Бусо бесплатное чтение

Вместо предисловия

Это целиком и полностью фантастическая история. Однако место и события, на фоне которых происходит действие книги, отнюдь не вымышлены. Княжества Фукуока, Хидзэн и Симабара существовали на севере и северо-западе острова Кюсю. Этот самый западный из островов Японского архипелага всегда играл роль торговых ворот, хотя до XVI века контакты ограничивались исключительно азиатским регионом, в основном с соседним Китаем. Но в 1543 году лодку с двумя португальскими купцами занесло бурей на остров Танэгасима провинции Сацума, находящейся на юге Кюсю. С этого момента началась история взаимоотношений самого восточного государства Земли с Европой.

В стране появились невиданные доселе товары и технологии намбандзинов – южных варваров, как прозвали прибывших с юга иноземцев. Вместе с ними на острова проникла совершенно новая религия – христианство. Традиционная вера японцев – синтоизм – к тому времени мирно соседствовала с пришедшим из Китая буддизмом. Народ с удовольствием посещал и те, и другие храмы, так что поначалу никто не видел особого греха в ещё одном вероучении. Благодаря стараниям иезуитов христианство весьма быстро пустило корни на столь благодатной почве. И хотя они были вынуждены подстраиваться под местные реалии, в целом политика католической церкви оставалась такой же, как и в других странах – проникновение во все институты общества, приобретение земель, строительство храмов и образовательных учреждений, католических, разумеется. Ну и обогащение на банальной торговле. О степени их влияния говорит такой факт: в 1580 году Омура Сумитадэ, князь провинции Хидзэн, подарили ордену Иисуса целый город – Нагасаки. Португальцы к тому моменту монополизировали всю внешнюю торговлю, в том числе и с Китаем, так что иметь в распоряжении личный порт оказалось для них особенно выгодным – даже налогов и пошлин платить не надо. Местные князья – даймё – видели в таких контактах только выгоду, поскольку первыми получали огнестрельное оружие, хорошую сталь и другие необходимые для войны товары.

Дело в том, что европейцам повезло попасть в страну в разгар одного из самых острых внутренних кризисов, получивших название Сэнгоку Дзидай – Эпохи Воюющих провинций (1467 – 1603). Политическая обстановка и сама государственная система оказалась для иностранцев столь запутанной, что они далеко не сразу разобрались во всех тонкостях. Поначалу португальцы были уверены, что каждое княжество – это отдельное государство со своим правителем. Де-факто так оно и было. Формально власть принадлежала императору, но начиная с 1192 года для управления страной те назначали сёгунов. Титул сёгун (ударение на второй слог) переводят как «военный правитель», зачастую проводя некую аналогию с диктатором. Однако по своему положению сёгуны были ближе к премьер-министрам в странах с ограниченной монархией. А монархия в Японии тех лет была очень ограничена. Фактически император жил затворником в собственном дворце, не принимая никакого участия в делах государства. Не понимая, как такое возможно, португальцы, испанцы и англичане стали считать, что в Японии два короля, и некоторое время путались, к кому следует идти на аудиенцию. Добавьте к этому серьёзный языковой барьер, помноженный на своеобразный менталитет аборигенов, и вы поймёте, насколько непросто приходилось первым европейцам.

К середине XV века род Асикага, мужи которого с 1338 года возглавляли сёгунат, ослабел настолько, что другие князья решили попытать счастья в борьбе за власть. Сто тридцать лет кровопролитных междоусобных войн завершились победой Токугавы Иэясу, которого император «попросил» быть сёгуном. Положив конец смуте, Токугава жёсткой рукой быстро навёл в империи порядок. Теперь даймё считались только землевладельцы с доходом свыше 10 тысяч коку риса в год. Что такое коку, будет сказано чуть ниже. Княжество по-японски называлось хан, но, чтобы избежать путаницы с восточным титулом «хан», это слово не будет использовано в книге. Когда Токугава одержал победу, даймё, поддерживавшие его противников, вынуждены были принести клятву верности. Однако за ними закрепился статус тодзама – посторонний, то есть неблагонадёжный. Их права были ограничены, а положение, особенно в первые десятилетия правления нового сёгуна, весьма шатким. Именно таким тодзама-даймё оказался правитель княжества Фукуока, господин Курода Тадаюки – реальная историческая личность. Но, несмотря на некоторые поражения в правах, тодзама-даймё обладали всей полнотой власти в своих землях, назначали наместников, издавали законы, собирали налоги и содержали собственную армию, которую обязаны были по первому требованию предоставить в распоряжение сёгуна. Численность этих подразделений регулировалась специальными указами и напрямую зависела от дохода княжества. К примеру, крупным землевладельцам на каждые 10 000 коку полагалось иметь минимум 20 стрелков, 10 лучников, 50 копейщиков и 14 всадников.

Японское общество тех лет по примеру Китая делилось на четыре сословия. Первыми шли самураи, вторыми – крестьяне, третьими – ремесленники, и последними – купцы. Несмотря на такую градацию, в реальности крестьяне стояли ниже на социальной лестнице, чем ремесленники, а купцы иногда имели значительные привилегии. И всё же в основной массе купцов презирали, особенно нищие, но гордые воины. Но вот интересный факт – закон запрещал владеть оружием всем, кроме самураев. Однако торговцам разрешалось иметь короткие мечи – вакидзаси или танто – и носить их для самозащиты.

Следует сказать несколько слов о самих самураях. Слово это происходит от глагола «сабурау» – «служить». Другое название – буси – состоит из двух частей: бу – воинский, военный, и си – тоже служить. То есть буси – это военнослужащие. Хотя в литературе чаще всего ограничиваются просто словом «воин». На самом деле эти детали не принципиальны, и оба термина являются синонимами. Не буду подробно останавливаться на физической и боевой подготовке буси, достаточно сказать одно – эти люди совершенствовали своё мастерство всю жизнь. «Путь воина требует самоотдачи. Подъем в четыре утра, тренировка с мечом, затем – завтрак, после него – тренировка с луком и ружьём и верховая езда». Это слова Като Киёмасы (1561-1611) – полководца и даймё, принявшего активное участие в войнах Сэнгоку Дзидай, а также в Корейской войне 1592-1598 годов.

Всем наверняка известен довольно жуткий ритуал под названием харакири – самурайское самоубийство путём вспарывания живота. Также, возможно, кто-то встречал термин «сэппуку». С ним связан миф, будто бы харакири практиковали простые воины, а сэппуку было уделом благородных господ. На самом деле это одно и то же слово, просто читаемое по-разному. А всё потому, что в японской традиции сложилось два способа чтения иероглифов. У них не существовало своей письменности, и они заимствовали её из Китая. Однако к этому моменту сам язык уже успел полностью сформироваться. «Хара-кири» (пишется и произносится слитно) буквально переводится как «живот-резать». Если взять китайские иероглифы и прочитать их именно так – это будет кунъёми, кунное (домашнее) чтение. Однако по-китайски словообразование будет звучать совсем иначе. Японцы воспроизвели его как «сэппуку». Такой способ чтения называется онъёми – заимствованное чтение. По правилам тех лет вся официальная документация, а также жизнеописания важных персон записывались онъёми. Отсюда и возник миф. На самом деле в повседневной жизни японцы писали и говорили «харакири». Тем не менее для красоты и аутентичности в книге используются оба термина.

В мирное время жизнь рядовых самураев, состоящих на службе, была довольно рутинной. Они выполняли мелкие поручения, ходили в караулы, сопровождали сюзерена в поездках, тренировались и, собственно, всё. За это им выплачивалось определённое содержание, называемое футимай – рисовый паёк. С ним связано ещё одно заблуждение – будто бы самураи работали буквально за чашку риса в день. Такое действительно случалось, например, ронины – бродячие самураи – могли от безысходности наняться за столь мизерную плату. Подобный эпизод обыгран в фильме Акиры Куросавы «Семь самураев». Но следует учесть, что события кинокартины происходят в 1586 году, под конец междоусобных войн, когда кругом царила разруха. Сам же футимай сохранился и позднее, уже как дань традиции. Измерялся он в коку риса. Коку – это мера объёма, равная 180,39 литрам или примерно 150 килограммам. Считалось, что этого количества риса хватит человеку на год. Если разделить на 365 дней, то получим порядка 410 грамм, что выглядит вполне достоверно. То есть коку – это своего рода МРОТ. Доходы землевладельцев, налоги, грузоподъёмность судов и многое другое было привязано к этому стандарту. Можно сказать, что экономика Японии того периода была рисовой. К примеру, доход дома Курода составлял 473 000 коку риса в год. Это довольно много, хотя существовали даймё-миллионеры.

Сколько же получал самурай? Управляющий имением или наместник – до 500 коку в год. Занимающие другие важные посты – от 100 до 250 коку. Командиры подразделений – порядка 50 коку, рядовые воины – от 36 коку в год. Разумеется, никто не выдавал жалование зерном, ведь самураи не имели права заниматься торговлей, а, значит, не смогли бы превратить рис в звонкую монету. Если буси проживал в замке даймё, то часть денег у него вычитали в счёт съеденного и выпитого, а также за содержание коня, если он у него был. Остальное выдавали наличными три или четыре раза в год, обычно накануне больших праздников. Порядок цен, другие подробности жизни и быта японцев того периода вы найдёте на страницах книги. В качестве источника использовались труды отечественных историков, японоязычные сайты и книги Ихары Сайкаку – японского писателя, жившего во второй половине XVII века.

Пару слов следует сказать об оружии, которое сыграет в повествовании немаловажную роль. Повседневным «штатным» вооружением самурая являлся меч. Хотя сейчас принято любой японский меч называть катаной, в эпоху Сэнгоку, особенно в начале, буси использовали тати – более длинные, чем катана мечи, которые носили привязанными к поясу режущей кромкой (изгибом) вниз. По окончании междоусобицы необходимость в постоянном ношении доспехов отпала, и самураи стали носить мечи, заткнув их за пояс, режущей кромкой вверх, переняв эту манеру от воинов вспомогательных подразделений. Правда, для этого клинки пришлось немного укоротить, иначе их просто невозможно было бы вытащить из ножен. Тогда же в обиход вошли вакидзаси – короткие мечи, которые носили в паре с длинным. До этого буси использовали в качестве дополнительного оружия танто – кинжал. Что интересно, правила требовали сдавать катаны на хранение при посещении чужого дома или замка, но на вакидзаси это не распространялось. Хотя обнажать их в замке было нельзя. Знаменитая истории сорока семи ронинов началась с того, что их господин – князь Асано Наганори – утратил самообладание и напал во дворце сёгуна на другого сановника. И хотя он никого не убил и, согласно кодексу Бусидо, имел полное право защищать свою честь, его всё равно приговорили к сэппуку. Именно за нарушение правил ношения оружия.

Кроме меча, все самураи прекрасно владели луком и копьём. Последнее иногда заменяли на нагинату – похожее на глефу клинковое оружие с длинной рукоятью. В основном её использовали монахи и… самурайские жёны. Существовали целые подразделения замковых воительниц – онна-бугэйся, некоторые вошли в историю своими подвигами.

Португальцы же познакомили японцев с такой штукой, как аркебуза – фитильное гладкоствольное ружьё. Оружие самураям понравилось, так что вскоре был налажен выпуск собственных ружей, называемых тэппо, или, по названию острова, где они впервые появились – танэгасима. Они даже усовершенствовали их, добавив целик и мушку и изменив ударно-спусковой механизм. В европейских моделях курок (серпентина) помещался впереди пороховой полки и взводился от казённой части к дулу, японцы же упростили конструкцию, и теперь зажжённый фитиль опускался на затравочную полку со стороны казённика. Калибр тэппо варьировался от 13 до 20 мм. Невзирая на то, что скорость перезарядки такого оружия была очень низкой, а влажный климат создавал дополнительные проблемы, оно активно использовалось в сражениях, зачастую решая исход битвы. Дело в том, что научить стрелять из тэппо асигару – ополченцев, набираемых из крестьян – оказалось гораздо проще, чем тренировать их стрельбе из лука, а залп на дистанции до пятидесяти метров гарантированно пробивал самурайскую броню. Самураи и сами не брезговали аркебузами, практикуясь в стрельбе при любой возможности.

Не оставили без внимания японские оружейники и пистолеты, которые назывались у них пистору или тандзю. Они имели схожую конструкцию ударно-спускового механизма, но большого распространения не получили. Для охраны замков применялись более тяжёлые и дальнобойные осадные ружья – какаэ-дзуцу («ручная пушка»), калибром 50-90 мм. Интересно, что тэппо дожили до XIX века практически без изменений, хотя японские мастера были в курсе всех новинок в оружейном деле. Но эпоха Эдо была периодом мира, японцы не вели войн и потребности в новых моделях огнестрельного оружия не возникало.

Хотя именно тэппо и пушки европейцев помогли Токугаве прийти к власти, он видел в сотрудничестве с Европой не только выгоду, но и многочисленные минусы. Иезуиты прибрали к рукам слишком много земель, а христиане-даймё активно поддерживали противников Иэясу. Впрочем, первые ограничения на деятельность ушлых португальцев наложил ещё предшественник Токугавы – Тоётоми Хидеёси. Он отнял у иезуитов Нагасаки и запретил проповедовать христианство в своих землях. Новый сёгун продолжил эту политику – в 1614 году вера в Христа была запрещена на всей территории Японии, и христиане были вынуждены уйти в подполье. Наместники и князья, стремясь доказать свою лояльность, проводили жесточайшие репрессии в отношении тех, кто решил сохранить верность убеждениям. Выявленных христиан распинали на крестах, установленных в море, чтобы они медленно захлебнулись в приливной волне. Других одевали в соломенные плащи, обливали маслом и поджигали. Обезглавливание считалось милосердной казнью. Деревни и целые провинции, в которых находили христиан, облагали дополнительными налогами.

В 1633-1637 годах серия природных катаклизмов привела к небывалому неурожаю на западе страны. Крестьяне Кюсю голодали, однако правители увеличили налоговое бремя, что привело к восстанию в княжестве Симабара. Порядка тридцати тысяч земледельцев, ремесленников и ронинов подняли мятеж и разгромили войско местного даймё. Для подавления бунта сёгунат собрал двухсоттысячную армию, которую поддержал голландский корабль «Де Рюп», обстрелявший из своих пушек замок повстанцев, и лишь чудом не убив предводителя мятежников. За эту помощь сёгун предоставил голландцам монополию во внешней торговле. Главным же последствием Симабарского восстания явилась политика сакоку – полной изоляции страны. Иностранным кораблям запрещалось заходить в порты Японии, жителям империи – покидать её под страхом смерти. Единственным крошечным «окошком в Европу» оставалась голландская фактория на рукотворном острове Дэдзима в гавани Нагасаки.

В самый разгар этого восстания к северному берегу острова Кюсю и приплыл корабль, на борту которого находилась команда, заразившаяся неведомой болезнью от загадочного племени мзумбе.

Глава 1

Вечером двадцать седьмого дня восьмой луны Канъэй1 в рёкане2 «Летящая ласточка» собралось много путешественников. Дождь лил, не переставая, уже третий день, и дороги развезло совершенно. Только крайняя необходимость могла заставить кого-то двигаться в такую пору. Город Кокура в провинции Будзэн в последнее время процветал. Сёгунат положил конец смуте в стране, люди обрели покой, наладилась торговля, и Кокура, удобно расположенная на северо-востоке острова Кюсю, развивался невиданными темпами – только за последний год открыли три новые гостиницы.

В общем зале было шумно, чадили две большие медные жаровни, где-то играли в кости, кто-то ссорился, несколько торговцев громко спорили о ценах на лобстера в канун Нового года. Группа из четырёх самураев без гербов господина на одежде, что выдавало в них ронинов3, сидела на отдельном возвышении, тихо ведя беседу. Рокуро, торговец из Ономити, что в провинции Бинго, толкнул своего спутника под руку в тот момент, когда он подносил ко рту палочки-хаси с зажатым в них кусочком жареного осьминога. Рука дрогнула, и осьминог плюхнулся обратно в миску.

– Рокуро, неуклюжий ты болван! – расстроился его приятель, тоже торговец, весьма набравшийся к этому моменту сакэ.

– Смотри, Хироси, видишь вон того человека? – Рокуро указал подбородком на затенённый угол, где в одиночестве сидел пожилой мужчина в весьма поношенной, но добротной одежде. Человек был явно благородного происхождения, но знавал куда более благополучные времена.

– И кто это? Дедушка твоей бывшей жены? – подвыпивший Хироси захихикал.

– Дурак! Если я не ошибаюсь, это господин Като. Идём скорее, нужно поздороваться с ним. Трактирщик! – закричал Рокуро. – Трактирщик!

К ним подбежал полноватый, кривоногий мужчина средних лет и поклонился с подобострастной улыбкой.

– Что желают уважаемые господа?

– Скажи-ка, трактирщик, это не господин Като там, в углу? – понизил голос купец и вновь кивнул в дальний угол.

– О-о! – закатил глаза хозяин. – Вы знаете уважаемого господина Като? Вы совершенно правы, это он и есть. Тяжёлые у него времена настали, – с невероятной грустью добавил он, всем видом выражая скорбь.

– Что случилось? – нахмурил брови Хироси, который в душе был добрым малым.

– Вообще-то, не стоит мне об этом говорить, – зашептал владелец гостиницы, наклонившись к посетителям и обдавая их запахами кухни, – но у господина Като совсем не осталось средств. Он уже задолжал мне за три дня постоя, поскольку пережидает здесь этот треклятый ливень.

Трактирщик, разумеется, лукавил, костеря погоду. Затяжные дожди, снегопады и прочие катаклизмы всегда благодатно сказывались на выручке – от скуки люди больше ели и пили. И о затруднительном положении старого самурая он сообщил не без умысла – а вдруг кто из его знакомых решит одолжить денег, глядишь, хоть часть долга вернётся. Расчёт пронырливого торгаша оказался отчасти верным.

