Советник президента 2 бесплатное чтение

Глава 1. Всё тайное

Тем летом я отдыхал в Крыму. В молодости бывал здесь не раз и вот снова решил посетить знакомые места – приятель организовал путёвку в здешний пансионат, так что проблем с жильём и питанием не будет. В прежние времена приходилось ночевать и в палатке, и в благоустроенном сарайчике, даже на крыше дома спали несколько ночей, но теперь всё по-другому. Жаль только, что Кати здесь нет. Припомнился наш последний разговор. В тот раз я получил директиву из Администрации – никто и не думал ничего разъяснять, просто отправили электронное письмо за подписью помощника президента. Отныне я должен был каждую неделю отчитываться перед Ведьминским, тогдашним министром культуры. Это и доконало! Снова смотреть на эту лицемерную физиономию и слушать патриотические речи. Выслушивать замечания, заверять в совершеннейшем почтении и обещать начальству: сей минут исправлю… Нет, это выше моих сил! Так и сказал Кате, когда прочитал письмо:

– Приседать и делать ножкой – это, знаешь ли, не для меня.

– Ты не прав. Ради хорошего дела иногда можно и присесть, усмирить свою гордыню. От этого тебя не убудет.

– Катя! Разве ты не понимаешь, для чего я всё это затеял? Для того, чтобы не было таких начальников, как Ведьминский. Чтобы не приходилось унижаться, лгать и изворачиваться. А ты что предлагаешь?

– Ну тогда попроси Платова, чтобы назначил тебя министром культуры.

– Ты шутишь, а мне не смешно. Да любой нормальный человек, который согласится войти в правительство, в российское или какое-то другое, очень скоро потеряет человеческие черты. Это будет механизм, действующий по нажатию кнопки.

– Тогда предложи свою кандидатуру на президентских выборах, – смеётся Катя.

– Да уж, только этого мне и не хватало! Но, к сожалению, даже монарх не волен в принятии решений. Считается, что короля играет свита, а президента те влиятельные лица, которые его к власти привели. Если попытается делать всё по-своему, беднягу тут же скинут с пьедестала.

– И всё же, выход из трудной ситуации можно найти…

– Но только в том случае, если выход есть.

Катя ничего не ответила, только грустно посмотрела на меня. Так смотрят, когда неизбежно расставание…

Ну а теперь всё по-другому – где-то гремят пушки, самолёты сбрасываю бомбы, а я лежу кверху пузом на пляжном лежаке, солнце светит в лицо, с моря дует лёгкий бриз, и у меня ни малейшего желания куда-то бежать, кого-то агитировать, спасать. Всё потому, что надоело изображать из себя героя, теперь я только свидетель того, что происходит, и никто не сможет убедить меня в том, что я не прав.

Тут на песок рядом со мной присел старик. Огромные солнцезащитные очки, закрывающие пол-лица, седая борода и белая панама – встретишь его потом где-нибудь в толпе прохожих и не узнаешь. В общем, странный тип. И вот обращается ко мне, будто ему и поговорить здесь больше не с кем:

– Хочу вам кое-что предложить.

Вот так вот сразу выбрал меня из толпы отдыхающих и надумал осчастливить – даже на пляже нет покоя от тех, кто норовит всучить залежалый ширпотреб! Но он тут же пояснил:

– Я слышал, вы занимаетесь изучением загадочных событий в истории России, написали несколько книг.

– Да, было дело. Простите, а вы кто?

– Моя фамилия вам ничего не скажет, да и не хотелось бы на старости лет привлекать к себе внимание бывших коллег.

– Ну ладно. Так о чём же речь?

– Дело в том, что я служил охранником в резиденции Долгачёва, тут недалеко, в Форосе. После того, как его отправили в отставку, пришлось расчищать завалы, много там было разных документов. Что-то отправили в Центральный архив, что-то на Лубянку, но большую часть приказали сжечь. Так мы и сделали, но одну папку я утаил, больно уж обложка мне понравилась. Настоящая кожа, а внутри не документы, а чья-то рукопись, видимо, дневник или какие-то записи, сделанные второпях. Я уже потом пытался понять, что там написано, но почерк скверный, трудно разобрать, поэтому и отложил. А вот теперь, прочитав одну из ваших книг, решил, что вас это может заинтересовать.

