Внутри детства бесплатное чтение

Художник Наташа Нестерович

© Наташа Нестерович, 2024

ISBN 978-5-0062-4293-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Лилит

– Купи! – топнула ногой Лилечка.

Мать наклонилась почти к самому уху дочери и тихо произнесла:

– Если ты не успокоишься, я завтра не возьму тебя с собой.

Мама всегда так делала. Не кричала и не ругалась, но была достаточно убедительной в ультиматумах. Лиля не поняла, куда именно её не возьмут (возможно, ей там совсем даже и не понравится), только она верила маме, а значит, не оказаться в том месте, куда её не возьмут завтра – страшное наказание. И оно работало уже сейчас.

– Ты плохааааая, – скривив рот и наморщив маленький нос, плаксиво прошипела Лилечка. Она знала, что устраивать истерику бесполезно. Мама в таком случае не только не уступит, но ко всему ещё расширит список ограничений.

– Иди и подожди меня возле кассы, – сказала мама тоном победителя.

Чтобы капитуляция не выглядела совсем уж безоговорочной, Лилечка капризно дёрнула плечиком и направилась прямиком к стеклянному порталу магазина. Двери услужливо разъехались, явив на полминуты зимнюю улицу. Сразу потянуло морозцем, и почти у самых ног легли белые хлопья, похожие на вату. Снег.

Лилечка осторожно сделала шаг, потом ещё один, потом следующий… обернулась, успела увидеть маму возле ближайшей кассы, и бесшумные двери снова сомкнулись. Оказавшись вне магазина, Лилечка хотела вернуться назад, но в этот момент обида на маму взяла верх, и Лиля впервые рискнула ослушаться по-крупному. Она спустилась по ступеням, прошлась по мощеному тротуару, перешла стоянку машин и решила больше не останавливаться.

В свои четыре года Лилечка хорошо понимала, что любима особенной любовью. Не такой, какая была между папой и мамой. Лиля ощущала себя главным объектом. Центром, вокруг которого крутилось маленькое пространство семьи. Её так и называли – Солнышко. И она представляла себя большим горящим шаром, согревающим целую планету Адамовичей.

«Пусть теперь рассказывает папе, где Солнышко потеряла…» Лилечка считала, что красивый и сильный папа являлся начальником в их семье. Мама часто грозилась доложить ему о Лилиных проступках, поэтому Лиля ужасно боялась папиного гнева. И хотя отец ни разу не наказывал дочь, что-то в маминых словах «всё расскажу папе» заставляло Лилю послушно прекращать капризничать.

Однако Лилечка уже нащупала и собственные рычаги управления. Слёзы. Правда, действовали они только на папу. Более того, Лилечка заметила, что рядом с мамой папа почему-то переставал быть управляемым и подчинялся только жене. При маме папа даже баловал Лилечку, будто спрашивая позволения. И только мама всегда решала: когда Лилечке ложиться спать, сколько времени смотреть мультики и какую шапку надевать на улицу. Это наводило на мысль, что начальница в семье – всё-таки мама.

Лилечка догадывалась, что есть какие-то другие инструменты, кроме слёз. И соперничество за папино расположение заставляло девочку внимательно постигать тайную стратегию. Лилечка давно отметила, как сильно волнуется папа, если мама где-нибудь задерживается. И как искренне он радуется маминому возвращению. «Мама специально заставляет папу ждать» – подозревала Лилечка. Но только сейчас она осознала, что страх потери тоже может быть инструментом.

Ступая по свежевыпавшему снегу, Лилечка верила, что с каждым шагом наказывает маму всё сильнее. Ведь теперь папа будет волноваться только за дочь, потому что потерять Солнышко – большое несчастье. Возможно, он даже накричит на маму, а ей (Лилечке) обязательно купит ту розовую сумочку с зайцем, которая слишком дорогая и которую мама не разрешает…

Так она уходила всё дальше, пока впереди не раскинулся своими заснеженными аллеями старый сквер. Несмотря на хорошую погоду, сквер был по-будничному пуст. Только пожилая женщина с рыжей собакой медленно прохаживались вдоль замерзших деревьев.

Время двигалось к вечеру, и белый город, зевая, уже окрашивался сиреневыми сумерками. В домах загорелись первые окна.

Лилечка сиротливо пристроилась на холодной скамейке. Что делать дальше, она не знала. Обида на маму неожиданно исчезла, а её место заняла грусть. Лилечка вспомнила, как ещё вчера они весело мастерили новогодние игрушки, и мама целовала дочь прямо в перепачканные клеем щёки. Мамочка, любимая… Волна нежности подкатила куда-то к самому Лилиному горлу. Девочка глотнула и всхлипнула. «Ну почему она не купила мне розовую сумочку? Себе купила, а мне нет!» Лилечка снова надулась, но нежность к маме опять пересилила. «Хочу домой» – подумала она, и слёзы скатились двумя солеными ручейками.