– Принеси нам ещё сакэ, да получше, и ещё одну о-тёко4, – распорядился Рокуро.

Кабатчик мигом испарился, чтобы появиться через минуту с обшарпанным подносом, на котором стояли токкури5 и белая чашка.

– Отлично! – торговец поставил на столик стопку в пару десятков мон6, и трактирщик, рассыпаясь в благодарностях, мигом собрал монеты.

– Ты что, Рокуро, рехнулся? – изумился его компаньон. – Уж не собираешься ли ты угощать этого нищего?

– Замолчи, пока я не выбил тебе зубы! – разозлился подвыпивший купец. – Что ты знаешь о господине Като, чтобы так говорить? Идём, выкажем ему уважение, и, если повезёт, ты услышишь самую удивительную историю, какую даже представить себе не можешь!

– А-йх, – отмахнулся Хироси и потянулся к бутылке, – опять эти самурайские байки. Послушать их, так каждый лично сражался под знамёнами самого сёгуна при Сэкигахара7.

– Убери лапы, болван, – Рокуро увёл в сторону поднос. – Вставай и не забудь проявить уважение. Пусть у господина Като и осталась всего одна рука, не сомневаюсь, что он проткнёт тебя, как таракана, а ты и глазом не успеешь моргнуть.

– Ха-ха-ха! – громко заржал его приятель. – Однорукий самурай!

– Тише ты, идиот! Головы хочешь лишиться? – зашипел на него Рокуро.

– Хорошо, хорошо, – тут же присмирел Хироси, осознав, что сболтнул лишнего.

Торговцы встали и направились в уголок, Рокуро впереди, с подносом в руках, а его спутник следом, теперь уже с опасением выглядывая из-за спины товарища.

– Простите что беспокою, Като-сан, возможно, вы меня не помните? – поклонился купец, обращаясь к мощному мужчине с причёской самурая, в которой было гораздо больше седых волос, чем чёрных, – меня зовут…

– Рокуро, – глубоким, спокойным голосом произнёс тот и повернулся к торговцам.

Только теперь Хироси разглядел, что левая половина лица старика изуродована огромным шрамом. Что-то, но явно не меч, нанесло ему страшную рваную рану, чудом не выбив глаз и обезобразив щёку почти до подбородка. Правая рука самурая покоилась на бедре, левый рукав кимоно был пуст и подвёрнут почти до самого плеча. Традиционной пары мечей не было видно, лишь хамидаси8 в чёрных лакированных ножнах торчал за поясом.

– Вот уж не ожидал встретить тебя здесь! – мрачное лицо старого воина на миг озарилось улыбкой.

– Простите, господин Като, вы-то наверняка давно заметили меня, а я вот только что вас увидел, – снова поклонился купец.

– Что же, тебе по-прежнему не откажешь в сообразительности, хотя наблюдательности ты так и не научился, – согласился старик.

– Господин Като, не откажетесь ли вы выпить с нами по чашечке сакэ? Вспомним былые денёчки… Или, если позволите, я приглашу вас к нашему столу? – хитро улыбнулся торговец.

– Хм-м, – самурай потёр подбородок ладонью. – Честно говоря, я не голоден, но из уважения к моему боевому товарищу, пожалуй, приму твоё предложение.

– Боевому? – изумлённо пробормотал Хироси.

– Ох, простите, господин Като, это Хироси, мой близкий друг. Мы с ним здесь по торговым делам. Он такой невежа, особенно когда выпьет, вы уж не серчайте на него, – Рокуро шагнул в сторону, представляя своего приятеля.

– Да, не каждый отважится шутить над самураем. К тому же одноруким, – хмыкнул господин Като.

Хироси изменился в лице и простёрся ниц, поняв, что самурай всё слышал, и ему пришёл конец.

– Простите, господин! Это не я, это сакэ во мне говорит! Я всегда страдаю от моего глупого языка! – запричитал он.

– Сейчас ты пострадаешь ещё больше, презренный торгаш, – послышался чей-то грубый голос. – Как ты посмел оскорбить благородного человека?

Рокуро обернулся и чуть не выронил поднос – позади них полукругом стояли четверо ронинов, и ладони у них многозначительно покоились на рукоятях мечей.

– Благодарю вас, уважаемые господа, – спокойно произнёс Като, – но эти люди – мои друзья. А друзьям позволено иногда шутить друг над другом.

– Всё равно, друг или нет, этот слизняк позволил себе оскорбить знатного господина. Раз это была шутка, так и быть, он умрёт быстро и без мучений, – прорычал один из бродячих самураев, могучий и необычайно высокий для японца.

Хироси умоляюще взглянул на Като.

– Ещё раз благодарю вас, уважаемые господа, но повторю – это мои друзья, – на слове «друзья» однорукий сделал ударение.

– Да кто ты такой, наглец? – вмешался другой ронин, глядя Като прямо в глаза.

Его щёки украшали густые бакенбарды, придавая физиономии особенно свирепый вид.

– Меня зовут Като Масасигэ. А как ваше имя? – всё также вежливо и не повышая голоса поинтересовался старик.

– Ятабэ Рендзо! – в голосе ронина явственно слышался вызов. – Ты, я вижу, калека, поэтому сегодня останешься в живых, чтобы никто не говорил, что Ятабэ Рендзо сражается с калеками. Но твой невежа-дружок умрёт. Пошли, червь, не будем проливать кровь здесь, нам ещё ночевать в этом клоповнике, – повернулся он к несчастному торговцу.

– Подожди, Рендзо, – остановил его невысокий, худощавый ронин, судя по всему, предводитель группы, и обратился к однорукому самураю: – Меня зовут Оониси Такехико, господин. Скажите, не вы ли вы тот самый Като Масасигэ, что прославился во время инцидента в Фукуме?

– Уж не знаю, как насчёт прославился, но да, я был там, – согласился старый воин.

Ятабэ выпучил глаза.

– Это? – он разевал рот, словно карп, вытащенный из воды. – Это… тот самый Като?! Но он же старик!

– Рендзо, – строго произнёс предводитель ронинов, – если бы тебе пришлось испытать то, что испытал господин Като, то как знать, может быть, ты выглядел бы ещё старше. Если бы выглядел вообще.

– Простите мою грубость, Като-сан, я повёл себя недостойно, – Ятабэ склонил голову.

– Бросьте, вы же действовали согласно Бусидо9. Но раз вы просите, конечно, я принимаю ваши извинения, – великодушно и, похоже, искренне ответил однорукий.

Оба самурая степенно поклонились друг другу, инцидент был исчерпан.

– Господин Оониси, – обратился Масасигэ к вожаку ронинов, – выходит так, что вы знаете меня, а я не знаю вас. Как это возможно?

– О, всё очень просто – отряд, где я тогда служил, прибыл в Фукуму уже после нападения … гхм… вы сами знаете, кого. Мы несли службу по охране внешнего кольца вокруг города. Но ваше имя уже тогда было у всех на устах. Не преувеличу если скажу, что для меня честь познакомиться с вами лично, – и он отвесил калеке гораздо более глубокий поклон.

Его спутники также незамедлительно поклонились, на что Като ответил тем же, признавая в новых знакомых равных себе. Едва официальная часть завершилась, Такехико кинул многозначительный взгляд на торговцев, один из которых так и стоял с открытым ртом, держа в руках поднос с выпивкой, а второй распростёрся на полу, не смея поднять голову и с замиранием сердца прислушиваясь к каждому произнесённому слову. Вопрос с ними ещё не решился.

– Как я и говорил, – произнёс однорукий самурай, – это мои друзья: господин Рокуро и его приятель, невежа Хироси. Рокуро храбро сражался рядом со мной в Фукуме, именно поэтому мы можем себе позволить шутить друг над другом.

– О! – ронин более внимательно посмотрел на купца, а затем слегка наклонил голову.

Его товарищи изумлённо переглянулись – когда такое было, чтобы Оониси выказал уважение торгашу?

– Что же мы стоим? – заревел Ятабэ. – Господин Като, я умоляю вас присоединиться к нашей трапезе! И поскольку у вас такие уважаемые друзья, так и быть – их я приглашаю тоже. Тем более что один из них уже нёс куда-то сакэ, – свирепое лицо самурая внезапно озарила широкая улыбка.

– Не смею отказать вам, господин Ятабэ, – улыбнулся в ответ Масасигэ и одним быстрым, но плавным движением поднялся на ноги. – Рокуро, посмотри, твой друг случайно не уснул, слушая нашу болтовню?

Почти все посетители таверны бросили свои дела, с любопытством ожидая, чем закончится эта в высшей степени странная встреча. Кое-кто разочарованно вздохнул, когда стало очевидным, что кровопролития не будет, но многие, такие же торговцы или ремесленники, испытали чувство облегчения. Ведь на месте этих двоих мог оказаться любой из них, и как знать, возможно, им когда-нибудь также повезёт, и голова останется на плечах. Пусть закон и запрещал казнь без суда и следствия, но кто будет заступаться за торговцев, находящихся на самой низшей ступени сословной лестницы? Пополнившаяся компания меж тем проследовала к месту, где отдыхали ронины, трактирщик получил новый заказ и кинулся его исполнять, Ятабэ лично разлил сакэ всем присутствующим и подал чашечку Масасигэ.

– Выпьем за наше неожиданное знакомство!

– Отличный тост, господин Ятабэ, – похвалил Като и осушил чарку одним глотком.

Кто-то крякнул от удовольствия, руки потянулись к закуске, тут подоспел трактирщик с подносом, и его появление было встречено гулом одобрения.

***

Рыбак по имени Хару направил свою лодку к берегу. Погода в это время года переменчива, поэтому, едва на горизонте появилась серая полоска, опытный мореход тотчас смекнул, что может налететь шторм. Пусть сегодня и невелик улов, но это лучше, чем самому отправиться на корм рыбам. Хару закрепил парус, и судёнышко, разрезая форштевнем потемневшую воду, резво побежало к видневшейся вдалеке суше. Порыв ветра ударил сзади будто кулаком, судно опасно накренилось, и рыбак даже вцепился пальцами ног в опалубку, чтобы ненароком не свалиться за борт.

– Харукадзу! Проверь леер! – закричал он молодому пареньку, старшему из своих двоих сыновей.

– Всё нормально, папа! – весело крикнул тот, дёргая натянутый, словно струна, канат.

– Смотри, отец! – раздался с кормы возглас младшего сына.

Хару обернулся и разинул от удивления рот. Тяжело переваливаясь на волнах и мотаясь из стороны в сторону, их нагонял невиданный корабль. Чем-то похожий на парусники намбандзинов10, но ничего подобного Хару за сорок лет не встречал. Не прошло и получаса, как корабль приблизился настолько, что рыбаки сумели разглядеть в бортах амбразуры для пушек, а также многочисленные отверстия для вёсел. Кое-где даже торчали их обломки. Но на палубе не было ни души. Рыбак за свою жизнь видел и военные корабли, и торговые суда китайцев, и даже португальский галеон. Загадочное судно, пожалуй, не уступало в длину Чёрному Кораблю иезуитов11, разве что проигрывая ему в высоте. На реях трепетали обрывки полосатых парусов, одна мачта сломалась почти у основания. Корабль, повинуясь дуновению ветра, держал курс прямо на сушу, что было сущим самоубийством, ведь впереди лежала подводная гряда. Море пенилось в этом месте, разбиваясь о скалы, едва скрытые водой. В отлив камни и вовсе выступали, словно гребень некоего чудовища, затаившегося на дне.

Очевидно, судно давно уже болталось в море, и его команда погибла от голода или болезни, раз никто не озаботился, чтобы взять правее по курсу. Впрочем, если на корабле не было никого, знавшего здешние воды, то моряки вполне могли угодить в ловушку именно по незнанию. Хару повернул своё судёнышко и заскользил вдоль берега, с замиранием сердца наблюдая, как неизвестный корабль несётся навстречу собственной гибели. Несмотря на рёв усилившегося ветра, они услышали ужасный треск, с которым скалы пропороли обшивку. Судно засело на рифе, накренившись на правый борт. В преддверии усилившегося шторма нечего было и думать подобраться к неведомому кораблю, но Хару, обойдя подводную гряду, сменил галс и помчался в обратном направлении, решив напоследок глянуть ещё раз. И он, и сыновья до боли напрягали глаза, силясь разглядеть хоть какие-то признаки людей, но корабль, судя по всему, был необитаем.

Настроение у Хару упало, поскольку предстояла весьма неприятная процедура. Следовало незамедлительно доложить портовому чиновнику в Фукуме, затем наверняка придётся самому везти его на место крушения, а потом ещё год отвечать на вопросы следователей из столицы. К намбандзинам и без того относились с подозрением, а из-за восстания в Симабаре12 власти вообще как с цепи сорвались – всюду видят шпионов и тайных христиан. Разумеется, нечего и мечтать о рыбной ловле, пока не дадут официального разрешения. А кто, спрашивается, будет кормить семью всё это время?

Шторм, продолжавшийся добрую половину ночи, не смог уничтожить корабль, но сильно потрепал его. Огромные волны сдвинули корпус ещё на несколько метров, и пробоина в правом борту оказалась открыта для ударов разбушевавшейся стихии. Вода хлынула в трюм, с остервенением вымывая оттуда остатки корабельного имущества, обломки и прочий мусор. Что могло плавать – осталось болтаться на поверхности моря, остальное же медленно погрузилось в пучину.

***

Хидеаки брёл по берегу, высматривая, чем на этот раз поделились с ним морские духи. Если для рыбаков и мореходов шторма являлись проклятием, то для молодого человека такие дни были праздником. Прибоем всегда выбрасывало что-нибудь ценное, будь то обломки корабля, ящики с товарами, обрывки сетей, дохлая, но не успевшая испортиться рыба, крабы или моллюски. Вот и сейчас он увидел подозрительно большую кипу водорослей, которая, вероятно, скрывала что-то полезное. Парень заковылял к куче, припадая на левую ногу. Ещё ребёнком он сломал её, играя на скользких камнях, лодыжка срослась неправильно, и с тех пор Хидеаки стал калекой, непригодным к выходу в море. Вскоре после этого заболела и умерла его мать. А когда он вырос, отец с дядей утонули в бурю, и юноша остался круглым сиротой. Сбор выброшенного волнами на берег стал его единственным источником дохода.

Уже на подходе Хидеаки понял, что сейчас увидит – не в первый раз натыкался на утопленников. Тяжело вздохнув, он всё же добрался до кучи морской капусты, в которой запутался труп, и ткнул его палкой. Удивительно, но мертвец пошевелился! Не веря своим глазам, молодой человек перевернул на спину практически обнажённое тело и тут же отшатнулся – утопленник явно был из намбандзинов, высокий, на голову выше любого японца, с густой чёрной бородой, в которой торчал всякий мусор, с крупным носом и вытянутым подбородком. В том, что это труп, калека теперь не сомневался – тело незнакомца сильно побило о камни, тут и там на коже тошнотворно-белёсого цвета виднелись порезы, из которых не вытекло ни капли крови. Скорее всего, несчастный умер от голода – Хидеаки никогда не видел столь исхудавшего тела, – а потом его выбросили за борт с какого-нибудь корабля иноземцев. Волны прибоя пошевелили мертвеца, а он-то, дурачок, испугался… И тут утопленник открыл глаза.

От неожиданности парнишка отпрянул и шлёпнулся пятой точкой на мокрый песок. Бородач медленно принял сидячее положение и повернул к Хидеаки голову. Юноша достаточно повидал смертей в своей жизни, смертей самых разных существ, в том числе и людей. Такие глаза он видел у дохлой рыбы, с той лишь разницей, что взгляд этого намбандзина горел неимоверной злобой. Заскулив, Хидеаки по-крабьи засеменил прочь, быстро перебирая руками и отталкиваясь босыми ногами от прибрежного песка. Варвар попытался встать, но путы из водорослей не пускали, и он неуклюже завалился набок. Пользуясь моментом, калека поднялся и отбежал шагов на двадцать. Нога тут же заныла, и он вспомнил, что палка-клюка осталась рядом с живым утопленником.

– Ты кто такой? – крикнул молодой человек, даже не задумываясь, что иноземец, скорее всего, не знает японского языка.

– Эй, ты там живой? – задал он новый вопрос, не получив ответа на предыдущий.

Утопленник вяло копошился, издавая хрипы, даже отдалённо не напоминающие человеческую речь. Похоже, сил у него совсем не осталось, раз он даже не смог подняться. Хидеаки немного осмелел и, приблизившись, схватил свою клюку. Теперь парнишка почувствовал себя более уверенно.

– Ты можешь говорить? – спросил он, но страшный незнакомец упорно молчал, неуклюже елозя в куче водорослей.

Калека приблизился ещё на шаг и ткнул его палкой. Варвар слегка оживился и попытался встать, но упал лицом в воду. Юноша вытаращил глаза, потому что человек не делал никаких попыток поднять голову, словно не боялся захлебнуться. В порыве жалости он снова схватил его за плечо и развернул на спину. Вместо благодарности намбандзин злобно уставился на него своими мутными нечеловеческими глазами, затем разинул рот и защёлкал челюстями. Его левая рука дёрнулась сильнее, путы лопнули, и он попытался схватить Хидеаки за ногу, промахнувшись на какой-то сун13. Калека отпрыгнул и болезненно сморщился – такие упражнения ему были противопоказаны. И тут же забыл о боли, потому что из моря, появилась голова ещё одного намбандзина. Черноволосый бородач вырастал из воды, словно каппа14, вот уже появились голые белёсые плечи, и хромец, сбросив оцепенение, заковылял прочь со всей возможной скоростью. А из моря появлялись новые и новые головы.