С этими словами он протянул мне пакет, а потом вдруг спрашивает:

– Не подскажете, где тут туалет, а то, знаете ли, приспичило…

Я указал на кабинку вдали, на краю пляжа, он чуть ли не бегом туда, и больше я его не видел.

Сначала подумал – не бомбу ли он мне всучил, чтобы устроить здесь теракт, но нет – на самом деле, рукопись в чёрной кожаной папке, что-то похожее на роман или дневник. Не хватало ещё вместо того, чтобы наслаждаться красотами южной природы, разбираться в писанине недоучки-графомана. Но когда прочитал, напрягая зрение, всего лишь несколько строк, понял, что это, если не подарок судьбы, то уж во всяком случае предмет для пристального изучения. Но если б знал, чем всё это обернётся для меня, послал бы этого старика куда подальше!

Уже в Москве я занялся рукописью всерьёз, вооружившись лупой и компьютером, и вот… Однако цитировать текст не стану, очень уж коряво и занудно всё написано, лучше представлю всё так, будто я сам стал участником событий, то есть рассказ пойдёт от первого лица…

В 1958 году я был направлен в Колумбийский университет по программе студенческого обмена вместе с ещё тремя стажёрами, которые, как я предполагаю, работали в КГБ или ГРУ. Не каждому везёт в этой жизни, однако фронтовику никакие преграды не страшны, я быстро шёл по карьерной лестнице – после учёбы в ВПШ и работы в обкоме партии стал инструктором ЦК КПСС, а потом учился в Академии общественных наук. И вот теперь направили как бы на стажировку к нашим идеологическим противникам, и поначалу я представлял себя разведчиком в стане врага.

Так уж случилось, что как раз ко времени моего приезда в США на прилавках магазинов появилась книга Збинека Земана «Германия и революция в России», в ней были приведены копии документов из архива германского МИД периода первой мировой войны. За время учёбы я успел овладеть английским языком, а приехав в Нью-Йорк даже прочитал роман Пастернака «Доктор Живаго», который тогда только-только появился в продаже, впрочем, это к делу не относится.

Когда ознакомился с текстом телеграмм сотрудников германского МИД, я был потрясён! Каково было человеку, свято верившему в идеалы коммунизма, избравшему карьеру сотрудника аппарата ЦК КПСС, узнать, что германское правительство через своих агентов финансировало большевиков! Я решил более детально разобраться в том, что произошло накануне октября 1917 года, но в университетской библиотеке нужных книг так и не нашёл. Но как-то раз, когда копался в библиотечном каталоге, ко мне подошёл один американец, представился:

– Я Джон Хинкли, работаю в библиотеке Конгресса США. Прослышал о вашем интересе к событиям накануне Октябрьского переворота и готов помочь.

– Каким образом?

– У нас есть закрытые фонды, к которым имеют доступ только конгрессмены, но можно сделать исключение для гостя, с которым рука об руку воевали с Гитлером.

– Так вы тоже были там?

– Да, я участвовал в высадке в Нормандии, дошёл до Эльбы. Кстати, мы могли там встретиться.

Это вряд ли, потому что я всего полгода воевал, после тяжёлого ранения был демобилизован. Тем не менее, мы с Джоном почти однополчане, то есть он вполне заслуживает моего доверия, поэтому я согласился на помощь – дело того стоило. На всякий случай никому из моих спутников не сообщил о своей удаче – так оно надёжнее. Ну и началось моё знакомство с подлинной историей начала века.

И вот наступило прозрение, я понял, что октябрьский переворот – это ни что иное, как контрреволюция, положившая начало созданию уголовно-террористического государства. Теперь всё для меня стало предельно ясно – большевизм лицемерен, двуличен и лжив, советская власть была тотально коррумпирована с самого начала своего возникновения, а марксизм-ленинизм – это не наука, поскольку в основе его лежат принципы, свойственные людоедам. Многим жителям России не хватило и жизни, чтобы это понять, а я, едва перевалив порог тридцатилетия, разобрался в сути того, что произошло в моей стране.

