Обитель бесплатное чтение

Пролог

Чернота. Прохлада. Из большого окна высотой с метра два падал тусклый, лунный свет – отражался от пола, выложенного крупной тёмной плиткой, но не вылавливал никакой мебели.

По одну сторону от окна сидел кто-то громоздкий – в тишине было слышно дыхание, и оно разносилось глухим эхом, точно это существо спало.

По другую сторону от окна находилось иное существо – куда мельче, дыхания не было слышно, лишь раздалось нервное клацанье когтей; свет отражался от трёх глаз как у хищника, и они были на высоте метра. Два овальных глаза были на обычном месте, а третий – между ними, предположительно на лбу, и располагался он не как его собраться, а вертикально; и когда существо моргало веки этого глаза справа и слева соприкасались по центру.

– Хозяин, – сказало это существо хрипловатым мужским голосом. – Мы нашли новую цель, но… необычную.

Большое существо выдохнуло и издало гортанный протяжный звук похожий на «Хм-м».

– Ей…, – говорило трёхглазое существо, а когти снова проклацали по плиточному полу. – Ей уже шестнадцать.

Глаза большого существа распахнулись – они примерно были на высоте в четыре метра. Но не было понятно сидит ли существо, стоит ли, или же лежит. А глаза были красными и светились точно не имели зрачков. Веки чуть прищурились в недовольстве, и глаза стали толстыми линиями. Но существо ничего не сказало.

– Д-да, – занервничал трёхглазый прислужник. – Мы знаем, хозяин. Но она вам понравится. Н-наверное… Мы ув… мы так дум… мы так предполагаем, хозяин.

Большое существо перестало щуриться и глаза, хоть и пугали, но были спокойными. Существо выдохнуло, и сказало мужским басистым голосом:

– Хорошо. Заманивайте, а то я уже изголодался.

– Да, хозяин! – подскочил трёхглазый. – Конечно, хозяин! Мы немедленно начинаем, хозяин!

И существо, клацая когтями по плиточному полу, побежало вглубь черноты. Скрипнула массивная дверь, и захлопнулась. А большое существо перевело взгляд красных глаз на окно и смотрело наружу.

Глава 1 – Милана-Лана и Анна

Пустой пыльный подоконник и открытое окно. Снаружи тишина – маленький город Зелемир остыл от июльского жаркого дня и готовился принять следующий. Свет раннего утра развеивал черноту небольшой комнаты. Блеклый столб света падал на: подоконник, кровать по центру, на пол с невзрачным ковром, через три шага упирался в светлую дверь – и делил небольшую комнату пополам. На двери висел календарь с милой крысой; под картинкой находился квадрат с числами, а над ними: Январь; и красный квадратик выделял восьмое число.

Касаясь поясницей подушки, Милана сидела на кровати ближе к изголовью. Свет из окна падал на её ноги и руку с дневником в толстой, потёртой обложке. Милана смотрела на страницу, смотрела на последнее предложение – и в горло врезался ком.

«Анна, я не знаю, что мне делать. Мне так больно. Мне так тебя не хватает.»

В графе дата, в верхнем правом углу стояло: 5 июля, воскресенье. И после этой страницы, после этих последних слов, так ничего и не было написано. Не было написано и сейчас.

Рука задрожала и Милана закрыла дневник. Отложив его в сторону, она, выдыхая, заправила растрёпанные, кудрявые волосы за уши, подтянула колени к груди и обхватила ноги. Уткнувшись подбородком между колен, Милана смотрела пустым взглядом в стену. Над дугой кроватной спинки возвышалась кучка одежды на квадратном пуфике, а в углу едва можно было различить очертания края ракеток для бадминтона, которые стояли на ручках.

Милана сидела будто уснув, а взгляд не покидал точки на стене. За окном светлело словно художник добавлял больше красок; чирикали пташки; из соседнего дома едва слышался плач ребёнка; слышались первые звуки просыпающегося городка; а в комнате очертания вещей и мебели обретали чёткость и цвета.

Напротив окна Миланы – правее и немного ниже стоял пятиэтажный дом. И когда солнце поднялось выше него, яркий свет ворвался в комнату – упал на белую дверь, и глянцевый календарь заблестел словно в приветствии.

За спиной Миланы стоял высокий старый шкаф из тёмно-коричневого дерева, а на уголках слой лака облупился. Из-под него выглядывали края нескольких коробок с обувью. У стены стоял сине-голубой рюкзак, на собачке расстёгнутого большого отдела висел брелок Спанч Боба; а из отдела выглядывали тетради и несколько учебников, и первый из них был: Физика, 9 класс. Рядом со шкафом на стене висело грязное зеркало, наполовину завешенное бело-бежевым платком с рюшками. Под зеркалом стоял низкий комод, а на нём застыл хаос из: уходовой и декоративной косметики, школьных принадлежностей, шкатулки с бижутерией, коробки с резинками и заколками, вазочки, нескольких проводов, лифчика и мелкой канцелярии.

Напротив Миланы, левее от её точки на бежевой стене и кучки на пуфике стоял письменный стол и заваленный одеждой стул, на спинке которого отчётливо выглядывали зимний свитер и длинный бордовый шарф. Один ящик стола был приоткрыт и из него торчали провода зарядников, USB, и наушники-вкладыши. А на столе беспорядок был покрыт слоем пыли, будто готовился стать находкой археолога. В центре лежал закрытый ноутбук, который был давно разряжен. По его правую сторону – раскраски-антистресс и цветные карандаши в стаканчике, блок ярких стикеров и несколько книг; а с другой – накладные наушники, органайзер с канцелярией и рамка с фотографией.

Над столом висела небольшая пробковая доска, и она была пуста. Только в верхнем правом углу была фотография, а в нижнем левом, ближе к центру – прямоугольный голубой листок, который был прикреплён кнопкой вертикально.

Милана сидела как часть застывшего беспорядка, как предмет, покрытый пылью и пыльцой цветков, которые отцвели в мае. Светлая, бледноватая кожа; светло-русые кудрявые волосы были длиной до лопаток – грязные и спутанные; небольшое овальное лицо с плавными, тонкими чертами; аккуратный прямой нос с едва вытянутым кончиком; и серо-голубые глаза – тусклые, точно были подёрнуты пылью. Милана чувствовала себя вырванным и смятым листком из книги, вымокшим, а затем высушенным и выцветшим на солнце, и он всё никак не мог вернуться в книгу.

Пальцы ног нагрелись от лучей – Милана поморщила нос, но эмоция вышла вялой. Отпустив из объятий ноги, Милана села на край кровати и устремила взгляд на календарь. На месяц. На число в красном квадратике. Прикрыв дрожащие веки, Милана стиснула челюсть и сжала край матраса с простыней, которая, как и остальное постельное бельё, попахивала. Как и светло-голубая сорочка с короткими рукавами и с большой ромашкой на груди.

Сделав вдох через нос, Милана взяла себя в руки; выдох – она встала и, не смотря на календарь, открыла веки. Она прошла к столу и смотрела на прямоугольный листок долгим, пустым взглядом. Сверху были фиолетовые печатные буквы: «To do list», рядом приписка от руки: День X; а ниже фиолетовые сердечки вместо нумерации или точек, и сам список: Помыться; Привести себя в порядок; Зарядить телефон; Найти наушники; Поесть (необязательно); Одеться; Пойти к месту X.

Милана нашла в ящике зарядку. Присев сбоку от стола, Милана поставила смартфон в пастельно-голубом чехле на зарядку и положила его обратно на низкий табурет, поверх которого лежал белый кружевной платочек. Милана вынула наушники из того же ящика и положила их на кровать, в тень от голубых штор. Они выглядели почти новыми, но и в тоже время будто весели в холодном, заброшенном замке по меньшей мере с полвека.

Открыв шкаф, Милана не шелохнулась, когда к её стопам упали: мятая футболка и весенний берет. Медленный, ползущий взгляд по полкам с комками из одежды для разного сезона. Здесь же оказался и прозрачный зонт с кошачьим ушами. А с внутренней стороны дверцы на Милану смотрели фотографии, которые были приклеены на уголки в намеренной небрежности. Милана не смогла не посмотреть, и она повернула голову.

В центре висела их самая первая фотография: плохого качества, чуть зеленоватая, но солнечная. В садике, на площадке их группы – на большой черепахе из дерева, с облупившейся зелёной и синей краской в обнимку сидели две солнечные девочки с широкими улыбками.

Худенькая Милана с более светлыми кудряшками чем сейчас, растрёпанная и загорелая – напоминала одуванчик. Анна была покрупнее (или как взрослые говорили: нормальная), менее загорелая, с россыпью веснушек, зелёными глазами и с рыжими волосами, заплетёнными в две косички, а на концах были ярко-розовые банты – она была как солнышко. Первая совместная фотография, но они уже были лучшими подругами – стали ими с первой секунды знакомства, когда Милану перевели в группу Анны и та подошла к ней с причудливыми динозавриком в руках. Он был причудливым оттого, что Анна добавила ему красок при помощи маркеров, надела на одну ногу своё кольцо с сердечком, а на шею повязала бантик.

Остальные фотографии были рассеянны вокруг и меркли. На них всё так же – одуванчик и солнышко; серо-голубые и зелёные глаза; то загорелые, то нет; и эти же широкие улыбки и объятия – в разных возрастах. Между фотографиями и вокруг различные наклейки из мультсериалов: «Спанч Боб», «Время приключений», «Гравити Фолз», «Футурама» и некоторые другие; из сериалов: «Шерлок», «Доктор Кто» и «Сверхъестественное»; несколько были связаны с принцессами Диснея; а также: цветочки, кошечки, сердечки и эмодзи.

Продолжительное моргание – и Милана отвернула голову. Милана вынула свободные шорты с завышенной талией из лёгкой светло-голубой джинсы и голубую футболку без принта. Милана положила одежду на кровать рядом с наушниками, а поверх ремешок. Взяв чистое бельё, Милана приблизилась к двери – и, помедлив, помявшись, она вышла в скромную гостиную со скрипящим полом под старым линолеумом.

Некогда бежевые, но пожелтевшие от времени обои, белёный потолок и старая люстра с унылыми флаконами, которые цветом сочетались с обоями. Слева у стены стоял трёхместный бордовый диван, над ним висела картина с лебедями, перед ним лежал ковёр, а напротив – у стены на столике стоял телевизор, а с боку теснился низкий шкаф со всякой мелочью. По ту сторону дивна находилась дверь, ведущая в комнату Дианы. В углу стоял большой цветочный горшок с декоративной пальмой. Правее от неё – объёмные тёмно-зелёные шторы и широкое окно с дверью, ведущей на незастеклённый балкон. Справа от двери Миланы высился сервант с посудой, статуэтками, а в нижних шкафчиках была всякая мелочь, которая, по мнению Миланы, неплохо бы смотрелась на свалке. А рядом с сервантом стоял громоздкий, но низкий книжный шкаф.

Напротив двери Миланы находился дверной проём, частично было видно коридор, утопающий в полутемноте, и входную дверь. А затем поворот и стена со старыми, блеклыми обоями тянулась влево. Милана прошла через проход и собиралась шагнуть в тень коридора, где у угла стен находилась дверь в ванную комнату.

– Милана? – раздался голос старшей сестры слева.

Милана остановилась и, не коснувшись круглой ручки, опустила руку. Кухонная дверь была раскрыта. Там возле небольшого стола и углового диванчика стояла стройная и высокая Диана, которой было двадцать девять лет. В форме и чертах лица улавливалась схожесть с Миланой – то, что досталось обеим от мамы; но остальное досталось от их разных отцов, которые не провели и секунды со своими дочерями. Волосы Дианы были тёмно-каштановые, волнистые и были убраны в свободный пучок, тогда как передние пряди обрамляли лицо. Она была одета в лёгкую хлопковую рубашку с короткими рукавами, и из такой же ткани были свободные шорты.

Карие глаза внимательно смотрели на младшую сестру.

– Уже встала? – вытирая руки о вафельное полотенце, спросила Диана.

Милана кивнула и подумала о том, что едва ли сегодня спала. Как и многие ночи. Как и большинство ночей этих месяцев.

– Я в ванную, – негромко сказала Милана, будто не говорила с неделю. Хотя что-то сказала вчера, одно-два предложения.

– Может, – с надеждой спросила Диана, – сначала поешь?

Милана стояла несколько секунд с пустотой на лице, в глазах, в душе. Высматривая что-то и точно оценивая, Диана чуть прищурилась, а губы сжались. И Милана решила: почему бы и нет. Она кивнула, приоткрыла дверь в ванную и бросила бельё на крышку корзинки для белья.

Милана села на край углового диванчика в маленькой, светлой кухне. Старая плитка с узорами цветов, голубой линолеумом с абстрактными светлыми линями. Косые лучи освещали только угол подоконника: просевшего и с облупленной краской; и касались бока серо-белой плиты, которая была старше Миланы; и которая даже когда она была чистая, всё равно выглядела грязной.

Диана суетилась возле кухонной тумбы – то к чайнику, то к раковине в углу, то снова к тумбе – но всё в пределах одно-двух шагов. Милана повернула голову направо, возле дверной рамы висел отрывной календарь, и там была большая цифра «8», над числом: июль; под числом: среда. Веки Миланы слегка приоткрыли, а в груди задрожали осколки души.

8

Среда.

Шесть месяцев назад.

Но вместо жары был холод, вместо листвы был снег. И в тот день, в это время она ещё была жива.

В голове как вспышка от молнии возник яркий образ Анны. Когда Милана, несмотря на запрет посещения не родственниками, всё равно проскользнула в коридор. И перед тем, как её схватила медсестра, Милана через приоткрытую дверь увидела Анну, лежащую на койке. Милана едва узнала лучшую подругу. Было столько белого на теле, столько красного и сине-фиолетового; рядом стояли: капельница, экранчик. Только рыжие косы остались привычными, родными, солнечными. И тот бип-бип-бип ещё долго преследовал Милану во снах.

Милана сжала края стола до побеления костяшек и зажмурилась. Диванчик как безрадостные качели, кухонька как кораблик в шторм, а в голове били молоты.

Родители выжили, младший брат выжил, но дочь – нет.

– Как ты сегодня? – не оборачиваясь, спросила Диана.

И, огнемётом выгоняя воспоминание, Милана тихо втянула воздух. Она открыла веки, увидела спину и затылок старшей сестры; и ответила:

– Нормально. – Она отпустила стол и, желая провалиться в бездну, навалилась на спинку диванчика.

Диана мельком взглянула на сестру через плечо и продолжила готовить завтрак.

– Во вторник придёт новый репетитор, – напомнила Диана. – Поэтому в понедельник нужно будет позвонить в школу, чтобы всё уточнить.

Милана смотрела на грань стола, смотрела на сбитый, обшарпанный, как и её душа, угол. А Диана продолжала:

– Хорошая всё-таки у тебя директор, пошла на встречу, с пониманием. Надо будет ей при следующей встречи что-нибудь подарить, у меня как раз осталось немного денег с зарплаты. Ты не знаешь, что ей нравится? Там шоколадка какая или конфеты? Цветы я могу попросить у Славиной мамы, у неё в саду их полно растёт.

Диана взглянула через плечо, и Милана ответила:

– Не знаю.

Милане было всё равно на то, что она завалила экзамены, так же, как и на «исключение» и «понимание ситуации», что вместо того, чтобы остаться на второй год, ей позволят пересдать все экзамены в августе. И также ей было всё равно на то нарушает ли это снисхождение (или скорее жалость) какие-либо правила или такие исключения действительно имеют место быть. Но Милана старалась, она действительно старалась запихнуть знания в голову, когда с ней занимался прошлый репетитор (она ушла в декрет), или когда она пыталась заниматься сама, но всё это будто вываливалось из головы едва там обосновавшись.

Вернувшись к плите и помешивая овсяную кашу в кастрюльке, Диана продолжила:

– И нужно уточнить как именно будет проходить сдача экзаменов и выдача аттестата. Мы обсудили только то, что тебе нужно нагнать всю программу, заполнить пробелы и после нескольких контрольных и прочего, сдашь экзамены. Так что нужно будет всё это обсудить с репетитором. Хороший он, кстати, мне его Алёнка порекомендовала. У неё племянник, Саша, постоянно недомогает, вот они иногда и нанимает его, чтобы нагнать пропущенное.

Милана перевела взгляд на окно и произнесла:

– М-хм.

Голубизна и солнечность утра затягивали Милану – они казались нереальными и чужими, будто иная планета; а голоса ребятишек и лай собаки казались абстрактными и перетекающими как вода на качающемся судне.

Диана поставила тарелку перед Миланой. Овсянка с нарезанными бананом и курагой, в центре было присыпано корицей и кокосовой стружкой. Как Милана любила. Как Анна любила. Как они часто завтракали, когда Анна ночевала у Миланы, или Милана у Анны.

Милана смотрела на тарелку и не шевелилась. Диана смотрела на макушку сестры и опущенное лицо, но не видела глаз.

– Чай? – спросила Диана.

– М-хм, – произнесла в ответ Милана и взяла чайную ложку.

Пока Милана медленно перемешивала овсянку, Диана заварила зелёный чай в прозрачном чайничке. Поставив его и две кружки, Диана села с другой стронны углового диванчика, а между ними остался пустой угол. На кружке Миланы был нарисован знак бесконечности и над ним написано жирными буквами: BFF; а вокруг и по всей кружке были сердечки и звёздочки.

Диана не знала английский, только несколько слов, некоторые она произносила так, что едва можно было распознать в них слова; и, конечно, она не знала аббревиатур. Милана ей пару раз говорила, что значит эта аббревиатура на кружке, но каким-то чудесным образом это каждый раз убегало из головы Дианы. И Диана не понимала, что это напоминание как ножом по сердцу. Но Милана никак этого не показала – только нож со всплеском страданий вынимаясь из сердца сверкнул холодом в глазах и брызгами душевной боли.

– Знаешь, – сказала Диана. – Я могу и не ехать.

– Нет, – сказала Милана. Она съела первую ложку и не испытала удовольствия от вкуса. – Езжай. – Милана подняла глаза и слабо улыбнулась. – Я в порядке, правда. И это всего лишь на выходные.

– Да, – сказала Диана. Но лёгкое переживание висело на лице. Иногда Милана казалась нормальной, словно она была близка к исцелению, хоть и грустной, и немного рассеянной. Но иногда, она словно снова падала в яму. Диане это не нравилось, ей казалось, что пора было уже прийти в норму. – Ты уверена?

– Да, – ответила Милана. – Ты же обещала ему.

Диана вздохнула, и сказала:

– Ну, раз ты уверена.

Милана кивнула, ещё одна улыбка, и чтобы доказать, что ей лучше она выпрямилась и начала есть.

После болтовни Дианы о её возлюбленном, с которым она едет на концерт в соседний город, Милана отправилась в душ.

*

После долгого душа, Милана проводила Диану, нагруженную сумками, закрыла дверь и выдохнула. Пока Милана пила воду на кухне, через открытое окно она услышала мужской голос у подъезда:

– Ох, Дия! Давай помогу! Ты чего не попросила-то? Я бы поднялся.

– Ох, Слава! – с добротой передразнила Диана. – Я тебе не соломинка, не сломаюсь. – И послышалось как скрипнула скамейка от тяжести сумок.

– Иди сюда, красавица, – сказал Слава. И послышалось кокетливое, довольное хихиканье Дианы.

А через несколько секунд голос пожилой соседки из окна первого этажа:

– Постыдились бы!

Диана громко цокнула, и Милана знала, что она закатила глаза.

– Чего стыдиться-то? – спросила Диана. – Или может вы просто завидуете?

– Чему завидовать, а? – сказала соседка. – Тому что вы тут порнографию устраиваете? А ведь во дворе ребятня бегает!

Милана шагнула к окну и посмотрела вниз с третьего этажа. Рядом со старшей сестрой стоял высокий, спортивный мужчина немногим старше Дианы, с короткой стрижкой чёрных волос; в шортах и футболке, и с большим рюкзаком на спине.

– С каких пор, – сказал Слава с серьёзным лицом, – поцелуи стали порнографией?

– Она-то ладно, понятно сирота, недовоспитывали, не следил никто, а ты-то что? Выглядишь как хороший парень.

Поморщившись лёгким недовольством, Слава прищурила глаза:

– Спасибо? – сказал он.

– Эй! – возмутилась Диана. – Я не сирота. Мои родители не умерли. Они меня бросили.

– Э-э…, – протянул Слава. – Вообще-то это тоже значит, что ты…

Диана резко повернула к нему голову и глаза сверкнули недовольным огнём:

– Ты на чьей стороне?

– Ох, – заволновался Слава. – На твоей конечно же! – Он повернул лицо к соседке в окне и сказал: – Эй! Она вообще-то не сирота! У неё есть сестра, и я. – Он положил руку на талию Дианы и притянул к себе.

Диана расплылась в улыбке и, смотря глазами, полные любовью и озорством, сказала:

– Да, и ты.

– Эй! – воскликнула соседка. – Давайте кыш отсюда, кыш!

– Вы не можете меня выгонять, – возмутилась Диана и вернулась за своими сумками на скамейке. – Это и мой подъезд тоже. И разве вам больше нечего делать? Заведите себе кошек да на них ворчите и ругайте, если у вас яд кое-где зудит. И шикайте тоже на них.

– Ах! – изумилась соседка. – Ещё и грубиянка! А ты ведь девочка!

Слава взял две сумки Дианы, а ей оставил одну – самую маленькую и лёгкую.

– Вы первые начали! – возмутилась Диана.

Милана поморщилась и направилась прочь из кухни, но услышала финал.

– Дия, – сказал Слава. – Да плюнь ты на неё, пошли, а то опоздаем.

И Диана с ехидным, довольным злорадством сказала:

– Я бы плюнула.

– Ах! – ахнула соседка. Возмущалась, изумлялась звуками, но не могла сказать ни слова.

Зная Диану, Милана знала, что она в действительности могла бы это сделать, если конечно совсем вывести её из себя. Но потом она могла бы и пожалеть, хотя в случае с этой соседкой – навряд ли. Но Милана так бы никогда не сделала, она бы даже не начала подобный спор.

Милана вернулась в комнату – высушила волосы, причесалась и убрала их в высокий хвост, но несколько передних прядей выбивались и свисали по бокам, и они отправились за уши.

Милана сидела на краю кровати. Из окна солнце припекало спину, а Милана пыталась по кусочкам собрать голову, но точно не хватало нескольких пазлов – они затерялись шесть месяцев назад.

Милана оделась и встала перед зеркалом. Синяки под глазами, уставший и тяжёлый взгляд; если сравнивать с фотографиями Милана немного похудела, волосы стали тусклее, хотя на её светлых это было не сильно заметно, а кожа словно стала тоньше. Вздохнув, Милана потревожила пыль, откопала и надела ободок с маленькими реалистичными бутонами бирюзовых роз. На полу нашла розовые очки с толстой рамкой оправы, а розовые линзы имели форму сердец. В уголок зеркала была вставлена фотография с Анной: Милана была в этих же очках, подруга в таких же, но фиолетового цвета, а вместо двух привычных кос – рожки-косички из волос с розовыми лентами.

Милана нашла в хаосе комода серебряное кольцо с маленьким камушком и надела. Она стояла с несколько секунд и потирала кольцо – думала, вспоминала. Но всё многообразие весёлых и светлых воспоминаний раздирало сердце как голодный хищник добычу. Милана вздохнула и сняла кольцо – прошла к столу и положила его на пыльный ноутбук.

Встав слева у стола, Милана взяла первый попавшийся продолговатый предмет, которым оказался красный маркер и зачеркнула все пункты «To do list», кроме последнего. Закусив губу, Милана медлила – в глазах трепыхались: сомнения и огоньки страха. Она взглянула на верхний правый угол пробковой доски, где была фотография с широкими улыбками – и осколки души всколыхнулись, звеня невыносимой болью. Милана зачеркнула последний пункт, надела очки-сердечки, пшыкнула на себя духами, которые когда-то подарила Анна, вынула из дневника на кровати конверт и положила его на ноутбук, рядом с кольцом. И взяв телефон и наушники, она вышла из комнаты.

Проверив плиту на кухне, утюг в гостиной, Милана вернулась в коридор и надела белые босоножки с лёгкой подошвой как у кроссовок; вставила наушники в уши, нашла свой плейлист «Lana Del Rey избранное» и нажала случайный порядок.

В наушниках заиграла песня «Summertime Sadness».

До того, как закончился тихий проигрыш и прозвучали слова: «Kiss me hard before you go. Summertime sadness…» – Милана вышла в прохладный подъезд, в котором пахло хлоркой.

