Мы сами отдали им Землю бесплатное чтение

Часть I. Глава 1. Выстрел

Елена смотрела на проносящиеся за окном грузовика деревья, пытаясь отвлечься от разъедающего ноздри запаха крови, щедро приправленного хлоркой или другим дезинфицирующим средством. Она не хотела знать, почему здесь так пахло. Не хотела слышать стоны, писки, всхлипы и завывания других женщин, покорно следовавших туда же, куда и этот грузовик. Не хотела знать куда он их везет. Единственное, что было ей интересно, так это – почему деревья, убегающие от ее взгляда сквозь мутную пленку тента, делали вид, что в мире ничего не изменилось. Что небеса не разверзлись над человечеством, открыв врата в ад. Будто природа, а может и вся планета не знала о том, что произошло. Или знала, но ей было совершенно плевать на существ, которые мнили себя венцом эволюции.

Отвернувшись от деревьев, как те отвернулись от людей, Елена перевела взгляд на черное пятно на полу кузова, на стяжки, соединенные пластиковым проводом с металлической петлей в полу, которые сковывали ее руки. Цепи здесь смотрелись бы уместнее и куда эстетичнее, чем пластиковые жгуты. На фоне стонов и воя, звон кованых цепей добавил бы этой драме эпичный саундтрек. Не хуже, чем имперский марш в Звездных войнах.

Грузовик тряхнуло на кочке. Елена машинально вскинула голову, зацепившись взглядом за блондинку, сидевшую на деревянной лавке напротив. Та шмыгала носом, всхлипывала и тряслась всем телом. Она словно пыталась скрутиться в комок, как испуганный ежик: скованные стяжкой запястья зажаты между сведенных коленей, плечи тянулись друг к другу, голова так сильно опущена вниз, будто шея не прочнее растянутой резинки для волос. Женщина справа – почти старуха – вдруг громко вскрикнула и снова завыла будто вспомнила, что это то самое важное дело, которое ей нужно обязательно выполнить. Кто-то в глубине кузова молился, кто-то рыдал, кто-то тихонечко плакал. И эта какофония высоких воющих женских голосов была единственным, что вызывало в Елене хоть какие-то чувства. Чувства непонимания, отвращения, скользкой глинистой жалости. Как после всего того ужаса, что пережили эти женщины, после всех потерь и боли, они еще могли во что-то верить, искать спасения для своих тел и душ? Если они кричали, рыдали, молились, тряслись, значит они боялись того, что их ждало. И значит они еще надеялись, что этого можно избежать. Значит еще верили…

Елена не боялась. Елена не надеялась. Не верила. Больше ни во что не верила. Вера испарилась после того, как два дня назад у нее забрали дочь, чтобы использовать ее тело как инкубатор для выращивания этих тварей. А вместе с ней испарился и страх. Чего ей бояться после того, как ее ребенка обрекли на вечные мучения? На мгновение перед мысленным взором вспыхнуло воспоминание. Она видела инкубатор лишь единожды и мельком. Но эти бесконечные ряды коконов, в которых лежали обездвиженные женщины, пронизанные щупальцами трубок, навсегда въелись в ее сознание. Елена быстро откинула эту картинку, потому что знала, следом за ней придет образ дочки в таком же коконе. Она тоже, как и остальные будет в сознании, но без возможности пошевелиться или даже вздохнуть без разрешения системы. Елена ее там не видела, но услужливый разум без труда мог смоделировать этот образ, если бы она ему позволила.

Резкий звук вдруг разорвал скулеж женских голосов. Полная брюнетка, сидевшая в самом углу кузова не шевелясь до сих пор, резко вскочила и стала метаться и рваться из оков с нечеловеческими воплями. «Как ей вообще удалось остаться такой полной, после месяца в клетке с помоями вместо еды, – равнодушно глядя на женщину, подумала Елена. – Какой же толстой она, должно быть, была до этого, если и сейчас осталась вполне упитанной». Колышущийся от скорости грузовика и ветра тент словно стал содрогаться еще сильнее от диких воплей толстушки: та голосила, дергала за пластиковый шнур, тянущийся от жгута на запястьях к креплению на полу, совершенно неестественно мотала головой так, будто желала сбросить ее со своих плеч. Остальные восемь женщин вынырнули каждая из своего кошмара и наполнили тесное пространство жутким эхом: кто-то пытался успокоить пленницу, кто-то кричал на нее не менее истерично, кто-то забрался с коленями на лавку и, насколько позволяли оковы, скрючились и заткнули уши. Елена бесстрастно смотрела на брюнетку ничего не выражающим взглядом, словно все это действо ничуть не интереснее, чем титры после фильма.

Машина резко затормозила. Пышная брюнетка влетела в переднюю стенку кузова, отскочила от нее как мячик и приземлилась на колени костлявой молоденькой девушки. Но не успела та даже понять, чем ее так придавило, как дверь кузова открылась и в лица женщин уставились два черных дула военных автоматов, а за ними показались черные с ног до головы фигуры конвоиров. На лицах балаклавы, на головах шлемы с поднятыми забралами. Костюмы, бронежилеты, нарукавники, наколенники, перчатки, рации, кобура – все черное, кроме глаз одного из мужчин. Они были синими. Не голубыми, а именно синими, цвета вечернего неба. Елена никогда не встречала людей с такими глазами или не помнила этого. Ей не было интересно как выглядит его лицо. Она смотрела на его глаза, как рассматривают абстрактную картину в галерее: пытаясь понять, что именно видит.

Несколько мгновений не происходило ничего. Стволы автоматов замерли, охранники тоже. Даже синие глаза одного из них застыли. В кузове вдруг повисла мертвая тишина.

«Наконец то», – подумала Елена. Словно, никто из женщин даже не дышал. Но вдруг та самая толстушка дернулась. Нет, не дернулась, а рванула в сторону открытых дверей и оружейных стволов с такой силой, что казалось вырвет с корнем металлическое кольцо из пола или оторвет себе руки. Она завопила еще громче и яростнее прежнего. Один из охранников еле заметно дрогнул от неожиданности. Если до этого Елена думала, что брюнетка не в себе, и эти ее пируэты вызваны полной потерей рассудка, то теперь, когда та начала обкладывать мужчин отборными многоэтажными ругательствами, поняла, что ошиблась. Кричала связно, даже красиво, как могут только интеллигентные начитанные люди. Ругательства резко сменились мольбами о помощи и превратились в жалостливый вой.

– Заткнись, – рявкнул один из охранников. – Иначе, пристрелю прямо сейчас.

Толстушка замерла на секунду, глаза забегали из стороны в сторону, она думала, осмысляя то, что услышала. Но угроза не возымела эффекта, и она снова заголосила:

– Если вы не хотите ехать оставшуюся дорогу обрызганные кровью и с трупом под ногами, советую утихомирить ее. – Сказал второй конвоир, с теми самыми синими глазами. Говорил громко, спокойно, уверенно, и обращался к остальным женщинам в кузове.

Снова повисла тишина. Все взгляды, включая и второго охранника, метнулись к мужчине. Толстушка обернулась, замерев в своем припадке. Она смотрела на него так, словно только что поняла, что не одна. И тут же кинулась на колени, завопив с новой силой:

– Нет, умоляю! Нееееет! – Из глаз брызнули слезы, голос сорвался на визг. – Моя сестра, моя сестренкааааа… – Она уронила голову на пол, словно в мусульманской молитве. – Мне нужно к ней, пожалууууйста, она ждет меня.

Бесстрастно и спокойно синие глаза прошлись по остальным женщинам, которые затаили дыхание, не отводя взглядов от конвоира. Одна бровь медленно, очень медленно, стала подниматься вверх. Он ждал их решения. Блондинка, сидевшая напротив Елены, наклонилась к толстушке. Потрепала ее по плечу что-то нашептывая, боязливо оглядываясь по охранников. Та, что молилась, тоже осторожно сползла со своего места, пытаясь вразумить проблемную женщину. Весь кузов зашуршал, зашептал, заерзал. Только Елена сидела, как и прежде с ровной спиной, глядя на одно из дул автоматов.Толстушка перестала умолять, лишь причитала что-то неразборчивое, продолжая рыдать и кланяться в молитвенной позе, то ли конвоирам, то ли самому полу кузова.

Послышался тихий щелчок. Ствол шевельнулся. Синеглазый прицелился. Толстуха вскинула взгляд на него и замерла, глядя в черную пустую глазницу автомата. Палец мужчины лег на курок. Он больше ничего не сказал.

– Кончай с ней, – прошипел второй охранник. Но в тишине замершего кузова слова расслышали все.

Говоривший кивнул и уже было развернулся чтобы уйти, как Елена встала со своего места, выпрямилась во весь рост и спокойно, равнодушно произнесла:

– Если нужно кого-то пристрелить в назидание остальным, стреляй в меня. – Пластиковый шнур, соединяющий ее запястья с металлическим кольцом на полу кузова натянулся до предела. Жгут впился в кожу на руках, но она не согнулась ни на миллиметр. – А эта, – она кивнула на виновницу «торжества», – не будет больше беспокоить. Правда? – Женщина медленно повернулась к толстухе и чуть приподняла подбородок, не сводя с нее глаз. Получилось надменно и властно.

Та, будто в приступе нервного тика, закивала, отползая на свое место. Ее взгляд прыгал с Елены на дуло автомата с неимоверной скоростью. Остальные женщины тоже вернулись на свои места, как шкодливые дети, которых застукали за баловством и делали вид, что они вообще не причем. Синеглазый склонил голову на бок, глядя Елене прямо в глаза. Та повторила его движение. Он поднял бровь, Елена тоже.

– Ой, пристрели ее значит. – Раздраженно, словно утомленный представлением зритель, бросил второй охранник. Похлопав по плечу сослуживца, лениво отвернулся, выудил из слоев своей формы сигарету, прикурил ее и жадно, сладко затянулся, запрокинув голову вверх. – Только не там. Нас потом этот из санотряда заманает своими рапортами. – Он снова кивнул в сторону кузова, сделал еще одну затяжку и вразвалочку, отошел.

Оставшийся охранник не шевелился. Приклад автомата у плеча, палец на курке, дуло теперь смотрело на Елену, как и синие глаза.

Пауза затягивалась.

– Ну так что? Мне тоже нужно поорать, чтобы покончить с этим дерьмом или так договоримся? – Елена призывно подняла обе брови нахмурив лоб.

Дуло медленно опустилось. Автомат повис на груди охранника. Из ножен на бедре появился армейский нож. Быстрым, почти невидимым движением мужчина наклонился в глубь кузова и перерезал пластиковый шнур, удерживающий пленницу, и произнес:

– Выходи, быстро. – Его голос был таким же спокойным, что и раньше.

Привычным движением вскинул автомат и сделал шаг назад, освобождая ей выход из грузовика. Женщина, сидевшая с краю у дверей, попыталась схватить Елену за тюремную робу. Но серая мешковая ткань выскользнула из слабых пальцев. Елена замерла на краю кузова. Грузовик был высоким. А со скованными запястьями, она не могла ухватиться и спуститься на землю. Мужчина, продолжающий целиться в нее протянул руку в черной перчатке. Получилось манерно, слишком красиво для такой сцены. Елена приняла его жест и легко, даже элегантно, спрыгнула на землю.

– В лес отведи, – крикнул стоявший посреди дороги второй охранник, затягиваясь сигаретой. – Она вроде ничего такая. Можешь развлечься минут пять. Мы все равно график опережаем. – Он громко усмехнулся. Получился звук больше похожий на хрюканье.

Синеглазый только повернул голову в сторону говорившего, но взгляд на него не поднял. По его шумному выдоху Елена предположила, что между двумя охранниками не было особой дружбы. Но не успела додумать эту мысль, как джентльменство мужчины испарилось. Он схватил ее за плечо и волоком потащил к лесу. По гравию обочины, спускающемуся к деревьям ее тонкие тапки с резиновой подошвой проскользили как по льду, она удержала равновесие только благодаря сильной хватке мужчины. Он втолкнул ее в лес, отпустил и снова направив на женщину оружие махнул головой, призывая идти вперед.

И Елена пошла. Пошла, глядя прямо перед собой. Уверенно переступая по сухому ковру опавших еловых иголок. Она надеялась, что он выстрелит вот так, пока она идет впереди него. Пока видит еловый лес, редкие кусты, которые с трудом нашли возможности для роста среди колючих исполинов, пока на ее лицо падают лучи послеполуденного солнца, рассыпающиеся между кронами пахучих елей, пока вдыхает этот сладкий хвойный воздух.

Но он не стрелял. Женщина слышала тяжелые шаги за своей спиной. Шуршание военной формы. Она шла вглубь елового леса и думала о том, что вот-вот, наконец, сбежит от этого кошмара, в который превратился ее мир. Мгновение боли, на которое она была согласна, ради избавления. И даже если он захочет ее изнасиловать здесь в гуще леса, то пусть. Это будет померной ценой за свободу, которую получит ее душа.

Но он не стрелял.

– Стой. – Скомандовал мужчина.

Елена послушно замерла и медленно обернулась к нему. Автомат уже на взводе. Дуло смотрит на нее. Один синий глаз, свободный от мушки, зажмурен, второй целился. Женщина глубоко вдохнула и устремила взгляд на мужчину. На ее лице не было страха, не было боли, не было даже отчаяния. На ее лице не было вообще ни одной эмоции. Она просто ждала спасительно хлопка, спасительной боли, спасительной темноты. Палец синеглазого напрягся на курке.

Глава 2. Ложь

Нам всю жизнь врали. Все фильмы про инопланетян, про их корабли, которые спускались с небес, заслоняя собой небо. Все уродские существа, расползающиеся по планете и пожирающие людей. Все смертоносное инопланетное оружие, превращающее людей в прах. Все было враньем. Ложью, в которую мы должны были верить, чтобы не заметить то, что происходило прямо у нас под носом. Нет, они не пришли ночью. Их корабли не спускались с небес. Они не убивали нас, даже не откладывали свои личинки в грудине, чтобы потом вырваться из нее жутким скользким червяком с кислотой вместо крови.

Мы так долго ждали контакта с инопланетными созданиями. Посылали столько сигналов, песен в черноту космоса, желая быть услышанными, что совершенно не думали о последствиях. Мы ждали, что нам ответят те, кто превзошел нас технологически. Те, кто научился странствовать среди звезд. Те, кто видел вселенную и научился существовать где-то, кроме своей родной звездной системы. Такая глупость считать, что развитая раса будет тратить ресурсы, время, жизни своих солдат на открытую войну. Что они будут бросать в бой дорогущие космические корабли и оружие, рисковать жизнями ради того, чтобы завоевать нас – первобытных существ, – рассуждающих такими примитивными категориями.

Высокоразвитые существа, преодолевшие скорость света, разобравшиеся в устройстве вселенной совершенно точно, не глупы, чтобы воевать в открытую. Для Них наше представление о завоевании было не лучше, чем стрелять из пушки по воробьям. Бессмысленно, глупо и главное, совершенно не результативно.

Они пришли тихо. Так тихо, что никто не заметил. Они долго наблюдали за нами, изучали, анализировали. Их целью были наши мотивы, желания, то, за что можно зацепиться, чтобы использовать в своих целях.

Мы так самонадеянно верили в свою индивидуальность, в уникальность каждой конкретной личности, пропагандировали самость. А на деле нас раскусили за какие-то сто лет. Раскусили каждого из нас. Что нами движет, за какие ниточки потянуть, что пообещать, чем подкупить, чтобы из индивидуальностей мы превратились в верных псов, заглядывающих в рот хозяевам. И хозяева сначала закидывали нас вкусняшками. Помогали завоевывать все новые и новые пьедесталы, обсыпаться золотом, выстраивать замки и растить животы. Не всем, конечно. Большинство людей на Земле даже и не догадывалось о том, что происходило. Те самые избранные, сильные мира сего купались в тех благах, которыми их наградили новые развитые инопланетные союзники. Открыв рты и веря, или желая верить в то, что им обещали, они вплетали свои жизни в паутину сложных узоров, которая однажды накрыла все человечество. Накрыла и замотала в тугой непробиваемый ядовитый кокон.

Десятилетия потребовались Им чтобы реализовать свой план. Десятилетия понадобилось нам, чтобы из венца эволюции стать вместилищами для развития иной формы жизни. Конечно, глупо полагать, что высокоразвитая цивилизация пойдет на прямой конфликт, развяжет войну, бросит своих солдат, дронов, роботов или кого-то еще для сражения с нами. Высокоразвитая раса на то и высокоразвитая, что действует продуманнее, просчитывая несколько шагов вперед. Они изучили нас давно, возможно, еще до того, как первые прилетели на Землю. И Им не нужны наши ресурсы, вроде золота, воды или железа. Эти выдумки фантастов вообще теперь похожи на полный бред. Воды и других элементов во вселенной полно. И никто в здравом уме не будет тащиться в захолустную солнечную систему на окраине галактики Млечный путь в рукав Ориона чтобы собрать капли, по меркам вселенной, каких-то там ресурсов.

Им нужно было совсем иное. И вот этого иного во вселенной действительно было не так много. Живая органическая плоть на основе углерода. Довольно дефицитная позиция в изобильной вселенной. Не все формы жизни были такими как мы и как Они, далеко не все. И выбор у Них, в общем-то, был не велик. Да и зачем отказывать от жертвы, которая на всю вселенную трубит о том, где она, кто она, и чего хочет? На то Они и были высокоразвитой формой жизни, что не упускали возможностей, которые Им подбрасывала вселенная. Они не торопились, не завоевывали нас, не убивали. Они сделали все, чтобы мы сами им отдались. И мы отдались. Мы сами отдали им Землю и самих себя.

Тот самый год… Год, который многие считали самым страшным, самым гнетущим и реформаторским. Это и вправду был год, который изменил все. Но совсем не то все, о чем думали люди. Вирус, страшный, смертельный. Опасный вирус за несколько месяцев, заполонивший планету, был не чем иным, как обычным гриппом. Настоящей заразой, которая проникла почти в каждый организм, был страх, ювелирно помещенный в примитивные разумы людей. Самая успешная маркетинговая программа за всю историю человечества сработала чисто, гладко и без единого отклонения от продуманного великими умами сценария. Прогрев, о котором мечтал каждый блогер в социальных сетях: конверсия в клиента девяносто девять и девять десятых процента. Почти все купились на это. А те, кто не купился на эту ложь, купились на другую. Их стратегия была безупречна. Каждому дать то вранье, в которое он мог поверить. Вот вам и индивидуальность, которая вроде бы и была, но разбивалась о логику высшего разума. Каждый из нас во что-то поверил. Кто-то в вирус. Кто-то в теорию заговора. Кто-то, особенно сознательный, выбивающийся из системы, клюнул на что-то более изощренное. Но так или иначе никто не заподозрил подвоха там, где он реально был.

Напуганные вирусом получили прививки, которые тонко меняли их генетический код в угоду тех, кто пришел со звезд. Неверующие в вездесущий вирус, получили красную карточку на перемещения по планете и устройство на работу. А те, кто и этого смог избежать в итоге просто отлавливались по домам, деревням, лесам и полям. Но это случилось на последнем этапе завоевания. Тех, кто теперь властвовал на Земле вполне устраивали те семьдесят процентов населения, что получили укол. А остальных ловили мы сами. Ибо система была такова: новый мир для Них мы строили своими руками, по собственной воле.

Вот так и действуют те, кто выше нас в эволюционной цепи. Они не марают рук, щупальцев, клешней или что там у них за конечности. Они создают условия, систему, чтобы Их жертвы сами надели на себя оковы, сами упали к Их ногами и сами пошли выполнять Их приказы. Ведь не пристало высокоразвитым существам бегать с камнями и палками за своей добычей. Если бы люди хоть на мгновение отвлеклись от трагедии своего порабощения, наверняка бы расстроились. Никаких космических кораблей, спускающихся с небес. Ни тебе лазеров, роботов, испепеляющих пушек. Никаких личинок или монстров, пожирающих мозги. Банальная психология за несколько десятилетий сделала из нас рабов. И каких рабов? Самых лучших, надежных и удобных. Таких, кто своими руками отлавливает беглецов, кромсает детей и запихивает женщин в инкубаторы. Таких, кто надевает военную форму, берет в руки оружие и преисполненный доблестью марширует на встречу долгу перед теми, кто умеет странствовать среди звезд, завоевывает миры, не потеряв ни одного бойца; размножается, ни рискуя ни единой особью. Рабы, отдавшие свой мир, своих женщин и детей ради тех, кто достаточно умен чтобы даже не появляться на нашей планете.

Глава 3. Лес

Он не выстрелил. Долго смотрел ей в глаза. Слишком долго, чтобы спустить курок. Он знал, что каждая секунда отделяет его от того, что должен сделать. Но смотрел в ее карие глаза и не смог выстрелить. Еще до того, как она произнесла те слова, он уже знал, что не сделает этого.

– Ну и? – Елена нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. – Мы погулять вышли или как? Стреляй уже. – В ее голосе впервые появилась интонация. Она издевалась или правда желала быстрее умереть, Кирилл не знал. Но четко осознавал, что желание ее останется не исполненным.

– Может мне отвернуться или глаза закрыть? – Теперь в ее голосе появилось сочувствие. Такое мерзкое и приторное, что на мгновение Кириллу захотелось надавить на курок. Но она снова заговорила, и наваждение пропало.

– Я где-то читала, что при расстреле надевали мешок на лицо осужденного, чтобы его взгляд не мешал стрелку. – Эти слова она произнесла буднично, словно рассуждала о погоде.

Кирилл опустил ствол. Не было смысла ломать эту комедию. Он прикрыл глаза и сделал глубокий вход и шумно выдохнул. Елена нахмурилась, глядя на автомат, повисший на груди мужчины.

Он посмотрел на нее и сделал шаг к ней на встречу. Но словно наткнувшись на силовое поле, вдруг резко замер, так и не приблизившись.

– Ты хочешь умереть? – спросил он, тоже сведя брови к переносице.

– Да, – ответила женщина.

Несколько секунду смотрел на нее, пытаясь понять, говорила ли женщина правду. Но в ее выражении лица и взгляде не было ничего, что могло выдать ложь. Она определенно желала смерти и говорила совершенно искренне. Кирилл точно умел распознавать ложь. Не только во взгляде, но и по положению тела, мимике, дыханию и даже по микроскопическим, едва заметным сокращениям мышц. Он видел ложь так же четко, как люди различают цвета, предметы, лица, потому что ложь была сутью его жизни. Каждое мгновение своего существования он лгал и делал это настолько виртуозно, что давным-давно сам в нее поверил. Мужчина запрокинул голову и уставился на небо. Никогда раньше он бы не позволил себе такой глупости: отвести взгляд от пленного, да еще и выпустить оружие из рук. Но знал, что женщина, стоявшая напротив, ничего не сделает. Не кинется на него, не захочет выхватить автомат, не попытается даже убежать. Она честна с ним. Елена хотела умереть.

Кирилл снова посмотрел на нее. Женщина протянула к нему скованные жгутом руки, как бы спрашивая, долго ли ей ждать.

– Ты привитая? – его голос прорезал повисшую тишину.

– Нет. Нас везли на прививку.

– И раньше не прививалась?

Женщина отрицательно покачала головой, устало и раздраженно.

– Значит тебя не отследят по генокоду…

В следующую секунду Кирилл оказался прямо перед ней, схватил за предплечья и начал говорить прямо в лицо:

– Иди вперед по направлению движения колонны. Держись за деревьями. На дорогу не выходи. Километра через три будет развилка. Лесная дорога уйдет направо. Идти по ней до перекрестка. Поверни налево и больше никуда не сворачивай. К вечеру дойдешь до охотничьего домика. Оставайся там пока я не приду.

Елена смотрела на мужчину и ее карие глаза все увеличивались, а брови все поднимались.

– Ты поняла?

Она кивнула

– Повтори! – чуть громче, чем хотел, сказал Кирилл.

– Прямо по дороге. Развилка направо. Там до перекрестка налево и сидеть в домике. – Шепотом повторила Елена.

В голове женщины гудел его голос, его слова. Она на автомате повторила то, что он ей сказал, но совершенно не поняла смысла сказанного.

– Дождись, пока не уедут машины. Как стихнет звук двигателей, иди. – продолжая держать ее за руку тем же ровным голосом проговорил мужчина, чуть отдалившись от ее лица. Женщина кивнула.

– Я выстрелю. Чтобы они услышали. – Пояснил Кирилл, отступая на несколько шагов от нее. – Потом уйду.

Елена снова кивнула. Кирилл кивнул ей в ответ и глядя в ее глаза, дал короткую очередь в дерево справа от себя. Женщина лишь моргнула от громкого звука, но не вздрогнула и не двинулась. Мужчина развернулся и пошел прочь от Елены, в сторону ожидавшей его колонны. Женщина осталась стоять, пока он окончательно не скрылся из виду. Послышался мерзко ехидный голос второго охранника-курильщика. Она не разобрала слов, но была уверена, что тот спрашивал о качестве секса, на который благословил коллегу. Ответил синеглазый ему или нет, Елена не слышала. Моторы трех грузовиков снова завелись. Взглядом женщина проводила их гул, пока в лесу не повисла девственная природная тишина. Еще несколько минут постояла в той же позе: с протянутыми скованными руками. Потом опустила их, сделала несколько неуверенных шагов в сторону дороги, остановилась, и снова пошла. Дойдя до черты, с которой видела край асфальта, пошла в ту сторону, куда указал ей этот синеглазый мужчина.

Шла она быстро. Елена всегда ходила быстро. Быстро думала, быстро говорила, быстро принимала решения. Друзья вечно жаловались на эту ее торопливость. А она никогда не видела в этом проблемы. Если у нее была цель, она действовала. Если была дорога, она по ней шла. Тормозить и рассматривать витрины, кусты, здания она никогда не любила. Если ей было понятно, куда нужно попасть, то на иное она никогда не отвлекалась. Не видела в этом смысла. Эта привычка, а может быть, врожденное качество, позволило ей вырасти в должности, выйти замуж, наладить ту жизнь, которую ей диктовало общество. Она не оглядывалась по сторонам, не думала о том, что происходит вокруг, шла вперед. Даже когда муж ее бросил, оставив вдвоем с дочкой, даже когда на работе начали закручивать гайки, урезать зарплату и увольнять, она нашла себе цель и пошла к ней. Изредка Елена могла остановиться, чтобы перевести дыхание, поплакать, пожалеть себя. Но обычно это не занимало много времени. Она снова поднималась и шла, почти бежала туда, куда ей хотелось попасть.

Тогда она думала, что все сложилось очень удачно. Тот период вируса, когда люди массово теряли работу, женщина пересидела вполне спокойно в офисе. Ее компания процветала на доставке нужных товаров для тех, кто заперт по домам. Потом, когда локдаун в ее городе закончился, Елена ушла с работы, и пересидела период прививок, начав собственный онлайн бизнес. И в какой-то момент ей, как и всем, показалось, что все закончилось. Истерия из-за вируса отступила, страны начали открывать границы для иностранных туристов. Ее работа на себя начала приносить результат и деньги. И жизнь, вроде как, начала налаживаться.

Но началась война. Война без того смысла, который Елена могла бы понять. Война, вроде бы мелкая, с соперником, который просто не мог серьезно угрожать ее государству. Но почему-то все было совсем не так, как это выглядело. Мелкая междоусобица получила такой громадный резонанс в мире, что все снова начали сходить с ума, как тогда – с вирусом. Снова ограничения, эмбарго, какие-то странные экономические процессы. Елена не разбиралась в политике или экономике, и не желала разбираться. Но нутром чувствовала, что что-то было не так. Совсем не так, как должно быть. Но разве она могла объяснить это ощущение? Да и нужно ли объяснять?

К домику она вышла ровно перед закатом. Дверь не заперта. Это было видно по щели, еще до того, как шагнула на деревянное крыльцо. Внутри темно. Она вошла. В лучах закатного солнца сразу увидела слева у окна стол, на столе стояла свеча и лежал кухонный нож. Женщина аккуратно, чтобы не пораниться, перерезала им хомут на запястьях. Он оставил красные следы на коже, которые она инстинктивно потерла, освободившись от оков.