– Что ты тут сидишь одна? И почему плачешь? Где твои родители? – спросила Лилечку проходившая мимо бабушка с собакой.

Лилечка не смогла признаться, что сбежала от мамы, поэтому соврала.

– Я потерялась.

– Потерялась? – воскликнула бабушка и хлопнула в ладоши. – Ай яй яй! Как же так?

Бабушкино лицо показалось Лилечке очень знакомым, но она никак не могла вспомнить, где же его видела.

– Смотри, дорогая, эта малышка тоже потерялась. Как и ты однажды, – сказала бабушка, обращаясь к собаке. Та тихо заскулила. Старушка погладила собаку по голове и произнесла, чудно растягивая слова:

– Ну не плааачь, моя дееевочка. Ты же теперь со мнооой…

Лилечка насторожилась. «Её девочка? Разве это девочка? Это же собака!» – подумала она и вдруг вспомнила, на кого похожа собачница.

Однажды мама подарила Лилечке большой альбом-раскраску, где были собраны разнообразные героини из сказок. Лиля с упоением расписывала хорошеньких принцесс и цариц, и только на последней странице поджидала её старая колдунья Лилит. Фломастеры почти исписались, поэтому на ведьмины волосы не нашлось цвета. Лиля видела, что у бабушки, присевшей рядом на скамейку, были те же глаза и тот же нос. Но главное – из-под старухиной шляпы выбивалась совершенно белая прядь.

«Она превратила в собаку потерявшуюся девочку!» – догадалась Лиля, и от этой мысли ей стало трудно дышать. Втянув в себя побольше воздуха, Лилечка заревела так громко, что дремавшие на дереве вороны с криком покинули заснеженные ветки.

Старуха улыбнулась, медленно протянула худую руку, будто хотела погладить по голове и Лилечку, но неожиданно со стороны улицы долетел женский крик.

– Лиля! Лиля!

Мама появилась словно из ниоткуда. Обе её руки были заняты сумками, а на глаза смешно съехал вязанный берет. Модный помпон синхронно подпрыгивал в такт маминым шагам, делая берет абсолютно живым. Запрокинув голову, запыхавшаяся мама выкрикивала на ходу:

– Почему ты ушла!? Почему ты не ждала меня там, где я велела!?

Лилечка сорвалась с места и, расставив руки, бросилась маме навстречу.

– Маааа-ммааааа!

Крепко обхватив мать, не решаясь посмотреть назад, Лиля уткнулась носом в мамино мокрое от снега пальто и никак не могла успокоиться. Рыдая, она так сильно обнимала маму, что та в конце концов перестала сердиться.

– Что с тобой, Солнышко?

Не прекращая голосить, Лилечка указывала пальчиком в сторону скамейки.

– Там!

– Что там? Что?

Лилечка осторожно обернулась. В сквере никого не было.

Метеориты

Пролог

Как давно существовал Эфир – неизвестно, потому что не было без Него ни времени, ни пространства. Горел, светился, плавился Любовью в открытом и бесконечном. Изливался протуберанцами от избытка. И летели они, приобретая в полёте тело и душу, как форму и суть. Ускорялись во времени, ибо время становилось реальностью. Но, долетая до Земли, тяжелело тело и падало, а душа оставалась легка памятью Эфира.

***

1

Тоша родился в деревне. Его мать, коренная горожанка, когда-то приехала в сельскую школу сразу после института, собираясь отработать учителем только положенных пару лет. Встретив здесь свою любовь, она с неожиданной смелостью навсегда променяла красочные проспекты столицы на скромную простоту Масловки. Село это являлось самым крупным в районе и насчитывало целых три улицы. Молодая семья поселилась на Приозёрной, которая выходила прямиком к водоёму за окраиной.

Мама о своём выборе никогда не жалела. Ездила в город редко, несмотря на большое количество родни, оставленной за пятьдесят километров от Масловки. Зато городские родственники посещали село регулярно, очарованные атмосферой живописной провинции. Пришлось даже надстроить второй этаж в доме, а со временем и гостевой флигелёк для ежегодно прибывающих в отпуск сватов, шуринов и своячениц.

В начале июня обязательно приезжал двоюродный тёзка Антон, который обычно оставался в Масловке на три месяца. С появлением Антона размеренный сельский ритм для Тоши приобретал долгожданное движение. Лето, наконец, начинало свой настоящий отсчёт, и весь жаркий сезон разворачивался под эгидой братской дружбы и приключений.

