Медок и холодок бесплатное чтение

Кира Шумовкина помнила, как в детстве они с мамой жили в малосемейке. Там было много скандальных тетенек, пьяных дяденек, а у мальчиков и девочек, с которыми мама заставляла играть, из носа текли густые зелёные с@пли. Колготки и платья их были замызганные. И Кире с ними было очень неприятно. Мама говорила, что это потому что у них низкий порог брезгливости. Киру удивляли эти слова, потому что в двухэтажке, в поселке Дежнёво Тульской области, где было их общежитие, все пороги были высокие, а полы холодные. И девочка никак не могла понять, про какой такой "низкий порог" говорит мама.

 По мнению шестилетней Киры мама вообще говорила и делала много чего непонятного. Как например, она не ругалась если к ним в гости приходила баба Люба. Кушала их жареную картошку или пельмени из пачки, которые хочешь не хочешь, а приходилось делить с этой, чисто случайно зашедшей к ужину соседкой. Ну, что хуже всего она требовала включать свои сериалы так громко, что Кира и мама вообще почти переставали слышать друг-друга. Тогда было невозможно ни почитать сказку, ни поболтать с мамой о чем – нибудь.

Кира часто просила маму не пускать к ним бабу Любу, жаловалась на то, что от ее байкового халата с проплешинами пахнет кошками, а от самой бабы Любы, луком и водкой. Но мама говорила: "Кира, ты должна учиться проявлять импатию к пожилым людям! Баба Люба старая одинокая женщина, негуманно отказывать ей в дружбе!" Но самая большая мамина странность— это то, что она разрешала дяденьке в засоленной куртке с надписью " охрана" забирать ее на вечер до самых десяти часов!

Дядька заводил ее во двор детского сада, убирая с железных ворот толстую ржавую цепь. Это было всегда в том часу, когда садик уже был закрыт и дети и воспитатели были дома. Хотя, Кира не была уверена, на счёт воспитателей потому, что не знала точно есть ли у них дом. Может быть они как огромные игрушки замирают в шкафах пока их никто не видит. Кира не могла этого исключать, ведь она ни разу не слышала, чтобы воспиталок и директрису кто-то из садика забирал бы домой. А вот дети точно были дома со своими мамами и папами. Или только с мамами как Кира. У нее не было папы, хотя вот этот дядя который забирал ее в свою охранную сторожку, почему-то врал, что он ее папа. Наверное, потому, что у него были точно такие же голубые глаза. Но Кира отказывалась верить этому дядьке, от которого все время пахло пьянством и носками.

Как не расхваливал он свои угощения девочке не казались вкусными не подмоченный чаям хлеб посыпанный сахаром, ни варенье, ни печенье, которое почему-то все время пахло куревом и было очень твёрдое. Не нравилось ей и рисовать и слушать, скучные дядькины истории про какой-то там дефицит, про какую-то перестройку и про рыбалку. Поэтому, когда дядька отводил ее наконец-то домой к маме Кира очень радовалась, особенно если баба Люба уже уходила к себе спать. Было тихо и Кира спрашивала про дядьку: "Мам, а можно называть его дядя Серёжа?" хотя знала, что мама в очередной раз ответит " Ну, какой же он тебе дядя Серёжа! Это же твой папа! Когда-то мы с ним жили вместе в квартире у твоей бабушки, а потом развились, и я переехала сюда когда ты у меня ещё в животике была. Но это твой родной папа. Он есть и будет твоим папой навсегда!" Девочка не спорила, она просто знала, что это ложь, что взрослые иногда врут, ну например, что у стоматолога не будет больно, или что купят эту игрушку потом, но они не купят и больно будет. Кира это знала и была убеждена, что про папу это такая же взрослая ложь.

Одно ее радовала, что голубоглазый дядька забирал ее в свою каморку редко. Ингода проходили целые времена года от встречи до встречи с ним. Он бы наверное, приходил ещё долго, очень-очень долго! Всю жизнь! Но они переехали к папе, а голубоглазый дядька наверное, не знал их нового адреса, а даже если бы и знал то папина охрана его не пустила бы. Да, папа и сам не разрешил бы ему уводить Киру по вечерам в обшарпанную сторожку и кормить этим мерзким подмоченным сахарным хлебом.