Глава 2

Господин Симода Макото пребывал в скверном расположении духа. Мало им этого дурацкого мятежа у соседей, так принесли же боги ещё и чужеземный корабль. И именно в их провинцию! Симода-сан страдал язвой желудка, и болезнь перешла в ту стадию, когда лекарства уже мало помогали. Как это обычно бывало, чем больше он нервничал, тем хуже вела себя язва, а чем хуже ему становилась, тем больше он нервничал. Так ещё предстояло плыть на судне, что было для него пыткой даже в безветренную погоду – живя у моря, сановник так и не научился справляться с «морской болезнью». Дурачьё рыбаки, обнаружившие странный корабль и даже не сумевшие его опознать, уже ждали на берегу, а неподалёку слегка покачивалась на волнах их жалкая посудина. В другое время для осмотра вполне хватило бы портовых чиновников, но из-за бунта христиан любым известиям о европейцах уделялось особое внимание. Пришлось лично тащиться. Симоду на руках перенесли в лодку, чтобы он не замочил шёлковые хакама15, один из сопровождавших его самураев, недовольно морщась, подвернул края своих штанин под пояс-оби, снял сандалии и преодолел эти несколько шагов вброд. Второй самурай остался на берегу с лошадьми. Гребцы, молодые загорелые парни, налегли на вёсла, и лодка помчалась в сторону судна.

– Симода-сама16, смотрите, – окликнул чиновника самурай, пристроившийся на корме.

По берегу скакал на лошади какой-то человек, крича во всё горло и размахивая руками.

– Что там ещё? – скривился Симода и со вздохом приказал: – Поворачивайте, узнаем, что нужно этому болвану.

Всадник, бедно одетый хромой юноша, слез с коня, да так неловко, что свалился на поросший чахлой травой песок. Рассыпаясь в извинениях, он простёрся перед чиновником.

– Перед тобой господин Симода, наместник господина Куроды в Фукуме. Кто ты такой и что тебе нужно? – произнёс один из самураев, бесстрастно глядя на согбенную спину оборванца.

– Меня зовут Хидеаки, господин! Я из деревни Сироиси, это почти в одном ри17, на север отсюда.

– Что тебе нужно? – прорычал самурай. – Ты понимаешь, что отвлекаешь Симоду-сама от важного дела?

– Простите господин, – затрясся человек. – Но они… они всех убили-и!

И он громко зарыдал.

– Прекрати выть, словно баба, и отвечай – кто и кого убил? – разозлился Симода.

– Намбандзины, господин! Чужеземцы вышли из моря и убили всех в нашей деревне! Всех – мужчин, женщин, детей, даже лошадей и свиней! А потом они их съели!

И оборванец снова заплакал.

Чиновник и самураи переглянулись. Варвары напали на деревню? Возможно ли это?

– Если ты не прекратишь выть, я велю зарубить тебя! – рассвирепел Симода.

– Простите, господин! – Хидеаки сумел взять себя в руки.

– Теперь отвечай по порядку. На твою деревню напали? – спросил наместник, чувствуя, как внутри него распространяется жжение – треклятая язва тут же отреагировала на всплеск эмоций.

– Да, господин, – кивнул паренёк.

– Кто?

– Каппа, господин. Каппа в облике южных варваров вышли из моря и всех убили, – хромец снова готов был зарыдать.

– Какие ещё водяные, болван? – господин Симода стремительно терял остатки терпения. – Это были люди или кто?

– Нет, господин, это были каппа, – настаивал на своём юноша. – Похожие на намбандзинов, они вышли из моря, но я сумел спрятаться в скалах. А когда пришёл в деревню, там уже все были мертвы. И они их ели, господин! Я сам видел, клянусь вам! И некоторые жители стали такими же демонами. Я поймал лошадь, которая, видимо, вырвалась от них, и поскакал в город, но по пути увидел вас.

– Что за чушь ты несёшь? – всё также раздражённо отреагировал чиновник, но гнев уже уступал место сомнению.

В любое другое время он не поверил бы ни единому слову этого малодушного идиота, но в совокупности с известием о загадочном корабле, даже такой бред по меньшей мере заслуживал внимания.

– Ты понимаешь, что если лжёшь, то тебя ждёт смерть? – строго спросил он Хидеаки.

– Понимаю, господин, но клянусь вам, что говорю чистую правду!

– Такахаси, – обратился Симода к самураю, ожидавшему их с лошадьми, – езжай в эту деревню и разведай, что там и как.

– Слушаюсь, Симода-сама, – кивнул воин. И тут же обратился с просьбой: – Позвольте расспросить рыбака, господин?

– Конечно, – тут же разрешил наместник.

– Эти каппа – ты можешь их описать? – спросил самурай у калеки.

– Они выглядят, как намбандзины, господин, – затараторил молодой человек, будто только и ждал этого вопроса. – Но не как португальцы, хотя и похожи на них. Высокие, все мужчины, бородатые и черноволосые. С виду совсем мёртвые и страшно худые, словно умерли от голода, а потом утонули. А глаза у них наполнены нечеловеческой злобой.

– Откуда ты знаешь, как выглядят их глаза? – нахмурился Такахаси.

Хидеаки рассказал про найденный на берегу оживший труп.

– Понятно. Ну а когти, клыки, отравленные жала?

Симода прекрасно понимал, что самурай не боится и не издевается над рыбаком, он просто собирает сведения о возможном противнике.

– Ничего этого нет, господин, – помотал головой паренёк.

– Так. А оружие, доспехи? – продолжил допрос самурай.

– Нет, господин, я ничего такого не заметил. Только рваная одежда, а большинство вообще голые.

– Как же они убили жителей твоей деревни? – с подозрением спросил Такахаси.

– Этого я не видел, господин. Простите меня, я очень испугался, ведь я калека, бегать совсем не могу, едва сумел залезть на скалу и спрятаться, – молодой человек снова затрясся, то ли от страха, то ли от переживаний.

– Тогда с чего ты взял, что это именно намбандзины? Может, на деревню напали вако18?

– Нет, господин, там были только водяные и наши жители, те, кто превратился в демонов. И они пожирали тела других! – лицо парнишки скривилось от едва сдерживаемых рыданий.

Чиновник и самураи снова переглянулись.

– Почему ты решил, что твои односельчане превратились в демонов? Они что, все стали бородатыми варварами? – спросил господин Симода.

– Нет, Симода-сама. Но они двигались так же, и они… они тоже ели человечину! – шмыгая носом, пояснил калека.

– Что значит – двигались так же? Как? – Такахаси надоело вытягивать сведения, будто клещами, но он понимал, что от криков и угроз этот несчастный будет путаться ещё больше.

– Медленно, словно у них затекли ноги, – Хидеаки поднялся и изобразил походку оживших трупов.

– Как же они сумели всех убить? – с сомнением пробормотал второй самурай. – Двигаются медленно, оружия нет… Ты сам говоришь, что сумел удрать от них, несмотря на хромоту.

Симода сурово свёл брови к переносице, и рыбак снова бухнулся на колени.

– Клянусь именами Будды и богини Аматэрасу19 – я говорю правду, господин! Это же демоны, наверняка у них есть какое-то волшебство.

– Ясно, – вздохнул Такахаси, поняв, что большего от хромца не добиться. – Можешь хотя бы сказать, сколько там этих каппа-намбандзинов?

– Д-да, – закивал Хидеаки. – Не меньше двух десятков вышло из моря, господин. А в деревне жило сорок три человека, не считая детей. Не знаю, сколько обратилось.

– Угу, значит, будем считать двадцать варваров и сорок три взрослых японца. Хорошо! – самурай повернулся к наместнику: – Господин, я узнал что хотел, и могу выдвигаться.

– Скачи, – дал тот добро. – Разведай всё, но не вступай в бой без необходимости. Затем возвращайся и жди нас тут.

– Слушаюсь, Симода-сама, – Такахаси отвесил поклон и вскочил в седло.

– А ты, – чиновник так зыркнул на Хидеаки, что у того затряслись поджилки, – останешься здесь до нашего прибытия и будешь сторожить лошадей.

– Конечно, господин, – припал хромец лбом к земле.

Когда Симода и сопровождавший его самурай по имени Като Масасигэ пересели наконец на рыбацкое судёнышко, язва у него разыгралась уже не на шутку. Изо всех сил сохраняя скучающе-бесстрастное выражение лица, чиновник пристроился на носу посудины и посмотрел в указанном рыбаком направлении через подзорную трубу. Увиденное его по-настоящему впечатлило. Судно и впрямь не было похоже ни на один известный ему корабль. Хотя Симода ненавидел море, живя в прибрежной провинции и находясь на столь ответственном посту, он прекрасно разбирался во всех типах судов и практически все из них видел вживую. Поэтому со всей ответственностью мог заявить – такой корабль никогда не приставал к берегам Японии.

Вблизи судно выглядело ещё более внушительно. Это была гребная галера, но огромных размеров и вдобавок несла на себе полноценное парусное оснащение. Корпус корабля изрядно пострадал от шторма, одна мачта висела на такелаже, в пробоину по правому борту свободно заходила морская вода. Лодка рыбаков обогнула судно со стороны носа, и поскольку стоял штиль, им удалось пробраться через торчащие клыки рифа, так что вскоре наместник имел полное представление о размерах и состоянии загадочного корабля. Со стороны кормы галеры свешивалась какая-то верёвка, и чиновник спросил у самурая, сможет ли он подняться по ней на борт. Тот молча кивнул, снял накидку-хаори, вынул из-за пояса длинный меч и положил его поверх одеяния. Затем высоко подвернул штанины, заткнув их за пояс, снял сандалии, подпрыгнул и, упираясь босыми ногами в дерево обшивки и перебирая руками, мгновенно оказался наверху.

Перепрыгнув через планширь, Като положил ладонь на рукоять кодати20, который он оставил при себе, и быстро огляделся. Поскольку непосредственной опасности не наблюдалось, меч пока покоился в ножнах. На накренившейся палубе царил полнейший хаос: обломки мачты повисли на перепутанном такелаже, повсюду лежали кучи водорослей, занесённых сюда штормом. Но нигде не было видно ни единого движения. Воин осторожно двинулся вперёд, стараясь не наступать на скользкую морскую растительность. Обойдя палубную надстройку слева и добравшись до входа, он осторожно заглянул внутрь, попутно отметив, что дверь разбита в щепки каким-то очень тяжёлым предметом. Проведя пальцем по глубокой царапине на косяке, он удивлённо покачал головой – определить с первого взгляда орудие, которым она была нанесена, не получалось. В каюте также был страшный бардак, разве что морской капусты сюда почти не забросило. Ни живых, ни мёртвых людей тут не обнаружилось, хотя Като показалось, что сквозь солёные ароматы моря пробивается слабый запашок мертвечины. Но это могла быть дохлая рыба, разложившаяся где-нибудь в углу. Детальный осмотр можно было отложить на потом, сейчас же надлежало обследовать корабль на предмет возможных выживших.

Осторожно перешагивая через осклизлые груды и перепутанный такелаж, самурай достиг трапа, ведущего на нижнюю палубу. Прислушавшись и не уловив никаких звуков, кроме отдалённого плеска воды, он нырнул в полумрак. Это явно была военная галера, поскольку он попал на орудийную палубу. Правда, большинство пушек сорвало со своих креплений и, судя по всему, выбросило за борт через парочку здоровенных пробоин. Уцелело всего четыре орудия, которые качкой загнало в один из углов. Масасигэ с уважением погладил ладонью массивный ствол балобана21 – ценная находка, не чета китайским или корейским бронзовым болванкам, которые того и гляди взорвутся при выстреле. Кроме четырёх пушек, мелкого хлама и неизменных водорослей на этой палубе больше ничего не было, и Като, оскальзываясь на треклятой морской капусте и чертыхаясь под нос, добрался до трапа, ведущего ниже. Там уже царила темень, поэтому он надолго замер, прислушиваясь. Вскоре ему показалось, что в плеске воды наблюдается какой-то диссонанс. Спустившись на пару ступеней, он снова застыл, прекратив даже дышать. Сомнений не оставалось – там, во тьме, находилось живое существо. Оно шлёпало чем-то по воде, и то ли шипело, то ли хрипело, во всяком случае, издавало какие-то звуки.

Глаза его к этому моменту приспособились ко мраку, который слегка рассеивался у входа светом, проникавшим с верхней палубы. Стали заметны скамьи для гребцов и обломки вёсел, с которых свешивались цепи и кандалы. Как это было принято у варваров, они сидели спиной к носу судна и тянули вёсла на себя, тогда как в Японии гребцы всегда смотрели вперёд и толкали весло. В оковах же не было ничего удивительного – на таких судах всегда использовали труд преступников или рабов. Хотя шторм хорошо промыл помещение, здесь всё равно чувствовался запах немытых тел и экскрементов, впитавшийся в дерево. Самурай наклонился и потрогал кандалы, вновь удивлённо покачав головой – замки заперты. Как же гребцам удалось выбраться? А если они погибли в цепях, то где тела? Воин долго вглядывался в направлении подозрительных звуков и, наконец, разглядел светлое пятно, которое могло быть человеческим лицом.

– Эй! Назови своё имя! – крикнул Като, не слишком, впрочем, надеясь на ответ.

Однако неизвестный явно его услышал, потому что сильнее замолотил по воде и громче зашипел. Самурай осмотрелся и заметил короткий факел, торчащий из зажима на столбе, но тот оказался сильно отсыревшим. Тогда он выбрался наверх, заодно с удовольствием вдохнув свежего воздуха, и вернулся в кормовую надстройку. Здесь ему повезло – нашлась парочка более-менее сухих факелов, один из которых он запалил с помощью огнива. Спустя несколько минут Като в глубокой задумчивости поднялся обратно и перевесился через планширь.

– Симода-сама, не знаю, водяной ли тот, кто сидит в трюме, но выглядит точь-в-точь как описал нам калека, – доложил он чиновнику. – Если это и человек, то очень худой, и у него сломаны рука и нога. Он ничего не говорит, только шипит и хрипит постоянно. И ещё его кто-то сильно покусал. Выбраться он не может, потому что прикован к веслу.

О том, что у существа взгляд снулой рыбы, при этом пробирающий до костей, Като решил не говорить, поскольку это были уже чистой воды эмоции.

– Нужно взять этого варвара в плен и допросить, – принял решение Симода.

– Мне понадобится помощь, пусть ко мне поднимется один из рыбаков, – попросил самурай.

Симода сделал рукой повелительный жест, и один из юношей прошёл на нос лодки. На лицо его отца набежала тень, но он, разумеется, не посмел возразить.

Поднявшись на галеру и обыскав каюту, разведчики нашли странно выглядевший топор, отрезали несколько верёвок и, запалив ещё один факел, спустились в трюм. Разглядев то, что им предстояло пленить, рыбак с тоской уставился на Като. Перед ними сидел страшно худой мужчина, заросший копной нечёсаных волос и такой же бородой. Его левая рука, сломанная чуть ниже локтя так, что торчали кости, была прикована к обломку огромного весла, рассчитанного на троих. Правую кисть ему удалось высвободить из кандалов, ободрав практически всю плоть. Вода в этом месте доходила сидящему человеку до пояса, и когда японцы приблизились, он попытался встать, но его левая нога, тоже сломанная, не позволила принять вертикальное положение. Так что он снова плюхнулся на лавку, где, вероятно, провёл не один месяц своей жизни. Поразительно, что, несмотря на ужасные раны и жуткую худобу, мужчина, как заведённый, поднимался, чтобы в следующую секунду упасть обратно на лавку. Он не произнёс ни слова, лишь громко шипел да тянул к людям искусанную правую руку. Но испугало молодого человека даже не это, а взгляд несчастного. Мутные, словно подёрнутые плёнкой глаза горели неукротимой злобой, злобой нежити на живых людей.

Однако на самурая эта картина, судя по всему, не произвела никакого впечатления. Обойдя варвара сзади, Като накинул на него петлю и потянул, прижав руки к телу, а затем быстро обмотал несколько раз, зафиксировав путы. Страшный человек не сопротивлялся, но сделал в сторону своего пленителя пару рывков, при этом громко клацая обломками зубов, словно хотел того укусить.

– Принеси мне верёвку потолще, – велел Масасигэ рыбаку, намереваясь сделать из неё кляп. Не хватало ещё подцепить какую-нибудь иноземную заразу.

Парень развернулся к выходу, но в следующий миг запнулся за что-то в воде и неловко повис на обломке весла. Иноземец неожиданно резво дёрнулся всем телом и упал на рыбака сверху. Всё произошло настолько быстро, что Като не сумел его удержать. Юноша завопил от боли, потому что намбандзин вцепился ему зубами в плечо. Като сильно рубанул варвара ребром ладони по основанию черепа, после чего рывком стащил с незадачливого помощника. Вообще-то, таким ударом можно было вырубить крепкого мужчину, не то что истощённого доходягу, но тот, к удивлению самурая, даже не вздрогнул. Зато ему удалось вырвать из плеча молодого человека кусок кожи, который он принялся жевать вместе с тканью рубахи. Стало понятно, что перед ними безумец. Бедолага просто свихнулся от голода! Волна омерзения накатила на самурая от вида челюстей, пережёвывающих человеческую плоть, и он изо всех сил двинул сумасшедшего кулаком в подбородок. Тот рухнул на весло, к которому был прикован, а затем свалился в воду, где и застыл без движения. Самурай приподнял лёгкое, несмотря на рост, тело, приложил два пальца к яремной вене, затем с досадой швырнул обратно. На виске варвара появилась свежая рана – он ударился о торчащий из обломка крепёжный болт кандалов. И теперь однозначно подох.

– Что случилось? – недовольно спросил господин Симода, сразу распознав выражение лица самурая, когда тот вновь появился на корме.

– Намбандзин напал на рыбака и укусил его, господин. Я ударил варвара, он упал головой на железный болт. Рана оказалась смертельной. Это моя вина, – коротко доложил Като.