– А вот и мыыы! – традиционно сообщал Антон, выныривая из «фаршированной» машины. Каждый раз вместе с ним в Масловку перекочёвывало огромное количество игрушек: больших и маленьких, дорогих и не очень. Родители самозабвенно любили Антона, как любят только своё единственное потомство.

– Я привёз телескоп! Мама, телескоп где? Папа, достань телескоп! – потребовал Антон после этапа шумных приветствий.

– Рефрактор, – с гордостью прокомментировал папа, извлекая из багажника серебристую коробку. – Диаметр объектива: семьдесят. Фокусное расстояние: семьсот. Увидите даже Бога!

Чудо-прибор оценили и «заселили» на чердак, в комнату с невысоким потолком, где, как бонус, имелось слуховое окно. На этом важный вопрос – как правильно занять детей – перестал быть для родителей актуальным.

Тоша любил небо. Вечерами, глядя на растекающееся по горизонту светило, он часто думал, что где-то там обязательно существует жизнь, приспособленная к сиянию. И впервые небо, увеличенное в сто сорок крат, явилось для него с такой потрясающей очевидностью. Казалось, само Мироздание, приподняв таинственную завесу, пригласило человека войти в своё настоящее поднебесье. Он увидел Луну, обычно такую отстраненную, которая теперь отзывчиво демонстрировала причудливые кратеры и моря. Увидел Венеру, Юпитер, сверкающие поля звездных скоплений, светящиеся туманности, хвостатые кометы. Всё это было здесь, рядом и глаза в глаза открыто смотрело из космоса напротив.

Покорённый откровением необъятной Вселенной, Тоша вдруг почувствовал, как ничтожно мал он сам, его дом и весь этот мир вокруг. Даже Земля сейчас показалась ему непростительно мелкой.

– Как ты думаешь, инопланетяне есть? – осторожно спросил он у Антона.

– Нет, конечно. Всё это выдумки.

– Чьи?

– Тех, кто хочет заработать.

Тоша порой замечал, и это его огорчало, что Антон рассуждает по-иному. Словно живёт в его теле маленький старичок. И в такие минуты их родство как-то блекло, оставляя неясное чувство потери. Всё чаще возникало смутное понимание, что кроме имени и этих летних месяцев общего у них ничего нет.

– Зарабатывать можно на всём, – снисходительно продолжал Антон.

– Как же можно заработать на инопланетянах, если их нет? – удивился Тоша.

– Легко. Просто нужно сказать, что инопланетяне видны в телескоп, а потом предложить небольшую цену тем, кто захочет это проверить.

Привитая Антону с раннего детства коммерческая жилка служила главной движущей силой многих его поступков. Даже хорошая учеба являлась своеобразным бизнесом, позволяя пополнять карманный капитал. Минувшей зимой Антон продал бездомных котят, отобрав их у дворовой кошки. На сделке наварил неплохой профит и кредитовал собственного отца. Родители, поощряя предприимчивость сына, всегда с радостью изображали должников. Подобные стратегические забавы укрепляли в Антоне устойчивое понимание, что деньги есть неотъемлемая часть, а так же основная гарантия успеха.

Тоша же о деньгах совсем не думал. Живя в деревне, он привык замечать, как природа сполна делится всем необходимым для человека. Брат казался ему излишне деловитым, но рядом с Антоном Тоша всегда как будто стеснялся своей простоты.

– Отличный план! – сказал он, пытаясь соответствовать.

Наличие в доме телескопа временно определило жизнь не только маленького фамильного пансионата, но и огромного села. Странная галактическая эпопея захватила всех без исключения. Каждый день, скрипя половицами, чердак гарантированно принимал новоиспеченных «астрофизиков».

– Планетарий открыт! – театрально объявлял Антон, срывая серебристый чехол, – Сегодня в фокусе Луна, Венера и Сатурн! Инопланетяне тоже видны!

Однако масловчан небо держало недолго. В большинстве своём они предпочитали наблюдать за соседями. К сожалению, наземные объекты оптика почему-то искажала, демонстрируя их вверх ногами. Это, конечно, забавляло, но любопытство удовлетворяло плохо. Поэтому вскоре космическая одиссея стала утихать, а люди снова спускаться на землю.

Потом телескоп и вовсе забыли. Он одиноко простаивал наверху, тараща свой единственный глаз в далекие облака. И только Тоша с нерушимой преданностью влюбленного в небо пилота продолжал каждый вечер подниматься на чердак.

