Будни соцопеки бесплатное чтение

Глава 1, в которой твою работу никто не понимает

– Я всегда была уверена, что нужно помогать брошенным детям или, скажем, брошенным собакам, – говорит мне женщина в блестящем свитере и поправляет стильную прическу. – Приютам всегда нужна помощь, и нам там рады.

Я понимающе киваю, стараясь отпустить сравнение детей и животных, не крутить в голове и не анализировать. Вопрос получится философский, а этого сейчас мне не нужно.

– Я до конца не верю, что детям, воспитывающимся в семьях, может чего-то не хватать, – вторит другая, Алина. – Нет, я понимаю, вы с этим работаете, значит, может быть, помощь нужна. Но что может понадобиться ребенку в простой семье? У него же есть родители!

Алина приехала в наш Серый город из Москвы. Ее лаковый чемодан сейчас красуется в нашей кладовке рядом со сломанным стулом и кипой детских рисунков.

– Вы же работаете на государство? – уточняет Антон и перекладывает бумаги. – Значит, оно вас спонсирует, так? Я понимаю, когда подарки везут в детский дом на новый год… Но вы, ваша служба…

Я смотрю в окно и начинаю пересчитывать строительные краны: один-два-три-пять, пока моя коллега Поля пытается в сотый раз объяснить, что детские дома тоже финансирует государство, что подарки на новый год иногда несут больше вреда, чем пользы, и что сиротам нужны другие формы заботы.

Этот вопрос тоже философский, и я стараюсь его обойти. Не сейчас это обсуждать. Не тогда, когда когда через пятнадцать минут придут дети: стайка взволнованных мальчишек и девчонок в предвкушении яркого праздника. Их приведут мамы, замотанные, уставшие от безденежья, готовки и стирки. Обычные, в сущности, мамы. Дети, которые идут на праздник, не знают, что они "социальные", "малообеспеченные", "неблагополучные". Да и мамы, наверное, не знают. Они просто живут: ссорятся, мирятся, ругаются, машут кулаками. И только такой видят свою привычную жизнь.

– Расскажи нам про детей, – просит Алина. – Как они к вам попали?

– Как с ними общаться? – перебивает ее женщина в свитере. – Они же … трудные!

– Давайте ненадолго забудем их социальный статус? – предлагаю я, перестав рассматривать краны. – Они придут получить хорошие эмоции, пообщаться с новыми людьми. Будут играть, веселиться. Вы тоже с ними повеселитесь, а потом я вам все расскажу.

– Но в чем тогда смысл? – восклицает безымянная женщина. – Мы приехали их изменить. Мы хотим видеть результат. Сразу.

– Им по семь-восемь лет. Их жизнь только начинается. Представьте, что вы строите стену, высокую, надежную. В ней важен каждый кирпичек, – меня все-таки несет в философию. – И даже если кирпичи разного размера, они все важны для фундамента. Вот вы сегодня – такой кирпичек: благодаря вам дети получат интересный опыт, отвлекуться от привычных будней…

– И подарки получат? От нас? – уточняет Антон.

– Конечно, – киваю я. Подарки на пожертвованную нам небольшую сумму мы выбирали с особой тщательностью. То, что мамы ребятам купить не смогут, но то, что точно пригодится.

– То есть сегодня мы результат не увидим? – уточняет женщина.

– Вы увидите счастливых детей. Они скажут "спасибо", будут вас обнимать, возможно, подарят свои рисунки.

Она начинает объяснять про приют для собак, но я уже надеваю пальто (нет, не белое):

– Пойду встречать наши семьи.

С семьями тоже не все так просто. К назначенному времени приходят только два человека: мама с восьмилетней Ксюшей. Мама очень спешит: нужно сделать уборку, сварить суп на три дня вперед, и вообще она не уверена, что вести Ксюшу "просто поиграть" в субботу, когда домашних гора дел – это хорошая идея. Поэтому она заберет Ксюшу ровно через час, даже если игра не закончится. Ксюша молчит, она давно уже не спорит с мамой. Пока я убеждаю маму, что она молодец, раз привезла дочь, что и Ксюше, и ей самой будет неплохо развеяться, подтягиваются еще пять семей.