Заперев дверь на два оборота, Милана спустилась с третьего этажа на первый и сунула ключи в щель их почтового ящика – помедлила, но разжала пальцы – и они с шумом опустились на донышко.

Вдох, выдох. Милана нажала кнопку домофона и вышла наружу – в розово-солнечное утро.

Милана вышла из первого подъезда пятиэтажного дома: бледно-сиреневый, довольно старый, но в хорошем состоянии.

– О, – раздался справа голос пожилой соседки. – Милана. Ты бы слышала, что твоя сестра мне сегодня сказала! Как у неё только язык повернулся…

Милана не взглянула на соседку – крыльцо, две ступеньки и поворот направо. А в окне возмутилась соседка:

– Ах, ты ж посмотри! Какова старшая сестра, такая и младшая! – И она фыркнула возмущением и негодованием такой вопиющей нахальности и неуважения этой семейки из двух человек.

Если бы Милана действительно её слышала, а не сквозь песню как посторонний шум улицы, где голоса не имеют слов, а слова не имеют смысла – то Милана бы не молчала; а про себя бы подумала, что нет – они с сестрой разные, и очень.

Милана шла вдоль своего дома. Во дворе и на подъездных лавках сидели знакомые и не знакомые лица – несколько удивлённых, несколько сочувствующих, и пара шепотков и толчков локтем друг в друга. Но для Миланы все лица были безликими – будто водой размыли акварель; и она шла к месту X в объятиях «Summertime Sadness».

После дома и шумного двора с детьми – дорожка, пешеходный переход, где не было ни одной машины и Милана вышла на аллею, которая вытянулась широкой линией. Прямоугольные кирпичики светлой плитки, по бокам скамьи с урнами, а за ними газон с одинаковыми деревьями и кустами, которые будто выстроились в две шеренги напротив друг друга. У газона, за скамьями на одинаковом расстоянии стояли фонари в винтажном стиле: бронзовый цвет, завитки и, напоминая бутоны цветков, свисало по два металлических флакона. А между фонарями, провисая над плиточной дорогой, протягивались нити с круглыми гирляндами.

Песня сменилась на «Sad Girl». Милана шла по центру аллеи и смотрела перед собой – на городок Зелемир – в солнечно-розовом цвете с розово-голубым над головой, с розово-зелёным повсюду.

По бокам аллеи были однополосные дороги, за ними тротуары – с полоской газона с кустарниками, которые прерывались только на пешеходах, ведущих на аллею; и линии жилых домов. Старые пятиэтажные здания, построенные во времена СССР, но отремонтированные и освежённые. Штукатурка фасадов была в светлых, бледных или пастельных тонах. И дома чередовались в цвете: светло-поросячий, бледно-салатовый, пастельно-голубой, бледно-сиреневый, пастельно-розовый, светло-бежевый, светло-зелёный – не было чёткой последовательности, и была даже хаотичность, но в то же время гармония сочетаемости, лёгкость и ненавязчивость.

Со стороны дорог в домах были небольшие магазины, а возле входов и лестниц, ведущих на крыльцо, стояли клумбы с цветами. А в промежутках между домами виднелись – зелень, дворы и иные невысокие здания, как: детский сад, продуктовый магазин, цветочный магазин и прочее, прочее.

Милана шла по аллее, не смотрела на безликие лица и дома; смотрела на конец аллеи, которая упиралась в широкую двуполостную дорогу, а за ней начинался единственный в городке парк – «Ласточка». Слева, вдоль озера протягивались сосны – остатки леса, и старые дома; а справа начиналась более новая часть города с девятиэтажными домами – она огибала парк, а лес расширялся и вытягивался.

На скамьях аллеи сидели люди: подростки, молодые, родители с детьми, которые рисовали мелками, а кто-то просто раскрашивал прямоугольники плитки в разные цвета; и несколько собак. Но вся жизнь и радость проходила сквозь Милану и не задерживалась – будто она была ситом. Всё что она ощущала это жар солнца, пустоту и бессилие.

*

Включилась песня «Change». Милана повернула за одну из первых девятиэтажек Зелемира и остановилась. С боку был городской бассейн, а за ними возвышалась девятиэтажка бледно-поросячьего цвета. А за ней и дальше – ещё три таких же; между ними располагались: детские дворы, небольшой корт, на котором были установлены футбольные небольшие ворота, и молодёжь играла в футбол. И всюду была зелень, которая росла в городке везде, словно сорняк.

С дрожащее-звенящими осколками души, Милана стояла и смотрела на девятиэтажку сжав кулаки и поджав губы. Эта девятиэтажка была самой близкой к дороге, а за ней находились деревья парка, который не имел никакого ограждения, кроме разве что природного. И чуть поодаль от дома, у стоянки был сворот в парк: косая дорожка, ступеньки с перилами, и линия продолжалась, уводя вглубь и тень деревьев.

Пробегая по белым рамам окон, Милана поднимала взгляд и остановила его на одном из окон на седьмом этаже – душу точно стиснули, а осколки души впились в тело изнутри. Милане почудилось что даже отсюда она могла бы увидеть воздушную розовую тюль, развевающуюся на ветру, который качал хвост светлых кудряшек и трепетал футболкой.

Сделав вдох, Милана подняла взгляд выше – на крышу. Кулаки разжались, и вместе с ними словно разжалось всё остальное. Опустив взгляд, Милана направилась к девятиэтажке.

Женщина – раскрасневшаяся и запыхавшаяся – пыталась завезти коляску с трёхлетним мальчиком в подъезд и одновременно держала дверь домофона. Ноги Миланы помнили каждую из четырёх ступеней – и как столь множество раз, они поднялись с подзабытой лёгкостью и ловкостью рядом с пандусом. Милана придержала дверь – женщина на выдохе поблагодарила кивком и улыбкой, и завезла коляску в подъезд.

Пока женщина ставила коляску на площадке под лестницей, вынимала сонного ребёнка и вещи, Милана как тень поднялась на первый этаж и остановилась.

Она смотрела в пол – на первую ступень следующего лестничного пролёта; а рука сжимала перила с толстым слоем голубой краски. Внизу постанывал ребёнок, не желающий вылезать, и копошилась его уставшая мать.

Песня переключилась на «Born To Die».

«Why?» – рука Миланы отпустила перила.

«Who, me?» – не взглянув на лифт, Милана продолжила подъём.

«Why?»

Размеренный, точно у заведённой куклы шаг и взгляд вниз.

«Feet don’t fail me now

Take me to the finish line

Oh, my heart, it breaks every step that I take»

Бетон сменялся тёмно-синими квадратами лестничных площадок, которые иногда вспыхивали солнечным светом. Шаг за шагом; ступень за ступенью; пролёт за пролётом; этаж за этажом. В голове тяжёлая пустота – любая возникающая мысль не успевала закончиться и осыпалась. Но они продолжали попытки возникать, как и образы, которые тут же развеивались точно дым от ветра. А сомнения копошились колючим комочком где-то в уголке, но Милана не обращала на них внимания.

*

Поднявшись выше последнего этажа, Милана с песней «Tomorrow Never Came» в наушниках встала и смотрела на тонкие прутья, за которыми находилась вертикальная лестница из тёмного металла. Двое из прутьев были погнуты и образовывали небольшое отверстие.

В глазах Миланы промелькнули: сомнение, нерешительность и странный страх. А лирика песни добралась до слов:

«I waited for you

In the spot you said to wait

In the city, on the park bench

In the middle of the pouring’ rain

‘Cause I adored you

I just wanted things to be the same

You said to meet me up there tomorrow

But tomorrow never came»

Милана ухватилась за прутья и оседала, а по щекам текли тихие слёзы. Она помнила, как ждала Анну в солнечный день восьмого января на их скамейке в верхней части парка. Они собирались прогуляться вдоль заснеженного пляжа по протоптанной дорожке и выйти к корту, чтобы покататься на коньках. Но Анна не пришла.

Стиснув зубы, Милана подавила порыв, утёрла щёки и глаза. У неё давно не было слёз, в последние дни только бездна пустоты, сосущая и засасывающая, а слезы были пустыми и сухими, или же она их просто не замечала, но заметила сейчас.

Милана присела и боком протиснулась между погнутых прутьев, поднялась по вертикальной лестнице и, упираясь одной рукой в люк, выбралась на чердачный этаж.

Пыль, грязь, бетонные перегородки и маленькие оконца без стёкол, без рам, и через которые гулял ветерок. Паутина была в углах и свисала клочками с низкого потолка. Милана закрыла люк и, полусогнувшись, иногда касаясь потолка спиной, шла по этажу. Она знала куда иди и не боялась заблудиться.

Заметив что-то, Милана остановилась и с несколько секунд смотрела на использованный шприц у одной из стен. Она не слышала, как ветер тихо завывал где-то в другой части этажа, но чувствовала, как его отрывки долетали до лица, на котором отразилось блеклое беспокойство. Милана думала вынуть наушник, но только рука дёрнулась, чтобы подняться – она передумала, отвела взгляд и продолжила идти. Верный поворот – и впереди показалась ещё одна вертикальная лестница.

Выбравшись на крышу, Милана закрыла за собой люк и направилась в сторону. Впереди показались очертания парка и поблёскивающая полоса озера, а правее – старый лесопарк вдали. Милана вынула телефон, нашла нужную песню и, нажав на неё, выдернула штекер наушников из телефона, вкладыши из ушей – и наушники упали.

Из телефона заиграла песня «Dark Paradise». Милана редко слушала эту песню и часто пропускала. Но не сегодня – сегодня ей нравилась эта песня; конечно, настолько насколько ей что-либо могло нравиться сейчас – а то есть как слабое дуновение в плавящейся от жары пустыне.

Обувь шлёпала по шершавому покрытию крыши. Смотря на парапет, Милана шла к краю уверенным, широким шагом и подпевала губами:

«And there’s no remedy for memory,

Your face is like a melody

It won’t leave my head»

Милана выпустила телефон – он упал экраном к небу и продолжал петь; а Милана залезла на парапет в высоком шаге и, продолжая подпевать губами, выпрямилась:

«Your soul is hunting me

And telling me that everything is fine

But I wish I was dead (dead, like you)»

Ветер трепетал одежду, пышный хвост и выбившиеся передние кудряшки-пряди; по щекам текли слёзы, глаза смотрели на блестящее озеро впереди, полосу городского пляжа, зелень парка, а справа – возвышающийся лесопарк, который тянулся вдаль и обнимал озеро, скрывал его и терялся в горизонте. И Милана шептала губами:

«Every time I close my eyes,

It’s like a dark paradise

No one compares to you

I’m scared that you won’t be

waiting on the other side»

Милана закрыла веки и разрыдалась, но продолжала шептать:

«Every time I close my eyes,

It’s like a dark paradise

No one compares to you

I’m scared that you won’t be

waiting on the other side»

Музыка отдалялась и заглушалась, и Милана опустила взгляд вниз. С этой стороны дома была дорога и небольшая парковка в тени деревьев с раскидистыми ветками, и только часть машин жарилась под солнцем и блики метала резали глаза.

Волнение висело как тяжёлый шар в груди; страх пронзал ледяными иглами; дыхание было глубокое и частое; ладони и подмышки взмокли, а ноги – будто ватные. Словно тело Миланы частично стало немым, чужим; мышцы потяжелели, а душа стала ощущаться как облачко в полом сосуде – и облачко извивалось и кричало; протестовало и рыдало; молило и умоляло.

Один шаг.

Всего один шаг.

Но Милана стояла, смотрела вниз и не могла его сделать. Дыхание становилось чаще, а страх, который Милана никогда прежде не испытывала возрастал – руки сжали края шорт, а дорога с машинами будто стала ещё ниже. Жалобное лицо; слёзы по щекам; солнце пекло, а тело дрожало. Но ноги не могли сделать и шага, мозг не мог отдать этой ужасной команды.

Вдруг мелодия, которая была как вторичный шум с мелодичным бормотанием, позади оборвалась и через секунду заиграла другая, но сразу с припева. Сначала Милана никак не отреагировала, и задворками разума подумала, что просто сменилась песня.

Но через две секунды Милана оцепенела, лицо разгладилось, а внутри всё сжималось и дрожало холодом.

Играла песня Тейлор Свифт «Look What You Made Me Do», но только припев.

«Ooh, look what you made me do

Look what you made me do

Look what you just made me do

Look what you just made me…

Ooh, look what you made me do

Look what you made me do

Look what you just made me do

Look what you just made me do»

И под слова припева, который шёл по кругу – снова и снова – Милана обернулась и с бледным лицом смотрела на телефон через плечо.

Эта песня. Песня, которая стояла на звонке Анны. На других контактах стояла другая, общая.

Милана развернулась боком и смотрела на экран телефона, где был высечен круг с фото, а ниже короткое слово. Чувствуя, что происходящее как утекающий, качающийся сон, Милана в прыжке спустилась с парапета – ослабевшие ноги подогнулись и она рухнула на четвереньки, а розовые очки упали.

Подползя на четвереньках, Милана, едва дыша, взяла телефон и оцепенела. В круге было фото Анны, сделанное осенью. Две рыжие косы, россыпь веснушек, широкая улыбка, блестящие зелёные глаза, розовая футболка, а на голове ободок-венок из искусственных цветов – как тот, в котором сейчас Милана, но бутоны были не бирюзового цвета, а розового, и они были больше в размере. А ниже было имя контакта: Анна.

Рука Миланы с телефоном стала мраморной и задрожала, а желудок сжался до тошноты. Милана плюхнулась на попу и трясущейся, свободной рукой взялась за голову и нервно посмеялась – думала, что потеряла реальность; или не проснулась и «День X» ещё не наступил; или потеряла сознание; или всё же сделала тот шаг, который не смогла.

Рингтон продолжал идти по кругу – снова и снова; фотография улыбалась широкой улыбкой. Вернув взгляд на экран, Милана нажала зелёную трубу и, со страхом, с замиранием, поднесла телефон к уху.

Тишина.

– Алло? – сказала Милана.

– Лана, – сказал голос Анны; такой родной, такой забытый. – Не делай этого.

Дом вышибло из-под Миланы – она распахнула глаза, ахнула и рукой упёрлась в шершавое покрытие крыши, чтобы не упасть на спину. Внутри все органы будто втянулись в грудь и стали шариком – он дрожал и дребезжал.

– Я…, – произнесла Милана и пыталась дышать. Но все звуки улицы снизу смешались в водоворот.

– Я скучаю по тебе, – сказал голос Анны.

Рука, сжимаясь, скрежетнула ногтями по покрытию крыши. Шар подпрыгнул к горлу, став комом, а органы будто распались на свои места и стали желейными. И Милана сказала:

– Я… я тоже. Я… мне… ты… Я…

– Приходи ко мне.

– Я…, – Милана покосилась на парапет слева, – я как раз собиралась. Но…

– Нет. Приходи ко мне.

– Я не… я не понимаю. Я уже на твоём доме.

– Нет. Приходи ко мне. К озеру в парке. К нашей лодке.

Морщась, Милана дрожащей рукой, холодными пальцами потирала влажный лоб и сказала:

– Л-лодка?

– Ох, Лана. Неужели ты забыла? Нам было восемь, мы забрались в лодку и играли в пиратов. Ты была капитан Барашек, а я Колосок.

– Ах, да… – Милана расплылась в рассеянной, ностальгической теплоте, но с кривоватой улыбкой. – Я помню.

– Приходи, Лана. Я буду ждать. – И звонок оборвался.

Цепляясь за реальность как утопающий, Милана отняла телефон и смотрела на чёрный экран с несколько секунд. Солнце отражалось от него, и слега был виден влажный отпечаток от щеки. Нервными движениями Милана разблокировала телефон с третьего раза и зашла в журнал вызовов. Только входящие звонки (половина не взятых) от Дианы и репетитора. Разные даты прошедших месяцев, но ни одной сегодня. Милана знала, что имя Анна есть где-то ниже, раньше восьмого января (и восьмого января), но не стала пролистывать.

Милана нажала кнопку блокировки, с выдохом отсела к парапету крыши и облокотилась на холодную, шершавую стену; и чувствовала, что сейчас потеряет сознание.

Милана долго смотрела на свои стопы в белых босоножках; а потом вскочила, сунула телефон в карман шорт и побежала к люку.

Милана выбежала из подъезда, по четырём ступенькам крыльца – и свернула к стоянке. За ней зебра пешехода и тропа – как косая линия, ведущая в парк. Вбежав под листву, Милана бежала по асфальтированной дороге, не замечала редких прохожих и редких сидельцев на старых лавочках; так же, как и ругань пожилой женщины, когда из-за Миланы взмыли голуби, которых та кормила.

Дорога привела в нижнюю часть парка. Он была просторной, пустоватой и округло-растянутой. Слева от Миланы находилось летнее кафе – под зонтиками за круглыми столиками сидело множество посетителей и играла музыка. Перед Миланой была большая площадка с газоном и с тремя деревьями ближе к центру – на ней ходили босиком, играли дети, тусовались подростки, а кто-то даже устроил пикник. За газоном, через несколько метров две лестницы обнимали возвышенность-стену, отделанную плитками, как и у лестницы. Наверху виднелась верхняя, более новая часть парка, а за ним и город с пятиэтажными домами и широкой полосой аллеи между ними. Справа от Миланы было озеро и там начинался городской пляж «Чайка».

Свернув направо, Милана бежала мимо скамеек и клумб с яркими цветами. Она подбежала к озеру и остановилась. Небольшое вытянутое здание, похожее на большой гараж, стояло на берегу у воды. Милана не видела, что находилось в здании, так как оно было отрыто только со стороны озера, но видела возле него катамараны и лодки для катания. Прямо и левее, после холма и лестницы, ведущей с него, начинался городской пляж. Он уходил дальше, вытягивался и расширялся, обнимая озеро, а от города его отгораживал лесок из стройных сосен и берёз со множеством протоптанных тропок и торчащих корней.

Милана свернула вправо, прошла под ветками сосен, которые касались друг друга и будто пожимали руки, и пошла по дорожке вдоль берега.

Старая плитка кое-где крошилась, кое-где вспучивалась или проваливалась, или была чуть наискосок, а между широкими зазорами росла трава. Милана шла быстрым шагом под тенью веток сосен и иногда случайно пинала опавшие шишки. Слева тонкая полоска невзрачного берега находилась в тени, а озеро было спокойное и поблёскивало. Иногда встречались скамьи без спинок, на них в основном сидели пожилые, но большинство скамеек пустовало. Встречались старые урны зелёного цвета – разрисованные уродливыми мелкими граффити или скорее их подобием; и парочка так и не убранных раздевалок с голубой – выцветшей и облупившейся – краской, а внутри и вокруг они заросли травой.

Вскоре Милана не выдержала и побежала. Дорожка становилась всё хуже: щели множились, лезло больше травы и мать-и-мачехи. А справа у деревьев среди травы множились лопухи и встречались: репей и крапива.

*

Стало прохладнее. Дорожка окончилась и упёрлась в высокую траву. Далее начиналась территория заброшенного лесопарка, в который редко кто ходит. Узкая, заросшая тропа вела на асфальтированную дорогу, которая делала неровный круг через лес с подъёмами и спусками.

Раньше её называли тропой здоровья, но нынешние поколения её так почти не называют. Бабушка Алла рассказывала Диане, что давно, когда городок только образовался это был его край, и его же единственное место похожее на парк. Люди здесь отдыхали у озера, ходили, занимались физкультурой; зимой дети из ближайших (и первых) двух школ катались на лыжах, а когда было тепло многие собирались и возле упавших стволов устраивали посиделки с кострами. Диана рассказала об этом Милане, так как бабушка умерла, когда Милане было шесть лет и она её почти не помнит, разве что только несколько несвязных, размытых воспоминаний.

И также бабушка Алла рассказывала, что тогда ещё можно было встретить оленя, но Диана не уверена, что это было правдой. И уж точно Диана сомневалась в правдивости той истории с медведем – её она слышала лишь однажды. Наверное оттого, что в этой истории бабушка и её друзья были пьяны, а им, насколько поняла Диана, было только семнадцать лет, или же только-только исполнилось восемнадцать. Но Диана рассказала Милане и об этой истории тоже; и с наставлением родителя упомянула, что это так себе пример для подражания.

Но зато Диана помнила, что бабушка рассказывала, как место быстро теряло популярность. И на вопрос: «Почему?», бабушка вскидывала плечами. А потом говорила: «Видимо людям там изначально не особенно нравилось, а ходили, потому что других мест-то и не было». Потом рынок, где сейчас находится парк, убрали и началось его зарождение. А про тропу здоровья все начали забывать, несмотря на то что она находилась под боком.

Милана смотрела на кусок асфальта и тень под кронами сосен и берёз, которые разбавляли высокие и раскидистые кусты рябин с зелёными ягодами. Милану охватила странная тревога; мотнув головой, она пошла влево и спустилась с пологого склона к берегу со множеством мелких камней.

Остановившись, Милана смотрела на место, где когда-то была тёмно-коричневая деревянная лодка с двумя вёслами. Весёлое воспоминание детства проплясало яркостью на песке залитым солнцем, и отдалось в грудь как удар пушечным ядром.

С боку у травы был ржавый колышек, врытый глубоко в землю, а на его верхушке находилась ржавая петля. Милана вспомнила что к ней цепью крепилась лодка и на замок.

Приблизившись к месту, Милана прошептала:

– Что я здесь делаю? – Она опустилась на колени и коснулась руками песка.

Зажав песок, слыша, как спокойные волны ласкают берег и будто шепчут секреты, Милана чувствовала себя потерянной и хотела провалиться в черноту.

– Лана, – раздался голос справа.

Милана вздрогнула и замерла, а внутри заклокотало. Милана осела на пятки и повернула голову. Возле дорожки стояла Анна. Две рыжие косы, веснушки, зелёные глаза, но не было широкой улыбки; ростом она была немного выше Миланы, стройная, но крупнее. Она была в розовом сарафане с белыми мелкими цветочками, а на ногах – чёрные босоножки. Милана помнила, что Анна часто ходила в этом сарафане прошлым летом.

Замерев как статуя, Милана сидела на пятках и раскрытыми глазами смотрела на свою лучшую подругу. Милана разумом понимала, что это невозможно. Но ей так хотелось, чтобы это было возможно. До невыносимости хотелось.

Анна игриво улыбнулась. Это показалось Милане странным, непривычным, чужим; Анна и раньше игриво улыбалась. Но не так. Совсем не так. И Милана подумала, что это из-за того, что она не видела лучшую подругу шесть месяцев.

Улыбка Анны стала шире, а потом она хихикнула и, развернувшись, побежала – вбежала на тропу и, будто не замечая высокой травы и репейника, бежала к забытой тропе здоровья.

– Анна! – воскликнула Милана и вскочила.

Не думая, Милана бросилась вслед за подругой. Через тропу и на асфальтированную дорогу. Милана побежала по ней вправо, а Анна бежала впереди. Из широких трещин торчала трава, кое-где ямки, а кое-где асфальт вспучился из-за корней под ним.

Оставив позади половину неровного круга тропы здоровья, Милана бежала с очередной горки, а Анна поднялась на следующий подъём и сбегая вниз она уходила из поля зрения. Милана начала подъём – отвыкшая от физической активности, она запыхалась, и, едва не касаясь руками асфальта, склонялась.

Поднявшись наверх подъёма и едва не опускаясь на четвереньки, Милана хватала ртом воздух, но не увидела Анну. Выпрямившись, Милана тяжело дышала и искала глазами.

Розовый цвет проскользнул справа – в лесу, среди стволов. И не думая, Милана бросилась следом.

Продираясь через буйство травы, папоротника и лопухов; огибая кусты и деревья; запинаясь о выпирающие корни сосен и поскальзываясь на упавших шишках – Милана бежала через лес. А розовый сарафан и рыжие косы то мелькали, то исчезали.

– Анна! – на выдохе выкрикнула Милана. Она споткнулась о корень сосны, повалилась на четвереньки и не заметила, как выпал её телефон. – Постой!

Обливаясь потом, морщась и тяжело дыша, Милана поднималась и шла дальше. Она увидела, что розовый цвет стоит. Отгибая ветку молодой рябины, Милана вышла на небольшую полянку.

Полянка имела ровный круг и, не смотря на дикость лесочка, была голой, – только трава по щиколотку, точно подстриженный газон. И было в полянке нечто странное, неестественное и отталкивающее.

У центра полянки стояла Анна.

– Анна, – на выдохе сказала Милана и остановилась на расстоянии в несколько метров.

Анна протянула руки в призыве объятий, улыбнулась и сказала:

– Иди ко мне.

С полуулыбкой Милана сделала шаг, но встала, а уголок губ улыбки опустился. На лице Миланы появилась настороженность, а в груди заскреблась странная тревога. Руки Анны замерли – приглашали к себе, а улыбка не сходила с родного, чуть забытого лица. Но Милана ощущала, что что-то не так.