На самом деле всё было очень скверно – он провалил простое задание, и господину Симоде, вероятно, придётся приказать ему совершить сэппуку22. В присутствии простолюдинов он, разумеется, делать это не станет, зато, когда они вернутся в замок…

– Я приму решение позже. Тащите эту кучу дерьма сюда, загрузим его в лодку, – указал наместник на болтавшуюся за кормой рыбацкого кораблика шлюпку.

Пока шла погрузка, господин Симода взял себя в руки, и со смесью любопытства и отвращения присмотрелся к трупу варвара. Воистину, таких людей тут ещё не бывало, хотя некоторые моряки-португальцы выглядели ещё более омерзительно. И всё же тот факт, что неизвестный с такими травмами был до недавнего времени жив, удивлял сам по себе. В том, что это человек, а никакой не каппа, Симода даже не сомневался – ни одного демона невозможно убить ударом кулака по башке. Во всяком случае, чиновник об этом никогда не слыхал. Многое о загадочном судне должны были поведать найденные вещи, но этим он займётся позже, на суше. Мертвец был полностью обнажён и Симода невольно обратил внимание, что у того обрезана крайняя плоть. Выходит – это мусульманин или иудей? Ещё одна загадка.

Хару заохал, увидев, что случилось с сыном, но тот заверил, что беспокоиться не о чем и, промыв рану морской водой, перевязал свежей тряпицей. Лишь когда пришло время снова бросить якорь, отец обратил внимание, что парнишка бледен и весь покрылся испариной.

– Что с тобой, сынок? Ты заболел? – озабоченно спросил он.

– Всё хорошо, чичи23, – вымученно улыбнулся юноша. – Я в порядке, не волнуйся.

И тут же мешком осел на палубу.

– Монтаро! – вскричал рыбак и бросился к нему. С другой стороны того уже поднимал за плечи старший брат.

– Всё хорошо, всё хорошо, – бормотал молодой человек неестественно бледными губами.

Отец тронул его лоб и поразился, насколько он был горячим, при этом юношу трясло, словно в лихорадке. Парнишку отнесли в тень и дали попить, после чего Харукадзу спустился в шлюпку.

– Пошевеливайся! – приказал господин Симода старшему рыбаку.

Его немного встревожило, что парнишка внезапно захворал и он хотел как можно быстрее покинуть рыбацкую посудину. Но для этого сначала надо было доставить на берег труп варвара и вещи, взятые с корабля.

Хару ухватился за канат, чтобы спуститься вслед за старшим сыном, но напоследок оглянулся и вдруг увидел, что больной юноша выходит из-за палубной надстройки.

– Монтаро, сынок, зачем ты встал? Тебе нужно полежать! – заквохтал его отец, словно наседка.

Парень вытянул руки и, спотыкаясь, бросился к родителю. В этот момент Като увидел его глаза, но было уже поздно – Хару издал душераздирающий вопль и изо всех сил попытался оттолкнуть от себя сына, вцепившегося ему зубами в шею. Брызнула кровь, юноша отпрянул, вырвав у отца из горла здоровенный кусок, который тут же принялся жевать. Рыбак, не переставая вопить, зажал рану руками и завалился на спину.

Самурай действовал практически рефлекторно – меч с едва слышным шорохом выскользнул из ножен и взметнулся вверх, последовал молниеносный удар. Безупречно выполненный кэса-гири24 располосовал тело парня от левой ключицы до правого бока. Долю секунды тело продолжало стоять, а затем бесформенной кучей свалилось на палубу, заливая её потоками крови. Вот только молодого рыбака это, похоже, не очень обескуражило. Во всяком случае он вытянул правую руку и, что самое ужасное, продолжал жевать кусок плоти собственного отца. Говорят, человек даже с отрубленной головой может сделать ещё пару шагов, но выжить после того, как твоё тело располовинят по диагонали?! О таком Като не слыхал ни в одной из баек, что ходили среди служивого люда. Однако он был хорошим самураем, не зря господин Симода его так ценил. Не раздумывая ни секунды, воин точным движением меча отделил голову от остатков тела. Рука перестала дёргаться, но рот… Рот у этого порождения Ёми25 продолжал открываться, и ещё оно смотрело! Тем же мёртво-живым злобным взглядом, что и намбандзин на корабле. Ещё удар – и череп монстра треснул, словно гнилая дыня. Рот так и остался открытым, а вот взгляд нечеловеческих глаз, наконец, померк. Масасигэ медленно опустил поднятый для очередного удара меч, затем резким движением стряхнул кровь, вытер клинок об рубаху убитого и вложил в ножны.

Всё время, пока длилась эта сцена, господин Симода просто стоял, вытаращив глаза и положив ладони на рукоять катаны. Он даже не успел извлечь её из ножен. Из состояния ступора его вывел какой-то звук – это, дёрнувшись пару раз в судорогах, испустил дух несчастный отец убитого. Только теперь чиновнику стало понятно, что имел в виду калека, рассказывая, как жители деревушки превратились в демонов. А в том, что перед ним какая-то разновидность бакэмоно26, сомнений не оставалось. В приступе безумия люди совершают куда более ужасные поступки, чем вцепиться в горло собственному папаше, но чтобы голова жила отделённой от тела – такое возможно только при вмешательстве потусторонних сил. Симоду внезапно охватил страх – ведь Като тоже побывал на проклятом судне, возможно, и в него вселился злой дух. А ну как он превратится в адское отродье, алчущее человеческой плоти?

– Като! – окликнул он самурая, на всякий случай надавив большим пальцем на цубу и слегка выдвинув катану. – Как ты себя чувствуешь?

Жест чиновника не остался для Масасигэ незамеченным, но он не подал вида и совершенно спокойно ответил:

– Всё в порядке, Симода-сама, я чувствую себя хорошо. Давайте посмотрим на другого паренька.

Наместник понял, что самурай его раскусил, и ему стало неловко из-за приступа малодушия. А, если точнее, что его малодушие так легко распознали.

– Что случилось, господин? – испуганно спросил второй юноша, едва увидел над бортом головы обоих дворян. – Я слышал, как кричал мой отец.

– На твоего брата сошло безумие, и он напал на отца. Теперь оба мертвы. Мне жаль, – без всяких экивоков объяснил Като.

Парень рухнул на банку27 и, обхватив голову руками, завыл на одной ноте.

– Эй, Харукадзу, соберись, нам ещё нужна твоя помощь! – рявкнул на него самурай. – У тебя будет время оплакать своих близких.

Разумеется, оставаться на судёнышке было нельзя, поэтому Като помог наместнику перебраться в лодку, а потом спустился и сам. Шлюпка заметно просела, но духи воды оказались милостивы и не подняли волн. Самурай взялся за второе весло, и вскоре под днищем зашуршал прибрежный песок. Такахаси Юки уже ждал их, сидя в тени невысоких сосенок, калека прохлаждался неподалёку. Симода, понимая, что обратно его никто не понесёт, выбрался из лодки сам, а самураи перетащили труп и вещи на берег.

– Ты справишься там? – проявил Като немного участия к рыбаку, который с тоской глядел на болтающийся на якоре кораблик с останками его родных.

– Справлюсь, господин, – поклонился юноша, едва сдерживая слёзы.

– Тогда греби обратно. Когда прибудешь в гавань, явишься ко мне, нужно будет ещё раз обсудить всё, что произошло, – распорядился наместник, которого переживания простолюдина совершенно не волновали.

– Да, господин, – снова поклонился молодой человек и со вздохом взялся за вёсла.

Поднявшись через несколько минут по верёвочной лестнице, Харукадзу с радостью увидел, что его отец пребывает в добром здравии и чем-то занят у тела брата. Которое, правда, выглядело как-то неправильно. Через секунду он понял, что именно не так – оно было разрублено пополам, верхняя часть лежала в стороне, примерно на расстоянии одного сяку28, а палуба вокруг была покрыта вывалившимися внутренностями.

– Папа? – едва не потеряв сознание от приступа дурноты, позвал юноша.

Пожилой рыбак резко обернулся, и сердце молодого человека пропустило удар. То, что перед ним стояло, уже не было его отцом – порождение Ёми, с окровавленной пастью, ужасной раной на горле и горящими ненавистью и лютой злобой взором. Демон зашипел и кинулся на Харукадзу.

– Не надо, отец! – закричал паренёк. – Не надо! – Булькал он уже разорванным горлом.

Глава 3

Едва сойдя на берег, господин Симода затребовал отчёт от Такахаси, и тот кратко сообщил, что ему удалось разведать:

– Калека сказал правду, господин. Вся деревня кишит существами, которых вряд ли можно назвать людьми. Примерно половина из них выглядит как намбандзины – высокие, исхудавшие, почти все без одежды. Другая часть, похоже, бывшие жители деревни – среди них мужчины, женщины и даже дети, все они искусаны, некоторые весьма сильно. Но, такое ощущение, их это совершенно не беспокоит. Все они или сидят, или стоят, иногда бродят взад-вперёд, словно не знают, куда идти. Я видел останки шести человек и ещё чьи-то, возможно, животных. Их всех съели сырыми. Среди этих существ есть несколько собак, которые не лают и никого не кусают, а просто лежат в тени. Мне показалось странным, что они словно не дышали. Ведь было жарко, собаки обычно в такое время тяжело дышат, высунув язык. Эти же просто лежали без движения. Но когда на другом конце деревни залаяла собачонка, псы вскочили и побежали туда. Люди, или кто это был, тоже пошли на лай. Помня о вашем приказе, я не стал подбираться ближе, чтобы не обнаружить себя, и ускакал обратно.

– Говоришь, кишмя кишат? Сколько ты насчитал? – нахмурился чиновник.

– Всего сорок четыре существа и шесть собак, из них двадцать один выглядели как варвары, остальные – как японцы. Но их больше, потому что я видел движение в домах.

– Хорошо. Теперь ты, – обратился наместник к хромоногому, который тут же упал на колени. – Встань и посмотри на варвара. Такие напали на твою деревню?

Хидеаки осторожно приблизился к трупу и тут же отшатнулся назад.

– Да, господин! – затрясся он.

– Какой же ты трус, – пробурчал Симода, впрочем, почти беззлобно.

Слишком много всего случилось за сегодня, чтобы тратить эмоции на этого юродивого.

– Такахаси, – повернулся он к более молодому самураю, – похож этот урод на варваров в деревне?

– Да, господин, он выглядит в точности так же, – подтвердил тот. И добавил едва слышно, обращаясь уже к Масасигэ: – Копия бусо29 с картинок.

Его приятель лишь хмыкнул в ответ.

– Като, как ты думаешь, сколько людей мог вместить тот корабль? – спросил Симода у второго самурая.

– Один ряд вёсел, по тридцать два с каждой стороны, – принялся тот считать вслух. – Каждым веслом гребли три человека, это значит – сто девяносто два гребца. Парусная команда – около шестидесяти моряков, если принимать за основу португальские корабли такого размера. Двадцать четыре большие пушки, судя по амбразурам, по четыре человека расчёта, это ещё девяносто шесть, плюс обслуга малых орудий. Если это пираты, то ещё до трёх сотен в абордажной команде.

– Почему ты думаешь, что это были пираты? – спросил наместник, мрачнея с каждой новой цифрой, выдаваемой самураем. Шестьсот пятьдесят, а то и больше, разбойников-намбандзинов, превратившихся в злобных бакэмоно, которые шляются неизвестно где!

– Из-за их вещей, Симода-сама, – пояснил Като. – Корабли португальцев имеют более-менее однотипную оснастку, моряки одеты в одинаковую одежду, у всех одинаковое оружие. Пусть они и варвары, но понятие порядка и дисциплины им знакомо. На этом судне тоже нашлись португальские или испанские вещи, но были и вовсе не известные мне. А тот странный кривой меч, что мы забрали из каюты – я видел как-то похожий у одного контрабандиста. Перед казнью он бахвалился, что отнял его у моллкуского купца-мусульманина. Паруса изорваны, но расцветка не похожа на европейскую. Это пираты, причём христиане, или вообще безбожники, ведь говорят, мусульмане не обращают единоверцев в рабов.

«Ага, от него тоже не укрылось, что истощённый варвар был, скорее всего, исурамидзином»30,– подумал господин Симода.

Хотя ислам в те времена в Японии был практически неизвестен, наместнику даймё по рангу полагалось знать об иноземцах гораздо больше других. Как выяснилось, не он один интересовался внешним миром. Тут чиновник с удивлением отметил очень слабый приступ язвенной болезни, хотя после всего пережитого, да ещё и морской прогулки, его желудок должен узлом завязываться от боли. Странно… Однако у него ещё будет время поразмышлять о состоянии собственного здоровья, а сейчас нужно завершать дела.

– Такахаси, – принял решение господин Симода, – ты останешься здесь с калекой, посторожи труп варвара, я пришлю за ним повозку. Потом оба поезжайте вместе с ним в город.

– Слушаюсь, господин, – практически хором ответили самурай и хромец.

– Като, забирай остальное барахло, и едем, – скомандовал наместник.

***

– Значит, вы были первым, кто убил бусо, Като-сан? – спросил самый молодой ронин по имени Мотиздуки Тадао, пока их предводитель разливал сакэ.

– Выходит, так, друг мой, – ответил с лёгкой полуулыбкой однорукий самурай, после того как чарки вновь опустели. – Возможно, кто-то из рыбаков в той деревушке тоже сумел одолеть одного-двух демонов, но, насколько я знаю, единственным выжившим был калека Хидеаки.

– Но вы никогда не рассказывали про это! – воскликнул Рокуро.

– А много ли у нас было времени травить друг другу байки? – задумчиво произнёс Масасигэ.

– Бусо? – переспросил Хироси, рискнувший, наконец, вновь открыть рот.

– Да, Хироси-сан, – торговцу показалось, что в слове «сан» промелькнула насмешка, – в итоге это прозвище так к ним и прилипло. Ведь в бусо, как известно, превращаются те, кто умер от голода. И хотя мы так и не узнали точно, откуда изначально пришли эти порождения ада, было очевидно, что все остальные стали превращаться уже от них.

Реакция купца была неожиданной:

– Мне кажется, нам мало сакэ! – воскликнул он. – Трактирщик! Трактирщик! Принеси нам ещё бутылочку!

– Две! – проревел Ятабэ.

***

Господин Симода очень озаботился произошедшим. События и так были более чем тревожными, но на фоне восстания христиан в соседней провинции последствия могли оказаться куда серьёзнее. Господин Курода, даймё и его сюзерен, ожидал сейчас приказа из Эдо, чтобы присоединиться со своим войском к армии господина Тарэдава Кататаки, даймё княжества Карацу, для подавления мятежа. Поразительно, что горстка крестьян и бродячих самураев смогла разжечь такое восстание. Повстанцы не просто разгромили самураев господина Мацукуру Сагэмасу, но и убили своего князя! Большинство буси из окрестных провинций мобилизовали на эту войну, и сейчас Симода располагал всего двадцатью самураями для поддержания порядка в городе и несения службы в замке. Правда, имелось ещё полсотни асигару31, а в случае необходимости он мог рекрутировать ещё двести-триста человек. И такая необходимость очень даже назрела. Нужно срочно ликвидировать всех этих бакэмоно, или каппа, или бусо, или как их всех ещё называть, что сожрали целую деревню. Но для найма людей ему нужно разрешение из Фукуоки. Наместнику очень не хотелось причинять даймё дополнительное беспокойство, но обстоятельства того требовали. И, наверное, стоит рискнуть и попросить хотя бы десяток самураев для усиления гарнизона. У господина Симоды возникли очень нехорошие предчувствия касательно этой ситуации.

Пусть, по словам Такахаси, демоны не проявляют особой активности и не стремятся разбежаться, но надо срочно запретить соседям посещать треклятое поселение, а лучше вообще изолировать весь район. Во избежание паники придётся солгать, что там вспышка кори – это отпугнёт самых непослушных. И, по-хорошему, нужно прочесать всё побережье – вдруг демонское отродье появилось ещё где-то. Только как это сделать такими ограниченными силами? А ещё необходимо вытащить всё ценное с неведомой галеры. Грабежа господин Симода не боялся – население достаточно хорошо понимало, что с ними будет, если у кого-то найдут иноземные вещи. Но в любой момент может налететь новый шторм, который разобьёт судно окончательно. От всего этого голова шла кругом. И не связан ли загадочный корабль с восстанием христиан? Многое могли бы прояснить бумаги с варварского судна, но ни Симода, ни его окружение не понимали чужой письменности. В порту сидел чиновник из Эдо, которому по рангу полагался переводчик, однако наместник не хотел раньше времени посвящать в эти дела представителей бакуфу32. В гавани Фукуоки сейчас должно находиться несколько голландских или английских торговых кораблей. Если господин Курода разрешит, можно было бы проконсультироваться у какого-нибудь капитана-намбандзина.

– Като, – обратился наместник к самураю, который сидел поодаль, с бесстрастным видом ожидая решения своей участи. – Я обдумал эту ситуацию с погибшим пленником. Судя по всему, мы столкнулись с чем-то новым и крайне опасным. Я уверен, ты действовал по обстоятельствам, и твоей вины в гибели намбандзина нет.

Хотя это означало, ни много ни мало, сохранение жизни для Масасигэ, тот даже не подал вида, что испытал облегчение.

– Вы всегда были справедливы, Симода-сама, – искренне произнёс он и поклонился.

– У меня для тебя будет важное задание, – продолжил чиновник. – Ты поедешь в Фукуоку, отвезёшь письмо господину Куроде. В нём я попрошу разрешения нанять ещё асигару, а также вернуть под моё начало хотя бы десять самураев. Ты сам всё видел, сможешь ответить на любые вопросы и найдёшь, что сказать, чтобы поддержать мою просьбу. Кроме того, я испросил разрешения на контакт с каким-нибудь намбандзином, чтобы он помог прочесть бумаги с галеры. Если дадут добро, сопроводишь варвара сюда.

– Я всё исполню, господин, – самурай вновь отвесил полагающийся поклон.