Мы вместе поднимаемся на третий этаж. Помещение игрового центра новое и для них, и для меня, и от этого еще интереснее. Дети скачут вокруг, Катя показывает мне любимые заколки, Дима хвастается ботинками (мама за спиной вздыхает, как быстро "растет нога" и шепотом спрашивает, не могут ли спонсоры оплатить эту пару обуви). Качаю головой отрицательно: эти – не могут. Но мысленно делаю пометку, что нужно активнее привлекать тех, кто купит нуждающимся одежду и обувь. На нашем языке это называется "натуральная помощь".

Дети убирают куртки в шкаф, и мамы сразу уходят. Я останавливаю, прошу забрать ребят через полтора часа и не опаздывать. Кто-то спрашивает, могу ли сама отвезти детей до дома, когда все закончится. Опять отрицательный ответ: не могу, не имею права. Разочарованные вздохи, но не у всех. Договариваемся быть на связи. Прошу детей, пока мамы снова не разбежались, обнять их на прощание. Все неуклюже обнимаются.

Конечно, пришли не все. Две семьи написали за час до мероприятия, что резко заболели. Я не могу им не верить, но все равно горько. Праздник рассчитан на определенное количество детей. За час я уже не найду замену отсутствующим. Оплаченные места, как и мои силы на поиск спонсорских денег, пропадут впустую.

Еще одна мама не отвечает на звонки. Это меня беспокоит. Семья состоит на учете как находщаяся в социально опасном положении (значит, распивают алкоголь с утра до вечера, забывают кормить детей, буянят). Поэтому то, что мама не привела ребенком, может стать тревожным звоночком и обещать новый активный виток работы. Наконец, отвечает недовольный голос:

– Мы проспали, не ждите, не приедем, – и поспешно добавляет. – И Юлечка прибаливает, вчера забыла сказать.

Голос кажется трезвым, и я просто вычеркиваю еще одну фамилию в своем списке: еще одно место пропало. И снова делаю пометку: попросить коллег внимательнее наблюдать за этой семьей. Не всё там в порядке.

Праздник идет полным ходом. Все играют и веселяться: и ребятишки, и женщина в блестящем свитере – Валентина Павловна, и сдержанный Антон, и недоверчивая Алина. Водят хоровод, выполняют задания аниматора, по очереди изображают кошек и панд. Я смотрю в окно. Все удачно сложилось. Фото для отчета перед спонсорами сделаны, подарки готовы и все счастливы. Я знаю, что будет дальше: кто-то из мам опоздает на час, и я буду вытирать слезы ее ребенка, на Диму будут ругаться за то, что тот медленно собирается, Ксюшу все равно заберут с середины праздника, и она не попробует торт, Мирон попросит подарок для младшего брата, который остался дома с бабушкой. Вечером посыпется рой сообщений: "А когда будут фотографии с праздника?", "А когда уже вы сделаете экскурсию в зоопарк?", "Мы не приехали и не предупредили, но вы же забрали для нас подарок?". Я знаю, но ничего не могу с этим сделать.

– До свидания, – я провожаю Катю, за которой пришли в последнюю очередь. Любимые заколки уже не радуют девочку. Она боялась, что мама не вернется за ней. Так уже было однажды: мама провела несколько дней в веселой компании собутыльников, а Катя ютилась в нашем социальном доме для "беспризорных". Воспоминания у девочки еще свежи, хотя и мама, и мы стараемся дарить ей только хорошие эмоции. Мама завязала, нашла работу и надолго Катю одну не оставляет. Почти не оставляет.