Это, действительно был охотничий домик из сруба. Деревянный стол, два стула рядом, что-то собранное из старых кухонных гарнитуров и заменяющее зону для приготовления еды. Справа от двери – у противоположной стены – стоял большой сундуку с накиданными на него тряпками и покрывалами. Постояв посреди этой избы, Елена прошла к сундуку, раздвинула тряпки и обнаружила подушку и шерстяное одеяло. Только теперь, глядя на теплое одеяло, такое же, как в ее детстве, поняла, как сильно замерзла из-за влажности весеннего хвойного леса. Не думая ни о чем, даже не осознавая своих движений, завернулась в одеяло и легла на сундук, подложив под голову подушку. Уснула она раньше, чем коснулась ее головой. Тьма накрыла ее, обволокла, обняла и прижала к себе. В этой тьме было тепло, спокойно, уютно, как в утробе матери. Никогда в ее жизни не было такого сладкого, мертвого сна.

Глава 4. Муравейник

Разделяй и властвуй. Оказалось, что этот принцип высокоразвитых цивилизаций, один из немногих, что человечество освоило. Война, начавшаяся из-за странного, как думали многие, стечения обстоятельств, тоже часть Их плана. Она разделила мир. Сделала одну из сильнейших стран, а может и сильнейшую, изгоем. В течение нескольких лет, клешни экономической и политической изоляции сжимались вокруг нее. Медленно, методично, настолько деликатно, что она, как та лягушка, посаженная в кастрюлю с холодной водой на слабом огне, не поняла, что ее варят.

Всем сначала казалось, что это временно, и не так страшно, как кажется. Половина мира ликовала из-за своего преимущества. Вторая – из-за получения сбытового карт-бланша. Великая страна, осознав убыль на западе, получила прибыли на востоке и все было вполне сносно. Лягушке в кастрюле стало тепло, уютно, приятно.

Передышка была частью плана высокоразвитого разума, висевшего где-то на окраине солнечной системы, на своих незаметных для людского взора кораблях, и совершенно не торопящегося. Разум знал, что закручивать гайки сразу было бы губительно. За полвека он успел изучить мотивы человеческой души во всех проявлениях, и действовал деликатнее, чем мужчина, раздевающий любимую женщину.

Они, те, кто пришли с других далеких звезд, жили достаточно долго, чтобы научиться терпению. Для людей Их век подобен вечности. Если люди знали, сколько Они живут в нашем времяисчислении, приняли бы Их за бессмертных. А они, глядя на вспышку нашей жизни, завидовали нам. Не злостно, а скорее тепло и по-доброму. Потому что жить столько сколько жили Они – это жить над любовью, над радостью, над счастьем. Ведь за отведенное время каждому из Них приходилось терять все это так много раз. А мы – примитивные существа позволяли себе верить в иллюзию вечности.

Вообще наша вера Их восхищала, искренне восхищала. Для Них давно прошли времена веры. Они познали вселенную и ее законы, узрели ее секреты, преодолели ее барьеры. То, что нам, людям, казалось магией, для Них было нормой существования. И Они умилялись нашему неведению, как умиляются взрослые детской непосредственности. Мы еще верили в чудеса, справедливость, великодушие вселенной. Верили в то, что иные миры, иные формы жизни, услышав наш зов будут щедры на ответ, откликнутся и придут поприветствовать нас. Они же знали, что космос – это не Эдем. Это не то место, где можно дружить, налаживать контакты, экономические связи и обмениваться технологиями. Космос был местом жатвы, где сильные пожирают слабых просто потому, что могут. Столько лет человечество спасалось от этого проклятья только благодаря своей природе. Углеродные формы жизни: смертные тела, биологические мозги, потребность в атмосфере и особой экосистеме, были мало кому интересны из других разумных существ. Кремниевые, гравитационные, газовые разумные существа даже не понимали тех сигналов, что получали от людей. А уж космические животные, плывущие на волнах реликтового излучения, пожирающие миры и звезды, казались нам чем-то фантастическим настолько, что мы бы их не заметили, даже если один из них постучался к нам в дверь. Это и уберегло нас от контакта с ними. Но Они, увы, тоже имели углеродную структуру. Они тоже выросли на планете с атмосферой и необходимыми для жизни ресурсами. Они эволюционировали однажды из примитивных созданий и за тысячелетия выстроили цивилизацию. Для людей это вторжение выглядело варварским, но для Них оно было совсем иным. Они давно утратили ту мораль, к которой мы только-только начали приходить. Они потеряли смысл в гуманизации своего общества относительно других видов. Ими двигало только желание выжить. А мы были для них средством достижения этой цели.

То, что нам казалось истинным злом, для Них было стандартной процедурой расселения. То, что мы считали геноцидом, Они воспринимали как механизм межпланетной экспансии. То, что для нас выглядело антигуманным, для Них являлось привычным процессом, испробованным уже на сотне планет.

Они были развиты, а мы примитивны. Потому нам и было недоступно понимание Их мотивов. Завоеватели, враги, узурпаторы – каких только подходящих слов не подбирали в нашем языке, чтобы Их назвать. Но правдой являлось то, что они были плохими не больше, чем ребенок, палкой разворошивший муравейник. Только муравейником была Земля, а ребенком – Они.

Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что Их пришествие на Землю не было шалостью или блажью. Им нужно выживать, для этого колонизировать новые миры и расширить свое генетическое разнообразие. Земля и человечество просто подошло по параметрам, не более того. Будь мы чуть кривее, имели бы чуть больше от рыб или, скажем, выползли наши предки на сушу чуть позднее, может Они и не пришли бы за нами. Но увы, все сложилось так, что наша биология, наша планета и вибрации нашего разума были совместимы с ними. А значит, создание очередного гибридного подвида, возможно. Значит, их видовое разнообразие и распространенность по вселенной будет усилено. Нет, они не злые монстры. Они – живые существа, вышедшие на тот уровень развития, где не пристало думать о чувствах муравьёв, которые никак не могут выбраться за пределы своего муравейника. Но они тоже когда-то были такими муравьями и чтили память своих предков. Потому им не составило труда понять, как разделить муравейник, как заставить обе его половины решить, чтобы они победили. И как задушить каждую, по отдельности, чтобы сопротивляться ни одна из них не могла.

Глава 5. Крыльцо

– Почему ты хотела умереть? – Первое, что Кирилл сказал Елене за весь тот день в лесном доме.

Женщина обернулась на мужчину, скользнула по нему взглядом и тут же отвернулась. На ее бледное лицо упали локоны каштановых волос, выбившихся из небрежного хвоста на затылке.

Кирилл объявился спустя три дня. Армейский джип, в камуфляжном окрасе подкатил на поляну перед домом шурша покрышками по хвойному ковру. Приближающийся шум двигателя застал Елену врасплох. Она замерла с банкой тушенки в руках, посреди тесной комнатки, которая выполняла функцию прихожей, гостиной и кухни одновременно. Когда машина остановилась и мотор стих послышались три четких удара по металлу капота, после которых, послышались уверенные тяжелые шаги. Она узнала эти шаги. Именно их она слышала позади себя, когда три дня назад Кирилл вел ее по лесу, чтобы застрелить.

В молчании он вошел в дом. В молчании достал припасы из рюкзака и разложил на столе. И так же молча удалился во вторую комнату, выполняющую роль спальни. Лишь на секунду замер, глядя на Елену. Ее тощая фигурка, все в той же тюремной робе, выглядела в интерьере этого домика по меньшей мере нелепо. Но женщина на него не смотрела. Все это время она наблюдала за его руками, расставляющими припасы, тихо сидя на сундуке, теперь аккуратно застеленном одеялом. Только в спальне Кирилл позволил себе расслабить плечи, напряженные с того момента, как подъехал к дому. По пути в голове крутились разные мысли и все они сводились к тому, что он идиот, который спрятал женщину в своем личном убежище, нарушил закон, который даже никто никогда не принимал, настолько он очевиден. Да еще и в том самом месте, куда убегал на увольнительные, чтобы сбросить с себя груз кошмара, частью которого стал. Чтобы хоть на несколько дней сделать вид, что он просто мужчина, отдыхающий в лесном домике от городской суеты. В этом месте мир остался прежним, без жуткой версии сексизма, без убийств и порабощения женщин и девочек; без уничтожения тех, кто еще сохранил надежду на спасение человечества и без монстров, которые теперь властвовали на их планете. Мужчина обрушил свое уставшее тело на кровать. Закрыл глаза и не снимая амуницию провалился в сон.

– Ты ответишь? – чуть громче, но все еще полушепотом, произнес Кирилл, глядя в глаза женщине, сидевшей рядом с ним на крыльце. Он проснулся от солнечного луча, бившего в глаза несколько минут назад, и нашел свою гостью на этом старом, скрипучем деревянном крыльце.

– Я просто не хочу жить в таком мире, – наконец, ответила Елена, продолжая смотреть сквозь лес. Ее засаленные темные волосы поблескивали в закатном свете. Выглядела она так же жалко, как и большинство заключенных женщин. Но взгляд, холодный, спокойный, пустой. Совсем не таким, как у других: в нем не было страха, паники… не было надежды.

Он хорошо понимал то, о чем она говорила. Кирилл тоже не желал жить ни в этом мире, ни в том, что был до него. Он и родиться бы в нем не пожелал. Но выбора не было, судьба за него все решила. Потом, когда этот выбор появился, он уже не хотел умирать. Не так, как будто хотел жить. А так, словно уже стерлась граница между жизнью и смертью, и не ясно, что есть что.

– Но ты пришла сюда. – Кирилл продолжал смотреть на ее профиль еще пару мгновений. Ни одна мышца ее лица не дрогнула: оно было почти каменным, замерзшим в равнодушном выражении, как и ее напряженное сгорбленное тело.

– Мне больше некуда было идти. – Произнеся это, Елена вдруг развернулась к нему в пол-оборота и прошептала тихо, обреченно: – Почему ты меня не убил?

Дыхание в груди мужчины замерло. Он и сам задавал себе этот вопрос сотни раз, но так и не нашел ответа. Эта женщина перед ним не была какой-то особенной. Ни выдающейся красоты, ни особой королевской осанки, которой можно восхититься. А в тюремной робе увидеть что-то сексуальное, попросту невозможно. Перебрал все возможные причины своей глупости, от помешательства, до сексуального влечения и влюбленности с первого взгляд, но ни одна из них его не удовлетворила. Единственное, как он мог объяснить свой поступок, так это странное необъяснимое чувство в тот момент, когда держал ее на мушке: будто это не он в нее целился из автомата, а она целилась в него своими пустыми глазами.

Кирилл отвел взгляд, нервно одернул штанину, смахнул с рукава прилипшую травинку и прохрипел:

– Я никогда не убивал тех, кто хотел умереть. Меня этому не учили.

В тишине они просидели еще несколько минут, а может и несколько часов. Время распалось, как и тени деревьев, в увядающих лучах. Уже стемнело, когда Кирилл снова заговорил:

– Ты наверняка нашла припасы в шкафах. Я буду приносить еще. У меня увольнительные каждые семь дней. – Он произносил слова, не глядя на женщину, сидевшую рядом. – Пользуйся всем, что найдешь в доме или сарае. За домом речка, а на есть берегу родник. Там можно помыться. Вода чистая. – Он снова замолчал. Чуть склонив голову на бок, быстро скользнул глазами по тощему плечу Елены, словно боялся, что она его поймает на этом. Даже через ткань было видно, торчащую плечевую кость. – Я буду приезжать и стучать по капоту, как сегодня, чтобы ты знала, что это я, и я один. Если стука не будет, уходи из дома через окно в дальней комнате и прячься в лесу. – Боковым зрением видел, что Елена закивала, быстрыми короткими движениями.

– Секс? – Слово прорезало плавно текущие мысли Кирилла. Он машинально повернул голову к женщине.

– Что? – мужчина решил, что ему послышалось. Брови сошлись к переносице, а глаза прищурились, будто не мог разглядеть что-то вдали.

– Тебе от меня нужен секс? У меня нет других версий. – Все тем же спокойным ровным и мертвым голосом произнесла Елена. Она смотрела уже не в даль, а на землю – туда, где начинались ступени крыльца. Ее голова чуть наклонена вправо, а ладони зажаты между колен, словно они так и остались скованными жгутами.

В мыслях мужчины пронеслась волна ругательств. Он даже не подумал об этом, в голову просто не пришло такое. Но тут же озарило понимание, что ее предположение выглядело вполне логичным. Женщины и до порабощения своих тел получали достаточно боли и насилия от мужчин. Чего же ждать в мире, где их использовали для порождения потомства монстров с далеких звезд.

– Нет, – Кирилл пытался сказать это спокойно. Но все равно услышал рычащие нотки в своем голосе. Если бы дал волю тем чувствам, что им овладели, то эти три буквы, он вероятнее всего бы, проревел. Но не из-за обиды на Елену, что она такое подумала. А из-за презрения к своему виду, к мужчинам, которые заставили женщин считать каждого из них монстрами. Потому что теперь, в этом уродливом мире большинство живых мужчин действительно такими и были.

Глава 6. Ликование

Медленно и методично Они запускали щупальца своего высокоразвитого интеллекта в наш мир. Играли на наших слабостях, нашей силе, желаниях и мотивах. Конечно, зайдя с черного хода, они начали свои игры с самых верхов. С тех людей, кто управлял миром. И это были совсем не те, кого мы таковыми считали.

Ирония и трагедия состояла в том, что те самые теории заговора, которые плавали по волнам всемирной сети и казались большинству абсурдными, более всего отражали истину. Мировое правительство, находящееся в тени, действительно было. А те, кого мы видели по телевизору, которые вещали с трибун, ездили с охранными колоннами, летали на борту номер один, имели в женах первых леди, и жили в белых домах – были не более чем актерами, очень профессионально играющими свои роли. И играли так, что даже сам Станиславский сказал бы: «Верю!».

Это нам было невдомек об истинном устройстве мира. Они все понимали. И первый контакт провели задолго до того, как хотя бы один из нас почувствовал, что что-то не так. Что наш мир катился ко всем чертям, а новый мир – Их мир – начал пускать свежие ростки.

Война, которую Они инициировали, а затем период изоляции самых важных стран на мировой арене, стали очень продуманной интерлюдией к следующему акту пьесы, под названием «закат человечества».

Несколько лет, пока мы привыкали жить в новом мире – мире разорванных экономических связей, холодного противостояния, ожидания третьей мировой войны, – Они вели эксперименты с нашей способностью воспроизводить Их потомство. Конечно, Они уже знали, что наши женщины способны на это. Первые гибриды подрастали. Но теперь пришло время понять объемы «производства» и планировать ресурсы для его полноценного запуска. Подкинуть в умы наших ученых нужные идеи, чтобы те, не подозревая об истинном предназначении своих разработок, преисполненные верой в уникальность своих идей, начали готовить технологическое оснащение для будущих инкубаторов. Обман был таким великим и виртуозным, что истинных задач этих инноваций не знал никто. Ох, уж эта слепота веры в свою непогрешимость, которой, в той или иной мере, страдал каждый из людей. А уж светлые ученые умы подвержены этой заразе более других.

По всей Земле, под разными гуманными идеями строились гетто, в которых теперь размещались инкубаторы. Но тогда, это были пространства совсем другого назначения. Где-то бюджет осваивался для строительства больших комплексов производственного назначения. Где-то фермеры и производители товаров могли получить кусок недвижимости и земель под налаживание производства или хранения своей продукции. Федеральная программа для поддержания отечественного производителя, который мог и должен был восполнить пробелы в том продовольствии, что перестало поступать из других стран из-за войны. Если и были те, кто с подозрением отнесся к колоссальному бюджету, взявшемуся будто из воздуха, то, среди ликования толпы, их голос был очень тихим.

Где-то строили площадки для генерации альтернативных источников энергии, чтобы не зависеть от газа и нефти, поступающих из, теперь, враждебных стран. Вот так, вдруг резко возбудились все те, кто десятилетиями обивал пороги ведомств, чтобы протолкнуть свои идеи по разработке более дешевого и экологичного «топлива» для экономики своих стран. Но теперь их перестали подавлять нефтяники и газовики, раньше готовые перегрызть глотку каждому, кто осмеливался хотя бы подумать о том, чтобы оторвать кусок от их монополистского пирога. И снова никто не заподозрил подвоха.

В других странах были менее громкие и пафосные цели для строительства комплексов, под стать их уровню экономики. Но в каждом уголке мира происходил этот процесс подготовки, оборудования, отладки локаций под цели новых властителей Земли, о существовании которых пока никто не подозревал.

Мир ликовал. Каждая страна по-своему. И всякий думал, что победил. Победил экономическое эмбарго, энергетический и продовольственный кризисы, политическую изоляцию, зависимость от рынков сбыта или закупки ресурсов. От того хаоса, который сначала поверг мир в панику, вроде бы, все выиграли. Но победителями, в итоге, вышли те, кто был гостем на нашей планете. Мы это поняли слишком поздно.

Глава 7. Вкус

Елена поставила тарелку на стол перед Кириллом. Мужчина осторожно поднял голову, скользнул по ее лицу взглядом так, чтобы случайно не встретиться с глазами женщины.

– Борщ? – рассматривая бордовое содержимое тарелки перед собой, произнес он.

– Борщ, – подтвердила Елена, вернувшись к кастрюле, стоявшей на выключенном примусе. Налила себе тарелку того же варева и присела с ней на противоположной стороне стола. – Нашла сушеную свеклу, морковь и лук в шкафах. Только капусты нет. – Последние слова она говорила, разжевывая кусок тушенки из армейского пайка, на котором и был сварен почти полноценный борщ.

Кирилл еще не успев проглотить содержимое первой ложки, понял, что вкуснее еды, вряд ли, в своей жизни сможет попробовать. Но восхищение свое сдержал. Не закрыл глаза, когда жидкость идеальной для него температуры, коснулась языка. Не промычал с наслаждением, когда прочувствовал вкус, не задержал еду во рту, чтобы насладиться этим моментом. Не то, чтобы не хотел показать Елене, что ее еда вкусная, а скорее за прошедшие полтора месяца он так и не понял, как ему себя с ней вести. Будто это не она была гостем в доме, который считал своим, а он периодически присутствовал на ее территории.

В каком-то смысле так и было. Увольнительные были хоть и регулярными, но длились всего два-три дня. А она жила здесь постоянно. В доме чисто, а к его приходу готова горячая еда, из запасов и того, что Кирилл приносил со службы. Периодически замечал цветы в вазе на столе, развешенное постиранное белье и одежду за домом на веревке, натянутой между деревьями; расставленную посуду на кухне и даже импровизированные салфетки из каких-то старых газет и бумаг.

– Вкусно, – признался он, подавая Елене пустую тарелку. Но замер с протянутой рукой, подумав о том, что хоть он и сохранил ей жизнь, делать ее своей прислугой не собирался.

Не поднимая на него взгляда, женщина тарелку приняла.

– Еще? – поинтересовалась она.

В глаза Кириллу так и не посмотрела. И если раньше он, как будто не замечал этого, то теперь внимание на это обратил.

– Да. С удовольствием съем добавку. – Мужчина замолчал, наблюдая как Елена возвращается к алюминиевой кастрюле и наливает еще борща. На ней надеты мужские джинсы, подвязанные каким-то шнурком на поясе, и огромная фланелевая клетчатая рубашка. Эту одежду, как и все остальное Кирилл нашел вместе с домом. Она была огромной даже для него.

– Действительно очень вкусно. Не представляю, как у тебя это получилось без специй. – Кирилл не сдержал этих слов внутри себя. Он и вправду задумался. В доме не было ничего, что подходило для создания кулинарных шедевров. И вкус этого блюда стал для него более чем сюрпризом.

Елена вернулась с новой порцией, поставила тарелку перед ним, и отвернулась обратно, поставить чайник на огонь.

– Это просто вкус продуктов, какой он есть, – отозвалась она, доставая таз, в котором обычно мыла посуду. – Однажды я ела самый вкусный шашлык в своей жизни. И рецепт был таким: мясо, лук, соль и перец.

Кирилл только теперь заметил, что так и не донес ложку с борщом до рта. Она зависла где-то по пути, пока он слушал Елену и смотрел как она подливает воду в таз. Эти слова были первыми, что он от нее услышал и первыми, имевшими хоть какую-то интонацию.

Все их разговоры до этого дня были скупыми, короткими и сдержанными. Либо Кирилл давал ей какие-то ценные указания на счет безопасности. Либо Елена сообщала ему какие-то свои редкие новости. Вроде слишком четко услышанных звуков двигателя или посещения придомовой территории диким зверями.

Еще в первые дни ее пребывания в доме Кирилл показал ей как пользоваться примусом, как заправлять из газовых баллонов, хранившихся в погребе в сарае, и запретил включать после заката, так как тепловые сканеры на орбите могли засечь этот источник тепла. Провел небольшую экскурсию по скромной территории вокруг, рассказал все что знал о том, что хранилось в доме и сарае. Хотя сам внимательно и не изучал никогда все добро, которым теперь владел.

Домик этот он нашел случайно около полугода назад, во время патрулирования. Его тогда только назначили на этот участок, и командир, как Кириллу казалось, в качестве назидания, отправил в патруль по лесу. И с тех пор все выходные проводил в нем. Сослуживцы знали об этом, как и командир. Никого особенно это не волновало. И самое важное, что никому не интересно проводить время в лесном доме без комфортного санузла, в окружении комаров, диких животных и прочих «прелестей» лесной глуши. У каждого служащего инкубационного подряда небольшой таунхаус на территории военной части.

Семь рабочих дней и три выходных, сносное питание, возможность комбинировать деятельность, выбирая на новый период то, что больше хочется, развлечения в зоне отдыха, отлично оборудованный спортивный зал и даже кинотеатр, и бар. Служба на инопланетян была совсем не той, какую требовали представители родного вида. Не полна лишений и ограничений, а напротив, больше походила на санаторий с элементами службы. Новые хозяева позаботились о том, чтобы предателям человечества, было хорошо, тепло и весело в свободное от работы время.

Но Кириллу все равно хотелось сбежать из части, если имелась такая возможность. А она имелась. Его прошение проводить выходные вне территории инкубационного подряда получило одобрение с самого верха. И этот самый верх находился за пределами стратосферы Земли.

Этот дом, этот лесной уголок стал местом, где, как ему казалось, он сможет быть собой, настоящим собой. Но к своему сожалению и ужасу обнаружил, что уже не знает какого это. Бывали моменты, когда ему хотелось содрать с себя ту личину, что намертво вросла в него вместе с наставлениями матери и выпустить своего демона наружу.

Мать его очень любила, но любовь эта была жесткой, требовательной, безапелляционной и совершенно безумной. И только поэтому он до сих пор жив. Хотя, в те самые моменты, когда что-то внутри него, давно забытое, затравленное и глубоко похороненное в недрах его существа рвалось наружу, он тоскливо и жалобно взывал к образу женщины, что его сберегла и вырастила. Умолял ее разрешить покончить с этим цирком, прекратить мучения обеих своих сущностей и, наконец, покинуть этот мир. Оба мира, ни одному из которых, он не принадлежал. Но образ матери не отзывался. Даже воображение было бессильно получить заветное разрешение на выбор.

Помыв посуду, Елена поспешила снять постиранное белье, которое высохло на весеннем солнце за домом. Но на самом деле, ей просто хотелось уйти из домика, где остался Кирилл. Мужчина расположился на сундуке с какой-то книгой, где всегда спал, когда приходил. Вроде бы она не пыталась его избегать, и даже спокойно было с ним, но Елена не знала куда деть взгляд, когда он рядом.

Впервые она смогла его рассмотреть на крыльце, в тот их первый разговор. Он был без шлема, балаклавы и своего бронежилета. Просто черная форма. И этот черный цвет ему шел, словно других цветов для него просто не существовало. На смуглой коже красовалась короткая, но выразительная щетина. Волосы, коротко стрижены и такие же черные, как и одежда. Густые брови почти всегда сведены к переносице, а острые скулы придавали выражению лица еще большую суровость. Но вот синева глаз совсем не вписывалась в этот образ. Слишком яркие и кричащие для человека, который всегда говорил сдержанно, держался спокойно, не делал лишних движений. В этих глазах словно скрывалась вся та жизнь, которую вытеснили из остального тела напряжение и порядок.

Вернувшись с охапкой белья к дому, она нашла Кирилла на крыльце. Он наблюдал, когда она подходила, поднималась по ступеням, и была уверена, что смотрел ей вслед, когда заходила в дом.

– Ты меня боишься? – Мужчина вдруг вырос в дверном проеме, пока женщина раскладывала вещи в старый деревянный шкаф в спальне. Его огромная – по сравнению с Еленой – фигура заняла весь проход. Он даже не вошел в комнату, но места в ней вдруг стало катастрофически мало.

Женщина повернула к нему только голову, взгляд ее был опущен. Глаза ее медленно поднялись до руки мужчины, упирающейся в дверной косяк. Длинные пальцы легонько постукивали по дереву. Взгляд Елены прошелся по выпирающим из-под рукава тонкой рубашки бицепсам, и остановился на громоздком плече.

– Нет, – ответила она коротко и так же медленно провела глазами по той же траектории обратно к вещам в шкафу.

– Хорошо, – выдохнул мужчина за ее спиной и по скрипу половиц она поняла, что он покидает комнату. – Тебе нечего бояться.

Дверь скрипнула и закрылась. А Елена замерла с наволочкой в руках, которую так и не донесла до полки.

Глава 8. Размножение

Их вид давно утратил способность к размножению. Вернее, когда-то очень давно, Они решили, что смысла полагаться на эволюцию нет. И начали самостоятельно решать какие особи, с какими качествами и талантами Им нужны. Запрета на естественное деторождение не было, но со временем оно само сошло на нет. Генная инженерия стала чем-то совершенно простым и обыденным, а межпланетная экспансия расширяла горизонты расселения, оставив далеко позади проблемы рождаемости. Но возникла проблема другого характера. Колонии выживали далеко не все. Планет пригодных для Них было мало, а амбиций и потребностей – много. И приходилось искать иные пути для благополучия своего народа.

Но с расширением территории влияния пришла и ответственность за собственный суверенитет. Вселенная хоть и не была слишком изобильна на жизнь, но все же в ее недрах кишело много разных видов, не все из которых были способны на уважение чужого развития.

Достигнув пика своего величия Они столкнулись с тем, что не все Их величие признавали, а кто-то даже не желал мириться с самим Их существованием. Эра долгих мучительных войн и противостояний продлилась достаточно долго и Им пришлось всерьез задуматься над сохранением собственного вида. И дело не в том, что Их могущество или технологии уступали другим. Просто другие, зачастую, были слишком другими. Их сложно даже понять, не то, чтобы победить.

Они получили по носу за свое тщеславие от Вселенной, понесли огромные территориальные потери за самонадеянность, познали горечь поражения и экономического упадка за чрезмерные амбиции по завоеванию мира. Урок был жестким, но предельно понятным: не стоит лезть на рожон встречая новую форму жизни, даже если она кажется примитивной и беззащитной. Не стоит заявлять свои права на колонии других видов, если она находится близко к твоим границам. Не стоит развязывать войну с кем-то, если ты не понимаешь их природу.

Так Они тысячелетия тыкались то в один, то в другой уголок Вселенной. То, находя подходящую планету, терраформировали ее, заселяли, развивали. То, случайно или по самонадеянности, развязывали очередной вселенский конфликт. И на развитие молодых колоний, которые еще не были способны к самообеспечению у Них просто не оставалось ресурсов.

Миллионы жизней были погублены напрасно. Десятки планет, которые вселяли надежду на процветание, потеряны. А ресурсов на каждую новую колонию оставалось все меньше. И тогда Они нашли иной выход. По меркам Вселенной не самый гуманный, не самый простой, но зато долгосрочный и имевший гораздо больше шансов на успех.

Они теперь искали не пустые планеты, где могли бы поселиться, а уже населенные. Молодые, еще не развитые до космических полетов виды, которые еще не успели расселиться по Вселенной, но имели общество, инфраструктуру, ресурсы и достаточный уровень технологий. К Их удивлению таких, было достаточно много. Не настолько, чтобы они лились как из рога изобилия, но вполне хватало, чтобы выбирать. И они выбирали тех, с кем можно генетически скрещиваться, и вывести новый подвид собственной расы. И эта схема была куда эффективнее предыдущей.

