Аз Фита Ижица. Часть I: Прогулка по висячему мостику. Книга 2: Сила расталкивания бесплатное чтение

Неуловимый разработчик

В половине второго пополудни самолёт с Ирой на борту приземлился в московском аэропорту Внуково. В зале прилёта Иру встретил радостный Гена. Весело щебеча о всякой всячине, которая ни о чём, они через три часа уже сидели в утробе авиалайнера вылетающего в Германию.

Радный в комплекте с главным инженером и главным дизайнером обживали небольшой уютный отель со вчерашнего дня и, встретив Гену с Ирой, принялись знакомить с местными достопримечательностями. В амплуа гидов выступали «главные». Радный после церемонии приветствия извинился и удалился в свой номер.

Прикрепив к своей блузке бейдж, Ира обнаружила, что понятия не имеет, как звать «главных». Во время первой встречи в Сочи они, конечно же, представились ей, но она забыла, а, может, от волнения даже и не услышала их имен. Теперь им предстояло несколько дней провести бок о бок, и во время экскурсии Ира, любуясь украшавшими стены отеля семейно-историческими экспонатами, украдкой изучала бейджи «главных».

Их имена-отчества и фамилии точно соответствовали восприятию Иры главенствующей парочки в качестве комплекта. Главного инженера звали Анатолий Георгиевич Рябоконь, а главного дизайнера – Георгий Анатольевич Белоконь.

Ира окрестила их для себя «главными конями».

Экскурсию прервал служащий отеля, возвестивший о том, что комнаты готовы, а в ресторанчике новоприбывших ждёт ужин.

Проснулась Ира затемно. Она немного поскучала и пошла будить Гену.

Гена не отзывался ни на стук в дверь, ни на звонок мобильника. К тому же, звука мобильника через дверь слышно не было.

От нечего делать, Ира спустилась в холл. Там сидел Радный, поглощённый видениями на мониторе ноутбука. Не оборачиваясь, он почувствовал её приближение.

– Доброе утро. Позавтракать не желаете?

– Позавтракать – нет, а кофе бы выпила с удовольствием.

Не отрываясь от монитора, Радный взял мобильник, нажал кнопку вызова и через пару мгновений сказал в него что-то по-немецки.

– Вы говорите на немецком? – спросила Ира.

– На уровне попросить кофе. Не более.

Радный оторвался от монитора, а служащий отеля уже ставил перед ними чашечки с дымящимся чёрным напитком.

– Ира, извините за праздное любопытство. Скажите, что Вы ожидаете от этой выставки?

– Гена подкинул мне любопытную задачу. Всю предварительную работу я проделала, но вот окончательное и технологическое, и эстетическое решение будет напрямую зависеть от возможностей оборудования.

– Вот как?! – Риторический вопрос в устах Радного прозвучал уж больно многозначительно и был подкреплён ещё более многозначительным взглядом.

Эта странная многозначительность неожиданно для Иры наполнила её отрешённым умиротворением.

Торжественное открытие предстояло в 10:00, а в 9:00 Ира, Радный, Гена, «главные кони» и юный паренёк-переводчик, прибыли в выставочный центр.

Застройка стенда мебельной фабрики Радного производилась накануне, и, естественно, Ира в этом процессе не участвовала.

– Станислав Андреевич.

– Стас, – поправил её Радный, как всегда.

– Извините. Стас, – его настойчивое требование фамильярности не приводило Иру в восторг, – а можно несколько поменять общую композицию?

«Главные кони», не дав Радному и рта раскрыть, принялись наперебой объяснять, почему это невозможно. Основной аргумент констатировал отсутствие в данный момент разнорабочих, предназначенных для передвижения предметов интерьера.

Радный молча снял пиджак.

– Командуйте.

Его примеру последовал Гена. «Главные кони» вынужденно подчинились.

«Несколько поменять общую композицию» вылилось в глобальную перестановку.

– Теперь, всё, – заключила Ира, собственноручно добавив, казалось, незаметные глазу последние штрихи.

Радный смотрел на полученный результат как завороженный.

– Ирчик, ты – гений, – заключил Гена.

«Главные кони», насупившись, молчали.

Радный бросил на них жёсткий взгляд.

– Да. Так гораздо лучше, – выдавил из себя Белоконь (гл. дизайнер).

Торжественная церемония официального открытия выставки заняла целых полчаса, если не больше.

Ира в самом принципе без восторга относилась к подобным мероприятиям. Мало того, её безудержно тянуло к образцам оборудования. Так что, как только официоз иссяк, она увлекла Радного и главного инженера за собой к своей цели.

Радный пошёл добровольно, а Рябоконь упирался, заявляя, что нельзя оставлять павильон без главноинженерного попечительства. Заверение Иры по поводу необходимости его профессиональных знаний и компетентных консультаций в области оборудования привели Анатолия Георгиевича в раздражение. Рябоконь даже рявкнул на неё:

– Оборудование – не Ваша забота, мадам! Ваша забота – грамотные эскизы и всё!

«И всё» неслось уже по инерции и только поэтому не застряло в глотке. Рябоконь в ужасе умолк под тяжёлым взглядом Радного и послушно поплёлся за Ирой.

У стенда в качестве консультантов остались: главный дизайнер, не знавший чем заняться, и Гена, во всю мощь своего актёрского дара внедрявший через переводчика в умы посетителей, плотно окруживших павильон, нечто, поражавшее их воображение.

С замиранием сердца Ира ступила на вожделенный второй этаж. Она перемещалась от одного стенда к другому, проглядывала рекламные буклеты, содержащие основные сведения о представляемом оборудовании, и, в конце концов, основательно затормозилась у одного из павильонов.

К ней подошёл улыбчивый менеджер. По-русски он не говорил вообще. По-английски – вполне сносно, а главное, понятно для Иры. О том, что она пыталась от него добиться, этот представитель фирмы не имел ни малейшего понятия и выдавал лишь общие фразы относительно надёжности и многофункциональности представляемой продукции.

Ира потребовала техническую документацию на английском и погрузилась в её изучение, время от времени задавая вопросы главному инженеру, на которые тот неизменно отвечал желчным «зачем?».

Выслушав очередной «зачем?», Ира попросила менеджера с застывшей улыбкой пригласить кого-нибудь из инженеров-разработчиков.

Главный разработчик заинтересовавшего Иру оборудования в данный момент отсутствовал. Менеджер, пока прилагал усилия, дабы обеспечить его наличие, сожалел, что он так некстати канул непонятно куда.

Сквозь череду эмоциональных междометий выяснилось, что «отец чуда техники», являющийся единоличным автором представляемого инновационного проекта в области высокоточных технологий в мебельной промышленности, ко всему прочему, хорошо знает русский язык и мог бы дать исчерпывающие и понятные ответы на Ирины вопросы.

В конце концов, вместо него пришлось пригласить другого инженера.

Экскурс на второй этаж оборвался окончанием рабочего времени выставки. Ира, Радный и Рябоконь не обошли и половины.

Во второй половине дня к ним как репей прилип какой-то японец с трудом говоривший по-русски, но зато понимавший великолепно. Ирины вопросы, задаваемые ею у стендов с мебельным оборудованием, произвели на него неизгладимое впечатление.

Все попытки отвязаться от представителя страны, ведущей в сфере современных технологий, оказывались тщетными, пока, уже перед самым закрытием, на горизонте не появился Гена.

Он смекнул, что к чему, и, «оседлав» своеобразие японской культуры, технично исчез вместе с её представителем, появившись уже в отеле и без гражданина страны восходящего солнца.

Ира вздохнула с облегчением.

– Ничего не имею против Японии, но раскрывать карты её уроженцу не входит в мои планы.

– А нам-то хоть раскроете? – спросил измотанный непониманием Рябоконь.

– Частично, да.

– Ирчик, а почему только частично? – поинтересовался Гена.

– Если честно, то лишь потому, что не хочу остаток своих дней провести в психушке, господин Логинов.

Кто-то из «главных коней» было хихикнул, но враз заткнулся, немедленно попав под перекрёстный огонь взглядов Гены и Радного.

– Значит, мне ты потом расскажешь всё?

– Ген, не думаю, что в этом будет необходимость. Сам поймёшь. Идея-то твоя!

– Ирчик, помилуй, я и не предполагал, что из-за моего пристрастия к реликтовым культурам ты полезешь в непроходимые дебри и до полусмерти напугаешь руководящий персонал Стасовой фабрики.

Из последнего заявления Ира заключила, что «кони» успели пожаловаться Гене на неугомонность её натуры.

«И не догадывалась, что инженеров и дизайнеров можно напугать новым оборудованием», – подумала она и принялась излагать, что и зачем пыталась выяснить сегодня по поводу возможностей станков, представленных на выставке.

Радный и Гена, судя по выражению взглядов, не поняли ничего. Главный дизайнер, казалось, смутно что-то догонял.

Выслушав всё, главный инженер задал Ире несколько вопросов понятных не более чем и предыдущая Ирина речь. После этого они вступили в длинную дискуссию, из которой все остальные уловили только одно: оба говорят на русском языке.

– Ирина, хоть убейте, не могу понять, зачем всё это, если результат будет такой же? – изрёк Рябоконь первую фразу, имеющую общедоступный смысл.

– Нет, не такой же. Незаметные глазу искривления плоскостей заметны телу, которое, в одном случае, устаёт быстрее, а в другом – способно функционировать в оптимальном режиме гораздо более длительное время, при этом испытывая приятные ощущения бодрости.

– Ирина, я, как Вы понимаете, знаком с эргономикой, и для соответствия её требованиям, подобные чрезмерно утончённые изыски абсолютно ни к чему.

Я знаю, – не давая Ире вставить слово, спешил выказать свою компетентность Рябоконь, – Вы сейчас скажете, что коль уж новейшие разработки обладают такими техническими характеристиками, значит, в них есть практическая необходимость, так?

Но я Вам отвечу, – вновь не давая Ире вставить слово, спешил выказать свою компетентность Рябоконь, – что любое оборудование делается с запасом возможностей и прочности.

– Именно на это я и рассчитывала. Видите ли, до сегодняшнего дня я не следила за новинками оборудования для мебельной промышленности, а потому, не имея достаточных знаний, могла только надеяться, что отвечающие моим требованиям функции в образцах нового поколения имеются.

То, о чём я говорю, это не совсем эргономика, точнее, совсем не эргономика. Вернее, эргономика, но иного порядка. В данном случае, учитываются не только особенности строения человеческого тела, и не столько. В гораздо большей степени имеет значение организация пространства в принципе.

– Вот теперь я вообще ничего не понимаю! – рявкнул Рябоконь.

– Короче, Вам когда-нибудь приходилось сидеть на пеньке, с виду совсем обычном, и чувствовать себя гораздо комфортнее, чем в самом удобном, самом совершенном, с точки зрения эргономики, кресле? – пытаясь сохранять дружелюбный тон, спросила Ира.

Радный пронзил её взглядом.

– Мне приходилось, – медленно проговорил он.

– Где, если не секрет?

– В Сибири. В тайге. В избушке старухи-знахарки.

– Спасибо, – кивнув, поблагодарила его Ира. – Любой объект определённым образом организует пространство. Этим можно управлять за счёт искривления плоскостей и изменения наклона и соотношения их осей.

– Ирина, а Вам не кажется, что это – нечто из области мистики? – спросил Белоконь.

– Нет, не кажется. Я точно знаю, что это из области мистики, если термин «мистика» понимать как практику, направленную на единение с Абсолютом, на существование в согласии с Глобальными Законами Вселенной. Просто нет ничего удивительного в том, что параметры – в данном случае пространственные – можно просчитать и задать для объекта.

– Вы уверены, что неграмотная старуха из тайги способна к подобным вычислениям? – усмехнувшись, съязвил Рябоконь.

– Нет. Она это просто знает. Чувствует.

– Каким же образом?

– Точно таким же, как вы чувствуете, знаете скорость приближающейся машины, когда переходите дорогу. Для практического владения знанием необязательна вербализация информации или перевод её в какие-либо другие, скажем, цифровые символы.

Гена отрешённо улыбался. Радный перестал сверлить взглядом Иру и направил его в неведомую даль. Его глаза искрились.

Рябоконь переводил дух и готовился к новым нападкам, а Белоконь ринулся в атаку:

– Ладно, предположим, Вы меня убедили, но есть ещё один вопрос, который, вообще-то, должны задать, как мне кажется, Станислав Андреевич и Геннадий Васильевич, – он посмотрел на них.

– Интересно, интересно! – Гена уже предвкушал нечто, притом зная, что именно.

– Так вот, вопрос. Как мы объясним доступным образом потребителю, что наша новая коллекция прям вся такая распрекрасная и нужно непременно покупать только её, а? Как мы построим рекламную кампанию?

– Да-да, Ирина Борисовна, как? – Гена откровенно веселился.

– Точно так же, как и любую другую, – бесстрастно ответила Ира.

– Ирина, но ведь на её производство будут затрачены значительные средства, и она, по вашему мнению, будет обладать прямо-таки фантастическими свойствами. Это ведь нужно как-то отразить. Ведь обидно, если мы тут так постараемся, а покупатель пройдёт мимо.

Ира улыбнулась.

– Во-первых, мы, само собой, придадим ей привлекательный внешний вид…

– Вот!!! Так может, только им и ограничиться? И не морочить себе голову?

– А во-вторых, – продолжала Ира, не обращая внимания на едкое замечание, – если перед Вами, как перед дизайнером, поставить два внешне одинаковых стула, один из которых будет выполнен с не фиксируемыми глазом искривлениями плоскостей и изменениями наклона и соотношения их осей, и попросить найти «десять отличий», Вы их не обнаружите.

Но если Вы просто зайдёте в помещение, где будут стоять оба эти стула и Вам предложат сесть, Вы инстинктивно, не задумываясь, сделаете выбор в пользу стула, пространственно более удачно организованного. За редким исключением, люди прекрасно видят и чувствуют такие вещи, хоть и не отдают себе в этом отчёта.