– Иди же ко мне, – сказала Анна. – Разве ты не соскучилась?

– Я… очень! Но… – Милана без отчёта для себя отступила. – Ты…

– Лана, – с нежностью сказала Анна и улыбнулась шире. – Лана-банана, – и Анна хихикнула.

Сердце Миланы сжалось болью, и её накрыло странными, послабляющими: паникой и смятением. Ноги подогнулись – Милана опустилась на колени, одной рукой касалась земли, второй виска. Милана чувствовала, что теряет реальность, или реальность теряет Милану.

Разум вопил: Она мертва! Она умерла! Она мертва! Она умерла!

А в голове вспыхивали картинки воспоминаний: больница и койка, печальное лицо доктора, плач родителей Анны, пустая койка; гроб опускают в землю, вокруг снег и свежая могила как чёрный островок, надгробная плита и куча цветов как яркие краски на белом полотне. Милане хотелось сжечь – цветы и себя, ей хотелось физической боли, чтобы затмить боль душевную. И фото на плите: две косы, зелёные глаза, веснушки и широка улыбка. Улыбка на надгробной плите, улыбка лучшей подруги с детского сада на надгробной плите – казалась Милане сюрреалистичной, и как издёвка.

– Ты не… – сказала Милана. Она открыла веки и смотрела на Анну, которая стояла, замерев с протянутыми руками и улыбкой. Милана сделала судорожный вдох, и сказала: – Ты не она.

– О чём ты глупенькая? – сказала лже-Анна и опустила руки.

– Это невозможно. Ты… Ты… – И Милана всё же выдавила: – Ты мертва.

– Но я здесь. Я пришла к тебе.

– Нет, – мотнула Милана. Она поднялась, пошатнулась и выпрямилась.

Лже-Анна зашагала, а Милана развернулась и побежала. Она вбежала в лес. Но перед ней возникла лже-Анна – Милана с распахнутыми глазами остановилась и попятилась.

– Иди ко мне, – шагая к Милане, сказала лже-Анна. А лицо стало чужим и жутким.

Произнося нечленораздельные звуки, Милана пятилась – споткнулась, упав на бок, а затем вскочила и побежала.

Милана выбежала обратно на полянку. Впереди возникла лже-Анна, и Милана сменила траекторию. В центре полянки земля раскрывалась, образовывая ровный круг ямы, будто колодец, ведущий в бездну. Из неё вырвалась волна прохлады и сырости. Милана взвизгнула и, огибая опасность, побежала правее.

Лже-Анна возникла перед Миланой – и та едва остановилась, упала и, отталкиваясь ладонями и пятками, ползла назад. Из-за спины лже-Анны возник чёрный густой пар, от него отходили и развеивались чёрные хлопья – как пепел смерти.

Побледневшая Милана отползала и пыталась подняться. Но глаза лже-Анны, которые стали красными, светились и пригвождали страхом к земле. Из-за спины, из черноты выросли чёрные щупальца – по три на каждую сторону – и потянулись к Милане.

Мозг Миланы будто отключился и вожжи взяли инстинкты выживания. Вскочив как, ощетинившийся от страха и адреналина, зверёк, Милана побежала в сторону леса; отдалённо помнила, что в той стороне находится городок.

Щупальца извивались как змеи – догнали Милану и, обвив за талию, схватили. Взвизгнув, Милана почувствовала, что ноги оторвались от земли. Щупальца развернули её, и она увидела лже-Анну. На неё падало яркое солнце, но рыжие волосы не подсвечивались как должны были, лицо было бледным и грубым, глаза светились красным, а за спиной точно был панцирь из чёрного, жуткого пара. Милана поняла, что щупальца несут её к дыре в центре и закричала. Но одно из щупалец обвило её рот, и крик превратился в мычание.

Милана мычала, извивалась, била по щупальцам. Лже-Анна кинула её в земельную яму, в черноту – Милана скрылась, крик удалился и затих, а яма срослась. Полянка стала прежней, и лже-Анна растворилась как дымка.

Глава 2 – Глеб, Яков и мама

Занималось утро и в небольшой комнате светлело. У стены, у окна – в углу стояла двухъярусная кровать из светлого дерева. Окно было открыто и запускало приятную прохладу летнего утра. За исключением копошения уличной кошки в траве, в городке Зелемир стояла тишина.

На втором этаже кровати проснулся юноша Глеб. Он перевернулся на бок, взял телефон и нажал кнопку блокировки. Экран ослепил зелёной картинкой с деревом.

5:36

А ниже: 8 июля, среда.

Глеб вздохнул, нажал кнопу блокировки, и экран погас. Глеб продолжал лежать на боку и смотрел на голубую дверцу шкафа светло-бежевой стенки, которая была почти одного с ним возраста. На ней висел постер с нарисованный котёнком, который свисал и держался за ветку, а сверху была надпись: «Hang in there».

Глеб перевернулся на спину и смотрел на потолок; и он услышал тихие всхлипывания. Придвинувшись к краю и держась за борт, Глеб наклонился и попытался заглянуть на первый этаж кровати.

– Яков? – позвал Глеб. Но младший брат не отозвался.

Глеб спустился, сделал два шага к столу, который врастал в светло-бежевую стенку, и включил люминесцентную лампу – она была вытянутая и находилась над столом как белая линия.

Белый свет высветил раскраску с цветными карандашами – она лежала по центру; справа было: несколько игрушек, другие раскраски, упаковка пластилина и гуашь с кисточками; с другой стороны: в органайзере была аккуратно разложена различная школьная канцелярия, перед ней лежало несколько тетрадей с законченным десятым классом – те, которые Глеб считает ему могут понадобиться в новом учебном году; и книга-тетрадь «Годовая подготовка к школе», а закладка с динозавриком была в начале.

Смесь света лампы и слабого света из окна осветила старые обои с непонятным узором линий, которые вычерчивали прямоугольники и треугольники; белую потолочную плитку, которая от времени сжалась – швы между ними расширились и проглядывал потолок; бежевый линолеум, который был почти полностью скрыт за тёмным ковром с причудливыми узорами, и который был жёсткий на ощупь.

Стенка шла от стены у окна и до стены у двери. На противоположной стене, после кровати висела большая полка с квадратными полочками – как странный улей; а на них – книги, несколько фигурок и мягких игрушек. Под полкой стоял пластмассовый сундучок, стилизованный под реальный, а на нём и возле него сидело несколько игрушек. Рядом лежала пара мячей, а ближе к кровати – две гантели по пять килограммов и скакалка.

И смесь света осветила Глеба: высокий и спортивный; светлая кожа с лёгким, летним загаром; выразительные, но с плавными линиями нижние скулы и прямой нос; короткие каштановые волосы и карие глаза.

Глеб вернулся к кровати и сел на первый этаж, говоря:

– Яша? – Он коснулся детского плечика. – Яшь. Что случилось?

Яков развернулся, и свет лампы выловил влажные щёки округлого личика и растрёпанные чёрные волосы. Карие глаза с влажными ресницами смотрели на старшего брата, а в них отражалась белая полоска от лампы. Яков попытался сдержать плач, но губы стали кривой линией, и он опустил головку. Глеб присел ближе, притянул брата к себе и обнял.

– Эй, – произнёс Глеб. – Всё хорошо. Тебе приснился кошмар?

– Нет, – ответил Яков и шмыгнул. – Наоборот. Это был очень хороший сон.

– Почему же ты тогда плачешь?

– Потому что это больше не правда! Потому что… она… её… – Яков уткнулся в грудь брата и, тихо всхлипывая, разрыдался. А Глеб понял, что снилось Якову – сжал губы и попытался проглотить ком в горле. Он крепче обнял братика и поглаживал по предплечью. А за окном запела первая пташка.

*

Яков успокоился. Глеб, укладывая его обратно спать, сказал:

– Поспи ещё немного.

– М-хм, – отозвался сонный Яков.

Как и всегда, Яков быстро уснул. А Глеб вышел из их комнаты в коридор. Который через один с половиной шаг от двери упирался в стену. Коридор тянулся линией вправо и упирался во входную дверь. В крошечной прихожей у стены была полка для обуви, а над ней крючки с верхней одеждой, которой сейчас было мало – только пара кофт, ветровка, и большая мужская джинсовка. Рядом стояла тумба с двумя ящиками, на ней чаша для ключей, а над ней – небольшое зеркало.

Глеб сделал три шага по коридору и остановился у следующей двери, которая была приоткрыта. Через щель двери – через зеркало, которое висело на старом шкафу – Глеб увидел отца.

Он сидел в потёртом бордово-красном кресле и, свесив голову, спал. В семейных трусах и грязной майке, в руке была почти пустая бутылка из-под пива, а остальные – пустые – стояли и лежали возле кресла сбоку, и парочка у ног. На чуть выпирающем животе, к которому Глеб так ещё и не привык, было пятно и крошки. Телевизор, который находился на столике работал почти бесшумно – и свет от него падал на осунувшееся лицо с щетиной и растрёпанными волосами такого же каштанового цвета, как и у Глеба.

Сделав несколько движений языком во рту и полу-поморщившись, Глеб вошёл в комнату – обогнул давно заправленную, двухспальную кровать и прошёл к окну. Глеб открыл дверь балкона, подпёр её брусочком и, глядя на посапывающего отца, вышел обратно в коридор и прикрыл за собой дверь.

Дойдя до крошечной прихожей, Глеб свернул направо – прошёл мимо двери с комнатой, где через приоткрытую щель виднелся туалет. Хотя, учитывая размеры комнатки, больше, казалось, что это шкаф. Глеб прошёл мимо тесной ванной комнатки и оказался в небольшой кухне.

У старого евроокна напротив и чуть левее была только голубая тюль. Слева – светлая, но старая и потемневшая плитка; уголок кухонного фартука, над ним шкафчики, затем раковина, старя плита и в углу, у окна – холодильник. Справа – обои с ромашками; в углу, у окна – напротив дверной рамы стоял небольшой стол, за которым каким-то чудом помещалось четыре разных стула, а мягкие сиденья являлись накладными подушками.

Глеб приготовил завтрак на троих; спланировал, что будет готовить завтра на ужин, так как на сегодня ещё были остатки, и записал продукты в список, который висел на холодильнике.

Закончив писать, Глеб отстранился от холодильника и задержал взгляд на фотографии, которая висела на магнитике в форме связки бананов. Светлое покрывало в бледно-голубую полоску, еда в одноразовой бумажной посуде, термос, контейнеры с цветочными узорами и счастливая семья, которая смотрит в объектив – муж, жена, и два сына. На ней было простое светло-салатовое платье с воздушным подолом. Он был счастлив, без выпирающего живота. Глеб похож на отца, Яков на маму – у неё были такие же чёрные, густые и волнистые волосы, и в её длине до плеч это было особенно видно.

Глеб накрыл на двоих, а третью порцию с яичницей и салатом оставил на кухонной тумбе и накрыл плоской тарелкой.

После того как Глеб поставил стираться одежду и помыл сковороду, на кухню пришёл сонный Яков. При свете утра виднелся лёгкий летний загар, но его кожа, как и у мамы, загорала плохо; был он здоровым ребёнком, разве что помельче чем его друзья-мальчики.

– Зарядку сделал? – спросил Глеб. И Яков в ответ застонал. – Давай-давай, а потом завтрак.

– А потом…? – сказал Яков. Его сонливость улетучилась, а глаза засияли от предвкушения.

Глеб, словно этого не замечая и едва сдерживая улыбку, сказал будничным тоном:

– А что потом?

Яков нахмурил чёрные бровки, насупился и сказал:

– Пускать змея! Ты же обещал.

– Ах, – уже не сдерживая улыбки, сказал Глеб, – ну, раз обещал, значит пойдём. – Яков просиял и едва не подпрыгнул от радости. – Но. Сначала зарядка и завтрак.

– Ага-ага! – закивал Яков и направился в их комнату.

– Только не халтурь, – сказал вслед Глеб.

*

После зарядки и завтрака, Глеб помыл посуду, развешал бельё на балконе (туда и обратно он прокрадывался мимо отца и не смотрел на него); проверил воздушный змей в форме причудливой сказочной бабочки с разноцветными лентами. Змей Глеб купил с рук и починил – подклеил каркас, отмыл крылья и ленты. Яркие краски немного выцвели, но всё ещё были красивыми.

Братья оделись и, постоянно соприкасаясь, обувались в прихожей. Глеб был в чуть свободных шортах до колен из тёмной джинсы и прошитым подворотим, в свободной бежевой рубашке с короткими рукавами изо льна, под ней едва виднелась белая футболка; на ногах – сандалии цвета хаки; а на левом запястье – часы с потёртым чёрным ремешком. Яков был в салатовых шортиках, розовой футболке, синих сандалиях с главным персонажем из мультфильма «Тачки»; на правом запястье была плетёный браслетик, который он сделал сам в детском саду, на спине – мягкий рюкзачок-лягушка с милой мордочкой и большими глазами; а на голове – голубая кепка с надписью вышитых, разноцветных букв: «Summer boy».

Обувшись, Яков вспомнил, что хочет в туалет – разулся и пошёл в уборную. А Глеб проверял свой рюкзак – всё ли он взял с собой; и дважды проверил наличие бутылки воды с боку рюкзака.

Пока Яков повторно обувался, Глеб перевёл взгляд на дверь родительской комнаты – смотрел, чуть наморщив лоб и поджав губы.

Надев сандалию, Яков взглянул на старшего брата и, снова склоняясь, сказал:

– Может надо разбудить папу?

Глеб смотрел на дверь. Он знал, что скоро прозвенит писклявый будильник, отец выскребет себя из кресла и попутно позвенит несколькими бутылками. Затем – туалет, душ, проглоченный завтрак; он почистит зубы, оденется, соберёт рюкзак, обуется, пшыкнет на себя одеколоном, который стоит на тумбе и который почти закончился (и Глеб сомневался, что, когда это случится на его месте появится новый). Автобусная остановка, три разных названия, и затем неприметное, старое здание в котором не так давно открылся новый отдел Почты России и отца перевели туда. Перерыв на обед – возможно отец ничего не съест. После – автобус, больше остановок, больше названий; магазин и дом; смена одежды, проглоченный ужин, и отец вернётся в свою комнату. Тихое бормотание телевизора, мерцание света от смены кадров, сцен или начала рекламы; как всегда, отец будет смотреть спортивный канал, новости или передачу про животных. И, как всегда, будут слышны пшики открываемых крышек и лязг стекла.

Глеб думал, что хорошо, что отец не курит, а то, наверное, остались бы уже без квартиры. Глеб не знал, как отец находит силы ходить на работу пять дней в неделю. Но отец находил силы только для этого. И несмотря на то, что они живут в маленькой квартире, они почти не видятся, а когда пересекаются то почти не говорят.

– Нет, – ответил Глеб. И развернувшись к брату, добавил: – Идём.

Солнечное, жаркое утро. В тени от стройных деревьев по тротуару шли Глеб и Яков. Справа от них находилась однополосная дорога, а за ней – широкая полоса аллеи. Перед братьями был парк «Ласточка», из которого доносились голоса, смех, редкие плачи и капризы детей, хихиканья, возгласы и шутки. А из колонок на фонарных столбах негромко зазвучала песня «Adore You» Гарри Стайлса.

Глеб остановился у пешехода, так как медленно ползла газель. А Яков встал рядом и, сделав из рук бинокль, смотрел по сторонам. Он посмотрел направо – через другой пешеход и на тупик аллеи.

– Яша, – начав идти, позвал Глеб. И Яков поспешил за старшим братом.

Верхняя часть городского парка была из светлой серо-голубоватой крупной плитки, будто лёгкая имитация под мрамор. Как островки различной формы и размеров участочки были ограждены низким бордюром, и в них росли различные цветы и кустарники. Возле них, и перед ними, стояли: скамьи, фонарные столбы, часть из которых имела колонки, по бокам – белые, пузатые клумбы, а в них пестрили яркие цветы.

Слева стояло две палатки напоминающие шатры, а в них продавались различные летние радости (по большей части для детей). Справа, в двух небольших киосках, которые будто сбежали с автобусных остановок лет пятнадцать назад, но освежённые и разукрашенные цветами, продавалась еда и напитки. Возле них было несколько круглых стоячих столиков с раскрытыми зонтами. А впереди дугой шёл высокий парапет, точно смотровая площадка; по бокам широкие лестницы с пандусом с краю и с двухуровневыми перилами – они шли дугами и точно слегка обнимали возвышенную часть парка.

Братья приблизились к лестнице слева и Яков взялся за руку Глеба – Яков до сих пор помнил, как однажды поскользнулся здесь и упал. Правда тогда он поднимался, но острая, как вспышка, боль пронзила голень так, что даже сейчас её эхо отдалось в ногу и личико чуть скривилось.

Первый пролёт, переходная площадка, второй пролёт – и братья спустились в нижнюю часть парка. Слева, где за холмом начинался городской пляж «Чайка», доносили голоса и крики купающихся детей и молодёжи; справа звучали голоса, сидящих на круглом большом газоне; а за ним – из кафе.

Браться остановились и осматривались. Порыв ветра трепетал одеждой и разноцветами лентами сложенного воздушного змея в руке Глеба.

Яков остановил взгляд на летнем кафе и сказал:

– А мы потом поедим?

Глеб опустил глаза на брата, проследил за его взглядом, и слегка сжал губы. Яков поднял голову, увидел его лицо и тут же сказал:

– Или! Мы можем что-нибудь купить в тех маленьких магазинчиках, наверху которые.

Глеб посмотрел наискосок, но увидел только обложенную плиткой возвышенность, врастающую в высокий парапет.

– Да, можно, – сказал Глеб.

– Так даже лучше! – сказал Яков. – Не надо ждать.

Глеб посмотрел на него и улыбнулся.

– Идём, – сказал он. – У озера ветер должен быть получше.

– Да! – воскликнул Яков. – Вперёд-вперёд! – потянул Яков к началу городского пляжа. – Бабочка хочет летать!

Глеб ускорился, чтобы поравняться с нетерпеливым шагом маленьких ножек.

– Только помнишь, что я говорил? – сказал Глеб. – Сегодня ветра почти нет, так что может и не получится запустить.

– Помню-помню!

Глеб знал, что Якова это не остановит. Если что, он будет бегать со змеем и воображать, что тот летит. И смотря на брата, Глеб улыбнулся.

*

Музыка затихала, из-за шума пляжа её было едва слышно – слов было не разобрать и даже не понять, что за язык. Но играло что-то радостное и лёгкое – подходящее солнечному, жаркому дню лета. Браться поднялись на холм и остановились у небольшой лестницы, которая спускалась к началу пляжа «Чайка». Хотя, судя по протоптанным дорожкам по обе её стороны половина спускалась с возвышенности так.

Песочный пляж усеивало множество полотенец, покрывал и людей, и изредка встречались собаки. Ближе к деревьям стояли пляжные раздевалки из металла, а деревянные досочки из светлого выцветшего дерева были украшающим элементом. На воде было множество купающихся, кругов и матрасов. За яркими, оранжевыми буйками плавало несколько лодок и катамаран для двоих – один катающийся перестал крутить педали и катамаран пошёл кругом. Брызги и всплески, голоса и крики, смех и вопли, музыка из разных групп отдыхающих – всё это смешивалось в нотно-словесный хаос.

В основном на пляже были дети со старшими братьями-сёстрами, с бабушками или дедушками; также группы молодёжи; а взрослых было меньше – те, у кого сегодня был выходной или отпуск.

Глеб смотрел на толпу, искал подходящее место и думал, а Яков смотрел на сияющее озеро и множество купающихся.

– А мы искупаемся потом? – спросил Яков.

– Да, можно, – ответил Глеб. – Я взял с собой наши плавки. Только я без полотенца. При такой жаре и так можно обсохнуть.

Яков чуть теснее сжал руку брата и, не отрывая стоп, пошагал на месте – казалось, что он сейчас же потянет к озеру и плюхнется в него, едва успев раздеться и натянуть плавки. Но он посмотрел на сложенный воздушный змей – и тут же пере-передумал.

– Где мы будем запускать? – спросил Яков.

Во второй раз осматривая линию пляжа, которая тянулась вперёд, и вдали дугой немного обнимала озеро, а затем обрывалась зеленью, Глеб ответил:

– Не знаю. Может, пройдём дальше? – И по лицу Глеба было видно, что перспектива идти через пляж его не радовала. До этого он надеялся, что для них найдётся местечко в начале пляжа, где обычно мало народу или вообще никого. Но, видимо, только не сегодня.

– А может, – предложил Яков, – туда?

Глеб проследил за пальчиком вытянутой руки. В правой стороне берег обнимал озеро, которое тянулось линией вперёд вдоль берега и деревьев, и терялось вдали. Там росли деревья, в основном сосны, а вдоль берега тянулась старая дорожка, на редких лавочках сидели люди и едва виднелись две заброшенные, но так и неубранные, раздевалки.

– Хм-м, – задумался Глеб. – Пожалуй там можно найти хорошее место, и мы никому не помешаем.

– Тогда пошли! – сказал Яков и потянул за собой.

Братья спустились с холма и вернулись на асфальт, который идёт вокруг круглой площадки-газона, и пошли к концу парка. Яков смотрел по сторонам – то на людей на газоне, то на озеро, то на высокие сосны впереди, то на летнее кафе. А Глеб смотрел перед собой – на старую дорожку и пытался вспомнить, когда в последний раз там был.

Глеб увидел, как вдоль сосен бежит девушка с прыгучим, светлым хвостом. Постояв, она свернула на дорожку и пошла быстрым шагом. Яков потянул руку, и Глеб опустил взгляд – ручка указывала на вытянутое здание, которое напоминало большой гараж, и сказал:

– А мы когда-нибудь покатаемся на лодке?

– Да, конечно. Я правда не знаю, можно ли арендовать её если тебе нет восемнадцати, и можно ли с детьми.

– Хм-м, – задумался Яков. – Если что, мы можем потом, когда станем старше. Да?

– Конечно, – улыбнулся Глеб.

Яков погрустнел, опустил голову, а пальчики нервно шевелились по руке Глеба.

– Думаешь, – сказал Яков. – Папа захочет покататься с нами?

Глеб сжал челюсть так, что поиграли желваки. И сглотнув, он ответил нормальным голосом:

– Не знаю. Возможно. Там будет видно.

Браться вошли под тень веток сосен. Глеб увидел, что девушка снова побежала и удалялась. Яков не отпускал руки брата и шёл, не наступая на стыки между плитками и на трещины; и этим очень замедлял шаг Глеба. Но он был не против – в детстве он делал также, только не на этой дорожке.

Когда братья дошли до середины дорожки, Глеб думал остановиться и, смотря на пустой берег, спросил:

– Может, здесь?

Но Яков, который отпустил руку несколько плиток назад и увлечённый игрой, продолжал идти – продумывал каждый шаг, то вставал на носочек, то пяточку, то ставил стопу боком. Глеб, улыбаясь, пошёл за ним и сказал:

– Или нет.

Стало прохладно. Братья приблизились к тупику дорожки. Звуки пляжа и парка затихли, так же, как и голоса редких людей на скамейках дорожки. Глеб, нахмурившись, смотрел перед собой и вспомнил, что сюда заворачивала девушка с прыгучим хвостом. Но Глеб не помнил, чтобы она им встретилась и, словно чтобы убедиться, посмотрел назад и едва ли увидел начало дорожки.

Браться встали в тупике. Яков свернул налево и спускался к озеру, а Глеб смотрел на лес стройных сосен и берёз, разбавленные высокими рябинами и лиственными кустами, а внизу буйствовала зелень. Глеб смотрел на узкую, заросшую тропку, и высокая трава в некоторых местах была примята. Глеб решил, что та девушка бегает, хотя и не знал, что кто-то ещё предпочитает забытую тропу здоровья.

Свернув к озеру, Глеб положил рюкзак у старого бревна в тени хвойных веток. Отпив воды из бутылки, он сел и принялся разворачивать воздушного змея. А Яков кидал в воду камушки.

Когда Глеб закончил, он поднял взгляд на брата и увидел, что тот стоит лицом к озеру и больше не играет. И на Глеба смотрел рюкзачок-лягушка, замочки которого поблёскивали на солнце.

– Яков? – позвал Глеб. Он почувствовал, что что-то не так.

Смотря на носки ног и потирая плоский камушек, Яков приблизился к брату и встал напротив. Глеб встревожился, и сказал:

– Яшь, что-то не так? Тебе не нравится место?

– А я… А потом я… забуду маму?

Будто пуля пронзила сердце Глеба – лицо разгладилось, по венам растёкся холод и боль сжала грудную клетку. Но, желая не выпускать себя из рук, Глеб сделал тихий вдох и выдохнул.