Гибриды могли жить на планете, без терраформирования, быть устойчивыми к местным вирусам и инфекциям, адаптированным к уровню радиации, освещения, тепла, влажности, к атмосфере и даже пище. А ресурсов на поглощение аборигенов тратилось в разы меньше, чем на открытую войну или колонизацию. К тому же Они получали генетическое разнообразие, что только усиливало Их вид на вселенской арене.

И они пошли по этому пути, пусть более долгому и муторному, но зато гораздо более управляемому и менее рискованному.

Люди были не первыми, кого использовали в качестве генетической базы для создания нового подвида. К моменту, когда Земля попала в Их поле зрения, схема была отработана четко и слаженно. Сначала изучение формы коммуникаций, политического и экономического устройства, видового разнообразия, общей и расовой ментальности, исследование нескольких подопытных, для выяснения совместимости генокода и много долгих наблюдений и анализа. Они научились терпению за годы упадка и уже не действовали так импульсивно и нахрапом, как раньше. Но зато сразу заметили, что так действовали мы: воевали, угрожали, блефовали, манипулировали, убивали, лгали и изворачивались. И это, пожалуй, было первым сигналом для них, что мы точно не достигли уровня развития, который мог бы стать помехой их планам. Они давно прошли урок, который мы упрямо не желали освоить.

Глава 9. Звук двигателя

Была середина лета, а может и ближе к осени. Елена точно не знала какой день или месяц. Ей незачем отслеживать календарь. Он обновлялся для нее каждые полторы недели, когда к домику приезжал джип Кирилла. Звук двигателя она начала определять задолго до того, как машина выныривала из леса и шелестела покрышками по хвойному ковру на площадке у крыльца.

Он всегда приносил новые припасы, хотя домик, да и погреб в сарае, уже ломились от тушенки, армейских консервов, сухпайков и бакалеи. Там же хранились остатки запасов прежнего хозяина: закрутки из грибов, овощей, компоты, закуски. Тот, кто делал эти запасы знал свое дело. По виду эти банки, казалось, стояли там пару десятилетий, но содержимое, в большинстве, было вполне съедобным.

Елена даже попыталась посадить какие-то овощи за домиком, ближе к речке, из семян, которые нашла. Но Кирилл запретил. Разбитый огород, если его обнаружат, выдаст, что в доме кто-то постоянно живет. Да и соседство с соснами, вытягивающими из почвы много влаги все равно, не дало бы хорошего урожая.

Сама Елена питалась скромно, пайками и консервами. Но к приходу Кирилла готовила что-то более или менее напоминающее домашние блюда, из того, что ей было доступно. После первого борща, который сварила на удачу – просто попробовать – на утро каждого седьмого дня своего одиночества, разворачивала бурную деятельность на маленькой кухоньке. Обнаружила эту привычку лишь через месяц, когда стояла у стола с открытой пачкой макарон и вслушивалась в звуки леса, надеясь услышать заветный шум двигателя.

Тогда ей это не понравилось. С чего ей выслуживаться перед Кириллом? Он спас ее, без ее на то желания. Ей в общем-то было плевать, убьет он ее, надругается или еще что. Ее жизнь перестала иметь какую-то ценность, как и вообще весь этот мир. В один и вечеров, сидя на крыльце в старой фуфайке она думала об этом. Почему не закончит свою жизнь? Почему волочит это странное средневековое существование в лесу? Всматриваясь в ползучие от лунного света тени деревьев и, слушала гулкую звенящую тишину в своей голове, в ответ на эти вопросы. Резкий звук скрипучей двери взорвался в ее голове. Елена вздрогнула и обернулась. На пороге позади нее стоял Кирилл.

– Прости, не хотел тебя напугать. – Мужчина, осторожно ступая подошел к ступенькам и уселся рядом. Он всегда садился рядом, но никогда слишком близко, так, чтобы даже ткань их одежды не соприкасалась.

– Я думала ты спишь, – глядя в темноту впереди отозвалась Елена.

– Ночи стали холоднее. Нужно подумать о том, как ты будешь здесь жить зимой. – Его руки лежали на коленях, сложенные в замок. Но расслабленности в этой позе не было: он поочередно сжимал пальцами то одну ладонь, то другую.

– Может не нужно мне тут жить зимой? – В голосе женщины просквозила ирония, а уголки губ дрогнули, словно пытались вспомнить, что такое улыбка.

Кирилл никогда не видел, чтобы она улыбалась, да и вообще особых эмоций на ее лице. Всегда спокойное, отрешенное выражение. Взгляд резкий, острый, но словно подернутый пеленой тумана. Будто видела и реальный мир, и одновременно то, что скрыто за ним, по ту сторону сна.

Мужчина молчал. Инстинктивный вопрос так и повис на губах. Брови сошлись к переносице и из-под темных густых бровей он всматривался в профиль женщины рядом. Ее лицо, как и луна, что главенствовала теперь на небе, видимо лишь наполовину – вторая в тени.

Обернувшись на мужчину, – Елена явно ждала того самого вопроса, что он так и не задал, – она быстро взглянула ему в глаза и тут же опустила голову.

– Поиграли и хватит. Зачем продолжать? – Она снова отвернулась, поежилась и подняла ворот фуфайки выше, прикрывая шею и втянув голову в воротник. – Не будешь же ты колоть дрова, чтобы запастись на зиму.

– Наколол бы, если бы это помогло. – После паузы отозвался мужчина, проследив взглядом за тем, куда смотрела собеседница.

Там была пустота, темнота, спокойствие и безопасность. То спокойствие, которого уже не было в мире вне этого леса. Все эти дикие хищные звери больше не казались угрозой, когда на планете властвовал новый монстр. Умный, расчетливый, способный поработить человечество, не пошевелив ни одним собственным пальцем. Сделал так, что люди себя поработили сами.

– Дым из печи привлечет внимание. А орбитальные сканеры засекут тепловую точку там, где ее быть не должно. – Наконец, прервал паузу Кирилл.

Женщина никак не отреагировала на его слова. Кириллу показалось, что она замерла. Только тонкая струйка пара выползала из-под носа от ее теплого дыхания.

– Ты не хочешь жить, – констатировал он. – Почему тогда живешь? – Его голос был хриплым, отрешенным.

Если бы Елена обернулась на шелест одежды, то увидела бы как он провел рукой по коротким черным волосам, затем по лицу и, прикрыв глаза, замер, так и не убрав ладонь с подбородка. Ему не хотелось слышать ответ на этот вопрос, но не задать его не мог. А Елене не хотелось на него отвечать. И не потому, что ответа не было. Странное чувство, сродни стыду или сожалению, змеиным клубком растянулось в области солнечного сплетения. Глаза начало щипать, как это бывает от подступающих слез, которых больше не осталось. Елена выплакала их все, когда армейские автобусы подъехали к многоэтажке, где они жили с дочкой. Когда здоровенные, грубые, обвешанные амуницией военные, вытаскивали женщин и девочек из квартир и запихивали в машины. Когда, сидя там, за тонированными стеклами слышались крики мужчин и стариков, а потом выстрелы и тишина. Когда их везли. Когда выталкивали на территории лагерей. Когда вырывали прямо из ее рук ее дочь. Когда обливали ледяной водой из шлангов. Когда заталкивали в общие камеры-клетки. Когда врачи, совершенно спокойно, равнодушно привязывали ее к койке, чтобы взять анализы и провести исследования. Когда в холоде и темноте, на бетонном полу, ее голос вплетался в вой других женщин, сбившихся в кучки по всему периметру клетки, чтобы согреться. Когда то и дело приходили охранники и забирали одну из них. Когда ей приходилось при всех справлять нужду в дыру в центре камеры. Когда она видела, как из другой камеры вытаскивали женщин и тащили их по длинному пространству в сторону медлаба и они оттуда уже не возвращались.

В один из таких дней, и ей казалось, что с тех пор прошло миллион лет, она вдруг перестала лить слезы. Смотрела на извивающихся в агонии женщин, слышала скрипучие охрипшие от постоянного воя голоса и перестала понимать их боль. В ней боли больше не осталось. Она испарилась, пропала, сожгла саму себя. С тех пор Елена не плакала. Ни слезинки. Словно эта функция в ее организме вдруг сломалась и выключилась навсегда.

И даже теперь, сидя в теплой уютной фуфайке и глядя на ночной лес, в безопасности и под защитой мужчины, рассуждая о собственной смерти, слезы так и не удосужились подступить к глазам.

– Я живу… – спустя долгие минуты произнесла Елена. – Потому что ты хочешь, чтобы я жила.

Боковым зрением она заметила, как голова Кирилла повернулась к ней. Несколько секунд он ее рассматривал, тяжело и шумно дыша. Это дыхание, глубокое, сильное, громкое, ее успокаивало. Лежа в спальне, она вслушивалась в этот звук, когда мужчина был дома и это помогало ей заснуть. Она была человеком, который не боялся смерти, но которому инстинктивно хотелось чувствовать себя в безопасности.

Ничего не сказав, Кирилл поднялся и удалился в дом. На этом их разговор закончился. Утром он уехал.

И вот, Елена снова стояла у окна, вслушиваясь в звуки леса и не слыша ничего, что хоть отдаленно напоминало бы шум двигателя. Кирилл не появлялся уже несколько недель.

Глава 10. Одиночки

Никто толком не знал, как Они смогли вынудить тайное мировое правительство отдать им Землю и человечество. Что они им пообещали? Может вечную жизнь? Может уютное местечко где-то во Вселенной, где они могли жить припеваючи? Может Они их обманули и давно расправились с ними? А может и само мировое правительство было Ими на самом деле. Ставленники, с промытыми мозгами, клоны, гибриды, а может и вовсе биороботы или голограммы. О чем только не судачили в кулуарах гетто, которые выросли по всей планете за какие-то пару лет. Говорили об этом шепотом, осторожно, избегая системы орбитального слежения, раскинувшейся сетью вокруг, теперь уже, не нашей, голубой планеты.

Они не следили за отдельными подразделениями, людьми, зданиями и комнатами. Они наблюдали сразу за всем миром. Датчики улавливали тепло, звуковые и энергетические вибрации, сигналы генных маячков, вживленных восьмидесяти процентам людей под видом вакцины. К тому же они могли быть перестроены на какой угодно иной маркер, который мог интересовать ищеек, следящих за ходом операции с базы на Луне. Среди них были первые успешные гибриды, и кое-кто из истинной расы пришельцев.

Но сеть слежения все же была не однородной. Пустующие зоны контролировались хуже, чем сектора, где располагались основные объекты инфраструктуры и покинутые города. Те, кто смог избежать зачистки возвращались в города, деревни, поселки, словно ведомые примитивным упрямым инстинктом. И их отлавливали, сканировали, пичкали наркотиками и психомаркерами, могли отправить обратно, чтобы найти других беглецов.

Наблюдая за этой глупостью, Они искренне удивлялись. Ведь в каком-то смысле нам, людям, отдали огромные, слабо контролируемые территории лесов, пустынь, морей и гор. Обитающие там животные могли быть прекрасным прикрытием, чтобы до конца биологической жизни прожить вдали от городов довольно сносно, если обладать навыками выживания в дикой природе. Животные, особенно крупные и живущие стаями регулярно сбивали орбитальные сканеры. Те начинали отправлять срочные сообщения о найденных тепловых сигнатурах, требовали подтверждения дальнейшего распознавания и углубляясь в опознание выясняли, что предполагаемыми беглецами была стая волков или табун лошадей.

Грамотное распределение ресурсов присуще и высокоразвитым, а по меркам человечества, всесильным существам. Они не тратили сил, средств и времени больше, чем того требовалось. Поимка пары десятков беглецов не стоила того, чтобы размещать сканеры над нежилыми областями так же плотно, как и над населенными секторами. Настраивать датчики на максимальную чувствительность тоже не стали. Там они работали по иерархической модели. Сначала они считывали тепловые показания, которые обогащались по мере изучения биосферы Земли. Все чаще удавалось отличить зверя от птицы и человека, затем они смогли отличать и животных друг от друга. Не слишком четко, в основном, по размеру и характерным для вида движениям, но все же. Если обнаруженная особь не попадала под выработанные алгоритмы, система спускала ее на более тонкий уровень, пробивала идентификацию по иным параметрам и так до тех пор, пока не выявлялось четко, человек это или что-то иное. Да и далеко не всегда за одиноким беглецом устраивали погоню. Гораздо выгоднее проследить за ним и понять, есть ли у него контакт с другими людьми или сообществами. И если таковых не было, его оставляли в покое.

Пристальнее контролировались признаки урбанизации в местах, где ее быть не должно. Костры, печи, двигатели, электрические цепи, магнитные поля, и все то, что выделяло тепло или энергию обязательно ликвидировалось при обнаружении практически без разбора. Одиночки в лесах, полях и степях наверняка находили удобоваримые способы согреться и не привлечь внимание, на это Им было плевать.

Подземелья и подводные просторы тоже четко отслеживались, невиданными людям технологиями. Пещеры, туннели метро, катакомбы просматривались сканерами так же четко, как и любое наземное пространство. Они не ожидали организованного сопротивления, не оставили ему ресурсов, пространства и возможностей для разворачивания деятельности.

А тем, кто служил Им, не было резона участвовать в чем-то противоправном. Им оставили не только жизнь, но и семьи и детей. Правда жили они в отдельных закрытых зонах, под чутким присмотром систем новых Хозяев. И жили они вполне сносно, с комфортом, достойным питанием, развлечениями и возможностью заниматься тем, что нравилось. Ограничения накладывались лишь на выход из охраняемой зоны и размножение. Детям разрешали расти, но блокировали их детородные функции, как у женщин, так и мужчин. К моменту, когда человечество сойдет на нет, подрастет и адаптируется поколение гибридов. Мы им были нужны лишь на первом этапе, а потом нам дали бы умереть в забвении.

И очень многие соглашались на такую жизнь и такую службу. Даже те, кто не имел семей и даже партнеров выбрали жизнь ради целей Чужих, вместо смерти или консервации для запаса генетического материала. Возможно, мировое правительство сделало тот же выбор, что и простые жители Земли. А возможно, те, кто задолго до нас вошли в контакт с Ними, получили что-то лучшее. Так или иначе, и мы и сильные мира сего приняли одно и то же решение: отдать свой дом тем, кто пришел со звезд.

Глава 11. Зелье

Елена начала ориентироваться во времени по луне. Как древние люди, она отмечала рост и убывание месяца, чтобы понять, сколько длится ее одиночество. Оказалось, полная луна взошла над лесом уже во второй раз, после того как Кирилл ушел. Ей это запомнилось, потому что в его последнюю ночь в домике, луна была почти полной и очень яркой. Это была первая светлая ночь за последние дождливые дни. Теперь на нее снова смотрели пустые глазницы лунных кратеров. Прошло больше месяца. И ночи действительно становились холоднее. Но холод пробирался не только в домик, но и под ее одеяло, под одежду, под кожу, в самое ее ледяное, опустошенное болью сердце. Холод одиночества – того чувства – которое она себе запретила, от которого отмахивалась, чтобы не допустить образования новой дыры в сердце. Елене казалось, что и само сердце стало дырой, но в остатках плоти еще оставалось место, куда могла проникнуть новая боль.

Глядя в черные очи луны через окно, женщина поняла, что теперь не ждет звука двигателя: теперь она боится его. Ведь приехать к домику мог уже не Кирилл. Бояться она тоже себе тут же запретила, ведь смерть по-прежнему была для нее манкой надеждой на вечный сон.

На утро Елена отправилась в лес собирать травы. Бабушка в детстве показывала ей лекарственные растения. Рассказывала о том, что в черенках смородины витамина С больше, чем в ягодах, а листья малины – прекрасное средство от воспалений. Охапки фиолетовых стрел шалфея она собрала еще в начале лета и теперь нашла другие травы из списка бабушки.

Удерживая в ладонях огромную связку душицы, женщина поправила подмышкой собранный букет почти отцветшего зверобоя, чуть царапнув себе по лицу колючими ветками малины.

Она почти дошла до домика, когда услышала звук. Это не было шумом двигателя. Это были шаги, тяжелые и неритмичные, словно шедший прихрамывал или шатался. Елена замерла, отбросила собранные растения в сторону и осторожно устроилась за кустом, росшим позади домика. Куст был густой и мог скрыть ее от посетителя, если только тот не знал, где именно могла прятаться беглянка.

Шаги приближались, но фигура гостя бесконечно долго не появлялась из лесных зарослей. Присев на корточки и всматриваясь в тропу между деревьев, Елена ощутила покалывание в области сердца. Оно стучало быстрее, чем обычно, но в то же время, словно ныло от усталости. Ему, как и Елене, не нравилось это ощущение опасности, оно привыкло к равнодушному ритмичному бою, и еле заметно замедляло ход, словно готовясь отойти к вечному сну. А тут пришлось вновь отозваться на упрямые инстинкты. Гормоны впрыснулись в кровь, сигналы рептильного мозга – готовому защищать своего носителя любой ценой, даже вопреки его воле – были неумолимы.

Из-за деревьев показалась фигура в черном. Армейская амуниция, растрепанные кучерявые темные волосы, короткая, но выразительная борода. Фигура опиралась на автомат как на трость. Сердце Елены очнулось от ленивого напряженного стука и забилось бодро и сильно. Это Кирилл.

Он подошел к тому месту, где обычно оставлял джип и три раза хлопнул в ладоши, как когда стучал по капоту. Он еле стоял на ногах. Длинные пряди прилипли к лицу, грудь под бронежилетом вздымалась, а в синих глазах читалась мертвецкая усталость.

Елена выскочила из-за куста и бросилась к нему, не разбираясь почему бежит и что сделает, когда доберется до мужчины. Но вопросы эти резко вспыхнули у нее в разуме, когда оставалась всего пара шагов. Она встала как вкопанная, глядя на мужчину и ужаснулась тому, как он выглядел. Обросший и уставший, лицо словно сползло вниз, глаза красные и мутные. Рука, опирающаяся на автомат, тряслась от напряжения. Не говоря ни слова, женщина осторожно взяла автомат за дуло, подставила свое плечо для опоры и ощутила огромный вес Кирилла на своем слабом плече. Сложнее всего было помочь ему подняться по ступеням. Его дыхание прерывалось болезненным рычанием, а ноги, словно не желали подниматься на высоту ступеней.

Он рухнул на застеленный матрасом сундук, откинулся спиной на стену, запрокинул голову и закрыв глаза тихо простонал. Ноги бессильно вытянулись вдоль пола.

Несколько минут Елена просто смотрела на Кирилла. Переводила взгляд то на ноги, то на измученное лицо, пытаясь понять, что с ним не так. Ни разу за все время она не видела его уставшим или слабым. А теперь он выглядел, по меньшей мере больным, а может и вообще при смерти.

– Что с тобой? – так и не найдя ответов на свои вопросы, спросила она.

– Ранение, – прохрипел Кирилл, не открывая глаз. – Меня ранили в ногу, повредили связку над коленом. Елена нахмурилась. Объяснения не помогли понять состояние мужчины.

– Я не… не понимаю, что с тобой сейчас.

Он медленно, с огромным трудом открыл глаза и наклонил голову так, чтобы лучше видеть женщину.

– Я несколько недель пролежал в лазарете. Нога зажила. Меня отпустили сюда отдыхать. – В голосе наконец послышались живые нотки. – Сослуживец должен был меня отвезти. Но я дал ему неверные координаты – за несколько километров отсюда, в гуще леса – и сказал, что дальше не проехать. – Он замолчал, еще внимательнее всмотревшись в глаза Елене. – Я не мог допустить, чтобы он узнал, где находится дом. Это было километров пять отсюда.

И тут картинка в голове женщины сложилась: Кирилл шел по лесу пять километров с больной ногой. Она метнулась на кухню, поставила чайник и выскочила из дома. Мужчина глазами проследил за ее движениями и снова откинул голову к стене, веки тяжело опустились на глаза. Он слышал, как Елена вернулась, зашуршала чем-то в дальнем углу, загремела посудой. И уже был готов провалиться в сон прямо в том нелепом и неудобном положении, в котором осел на сундук, когда голос женщины вернул его в реальность.

– Выпей, – она протягивала ему чашку с какой-то зеленоватой жидкостью. Кирилл нахмурился, поворотил нос от пойла и вопросительно поднял бровь, глядя на Елену.

– Это отвар травяной. Полегчает. – Она настойчиво тянула ему свое варево. – Выпей.

– Пахнет жутко.

– Чабрец, душица, зверобой, малина и смородина – лекарственные травы.

– Зелье? – Кирилл измученно улыбнулся.

– Да, Зелье, – подтвердила Елена, закатив глаза, и снова ткнула чашкой в Кирилла. – Пей.

Еще даже не пригубив «зелья», он наморщил нос и снова взглянул на женщину, словно в надежде, что она передумает его этим травить. Но ее взгляд был настойчивым, руки уперлись в бока, как у ворчливой тетке.

Кирилл выпил все и вернул чашку. Стянул с себя бронежилет, кобуру, расстегнул ножны на бедре и со скрипучим стоном улегся на спину, вытянувшись на своем ложе. В сон он провалился еще до того, как успел принять горизонтальное положение.

Глава 12. Вирус

Вирус был тем необходимым для Них ресурсом, который сделал Их план порабощения реальным. Создать его не составило труда. Мы сами трудились над подобным оружием десятилетиями, чем снова вогнали Их в недоумение. Их история знала много междоусобных войн, гражданских противостояний в те времена, когда их цивилизация не выходила за пределы своей системы. Оружие Они конечно разрабатывали: массовое и невидимое для противника, и предельно подлое. Но выпускать на волю вирусы, которые способны навредить не только противнику, но и Им самим… над этим Их умы никогда всерьез не задумывались. Слишком сложно контролировать, слишком велик риск утечки, слишком динамичны вирусы в своих мутациях.

Они хоть и поразились нашей упертой глупости и стремлению к саморазрушению, но возможностью этой воспользовались. Только и нужно, чуть скорректировать свойства той заразы, которая за считанные месяцы поработила весь мир. Сбавив степень смертности, подкрутив программу нуклеиновых кислот и обогатив их возможностью «помечать» генный код человека особыми маркерами, тот самый всемирно известный вирус, вышел на мировую арену.

Убивал он лишь тех, кто не подходил Им для развертывания масштабного плана. Продумано было все до мелочей. Даже сфера деятельности и склад личности, которые Они считали угрозой. Потому почило много великих деятелей политики, медицины, искусства и даже тех, кто не сыскал славы, но мог стать лидером для групп людей в будущем. Мы не видели взаимосвязи, и вряд ли смогли ее обнаружить, даже если бы знали о ее существовании. Они действовали настолько тонко и на таком ювелирном уровне логики, что нашим примитивным умам это просто было недоступно.

Но сам по себе вирус – эти мелкие паразиты, состоящие из нуклеиновых кислот, не имеющие даже обмена веществ – не стал той силой, которая сыграла главную роль. Пропаганда, запугивание, подавление и контроль – вот, что было истинной целью этого процесса.

Нас научили бояться, заложили подсознательную программу держаться подальше от других людей. Разделили, разогнали по своим норам, научили покорно сидеть и не высовываться. Нас научили носить оковы: маски, перчатки, защитные костюмы. Ограничили территориально, поставили кордоны на границе городов, ограничили перемещения между странами. Нам дали пряник. Государственная финансовая и медицинская помощь, волонтерские активности, развитие системы доставки продуктов, предметов необходимости и лекарств. Нам предложили выход из всех ограничений: прививки, которые пропускали через границы и кордоны. Привязали людей на поводок, и чуть ослабили, размотали до допустимой длины, чтобы мы жили в иллюзии комфорта и свободы. Вирус страха, вирус ограничений, вирус нормальности всего того, что происходило, сработал на ура, а мы даже не поняли, что с нами сделали на самом деле.

Глядя на то, как мы покорно и бодро бежим по их сценарию, Они и радовались, и удивлялись. В Их понимании любой разумный вид – а мы все же считались разумным видом, несмотря на весь идиотизм, что мы сами и творили – стремится к свободе, самоосмыслению, анализу. Им было почти жаль нас, почти стыдно за то, что наши расы имели биологическое сходство. Где-то в глубине своих инопланетных душ, Они надеялись, что мы что-то поймем до того, когда точка невозврата будет пройдена. Готовились к этому, подтягивая военные силы к Солнечной системе, на случай активного противостояния. Несмотря на свою роль узурпатора, Они в нас верили. Мы не оправдали эту веру, сдались легко и почти без сопротивления. Среди верхушки Их власти даже случился момент сомнений в том, что мы – такие идиоты – подходим для селекции их вида. Раса, которая тратит силы и ресурсы на уничтожение себе подобных больше, чем на исследование Вселенной и самих себя. Раса, которая вышла в космос, не разобравшись с проблемами на собственной планете. Раса, которая использует губящие мир энергоресурсы, подавляя развитие иных экологичных способов получения мощностей.Но Им тоже не приходилось особенно выбирать. На их инопланетные пятки наступали другие космические державы, была нужда в ресурсах и восполнении популяции, экономическом расширении и территориальной устойчивости. От легкой добычи не отказывается ни один хищник. И Они не стали. И даже тешили себя надеждой, что выращенный новый вид восполнит проблемы нашего мышления и развития, создав подвид существ, куда более гармоничных, чем были мы, да и Они сами, на заре своего развития.

В нас было много чего, что роднило с Ними. В какой-то степени глядя на нас, Они видели себя, свое прошлое, свою историю, свое становление. Хотя Они и использовали нас, но в какой-то степени, спасали от самих себя. Их общество было более гуманным, осознанным и даже, в какой-то степени, более просветленным. Новая гибридная раса, могла привнести во Вселенную новую созидательную силу, способную уравновесить ее.

Глава 13. Дочь

Проснувшись через несколько часов, на самом закате, Кирилл обнаружил, что чувствует себя значительно лучше. Озноб прошел, боль в ноге утихла, оставив лишь ноющее ощущение над коленом, взамен простреливающей боли от пятки до бедра. Кирилл снова подавил инстинкт, который требовал перестроить свои ткани, чтобы боль ушла, как делал это уже сотни раз после ранения. В лазарете позволил медикам вводить иглы в свое тело, позволил лекарствам проникнуть в кровь и отработать свое дело, позволил мышцам заживать от проводимого лечения. Инстинкты бушевали как никогда, рвались наружу, демон нашептывал обещания исцеления – скорого и менее мучительного – чем то, что обещала человеческая медицина. Но он не слушал, сопротивлялся, как делал это всю жизнь. Он снова загнал его в глубокую нору и намертво замуровал своей волей. И даже теперь, вдали от медиков, анализов и свидетелей, не позволял демону выбраться на волю. Потому что Елена рядом. Потому что не мог допустить никаких иных проявлений своей сущности, кроме типичных, ожидаемых, естественных для человека. Она не должна ничего знать, даже смутно догадываться. Ее мир и без того был сущим адом, и Кирилл не мог себе позволить подлить масла в это пламя.

Женщины в домике не было. В кухонное окно бил яркий низкий солнечный луч, подсвечивая пустоту дальней комнаты.Как часто это бывало, она сидела на крыльце. Ее плечи вздрагивали, прерывая тонкий и тихий плач. Он замер. По спине пробежал холодок, а внутренний голос приказывал бежать и притворяться спящим. Но все же преодолев себя, присел рядом с ней, не без боли согнул раненую ногу и попытался заглянуть ей в лицо. Голова Елены была опущена, а от взгляда Кирилла, лицо отгорожено прядью темных волос.

– Почему ты плачешь?

– Я думала ты умер, – прохныкала она, шмыгая носом и утирая слезы с лица рукавом фуфайки. – Или они узнали, что ты сделал и арестовали тебя.

– Ох, – выдохнул мужчина и уронил голову на руки. Его шумный и тяжелый выдох заставил Елену повернуться, показав ему свое заплаканное лицо. Но стоило Кириллу поднять голову, как она тут же отвернулась.

– Я не плакала с тех пор, как они забрали мою дочь, – заключила она уже спокойнее, глядя в сторону.