Постепенно мальчик пришёл к выводу, что небо – это не только прозрачная синь и плывущие по ней облака, и даже не космическая бездна, раскинувшаяся за облаками. Небо – это нечто более сложное. Настолько, что на этот счёт взрослые никогда не сходились в едином мнении. Все они говорили о чем-то, о своём. Например, сельский священник всегда призывал строить жилище на небесах. И когда Тоша спрашивал у родителей: «Живут ли люди на небе?» – мама, смеясь, отвечала, что живут, если витают в облаках или строят воздушные замки. Папа обязательно вспоминал о космонавтах. А бабушка рассказывала про души людей после смерти.

И такая взрослая несогласованность мешала Тоше определить небо для себя. Он понимал, чувствовал, что желание посмотреть вверх происходит не из любопытства, а скорее даже по какой-то физической потребности, похожей на необходимость сделать глубокий вдох. Каждый раз, прикладываясь к окуляру, он и сам не знал, что же хочет увидеть, но всегда ощущал, как легко это пространство похищало его, отстраняя от событий земных. И, пытаясь впрок насмотреться Вселенной, мальчик подолгу задерживался на чердаке. Мысль, что осенью телескоп уедет вместе с Антоном, приводила Тошу в уныние.

2

Была уже середина лета – время всеобщего увлечения рыбалкой. Сельское озеро стало очень популярным, выведя косяки ленивых пескарей. Убаюканные солнцем, они лежали на дне неподвижные, словно мечтали о жирной приманке, которая уносила рыбу в пескариный рай.

Червей для наживки чаще всего добывали на берегу под камнями. Переворачивая булыжники, Тоша видел, как разбуженные светом личинки жалко корчились в поисках потерянной темноты, и всегда думал, что существовать так могут только слепые.

– Как хорошо, что мы не черви, – говорил он Антону. Но тот, пожимая плечами, предполагал, что черви тоже по-своему счастливы, и жить под землей им, конечно же, нравится. А потом, весь обмазавшись густой прибрежной грязью, зачерпнув чёрное месиво в ладони, носился за Тошей, распугивая пескарей.

– Неет! Не надо, я не хочууу! – хохоча, убегал от него Тоша и, задрав голову, громко кричал зачем-то в небо. – Я не червяк! Я не червяк, слышишь!

Антон, ныряя в тёплую воду, фыркал, смывал с себя остатки земли и радостно вторил ему:

– Видишь, я тоже больше не червяк!

Масловское озеро являлось настоящей достопримечательностью. Его глубина, его форма, похожая на воронку, и его берега, круто обрывающиеся у самой воды, свидетельствовали о том, что водоём образовался на месте старого кратера. Лет двадцать назад в село даже приезжали исследователи брать пробы земли и воды, предполагая, что однажды на этом месте упал небольшой астероид. И хоть достоверно эта версия подтверждена не была, и никто из учёных в Масловку больше не возвращался, местные жители продолжали называть озеро Космическим, приписывая воде разные чудесные свойства. Считалось, что купание в озере смывает грязь не только с тела, но и с души.

Тоша и Антон удили в небольшой заводи, обнесённой россыпью прибрежных валунов. Летом бухточка неизменно мелела, обнажая серое дно. Камни на дне были гладкие и безликие, как братья, похожие друг на друга. Все, кроме одного. Он держался особняком и отличался необычной для этого места чистотой, будто его вымыли минуту назад. Однажды зелёная стрекоза, поблёскивая прозрачными «лопастями», приземлилась именно на нём.

– Если ловить на стрекозу, то можно даже леща поймать, – прошептал Антон, осторожно подкрадываясь к застывшему насекомому. Но стрекоза, сделав несколько резких манёвров, исчезла за ближайшей осокой. Антон, бросившись вослед, споткнулся и упал к самому подножию чистого камня.

– Смотри! – закричал он вдруг. – Смотри, этот камень зеркальный!

И действительно, у самой земли камень имел глянцевую, словно отполированную поверхность. Впрочем, главная особенность заключалась в том, что кроме неба в ней ничего не отражалось. Ни других камней, ни озера, ни мальчиков. Абсолютно ничего. Вдобавок, под самим камнем не нашлось даже привычных жуков или червей. Совершенная чистота. Исключительная. Идеальная.

Дети, позабыв о рыбалке, целый день изучали странный объект и вечером, покидая заводь, договорились назавтра вернуться с садовой тачкой, чтобы увезти камень домой.

Тоша был счастлив, предвкушая момент, когда в его дворе «поселится» чудесный артефакт. В том, что камень прилетел прямиком из космоса, у него сомнений не возникало. Иметь небо так близко, заглядывать в его зеркала, воспринималось Тошей не иначе, как удивительным шансом. Возможностью без помощи телескопа прикасаться к тайне. Причём буквально. Ночью ему снились фантастические сны, где он, настоящий метеор, сам летал по небесным орбитам.

