Сказки старого трубочиста бесплатное чтение

Вступление

Мой друг, не мало сказочников в Мире.

Тут Андерсон, Пьеро, и Братья Гримм,

Жуковский… Пушкина прекрасной лире,

Конечно, вместе дань мы отдадим,

Арабским сказкам тыща-одной ночи.

Ершов, Бажов, – нельзя без сказок жить.

Вот, кёнигсбергский Гофман, он то, впрочем,

И вдохновил нас сказки сочинить.

А в этих сказках, милый мой читатель,

Есть и добро, и зло, и друг-мечтатель,

Корчмарь героя губит, Чёрт спасает,

А хитроумный кот с огнём играет

На кузне у слепого кузнеца.

Ну, в общем, приключеньям нет конца.

Там рыцарей могучих злые рати,

То грустный, то весёлый Трубочист.

Есть умный дрозд, есть и Русалка, кстати,

И Бургомистр, что на руку не чист.

Там золото важно и медный грошик

И в сказках радостный конец не зря.

Там девочке найдётся принц хороший

И увезёт в дворец из янтаря.

Фанатам Винни-Пуха и Незнайки

Я целый день рассказывал бы байки

В том домике, что с виду неказистый.

Вы приходите в домик Трубочиста,

И в нём, когда наступит темнота,

Увидим хитроумного кота.

Сажей, чёрной сажей, друг мой Саша Трубочист

Нарисует облака белее снега … (Андрей Беренёв)

В поисках счастья

Счастье всегда кажется маленьким, когда держишь

его в руках, но отпусти его – и сразу поймешь,

насколько оно огромно и прекрасно. (Максим Горький)

Распухший от натруженного, мутного дыхания города, оранжевый диск солнца медленно наползал на журавли башенных кранов в порту. Тёплый июньский день подходил к концу. Это был один из тех, первых летних, когда ясно понимаешь, что уже не хочется находиться на солнце, а предпочитаешь прятаться в тенёк. Город привычно трудился, пропихивая потоки возвращающихся по домам машин, через пробки на светофорах.

В самом центре Калининграда по острову Канта прогуливался наш герой. Спустившись по лестнице эстакадного моста, он шёл по направлению к Кафедральному собору, любуясь яркими красками, в которые вечер расписывал остров, подчёркивая и без того сочную зелень недавно остриженной травы. Стройные ряды деревьев, выросшие на битом кирпиче разрушенных войной зданий, бросали длинные тени на величественные стены древнего собора, обретающего под лучами вечернего солнца вид янтарного дворца.

Когда–то, плотно застроенный домами остров Кнайпхоф, в далёком 44-м был полностью разрушен варварской бомбардировкой англичан, понявших, что город достанется русским. И вот теперь, сбросив руины, как старую изношенную одежду, остров преобразился в прекрасный парк, сохранив от прежнего вида только шляпу, которой можно назвать восстановленный Кафедральный собор. Он уцелел благодаря своим крепким стенам, но в большей степени благодаря тому, что рядом похоронен великий философ Иммануил Кант. Партийные чиновники эпохи СССР так и не решились снести Собор, справедливо опасаясь мирового общественного осуждения. Впрочем, это не помешало им разрушить не плохо сохранившийся по соседству Королевский замок – гордость старого Кёнигсберга, назначив его логовом тевтонских завоевателей, а на его месте воздвигнуть Дом советов, недостроенный каркас которого уродливой бородавкой торчит на самом высоком месте города.

Трубочист, а именно так все звали нашего героя, иногда появлявшегося на улицах города, был из тех чудаков, благодаря которым жизнь в нашем суетном мире приобретает для кого-то некий антураж романтики, для кого-то вкус острой приправы к привычному блюду, и уж, конечно, ореол сказочности для тех детей, кто ещё не утратил веры в волшебство. Чуть выше среднего роста, худощавый, он был одет во всё чёрное. Двубортный, слегка приталенный кожаный сюртук, надетый поверх белой рубашки, украшали два ряда крупных металлических пуговиц. Чёрные, тоже кожаные штаны были подпоясаны широким ремнём, на котором с левой стороны на верёвке висел блестящий, размером с два мужских кулака шар. Чёрный цилиндр с цифрой 001 и стилизованным изображением кота венчал голову нашего героя. Если бы не седые длинные волосы, точащие из-под цилиндра до самых плеч, да не такие же седые усы и бородка, то он, со своей пружинистой походкой, мог бы спокойно сойти за молодого человека.

Сквозь лёгкий шумок суетливого города, не нарушавший величественной атмосферы парка, Трубочист уловил тоненький звук флейты. Очнувшись от задумчивости, навеянной созерцанием окружающих красот, он сразу же направился в сторону лужайки у правой стены собора, откуда доносилась мелодия.

Это была стройная девушка в длинном розовом платье с коротким рукавом. Она играла на небольшой дудочке грустную мелодию. Вокруг никого не было. «Наверное, она только что пришла, – подумал Трубочист, – зеваки ещё не успели собраться».

– Как тебя зовут, – спросил он, когда девушка закончила играть.

– Варвара, – смущённо улыбаясь и приятно картавя ответила девушка. При этом она с явным любопытством разглядывала необычный наряд Трубочиста.

– Вряд ли в нашем городе можно найти более подходящее место, чтобы показать людям свою необыкновенность, ведь так Варя? – сказал Трубочист, как бы намекая девушке, что и она в своём платье выглядит не совсем обычно.

– Да, пожалуй.

– Как ты тут оказалась Варвара? – немного картавя, подражая девушке, дружески спросил Трубочист.

– Я учусь в музыкальном колледже, а на Остров прихожу поиграть, когда есть свободное время и хорошее настроение.

– Ты знаешь кто я?

– Да, – ответила девушка, – я видела Вас недавно на празднике «День Города», и страничку в интернете тоже.

– Ясно, а ты в приметы веришь? – спросил Трубочист, думая о чём бы ещё поговорить с девушкой.

– Да, но не во все, – и она простодушно улыбнулась.

– Хочешь потрогать мою пуговицу и загадать желание?

– Нет, – засмеялась Варвара, – мне ничего не надо, у меня уже всё есть.

– Так значит ты счастлива?

– Да, я счастлива! – весело крикнула девушка и закружилась в танце, наигрывая на своей маленькой дудочке весёлую мелодию.

………………………………………………………………

– Катя, Лиза, дайте деду поесть спокойно.

– А ты с нами потом поиграешь?

– Шантажистки, – беззлобно буркнул Трубочист.

Он имел обыкновение ужинать в компании своих внучек пяти и семи лет, которые бесцеремонно ошивались в его домике, постоянно шумя и приставая к деду с обычными в их возрасте вопросами, всеми силами стараясь привлечь к себе его внимание.

– Деда, деда, смотри как я умею, – верещала Лизка, тут же делая колесо или шпагат. Катя, обернув шею лисьим хвостом, бегала то к зеркалу, то к Трубочисту, пытаясь заслонить собой весь остальной мир.

Трубочист задумчиво жевал, не придавая значения тому, что ест. Он вспоминал встречу с девушкой у собора. «А ведь я уже видел это счастливое лицо, … и платье», – подумал Трубочист. В голове кружились обрывки воспоминаний. Вдруг он замер … и ясно осознал, что помнит всё. Медленно встав из-за стола, будто бы боясь вспугнуть мысли, Трубочист прошёл в свою комнату. Он плотно затворил за собой дверь, как бы давая всем понять, что ему надо побыть одному. Подойдя к старинному шкафчику, Трубочист извлёк из его глубин подсвечник с оплывшей свечкой, массивную чернильницу, большое гусиное перо, и расставил всё это на небольшом столике у окна. Он всегда так делал, когда садился записывать свои воспоминания. Вот и сейчас, установив всё на свои привычные места, Трубочист сел на стул и достал из потёртого кейса видавший виды ноутбук. Глядя куда-то в одному ему ведомую даль, он машинально, стараясь не потерять мысль, открыл крышку компьютера, выждал, пока тот загрузится и не спеша, одним пальцем напечатал:

«Сказка про девочку в розовом платье»

…

Боммм, – часы на башне городской ратуши начали свой отсчёт.

Боммм, – Трубочист крупным неторопливым шагом пересекал базарную площадь со стороны северных ворот по направлению к парадному входу в ратушу.

Боммм, – Раки! Варёные раки! Эй, Трубочист, купи раков, – громко прокричал знакомый торговец.

– Завтра куплю.

– Вчера ты говорил то же самое.

– Подожду пока ты наловишь по крупнее, – с улыбкой бросил ему Трубочист.

Боммм, – четыре, – отметил про себя Трубочист, – ещё уйма времени. – С каждым ударом колокола расстояние до ратуши сокращалось на добрых десять шагов.

Боммм, Трубочист силился и не мог вспомнить, – как так случилось, что ему каждый день ровно в полдень приходится ходить в ратушу к Бургомистру, чтобы получить за свою работу небольшую монетку – один грош. Её едва хватало, на миску похлёбки в трактире, и если бы не сердобольные горожане, иногда подкармливавшие его чем придётся, он помер бы с голоду.

Боммм, – Наверное, так было всегда, – бубнил про себя Трубочист.

Боммм, – Наверное, и мой отец ходил в полдень за своей монетой в ратушу.

Боммм, – И дед тоже.

