Жизнь в столице бесплатное чтение

Глава 1. На пороге тысячелетий

1.1. Временные пристанища

Третьего июня 1996 года мы приземлились в аэропорту Тель-Авива. Вновь прибывших приветствовали представители власти Израиля, вручили все необходимые бумаги и деньги на обустройство. По нашему желанию нас доставили до Эйзорима вблизи Нетании. Там жили знакомые Фаина и Иосиф, у которых мы остановились на первое время. Хозяева предоставили нам отдельную комнату, и мы начали входить в новую жизнь. Она поначалу была беззаботной: каждый день ходили на море, готовили вместе вкусную еду, отмечали семейные события. Через две недели после приезда aотпраздновали сначала день рождение хозяина квартиры Иосифа, а потом тридцатилетие нашего сына Миши, который прибыл раньше и поселился в Тель-Авиве.

Сразу после приезда нам надо было решить некоторые дела, связанные с официальными инстанциями: получить паспорта, встать на учёт в Министерстве социального обеспечения, поликлинике, открыть счёт в банке.

Сопровождать нас было некому, наши друзья не могли нам помочь, оба они говорили на иврите. Нам удалось справиться со всем этим самим. На английском Виталий объяснялся, его здесь знают практически все. Я тогда свободно говорила на немецком, и меня понимали люди, знающие идиш. Где-то, к нашему облегчению, находился и русскоговорящий служащий.

1996 г. В день прилёта в Израиль

Фаина и её муж Иосиф были первыми нашими друзьями в Израиле. Фаину Виталий знал в детстве, их матери дружили, но в последующие годы они встречались редко. Фаина самая остроумная и артистичная женщина, каких я встречала в жизни. Над её рассказами на любую тему я постоянно хохотала до слёз. Иосиф, спокойный и сдержанный, тоже иногда самым обычным голосом между делом выдавал фразы, которые помнятся и сегодня. Он, далёкий от христианства, удивлял меня впоследствии своим пристальным вниманием к моему иконописному творчеству.

Жили мы дружно, однако наше пребывание у гостеприимных хозяев затянулось больше, чем всем хотелось бы. Причина в том, что мы решили сразу купить собственную квартиру, и это оказалось не просто. В Нетании нам не очень нравилось, да и квартиры здесь были дороже, чем в других местах. Почти целый месяц Виталий был в поисках, ездил и ходил по жаре с утра до вечера. Нам очень понравился город Наария, основанный в своё время выходцами из Германии, но квартир на продажу непосредственно вблизи моря не было. Мы уже почти согласились на покупку квартиры довольно далеко от него, но хозяйка агентства по съему и продаже жилья, увидев наше колебание, посоветовала нам не спешить и пожить хотя бы год в городе, где мы собираемся обосноваться. Это был, чуть ли не единственный дельный и бескорыстный совет, полученный нами в Израиле от заинтересованного лица, и мы вспоминаем её с благодарностью. И, кроме того, это был первый контакт с местными жителями, и он оставил благоприятное впечатление. Но вскоре нас ожидали совсем не такие приятные встречи.

После того как быстро купить квартиру не получилось, мы переключились на поиски съёмной квартиры в Нетании. Это оказалось тоже не простой задачей: город популярный, небольших квартир немного, требовались гаранты. С трудом нашлась двухкомнатная квартира на первом этаже – грязная и с тараканами. Отмывали её целый день, травили насекомых и от химических средств я сильно отравилась. Мне было очень плохо, и той ночью я впервые подумала:

– «Зачем я здесь и почему убираю мусор за чужими людьми?».

Утром взошло солнце, мне стало легче, ушли ночные сомнения, мы почистили садик под окнами и стали обживаться. Устроились по спартански, но довольно уютно. Купили ткань и закрыли старую мебель, потом получили из Москвы контейнер с нашими вещами, и жильё приобрело более или менее приемлемый вид.

Дом, в который мы попали, был социальным жильём для выходцев из Марокко. Мы уже были наслышаны, что марокканцы считают себя истинными евреями и традиционно плохо относятся к евреям из России, большая часть которых религиозные традиции не соблюдали. По приезде наши знакомые и мы вместе с ними начали отмечать все религиозные праздники, но в значительной степени формально, в синагогу не ходили, кашрут не соблюдали. Другой причиной неприязни является высокий уровень образования российских евреев. Это, вызывает зависть и недоверие у других общин. Если человек из Марокко оканчивает какие-нибудь трехмесячные курсы, он уже считает себя специалистом и ни на какие грязные работы не согласится. В то же время народ из России берётся за любую работу, особенно в первые годы приезда. Нередко бывшие доценты метут улицы, а бывшие врачи работают сиделками.

В доме нас встретили неприветливо. Хозяйка квартиры воспользовалась нашей неопытностью и незнанием языка и вписала в договор о съеме неблагоприятные для нас пункты. Но это был не худший вариант, так или иначе, обманывают почти всех вновь прибывших. Соседка сверху почти немедленно пришла требовать полотенце, которое якобы упало на наш балкон и мы его присвоили. Никакие полотенца на нас не падали, но я для погашения конфликта предлагала ей свои на выбор. Их она не брала и ещё долго к нам приставала, звонила в дверь, что-то кричала из окна, как только мы появлялись на улице. Хорошо, что мы тогда её не понимали, но было ясно, что это отнюдь не приветствия.

Сосед из смежной квартиры был напротив очень дружелюбен и даже заинтересован в знакомстве с нами. Он был инвалидом, не выходил из дома и, вероятно, страдал от одиночества. Но, несмотря на заманчивое для нас обещание помогать с изучением иврита, мы не пошли на сближение, зная, что наше пребывание здесь не затянется надолго. Да и времени на общение практически не было.

В этой квартире мы отметили мой шестидесятилетний юбилей. Перед этой датой муж нашёл на улице невзрачный браслет и преподнёс его мне как подарок к дню рождения. В ответ я предложила отметить праздник в бесплатной столовой. Мы посмеялись, но браслет я решила оставить. Он был серебряный, старинный, грубой работы с восемью голубыми камешками непонятного происхождения. Помыла каким-то моющим средством, и вдруг из камешек брызнули яркие лучи. Сомнений не было – это бриллианты. Проверили, поцарапав ими стекло, на нем остались борозды, что указывало на верность нашего предположения. Потом знакомый художник-ювелир подтвердил их подлинность. Камешков было 8, весом примерно по 0,2 карата. Вероятно, это находка была компенсацией за мои серьги и кольцо оставленные в Москве. Тогда вывоз бриллиантов был запрещен, и мне было жалко с ними расставаться. Найденный браслет я так и не носила, он не подходил к моему образу жизни здесь. К тому же, у него была очень ненадежная застёжка, и крепление камней.

Через несколько лет в Помпее, муж нашел еще одну драгоценность: крупную жемчужину, оправленную в золото. Конечно, она не сохранилась со времени извержения вулкана, а потеряна какой-то туристкой. Он решил из всего найденного заказать мне подвеску «Находка» и извлёк бриллианты из браслета. Но я отказалась – такое роскошное украшение некуда будет надеть, и некому передать по наследству. Камешки я положила в надёжное место, но забыла куда. Много раз потом начинала их искать, но так и не нашла, наверное, выбросила с какой-нибудь сумочкой. На этот раз мне их совсем жалко: прошло время собирать камни, пора их разбрасывать.