То есть, специальные свойства нашей мебели мы рекламировать не будем. Они в этом не нуждаются. И, следовательно, мы не будем оповещать о них конкурентов.

– Браво, Палладина! – Гена зааплодировал.

Радный присоединился к нему.

– Хорошо, ну а как мы будем делать эти расчёты? По какой методике? – вступил в бой Рябоконь.

– Неужели Вы думаете, что я сегодня измывалась над менеджерами и инженерами, не представляя, что мне нужно во всех тонкостях? Как только цеха будут готовы к выпуску, я предоставлю всю необходимую документацию по технологическому процессу. Естественно, самих методик расчётов Вы не получите на том основании, что это – моё know-how.

– Ирина… – начал Белоконь.

Радный оборвал его:

– Всё! Хватит. Завтра тяжёлый день. Всем спать.

Ира испытала приступ благодарности Радному, потому что собрание проходило в её комнате, лишая возможности свалить самой.

Гена хотел задержаться, но Радный и его уволок.

Следующие два дня пролетели в напряжённом, но спокойном рабочем режиме.

Отчасти благодаря частично обретённому пониманию идей Иры, но в большей степени подчиняясь воле босса, Рябоконь стал полезнее, чем в первый день, когда ничего, кроме раздражения, от него не исходило.

Впрочем, раздражение пёрло из него и теперь. И даже с удвоенной, если не с утроенной силой. У Иры вообще закралось подозрение, что «главные кони» её тихо ненавидят.

Гена и Радный по очереди сопровождали Иру на втором этаже, каждый по-своему, но с одинаковой интенсивностью воздействуя на представителей заводов-изготовителей оборудования своим присутствием.

Иру удручало одно: с главным разработчиком более всего приглянувшейся ей техники переговорить никак не удавалось.

Менеджер с намертво приклеенной улыбкой клялся и божился, что этот самый инженер-разработчик сам изо всех сил хотел пообщаться с Ирой и как привязанный вот буквально только что торчал в павильоне.

Но каждый раз, как Ира туда заглядывала, буквально перед самым её появлением случалось нечто, что вынуждало его срочно покинуть свой пост. Мало того, в эти самые моменты его мобильник с пугающей целеустремлённостью умудрялся напрочь выпадать из зоны действия сети.

На четвёртый день работы выставки Ира с утра, уже в гордом одиночестве, ещё раз обошла второй этаж, снова не сумев поймать неуловимого инженера. Во время обеда она предложила Гене и Радному собраться на совет.

День стоял превосходный – такой тёплый сентябрьский денёк – и совет решили устроить в небольшом сквере около выставочного центра.

Ира открыла свой ноутбук и последовательно представила на выбор три варианта, отражавших комплектацию, необходимые площади, примерные сроки монтажа и наладки, стоимость оборудования и затраты в целом. Объяснила плюсы и минусы каждой раскладки.

– Ирчик, когда ты успела всё это наваять?

– Ген, я ж сюда не прохлаждаться ехала.

– В принципе, мне всё понятно. – Радный немного помолчал, задумавшись, затем усмехнулся. – Ира, предложение возглавить производственный отдел фабрики всё ещё в силе. – Он в упор посмотрел на неё. – Знаю. Не пойдёте. Свобода превыше всего.

– Истинно! Но, боюсь, что в этот раз мне придётся малость пожертвовать своей свободой и провести изрядное количество времени у Вас на фабрике, непосредственно участвуя в процессе монтажа и наладки.

– Ирчик, зачем тебе это? – недоумённо спросил Гена. – Толя с Жорой – ребята, конечно, не без упрямства и гонора, но специалисты они крепкие. Ирчик, я думаю, тебе не стоит напрягаться по этому поводу.

– Геночка, а можно я сама решу, по какому поводу мне стоит напрягаться, а по какому нет, а?

– Ирчик, ты конечно…

– Ген, лично я не имею ничего против участия Иры в монтаже и наладке, – перебил Гену Радный.

– А я, что, против? Ирчик, если хочешь, твоё дело. Просто я не вижу в этом смысла. Думаю, у тебя найдутся куда более интересные варианты провести своё время.

– Геночка, а ты не думай, ладно?

– Ладно. Как знаешь.

– Ген, не обижайся, но мне нужно самой всё контролировать. И дело тут не в недоверии. Понимаешь, идея действительно не совсем обычная. Оборудование, вполне возможно, придётся монтировать, по ходу внося модификации.

– Ирчик, заинтриговала пуще некуда! Эх, хоть одним глазком глянуть бы на то, что ты напридумывала!

– Сейчас глянешь. Только предупреждаю, это – не эскизы. То, что покажу, это графические формулы самой идеи.

Ира загрузила 3D-max и открыла файл. На мониторе появились линии, тянущиеся в разных направлениях и пересекающиеся в разных плоскостях, и концентрические круги, также расположенные в разных плоскостях. Картинка пленяла своеобразной красотой и гармонией.

Ира не показывала этот файл Женечке и даже не заикалась о нём. Нечто противилось этому. Но сейчас это же нечто зарядило её неукротимым озорством и заставило представить Радному и Гене сие художество, ничем даже отдалённо не напоминающее мебель.

Наслаждаясь эйфорией, Ира наблюдала за выражениями их лиц. Правда, никакой конкретной информации ни Генин лик, ни лик Радного не несли. Если не считать того, что оба явно пытались скрыть свои истинные эмоции.

– Господа, сейчас просто определитесь, какую из трёх комплектаций вы готовы поставить. Мне необходимо это знать, потому что окончательная версия разработки целиком и полностью будет зависеть от возможностей оборудования, а когда…

Ира хотела сказать, что, когда представит на их суд готовые эскизы, тогда они смогут окончательно решить, стоит или не стоит вкладываться в этот проект, но Гена не дал ей договорить.

– Сколько тебе нужно, чтобы облечь это в мебельные формы?

– Если засесть плотно, недели три-четыре.

– Получается конец октября – начало ноября. Стас, как обстоят дела с помещениями? Так, чтобы ничего не демонтировать и не останавливать производство.

– Свободных, естественно, не держим. Есть на примете склад, который хозяева готовы продать.

– Состояние?

– Ремонт, конечно, требуется, но по большому счёту, вполне приличное.

– Сколько уйдёт на ремонт и оформление документов?

– Месяца полтора – два.

– Ага. То есть, где-то во второй половине ноября – начале декабря можно начать монтаж оборудования. Хорошо. Палладина, насколько я понимаю, лучший вариант тот, у которого единственный недостаток – цена. Так?

– Да.

– Дай-ка его на экран. Ага. Стас, по площадям влезем?

– Да там два таких поставить можно.

– Чудесно. Значить так, друзья мои. Сейчас идём и заключаем договор с изготовителем оборудования.

После выставки едем все вместе к тебе, Стас, смотрим помещения, Ирчик дает ЦУ по поводу ремонта и отправляется к себе в Сочи наслаждаться жизнью и дорабатывать эскизы.

Ирчик, у тебя будет самый минимум месяц, так что не спеши и не перенапрягайся.

Стас, мы с тобой, отправив Палладину домой, тоже впрягаемся. С планом действий все согласны?

– Разумеется, – невозмутимо ответил Радный.

Ира лишь кивнул, огорошенная Гениной прытью.

Официальное закрытие выставки прошло вечером на четвёртый день. На пятый проводился демонтаж и отправка. Процессом руководили Рябоконь и Белоконь.

Ира, как и планировала, отправилась знакомиться с достопримечательностями городка. Компанию ей составили Гена, Радный, юный переводчик и милостиво выделенный хозяйкой отеля в качестве гида один из служащих, по совместительству студент исторического факультета.

Осмотр городских достопримечательностей занял немногим более трёх часов, а впереди остались ещё почти сутки до отлёта.

Позвонил Рябоконь, отрапортовав окончание демонтажа и отправки.

Погода стояла изумительная. Решили дождаться «главных» и посетить соседнюю деревеньку, где, по словам гида, издавна варили какое-то совершенно особенное пиво по старинным рецептам.

После тесноты застраивавшихся по средневековому разумению улочек загородные просторы кружили голову.

Во время рабочей недели, тем более днём, посетители не баловали хозяев заведения. Поэтому нагрянувшую большую компанию встретили с особым радушием.

Густое, ароматное, невообразимо вкусное, тёмно-янтарное пиво оказалось практически безалкогольным.

Как пояснила через переводчика хозяйка – миловидная немолодая фрау – этот его секрет позволил старинному заведению без лишних приключений пережить все передвижения армий, начиная от крестоносцев и заканчивая проводившимися неподалеку года два назад военными сборами.

Ира расслабилась и не уловила, каким образом она с Радным в сопровождении переводчика и старичка-отца хозяина заведения оказалась на окраине деревушки среди невысоких пологих холмов, покрытых уже собравшейся жухнуть травой.

Для неё также осталось загадкой, почему Гена, «главные кони» и студент исторического факультета не пошли с ними.

Она как-то вдруг просто обнаружила себя бредущей сначала вверх, а затем вниз по склону одного из холмов. Он, пожалуй, был здесь самым высоким, и с его вершины открывался живописный вид на окрестности.

Ира легко взошла на холм, но вот спуск…

Сердце бешено заколотилось. Дыхание перехватывало.

Места казались до боли знакомыми.

Оказывается, старичок всю дорогу что-то рассказывал, а переводчик переводил, притом так, будто впал в транс от будоражащего воображения повествования.

Ира, конечно, всю дорогу слышала их голоса, но вникать в смысл начала только сейчас, на спуске с холма.

– Она не была красавицей, но всех мужчин округи как магнитом тянуло в её сторону. Понятно, что их жён подобное не приводило в восторг и поэтому все нелепые обвинения встретили со стороны женской части населения всяческое одобрение.

Одобрение выказывали и мужчины, отчасти из-за трепета перед жёнами, а отчасти и от уязвлённой отсутствием внимания гордости.

При этом в округе гуляли слухи, что настоятель местного прихода затеял всё только из-за собственного неуспеха у Эрианы.

Да и обвинять её, по большому счёту, было не в чем. Жила себе спокойно, правда довольно скрытно. В дом свой никого не приглашала, но всегда отличалась приветливостью.

В общем, самым веским обвинением и доказательством того, что Эриана – ведьма, послужило то, что она разговаривала с животными, и те её понимали.

Для представителя же инквизиции, к которому обратился пастор, только то, что молодая девушка, неизвестно откуда пришла, поселилась в заброшенном доме, живёт уединённо, сама ведёт хозяйство и не стремится выйти замуж, уже подтверждало её колдовскую суть. Так что предписание начать следствие он выдал незамедлительно.

Когда ворвались к ней в дом, Эриана, казалось, ждала этого. Она сидела у окна по выходному одетая и прибранная. Никто не осмелился подойти к ней. Она сама поднялась и смиренно последовала за разъярённой толпой.

Дознание длилось целый месяц.

Никто не знает, как оно проходило, потому что пастор лично допрашивал Эриану.

Поговаривали, что он пытается добиться её взаимности, но, видимо, удача ему не улыбнулась. По истечению месяца он вынес приговор и назначил день казни.

В канун назначенного дня пастор слёг и церемонию по его просьбе выпало вести гостившему у него священнику из другого селения.

Пастор так и не поправился и отдал богу душу, видимо, даже раньше своей жертвы. После казни Эрианы, его тело нашли уже остывшим.

Целиком поглощённая рассказом, в какой-то момент Ира констатировала, что едва держится на ногах у подножия холма, взирая на широкую поляну с большим почерневшим от времени крестом, вокруг которого во множестве стояли корзины с цветами.

– Как и месяц назад, – продолжал переводить переводчик, – никто не решался подойти к Эриане, и она сама взошла на повозку.

Приезжий священник показал верх экзальтации и до предела завёл и без того разъярённую толпу.

Если б не леденящий душу страх перед колдовскими чарами, который обуял всех, тоже не без помощи не в меру ревностного служителя церкви, Эриану, скорее всего, не сожгли бы, а порвали в клочья.

Какую-то часть повествования Ира пропустила, погрузившись в дебри своего зимнего сна.

Очнулась она тогда, когда Радный подхватил её, готовую упасть, за плечи. По телу разлилось приятное бодряще-умиротворяющее тепло.

– Это сейчас здесь цветы. Позавчера мы отмечали день прихода в нашу деревню святой Эрианы. Но у этого же креста собираются и сатанисты.

Согласно легенде, после того как Эриана из пламени костра вознеслась на небеса, следом за ней, говорят, улетел, дьявольски хохоча, и адский огонь.

Это, конечно, уж совсем россказни.

Однако нельзя отрицать, и это уже исторический факт, что священник, руководивший казнью, бесследно исчез. Его никто не смог найти потом, когда все пришли в себя после такого чуда.

Впрочем, это понятно. Кто будет ждать неминуемой расправы? Скорее всего, он удрал, пока толпа взирала в небо и молилась.

Но вот пастор… Его нашли мёртвым. И мёртвым достаточно давно. Даже тело успело остыть.

Тем не менее, мы почитаем Эриану святой и в досужие домыслы, про улетающий со смехом дьявольский огонь, не верим.

К тому же, если б огонь тот действительно был дьявольским, то Эриана низверглась бы в бездну, а не вознеслась в небеса.

И вообще, про летающий огонь, может, сатанисты и придумали. Надо же им что-то очернить, чему-то поклоняться и где-то свои мерзкие обряды совершать.

Они, по большей части, из окрестной молодёжи. Мы их, конечно, журим, но ведь и сами молодыми были, а в эту пору только дай над чем-нибудь поглумиться.

– А когда это всё случилось? – тихо спросила Ира.

Она стояла на ногах, точнее, занимала вертикальное положение, почти что вися в воздухе, только благодаря крепким рукам Радного, который держал её за плечи.

Переводчик повторил вопрос по-немецки, выслушал ответ и изложил его содержание:

– Он точно не знает. Говорит, что очень давно. Ещё до Реформации. Веке, эдак, в четырнадцатом-пятнадцатом, а то и раньше.

– Ира, Вы как? – тихо спросил Радный.