Вдруг слух Трубочиста уловил совершенно необычный для базарной площади звук. «Что это?» – насторожился он, сразу перестав думать о своём, и ища глазами источник звука. Чтобы лучше слышать ему даже пришлось приоткрыть рот. И вот, сквозь шумы базарной площади, с её многочисленными торговцами и прочими горожанами, он уловил мелодичное пение. Оно слышалось со стороны одной из ниш под арочными проёмами цокольного этажа здания ратуши, справа от парадного входа. Пройдя ещё несколько шагов, Трубочист увидел хрупкую девочку лет двенадцати, стоявшую в нише под аркой. Чистым высоким голоском девочка пела песенку:

– Там, где во поле ручей, ручеёк,

Я сорву себе цветочек, цветок,

И сплету себе веночек, венок,

Вместе с иволгой спою.

Там, где во поле ручей, ручеёк,

Во родимый уголок, уголок,

Пусть уносит ветерок, ветерок

Эту песенку мою.

Боммм, – оглушительно прогремел колокол часов прямо над его головой, возвращая Трубочиста к реальной жизни. Его мозг подсознательно продолжал отсчитывать удары колокола, и это был уже десятый. «Надо торопиться, Бургомистр не терпит, когда опаздывают».

…

Город, где происходили описываемые события, был обыкновенным небольшим городком в небольшом государстве, где правил небольшой монарх, а именно герцог Брун… нет, герцог Бран…, Грюн…, ну вот, совсем вылетело из головы. Хорошо, давайте будем называть его просто Герцог. Так вот, наш городок был ничем не примечателен. Разве что запахом водорослей и сосновой смолы от деревьев, густо росших на побережье, да ещё иногда тем, что с моря находившегося неподалёку, налетали чайки и нагло отбирали у голубей их законный корм, а то и просто воровали из-под носа у горожан выложенную для продажи еду. При этом, они поднимали жуткий галдёж, и люди понимали, что в море бушует стихия, и на чаек не злились, скорее наоборот, подкармливали их чем придётся, то рыбёшкой, то хлебом, считая, что в каждой чайке живёт душа погибшего в море рыбака.

В центре городка, как и положено, была базарная площадь, этакий центр деловой и культурной активности населения. Тут были торговые ряды, где местные крестьяне выкладывали свои продукты, лавки ремесленников, и прочие атрибуты подобных мест, где каждый мог что-либо купить, продать, поболтать с другими людьми, узнать свежие и не очень новости.

По краям базарной площади располагались приличные дома, имеющие для города важное значение. Среди них особо выделялась городская ратуша – красивое двухэтажное здание из красного обожжённого кирпича с высокой башней в центре. Не так давно в башне были установлены часы с колокольным боем и люди перестали определять время по солнцу, а слушали сколько раз пробьёт колокол. Остроконечную крышу башни украшал флюгер в виде Русалки, как бы подчёркивая близость города к морю.

Кроме ратуши, вокруг площади в домах располагались магазины купцов, трактир, аптека, гостиные дома и дома зажиточных горожан. Как правило, это были двухэтажные, с мансардами, кирпичные дома, каждый из которых не копировал другие, а имел свою изюминку, или, если хотите, свой архитектурный изыск. Дополняло картину не слишком большое, очень старое, но ухоженное здание церкви, сплошь увитое диким виноградом. Его местами зелёная, а местами красная листва, скрашивала мрачность ранней северной готики, в стиле которой была построена церковь. Всё это придавало площади свой неповторимый, близкий сердцу каждого горожанина вид. Впрочем, для бывалого путешественника подобные городки были все на одно лицо, и в памяти выделялись только теми событиями, а ещё лучше приключениями, которые случались в том или ином городе.

Чем дальше от центра, тем проще становились дома, а на окраинах они были совсем крохотными и едва просматривались сквозь густую зелень бузины и сирени.

Город располагался в живописной холмистой местности, кое где поросшей лесами. Рядом с городской стеной протекала река. Вдали на горизонте виднелись контуры некогда могучего рыцарского замка, который с появлением артиллерии потерял своё значение и потихоньку приходил в упадок.

Стоит заметить, что эта часть Европы, считающаяся южной Прибалтикой, по сути представляет её северную часть, а упоминание о юге, никак не может обогреть дома горожан, вынужденных делать это путём разведения огня внутри жилища. А как иначе, когда в отдельные годы зимой замерзают не только реки, но и само море. С тех пор как в Европе наступил дровяной голод, в домах обычные очаги с открытым огнём уступили место печкам-голландкам, более экономичным и эстетичным. Они быстрее нагревались, дольше сохраняли тепло, и были пригодными как для обогрева, так и для приготовления еды. А для еще лучшего удержания тепла печи обкладывались кафелем или изразцами, представлявшими иногда настоящие произведения искусства. Топить их можно было более доступными чем дрова углём и торфом. Крыши домов в городах покрылись лесом труб. Профессия трубочиста приобрела исключительную важность. Чтобы избежать пожаров, которые часто возникали от скопившейся в трубах сажи, домовладельцев обязывали чистить трубы чуть ли не каждый месяц, иначе им грозил крупный штраф.

Известно, что трубочисты это худые или очень худые люди, ведь чтобы поместиться в дымоходе очага или камина полнота не нужна. Тут, пожалуй, лучше всего подойдёт ребёнок, и это часто использовалось, пока люди не осознали, что такая эксплуатация детского труда неприемлема, так как маленькие трубочисты ввиду особой вредности сажи не доживали до взрослого возраста. Когда печной прогресс шагнул вперёд, дымоходы стали меньше по размерам и более извилистыми. И в принципе, это стало хорошим нововведением – большое количество ходов и колен улучшало тягу. Но вот забиваться сажей такие ходы меньше не стали, и чистка им была необходима еще чаще, чем прежним прямым и широким дымоходам. Чтобы не лезть в трубу, что стало в принципе невозможным, были придуманы грузики с ёршиками-щётками. Но всё равно, трубочисты продолжали оставаться худыми. Если бы на улице появился толстый человек в одежде трубочиста, это вызвало бы смех и удивление, никто бы не поверил, что он настоящий. Что же касается одежды трубочистов, то тут у несведущего человека в первую очередь вызывает удивление высокий головной убор, эдакий аристократический цилиндр – ведь казалось бы прикрыть волосы от сажи вполне достаточно небольшой шапочки. Но тут прослеживается сугубо практический подход – высокий цилиндр спасал головы трубочистов от нередко падающих на них сверху камней и кирпичей, амортизируя удар. Кроме того, находясь на крыше, трубочист складывал в цилиндр мелкие инструменты, что также было очень удобно.

С давних пор трубочист считался особым человеком, покрытым ореолом тайны: он ежедневно рискует жизнью, но при этом всегда остается цел и невредим, что, безусловно, говорит о его редком везении; опять же, эта постоянная связь с огнём; а цилиндр, зачем его носить простому работяге? А тут ещё, как уверяет народная молва, в средневековой Европе аристократы, и просто богатые люди отдавали своих детей в трубочисты для того, чтобы отпрыски могли почувствовать жизнь простого рабочего человека, а затем стали достойными правителями своей страны или продолжателями дела отца. В связи с этим, к трубочистам всегда было уважительное, можно даже сказать, почтительное отношение. Попробуй, оскорби его случайным словом или косым взглядом, а вдруг он окажется сыном знатного лорда. Словом, люди решили, что встреча с этим знатоком всех крыш чердаков и дымоходов сулит им счастье. Самые скромные при встрече с трубочистом просто загадывали желание, более решительные старались прикоснуться к пуговице на камзоле, а уж если набраться наглости и оторвать её, то удачи точно не миновать.

Однако, вернёмся к ратуше. Ровно в полдень с последним двенадцатым ударом колокола часов Бургомистр приказал страже открыть дверь. Большая двухстворчатая дверь распахнулась, и Трубочист, а с ним ещё несколько городских работников, поднявшись по широкой лестнице, вошли в просторный зал, в конце которого за небольшим резным столом восседал Бургомистр. Солнечные лучи, пронзая цветные стёклышки больших витражных окон, разноцветными пятнами разбегались по паркету и стенам. Трубочист любил разглядывать витражи. Цветные стёклышки действовали на него с какой-то особой необъяснимой магией. Он мог часами глазеть на витражи в ратуше и церкви просто так, не вдаваясь в подробности сюжетов и тайных символов, отображённых в этих произведениях искусства, как бы заряжаясь их энергетикой.

«Следующий, – услышал он голос Бургомистра и с трудом оторвал взгляд от витражей. – Бери свои деньги и проваливай».

Трубочист вдруг понял, что Бургомистр похож на варёного рака. Луч света, прошедший через красное стёклышко витража, так подсвечивал лицо с глазами на выкате, что сходство было поразительным и смешным. Улыбнувшись сделанному открытию, Трубочист взял из рук Бургомистра грошовую монетку, щелчком большого пальца подбросил вверх и, ловко поймав её в кулак, направился к выходу.

