Вы не авторизовались

Великий нефритовый путь бесплатное чтение

Скачать книгу

В основу повести легли исторические документы, дневники исследователей, архивные материалы. Тексты цитируются с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Глава 1
О чём рассказал академик Павлов

В «Венском кафе», что расположилось на перекрёстке двух старых городских променадов, за крайним столиком у огромного, во всю стену, окна беседовали двое. Один, на первый взгляд, ничем не примечательный человек почтенного возраста – академик Матвей Поликарпович Павлов – был очень знаменит в научных кругах. Разумеется, в заведении никто об этом знать не мог. В конце концов, не повесишь же на нём табличку – «Первооткрыватель сибирских алмазов». Да и вообще, все первооткрыватели в жизни люди малозаметные и не всегда публичные. Титулованный геолог исходил всю Сибирь и Дальний Восток, проведя большую часть жизни в странствиях по диким степям Забайкалья, по вечной мерзлоте Якутии, где минус пятьдесят не такая уж и редкость, по приморским гольцам, где когда-то совершал свои путешествия Арсеньев, по Приангарской тайге, Саянским горам… И он всегда утверждал, что среди гор, рек и таёжных распадков[1]чувствует себя несравненно лучше, чем даже на уютных улочках любимого города. Ну суета же! Асфальт и «голые» проспекты, с которых вырвали деревья с корнем. Теперь у дворников работы поубавилось – листвы на променадах нет. А ветру скучно – совершенно нечего гонять по улицам.

В почтенном академике Павлове что-то было от сказочного старичка-лесовичка: седая борода лопатой, кургузый пиджачишко, растоптанные сандалии и кепка – старая, выцветшая, видавшая-перевидавшая виды, такие обычно берут с собой на рыбалку или «по грибы, по ягоды». При своей академической зарплате, гонорарах и премиях Матвей Поликарпович мог бы, конечно, и приодеться. «Так ведь в горы в запонках не ходят», – любил повторять он.

Бывалого, уверенного в себе человека с твёрдым характером, конечно же, выдавал взгляд! Взгляд особый – основательный, твёрдый. А кому ещё откроются эти самые алмазы в вечной мерзлоте, которую он не любил в любых её проявлениях, начиная от морозильной камеры в холодильнике и заканчивая той самой, что пронизала недра Якутии, где он, собственно, и обнаружил богатства для отечества. А вот тепло и солнышко Павлов, наоборот, обожал; сетовал, что ему теперь до конца жизни не согреться. Вот и сейчас академик устроился у окна-линзы, через которое светило даже в такое ранее время приятно греет.

Его собеседник – известный археолог, профессор Трифон Петрович Воротягин. Типичный городской интеллигент. Одет с иголочки: в больших очках, безукоризненном костюме и даже, несмотря на неформальность встречи, при галстуке и… запонках. Ну в самом деле, часто ли можно встретить в столь ранний час в кафе человека при галстуке, запонках и обуви ручной работы, да к тому же в рубашке роскошного рыжего цвета! Профессор был худощав, высокого роста, с пышной шевелюрой, слегка посеребрённой сединой. А ещё у него была очень хорошая улыбка, располагающая и подкупающая той открытостью и добротой, которую ни за что не изобразить при желании или по случаю.

Дружили собеседники давно, ещё со студенческой скамьи, когда факультеты были небольшими и студентов по отдельным дисциплинам нередко объединяли в потоки. Там они и познакомились. Это были лекции по общей геологии, без которой будущим археологам, а тем более исследователям земли, никак нельзя.

Матвей Поликарпович был постарше Трифона Петровича, учиться начал после службы в армии, а потом ещё поработал в геологических экспедициях и получил диплом геолога к тридцати годам. Трифон Петрович в альма-матер тоже попал не сразу, после школы отработал год на маленьком заводике со смешным названием «Металлобытремонт», в недрах которого делали всё – от пуговиц и пошива брюк до ремонта музыкальных инструментов.

Будущий академик всю жизнь оставался жаден до знаний и частенько приходил на исторический факультет послушать профессоров истории о древнем человеке, который облюбовал здешние места тысячи лет тому назад. Трифон Петрович тоже расширял свои познания и частенько заглядывал в геологические лаборатории и минералогический музей университета.

Потом, когда учебные залы сменились полевыми сезонами, а встречи стали редки и случайны, они обменивались, главным образом, телефонными приветами да редкими письмами. Несколько раз ездили в совместные экспедиции. Но и после, когда пути-дорожки окончательно развели их по разным маршрутам, не теряли друг друга из виду. Слали друг другу эсэмэски, фотографии с мест событий, когда была связь, но, бывало, и встречались, как в этот раз.

В этот раз по инициативе профессора. Его озадачили в ректорате непростыми вопросами, и ему нужно было получить консультацию у геологического гуру.

– Такое дело, дорогой мой академик. Китайцы, как ты, наверное, слышал, выдвинули идею возрождения Великого Шёлкового пути. Только вместо караванов, верблюдов и осликов полетят современные поезда и фуры.

Идея отличная – веками товарообмен шёл этим самым путём. Даже по современным меркам гигантский проект. Все были при деле, все зарабатывали на торговле, гостиницах, то бишь караван-сараях, погрузке-разгрузке, доставке и много ещё на чём. Потом он себя исчерпал, как сказали бы сегодня, в силу геополитических подвижек и технического прогресса. А вот теперь путь-дорожка всплывает вновь.

Наша территория формально в Великий Шёлковый путь не попадала. Но! Кроме «магистрали» было множество ответвлений – волоков, переправ, по которым к главному пути тоже доставляли товары и услуги. И кстати, до того, как появился Великий Шёлковый путь, торговля и сообщения шли по Великому Лазуритовому пути, а после него – по Великому Нефритовому пути. Вот они-то к нам были поближе.

– Ещё бы, нефрит в нашей земле и воде! Какая красивая история, Трифон Петрович! Великий Нефритовый путь!

– Красивая – не то слово! Что такое Великий Нефритовый и Шёлковый пути? Семь тысяч километров из Китая в страны Средней и Передней Азии. Есть сведения, что этот путь действовал уже в каменном веке – в тот момент, когда на территории Евразии появились первые кочевые народы. Однако некоторые наши коллеги утверждают, что Великий Нефритовый существовал ещё раньше – порядка семи тысяч лет назад. И эта торговая артерия связывала между собой земли Азии и Европы!

– Трифон Петрович, давай-давай, прочти мне маленькую лекцию, ты же знаешь, как я люблю слушать твои байки. Я весь внимание!

– Ну байки не байки, а для общего сведения будет полезно, – серьёзно заметил профессор. – О ткуда тебе, «полевому волку», знать, что первая информация о Нефритовом пути найдена в трудах знаменитого греческого историка Геродота, который ссылался на ещё более древний источник – труды Аристея, в которых рассказывалось о длинном торговом пути, проходящем через восточные берега Азовского моря и ведущем прямо в Центральную Азию.

Но есть и другие утверждения. Учёные, географы и путешественники прознали, что к середине II тысячелетия до н. э. сложился Великий Нефритовый пояс, притянувшийся по лесостепи от Восточной Сибири до Волго-Камья.

А в последние годы стали утверждать, что Нефритовый путь шёл в широком направлении из Прибайкалья на запад, по лесостепному «коридору» вдоль современной Транссибирской железнодорожной магистрали, пересекал Обь близ устья Томи, Иртыш в устье Оки.

Наши археологи, те вообще высказали идею, что Нефритовый путь соединял глазковскую культуру Прибайкалья[2] с сейминско-турбинской культурой Волго-Камья[3].

– То есть Южную Сибирь и Восточную Европу? Интересно, очень интересно!

– Да, представь себе, изделия вывозились из Сибири в Восточную Европу, считай, на запад. Кроме того, из Прибайкалья путь шёл и в Азию в шан-иньский Китай[4]. Так культура Сибири воздействовала на синхронные культуры Восточной Европы на западе и Китая на востоке.

В середине I тысячелетия до нашей эры Лазуритовый и Нефритовый пути стали сливаться, чтобы превратиться в Шёлковый. Поменялись предпочтения покупателей, валюта стала другой – был нефрит, стал шёлк. Экспорт и импорт в глобальном масштабе!

Две ветки пути работали как часики. Северная дорога шла из Северного Китая через Памир, Фергану, Нижнюю Волгу, Чёрное море. Южная – опять же из Северного Китая через Яркенд, Памир, Бактрию, Ближний Восток и Индию. Фактически эти дороги являли собой огромную транснациональную компанию, где тысячи и тысячи людей занимались отдельными операциями на основе разделения труда. Опять караван-сараи, склады, переводчики, проводники, транспортные услуги, носильщики, кузнецы, разбойники опять же… Даже не буду перечислять, сколько профессий обслуживали путь.

– Слушай, Трифон Петрович, судя по твоему интересу и осведомлённости, это как-то связано с нашими бескрайними сибирскими просторами и археологическими находками?

– Какой догадливый, однако, академик! Естественно! Вопервых, раз китайские промышленники продвигают новый проект, не исключено, что он как-то выйдет на Транссиб, и нам надо «всё знать», а значит, без истории никак. А зачем нам всё знать, академик?

– Потому что, как сказал Геродот, «история – учительница жизни».

– Молодец, садитесь, пять! Во-вторых, промежуточные пути! Это тоже наши территории. В-третьих, не исключено, что снабжение, так сказать, подтоваривание самого Шёлкового пути шло из сибирских территорий, что само по себе крайне любопытно: как и чем снабжали мы Великий Нефритовый, а потом и Шёлковый пути. В-четвёртых, в шестом веке на какое-то время Тюркский каганат взял Великий Шёлковый путь под свой контроль. В-пятых…

– Стопочки-стопочки. А почему ты, Трифон Петрович, постоянно делаешь упор на нефрит?

– Конечно, нефрит! Так это и есть в-пятых. Ну, так сказать, археологический интерес. Практически во всех погребениях каменного века и более позднего периода мы встречали кольца, пластинки, полукольца из нефрита. Не случайно ведь он ценился в самом Китае на вес золота. Мы хотим по возможности проследить его историю, понять, был ли он как-то связан с Нефритовым путём. Ведь если поставки этого валютного материала шли в том числе и отсюда… Нет, ну в самом деле, ведь вполне возможно, его добывали в наших горных территориях, по руслам наших горных рек. В местах, где есть нефрит, нас могут ждать не менее интересные археологические находки.

Шёлком в наших краях совсем или почти не пахнет, а вот нефритом китайские купцы могли здесь пробавляться.

– Значит так, дорогой мой профессорэ, я больше по прозрачным камешкам дока, но кое-что могу сказать и о нефрите. Так сказать, пройдусь по азам общей геологии. Запасся терпением? Ты выпустил джинна из бутылки! Буду занудничать, нет у меня твоего лекторского таланта, напрочь отсутствует, растерял, шатаясь по вечной мерзлоте. При минус сорока-пятидесяти не до лекций было… Чем больше молчишь, тем реже простужаешься.

– Не напугал, жги, дорогой. Академикам везде у нас дорога. Весь во внимании.

– Начну с того, что существует Сибирская нефритоносная провинция. Это в границах Саяно-Байкальской горной области.

– Уже тепло, получается, нефрит водился и водится.

– Да! Если говорить геологическим языком, то эта провинция является частью южного обрамления Сибирской платформы.

– Получается, что юг Байкала в деле?

– И юг, и север, и северо-восток. Предположим, что южное направление для Нефритового пути не очень перспективное. Разве что караваны перевозили камень кружным путём. А вот на северо-востоке, в Байкало-Витимской области, пожалуй, поискать следы можно. Если я ничего не спутал, наш брат геолог выделил даже Витимский нефритовый район. Кстати, поскольку ты предупреждал, что разговор будет о нефрите, я по случаю прихватил геологическую статью автора Прохора. Чудное название – «Белый нефрит Восточной Сибири».

– А фамилия у автора есть?

– Так это и есть фамилия.

– И что же там чудного?

– А вот послушай пару абзацев. Так, ага, вот… «Во многих районах мира необъяснимая привязанность человека к нефриту привела к формированию настоящих нефритовых цивилизаций».[5] Ну тут он маленько хватил лишку. Я, во всяком случае, о цивилизациях не слышал… Дальше читаю: «Первые находки светлоокрашенного нефрита в среднем течении р. Витим относятся к сороковым годам XX века.

В 1944 году Ю. К. Дзевановским в нижнем течении р. Калар (правый приток Витима) в 24 км от устья, в урочище Топор, найден валун фисташково-зелёного нефрита размером 35×20×7 см, а два года спустя о подобной находке в нижнем течении р. Ципы (левый приток Витима) сообщил В. П. Селиванов.

Это событие тем более удивительно, что в те годы геологическая служба Советского Союза была ориентирована совсем на другие виды полезных ископаемых, и оно могло состояться лишь благодаря высочайшему профессионализму того поколения геологов.

Тридцать лет спустя – в 1975 году – иркутский геолог М. И. Грудинин при проведении научно-исследовательских работ в среднем течении р. Витим обнаружил многочисленные валуны и гальку светло-зелёного нефрита в аллювиальных отложениях. Открытие оказалось своевременным и явилось отправной точкой для целого ряда последующих открытий, совокупность которых и привела к созданию минерально-сырьевой базы светлоокрашенных нефритов в России – Витимского нефритоносного района, объединяющего несколько месторождений и проявлений.

В 1976 году для проверки заявки М. И. Грудинина экспедицией «Байкалкварцсамоцветы» была создана Шаманская (позднее Витимская) поисковая партия. На первом этапе работ сработали стереотипы. В качестве основного поискового объекта по аналогии с Восточно-Саянскими месторождениями нефрита был определён Шаманский ультрабазитовый массив. Результаты поисковых работ оказались отрицательными. Параллельно велись маршрутные поиски по основным водотокам района с целью прослеживания ореола распространения валунов нефрита». Ну как?

– Дальше читай. Как – интересно и познавательно.

– Слушаюсь и повинуюсь, мой добрый друг-профессорэ. «По результатам работ 1976 года подтверждена нефритоносность р. Витим и установлена нефритоносность р. Бамбуйки – его левого притока. При этом ореол распространения нефритов был прослежен на десятки километров от её устья, и стало понятным, что коренное месторождение нефрита расположено именно в её бассейне». Так, это пропускаем, это тоже… Вот: «В 1978 году поисковые работы были продолжены. Основным вновь стал валунный метод поисков. При проведении маршрутов тщательно изучался вещественный состав аллювиальных отложений, и валуны светлоокрашенного нефрита были прослежены по р. Буром – правому притоку Бамбуйки, а площадные поисковые работы в верховьях р. Буром дали положительный результат и было наконец открыто первое в России коренное месторождение светлоокрашенного нефрита». Это тоже пропускаем – тут не всякий геолог разберётся… Ага, вот ещё: «В 1979 году рабочими Витимской партии братьями Федотовыми Михаилом и Александром валуны белого нефрита были найдены в нижнем течении р. Голюбе (левый приток Бамбуйки)…

Параллельно в 1980–1983 гг. продолжались поисковые работы на нефрит в нижнем течении р. Ципы и среднем течении р. Витим. В результате их проведения было открыто три небольших проявления светлоокрашенного нефрита: Воймаканское, Хойтинское, Александровское и, как завершение этапа общих поисков, Кавоктинское месторождение – наиболее значимое из всех к настоящему времени известных».

Потом была ещё одна геологическая экспедиция, это уже в девяносто первом году. На этот раз в бассейне реки Дело, правом притоке Калара, обнаружили валуны и гальки светлоокрашенного нефрита.

Если следовать хронологии, то в две тысячи втором году в южных отрогах Удоканского хребта открыто Удоканское проявление светлоокрашенного нефрита.

– Я ещё что-то слышал о Хойтинском месторождении.

– Ещё бы! Нефрит этого месторождения отличается высоким качеством…

– Воистину золотая земля!

– Там, кстати, экспедиции капитана Иванова и лейтенанта Белкина работали до революции. Белкин, между прочим, был хорошим художником.

– Это же участники гидрографического отряда Дриженко, который в начале прошлого века изучал Байкал?

– Он самый. Начальник отряда полковник Дриженко, впоследствии генерал, был выдающимся исследователем. Его направили сюда в преддверии строительства Транссиба. Собрали огромный материал. Время от времени, особенно в период завершения навигации, отряды уходили за пределы Байкала изучать прилегающие территории. Вот отряд Иванова и получил такое задание в интересах ленских золотопромышленников. Как завозили грузы на прииски? От Иркутска до Жигалово, потом по рекам Лене и Витиму. Длинная дорога, дорогая доставка… Вот и искали возможность сократить путевые издержки. Оказалось, что если пробить путь с Северного Байкала на Витим, дорога может быть сокращена на семьсот вёрст[6]! Ну и отправили поискать, так сказать, волок с Верхней Ангары на Витим.

Тебе, Трифон Петрович, несказанно повезло с таким другом как я. Есть у меня рукопись – дневник капитана Иванова. Могу по дружбе дать для ознакомления.

– Вот это да! Премного благодарен, Матвей Поликарпович! Царский подарок.

– Академический!

– Не сочти за труд, прихвати с собой, если на мою лекцию в музей пожалуешь намедни. Приглашение я принёс, вот, держи. Будем с молодёжью докладывать, как полевой сезон прошёл.

– Обязательно буду. Тебя дальше по части нефритов образовывать, или хорош, утомился?

– Ничего, выдержу. Образовывайте дальше, уважаемый академик.

– Так вот, нефрита в нашей благословенной области и примыкающей к ней Бурятии много, ну очень много. Если бы мы с тобой вышли на маршрут, я бы повёл тебя к Оспино-Китойскому массиву. Это, между прочим, зона регионального глубинного Китойского разлома.

Далее упомянем Харанурский массив, расположенный в бассейне верхнего течения реки Урик. Именно там были открыты Харажалгинская нефритовая жила, а позднее Уланходинское месторождение. Здесь нашли уникальный по цвету камень, он был светло-зелёный, почти молочного оттенка! Ну очень дорогой! Ты когда-нибудь видел камень такого цвета? Впрочем, откуда! Я и сам такой уникум не наблюдал, только по рассказам слышал.

Ладно, теперь двинемся в направлении Джидинского нефритоносного района, на юго-запад Прибайкалья. Одно из месторождений нашли в Хамархудинском массиве.

И, наконец, Витимский нефритоносный район. Говоря геологическим языком, он является составной частью Байкальской складчатой области. Простите, профессор. Вы знаете, что такое складчатая область? Откуда вам знать, гуманитариям.

Профессор зыркнул на академика. Тот виновато улыбнулся:

– Шутка, понял, беру свои слова обратно. Ты же у нас археолог, значит, в геологическое прошлое земли погружён. Но на всякий случай поясню на примере, а не по-научному, чтоб ты с ума не сошёл…

Академик взял салфетку, смял её и положил перед профессором.

– Ну вот, типичная складчатая область. Считай, что эта салфетка – участок земной коры, в пределах которого слои горных пород смяты в складки. А гигантский двигатель, который приводит в движение земную кору – тектонические процессы. Понятно?

– Более чем, так образно! – профессор ткнул пальцем в бумажный аналог.

– Отлично, приятно иметь дело с культурным человеком. Хо-ро-шо. Двигаемся дальше. Месторождения нефритов были обнаружены в Парамском поясе, который в свою очередь охватывает с северо-востока Северо-Муйскую глыбу, а на юго-востоке прослеживается между Южно-Муйской и Таксимской глыбами.

– Прямо БАМом повеяло!

– Ты был в тех краях? Северо-Муйский тоннель, Таксимо… Романтические имена.

– Бывал наездами, толком поработать не дали. Гонки, сроки, сдаточные объекты…

– У меня та же история. Начальник треста приглашает, вроде как давно не виделись, чайку попьём. А под лимончик и рюмочку: «Партия сказала к такому-то сроку открыть». И надо ж было, открывали.

– Великая сила – сроки и планы, а ещё сила организующая и направляющая.

– Я от этой силы в тайгу на пять лет сбежал. Но что-то в этом было. Расслабляться не давали точно, – вздохнул Павлов.

– Опиши всё в мемуарах, вместе поплачем и посмеёмся.

– Однако обхохочемся сквозь слёзы! Ладно, пойдём дальше. Недавно в Средне-Витимской горной стране обнаружили коренное месторождение светлоокрашенного нефрита. Потрясающий цвет. Китайские резчики обзавидуются.

– Правильно ли я понял, Матвей Поликарпович, что месторождения нефрита расположены главным образом в Сибири?

– Так точно, Трифон Петрович!

– Стало быть, в четырёх районах – Западно-Саянском, Восточно-Саянском, Джидинском и Витимском?

– Ты был внимателен. В виде бонуса добавляю к твоим знаниям ещё кое-что. В наиболее подходящем для вас районе – Витимском – месторождения нефрита двух типов, и потому там выделены два пояса – Байкало-Муйский и Верхнее-Витимский.

Да вот ещё что, Трифон Петрович, это очень важно. В Восточно-Саянском нефритовом районе все промышленные месторождения сосредоточены в Оспино-Китойском массиве и Харанурском. Оспинское самое крупное со времён СССР. Здесь на площади пяти квадратных километров коллеги открыли шестнадцать нефритовых жил. Если захочется и там «покопаться» – ваш путь в верхнее течение реки Ильчир или к истокам ручья Северный на правом склоне горы Графитовой.

– Какие чудесные имена! Слушай, Матвей Поликарпович, я вот подумал, а ведь алмаз может позавидовать нефриту… Этот зелёный камешек сыграл выдающуюся роль в истории древнего человека – как археолог ответственно заявляю. Страшно сказать, сколько времени потерял бы наш пращур, не открой он нефрит, который одинаково хорошо рубил, колол, резал! Всякий раз, находя артефакты, думаю: может, природа не случайно подбросила этот материал человеку? Вязкий, прочный, прекрасно полируемый… Он давал людям всё, что требовалось на тот момент.

– Сейчас запоёшь, однако. На стульчик заберись. Хоть публику повеселишь, я с кепкой по кругу пойду…

– Надо, так и запою, подумаешь. После тех находок, о которых буду докладывать, дело с музеем двинулось. Сам мэр города за дело взялся. Попомни, турист валом потянется, чтобы на эти уникумы взглянуть.

– А если рядом ещё и меч курыкан повесить, – хохотнул академик.

– Ох, и шутник вы, батенька. Слушай, давно хотел спросить, это правда, что, когда вы алмазы открыли, гульба шла три дня без продыху?

– Врут, конечно. Неделю гуляли! Всё-таки алмазы для страны! Не грех!

– Не грех, – согласился Трифон Петрович. – Ну вот и я, если что, запою.

– М-да, копать вам не перекопать, там ведь тоже и мерзлота, и грунт тяжёлый.

Профессор посерьёзнел и согласно кивнул.

– И вот ещё что. Про нефрит, я так понял, вопрос не праздный. Ищите валуны и окатыши в руслах рек. Искатели нередко так и работают. Идут вдоль русла, петляют по бережку, по притокам, ключикам…

– А ещё каменный материал островов, кос, стариц[7], отмелей изучать будем. Если нефритовая галька попадается или камни покрупнее, то, значит, и месторождение может приоткрыться.

– Ишь ты, начитался!

– Есть с кого пример брать. Ты-то вот, как я погляжу, в байкаловедение полез. Рукопись капитана Иванова где-то сыскал.

– Потому что интересно.

– Вот!

…Они ещё долго вели разговоры, вспоминали университетскую жизнь, учителей и делились впечатлениями от очерков Вигдора Борисовича Чижевского про то, как был найден курыканский меч.

*****

В библиотеке местного краеведческого музея было людно. Впрочем, она редко пустовала, хотя мало кто из непосвящённых догадывался, что в этом небольшом двухэтажном здании из красного кирпича располагалось уникальное собрание книг, карт и рукописей географического общества.

Обычно камерная зала (сюда, как правило, приходили не только поработать, но и пообщаться) была полна. Сегодня публика набилась учёная, солидная. А по тому, как дружески и мило шло общение, нетрудно было догадаться, что все давным-давно знакомы.

В этот раз обещалась археологическая сенсация. Любая сенсация всегда приносит больше вопросов, чем ответов, а загадок и гипотез хватило бы ещё на несколько вечеров и обсуждений.

– Послушайте, уважаемый, – г орячился худощавый, небольшого роста профессор истории Миклушевский, обращаясь к академику Павлову. – Отчего они выбрали такой маленький зал? Уже не продохнуть!

– Не переживайте так, – ответствовал Павлов. Он дружески похлопал Миклушевского по руке. – Сенсации, голубчик, должны произноситься в замкнутом пространстве, дабы не превратиться в ординарную новость. Послушаем, покричим, поругаемся, обсудим и только потом пойдём разносить по городам и весям… Как считаете, Вигдор Борисович?

– Матвей Поликарпович, трудно не согласиться. Спикеры серьёзные, авторитетные. Уж если сам Трифон Петрович, Герман и Михаил, простите, Герман Германович и Михаил Петрович шепнули, что будет «нечто», спорить не о чем. Место выбрали самое подходящее, так сказать, намоленное веками.

Миклушевский пожал плечами и, не найдя союзников, пересел.

Академик махнул рукой:

– И пусть идёт. Вечно всем недоволен. Голубчик, Виг-дор Борисович, после ваших очерков все только и говорят о курыканах. Найденный меч – большое открытие, настоящая сенсация. – Академик хитро подмигнул, приблизился к собеседнику и зашептал почти на ухо: – Неужели доблестные археологи раскопали что-то ещё?! Признавайтесь немедленно, сгораю от любопытства.

Вигдор улыбнулся:

– Матвей Поликарпович, честное слово, не знаю. Скоро услышим. Ума не приложу, чем они будут удивлять сегодня. И кстати, вас ещё можно удивить?

Павлов пожал плечами:

– Об этом знает только наша дражайшая супруга, Ольга Анатольевна. Она всё знает! Помнится, когда я поехал в сто первую экспедицию на поиски алмазов, все иронически улыбались. В глазах у доброжелателей читалось как на бумаге: «Павлов умом тронулся, неровен час, поедет на Лену изумруды добывать. Откуда здесь, в Сибири, алмазы? Никогда ведь не находили. Супруга наша дражайшая, Ольга Анатольевна, сказала: сдаётся, в этот раз найдёшь. И что вы думаете, мы взяли и нашли! Потому что наука говорила: вполне себе камушки могут быть! А Ольга Анатольевна, та и вовсе уверена была – именно в этот раз. Вот и с нефтью то же самое случилось. Откуда, мол, нефть в Сибири – а вот оттуда, от верблюда. Трифон Петрович заслужил большое открытие. Я вам по секрету скажу, открытие постепенно складывается, формируется, так сказать, по чуть-чуть. Его не только предположить и предугадать надо, его ещё вынянчить нужно суметь.

Прошу прощения, а юная дама рядом с вами, не та ли самая Селина Ивановна, которую в очерках вы представили как первооткрывательницу курыканского меча?

«Юная дама» немедленно отреагировала:

– За комплимент отдельное спасибо. Собственной персоной, та самая.

– Польщён, глубоко польщён находиться рядом. Вы вошли в историю науки.

– Да что вы, что вы, это же дело случая.

– Знаете, всё случайное – цепь неслучайностей. Я, к примеру, к своим камушкам шёл долго. Всё вокруг да около ходил. Никто не верил, что в якутской вечной мерзлоте они спрятались. Но в один прекрасный моментик – опа-опа, Америка-Европа….