Спустя час, сменив лошадь и получив немного денег на непредвиденные расходы, Като выехал из южных ворот и поскакал в столицу княжества.

* * *

Хиго, главарь шайки пиратов-вако, известный также как Хиго Акабусо33, уже начал терять терпение, доказывая этому глупцу Дзюго, что сейчас самое лучшее время для выхода из подполья. С окончанием эпохи Сэнгоку34власти взялись наводить порядок в прибрежных водах, так что пиратам пришлось свернуть свои операции на японском побережье. Но за последний месяц обстановка, по мнению Хиго, изменилась в их пользу.

– Все войска отвлечены восстанием в Симабаре! Корабли стоят в гавани Фукуоки, ожидая приказа из Эдо! Как ты можешь быть таким глупцом и не понимать этого?! – вопил он, брызгая слюной. – До нас никому нет дела. Лучшего момента и представить невозможно!

– Может, ты и прав, – нехотя согласился предводитель другой ватаги. – Но кого грабить-то? Купцам запретили выход в море, а их посудины временно реквизировали под нужды армии.

– Смотри, – Хиго ткнул пальцем с грязным ногтем в кружки на примитивно нарисованной карте побережья. – Здесь деревни, которые только и ждут, чтобы на них напали. Думают, что спрятались в укромных бухточках, подальше от всех, хе-хе…

– Да там одни нищие рыбаки! – не сдавался Дзюго. – Что с них брать-то?

– У крестьян всегда что-то припасено. Засуха закончилась в прошлом году, а на побережье она вообще не ощущалась. В закромах наверняка есть рис и другое зерно. Ограбим, женщин и детей возьмём в плен и продадим китайцам. А чтобы на нас не подумали, – он разжал ладонь, в которой лежал небольшой жгутик из травы, свёрнутый крест-накрест.

Такие использовали тайные христиане в качестве символа своей веры. В случае опасности его легко можно было кинуть в огонь или просто растребушить пальцами.

Остальные пираты, числом шесть, переглянулись – Хиго говорил дело. Предприятие не сулило особых проблем, зато выгода казалась очевидной. Да, это не грабёж купцов, но и дело-то плёвое, а на продаже рабов можно неплохо заработать. Нет, башка у Хиго точно варит как надо. Дзюго задумчиво поглаживал шрам, разделявший его куцую бороду на две неравные части – отметина от ножа, полученная ещё в далёкой юности. Он видел плюсы этого предприятия, но также понимал, зачем нужен Краснорукому – у него было в полтора раза больше людей.

– Хорошо, Хиго, мы пойдём с тобой. Но за это получим на одну десятую часть больше, – принял он, наконец, решение.

– Дзюго! Мне кажется, ты неверно понял, что я тебе предлагаю, – возмутился Акабусо. – Мы вместе совершим этот набег. Значит и делить будем поровну.

Остальные пираты замерли, ожидая, что скажет Дзюго.

– Совершенно верно, – вроде как согласился он. – Однако без меня у тебя ничего не выйдет, так? За что я и требую десятую часть. Это будет справедливо.

Разумеется, справедливостью тут и не пахло, но подобные понятия у пиратов всегда считались весьма относительной категорией. Основным аспектом, на котором базировался их так называемый кодекс чести, было право сильного. Хиго, понимая, что его загнали в угол, сгрёб со стола карту и в ярости швырнул на земляной пол хибары.

– Хорошо! – прорычал он. – Но командую в этой операции я, потому что у меня уже готовый план!

Дзюго выдержал паузу, делая вид, что обдумывает новое условие. На самом деле оно было вполне приемлемым. Оба главаря хорошо знали друг друга, в том числе и по совместным рейдам. Им не нужно было объяснять, что в таких ситуациях дисциплина важнее всего – это один из столпов успеха, вместе с тщательной подготовкой и удачей, без которой пирату не выжить. Поэтому начальник должен быть один.

– Хорошо, Хиго, мы вместе нападём на эти три деревни, и ты будешь командовать мной и моими людьми, – произнёс он наконец.

– Вот и отлично! – воскликнул Краснорукий и шлёпнул по столу ладонью.

Остальные пираты разразились одобрительными возгласами.

– Сакэ? – спросил один из них, доставая из-за спины перевязанную бечёвкой бутыль.

– А-а! – загорелись глаза у Дзюго. – Отличная мысль, Хандзо. Надеюсь, пойло хорошее?

***

Никто из жителей деревушки Сироиси не видел, как из утреннего тумана бесшумно появились несколько лодок, битком набитых весьма живописной командой. Большей частью она состояла из мужчин-японцев в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет, но опытный взгляд различил бы среди них явных полукровок из Китая или Кореи. На носу вытянутой посудины, ткнувшейся в песок первой, скрючился невысокий, коренастый мужчина с длинными волосами, заплетёнными в косу на китайский манер. Он был одет в короткие штаны и хлопчатобумажную куртку, поверх которой нацепил тёмно-синюю до – кирасу от самурайского доспеха. Далеко не все пираты облачились в броню, кто-то также использовал только нагрудник, другие предпочитали одни наручи для защиты рук от возможных повреждений в ходе стычек. Сражаться с крестьянами не то, что с другими пиратами или самураями. Простолюдины никогда не оказывали серьёзного сопротивления, разбегаясь кто куда, едва разбойничья ватага появлялась на горизонте. Тем не менее голову Хиго украшал стальной налобник, носивший явные следы ударов. Его мощные предплечья были выкрашены яркой красной краской. Собственно, из-за привычки красить руки он и получил своё прозвище. Самому Хиго всегда казалось, что это вселяет ужас во врагов.

Вторая лодка пристала к берегу в двадцати сяку от лодки главаря, и Дзюго, одетый в грязноватые шёлковые штаны и чёрную, весьма побитую кирасу, выскочил на берег, сжимая в руке катану. Пираты были вооружены разнообразным холодным оружием, в основном мечами. Но среди них было восемь человек с тэппо35.

Разбойники выстроились на песке неровной цепью, и двое разведчиков по сигналу предводителя исчезли в тумане. Прошло несколько минут, как вдруг жуткий вопль нарушил предрассветную тишину. Хиго сжал меч так, что побелели костяшки пальцев, и весь обратился в зрение, пытаясь хоть что-то разглядеть в густой кисее. Неясная тень мелькнула впереди, но тут новый крик донёсся со стороны деревни. Пираты переглядывались и пожимали плечами, ожидая команды от предводителя, однако тот почему-то мешкал. Внезапно из тумана материализовалась деревенская дворняга, да так бесшумно, что Хиго вздрогнул от неожиданности. Собака трусила какой-то странной походкой, следуя прямо на него. Собачий лай сейчас был совершенно ни к чему, и Хиго сделал знак одному из пиратов. Тот, прицелившись, выстрелил из китайского арбалета, метя собаке в шею. Стрела пробила горло пса навылет, но вместо того, чтобы упасть, животное резко ускорилось и вдруг прыгнуло прямо на предводителя вако. Будучи опытным фехтовальщиком, он мягко ушёл в сторону, опуская меч по точно выверенной траектории. Послышался едва слышный свист рассекаемого воздуха, и клинок разрубил псину на две части именно там, где Хиго и рассчитывал. А затем все, кто находился в непосредственной близости, выпучили глаза – отделённая голова продолжала разевать пасть и злобно сверкать совершенно не собачьими взглядом. Раздалось треньканье тетивы и арбалетный болт вошёл в собачий череп с глухим стуком. Мутные бельма закрылись. Пираты суеверно забормотали охранные молитвы.

– Тихо! – рыкнул Хиго. – Сугато, Дзо, Мори, ступайте и узнайте, что за чертовщина там творится.

Он старался не подавать вида, но на самом деле начал беспокоиться – что-то явно шло не так, и это ему очень не нравилось. Ещё больше он заволновался, когда троица подозрительно быстро вернулась.

– Кейдзи мёртв, – доложил тот, кого звали Сугато, о судьбе одного из разведчиков, – его труп жрали собаки. Мы убили их. Мори цапнули за ногу, но ничего серьёзного. Слышь, Хиго, – добавил он, – эти собаки какие-то странные. Не лаяли, вообще не издали ни звука, пока мы их резали.

– Где Рё?– грубо спросил Хиго про судьбу второго разведчика, проигнорировав слова о молчаливых псах.

– Мы не узнали, решили рассказать сначала про собак, – пробормотал Сугато.

«Болваны!» – злобно подумал главарь.

– Что скажешь, Хиго? – растолкал пиратов Дзюго.

– Идём все вместе, нечего ждать, – ответил тот. – Старайтесь брать как можно больше пленных, убивайте только стариков и старух, они никому не нужны.

Пираты цепью двинулись вперёд. Вскоре показались растерзанные останки Кейдзи, окружённые расчленёнными трупами собак. Один из вако, не брезгуя, обшарил пояс погибшего и забрал его нож. И никто не видел, как то, что раньше было их товарищем, открыло подёрнутые мутной пеленой глаза и село, вывалив остатки внутренностей себе на колени. Затем труп Кейдзи неловко поднялся на обглоданные ноги и, пошатываясь, побрёл в сторону деревни.

Туман меж тем понемногу рассеивался, вот уже показалась первая хижина. Рядом с ней замерла неподвижная женская фигура. Один из пиратов, ухмыляясь, подкрался к женщине сзади, зажал ей рот ладонью и, приставив остриё вакидзаси к горлу, повалил на землю. В следующую секунду вако взвыл, не в силах терпеть боль – проклятая сучка не просто укусила его, а вырвала целый кусок плоти из ладони. Он оттолкнул рыбачку, но та, вместо того, чтобы убежать, оскалила окровавленный рот и бросилась в атаку. Вако, ничтоже сумняшеся, воткнул ей клинок в живот, однако женщина этого словно не заметила и, налетев на разбойника, сбила его с ног. Но больше всего бандита поразило, что чёртова баба не издала ни звука, кроме какого-то шипения, хотя должна была верещать от боли. И даже с тесаком в животе не оставляла попыток добраться до глотки своего обидчика. Поскольку оружие застряло в теле жертвы, пират сам схватил женщину за горло. Тут ей в спину вонзились сразу два клинка – это подоспели товарищи незадачливого разбойника. Но проклятая тварь и не думала сдаваться!

– Сдохни, дзя-дзя умэ36! – прорычал головорез, изо всех сил сжимая её горло и чувствуя, как хрустит под пальцами гортань.

Он перехватил взгляд упрямицы и… зря он это сделал. Закоренелый злодей, отправивший в преисподнюю Ёми не один десяток людей, сейчас заглянул в глаза злу иного порядка. Страх затопил сознание пирата, и он ослабил хватку. Жуткая крестьянка рванулась вперёд, вцепилась зубами прямо в нос вако и откусила его одним движением челюстей. Тот заверещал от боли и ужаса. Один из его товарищей отвесил женщине здоровенного пинка в голову, сбил наконец с тела неудачника, и они вдвоём принялись полосовать её мечами. Спустя пару минут крестьянка превратилась в фарш, но испустила дух, лишь когда её голову разрубили в двух или трёх местах. Безносый пират продолжал голосить, тщетно зажимая рану ладонью, из-под которой хлестала кровь.

Преимущество внезапности было давно утрачено, поэтому вся ватага рассредоточилась по деревне, полагаясь теперь на ловкость, оружие и численное превосходство. Новые и новые вопли боли, а то и ужаса доносились с разных сторон, и Хиго занервничал ещё больше. Тут он заметил на пороге хибары мужчину в одной рубахе, из-под которой виднелись голые кривые ноги. Рыбак выглядел каким-то заторможенным, словно был пьян. Он медленно крутился по сторонам, наклонив голову к плечу, будто страдал кривошеей. Впрочем, размышлять обо всех этих несуразностях Краснорукому было некогда. Мужчина заметил его, сипло застонал, поднял левую руку и тут же получил сокрушительный удар в челюсть, сбивший его с ног. «Неплохой выйдет раб», – думал Хиго, ловко переворачивая добычу на живот и выхватывая из-за пояса обрывок верёвки, чтобы связать руки. Пленник не произнёс ни слова и почти не оказывал сопротивления, лишь дёргал головой и странно шипел.

– Лежи спокойно, а то убью! – рявкнул Хиго, отвешивая ему ещё один удар по уху. Тут он обратил внимание на потёки крови на плече рыбака. Кто-то нанёс ему странную, округлую рану, не очень глубокую, но этого хватило, чтобы ткань рубахи пропиталась насквозь. Однако от предположений, чем можно было нанести такое ранение, его отвлекли. Ещё чьи-то голые ноги появились в поле зрения вако, он поднял голову и, выругавшись, отскочил на добрых три сяку. Из хижины вышла молодая девушка, обрывки одежды едва прикрывали её наготу. Но отнюдь не женские прелести заставили Акабусо проявить такую прыть – вся левая сторона лица у девчонки была объедена до костей, и она скалила зубы в чудовищной усмешке. Руки также изобиловали ранами, на правой не хватало двух или трёх пальцев. Страшилище открыло безгубый рот и, издав хриплое шипение, бросилось на Хиго. Его меч остался лежать рядом с телом пленника, но он успел выхватить из-за пояса нож и полоснуть кошмарную крестьянку поперёк груди, одновременно отскакивая назад с проворством кошки, несмотря на надетый тяжёлый доспех. Но та, не обращая никакого внимания на глубокий порез, снова бросилась на пирата.

– Яббэ37?! – выругался обескураженный вако.

В эту секунду боковым зрением он заметил движение слева, обернулся и разразился гораздо более длинным проклятием – с другой стороны хибары появилось ещё с десяток фигур, частью местных жителей, а частью, к изумлению Краснорукокого, намбандзинов. Причём варвары, все до одного, выглядели измождёнными, заросшими чуть не до самых глаз доходягами. И при этом совершенно голыми! Тела и лица местных как на подбор покрывали разнообразные раны, из разорванных животов свешивались окровавленные внутренности, а конечности кое у кого обгрызли до самых костей. Это было уже слишком. Предводитель разбойников не дожил бы до таких лет, занимаясь столь опасным ремеслом, если бы не сочетал в себе бесшабашную отвагу с разумной осторожностью. Сейчас был не тот случай, чтобы доказывать кому-либо свою храбрость в бою. Он схватил висевший на груди свисток и издал резкий, протяжный свист, который повторил трижды. Тут же послышались крики:

– Отходим! Все отходим! На лодки!

Убедившись, что его поняли, Хиго плюнул на потерянный меч и пленника, увернулся от неуклюжей девки и побежал.

Тем временем восемь пиратов с тэппо, которые остались сторожить лодки, с беспокойством прислушивались к далёким крикам. Наконец, они заметили бегущую фигуру, двое прицелились, но быстро опустили оружие, узнав своего предводителя.

– Готовьтесь! – крикнул Краснорукий, задыхаясь от бега по песку. – Как увидите бакэмоно – стреляйте.

– Кого? – переглянулись пираты.

– Демонов, болваны! Оживших мертвецов, вот кого! Голые бородатые намбандзины и японцы. Короче – стреляйте во всех, кто не из наших! Поняли?

Возможно, вако и задумались о состоянии рассудка своего вожака, но перечить не стали – сказано стрелять, значит, будем стрелять. Они проверили фитили, раздув их посильнее, и взяли ружья на изготовку. Вскоре появились бегущие пираты, кое-кто из них был легко ранен. Среди таковых оказался и Дзюго, зажимающий ладонью укус на левом предплечье.

– Это и был твой план, Хиго? – ощерился он. – Хорош, ничего не скажешь.

– В этом нет моей вины! – огрызнулся Акабусо. – Кто мог знать, что в этой треклятой деревне все в одночасье сойдут с ума?

– Может, надо было разведать для начала? – язвительно поинтересовался Дзюго, заматывая руку грязной тряпкой.

– Три дня назад здесь всё было в порядке, – пробурчал Хиго, в глубине души понимая справедливость упрёка.

Чей план и командование – того и ответственность. Но сейчас его больше волновало, что не менее четверти команды ещё не вернулось. Правда, появились те, кто тащил на себе раненых. Пираты спасали своих вовсе не из чувства товарищества, просто раненые могли попасть в плен и выдать расположение баз и тайных складов. А в том, что люди заговорят, не сомневался никто – пытки у самураев, как и многое в Японии, были возведены в ранг искусства.

Позади раненых появились фигуры людей, передвигающихся совершенно иначе – шаркающей, «деревянной» походкой, часто скособочившись. Тут и там белели обнажённые тела намбандзинов.

– Стреляйте! – завопил Хиго.

– Ты что, ксо яро38? Там же наши люди! – зашипел на него Дзюго.

Среди демонов действительно брели пираты. Только они почему-то уже не спешили к лодкам, да и бакэмоно не обращали на них никакого внимания.

– Они уже не люди! Ты что, не видишь?! – верещал главарь.

Стрелки опустились на колено и подняли тэппо нас уровень глаз.

– Пли! – гаркнул Краснорукий, и восемь аркебуз изрыгнули пламя.

Прежде чем всё заволокло дымом, Хиго заметил, как в одного из крестьян попала пуля, тот дёрнулся, но не упал и даже не сбился с шага.

Вако меж тем помогали раненым грузиться в шлюпки.

– Шевелитесь! Быстрее! – Акабусо метался по песку, раздавая пинки и затрещины. Слишком много непонятного и даже необъяснимого творилось в чёртовой деревне, и это его ужасно бесило. Подбежав к стрелкам, он сгрёб одного из них за шкирку, проорав: – В лодки, сыновья шлюх! Чего вы тут возитесь!

Лишь убедившись, что все люди загрузились, он зашлёпал по воде сам и через секунду перевалился через борт. Демоны тем временем достигли кромки прибоя, но вдруг остановились.

– Подождите, – велел Хиго гребцам.

Бакэмоно это или сумасшедшие, но вода явилась для них преградой.

– Дай сюда тэппо! – велел он одному из вако и схватил заряженную аркебузу.