1.2. Ульпан

Сразу после вселения в съемную квартиру мы пошли на пятимесячные курсы по изучению иврита (ульпан). Иврит язык древний и в нем много своих особенностей: письмо начинается справа налево, некоторые буквы имеют двойное значение, отсутствуют гласные. Их заменяют значки, называемые огласовками. Но в текстах они обычно отсутствуют. Поэтому прочитать правильно слова, можно только зная их значения и понимая текст. Например, слова «он говорит» и «пустыня» пишутся одинаково, но звучат по разному. Однако структура языка и правила словообразования достаточно четкие, хотя и содержит множество исключений.

Нашей замечательной учительнице Малке, говорившей на иврите,

удавалось объяснять материал предельно понятно, и воспринимался язык легко. Иногда возникал школьный синдром – не хотелось ходить на занятия и делать уроки, но, в общем, учеба у нас шла успешно. Но не всем иврит давался легко. Некоторые никак не могли усвоить его законы. Не раз мне приходилось по просьбе Малки повторять для всех её объяснения на русском языке, и я видела, что некоторые слушают с совершенно непонимающим видом. В людей в группе были люди среднего возраста и молодёжь, которым предстояло работать. Иврит им был им необходим, и они старались. Мы работать не собирались, у нас была задача приобрести достаточный уровень знания языка для общения, чтобы быть независимым в быту. Как нам тогда представлялось, ульпан его давал, но впоследствии оказалось, что это не совсем так.

Сейчас мне смешно вспомнить с какой уверенностью я говорила на иврите уже после первых месяцев обучения. Обычно коренные израильтяне с пониманием относятся к трудностям с языком у новых репатриантов. Но некоторые не хотят слушать наш детский лепет, и на все отвечают: «Не понимаю». В таких случаях я повторяла свою фразу медленно и спрашивала: «Что именно вы не понимаете?». Теперь, зная значительно больше, я уже не веду себя так решительно и иногда теряюсь.

Наряду с ивритом, были занятия и по истории страны, ее обычаям и религиозным основам иудаизма, естественно, на русском языке. Нас водили в синагогу на праздники, возили на экскурсии, на встречи с израильтянами. До приезда в Израиль о еврейских религиозных традициях я не имела представления. Лекции слушала с интересом, но, к сожалению, наша учительница быстро погасила не только мой, но и всеобщий интерес. Она держалась высокомерно, говорила с взрослыми образованными слушателями, как с малыми, глупыми детьми. Муж перестал ходить на ее занятия, она жаловалась начальству, бегала за ним по коридору, но безуспешно. Другие ученики тоже бы хотели отказаться от такого назидательного просвещения, но, как и я, не решались и терпели.

Однажды, в самом начале нашей учебы в ульпане, на улице ко мне подошел старичок религиозного вида. Он очень дружелюбно спрашивал, откуда я приехала, где работала, какая у меня семья. Моего иврита хватило, чтобы понять и ответить на эти простые вопросы. Я не удивилась такому участию, поскольку к тому времени уже поняла, что народ здесь более общительный. Тогда я еще не знала, что этот разговор представлял собой совершенно исключительное явление – религиозные евреи никогда не заговаривают со светскими женщинами и даже на них не смотрят. Не знала я и того, что религиозные партии занимают в стране особое положение и кардинальным образом влияют на образ жизни всех жителей, внутреннюю и внешнюю политику.

Но это было позже. А пока нас продолжали знакомить со страной, возить по многим знаковым местам еврейской истории. Побывали в Иерусалиме, Тель-Авиве и в двух кибуцах: «Негба» на Юге страны и «Эйон» на Севере. Там нам рассказывали об истории создания поселений, войнах, судьбах здесь живущих людей. В кибуце «Негба» любовались на коров, дающих больше всех в мире молока, благодаря технологии кормления и содержания. Там нам устроили концерт русскоязычного барда и встречу с репатриантами, давно живущими в Израиле.

В кибуце «Эйон» мы катались на осликах. Меня ослик не слушался и постоянно останавливался, чтобы поесть колючек, а муж ездил без проблем. В керамической мастерской кибуца желающие могли попробовать создать мозаичные барельефы. Я, конечно, поучаствовала и сделала свой барельеф с рыбкой – древним символом Христа. Ночевали мы в домиках для гостей, завтракали и ужинали в общей столовой вместе с кибуцниками. Вся наша группа прониклась общинной атмосферой и была в восторге от тишины и спокойствия, красоты поселка и окружающей природы.

В ульпане мы познакомились и подружились с Романом и Любой. До обеда мы занимались в классе, а после обеда они приходили к нам каждый день. Мы вместе делали домашние задания, потом шли на море, а вечером гуляли по набережной. С тех пор наша дружба не прерывается, несмотря на то, что они живут в Реховоте. Роман успешно работает по специальности, Люба художница, рисует для собственного удовольствия.

В отличие от нас, либералов и демократов, Роман позиционирует себя как еврейский националист. Из-за разности политических убеждений у них с Виталием часто возникали споры, переходящие на личный уровень. Я предложила пресечь эту практику и теперь оба при разговоре обходит острые углы. Люба, русская и христианка, перешла в иудаизм. Она как истинная неофитка трепетно соблюдала правила и в нашем доме, читая вслух молитвы перед едой. Протеста это не вызывало, но для равновесия я предложила читать ещё и «Отче наш». Такой вариант молчаливо не был принят, и мы возвратились к исходному состоянию.

В израильском обществе такое смешение религий в компаниях происходит часто, но в среде образованных людей помехой не является. Так, все друзья Ирины Абелевой, о которой я упомяну позже, состояла исключительно из врачей евреев, не получивших религиозного воспитания. Только один из них стал в Израиле сугубо ортодоксальным, ел за столом принесённую с собой кошерную пищу и это никому не мешало.

1.3. Среда обитания

Предложений по продаже квартир в то время было очень мало и мы опасались, что нам не удастся найти что-то подходящее за целый год. В начале, в круг наших поисков была включена Наария и Крайоты, а потом искали только в Хайфе, где решили поселиться. И случай, удовлетворяющий почти всем нашим пожеланиям, всё-таки подвернулся, причём у моря в самом желательном районе Бат Галим, что в переводе на русский означает «Дочь Волн».

Дом входит в комплекс называемый «Бригада», он построен после второй мировой войны правительством Англии для евреев, воевавших в их легионе. Комплекс состоит из 7 рядов трёхэтажных домов по 2 дома в каждом ряду. Квартира наша располагается на последнем этаже, и нам сначала это не понравилось. Но когда мы в неё зашли, то этот недостаток показался преимуществом: во всех окнах много неба, а с балкона открывается обширный вид на гору Кармель. Квартира всегда принадлежала одному хозяину и поэтому была в относительно хорошем состоянии.

Вид на район Бат Галим

Бат Галим благодаря близости моря, равнинному рельефу, малоэтажной застройке, отсутствию всякой промышленности и тишине нам понравился с первого взгляда и уже четверть века мы наслаждаемся его «деревенской» атмосферой. Много зелени, в пять утра начинают петь птицы. Они любят посещать наш балкон, и постоянно пытаются устроить там гнёзда. В густые кроны окружающих деревьев залетают попугайчики, а утром можно увидеть ежиков, торопливо бегущих по своим делам. Дворовые кошки, закормленные и обласканные жильцами, возлежат по самому центру дорожек и не сдвигаются с места, заставляя прохожим их обходить.