Закрываю плотно дверь и поворачиваюсь. На меня смотрят испытующе и с недоверием:

– Я не понял, – говорит Антон. – Конечно, я впервые был волонтером на социальном мероприятии, но…

– Мария, – строго смотрит на меня Валентина Павловна, – это же обычные дети. Не трудные. Не социальные. Объяснитесь!

Я почти вижу её на планерке в светлом офисе крупной компании. Предсталяю, как она отчитывает провинившегося сотрудника. Новое веяние – корпоративное волонтерство, когда менеджеры и банкиры на день включаются в социальные проекты, оплачивают мероприятия или участвуют в них сами. Эта фирма выбрала второй вариант. И теперь команда не верит, что помогала тем, кому это было действительно нужно. Я знала, что будет именно так – это классическая реакция. Поэтому повторяю ровно то же, с чего начала нашу встречу:

– Меня зовут Мария, я представляю районную социальную службу Серого города. Мы работаем с семьями, в которых есть дети. Чаще всего эти семьи сталкиваются с разными трудностями. Например, материальными: родители потеряли работу и не могут обеспечить своих детей. Или родители развелись, и мама осталась одна с двумя-тремя детьми. Отец самоустранился. Или отца вообще не было в жизни детей, алиментов тоже, а маму уволили с работы. Есть на нашем попечении и кризисные семьи: родители употребляют алкоголь и психоактивные вещества на глазах у детей, устраивают пьяные драки, имеют приводы в полицию. В нашей службе работают психологи, педагоги и юристы. Мы сообща курируем семьи, выводим их из кризисных ситуаций. Помогаем найти работу, оформить алименты, решить проблемы с алкоголем. И, конечно, помогаем в вопросах детского воспитания. Дети, которые были сейчас на празднике, видели за свою маленькую жизнь много плохого, недополучали внимания, любви и родительской ласки. Кто-то из них был временно разлучен с родителями и жил в нашем социальном доме. Пока мамы решали свои трудности, дети были под нашим присмотром. Сейчас вернулись в свою семью. И мы поддерживаем и детей, и родителей, показывает, что жизнь их может стать лучше, интереснее, красочнее, ведем за руку через трудности.

– Вы говорите красиво, – наконец, перебивает меня Валентина Павловна. – Но вот Дима, например. Конкретно Дима. Отличный, тихий, домашний мальчик, такой воспитанный и рассудительный. Хотите сказать, и он из кризисной семьи.

– Родители Димы развелись меньше года назад, – я не люблю рассказывать персонально, но здесь не могу не ответить. – До этого папа бил маму на глазах у детей. Мама "спасалась" алкоголем. Развод принес ей облегчение. Но Дима очень тоскует по своему папе и не понимает, почему отец перестал отвечать на его звонки и не дарит игрушки. Дима ругается с мамой и дерется в школе, провоцирует конфликты. Уроки не делает. Мама не может найти новую работу: ее недавно уволили, потому что в школу ее вызывали раз пять в неделю, начальник не выдержал. Сейчас она моет лестницы, ищет подработки, старается прокормить Диму и привести его в чувство. На празднике вы показали ему, что в жизни есть хорошее, доброе, интересное. Что драться не обязательно.

Валентина Павловна рассеяно пожала плечами и смахнула слезу.

– Даже если то, что вы говорите, Мария, правда, неужели таких семей много? Я понимаю, когда мы везем подарки в детский дом, но социально неблагополучные семьи… Может быть, история Димы – единичный случай.

Я вздохнула и последний раз взглянула на краны за окном. Нам предстоял долгий разговор. История каждой семьи – огромная книга, полная загадок. И я сейчас закончу беседу, куплю капучино и сяду в быстрый трамвайчик, включив любимую музыку. А дети с мамами, посетив празник, вернутся в свои маленькие коммунальные комнаты. Будут ли смотреть подарки и обсуждать, как прошел день? Или мамы погрузятся в свои бытовые дела, а ребята возьмут в руки гаджеты? Как долго соранится заряд их эмоций? Каким станет сегодняшний кирпичек в их хрупкой маленькой стене?

