иски. Каждый день они вставали в шумные, извивающиеся очереди и успевали пройти десяток шагов, может – два, а потом наступал вечер, и двери Палаты закрывались. На следующий день они снова вставали в очередь, и так далее. В могущественной Палате Кодекса, единственном учреждении, которое ведало вопросами порабощения, накопилось столько нерассмотренных дел, что некоторых просителей Хелес видела здесь уже почти год.

За широкими дверями находился большой внутренний двор, выложенный прохладным мрамором и наполненный громкими голосами. Хелес протискивалась через очереди, мимо людей в одежде чужеземного покроя, мимо людей самого разного цвета кожи – от молочно-белого до угольно-черного. Компания кочевников в длинных разноцветных одеждах возвышалась над толпой, несмотря на то что хребет каждого из них был изогнутым, словно лук. Вид у них был подавленный, и они о чем-то уныло переговаривались между собой на неизвестном наречии. Внимание Хелес привлекли короткие рога, торчавшие из их лбов, а также глаза как у козлов – узкие, похожие на прорези для монет.

В центре дворика находилось огромное здание из мрамора и стали. Широкая лестница вела наверх, в бесчисленные комнаты Палаты. Море столов разбивало мраморные просторы на части, отделяло потерпевших граждан от чиновников в черных одеждах. До Хелес долетали обрывки фраз.

– Но я жду уже полгода!

– В Кодексе четко указан срок ожидания – три года.

– И вы ничего не можете сделать?

– Проклятие! Он украл меня! Украл!

– Боюсь, что за разрешениями на белые перья нужно стоять в другой очереди.

– Мои дети!

Не вслушиваясь в разговоры, Хелес широким шагом шла мимо столов в глубь величественного здания, называя пароли часовым. Поднявшись по трем пролетам лестницы, она оказалась в зале со сводчатым потолком, где на каждом столе возвышались стопки папирусов. Это был один из нескольких залов Палаты, в которых хранилось великое множество дел, связанных с преступлениями против Кодекса. К несчастью для служащих Палаты, почти каждое преступление, совершенное в городе, относилось именно к этому виду. Иски, жалобы, обвинения и петиции – все это попадало в залы Палаты и выходило на свободу лишь через несколько лет.

Хелес казалось, что здесь кто-то пытался воссоздать очертания Аракса в папирусе. Немало стопок папирусов выросло настолько, что они задевали мраморный потолок. То здесь, то там, вокруг самых крупных башен стояли деревянные лестницы и строительные леса. Писцы и прокторы бродили по ущельям из бумаги, неуклюже лезли наверх, рылись в свитках, сваленных в груды на высоких, прогнувшихся полках. Другие катили по лабиринту столов тачки, доверху нагруженные папками. Их работа, как и работа Хелес, никогда не заканчивалась и потому не приносила удовлетворения.

У подножия одной из башен, мимо которых прошла Хелес, бригада писцов подпирала стол с помощью кирпичей. Столы в Палате Кодекса не раз ломались под весом бесчисленного множества документов, а если что и могло увеличить загрузку писцов и время рассмотрения дел, так это обрушение башни, состоявшей из тысячи папок. Все осложнялось еще и тем, что каждая упавшая башня отнимала жизнь у нескольких несчастных служащих Палаты, которым не повезло оказаться рядом.

Чтобы добраться до кабинета камерария, Хелес пришлось преодолеть семнадцать лестничных пролетов, подняться на скрипучем лифте и пройти по неисчислимому количеству коридоров. Немало серебра кто-то выделил на высокие двери Палаты, на портьеры и сусальное золото – серебра, которое можно было потратить на жалованье дознавателей и прокторов или даже на то, чтобы уменьшить огромные горы жалоб. Хмурясь, Хелес вглядывалась в узоры на мраморном полу.

Строй часовых, окружавший стол Ребена, разомкнулся, пропуская ее, и она, стукнув каблуками, остановилась. Камерарий Ребен оторвал взгляд от папируса и почти с удивлением посмотрел на нее. Он вечно потел, даже в прохладном здании Палаты. Его черные волосы, обычно уложенные так, чтобы закрыть проплешины, растрепались, превратившись в засаленные локоны.

– Дознаватель Хелес по вашему приказанию явилась.

Ребен поставил тростниковую ручку в чернильницу.

– Не ожидал увидеть тебя так рано, дознаватель.

– Господин, писец сказал «немедленно».

– Прошу прощения. Я не привык к подобной пунктуальности.

– Город забыл это слово, господин. А я – нет.

Ребен откинулся на спинку высокого кресла из красного дерева, украшенного серебряными пальмовыми листьями.

– Именно поэтому я тебя и вызвал. Уверен, ты понимаешь, что у нас возникла проблема.

– У нас много проблем, камерарий. Какую именно вы имеете в виду?

– Исчезновение и, возможно, похищение душ нескольких аристократов.

Хелес не испытывала особой любви к аристократам. Она не могла уважать тех, кто беззаботно смотрит на бедняков и мертвых из высоких окон, попивая вино из золотых кубков.

– Позвольте угадать: Облачный двор отдал вам приказ, так как понял, что на сей раз убийца добрался и до него. На простолюдинов и туристов двору насрать.

Повисла неловкая пауза. Один из охранников откашлялся.

– Осторожнее, Хелес, других я снимал с должности и за меньшее. Но тебе я дам поблажку, ведь недавно умер твой коллега, дознаватель Дамсес.

– Убит, – прервала его Хелес. – Дознаватель Дамсес недавно был убит. Нож в глотке ни у кого случайно не оказывается.

– Ладно, пусть так, – вздохнул Ребен. – В любом случае это был хороший человек.

– Это был ужасный человек, пьяница и жулик, а жене он хранил верность так же, как стервятник – трупу. Но дознавателем он был отличным. Он верил, что город можно спасти, а в наше время такие люди – большая редкость.

– Говорят, ты тоже в это веришь.

– Всем сердцем, господин.

– Ну что ж, недавние события, возможно, дают тебе шанс воплотить в жизнь эту сказку.

Хелес наклонила голову и посмотрела ему прямо в глаза.

– На самом деле именно ее высочество будущая императрица попросила меня разобраться с этим делом, – сказал Ребен. – Нужно сделать так, чтобы исчезновения… или убийства… прекратились. Нужно узнать, кто за этим стоит, выследить этих людей и отдать их в руки правосудия, используя любые средства – обман, взятки, пытки и так далее. И плевать на отчетность. Я решил, что расследование должна возглавить ты.

– Почему?

Ребен сложил ладони домиком.

– Потому что, Хелес, что бы про тебя ни говорили, за последние десять лет никто не закрыл столько заявок и не отправил столько душекрадов в кипящие котлы.

– За двенадцать лет. И вы рассчитываете, что с этим делом я справлюсь в одиночку?

– Едва ли. Другие дознаватели тоже занимаются этим. Принцесса и император дали нам серебро. – Ребен облизнул губы. – И теней, чтобы работать за пределами Центра.

Хелес едва не рассмеялась.

– Тени будут служить Палате?

– Мне тоже это не нравится, но настали тяжелые времена…

– Точно. Наверняка Гхор и другие судьи радуются, что можно сидеть на жирной заднице ровно и ни хрена не делать.

Ребен вспыхнул.

– Прикуси язык, дознаватель! – Его голос треснул, словно увядая. Ребен сложил потные ладони вместе, словно на молитве. – Значит, договорились? Я могу поручить тебе это важное дело?

Хелес поставила руки на стол и наклонилась над морем папируса.

– Мне нужна независимость. «Автономия» – кажется, так это называется. А когда станем делить ресурсы, последнее слово должно оставаться за мной.

– Ни один дознаватель еще не…

– Автономия. Или отдавайте дело дознавателю Фафу и компании и смотрите, как исчезают торы – один за другим. Если считаете меня лучшей, не обращайтесь со мной, как со всеми прочими.

– Это серьезное дело, Хелес.

– Я смертельно серьезна, господин.

Ребен всплеснул руками.

– Ладно. Пусть будет по-твоему.

Обычный человек, возможно, ухмыльнулся бы, или, по крайней мере, улыбнулся, но Хелес вздернула губу. Кожаные сапоги скрипнули на мозаике пола, и Хелес направилась обратно в чрево огромного здания Палаты, в коридоры, наполненные воплями, которые неслись из пыточных камер. Самое подходящее место, если нужно узнать, что происходит на самом дне Аракса. Кроме того, страдания преступников всегда повышали Хелес настроение, хотя и самую малость.

Глава 2. Новый ад

Исследуя возвышение и падение империй, человек забывает о влиянии моды. Я говорю не о шелках и других тканях, но о силе увлечения. Когда-то в моду вошло порабощение человеческих душ, и оно уничтожило религию. Затем появились фантомы и извлечение душ из животных, и в результате люди научились помещать души людей в неживые предметы и в животных. Несмотря на то что теперь эти веяния моды объявлены вне закона, каждое из них еще больше расчеловечило душу и упрочило увлечение Арка смертью. Взгляните на эту некогда величайшую в мире империю. Теперь она скорее мертва, чем жива. Она больше мечтает дышать, чем дышит. Я боюсь, что алчность аркийцев однажды проникнет и в мои владения.

Сочинения Конина Фелуста, философа и нынешнего правителя Красса

Гардероб был роскошный – позолота, резьба, прочная древесина. Почти ни одного видимого сочленения, и всего одна тоненькая щель между дверями, через которую можно выглянуть наружу. Правда, на голове у меня был мешок из грубой ткани, поэтому я видел лишь полоску серой, неосвещенной комнаты, мое собственное свечение, синее дерево и железо с черными пятнами ржавчины. Ничто не позволяло определить, где именно я нахожусь.

Вряд ли тут меня ждет что-то хорошее.

Мешок на голове довольно быстро убедил меня в этом.

Я там, где мне быть не следует.

Это тоже очевидно.

Я в башне или в особняке.

Я слышал, как скрипят подошвы по мрамору. Чувствовал, как меня поднимают по лестнице. Ступенек было много.

Но кто здесь хозяин?

Я надеялся, что скоро это узнаю, и лучше раньше, чем позже.

Судя по тому, как на меня напали и как меня схватили, это кража. Увод призрака, как говорят в моем родном Крассе. Это как кража коров или овец, но карают за него строже. Думаю, для аркийцев эти виды преступлений вообще друг от друга не отличаются. В общем, я кипел от злости, ведь меня уже ограбили дважды. Мысль о том, что Векс отнял у меня шанс обрести свободу, приводила меня в ярость. Я поклялся, что этот безглазый ублюдок еще получит по заслугам. Я подозревал, что скорее всего с ним расправлюсь не я, а Хорикс, но меня это не расстраивало. Главное – то, что его настигнет кара, а все остальное неважно. Сейчас меня заботило нечто другое: я изо всех сил старался забыть о том, что гардероб похож на саркофаг. Каждый раз, когда меня посещала данная мысль, я напоминал себе, что мне нельзя думать про саркофаг, но тем не менее все равно думал про саркофаг, и так по кругу.

К счастью, в замке наконец-то заскрежетал ключ. Я напрягся и прикинул, стоит ли сразу броситься в бой. Я склонялся в пользу ненасилия, но принять окончательное решение не успел: дверь распахнулась, и яркий свет ошеломил меня.

Свет ламп наполнил комнату; камень и мебель окрасились в желтый цвет, а запредельное количество металла засверкало. Сначала я даже подумал, что меня поместили в арсенал. Мигая, я посмотрел по сторонам и обнаружил, что тут хуже, чем в башне Хорикс. Обстановка все равно роскошная, но вкус у вдовы был получше.

Оказалось, что это не арсенал, а гостиная, которую кто-то, не обладающий хорошим вкусом, попытался превратить в галерею. Стекло, камень и металл свободно перемешивались друг с другом. Кривые сталкивались с углами. Повсюду стояли скульптуры, облаченные в меха и в шелка. На стенах висели аляповатые гобелены, сотканные кочевниками. Ковры всех видов и оттенков сражались за господство на полу. На крюках, закрепленных в невысоком потолке, кто-то развесил декоративное оружие: я заметил алебарду из Красса, лук, сделанный из рога антилопы, а на доске над камином – черный меч. В углу комнаты стояли латные доспехи, украшенные драгоценными камнями.

Здесь определенно жил коллекционер. Я, как вор, должен был радоваться, ведь именно такой дом следовало бы обокрасть – хотя бы для того, чтобы наказать хозяина за дурной вкус. Но мой душевный покой ценителя прекрасного был нарушен этой картиной.

На светлом фоне застыли четыре фигуры. На одной было огромное пальто, на остальных – белые куртки, темные перчатки и шлемы бронзового цвета. В руках они держали дубинки, на которых сияла медь. Я немедленно возблагодарил судьбу за то, что не стал сопротивляться.

Человек в пальто заговорил. Под его носом задергалось темное пятно усов – он как будто поиграл с куском угля, а затем вытер рот рукой. Хотя тело человека в целом имело форму шара, его бледное лицо северянина было узким, словно лезвие топора. Я вспомнил, что видел на рынке душ человека, подходящего под такое описание.

– Ты можешь говорить как человек, которым ты когда-то был, или мои люди должны научить тебя манерам? – спросил он.

Я встал и посмотрел на окруживших меня людей в бронзовых шлемах. Ткань рукавов натягивали бугристые мышцы. Этим людям явно хотелось пустить в ход дубинки.

– Я вполне способен вести себя прилично, – ответил я.

Рукой, на пальцах которой сидели тяжелые золотые перстни, человек указал на стоявшее рядом большое кресло.

– Тогда не мог бы ты…

Не успел я и пошевелиться, как меня уже втолкнули в кресло – одно из тех слишком уютных кресел, которые обхватывают тебя целиком. Такое кресло хорошо развернуть к камину и просто считать секунды, слушая, как потрескивают горящие дрова.

Но я в этом кресле чувствовал себя неуверенно. Человек остался стоять между мной и охранниками, которые выглядели слегка разочарованными.

Меня впервые похитили уже в виде призрака, а вот мешок на моей голове уже был: многие мои клиенты здоровались именно таким образом. Ведь если кто-то хочет с кем-то поговорить, об этом могут пойти слухи, которые рано или поздно могут достигнуть совсем не того, кого нужно. Метод с мешком позволял добиться желаемого результата, но избавлял от лишней беготни.

– Как тебя зовут? – спросил человек.

– Джеруб.

– А по-настоящему?

– Это мое настоящее имя.

– Мне казалось, что ты можешь говорить как человек. Я приказываю тебе назвать свое имя.

– Я все еще привязан к вдове Хорикс. Ты мне не хозяин.

– Ну ладно, тень.

Он кивнул охраннику, и тот немедленно принялся лупить меня по голове. После четырех ударов этот гад щелкнул пальцами.

– Хватит!

Медь жалила меня, обжигала спину. Я невольно содрогнулся. Обычно вызов на встречу с помощью мешка заканчивался рукопожатием, предложением поделить сокровища, полученные в ходе какого-нибудь не вполне законного дела, и времени такой разговор практически не отнимал. Однако сейчас у меня возникло такое ощущение, что с этим усатым ублюдком я надолго, и в результате мне придется на него работать, а наградой мне станут лишь новые страдания.

Он сел по другую сторону стеклянного стола, разделявшего нас. Ножками столу, похоже, служили настоящие тигриные лапы, когти которых были покрашены в ярко-красный цвет. Мне вдруг захотелось разбить столешницу.

– Что тебе нужно? – спросил я.

– Узнать твое настоящее имя.

– Я же сказал – Джеруб.

Он защелкал языком.

– В этом городе торы всегда крадут чужое добро? – спросил я.

Охранник замахнулся дубинкой. Я поднял руки, готовясь смягчать удары, но усатый его остановил.

– Разве ты не знаешь, Джеруб, что в нашем городе подобное занятие – своего рода спорт? Он помогает нам не сойти с ума в странном мире, который построили аркийцы. Мы действуем тихо и по-умному и, как правило, не торопимся. К сожалению, в данном случае определенные причины заставили меня отказаться от обычной стратегии.

Я ткнул большим пальцем в герб вдовы на своей груди.

– Тал Хорикс будет недовольна. Она начнет меня искать и поймет, что это твоих рук дело, кем бы ты ни был.

Эту леску я закинул неуклюже, и он не клюнул, а лишь усмехнулся. Его усы задрожали.

– Искать? Такую никчемную тень, как ты? Это еще зачем?

– Я не никчемный. Я нужен тал.

– То есть она узнала о твоем… прошлом, скажем так?

Его слова заставили меня опешить. Видимо, он тоже знал о моем прошлом, иначе сразу же напомнил бы мне о моем месте в обществе. У призраков не было прошлого – за исключением тех случаев, когда оно могло принести пользу или деньги.

– Не понимаю, о чем ты, – с напускной беспечностью ответил я.

– Если ты так хочешь это знать, то меня зовут тор Симеон Баск. Я сколотил целое состояние, перепродавая дорогие вещи. У меня есть одна особенность: я могу разглядеть ценность, скрытую под слоями грязи и гнили. Как говорится, я подмечаю все детали. И вот сейчас, глядя на твой округлый подбородок, я сразу распознаю в тебе иностранца. Красс, да?

– Возможно.

– Сам я из Скола. Приехал в город, когда мне было тринадцать. С тех пор поднялся, стал тором и нашел свое место в обществе аристократов.

И притом довольно низкое, подумал я, но промолчал.

– Человек не сумеет возвыситься, если не поймет правила игры. Чтобы идти вверх, иногда нужно иметь дело с сомнительными личностями. За долгие годы я познакомился со многими из них.

– Не сомневаюсь.

Баск ухмыльнулся, блеснув золотыми зубами.

– Ты сам знаешь, что беспринципные люди бывают самые разные – от торов, тал и генералов до скупщиков краденого, громил и даже замочных мастеров.

Ну вот, приехали. Возможно, не только вдове Хорикс требовалось произнести целый монолог, прежде чем подойти к главной теме. Возможно, все аркийские аристократы ведут дела именно так. Лорды Красса, напротив, выплевывали в тебя правду, словно семечко от яблока, и их метод мне нравился больше.

Порывшись в кармане пальто, Баск достал оттуда нечто узкое и длинное, похожее на тростник. Он положил предмет на стеклянный стол, и я услышал, как звякнул металл. Я подался вперед; мне показалось, что эта штука мне знакома.

Затем появилась вторая вещь – тоже тонкая и плоская, но с загнутым концом. Ее я сразу узнал. Этот крюк я вбил в нее своими собственными руками. С помощью молотка, конечно. Я же не волшебник.

Баск выложил на стол еще одну вещь, потом еще одну, и в конце концов их стало шесть. Я бесстрастно посмотрел ему в глаза, ничем не выдавая своих чувств. Его взгляд горел от предвкушения. Подавив в себе вздох, я предположил, как именно будет развиваться наш разговор.

– Продолжай.

– Знавал я одного замочного мастера – смышленый парнишка, подавал большие надежды, мог разобраться с любой дверью и хранилищем. Но недавно он пропал – испортил себе репутацию, или что-то в этом роде. Имя у него было чудно́е, даже по меркам Красса.

– И какое же?

– Если мне не изменяет память, то в нем были буквы «К» и «Б». – Баск поднял одну из металлических вещиц и постучал по ней пальцем.

– Очень интересно.

На этот раз Баск не стал сдерживать своего охранника. Дубинка ударила по моей спине, едва не выбив меня из кресла. В мою голову вцепились когти боли.

Тор Баск подался вперед, чтобы посмотреть мне прямо в глаза.

– Его звали Келтро Базальт?

Я и подумать ни о чем не успел, а уже закивал.

– Тебя поработил и продал Боран Темса? – спросил Баск.

Я закатил глаза к потолку.

– Мне показалось странным, что Темса продал какого-то красса, а уже через неделю вызвал меня и приказал изучить инструменты знаменитого замочного мастера, который почему-то тоже красс, – усмехнулся Баск. – В тот день я был на рынке душ. Знай я тогда, кто ты, дал бы за тебя вдвое больше. К сожалению, они не назвали твое старое имя. Ты не похож на свое описание, Келтро. Никто не говорил мне, что ты такой большой.

Немного придя в себя, я вжался в кресло.

– Эти изменения произошли со мной недавно.

– Полагаю, шарф тоже недавнее приобретение?

Чья-то рука зависла в воздухе рядом с моей шеей.

Баск наклонился ко мне.

– Значит, ты в самом деле Келтро Базальт? Второй в списке лучших замочных мастеров в Дальних Краях?

Я нахмурился. Притворяться больше не было смысла. В замочных мастерах он разбирался – ну, то есть почти.

– Лучший мастер. По крайней мере, так говорят.

Тор захлопал в ладоши, после чего пробежал круг почета по безвкусно обставленной комнате.

– Я знал! – воскликнул он, ухмыляясь охранникам.

– Ну вот, больше мне сказать нечего. Но что тебе от меня нужно?

– Сразу переходишь к сути дела? Да, ты настоящий красс, до мозга костей.

– Ты украл меня у Хорикс против моей воли, запер меня в гардеробе, а теперь еще и избил. Можно предположить, что все это ты проделал ради собственной выгоды. И раз уж ты собираешься меня поиметь, то я, если ты не против, предпочел бы обойтись без предварительных ласк.

Тор Баск посмотрел на меня так, словно я – песчаная муха в его бокале с вином.

– Ну хорошо. – Он указал на полоски металла. – Твои инструменты. Ты, очевидно, прибыл сюда, чтобы пустить их в ход, но оказался не с той стороны ножа. Я хочу, чтобы ты применил их по назначению.