Но что же делать? Как жить дальше, если по своим убеждениям я стал антикоммунистом, но партбилет по-прежнему лежал в кармане пиджака? Все последующие месяцы пытался разобраться в самом себе, в своих метаниях, но самолично поставить крест на карьере, положив на стол свой партбилет, я не мог – в те времена это равносильно было бы самоубийству. К сожалению, и тогда, и позже приходилось выполнять работу, которая не прибавляла уважения к самому себе. В сентябре 1965 года были арестованы писатели Синявский и Даниэль, вина которых заключалась в том, что они, подобно Пастернаку, опубликовали свои произведения на Западе. В то время я был первым заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК, поэтому пришлось подписать рутинную в подобных случаях сопроводиловку к записке КГБ, касающейся деятельности двух писателей. Ну мог ли я не поставить свою подпись тем более, что это вовсе не указания ЦК? Речь в записке шла о порядке освещения судебного процесса в печати, а вовсе не о том, какие именно обвинения следует предъявить, как их обосновать, как формулировать решение суда. Однако надо понимать, что публикация за рубежом клеветнических, антисоветских произведений – это сильнейший удар по идеологии. Поэтому вполне логично, что дело взял под свой контроль идеологический отдел ЦК КПСС, где я тогда работал.

Всё шло совсем неплохо, но затем произошёл какой-то сбой – одно время я исполнял обязанности главы отдела агитации и пропаганды, но в должности меня не утвердили, назначили другого. Ну и как я должен реагировать на такое отношение к собственной персоне? Это же крах всей моей карьеры, крушение жизненных планов! Другой бы запил, а то и руки на себя наложил, но я стерпел, работал, как работал. И тут меня вызывает сам Дронов, член Политбюро, председатель КГБ, и с ходу заявляет:

– Тебе надо написать статью, скажем, в «Литературную газету». В ней ты должен заклеймить русских почвенников, причём не как националистов-шовинистов, а как пособников идеологии разрядки и мирного сосуществования. Эта статья станет криком протеста ортодоксально-революционного коммунизма против консервативного разворота советского интеллектуального класса.

Я ничего не понимаю – где я и где эти ортодоксы? Поэтому и спрашиваю:

– Юрий Владимирович! Но зачем вам это?

– У меня большие виды на тебя. Придёт время, и мы поставим всю страну с ног на голову, но прежде нужно создать тебе репутацию скрытого оппозиционера, для этого и нужна статья. После этого ты попадёшь в немилость, тебя снимут с должности и переведут на дипломатическую работу. Я позабочусь о том, чтобы отправили послом в Канаду, там ты наведёшь мосты с влиятельными людьми, представителями Запада. Прежде всего надо подружиться с Пьером Трюдо, главой правительства Канады, завоевать его доверие. Ну а затем, когда разберёшься в преимущества тамошней демократии, при поддержке западных политиков мы займёмся модернизацией политического режима и осуществим давно назревшую либерализацию экономики.

Я без раздумий согласился. Только уже потом задумался – а не провоцирует ли он меня с целью окончательно утопить? Да нет, Дронову достаточно шевельнуть пальцем, чтобы человек попал в тюрьму или в психушку. Видимо, он давно ко мне присматривался, и вот теперь настал мой звёздный час… Впрочем, нет, этот час был впереди, а пока я лишь увидел свет в конце тоннеля.

Не могу сказать, что, потеряв работу в аппарате ЦК, я оказался в положении отверженного. Когда приезжал в Москву, регулярно беседовали с министром иностранных дел, бывал и у Дронова. Я ведь по должности курировал нашу канадскую резидентуру, а заодно отчитывался перед ним о проделанной работе по согласованному плану – эта тема была настолько засекречена, что нельзя было даже использовать спецсвязь.

После того, как Дронов стал генсеком, меня отозвали в Москву, назначили на новую должность. Но в полной мере я развернулся уже при Долгачёве, который тоже был протеже Дронова. Помню, как вскоре после избрания Долгачёва на пост генсека пытался ему доказать, что он категорически не прав:

– Михал Сергеич! Нельзя использовать только те наработки, которые оставил нам Дронов. Нужно формулировать новые задачи, нужны новые лозунги.