Глава 2, в которой опускаются руки

Маленькие дети любят большие праздники. Наверное, потому, что у семей, оказавшихся в поле зрения нашей социальной службы, праздников особо и нет.

Утреники в детских садах и тематические дни в школах не в счет. Туда часто родителей "загоняют палками". Сначала нужно выделить рублей триста из семейного бюджета на подарок педагогу, потом выбрать подходящее платье и на два часа отпроситься с работы – и за эти два часа нужно не только смотреть на танцы своего ребенка, но и улыбаться другим родителям, и выслушивать от того самого педагога, как плохо ведет себя ребенок и что пора бы купить ему новые штаны: из этих он совсем вырос. Поэтому мамы, которые пришли за социальной помощью, большие праздники не любят. Долго, сложно, да и с работы за прогул могут уволить. А работа – чаще всего единственный шанс, чтобы было что приготовить на обед детям.

Когда наша Служба только создавалась, мы долго думали, как органично вписать досуговые занятия в социальную помощь. Да и нужны ли они семьям? Взрослые к нам обычно приходят задать вопрос и быстро бежать дальше по своим делам. Еще приходят выговориться, переложить свои проблемы на наши плечи, сесть, скрыстив руки, выразительно посмотреть в глаза, мол, вот тебе задача, давай, решай скорее, ты же должен, ты же "соцопека".

Те, кто приходят, действительно задают сложные задачи: что делать, если первому ребенку еще не исполнилось два года, а второй вот-вот родится, и в декрет не уйти – не была тру-до-уст-ро-ена, и на новую работу никто не берет на девятом месяце беременности.

– А папа планирует в воспитании помогать? – уточняешь максимально мягко, чтобы не обидеть.

– Какой еще папа, девушка? – летит в лицо. – Не будет у нас папы.

Я понимаю, конечно, папы не будет. Его не было и при рождении первого ребенка, и при рождении второго не планируется. А может, это и вовсе были разные "папы". Должны ли меня заботить подробности личной жизни мамы, обратившейся за помощью? Правильно, до ее личной жизни мне не должны быть дело. Мне должно быть дело до последствий: чтобы было, где жить семье с малышами-погодками, чтобы было место в детском саду и чтобы детское питание всегда стояло на кухонной полке. Не мое дело – оценивать причины и цокать языком: "Что же Вы так не подумали?". Мое дело – помчь.

И начинается чехарда с оформлением социальных пособий. И начинаются звонки в детских сад, в котором нет мест для зачисления первого малыша. А еще: совместные походы в поликлинику (мама на приеме у врача, а ты разслекаешь старшего ребенка), поиск детской кроватки и коляски (конечно, бесплатно, заплатить мы не сможем), выбор подходящей одежды для новорожденного на складе, куда ее приносят в огромных количествах неравнодушные граждане.

– Кто останется с Вашим старшим ребенком, когда Вы уедете в роддом?

– Ой, я об этом не подумала.

И выясняется, что папа все это время был на горизонте. Просто отношения решили законно не оформлять, чтобы детских пособий получить побольше. А еще есть заботливая бабушка, которая тоже, кажется, не против и по поликлиникам погулять, и с ребенком посидеть, пока место в садике не появится. Ты тоже это не оцениваешь. Просто ставишь галочку в графе "социальное окружение" и рекомендуешь оформить доверенность на ребенка кому-то из помогающих родственников, мало ли что…

Но, конечно, папа появляется не всегда, и ты везешь в роддом сумку с продуктами и нужными вещами, а со старшим соглашается посидеть соседка по коммуналке – по доверенности, конечно.