На следующее утро, когда предрассветная дымка, не успев развеяться, ещё сонно растекалась по траве, братья уже шагали к озеру. Осторожно скатив по обрывистому берегу тачку, они торопились к камню, который даже в тумане манил своим пречистым светом. Засмотревшись, Тоша остановился.

– Не тормози, – толкнул его Антон. – Бери лопату!

Выкопав траншею и подкатив тачку к основанию камня, дети перевалили камень через борт. Аккуратно уложив сокровище посредине кузовка, они для надёжности закрепили его бельевой веревкой. Ещё час потратили, расчищая тропинку, чтобы колёса груженой тачки не увязли в щебёнке. Потом в «парной упряжке» братья взялись тащить повозку наверх. Но берег был крут, а камень слишком тяжелый, поэтому упрямая тачка всё время норовила съехать обратно. Тогда мальчики решили отвоевывать высоту по частям. Через пару шагов, фиксируя колёса придорожными булыжниками, они делали короткий привал. И в одну из таких передышек Тоша устало спросил:

– А если мы не сможем поднять камень по склону, что тогда?

– Тогда попробуем разбить его на куски. Так даже легче будет продать, – уверенно ответил Антон.

– Как это продать? Кому?

– Какая разница кому? Главное продать.

– Да ты что?! – Тоша метнулся к тачке и закрыл камень собой. – Я не согласен! Я не дам его продавать! И разбивать тоже не дам!

Антон опешил.

– Чегооо? А причём здесь ты?

– При всём! – взвизгнул Тоша.

Антон, вытянув шею, грозно приблизился к брату.

– Камень нашёл я?! Значит он мой! Мой! Понял?!

– А озеро чьё?! – не сдавался Тоша. – Озеро моё! А значит и камень с моего озера не твой, а мой!

Сцепившись, братья покатились по грязной земле, заряжая свои кулаки незнакомой прежде ненавистью. Первый раз в жизни они воевали друг против друга. Антон был значительно сильнее. Тоша уже почти смирился, почти уступил, как вдруг колесо тачки надломилось, она опасно накренилась назад, и камень, протаранив бортик, неловко выпал. Балансируя на одной из своих вершин, он медленно перевернулся, а затем, набирая скорость, стремительно полетел вниз, чтобы с шумом нырнуть в прохладную синеву. Тонны влаги поглотили камень, и сомкнувшаяся над ним вода, наконец, стала прозрачной.

Продолжать драку дальше не имело смысла. Стоя на берегу, дети молча смотрели на плывущие по озёрной глади облака. Несмотря на то, что причина раздора теперь покоилась на дне, мир ещё не наступил. Кто-то должен был заговорить первым.

– Колёса подвели. И верёвка старая, – с досадой сказал Антон.

Тоша не ответил. Он уже знал, что ни колёса, ни верёвка не виноваты. Дело было в камне. Этот осколок настоящего Неба отторгал от себя всё, что не являлось близким ему по сути. Поэтому он и оставался таким чистым. Чтобы владеть им, нужно стать подобным ему. Тоша понял это сразу, как только камень исчез, а кристальная волна коснулась берега. И знание успокоило его.

«Когда-нибудь я найду тебя в глубине», – подумал Тоша и посмотрел вверх. Небо становилось более ясным.

– Ладно, – сказал он Антону, – пойдём домой.

2021

Вечерний спектакль

Часть первая

Лиза боялась понедельников. Обычно по утрам в этот день мама приносила свой орущий будильник в детскую, включала свет и громко объявляла:

– Лизка подъём! Понедельник пришёл.

Лиза жмурилась, накрывала лицо одеялом и наотрез отказывалась просыпаться. Но понедельник даже во сне, превращаясь в огромные часы, протягивал к ней звонящие ручищи.

Сегодня опять начиналась новая неделя.

– Не притворяйся, – сказала мама и поставила будильник на прикроватный столик.

– Выключи его, мама! Я спать хочу! – зажимая уши, захныкала Лиза, пытаясь снова спрятаться в сон. Однако понедельник никак не унимался. Из кухни уже тянуло свежим кофе – значит, будильник продолжит звонить до тех пор, пока Лиза не откроет глаза, не свесит босые ноги и сама не нажмёт на клавишу отбоя. Вот тогда наступит тишина, и понедельник проглотит маму до самой пятницы.

Круглосуточница – так Лизу называет Ирина Васильевна. И хотя садик, куда девочку приводят на пятидневку, считается санаторным, «круглосуточница» почему-то всегда звучит как «неудачница». Таких в Лизиной группе всего пять. Чтобы они не кисли вечером в раздевалке, глядя, как благополучные родители разбирают своих благополучных детей, после ужина их сразу уводили в актовый зал смотреть вечерний спектакль. Для такой адаптации в саду организовали свой камерный театр кукол. Оставленные малыши воспринимали говорящие игрушки как близких друзей и плавно уходили от личной драмы в сказку.