– У тебя есть дочь? – Слишком громко, слишком резко воскликнул Кирилл. Он всем телом подался в сторону женщины. На мгновение, лишь на одно короткое мгновение, он ощутил шевеление кожи на своей спине и тут же, даже не осознав этого, заставил ее вернуться в обычное положение. – Ты не говорила.

Медленно, осторожно Елена снова повернула голову к нему. Лицо ее выглядело спокойнее, только дорожки слез выдавали недавние эмоции. Поерзав на месте, словно сомневаясь, стоит ли ей делать следующее движение, она все же повернулась в сторону Кирилла и брови ее задумчиво сошлись к переносице.

– Да, была дочь. Я не знала, что должна сообщить об этом.

– Не должна, конечно, – он покачал головой. Он и сам не понимал, почему так среагировал. И почему этот хоть и ужасный, но простой факт, заставил его нутро предпринять попытку вырваться из цепких лап самоконтроля. – Как ее зовут?

– Алина.

– Сколько ей лет?

– Двенадцать? – вопросительная интонация Елены явно относилась к причине этих вопросов, а не к возрасту девочки.

– Как давно ее забрали? – Кирилл внимательно смотрел на собеседницу. Говорил быстро и коротко, а при каждом ответе на мгновение отводил взгляд в сторону, словно записывал полученные ответы на внутренний жесткий диск.

– За несколько дней, до того, как мы встретились в том грузовике.

Вопросы закончились. Мужчина отвернулся от Елены и прищурившись водил глазами по сторонам, что-то обдумывая. Он не замечал, как женщина хмурится, непонимающе глядя на него, ожидая хоть каких-то комментариев. Молчание затягивалось. Ночь неспешно простирала свои ладони над лесом, домиком, мужчиной, сидевшем на крыльце, подперев кулаками подбородок. Темнота подползла к нему вплотную, взглянула в его затуманенные мыслями глаза, дыхнула на него холодом, но так и не получила никакой реакции. Не замечая, как ночной воздух заключает тело в свои ледяные оковы, Кирилл продолжал сидеть на крыльце и слушать снова и снова одну зажеванную в своей голове мысль: «У нее есть дочь».

Глава 14. Нулевое поколение

Глава 14. Нулевое поколение +

Их никто никогда не видел. Байки ходили разные и одна эффектнее другой. Одни утверждали, что Они огромные трехметровые ящерицы, другие – упоминали человекоподобных пауков, третьи и вовсе представляли Их, как рогатых чертей. Случались даже версии о том, что у Них нет тел, только разум, который давно переселился в компьютерную сеть, что, ну, никак не вязалось с Их потребностью в выведении гибридов. Когда эти, да и другие версии, доходили до Них, Им только и оставалось, что удивляться и переглядываться. С чего люди решили, что Они так уж сильно отличаются от других гуманоидных видов? Почему Они непременно должны были выглядеть, как ожившие ночные кошмары, высокоразвитым разумам не дано понять. Их отличия от людей безусловно были очевидными, но Они не казались уродливыми или монстро-подобными. Углеродные формы жизни всегда будет иметь схожие черты. Но физические отличия у Них, конечно, были. На Их родной планете сильнее гравитация, плотнее атмосфера, выше давление, иной уровень светового и температурного режима. На Земле они могли находиться без дыхательного оборудования, но давалось бы это тяжело. На лунной базе, в специальных отсеках для Чистых – тех, кто родился в их родном мире и не претерпел селекции – могли находиться истинные Они. Остальной базой управляли гибриды первого и второго поколения. Особи с чистым разумом – работающем в нужном диапазоне частот – физически выносливы, как в Их, так и в Земной среде, способные выводить потомство, сохраняющее гибридный генокод, с достаточно гибкой психикой, восприимчивой к эмоциям обоих видов.

Было еще и нулевое поколение – пилотное. Самые первые гибриды, которые никогда не выживали. Даже тех, кто в ходе первых экспериментов получались удачными, все равно умерщвляли, дабы не позволять геному ветвиться. Бесконтрольное размножение неустойчивого гибридного подвида могло привести к самым неожиданным и ужасным последствиям. Не только для Них, но и для нас – людей. Какие качества психики вдруг возобладают над особью? Будет ли это агрессия, звериная бесконтрольная ярость, или расщепление человеческой и иноземной сущности на уровне бессознательного? Какой коллапс мог произойти в разуме этих существ предугадать было сложно. Еще сложнее – контролировать. А все, что даже в перспективе не поддавалось контролю, Ими сразу уничтожалось на корню. Нулевое поколение умерщвляли с почестями, с уважением и милосердием. Ведь оно проливало свет на путь последующей селекции. Именно благодаря ему из инкубаторов выходили гибриды, которые уже осознавали себя новым видом, были психологически стабильны, сильны, физически здоровы, и обладали всем набором способностей, которые требовала колонизация.

Позже, много позже, когда Земля полностью перейдет к Ним, генам позволят ветвиться, а виду эволюционировать. И жизнь на Земле закипит естественным путем. Не всегда удачным, но, уж точно, без риска вырождения. Ведь первые поколения – самые сильные, устойчивые и гибкие. Их психологические программы, бессознательные инстинкты тоже отвечали целями процветания расы. Все было учтено, все продумано и реализовано с должной скрупулезностью. Они будут стремиться к тому, к чему должны стремиться; желать того, чего должны желать; любить то, что должны любить. В остальном полная свобода воли и выбора.

Глядя на нас, подверженных страстям, противоречиям, противоестественным желаниям, вроде самоубийства или причинения вреда тому, от кого зависит наше благополучие, Они пребывали в недоумении. Ни логики, ни хоть каких-то понятных Им причин для этого не было. Почему, наши дети, на холодность родителей реагируют жестокостью? Почему, мужчина, которому мать не додала своей любви, может насиловать и убивать других женщин, подсознательно наказывая всю ту же мать? Почему, женщины выбирают таких мужчин, которые причиняют им одну и ту же боль? Почему, люди так остро боятся сделать шаг к своему благополучию, выбирая страдать в некомфортных условиях?

В Их психике и мотивах таких «багов» не было. Их личность, вообще куда проще нашей, древнее и развитее, но проще. Если что-то причиняло неудобство или боль, Они от этого избавлялись. Если сценарий показывал, что не эффективен для достижения целей, Они его меняли. Если особь демонстрировала неуважение, агрессию или пренебрежение, Они избегали в дальнейшем подобных сородичей. Внутри Их душ – если таковые у Них были – словно работала простая бинарная система: ноль-ложь-плохо-избегать, единица-истина-хорошо-сохранять.

Да, психика Их тоже способна воспроизводить многосоставные эмоции. Они не были вулканцами, подчиненными разуму. Просто Они точно знали, что делать с тем, что чувствуют, как реагировать, какие решения принимать.

Мы вызывали у Них и ужас, и восхищение. Жить с таким эмоциональным коктейлем внутри и выжить? Умудряться любить, ненавидеть, жалеть, бояться и презирать одновременно, одну и ту же особь – это вызывало у них, по меньшей мере, восторг. Но восторг быстро сменился расчетом. Сыграть в такую многосоставную игру Им было любопытно. И оказалось, что запутать нас в наших собственных эмоциях, а потом использовать их, было очень эффективной схемой.Человека, который не знает, что чувствует, не будет знать и что делать. Не будет знать, что есть хорошо, а что плохо, какое решение для него выгоднее, кому доверять, о ком думать, куда смотреть.

Они устроили нам холодный душ из наших собственных эмоций и получили стадо послушных баранов, которое отказалось разбираться в этой мешанине собственных ощущений и оставило Им право выбора.

Глава 15. Шрамы

Спали они вместе. Елена, наблюдая, как тяжело шаркая и, почти волоча, больную ногу за собой, Кирилл вошел в дом, сама предложила ему спать на кровати. Матрас на ней старый, но достаточно жесткий и упругий для того, чтобы, измученному болью телу Кирилла, удалось отдохнуть и восстановиться. Он почти приказал ей лечь рядом с ним: тихим, но властным голосом, уверенным, жестом, указывающим на вторую половину кровати, вторым одеялом, небрежно и как-то грубо брошенным на постель. Елена не стала спорить. Улеглась на самый край и отвернулась к окну, подмяв рукой уголок старой, слежавшейся подушки. Она устроилась на кровати так быстро, что Кирилл даже не успел отследить этот момент. Он даже еще успел стянуть куртку, как женщина уже замерла на своем месте спиной к нему.

Уснуть ему не удавалось долго. Все крутились в голове мысли о дочери Елены, а потом мысли о том, почему эти мысли его не отпускают, а потом попытки подумать о чем-то другом. Но все время разум возвращал ему образ заплаканного лица женщины, которая теперь, мерно посапывала рядом. Ему хотелось перевернуться на бок, согнуть ноющую ногу, переместиться на живот, подобрав руку под голову, вернуться на спину или вовсе встать и выйти на крыльцо, в объятья ночного холода. Но не ерзал, не желая беспокоить Елену. Кириллу казалось, что этот круговорот мыслей катает его на безумной карусели, когда через приоткрытые веки ударил луч солнца, вырвав из того, что со стороны выглядело как сон, но им не являлось. Боль в ноге отпустила свою цепкую хватку, и мужчина бодро поднялся с постели, выйдя в кухню, наспех обдал лицо ледяной водой из тазика, стоявшего на столе. Елены в домике не было. Выглянув в каждое окно по очереди, Кирилл так ее и не увидел.

Нашел он ее спустя пару часов, когда забеспокоился и стал обходить периметр вокруг дома. Женщина вышла из леса с охапкой каких-то цветов и трав и замерла, увидев мужчину, словно испугалась. Ее осторожный взгляд не был пустым и спокойным, как раньше. Елена смотрела на Кирилла так, словно сомневалась: остаться на месте или бежать к нему, бросив собранную траву. Тело мужчины автоматически напряглось, корпус чуть подался вперед. Подумать о том, что происходит, почему она выглядит так странно, смотрит так странно и так странно стоит, он не успел. Все произошло за считанные секунды: вот он видит, как женская фигура появляется из-за деревьев, вот она замирает, не успев закончить шаг, вот его тело мгновенно отзывается, готовясь среагировать, пока разум пытается осмыслить все происходящее. И вдруг Елена срывается с места. Охапка цветов рассыпается перед ее ногами зеленым веером и тут же поднимается в воздух от ее быстрых шагов… нет, не шагов – бега. Даже натренированная годами боевая реакция Кирилла не успевает отдать ему нужную команду. Он лишь успевает дернуться в противоположную от бегущей на него женщины, сторону, как она уже врезается в его тело и тянется тонкими, бледными ладонями к заросшему щетиной мужскому лицу.

Кирилл был выше нее на полголовы, и инстинктивно – на одно полумгновение, подался назад, пока не понял, чего Елена хочет. Он опустил голову, встречая дрожащие губы, обхватил ладонями лицо женщины и тоже прильнул к ее губам. Разум продолжал буксовать, ни одной мысли не было, только тепло ее губ, только дрожь ее тела в его руках, только ее раскрытая душа, проникающая в спящее до этого момента сердце.

Поцелуй был страстный, неуклюжий, влажный, но сладкий… очень сладкий и пробирающий до мурашек. От ее рук, блуждающих в его волосах на затылке, разливалась волна тепла. А дрожащие, то ли от страсти, то ли от чего-то еще, губы женщины, казались Кириллу самыми нежными и манящими, из всех, к каким ему удавалось прикоснуться в поцелуе.Отстранившись от мужчины, Елена стыдливо опустила голову ему на грудь, сжав в ладонях ворот футболки. Что он должен сказать? Успокоить ее? Спросить о том, что сейчас произошло? Как глупо это могло все прозвучать, да и какие вообще слова были бы правильными в этот момент? Кирилл лишь крепче обнял женщину, прижал к себе так сильно, как только позволяла хрупкость ее тела и вдохнул аромат волос, жадно, шумно, с наслаждением. От нее пахло лесом, хвоей и свежестью. Он закрыл глаза, позволив себе этот момент, разрешив себе ничего не говорить, ничего не делать, ни о чем не думать. Просто обнимать хрупкое тело, вдыхать ее запах, чувствовать ее тепло.

– Я люблю тебя, – шепот разлился волной вокруг их объятий. Кирилл сначала принял эти слова за собственные мысли. И лишь когда Елена подняла на него вопрошающий взгляд, понял, что произнес это сам. Слова, которые слетели с губ откуда-то из глубины души, проскочив мимо тисков разума.

Елена отстранилась чуть дальше, и Кирилл было решил, что она хочет вырваться из его рук и уйти. Признание было лишним. Это слишком для нее, да и для него самого, тоже. Но она не отошла. Обхватив руками шею, притянула к себе и крепко поцеловала. Уже смелее, настойчивее и глубже. Ее руки скользнули по его груди и разум мужчины окончательно сдался. На арену сознания вышло желание ею обладать, полностью обладать. Ее телом, ее душой, ее сердцем, которое, казалось, еще вчера было мертво.

Подхватив Елену на руки, он усадил ее себе на талию и понес в дом. Она не сопротивлялась его движениям, когда под властными руками Кирилла с нее спадала одежда, не стеснялась срывающихся с губ всхлипов, вперемешку с шепотом его имени, не пыталась препятствовать его движениям. Ее тело было нежным, мягким, податливым и до головокружения желанным. И, наконец, Кирилл обладал ее взглядом. Тем самым робким, затравленным, осторожным взглядом, который за все время ловил лишь несколько раз. Теперь Елена смотрела на него открыто, с каплей тоски и боли, но все же жарко, манко, притягивая еще ближе к себе.

– Я не могу сказать, что люблю тебя, – шепотом, таким тихим и нежным, произнесла Елена, приподнявшись с обнаженного плеча Кирилла, заглядывая ему в глаза. – Вероятно это так и есть, но… я не уверена, что способна теперь любить, – она нахмурилась и отвела взгляд в сторону.

– Хмм. Кажется, ты уже это сказала, – хрипло усмехнулся мужчина, глядя затуманенным взглядом в потолок. – Да и не важно это. – После недолгой паузы продолжил: – Наверно это грубо прозвучит, но… что произошло? – Он приподнял голову, чтобы посмотреть на женщину, снова устроившуюся у него на груди. Ее лица он не видел, но ее шумный вздох его озадачил. Боясь ее спугнуть, выглядеть мужланом, Кирилл осторожно кончиками пальцев провел по ее плечу, скользнул по шее, и женщина чуть развернулась на встречу его прикосновению. У Кирилл отлегло от сердца. Она не собиралась уходить.

– Я вдруг начала чувствовать, – ответила Елена спустя долгое мгновение. – Тебя не было так долго. Я… Я боялась, что ты не вернёшься. – Шептала она с надрывом, словно пыталась сдержать слезы. – А утром поняла, что… ох, – она снова глубоко вздохнула и выдохнула, – что чувствую то, чего давно не чувствовала. Да и наверно, не собиралась чувствовать. Думала, что в этом мире чувств больше не осталось.

Елена перевернулась на бок, обвила руками плечи мужчины. Одна ее ладонь скользнула на шею, а губы оставили на его губах легкий поцелуй.

– Хотя это ужасно, – она нахмурилась и уткнулась носом ему в ключицу. – Снова кого-то любить и бояться потерять.

Сначала он хотел возразить ей, сказать, что любовь и подобные чувства не могут быть ужасными. Но потом вспомнил о том, что у нее забрали дочь – ребенка, дороже которого не может быть ничего на свете – и мысленно с ней согласился. Любить в мире, где происходят зверства, порабощения тел и детородных функций, где свои же отлавливают сородичей и отправляют в гетто… Да, любовь в таком мире может быть чем-то ужасным.

– Мы справимся, – подытожил Кирилл и развернул Елену к себе лицом. – Я смогу тебя защитить, и себя…

Она скривила гримасу: «о чем ты, вообще?». Но легкая улыбка – первая ее улыбка, такая тонкая – сгладила момент.

– Обещать такое, не менее глупо, чем утверждать, что мы всегда будем здоровы и счастливы, –задумчиво и словно самой себе, произнесла женщина. – Понимаю, ты в себе уверен. Но… – она глубоко вздохнула. – Но мир сейчас такой, что…

– По крайней мере, я могу обещать, что сделаю все, что смогу, чтобы защитить нас. Хорошо? – Кирилл приподнял брови, ожидая, что женщина поверит его словам. – Хорошо? – Он повторил уже с улыбкой, отвечая на наигранное покачивание головой Елены. Наконец, она кивнула, сосредоточенно и сурово, и тут же залилась звонким смехом.

– Я жутко голодный, – Кирилл стрельнул прищуренным взглядом в сторону кухонной двери. – Я приготовлю что-нибудь перекусить.

Поцеловав женщину в ее довольную улыбку, проворно соскочил с кровати, натянул брюки и принялся разбираться с футболкой, которая категорически не хотела выворачиваться с изнанки на лицо.

Елена перевернулась на бок, подперев голову рукой, всматриваясь в испещренную шрамами спину и плечи Кирилла. Она не замечала их раньше, когда они были вместе в кровати, а потом он накрыл и ее, и себя одеялом. Шрамы показались странными. Словно кто-то выводил ровные линии по телу от шеи до самой поясницы, прорисовывая какой-то новый силуэт. Продолжались ли они на груди, теперь Елена не могла вспомнить. Лежа на плече мужчины она не замечала их за густыми завитками волос. Но вознамерилась обязательно рассмотреть при возможности. Что-то с этими полосами было не так. Слишком тонкие, но глубокие борозды, края которых, как будто заворачивались внутрь.

Так и не победив футболку, Кирилл кинул ее на стул, вытащил из шкафа фланелевую рубашку и накинув ее, вышел из комнаты. А Елена, завороженная рисунком на его теле, так и смотрела невидящим взглядом сквозь закрытую за ним дверь.

Глава 16. Кнут и пряник

Кем и когда была отдана команда отлавливать женщин детородного возраста, никто не знал. Все началось внезапно и было продумано ювелирно. Информация, просочившаяся в сеть, еще вызывала горячие споры в комментариях: правда это или постановка и провокация, когда первый миллион женщин уже справляли нужду в яму в центре своих камер.

Миллион превратился в десять миллионов, потом в сотню, и до миллиарда дорос через полгода. Начиная активную фазу на одном конце Земли, Они не боялись, что на другом – об этом узнают через выложенные в сеть ролики и любительские новости. Наша паника была Им на руку. Растерянный разум проще контролировать, проще предугадать его следующий шаг, проще заполучить над ним власть. Что ищет человек, когда ему страшно? Только одного: спасения. Возможных реакций у нас было три: бей, замри, беги. Первых убивали, вторых отлавливали, третьих приманивали.

Они давали обещания о спасении тем, кто боялся и прятался. Гладили по головке, давали вкусняшку, нежно приобнимали за плечи и укутывали в теплые пледы. Отогревшихся, сытых и обретших покой женщин, бережно везли в распределительные лагеря, представляя их, как хосписы для гендерных беженцев. Спокойным и довольным скотом управлять легко. Он сам идет на бойню.

Там – в этих «хосписах» – проводили все необходимые исследования, для определения пригодности к вынашиванию гибридов. И женщины сами ложились на кушетки, протягивали руки для забора крови, улыбались врачам в масках и благодарили чутких медсестер, что поправляли им подушки под спинами, пока их кровь болталась и пузырилась в генофактуре – устройстве, разработанном с подачи пришельцев, определяющим первичную совместимость генокодов.

Они с улыбкой и доверием отводили в лаборатории своих дочерей, и благословляли сыновей обучаться военному искусству в специальных подразделениях при лагерях, вернее – «хосписах». Мальчиков бережно брали за руки статные офицеры и торжественно провожали в уютные теплые казармы. Матерям говорили, что их сыновья буду защищать Землю и должны быть готовы к изоляции от родительской опеки. Что их будут кормить и лечить, учить драться, стрелять и преодолевать препятствия, воспитывать в них мужество и отвагу, выносливость и силу. И это единственное, о чем не врали. Их действительно сделали защитниками Земли. Только Земли – не обители человечества, а Земли – новой колонии пришельцев.

Мужчинам тоже давали кров и заботу. Оправившихся и здоровых направляли работать, в первое время разрешая возвращаться к родным. Постепенно их работа становилась изолированнее, располагалась дальше от семей, а потом и вовсе, становилась вахтовой. Кого-то, из-за выдающихся способностей и навыков, направляли в другие лагеря под предлогом нехватки таких специалистов, обещая вернуть в целости и сохранности. Но потом приходили новости, тихие шепчущие слухи о нападении или разрушении тех лагерей, об авариях на рабочих местах, о локальных катаклизмах. Женщины не замечали, как одна за другой теряли мужей, братьев и отцов.

Они всегда следили, чтобы в распределительных лагерях – лже хосписах – было не больше тридцати процентов женщин предыдущего сбора. Удостоверившись в их пригодности для инкубации гибридов, этих женщин также, тихо и бережно, перевозили в другие лагеря, но оказывались они уже в гетто. И там начиналась настоящая работа, настоящие исследования. Настоящий Ад.

Метод кнута и пряника заиграл новыми красками. Кнутом сгоняли всех, кого можно было легко найти и захватить. Кнутом наводили панику, на которой потом успешно играл Пряник. Кнут щедро транслировали и размножали в сети, пока еще оставались те, кто имел к ней доступ. Им было выгодно, если больше людей увидят видео о том, как женщин в халатах и даже нагишом вытаскивают ночью из постелей, тычут ледяным дулом в спину и загоняют в автобусы. Тогда люди побегут, запаникуют и начнут прятаться как крысы, по лесам, полям подвалам. Им дадут время пожить в этих подвалах и лесах, дадут возможность пострадать, поплакать, по ужасаться. Пережить первый шок, осмыслить, начать выживать, понять, что это не так просто, и главное, задуматься над тем, так ли хороша жизнь без еды, воды, одежды и тепла. Готовы ли они жить в страхе и нужде, когда свои же – те, у кого есть оружие – могут прийти и отнять последние крохи. Мародерство, разбой и грабежи слабых сильными, по расписанию вышли на арену. Как Они и планировали. Знали же, что алчность возобладает над человечностью в тот самый миг, когда те, кто в силах отнять, сделают это просто потому, что могут. Такие полевые ОПГ стали последним гвоздем в гроб веры тех, кому удалось спастись. И, лишь, когда эти бедолаги, пережив все стадии горя: отрицание, гнев, торг и депрессию, переходили к принятию, пряник выходил из-за горизонта, как теплое весеннее солнце, топящее своими жаркими лучами ледяные шапки.

Короткие радиосообщения, якобы от повстанцев – остатков армии и правительства – стремящихся спасти всех, кого смогут, с координатами и ориентирами баз. Бегуны – люди, вроде бы случайно забредшие в общины спасшихся и пересказывающие слухи о базах, где есть вода, еда, свет и тепло. Небольшие отряды, вроде как разведчиков из этих баз, ищущие следы бандитов, «случайно» шедшие по следам, которые в итоге приводили их к общинам. Схема была отработана и эффективна. Никто не сомневался в том, что вожди найдут-таки способ защитить народ. Те, кто не верил в вождей, верил в силу духа самого народа, сумевшего устроить партизанскую войну. Но большинство, ни о том, ни о другом не задумывалось вовсе. Они летели на свет, как мотыльки, даже не думая сначала присмотреться к источнику этого света.

Глава 17. Донос

Обратно в военную часть Кирилл вернулся тем же путем, что и добирался до лесного домика. Теперь эти километры по лесу дались ему легко, и джип сослуживца, с которым заранее договорился об обратной дороге, ему пришлось дожидаться сидя под старой толстой елью.

Преодолевая бурелом, он бодро перескакивал старые сухие поросшие мхом стволы. По опушке шел чуть ли не вприпрыжку, а в гуще ему не мешали ни цепкие лапы сухих кустов, ни перекатывающиеся под подошвой шишки, ни болотистая грязь. Нога не давала о себе знать совсем, словно и сама забыла о том, что десять дней назад изнывала от боли и отказывалась работать. И лишь сидя в ожидании сослуживца, Кирилл вдруг заметил свою ногу: она согнутая в колене, лежала на хвойной подушке. Когда он выходил из машины на этом самом месте, чуть больше недели назад, согнуть, и уж тем более вывернуть ее, было адски больно. Мужчина задумчиво нахмурился и попытался вспомнить о том, когда в последний раз его беспокоила рана. Это было ровно до того момента, когда Елена оказалась в его объятиях и поцеловала. Остальные дни прошли в томном и сладком тумане. Когда ему было вспоминать про ранение или боль, если под утренними лучами, их тела сплетались в наслаждении друг другом, еще до того, как их разум успевал проснуться. Если холодными ночами они горели в плену страсти, а от его потного разгоряченного тела поднимался еле заметный пар. Если днем он то и дело ловил ее поцелуи, прикосновения теплый взгляд и улыбку.

Это были прекрасные дни, но именно это делало их кошмарными, если подумать о том, в какую глубокую и топкую яму он закапывал их обоих. Елена была права. Любить друг друга было ужасным решением. И если бы это была только одна ночь… Но они позволили себе провалиться в эти чувства, раствориться в них, подчиниться. Он позволил. Хотя не должен был. Но не сдержался, не смог, не был достаточно силен.

Захрустела лесная дорога и вместе с оглушающим в тишине леса ревом двигателя, среди деревьев замелькал серо-зеленый кузов машины. Он чуть не проехал мимо сидевшего Кирилла, но резко затормозил, проскользив покрышками на еловых иголках.

– Чего недовольный? – Из-за опущенного стекла показалось круглое, почти детское лицо парнишки. – После отпуска же.

– Довольный, – пробурчал Кирилл, обошел машину и устроился на пассажирском сиденье.

– Нога как? – Уперев руку в спинку пассажирского сидения и развернувшись назад, водитель выруливал для разворота.

– Свежий воздух и отдых творят чудеса, – Кирилл постарался сделать голос спокойным. Те мысли, которые им овладели за время ожидания словно вернули его в реальность – в ту, где он солдат-предатель Земли, перебежчик, конвоир и палач. Но досаду выдавать не желал.

– В твоем случае, думаю, отсутствие людей принесло больше пользы. – Водитель заметил боковым зрением вопрошающий взгляд Кирилла и пояснил: – Ну ты типа… интроверт, вроде. Ни с кем не дружишь, в клуб не ходишь. – Он пожал плечами. – Не любишь людей. Да?

Вникнув в смысл этих слов, мужчина угрюмо ухмыльнулся одной стороной губ.

– А кто из нас любит людей то? Забыл, чем мы занимаемся?

– Стараюсь не думать, – совершенно другим голосом, потухшим и низким отозвался парнишка и больше не поворачивал головы к собеседнику, делая вид, что внимательно следит за дорогой.

Машина со свистом выскочила на асфальтированную дорогу и понеслась через арки развесистых крон деревьев, которым теперь никто не мешал расти, ветвиться, опутывать небо над дорогой.

Добравшись до части и пройдя стандартный осмотр у врача, Кирилл сразу отправился в казарму, где провел ночь, позволив себе насладиться воспоминаниями. Он снова ощущал губы, ладони, гладкость кожи и запах Елены. Отгоняя мысли о том, что теперь его чувства смогут стать угрозой для ее безопасности, разрешил себе побыть с ней еще немного. Но под утро истома рассыпалась в блестящие колючие капельки росы под утренним туманом, и отпустила его на волю.

– По вашему приказанию прибыл, – отчеканил Кирилл, войдя в кабинет майора Крыльщикова, командира его батальона.

Тучный, с вечно красным отекшим лицом мужчина, издал выдох с привычным для него свистом и кряхтя поднялся с кресла.

– Андреев. Прибыл значит. К службе готов? – его сиплый голос, противно скрежетал, как ржавая пружина.

– Так точно, – Кирилл выпрямился по стойке смирно, не отводя резкого взгляда от командира. Не мог он на него смотреть без презрения, но очень старался.

– Вольно, солдат. – Крыльщиков по-царски махнул своей заплывшей жиром ладонью, с толстыми короткими пальцами. – Через неделю везем бабский груз на протыкание. Возглавить колонну готов? Как раз успеешь влиться в службу.

Кирилла передернуло от того, как пренебрежительно, надменно и властно этот человек говорил об этом задании. «Бабский груз» – так называли перевозку женщин. «Протыкание» – процедура постановки прививок тем, кто раньше – во времена цивилизации – по разным причинам их не сделали. Теперь Им не нужно скрывать истинную цель инъекций.