…

Проводив взглядом последнего посетителя, Бургомистр удалил стражу и запер изнутри двери на ключ. Он служил Бургомистром уже много лет и все эти годы ему удавалось обирать людей, набивая деньгами свои сундуки. Жители города когда-то сами выбрали его бургомистром, не подозревая какой алчный человек будет ими управлять. Не успели они опомниться, как оказались обложены многочисленными налогами, изобретательно придуманными выбранным ими же администратором. Горожане платили за пользование дорогами, за освещение улиц, за всякую скотину в хозяйстве, включая кошек и собак, за пользование водой, и за многое другое. В частности, что касается нашего Трубочиста, горожане платили в городскую казну большой налог с каждой печной трубы, а Бургомистр отсчитывал работнику всего один грош. И так же обстояло дело с другими работниками городского хозяйства. Но, что самое главное, значительную часть собираемых денег Бургомистр присваивал себе. Люди конечно догадывались, что выбранный ими администратор не чист на руку, но ничего с этим поделать не могли. Ведь в городе был порядок: улицы были чисты, снабжение работало, здания отремонтированы, и трубы, заметим, регулярно чистились. А то, что городским работникам платились гроши: «Так это нас вроде не касается» – рассуждали горожане.

Нельзя сказать, чтобы Бургомистр обкрадывал горожан слишком рьяно, ему хватало ума не переступать ту грань, за которой могут возникнуть необратимые для него последствия. Больше всего он побаивался, что Герцогу – правителю страны, может не понравиться состояние города и его жителей, а тогда ему уж точно несдобровать. Словом, это был обычный администратор, которых и сейчас пруд пруди. Вот если бы я сказал вам, что это был кристально честный человек, вы бы мне не поверили и скорее всего рассмеялись.

Разумеется, были вещи на которые Бургомистр денег не жалел: Во-первых, это стража, что следила за порядком в городе, охраняла городские ворота, общественные здания и его самого; а во-вторых, когда подходил срок очередных выборов главы города, Бургомистр не жалел денег на подкуп, а если надо и на запугивание людей, продлевая всякий раз таким образом своё правление. В конце концов люди рассуждали примерно так: «Жить можно, а с другим, как бы хуже не было».

…

«Вот так работаешь, работаешь, а денег только на еду и хватает», – ничуть не унывая вздохнул Трубочист выходя из ратуши.

– Там, где во поле ручей, ручеёк,

Я сорву себе цветочек, цветок …

Худенькая девочка всё ещё пела в нише под аркой. Трубочист подошёл поближе. Казалось бы, весёлую песенку девочка пела с какой-то глубокой грустью, даже, пожалуй, с отчаянием. Сердце Трубочиста захлестнула жалость. «Есть на свете кто-то, кому хуже, чем мне», – подумал он.

– Кто ты, что ты здесь делаешь? – спросил Трубочист, когда девочка закончила петь.

– Я Луиза, живу на окраине за городской стеной по дороге к замку.

– Кто твои родители? – продолжил он, оглядывая очень скромное одеяние девочки.

– У меня никого нет, я живу одна.

– Как так одна?

– Родителей я не помню, а дедушка, с которым я жила, недавно помер.

Большие, голубые глаза девочки наполнились слезами.

– Прости, не хотел тебя огорчать. Вот возьми, – и Трубочист протянул девочке свой грош.

– Спасибо, – тихо сказала девочка и взяла монетку.

Трубочист успел заметить искорки радости в голубых глазах Луизы, от чего и у него на душе стало как-то по-особенному благостно.

И тут монотонную суету базарной площади прорезал громкий звук фанфары, а затем загрохотала барабанная дробь. В центре площади, взобравшись на телегу, стоял глашатай. Рядом на мостовой барабанщик и фанфарист созывали народ.

– Граждане города, – начал глашатай, – наш достопочтенный Герцог начинает строительство нового дворца. Он уже выбрал место, и это место рядом с вашим городом. Герцог приглашает на работу мастеровых людей и всех желающих, кто хочет потрудиться на благо нашего монарха и отечества. Каждый, кто согласится, получит достойное вознаграждение за свой труд, согласно стараниям и мастерству.

«Вот он мой шанс изменить жизнь», – подумал Трубочист.

– Эй, уважаемый, запиши меня, я согласен послужить Герцогу, – громко крикнул он глашатаю.

– Подходи, – пригласил тот.

– Прощай, Луиза, – уходя махнул он девочке рукой, – иду искать своё счастье.

– До свидания, – шевельнула губами Луиза, прижав кулачок с монеткой к груди.

…

Герцог был не плохим правителем, умевшим сочетать рациональное правление своим народом и землями с весёлой жизнью не бедного монарха. Он ловко избегал участия в военных конфликтах и амбициозных, но слишком затратных проектах, разоривших не одно государство. Его небольшое герцогство процветало, а народ был в принципе доволен, глядя как бедствуют соседи, хлебнувшие горя от непутёвого правления через чур алчных правителей, ввязавшихся в недавно прокатившуюся по всей Европе многолетнюю войну, в результате которой некоторые монархи вместо новых приобретений потеряли то, что имели.

Да видно так уж устроен человек: казалось бы, всё у тебя есть, чего ещё надо, но нет, всегда ему хочется чего-то большего. Вот так и у Герцога была навязчивая, честолюбивая мечта сделать что-то такое, что прославит его правление в веках. Он окружил себя творческими людьми – учёными, музыкантами, художниками, искусными мастерами – и всячески покровительствовал им в надежде, что это поможет ему сделать нужный выбор. И вот, наконец, когда в его краях были найдены большие залежи янтаря, он решил построить необыкновенный дворец и украсить его этим чудесным камнем. Вскоре было выбрано место под будущий дворец. Оно находилось недалеко от старого рыцарского замка, вблизи описываего нами городка. Обветшавший замок за ненадобностью решено было снести, но пока будет строится дворец, его хотели использовать как хранилище стройматериалов и жилище для рабочих.

Место для дворца Герцог считал удачным, с чем трудно не согласиться. Оно располагалось среди живописных холмов, не далеко от реки. Рядом пролегала важная дорога.

– Вот тут мы разобьём большой парк, а здесь главный фонтан, там и там – ещё фонтаны, – объяснял архитектор свой план Герцогу. Они стояли на небольшой возвышенности в пока ещё чистом поле, и обсуждали детали проекта.

– Отменно, добавьте ещё пруд с лебедями где-нибудь тут, – Герцог показал пальцем понравившееся ему место на лугу.

– Хорошо, но тогда придётся слегка поменять планировку парка.

– Ну так поменяйте. Лучше это изначально сделать на бумаге, чем потом перестраивать.

Герцогу в принципе нравился проект дворца, в который он уже вложил столько сил и стараний, но в его голове постоянно рождались новые идеи, и он понимал, что не осуществи он их сейчас, потом уже не получится.

…

Солнце клонилось к закату, когда Трубочист вошёл в ворота старого замка. Собственно, ворот, как таковых, и не было, просто проход был перегорожен бревном, которое поднималось за один конец при помощи верёвки. Пройдя во внутренний двор, Трубочист узнал у первого же встреченного им человека, где принимают на работу. Ему указали на ту часть замка, где через распахнутые окна были слышны голоса и тускло мерцал свет. Пройдя в указанном направлении, он отыскал дверь и вошёл внутрь. Это был большой зал с колоннами, сводчатым потолком и огромным дубовым столом по средине. В зале было много людей. Часть из них стояли по сторонам небольшими группами и о чём-то беседовали, другие ели за большим столом. В противоположной от входа стороне нещадно дымил огромный камин.

– Где тут главный, что принимает на работу, – спросил Трубочист, озираясь по сторонам. Ему показали на управляющего делами – богато одетого вельможу, который сидел на большом кованом сундуке рядом с маленьким столиком. К нему по очереди подходили работники и объясняли – кто они и что умеют. Управляющий записывал работника в тетрадь и назначал на ту или иную работу. Дождавшись своей очереди Трубочист подошёл и тоже начал было объяснять, но управляющий прервал его на полуслове.

– Вижу, знаю, очень нужен, хорошо, что пришёл. Кхе-кхе, – откашлялся он в кружевной платок, – видишь, как дымит камин, совсем дышать нечем, приходится окна держать открытыми, а по ночам уже прохладно.

– Трудно не заметить, – ответил ему Трубочист.

– Сможешь наладить отопление в замке?

– Ну а почему нет, дело привычное.

– Тогда приступай. Кто там следующий?

– Э...., а как с оплатой?

– Работай, не обижу, – и Управляющий многозначительно хлопнул ладонью по крышке сундука.

…

Утро выдалось туманным. Нагретая за день земля выдыхала из себя лишнюю влагу в прохладный утренний воздух, заполняя густой, белой пеленой низины между холмами. Трубочист, выйдя наружу с удовольствием сделал несколько глубоких вдохов, освобождая лёгкие от спёртого воздуха ночлежки. Всю ночь ему снились толпы закованных в доспехи рыцарей. Они бряцали оружием и отчаянно сквернословили. Впрочем, ничего удивительного в этом нет, – на новом месте всегда снятся новые сны, тем более, что Трубочист ночевал в помещении, куда постоянно, спотыкаясь в темноте, приходили и уходили люди, такие же наёмные работники как он.

Плотно позавтракав в шумной кампании других работяг, Трубочист принялся за дело. Перво-наперво он убрал с макушки каминной трубы старое аистиное гнездо. Затем, спускаясь по верёвочной лестнице в довольно широкий дымоход внутри трубы, он отчистил от толстого слоя сажи весь дымоход сверху до низу, изрядно напугав людей, когда чумазый вылез из камина. Закончив с каминной трубой он принялся за небольшие очаги в разных помещениях замка. При помощи тяжёлого железного шара и жёсткой щётки он очистил от мусора и сажи все дымоходы. Эта работа заняла ещё пару дней. Наконец, когда все нужные трубы были приведены в порядок, Трубочист пришёл к Управляющему и попросил оплату.