Лиза, наконец, выключила будильник. Тишина уже не пугала. С наступившего понедельника «круглосуточница» больше не про неё. Мама обещала, что отныне будет забирать дочь из садика каждый день.

– Ты не забудешь приехать? – спрашивает Лиза перед выходом, беспокойно заглядывая, матери в глаза.

– Нет.

– А ты придёшь пораньше?

– Как получится. Ты должна понимать…

Понимать Лиза должна то, что маме трудно с ней одной. И то, что маме вообще трудно одной. Бабушка часто говорит, что Лизин папа нехороший. Вначале он казался толковым, а после того, как женился, снял маску. При этих словах Лиза всегда представляет отца в карнавальном костюме и немного жалеет его потому, что ходить в маске долго, наверное, очень трудно. Вот только если бы он маску не снимал, то до сих пор считался бы хорошим, и тогда Лизе, возможно, не пришлось оставаться в саду до пятницы. Оттого на папу она скорее сердита, хотя плохим он ей совершенно не кажется. Иногда он заходит к ним в гости, но мама каждый раз недовольна. «Ты не приносишь мне счастья, Котляров!» – говорит она. А Лиза думает, что у папы, скорее всего, счастья мало у самого, поэтому он им не делится.

– Я ничего не успеваю, – с досадой продолжает мама. Она уже не в халате и совсем не домашняя. Лизу всегда восхищало такое преображение, и, копируя мать, она часто манерничает перед большим зеркалом.

– А меня забрать сегодня успеешь?

Мама не ответила.

– Успеешь? – переспрашивает Лиза.

Мама молча красит губы у зеркала, и её молчание укрепляет в Лизе тревожное предчувствие.

– Я не хочу оставаться на сууткиии! – начинает кукситься девочка, глядя на маминого зеркального двойника.

– Послушай, Лиза… твой садик один из лучших в городе. Почему ты всё время ноешь? – говорит двойник, припудривая щёки.

На каблуках мама гораздо стройнее и выше, но Лизе не нравится, что сегодня она не в кроссовках.

– Твои ноги устанут, а тебе ещё за мной сегодня идти.

– Садик находится в зелёной зоне, – продолжает мама, совсем не обращая внимания на слова дочери, – у вас развивающие занятия, бассейн, театр, здоровое питание. Тебе должно быть хорошо, а ты постоянно жалуешься!

Похоже, что мама уже в который раз передумала. Лиза начинает плакать. Понедельник, кажется, опять победил.

– Ты же обещааалаа. Ты же говорила, что с этой недели будешь забирать меня каждый дееень! Ты обманула? Да? Обманула?

Мама переводит взгляд на дочь. Слёзы её раздражают, но ещё больше злит то, что она действительно обещала.

– Ну… не плачь! Я просто не уверена, – хитрит женщина.

По дороге в сад Лиза в очередной раз считает себя неудачницей, а пять следующих дней теперь кажутся ей настоящей вечностью. Всё это время мама проведёт с каким-то «ухо-жором». Так говорит бабушка. И тогда Лиза представляет человека, который зачем-то жует мамины уши. По мнению бабушки, хороший ухажёр – это единственная мамина надежда. А чтобы Лиза не мешала маме надеяться, бабушка часто забирает внучку к себе. Мама клянётся вскоре навсегда покончить с Лизиным изгнанием, но этому неизменно что-то препятствует.

***

Лиза грустно смотрит из окна вслед удаляющейся матери. Причёсанная и нарядная, постукивая каблуками, мама торопливо исчезает за поворотом. Лизе вновь достанутся только короткие выходные, когда в пижаме, босиком и без помады мама совсем другая. Близкая по-настоящему. И Лиза любит её такой больше всего на свете. Слёзы навернулись снова и обжигающе выкатились из глаз.

– Тебя сегодня тоже не заберут? – интересуется веснушчатый Паша.

– Заберут, – врёт Лиза, вытирая слёзы. Пусть хотя бы сейчас Пашка-задавака не будет считать её «круглосуточницей».

Ирина Васильевна хлопает в ладоши:

– Внимание! Кто на сутках, подойдите ко мне.

Группка малышей сбивается возле воспитательницы.

– Котлярова, а ты?

Лиза не двигается.

– Её заберут, – отвечает Паша за Лизу.

– Да? – Удивленно поднимает бровь Ирина Васильевна. – Ну, хорошо.