Район издавна привлекает людей творческих профессий. Здесь живут много художников, проводятся ежегодные фестивали искусств, выставки-продажи картин и других изделий. Мастерские художников открыты в эти дни для свободного посещения. На наших глазах старая невзрачная застройка активно обновляется, реставрируются дома имеющие историческую ценность, строится новое современное жильё и другие объекты инфраструктуры. Приятно, что до сих пор соблюдается принцип малой этажности зданий, что сохраняет первоначальный облик района. Существенным его недостатком, о котором мало кто догадывается, является уязвимость в случае большого землетрясения. Предсказывают, что он будет затоплен мгновенно и полностью. Небольшие землетрясения случаются здесь часто и несколько раз мы их реально ощущали, даже немного сдвигалась мебель. Знакомый специалист сейсмолог напугал нас имеющимися прогнозами, но мы стараемся об этом не задумываться.

Море и набережная – главные достояния района. Красоту и бескрайность моря описывать не берусь, это мне «не по таланту». Почти каждый день его вижу и каждый раз передо мной новая картина. Море то спокойное как озеро, то бурлит, покрывается белыми «барашками», создавая кипящий пеной прибой. Во время штормов громадные волны перехлёстывают всю ширину набережной, нанося на неё толстый слой песка. Иногда бури ломают деревья, валят столбы, заносят всё мусором, но такое случается не часто.В нескольких минутах от нашего дома очень удобный и хорошо оборудованный песчаный пляж «Бат Галим». Искусственные насыпи по бокам образуют лагуну, отгораживая её от больших волн, и создают относительно безопасную зону даже при большом волнении на море. Тем не менее, несчастные случаи случаются ежегодно, в основном, из-за плохого физического состояния купальщиков, значительная часть которых люди преклонного возраста. Для пенсионеров это место ежедневных встреч в воде, где они часами висят, обмениваясь новостями.

Я членом этого клуба не являюсь, но невольно получаю информацию, пока переодеваюсь или проплываю мимо. Плаваю я брассом, при котором голова почти постоянно опущена, а когда её поднимаю, слышу только отрывки фраз. Доносятся фрагменты рецептов блюд, описаний болезней, жалоб на детей, ужасных и романтических историй и даже признаний в любви. Слышу однажды:

– «… Сара, я человек немолодой, но так тебя люблю…».

Вынырнула, хотела посмотреть на столь любимую Сару, но она отвернулась и от меня и от него.

В ветреные дни море заполнено любителями водного спорта: на досках с парусом и без него, на кайтах, байдарках и реже на яхтах. На пляже тренируются команды пловцов и солдаты расположенной вблизи военно-морской базы. Море у берегов Хайфы не отличается большим разнообразием живности. Можно наблюдать через очки громадные стаи мелких рыб. В лучах солнца, пробивающегося сквозь толщу воды, их скопление блестит и переливается, постоянно и резко, как по команде, меняет направление движения, но никогда не касается тел пловцов. Купальщиков же, неподвижно стоящих в воде они кусают и довольно ощутимо, оставляя кровавые следы.

Более опасны медузы, когда они подходят в определённое время года близко к берегу. Мелкие ожоги от их укусов проходят быстро, а сильные, похожие на химические, остаются надолго. Запасливые купальщики смазывают ожоги уксусом, а в тяжёлых случаях приходится обращаться даже за медицинской помощью. Чаще всего страдают пловцы на дальние расстояния, такие как Виталий. Он не раз попадал в скопление медуз и получал многочисленные ожоги. Кожа на их месте сжимается, краснеет и долго остаётся в таком состоянии, поднимается температура, чувствуется общее недомогание. Бывали ожоги и у меня, к счастью, в меньшей степени.

В воде можно увидеть набольших скатов и черепах. Но безобидная черепаха может сильно испугать, когда она плывет близко к поверхности воды, вытягивает вверх голову и становится похожей на водяного змея. Это явление не частое, я встретила в море такого «змея» такое только однажды, и это было очень неприятно.

Крайне редко, но бывают и встречи с акулами. Такая встреча состоялась у Виталия далеко в море. Как-то в августе, когда жара особенно тяжёлая, он начал свой ежедневный утренний заплыв  раньше обычного и был около шести часов утра далеко за поплавками. Вдруг под ним мелькнула громадная тень, а когда он поднял голову, то вокруг из воды торчали острые плавники. В первое же мгновение Виталий понял, что это акулы, но потом пришла успокоительная мысль, что вероятнее дельфины. Насколько он мог понять, их было пять, и все плавали вокруг него  и под ним на близком расстоянии. Виталий не испугался, но почувствовал себя неуютно в гостях у хозяев моря и повернул к берегу. Они метров сто его сопровождали, потом отстали. Дома мы сравнили фото плавников акул и дельфинов и убедились, что это были акулы. Кроме того было сообщение, что как раз в это время акулы подходили к берегам Хайфы. Акулы, заплывающие в прибрежный район Израиля, как правило, не нападают на людей, но несчастные случаи бывают, особенно с рыбаками.

Жизнь набережной разнообразна. Утром она немноголюдна, принадлежит бегунам, ходокам, людям, гуляющим с детьми или с собаками. По праздникам и субботам здесь настоящее народное гуляние. Представлены все возрастные слои населения от детских садов до школьников, молодёжи и пенсионеров. Очень пёстрый национальный состав и религиозная принадлежность. Здесь любит гулять и светское население, и евреи-ортодоксы и арабы. Множество групп занимается различными гимнастиками и йогой. По всему побережью стоят рыбаки с удочками, но, по нашим наблюдениям, улов у них не очень богатый. Настоящие уловы только у арабских рыбаков, выходящих в море на лодках. Раньше они подходили к пляжу и продавали рыбу, но сейчас, наверное, это им запретили Часто можно видеть, как один из находящихся в лодке рыбаков стоит у неё на носу как мачта, не подверженная колебаниям волн.

Случаются на набережной и разные истории. Однажды летом мы с сыном разговаривали дома, а потом уже ночью, в надежде, что на улице стало прохладнее, вышли на набережную. Предположение наше не оправдалось, но мы всё-таки сели на скамейку и продолжали беседу. Через некоторое время к нам подошёл полицейский и потребовал предъявить документы. Документов у нас , конечно, не было, и только наша похожесть помогла убедить его в смешной ошибке. Дело в том, что набережная славится как место встречи с женщинами «низкого социального статуса» и он принял нас за парочку.

А это история другого рода. Как-то утром по дороге на пляж я увидела одиноко лежащий у передней дверцы машины большой туго набитый кошелёк. Постояла, подумала, брать ли, понимая, что будет целая история с поиском владельца, но всё-таки решила взять.  Представила сколько хлопот будет у потерявшего, если кто-то другой возьмёт деньги, а всё остальное выбросит. Тем более что мне в похожем случае подобную потерю возвратили, правда, без денег.

Кошелёк оказался полон разных карт – удостоверение личности, водительские права, золотая кредитная карта, проездной и примерно 100 долларов. По ним было ясно, что владелец студент-медик, но адресов и телефонов я не нашла. Я позвонила в ближайшую квартиру и спросила, не живёт ли здесь поблизости студент такой-то и получила отрицательный ответ. Сходила домой. написала записку о находке, возвратилась и положила под дворник ветрового стекла машины около которой нашла кошелёк.

До вечера никаких звонков не поступило, и я уже волновалась, представляла, что надо будет ехать в полицию, объясняться, составлять какие-то акты. Виталий предложил сходить на место находки ещё раз и оставить записку на заборе. При подходе мы увидели  рядом с машинами трёх печальных парней. Сразу поняли, что один из них владелец кошелька. Эти молодые олухи даже не увидели мою записку на машине, которая там лежала с утра! Кошелёк мы оставили дома, и парень дошел с нами до самой нашей квартиры. Я думала, не пришлёт ли он нам цветы на следующий день, а он едва спасибо сказал, только спросил, сколько там было денег.