Улучив момент, Селина шепнула Вигдору:

– Начальника, это кто такой рядом с тобой?

– Самый богатый человек в мире.

Селина недоверчиво окинула взглядом соседа:

– Что-то не очень он смахивает на миллиардера!

– Наши современные богачи такие.

– В чём его богатство?

– Так в камушках.

– Это как?

– Господи, первооткрыватель якутских алмазов, Павлов это!

– Да ты что! Точно?

– Точнее не бывает!

От такого известия Селина забыла, где она находится, и, наклонившись к Павлову, прошептала: «Почём нынче бриллианты для народа?»

Павлов растерялся, даже не поняв, о чём его спрашивают. Хорошо, что Вигдор, зыркнув на Селину, прошипел: «Тсс. Ему как главному хранителю всех алмазов страны запрещается говорить на эти темы».

– Да-да-да, – подыграл Павлов. – Т ак сказать, государственная тайна. Нельзя, милочка, при всех…

– А-а-а, поняла, Вигдорик, – снова зашептала Селина. – У него хотя бы машина с водителем есть?

– А то как же. Всё-таки академик – почёт и уважуха немереная.

…Профессора Воротягина встретили аплодисментами. Эти «научные» хлопки совсем не похожи на театральные или те, которыми встречают модных исполнителей. Эти – предвестники жарких дискуссий, всполохи надвигающейся грозы, в них непроизнесённые вслух вопросы и сомнения, которые в таком кругу почти невозможно сдержать. По аплодисментам учёных можно почти безошибочно угадать – знак ли это поддержки и дружеского одобрения или иронического отношения к докладчику. В аплодисментах, которые расточались сейчас, Вигдор уловил временную нейтральность. Вынужденное отшельничество Воротягина после истории с уходом из университета, жизнь вдали от города, открытия, сделанные им в последние годы, конечно, вызывали большой интерес. С одной стороны, Трифон Петрович приобрёл ореол научного изгнанника, а с другой – триумфальное возвращение после экспедиции к курыканам и бесценные находки…

Следом за профессором шли его ученики Герман и Михаил, известные в научной среде археологи.

Трифон Петрович взял из первого ряда стул, развернул его спинкой к залу и устроился напротив притихшей публики.

Академик Павлов удовлетворённо охнул:

– Начало обнадёживает, Вигдор Борисович. Ишь, неформал какой, уселся как какой-нибудь аспирант недозащищённый.

– Простите, отвык от трибун, – чуть улыбаясь, сказал профессор. Герман и Михаил устроились рядом, явно чувствуя некоторую неловкость от настороженного внимания зала, в котором почти все – знакомые и коллеги.

На какое-то мгновение наступила тишина. В ожидании доклада, не сговариваясь, все старались не нарушить этой тишины даже шёпотом, даже скрипом старых венских стульев, которые сохранились в библиотеке с неизвестно каких времен. Но вот профессор что-то шепнул Герману, тот в свою очередь подал кому-то знак. Свет погас, и вспыхнуло яркое белое пятно экрана, на который откуда-то с потолка бил луч проектора. Луч рассеивал темноту в зале, добавляя таинственности и загадочности. Оставалось только гадать, что появится вместо белого пятна…

Наконец профессор взял микрофон. Слова, влетавшие в него и исходившие откуда-то с боковой кулисы мягким, приятным, кто-то сказал бы – «бархатным баритоном», ощущались объёмом и какой-то торжественностью заставляли почувствовать, что здесь и сейчас будет произнесено нечто необычное и важное.

– Уважаемые коллеги, я уж и не помню, когда мы встречались и обменивались настроениями. Сердечно всех приветствую. Сегодня сообразим с коллегами на троих (в зале послышался лёгкий смешок). Герман Германович и Михаил Петрович! Кто не знает этих бравых археологов?

Аудитория ответила скрипом двигающихся стульев и перешёптыванием.

– Отлично. Начну без долгих вступлений. Мы живём на восточно-сибирской земле, которую наши пращуры стали осваивать не менее пятидесяти тысяч лет тому назад. Они, конечно, полюбили её. Эта любовь случилась…

– В каменном веке, – не выдержал Миклушевский.

– Совершенно с вами согласен. Конечно, именно в каменном веке. Нетрудно догадаться, почему. Ландшафт и климат! Водные пути позволяли передвигаться в поисках добычи и возвращаться на стоянки. Плоские горы, богатые леса, реки и озёра давали обильную пищу. Люди и после смерти не хотели расставаться с этими местами, судя по тому, сколько захоронений обнаружено вдоль берега Ангары и в городской черте. Получается, в те древнейшие времена человек здесь проживал постоянно. Ещё одно замечание: наши пращуры, пожалуй, были модниками.

В зале заулыбались и зашушукались.

– Именно так! Археологические раскопки явили на свет украшения, как говорится, на любой вкус и кошелёк. При раскопках в городском парке мы обнаружили, к примеру, артефакты неутилитарного назначения. Я имею в виду грушевидную подвеску из талькита с насечками по ребру, обломок браслета из талькита и другие находки… А теперь прошу вашего внимания. Взгляните на этот слайд.

На секунду белоснежный экран погас, а когда изображение вернулось, кажется, все в зале ахнули и наступила звенящая тишина. Слышно было только шум проектора.

Молчал и лектор, давая возможность оценить изображение. Прошло ещё какое-то время, но по-прежнему все словно бы в оцепенении смотрели на экран в полнейшей тишине.

Профессор взял световую указку и нарушил гробовое молчание.

– Итак, уважаемые друзья, – т оржественным голосом произнёс он, – перед вами ритуально-погребальный комплекс, обнаруженный чуть ли не в самом центре нашего исторического города. Археологи считают, что это преднамеренное захоронение. Дикий волк. Данные анализа говорят, что зверю девять лет, плюс-минус годик. Судя по костяку, волк был огромным. В холке он достигал, по нашим расчётам, метр и двадцать сантиметров. Под брюхом волка в специально сделанном углублении мы видим… череп человека. Такое, – профессор театрально поднял указательный палец правой руки над головой, – такое погребение единственное в мировой археологической практике. И это есть сенсация мирового масштаба. Этому погребению не меньше семи тысяч трёхсот лет.

– Какая громадина, – п рошептала Селина. – П росто чудовище!

Вигдор пожал плечами. Волк действительно поражал размерами, но… череп человека! И возраст захоронения! Больше семи тысяч лет! Удивительная комбинация.

Академик вцепился в руку Вигдора:

– Послушайте, мне кажется или так оно и есть… Сдаётся, что волк защищает череп, ну то есть человека!

Вигдор кивнул головой, он был готов согласиться с собеседником.

В это время Воротягин сказал то, что окончательно повергло всех в недоумение:

– Мы получили данные углеродного анализа. Крепитесь, почтенная публика. Череп старше волка на пятьсот лет!

Миклушевский, не совладав с эмоциями, вскочил со стула и почти прокричал:

– Получается, что первобытный мужик умер за пять веков до смерти волка?! И что? Где всё это время хранилась, так сказать, голова усопшего!? И кто её хранил? Ждали, когда подходящий волк появится? Почему так долго ждали? Пятьсот лет!

Профессор спокойно выслушал Миклушевского и так же спокойно ответил:

– Ни на один из ваших вопросов ответов пока нет.

– А что есть?

– На дне погребальной ямы найдено пятно, окрашенное охрой. Ещё обнаружен кой-какой инвентарь: костяные иглы, кремневое остриё. В общем, ничего особенного, в отличие от других захоронений. В них предметов значительно больше. Очень интересно то, что там множество нефритовых поделок: ножей, наконечников, тесел.

Возникла пауза. Миклушевский продолжал стоять, ожидая, что профессор что-то добавит. Когда понял, что тот сказал всё, что хотел, развернулся к залу и громко заговорил, теперь уже обращаясь к публике:

– Вы понимаете, если лектор прав, то это захоронение вдвое старше египетских пирамид. Но ведь в Египте была великая цивилизация! Получается, в Сибири люди жили задолго до этого. Что ж нам теперь, искать города, каналы, памятники?! Чёрт знает что! Семь тысяч лет! Кость в земле сохраняется в лучшем случае две-три тысячи лет. В лучшем случае. А тут что-то особенное. Вы понимаете? Нет, вы понимаете? Они же сохранились. Окаменели! Не рассыпались. Благодатная почва! Сохранила всё! И вообще, чёрт знает что… Жили мы не тужили, пока это не раскопали. Вся история теперь подлежит пересмотру. Вечно они чего-нибудь найдут…

Зал грохнул от смеха. Миклушевский сразу как-то сник, присел на краешек стула, опустил голову и притих.

– Мне понятна реакция коллеги Миклушевского. Будем искать объяснения этой чудесной находке. Позвольте повторить то, что недавно опубликовали серьёзные научные журналы. Цитирую дословно: «Погребённый волк покоился на левом боку с оттянутой в сторону головой и поджатыми к животу конечностями. Анатомическая целостность не нарушена. В специальном углублении между рёбрами и лапами волка располагался череп мужчины зрелого возраста. В целом создаётся впечатление, что волк своими конечностями должен был прикрывать (оберегать) человеческий череп».

И вот тут зал взорвался, словно пришёл в себя, обдумывая услышанное. Всё, что рассказывал профессор, действительно смахивало на мистификацию.

Снова вскочил Миклушевский, который не мог сдерживать свои эмоции. Он в несколько прыжков оказался у трибуны, выхватил микрофон у Трифона Петровича и шипящим голосом выдохнул:

– Такое соседство где-то ещё встречалось? – и сам же ответил: – Не-е-ет! Приведённые данные о возрасте погребения изменяют все наши представления не только о времени заселения Сибири, но и о прародине Homo sapiens. Но вы уж хотя бы доложили, что всё это значит? Что есть найденное ритуальное погребение? Дайте нам объяснение!

Профессор так же ловко отобрал микрофон у Миклушевского.

– В нашем археологическом полку, кажется, прибыло, а историки отечества, пожалуй, теряют коллегу, – пошутил Трифон Петрович.

– Ничего я не меняю, отечественная история предмет всеобъемлющий. Когда я читал лекции в Польше, Германии и Монголии, слушатели записывали каждое моё слово. Ведь они знают мои труды о Российской империи. И скажу вам, каждая моя встреча заканчивалась овациями! У вас часто бывали овации?

Зал, словно откликнувшись на реплику Миклушевского, долго и громко аплодировал, а потом ещё аплодировал, но уже стоя, то ли профессору, то ли самому Миклушевскому.

– Коллеги, если господин Миклушевский позволит, я продолжу. Спасибо! Я выскажу своё собственное мнение, подчёркиваю, собственное, не основанное на эмпирических данных, а, так сказать, на предположениях, догадках, видениях, если хотите. И я затрону проблему мутуализма, точнее, взаимного мутуализма. В данном случае человека и животного – человека и собаки. Нам известно, что классическая история человеческого мутуализма началась… ну, скажем, тридцать-тридцать шесть тысяч лет тому назад. Но только примерно в промежутке одиннадцать-шестнадцать тысяч лет назад, когда были одомашнены собаки, мутуализм стал успешным. Палеолитические охотники и отдельные экземпляры волчьих стай стали понимать друг друга, и они стали полезны друг другу. Волкам было выгодно, да-да-да, именно так – выгодно жить рядом с охотниками, получая остатки пищи, а палеолитики вовсю пользовались природными навыками животных следопытов и охотников. Вполне возможно, именно тогда началась совместная эволюция людей и собак, которые произошли от ныне вымершего предка серого волка. Марк Бертнесс считает, что, как только отношения переросли во взаимозависимость, тандем верного стайного животного с острыми обонянием и зрением и обладающего изобретательностью и инструментальными технологиями человека обеспечил успешную защиту и добычливую охоту на более крупную и опасную добычу, такую, как мамонты, медведи и крупные кошки.

Профессор замолчал, оглядел аудиторию и продолжил:

– Я согласен с предположением, что совместная охота человека и одомашненной собаки позволила достичь гораздо большего, чем любой из этих видов мог достичь самостоятельно.

Так что, уважаемые коллеги, если хорошенечко подумать, может быть, даже и пофантазировать, то уникальной иркутской находке найдётся вполне научное объяснение.

Как известно, у многих сибирских народов существовал культ собак-проводников в страну усопших. Несколько лет тому назад на острове Ольхоне наши археологи Герман и Михаил нашли погребение раннего неолита. Вместе с человеком были найдены скелеты двух собак. Герман Германович, расскажите об этом эпизоде.

– Трифон Петрович, благодарю за предоставленную возможность. Действительно, мы с Михаил Петровичем нашли такое погребение. Как известно, древние люди придавали голове сакральное значение. Не исключаю, что существовал особый собачий культ. Скифы, сарматы, тюркские племена считали, что голова врага делает сильным того, кто обладал ею после гибели соперника. А уж если речь, к примеру, шла о шаманах и вождях! Такой, с позволения сказать, военный трофей считался бесценным.

Известно также, что если после смерти вождей племя покидало земли, оно забирало голову предводителя с собой. Её торжественно хоронили на новом месте, таким образом освящая территорию, на которой отныне племя будет кочевать.

Напомню легенду северных хингинских бурят. Когда им пришлось вынужденно переселяться из Монголии по причине постоянных набегов манчжуров на берега Ангары, умер вождь и шаман Буртэ-Убугун. Его похоронили в Саянах, но голову взяли с собой, чтобы предать земле на новой родине. Через много лет в каждой юрте хингинских бурят был свой онгон-идол, сделанный в виде головы Буртэ.

Миклушевский снова поднял руку и, не дожидаясь приглашения, перебил докладчика:

– Как говорит современная археологическая наука, жившие здесь люди каменного века исчезли около четырёх с половиной – пяти тысяч лет назад. Это те самые представители китойской культуры, могильники которых, засыпанные охрой и кровавиком, обнаружили ещё до революции тысяча девятьсот семнадцатого года Овчинников и Витковский. А возраст этого, так сказать, тандема, – Миклушевский показал пальцем на экран, – почти в два раза больше?!

– Так точно, коллега Миклушевский.

– Но что из этого следует?

– Пока ясно, что мы имеем дело с огромным древним могильником. Ничего подобного в мире не обнаружено. По берегу Ангары и дальше на территории современного города в течение нескольких тысяч лет хоронили людей… Создается впечатление, что их специально привозили в эти места, чтобы предать земле. Загадка на загадке – останки сохранились, хотя в земле они должны были, как вы правильно заметили, исчезнуть естественным способом.

– Вы глубоко погрузились в археологическую науку, – пошутил сосед Миклушевского. – Вам что, в девятнадцатом веке тесновато стало?

– Настоящий историк никогда не замыкается на одном сюжете. Он смотрит в будущее, освоив горизонты прошлого. Когда я читал лекции в Польше, Монголии, Германии, меня…

– Сильно, – пробормотал собеседник, уже жалея, что ввязался в спор с Миклушевским.

– Герман Германович! – попросил слово академик Павлов.

– Добрый вечер, уважаемый Матвей Поликарпович.

– Благодарю за прекрасный вечер. Право, так интересно! Позвольте задать вопрос. Не было ли в захоронении изделий из нефрита?

– В этом конкретном нет. В других были, и в большом количестве – украшения, хозяйственный инвентарь. Особо отметил бы тесла и ножи – прекрасная обработка.

– Да-да-да, спасибо. Если позволите, забегу к вам побеседовать, дабы не отвлекать высокое собрание.

– Всегда вам рады, Матвей Поликарпович, всегда рады.

Снова вскочил неугомонный Миклушевский:

– Хотел узнать ещё одну вещь. Вы сказали, что погребению более семи тысяч лет. А люди! Люди были похожи на современных?

– По имеющимся данным это, возможно, азиаты особой байкальской расы. Их отличала физическая сила. Крепкие ребята, скажу я вам. Мы, конечно, исследовали череп. Глаза у приангарских жителей раскосые, лица округлые.

Схожесть с представителями монголоидной ветви налицо. Рост от ста сорока пяти до ста семидесяти сантиметров. А вот продолжительность жизни – лет тридцать… И вот ещё что. Демографическая ситуация, кажется, была не очень, я бы даже сказал, кризисная. Судя по всему, женщины рожали мало. Может быть, даже в какой-то момент настало время, когда людей в этих местах не стало или было очень мало.

Если позволите, я процитирую Николая Витковского, археолога и консерватора краеведческого музея, который в девятнадцатом веке изучал этот гигантский некрополь. Так вот он писал: «…Мы имеем здесь дело с кладбищем человека, по всей вероятности, не знавшего металла. <…> Прежде всего мы теперь знаем, что местность, занятая в настоящее время Иркутском и близлежащими окрестностями его, с незапамятных времён служила приютом человеку… Мы вправе заключить, что под ногами нашими покоится не один, а несколько слоёв доисторического человека»…

На этом, коллеги, я позволю закончить своё сообщение. Профессор, возвращаю вам микрофон.

– Спасибо, Герман Германович. Мне тоже добавить особо нечего. Можно завершить официальную часть. Обещаю, что о новых находках, если таковые случатся, мы постараемся оперативно сообщать в печати. А сейчас предлагаю наш вечер продолжить в свободном общении.

…Слушатели и правда расходиться не желали и, разбившись по знакомству и интересам, продолжали обсуждать сообщение Чижевского и другие новости. Один такой кружок образовали Герман, Михаил, Вигдор, Селина, Трифон Петрович и академик Павлов.

– Я так рад видеть вас, мои дорогие первооткрыватели. Ваши очерки, Вигдор Борисович, в археологическом мире вызвали бурю самых разных мнений! О находках написали все известные научные издания. Вообще вспоминаю нашу экспедицию с величайшим удовольствием. Когда ещё такое случится…

– Так скоро, Трифон Петрович, скоро. Вы же сами просили меня спросить у них, – Герман кивнул на Вигдора и Селину, – не присоединятся ли они к нашей новой затее.

– Это правда, друзья, мы были бы очень рады. Селина Ивановна, вы приносите удачу.

– Да вы хоть намекните, о чём речь идет? Куда вы намерены повернуть свои кисти и шпатели? – Селина строго посмотрела на компанию беседующих. Весь вид её, с эффектно выставленной ножкой, непослушной копной белокурых волос, живым взглядом, вкупе со статной фигуркой, словно она всю жизнь занималась спортивной гимнастикой или синхронным плаванием, свидетельствовал, что ответ она получит сейчас же. Юрист Селина всегда должна была быть в курсе дела, когда оно хоть как-то касалось её руководителя. Помощница она Чижевского или нет!

– В Америку…

– Куда-куда? Я не ослышалась?!

– Никак нет, именно туда, в Соединенные Штаты Америки.

Академик хитро улыбнулся, он уже догадывался, о чём пойдёт речь.

– Ну и поворот… Так это визы… Ближайшее консульство в Москве, времени в обрез. Я в растерянности, даже не помню, есть ли у меня заграничный паспорт.

– Мы попробуем в этот раз обойтись без формальностей. Никуда лететь не придётся.

– Ну вот, а я-то подумала. Так и знала, что это розыгрыш. Развели, обманули. Не прощу, первым делом пересолю в экспедиции всю уху, кашу-малашу, чай-компот и салат…

– Ужас какой! Что академик подумает? Он же слышал, какая вы добрая и сердечная, – Герман подмигнул девушке.

– Выкладывайте, Герман Германович, что вы запридумали, где там ваша Америка заякорилась. По порядку, а то у девушки голова закружится от резких поворотов ваших мыслей. Куда вы намерены вести экспедицию?

– На Байкал и в дебри Витимской тайги.

– Америка-то тут при чём? Пока что на ум приходит «Гудбай, Америка, о-о-о!»

– Альбом «Наутилуса Помпилиуса» обещаю взять с собой. Но если серьёзно, уже установлено, что часть захоронений Глазковского некрополя принадлежит генетическим предкам североамериканских индейцев.

– Ну прям Виннету – в ождь апачей, – вырвалось у Селины.

– Апачи, гуроны или семинолы, мы, конечно, сказать не можем, – уточнил Михаил. И добавил: – Пока.

– В городе раскопки идут полным ходом, – продолжил профессор, – а нам бы пройтись по байкальскому бережку, по Верхней Ангаре, до Бодайбо добраться.

– Я совсем запуталась, дорогие мои археологи. А на край земли-то зачем? Профессор!

– Нас очень интересует нефрит.

– Нефрит? Так он в каждой сувенирной лавке лежит. Вам что, мало колечек, кулончиков, хурхоек[8], шариков, квадратиков и… э-э… не буду дальше перечислять. Сами знаете.

– В найденных погребениях мы всё время находим множество нефритовых украшений, разнообразный инвентарь – а ведь рядом месторождений этого уникального камня нет. Он, как утверждает уважаемый, нет, многоуважаемый академик Матвей Поликарпович, лежит в труднодоступных местах, в горах, в речных долинах, там, где бурные реки Ки-той, Урик, Онот, Белая и, конечно, в Витимском районе и Забайкалье… Вы же любите трудности, Селина Ивановна!

– Я? Господи, какое превратное мнение сложилось обо мне после двух поездок. Что дальше-то будет?!

– Коллеги, а не пойти ли нам в лабораторные пенаты? Чайку попьём, поговорим, поспорим, повспоминаем. И покричать можно – ну типа подискутировать, – п редложил Герман. – Через дорожку перейдём и окажемся в родном археологическом подземелье. Там нас ждёт Оля, она уже заступила на экспедиционное дежурство. Нет, ну правда, пойдёмте в наше милое подземелье. Академик, вы с нами?

– Таки да. Чаёк, знаю, вы завариваете правильный.

Селина с улыбкой посмотрела на профессора:

– С вами, дорогие мои, я хоть сейчас на этот ваш Урик-Турик, Витим-Шмитим. А уж в археологический подвальчик вообще без проблем. Ты как, Вигдор, не против?

– Конечно. Давно не виделись, да и дома никого. Марианна в столице, – Вигдор вздохнул. – П омогает готовить выставку по истории шаманизма.

…В лаборатории Оля уже поджидала гостей. На столе было всё для чаепития. Посреди стоял поднос с брусничным пирогом, на двух больших тарелках навалены горкой капустные шаньги и творожные ватрушки. На трёхлитровой банке на белой бумажке, приклеенной поперёк, читалось: «Мёд. Из Бирюлек. Свежий».

– Оля-Коля, привет, дорогие! Как я рада вас видеть. Это кто же такую прелесть испёк? – воскликнула Селина, нагнувшись к пирогам и шумно вдыхая их аромат.

– Это я, – смущённо ответила Оля. – А Коли нет, он в командировке. Поехал свои клинки изучать в собраниях столичных музеев.

– Эх, повезло Коляну, – пробурчал Михаил. – Только гляди, не раскорми его на стряпне – в раскоп не залезет.

Оля, покраснев от комплиментов, взяла большой нож и стала по-хозяйски резать пирог.

– Все к столу, – скомандовала она гостям.

Шумно задвигались стулья, зазвенела посуда, запел свою песенку свисток чайника.

– Какая вкуснотища, – С елина подмигнула Оле. – Т очно Коляну свезло. Оля, бросай свою науку, открывай кондитерскую. Я буду каждый день к тебе приходить за пирогами.

Оля замотала головой:

– У меня другие планы.

– Ой, профессор, что же вы сегодня-то рассказывали и показывали, прям удивительное рядом. Какой волчара! Жуть! А ещё и череп какой! Тоже жуть! – то ли восхитилась, то ли ужаснулась Селина.

Все дружно рассмеялись.

– «Такое-какое», дорогая Селина Ивановна, мы ещё толком не поняли. Только начали работы. Впрочем, сенсации идут одна за другой. Нам явно вас с Вигдором Борисовичем не хватает для придания гласности этим находкам. Комплекс тянет на мировую известность, а денег, как всегда – тю-тю.

– Если вы считаете, что мои скромные заметки помогут, всегда готов рассказать общественности.

– Спасибо, Вигдор Борисович, обязательно воспользуемся вашим пером. В нашем случае история на историю накладывается, даже не соображу, с чего бы начать.

Профессор посмотрел на Германа и Михаила. Но те с аппетитом и, главное, увлечённо уплетали Олину стряпню – им явно не хотелось брать инициативу на себя.

– Трифон Петрович, а начните с Великого Шёлкового пути. А мы подтянемся, вот ещё по кусочку пирожочка, и точно подтянемся, – оправдывался Михаил.

– Согласен с коллегой, – поддержал Герман, тоже не отставая от приятеля в поедании выпечки.

– Парни, видать, сильно оголодали, – расхохоталась Селина.

– Неее, просто вкусно очень.

Профессор махнул рукой:

– Пусть будет Шёлковый путь. Конечно, Великий.

– Так мы шёлк собираемся искать, уважаемые? Вроде как о нефрите разговор шёл, – искренне удивилась Селина.

– Говорим о шёлке, думаем о нефрите, – улыбнулся профессор. – Михаил, перестаньте, наконец, поедать пироги. Никому больше не достанется. Начнём с вас.

– Сейчас, один момент, – чуть было не поперхнулся Михаил. – Ещё один глоточек, ещё один кусочек.

Чашка звякнула о блюдечко. И вдруг все замерли как по команде.

– Все вспомнили то же, что и я? – почти шёпотом спросила Селина.

– Один в один, точно как склянки на «Нибелунге», – подтвердил Вигдор, и все дружно заулыбались.

– Я готов, – Михаил устроился поудобнее, отодвинул тарелки. – Значит, Великий Шёлковый путь. Признавайтесь, кто из вас слышал о нём хоть что-нибудь кроме названия.

Все дружно подняли руки.

– Хорошо. Вы облегчаете мне задачу. Но прежде мы отправимся с вами, как вы думаете, куда?

– К американским индейцам, – пошутила Селина.

– Оригинально, но нет. Кто-нибудь ещё?

– Да что ты, милый, людей пытаешь, – нарушил молчание академик. – Поди, в Персию хочешь нас спровадить!

– Нет, ну ясное дело, что академики – люди-глыбы. Но признаюсь, не ожидал. Совершенно точно, в Персию. Но прежде небольшое отступление. Напомню что, прежде чем появился Нефритовый путь, а потом Шёлковый, действовал Лазуритовый путь. Коллеги-археологи не без основания считают, что с третьего тысячелетия до нашей эры этот последний работал исправно. Нетрудно догадаться, что назван он так по имени полудрагоценного камня – лазурита.

С конца второго тысячелетия до нашей эры заработал Нефритовый путь, по которому шла торговля самоцветами, в то время – валютным товаром. И только в первом тысячелетии до нашей эры Лазуритовый и Нефритовый пути постепенно сливаются в Великий Шёлковый путь.

Конечно, время от времени путь немножко вилял – менялись переходы, маршруты на отдельных отрезках, склады, остановки и караван-сараи переносились, строились новые, но две основные трассы выделяются всеми исследователями этого выдающегося торгово-транспортного комплекса.

Итак, южный маршрут: от севера Китая через Среднюю Азию на Северную Индию и Ближний Восток; и северный маршрут – от севера Китая через Памир и Приаралье к Нижней Волге и к Чёрному морю.

А вот между этими двумя маршрутами было множество ответвлений, промежутков, волоков, откуда, я думаю, тоже шли торговые караваны, чтобы влиться в магистраль.

Академик многозначительно посмотрел на Трифона Петровича и тихонько похлопал по плечу. Мол, я тоже говорил про это.