Ногой он подтолкнул ко мне столик – так, чтобы он прижал мои ноги.

Мои пальцы инстинктивно взялись за работу. Если честно, я скучал по своим инструментам – по их весу, по холоду металла. Несколько резких щелчков, и детали соединились в единое целое, образовав длинную отмычку и пилку с крюком на конце. Я разобрал их и за несколько секунд сделал из них кусачки. Это «оружие» открывало половину дверей в Дальних Краях. Вторую половину мне позволит открыть мой ум, но говорить об этом Баску я не собирался.

– Какой остроумный и эффективный способ замаскировать инструменты своего ремесла.

– Ни один убийца не станет обвешивать себя клинками. А где остальное? Нескольких деталей не хватает.

– В данный момент они у третьей стороны. Если нужно, я могу их заменить.

– Так что тебе надо? – спросил я. – И не пытайся предлагать мне испытания. Я их ненавижу.

– Не бойся, о твоей репутации я наслышан. Дело вот в чем: у меня есть один сундук, который не хочет открываться.

Я наклонил голову набок.

– А ключ ты потерял, да?

Баск оскалился.

– Вроде того. Думаю, у тебя больше шансов уговорить его.

– Несомненно.

– Ну так что, господин Базальт, по рукам?

Тору Баску хватило наглости притвориться, что это работа, от которой я мог бы отказаться. Я решил ему подыграть.

– Сначала покажи сундук, тогда и поговорим.

Баск кивнул телохранителям, и они вытащили меня сначала из кресла, а потом из комнаты. Их перчатки охранников обжигали мне кожу, и там, где они хватали меня, мое свечение становилось белым. Я извивался от боли. Баск шел следом и неодобрительно щелкал языком, глядя на то, как я сопротивляюсь. При этом он еще успевал рассматривать мои инструменты и щелкал ими, пытаясь понять, как они устроены. Но только я знал, в каких комбинациях их можно объединить.

В одном я не ошибся: тор занимал совсем не такое высокое положение в обществе, как Хорикс. Доказательством тому служили узкие коридоры, низкие потолки и винтовая лестница в два раза меньше той, которую я видел в башне вдовы. Здесь дурной вкус проявился в виде занавесок металлического цвета и мебели, в которую были встроены части животных.

Как только меня приволокли на самый нижний этаж, кто-то пинком открыл дверь, за которой находилось что-то вроде склада. У стен стояли ящики, бочки и предметы, завернутые в ткань. Я заметил несколько столов, заваленных разными безделушками. Такая картина была хорошо мне знакома: я не раз видел ее в логове очередного скупщика краденого. С Баска словно разом слетели вся позолота и пафос, и он превратился в тощую портовую крысу.

– Вот он. – Тор стянул пыльную простыню с чего-то большого и прямоугольного, и я увидел своего противника.

Это был не обычный сундук, а настоящая крепость. Судя по тому, что он представлял собой беспорядочное нагромождение деталей из чугуна и серебра, его сделали в Сколе. Края сундука были украшены шипами, а с той стороны, которая была обращена ко мне, на меня смотрели шесть замков, окруженных зеленым малахитом. Крышку в форме шатра удерживали на месте огромные железные петли, и каждая из них была снабжена задвижкой и еще одним замком. Скорее всего, сундук сделала Фекси Друд – один из лучших и самых хитроумных мастеров в истории Скола. Даже спустя сто лет ее замки по-прежнему приводили в замешательство таких криминальных предпринимателей, как я.

Мне захотелось прикусить губу, но оказалось, что это невозможно – под нажимом мои пары просто расступались.

– Тяжелая штука. Наверное, ее нелегко было украсть.

– На самом деле сундук принадлежал моему деду. Этот человек обладал огромным богатством и великим множеством тайн. Этот сундук – вызов, который он бросил мне из загробного мира.

– Удивительно, что ты его не поработил.

Мои слова, похоже, оскорбили Баска.

– Базальт, у меня немало теней, но я ими не торгую. Я – уважаемый коллекционер и…

– Скупщик краденого, – закончил я за него.

Дубинка ударила меня по ребрам; я пошатнулся.

Баск подтолкнул меня к сундуку. Он уже собрал мои инструменты и теперь держал их в руках.

– Это модель Друд. Полагаю, ты знаешь, кто это и что это? Я несколько десятилетий искал замочного мастера, который мог бы с ним справиться. – Баск ухмыльнулся. – И вот теперь у меня есть ты.

Вздернув губу, я взял у него свои инструменты и несколько запасных.

– Какие у тебя есть доводы, если не считать насилия и сильнейшей скуки? Почему я должен тебе помогать? Ты же не мой хозяин.

– Ну, все зависит от того, как долго ты можешь терпеть боль и бороться со скукой.

Я решил с ним поторговаться – да, в основном ради забавы, но при этом во мне еще жила надежда, что он предложит мне более выгодные условия, чем Хорикс.

– Я хочу получить свободу.

Баск расхохотался.

– Зачем мне тебя освобождать? В моем распоряжении лучший замочный мастер Дальних Краев. Кроме того, половина твоей монеты не у меня, верно? Будем надеяться, что Хорикс – добросердечная шлюха, и она не слишком быстро переплавит твою монету. Ну что, хочешь получить еще пару ударов дубинкой? Если нет, тогда берись за работу.

Бормоча проклятия, я устроился перед огромным сундуком и начал ковыряться в замках. Мои глаза были закрыты; все внимание я сосредоточил на руках и на металле в них, радуясь тому, что сделал инструменты из стали, а не из меди. Те, что Баск дал мне на замену, были примитивными, но они тоже пригодятся.

Замки с плавающими цилиндрами, чтобы я не нашел зарубки.

Два глубоко утопленных в крышку замка, чтобы испытать длину моих отмычек.

Задвижки из литой стали; чтобы разрезать их, нужна целая кузница.

И хитроумный цилиндр с выпадающими штифтами, взломать который можно только с помощью трубкообразного ключа.

Неплохо, Фекси Друд.

– Работать придется долго, – сказал я.

Баск скрестил руки на груди и прислонился к стоящему рядом ящику.

– Ну так притворись, что ты, как обычно, вышел на дело и что взломать сундук нужно до восхода солнца.

Если он ждал десятки лет, то еще один день точно потерпит. Друд – хитрый мастер; она обожала ловушки, которые запечатывали сундуки и хранилища навсегда, так что нужно действовать по уму. Наверняка открывать замки нужно в определенном порядке, а те, кто так не делает, будет наказан. Мне уже попадались замки Друд, и после каждого из них мне казалось, что я получил изрядную долю пинков по моей широченной заднице. Да, конечно, я их одолел – ведь так, в конце концов, происходит почти всегда. Только один раз я вернулся ни с чем, да и то потому, что в хранилище оказался ригельный замок. Мне совсем не хотелось провести целую вечность взаперти – внутри двери. Не всякая добыча стоит того, чтобы так ради нее рисковать. К счастью для меня, ригельные замки были величайшей редкостью и никогда не встречались в работах сраной Фекси Друд.

– Баск, ты прекрасно знаешь, что это не обычный сундук. Если хочешь, чтобы я его открыл, не торопи меня. В противном случае остаток жизни ты будешь любоваться куском металла, – сказал я.

Тор Баск покачал головой; я услышал, как кто-то подходит ко мне сзади и нетерпеливо шлепает дубинками о ладони.

– До восхода солнца, – повторил он.

Я пожал плечами.

– Как скажешь.

В десятках таверн и постоялых дворов Дальних Краев я слышал, как воины – и старые, и молодые – за кружкой пива хвастались своими подвигами, рассказывали о кровожадности и ярости, о тех мгновениях, когда воин сосредотачивается только на своей задаче и забывает обо всем остальном. Страх, усталость и даже боль – все это исчезает; по крайней мере, так говорили мне люди, и я был склонен им верить. Сражения бывают разные, и хотя я воевал с сувальдами, шестернями и хитроумными машинами, я тоже знал, что такое жажда крови. После смерти мои ощущения притупились, но жажда крови не исчезла.

Шаги охранников, Баск, нетерпеливо напевающий что-то себе под нос, звуки капель воды, падающих где-то в углу… все это слилось в приглушенный гул. Все, что не находилось прямо перед глазами, расплылось и потускнело. Инструменты стали мечами в моих руках. Я забыл обо всем, кроме сундука.

Поединок начался. Я наклонился к первому замку и постучал по металлу, пытаясь обнаружить признаки скрытых за ним механизмов. Моя отмычка изучила первые цилиндры, покрутила их, стараясь найти отверстия для штифтов и прорези. Час спустя я уже неплохо представлял себе, как он устроен – и, соответственно, как устроена половина остальных. Я перешел к следующим, отслеживая их щелчки и жужжание, чтобы выяснить, в каком порядке они работают. Часть из них повела себя отвратительно, и, взламывая этих тварей, мне пришлось приложить усилия – я словно встретил достойного противника на поле боя. При жизни с меня бы пот тек ручьем. Я всегда потел, и дело было не в нервах, а скорее в возбуждении, которое возникает, когда идешь по тонкой грани между успехом и неудачей. Чем тоньше линия, тем сильнее возбуждение.

Когда с пятым замком было покончено, я перешел к шестому. Для него требовался похожий на трубку ключ с прорезями, в которые должны упасть штифты при повороте ключа. За всю свою жизнь я сталкивался с такими замками всего трижды, и каждый из них пришлось взламывать всю ночь. На миг я вышел из своего транса и увидел, что половина охранников уже клюет носом, прислонившись к бочкам и ящикам. Даже Баск следил за мной, закрыв один глаз, а это явно означало, что он наполовину спит. Должно быть, уже наступило утро, и солнце скоро взойдет.

Сложность с цилиндром заключалась в том, чтобы уговорить все сувальды, поворачивая ключ, обрабатывая одну из них и одновременно удерживая на месте все остальные. В остальном же нужно было просто повторять действия, пока не обнаружишь последовательность. На то, чтобы расправиться с замком, у меня ушел час, не больше. Лучезарно улыбаясь, я перешел к последним испытаниям.

– Сколько еще, тень? – буркнул Баск и подался вперед, словно стряхивая с себя сон.

– Мы же договаривались, что я работаю до рассвета, верно?

Посмотрев на стоявшие рядом песочные часы, которые принес охранник, Баск недовольно хмыкнул и скорчил гримасу.

Бой с замками, находившимися в глубине, длился недолго; они пытались отвести войска, но все было напрасно. Я разобрал свой напильник и удлинил его, а затем проделал то же самое с кусачками; их я слегка изогнул, чтобы они лучше соответствовали задаче, и они погрузились в замочные скважины, царапая края сувальд.

Когда до меня донеслись звуки просыпающейся прислуги, я уже почти взломал последний замок. Последняя сувальда заупрямилась, и мне пришлось несколько раз возвращать цилиндр в исходное положение, прежде чем я поставил его туда, куда нужно.

Стальные задвижки с грохотом отскочили, малахитовые скважины повернулись; это была чистая магия часовых механизмов. С оглушительным лязгом приоткрылась крышка. Шум вырвал Баска из дремоты. Шатаясь, он направился к сундуку, моргая, словно свинья, которую ведут на бойню.

– С дороги! – рявкнул он.

Его телохранители отбросили меня на пару шагов в сторону. Я закопал инструменты в рукава, скрестил руки на груди и стал наблюдать.

Сначала появились ключи; целая связка, и все с разными зубцами. Баск засунул ее за пояс, опасаясь, что сундук снова закроется. Я уже был больше не нужен. Затем он вынул свитки, мешочки, в которых что-то гремело, а также части чего-то, похожего на разбитые солнечные часы – часы из чистого золота.

Чем больше вещей Баск доставал из сундука, чем дольше он в нем копался, тем шире становилась улыбка на его лице. Я на его месте вел бы себя точно так же; это была отменная добыча для любого вора. Хотя я очень сомневался в том, что его дед хотя бы пукнул рядом с этим сундуком. В любом случае тор только что стал значительно богаче.

– Вы прекрасно поработали, господин Базальт. Ваша репутация вполне оправданна, – поздравил он меня.

Я пожал плечами.

– И что теперь?

– А теперь, Келтро, ты вернешься в гардероб – до тех пор, пока я не найду новый замок, который нужно взломать. Мне пригодится такая полужизнь, как ты. Аркийские мастера, похоже, не обладают твоим уровнем…

Нужное слово ускользнуло от него, но я прекрасно понимал, о чем он.

– Беззащитности? Не льсти мне, Баск. Давай не будем притворяться; ты хотел сказать, что я полностью в твоей власти.

Дубинка опустилась на мою шею, заставив меня упасть на пол. Другая раз пять ударила меня по ребрам. Медь причиняла мне боль даже через сорочку. Я терпел избиение до тех пор, пока им не надоело или пока Баск не подал им знак – мне было сложно сказать. Он нагнулся, подобрал инструменты, выпавшие из моего рукава, и оскалился.

– Уведите его.

Вот и все, что я получил за свой труд. Снова вся добыча досталась кому-то другому, но не мне. Жалкое зрелище. Я сам казался себе жалким, пока мои призрачные ноги прыгали по ступенькам, а под мышками шипели перчатки, в которые были вшиты медные нити.

В тот миг мне вдруг захотелось, чтобы кто-то пронзил мое сердце копьем из того же металла. Эта мысль потрясла меня. За тридцать четыре года жизни я ни разу не мечтал ни о чем подобном, и все-таки мысль о второй смерти внезапно показалась мне привлекательной. Я оттолкнул ее от себя, словно зачумленного нищего. Та пещера с кричащими голосами пугала меня сильнее, – гораздо сильнее, – чем мое нынешнее существование. Даже этот новый ад казался мне более предпочтительным.

Меня бросили в гардероб; я не был связан, но оказался не с той стороны замков, с какой нужно. Судя по звукам, гардероб запирали на четыре очень прочных засова. Я снова оказался в собственном голубом сиянии и принялся смотреть на деревянную дверь. Вот почему рабство так меня злило: я ненавидел подчиняться чьим-то капризам. По крайней мере, на этот раз на моей голове не было мешка. Я вздохнул.

Заняться мне было нечем – я мог только слушать, как стихают звуки шагов, а затем хлопает дверь. В комнате царила тишина, только тикало странное устройство для измерения времени. Его дерзкое «тик-так» отмеряло срок моего заключения. Я поклялся, что разберу его на части, как только выпадет подходящий случай. И пусть Баск лупит меня своими дубинками, мне плевать.

Я уже собрался как следует погрузиться в обдумывание собственных проблем и потерь, как вдруг услышал чей-то голос. Я напрягся – настолько, насколько это возможно для газообразного призрака – и прижал лицо к тонкой щели между дверями. Да, гардероб был хороший и прочный, но одежде нужно дышать.

Охранники и не подумали затушить масляные лампы. Я осмотрел комнату – кусочек за кусочком – словно враг через бойницу. В безвкусно обставленной комнате никого не было, но мое внимание снова привлекли ужасные вещи, которые скопил Баск. Я бы их сжег – просто чтобы больше никогда их не видеть.

– Привет!

На этот раз я четко это расслышал. Мужской голос. Не за дверью, а в комнате. Прижав ладони к деревянной двери, я снова посмотрел по сторонам. Если только он не стоит совсем рядом с гардеробом, – а уши говорили мне, что это не так, – и не прячется в углу позади меня, то я его не вижу.

– Привет? – отозвался я.

Голос зазвенел от возбуждения.

– Да! Славься, Фрит!

Вот про это божество я никогда не слышал. Я застонал, прижавшись лбом к железному шву. Должно быть, голос принадлежал еще одному из так называемых «мертвых богов», который появился здесь, чтобы снова устроить мне выволочку. Почему они всегда приходят тогда, когда меня наказывают? Где они были, когда меня убивали?

– Что там еще?

Интересно, какую мертвую тварь они выбрали для меня на этот раз? Возможно, одну из голов, висящих на стене, – антилопу или ибиса.

– Я пытался найти этих твоих фанатиков, но, как видишь, у других людей были свои планы. Вытащи меня отсюда, а если не можешь, тогда не лезь ко мне, – сказал я богу.

Возникла длинная пауза.

– Боюсь, что я не знаю, о чем вы говорите.

– Тогда кто ты?

Голос вежливо откашлялся.

– Такой же пленник, как и вы.

Я скорчил гримасу.

– Где ты? Я больше никого не заметил. Ты в гардеробе, как и я? Можешь меня вытащить?

– Я… э-э… ха-ха. Не совсем.

Мы обменялись всего парой фраз, но я уже решил, что этот человек мне не нравится.

– Ну?.. – Я, как говорится, «в оковах из невидимого железа».

– То есть на тебе кандалы?

Нервный смех.

– Нет, господин. Я хочу сказать, что не расположен помогать вам. Скорее я сам нуждаюсь в помощи.

Я снова прижал глаз к щели.

– Ну, я-то взаперти, – буркнул я, уставившись на очаг, откуда, судя по всему, доносился голос. Если человек не сидит в кресле спиной ко мне, то голос либо принадлежит призраку, либо звучит у меня в голове.

Я откинулся назад и с глухим стуком врезался в деревянную стенку. Ну все. Я наконец-то спятил. Моя тревога обрела голос и черты характера.

– Мы могли бы поговорить. Рассказать какие-нибудь истории, случаи из жизни.

Я пытался поддержать разговор с самим собой.

– Может, даже почитать стихи? Знаешь, часть из них я написал сам. Ну, не то чтобы написал… скорее придумал.

Я снова подался вперед. Поэзию я ненавидел во всех ее видах – в основном потому, что не понимал ее. Мое подсознание, каким бы странным и извращенным оно ни было, никогда бы не смогло придумать что-то поэтическое. Я не напишу сонет, даже если меня подвесят над колодцем с крокодилами.

– Где ты? – спросил я. – Отвечай.

– «Клинок, каким размахивают в битве, но также достают по злобе, я…»

– Хватит стихов! Говори, где ты!

– Я – меч, понятно? Меч на полке над очагом.

Я сдвинулся влево и посмотрел наверх, на жуткое зеркало и керамические вазы с налепленными на них ухмыляющимися лицами. Между ними находилась стойка – наклоненная, чтобы была лучше видна лежащая на ней ценность: длинный меч с обсидиановым лезвием, покрытым прожилками меди. Серебряная рукоять была в форме дерева – с гардой в виде переплетенных ветвей. Его корни обхватывали навершие из черного камня, на котором было вырезано лицо мужчины.

– Меч?

– Да, меч.

Я застонал. Должно быть, дубинки причинили мне больше вреда, чем я думал.

– Ты точно не древний бог?

– Ну, когда-то я несколько раз исполнил роли богов для Театральной гильдии Гурры, а также в «Черном скарабее». Говорили, что я играл потряса… – Он услышал, как я рычу. – Но нет. Увы, я не бог, а просто жалкий мертвопорабощенный.

– Кто?

– О, вы не знаете? – спросил голос, явно радуясь возможности рассказать историю.

Пауза подсказала ему, что да, я не знаю.

– Мертвопорабощение. Оно было в моде несколько… Какой сейчас год?

– Тысяча четвертый по имперскому календарю.

– В таком случае оно было в моде несколько веков назад, когда никситы решили поэкспериментировать с заклинанием порабощения и создать безделушки для аркийских аристократов. Вы слышали про чужеродную магию? Про души, заточенные в телах животных? Им еще повезло. Нам не позволили жить в виде теней или зверей – нас поместили в вещи, в безжизненные предметы, отсюда и название – «мертвопорабощенные». Ну, вы понимаете: говорящие часы, умные двери, самоиграющие арфы и так далее. Но нет, меня поместили в меч. «Душа-клинок» – так это называется. Всю я жизнь размахивал только бутафорским оружием, а теперь знаю о мечах больше, чем кто бы то ни было… ха… ха.

Про говорящие вещицы я слышал, и пару из них даже украл. Никогда не думал, что когда-то они были душами людей. Я всегда предполагал, что в них какая-то древняя магия.

Моя голова снова ударилась о стенку гардероба. Значит, есть виды рабства и похуже моего. Это было жуткое утешение – знать, что кто-то находится в более отчаянной ситуации, чем ты. Однако эта мысль действительно облегчила груз, который лежал на моих плечах с того самого дня, когда меня похитили из доков.

По крайней мере, я мог побеседовать с мечом, а не с голосами в моей голове. Я обрадовался тому, что у меня появился собеседник. Это даже поможет мне не думать про гардероб до тех пор, пока я снова не понадоблюсь Баску. Я закрыл глаза и снова прислонился к стенке гардероба.

– Продолжай.

Глава 3. Взвешивание и подсчет

Взвешивание – не только необходимость, но также великолепный, чудесный способ потешить самолюбие. Пусть другие наслаждаются, принимая ванны и посещая бордели; я получаю удовольствие, видя, как мои половины монет пересчитывают и измеряют. Нам приказано делать это раз в месяц? Я взвешиваю дважды в неделю. Если человек знает свое место в общественной пирамиде, то прекрасно понимает, что ему нужно.

Из письма, по ошибке доставленного Тал Табате, которая позднее вышла замуж за отправителя

– Поднимай.

Руки в перчатках взялись за веревки. Жалобно застонали блоки. Заскрежетал камень. Светящиеся пальцы цеплялись за темный проем, мечтая обрести свет и воздух, узнать, что за темным, давящим песчаником есть другой мир.