Хорошо ещё так закончилось, и парень не потребовал от меня деньги, якобы находящиеся в кошельке. Но я сама виновата – действовала не по правилам. Обычно кошельки возвращают не только после изъятия оттуда денег, но и за определённое вознаграждение. Поэтому моё поведение вызвало подозрение. После этого случая остался неприятный осадок, но урок я получила – никогда не поднимать кошельки.

Бывают на набережной и приятные встречи: кто-то ракушку или цветок подарит, с кем-то приятно побеседуешь, кто-то просто улыбнётся, поздоровается или скажет комплимент. Самый ценный комплимент я услышала от маленького мальчика, который звонким голоском спросил свою маму:

– «А что это за тётя такая хорошая?»

Я помахала ему рукой, он смутился и спрятался за маму. Его внимание привлекла, конечно, не я, а моё яркое платье, но всё равно приятно.

С появлением смартфона я стала делать снимки из жизни набережной. Фотографий накопилось уже много, я систематизирую их по рубрикам: «Море», «Берег», «Люди», «Кошки». Кошки или «морские котики», как я их называю, составляют постоянное и многочисленное население набережной. Их ежедневно кормят добровольцы, и часто перепадает мелкая рыбка от рыбаков, вокруг которых они крутятся. Охотиться на мышей и крыс у них нет никакой необходимости, и видимо, они прекрасно сосуществуют. Пару лет назад появились в нашем районе и кабаны, находящие себе пищу около мусорных баков. Как-то вечером недалеко от дома я видела громадного кабана, вальяжно идущего по улице с видом хозяина. Обошла его на всякий случай за квартал, потому что прочитала ранее, что бывают случаи нападения на людей.

Люди на набережной и на прогулочной тропе меняются, одни исчезают, другие появляются. Постоянным, но незнакомым спутникам я мысленно даю имена: «Философы» – двое пенсионеров громко обсуждающие современные и прошедшие мировые события. Они всегда выступают с противоположных позиций, и в обосновании своих мнений приводят цитаты из философов и известных деятелей. «Рок-няня» – парень с собакой и косой почти до пола, выглядевший как солист рок группы, а на самом деле – воспитатель детского сада. «Барби» – самая красивая женщина на тропе, блондинка с отличной фигурой и длинными волосами. «Кошатник» – человек, сидящий всегда на одной и той же скамейке в окружении десятков кошек. «Бегунья» – дама почтенного возраста, с явно спортивным прошлым в ярких, постоянно меняющихся нарядах. Она очень быстро ходит и обгоняет меня на тропе как стоячую. Не успеваю я вынуть телефон, чтобы ей сфотографировать, она уже далеко.

В конце набережной находится институт Океанографии , а за ним начинается парк Шикмона, получивший своё название от расположенного здесь в древности города. Собственно парк с пальмами и деревьями расположен по другую сторону ж – д, а вдоль моря идёт тропа по плоской равнине, покрытой травой и редким низким кустарником. Летом трава совершенно высыхает, а с осени до конца весны всё зеленеет, покрывается цветами. На этой территории археологи раскопали несколько домов и большой храм римского периода, от которого сохранился только дивной красоты мозаичный пол и несколько обломков могучих колонн. Сейчас раскопки заброшены и законсервированы. Но территория древнего города, несмотря на её выгодное положение и удобный рельеф, не застраивается. Вероятно, раскопки когда-нибудь возобновятся.

Мы обошли Хайфу пешком, что называется вдоль и поперек. Проши её из конца в конец с севера на юг и с востока на запад. В первые годы мы очень много ходили пешком и потому, что мы большие любители пешей ходьбы, и потому, что интересно было знакомиться с городом. Люблю выходить из дома ранним утром, когда ещё темно, на набережной никого нет, горят фонари, отражаясь в воде, и на небе светит луна. Люблю наблюдать восход солнца , увидеть тот миг когда из воды появляется огненный его край и постепенно увеличиваясь превращается в шар, сначала, огненно оранжевого, потом жёлтого и наконец почти белого цвета.

1.4. В своей квартире

Я уже упоминала выше, что наш дом строили англичане, поэтому квартира имеет традиционную европейскую планировку с прихожей и отдельной кухней. В израильских квартирах, как правило, сразу за входной дверью находится общий салон, нередко совмещённый с кухней, прихожей обычно нет.

Перед въездом в квартиру мы договорились с агентом по продаже, что будут выброшены все вещи, оставшиеся от прежней хозяйки. Выбросили даже больше – вынули стеклопакеты на больших, во всю стену окнах кухни. Зато оставили тяжеленный ненужный бойлер для нагревания воды на антресолях. Такой способ обмана нас поразил, но разбираться с этим не было желания, да и бесполезно после того, как всё оплачено.

Заселились мы вдвоём, наш сын Миша переехал из Тель-Авива в Раанану, где находился его офис. Работу ему даже не пришлось искать, она сама его нашла. В то время был большой спрос на программистов, и как только Миша появился в сети, его заметили и пригласили в стартап, занимающийся разработкой компьютерных игр для детей. Он купил себе новый компьютер, а нам отдал свой. В доме засветился голубой экран, и я почувствовала себя почти как в Москве. Вскоре по той же схеме мы получили второй компьютер, и устроили себе рабочие места в разных комнатах.

Но это было немного позже, и а пока мы находились в пустой квартире, и нужно было покупать всё, начиная с мебели, холодильника, стиральной машины, и прочего оборудования. Кондиционер был, но старый, громоздкий и производил много шума и мало холода, его нужно было менять и ставить кондиционеры в другие комнаты. Надо сказать, что деньги на холодильник и стиральную машину нам были выданы сразу после приезда в страну. Во-первых, восстановили окна и начали устраиваться на новом месте.

В подъезде шесть квартир и в каждой из них, на момент нашего вселения жили выходцы из разных стран Франции, Болгарии, Венгрии, Украины, Румынии и Марокко. Все, кроме украинцев, снимавших здесь квартиру, долгие годы жили в этом доме, но между собой практически не общались. Наш соседи по этажу – полицейский Иосиф и его мать Рути. С ней мы сразу подружились. В первые годы создания государства она приехала из Болгарии, и вышла замуж за марокканца. Он был послом в какой-то африканской стране и у них на стенах висят большие, оригинальные картины. Иосиф, ответственный по подъезду, теперь уже на пенсии, и у нас тоже отличные отношения. Если он встречает меня с тележкой внизу, всегда поднимает её на наш третий этаж, как бы я этому не противилась.

Этажом ниже жила женщина из Венгрии, жертва геноцида евреев в период второй мировой войны. Вторая квартира сдавалась, и там жили, как правило, выходцы из СССР. Но со временем обе эти квартиры заселили молодые пары и русскоязычных соседей у нас не стало.На первом этаже живет инвалид детства Цвика, отец его репатриировался из Румынии, а он родился в Израиле. Сначала Цвика с трудом передвигался, а потом совсем не мог ходить. С ним у нас были самые дружественные отношения: Виталий покупал ему что-то на рынке, а я – в магазине. С ним легко было говорить на иврите, он сам говорил очень чётко и поправлял наш язык и произношение. В последнее время он совсем не выходил из дома, но ползал по квартире и мыл пол, хотя у него была прикреплённая помощница. Входная дверь в его квартиру всегда была открыта. За ней ещё одна открытая дверь – в ванную. И постоянно звучала громкая музыка. Нас музыка не раздражала, у Цвики хорошая аппаратура воспроизведения звука и большая отличная коллекция коллекции пластинок. Её пополнял и Виталий, покупая ему их на блошином рынке. Музыка уже не звучит, Цвика, видимо, в доме для людей неспособных себя обслуживать.