Бах! – рявкнуло ружьё. На голой груди высокого, измождённого варвара появилась чёрная точка, однако крови не вытекло совсем. Человек дёрнулся от удара, но не просто устоял на ногах, а даже не показал, что ему больно.

– Буккоростэ яру39! – пробормотал пират и скомандовал: – Ещё тэппо.

На сей раз он лёг, положив ружьё на моток верёвки, брошенный на кормовую банку. Долго целился, но когда грохнул выстрел, намбандзин рухнул как подкошенный.

– Значит, только в голову? – сказал Хиго самому себе, отдавая оружие для перезарядки.

Он с тревогой оглядел флотилию – не меньше дюжины вако остались в роковой деревне. Но и это был ещё не конец. Новые вопли боли и ужаса разнеслись над водой, народ начал выпрыгивать из некоторых шлюпок в воду.

– Что там ещё, Ёми их забери! – зарычал Краснорукий.

Тут внезапно заорал сидевший напротив него гребец – лежавший на дне раненый отчего-то решил вцепиться товарищу в ногу зубами. Пираты вскочили, лодка закачалась, и укушенный с воплем кувыркнулся за борт. Разбойник, послуживший причиной переполоха, между тем поднялся, и головорезы в страхе попятились – это был уже не их товарищ, а настоящее порождение ада.

Бах! – грохнуло тэппо, и во лбу пирата-бакэмоно появилось входное отверстие от пули размером с медную монету, а из затылка вырвалось целое облако крови и мозгов.

– За борт его, – скомандовал Хиго. – И чего вы ждёте? Вытаскивайте этого болвана из воды.

Бандит, укушенный за ногу, трясся от пережитого ужаса, держась за борт лодки, да и остальные чувствовали себя, мягко говоря, не в своей тарелке.

И всё же они сумели добраться до кораблей. Отдав команду разместить раненых, Хиго отправился на сэкибуне40 Дзюго для обсуждения сложившейся ситуации. Но его союзник, бледный и покрытый крупными каплями пота, лежал на палубе с мокрой тряпкой на лбу.

– Хиго, сволочь, во что ты меня втянул? – прохрипел он. – Посмотри, что стало со мной и нашими людьми. Мы же все превратимся в этих тварей! Будь ты проклят, что б ты провалился в Ёми!

– Для каждого из нас в аду уже давно заготовлено местечко, так что оставь свои бабьи угрозы, Дзюго, – издевательски заявил Краснорукий. – Скажи лучше, что с тобой случилось? Демон напустил на тебя проклятие?

– Не знаю я, да и какое это имеет значение, болван! Я умираю!

– Я умиваю! Пожалейте меня, я умиваю! – глумливо передразнил его Хиго. – Будь мужчиной и прими свою карму с достоинством!

Окружавшие главаря пираты потихоньку отошли в сторону – человек на их глазах терял лицо и мгновенно перестал быть лидером. Внезапно тело Дзюго свело судорогой, он изогнулся дугой и, издав неприличный звук, распластался на палубе.

– Издох? – осведомился Краснорукий и наклонился над телом бывшего компаньона.

Странный запах коснулся его ноздрей, и он выпрямился, раздумывая, где недавно мог его ощущать. Точно! Так вонял тот рыбак, которого он пытался взять в плен. Хиго снова наклонился над телом пирата, осторожно принюхиваясь. В этот момент его недавний союзник открыл глаза. Думая, что тот ещё жив, Хиго уже приготовился снова язвить и издеваться, но перехватил его взгляд и едва заметно вздрогнул.

– Ты, – шагнув назад, обратился он к пирату, державшему в руках топор, – дай-ка мне эту штуку.

Существо, бывшее недавно Дзюго, медленно село и обвело стоявших полукругом людей мутными глазами. В первые минуты не-жизни оно ещё было дезориентировано, чем головорез не преминул воспользоваться – топор с хрустом вошёл в череп, и Дзюго на сей раз помер окончательно. Краснорукий обернулся к растерянной команде:

– Ваш предводитель мёртв. Он подох, стеная, как баба, и стал существом из Ёми, которое я убил. И теперь я, Хиго Акабусо, объявляю себя вашим предводителем! Если у кого-то есть возражения, давайте решим это прямо здесь и сейчас.

И он многозначительно покачал окровавленным топором. Пираты один за другим опустились на колени в глубоком поклоне, признавая тем самым его власть над собой.

Глава 4

Фукуока бурлила. Пожалуй, за всё время своей службы дому Курода и лично наместнику Симоде – а это, без малого, двадцать лет – Като не видел здесь столько самураев. Согласно разнарядке, утверждённой сёгунатом, каждый даймё поставлял в армию империи определённое количество воинов в случае объявления мобилизации. Число рекрутов и их вооружение, которое также был обязан обеспечить князь, зависели от официального дохода княжества. Земли Курода приносили 473 000 коку41 риса в год. Исходя из этой цифры, он был обязан предоставить: 3700 асигару – стрелков тэппо, лучников и копейщиков, а также около 700 самураев, конных и пеших. И это не считая личной охраны и свиты, положенной по статусу. Немудрено, что в городах княжества оставались лишь минимальные гарнизоны. Пехотинцы, понятное дело, дожидались приказа из Эдо в полевом лагере где-то за городом, прожирая запасы даймё и изнывая от безделья. А вот самураи собрались в столице княжества, и на них можно было наткнуться буквально на каждом шагу.

Прежде чем добраться до резиденции господина Куроды, Като не менее двух дюжин раз пришлось останавливаться, чтобы перекинуться парой фраз со знакомыми буси. К счастью, службу на подступах к замку нёс гарнизон самого даймё, и Масасигэ удалось избежать волокиты – его быстро пропустили дальше. Дежурным начальником караульной смены оказался его давний приятель, для которого Като так удачно захватил небольшой подарок – бочонок сакэ. Правда, распитие пришлось отложить на потом – войско перевели на походное положение в ожидании приказа о выступлении. Передав на хранение свой длинный меч, поскольку находиться с таким оружием в цитадели было разрешено только охране, самурай въехал во двор. Тут тоже царило суматошное оживление, однако его лошадь сразу же отвели в конюшни, где дали соответствующий уход – вычистили после дороги, напоили и накормили. Като выяснил, что прямо сейчас аудиенция не состоится, так что быстро принял ванну и привёл в порядок платье. Тем временем стараниями начальника караула ему организовали поздний ужин. Теперь оставалось только ждать – известие о том, что прибыл посланник из Фукумы незамедлительно передали помощнику управляющего замком, невзирая на тот факт, что он уже спал.

Тот, сразу после того, как оделся и привёл себя в порядок, доложил об этом младшему советнику даймё. Младший советник, в свою очередь, также привёл себя в надлежащий вид, и осмелился разбудить старшего советника, которому сообщил о прибытии гонца с важным посланием. Статус позволял тому лично читать подобные письма, поэтому господин Ямасита Нобуюки вскрыл печать господина Симоды и дважды тщательно перечитал депешу. Теперь предстояло решить непростую дилемму – с одной стороны, в письме содержались очень важные и тревожные сведения. С другой – уже наступил час Быка42, и Курода-сан почивал. Тем не менее Ямасита принял решение известить своего господина, так как гнев за то, что ему не сообщили столь важные новости, мог превысить недовольство из-за прерванного сна. Опустившись на колени перед сёдзи – раздвижной дверью, ведущей в спальню даймё – он несколько раз осторожно постучал по деревянной раме. Вскоре из-за перегородки послышался недовольный возглас его господина:

– Что там ещё?

Со сна голос князя звучал хрипло.

– Это я, Ямасита, Курода-доно43, – советник отвесил глубокий поклон, хотя даймё никак не мог видеть его из-за двери. – Прибыл посланник из Фукумы. Важные известия.

Свет за непрозрачными бумажными створками стал ярче – видимо, там зажгли большую лампу. Послышался шорох, сёдзи скользнула в сторону, и в узком проёме появилась рука. Ямасита, не смея поднять глаз, дабы не узреть своего господина в неподобающем виде, протянул письмо, которое у него тут же забрали. Всё также простёршись ниц, он подождал несколько минут, прежде чем перегородка снова отошла в сторону.

– Забери, – велел даймё, и советник тут же протянул руку. При этом глаза его по-прежнему были направлены в пол.

– Если не будет ничего более важного, я приму этого посланника сразу после завтрака, – сообщил его господин.

– Слушаюсь, Курода-доно, – Ямасита припал лбом к татами. – Гонец будет вас ждать точно в назначенное время.

Сёдзи закрылась, и советник, не вставая с колен, ловко переместился к следующей двери, за которой стояли два стражника. Из-за неё он уже вышел на ногах, не удостоив самураев ответным поклоном. Младший помощник всё это время ожидал у входа в личные покои своего начальника, и, получив распоряжение, побежал искать командира стражи. И только от него Като наконец узнал, что ему следует прибыть к малому залу для аудиенций к часу Кролика44. Для сна оставалось не так уж и много времени, но хороший солдат использует для этого любую возможность. Поэтому самурай без промедления отправился в комнату ожидания, где его ждала постель. Спустя две или три минуты он спал, словно младенец.

Несмотря на то что господин Курода поднимался рано, завтрак он закончил лишь на исходе часа Кролика. Всё это время Като просидел в ожидании у дверей приёмной, причём на голодный желудок – перекусить с утра не получилось. Однако принять посланника господина Симоды даймё не смог, поскольку прибыл срочный гонец из Симабары, и князь уединился с ним, выгнав даже охрану и обоих писарей. Это означало одно – известия очень важные. Самураю ничего не оставалось, кроме как вернуться в комнатку, где он провёл часть ночи. Слуги уже убрали постель, и теперь в этом помещении размером всего три дзё45 находилась только пара вытертых подушечек для сидения. Гости помоложе ими не пользовались, они нужны были лишь старикам с больными коленями, но заведённый порядок никто не нарушал – раз подушечки положены, значит, пусть будут.

Время тянулось в томительном ожидании, и Като развлекался тем, что прислушивался к долетающим до него обрывкам разговоров, но таковых было немного – покои для гостей находились в отдельном крыле как раз для того, чтобы они не смогли удовлетворить излишнего любопытства. Однако солдаты всегда солдаты – дважды мимо дверей прошёл патруль, и молодые самураи беспечно болтали о гонце из мятежной провинции. Ведь он прибыл не один, у него также была охрана и слуги, которые остались на конюшнях и в общих казармах. Эти-то сопровождающие и успели растрепать все новости ещё раньше, чем о них узнал даймё. Правда, ничего важного не случилось – повстанцам по-прежнему удавалось сдерживать натиск противника. Они укрепились в замке Хара, к ним активно прибывало подкрепление, так как полностью блокировать цитадель не получилось. Войска сёгуната предприняли два штурма, но они не увенчались успехом – атакующие понесли большие потери и были вынуждены отступить. Многие военачальники сходились во мнении, что без хороших европейских пушек замок не взять. Но таких орудий у осаждающих не было – после победы в Осакэ46 Токугава Иэясу изъял артиллерию у всех без исключения даймё, оставив лишь небольшое количество орудий для охраны гаваней нескольких прибрежных городов, включая Эдо. Лёгкие же корабельные пушки помогали в Симабаре мало.

Като прекрасно понимал всю сложность положения господина Куроды, ведь тот был тодзама-даймё47, «посторонний», хотя и верно служил сёгунату Токугава, как и его отец – господин Курода Нагамаса. Проблема была в дедушке нынешнего князя – господине Куроде Ёситаке, который принял христианство и воевал против Токугавы Иэясу. Фамильное проклятие довлело над их семьёй, сёгун им не доверял, даже княжество велел разделить на три части, хотя и объединённые под управлением дома Курода. Неизвестно, как скажется это чёртово восстание на отношении властей в Эдо ко всем «посторонним». Кое-кто до сих пор поминал, как перекраивал Токугава карту Японии. Как лишались статуса, земель и богатства все, кто, по его мнению, мог хотя бы теоретически представлять угрозу его власти. А некоторые и вовсе расстались с жизнью при крайне подозрительных обстоятельствах. На месте даймё Като бы тоже собирал любые сведения, потому что малейшая ошибка могла дорого обойтись. Так что он просто набрался терпения и ждал, стараясь гнать мысли о еде. Хотя желудок предательски бурчал.

Лишь к часу Лошади48 примчался посыльный и недовольным тоном сообщил, что его срочно ждут в малом зале для аудиенций. Самурай поспешил за посланником, задержавшись только перед дверью, чтобы ещё раз осмотреть себя. Убедившись, что всё в порядке, он опустился на колени, гонец отодвинул сёдзи в сторону и через несколько секунд задвинул на место, уже за его спиной.

– Като Масасигэ, посланник господина Симоды Макото, наместника господина Куроды Тадаюки, даймё княжества Курода, в Фукуме! – напыщенно объявил помощник младшего советника статус прибывшего.

При этом Като не мог не отметить, что земли даймё были названы «княжеством Курода», а не «княжеством Фукуока», как это было принято в официальных документах. Всё это время его лоб почти касался скрещенных на татами ладоней, поэтому он не видел, какой знак был подан. Но теперь уже Ямасита важно произнёс:

– Тебе разрешено приблизиться к господину Курода, Като Масасигэ.

Самурай быстро встал, сделал несколько шагов вперёд и снова сел, на сей раз на расстоянии одного дзё49 от возвышения, где восседал даймё, и снова поклонился, бросив на своего повелителя быстрый взгляд. Курода Тадаюки был довольно крупным мужчиной с округлым, волевым лицом. Зелёная хаори с вышитым лиственным узором прекрасно гармонировала с бежевым шёлковым кимоно и коричневыми хакама. Позади него, с правой стороны стояла подставка с полным доспехом, в знак того, что князь находится на войне. Здесь же, на катана-дай50 лежали оба меча. Дабы не нарушать гармонию пространства, слева от доспехов поставили старинную китайскую ширму, расписанную изображениями волн и прибрежных сосен. Князь сделал повелительный жест правой рукой, в которой у него был зажат тэссэн – веер в металлической рамке, который можно было использовать как дубинку – и вся челядь, включая внутреннюю охрану, быстро покинула помещение. Спустя минуту в зале остался лишь даймё, его главный советник и сам Като. Это свидетельствовало как о важности и секретности аудиенции, так и о доверии, которое выказал князь к Масасигэ.

– Курода-доно прочитал послание твоего господина, – сообщил Ямасита, – и у него есть вопросы.

– Ты сам видел корабль? – сразу же спросил Курода, которому все эти церемонии уже стояли поперёк горла.

От самурая не укрылось, что в речи даймё не было даже намёка на властно-пренебрежительный тон, являющийся общепринятым в общении с нижними чинами. Хотя нотки раздражения Като уловил.

– Да, господин! – он поклонился и снова выпрямился. – Это гребная боевая галера, но снабжённая полноценными парусами, как на галеонах намбандзинов. Могла нести двадцать четыре больших пушки, четыре или больше малых. Тридцать два весла с каждого борта. Не менее четырёхсот человек в команде и около двухсот гребцов.

– Но вы обнаружили только одного? – уточнил Курода.

– Да, господин.

– Вы его допросили?

– Нет, господин. Он был прикован к веслу и напал на рыбака, который помогал мне с пленением. Во время этого инцидента я ударил варвара, он упал, ушибся головой и умер, – рассказал без утайки Като.

– Это был христианин?

– Мы думаем, это был мусульманин.

– Почему вы так решили? – удивился даймё.

Самурай быстро рассказал, по какому признаку они определили вероисповедание загадочного моряка.

– И таких же варваров видели в соседней деревне? – продолжал допытываться господин Курода.

– Да, господин. Один из жителей этой деревни, а также один из самураев господина Симоды подтвердили, что они выглядят в точности так же.

– Как? – снова нотки раздражения в голосе.

Различные правила и требования этикета выработали у находящихся в подчинении людей особую модель поведения. Крайне важным было чётко и кратко отвечать на поставленный вопрос, избегая личных домыслов и пространственных объяснений. Начальство само спросит всё, что ему нужно. Князь прекрасно это знал – сам ровным счётом также вёл себя на аудиенции у сёгуна. Но сейчас эти протокольные задержки начинали бесить. Если бы не Ямасита, он давно бы уже перешёл на обычную речь, тем более что знал Като лично. Согласно традиции, заведённой предыдущим даймё, господином Куродой Нагамасой, в замке раз в месяц собирались военачальники и выдающиеся воины клана на совет. Эти собрания назывались «Встречами без гнева», и на них каждый мог высказать претензию или недовольство в отношении любого, кто носил герб князя, включая самого Куроду. Всё сказанное на такой встрече всегда оставалось там же. Это помогало управлять княжеством и избегать многих внутренних проблем, а также укрепляло единство клана. Масасигэ несколько раз удостаивался чести посетить такие совещания, и князь хорошо запомнил этого умного и рассудительного воина.

– Высокие, круглоглазые, очень худые, сильно заросшие волосами на голове и на лице, почти без одежды, – ответил посланник.

– А среди них были христиане?

– Мне это неизвестно, господин, – поклонился Като.

– Вы захватили этих варваров?

– Мне это неизвестно, Курода-сама. Господин Симода отправил меня с посланием к вам вскоре после того, как мы осмотрели корабль.

– Хм-м, – князь сменил положение тела и облокотился правой рукой на хидзитатэ51. – Твой господин пишет странные вещи, будто бы эти намбандзины напали на жителей деревни.

– Сам я этого не видел, господин, – осторожно ответил Масасигэ, – мы это знаем со слов рыбака.

– Ещё он пишет, что варвары, вероятно, принесли с собой какое-то неведомое заболевание. Что ты об этом знаешь?

Настала самая сложная часть – поведать самому даймё, что в его владениях, возможно, завелась нечистая сила. И ключевым здесь являлось слово «возможно».