Медленно, стараясь сделать это незаметно для майора, Кирилл глубоко вздохнул и выдохнул, в попытке успокоить гнев. И в былые времена, он никогда не называл женщин бабами. Попав на службу, когда мир перевернулся с ног на голову, его слух продолжали колоть подобные высказывания, хотя со временем мужчина привык. Но в этот момент, после проведенного времени с Еленой, которую спас от такого вот «протыкания», в нем разгорелось адское пламя ненависти и гнева. Не только к этому выслужившемуся ублюдку, а ко всей новой системе, рабом которой стал сам. Он машинально прошелся внутренним сканером по всему телу. Все было под контролем. Такие резкие эмоциональные всплески, который испытал в этот момент, были самым опасными для него. Защита на мгновение ослабевала, и демон живущий внутри, мог вырваться наружу. Хотя, и Кирилл часто себе напоминал об этом, у него ни разу не получалось. Возможно, тот давно уснул, ослаб и состарился, атрофировался как мышца, которой давно не пользовались. А он – Кирилл – не пользовался демоном уже очень, очень давно.

– Потянешь? После ранения то? – продолжал майор, покачиваясь в кресле. Его второй и третий подбородок, не имеющие четкой границы с шеей, расплывались в такт движениям.

– Так точно. Репин допустил к службе. – Ответил Кирилл, ссылаясь на заключение полкового врача.

Словно заметив что-то в выражении лица или взгляда Кирилла, Крыльщиков подался к столу, пытаясь перегнуться через него. Но деревяшка столешницы впилась в огромный живот, не позволяя закончить маневр. Он с минуту вглядывался в мужчину, а затем заговорил уже совсем не командным тоном.

– Капитан Андреев, ты прямо образчик послушания, – майор прищурился. – Молча и всегда четко выполняешь приказы. Нареканий на тебя нет. Никаких жалоб или нарушений. – Он откинулся, наконец, на спинку кресла и сложил руки на животе, с трудом дотянувшись пальцами одной руки до другой. – За что ж тебя Степанов так не любит?

– Не могу знать, – спокойно и ровно ответил Кирилл.

– А я знаю: конкурента в тебе видит, – майор повернулся к окну, делая вид, что разговор этот просто болтовня. Но Кирилл знал, что за этими рассуждениями было что-то другое. – Ладно. Дам ему повышение, может успокоится и перестанет доносы на тебя клепать. – Выдохнул майор, все еще всматриваясь в окно.

– Доносы?

– Все ему покоя не дает твоя эта фазенда лесная, – задумчиво и отрешенно продолжал мужчина. – Завидует что ли? Не знает к чему еще придраться. – Крыльщиков повернулся обратно к своему офицеру. – Что ему дался этот домик, я не знаю. Не устроил же ты там повстанческую базу, в самом деле. Хех. – Майор хрипло, со свистом коротко рассмеялся. – Все, свободен. – Он снова сделал барский жест ладонью, отмахиваясь от Кирилла. Тот развернулся на каблуках и быстро покинул кабинет командира, чувствуя дрожь в ногах. Внутри что-то похолодело, сердце бешено забилось.

Следующие пару недель ему предстояло патрулировать зоны инкубаторов – внутренний периметр. Это считалось самым простым заданием, а среди состава воспринималось чуть ли не как отпуск. Сотни женщин парализованы, заперты внутри своих тел. Проходя пост контроля производственного корпуса, у него в голове всплыл термин «синдром запертого», о котором слышал в какой-то передаче, про людей с неврологическими нарушениями, потерявших когнитивные функции, но воспринимающих реальность. Они чувствовали, видели и слышали то, что происходит вокруг, но не имели возможность никак взаимодействовать с внешним миром. Кирилл не знал наверняка, могли ли те женщины…

«Боже, там девочки, совсем дети», – подумал мужчина. Могли ли они все осознавать? Чувствовать, как в их чреве растет инопланетный урод, бояться, страдать, изнывать от безумия?

Задавая себе эти вопросы, Кирилл знал на них ответы. Да, они все чувствовали, все осознавали, слышали и видели. Таковыми были условия успешного вынашивания и рождения гибридов. Мозг женщин стимулировался, как и мышцы, нервы, органы, чтобы воссоздать ощущения полноценного функционирования организма.

– Андреев, – только Кирилл занес ногу, чтобы перешагнуть порог КПП медкорпуса, за спиной послышался хриплый ядовитый голос Степанова. – Слышал, тебя опять на колонну поставили. Так и будешь отбивать зад в дрянных развалюхах? – вразвалочку и шаркающей походкой, Степанов подошел, пожевывая в уголке рта самокрутку. – Тебя б давно повысили, дружище, если хоть мизинцем пошевелишь.

На вытянутом, заячьем лице проступила довольная ухмылка. Кирилл знал, зачем тот завел этот разговор, и знал, как нужно ответить, чтобы его закончить.

– Рыло сказал, что на повышение идешь ты. – Так за глаза называли Крыльщикова за его фамилию и грузность. Кирилл развернулся к собеседнику полностью, и расположил ладони в карманах форменных брюк, стараясь поддержать иллюзию дружеской беседы. – Жек, тебе дали назначение или пока тайна куда ты.

– Тут я, тут, не переживай, – улыбнулся он с оскалом. – Жопу свою и позвоночник будет проще сохранить в здравии. Больше никаких перевозок и конвоя. Буду снова начальником тюрьмы, как в былые.

Для Кирилла это означало сразу две вещи: первое – пересекаться по службе они продолжат, но только в случаях, когда потребуется перемещение заключенных женщин. Второе – он будет выше по званию Кирилла и может, наконец, успокоится на его счет. Последний раз они были с Евгением Степановым в конвое вместе, когда Кирилл спас Елену. И если сначала считал, что Жека мог что-то заподозрить, то потом счел это удачей. Ведь этот человек был гнилым до мозга костей, выслуживался и стучал, не единожды насиловал и убивал женщин. Для него было нормой вытащить женщину в лес, жестко отыметь и застрелить, даже не проверив дышит ли она еще. Он мог оставить ее умирать в лесу, в грязи на корм диким зверям, и забывал об этом через минуту. Поэтому, уж в чем в чем, а в спасении Елены, Кирилла он точно не подозревал: в его картине мира, такого исхода попросту не существовало.

– Проставляешься когда? – бесстрастно поинтересовался Кирилл и нетерпеливо переступил с ноги на ногу, насильно расправив брови, которые так и норовили сойтись на переносице в одну строгую линию.

– Как только, так сразу… Позову тебя, Андреев, не ссы.

Степанов крепко стукнул Кирилла ладонью по плечу, и с видом победителя, гордо – даже слишком сильно вскинув подбородок – прошествовал мимо.

Однажды, в один из тех редких вечеров в офицерском клубе, когда Кирилл напивался, служивый пищеблока, игравший роль бармена, нашептал историю Степанова. Мол, до всего этого он был начальником колонии общего режима. Имел семью, сына, хоть и не гнушался ходить налево сразу с несколькими женщинами сослуживцами. Жена знала, терпела, делала вид, что ничего не замечает. Но однажды просто не выдержала и повесилась на балконе. Он с трехлетним сыном один остался. Сдал его своим родителям на воспитание и от прав родительских отказался. С тех пор считает всех женщин существами второго сорта, которые не способны уважать мужчин, и могут бросить их с ребенком.

Вот уж, кто точно в этой военной части – да и на всей Земле – был на своем месте, так это Степанов.

Но вот за что Степанов так не любил Андреева, оставалось для последнего загадкой. Хотя, пожалуй, для них обоих. Вряд ли новый начальник тюрьмы задумывался об этом. Как не задумывался о том, почему жена предпочла уйти из жизни, чем жить с ним. Почему его не уважают в части. Почему кровь и смрад гнилой подлости, никогда не смоется с его рук и его души.

Глава 18. Фокус внимания

Когда активная фаза их экспансии была приведена в исполнение, Они раскрыли почти все карты тем, кто возглавлял ее среди людей. Мы должны были знать схему, чтобы ее реализовывать, чтобы понимать значение каждого своего шага. Им известно, что чем меньше непонимания, тем меньше вопросов, тем меньше сомнений и далеких от истины предположений.

Но вот чего Они нам никогда не говорили, так это истинную причину ставить те самые прививки. Это никогда не было антивирусным средством. Помимо генных маркеров для отслеживания людей, компоненты вещества, корректировали неврологические процессы, стимулировали легкие мутации. Прививки адаптировали наши поведенческие паттерны и реакции. Делали нас чуть более покладистыми, чуть менее восприимчивыми к чужой боли, чуть доверчивее и спокойнее. Коррекция была легкой, незаметной. Она прекрасно вписывалась в обычное поведение любой личности, не выдавая того, что в ней что-то поменялось.

Тех, кто потенциально мог стать бунтарем, убивал сам вирус, вернее, его дополнения, созданные Ими и настроенные на особые психологические механизмы человека. После него, итак, остались самые ведомые и слабые. Но прививка давала чуть больше гарантий от активных бунтов. Это все равно, что нам вживили бы контрольный чип, и через него отдавали прямые команды. Только команды эти, были очень тонко настроены. Они лишь сфокусировали наше внимание на том, что выгодно Им. Врачей – на успешной имплантации гибридных клеток в лоно женщин, на заботе о здоровье потомства, на положительной статистике рождаемости. Военных, в зависимости от их профиля, на успехе операций, на высоких показателях отлова, на комфорте жизни на базах и здоровье их семей. Все, абсолютно все, видели, во что они превратили свой мир, но мало кто это замечал. Об этом говорили, но не вслушивались в собственные слова.

Вероятно, наши лидеры, которые положили десятилетия на строительство плацдарма для Их победы тоже были управляемыми, сфокусированными на каких-то своих целях, ценностях, желаниях. В их мире этот механизм использовался повсеместно и очень давно. Он считался гуманным и простым. Его применяли добровольно и с радостью, чтобы выполнять личные или общественные цели, получать новые знания и навыки, разработать новые технологии.

Но Их психика была иной. Иной настолько, что такая фокусировка не вредила личности, ее идеалам и базовым настройкам. Особь не менялась, не относилась иначе к близким, ситуациям, явлениям. Просто большие резервы разума распределялись с периферических процессов на те, что теперь приняли за наиболее приоритетные. Мы же стали стадом, которое покорно шло за висевшей впереди морковкой. Потому что наше мышление слишком примитивно: хорошее – плохое, нужно – не нужно, интересно – не интересно. То, что не вызывает в нас эмоций или физической реакции, фактически для нас не существует. Человек в офисе, с которым мы здороваемся каждый день, но который никогда ничем нас не цеплял: ни вниманием, ни внешностью, ни поведением, мы вероятно о его существовании забываем сразу, как выпалим стандартное «привет». Потом не вспомним ни цвет его волос, ни цвет глаз, в чем он был одет или какой у него голос. Его не существует для нашего разума: он призрак. Тоже самое с вещами, ситуациями, информацией. Мы всегда видим то, что хотим видеть, таким, каким хотим, тогда, когда хотим. Наше восприятие мира никогда не было объективным, и Они, в общем-то, ничего не изменили. Просто переместили фокус внимания и зафиксировали его. Мы остались теми же слепцами, тупицами и психологическими инвалидами, которые попросту отсекли от себя часть той реальности, в которой существовали.

Глава 19. Блокировка системы

Кирилл заступил на пост, как всегда – строго по времени. Его офицерская задача, контролировать патрульных, распределять их по участкам и по итогу смены, составить отчет. Как обычно и бывало, никаких внештатных ситуаций не предвиделось. Даже если рядовые и проявят халатность, это никак не отразится на результатах работы инкубаторов.

Патрулирование зоны инкубаторов было совершенно бессмысленным занятием. Но закостенелые армейские устои не позволяли оставлять ни один объект на военной базе без охраны и патруля. Никто особенно не следил, чтобы патрульный, как положено, каждый час или два обходил каждое помещение с инкубаторами. Большинство солдат даже ни разу не заходили в мрачные немые ангары, где каждый шаг, каждое шуршание штанин, отдавалось зловещим эхо. Заглядывали в помещения, топтались на пороге, даже не переступая его, но обходить яйцеобразные емкости, мигающие мягким мятным цветом по периметру, никто не решался. Ходили слухи, что Степанов единственный, кто ответственно нес свою службу во времена, когда ему доводилось возглавлять патруль на объекте. Солдат туда не посылал, но сам планомерно, тщательно и подолгу бродил среди парализованных женщин, внимательно разглядывая их застывшие лица. Поговаривали, что он совершал там разные непотребства, в этих изолированных, от чужого присутствия, помещениях. Ему нравился беспомощный вид женских тел, не способных ни защититься, ни что-то возразить. Его это возбуждало, и он справлял свою сексуальную нужду, вглядываясь в пустые распахнутые глаза, с подведенными к ним микро-трубками увлажнителей. Но за руку никто не ловил. Да если бы и поймали, вряд ли это как-то сказалось бы на его службе. Всем было глубоко плевать на такие вещи.

Здесь не бывало сбоев, саботажей, поломок: инопланетное оборудование не ломалось, не сбоило, не ошибалось, не отключалось. Инкубаторы хорошо защищены со всех сторон периметром, оснащенным сканерами, подобным тем, что сетью раскинулись над планетой. Они четко и неустанно следили за целостностью периметра и успешно испаряли даже залетевших птиц и мелких животных.

Мимо Кирилла, равнодушно стоявшего около контрольного пульта КПП, гуськом прошли сотрудники медлаба и инкубационного корпуса. Кто-то из медиков ему кивнул, кто-то вежливо попрощался и пожелал хорошей смены, а кто-то ушел, даже не подняв на мужчину глаза, полностью сфокусировавшись над своими мыслями. Кирилл кивнул каждому на автомате, может даже ответно попрощался, совершенно об этом не задумываясь. Он стоял как истукан. Рядом, лениво постукивая пальцами по клавиатуре пульта рядовой Синичкин фиксировал закрытие дневной медицинской смены и переводил замки в ночной режим.

Это было последнее дежурство здесь за неделю. На следующий день Кириллу предстояло возглавить колонну «Протыкания», и на два дня, он снова отправлялся в увольнительную. Наконец, немая тревога за Елену, которую он так старательно подавлял, прятал от чужих глаз и инстинктов, должна была успокоиться. По крайней мере, пока можно поставить ее на паузу.

Инструктаж Кирилл провел быстро и четко, практически на автомате. Он уже не думал о том, что говорил. Мысли роились вокруг совсем иных вопросов. Но рядовые патрульные, не заметив ничего необычного в офицере, дежурно отозвались «Так точно!», и разошлись по своим постам после финального «Приступить к службе. Занять свои посты» от капитана Андреева.

Будка КПП опустела. Синичкин изо всех сил делал вид, что занят чем-то важным за пультом. Парень зевал и каждую минуту протирал глаза, но упорно прищуривался, вглядываясь в мониторы, в которых, как был уверен Кирилл, все для него расплывалось.

– Ты с дневной сразу в ночную? – резко и грубо ворвался голос Кирилла в тишину рубки.

Синичкин заметно вздрогнул. Его взгляд замер в одной точке на экране, словно там была какая-то важная информация. После паузы взгляд крадучись стал подниматься на командира.

– Из ночной в дневную, и снова в ночь, – проскулил парень. На это Кирилл лишь поднял одну бровь, не пошевелив больше ни одной мышцей лица. – У Сереги жена там. Что-то с ней, ногу что ли повредила. Или, сломала, не знаю точно. – Затараторил парень почти на фальцете, с придыханием, как после долгого бега. – Медики ее починили, но день-два ей нельзя вставать, чтобы эта, как ее, шина инопланетная свое дело сделала. – Его пальцы скользнули в волосы, короткий светлый «ежик» и стали в нем нервно шебуршить.

«Видимо, у парня раньше были длинные патлы, подумалось Кириллу, – и долго были, раз привычка так делать, вросла в него. Нервничает бедолага, аж старая моторика включилась». А парень все тараторил про ногу, про Серегу, про то, как же его жена в туалет то сходит, рядом там никого, кто помочь мог, нет. И про сложные отношения с соседями… и уводил и уводил разговор все дальше и дальше от темы.

– Хватит, – спокойно и тихо остановил его Кирилл. – Ты знаешь, что такие смены строго запрещены. Подмены должны фиксироваться в штабе.

– Да, да, знаю, – Синичкин нервно закивал, распахнул глаза и выпятил голову вперед, на встречу бесстрастному лицу Кирилла. – Да только тут мертвая зона. Никто не ходит, не смотрит. Тут делать нечего. Разве ж кто узнает? Смена вчерашняя только через два дня будет, а там уже и Серега выйдет. Никто не…

– Спалят вас по системе, – Кирилл кивнул на терминал. – Учетка твоя больше суток активна. Отчет снимут и спалят.

– Я под Серегиной зашел. Он приходил утром. Морду под сканер подставил. Мне только следить надо, чтобы не заблокировалась она. – Синичкин интенсивно замотал головой. – Я потому сижу слежу внимательно. Даже на обед не ходил. Тут же как. Каждые десять минут должна быть активность, иначе все, хана.

Кирилл устало закатил глаза и выдохнул:

– Два нарушения. Сразу два. – Он снова посмотрел на Синичкина, который резко замолчал и застыл с поднятой в каком-то жесте рукой. – За первое отчитают. За второе… – Кирилл провел большим пальцем поперек шеи, перерезая ее. – Сам знаешь. Нарушение информационной безопасности карается строго. Накажут обоих. Ммм? Сечешь?

– Не выдавайте, товарищ капитан. – Прошаркал Синичкин. – Тут же нет никого. Кто ж узнает то? Мертвая зона, говорю же!

Кирилл молча смотрел в испуганные глаза парня. Тот испуганно смотрел на спокойное лицо Кирилла. Пауза тянулась, тянулась, разрослась на добрых три минуты, после чего Кирилл выплюнул:

– Два часа.

Брови Синичкина взлетели вверх. Одними губами он произнес:

– Что? То ли голос потерял от нервов, то ли вовсе не планировал ничего вслух говорить.

– Два часа у тебя есть. Иди поешь, покемарь, если успеешь, прими душ и возвращайся. Только тихо, без палева. Я послежу, чтобы система не заблокировалась. – Синичкин не шевелился, все смотрел на офицера.

– Быстро, Леша! Резко встал и пошел. – Кириллу пришлось повысить голос, чтобы вырвать парня из оцепенения. Тот вскочил, стул вылетел из-под него и укатился к противоположной стене.

– Так точно! Есть. – Отдал честь и нырнул за дверь. Через секунду его голова появилась в дверном проеме. – К Алинке своей заскочу. Она не выдаст. И дорогу знаю, чтобы пройти без палева до казарм. Ага? Наша с краю. Не спалюсь.

– Исчезни уже, – рыкнул Кирилл, но в голосе просквозила улыбка.

– Есть, исчезнуть.

Наконец, в рубке повисла тишина и Кирилл медленно подкатил стул обратно к пульту. Оперев обе руки на подлокотники, он медленно опустился на сиденье и прикрыл глаза. Следующие два часа ему не нужно будет притворяться, что с ним все хорошо. На поясе пощелкивала рация от переговоров патрульных. Экран пульта выплюнул уведомление об отсутствии активности в течение последних девяти минут и затребовал подтверждение наличия оператора. Быстрым движением Кирилл пощелкал по клавишам: вызвал видео с камеры инкубатора номер один, два, затем палец соскользнул и вместо камер из инкубатора три, на экране возникло изображение из пункта подготовки. Несколько прозрачных дверей, в кипенно белом коридоре. Некоторые проемы светились мягким мятным цветом. Остальные были пусты, в них не было женщин, готовящихся к размещению в инкубаторе.

Что-то в голове Кирилла щелкнуло. Не размышляя о своих действиях, он переключился на камеры буферной зоны. Там держали женщин уже прошедших первичную санпровекру и обработку. Именно их Кириллу предстояло конвоировать до лаборатории на «Протыкание».

«К Алинке свой заскочу» – вспыхнули в голове Кирилла последние слова Леши Синичкина, и это имя – Алина – вонзилось в разум мужчины раскаленным острием.

Список имен женщин в инкубаторах вылетел через мгновение после отданной терминалу команды. Алины не было ни одной. Кирилл проверил каждое. А женщин там около двадцати. Дрожащими пальцами вызвал имена тех, кто ждал своей участи в пункте подготовки. Взгляд Кирилла скользил от строчки к строчке и сердце екало каждый раз, когда ему попадалось имя на букву А: Анастасия, Александра, Анна, Анжелика, Алла… На имени Алена сердце пропустило удар, но снова ровно забилось. Там тоже ни одной Алины.

Последний доступный ему список из буфера. Пятнадцать имен в одном и двадцать в другом.

Мысленно Кирилл воззвал к Елене, которая наверняка сидела сейчас на крыльце их домика, закутавшись в фуфайку и всматривалась в ночной лес. Она это очень любила, вот так сидеть.

«Слава богу, что ты назвала свою дочь таким редким именем. Если бы ее звали Аня, у меня не было бы шанса. Тут этих Ань точно с десяток одного возраста».

Верескова Алина, двенадцать лет… Он ее нашел. Время поступления в медлаб совпадало, как и возраст, как и все остальное. Она в буфере. Он должен будет возглавлять колонну, которая отвезет ее на прививку. Точно, как вез ее мать несколько месяцев назад.

На экране снова вспыхнуло предупреждение об отсутствии активности. Кирилл потерялся во времени, упершись взглядом в строку с тем самым именем, с той самой девочкой – ее дочерью. Второе предупреждение замигало на экране. Тридцать секунд до блокировки системы. Только в последнее мгновение до Кирилла дошло, чего от него хочет компьютер. Он успел. Теперь у него есть еще десять минут. Даже девять, до первого предупреждения. Потом еще минута – запасная минута, которую можно оставить только на самый крайний случай.

В голове мужчины закипело: десять минут. До буфера идти две минуты быстрым шагом. Он располагался ближе всего к рубке, и к выездным воротам инкубатора. Там логистически удобнее и безопаснее. Джип, на котором он приехал на дежурство прямо у ворот. Под самой камерой. Камеры в коридорах. В самом буфере. Даже в этой рубке. Но из рубки камеры проверяют только в самых крайних случаях. Если будет повод. Пока его не было. Увольнительная через 48 часов. К тому моменту девочку уже чипируют, а может и инкубируют.

Не складывалось. В голове Кирилла не складывалось ничего. Разрозненные детали, которые никак не желали собираться хоть в какой-то план. Он шумно, с еле слышным стоном выдохнул, прикрыл лицо руками, уперев локти на стол. Мужчина слышал, как громко и болезненно стучит сердце, ломится сквозь ребра, в ушах шумит кровь, в ворот кителя бьется набухшая вена. В голове тишина. Даже демон молчал. Даже его сила и способности были бессильны. На экране снова вспыхнуло предупреждение: одна минута до блокировки системы.

Глава 20. Тюрьма

Люди на самом деле, в таком количестве, были им не нужны. Кроме женщин детородного возраста, разумеется. Отловив достаточно будущих матерей для гибридов, большинство из тех, кто обслуживал этот процесс, можно было списать, умертвить, каким-то гуманным – по Их мнению – образом. Ученые, лаборанты, доктора, и персонал обеспечивающий их бытовые и физиологические потребности, вроде поваров, уборщиков, водителей, Им были нужды вплоть до финальной стадии заселения Земли новым подвидом. А вот военные базы, опорные пункты, сортировочные лагеря под видом хосписов, со всем персоналом из военных и гражданских служащих, были скорее декорациями.

Охранную систему, абсолютно автоматическую и интеллектуальную, Они могли использовать вместо штата охранников, конвоиров, постовых, аналогично той, что окружила нашу планету орбитальной сетью. И уж точно, наличие постов наблюдения с живыми операторами, казалось смешным и дилетантским решением, для высокоразвитой цивилизации. Но Они однозначно не были дилетантами. Не использовали ресурсы напрасно. Не рисковали целостностью выстроенной системы выращивания подвида, вовлекая людские ресурсы. Они давным-давно усвоили уроки Вселенной: не стоит тратить сил, времени и ресурсов больше, чем того требует ситуация, в попытке предусмотреть то, что еще не случилось, и может не случится никогда; не стоит пренебрегать ресурсами, которые есть в распоряжении; не стоит разбрасываться даже самыми примитивными ресурсами, которые достаются легко и быстро, даже если в твоем распоряжении есть куда более эффективные и высокотехнологичные возможности.

Вселенная не раз наказывала Их за пренебрежение этими правилами, и не раз Они, возомнив себя великими завоевателями, получали от нее забористую оплеуху. В космосе все в дефиците, как бы нам, людям, не казалось иначе. Каждая форма жизни имела ровно столько, сколько ей необходимо для выживания и развития. Каждая планетарная система, каждая звезда, каждая галактика, каждое семейство галактик и сверхскопление имели все, что Им нужно, и ровно столько, сколько нужно. Экспансия, любое перемещение видов, расширение зоны влияния и власти, нарушало это равновесие. И Вселенная, повинуясь непреложному своему закону, стремилась это равновесие вернуть. Поэтому, Они, да и другие виды, желавшие большего, чем им выделено, знали, каждый грамм ресурса стоило использовать наиболее эффективно, какими бы этот ресурс не был.

Мы – люди, стали тем самым примитивным, но очень простым в использовании ресурсом для Них. Привлекая нас к обслуживанию их стратегических объектов, они убивали сразу несколько зайцев.

Во-первых, для ключевых функций, таких, как научный и медицинский персонал, наличие защитной инфраструктуры создавал иллюзию привычного мира. Хоть этот мир и выбивался из понятия «нормальный», но все же отвечал понятию «допустимый». Люди работали с людьми. Люди выполняли разные функции. Люди взаимодействовали. Люди управляли и подчинялись. Одни люди обслуживали других людей. Работа одного, так или иначе зависела от работы другого. Люди отдыхали вместе. Люди существовали в социальных ячейках. Это снимало с Них часть головной боли о том, что психика могла потерять устойчивость и целостность. Риски психологического коллапса были снижены до допустимых значений.

Во-вторых, Им не требовалась массивная и дорогостоящая поддержка технологических ресурсов. То, что люди следили за работой других людей, было дешевле. А потенциальные сбои и ошибки не превышали допустимые нормы, под контролем Их систем. Наши инстинкты служения, выполнения приказов, указаний, требований, правил и регламентов были усилены системой фокусирования нашего разума, и поддавались достаточно простой корректировке, если требовалось.

В-третьих, как Им удалось выяснить еще в период изучения, самым эффективным методом порабощения для нашего вида, являлась система иллюзии свободы. Дай человеку работу, дай ему четкие рамки, в которых он может действовать, дай кров, пищу, развлечения и социум, и человек сам не захочет покидать эту клетку. Даже если у клетки нет стен и замков, если это всего лишь нарисованный на песке прямоугольник, границы которого можно легко покинуть, стоит только сделать шаг через черту.

Военные базы, вокруг научно-инкубационного корпуса стали идеально нарисованной чертой, за которую никому не приходило в голову выходить. Ведь остальной мир либо опустошен, либо безумен. Выживать, прятаться, добывать пропитание, сходить с ума без социальной поддержки и внимания, принимать сложные решения, преодолевать препятствия, сражаться за жизнь, самому целиком и полностью отвечать за свое существование – это был ад на земле. В чем же прелесть такой свободы от гнета оккупантов, когда можно жить в среде, приближенной к привычной. Где есть еда и кров, где есть цели и задачи, где есть другие люди, с которыми можно поговорить, посмеяться, покурить, выпить, отметить события, разделить горести, утолить жажду общения. Где есть друзья и семья, коллеги и приятели, те, кто бесит, о ком можно посудачить, и те, кому можно довериться. В остальном мире этого нет. В остальном мире хаос и разруха. Остального мира, того, к которому мы привыкли, и к которому всеми фибрами жаждет вернуться человеческая душа, больше не существовало.