Михаил продолжал:

– И, конечно, тюрки, монголы, гунны. В разное время они контролировали Великий Шёлковый путь. Когда их государства распадались, контроль над отдельными отрезками переходил к новым государствам. В данном конкретном случае – Восточному и Западному Уйгурскому каганатам.

Нефритовый путь обеспечивал поставки этого уникального камня в Китай. В большом количестве нефрит добывали в Прибайкалье, в Присаянье, Приангарье и поставляли, в том числе через Восточные Саяны, оазис Хотан, в Поднебесную.

Ну вот, а теперь направимся в Персию! Великие правители Ксеркс, Дарий, Кир создали могущественную империю. Мы хорошо знаем, что древние римляне покрывали свою империю сетью дорог и умело использовали их в имперских целях. Не менее искусными строителями были и персы. Они тоже создали дорожную сеть и тщательно следили за её состоянием. Их дороги соединяли побережье Малой Азии с Вавилоном, Сузой и Персиполисом. Даже Геродот не прошёл мимо этой истории, когда говорил, что ни снег, ни дождь, ни жара, ни тьма, ничто не мешает скорости доставки сообщений по этим путям-дорожкам.

А ещё в Персии процветали торговля, искусства, науки. И всё бы ничего, но цари не могли утолить жажду завоевания новых земель, и продолжалось это до той поры, пока Александр Македонский не разбил персов и не уничтожил династию великих царей.

Пришло время, когда заявил свои амбиции Китай. Во времена династии Хань началась экспансия, которая расширила границы Поднебесной до современной провинции Синьцзян.

А в степях Монголии и на севере Китая господствовали племена хунну. Кочевники здорово досаждали китайцам, и те, зная об их силе и численности, предпочитали платить дань, но не вступать в вооружённые схватки. В числе прочих товаров подносился шёлк, который использовался для изготовления одежды и белья. Но в конце концов Китаю надоело давать дань и считать хунну сильнее себя. После целого ряда сражений кочевников отбросили от границ, и Поднебесная смогла организовать торговый путь, который впоследствии стали называть Великим Шёлковым. Шли годы, торговля, хотя и медленно, но развивалась. Караваны шли вдоль края пустыни Гоби и проходили через Нефритовые ворота на запад.

– Нет, что вот прямо Нефритовые ворота?

– Так точно, Селина Ивановна. Этим именем называли перевал Юмэнь. Он же Перевал Нефритовые ворота. Фактически проход в Великой Китайской стене, к западу от Дуньхуана в современной провинции Ганьсу. Именно через этот перевал проходил Шёлковый путь.

Ворота воздвиг император Ву из Хань после сто двадцать первого года до нашей эры. Руины этих знаменитых Нефритовых ворот сохранились.

От оазиса к оазису тянулись торговые караваны через пустыню Такла-Макан, горы Тянь-Шаня, Памира. Но главный товар пользовался неизменным спросом, и риск пути оправдывал усилия торговцев. Потом валютой стал шёлк, и рулоны этого тончайшего материала принимали в оплату других товаров и услуг.

Так постепенно на Великом Лазуритовом, Нефритовом и Шёлковом путях возникали новые города, оазисы превращались в удобные перевалочные пункты. Движение караванов по пути между Индией, Персидским заливом и Красным морем становилось всё более и более интенсивным. Шёлковый путь наполнялся купцами, послами, учёными, религиозными странниками…

Михаил выдохнул:

– Моя часть закончена. Далее по истории этих удивительных дорог вас поведёт коллега Герман.

Герман начал без особого вступления:

– Мир в конце третьего – начале четвёртого веков стал меняться. Климат постепенно становился другим. Заметно поднялся уровень морей в Европе. В Аральском море поубавилось соли. Степь тоже менялась. На Тянь-Шане «поехали» ледники. И всё это привело к глобальным климатическим сдвигам. В движение пришла степь… В середине четвёртого века главное племя степи хунну, или гунны, двинулось на Запад. Для них переселение стало вопросом жизни или смерти – они были вынуждены искать новые пастбища. На всю Европу зазвучало имя Алариха, вождя вестготов, предводителя степных племён.

В середине девятого века стало мелькать название «Нефритовые врата», которые, как уже говорилось, стояли на въезде в Китай со стороны Дуньхуана. К тому времени нефрит в Поднебесной прочно завоевал всеобщее поклонение и любовь.

Так постепенно складывалась система караванных путей, связавшая Китай и Средиземноморье.

Напоминаю, Шёлковому пути предшествовал Нефритовый, истоки, стало быть, лежат во второй половине первого тысячелетия до нашей эры. Именно тогда из горных троп и перевалов, речек и ручьёв, степных направлений сплеталась дорога, которая вела из Китая в Центральную и Западную Азию. Нефритовый путь, как впоследствии и Шёлковый, не был прямой вымощенной линией. Образовалось много ответвлений. Одно из северных – Кыргызский путь – вёл в Южную Сибирь.

Добыча и доставка драгоценных и полудрагоценных камней цементировала связи между Ближним Востоком, Центральной Азией и Китаем. В горах Бадахшана добывали лазурит. В верхнем течении Яркенда, в районе Хота-на – нефрит.

Нефрит для Китая, хочу подчеркнуть, коллеги, особо, – национальное богатство. Из него изготавливались государственные регалии, предметы культа, знаки отличия. Обладание им считалось свидетельством богатства и процветания. До того, пока китайский шёлк не завоевал мир, именно нефрит служил валютой.

Герман замолчал.

– Вы не устали? Я не слишком утомил высокое собрание?

– Он напрашивается на комплимент, – буркнул академик, который по привычке что-то записывал в своём блокноте. – Вы замечательный лектор.

– Хочу шелков и нефрита, – сказала Селина.

Вигдор громко вздохнул:

– Я надеюсь, мы не двинемся по этому самому меридиональному пути?

Герман подошёл к стене, нажал на какую-то кнопку, и с потолка спустилась большая карта.

– Это наша, так сказать, малая механизация. Между прочим, появилась благодаря открытию Селины Ивановны – премия за курыканский меч и научные подвиги на острове. Действительно, речь идёт о меридиональном пути, который следует рассматривать не просто как путь-дорожку, а древнюю систему отношений, если хотите, связей, которые имели большое значение и в раннем средневековье. Понять их удалось во многом благодаря археологическим открытиям.

– И тщательном изучении письменных источников, – добавил академик.

– Так точно, Матвей Поликарпович, замечание исключительно верное. Так вот, этот самый путь шёл через Восточный Туркестан на юг и юго-восток – в Бирму и Вьетнам. Но, как говорится, нам туда не надо, нас подробности в этом направлении интересуют постольку-поскольку. А вот северный луч пути шёл от Джунгарии до Южной Сибири. Этот луч ещё называют Кыргызский путь, и он имел большое значение для Китая.

– Почему?

– А потому, Селина Ивановна, что именно он связывал северо-западное китайское царство Цинь с внешним миром. Есть сведения, что ещё в четвёртом веке до нашей эры великолепные индийские ткани шли по этому пути на север. Это направление представляло собой степное плоскогорье, передвигаться по нему было проще. И вот именно по этому пути в царство Чу попадал хотанский нефрит. По нему осуществлялись контакты с Алтаем и Минусинской котловиной.

Южная Сибирь – горная местность с чередованием хребтов и межгорных котловин, это Витимское плоскогорье, это Саяны, Байкал и Ангара, Обь и Енисей, Шилка и Катунь… Огромная страна!

И снова гунны! В третьем веке нашей эры они создали могучее государство, которое простиралось до Байкала на севере и до Китайской стены на юге. Любое государство развивает торговлю, а следовательно, торговые пути – гунны не исключение! Караваны с тканями и ювелирными украшениями, хозяйственными изделиями, бронзой, вышивкой текли по Уйгурскому пути. Табуны лошадей шли в сторону ханьской империи. И, конечно, нефрит!

А сколько времени занимало путешествие каравана или пешехода по Великому Нефритовому пути? По некоторым данным, караваны шли со скоростью более шестнадцати километров в день, что для той эпохи было довольно приличной скоростью.

На этом Герман завершил свою часть доклада.

Возникла пауза, и наступило молчание, словно присутствующие вслед рассказам перенеслись в те загадочные места, о которых говорили учёные. Слушатели представляли большие разноголосые караваны, бредущие по горным долинам и тропам, суровые пейзажи, бурные речки, гольцы и вершины хребтов под снежными шапками, зелёные оазисы, ночное звёздное небо, костры на привалах, рассказы и песни бывалых проводников…

– И что? – первой не выдержала Селина, прервав затянувшуюся паузу.

Вигдор хмыкнул, он явно не удивился вопросу.

– А то, что Великий Нефритовый, впоследствии Шёлковый путь сегодня начинает оживать. Китай решил возродить эту транспортную магистраль, которая сулит всем участникам проекта большие удобства и выгоды.

– И что? – снова переспросила Селина.

– Главная дорога не может жить без вспомогательных путей. По ним магистраль подпитывается всем необходимым. И наши территории в том числе были такими ресурсными…

– Инфраструктурными, – буркнул академик.

– Точнее не скажешь, – согласился Трифон Петрович. – Коль скоро дорога даже имя носила Нефритового пути, важно понять, где наши пращуры брали камень, что он значил в их жизни, куда и как его доставляли. Поизучаем, посмотрим, поищем…

– Пороемся, – съязвила Селина.

– И это тоже, – парировал профессор.

– И вы зовёте нас на этот, как его, Онот, Урик-Турик?

Профессор рассмеялся.

– Нет, на Верхнюю Ангару, если успеем, на Витимское плоскогорье, на Витим и его притоки. Там обнаружили уникальные светлоокрашенные нефриты, вот и посмотрим… И потом, Витимский район связан с Якутией, что позволяет вернуться к курыканам. Не специально, нет. Но попутно…

Вигдор неожиданно вскочил и взволнованно заходил по лаборатории:

– Я готов, включайте меня в состав экспедиции.

– Во даёт начальник! Час от часу не легче. А что наш лучший экскурсовод в мире Марианна скажет? Вдруг она путёвку в Крым от профсоюзов за полцены получила?

Вигдор махнул рукой:

– Крым и всё Средиземноморье подождут. Много лет назад, работая в архиве, я изучал документы гидрологической экспедиции Дриженко на Байкале. И там упоминались Бодайбинская партия капитана Иванова, Верхнеангарская экспедиция лейтенанта Белкина. Кстати, оба, судя по косвенным данным, вели подробные дневники. Они работали именно в тех местах, о которых только что рассказывали коллеги. Золотая Лена – Б одайбинский край – д авно манит. Такое совпадение!

– Всё, на одного землекопа стало меньше. Придётся «писхателя» нам всем обрабатывать, пока он дневники военных гидрологов в дремучих лесах Витимского плоскогорья искать будет. Ну такая у нас, шерпов, доля, – наигранно протянула Селина, и все засмеялись.

– Минуточку, коллеги, минуточку, – академик, судя по всему, собирался сказать что-то очень важное, потому что даже привстал.

– Рукопись дневников капитана Иванова я не так давно обнаружил в одном из центральных архивов и предусмотрительно сделал копию. Завтра же покажу её Трифону Петровичу и всем жаждущим. Профессор, коллеги, почитайте, пре-любопытнейшие дневники, скажу я вам… И да, я тоже иду в землекопы…

Нефритовая летопись
«Нефрос»

Название «нефрит» произошло от греческого «нефрос» – «почка». Почему почка? Да потому, что было поверье, что камень лечит болезни именно этого органа. А ещё нефрит считали камнем жизни.

Известный минералог академик А. Е. Ферсман посвятил нефриту многие страницы своих книг: «Своеобразна и загадочна судьба плотного зелёного камня – нефрита. Он встречается в виде малопривлекательных галек или обломков тёмно-зелёного, почти чёрного или светло-молочного цвета. Никогда не встречается он в виде кристаллов, которые своей красотой могли бы привлечь внимание первобытного человека.

А между тем именно нефрит сделался материалом для изготовления первых орудий не только в Центральной Азии – этом очаге древней культуры, но и в Европе, среди Альпийских гор, в Америке, на берегах Ориноко и Амазонки, и на островах Новой Зеландии и Австралии. На заре зарождения культуры, в самых различных её центрах у разных народов нефрит вместе с кремнем сделался первым орудием борьбы за жизнь. Его прочность и вязкость[9], сочетающиеся с незначительною твёрдостью, сделали нефрит неоценимым материалом. В свайных постройках швейцарских озер, в прибрежных становищах Байкала, в древних постройках знаменитых Микен в Греции, на далеких островах Карибского моря, у племени маори на островах Новой Зеландии – всюду выделывались из тёмно-зелёного нефрита ножи, наконечники для стрел, молотки, топоры. Они передавались из поколения в поколение и, не снашиваясь, находились в употреблении целые века…

Наконец, и с технической точки зрения в некоторых отношениях нет веществ, равных нефриту, не только среди природных, но и среди искусственных соединений.

На одном из заводов попытка разбить на наковальне глыбу нефрита окончилась тем, что наковальня рассыпалась на куски.

Для разламывания нефрита нужны удары в три раза более сильные, чем для базальта или порфира.

Секрет исключительной прочности нефрита заключается в особенностях его кристаллической структуры.

Рассматривая нефрит под микроскопом, можно видеть, что плотная масса камня состоит из бесчисленного множества тончайших волокон, сложно переплетающихся друг с другом. Это своего рода каменный войлок. Мы знаем, что для раздавливания гранита нужно давление от 1 до 2,5 т на квадратный сантиметр; для стали давление должно доходить до 4–5 т, но для лучших кусков нефрита из Саянских гор нужен груз до 7 т, чтобы раздавить этот замечательный камень, более стойкий, чем сталь.

Такова поразительная прочность этого минерала, и хотя нефрит и много мягче простого кварца, но по своей вязкости и сопротивляемости механическим воздействиям он превосходит почти все другие минералы»[10].

Глава 2
Замысел воеводы

Май выдался сухим и жарким. Дождей давно не было, и в Иркутском городе опасались, как бы не полыхнули пожары. Поглядывали подозрительно на ребятню, что без присмотра шарахалась меж домов. Не ровен час… Воевода усилил караулы.

Вечерело. Заход солнца на Ангаре стал поздним. Да и куда ему спешить – впереди лето – день заметно прибавлял и становился длиннее. Михей сидел на лавочке, примостившись у пенька, и щепил лучину. Многие занимались этим, когда выдавалось свободное время. Её всегда нужно много. Весной и летом лучина шла в дело только для растопки. С Благовещенья до Ильина дня, а то и до Успенья избы освещать – баловство.

Дни долгие – и так светло. Да и старинному поверью следовали: «После Благовещенья грех зажигать огонь».

Без лучины в хозяйстве никак – ни печь не растопить, ни избу осветить, ни в подполье тёмное не спуститься.

Абы какое бревно не пойдёт. Лучшая щепа из сосны и берёзы, да чтоб осмола было поболе, тогда огонёк полыхает ярче и ровнее. Хочешь побольше света, бери несколько лучин, а то и вовсе пучок.

Щепить тоже уметь надобно. Для того дела в хозяйстве имеется специальный нож-косарь, припечный топорик. Лучины лучше делать длинными и тонкими.

А бревно для того, чтобы щепить, готовили специально – распаривали в печи. Как? Клали его поверх чугуна с водой, вода кипела, пар дерево увлажнял, делал мягким и податливым. Но это ещё не всё, опосля брёвнышко топориком с одного конца надкалывали рядами меньше чем наполовину и тогда податливое дерево можно и руками драть.

А как жгли в избе? Тоже не просто – закрепляли в светец – специальное приспособление, нижний конец которого крепился на чурбачке или на специальной подставке. Чтобы больше света было, под светец ставили корытце или любую ёмкость с водой. Вода отражала свет, а угольки падали в воду, не дай бог пожар.

…За забором забрехала собака.

– Эй, Ангар, чё те лается, – лениво шугнул Михей. – Сыт, спишь на сене, не какая-нибудь бездомная животина, опять же при деле – сторожишь Хватушку. Я вот с тобой говорю, а ты всё одно лаешь и лаешь.

Михей положил косарь[11] и пошёл поглядеть, чего там собака лает. Заглянул за калитку – никого.

Ангар сидел на крыльце дома и сердито фыркал на соседний забор. Там, как птица на жёрдочке, восседал рыжий кошак. Он, не обращая никакого внимания на Ангара, неспешно облизывал то одну, то другую лапу.

«Ах ты, кошара, совсем страх потерял, весь в хозяина пошёл», – подумал Михей. Поднял с земли камешек и уже было замахнулся, как из-за забора возникла голова Хвата.

– Я вот те кину, кидальщик нашёлся. Ты чего котярку обидеть норовишь, а, Михей?

«Мать честная, чуть было не вмазал Хватушке по роже», – подумал Михей.

– Ты чего, злыдень, на кошака махнуть хотел?

– Да что ты, Хватушка, что ты! Порядок вот навожу. Смотрю, где чего валяется не по делу.

– Смотри, Михей. Коли пожалуется Кешка, будет тебе… – Из-за забора показался огромный кулак Хвата. Котяра, словно бы почувствовал защиту, заурчал, замурлыкал, всем своим видом показывая, что с таким хозяином ему ничего не страшно.

– Хватушка, ты пошто такой-то? Не зайдёшь, из-за заплота кулаками машешь. Не серчай, дружок ты мой… Кирька всё ещё на воде?

– Так пошто я знаю, не видал сегодня. Ефимий сказывал, воевода хочет новую пристань ставить. Дело долгое, а без Кирьки-то не обойтись, он у нас знатный мастер. Поди, расскажет?

Михей согласно кивнул.

– А то заходи, кваску попьём. Завтра опять день-деньской работный.

– Может, и зайду, делов вроде мало.

…Четыре дома в ряд поставили для Михея, Ефимия, Кирьяна и Хвата после возвращения из прошлой экспедиции. Воевода Леонтий Кислянский был доволен: много сведений привезли казачки, камешков разных, гербарий собрали. Леонтий с интересом слушал рассказы следопытов и уже обдумывал новую экспедицию. А как же, всё больше китайские купцы интересуются нефритом, всё больше слухов, что этот камень находят в иркутских местах. Стало быть, надо искать! Казна прирастёт!

В награду приказал Леонтий отпустить Михею, Ефимию, Кирьяну и Хвату лесу строевого. А уж срубы подняли сами. За осень-зиму сложили – прям улица новая началась. Дома встали красиво, крепко. И то, рубили хорошо, мастера оказались умелыми в плотницком деле, особенно Кирьян и Ефимий. А по следующей весне стали избы обживать. Семьями обзавестись не успели, но женихаться начали.

А чего, теперь все четверо при своих стенах-подворьях. Хозяйство – дело наживное.

… Лето постучалось новым замыслом воеводы. Каким, никто, кроме Леонтия, не знал. А посыльный уже у избы Ефимия, передал на словах: воевода к вечеру кличет.

Дело ясное, да, как всегда, секретное, а потому важное, а то и вовсе государево.

Собрались сперва в избе у старшого. Кирька и Ефимий явно подустали, с утра плотничали да хозяйничали на Ушаковской пристани. Ярмарка лесная ширится, старая пристань на быстрой речке уже не вмещает всех желающих. Надобно было причалы удлинять. Воевода загодя начал готовиться.

Михей маленько взгрустнул. Только-только начал он свой «поход» к дочке десятника Тимофея. Вроде девка не дюже разговорчивая и строгая, но ему, Михею, несколько раз улыбнулась, глазками стрельнула, а однажды, когда встретились на базаре, так и вовсе пунцом залилась. «Ну ничё, подождёт маленько, – то ли успокаивал, то ли оправдывал себя Михей. – Ну месячишку, другую… Лучше бы, конечно, за месячишку с заданием управиться. Приказы-то, они хотя и строгие, но не долгие, это жёнка на всю жизнь».

Ефимий был, как всегда, серьёзен и неразговорчив.

– Старшой, пошто воевода призывает?

– Так он сам и расскажет.

– Секретничает воевода, а, старшой?

– Может, и секретничает, чего раньше времени трубить.

– Эх, пора, пора, – Хват возбуждённо вскочил с лавки, – засиделись дома-то.

Потом сграбастал Михея в объятия:

– Засиделись!

– Ой, чёрт, сломал всего. От ты вправду засиделся, силищу девать некуда. Вон хоть дров набей. А то, может, и жёнку присмотрел, оттого и радуешься.

Хват махнул рукой:

– Жёнки пока не присмотрел. Всё как-то не складывается.

– Да ничё, успеется. Такой знатный женишок не заваляется. Давайте, братцы, кипяточку плеснём, побалуемся сухариками, а там и к воеводе время топать…

Михей любил байки травить. Редко выпадало свободное время. То воевода, то десятский без труда находили занятия для проворного и смышлёного парня.

В избе Ефимия только-то и было – стол да две лавки. Сразу видно, один живёт, не семейно. Правда, и у остальных с обстановкой да утварью хозяйской не густо. Сговаривались все четверо со столяром-плотником Михайлой. Тот и мастерил то одному, то другому, к зиме обещал обставить всех. Но сговорились, что старшому надо бы первому собрать.

Кипяток на травках приятно щекотал нос, а калач, который хозяин избы щедро наломал большими кусками, привёл Хвата в полный восторг.

– Чей хлебушко?

– Так я принёс. Помог хорошему человеку грамотку сочинить в управу, а он, вишь, благодарил.

– От человече, Михей! Ничего не пожалел для товарищей.

Михею похвала Хвата понравилась.

– Нонче на торгу монголов и китайцев заметнее стало. И буряты из дальних улусов подходят. Оживает торговлишка базарная. Значит, в степи поспокойнее становится.

– Поспокойнее, – согласился Ефимий. – Т еперича сильно-то не навоюешься. Острожки поокрепли, пушечки завсегда надраены, и казаков в достатке – выходит, воинство в порядке. Намедни и жалованье оборонцам нашим выдали.

– Так оттого и купчина на рынок пошёл, прознали, поди, что служилые при деньгах.

– При деньгах, Хватушка, при деньгах, – поддакнул Михей.

– Да ещё я слышал, что камни в цену пошли.

– Хватушка, Бог с тобой, какие такие камни? Щебень, что ли, бутовый на фундамент? Коли так, значит, строится народ, опять же спокойно в степи, людишки мирной работёнкой занялись.

– Не там ищешь, Михей. Купцы всё больше о нефрите да лазурите выведывают, слудяной камень спрашивают да мрамор. Щебень!

– Нефрит?! Богатый камешек. Красота! И лазурит красота!

– За ту красоту голову могут в момент – вжик-вжик.

Михей перекрестился:

– Скажешь, Киря, тоже.

– А то и скажу. Точно, вжик – и всё. Шибко китайский купец по нефриту сохнет. Как увидит, аж трясётся.

Послышались шаги и стук в дверь.

– Однако гости к нам, – встревожился Михей.

Стук повторился, а следом раздался голос десятского:

– Ефимий, дома, что ли?

Михей кинулся на голос, скинул щеколду, открывая дверь.

Показался десятский:

– Гляди-ка, все и собрались. Айдать к воеводе. Давай-давай, Ефимий, собирай быстренько своих, требуют.

– А что за дело, Степан Иванович, не сказывал? – не терпелось узнать Михею.

– Сказано доставить, а про что, за что, не говорено.

– От ёшкин-морошкин, ничего ты не знаешь. Может, кипяточком побалуешься? Расскажешь, чего да как в слободе.

– От я тебе расскажу счас котелочком с кипяточком. Велено быстро собраться. Сам всё обскажет. Пошли, мужики, доведу вас до крыльца воеводского да пойду почивать. Умаялись мы сегодня на Ушаковке.

– Ефимий с Кирьяном тож ладили.

– Ладили-ладили. Мосты-причалы правили. Умаялись сильно. Речка горная, быстрая, глубокая. Не бежит, а скачет, несётся к Ангаре. Да по пути берега изрыла напрочь, вымоины большие. И это ещё паводка нет. Не дай бог, наводнится, снесёт кузнечные ряды, к городу подступит. Не зря же воевода нас к речке отправил. Надобно, сказал, берега укреплять, ряжы[12] ставить. Большую пристань поднимать начнём – для сплавного леса самый то будет, – уточнил Ефимий.

– Для лесной ярмарки, что ли, загодя начинаете. Молодцы, заранее-то всегда хорошо, – добавил Михей.

– Для неё, конечно. И лес, и дрова, и драньё, и другое лесное туда стянут.

– Ишь ты, размахнулся воевода.

– Размахнулся, – согласился десятский.

– Может, про это дело воевода с нами обсудить хочет?

– Ага, глядя на твою худобу, брёвнышки сразу на дно лягут, – расхохотался Хват. – Ну какой из тебя строитель? И чё в тебе Маруська нашла – рыжий, худой…

Десятский показал Хвату и Михею кулак.

– Нишкните, паразиты, девку не приплетайте. Коли по закону да по согласию, то и пусть. Не препятствую. А чтоб в разговорах!

– Степан Иванович, да кого ты слушаешь?! Хватушка, он пересмешник, мелет, чего взбредёт. Конечно, всё по-сурьёзному, по обоюдному, по-другому никак нельзя.

– Слышь, пустомеля, ты не серди десятского. Брёвнышки есть у нас кому таскать. А я всё больше по уму. Это у некоторых, когда сила есть, то и ума не надо. Тут не Михей потребен, а кто покрупнее будет.

Хват насупился, но смолчал – сам первый задирался.

– Да хватит вам слова-то катать. Оба умные, – десятник вздохнул. – Говоруны.

– Да и хватит, – поддержал десятского Кирьян. – Лучше вот чего послушайте. На реке встретили мы с Ефимием братских, которые на торг воскресный собрались. То да сё, покланялись, пообнимались – яндашевские, стало быть, знакомые. Костерок общий разложили. Мы с Ефимием сразу удивились, откуда здесь яндашевские, чего забыли. Кочевать вроде должны. Охота, рыболов? Да вроде без добычи. Ну за каким лешим братские сюда забрели? А потом разговоры пошли. Стали они рассказывать про торговцев, что встретились на пути. Караванщики. Большой, однако, насчитали караван – раньше таких не было. А тут прямо большой. И всё те караванщики про камешки выспрашивали – нефритов, дескать, кто встречал? Слюда бывает, мраморы тоже. А нефриты шибко редкий камень?

– Редкий! Особливо для китайцев. Главный для них камень, – подтвердил Ефимий.

Михей аж подпрыгнул на лавке:

– Нас, ещё когда ясачили, буряты всегда спрашивали, нет ли зелёных, светло-молочных, чёрных камешковнефритов.

– Почему именно нефрит?

– Да потому что это царский камень, Хватушка.

– Сказывают, всякие недуги лечит, – добавил десятский. – А ещё говорят, тот камень шибко ценится купцами, которые на Шёлковом пути промышляют. В Китае за него хорошие деньги выручить можно.

– Слышь, Михей, поди, подороже жумчугов будет!

Тот серьёзно поглядел на Кирьяна:

– Точно?

– Так говорят.

– Надобно тех нефритов найти, – твёрдо сказал Михей. – Обживаться пора, избы голые. Надобно найти, мужики, тех камешков.

– Я его боюсь, Киря.

– Я тоже, Хватушка. Коли Михею что в голову взбредёт, конец!

– Может, то и хорошо, а, Киря? Глядишь, найдёт тех нефритов, и заживём мы безбедно…

– Да разбогатеть неплохо бы, опять же свадебку Михей сыграет, нас позовёт, повеселимся.

– Смейтесь, смейтесь. Непременно найду, и разбогатеем непременно. Если уж на жемчуг свезло, то на каменюки эти нефритовые отчего не свезти. Чай не жемчуг!