– С чего ты это взял? – спросил Глеб.

– Я…, – сказал Яков. Чёрные бровки хмурились, взгляд уткнулся в ноги, а пальчики вертели камушек. – Иногда мне кажется, что я забываю её лицо. А потом смотрю на фото, и вспоминаю.

– Вот видишь, – улыбнулся Глеб. – Значит не забудешь. Ведь у нас много фотографий. Ну, немного, но достаточно.

– Но это не тоже самое! – крикнул Яков и поднял влажные глаза, а пальчики сжали камушек. Глеб удивился, растерялся, и замер. – Это… не…, – пытался Яков найти нужные слова в головушке. – Фото – это другое, это не помнить. Когда я закрываю глаза я помню тебя так хорошо! Но её… она уже не такая чёткая. А фото это… это не настоящая мама, это картинка мамы.

– Ох, Яша, – сказал Глеб. Он притянул брата к себе и приобнял за плечики. – Ты не забудешь маму.

По щекам Якова потекли слёзы и, шмыгнув, он сказал:

– Ты этого не знаешь! Ты этого не можешь знать! И… и я слышал, что, когда дети становятся большими они забывают свои воспоминания.

«Ах, вот откуда семя проросло.», – подумал Глеб.

– А ведь уже год прошёл, – шмыгнув, добавил Яков.

Глеб чуть не поправил брата, что год с половиной и плюс почти три недели, но не стал этого делать; и сказал:

– Да, что-то забывается и это нормально. Но ведь что-то остаётся. Например, у меня есть воспоминания, когда мне, как и тебе сейчас, было шесть, и когда мне было пять, да и даже есть парочка размытых воспоминаний, когда мне было четыре.

Голова Якова поднялась, плач не развернувшись свернулся – два тонких ручейка на щёчках подсыхали, а влажные карие глаза засияли.

– Правда? – спросил Яков с надеждой.

– Конечно, правда, – улыбнулся Глеб. – В том числе у меня есть воспоминания, связанные с мамой. – И через плечики, Глеб почувствовал, как Яков едва не затрепетал как бабочка. – И тем более, у тебя же отличная память, ты-то точно сохранишь много воспоминаний. Наверняка больше, чем я. А с чем-то я помогу, а с чем-то и фото помогут. Хоть они и картинки, но всё же они содержат частичку памяти, частичку людей и тех моментов.

– У меня отличная память?

– Ну, конечно! Ты же так быстро научился считать и выучил алфавит, да и ты всегда быстро обучаешься новому.

Яков просиял, опустил голову и смотрел в сторону.

– Отличная память, – прошептал он.

Глеб дал брату несколько секунд, а потом с осторожностью спросил:

– Змей?

Яков вспомнил зачем они сюда пришли, увидел расправленный и готовой змей на бревне – утёр подсохшие ручейки, шмыгнул и кивнул.

– Да, – сказал он. – Давай запускать!

*

Печаль момента рассеивалась. Вместе браться пытались поймать ветер и запустить их змея. Когда поднялся небольшой ветер, Глеб смог попасть в поток – и разноцветная причудливая бабочка воспарила. Но Яков что-то почувствовал спиной – обернулся и замер.

На дорожке стояла женщина среднего роста, стройная и с округлыми формами. Она была в простом салатовом платье на бретельках и с воздушным подолом чуть ниже колен, а ноги были босые. Прямо как на последнем фото, то, что висит на холодильнике. Светлая кожа, волнистые чёрные волосы до плеч качались на ветру, как и подол, а карие глаза смотрели на Якова.

– Мама? – прошептал он.

Глеб его не услышал – он пытался удержал бабочку в воздухе и найти лучшее место и высоту лески. И он не заметил, как Яков зашагал к дорожке. А когда женщина побежала к узкой, заросшей тропке – Яков побежал за ней с криком:

– Мамочка!

Глеб вздрогнул, будто его шарахнули током. Бабочка потерпела крушение в озеро. Глеб обернулся и увидел, что Яков выбежал на дорожку и устремился в сторону тропки, ведущей в лесопарк. И Глеба охватил странный, дикий страх – будто Яша несётся к дороге, а там мчится старый автобус, который если даже и заметит ребёнка, всё равно не успеет затормозить.

– Яша! – выкрикнул Глеб. – Стой! Ты куда?!

Но Яков не отозвался и побежал по тропке – протаптывал и отталкивал высокую траву с проворностью волчонка; а впереди увидел, как мелькнул салатовый развевающийся подол.

Глеб сорвался с места и побежал за братом. Он выбежал на дорожку и его дёрнуло назад к озеру и наискосок. Леска, которую он держал в руках зацепилась за корягу в песке, а бабочка так и осталась в воде.

Глеб отбросил катушку с леской и вбежал на тропку, крича:

– Яша! Стой! Яша!

Но маленькие ножки пробежали по старому асфальту с трещинами и выпуклостями – и вбежали в лес, в объятия асфальтного неровного круга.

Глеб выбежал на асфальт и в суматохе осматривался по сторонам. Но ни справа, где асфальт заворачивал и плавно поднимался, ни слева, где уходил вглубь, а потом плавно опускался и затем поднимался – не было братика. Паника и страх в Глебе возрастали. И тут он услышал впереди, в гуще деревьев:

– Мамочка! Стой!

И Глеб ринулся в лес – он бежал, отталкивая ветки кустов, и кричал:

– Яша! Яша, стой! Вернись! Яша!

А когда он заметил розовое пятнышко футболки и более маленькое, подпрыгивающее зелёное пятнышко рюкзачка, Глеб ускорился, как мог. Но через несколько шагов, он споткнулся об выпирающий корень сосны, проехался по опавшим шишкам и повалился на землю. Вставая, Глеб бежал дальше и звал брата.

Яков выбежал из внутреннего лесочка асфальтного круга, перебежал дорогу и снова в лес – за ускользающим салатовым подолом и волнистыми чёрными волосами.

Глеб потерял Якова из виду и выбежал на дорогу. Он, обливаясь потом, тяжело дышал и осматривался по сторонам; а сердце бешено стучало в такт панике и страху.

– Мама, стой же! – раздался голос Якова вдалеке.

Глеб отчётливее почувствовал, что Яков в опасности – и бросился в лес.

*

Запыхавшись, Глеб перешёл на шаг – видел Якова впереди чрез просветы веток рябины и кустарника. Глеб прошёл мимо рюкзачка-лягушки на ветке, мимо телефона с пастельно-голубым чехлом, который он не заметил, и, протиснувшись через кустарники, вышел на идеально круглую полянку.

Яков стоял спиной к Глебу и смотрел перед собой. Глеб коснулся плеча брата, говоря:

– Яша, ты меня пере… – Глеб осёкся и увидел того, на кого смотрел брат.

Их мама стоял перед ними как ожившая фотография, сделанная на их последнем пикнике в мае того рокового года. Рука Глеба скатилась с плечика Якова. Глеб согласился с братом – не то же самое, что видеть на фотографии. Фотография это лишь кусочек памяти о человеке, запечатление одного мгновения жизни и помещённое в плоскость. Фотография не передаёт всего.

У Глеба возник порыв подбежать и со слезами обнять маму. Тело дёрнулось, маленький полу шажок, но нога встала на место. Шок проходил, растерянная радость развеивалась – лицо хмурилось, а в глазах вставали: непонимание и смятение.

Руки лже-мамы протянулись, на лице возникла тёплая, но в то же время холодная, улыбка, и она сказала:

– Идите же ко мне, мои дорогие.

Глеба пронзил странный холодный страх.

А Яков с улыбкой шагнул к маме, говоря:

– Мамочка!

Но рука Глеба вцепилась в плечико и остановила брата.

– Это не мама, – сказал Глеб сухим голосом.

– Что? – сказал Яков.

– Дети мои, – сказала лже-мама. – Идите же ко мне. Разве вы не скучали?

– Я скучал! – выкрикнул Яков и попытался вырваться. Но Глеб сильнее вжался в плечо и рывком притянул брала к себе. – Нет! Пусти! Я хочу к маме! Пусти!

Глеб встряхнул брата и закричал:

– Это не она! Это невозможно!

– Она! – кричал в ответ Якова. – Она!

– Наша мама мертва!

Яков перестал вырваться и, плача, сказал:

– Но…

– Это не она. Просто… поверь мне.

Смотря на лицо брата, Яков кивнул. Он посмотрел на женщину и только теперь увидел, почувствовал, что это не его мама. Его мама была тёплой, но от этой копии не чувствовалось никакого тепла, никой любви. Глеб взял брата за руку и потянул за собой, и они отступали к краю полянки.

Лицо лже-мамы исказилось злобой и холодом, глаза вспыхнули красным, а за спиной развернулся чёрный густой пар. Возник толчок из-под земли – и в центре полянки раскрывалась глубокая круглая яма, а по поляне прошла волна прохлады и сырости.

Распахнув глаза от ужаса, братья собирались бежать. Из пара на спине лже-мамы вырвались по три щупальца и устремились к братьям как копья. Схватив Якова, Глеб бросился в бок – они упали, а в месте, где они только что стояли, щупальца схватили пустоту. Но три из них тут же метнулись к братьям, которые вставали и убегали.

Одно щупальце успело схватить Глеба за ногу, и он упал на живот. Яков развернулся и хотел вернуться на помощь к брату.

Но Глеб закричал:

– Яша, беги! Беги как можно быстрее! Беги!

Яков побежал. Глеб кинул камень в щупальце, которое погналось за братом – и сбил траекторию. Яков увернулся от второго щупальца, прыгнул с полянки в густоту и побежал через лес так быстро как его маленькие ножки никогда не бегали.

Несмотря на борьбу, щупальце подняло Глеба за ногу и понесло к яме. Глеб извивался, кричал, брыкался и пытался высвободиться. Но два щупальца схватили за руки, забросили в яму – и Глеб растворился в черноте, так же, как и его крик.

В лесу раздался крик Якова – перед ним, раскрыв руки, стояла девушка в розовом сарафане, с двумя рыжими косами и красными глазами. Яков понял, что это тоже копия кого-то, и что от реальной девушки когда-то веяло теплом. Испугавшись, Яков побежал прочь от неё.

Рыжие косы и розовый сарафан то мелькали с одной стороны, то с другой – и Якова загнали обратно на полянку. А увидев яму в центре, его глаза расширились от ужаса. Щупальца лже-мамы схватили за руки и ноги – Яков вопил, брыкался. Но щупальце забросили его в черноту, и крик растворился.

Яма срослась, а лже-Анна и лже-мама развеялись как дымка.

Глава 3 – Огонёк и вентиляция

Когда дневной свет исчез, Милана падала ещё с несколько секунд и кричала. Затем её тело точно перевернул поток, но оно осталось неизменно; а внутри желудок, сжавшись, подпрыгнул так, как бывает, когда машина резко едет с горки. Милана замерла на долю секунды в воздухе и упала, как ей показалось, обратно, но она с небольшой высоты боком приземлилась на прохладный пол.

– Что? – спросила Милана. Мозг словно пытался оценить произошедшее и дать объяснение, но не мог.

Вокруг была чернота. Милана села, голенями и ладонями почувствовала, что пол гладкий и прохладный как у плитки. Милана ощупала карманы шорт, но телефона в них не оказалось.

Милана немного успокоилась, сердце из ушей вернулось в грудь, и в тишине она услышала мерное дыхание кого-то очень большого. Тело, теряя подвижность замерло; и, едва дыша, Милана уткнулась взглядом в черноту – в ту сторону откуда доносился мерный звук.

Что-то большое шлёпнуло по полу в нескольких метрах впереди – по спине Миланы молнией прошлись мурашки, волоски на теле встали дыбом, а волосы на голове зашевелились. Сердце гулко стучало; Милана, стараясь не дышать, старясь быть тихой, поднялась, чтобы убежать, но не видела куда бежать и от чего бежать.

В черноте на высоте где-то в пять метров вспыхнули большие красные глаза – они светились и будто не имели зрачков, или они тоже были красными; и они точно видели в черноте, так как смотрели прямо на Милану. Она ахнула и сдавленно взвизгнула; попятилась и водила руками по воздуху – пыталась нащупать хоть что-то.

Ниже красных глаз раздался громкий звук втягивания воздуха.

– М-мм, – причмокивая, произнёс мужской басистый голос. – Столько боли. Столько печали. – И выдохнув, он сказал: – Ты подходишь. И возможно ты станешь отличным экземпляром в моей новой коллекции.

Милана едва стояла на ногах, пятилась маленькими шагами и, не моргая, смотрела на красные глаза, парящие в темноте. С боку и сверху раздался скрип, мелькнул тёплый, желтоватый свет – хлопок как у деревянной дверцы, и свет исчез. Звук крыльев, но не как у птиц. А красные глаза смотрели в сторону и ожидали.

Милана упёрлась спиной в стену, руками нащупала что она выложена из очень крупных прямоугольных камней с закруглёнными углами. Ощупывая стену, Милана пошла в сторону – надеялась найти дверь, проход, что угодно; не отрываясь смотрела на глаза, которые не смотрели на неё; слышала шлепки крыльев с той же стороны, где и глаза. И шёпот.

– Что?! – сказал басистый голос. И Милана, вздрогнув, оцепенела. – Ещё один?

Снова быстрый шёпот, который Милана не смогла разобрать.

– Два? Скажи им чтобы взяли ребёнка, а взрослого только если получится. Если он сильный духом, то мне особо и не нужен. Хотя знаешь, что.

Послышались звуки шага тяжёлых лапищ по полу и глаза скрылись – существо развернулось и куда-то шло.

– Я лучше сам скажу, а то получится как в прошлый раз. А ты безмозглая, пока присмотришь за ней.

Высокие двустворчатые двери, как ворота, открылись, впуская слабый, тёплый свет. Милана увидела, как через проём протиснулось шестиметровое существо на четырёх лапах с чёрной лоснящейся шерстью, на спине было что-то похожее на наросты, а уши были крупными и вострыми. И между ними пролетело что-то небольшое. Глаза Миланы округлились, а спина вжалась в холодную стену.

Дверь захлопнулась, лязгнул засов – и повисла тишина.

Дрожа, Милана осела на пол, говоря:

– Нет-нет, это… это просто странный, страшный сон. Я… вот-вот проснусь. – Она села и обхватила голову. – Просто сон… – Она подтянула колени к груди и обвила их руками. – Это просто сон. – Она уткнулась лбом в колени и желала, чтобы это закончилось, желала проснуться.

Послышался странный звук – как тихое, тонкое шипение огня и приятное, мелодичное дыхание сказочного голоска. Милана отняла голову от колен и увидела парящий огонёк пурпурного цвета размером с голову. В черноте он был таким ярким, но приятным, сказочным и манящим.

Приблизившись огонёк мерно парил, оседая и приподнимаясь. Милана разглядела подобие личика, состоящее только из глазок, очертания ротика и носика. Огонёк издал странные, приятные звуки с выдохами, а от тела возникли маленькие, тонкие ручки без пальцев и позвали за собой.

В Милане были: удивление, настороженность, смятение; но не было страха к этому существу. Она поднялась и с осторожностью последовала за незнакомцем.

Огонёк вёл через черноту. Пурпурный цвет и тихое, мирное трепыхание пламени – успокаивали.

Огонёк подлетел к стене и зажёг факел, который находился в металлической подставке, но Милане было до неё не дотянутся, не допрыгнуть. Огонёк ударил в подставку – факел выпал и упал со звоном. Милана подняла увесистый факел с металлическим основанием и последовала за незнакомцем.

Тёплый свет вылавливал очень крупную кладку камней стен и пол из больших плиток чёрного цвета с тонкими, едва заметными швами между ними. Милана прошла вдоль стены влево, поворот – и перед ней раскрылся высокий и широкий проход; не было видно потолка и едва виднелась противоположная стена прохода.

Милана приблизилась к высокой двери, за которой ранее скрылось существо и осветила её. Две высокие и широкие створки и большие ручки. Свет факела не мог осветить всю дверь, и не дотягивался до верхушки. На лице Миланы отразилось сомнение – она была не уверена, что ей хватит сил открыть хоть одну створку.

Справа раздался тонкий голосок с приятным шипением пламени. Милана увидела, что огонёк указывает на что-то в стене. Милан приблизилась и высветила квадратную решётку из прутьев. Огонёк отодвинул старую, ржавую задвижку. Милана взялась за продолговатую ручку внизу и потянула на себя. Но дверца не поддалась.

Милана опустила факел на пол, взялась за ручку и, упираясь ногой в стену, вложила в тягу все силы. Протяжный скрип – дверца распахнулась, открывшись наверх, а Милана плюхнулась.

Поднявшись и потерев ушиб, Милана вязала факел, забралась в вентиляционный туннель и поползла на четвереньках, хотя могла бы идти полусогнувшись; а огонёк закрыл за ней дверцу.

Оставив два метра позади, Милана остановилась. Проход вёл дальше – в глубь и черноту; и проход вёл влево – чуть больше метра и тёплый, слабый свет за прутьями решётки. Милана смотрела перед собой – в черноту. Но с боку появился огонёк, перед решёткой – и, стараясь не обжечься об пламя факела, Милана поползла к нему.

Огонёк прошёл сквозь прутья и открыл задвижку. Милана открыла дверцу, которая скрипнула, и выбралась наружу.

Широкий коридор с высоким потолком. Огромный ковёр тянулся в обе стороны. На потолке висели огромные круглые люстры со свечами, но горела только одна из них. Коридор уходил вправо и тонул в черноте с очертаниями огромной мебели, а влево упирался в большое арочное окно, из которого падал бледный, рассеянный свет луны. Учитывая размер стен и двери предыдущей комнаты, и этой – казалось, что здесь живёт великан.

Милана оказалась за огромной тумбой, которая была как шкаф, и коснулась её левым плечом. Услышав что-то похожее на шаги, Милана оцепенела, а вдохи стали короткими и частыми. Милана увидела пурпурный огонёк напротив коридора – за решёткой другого, такого же вентиляционного туннеля.

Набравшись храбрости, Милана сглотнула страх в желудок; осторожно приблизилась к углу тумбы и выглянула. Перед огромной дверью, за которой должна находиться Милана, перед линией ковра ходило существо размером немногим крупнее домашней кошки: смесь летучей мыши и сиамской кошки.

Чёрная шёрстка, вытянутая мордочка с крупным, чуть приплюснутым носом мыши, крупные кошачьи глаза с фиолетовой радужкой, а у носа было подобие щёчек кошки с несколькими короткими усиками. Голова тоже была смесью, а крупные мышиные уши, будто подражая ушам сиамской кошки, смотрели вверх. Тело не имело кошачьей стройности и грациозности, а было больше овальным – мышиным. Имелся тонкий кошачий хвост. Кошачьи лапы перетекали в лапы с пальцами и коготками чёрного цвета – как у задних лап летучей мыши, но такие же были спереди, и в целом напоминали лапы обычной мыши или крысы. На спине были чёрные кожаные крылья – как у летучей мыши.

Кото-мышь ходила туда обратно вдоль двери – точно стражница. В движениях было мало грации кошки, если только плотненькой и объевшейся. Сомкнув губы и дыша через нос, Милана смотрела на кото-мышь; ей было страшно так, что она едва стояла и не могла сделать ни шагу. Но перспектива встретиться с огромным красноглазым существом пугала сильнее.

Милана следила за шагом чёрной стражницы и, когда та развернулась к тумбе спиной, она сделала вдох и побежала через коридор. Но только раздалось пара приглушённых шлепков босоножек по плиточному полу, как стражница услышала чутким слухом и развернулась. А увидев беглянку, заговорила женским приятным голосом с лёгкой хрипотцой:

– Что? Как сбежала?

Кото-мышь расправила крылья и прыгнула – взлетела и полетела на Милану. Милана, которая только шагнула на ковёр, взвизгнула, встала в стойку и схватила факел будто биту. Милана размахивала факелом и не подпускала к себе стражницу.

– Прочь! – выкрикнула Милана. – Проваливай! Проваливай!

Кото-мышь перестала пытаться подлететь и замерла в воздухе – усмехнулась, показывая зубы как у кошки с клыками – не то кошачьими, не то летучей мыши; и с усилием замахала крыльями, намереваясь потушить пламя.

– Нет! – пытаясь спасти огонь, выкрикнула Милана. Но своими уклонениями только помогала. – Уйди! Отвали!

Пламя факела погасло. Кото-мышь обрадовалась и устремилась в атаку. Не смотря на страх и растерянность, Милана разозлилась – замахнулась факелом и ударила кото-мышь так, что та с возгласом отлетела и упала на пол. И пока она не пришла в себя, Милана подбежала к решётке – забралась в вентиляционный туннель и затаилась.

Кото-мышь пришла в себя, встряхнула головой и взлетела с криком возмущения, в котором хрипотца проявилась отчётливее и не была приятной. Но не увидев беглянку, кото-мышь растерялась. Она осмотрелась вокруг себя и взгляд остановился в зале, утопающем в черноте. Кото-мышь цыкнула и, потирая голову, полетела туда.

Когда стражница скрылась, Милана выдохнула с облегчением, развернулась и поползла за огоньком, как мотылёк за светом.

Милана то шла полусогнувшись, то ползла на четвереньках; и чувствовала себя глупой мышкой в лабиринте. А огонёк вёл всё дальше и дальше.

Наконец Милана выбралась и оказалась в просторном коридоре с высокими стенами и с недостижимым потолком. На стенах висели чаши с пламенем, однако они не разгоняли всю черноту помещения, зато вылавливали клочки паутины на пололке и в углах. Не было мебели и окон, только одна двустворчатая дверь слева от Миланы – как ворота с кольцами вместо ручек. Напротив двери возвышались две крупные ступени и коридор расширялся в зал с таким же высоченным потолком. На стенах встречались будто забытые чаши с огнём, а окон не было. И виднелись большие, метра с два с половиной в высоту и один с половиной в ширину, очертания чего-то из металла.

Огонёк приблизился к первой ступени.

– Что? – спросила Милана. – Туда?

Милана не понимала зачем, хотя сейчас она вообще не понимала происходящее; и отчасти думала (и надеялась), что спит. А раз она спит, то почему бы не последовать за таинственным огоньком.

Милана забралась на высокую ступень как ребёнок на парапет, выдохнула и забралась на вторую. Поднявшись, Милана замерла и насторожилась, а в глазах трепетали: удивление и озадаченность – она поняла, что представляли собой те высокие очертания.

В почти пустом тёмном зале был хаос из зеркал. Какие-то стояли сами по себе, а их собратья валялись рядом; какие-то, словно умирающее деревья, наваливались друг на друга; какие-то наваливались на стены, а возле них зеркала были сложены небрежными стопками, которые грозились развалиться в любую секунду. Металл рам и подставок потемнел. Большинство зеркал было разбито, а оставшиеся осколки стали чёрными и отражали как покрытый толстым лаком мазут. Те зеркала, которые не были разбиты не отражали, а имели цвет и водно-воздушный тягучий водоворот.

Милана шла по залу и каждый тихий шаг отдавался холодным шёпотом от высоких стен. В одной раме был голубо-ледяной водоворот. Приблизившись к этому зеркалу, Милана прищурилась от света и почувствовала холод, будто миниатюрные льдинки покалывали кожу. И потерев предплечья, Милана поспешила от него отдалиться.

Другие водовороты имели болотный цвет, оттуда веяло сыростью и тиной, но и к ним Милана не приближалась. Встречались коричнево-зелёные водовороты и из них веяло прохладой и лесом. Встречались тёмно-песочные и из них веяло душной жарой. Из зелёных веяло влагой и жарой. А из коричнево-пшеничных обдавало ветром, пахло камнем и смесью: запаха травы и не особо ароматных цветов.

У другой стены Милана заметила уже встреченные водовороты, но также виднелось небольшое количество серых и синих.

Осмотр Миланы оборвался, когда она увидела огонька возле одного из зеркал у стопки с разбитыми собратьями, и он зазывал поторопиться. Избегая зеркал, Милана ускорилась – эхо шагов накладывалось друг на друга и будто возмущалось.

Милана остановилась напротив зеркала на расстоянии в три метра. Его тягучий воздушно-водный водоворот был коричнево-зелёного цвета. Как и другие водовороты этого цвета, он обдавал прохладой и пах лесом, но теперь Милана почувствовала тонкий, едва уловимым запах цветов – будто откуда-то издалека.

Звуча тонким, сказочным голоском огонёк подозвал Милану маленькими ручками. Милана помялась на месте, с осторожностью приблизилась и встала на расстоянии шага. Водоворот завораживал и отталкивал, пробуждал любопытство и страх.