Крышку, прикрепленную к саркофагу шарнирами, подняли, и она с глухим грохотом опустилась на пол. Руки, покрытые медными нитями, схватили призрака, и он выбрался наружу, дрожа, словно пальмовый лист в песчаной буре. Им пришлось поднять его и повернуть лицом к ней, так как сам на ногах он не стоял. Даже его голова болталась из стороны в сторону, словно у него не было хребта; пустые глаза разглядывали пол.

Вдова Хорикс выступила вперед, сжав кулаки и высоко подняв голову. Взгляд ее был острее, чем нож мясника.

– Ну что, теперь будешь говорить? – спросила она.

Векс что-то неразборчиво пробормотал. Охранники встряхнули его.

– Я не виноват… Я ничего не знаю.

Хорикс пошла вокруг Векса, глядя на его обнаженное голубое тело.

– Другие призраки в нишах сказали, что Келтро не пошел с ними на конюшню. Тень по имени Кон был особенно полезен. Он сообщил, что Келтро приказали остаться. А теперь Келтро нигде нет, и поэтому я – должно быть, уже в двенадцатый раз – спрашиваю: мастер Векс, как ты можешь объяснить исчезновение моего замочного мастера?

– Никак, хозяйка, – невнятно буркнул он. – В тот вечер я отправил его работать на кухню! Наверное, он воспользовался подвернувшейся возможностью и сбежал!

Хорикс повернулась к огромному, закованному в доспехи человеку, стоявшему рядом с ней.

– Полковник, свяжи его.

Калид потер руки.

– Слушаюсь, хозяйка.

– Нет!

Векса швырнули в стену и надели ему на шею толстую петлю металлической веревки. Заскрипели новые блоки, и вскоре Векс повис в воздухе, словно приговоренный к смерти вор. Он не хрипел и не дергался, а просто обмяк; его лицо скривилось. Там, где веревка касалась его шеи, раздавалось шипение.

Вдове передали пару хитроумных медных ножниц, украшенных серебряными завитками. Она пригрозила ножницами призраку и защелкала ими.

– Ты прекрасно знаешь, что это.

Векс знал – и поэтому задергался, подтверждая ее слова. Хорикс много раз видела, как именно этими ножницами он резал непокорных слуг-теней.

На тот случай, если пребывание в саркофаге затуманило его разум, Хорикс пояснила:

– У человека, лишившегося пальца при жизни, повреждается только тело, а душа остается нетронутой. Но если ты тень… – Лезвия раздвинулись, и один из пальцев на ноге Векса оказался между ними. Солдаты крепко сжали его дергающуюся ногу. – Если ты состоишь только из души, то можешь потерять только душу. Воспоминания. Личность. Их можно отстричь, кусок за куском.

Щелк.

Палец исчез, превратившись в облачко света и синего дыма. Культя ярко вспыхнула, а Векс завыл и забился, словно упрямая рыба, попавшая на крючок. Когда в конце концов вопли сменились рыданиями, Хорикс усмехнулась.

– Интересно, что это было – воспоминание о детстве, о приятном летнем дне, о прикосновении любимой? Посмотрим, что еще можно подровнять?

– Я говорю правду!

– Калид, его кисть.

Солдаты завели одну руку Векса ему за спину, а другую вытянули вперед. Он начал выть еще до того, как острая медь коснулась его запястья. Его пары сверкнули от одного прикосновения ножниц.

– Последний шанс.

– Я говорю правду! – зарыдал он.

Щелк.

– А-а! – Его вопль превратился в рев, и еще одна часть Векса навсегда уплыла прочь. – Пожалуйста…

Хорикс снова зацокала языком.

– Я не остановлюсь, пока ты не докажешь свою невиновность, мастер Векс. Тень может работать, даже если лишится нескольких пальцев. Потеряв руку или ногу, она тоже не сильно испортится.

Стиснув зубы, он зашипел от ненависти, но не произнес ни слова, а лишь мигал, словно пламя свечи на ветру.

– Мужское достоинство призраку тоже не нужно.

Векс сопротивлялся, но солдаты быстро прижали его ноги к стене. Полковник кашлянул. Сравнив размеры ножниц с крошечным членом Векса, Хорикс кивнула.

Меч Калида с шипением выполз из ножен, словно был сделан из расплавленного металла. Извиваясь, он разрезал воздух и пролетел сквозь пах тени. Там, где сталь встретилась с камнем, вспыхнула искра. За лезвием потянулся голубой дым.

Векс не сразу понял, что произошло. Затем он завопил.

– А-а!

Хорикс внимательно наблюдала за ним. Он снова мигнул, но на этот раз его свечение навсегда потускнело.

– Ну что, мастер Векс, продолжим? – спросила Хорикс, глядя на него.

На лице Векса отразилась паника.

– Я… Я…

– Я тебя не слышу.

Калид прижал острие меча к горлу тени.

– Баск! – Слово взорвалось и вылетело из Векса, и он сразу обмяк. Пустые глазницы повернулись к его сияющим ранам. – Тор Баск украл Джеруба. Келтро. Красса, – невнятно произнес он.

– Неужели? Почему? Каким образом?

– Сказал, что он… опасен. Что он с ним разберется. Мы заключили сделку. Я выпустил его… Я хотел защитить вас, хозяйка.

Хорикс подошла поближе.

– Ты спутал мои планы, мастер Векс! Будь ты проклят! Я же говорила, что он важен для меня! Твою мать! Я же говорила!

В ярости она провела окрашенными медью ногтями по парам его живота. На животе Векса остались четыре белых линии. Он ахнул и задергал головой.

Хорикс задумчиво задвигала челюстью. Достав из кармана медный полукруг, она ощупала символ и герб на нем, а затем передала полковнику.

– Расплавь его монету.

Призрак снова забился.

– Нет, вдова Хорикс! Пожалуйста, не надо! Я сделаю все, что прикажете! Все, что угодно!

Слуги ослабили веревки, и Векс рухнул на каменные плиты. Хорикс встала над ним и вгляделась в его искаженное от боли лицо.

– Шестой Догмат о подневольных мертвецах.

Векс задвигал губами, ничего не понимая, и заморгал, пытаясь извлечь что-то из затуманенной памяти.

– Ой. Мы это отрезали, что ли? – Хорикс собрала слюну во рту и плюнула в него. – Они не должны причинять вреда своим господам. Я не потерплю в своем доме тень, которая считает себя выше Догматов, Кодекса или, что еще важнее, меня. Уведи его прочь с глаз моих, Калид.

Полковник приказал своим людям вынести верещащего Векса из комнаты, а сам остался с Хорикс. Она принялась разглаживать свои юбки. Калид подбросил половину монеты на большом пальце, и она зазвенела, вращаясь.

– Векс – последний призрак, которого я бы заподозрил.

– Ревность испытывают не только живые, полковник. Призрака она может свести с ума так же легко, как и человека. Именно это произошло с Вексом.

– Ревность? К кому?

– К Келтро, той тени из Красса, – зарычала она. – И теперь, из-за недальновидности Векса, нам придется вызволять нашего замочного мастера из лап дерзкого тора Баска. Он думает, что можно безнаказанно похищать моих теней. Но он еще пожалеет о том дне, когда узнал мое имя.

Калид уже зашагал прочь.

– Хозяйка, сотня моих людей будет готова через час.

Хорикс подняла руку, останавливая его.

– Полковник, ты забываешь, в какую игру играют в этом городе. Не спеши. Торы и тал не должны осаждать башни друг друга. Это привлечет всеобщее внимание, а оно нам совсем не нужно, особенно если учесть слухи об убийствах и исчезновениях. Мы же не хотим, чтобы нами заинтересовалась Палата Кодекса, верно? Нет, конечно. Мы будем действовать осторожно.

– И что мы будем делать? – недоуменно спросил Калид.

Слова вдовы Хорикс, похоже, слегка его разочаровали.

– Если Баск похитил Келтро, значит, он понимает, какую ценность представляет этот красс. Должно быть, он зачем-то ему понадобился. Поэтому, полковник, мы сыграем на его слабостях – на алчности, гордости и тщеславии. Пусть думает, что я слаба и что рано или поздно забуду об этом деле. Во-первых, мы постараемся его обмануть, и притом весьма неуклюже. Отправим ему записку.

– Не отравленную?

Хорикс постучала одним ногтем о другой.

– Это слишком старая уловка. Нет, мы просто поблагодарим его за предупреждение и сообщим, что готовы продать тень по имени Джеруб. Он откажется, потому что Келтро уже у него. Мы будем донимать Баска до тех пор, пока гордость не воспламенит его гнев. Тогда он пригрозит мне, а я сразу сдамся, потому что я – старуха. Мы заставим его поверить в то, что он победил, после чего отправим ему подарок. А для этого, полковник, нам понадобится дух, и притом хороший. Лучший.

– Дух? – Калид обдумал ее план и, ухмыльнувшись, кивнул. – Очень умно, хозяйка.

– У меня большой опыт. Так, теперь расплавь эту монету и пошли за писцом. Свиток можешь доставить сам. И найди мне духа!

– Слушаюсь, хозяйка.

Хорикс посмотрела ему вслед, и на нее накатила волна удовлетворения – столь же мягкая, как и свет ламп в комнате. Много лет прошло с тех пор, как она в последний раз участвовала в междоусобицах. Похоже, она слишком хорошо вжилась в роль отшельницы и почти забыла, как приятно строить планы, плести интриги и побеждать.

Вдова вытащила из кармана еще одну половину монеты и поднесла ее к свету, заставляя сверкать. Половина монеты Келтро. Она прикоснулась к разделенному символу королевской короны и задумалась.

Страховка – прекрасная штука.

Натянуто улыбаясь, она направилась к выходу. Когда она оперлась о стену, чтобы сохранить равновесие, Векс закричал. Его жуткие вопли преследовали Хорикс, пока она спускалась по лестнице, но она ни разу не вздрогнула. Улыбка на ее лице становилась все ярче.

– Это какая-то хрень.

– Ани, говорю в последний раз: заткни пасть, – прошипел Темса, стукнув тростью по желто-коричневому мрамору так, что несколько служащих, занимавшихся подсчетом монет за нелепо высокими столами, посмотрели на них. Он кивнул им, и каждый служащий поправил на носу очки и продолжил яростно царапать тростниковой ручкой по папирусу.

Джезебел, одетая в новую серую форму, умолкла и сосредоточилась на том, чтобы сидеть прямо и не ерзать. Такая же форма была и на Данибе, но на нем она практически трещала по швам.

Темса посмотрел вдаль – туда, где в противоположном конце зала находилась закрытая дверь; на ней золотые аркийские символы складывались в слово «директор». Ему не нравилось, что она так долго не открывается. Ждать в банках Аракса приходилось почти так же долго, как и в Палате Кодекса, об этом ожидании слагали песни и легенды. Но в очереди, по крайней мере, стояли только бедняки – те, у кого лишь десяток теней, не больше. Темса все еще слышал шум, доносившийся снизу, где принимали обычных горожан.

В банках было на что посмотреть; сам Темса восхищался мрачной архитектурой. Она прославляла смерть, наполнившую хранилища таких заведений, как «Монетный двор Фенека». В залах на верхних этажах потолки были покрыты белым гипсом и сусальным золотом. На серебристых рамах висели фонари, в которых горела ворвань. В них от пола к потолку тянулись шесть колонн из черной вулканической породы, украшенные грудными клетками и протянутыми руками. В их верхней части и у основания висели связки черепов, похожие на виноградные гроздья. Черепа неласково смотрели вниз, на ряды столов.

Эти столы, принадлежавшие знакам и счетчикам монет, были такими высокими, что добираться до них служащие банка могли только по лестницам. Между столами, держа в руках алебарды со сверкающими лезвиями, стояли охранники в доспехах и закрытых шлемах. Охранники молчали, а вот те, кого они защищали, напротив, создавали мощный шум: воздух был наполнен скрипом тростниковых ручек по папирусу и стуком счетов. За высокими столами не было ни одной тени; Кодекс запрещал им как прикасаться к половинам монет, так и охранять их.

Мраморный пол был отполирован до такого блеска, что Темса мог увидеть в нем свое отражение – и уже не раз посмотрелся в него, словно в зеркало. Новый костюм натирал его здоровую ногу. Толстые складки ткани накапливали тепло, и хотя вдоль стены стояли призраки, размахивавшие пальмовыми листьями, Темса уже начал потеть. А тугой воротник… ну, с ним ничего не поделать. Темса сделал в уме пометку, что портного нужно избить.

Вытерев вспотевшее лицо носовым платком, он нашел себе занятие – поправлять серебряные перстни на пальцах. По такому случаю он надел только лучшие. Он даже позволил одной из девушек, работавших в его таверне, подвести ему глаза и нанести румяна на щеки так, как это принято у аристократов. Заметив это, Ани бросила на него убийственный взгляд. Она не понимала, что он участвует в огромном спектакле, и это – его костюм. Его сцена – банк, его роль – успешный и совершенно законопослушный деловой человек, который прибыл на свое первое официальное Взвешивание.

Взгляд Темсы снова скользнул в сторону двери директора. Окна по обе стороны от нее были закрыты ставнями, но Темса видел, что за ними движутся силуэты, подсвеченные светом ламп. Он прищурился, силой мысли заставляя фигуры выйти наружу – и слегка удивился, когда они сделали именно это.

В дверях появился Руссун Фенек, «ручной» знак Темсы, его отец, тор Фенек, а также группа его советников и слуг в расшитых блестками одеждах. Советники устремились в разные стороны, словно крысы с корабля, который пришел в порт после долгого плавания, а Фенеки поспешно двинулись вперед. С ними остался только один – седеющий мужчина со сложно заплетенной бородой и золотой полосой, проведенной от носа к макушке.

Темса поднялся, чтобы поприветствовать их, и даже улыбнулся.

– Тор Фенек, господин Фенек. Начнем?

Отец и сын переглянулись, а старик уставился на ногу Темсы. Много лет и даже десятилетий Темса наблюдал за тем, как люди нервничают, и это научило его читать выражения лиц. Глаза, лбы, губы – все они о чем-то говорили, все они могли рассказать историю. На лице Руссуна он увидел отчаяние и мольбу, а на лице тора – крайнюю степень досады.

Фенек-старший откашлялся.

– Спасибо, что дождались нас, босс Темса… э-э…

– Не стоит благодарности.

– Э-э… спасибо. Прошу прощения за задержку и за то, что мы не сразу приняли ваше предложение.

– Полагаю, это время вы потратили с умом.

– Именно так. Видите ли, мы не часто имеем дело с людьми… с такими душеторговцами, как вы, босс Темса…

– А я уже объяснял, что торговля душами – лишь один из моих многочисленных деловых интересов. С тех пор как я впервые разместил средства здесь, я приобрел заводы, мануфактуры, доки, охранные компании.

И приобрел немалое их число.

– Да. – Фенеку не понравилось, что его прервали, и он с трудом пытался скрыть раздражение.

– Вот почему мы решили позволить вам держать средства в хранилищах нашего престижного банка на постоянной основе, – вставил Руссун. – Годовая комиссия – восемь процентов, как и было оговорено.

Тор Фенек похлопал Руссуна по плечу; тот умолк и опустил голову, но продолжал исподлобья бросать взгляды на Темсу.

– При условии, – продолжил тор Фенек, – что по результатам Взвешивания вы окажетесь на уровне других наших клиентов. Рад сообщить, что мы уже подыскали для вас развесчика. Вот измеритель Нун, он нам поможет.

Темса поклонился, чтобы скрыть волчью ухмылку.

– Очень рад это слышать. Ну что, продолжим?

– Можете подать знак своим людям, господин Темса.

– С удовольствием. Госпожа Джезебел?

Молчание. Женщина тупо смотрела на него. С каждым днем ее глухота усиливалась.

– Ани, тачки?

– Ага.

Темса посмотрел вслед Ани, которая широким шагом направилась к лестнице. Резко свистнув, она привлекла внимание людей, которые стояли внизу в толпе охранников. С криками «Шевелись!» и «С дороги, мать твою!» задыхающиеся от натуги люди подкатили к лестнице четыре большие тачки – не обычные, как у фермеров, а высокие и толстые, украшенные серебром и мореным дубом из Скола. Куплены специально для этого случая. Темса еле сдерживался, чтобы не сойти с ума от счастья.

– Прошу. – Тор Фенек указал на широкую дверь в конце зала. Он уже взглянул на тачки, и пока что не было заметно, что они его поразили. – Комната для Взвешиваний в вашем распоряжении.

Темса и Даниб последовали за Фенеками и счетчиком. Даниб бросил на Темсу взгляд, в котором было лишь чуть больше уверенности, чем в глазах Ани. Темса покачал головой. Ему казалось, что он – сокол, который смотрит на развернувшийся внизу ковер земли, а все остальные – просто животные, которые бездумно плетутся за ним. Он, в отличие от них, видел путь и знал, из чего он состоит – но скоро им все станет ясно. Темса на это надеялся. Ему было невыносимо думать о том, что придется искать нового телохранителя.

Тяжелые позолоченные двери, на которых были вырезаны весы и башни, наполненные тенями и половинами монет, глухо застонали и распахнулись. Большая комната за ними сияла в свете ламп и свечей. Из темной ячейки в противоположной стене протянулась могучая стальная рука. Она уходила далеко в глубь комнаты, и к ней был прикреплен начищенный до блеска медный котел, диаметр которого был равен росту двух человек. В данный момент он находился на уровне голов. Над ним на длинных цепях висели желоба из темного дерева. Длинные, извилистые скаты вели к высоким кранам, которыми управляли люди в белых одеждах и в перчатках.

– Вы отменно организовали работу, господа, – заметил Темса.

Тор встал на помост в углу, чтобы следить за происходящим.

– Действительно. Наша комната для Взвешиваний гораздо старше всех прочих: ее построили более двухсот лет назад.

Руссун подошел к Темсе.

– Монетный двор Фенека работает уже более четырех веков, – негромко сказал он. – Мой отец – его двадцать девятый директор. Мы лично храним десятую часть всех монет Аракса. Монетный двор просто не может принимать… кого попало. Мы постоянно отказываем и торам, и тал.

– Ну что ж, давайте посмотрим, что скажет счетчик Нун. Уверен, что после Взвешивания монетный двор будет рад, что я стал его клиентом.

Краем глаза он заметил, что тор Фенек качает головой.

– Что-то не так, тор?

– Господин Темса, здесь всего четыре тачки. Я очень сомневаюсь…

Темса повернулся к Данибу и щелкнул пальцами.

– Скажи Ани, пусть везут остальное.

Когда в комнату устремился поток людей, на лице тора отразилось сильнейшее разочарование. Через несколько минут перед работниками в белом стояли два ряда по тридцать тачек. Позолоченные двери с грохотом закрылись.

– Приступайте! – крикнул Фенек, не сумев удержать себя в руках.

Пока Ани и Даниб отпирали тачки массивными ключами, к ним направились люди в белом. Отодвинув в сторону солдат Темсы, они покатили тачки по скатам в сторону кранов и принялись точными, отработанными движениями сыпать содержимое тачек в желоба.

Звон монет звучал словно музыка; это был концерт, которым могли наслаждаться только богачи. Темса не раз видел свои богатства, сложенные в погребах, но только сейчас их собрали в одном месте, только сейчас река из медных монет с грохотом падала в котел. Кроме того, он никогда еще не был так богат.

Боран Темса не сидел сложа руки.

Четыре имени были вычеркнуты из списка Культа. Четыре не обладающих особым влиянием аристократа стали жертвами, которые помогли Темсе осуществить свои планы. Их имущество Темса забрал себе, выбил кое-какие суммы из должников, и в результате в его погребах теперь хранились не тени, а половины монет. Аристократы признавали только их – не серебро, не шелка, не поклонение людей, а власть над мертвецами. Кто такой император, если не человек, обладающий огромными богатствами? Он не бог, не могучий воин и не великий оратор. Он просто богач. Повелитель мертвых.

Поток монет тек, не переставая. Это зрелище заворожило Темсу, и он лишь изредка отрывал взгляд от него, чтобы посмотреть на тора Фенека. Тот все больше мрачнел: до него что-то начало доходить. Его вид доставлял Темсе немалое удовольствие.

Темса не мог бы действовать так смело, если бы не знал, что ему покровительствует ее высочество будущая императрица. Он отправил ей записку, в которой было лишь одно слово: «Договорились».

Телохранители Темсы, конечно, были ошарашены. Скорее всего, они и представить себе не могли такое количество монет – и все же оно сейчас было перед ними и падало вниз, словно два медных водопада. Даже Даниб и Ани раскрыли глаза от изумления, особенно огромный призрак. Темса предположил, что тот сейчас представляет себе все души, которые связаны с этими монетами. Думает о том, кто они… чем занимались… и о прочей ерунде. Темсе на это было плевать. Важно только то, что монеты здесь и что они принадлежат только ему.

Когда поток наконец иссяк и по желобам, лязгая, покатились последние монеты, Темса хлопнул в ладоши. Огромный котел был так нагружен, что опустился в нишу в каменном полу. Монеты превратились в холмик, металлические склоны которого пылали в свете ламп и свечей.

Счетчик наконец оторвался от своей записной книжки и приступил к измерениям. Широким шагом он обошел котел, осмотрел его со всех сторон, а затем повернулся к стене: там висела шкала, у которой подрагивала тонкая металлическая игла. Напевая что-то себе под нос, Нун проверил положение иглы и сделал пометку в своем папирусе.

– И какой вес? – громко спросил тор Фенек, сложив ладони рупором.

Нун торжественно подошел к помосту. Темса не услышал число, которое он прошептал, и не увидел символы на папирусе. Фенек выпрямился и поправил шелковый платок на шее. Его загорелое лицо порозовело.