Теперь живя с папой, Кира Шумовкина могла кушать пирожные и торты хоть каждый день без всякого праздника. А мама надевала красивые платья и делала кудряшки просто так без повода, а ещё без повода можно было ходить в кафе и детский мир, потому, что их папа был очень крутой. Кира поняла это ещё тогда будучи шестилетней, когда они с мамой впервые уселись в высокий черный джип и водитель примчал их домой – в особняк в элитный коттеджный поселок "Сонцепёково".

Мама назвала папу Генчик, а все остальные – Геннадий Михайлович и у Киры не было сомнений в их родстве. Теперь и фамилия у них была одна на всех – Широбочкины. И хотя, папа был немолод и глаза у него были не такие красивые как у того сторожа из детского сада, а совсем обычные и даже можно сказать бесцветные, но Кира любила его всем сердцем, ей нравилось быть дочкой мэра…

***

Город Вишнёвск возглавляемый Широбочкиным, был крохотный словно пуговка, и вмещал в себя всего – навсего, сорок две тысячи человек. Но от того власть мэра ни чуть не умаялась, а наоборот, была беспредельной в территориальном и плохом смысле этого слова! Много кто в городе мог порассказать всякого, про Геннадия Михайловича – местного царька. Но не его семья!

Аврора по-настоящему интеллигентная, утонченная, какая-то " породистая", очень худенькая и высокая блондинка с прямыми, зеркально гладкими волосами ниже спины. С аристократичной осанкой и дрознящей походкой. Она никогда не теряла лица, всегда и со всеми разговаривала очень вежливо. И от этого, даже он – деловитый и малёха развязный мэр, конфузился и чувствовал себя в ее компании дурно воспитанным двоичном, который грызет ногти и мучает котят. (в метафорическом смысле слов)

Но это Геннадия Михайловича и прельщало Авроре. Ему нравилось тянуться до ее культурного уровня. Его восхищало насколько его Аврора добрая и отзывчивая ко всем. Ведь, Ему самому этих качеств, очень не хватало.

Он не мог проверить, что когда-то Аврора работала намотчицей катушек, на их местном на местном трансформаторном заводе. Теперь она стеснялась это вспоминать, а Гена наоборот гордился – Туда дуру не возьмут это профессия требует детальной концентрации, хорошей координации движений. А его Аврора когда-то была ценным кадром.

 Широбочкин благодарил Бога, что в тот юбилейный для завода год, решил сам лично поздравить работяг. В казенно – торжественной обстановке.

"За продуктивную и добросовестную работу'

Было витиевато написано на благодарственных грамотах в дешевеньких рамках размера А4. С тонюсеньким стеклом, которое в хлюпкой рамочке еле-еле держалось. К ней ещё полагался белый цветок хризантемы, как потом выяснилось Аврора терпеть не может такие цветы.

Когда по фамилии на сцену вызвали Аврору Шумовкину бедная намотчица так растерялась, что во время церемонии награждения, хилая рамка выскользнула из ее рук и стекло разлетелась на острые осколки. Они оба одновременно присели чтобы поднять хотя бы "бумажку". Рамку то, понятное дело, было уже не спасти. Аврора поспешила и до крови поранила руку о самый большой осколок стекла.

" Вам больно?" – Спросил мэр. Инстинктивно поднося ее руку к губам чтобы своим воздухом остудить рану. И ему вдруг захотелось слизать кровь с ее твердой, натруженной руки. Длинные пальцы заводчанки были тонкие, а алая кровь на ладони так картинно контрастировала с белой кожей, что выглядела так призывно, словно рябиной сок.

Тогда на глазах у всего завода, и немалой части города в банкетном зале городской администрации влюбились в друг – друга Мэр и Аврора.

Но Геннадий Михайлович, не сразу понял, что одурманен, околдован этой женщиной, так похожей на Мерлин Дитрих.

К тому моменту он был женат лишь номинально жена Людмила с двумя детьми подростками уже четыре года как жила на Кипре. Каждый раз во время видеосвязи она любила повторять, что гостевой брак сейчас в тренде.

Гена соглашался и развода не хотел пока не встретил свою новую семью. Аврора и Кира действительно запали ему в душу, словно родней их у сорока восьмилетнего мужчины и до сих пор и на свете то никого не было.