Мы так сильно привязаны к привычному, знакомому, понятному, что все, что не попадает под эти определения автоматически считывается нами, как опасность. Перемены равно боль. Новое равно дискомфорт. То, что мы никогда раньше не переживали вызывает бурю тревоги, страха и попытки всеми силами этого избежать. Как бы наш разум, осознанная его часть, не желала лучшей жизни, больших возможностей, глубоких изменений, психика всегда стремится к стагнации, к стабильности, к застою. Ей это безопасно, потому что она знает, как существовать в известном. Даже если известное приносит боль. У нее свои законы, свои правила, свои мотивы. И не так много людей на Земле этими мотивами могли манипулировать. Большинство из них не выжили еще в волну вируса. А остальные либо сдались, либо борются за выживание, в котором с каждым днем угасает смысл.

Наша психика стала нашей тюрьмой. Именно она и заковала нас в цепи, которые мы носили гордо, с довольным выражением лица. А Им лишь оставалось сомкнуть оковы чуть крепче, и отпустить поводок достаточно далеко, чтобы наш разум с радостью наворачивал круги по доступному для нас замкнутому пространству, упиваясь иллюзией собственного величия.

Глава 21. Багажник

Три удара по капоту. Он приехал. Наконец-то.

Елене эта неделя показалась вечностью. Чем только она не пыталась занять свои мысли, что только не делала. Но осень подступала все ближе. Дни становились холоднее. Все чаще случались дожди. И эти дожди сводили с ума. Они были слишком шумными, и заставляли сердце биться сильнее каждый раз, когда звук падающих капель превращался в далекий гул двигателя. Но на этот раз дождь не обманул. Это действительно был тот самый звук, что ей так много раз слышался, но оказывался жестокой иллюзией дождя.

Женщина выскочила на крыльцо, распахнув скрипучую дверь так сильно, что та ударилась о посеревшие доски дома металлической ручкой.

Кирилл не шел ей на встречу, вообще не смотрел в ее сторону. Елена даже растерялась, не увидев распахнутых рук, готовых обхватить ее тело и крепко прижать к себе, после долгой разлуки. Она замерла у ступеней дома в недоумении, словно что-то в голове, какая-то программа вдруг мигнула, выдав ошибку. Она видела, как Кирилл открыл заднюю дверь джипа, наклонился в салон, что-то доставая, но не понимала, не осознавала этого. Ждала, когда картинка перед глазами, наконец, начнет отвечать ее ожиданиям. Когда программа перестанет сбоить, и вернется к нормальной работе. Когда все станет так, как было в фантазиях, что не покидали ее с того самого дня, как мужчина неделю назад покинул ее.

Он, наконец, выпрямился и повернулся к женщине. В его глазах читалась робость и надежда, сожаление и радость одновременно. Почему он не идет к ней, почему топчется на месте, так и не закрыв ни водительскую, ни пассажирскую дверь машины. Почему стоит так, словно прячет что-то в правой руке, которую Елена не видела за распахнутыми дверцами. Она нахмурилась, сделала один осторожный шаг на встречу, уже без предвкушения скорых объятий. Сердце по-прежнему билось быстро, но теперь тревожно быстро.

И тут она увидела. Увидела то, что он прятал. Причину, по которой Кирилл потерял сотни бесценных секунд, которые они могли провести в объятьях друг друга. Причину этого странного взгляда, его нерешительности и осторожности. Дыхание перехватило, застряло колючим колом в груди, выдавливая из горла свистящий ноющий звук.

В руке – в той, которая пряталась за дверцей машины – Кирилл держал маленькую детскую ручку. Так медленно, как не показывают даже в самых драматичных фильмах: мучительно медленно, бесконечно медленно, вслед за ручкой показалось плечико, хрупкое, тонкое, маленькое плечико в серой тюремной робе, а за ним и личико.

Елена еще не осознала, что видит, но сердце – ее материнское сердце, уже знало все, уже билось в груди, как птица, попавшая в сети, уже кричало и неслось навстречу.

И Елена понеслась вслед за ним. Так быстро, как только могла, поскальзываясь на мокрой земле, не чувствуя дождя и ветра. Бежала невыносимо долго, словно между ней и ее дочерью были километры. Время безжалостно медлило, пока женщина, выбиваясь из сил скользила по грязи, протягивая распахнутые объятия для своего ребенка, которого, как ей казалось, она давно и безнадежно утратила.

Кирилл отпустил руку Алины и отошел на два шага в сторону, как раз в тот момент, когда Елена рухнула на колени, разбрызгивая грязь вокруг себя и дочки, и притянула к себе. Она не просто плакала: она рыдала, выла, захлебываясь собственным голосом. Кирилл не чувствовал своих собственных слез, катящихся по его щекам, не прятал дрожащих ладоней. Он просто смотрел на женщину, снова обретшую свое дитя, и видел сколько боли, было в этом мгновении. И эта боль была громадной, вмещающей в себя боль страха ее потерять, когда мир сошел со своих рельсов, боль потери, когда оторвали от сердца важнейшую часть, боль безразличия к собственной судьбе, когда мир перестал иметь хоть какой-то смысл, и боль обретения, когда вернулись обратно и боль страха, и боль потери. Круг боли замкнулся. Дыхание словно остановилось. Капли дождя повисли в воздухе. Исчезло все, кроме рыдания матери. Кроме слабого тонкого голоса ребенка, вновь ощутившего тепло материнских объятий. Кроме слова «Мамочка», разрывающего все три сердца.

– Уснула? – прошептал Кирилл, обернувшись к Елене. Та присела рядом с ним на крыльцо и устало кивнула, глядя прямо перед собой. – Как ты? – Он осторожно дотронулся до ее ладони. Кирилл чувствовал, что руки все еще дрожат. Возможно, холод был тому виной, ведь так и не переодел свою мокрую от дождя форму. С тех пор, как Елена отвела дочку в дом, Кирилл не решился туда войти, словно теперь это была их территория, а он стал чужим. Ждал на крыльце, потом в машине, когда дождь усилился, и теперь сидел на влажных ступенях, продрогший, но не чувствовавший этого.

– Я как будто сплю, – отозвалась Елена, так же шепотом. – Не верю. Не понимаю. – Она прикрыла глаза, глубоко вздохнула, в попытке подавить подкатившие слезы, но не справилась с ними. Влага снова хлынула из ее глаз. – Боже, я не знаю, – ее голос сорвался. Женщина вцепилась в руку Кирилла, уронила голову ему на плечо и заплакала, всхлипывая, заикаясь, сбиваясь на писк. – Как ты… как ты смог ее… спасти. Я… Господи… я не думала… я… я смирилась… как я могла смириться… что я за мать… Боже…

– Все, шшш, все хорошо. Она с тобой. Все позади. – Кирилл сгреб в охапку вздрагивающее слабое тело женщины, усадил на колени и крепко прижал к себе. Она уткнулась ему в шею, продолжая лепетать что-то неразборчивое. Их обдавало ледяным влажным ветром, и Кирилл осторожно увеличил температуру своего тела, чтобы женщина в его руках ничего не заметила, но ей стало теплее. Он гладил ее по спине, по влажным растрепанным волосам и шептал слова утешения, пока ее дыхание не восстановилось, а дрожь в теле не утихла. Наконец, мог обнять, прикоснуться к ней, ощутить то, что так часто представлял, пока нес ненавистную службу.

– Как? Как ты смог ее найти? Как смог ее… – из глаз Елены снова хлынули слезы, дыхание перехватило. Она глубоко вдохнула, выдохнула, – спасти?

– Спрятал в багажнике, – прохрипел Кирилл и стыдливо потупил взгляд. – Вывел из медблока, пока обновлялась система слежения. Пришлось имитировать сбой и затребовать перезагрузку. Отвел в машину, велел сидеть и не шевелиться, ждать. – Он нахмурился, поджал губы, и отвернулся от женщины, выпрямившейся у него на коленях, и так внимательно, взглядом вгрызавшейся в каждое его слово. Он словно ждал, что она обрушит на него волну гнева за то, что заставил ее дочь просидеть двое суток в темном, холодном, крохотном багажнике, без еды и возможности пошевелиться. Все что он мог, оставить ей воды, дать пару армейских термоодеял и свою теплую куртку.

Алина должна была попасть в число тех пленниц, которых он отвозил на прививку на медбазу. Пришлось напортачить с документами и списками пленных, чтобы путаница сошла за чью-то невнимательность, на которую махнули бы рукой. Все спустили на тормозах, и оставалось лишь надеяться, что на этом все и закончится. Хотя все, что угодно могло пойти не так. Датчики движения, температуры, биоформ могли засечь девочку в машине. Он рассчитывал, что термоодеяла погасят тепловой сигнал, но это было лишь предположением. Кто-то из сослуживцев мог взять машину. Алина могла выдать себя. Фальсификация учета пленных могла не сработать.

Выезжая этим утром с базы на джипе, он не знал, там ли Алина, жива ли она, здорова ли. Не стал заглядывать в багажник, не рискнул проверять. Лишь доехав до той самой лесной дороги решился ее вытащить. Ее руки были достаточно теплыми, а лицо сонным. От сердца Кирилла отлегло и оно, наконец, начало биться ровно и спокойно, когда он пересадил ее на заднее сиденье и крепко пристегнул ремнем безопасности.

– Если бы тебя поймали, – прошептала Елена, продолжая хмуриться, – я бы не увидела ни ее, ни тебя больше никогда. Господи, – обхватив лицо мужчины ладонями она прижалась к его лбу губами, поцеловала в щеку, в подбородок, в нос, в губы, в шею. Кирилл задохнулся от поцелуев, от прикосновений, от тепла. Прикрыв глаза, мужчина, наконец, выдохнул. Выдохнул все тревоги этой недели и ужас последних двух дней. Выдохнул страх никогда больше не увидеть Елену, выдохнул холод и скользкую влагу дождя. А глубоко вдохнув всем своим существом пожелал, чтобы ему больше никогда не пришлось с ней – теперь, уже с ними – расставаться.

Осторожно освободившись из его рук, Елена повлекла Кирилла за собой в дом. Проворчала что-то про его мокрую одежду, холод, и что не хватало еще заболеть, выдала во что переодеться, заставила выпить горячий травяной настой и уложила в кровать. Накрыв всех троих двумя одеялами, она устроилась между Кириллом и Алиной, так, чтобы ощущать их обоих своим телом и мгновенно провалилась в сон. Ей было так тепло и спокойно, так сладко и вкусно спать с любимыми людьми, так просто и понятно, словно они уже тысячи ночей провели вот так – одной семьей.

Кирилл уснул не сразу. Еще несколько минут, пока тепло не пробралось в самые глубины его продрогшего тела, он любовался спокойным расслабленным лицом женщины и уткнувшейся ей в плечо Алиной, которая впервые с тех пор, как их забрали, спала вот так: в тепле и покое. Он улыбался. И с этой улыбкой тело растаяло, веки сползли вниз, под тяжестью подступающей дремы. Он провалился в пустоту и тишину сна. Это был первый пустой сон, за последние дни. И на каком-то уровне сознания, благодарил высшую силу, за эту пустоту. Словно плыл по темным, мягким, размеренным волнам, убаюкивающим и обнимающим измученный разум.

Кирилл дернулся, резко сел на кровати, схватил оружие с тумбочки и уставился в темноту комнаты. Он явственно слышал выстрелы, три выстрела, три оглушительных хлопка. Но за окном шумел дождь, обе его девочки сладко посапывали рядом, никаких посторонних звуков не было. Осторожно выскользнув из спальни, обошел периметр, проверил джип, поискал следы рядом с домом. Ничего. Только лес, дождь, шум ветра и покой осенней ночи. Что-то ему приснилось, но что именно, кроме звуков выстрелов, он не помнил. Еще была тревога, колючая, ледяная тревога. Она обволокла его сердце скользкой пленкой, впилась в плоть шипами, и медленно, еле заметно, сжималась вокруг него.

Глава 22. Последняя заметка

Я знал людей, которые пытались противостоять этому вторжению. Я знал людей, кто верил в то, что Землю и человечество еще можно спасти. Я знал людей, кто даже был в силах что-то сделать. И верил, что я был один из них. Но все, что могли они, да и я сам – это спрятаться и надеяться, что все само собой, каким-то образом разрешится. Это была глупая вера, безумная и совершенно ничем не обоснованная. Думаю, именно, на эту бесполезную веру Они и опирались, разрабатывая свой план. Знали же, что мы не способны на достойное сопротивление. Потому что изучили нас лучше, чем мы сами были способны познать себя.

Честно говоря, я восхищаюсь ими. Но вы наверняка это уже заметили, читая мои заметки. Да, я восхищаюсь ими, как восхищаются великими воителями прошлого исследователи, разбираясь в дебрях найденных ценных исторических данных. Как восхищаются ученые, прорвавшиеся в ядро природы разрушительной энергии. Как восхищаются полицейские, разгадавшие план виртуозного, почти неуловимого преступника. Я отдаю Им дань уважения за то, что Они смогли разобраться в нашей природе и мотивах так быстро, и использовали это так эффективно. Я не преклоняюсь перед Ними, как фанатик, и не считаю, что Они принесли благо на Землю. Нет, Они – убийцы, захватчики и тираны. Но Их план был хорош. Их план был гениален. Их план был эффективен для тех целей, которые Они перед собой ставили. А мы, ох… мы были муравьями, возомнившими себя властителями мира. Нарциссы, самодуры, идиоты, которые и на толику не приблизились к своей истиной природе, которую Они нам так красочно и понятно показали.

Мы рабы своего самомнения, на котором строилась вся наша история. Глупцы, что исследовали весь мир вокруг вместо того, чтобы сначала разобраться в самих себе. Может Они в какой-то степени были правы, забрав у нас наш мир. Разве мы были достойны столь изобильной и комфортной для жизни планеты? Нет, мы всеми силами ее разрушали, душили, разворовывали. Разве мы были достойны своих жизней? Нет, только единицы из нас пытались себя осознать и найти свою роль в общем мироздании. Разве мы были достойны благости высших сил? Нет, мы всеми силами, всеми ресурсами рвались на Олимп, чтобы сместить Богов, занять их место, уничтожить их. Но Боги пришли к нам сами, и указали нам место. Ткнули носом в наше собственное дерьмо, в примитивность наших суждений, в гордыню, в глупость.

Если Они подобны волкам, санитарам леса, то мы, увы, слабые особи, которых нужно исключить из эволюционной цепочки.

Нет, я, конечно, хочу, чтобы наша планета снова стала нашей. Но не верю, что мы сможем по-настоящему вынести из этой истории ценные уроки. Наверняка опять начнем скакать по своим любимым привычным граблям, получая черенком по лбу. Но я хотел бы вернуться в старый мир: мир, где мы сами виновники своих страданий, где наши жизни по-прежнему результат наших решений, а не космических завоевателей. Я хочу снова стать полноценным рабом своих психологических программ и вывозить свою жизнь на горбу своих глупых примитивных убеждений. Поэтому, каким бы сложным не казалось нам наше прошлое, будущее всегда будет страшнее. Потому, что оно слишком обширно, слишком велико для нашего маленького разума, слишком туманно и вариативно. А чего хотят люди на самом деле? Они… мы желаем жить так, как жили. Плохо, но привычно. Тяжело, но понятно. Потому что мы умеем существовать только с тем, что знаем, каким бы дерьмовым оно ни было. А вот будущее, даже самое манящее и прекрасное, всегда будет для нас адом, для той части нашей психики, которая все еще существует в категориях первобытных племен. Шерсть с тел мы сбросили под гнетом эволюции, а идиотские убеждения пока нет. И уже не сбросим. Они не позволят. Не дадут нам столько времени, чтобы мы доросли ментально до того, что уже давно поняло наше физическое тело. Что дикие звери больше не нападают на нас в темноте. Что ресурсы не нужно добывать тяжелым трудом. Что мир не агрессивен к нам, а изобилен и полон возможностей. Не этот мир, а тот, старый мир, который мы потеряли.

Мы слабы и нас мало. У нас нет ресурсов. Нам недоступно знание, которое помогло бы нам дать Им отпор. Они это знали, когда за нами пришли. Потому что Они, а не мы, – высокоразвитая космическая держава. Они, а не мы, разгадали, как управлять нашим обществом. Они, а не мы, смогли сделать нас спокойными, верными, ценящими свои жизни существами.

И лишь теперь на Земле воцарилась гармония. Лишь теперь планета может вздохнуть свободно от бесконечного загрязнения, истощения, насилия. Лишь теперь мы – точнее, что от нас осталось – обрели подобие гармонии с нашим миром.

Остается надеяться, и эта надежда вполне обоснована, что Они и Их подвид, заселивший однажды нашу Землю будет куда гуманнее к местной флоре и фауне да и ко всей планете в целом. Они, в отличие от нас, ценят ресурсы, которые имеют, даже такие жалкие, как мы люди.

Я рассказал все, что зал, с чем смог разобраться, до чего додуматься и что сопоставить. На этом пока все. Очень надеюсь, что эта летопись последних дней Земли и человечества, однажды попадется кому-то, кто сможет ее прочитать и понять. Хотелось бы, конечно, чтобы это были люди, вновь властвующие на Земле, но кого я обманываю. Вероятность этого стремится к нулю быстрее скорости света. Ну что ж. Пусть так. Я ничего не могу с этим поделать, так какой смысл об этом беспокоиться? Кем бы ты ни был, читатель, прошу тебя, хотя бы, запомнить нас – людей, человечество. Мы были прекрасны и глупы, гениальны и ограничены, потрясающе упорны, но совершенно и безнадежно безумны. Если бы Они не пришли, мы бы сами себя уничтожили. Но теперь, зато есть кого винить. Есть повод быть несчастными жертвами, которых так жестоко и подло обманули. Впрочем, давайте, хотя бы, под конец своего существования, будем честны. Мы сами отдали им Землю.

Глава 23. Три выстрела

И снова был лес. Снова дождь и холод, пробирающий до костей. Ботинки Кирилла проваливались в трясину мокрой почвы, хлюпали и хрустели опавшими ветками. Он обернулся на женщину, крепко держащую за руку свою дочь. На лице Елены не было страха, не было горечи, только напряженное и снова отстраненное выражение. То самое, что он видел каждый раз с тех пор, как спас ее и отправил жить в свой лесной дом. Только несколько дней она была живой и счастливой. А теперь она снова закрылась, словно та часть души, что на время ожила, проснулась, вдохнула, теперь затихла, свернулась в тугой комок и застыла в мертвом сне. Их дома больше нет. Лес, дождь, осенний холод – вот все, чем они теперь располагали.

Ночь подступала все ближе, ледяной ветер пробирался под куртку Кирилла, под фуфайку Елены, под длинную несуразную старую «Аляску» Алины. Они взяли с собой все теплые вещи, которые нашли в доме. Натянули на девочку какие-то жутко огромные для нее ботинки и три пары носков под них. В рюкзаках сменная одежда, вода, сухпайки и консервы. Армейский тент, по счастливой случайности оказавшийся в багажнике джипа, Кирилл привязал к своему рюкзаку свернув в рулон, вместе с одеялами и подходящим для таких походов оборудованием. Поход в никуда, в гущу леса, в холод осени, которая вот-вот могла переродиться в зиму.

Привал на ночь они устроили под раскидистой елью, накинув на ветки тент и с подветренной стороны закрепив одну сторону на земле. Костер не разводили, не рискнули. Тепловые сигнатуры всегда привлекали внимание сканеров. Три фигуры, бредущие по лесу тоже, но пока трупы не найдут, у них еще был шанс скрыться.

– Я завернула ее в два одеяла, она заснула. – Елена осторожно коснулась плеча Кирилла, сидящего на поваленном стволе и вглядывающегося в ночной лес. – Нам придется ютиться под одним. – Ее голос был мягким, легким, словно она сказала что-то милое или забавное.

Кирилл прикрыл глаза. Шумно выдохнул:

– Я знаю.

Елена переступила через дерево, присела рядом с ним, и положила свою холодную ладонь на его запястья, бессильно повисшие между колен.

– Я знаю, – повторила она и положила голову ему на плечо. – Прости меня.

От неожиданности Кирилл резко обернулся к Елене, отстранился от нее, чтобы лучше рассмотреть. Брови машинально взметнулись вверх.

– О чем ты? За что я должен тебя простить?

Елена потупила взгляд. Нахмурилась, как-то подобралась, словно пыталась свернуться в комок.

– Я все равно не хотела жить. Но зачем-то жила. А теперь мы все в опасности.

– Я сам это выбрал. – Резко, слишком громко после слабого голоса женщины, выпалил Кирилл. – Не смей себя винить, поняла? – Он схватил ее за плечи и тряхнул. – Я знал, на что шел, отправляя тебя в свой дом. Я знал, что это большой риск. И пошел на это. Не думай даже, что ты несешь за это хоть какую-то ответственность. Это моя ответственность. Ты, Алина, ваши жизни – моя ответственность.

Елена смотрела на него спокойно, ни одна мышца на ее лице не дрогнула и не изменила свое положение.

– И это я должен просить у тебя прощения, – он отпустил ее и снова наклонился, уперев локти в колени. – Я не смог сохранить наш дом, не уберег вас. – С каждым словом он затихал, переходя на шепот. Его голова бессильно упала на ладони.

Руки женщины скользнули к его плечам, обхватив мокрую холодную куртку. Она хотела ему сказать, что он не виноват, что он подарил ей жизнь и вернул дочь. Пусть у нее было всего несколько недель жизни и несколько ночей, проведенных с дочерью в тепле и покое. Но это было на несколько недель и ночей больше, чем могло быть, не вытащи он ее тогда из грузовика. Но вместо этого она сказала:

– Я люблю тебя. Так сильно тебя люблю, – из ее глаз покатились слезы.

Он обнял ее, прижал к себе так крепко, как только мог. И в этих объятьях им вдруг обоим стало тепло. Словно осенний холод отпустил свою мертвую хватку.

За день до этого.

Шум двигателя. Голоса. Едкий звенящий смех.

К одиноко стоящему джипу подкатил еще один и из него вывалились три фигуры в черном.

Кирилл среагировал мгновенно. Скинул с сундука тряпки и матрас, одним властным взглядом указал Елене прятаться с дочкой в него. Они не медлили, запрыгнули в укрытие так, словно много раз тренировались.

Степанов вошел в домик первым. Вольготно в раскачку, как всегда, с вздернутым вверх подбородком и кислой растянутой улыбкой на лице. За ним появились другие два. Кирилл знал их, но не помнил имен и званий. Просто какие-то люди, которые вечно отирались рядом со Степановым, вызывающе мерзко ржали, и не стеснялись сплевывать и чесать причиндалы в штанах, когда им вздумается. Какие-то мелкие сошки по званию и по внутреннему содержанию.

– Ох какова фазенда, – Степанов по-хозяйски прошелся по маленькой кухне. – Ничего так хозяйство.

Всем своим видом гость пытался изобразить непринужденность. Но Кирилл видел, что тот рассматривает все очень внимательно, что-то ищет, но так, чтобы хозяин дома этого не понял. Но мужчина понял. Степанов не просто так приехал. Он рыл под него, остервенело и фанатично рыл и этот домик, было последним местом, где оставался шанс что-то нарыть.

– Старый, дряхлый, трухлявый дом, – отозвался Кирилл. Он стоял у сундука, инстинктивно прикрывая Елену и Алину спиной. Руки расслабленно расположились в карманах штанов, голова чуть наклонена, вес перенесен на одну ногу. Но глаза были привязаны к Степанову. Именно он был основным источником опасности. Не эти прихлебатели, что топтались на пороге и растерянно переглядывались. Чувствовали, кто тут хозяин, как псы, забредшие на территорию другого вожака. Подпирали спинами стену около двери, через которую вошли, инстинктивно оставляя себе возможность быстро умотать отсюда.

– С кем чаевничал? – Степанов мотнул головой в сторону трех чашек в тазике на столе, которые Елена не успела помыть, когда все началось. – Три чашки, – протянул Степанов. Гостей принимал? – его тонкие белые губы, не имеющие четких границ, поплыли в стороны.

– Не люблю мыть посуду, – отозвался Кирилл все тем же бесцветным спокойным голосом. Он чувствовал, как тело глубоко внутри содрогается от подавляемых волей мужчины попыток расшириться, выпустить демона. Еще немного и дрожь, что он ощущал внутри, могла вырваться наружу и стать заметной.

Степанов хмыкнул, потоптался, нажал ногой на скрипучую доску под ботинком. Вопрошающе глянул на Кирилла, словно интересовался, не прячет ли тот что-то или кого-то под полом. Но мужчина не отреагировал. Он вспоминал, что было такого в спальне, что могло все выдать. На постели лежало три подушки, два одеяла, три зубные щетки стояли в армейской кружке возле умывальника в закутке в спальне, возле тазика, где они с Еленой и Алиной сегодня утром умывались. Ботинки, слишком маленькие для сорок четвертого размера ноги Кирилла, Елена оставила возле шкафа, приготовила для Алины. Фуфайка Елены, еще мокрая после вчерашнего дождя, сохла в комнате на окне. Она тоже была слишком мала, чтобы Степанов поверил, что ее носил Кирилл. Да и армейская куртка самого Кирилла висела рядом. Спасало только то, что дверь в спальню была закрыта. Пока закрыта. Но рассчитывать, что гость не заглянет в другую комнату было глупо.

Не было шанса выйти из этой ситуации без последствий. Степанов хоть и был идиотом, но такие очевидные вещи даже он не смог бы не заметить.

– О, так у тебя двухкомнатные апартаменты. – Степанов всплеснул руками, словно ему преподнесли долгожданный и приятный подарок. – Позволишь? – Он склонил голову, как заправский джентльмен, одну руку заложил за спину, другой указал на дверь.

Не отвечая хорошими манерами на паясничество Степанова, Кирилл уверенным движением распахнул дверь спальни и нырнул в комнату. У него была пара секунд, чтобы успеть взять с тумбочки пистолет, пока его гость не войдет за ним. Он успел развернуться к сослуживцу, как раз в тот момент, когда тот вошел. Сложив руки за спину, чтобы это выглядело так, словно он просто сцепил их на пояснице, Кирилл держал пистолет. Он досчитал до трех. Три шага успел сделать Степанов вглубь комнаты. Три точки: кровать, куртки на окне, стакан с зубными щетками, он успел ухватить взглядом. Три выстрела прогремели в маленьком ветхом домике в глуши леса.

Часть II. Глава 1. Мальчик

Запись номер один. Мальчик открыл глаза. Первые дни после вылупления. Пояснение: вылупление – так мы называем процесс перехода особи из искусственной матки в постинкубационный отсек. Итак, после вылупления, мальчик не проявлял признаков активности. Ни плача, свойственного для новорожденного, ни подергиваний конечностей, ни инстинкта поиска источника пищи (груди матери). Но жизненные показатели в норме: сатурация, температура, артериальное давление, сердечный ритм, гемодинамика, мозговая активность и другие показатели в норме.

На третий день мальчик открыл глаза и заплакал. Цвет глаз, как и у всех младенцев – голубой, но очень насыщенный голубой. Никаких внешних признаков инопланетного генома не выявлено. Показатели в норме и полностью соответствую человеческим стандартам. Десять из десяти по Апгар.

Первые признаки вуали проступили на глазах, на пятый день жизни мальчика. Тонкая, еле заметная паутинка. Ему кажется не мешает. Он смотрит через нее и четко отслеживает движение моего пальца. Хотя, младенцы рождаются близорукими, и на вуали взгляд должен фокусироваться в первую очередь. Отправили Им все результаты анализов и наблюдений. Получили подтверждение продолжать. Судя по всему, не все гибриды рождаются с проявлением человеческих и инопланетных признаков физиологии и восприятия. Сначала может доминировать только один тип генов. Второй дозревает и входит в активную стадию постепенно. На основании наблюдения за особями предыдущего поколения, могу предположить, что человеческая часть существа предпочтительна при рождении. Особи, вылупившиеся с проявленными инопланетными признаками, не были столь жизнеспособны. Мальчик же пока является наиболее успешной особью из ныне наблюдаемых.

К окончанию первого месяца наблюдения за особью, которую я продолжу здесь называть Мальчик, сенсорная вуаль разрослась почти по всей лицевой части (до носогубной складки, включая височные и скуловые части), лобной и частично теменной части головы. И Мальчик, кажется, успешно комбинирует свое восприятие: зрительное, слуховое, осязательное, обонятельное и сверхсенсорное (вуаль). Его мозговая активность в процессе воздействия на разные органы восприятия свидетельствует о повышенной чувствительности и высоком уровне восприятия, что соответствует ребенку в возрасте от шести до восьми месяцев.