Наш друг Роман смеялся:

– «При входе в ваш подъезд тебя встречает вид на унитаз и оглушительная музыка. Поднимаешься на второй этаж – из-за двери облаивает собака. И, наконец, попадаешь к вам, прямо к накрытому столу и запаху сдобной выпечки».

Обустраивая квартиру, Виталий целыми днями на балконе пилил, строгал и сверлил, создавая много шума. Все соседи относились к этому с пониманием, кроме, живущей на первом этаже, Ханы из Марокко. Она обратились в полицию с жалобой на то, что у нас в квартире устроена мастерская, и мы продаём мебель. Отчасти по поводу мастерской она была права. Виталий один за другим купил два подержанных, но добротных мебельных гарнитура, реставрировал их и один передал Мише.

Пришёл симпатичный, вежливый участковый, попросил разрешения войти и остался у нас надолго. Виталий показал ему свои поделки, тот восхитился, они разговорились, и дело кончилось тем, что полицейский стал советовать, где можно брать хороший материал бесплатно. Потом побеседовал с соседкой, но ему не удалось её убедить, что мы вправе заниматься ремонтом.

Хана всех выходцев из России воспринимала как «понаехавших» и, сидя у входа в дом, в разговорах с соседками, громко их ругала, и нас в том числе. Мы, желая сохранить нормальные отношения, делали вид, что не понимаем её речи и, как ни в чём не бывало, продолжали с ней здороваться. Я при встречах ещё и разговаривала, а Виталий однажды даже хотел её наградить за такие «добрососедские» отношения. Как-то, во время праздника Пурим, он получил в больнице Рамбам довольно объёмистую коробку со сладостями. Возвращаясь домой, встретил Хану, с совершенно несчастным видом сидящую у подъезда и, как всегда, чем-то недовольную. Сожалел, что не догадался отдать ей подарочную коробку Хане. Я была возмущена его намерением, но в душе понимала, что это было бы великодушно.

По приезде в Хайфу нам нужно было снова открывать счет в банке, вставать на учёт во всех официальных инстанциях. На этот раз это прошло проще, с языком, практически проблем не возникало. Кроме того, мне предстояло принять решение стоит ли устраиваться на работу. По возрасту я была свободна от этой обязанности и могла рассчитывать на пособие. Но для лиц, имеющих учёные степени, была возможность получать в течение 3-5 лет так называемую стипендию Шапиро. С этой стипендией брали на любую подходящую по профилю работу, поскольку содержание сотрудника полностью или частично оплачивалось государством. Я оформила все документы, получила подтверждение учёной степени и разрешение на получение стипендии.

Естественно, я и близко не могла рассчитывать на получение работы сравнимой с моим прежним статусом. Не было и экономических причин: разница в деньгах между стипендией и пособием никаким образом не могла восполнить предстоящую занятость и большую психологическую нагрузку. Но всё-таки поехала в архитектурную фирму, от которой получила приглашение на собеседование. Поговорила с владельцем, кстати, моего иврита на это хватило, посмотрела чертежи, поняла, что легко бы справилась. Но объекты были небольшие, вспомогательного значения, возможностей для творчества там практически не было. А постоянная рутинная работа за компьютером меня совсем не привлекала. Обсудили на семейном совете все позитивные и негативные стороны трудовой деятельности в местных условиях и решили, что начинать мне её не стоит.

Среди прочих дел нужно было выбрать семейного врача. Мы пошли в ближайшую от дома клинику, где принимала доктор Абелева. Та же фамилия была у моего московского коллеги Марка Абелева. Я спросила, не родственница ли она ему, оказалось – родная сестра. Мы понравились друг другу и подружились.

У неё мы встречались с теми из российских успешных врачей, кто добился здесь подтверждения бывшего статуса. Это очень не простая процедура и не всем это не удаётся: кто-то и раньше не был в своём деле силён, кто-то не мог в нужной степени освоить иврит и английский. Ирина легко получила разрешение на работу врача и открытие собственной клиники благодаря своему диагностическому таланту. Будучи стажеркой в больнице Рамбам, она имела смелость спорить с профессорами и оказывалась права, что было замечено и оценено. Ирина признавалась, что ставит диагноз в тот момент, когда видит больного, а потом только находит подтверждение и тянет время, чтобы это нормально выглядело. Кстати, Виталию она поставила диагноз почти за десятилетие до того, как болезнь обнаружилась. Сказала мне об этом, но я не захотела верить

Пациентов у неё было много. И хотя они её её не очень любили, из-за того, что она была резковата и была немногословна, к другим врачам не уходили, понимая что врач она хороший. Сидя у неё в приёмной я не раз слышала их дружное ворчание. Коллеги тоже ценили её профессиональный уровень, и она была семейным врачом у многих из них. Потом она встретила Ефима, тоже врача, и тоже москвича и вышла за него замуж. Он нам нравился, мы часто встречались, помогали им обустроить новую квартиру, вместе ездили в лес на шашлыки, вместе ели конфеты, приносимые больными.

Наша дружба с Ириной оказалась непрочной и распалась по причине, о которой здесь долго рассказывать и трудно объяснить. Так сложилось, что не мы должны были делать первый шаг к примирению, но были к нему готовы и ждали целый год. Не дождались, сменили семейного врача, а вскоре Ирина уехала в Америку. Виталий случайно иногда встречает Ефима в больнице Рамбам, где тот работает, и они вполне доброжелательно беседуют.

Были у нас в Хайфе и старые друзья, знакомыми ещё из России – коллега Виталия по работе, Саша Фрейдлин и его жена Диля. Они жили в Феодосии и в своих поездках в Крым мы иногда заезжали к ним в гости. О том, что они репатриировались в Израиль, мы узнали случайно, нашли адрес по специальной службе поиска и к обоюдной радости встретились. В Хайфе мы были близкими соседями и постоянно бывали друг у друга в гостях, вместе ездили на экскурсии, играли в теннис, плавали. После моря иногда заходили к нам на завтрак, съесть на балконе горячую пиццу моего производства, которую Саша очень любил.

Сейчас их уже нет с нами, оба ушли из жизни, причём Саша внезапно – остановилось сердце, когда он гулял по набережной. Саша был человеком спортивным, тренировал теннисистов, мы вместе совершали далёкие прогулки, он много ходил, плавал, даже после того как перенёс открытую операцию на сердце.

Диля пережила мужа, но все эти годы с ней происходили сплошные несчастья. Она перенесла инсульт, восстановилась после него, затем и у неё была операция на сердце. После неё она тоже возвратилась к приемлемому физическому состоянию, но утратила интерес жизни. Дважды совершала попытки самоубийства и дважды медицина возвращала её из небытия, но её здоровье было окончательно подорвано.

Расположение нашего дома очень способствует занятию спортом. Виталий был постоянным членом теннисного клуба, пытался приобщить и меня, но не получилось. В клуб он ездил на велосипеде, совершал на нём и дальние поездки по окрестностям Хайфы.