Дочка Кира— настоящее солнышко, так искренне к нему, тянулась с любовью бездомного котенка, она требовала любви и внимания, а иногда и просто самой обычной еды. Первое время, жаренная обычная курица воспринималась этой беленькой как заячий хвостик крошкой, как праздничное блюдо.

У Широбочкина сердце сжималась, когда она назвала его "папа", хотя на этом никто не настаивал. А когда Кира рисовала рисунки, папа обязательно был главный и самый большой персонаж.

Глядя в ее голубые лучистые глаза Геннадий Михайлович искренне, не понимал как можно променять на водку ее любовь?

И это хорошо, ещё что все так обошлось и Кира родилась здоровой и умной девочкой, чего могло и не случиться, если бы Аврора не нашла в себе силы сбежать от мужа, который по пьяне бил ее беременную.

Вдвоем с крошкой-дочкой, в том прогнившем бараке, вообще без поддержки и без надежды на позитивные перемены жили они – его девочки как мамонтята плывущие на льдине по холодному недружественному океану судьбы. "Но теперь-то все плохое позади Теперь он никому не даст их в обиду! – думал Геннадий Михайлович

Всесильный мэр любил повторять слова Сальвадора Дали: " Врагов я забрасываю цветами в гробах" Но не знал несчастный чиновник, что придется ему столкнуться с силой нечеловеческой и потому непобедимой…

***

Кира не ходила в школу на постоянной основе, а училась с приходящими на дом учителями и онлайн. Но на экзамены ей приходилось приезжать, на большом белом джипе с водителем-охранником. Экзамены принимали у нее индивидуально за закрытой дверью без присутствия других учеников.

Девочку не волновала такая обособленность от коллектива, в основном все ее подружки и друзья были из соцсетей и такого общения ей вполне хватило.

Обычно у неё не было времени скучать. Школьные задания и игра на арфе занимала почти все ее время.

Кира выбрала столь необычный и очень дорогой инструмент сама. И папа конечно же беспрекословно его подарил. Маленькая арфистка была на седьмом небе от счастья!

Хотя, справляться с огромным требующим силы в руках и идеального слуха инструментом было нелегко. Но Кира могла часами играть представляя себя то русалочкой, то древнегреческой богиней Олимпа.

А когда выросла и стала завоевывать первые места на конкурсах в Москве, Париже и Милане, Широбочкина поняла, как одуряюще сладок вкус славы!

Но мамино воспитание и привитые ей с детства принципы гуманизма и равноправия, позвонили дочки мэра оставаться приветливой и коммуникабельной что большая редкость, тем-более при ее красоте. Внешне Кира была, очень похожа на мать, можно было даже подумать, что они сестры. Это девушку вполне устраивало, она любила мать и считала ее очень красивой, но вот глаза ее лучистые, голубые были поводом для комплексов, любая другая на ее месте была бы счастлива иметь глаза столь редкой, удивительной почти инопланетной красоты, но Кира хотела бы любые другие, но не эти доставшееся ей от отца забулдыги Шумовкина.

Она не как не могла принять тот факт, что ее мама когда-то была замужем за пропавшим мозг и совесть маргиналом, который настолько потерял человеческое достоинство, что не считал для себя зазорным поднимать руку на беременную женщину!

Осознание того, что папа-мэр ей не кровный отец, приносила девушке, большую душевную боль и комплексы и с годами не становилось легче.

Сейчас ей уже семнадцать и детские травмы должны были бы уже забыться тем-более, что Широбочкин удочерил ее когда ей было всего лишь шесть лет, и все оставшееся ее детство проходило в роскоши и заботе. Но Кира временами все же высказывала свои претензии матери, на что та отвечала: " Кирочка, но он же поначалу не был таким! Сережа, же не виноват, что заболел! Алкозависимость это страшная болезнь и никто от нее не застрахован! А до этого он дерзким хулиганом был на Есенина похож…. "

Киру не устраивали эти невразумительные оправдания, хотя она сама того не замечала, как тоже сблизилась с хулиганом. Разумеется Гарик Максимов в свои семнадцать не был алкоголиком, да и глаза у него были обычные – карие. О, любви в их отношениях и речи быть не могло! Они чувствовали себя как сводные брат с сестрой и романтикой тут не пахло. У Киры был онлайн – возлюбленный Игорь Белов в Москве, с которому она собиралась съезжаться уже после школы. А Гарик вообще не хотел останавливаться на одной девушке.