– Знак Фенек, принесите журнал порабощений за эту неделю.

Он даже не сказал «сын». Все официально, все по делу.

– Слушаюсь, тор.

Руссун поспешно вышел из комнаты в примыкавший к ней кабинет отца и вернулся с тележкой, на которой лежал тяжелый свиток размером с бочку. Нун помог ему прикрепить свиток к скобе, вбитой в стену, и вместе они развернули его на мраморном полу. Темса вгляделся в символы, тянувшиеся мимо него. Имена, числа, даты, написанные тонкими, таинственными каракулями счетчиков монет, знаков и измерителей.

Нун, молчаливый, словно камень, стиснул руки и принялся бродить вдоль списка имен. Раздраженно засопев, Фенек спустился с помоста и присоединился к нему. Тор что-то пробурчал, а затем двинулся в сторону стены, загибая пальцы.

Когда Нун остановился, чтобы написать что-то на чистом крае журнала, Темса не увидел, большое ли это число или маленькое. Он все понял только тогда, когда измеритель встал и кивнул Фенеку.

– Ваше Взвешивание завершено, – сдавленным голосом произнес тор Фенек, фальшиво улыбаясь. – Вас пересчитали. Вы удовлетворяете требованиям. Добро пожаловать в общество благородных людей, тор Темса.

Темса низко поклонился.

– Благодарю вас, тор Фенек. И вас, измеритель Нун. На каком уровне я нахожусь?

Подойдя к тору, он протянул ему руку, и тот после паузы холодно пожал ее. Желая позабавиться, Темса крепко ее стиснул. Фенеку настолько это не понравилось, что он пошатнулся и ахнул.

– Скажите, каков мой уровень?

Свободной рукой Фенек указал на точку в списке между тал Джиаб и тором Ренином.

– Двадцать тысяч четыреста девяносто шесть, – сообщил Нун.

Темса наклонился к свитку и нашел знакомое имя; над ним располагался всего лишь десяток имен.

– А где находитесь вы, господин?

Фенек указал куда-то дальше, в нижнюю часть свитка.

– Вон там.

– И сколько это?

Тор молчал так долго, что Нун решил заполнить паузу:

– Девятнадцать тысяч и четыре.

На этот раз Темса не стал прятать волчью усмешку.

– Ясно. Ну что ж, директор Фенек, всего вам хорошего. Еще раз благодарю вас за то, что решили оберегать мое состояние, поместив его в такое престижное хранилище. Полагаю, вы не только тщательно подбираете клиентов, но и держите их средства под надежной охраной?

– Уровень защиты у нас выше, чем в любом другом банке Аракса. У нас шесть хранилищ, которые расположены одно в другом. Во всех Дальних Краях нет более крупного помещения, если не считать убежища императора, – заявил Фенек.

– Отлично, – ответил Темса.

Он наконец отпустил руку тора и решительно зашагал к дверям. Люди, толкавшие тачки, и его телохранители окружили его, трогали его за плечи, когда он проходил мимо. Темса не препятствовал им, а, напротив, беззастенчиво наслаждался торжеством. Его костюм, похоже, был очень ему к лицу. Но когда Темса в последний раз взглянул на сверкающую гору – на свое состояние – он почувствовал, что вполне заслужил звание тора. Он заработал его кровью, потом и слезами – да, не своими собственными, но это не значит, что он не может порадоваться своему счастью.

– Похоже, теперь тебе нужна только башня, – буркнула Ани.

Темса ухмыльнулся.

– Знаешь что, дорогая? Это неплохая идея. Давай посмотрим, что сегодня нам предложит тал Хейю-Небра, узнаем, как соотносятся предложения Сизин с планами Культа. Возможно, тал будет настолько щедра, что одолжит мне свой дом – до тех пор, пока я не найду что-нибудь получше. По-моему, в последнее время в «Плите» стало тесновато.

Ани долго не отвечала, и Темса уже решил, что она не расслышала его слова.

– Я же говорю: ты движешься ужасно быстро, и это меня тревожит.

В следующий шаг Темса вложил все свои силы, и его нога высекла искру из мрамора. Эхо от удара полетело по залу, и счетчики монет подскочили от неожиданности.

– Ани, я плачу тебе не за это. Тревожиться – моя работа. А ты занимайся тем, что у тебя получается лучше всего, например рубить людям головы.

Глава 4. Старые боги и новые трюки

Говорят, что ни одни ворота не могли остановить Пленопса Разрушителя. Кое-кто утверждает, что у него был самый острый топор в Круглой земле, который разрубал самые нити души. Другие говорят, что у него был боевой клич, от которого дверные петли и замки разваливались на части. Но все мы, кто его видел, кто стоял рядом с ним на Удушливых равнинах, все мы знали, что это не так. Сотня порабощенных душ была внутри него, и он повелевал каждой из них. Только в бою он спускал их с поводка и рвал двери на части, приняв облик, который не был похож ни на него, ни на человека. Первые строки эпического произведения

«Колокола одиночества», написанного драматургом Франди

С говорящим мечом одна беда – его сложно заткнуть. Видят мертвые боги, придушить его невозможно.

Тот факт, что мы с ним вместе оказались в заточении, похоже, открыл в нем какие-то шлюзы, сдерживавшие словесный поток. В течение двух дней эта штука болтала без умолку и поведала мне как историю всей своей жизни, так и многое другое. Дело осложнялось еще и тем, что меч прожил около трехсот лет – и это только после того, как его поработили – и он, похоже, твердо вознамерился рассказать мне о каждой секунде своих страданий.

На второй день моя голова уже окончательно прилипла к двери гардероба; я засыпал от скуки, а меч продолжал трещать о господине Таком-то и генерале Сяком-то, или о битве, которая произошла Хрен-Знает-Где. Чужие истории меня вообще не интересуют – кроме тех случаев, когда они помогают мне взломать дверь или получить что-то блестящее и дорогое – но, несмотря на мое вежливое покашливание и на все мои возгласы, меч снова и снова направлял разговор к своим историям.

И к проклятой поэзии. Раньше я думал, что моя ненависть к поэзии уже достигла предела, но меч доказал, что это не так, декламируя плохо рифмованные, хромающие на обе ноги стишки. Они, похоже, заменяли ему знаки препинания.

– А затем я достался его сыну, вице-королю Рине, которому я был нужен не больше, чем богачу – медный грош. Три года я провалялся без дела в ящике, и лишь изредка на меня глазели те, кто приезжал в его поместье. Кстати, поместье было такое роскошное…

Умирая от скуки, я врезался головой в деревянную дверцу, и меч ненадолго умолк.

– Господин Базальт?

– Мм…

– У вас все хорошо?

– Лучше не бывает.

– Отлично. Так, на чем я остановился?.. Ах да. Рина…

Мой лоб снова ударился о дверцу.

Я почти обрадовался, когда, громко топая сапогами по мягкому ковру, за мной пришли люди Баска. Меч немедленно затих. Через щель я следил за тем, как они выстраиваются перед гардеробом, сжимая дубинки в руках.

Баск в синей бархатной куртке, украшенной золотыми цепями, вошел в комнату с высоко поднятой головой, потирая руки от нетерпения. Он подал знак своим людям, и они вытащили меня из деревянной тюрьмы.

– Нужно еще что-то открыть, да, Баск?

Кто-то врезал мне дубинкой в челюсть, напоминая мне о том, какое положение в обществе занимает Баск.

– Тор Баск, – пробормотал я, превозмогая боль.

– На самом деле да. Прибыла новая партия товара с Разбросанных островов, и в ней есть один сейф, который, возможно, тебя заинтересует.

«Заинтересует» – слишком сильно сказано, но если это позволит мне побыть в тишине и убить время, то я не против. Я верил, что нужен вдове, и чем дольше тянулись часы, тем сильнее я рассчитывал услышать лязг доспехов и хриплый голос Хорикс, который требует вернуть меня ей. И раз уж я здесь, то можно и потренироваться.

– Покажи мне сейф.

– Умница, хороший призрак.

На этот раз меня потащили не вверх по лестнице, а вниз, и у меня появилась возможность осмотреть дом Баска. Это был не величественный шпиль, как у Хорикс, а скорее особняк, на котором, словно бородавки, то здесь то там выросли башенки и флигели. По цвету камней в стенах можно было определить, где именно начинались пристройки.

Коридор, по которому мы шли в приземистую башню, был обставлен так же безвкусно, как и все прочие помещения. Слуги-призраки, мимо которых мы проходили, глазели на нас. Похоже, у Баска не было привычки снабжать своих теней одеждой, абсолютно голые тени, занимавшиеся уборкой и полировкой мебели, печально смотрели на мою запыленную сорочку.

Двери, которые Баск атаковал, вооружившись связкой ключей, были сделаны из прочного красного дерева и окованы сталью. Четыре замка щелкнули один за другим, и охранники открыли двери. В комнате у стен стояли стеллажи, набитые всевозможными предметами, к каждому из которых был привязан ярлычок из папируса с номером.

– Пришли, – объявил Баск.

На пьедестале стоял куб из серого металла; его грани были размером с ладонь. Посреди покрывавших его узоров находилась одинокая замочная скважина, которая смотрела на меня словно глаз.

– Это он? – спросил я.

– Келтро, пусть его простота тебя не обманывает. От такого мастера, как ты, я жду многого. – Баск повернулся к ближайшему охраннику и взял у него дубинку. – Оставьте нас!

Я посмотрел вслед уходящим телохранителям. Ни один из них, похоже, не был особенно рад тому, что их тор остается наедине с украденным призраком, – но приказ они все равно выполнили. Я предположил, что дело не в какой-то особенной преданности, а просто в том, что он платит им за работу.

– Сейф, Келтро.

В ответ я промычал какую-то непристойность. Баск протянул мне инструменты, и я едва удержался от того, чтобы не выхватить их.

Как я и предполагал, сейф оказался простым. За несколько секунд я проверил его сувальды, нашел прорези и начал его вскрывать. Через пару минут его крышка распахнулась; наружу с шипением вылетел затхлый воздух.

– Я же говорил, – вздохнул я и сделал шаг назад. Баск стоял неподвижно, не обращая внимания на свой трофей. Он не сводил с меня глаз, и мне показалось, что он замышляет недоброе. – В чем дело?

– Почему ты так нужен Хорикс? Она знает, кто ты?

Притворяться дурачком – это целое искусство. Тут нужно вовремя пожимать плечами, говорить полуправду и не выдавать своих эмоций – и все эти элементы должны быть в правильном сочетании. Я пожал плечами.

– Ну конечно знает, – сказал Баск. – Твоя половина монеты у нее, но она до сих пор не наказала тебя за побег. Я ждал, что она это сделает, и поэтому сразу приказал тебе открыть мое главное сокровище. Однако прошло уже несколько дней, а она даже не дернулась.

– Может, она не заметила, что я исчез?

Это, конечно, был бред. Старая кошелка держала меня на таком коротком поводке, что живой человек давно бы задохнулся.

– Подобная мысль тоже приходила мне в голову, и я тоже так думал, пока мне не принесли вот это. – Баск достал из кармана маленький свиток. Судя по складкам, свиток развернули, свернули, смяли в припадке гнева, а затем снова расправили. – Это, – сказал Баск, – послание от твоей бывшей хозяйки. Она предлагает тебя продать.

– Ясно.

Больше я ничего не сказал. Если честно, то я не мог понять, как Хорикс собирается продать призрака, которого у нее нет и который ей зачем-то нужен.

– Записку принес не кто иной, как полковник ее охраны. Передал прямо мне в руки.

– Я, как и ты, тоже без понятия.

Баск нахмурился.

– Тень, я не говорил, что я без понятия. Напротив, я очень многое понимаю. – Он обошел вокруг меня и пьедестала. – Когда я впервые поднял эту тему в разговоре, она отказалась расстаться с тобой, а теперь, когда ты у меня, ей вдруг вздумалось тебя продать. Это уловка. Проверка.

Теперь я понял, какую игру ведет вдова: если Баск передумает, то будет выглядеть подозрительно, а если согласится купить меня, то двинется по пути, который выбрала для него Хорикс.

– В нашем городе в подобные игры просто так не играют. Торы и тал не занимаются пустяками, да и призраков похищают постоянно, они все время переходят из одного дома в другой – сотня здесь, сотня там. Какое значение имеет одна тень, если у аристократа их тысячи?

Я почувствовал, что это риторический вопрос, и поэтому не стал раскрывать рот.

– Знаешь, что мы, аристократы, делаем, если у нас незаконно отобрали тень? Расплавляем твою половину монеты. Отправляем тебя в бездну. Но ты, напротив, в целости и сохранности. Это означает, что ты ей нужен, и я желаю знать – зачем.

Я пожал плечами.

Баск угрожающе поднял дубинку.

– Возможно, ей я нужен затем же, зачем и тебе, – предположил я.

Мне совсем не хотелось, чтобы меня снова ударили. Челюсть у меня до сих пор ныла, а перед глазами плыли белые точки.

– Именно! – воскликнул Баск. – Но вот вопрос, Келтро: почему? Возможно, тал Хорикс – загадка, отшельница, хамоватая старая кошелка, но те, кто сталкивался с ней, ее уважают и даже боятся. Однако она не бывает ни на балах, ни в театре. Она редко выходит из своей башни – только в тех случаях, когда идет на рынок душ. Она уже год не проводила Взвешиваний. Я знаю одно: она не скупает краденое и не похищает души. Так зачем ей понадобился ты?

Я снова пожал плечами, и на этот раз дубинка ударила точно в цель – прямо по моим плечам. Я рухнул на пьедестал, и моя голова с глухим звуком врезалась в сейф.

– Давай попробуем еще раз. Зачем ей такой замочный мастер, как ты?

– Возможно, причина в том, что я готовлю вкуснейшее рагу из долбаного кролика.

Я получил еще один удар дубинкой. Баск выбивал меня, словно пыльный ковер, пока я не упал на колени. Каждый удар заставлял меня корчиться от боли. Устав, Баск отошел, тяжело дыша, и принялся поправлять куртку и заново укладывать свои редеющие волосы.

– Не терплю теней, которые забывают свое место. И я выяснил, что дубинка творит с ними чудеса.

– Мм, – отозвался я, борясь с болью.

– Зачем ты ей нужен?

– Не знаю! – Дубинка треснула меня по черепу. Мое лицо встретилось с полом. – Это правда!

– Выкладывай все, что знаешь! – завопил Баск мне в ухо. – Она хочет провернуть ограбление?

– Нет!

Странное чувство преданности не позволило мне выдать то немногое, что я знал. Возможно, я не мог забыть про будущее, которое она мне предложила; про свободу, которую Баск никогда мне не даст.

– Ладно, ладно! – Я поднял руки, трясясь от страха сильнее, чем мне бы хотелось.

Боль – превосходное средство испытать масштабы души человека. Моя всегда была ближе к той части спектра, где находятся трусы. Лучше бежать, чем драться, я так считаю. Подобное качество могло бы уязвить чью-то гордость, но лично меня оно спасало бесчисленное множество раз. Я прекрасно понимал, какой ценностью обладает трусость… и ложь.

– Она, как и ты, поручала мне открывать ящики. Там были только фамильные драгоценности, ничего больше.

Мои слова, похоже, Баска не убедили.

– Фамильные драгоценности.

– Шкатулки, украшенные самоцветами, и все такое. Старье из ее коллекции.

– Я тебе не верю.

– Да мне плевать, во что ты там веришь! – воскликнул я, свирепо глядя на него. – Хорикс придет за мной не потому, что я для нее важен, а потому, что я принадлежу ей. Она не допустит, чтобы ее обворовывали.

Я никогда еще не видел, чтобы лицо Баска так расплывалось в улыбке. Он оскалился, обнажив неестественно белые зубы.

– Она – старая затворница, неопытная и упрямая. Ей хочется поиграть? Я не против. И пока идет наша игра, я заставлю тебя открывать все замки, которые мне попадутся. Ясно, Келтро?

Я бросился на него. Не очень понимаю, чего именно я хотел достичь, но внезапно я понял, что уже тяну к нему руки, пытаясь найти его горло. Мною управляли гнев и разочарование, и в тот миг я узнал, что такое «преступление на почве страсти». Да, я лишился своей бренной оболочки, но зверь, сидевший во мне, похоже, выжил. Под слоем цивилизованности в нас скрыта дикость предков – и моя дикость проявилась в полной мере.

Баск попытался отбиться дубинкой; он был слишком потрясен и даже не подумал позвать солдат. Я почувствовал, как медь ударила меня по запястьям, но желание задушить ублюдка заставило меня забыть про боль. Я негромко зарычал от ярости.

Он снова обрел дар речи.

– Назад! Назад, я сказал!

Я продолжал тянуться к нему.

– Охрана!

Ноги Баска в модных туфлях заплелись, и он шлепнулся на задницу, вытягивая дубинку вперед. Тыльной стороной кулака я отбил его оружие в сторону, и оно полетело прочь по мраморному полу. Боль вонзилась мне в руку, словно наконечник копья. Ноги Баска переплелись с моими, и я упал на него, все еще пытаясь схватить его за горло.

Я так стремился вцепиться в белую шею под бархатным воротником, что даже не заметил, как мои пальцы протыкают его кожу. Нет, не протыкают – проходят сквозь нее. Мои светящиеся пальцы ушли глубоко в его глотку – настолько, что я наткнулся на упругие стенки его трахеи и почувствовал, как кровь в его венах ритмично течет по моим парам.

Этого оказалось достаточно, чтобы я на миг остановился – и за этот миг я почувствовал ледяные пальцы на моем собственном горле, ощутил, как в моей груди бьется испуганное сердце. Я отчаянно попытался сделать вдох. Меня окружал холод, картинка перед глазами посинела. За облачком пара я увидел чье-то разгневанное лицо.

Мое собственное.

Я едва заметил, как телохранители оторвали меня от тора. Мое тело вспыхнуло в тех местах, где к нему прикоснулись их перчатки с нитями меди, но боли я не почувствовал. Баск все еще корчился, лежа на полу, и с каждым шагом, который отделял меня от него, я ощущал, как жизнь утекает из меня. Мои руки дергались одновременно с его движениями, повторяли их.

– Уберите его отсюда. Уберите! – завопил он.

Его горячее дыхание вырывалось из моего рта.

Не знаю, какая магия связала нас, но эту связь разорвала хлопнувшая дверь. Меня сбросили с лестницы, и я приземлился рядом с двумя призраками, которые несли ведро с грязной водой. От удивления они пролили ее, намочив мою сорочку.

Я позволил охранникам оттащить меня в гардероб. Если честно, я был слишком потрясен, чтобы как-то им противостоять, и поэтому не сопротивлялся, когда они втолкнули меня в темноту и заперли дверь. Я стоял, раскрыв рот; мои глаза были открыты, но я ничего не видел. Я был слишком занят тем, чтобы привести свой разум в хоть какое-то подобие порядка.

Меня кто-то окликнул. Возможно, этот голос уже давно звал меня, но сейчас я впервые его услышал.

– Я говорю: Келтро, у тебя все хорошо?

Проклятый меч.

– Что произошло? – спросил он.

– Я…

Я умолк, поняв, что ответить мне нечего. Мои собственные умозаключения по-прежнему казались слишком нелепыми, невероятными, и все же…

– Они причинили тебе боль? Баск однажды показал мне кузницу и опустил меня в огонь…

Мысль о том, что сейчас я услышу новые истории, переполнила чашу моего терпения.

– Заткнись. Хоть на секунду заткнись.

И даже сейчас меч не мог допустить, чтобы последнее слово осталось за кем-то другим.

– Ну и ну!

– Послушай… ты. – Я вдруг понял, что, слушая его болтовню, я так и не узнал его имя. – Как тебя вообще зовут?

– У меня много имен – Черная Смерть, Абсия, Йер-а Анкоу. Когда-то меня называли Костеруб…

Я нетерпеливо замахал руками.

– Неважно. Пока не выберешь одно из них, буду звать тебя «Острый».

– Острый?

– Ты же мертвопорабощенный, верно? Тебя поместили в безжизненный, неодушевленный предмет.

– Об этом можно и не напоминать, но да, я – душа-клинок.

– Ты хоть раз слышал про призрака, тень, которых связали с кем-то живым?

– Да, были животные – лошади, соколы, собаки. Это называется «чужеродное порабощение», помнишь?

– Да, я знаю. Но я не про животных, а про людей, живых людей.

Острый задумался.

– Я слышал пару историй… – осторожно протянул он.

– И что за истории?

– Ничем хорошим они не заканчивались. Палата Кодекса запретила никситам заниматься этим за несколько веков до того, как меня поработили, – а может, даже раньше. Более того, есть одна эпическая поэма о том, почему они…

Я заскрипел зубами с такой силой, с какой вообще можно скрипеть облачком пара.

– Нет, никаких поэм! Просто рассказывай как есть.

– Ну, это было как-то связано с религией – то есть с тем, о чем аркийцы не думали уже много лет, с тех самых пор, как объявили о смерти богов. Похоже, раньше боги были среди нас; они вселялись в тела людей, испытывали тех, кого встречали на своем пути. Никситам и Палате Кодекса это не понравилось; они решили, что с помощью такого колдовства люди пытались действовать как боги.

– И что стало с теми людьми?

– Для тени ты очень мало знаешь о порабощении.

– Мне все это еще в новинку.

– Ну так вот. Тело создано только для одной души, не для двух – и похоже, что такие штуки могут проделать только боги. Истории гласят, что люди сходили с ума, что за несколько дней их тела сгнивали изнутри. Кто-то разрывал себя на части голыми руками, сражаясь с чужой душой. Почти в каждом случае погибали обе души – навсегда.