Мне сообщили, что Мальчик начал проявлять новые признаки инопланетной физиологии. Через два дня вернусь в лабораторию и увижу своими глазами. Мне не терпится, но Они очень требовательны к соблюдению режима работы и отдыха, и я не могу прийти раньше. Но мне бы хотелось. Очень. Если нарушу распорядок, попаду в зону риска и за мной начнут наблюдать. Привязанность к экспериментальным особям, Они считают наиболее серьезным нарушением: даже хуже, чем срыв эксперимента. Я потерплю. Но если физиологические проявления действительно настолько активны, как говорит профессор Григорьев, Мальчику не дадут дожить и до полугода. Чем жизнеспособнее особь, тем меньше ей позволяют жить. Странные у Них представления о науке и исследованиях. Наблюдение за ростом и развитием успешных экземпляров куда эффективнее, чем остановка эксперимента на ранних стадиях, и выращивание новых с доработанными параметрами жизнеустойчивости. Но решать не мне.

Я зашла к Мальчику в последнюю очередь. После брифинга, два часа старательно делала вид, что изучаю отчеты дежурной смены. Мне показалось это разумным. Я так и поступила бы, если бы все выходные не испытывала нетерпения. Он действительно очень развился за те три дня, что я его не видела. Есть отклонения от того, что мне описал Григорьев. Выросты на спине, от лопаток вдоль позвоночника к тазу, значительно больше, чем три сантиметра. Пока признаков затвердевания нет. Вспомогательные конечности в районе трапециевидных мышц только проклюнулись. Вуаль растет пропорционально голове, прорастает под темными волосами. Волосы кажутся не пушковыми, а вполне постоянными, наблюдаю склонность к завиткам. На ручках появились первые признаки прорезывания инопланетных тканей. До сих пор были лишь еле заметные отметины, внешне напоминающие ровные шрамы, как от скальпеля. Теперь по всей длине видны смоляного цвета наросты, внешне напоминающие волдыри. Они расположены около большого пальца и мизинца. Я предполагаю, что у Них больше пальцев, чем у нас.

Мальчик проявляет все больше активности спинными выростами. Они обрели шиповидную форму, у основания есть первые признаки затвердевания. Однако они вполне органично подстраиваются под физиологически-естественное положение. Они расправляются, немного втягиваются, позволяя ему лежать на спине. Предполагаю, что они смогут втягиваться под кожу – внутрь тела полностью, – если у особи возникнет такая потребность, как это происходит у Них. По крайней мере, на наш отчет Они прислали указание отслеживать этот момент. Это лишь мое предположение: раз они это допускают – то, что шипы могут втягиваться, – значит, у них такая возможность есть. Было бы куда проще увидеть хотя бы одну их жизнеспособную особь, чтобы мы, по крайней мере, знали, чего ожидать. Но Они дают информацию урывками, лишь подтверждая или опровергая тот или иной элемент физиологии гибридов. Мы никак не можем сформировать более или менее целостный образ того существа, с кем скрещиваем человеческие гены. Если Они готовы замедлять нашу работу, лишь бы мы не узнали об их физиологии достаточно много, значит, они все-таки нас боятся.

Сегодня мальчик мне улыбнулся. Ему полтора месяца.

Глава 2. Не смотреть

Зима подбиралась все ближе. Елена не знала точно в какой полосе они находятся. В географии, и уж тем более в климатических зонах, она совсем не разбиралась. Когда их с Алиной выволокли из дома, посадили в грузовики и довезли до распределительного лагеря, время перестало существовать. Им делали уколы, от которых они спали. И где теперь они оказались, было невозможно понять. Может быть, Кирилл знал, но спрашивать женщина не решалась. Да и зачем ей нужна эта информация? Что бы она ей дала? Зима – она почти везде зима. И судя по мраку, ледяному ветру и осыпающимся листьям, они явно были не в южных широтах. Казалось, вот-вот выпадет снег. И, наверное, снег был бы куда лучше этого колючего мелкого дождя, что шел уже который день.

В лесу они провели пару недель, не меньше. То брели без остановки, с перерывами на ночлег. То, когда устанавливалась ясная погода – а случалось это лишь пару раз – они оседали на отдых.

«В холод лучше двигаться, в тепло отдыхать», – сказал Кирилл, когда среди крон высоких деревьев, в основном дубов и кленов, пробились скупые солнечные лучи. Это были хорошие дни. Но только дни. Ночи становились невыносимо ледяными, даже в безветренную погоду. Вокруг глушь, загадочный шорох смешанного леса, хруст веток, шелест сухих листьев.

Погони за ними не было. Или была, но безнадежно отстала. Кирилл ничего не говорил об этом. Он вообще мало говорил с тех пор, как они покинули свое лесное пристанище. Винил себя, в том, что привел хвост и, что теперь, они больше не в тепле и безопасности; что им приходится спать под тентом, в сырости и холоде, питаться сухпайками, набирать воду в ручьях и родниках, которые попадались по пути, или собирать дождевую воду. Но заботился о женщинах как мог. Молчаливо, спокойно и трепетно заботился.

– Думаю, сегодня можно развести костер, – затачивая армейский нож о камень произнес Кирилл. Краем глаза глянул на Елену, накинувшую поверх фуфайки одеяло. Она присела рядом с ним на бревно и слабо улыбнулась.

– Уверен?

– Тучи, – он указал на небо ножом, – орбитальные сканеры не особенно чувствительны к рассеянному теплу, да и мы далеко в лесной глуши. Вряд ли кто-то отправит отряд перехвата, чтобы выловить трех лесных бродяг в чаще.

Женщина лишь кивнула. Алина дремала в палатке, закутанная с ног до головы в вещи. От постоянно моросящего дождя, тент, натянутый сверху, не спасал. Кирилл смог сделать из него подобие палатки, но была она слишком маленькой. С огромным трудом они умещались в ней втроем, но зато внутри было очень тепло от их тел и дыхания. Хуже всего приходилось Кириллу из-за его габаритов. Но мужчина не жаловался: сворачивался калачиком, вокруг своих женщин, отдавая им тепло и защищая от ветра.

Костер получился небольшим, но ярким, теплым и уютным. Впервые с побега, поужинав горячим мясным бульоном, сваренным из тушенки, они втроем долго сидели в тишине, глядя на пламя, в такой приятной и манящей тишине. Мысли растекались и плавились в языках пламени костра. Алина длинной палкой тыкала в горящие головешки и изо всех сил дула на них, как научил Кирилл, когда разводил огонь. В каком-то полусне, когда сознание само выбирает, по какому руслу пустить свои мысли, Елена всматривалась в пламя и, словно поймав такт его танца, мерно, еле заметно покачивала головой. Не чувствовала, как Кирилл поглаживает ее ладонь. Это прикосновение, этот контакт был для них обоих естественным и привычным. Если бы кто-то спросил, как часто они держались за руки за эти недели в лесу, они вряд ли бы вспомнили. Но тела тянулись друг к другу сами, сцеплялись и держали этот контакт при первой возможности. Когда они шли по лесу, Кирилл придерживал Елену и помогал Алине, когда выдавался сложный ландшафт. Он всегда обхватывал обеих женщин руками, когда они спали. И вот в такие вечера, с костром или без, они с Еленой могли просто сидеть, всматриваясь в ночной лес, как когда-то сидели на крыльце покинутого домика, и держаться друг за друга.

Когда становилось невыносимо холодно, женщина утыкалась носом в шею Кирилла, под воротник куртки и вдыхала тепло его тела. Мужчина, казалось, вообще никогда не мерз. Его армейская форма, хоть наверняка и обладала дополнительным термоэффектом, все равно была слишком тонкой, чтобы выдержать такую температуру. По ощущениям, вечерами она падала почти до нуля. По утрам Елена замечала иней на влажной листве, да и пар изо рта больше походил на тот, что бывает зимой. Но ее мужчина всегда был теплым, даже его руки, которые у любого человека мерзли в первую очередь в такую погоду. Цвет кожи не бледнел, губы оставались алыми, а движения бодрыми и сильными. «Наверно, – думала Елена, – это результат военной подготовки или особенности мужского организма. Без нее с Алиной он был бы уже гораздо дальше от домика, возможно, на другом конце бескрайнего леса, потому что двигался бы куда быстрее и куда реже отдыхал». Эти мысли текли в разуме женщины, как медленная фоновая мелодия, какие обычно играли в ресторанах: ты вроде ее замечаешь, но внимание на ней не останавливается, она просто есть. Как и мысли Елены, как и прикосновения Кирилла к ее руке, как фигура дочери, шум леса, потрескивание костра, отблески пламени на ветках… они просто были в мыслях.

Елена вздрогнула, резко выпрямилась и быстро заморгала, словно только что проснулась, но не поняла от чего. С ее ладони пропал очаг тепла. Кирилл все еще сидел рядом, но уже не держал ее за руку. Его тело, казалось, натянулось, как струна. Прищуренный взгляд ходил из стороны в сторону, он явно к чему-то прислушивался. Женщина наклонилась и осторожно повлекла Алину за свое плечо и прижала палец к ее губам, на что девочка кивнула. Елена тоже замерла, тоже прислушалась, но ничего не заметила. Все тот же шум леса, потрескивание костра и ее собственное дыхание. Напряжение, возникшее в теле вслед за реакцией Кирилла, стало отступать, она уже не держала дочь, а обнимала ее, поправляя волосы, выбившиеся из-под шапки, и почти забыла об этом эпизоде, как вдруг явственный треск веток донесся и до ее ушей. А за ним еще один звук – шелест, близкий шелест, слишком близкий.

– Быстро, в палатку, – совершенно спокойным голосом, даже чересчур ровным, чем того требовала ситуация, скомандовал Кирилл. Но в его взгляде плясали черти, или это отблески костра, Елена не поняла.

Обхватив за плечи дочь, подтолкнула Алину к палатке и обернулась на мужчину. Он стоял, выпрямившись во весь рост, голова чуть опущена, плечи напряжены, ладони сжаты в кулаки, колени полусогнуты, словно готовился к прыжку прямо к кронам нависших над ними деревьев.

– Это медведь, – уточнил он, не удостоив Елену взглядом, которая так и замерла на пороге палатки, прикрывая Алину, уже нырнувшую внутрь. – Спрячьтесь внутри и закройте глаза. Лучше накройтесь одеялами с головой. – Голос мужчины становился все непривычнее: глуше, тише, отстраненнее, словно проповедь читал, а не давал указания.

Елена замешкалась, не узнав того, кто стоял перед ней. Тело как взведенная пружина, готовая распрямиться и нанести удар в любую секунду. Взгляд хищный, резкий, внимательный. Чуть наклонив голову на бок, водил ей из стороны в сторону, как спутниковая тарелка, охватывая взором все вокруг… но не саму Елену.

– Иди внутрь, – и снова совершенно чужой голос, пустой и дикий, – и не смотреть. Не смотреть, что бы ни услышала, что бы ни подумала, что бы ни показалось. Не. Смотреть.

На мгновение Елена почувствовала новый приступ страха. Но боялась уже не того, что приближалось к ним. Шорох и треск теперь слышался совершенно четко и близко. Ее тело реагировало на то, как выглядел, как говорил, как смотрел Кирилл. Ее тело боялось его. Но она смогла быстро откинуть эти мысли, юркнула в палатку, как было велено. Последнее, что попало в поле ее зрения, прежде чем накрыла себя и дочь двумя одеялами с головой, как руки Кирилла потянулись к замку на куртке, словно собирался снять ее. Это было бессмысленно, Елена решила, что ей показалось, как тут же услышала звук расстегивающейся молнии и шлепок упавшей куртки на мокрую листву. Потом еще шлепок, наверное, снял и футболку. Мысли Елены пошли вскачь. Она не понимала, что такого могло происходить за пределами одеяла, которыми они накрыты, и ни одной более или менее логичной версии у нее не было.

Но потом женщина услышала треск. Не треск веток и даже не треск рвущейся одежды, а звук, похожий на тот, что она слышала в фильмах во время кровавых сцен. Треск живой плоти, разрывающейся плоти. Елена вцепилась в дочь, притянула к себе ближе, чтобы между ними не оставалось ни миллиметра, и замерла, не чувствуя, как сильно впились пальцы в куртку Алины. Гул, похожий на рев самолетного двигателя, разлился по лесу. И рык. Медвежий рык, знакомый, родной, понятный звук. Не то, что тот гул. Он был неестественным, не механическим… живым. Живым и до жути пугающим. Все тело Елены вопило, что надо бежать, выбраться из-под одеял и бежать со всех ног вместе с дочкой. Что бы ни происходило возле палатки, это было куда хуже и опаснее, чем нападение медведя. Но она не шевелилась, слушала и мечтала оглохнуть. Звуки нарастали, смешивались. Разрастались, как опухоль, вокруг того пятачка среди деревьев, где они еще несколько минут назад так сладко молчали. Страх за Кирилла пропал, как и сам Кирилл из тех мыслей, что крутились в ее в голове. Ни его шагов, ни дыхания, ни затвора оружия или хотя бы шуршания его одежды. Его в этих звуках вообще не было.

Она перестала отличать гул от рева, шелест веток от свиста воздуха, треск плоти от воя зверя, тяжелые хлюпающие шаги как будто десятка пар громадных лап от ударов туши о землю или дерево, гул чего-то потустороннего, но определенно настоящего и живого, от рыка, больше напоминающего собачий скулеж. Она могла бы стянуть край одеяла и выглянуть, увидеть, что там на самом деле происходит. Но не хотела этого видеть. Так ей хотя бы была доступна иллюзия, что все эти странности рисует воображение. Елена сможет себя в этом убедить, когда все закончится. А пока… Пока не смотреть.

Не смотреть. Не смотреть.

Глава 3. Шесть месяцев

Мальчику исполнилось полгода и со дня на день решится его судьба. Хотя, я думаю, она давно решена. Все показатели – физиологические, интеллектуальные, биологические и психологические – можно считать лучшими за все время эксперимента. Ни одна другая особь не показывала столь высокие адаптивные к инопланетной физиологии качества. И это прорыв для наших, вернее, Их научных целей, но приговор для мальчика. По какой причине они отказываются наблюдать за развитием успешных экземпляров, нам так и не известно. Глава нашего корпуса по личной инициативе попытался привести аргументы и убедить Их, чтобы данную особь оставили хотя бы до момента достижения года жизни. Мне, слава Богу, не пришлось лоббировать этот вопрос, хотя я была бы готова рискнуть, если бы была надежда, что Они к нам прислушаются. И тут дело даже не в моей личной привязанности к мальчику, а в необходимости, для успешного продолжения нашего эксперимента. Хотя откуда нам знать, что для Них будет являться успехом? Своих целей Они не раскрывают, по крайней мере, нам. А как мы можем довести дело до конца, если этот самый конец для нас совершенно не ясен? Хотят ли Они вырастить полноценных жизнеспособных гибридов для адаптации людских организмов к космической экспансии или… Официальные версии, которыми нас кормят, колеблются от идеологических и философских до сугубо прикладных. Подозреваю, и не я одна, что все может сводиться к излюбленной теме сверхчеловека, которого можно использовать для завоеваний. Действительно ли эти завоевания будут происходить на других планетах, как нам обещают, или мы по-прежнему настолько примитивны, что ищем новые извращенные способы поделить те клочки Земли, которые еще не задохнулись от людского террора. Не удивлюсь… расстроюсь, но не удивлюсь, что мы тут, в этой до абсурда секретной лаборатории, занимаемся не чем иным, как выращиваем армии для новой войны. Я надеялась, что наличие внеземной жизни, да еще и разумной, готовой с нами контактировать и сотрудничать, позволит лидерам человечества, наконец, осознать себя цельной расой. Но увы… чем сильнее мы углубляемся в свои научные изыскания, тем стремительнее тает моя надежда. Так кого мы выращиваем тут? Себя или Их?

Прошлая запись дневника получилась совсем не про мальчика. Думаю, это было моей попыткой уйти от мыслей о его утилизации. Ужасное слово, если применять его к живому существу, а уж тем более к человеку. Человеку… Буду называть его так, но все же он не человек. Гибрид, самый настоящий гибрид человека и инопланетного вида, о котором мы знаем только то, что способны выведать из тех крупиц биоматериала, которыми располагаем. Наших знаний не хватает, чтобы сконструировать правдоподобную модель того, что Они из себя представляют. Оборудование, которое Они нам предоставили, дает ответы на такие вопросы, которые мы даже не додумались задать. Их биологические процессы для нас, в большей степени, загадка. У нас недостаточно деталей пазла, чтобы увидеть полную картину. Мы даже геометрическую форму этой картины понять не можем. И мне кажется… Нет, я уверена, Они так и задумали.

Я опять ушла от темы. Боже, мне действительно сложно говорить о мальчике. Ему полгода, он опережает в развитии человеческого полугодовалого малыша. Возможно, причиной являются его физиологические особенности. Вуаль дает ему сверхсенсорное восприятие, полноценное и неотделимое от остальных органов чувств. Он пользуется ею наравне со зрением, осязанием, слухом, обонянием, вкусом. Насколько нам удалось выявить, сверхсенсорная вуаль улавливает изменение химического состава воздуха, чувствительна к температуре и влажности, способна воспринимать звуки и различать слова даже, если органы слуха заблокированы барьерно. Наши исследования также привели к тому, что вероятность коммуникативных свойств вуали довольно высока. Паутинка, как мы иногда называем сетчатую ткань вуали на голове особи, меняет положение, толщину и проницаемость в зависимости от настроения ее носителя. Пока мальчику всего полгода, сложно увериться в том, насколько метаморфозы вуали в действительности связаны с эмоциональным или физическим состоянием. Возможно, колебания ее внешнего вида – это что-то иное, как раз те самые коммуникативные свойства, которые проявляются инстинктивно. Но эксперименты хоть и не дают однозначного результата, все же частично подтверждают наши догадки.

Удивительно, как мальчик адаптирован ко всем инопланетным особенностям своего организма. То, насколько органично он двигается, взаимодействует с внешним миром, использует не свойственные людям конечности, наросты и дополнительные внешние органы, просто поражает. Не только меня. Григорьев чуть ли не пляшет от восторга, сугубо научного восторга. Профессор до мозга костей прагматичен и погружен в работу. Его, кажется, даже не интересуют цели наших изысканий. Не удивительно, что он совершенно одинок. Жена от него ушла еще лет десять назад, и он как будто этого не заметил. Я узнала об этом от лаборанта. Дети с ним не общаются, да и он тоже о них не вспоминает. Только если сравнивает фазы их развития после рождения с тем, что мы наблюдаем в рамках выращенных особей. Хотя это странно, что он так много знает о младенцах и их развитии. Мне он видится человеком науки и только науки. Как Григорьев вообще женился, если настолько фанатично относится к своей работе, и по словам тех, кто его давно знает, таким был всегда. Разве, что дети являлись для него тоже, своего рода предметом исследования, и участие в их развитии связано лишь с научными изысканиями. Не хотела бы я быть, как он. Кажется, он потерял человечность, свою природную суть принес в жертву науке, как и себя самого, свое тело, красоту, силы. Не знай я, сколько ему лет, решила бы, что этот тощий, жилистый, сутулый мужчина, по меньшей мере находится на году шестидесятом своей жизни. Кожа бледная и тонкая с заломами, волосы редкие с проседью, пальцы узловатые и сухие. Даже голос хриплый. Наука ли его довела до такого вида, или он сам себя довел? А может был вынужден окунуться в работу, потому что больше ничего в жизни не осталось? Хотя я тоже в разводе. И у меня даже детей нет, да и быть не могло. Мне хочется верить, что в свои сорок семь я, по крайней мере, на них и выгляжу, а не как Григорьев. Страшно это. С другой стороны… у нас с Григорьевым разные истории. Но итог один: ни семьи, ни друзей, ни жизни, кроме науки.

Сегодня тестировали компенсаторные функции мальчика. Вспомогательными конечностями он в основном нападает на агрессора. Это, конечно, всего лишь игрушка, которая вылетает ему навстречу, но трехпалые клешни четко сохраняют безопасную дистанцию для мальчика. Они пока недостаточно развились, но все признаки налицо: три клешни… Пока мы это так называем из-за формы, но скорее всего, они станут чем-то вроде хватательных когтей. Так вот, клешни (когти) явно реагируют на нападение, но ранить пока не могут. Я, конечно, видела на снимках те полости в теле мальчика, в которые прячет эти конечности на груди, но снаружи кажется, что они врастают в его плоть, когда перестают быть ему нужны. Месяц назад, когда они только достигли зрелости, он ими хаотично дергал и смотрел на них, как на что-то не принадлежащее своему телу. Похоже на то, как младенцы дергают ножками и ручками, не контролируя свои движения. Но мальчик быстро освоился. Пробовал хватать клешнями игрушки. Но три клешни слишком мягкие, чтобы зафиксировать предмет. Сейчас они стали тверже и продолжают твердеть. Шипы же на спине или точнее, шиповидные выросты вдоль всего позвоночника, выполняют гораздо больше функций, чем нам изначально казалось. Теплоотведение, которое мы считали основной функцией, лишь вспомогательный эффект. Основным назначением, как нам кажется, является защита особи. Шипы достаточно гибкие, но способны существенно увеличиваться в размерах и затвердевать до уровня костной ткани. Механизм похож на увеличение полового члена у мужчин в момент возбуждения. Кровь приливает к мышце, увеличивая ее и напрягая. У мальчика активаторами шипов являются другие вещества, вырабатываемые в крови, не буду углубляться.

Шипы выстреливают в агрессора, если он приближается на минимальное расстояние. Выглядит это примерно, как у ежей. Только ежи дергают спиной, чтобы уколоть, а шипы действуют автономно, резко и быстро увеличивая свой размер и коля противника тонким, еле заметным игольным острием. Также шипы способны выполнять функцию экзоскелета, переходя у основания в режим гибких тканей и сохраняя твердость на трех четвертых остальной длины. Они обхватывают тело мальчика со спины и по бокам, тем самым защищая от удара, как, например, в случае падения. Я стараюсь писать здесь понятным, не научным языком. Хотя даже не знаю, кому и зачем пишу. Это что-то вроде моего дневника, который я никогда никому не смогу показать или как-то распространить. Ведение таких записей категорически запрещено. Но мне это нужно. Хотя бы тут я могу писать о том, что меня волнует. Боже. Эта запись вообще не о том, что меня волнует на самом деле.

Да, я не хочу думать о том, что мальчика утилизируют. Убьют. Буду тут называть вещи своими именами. Они думают, что если называть убийство другим словом, то вся трагедия куда-то улетучится. Я про людей, а не про Них. Вечно выдумывают какие-то нейтральные термины и названия, чтобы не осознавать свою бесчеловечность. В общем, да, жить ему осталось меньше недели. Как я ни пытаюсь убедить себя, что он для меня лишь успешная особь эксперимента, он мальчик. Он мне улыбается. Только мне. Григорьев уверен, что он это делает, потому что инстинкт воспринимает меня как мать. Я же возглавляю его изучение. Да и разве Григорьев с его высохшими нейронным связями, отвечающими за человеческие эмоции, мог предположить что-то иное. Но я знаю, что он чувствует мое отношение к нему. Мальчик знает, что я его люблю. Он обнял на днях мою руку. И не только руками, еще и вспомогательными конечностями обнял. Неуклюже так, сложно утверждать, что он действительно пытался меня обнять, а не просто выпустил их ведомый не изученным пока инстинктом. Но я знаю, что это были самые глубокие объятия, на которые мальчик способен. Мне так жаль. Он такой сообразительный, такой внимательный и активный… Нельзя его убивать, нельзя. Ни ради эксперимента, ни ради чего-то другого. Он адаптирован для жизни. Его конечности и отростки на спине компактно прячутся под кожей, так, что, когда их нет, даже нельзя понять, что это не обычный ребенок. А эти кожные стыки наверняка перестанут быть такими яркими и заметными со временем. Возможно, вообще срастутся, если эти физиологические отклонения ампутировать или подавить их функции медикаментозно. Он наверняка смог бы быть человеком и жить обычной жизнью, если бы ему позволили. Боже, ему нужно жить. Он должен. Он заслужил.

Это очень эгоистично и опрометчиво с моей стороны писать такое. На утро я перечитала вчерашние записи. Столько эмоций и ни капли разума. Даже если мои бредовые предположения верны, и мальчик смог бы адаптироваться к жизни среди людей с физиологической точки зрения, мы ничего не знаем о психике гибридов. Вуаль совершенно точно является органом нервной системы. И она воспринимает каким-то, пока не ясным нам образом окружающий мир. Что будет, если ее удалить? Или подавить? Что останется от целостности его нервной системы? Я ученая и не должна даже допускать таких мыслей, что позволила себе вчера. Пусть та запись останется для истории. Нельзя мальчика выпускать в мир людей. По шести месяцам жизни судить о возможностях адаптации просто преступно с моей стороны. Что будет, когда начнется половое созревание? Гормоны, перестройка тела, психики и прочего? Есть ли у Них половые признаки и на каком этапе они себя проявляют? Как? Какие еще стадии взросления могут быть? Пока он ребенок, мальчик не выглядит угрожающе. Клешни, шипы и вуаль по большей части гибкие, но что, если к зрелому возрасту они вырастут еще, видоизменятся, станут острее, тверже и смертоноснее? Какие еще признаки инопланетных генов могут проснуться и дать о себе знать? Нет. Нельзя его спасать. Или он будет расти в лаборатории. Или он должен умереть. Хотя этот вопрос уже решен не в его пользу. Другого варианта нет. А те, над которыми думаю я, совершенно невозможны, опасны даже для него самого. Я уж не говорю о других людях. Вдруг мы изучаем развитие настоящего монстра из фильмов ужасов. С шипами, когтями, зубами… Кровожадные хищники, ведомые одним инстинктом убить и сожрать. Нет, я не буду даже у себя в голове допускать эти мысли о сохранении его жизни.

Глава 4. Слежка

Они снова брели по лесу. Кирилл тщательно затоптал костер и засыпал пепелище листвой и ветками, прежде чем покинуть поляну. Елена шла, еле переставляя ноги. Бессонная ночь в бесконечном потоке панических мыслей теперь отзывалась вялостью в теле и туманом в голове. На осторожный вопрос, как он справился с медведем, Кирилл отмахнулся дежурной фразой о боевой подготовке: мол, их учили не только с людьми сражаться, но и с дикими животными. Каким-то образом, и Елена никак не могла придумать ни одной более ли менее правдоподобной версии, мужчина отпугнул зверя, использовав арсенал армейских умений. Это было полным бредом. Женщина это понимала, как и сам Кирилл. Видела по его виноватому взгляду, когда он говорил всю эту чушь, не глядя в глаза. Но требовать объяснений пока не стала. Пока… Отмахнуться от услышанного ночью ей тоже не удавалось. Звуки, гул, хлюпанье, шелест так и крутились в голове, не желая покидать память или обратиться во что-то, хоть отдаленно напоминающее адекватное объяснение. Ее мозг был в ступоре. Даже его способность мастерски искажать воспоминания и переиначивать любые бредовые вещи во что-то понятное и привычное, оказалась бессильной. Елена решила дать и себе, и Кириллу время переварить произошедшее. Позже, возможно, она сможет как-то сформулировать свои вопросы и ощущения, а он, возможно, придумает правдоподобную версию. Она готова будет в нее поверить, лишь бы больше не думать о том кошмаре.

Кирилл одним прыжком перемахнул через толстенный поваленный ствол сосны, обломал сухие сучки, чтобы женщины могли без преград перелезть вслед за ним. С трудом закинув ногу на такую высоту, Елена ухватилась за протянутую руку Кирилла и почувствовала, как он дернул ее на себя. Не успела она сориентироваться, как мужчина подхватил за талию и приземлил рядом с собой. Алину перетянул за вытянутые вверх руки вообще без усилий, словно девочка ничего не весила.

– Будешь прокладывать нам путь, – мужчина указал Алине направление движения, – хорошо? Только не отдаляйся. Мы будем на несколько шагов позади тебя.