– А чем плохо «ускорение»?

– Вот если бы мы были на подъёме, тогда этот лозунг был бы в самый раз. Но ведь экономика даже не топчется на месте, а скатывается вниз. В такой ситуации нас могут неправильно понять. Будто мы ускоренно движемся к пропасти.

– Ну ты и скажешь! Другого бы обвинил в провокации… Нет, Александр Николаич, не всё так плохо, мы ещё покажем себя!

– Я всё же считаю, что без коренных изменений во внутренней политике нам не обойтись.

– Подождём. Пока и «ускорения» достаточно.

Только через два года до него дошло, что я был прав, тогда и наступил мой звёздный час! Началось возрождение частного предпринимательства, а там и до многопартийности недалеко…

Дальше рукопись можно не читать – сплошное славословие, будто стоит он перед зеркалом и расхваливает самого себя на все лады. Оказывается, и термин «перестройка» он придумал, и буквально вдалбливал в голову Долгачёва свои гениальные идеи. Скучно это читать… Имя «идеолога перестройки» всем известно – это Александр Николаевич Осипов. Но почему Дронов выбрал именно его в качестве проводника своих идей? Что между ними общего? Сам Осипов, если верить автобиографии, родом из бедной крестьянской семьи Ярославского уезда Ярославской губернии, однако о предках Юрия Владимировича Дронова мало что известно – якобы его отец работал телеграфистом на железнодорожном полустанке. Пришлось покопаться в списках жителей российских губерний начала прошлого века, и кое-что нашёл.

Дроновы – казачий род, многие его представители выбрали военную карьеру. В начале XIX века на Дону жили братья Пётр, Николай и Александр Дроновы. Василий, сын Петра, родился в 1828 году, закончил в Петербурге училище гвардейских прапорщиков, был участником Севастопольской компании, а после женитьбы вышел в отставку. Один из его сыновей стал врачом, а другой увлёкся революционными идеями и примкнул к большевикам.

Пётр, сын Николая, служил офицером лейб-гвардии Казачьего полка и в 1880 году имел чин штаб-ротмистра Войска Донского. Его младший брат Константин служил в том же полку в чине корнета, был трижды награждён орденами за воинскую доблесть, а к 1897 году имел уже чин войскового старшины Войска Донского. Валериан, сын Александра, также служил в Войске Донском, но в чине есаула.

Владимир Константинович, следуя примеру отца, выбрал военную карьеру. С началом первой мировой войны он отправляется на фронт, а после октябрьского переворота и развала армии пробирается на Дон, к Каледину с тем, чтобы принять участие в борьбе против большевиков. Отец будущего главы КГБ погиб, сражаясь в Добровольческой армии Деникина, поэтому Юрий Владимирович и придумал незамысловатую историю об отце-железнодорожнике, умершем от тифа – так написано в его автобиографии.

А что, если и Осипов «слегка подправил» свою биографию? Смотрю список чиновников Ярославской губернии за 1894 год, там несколько Осиповых, но только двое привлекли моё внимание – Александр Николаевич, коллежский секретарь, полицейский урядник в Угличском уезде, и Николай Александрович, статский советник, земский начальник в Ярославском уезде. Тут следует учесть, что в те времена нередко старших сыновей нарекали по имени деда, а дальше уже простая арифметика: в 1894 году Николаю Александровичу было примерно 60 лет, а его предполагаемому сыну Александру Николаевичу – 30-40 лет в 1894 году и 60-70 лет в 1923 году, когда родился «идеолог перестройки». Тогда всё сходится – «наш» Осипов вполне мог оказаться внуком полицейского урядника и правнуком статского секретаря. В этом случае родство душ, что называется, налицо – сын белогвардейца и внук полицейского урядника вполне могли найти общий язык, поставив своей целью ликвидацию коммунистического режима и развал Советского Союза. И вместе с тем, один гнобил диссидентов, отправляя их в психушки, а другой подводил под это идеологическую базу, причём оба скрыли своё непролетарское происхождение. А вот Ленин и некоторые его сподвижники хотя и были из дворян, но никому из них и в голову не пришло подчищать собственную биографию. Впрочем, борцам с самодержавием это было ни к чему – в их верности делу построения коммунизма в России никто не сомневался. Куда интереснее очевидное и в этом случае родство душ – Ленин избавлялся от нелояльной ему интеллигенции, достаточно вспомнить «философский пароход» в 1922 году, а Дронов преследовал диссидентов по той же причине – они претендовали на роль лидеров намечавшихся преобразований и становились досадной помехой для восхождения Дронова на пьедестал спасителя России.