А в это время тебя ждут другие мамы с другими – своими – задачами:

муж уходит из семьи, и нужен психолог;

муж уходит из семьи, и нужны алименты;

муж потерял работу, а ты еще в декрете, что делать;

семье с четырьями детьми невозможно, никак невозможно жить в комнате двенадцать квадратных метров в большой коммуналке, помогите встать на очередь;

и другие, другие, другие задачи, решение которых лучше уложить в один восьмичасовой рабочий день.

Или вот, например, помощь в поиске работы. Казенным языком это называется: услуга по содействию в трудоустройстве. Одна мама ходила к нам каждый день: отводила малышей в сад и до начала их дневного сна сидела за моим компьютером и вместе со мной искала работу. Психолог помог ей выбрать желаемые профессии, я – показывала спектр вакансий в нашем Городе. Требований от мамы было немало: и работа рядом с домом, и гибкий график, и зарплата выше среднего на рынке. Что с образованием? Образования нет? Предлагаем программы переподготовки, где будут платить стипендию. Нет, это слишком сложно. И уборщицей сложно, не пойду. И кассиром в магазин не пойду – не престижно. На складе одежды пыльно, в садоводстве грязно, курьером не хочу – трудно ходить.

– Давайте лучше оформим мне еще одно пособие, – предлагает мама и улыбается.

И ты ласково, почти нежно рассказываешь, что пособия дают не всем и не всегда, и что нужны справки о доходах, а получить их пока негде, и еще миллион условностей. А потом рассказываешь, что работать вообще-то хорошо, интересно и полезно. И вы вместе строите планы, какое платье купит себе мама, когда с деньгами будет посвободнее, и какую помаду подберет, и какую сумочку сможет себе позволить.

И вы вместе рисуете счастливое будущее, а потом составляется резюме, где приукрашаете все ее достоинства и скрываете недостатки. Мама приходит и завтра, и послезавтра – на резюме откликов нет. А потом ты случайно замечаешь, что мама сбрасывает то один звонок, то другой, пока болтает с тобой о жизни.

– Я никогда на чужие номера не отвечаю, – поясняет она. – Вдруг там мошенники звонят.

– А если звонит потенциальный работодатель? – острожно уточняю.

– Ой, я об этом и не подумала, – восклицает мама.

И вы снова составляете резюме и разговор идет по кругу. И однажды мама заявляет, появившись на пороге твоего кабинета:

– Поздравьте меня, я беременна! Уже пятый месяц. Так что скоро я буду одинокая многодетная мать. Какие теперь пособия мне положены.

И тут у тебя опускаются руки. Ненадолго, конечно. Потому что работа не ждет твоих эмоций, волнений и переживаний.

Глава 3, в которой учишься на своих ошибках

В социальную сферу я пришла сразу после института. Я хотела углубиться в науку, но при этом видеть "живых" детей. Почему-то мне показалось, что социально незащищенные дети – самые живые.

Уже тогда, лет десять назад, мы понимали, что конкретная помощь (с утройством на работу, офомлением пособий и психологической поддержкой) должна перекликаться с организованным отдыхом для семей. В их нескончаемом ритме проблем непросто найти время, чтобы сходить с ребенком в театр или поехать на экскурсию. Не до этого как-то работающим одиноким матерям, у которых вихрь забот: приготовь, накорми, проверь уроки, отведи в школу, купи учебники и рюкзак, а сама работай-работай-работай…Поэтому придумали культурные походы и экскурсии выходного дня. Все, что нужно от мамы: выкроить пару свободных часов на выходных, привести ребенка и себя, а потом наслаждаться отдыхом. Проще сказать, чем сделать.

Многие мамы уговаривали нас забрать детей на выходной, чтобы им самим выходной почувствовать. Мы, вчерашние выпускницы, убеждали их: совместный семейных отдых важен для гармоничного развития ребенка. Они усмехались, переглядывались и вздыхали:

– Девушка, вот будут свои дети, тогда и поймешь. Мой лучший отдых – побыть в тишине и разложить детские игрушки по местам.