В относительно прохладное время года мы с Виталием почти ежедневно ходили по туристической тропе, проложенной вдоль моря. Её протяжённость составляет 25 км, но мы по всему маршруту не проходили, осиливали только 10 км. Многие годы регулярно поднимались по тропе мимо пещеры Ильи Пророка на гору Кармель, на высоту около 400 м. Были у нас и более дальние походы до 30 км. Один из них через гору Кармель по лесу до посёлка Тират Кармель и обратно по берегу моря мимо водоёмов для разведения рыбы и далее по пляжу.

Второй маршрут – до северной границы Израиля Рош а Никра. До города Наария доехали на поезде, а дальше шли пешком, примерно 10 км в одну сторону. При возвращении случился опасный эпизод. Дорога пустынная, по ней редко кто ходит и ездит, вблизи арабские поселения. Мы шли по обочине и навстречу нёсся мотоциклист, похоже, что у него было первоначальное намерение наехать на нас, но передумал и пролетел мимо.

Море у нас рядом и ежедневные купания сразу вошли в наш распорядок дня. Первое время проживания в Израиле мы купались круглый год, потом стали пропускать зимние месяцы. Часто ходили купаться в неположенные места, где не было людей, но не было и спасателей. Это казалось нам безопасным, но во время сильного волнения я очень тревожилась за Виталия заплывающего очень далеко. Однажды, когда он был в море, на берег пришёл человек с большой собакой. Она начала на меня прыгать и до крови исцарапала мне руки. Хозяин её не останавливал и даже не извинился, спокойно сказал, что ничего страшного, у собаки есть прививки.

1.5. Снова иврит

В Хайфе мы искали возможности продолжить изучение иврита. Присоединились к группе спонсируемой Сохнутом, но её вскоре закрыли из-за недостатка финансирования. Кстати, учительницей там была марокканка, очень дружелюбная и симпатичная. Нас порадовала встреча с ней, поскольку предыдущие контакты с выходцами из этой страны были неприятными. На этих курсах мы познакомились с Марикой, единственной в группе не говорящей по русски. Нам она понравилась, мы пригласили её домой и подружились. Дружить с ней легко, она общительная, позитивно настроенная, правдивая и без комплексов. Говорим мы с ней, в основном, на иврите и поскольку он у нас примерно одинакового уровня, мы прекрасно понимаем друг друга. Правда, в сложных случаях прибегаем к английскому или немецкому языкам.

Она родом из Голландии, окончила французскую Академию художеств в Париже. Её муж Эд тоже был художником и до пенсии преподавал в Училище изящных искусств в Хайфе. У них собственный дом и отдельно стоящая мастерская на обширном участке в престижной деревне художников Эйн Ход, расположенной вблизи города. Вокруг естественный лес, что большая редкость для Израиля. Несколько лет назад он пострадал от крупного пожара, но сейчас уже почти восстановился. Пожар подошёл непосредственно к дому Марики, и был остановлен, иначе бы сгорели все их картины. Другие художники этой участи не избежали.

С Марикой мы дружим уже четверть века, часто встречаемся, вместе ездили на Голаны, на Кармель за грибами и спаржей, на Кинерет, в библейском написании Генисаретское море. Купание мне там не понравилось – берега так замусорены, что я зашла только потому, что невозможно не погрузится в с детства бывшее на слуху озеро. В 2000 году мы приезжали вместе со своими немецкими друзьями на дачу Марики во Франции.

После закрытия группы по изучению иврита я узнала, что в соседнем с нашим домом клубе ведутся занятия по языку под руководством энтузиаста-волонтёра Жака Куно – историка, писателя, общественного деятеля. В 90-е годы он учил ивриту евреев Украины и по возвращении продолжил преподавание репатриантам в клубе района Бат Галим в Хайфе. Каждый вторник в течение 20 лет он приходил на урок почти до самого ухода из жизни в 2022 году. Своих учеников Жак старался не только научить говорить на иврите, но и приобщить их к истории и культуре страны, объяснить политическое устройство и состояние общества. Он был прирождённым учителем: артистичный, прекрасный и остроумный рассказчик. Когда я впервые пришла на урок, он серьёзно, без улыбки сказал мне:

– «Обучение стоит 5 шекелей (примерно полтора доллара) в месяц, но можно разбить на платежи». Иногда уроки проводились на улицах района, имеющего богатую историю. Он приглашал всю группу к себе домой для встреч с интересными людьми: политиками, писателями, дипломатами, единомышленниками по партии «Мерец», единственной либеральной левой партии в Израиле. И читал лекции по проблемам арабо-еврейского конфликта в колледже.

Группа, кроме нас с Марикой, состояла из выходцев с Украины и была, напротив, ультраправых, националистических взглядов. И всех талантов Жака не хватило, чтобы переубедить хотя бы одного нашего человека с советской закалкой. Хорошо, что он не знал русского языка и не понимал ужасных высказываний своих учеников, но настрой на ненависть, конечно, чувствовал. Виталий первый не вынес такой атмосферы и покинул группу. Я держалась дольше, но и моего терпения не хватило. К тому же, и ко мне стали относится недоброжелательно, когда узнали, что я не поддерживаю их политических взглядов, да ещё и из нелюбимой ими Москвы. Жалко было покидать невосполнимые уроки Жака, но на набережной я с ним встречалась почти ежедневно. Мы приветствовали друг друга, но говорили мало, перекидывались лишь парой фраз. Я с ним стеснялась говорить на иврите. Он всегда гулял один, заложив руки за спину, подбирал по пути мусор и относил в урны.

Жизнь Жака была полна драматическими событиями. Он родился в Бельгии, и там во время второй мировой войны, как и в других оккупированных Германией странах, евреи оказалась в смертельной опасности. Некоторые отдавали своих детей в христианские семьи, чтобы сохранить им жизнь. По своей инициативе священник Ян Брюйландтс и его жена взяли двухлетнего Жака, горячо его полюбили и привязались. Воспитывали его в католической вере, водили в храм, и это ему нравилось. Жак вспоминал, что день Победы был для них праздником, омрачённым печалью будущего расставания. В 1947 году настоящие родители забрали уже девятилетнего мальчика, который их не помнил. Это было трагедией для обеих семей и, конечно, для Жака. Он до последней минуты надеялся остаться, плакал и тянул руки из окна вагона к провожающим в надежде на чудо. Приёмные родителями всю жизнь считали его своим сыном, а в Израиле они были признаны Яд Вашем праведниками народов мира.

Родители увезли Жака в Бразилию и приобщили к традициям ортодоксального иудаизма: он накладывал тфилин, носил пейсы и кисти. В 1961 году он приехал на родину предков. Работа в кибуце и погружение в израильские реалии жизни привели его к либеральным идеям и светскому образу мысли. Этот трагический и волнующий сюжет стал темой написанной Жаком книги «Путешествие на крест», адаптированной им затем в спектакль.

1.6. Под покровом Ильи Пророка

Ещё в Нетании я искала возможностьприсоединиться к христианской общине.Меня тоже искали – посетили какие-то миссионеры, я так и не разобралась, к какой конфессии они относятся. Подарили мне Библию, от неё я не отказалась, поскольку моя ещё была в багаже по пути в Израиль. Узнала об общине «Евреи за Христа» и посетила её. Местом их служения была вилла на окраине Нетании, а паства состояли из двух групп: англоговорящих и русскоговорящих. На службе псалмы высвечивались на экране, проповедник пел под гитару, а чаша с причастием передавалась по рядам из рук в руки. Обстановка вполне приятная, но, по моему восприятию, не духовная.