Я инстинктивно ощупал себя, проверяя, на месте ли я и не начал ли гнить. Ну а безумие… я ведь уже разговаривал с мечом. Задумываться об этом я не стал.

– И как они это назвали? Живопорабощение?

– Вселение, Келтро. Это назвали «вселение».

Вселение. Я снова и снова крутил в сознании это странное слово, словно заводную игрушку, разбирал ее на части и снова собирал.

Острый умолк. Возможно, сейчас он слышал, как лязгают шестерни в моем мозгу. Когда же молчание слишком затянулось, он заговорил – и в его голосе зазвучали нотки страха.

– А почему ты спрашиваешь?

Я вздохнул, еще не до конца веря в происходящее. Твою мать. Терпеть не могу, когда кто-то оказывается прав – особенно боги.

– Потому что, господин Меч… Острый… я, кажется, только что вселился в тора Баска.

Глава 5. Весьма прибыльное убийство

Порабощение душ открыли несколько веков назад, и с тех пор строительство хранилищ и производство дверей превратились в важную отрасль промышленности.

По мере того как люди утрачивали доверие друг к другу, а аристократы становились все более оторванными от мира, они верили, что мастера, создающие убежища и двери, защитят их самих и их монеты. Телохранители и наемники также стали много зарабатывать, и из Скола, Красса и с Разбросанных островов в Аракс хлынул поток воинов, готовых защищать того, кто заплатит им больше.

«Город Множества Душ: проницательный проводник»

Песчаная буря одолела Просторы за несколько часов; она сжала хижины и многоэтажные дома своими желтовато-коричневыми челюстями и проглотила.

Не насытившись, она потянулась к вершинам города, и солнце соскользнуло в море, оставив Аракс защищаться в одиночку.

Могучие башни превратились в каналы для ветра, выжимавшие из бури еще больше ярости. Воющий ветер и ревущий, больно кусающий песок врезались в ставни, заставляя их дребезжать. Улицы опустели; на них остались лишь тени, которых под вечер отправили с поручениями бессердечные хозяева, а также несчастные, у которых не было ни башен, в которых можно спрятаться, ни дверей, которые можно захлопнуть за собой. Брошенные телеги и навесы торговцев катились кубарем по улицам, усиливая грохот беспощадного потока воздуха.

Столкнувшись с холодным океаном, буря устремилась вверх и захватила самые высокие башни.

В оранжевой тьме, накрывшей район Куара, одинокая фигура с трудом пробиралась к башне, похожей на витую раковину моллюска. Сражаясь с ветром, фигура пошатнулась, закачалась, но затем нашла в себе силы идти дальше. Вытянув руки, она нащупала стену, а затем зашагала боком, переставляя ладони, пока не нашла арку.

За аркой находился внутренний дворик, который уже превратился в песчаный вихрь; облако песка скрывало все, кроме двух накрытых колпаками ламп у двери. Кулак ударил по железным панелям. Ветер дважды сгонял фигуру со ступенек, но она каждый раз возвращалась, чтобы снова и снова стучать в металлическую дверь, покрытую мелкими отметинами.

– Прошу вас! – крикнул женский голос, заглушенный куском материи и ревом бури. – Помогите!

Лязгнуло железо, и в двери открылось окошко. Мутный воздух разрезали лучи света. За решеткой появился мужчина, но он сразу же отшатнулся, получив пригоршню песка в лицо. Когда его кашель стих, послышался грубый голос:

– Что надо?!

Женщина прижалась лицом к решетке.

– Прошу убежища!

– Прочь, нищенка!

– Я не нищенка!

Она сдвинула вбок тряпичную маску, показав губы и глаза, накрашенные молотым лиловым кварцем.

– Я – дочь тал Патры! Укройте меня! Аристократы должны помогать друг другу!

Окошко с щелчком закрылось. Женщина забарабанила кулаками по железной двери от гнева и отчаяния.

– Дайте мне убежище! Мой отец будет перед вами в долгу!

Перекрывая шум бури, мощно лязгнули скрытые в двери шестерни. В центре дверного проема вспыхнула полоска света; в этой тьме она ослепляла.

Двое людей в капюшонах и масках поманили ее:

– Входи, талесса Патра!

Женщина застыла на пороге; ее плащ потрескивал от порывов ветра.

Вежливости хватило ненадолго.

– Заходи, женщина! Бегом в дом!

Та из двух фигур, что была поменьше, набралась храбрости и вышла наружу, чтобы взять женщину за руку.

– Чего ты ждешь… ох!

Из горла человека вышло лезвие кинжала, а за ним последовала дуга темной крови. Человек прижал ладонь к ране; на его лице было написано недоумение. Моргнув, он опустился на колено перед женщиной, булькая и захлебываясь собственной кровью.

Тем, кто находился внутри башни, происходящее могло бы показаться внезапно начавшейся романтической сценой, если бы не кровь, которую ритмично выталкивало наружу слабеющее сердце.

– Вот срань! – крикнул второй охранник, толкая тяжелую дверь обеими руками.

Раздался грохот: кулак, закованный в сталь, встретился с железом. Охранник повалился назад и заскользил по мраморному полу. Вслед за женщиной в свет лампы вышла огромная фигура, закованная в стальную броню и с шипастым шлемом на голове. Между частями доспеха виднелось голубое свечение; в тех местах, где на него попадал песок, оно тускнело, становясь зеленым. Огромным копьем призрак с одного удара проткнул насквозь охранника, и тот с воплем упал.

Мимо женщины, стоявшей на пороге, в башню хлынули новые фигуры – стена из черной кожи и кольчуг, ощетинившаяся острыми предметами.

– Отлично, моя дорогая! – воскликнул кто-то, перекрикивая лязг металла.

Полетели белые искры, и из дымки появился человек. Свет ламп заиграл на медных когтях.

Боран Темса снял маску и одобряющим жестом положил руку на плечо женщине-официантке, которую он на время забрал из своей таверны. Женщина была высокая, и ему пришлось тянуться.

– Великолепно, Балия. Я знал, что ты умеешь не только выжимать серебро из пьяниц. Похоже, у тебя есть и другие таланты.

– У меня их очень много, босс Темса. Тор Темса.

Сделав реверанс, Балия взяла Темсу под руку и позволила ему завести себя в башню.

Стена из кожи и доспехов расступилась, открыв им дорогу в широкий внутренний двор, выложенный мрамором с красными прожилками. По двору, словно желтая плесень, уже распространялся песок. Из ниш на них смотрели статуи, сделанные из гипса; на их бледных лицах застыли гримасы отвращения. Между статуями висели длинные – от пола до потолка – плотно натянутые полосы алого шелка. Символы, нарисованные на гладких стенах, складывались в истории, узнавать которые Темса совсем не хотел.

– Какой шик, – заметил он, с трудом задирая голову и глядя по сторонам.

Темсу залил голубой блеск, и кто-то зарычал у него за спиной. Даниб вытащил копье из лежавшего у двери трупа; кровь стекала с наконечника и собиралась в лужу на полу. Вопль охранника разбудил прислугу, и на верхних этажах затопали сапоги. Даниб искоса посмотрел на своего хозяина.

Темса взмахнул рукой, словно отгоняя песчаную муху.

– Конечно, можно, старый друг. Мы же не гобеленами пришли любоваться, верно?

Призрак устремился вперед, лязгая сталью. Люди Темсы рассыпались цепью у него за спиной; они срывали с себя маски, радостно ухмыляясь. Похоже, что происходящее нравилось им почти так же, как и Темсе. Почти.

Темса остался во дворике и, положив руки на трость, беспечно наблюдал за тем, как его люди разбираются с охранниками, бегущими вниз по лестнице. Каждый раз, когда звенела сталь или раздавался предсмертный вопль, Балия крепко сжимала его руку.

У обученного человека есть один недостаток: если его, например, научат резать и рубить определенным способом, его действия будут ограничены этими правилами. Овладев каким-то методом, он оказывается в западне, для него бой превращается в бальный танец – один из тех, которые танцуют аристократы.

Вот почему Темса предпочитал необученных головорезов. Они не цеплялись за правила, не принимали заученные позы. Их движения были похожи не на танцы знати, а скорее на пляски кочевников из пустыни или дикарей с далеких островов. Обученный человек ничего не мог противопоставить подобному варварству.

Скачки, прыжки, грязные приемчики – все это помогало людям Темсы порезать охранников на куски. Даже когда их противники, дрожа, падали на пол, головорезы не останавливались, пока не отрубали им конечности – вместе с броней и всем прочим. Вниз по лестнице текла река из кусков мяса, крови и дерьма.

В сопровождении Ани и Балии Темса прокладывал себе путь среди тел. Если кто-то еще шевелился, Темса пускал в ход свои золотые когти. Когда через несколько дней тени убитых естественным образом выйдут наружу, он отправит их на юг, в стоящие посреди пустыни шахты. Там их историю никто не услышит.

Они поднимались все выше, захватывая этажи башни, убивая одного охранника за другим. Вскоре Балии опротивел вид крови, и ей пришлось вернуться во внутренний дворик. Эхо ее рвотных позывов разносилось по лестнице. Тени на коврах и в нишах падали ниц, не желая умереть еще раз. Их Темса не трогал: товар не должен пострадать.

Ее они нашли на одном из верхних этажей башни, где раковина моллюска утончалась, превращаясь в спиралевидный шпиль. Тал Хейю-Небра даже в лучшие времена была морщинистой и скрюченной женщиной, а сейчас же напоминала больного проказой. Скрюченная, словно ручка ведра, она сидела на коленях и размахивала сложенными вместе руками. Если бы не шелковые простыни, в которые она была замотана, Темса, возможно, бросил бы ей самоцвет, приняв за нищенку. «Интересно, чем она так разозлила будущую императрицу, если та включила ее в список?» – подумал он.

– Тал! Как это мило с вашей стороны – принять нас в столь позднее время.

Хейю не умоляла, как могло показаться, а молилась – бормотала какую-то банальщину, обращаясь к старым богам.

– Вижу, вы застряли в прошлом. Разве вам не сказали, что боги мертвы?

Вздохнув, Хейю распрямилась, чтобы посмотреть на людей, столпившихся в ее спальне.

– Господин, смелость – это качество, свойственное глупцам.

– Или храбрецам, – ответил Темса, почесав бороду. – Как бы то ни было, я уже здесь, и нам нужно разобраться с одним делом.

– С делом? – фыркнула Хейю. – Вы имеете в виду убийство? – Вам не хуже моего известно, что наши правители и аристократы давным-давно превратили убийство в прибыльное занятие. Я просто следую их примеру.

Старая тал неуклюже слезла с постели. Темса взял лежавшую рядом трость и протянул ей. Ее красные, остекленевшие глаза спокойно и осуждающе взглянули на него. Страха в них не было.

– Доведите дело до конца, – сказала она. – Бандитов я ни о чем умолять не буду.

Темса погрозил ей пальцем.

– Не так быстро, моя дорогая тал. У меня есть вопросы, мне нужны подписи. Не думайте, что я какой-то портовый душекрад. Все это уже в прошлом. Как я и сказал, нам нужно разобраться с делами. Из надежных источников мне известно, что у вас есть хранилище. Человек, который цепляется за прошлое, не станет полагаться на банки, верно?

Должно быть, Хейю впервые в жизни засомневалась. Темса понял это, видя, как дрожат ее губы: ее вера в правосудие пошатнулась. Она дерзко вздернула голову – возможно, она верила не только в богов, но и в ма-ат. Полоумная.

– Делайте свое черное дело.

Темса подошел к ней так близко, что их носы едва не столкнулись.

– Госпожа, именно так я и собираюсь поступить.

Он щелкнул пальцами, и его люди вынесли Хейю из спальни. Даниб снова навис рядом с ним; с копья капала рубиново-красная кровь.

– Расколоть ее будет непросто, – заметил Темса. – На солнце эти старые клячи становятся твердыми, как кремень.

Призрак молчал, но в его синих глазах скрывался целый мир смыслов.

– Мой старый друг, ты отлично поработал. Скоро настанет черед Хорикс. Ну что ж, давай приступим.

За дрожащими окнами продолжала реветь мощная и безжалостная буря.

Глава 6. Самое подлое убийство

Прежде чем убить своего отца, принц Фаразар женился. Его невестой стала Нилит Райкхар, Повелительница Сараки, вторая дочь Конина, короля Красса.

Это был не только брак, но и сделка; таким образом старый император Милизан позволил Конину сохранить свои владения и мир между двумя странами. Его сын не нарушил договор и воевал не с Крассом, а с Разбросанными островами.

Гаэрвин Джубб, «История Дальних Краев»

– Я думал, что император красивее. На серебряных монетах ты выглядишь лучше.

– Да пошла ты нахер, птица.

Фаразар двинулся обратно к фальшборту – это слово они узнали у Гираба. Нилит подавила смешок. Непристойности, которые изрыгал рот – или клюв – Безела, – стали усладой для ее уставших от ворчания ушей. Хотя они мало общались и его верность по-прежнему вызывала сомнение, Нилит, конечно, уже прониклась к нему симпатией.

Сокол задумчиво почистил клювом перья.

– Но это правда. А ты, императрица, вышла замуж за эту рожу. Я понимаю, почему ты его убила.

Шум реки заполнил паузу. За последние, очень долгие, дни Нилит привыкла к реке, и страх перед ней уплывал вместе с деталями пейзажа на берегах. Тем не менее обосновалась она в самом центре баржи. Если корабль прямоугольный, то в его центре ты дальше всего от воды. Простое правило геометрии.

Стены ущелья возвышались над ними; теперь, когда Ашти обмелела, они стали красными, словно угли; за много веков речная вода отполировала их до гладкого состояния. Нависающий выступ, под которым пряталась баржа, теперь практически сошел на нет. Половина баржи уже поджаривалась в лучах солнца, которые падали прямо в ущелье.

Гираб ни на шаг не отходил от руля. Днем и ночью он вел баржу рядом с каменной стеной, и его карие глаза, казалось, приклеились к воде. Время от времени он переводил взгляд наверх, высматривая на краю скалы черные фигуры и черных лошадей. Он почти не разговаривал и совсем не обращал внимания на пассажиров, хотя один из них был мертвым и непорабощенным императором аркийцев. Доверять людям в Арке было опасно, но Нилит решила рискнуть и положиться на лодочника.

Пока что удача от нее не отвернулась: Кроны и ее «упырей» пока нигде не было видно. Прошлой ночью Нилит услышала лишь слабое эхо топота копыт. Полная луна осветила Нилит и Гираба; стиснув зубы, они насторожились, морщась от одной мысли о вражеских стрелах. Нилит не могла бы сказать, что она в безопасности, но после той ночи в таверне посреди пустыни еще ни разу не чувствовала себя такой защищенной, как сейчас.

Безел, внезапно ворвавшийся в их жизнь, сейчас в основном отсутствовал. Он часами кружил над баржой, пронзал окрестности острым, словно кинжал, взглядом и, вернувшись, сообщал спутникам о том, каких успехов они уже добились. По словам птицы, Дюнные равнины походили на чистый лист папируса, и поблизости не было ничего, кроме солончаков. Но когда его спросили про город, Безел просто пожал крыльями и сказал:

– Вы к нему приближаетесь.

До сих пор Нилит только раз видела чужеродное порабощение. Когда ей было девять лет, один герцог из свиты ее отца прибыл ко двору вместе с волкодавом. Волкодав был злым и саркастичным и постоянно жаловался на запах варваров. В конце концов герцога попросили покинуть дворец, и Нилит больше никогда не видела ни волкодава, ни его хозяина.

Озлобленность, похоже, была свойственна и этому соколу. Возможно, такова природа человеческой души, запертой в примитивном теле. Да, Нилит завидовала тому, что он умеет летать, – эта зависть сидит в каждом существе, которое хоть раз видело птицу, – но Нилит понимала, чем вызвано его раздражение. У него нет ни рук, ни пальцев, ни губ; от него остались только голос и мысли. Отсутствие личности явно зажгло в пернатой груди огонь ненависти. Его было сложно в чем-то упрекнуть. Кроме того, он попал к ее дочери, и это вряд ли улучшило его положение. Сейчас сокол спустился, чтобы немного отдохнуть, и Нилит решила воспользоваться этой возможностью, чтобы задать ему пару вопросов.

– Безел, – сказала Нилит, и птица сурово посмотрела на нее. – Как давно ты служишь Сизин?

– Семь лет твоя дочь владеет мной, – буркнул он.

– Она о тебе не упоминала.

Разговоры Нилит с соколом были короткими и обрывочными. Она так боялась, что их настигнут «упыри», что так и не начала с ним торговаться.

– До Сизин мной владел тот осел-северянин, принц Филар. Этот идиот так и не научился пользоваться серебряным колокольчиком, с которым я связан. Он подарил меня твоей дочери, когда приехал, чтобы ухаживать за ней. Это ты помнишь?

Нилит помнила не только это, но и то, что от нее ничего не зависело. Мысль найти Сизин жениха пришла в голову Фаразару.

– Сизин сразу просекла, что это за колокольчик. Вызвала меня и приказала шпионить за вами обоими, за сереками и тал. Платила тем, что еще может меня порадовать – едой, вином, девками, свободой летать где вздумается. Она никому про меня не рассказывала.

– Неудивительно, она всегда была скрытной. Она почти со мной не разговаривает, а если и решает пообщаться, то ее слова наполнены злобой, презрением, упреками. Знаешь, за последний год мы с ней обменялись десятком фраз, не больше. Она избегает меня с тех самых пор, когда Фаразар заперся в хранилище.

Сизин двадцать два года, и ближе всего они были в тот день, когда Нилит родила ее. Фаразар, наставники и родители Фаразара – до того, как последних отправили в ссылку, – все они старались превратить Сизин в идеальную аркийскую принцессу. У них это получилось, и теперь она плела интриги лучше всех в семье, мечтая занять отцовский трон.

– Тебя не беспокоит, что она осталась одна? – спросил сокол, взмахивая крыльями.

– Должно беспокоить, – прошипел Фаразар, который, как всегда, подслушивал.

Нилит кивнула. Она провела немало бессонных ночей, думая о том, что может натворить ее амбициозная дочь, когда останется одна. «Упыри» отвлекли внимание Нилит, но с появлением сокола тревоги вернулись к ней, словно змея, которая заползает в спальню. По крайней мере, пока тело Фаразара у Нилит, возможности Сизин будут ограниченны.

Безел щелкнул клювом.

– Ну, раз уж дело дошло до вопросов, то я тоже давно хочу тебя кое о чем спросить.

– О чем?

Безел взглянул на призрака.

– Как ты его поймала? Как ты его выследила?

Нилит негромко рассмеялась.

– Ну что ж, сокол, это можно. Но сначала скажи, что ты хочешь получить в награду за помощь? Зачем ты здесь?

Безел надменно откашлялся.

– Не сейчас, – сказал сокол, и разговор раскололся на части.

Забив крыльями, сокол взлетел в небо. Пронзительный крик тянулся за ним к полоске синевы.

Нилит смотрела ему вслед, снова чувствуя приступ ревности. Она мечтала о том, чтобы Безел превратился в грифона и отнес ее и Фаразара к самому Великому колодцу Никса, пока не поздно. Сейчас она не слышала стука копыт, в ее руках не было поводьев, и она полностью зависела от течения Ашти. Рекой она могла управлять не больше, чем ходом времени; река и время вступили в сговор, чтобы усилить ее тревогу. Нилит словно стояла в огромных песочных часах, и минуты лупили ее по голове. К счастью для нее, Ашти текла уже не так вяло, как раньше. Русло сужалось, пощипывало реку, заставляя ее течь быстрее.

Нилит подошла к Аноишу, который научился спать, не обращая внимания на глубокую рану. Древко стрелы, попавшей в его заднюю ногу, сломали, а наконечник вытащили, хотя при этом Аноиш громко ржал и метался. Нилит он не раз отбрасывал через всю баржу и едва не переломал ей ребра, но в итоге жуткое дело было доведено до конца. Теперь к ноге коня была привязана мощная повязка с мазью и травами, которые нашлись у Гираба. Она напоминала горку гарнира, который кто-то положил на недожаренный кусок мяса. Нилит жалела о том, что сейчас у нее нет запасного призрака и воды из Никса, как тогда в Абатве. Ее собственные раны уже почти затянулись, и из-за этого она почему-то чувствовала себя виноватой.

Конь грустил. От жары он высунул язык между серых губ, а его глаза превратились в два печальных темных шара, которые следили за Нилит, пока она суетилась вокруг него. Она трогала его, проверяла рану, шептала разные глупости в его поникшие уши. В ответ Аноиш бил копытом, но, кроме этого, она ничего не могла от него добиться. Вздохнув, Нилит устроилась на палубе рядом с его головой – там, где плоский корпус рассекал воду.

Когда она набиралась смелости, чтобы посмотреть на поток, то видела под хрустально-чистой водой темно-коричневое дно, усеянное валунами. Валуны были размером с карету и обросли водорослями. Камни, похоже, находились очень близко, и от этого Нилит становилось неуютно, но она знала, что глаза могут ее обманывать. Она зачерпнула пригоршню воды, чтобы умыться, и ахнула – вода оказалась ледяной.

Небо и солнце заставляли воду сверкать и придавали ей лазурный цвет. Чем дальше Нилит устремляла взгляд, тем больше цвета похищала река у неба. А там, где стены ущелья затеняли воду, река становилась зеркалом, в котором отражались красные скалы.