Круглосуточники уходят распаковывать пятидневный гардероб, а Лиза впервые остаётся с остальными. Это немного смущает, но скоро девочка начинает верить, что ей удалось-таки обхитрить понедельник. Что где-то перезагрузилась какая-то система, и этот день закончится не здесь. Нужно просто не сомневаться. И пусть в рюкзачке продолжают лежать запасные платье и колготки, это ничего не меняет. Это ведь просто «на всякий случай», как говорит мама.

Понедельник тянется по-обычному. Кроме нового статуса для Лизы всё идёт как всегда: игры, занятия, сон. Только когда запахло ужином, началось традиционное оживление. Появились первые родители, и сразу исчезла дисциплина. Присутствие мамочек за дверью полностью перекраивает все дневные устои педагогики. Воспитатели начинают говорить мягче, улыбаться чаще и наполняются какой-то услужливой добротой.

– Павлуша, за тобой мама пришла, допивай свой чай.

– Леночка, кушай не отвлекайся, папа ждёт.

– Стасик, Катенька, Вероничка, – Ирина Васильевна ласково перечисляет тех, кого уже ждут за дверью.

Заглядывая в столовую, улыбающиеся родные дарят своим детям самые счастливые минуты дня.

Лиза медленно ковыряет ненавистный омлет. Она очень надеется, что скоро её поторопят также любезно, и в проёме жёлтого коридора мелькнёт, наконец, дорогое лицо. Но ужин подходит к концу, а мамы всё нет. Круглосуточников давно увели смотреть вечерний спектакль, раздевалка опустела и, похоже, что ждать маму дольше не имеет смысла.

– Ты поела? – сурово спрашивает нянечка. – Убери тарелку!

Лиза поставила посуду в мойку и обречённо направилась в актовый зал.

Детсадовский театр располагался на втором этаже. Туда ежедневно (с понедельника по пятницу) приезжали волонтёры. В основном это были актёры-любители, хотя иногда там работали даже профессионалы из городского кукольного театра. Дети любили театр, и Лиза не была исключением. Но сегодня ей совсем не хотелось смотреть представление вместе с другими. Минуя парадный вход и пройдя по коридору дальше, она приблизилась к двери, ведущей за кулисы. Чуть помедлив, Лиза воровато обернулась, взялась за ручку двери и тихонько вошла. Испугавшись собственной смелости, девочка притаилась за глухой портьерой, но уже через минуту с осторожностью выглянула и осмотрелась.

Жизнь за сценой текла по своим законам, и представление здесь выглядело совсем не так волшебно, как со зрительских мест. Хрустальный дворец был из обыкновенного картона, могучие деревья не имели корней, а птицы могли летать только на длину верёвки, свисающей с потолка. Лиза вдруг с удивлением поняла, что ей открылась внутренняя сторона всех на свете сказок. Это было так же необычно, как вывернуть себя наизнанку. Герои, с обратного ракурса, поражали сильнее всего. Сияющий улыбкой Принц здесь был вовсе не принц, а какой-то лохматый человек в мятых брюках. Он лишь управлял руками персонажа и говорил его голосом. А прекрасную Принцессу оживляла маленькая толстушка с некрасивым лицом.

– О, Добрая Фея, сделай так, чтобы Принц победил злого дракона! – театрально декламировала она, двигая кукольным ротиком. Удивительно, что дракона играл всё тот же лохматый человек в мятых брюках. Он, меняя только голос, лихо перевоплощался в чудовище, и в итоге их битва отсюда выглядела борьбой с самим собой.

Это поражало и одновременно забавляло Лизу. Она, не отрывая глаз, смотрела, как Добрая Фея, взмахнув волшебной палочкой, с пафосом произнесла:

– Повелеваю!

Лиза знала, что обычно в такие моменты начинала звучать музыка, но в этот раз всё было тихо. Музыка не случилась и при следующем взмахе. Тогда кукольница обернулась – лицо у неё при этом было злое-презлое – потом она зашипела и внезапно очень грубо пнула замешкавшегося звукорежиссёра.

– Пусть в мире победит добро! – воскликнула она, и чудесная мелодия, наконец, зазвучала.

Наблюдая из-за шторы эту странную сцену, Лиза невольно задумалась. Оказывается, всё вокруг, при близком его рассмотрении может быть совершенно не таким, каким кажется сначала. И как-то само собой стало понятно, зачем мама красит лицо и надевает высокие каблуки. Почему строгие воспитательницы становятся ласковыми. Но самое главное – стало понятно, какую маску носил папа.

И пока она размышляла о неоднозначности всего на свете, спектакль закончился, актовый зал опустел, а все артисты, развесив театральный инвентарь, ушли домой. В наступившей тишине Лиза решила покинуть своё укрытие.