Стоя так близко к зеркалу, Милана заметила что-то странное наверху рамы – она присмотрелась и увидела металлический барельеф: странное, скрученное дерево, будто кто-то хотел отжать его как тряпку.

Огонёк воспарил выше и приблизился к широкой, потемневшей раме зеркала – и Милана опустила на него взгляд. Огонёк указывал ручками на водоворот. Милана чуть отшатнулась и сказала:

– Что? Я не… Я не понимаю. – Огонёк показывал ручкам на водоворот и будто изображал прыжок, сопровождая свои действия тонкими, приятными звуками. – Подожди, ты хочешь… – Она поморщилась и воскликнула: – Я не хочу это трогать! – Но огонёк был настойчив. – Это приведёт меня обратно домой?

Огонёк помедлил, замотал тельцем как головой и в то же время закивал, а Милана нахмурилась. Он посмотрел за её спину. Милана обернулась и в конце коридора увидела дверь, и страх вернулся.

Милана вернула голову, с сомнением смотрела на водоворот, сделала маленький шажок и с неуверенностью, опасениями подняла руку. Пальцы почти коснулись странной субстанции, но Милана одёрнула их.

– Я не…, – сказала она. – Но что по ту сторону?

Огонёк не ответил. Милана нахмурилась, опустила руку и смотрела на водоворот. Разум начал думать, что всё это не может быть реальностью. А паранойя начала шептать, что огонёк не желает добра и что это может быть ловушка.

– Нет, – сказала Милана. – Я не…, – намеревалась отступить она.

Но тут огонёк толкнул Милану со спины – и с криком она упала в пучины, которые проглотили её как водный коричнево-зелёный туман.

С криком Глеб падал несколько секунд, потом как при спуске на горке желудок подлетел вверх – и Глеб упал обратно, не в пустоту, а на пол. Пока он приходил в себя, то услышал, как закрылась громоздкая дверь. Чувствуя прохладный гладкий пол, Глеб поднялся и, осмотревшись, не увидел ничего кроме черноты. А тишину нарушало мерное дыхание, от которого цепенело тело.

Взгляд Глеба поднялся выше, он увидел большие красные глаза – и по телу пробежали мурашки, а волоски встали дыбом.

Как вспышка, красные глаза приоткрылись шире – и Глеб сдавленно взвизгнул, отступил назад, споткнулся и едва не упал.

– Что?! – взревел басистый мужской голос. – Где она?! Где девчонка?!

Глаза метались из стороны в сторону, будто кто-то размахивал огромными овальными, парными факелами.

Существо в ярости бегало по большому пустому помещению – из угла в угол, и по кругу. А сжавшийся, жарко-холодный от паники и ужаса Глеб метался из стороны в сторону и уворачивался от звуков огромных, когтистых лап.

Высокая, будто от ворот, створка двери приоткрылась и внутрь влетело существо размером немногим больше домашней кошки.

– Хозяин! – крикнул женский голос с лёгкой хрипотцой. – Хозяин! – Она летала за очертаниями монстра как муха и пыталась прорваться через ярость и растерянность. – Хозяин!

Глеб застыл в центре огромного зала с чернотой вместо потолка, и не знал, что делать. Его разум будто выпал и валялся под ногами, а инстинкты разбежались.

Краем глаза Глеб заметил пурпурный свет и повернул голову. Возле двери с приоткрытой створкой парило небольшое существо, выглядящее как огонёк. Отбрасывая вопросы и доверяясь интуиции, Глеб двинулся в сторону двери и не сводил глаз с очертания шестиметрового существа то ли с наростами, то ли с горбиками, то ли с торочащими лопатками из спины; с растрёпанной, густой шерстью на голове и с крупными ушами, которые указывали в потолок.

Глеб шёл боком, ускорялся и ускорялся; не выдержал – развернулся к двери лицом и побежал. Кото-мышь это увидела и взвизгнула. Она было полетела вслед за Глебом, но одёрнулась, подлетела к уху хозяина и завопила:

– Хозяин!

Хозяин взревел, а глаза стали красными щёлочками. Прежде чем хозяин ударил глупую кото-мышь, она завопила:

– Пленник! Пле…!

Огромная голова повернулась в сторону, где был юноша – и оно было пустым. Хозяин взревел от ярости; и, громыхая и клацая когтями, побежал к двери.

Вслед за огоньком Глеб пересёк широкий коридор, забрался в туннель вентиляции за решёткой и, сбивая колени, полз за огоньком так быстро, как только мог, а хотел ещё быстрее; до ушей доносился рёв и голос монстра, и страх в груди Глеба стучал с силой кувалды.

В коридоре, свечи единственной круглой люстры погасли, а она покачивалась. Под ней стоял и дышал тяжёлым гневом хозяин. Через большое окно падал бледный, рассеянный свет луны – вылавливал очертания огромных заострённых ушей как смесь ушей: волка и летучей мыши; передние лапы выглядели как волчьи и имели когти, а густая чёрная шерсть лоснилась.

– Мы найдём их! – говорила кото-мышь. – Найдём! – она рыскала в коридоре и заглянула под тумбочку.

В зале откуда сбежали пленники раздался звук как порыв слабого, но резкого ветра – и кто-то упал с небольшой высоты на плиточный пол. Красные глаза прищурились и всмотрелись в черноту.

– Без сознания, – сказал хозяин. – Не сбежит.

Хозяин поднял голову и издал протяжный вой, который пронёсся по коридору в черноту зала с очертаниями мебели и дальше по коридорам огромного, тёмного замка.

– Ты! – грозным тоном сказал хозяин. – Нужно немедленно отнести мальчишку в камеру.

– Да, да! – закивала головой кото-мышь, а крупные уши задёргались взад-вперёд. – Конечно!

– Да не ты, дурёха! – рявкнул хозяин. – Тогда ещё один сбежит.

Кото-мышь сжалась и втянула голову в плечи.

– А что мне…, – лепетала она. – А что я… Ах! – ахнула она и голова вышла из плеч. Она взлетела и приземлилась у решётки в стене напротив тумбы. – Я что-то чую, – сказала она.

И хозяин проскрежетал:

– Свою смерть.

Кото-мышь взвизгнула, сжалась и втянула голову; но потом сказала:

– Нет, я чую… – Она подпрыгнула, повисла на решётке и уткнула крупный нос с круглыми ноздрями между прутьями. – Да-да! – обрадовалась кото-мышь. – Мальчишка! И… девчонка тоже!

В зале послышался бег не то ног, не то лап. Красные глаза смотрели на решётку и прищурились. И хозяин сказал:

– Ну, так ты мелкая, пролезешь. Вот и лезь. И верни моих пленников!

– Да-да! – ответила кото-мышь. – Конечно-конечно! Верну и найду! Точнее, – она открыла решётку, – найду и верну!

Недовольно прорычав, хозяин огромной лапой толкнул кото-мышь – и она кубарем влетела в вентиляционный туннель.

– Живо! – рявкнул он. – И как найдёшь, зови всех, до кого дозовёшься.

Кото-мышь перевернулась на живот, встряхнула головой и побежала по туннелю; слышала, как на перебой говорили женские и мужские голоса.

– Хозяин! Мы здесь! Хозяин!

– Хозяин, вы звали?

– Хозяин, что делать?

– Ох, хозяин!

– Хозяин! Хозяин!

От раздражённого рыка сотряслись стены и в туннеле вентиляции. А потом раздался приказ, который кото-мышь не разобрала, но догадывалась, что он велел.

В глубинах туннелей вентиляции Глеб слышал бег, ругань, а иногда хлопанье крыльев, но не перьевых. Вслед за пурпурным огоньком, Глеб выбрался в широкий коридор с чашами и большой дверью слева, а справа – тёмный зал с огромными зеркалами.

Глеб едва дышал, футболка и рубашка взмокли, а колени и ладони саднили. Он увидел огонёк у высоких ступеней – подбежал и ловко взобрался наверх. Звуки из туннеля становились громче и Глеб, едва смотря на странные зеркала и не успевая изумляться, бежал через зал за огоньком. Эхо шагов с раздражением отражалось от стен, сплеталось и наслаивалось.

Огонёк замер возле одного из напольных зеркал с толстой, потемневшей рамой, а внутри был воздушно-водный тягучий водоворот коричнево-зелёного цвета. С боку, поскрипывая металлом, высилась стопка разбитых зеркал. Вверху рамы зеркала выпирал барельеф скрученного дерева.

Глеб остановился и смотрел на странный водоворот.

– И что теперь? – спросил Глеб и перевёл взгляд на спасителя. Тот ручками и глазками указал на зеркало.

Глеб смотрел на водоворот с сомнением и опасением. За спиной раздались хлопанье крыльев и ругань – и страх накрыл Глеба как волна цунами. Он доверился интуиции и заключил что огонёк помогает. Зажмурившись и задержав дыхание, Глеб шагнул-прыгнул в прохладу – пучина водоворота проглотила его, и он исчез.

Решётка распахнулась и в помещение кубарем вылетела кото-мышь. Она увидела, где оказалась, и, смотря на пустой зал со множеством зеркал, вжала голову в плечи.

– Ой-ёй…, – сказала она.

Глава 4 – Охотничьи угодья

На траве, в свете туманной луны – как под лучом мутного фонаря – лежала Милана в прежней одежде и с ободком-венком на голове. Вздрогнув и ахнув, Милана очнулась и села; обнимая себя, она тяжело дышала и понимала, что жива. Она помнила толчок, помнила охватившую воздушную прохладу и лёгкое покалывание; помнила, как увидела очертания странных деревьев и потеряла сознание.

Милана посмотрела в бок – увидела траву и никакого зеркала; посмотрела за спину – тоже самое. А оглядевшись, она увидела, где оказалась.

Мрачные странные деревья имели скрученные стволы с разной интенсивностью и в разные стороны; раскидистые ветки, и самые толстые из них тоже были немного скручены; тёмно-зелёные листья имели овальную форму и зубчатые края, будто кто-то вырезал их ножницами; а в стволах встречались небольшие дупла с чернотой. Землю устилал ковёр густой травы. И кроме неё и деревьев здесь ничего не росло. Небо – блеклое и тонкое полотно облаков. Вокруг оседала дымка. На пустые участки и через просветы веток и листвы падал туманно-лунный, рассеянный свет, но достаточно яркий, чтобы видеть округу. Самой луны и каких-либо звёзд не было видно – только лунный шар за пеленой дымки и полотном облаков.

Слабый порыв ветра зашелестел листвой, травой и листьями в опавших кучках сухой листвы. Водя взглядом по странной и пугающей местности, Милана сглотнула и поднялась. Везде был одинаковый лес, через несколько метров он размывался и мутнел в дымке, и – растворялся.

Милана не знала куда идти, что делать и что вообще происходит. В стороне раздался крик вороны – вспыхнув страхом, Милана присела на корточки и зажала рот, чтобы не взвизгнуть. Она шумно дышала через нос и смотрела в сторону, откуда раздался звук.

Ворона каркнула во второй раз. Милана отняла руку ото рта и прошептала:

– Это просто птица. – И страх немного утих.

Милана стояла с несколько секунд и потирала холодные, дрожащие пальцы друг об друга. Она решилась и пошла в сторону, где было карканье. Она подумала, что, если там есть жизнь, то есть… что-то ещё.

Милана шла через лес и поглядывала по сторонам. Трава, подсвеченная лунным светом, казалась мягкой, туманной и мистической. Деревья замерли как на сказочно-жуткой картине. Вокруг встречались участки с более высокой травой, изредка пни и поваленные стволы. И только периодические слабые порывы ветра вдыхали жизнь в странный лес на несколько секунд.

Вскоре стали встречаться мёртвые вороны, которые висели на ветках деревьев подвешенные за голову или ногу. Смотря на них, Милана приобняла саму себя и будто уменьшилась, но продолжала идти. Она смотрела в сторону, на размытые вдали предметы, свисающие с верёвок – как мешки разных размеров и пухлости.

Тошнотворный запах ударил в нос – и, смотря в сторону, Милана наступила на что-то мягкоупругое, что-то что издало неприятный, чавкающий звук. Милана опустила взгляд – скривилась и отступила на шаг. Это было отвратительное месиво чего-то непонятного, но точно то, что когда-то было у кого-то внутри тела. Оно гнило и смердело, а несколько мух кружили вокруг. Милана увидела тень и подняла взгляд. Лицо разгладилось, а глаза распахнулись – она отступила на два полушага и зажала нос.

Со скрученной ветки на потёртом, плесневелом канате свисал большой мешок, хаотично обвязанный канатом. Из дырки свисала крупная, мужская ступня мертвенно-сероватого цвета. Подул ветер – мешок слегка повернулся и показал детскую руку, которая торчала из дырки посередине.

– О, господи…! – сдавленно воскликнула Милана. Она попятилась, споткнулась и упала.

Едва удерживая себя от крика, Милана суматошно поднялась; спотыкаясь, обошла мешок и спустилась со склона. Её трясло, страх клокотал внутри. Не оборачиваясь, но слыша, как поскрипывает ветка от веса мешка, она, цепляясь за траву, забралась на земельный уступ. Забравшись, Милана не могла встать с четверенек, дыхание усложнялось, а земля качалась и плыла; она впилась в траву и не могла пошевелиться, не могла зарыдать. Часть её хотела обернуться и посмотреть, а часть нестись со всех ног как можно дальше.

Дыша через нос, Милана сделала протяжный вдох, выдох; поднялась, пошатнулась и, не обернувшись, возобновила осторожный путь. И она словно решила игнорировать то, что увидела.

По пути продолжали встречаться мешки, но все они были на расстоянии. Также продолжали попадаться подвешенные мёртвые вороны, и к ним присоединялись мыши и крысы. Деревьев становилось больше, как и плоских кучек опавшей листвы, большая часть которой потемнела и подсохла.

Спрыгнув с земельного уступа, Милана шла в земельной чаше с опавшей листвой. С боку лежал распоротый олень, а внутренности лежали перед ним и вокруг. Поморщившись, Милана ускорилась. Тревога и страх густели и покалывали в груди, и Милане начало казаться, что она сходит с ума. Потому что всё выглядело слишком реальным и нереальным одновременно.

Дойдя до конца земельной чаши, Милана забралась на поваленное сухое дерево, а с него на земельный выступ. И продолжился путь шелестения травой. Стали попадаться капканы – часть захлопнулась, в нескольких были убитые животные, а мухи кружили над трупами; и силки – часть развалилась, в нескольких были зайцы. Милана обходила ловушки с осторожностью; морщилась от вида трупов и их жутких морд, выпученных глаз, и от крови, а от то стихающего, то нарастающего смрада едва не тошнило.

Под ногами шелестела листва, а впереди вырисовывались очертания дома с шатровой крышей и толстой трубой. Справа была свалена куча внутренностей и над ней жужжали мухи. Милана смотрела на это месиво и зажала нос.

Следующий шаг – хлёсткий звук, щёлк – и Милана с криком подлетела. Сетка обняла и стиснула в мешок. Стуча страхом и паникой, Милана хваталась за отверстия сетки и кое-как села. Сидя, Милана пыталась прыгать и дёргала сетку, чтобы та сорвалась.

Запыхавшись, Милана пыталась собраться и придумать что делать. Как вдруг со спины, со стороны очертаний дома раздался скрежет по дереву – как по дощатому полу; затем снова и снова – широкие шаги ускорялись и шли к Милане. Спина прогнулась от страха, одна рука зажимала рот, а второй рукой и телом Милана рывками разворачивала сетку.

Когда сетка развернулась, Милана увидела, как в дымке вырисовывается двухметровый силуэт с округлой головой без волос. Сверкнули крупные глаза – круглые и жёлтые – и раздался жуткий звук: точно одичалый человек умело подражал птице. Силуэт двинулся на Милану, и она закричала.

Арочный высокий портал с коричнево-зелёным водоворотом образовался на том месте, где очнулась Милана и из него вышагнул-выпрыгнул Глеб, не удержался и упал на бок. Он не потерял сознания, сел и увидел, что оказался в жутком лесу со скрученными стволами и некоторыми ветками; зубчатые листья; дымка и приглушённый, но достаточно яркий, лунный свет за бесконечной блеклой пеленой облаков.

Глеб обернулся, но портала уже не было. Слабый порыв ветра – шуршание листвы и травы, поскрипывание веток – и по телу Глеба прошла волна мурашек.

– Отлично, – прошептал он и поднялся. – И куда теперь? – Он надеялся, что пурпурный огонёк появится и укажет путь, но никто не появился.

Тишину как красная нить разрезал крик вдалеке – Глеб замер, сердце быстро застучало, а каждая мышца напряглась. Глаза всматривались, уши вслушивались, и Глеб вспомнил, как монстр упомнил девчонку, которая пропала. Глеб сжал кулаки, сглотнул – и пошёл в сторону, откуда раздался крик, быстрым шагом.

Раздался второй крик – более громкий – Глеба обдало волной страха и волнения; но теперь он точно знал направление, поправил курс и побежал.

Вскоре стали попадаться весящие мёртвые вороны. Глеб замедлил бег и смотрел на трупики с изумлением, тревогой и отвращением.

Затем стали появляться мешки. И Глеб даже не хотел знать, что в них. А когда появился один перед ним, то Глеб увидел спуск, перешёл на шаг и взял правее. Идя по небольшому склону, Глеб взглянул на кучку внутренностей и поморщился, а увидев мужскую стопу из дырки мешка – отстранился и ужаснулся. Мешок повернулся и показал маленькую руку – ужас возрос, Глеб споткнулся, упал и боком проехался вниз. Лёжа на спине, он с ужасом и неверием смотрел на детскую руку; тело дрожало, а желудок будто хотел обнять позвоночник.

Вспомнив о девушке, Глеб встряхнул головой и пришёл в себя – забрался на выступ и побежал дальше.

Когда стали появляться ловушки, Глебу пришлось перейти на шаг и больше смотреть под ноги, а не по сторонам. Он дошёл до кучи внутренности справа с облаком мух над ней и остановился – смотрел на пустую сетку, порванную с одной стороны.

Глеб сглотнул страх и приблизился. Он не увидел крови и у него появилась надежда, что девушка ещё жива. Но от мысли, что порвало сетку и забрало девушку волосы вставали дыбом.

Глеб обогнул сетку и увидел в дымке очертания дома. Постояв с несколько секунд, собираясь и решая, Глеб направился к нему. Шаг был осторожным, глаза высматривали ловушки, а уши прислушивались к любому шороху и каждому жужжанию мухи. Глеб словно притворялся охотником, но в этом жутком лесу он точно был добычей.

Глеб приблизился к дому и показалось небольшое озеро. В центре, на островке стоял мрачный двухэтажный дом. Множество мостиков, соединённые между собой шли с разных сторон берега, и все стремились к островку, но не все его достигали. Часть мостиков разрушилась, у каких-то часть досок была под водой, а от каких-то остались только гниющие столбики.

Глеб прошёл ближе к воде и осмотрел землю перед мостиком, и по спине поползли мурашки. На влажной почве были очертания узких стоп и резких когтистых следов. Птица явно была большая. Глеб попытался вспомнить всех больших птиц и как они могут быть опасны для человека, но эти попытки прервало напоминание о том, где он находится и кого он уже видел.

Глеб никогда не считал себя трусом, но сейчас он не мог заставить себя встать на первую, взбухшую доску мостика. Несколько раз сжав и разжав кулаки, Глеб решился – и, перешагнув оставленные следы, шагнул на мостик.

Доски скрипели, половина проседала. Туман над озером смешивался с дымкой и очертания леса размывались, становясь более жуткими, а дом становился чётче. Двухэтажный, чуть покосившийся, дощатый, старый и тусклый; когда-то он был белым, но сейчас – серо-белый; а крыша была тёмной. Из крупной кирпичной трубы не валил дым, что делало дом ещё менее приветливым.

Мостик, по которому шёл Глеб, был прямым и вёл к крыльцу дома; к нему с разных сторон примыкали другие мостики, или их остатки. Глеб не понимал зачем здесь столько мостиков, и ему не нравилась эта хаотичная небрежность, эта заброшенность и пренебрежение к починке.

Скрип закончился – и Глеб сошёл на берег, поросший травой. Дом казался безжизненным, пустым. Глеб не знал, жива ли девушка, и вообще она ли кричала; не знал, что его ждёт внутри; и он не знал, что его пугает больше – жуткий лес или этот дом.

Крадучись, Глеб приблизился к дому, поднялся по четырём деревянным ступеням; и каждый раз, когда они поскрипывали, он морщился будто от ударов. Глеб присел на крыльце и смотрел на закрытую двустворчатую дверь с облупившейся белой краской. Справа от двери стояла скамейка, цветочный горшок лежал на боку и часть земли высыпалась; слева от двери стояли: пара ящиков, погашенная свеча на блюдце, а рядом несколько мутных бутылок. Ещё правее было окно, из которого падал тусклый свет, а створка окна покачивалась от слабого порыва ветра.

– Ладно, – прошептал Глеб.

Он прокрался к открытому окну, взялся за подоконник и заглянул внутрь. Источником света являлась лампочка, которая периодически мигала, будто вздрагивала.

– Электричество? – прошептал Глеб с удивлением.

Внутри дом, как и снаружи выглядел старым, забытым и ветхим. Под лампой был обеденный стол, накрытый на четверых, на тарелках находилась сгнившая еда, в которой едва ли можно было распознать еду; в центре – кастрюля и общие, крупные тарелки с едой. Даже мух этот потемневший и гниющий пир не привлекал. У стены стоял буфет с посудой, у другой – два кресла и миска для собаки, а на стене висела большая картина с пейзажем. И было две двери. Одна напротив окна, а вторая – слева.

Глеб прислушался и забрался внутрь дома. Кроме воняющего, но будто остановившего своё гниение и разложение еды ничего пугающего в столовой не было. А паутина и пауки казались обыденными.

Глеб прошёл к двери слева, прислушался и повернул кругло-многогранную стеклянную ручку. Дверь со скрипом открылась – и Глеб выглянул. Здесь была кухня, в отличии от столовой, здесь у мух был пир, и их жужжание соревновалось с кряхтением старого холодильника.

Неяркий свет лампочки показывал: грязь, пыль, странные высохшие следы на плиточном полу; ободранные обои, хлипкую, старую линию тумб и кухонные шкафчики. На верхней полочке были банки с истёршимися надписями, но все они были на английском языке: «Sugar», «Flour», «Cinnamon», «Salt». У других баночек не было надписей или они стёрлись. Слева было закрытое окно с вялыми шторами. Справа была дверь. На тумбах и плите в мисках и кастрюлях лежали: кишки и иные внутренности. На горе грязной, потемневшей посуды в раковине лежало копыто. В центре стоял небольшой круглый столик с некогда белой скатертью с кружевами по краям – скатерть лежала криво, и один угол свисал ниже остальных. На столе стояли стеклянные банки. В одной были зубы и клыки, в другой – когти; а в миске для салата коричнево-красное месиво чего-то, что было не разобрать.

Со кривлённым лицом, полным ужасом и отвращением, Глеб закрыл дверь. И выдыхая смрад, направился к другой двери.

– Пожалуйста, – прошептал он и положил руку на круглую ручку. – Пожалуйста.

Он повернул ручку, но дверь оказалась заперта. Выдыхая, Глеб свесил голову. Он вернулся к первой двери.

– Ладно, – прошептал он. – Просто пройди быстро и старайся не смотреть.

Повернув ручку, Глеб задержал дыхание и вошёл в кухню. Не глядя на гниющие внутренности, Глеб по косой прошёл к единственной двери и молился, чтобы она была не заперта. Глеб взялся за ручку и намеревался её повернуть, как по ту сторону послышался скрежет по дереву – и тело парализовало страхом, а задержанный воздух вышел. Клацающие, иногда царапающие шаги по дощатому полу приближались, а волоски Глеба вставали дыбом на всём теле.

Часто дыша и впадая в панику, Глеб попятился – наткнулся поясницей на столик и банки звякнули друг об друга. Чья-то рука легла на ручку по ту сторону двери, и та скрипнула. Глеб понял, что добежать до столовой он не успеет и, не разворачиваясь, присел – залез под стол и не сводил взгляда с двери, которую было видно наполовину.

Дверь со скрипом открывалась. А Глеб, скрывшись в тени и подтянув к себе ноги, замер и зажал рот рукой.

Дверь открылась. Глаза Глеба расширились, а рука теснее сжала рот. Он видел неестественно длинные худые ноги и торс тела в тёмных брюках длиной до середины голени. Бледная кожа ног сменялась на тёмно-коричневый и вместо стоп были четырёхпалые лапы как у птиц: три пальца спереди, один сзади; и у них были длинные, скрюченные чёрные когти. Длинные, худые руки опускались вдоль тела и были видны тонкие, длинные пальцы с чёрными ногтями.