– Нормально, – так же тихо ответила Ира и добавила, – А можно подойти поближе к кресту?

– А получится? – спросил Радный.

– Думаю, да, – уверенно ответила Ира и твёрдой походкой направилась в сторону почерневшего от времени, окружённого цветами креста.

Чуть выждав, Радный присоединился к ней.

– Знакомое место? – спросил он.

– А Вам? – вопросом на вопрос ответила Ира.

– Я был здесь. Несколько лет назад. – Радный испытующе посмотрел на Иру.

– А гораздо раньше? – Она отвела взгляд.

– Вы уверены? – ровным голосом поинтересовался Радный.

– В чём? – Набравшись мужества, Ира вновь посмотрела на него.

– Это был риторический вопрос. – По лицу Радного скользнула едва заметная тень улыбки.

– Аналогично. – Ира снова отвела взгляд.

Всю обратную дорогу к бару шли молча.

– Ирчик, пожалуйста, не спрашивай ни о чём! – взмолился Гена, стоило только Ире подсесть к нему. – Мучай Гарова. Он это любит.

– А каких это расспросов ты от меня ждёшь? – поинтересовалась Ира, хитро взглянув на Гену. – Я и не собиралась ничего у тебя выяснять.

– Правда? – в голосе Гены звучало недоверие.

– Истинная!

Ира действительно не собиралась расспрашивать его. Ей хотелось только одного: поскорее забиться в свой номер от всех подальше. Она с трудом дотерпела пока Радный, наконец, убедил изрядно захмелевших от почти безалкогольного пива «главных коней» возвращаться в город.

Ира думала, что, оставшись в одиночестве, ей удастся привести в порядок свои несущиеся беспорядочным бурным потоком мысли. Когда же она закрыла за собой дверь, в мозгу воцарилась звенящая тишина. Неожиданно для самой себя, Ира быстро уснула.

Разбежавшись по взлётной полосе, самолёт взмыл в воздух. Ира сидела у иллюминатора слева от Гены, справа от него у прохода сидел Радный.

За сосредоточенным обсуждением планов, они втроём не заметили, как пролетело время. Вернулись в реальность только, когда стюардесса милым голосочком сообщила, что их полёт подходит к концу, и авиалайнер вот-вот совершит посадку в московском аэропорту «Шереметьево-2».

Такси. Вокзал.

И вот они уже продолжают деловые переговоры в купе поезда, и незаметно пролетает ночь.

Утро.

С вокзала они сразу едут смотреть помещения под будущий цех. Потом переговоры в кабинете Радного.

Такси. Гостиничный номер.

Сон без сновидений, а рано утром снова кабинет Радного.

В таком бешеном ритме пролетела неделя.

– Ирчик, пожалуйста, не задавай никаких вопросов! – умолял Гена, провожая Иру на вокзал. – Мучай Гарова. Он это любит.

– Генка, ну с чего ты взял, что я собираюсь тебя о чём-то спрашивать?

– Ирчик, я специально тогда не пошёл с вами. Понимаешь, я ничего не могу тебе объяснить. Понимаешь, я не хотел, я не знал. Я вообще мало понимаю, что происходит НА САМОМ ДЕЛЕ.

Я – земной житель до мозга костей. Я даже рождаюсь и умираю в положенные сроки, как все нормальные люди. Не то, что Гаров, который вообще забыл, как это делается.

Ира, я понятия не имею, зачем все эти игры. Мне Женич как-то пытался объяснить, но я ничего не понял.

Понимаешь, я – земной. От любого из этих прохожих я отличаюсь лишь тем, что помню, как рождался, жил и умирал здесь много, много раз. Это – всё.

Я даже не знаю, почему это так. Для меня это само собой разумеющееся. Мне сложно понять, почему другие этого не знают или не помнят.

– Ген, зачем ты так волнуешься?

– Я чувствую, что должен тебе объяснить нечто, но я не знаю, что именно.

– Геночка, ты не должен мне что-либо объяснять. Знаешь некоторые ассоциации и отождествления весьма забавны…

– Забавны?!

– Да, Ген, именно забавны. Но это не имеет никакого значения само по себе. И даже Женечку по этому поводу я мучить не собираюсь. Сейчас меня интересует только выпуск новой линии мебели.

Генины глаза вылезали из орбит.

– Ирчик, неужели тебя на самом деле не одолевает куча вопросов?

– Не-а! Точнее, я ей не позволяю меня одолевать. Знаешь, за что я безмерно благодарна Женечке? Он научил меня распознавать праздное любопытство и не тратить силы на его удовлетворение.

– Да-а-а. – Гена немного помолчал задумавшись. – А я только этим и занимаюсь уже которую жизнь подряд.

– Наверное, это – ТВОЯ земная доля.

– Может быть.

Поезд «Санкт-Петербург – Адлер» медленно подползал к перрону. Его стоянка составляла всего четыре минуты, и поэтому философствования пришлось прекратить. Ира чмокнула Гену и исчезла во чреве вагона.

Переизбытка желающих насладиться бархатным сезоном Черноморского побережья Кавказа не наблюдалось. Ира всю дорогу оставалась единственной обитательницей купе.

Параллели, возникшие между её странным сном-не-сном и мистической историей, вроде как имевшей место в немецкой деревушке более половины тысячелетия назад, Иру действительно мало волновали. Гораздо больше её занимало другое.

С некоторых пор она стала чётко осознавать, что живёт как бы двойной жизнью: полностью реальной, с точки зрения общепринятой реальности, и абсолютно ирреальной с той же точки зрения. Но битва за обладание её рассудком общепринятой реальностью была уже почти проиграна.

Параллели, возникшие между её странным сном-не-сном и мистической историей, вроде как имевшей место в немецкой деревушке более половины тысячелетия назад, как теперь понимала Ира, это – лишь частный случай. «Количество ножек у табуретки», как выразился Женечка, пересчитывать которое, по меньшей мере, не имеет никакого практического смысла.

В уединении под стук колёс Ира с болью сформулировала для себя то, чего с некоторых пор боялась.

С некоторых пор она поняла, что Женечка, по существу, сделал для неё всё, что он мог для неё сделать, и, скорее всего, он в скором времени исчезнет из её жизни. Женечка, по большому счету, больше ничем не мог ей помочь. И если он не понимал ещё этого сам, то Ира знала точно.

И ещё она знала точно, что ирреальность гораздо безжалостнее и прагматичнее реальности.

Ей до боли захотелось позвонить Женечке, но она понятия не имела, зачем.

Что она ему скажет? «Женечка, не уходи!»? Это – бред.

Он должен сам позвонить.

Ира раскрыла себя нараспашку, вывернула наизнанку, и он позвонил.

– Привет, Палладина. Ты чего это там в истерике бьёшься?

– Жень, я не хочу, чтобы ты исчез из моей жизни, – сказала она почти сквозь слёзы.

– Ира, это решать не мне.

– Я понимаю.

– Ничего ты, Ирка, не понимаешь! Это тебе решать, дурочка!

– Ты уверен?

– Да.

Поезд покинул зону действия МТС, и звук Женечкиного голоса растаял.

«Тебе решать». Круто, конечно!

Только Ира очень хорошо понимала, что решать будет не «она», сидящая тут в пустом купе и всхлипывающая от неумолимо надвигающегося тотального одиночества во Вселенной.

Решать будет «ОНА», сама себе неведомая, неподвластная тщедушному человеческому разумению.

Снова затрезвонил мобильник, точнее, завибрировал.

Ира, не глядя, схватилась за него, как утопающий за спасательный круг, не сомневаясь, что звонит Женечка. Но трубка заговорила голосом Радного:

– Ира, извините, что я не смог проводить Вас.

– Ничего страшного.

– У Вас всё в порядке?

– Да, конечно.

– Ваш голос звучит чересчур взволновано.

– Нет-нет, всё нормально. Я просто задумалась, и вдруг зазвонил телефон.

– Вы уверены?

– Абсолютно уверена. Телефон звонил, – неожиданно для самой себя пошутила Ира.

Радный усмехнулся.

– Тогда извините за беспокойство. Счастливого пути.

Ира хотела сказать что-то в ответ, но Радный уже отключился.

Её била дрожь. В горле застрял ком. На лбу выступил холодный пот.

Ира считала Радного во всех отношениях героем положительным. И если отключить непонятные чувства и ощущения, которые почему-то возникали в его присутствие, он очень даже ей нравился. Точнее, должен бы нравиться.

Ира вспомнила его руки на своих плечах. Необычное, по-особенному приятное ощущение, хотя и возникшее вопреки всем предположениям и ожиданиям. Но вместо желания испытать его вновь, её охватывал ужас от одной мысли, что это может повториться.

Что-то или кого-то эти странные переживания напоминали.

Сознание воскресило образ одного из преподавателей художественной школы.

Ира проучилась у него всего около месяца, но за этот месяц он дал ей больше всех остальных. Преподаватели и родители настаивали, чтобы она продолжала обучение в его группе. Она, даже будучи ребёнком, понимала, что это – лучший для неё вариант, но ничего не могла с собой поделать.

Причину объяснить не получалось, но и заниматься у него – тоже. Несмотря на великолепное отношение к ней и очень интересные занятия, Иру от одного его присутствия бросало в дрожь и пот. Она испытывала по отношению к нему необъяснимый страх и непреодолимое омерзение, как от какой-нибудь скользкой ползучей твари.

Радный чувства омерзения не вызывал. Даже совсем напротив. Но в дрожь и пот от него Иру бросало ох как похлестче. При всём восхищении и уважении, чувства он вызывал отталкивающие. Но отталкивающие не омерзением, а чем-то необъяснимым.

Необъяснимый панический страх? Да.

На что-то он походил. На что-то из глубокого детства.

Ира вспомнила, как когда-то, лет в пять-шесть, а может и раньше, отец ясным зимним вечером забрал её из детского сада.

Тёмно-синее, почти чёрное ночное небо сверкало звёздами. Ира не могла оторвать взгляд от него. Пришлось остановиться, задрав головы.

Отец стал ей рассказывать, что звёзды – это громадные далёкие солнца в Бескрайней Бесконечности Космоса.

Ира тогда уже знала, что Вселенная бесконечна, от своей воспитательницы, которая, в связи с полётом очередных космонавтов, сообщила им – маленьким детям – об этом.

Но на детсадовском занятии то пролетело пустым звуком, а тут она вдруг всем своим существом ощутила глобальный благоговейный ужас этой Бескрайней Бесконечности. Ощутила до такой степени, что потом долгое время боялась ночью смотреть на небо.

Ира до сих пор не избавилась от этого чувства, лишь научилась притуплять его, загоняя далеко вглубь себя и не позволяя всплывать на поверхность сознания.

Радный вызывал нечто подобное.

На время выставки и последовавшей за ней рабочей недели, Ира так же загнала это вглубь. Сейчас, когда он позвонил так неожиданно, она оказалась не готова, и все ощущения вырвались наружу подобно раскалённой лаве при извержении вулкана.

Огнедышащий вулкан в неистовой радости обретённой свободы извергался ужасом запредельности и немыслимым ликованием.

Ира каждой хромосомой ощущала как «она» боится Радного. А «ОНА»?

И тут страхи перед Радным, Бесконечностью, исчезновением из жизни Женечки затмил всепоглощающий ужас, который душил, терзал, рвал на части.

Мобильник вновь заурчал и зашевелился.

– Ну что, Палладина, а не рановато ли ты меня со счётов списала, а?! – Женечка хохотал от души.

– Женечка, – Ира разрыдалась.

– Ну-у-у, Ирка, хватит нюни распускать! Лучше набери кроссвордов и разгадывай их до самого Сочи.

Женечка разразился новым приступом неистового хохота.

В дверь постучали. МТС вырубился. Ира открыла дверь.

Молодой человек протянул ей пачку журналов и газет, подавляющее большинство которых пестрели кроссвордами. Ира выудила рекомендованные Женечкой «пособия», расплатилась, закрыла дверь и глянула на экранчик мобильника.

Через пару мгновений он сообщил, что связь восстановлена, и она набрала Женечкин номер.

– Женька, ты – сволочь!

– Знаю, Палладина, знаю, – радостно известил о своей осведомленности Женечка. – Давай садись и займи мозги, чтоб не лезли туда, куда Макар телят не гонял.

МТС вновь потерялся.

Ира подождала пару минут. Все попытки её мобильника обнаружить сеть оказались тщетны, и она погрузилась в разжижитель серого вещества черепной коробки.

Внимание

Уже почти стемнело, когда поезд выполз из последнего тоннеля и, пересекая мост через Сочинку, приближался к вокзалу.

Ира не была в Сочи в два раза дольше, чем рассчитывала, и чувствовала, как соскучилась по родному городу. Она по-детски радостно выпорхнула из вагона и почти вприпрыжку направилась к зданию вокзала, морально готовясь ловить такси.

Крепкая рука выхватила её из толпы. Ира вздрогнула.

– Ну ты и носишься! – пробасил Влад над головой.

– Влад!? – Ира удивилась. Она не ожидала, что её кто-то будет встречать. – Как ты узнал?

– Мне Евгений Вениаминович позвонил. Сказал, что улетает, и попросил тебя встретить.

– Так его нет в городе? – в ужасе спросила Ира.

– Ир, что случилось?

– Женя что, улетел?

– Да.

Ира остановилась как вкопанная, потеряно глядя в никуда.

– Ира, что с тобой? Евгений Вениаминович сам собирался тебя встретить, но вчера ему срочно понадобилось на пару дней слетать в Питер.

– На пару дней?

– Да. Он послезавтра вернётся.

– Ты уверен?

– Ира, что с тобой?

– Нет. Ничего. Идём.

Едва они сели в видавшую виды «Ниву» Валентиныча, Ира схватилась за мобильник. Не успела она включить дозвон, как он завибрировал у неё в руках.

– Женя!

– Палладина, успокойся. Послезавтра я буду у тебя.