Помещение за сценой пропахло пылью и клеем. Кукольные чучела молча висели на специальных опорах, лишь Добрая Фея сиротливо лежала на аппаратуре. Зрелище было грустным оттого, что с финалом спектакля завершился и кукольный век. Лизе стало жаль эти маленькие фигурки, словно все они сейчас по-человечески страдали от своей ненужности. Она нежно погладила Добрую Фею и прошептала, наклонившись к её фарфоровому личику:

– Завтра снова будет новое представление.

Кукольная ручка вдруг неловко свесилась, выронив волшебную палочку. Лиза подняла палочку, собираясь вернуть, но сначала, шутя, взмахнула ею и, подражая Фее, воскликнула:

– Повелеваю! Пусть придёт моя мама!

Где-то в коридоре хлопнули двери, и послышались быстрые шаги. Через минуту в комнату заглянула запыхавшаяся Ирина Васильевна.

– Лизонька! Что ты здесь делаешь? Мы все тебя уже обыскались! Иди, собирайся! Твоя мама пришла!

Лиза машинально спрятала палочку в свой рукав и, счастливая, выбежала встречать маму.

Часть вторая

У самых дверей маленькой квартиры, где они несколько лет жили только вдвоем, мама внимательно осмотрела Лизу. Поправила ей чёлку, платье, потом, не вынимая ключей – что было непривычно – нажала на кнопку звонка. Дверь открыл высокий мужчина. В узком пространстве коридора им было тесновато втроём, поэтому гость без церемоний и по-свойски ушёл в комнату. Лиза не успела рассмотреть его лица, однако, огромные ботинки в прихожей как-то уж слишком вызывающе предстали перед глазами. А ещё ясно почуялся чужой, но знакомый запах, источник которого Лиза – прерывисто втягивая носом воздух – не раз уже пыталась обнаружить и всегда находила его на маминых подушках. «Ухо-жор» – подумала Лиза. Всё это противно защемило где-то в области груди, и девочка, сопя, опустилась на корточки, чтобы бесконечно копаться с застёжкой своих туфель.

– Ну, хватит! – не выдержала мама. – Покажись, какая ты!

Лиза подняла глаза и встретилась с застывшей улыбкой кукольного Принца. Он теперь стоял возле мамы, положив руку ей на плечо.

– Она совсем на тебя не похожа! – произнёс гость.

– Перестань. По своей натуре моя дочь вылитая я, – возразила мама.

– Вполне возможно, но внешне ничего общего не вижу, – продолжая натянуто улыбаться, сказал «ухо-жор», и Лиза представила, как внутри него лохматый человек в мятых брюках дёргает за специальные верёвочки.

Ухажёра звали Димой. Он как будто был чем-то недоволен и говорил так, словно Лизы не было рядом. Девочка почувствовала себя неуютно.

– Мама, можно я посмотрю мультики?

– Нет, – ответил Дима вместо мамы, – сейчас будем пить чай с коврижкой.

Лиза продолжала вопросительно смотреть на мать, но та, улыбаясь широко и счастливо, явно давала понять, что Дима имеет полное право принимать решения за неё. Лиза ненавидела коврижки, однако, спорить не стала и тоже растянула губы в улыбке.

***

Вечернее чаепитие проходило в рамках взаимного сближения. Мама хотела нравиться Диме. Дима старался нравиться маме. А Лиза пыталась нравиться им обоим. Исходя из этих условий, «представление» за столом воспринималось с такой же достоверностью, с какой оно смотрелось бы из зрительского зала.

Дима лихо играл не только Принца, но и Доброго Фея, обещая маме сказочную жизнь. Мама с радостью разрешала ему курить в доме, чего никогда не позволяла Лизиному отцу. Она вообще с Димой была совершенно другой. Весёлой и предупредительной. Мастерски пресекала Лизину болтовню, и Лизе, лишённой возможности говорить, оставалось только слушать. Её удивляло, с какой лёгкостью мама существовала сразу в трёх лицах – Принцесса, Королева и Нищенка. И как всё это плавно, не выдавая сложного закулисного движения, перетекало в ней из одного в другое. Дима же всё больше вызывал у Лизы смутную неприязнь. Он уже вполне освоился, снял носки и ходил, как у себя дома – босиком – не стесняясь демонстрировать свои огромные ступни. Было в этом зрелище что-то почти бесстыдное, оттого, наверное, Лиза старалась не смотреть на них. И такая нескромность усиливала Лизину тревогу. Дима казался ей чужаком, страстно претендующим на часть маминой любви.

– Как тебе Дима? – осторожно спросила мама, целуя Лизу перед сном. – Понравился?

Лиза, изобразив восхищение, с готовностью подняла большой палец вверх. Она, пожалуй, могла бы принять этого чужака, только бы мама каждый день целовала её на ночь.