Так у нас появился проект "Выезды в субботу", когда мы собирали автобус детей и ехали куда-то загород: смотреть исторический парк, исследовать пещеры или гулять по дворцу-музею. Мы хотели показать детям непременно что-то труднодоступное: куда не доехать без машины (откуда в их семьях машины) или где очень дорогие входные билеты. И автобус, и деньги на экскурсовода предоставил нам понимающий работодатель, урезав премии у всего трудового коллектива. Коллектив был не против.

Самым рискованным стал для нас один из первых выездов. Сопровождающих было трое: я, все еще недавняя выпускница педагогического, моя коллега немного постарше и бухгалтер, которая с детьми не работала, но хотела посмотреть, чем мы занимаемся. С нами было тридцать детей самого разного возраста:

– ребята начальной школы, которые еще не привыкли расставаться с мамами надолго;

– десятилетки, которые редко ездили куда-то на большом автобусе и были уверены, что нужно "стоять на ушах", а видеть на попах – не нужно;

– подростки, которые, конечно, лучше нас всех ориентировались в жизни.

Последние, когда автобус остановился на заправке, попросили выйти "немного подышать без взрослых". Я пыталась наладить контакт, поэтому отпустила. Конечно, мы обсудили, что выйдут они минут на пять, где именно будут находиться и что вернутся в автобус по первому требованию. Нашла я их спустя десять минут: они курили под знаком "не курить" недалеко от баков с бензином. На мое справедливое возмущение они удивились:

– Вы же нам курить не запрещали! Значит, договоренностей мы не нарушили.

По дороге к автобусу мы говорили не столько о вреде курения, сколько о вреде курения на заправках. Мои коллеги старше только посмеялись над моей наивностью, а я всерьез задумалась, стоит ли мне работать с детьми и чему вообще меня учили в педагогическом.

В тот день мы ехали покорять пещеры. Недалеко от нашего Города был чудесный парк: пороговые водопады, валуны и возвышенности, внутри которых скрывались рукава пещер с летучими мышами в комплекте. Конечно, пещера была оборудована для детей: длинный коридор вел нас к подземному озеру, на поворотах встречались загадки и обучающие плакаты, а экскурсовод в оранжевой каске пугал нас легендами о Белом спелеологе. Мы были уверены, что детям будет интересно в этой таинственной атмосфере. Мы не учли только, что дети могут заблудиться или потеряться.

Но пока мы только подъезжали к заповеднику: я, окунувшаяся в педагогические размышления, смеющиеся коллеги и тридцать детей (хорошо, что без приключений доехали все тридцать). Надо отметить, что большинство ребят между собой не были знакомы. Они подружились, пока сидели рядом в автобусе, и теперь были готовы на все, чтобы показать соседу свою неудержимость и занять выгодную позицию в группе. Мы тоже этих детей знали плохо. Нет, конечно, мы изучили их "социальные дела", то есть понимали, кто воспитывается в приемной семье, у кого одна мама, у кого – родители не работают и буянят. То есть по бумагам мы понимали, что все дети из кризисных семей, нужнаются во внимании и заботе, и мы им сочувствуем.

Но в реальности сочувствовать им с каждой минутой становилось все сложнее: они стремились убежать, ломали ветви деревьев, громко ругались матом, плевали под ноги и норовили друг другу ударить. Нас, конечно, они не слушали. Просто потому, что тоже нас не знали. Например, если едешь на экскурсию со школьным классом, тебя сопровождают учителя. И ты понимаешь, что твое поведение отразиться на тебе в дальнейшем в школе. И у тебя долгосрочные отношения с учителем, от которых при всем желании не избавиться. А кто для них мы? Новые и совсем чужие люди, которые рядом максимум до вечера. Что мы могли сказать? Что все расскажем их маме по возвращению? Ну, допустим. Но в моменте их вряд ли бы это успокоило, а звонить сразу тридцати мамам у нас возможности не было. Поэтому мы собрали всю педагогическую волю в кулах и пытались выстраивать пусть хрупкие, но отношения. Бухгалтер, сопровождающая нас, конечно, покрикивала, но кричать на детей, если ты не их авторитет – тот еще номер.