– Позвольте объяснить, Курода-сама, – Като отвесил очередной поклон. – Рыбак утверждал, что намбандзины вышли из моря, пришли в его деревню, убили несколько человек, а на остальных напустили какое-то заклятие. Затем они все вместе пожрали тех, кого убили. Самурай господина Симоды, Такахаси Юки, видел останки людей, но самого людоедства не наблюдал. Варвар на галере, которого мы пытались взять в плен, напал на рыбака и укусил его за плечо. Я видел его вблизи и могу сказать, что он был… странным.

– В чём странность? – подался вперёд даймё.

– Он сильно исхудал, так бывает только когда человек долго голодает. Я легко поднял его тело – при росте в добрый кэн тело весило едва ли десять кан52. У него были сломаны рука и нога, но он этого будто не замечал, – Като замолчал, тщательно обдумывая следующую фразу. Затем решил продолжить: – Был ещё один странный эпизод, господин. Вскорости после того, как мы отплыли от корабля, рыбака, которого укусил варвар, одолел необычный недуг. Его начало лихорадить, а затем он внезапно напал на отца и убил его. Я зарубил безумца, но слишком поздно – тот успел разорвать старику горло.

Курода удивлённо покачал головой, но ничего не сказал. Единственное, о чём умолчал Масасигэ – это о глазах варвара и сбрендившего парня. Потому что тогда не обошлось бы без упоминаний бакэмоно, бусо и прочей нечисти, а именно этого самурай решил избежать.

– Ты сказал, что корабль мог нести двадцать четыре большие пушки? – перешёл даймё к следующему вопросу. – Сколько их было на судне?

– Я видел только четыре. Варвары называют их сакэру.

– Угу, – кивнул господин Курода. – Это всё?

– Ещё три тайхо на верхней палубе. В трюме не меньше трёх десятков бочонков с порохом, но многие подмочены.

– Понятно. А зачем твоему господину понадобился варварский капитан?

– Мы не смогли определить принадлежность судна, господин. Бумаги оттуда испещрены каракулями намбандзинов, но язык нам незнаком. Некоторые каны53 выглядят как знаки письменности португальцев, но мы не сумели понять их смысл. Господин Симода посчитал, что по такому поводу не стоит беспокоить таможенного чиновника из Эдо, у которого есть переводчик, и обратился с просьбой к вам, Курода-сама.

Даймё состроил удовлетворённую гримасу – мол, правильно, нечего этим соглядатаям из бакуфу совать нос в его дела. Однако не сказал, будет капитан или нет.

Некоторое время Курода молчал, в задумчивости постукивая себя веером по подбородку, затем выпрямился, убрав локоть с подставки.

– Мне ясна ситуация. Мой помощник, – едва заметный кивок в сторону Ямаситы, – отдаст тебе необходимые распоряжения.

Это означало конец аудиенции.

– Благодарю, Курода-сама, – Като снова поклонился, затем быстро встал и, не поднимая головы, попятился назад, пока не почувствовал, что позади него находится дверь.

Не поворачиваясь, он на ощупь отодвинул сёдзи в сторону, в поклоне выскользнул из зала и закрыл двери. Теперь можно было выдохнуть. Хотя это была далеко не первая встреча с князем, Като впервые общался со своим главным сюзереном вот так, с глазу на глаз. Но, кажется, всё прошло неплохо. Спустя пару минут он опустился на татами в уже знакомой комнатушке. Опять ждать!

Глава 5

Колокол в храме Тотё-дзи возвести о наступлении часа Козы54, когда запыхавшийся вестовой – совсем юный самурай – снова позвал Като в Малый зал. На сей раз никакой стражи у дверей не было, внутри оказались только оба советника и их помощники-писари. Като, отвесив им куда менее глубокий поклон, опустился на пол неподалёку, уже без всякого приглашения, поскольку оно не требовалось.

– Старший советник господина Куроды, Ямасита Нобуюки, по распоряжению самого господина Куроды, сообщает тебе следующее, – тоном, преисполненным пафоса, объявил второй советник, хотя Ямасита сидел напротив него. – В просьбе твоего господина, наместника Симоды в Фукуме, прислать отряд самураев – отказано. В просьбе разрешить нанять асигару – одобрено. Вам разрешается нанять сто или сто пятьдесят асигару для скорейшего наведения порядка. В случае крайней необходимости можно нанять ещё пятьдесят или сто асигару. Однако господин Курода велел напомнить о бережливости.

Об этом можно было и не говорить – рачительность, едва не переходящая в скупость, была отличительной чертой дома Курода. Однако справедливости ради следует отметить, что границы разумного никто не переходил. Именно этот удачный баланс в финансовой политике позволял клану копить богатства. Зато, когда в позапрошлом году из-за неурожая в край пришёл голод, в землях княжества никто не роптал – даймё разом снизил налоги и открыл кладовые. В результате у соседей полыхал бунт, а крестьяне Курода на каждом углу провозглашали здравицы своему господину.

– В просьбе прислать капитана или кого-либо из членов команды корабля комодзинов55, – продолжил между тем второй советник, – отказано.

Он бросил быстрый взгляд на первого советника и, получив одобрительный кивок, пояснил:

– Всем варварским судам указом сёгуна предписано оказывать помощь в подавлении восстания. В гавани просто не осталось их кораблей.

«Ага, – подумал Като, – значит, какой-то приказ из бакуфу всё-таки пришёл. Но не в отношении армии господина Куроды. Интересно! Надо будет расспросить приятеля из замковой стражи».

– Однако, – казалось, пафоса в голосе второго советника не могло быть больше, но он этого добился, – господин Курода, в своей бесконечной мудрости, внял совету своего верного помощника, господина Ямаситы, и распорядился выпустить из тюрьмы…

Ямасита едва слышно кашлянул.

– Э-э… – глаза у второго советника забегали, затем на лице отразилось заметное облегчение. – Распорядился временно под вашу отве…

Снова покашливание.

… Временно, под твою личную ответственность, Като Масасигэ, отпустить из тюрьмы португальца-христианина. Это единственный намбандзин, который есть сейчас в наших землях. Однако ты должен понимать, что сразу после того, как он перестанет быть для вас полезным, его следует вернуть в тюрьму.

– Хай, – слегка поклонился Като, что означало: «я понял и готов слушать дальше».

– Хорошо, – важно кивнул второй советник и принял из рук писаря свиток. – Это распоряжение начальнику тюрьмы выдать варвара. Тебе надлежит оставить письмо при себе и предъявлять по требованию тех, кому разрешено по статусу. Подписано лично господином Куродой! И помни – это опасный преступник, ты отвечаешь за него головой!

С этими словами свиток был передан самураю, а выступление Накадзимы Митсуо закончилось.

– Ты же сам видел, что там произошло? – спросил Ямасита у Като без всяких протокольных ужимок. – Расскажи-ка поподробней. А то я уже слыхал разговоры о людоедах.

Тут он заметил быстрый взгляд, который самурай бросил на второго советника.

– Можешь говорить свободно, здесь только доверенные люди.

Возможно, Масасигэ показалось, но Накадзима будто бы немного увеличился в размерах от этих слов. Хмыкнув про себя, посланник Симоды повторил то, что говорил для даймё, добавив кое-каких деталей.

– Неужели загрыз собственного папашу? – поразился Ямасита, когда самурай дошёл до эпизода на кораблике рыбаков.

Едва слышный возглас в углу, где сидел старший писарь, говорил о том, что его тоже впечатлил рассказ. Первый советник князя грозно зыркнул в ту сторону, а Като вновь едва удержался от смеха – он прекрасно знал все приёмчики, к которым прибегал Ямасита, чтобы поддерживать своё положение среди подчинённых.

– И что же было потом? Ты зарубил его? – в возбуждении расспрашивал тот.

– Ага. Только он умер не сразу, – и Масасигэ поведал, как убивал сумасшедшего парня.

– Расскажи кто другой – ни за что бы не поверил! – воскликнул Ямасита. – Людоеды, которых ещё и убьёшь не сразу!

– Ну, тот варвар на галере умер, треснувшись башкой об весло. Честно говоря, я вообще не понимаю, как он выжил на том судне. Ты бы видел его – настоящий бусо.

Ямасита удивлённо покачал головой, а затем, доверительно понизив голос, сообщил:

– Курода-доно очень озабочен произошедшим. Передай господину Симоде, чтобы он незамедлительно доложил обо всех обстоятельствах этого дела, как только что-то прояснится. Надеюсь, кириситану56 вам поможет. Ты, конечно, понимаешь, как рискует наш господин, выпуская этого преступника из тюрьмы в такой момент. Не подведите его.

И он пристально просмотрел самураю в глаза.

«Ты хотел сказать – не подведите нас, – подумал Като. – Ведь это была твоя идея. Нельзя сказать, что неразумная, но очень опасная, особенно в сложившейся политической обстановке».

– Я отвечаю за этого кириситану своей жизнью, – ответил он советнику.

Добавить тут было нечего, и Ямасита кивнул в знак признательности.

– Здесь личное послание для господина Симоды от нашего даймё, – протянул он второй свиток.

Като с поклоном принял его и тут же убрал за пазуху.

Своего приятеля он нашёл на конюшнях, где тот распекал какого-то нерадивого слугу.

– Ты-то мне и нужен, – потянул он его за рукав. – Оставь в покое парня. Или лучше вели ему седлать мою лошадь.

– Ты слышал, Тэдео? – рявкнул тот на молодого человека. – А ну, мигом нашёл лошадь моего друга Като и привёл её сюда!

Юноша моментально исчез.

– Знаю, знаю, хочешь спросить о делах в Симабаре, – усмехнулся приятель Масасигэ, глядя на улепётывающую фигуру. – А я вот хочу услышать из первых, так сказать, уст – что это за невиданный корабль принесли вам духи моря?

И он положил оба запястья на гарду меча, всем своим видом выказывая готовность выслушать хорошую историю.

– А, уже добрались и сюда? – хмыкнул Като, имея в виду слухи.

– Торгаши, – слегка пожал плечами его собеседник, объясняя источник распространения информации.

Самурай в третий раз приступил к рассказу, теперь уже не скупясь на подробности.

– Тикусё57! – от души прокомментировал его собеседник. – Думаешь, это связано с событиями у соседей?

– Не знаю, – честно ответил Масасигэ. – Вообще, похоже, что судно пригнало сюда штормами, и до этого оно долго болталось в море. Чего не отнять у намбандзинов – они умеют строить чертовски крепкие корабли. И я сильно сомневаюсь, что пираты собирались помогать Амакусе58. Но выглядит всё очень подозрительно. Наверное, Юки уже навёл шороху в той деревне и что-нибудь выяснил.

– Удивительные вещи творятся на белом свете, – покачал замковый самурай головой. – Ну а что касается вестей из Симабары…

– Да, я уже в курсе, – хмыкнул Като. – Ты бы научил молодёжь держать язык за зубами, когда ходят по коридорам.

– Хей-хо! – зловеще захохотал буси. – Чувствую, кому-то несладко сегодня придётся. Что поделать, сопливые ещё…

– Сопливые или нет, а о долге забывать не следует, – пафосно заявил Като, хотя сам тоже улыбался. – Скажи-ка мне лучше, дружище, как так вышло, что из Эдо пришёл приказ для голландского корабля, но не для нашего господина?

– А, ты про «Дэрюпу»59? Тут всё просто – то был приказ для всех кораблей намбандзинов во всех гаванях. Его доставили морем. Англичане свалили, отказавшись участвовать в наших делах, а вот голландцы – нет. Прошёл слух, – понизил он голос, – что приказ из Эдо, настоящий, для наших войск, уже в пути. Ждём со дня на день.

– Поэтому такая суматоха? – с пониманием покачал головой Масасигэ.

Двор замка и впрямь напоминал муравейник: всюду сновали слуги, неподалёку когасира60 проводил смотр у отряда из нескольких десятков буси, одетых в разномастные доспехи, однако отлично вооружённых. В другом углу облачались в броню лучники-пехотинцы. Двое асигару тащили куда-то связку длинных копий, наконечники которых были прикрыты соломенной корзиной. В воздухе стоял гул множества голосов, перекрываемый иногда рёвом какого-то недовольного ветерана. И над всем этим трепетали нобори – знамёна клана. Причём господин Курода распорядился вывесить не только стяг с гербом рода, но и боевые хоругви с простым белым кругом на чёрном полотнище. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений – княжество вступило в войну.

– И не говори, – подтвердил командир замковой охраны. – Только сегодня приняли на службу около полусотни ронинов. Прибыли утром вместе с какими-то купцами.

– Господин Курода нанимает ронинов? – подивился Като, для которого это было новостью.

– И много, – заговорщическим тоном сообщил его собеседник. – Наших самураев отправляют на укрепление приграничных гарнизонов, а наёмников – на войну.

Масасигэ вновь понимающе кивнул.

– Сам не хочешь? – спросил он, имея в виду желание отправиться вместе с войском.

– Кто ж не хочет поучаствовать в настоящей драчке?! – хвастливо воскликнул его товарищ. – Да только наше дело служилое – куда пошлют, туда и пойдём. Слушай, что мы тут болтаем, словно два конюха? Давай посидим, выпьем сакэ, как подобает благородным мужам!

– С удовольствием, Митсеру, но, в другой раз. Мне ещё ехать в тюрьму.

– За какими демонами тебе в тюрьму? – удивился Митсеру.

– Забираю христианина-варвара, пока вы его не распяли. Может, подскажет что про корабль этот, – по секрету сообщил Като. – Хотелось бы сегодня же попасть в Фукуму.

– О-о! – поскрёб подбородок его друг. – Тогда вот тебе совет. Лучше, как заберёшь своего кириситану, езжай не через город, а в объезд. Народ тут разный собрался, вон, двоим вчера за пьяную драку приказали совершить сэппуку. Сам понимаешь, все устали от ожидания, кровь вместе с сакэ играет, мечи елозят в ножнах. Кто-нибудь обязательно захочет обезглавить твоего знатока иностранных кораблей. Тебе это надо?

Фукуока действительно бурлила несмотря на то что обычные горожане отсиживались по домам. Это в Эдо официальным эдиктом разрешалось не отвешивать поклон не только самураям, но даже даймё из других княжеств61. Здесь же, в провинции, правила блюлись рьяно – чуть зазевался и жди неприятностей. Конечно, времена, когда простолюдинам рубили головы за такое проявление неуважения, давно миновали, но любой самурай всё равно мог обвинить горожанина в нарушении этикета, и тогда наказания не избежать. Поэтому жители и отсиживались по домам, выходя лишь в случае крайней необходимости. Это только кажется, что семь сотен самураев – не так уж и много для города. Среди мобилизованных было немало зажиточных буси, скопивших состояние на высоком посту у князя, а также несколько мелких даймё, являвшихся вассалами дома Курода. Все они прибыли на войну со слугами, оруженосцами, сыновьями или племянниками, для которых это была редкая возможность побывать в реальном сражении. Семь сотен легко превратились в добрые полторы тысячи. Все гостиницы и харчевни были переполнены, и многим оставалось только болтаться по улицам, глазеть на товары, нахваливаемые торговцами, да отпускать сальные шуточки девицам, чьи миловидные личики нет-нет да и мелькали из-за занавесок.

А вот кто не боялся суровых самураев, так это купцы. Любая мелочь, от инструмента для мелкого ремонта доспехов до свитков с охранными молитвами, продавалась буквально на каждом шагу. Торговали талисманами, сакэ, сандалиями, оружием, веерами, сакэ, различными снадобьями, оружейной смазкой, соломенными плащами, ящиками для переноски доспехов и снова сакэ. В городе не было вещи, которую нельзя купить. Лучше всех дела шли, конечно, у продавцов снеди и выпивки, ведь чем ещё заняться воину в ожидании отправки на фронт? Ха, конечно же посетить представление или «весёлый квартал»! Правда, для модного, скандального и весьма дорогого театра Кабуки62 у большинства буси было маловато серебра, зато в провинциях огромным успехом пользовались комические труппы кёгэн, или кукольники-дзёрури. Като, пока пробирался через улицы, дважды был вынужден объезжать толпы зрителей. Задорный свист, грубые шутки и хохот свидетельствовали о том, что дают пьесы, очень популярные в этом сезоне.

И снова самурай был вынужден отказывать знакомым, которых встречал ещё чаще, чем вчера, в предложениях выпить или перекусить с ними. Тем не менее эти минутные остановки задерживали его, а предстояло решить ещё одно важное дело. До Фукумы путь неблизкий, и христианин вряд ли в состоянии преодолеть его пешком. О паланкине не могло быть и речи – даже Като не имел права пользоваться этим транспортом. Согласно эдикту сёгуна он был доступен только самураям высокого ранга, высокородным женщинам или немощным старикам. Стало быть, нужна ещё одна лошадь. Като посчитал это достаточным основанием для расхода денег, что ему выделили. Вот только он очень беспокоился, что никакой лошади купить не получится – все они давно уже зачислены в армию господина Куроды и жуют теперь его овёс и сено. В двух конюшнях его опасения оправдались – стойла были пусты. Однако в третьей, последней, осталась единственная кляча, которую не взяли в армию исключительно по причине дряхлости. Масасигэ всерьёз подозревал, что она не доберётся даже до почтовой станции, что была на полпути между городами. Но выбирать не приходилось. Услышав цену, которую барышник заломил за этого кандидата на живодёрню, он едва не схватился за меч. Столько не стоил даже его скакун, а это был хороший боевой конь, не боящийся выстрелов из ружья. Однако спрос рождает предложение, которое сейчас ограничивалось лишь одной кобылой, в прострации жующей клок сена. А к воротам конюшни между тем сворачивали сразу две группы самураев. Едва не скрежеща зубами от досады, Като отсчитал нужную сумму и, состроив самую свирепую гримасу, потребовал в качестве бонуса седло и уздечку. Проклятый торгаш, обливаясь потом от страха (или от духоты?) и непрерывно кланяясь, пролепетал, что сбруи нет, но есть его личное чудесное седло, в которое не стыдно сесть самому даймё. И только из уважения к такому покупателю, как многоуважаемый самурай, он готов уступить его за сумму, всего вдвое превышающую реальную цену. Торговаться Като не умел, к тому же это претило его самурайской гордости, поэтому он, снова рискуя сточить зубную эмаль, отсыпал в алчные руки серебро и медь. В кошельке после такого грабежа осталось совсем немного.