Был поздний вечер. В большом зале как всегда было много народу. Весело потрескивали поленья в камине.

– Ты хорошо поработал, Трубочист, – сказал Управляющий, – вот твоя награда, – при этом он открыл сундук, на котором только что сидел и достал из него крупную золотую монету.

– Это мне? – удивился Трубочист, – он никогда не держал в руках такие деньги. На этот золотой можно было безбедно жить целый год, ничего больше не делая.

– Бери, бери, заработал, хотя постой, выполни ещё одно задание.

– Какое ещё задание, – обрадованный щедрой оплатой Трубочист готов был хоть горы свернуть, если попросят.

– В разрушенной части замка, на другой стороне, сохранилась одна комнатка, в ней живёт наш Философ, друг самого Герцога. Он не любит людской суеты и предпочитает одиночество. Наверняка он мёрзнет по ночам. Помоги ему с печкой или камином, не знаю, что там у него.

– Конечно, сделаю всё что могу, пойду прямо сейчас.

– Вот-вот, – дружелюбно кивнул Управляющий и переключился на другие дела.

…

Трубочист в приподнятом настроении шёл в другой конец замка, напевая песенку:

Вот уже почти полсотни лет

Не богат я и не нищий.

Чистил трубы мой отец и дед,

И я тоже трубы чищу.

С противоположной стороны замок представлял собой развалины без крыши. Лишь в одном месте в углу, где стены второго этажа ещё не совсем обвалились, внизу сохранилось нечто вроде небольшой каморки с крохотным окном, из которого струился сизый дымок. Трубочист опытным взглядом определил, где может быть расположена труба. С трудом среди битых камней ему удалось разглядеть остатки дымохода. «Ладно, – подумал Трубочист, – труба есть, посмотрим, что там за печка», – и он направился к каморке.

– Входи, не заперто, – услышал Трубочист подходя к двери голос жильца. Хруст его шагов по мелким камням был хорошо слышен.

– Что это ты такой радостный, будто тебе счастье привалило? – спросил появившегося на пороге Трубочиста обитатель коморки, на секунду оторвавшись от чтения книги.

Трубочист вошёл, прикрыл входную дверь и осмотрелся. Кругом, где только можно, лежали книги, много книг. В углу был небольшой каминчик, видимо его только что пытались растопить, но тяги не было, дым пошёл в комнатушку, и теперь потихоньку уходил в открытое окно. Сам Философ, сидя в кресле, кутался в толстый плед, а большой кудрявый парик скорее служил тёплой шапкой, нежели украшением головы. Он был средних лет, приземист, склонен к полноте, но ещё не толстяк. Большие, голубоватые глаза, как бы сверлили собеседника, но взгляд был добрым.

– Как же не радоваться, – с улыбкой ответил ему Трубочист, – я сегодня разбогател и чувствую себя самым счастливым человеком на свете.

– А ты считаешь, что счастье в деньгах? – Философ отложил книгу и повернулся к Трубочисту.

– Конечно, а в чём же? – с детской непосредственностью, как само собой разумеющееся, бросил Трубочист.

– Для меня, например, счастье сидеть в тепле и читать любимую книгу, – заметил Философ.

– Что касается тепла, то я как раз пришёл заняться этим вопросом. А вот про счастье я не совсем понял. Если у меня есть деньги, всё остальное я себе куплю.

С этими словами Трубочист сунул голову в потухший уже камин и посмотрел снизу-вверх. Ничего хорошего вид дымохода не предвещал. «Видимо, полностью забит хламом от давно обрушившейся крыши. Придётся основательно повозиться», – понял он.

– Ты думаешь любовь или настоящую дружбу тоже можно купить за деньги? – спросил Философ.

– Не знаю, наверное, нет. У меня никогда не было много денег, чтобы проверить. Я пойду наверх, – сказал Трубочист и вышел из каморки.

Через некоторое время в камин из трубы посыпались куски черепицы, обломки кирпича и разный хлам, происхождение которого с первого взгляда определить было не возможно. Затем из камина выскочил котёнок, своим испуганным видом развеселивший Философа. «Так вот кто по ночам у нас поёт, иди сюда, мой друг, не бойся», – усмехнулся он, пытаясь поймать котёнка. Наконец, в камин пробился тяжёлый железный шар с жесткой щёткой и раздался весёлый крик Трубочиста.

– Эге-гей, как меня слышно?

– Замечательно слышно, – крикнул в камин Философ.

Через час Трубочист и Философ сидели у растопленного камина и пили горячее красное вино.

– Хочешь понять, что такое счастье, – не спеша вёл беседу Философ. Он полулежал в кресле расположив ноги на скамейке поближе к огню. Без парика и пледа он выглядел моложе. – Для разных людей счастье разное. Один рад, когда у него всё есть и ему не важно, что творится вокруг. Другой счастлив, когда его соседу плохо. Третий, когда делает добро другому. Есть люди, которые счастливы, когда занимаются любимым делом, например, путешествуют, или что-то строят. Художник счастлив если удалась картина, музыкант или артист, когда ему аплодируют. А у кого-то всё это вместе. Или вот представь, что у тебя всё есть, и деньги, и друзья, и любимая работа, а твой кот заболел и не хочет с тобой поиграть, – при этом он перевернул на спину котёнка, пристроившегося у него на коленях, и пощекотал ему животик. Котёнок взбрыкнулся и соскочил с коленок на пол. – И вот ты уже самый несчастный в мире человек, – улыбаясь просюсюкал в след котёнку Философ.

– Да, это так, и всё же, какое оно настоящее счастье, – задумчиво произнёс Трубочист. —Пускай счастье не в деньгах, но ведь и не в их отсутствии.

– Несомненно, человеку для жизни необходим некий достаток, будь то деньги или натуральные продукты и вещи, – продолжил Философ, – но существует определённая грань, за которой излишнее обогащение становится пороком, а то и смертным грехом. Впрочем, всё в мире относительно. Грешник относительно праведника – плохой человек, а относительно злодея – хороший.

– Это понятно, – сказал Трубочист, – все мы перед Богом грешники, даже праведники. А кто нам судья, – хорошие мы или плохие? Делаешь что-нибудь и думаешь – что люди скажут? А люди и так могут, и эдак, в зависимости от настроения.

– Да, мой друг, общественное мнение подвержено внешнему воздействию, и легко превращает грешника в праведника и наоборот. – Философ встал, подбросил в камин пару поленьев, затем налил себе и Трубочисту ещё вина и продолжил: – Я считаю, что всем нам главным судьёй является собственная совесть. Ты скажешь – а как же Бог? Отвечу, Бог и есть совесть.

– Так что такое совесть, она вообще существует? – спросил Трубочист.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся Философ, не в бровь, а в глаз! Хороший, я бы сказал ключевой вопрос ты задал. Попробую объяснить. Наверное, ты не раз слышал, когда люди говорят друг другу – побойся Бога.

– Это когда что-то не так делается, – сказал Трубочист. – Я и сам так часто говорю.

– Вот видишь, ты считаешь, что человек, которому ты это говоришь в принципе боится Бога, потому что так его воспитали. Хорошо. А что ты скажешь про тех, кто творят зло, они бога боятся?

– Выходит, что нет.

– Вот именно! Они вообще, скорее всего, не верят в его существование, потому что их так воспитали. Внешне, они такие как все, посещают церковь, крестятся, а в душе безбожники. Для них Законы Божьи не важны. Для них кто сильнее тот и прав.

– Но ведь есть ещё справедливость.

– Справедливость, мой друг, это такое же понятие, как и совесть. Человечество веками вырабатывало критерии с помощью которых можно было жить сообща – то есть, как-то сосуществовать вместе, не истребляя друг друга. Справедливо то, что соответствует этим критериям. У разных народов они, эти критерии, разные. У кого-то всё ещё справедливо «око за око» и они истребляют друг друга. А кто-то полагается на Божий суд.

– Ты хочешь сказать, что это люди придумали Бога?

– Я так не говорю. Как бы то ни было, люди, с Божьей помощью или сами, стали жить по определённым правилам, называемыми моралью. Эти правила они с детских лет прививают своим детям. Не все одинаково.

– Это заметно, – улыбнулся Трубочист.

– Так вот, стремление соблюдать то, что человек усвоил из этого воспитания, да ещё всё то, что он впитал, идя по жизни потом, я и называю совестью.

– По-твоему совесть, это набор правил?

– Нет, мой друг, совесть – это стремление соблюдать правила, это чувство, а не вещь. Она, совесть, в твоей душе. Собственная совесть и есть наш судья, она определяет грань между хорошим и плохим. А поскольку совесть у всех разная, и зависит от среды, в которой воспитан человек, то и грань между хорошим и плохим у всех разная. Ты со мной согласен? – спросил Философ.

– Это понятно, с этим трудно не согласиться, – вздохнул Трубочист.

– Вот так и со счастьем, – продолжил Философ, – у всех оно разное. Но если отбросить всё материальное, ну, скажем, для бедняка это может быть новая рубаха, для героя победа в схватке с врагом, для богача найденный клад, то счастье – это такое состояние души, когда человеку особенно хорошо.

– Я, когда досыта поем сразу чувствую, что мне хорошо, – сказал Трубочист.