Глеб бы хотел придвинуться к краю столика и выглянуть – увидеть верхнюю часть худого, неестественно вытянутого корпуса, увидеть голову. Но Глеб не стал рисковать – сидел, замерев и сжавшись; живот часто-часто поднимался и опадал, а ноздри старались выдыхать без шума.

Ноги с птичьими стопами пришли в движение – шли клацающими шагами по плиточную полу, руки болтались вдоль тела, а из спины вырастали сложенные тёмно-коричневые совиные крылья. Они опускались подобно подолу и прикрывали тело сзади, а нижние перья иногда касалась пола. Глеб с ужасом следил за существом глазами, но голова не шевелилась будто она и шея обратились в каменный лёд.

Существо открыло холодильник, в котором лежали головы различных животных. На верхней полке стояла банка с глазами, вторая – с языками; а контейнер был наполнен чем-то тёмно-красным и слегка округлым. Существо прошло к тумбам, взяло что-то из верхнего шкафчика и вернулось к холодильнику; оно вязало что-то из контейнера и положило во взятую кастрюльку, взяло лёд из морозильника и засыпало в кастрюльку. И закрыв холодильник, существо медленным, клацающим шагом вышло из кухни.

Дверь со скрипом закрылась. Клацающие, иногда царапающие шаги удалялись. А Глеб сидел и не мог пошевелиться. Его разум всё ещё пытался использовать логику, пытался объяснить происходящее, но не мог. Казалось бы, что все те фильмы ужасов должны были подготовить к ужасу в реальности, но они едва справлялись со своей задачей.

Шагов не было слышно с минуту. Глеб выбрался из укрытия. У него возник порыв любопытства, чтобы открыть холодильник и посмотреть, что именно взяло существо, но не стал, а прошёл к двери. Глеб долго прислушивался, собирался – повернул ручку и приоткрыл дверь.

Тишина. Будто появление существа было каким-то жутким наваждением.

Из окна слева падал бледный свет и освещал коридор, который тянулся вправо. Перед Глебом был бок лестницы, которая примыкала к стене. В лестнице была невзрачная дверь, вероятно ведущая в подвал. А справа был какой-то источник света.

Пылая волнением и страхом, Глеб вышел в коридор. Прикрыв дверь, он взглянул на верх лестницы, сколько ему было доступно – там была темнота и тревожная тишина. Глеб двинулся вдоль лестницы. Доска скрипнула – и Глеб замер, а в груди сердце заклокотало как у крольчонка.

Тишина протягивалась и проседала как старая паутина. Но никто не появился.

Сглотнув, Глеб продолжил красться; каждый раз, когда раздавался скрип, его лицо дёргалось или морщилось, и он на секунду замирал. Глеб прошёл мимо запертой двери, ведущей в столовую, прошёл мимо лестницы и вышел в линию коридора, которая соединялась с пройденной и вместе они образовывали букву «Т».

Справа была прихожая и двустворчатая входная дверь. Перед ней лежала обувь: женская, мужская, и детская двух размеров. На крючках как лохмотья висела старомодная и старая верхняя одежда; на полке над ней – коробка и головные уборы. Над покосившейся тумбой было мутное зеркало в толстой раме. На полу валялась стойка для одежды и несколько высушенных шкур мелких животных.

Слева было пусто, только валялось несколько вещей, а в углу цветочный горшок с сухим стеблем. И две двери. Глеб прошёл мимо лестницы и заглянул в дверь, которая была напротив входной.

Темно. Из небольшого окошка падал туманно-лунный свет и вылавливал очертания старинного унитаза и ванной со шторкой, а круглое зеркало блеснуло, будто шикая и прогоняя.

Глеб открыл соседнюю дверь и с осторожностью заглянул. Там было темно, из наполовину зашторенного большого окна падал свет. Виднелись очертания большой комнаты, вещей и беспорядка. Единственное что точно различил Глеб это камин, на который он смотрел наискосок от двери, а перед камином стоял четырёхместный диван.

Закрыв дверь, Глеб прокрался обратно к лестнице и смотрел наверх. Он был рад, что не слышал того существа; но и в то же время – это тревожило. Будто оно сидело в темноте и выжидало, и у Глеба возник порыв убежать.

Глеб поставил ногу на первую ступень. Как снизу раздался грохот – точно что-то упало с лязгом. Глеб понял, что это донеслось из подвала; и помнил, что существо уходило куда-то по коридору. Глеб взглянул на верх лестницы и вернул ногу – прокрался к двери ведущей в подвал, помедлил и открыл её.

Вниз вела узкая деревянная лестница, а перила касались бетонных стен. Держась за ветхие перила, Глеб спускался и замирал, едва не шипя, когда ступени скрипели. Один пролёт закончился, переходная площадка в углу, поворот направо, второй такой же узкий пролёт – и бетонный пол.

Стены подвала были обшиты панелями, часть была бетонно-голой. Лампочка на потолке освещала небольшое помещение. В стене, напротив лестницы были прямоугольные, небольшие окошки на самом верху, а за ними росла высокая трава. Под окошками, у стены стояли старые желтовато-бежевые: стиральная машинка и сушилка; там же у стены – гладильная доска и утюг пятидесятилетней давности.

Слева была дверь. Справа от лестницы была похожая дверь, но запертая на замок; а у стены были свалены различные вещи, одежда, обувь, книги с английскими названиями на корешках или без них, утварь, детские игрушки, часть была из дерева и несколько мягких. С боку от лестницы, всюду и у стен клетки различных размеров были составлены друг на друга.

За дверью слева Глеб услышал звук, и замер на последней ступени. Звук, как срежет, повторился. В углу, возле метлы Глеб взял лопату с деревянным черенком и металлическим полотном, и приблизился к двери. И помедлив, собираясь, Глеб повернул ручку.

Небольшое помещение, освещённое двумя настенными лампами под тканными плафонами. Обшитые панелями стены, а на полу был дощатый настил. Здесь вероятно было что-то вроде мастерской. На стене висели инструменты для работы с деревом, рядом находился стол с одним ящичком, а на полке стояли резные статуэтки животных. У другой стены, под окошком за которым густо росла трава, стоял стол поменьше с краской и кисточками. А в углу располагался гончарный круг с сиденьем и педалью. Но всё это было старыми и этим давно не пользовались.

Осматривая комнату слева направо, Глеб у стены наткнулся на девушку. Перед ней валялся ящик с инструментами, вероятно упавший с тумбы возле гончарного круга. Рядом лежали связанные вместе две доски, которые и являлись виновниками в падении инструментов. А девушка плоскогубцами пыталась снять наручник с ноги – цепь вела к массивному креплению в полу, где был содран участок дощатого пола и виднелся бетон.

Дверь за спиной Глеба скрипнула и закрылась. Девушка ахнула и подняла лицо с распахнутыми от страха глазами. Но увидев Глеба страх поутих. Они смотрели друг на друга с несколько секунд.

– Ты человек? – спросила Милана.

Глеб усмехнулся, и ему показалось, что радостной эмоции он не испытывал годами, а только страх и панику.

– Да, – ответил он. – Я из Зелемира. Тебя ведь тоже схватили?

Милана выдохнула страх и напряжение из тела, накрыла лицо руками и едва не разрыдалась.

– Это какой-то кошмар, – сказала она. – И он становится только хуже и хуже. Я…

– Эй, – с мягкостью сказал Глеб, приблизился к Милане и присел. Она подняла на него лицо с влажными глазами. – Мы выберемся отсюда. – И он широко улыбнулся.

Милана успокоилась, слабо улыбнулась в ответ и кивнула.

– Я – Милана. И я тоже из Зелемира.

– Глеб, – представился он и улыбнулся. – Приятно познакомиться.

– Ты тоже сбежал от того громадного монстра?

– Да, – кивнул Глеб. – Тебе тоже помог тот огонёк?

Милана кивнула, и сказала:

– Хотя это не выглядит как спасение.

С помощью плоскогубцев Глеб помог Милане избавиться от простой цепи, и они вышли из мастерской в помещение с лестницей.

– Я знаю, как выбраться из дома, – прошептал Глеб. – Правда куда потом идти пока не понятно. Но мы разберёмся.

Милана кивнула; и она была рада, что теперь не одна.

– Хорошо, – прошептала она в ответ.

Только они шагнули к лестнице, как наверху раздался скрип открываемой двери – и страх как рой ворвался в груди подростков. Послышались клацающие шаги по ступеням. Милана схватила Глеба за запястье и потянула в сторону. Они спрятались за клетками – затаились в тени, ближе к боку лестницы.

Шаги прошли по переходной площадке в углу и стали спускаться по второму пролёту. Скрипнула дверь и существо вошло в мастерскую. Секундная тишина – и удивлённо-яростный крик как смесь человека и птицы. Милана одной рукой вцепилась в прутья клетки, сжалась и поморщилась; а вторая рука впилась в колено Глеба, который похолодел и желал слиться с бетоном.

Из мастерской доносилось клацающий хаотичный бег; шум и лязг цепи, в которой была Милана. Бег ворвался в бетонное помещение, а беглецы сжались в комочек в тени. Несколько метаний и швыряний. Существо толкнуло клетки – несколько упало на пол и Милана едва не взвизгнула. Но Глеб заткнул ей рот, и она дышала частым теплом на его пальцы через ноздри.

Бег с отчаянным криком чело-птицы понёсся по ступеням и хлопнула дверь. Наверху были слышны бег и хаос. Глеб выбрался из укрытия, забрался на сушилку и попытался открыть маленькие окошки, но не одно из них не поддалось. Он подумал разбить одно из них, но засомневался, что они смогут через него протиснуться и не пораниться.

– Идём, – шёпотом позвала Милана. Глеб обернулся и увидел её с лопатой, которую ранее держал он и оставил в мастерской.

Глеб очень не хотел подниматься; он хотел забиться в тёмный уголок и свернуться шариком. Глеб увидел, что Милану трясёт от страха, а ноги едва стоят – кивнул, и они вместе начали подъём.

Они стояли у двери и не решались открыть. Глеб прислушался и ничего не слышал. Приоткрыв дверь, он услышал шаги над головой – существо рыскало на втором этаже.

– Быстрее, – прошептал Глеб.

Они вышли в коридор, и в дверь напротив; через смердящую кухню – и в столовую. Одна створка окна была захлопнута. Глеб открыл её, а Милана стояла с боку от окна и ждала. Глеб поставил ногу на подоконник, намереваясь перелезть – как ветер подхватил створку и ударил ею о стену, а Милана взвизгнула.

Сверху, из окна второго этажа раздался удар, лязг – и посыпались осколки. Перед окном столовой приземлилось существо. Длинные, худые ноги были согнуты, будто оно присело для хищного прыжка; длинные руки были раскрыты в стороны, будто готовы схватить; длинный корпус тела перетекал в широкие костлявые плечи; шеи не было, точнее она была покрыта тёмно-коричневыми перьями, и она перетекала в крупную голову совы, с жутким крючковатым чёрным клювом, крупными круглыми глазами яркого жёлтого цвета.

Потеряв дар речи, Глеб отстранился – убрал ногу с подоконника и, едва не упав, отступил и упёрся в стул. Тот скрепя по полу задвинулся за стол и упёрся в его край, а тарели с гниющей едой звякнули. Глаза существа поблёскивали от света в столовой и света ночного неба. Одна нога поднялась и когти впились в подоконник со стороны столовой. Жуткий клюв раскрылся – и существо издало кричащий звук. Оно было набросилось на Глеба, как Милана замахнулась и ударила в лоб существа лопатой – его отбросило назад, в деревянные перила крыльца, и те заскрипели и затрещали от веса.

Глеб пришёл в себя и выкрикнул:

– Бежим!

Через кухню – и в коридор. Глеб и Милана только собирались решить куда бежать. Как входная дверь с треском распахнулась – створки ударились о стены и вещи. А там стояло оно – жуткое, взъерошенное и дикое.

Милана взвизгнула и побежала, Глеб за ней. А существо кинулась за ними. Согнув ноги и присев, оно бежало, держа раскрытые в стороны руки, готовые схватить. Если бы так бежал человек, то это выглядело бы нелепо и смешно. Но в исполнении этого существа это было жутко. Милана обернулась и увидела эту несущуюся, вопящую жуть с жёлтыми глазами – её хлестнул дикий страх, она споткнулась и врезалась в дверь. Глеб врезался в Милану, открыл дверь и затолкал её внутрь. Они вместе закрыли дверь за долю секунды как худая рука с чёрными ногтями взялась за проём.

Существо кричало-вопило, долбилось в дверь и царапало её. Глеб и Милана, удерживали дверь и искали выход. Но его здесь не было.

– Что теперь?! – едва видя в темноте Глеба, спросила Милана.

Он упёрся спиной в дверь и смотрел на небольшое окошко. Даже если он и откроет его, и они как-то сумеют выбраться – они просто не успеют. Существо разбежалось и ударило в дверь – Глеб и Милану оттолкнуло, старые петли скрипнули, а дверная рама затрещала.

– Готовься бежать, – прислушиваясь, сказал Глеб.

– Что…? – растерялась Милана.

Глеб притянул Милану к себе и вместе с ней отошёл в бок. Существо снесло дверь – вместе с нею упало на ванную и сорвало шторку. С нелепостью выбираясь из шторки и вставая, существо развернулось. Глеб замахнулся и ударил лопатой в голову – существо плюхнулось обратно в ванную, шторка сорвалась и накрыла совиную голову.

Глеб выбежал за Миланой в коридор и заблокировал лопатой дверь. Оба понимали, что им не убежать – существо догонит и схватит. За спинами раздался яростный вопль-крик. Они свернули на лестницу и поднялись на второй этаж, утопающий в полумраке. Справа была открыта дверь, а за ней – очертания спальни, с большим окном и дверцей, ведущей на небольшой балкон.

Милана потянула в спальню – они вбежали в темноту, по двухспальной кровати и к окну. Снизу послышался треск выломанной двери, лязг упавшей лопаты, а затем бег по лестнице, с клацаньем и скрежетом.

Глеб открыл дверцу, и они выбежали на балкон – через ветхие перила и на наклонную крышу, скатились по ней и зацепились за край. Глеб спрыгнул и поймал Милану. Они зашли под крышу, на крыльцо, вошли через приоткрытую дверцу в большую комнату с камином, в которую ранее заглядывал Глеб. Скрывшись за тяжёлой, плотной шторой с одной стороны окна, Глеб и Милана затаились.

Перила балкончика сломались от веса и силы – существо с воплем спрыгнуло с балкона, пробежало по скату крыши крыльца и приземлилось в траву. Существо не обнаружило беглецов – издало яростный крик, расправило совиные большие крылья и взмыло.

Глеб и Милана сидели в тени за шторой где-то с минуту, но чудилось, что час. Глеб осторожно выглянул наружу. Совиное существо летало – осматривало берег, мостики и воду. Глеб вернулся и выдохнул отчаяние – ему казалось, что им ни за что не сбежать. Милана, смотря перед собой, оцепенела; дрожащая рука с третьего раза нашла руку Глеба и вцепилась холодными пальцами.

– Глеб, – прошептала она. – Там… кажется… кто-то сидит.

Глеб проследил за взглядом, увидел – и на голове зашевелились волосы. У стены, в креслах в слабом лунном свете вырисовывались очертания голов и плеч.

– Эй, – шёпотом позвал Глеб.

Он выглянул наружу. Существо низко пролетало над озером и мостиками. Глеб дождался, когда оно скроется из обзора; задвинул штору чуть дальше и закрыл больше половины окна. Он протянул руку Милане и помог подняться. Вместе они с опаской прошли к стене, споткнувшись пару раз о мебель и об то, что валялось на полу.

– Эй, – когда они приблизились к сидящим, произнесла Милана дрожащим голосом.

Отпустив руку Миланы, Глеб протянулся к столику между креслами и, взявшись за висящую цепь с шариком на конце, потянул вниз. Щелчок, и лампочка в тканном плафоне зажглась, осветив часть комнаты неприятным жёлтым светом.

– О, господи! – ужаснулась Милана. – О господи…!

На Глеба слева смотрело жуткое лицо женщины. Где-то кожа была перетянута, где-то свисала, стеклянные искусственнее глаза будто вынули из большой игрушки, а криво накрашенный розовой помадой рот был приоткрыт; светлые волосы торчали в стороны как солома; старая грязная юбка, блузка и кофточка висели на худом теле, туфли с низким каблуком выглядели больше нужного ей размера; и в некоторых местах были неумелые швы, из которых торчала светлая набивка. На руке, которая лежала на подлокотнике кресла, было надето обручальное простое кольцо. И, если бы рука не лежала, оно бы спало с пальца без препятствий.

Едва не вскрикнув, Глеб отстранился; увидел справа на соседнем кресле мужа женщины и едва не закричал. Мужчина был в клетчатой рубашке поверх грязно-белой майки, в тёмных джинсах и ботинках с жёсткой подошвой; с торчащими в сторону короткими каштановыми волосами; и у него также были швы с торчащей набивкой.

Жуткое лицо мужчины смотрело на Милану – она, лепеча, отстранилась и ударилась боком в тёмно-коричневый лакированный шкаф. Она оседала, будто тая, спиной скатывалась по шкафу и продолжала лепетать:

– О господи, о господи, о господи…!

Её реакция привела Глеба в чувства и помогла собраться. Он сделал к Милане широкий шаг и присел на корточки.

– О господи…, – лепетала Милана и распахнутыми глазами смотрела на жуткое, уродливое чучело мужчины. Чудилось, что он сейчас наклонится к ней и схватит, а его жена повернёт к Милане голову. – О господи… о господи…

– Милана, – позвал Глеб. Он повернул её лицо к себе. – Не смотри на них. Ты меня слышишь?

Милана зажмурилась и ударилась затылком о шкаф; втянула вдох через нос, кивнула и выдохнула.

– Я…, – прошептала она и раскрыла веки. – Это какой-то кошмар! Я хочу проснуться…

Глеб выдохнул. Милана желая посмотрел на лунный свет из дверцы и частично из окна, повернула голову. Глаза распахнулись, а рот раскрылся. Но Глеб успел его зажать. Милана издала мычащий крик в ладонь и мотала головой. Он, не отпуская её рта, посмотрел в сторону. На диване лежали сероватые, жуткие чучела детей: девочка лет шести в сарафане и чулочках и мальчик лет восьми в рубашке и шортиках. А на полу, возле дивана лежало жуткое и такое же неумелое чучело собаки. Глеб зажмурился и сжал рот, но стон всё же вырвался.

Втянув воздух через нос, Глеб выдохнул и вернул внимание на Милану.

– Милана, – прошептал он и повернул её лицо к себе. Она смотрела на него округлившимся глазами, точно у несчастной фарфоровой куклы. – Ты должна взять себя в руки, слышишь? Я отпущу тебя, но не кричи.

Милана кивнула, и Глеб с опаской убрал руку. Милана не закричала; она сжалась и будто боялась пошевелиться.

– Я сейчас выключу свет, – сказал Глеб. – Хорошо?

Милана, глядя на него, кивнула. Глеб вернулся к лампе и, стараясь не смотреть на чучела супругов, потянул за цепочку. Щелчок – и свет погас. Глеб вернулся к Милане и присел рядом. Он видел её лицо в слабом свете луны.

– Мы должны сбежать, – прошептал Глеб.

Милана взглянула на очертания его лица распахнутыми глазами и замотала головой.

– Но оно где-то там, – прошептала она.

– Мы не можем здесь оставаться. Оно рано или поздно найдёт нас.

Милана коснулась затылком шкафа и едва не застонала.

– И что ты предлагаешь? – прошептала она.

Глеб указал на окно с дверцей и ответил:

– Через мостики, на берег и в лес.

– Не обратно?

– Ты хочешь обратно к тому монстру? – Милана сжалась и помотала головой. А Глеб добавил: – Тем более, то… через что мы здесь оказались, я думаю это работает только в одну сторону. И может впереди мы найдём выход. Ведь зачем-то тот огонёк нас сюда привёл. Или хотя бы там будет более безопасно.

Глаза Миланы думали проскользнуть по очертаниям чучел детей и собаки, но она тут же себя одёрнула.

– Да, – кивнул Милана. – Хорошо.

Глеб поднялся и протянул руку. Милана помедлила и взялась за неё.

Милана и Глеб вышли на крыльцо и засели за кустами. Существо пролетело над озером близко к берегу и скрылось за домом.

– Хорошо, – прошептал Глеб. – Мы доберёмся до тех кустов. А когда оно снова скроется побежим. Поняла?

У Миланы внутри всё сжималось от одной мысли об этой опасности; она зажмурилась и снова желала проснуться. Глеб коснулся её плеча, она вздрогнула и раскрыла веки.

– Поняла, – кивнула Милана.

Они перебрались в следующее укрытие и затаились. Существо пролетело над озером и мостиком, по которому несчастным предстояло бежать. Они напряглись от страха и ожидания. И как только существо скрылось за домом – они выскочили из укрытия.

Старые доски скрипели под подошвами белых босоножек и сандалий цвета хаки. Они преодолели почти половину, как доска сломалась под Миланой – и она с криком провалилась одной ногой. Глеб помогал ей выбраться. И когда Милана оказалась на двух ногах, позади раздался оглушающий вопль-крик. По спинам хлыстнул страх – и несчастные побежали.

– Сюда! – воскликнул Глеб. Он увидел, что этот мостик обрывается и потянул вправо – на соседний.

Послышались взмахи крыльев за спиной. Глеб обернулся и увидел, что существо согнуло тонкие ноги будто палки, а пальцы с когтями – растопырены. Глеб толкнул Милану в воду – та с выкриком удивления упала, а существо схватило Глеба за одежду и подняло.

Милана вынырнула из воды и увидела, как существо скрылось где-то у берега, а Глеб кричал и пытался вырваться.

– О, нет! – выдохнула-ахнула Милана. – О, нет, о нет…!

Милана заплыла под мостик и увидела, как существо возвращается без Глеба. Она отплыла в тень и держалась за столбик мостика. Существо кружило, осматривалось. Милана, почти не дыша, зажмурилась и внутренне молилась: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Когда существо улетело, Милана открыла веки, выплыла из-под мостика и смотрела как существо приземлилось на берег у леса. В дымке виднелись очертания небольшой хижины, и через несколько секунд в окошке зажегся тёплый свет.

Милана держалась за столбик и оставалась в воде, растерянная и напуганная.

– Даже если это страшный сон, это не значит, что я должна его бросить, – пытаясь найти храбрость, прошептала Милана.

Она собралась и поплыла под мостиками.

Милана доплыла до берега. Дверь распахнулась – и Милана обледенела. Дверь захлопнулась и существо полетело в дом на островке. Когда оно скрылось, Милана выбралась из воды и подбежала к хижине – дёрнула за дверь, но та оказалась заперта. Милана ухватилась за раму окошка и, привстав на цыпочки, заглянула внутрь.

У стены стопкой были свалены старые шкуры, на стенах висели трофейные головы. Все они выглядели нормальными, а не как те жуткие чучела несчастной семьи; и они выглядели старыми и пыльными. Слева у другого окошка стоял рабочий стол, на нём лежали инструменты и выпотрошенное тело зверька; возле стола стояло большое металлическое ведро с внутренностями и кровью. У стены напротив двери были деревянные ящики, а в углу скудная примятая кучка сена. У стены справа теснились клетки, и в одной из них, в крайней, Милана увидела Глеба, который дёргал дверцу, но та не поддавалась.

Дверь дома на островке хлопнула – Милана ахнула и скрылась за хижиной.

Существо приземлилось, отпёрло дверь и вошло внутрь. А Милана сидела в тени и думала, что делать.

Без плана Милана обогнула хижину и смотрела через окно возле клеток. Существо стояло к Милане спиной и что-то делало с выпотрошенной тушей. Милана попыталась открыть окно, но то не поддалось. Тогда Милана отступила – осмотрела стены и крышу, в которой увидела дырку, и что к крыше склонялась скрученная ветка дерева.

Милана коснулась скученного ствола, и тело пронзило странное отвращение, которое она не могла объяснить. Взобравшись по скрученному стволу, Милана села на нужную ей ветку и осторожными рывками продвигалась вперёд. Чем ближе Милана была к концу, тем сильнее склонялась ветка. Схватившись за её край, Милана повисла и стала опускаться вниз. Ветка слегка затрещала, а доска крыши, когда её коснулась нога Миланы, заскрипела.

Прежде чем существо подумало среагировать, Глеб понял, что это Милана – он затряс клетку за прутья, запрыгал и загорланил. Существо, горбясь, идя на присевших ногах и, как и прежде, держа руки будто схватит, подошло к Глебу и открыв крючковатый клюв закричало-завопило на него. В этот момент Милана отпустила ветку и оказалась на крыше – соскользнула и упала в дырку, но успела ухватиться за стропило.