Вскоре после переезда в Хайфу я узнала, что здесь есть церковь Ильи Пророка. Он, как известно из Ветхого Завета, жил на горе Кармель, которая ближе всего подходит к морю одним из своих отрогов как раз вблизи нашего дома. Здесь же находится и его пещера, может быть поэтому, зимой грозы здесь такой небывалой силы, что от их раскатов трясутся стёкла в окнах.

У храма Ильи Пророка

Мне сказали, что церковь находится районе проспекта Наси, точного адреса я не знала, но была уверена, что найду её легко – обычно купола и кресты видны издали. Однако с улицы ничего похожего не просматривалось, и я прошла несколько раз мимо, прежде чем нашла незаметную калитку на территорию храма. За забором неожиданно открылся вид, сразу восхитивший меня своим обширным свободным пространством со старыми красивыми деревьями, окружающими маленький белый храм со стройной колокольней. Дверь храма была открытой, я вошла в главный предел, оказавшийся довольно просторным, несмотря на небольшие размеры и отсутствие подкупольного пространства. Пришла я рано, народ ещё не собрался. В ожидании службы присела на скамью и поднялась при появлении священника, он мягко сказал:

– «Сидите, сидите»

и опустился рядом. Мы поговорили, я узнала, что храм принадлежит Московской Патриархии и обрадовалась, что нашла островок российского мира в новой для меня стране. Познакомилась с женщинами, не очень слаженно, но старательно певшими в хоре. Они же, за неимением опытных чтецов, читали часы. Я тоже стала их читать, поскольку с детства знала нужные ударения. Слушая как мама, стоя в своем уголке, вполголоса говорила:

– "Иже на всякое время и на всякий час…".

После службы хор и другие прихожане часто пили в саду кофе, варить который матушка Ирина, будучи по происхождению арабкой, большая мастерица. Говорили на разные темы, а о. Мирослав, с присущим ему остроумием, всегда шутил.

Многие годы я ходила в церковь пешком зимой и летом, поднимаясь от самого моря на высоту примерно 400 м., по лестницам через район, заселённый арабами. Местные жители уже привыкли к моему регулярному мельканию и некоторые приветливо здоровались. Путь занимал примерно час с четвертью, в продолжение него все житейские дела оставались позади, и я всегда приходила в храм в отличном настроении. Обратный путь под гору много легче. Особенно я любила возвращаться домой после ночных Рождественских и Пасхальных служб в полном одиночестве по совершенно пустому городу.

1.7. Поездки по стране

Мы много ездили по стране: побывали в Хамат Гадере,Акко, Эйн Ходе, Кейсарии, Реховоте, Тверии, на Голанах, на озере Кинерет и, конечно, неоднократно на Мёртвом. В Хамат Гадере на границе с Иорданией хорошо сохранился комплекс Римского периода из купален с минеральной водой разной температуры. Мы посетили его зимой и так долго наслаждались горячей водой, что все почувствовали сильную усталость. В развлекательной зоне там устраиваются сеансы с красивыми тренированными попугаями, имеется питомник с множеством крокодилов. Но если бы мне и заплатили, и тогда бы не пошла бы смотреть на эти чудовища.

Со своим церковным коллективом я побывала в Хевроне и ряде монастырей. В Хеврон ездила с о. Мирославом и его семьёй в микроавтобусе. Город находится на арабских территориях, но нас не остановил ни один патруль. Монастырь Святой Троицы в Хевроне (Подворье в честь святых Праотцев) построен на месте встречи Авраама с Господом, явившемся ему в виде трёх Ангелов. Там находится Мамврийский дуб, под которым Авраам с Сарой принимали гостей. Этому событию посвящена знаменитая икона А. Рублёва «Троица», с которой я неоднократно делала списки в своём иконописном прошлом. В год моего посещения от древнего могучего дуба оставался еще сухой ствол, и пробивались зелёные побеги.

Как-то Миша пригласил нас съездить с ним и его подругой в Акко, и там случилось небольшое приключение. Мы до вечера задержались в старой части города и оказались единственными туристами на почти темных узких улицах, которые неизвестно где начинаются, как называются, куда идут и чем заканчиваются. Ориентироваться в переулках, дворах и тупиках старого города совершенно невозможно и мы окончательно заблудились. На улицах сидели одни мужчины, покуривающие кальяны и поглядывающие на нас со скрытым интересом. Самое смешное, что мы не знали что спрашивать, так как не знали как называется место, где Миша оставил машину. Я, наслушавшись страстей про арабов, была немного напугана, но, в конце концов, всё закончилось хорошо, какой-то старик указал нужное направление.

1.8. Иконописание

Монахиня Параскева

В Великий пост 1998 года, на первой неделе Торжества Православия и иконопочитания я узнала, что среди наших прихожанок есть женщина из Москвы пишущая иконы. В то же мгновение я решила, что стоит попроситься к ней в ученицы. Но моя землячка Шеля к тому времени уже перестала этим заниматься и отказалась взять меня в свои ученицы по причине своего малого умения. Однако пообещала поговорить с монахиней

Параскевой из Назарета, у которой училась сама. Не ожидая результатов её переговоров, я начала подготовку. Собирала образцы, покупала книги, Миша по моей просьбе распечатал целую гору литературы по этой теме.

Монахиня Параскева живёт в монастыре Благовещения, принадлежащем Французской Греко-Католической церкви. Монастырь расположен в южной стороне Назарета на большом живописном гористом участке, где имеется храм, дом для насельниц, гостиница для паломников и хозяйственные постройки. Монахинь в то время было восемь, теперь осталось только четверо и все преклонного возраста. Две из них занимались иконописанием, остальные шили одежды для священников. Семья сестры Параскевы оказалась после революции в Финляндии, но сохраняли язык и русскую культуру в надежде, что ситуация скоро изменится. Она получила хорошее образование, знает несколько языков и многие десятки лет пишет иконы, которые ей заказывают и местные храмы, и монастыри, и люди со всего света. Пишет она в стиле традиционной русской иконописи с соблюдением древних технологий.

Сестра Параскева разрешила мне приехать со своими рисунками, чтобы понять можно ли меня брать в ученицы. Посмотрев мои смелые эскизы икон, она сказала, что это не иконописная техника, но взять меня согласилась. Собственно, я не была у неё настоящей ученицей, поскольку не начинала с азов и упражнений (хотя стоило бы!), а сразу начала писать иконы. Приезжала я к сестре Параскеве довольно часто, получала наставления и продолжала усердно рисовать дома.

Мне нравилось туда ездить по дороге с красивыми видами, нравилась атмосфера монастыря и просторная, прохладная иконописная студия. По её стенам развешивались готовые иконы, ждущие, когда их заберут заказчики или купят посетители монастыря. В студии был идеальный порядок: все необходимые материалы для иконописи хранились в закрытых шкафах, на полках размещалась большая библиотека книг на разных языках и иллюстративные материалы. Я тоже немного принимала участие в их упорядочении.Кроме сестры Параскевы, в студии работала ещё одна монахиня, симпатичная и приветливая сестра Теодора. Писала она в другом стиле, но тоже очень профессионально. У каждой из них были свои заказчики и ученики, но несмотря на то, что места было достаточно, они почти никогда не пересекались во времени. Оценивать работы было не принято, но добрая Теодора говорила мне иногда на английском (она из Америки):

– «Очень хорошо».