На вопрошающий взгляд Елены мужчина коротко кивнул и прошептал:

– Пусть будет в поле зрения. Нужно поговорить.

Когда девочка отдалилась шагов на пять, Кирилл заговорил снова:

– За нами кто-то следит. Они идут параллельно за деревьями. Явно профи. Умеют маскироваться, подстраиваются под звуки леса, их шаги почти не отличить. Я думаю, там два человека.

Сердце Елены екнуло, подпрыгнуло к горлу и ухнуло обратно, забившись в темпе барабанной дроби.

– Нас нашли? – выдохнула она.

– Говори спокойно, – ладонь Кирилла нырнула в карман фуфайки Елены, и ухватилась за дрожащую руку. – Алина не слышит, о чем мы говорим, но интонацию улавливает. Нет, это не патруль. Они бы так не осторожничали. Да, и мы слишком глубоко в лесу, чтобы за нами послали отряд. Такие мишени обычно не интересны.

– Кто это? Другие выжившие? – Елена постаралась придать голосу ровную интонацию, но истеричные нотки так и рвались наружу.

– Возможно. Но это не делает их менее опасными. Они видят наше снаряжение, одержу, рюкзаки. Возможно, мародеры.

Кирилл говорил настолько спокойно и буднично, что у женщины засосало под ложечкой. Голова пошла кругом от несоответствий последних часов. Реальность стала расплываться, мысли не собирались в связные предложения, лес перед глазами рябил помехами. Она не могла ответить мужчине, ни спокойно, как он просил, ни как-то иначе. Достигла последнего предела перед безумием, остервенелой паникой или обмороком.

– Мы остановимся через пять метров, вон у того кустарника, – продолжал Кирилл, – там вам будет куда спрятаться, – теперь он кивнул на бурелом. – Улыбнись мне, если поняла.

Все, что смогла сделать женщина, это повернуться к Кириллу. Улыбка стала для нее чем-то из области фантастики. Мышцы лица словно забыли, как это делать.

Кирилл понял. И, наверное, понял ее состояние еще до того, как она к нему повернулась. Но ни взглядом, ни жестом, ни наклоном головы не выдал этого. Действуя по своему же сценарию, продолжал разыгрывать сцену простой, легкой и тихой беседы со своей женщиной. В его синих глазах светилась нежность, нотка веселья, капля заботы и целый ушат любви. Но ни капли тревоги, напряжения или беспокойства.

Теперь эта его собранность и умение себя контролировать, казались Елене не привлекательными качествами, обеспечивающими их с Алиной безопасность, а чем-то ужасно странным. Таким же странным, как и звуки схватки с медведем прошлой ночью.

– Они с твоей стороны. Продолжай смотреть на меня. Будто я говорю что-то интересное. – Он провел пальцами по ее щеке, поправил ворот фуфайки и небрежным естественным движением обхватил за плечи так, чтобы она оказалась к нему в пол-оборота. До указанной им точки оставалось несколько шагов.

Кирилл окликнул Алину ровно в тот момент, когда она поравнялась с буреломом, и продекларировал привал. Несколько минут он делал вид, что готовит место для отдыха, пока Елена просто сидела, прижавшись спиной к поваленному дереву и к преследователям. Ей показалось логичным занять именно такое положение, в укрытии, чтобы между ней, ее дочерью и теми людьми было препятствие. И это были последние связные мысли, на которые она была способна. Паника, усталость, отчаяние клокотали в горле, глаза щипало от подступающих слез. Но Кирилл этого словно не замечал. Делал вид, что не замечал, увлеченно копаясь в рюкзаке.

Его рука с оружием взлетела быстрее, чем женщина сумела уловить это движение. Одним быстрым движением Кирилл выпрямился, занял боевую стойку. Дуло автомата смотрело ровно за спину Елены и Алины, над их головами. На короткий миг женщина вспомнила тот самый момент, когда это же дуло смотрело на нее в лесу, в их первую встречу. Ей показалось – и она очень надеялась, что ей именно показалось, – что куртка Кирилла странно натянулась, словно резко стала ему мала. Около ключиц выпирали бугры, которых раньше не замечала на его теле. Женщина как завороженная смотрела на его плечи, и прежде, чем голос вырвал ее из оцепенения, она заметила шевеление на груди Кирилла, словно там проползла короткая, но толстая змейка.

– Выходите. Я вас вижу. – Громко. Отрывисто. Властно и уверенно прогремел голос Кирилла. Стая птиц сорвалась с ближайшего дерева и унеслась вдаль.

– Стрелять собрался? – послышался старческий насмешливый голос из-за деревьев. – Выстрелишь, и через несколько минут тут будут дроны. – Елена теперь отчетливо слышала шаги по мерзлым веткам и листве позади себя. – Мы успеем укрыться, знаем места. А вам каюк.

– Тогда не давайте повода. – Не шелохнувшись отозвался Кирилл. – Что вам нужно? И зачем преследуете нас?

– Не преследуем, а присматриваемся.

Шаги остановились прямо у самого ствола, с другой стороны, от женщины. Она не смела обернуться, внимательно наблюдала за лицом своего мужчины. На нем не дрогнула ни одна мышца.

– Опусти винтовку, и поговорим.

– Опущу, когда тот, что справа прячется за кустами, опустит свою.

– Ха, а тот, что слева? – то ли проскрипел, то ли засмеялся человек.

– Нет никого слева. Вас двое.

Около минуты они играли в гляделки. Лица преследователя Елена не видела, но уверенность Кирилла внушала спокойствие. Если он говорил, что слева никого, значит, так оно и было. Какими бы способностями ни обладал Кирилл, они были очень точными.

– Я присяду? – проскрипел человек совсем рядом, и тут же ступил одной ногой на ствол, перешагнул другой и медленно опустился на него. – Добрый день, дамы, – старик сделал жест, словно снимает шляпу и кланяется женщинам. Елена медленно не поднимаясь отползла от него подальше, прижимая к себе дочь.

Стариком он был лишь по внешнему виду и скрипучему голосу. Определить возраст более ли менее четко, было сложно. Седеющие темные волосы до плеч, густая борода, лицо все в пигментных пятнах и сухая тонкая кожа, изрытая где-то шрамами, а где-то глубокими мимическими морщинами. Худой, даже тощий, и походил на тех людей, кто до конца жизни остаются такими сухими и жилистыми.

– Петро, выходи. Наган оставь там. Чтобы этот молодчик видел. – Раскатисто крикнул старик куда-то вправо, не сводя взгляда с Кирилла, который оружие не опускал. – Я – Игорь Иванович. Можно ИИ. А тебя как величать?

– Кто вы и что вам нужно? – не меняя ни положения тела, ни выражения лица продолжил Кирилл.

– Интересная вы семейка, – Игорь Иванович оглянулся на женщин и улыбнулся. И эта его улыбка показалась Елене теплой и нисколько не угрожающей.

– Мародерствуете? – Продолжал Кирилл.

– Парень, я без оружия к тебе пришел. Вон Петро подходит тоже без винтовки. Поговорить хотим. Форма твоя уж больно интересная. Снял с кого?

ИИ сидел на бревне, облокотив локти на колени, и ничем не выдавал ни страха, ни даже тревоги. Казалось, он спокоен и расслаблен.

– Моя. – Кирилл сместил автомат и теперь держал поперек груди, но также крепко, как и раньше. – Дезертировал.

– Ух, – ИИ всплеснул руками, – Да нам везет. Такие люди нам нужны. Кто знает оборону этих уродов. Петро, слышал?

Петро стоял поодаль, у корней поваленного дерева. Молодой, моложе Кирилла, и выглядел суровее и мрачнее старика. На слова командира лишь коротко кивнул, не спуская глаз с оружия Кирилла.

– Идите куда шли, и мы пойдем. – Тише и как будто аккуратнее ответил Кирилл.

– Некуда вам идти. Там дальше деревеньки начинаются. Мародеров полно. Через неделю уже будете в их зоне обитания, и вас точно прикончат. А туда, – он махнул в другую сторону, – такая чаща, что зверья больше, чем деревьев. Не выживете.

– А вы тут как выживаете? – голос Елены, к ее собственному удивлению, звучал ровно. Что-то во всей этой ситуации ее успокоило. Возможно, отсутствие видимой угрозы от пришлых. А может, наличие живых реальных людей. Обычных людей, без странных змей под куртками.

– В относительном комфорте, – хохотнул ИИ. – По сравнению с вами, так отель пять звезд, не меньше. Вот только…

Тон Игоря Ивановича резко сменился. Лицо, до этого момента расслабленное и даже приветливое, вдруг стало каменным и внимательным.

– Вот только убедимся, что вы не засланцы. А то бегунов и по сей день встречаем. Все никак уроды не успокоятся.

Из-под руки Елены выглянула Алина, и ИИ вдруг уставился на нее в упор, подавшись в ее сторону. Кирилл тут же снова вскинул оружие. Петро дернулся вперед и замер. Елена обхватила дочь двумя руками.

– Ребенок? – Выдохнул ИИ и начал озираться вокруг, то на Кирилла, то на своего Петро, то снова на Алину. Глаза его так округлились, что белки стали светиться. – Как вы? – Он шумно выдохнул, вдохнул снова и заговорил спокойнее. – Сберегли или вытащили из этих… инкубаторов?

– Вытащили, – кивнул Кирилл.

ИИ уставился теперь на него тем же распахнутым от удивления взглядом.

– Пойдемте.

Игорь Иванович поднялся, засуетился вокруг места, на котором сидел. Велел Петро забрать оставленное оружие и по-хозяйски махнул Кириллу следовать за ним. Но тот не двинулся с места и кивнул Елене оставаться там же.

– Пока не объясните, что вам нужно, никто никуда не пойдет. – Тело Кирилла расслабилось. Он отпустил автомат, позволив ему висеть на ремне, сложил руки на груди и наклонил голову в ожидании рассказа старика.

– Ох парень, – ИИ разочарованно вздохнул и снова присел на ствол. – Тебе выбирать-то не из чего. У нас еда и тепло. Защита от уродов. И ты нам нужен. Все звезды сложились, понимаешь? А то забрали б мы ваши припасы, тебя, может, убили бы, а может, оставили баб защищать, как сможешь. Форма тебя спасла, понимаешь? Нам человек нужен с их аванпоста, кто внутрянку знает.

– Где. Вы. Живете? И. Куда. Нас. Зовете? – Медленно, четко, спокойно и угрожающе проговорил Кирилл, не сменив ни позы, ни взгляда, ни выражения лица.

– Эх, – прокряхтел Игорь Иванович, устало поднявшись с бревна. – Великий вождь. Он знал. Я думаю, что знал о том, что грядет. И настроил по всей Руси матушке убежищ. Вот в таком и живем. И вас приглашаем. – ИИ смахнул с волос снежинки, запрокинул голову вверх, словно пытался найти того, кто на него их скинул. – Тепло. Еда. Вода даже есть помыться. Небось не мылись уж сколько. И девочки твои по теплу стосковались. – На лице мужчины распустилась добрая старческая улыбка. – Девочкам негоже по лесам мерзнуть. Мы им не навредим. И тебе не навредим. Нужен ты нам, сказал же.

Кирилл вдохнул и, не выпуская воздух из легких, внимательно посмотрел на Елену. Она так и сидела, крепко прижимая к себе Алину, и смотрела на него странным взглядом. Не так, как раньше. Не так, как до прошлой ночи. И даже не так, как в ту первую встречу, когда он не смог ее убить. В ее взгляде кричал страх, но страх не гостей и не смерти. Она боялась самого Кирилла. Все ее тело, ее запах, биение ее сердца кричало мужчине о том, что она готова пойти куда угодно и с кем угодно, чтобы больше не оставаться с ним наедине. Кирилл знал, что Елена и сама не понимает, не осознает этого своего страха. Ее разум был сильнее инстинктов, и любовь была сильнее. Но тело не обманешь, тело чувствует фальшь и угрозу. А женское тело тем более.

Наконец, Кирилл выпустил воздух и кивнул Игорю Ивановичу.

– Ведите.

Глава 5. Стакан воды

Сегодня я впервые держала его на руках. Как мать держала. И не могла отпустить. Даже уснула с ним на руках в кресле. Боже, что я натворила. Это ошибка, совершенно точно ошибка. Я ученый. Я не имею ни морального, ни научного, ни даже человеческого права так поступать. Но я сделала. И чем больше я думаю об этом, тем страшнее мне становится. Уже прошло больше месяца, как Мальчик живет у меня. Как я выкрала его с базы. Понятия не имею, как у меня получилось. Но думаю, и это очередной не научный бред от профессора генетики, что именно он мне помог. Я положила мальчика в сумку и вынесла вместе с личными вещами. Я прошептала ему, чтобы вел себя тихо, и он послушался. Именно в этот день биосканеры сбоили, и их временно отключили на проходной. И именно в этот день Мальчика должны были ликвидировать. Как же хорошо, что тела кремируют. А пепел никто не проверяет. Не знаю, проверят ли однажды записи с камер, поймут ли, что я сделала. Если да, то мне конец. И ему тоже. Но прошел уже месяц, записи должны отправить в архив. Пока тихо. Я больше туда не вернусь. Спасибо моему артриту. Впервые радуюсь этой напасти. Не будь у меня показаний, меня бы не отпустили. А так – оставили консультантом. Заставили подписать миллион бумаг о неразглашении, припугнули разными последствиями, если буду болтать, но отпустили. Наверняка за мной будут следить. Надо придумать что-то, чтобы обосновать появление у меня ребенка. Пока не знаю даже, как это сделать. Но… Придумаю. Обязательно придумаю. Мальчик смышленый, все понимает. Не плачет, смотрит как взрослый на меня и улыбается. Боже, что же я натворила…

Мальчик начал ходить. Ему восемь месяцев. Ходит прекрасно, твердо, уверенно. Хватает все, до чего может дотянуться. Вуаль он иногда прячет, не знаю, происходит это сознательно или случайно. Но телевизор с ней не смотрит. Наверное, мультфильмы воспринимает исключительно визуально – глазами. Если научится полностью ее втягивать под кожные покровы и не будет шевелить верхними конечностями, то в одежде сможет сойти за обычного ребенка.

Вчера он принес мне стакан воды. У меня очень болела голова, я прилегла на кушетку, наблюдая, как он в четыре конечности собирает из кубиков какую-то башню. Обернулся на меня, вдруг бросив свое занятие, посмотрел так внимательно и по-взрослому, что мне стало не по себе. Он видел меня не только глазами, но и вуалью. Она считывает гораздо больше информации с окружающего пространства, чем человеческие органы чувств. Прошлепал босыми ногами на кухню. Что-то там гремел посудой. У меня не было сил встать из-за мигрени. Через минуту вернулся с водой. Половину стакана расплескал по пути, но принес. Промямлил что-то по-детски, я не разобрала. Он позаботился обо мне. Почувствовал, что со мной что-то не так и сделал что мог. Я плакала и пила эту воду. Гибрид, чудовище, существо непонятной расы, умеет любить и заботиться. В нем столько человечности, сколько нет у многих людей. Я буду о нем заботиться сколько смогу. Даже если он проживет хотя бы еще месяц, это будет больше, чем то, что ждало его в лаборатории. Я не жалею о своем выборе.

Сегодня мальчик смотрел детский фильм. Что-то про детей, я не вслушивалась, изучая отчеты Григорьева. С лаборатории все реже приходят запросы на консультации. И это хорошо. Надеюсь, со временем они привыкнут к моему отсутствию и перестанут ко мне обращаться. Григорьев сказал, что пришел новый генетик, и очень толковый во многих областях. Пусть он будет действительно знающим, и меня оставят в покое. Но речь не об этом. Мальчик после фильма спрятал свои вспомогательные конечности и втянул вуаль почти полностью. Когда волосы отрастут, ее вообще не будет видно. Когти, кстати, на вспомогательных конечностях стали тверже, как я и предполагала. Он случайно порезал ими обивку дивана до наполнителя. И испугался, как будто ему очень стыдно. Так на меня смотрел и лепетал что-то, похожее на «извини». Я не ругала. Я обняла его и сказала, что все хорошо. Никогда не умела понимать маленьких детей. Стараюсь, но мне сложно. А мальчик говорит редко и только по делу. Просит что-то, показывает, иногда отвечает героям мультфильмов. Буду чаще ставить ему такое кино. Пусть видит, как выглядят дети на Земле, и старается им подражать. Может, когда будет постарше, я смогу ему объяснить, зачем ему скрывать свою суть.

Вчера брала кровь у Мальчика. Каждую неделю проверяю на своем домашнем оборудовании. Мне кажется, только кажется, будто он меняется в сторону человеческой генетики. Не знаю, как такое возможно. И возможно ли. Может, просто гены человека начинают преобладать. Но кровь все больше похожа на мою. На людскую. Он смотрит все чаще фильмы. Мультики ему стали неинтересны. И начал говорить понятнее. Ему скоро год. И я уже почти всегда понимаю. Вспомогательные конечности использует все реже. Часто вообще про них забывает и прячет. Или они как плети мотаются на груди. Но это ему мешает, и он их втягивает. Шипы на спине тоже почти никогда не выставляет. Да и не нужно ему это. Никакой опасности нет, а они, как я понимаю из испытаний, которые иногда ему устраиваю в игровом формате, завязаны именно на инстинктах. Он все чаще смотрит в окно, на улицу, на других детей на площадке. Хорошо, что я живу на десятом этаже, его никто не видит. Надо найти способ, чтобы начать с ним гулять, придумать что-то. Он не может жить в четырех стенах всю жизнь. Зачем тогда я его спасала? Хорошо, что есть доставка, и мне редко приходится оставлять его одного. Мальчик очень спокойный и ответственный. Как-то я ушла и задержалась. Велела ему смотреть кино и ничего не трогать. Он не трогал, послушался. Кино закончилось, и он просто сидел на диване и ждал меня. Он очень умный. Очень. Думаю, однажды я смогу объяснить ему все, и у него будет нормальная жизнь. Я этого очень хочу. Он заслуживает этого. Надо только придумать легенду.

Глава 6. Бункер

– Артурка, опять за свое? – голос за спиной парня был по-доброму насмешливый. – Закончил уже со своими хрониками апокалипсиса и взялся за новый шедевр?

Артур лишь угукнул, продолжая жадно вглядываться в экран старого лампового монитора.

Квадратная женщина – из-за широких плечей и отсутствия талии – подошла к его столу, небрежно поставила на него чашку с дымящимся напитком, расплескав несколько капель, и, потрепав голову парня по густым русым кудрям, удалилась, что-то неразборчиво бурча и шаркая.

Не глядя Артур нащупал чашку, отхлебнул жадный глоток и замычал, зажмурившись. Чай был очень горячий, что он обжог язык.

– Эй, горе-партизаныыыы! – разнесся по металлическим коридорам голос. – Принимайте гостееей!

Следом гулким эхо по базе прокатился раскатистый скрип металлических дверей и тяжелый удар засова по опорам. Артур не двинулся с места, не отвел взгляда от текста на мониторе. Он так и держал в руках чашку, не донеся ее до поверхности старого деревянного стола, за которым сидел.

В коридоре послышалась суета: зашуршало, забегало несколько пар ног, загудели голоса, заскрипели двери и даже где-то щелкнул затвор автомата. Что было дальше, Артур перестал осознавать, дойдя до самой интересной части текста, который он изучал. Очнулся лишь, когда ИИ зашел в каморку и громко продекламировал:

– Это Артурчик. Знакомьтесь. Он говорит, что гений программирования и, кажется, даже что-то взламывать умеет. Но мы не можем это проверить, – Игорь Иванович хрипло захихикал. – Ни черта в этом не понимаем. Но сказки рассказывает знатные, интересные. Вроде как разобрался в том, как нас эти чудища захватить смогли. Ну или сам сочиняет. Но хорошо сочиняет, – и снова захихикал своим скрипучим голосом. – Артурчик, обернись хоть, ну! – ИИ легонько треснул паренька по затылку, и тот нехотя стал поворачиваться на стуле, в самую последнюю очередь оторвав взгляд от своего чтива.

На него смотрели три пары глаз, не считая ИИ. Огромный мужчина в военной форме, с черными волосами и пронзительно синими глазами. Лицо его, кроме усталости ничего не выражало. Женщина, в фуфайке, которая явно была ей не по размеру, осторожно озиралась по сторонам. Артуру она показалась молодой старухой. Красивой когда-то, но утратившей свою яркость, женственность и силу. Она прижимала к себе девочку, всего на несколько лет младше самого Артура. Она единственная смотрела на паренька. Смотрела с любопытством и каким-то удовольствием.

– Нашел их в лесу. Брели куда сами не знают. – ИИ продолжал официальную часть знакомства. – Видишь форму его? – Мужчина ткнул пальцем в лычку Кирилла. – Обещался нам помочь с внутрянкой их аванпостов. Предавать своих так по полной, да? – хохотнул Игорь Иванович, но увидев, как хмуро на него покосился Кирилл, прикусил язык. – Не серчай, сынок. Не хотел обидеть. Все мы тут, вроде, как предатели. Хотя и не ясно, считается ли предательством, если мы не помогаем своим убивать своих же. Ладно, обсудим потом, как вы согреетесь и поедите вдоволь. На философские рассуждения время будет.

Артур еще раз осмотрел вновь прибывших, бросил им короткое «здрасьте» и вернулся к своим делам за компьютером. А ИИ поторопил людей пройти дальше, в их «покои», как он выразился. Вроде бы Игорь Иванович был учителем русского языка и литературы в прошлой жизни, но разговаривал иной раз, как деревенский старичок. По крайней мере, именно так Артур представлял себе лексикон глубинки, хоть ни разу сам в таких местах не бывал.

Комнатка, которую выделили Кириллу и его женщинам, была крохотной. Но в ней уместилось две кровати. Одна полутороспальная металлическая и вторая походная армейская койка на одного. Два стула стояли в углу, около прикрученного к стене откидного столика. И металлический картотечный шкаф с тремя ящиками. Ржавый с облупившейся краской. И видимо, предназначался для хранения личных вещей.

– Располагайтесь, ребятки. Да, места немного. Пришлось Артурчика к Матроне переселить. Но он столько времени проводит за своим компьютером, что ему все равно, где спать. – ИИ стоял в дверях и улыбался людям, находящимся в растерянности. Кирилл занимал почти всю комнатку, и женщинам пришлось сразу отойти к проходу между кроватей. – Одежду сейчас Матронушка принесет, какую найдет. И покажет, где можно помыться. Да располагайтесь вы, не бойтесь. Пойду. Не буду смущать.

Дверь за ИИ закрылась, и в комнате повисла тишина. Елена так и продолжала прижимать к себе дочку, а та начала ерзать, в попытке вырваться из хватки матери.

– Это лучше, чем лес. – Заключил Кирилл и слабо, устало, скупо улыбнулся Елене. – Мужик этот. ИИ. Не врет. Без злого умысла он. Но это не значит, что мы должны ему слепо верить.

– Ты уверен? – Голос Елены был безжизненным. Она валилась с ног и от напряжения, и от усталости, и от всех переживаний последних часов. Кирилл кивнул.

Он подошел к женщине, не без труда протиснувшись между близко стоявших кроватей, и осторожно расцепил руки Елены, выпуская девочку. Та сразу плюхнулась на узенькую кровать и начала стягивать свои огромные, промокшие от слякоти леса ботинки.

– Давай снимем это. – Мужчина осторожно стал расстегивать фуфайку Елены, ощущая ее бессилие не только в теле, но и в мыслях. Размотал старый колючий шарф с шеи и усадил на вторую кровать, стал разувать. – Тут тепло. Без одежды быстрее согреетесь.

Он быстро взглянул на Алину. Та уже сняла верхнюю одежду и обувь, залезла на кровать с ногами и выглядела довольной.

– Мы поговорим. Обо всем поговорим. – Прошептал Кирилл, пока расстегивал рубашку Елены, надетую на мешковатый свитер. – Только отдохнем, помоемся и поедим. Тебе отдых нужен. И ей. – Он мотнул головой в сторону Алины.

– А тебе? – брови женщины чуть нахмурились, но даже на это у нее еле хватило сил. Хотя взгляд был испытующий.

– Мы. Обо всем. Поговорим. – Чуть строже повторил Кирилл. – Да, мне тоже нужен отдых. – Он принялся складывать в аккуратную кучку снятые с нее и с Алины вещи.

Матрона, так женщину называл ИИ, распахнула дверь без стука, резко и властно шагнула вглубь комнаты и сразу же остановилась. Места ей почти не было. Кирилл стоял посередине чуть ли не нос к носу с женщиной.

– Марта, – представилась она. – Но уже наверно, Матрона. – Она пожала плечами. – ИИ обожает коверкать имена, и почему-то они все приживаются.

Лицо у нее было доброе. Доброе и живое, какие бывают у бабушек в детских сказках. Но бабушкой она явно не была: мужские плечи и широкое тело на довольно стройных ногах. Волосы Марты-Матроны были короткими и светлыми, что в сочетании с круглым щекастым лицом создавало странный контраст.

– Вот, – она одним ловким движением бросила на стулья, стоявшие рядом с ней, стопку белья и одежды. – Чем богаты. У вас вроде тоже есть какие-то сменные вещички. Но лучше пока наденьте наши. Ваши, скорее всего, влажные и холодные. – С теплой улыбкой женщина посмотрела на Алину, клацнула языком и подмигнула ей. По Елене скользнула внимательным взглядом, никак на нее не отреагировав, и обернулась к Кириллу.

– Кирюш, пошли, покажу, где помыться, – по-хозяйски ухватила его за локоть и потащила прочь из комнаты. Тот беспомощно глянул на Елену, глаза которой с трудом держались открытым. Хватка Матроны была сильной, что Кирилл не рискнул вырываться.

– Вот, – через пару метров от их комнаты женщина остановилась и опустила руку. – Тут душевые. Туалет. Раковины. Помойтесь, согрейтесь.

– Вопрос. – Проигнорировав информацию о уборной, Кирилл обернулся к Матроне и сложил руки на груди. Одна его бровь вопросительно приподнялась. Женщина кивнула, встав в ту же позу и повторила движение бровью. – С чего такое гостеприимство к незнакомцам?

Марта хрюкнула, выдавая своеобразный саркастический смешок.

– Какое гостеприимство, дружок? Мы тебя использовать хотим. Сказал же ИИ. Ты нам инфу сольешь. А когда человек сытый, намытый и в тепле, он куда болтливее. Хотя, – она замолчала, и лицо ее перестало излучать доброту, вдруг стало хитрым, но все равно оставалось приятным и теплым. – Ты на болтуна, конечно, не похож. Придется еще постараться, чтобы тебя ублажить. – Она улыбнулась широко и весело.

– И когда я все расскажу… – Мужчина вздернул вверх подбородок, прищурился и посмотрел на Матрону сверху вниз. Его лицо стало властным, напряженным, он сделал это специально.

– Посмотрим. – Женщина непринужденно пожала плечами, будто рассуждала о том, какая погода будет завтра. – У нас есть разные способы использовать людей. Может, пригодишься.

Кирилл медленно стал наклоняться к лицу Матроны. И когда достиг предела близости, прорычал ей прямо в лицо:

– Не хотелось бы быть использованным.

– А придется, – почти таким же грозным голосом, подавшись чуть вперед к нему, ответила та. – Мы тут все приносим пользу базе. Не на ту часть слова «использовать» ты обратил внимание, красавчик. На корень смотри. ИИ у нас филолог. Попрошу, он тебя просветит.

Не проста, и не так добродушна была Матрона, как могло показаться на первый взгляд. Когда она удалилась, Кирилл мельком заглянул за дверь санузла, оценил обстановку и поспешил вернуться в комнату. Елена уже спала, упав на подушку, даже не подняв ноги на кровать. Алина с интересом смотрела на Кирилла.

– Давай тоже ложиться, – прошептал ей мужчина, стягивая с себя куртку.

Он положил ноги Елены на кровать, достал из кучи принесенного Матроной белья одеяло, накинул на нее и на Алину, которая устроилась под боком у матери, и щелкнул переключателем у двери. Их всех окутала темнота. Кирилл присел на край соседней кровати, сложил ладони в замок, уперев в колени, и уставился сквозь тьму на спящих женщин. Спать он не хотел. Мыться сил не было. Он просто сидел и смотрел.

Глав