Теперь его путь пролегал через особый район, и он невольно (или вольно) посматривал на «домики удовольствий», где за решёткой из бамбуковых прутьев обычно сидели юдзё – девушки для свиданий. Сейчас почти все они пустовали из-за наплыва клиентов. В Фукуоке ещё не дошло до выселения подобных заведений в специальный квартал – юкаку – подальше от города. Правда, это и так была уже почти окраина, но сам район никак не был отделён от остальной части Фукуоки.

А вот в Эдо все «чайные домики»63 уже сосредоточили в Ёсиваре и обнесли высоким забором, что не помешало этому месту стать самым весёлым кварталом города а, возможно, и всей страны. Масасигэ довелось посетить это заведение, когда он вошёл в состав свиты даймё и целый год жил в столице64. Разумеется, в первый же выходной они с Юки отправились в Ёсивару – потому что вы не были в Эдо, если не побывали в самом роскошном борделе в стране. Цены на услуги жриц любви кусались. Ночь с девушкой высшего класса – таю, или ойран – поднаторевшей не только в плотских утехах, но и в развлечениях мужчин – обходилась в пятьдесят-шестьдесят моммэ. Но закуска, выпивка и музыканты легко вытягивали ещё сотню. Сто пятьдесят моммэ! Но оно того стоило. Конечно, самурай из провинции мог себе позволить такое лишь раз. Ну, или два. Хорошо, три! Да, они трижды наведались в Ёсивару и оставили там баснословную сумму – около тысячи моммэ на двоих! А ведь для столичных кутил это было сущей мелочью. Здесь уже вошло в обычай содержать таю в обмен на её личную привязанность к патрону.

Като вспомнил, как весь город рассказывал историю одного чиновника из правительства, погоревшего на своей страсти. Девушка, которой он оказывал покровительство, заболела, и несчастный сластолюбец потратил огромные деньги на её лечение. Ему даже пришлось пойти на подлог, но обман вскрылся, и лишь харакири спасло его от бесчестья. А к девице выстроилась очередь на год вперёд. Видимо, украденные деньги сыграли свою роль, и куртизанка поправилась. И каждый состоятельный мужчина мечтал лично увидеть и познать, что же это за невероятная таю и чего она умеет такого, чего не умеют другие? Поговаривали, что в Эдо считается нормальным спустить на юдзё до пятидесяти кобанов65 в год. Треть годового жалования Като66!

Владельцы «весёлых домиков» в Фукуоке прилагали усилия, чтобы их заведения пусть даже отчасти походили бы на столичные. Девушки здесь тоже размещались за вертикальной красной решёткой, хотя, если судить по ценам, да и общему уровню, им были положены горизонтальные решётки дайте-комисэ – жриц любви третьего разряда67. И также, как в Ёсиваре, куртизанки тут сидели со скучающим выражением на покрытых белой пудрой лицах, лишь изредка бросая взгляды из-за полуприкрытых век на проходящих мимо мужчин. Зато их услуги стоили несоизмеримо дешевле – около десяти моммэ. Като с теплотой подумал об одной из юдзё – Сайери, с которой обычно уединялся в выходные дни.

А вот старшее поколение ещё помнило бордели в Нагасакэ, когда оттуда не изгнали португальцев. О, их заведения ничем не напоминали утончённые дома удовольствий японцев, зачастую это были вообще слегка перестроенные склады. Внутри вам не предлагали послушать музыку или поговорить о поэзии. Зато там были женщины. Отовсюду, где бывали корабли намбандзинов, они привозили рабынь, и кое-кому из знакомых Като удалось попробовать даже чернокожую, несмотря на байки, что они насылают проклятие «потери стрючка». Развратные китаянки, покорные филиппинки и даже европейки, у которых, как рассказывали, на теле не было ни одного волоска. Самурай почувствовал, что его эротические грёзы пробудили кое-что в недрах хакама, и пришпорил коня – времени на развлечения не было.

Като хорошо знал, где находится тюрьма, поскольку неоднократно бывал там. Разумеется, не в качестве заключённого, а как раз наоборот – помогал «разгрузить» это заведение. Содержали там лишь приговорённых к смерти преступников, а вот штатной должности палача не существовало. Право вершить правосудие предоставлялось даймё, равно как и выбирать способ казни приговорённых. Использовали повешенье, утопление, распятие на кресте, но большинству преступников всё же просто отрубали головы. И занимались этим… самураи. Как правило, устанавливали «дни казней», во время которых отправлялись на тот свет целые партии заключённых. Дело в том, что с тех пор как Токугава Иэясу победил своих противников и установил мир во всей Японии, буси, скажем так, негде стало практиковаться в воинском искусстве. Вернее, не на ком. Лишь на севере остались непокорные эдзо68, но север далеко. Като за свои тридцать шесть лет не был ни на одной войне, но это не означало, что ему не доводилось убивать. Случались в его жизни и поединки чести, что, кстати, было запрещено указом сёгуна. Бывали стычки с разбойниками. Но Като считал, что воин должен как можно чаще тренироваться именно в лишении жизни другого человека, а не просто в победе над условным противником в додзё69. И макивара70 – это не человеческая плоть, хоть и имитирует её. Поэтому он периодически ездил на казни, где практиковался в обезглавливании всяких убийц и насильников.

Начальник тюрьмы дважды прочёл приказ даймё и сделал вид, что тщательно изучает инакан71 господина Курода. В конце концов он удовлетворённо хмыкнул, почесал волосатой пятернёй за пазухой, распространив волну запаха пота, и пролаял приказ двум помощникам. Спустя несколько минут из ворот грубо вытолкнули высокого молодого человека европейской внешности, одетого в какое-то рваньё. Не удержавшись на ногах, юноша растянулся в пыли.

– Он ваш, господин, – небрежно поклонился тюремщик.

Като проигнорировал наглеца и, брезгливо ткнув иезуита носком сандалии, произнёс:

– Вставай, идём со мной.

Монах с трудом поднялся, кое-как помогая себе связанными руками.

Подойдя к лошадям, самурай достал кодати и заметил, как христианин вздрогнул и что-то забормотал. «Молится, – догадался Масасигэ. – Видать, решил, что пришёл его смертный час». С непроницаемым выражением лица он перерезал верёвку, стягивающую кисти рук христианина, невольно задержав при этом дыхание – от заключённого невыносимо смердело.

– Ты говоришь на нашем языке? – спросил он, отступив на шаг.

– Хай, – пробормотал тот, растирая запястья.

«Видимо, этот невежа недолго пробыл в Японии», – решил Като. Потому что к самураю следовало обращаться «господин». За такое неуважение и головы можно лишиться. «Или, наоборот, достаточно долго, – внезапно осенило его. – Ведь сейчас за сохранность его головы я отвечаю своей! Ладно, отложим на время правила этикета, нужно ещё кое-что объяснить этому вонючему варвару».

– Мы едем в Фукуму, там ты поступишь в распоряжение господина Симоды, – растолковал иезуиту Като. – Если попытаешься бежать, я тебя снова свяжу. Если попытаешься ещё раз – отрублю тебе руку. Ты понял, что я сказал?

– Шимода-сан? – с чудовищным акцентом переспросил монах, и самурай догадался, что тот думает, будто это его так зовут.

– Нет, болван, меня зовут Като Масасигэ, – он ткнул пальцем себе в грудь.

– Като? – повторил монах. – Като Машашигу?

«Амида Будда!» – мысленно закатил глаза «Машашигу».

– Маса… – он понял, что учить варвара бесполезно и махнул рукой. – Като! Като-сан! Понял?

– Като-сан! – несмело улыбнулся христианин.

– Чему ты улыбаешься, идиот? – пробормотал Масасигэ. И уже громче произнёс: – Ты побежишь, – он ткнул монаха в грудь и изобразил пальцами бегущего человека, – я, – он снова достал кодати и чиркнул по воздуху над его правой рукой.

Иезуит изменился в лице, поскольку клинок, несмотря на короткий замах, разрезал воздух с очень характерным свистом.

– Я понимать, – выдавил он.

– Я и не сомневаться, – передразнил его корявую речь самурай, убирая меч в ножны.

Глава 6

Выехав за городские ворота и предъявив на заставе письмо господина Куроды, они вскоре достигли небольшой бамбуковой рощи, какие росли практически вокруг каждого поселения в Японии. Шёл второй месяц72, весна в этом году пришла рано, и днём было даже жарко, так что прохлада рощицы пришлась очень кстати. Но вскоре заросли сменились полосой возделанных земель, и дорога запетляла среди бесчисленных рисовых полей. Сажать рис было ещё рано, однако трудолюбивые крестьяне всё равно копошились на участках – вычищали каналы, подправляли осыпавшиеся берега, сжигали какой-то мусор. Едва маленькая кавалькада подъезжала к ним, все работы прекращались, простолюдины падали ниц и находились в таком положении, пока стук копыт не извещал их, что можно подняться. Като не обращал на них практически никакого внимания, как не замечал осторожных, любопытных взглядов, которые бросали на него и, особенно, на долговязую фигуру рядом. Заблудиться в этом лабиринте полузаболоченных участков было проще простого, но самурай знал дорогу и, преодолев немногим меньше ри, они выехали к очередному лесочку, через который протекал ручей.

Здесь Като спешился и знаком велел проделать то же самое иезуиту:

– Вымой себя и выстирай одежду. Ты воняешь, как последний бродяга.

Монах, пребывая в полном недоумении, разделся и, ёжась от холода, принялся плескаться в чистой воде ручья. Като отметил его исхудавшее тело, покрытое синяками и ссадинами. Впрочем, большинство травм были получены довольно давно, очевидно, при непосредственном задержании преступника. В самой же тюрьме у него наверняка нашлось немало единоверцев, которые не дали жреца в обиду. Кое-как простирнув своё тряпьё, иезуит натянул его на себя, не дожидаясь, разумеется, когда оно высохнет.

Спустя три часа они добрались до почтовой станции, при которой имелась небольшая гостиница с трактиром. Лошадям требовался отдых, да и сам Като ничего не ел со вчерашнего вечера. Услышав бурчание в животе монаха, он понял, что не один страдает от голода. Вскоре перед ними поставили исходящие паром миски с лапшой-соба. Юноша с жадностью накинулся на еду, хватая лапшу пальцами и набивая полный рот. Самурай презрительно скривился – человек не должен терять чувство собственного достоинства в любой ситуации, что бы ни случилось. Два или три посетителя кинули в их сторону удивлённые взгляды, да и сам трактирщик с подозрением уставился на странную парочку. Но на одежде Като был мон73 дома Курода – закрученные лепестки глицинии, – поэтому он не решился высказать возмущения столь вопиющему поступку. К тому же монеты за обед христианина были ничуть не хуже монет за еду самурая. Перекусив, парочка поспешила продолжить путь, потому что Като рассчитывал попасть в Фукуму к началу часа Свиньи74.

Дальше начинался относительно безлюдный участок, поскольку в этой местности почти не было деревень. Движение по дороге прекратилось – все, кто хотел, прибыли в Фукуоку ещё утром, и сейчас лишь самые припозднившиеся спешили поспеть до темноты. В сторону же Фукумы и вовсе не наблюдалось путников. Тракт проходил через холмы, густо поросшие лесом, и Като теперь был начеку – бродили слухи, что в окрестностях объявились разбойники. Примерно через час пути, когда они углубились в самую глухомань, впереди послышались чьи-то крики. Осадив коня, Масасигэ рывком стащил монаха с его клячи, не заботясь особо о таких мелочах, как новые синяки и ссадины, скрутил ему руки и дал знак молчать. Затем, положив ладонь на рукоять меча, быстро скользнул в придорожные кусты. Через несколько десятков шагов дорога выходила на небольшую полянку, здесь-то и застали опрометчиво путешествующего по вечерам горожанина бандиты, коих много развелось после нескольких лет засухи, повлёкших за собой неурожаи и разорение земледельцев. Некоторые из них присоединились к восстанию в Симабаре, кто-то затаился или ушёл вглубь острова, так как прилегающие княжества наводнили войска. Но наиболее хитрые, а может, напротив, наиболее глупые, продолжали вести прежний образ жизни.

Вот и здесь сразу восемь грабителей окружили какого-то человека, прижавшегося спиной к выступающему из земли исполинскому валуну. Три тела валялись в придорожной пыли, один, как заметил Като, был ещё жив и тщетно пытался заправить вывалившиеся внутренности обратно в ужасную рану на животе. Чуть поодаль стояло несколько лошадей, нагруженных каким-то скарбом. В руке у обороняющегося был короткий меч, и по нему, а также по характерному платью, самурай признал торговца.

Вступиться за купца означало подвергнуть огромному риску выполнение приказа господина Симоды, а также распоряжение самого даймё. Но сбежать – это проявить малодушие. Самурай потратил несколько секунд лишь на оценку потенциальных противников и выработку хоть какого-то плана.

– Меня зовут Като Масасигэ, и сегодня вы все умрёте! – громко выкрикнул он, выходя из зарослей и обнажая меч.

Приказывать разбойникам сдаться было бессмысленно – в этом случае их ждала более мучительная смерть.

– Ха! Смотрите-ка, – глумливо воскликнул бандит в неполном самурайском доспехе и без шлема, – к нам пожаловал благородный господин.

«Ронин», – сразу догадался Като, видя, как умело тот обращается с мечом. Он уже выделил самых опасных врагов: этот и ещё два бродячих самурая, тоже в неполной броне – только кирасы-до и наручи, без шлемов и поножей. Остальные были простолюдинами, хотя двое, возможно, раньше служили асигару, поэтому и сейчас держали в руках копья. Ещё один вооружился мечом, но с таким же успехом он мог взять в руки палку, а двое и вовсе размахивали дубинками. Видимо, не самые опытные вояки, раз купец до сих пор оставался жив.

Не дав врагам опомниться, Като, издав воинственный клич, напал на ближайшего ронина. Тот парировал, но самурай мгновенно ткнул в левый локтевой сустав, пока враг заносил меч для ответного удара. Кончик катаны угодил куда нужно, хотя и не прорубил кольчужную защиту. Ронин зашипел от боли, немного опустил руку и тут же умер, пропустив атаку по незащищённой голове. Не глядя на оседающего противника, Като отразил нападение слева и отбежал на несколько шагов, не давая себя окружить. Он слышал звон стали и крики, видимо, на купца основательно насели, но сейчас было не время думать о нём. Если торговец сегодня умрёт, значит, такова его карма. Ронин, первым «поприветствовавший» Като, выскочил вперёд, держа катану перед собой и нацелив киссаки75 в горло врага.

– Меня зовут Ногути Рэйдэн, и сегодня ты умрёшь от моего меча, ублюдок! – взревел он и нанёс сильнейший удар сверху.

Като парировал, но ронин продолжал рубить, с каждым разом увеличивая мощь и скорость атаки. В какой-то момент ему показалось, что он достиг цели, но попал по броне, потому что его руки словно онемели. В следующий миг пришло осознание, что противник одет только в дорожное платье и никаких доспехов на нём нет. А затем нахлынула ужасная боль, поскольку его шея и ключица оказались разрублены, а из раны фонтаном хлестала кровь. Мгновения хватило Като, чтобы понять – враг умирает.

Третий ронин, увидев, что их предводитель мёртв, издал целую серию завываний, призванных устрашить противника, и ринулся в атаку. Вращая мечом, словно стрекоза крыльями, он создал вокруг себя непрерывный сверкающий кокон из острейшей стали. Масасигэ был хорошим самураем. А ещё он был опытным воином и давно усвоил, что в бою все средства хороши. Черпнув носком ноги дорожной пыли, он отправил её прямо в рожу разбойнику. Тот инстинктивно зажмурился, и в этот момент в смертельном рисунке его защиты образовался изъян. Грабитель слишком поздно увидел, как противник сделал длинный скользящий шаг вперёд и чуть вправо, уходя с линии возможной атаки и нанося режущий удар параллельно земле. От сильнейшей боли в перерубленных мышах, аккурат ниже гэссана – бронированной юбки для защиты паха и верхней части бёдер, – разбойник упал на колени и даже не успел почувствовать, как острый клинок перерубил его шейные позвонки.

Като быстро оценил ситуацию: двое копейщиков пытались достать купца, тот отчаянно отбивался своим вакидзаси, но силы у него явно были на исходе. Бродяга с мечом ошивался позади своих подельников, отнюдь не горя желанием вступить в схватку. Двое последних бандитов подбирались к лошадям. Выдернув из паза в ножнах меча кинжальчик-когатану, Масасигэ с силой метнул его в спину ближайшему разбойнику, атакующему торговца. Оружие это не могло нанести смертельного ранения, разве что в глаз или в горло, но определённо создало проблемы для грабителя – бросив копьё, он с громкими воплями принялся извиваться, пытаясь вытащить нож из раны.

Расклад сил кардинально изменился, и пока оставшиеся налётчики не опомнились, Като снова атаковал. Мечник пытался было оказать сопротивление, но тут же зашёлся в истошном крике – самурай отсёк ему левую кисть. Выронив меч и тщетно пытаясь зажать рану, он едва успел заметить, как блестящая полоса металла вошла ему в живот и тут же выскользнула обратно. Бандиты с дубинками переглянулись и, не сговариваясь, кинулись в разные стороны. Уцелевший копейщик бросил взгляд через плечо и вытаращил глаза на открывшуюся картину. Только что их было восемь, а теперь он остался один против самурая, да ещё и купец этот… Изумлялся он недолго – торговец не преминул воспользоваться такой возможностью и заколол его в спину.