Однако вернёмся в семидесятые годы прошлого столетия. Если заново проанализировать события, предшествовавшие назначению Осипова послом в Канаду, то возникают кое-какие подозрения.

В 1972 году создаётся IIASA, своеобразная площадка, которая позволила свободно общаться российским и западным учёным, естественно под присмотром спецслужб. Понятно, что не Брежневу пришла в голову столь богатая идея – такие проекты заранее прорабатываются в КГБ. В том же году «Литературная газета» публикует статью Осипова, которая вызывает неудовольствие в Политбюро, и в результате ответственный работник ЦК попадает в опалу. Как правило, в подобных случаях проштрафившегося чиновника направляют послом в Монголию или на Кубу, но с Осиповым всё не так – он получает назначение в Канаду. Такое решение было принято по рекомендации руководства КГБ. И между прочим, от Оттавы совсем недалеко до Вашингтона.

В 1983 году операция уже приближалась к завершающей фазе. Дронов, заняв пост генсека, догадывался, что болезнь не позволит ему довести начатое дело до конца, поэтому заранее подготовил себе преемника в лице Михаила Долгачёва. Ему была предназначена всего лишь роль «главноуговаривающего», способного добиться поддержки молодых коммунистов и противостоять престарелым членам Политбюро, однако рядом с Долгачёвым нужен был надёжный человек, посвящённый во все детали предстоящей операции, который не позволит свернуть с намеченного пути. Именно поэтому Дронов поспешил вернуть из Канады Осипова.

Но этого мало – в таком серьёзном деле не обойтись без поддержки КГБ. Дронов делал ставку на тогдашнего главу ведомства, но Осипова этот вариант не устроил – вскоре после начала перестройки главой КГБ стал Бочков. В чём причина такой перестановки? А дело в том, что Осипову нужен был человек, которым он мог бы манипулировать. Бочков, возможно, разбирался в тонкостях работы спецслужб, но, судя по его высказываниям, не обладал достаточными знаниями и интеллектом, чтобы самостоятельно ориентироваться в большой политике.

Дальше всё пошло по намеченному плану – Осипов убедил Долгачёва вывести войска из Афганистана, затем из Германии. После этого приказал долго жить Варшавский договор, и страны Восточной Европы, а затем Прибалтики вышли из-под опеки Политбюро ЦК КПСС. Однако, когда заходил разговор о радикальных переменах в политической жизни страны, Долгачёв упирался:

– Мы не имеем права пустить под откос то, что сделано за семьдесят лет советской власти. Нас люди не поймут!

– Михал Сергеич! Людям нужна еда, а не лозунги. Пока государство всё держит в своих руках, ничего хорошего не будет. Нужно разрешить приватизацию госпредприятий, а потом…

– Нет! Развалить социализм я не позволю!

Тут только Осипов понял, что с Долгачёвым пора кончать. Но кого посадить на трон вместо него? Этот вопрос Осипов не раз задавал самому себе, но в итоге понял – «подставить» Долгачёва и всю большевистскую верхушку он сможет, а вот подготовить замену Долгачёву… Это для него задача непосильная, староват уже для того, чтобы нового ученика натаскивать. Да это и не нужно, поскольку есть подходящая фигура – Птицын прёт, как танк, надо только в советники будущего президента отрядить надёжных людей, чтобы не позволили свернуть с пути.

А потом случилось ГКЧП. Единственным человеком, который мог подсказать заговорщикам эту идею, был Осипов, но сделал он это не напрямую, а через послушного Бочкова. Необходимым условием успеха было участие всех подразделений КГБ, включая дивизию имени Дзержинского, но Бочков на уговоры не поддавался:

– Александр Николаевич! Я понимаю, что от Долгачёва надо избавляться, пока он не угробил всю страну. Но вводить в Москву войска… Это уже слишком! Много людей может пострадать.