– Значит ты просто обжора, – рассмеялся Философ, – давай я тебе ещё вина налью.

– Налей, – Трубочист протянул свой бокал, – а разве ты не любишь вкусно поесть?

– Люблю, но я пытаюсь тебе объяснить, что счастье – это особенно сильное ощущение. Вот ты покопайся в себе, припомни, когда тебе было особенно хорошо, и что при этом происходило?

Они замолчали, с наслаждением попивая вино. «Девочка, да, та самая девочка, похожая на тростинку, которая грустно пела простую песенку в нише под аркой, – вдруг вспомнил Трубочист, – похоже ей тогда было намного хуже, чем мне. У меня в кулаке был медный грош, на который можно было поесть в трактире. А у девочки только безысходная печаль в глазах. Наверное, из жалости и сочувствия отдал я девочке свою монетку. Но как приятно кольнуло сердце, когда искорки неподдельной, искренней радости сверкнули в её глазах, а тихое – «спасибо» прозвучало громче колокола башенных часов». А ещё он припомнил, что с этого момента жизнь его круто поменялась в лучшую сторону. И вот он уже сидит в гостях у Философа, пьёт с ним горячее красное вино, а в кармане у него золотая монета – настоящее богатство.

– Вижу по твоему лицу, что ты уже припомнил что-то хорошее, – вывел его из задумчивости Философ, – вот и действуй в этом направлении, только не забывай – для разных людей счастье тоже разное.

Долго ещё беседовали Трубочист и Философ у жаркого камина, не спеша попивая красное вино. В конце концов Философ предложил Трубочисту переночевать у него и вообще, приходить к нему, когда тому захочется.

…

На следующий день Трубочист, тщательно отмыв себя, одежду и инструменты, на попутной крестьянской колымаге отправился в город с надеждой отыскать Девочку-тростинку, как он её уже окрестил. Пока лошадка не спеша тащила телегу от замка к городу, Трубочист успел сочинить нехитрый стишок:

Девочка-тростинка, где тебя найти,

Где лежат тропинки твоего пути?

Там не зная горя ручеёк бежит

Свежий ветер с моря голову кружит.

Может тихим вечером там, где волн прибой,

Мне судьбой намечено встретиться с тобой.

Ничего больше в голову не приходило, и он продолжал повторять одно и то же: «Девочка-тростинка где тебя найти… А в самом деле, где искать девочку, что если её нет в городе? – подумал он. – Ведь я про неё ничего не знаю, только то, что она сирота и зовут Луиза». Город был уже совсем рядом и размышления Трубочиста прервал бой часов. Подъезжали. Было пять по полудни.

В нише под аркой девочки не оказалось. Трубочист обошёл всю базарную площадь, но никто сегодня девочку не видел. Наконец, одна торговка вспомнила, что встречала Луизу за городской стеной в поле и махнула рукой в направлении старого замка.

«Девочка-тростинка, где тебя найти, – напевал Трубочист, бодро шагая по той же дороге по которой приехал. – Где лежат тропинки твоего пути?» – мелодия как-то сама образовалась в его голове и теперь уже казалась неистребимой. Городские ворота остались позади, и трубочист вышел на дорогу к замку. По бокам дороги росли яблони и груши. Он уже сорвал несколько груш, их он любил больше, чем яблоки. «Му-муму-му-муму, ручеёк бежит, – огрызок груши полетел в сторону, – Му-муму-му муму, голову кружит». – Трубочист потянулся в карман за следующей грушей, но тут из далека послышался тонкий мелодичный звук не то свирели, не то дудочки. «Она!» – почему-то сразу решил Трубочист и свернул с дороги на полевую тропинку.

– Здравствуй, Луиза! – ещё издалека радостно крикнул Трубочист.

– Здравствуй Трубочист, – весело ответила девочка, когда тот подошёл поближе.

– Вот ты где обитаешь, что ты тут делаешь?

– Я пасу Умейку и учусь играть на дудочке. Умейка – Умейка …

«Умме-е-е», – донеслось до Трубочиста блеяние козы, которая паслась неподалёку.

– Хочешь грушу? – спросил Трубочист, доставая из кармана пару груш.

– Хочу, если вкусная, – сказала Луиза и протянула за грушей руку.

– Вкусная, вкусная, бери. Как ты живёшь совсем одна?

– А я не одна. Мы с Умейкой живём. Вон там наш дом, – Луиза махнула в сторону городской стены. Вдоль дороги, ведущей к замку, виднелись небольшие домики.

– А куда подевались твои родители, почему их нет? – спросил Трубочист.

– Я их не помню. Дедушка рассказывал, что нашёл меня вон в том лесу, – она показала на синюю полоску на горизонте. – Он ходил за орехами, а вернулся со мной.

– А что ты ещё помнишь? – продолжил Трубочист.

– Я была совсем маленькая, когда потерялась. Первое, что я помню, это уже у Дедушки. У дома стояла огромная скамейка, а на скамейке большая миска, а в ней большие красные ягоды. Я тянусь рукой за ягодами и никак не могу достать. Затем подошёл Дедушка, сел на скамейку, а меня посадил себе на колени и дал в руки миску с ягодами. Это были вишни, я до сих пор помню, какие они были вкусные. А теперь, когда я вижу эту скамейку, она мне не кажется большой, и я понимаю какой маленькой я тогда была.

– Ну а что было потом? – поинтересовался Трубочист.

– Потом мы просто жили с Дедушкой в доме. Он ходил на работу в город.

– А что он там делал? – поинтересовался Трубочист.

– Он работал дворником на базарной площади.

– Ну понятно, – перебил Трубочист, – трудился целый день за один грош. Я знал твоего дедушку, мы каждый день с ним встречались у Бургомистра. То-то я подумал, куда это наш дворник пропал? Хороший был человек, только не разговорчивый. Как же вы с ним жили на один грош?

– Нам на жизнь хватало, – продолжила девочка, – у нас ведь была Умейка, а это и молоко, и шерсть. Ещё мы собирали в лесу орехи, ягоды и грибы.

Близился вечер. Трубочист задумчиво смотрел куда то в даль.

– Нам пора домой, – сказала Луиза, – хочешь посмотреть, как мы живём?

– Да, конечно, – оживился Трубочист. – ему и правда хотелось посмотреть, как же девочка теперь живёт одна.

– Умейка-Умейка, домой, – позвала козу девочка.

– Умеее, – откликнулась коза и послушно поплелась в сторону дома, пощипывая по пути особо приглянувшуюся травку.

…

Домик не выглядел развалюхой. «Маленький, ухоженный, соломенная крыша в порядке, печная труба цела», – отмечал про себя Трубочист. Вокруг дома росло несколько фруктовых деревьев, за домом огородик, перед входом в дом небольшая скамейка.

– Та самая? – кивнул в сторону скамейки Трубочист.

– Да, – ответила девочка и отворила дверь, – заходи, а я пойду подою Умейку.

– Умейка-Умейка, молока налей ко, – пошутил Трубочист и вошёл в дом.

«Самый что ни на есть обыкновенный домик, – думал про себя Трубочист, осматриваясь вокруг. – Всё на своих привычных местах. Вот печка, вот полка с посудой, стол, пара скамеек, прялка у окна, большой сундук, кровать в углу». Под потолком висели пучки разной травы, у печки гирлянды сушёных фруктов. Трубочист искал взглядом что-нибудь такое, без чего не могут обходиться дети, и вскоре нашёл. На кровати он увидел простенькую тряпичную куклу, любовно уложенную как бы поспать.

– Будешь молоко, – услышал он сзади голос Луизы. Она была немного смущена, увидев, что Трубочист разглядывает её куклу. Девочка чувствовала себя повзрослевшей, с тех пор как не стало Дедушки. Она поставила на стол глиняный горшок с молоком и достала с полки две чашки.

– Спасибо Луиза, с удовольствием, – ответил Трубочист присаживаясь к столу на стоявшую рядом скамью.

– Вот скажи мне Луиза, ты счастлива или тебе чего-то не хватает? – спросил девочку Трубочист, допив молоко.

– Мне много чего не хватает, Дедушки, например, но я не хочу жаловаться. То, что мне необходимо, у меня есть. Дедушка меня всему научил. Когда у меня есть время, я хожу в город к ратуше петь песни. Я их сама сочиняю. Мне нравится петь для людей. Иногда они дают мне немного денег. Я счастлива, что живу так как мне хочется, ведь многие люди не имеют и этого.

На улице совсем стемнело. Луиза растопила печку и теперь комнату освещали только красные угольки, просыпавшиеся в поддувало.

– Ну а есть у тебя какое-нибудь особое желание или мечта? – спросил Трубочист.

– Пожалуй да, – сказала задумчиво Луиза. – Мне кажется, когда я пою там, возле ратуши, люди меня не замечают. Тогда я думаю, вот если бы у меня было красивое платье, никто бы мимо меня просто так не прошёл, всем бы захотелось посмотреть на меня и послушать, как я пою.

– А скажи Луиза, если тебе так нравится петь для людей, почему, когда я увидел тебя первый раз у ратуши, у тебя в глазах были слёзы, и голос иногда подрагивал, – спросил Трубочист.

– Дедушку было жалко, он только что умер, и я ещё не знала толком, как буду жить дальше, без него и совсем без денег. А ты подошёл ко мне и дал монетку. Я поняла, что есть добрые люди, и я смогу жить среди них.