Зив и Лоренц встретили Иру, изо всех сил и всеми доступными им средствами демонстрируя радость. Лоренц с разбега запрыгнул к ней на руки и, мурлыча, тёрся об её подбородок. Зив поставил ей лапы на плечи, чуть не свалив с ног, и облизывал лицо, добродушно урча. Затем он умчался и вернулся вместе с Татьяной Николаевной.

– Ирочка! Наконец-то! А я-то думаю, и куда это меня Зив так настойчиво зовёт? А тут, оказывается, хозяйка вернулась. Ирочка, что ж ты не сообщила заранее? У меня и покормить вас нечем!

– Как это нечем? Вот! – Влад поставил на стол пузатый магнитовский пакет.

– Так, сейчас разберёмся, – сказала Татьяна Николаевна и скрылась на кухне.

Суета по поводу приезда вернула Иру в реальный мир, чему Влад несказанно обрадовался.

– Как съездила?

– Чудесно! Я и на половину полученного результата не надеялась.

– Рассказывай!

– Расскажу. Но сначала, ты. Как там поющий дом? – Ира сказала «поющий дом» по инерции, из-за того, что сама для себя и в разговорах с Женечкой привыкла его так называть.

– Поющий? Значит, ты тоже это слышишь? А я думал, это только у меня глюки.

– Так ты тоже слышишь? С какого времени?

– Да с того, как первый раз туда приехали. Тогда он целым хором пел. Если не ошибаюсь… Ты знаешь, я не силён в музыке. По-моему, это… – Влад задумался.

– Напой.

Влад хоть и не был силен в истории музыки, но, обладая неплохим слухом и музыкальной памятью, воспроизвел оду «К радости».

– Верно. Это Бетховен. Финал девятой симфонии. Так называемая ода «К радости».

– Ты тоже это слышала?

– Да.

– А почему не сказала?

– А почему ты не сказал?

Влад понимающе усмехнулся.

Тут с подносом в руках из кухни вышла Татьяна Николаевна, и тему поющего дома пришлось временно закрыть.

Когда Татьяна Николаевна отправилась заварить ещё чаю, у Влада запел мобильник:

– Здравствуй, солнышко! .......... Нет. Я ж тебе сказал, что еду в Краснодар. ......... ЦРУ, ты моё ненаглядное! В кафешку перекусить зашёл, вот машин и не слышно. ......... Дня два-три. Как домой буду ехать, позвоню. Всё, не скучай, солнышко, целую, – Влад чмокнул в трубку и отключил мобильник.

– Так, я не поняла: у меня здесь кафешка или Краснодар? – шутливо спросила Ира.

– Сейчас – кафешка, которая вот-вот станет Краснодаром.

– Если Краснодар, то ты здесь дня на два, на три?

– Угу! А ты против?

– Нисколечко!

Влад приобнял Иру и поцеловал в шею. Когда зашла Татьяна Николаевна с дымящимся большим заварным чайником, они вновь вели себя вполне пристойно.

– Так как там поющий дом? – спросила Ира, как только они, проводив Татьяну Николаевну после посиделок, вышли за её калитку.

– Завтра съездим, сама увидишь, – ответил Влад не без гордости.

– Я не про то. В ваших с Валентинычем доблестях я не сомневаюсь. Как он себя чувствует? Что поёт?

– Если я правильно понимаю, вполне доволен, только по тебе скучает.

– Влад, ты серьёзно?

– Серьёзно. А может, и нет. Я не знаю.

– Пойдём, искупаемся в водопаде.

– Пойдём.

Тьма казалась кромешной, когда они вышли из дома чтобы проводить Татьяну Николаевну, но теперь глаза привыкли, и света половины растущей Луны, поддерживаемой блистанием звёзд, вполне хватало.

Даже среди обступивших деревьев они без труда видели тропинку, не прибегая к помощи фонарика, выданного им заботливой Татьяной Николаевной. Впрочем, в лесу свет лунной половинки и звёзд, заслонённых густыми ветвями, был уже ни при чём.

Каким-то непонятным образом тропинка сама собой выделялась в темноте и делала видимым кусочек окружающего её пейзажа. Нет, она не излучала свет. Просто, почему-то здесь темнота ночи не являлась препятствием для зрения.

Водопад приветливо грохотал. Ира разделась и в безмятежности отрешённого наслаждения отдалась его струям. Под летящим с вышины потоком плескался Влад. Рядом развлекались дайвингом Зив и Лоренц. Кроны деревьев плотным пологом скрывали ясное ночное небо.

– Влад, ты видишь меня? – поинтересовалась Ира.

– Вижу.

– А тебе не кажется это странным? Ведь на самом деле, темень – хоть глаз выколи!

– Слушай, и вправду!

Они вылезли на берег, оделись и направились домой, всё также, вопреки всем известным законам природы, прекрасно видя в полной темноте.

– Знаешь, Ир, у меня такое ощущение, будто вижу я не глазами.

– Представляешь, у меня тоже.

Ира остановилась и схватила Влада за руку.

– Слушай! Точно не глазами! Попробуй! Закрой глаза! Ничего не меняется!

Влад, судя по всему, попробовал, потому что через несколько секунд Ира почувствовала, как он с силой сжал её руку, и услышала, как громко забилось его сердце.

– С ума сойти, – только и смог проговорить Влад.

– Идём, – прошептала Ира.

– С закрытыми глазами?

– Да.

Выход из леса предстал стеной темноты.

Ира открыла глаза и увидела впереди звёздное небо с половинкой Луны и освещённый ими дачный посёлок.

– Батюшки! – воскликнула она.

– Да уж. От кого б услышал, посчитал бы за бред сивой кобылы.

– Ну-ка, рассказывай!

– Закрыл глаза. Тропинка и лес вокруг неё даже лучше видны стали. И вдруг впереди чёрная стена. Открываю глаза, а впереди выход из леса и залитые звёздным светом дачные домики.

– Ладно, идём. Я что-то замерзать начинаю, – сказала Ира, прибавляя шагу. – Такое ощущение, Влад, что у нас с тобой в одну сторону крыша съехала.

– По-моему, уже давно.

«Выбросить всё из головы. Выбросить всё из головы», – как заклинание твердила Ира сама себе весь оставшийся путь к дому.

– Что-то ты какая-то замученная, – окидывая Иру взглядом в электрическом освещении гостиной, констатировал факт Влад.

– Не могу больше.

– Может, тебя пора спать укладывать?

– Нет. Расскажи мне о строительстве. Нужно как-то заземлиться.

– Неужто ты на выставке основательно не заземлилась?

Ира молча посмотрела ему в глаза.

– Понял.

И Влад принялся в подробностях рассказывать Ире о шпатлевке, штукатурке и прочих заземляющих ингредиентах.

Она оживилась, но лишь на время и натужено. Поэтому, едва отчётная информация оказалась исчерпанной, Влад взял Иру на руки и отнёс в спальню.

Ему казалось, что она уснула ещё на подступах к кровати, но, очутившись в постели, Ира поднялась и села.

– Я хочу кое-что показать тебе. Принеси мой ноутбук.

– Может, уже завтра? Ты ведь устала.

– Устала. Но до завтра я не дотерплю.

Влад вышел и через минуту вернулся с ноутбуком.

Ира открыла файл с пространственными крестами и кругами.

– Смотри.

– По-моему, я когда-то где-то что-то подобное уже видел. Что это?

– Предэскизы мебели.

Влад долго смотрел на монитор отрешённым взглядом, потом вздрогнул всем телом.

– Знаешь, Ир, если усиленно прислушиваешься, как бы перестаёшь видеть, а если приглядываешься – слышать.

– Ты о чём?

– Понимаешь, у нас обострены пять чувств. За ними мы не замечаем ещё какого-то. А может и каких-то.

– Это тебе Женечка наболтал?

– Нет. А что – мог?

– Ещё как! Ни за что не поверю, что вы с ним о чём-либо подобном не говорили.

– Может и говорили.

– Что значит, «может и говорили»?

– Ир, я не знаю. Когда я к нему захожу, мы болтаем о чём-то минут пятнадцать, от силы двадцать, а потом оказывается, что я пробыл у него часа два-три. Я с детства привык не задавать вопросов, на которые нет ответов.

– А может, есть?

– У тебя?

– У Женечки.

– У него, видимо, на многие вопросы есть ответы. Но ведь он даже тебе их не даёт.

– С чего ты взял?

– Не знаю. – Влад немного помолчал задумавшись. – Я просто знаю, – сказал он уверенно и снова задумался. – Он боится тебя.

– Кто?

– Евгений Вениаминович. Точнее, не боится… Это неверно. Я не знаю, как правильно выразиться… Он в восторге и ужасе благоговеет перед тобой.

Ира рассмеялась.

– С чего ты взял? По мне, так я сама испытываю к нему нечто подобное.

– Не-ет. Возможно, он, бывает, и выбивает почву у тебя из-под ног. Может, даже и часто. Он просто искуснее тебя. Пока.

Влад долго молчал.

У Иры сердце стучало в висках от нетерпения и предвкушения Великой Тайны. Она не смела перебивать молчание Влада, боясь спугнуть то, что он хотел и одновременно не хотел ей сказать.

Влад действительно колебался, но, в конце концов, встал у Иры за спиной на колени и закрыл её лицо ладонями. Она опустила веки.

Перед глазами появилась Женечкина гостиная. Влад сидел в кресле, Женечка – на диване.

– Евгений Вениаминович, Вы любите Иру?

Женечкины глаза сузились в хитрой усмешке.

– Ревнуешь? – он рассмеялся. – Она обворожительна в постели! Правда, временами бывает социально опасна.

Он снова рассмеялся и скосил взгляд на свою руку с едва затянувшимся шрамом.

– Ты думаешь, её можно любить? В смысле общепринятого понятия: «любовь мужчины к женщине». Хочешь сказать, что ты её так любишь?

– Да.

– Ошибаешься, мой мальчик. Влюбиться в неё по своему недомыслию и непробиваемости мог только такой, как её бывший муженёк или этот престарелый Игорёша. Знаешь, о ком я?

– Нет.

– Неважно. Этим олухам, да и не только им, просто об этих я осведомлён лучше, чем о других. Так вот, им многое невдомёк.

– Мне, признаться, тоже.

– «Тебе, признаться, тоже»? – Женечка расхохотался. – Брось! Ты малость запутался в терминологии, оттого и сравниваешь божий дар с яичницей.

Ты прекрасно знаешь, зачем ты рядом с ней, а я знаю – зачем я.

Тебе просто ещё не приходилось любить женщину, а придётся, и может и не одну. Тогда почувствуешь разницу.

Любовь, штука прикольная, только она уходит. Точнее, любовь не уходит – объекты меняются.

Ира останется навсегда. В этом разница. Одна из разниц.

– Так это и есть любовь!

– Вообще-то, да. Только не та, которую ты имел в виду.

Знаешь, почему тебя тянет к ней в постель? Да и меня тоже. Думаешь, любовь? Страсть?

Не-а! Телом убеждаться в том, что она – женщина, то есть, просто человек. Тело убеждать в том, что она – женщина, то есть, просто человек.

Это – единственная возможность сохранить свои человеческие мозги. Иначе взорвутся.

Ты не отдаёшь себе в этом отчёта, да и я, по большому счёту, тоже. Просто я, в отличие от тебя, знаю, что это так.

Влад убрал свои руки от Ириного лица. Она хотела что-то сказать, но он властно отрезал:

– Всё! Спать.

Начало светать. Стараясь не разбудить Влада, Ира выскользнула из комнаты. На улице к ней присоединились Зив и Лоренц.

Ира шла быстро, чтобы как следует разогреться перед предстоящим купанием в ледяной воде и тем же самым отогнать воспоминания о вчерашнем походе сюда.

Водопад мечтательно громыхал.

Ира разделась и вошла в обжигающе холодную воду. Дыхание перехватило, сердце бешено заколотилось.

Вчера ночью всех этих неотъемлемых эффектов воздействия ледяной воды она не ощутила. Видимо, потому что рядом был Влад, и она не сфокусировала на них внимания.

«А вообще, интересная вещь – внимание. Если его на чём-то не фиксируешь должным образом, то этого чего-то вроде бы и нет вовсе», – подумала она, вылезая на берег.

Влад встретил её в гостиной, накрывая на стол.

– Интересная вещь – внимание. Если его на чём-то не фиксируешь должным образом, то этого чего-то вроде бы и нет вовсе, – сказал он, усевшись напротив Иры.

– Ты меня начинаешь пугать не хуже Женечки.

– И чем это я тебя напугал «не хуже Женечки»?

– Сегодня, нырнув под водопад, я ощутила, до какой степени вода ледяная. У меня перехватило дыхание, сердце бешено забилось.

Я и вчера ночью, естественно, чувствовала, что водица там отнюдь не как в горячей ванне, но моё внимание не фиксировало этот факт.

В общем, когда я вылезла на берег, в сознании промелькнула фраза, которую ты только что озвучил.

– Ира, ты очень часто говоришь вслух то, что я думаю, но я же не пугаюсь?

– Вот именно. Ты не фиксируешь на этом внимание. А я фиксирую. – Последнее предложение Ира проговорила как бы самой себе. – Ладно. Хватит. Поехали смотреть поющий дом.

– Как скажешь.

Стоило Ире и Владу захлопнуть за собой калитку, как «Аллилуйя» из оратории Генделя «Мессия» торжественно грянула в их честь.

Встретивший их Валентиныч что-то рассказывал и показывал, отчитываясь о проделанной работе.

Ира, казалось, внимательно его слушала и даже живо обсуждала что-то, но, как констатировала она сама для себя, большую часть её ВНИМАНИЯ поглощало пение дома. Так что с Валентинычем она общалась почти машинально.

Впрочем, она не особо нуждалась в его пояснениях. Во-первых, потому что прошлым вечером Влад во всех подробностях доложил ей обстановку, а во-вторых, всё и так было на лицо.

Преображения дома стали ощутимы, и это значило, что работы здесь вскоре потребуют гораздо больше её ВНИМАНИЯ.

«Опять ВНИМАНИЕ» – промелькнула, кольнув сознание, мысль.