Нилит просидела там час, а может и больше, приспосабливаясь к качке. На то, чтобы договориться со страхом, особенно иррациональным, требовалось время. Логика тут мало помогала. Тут были нужны конкретные доказательства – то, что видят глаза, а не то, что может представить себе разум. Чем дольше баржа оставалась на плаву и доказывала свою надежность, тем слабее становился узел в животе Нилит, тем спокойнее билось ее сердце.

Спокойствие длилось недолго.

– Пороги! – заверещал Безел, падая между двумя камнями, похожими на костяшки пальцев, которые возвышались над баржей. Это слово ударило Нилит в живот, словно нож.

– Что?

– Боишься воды, жена? – мерзко усмехнулся Фаразар.

– Заткни пасть, призрак.

Гираб фыркнул, увидев их раскрытые от испуга глаза.

– Не пороги, птица, а просто водовороты, – сказал он, словно отец надоедливому ребенку.

– Это что еще такое?! – воскликнул Фаразар.

– Ты уверен? – спросила Нилит у Гираба.

В ответ лодочник лишь плюнул, но руль из рук не выпустил. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Нилит вернулась на свое обычное место в центре баржи. Она очень жалела о том, что корабль такой плоский. Она чувствовала, как волны шлепают по дереву под ее пальцами. Нилит показалось, что река ускоряется и ее уши наполняет усиливающийся грохот потока. Она снова позавидовала Безелу, который бесстрастно парил над ними, словно воздушный шар.

– Водовороты.

Это слово было слишком мягким, чтобы описать воду, которая вскипала на камнях или кружила в воронках у стен ущелья. Нилит смотрела в эти водяные рты, которые уходили вниз, в темноту. Они вызвали в ней новый страх, который заставил ее похолодеть. Она не хотела думать о том, что чувствует человек, попавший в одну из этих воронок. Впереди еле заметная завеса из капель воды закрыла высокие тени. Воздух расчертили радуги, но их красота не успокаивала ее.

– Гираб? – вскрикнула Нилит.

– Доверься мне! – завопил он, перекрикивая шипение и гул воды.

Нилит прижалась щекой к прыгающей палубе и, прикрыв глаза, следила за тем, как мимо баржи проплывает высокая каменная игла. Ее холодная тень упала на Нилит.

– Гираб!

– Это просто Клыки. Не волнуйся!

Ее подвело нездоровое любопытство: прежде чем спрятать голову, Нилит заметила на пути баржи еще три уродливых каменных шипа.

– «Не волнуйся»? Серьезно?! – крикнула она.

Их корабль, которым управлял опытный Гираб, крутился из стороны в сторону, рассекая воронки и водовороты.

Используя похожий на весло руль, Гираб бросал баржу на каждую отмель и на каждый подъем, и, отталкиваясь от них, набирал достаточную скорость, чтобы обходить острые камни.

Как только над баржой прошла последняя тень, Нилит сразу почувствовала, что бурление под палубой успокоилось. Ее страх быстро ослабел. Она вдруг поняла, что каким-то образом задерживала дыхание все то время, пока они шли через пороги, и только теперь смогла выдохнуть. Быстро оглянувшись, она увидела, что стены ущелья отступают, а звук бурлящей воды становится все тише. Его сменили шипение и треск тростников, которые встречались с носом корабля. Нилит увидела их – они торчали над фальшбортом, желто-зеленые в косых лучах солнца.

Вежливое покашливание Гираба заставило ее встать. Гордо подняв голову, он посмотрел ей в глаза. Нилит сделала реверанс.

– Я напрасно сомневалась в тебе.

– Многие сомневаются, – отозвался лодочник. – Не ты первая, не ты последняя.

Нилит перевела взгляд на край крошечного озера в форме слезы. Это озеро посреди реки было похоже на бугор на теле змеи, в который превращается проглоченная крыса. Озеро обнимали поля тростника; среди стеблей расцветали огромные лотосы и розоватые лилии, которые крутились, словно колеса телеги, когда баржа проходила мимо них. Между их листьев, похожих на зеленые тарелки, сновали маленькие крокодилы-альбиносы. На отмелях, словно часовые, неподвижно стояли ибисы с длинными ногами, похожими на ручки швабр. Нилит представляла себе, что они – скульптуры, пока один из них вдруг не превратился в белое пернатое облако и не ткнул клювом в воду, чтобы поймать извивающуюся рыбу.

Нилит повернулась к солнцу, вытянула руки, чтобы почувствовать последние лучи, и вдохнула аромат цветов. Это был редкий миг блаженства – несмотря на то, что Фаразар не прекращал расхаживать по палубе.

– Никаких следов твоей подруги Кроны, – сказал сокол голосом, похожим на свист ветра. Он сделал еще один круг над озером, убедился, что рядом нет разбойников, а затем приземлился на палубе. – Только стадо коз, деревня, новые солончаки и, может, пара диких верблюдов.

В правдивости его слов Нилит не сомневалась. Золотистые глаза Безела скорее всего заметили бы даже мышь за пятьдесят миль.

– Мне не нравится, что мы у всех на виду, – буркнул Фаразар.

– Это ненадолго. Скоро мы пройдем через Кел-Дуат, – сказал Гираб.

– Где это?

– В аду… ваше величество. – Гираб откашлялся; скорее всего, он не привык возить обладателей таких титулов. Представление о королевских особах здесь, на окраинах, отчасти теряло свой смысл. Власть императора в глуши не была сильной, и за пределами Просторов его имя не обладало особенным весом. – В Белом Аду. Я думал, что такие, как вы, знают про него. Разве это не ваша страна?

Нилит никогда не слышала про это место. В животе у нее что-то сжалось.

– Снова водовороты?

Лодочник улыбнулся.

– Нет, госпожа. Сами увидите.

– Безел… – начала Нилит, но остановилась, увидев, что улыбка на лице Гираба быстро погасла.

– Все еще не доверяете мне? – спросил Гираб.

– Я… ладно. Безел, оставайся на барже.

Сокол пожал крыльями.

– Ладно. Но если это мерзкое корыто начнет тонуть, я сваливаю на хер.

Хотя Нилит и была знатного рода, Безел разговаривал с ней, словно со слугой-призраком. Поначалу подобное обращение заставляло ее вскипать от злости, но теперь ей это даже нравилось. Он обходился без церемоний, не угождал, не болтал о ерунде, как придворные. В его словах были лишь правда и разум.

Нилит притворно нахмурилась.

– Видишь? Мы доверяем тебе, Гираб.

– Хм…

Больше лодочник ничего не сказал. Нилит начала помогать ему управлять кораблем, пока он направлял баржу в узкие протоки, распугивая белых крокодилов. Она прикусила губу; ее сердце все еще не успокоилось после прохода через Клыки.

Они вернулись в коридор, образованный красными скалами; солнце уже опустилось достаточно низко и поэтому почти не освещало его. После озера тени скал казались тяжелыми и холодными. Аноиш заржал, предвещая недоброе. Животные чувствуют опасность – будь то буря или воины с мечами в руках.

Даже сейчас, когда солнце уже не припекало, Нилит почувствовала, что по ее лбу снова ползут капли пота. Она посмотрела на Гираба и увидела, что он расслабился и слегка прикрыл глаза. Он был абсолютно спокоен. Это утешило Нилит, и она тоже решила устроиться поудобнее. Прислонившись к фальшборту, она прислушалась к своему сердцу, пытаясь утопить ускоренное сердцебиение в журчании воды. Несмотря на то что река могла убить ее и причинить ей другие неудобства, Нилит обнаружила, что песня реки успокаивает ее. Услышав пение Ашти, даже проклятый Фаразар прекратил расхаживать по палубе.

Новый кусок Ашти звучал более басовито. Поначалу Нилит подумала, что слышит эхо камней, но с каждым поворотом звук усиливался. Даже когда полоса неба стала шире, а стены ущелья – ниже, шум по-прежнему заглушал звуки реки.

Нилит бросила взгляд на лодочника; в ее голове всплыли самые разные слова для огромных, сокрушающих все на своем пути масс воды. Гираб с шумом втянул в себя воздух.

– Ты сказал, больше порогов не будет, – осторожно заметила она.

– Точно.

Фаразар повернулся к ним.

– Значит, это водопад?

Этот вопрос заставил Гираба фыркнуть.

– О нет, не водопад. Это стучат молоты в большой старой шахте, где добывают известняк. Ей почти сто лет, и там до сих пор кипит работа. Говорят, что погибших душ в ней больше, чем камня. Это Кел-Дуат. Белый Ад. Вы, короли, вообще о нем не слышали? – Он удивленно перевел взгляд с призрака на Нилит.

– Аркийская империя велика, – со вздохом объяснил Фаразар. – Это самое большое государство во всех Дальних Краях.

– И вы никогда не задумывались о том, откуда берется белый камень для ваших красивых башен?

– Из Палаты Великого строителя, или Палаты Торговли, разумеется.

Лодочник сурово посмотрел на него.

– А они где его берут? – спросил он и неодобрительно зацокал языком.

Фаразар пришел в ярость.

– Ты на кого цокаешь, простолю…

Топнув ногой, Нилит заставила обоих умолкнуть.

– Фаразар хотел сказать, что для этого и нужен Великий строитель. Королевские особы – и особенно императоры – сами не заключают сделок с торговцами и архитекторами.

– У нас есть дела поважнее, – буркнул призрак.

Гираб кивнул.

– Веселиться в вашем знаменитом хранилище и воевать с соседями? Ну что ж, ваше величество, скоро вы увидите, что бывает, если бросить королевство без присмотра.

Его слова заставили Фаразара искать самый дальний угол на барже. Нилит улыбнулась. Она сама не сказала бы лучше, даже если бы постаралась.

За час удары молотов из гула превратились в рев. Когда Нилит увидела огромный шлюз, рев уже можно было сравнить с раскатами грома. Нилит потянулась за трезубцем, который прислонила рядом с рулем, и взяла его словно посох.

Путь им преградили тяжелые ворота из окованных железом досок и брусьев. Побелевшее на солнце дерево зарастало зеленой слизью. Она уже захватила половину стены и, похоже, в течение следующих десяти лет собиралась забрать себе все остальное. Зубцы на стене были украшены изогнутыми черными шипами. Между ними на фоне темнеющего неба выделялись черные фигуры в плоских широкополых шляпах и с арбалетами в руках.

Увидев это оружие, Безел щелкнул клювом.

– Ну да… В общем, встретимся на другой стороне. Потом расскажете, как все прошло.

Он взмыл в небо и быстро превратился в точку.

– Я все сделаю, – сказал Гираб и передал Нилит руль.

Он вышел на нос и с помощью шеста остановил баржу, не давая ей врезаться в шлюз.

– Стоять! – крикнула одна из фигур с сильным акцентом, характерным для жителей пустыни.

Нилит смотрела на него. Стоя на плоской палубе у всех на виду, она чувствовала себя деликатесом, который подают на стол.

Голос крикнул еще что-то, и на этот раз к нему прилагалось смуглое лицо с большими ушами и клочком волос. Нилит услышала скрип тетивы и снова пожалела о том, что на корабле нет крыши.

– Назови себя! Кто ты – торговец, путник или разбойник?

– Таф, это я! – ответил Гираб, стуча шестом по воротам. – Ты меня знаешь. Дважды в год я прохожу здесь, и каждый раз ты спрашиваешь! И какой разбойник будет говорить, что он разбойник?

– Разбойники тупые, их можно обмануть, – вставил другой голос, практически неслышный за шумом молотов. Нилит почувствовала запах гнили и едкой смолы.

– Таков приказ. – Таф хлопнул ладонью по дереву. – Ты торговец или путник, Гираб?

– Будь ты проклят! Путник!

– Твое имя?

– Ты же только что…

Таф громко откашлялся.

– Сколько пассажиров?

– У тебя глаза есть? Двое живых, одна тень – и лошадь, если ты их тоже считаешь. – Гираб снова стукнул по воротам. – Поторапливайся.

После долгих приглушенных переговоров лязгнули цепи, и ворота начали открываться. Створки двигались так медленно и раскрывали свои драгоценные секреты так постепенно, что Нилит впитала в себя большую часть ужасов еще до того, как баржа прошла шлюз.

Река снова вышла на открытый участок, но он был шире, длиннее и бесконечно более зловещим, чем предыдущий. Нилит крутила головой, пытаясь вобрать в себя всю панораму молочно-белых каменных стен. В этих стенах были вырублены огромные ступеньки, по которым могли бы ходить титаны. Машины и строительные леса, словно городские постройки, расположились на угловатых склонах. Спутанные клубки лестниц и скатов связывали все это воедино, словно швы, которые пытаются удержать расходящиеся края огромной зияющей раны.

Из этой жуткой застройки доносились раскаты грома. Грохотали не только молоты, но также бесчисленное множество ног, тачек и голосов. И на лесах, и на каменных поверхностях кипела работа; даже сейчас, когда день сменялся вечером, здесь упорно работали толпы шахтеров. Они копали, рубили камень, они бурили отверстия. Призраки трудились наравне с живыми – первые заливали известняк холодным светом, а вторые не очень-то отличались от мертвецов, такая на них была корка из пыли и крови. Многие лежали ничком, среди гор щебня и мусора. Возможно, они умирали, или уже умерли, но никто о них не заботился. Лошади, пони, жуки и пауки везли каменные блоки или тянули за канаты. Дрожащие от усталости и истощенные, они выглядели ничуть не лучше, чем люди.

Не в силах смотреть на их страдания, Нилит перевела взгляд на огромные блоки известняка, которые бригада орущих, потеющих рабочих спускала вниз на канатах. Блоки опускались, словно предметы для пикника, которые уносит колонна вороватых муравьев. Вдруг Нилит поняла, что каменоломня уходит ниже уровня реки. Она посмотрела вперед и увидела, что у реки есть край, за которым ничего нет.

На нее накатила паника, и в памяти снова всплыло то слово. Водопад.

– Спокойно, – сказал Гираб, почувствовав, что ее рука на руле дернулась. – Смотри.

Нилит не оставалось ничего, кроме как следить за тем, как край подползает все ближе и как обнажаются отвратительные внутренности каменоломни. Лязг машин и плеск воды заглушили рабочих, но она слышала лишь стук своего сердца, и он становился все громче.

Когда из ее глотки уже был готов вырваться визг, баржа вдруг резко нырнула вниз. Широко раскрыв глаза, Нилит повернулась к Гирабу. Он снова улыбнулся.

Они не падали, а скорее скользили – стремительно и изящно, словно перышко. Вода обхватывала баржу и плескалась, оказавшись в границах какой-то невидимой платформы. Позади них стена воды скрывала все, кроме концов огромных балок и вращающихся шестерен. На барабанные перепонки Нилит обрушились ритмичные удары какой-то заводной машины.

Платформа опустилась в реку и, накренившись, отправила баржу к следующему обрыву. Так они и спускались, без усилий проходя одну огромную ступень за другой. На миг Нилит увидела красоту упрямого человеческого гения; творение разума, который мог изменять русла рек и строить башни на вершинах гор. Подобные достижения воодушевляли Нилит и восстанавливали ее веру в человечество. Но затем она снова увидела ад, который те же самые люди выкопали в земле, и ее вера зачахла. Кел-Дуат казался ей тем самым местом, где зародилась алчность.

– Это место называют «Девять уровней», – сказал Гираб, указывая на возвышающиеся над ними огромные ступени. – Одна ступень за каждые десять лет работы Белого Ада. Десятую копают прямо сейчас.

Пока он говорил, они плюхнулись на девятую ступень. То, что осталось от реки, здесь было заключено в широкий каменный желоб. По обеим сторонам от него тянулись огромные причалы. Нилит увидела каналы, где в данный момент только начинали копать землю, словно соскабливая мясо с кости.

– Да тут, наверное, тысячи людей! – воскликнула Нилит, раскрыв рот от удивления. – Десятки тысяч!

Гираб ни на шаг не отошел от руля, но чуть сощурился. На его лбу появилась пара новых морщин.

– Сотни тысяч.

– И не все они – призраки? Ба-ат?

– Нет, – буркнул он. – В Арке есть края, где кожа стоит дешевле тени. Рабы, заключенные, бродяги, изгои – Белый Ад принимает всех. Остальные – тени. И живые, и мертвые работают день и ночь.

– Так вот почему тут такой запах.

В воздухе стоял запах застаревшего пота, тухлятины и переполненных нужников.

– Да.

Нилит знала, что Арк лишь в одном шаге от варварства, но в этой каменоломне, похоже, действительно сделали большой шаг – притом за черту.

– Но если хозяева хотят получать прибыль, они, наверное, должны заботиться о своих рабочих?

– Ваше величество, это богатые люди. – Гираб поднял палец, указывая на ряд огней на верхнем крае ямы. Вытянув шею, Нилит разглядела темное здание, похожее на лежащую на боку башню. Серебра у них больше, чем половин монет у ваших сереков. Еда, лекарства, даже вода – все это съедает часть прибыли, так зачем увеличивать расходы, если умерший работник возвращается к работе? Если они не могут поработить призрака, то продают его, меняют на живого или переплавляют его монету, чтобы заново использовать металл. С юга прибывает немало рабов, а из вашего города и с Просторов сюда едут повозки, доверху нагруженные тенями. Что приходит в Кел-Дуат – неважно, важно то, что из него везут камень и серебро.

Вдруг раздался крик, словно подтверждая его слова. Нилит увидела на одном из верхних уровней живого рабочего: он тщетно пытался помешать блоку размером с их баржу съехать вниз по скату. Его ноги скользили по грязи и песку; прижавшись спиной к белому камню, он пытался сохранить равновесие.

Нилит уже предположила, какой будет его траектория. Склон был крутой, а там, где он заканчивался, на дне реки уже лежала сотня блоков, ждавших погрузки на корабли. Нилит поморщилась, увидев, что человек тоже это понял. Он замахал руками, пытаясь спастись, но ничего не мог противопоставить весу блока. Он зарычал, когда блок полетел вниз, подталкивая его.

Удар камня о камень заглушил звук, с которым блок расплющил человека, однако он никак не помешал крови разлететься во все стороны и никак не смягчил жуткую картину. Нилит увидела руку, торчавшую между окровавленными белыми камнями. Кулак все еще сжимался и разжимался.

Стоявшие рядом рабочие не произнесли ни слова. Защелкали кнуты, полетели приказы, и люди вернулись к работе. Нилит наблюдала за ними, чувствуя, как по ее горлу поднимается желчь. Она была воином и привыкла к смерти, но увиденное вызвало у нее тошноту.

Пока они медленно плыли по широкому каналу, предназначенному для кораблей, которые гораздо больше баржи Гираба, вода становилась молочно-белой и мерзкой от известняка и отходов производства. На поверхности воды виднелись радужные разводы от пролитого масла. На этом участке Ашти уже почти остановилась.

– Почему мы не движемся? – спросила Нилит.

Гираб вытер нос тыльной стороной ладони.

– Какой-то затор.

Нилит слишком увлеклась, разглядывая окровавленные блоки известняка, и теперь, повернувшись, увидела, что путь им преградила огромная масса из покрытой слизью древесины и камня. Это была огромная баржа, наполовину нагруженная каменными блоками и уже глубоко погрузившаяся в мутную воду. Увидев, что корабль вот-вот затонет, капитан принял правильное решение и остановил рабочих, которые управляли лебедками. Они быстро говорили между собой на каком-то примитивном варианте аркийского, который Нилит не узнавала.

– Ты понимаешь, что они говорят?

– Нет, – ответил Гираб. – Так, отдельные слова. Это адский язык.

Нилит промолчала; он пожал плечами, заставив руль заскрипеть.

– Не смотрите на меня так, не я его так назвал. Это язык Белого Ада. Адский. Он позволяет отдавать приказы быстрее. Если ты сразу его не выучил, то…

Он указал пальцем на раздавленного рабочего. Никто и не пошевелился, чтобы убрать его.

Целая вечность прошла, прежде чем нагруженная камнем баржа отошла от причала, и слабое течение больной реки подхватило ее. Тем временем к барже Гираба направилось полдесятка людей в пышных одеждах из разноцветного шелка. Они поспешно двигались по каменному причалу, улыбаясь и размахивая руками, и их вид совсем не соответствовал жалкой картине, окружавшей их. Это были не жители пустыни, а горожане. Нескольким из них даже хватило смелости надеть тюрбаны, украшенные драгоценными камнями, и золотые медальоны. Обходя лужи и мусор, они подбирали края своих одеяний.

– Путники! Добро пожаловать! – воскликнул ближайший из них – пухлый мужчина, щеки которого были столь же алыми, как и его одежда.

Руки он прижимал к лицу, словно ел невидимый пирог. Нилит предположила, что это какая-то форма приветствия, но потом заметила, что он подкручивает темные напомаженные усы.

– По делу? По делу? – зашумели остальные, ухмыляясь, словно нищие, которые случайно забрели в пустой зал, где столы накрыты для пиршества.

Нилит видела, как они оценивают ее одежду, лошадь и Фаразара, который стоял как можно дальше от них, рядом со своим телом.

– Нет, просто идем мимо, – ответил Гираб за всех. – И мы опаздываем, так что…

Алый человек оторвал руки от усов.

– Вы не желаете торговать? Продать что-нибудь?

Нилит скрестила руки на груди: в Крассе этот жест означал твердое «нет». В Араксе торговцы, увидев его, просто удваивали усилия.

– Нет, спасибо.

– Может, лошадиное мясо?

– Нет.

Стоявшие на берегу люди приосанились. Алый человек спустился на несколько ступенек, чтобы встать на край причала.