«Ладно, решено, – подумал про себя Трубочист, – пусть это будет платье».

– А какое платье ты бы хотела иметь, как ты его себе представляешь? – спросил Трубочист.

– Такое розовое, длинное, – мечтательно заговорила Луиза, – я столько раз его рисовала. Хочешь покажу?

– Конечно, давай посмотрим, – оживился Трубочист.

Луиза открыла сундук и достала кусочек бумаги с нарисованным платьем. Трубочист взял листик, подсел ближе к печке и открыл дверцу топки. Яркое пламя осветило рисунок. Внимательно рассмотрев старательно нарисованную девочкой картинку, Трубочист положил листик себе в карман.

– Отдай, – жалобно вскрикнула Луиза, – зачем ты так?

Трубочист подошёл к девочке, и обнял за плечи.

– Успокойся Луиза, завтра мы идём шить тебе розовое платье.

– А где я возьму столько денег? – всё ещё жалобно, но уже тихо спросила девочка.

– А вот, – и трубочист достал золотую монету, которая сверкнула в его руке как нечто волшебное и сверхъестественное.

– Ой, никогда не видела, дай посмотреть, а этого хватит?

– У меня тоже никогда не было таких денег, но я знаю точно, что хватит.

Луиза взяла монету и долго с интересом её разглядывала.

– Трубочист, почему ты мне помогаешь? – тихо спросила она.

– Знаешь Луиза, я хочу понять, что такое настоящее счастье. Я тебе уже один раз помог и тебе стало лучше, но и моя жизнь изменилась в лучшую сторону. Я ничуть не пожалел тогда, что отдал тебе свой единственный грош. И вот у меня уже целый золотой.

Спать не хотелось, и они ещё долго разговаривали при мерцающем свете печки.

…

– Фу, какая замухрышка, ты чего сюда с ней припёрся, Трубочист?

Дородная дама, хозяйка швейной мастерской, презрительно смотрела на неожиданных, ранних гостей.

– Попридержи свой злой язык, сказал Трубочист и показал даме золотую монету.

– Ах, ах, какая милая девочка, здравствуйте дорогие гости, что вам угодно, – залебезила дама при виде золота.

«Откуда у этого нищеброда такие деньжищи?» – гадала она с завистью.

– Нам нужно новое платье, – сказал даме Трубочист.

– Ну, тогда проходите.

Трубочист и Луиза вошли внутрь, и тут же вся мастерская пришла в движение. Забегали мастера и подмастерья, зашелестел шёлк.

– Вот этот, – сказала Луиза, когда увидела нужный цвет.

Тут же шёлковая ткань розового цвета пошла в дело.

Трубочист ходил, позёвывая от недосыпа, и думал, глядя на суетливых портняжек: «Если у человека есть любимая работа, и за неё хорошо платят, можно ли это считать счастьем?» Он присел на стул и задремал. «Твой котёнок заболел и вот ты уже самый… – кто-то из портных подмастерьев прошмыгнул рядом, оборвав голос Философа в его голове на полуслове. – Для разных людей и счастье разное, но самое главное…»

Боммм, пробил колокол башенных часов. Трубочист очнулся от сна, потянулся, зевнул и посмотрел в окно: «Неужели полдень?»

Тем временем работа подходила к концу. Луиза стояла в платье у большого зеркала, на ногах были новые туфельки и чулочки в тон платья.

– Давай примерим эту шляпку, – хлопотала хозяйка мастерской.

– Мне больше нравится вон та с розовой ленточкой, —Луиза показала на приглянувшуюся ей шляпку.

Наконец и шляпка была подобрана. Девочка светилась счастьем. Она уже представляла себя поющей у стен ратуши, и все-все пришли на неё посмотреть и послушать.

Трубочист осмотрел девочку и платье. Придраться было не к чему.

– Мастера! – удовлетворённо бросил он в сторону хозяйки. В жизни не видел он такого потрясающего сочетания красивой девочки и великолепного платья. Удовлетворённый, он наконец достал свою золотую монету и протянул хозяйке.

– Ах, как вы щедры, это так много за наш скромный труд!

– Тогда дайте нам ещё вон ту шубку с капюшоном, – он отдёрнул руку с монетой, – у нас зима на носу, а девочке прикрыться нечем.

«Чёрт бы побрал меня за мой язык», – подумала жадная хозяйка, но всё же принесла приглянувшуюся Трубочисту шубку. Денег всё равно хватало с избытком.

…

Трубочист не спеша шёл по дороге к замку. Моросил осенний грибной дождик. Под ногами шуршали опавшие листья. Он испытывал потребность поделиться своими мыслями и уже обдумывал, с чего начать беседу с Философом: «Можно ли считать счастьем то, несомненно приятное чувство, которое испытываешь, делая счастливыми других, а точнее, где та грань, за которой важнее беспокоиться о собственном благополучии? Если человек осознано жертвует своей жизнью ради благополучия других, то что это? Ради чего эта жертва – ради людской памяти? На миру и смерть красна! А если никто не знает о твоей жертве – тогда как? Ради собственной души? А что есть душа – это совесть или что-то материальное?»

Философа в замке не оказалось. В каморке на столе Трубочист обнаружил записку, в которой говорилось: «Мой друг, помни, что счастья трудно добиться, но легко потерять. Меня сегодня не жди, будь как дома». На столе так же стояла большая бутылка вина и кое-какая еда. Трубочист растопил камин, развесил сушиться промокшую одежду, подогрел вино, пододвинул кресло поближе к огню и сделал большой глоток. Приятное тепло растеклось по телу. Мысли полетели куда то в даль: «Что будет, если все на свете люди будут счастливы, если каждый человек будет стараться сделать счастливыми других». Ему очень хотелось поделиться своими мыслями с Философом, который так не к стати отсутствовал.

– Чёрт меня побери! – вслух проговорил он, – да это же будет Рай на земле!

В камине что-то заискрилось, треснуло и оттуда прямо из пламени выскочило что-то чёрное. «Я и сам из камина часто вылезаю, но что бы через огонь…» – удивился он.

– Ты кто? – спросил огорошенный Трубочист.

– Меня звали, я пришёл.

– Кто звал?

– Ты звал! Хватит препираться, я тут и тебе не отвертеться. Что ты так смотришь, как будто Чёрта никогда не видел?

Трубочист видел Чёрта только на стене старой городской церкви, где на фреске изображалась сцена мучений за грехи. «Надо же, – подумал он, – точь-в-точь, как там!»

– Не надо удивляться, я всегда предстаю таким, каким меня представляют, – сказал Чёрт.

Трубочист потянулся было за бутылкой с вином, в надежде, что оно поможет ему избавиться от наваждения, но та оказалась пустой.

– Хочешь ещё выпить? Пей, – сказал Чёрт, – и бутылка снова наполнилась вином под самое горлышко.

Трубочист схватил бутылку, зажмурился, сделал несколько глотков и открыл глаза. Чёрт никуда не исчез.

– Что это ты там про счастье фантазировал? – спросил Чёрт, – думаешь все люди на свете только и думают, как осчастливить других? Разве не говорил тебе Философ, что есть такие, которые строят своё счастье на несчастиях других? А некоторые и вовсе рады лишь тогда, когда кому-нибудь нагадят. Впрочем, вот тебе шанс убедиться в этом самому. – С этими словами Чёрт водрузил на стол довольно большой, тяжёлый мешок и тут же бесследно исчез. Трубочист заглянул в мешок, он был полон золотых монет.

«Это что, сон такой? – спросил он сам себя. – Тогда это хороший сон. Пожалуй, я не буду себя щипать, а выпью ка ещё этого прекрасного вина».

Трубочист, отхлебнул из бутылки, затем ещё, и плюхнулся в кровать.

Утром его разбудил звон колокольчиков проходившего мимо замка стада коров. «Что за дурацкий сон мне приснился? Кажется, я вчера слишком много выпил», – подумал он, с трудом вставая с кровати. Пытаясь смыть остатки сна и сновидения, Трубочист плеснул себе в лицо холодной воды из тазика, стоявшего на лавке у окна. Он хорошенько растёр лицо полотенцем и выглянул в окно. Стадо коров, звеня колокольчиками удалялось в сторону реки. «Что у нас осталось поесть?» – Трубочист подошёл к столу. На столе стоял солидный мешок с золотыми монетами, и бутылка с вином. «Так это не сон. Тогда что за чертовщина?» – подумал про себя Трубочист, боясь сказать это вслух. Он взял бутылку и отпил вина, хотя не имел привычки пить с утра, но случай был исключительным. И тут он с удивлением заметил, что вина в бутылке не убавилось. Он приложился к бутылке ещё раз, и опять бутылка осталась полна. «Ну и что мне теперь делать с этим богатством?» – спросил он сам себя, и посмотрел на мешок с золотом.