– В таком серьёзном деле жертвы неизбежны. Историки найдут нам оправдание, а вот чего не простят будущие поколения – это если пустим всё на самотёк.

– Так-то он так, однако вспомни, что было в Вильнюсе, в Сумгаите. Нас никто уже не боится! Совсем иначе было при Сталине.

– Владимир Александрович! Ты абсолютно прав, в этом всё дело, то есть нужна твёрдая рука, которая наведёт в стране порядок.

– И всё же боязно. А вдруг войска не подчинятся, откажутся танками людей давить? Тех, что выйдут на улицы, чтобы Долгачёва защищать.

– Эх, Вова, ну нельзя же быть таким наивным! Ты народа нашего не знаешь. Все будут как миленькие сидеть по домам и ждать, когда по телевизору объяснят, зачем это ГКЧП. Я тебя уверяю, никто на улицу не выйдет, пока всё не закончится!

Бочкова удалось уговорить, а результат известен – руководство КПСС было дискредитировано в глазах населения страны, Долгачёв предстал перед всеми как политик, который не в состоянии управлять страной, а власть фактически перешла к Борису Птицыну. Дальнейшее было делом техники – Советский Союз был обречён, а вместе с ним были обречены на прозябание в бедности миллионы жителей страны.

Всё это дела давно минувших дней, однако мало кто представляет себе истинную подоплёку тех событий. Вот и решил я написать книгу – что-то позаимствовал из дневника Осипова, что-то раскопал в интернете и, связав одно с другим, сделал соответствующие выводы. Тут и причины обвала цен на нефть в начале 80-х, и чудесный, никем не ожидаемый их рост после того, как Птицын назначил своим преемником Платова, ну и, конечно, изложил свою версию этого назначения. Много таких книг, полных домыслов и догадок, вышло в свет в 90-е и в начале «нулевых», так что я без опасения за своё будущее отдал рукопись в издательство, с которым уже давно сотрудничал, а вскоре книга вышла в свет.

Глава 2. Как стать преемником?

Если бы мне на голову свалился кирпич, я бы этому не удивился – сам видел, как с балкона упал цветочный горшок прямиком на крышу припаркованного автомобиля. Но в том случае водитель заехал прямо на газон, меня же по большому счёту не в чем упрекнуть. Ну разве что кому-то очень не понравилась моя книга. Эта мысль возникла в голове после того, как стали происходить странные события. Сначала из ФНС пришло письмо – якобы я не заплатил налог на добычу полезных ископаемых. С чего бы это? Неужели потому, что поднял с тротуара кем-то обронённую монету? Потом МЧС выписало штраф за то, что у входной двери моей квартиры стоят бутыли с водой, я предпочитаю «Шишкин лес», а он, то есть они, мешают эвакуации жильцов. Что тут поделаешь, я бы заплатил, но у соседей и вовсе что-то похожее на склад ненужной рухляди, а по пути к балкону, через который только и можно попасть на лестницу запасного выхода в случае пожара, там еле-еле протиснешься мимо огромных шкафов, забитых всяким хламом. Вслед за этим мне отключили городской телефон якобы за неуплату, ну а когда пришла повестка в суд, якобы я соседа снизу залил, стало понятно, что началась охота на меня.

Я всё никак не мог понять, что им в книге не понравилось. Ведь Осипов и Дронов – это не более, чем призраки из прошлой жизни, которые оказались на страницах моей книги. О Платове ничего крамольного не написал, ну разве предположил, кто двигал его вверх по карьерной лестнице. Однако все выводы основаны на фактах!

Всё началось с того, что после избрания Платова на президентский пост с ценой нефти марки Brent стали происходить удивительные превращения – к середине 2008 года она достигла величины почти в 140 долларов! Поневоле захочется отыскать в этом событии некий мистический смысл – примерно так во время затмения Луны люди древности обретали веру в высшую силу, которая вершит судьбами мира, следуя каким-то таинственным, никому не ведомым законам. Первое, что приходит в голову – бывшие коллеги, точнее зарубежная агентура СВР совместно с агентами влияния подсуетились и реализовали некий план, который и привёл к росту цен на нефть вопреки желанию руководства США. Версия фантастическая, хотя довольно привлекательная – вот на какие подвиги способны наши парни!