– В таком случае вы должны заплатить пошлину.

Гираб резко повернулся.

– Пошлину? Какую еще пошлину?

– Пошлину. – Казалось, необходимость повторять свои слова причиняет человеку физическую боль.

– Сперва вы построили ворота и начали записывать имена, а теперь еще и пошлину взимаете? – Лодочник поставил ногу на фальшборт и упер руки в боки. – На этой реке никогда не брали и не будут брать пошлин. Вы прекрасно это знаете. За сто лет тут никогда такого не бывало!

Алый захихикал.

– Господин, времена меняются. Консорциум решил брать деньги с тех, кто проходит через Кел-Дуат. Нельзя допускать, чтобы такие, как вы, мешали нам работать.

– Кто? – подала голос Нилит.

– Консорциум! Ты что, не слышала про нас, деревенщина? Стыдись. Мы управляем этой шахтой уже сто лет – и не только ею, но и бесчисленным множеством других предприятий. Да будет тебе известно, что из добытого нами камня построена половина Аракса. – Алый прервал свой монолог и, надув губы, задумчиво посмотрел на призрака. – Он продается? – спросил он у Нилит. – Его лицо мне знакомо…

– Ни в коем случае, – хором сказали Нилит и Фаразар.

Она с трудом удержалась, чтобы не посмотреть на Фаразара, и безмолвно поблагодарила его за то, что он решил прикусить язык.

Алый всплеснул руками.

– Жаль! Мы любим болтливых призраков, верно? – Он снова хихикнул, и на этот раз вместе с ним захохотали его дружки. – Значит, платите пошлину!

– Что за пошлина? – прорычал Гираб.

– Серебро или самоцветы.

– У нас нет ни того ни другого. Нас ограбили разбойники.

Алый улыбнулся.

– Значит, призрак и лошадь все-таки продаются?

Нилит заменила Гираба у края баржи, и он вернулся к рулю. Закипая от ярости, она воткнула свой трезубец в доски палубы. Затем она оперлась на него и медленно обвела взглядом этих шутов в разноцветных одеждах.

– Очень странно, что нам ничего не сказали у ворот, – заметила она. – Кроме того, вы никак не доказали, что вы вправе здесь распоряжаться и что вы владеете этой шахтой. Вы даже не назвали свои имена. Все это заставляет меня предположить, что вы – просто мошенники. Поэтому я, к сожалению, отказываюсь вам платить.

Гираб у нее за спиной налег на руль, используя его в качестве весла, чтобы отвести баржу подальше от причала.

Алый побагровел.

– Для дурочки из пустыни ты неплохо образованна.

– Я прочла много свитков.

– Неважно! Никто не подвергает сомнению слова никситов, когда они просят серебро за воду из Никса и захватывают один колодец за другим. А Консорциум уже много веков обеспечивает империю товарами, зерном и камнем, так почему мы не должны брать пошлину за проход по нашей земле? – Алый подался вперед, компенсируя увеличивающуюся дистанцию между собой и Нилит. – У нас здесь больше власти, чем у императора. Так…

– Это измена, – прошипел Фаразар.

Алый повел своих дружков по причалу, стараясь не отстать от баржи. Он отказывался признать поражение в споре с простолюдинкой и хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.

– Вот как, призрак? Да ты дерзкий! Император думает только о себе и своих войнах на Разбросанных островах. Иначе почему он прячется в своем драгоценном убежище на вершине высокой башни?

Фаразар двинулся вперед, но Нилит преградила ему путь трезубцем.

– Поясни свои слова, – сказала она.

– О, я расскажу тебе почему! – воскликнул Алый, все больше распаляясь. – Он едва правит городом, так что уж говорить о Дюнных равнинах или Долгих Песках. Всю власть он отдал будущей императрице, чтобы она разбиралась с проблемами империи. Но здесь, в глуши, они не властвуют! А вот Консорциум…

Нилит заскрипела зубами…

– С какими проблемами?

– Вы, жители пустыни, такие невежественные! С нехваткой воды из Никса, конечно, с солдатами на улицах, с убийствами… Стой! – Алый осознал свою ошибку, когда путь ему преградил валун, а Нилит на барже проплыла мимо. – Хватит разговоров! Плати пошлину! – завопил он.

Вдоль реки полетел звук рога. Баржа, груженная камнем, наконец-то отчалила и неторопливо двинулась вперед; ее приводили в движение полдюжины гребцов. Гираб налег на руль, и из-под кормы полетели струи воды. Одна из них обрызгала безвкусно одетых мошенников.

– Мы сильно опаздываем! – крикнула им Нилит.

Алый замахал ухоженными руками.

– Стойте, я сказал! Пошлина!

Находящиеся рядом рабочие и гребцы, раскрыв рты, непонимающе глядели на своих хозяев. Притворялись ли они дурачками, или у них просто высохли мозги, Нилит не знала, но все равно была им благодарна.

Пользуясь тем, что русло реки достаточно расширилось, Гираб направил баржу так, чтобы груженный камнем корабль оказался между ней и причалом. Прошло еще немного времени, и они обогнали корабль еще до того, как река сузилась.

– Мы на обратном пути заплатим! – крикнул Гираб.

Алый пытался перелезть через кучу камней и клубок веревок, но дорога быстро заканчивалась. Его шелка порвались и покрылись грязью, а лицо превратилось в символ ярости.

– Вы заплатите вдвое больше, слышите, простолюдины? Втрое!

– Как скажешь! – ответил Гираб, как только Алый и его шайка снова скрылись за кораблем.

Алый еще что-то крикнул, но слова заглушил шум воды. Нилит встала к рулю и принялась грести вместе с Гирабом – молча и все еще настороженно. Они боялись, что в любую минуту послышатся голоса или звон колоколов, но их страхи оказались напрасными.

Быстро стемнело. Хотя вокруг пылали факелы, словно костры огромной армии, тьма отчасти скрыла уродство Белого Ада. Но даже при этом шум – стук молотов, вопли бригадиров, ржание лошадей, крики рабочих – заглушал все остальные звуки.

Нилит обрадовалась, когда они добрались до первой из девяти ступеней, где был слышен только плеск воды и гул машин. Теперь она могла разглядеть механизм лучше, ведь его уже не закрывал водопад. Огромная шестерня была встроена в утес; она покраснела от ржавчины, а вода и свет факелов заставляли ее выглядеть гладкой. По обеим сторонам от шестерни были натянуты пологи и навесы; под ними две армии из нескольких сотен сияющих призраков тянули за рукояти. Их тонкие полосы синих мышц выпирали наружу словно веревки. Их спины были покрыты белыми шрамами.

Когда баржа Гираба подошла поближе, что-то подцепило часть реки и с басовитым стоном подняло ее в воздух вместе с баржой. Под весом груза устройство заверещало, словно жертва убийцы, но устояло. Стальные пластины с лязгом захлопнулись, чтобы удержать воду внутри, и, сильно раскачиваясь, начали подъем. Вылившаяся вода собиралась в лужи; с помощью магии насосов и кузнечных мехов, которыми управляли бригады призраков, ее толкали вверх по узловатой сети из латунных и деревянных труб, чтобы река могла течь дальше. Призраки ползли по дрожащим трубам, словно пауки, или свисали с канатов, словно странные фонари. На баржу они не обращали внимания, занимаясь лишь починкой ржавых сочленений, из которых мутная вода вылетала из труб в виде брызг.

Притяжение земли всегда полезнее тем, кто падает, чем тем, кто поднимается, и поэтому на то, чтобы вылезти из Кел-Дуата, потребовалась целая вечность. Это было просто чудо, что Ашти удалось вообще выбраться из Белого Ада. Все это время Нилит молчала, ожидая, что механизмы с лязгом остановятся и появятся стражники с фонарями и арбалетами. Успокоилась она только на самой первой ступени, когда снова показались стены ущелья.

Как только Нилит подумала, что они сумели ускользнуть без последствий, она увидела шлюз. Кто-то, стоявший у ворот, закричал, пытаясь остановить их, но, увидев позади них корабль с камнем, они не стали стрелять в них из арбалетов. Похоже, что своевременная доставка камня и товаров была важнее сбора пошлин, поэтому ворота распахнулись, и баржа Гираба выскользнула на темную, медленную реку.

Теперь их преследовал только настойчивый стук молотов, который постепенно затих. Чем тише он становился, тем больше восстанавливался речной поток, который подпитывали ручьи – по крайней мере, так говорил Гираб. В конце концов он перестал грести и снова начал рулить, и, судя по его обмякшему силуэту, старый лодочник был очень этому рад.

Нилит откашлялась.

– Консорциум… Это что еще за твари?

– Деловые люди – но не такие, как ваши торы и тал. Им нужно только серебро, – зарычал Гираб. – В пустыне они владеют кучей торговых путей и рудников. Проклятые выскочки, вот кто они такие.

Нилит посмотрела на Фаразара. Призрак занял свое обычное место в носовой части баржи. Он любил сидеть, повернувшись ко всем спиной и сутулясь, словно отвергнутая горгулья.

– Видишь, до чего ты довел империю, мой милый муж? Консорциум. Проблемы, сказали они. Нехватка воды из Никса. Убийства. Солдаты на улицах.

– Я тут ни при чем. Если кто и виноват, так это ты.

– Я пять лет не давала городу разорвать себя на части, пока ты забавлялся на юге, играя роль пьяницы-ссыльного! Это все наша дочь. Забавно, что мне никогда не приходилось использовать твою армию. Она плетет интриги – так, как научил ее ты. Скорее всего, она прямо сейчас пытается вскрыть твое убежище.

Похоже, Фаразар уже долго закипал, и поэтому весь его гнев обрушился на нее.

– Но кто в этом виноват, жена? Я говорил, что оставлять ее одну – это колоссальная тупость с твоей стороны! И, очевидно, я был прав!

Нилит хрустнула пальцами. Она от всей души надеялась, что Сизин просто отправила Безела искать ее. Безел ничего не знал о ее планах. Нилит также надеялась, что Итейн, ее личный призрак, хотя бы немного помешает Сизин плести интриги. Но похоже, что теперь Сизин воспользовалась ее отсутствием и решила сама сыграть роль императрицы. Надежды Нилит разбились, словно ваза о камень.

– Как будто тебя интересует что-нибудь, кроме твоего трона, – зашипела она, шагая к нему. – Ты даже не упоминал про нее, пока не появился сокол. Вряд ли ты вообще думал о Сизин, хотя именно из-за тебя она выросла такой коварной! Если помнишь, Фаразар, мне не доверили воспитывать ее. А вы с твоим отцом воспитали монстра. Твою преемницу.

Фаразар встал и вскинул руки; его сжатые кулаки задрожали.

– Вот почему тебе нужно было смирить свою алчность и остаться там, чтобы следить за ней, управлять ею как подобает! А теперь она издает указы, словно я уже умер. Это смело, жена. Это против Кодекса! Это измена! Теперь я понимаю, что этому ее могла научить только ты. Когда ты меня туда притащишь, от Аракса, возможно, уже ничего не останется!

Нилит достала из кармана медный наконечник стрелы, который вытащила из Аноиша, и сжала его в кулаке. Он оказался достаточно большим, чтобы магия меди подействовала на призрака. Нилит толкнула Фаразара, и он отлетел к фальшборту.

– Как подобает? Думаешь, в этом смысл моей жизни? Забирать записки, которые ты подсунул под дверь? Читать их недовольным придворным? Делать за тебя твою работу? Нет уж, Фаразар, хватит. Если тебе была нужна послушная и молчаливая жена, то ты женился не на той женщине. Ты даже не понимаешь, насколько я сильна.

– Твой долг, Нилит, состоял в том, чтобы родить ребенка и делать, что я прикажу! Первое тебе удалось, но почему вторая задача представляет для тебя такую сложность?

Нилит снова толкнула его. Он снова взмахнул руками.

– Мне надоело, что меня презирают и игнорируют. Я устала читать горы свитков. Устала оглашать дурацкие указы. Каждое утро я просыпалась и видела улицы, залитые свежей кровью. С меня хватит!

Одна нога Фаразара погрузилась в воду. Это ему совсем не понравилось.

– Прочь, грязная девка!

Нилит услышала стук; где-то у нее за спиной приземлился Безел. Она почувствовала, что Гираб, широко раскрыв глаза, смотрит на нее.

– Что я пропустил? – шепнул сокол, но ему никто не ответил.

Прямо рядом с Нилит стремительно текла вода, но она уже ее не боялась. Она наклонилась к Фаразару так, что они чуть не столкнулись носами. Она почувствовала, как его холод растекается по ее щекам.

– Ты до сих пор этого не понял, тупой ублюдок? Именно за свою надменность ты получил от меня ножом в горло – за гордость и раздутое ощущение собственной исключительности, которыми вы, аркийцы, обладаете с самого рождения. Я перерезала глотку империи, потому что ты должен был владеть ею. Ни ты, ни Сизин, ни любой другой из вас не вправе управлять жизнью и, что еще важнее, – смертью. По-твоему, ты лучше этих торговцев камнем, этих повелителей ада? Тех, кто подкручивает усы, пока вокруг гибнут люди? Ты такая же подлая, бездушная тварь, как и они, и когда я с тобой разберусь, ты это поймешь.

– Я так и знал! Я знал, что ты хотела меня проучить! Ты – просто ядовитая, злобная, жадная…

Но Нилит еще не закончила. Вскинув голову, она впилась взглядом в глаза Фаразара.

– А ты – просто раздувшиеся от вина останки никудышнего короля. Ты слаб. Ты слеп. Ты взошел на престол только потому, что убил своего отца. Именно из-за тебя и тебе подобных Дальние Края гниют, и если я ничего не сделаю, то от них ничего не останется.

Толчок.

Всплеск.

Все оказалось настолько просто. Легкость, с которой она это проделала, и ярость, с которой он забился в воде, были настолько приятны, что лицо Нилит расплылось в улыбке. Ее гнев испарился, пока она наблюдала за тем, как Фаразар плывет вслед за ними: магические узы привязывали его к разлагающемуся трупу, который был надежно закреплен на палубе.

Безел наклонил голову и засмеялся – так могли бы трещать сухие листья под сапогом.

Гираб откашлялся.

– Мм… Но ведь он все еще император, да?

– Араксом еще ни разу не правил мертвый император или императрица, – сказал сокол. – А если и правил, то не более пяти минут. Какие-нибудь родичи всегда порабощают их или быстро бросают их тела в Никс без монет. Но пока его тело не поработили или не выбросили, Фаразар – с формальной точки зрения – по-прежнему является императором.

Нилит выпрямилась.

– А я все еще императрица – хотя бы по праву брачных уз. А ведь мы знаем, кто правит в браке – верно же, господа?

Лодочник с умным видом кивнул и посмотрел вдаль, вызывая в памяти какое-то старое воспоминание.

– Жена.

– Отлично.

Нилит улыбнулась лодочнику. Безел еще раз странно рассмеялся, высовывая из клюва язычок.

– Ну что ж, мне самой тоже нужно поразмыслить, – сказала она. – Гираб, река уже течет быстрее?

– Да.

Больше он ничего не сказал, но ей этого было достаточно.

Затем Нилит обратилась к птице, но смотрела она на Аноиша. Конь спал, его ребра медленно поднимались и опускались.

– Безел?

Сокол словно читал ее мысли.

– Пятьсот миль или чуть больше. Нужно выбраться из ущелья и дождаться ясной погоды, тогда ты увидишь, как сияет город.

Гираб кашлянул, и этот звук, к счастью для Нилит, заглушил ее удивленный вздох.

Она рассчитывала, что река будет течь быстрее, а препятствий на пути будет меньше. С лошадью реку не сравнить. Нилит пересчитала дни: чуть более двух недель. Это все, что осталось в ее песочных часах; когда это время истечет, Фаразар бесследно исчезнет в бездне. А ее дочь меж тем плетет интриги в Небесной Игле, следуя примеру своего отца. Нилит возблагодарила мертвых богов за то, что Сизин – и весь остальной Арк, если уж на то пошло – до сих пор считали, что император сидит в своем убежище. За годы пребывания на троне Фаразар сделал хотя бы одно хорошее дело – построил прочное убежище.

– Ты все еще хочешь, чтобы я ответила на твои вопросы, сокол?

– Да, – кивнул Безел.

Нилит невольно дернулась, когда он вдруг полетел прямо за нее и сел на ограждение рядом с ее рукой.

– Сначала ты, императрица.

Нилит повернулась и посмотрела на Фаразара, который все еще барахтался за кормой баржи. Она предположила, что страх утонуть сидел в нем много лет, и отделаться от него совсем не просто.

– Я лишь через два года поняла, что он ушел. В своих указах он перестал писать «Я хочу» – крошечное различие, но оно заставило меня насторожиться. Еще три года я потратила на то, чтобы это доказать и выследить его. Я прочла все свитки в библиотеках Небесной Иглы, я собирала слухи, изучала карты, бродила по улицам, и в конце концов я вышла на след. Он сделал все, чтобы замаскировать свой побег. Солдат, которые вышли вместе с ним из Иглы, он приказал убить и похоронить в дюнах. Он изменил обличье, выбрал себе другое имя и так далее. Очень умно с его стороны. «Введение в заблуждение» – так это называют волшебники Красса, однако меня ему обмануть не удалось. Двигаясь на юг, он много раз менял повозки и пользовался услугами наемников с сомнительной репутацией. К югу от Лестницы Оширима я нашла дневник, в котором упоминался человек, похожий на Фаразара – пьяница, похвалявшийся тем, что совершил величайший побег в истории человечества. Сам по себе этот дневник ничего не значит – если не совместить записи в нем с датами, когда начали меняться указы. Разница составила месяц или два. На окраине Белиша шпионы нашли аристократа, который был без ума от вина, наложниц и роскошных вечеринок. Я отправилась туда и… Ну надо же! Во главе стола сидел не кто иной, как Фаразар. Я едва удержалась от того, чтобы не убить его прямо там. В ту же ночь я залезла в его особняк и перерезала ему глотку, пока его член все еще был в дочери какого-то герцога. – Нилит вдруг поняла, что задыхается. – Такой ответ тебя удовлетворит?

Безел пожал крыльями.

– Охренительная история. Как человек, гордящийся своей способностью выслеживать скрытных ублюдков, скажу честно – я поражен.

– Твоя очередь, птица. Назови свою цену.

Он помедлил, глядя в усеянное звездами небо.

– Смерть.

– Чья?

– Моя собственная, – вздохнув, ответил Безел – не печально, а устало. Его золотистые глаза снова посмотрели на нее. – Похоже, никситы заколдовали меня слишком сильно. Как бы я ни страдал от голода и жажды, моя душа не дает этому телу умереть. Поверь, я пытался. Я устал жить. Устал от бессмертия, от этого тела, и все же вырваться на свободу я не могу. Старость меня не убивает. Мне двести лет. Клинки не действуют, даже медные. От яда меня просто тошнит. Я уже потерял счет стенам, о которые пытался разбиться. Две недели я замерзал на вершине горы. Даже не скажу, сколько раз я пытался убить себя, но каждый раз это долбаное тело исцеляется – медленно, мучительно, но неотвратимо. Оно отказывается умереть до тех пор, пока кто-то не уничтожит мою половину монеты – серебряный колокольчик. А я приношу слишком большую пользу, я слишком ценный трофей, чтобы отказаться от меня. Я думал, что Сизин про меня забыла, что я обрел свободу, но теперь я знаю, что она никогда меня не отпустит. Вот почему я прилетел к тебе. Я надеялся, что женщина, которая прошла тысячи миль по пустыне, чтобы убить своего мужа, и теперь тащит его труп обратно, просто чтобы проучить его, либо достаточно безумна, либо достаточно отчаялась, чтобы принять мое предложение.

– Возможно, обе твои догадки верны, – прошептала она.

– Как только достигнешь цели, сними мой сраный колокольчик со своей дочери и расплавь его. Отправь меня в бездну, закончи то, что начали никситы.

Нилит задумалась. К убийству – даже убийству из милосердия – нельзя относиться легкомысленно.

– А что ты сделаешь, если я откажусь?

Сокол пожал крыльями.

– Я думал о том, чтобы убить ее.

Ярость, скрытая в его голосе, ошеломила ее.

– Ты готов пойти на это?

– Это будет уже не первый раз, – сказал Безел и указал кривым когтем на свою шею. – Главное – целиться в горло.

Нилит поморщилась.

– Безел, мы же говорим про мою дочь. Я надеялась спасти ее, когда все это… закончится.

– Каков твой ответ?

– Ладно, – кивнула Нилит. – Помоги мне добраться до Великого колодца Никса, и я дам тебе все, что захочешь – смерть, свободу. Не нужно никого убивать.

Безел присвистнул.

– Договорились, – сказал он, и больше они к этой теме не возвращались. – Не знаю, как ты, а я умираю от голода. Вот он, недостаток живого тела, да? Пойду сожру какую-нибудь сраную мышь. Тебе принести?

– Я пас.

– Как хочешь.

С этими словами Безел снова взлетел, и, оставшись одна, Нилит получила идеальную возможность упасть в нору старых добрых размышлений. Бессмысленный внутренний монолог – полезный, но при этом раздражающий, напоминал щекотку пером.

По крайней мере, ее забавляли проклятия плещущегося в воде Фаразара.

Глава 7. Герой

Никситы, первыми овладевшие искусством порабощения и составившие Догматы, быстро провозгласили себя единственными хранителями Никса. Такими они и остались. Ранее никситы были просто мудрецами, знатоками языческих церемоний; их роль состояла только в том, чтобы лодочник получил свою монету, а боги – свои души. И все же почти десять веков спустя только они обладают правом добывать, накапливать и продавать воду Никса – даже за пределами Арка. Они больше не отправляют мертвых в загробный мир, но оставляют их в заточении здесь.