– Ну всё, потопали к воеводе. Вас тут не переслушать. Одному жемчуг, другому нефриты, третьему… А, женить вас всех надо, вот и не будет дурь в башку лезть. Так-то вы парни работящие. Слышь, Михей, работящие?

– А то!

– Ладно, рудознатцы, погнали уже, опоздаем, осерчает ведь воевода.

Нефритовая летопись
Царский камень

Нефриту давали разные имена. Поскольку из этого удивительно прочного материала делали топоры и наконечники для стрел, то одно из старинных названий было «Камень топоров». Но в Китае, где нефрит является национальным символом, его величали «Драгоценность повелителя», «Царственный самоцвет», «Царский камень белого цвета».

И одна из важных всемирных торговых дорог носила имя Великий Нефритовый путь.

«С VI в. до н. э. император носил нечто вроде митры, украшенной пластинками из нефрита; такие же пластинки висели на кушаке. В торжественных церемониях император и ближайшие сановники держали перед ртом пластинки из нефрита, чтобы «заградить своё дыхание». Пластинка императора носила название «тин» и была прямоугольная, олицетворяя «прямоту, с которой он управляет страной». Пластинки сановников были заострены или закруглены сверху в знак подчинённости»[13].

В 1968 году в могиле принца Лю Шэна и его невесты, принцессы Дуо Ван, археологи обнаружили нефритовые погребальные облачения. Каждый из нарядов состоял из более чем двух тысяч кусков нефрита. Костюм принца был сшит золотой нитью, для облачения принцессы использовалось серебро. Эксперты полагают, что мастеру потребовалось десять лет, чтобы изготовить один такой костюм.

В эпоху воюющих царств, когда в Китае три княжества – Чу, Чжао и Цинь – вели между собой нескончаемые войны, крестьянин Хэ из самого большого княжества Чу нашёл камень, который решил подарить своему правителю. Крестьянина жестоко наказали за то, что он посмел заявиться во дворец. Правитель всё-таки принял в дар удивительный белый нефрит, из которого изготовили диск с отверстием – символ неба. Этот изумительно красивый диск вошёл в историю под именем Нефрит Хэ.

Спустя какое-то время диск украли, и он стал собственностью правителя княжества Чжао.

В один из дней в Чжао прибыл посланец из Цинь с предложением обменять нефритовый диск Хэ на пятнадцать городов. Правитель Чжао согласился.

Но, заполучив драгоценный камень, циньцы передумали выполнять обещание. А потом опять начались войны, и всё закончилось объединением Чжао и Цинь в единое государство, во главе которого стал Цинь Шихуа – первый император Цинь. Заполучив Нефрит Хэ, император повелел сделать из него печать, которая с тех пор переходила от одного императора к другому. Эта нефритовая печать являлась символом власти, и только обладатель её мог считаться настоящим правителем.

Известно, что как когда-то хотели обменять этот нефрит на пятнадцать городов, так и ещё раз его обменяли на три тысячи солдат.

Глава 3
Кто что знает о нефрите

За хозяйственную подготовку будущей экспедиции отвечали Михаил и Оля. Они составляли список необходимого оборудования и всего, что может понадобиться в малообитаемых краях.

Научная часть оставалась за Германом и Трифоном Петровичем.

Прежде чем отправиться в «поле», члены экспедиции выходили, как это называл профессор, в просветительский маршрут. Трифон Петрович был убеждён, что участники предстоящего путешествия должны основательно погрузиться в тему и понимать, если не в тонкостях, то, по возможности, полно, цели и задачи предстоящей экспедиции. А потому подготовительный этап включал специальные коллоквиумы, где будущие участники делились своими знаниями о предмете. В предвкушении занимательных рассказов о нефрите все собрались задолго до назначенного часа.

– Боже мой, Селина Ивановна, да на вас нефритовый клад. Вы прекрасны как меркитская принцесса, красота которой сразила наповал отца Чингисхана. Сразила так, что он силой отобрал её у воинственных кочевников.

– Герман, это комплимент? Спасибо на добром слове. Между прочим, очень редкий камень, молочно-белый, – согласилась Селина. – После ваших рассказов о Великом Нефритовом пути я не могла отказать себе в удовольствии и приобрела по случаю набор украшений. А это мои маленькие презентики для Оли. – Селина вручила девушке коробочку с красивым нефритовым кулончиком каплевидной формы. – А вам, уважаемый профессор, вот это, – Селина развязала мешочек, из которого достала три тёмно-зелёных нефритовых окатыша. – Я прочитала, что от них идёт магическая сила. Впрочем, силы вам и без того не занимать.

– Какая прелесть, – Оля тут же примерила подарок. Профессору тоже явно понравились камешки, которые уютно уместились на ладони.

– Начнём, коллеги! Осуществим первое погружение в историю загадочного и магического камня, – наигранно пафосно продекламировал Герман и занял место во главе стола – он главный на этой встрече. Профессору отводилась роль эксперта – он будет оценивать успехи выступающих, а если надо, давать комментарии и делать замечания.

– Лёгкая разминочка. Блесните знаниями и выдайте несколько любопытных фактов, связанных с нефритом, – добавил Герман.

– Говорят, у Чингисхана была личная печать, на которой изображён тигр. Печать из зелёного нефрита. Была ещё одна знаменитая печать императора Цяньлун, сработанная в XVIII веке. На каком-то аукционе за неё дали двадцать один миллион евро! Эта печать была из красного и бежевого нефрита. Мало того, что имела редкий окрас камня, так ещё и предметы, датируемые 1736–1795 годами, считаются высшей точкой китайского камнерезного искусства. На печати были вырезаны девять драконов и надпись: «Сокровище, созданное императором Цяньлуном».

– Отличный факт, уважаемый академик.

– Спасибо, Герман Германович! Готовился, всю ночь не спал.

– Тамерлан похоронен в мавзолее Гур-Эмир. Над захоронением надгробная плита из цельной глыбы тёмно-зелёного нефрита. Длина этой плиты составляет один метр восемьдесят восемь сантиметров при ширине сорок сантиметров и высоте тридцать девять сантиметров. Она разбита на две части примерно равной длины. По существующим легендам, это случилось во время завоевания Самарканда или при погрузке плиты на верблюда. Впрочем, есть люди, которые опровергали этот факт. Еще в 1897 году геолог А. Рябинин после тщательного изучения камня обнаружил в обеих половинках симметричные жилки. Он сделал вывод, что первоначально камень представлял собой монолит, который распилили на две части. Получается, никто плиту не ронял.

– Олечка, очень, очень, очень просветительно и занимательно.

Оля покраснела и улыбнулась.

– Михаил, блесните эрудицией!

– Герыч, ну вот, к примеру… Читал, что саркофаг императора Александра III сработан из цельного куска нефрита молочного цвета. Он был добыт в Сибири.

– Ваш выход, Селина Ивановна! Удивите нас!

– Я нашла вот какой фактик. В Национальном музее Шотландии проходила выставка, на которой были представлены древние нефритовые топоры, датируемые четырьмя тысячами лет до нашей эры. Делали их в Итальянских Альпах. Нефрит доставляли с высоты почти две тысячи метров. А один из карьеров был создан более чем за пять тысяч лет до нашей эры!

– Браво, Селина! Профессор, ждём вашего слова.

– Алаверды. Ещё про одну печать из Поднебесной. Эта императорская печать Китая является одним из самых загадочных китайских артефактов. Согласно легенде, она была вырезана из нефрита в двести двадцать первом году до нашей эры для правителя Циня Шихуанди, который объединил шесть Воюющих царств под властью династии Цинь. Передавалась печать от правителя к правителю как символ императорской власти до тех пор, пока не пропала примерно в девятисотом году нашей эры. Артефакт был вырезан из знаменитого нефритового диска Хэ Ши Би, который, как считают историки, был украден у государства Чжао. Печать была символом Небесного благословления, поэтому её обладатель автоматически становился законным правителем.

– Вигдор Борисович, что у вас припасено?

– В джунглях северной Гватемалы обнаружили загадочную нефритовую маску майя. Маска представляет собой образ Кинич Ахау, бога Солнца. Он изображён с одним большим акульим зубом.

– Моя очередь. Как ведущий опроса рассказываю: коллеги-археологи обнаружили на острове Эмирау вблизи Папуа – Новой Гвинеи загадочный нефритовый инструмент. Ему около трёх тысяч трёхсот лет, и он, скорее всего, вырезан представителями культуры лапита. По мнению исследователей, эти древние люди, проживавшие в западной части Тихого океана, являются предками современных полинезийцев.

Так, идём на второй круг. Матвей Поликарпович, милости прошу.

– Начиная с пятитысячных годов до нашей эры на тела покойных представителей китайской знати стали класть нефритовые диски. Их предназначение до сих пор остаётся загадкой. Известные также как «диски би», эти нефритовые резные изделия впервые появились в конце неолита. Камни обычно помещали на грудь или живот умершего. На многие их них нанесены символы, связанные с небом.

– Археологический факт, – в ключился Михаил. – В 2012 году в мексиканском поселении Арройо-Пескуеро на дне реки археологи обнаружили загадочный предмет из нефрита. Он датируется периодом между IX и IV веком до нашей эры. Трудно понять, что он изображает, хотя большинство экспертов считают его похожим на кукурузный початок.

– Я, когда была в Китае, – начала Селина, – п оехала на экскурсию. В Пекине есть национальный парк Бэйхай. В его южной части, называемой Круглым городом, есть павильон, где возвышается статуя Будды из белого нефрита.

– Я коротенько!

– Давайте, Оленька, жгите!

– Император Николай II получил от китайского посла фельдмаршальский жезл из жёлтого нефрита.

– Про вино! – в оскликнул академик. – Я читал, что есть два «винных кубка», вырезанных из цельных глыб нефрита. Один из них чёрного цвета, украшенный изображениями рыб, драконов и морских чудовищ, резвящихся среди волн, был сработан в эпоху Юань. Его высота шестьдесят шесть сантиметров, а диаметр устья – полтора метра. Этот кубок установили во дворце монгольских правителей. Второй кубок сделан из тёмно-зелёного нефрита и лишь немногим уступает первому в размерах.

– Про царей! – подыграл академику Трифон Петрович. – От монгольской династии Юань остался нефритовый кувшин весом в три с половиной тонны! Он вмещает до трёх тысяч литров вина! Из него угощал гостей вином внук Чингисхана – император Хубилай. И это старейшее нефритовое изделие, дошедшее до нас с тех времён в нетронутом виде.

А английская королева Виктория имела превосходной работы нефритовый скипетр, присланный ей в подарок китайским императором.

– Можно я опять про Китай?

– Вам как меркитской принцессе можно всё, – расплылся в улыбке Герман.

– Медали летних Олимпийских игр 2008 года, проходивших в Пекине, инкрустированы нефритом. Ха! В средние века в Китае на спортивных состязаниях победителя, занявшего первое место, награждали нефритовым скипетром!

– Последнее слово за Михаилом.

– В 1872 году на Московской политехнической выставке Петергофская гранильная фабрика представила два стола из нефрита. На столешнице одного из них лежали рассыпанные гроздья винограда с листьями из нефрита и ягодами из тёмного аметиста.

– Коллеги! Вы неплохо подготовились! За домашнее задание всем ставлю отлично. Двигаемся дальше, – подытожил профессор.

– Предстоящая экспедиция будет не совсем обычной – Герман сделал паузу и обвёл всех интригующим взглядом. – Профессор, ваш выход.

– Спасибо, Герман. Действительно, наша экспедиция задумана не совсем археологической, скорее историко-географической и чуть-чуть этнографической. Так и назовём её – евразийской, или нет, лучше транснациональной историко-этнографической. Нам предстоит понять хотя бы в первом приближении сухопутную систему коммуникаций здешних путей в средние века. Если быть точнее, в шестом-седьмом веках в нашем регионе.

– Я умираю, я сойду с ума, – театрально простонала Селина. – Профессор, то, что вы сейчас произнесли, я смогу выговорить с десятого раза. Зачем вам такой балласт?

– Успокойтесь, дорогая Селина Ивановна. Всё достигается упражнениями. И потом, вы наш талисман удачи. Разве можно забыть курыканский меч! Вам всё можно, и вы можете всё.

Селина глубоко вздохнула:

– Даже не знаю, такие дебри, такие трудности впереди…

Профессор взял пульт и опустил экран, нажал на другую кнопку, и где-то под потолком заурчал проектор. Сноп света ударил в белое полотно, и на экране появилась карта. На ней длинным широким серым пятном была выделена территория, на которой большими буквами проступила подпись: «Тюркский каганат».

– Ну так бы и сказали, Трифон Петрович, а то евразийский, транснациональный, – весело прощебетала Селина и тут же осеклась.

– Ой, я, кажется, повторила это!

– Причём с первого раза, – рассмеялся профессор. – А теперь внимание на карту. Два великих государства в это время оказывали влияние на формирование путей в Евразии.

– Да и не только путей, – добавил Герман.

– Замечание принимается! Это Тюркский каганат и Арабский халифат. Они распростёрли свои интересы на огромное пространство не только Европы и Азии, но и Африки. Почему так произошло? Да потому что при относительной политической и экономической стабильности особенно быстро развивается… что?

Стало тихо. Никто не хотел сказать невпопад.

– И всё-таки что? – повторил вопрос Трифон Петрович.

– Торговля, – осторожно и еле слышно произнесла Оля.

– Ну что же так несмело! Конечно! Она, родимая. Тюрки умели и любили торговать. Подчинив огромные степные пространства Азии, они стали контролировать значительную часть караванного пути между Китаем, Византией и Европой. Это был участок, который потом и назовут Великий Шёлковый путь.

Взгляните на карту. Видите, вот, вот и вот ответвления от него, – профессор указкой показал на жирную длинную змейку. – Это восточно-европейская ветка Шёлкового пути, которая стала действовать с момента возникновения Хазарского каганата, государства, которое просуществовало триста лет. В седьмом-восьмом веке оно стало главным партнёром купцов из Средней Азии.

Собственно Приангарье находилось далеко от классического Шёлкового пути. Но здесь тоже сходились интересы русских, монгольских и китайских негоциантов. Тем более, что именно в наших землях были обнаружены прекрасные нефриты. В захоронениях, как вы уже знаете, нефритовые украшения и различные изделия хозяйственного назначения встречаются очень часто.

А теперь, Герман, попрошу вывести на экран карту севера Байкала и Средне-Витимской горной страны. Посмотрите, коллеги, на эту очаровательную картинку. Верхняя Ангара, Кичера – удивительные реки. Здесь, возможно, добывали нефриты. С Верхней Ангары переваливали на Витим и здесь, в Привитимье, уже искали и нашли не только камень, но и золото!

Вот такая история с географией. В этом путешествии мы будем не столько археологами, сколько краеведами, а значит, людьми, которых интересует всё. Напомню, в начале двадцатого века несколько отрядов гидрологической экспедиции Дриженко работали на севере Байкала, на Верхней Ангаре, на реке Витим, в Бодайбо. Академик Павлов любезно передал нам один из отчётов – дневник капитана Иванова, о котором мы уже с вами вспоминали. Собственно говоря, в этот полевой сезон мы и отправимся по их пути.

Профессор сделал паузу, достал свой видавший виды блокнотик, перелистнул несколько страничек.

– Вот, коллеги… Вывод ученых-палеоэкологов, которые многие годы изучали каменный век, гласит, что результаты распространения артефактов из нефрита и других редких минералов дают много информации по части миграций, «престижной экономики». Нельзя исключать, что племена организовывали сырьевые экспедиции – не везде был материал, из которого делали хозяйственный инвентарь. Кстати, можно и о мобильности древних людей поразмышлять, и об их отношении к природным ресурсам.

Возьмём весьма редкий в природе белый нефрит. Известно, что он был обнаружен в пределах Средне-Витимской горной страны. Изделия же из него находили в погребениях на Сарминском мысе на Байкале. Или вот ещё любопытный фактик. Концентрация светлоокрашенных нефритов в бассейне среднего течения Витима заставила задуматься о древних нефритовых изделиях Якутии.

Значит, наши пращуры использовали этот редкий поделочный материал из витимских кладовых в различных местах проживания. И он добирался хоть до Байкала, хоть до Якутии по древним транспортным путям.

Профессор закончил, но паузы не получилось.

– Якутия? Это что же, наши милые курыканы постарались?

– Нет, нет, нет, Селина Ивановна, разные эпохи. Хотя и они вряд ли прошли мимо нефрита. Я вам скажу другое – тут и без Бурятии не обошлось. Потому что анализ найденных белых полупрозрачных колечек указал на общее для них происхождение – Бурятия…

Глава 4
Царский указ

Многое изменилось в Иркутске со времени последней экспедиции Ефимия и его товарищей. Вот и Леонтий Кислянский был отправлен на новую службу. За ним много управителей в городе побывало.

Но всё больше те, которые долго не задерживались: кто с позором, кто по нужде уходил, а кого-то с почестями провожали в другие земли – радивых да рачительных воевод всегда не хватало.

Под управление Иркутска отошёл Якутск. Далековато северная провинция, но в Сибирском приказе решили, что управлять из быстро растущего Иркутска будет сподручнее. Город на Ангаре поднялся, укрепился, посад ожил, разрастались торговые и ремесленные слободы.

Посельцев с каждым днём прибавлялось. Отовсюду люди приходят, со всей страны: из Тобольска, из Козлова, Нежина, из Еренского городка и из Соли Вычегодской, Баргузинского острога и Верхотурья, Москвы и Архангельска, Переславля-Залесского и Туринска… Отовсюду…

Работёнки на всех хватает, а рук рабочих, умелых-мастеровых маловато. Надобно ещё и службу править, в караулы и объезды ходить, округу проверять – не замыслил ли кто набегом на молодой город нагрянуть. А ещё зачастили в Иркутск рудознатцы, лекари, учёные люди. Кто по царскому указу, кто по грамоте Сибирского приказа, у кого воеводское поручение или самого губернатора… Жизнь идёт!

В тот год после отъезда Леонтия Кислянского назначили воеводой в Иркутский город Лаврентия Ракитина. Начинал службу в Илимске. Целых пять лет сидел там на воеводстве. То дело не простое, важное для своего времени. Воевода за приказчиками присматривал, целовальников контролировал, приказную избу и крестьянское самоуправление из поля зрения не выпускал.

А по земле, по земле сколько дел-то было! Одному земли дать, у другого забрать! Земельных споров, что воды в реке, каждый день разноголосье. А ещё семена раздать, скотиной подмочь, суда для сплава сработать, на которых хлеб в Якутск отгрузить. В Илимском воеводстве соль добывали, дрова готовили, винокурение процветало, опять же, дороги править надобно было. Про ссыльных, сыск беглых, о сиротах заботиться. И военных дел много – рекруты, граница, набеги…

Много приходилось ездить воеводе, всё своим глазом наблюдать. Причастен оказался воевода к организации дипломатических контактов с Китаем, да и караванной торговле, которой особый пригляд нужен…

Но главным оставалось пашенное дело. В то время у Илимского воеводства связь с Москвой была прямой, оттуда и шли приказы.

Слухи ходили, что воевода-комендант Ракитин шалил с казной, считал её своим собственным кошельком, нечист был на руку – вот и случилась с ним беда превеликая… Но это станется потом…

…В воеводской избе со времён Кислянского многое изменилось. Регламентов стало более – как войти, как обращаться, чего нельзя, чего дозволительно. Да и обстановка другая. У Кислянского всего было – стол под сукном. Да лавки вдоль стен да вокруг стола, на стенах образа святые в простых окладах. У Ракитина не то: образа в окладах серебряных. Светцы вычурные по нескольку в разных местах. Да ещё чудной столик маленький на высоких ножках, уставленный стеклянной посудой – графинчиками, штофчиками с вином да крепкой медовухой. На столе несколько толстенных книг расходных, в которые вписывали всех, кто сколько должен по налогам и поборам на всякие нужды.

Печь в углу хороша, это Кирьян сразу оценил. Шовчики между кирпичиками пряменькие, желобок к желобку. Рядом штабелёк дровишек – берёза и сосна. Тут же берёзовая кора, лучины для растопки. Хоть и лето на носу, а весной нет-нет, да и случится непогодие шумное – с длинными моросящими дождями, пасмурным небом, промозглым ветром. Пару поленьев в хорошей печи – и сырости в избе как не бывало.

Михей покосился на плётку, что висела у печи.

Ракитин поймал взгляд.

– Не боись, служилые, порки не будет. – Помолчал и добавил: – Покамест. Сей кнут мирные буряты в дар поднесли. Кнут и пряник – хо-ро-шее начало, – п ротянул воевода. – Вы люди проверенные, во многих заданиях были, в секретах тоже. Про то люди Кислянского рассказывали. Огрехов, сказывали, вы не допускали, а дело выполняли успешно. О том и разговор. Садитесь, казачки, к столу. Говорят, в ногах правды нет. Или есть?

– То как посмотреть, господин воевода, – не удержался Михей.

Ракитин глянул исподлобья:

– Посмотрим, посмотрим. Коли будет нужда, то и насквозь узреем.

Сам Ракитин расположился во главе стола, казачки устроились на другом конце. Воевода дистанцию держал, близко не подпускал – не по чину, дескать. Не то что Леонтий. Об этом подумал Михей, усаживаясь на лавку.

Между тем Ракитин достал из ящика, что притулился к массивной столешнице, бумагу. Даже по виду её – слегка желтоватая, плотная, с сургучной печатью, свисающей книзу на тесьме, – можно было догадаться, что бумага непростая.

– Указ!

– Царский! – выдохнул Михей. – Петра Алексеевича?!

– Царский да не царский. Гагаринский! – буркнул воевода.

– Ёшкин-морошкин, сурьёзный князь. Однако не царь, не, не царь…

– Я вот думаю, не для тебя ли та плёточка возле печки висит? Рассуждашь?

– Бог с тобой, воевода, батюшка Лаврентий, это я так, для присказки.

– Нишкни, рыжий, а то… – воевода не досказал, махнул рукой. – Зачту.

Ракитин положил большой лист на стол, ладонью разгладил его и, склонившись, стал читать:

«По указу великого государя, и по приказу губернатора Сибири князя Матвея Петровича Гагарина, на Верхотурье, коменданту господину Колтовскому. В указе великого государя, присланном из канцелярии правительствующего сената губернатору князю Матвею Петровичу писано: велено по предложению генерал фелтмаршала светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова, для пробы из губерний раковин и камышков разнцветных по пуду[14], привязав к ним ярлыки с описанием, прислать в Санктпетербург к нему генерал фелтмаршалу немедленно. И по получении сего указу, велеть на Верхотурье и в уезде вышеозначенных раковин и камышков, пёстрых и ценных всех… какие в каких реках явятца, о посылке к Москве в канцелярию Сибирской губернии учинить по сему указу немедленно. А в котором числе и с кем послано будет, о том в Тобольск к губернатору князю Матвею Петровичу, такое и к Москве в канцелярию сибирской губернии к лантрихтеру господину Чепелеву писать немедленно. К сему для верности, губернатор Сибири, кнзяь Матвей Петрович Гагарин приписал своею рукою[15]».

Ракитин закончил читать, снова провёл ладонью по бумаге, похлопал по ней, ещё раз пригладил и молча убрал в ящик.

– Что молчите, служилые?

– Так не было команды говорить, – начал было Михей, но Хват осадил его: – Не гоношись, старшой первым скажет.

– Ну да, ну да, а то как же, конечно, старшой, прости, воевода, старшой, прости. Не сдержался.

Ефимий встал, развернулся к Ракитину лицом:

– Я так понимаю, указ про раковины и камешки для всех писан. То дело хорошее, может, сыщутся какие самоцветы. Про раковины диковинные не слыхал, они всё больше под водой, раковины-то. А мы всё больше по лесам ходим. И в экспедициях, в которые воевода Кислянский нас засылал, про раковины тишина, даже слова никто не обронил. Купцы тоже не спрашивали. Значит, не случалось им раковину-диковину присмотреть. А вот про каменья много чего говорят. Намедни буряты зелёный камешек показывали – в бусинах. Хорош, переливается на солнце, играет блесками, словно огоньками изнутри светит. В руке подержишь – тёплый. Обзывают они этот камень нефритом. Говорят, китайский купец берёт такой нефрит без разбора. Всё, что есть – берёт не торгуясь. Значит, у себя хорошу цену возьмёт и в накладе не останется.

– Нефрит, говоришь? Китайский купец? Хорошо, видать, не зря фелтмаршал волнуется, самого императора беспокоит по сему поводу. Камешков ему пуд подавай!

Слышал я, что рудознатцы наши сей камень нефритовый на севере Байкала нашли, там, где речка Верхняя Ангара, и ещё дальше, на Витиме-реке. Слыхали про такие?

– А то! И слыхали, и хаживали. Принимал нас Байкал, не обижал сильно, так, потрепал маленько, – развспоминался Михей. – Да и про камешки слыхали кое-что. Но всё больше про слюду, лазурит, мрамор. А нефрит… Нефрит только у людей Яндаша видали. Да… Куда же генерал-фелтмаршалу столько каменьев. Если по пуду каждый притащит, это ж какая гора случится!

– Какая-никакая, всё одно царёва, – буркнул Кирьян.

– Говоришь, Ефимий, китайцы за нефрит бьются?

– Так, воевода, слыхал, что зелёный камень этот у них царь всех камней!

– Ты, Ефимий, осади! Царь у нас один – живой, не каменный.

Все замолчали. Воевода задумался:

– Где ж нам тот нефрит сыскать?

– Намедни с рудознатцами на Ушаковской пристани разговорились, нам камень нужен в берега уложить для прочности да сваи причальные забутовать. Ну раз про каменья разговор зашёл, они тоже разузнавать начали, где, кто и что видал. И между прочим сказали, что нефрит этот с гор и холмов водой выносит. В воде, значит, на отмелях, на косах, по берегам искать его надобно. Иногда здоровенные валуны попадаются, на руках не унести.

– А ещё буряты говорили, что окатыши эти цвета вроде неприметного, белёсонькие, – д обавил Михей. – Э то вот, когда их потрёшь песочком хорошенько, он и заиграет зеленью приятной. А самый сильный нефрит – тот белый…

– Студёная водица, поди?

– Ой, воевода, студёная. Но ничё, знаем, как с ней быть. Жиром нерпичьим, а то барсучьим ноги обернёшь да и полезешь, не так ломит.

– Это ж сколько нам купаться, чтоб пуд камешков насобирать?

– Так царёв указ, Кирюша!

– Царёв, точно. Деваться некуда, – п одтвердил тот. – Нам бы токмо по пути к Ангаре этой Верхней не утопнуть да в пучине не сгинуть. Байкал-батюшка, он, когда серчает, шибко страшен в гневе. А на земле как-нибудь отобьёмся.

Воевода усмехнулся. Про себя подумал, хорошо бы того нефриту набрать сверх пуда. Маленько оставить позволительно. Пора уже подумать о себе. Не век в крепости куковать. Ни царь-государь, ни губернатор с генерал-фелтмаршалом не вспомнят о службе неустанной Лаврентия Ракитина. Нет, не вспомнят… Однако можно маленько купца Гусятникова, который из Китая возвращается, поприжать. Казна, поди, при нём караванная…

Размышления прервал неугомонный Михей:

– Воевода Лаврентий, когда ж ты нас в путь-дорожку снарядишь?

– Так хоть сейчас! Чего тянуть.

– Скажешь тоже! Ты нам грамотку отпиши, накажи провианту собрать, инструмент выдать, лодку добрую опять же надо. Да десятскому накажи, чтоб не артачился, а дал, чего в пути надобно. Дюже злой он становится, когда с амбара замок снимает…

В тот же год Лаврений Ракитин отправился за Байкал встречать, а по сути – грабить идущего из Китая с караванной казной купца Гусятникова. Ходили слухи, что сделал он это, сговорившись с Тобольским губернатором Гагариным. Воевода отобрал у купца Гусятникова золото, серебро и разные дорогие китайские вещи, за что впоследствии был строго осуждён. Казнили Гагарина через повешение, а Ракитину отсекли голову.

Но это случится позднее, когда экспедиция будет уже в пути.

Нефритовая летопись
Необходимый материал

Как поделочный камень нефрит относят к первой категории, в которой достойное место занимают лазурит, амазонит, лабрадор, содалит, орлец (родонит), малахит, авантюрин, кварцит, горный хрусталь, дымчатый кварц, агат и его разновидности, яшма, везувиан, розовый кварц, письменный гранит, эвдиалит.

«Где доставал человек этот необходимый ему материал? Где те ещё неведомые нам месторождения, из которых черпали эти камни? Всё это остаётся до сих пор загадкой, и лишь постепенно, после упорных исследований, учёным удаётся расширить наши знания и выяснить, откуда первобытный человек за 6–7 тысячелетий до нашей эры черпал этот незаменимый для примитивного хозяйства камень.

…Постепенно с развитием культуры нефрит из материала грубых орудий доисторического человека становится художественным материалом.

Особенного совершенства в обработке этого камня достигли мастера Индии и Китая.

…Вот громадная статуя Будды высотой в 6 м. Она сделана из белого нефрита. Сколько чистоты и спокойствия вложено в это изваяние неведомым мастером древности! Вот маленькая нефритовая ваза из белого камня с драконами и цветами на подставке из зелёного нефрита. Трудно сказать, где кончаются цветы и начинаются страшные фигуры чудовищ. Вот коробка для щёток из нефрита. На ней с замечательным мастерством изображено возвращение императора из экспедиции. На заднем плане видны его лошади, возвращающиеся на сочные пастбища, на переднем плане – вьючные волы отводятся в стойла, а вокруг – пышные хризантемы, растущие на скале, имеющей форму дракона о трёх когтях»[16].

Академик А. Ферсман писал, что изделия из нефрита достигли даже островов Карибского моря, где он ценился дороже золота и служил амулетом или монетой, а на кусок красивого нефрита обменивали одного раба.

Глава 5
Господин Чжан и дневник Белкина

С момента встречи прошло несколько недель. Герман и Михаил занимались экспедиционным хозяйством. По длинному списку закупали всё необходимое для похода.

Профессор просиживал в архивах и библиотеках, составляя по крупицам Верхне-Ангарскую, Кичерскую и Лена-Витимскую каменную летопись. Вигдор и Селина, получив приглашение поучаствовать в новом путешествии, заканчивали свои рабочие дела.

Время от времени собирались обсудить возникающие вопросы. Чаще звонил профессор, когда находил интересный факт и считал, что этим нужно непременно поделиться с коллегами. Первый звонок обычно был Вигдору, который, как никто другой, мог красиво «упаковать» информацию для широкой общественности и тем самым вызвать интерес у публики. «Научный поиск и общественная оценка – з алог успеха, – т вердил профессор. – Б ез грамотного продвижения любая сенсация ограничена пространством письменного стола».

– Вигдор Борисович, прошу прощения за звонок, удобно поговорить-послушать? – спрашивал Трифон Петрович и, частенько не дожидаясь ответа, выкладывал очередную сенсацию. – Представляете, во время археологической поездки в долину Лены Григорьев в 1916 году в устьях Орлинги, Илги и Тутуры нашёл много каменных орудий! И это были преимущественно нефритовые топорики. О чём это говорит, Вигдор Борисович?!

– Предположим, нашли нефритовые булыжники и сработали из них орудия труда и охоты.

– Нет, нет и нет. Это может говорить о том, что находки есть подтверждение миграции древнего человека. И шла эта миграция от Байкало-Ангарского района вниз по течению Лены, ведь месторождений благородного камня на Лене не было! Следовательно, топорики были сработаны где-то, а потом вместе с мигрантами оказались там-то.

Но это не всё. Может быть, следующий факт пригодится для вашей статьи. Сен-са-ци-онной, разумеется. Так вот, в 1928 году археологическими изысканиями на реке Илим занимался археолог Ходукин. И он много чего нефритового нашёл. Похоже, Илим в древнюю эпоху был густонаселённым местечком. У деревни Оглоблино у Еменовского ручья Ходукин обнаружил долото из тёмно-зелёного нефрита. Изящное, между прочим, изделие сработали пращуры – мастерски отполировали, до блеска. А у деревеньки Коробейниково обнаружил он топор из светло-зелёного нефрита.

Складывается впечатление, что кругом процветала нефритовая индустрия: тёмно-зелёные, светло-зелёные, почти белые изделия: топоры, долота, ножи…

Ещё раз настаиваю на том, что неолитики с Илима имели постоянные культурные и хозяйственные связи с охотниками и собирателями Байкала и Ангары. Любили наши предки по гостям ходить…

Вигдор никогда специально не занимался археологией. На историческом факультете его интересовали события отечественной истории, а все рассказы Трифона Петровича, Германа и Михаила только расширяли его знания и добавляли вопросов… Как объяснить километры и километры захоронений древнего человека вдоль берега Ангары? Огромный некрополь! Пращуры что, специально привозили умерших отовсюду? Но тогда чем было для них это место? Священным, ритуальным пространством? Мемориалом героев, избранных? Или такое поведение диктовала мода?

Как объяснить сенсационное открытие – древний волк с человеческим черепом? А нефрит! Почему его так много во всех этих захоронениях? Неужели поклонение этому камню началось задолго до китайской цивилизации? Кто, где и когда первым догадался приспособить этот разноцветный камень для охотничьих и хозяйственных нужд?

На столе перед Вигдором стояло несколько привезённых из Китая фигурок из нефрита. Смешные статуэтки-амулеты. Одной нужно было погладить большое пузо, и тогда обязательно прибавится денег. Другому каждое утро следовало гладить руки, и тогда все дела пойдут как надо. Третьего крепко зажать в ладони, чтобы болячки обходили стороной.

…Раздался звонок. Рингтон сотового пропел весёлую мелодию песни из старого фильма «Дети капитана Гранта».

– Привет, дорогая моя жена Марианночка! Как дела? Всё хорошо? Срочно приехать в музей? Конечно, бегу, то есть еду.

…Художественный музей располагался в историческом центре города. Старинный особняк был приспособлен для художественной галереи, одной из самых богатых шедеврами мировой живописи в Сибири. Получив в наследство огромное состояние, коллекционер и меценат всю жизнь собирал картины и однажды передал их в дар городу. Позднее и другие дарители пополняли собрание замечательными экспонатами. В запасниках ждали своего выставочного часа китайские вазы, нефритовые и фарфоровые изделия, коллекции буддийского и шаманского культов…

Вигдор взбежал по широкой парадной лестнице в главный выставочный зал. У дверей его ждала Марианна.

– Всё хорошо, дорогая? Что за спешка?

– У нас тут настоящий детектив случился.

– Я надеюсь, все живы-здоровы и коллекции в сохранности?

– Полном! Но история вырисовывается неожиданная, я бы сказала, чуть-чуть сенсационная.

– Да что ж такое, сплошные сенсации!

– Пойдём к директрисе. Её нужно немножко спасать.

– Господи, от кого? Зная вашу шахиню, спасать обычно нужно её собеседников и партнёров. Она же пока не добьётся цели, не остановится. Кто на этот раз попался на ваш высокохудожественный крючок? Русский музей? Эрмитаж? Музей современного искусства или местная галерея мецената Пурштейна! А, молчишь! Значит, музей Уфицци или Прадо!

– Китайского товарища спасать будешь! Мир, дружба, потанцуем. Вот что на кону.

– Ничего себе! А почему я? По-родственному, что ли, – раз жена тут работает искусствоведом, то лучший спаситель муж?

– Хватит заигрывать со мной! Ты про купца Пономарёва статью писал?

– Было дело.

– Китайский мало-мальски кумекаешь?

– Есть такое. Знаю слова «Камбэй», «Нихао» и, кажется, Санья, Хайнань.

– Ну вот и бегом к Наталье Сергеевне, всё сам услышишь и увидишь! Санья… и не мечтай, если и полетим, то в Грецию или Испанию. Мне нужно по музеям походить, кое-что подглядеть.

…Кабинет директора музея располагался на первом этаже. В небольшой и очень скромной комнате едва помещались стол, стулья и небольшой мягкий уголок с журнальным столиком. А стены украшали работы учеников Натальи Сергеевны – преподавателя одного из вузов города.

За столиком были двое – сама Наталья Сергеевна и гость из Китая. Он что-то рассказывал ей на вполне сносном русском языке. Вигдор облегчённо выдохнул – переводить, слава богу, не придётся.

Облегчённо вздохнула и директриса. Судя по всему, она была не в теме, которая волновала китайского товарища.

– А вот и наш уважаемый писатель и краевед Вигдор Борисович, – с радостью воскликнула Наталья Сергеевна. – По вашей части гость, дорогой вы наш сочинитель. Господин Чжан приехал в Иркутск как турист. Он коллекционер и знаток нефрита. И главное, он мастер-камнерез. Специально пришёл в наш музей познакомиться с нашим собранием. На одной из картин он увидел нефритовый бокал… Господин Чжан, передаю вам слово, расскажите Вигдору Борисовичу то, что я услышала от вас.

Чжан был человек без возраста. Невысокий, худощавый, с типично азиатской внешностью. Лицо обрамляла заострённая книзу бородка. Лёгкий спортивного кроя костюм свидетельствовал о хорошей физической форме гостя.

– Ну какой я господин? Товарищ, друг! Мы все в Китае ваши друзья. Мы очень хорошо помним о вашей помощи в трудные дни.

Чжан поклонился и обеими руками пожал руку Вигдора:

– Очень рад, очень рад познакомиться с вами лично. Читал некоторые ваши статьи и книги, выписывал из столицы.

Крепкое рукопожатие, плавная мелодичная речь располагали.

– Спасибо, господин, товарищ Чжан. Но я не специалист по камню, тем более нефриту.

– Вы написали интересную книгу об Иркутске, а в ней была статья о купце Пономарёве. Вы правильно написали, что он долго жил в Китае, первым из русских открыл несколько чайных фабрик. Но вы не знали, да и не могли знать, что он и мой прадед были друзья. Прадед был камнерезом, в родной провинции его изделия были в цене. Пономарёв часто заходил к нему в мастерскую поговорить и посмотреть, как работает прадед. Он видел, как из куска булыжника вылетали драконы, выплывали лебеди, разбегались зайцы и хитрые лисы, а ещё медленно выходили монахи, распускались цветы…

Однажды купец принёс в мастерскую большой нефритовый булыжник и спросил, что из него может получиться. Прадед внимательно осмотрел камень и сказал, чтобы купец вспомнил о нём через пару месяцев.

Прошло время, и однажды Пономарёв зашёл в мастерскую и увидел на чайном столике что-то, прикрытое куском материи. Прадед убрал ткань, и перед гостем предстали три прекрасных бокала красного цвета.

Купец был восхищён изящной и тонкой работой. Из невзрачного на вид куска булыжника мастер извлёк три прекрасных предмета.

Пономарёв в знак дружбы и благодарности один бокал подарил прадеду. А сегодня я увидел второй бокал на картине в вашем музее. Даже на рисунке он выглядит прекрасно!

Чжан закончил.

– Замечательный рассказ, товарищ Чжан. Я никогда не слышал этой истории.

– Вы знаете, в Китае нефрит – царь-камень. В нашей семье работа с ним фамильное дело. Бокалы выточены моим прадедом из удивительного по красоте нефрита. Я больше нигде не встречал камня такой мягкой палитры. Когда вы писали статью о Пономарёве, не попадались ли вам сведения об этом камне? Может быть, где-то промелькнуло название места, откуда он был вывезен?

– Все месторождения нефрита хорошо известны.

– Я получаю образцы практически со всех. Но они заметно отличаются от нефрита, из которого прадед сделал бокалы. Лишь с одного месторождения мне пока не удалось добыть сырьё – Витимского. В среднем течении этой прекрасной реки есть несколько разведанных площадок.

Может быть, Пономарёв получил свой камень именно оттуда? Если нет, то значит, это какой-то природный феномен.

Вигдор кивнул:

– Как это ни странно, через месяц здешние археологи отправляются именно в те места. Я получил приглашение поучаствовать в их экспедиции. И если удастся что-то разузнать, немедленно сообщу вам через Наталью Сергеевну.

– О, большое спасибо, Вигдор Борисович. Мне так хочется в память о предке тоже сделать три бокала. Но камни должны совпадать. Вот мой адрес, уважаемая Наталья Сергеевна, – Чжан протянул визитную карточку. – Буду с нетерпением ожидать результатов вашей поездки.

– …Вигдор, я не читала твоей статьи о Пономарёве.

– Это из моих ранних работ. Удивительный был человек. Он первым построил чайные фабрики в Китае. Всё своё состояние завещал на организацию образовательных учреждений в губернии. Он строил больницы для рабочих, учил их детей…

– Сегодня же покажешь мне эту статью.

– Слушаю и повинуюсь. Ладно, поеду в офис, много дел.

– У нас тоже вечный завал. Очередная выставка.

– Как хорошо, что ваше бюджетное заведение в пять часов закрывает двери и сдаёт здание под охрану. Это значит, что все высокохудожественные трудоголики обязаны покинуть свои кабинеты и отправиться по домам.

– Вы тонко намекаете, Вигдор Борисович, на семейный ужин? Буду вовремя.

Вигдор поцеловал Марианну и пошёл к выходу, но уже у самой двери остановился:

– Послушай, а можно посмотреть картину, на которой Чжан увидел нефритовый бокал?

– Я, между прочим, сама хотела тебе предложить, но ты вроде спешил. Пойдём, это Сибирский зал.

– Сибирский?

– Ну да, это же картина Белкина.

– Которого?

– Того самого, который был в составе большого гидрографического отряда Дриженко. Потом был назначен начальником первой партии гидрографической экспедиции Байкальского озера по обследованию волока от урочища реки Нирендукан до реки Малая Кункудери.

– Дорогая, откуда такие познания в области гидрографии и изучения Байкала с прилегающими землями? Ты сейчас говоришь, как специалист по исторической географии, а не искусствовед-востоковед.

– Так мы выставку готовим для дней области в Китае.

– И что?

– Ну какая же выставка без Байкала? А Белкин много писал Байкал и здешнюю природу.

– Так он художник? Не гидрограф, геолог, географ?

– Он и то, и другое, и третье. Пойдём со мной в нашу библиотечку, а то ты что-то у меня перевозбудился. Белкин, конечно, хороший художник, но что за повышенный интерес к нему с твоей стороны?

Марианна взяла Вигдора под руку и повела в библиотеку музея.

В небольшом помещении, от пола до потолка заставленного стеллажами с книгами, было тихо и сумрачно. Два стола с настольными лампами; видавший виды каталожный ящик с библиографическими карточками примостился у окна. Вот и вся обстановка.

Марианна жестом указала на стул и строго сказала:

– Располагайтесь, Вигдор Борисович.

Сама же уверенно подошла к одной из полок и достала книгу. Несколько раз перелистала страницы и положила томик перед мужем.

– «Летопись города Иркутска» Нита Романова?

– Открой страницу четыреста двадцать три.

– Открыл.

– Абзац второй снизу, читай вслух.

– «14 апреля 1900 года. В общественном собрании открылась выставка картин по инициативе А. П. Богословского.

Картины даны для выставки иркутянами. Можно отметить портреты г. Сибирякова и Корзухина, г. Кузнецова и Горского, г. Ядринцева и Евреинова, госпожи Бутиной, Щеглова. Местный художник И. Г. Шешуков выставил много интересных вещей. Он хорошо передаёт природу Байкала и вообще Иркутской губернии, но очень впадает в серый тон. Его «Страдная пора» имеет много достоинств. Портретами выступил, главным образом, г. Верхотуров. Более удачны господина Богословского, госпожи Р-кой, Оглоблина, детей г. Кроля. Им же выставлено несколько этюдов». Марианна!

– До конца! Читать до конца!

Вигдор вздохнул и снова углубился в летопись:

– «Интересны работы городского архитектора А. И. Кузнецова. Лейтенант Ф. М. Белкин… – Вигдор удивлённо посмотрел на Марианну и уже с азартом, который приходит к исследователю в момент неожиданных открытий, громко продолжил: – Л ейтенант Ф. М. Белкин выставил четыре картины видов Байкала…» Это и есть тот самый Белкин, который так заинтересовал Чжана?

– Ну да. За день до выставки, о которой ты только что читал, если судить по романовским записям, в город прибыла гидрографическая экспедиция с Байкала – десять офицеров и семьдесят нижних чинов. Вероятно, среди бравых моряков был и Белкин, очень интересный, самобытный художник.

– Значит, тот самый Белкин?!

– Вигдор, ты меня пугаешь. Какой тот самый?

– Прости, не рассказал тебе. Ты же знаешь, меня и Селину пригласили в экспедицию. Археологи решили выяснить, почему так много нефритового инвентаря в ангарских захоронениях. Дальше они задумались о Великом Нефритовом пути. Точнее, о тех путях-дорожках, по которым и другие территории поставляли свои товары к главной магистрали и оказывали услуги на этом маршруте. А потом возник вопрос: может быть, и нефрит каким-то способом доставлялся из Приленья и Привитимья. По совпадению именно в тех местах работали участники экспедиции Дриженко – капитан Иванов и лейтенант Белкин. Тот самый Белкин, о котором написал наш известный летописец и чью картину видел Чжан, обнаруживший на ней один из нефритовых бокалов.

– Как у вас всё запущено… Тогда внимай и слушай – в наших фондах есть дневник Белкина. Видимо, вместе с картинами его записки каким-то образом оказались в наших подземельях.

Вигдор с удивлением посмотрел на Марианну.

– Простите, это я образно выразилась. На самом деле их уже давно переместили наверх.

– О, Марианна, я мечтаю посмотреть его картины и полистать его дневник!

– Да без проблем. Что, вперёд? Большинство картин в запасниках. В зале только две, которые видел Чжан. Документы – вон за той дверкой, – Марианна указала пальчиком на неприметную дверь.

Вигдор наигранно вздохнул:

– Тащи дневники. В них может быть дополнительная информация для наших археологов.

Марианна скрылась за дверью и вскоре вернулась с большой папкой, на которой было написано: «Отчёт начальника первой партии гидрографической экспедиции Байкальского озера лейтенанта Белкина по обследованию волока от урочища р. Нирундукан до р. Малая Кункудери. 1902 год».

Вигдор впился в дневники, словно стоял на пороге серьёзного открытия.

– Стоп! – строгим тоном остановила его Марианна. – Прежде чем ты нырнёшь сюда, – она ткнула в папку, – расскажи, кто, что, зачем и почему!

Вигдор подробно рассказал о нефритовых находках, о Великом Нефритовом пути, о Витимских месторождениях уникального камня, о предстоящей экспедиции…

Когда он закончил, Марианна тихонечко выдохнула:

– Значит, экспедиция?

– Ты улетаешь с выставкой, а я возьму отпуск и махну с археологами. Наберу материал для новой книги.

– Плакало опять наше морюшко?

– Наоборот, мы отправимся на юг осенью – бархатный сезон… Если, конечно, лучший искусствовед всех времён и народов не полетит куда-нибудь что-нибудь экспонировать.

Марианна махнула рукой:

– Хочу к морю.

– Заказ принят.

– Когда закончишь чтение, нажми на эту кнопочку, я приду и покажу тебе картины замечательного художника Белкина.

Вигдор ещё какое-то время просто сидел за столом, всматриваясь то в книжные ряды, то в папку, а потом погрузился в чтение дневника, по ходу делая выписки.

Нефритовая летопись
Магия нефрита

Нефриту приписывают способность защищать владельца от потусторонних сил, обеспечивать долгую жизнь и семейное благополучие, он обладает сильной энергетикой. О его необычных свойствах китайцы говорят: «Нефрит исправляет неправильное».

Считалось, что нефрит камень долголетия – нужно только носить браслет или ожерелье из него. Алхимики варили эликсир бессмертия, опуская в него нефрит. Многие верили, что он защищает от тяжёлых травм, ран. А ещё спасает от необдуманных поступков; развивает дар ясновидения; проясняет мысли, помогает придумывать необычные и хитроумные решения, сохраняет семейное благополучие и счастье!

Воины майя делали из нефрита статуэтки, которые разбивали для освобождения духа камня. Они верили в то, что он во всём помогал хозяину дома. Этот камень – оберег, защищающий от злых сил.

Существует мнение, что различные по окраске камни по-разному влияют на человека. Светлоокрашенный нефрит очищает организм и сохраняет его энергетику. Белый цвет дарит долголетие. Из-за магических качеств белый нефрит рекомендуют носить как амулет, который защищает от напастей, помогает обрести счастье и родить здоровых детей. А ещё говорят, что белый камень не терпит крайностей, поэтому он не приносит удачу тем людям, которые во всём ищут выгоду или всегда пренебрегают своими потребностями.

Зелёный способствует раскрытию талантов. Чёрный – камень мудрости, защита от колдовства и необдуманных решений. Нефрит жёлтых оттенков довольно редок. Он усиливает то хорошее, что есть в каждом человеке, развивает положительные качества: сострадание, сочувствие; способствует поиску выходов из сложных ситуаций.

В некоторых племенах нефрит считался священным камнем, и на поиски его часто брали колдунов. Так, к примеру, было заведено в племенах маори. Когда искатели достигали местности, где обычно находили зелёный камень, колдун уединялся и впадал в транс. После он рассказывал, что встретил дух человека, умершего или живого, который указал место, где искать нефрит. Колдун шёл в это место, а затем приводил туда людей – и они находили больший или меньший кусок этого камня. Найденный нефрит называли именем человека, дух которого указал место, и изготавливали из него украшение, символизирующее связь между великими предками и их потомками. Такие украшения становились драгоценной семейной реликвией, переходящей из поколения к поколению.

Глава 6
Ночное происшествие

Получив приказ воеводы, решено было не ждать оказии, чтобы добраться до устья Верхней Ангары, а идти на небольшом коче вдоль берега Байкала, в устье Верхней Ангары стать лагерем. Там недалеко был поселение – становище промысловиков, добывающих рыбу. Если что – подмогут, а уж из лагеря совершать вылазки вглубь местности.

Подходящий транспорт нашли в Лиственничном, мало походившем на деревеньку. Хлебопашеством здесь и не пахло. Гористую местность опоясывала узкая лента, на которой ставили дома, склады, позднее трактиры и магазины. Лиственничное больше смахивало на припортовое местечко, бойкое, шумное, разноязыкое.

Небольшой коч только что прибыл из Кабанского острога, откуда в составе ещё нескольких судов доставил купеческий груз. На коче настоял Ефимий. Ему виднее – он из поморцев. И хотя байкальский коч отличался от знакомого ему поморского, главные судоходные качества были те же.

Этот кораблик также имел плоское дно, на котором были пришиты продольные брусья. Они были незаменимы на случай, если приходилось перетаскивать судёнышко по льду. На высокой мачте крепился большой четырёхугольный парус, которым управляли с помощью верёвок. В кормовой части располагалась «казёнка» – каюта для путешественников и команды.

Ефимий внимательно осмотрел коч, пристально взглянул на сшитые вицами – специально загнутыми длинными тонкими корнями – доски.

– Смотри-смотри, человече, коч что надо: быстрый, ходкий, прочный, – уговаривал владелец, которому не терпелось сбыть судно и отправиться в Иркутск, а оттуда в Тобольск. – Я те в прикуп парус кину, не новый, конечно, но дыры латать сгодится. Мало ли что – Байкал, всего не подгадаешь.

Ефимий согласно кивал, а про себя думал: «Про «всего»-то ты не ошибся. Как тут подгадать? Кто бы знал ещё пару дней назад, что предстоит новый поход в землю далёкую, неизученную, без лоции и без карты. Опять придётся идти на ощупь, на голос, на ветер, по звёздам…»

Михей тоже с видом знатока поглаживал борта коча, царапал ноготком весло, крутил влево-вправо руль и даже попробовал парус на зуб, чем вызвал смех Кирьяна и Хвата.

– Знатный, однако, мореход в нашей компании! Слышь, Михей, ты бы лучше поднырнул да донышко проверил, а ну-ка нема его!

– Пустобрёхи, – незло огрызнулся Михей. – П о Байкалу ходить будем. Не по ручью. Дело морское важное, не для таких говорунов, как некоторые.

– Слышь, Хватушка, у нас новый мореман объявился. Ну чисто шкипер!

…Ещё некоторое время ушло на сбор всего, что может потребоваться в походном хозяйстве. Наконец всё было готово к отплытию…

Последние несколько дней жили в Лиственничном, прямо на коче. Привыкали, осваивались на судне, которое теперь становилось их домом на долгое время путешествия. Тут же и ночевали, допоздна ведя разговоры про будущее плавание да про обычное своё житьё-бытьё.

Погода стояла уже летняя, ветер с гор всё ещё холодил, но, если накинуть зипуны, терпимо, а небо, словно оберегая путешественников, оставалось чистым, без единого намёка на грозовые или дождевые тучи. По темноте же купол покрывался яркими звёздами, которые вместе со светом луны отражались в воде – и тогда она вовсе не пугала своей обычной чернотой.

Коч покачивался на прибойной волне, так что, если не смотреть на берег, где полыхало несколько костров да в прибрежных трактирах уже распалили свечи и лучины, вполне могло показаться, что отошли они от берега и идут, подгоняемые волной и течением.

Этой ночью Михей несколько раз просыпался, вылезал из «казёнки». Во сне чудилось, что оторвало швартовочный линь и их унесло в открытый Байкал. Но нет, коч был крепко причален.

При ярком свете луны были видны очертания береговых строений, на взгорках по распадкам маячили крыши. Побрёхивали собаки. Лунная дорожка терялась где-то далеко-далеко в водной глади.

В темноте мелькнуло несколько огоньков – это чьи-то суда двигались по морю. Михей подумал, что люди на них куда-то очень торопятся, раз вышли в море в ночное время.

Михей громко зевнул, потянулся и решил вернуться досыпать. В этот момент он услышал за бортом всплески и какие-то подозрительные шорохи. Замер, прислушался – тихо. «Померещилось, однако», – решил парень.

Но что-то вновь заплескалось за бортом коча. Эти всплески отличались от обычного прибоя.

Михей огляделся. На суше никого, на воде тоже. Перекрестился. Ещё раз осмотрелся по сторонам. «Точно померещилось. Батюшка Байкал играет, не иначе».

В то же мгновение за борт уцепилась рука, потом вторая.

С испугу Михей упал на лавку для гребцов и больно стукнулся ногой, но даже не вскрикнул, а замер, словно кто-то сковал его и обездвижил.

Вслед за руками показалась голова, лохмотья одежды.

«Водяной, – пронеслось в голове у Михея. – А по виду так человек…» От страха и неожиданности он растерялся, сразу и не сообразил, что предпринять, глядя на того, кто силился забраться в коч. «Помочь? Навернуть веслом? Позвать на помощь? – мелькнуло у Михея. – А ну как это беглый варнак? За укрытие можно и башки лишиться».

Неизвестный тщетно пытался подтянуться и выбраться из воды. Видимо, силы были на исходе.

– Помоги, человече, – простонал незнакомец. – Помоги, прошу.

Михей кинулся в «казёнку» и растолкал Ефимия:

– Старшой, утопленник там у нас, в коч лезет!

Спросонья Ефимий ничего не понял:

– Ты чего, Михей, спать не даёшь, что опять удумал?

– Да сам погляди.

…Незнакомец всё так же держался руками за край борта, не в силах забраться в коч. Взглянув на «утопленника», Ефимий быстро подскочил к человеку и крикнул Михею:

– Помогай!

Вдвоем они втащили его и уложили на палубу.

Ефимий огляделся. На берегу всё было тихо, никаких признаков, что незнакомца кто-то ищет.

– Михей, тащи одеяло, он закоченел весь!

– Старшой, он беглый, поди. Может, насильник какой или убивец.

– В себя придёт, спросим. Что ж его, на дно морское отпускать без сознания? Не по-людски.

Отогревшись под одеялом, незнакомец застонал, зашевелился, открыл глаза.

– Где я?

– Гиде-гиде, в коче уже, – о грызнулся Михей. – С таршому спасибо скажи, он тебя миловал, а иначе на дне бы отлёживался.

– Спасибо, человече.

– Слышь, Михей, поднеси ему крепенького, – распорядился Ефимий. – Эвон трясется, как в лихоманке. До костей продрог. Звать-то как? – повернулся он к «утопленнику».

– Андрей.

– Ишь ты, Андрей. Ты чего, Андрейка, в море делал? – Михей навис над незнакомцем.

– Сбежал я, человече. Годик по Верхней Ангаре, Кичере да Витиму промышлял с ватагой. Зазвали меня в зверовщики, а получилось рудознатцем. Камешки искали, золото, серебро. Да только я в этом деле ничего не смыслил, я больше по белке да собольку. Но зверья в тот год совсем мало оказалось – схоронилась вся живность пушная. Прикащик с атаманом ватаги уговорились по весне землю лопатить. Дескать, не мех, так золотишко с камешками поискать. А ну как свезёт.

Все дни напролёт по ручьям да речкам ходили, искали богатства. Ничего не нашли. А на Витимских протоках попались нам окатыши белёсые. С виду камешек никакой. Захотели сердцевину глянуть. Били-били, а он не колется. А по шершавому камню потёрли – поддаётся! Шлифанули, полирнули, и он засиял. На солнце поднимешь – играет, лучится. В руках подержишь – тепло хранит. В ручье подержишь – холод держит.

Однажды атаман вернулся от прикащика бледный как снег. Никогда я его таким не видал. Собрал ватагу прямо у ручья и сказал, что отныне за такой камень будем получать награду от прикащика. Дескать, понравился камешек.

Ну мы-то не дети малые, сразу смекнули: что-то тут не так. За простую гальку никто платить не станет. А тут как раз тунгусы кочевали. Глянули они на нашу находку и тут же бросились к ручью, где мы промышляли. Как же! «Зеленушки», как мы тот камешек прозвали, так просто не выловишь. Иной раз вёрсты накручиваешь, прежде чем увидишь.

Рассказали тунгусы, что это царь-камень – нефрит. Силой он обладает большой, от болезней лечит, гнев усмиряет, бережёт от напастей…

Слыхать-то про нефрит мы слыхали, только в руках не держали. Теперь вот поняли, отчего прикащик подобрел вмиг. Ну да ладно. Нам-то что, главное, чтоб деньгу платили. Считай, всю зиму да весну по витимским протокам шныряли, кажется, каждую корягу проверили. Не закатилась ли туда наша «зеленушка». И добыли мы камня много: большие и малые окатыши, булыжники поболее и даже несколько валунчиков, мы их звали «волнушками», и большие валуны, которые еле вырвали из дна. Их пришлось на плоту спускать к лагерю, уж больно тяжелы.

Андрей вздохнул:

– А как дело до расчётов дошло, прикащика след простыл. Большие камни он, видать, схоронил, а с россыпной добычей сбежал. Атаман человек бывалый, здешнюю тайгу знал хорошо. Быстро снарядили погоню. Прикащику-то с мешком тяжёлым уходить трудно, след под тяжестью глубокий оставлял. Да и разница велика – мужики в гневе, а он в страхе.

В общем, нагнали того обманщика. Он сам себя догнал – в болотине увяз. Горячие ключи подтопили снег, он по незнанию и провалился. Стоит в жиже выше пояса, мешок с камнями в руках. Бросил бы, глядишь, и выкарабкался бы, а с камнями-то ни в жисть. Мужики соорудили гать из осинок. Добрались до воришки, мешок отняли, перекрестились и ушли восвояси. А этому даже на прощание ничего не сказали. Мол, сам залез, сам и вылазь. Так что, может, сгинул прикащик… А может, и нет.

Камешки мужики по справедливости поделили да и разбежались кто куда.

Думал я на эти «зеленушки» что-то выручить, но подходящего купца не нашёл. Добрался до Кабанска, нанялся на карбас, который шёл в Иркутск с грузом. Уж в городе надеялся обменять или продать свои «зеленушки». Камешки я в поясок зашил, все при мне. Но, видать, как-то приметили на карбасе работники и ночью, когда шли мимо Лиственничного, напали. Хотели заначку мою отнять. Да с пояском-то вошкались, а тут башлык[17] показался. Спугнул, получается. Я понял, что живым от тех работничков мне с корабля не уйти. Да и сиганул в воду. До берега навроде недалеко, поди, выплыву. А поясок каменный-то тянет. Еле-еле добрался, думал, утопну.

– История, – протянул Михей. – Старшой, что делать-то будем?

– Думать будем, – буркнул Ефимий.

– Может, воеводе его сдать, пущай он и думает.

– Нельзя меня к воеводе. Дознание учинят, про прикащика выпытывать станут. А я ведь среди тех был, кто оставил его в тине болотной. «Зеленушками» и меня наделили. Вроде как всё по справедливости, сообча сделали, а как повернётся?

– Нельзя, – согласился Михей. – С лышь, Андрюха, а место, где эти твои «зеленушки»-каменюшки находили, упомнил?

– А то как же. Не первый раз в тайге. Память хоть и отсырела, но не отшибло, – попытался отшутиться Андрей.

– Ну полежи, поотдыхай, – распорядился Михей, – а мы со старшим покумекаем, как лучше поступить. А то кинуть тя за борт, и вся недолга…

Ефимий с первого взгляда на Михея понял: тот уже что-то надумал.

– Давай, хитрован, выкладывай. Вижу, глазки-то блестят.

– То звёздочки от воды отсвечивают. Не наговаривай, старшой. А вот что я думаю. Может, Андрюшку с собой взять, а? Поди, не объест, всё одно охотой да рыболовом промышлять придётся. А он дорогу знает, и «зеленушки» эти, то бишь нефриты, научился искать. Плутать не придётся, пряменько выведет к камешкам.

– Так-то оно так, не придётся.

– Ну я об том же. А если вернёмся с этим царь-камнем да других камешков насобираем, уж как-нибудь дело обставим, отговоримся, а?

– Ох, Михей, кручёный ты больно. Это ж сколько всего нарушим!

– А как быть? Если не сыщем тех мест, где «волнушки-зеленушки», не притащим пуд камешков важных? Что будет?

– Известно что – секир башка твоя, моя.

– И Хватушки с Кирькой. Молодые ещё, жалко их.

– Молодые, – согласился Ефимий. – Тьфу на тебя, Михей, чего зубы заговариваешь. А если мужик не захочет с нами опять в тайгу забираться?

– Тодыть в Байкал.

– В Байкал, ишь, скорый ты, ну, поди, попробуй скинь. Может, у тебя в роду кто палачом был?

– Так это я так, пошутил. Мы Андрюшку спросим, захочет он с нами или нет.

– Не было печали… Сдать беглеца – проводника потеряем.

– Потеряем, ох потеряем… – запричитал Михей.

– Ну айда, поспрашиваем, а то скоро светать начнёт. Надобно нам по-тихому выйти в море.

Незнакомец, отогревшись, дремал. Михей с сочувствием поглядел на него. Бедолага, забрался на край земли, искал чего лучшего, а оно вон как обернулось.

Михей задумался: и ведь не первый раз, когда хорошее оборачивается сикось-накось. В сердцах махнул рукой. Склонился над незнакомцем:

– Эй, паря, зенки открой. Пробудись, человече, а то за борт скину.

Тот открыл глаза.

– Слышь, мужик. Дело такое. Мы в поход отплываем к устью Верхней Ангары и дальше идём к Витиму. Ты как раз оттудова к нам приплыл. Велено нам камешков разных найти и в казну поставить. Поговорил я со старшим – получается, проводник нам не помешал бы. Что думаешь на этот расклад?

– А мне думать не надо. Схорониться бы до поры до времени…

– На мой ум, схорониться будет правильно. А там, глядишь, героем заделаешься. Простят, поди! В общем, старшой не против, ежели ты к нам прибьёшься. Коли помощником будешь хорошим, пособим чем сможем. Слышь, старшой, мы его за хорошую работу-то к Емельяну-кузнецу в далёкую деревеньку сбагрим легко. Там-то жисть – благодать!

– Это можно, – негромко ответил Ефимий. – Как-то про Емельяна я и не вспомнил. Ну пусть думает.

– Так удумал уже, за вами и пойду. Мне терять нечего – ни кола ни двора. А с вами, может, и сладится жизнь.

– Ну и славно. Сон ты нам всё одно перебил, теперь уж зорьку встречать будем…

Отходили от пристани ранним-ранним утром. Кирьян и Хват, слушая рассказ Михея о ночном происшествии, искоса поглядывали на «зеленушки», которые новый участник экспедиции выложил напоказ, осторожно брали их, наводили на солнце, поливали байкальской водой, царапали по веслу – проверяли, так ли уж прочен камень.

– Чего только не бывает, – сказал после рассудительный Хват. – Раз с нами – значит, товарищем будешь. Поможешь камешки найти. Всё по-честному – мешок воеводе в казну, может, горсточка и нам достанется.

Кирьян при этих словах Хвата вздохнул. Воевода Лаврентий не промах, может и всё забрать.

Поклонились берегу, перекрестились да и отчалили, подняли парус и пошли по спокойной воде…

Нефритовая летопись
Целебный камень

Нефрит знали уже во времена библейского пророка Моисея.

В самые древние времена лечебные свойства нефрита практиковались медиками в виде амулетов, порошков и настоек. Истёртый порошок камня принимался внутрь – так медик лечил болезни желудка и кишечника, почек и мочевыводящих путей.

Известен так называемый «погребальный нефрит». Кусочек нефрита клали на уста умершего. Считалось, что «ротовый камень» защитит усопшего в ином мире.

Легенды рассказывают, будто бы в Средние века испанцы, осваивающие новые земли, в походах нагревали в кострах камни и песок, перекладывали их в кожаные пояса и надевали на ночь. Оказалось, что дольше всех тепло держит зелёная галька. Испанцы дали ей имя «камень поясницы». Для китайцев нефрит – камень жизни, с которым связывают то хорошее, о чём мечтает человек: благополучие, удачу, здоровье, защиту от злых духов.

В. М. Севергин, профессор минералогии, академик Императорской Российской академии, в своей работе «Первые основания минералогии, или естественные истории ископаемых тел» писал: «В восточных странах делают из него болванчики, чашечки и черенки к ножам, саблям… он в сих обработанных вещах чрезвычайную имеет крепость.

Он имеет название своё от мнимой прежде лекарственной его силы прогонять камень почечной и мочевой, чего ради его при себе носили».

Как известно, существует литотерапия – лечение с помощью камней. Литотерапевты утверждают, что каждый камень обладает некими вибрациями и излучениями, соответствующими вибрациям и излучениям человеческих органов, благодаря чему якобы идёт воздействие на физическое, ментальное, астральное и кармическое тела и может происходить исцеление.

И если белый нефрит умиротворяет, успокаивает, то зелёный, серый и прочие цвета вселяют энергию и активность. Монголы говорили: «Если тебя безудержно заносит куда-то, если в твоё сердце закралась обида и злоба, не дай разгореться этим страстям. Возьми в свои ладони белый и скользский нефрит, сожми его покрепче, и он успокоит тебя».

Считалось, что нефрит нормализует давление, стабилизирует работу лёгких и сердца, кровеносной системы. Пожалуй, в чём не ошибались медики, так это в согревающих свойствах нефрита. Теплоёмкость нефрита выше, чем у воды, поэтому камень всегда кажется тёплым и приятным на ощупь. Приложенный к области желудка или около почек, нефрит действует как продолжительно согревающий компресс или грелка.

Беременным женщинам рекомендовали носить изделия из нефрита на животе для облегчения родов.

Во многих странах для массажа тела и лица применяют шар из нефрита, а нефритовые пластинки прикладывают к больным местам для облегчения болей при ушибах, растяжениях, ревматизме. Нефритовые массажные валики применяют для снятия головной боли, нормализации артериального давления, усиления половой потенции, для косметического массажа кожи лица с целью избавления от морщин и предотвращения дряблости кожи. Массаж нефритом стимулирует и помогает мозговому кровообращению, снимает утомляемость.

Итак, нефрит наделяют всевозможными лечебными свойствами: благотворное воздействие на лёгкие, сердечнососудистую систему – избавление от одышки, головной боли, восстановление нормального давления; противовоспалительное действие; устранение ревматических болей – нужно прикладывать пластину из целительного камня. Нефритовые бусы или браслет восстановят сон, избавят от кошмаров; ношение камня на животе облегчает роды; в бане с нефритовой галькой повышается мышечный тонус, улучшается вещественный обмен, организм очищается; расчёска из этого камня обеспечивает укрепление волос, делает их гуще, стимулирует мозговое кровообращение, положительно влияет на зрение со слухом; массаж лица с нефритом подтягивает кожу, разглаживает морщины; минерал можно использовать как согревающий компресс.

Глава 7
Дневник лейтенанта Белкина

Вигдор осторожно открыл папку. Толстая кипа пожелтевших страниц, усеянных бисером буковок. Ровные строчки, прекрасный почерк. Казалось, что писались они не на привалах во время вынужденных остановок или отдыха, а за письменным столом в тиши кабинета. Дневник вёлся карандашом – чернилами в таком сложно путешествии писать опасно – сильные дожди, постоянные переходы речек вброд могли уничтожить записи.

«30 июня. Пароход «М. Иннокентий» доставил первую партию к месту начала работ на 214 версту от устья р. Верхней Ангары до устья р. Нирундукан – от этого места начинается оленья тропа, выходящая на р. Чуро в 10–15 верстах от её устья.

В 8 часов будил команду, после завтрака поили коней. Конюх Жуков доложил, что он недосчитался 9 коней. Послал проводников, конюхов и четырёх человек команды искать их. С остальными людьми собрал парусинную шлюпку, попробовал её на воде, оказалось, что она более двух людей не поднимает и на сильном течении её несёт. Затем команда облаживала сёдла, пришивала к ним потники из кошмы.

Расчистили место для астрономического пункта. Сварили сало с нафталином для смазки коней против оводов и мошки. В 2 часа привели шесть коней, они ушли вёрст за 15 в тайгу, несмотря на то, что передние ноги их были опутаны. В 4 ½ нашли ещё одну лошадь – она упала в канаву и чуть не задохлась, её нашли еле живую. При врывании астрономического столба оказалось, что на глубину 1 ½ аршина[18] идёт слой мёрзлой почвы. В 6 часов привели остальных двух коней…

…Сегодня убедился, что рассказы о комарах и вообще о всём гнусе – нисколько не преувеличены: трудно передать то состояние, в которое приводят эти ужасные насекомые.

1 июля. Команду будил в 6 часов. После завтрака взял всю команду и пошёл устанавливать на летнюю стоянку плот (барказы)… В 10 ¼ часов установили барказы, завели под них брёвна и укрепили концы за деревья. В 12 часов вернулся в лагерь и дал команду обед.

В 6 часов дал команде ужин. Пришли на берестянке два тунгуса, привезли осетра весом в 37 фунтов[19]…

В 9 часов команда после молитвы легла спать.

2 июля. Команду будил в 5 часов, после завтрака переправился на другой берег Ангары в парусной шлюпке для измерения базиса и разбивки реек. В 3 часа снова переправился к базису, сделал съёмку части берега. Ночью были разбужены сильным лаем собак – оказалось, что на той стороне, где базис, разгуливала медведица с медвежатами.

3 июля. Команду будил в 5 часов. Идёт дождь. Навьючил коней. Первый опыт был очень труден; первым делом пришлось провозиться с одним конём – с молодым жеребцом – для того, чтобы его завьючить – потребовались усилия всей команды. Затем с остальными конями началась настоящая пытка – пока вьючили одну, другие навьюченные ложатся на землю и сваливаются тюки, этих поднимешь, другие делают то же самое. Первый опыт вьючения продолжался с 8 часов до 1 часа. В час караван тронулся в путь под командой фельдшера.

Послал караван вперёд, а сам сзади пошёл со съёмкой. На первых же шагах встретились препятствия, благодаря которым надо решить, каким образом вести работу. Препятствия эти были: 1) глухая тайга, в которой на расстоянии 10 шагов невозможно было сделать отчёт на рейке, а высота дерев закрывала все приметные возвышения; 2) огромные болота и трясины, по которым идти с вьючными конями представляло серьёзную опасность. Проводник сообщил, что такой путь тянется на 90 вёрст – следовательно, большую часть всего пути, – времени же у меня было на всю работу и на возвращение два месяца (по запасу провизии). Условия все были таковы, что, казалось, другого способа, как идти с маршрутной съёмкой, по возможности обходя болота, – нечего было и думать выбирать. Однако цель самой экспедиции – выяснение возможности проводки колёсной дороги – заставило меня признать такой способ работы весьма неудовлетворительным, и я решил выбрать другой способ… Я решил вести просеку шириной 2–3 сажени, обходя ею все трясины и болота.

Комары и мошки приводили в отчаяние. По дороге пришлось всё время подбирать потерянные вещи. Караван нашёл в полном развале – одни лошади навьюченныя, другие без вьюков – вьюки разбросаны в беспорядке, люди совершенно усталые, сидели пригорюнившись. Оказалось, что в пути лошади всё время сваливали вьюки, задевая за деревья, рвали этим мешки; пока свалившиеся вьюки прилаживались, другие лошади ложились и тем сваливали вьюки;

в болотах кони вязли, а иногда и тонули, приходилось их вытаскивать и самим проваливаться. Причём на всю эту работу на 23 лошади имелось пять человек – три остальных шли с инструментом…

Приказал ставить палатки – груз закрыли брезентами, ввиду того, что кругом топкие болота, приказал коней привязать и дать им овса. В 11 часов команда поужинала. Пошёл сильный дождь с грозой.

4 июля. Команду будил в 5 часов. Всю ночь шёл дождь. В 8 ½ закончили вьючение коней. Сегодня вьючение идёт заметно лучше. Однако не успели пройти 10 шагов, как снова повалились вьюки. Пока их подымали, другие кони легли и свалили свои вьюки, и так без конца…

…Пройдя сажен 30, тропа пошла по очень топкому болоту, лошади и люди стали проваливаться и вязнуть в жидкой и низкой грязи, опять повалились вьюки и некоторые кони завязли по самое брюхо, эти болота заросли частым кустарником, пришлось его прорубать… Люди совсем выбились из сил, кони тоже. Решил дать людям отдых. Холм, где остановились, порос чудным сосновым и лиственным бором. Люди за вчерашний и сегодняшний день так устали, что стали падать духом. Палаток не ставил, думал, что часа через три двинусь дальше. В 4 часа приказал собрать и вьючить коней – пошли собирать вещи. И вдруг я слышу, конюх кричит, что две лошади утонули в озере – оказалось, что кругом озера скрытые трясины; лошади в них провалились так, что торчали только головы, – кое-как удалось вытянуть их.

…Приказал ставить палатки и варить ужин; дождь идёт всё время. Сырость страшная. Мы все промокли, палатки тоже – настроение скверное.

5 июля. Команду будил в 4 часа. После завтрака начал седлать и вьючить коней. В 6 ½ часов пошёл вперёд. Не успел спуститься с холма, как опять пошли трясины. Опять стали проваливаться, в некоторых местах почва такая, что буквально было жутко идти, вся почва под нами колышется, а под ней хлюпает вода. Деревья от колебаний почвы клонятся. Слава Богу, миновали эту трясину довольно благополучно, но после пошли болота, где начались снова наши мучения. Опять шли 1 ½ часа каких-нибудь 100–200 сажень. Вперёд шли трое людей, делавшие небольшую просеку, расчищая дорогу для каравана. Вдруг в 8 часов прибежал матрос и докладывает, что шедший впереди для расчистки пути матрос Огнев топором разрубил себе ногу. Бегу туда – вижу, Огнев лежит, а фельдшер старается унять бьющую фонтаном кровь из левой ступни. Оказалось, что Огнев промахнулся топором и ударил себе по ноге, прорубил сапог и концом топора перервал себе артерию на левой ступне. Кое-как удалось унять кровь, фельдшер сделал перевязку. Развьючили коня и посадили на него Огнева. В 9 ¼ часа пересекли тропу, идущую вдоль Чуро к его устью.

…Версты за три до Чуро дорога идёт чудная, среди прекрасного соснового бора. При приходе к Чуро поставили лагерь.

6 июля. Команду будил в 5 часов. Тронулись в путь обратно на Ангару, за оставленным там грузом. В 11 часов пришли на место второй стоянки, когда шли с Ангары на Чуро – дал команде отдохнуть, напиться чаю; комар сегодня бьёт (местное выражение) немилосердно. В 5 часов пришли на Ангару.

7 июля. Команду будил в 5 часов, навьючил лошадей и в 7 часов отправился обратно на р. Чуро. Работу приходилось вести следующим образом: впереди идут матросы и прорубают просеки, я сзади с тремя человеками иду с инструментом. Работа очень затруднительная. Но иначе вести съёмку невозможно, ибо в тайге на расстоянии десяти шагов не видать рейки, и ко всему этому надо обходить болота…Потом выяснилось, что таким образом я могу в день проходить не более 2 вёрст. Всего у меня было 10 человек, три были с вольного найма, которых я не имел права заставлять идти на рубку просек, трое должны были находиться при инструменте, – следовательно, впереди могло идти только 4 человека, которые рубили просеку. При таком количестве людей работа шла очень медленно и люди сильно уставали.

Вследствии этого я решил вести работу так: один день рубил просеки. А другой день шёл с инструментом – тогда на рубку просек стало ходить 7 человек. А иногда и 8.

8 июля. Команду будил в 5 часов. В 5 часов пошёл дождь, с грозой и вихрем, пришлось остановить работу и переждать. В 8 часов окончил работу, пройдя за целый день три версты, дошёл до просек, которые вели мне навстречу из лагеря Чуро оставшиеся там люди. Остановился у болота, за неимением поблизости другой воды, вода, взятая из болота для варки чая и ужина, была красного цвета и густая, как масло…Комаров в этой местности так много, что если сидеть спокойно, то они покрывают таким слоем, сквозь который не видать цвета одежды. Спасают от них только сетки, которые мной выданы всей команде. Для коней раскладывали дымокуры; раскладывание дымокуров требует большой осторожности, ибо лошади, видя дым, бросаются к нему, спасаясь от комаров. И если не принять заранее мер, то они могут затоптать. Меры эти заключаются в том, что дымокур заранее огораживается изгородью.

9 июля. Команду будил в 5 часов. Идёт дождь. Работал до 8 часов вечера, до тех пор, пока мог различать деления на рейке. Только что собрал инструменты, пошёл снова дождь. Пока прошли оставшуюся версту до лагеря, были уже насквозь мокрые; к этой мокроте уже начинаем привыкать, ибо каждый день приходится быть мокрым – то от дождя, то от болота. Приходится очень страдать от комаров и мошки, в особенности там, где близко болото. Обыкновенно далеко не доходя, слышится вой, который издают целые тучи комаров; жалят они через двойной ряд перчаток и через рабочее командное платье, которое сделано из парусины. В полдень, когда солнечный день, появляются ещё овода и особенная сибирская муха, после укуса которой кровь выступает из проколотого места каплями; в особенности от них достается лошадям; слава богу, что эти мухи и овода держатся только до заката солнца. Мы начинаем втягиваться в таёжную жизнь. Обыкновенно день у нас начинается в 5 часов, работаем до полдни, потом час или полтора отдых, затем снова до 8 часов работа. В 8 часов возвращаемся в лагерь, где команду ожидает обед; после обеда ложатся спать, но перед тем, как лечь спать, необходимо принять меры от комаров и мошек. Для этого обыкновенно в палатках жгут гнилушки, которые при тлении дают такой густой и едкий дым, что комар старается избавиться от него и вылетает вместе с ним из палатки. Когда весь дым выйдет, палатку закрывают наглухо, и люди тогда ложатся спокойно спать.

У меня был устроен полог над койкой, благодаря которому я имел покой ночью.

Идёт дождь. Сегодня страшно сыро, платки, бельё – всё мокрое; спать ложиться приходится в совершенно мокрую койку.

10 июля. Команду будил в 5 часов. Идёт сильный дождь; приходится работать и в дождливые дни, иначе не успеть выполнить задачу.

Привыкать приходится ко многому, труднее всего привыкнуть к окружающей грязи; сам постоянно грязный, одежда грязная, посуда и еда тоже; мясо, которое кладётся в суп, всё нашпиговано яйцами оводов, обедать приходится, сидя на земле; подают суп, в который сию же минуту наваливается толстый слой комаров и мошки, но их спокойно разгребаешь и ешь, потому что голоден.

11 июля. Команду будил в пять часов. Ночью шёл дождь. Только что установил мензулу, как снова пошёл дождь; дождь этот вот уже несколько дней не даёт работать, должен был закрыть планшет и переждать. Проработав до 5 часов вечера, пройдя две версты, устали, промокли и проголодались. В этот день лагерь представлял из себя целый город: были поставлены четыре палатки и один шалаш, зажгли костры, говор 20 человек, ржание коней – всё это вместе представляло живописную, оживлённую картину. От Норд-Вест надвигалась гроза, но прошла стороной. Лагерь расположился на высоком холме, среди огромного леса; внизу холма находится небольшое озеро.

12 июля. День был очень жаркий, душный. Комары и овода носились сплошной тучей. Устали невероятно, приходилось идти всё время по просеке, где масса пней и срубленных деревьев, через которые иногда приходилось перелезать. Высокая трава и срубленный кустарник путают ноги. Приходится всё время идти, высоко поднимая их. К 8 часам дошли до того, что еле могли двигать ногами. Работать на этом участке трудно: всё время с горы на гору, болота, сырые овраги, ручьи. А главная трудность – это ведение просек, без которых невозможно идти со съёмкой.

13 июля. На бедного Витимку жалко смотреть, он производит впечатление больного и немощного старика: весь в морщинах, губа отвисла и всё время кряхтит; пробовал на него класть мешок с командными ложками, – весь вьюк весил самое большее 3 фунта, но для него оказался и этот вьюк тяжёлым. Сегодня ночью был мороз. Особенно под утро.

Сегодня первый вечер, когда нет никакого гнуса, вероятно потому, что вечера и ночи стоят холодные. Команда и я начинаем по ночам сильно зябнуть, за неимением тёплой одежды.

14 июля. Отправились верхами искать обхода вчерашним болотам. Перешли вброд реку Уклон и взяли через тайгу прямо к подножию гор, пришлось пробираться через ужасную чащу. Подошли к конечному пункту работы, обойдя все болота, оставив их вправо. Я очень доволен, что удалось обойти и выйти к месту своей работы, без указания проводника; это показало, что мы настолько освоились в тайге, что можем в ней свободно ориентироваться.

По приезду в лагерь приказал приготовить баню. Баня устраивается у нас следующим образом: складывается куча камней, на них раскладывается огромный костёр, по мере сгорания костра камни накаливаются; когда костёр сгорит, камни очищаются от золы, окатываются водой и накрываются палаткой, затем снова обдаются холодной водой, и получившийся пар уже задерживается парусиной, которая предварительно вся смачивается, таким образом получается очень жаркая баня. Лагерь стоит на левом берегу реки Уклон среди девственного леса. Река шириной около 25 саженей, очень извилиста. Течёт по каменистому ложу, среди невысоких берегов, с очень сильным течением; брод через эту реку мелкий. Среди гальки встречаются породы, говорящие о присутствии золота в этом районе. Породы эти суть: диориты, порфиры, кварц с вкраплённым в них серным колчеданом. Вода очень холодная, прозрачная и вкусная. На берегу хороший корм для коней.

15 июля. Команду будил в 5 часов. Идёт дождь. По временам сильные порывы ветра от Норд-Веста. Идти работать с инструментом нельзя. Для поддержания энергии команды и для примера, что в такую дурную погоду надо идти работать, решил идти вместе с командой на рубку просек. Чтобы не быть без дела, взял себе также топор. В 6 часов налетел такой шквал, что во время работ одно дерево, которое только что подрубили, слетело, точно его срезали ножем.

16 июля. Команду будил в 6 часов. Идёт дождь, небо закрыто тучами. К 12 тучи стали ещё гуще. Я сегодня оставался в лагере, потому что надо было починить сапоги и выстирать белье. В лагере остались: фельдшер, раненый Огнев и я. Несмотря на дурную погоду, настроение и здоровье команды отличное. Огнев всё время поёт, без всякого голоса и слуха, поёт одну и ту же песню: «у ворот невеста ждёт», и дальше его «невеста» не идёт, ибо Огнев знает только одну эту фразу, но поёт её на разные голоса: то басом, то дисконтом, иногда себе под нос мурлычит, а то вдруг придёт фантазия и он заорёт во всё горло, так, что собачёнка с испугу вылетает из палатки и начинает неистово лаить. Фельдшер тоже певец, но, к сожалению, обладает теми же голосовыми качествами, что и Огнев. Но зато у него обширнейший репертуар. Очевидно, Огнев завидует фельдшеру, потому что стоит ему только запеть, как Огнев моментально затягивает свою «невесту», стараясь перекричать фельдшера, а дождь, тем временем, под эту музыку барабанит о крышу палатки.

Сыро и неуютно в лагере.

17 июля. Команду будил в 5 часов. Слава Богу, сегодня хорошая погода. Вода за эти дни очень прибавила, фута на 4, благодаря чему течение усилилось, пришлось переправляться на лошадях вплавь, берег довольно крутой, и лошади, прыгая в воду, погружались почти по шею. Подобная скачка с препятствиями выявила наше плохое знание верховой езды, мы все посваливались с коней в воду, приняв холодную ванну… При этой переправе подмочили планшет, и хорошо, что был солнечный день, я мог высушить его на солнце…

Обойдя просекой все болота и выиграв верст 10 расстояния, вышел опять на Чуро. По дороге находится тунгусское селение, которое в это время года необитаемо. Кругом много лабазов, на которых сложены запасы провизии и одежды на зиму. Место для таких становищ тунгусы выбирают замечательно красивое; всегда на возвышенности и среди хорошего соснового и лиственного бора. В 8 часов стемнело, и я окончил работу. В 9 часов 30 минут вернулся в лагерь; возвращался в лагерь дорогой капитана Иванова. Дорога эта всё время идёт по тунгусской тропе и проходит через все болота. Здесь болота хотя и топки вследствие густой и вязкой грязи, но не глубоки, потому что внизу идёт слой вечной мерзлоты.

Завтра думаю передвинуть лагерь на несколько вёрст вперёд, что будет видно по обстоятельствам. Жеребец поправился, старик Витим ещё двигается. Сало с нафталином помогает от мошек.

18 июля. В 10 часов прошли все болота. Дошли до того места, где много перекрещивается троп; не зная, по какой идти, должен был потерять время на рекогносцировку. Вышел на огромную долину, всю занятую болотом. Долина эта окружена со всех сторон горами, здесь нас ожидали кони. Сделав ещё одну просеку, сели на коней и поехали к месту лагеря. Здесь пришлось перейти болото, так как обойти его невозможно, потому что иначе пришлось бы обходить всю долину кругом, болото оказалось не совсем топкое, ибо под водой находилась крупная галька. По ту сторону болота дорога идёт опять среди хорошего леса, местами чудный кедровый и лиственничный бор; проехав некоторое время хорошим лесом и дорогой, попали снова в топкое болото, которое непременно надо будет обойти. Далее пересекли речку Амнундакан, на правом её берегу, на небольшой возвышенности находится тунгусское селение, также в это время нежилое. Не доходя до этого становища, встретили в лесу несколько тунгусских могил; их могилы особенные: они не зарывают своих покойников в землю, а кладут в колоду, которую прикрепляют к двум срубленным деревьям (к их пням). Долина Амнундакан очень красивая.

Лагерь стоит на берегу Чуро. Чуро здесь делает большую дугу, течение очень сильное, вёрст десять в час…

19 июля. Идёт дождь, обилие дождей приводит меня в отчаяние. В 12 часов нашла туча и стало так темно, точно вечером, – она разразилась ливнем и сильной грозой, – я беспокоился за команду, удары грома и молнии были очень близки, пришлось пережидать, стоя среди большого леса. Промокли все до последней нитки, мне положительно совестно заставлять работать в такую погоду команду, но делать нечего. Иначе я не выполню возложенной на меня задачи.

Все горы и реки заволоклись клубами пара, Чуро парит, точно в нём течёт кипяток. Картина очень интересная.

Несмотря на дождь и сырость, мошка и комар не дают покоя, без сетки не пробыть несколько секунд. Сырость страшная. В палатке всё мокрое.

20 июля. Комара и мошки сегодня невероятное множество – от их пения гул стоит в воздухе.

22 июля. В 6 часов после завтрака пошли на работу, было настолько холодно, что руки без перчаток совсем замёрзли. В 8 часов начали работу, обошли с магистралью топкое болото. К 12 часам прошёл семь просек. День чудный. Солнце, тепло. Комара, мошки и оводов миллионы.

23 июля. Команда жалуется, что в дни рубки просек им мало три четверти фунта сухарей. Но я, к сожалению, не могу увеличить порции даже до той нормы, которая им полагается по положению, ибо, благодаря выделению команды Ахматова и людей капитана Иванова, у меня осталось провизии только в обрез, но я ещё должен уделить часть провизии на запас, мало ли что случится.

Теперь, когда у меня работа наладилась и всё пошло своим порядком, я нахожу сносной жизнь в тайге. Воздух идеальный, жизнь простая, особенно хороши утра. Свежо, солнце только что восходит, крупные капли росы блестят, как бриллианты. Воздух напоён душистым запахом смолы, и нет комаров – этого бича тайги.

24 июля. Подошёл к реке Уаньели – горная речка, течёт по каменистому ложу. Вытекает из распадка двух гор, по всем признакам золотоносная. У этой речки, в том месте, где проходила магистраль – два сухих протока, в виде буквы Ф. По ту сторону реки, в её сухом протоке, все камни имеют вид, точно они облиты кровью: при осмотре оказалось, что они покрыты особого рода лишаями – кровавого цвета.

В 8 часов поехали в лагерь, дорога идёт по косогору. А внизу лежит огромная низина, покрытая болотами.

Начал задувать ветер с гор, с них несёт таким жаром, точно из топки котла, пахнет гарью – вероятно, горит тайга.

25 июля. Команду будил в 5 часов. После завтрака отправил команду рубить просеки. По уходе команды оказалось, что фельдшер Боярский и проводник Павел не пошли на работу, на мой вопрос, почему они не ушли с командой, Боярский ответил, что у него болят руки. А проводник – что он нанимался быть только проводником. Признавая справедливость их заявления, я заметил им, что ведь я тоже не должен рубить деревья, но делаю это для того, чтобы ускорить ход работы, что нам необходимо ввиду оставшегося малого количества провизии. Ускорение же работы прямо зависит от количества готовых просек, поэтому, если они желают голодать и впоследствии питаться издохшими конями, то, конечно, могут не ходить на работу. Я же предупреждаю, что не уйду из тайги до тех пор, пока не окончу порученную мне работу. В 10 часов окончив обработку планшета, сел верхом и отправился к команде. Проехав несколько шагов, смотрю, меня догоняют Боярский, проводник и конюх.

Жара стоит невыносимая, комаров и мошек никогда ещё не было так много, как сегодня, временами было невмоготу дышать под сетками от жары, которая усиливалась от движения при рубке деревьев. Приходилось подымать сетку, но каждый раз это сопровождалось настоящей пыткой, ибо в одну секунду в лицо впивались миллионы различных жал.

26 июля. По утрам в лужах вода стала замерзать. Я насилу рублю деревья – у меня все руки в водяных мозолях, но боюсь отстать от команды, это же сию минуту отразится на их работе.

29 июля. Команду будил в 6 часов. После завтрака со всей командой пошёл рубить просеки. Я узнал, что дорога для коней впереди убийственная: масса камня, горы и одно огромное и очень опасное болото, лошади часто расковываются.

Затем впереди много рек, которые надо переходить вброд.

Но что хуже всего я узнал, так это то, что из оставленной провизии во втором лабазе недосчитались одного мешка сухарей и одного мешка сушек; для меня эта потеря страшно чувствительна: благодаря ей придётся ещё уменьшить порцию сухарей, а команда и так уже положительно голодает.

30 июля. Лагерь стоит на высоком холме, с двух сторон его течёт река Чурокан, слева болото и кустарники. А сзади виден холм, разделяющий Чурокан с Чуро. А кругом высятся огромные горы с причудливыми формами. Я очень жалею, что не взял с собою красок и что у меня нет времени, а то бы получил много новых мотивов.

2 августа. Где-то горит тайга, всё сегодня покрыто палом; сильно пахнет гарью; к счастью, скоро подул ветер и немного разогнал дым, так что на рейке можно было делать отсчёты на большом расстоянии. Шли всё время с горы на гору. Открывается чудесная панорама на долину реки Чурокана. Долина эта – огромная площадь, вся густо заросшая лесом; местами видны большие болота; затем эта долина постепенно суживается и переходит в узкое ущелье, из которого вытекает река Чурокан; все горы гольцевого характера. В тайге встретили много куропаток, но точно нарочно с собой не было ружья.

3 августа. После сильной грозы с ливнем и землетрясением – утром на горах выпал обильный снег. Встреченные тунгусы сообщали, что на перевале снег выпал выше колена – и советовали идти назад, пугая… Но я решил, что повернуть я всегда успею – решил двигаться вперёд.

4 августа. Сегодня в 2 часа ночи было землетрясение: были слышны подземные раскаты грома и затем три сильных толчка, так что мы все выскочили из палаток; от землетрясения произошёл очень сильный обвал по ту сторону Чуро;

гул от обвала шёл несколько минут; был виден огонь от ударившихся друг о друга камней.

В 5 часов приехал конюх Ахматова (ехал он от Ангары три дня) и сообщил, что Ахматов соорудил плот и на нём спустился вниз по реке. Из письма на моё имя я узнал, что Ахматов ушёл на плоту, захватив оставленные инструменты, что пароход «Малый Иннокентий» не мог подняться вверх по Ангаре выше Ченчи; что барказ, который брал капитан Иванов, приведён на место и что с этим барказом я осенью намучаюсь, ибо Ангара сильно обмелела, а он глубоко сидит…

5 августа. Команду будил в 6 часов. Переправились через Чуро: отсюда пошёл на работу. Чуро, там где его пересекает магистраль, не очень широк – сажень 20. Чуро всё время извивается, описывая почти правильные дуги. В этом месте в Чуро впадают две речки – по-видимому, золотоносные, ибо в их песке много кварца с серным колчеданом.

6 августа. Работать сегодня было очень холодно; на горах всё время идёт снег, и они уже стали совершенно белые. У нас же, хотя иногда и падают белые мухи, температура воздуха очень низкая, и надо ждать, что скоро тоже выпадет снег. По пути подо мной упал конь, и хорошо, что я не держал в это время своих ног в стременах, благодаря чему успел соскочить.

7 августа. Всю ночь не мог заснуть от холода. Утром вышел умываться и был поражён: всё приняло зимний вид. Всё кругом бело, вот так сюрприз! пошёл снег и покрыл всю долину. Вид совершенно зимний. Проводник настойчиво советует повернуть. Уверяя, что теперь зима уже установилась. Но я был уверен, что ещё настанут хорошие дни – уж очень была резкая перемена от жары к холоду.

…Команда начинает роптать, что им и холодно и голодно. Пришлось поставить их во фронт и сказать несколько слов о долге; при этом я им сказал, что я нисколько не отличаюсь от них ни пищей, ни образом жизни, но что я не думаю жаловаться, а напротив, даже очень доволен, что приходится испытывать такие затруднения.

9 августа. Команду будил в 4 часа. После завтрака сели на плот и пошли вниз по Чуро; путешествие было бы очень интересное, если бы не было так холодно и не шёл бы снег с дождём. Чуро очень извилист, много островов и порогов, местами стремнины, по которым наш плот нёсся с быстротой броненосца. Между командой нашлись люди, которые по службе спускались на плотах в Архангельске и поэтому отлично управлялись. Иногда приходилось в такой стремнине ложиться на плот, ибо он нёсся вдоль самого берега, с которого торчали сушины и коряги. Такое положение было очень неприятно, так как плот состоял из неплотно пригнанных брёвен, в пазах которых протекала холодная, как лёд, вода. Берега озера красивы, большое разнообразие красок; роскошная растительность у береговой черты. Шли по Чуро около двух часов, затем пристали к берегу, чтобы немножко отогреться. Погода ухудшилась, на горах свирепствовал снежный вихрь, у нас же шёл при сильном ветре дождь со снегом; нестерпимо холодно, настроение скверное, вызванное тем, что мы были все мокрые при таком холоде. Шли на плоту всего 5 часов, дошли до речки Сарта, вошли в эту речку, бросили плот. Вышли на берег, чтобы отогреться и напиться чаю, затем пошли пешком к месту работы; нет ничего отвратительнее, как идти во время дождя по тайге, где всё насыщено водой. Каждая травинка и куст обдает холодным душем; стоит пройти 10 шагов, как промокаешь хуже, чем если пробудешь 10 часов на сильном дожде.

10 августа. Почти всю ночь команда и я не спали, было страшно холодно, под утро повалил снег, костёр греет только ту часть тела, которая к нему обращена. В 3 часа сварили завтрак и в 4 часа были готовы выйти на работу. Все закоченели от холода. Несмотря на снег, пошёл работать. Но пришлось пережидать погоду, ибо сквозь идущий снег невозможно было делать отсчёта по рейке. В 5 часов 30 минут снег перестал, и я пошёл вперёд, пересекая болота. Передний речник встретил дикого оленя, которого не преминул убить. Эта находка была для нас большим подспорьем. В лагере матрос Фридрихсман тоже убил оленя. Я был очень рад.

Теперь мы были обеспечены мясом по крайней мере на месяц, следовательно, я мог, если позволит погода и обстоятельства, докончить работы. Приказал прекратить выдачу солонины и давать свежее мясо.

11 августа. Сегодня старший матрос доложил мне, что команда жалуется, что им не хватает хлеба, что вообще они голодают. По возвращении в лагерь поставил команду во фронт и объявил им, чтобы они прекратили всякие жалобы на недостаток пищи и требование выдачи полной порции, так как они отлично знают, что я экономлю провизию только потому, что у нас её очень мало, и если бы у меня был её полный запас, то я, конечно, был бы рад давать больше, чем положено. Начинает чувствоваться некоторая напряжённость нервов, вызванная, очевидно, скверной погодой; вот уже 7 дней то дождь, то снег, то холодно; ночью просто замерзаешь, приходится спать, не раздеваясь, и на голову надевать башлык. Скоро выйдет запас сухарей, придётся послать вперёд на лабаз за последним оставшимся мешком. Команду приходится будить в 6 часов. А в 7 вечера уже нельзя работать, потому что мы идём теперь в узком ущелье и среди глухого леса, так что в это время уже приходится возвращаться назад, ибо становится совершенно темно.

12 августа. Идёт дождь. В 11 часов выглянуло солнце и стало греть. Показалось голубое небо. К 13 часам стало жарко. Появились опять мошка и комары; досталось нам от них сегодня как никогда, ибо мы не ожидали такого сюрприза и были все без сеток. Я чуть не смалодушничал, хотел бросить работу и бежать от комаров.

13 августа. Мои предположения оправдались, небо прояснилось, стало тепло, в долине снег стал таять и скоро совершенно исчез. К тому времени мы дошли до того места, где лес стал заметно реже, стали попадаться открытые поляны, дорога пошла в узком ущелье.

Погода стала опять хмуриться, небо закрылось облаками, дорога всё время идёт по болоту, много ручьёв, некоторые болота очень глубоки, лошади проваливаются выше брюха. Ущелье всё суживается, горы принимают форму отдельно стоящих пирамид.

Поспели кедровые орехи, команда их уничтожает в огромном количестве, называя шишки «таёжными яблоками».

15 августа. Сегодня, идя с работой, стало заметно, что подымаешься в гору. Чуро стал маленькой речкой, в него почти на каждом шагу впадают ручьи. Слева по течению впадает река Айяхчевконь тремя рукавами, очень мелкая, но течёт с большой высоты по огромным каменьям. Так что вся состоит из водопадов; очень шумит. Ущелье совсем сузилось. Чуро течёт в стыке гор. Тропа идёт по косогору по каменной россыпи, дорога очень опасная для коней. Во многих местах щели между камнями, замаскированные мхом. Часто вступаешь, думая, что под ногами твёрдая почва, а оказывается только тонкий слой мха, конечно, сейчас же проваливаешься. Почти вся команда и я посдирали себе кожу на руках и ногах при этих падениях. В одном месте прошли через недавний обвал; картина представляет самый дикий характер: нагромождены огромные каменные глыбы. Вековые деревья, толщиною более обхвата, превращены буквально в мочалку, а некоторые превращены в муку. Весь этот хаос покрыт густым слоем каменной пыли.

Чуро шумит очень сильно, вблизи от него трудно говорить, надо кричать, вода красивая. Прозрачная и зелёного цвета.

17 августа. Вышли наконец на открытое пространство почти без леса и в холмах – отрогах от ближних гор; лес совершенно кончился и начались кустарники и стланик кедр. Все эти холмы соединены между собой высокими и низкими перешейками. Разобраться в лабиринтах этих холмов и оврагов почти нет возможности. Картина этой местности очень красива. Горы остроконечные, и многие имеют по несколько верхушек в виде отдельных пиков. Есть горы, у которых до семи таких пиков. Все эти горы покрыты глубоким снегом. Деревья и кустарники теперь совершенно голые, т. е. листья уже опали. Чуро извивается среди этих холмов.

Тайгой мы прошли 79 вёрст. Дальше работа пошла значительно быстрее, просек уже не надо было рубить – местность пошла холмистая, долина совершенно сузилась, так что река Чуро течёт в стык подошв гор.

В 6 ½ часов подошёл к становищу тунгусов, был встречен оглушительным лаем собак. Становище состоит из трёх юрт. Кочуют три семейства, которые и вышли к нам навстречу.

18 августа. Работа сегодня была очень интересная. Надо было разобраться в целом лабиринте холмов и оврагов. Чуро в этом месте принимает в себя почти из каждой расселины в скалах по ручью. Эти ручьи благодаря сильно тающему снегу вздулись и страшно шумят. Внизу в долине снег совершенно сошёл. Чуро тоже шумит и пенится.

19 августа. Дошёл до перевала рек Чуро – Большой Кункудери – провизии к этому времени у меня осталось только на десять дней; погода опять испортилась. Снова пошёл снег… Опять пропали два коня. Кони начинают сильно худеть и слабнуть…

Не успели пройти трёх вёрст, как с утра чудный день стал портиться, задул очень сильный ветер, а затем от NO стала подниматься тёмная туча и в час дня при сильном ветре туча налетела так быстро, что я еле успел убрать инструменты. Пошёл сильный дождь. Облака стали спускаться всё ниже и ниже – неслись с огромной быстротой. Я приметил, что одно облако прошло расстояние между горами, определённое на планшете в 2 версты, в 2 минуты. Скоро облака спустились до такой высоты, что мы очутились среди быстро несущихся облаков – точно попали на небо. В это время начали уже подниматься на самый перевал; впереди виднелась, когда расходились облака, стенка, что, собственно, и есть перевал. К моему счастью – снега было мало, местами было видно даже траву. Чуро здесь круто поворачивал вправо и принимал вид ручья.

Через 7–8 дней я уже должен буду, даже если и хорошая погода, повернуть назад; мы к этому времени останемся без хлеба и почти без мяса.

20 августа…Сегодня у нас 12-й лагерь по счёту от реки Ангары.

21 августа. Подъём на перевал в сторону реки Чуро довольно крутой. Сам перевал представляет из себя горку, соединяющую между собой два горных хребта. Между этими хребтами имеется площадка в 150 саженей ширины. Пройдя которую начинается спуск в долину реки Большой Кункудери. Склон в эту долину более пологий, чем в сторону реки Чуро. Большая Кункудери берёт начало с правой стороны перевала из расселины горы и составляется множеством впадающих в неё ручьёв. Большая Кункудери благодаря такому множеству ручьёв сразу почти становится большой рекой, между тем как река Чуро вёрст 8–9 от перевала ещё имеет вид ручья. Всё время пришлось идти по воде, а вода холодная, ноги совсем закоченели. Потом пошли каменные осыпи; по ним идти всё равно что по острым ножам.

Вид с перевала на обе долины очень интересный. Горы совершенно голые; большею частью все покрыты каменной осыпью и обросли лишаями всех цветов. Прошёл перевал и спустился в долину Большой Кункудери.

22 августа. Вышел на работу совершенно больной, но, пройдя вёрст 5, стал чувствовать себя гораздо лучше. В одном месте, переходя через Кункудери, я оборвался с камня и упал в воду; хорошо, что сегодня хороший день, температура +20 и я мог обсушиться на воздухе. При падении зашиб себе ногу.

В 7 часов, когда стало уже темнеть, убрал инструменты и пошёл в лагерь. Сегодня для меня день неудачен! Опять пришлось принять холодную ванную. Конь, на котором я ехал, переправляясь вброд через одну речку, – споткнулся. А может быть, завис между камней, только мы с ним полетели в воду. Течение очень сильное, хорошо, что я не бросил повода, а то пожалуй бы течением могло сильно ударить о камни. С помощью команды удалось выбраться и высвободить коня. Ужасно было неприятно. Нервы совсем сдали.

…Кункудери имеет две вершины – одна берёт своё начало у перевала, а другая с левой горы от перевала. Обе эти вершины разделяет огромная гора в виде шатра: до места слияния вершин они текут с большой высоты и по очень заметному уклону. На расстоянии пройденных 10 вёрст в Большой Кункудери впадает 4 значительные реки и несколько мелких речушек.

Местность, по которой течёт Большой Кункудери, очень отличается от местности, по которой проходит р. Чуро. Чуро течёт среди девственного леса. Берега большею частью – песчаные, и между берегом и подножием гор есть долины. Большая Кункудери течёт (та часть, по которой я шёл) среди голой равнины, даже кустарник, и тот невысокий, но зато вся долина занята самой рекой и завалена сплошь камнями. Путь от перевала Чуро до перевала Кункудери – очень тяжёл для коней – кормов совсем нет и камни отбивают им ноги, почти все кони хромают, подков прямо не напасёшься. Приходится ковать несколько раз в день.

23 августа. Сегодня опять чудесный день – тепло, +22 градуса. Ни одного облачка, и дует хороший ровный ветер. Работать одно удовольствие. Если бы не болела у меня нога. Просто не даёт ни идти, ни ехать, еле иду с работой. Ехать хуже. Купил у матроса сапоги, набил их войлоком и таким образом могу идти кое-как, а тут всё время приходится идти с камня на камень, просто беда.

24 августа. Вдоль реки, по которой и теперь идём, растёт чудный лес – вроде того, как на Чуро. Нога у меня сильно болит. Еле хожу. Вскоре мы подошли к подъёму на перевал. Подъём оказался очень трудный…Местами приходится взбираться почти на отвесную стенку – настолько отвесную, что надо взбираться с помощью рук и ног. Лошадь еле может подниматься.

25 августа. Завтра я должен возвращаться назад – иначе придётся остаться без мяса. Сухари и крупа ещё кончились вчера. Нашёл туман с сильным ветром. Решил однако остаться до завтра, – может быть, ещё рано утром успею кончить работу.

Корм для коней совсем пропал. Кони голодны и сильно исхудали. Сегодня велел дать им последний овёс. Итак, завтра я поворачиваю, придётся идти дней 6–7 до Ангары. Провизии тоже нет, осталось только немного мяса. Люди сильно отощали, даже заметно, как все похудели. Стали не лучше коней, у которых торчат кости. Но зато кончили работу и выполнили свой долг.

26 августа. Четвёртый пункт стоит ниже перевала и есть точка соединения работ моих и Я. М. Иванова. Она обозначена сложенной из камней пирамидой с шестом, на котором прибит флаг и сделана надпись: «Астрономический пункт 1902 г. Байкальская экспедиция». Рядом другой стоит, на котором делали наблюдения Ахматов и Педашенко. Радом навалил груду камней, в которую воткнул свою рейку, прибил к ней доску с надписью: «От этого пункта до реки Ангары, до того места, где начинается тропа на р. Чуро, по магистрали (по просекам) всего 126 вер. 480 саж. Гидрографическая экспедиция Байкальского озера».

27 августа. Вернулись люди, посланные за мукой, и к нашему приходу уже испекли лепёшки из неё. Всего вышло 2 пуда 4 фунта. Я никогда не ел с таким аппетитом хлеб, как эти лепёшки: они нам показались очень вкусными. Напечённых лепёшек хватит нам дня на четыре.

29 августа. Сегодня приходится выдавать по самому маленькому кусочку мяса и хлеба. Этим пайком можно только чуть-чуть заморить голод. Настроение команды мрачное. Идут молча, почти нет улыбок.

30 августа. У нас провизии остались одни крошки. Идёт дождь и туман. Сегодня прошли более 20 вёрст. Команда усталая, а главное голодная, утоляем голод чаем.

31 августа. Ночью шёл снег. Опять всё приняло зимний вид. До 12 часов дал команде, чтобы они разобрались в своих вещах и бросили всё, что только не нужно им.

Сегодня, проходя место, где Чуро сходится с Чуроканом, мы издали заметили, что с того берега Чурокана подходит к реке дикий олень. В этом месте обе реки так шумят, что если надо что-нибудь сказать, то приходится кричать. Поэтому, мы, будучи закрыты лесом, были не видимы оленю, а из-за шума рек он нас не слышал. Я и команда так обрадовались, как ещё не были рады никому, и чтобы его не напугать, я и ещё один матрос стали к нему подкрадываться, буквально ползя на животе. Наконец оставалось сажен 100, и надо было уже стрелять, ибо олень стал тревожно прислушиваться. Я прицелился и выстрелил. Олень сначала подпрыгнул, сделал два скачка, я уже думал, что промазал, а на лице всей команды можно было прочесть сильное огорчение, но вот олень, сделав два скачка, упал, потом опять вскочил – сделал ещё один прыжок и уже на берегу свалился. Сию же минуту чуть не вся команда побежала за ним, бросаясь в воду, забыв, что она холодная. Перешли реку, взяли оленя и принесли, оказалось, что я совершенно верно попал, т. е. попал туда, куда целился. По приходе на ночлег сварили себе ужин из этого оленя – давно уже мы не ели досыта.

1 сентября. Утром засолили оленя. Чистого веса вышло 2 пуда 8 фунтов. Буду давать теперь команде два раза в день суп.

2 сентября. Пришли на Ангару. По приходе первым долгом пошли к лабазу смотреть, есть ли провизия – оказалось, что там лежат провизия и письма. Из бумаги начальника экспедиции узнал, что мне предлагается доставить, употребив все усилия, заказы по Ангаре в Дагары и затем, если позволит время, прежде чем спускаться по Ангаре, произвести съёмку участка от Нюрундукана вниз на 20 вёрст. Из следующих писем я узнал, что мичман Любимов только что сегодня же, 2 сентября, окончил эту съёмку и незадолго до меня ушёл вниз по реке.

16 сентября. В 5 часов встретили пароход «Святой Иннокентий». Подали ему буксир. С этого момента я прекращаю свой дневник. Воздав Господу благодарение за успешное окончание и выполнение возложенной на меня работы и за благополучное окончание похода, считаю своим долгом принести глубокую благодарность команде, разделявшей со мной все трудности работы, и благодаря усердию которой я мог выполнить столь трудную задачу…»

Вигдор перелистнул последнюю страницу. За окном уже начинало смеркаться. Он и не заметил, как пролетело время. «Какие сильные люди! – подумал он. – Нужно про Белкина и его команду статью писать, напомнить о их отношении к делу. Долг! Этот лейтенант всё время думал о долге! Крутой мужик! И никто не знает об этой пусть и небольшой, но такой тяжёлой экспедиции».

Скрипнула дверь.

– Вигдор, Вигдор, – позвал голос, вырывая его из плена роившихся в голове мыслей.

– Ну Вигдоша, музей закрывается, пора, дорогой, на выход.

– А картины, – умоляющим голосом произнёс Вигдор. – Мне бы хоть глазком на Белкина взглянуть.

– Сегодня никак. Все хранилища и зал уже сданы под охрану. Только тебя и эту комнату пока ещё никто кроме меня не охраняет. Хочешь – завтра, ну в любой другой день.

Вигдор вздохнул:

– И то верно. Прочитанное надо бы переосмыслить. Хорошая подготовка к будущему походу.

Глава 8
Первые находки

Сколько точного ходу до устья Верхней Ангары, никто не знал. Знатоков не сыскали, бывалых землепроходцев в городе не осталось, поразъехались по разным службам государевым. А те, кто что-то слышал, кажись, выдумывали разно, дабы в глазах расспро-сников подняться и выглядеть поважнее. Кто пять дён, кто все десять насчитывал. Ни карт, ни лоций тоже не было. Откуда же, коли все самостийно ходили по морю, чутьём да опытом всё определяли.

Михей, отряженный для сбора путевой информации, воротившись с рыночных площадей да гостиного двора, отчитывался перед Ефимием: ни монахи в монастыре, ни купцы, что на базаре, ни рыночные смотрители, ни яндашевские, которые по случаю в Иркутск приехали, толком ничегошеньки сказать не могли. Дескать, всё от ветра зависит да духов Байкала. Ну об этом и так известно было – коли дует попутно – ходу меньше, а если батюшка Байкал завредничает, или, пуще того, осерчает… поболе. Ефимий слушал, молчал, в долгие расспросы не вступал. Коли завредничает, не дай-то бог… легко утащит к себе одной волной!

…Коч отошёл от причала в Лиственничном без проводин и напутствий – секретное задание воеводы, и нечего привлекать внимание посторонних. Мало ли кто по Байкалу ходит, мало ли по каким таким делам.

Ветра не было никакого – шли на вёслах. Поперву скрипели они в своих уключинах нещадно, словно жалобились на свою натруженность, а потом, напитавшись какой-то особой лодочной масляной пропиткой, ветром, брызгами, вроде как свыклись, словно срослись с бортами. Если и поскрипывали, то уже не жалобно, не просяще, без натуги и безнадёги, приняв эти два размеренных движения – к себе и от себя.

С воды суша выглядит совсем иначе, чем если ты на ней или даже забрался на высокий холм или дерево. Все дорожные неровности словно бы сливаются, уходят из виду; ленточки дорог, словно гладкие ремешки, опоясывают строения и насаждения и вслед за ними уходят в распадки, скрываются в полях, в траве, выныривают и вновь прячутся от глаз. И кажется, что крыши изб подравнялись повдоль, и окошки, с раннего утра ещё прикрытые ставнями, тоже на одной высоте выстроились в линейку, а неохватные листвяки, словно солдаты, уж очень аккуратно вросли между строениями. И даже дымок из печей, которые поутру уже затопили домовитые хозяева, поднимается ровненько, словно кто подравнял. И лишь разнится серыми «подпалинами», если в топку закинули трухлявое полешко.

Михей работал на вёслах в паре с Кирьяном, Хват с Андреем, Ефимий держал руль коча.

– Старшой, когда приваливать будем? А то без обеда скоро добежим до устья, – нетребовательно и даже чуть лениво поинтересовался Михей.

Ефимий, погружённый в свои мысли, не ответил. Он привалился плечом на руль, без особых усилий время от времени двигал его вправо-влево, словно боялся сойти с водной «обочины» и наблюдал за берегом, вдоль которого они шли. Ни там, на берегу, ни на воде не было и намёка, что кроме них есть кто-то ещё.

– Старшой, – не унимался Михей, – н е забудь, нам ведь камешков надо собрать, нефритов разных, яшм, лазуритов. Как дашь команду чалить к берегу, так сразу и начнём мешки набивать.

– Греби, собиратель, – цыкнул Кирьян. – Пока погодка в помощь, нам идти надо. Или забыл, как нас по морю носило?

– Забудешь тут, как же, всё нутро вывернуло, изболелось после.

– Ну так и греби.

Михей замолчал, но ненадолго:

– Слышь, Андрей, что за камень-то такой нефритовый? Про яшму, лазурит слыхал, цена у них видная. А у этого зелёного?

– Так то у китайца спрашивать надо. Наш атаман рассказывал, а он от прикащика слыхал, что нефрит, он же каш, непростой камень.

– Каш?

– Ну да, так его монголы называют.

– Слышь, старшой, коли одну букву в конце добавить, есть сразу охота. Был каш, а станет каша! Да, поесть бы не мешало…

Ефимий снова ничего не ответил. Делать стоянку по всему было рановато. Но без ветра на вёслах и правда отмахали несколько часов кряду, и гребцы явно стали уставать. Нет-нет, да и шлёпалось длинное весло коча вскользь, поднимая кучу брызг, и тогда крики неслись в сторону гребца, который допустил неловкость.

Но погода на Байкале словно бы специально дразнила путешественников. Есть хотите, устали? А вот вам солнца, спокойной воды, без грозы и ветра. Успевай, лови момент, двигай по своей надобности. Ежели разбушуется море – беда.

Будет счастье, коли в бухту, укрытую от ветров, успеешь забраться. А сколько куковать в ожидании небесного разрешения на ход, того никто не знает.

Ещё через пару часов, когда солнце вошло в зенит и стало припекать нещадно, Ефимий закрепил руль, достал где-то раздобытую карту, долго вертел её, глядя то на берег, то снова на неё, видимо, пытаясь обнаружить что-то, и наконец дал команду грести к берегу. Потом развернул руль так, что коч, описав полудугу, пошёл к бухте, которую Ефимий назвал Обухеихой.

С воды берег бухты выглядел сурово и неприступно. Казалось, громадные скалы закрыли всю сушу. Местами из камня торчали деревья, изогнутые, покорёженные в борьбе с твердыней, где, по идее, ничего расти-то и не должно. Ан на тебе – как-то укоренилось, поднялось наперекор ветрам и стужам. Между скалистыми отрогами, уже ближе к берегу, можно было разглядеть распадки, которые уходили вверх. У воды они начинались прогалинками, поросшими травой и кустарником, потом сужались со стороны распадка и терялись где-то там, между хвойниками, осинниками и березняком.

Именно к одной из таких прогалинок и подогнали коч. Пристали недалеко от подножия высокой скалы, коч крепко привязали к ближайшему дереву.

– Славное местечко, дремучая тайга, – оглядев пятачок берега, строго оценил Михей. – Ну ничё, счас костерочек, кипяточек, иван-чаем заправим. Кирь, а Кирь, может, наудишь из воды рыбки, тогда ушицы похлебаем.

– Осмотреться бы надо, старшой!

– Осмотрись, Хват, а как же. Поди, тут и заночуем.

– Я тоже, значица, осмотрюсь, – п одхватил Михей. – П о бережку пройдусь, на камешки гляну, а ну как угляжу чего.

– А то как же, углядишь! Чтоб Михей не углядел, так быть не может, – стал подтрунивать Хват.

– Угляжу, а что? Не лес валить, работа для зоркого глаза. Оно, конечно, и потапычей кому-то гонять надо, но углядеть – это дело тонкое, не всякому дано.

Хват ничего не сказал, знал – Михея не переговоришь. Пусть себе зубоскалит, в походе настроение иной раз поважнее еды будет.

Пока Андрей разводил костерок, Кирьян достал нехитрую байкальскую снасть и пошёл по берегу, оценивая рыбацким своим чутьём, где надёжнее будет закид сделать. Михей отправился в противоположную сторону, туда, где серая скала спускалась к самому урезу воды. Узкая полоса гальки вперемешку с песком отделяла её от Байкала.

«Скала да и скала, – подумал Михей. – Ничего особенного». Растительность на ней всё-таки сумела взять своё. Рядом с мхами, травой, цветами приспособилась и сосенка. Сил распушиться, разлапиться скальник ей, разумеется, не дал, но как-то умудрилась она обмануть его, а может, и вовсе победить – и зацепиться, прорасти. По всему было видно, непросто давалось ей скальное житие – изогнулась вся, искривлякалась от ветров, словно кто специально ломал и корёжил. Сосенка хоть и никудышняя для корабельного дела, а как маячок, видна была издалека. Присмотрел её Михей издалека, ещё когда на воде были. А когда ближе подошёл, долго стоял перед ней, словно это священное дерево. Чем-то поразила она немало повидавшего Михея. Отчего-то подумалось о себе, о товарищах, которых мотыляет по земле уже который год. Тоже вот зацепились избами за острожную землю, мечтами, как оно всё будет хорошо. Успеть бы, не искривиться.

…Михей внимательно смотрел под ноги, время от времени озираясь по сторонам, а ну как и в самом деле Потапыч вздумает объявиться. Но любопытство и азарт брали своё, очень уж хотелось «выловить» интересный камешек нефритовый, а то и яшму найти или лазурит. Прибой нагонял на гальку тихую волну, и, когда она откатывалась, камешки сверкали и переливались, словно драгоценные. Михей часто наклонялся, поднимал тот или иной, тёр об шаровары, но тут же выкидывал в море – без воды куда-то уходили блеск и яркая окраска.

По узкой прибойной полоске Михей решил обогнуть скалу, благо волны почти не было – Байкал еле-еле, лениво, между прочим шевелил гладь. «Может, там, за скалой, камешки поинтереснее будут», – подумал Михей. А когда обогнул, то увидел дыру в скале, неприметную с воды и плохо различимую издалека, хотя была она в человеческий рост. Судя по всему, это был вход в пещеру. Дневной свет хоть и тускло, но позволял различить её внутри. Без факела, конечно, не обойтись, чуть вглубь – и уже ничего не видно.

Михей опрометью кинулся в лагерь.

– Ты чего запыхался, Михей? Гору, что ли, осматривал?

– Старшой, дыра в скале, может, клад сыщем. Надо бы факел запалить да осмотреться внимательнее.

– Ну давай, давай. Помощь нужна?

– Управлюсь, старшой, ты же меня знаешь!

Ефимий вздохнул:

– Знаю, это точно.

У входа Михей зажёг факел и вошёл внутрь. В лицо ударил сырой запах.

Пещера была большой. В отдельных местах Михей мог стоять в полный рост, а там, где свод шёл под уклон, приходилось сгибаться вдвое.

Михей опустил факел – дно пещеры было покрыто толстым слоем серого песка вперемешку с галькой. «Наверно, волнами закидало во время штормов», – подумал Михей. Он слыхал от приезжих путешественников и рудознатцев, что в пещерах когда-то давным-давно селились люди, чтобы переждать непогоду, и даже в холодные зимы спасались в них от ненастья, разжигая костёр…

Осматривая пещерный песок, он вспомнил, что когда в Иркутск из Москвы прибыли китайские послы, а следом чужеземцы доктор Гарвин и Лорец Ланг, то на базаре интересовались у крестьян, не находили ли они чего, перепахивая землю. Допустим, и нашли чего, неужто воевода не прознал бы первым?!

Вспомнил, сколько находок было у них самих, когда оказались на странном острове да в секретной деревеньке Емельяна-кузнеца. Увидев привезённые рисунки и таблички, что выкопали они с Хватом из земли, воевода Леонтий аж рот открыл от удивления. Всё охал и ахал, рассматривая, а сколько расспросов учинил! Потом составил подробнейший рассказ и опись, сгрузил всё в ящик, обитый железом с соломой, дабы не причинить урона предметам, да и отправил находку в столицу.

Чем дольше находился Михей в пещере, тем больше удивлялся. Внутри вроде сыростью несёт, а пол сухой. Если огонь разжечь, сырость-то уйдёт, а грозу в тепле и сухости переждать можно.

В середине пещеры находился очаг, сложенный из четырёх камней округлой формы.

«Ну эти-то вряд ли тащить придётся. Эти-то везде валяются по берегу, – подумал Михей, постукивая на ним носком сапога. – Каменюка да каменюка, ничего особенного».

На плитах, кинутых у очага друг против друга, видимо, сидели обитатели пещеры. Михей опустился на одну, скрестив ноги, как это обычно делали яндашевские.

«Только костра не хватает», – подумал он и стал шерудить палкой костровище. Под верхним слоем песка конец палки упёрся во что-то твёрдое. Михей наклонился и стал разгребать песок руками. Вытащил несколько глиняных черепков. Тогда он попробовал поискать возле плит. И тут же нашёл наконечник стрелы, какие-то пластинки из серого камня, похожие на лезвие ножа, кремнёвые резцы и каменные отщепы.

Теперь он разгребал песок руками везде… Нашлись фигурка, очень напоминающая рыбку, гарпун, подвеска из резцов какого-то большого животного с просверленными отверстиями. Несколько белёсых камешков взял машинально.

– Ёшкин-морошкин, – причитал Михей, перебирая находки. – Видать, жили здесь люди долгонько?

Он собрал всё найденное и поспешил в лагерь.

– Мужики, гляди, чего я из пещеры выудил!

Все сгрудились вокруг Михея, который разложил находки на нескольких больших гальках.

Кирьян повертел гарпун:

– Хорош, с такого рыба не сорвётся.

– А это что за штуковина? Фигурка, словно дитя малое ножичком стругала.

– Может, Хватушка, и дитя, а может, и нет. Может, ей лет немерено! Когда её сработали? Бог её знает.

– Камешки-то белые – нефриты!

– Не ошибся, Андрей?

– Да нет, Ефимий, как есть нефриты. Видать, у мастера руки до них не дошли, не обработал.

Андрей вдруг кинулся с камешками к воде, ополоснул их и так же быстро вернулся к спутникам. Разжал ладонь, и – перед ними были совсем другие зеленоватые окатыши, переливающиеся на солнце и пропускающие его свет.

– Да нефрит, говорю, как есть нефрит. Только не шлифованный.

– Однако надо осмотреть тут всё, – предложил Ефимий.

– А может, и не след за тридевять земель грести, может, тут всё и наберём.

Ефимий посмотрел на Михея:

– Всё не наберём.

– Это верно, – подтвердил Андрей. – Эти нефриты всякоразно не здешние. Вишь, окатыши, гладенькие все, с боков скруглённые. По всему видать, их долго по дну речному или ручью горному катало. Чтоб в байкальской воде нефрит сыскивали, об том никто не говорил, не слыхал я такой истории.

– Так, может, потерял их кто? Здесь и потерял?

– Вот и я о том же, – Ефимий присел возле находок. – Однако и гарпунов таких сейчас никто не делает. Видал кто такую потеху? Вот и я о том же. В ржавчине вещицы. Знать, давнишняя потеря. В столицу её надобно, там разберутся.

– Клад, что ли?

Все дружно грохнули от смеха. Понятно, куда гнул Михей.

– Да будет тебе награда, а как же! Ты же нашёл!

– На коровёнку точно наскребётся.

– Да хоть бы на кадушку, – обиделся Михей. – Раз положено – не откажусь. А когда капустка моя просолится, милости прошу до стола, со своим салом, луком и хлебушком. Стопочку, уж так и быть, сам налью…

– Есть охота, мужики, – Хват погладил живот.

– И то верно, есть охота. Подкрепимся и походим вокруг, мало ли какие тут клады ещё есть, – согласился Ефимий.

…Кирьян откашеварил славно. В котелке заварил иван-чай, а сам очаг был окружён рожнами, на которых золотистой корочкой поблёскивала рыба.

Потом пошли осматривать окрестности. Ничего интересного не нашли… Уже ближе к вечеру собрались у костра.

– Старшой, а кто это место Обухеихой назвал? Смешное имя.

– Не знаю, Михей. Выдумщик, однако, попался на имена.

– Да поди, тёщу свою увековечил. Тут одни скалы да дерева. Вот, поди, старушку и припечатали.

– Выдумщик ты у нас, Хватушка, ох, выдумщик.

– И хорошо, что бухта, – не унимался Хват. – А прикиньте, если бы Михея так назвали – Обухей!

– Ой, Хватушка, как смешно, аж до коликов, – приобиделся Михей.

– Так сам чего расскажи, мы послушаем да обхохочемся. Ты у нас говорун наипервейший.

– А и расскажу, а то ведь не отстанете.

– Давай, давай. Ты говори, а уж пересмешничать за нами не залежится. А то и вздремнём, я под твои байки быстро засыпаю.

– Ладно, Хватушка, но коли заснёшь, то и не узнаешь, отчего на Байкале две Ангары. Знаете про то? Нет! То-то, не знаете, а мы с вами куда ходим-бродим?

– Так на Верхнюю Ангару, – откликнулся Андрей.

– Точно.

– А та, что мимо Иркутска бежит, она, что же, Нижняя?

– Нет, Кирюша, люди зовут её Ангарой. Просто Ангарой.

– Отчего так?

– А вот и слушайте, отчего. Мне об том яндашевские люди сказывали, ещё когда ясачили мы.

Было, значит, такое время, когда жуть как холодило в здешних краях. Прям жуть! То ли солнышко стояло слишком высоко, а может, тучи его постоянно скрывали, но тепла было мало. Потому и леса стояли чахлые да хилые. Без тепла ничто не родится и не радует. Много времени прошло, пока хмарь стала рассеиваться. Может, ветры её проредили, а может, само солнышко пониже спустилось. Однако, точно, потеплело. А кругом же горы в снегу. Когда тепла не было, то набралось его ой как много. Так вот, стало припекать – снег и лёд подтаяли и побежали с гор в ложбинки и расщелины. И там, где раньше были серые провалы и впадины, появились реки и озёра. Лес, конечно, пошёл, в воде рыба и живность завелись.

Много лет минуло, пока реки и ручьи наполнили Байкал. И люди стали захаживать в эти земли, а как иначе, если рыболов ладится, охота стала удачливая. Тех людей звали тунгусами.

Ну, значит, копилась вода, копилась, но однажды прорвалась и сквозь дыру побежала дальше из Байкала к Енисею. Собрались тунгусы к тому месту, где дыра эта появилась, и видят: сильно она походит на звериную пасть. Ну и стали кричать: «Ангара, Ангара!» А по-ихнему Ангара – это пасть.

Тунгусы народ кочевой. Прослышали, что на другом конце Байкала тоже живности много и рыболов знатный. Пришли на другой конец Байкала, а там тоже горы да холмы. И точно, зверя в лесах полно, рыба ходит стаями. Ну стали они там жить. Однажды, может, днём, а может, и ночью, услышали страшный гул и грохот. Земля задрожала, заходила ходуном, молнии засверкали, а после много дней подряд шёл дождь. Размыл он, значит, берег, и скалы в одном месте развалились, и хлынул в Байкал поток с тех гор и холмов. Когда стихла непогода, видят тунгусы: дыра в скалах походит на пасть зверя. Тунгусы закричали: «Ангара, Ангара!» Так и пошло, что один поток стал Ангарою, а другой Верхней Ангарой.

Михей закончил рассказ, и стало тихо. Слышно было только потрескивание костра да шорох вечерней прибойной волны.

– Умеешь ты, Михей, говорить. То ли петь, то ли плакать охота, – подал голос Хват.

– Лучше петь!

– А я слыхал, что Тунгуски целых три! Нижняя, Верхняя и Подкаменная, – сказал Ефимий. – В ыдумщики эти самые тунгусы.

– На Нижнюю и Подкаменную ходил с ватагой. Большие реки, – сказал Андрей и замолчал. Потом добавил: – Тунгусы сказывали, золотишко водится в тех местах.

– Ох ты, так, может, нам туда надо, камешки-то, поди, везде валяются, – м оментально отреагировал Михей. – А, мужики, чё нам эти булыжники гонять? Золото лучше!

– Какие твои годы, вернёшься с похода, сколотишь ватагу, лапти подновишь, – да и на Тунгуску, хоть Нижнюю, хоть Подкаменную.

– Без вас, что ли?

– Без нас, мы с Хватом жениться будем, – мечтательно сказал Кирьян.

Михей махнул рукой:

– Да я, может, тоже вначале женюсь. Чай, пора? А, старшой, пора?

– Как по мне, так давно тебе угомониться следует. Только, боюсь, и женитьба не поможет.

– Ой, старшой, не скажи, если Настька десятского не раздумает, она его вмиг зашкварит. Бойкая, остроглазенькая, да по виду хитрющая. Добрая девка, будет наш Михей по струнке ходить.

– Я? Да ни за что! Чтоб Михей подкаблучником сделался, не бывать этому, Кирьян. Не бывать!

1 Распадок – низменность у подножья сопок или пологих гор (Прим. ред.).

2 Глазковская культура – археологическая культура монголоидных племён охотников и рыболовов таёжной зоны Восточной Сибири бронзового века (XVIII–XIII вв. до н. э.), распространённая в Прибайкалье, Приангарье, верховьях Лены и в низовьях реки Селенги. Получила название по первым находкам погребений некрополя в Глазковском предместье Иркутска, близ впадения в Ангару реки Иркут (Прим. авт.).

3 Сейминско-турбинская культура (более точное современное название – транскультурный сейминско-турбинский феномен) – общее наименование археологических памятников со специфическими бронзовыми находками, распространившихся по лесной и лесостепной полосе Евразии в 2150–1600 годы до н. э. Основной признак феномена – великолепное бронзовое оружие (Прим. авт.).

4 Государство Шан-Инь – раннее царство, существовавшее с 1554 по 1046 год до н. э. в землях к северу от выхода реки Хуцанхэ на Великую китайскую равнину. Шан – первое китайское государственное образование, реальность существования которого подтверждена не только археологическими находками, но также повествовательными и эпиграфическими письменными источниками (Прим. авт.).

5 Здесь и далее академик Павлов цитирует статью С. А. Прохора «Белый нефрит Восточной Сибири» (Прим. ред.).

6 Верста – старорусская единица измерения расстояния, равна 1066,8 метрам (Прим. авт.).

7 Старица – участок прежнего русла реки, который со временем превратился в отдельный бессточный водоём. Старица, как правило, имеет серповидную или петлеобразную форму (Прим. авт.).

8 Хурхойка – одно из имён домового в Прибайкалье. Такое объяснение давала Е. И. Шастина, доктор филологических наук, профессор, известная фольклористка и путешественница (Прим. авт.).

9 Вязкость – способность стойко сопротивляться ломающим, дробящим усилиям – свойство, противоположное хрупкости, не следует смешивать с твёрдостью. Есть очень твёрдые и вместе с тем очень хрупкие вещества, не выносящие ударов, как, например, кварц. Твёрдость нефрита по сравнению с рядом многих камней не очень велика (5,5–6 по шкале твёрдости). Кварц без труда царапает нефрит, а алмазная пила разрезает его с такой лёгкостью, как если бы под ней было мягкое дерево. Однако алмаз можно раздробить ударом лёгкого молотка, между там как кусок нефрита выдерживает самые сильные удары тяжёлого молотка, оставляющего на нём лишь небольшие белые вмятины. Нередко неопытный минералог разбивал стальной молоток, пытаясь отколоть образец от крупной глыбы нефрита.

10 Ферсман А. Е. Рассказы о самоцветах. М.: Наука, 1974.

11 Косарь – большой тяжёлый нож с толстым и широким лезвием для щепания лучины (Прим. ред.).

12 Ряж – деревянный сруб, погружаемый в грунт и заполняемый обыкновенно сухой, вязкой, жирной глиной или булыжником. В основном применяется к гидротехническим постройкам для устройства основания плотин, молов, набережных, а иногда мостовых опор и прочих сооружений (Прим. авт.).

13 Ферсман А. Е. Очерки по истории камня. Т. 1. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1954.

14 Пуд – устаревшая единица измерения массы русской системы мер. Один пуд равен 16,3805 кг (Прим. ред.).

15 Здесь и далее документы и дневники цитируются с сохранением авторской орфографии и пунктуации (Прим. ред.).

16 Ферсман А. Е. Рассказы о самоцветах. М.: Наука, 1974.

17 Башлык – бригадир артели, создаваемой для ловли рыбы на Байкале, самый опытный и признанный среди рыбаков человек (Прим. авт.).

18 Аршин – старорусская единица измерения длины. 1 аршин =1/3 сажени = 4 четверти = 16 вершков = 28 дюймов = 0,7112 м (длина руки от кончиков пальцев до плеча) (Прим. авт.).

19 Фунт – устаревшая единица измерения массы русской системы мер. 1 русский фунт равен 0,40951241 кг (Прим. ред.).

Скачать книгу

Великий нефритовый путь бесплатное чтение

Глава 1О чём рассказал академик Павлов

Нефритовая летопись«Нефрос»

Глава 2Замысел воеводы

Нефритовая летописьЦарский камень

Глава 3Кто что знает о нефрите

Глава 4Царский указ

Нефритовая летописьНеобходимый материал

Глава 5Господин Чжан и дневник Белкина

Нефритовая летописьМагия нефрита

Глава 6Ночное происшествие

Нефритовая летописьЦелебный камень

Глава 7Дневник лейтенанта Белкина

Глава 8Первые находки