…

Утренняя жизнь базарной площади шла своим чередом. Кругом шла бойкая торговля щедрыми дарами урожайной осени. Прилавки торговцев овощами ломились от обилия разнообразных корнеплодов. Капуста, как обычная круглая, белая, которую можно квасить, так и цветная, сирийская, громоздились кучами прямо на земле. Засолка капусты считалась одной из основных зимних задач. Её приправляли ягодами можжевельника, бузиной, укропом, шалфеем, чабром, фенхелем, кервелем, петрушкой, хреном. Всё это красовалось тут же на прилавках, а ещё – вязанки лука и чеснока, тыквы большие и маленькие, пучки моркови и редиса, груши и яблоки, орехи, разнообразные грибы, мешки с сушёным горохом, бобами и чечевицей. Репа, куда без неё, она была любима всеми за то, что хороша и свежая, и пареная, и сушёная ломтиками – уже как сладкое лакомство для детей. А вот травы для приправ – шалфей, мята, укроп, петрушка, базилик, майоран. Они хороши для густых мясных супов, где мяса мало, а вот соуса – много.

Мясо, говядина и свинина, было не каждому по карману. Кролик стоил дешевле, но всё же не в той цене, чтобы ежедневно присутствовать на столе простолюдинов. Баранина занимала на рынке самое почетное место и по цене гораздо превышала стоимость свинины. Жареная ножка барана, заправленная чесноком и приготовленная с добавлением корицы, шафрана, лимонного сока и айвы считалась высшим кулинарным шедевром. Кто победнее, тот довольствовался овощным рагу и хлебом, а обычной трапезой простолюдина был грубый хлеб с сыром.

Рыбы на рынке было много. Тут вам и осетры, и лососи, что ловились в море, угри, сомы, щуки из рек и озёр. Самой дешёвой рыбой была селёдка. Она была доступна даже бедняку. Что же касается богачей, то у них рыбные блюда считались низкой кухней, так как рыба – это «то, что едят в пост вместо мяса». Но мы то с вами хорошо знаем, что это не так. Даже селёдка, будь её в здешних краях не так много, вполне достойна считаться дорогим и изысканным кушаньем.

Городские жители, если не имели огорода, всецело зависели от рынка, куда из близлежащих деревень крестьяне привозили на продажу фрукты, овощи, птицу, мелкий рогатый скот. Подобная зависимость особенно остро проявлялась в неурожайные годы, поскольку в отличие от сельского населения далеко не все горожане владели земельным наделом, с которого худо-бедно, но все-таки можно было кормиться. Счастливые обладатели собственного сада могли сами пополнять запасы овощей и фруктов, поэтому сады в городе имели особую ценность и передавались по наследству от отца к сыну как самый надёжный источник для пропитания. Для остальных горожан оставалась возможность поискать себе еду в лесу, в поле, на берегу реки или же просто на поросшем зеленью соседском заборе. Но, главным образом, еду покупали на рынке.

Если раньше почти все блюда готовились на открытом огне, будь то костёр во дворе, камин или открытый очаг в помещении, (на огне, как таковом, в подвешенном котле можно варить, парить и тушить), то с появлением печи-голландки стали использовать специальные чугунные плиты и встроенные духовки. Впрочем, аристократы по-прежнему в огромном камине могли на вертеле зажарить быка, нафаршированного бараном, а того нафаршировать гусями, а гуся чем-нибудь ещё. Аристократ с достаточно изысканными и специфичными вкусами мог кушать хоть крокодилов, фаршированных осьминогами.

Зажиточные горожане любили готовить пюре из гороха или бобов на молоке, похлебку с петрушкой, в которую добавляли холодное мясо. Нередко готовили жаркое, рагу из птицы. Рыбу жарили, коптили, варили, запекали, добавляли в пироги и делали рыбное желе. Сладости, сухофрукты, выпечка предназначались для праздничных дней.

Ели много зелени, в особенности крестьяне, у которых она росла на огородах, а то и просто на лужайке за домом. Использовались лиственная свекла, водяной кресс, пастернак, чеснок, лук-порей. Травы – шалфей, петрушка, майоран, мята, розмарин, чабер, тимьян, мелисса, базилик, кориандр, сельдерей, тмин, укроп, анис, употреблялись постоянно. Иногда собирали также лебеду, полынь, пижму, крапиву. Кроме этого, в рационе был шпинат, редис, брюква, морковь, огурцы, разнообразные грибы и так далее.

Что же касается бедняков, то не все они имели дома очаг с кухонной утварью, не говоря уже о запасе таких основных продуктов как сало, сушёный горох и овощи. Поэтому им приходилось довольствоваться в основном водой и чёрствым хлебом с кусочком сыра, или луковицей. А чаще всего отправляться за едой к торговцам готовыми блюдами, колбасникам и поварам, либо в трактир, где утром и вечером подавали овощной суп. Пару раз в неделю его дополняли жаренным или вареным мясом, или клецками. И только в декабре в качестве рождественского подарка было особое лакомство – вареная свиная требуха.

Если бы у нашего Трубочиста была возможность заглянуть на кухню самого Герцога, то он бы увидел там что-нибудь типа жареных язычков канареек, пятки одногорбого верблюда, мозги фламинго, молоки мурен, впрочем, вы и сами можете продолжить этот перечень, если у вас есть хоть немного фантазии.

…

– Эй, Трубочист, купи раков, – выкрикнул по привычке торговец-раколов, увидев своего приятеля, идущего по мостовой. – Таких крупных ты ещё не пробовал.

– Что мне твои раки, я и тебя могу купить, с потрохами, – улыбнулся ему Трубочист.

– Неужто на работе у нашего Герцога разбогател? – удивился Раколов, заметив бутылку вина в руке приятеля. – Я вижу, ты с утра уже на веселе, может угостишь вином.

– Конечно, – Трубочист протянул бутылку.

Всё происходящее не укрылось от зорких глаз любопытных горожан, начавших потихоньку окружать выпивающих с утра приятелей. Среди них нашлись и такие, кто был не прочь к ним присоединиться. Вскоре на площади образовалось необычное скопление людей около прилавка торговца раками.

Увидев это столпотворение, Трактирщик, заведение которого было неподалёку, решил разузнать, что же там такое происходит?

– Эй, бездельники, сбегайте посмотрите, что там на площади творится, – он подозвал двух своих здоровенных сыновей и показал на то место товарной площади, где собралось необыкновенно много людей. Через несколько минут оба сына вернулись, сияя счастливыми лицами.

– Ну, не тяните, – сурово прикрикнул на них отец.

– Там Трубочист раздаёт всем золотые монеты. Вот! – и они показали каждый по монете.

– Да не может такого быть, ну-ка дай посмотрю, – Трактирщик, взяв монету, попробовал её на зуб. – Кажется и впрямь настоящее золото. Чего же я тут стою? А ну бегом со мной к Трубочисту.

– Нам больше не достанется, он только по одной монете каждому даёт.

– Тогда переоденьтесь, что бы он вас не узнал.

Трубочист стоял уже в центре базарной площади и раздавал людям из мешка золотые монеты. «Люди добрые, подходите, я сделаю вас счастливыми. Каждому достанется по золотой монете», – выкрикивал он, время от времени прикладываясь к бутылке с вином. Люди толпились вокруг, ещё толком не веря в то что происходит, но в то же время боясь, что сейчас всё закончится и им ничего не достанется. Трубочист почти всех знал поимённо и пресекал попытки получить монету дважды.

– Привет Трактирщик, я знаю, хоть ты человек не бедный, но может это золото поможет тебе стать счастливее, – Трубочист протянул Трактирщику золотую монету.

«Откуда у него столько денег, и что он с ними делает? Разве можно просто так раздавать такое богатство. Почему не мне судьба послала столько золота, уж я то знаю, как им распорядиться. Где эти лентяи, чего так долго переодеваются?»

– Эй Трактирщик, – вывел его из жадного ступора голос Трубочиста. – А давай закатим сегодня пир.

Трубочист забрался на стоящую рядом телегу и крикнул:

– Граждане города! Наш трактирщик приглашает всех на пир в свой замечательный трактир.

Толпа на площади пришла в неистовый восторг.

– Накрывай столы и выкладывай всё наилучшее, что у тебя есть, не жалей ни пива, ни мяса, ни самых дорогих запасов, – слезая с телеги сказал Трубочист Трактирщику, потряхивая звенящим мешком, тем самым давая понять, что щедро оплатит все расходы.

…

Пиршество было в разгаре, когда трактирщик вдруг забеспокоился. Он привык брать плату вперёд, но звон золота в мешке Трубочиста притупил его бдительность, и он забыл про всякую осторожность. Теперь, когда уже было столько потрачено лучших его запасов, он подумал, что будет спокойнее, если деньги будут лежать у него в кармане. Твёрдо решив забрать положенные ему деньги, Трактирщик пошёл к Трубочисту. Тот сидел за дальним столом и клевал носом в тарелку. Перед ним стояла пустая бутылка из-под вина.

– Уважаемый Трубочист, было бы не плохо оплатить пиршество.

Трубочист не реагировал.

– Эй, Трубочист гони деньги. Да ты никак совсем опьянел! – он хлопнул его по спине.

– А, что, какие деньги? – очнулся Трубочист, – Это ты, Трактирщик, хочешь денег? Сейчас.

Трубочист тряхнул мешком, который не выпускал из рук, но привычного звона не последовало. Тогда трубочист обшарил рукой весь мешок. Золота в мешке не было, как не было больше и вина в бутылке. Неприятный холодок пробежал по его спине сразу разогнав сон. «Чертовщина какая-то – только что всё было, и золото, и вино, и вот уже ничего нет». – Трубочист в недоумении развёл руки, пожимая плечами.

– Люди, помогите, гра-а-абят! – заорал Трактирщик, поняв, что денег не получит.

Трактир быстро пустел.