Фрагмент свитка, который анонимный автор в 987 г. отправил камерарию Ребену

Все знают, что беда не приходит одна, но никто не говорит о том, что любопытство ненавидит одиночество. Оно обожает компанию, особенно странных собеседников. Оно их любит. Просто обожает.

Я понял, что мое отношение к Острому зависит от того, насколько он полезен. В данный момент я мог копаться в его знаниях, как в библиотеке, а историй он мог рассказать не меньше, чем подвыпивший солдат. На каждый вопрос, который вертелся у меня на языке, у меча был ответ – или, по крайней мере, случай из жизни, который представлял бы интерес для меня. Я впервые прижимал голову к двери гардероба не от скуки, а чтобы лучше расслышать слова меча.

Острый впал в лирическое настроение.

– И тогда могучий Горуш подтянул солнце поближе, чтобы спалить своих врагов. А когда горящие солдаты побежали к морю, чтобы потушить пламя, на берегу их встретила его армия мертвецов. Сеш потерпел поражение еще до того, как солнце разрушило его узы. В наказание за то, что он изменил течение Никса, убил лодочника и подарил человечеству тайну порабощения мертвых, Горуш посадил Сеша в темницу до скончания времен.

– А я-то думал, что восточные мертвые боги – странные.

– Все плоды пустыни – странные, как говорят поэты. В любом случае, некоторые утверждают, что героем этой истории был Сеш, ведь теперь порабощение играет важную роль в нашем мире. В каком-то смысле Сеш победил. Боги утратили силу, и мы забыли их, и даже Сеша – не все, но, по крайней мере, многие. Еще остались те, кто поклоняются ему, превознося его подвиги. Угадаешь кто?

– Тот Культ. Культ Сеша.

– А у тебя уже неплохо получается.

Я пожал плечами, хотя в гардеробе было темно и Острый не мог меня увидеть.

– Я жадно впитываю сведения – но только те, которые мне полезны.

Моя голова была набита странными комбинациями и именами важных личностей, а еще в ней хранился полный список публичных домов Таймара. Украденным картам лично я предпочитаю четкие наводки. Легенды о сокровищах пусть слушают искатели приключений и люди с богатой фантазией, но я не принадлежу ни к тем ни к другим. Подобные истории обычно в одно ухо влетают, а из другого вылетают, словно ветерок сквозь забор. Ну, то есть так было до сегодняшнего дня.

– Ты так и не объяснил, почему задаешь столько вопросов о порабощении. Более того, у меня такое чувство, словно я говорю уже два дня подряд.

На самом деле так оно и было: за все это время я не произнес и пары фраз.

– Ты спрашиваешь почему? Это хороший вопрос, и ответить на него можно было по-разному. Потому что я хочу узнать больше – как и любой человек, у которого появился новый навык? Или для того, чтобы удрать и, возможно, отомстить? Можно ли это назвать мечтой о правосудии? Может, обмануть его – сказать, что я хочу почтить память старых мертвых богов? Я мог бы выбрать любой ответ, но в конце концов все они вели к одному – к тому, чтобы заполучить свою половину монеты и убраться как можно дальше от этой страны безумцев.

Каждая причина – это маленькая история, которую мы рассказываем себе, чтобы приукрасить наши желания. Мы каждый день придумываем причины, чтобы объяснить или оправдать наши действия и чтобы быть как все. Но эти истории коварны и опасны. Мы рассказываем их снова и снова – так часто, что сами начинаем в них верить, хотя они лишь маскируют нашу главную цель: получить то, о чем мы мечтаем.

Я сказал ему, чего я хочу.

– Потому что мне не нужно это.

– Это?

– Это! Этот гардероб, это рабство, эта… полужизнь! – заорал я. – Мне нужна свобода, и ради нее я готов на все. Если для этого мне нужно разобраться в мертвых богах, Культе или порабощении – что ж, я не против.

Острый помолчал.

– Ну, насчет гардероба и рабства ты мог бы что-нибудь сделать. А вот то, что ты умер…

– Со смертью я уже смирился.

На самом деле – нет, но я слышал, что позитивный настрой творит чудеса. Я почти забыл о том, как бьется сердце, пока не почувствовал в своей груди сердце Баска. С тех пор я мечтал ощутить это снова.

– Чтобы привыкнуть к своему облику, мне понадобилось много времени. Это все, что есть у мертвых – время.

– Не обижайся, меч, но лично у меня есть руки, ноги и дар богов, который я собираюсь использовать.

– Дар богов?

Я сжал губы. Острый уже знал о том, чем я занимаюсь, о том, как я прибыл в Аракс, и о том, как мной завладел Баск. Но я еще не рассказывал ему о моих «гостях», как я их назвал. Я был уверен, что даже душа-клинок решит, что это – бред сумасшедшего. Я назвал ему лишь одну причину своего вселения – старую добрую «это произошло случайно».

– Это старая фраза крассов, – сказал я. Нет, это не так. – Она означает своего рода магию. – Нет, это не так.

Меч загудел; этот звук был похож на затухающий звон колокола.

– Никогда такого не слышал.

Я решил отвлечь его внимание, дав возможность поведать еще одну историю.

– Но если Сеш такой замечательный и принес столько пользы нам, смертным, то почему так мало людей ему поклоняется? Почему в городе мертвых не приняли Культ?

– Потому что большинство верит, что Сеш, как и другие боги, умер. Еще остались те, кто следует древним традициям, но они подобны песчинкам на берегу.

– То есть все верят только в половины монет.

– Удобная религия, если у тебя теней больше, чем у остальных, верно? Но мы все равно надеемся, что нас ждет загробный мир. Мы, люди, такие дерзкие.

Я знал, что на самом деле нас ждет холодное место под землей, наполненное воплями, но решил об этом не распространяться.

– А Культ?

– Ты когда-нибудь слышал слово «экстремист»?

Нет.

– Ну так вот: экстремисты – это они. Они здесь с тех самых пор, как изменился Никс, с тех пор как открыли волшебное порабощение. Но они фанатично преданы Сешу и славятся своей манией величия – не говоря уже о коварстве.

– У нас на востоке есть бог, похожий на Сеша. Но наши старые религии называли порабощение проклятием, поэтому никто не смел поклоняться ему.

– Лопт, если не ошибаюсь.

– Я смотрю, ты разбираешься в мифологии Красса.

– Келтро, люди уже тысячи лет рассказывают одни и те же мифы, уже тысячи и тысячи лет. Наши боги – это просто пережеванная жвачка из богов древности. Если взглянуть повнимательнее, станет ясно, что боги крассов и аркийцев совершенно одинаковые. Обрати внимание на мастера Фалафеля: он написал цикл эпических поэ…

– Нет.

– Ну и ладно. Все равно они крайне вторичные, – буркнул Острый.

Я решил подбодрить его еще одним вопросом.

– Я знаю, что Догматы придумали никситы, но кто написал самый первый Кодекс – они или Культ?

– Это сделал Фаэра, первый император Арка. Догматы заложили правила порабощения, но ему были нужны законы, которые позволили бы ему остаться императором. Так на свет появился Кодекс, который все преемники Фаэры переписывали и исправляли. Кажется, его обновляли чаще, чем «Плачущее небо», – добавил Острый, довольно ухмыляясь.

Шутка – если это была шутка – пролетела мимо меня, не достигнув цели.

– А где сейчас искать этот Культ?

– В наше время они держатся особняком, но, уверен, их до сих пор можно найти где-то за пределами центральных кварталов. Если увидишь человека в алых одеждах, то он наверняка член этой секты. К ней принадлежат многие свободные тени, в том числе торы и тал – и, по слухам, они жертвуют на нужды Культа немалые средства. Раньше у него даже была церковь, но когда император запретил Культ, ее сожгли.

– Император Милизан.

– Эту историю ты уже слышал.

– Вдова Хорикс сказала, что Милизана убил его собственный сын.

– История гласит, что Милизан связался с Культом, и чем сильнее он проникался его учением, тем глубже члены секты проникали в Небесную Иглу. А когда он заговорил о том, чтобы убить себя и тем самым стать ближе к Сешу, Фаразар, будущий император, решил, что пора действовать. И, по-моему, это было правильно, ведь к тому моменту Культ уже дотянулся до Палаты Кодекса, двора и даже до Палаты Военной мощи.

Острый явно ждал, что я задам ему вопрос. В другой ситуации я бы промолчал и пересидел бы его, но сейчас я сгорал от нетерпения.

– И что было потом?

– Милизана убили в типичном аркийском стиле. Фаразар спрятался в личной уборной императора и просидел там почти сутки, прежде чем заколол его мечом. Говорят, что клинок вошел Милизану в задницу и вышел изо рта. После того как он поработил своего отца, опустив в Великий колодец Никса, Фаразар, по королевской традиции, забрал себе все его монеты и стал правителем. Затем он отправил свою мать, императрицу Хирану, в ссылку на север и сделал императрицей свою жену, которая родом из Красса. Это произошло чуть менее двадцати лет назад. С тех пор Хирану никто не видел, и даже записки никто от нее не получил. Она просто исчезла. Или умерла.

– Похоже, подобные вещи часто случаются в этом городе.

– Только императоры смеют убивать в открытую. Остальные аристократы довольствуются мелкими интригами.

Рассказать дальше Острый не успел: похоже, Баску наскучило держать меня под замком – ну, или он нашел другие сейфы, которые я должен взломать. Как только они открыли двери гардероба, я обмяк, твердо решив, что заставлю этих людей отработать свое жалованье.

С мягким стуком я ударился об пол и закатил глаза.

Ни один из них ко мне не прикоснулся – несомненно, выполняя приказ Баска. Я со вздохом встал и, проходя мимо Острого, закатил глаза к потолку.

В ответ он мог лишь блеснуть в свете лампы.

– Помни, что я тебе говорил, – донесся до меня еле слышный шепот.

Охранники вздрогнули, но ничего не сказали.

Тыкая в меня дубинками, они заставили меня спуститься по лестнице и зайти в еще одну пыльную комнату, где по кругу были расставлены ящики: обстановка напоминала какую-то захудалую арену для боев под одной из таверн Красса. В центре круга стоял голый до пояса человек, похожий на жабу; его мускулистую грудь покрывали геометрические узоры – татуировки, сделанные на Разбросанных островах. Пот стекал с него ручьями. Его огромная бритая голова со множеством бугров сияла в свете ламп. Под его глазами были синяки, словно он целый год не спал. На пальцах рук и ног виднелись кольца из зеленоватого металла. Таких бесстрастных людей – да и жаб, если уж на то пошло – я никогда еще не видел.

– И что теперь? – спросил я у своих тюремщиков.

Они затолкали меня в круг, а человек тем временем задвигал плечами и закрутил головой. Я часто бывал на аренах Таймара и поэтому сразу распознал в нем бойца.

– Баск, ты спятил? – Я понятия не имел, здесь ли он или нет, но все равно обратился к нему. – Я замочный мастер, а не кулачный боец!

Из темного коридора, где ждали двое, донесся шепот. Кто-то взмахнул рукой. Охранники толкнули меня на пол.

Наказание. Наверняка это наказание – за то, что я посмел прикоснуться к тору. Я не знал, понимает ли он, что я с ним сделал, и слышал ли он вообще о вселении. Я вообще ни хрена не знал, если не считать того, что сказал мне Острый: что все это слухи, о которых не упоминает Кодекс, слухи, о которых половина Арка забыла с тех самых пор, как Никс начал выплевывать мертвых. У времени есть одна ужасная привычка: она пожирает знания.

Человек поднял кулаки и заплясал вокруг меня, притворяясь, будто наносит мне удары. Я покачал головой.

– Я не боец.

Больше я ничего не сказал, но он, вероятно, предположил, что я добавил: «Поэтому, пожалуйста, бей меня сколько хочешь».

Он с радостью выполнил мое желание. Его кулак с медными кольцами на каждом пальце врезался в мои ребра. Я осел на пол и сжался в комок; волны тепла прокатились по моему телу.

Он подтолкнул меня ногой. Я заметил, что его взгляд бегает из стороны в сторону – он слишком много внимания уделял охранникам. Кроме того, мне было холодно, однако с него продолжал течь пот.

Мне знакомы многие проявления страха. У кого-то он проявляется в виде дрожи и холодного пота. Другие предпочитают скрывать его за ухмылкой или наигранной невозмутимостью. Человек-жаба принадлежал к числу последних. На меня он смотрел, словно извиняясь. Но ему не очень стыдно, подумал я, когда он пнул меня в бок.

– Чего ты добиваешься, Баск? – спросил я, снова обращаясь к невидимому человеку.

Нет ответа.

Я поднялся и решил подыграть – насколько это в моих силах. Мне нужны сведения, а ради них можно немного потерпеть. Между нами вращались наши кулаки: два грязных, два светящихся. Я ударил первым – это был удар с широким замахом, абсолютно бесполезный. Костяшки пальцев бойца, словно колотушка, врезались в мой подбородок, а затем в мой нос. Это повторялось снова и снова. Мое лицо превратилось в маску боли.

Ярость заставила меня встать с грязного пола. Я попытался вцепиться в соперника, но он обхватил меня за голову, подтянул к себе и ударил коленом в живот. На колене не было меди, поэтому удар на меня не подействовал, но все равно было неприятно ощущать, как в тебя раз за разом врезаются чьи-то конечности.

Я вывернулся. Если бы я был существом из плоти и крови, то уже сломал бы себе шею. На секунду я высвободился, но затем на меня снова обрушились кулаки – и на этот раз противник бил меня более отчаянно, чем раньше. Я отбивал один удар за другим, пока снова не оказался на полу. В глазах у меня помутнело.

Превозмогая боль, я заметил, что к нам бросились охранники. Я уже собирался оскорбить всех их предков, как вдруг понял, что им нужен не я, а боец. Осыпая его проклятиями и угрозами, они прижали его к ящикам.

Это было испытание – проверка, а не наказание. Баск хотел воссоздать произошедший с нами случай, но так, чтобы находиться за пределами досягаемости. Неизвестно, понял ли он, что я в него вселился, но он хотел увидеть это снова. Видимо, им руководила жажда наживы; он почуял новые возможности. Мысль об этом заставила меня улыбнуться.

Острый однажды процитировал слова некоего драматурга о том, что театр – единственная радость, доступная всем. Тогда я презрительно фыркнул в ответ, но сейчас понял, что это правда. Да, арены Таймара и Сараки предназначены для отбросов общества, но по сути своей они – тоже театральная сцена. Поднимающийся занавес? Первый удар. Остроумный диалог? Парирование и блоки. Крещендо? Треск пробитого черепа, облачко голубого дыма, хлюпающий звук, с которым уходит внутрь сломанная скула. Все это – спектакль, такой же, как и данная ситуация. Я был героем своей собственной жалкой пьесы. Теперь я все понял: Баск не собирался рисковать мной – он просто хотел побудить меня к действиям.

Когда они вытолкнули бойца обратно на арену, на его лице было написано, что ему тоже все ясно. Он знал, что он – расходный материал. Эти слова повисли между нами в спертом, наполненном потом воздухе.

Я позволил ему бить меня снова и снова, и время от времени сам атаковал, просто чтобы ему было не скучно. Мои удары едва его задевали, и уж тем более не останавливали, однако я чувствовал, как он отшатывается после каждой мощной атаки. Я с ужасом думал о том, сколько крови я бы уже потерял в настоящей драке. Оставалось благодарить судьбу за то, что я уже умер.

Этот фарс продолжался почти час – до тех пор, пока плечи человека не согнулись практически необратимо, до тех пор, пока в нем не осталось ни одной капельки пота. Я встал, упершись руками в колени и тяжело дыша – просто по привычке. На моем теле появилось двадцать сияющих белых пятен: кулаки моего противника нанесли мне немалый урон.

– Ну что, доволен, Баск? – Я посмотрел на ящики, на хмурые лица сбитых с толку охранников, на тени в коридоре. – Или кто-то должен умереть, чтобы у тебя встал?

Послышался чей-то шепот – быстрый и злой. Я слов не разобрал, а вот охранники все прекрасно услышали. Теперь, когда их страхи оказались необоснованными, они схватили меня. Я увидел, как обессилевшему бойцу бросили несколько самоцветов. Прежде чем меня увели, в свете лампы проплыло хмурое лицо Баска. Посмотреть мне в глаза он не осмелился.

Когда меня без церемоний потащили наверх, в башню, я посмотрел на пыльные столбы света, которые пронзали внутренний дворик. По моим прикидкам, уже был день, и притом пасмурный. Несколько дней назад над башней стонала буря; возможно, ее «хвост» все еще накрывал город. И хотя его не было видно, я слышал его рев и ощущал мощное давление. Теперь, когда я фактически целиком состоял из воздуха, изменения в погоде стали гораздо заметнее.

Мы уже почти поднялись по лестнице, когда раздался стук ударов древком копья по металлу. Охранники что-то буркнули друг другу, бросая взгляды вниз, в лестничный колодец. Пока меня заталкивали в мою безвкусно обставленную камеру, некоторые из них уже отправились встречать гостей. Меня, сгорающего от любопытства, заперли в гардеробе.

– Что они сделали? – спросил Острый, как только наша комната опустела.

Я улыбнулся.

– Потерпели поражение, вот что. Баск заподозрил, что во время нашей прошлой встречи что-то произошло. Он пытался раззадорить меня, заставить меня действовать.

– И это… ему удалось?

– Нет.

Меч вздохнул – почти с облегчением.

– Значит, это была ошибка. Ты ошибся насчет вселения.

– Ой, ну не знаю, – рассмеялся я. – Я просто не пробовал. Но сегодня ночью попробую, и ты мне в этом поможешь.

– Э-э… но как?

– Не бойся, дорогой Острый. Много работать тебе не придется.

– Но что я должен делать?

– Пока я без понятия, но я что-нибудь придумаю. Не волнуйся, у нас все получится. И я заберу тебя с собой.

– Келтро, это звучит чудесно, но ты меня пугаешь.

Я театрально вздохнул.

– Ты слишком много времени потратил на страхи. Человек, которому нечего терять, может потерять только себя. Себя я уже потерял. Так чего мне бояться?

– Боли. Наказания. Еще сотни лет на полке. Полной смерти.

Возможно, именно весь этот театр придал мне уверенности. Возможно, на меня повлияло то, что мне досталась роль непобедимого героя. Как бы то ни было, даже мысли о битком набитой призраками бесконечной пещере и о черной бездне не могли стереть улыбку с моего лица. Сегодня Баск раскрыл свои карты. Он меня боится.

– Я говорил, что мне нужна свобода.

– Да…

– Ну так вот, я собираюсь ее добыть, и притом любым способом – с помощью вдовы, вселения, и даже с помощью сраного Культа. Мне плевать, кто или что позволит мне добиться цели, но в итоге я стану свободным.

Таково мое желание. Возможно, оно было эгоистичным, но чтобы выжить в мире, где немногие готовы протянуть тебе руку помощи, ты должен думать только о себе.

– Если тебе нужно то же самое, можешь пойти со мной.

Острый обдумал мои слова и в конце концов вздохнул.

– Ну ладно. Лучше сделать и пожалеть, чем вообще ничего не делать, так? По крайней мере, так сказал Десами.

– Еще один сраный поэт?

– На самом деле автор сонетов.

– Значит, это первые разумные слова, которые произнес поэт.

Из-за решетки показались сияющие белые глаза.

Невидимый рот заговорил.

– Говори, по какому делу?

– Полковник Калид к тору Баску. Снова.

– Он занят.

– А мы все разве не заняты?

– Просто отдай мне свиток.

Металлическая створка, находившаяся под решеткой, открылась, издав звук, похожий на крик чайки. Наружу – ладонью вверх – высунулась рука в перчатке.

– У меня послание от тал Хорикс. Его нужно доставить лично тору.

– Ох. Жди здесь.

Решетка и створка, щелкнув, захлопнулись, а полковник Калид отступил к краю лестницы и стал ждать, поглядывая на дом Баска, жалкое подобие башни – этажей пятнадцать. Он сосчитал все узкие крошечные окна. На него смотрели установленные между эркерами и балконами горгульи, сделанные скорее в стиле Скола, чем Арка. Никчемные создания. Скорее всего, дождь попадал в их распахнутые рты раз в десять лет, не чаще.

За огромной железной дверью, которая тоже была меньше, чем в доме Хорикс, раздались крики. Они не смолкали в течение нескольких минут, и до полковника доносились обрывки фраз, такие как: «Да кто сделал этот…» и: «Грязная сука!».

Наконец двери открылись – и притом быстро. Но если хозяева рассчитывали застичь его врасплох, то их ждало разочарование: Калид уже был за пределами досягаемости. Аркийские двери уже давно преподали ему урок.

Тор Баск стоял в темном внутреннем дворике и щурился: его слепил дневной свет. Он уже нахмурился, готовясь встретить полковника. Баска окружали восемь телохранителей с короткими копьями в руках.

– Говори, посланец.

Калид подвигал плечами, заставив пластины своего доспеха звякнуть.

– Моя госпожа тал Хорикс желает знать ваше решение.

– По какому именно вопросу? Разве ты не знаешь, что я очень занят?

Полковник все сам прекрасно видел. Волосы Баска, обычно напомаженные, сейчас торчали в разные стороны и лезли ему в глаза. А ведь большинство торов и тал напрягаются лишь на балах или в спальне.