Худо-бедно мы добрались до места нашего первого привала. Вокруг: живописный парк, зеленеющие ивы, речка шумит. Дети шумят тоже. Они проголодались и устали, а до пещер еще нужно идти.

Нам на помощь пришли "сухие пайки". Их нам посоветовал директор, в прошлом – подводник. Детей нужно накормить, и накормить одинаково. Не все из них могли взять с собой провизию из дома. А конкурировать, у кого бутерброды вкусные, а у кого с собой только одно яблоко, точно не пойдет на пользу походу. Поэтому накануне выезда мы сказали родителям – детям еды с собой не давать, мы их накормим. Выяснили про все возможные аллергии и стали собирать его – сухой паек. Резали колбасу на бутерброды, мыли фрукты, закупили сок и воду, а еще – шоколадные батончики и орешки, о которых пока решили умолчать.

Поэтому, когда мы пригласили детей на привал и из своих огромных рюкзаков достали "пайки", дети прониклись к нам уважением. Ребята перекусили, мы в неформальной беседе обсудили, что именно увидим в пещерах, напомнили правила поведения – по водопадам не прыгать, от группы не отставать. Если экскурсия пройдет хорошо, будет сладкий сюрприз – глаза ребят загорелись. И в путь мы отправились с большим энтузиазмом.

Забегая вперед, скажу, что обещание сладкого сюрприза в конце всегда делало веселее и активнее все наши экскурсии. И хотя с точки зрения педагогики такое отложенное удовольствие можно называть "подкупом ребенка", мы все равно использовали этот метод. Например, когда я уже стала опытным сопровождающим неорганизованных детских групп, то выстроила один экскурсионный маршрут по парку мимо кафе-мороженого. Все наши подопечные знали, что в таких кафе мороженое дорогое, карманных денег у них не было, а в жару сладкого хотелось. У нас тоже не было много выделенных из бюджета денег на детские развлечения, купить в этом кафе для них мы ничего не могли, зато смогли провернуть целую операцию: у оптовиков купили коробку пломбира с доставкой ко времени и к месту – к дыре в заборе парка, в котором шла экскурсия. Пока я развлекала детей, моя напарница сбегала к этому забору, забрала лакомство и с коробкой пришла в то самое кафе. Там правдами и неправдами убедила администратора сохранить в их холодильнике коробку с пломбиром и вынести нам в нужный момент. Потом мы писали понимающим официантам благодарственное письмо от социальной службы. Потому что невероятные ощущения: дети приходят в дорогое кафе, получают угощение и отдыхают от жары в тени крытых столиков.

И вот мы – самая неорганизованная в мире группа – спускаемся к пещерам. С нами идет опытный экскурсовод, мы выдаем ребятам фонарики, чтобы подсвечивать путь в темноте. Говорим о правилах безопасности, заходим – и начинается. Малышам становится страшно: на стенах пещеры чучела огромных пауков и рисунки летучих мышей. Десятилетки светят по углам пещеры фонариками, визжат, толкаются на сколькой дорожке. Подростки деляют скучающее лицо и ищут укромный уголок, чтобы спрятаться от нас и достать сигареты. Пока подгоняешь их вперед и просишь не отставать, группа уходит далеко вперед, голоса стихают за бесконечными поворотами пещеры. Бежишь вместе с подростками по этим коридорам, стараясь не врезаться в свисающие своды камней. Фонарик мигает и гаснет, подростки смеются и достают зажигалки. Направляешь их вперед, еще и еще вперед, просишь убрать огонь. Мозг понимает, что дорога здесь только одна, пещера – вполне туристическое место, и ты не заблудешься. Но страшно: и не догнать своих, и потерять тех ребят, которые идут с тобой. Видно, они хоть и большие, но тоже пугаются и волнуются. Сохраняешь хладнокровие, говоришь с ними спокойно, не ругаешь и не воспитываешь – и, уф, наконец, нагоняем свою группу. Прямо в просторном зале пещеры делаю рокировку: старшие держат за руки младших, не отстают и малышей не отпускают. Десятилетние тоже меняются парами, становятся чуть спокойнее. Экскурсовод, наконец, вовлекает их в рассказ, и всю экскурсию ты идешь последней, чтобы точно никого не потерять.