Сестра Параскева не только не брала с меня денег за обучение, но и снабжала необходимыми материалами, которых в Израиле нет или их трудно достать. Доски красного дерева поставлялись из Африки, лаки – из Франции, пигменты и золото из Германии. Обычно я приезжала в монастырь утром и оставалась там почти на весь день. Сестра Параскева покидала меня на обед и отдых, я в это время тоже пила чай и гуляла по саду. Для освоения техники наложения листового золота на левкас (клеево-меловая основа иконы) я оставалась ночевать в гостинице монастыря. Ночью, чтобы не пропустить время наклейки золота, часто вставала и пробовала лак «на отлип». Утром ходила в храм на службу, поливала цветы и помогала в садовых работах.

С сестрой Параскевой мы быстро подружились, рассказывали друг другу о своей жизни, она бывала у нас в гостях. Я делала первичную редакцию её романа, который был основан на биографических данных автора и издан в Финляндии. Мне также довелось быть одной из её учителей, когда у неё появился компьютер. Виталий тоже учил её и русскоговорящую монахиню Ирину работать на компьютере, и они с большим старанием осваивали новую для них область. Он купил для монастыря всё нужное оборудование, установил и загрузил необходимые программы.

Однажды мы с Виталием поучаствовали и в другой работе – собирали урожай маслин в монастырском саду. С целью сохранения деревьев здесь их не трясли, как это принято, а собирали маслины руками. Дело оказалось не таким лёгким, приходилось стоять высоко на лестнице, руки постоянно подняты вверх и царапаются окружающими ветками, а в глаза сыпется какая-то труха. Но всё равно мы поработали с удовольствием. Потом с.Параскева вручила нам в подарок оливковое масло, конечно не из

собранных нами маслин, но от здешних производителей. А Виталий обычно передавал со мной монахиням солёную лососину.

Эскиз к иконе Св.Иоанна Кронштадского

Однажды мы ездили туда с Мишей, ему было интересно посмотреть на монастырь и иконописную студию. Мише понравилась написанная сестрой Параскевой икона «Вседержитель» ещё и тем, что доска была с закруглёнными углами. Он очень внимателен к таким мелким деталям. Как-то я делала эскизы лика для иконы Святого. Иоанна Кронштадского и никак не могла добиться сходства с оригиналом, что было пожеланием заказчика. Миша мгновенно сделал карандашный набросок, который и лёг в основу иконы. Моему увлечению иконописанием способствовал и Виталий. Он выполнял предшествующие рисованию трудоёмкие работы: нанесение шилом сетки на доски, шлифовка левкаса и доводка его до зеркального блеска на местах, где накладывается золото. Для икон, которые я передала в наш храм Ильи Пророка, Виталий сделал несколько неплохих окладов.

Первое время я работала с необычайным рвением часов по пять ежедневно. Ночью просыпалась и не могла дождаться утра чтобы продолжать. После приобретения некоторых навыков немного успокоилась, но продолжала работать в большом темпе. Я писала иконы не только для нашего храма, но и для других церквей и монастырей в Израиле и за рубежом, для родных и знакомых, по заказам частных лиц из разных стран. Большинство заказов я получала через сестру Параскеву, она же их и продавала. Иконы я писала активно в общей сложности примерно 17 лет. К 2015 г. мной написано около 140 икон, которые находятся в нескольких десятках городов в 14-ти странах мира, том числе во многих странах Европы, Америки, Австралии. Большой честью для меня является то, что мои иконы есть у главы Греческого Епископата в Назарете и у Патриарха Мармонитов в Ливане.

1.9. Первая ласточка

Первой гостьей в нашем доме была моя старшая сестра Зоя. Она не хотела, чтобы её опекали, и почти всюду ездила и ходила одна. На автобусной экскурсии в Иерусалим она попала в сильную бурю и дождь. Улицы Старого города заполнились водой и это, по словам Зои, было страшно. Но она была выносливой и терпеливой и была даже довольна, что попала в такую экстремальную ситуацию. В Хайфе она целыми дни проводила на пляже, загорала, вязала нам шерстяные носки, чем привлекала всеобщее внимание, здесь на пляже никто этим не занимается. Дома пекла вкусные пироги и плюшки, до которых мы с Виталием большие охотники. Зоя пробыла у нас два месяца, почти до нового года. Виза у неё была только на месяц, и нам потребовалось немало усилий, времени и денег, чтобы её продлить.

Провожала я Зою с приключением. Мы выехали последним автобусом в аэропорт Бен Гурион, чтобы дождаться там раннего утреннего рейса в Новосибирск. Было темно, народу мало и водитель не объявлял остановки. Я не беспокоилась, думала, что увижу освещённый огнями аэропорт, но как-то пропустила. И не только я, но и ещё двое пассажиров оказались в таком же положении. Когда я сообразила, что мы едем слишком долго, оказалось что мы уже близко к Иерусалиму. Водитель не мог возвратиться, но пообещал нас отвезти обратно на своей машине за 100 долларов. Девушка-солдат, находящаяся в автобусе, услышала мой робкий иврит, подошла к водителю, сказала что он виноват и потребовала доставить нас в аэропорт бесплатно. Она также предупредила, что завтра позвонит в компанию и проверит, как всё закончилось. Это испугало водителя, и он пристроил нас на автобус, следующий в Аэропорт. Девушка контролировала все его действия и сама таскала Зоины тяжёлые вещи. Жалко, что я в волнении не спросила, как её зовут, но вспоминаю с благодарностью.

Хорошо, что запас времени у нас был, мы благополучно пересидели в аэропорту остаток ночи, а когда Зоя зарегистрировалась на рейс, я уехала домой. Возвратилась без сил и, потеряв бдительность, оставила ключ в дверях снаружи. Узнали мы это только через два дня, т. к. всё это время не выходили из дома. А Зоины злоключения на этом не закончились. Отлёт отложили на целый день, который она должна была провести в кресле после тревожной бессонной ночи и без еды – денег у неё не было, а компания расщедрилась только на стаканчик кофе с булочкой.

1.10. В Москве как гости

После трёх лет проживания в Израиле мы получили загранпаспорта (тогда было такое правило) и возможность выезжать без визы во многие страны. Начали мы с Москвы, куда нас усиленно приглашали Олег со Светланой – родители бывшей жены нашего сына. Хотелось провести жаркий летний месяц у них на даче и посмотреть снова на Москву. Первое впечатление после трёхлетнего отсутствия был загазованный воздух в городе, которым казалось невозможно дышать после свежего морского бриза в нашей израильской «деревне». И мы сразу же отправились на дачу, где воздух был совершенно упоительным благодаря окружающим её лесам. Дача располагается на большом участке, где кроме основного двухэтажного дома есть ещё баня, бильярдная, открытый бассейн и маленький домик с крошечной спальней и гостиной, отапливаемой камином. В нём мы и расположились. Рядом поспевали целые поля клубники, на которых мы паслись с самого утра. Погода была отличная, постоянно купались в бассейне и ходили на близлежащее озеро поплавать. Приятно было бродить по лесу полному грибов и малины. Но были там и клещи, и один их них всё-таки впился мне в бок в последний день перед отъездом. Пришлось обращаться в больницу, там без проблем его вытащили и не спросили медицинскую страховку, которой не было.

На даче дела всегда находятся. Виталий занялся строительными работами, а я шила платья Свете и Оксане(моей бывшей невестке), поливала огород, готовила обеды, пекла пироги и пиццы. За весь период нашего там пребывания мы только однажды выезжали в расположенную неподалёку Троицко – Сергиеву Лавру. Эта поездка очень меня разочаровала. Со времени моего последнего посещения Лавра стала производить впечатление чисто туристского объекта с толпами людей и бойкой торговлей церковными предметами и книгами. Я тоже купила несколько и для себя и по заказам прихожан.