Пока существо шло обратно, а побледневший Глеб вжимался спиной в прутья клетки, Милана забралась на стропило и села. Она оказалась в дальнем углу, где доски взбухли, а в тени покрылись плесенью. Здесь же была небольшая поленница со гниющими поленьями и хворостом, а рядом валялась печка-буржуйка. Милана увидела, что существо пришивало к телу кролика голову вороны – и поморщилась. Ей было страшно подумать, что оно собиралось делать с ней, а теперь и с Глебом.

Милана пыталась придумать план, но гуляющая паника и страх, едва давали чётко мыслить. Милана подползла ближе к Глебу, взглянула на него и увидела, что он указывает на что-то рукой. Хмурясь, Милана увидела, что он указывает на ключ, который висит на крючке у двери. А то есть Глеб предлагал спуститься.

Милана осмотрелась и решила, что спустится благодаря составленным клеткам; но она так же хотела отвлечь существо, а лучше, чтобы оно вышло наружу. Но она не знала сколько придётся ждать и есть ли у неё, а точнее у Глеба, время.

Понимая, что ждать хуже, Милана решила слезть. Только она собиралась опустить ногу, как в дверь что-то врезалось. Милана вернула ногу обратно и затаилась. Глеб напрягся. А существо дёрнувшись острыми плечами вверх, повернуло голову в сторону двери и смотрело с ледяным прищуром. Оно выпрямилось как палка, прошло клацая по полу и открыло дверь.

Сгорбившись, существо присело, чтобы пройти через проём. Но тут перед клювом возникла кото-мышь с чёрной шёрсткой и фиолетовыми глазами. Она увидела Глеба в клетке через плечо существа и завопила женским голосом с лёгкой хрипотцой:

– Ты, уродец! Не смей делать своё уродство с нашими экземплярами! Они моего хозяина, а не твоей!

Тёмно-коричневые перья взъерошились, голова существа поддалась вперёд – и оно издало смесь птичьего крика и вопля человека. Кото-мышь отстранилась, снова подлетела и открыв пасть издала странное шипение, подобно кошке. Она хотела залететь внутрь, но существо расправило крылья и заблокировало проём; голова осталась снаружи, и оно снова издало такой же угрожающий крик-вопль. Кото-мышь ответила шипением. Затем снова вопль, и снова шипение.

Пока они друг на друга кричали и шипели, пытаясь выиграть странный спор, поднять своё доминирование и право решать, что делать с Глебом, Милана с осторожностью спустилась на клетку, с неё на нижнюю, а с неё – на пол. Поскрипывая полом, Милана прокралась к стене; и, не сводя глаз, и не моргая, с существа, она взяла связку ключей и вернулась к Глебу, нашла нужный ключ – и Глеб оказался на свободе.

Беглецы забрались на клетку, с неё на вторую – и на стропила. По стропилам до дыры в крыше. Пыхтя, Милана подсадила Глеба, и он выбрался на скат. Неровные края впивались в ногу Глеба, но он, терпя боль и морщась, помог выбраться Милане. Вместе они, полулёжа и нелепо, продвинулись в противоположную сторону от двери, где до сих пор был обмен крика-вопля с шипением, и скатились к краю. Глеб слез первым и чуть не упал; затем помог Милане. Оказавшись на земле, беглецы побежали в жуткий лес странных, скрученных деревьев с зубчатыми листьями и с дуплами как дырками.

Кото-мышь издала шипение так сильно, что врезалась в клюв уродца – оно боднуло головой и кото-мышь упала. Пока уродец, чуть приподняв голову смеялся, что звучало как жуткий и нелепый гогот, кото-мышь поднялась, встряхнула головкой и фыркнула на уродца. Она припала к земле, подползла к двери и отодвинув нижние перья крыльев хотела залезть внутрь. Но она замерла и ахнула. Уродец перестал смеяться и опустил гневный холодный взгляд.

– Ах ты ж бестолочь! – воскликнула кото-мышь. – Смотри, он пропал! А девчонка-то вообще где?

Чуть присев, не поворачивая тела, уродец повернул голову с прищуром глаз и увидел пустую клетку – глаза раскрылись и запылали яростью.

– И что теперь делать? – с досадой спросила кото-мышь.

Уродец повернул голову на место, с гневом пнул кото-мышь – и та отлетела к кромке воды. Уродец взмыл и осматривал землю возле хижины хищным яростным взглядом.

Милана и Глеб бежали через лес, смотрели под ноги и вокруг. Здесь было так же, как и в лесу до этого: дымка, мрачность, подвешенные грызуны и вороны, подвешенные мешки, ловушки, трупы животных, и кучки с внутренностями, над которыми роились мухи.

Казалось, что жути нет конца, но вскоре мешки перестали появляться, почти исчезли ловушки и поредели подвешенные животные. Глеб и Милана выдохлись и перешли на шаг.

Сверху раздался хищный вопль – беглецы подняли глаза и ужаснулись. В дымке вырисовывалось совиное существо, и оно пикировало.

– Мила! – воскликнул Глеб и потянул в бок. – Сюда!

Они забежали под крону, и существу пришлось оборвать пикирование. Оно приземлилось и Милана с Глебом побежали через лес. Оно, согнув ноги и раскрыв руки будто хочет схватить, вытянуло голову вперёд с пылающими глазами и бежало за несчастными, издавая жуткие вопли-крики, а перья взъерошились.

Милана обернулась через плечо и едва не упала.

– Оно догоняет! – клокоча страхом, крикнула она.

Впереди деревья расступались, справа вырисовывались очертания скал, и послышался шум воды. Вдруг сзади скрип, лязг – и птичье-человеческий вопль. Несчастные обернулись и увидели, что существо угодило ногой в большой капкан, который был спрятан под опавшими листьями. Существо, вопя и вереща, повалилось на бок и судорожно-ломанными движениями пыталось высвободиться.

Беглецы ускорились, и выбежали к бурлящей реке, а вода падала справа – с уступа. Между каменными островками был небольшой затор из старых брёвен и веток. Глеб первым ступил на покачивающееся полено и, раскрыв руки в стороны, шёл будто по бордюру наскоро продумывая каждый шаг; Милана шла за Глебом и повторяла его каждый шаг, каждое движение; и оба пылали страхом, что существо вот-вот освободится и нагонит их.

Глеб и Милана кое-как добрались до середины реки, и за спинами раздался вопль-крик. Они обернулись и увидели, что существо стоит на краю леса, но к реке не приближается. Оно вытянуло голову и кричало, кричало – в ярости, в досаде, в отчаянии.

– Почему оно больше не гонится? – спросила Милана.

Глеб едва услышал её из-за шума воды.

– Какая разница? – спросил он. – Главное, что…

Его голос оборвался – бревно, которые было самым большим и казалось самым устойчивым, пришло в движение и затор стал рассыпаться. Глеб потерял баланс и полетел спиной в воду.

– Глеб! – потянула к нему руку Милана.

Глеб упал, от его падения покачнулось бревно – и Милана упала в другую сторону. Течение подхватило бревно и понесло за собой, как и мелкие брёвна и ветки.

Глеб вынырнул и едва не ударился о проплывшее над ним бревно. Он ухватился за корявый сук и закричал:

– Милана! Милана!

Вынырнув, она увидела Глеба и поплыла к нему.

– Я здесь!

Она пыталась догнать Глеба, но не могла. Держась за сук, Глеб протянул руку и Милана схватилась за него – он, стиснув зубы и морщась, подтянул Милану, и та схватилась за бревно. Она помогла Глебу переместиться от сука к стволу.

Несчастные оказались во власти течения и казалось, что нет иного шума кроме бурления воды. Смотря перед собой, туда куда несло течения, убыстряясь и бурля, Милана сказала:

– А, Глеб… – Она присмотрелась – глаза распахнулись, и она выкрикнула: – Глеб!

Он услышал и увидел, что вода впереди обрывается.

– Держись! – успел выкрикнуть Глеб.

Их вынесло – и они с криками полетели вниз.

Сначала упал Глеб и скрылся под водой, потом Милана, которая не отпустила бревно, но уйдя под воду руки отцепились, а бревно занырнув тут же вынырнуло. Глеб и Милана вынырнули и поплыли к бревну как мокрые, перепуганные котята.

Течение замедлялось и успокаивалось. Милана и Глеб забрались на бревно, точно оседлав, лицами друг к другу. Они смотрели на берега, которые казались недосягаемыми – и не знали, что делать дальше; не знали, как спастись.

Глава 5 – В глубины Леса

Спокойное течение реки; туман густел, скрывал берега и лес; лунно-дымчатое освещение – точно за пеленой блеклых облаков и извечной дымкой находилась не луна, а нечто иное, или было несколько лун. Глеб и Милана по-прежнему были верхом на послушном бревне лицом друг к другу. Милана смотрела через плечо Глеба, в туман – сквозь него, терялась в нём и пребывала в спасительной для ума прострации.

Глеб вышел из раздумий и переживаний, перевёл взгляд на пустое лицо Миланы и понял, что это впервые, когда он может рассмотреть её без опасности, дышащей в затылок и страха, скручивающего внутренности.

– Мне нравится твой ободок, – сказал Глеб.

Милана моргнула и перевела растерянный взгляд на Глеба. Он в неловкости и рассеянности улыбнулась уголком губ.

– Спасибо, – сказала Милана. Она отвела взгляд и добавила: – Наверное из-за воды развалится.

Милана чувствовала себя так будто клей её тела теряет свойства, и это она разваливается.

Глеб захотел подбодрить, и сказал:

– Мы сбежали от того существа. Уже победа. – И он улыбнулся.

Милана перевела взгляд на Глеба без тени улыбки и радости.

– Но что оно такое? – спросила она. – Где мы? Как…? Это невозможно, этого не существует.

Глеб стал серьёзным:

– Но мы здесь, – сказал он. – Значит существует.

– Но это безумие! Всё что мы видели, всё что здесь существует – это невозможно, этого не может быть!

– Милана, я думаю первым шагом в нашем спасении должно быть принятие, что этот кошмар и всё, что здесь происходит – реально. Как бы странно и нереалистично это не казалось. Но нужно это принять, чтобы спастись. А о том, как и почему всё это существует, мы уже будем думать, когда выберемся и будем в безопасности.

Милана не выпрямилась, лицо снова становилось пустым и обречённым:

– Возможно, – сказала она. – Хорошо. Допустим, этот кошмар реален. И что теперь?

– А, – растерялся Глеб. Он посмотрел влево, туда куда их несло течение. Из-за тумана ничего не было видно на расстоянии двух-трёх метров. – Мы плывём до конца я полагаю. Или пока туман не рассеется, и мы не увидим куда можно грести.

– Ладно, – сказала Милана и опустила взгляд на воду. Глеб вернул на неё взгляд и нахмурился; помялся, и всё же сказал: – Милана. Ты как?

Она, не выпрямляя спины и плеч, подняла на него серо-голубые глаза, которые под этим ракурсом казались больше – будто у одинокого заблудшего зверёныша.

– Я в порядке, – ответила Милана и опустила взгляд.

Глеб было открыл рот – не нашёлся что сказать, и закрыл его обратно.

Бревно несло попутчиков и плавно разрезало гладь. Туман был всюду; и тишина – пустая, обволакивающая. Только тихие всплески редких движений ног и дыхание.

– Милана, – прошептал Глеб. И шёпот рассыпался над водой.

Она подняла голову и увидела, что он смотрит туда, куда их несло – и перевела взгляд.

Туман, который, казалось, касался блеклого полотна ночного неба, рассеивался. В бледном лунном свете очерчивался обширный голый берег, а за ним высились гигантские деревья. Необъятные стволы были скручены в разные стороны; раскидистые ветки – половина была скручена, половина извивалась в произвольных направлениях; и густая крона зубчатых овальных листьев. Между стволами была темнота; в просветах веток и листвы лунным светом подсвечивалась замершая дымка и отсутствие иной зелени, кроме травы. Лес великанов стоял замерев, как картина, но и в то же время ощущалось как он громоздко дышал и будто наседал на названных гостей.

Бревно прибило к песочному, безжизненному берегу, который усеивали камни и сухие коряги. Глеб и Милана отошли от кромки воды, подняли головы и смотрели на величественный и мрачный лес.

Опустив головы, Милана и Глеб обменялись встревоженными лицами и напуганными взглядами. Глеб кивнул – и они направились в лес. Шуршание и хруст песка под мокрой подошвой, сменился тихими шагами по траве – и несчастные вошли под первые тени от извилистых и скрученных веток.

Тихие, шуршащие шаги по невысокой траве, которая будто была скошена под одну длину. Слабые порывы прохладного ветра нарушали давящую, тревожную тишину – шуршали листвой и травой, поскрипывали раскидистыми ветками и постукивал веточками. Глеб и Милана шли через лес в молчании рядом друг с другом, смотрели под ноги и по сторонам; одежда и обувь просыхали, а напряжение нарастало. Берег и река скрылись за спинами, но ничего не вырисовывалось впереди.

Милана заметила что-то в стороне и остановилась; тело стиснула паника, а сердце быстро застучало. За деревом была чья-то голова – как тень. Послышалось хихиканье, и тень скрылась. По телу Миланы прошли мурашки, а волосы зашевелились. Она отступила в сторону и наткнулась боком на Глеба, который смотрел под ноги.

– Ты это слышал? – привстав на носочки, прошептала она в его ухо. – Видел?

– Что? – не понял Глеб.

– Там, – указала Милана на то дерево и вцепилась в предплечье Глеба холодными пальцами. – Там что-то было. Как тень.

Глеб ничего не увидел, но поверил.

– Нужно быть настороже, – прошептал он.

Милана кивнула и с неохотой отцепилась от Глеба. Они шли дальше, смотрели по сторонам и прислушивались; натянутые от напряжения как струны, которые вот-вот лопнут.

Глеб в стороне увидел, что из-за ствола в темноте выглянула голова невысокой тени – как ребёнок.

– Там, – прошептал Глеб и остановился.

Тень хихикнула со звонким, но приглушённым эхом, и скрылась. По телам пробежалась волна мурашек – Глеб переглянулся с Миланой, которая стала ещё бледнее, чем была. Они продолжали идти рядом друг с другом, тихо дышали и водили глазами по сторонам. Головы низких теней выглядывали, смотрели на гостей – какие-то шептались и исчезали, какие-то хихикали и прятались; несколько перебегало от одного ствола к другому – и каждый раз незваные гости вздрагивали.

Милана дрожала и казалось, вот-вот она достигнет предела и завопит. Глеб думал, что им делать, но вокруг был только лес и никаких укрытий. А тени продолжали следовать за ними.

Глеб и Милана обогнули необъятный ствол гигантского дерева и замерли. Перед ними стояла девушка с рыжими косичками, россыпью веснушек и зелёными глазами. Она была одета в белое платье без рукавов, а прямой воздушный подол касался земли. И несмотря на то, что не было порыва ветра, подол развевался и гипнотизировал.

Глеб замер и не знал, что делать. Он пытался оценить представляет ли она опасность; она такая же как они, или это очередной монстр? Милана оцепенела, едва дышала, а дыра в груди, будто от пушечного ядра, запульсировала болью.

– Анна, – прошептала Милана.

– Ты её знаешь? – удивлённо спросил Глеб.

– Моя лучшая подруга…, – тихо ответила Милана.

Лицо Глеба вытянулось:

– Что?! Подруга? Здесь? Ты же сказала, что была одна.

Милана уже не слышала его, смотрела на Анну. Та была как призрак, как оживший красивый мертвец, взявший из могилы сероватую бледность.

Широкая улыбка – но не её, а другая, чужая.

– Лан-на, – сказала притворная Анна. – Ты скучаешь по мне? Очень-очень? Тебе больно? Хочешь поиграть?

– Нет, – на выдохе сказала Милана и попятилась. – Хватит. Это не ты. Я знаю, что это не ты. Хватит. – Милана наткнулась на корень, уткнулась спиной в ствол и, скатившись по нему, осела.

А притворная Анна пропела:

– По-оигра-ай со-о мно-ой. По-оигра-ай со-о мно-ой, Лана-а.

– Хватит, – сказала Милана и коснулась одной рукой головы у виска. Она уткнула взгляд в землю у подогнутых ног. – Это не ты. Не ты…

– Мне так одиноко, Лана. Мне так скучно. Поиграй со мной. Поиграй со мной! ПОИГРАЙ СО МНОЙ!

Милана морщилась и едва не рыдала.

– Эй! – смотря на притворную Анну, сказал Глеб. – Проваливай!

– ПОИГРАЙ СО МНОЙ!

Глеб поднял камень и кинул его в притворную Анну. Камень прошёл сквозь и упал на землю, откатился и ударился в дерево. А притворная Анна развеялась как дымка. И ниже её на голову с половиной стояла тень. Очертания лица и волос были едва видны, но это без сомнений был ребёнок. Тень хихикнула, убежала и скрылась в тенях, став их частью.

А Милана шептала:

– Не она, не она, не она…

Глеб присел к Милане и коснулся её колена – она вздрогнула и подняла лицо с распахнутыми глазами.

– Это я, – сказал Глеб. – Всё хорошо. Она ушла. Это была одна из тех теней.

– Ушла? – сказала Милана и посмотрела на место, где стояла притворная Анна. Выдохнула, и сказала: – Ушла.

Милана нервно улыбнулась – казалось, что она сейчас либо рассмеётся, либо закричит, либо зарыдает, или всё одновременно.

– Мила, – сказал Глеб. Он взял её за руку и помог подняться. – Ты как?

Она подняла на него лицо:

– Она мертва, – сказала она.

Похлопав ресницами, Глеб слегка оторопел и отступил на полушаг, а внутри закопошилось что-то холодное и колкое.

– Кто? – сказал он будто чужим голосом и напрягся.

– Анна, – ответила Милана и опустила взгляд. А напряжённость Глеба опала. – Она мертва. Она мертва. – На глазах Миланы появились слёзы и её затрясло. – Она мертва! Она мертва!

– Эй, – сказал Глеб и шагнул к Милане.

Но он не находил слов для успокоения. Он слышал их столько много, так часто – и ни одно из них по-настоящему не работало; иногда они раздражали, а иногда злили. Глеб притянул к себе Милану и обнял. Она прижалась к его груди и разрыдалась, цепляясь за льняную рубашку. Он молчал, подбородок упирался в её дрожащую макушку с мягкими, светлыми кудряшками, а рука поглаживала по спине. И если тени и наблюдали, то несчастные этого сейчас не замечали.

Успокоившись, Милана отняла себя от Глеба и утёрла слёзы. Смущённая, она смотрела в землю:

– Прости, – сказала она.

– Что? – удивился Глеб. – Нет. Тебе не за что извиняться. – Она подняла на него влажное лицо с покрасневшей кожей возле глаз, крыльев носа и на щеках; глаза покраснели, а ресницы были мокрые. – Я знаю, что значит потеря.

Милана видела, чувствовала, что это не просто пустые слова, не попытка понять, не это ужасное «я понимаю», когда на самом деле ни черта не понимаешь. Нет, Глеб действительно понимал, он действительно знал. Но Милана не знала, что сказать. И сжимая ткань шорт, она кивнула.

Всё ещё немного смущённая, и растерянная, она сказала:

– Наверное, нам лучше идти.

– Да, идём.

Они шли рядом. Тени шли за ними – выглядывали и перебегали, шептались и иногда хихикали. Но незваных гостей они пугали уже меньше, они к ним привыкли – как к порывам ветра; только вызывали тревогу и опасения.

Очередное дерево осталось позади – и путники замерли. Перед ними стояла женщина с округлыми формами в белом воздушном платье, но другом. Оно так же развевалось и гипнотизировало. Светлая кожа, чёрные, волнистые волосы и карие глаза. А красивое лицо смотрело на Глеба, который остолбенел. Милана посмотрела на Глеба – всё поняла, и сердце сжалось сочувствием.

– Это твоя…, – сказала Милана.

– Да, – прервал Глеб. – Точнее не она…

Притворная мама Глеба протянула руки:

– Иди ко мне сынок, – сказала она мелодичным голосом. Милана перевела на неё взгляд и нахмурилась. – Давай поиграем.

Глеб поднял камень. Милана увидела, что он хотел замахнуться, но не смог. Он смотрел на столь похожую копию мамы, сжав челюсть, а желваки сделали пару перекатов.

– Поиграй со мной, – с настойчивостью сказала притворная мама. Глеб хотел замахнуться, но рука не поднялась. – Когда тебе было пять, ты так любил играть в «съедобно, не съедобно». И ты постоянно пытался мне «скормить» сопли и какашки.

Рука сжала камень, а лицо, будто борясь, хмурилось. Милана шагнула, взяла камень из руки Глеба и кинула с выкриком:

– Приваливай!

Притворная мама Глеба развеялась, и вместо неё оказалась тень с очертаниями девичьего личика и длинными волосами. Она хихикнула и побежала прочь. А Милана стояла и смотрела ей вслед раскрытыми глазами.

– Ребёнок, – прошептала Милана. Потом она опомнилась, шагнула к Глебу и с осторожностью коснулась его руки: – Ты как?

Он собрался, взглянул на встревоженную Милану и улыбнулся уголком губ, но вышло вяло. Он сглотнул и кивнул.

– Да, – ответил он. – Я знаю, что это не она. Просто… Идём.

Милана открыла рот, чтобы ещё что-то сказать, но передумала и последовала за его быстрым, широким шагом.

Ночь не заканчивалась. Извечная дымка; извечный, неизменчивый лунный свет, проникающий через блеклую пелену облаков – просачивался через просветы листвы и веток. Лес гигантских деревьев тянулся бесконечностью, а путь через него вечной карой. Порывы ветра стали казаться сюрреалистичными, пустыми. А тени детей стали привычным тревожащим элементом.

Милана остановилась.

– Куда мы идём? – спросила она.

Глеб остановился и развернулся к ней. Он видел, что она теряет всю надежду, все силы идти – она была готова сдаться. И он приближался к этой точке.

– Мы ищем выход, – ответил он. – Или… хоть что-то.

– Но что, если его нет?

– Он есть. Должен быть.

– Почему ты так уверен?

– Раз есть вход, то должен быть и выход.

Вдруг тени стали разбегаться в стороны – прятались и замолкали. Деревья заскрипели, будто задышали.

– Что, – чувствуя нарастающий страх, сказала Милана, – происходит?

По земле прошла вибрация как толчок, и Милана едва не взвизгнула.

– Я не знаю, – ответил Глеб.

Ещё один толчок. Впереди ломались ветки, шуршала листва и скрипели стволы гигантских деревьев – над возвышенностью выросли очертания огромного существа: голова как ствол дерева с отломленной половиной, а тело и огромные руки точно из стволов и веток.

Глаза Миланы округлились и смотрели на древесное существо. Мозг и внутренности обращались в жидкость – утекали в ноги, наполняя их тяжестью; Милана опустилась на колени и была готова не то закричать, не то разрыдаться.

Существо с низким, гулким звуком как мычание и как протяжное «м-мм» с закрытым ртом – развернулось и пошло в сторону. Трещало его тело, трещал лес; а вибрация и толчки от громоздких медленных шагов отдавались в колени и голени Миланы, и в стопы Глеба, который едва стоял. Милана издала странный звук похожий на вдох-выдох, стон отчаяния и протяжный вой-всхлип. Древесное существо остановилось, а голова, треща, начала поворачиваться.

По Глебу прошла волна дикого страха – он подскочил к Милане, взял под руку и потащил в сторону. Они скрылись за валунами. Глеб толчком прижал Милану спиной к холодным камням, покрытые мхом, зажал её рот, затаился и, шевеля губами, молился.

Хруст замер. Провисла тишина.

Протяжный, низко-гулкий звук отдалённо похожий на человеческий «хм-м» и выдох через рот. Затем треск поворачивания головы. Шаг возобновился, а земля задрожала от толчков. Глеб не мог заставить себя выглянуть и посмотреть; не мог пошевелиться. Под его рукой Милана дрожала, а распахнутые глаза забыли, как моргать.

Вскоре шаги затихли, земля успокоилась, а деревья замирали – и устанавливалась прежняя тишина: тревожная и мрачная. Глеб убрал руку со рта Миланы, выпрямился и выглянул из-за валунов. Древесного существа не было, а лес выглядел прежним. Глеб выдохнул с таким облегчением, что закружилась голова и он пошатнулся.

Глеб услышал тихий стон, открыл веки и посмотрел на Милану. Она скатывалась по валуну и срывала спиной сухой мох.