Чтобы решить эту загадку, надо понять, кто помог Платову стать президентом. Есть версия, что инициаторов назначения Платова преемником Птицына следует искать среди израильского лобби в США. В самом деле, ну чем ещё объяснить частые встречи Платова с Генри Лёбом, бывшим советником по национальной безопасности и госсекретарём США? Лёб считался одним из самых влиятельных представителей израильского лобби в США, хотя не сотрудничал ни с Бнай Брит, ни с её детищем Антидиффамационной лигой (ADL) – представителю политической элиты не пристало заниматься суетной работой по защите прав униженных и оскорблённых. Лёб доказал это ещё во время работы в администрации президента США. Вот отрывок из беседы президента с Генри Лёбом:

– Эмиграция евреев из Советского Союза не является целью американской внешней политики. И если они засунут евреев в газовые камеры в Советском Союзе, это не станет проблемой американцев, разве что гуманитарной.

– Я знаю, Генри. Мы не можем взорвать весь мир из-за этого. Да мне по большому счёту на евреев наплевать! Это очень агрессивные, резкие и несносные личности. Хотя есть исключения, – тут он ткнул пальцем в Лёба. – Однако у всех вас есть одна общая черта, я имею в виду потребность компенсировать комплекс неполноценности, поэтому вы и лезете вперёд из последних сил, только бы доказать всем, что чего-то стоите.

– По-вашему, это достоинство или недостаток?

– Всё зависит от результата. Если лично меня результат устраивает, тогда пусть лезут, я им не помеха.

Со временем Лёб приобрёл столь солидный вес в политике, что его уже невозможно было запугать. Теперь он имел право открыто выражать свои взгляды, защищая интересы Израиля и еврейской диаспоры в России. Неудивительно, если именно эти темы он обсуждал на встречах с Платовым.

Проблема в том, что неожиданный рост нефтяных цен, и сближение России с Израилем, и совсем вроде бы необязательные встречи Платова с Лёбом наводят на мысль, которая настолько невероятна, что возникает желание назвать всё это некой совокупностью случайностей – другое определение трудно подобрать. Ну что прикажете делать, если обнаруживаются такие совпадения, которые вызывают совсем уж неприличные ассоциации? В сентябре 1989 году Борис Птицын посетил Колумбийский университет в Нью-Йорке, выступив с речью перед его студентами, и ровно через 14 лет там же оказался и Платов. А между тем, трансформация взглядов Александра Осипова началась во время стажировки в том же самом университете, одним из спонсоров которого был Джейкоб Шифф, причастный к финансовой поддержке большевиков правительством кайзеровской Германии. Понятно, что это делалось не из любви к марксизму-ленинизму, но лишь для создания хаоса в стране, с которой Германия воевала.

Итак, Платов счёл необходимым повторить путь своего «крёстного отца», которым принято считать Бориса Птицына. Однако столь почётное звание логичнее было бы присудить не Птицыну – гораздо лучше на эту роль подходит Генри Лёб. Впервые они встретились, когда Платов работал в петербургской администрации – ему поручили встретить Лёба в аэропорту, и вот по дороге в резиденцию мэра Петербурга между ними завязался разговор:

– Чем занимались раньше? – поинтересовался Лёб.

– Работал по линии разведки.

– За границей?

– В Германии.

– В Восточной или Западной?

– В Восточной.

– Все приличные люди начинали в разведке. Я тоже.

На том они и сошлись. Если учесть, что Лёб тоже служил в Германии, что оба, Лёб и Платов, родились в небогатых семьях, что после службы в разведке вскоре оказались в команде видных политиков, то можно предположить, что между ними возникла взаимная симпатия. При следующей встрече разговор зашёл о работе Платова под началом Собчака, о его взглядах на то, какие преобразования нужно произвести в России:

– Я слышал, что у вас собираются разработать новую Конституцию.

– Да, необходимость в этом назрела

– И что возьмёте за основу?