– Держите вора-а-а! – продолжал орать и бегать вокруг Трубочиста Трактирщик.

В трактире никого не осталось, кроме прислуги и двух его сыновей. Трубочист в недоумении обречённо ждал своей участи.

– Вышвырните эту пьяную сволочь за городскую стену, – яростно рявкнул сыновьям Трактирщик.

…

В камине весело трещали смолистые поленья. Трубочист голый по пояс сидел в каморке Философа, а тот смазывал его многочисленные синяки и ссадины целебной мазью.

– За что они меня так? – сетовал Трубочист, – я им… , а они мне … ой-ёй.

– Потерпи, мой друг, сейчас пройдёт, – дуя на смазанную ранку заботливо бормотал Философ. – Не зря в народе говорят, что шальные деньги счастья не приносят. Вот ты для Луизы на платье где деньги взял?

– В замке заработал.

– Заработал, добыл своим честным трудом. Потому и ей, и тебе польза. А давеча ты в городе деньгами сорил, а откуда они у тебя?

– Да кто его знает! Я тут у тебя заночевал и мне приснилось, что из камина выскочил сам Чёрт. Не помню, что дальше было, только когда я проснулся на столе стоял мешок с деньгами.

– А вина ты много выпил?

– То, что ты оставил. А почему тебя не было в замке?

– Я с Герцогом ездил смотреть найденные у берега моря залежи янтаря. Герцог загорелся идеей украсить янтарём свой новый дворец. Полагаю, это будет грандиозный проект. Уже разосланы приглашения лучшим мастерам – камнерезам и художникам.

– Тогда понятно, – надевая рубаху сказал Трубочист.

– А почему ты не оставил деньги себе, Трубочист? – закрывая баночку с мазью спросил Философ.

– Да я и сам не знаю, наваждение какое-то, будто Чёрт попутал!

В камине что-то треснуло, вспыхнули искры и оттуда выскочил Чёрт.

– Придётся опять вмешаться, – глядя на обескураженных друзей сказал он. – Не ты ли Трубочист хотел узнать сколько человеку нужно денег для счастья? Не ты ли, получив мешок с деньгами решил осчастливить всех людей в городе и посмотреть, что потом будет? Я всего лишь помог осуществиться твоим желаниям.

– Тогда зачем ты лишил его денег в трактире? – вмешался Философ.

– Так было надо, – сказал Чёрт, – Бургомистр уже вызвал стражу, чтобы схватить Трубочиста с его золотом, а Трактирщик вообще собирался его убить, чтобы опередить Бургомистра. Пришлось вмешаться. И вообще, с тобой у меня будет отдельный разговор, а сейчас дай мне с ним закончить.

Чёрт подошёл к Трубочисту и показал на его шар.

– Дай ко его мне.

– Это? – удивился Трубочист и отстегнул от пояса свой рабочий инструмент.

Чёрт взял шар, и быстро проделав с ним какие-то манипуляции, вернул назад.

– Запоминай! Дважды за день, ровно в полдень и в полночь, с помощью этого шара ты сможешь переместится во времени. Дождись, когда шар начнет слегка светиться, положи его на одну ладонь, а другой проведи по поверхности шара, и ты окажешься в том же месте, но в другое время. Сходи, посмотри какое оно счастье в разные времена.

– А ты, Философ, – Чёрт повернулся к нему, – перестань думать, что я только тем и занимаюсь, что порчу людям жизнь.

– Я и не думаю, даже наоборот, я тоже не прочь посмотреть, что там в других временах делается.

– Тогда почему во время нашей прошлой встречи ты

– Ой, смотри, – прервал его Философ, – Трубочист исчез!

– Ну да, полночь ведь, не удержался, а я ему даже не успел сказать, что в полночь шар отправляет в прошлое, а в полдень в будущее. Ничего, пускай помотается, – мрачно расхохотался Чёрт. – Так, на чём мы с тобой остановились?

…

– А-а, отпустите, куда вы меня потащили, – орал во всё горло Трубочист, пока несколько крепких мужчин несли его к костру.

Было темно и только неровный свет костра позволял ему увидеть происходящее. Поняв, что сопротивляться и орать бесполезно, Трубочист расслабился и отдался на милость тащивших его людей.

– Поставьте его на ноги, – приказал Вождь.

Это был высокий средних лет мужчина с длинными не то седыми, не то просто светлыми волосами, схваченными вокруг головы кожаным ремешком с крупным украшением на лбу. Всем своим видом он показывал кто здесь главный. Была глубокая ночь, люди спали, и лишь бдительные собаки подняли шум, почуяв чужака. Вождь осмотрел непрошенного ночного гостя в необычной чёрной одежде. Заметив висевший на кожаном ремне чужака круглый предмет с верёвкой, он заинтересовался:

– Что это за оружие, дайте его сюда.

Державшие Трубочиста мужчины сняли с него пояс и передали шар вождю. Вождь отцепил верёвку с шаром и щёткой от пояса, подёргал шар за верёвку, оценивая вес, затем внимательно осмотрел щётку и показав на неё пальцем спросил Трубочиста: «Это что?» Трубочист сообразил, что Главный спрашивает для чего нужен этот инструмент.

– Давай покажу, – сказал он и протянул руку за шаром.

Но вождь отрицательно покачал головой. Тогда Трубочист стал жестами показывать, как он чистит дымоход, махая вверх и вниз руками. Вождь внимательно следил за ним, затем подозвав одного из своих людей приказал: «Принеси боевой щит!»

Вскоре щит был принесён. Это был большой в пол роста человека деревянный диск, обтянутый с одной стороны толстой кожей. «Держи крепче», – сказал он парню, принёсшему щит. Вождь, намотав верёвку на руку и приноровившись к шару, с размаху ударил им по деревянному щиту. Парень пошатнулся и отступил на шаг назад. Щит треснул, но выдержал удар.

– Не хуже нашей булавы, да ещё верёвка длинная. Интересно, как он это использует в бою? – сказал Вождь.

То, что перед ним воин, он не сомневался. Это подтверждали многочисленные синяки и ссадины на лице и руках гостя.

– Не надо его держать, – сказал своим людям Вождь, – он без оружия, и уже наверняка понял, что бежать не получится.

Трубочиста отпустили.

– Кто ты Чёрный воин, зачем к нам пожаловал? – спросил Вождь.

Трубочист уже сообразил, что перед ним Главный, но он совершенно не понимал, что тот говорит. Что бы как-то обозначить отсутствие враждебности, Трубочист прижал правую руку к сердцу и низко поклонился. Затем, приняв важный вид, он с пафосом произнёс: «Приветствую тебя великий правитель и весь твой народ!»

По удовлетворённому лицу Вождя Трубочист решил, что его обращение и жесты поняты правильно. Это немного обнадёживало, но всё же чувство тревоги не отпускало.

– Будь нашим гостем Чёрный воин, – Вождь широко развёл руки и радушно улыбнулся.

– Кажется, меня сегодня не съедят, – громко с натянутой улыбкой произнёс Трубочист. Он уже понял, что не слова, а мимика и жесты определяют степень понимания между ним и этим народом.

На оставшуюся ночь гостеприимство заключалось в том, что Трубочиста накормили и отвели спать в бревенчатое жилище, наполовину врытое в землю, где его уложили на дощатый настил устланный душистым сеном. Поверх сена лежало тканое покрывало.

«Зачем я во всё это ввязался? – думал Трубочист лёжа на постели, – куда попал? Понятно, что в далёкое прошлое. А вдруг они кровожадные дикари или того хуже – людоеды! А может не так всё и плохо».

В темноте он мало что разглядел. Мужчины были рослые, крепкого телосложения, светловолосые, голубоглазые, в длинных рубахах и штанах. Ни женщин, ни детей он пока не видел.

«Главное, вернуть шар себе, тогда при плохих обстоятельствах я смогу отсюда смыться. Да, но в какое время, как подгадать чтобы попасть туда, где было бы всё хорошо? Ладно, надо поспать, пока дают. Впереди не простой день, надо его как-то пережить».

…

Ночь подходила к концу, нехотя позволяя заре отхватить у темноты краешек неба на востоке. Там блекли звёзды, теряя в созвездиях своих менее ярких подруг. Месяц, уже не молодой, но ещё не растолстевший настолько, чтобы называться луной, старательно освещал поляну, на которой у почти потухшего костра вели беседу двое мужчин.

– Давно к нам чужаки не забредали, – сказал один из них – Вождь.

– На моей памяти не было ни одного, – ответил другой.

Это был Волхв, – служитель Бога Велеса, крепкий мужчина неопределённого возраста, но явно старше Вождя, с очень длинными белыми седыми волосами и такой же бородой. Помолчав, он продолжил:

– На простого путешественника он не похож, у него даже мешка с едой нет.

– Воин, такой себе всегда еду добудет. Ты видел его лицо? – спросил Вождь.

– Как после хорошей драки, – согласился Волхв.

– Да, и оружие диковинное, ни палица, ни булава. Никак не возьму в толк, зачем такая длинная верёвка? Неужели он за десять шагов своим шаром может сразить противника? Что будем с ним делать, кудесник?

– По древнему обычаю нашего рода, – ответил тот, – ему предстоит сразиться в честном бою с одним из наших воинов, выбранных по жребию. Если он погибнет, значит так угодно богам, а если победит, то может остаться жить с нами с почётом и уважением.