Но этого самого ВНИМАНИЯ уделять поющему дому в необходимых количествах у неё вряд ли получится. В ближайшее время предстоит напрочь погрузиться в доводку эскизов, а затем и вовсе уехать. Скорее всего, на длительный срок.

«Придётся замедлять работы, а то и вовсе останавливать на какое-то время», – гласил неутешительный вывод, который Ира отчего-то не посчитала нужным озвучивать, хотя и понимала, что уж по крайней мере Валентиныча она должна ввести в курс дела.

День стоял тёплый, но вступление осени в свои права уже чувствовалось.

Ира, Влад и Валентиныч спустились во двор и направились к смастерённым из опалубки столу и скамейкам.

Вдруг у Иры чуть ли ни из-под ног выскользнула чёрная гадюка. Ира вскрикнула от неожиданности и оказалась в объятиях Влада.

Валентиныч схватил кусок чего-то из строительного мусора, и уже кинулся за гадюкой, но Ира остановила его.

– Не надо! Валентиныч, пусть себе ползает. Она ведь никого не трогает!

– Да уж. Никогда не видел гадюк на самом побережье. Где-то в горах бывало, но чтоб почти у самого моря! Может, всё же прибить?

– Не надо, – твёрдо сказала Ира. – Она не причинит никому вреда. Насколько я понимаю, раньше, ведь, её тут никто не видел?

– Да нет.

– Вот и не увидите больше.

Валентиныч не разделял уверенность Иры, но от гадюки отстал.

А она, тем временем, отползла поодаль и притаилась в траве. Правда, заметила это только Ира.

– Посидите здесь. Я сейчас приду.

Валентиныч с Владом уселись на скамейки, а Ира отправилась в сторону затихшей в траве гадюки.

Стоило ей приблизиться, как змея неспешно заскользила в сторону орешника, там немного задержалась под старой хурмой и отползла в сторону.

«Как и в прошлый раз», – отметила про себя Ира.

Она не сомневалась, что и место под старой хурмой то же самое. Лежал там такой же коричневато-зеленоватый плоский камень почти правильной овальной формы размером с ладонь, как и в прошлый раз, тогда, в начале лета. Ира подняла его.

«Это – приглашение», – услышала она, но не поняла, кто это сказал и сказал ли вообще.

Гадюка, тем временем, скрылась в шевелящемся от её движения папоротнике.

Ира засунула камень в рюкзачок и вернулась к Владу с Валентинычем.

Там уже вовсю шло обсуждение насущных проблем, и Ира плавно влилась в него.

– Ир, я тут обратил внимание… – начал Влад, как только видавшая виды «Нива» выехала на трассу.

– Влад, прошу тебя, только не надо больше про ВНИМАНИЕ!

– Ладно, как скажешь. Я, правда, не имел в виду ничего такого.

– Какого такого?

– Слушай, я не знаю, что с тобой делали на этой твоей выставке, но, по-моему, тебе требуется как следует отдохнуть.

– С чего ты так решил?

– Ты вся дёрганная.

– Это говорит о том, что мне нужно не отдыхать, а с головой уйти в работу. Иначе я действительно с ума сойду.

– Может, всё-таки, скажешь, что с тобой происходит?

– Может, и скажу. Только не сейчас. Давай до дома сначала доедем.

Татьяна Николаевна уже навела порядки и заканчивала колдовать над обедом.

– Ну вот, очень даже вовремя! Давайте сразу поешьте, пока всё горяченькое.

Она накрыла на стол и, вежливо отклонив предложение присоединиться, ушла к себе домой.

– Золотая женщина! Что бы я без неё делала?

– Да, Ир, тебе действительно повезло. Она просто замечательная!

Они ещё долго болтали обо всяком ни о чём. Потом Влад приволок кучу дисков из машины, и они до самого вечера взирали на приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона.

Вечером вновь пришла Татьяна Николаевна и принесла яблочный пирог к чаю.

– Татьяна Николаевна, – обратился к ней Влад, – я Вас не спрашиваю и не прошу. Я ставлю Вас в известность, что Вы никуда не уйдёте и будете с нами пить чай.

Выбора ей явно не оставили, и она присоединилась к ним. Чай пили в сопровождении «Собаки на сене».

Когда обе серии завершились, время вполне благоприятствовало тому, чтобы лечь спать, что Влад и предложил Ире, как только они вернулись, проводив Татьяну Николаевну домой.

Ира не смогла отказаться, потому что предложение лечь спать прозвучало примерно в той же форме, как и приглашение к чаю Татьяны Николаевны.

– Влад, помнишь, ты мне рассказывал, как оказался то ли во сне, то ли наяву с неким старичком по имени Аристарх Поликарпович на поляне, где меня сжигали на костре? – неожиданно прервала Ира утренний «ни о чём».

– Да. Помню.

– Так вот. Во-первых, мне снился такой же сон и, скорее всего, в то же самое время, что и тебе. Но об этом ты и без моей помощи догадался.

Во-вторых, вот этот дом мне подарил Аристарх Поликарпович. Правда, и это ты прекрасно знаешь.

Но, в-третьих… Влад, я побывала наяву на той самой поляне из сна, когда ездила на выставку.

Влад загадочно улыбнулся.

– Я тоже там был.

– Это в Германии.

– Я знаю. Я там был.

– Когда?

– Когда ездили с Лёшей на конференцию.

– Вы же вроде как в Чехию ездили?

– Да, в Чехию. Но меня эта конференция привлекала не более чем ежа горячая ванна. Так что, пока Лёша там зависал, я автостопом заглянул в Германию.

Сейчас даже не скажу, как называется та деревушка, и каким макаром меня туда занесло, но место это я узнал сразу и ох… Извини. Там даже крест весь почерневший на том самом месте стоит.

– Ты с кем-нибудь по поводу этого креста общался?

– Нет. Я ж немецкий не знаю.

– А я общалась.

Влад пожирал её глазами.

– И-и-и-и?

Ира рассказала ему печальную и удивительную историю Эрианы, а заодно и то, как узнала её.

– Ир, тебя из-за этого всего так дёргает?

– Нет. Точнее, не только и не столько из-за этого. Помнишь, перед самым моим отъездом вы с Женечкой меня потеряли?

– Помню.

Ира рассказала ему о разговоре с Гиалой и о своих приключениях на Пешеходке.

– Ир, а кто такая Гиала?

Ира рассказала ему и о ней, а заодно о Гениных фотках, о пеньке в комнате Гиалы, о направлениях в пространстве и их соотношениях, и о дельфинах, натолкнувших на догадки о Великой Тайне.

– Только всё это – лишь поводы, а причина в том, что я всегда так жила, просто обращать ВНИМАНИЕ стала лишь в этом году.

Понимаешь, меня коробит и передёргивает от всех этих экстрасенсов, ясновидящих, яснослышащих, телепатов и прочей подобной дребедени. Когда я поняла, что Женечка тянет меня во всю эту муть, я начала сопротивляться и… основательно завязла.

Рассказывая сама себе, что со мной происходит, я понимаю, что это – чистейший бред. Такое ощущение, будто схожу с ума и ничего не могу с этим поделать.

– Ир, ты ведь знаешь, что это не так.

– Да. Знаю. Это не так. Понимаешь, я потеряла нить привычной жизни, а новую никак не могу ухватить.

– Но ведь ты и не пытаешься.

– Да, не пытаюсь.

– А почему?

– Боюсь.

– А тебе не кажется, что эта новая нить уже давно в твоих руках?

– Может быть. А с чего ты так решил?

– Ну хотя бы потому, что иначе ты бы не нашла проход внутрь горы и не взлетела вместе с потоком света.

– Влад, неужели ты веришь, будто это случилось на самом деле?

– Ты хочешь сказать, что тебе это всё приснилась? Тогда нам с Евгением Вениаминовичем приснилось то, как мы тебя два дня искали. И то, как ты, будто по волшебству, оказалась в своей постели, а мы ещё два дня не могли тебя разбудить. Тебе так проще, когда ты считаешь, что это – сон. Ведь так?

– Да. Мне так проще.

– А ты Евгению Вениаминовичу рассказывала про золотистый свет?

– Нет.

– А почему?

– Он и так всё всегда знает.

– Нет, Ира, не знает. Если б он знал, то не переживал бы так.

– Ну, пока вы меня искали, может, и не знал. А потом узнал.

– Нет, Ира. Он не знает.

– С чего ты так решил?

– Когда мы тебя искали, он очень волновался. Но потом вообще места себе не находил. Он дико боится потерять тебя. Он мало рассказывает мне о тебе. Но я же не слепой. Он знает, кто ты, и что теоретически может с тобой произойти. А что происходит на самом деле, он, может, что и чувствует, но далеко не всё.

– Влад, кто я?

– Я не знаю.

– Но мне кажется, что догадываешься.

– Догадываюсь.

– Скажи, пожалуйста.

– Ира, я не думаю, что в человеческом языке есть адекватное определение. Не человеческого ума это дело.

Влад задумался. Ира не перебивала.

– Возможно, – продолжил он, – кто-то назвал бы это божественностью, святостью, но это всё не то.

Боги, святые – это всё человеческие выдумки, хоть и основанные на некоторых реалиях. Хотя, может, определения и правильные, но уж так они замусолены и настолько искажён их смысл…

По крайней мере, в твоём случае, они подходят лишь с большим натягом и оговорками. К тому же уводят в дебри человеческого невежества и тупости.

– Может, больше подходит: маги, волшебники, колдуны?

– Нет.

– Может, тогда жрецы?

– Нет. Ира, а ты странная!

– Да неужели?

– Нет, знаешь, серьёзно! Вот только что ныла, будто от мистического взгляда на жизнь воротит, а теперь на полном серьёзе занялась обсуждением классификации мистически мыслящих человекообразных.

– Значит, по-твоему, я отношусь к мистически мыслящим человекообразным?

– Я не помешаю вашей научной дискуссии? – Женечка показался на лестнице, ведущей из хозпомещения цокольного этажа.

– Женечка! – Ира вскочила и бросилась ему на шею.

– Палладина, ты меня придушить решила?

– Нет.

– Врёшь! – Женечка находился в прекрасном расположении духа. – Ну что, так и будешь на мне висеть? Я, как-никак, с дороги. Даже домой толком не заходил. Устал, знаешь ли.

– Садитесь, Евгений Вениаминович, а я пойду, кофе ещё сварю.

– Нет, Влад, кофе мы отправим варить Ирину Борисовну Палладину.

– Что?!

– Не возмущайся, Ирочка. Кстати, можешь это сделать каким-нибудь магическим способом, не выходя из гостиной.

Хотя, если честно, идея озадачить тебя бытовыми проблемами пришла мне в голову как раз-таки с целью опустить тебя на Землю-Матушку.

Ир, серьёзно, свари кофе. Мне с Владом посекретничать нужно. – Женечка ехидно улыбался, глядя на Иру. – Что, обиделась?! Да издеваюсь, я, издеваюсь! Сиди, отдыхай, а мы с Владом займёмся изготовлением божественного напитка.

Женечка, так и не присев, увлёк Влада на кухню.

Ира сидела в замешательстве от внезапного появления Женечки, но более от замечания Влада относительно своего двойственного отношения к предмету, названному им мистикой.

Одна её часть воспринимала это всё как должное, а другая возмущалась и считала всё это бредом. Они спорили, и ни одна не одерживала верха.

«Вот это меня и выматывает. Я не могу принять себя такой, какая я есть. А какая я есть? Я не знаю. НЕ ЗНА-Ю! Или боюсь знать?».

Её размышления прервал Женечка.

– Ир, расскажи мне во всех подробностях всё – абсолютно всё – что произошло с тобой во время твоей поездки от начала, то есть, с того момента, как мы с тобой расстались, и до сего момента включительно.

Ира напряглась под пристальным Женечкиным взглядом. Её била уже хорошо знакомая ей дрожь.

– Палладина, не сопротивляйся. Я же не могу в присутствии Влада проделывать с тобой то, что мне вздумается. Ты ведь знаешь, о чём я?

Женечка загадочно, многозначительно и безжалостно улыбнулся.

Ире стало почти что дурно, но она взяла себя в руки и стала рассказывать. Женечка периодически перебивал её, не давая пропустить ни одной, даже самой на её взгляд пустяковой детали. Когда она закончила, напряжение немного отпустило.

– Ир, а теперь утихомирь ненадолго свои, кстати, совсем нелишние, рационализм с реализмом, и попробуй представить как должное, что Эриана – это твоя прошлая жизнь. Сейчас ты, можно сказать, неплохо помнишь, как тебя, то есть, Эриану, сожгли. Подумай, зачем? До сих пор ведь ты задавалась иными вопросами, ведь так?

– Да. Мне было интересно…

– Неважно. Попробуй сама себе ответить на вопрос «зачем?»

– Жень, мне страшно, – сказала Ира после минутного молчания.

– Хорошо, я сам отвечу. Хоть ты и знаешь ответ, нужно чтобы он ещё и прозвучал.

Одна из причин – захватить твоё ВНИМАНИЕ, чтобы оставить яркий след в твоей памяти, который неизменно в определённый момент всплывёт и перекочует в сознание.

Сработало! Ты вспомнила.

Из спецхранов памяти можно вытаскивать всё. Но чем больше ВНИМАНИЯ затрачивалось на восприятие, тем эта информация доступнее в дальнейшем для сознания.

Вспомнив что-то одно, потом получается вытащить и многое другое, чему уделялось гораздо меньше ВНИМАНИЯ.

– Опять ВНИМАНИЕ. Меня это слово, последнее время, до истерики доводит.

– Это точно, – подтвердил Влад.

– Неудивительно. Ты начала догадываться о его функциях и по привычке испугалась. Это нормально. Человека всё, что лежит за пределами человеческого, пугает. Это – защитный рефлекс. Система безопасности в действии.

– Но ведь пользоваться вниманием – вполне человеческое свойство, – заметил Влад.

– До определённого предела. Пока не понимаешь для чего оно предназначено и не пытаешься его сознательно контролировать.

Человека ведь «делали», как говорится, по образу и подобию. Многие функции физиологического мозга совпадают с теми, которые являются Глобальными Законами Абсолюта. Иначе и быть не может. Это всё есть единая система.

– Так, мальчики, я пошла варить кофе.

Женечка проводил Иру развесёлым смехом.

– Не переживай, Влад. Она больше выделывается, чем на самом деле бьётся в истерике.

Эта Женечкина фраза долетела до Иры, и она неожиданно для себя тоже усмехнулась, притом ехидно.

«И зачем, собственно, спорить самой с собой, когда можно просто заменить "или" на "и" и согласиться с тем, что ты и человек, и не только?

Может, я боюсь, что меня сочтут сумасшедшей? Так ведь кое-кто и так считает. Мне ведь от этого ни холодно и ни жарко.

В конце концов, ведь необязательно свои взгляды, убеждения и ощущения выставлять на суд общественности!

Пусть это всё даже и бред. Какая разница, ведь мне от того ни хуже, ни лучше не становится? Определённо».

Всё это неслось в Ириной голове, но она понимала, что не впервой увещевает себя подобным образом, и что вряд ли вымучивающие её приступы метаний перестанут повторяться.

– Женька, я знаю, что ты со мной делаешь, – заявила она с порога кухни.

– Что я с тобой делаю?

Женечка принял комичный вид несказанного удивления, лишив Иру и Влада возможности удержаться от смеха.

– Так что же я с тобой делаю?

На этот раз его голос, поддерживаемый выражением лица, вибрировал гротескной строгостью.

Влад снова покатывался со смеху, а Ира, едва ухмыльнувшись, села и, глядя на Женечку в упор, твёрдым голосом сказала:

– Ты манипулируешь моим ВНИМАНИЕМ.

– Гениально! Палладина, ты растёшь в моих глазах. Браво!

– И ещё, – продолжила Ира, игнорируя его ёрничанье, – я знаю, что нужно делать мне.

– И что же? Запустить в меня чашкой с раскалённым кофе? – Женечка кривлялся изо всех сил.

– Кстати, неплохая идея! – подыграла ему Ира, но дальше продолжала серьёзно, – Мне нужно принять и узаконить двойственность себя. Реальное и ирреальное.

– Во, блин! Палладина, а ты действительно растёшь! – воскликнул Женечка, правда, уже с меньшей долей сарказма, но затем опять развеселился. – А вот Влад, не в пример тебе, никогда и не пытался воевать в пределах своей двойственности. Хотя, вряд ли это для него такая уж большая заслуга. Над ним же не измывались посредством вдалбливания догм научного коммунизма.

Женечка расхохотался и на несколько мгновений заструился пламенем.

Влад впал в ступор.

Женечка, вновь приняв человеческий облик, снова рассмеялся.

– Ну вот, теперь и тебе, Владушка, придётся заняться приведением в состояние мира реального и ирреального в себе. А ты думал, как? Ты думал, что? На Палладину от нечем заняться блажь напала? Не-ет! Ей действительно, ой как тяжелёхонько! А потому, оставим-ка мы её в уединении на некоторое время. Скажем, до вечера.

Он стремительно поднялся, сгрёб Влада и, бросив на ходу «Пока!», удалился.

Рациональное и иррациональное

Унимая дрожь, Ира убрала со стола, перемыла посуду и даже полы в гостиной и на кухне. Прихода Татьяны Николаевны ждать не приходилось. Судя по звукам с улицы, Женечка перехватил её и, чуть ли ни силой запихав в видавшую виды «Ниву», тоже уволок с собой.

Первая до конца осознанная мысль советовала плюнуть на все свои стенания и засесть за работу.

«Идея, конечно, неплохая и очень даже здравая. Но в этом случае я так и не разберусь в себе никогда, и всё начнется сызнова», – подумала Ира.

Когда не осталось ничего, подходящего для мытья или уборки, она забралась с ногами на диван в гостиной, обняла подушку и начала крутые разборки с собой.

Благое намерение неожиданно натолкнулось на самую, казалось бы, банальную, но непредвиденную трудность. Ира не знала с чего начать.

Минут пятнадцать она сидела, тупо уставившись перед собой. Затея стала казаться бесполезной, и Ира начала настраиваться на работу, но тут до гениальности простейшая мысль посетила её. Раз в ней борются два начала – рациональное и иррациональное – то нужно, как минимум, провести между ними чёткую грань.

Ира попыталась.

В то же мгновение в её мозгу забурлили сотни, если не тысячи разрозненных мыслей, и военные действия загромыхали с удвоенной силой.

Иру снова била дрожь и появилось то невыносимо мучительное раздирающее на части чувство, которое следовало за ней неотступно с зимы, и с которым она периодически свыкалась.

Неимоверным усилием воли Ира заставила мозг замолчать.

Несколько секунд полной тишины привели к выводу, что иррациональное и рациональное боролись в ней даже за право произвести разграничение между собой. На первый взгляд простая задача оказалась куда сложнее, чем предполагалось изначально.

Иррациональное с рациональным умудрились перемешаться и сплестись в нечто единое, которое, чтобы разделить, придётся распутывать, как свалявшуюся копну ниток.

«Пожалуй, проще разобраться с событиями, отнеся их к одной или к другой категории».

Это действительно оказалось проще, хотя и тут возникли спорные моменты, поскольку в некоторые вроде бы реальные события примешивалась ирреальность её восприятия.

Ира встала и принесла четыре листка бумаги и ручку. Она решила на одной паре листов зафиксировать все значимые события, начиная с зимы этого года, деля их на реальные и ирреальные без учета собственного отношения к ним, а на другой – те же события, но классифицируя их с точки зрения своих ощущений.

Она даже подписала листы. Первую пару: «объективно реальные» и «объективно ирреальные». Вторую пару: «субъективно реальные» и «субъективно ирреальные».

И тут выяснилось, что «объективно ирреальных» событий вроде как и не было вовсе.

С некоторым натягом к этой категории относились: поющий дом, трансформация Женечки в пламя и внезапно появившаяся способность видеть в темноте, к тому же с закрытыми глазами. По крайней мере, всё это хотя бы ещё и Влад воспринимал.

Список же значимых «субъективно ирреальных» событий получился внушительным. Притом поведение Иры в значимых «субъективно реальных» событиях, её до мозга костей реалистично настроенное окружение никогда не считало до конца адекватным.

– Вести обычную жизнь необычным способом, – пробормотала Ира.

Она силилась вспомнить, где слышала или читала эту фразу.

– Может, Кастанеда? Нет. Руны? Да! Точно! Руны!

К какому именно из древних знаков относилось толкование с этой фразой, она не помнила.

Ира встала и поднялась в кабинет. Там она отыскала старенький журнал «Наука и религия» с опубликованным в сокращении «Руническим оракулом» Ральфа Блума. Она нередко обращалась к нему и в его туманных формулировках нащупывала ответы на волновавшие вопросы.

Ира настроилась перечитывать все толкования в поисках этой фразы, но сие значение относилось к самой первой руне:

«Я (MANNAZ). Начальная точка – это "я". Только ясность, желание измениться будут эффективны. Следует оставаться скромным – это советует оракул. Независимо от того, каковы ваши заслуги, будьте уступчивым, сосредоточенным и умеренным. СТАРАЙТЕСЬ ВЕСТИ ОБЫЧНУЮ ЖИЗНЬ НЕОБЫЧНЫМ СПОСОБОМ. Будьте удовлетворены, делая своё дело ради него самого. Никаких излишеств».

Ира перевернула страницу и прочла значение этого же символа в перевернутом положении:

«Если вы чувствуете преграду, эта руна советует вам быть честным с самим собой. Не думайте об окружающих, а спокойно загляните внутрь себя в поисках врагов своего развития. Вы увидите, что внешний "враг" – не более чем отражение того, что вы до этого момента не могли или не хотели осознать как идущее изнутри. Вызов здесь – сломать инерцию прошлых привычек».

Общее ощущение от прочитанного как никогда отражало её состояние и стремления. Ира стала внимательно вчитываться в каждую фразу.

«Начальная точка – это "я"».

Да, именно, запутавшись в жизни, она и пришла к этой начальной точке. В конце концов, окончательно и бесповоротно решила разобраться в себе.

«Только ясность, желание измениться будут эффективны».

Желания измениться в переизбытке, а вот что с ясностью? Ясность, пожалуй, тоже есть. Она знает, что и даже в каком направлении нужно менять.

«Следует оставаться скромным – это советует оракул».

Скромным? В чём именно?

Да. Пожалуй, её желание, вот так вот запросто примирить себя с собой, гармонизовать рациональное и иррациональное в себе, особо скромным не назовёшь.

«Независимо от того, каковы ваши заслуги, будьте уступчивым, сосредоточенным и умеренным».

Заслуги? В чём, в данном случае, заключаются её заслуги?

За последний без малого год она многое узнала и многому научилась. И это многое гораздо больше, чем всё, что она узнавала и чему училась всю предыдущую свою жизнь. Не количественно больше, качественно.

Быть уступчивым, в данном случае, скорее всего, значит не препятствовать самой себе. Не упираться, как баран рогом, пытаясь вести ставшую во многом необычной жизнь, тем же, что и до этого, привычным для неё способом.

При этом нужно сосредоточиться на самом пути изменений и умерить свои аппетиты в ожидании мгновенного чуда.

«Старайтесь вести обычную жизнь необычным способом».

В общем-то, вопреки самой себе она уже давно старается, притом изо всех сил.

Ира рассмеялась.

А что, очень даже забавно! Она почти что инстинктивно, не отдавая себе полного отчёта, стала вести обычную жизнь необычным способом.

В итоге, эта самая жизнь стала…

Нет. Её жизнь только становиться необычной, а она изо всех сил теперь пытается вести её обычным способом.

Хотя обычный по отношению к необычному, соответственно, будет необычным.

А стала ли её жизнь в действительности необычной?

Ира взяла свои листочки. Судя по этой классификации, не особо. А вот способ её ведения, то есть, восприятия событий, пожалуй, что да.

Только вот старается она в двух направлениях сразу. Своей иррациональной сутью неосознанно пытается вести обычную жизнь необычным способом, а рациональной – почти осознанно старается вернуться к прежнему состоянию.

«Будьте удовлетворены, делая своё дело ради него самого».

То есть, стараться вести обычную жизнь необычным способом нужно не ради какой-то иллюзорной цели.

Ира призналась себе, что иллюзорная цель существовала и исходила она как раз-таки от её рациональной сути.

Хотя, именно так её – рациональную суть – удалось обмануть на начальном этапе, посулив это нечто иллюзорное, чтобы она позволила выйти на сцену жизни иррациональному.

К тому же, иллюзорным оно представлялось именно иррациональному, а рациональному – вполне конкретным. Чем-то из области психологического тренинга, прохождение которого принесёт абсолютно нормальные естественные плоды в виде повышения работоспособности и т. п.

Результат не замедлил сказаться, и реализм задремал, позволив действовать иррациональному в полную силу.

Для иррационального же эти все достижения являлись лишь, пусть не самым плохим, но всё же побочным эффектом.

«Никаких излишеств».

Именно рациональное жаждет чудес, чтобы поохать и поахать, а затем объявить всё это несуществующим.

То есть, рациональное стремится считать это снами, обманом зрения или слуха, неадекватностью психики, воздействием каких-нибудь веществ или излучений, результатом гипноза, бредом, галлюцинацией, мошенничеством и шарлатанством, наконец.

Рациональное жаждет этих излишеств вроде как в качестве доказательств состоятельности иррационального. На самом же деле, ему это нужно для доказательства обратного, что рациональное и делает, опровергая все достижения иррационального любыми доступными способами.

И оно преуспевает в этом, так как в его распоряжении неоспоримый материальный мир и список официальных научных догм.

Рациональное и требует этих излишеств от иррационального только для того, чтобы затем разбить его в пух и прах.

Ира перевернула страницу.

«Если вы чувствуете преграду, эта руна советует вам быть честным с самим собой».

Преграда есть, а быть честной с самой собой страшно.

А собственно, в чём эта преграда? Ведь она её чувствует, но не понимает, что это такое.

Вот для этого и нужно быть честной с собой. Для того чтобы понять, чтобы увидеть это препятствие.

Ира вдруг осознала, что даже не знает, что именно эта преграда ей преграждает.

– Ладно. С этим разберёмся позже, – сказала она сама себе.

«Не думайте об окружающих, а спокойно загляните внутрь себя в поисках врагов своего развития».

Окружающие? Кто они?

Женечка, Влад, Гена, Радный…

О ком она более всего думает? Чаще о первых троих, но с наиболее яркой эмоциональной окраской только о Радном. Хотя Женечка там, в поезде, тоже вызвал бурю эмоций. И не только в поезде.

В этом году он очень основательно вошёл в её жизнь. Собственно, именно он и явился, если и не причиной, то поводом её изменений. Влад и Гена тоже внесли свою лепту.

– Ну вот. Я уже ищу причины и поводы всего в окружающих. Нужно перестать это делать, и все эти причины и поводы найти в себе. Это будет честно по отношению к себе. И, наверное, тогда я пойму, в чём и от чего преграда.

«Вы увидите, что внешний "враг" – не более чем отражение того, что вы до этого момента не могли или не хотели осознать как идущее изнутри».

«Враг» – это, конечно, сильно сказано. Не враг, а повод, причина.

К тому же, есть причина и повод, которые привели её на этот путь, и есть причина и повод, которые ей мешают по нему идти.

В первом случае, поводом стало её неадекватное восприятие сновидения и реальности. Сновидение получилось до боли реальным. А реальность тех нескольких зимних дней, проведённых здесь, до сих пор для неё остаётся смутным воспоминанием об увиденном во сне.

А причина?

По Ириному телу пробежала крупная дрожь, а в кровь хлынул поток адреналина.

– А вот и причина, которая не даёт мне принять всё, как есть. Это – непонятный панический страх. Мой враг – страх. Он постоянно идёт изнутри, когда я пытаюсь всего лишь только приблизиться к пониманию. Страх и есть преграда.

«Вызов здесь – сломать инерцию прошлых привычек».

– Прошлые привычки. Инерция прошлых привычек.

Ира прогнала все мысли и стала прислушиваться к себе.

Она никогда, в общем-то, не воспринимала мир таким, каким его ощущает большинство людей. С незапамятного детства было так. Да и в нынешнем её состоянии для неё, по большому счёту, есть мало чего принципиально нового. Да ничего вообще!

Её усиленно приучали принимать мир определённым образом, и она, в конце концов, привыкла.

Это и есть привычка. Привычка лгать самой себе.

Получается, нечто чуждое мешает ей, но даже всего лишь попытка избавиться от этого вдребезги разбивается о страх.

Вместе с тем она не боится проделывать некоторые вещи, но её охватывает леденящий ужас от результата этих действий. Точнее, не только и не столько от результата, как от самого произведённого действия.

Да и боится вроде как не она.

Ира вспомнила свою беседу с Женечкой незадолго до отъезда на выставку. Он говорил ей о системе безопасности. Она-то как раз и генерирует этот страх.

Сломать её, это значить умереть или сойти с ума, что в принципе одно и то же с той лишь разницей, что в первом случае в теле прекратятся все процессы, а во втором – нет.

И что же получается? Получается, что страх не является врагом?

Получается, что так. Ни врагом, ни преградой страх не является. Точнее, преградой-то он является, но эту преграду ломать нельзя.

Ира перечитала толкование.

А ведь никто не говорит, что нужно ломать преграду. Нужно сломать инерцию старых привычек. Нужно вести обычную жизнь необычным способом. Именно старые привычки – враг и преграда.

А какие именно привычки?

– Привычка разделять мир на реальный и ирреальный, к примеру. Все остальные – производные от неё. Мир един. Если подавляющее большинство воспринимает лишь незначительную его часть, это ещё не повод считать всё остальное иными мирами. Либо, как делает подавляющее большинство подавляющего большинства, считать всё остальное несуществующим вовсе.

– Браво, Палладина!

Ира вздрогнула. Она не заметила, как в кабинет вошёл Женечка. А также то, что говорила вслух. А ещё и то, что за окном уже сумерки.

– «Мир един. Если подавляющее большинство воспринимает лишь незначительную его часть, это ещё не повод считать всё остальное иными мирами. Либо, как делает подавляющее большинство подавляющего большинства, считать всё остальное несуществующим вовсе».

Процитировал Женечка, с восторгом глядя на Иру.

– Знаешь что, Палладина, запиши-ка всё это, сделай себе кучу плакатов и развесь по всему дому. То, что ты сейчас изрекла, в самую точку! Тебе нужно постоянно помнить об этом.

Я, манипулируя твоим ВНИМАНИЕМ, – не без ехидства добавил он, но затем перешёл на серьёзный тон, – хочу буквально приковать твоё ВНИМАНИЕ, – он ещё более усиленно выделил слово «внимание», – к этой истине.

Если она сольётся с твоей плотью и кровью, ты изменишь свою точку зрения на многое и, соответственно, изменишься сама. Ты перестанешь пугаться своего страха.

Ир, поверь, можно испытывать страх, но не бояться его. А когда перестаёшь бояться страха, многие вещи становятся гораздо более доступными.

Вступая в битву, воин испытывает страх, но он не боится его и побеждает.

Тебе нужно победить себя, Ира. Не страх в себе, а себя. Если ты при этом сможешь взять свой страх в союзники, твоя победа будет поистине блестящей.

Кстати, сделать гармоничными взаимоотношения рационального и иррационального – это и значит взять в союзники страх.

А взять в союзники страх – это значит ощутить полноту и целостность Абсолюта.

А ощущение полноты и целостности Абсолюта и есть преодоление всех преград и избавление от всех привычек.

Именно привычки – и хорошие, и плохие – парализуют нашу волю.

– Ты предлагаешь мне бросить курить? – не без сарказма пошутила Ира, и тут в ужасе обнаружила, что она не в кабинете, а сидит себе на диване в гостиной.

Невыносимый страх сковал её.

Женечка радовался как удачно нашкодивший ребёнок. Он долго смеялся, но продолжил серьёзно:

– Борьба с привычками рождает новые привычки. Это – не выход. Возьми в союзники страх. Вон его сколько у тебя!

Вот что ты сейчас делаешь, а? Правильно, пытаешься унять страх и понять, как ты оказалась не в кабинете, а здесь.

Да какая разница? У тебя есть страх. Ты, испугавшись его, вместо того чтобы как-то использовать, пытаешься унять. Это провоцирует противостояние рационального и иррационального, подстрекая их вновь грызть друг друга.

Они снова воюют, тебе хреново, но не страшно. Ведь так?

– В общем-то, да, – вынужденно согласилась Ира.

– Вот видишь? Чтобы обнаружить другой способ обращаться со страхом, нужно выяснить для себя, что же такое страх.

Страх – это эмоция, а эмоции – великая вещь.

Большинством из них мы активно пользуемся в этой жизни. К примеру, радостью для наслаждения, гневом для исправления какой-либо ситуации или наоборот, заведения её в тупик. Неважно. Только страх пытаемся придушить.

– Страх – это инстинкт самосохранения, – вставил Влад, которого Ира до сего момента не замечала.

– Верно. И это важно. Только вот хочу обратить ваше ВНИМАНИЕ на то, – Женечка снова утрированно выделил слово «внимание» и усмехнулся, – что пугаться, бояться и опасаться – это не значит испытывать страх.

Боязнь и опасения – не эмоции, а мыслительные реакции, которые вызывает страх, и направлены они, в первую очередь, против него самого.

Испуг – состояние гормонального фона.

Кстати, боязнь и опасения гораздо чаще возникают сами по себе. В смысле, без участия страха. И сами рождают неприятные эмоции – тягостные переживания, волнения – которые не являются страхом, хотя и похожи на него.

Итак, страх – это единственная эмоция, которую мы никак не используем и всеми силами пытаемся погасить.

– Евгений Вениаминович, а как же пристрастие многих людей к ужастикам, к экстриму?

– Это тоже называют страхом, но это – не страх. Это – испуг, вызывающий впрыск адреналина в кровь, что, в конечном итоге, рождает чувство удовольствия.

Испуг – не эмоция. Это – физиологическое состояние, которое, кстати, зачастую сопровождает страх.

Всё это, конечно, манипулирование терминологией. Мне важно, чтобы ты, Ира, поняла точно, о чём именно я говорю.

Скажем так: страх, боязнь, опасения, испуг – это a, b, c, d, которым заданы определённые значения.

Так вот, страх, в том значении, в котором я имею в виду, это единственная эмоция, которую мы никак не используем и пытаемся погасить.

Страх, как правильно заметил Влад, это проявление инстинкта самосохранения.

Однако, боязнь, опасения, испуг – проявления того же инстинкта. Именно поэтому мы безотчётно смешиваем эти понятия.

Мы боимся, опасаемся, пугаемся, когда нам угрожает что-то, принадлежащее к сфере земной жизни. То есть, реальности, воспринимаемой всеми приблизительно идентично.

Страх нами завладевает тогда, когда мы хотя бы легонько касаемся запредельного.

Страх – это система безопасности в действии. Завладевая нами, он становится для нас реальностью земной жизни, и мы пугаемся, боимся, опасаемся и, как следствие, пытаемся от него избавиться.

Обычный среднестатистический человек, задавливая его, отгораживается от запредельного.

Попытки мистика – то есть, человека, восприятию которого не чуждо запредельное – задавить свой страх, приводят к войне рационального и иррационального в нём.

Если же он преодолеет страх, это, как правильно заметила Ирина Борисовна, приведёт к частичному или полному окончанию его существования в земной реальности.

А вот если перестанет бояться… Вот тогда произойдёт чудо.

Кстати, некоторые считают, что перестать бояться своего страха это и значит преодолеть. Но это не так.

Преодолев страх, индивид избавляется от него, и не только от него, а и вообще от всего, что можно ощущать посредством тела. Он попросту теряет с телом связь, разрушив систему безопасности.

А вот перестав бояться, индивид не перестаёт испытывать страх. Он начинает его использовать.

Это – обман системы безопасности.

Она в целости и сохранности, вовсю генерирует страх, с помощью которого человек контактирует с запредельным, даже полностью уходит в него, но остаётся жив. Жив в общепринятом смысле.

По-моему, именно это и проделала госпожа Палладина, когда перед своим отъездом исчезла на несколько дней.

Ирочка, не хочешь мне поведать, что с тобой было? Влад говорит, что ему ты рассказала. Но, что именно, не колется.

– А Вы и не настаивали, Евгений Вениаминович.

– Конечно, не настаивал. Я не любопытен. Если б судьба Ирины Борисовны Палладиной не висела на моей совести, то и сейчас бы этим не интересовался. Так что, Ир, расскажешь?

– Куда ж я денусь.

– Какое счастье! А то я думал, опять придётся прибегать к средневековым пыткам.

Говорила Ира долго.

Женечка, как и в отчёте о её поездке, требовал мельчайших и, с точки зрения Иры, малозначительных подробностей. Когда это стало её раздражать, он сказал:

– Независимо от количества уделённого ВНИМАНИЯ, в памяти остаётся всё. Но то, на что ВНИМАНИЯ затрачивалось больше, легче втащить потом в сознание.

Ты часто обращаешь ВНИМАНИЕ далеко не на всё, на что надо бы.

Не ты одна, так что не печалься по поводу этой оплошности. Мы все этим грешим. Важно стараться исправиться, пытаясь точно распознать, что важно, а что малозначительно. Иногда это очень сложно, потому что:

Зачастую именно то, что нам кажется мелочью, на самом деле, может являться глобальным событием Вселенского масштаба.

– То, как я развязывала шнурки, глобальное событие Вселенского масштаба?

– Вполне возможно. Ир, я не шучу. Давай дальше.

Ира продолжила.

Когда она, наконец, добралась до света, пещеры и своего полёта, её возмутило равнодушие Женечки к сему поразительному, с её точки зрения, факту.

Женечка как-то по-особенному улыбнулся и мечтательно проговорил:

– Ир, представь, что с рождения слепой внезапно прозрел. Его, безусловно, захватит новизна незнакомой ему ранее возможности восприятия и ощущений. Но неужели ты думаешь, что окружающих будет волновать, что именно он в этот момент увидел? Может, лишь в качестве подтверждения факта прозрения. Главное же, что всем будет интересно, это то, как он сумел прозреть. Как и почему с ним это случилось.

Ира по инерции попыталась что-то возразить, но Женечка на несколько мгновений заструился пламенем, и она замолчала.

Вернувшись в человеческий облик, он рассмеялся.

– Не обижайся, Палладина, для меня не является чем-то из ряда вон выходящим возможность открыть вход в гору. Ты лучше вот что сделай. Вспомни, в какой момент тебе стало страшно, и когда именно ты перестала бояться своего страха.

Поскольку только что усилиями Женечки Ира во всех подробностях восстановила в своём сознании ту ночь, ей не понадобилось долго вспоминать.

– Знаешь, Жень, страха, по крайней мере, такого, который я стала испытывать последнее время, вообще не было. Лишь когда я поняла, что это и есть та самая ночь, о которой говорила Гиала, немного от волнения ёкнуло сердечко. Но от волнения, а не от страха.

– Отлично! Теперь сиди и отматывай события в обратном направлении до момента, когда ты перед этим всем испытала страх, и когда перестала его бояться.

Ира надолго задумалась.

– Знаешь, Жень, я не помню, чтоб в обозримом прошлом, предшествующем моей ночной прогулке, испытывала страх. Именно тот страх, который… Знаешь, Жень, а ведь он впервые – именно такой страх – охватил меня в поезде, когда я нынче возвращалась домой.

Женечка загадочно улыбался.

– Вспоминай, вспоминай.

Влад встал, собрал грязную посуду и ушёл на кухню её мыть.

Женечка поднялся, расположился позади Иры и распростёр ладони у неё над головой.

Ира закрыла глаза. Точнее, они сами закрылись. Сквозь абсолютно чёрную темноту она, будто из очень далёкого далека, услышала Женечкин шёпот. Он говорил очень медленно:

– Страх. Кто или что его причина?

– Радный! – не контролируя себя, выкрикнула Ира и вскочила.

Женечка силой усадил её и снова распростёр ладони над её головой.

Перед глазами поплыла сцена сожжения и тут же оборвалась. Ира сразу увидела стоящего в стороне от всех Радного, и дикий всепоглощающий ужас объял её.

– Тихо, тихо, тихо, – увещевал Иру Женечка. – Перестань бояться, но не дави страх.

– Я не могу! – вскрикнула она и окончательно вырвалась из крепко держащих её за плечи Женечкиных рук.

– Сядь, – спокойно сказал Женечка, занимая своё место.

Ира села. Её всю трясло.

– Я не могу, – пробормотала она, едва переводя дыхание.

– Ир, но ведь когда-то смогла?

– Когда?

– Тебе лучше знать. Вспоминай.

Ира напряжённо стала прокручивать всё, что касалось Радного. Дрожь не унималась, хотя она вроде как и абстрагировалась от страха.

Женечка наблюдал за ней.

– Не умом вспоминай. Выкинь всё из головы. Само и всплывёт.

Ира послушалась. Дрожь сама собой ушла, а перед глазами воскресла сцена из их с Радным совместного похода на Ажечку: как они уговаривают «главных» перебраться через реку и тут показывается чёрная гадюка.

– Я всегда дико боялась змей, – проговорила Ира будничным голосом.

– Что? – спросил Женечка.

– Неважно. Я сейчас приду.

Ира встала и поднялась в кабинет. Там на полу валялся её рюкзачок. Она извлекла из него коричневато-зеленоватый камень и взяла с полки такой же, принесённый ею ранее.

Внутренний голос рационального заявил, что гадюка с дачи Радного ну никак не может быть той же самой гадюкой, что и на Ажеке.

«Заткнись», – мысленно сказала голосу рационального Ира.

Она стояла, держа в каждой руке по камню. Закрыла глаза.

Яркий густой Золотистый Свет окутал её. Перед внутренним взором встала та же сцена, что и немногим ранее, когда Женечка держал свои ладони над её головой. Сцена из её сна, когда она впервые увидела Радного.

В чернущей темноте под Женечкиными руками её обуял невыносимый ужас. Теперь в ярком густом Золотистом Свете то же самое воспоминание вызвало неописуемый восторг.

Сердце бешено колотилось, как и тогда. Все её тело дрожало, как и тогда. Но не от страха, а от восторга.

Едва переводя дыхание, Ира открыла глаза.

– Ира, – прозвучал за спиной Женечкин голос.

Ира обернулась и показала Женечке камни.

– Ира, выбрось их!

– Почему?

– Ир, честно, не знаю, но я чувствую, что в них скрыта угроза.

– То есть, эти камушки вызывают у тебя страх? Так не бойся своего страха! Не ты ли учил давеча? А у меня, Жень, оказывается, нет и никогда не было страха. Я боялась, как человек боялась, и сейчас боюсь, но не страха.

Женечка в немом оцепенении смотрел на неё.

Ира продолжила:

– Жень, это – не страх. Это – восторг. Немыслимый, нечеловеческий восторг. И человеческое во мне относится к нему с большим опасением.

– Радный вызывает у тебя восторг? – скептически поинтересовался Женечка.

– Оказывается, да.

– Но ты буквально только что…

– Жень, под твоими руками меня окутала чёрная тьма, и восторг показался мне страхом. Но лишь показался.

– Палладина, я уже давно стал догадываться, что пережил две с половиной тысячи лет лишь для того, чтобы ты довела меня до инфаркта.

– Женечка! – со всей доступной ей добротой воскликнула Ира, аккуратно положила камни на полку и обняла Женечку.

Все мышцы его тела будто окаменели от напряжения, но в её объятьях постепенно расслабились.

Женечка вздохнул, взял её за плечи, слегка отодвинул от себя и внимательно оглядел с ног до головы.

– Ира, мне очень многое хочется рассказать тебе, но нельзя. Ты сама должна вспомнить, а заодно вытащить из памяти то, что мне недоступно. Для этого ты должна вспоминать сама. Тебя несёт куда-то не туда, а я ничего не могу сделать.

– А может, тебе только кажется, что не туда? Может, мне туда, куда ты имеешь в виду, вовсе и не надо?

– Может быть. Я не знаю.

Ира снова обняла Женечку.

– Жень, скажи, почему ты ищешь в темноте?

– Свет ослепляет.

– Только тогда, когда ты смотришь на него извне, но когда ты в нём, всё становится иным.

– Чтобы находиться внутри света, нужно быть его источником.

– Но ведь ты – огонь.

– Да, я умею трансформировать своё человеческое тело в пламя, но от этого я не становлюсь источником света.

Если ищешь в темноте, находишь свет и даже его источник.

Я могу лишь слегка коснуться источника, чтобы знать, но при этом остаюсь в темноте. Свет не застилает мне глаза, а лишь освещает то, что я хочу знать.

Я не поворачиваюсь лицом к свету. Он всегда остаётся у меня за спиной. Иначе, свет начинает слепить, и можно потерять нить пути.

– Потому ты и не видел меня тогда. Ты стоял ко мне спиной.

Женечка снова взял её за плечи и отодвинул от себя, пристально окидывая взглядом с ног до головы. Его тело била крупная дрожь, хорошо знакомая Ире по собственному опыту.

– Идём, – сказал он, взял её за руку и увлёк за собой вниз в гостиную.

Пока они спускались, Женечка вернулся в прежнее состояние.

Ира признала, что до такой полной власти над собой ей ещё ой как далеко, если она вообще на это способна.

– Я просто манипулирую СВОИМ ВНИМАНИЕМ, – сквозь зубы прошептал Женечка в ответ на её мысли.

– Ценное замечание.

– Самое главное, из области не таких уж тайных знаний.

– О чём это вы? – спросил Влад.

– О владении собой, – ответила Ира.

– И каким образом оно достигается? – Влад спрашивал без интереса и лишь для того, чтоб завязать мало-мальски безобидную беседу. Сразу было видно, что он чувствовал себя не в своей тарелке.

– Этим приёмом пользуются даже воспитательницы в детском саду для управления детьми, – сказал Женечка, расслаблено размещаясь в кресле. – Если возникает проблема, они переключают внимание воспитанников.

Намереваясь овладеть собой, человек пытается взять себя в руки и тратит на это бесполезное занятие, меняющее лишь внешние реакции, уйму сил. А нужно всего лишь переключить своё внимание.

Переключать внимание можно как с одного объекта на другой объект, так и с одного действия на другое действие, а так же с одной эмоции, ощущения, чувства на принципиально иные.

– По-моему, мне пора, – тихо и медленно проговорил Влад, поднимаясь.

Таким потерянным Ира ещё никогда его не видела.

– Мне, кстати, тоже, – подхватил Женечка, поднимаясь следом.

Влад замешкался.

Женечка, хитро улыбнувшись и подмигнув Ире, не дал рассеяться благому порыву Влада покинуть Ирин дом.

– Идём. Палладиной пора отдохнуть. Она сегодня пережила нелёгкий день, – сказал он, увлекая Влада к выходу.

Воцарившееся уединение оказалось для Иры неожиданным.

Она сварила себе ещё кофе и закурила. К ней подошли Зив и Лоренц. Они разместились рядом и как-то загадочно смотрели на неё. Зив что-то урчал себе под нос. Лоренц мурлыкал. Иру охватило умиротворение.

За время их вечерней беседы у неё не раз возникало желание, чтобы все поскорей свалили. Но долгожданное произошло так неожиданно, что она зависла в вакууме.

Свыкнувшись с мыслью, что она, наконец, одна, Ира отправилась мыть посуду. Её, то есть посуду, конечно, можно было предоставить заботам Татьяны Николаевны, которая завтра непременно заглянет, но Ире настоятельно требовалось чем-то себя занять перед сном. Чем-то будничным, бытовым. Таким милым и обычным.

– Спускаемся на Землю, – медленно вслух проговорила Ира.

– Спускаемся, спускаемся, – услышала она за спиной счастливый Женечкин голос.

Он обнял её и потёрся своей щекой об её щёку.

– Женька, ты же уехал!

– Я не уехал. Я Влада увёз. А ты что, не рада мне?

Ира повернулась к нему и улыбнулась.

– Рада, – проговорил Женечка мечтательно и утопил в своих объятьях. – Видишь ли, – продолжал он полушёпотом, – я против Влада ничего не имею, но ты на групповуху явно не согласишься, а оставлять тебя с ним не захотелось мне. – Он поцеловал её. – Пойдём спускаться на Землю-Матушку.

Ира не возражала.

– Тебе не будет легко, – изрёк Женечка в качестве утреннего приветствия, встречая Иру в гостиной за накрытым столом. – И даже легче не будет.

– Я знаю, Жень, и не боюсь этого. Для меня началась новая эра. Умирать тяжело. Рождаться – тоже. Ты ведь знаешь.

– Да. Просто мне периодически кажется, что ты лишь играешься, не воспринимая всерьёз то, что с тобой творится.

– Есть немного. Я же всё-таки человек! А какой здравомыслящий человек будет воспринимать всё это всерьёз? И воспринимать вообще.

– То есть?

– То есть, я, кажется, нащупала, как отдать богу божье, а кесарю кесарево.

Женечка облегчённо вздохнул, притом без тени иронии.

– Надеюсь.

– Я рада. А по сему прошу тебя, не обижайся, мне уже давно пора начинать отдавать кесарю кесарево. Я с самого приезда ещё за работу не садилась, и у меня намечается форменный завал.

– Охотно верю. Кстати, а как там моя книга поживает?

– Ты же сам сказал её пока не трогать.

– Теперь можно.

– Ну, спасибо! – с ехидным сарказмом «поблагодарила» Ира.

– Ну, пожалуйста! – К Женечке вернулось игривое настроение. – Ладно, Палладина, не обижайся. С книгой можешь не спешить. А я, повинуясь твоей просьбе, являющейся вежливой формой приказа, испаряюсь. Трудись!

Он уже направился к выходу, но у самой лестницы затормозился.

– Только позволь ещё позлорадствовать. Палладина, в твоей работе, где божье, а где кесарево, сами бог с кесарем не разберутся.

– Женечка, не переживай. Я им как-нибудь сама поровну поделю. Так что не поссорятся.

– Ты уверена?

– Да. Уверена.

Женечка свалил, а Ира поднялась в кабинет и без лишних раскачек села работать.

Часа через три позвонил Влад.

– Ира, как ты?

– Нормально. По крайней мере, теперь я точно знаю, что Женечка до вчерашнего дня с тобой, в общем-то, не общался.

– Видимо, да. – По голосу Влада чувствовалось, что вчерашний день надолго врежется ему в память. – Ты, кстати, тоже.

Последняя фраза Иру развеселила.

– Влад, неужто всё так тяжко?

– Ещё как, – предварительно вздохнув, ответил Влад.

– Ладно, не принимай близко к сердцу. И к мозгу тоже.

– И давно вы так развлекаетесь?

– С этой зимы.

– Что ж, теперь я многое начинаю понимать.

– Можешь не объяснять. Я знаю. Если у тебя не отпала охота со мной общаться так же тесно, как и до сего дня, привыкай. Тебе придётся привыкнуть.

– Догадываюсь.

– Как там дела на объекте?

– Нормально.

– Скажи Валентинычу, что на днях я подъеду, гляну и, скорее всего, всех вас ждёт заслуженный двухнедельный отпуск. Который бы я, на твоём месте, использовала для учёбы. Я так понимаю, на заочном ведь тоже учатся, а не дурака валяют?

– Ну вылитая училка!

Ира рассмеялась.

– Вот тебе и полегчало! Влад, но насчёт учёбы я серьёзно.

– Не переживай, Ира. Я уже потихоньку делаю задания.

– А теперь будет повод делать их не потихоньку.

– Ладно, как скажешь. – Влад вздохнул. В этот момент в пределы его досягаемости попал Валентиныч. – Пап!

Иру приятно кольнуло это слово. Она ещё не слышала, чтобы Влад так называл отца. К тому же по его голосу чувствовалось, что это – не вымученное обращение.

– Влад, дай Валентинычу трубку.

– Да, Ирочка, – почти тут же прозвучал голос Валентиныча.

– Валентиныч, я на днях заеду всерьёз посмотреть на объект и, если всё в порядке, отпущу вас недельки на две в отпуск.

– Ой, Ир, не надо бы!

– Валентиныч, в оплачиваемый отпуск.

– А-а! Ну, тогда другое дело. Когда ждать-то тебя?

– Валентиныч, ты сам позвони, когда решишь, что работы безболезненно приостановить можно станет.

Валентиныч позвонил через три дня. Он неплохо изучил Иру относительно работы. По ходу она следила за процессом лишь вроде как формально, но вот если сказала, что хочет осмотреть всерьёз…

Его нервозность в последний день перед сдачей привела Влада в недоумение.

– Ой, Влад, она только с виду беленькая и пушистенькая, а работу принимать будет с лупой и белым платочком. Ни одной закавыки не упустит.

Влад и не предполагал, что Валентиныч ничуть не преувеличивает. Лишь упоминание лупы и белого платочка оказалось метафорой. Сии принадлежности, в виде тестирующих качество работы приборов, Ира не использовала. Однако в процессе приёмки складывалось впечатление, будто она миллиметр за миллиметром сканировала весь дом с помощью микроскопа.

Погода стояла пасмурная и прохладная, но Влад с Валентинычем уже к середине осмотра обливались потом.

– Теперь я понимаю, почему ты всех так гонял, – сказал Влад Валентинычу, когда они, не выдержав, вышли на улицу.

А Иру усталость не брала. Она целых пять часов придирчиво изучала стены, полы, потолки, окна, двери, коммуникации.

– Фух. Вроде всё в порядке, – сказала Ира, выйдя, наконец, во двор. – Может, в море окунёмся?

– Неплохо бы, – проговорил едва живым голосом Валентиныч.

– Ир, тебе никто, никогда не говорил, что ты – монстр? – язвительно спросил Влад, когда они втроём спускались к морю.

– Влад! – одёрнул его Валентиныч.

– Ничего, Валентиныч, ему можно. – Ира усмехнулась. – Так говоришь, называл ли меня кто-нибудь когда-нибудь монстром? Влад, у тебя что, с памятью плохо? А у меня, между прочим, прям перед глазами стоит. За окном чудесный сентябрьский денёк, половина 9Д по третьему кругу переписывает самостоятельную по русскому. Припоминаешь?

– Ты слышала?

– А как же! У меня со слухом всё в порядке.

– Во, блин!

– Ладно, ладно! Я же не обиделась! Так что все остальные эпитеты, направленные тогда в мой адрес, цитировать не стану. – Ира, хихикая, скосила на него глаза.

– Я больше не буду, – пробурчал Влад, потупившись.

Обстановка разрядилась. Валентиныч тоже повеселел.

Вода в море оказалась теплее воздуха, так что на берег выходить не хотелось. Но короткий осенний день угасал, тонко намекая, что нужно ехать домой.

– Ну всё, Валентиныч. Сегодня среда, так что в среду через две недели встречаемся здесь и решаем, что делать дальше, договорились?

– Хорошо, Ир. Предварительно созвонимся ведь?

– Конечно.

Валентиныч сел в купленную им не так давно «девятку», а Влад с Ирой – в «Ниву», которая теперь уже почти на полных правах принадлежала Владу.

– Да, Ир, – начал Влад, выруливая на трассу, – когда Валентиныч рассказывал, как ты принимаешь работу, я думал, он изрядно преувеличивает, чтоб ребят напугать. А вот теперь я понимаю, что он очень сильно преуменьшил. Слушай, ты действительно монстр.

– Может быть и монстр, но ведь я беру на себя ответственность. Валентиныч прекрасно знает, что если не дай бог возникают какие-то проблемы после моей приёмки, его это уже никак не касается. Я сама всё расхлёбываю.