– Я бы позаимствовал всё лучшее из конституций европейских государств. Но нельзя забывать о своих традициях, учитывать особый склад ума и характер русского народа.

– А что в нём особенного? – удивился Лёб.

– Терпение и стойкость. Мы медленно запрягаем, зато быстро едем.

Эту фразу предстояло ещё «переварить» – не исключено, что в ней был некий скрытый смысл.

– Надеюсь, это не повлияет на отношения между нашими странами?

– Да нет, конечно. Надо развивать сотрудничество и в политике, и в экономике. Без помощи западных стран нам никак не обойтись в нынешней ситуации.

– А что потом? – допытывался Лёб.

Платов еле удержался от того, чтобы сказать «суп с котом», поэтому не сразу ответил на вопрос:

– Надеюсь, будем вместе бороться за сохранение мира на Земле.

– Рад это слышать. Но есть ещё один вопрос, который мне часто задают наши бизнесмены и политики. У вас ведь распространён антисемитизм, по крайней мере, на бытовом уровне. Разве не так?

– Это пережитки прошлого, когда люди у нас делились на сословия. Дворяне смотрели на евреев свысока, считая их низшей расой. А теперь стоит взглянуть на состав правительства и станет ясно, что прежнее отношение к евреям не вернётся никогда.

– Ну что ж, тогда вы можете рассчитывать на мою поддержку.

Они встречались ещё много раз, уже после того, как Платов занял президентский пост. Но был ли Генри Лёб причастен к назначению Платова преемником?

Чтобы разобраться в этом, не обойтись без упоминания Бильдербергского клуба – на его заседаниях финансовая элита ведущих стран мира время от времени обсуждает важнейшие проблемы и их влияние на финансово-экономическую конъюнктуру. В мае 1998 года мировую финансовую элиту беспокоила одна проблема: позволит ли Птицыну состояние его здоровья эффективно управлять государством? Ведь смена власти в такой большой стране, как Россия, и последующее изменение политического курса могут нанести удар по глобальной экономике. А что, если к власти снова придут коммунисты? Именно тогда возникла мысль о том, что пора подыскать нового человека на эту должность – понятно, что решающее слово должен был сказать народ России, но одна из особенностей современной демократии состоит в том, что мнением людей легко манипулировать. Предложить конкретную кандидатуру мог только сведущий в делах России авторитетный человек – на эту роль идеально подошёл постоянный член Бильдербергского клуба Генри Лёб:

– Я уверен, что России нужна твёрдая рука, чтобы уберечь её от дальнейших потрясений, иначе всем вам мало не покажется. Но этого, безусловно, мало. Нужен ориентированный на Запад человек, а не закостенелый сторонник марксистко-ленинской идеологии. Противников этой идеологии немало, но я считаю, что им нельзя доверить страну. Всё разворуют, да и вряд ли смогут удержать в повиновении народ. Нужен выходец из силовых структур, и я такого знаю. Умён, юрист по образованию, имеет опыт управления экономикой.

Тогда и прозвучало имя Платова. Но многие члены клуба воспротивились:

– Нельзя назначать на эту должность выходца из КГБ! Там работали только упёртые большевики, они искоренили оппозицию, служили верой и правдой идеям коммунизма.

– Нет, – отвечал Лёб, – Платов не такой. Во-первых, он служил в разведке, а не в репрессивных органах, долгое время работал в Германии, правда, только в восточной её части. Но Берлин и Лейпциг – это не Москва, там наше влияние было очень велико, поэтому и произошло воссоединение восточных и западных земель Германии. К тому же я общался с Платовым и могу заверить вас, что с нашей помощью он сможет вывести Россию на европейский путь развития.

Дело оставалось за малым – кто убедит Птицына обеспечить продвижение Платова по карьерной лестнице вплоть до назначения преемником? На эту роль больше других подходил Анатолий Борисович Сагал, которого считали идеологом приватизации госсобственности в России. На Западе оценили усердие Сагала и дважды приглашали его на заседания Бильдельбергского клуба в качестве эксперта по российским делам. Лёб лично был знаком с Сагалом и ему не составило особого труда убедить Анатолия Борисовича поучаствовать в этой авантюре: