Гниющие во тьме бесплатное чтение

Пролог

Капли дождя барабанят по окнам и подоконнику. Порыв ветра врывается в комнату, подкидывая занавески и напоминая о том, что я не закрыла окно. Через пять минут вода побежит тонкой струйкой вниз, образовывая лужу на полу. А через полчаса соседка взорвётся визгом, проклиная меня за невнимательность, хотя прекрасно знает, что мне абсолютно плевать на неё и эту вшивую академию.

Самый большой самообман считать это место элитным заведением для избранных семей, а её выпускников опорой общества и чёрным кардиналом государства. Кто мы? Шпионы Ирминта, диверсанты, убийцы, властители судеб или жалкие марионетки в чужих руках?

Нас учат хладнокровию, жестокости. Я знаю, куда вонзить кинжал, чтобы противник умер быстро, не успев вскрикнуть. Стиснув зубы, терплю удары, не вздрогнув от вонзённого ножа под рёбра, продолжаю вести бой, потому что проигрыш равен смерти. Одни с восхищением называют нас «чёрными тенями», другие боятся найти наш взгляд в толпе. Мы могли бы гордиться такой славой, да только наша жизнь принадлежит академии и президиуму.

Родители отдают отпрысков учиться, нахваливают статус и возможности семейства, но в действительности они избавляются от нас. В тринадцатилетнем возрасте мы поступаем в академию, обучаемся на протяжении восьми лет, одиннадцать месяцев в году. А по окончанию отправляемся на задания без возможности связаться с родными. И в конце умираем, отдав долг государству – никто не возвращается домой живым. Да нас и не ждут. Кто станет ждать смертника? Поступают ли так любящие родители?

Я своих ненавидела с детства. «Сиди прямо, Эмирия», «Не улыбайся», «Сдерживай эмоции», «Ты такая страшная, Эмирия, за что тебя держат в академии?». Каждый год вижу отвращение на их лицах, когда возвращаюсь домой, а мой отъезд приносит им облегчение.

Ногти впиваются в плоть собственной руки, причиняя боль, а на лице появляется натянутая улыбка. Вот причина моих бед – улыбка. Какие бы эмоции я не ощущала – всегда получается ухмылка. Кому интересно слушать историю девочки с ассиметричным ртом, когда можно навесить ярлык «странная» и отбросить в сторону подобно отрепью. Меня заклейми за то, что изменить нельзя. Этот дефект не шрам, полученный от падения, не ожог от огня. Так в чём же моя вина? За что меня ненавидят родители и общество? Я устала жить, не имея возможности изменить судьбу. Старания рассыпаются пухом по ветру из-за малейших ошибок.

Единственная причина, по которой я здесь – Герет, мой брат. Какой бы паршивой занозой он не был – я дорожу им и не намерена оставлять одного. Только смерть способна нас разлучить, а гнусным людишкам это не под силу. И у меня только один шанс остаться с ним – стать лучшей в выпуске. Тогда смогу выбрать место будущего задания и поселиться рядом. Пусть нам нельзя будет общаться – это против правил, чтобы случайно не выдать других. Но я смогу видеть его, буду знать, что он в безопасности. А в случае обратного – вмешаюсь и спасу его. Пусть меня убьют за это, зато он останется жив. Моя жизнь давно не имеет смысла и мне не принадлежит.

А что до родителей? Я хочу увидеть, как они корчатся от боли в луже собственной крови. Они сделали нас рабами гнусной системы. Внушили ложные идеалы и заставили беспрекословно подчиняться людям, личности которых никому неизвестны. Кто правит президиумом? Откуда они и что им нужно? Никто не знает. Даже неизвестно сколько их. Один? Трое? Десять? Они спрятались, руководят из тени, чтобы их не нашли и не покарали за содеянное. И никакая революция их не уничтожит, зато умрут другие – пешки.

Кровавые реки польются по коридорам академии и потопят былое величие, а костями «идеалистов» будет выстелена дорога в Пустошь, на остров забытых и брошенных. Но даже тогда справедливость не восторжествует. Их место займут новые «освободители», что будут тиранить народ не хуже прежних. Вливая в головы народа очередную чушь про свободу, равенство и лучшую жизнь. Нужно только потерпеть пару лет, и люди не заметят, как эти годы станут десятилетиями и всё будет как прежде.

Но я отвлеклась. Раз Вы здесь значит, Вам интересна история моей смерти. Присаживайтесь поудобнее, я расскажу, как прогнило общество, как внимая сладким речам про свободу и равенство, мы отправились на войну. Как борьба за собственное выживание сделала нас злодеями.

Был ли у нас выбор? Я не знаю. Ирония человеческой жизни в том, что нам доступен только один вариант судьбы, а все альтернативы – домыслы, что не имеют ничего общего с реальностью.

Глава 1. Академия

В тренировочном классе тридцать три студента, включая меня. Трое не доживут до начала пятого курса – кто-то убьёт себя сам, кому-то помогут родители после отчисления. Каждый год мы теряем пятерых, таковы правила, пока нас не останется десять человек. Только десятерым будет позволено покинуть академию и отправиться на священную миссию по удержанию мира в Эмнезии. Именно такую чушь вливает нам в головы президиум, считая чёрных теней элитой и опорой галактики. В действительности они упиваются собственной властью, контролируя другие государства. А наша роль – послушно выполнять приказы.

Для этого нас тренируют, для этого каждый день Норвил Джингс входит в кабинет и испытывает наши тела на прочность. А мы, как воспитанные щенки, внимаем всем его командам.

Он внимательно рассматривает присутствующих, планирует кого поставить в круг. Опять будет внушать нам, что «размер противника не имеет значения, если правильно распределить силу». Но в пример поставит неповоротливого Боба и шуструю Британи. Она загоняет его и, воспользовавшись усталостью, уложит на лопатки. Равноценный выбор, мистер Джингс. Боб может колотить только боксерскую грушу, что не способна двигаться. Перед каждым ударом он напрягает всё тело – предсказать его действия может любой полоумный.

– Мисс Силити, выйдите вперёд. – Норвил сверлит меня карими глазами. Он сжимает челюсть, из-за чего скулы становятся острее. Бровь ползёт вверх, добавляя морщин на лбу. Ему чуть больше пятидесяти, но благодаря подтянутой фигуре, выглядит моложе. Если уберёт седину, сможет притворяться тридцатилетним. На нём преподавательская форма: бордовый костюм пошит из плотной, матовой ткани, на манжетах и стоячем воротнике, что застёгивается внахлёст, вышивка из нитей золотого цвета. На одежде нет карманов, клёпки и молнии скрыты планками – простота и строгость в одном флаконе отличительная черта формы.

Делаю шаг вперёд, проведя рукой по гладкой ткани комбинезона, что спереди застёгивается на молнию. Белокурые волосы собраны в тугой хвост, чтобы не лезли в глаза во время боя. На мне нет украшений, любимые портупеи остались в спальне, чтобы за них нельзя было ухватиться. Я максимально готова к поединку, не считая роста и хрупкого телосложения. Сложно биться с тем, кто вдвое больше тебя.

– Мистер Дригли, Вы тоже.

Он указывает на парня, что на голову выше меня, плотного телосложения. У него крючковатый нос, кончик которого завален вправо – следствие частных переломов. Тёмные волосы густыми прядями свисают на глаза, из-за чего он часто дёргает головой.

– Но мистер Джингс она мне не противник – я уложу её в два счёта. – Юноша морщит нос, выпячивая губы.

– Если Вы не боитесь возмездия. – На лице наставника мелькает ухмылка, а в его глазах блеснул озорной огонёк, словно он задумал что-то коварное.

Уголок моих губ дёргается и ползёт вверх, пытаюсь вернуть его на место, но нервная улыбка пробивается наружу, лишая меня хладнокровия. Мне не нравятся выглядеть слабой, когда к моим достижениям пририсовывают Герета, обесценивая мой вклад. По словам Норвила – я выигрываю только из-за того, что остальные боятся брата и поддаются. А как же тренировки после занятий и в выходные дни? Полученные синяки, стёртые в кровь ступни? Я делаю больше, чем остальные.

– Чего ухмыляешься, Силити? – Энтони шмыгает носом, разминая костяшки пальцев. – Когда за тебя перестанут заступаться – станешь девочкой для битья.

– Не раньше тебя. – Сжимаю кулаки, выставив их перед собой.

– Начинайте, – произносит мистер Джингс, складывая руки на груди.

Дригли пристально смотрит мне в глаза. Замечаю, как сжимается его челюсть, а взгляд наполняется нескрываемой ненавистью. Он медленно переступает с ноги на ногу, и когда левая уходит вперёд – понимаю: он готовится наносить удар. Резко разворачиваюсь на девяносто градусов и бью с левой ноги в корпус ровно в тот момент, когда он летит на меня. С его губ срывается хриплый выдох, он сгибается пополам. Добиваю ударом в голову и отскакиваю назад, но моих сил едва хватает чтобы пошатнуть его.

– Дрянь, – хрипло выдавливает он и бросается вперёд, хватая меня за ноги. Теряю равновесие, пытаюсь уцепиться за его футболку, но руки соскальзывают, и я оказываюсь на полу. Удар в живот жгучей болью скручивает меня, хочется прижаться головой к коленям, закрыться, чтобы всё это прекратилось. Но натасканное тренировками тело реагирует быстрее мозга – перекатываюсь в противоположную сторону, минуя ещё один пинок, и вскакиваю на ноги.

– Ты не выпустишься из академии. – Агрессия сочиться с его губ, а лицо покрывается красными пятнами. Он привык отправлять в нокаут соперников с первого удара, а когда не получалось – злился и начинал махать руками, открывая лицо и грудь.

– Я – шестая, и скоро займу твоё место. – Мои слова подобны тротилу, брошенному в огонь. Дригли взрывается и летит на меня, размахивая кулаками. Успешно уворачиваюсь от первых ударов, бью ногой в корпус, но он хватает меня за голень и отбрасывает в сторону. Падаю на пол и не успеваю подняться, когда он настигает меня и пинает в грудь.

Тяжёлый кашель, спирает дыхание, рёбра ноют, норовя рассыпаться. Нужно вставать и продолжать, но сил хватает только на перекат, что спасет мою голову от очередного пинка.

– Хватит. – Голос мистера Джингса звучит едва уловимо, словно нас разделяет стена. – Отвратительно, мисс Силити. А Вы, мистер Дригли, как могли пропустить такие простые удары? – Он делает несколько шагов в нашу сторону и останавливается возле меня. – Хватит лежать, здесь не комната отдыха.

Поднимаюсь на ноги, опираясь одной рукой о пол, второй держусь за солнечное сплетение. И первое, что замечаю, это полный ненависти взгляд Энтони – его оскорбило моё сопротивление и нежелание отключиться после первого удара. Теперь он будет искать способ уничтожить меня. Не волнуйся, милый, сопротивление ты получишь. Мне хочется плюнуть ему в рожу, но от этого будет только хуже. Я не в состоянии сейчас постоять за себя, а просить помощи у Герета – подтвердить статус ничтожности.

– Следующая пара мистер Вергли и мистер Харбиди. – Наставник вызывает для боя двух рослых парней, и мне приходится отступить в сторону, уступая место, но мой взгляд продолжает впиваться в Дригли. Он уже о чём-то говорит со своими дружками, искоса поглядывая на меня.

Чувствую, как во мне закипает злость, смешиваясь с ненавистью, как разрывается голова от оскорблений и самоуничижения. До итоговых экзаменов остался месяц – мне необходимо победить всех, чтобы подняться в рейтинге и войти в тройку лучших. Мне нужно одержать победу над грёбанным Дригли, а вместо этого я валюсь на полу, как несчастная слабачка.

Выдохни. Эмоции – худший враг. Они делают нас беззащитными и слабыми. Они обнажают уязвимые места, так и крича врагам «Бей сюда». Мне нужно их контролировать, подавлять, чтобы они не разрушили оболочку моей защиты.

Время тянется мучительно медленно. Мой взгляд скользит по пространству комнаты. На кирпичных стенах видны сколы, трещины, яркие пятна, что вызывающие выделяются на общем фоне – новые кирпичи. Они были установлены взамен разбитых и рассыпавшихся. Каждый из нас представляет собой кусок красного камня – неугодных выбросят и заменят новыми. А семья опозорившегося будет годами искупать предательство.

История знает случаи, когда изменников отслеживали, пытали, а после голову отправляли семье в назидание. Для получения прощения она помещалась в специальный сосуд с хрустальными стенками и ставилась на обеденный стол, чтобы каждый член семьи помнил – президиум не прощает предательства. И только спустя семь лет её можно было убрать. За это время кожа слазила с лица, глазницы становились пустыми, а череп покрывался трупными личинками.

Голова дядюшки появилась на нашем столе, когда мне было пять. Я не знала его, но этот образ прочными нитями вшился в память. Когда я отводила взгляд от колбы, матушка заставляла смотреть. Её ногти впились в щеки, оставляя алые вмятины. Плачь и молитвы отпустить, злили её и выводили из себя. Тогда она хватала меня за волосы и тащила через весь стол, чтобы я могла рассмотреть детали – морщины на лбу, синеющую кожу, как она опускалась, оголяя череп. После третьего раза я взбунтовалась и срезала волосы под корень. Остановило это её? О, нет. Страдать стала моя шея – пару раз она чуть не свернула её, а при сопротивлении – она била меня лицом об стол, причитая о моей непокорности.

У меня много причин ненавидеть родителей. И эта одна из немногих.

После занятия спешу вернуться в комнату, чтобы смыть следы позора и привести мысли в порядок. Сейчас они хаотично носятся на полной скорости, втаптывая мою гордость в склизкую и воняющую жижу, накидывая сверху оскорблений. Я сделала недостаточно, надо было игнорировать боль, подниматься на ноги и вести бой до победы. Дригли не самый сложный соперник на моём пути – у него нет техники, скорости, только сила. Как я могла ему проиграть?

По дороге сталкиваюсь с Кристофером Мелроу – другом брата. Они учатся на одном курсе и много времени проводят вместе. По характеру и внешности они больше похожи на родственников, чем я с Геретом. Тёмные волосы, массивная челюсть, высокий рост. Ответственные, серьёзные, целеустремлённые, слишком умные. Своей дотошностью могут нокаутировать противника не хуже, чем физически. А вот отличий между ними мало: Герет кудрявый и предпочитает молчать, когда Кристофер не затыкается и носит прямые, зализанные назад волосы.

– Выглядишь помятой. – Самодовольная улыбка растекается по его лицу, он вальяжно шагает рядом, пружиня на каждом шаге.

– Смотри, как бы тебя не помяли.

– Да, не злись ты. – Он толкает меня локтём в плечо. Задорность на его лице сменяется серьёзность. – Что случилось?

– Не делай вид, что тебя это волнует. – Мне не нравится, когда он проявляет заботу, выполняя функции старшего брата. Он делает это слишком навязчиво и напористо, не принимая отказов и игнорируя советы отправиться в Пустошь. Зачем Герет натравил его на меня?

– Эмирия, один проигрыш не имеет значения – у тебя прекрасный результат, о котором мечтают многие.

– Я – не многие, – стиснув зубы, ускоряю шаг, желая избавиться от Мелроу.

– Злючка. – Брошенное слово в спину, приносит облегчение. Он не собирается идти за мной и вынимать душу, не придётся тратить двадцать минут на споры и пререкания, после которых разойдёмся в разные стороны, оставшись ни с чем.

Зайдя в комнату, понимаю, что злости стало больше. Она каскадами обрушивается на мои мысли со всех сторон, заставляя бултыхаться. Но вместо попыток выбраться отчаянно гребу в эпицентр.

Как я могла проиграть? Столько времени и сил уходит на тренировки, а результата нет. Как одолеть того, кто сильнее и больше? Мои удары точные, быстрые, но слабые. С таким же успехом я могла погладить Дригли по голове и пожелать приятного вечера.

Руки сжимаются в кулаки, натягивая кожу на костяшках. Хочется перевернуть стол, разбить чашку, наорать на кровать – сделать хоть что-нибудь, чтобы злость вышла наружу и уничтожила кого-то другого, а не меня. Но вместо погрома выдыхаю, подавляя эмоции, пряча их в очередной ящик.

– Успокойся, Эмирия, мы просто будет больше тренироваться и всё получится.

– Говоришь сама с собой, сумасшедшая? – За спиной колокольчиком трещит голос соседки – Кристалл Кэрол. Она проходит в спальню, толкая меня плечом, самодовольно виляя бёдрами. Присаживается на кровать, закидывая ногу на ногу, и отбрасывает чёрные локоны назад, обнажая ключицы. Сегодня на ней фиолетовое атласное платье на тонких бретелях, которое она надет ещё пару раз и отправит пылиться в шкаф к остальным обожаемым тряпкам.

– Лучше с собой, чем углубляться в твоё скудоумие.

– Как твои успехи с элиассами? – Её голос звучит приторно сладко, проявляя дружелюбие, но губы расплываются в ехидной улыбке, а взгляд наполнен высокомерием. Она знает, как я ненавижу свои провалы, а тот факт, что мне не подчинилось ни одно оружие – пробуждает во мне жгучую ненависть к самой себе. Можно быть первым в рейтинге, но если за два года не обзавёлся артефактом – отчислят.

– А как твои? Будешь ждать, когда тебя домой отправят или убьёшь себя сама?

Улыбка сползает с лица, сменяясь опустошением, будто все эмоции покинули её, а на душе воцарилась, сводящая с ума, тишина.

– Скоро ты окажешься на моём месте.

Как она смеет сравнивать нас? Я трачу время на тренировки, учусь, а она заводит сомнительные связи и забивает шкаф ненужными тряпками. Если бы за пропуски не ломали пальцы – она бы не посещала занятия. Мы – разные, и исход наших историй будет разным.

Решив удержаться от комментария, достаю полотенце из шкафа и чистую одежду. Проверяю, что кинжал лежит на месте в дальнем углу под грудой вещей. Но Кристалл не отступает, хочет блеснуть своим умом, надавить на больное:

– Ты высокомерная выскочка – в тебе нет ничего хорошего, и элиассы это чувствуют. Они никогда не выберут тебя. Через год ты сдохнешь, как все остальные. – Каждое слово острой иглой вонзается в сердце, затмевая разум. Жгучие желание заткнуть её на считанные секунду овладевает мной, но этого времени достаточно, чтобы выхватить кинжал и метнуть его в Кэрол. Лезвие вонзается в стену, пролетев в паре миллиметров от её лица.

– Ты больная. – Она вскакивает с кровати, сжимая кулаки. Её голос пронзительным криком наполняет комнату. – Ты могла убить меня.

– Могла, – бесцветным тоном отвечаю я. – И до сих пор могу. Так, что закрой рот и оставь меня в покое.

Её глаза мечется, а губы дрожат, словно она хотела сказать что-то ещё. Делает шаг на встречу, но замирает с вытянутой рукой, после чего срывается на бег и покидает комнату, хлопнув дверью. Мне требуется пара минут, чтобы успокоиться – ненавижу себя за импульсивность, когда эмоции управляют телом, а разум предательски прячется.

Вытащив кинжал из стены, осторожно протираю его тканью, проверяя целостность лезвия. Мне нравится наблюдать за тем, как металл переливается в солнечных лучах, бросая на стену пятна света. Каждая грань заточена и имеет острое ребро, а рукоять обтянута чёрным, кожаным шнурком. Он нравится мне своей простой и смертельной угрозой, что несёт в себе. Это не витиеватый ножечек для писем, украшенный бессмысленными камня, а оружие для вскрытия глоток.

Убрав кинжал на место, достаю из шкафа полотенце и чистую одежду. Перерыв между занятиями тридцать минут, Кристофер и Кристалл украли у меня половину этого времени, нужно шевелиться, если не хочу опоздать.

Спешно принимаю душ, натягиваю чёрные штаны с высокой талией, в них же заправляю топ на тонких бретелях. Поверх надеваю укороченную толстовку, что прячет только плечи и руки, имеет два ремня, застёгивающихся на талии внахлёст. Высокий ворот прячет шею. Мокрые волосы расчёсываю и убираю в пучок.

Захватив с собой учебник, отправляюсь на занятие, стараясь не думать о том, что произошло на тренировке, но живот продолжает ныть, напоминая о провале. Я не имею права себя жалеть, так мне говорили родители и правила академии, и в какой момент их голоса заменил мой собственный. Эта фраза стала частью меня, парадигмой, правилом номер один. Её вдолбили настолько глубоко, что я не в состоянии отыскать истинных своих чувств и порывов. Где настоящая я, а где то, что хотело сделать из меня общество? Меня учили жить с болью, не обращать внимания на синяки, раны, сломанные пальцы, двигаться вперёд и выкладываться на максимум физических возможностей. Беги пока не потеряешь сознание, дерись пока не разобьют лицо и не сломают рёбра.

Родители внушили, что жестокость к себе это нормально, а академия – учила быть жестокой с другими. По этой причине здесь разрешены драки, можно избить своего сокурсника до полусмерти и за это ничего не будет. Но если он скончается – тебя отправят следом за ним.

У нас множество законов и правил, за нарушение которых предусмотрена смерть или позорное изгнание семьи в Пустошь, на парящий остров для узников и провинившихся. На него можно сойти, но покинуть – никогда. Его границы окутаны туманом, что сбивает с пути, лишает видимости, и если ты не сорвёшься вниз, то порыв ветра прикончит тебя камнем.

Шепчутся, что там нет растений, животных и единственная пища –родственники. Если повезёт можно найти выживших и съесть их, но пленники бывают редко – вряд ли кто-то дожил.

Вокруг Пустоши ходит много легенд: про старика, что разгоняет туман взмахом руки; про чудовище, рот которого усыпан тремя сотнями острых клыков, расположенных в три ряда. Есть и логичные версии про тайные лаборатории и опыты над пленными, про то, что острова не существует, а заключенных выбрасывают в открытый космос.

Президиум играет нашим воображением, запугивает неизвестностью. Они строят иллюзии вокруг острова, внушая нам, что оказаться на нём страшнее смерти. А люди сами придумывают это «страшнее» и разносят в массы, заражая друг друга страхом, затягивая ошейник беспрекословной верности. Свобода наступит с приходом правды, она подобно свежему ветру, разгонит затхлость лжи, вдохнёт новую надежду и отправит сотни тысяч граждан на встречу со смертью. Когда матери похоронят мужей и детей – никто не найдёт в себе сил осознать, что правда оказалась очередной ложью.

Поэтому я не верю в благость намерений президиума, не верю в то, что наша жизнь может измениться к лучшему. А жертвовать Геретом ради мнимой свободы слишком высокая цена. Хватит и того, что нами уже пожертвовали родители, оставив себе первенцев для продолжения рода.

В детстве я часто мечтала о чуде: как всплывёт факт ошибки и окажется, что я – первая девочка. Меня заберут в другой дом, начнут любить, холить и лелеять, а ухмылка перестанет быть клеймом и предметом ненависти. Представляла, как заведу друзей, как мы будем ходить вместе по красивому саду и разговаривать обо всём. Но время шло, стирая мечту в глупую затею, лишая меня шанса стать счастливой.

Старших брата и сестру не знаю, никогда их не видела. Они жили в другом доме, о них заботились слуги, а родители поочередно навещали их. Возможно, что они уже выросли и завели свои семьи. Будут ли они также относиться к младшим детям или проявят больше милосердия? Нет сомнений в одном: двоих они точно отправят на смерть, а академия продолжит своё существование.

Устроившись в кабинете, бросаю взгляд на стену. Окон здесь нет, как и во всех обучающих классах. Раз в неделю мы выходим во двор, чтобы насладиться природой и солнцем. Это единственный день, когда нет занятий, и есть время на отдых.

– Сегодня мы будем говорить о религии в других государствах. – Тория Фрэбети поднялась со стула, внимательно осматривая студентов. Она была одета в форму, соответствующую своему статусу. Мистер Джингс относился к наставникам, о чём свидетельствовали бордовый цвет и золотистые вышивки. Средними по престижности считались направляющие – они носили сиреневую форму с серебристой вышивкой. А тёмно-серая выдавалась информаторам, подчеркивая низшее положение. Статус преподавателя определился исходя из важности предметов, которые он вёл. Поэтому на Тории Фрэбети были тёмно-серые брюки и пиджак. Лицо у неё было бледное, худое с ярко выраженными скулами и тёмными кругами под глазами. Рыжие волосы убраны в пучок. Ей не больше двадцати пяти, но надменная строгость делает её старше. – Через полтора месяца состоится экзамен по пройденному материалу. В некоторых государствах религия выступает на одном уровне с аппаратом правления. И если вы не будете в ней разбираться, то вас быстро рассекретят.

– Если мы не будем разбираться – нас не отправят на задание. – Дригли вытянулся на стуле, почти занимая положение лёжа, нагло ухмыляясь, подбадриваемым смехом своих прихвостней. Он всегда таскался с Брэстори и Кермити. Первый был низкого роста с тучным телосложением. Стригся на лысо и придурковато улыбался, обнажая кривые зубы. Второй имел длинные рыжие волосы, что собирал в хвост. И казался таким худым, словно всю еду отдавал дружкам.

– Может быть Вы, мистер, хотите продолжить вместо меня?

– Нет, информатор. – Дригли стушевался под взглядом Фрэбети, выпрямился, пододвинувшись ближе к столу, и уткнулся в учебник.

Усмешка отразилась на моём лице, вырвавшись громким придыханием.

– Или Вы мисс Силити? – Её взгляд переключился на меня. – Что Вы знаете о религии?

– Религия – это определённая система взглядов, обусловленная верой в сверхъестественное. Включает в себя свод моральных правил и регулирует поведение членов организации. Проще говоря, религия – один из способов управления людьми.

– Верно. – Информатор кивнула и продолжила развивать тему: – Во многих государствах Эмнезии религия и власть занимают одинаковую позицию, поэтому так важно понимать и разбираться в её нюансах.

Я слушала лекцию, перелистывая страницы учебника, разглядывая иллюстрации. Делать конспекты нам запрещалось, чтобы тренировались внимательность и память. А в качестве проверок использовались устные экзамены, к которым заучивался весь материал. Преподавателям разрешалась спрашивать всё и в любом объёме. Если кого-то ловили за жульничеством, будь то шпаргалка или одно слово нацарапанное на ладони, наказывали физически, могли лишить пищи и сна, а если проступок повторялся – исключали.

Когда лекция подошла к концу, нас отпустили. До следующего занятия полчаса – этого времени хватит, чтобы дойти до спальни, оставить учебник по религии и взять по истории Ирминта. После будет ужин, два часа свободного времени и отбой.

– Думаешь, ты сама умная? – Дригли со своими дружками перегородили мне дорогу, подкараулив на лестничной площадке жилых этажей.

– Умнее тебя. – Бросаю на него высокомерный взгляд. С моим чувством самосохранения явно что-то не так. Логика просит быть менее вызывающей, но гордость не собирается прогибаться под отбросов. – Ты может быть и силён, но туп, как марионетка.

На его лице заиграли желваки, а глаза стали наливаться злостью и ненавистью. Вывести его из себя было легко. В такие моменты он терял контроль над собой и бросался в драку, потому что больше ничего не умел, только заехать под дых обидчику. Его часто наказывали за неспособность контролировать эмоции.

– У тебя слишком длинный язык – самое время его укоротить. – Он угрожающе надвигался, сжимая кулаки.

– И что ты сделаешь? – Мои губы растянулись в ухмылке, пока мозг лихорадочно искал выход. Меня окружили с трёх сторон, с четвёртой была стена. – Ударишь? Вот так ты справляешься с теми, кто не проиграл тебе на тренировке? Толпой на одного, трусливая марионетка?

Его ноздри расширились, вбирая воздух, и он кинулся на меня, замахиваясь в челюсть. Отскочив в сторону, я побежала к ступенькам, пытаясь миновать Брэстори, но тот успел ухватиться за капюшон, потянув его на себя. Ткань затрещала, впиваясь в горло, заставляя остановиться. К этому времени Кермити настиг нас, и они вдвоём впечатали меня в стену.

– И что ты сделаешь? – передразнивая меня, злорадствует Дригли, разминая кулаки.

Пытаюсь вырваться, дёргая плечом вперёд, одновременно роняя книгу. Но хватка становится сильнее, они наваливаются на меня с двух сторон, весом придавливая к стене.

– Когда ж ты сдохнешь, мелкая мразь? – Энтони хватает меня за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза. А я, не раздумывая, бью головой в нос.

Он отскакивает, хватаясь за переносицу. Кровь бордовыми струйками льётся по руке, подбородку, оставляя пятна на одежде и полу.

– Могу добавить. – Мой голос звучит тихо, сочась ядом и издевательством. Ненавижу таких как он. Людей, упивающихся собственной силой и безнаказанностью. Ничтожеств с большим самомнением.

Позволив себе злорадствовать, пропустила момент, когда Дригли замахнулся, и не смогла ничего сделать. Удар в челюсть впечатывает меня в стену. Затылок предательски заныл, вынуждая прикрыть глаза. От боли тело стало ватным, оседая в руках палачей.

Очнулась, когда кто-то тормошил меня, шлёпая ладонью по щекам.

– Эмирия, ты меня слышишь? – Холодная рука, коснулась подбородка, осторожно приподнимая его. – Больной ублюдок.

Перед глазами стал прорисовываться силуэт Кристофера, расплываясь, покачиваясь из стороны в сторону.

– Сама бы справилась. – Язык заплетался, слова получились скомканными, едва разборчивыми, словно тело заторможено отвечало на команды мозга.

– Пойдём, я отведу тебя в комнату. – Он поднял с пола учебник, запихивая его под подмышку, после чего поставил меня на ноги, придерживая за талию.

Хотела его оттолкнуть, забрать книгу. Мне не нужна чья-то помощь, не хочу выглядеть слабой и никчёмной девчонкой, но тело не реагировало на команды, стопы едва отрывались от пола, а руки безвольно болтались в воздухе. Мерлоу пришлось тащить меня до комнаты и уложить в постель.

– Отдыхай и не вздумай идти на лекцию.

– Я не могу пропустить занятие – ты и сам это знаешь.

– Оставь это мне – я объясню всё Джингсу. – Он накрыл меня одеялом, подоткнув его по бокам. – Голова кружится? Ты нормально видишь?

– Не говори ничего Джингсу – сама решу. – Хотела сказать что-то ещё, но разум предательски стих, веки опустились, а попытки открыть глаза отобрали последние силы. Даже голос Кристофера стал неразборчивым фоном, в котором не было знакомых слов. – И Герету не говори, – отключаюсь, выдавила я, не уверенная в том была ли эта фраза произнесена вслух или она прозвучала только в моей голове.

Глава 2. Бал

Пробуждение принесло порцию боли, напоминая о вчерашнем избиении. Тяжесть, наполнявшая тело, вдавливала в перину, пробуждая желание утонуть в складках ткани и желательно там же скончаться, чтобы не чувствовать треск в голове, давление на глаза и потерянность. Перевернуться на бок – непозволительная роскошь для человека в моём положении, что уж говорить о сносном функционировании?

– Очнулась? – Кристалл отреагировала на мычание, сорвавшиеся с моих губ.

– К несчастью.

В ответ послышался шорох, приближающиеся шаги и её голос, нависающий где-то сверху.

– Выглядишь жалко. Не понимаю, почему Кристофер просидел с тобой до отбоя, и что он в тебе нашёл? – Она хмыкнула и стала с чем-то возиться на тумбочке, шурша обёрткой и переливая воду. – Он тебе лекарства принёс – сказал к вечеру должно полегчать. Я тебе помогу, но только с условием, что ты не откусишь мне пальцы.

Кэрол опустилась на край кровати, засунула мне в рот горсть таблеток, приподняла голову, прижимая кромку стакана к губам, и наклонила его, вливая воду. Делала она это небрежно – часть жидкости пролилась, стекая по подбородку, шее, намочив подушку и матрас.

– Тебе повезло, что сегодня понедельник и нет занятий – сможешь проспаться и восстановиться. – Она убрала стакан и поднялась с постели. Я попыталась открыть глаза, чтобы проследить за её действиями, но свет резанул по ним жгучим ядом, выжигая слизистую.

– Мне нужно тренироваться, а не лежать.

– Точно сумасшедшая. – Шаги Кристалл отдалялись, пока дверь не скрипнула, оставляя меня в тишине.

Чувствую себя жалкой и беспомощной. Не могу встать, самостоятельно принять лекарства, даже проконтролировать происходящее в комнате. Дригли ответит мне за это – я уничтожу его, разотру в пыль, затолкаю в глотку собственное эго, опустив с четвертого места на последнее, чтобы никогда не лицезреть эту тупую физиономию.

Хочу злиться на него, ненавидеть, обвинить во всех бедах, но таблетки начинают действовать, успокаивая грохочущие сердце и мысли, обволакивая сладким сном без тревог и эмоций.

Следующее пробуждение менее болезненное, в теле ещё ощущается тяжесть, но она отдаёт ленью, неповоротливостью и желанием задержаться в постели на неделю другую.

Тишина успокаивала, дарила прибежище в своей гавани, а мрак окутывал мягким одеялом. Ощущение времени отсутствовало, создавая иллюзию опустевшего мира, где время застыло в миге безопасности. Здесь не было Дригли с прихвостнями, не было Джингса с его надменным презрением, как и наказаний за пропущенные лекции. Лекции… Эта мысль испугала меня, порождая панику. Какой сегодня день? Сколько я в отключке?

Шарю по тумбочке в поисках часов, задеваю стакан. Тот шоркает по дереву, падает на пол и с грохотом разбивается.

– Не успела очнуться и уже буянишь? – Раздражённый голос Кэрол звучал бодро, возможно она только пыталась уснуть.

– Сколько времени?

– Одиннадцатый час.

– Я весь день проспала?

– Да, и это не даёт тебе права мешать спать мне. Завтра занятия – не хочу опоздать из-за тебя.

Роняя голову на подушку, облегченно выдыхаю. Как же хорошо, что я не заработала новых проблем. Пропустить целый день или несколько равносильно самоубийству, после которого стремительно несёшься на дно рейтинга, хуже только завалить экзамен. Но я пропустила выходной, а вместе с ним возможность приблизиться к своей цели. Надеюсь, Герет не разозлится из-за пропущенного занятия. Обычно вторую половину понедельника мы проводим вместе, оттачиваем навыки и ищем изъяны в своей технике.

Сколько проблем из-за глупого упрямства, но что мне стоило промолчать? Нет, надо было же блеснуть умом. Покрасоваться перед Дригли, а потом позорно быть избитой. Ну, сколько можно наступать в одну и ту же лужу, Эмирия? Сначала сделай, потом злорадствуй. Ненавижу себя за это, ненавижу быть слабой, болтливой, эмоциональной. Просто ненавижу себя.

Решаю отвлечься и собрать осколки с пола. Чтобы не наступить на них, перебираюсь на другой край кровати, сползаю на пол. Останавливаюсь возле шкафа, чтобы проверить кинжал. Обхватываю ножны ладонью, сжимая пальцы, чувствуя, как натягивается кожа на костяшках. Меня успокаивает его присутствие, ощущаю, как происходящее вокруг возвращается под мой контроль, а уязвимость растворяется в воздухе с каждым выдохом. Забираю его с собой, прихватив чистую одежду и полотенце, после чего направляюсь в душ.

Свет режет глаза, щурюсь, пытаясь привыкнуть к ослепительному освещению и только спустя пару минут прохожу в комнату, бросаю вещи на пол и включаю воду. Трачу полчаса на то, чтобы смыть с себя засохшую кровь, грязь, смешавшиеся с потом. Мою волосы, вытираюсь полотенцем, накидываю пижаму. Оставляю при себе только кинжал – остальное скидываю в корзину.

Кристалл шипит, когда в спальне включается свет, она отворачивается к стенке и натягивает одеяло на голову.

– Выключи.

– Нужно убрать осколки, или ты желаешь вспороть себе ступни?

– Кто бы тебя вспорол и выпотрошил. – Она натягивает одеяло ещё сильнее, оголяя ноги.

Осколки хаотично валяются на полу, растянувшись мелкой крошкой во все стороны. Нужно смести их в кучу какой-нибудь тряпкой и выкинуть в ведро, думаю, Кэрол не заметит пропажи одного платья. Процентов восемьдесят шкафа завалено её вещами, большую часть из которых она никогда не оденет вновь. А вот у меня гардероб куда скуднее и потерпит расточительства.

Из-под завалов достаю что-то старое и маленькое, не вписывающееся в стиль соседки. Она хранит это с курса второго? Зачем её вещи, которые невозможно даже натянуть на себя? Сделаю услугу и освобожу место – ей польза, а мне половая тряпка.

Сметаю в кучу осколки и выбрасываю вместе с платьем в мусорку. После уборки оно покрыто затяжками, тонкими порезами, переливается вкраплениями стекла. Его нельзя спасти, даже при желании, которого у меня нет.

Спать ложусь в обнимку с кинжалом, сжимая одной рукой рукоять, а второй ножны. Не помню, когда начала так делать, с каких пор стала чувствовать угрозу отовсюду, но знаю одно – без него нервы сдают. Если бы можно было носить с собой оружие на занятия, я бы никогда не выпустила его из рук. А быть исключённой за нарушение правил – глупый проступок.

Утро всех студентов начинается с тренировки в общем зале, каждому курсу наставники выдают индивидуальные, задания направленные на развитие физической силы, пока одни бегают, вторые проходят полосу препятствий, третьи тягают гири, метая их на несколько метров. Нас загоняют на брусья, выстроенные причудливым лабиринтом, где-то нужно бежать по узкому бревну, где-то карабкаться по верёвкам, щедро пропитанных маслом. Пару раз я срываюсь с перекладин, поскальзываюсь на ступеньках, ударившись о перила, но продолжаю двигаться к финалу, брезгливо минуя остановившихся на передышку.

Последним выносят Руфа Уитера, что застрял где-то в середине. Изнеможённый, с бледно-серым цветом лица, он едва похож на живое существо, даже рыжие волосы потускнели за последние полгода, а блеск в глазах сменился отстранённостью смешанной с потерянностью. Ему помогают только потому, что никто не хочет дополнительной нагрузки в наказание. Время Уитера на исходе и все это понимают, чем ближе экзамены и аттестация, тем меньше ему осталось. Сейчас он последний в рейтинге, чтобы выжить – ему нужно обойти троих.

Жестом руки наставник подозвал всех к себе.

– Через неделю состоится экзаменационный бал. Каждому из Вас будет поручено убить одного человека, имя которого Вы узнаете на самой церемонии. Убить – значит сделать видимый порез на груди или лице. Не усердствуйте, если ваш соперник погибнет – вы станете следующим. – Он пристально оглядел присутствующих, не скрывая своего презрения. Норвил был одним из немногих, кто не заводил любимчиков – он ненавидел всех. – Это задание будет оцениваться в несколько этапов – провалив его, вы опуститесь в рейтинге и не сможете восстановить своё место даже успешной сдачей остальных дисциплин. Те, кто преуспеют получат шанс вырваться в лидеры и обогнать остальных.

– Почему так поздно предупредили? Мы не успеем подготовиться. –Руф говорил тихо, делая паузы после каждого слова.

На лице Джингса отразился оскал, он приподнял подбородок, осматривая юношу с головы до ног.

– Вам вряд ли это может, как и остальным. Вашими соперниками будут старшекурсники – они умнее и опытнее вас. – Он перевёл взгляд на остальных, выпрямляя спину, складывая за ней руки. – Если кто-то из ваших сокурсников пострадает перед прохождением испытания, то нанесённый ущерб будет воспринят, как жульничество, а виновного – исключат.

– Но… – Кто-то попытался возразить.

– Разговор окончен. Остальную информацию получите позже. Расходитесь. – Он жестом руки отмахнулся от нас, как от надоедливых насекомых. – Кроме Вас, мисс Силити.

Я замерла, боясь пошевелиться. Мне не нравилось оказываться в числе презираемых, отстающих, тех, кого постоянно наказывали, а в конце года их ожидал конец рейтинга и смерть. Нельзя оступаться, нельзя ошибаться, нельзя быть такой дурой, если хочу быть рядом с Геретом. Я давно решила, пойду вслед за ним или умру, другогих исходов не будет.

– Вы считаете себя самой умной?

– Нет, наставник.

– Почему Вами была пропущена последняя лекция в воскресенье? Переутомились? Решили, что заслужили отдых? – Он говорил брезгливо, отводя взгляд в сторону, давая понять, что незаслуженно тратит время на отрепье.

Что ответить? За правду накажут в двойном объёме – ябед призирают и считают ненадёжными. Сказать, что случайно уснула? Опущусь в глазах Джингса, хотя вряд ли он был высокого мнения обо мне.

Пока мозг искал правдоподобную ложь, Норвил решил избавить нас от бессмысленной части, где ему не плевать на причину, а я искренне раскаиваюсь и молю простить.

– Мне не интересны Ваши жалкие оправдания. В следующий понедельник вместо выходного дня, Вы будете участвовать в подготовке бала. Свободны.

Браво. Ударил по больному. Сломанные пальцы, бой против троих не стали бы существенным наказанием, а отобранные свободный день, возможность подготовиться к испытанию – высокая плата за неумение молчать. Сама виновата. Будешь расставлять вазы с цветочками, а не ножи точить.

Как же я ненавижу Дригли с его придурковатой усмешкой и желанием сломать жизнь другим. Когда эта неделя закончиться, план по мщению созреет. Он будет страдать так, что моя боль окажется снежинкой в пурге.

День тянулся медленно в ожидании вечера. Хотелось поскорее встретиться с Геретом, рассказать о наказании, пожаловаться на Джнгса и проклясть весь мир. Из-за этого боевая тренировка превратилась в кошмар. Мысли бежали в наш уголочек, тело ощущало следы избиения, а разум реагировал заторможено, не желая вникать в происходящее.

В конце занятия наставник рассказал об особенностях нового испытания. Оружие мы должны добыть сами – найти, украсть – не важно, главное чтобы задание была выполнено. На входе всех студентов будут обыскивать, за обнаружение подозрительных предметов отстраняют с худшим результатом. Чуть лучше ситуация у тех, кто прошёл, но их убили. Если остался в живых и не устранил соперника – баллы теряешь, но незначительно, с успешной сдачей экзаменов, есть шанс сохранить место в рейтинге. Поднимутся те, кто выполнит задание. Выше оценят тех, кто останется при этом в живых, а если и одежда с причёской не пострадают – топ-3 гарантирован.

Вместо одного обещанного противника – имеем двоих, кто в здравом уме не окажет сопротивление? Если проиграл сам, тащи за собой другого.

На лице появилась самодовольная улыбка. Я представила, как противник Дригли исполосовал ему лицо, а тот, краснея от ярости, опустился на дно рейтинга, уступая мне место.

Сокурсники шепчутся, боятся провалить задание, а я вижу перед собой перспективу роста. Осталось придумать, как протащить кинжал и одолеть того, кто может оказаться в разы искуснее меня.

От этих новостей желание встретиться с Геретом только усилилось – он единственный, кто мог дать мне ценные советы и направить на путь победы. Мне больше некому доверять.

Высидев лекцию по религии, я проигнорировала ужин и отправилась в любимое место – пустой кабинет, в углу которого валялось пара чёрных матов, груша, порванная по бокам. Это помещение выпросил брат, убедив своего наставника в необходимости дополнительных тренировок. Он был любимчиком преподавателей из-за высокого рейтинга и примерной дисциплины, располагал к себе и мог разговорить любого. Тот идеал, к которому я так отчаянно стремлюсь и не могу дотянуться.

– Уже здесь? Ты хоть на ужине была? – Он прошёл вглубь комнаты, предварительно закрыв дверь. На нём была однотонная футболка белого цвета, спортивные штаны расшитые зелёным пламенем, тянувшимся от края низа до колен. Даже его одежда была напоминанием превосходства, выдержки и сдержанности. Новость о церемонии взбудоражила меня, и я забыла переодеться, так и оставшись в брюках, обтягивающие левую ногу кожаными ремнями, и в футболке с разрезом между горловиной и плечом.

– Нет.

– Знал, что ты так поступишь. – На его лице появилась добродушная улыбка, и он кинул мне яблоко.

– Спасибо. – Красное, почти бордового оттенка, оно приковало взгляд. Желудок заурчал, и я откусила кусок, наслаждаясь сладким вкусом и рассыпчатостью.

– Ты хочешь обсудить подготовку к балу?

– Не только, – проглатывая звуки, ответила я. Он сложил руки на груди, наклонив голову вбок. Пожатые губы, сведённые брови кричали о его недовольстве. Проглотив кусок, заговорила внятно: – Меня интересует не только подготовка к балу, но и план. Как мы будем действовать? Как пронесём оружие?

– Никак. Мы не будем его проносить.

– Что? Я не намерена сдаваться так быстро. – Подскочив на ноги, стала расхаживать по комнате, крепче сжимая яблоко. – Мне нужно подняться в рейтинге. Нельзя упускать такой шанс.

– Что за привычка сразу истереть? Мы не пронесём оружие на бал, потому что ты спрячешь его заранее, когда будешь подготавливать зал к церемонии. – Его слова заставили меня замереть на месте и отвести взгляд в сторону. Не нравится мне быть аутсайдером в его глазах. Он столько времени тратить на моё обучение, а я так глупо подставилась.

– Уже знаешь про наказание?

– Догадался, – он ответил неохотно, словно пытался ускользнуть от темы. – Как там Дригли?

– Давай оставим его на потом? Церемония сейчас важнее. – Не было смысла спрашивать: от кого он узнал. Кристофер наверняка ему всё разболтал, он не услышал моей просьбы или проигнорировал её. – Ты предлагаешь мне спрятать наше оружие заранее?

– Да. Ты не представляешь, как Джингс тебе помог этим наказанием. Теперь он проверяет: догадаешься ли ты воспользоваться подаренными возможностями или увидишь только негативную сторону.

– Тогда я ещё та тупица. Кроме наказания ничего не увидела. Церемония ещё не началась, а у меня уже все шансы оказаться худшей. – Надавила на яблоко и расслабила хватку, пытаясь сосредоточиться не на эмоциях, а логике.

– Ты прекрасно справляешься с расчленением Эмирии Силити. Только зачем?

– Зачем что? – Нахмурив брови, я посмотрела на его лицо, пытаясь уловить суть разговора, часть которого была им пропущена или я окончательно перестала понимать человеческую речь.

Он глубоко вздохнул, набирая в лёгкие воздуха, и шумно выдохнул, словно собирался объяснить очевидную вещь недальновидной девочке.

– Ты обвиняешь себя в том, что не догадалась сама. Зачем?

– Мне не нравится быть в списке тупых. Хочу быть сообразительнее.

– И как обвинения помогут?

Ах, да, совсем забыла, что он пытается спасти меня от самой себя. Считает, что его проповеди наставляют меня на путь истинный и спасут мою душу от кары небесной. Кажется, так рассуждают христиане, только в Ирминте процветает атеизм. Мы не верим в богов и высшую силу, но верим в людей и возможности их умов, в труд и упорство. Любовь к себе не позволит мне остаться с ним, а упорные тренировки и самосовершенствование – да. Мне не нужно хорошее отношение к самой себе, но нужны упорство и труд. Любовь приведёт к лени, чрезмерному отдыху и разлуке с братом. У меня нет права любить себя.

– Обвинения заставляют становиться лучше и избегать таких ситуаций впредь.

Он впился в меня взглядом, рассматривая лицо, пытаясь что-то отыскать, скулы стали ещё острее от того, как он их сжал. Я ожидала тираду о своей неправоте и жестоком отношении к себе, но он промолчал, переводя разговор в другое русло:

– Времени на тренировки у нас мало из-за пропущенного выходного. Будем встречаться каждый день по вечерам. Подбери платье для церемонии в течение двух-трёх дней – последние две тренировки проведём в праздничной одежде, чтобы привыкнуть к ней. И не забудь про запасное, на тот случай если первое порвётся.

– Зачем вся эта возня с одеждой? – Вернулась обратно на маты и, разместившись на них, скрестила ноги.

– Чтобы привыкнуть к нарядам. Праздничное платье не твой костюм для тренировок. Оно объёмное, длинный подол будет мешаться. Через два курса подобные тренировки станут привычными. Не все твои сокурсники догадаются так подготовиться, а значит перед ними ты получишь преимущество и не разобьёшь нос, споткнувшись о подол.

Пока он говорил, жевала яблоко, стараясь кивать в такт его словам. Доводы у него были логичные, как всегда. И почему не догадалась сама?

– В прошлом году тоже было испытание балом?

– Нет, застолье, на котором нужно было незаметно подлить яд, своему противнику.

Как мило и в духе академии убивать чёрных теней изощрёнными методами. Но важнее демонстрация силы, внушить нам, что собственная жизнь находится в их когтях. Все эти испытания лишь повод подчеркнуть ничтожность и хрупкость нашей жизни.

– И что было с теми, кто выпил?

– Тем, кто был в рейтинге выше двух последних мест, дали противоядие, остальные умерли.

Аппетит пропал, а недоеденное яблоко отправилось в сторону. Выкину, когда соберусь уходить. Хотелось переключиться на обсуждение плана предстоящей церемонии, но фантазия подкидывала образы студентов в роскошных платьях и элегантных костюмах. Как они задыхались, пытались разорвать ворот, тёрли шею в надежде сделать спасительный вдох. Как хрипя, повалились набок и рухнули замертво.

Только услышав голос Герета, осознаю, что перестала дышать. Нельзя оказаться среди мёртвых, не так быстро. Я не могу бросить его, а он – меня. Какой смысл жить в мире, где существует только один из нас? Ради чего? Великой роли пешки в игре президиума?

– Ты мне нужен – не бросай меня. – Эмоции толкают вперёд слова, которые разум отказался бы произнести вслух. Мы боимся быть созависимыми, боимся привязаться из-за боли, что неизбежно ждёт нас. Любить человека, который умрёт на твоих глазах тоже самое, что отрезать себе руку и надеяться, что новая отрастёт.

Поднимаю голову и вижу растерянный взгляд брата, он отводит глаза в сторону и на выдохе произносит:

– Отдохни сегодня. После такой серьёзной травмы нельзя себя перезагружать.

Поджимаю губы, чувствуя, как обида комом застревает в горле. Но он прав – так будет лучше. Сделаем вид, что мои слова последствие удара головой и ничего не значат.

Подбираю яблоко и ухожу, сдерживая слёзы, туманящие взор. Иду ориентируясь на знакомые очертания коридоров, пока не упираюсь в тупик и осознаю, что пропустила лестницу.

– Не плачь, так правильно. – Губы едва шевелятся, закрываю глаза, слезинки скатываются по щекам. И я спешно вытираю лицо ладонями, растирая веки. Он ведь прав. Мы сразу договаривались, что не должны привязываться друг к другу, иначе превратим свою жизнь в катастрофу. Но я сделала это, значит буду страдать одна – он не обязан отвечать взаимностью. Так даже лучше, моя смерть не причинит ему боли.

Последний довод был правильным, но почему-то кольнул, оставляя зудящую рану. Похороню эти чувства с остальными. А сейчас цепляю маску равнодушия и возвращаюсь к прежней жизни.

Больше мы к этому разговору не возвращались, предпочитая на тренировках молчать, даже обсуждение плана оставили на воскресенье. Неделя прошла в ожидании церемонии. Однокурсники оживлённо обсуждали наряды, пытались невзначай вытянуть стратегию возможных противников, кто был поглупее прокалывался, умные стравливали ложную информацию. Кто хитрит понять было сложно – я же предпочитала молча наблюдать за происходящим.

Раза три со мной пытались завести разговор старшекурсницы, одна из них предлагала своё платье с такой нежной улыбкой и невинным взглядом, что я позавидовала её актёрскому мастерству, но не исключила возможную глупость. Они щебетали о том, что хотят завести подругу, но меня не обмануть – им нужен Герет.

На последней тренировке мы обсудили план. Брат принёс узкие ножи, длина которых не превышала десяти сантиметров – их легко будет спрятать в рукавах или складках одежды. Но сначала я должна разместить их под столами, в вазах, за картинами или в других неприметных местах. Первая задача найти своего соперника и установить за ним слежку, незаметно вытащить оружие из тайника, а после найти возможность «убийства». Можно выманить его на балкон или в тихое помещение, но это скорее вызовет лишнее подозрения.

Герет предлагал ориентироваться на ходу, ведь информации никакой у нас не было. Кем будет наш враг? Какие у него преимущества и слабости? К чему готовиться, если не знаешь, чего ждать? Он был прав, но нервозность не отпускала меня – я должна предвидеть всё, быть готовой ко всему, а вместо этого пускаю ситуацию на самотёк. А после буду думать, как можно было поступить иначе, чтобы отхватить место в рейтинге повыше и винить себя за очередной провал.

Может в этом и есть секрет успеха брата? Он не пытается изменить прошлое, а извлекает уроки из неудач и совершенствуется. Он не ищет альтернативный исход, а пытается понять: почему поступил так и меняет себя, характер, привычные реакции. Об этом он говорил, намекал на бессмысленность самобичевания. Меня злит его правота, ковыряния в моей душе и порыв видеть во мне не озлобленную девочку, а сломанную личность, требующую починки. Не нуждаюсь в этом, как он в моей любви.

Понедельник начался с раннего подъёма, быстрого завтрака и нудной подготовки в балу. Нам раздали задания и отправили их выполнять. Мне пришлось таскать вазы кремового цвета с нарисованными птицами, расставлять их по всему залу на помосты, подоконники, столы, а после составлять цветочные композиции.

– Отвратительно. – Джингс закатил глаза, складывая руки на груди. Он тяжело вздохнул, бросая взгляд в сторону, после чего развернулся и ушёл, оставив меня наедине с полудохлыми розами. А на что он надеялся, поручив это мне? Я и цветы сочетаются в одном предложении, если речь идёт про склеп и похороны. И что делать? Переделывать в четвёртый раз или оставить как есть?

Наставник вернулся, ведя за собой Мерлоу, которого здесь увидеть я не ожидала. Он был вторым на курсе после Герета. Как один из лучших студентов мог оказаться среди отстающих? Это не допустимо.

– Надеюсь, вдвоём у вас получится. – Пренебрежение, сочившееся с губ Норвила, отравляло пространство, пронизывая его смердящим ароматом, от которого хотелось задержать дыхание. Не дожидаясь ответа, он ушёл в противоположную часть зала.

– Что ты здесь делаешь? – шёпотом спросила я, вытаскивая из вазы цветы.

– Как видишь: тоже наказан. – На его лице появилась вялая улыбка. Он поставил пустую вазу на стол и стал подбирать бутоны, бережно складывая их друг на друга. Он делал это профессионально, добавлял какую-то зелень, перевязывал стебли верёвкой. В процессе чувствовалась какая-то личная история, которая вызывала во мне неловкость и желание избежать подробностей.

– У тебя хорошо получается. – Отвожу взгляд в сторону, достаю своё творение и составляю по новой, стараясь повторять за Кристофером.

– Моя сестра любила цветы. Она срывала их в саду и составляла композиции, за что её каждый раз наказывали, но препятствия только усиливали её интерес. – Он смотрел прямо перед собой, склонившись над вазой. – Иногда я наблюдал за ней, а однажды она взяла меня с собой украшать зал в академии, так наставник и узнал, что я тоже умею делать что-то подобное.

Он никогда не упоминал о своей сестре, и Герет ничего не рассказывал. Была она старше? Выпустилась или канула в небытие, как многие? Родители всегда утверждали, что наша семья дарила Ирминту сильных чёрных теней, что от их крови не могли родиться слабаки. По их логике гены играли значимую роль, а значит сестра Мерлоу должна быть в тройке лучших.

Спрашивать не хотелось и я решила перевести тему:

– За что тебя наказали?

– Пропустил занятие.

Усмехнувшись, посмотрела на него.

– Не ври. Ты не мог так глупо подставиться.

– Я помогал тебе. – Он замер с белой лилией в руках, ловя мой взгляд. – Ты не помнишь?

– Я была без сознания, в этом не было необходимости. – Не нравится этот разговор, где ему отведена роль благородного мужчины, а меня выставляют слабой и беспомощной девочкой. Да, и зачем ему пропускать занятие и подставляться из-за меня? Мы никто друг другу.

– А если бы что-то случилось?

– Неоправданный риск. Моя смерть никак бы не отразилась на тебе, а прогул повлёк наказание и подпортил репутацию.

– Это вместо спасибо? – Голос Кристофера изменился, спокойный тон наполнился раздражением. Он резким жестом отодвинул заполненную вазу цветами и поставил перед собой пустую.

– Тебя никто не просил, – копируя его настроение, отреагировала я. Как он смеет превращать меня в должника? Мне не нужна его помощь, не нужно сострадание и жалость от друга брата. Никто не обязывал его заботиться обо мне, если хочет спросить с кого-то долг – пусть обратиться к Герету.

– Пожалуйста. – Он перешёл к другому столу, оставив недоделанный букет, и повернулся ко мне спиной.

Отлично, сам наделал какой-то ерунды, сам обиделся. Браво, Кристофер. Зачем нужно всё усложнять? Только начала привыкать к любопытству, смирилась с тем, что Герет заставил его за мной приглядывать, а Мелроу взял и перегнул, будто интерес был подлинный.

Мы игнорировали друг друга оставшийся вечер. Я исподтишка наблюдала за его работой, стараясь копировать действия – букеты стали получаться лучше, но не такими красивыми. Раза два он направлялся в мою сторону, но заметив попытки сохранить дистанцию, возвращался на место.

Составляя композиции, успела скинуть ножи в две вазы, ещё три лезвия разметила под столами, воткнув их в щель между столешницей и ножкой, когда расставляла цветы.

Отпустили нас к полуночи, обессиленных, голодных, готовых свалиться c ног. За медленную работу нас лишили ужина, кому-то назначили дополнительное наказание. Наставники злились, срывались на крик и били подопечных, желая поскорее закончить подготовку к церемонии. Они стали пристальнее следить, из-за чего мне пришлось унести остальные ножи обратно с собой.

Опять не справилась и подвела Герета. Сколько можно быть обузой? Он тащит меня изо всех сил, а я тяну его на дно. Поэтому он отверг мои чувства? Знает, что повезло, и я ничего из себя не представляю – нет силы, выдержки, ума. Скоро все узнают, что шестое место – стечение обстоятельств, а не заслуга.

Поскорей бы уснуть, забыть про голод, бессилие и отвратность положения. Перестать думать о недостижимой цели. Как же я хочу закрыть глаза и больше никогда их не открыть, чтобы не было давящего груза, гонки за тенью идеального, а сердце перестало разрываться от ненависти и боли, ощущения бессмысленности действий. Будто пытаюсь наполнить ведро без дна собственной кровью. Дорожу каждой каплей, скрупулёзно собираю их в ладоши, но отпустив руки, теряю всё.

В сознание вторгается шорох, топот, что-то падает на пол. Несложно догадаться, что Кристал с утра трудится над образом, чтобы выглядеть безупречно. Внешний вид её волновал больше, чем успеваемость, хотя последнее удивляло. Она держала рейтинг в середине, не скатываясь к слабым, но и не претендуя на лидерство. Порой складывалось впечатление, что она только хотела казаться дурочкой, а ситуация с элиассами насмешка судьбы.

– Решила мне отомстить? – Глаза не открываю, надеясь на возвращение сна.

Она хмыкнула в ответ, демонстрируя недовольство и продолжая шуршать ворохом вещей. Неужели решила промолчать?

– Тебя убить мало. – Что-то тяжёлое упало мне в ноги, придавив одеяло. – Кто разрешил тебе трогать мои вещи и тем более их портить?

Всё-таки заметила. Удивительно, что она не закатила истерику сразу, ведь я не пыталась скрыть улики.

– Неделя прошла. Ты только сейчас мне высказываешь?

– Тебя в комнате не застанешь – пропадала всё неделю. – Что-то ещё упало мне на живот, оставив неприятные ощущения. Открыв глаза, замечаю пару туфель.

– Ты хочешь, чтобы я и их выкинула?

– Босиком собираешься идти? – Приглядевшись, узнаю пару отложенную для бала. Бросив злобный взгляд на Кристалл, замечаю в руках своё платье. Соскакиваю на ноги быстрее, чем должна была, демонстрируя взволнованность. Я не могу остаться без наряда перед церемонией. Если явлюсь в обычной одежде, то меня не допустят и мой рейтинг полетит вниз. Нужно было слушать Герета и достать запасное.

– Как там говорят? Месть – блюдо подающиеся холодным?

– Не смей или я располосую твоё милое личико так, что ни одна тряпка его не спасёт.

– До бала ты меня не тронешь, иначе вылетишь с треском. И лицо маленькая плата, чтобы спустить тебя с твоего высокомерного трона. Как ты будешь себя вести, когда окажешься на грани вылета?

– Мне тогда нечего будет терять, а твоя смерть удовлетворит мою ярость.

– И мне нечего. Умру я от твоих рук или от рук родителей, какая разница? Только напоследок успею увидеть, как ты падёшь.

Противно оказаться в ловушке без возможности переиграть ходы. Ещё противнее, когда сопернику нечего терять. Она смотрит на меня прожигающее, испытывая нервы на прочность, на лице нет тени сомнения. В этот момент она не похожа на дурочку Кэрол, что трясётся из-за тряпок, не похожа на девочку, которую соседка вышвырнула из комнаты. Теперь вижу, что она искусно претворялась забитой, чтобы академия не вынудила её развивать свои таланты и не сделала рабом системы.

– Ты не боишься, что я тебя сдам?

На лице отразилось замешательство, она сделала неуверенный шаг назад.

– О чём ты?

– О том, как ты притворяешься слабачкой и не хочешь показать наставнику потенциал. – Вижу, как глаза расширяются, руки опускаются, но продолжают сжимать платье. – Кажется, на втором курсе учится твой брат. Как его зовут?

– Не смей. – Она бросает платье на пол и делает два шага навстречу, тыча указательным пальцем.

– Мэлу. Точно. – Нравится наблюдать, как меняется ситуация, как контроль переходит в мои руки и жертвой становится Кристалл. – Ты можешь обмануть окружающих, но академия знает, что ты дорожишь им, и за обман они убью его.

– Никто не должен об этом узнать. – Она подошла ко мне вплотную, хватая за руку. – Мэлу не должен пострадать.

– Почему у тебя нет элиассов?

– Есть теория, согласно которой один и тот же элиасс может подойти кровным родственникам, если старший его забрал, то младший будет обречён.

– Глупости. – Сбрасываю её руку и отхожу в сторону. Не хочу принимать сплетню за правду, иначе я проиграла и Герет останется один.

Кэрол хватает меня за плечо, привлекая внимание. Пальцы впиваются в кожу.

– Обещай, что никому ничего не скажешь.

– Плевать мне на тебя.

Расходимся в разные стороны. Она кидает платье мне на кровать и возвращается к своим тряпкам, складывает их, перемещает с места на место, будто этот процесс её успокаивает. А я ухожу в душ, вымываю волосы, привожу ногти в порядок, аккуратно их обстригаю и выпиливаю. На выходе замечаю, что комната опустела – пора на завтрак.

Первая половина дня проходит медленно – я листаю учебники, а Кэрол копошиться над образом, чем нервирует до скрежета зубов. Через пару часов начинаю сомневаться в правильности своего поведения. Не слишком ли пренебрежительно я отношусь к внешнему виду? Его будут оценивать, а праздничные наряды и вечерний макияж не входят в круг моих интересов.

Кошусь на Кристалл, та сидит напротив зеркала и наносит румянец. Полусобранная причёска со струящимися локонами на спине добавляют женственности, а лёгкий макияж наивности. Может быть в этом секрет? Сделать образ безобидной овечки, на которую вряд ли повышают убийство?

Заметив мой взгляд, она самодовольно усмехается.

– Ты что-то хочешь?

Не хочу признавать, но помощь мне бы не повредила. Мои навыки пользования косметикой заканчиваются удачно нарисованными стрелками и не более.

– Поможешь? – Единственное слово, которое даётся мне тяжелее, чем часовая тренировка. Ненавижу слабость и немощность.

– Садись. – Она дожидается, когда я займу место на стуле, после чего касается моих волос и произносит: – Это не справедливо, что вас необученных кидают на церемонию. Нас научили краситься, мы знаем старшекурсников и следили за вами. Плюс у нас были азы актёрского мастерства, а вы ничего не знаете о незаметных убийствах.

– Таков отбор.

– Такова академия.

Она заплетает мне по две косы с каждого бока, после чего собирает их в высокий хвост, выпускает пару прядей, закручивает их в крупные и небрежные локоны. Зачёсывает основания хвоста, создавая объём и только после переходит к макияжу. Она рисует стрелки, но добавляет золотые блёстки на веки, румяна и персиково цвета помаду. Эти детали делают образ менее строгим и холодным, но оставляют присущую мне высокомерность.

– Надеюсь, ты мне не попадёшься.

– Разве тебя волнует исход испытания?

– Хочу уйти красиво, показать, что отбор по элиассам бессмыслен.

– Фактически это обман. Они тебя выбрали, но ты сама отказалась их принимать.

Она хмыкнула и пожала плечами, после развернулась и направилась к кровати, давая понять, что разговор окончен. Она снова превратилась в глупую девочку, что интересовали только красивые тряпки.

Через час мы обе стояли в вечерних платьях, подолы которых касались пола. Пышные юбки струились сатином, образовывая складки. Кристалл выбрала лавандовый цвет, а я отдала предпочтение чёрному, усыпанное золотой вышивкой, плечи закрывали металлические наплечники, соединённые между собой провисающими цепями спереди и сзади. На спине они висели каскадом, доходя до поясницы. Весила эта конструкция не мало, но как эффектно смотрелась. Герет ничего не сказал, но я видела осуждение в взгляде – ему не нравилась помпезность образа, а мелкие детали можно было легко оторвать.

Зал неспешно наполнялся народом. На входе все проходили через сканирующую рамку, реагировавшую на металл. Едва я вошла в неё – она зазвенела, привлекая внимания. После ждала комната досмотра, персональный обыск и карточка с именем жертвы. Десять секунд, чтобы запомнить и сжечь – промедление недопустимо.

Центр зала был занят людьми, по бокам фуршетные столы, ровно в том положении, как их расставили вчера. В меню закуски и выпивка, которая притягивала внимание большинства. Алкоголь достать в академии невозможно, даже преподавателям запрещалось пить, а сейчас его употребление никто не контролировал. Одна из помех для выполнения задания, проверяют нашу надёжность, выдержку, насколько мы будем преданными псами, когда хозяев не будет рядом, чтобы проконтролировать.

Мне бросилось в глаза отсутствие ножей. Столовых приборов было мало – изредка попадались вилки. Даже тарелки были общими, а фужеры металлические из негнущегося материала.

Смотреть приходилось в оба, мне нужно было выследить цель и не допустить слежки за мной. Чьей жертвой была я? Насколько он опытнее и хитрее? Старалась ловить все взгляды, что контролировали мои перемещения. Но интерес многих быстро иссякал, и я выдыхала. Может мой противник слаб или не знает меня? Пронёс оружие или решил сдаться на месте? Глупо терять такую возможность, особенно если рейтинг на дне.

Сортин Фэрли, где же ты? Как найти тебя? Кажется высокомерность и отстранённость сыграли против меня. Не знаю кто это, в чём он сегодня одет. Информации ноль и спросить не у кого – не отвлекать же Герета таким пустяком. Приходилось прислушиваться к разговорам, улавливать произнесённые имена, пока не мелькнуло нужное.

Чёрный наряд выделялся на фоне постельных оттенков, а мои несговорчивость и отстранённость, отталкивали желающих познакомиться. И меня всё устраивало, пока не стало очевидно, что такая позиция проигрышная. Старшекурсники активно общались, собираясь в небольшие группы, перемещаясь между ними, а четвёртый курс смотрелся затравленно и отчуждённо, будто изгои. Пришлось включить режим заинтересованности и участвовать в диалоге. Это помогло мне приблизиться к Сортину и не выпускать его из виду.

Подловив момент, когда он вышел на балкон подышать, нырнула следом, предварительно вытащив нож из вазы. Пришлось её уронить, притворившись опьяневшей и сожалеющей мадам. Наклонившись собрать осколки, подхватила лезвие и пропихнула его в карман между складок юбки. Успела до того, как наставники оттащили меня, приказав бросить поднятые кусочки. Они разогнали зевак и убрали всё сами, не давая возможности воспользоваться ситуацией. Джингс заставил показать руки и отпустил. Не думаю, что он поверил, но мешать не стал.

Сортин стоял ко мне спиной, облокотившись на перила. Он перебрал с алкоголем и забыл цель присутствия на церемонии. Я могла ударить в спину, порезав пиджак, окропив его кровью. Но подлые приёмы пусть оставит себе Дригли – мне они ни к чему.

– Фэрли. – Он понял голову, направляя взгляд прямо, будто не понимал, откуда раздался голос и пытался разглядеть источник. – Фэрли. – Он обернулся, споткнулся о собственные ноги и повалился назад.

Не мешкая, шагнула навстречу, полоснула по щеке ножом. Сортин непонимающе смотрел на меня, несколько раз моргнул, пытаясь осознать происходящее, потёр лицо, размазывая кровь. Поднялся на ноги и поплёлся к выходу, ничего не сказав.

Вот и всё – задние выполнено, можно порадоваться, но ощущения мерзкие, присутствует некая незавершённость. Это точно был он? Не может быть всё так просто и легко. Я ждала сопротивления, ожесточённой борьбы, но получила перевившего студента, что на утро не вспомнит моего лица. Незаслуженная победа, стечение обстоятельств, удача – не повод для гордости.

Отшвырнув нож в сторону, наблюдаю за тем, как он прокатился по кафелю и слетел вниз, после оборачиваюсь и сталкиваюсь с Руфом. Он стоял в проходе, сжимая вилку. Глаза бегали из стороны в сторону, выдавая его смятение и желание сбежать. Он шагает навстречу, вытягивает руку, чуть качаясь. Пьян или ослаб окончательно?

– Вилка? Ты серьёзно? – На лице мелькнула ухмылка, демонстрируя высокомерие.

– Знаю это глупо. – Он опустил руку, и прибор упал на пол, стукнувшись о кафель. – Я в отчаянье. Это мой последний шанс набрать баллы. – Его голос дрожал, срывался, переходил на шёпот. – Они убьют меня. Понимаешь? Убьют. Помоги.

– Зачем? Если я тебе помогу, то вместо тебя умрёт другой человек, а ты неизбежно встретишь свой конец через год или два – тебе не выпуститься из академии.

Он смотрел с молящим взоров, надеясь что я передумаю. Но у меня была своя цель – стать первой, чтобы отправиться за Геретом. И портить всё ради мнимой помощи не в моих интересах.

Оставив Руфа на балконе, возвращаюсь в зал. Больше не нужно включать дружелюбие и мило беседовать с присутствующими – я избавилась от обоих врагов, поэтому остаток вечера провожу в углу, попивая сок и наблюдая за остальными. Возле столиков с алкоголем никогда не бывает пусто. Что необычного в этом напитке? Он туманит голову, мешает сосредоточиться на цели. Некоторые напивались до беспамятства. Зачем? Чтобы забыть, что сотворила с ними академия? Или не могут смириться с неудачами?

Поднялся шум, несколько наставников сорвались с места и помчались в сторону балкона. Студенты стали перешёптываться, кто-то пытался выйти на соседние балконы, из-за чего присутствующих разогнали по комнатам, объявив об окончании церемонии.

С Кристалл мы вернулись одновременно, столкнувшись на лестнице. Её щёки пылали румянцем, словно она долго танцевала, а в глазах светился испуг – что-то встревожило её.

– Слышала, что случилось? – Она подхватила меня за руку и потащила к окну, из которого был виден парадный вход и прилегающая территория.

– Нет, мне не интересны сплетни. – Хотела добавить про чрезмерное любопытство, но умолка, заметив распластавшееся тело на земле. В свете фонарей и окон было не понятно кто это, но я узнала костюм, потому что видела его сегодня на Руфе Уитере.

Рядом стояло два наставника – они что-то обсуждали. В их позе чувствовалась равнодушие, безразличие. Очередная жертва на пути величия президиума, ничего не значащий юноша, что мог опозорить честь чёрных теней. Для них он никто. А я? Стала ли я виновной в смерти? Моя помощь могла спасти его. На чьих руках эта жизнь?

Вспоминаю свои слова и не жалею о них – они были жестокими, но правдивыми. Спасая одного – убиваешь другого. В его смерти нет моей вины, но чувствую себя паршиво, хоть и понимаю: убийца – академия и деспотический режим.

Глава 3. Переворот

Свет в комнате был выключен, лунная дорожка освещала пространство, пробираясь через распахнутое окно. Взгляд устремился на подрагивающие занавески, что плавно скользили в воздухе. Открытое окно свидетельствовало о том, что Кристалл нет в комнате. Опять где-то шляется с парнями, из-за этого от неё избавилась прежняя соседка.

Дверь скрипнула и кто-то вошёл. Шаги были тяжёлыми, осторожными и не принадлежали Кэрол. Она обычно заходит шумно и хлопает дверью, а этот человек хотел остаться незамеченным.

Рука скользнула под подушку, хватаясь за рукоять кинжала, осталось вытащить лезвие тихо, без шороха, не привлекая внимания.

– Эмирия. – Знакомый голом успокаивал и вызывал желание заехать в челюсть.

– Герет, в Пустошь тебя. Что ты делаешь? – Откидываю одеяло в сторону, поднимаюсь на ноги. Зачем его притащило в это время?

Он стоял в паре шагов от меня, запихнув руки в карманы.

– Зашёл поздравить тебя. Перескочила с шестого места на третье – это хороший результат. – Замираю, уставившись на него. На лице мелькнула самодовольная улыбка. Откуда он знает? С церемонии прошло два дня, результаты Джингс объявил за час до отбоя, рейтинг обновят утром. Как?

– Но я не первая, а впереди ещё бои. – Молчу про то, что не заслужила этого места, про везение, про страх с треском провалиться на экзаменах. Скоро все узнают, что я ничтожество, а предыдущие успехи – стечение обстоятельств. – Я не такая сильная, как ты. Не могу противостоять нескольким соперникам. Не могу противостоять тем, кто сильнее.

– Ищи слабые места. Они есть всегда. – Герет положил руку мне на плечо, привлекая внимание.

– Мои удары слабы. Я пыталась сработать на опережение, но Дригли лишь отшатнулся и разозлился. – Пинаю воздух, плюхнувшись на кровать. Сколько ещё усилий нужно приложить, чтобы добиться цели? Кем нужно стать? Чувствую, что никогда не смогу приблизится к идеальному образу.

– Слабые места – это не только ошибки в бою, но и моральные качества, страхи, переживания, эмоции, – брат говорил тихо, растягивая слова, словно на что-то намекал.

– Ты предлагаешь мне вывести его из себя? Какой в этом смысл? Он начнёт бить сильнее и чаще.

– Эмирия, забудь про честность. Если ты не можешь победить привычным способом, используй хитрость. Бей со спины, если так нужно. На задании никто не будет ждать, когда ты повернёшься лицом. Важно насколько быстро ты убил противника, а не каким способом.

– Джингсу это не понравится. – Сложила руки на груди, вжимая голову в плечи. Герет прав, а я опять ищу оправдания.

– В Пустошь Джингса, – твёрдо проговорил он.

– А если экзамен не зачтёт? Меня выгонят из академии. – Последний аргумент в защиту и такой жалкий. Поставит – главное справиться, а как неважно.

– Тогда передашь нашим дражайшим родителям привет. – Голос брата пропитан сладостью, но я слишком хорошо его знаю, чтобы не заметить усмешку.

– Чтоб тебя к ним вернуло. – Копирую его интонацию.

– Я отправлю им голограмму и попрошу выдать тебя за противного старикашку с проплешиной на голове, морщинистыми руками и с большим желанием размножаться.

– Тогда я договорюсь, чтобы тебя отправили на задание к любителю мальчиков?

– Какая ты жестокая, Эмирия. – Он морщит нос, положив руку на сердце, театрально закатывая глаза.

– Можно подумать, ты душка.

– Я – да. – Он широко улыбнулся, поправив рукой волосы. Это действие было бессмысленным – кудряшки отпружинили и вернулись в прежнее положение.

– Мне пора возвращаться. – Он сделал паузу, заглядывая в глаза. Улыбка исчезла с его лица. – Эмирия будь осторожна, держись подальше от неприятностей и мерзких личностей.

– О чём ты? – Выпрямляюсь, упираясь ладонями в кровать.

– Нас ждут неприятные изменения. Мне известны только слухи, поэтому нет смысла обсуждать это сейчас.

Ненавижу, когда он говорит загадками, избегая конкретики. Что ждёт? Когда? Открываю рот, чтобы уточнить, но он подносит палец к губам и отрицательно покачает головой, а после покидает комнату. Через пару минут входит Кристалл, она замерает в проходе, недоверчиво покосившись на меня.

– Кто с тобой?

– Я – одна. – Пожимаю плечами и забираюсь под одеяло. – Опять тебе что-то мерещится?

– Из нас двоих ты чокнутая. – Отбрасывает волосы назад и проходит в комнату. – Я предпочла бы иметь другую соседку.

– Или соседа.

Её щёки вспыхнули ярким румянцем. Она сжала кулаки, порываясь в мою сторону, но, сделав шаг, остановилась.

– Зато я не калечила своих соседок.

– Было всего пару раз. – Отмахиваясь рукой, сморщив нос. – Да, и кроме пальцев ничего не пострадало.

– А шрам на всё лицо, что ты оставила Медисон? – Она с хлопком закрыла окно, повернувшись ко мне.

– Сама виновата. Не стоило подходить ко мне спящей. Вот и получила по заслугам.

Кристалл молча залезла под одеяло, не переставая смотреть в мою сторону.

– Сегодня тебя не прирежу. – Закатываю глаза, поправляя кинжал под подушкой. – Спи спокойно.

Она боялась меня, но съехать не могла. Нас не любили остальные: я калечила соседок, а за Кристалл ходила слава легкомысленной особы. Сплетничали, что она не стесняясь приводила парней, мешала жить другим девушкам, уводила их ухажеров.

Однажды я вернулась в комнату, а Кэрол раскладывала вещи. Бывшие соседки сговорились и поставили нас перед фактом. Меня не спросили, а она ответила, что выбора не было.

Академия не лезет в разборки студентов. Наказывают, когда ловят с поличным или за летальные исходы. И то в первом случае за глупость быть пойманным, а не за проступок.

С первого по четвёртый курс за нами следит один наставник – он отвечает за соблюдение дисциплины, процесс обучения. На пятом курсе добавляют двоих и контролировать начинают эмоции, язык жестов, внешний вид. Нас учат актёрскому мастерству, слежке, маскировке, психологии, практикуемся на однокурсниках. Поэтому среди нас много одиночек – мы соперники друг другу. А те, кто сейчас сбиваются в команды, к концу обучения будут злейшими соперниками. Нельзя подружиться с тем, кто желает твоей смерти.

Утро начинается с тренировки. Джингс отправляет нас бегать, что удивляет и радует одновременно. Не будет противных турникетов, ползаний по земле, бега с препятствиями. Можно расслабиться и не переживать за сохранение целостности своего тела. Просто беги и всё.

Взгляд находит Дригли. Ещё вчера он выглядел бодрым, светился ненавистью и сыпал угрозами, а сегодня плетётся в конце строя, еле перебирая ногами. Лицо в кровоподтёках, один глаз заплыл, веки вздулись, приобрели фиолетовый цвет. Кто-то его избил, кто-то кому хочется пожать руку и поблагодарить. Эта мерзкая тварь получила по заслугам, жаль что не я вершила справедливость.

Заметив меня, он дёргается, замирает на месте и нервно оглядывается назад. Что с ним? Кого увидел? Пытаюсь отыскать причину, но впереди меня десятки студентов и любой из них мог его испугать. Это странно, но не тревожит меня.

Спустя два часа мы ели стоим на ногах, кто-то валяется на полу, за что получает в бок ботинком от Джингса. Одни встают, другие готовы терпеть – лишь бы немного отдохнуть и перевести дыхание.

– Неудачники, жалкий сброд. Хотите опозорить имя чёрных теней? – брезгливо проговорил наставник, выплёвывая слова. – Расходитесь. – Он отмахивается, разворачивается и уходит, демонстрируя презрение и желание избавиться от нас.

– Однажды я перережу ему горло. – Боб Шеленгер сжимает кулаки, напрягая бицепсы. Брови сползают к переносице, покрывая лоб морщинами.

– Джингс тебе не по зубам. – Британи Тофлер цокает языком, одновременно щелкая пальцами. На раскрасневшемся лице появляется улыбка – Ты двигаешься слишком медленно и неуклюже. Может стоит начать меньше жрать? – Она косо смотрит на юношу, отбрасывая русые волосы назад, оголяя торчащие ключи.

– Во мне не жир, тупица, а мышцы. – Он хмурится сильнее, хрипло выдыхает, напоминая старый, неповоротливый шкаф, который никто не может сдвинуть с места и тот прирос, обрастая пылью.

– Так ты оправдываешь свои проигрыши?

– Однажды я сломаю тебя пополам и стану первым в рейтинге.

Вот мои главные соперники, что грызутся между собой и не обращают внимания на меня. Они не видят угрозы, не думают о слабой Эмирии, что мечтает отобрать их положение. Не мечтает, а отберёт. Нужно увеличить количество тренировок – Британи и Боб сильнее Дригли, а я не победила ещё даже его.

Замедлюсь, чтобы остаться от группы. Размышляю над стратегией и тем, как найти слабые места врагов. Нужно быть проворнее, хитрее. Со следующего года правила игры поменяются, привычная стратегия канет в прошлое. К счастью, у меня есть брат – он поможет.

По возращению в комнату, принимаю душ, укутываюсь одеялом и наслаждалась потоком свежего воздуха из распахнутого окна. Каждая мышца в теле болит и предательски дрожит, чувствую усталость и желание покоя, остаться бы в одиночестве на неделю другую.

Нехотя достаю учебник – время нужно проводить с пользой, а не валяться на кровати, болтая ногой. Скучающе пролистываю страницы, не вникая в текст, внимание привлекают картинки, пестрящие рогатыми божествами. Цветные волосы, массивные носы покрытые шерстью, огромные чёрные глаза. Они разные, не похожие друг на друга, некоторые из них напоминают людей, в других больше животного. «Жители травяных лесов веруют, что жизнь в галактики вдохнули боги Эгонирахии. Стихии не просто подчиняется их зову, они были созданы ими и воплощают мощь их крови».

– Ненавижу эту вшивую академию. – Дверь захлопнулась, отрывая меня от текста. Кристалл ворвалась подобно вихрю, принявшись семенить по комнате. – Они над нами издеваются – изматывают тренировками, а знаний не дают.

Игнорирую, пытаюсь ухватиться за строчки и продолжить читать, но она вырывает книгу из рук, замерев над моим лицом, и продолжает монолог.

– Нас учат по шаблонам, не учитывая сильных и слабых сторон, а потом отбирают, как скот. Всех податливых и покорных баранов в одно стойло, а тех, кто имеет свой характер и способность говорить прямо – на бойню. Почему нас, детей элитных семей, ни во что ни ставят?

Она смотрит в глаза и не моргает.

– Я не буду с тобой разговаривать. – Отворачиваюсь к стенке, жду, когда Кристалл уйдёт, но вместо этого она опускается на кровать, облокачиваясь на меня.

– Не понимаю, почему ты так спокойна? Ты должна больше меня ненавидеть академию.

– Её любят только идиоты. – Сталкиваю с кровати Кэрол и двигаюсь к краю, чтобы она не смогла сесть вновь. Но она устраивается на полу, спиной прижимаясь к краю.

– Ночью Дригли избили – разбили лицо, сломали три ребра, отбили печень. А наши дурацкие правила не позволили ему обратиться к медикам. После тренировки он потерял сознание, и его госпитализировали.

Затаив дыхание, пытаясь переварить услышанное. Вот почему Герет пришёл ночью. Это сделал он.

– Уже известно кто это сделал?

– Нет. Дригли никому не рассказал. Конечно, иначе он прослыл бы неудачником, – последние слова она проговорила саркастическим тоном.

Выдыхаю, почувствовав облегчение. За госпитализацию могут исключить, учитывая в каком тяжелом состоянии Энтони. Но если не найдут виновного, то и исключать будет некого. Не хочу, чтобы из-за моих проблем брат умер.

– Его запугали – факт.

Переворачиваюсь на другой бок, чтобы видеть лицо Кристалл, но натыкаюсь на затылок.

– Почему так думаешь?

– Он друзьям сказал, что упал с лестницы.

– Может так и есть?

– Точно не в нашей академии. – Она поднялась на ноги, посмотрела на меня с минуту, после чего развернулась и ушла в душ. А я осталась лежать, раздумывая о случившемся. Что будет Геретом, если его поймают и выгонят? Как отреагируют родители? Они убьют его, а я буду слишком далеко, чтобы спасти.

Ещё мне не давали покоя слова брата о приближающемся бедствии. Что нас ждёт? Нововведения? Более жёсткий отбор на задания? Ненавижу, когда он говорит загадками.

Кэрол вернулась из ванной и устроилась на своей постели, достала из тумбочки зеркальце и расчёску. А я вернулась к легенде о богах Эгонирахии. Молчание нарушила всплывшая голограмма, оповещавшая об общем собрании в зале. Мы с Кристалл переглянулись, на её лице мелькнул испуганный взгляд.

Такие собрания были редкостью для академии и устраивались по праздникам или по происшествиям. На дворе не канун Нового года, значит, нас ждёт что-то скверное. Неужели так быстро отреагировали на инцидент с Дригли?

В зал стекались чёрные тени, образов столпотворение на входе, но поразило меня другое – количество людей. Сидячие места заняты, возле сцены присутствующие разместились на полу, по периметру тоже было не протолкнуться. Откуда столько?

– Иди сюда. – Кристофер схватил меня под локоть, притягивая к стене. – Ты заметила, что здесь присутствуют марионетки? – Он склонился над ухом, прошептав так тихо, что я едва разобрала слова.

Взгляд скользнул по толпе. Незнакомых лиц было больше, чем обычно. Часть из них сутулилась, вжимая головы в плечи, другие дерзко рассматривали студентов, не скрывая отвращения. Они не чёрные тени – слишком вызывающе себя ведут для такого возраста и курса. Ещё они кучковались, разговаривали друг с другом, выдавая привязанность к знакомым, ища поддержки – главное отличие марионеток от нас.

Марионетки – жалкая пародия чёрных теней. Нас учат быть спецагентами, манипуляторами, безупречными лжецами и убийцами, когда им выпала доля умирать, притворяясь нами. Их обучение длится три года, а потом как повезёт. Война, отслеживание мелких чиновников, теракты, волнение в низших слоях общества. Они нужны для грязной и быстрой работы. Есть статистика, согласной которой каждый год умирает 8-10 чёрных теней и 85-100 марионеток. После выпуска продолжительность нашей жизни 15-20 лет, их – 3 года.

Но зачем их притащили сюда? Мы не должны пересекаться, чтобы они не запомнили наших лиц и не могли предать. Плюс академия не хотела, чтобы элита общалась с бедняками. Что изменилось?

– Да. Но почему они здесь? – Бросаю короткий взгляд на Кристофера и пытаюсь отыскать в толпе Герета, но его нигде нет.

– Внимание. – На трибуне появляется мужчина лет пятидесяти с проседью в волосах. На нём форма направляющего, кажется, он преподаёт у последних двух курсов. – Президиумом было принято решение расформировать академию и Пристанище. Все занятия отменны. С завтрашнего дня учащиеся могут покинуть территорию заведений. У вас будет три дня, чтобы собрать вещи и освободить помещения.

Послышались робкие перешёптывания, которые постепенно переросли в гул, с разных сторон стали слышны выкрики студентов.

– А что будет со студентами старших курсов?

– Нас отправят на задания?

– Академии больше не будет?

Преподаватель поднял руку вверх, принуждая всех умолкнуть.

– С сегодняшнего дня академия прекращает своё существование. Все студенты возвращаются домой. Больше не будет никаких заданий и занятий. Отныне вы все свободны.

Это заявление подняло ещё больший шум. Чёрные тени возмущались, а марионетки ликовали. Они сцепились друг с другом – крики переросли в потасовку, набирая ожесточённость. Кристофер потянул меня к выходу. Приходилось толкаться, пробиваться сквозь толпу. К счастью основная масса не успела отреагировать и безмолвно стояла на месте. Когда мы покидали зал, преподаватели пытались растащить дерущихся.

– Иди в комнату. – Мелроу подтолкнул меня в нужном направлении.

– Ничего не понимаю, – качая головой, проговорила я, вцепившись в его руку. Как реагировать? Куда бежать? Подальше или нужно вернуться и помочь?

– Я тоже. – На его лице мелькнула натянутая улыбка. Он нежно коснулся моего уха, заправляя прядь, после чего ладонь легла на щеку, чуть потирая её. – Сиди в комнате – я приду, как смогу. – После этих слов он ринулся обратно в зал, откуда доносились крики и вопли, а я развернулась и побежала к себе.

Осознать происходящее невозможно. Как академии больше не существует? Почему? Что произошло? И что теперь делать дальше? Мы все знали свою судьбу, то какой она должна была стать. А что будет сейчас? Нас не ждут дома, не желают нашего возвращения. Это марионеток забрали силой, а от нас просто избавились.

– Я не понимаю, что происходит. – Кристалл ворвалась в комнату, запирая дверь. Она стала двигать шкаф, но от её действий лишь жалобно скрипнул пол. – Что смотришь? Помогай давай, – с раздражением шикнула она.

– Тебе прямо сейчас захотелось сделать перестановку? Серьёзно? – изгибая одну бровь, поинтересовалась я.

– Конечно, мне же делать больше нечего, – она хотела сказать что-то ещё, но вдали послышались приглушённые крики, возня и удары, словно что-то выломали. – Быстрее, Эмирия, – сквозь зубы выдавила она, понизив тон.

В этот раз я не стала кидаться едкими замечаниями, а вместе с ней навалилась на шкаф, пока он не заблокировал дверь. После этого мы обессилено опустились на пол. По ту сторону кто-то кричал, что-то громыхало. Несколько раз пытались ломиться к нам, дверь содрогалась от ударов, дерево жалобно трещало. А мы прижимались к шкафу плотнее, надеясь, что это поможет.

– Что там происходит? – шёпотом спросила я.

– Кто-то стал кричать, что академию не имеют права закрывать, – Кристалл говорила тихо, искоса поглядывая за спину. – Что её смысл очень важен. Это не понравилось марионеткам, посыпались оскорбления, угрозы и завязалась драка. Там началось настоящее месиво – часть дралась, другая пыталась убежать, за последними бросились в погоню.

Взгляд упал на руки, пальцы подрагивали, а попытка их успокоить привела к обратной реакции. Проведя ими по бокам штанов, я поднялась на ноги, распахнула дверцы шкафа и достала ножны, закрепила их на бедре и вставила кинжал – так спокойнее.

– Впервые радуюсь тому, что ты моя соседка, – с истерическими нотками в голосе, проговорила Кэрол, нервно теребя шею.

– Скоро прибудут солдаты и ситуация улучшится. – Я ободряющее улыбнулась, стараясь нацепить самую дружелюбную улыбку.

– Твоя ухмылка не внушает доверия.

Стоит ли пытаться в следующий раз? Они видят только ухмылку и мерзкую девочку. Зачем меняться, пытаться быть хорошей, когда можно быть той, кем они хотят меня видеть? И не строить ложных иллюзий.

Опускаюсь на пол и прижимаюсь к шкафу. Сейчас только это действие кажется правильным, охраняющим наш покой и жизнь. Мы реагируем на каждый звук, замирая, боясь дышать. Когда дверь пытаются выбить, мы наваливаемся на шкаф всем телом, упираясь в него ладонями. И расслабляемся только, когда в коридоре становится тихо.

Время тянется тягучей массой, растягиваясь подобно карамели с привкусом отчаянья. Сколько прошло? Два часа? Четыре? Начинаю думать, что ничего не произошло. Не было собрания, бунта – это всё приснилось, померещилось, осталось открыть глаза и жизнь будет прежней – понятной.

Кристалл тихо всхлипывает, ёрзая на полу. Отвожу взгляд в сторону, чтобы не столкнуться с её – не хочу слушать причитания. Пусть за жалостью обращается к кому-нибудь другому.

– Не хочу умирать, – шёпотом произносит она.

Игнорирую её. Не обращаю внимания. Вдруг она успокоится?

– Эмирия, что с нами будет? – Она развернулась ко мне, не пряча покрасневших глаз, и схватила за руки.

– Я не собираюсь тебя жалеть. – Отодвигаюсь в сторону, освобождаясь от хватки.

– Конечно, даже сейчас себе не изменяешь! Ты всегда была такой сукой? В тебе есть хоть что-то человеческое? – Голос Кристалл дрожал, срываясь на крик. Она подскочила на ноги, засеменив по комнате.

– Тебе лучше остановится и закрыть рот, – сжимая челюсть, проговорила я, бросая взгляд из-под бровей.

– А-то что? Изуродуешь мне лицо, как Мередид?

– Она сама виновата в том, что случилось.

– А в чём виновата я? – Она тычет пальцем в грудь, захлёбываясь слезами. – Ты испортила ей лицо, но отыгрались на мне.

– Что ты несёшь? – Массирую пальцами переносицу, пытаясь переварить несвязную речь.

– До этой ситуации они с Торесом встречались. После он её бросил и приударил за мной – Мередид решила, что я его соблазнила, и стала мстить. Распустила сплетни, что я сплю со всеми подряд, натравила против меня чуть ли не всех девушек академии.

– Какая разница, что они говорят? Пусть хоть подавятся своей желчью.

– Меня трижды пытались изнасиловать. Пять раз подлавливали в коридорах толпой – таскали за волосы, плевали в лицо, душили. Иногда мне приходится прятаться до поздней ночи от преследователей, чтобы избежать очередной пытки.

Мне нечего ответить – глупое «извини» не изменит ситуацию, и мне не за что просить прощения. Не я обвинила Кристалл во всём. Мередид виновата, пусть с неё и спрашивает. Максимум могу помочь отрезать язык этой особе.

Поднимаюсь с пола и подхожу к окну. Привычный, чистый, зелёный двор сейчас едва походил на себя. Часть скамеек была разрушена, статуи завалены на землю, а отломанные фрагменты валялись рядом. Вдали горело дерево. Взгляд метнулся к выходу, цепляясь за тело юноши, что лежал в неестественной позе, уткнувшись лицом в ступеньки.

Резко отворачиваюсь, закрывая глаза, втягивая воздух через нос. Перед мной стоял образ распластанного тела с пробитой головой, что была размножена на кусочки. Кровь смешалась с осколками черепа и мякотью мозга, измазав одежду и белый мрамор.

Это какой-то дурной сон, что скоро закончится. Сейчас открою глаза и окажусь в спальне – шкаф будет стоять на прежнем месте, Кэрол будет наряжаться перед занятиями. Джингс опять будет ворчать, что я слабо бью, а Герет выжмет из меня все силы на вечерней тренировке.

Герет. Как я могла забыть про него? Он же где-то там – среди коридоров и кабинетов. Ранен или отсиживается в тихом месте? А если… Нет. С ним всё в порядке.

Напряжение нарастало, давило на грудную клетку, а каждый вдох причинял боль. Хотелось сорваться с места, бежать, крушить всё вокруг, но найти его.

– Мне нужно идти, – на одном дыхании выпалила я, направляясь к шкафу и порываясь его отодвинуть.

– Эмирия. – Кристалл стала дёргать меня за руку, пытаясь оттащить подальше. – Это самоубийство.

– Мне нужно, – сквозь зубы повторила я, стряхивая её.

Мы обе вздрогнули от резких ударов в дверь, замирая на месте.

– Эмирия, ты там? – Голос Кристофера звучал встревожено.

– Да, она здесь, – спешно ответила Кэрол за меня. – Она хотела выйти, но я ей помешала.

– Хорошо. Сидите там тихо и никуда не выходите. Ты поняла, Эмирия? – На моём имени он сделал акцент. – Герет не одобрил бы такое поведение.

Ненавижу, когда он так делает. Манипулирует мной. Но он спокоен – значит с братом всё хорошо, и мне лучше остаться тут.

– Хорошо.

– Я вернусь позже.

Кристалл радостно всплескивает руками, опускаясь на пол.

Мы сидим в тишине, прислушиваясь к происходящему по ту сторону двери и окна. Страх медленно уходил, и мы погрузились в оцепенение. Время замерло, окутав нас в кокон статичности и бездействия. Любой шорох мог нарушить эту гармонию, наверное поэтому мы пытались дышать осторожно, едва уловимо. Не хватало только Герета, чтобы почувствовать безопасность.

Когда на небе стал сгущаться сумрак, а солнце перевалилось за горизонт, во дворе послышались новые звуки. Мы с Кэрол не сговариваясь прильнули к окну, наблюдая за происходящим. Прибыли солдаты, что должны были навести порядок и успокоить студентов. Крики и беготня начались с новой силой, но быстро стихли, возвращая тишину.

Ещё через полчаса в дверь постучали.

– Девочки, можно выходить. – Голос Кристофера звучал обессиленно с нотками облегчения.

Кэрол посмотрела на меня, я кивнула, и мы навалились на шкаф. Отодвигать его оказалось сложнее, то ли дело было в адреналине, то ли мы успокоились и расслабились. Сейчас он казался невероятно тяжелым и неподвижным, словно был вмонтирован в пол. Со скрипом он начал поддаваться, оставляя полосы на паркете.

– Ну что вы так долго? – нетерпеливо застонал Мелроу

– Он тяжелый, – жалобно запротестовала Кристалл.

Мы выдохлись, когда шкаф был сдвинут до середины дверного проёма, освободив половину выхода. Решив оставить так, мы по очереди протиснулись в коридор.

– Что там происходит? – Бросаю взгляд в сторону лестницы.

– Собирают тела, помогают раненным. – Кристофер взъерошил волосы. Замечаю на лице спекшуюся кровь. Рукав рубашки порван по шву, будто кто-то дёрнул его со всей силы. Обычно уложенные волосы растрёпаны и прилипли к вспотевшему лбу. Грязью был вымазан бок, напоминая следы от ботинок. – Но боюсь это не конец.

– О чём ты?

– Чёрные тени не довольны происходящим. – Он нервно обернулся, убеждаясь, что его никто не слышит и перешёл на шёпот. – Они не хотят покидать академию, хотят продолжить обучение и отправиться на задания.

– Но это глупо, – возмутилась Кэрол. – Мы теперь свободны и можем вернуться домой, чтобы прожить обычную жизнь. – Она встряхнула волосами, складывая руки на груди. – Я никогда не хотела быть чёрной тенью.

– Тебя ждут дома? – язвительно интересуюсь я. Она молча опускает взгляд, вжимая плечи.

– Не хочу об этом говорить, – Кристофер пресёк наш разговор, поднимая ладонь вверх. – Не советую покидать комнату. Всех зачинщиков поймали, но атмосфера накалённая – церемониться ни с кем не будут. Если начнутся препирательства – убьют всех присутствующих.

Он обращался к нам двоим, но смотрел только на меня холодно, исподлобья, словно хотел запугать, заставить стушеваться под взором серых глаз. В них бушевал ураган, ледяным порывом разрушая всё на своём пути. Но я лишь гордо вздёрнула подбородок, отвечая ему ухмылкой.

– Бесишь, – сквозь зубы проговорил он. После чего развернулся и ушёл.

– Зато теперь вы можете быть вместе. – Непринуждённо бросает Кристалл, когда он не мог её услышать.

– Что? – Изгибаю бровь, вытаращив на неё глаза. – Вместе с кем?

– Вместе с Кристофером. С кем же ещё?

– Ты когда успела головой удариться? – Развожу руками, сморщив лицо.

Она закатывает глаза, цокая языком.

– Только не надо отрицать очевидного. Он за тобой по пятам ходит, а ты ни разу не пыталась его прирезать.

– Женщина, – резко перебиваю её. – Займись своими делами. – После этих слов ухожу, не желаю слушать глупые рассуждения.

– Ты куда? Я всё Кристоферу расскажу. – Веселье в её голосе раздражает. И как только можно было придумать этот бред? Я и Мелроу? Он общается со мной из-за Герета – иных причин нет.

Направляюсь в сторону лестницы, желая отыскать брата в этом бездушном хаосе. Идея приходит спонтанно. Да и делать больше нечего.

Взгляд скользил по привычному и до тошноты знакомому интерьеру. Все те же ковровые дорожки, стены обшитые деревом с множеством картин – ничего не изменилось, но воспринималось по-другому. Стало каким-то чужим, холодным, словно вернулась сюда спустя десять лет.

И только на первом этаже, обнаруживаю последствия минувших событий. Часть полотен валялась на полу, рамы сломаны, изображения порваны. Взгляд упал на кровавый след на стене, спускающийся к бездвижному телу мужчины. Его голова склонилась к плечу, а в глазах читались отстранённость и потерянность, словно больше ничего не беспокоило его. Пропитавшаяся кровью рубашка это подтверждала.

Испытываю отвращение. Слабые марионетки не в состоянии защитить даже себя. Для академии они наживка, приманка для доверчивых идиотов, что страстно желали отыскать чёрных теней.

Кристофер прав. Для них отказ от академии и Пристанища спасение, но для нас – неизвестность, сломанная судьба или смерть. Мы не нужны семьям. Повезёт, если вышвырнут на улицу, а не тихо закопают на заднем дворе. По этой причине чёрные тени будут сопротивляться и бороться за прежнюю жизнь.

Дохожу до тренировочного зала, заглядываю в помещение и сталкиваюсь взглядом с мистером Джингсом. Он держит в руках коробку – содержимого не видно, но по напряжению рук понятно – она не пустая.

– Мисс Силити. – Он кивает в знак приветствия. – Могу Вам чем-то помочь?

Отрицательно покачаю головой, но он продолжает внимательно смотреть на меня, скользит глазами по лицу, телу, постукивая пальцем по картону. Раздумывая над чем-то.

– Зайдите.

Вступаю в кабинет, рассматривая лицо и одежду наставника. В отличие от Кристофера на Джингсе происходящее не отразилось, будто эта ситуация прошла мимо. Приталенный пиджак с высоким воротом остался выглаженным, причёска идеально уложена. Успел привести себя в порядок или не участвовал?

– Пойдёмте со мной. – Он указывает подбородком в сторону небольшой комнаты, И, не дожидаясь моей реакции, подходит к двери, приоткрывает её, пропуская меня вперёд.

В центре стоит длинный стол, а по периметру находятся металлические шкафы, что запираются на кодовый замок. Сейчас они открыты и выпотрошены. На полках валяются клочки смятой бумаги, остальное на полу или украдено. Покорёженные дверцы свидетельствуют о взломе. Среди этого хаоса порядок на столе кажется неуместным – на нём рядами разложены элиассы.

– Попробуй найти свой. – Он ставит коробку и опирается на столешницу руками, впиваясь в меня взглядом.

– Но…

– Эмирия, – строго говорит он, пресекая препирания. – Ищи.

Киваю и подхожу к столу, дёрнув плечом. Этот жест получился нервным и незапланированным – тело отреагировало само, а в памяти всплыли предшествующие попытки и едкий смех сокурсников. Никогда не забуду эти насмешки, ухмылки, колкие взгляды, наполненные высокомерием. Замираю над элиассами, не решаясь протянуть руку. Искать свой, когда всё вокруг валится в пропасть? Какой смысл? Или это страх? Страх потерпеть очередную неудачу и навсегда остаться той, что отвергли артефакты?

Выдохнув, протягиваю руку к кинжалу с волнистым лезвием, одновременно успокаивая эмоции и изгоняя плохие воспоминания. В этот раз получится. Оружие излучало холод, обжигающий, пронизывающий плоть до костей, не позволяя коснуться. Если я его возьму, он обожжёт кожу, оставляя почерневшую метку. Переношу ладонь на меч – те же ощущения. После веер, трость, катана. И только касание с ножом отзывается разрядом тепла. Провожу пальцами по лезвию и обхватываю рукоять.

– Ножи Мидерии. – Джингс выпрямляется, пряча руки за спину.

– Какой от них прок? На спящих нападать? – Ощущаю разочарование. Я так хотела отыскать свой элиасс, представляла, как буду владеть грозным оружием, как изящно и смертоносно буду выглядеть в бою. Но вместо этого получила двадцатисантиметровые коротыши, столовые ножи и те больше. Какой позор.

– Если не уметь ими пользоваться. – Наставник скалится, обнажая зубы. – Эти смертоносные ножи, поражают цель и возвращаются к владельцу. Чем мощнее связь, тем большее расстояние они преодолевают. – Он сложил руки на груди, внимательно рассматривая меня с головы до ног. – Они редко кому-то принадлежат – они быстры и опасны, но капризны.

– Как ими управлять? – Беру второй нож. Небольшая рукоять, обвита кожей, чёрное, матовое лезвие переливается в красный, напоминая кровь.

– Тебе самой предстоит в этом разобраться. Спрячь их и никому не показывай. Все элиассы студентов будут изъяты, а тебя обыскивать не станут.

– Но их всё равно будут искать. Все артефакты под учётом.

– Часть была украдена сегодня – марионетки первые подозреваемые.

Бросаю взгляд на наставника, обдумывая правильность поступка. Нельзя рисковать, но так хочется ощутить мощь ножей, приблизится к мастерству Герета. Да и Норвил не стал бы подставляться из-за студентки, если кто-то узнает о его причастности – накажут не меньше.

Прячу оружие в рукавах кофты. Киваю и покидаю кабинет, направляясь в комнату. Поищу брата позже, после того как спрячу элиассы.

Глава 4. Дом, милый дом

В комнате царит тишина, прерываемая сопением Кристалл. А в моей голове снуют беспокойные мысли, что зудят назойливыми насекомыми, мешая уснуть. Что будет дальше? Как скоро родители убьют нас? Я готова смериться с собственной смертью, но не с брата. Нужно любые способами её предотвратить.

После встречи с Джингсом я спрятала ножи и отправилась искать Герета, но далеко не ушла. Меня остановили солдаты и велели вернуться в комнату. Через полчаса объявили о запрете перемещений, угрожая стрелять на поражение.

В дверь тихо постучали, и моя рука переместилась на рукоять кинжала, что остался висеть на бедре. Я не стала переодеваться и расправлять постель – легла поверх покрывала, решив не укрываться. Напряжение бушевало во мне шторами северных ветров, напрягая струны души от каждого шороха. Треск, писк и я готова вскочить, вонзая лезвие в сердце любой угрозе.

Подкрадываюсь к двери, направляя ухо в её направлении. Ступаю на носочках медленно, осторожно, чтобы не выдать себя.

Стук повторяется, став более настойчивым.

– Кто? – спрашиваю грубо, потянув кинжал вверх, но не вытаскиваю полностью.

– Это я. – Едва слышный шёпот, но я узнаю его – Герета.

Задвигаю обратно лезвие, открываю дверь и пропускаю брата.

– А шире открыть нельзя? – протискиваясь, возмущается он.

– Молча заползай.

Для нас с Кристалл щель была достаточно широкой, а вот Герет едва пролез, чуть не застряв в проёме. Закрываю дверь и поворачиваюсь к нему, осматривая внешний вид. В тусклом свете сложно разглядеть состояние одежды, но кажется ничего не порвано и следов крови нет. Зная его, успел переодеться.

– Зачем вы шкаф сюда поставили? – оглядывая виновника, интересуется он.

– Так удобнее. – Закатываю глаза. – Ты с ума сошёл? – Бью кулаком в грудь, напирая вперёд. – Ты зачем по академии шляешься? И где тебя носило весь день?

– Наслаждался променадом под звуки классической музыки. – Вздёрнув нос, он водит пальцами по воздуху.

– Очень смешно. Рёбра не сломал, когда поскользнулся на собственной желчи?

– Увы. – Он театрально вздыхает, прикладывая ладонь к сердцу. – Мои запасы желчи скромны в сравнении с Вашими. – Его лицо становится серьёзным, уголки губ опускаются. – Хотел предупредить, что задержусь – нужно помочь президиуму. Утром уезжай без меня.

Тяжело вздыхаю, закрываю глаза ладонью, массируя веки.

– Не хочу. Как их вынести без тебя? – Убираю руку и смотрю на него. – Что будем делать дальше?

– Для начала вернёмся домой. – Слова звучат легко и просто, будто нет в этом действии ничего опасного. Почему я одна ощущаю, что нас загнали на эшафот, накинули петлю, и узел скоро затянется?

– Давай сбежим? Вдруг нас не будут искать?

– Тогда твоё костлявое тело сгниёт в подземельях нашего дома. – Его рука ложится мне на плечо, привлекая внимание.

– Хотя бы попытаемся.

– Эмирия, эта история не заканчивается расформированием академии. За чёрными тенями будут следить, и всех беглецов казнят.

– Зачем им это нужно?

Он убрал руку с плеча, пряча её за спину, а взгляд переместился на окно. Повисло молчание, начинавшее меня нервировать. Я раза три попыталась заглянуть ему в глаза, привлечь внимание, но он не отреагировал. Заговорил лишь через пару минут.

– Президиум боится восстания и хочет подавить его в зародыше. – Он переводит взгляд на меня. – Возвращайся завтра домой. Я приеду через сутки. Продержись?

– Да.

– Хорошо. Мне пора.

Качаю головой, в очередной раз возмущаясь идее притащиться ко мне ночью. Чем он думал? Не хватало, чтобы его пристрели из-за прогулок по коридору. Борюсь с желанием высказаться, произнеся напоследок:

– Будь осторожен.

Он потрепал меня по макушке и выскользнул в коридор, причитая на шкаф. Закрыла за ним дверь на замок и вернулась в кровать. Долго ворочалась, мысленно возвращаясь к словам брата. Восстание. Что оно значило для нас? Попытку вернуть прежний уклад и укрепить тиранию? Или борьбу за жизнь? Какую роль готовит нам новая система? Примет она нас или отвергнет? Что ждало незаконнорождённых детей, чья жизнь не фиксировалась ни в одном документе или базе? Наша смерть поможет президиуму замести следы и смыть с себя любые подозрения. Захотят ли они сжалиться над нами или поставят превыше свою безопасность?

Ох, что же нас ждёт?

– Эмирия, вставай. – Голос Кристалл прозвучал далеко и невнятно. Мне понадобилась минута, чтобы осознать – я уснула, и меня будят.

Поворачиваю голову к Кэрол и замечаю её стоящей со стулом в руках. Она держала его за ножки, спинкой тыкая в меня.

– С тобой всё в порядке? – Изгибаю бровь, приподнимаясь на локтях.

– Я не собираюсь подходить к тебе, спящей с кинжалом в обнимку.

– Удивительно, ты начала соображать. – Хмыкаю, склонив голову набок.

В ответ Кристалл закатывает глаза и опускает стул. Она успела переодеться, накраситься и уложить волосы в плавные волны. Если бы не шкаф, закрывающий половину дверного проёма, я бы решила, что закрытие академии мне приснилось.

– Душ свободен. Завтрака не будет. – Она достаёт из шкафа вещи, сгребает их в кучу и швыряет на кровать, а после вынимает два чемодана.

Поднимаюсь, беру полотенце и направляюсь в ванную. Только там, когда дверь запирается, позволяю себе расслабиться и снять портупею, положив её на полку. Взгляд скользит по собственному отражению, изучая растрёпанные волосы, помятое лицо с заломившейся кожей. Глаза покраснели и опухли, будто я ревела всю ночь.

Собрав волосы в тугой хвост, поворачиваю кран с холодной водой и набираю полные ладони.

– Не хочу возвращаться. – Бормочу под нос, утыкаясь взглядом в воду, что просачивается сквозь пальцы, стекая в раковину.

Хочется переломать руки, ноги, да что угодно, лишь бы не возвращаться домой. Одного месяца в году хватило, чтобы сойти с ума, а вернуться на неопределённый срок…Что я им скажу? «Здравствуйте. Чтобы вас не беспокоить я поживу в лесу». Прекрасный вариант, но матушка заткнёт меня после приветствия, ибо звук моего голоса ей противен.

Я ненавидела академию и президиум, но у меня были цель и план – я знала, что делать и когда, какой будет моя жизнь. А что теперь? Поглощающая неизвестность, что щупальцами сдавливает шею, норовя сломить позвонки? Она дышит в затылок, угрожая уничтожить Герета и меня. Контроль исчез вместе с чувством безопасности, оставив лишь страх.

Умываю лицо, закрепляю портупею на ноге и решаю принять душ, когда буду в относительной безопасности. Усмехаюсь собственным мыслям. До чего докатилась? Академия с её жестокими правилами, безразличием и хладнокровием была милее отчего дома. А что сейчас? Ненавижу Герета за то, что бросает меня в пекло, а сам приедет на пепелище, когда родители сольют гнев на меня.

Возвращаюсь в комнату. Кристалл пытается застегнуть чемодан, что-то бурча под нос. Она коленями навалилась на сумку, натягивая ремни. Её усердие вызывает ухмылку хотя бы потому что на кровати лежит куча, явно больше той, что она запихивает в чемодан.

– Придётся часть оставить. – Она обессиленно опускает руки, теребя пальцы. Смотрит на меня, ожидая ответа или помощи, я же пожимаю плечами и достаю свой чемодан. Через полчаса он стоит подле кровати. Ножи Мидерии спрятаны под подкладку, обвернутые в несколько слоёв ткани. К ним же убран кинжал.

Кристалл продолжает сокрушаться над своими пожитками, пытаясь что-то придумать.

– Не хочу это выкидывать.

– Это всего лишь тряпки.

– Представляешь сколько времени и сил потрачено? Мне жалко.– Она посмотрела на меня, прижимая к груди фиолетовое платье. – Я занималась с младшими курсами, чтобы заработать денег на всё это.

– Серьезно? – Развожу руками, сморщив нос. – Вместо того чтобы войти в тройку, ты потратила время на тряпьё?

– Для меня это было важнее, – она говорит сквозь зубы, сжимая челюсть, опуская руки на колени.

– С ума сойти, мы тут за лучшие места боремся, а она тряпки собирает.

– Не я одна забила на учёбу, – бросая на пол платье, резко ответила она, поднимаясь на ноги. – Брендали, мой сокурсник, притащил откуда-то гитару и учился на ней играть. Твой сокурсник – Руф Уитер, ночами пробирался на кухню и пёк печенья, пирожные, пока его не убила академия. Многие, кто оказались на дне списка, забили на «высший» смысл академии и просто жили в своё удовольствие.

– А если бы вас поймали? Что тогда бы было?

– Какая разница, когда умирать? – Она дёрнула руками, поднимая их вверх. – Нас поступает пятьдесят человек, а выпускается десять. Эмирия, восемьдесят процентов студентов умирает в стенах этого заведения. – В её глазах стоят слёзы, готовые сорваться и покатиться вниз, но она отворачивается, шмыгая носом.

Никогда не думала о процентах и жестокости такого отбора. Нас учили стремиться к вершине, обходить соперников, презирать друг друга. Для меня они были неудачниками, а не людьми со сломанными судьбами. У них была жизнь помимо занятий, а у меня рейтинг и тренировки. Кто я без президиума? И есть ли смысл задаваться этим вопросом?

– Восемьдесят процентов, – бесцветным тоном повторяю я, устремляя взгляд на шкаф. – Теперь умрёт сто.

– Как ты можешь так спокойно это говорить? – Она поворачивается ко мне лицом, показывая покрасневшие глаза и раздутые ноздри.

– Прекращай, Кристалл. – Голос звучит строго и высокомерно. – Прошлые сутки не сделали нас подружками.

– Только подумала, что ты нормальная. – Она сгребла оставшиеся вещи и бросила их ведро, но они не вместились, и часть упала на пол. – Знаешь, однажды, ты останешься совершенно одна. – Она развернулась ко мне лицом, тыкая пальцем. – Тогда-то ты и пожалеешь, что была такой лицемерной дрянью.

– Не беспокойся обо мне. Лучше думай о том, как спасти Мэлу.

Кэрол схватила чемоданы и направилась к выходу. Она хотела уйти красиво – выскочить и хлопнуть дверью, но помешал шкаф. Она ударилась об угол, застряла в проходе, упираясь сумками в проём. Протащила их вперёд и ушла не прощаясь, цокая каблуками.

Выждав минут десять, чтобы не столкнуться с ней, я взяла чемодан и направилась в том же направлении.

Во дворе толпились студенты, по периметру стояли солдаты, держа взведённое оружие, готовые стрелять на поражение. До сих пор не понимаю, как президиум решился распустить академию – они вмешивались в дела других государств, ревностно контролируя их и управляя из тени. А сейчас они отказались от этого? Верится с трудом. Надеюсь Герету известно больше, чем нам объявили.

Заняв очередь, жду свой эмпорт, разглядывая студентов. Большинство стоят, потупив взгляд в землю, стараясь не замечать солдат, но были и те, кто вёл себя надменно, словно это не конвой, а персональная охрана. Но таких было мало, основная масса источала уныние, и я разделяла его. Нас пугала неизвестность и возможная смерть.

Через полчаса подходит моя очередь. Передо мной опускается эмпорт – серая, вытянутая капсула, что вмещала одного человека. Стёкла отсутствовали, а управление осуществлялось автоматически. Все адреса хранились в базе, достаточно было назвать фамилию и имя.

Дверь поднимается, ставлю чемодан и залезаю сама. Внутри мягкое кресло, спинка которого откидывается назад, небольшое пространство для вещей и больше ничего нет. Серые панели прячут проводку и начинку аппарата. В более дорогих эмпортах имелись экраны для просмотра видео, прослушивания музыки и даже мини-холодильник с напитками и едой для комфортного путешествия. Академия считала, что студентов нельзя баловать, поэтому единственное развлечение – сон.

– Эмирия Силити, – громко и чётко произношу я. В ответ раздаётся писк, дверь опускается и, аппарат поднимается в воздух. Закрываю глаза, откинув спинку сидения. Через три часа буду дома в компании «любящих» родителей. А Герет прибудет завтра – какое счастье, как бы не сдохнуть от переизбытка чувства.

Сон не приходит, не смотря на старание, выключенный свет и закрытые глаза. В голову лезут мысли, атакуя с яростным рвением. Что будет? Как поступят родители? Вспоминаю, как брезгливость искажает лицо матери: верхняя губа ползёт вверх навстречу с раздутыми ноздрями, а нижняя опускается, обнажая ровные зубы. Отец смотрит холодно – выражение его лица обычно пустое, безразличное, но тон строгий, хлёсткий, будто кнут разрезающий воздух.

Замечаю трясущуюся ногу, пальцы барабанящие по бедру, и понимаю, что нервничаю. Не хочу признавать, но возращение домой беспокоит меня и пугает. В отличие от Кэрол, я не верю в сказку со счастливым концом. Жизнь всегда обходилась со мной жестоко. Помню, как в пять нашла птицу с раненным крылом, спрятала её под кроватью, кормила, поила, пыталась лечить. Она прожила у меня шесть дней, а на седьмой умерла в руках отца – он свернул ей шею на моих глазах. Прошло одиннадцать лет и я вновь ощущаю тот страх, когда он нашёл её, зажал в ладонях, а я ничего не могла сделать, только в этот раз вместо птицы я.

Под ногами шелестит галька, нарушая тишину. Не слышно завывания ветра, треска веток, изгибающихся в разные стороны. Даже птицы умолки, нагнетая атмосферу.

Замираю у двери, положив ладонь на ручку. И делаю глубокий вдох, прежде чем повернуть её и оказаться в холле «любимого» дома. На мраморных плитах лежит бежевый ковёр, по бокам от него вздымаются лестницы, соединяясь на второй этаже небольшим пролётом. Откуда на меня взирает матушка с бокалом спиртного. На ней бардовое, приталенное платье с разрезом на юбке. От талии в разные стороны тянется лоза с шипами, вышитая золотыми нитями, реже встречаются не распустившиеся бутоны. Закрытые туфли на тонком каблуке. Даже отсюда вижу переливающийся перстень с камнем кровавого цвета. Она снимала его, когда хотела наказать нас, и делала это демонстративно, нагоняя страх. Раньше я и правда боялась, после стала ненавидеть её и это треклятое кольцо. Она была выше меня, следила за фигурой, носила облегающие платья, стараясь подчеркнуть красоту. Ухоженные руки, подтянутое лицо – с годами на нём не появилось ни одной морщины, даже уголки пухлых губ не опустились – хотя должны были, обнажив её вечное отвращение и пренебрежение. Тонкий нос, острый подбородок, широкий разрез глаз – она казалась фальшивой, будто была сделана кем-то, а не природой.

– Что на тебе одето? – Она брезгливо морщится, делая глоток. – Выглядишь отвратительно. – Плавным движением руки отбросывает от лица шоколадные пряди, после чего медленно спускается вниз.

Киваю в знак приветствия, плотно сжимая губы. Нельзя улыбаться или ухмыляться, чтобы не разозлить её.

– Или я просто отвыкла от твоего мерзкого лица. – Она протягивает руку к моему подбородку, но тут же отдёргивает, не скрывая отвращения. – До сих пор не понимаю, как у такой красавицы могла родиться такая уродина. – Она качает головой и направляется на кухню. Готова поспорить пошла к бутылке.

Ненавижу её, ядовитые речи, которые она роняла невзначай, словно они ничего не стоили. Таким тоном говорят о погоде, о размножении селезней или ещё какай-то ерунде, что заставляет собеседника сдерживать зевок. Вот бы посмотреть на то, как она захлебнётся собственной кровью. Увидеть ужас, заставший в очах, и отчаянье, что трепещущей птицей будет биться о кромки серых и бездушных глаз.

Поднимаюсь к себе, ставлю чемодан подле кровати, опускаюсь на постель, радуясь возможности вытянуться и расслабить позвоночник. Пять минут полежу и приму ванну, иначе придётся выслушивать новую порцию оскорблений.

Просыпаюсь от продолжительного и усиливающегося стука в дверь.

– Мисс Силити. Мисс Силити. – Голос Дарлина заставляет открыть глаза. Разум туманится, не желая возвращаться в реальность.

– Войди. – Присаживаясь на постель. В комнату входит седовласый мужчина с залысиной, вокруг глаз пролегли морщины, опуская веки. Несмотря на возраст, он держит осанку, выпрямляя спину. На нём серый, выглаженный костюм, не имеющий карманов. – Что случилось?

– Мистер и миссис Силити будут ожидать Вас к ужину через десять минут. – Он опускает голову, ожидая ответа.

– Хорошо. Я спущусь.

Он кивает и покидает комнату, закрыв за собой дверь.

Тяжело вздыхаю, падая обратно. Как не хочется туда идти, слушать обвинения, претензии. Им не нужен повод для ненависти, а мне нужно, чтобы они отстали.

Принимаю душ, одеваю коричневое, атласное платье на тонких бретельках. С волос капает вода, выжимаю их полотенцем, но на ткани остаются потемневшие пятна, к которым придерётся мать. Игнорирую туфли и спускаюсь вниз босиком, ожидая праведного гнева. Пусть лучше к внешнему виду цепляется, а не в душу лезет.

– Ты выглядишь неподобающе. – Она смотрит в окно, покручивая бокал.

– Мне удалиться? – Буду рада остаться голодной, избежав общения.

– Не сегодня, Эмирия. – Заглядывает в глаза, рукой указывая на стул напротив себя. Во главе стола должен сидеть отец, но его пока нет. Значит моральные пытки продляться дольше.

Занимаю место, надеясь на игнорирование и желание не общаться со мной. Избегаю встреч взглядом – ненавижу её компанию. Она раздражала одним видом. Этой притворно-сладкой улыбкой, любящей матери и супруги. Этой уложенной причёской, платьем без единой складочки. Она была фальшей и хотела, чтобы бы мы с Геретом были такими же. Идеальными отпрысками с безукоризненной репутацией, вызубренным этикетом и прекрасными внешними данными. Ей нравилось играть этот спектакль, в котором её положению завидовали. А особенности моего лица портили эту картину, из-за чего она ненавидела меня и пыталась «переделать», словно наказания и строгость могли изменить асимметрию рта.

Я не питала иллюзий относительно своего положения. Со мной не станут церемониться и не посветят в дела семейные. Жду, что от меня избавятся – вопрос: когда и при каких обстоятельствах?

В столовую входит отец. Он одет в бордовый костюм, воротник которого закрывает шею, запахиваясь на серебряную пуговицу. Тёмные волосы уложены назад со смещением в сторону, виски выбриты. С нашей последней встречи его лицо изменилось: скулы стали выпирать больше, а щёки впали сильнее. Глубоко посаженные глаза придавали взгляду суровости – он всегда смотрел исподлобья, хмуря брови на переносице. У него тонкие губы и оттопыренные уши.

Поражала эта несхожесть с родителями. На фоне Герета отец казался щуплым и маленьким. Только стати в нём было больше – он гордо выпрямлял плечи и ходил, задрав подбородок. От матери брат унаследовал цвет волос. В остальном мы разные.

В детстве эти различия породили мечту об украденном ребёнке, что вынужден жить здесь. Я грезила о том, что правда скоро раскроется и меня заберут любящие мама и папа. Они будут заботиться обо мне, беречь, как сокровище. Время прошло, а за мной никто не пришёл.

Отец нравился мне больше, хотя бы тем, что не стремился проявлять фальшивый интерес. Он всегда был строгим и наказывал за малейшие провинности и не пытался быть иным. Он никогда не говорил, что это всё ради моего блага и счастья. Он никогда не врал. Строгим тоном он повторял: «Ты не имеешь права опорочить честь нашего рода».

– Дочь. – Он сдержанно кивнул, опускаясь на своё место.

– Здравствуй, отец.

Дарлин вкатил в столовую тележку с блюдами, остановился возле стола и стал расставлять их. Первым обслужил отца, после мать, а, когда очередь дошла до меня, она останавливала его.

– Ей только салат, чтобы лишнего не набрала. – Она отпила из бокала, невинно улыбаясь.

– Да, миссис Силити. – Дарлин кивает и ставит передо мной тарелку с зеленью.

Серьезно? Здесь кроме травы ничего нет. Она надеется, что я от голода сама сдохну? Как же сильно хочется закатить глаза и сказать, что-нибудь саркастическое, но наперёд знаю – накажут. Сдерживаюсь, сжимая челюсть, не позволяя эмоциям просочиться. Скорее бы Герет приехал, смогу хотя бы ему высказаться.

– Тебе нужно продолжать тренировки, – заговорил отец. Его внимание было сконцентрировано на мясе, что он разрезал на куски. – Три раза в неделю к тебе будет приходить тренер, в остальное время будешь заниматься самостоятельно до тех пор, пока я не дам других указаний.

– Хорошо, отец.

Они не признают закрытие академии или что-то знают? В случае матери ставила бы на первое, а вот отец явно следует второму сценарию. Но что должно произойти? Академию переформируют? Или всё-таки нас отправят к восстанию?

Спросить не могу – мне не расскажут, а с Геретом поделятся. Это восхищало в брате – на контакт с ним идут охотнее, чем со мной. Приятная внешность уже часть успеха в вытягивании информации, а он был весьма привлекательным. Порой мне приходилось отбиваться от его поклонниц.

Доедаю салат и замечаю опьяневший взгляд матери. Она подносит к губам изумрудный бокал на кривой ножке, делает глоток и чуть его опускает, не желая далеко убирать. Хмыкает, морща нос, в глазах плещется отвращение, готовое перелиться за края. И я понимаю: она скоро заговорит, посыплет оскорблениями, обвинит в уродстве и дурном нраве. Пора уходить.

– Я пойду к себе. – Поднимаюсь, отодвинув стул.

– Тебе неприятно наше общество?

Спектакль начинается, и в этой постановке меня четвертуют к концу первого акта. Во время антракта воскресят, и истязания над плотью и душой продолжаться. А есть ли у меня душа? Осталась ли во мне хоть маленькая её часть после зверских глумлений обожаемой матери?

Все эти оскорбления, насмешки – прелюдия перед основным действием. Она пробует меня на вкус, насколько я изменилась, как стала реагировать на её слова, чтобы понимать, насколько извращённой нужно быть на этот раз.

– Хочу раньше лечь спать, чтобы утром приступить к тренировкам.

– Пусть идёт, – холодно произносит отец.

Замечаю разочарование в её глазах, но почти сразу же она натягивает приторно-сладкую улыбку, жестом руки призывая уйти.

– Доброй ночи. – Склоняю голову в коротком жесте и ухожу прочь.

С удовольствием закрылась бы в комнате и никогда не покидала её пределов, чтобы не сталкиваться с родителями. Но с моими желаниями в никто не считается, а заявить о них равносильно суициду.

В прошлый раз, когда я заперлась и отказывалась выходить – дверь была выломана и разнесена на куски. До отъезда в академию мне пришлось жить без неё. Бонусом шли нудные лекции от матери по светскому общению, правилам поведения и долгом перед родом. Ещё она подарила мне вывих плеча, рассекла лицо ножом, чуть не оставив шрам от подбородка до скулы. Чудо, что глаз остался на месте – ей бы понравилась эта картина, только, что скажут в академии? Она зависела от общественного мнения и не хотела, чтобы кто-то знал о жестоких нравах нашего семейства. Чего ждать сейчас, когда преград не стало?

Нужно быть осторожней и не нарываться. Просто молчи в ответ, Эмирия. Это не сложно.

Эта мысль пугала и манила одновременно. Я знала, что у покорности и терпения имеется предел, и когда он будет достигнут, заставлю их пожалеть о нанесённой боли. Заставлю испить из чаши горечи до дна, чтобы они отравились собственным ядом. По образу и подобию? Заставлю их пожалеть об этом. Единственная причина по которой продолжаю терпеть – Герет. Он просил успокоиться, думать наперёд и строить планы. Обдумывать каждый шаг, все возможные провалы и пути их решения. И пока ни в одном из вариантов скорая кончина родителей не фигурировала. Жаль, я подожду.

Заперев дверь, разбираю чемодан. Вытаскиваю ножи и кинжал. Элиассы прячу в тайнике под кроватью, а кинжал в прикроватную тумбочку. Родителей не волновало наличие холодного оружия у меня, наоборот, умелое обращение с ним поощрялось. А про ножи Мидерии им лучше не знать, расскажу о них Герету, когда он вернётся.

Глава 5. Ножи Мидерии

Утро начинается с тренировки в саду. Ухожу в дальний угол, что спрятан от посторонних глаз хвойными деревьями. Отец уехал по делам, мать спит до полудня, а Дарлин старался не мешаться, как и полагалась вести себя прислуге. Но даже зная это – прячусь как можно дальше. Эфимерное чувство безопасности, как крохотные глотки воздуха, когда захлёбываешься в бушующем шторме. Смерть дышит тебе в лицо – надежды на спасения нет, но вдруг выныриваешь, жадно хватаешь воздух, и снова накрывает. Чего жду? Спасения или конца своей истории?

Я захватила с собой ножи Мидерии, но занятие начала с пробежки, растягивания мышц. Через полчаса поняла, что увиливаю от первой практики с элиассами. За год попыток найти свой артефакт я стала сомневаться в собственной силе. Думала, что получу их в числе первых, но стала отстающей. И это злило.

Корноэ Герета признало его с первого прикосновения, и он быстро научился им управлять. Когда ему достался металлический цилиндр длиной тридцать сантиметров, над ним подшучивали. Но он раскрыл потенциал оружия, вызвав зависть сокурсников. Этот цилиндр трансформировался в копьё: одностороннее, двустороннее, по желанию мог принимать любую длину.

Отчасти этим Герет меня и бесил – он был лучшим во всём. Гнаться за ним невозможно. Когда ты натираешь бесконечные мозоли, нагружаешь мышцы до предела, умираешь на ежедневных тренировках – он с лёгкостью покоряет новые вершины, поднимаясь всё выше и выше. Многие считаю, что ему повезло быть таким, но я знаю, сколько времени он тратит на тренировки и обучение. Он целеустремлённый.

Достаю ножи, замотанные в ткань. Удивительно, что к ним не прилагались ножны. Но с другой стороны будет повод заказать портупею, осталось только понять, как я хочу их носить.

Пытаюсь почувствовать энергию в них, какой-нибудь отклик на мои мысли, но они отзываются холодом, даже рукоять под моими пальцами не согревается. Делаю несколько взмахов рукой, рассчитывая скорее на чудо, чем на результат. Почему они не слушаются?

– Если продолжишь в том же духе – останешься без глаза. – Вздрагиваю от неожиданности, чуть не выронив нож, но сразу узнаю голос.

– Спасибо за полезный совет, Герет. – Закатываю глаза, натягивая ухмылку.

Поворачиваюсь к нему и замечаю усмешку на лице. Он стоит облокотившись на дерево, сложив руки на груди. На нём та же вчерашняя одежда, что изрядно помялась и запачкалась. Уставший взгляд говорит о бессонной ночи.

– Если тебе этого совета достаточно, то я пойду домой. – Он отрывается от дерева, опустив руки.

– Ты не мог бы мне помочь? – Борюсь с желанием пнуть его. Знает, как я не люблю просить, но вынуждает меня это делать.

– Первое – носи их всегда с собой, чтобы ты привыкла к ним, а они к тебе. Второе – прежде, чем пытаться махать ими в попытке кого-то убить, попробуй их почувствовать, словно они сгусток энергии, что тянется к тебе. – Он подошёл вплотную ко мне. – Это прозвучит банально, но они должны стать частью тебя. Ты должна их чувствовать, контролировать, словно ножи – это продолжение твоей руки.

– Пыталась, но они не отзываются. – В голосе сквозит раздражение. Про слияние и в учебнике написано, а мне нужны более практичные советы.

– И поэтому начала с раздражением махать ими в разные стороны?

– Я спокойна. – Ответ получился агрессивным, выдавая меня.

Герет опустился на траву, жестом приглашая сделать тоже самое. Я разместилась напротив, скрестив ноги.

– А теперь выдохни и закрой глаза. – Он положил ладони на колени, вытягивая шею и позвоночник.

– Ты серьёзно? – Закатываю глаза, цокая. – Медитациия?

– Эмирия, – жестко отрезал он. – Не перечь мне и делай то, что я говорю. Ты постоянно пытаешься ерепениться, чтобы скрыть свою раздражительность и неудачные действия, но самобичевание тебе ничем не поможет. Так что закрой глаза и делай, как я тебе говорю.

– Хорошо, – отвечаю сквозь зубы, бросая взгляд исподлобья.

– Положи ножи перед собой, ладони на колени, а глаза закрой. – Тон голоса смягчился, теряя прежнюю сталь. – Сделай глубокий вдох, а после выдох.

Выполняю требования, пытаясь сосредоточиться на его голосе, отбросить мысли, но вместо этого чувствую, как огонечек раздражения трепыхается, разжигаясь сильнее. Герету легко говорить – у него всё получается, а я бьюсь подобно рыбе выброшенной на сушу, глотаю судорожно воздух, что медленно убивает меня. Как он не понимает? Я ничтожная, слабая…

Его голос врывается в поток мыслей:

– Вдох. Выдох. Сконцентрируйся на спокойствии, не думай ни о чём. Всё хорошо.

«Всё хорошо», – повторяю за ним.

– Если не получилось в этот раз, что нужно делать?

– Повторять пока не получится, – отвечаю я.

– Хорошо. А что будет если продолжать злиться и ненавидеть себя?

Тяжело вздыхаю, понимая, к чему ведёт этот вопрос, какой ответ нужен. С одной стороны он прав, а с другой – я привыкла так жить, привыкла ненавидеть себя, унижать. Это моя защита. Никто не причинит мне боль больше той, что я сама себе причиняю.

– Эмирия, – с давлением позвал Герет.

– Потратишь время и энергию. – Не скрываю раздражения. Мне тяжело признать неправоту. Другому я бы соврала, но не брату. Знаю, что он хочет помочь найти правильное решение и никогда не предаст. Пусть он действовал грубо, жёстко, не давая возможности сопротивляться, лишая выбора, но действовал эффективно. Я знала наперёд, что если начну возмущаться – он уйдёт. Если буду спорить – он уйдёт. Мне нужна его помощь.

– А теперь открой глаза и возьми ножи. Положи их в ладони и ничего не делай.

Когда веки поднялись, я встретилась взглядом с Геретом, он ободряющее улыбнулся. Ножи всё также обжигали холодом, от чего кожа стала неметь, теряя чувствительность. Никакого проблеска тепла, ни какой встречной энергии – я не чувствовала их.

– Ничего. Они холодные. – Смотрю на брата, как его губы растягиваются в усмешке.

– А что ты должна ощущать?

– Тепло. – Голос прозвучал растерянно. – Я читала об этом в книге «Общее об элиассах. Разновидности и характеристики оружия».

– Это одно из заблуждений. Большая часть оружия действительно отзывается теплом, но не всё. Энергия бывает разных структур, разных оттенков – элиассы выбирают своего хозяина по схожести энергий.

– Ты чувствуешь от корноэ холод? – Опускаю голову набок, пальцами теребя рукоять.

– Да, безумный холод. Чувствую, как мою кожу прожигает что-то ледяное, как она сваривается с металлом, становясь единым целым.

– Это больно?

– Первое время. Полгода я ходил с ожогами. Однажды даже рука почернела, – с усмешкой отозвался он. – Пришлось обращаться к медикам. То, что элиасс признал тебя – не даёт гарантии, что ты сможешь его подчинить. Чем сильнее оружие, тем сильнее оно сопротивляется. Нужно доказать, что ты достоин его.

Взгляд падает на ножи, что лежат в ладонях. Теперь они не кажутся такими холодными, сопротивляющимися, словно я стала привыкать к этим ощущениям или руки онемели настолько, что потеряли чувствительность.

– Сделай перерыв – продолжишь позже. – Герет поднимается с травы и протягивает руку. – Пойдём чай попьём.

– Пойдём. – Принимаю его ладонь, встаю, отряхиваю одежду. – Есть что рассказать?

– Конечно, есть. – Он подмигивает, пряча руки в карманах брюк. – Но после того, как я налью себе чай.

– Ты рано приехал.

– Академия почти опустела. Основная масса разъехалась, остались только те, кто помогают с закрытием. Даже некоторые преподаватели успели покинуть её. Поэтому я закончил дела и поспешил домой.

Заворачиваю ножи в ткань, прячу их за спину, за пояс легенсов, прикрываю футболкой. Только после этого мы направляемся к дому.

Размещаемся на кухне, обеспечив себя чаем и дружелюбно сплавив Дарлина, чтобы не мешался под ногами, пытаясь нам угодить, одновременно подслушивая наши разговоры.

– Что известно о закрытии? – Начинаю разговор, когда оба сидим за барной стойкой.

– Насколько мне известно – закрытие академии это ультиматум со стороны других государств.

– Разве о её существовании известно?

– В узком кругу. – Герет стучит пальцами по столешнице, выбивая ритм. – Есть ряд государств, с которыми у нас тесные связи. Некая секретная коалиция.

– Откуда ты знаешь?

– Для этих государств выделают чёрных теней, что охраняют правителей, чиновник, других важных личностей. Меня готовили для такой миссии.

Застываю, рефлекторно мешая ложкой чай, пытаясь переварить услышанное.

– Подожди, а как же правило, согласно которому лучший студент может сам выбрать место будущего задания?

– Иллюзия. – Он пожимает плечами и отпивает из чашки.

– Зачем? – Сдвигаю брови к переносице.

– Мотивация к лучшему результату. – Он поднимает взгляд на меня. – Были случаи, когда студенты притворялись слабыми, чтобы получить лёгкие задания.

– Потому что за невыполнение смерть?

Герет кивает, ставит чашку на стол и подливает чаю. Он отводит взгляд в сторону, перемешивая жидкость ложкой, это действие кажется механическим, словно мысленно он находится за мили отсюда.

Молча наблюдаю за ним. Тишину нарушает лишь звяканье металла о стенки кружки, разлетающееся по кухне.

– Кто тебе дал ножи? – Поворачивает голову ко мне, щуря глаза. Скулы заострились, придавая лицу жесткости.

– Джингс. – Запинаюсь, не понимая смены настроения. – Что такое?

– Зачем дал?

– Не знаю. – Пальцы скользят по ободку чашки. Не понимаю, почему он смотрит так, словно я сделала что-то глупое. От его взгляда неуютно, отвожу глаза в сторону. – Не спрашивала. Какая разница?

– Ты разве не понимаешь? – Он наклоняет голову набок, стул скрипит ножками о пол, становясь ближе к стойке.

– По доброте душевной, – с раздражением отзываюсь я, пряча руки под столешницу, одновременно вскидывая голову вверх, встречаясь с его взглядом. – Какая разница? Это уже не имеет значения.

– Эмирия, у меня забрали корноэ. Элиассы изъяли у всех студентов, не считая беглецов. А тебе Джингс неожиданно решил выдать?

– Он сказал, что у меня искать не будут.

– Что он ещё сказал?

– Да ничего он больше не говорил. – Повышаю голос. – Если бы он знал, что у меня найдут ножи, то не дал бы их. Он же не дурак подставляться из-за студентки.

– Эмирия, ты действительно не понимаешь, зачем он это сделал? – Он сделает паузу, прикладывает к губам пальцы, опираясь на стойку локтями.

Сжимаю челюсть, чувствуя, как раздражение разрастается, пробуждая желание кинуть в него чем-нибудь тяжелым.

– Сбежали с элиассами те, кто был не согласен с закрытием академии. Джингс поддержал объявление президиума, он лично участвовал в изъятии элиассов, но неожиданно решил отдать один из артефактов тебе. Странно? – На протяжении речи Герет жестикулирует руками, прикладывает пальцы к подбородку и убирает их.

– Раздвоение личности у человека. С кем не бывает? – Пожимаю плечом, пытаясь скрыть раздражение. – Зачем ему рисковать из-за меня? Всегда есть риск, что я сдам его.

– А кому больше поверят? Буной студентке, с найденными элиассами, или наставнику, что поддерживает президиум? – Саркастическим тоном, отзывает он, откидываясь на спинку стула.

Как же я об этом не подумала? Как дурочка схватила ножи, думая, что наконец-то достигла чего-то стоящего. Меня обманули, втянули во что-то, а я ещё и порадовалась. Молодец. Сообразительная. Элиассы будут искать, сначала у тех, кто ими пользовался, потом обыщут марионеток, а после и до остальных доберутся. И что тогда?

Герет смотрит на меня, попивая чай. Он понимает, что я стала догадываться и мыслить в верном направлении. Один из методов его обучения: подтолкнуть и дать сделать вывод самой.

– Не понимаю. Ему нечего взять с меня. – Поднимаю взгляд на брата.

– Подумай ещё, – спокойным тоном отзывается он.

– Ему нужны деньги? Хочет что-то получить от родителей? – Он отрицательно махает головой. – Что может ему понадобиться от обычной студентки академии, которую закрыли? Он же поддержал это решение, значит ему больше не нужны чёрные тени. Если только. – Хмурю брови, поймав шальную мысль. – Он притворяется, что поддержал.

– Да. – Брат ставит чашку на стол, придвигаясь ближе.

– Бред. Из меня боец никакой, да и ножами ещё не научилась пользоваться. – Ухмылка сползает с моего лица, а осознание прорезается леденящим порывом, заставляя вздрогнуть и отпрянуть, как от соприкосновения с холодным металлом. – Им нужен ты.

Герет утвердительно кивает.

– И чтобы я не отказался – они дали тебе элиассы.

– Если ты откажешься учувствовать в восстании, то Джингс скажет, что видел, как я ошивалась у его кабинета и что-то вынесла. Они убьют меня, когда найдут ножи, а если не найдут – будут пытать, пока не отдам их, а потом всё равно убьют. – Нервно заламываю пальцы, думая о том, как умудрилась облажаться и подставить брата.

– Вопрос в том, как скоро он появится на пороге нашего дома.

– Может сбежим? Прямо сейчас соберём вещи и спрячемся?

– И куда мы пойдём, Эмирия? У нас нет ни документов, ни денег. Родители предпочли бы увидеть нас в рядах восстания. Поэтому они нам не помогут, а из ценного в этом доме только мебель. Даже свои украшения мать держит в другом особняке. И если нас поймают – убьют. Студентам запретили любые перемещения.

– Тогда я пойду с тобой.

– Нет, – резко отреагировал Герет, поднимаясь со стула. – Тебе не зачем участвовать в восстании. И мне будет спокойнее, если ты будешь в безопасности.

– Как можно находиться в безопасности рядом с нашими родителями? – Вскакиваю на ноги вслед за ним, задеваю чашку, и та падает на пол, разбиваясь, ни никто не обращает на неё внимание. – Ты прекрасно знаешь, что они меня ненавидят и желают увидеть мёртвой. И я не хочу, чтобы за мою ошибку расплачивался ты.

– Эмирия. – Он закрыл глаза, сжимая переносицу пальцами. Тон его голоса изменился, став спокойным. – Послушай, пожалуйста. – Он убрал руку от лица, заговорив медленно, растягивая слова. – Я не смогу постоянно быть рядом и гарантировать тебе защиту, а если с тобой что-то случится – буду виноват я.

– А если с тобой что-то случится, буду виновата я – Срываюсь на крик, не думая о том, что кто-то может услышать.

– Ты уверена в своём решении?

– Да. Я справлюсь.

– Хорошо. – Он разводит руки в стороны, давая понять, что сдаётся.– Но у меня есть условие.

– Какое?

– Сначала ты научишься управлять ножами Мидерии.

– На это уйдёт много времени. – Открываю и закрываю рот, пытаясь придумать аргументы: почему должна отправиться с ним, почему эта идея плохая, но в голове пустота.

– Тренируйся больше. – Этой фразой он ставит точку в разговоре.

– Замечательно. Прямо сейчас начну. – Разворачиваюсь и направляюсь в сад.

– А осколки за собой убрать? – Кричит в след.

– Для этого есть Дарлин, – бурчу под нос, не надеясь, что он услышит. В этот момент я уже нахожусь в проёме и с хлопком закрываю дверь.

С момента разговора на кухне проходит два дня. С Геретом мы больше не пересекались, но я продолжала прокручивать наш диалог, ища правильные слова и аргументы. Моё воображение их не находило. Поэтому пришлось сосредоточиться на тренировках. Ножи Мидерии истощали эмоционально, а физические нагрузки отзывались болью в мышцах. Синяки подарил приглашённый тренер, повалив на пол в первую минуту и добив ударом в грудь. Не сомневаюсь, что отец доплатит ему за особую жестокость.

Радовали две вещи. Первая – отсутствие семейного ужина. Родители предпочитали не появляться: один задерживался на работе, а вторая пропадала на мероприятиях. А другая – мистер Джингс так и не появился на пороге дома. Я жила в ожидании взрыва, момента, когда земля под ногами затрясётся и мир рухнет.

Новостей не было. Что задумал президиум? В какой стадии восстание? Незнание дарило безопасность, погружая нас под куполом, за который не проникал хаос. Здесь царила тишина и умиротворённость, и только собственные мысли беспокоили душу. И в какой-то момент я поверила в эту идиллию, за что была наказана.

Выйдя из комнаты, замечаю брата, прижимающего к перилам.

– Тебе что ли пять лет… – Не успеваю договорить колкость, как он шипит, призывая опуститься рядом.

– Там Джингс с отцом разговаривают, – шёпотом поясняет он.

Сажусь, прислонившись головой к холодному мрамору. Голоса, доносившиеся из гостиной, едва уловимы. Концентрируюсь на них, замираю и почти не дышу, чтобы не пропустить ничего важного.

– Мы надеемся на Вашу благосклонность в решении возникшей проблемы. – Голос наставника звучит официозно.

– Вы можете не переживать на этот счёт. Наша семья была крайне возмущена, получив печальные известия. Мне кажется, что президиум принял поспешное решение.

– Мы в этом убеждены и намерены перебудить остальных. Сейчас собираем сторонников и намечаем план. Поверьте, наши действия заставят их передумать.

– Я очень на это надеюсь, – отзывается отец. – Наша семья поддержит вас и примет активное участие.

– Рад это слышать. А теперь прошу извинить – я вынужден откланяться.

Послышались шаги в сторону выхода, и нам с Геретом пришлось ретироваться в его спальню – она находилась сбоку от лестницы, когда моя располагалась в конце коридора.

– Они говорили о восстании? – Знаю, что нас не услышат, но всё равно шепчу, чтобы исключить случайность.

– Да. Джингс хотел узнать, на чьей стороне наша семья. – Он потёр лоб ребром ладони и опустился на кровать, что стояла в центре. Обустройство наших комнат минималистично: спальное место, тумбочка, шкаф напротив и письменный стол со стулом. Личные вещи отсутствовали, потому что их было мало, и хранились они в академии, после закрытия – в чемодане.

– Наше согласие никого не интересует? – Закатываю глаза, опускаясь рядом.

– Ничего нового.

– Тогда не понимаю, зачем нужна была история с ножами?

– Подстраховка. И Джингс про них упоминал, сделал акцент на том, что тебе нужно с ними тренироваться. – Герет смотрит на меня с жалостью, кладет руку на плечо и сжимает его.

Втягиваю воздух через нос, чувствуя, как вздымается грудь, а тревожность вихрем набрасывается на меня, бичуя за глупость. Зачем взяла элиассы? Что хотела доказать? Думала, что самая умная, а по факту ты идиотка, которая не заметила элементарной опасности.

Отрицательно качаю головой, не желая принимать своё положение. Отец не простит лжи и угрозы, что нависла над родом. Он наказывал редко, но в сотни раз жёстче, чем мать.

– Спасибо, что предупредил. – Киваю головой. Ситуация безвыходная, но быть готовой морально я обязана, чтобы не показать слабость, сломленность и не разозлить его сильнее.

– Ты справишься. – Герет улыбается натянуто, в глазах читается отстранённость. – Я помогу тебя с ножами Мидерии.

– Если ты сам предлагаешь помощь, значит плохи дела. – Сдерживаю ухмылку, прижимая ладонь к губам. Глаза бегают по комнате, лихорадочно ища дверь в волшебный мир, где не будет восстания, академии и родителей.

– Иди лучше к себе, если он тебя не найдёт – разозлится

Выхожу из комнаты, бросая взгляд на лестницу, и на носочках добегаю до себя. Хотела дождаться приглашения, читая книгу, но чем усерднее пытаюсь сосредоточиться на содержании, тем сильнее путаются мысли. В голову лезут образы сердитого лица, как он начинает диалог, угрожающее надвигаясь на меня. Подбираю разные ответы, но сцены неизбежно заканчиваются замахом и ударом по лицу, после бьёт по рёбрам, хватает за волосы, сжимая рукой горло. Чтобы я не сказала – всё заканчивается одинаково. В какой-то момент решаю, что лучше соврать и отрицать наличие ножей. Поэтому бросаюсь под кровать, достаю их из тайника, обматываю полотенцем и прячу в дальний угол под ванной.

Но быстро понимаю, что отец мне не поверит и накажет сильнее. Буду говорить правду – единственный вариант минимизировать ущерб. Возвращаю ножи в тайник и сажусь на кровать, теребя рукав толстовки.

В дверь стучат, и я вскакиваю, запутавшись в собственных ногах, и чуть не падаю на пол, но успеваю поймать равновесие, замерев с вытянутыми руками. Стук повторяется. Выпрямляюсь, вздёргивая подбородок.

– Да?

В комнату входит Дарлин, и я расслабляюсь. А кто ещё это мог быть? Отец не стал бы стучать, а вломился, вгоняя дверь в стену.

– Мисс Силити, Вас ожидает мистер Силити в своём кабинете.

– Хорошо. Через минуту спущусь.

– Мистер Силити хотел видеть Вас немедленно.

Светского разговора не будет. Да и когда меня звали родители ради болтовни? А нетерпеливость отца говорила о величине моего предстоящего наказания.

– Хорошо.

Дарлин натянуто улыбается, кивает и направляется по своим делам. В такие моменты мне кажется, что он искренне переживает за нас, а не пытается угодить родителям. Да, и рядом он оказывается чаще, чем они.

Кабинет отца сразу за гостиной. Он редко присутствует в доме, но если появляется, то сидит там. После поступления в академию родители сократили общение до минимума, ограничившись процессом воспитания, состоящего из наказаний. И сейчас их тяготило наше присутствие. Они не звали нас на ужин, избегали, а когда видели – игнорировали и проходили мимо. Это радовало – я впервые ощутила свободу в этих стенах.

Замираю напротив резной двери с изображением птиц и веток деревьев, затаив дыхание, собираюсь с мыслями, подавляя подступающую панику. Только после этого стучу, натягивая безэмоциональную маску.

– Эмирия, входи.

Касаюсь круглой ручки и проворачиваю её, отпирая дверь. Отец указывает на кресло, что стоит напротив массивного стола. На нём рядами лежат стопки бумаг, настольная лампа излучает тусклый, жёлтый свет, очерчивая на столешнице кривой круг. Занавески плотно задёрнуты, не пуская закатные лучи в помещение, из-за чего создаётся впечатление, что за окном уже поздний вечер.

Опускаюсь в кресло, положив ладони на колени, и встречаюсь с его взглядом. Он снимает бардовый пиджак с изумрудной вышивкой, бросая его на подлокотник, и обходит стол.

– Что ты хочешь рассказать? – Тон голоса звучит предостерегающее, давая шанс сознаться и избежать наказания. Хочется поддаться этой иллюзии, покаяться, но замечаю, как отец опирается на столешницу, снимает по очереди запонки, что с громким щелчком ударяются о дерево, и понимаю – наказание неизбежно.

Наивная дурочка. Он скорее закопает твой труп на заднем дворе, чем простит, признавая право на ошибку. Ты не нужна им – они видят обузу, позор рода и мечтают об избавлении.

– Ничего, отец. Пустяки не заслуживают твоего внимания.

– Ты считаешь ножи Мидерии это пустяк? – Он закатывает рукава рубашки, наблюдая за процессом.

– Не думаю, что они настолько важны, чтобы отвлекать тебя от дел. При удобном случае, я бы рассказала. – Ложь. Он в неё не поверит.

Он закатывает второй рукав и опирается ладонями на стол, сжимая столешницу, переводит взгляд на меня. Смотрит исподлобья, не моргая, будто ждёт ошибки, лишнего движения, чтобы напасть и уничтожить.

– У тебя была возможность сейчас рассказать о них. Скажи, Эмирия, мы с матерью учили тебя врать?

– Нет. – Сжимаю челюсть, напрягая мышцы, мысленно готовясь к резкой пощёчине.

– А подвергать семью опасности? Ты же знаешь, что элиассы изъяли у студентов, а недостающие будут искать.

Как иронично, он печётся о безопасности семьи, но с таким наслаждением ломает нам пальцы, выкручивает суставы. Ах, да. Мы жалкое отродье – пятно на великом роде. Так ты любишь повторять, отец?

– Они за мной не числятся – у меня их не будут искать.

– Твой наставник, Джингс, может изменить ситуацию в любую минуту. Из-за тебя нашей семье придётся участвовать в восстании. – Он говорит медленно, растягивая слова, вдалбливая их в сознание.

– Осмелюсь предположить, что закрытие академии огорчило вас. – Тщательно подбираю предложение, боясь разозлить его. Неверное слово, интонация и он сорвётся, впечатывая меня в спинку кресла.

Не успеваю моргнуть, как его рука сдавливает горло, пальцами впиваясь в кожу, давя на трахею. С губ срывается хрип, жадно хватаю воздух, но не могу его проглотить. Чувствую нарастающее давление на виски и глаза, будто череп зажало тисками, и он скоро лопнет.

Нельзя отталкивать его, попытаться спасти себя и проявлять сопротивление. Даже шевелиться опасно, иначе он убьёт меня.

– Свою тупость оставь при себе, – сквозь зубы, шепчет он, сжимая ладонь сильнее. – Когда тебя взяли в академию, мы обрадовались, что ты больше не будешь нашей проблемой. Представь, какое огорчение мы испытали, когда тебя вернули? – Он отталкивает меня, впечатывая затылком в спинку кресла, а я рефлекторно сжимая глаза, готовясь к боли, но кожаная обивка смягчает удар. – Когда объявили о закрытие и бунте, я надеялся забрать твой труп, но ты вернулась живой назло нам и ещё стащила эти грёбанные ножи. Наш род не должен быть замешан в подобных делах. – Он хватает меня за волосы, стаскивая на пол, тянет вверх, и я чувствую, как кожа головы отходит от черепа. Пытаюсь ухватиться за стол, смягчить боль, но отец заламывает руку, толкая вперёд, вгоняя в паркет лицом.

Лежу с закрытыми глазами, давя подступающие слёзы. Щеку жжёт, кожа зудит, а голова раскалывается от нестерпимой боли. Хочу, чтобы всё это прекратилось, чтобы он исчез из моей жизни со своими треклятыми требованиями. Хочу больше ничего не чувствовать, не ощущать тяжесть сжимающую душу, нескончаемую тоску, от которой рвётся сердце. Я устала терпеть, подавлять всю эту боль. Я так хочу умереть, но не от его рук.

Он садится рядом на корточки, тянет волосы вверх, заставляя меня приподнять лицо, трясёт несколько раз, чтобы я открыла глаза.

– Если восстание победит – наша семья будет в выгодном положении, а если проиграет, то я всем скажу, что ты сама приняла это решение, и мы ни о чём не знали. – Он потянул выше, вынуждая меня приподняться на локтях. – Но ты должна сдохнуть. Поняла?

Киваю. После чего отшвыривает меня, поднимается и обходит стол.

– Я могу идти? – спрашиваю, потупив взгляд в пол, не решаясь шевелиться.

– Убирайся.

Вскакиваю, избегая его взгляда, и покидаю кабинет. Успеваю закрыть дверь, слыша, как об неё разбивает бокал, и срываюсь на бег. Хочется запереться в комнате, подпереть шкафом выход и остаться в одиночестве, чтобы меня наконец-то оставили в покое. Пытаюсь забыть эту сцену, но разум подкидывает лицо отца с переполненной во взгляде ненавистью, как отвращение искажает его черты, будто перед ним не дочь с ассиметричной ртом, а отброс с гниющими ранами, в складках которых кишат личинки.

Не помню, как преодолела коридор, как схватила плед и залезла под кровать, прижимая его к груди. Слёзы застилают глаза, мокрыми дорожками скользя по лицу. Так хочется подавить их, не думать о происходящем, заставить себя ненавидеть весь мир вокруг, но мне настолько больно, что попытки остановиться, заставляют разрыдаться ещё больше. Всхлипы срываются с моих уст, и мне приходиться прикусить кулак, чтобы их не было слышно.

Ненавижу. Ненавижу его, себя за то, что молчу, проглатывая оскорбления, терплю унижения, вместо того, чтобы всадить нож в сердце этого ублюдка, прочертить кровавую улыбку и вернуть всю боль, причинённую мне. Как можно быть такой слабой, немощной и ничтожной?

– Тише-тише. – Чувствую руки Герета, прижимающие меня к себе, как голова утыкается в его грудь, ладонь, поглаживающие волосы. – Что случилось?

Я не слышала скрипа двери, звука шагов, как он забрался под кровать. Но едва ему стоило ко мне прикоснуться, желание остаться одной испарилось. Хватаюсь за его футболку, сжимая ткань. Он нужен мне больше, чем хочется признавать. Без него я не стала быть жить, терпеть всё это. Если его не станет – моя жизнь закончится.

– Он сказал, чтобы я не возвращалась живой, – отвечаю сквозь всхлипы. – Что я их самое большое наказание, и они бедные страдают от моего присутствия.

Он выдыхает, обнимая меня крепче.

– Если хочешь, мы запрём все входы и выходы и подождём дом вместе с ними.

Это предложение заставляет меня улыбнуться. Оно кажется таким абсурдным, нелепым, карикатурным, напоминая первокурсников, когда те мнят себя сильнейшими в академии, но едва дотягивают ростом до пупка старшекурсников. План полный изъянов.

– Они в окно вылезут.

– Мы и окна заколотим.

– Ты думаешь, нас ни в чём не заподозрят, когда мы с молотком и досками будем расхаживать? – Смех получается сдавленным с прерывистыми всхлипами. Воображение рисует картину, где Герет стоит на лестнице, заколачивая окна второго этажа, а я снизу подаю ему доски.

– Можно повесить табличку: «Дамы и господа, в этом доме будет произведён акт сожжения. Просьба не покидать его пределы».

– И они такие: «Мы хотим из первых рядов посмотреть на то, как у вас ничего не получится». А в процессе ещё будут комментировать, что плохо горит, и кто так окна заколачивает.

– Могли бы дверь лучше запереть. – Герет передразнивает интонацию матери, заставляя меня прыснуть от смеха.

– Я быстрее старости дождусь, чем нормально поджога от вас. – Копирую отца, и мы оба смеемся, а после замолкаем, задумавшись о своём.

Мне повезло иметь такого брата – умный, серьёзный, с чувством юмора, если этого требует ситуация. Без него я бы погрязла в одиночестве, самобичевании, ненавидела себя и собственную жизнь.

– Спасибо.

– Не за что. – Он ерошит мне волосы и разрывает объятья.– А теперь вылась из-под кровати, умывайся и ложись спать. Завтра утром будем тренироваться. Чем быстрее ты научишься управлять ножами, тем лучше.

– Что ты будешь делать без карноэ?

– Я отлично владею обычным оружием, во-первых. А во вторых, у Джингса наверняка припасён план.

– Думаешь? – Поворачивая голову в его сторону, но в темноте не могу разглядеть лица.

– Он неспроста рвался собирать элиассы и академию покидать не торопился.

– Продуманный ход? Отвести от себя подозрение и при необходимости лишить врага оружия?

– Да, это мои предположения. Ограниченный круг лиц знал, что академию закроют.

– Откуда такие сведения? Ты об этом пытался предупредить меня?

– Догадался. – Он лежал прямо, на спине, сложив руки на животе. – Были те, кто пытался интересоваться моим мнением относительно академии и её существования. Они это делали осторожно, невзначай, а Джингс сказал: «Марионетки мечтают о том, чтобы не стало Пристанища и академии. Им не понять предназначения чёрных теней и их непосильной ноши – ответственности». Он пристально посмотрел на меня в этот момент, породив подозрение. Картина складывалась постепенно, вызывая сомнения в правдоподобности. Я скорее почувствовал приближение этих событий. Ещё мне показалось, что потасовка с марионетками была незапланированной, но эту суматоху они использовали с умом.

– Думаешь: они успели вытащить элиассы?

– Сомневаюсь. Обыскивали всех, включая преподавателей. Если бы ты полетела после обеда, то попалась с ножами Мидерии. – Он сделал паузу, после чего продолжил: – Артефакты бесполезны в руках новичков, а времени на обучение нет.

– Куда им торопиться? – Хмыкаю, поджимая губы.

– Чем дольше закрыта академия, тем меньше шансов на её открытие. А после избавления от чёрных теней, находящихся на заданиях, восстановление станет невозможным. – Он поверчивает голову в мою сторону, темнота прячет лицо, но я точно знаю – он смотрит на меня. – Эмирия, я не знаю: почему была расформирована академия, мне известны – сплетни и домыслы других людей. Возможно, в Ирминте произошёл переворот.

Слова, сказанные Геретом, вызывают смешанные чувства со страхом во главе. Неопределённость пугала больше всего. Что нас ждёт? Будет ли в новых условиях лучше? Или наступят события, после которых закрытие академии покажется мелочью, прелюдией перед ураганом.

– Столько вопросов и так мало информации.

– Постарайся не думать об этом. Сконцентрируйся на первостепенных задачах, а после подумаешь над всем остальным. – Герет выбрался из-под кровати и громко произнёс: – Вылезай и ложись спать. За опоздания будут штрафные упражнения. – Его шаги стали удаляться, пока дверь не захлопнулась.