И тогда, и сейчас на всех экскурсиях я не слушаю то, что говорит экскурсовод. Просто не получается. Потому что всегда в голове пересчет детей, внимание к их шепоту и шуточках – вдруг побег обсуждают. Любая экскурсия – маленький стресс. Но та, первая, конечно, была самой пугающей. Конечно, из пещеры мы выбрались все вместе: немного взъерошенные тридцать детей и бледные сопровождающие, особенно бухгалтер.

Впереди были водопады и пороги, и дети, которые грозились свалиться в воду или столкнуть в обрыв своего соседа. И обратный путь до автобуса, когда ребята радовались орешкам и шоколаду. И тихая дорога до дома, когда большинство задремали, а остальные говорили почему-то шепотом. Конечно, были и взрывы смеха от подростков. Но я сидела, вжавшись в кресло, и радовалась, что все дети едут обратно – в целости и сохранности, как говорится.

Впереди были мамы, встречающие ребят у автобуса. Крики: "Почему такой грязный?", "Почему так долго?". Строгие вопросы: "А мой точно вел себя нормально? А то отец ему устроит!". Было несколько детей, которых не забрали вовремя, и еще час мы развлекали их на улице, вызванивая родителей по телефону. И их глаза, полные слез: "А меня точно заберут домой?".

Впереди были просьбы родителям добрым голосом: "Пожалуйста, когда вы встречаете ребенка с экскурсии, сначала обнимите его и поцелуйте, спросите, все ли понравилось. Только потом начинайте воспитывать. Но не кричите, не повышайте голос".

За все десять лет у меня на экскурсии потерялся только один ребенок. Молодая коллега отвлеклась, когда мы были в музее, и через пару минут я не досчиталась одного мальчика. Мы быстро вычислили по камерам наблюдения, что он прибился к другой экскурсионной группе и быстро его нашли. Но те полчаса беготни по музейным залам, уговоры администрации музея показать мне камеры, объявления по громкой связи и, наконец, встреча его – ничего не понимающего, у одного из экспонатов, до сих пор остаются самыми запоминающимися событиями моей работы. И вне работы я все еще не езжу на экскурсионных автобусах, даже со взрослыми, даже с семьей – слишком непросто переключить мысли, не пересчитывать пассажиров и просто наслаждаться поездкой.

Глава 4, в которой все знают твою работу лучше тебя

Я не люблю давать советы. Хотя по долгу службы в системе социального консультирования я вроде как должна советовать людям, что и как сделать, чтобы их жизнь улучшилась. Я предпочитаю инструкции: четкий и понятный план действий. Сесть вместе с клиентом и обсудить шаги на пути к его цели. И аккуратно уточнить: если ты сделаешь это, результат будет таким. Ну, а если не сделаешь – все будет иначе. Главное, не напугать и не обнадежить слишком сильно. Важно убедить человека, что с ним работает именно помогающий специалист. То есть специалист, который помогает разрешить трудную ситуацию, а не решает ситуацию за нуждающегося. Вместе, а не вместо.

Как правило, большинство людей, обращающихся в социальную службу, интуитивно понимают, как распутать жизненный клубок из проблем-нитей. Но им нужен кто-то рядом, который в нужный момент скажет: "Ты все делаешь правильно", "У тебя и дальше все получится". Но задача социального специалиста – не просто поддержать пресловутым "Все будет хорошо", а помочь увидеть нужные инструменты для решения ситуации.