– Я так больше не могу, – пролепетала она. – Я не могу. Это слишком… Это невозможно, это нереально. – Она села и обхватила голову. – Это какой-то кошмар…! Я хочу проснуться. Я так больше не могу… не могу…! – и по щекам потекли скудные ручейки. – Я хочу, чтобы это закончилось. Я хочу проснуться. Я… Я…

Глеб прикрыл веки и сделал протяжный вдох через нос – собрался и наскрёб силы. Будто вдыхая жизнь в вытащенного на берег утопленника, Глебы выдохнул. Он открыл веки, присел возле Миланы и коснулся её руки.

– Нет! – откинула Милана его руку. – Я не…! Это… это… – Она таяла, будто вот-вот исчезнет, сгниёт и стает частью жуткого леса.

– Мила, – сказал Глеб. – Прошу. – Он хлопнул её по плечам, и она вздрогнула. Она подняла лицо и смотрела в его карие глаза. – Тебе нужно собраться. – Мила замотала головой. – Мила!

– Я не могу…, – сказала она и опустила лицо, смотря на свои колени. – Я не могу так больше. Я не хочу! Всё это слишком… Это какой-то нескончаемый кошмар!

Глеб сжал её плечи.

– Милана, – сказал он. – Это важно принять, что всё что с нами происходит это на самом деле. – Милана подняла лицо, но не смотрела на него. – Важно помнить, что это не сон, а реальность. Потому что если ты сдашься, если что-то случится…, то ты не проснёшься, а умрёшь. Мы умрём. Ты ведь не хочешь умереть?

Лицо Миланы разгладилось, а странные глаза смотрели вперёд – сквозь мрачный лес и дымку, будто протягивая нить куда-то в глубины леса. Глеб убрал руки. Долгие секунды, и Милана ответила:

– Нет.

– Тогда важно помнить, что это реальность.

– Но, – сказала Милана и перевела взгляд на Глеба. – Это…

– Нужно в это поверить и принять. А том, как это возможно, что это вообще было мы можем рассуждать и искать ответы, когда уже выберемся.

– Или забыть, как страшный сон, – сказала Милана.

– Или… да. Но сейчас нужно сосредоточиться на спасении. Хорошо?

Милана кивнула:

– Хорошо.

– И помнить, и верить, что всё это реально, а значит и все опасности тоже реальны. Хорошо?

Милана кивнула:

– Хорошо.

Глеб встал и протянул руку, говоря:

– Идём.

Милана помедлила. Часть её хотела остаться здесь, прячась за валунами, но она взялась за руку и поднялась.

– Но куда мы идём? – спросила Милана.

– Дальше. Я уверен мы наткнёмся на что-нибудь.

Пока Милана собиралась с мыслями, Глеб увидел надломленную низкую ветку и доломал её. А возвращаясь к Милане очистил от лишних веточек. Отломанный конец был неровным и заострённым.

Глеб и Милана шли через лес, который в каждом повороте головы, в каждом взгляде казался одинаковым, будто они ходили кругами. Время потеряло счёт, и они уже не могли сказать сколько здесь находились.

Милана шла за Глебом, не отставала, смотрела по сторонам и была настороже; но она была поникшей, а лицо было пустое как у фарфоровой куклы, которая замерла в вечной печали.

Глеб шёл впереди и с уверенностью выбирал направление, но внутри он не был уверен ни в чём и постоянно думал о Якове. Как он, где сейчас; и Глеб представлял, что сейчас Яша в парке взрослым говорит о монстре, который схватил его старшего брата; Глеб понимал, что придётся лгать о том, что произошло, а иначе – привет психушка.

Милана остановилась. Глеб заметил это, встал и развернулся. Он проследил за взглядом, который привёл его к одной из скрученных веток, а на ней сидела чёрная крупная ворона. Она выглядела как обычная птица, которую можно встретить и в их мире; которые были и в лесу возле дома того совиного существа. Милана приблизилась к Глебу и прошептала:

– Мне кажется или она смотрит на нас?

– Может, не привыкла к людям? Идём.

Они шли рядом, соприкасались руками и едва не на ступали на бока стоп друг друга. Ворона осталась позади, и только путники хотели расслабиться как на другой ветке увидели другую ворону. А с другой стороны, ещё одну, и ещё. Вороны прилетали и смотрели на незваных гостей круглыми как бусинками глазами, и замерев точно чучела.

Глеб и Милана продолжали идти, а птиц всё прибавлялось. Одни уже были на ветках, другие прилетали, третьи перелетали; и все следили.

– Это жутко, – прошептала Милана. – Но они же просто птицы?

– Надеюсь, – сказал Глеб, а правая рука крепче сжала ветку.

Позади захлопали крылья, но не птичьи, и крупнее. Милана и Глеб обернулись – увидели, что к ним приближается та чёрная кото-мышь, размером немногим крупнее домашней кошки.

– Вот вы где! – закричала она с лёгкой хрипотцой в голосе.

Вороны ожили – засуетились, перья задвигались; но они будто не знали, что делать. Милана взяла Глеба за руку, и они побежали.

Обогнув второе необъятное дерево, они затаились и прислушались. Вдруг кото-мышь появилась из-за ствола со стороны Миланы и уже открыла рот чтобы что-то сказать – как Милана взвизгнула и кулаком ударила кото-мышь в чуть сплющенный нос с круглыми ноздрями. Кото-мышь отлетела и нелепо приземлилась на землю.

– Девчонка! – потирая нос, простонала кото-мышь. – Хватит меня колотить!

Тут к кото-мыши подбежал Глеб и ударил палкой.

– Эй! – воскликнула она. Она увернулась от второго удара, упала на спину и крикнула: – Мальчишка! Перестань!

Глеб направил на кото-мышь палку с отломленным концом и сказал:

– Что тебе от нас надо?

– Мне нужно вернуть вас хозяину, – ответила она. – Ох, он зол, так зол!

– Мы никуда не вернёмся! – стоя у дерева, сказала Милана.

И кото-мышь возмутилась:

– Но вы…!

За спинами выросла крупная тень – легла на Глеба и накрыла кото-мышь. Он обернулся и увидел древесное существо немногим выше двух метров. Тело было как бревно с подобием лица и крупным носом; имелись древесные ноги, верхние руки – растущие неподвижные ветки. Нижние руки, как и ноги – древесные и подвижные; но движения были медленные и неуклюжие.

Древесное существо схватило Милану за руку и подняло. Она, визжа, пнула его в лицо. Оно покачнулось, заворчало, но не выпустило прочной хватки. Тут подлетела стайка ворон – сняла с его спины, с сука, как с крючка, сетку и заснула в неё Милану.

Древесное существо с помощью птиц вешало сетку-мешок с Миланой на верхнюю неподвижную руку-ветку. А Глеб с возмущением бросился к ним:

– Эй! Отпустите её!

К нему кинулась вторая стайка ворон. Глеб отмахивался веткой и даже сбил несколько ворон. Древесная рука схватила за ногу – и Глеб взмыл. Он, вися вниз головой, продолжал махать веткой, сбивал ворон и колотил древесное существо, но тому было всё равно. Второй свободно рукой древесное существо отобрало ветку; Глеба засунули во вторую сетку-мешок и повесили на другую верхнюю неподвижную руку-ветку.

Глеб и Милана кричали, качались, извивались – древесное существо качалось и дёргалось из стороны в сторону; в раздражении хмурилось и издавало ворчащие звуки.

– Эй! – сказала кото-мышь позади него и вскочила. – Это пленники моего хозяина! Не вашего! Не вашей!

Вороны сняли со спины древесного существа флакон и по очереди пшыкнули на пленников облачком ядовито-розового цвета. Облачка окутали пленников и те провалились в глубокий сон.

– Эй! – крикнула кото-мышь.

Вороны гаркали и разлетались по веткам. А часть окружила кото-мышь в кольцо – она сжималась, пыталась отпугнуть взмахами крыльев и хрипловато шипела. Древесное существо увидело, что от облака уснула одна из ворон и издало обеспокоенное: «О-о!». Оно склонилось, нижняя подвижная рука с треском удлинилась и существо подняло ворону. Рука укоротилась и, неся спящую ворону, будто младенца, существо развернулось и побрело через лес. А пленники в сетках покачивались от шага как вёдра на коромысле.

Милана приходила в себя и чувствовала, что качается, а нога затекла. Двигаясь с осторожностью, Милана перевернулась, кое-как села и, высунув пальцы через отверстия в сетке, удерживала себя. Она посмотрела на древесного стражника, который брёл по дороге, выложенной округлыми камнями разных размеров. В покачиваниях, Милана увидела Глеба в сетке, но он ещё не очнулся.

По обе стороны от дороги находился причудливый город. Одноэтажные, иногда двухэтажные, дома были сплетены из веток и корней. Стены являлись их плотным сросшимся пластом, высохшим и затвердевшим в вечности; какие-то стены поросли плющом, а крыши поросли травой или мхом. Дома также находились на ветках деревьев – точно врастая в них; и в дуплах. Всюду были гнёзда и домики для ворон, и для кого-то покрупнее. Внизу, у стволов и у домов были небольшие строения с круглыми отверстиями без дверец. Встречались скамьи из глыб камня и кусты, которым придали формы чего-то абстрактно-цветочного или растительного. Всюду были фонари: плетёное основание из стеблей и веток, с элементами камня, а за стеклом парили тусклые жёлто-зелёные огоньки – как крупные светлячки.

Как всегда, была светлая ночь; как всегда, сквозь пелену блеклых облаков светила луна; и, как всегда, стояла дымка – размывала очертания города, который будто тянулся бесконечностью во все стороны.

Город жил не спеша. На ветках сидели вороны, совы и филины; а у стволов – волки. Жители были ростом от метра и до двух с половиной. Стройные и громоздкие, все различные оттенки коричневого, зелёного и сероватого. Тела большинства жителей были из сплетённых и сросшихся веток, и они напоминали людей – две ноги, тело короткое или вытянутое, узкое или широкое, ноги и руки были разной длины. Рук было две или четыре, и одна голова. Древесные плотно сплетённые лица были похожи на человеческие, но более угловатые. Глаза имели чёрную склеру и большие зрачки различного цвета; вместо привычных ресниц – тонкие травинки; встречалось подобие бород и бровей из листвы, травы или мха. На головах так же была растительность разной длины, но тела же были голы. Одежда была минимальна, проста – туники наподобие тех, что носили в древности: разной длины, с рукавами и без, или на одном плече, с ремешками или без; и они были сшиты из странного зелёного материала – тонкий, но прочный, и мягкий – словно был изготовлен из мха или подобный ему.

Древесные существа, подобные тому, кто нёс пленников, тоже были. Но их было меньше. Неуклюжие и неподвижные; тело как ствол, неразвитые ноги с большими ступнями, и одна-две пары рук. Вторая пара рук, обычно верхняя, у многих не двигалась; у кого-то эта пара была короткой – будто только сплеталась и росла; но были и те, у кого все четыре руки были подвижны.

Впереди показался фонтан. Когда древесный стражник его обходил, в один момент он так накренился, что Милана испугалась и подумала, что стражник упадёт и раздавит её. Но он не упал. После фонтана дорога, пересекающая город, продолжалась – тянулась и поднималась на возвышенность, которая была как просторное плато. На этой равнине возвышалось подобие замка. Плотно-сплетённые стены во многих местах поросли плющом. Арочные окна вместо рам поросли цветами, а вместо стёкол были витражи с причудливыми рисунками: волнистые линии и формы с веянием растительного мотива. А крыши либо были плоскими и поросли низкорослой зеленью; либо имели прозрачный купол будто из сот.

Город и жители одновременно выглядели: сказочными и жуткими, завораживающими и отталкивающими. И когда Милана встречалась со взглядами она не могла понять – это любопытство, тревога, или они хотят её покалечить. А поблёскивающие глаза хищников на ветках, у стволов и домов – тревожили Милану не меньше.

Долгий, медленный подъём. Несмотря на опасность, Милана задремала будто в покачивающейся колыбели. Может из-за остатка дурмана, может из-за усталости, или и из-за того и того.

Древние деревянные ворота открылись, и древесный стражник с пленниками вошёл в полутёмный протяжный зал с плиточным зеленоватым полом. Стены поросли ковром из плюща и цветов. С плотно-плетёного потолка на сухих корнях свисали плетённые застеклённые фонари, а внутри парили жёлто-зелёные сферы. Над цветами на стенах и в клумбах порхали маленькие бабочки и светились бледно-голубым.

Длинный коридор вывел в большой круглый зал, где вместо потолка был стеклянный купол из шестиугольных частей – как у ульев. Зал освещался ночным небом и несколькими тусклыми настенными фонарями. В центре стоял фонтан с листьями и цветами из камня, а тихое журчание нарушало тишину. По кругу в стенах было множество дверей. И у каждой стоял свой стражник.

Стражники были высокие, стройные, с четырьмя руками, гибкие и явно ловкие. В руках, с одной стороны рук, были копья: плотно плетёное основание, а на верхушке имелся заострённый наконечник из светлого камня. Древесный стражник обогнул фонтан и приблизился к двери – самая большая и широкая.

Стройные стражники отошли в стороны, и дверцы открылись наружу. Древесное существо занесло пленников внутрь, сбросило сетки на пол и удалялось медленным неуклюжим шагом.

Фыркая, Милана выбралась из сетки; дверь захлопнулась, и она огляделась. В помещении царила рассеянная полутемнота, вместо потолка был огромный застеклённый купол. Бледный свет вылавливал богатство зелени на стенах и в клумбах возле скамеек, которые стояли в несколько рядов и смотрели в одну сторону, которая утопала в черноте. А над цветами порхали бабочки, светящиеся бледно-голубым.

Милана подползла к Глебу, освободила его голову и плечи от сетки.

– Глеб! – прошептала Милана и потрясла его за плечи. – Очнись! Очнись!

Она уже замахнулась, чтобы шлёпнуть по щеке – как он нахмурился, чуть поморщился, открыл веки и увидел над собой Милану.

– Что слу…, – садясь и потирая затылок, сказал он. А стряхивая с себя сетку и осматриваясь, сказал: – Где мы? Мы спаслись?

Женский голос раздался из темноты, куда смотрели ряды скамеек:

– Это навряд ли.

Пленники вздрогнули и, сидя на полу, повернули головы в ту сторону с замирающими сердцами. У стены вспыхнуло множество застеклённых фонарей – на стенах, на столбиках, на больших кувшинах пруда, который широкой полосой занимал ту часть тронного зала. Полосу пруда разделяла линия – как мост ведущий к ступеням, а наверху высился большой трон из белого камня, и его обвивали: стебли, плющ и цветы.

На троне сидела фигура с телом подобное человеку, но жутко-сказочное. Стройное высокое тело с женскими очертаниями, с длинными ногами и руками, веточно-сплетённые пальцы были тонкие и длинные, как и на худых ступнях, а туника, точно поросшая листьями и мелкими цветочками, была на одном плече и длиной до колен. Длинная утончённая шея и соразмерная телу голова; сердцевидное плотно-сплетённое лицо с острым подбородком, большими глазами, небольшой линией рта и аккуратным носом; густые ресницы из тонких травинок, брови из переплетения травы, а волосы являлись переплетением: тонких веток, стеблей, травы и цветов – и эта хаотичная, своеобразная и массивная коса спускалась до ягодиц, а над ней парило несколько светящиеся бледно-голубым бабочек, как мотыльки.

Древесная женщина выглядела красиво, величественно и жутко. Глаза со зрачками во всю глазницу были вишнёвого цвета и смотрели на пленников.

– Ох, – произнесла женщина. Лёгкость и грациозность, приглушённое клацанье по каменным ступеням – она спускалась, сложив руки на уровне пояса точно благородная леди. А говорила она спокойным завораживающим тоном: – Кто тут у нас? Бродит по моему Лесу как по-своему? Без приглашения, без разрешения.

Милана и Глеб поднялись и оглянулись – единственный вход был закрыт, а окон не было. Вернув взгляды, они отступили на шаг – древесная женщина спустилась и теперь шла к ним грациозным, покачивающимся шагом. Она дошла до начала рядов скамеек и остановилась.

– Подойдите, – приказала она мягким тоном. Но Милана и Глеб не пошевелились. Женщина, не теряя плывучей грациозности, в мгновение стала жуткой и выкрикнула: – Немедленно!

Глеб и Милана вздрогнули; переглянулись и приблизились. И чем они были ближе к высокой незнакомке, тем ближе к друг другу. Они остановились на расстоянии шага, смотрели подняв головы в прекрасное, жутковатое лицо; Милана держала Глеба под руку и сжимала его тёплую руку своей холодной.

– Смертные, – на выдохе сказала женщина. – Вам нужно знать, кто я? Конечно, нужно. Я – Мирра, хозяйка Леса. – Она наклонила голову набок и смотрела внимательным взглядом, который пронзал насквозь. – В последнее время в Обитель редко попадают смертные. И обычно до нас никто не доходит. А если они попадают в Лес с той стороны, с которой пришли вы, то не проходят дальше Охотника.

– Этот тот…, – спросил Глеб, – с совиной головой?

– М-хм, – произнесла хозяйка Леса. – Но раз вы здесь… Как вы прошли мимо него? Убили? – На лице проскользнули: предвкушение и ликование; а в вишнёвых глазах затрепыхался странный огонёк надежды.

Пленники помотали головами, и на лице Мирры отразилось едва заметное разочарование, а огонёк в глазах развеялся.

– Вы тоже, – спросила Милана, – будете делать с нами… что и он?

– Что? – оскорбилась Мирра, а черты лица ужесточились, став угловатыми. Пленники поёжились и сглотнули. – Нет, конечно. То, что этот уродец там делает… Ох, – произнесла Мирра и потёрла переносицу носа, – я даже и знать больше не хочу, чем он там занимается.

– Он вам не нравится, – сказал Глеб. – Так почему бы… не прогнать?

На лице Мирры появились лёгкая улыбка, но она ничуть не была доброжелательной. Длинные руки скрестились и стали больше похожи на ветки.

– Если бы это было возможно, – сказала Мирра. – Видишь ли, мой маленький смертный, уродец живёт на своей территории и не лезет к нам, а мы к нему. Таково было решение, таков был уговор. Таково исключение, на которое я согласилась, и давно. И которое я не могу изменить. Но о котором я позже пожалела. Что редкость, между прочим. И да, точнее это не совсем его территория, так как территория всего Леса – моя.

Мирра вздохнула, отвела голову и смотрела на кувшинки на пруду и поблёскивающую воду в жёлто-зелёном свете фонарей и ламп.

– Но…, – сказал Глеб. – Кто вы? Что это за место?

Голова Мирры вернулась и на лице возникла весёлая усмешка.

– Какой смелый, маленький смертный. – Мирра улыбнулась: – Так я тебе и ответила.

Осмелела и Милана:

– Зачем вы крадёте… смертных?

Вишнёвые глаза переместились на тревожное напряжённое личико – Мирра призадумалась на несколько секунд, и дала ответ.

– Мы, те кто живут в Лесу, никого не крадём. Сейчас. Вы, конечно, любопытные создания, но не особо для нас интересны. Больше не интересны. Или пока снова не интересны. Сейчас иногда смертных заманивает только Вольфрам. Хотя обычно он нацелен на смертных пониже и послабее.

Мирра посмотрела на Милану так будто заползла в неё и перевернула каждую клеточку тела, каждую мысль; и Милана невольно чуть отступила, и ей явно хотелось спрятаться за Глебом. Мирра таким же пронзающим взглядом посмотрела на Глеба, но он, сжав челюсть, выдержал. А Мирра вздохнула и отвела задумчивый взгляд.

– О-он, – сказал Глеб и голос пошёл в верхнюю ноту. Глеб прокашлялся. – Он… Что этот Вольфрам от нас хочет?

Мирра проигнорировала его – смотрела в сторону, на пруд. Веки то чуть суживались, то возвращались в норму. И, приняв решение, Мирра повернула голову и опустила взгляд на гостей.

– Маленькие смертные, у меня к вам предложение. Убейте Охотника.

Милана и Глеб обомлели и похолодели.

– Что? – пролепетал Глеб.

– Мы едва спаслись! – крикнула Милана. – Мы не вернёмся к этому живодёру!

Мирра проигнорировала их страхи и возмущения, и продолжила.

– Вы убьёте его и тогда сможете покинуть мой Лес. – Видя лица пленников, Мирра сказала: – А если откажетесь, то я выпущу вас обратно. Вы будете бродить там и никогда не найдёте выход, потому что я не захочу открывать вам выход. И вы станете игрушками для обитателей чащи, которых вы уже повстречали. Но это пока, конечно, вы не встретите кого-нибудь более опасного, на чём ваш путь и окончится.

– То есть, – сказал Глеб, – ты даёшь нам выбор без выбора.

– Отлично, – улыбнулась Мирра. – Рада, что вы выбрали верный.

– Но, мы… – сказала Милана.

Она умолкла, когда Мирра подняла руку и щёлкнула длинными пальцами – звук щелчка был звонкий, но глухой и суховатый. Двери открылись и внутрь вошёл один из стражников, он был взволнован и явно нервничал.

– Да, госпожа? – не поднимая глаз, спросил стражник.

– Принесите сундук с оружием, – велела хозяйка Леса.

– Хорошо, госпожа.

Стражник покланялся и поспешил обратно в зал. А через минуту он вместе с напарником принёс громоздкий старый сундук. Они поставили его перед незваными, но возможно полезными гостями. Мирра кратко кивнула, и стражники поспешили удалиться.

– Здесь, – сказала Мирра и указала на сундук. – Выберите оружие.

Она грациозным, покачивающимся шагом пошла через зал и скрылась за дверью вслед за стражниками.

Только дверь захлопнулась, как Милана будто обмякла, а внутренности от страха и паники превращались в желе. И смотря на Глеба она замотала головой:

– Я не хочу возвращаться! – Она осматривала помещение ища выход. – Я не хочу, я не хочу, я не хочу…

– Эй-эй, – подскочил к ней Глеб и взял её за плечи. – Мы… мы что-нибудь придумаем. Хорошо?

Милана успокоилась, кивнула – и они шагнули к сундуку.

Жёлто-зелёные огоньки в лампах мерцали и предавали залу, и в особенности пруду и трону, сказочную, но тревожную атмосферу. Пленники осматривали содержимое. Оружия было немного, и всё оно было далеко от современного. Милана не отказалась бы от гранаты, чтобы взорвать стену и сбежать; даже помня о том, что из Леса не выйти, пока хозяйка не позволит ему показать выход.

Глеб надел крепления из тёмной кожи: широкая полоса ремня легла на правое плечо и с ножнами спускалась по спине наискосок; к нему был прикреплён регулируемый ремешок – он обхватывал корпус тела на уровне нижних рёбер, спереди поднимался по диагоналям поверх грудной клетки и соединялся на правой груди с широкой полосой при помощи толстого перевёрнутого треугольника из металла; второй регулируемый ремешок, так же шёл от широкого со спины, но обхватывал талию.

Отрегулировав ремешки под себя, Глеб взял одноручный меч из серебра с прямой рукоятью, кругло-плоским навершием и прямой гардой. Меч оказался тяжелее чем, Глеб ожидал – около двух килограммов, но не больше. Потому что Глеб помнил, что когда-то у него были гири по два с половиной килограмма.

У Миланы на талии появились крепления из трёх регулируемый ремешков с ножнами по бокам, благо на ней были шорты с завышенной талией. Милана вставила в ножны прямые, простые кинжалы из серебра с удобными рукоятями, и кинжалы выглядели как уменьшенные копии меча Глеба.

– Это так странно, – сказал Глеб. – Я подобное оружие то только в фильмах, да сериалах видел. А ты?

– Ага, – кивнула Милана поправляя ремешки и ножны.

– Думаешь, этого достаточно?

Поднимая небольшой арбалет с металлическими вставками для укрепления, Милана сказала:

– Может и это тоже? – Она случайно нажала на спусковой рычажок – болт вылетел, отскочил от гладкой плитки и вонзился в одну из скамеек. – Или нет…, – кладя оружие обратно в сундук, сказала Милана.

– Подожди, – сказал Глеб и забрал арбалет. Он его осмотрел, понял, как стрелять – нажатие спускового крючка. Но Глеб не понял, как вставлять новый снаряд и заряжать арбалет. И понимая, что у них нет на это времени, так же, как и учиться целиться, Глеб мотнул головой и вернул арбалет в сундук.

Послышался приглушённый скрип двери – Милана вздрогнула, и вместе с Глебом напряглась. Мирра приближалась медленным, грациозным шагом.

– Нашли что-то подходящее? – спросила она.

– Оружие несколько устарело, – заметил Глеб.

– Другого у нас нет.

Мирра остановилась, и Глеб сказал:

– Но почему оно серебряное?

– Потому что его сделали из серебра.

– Аргх! – издал Глеб. – Я не это имел в виду. Я может не знаю много об оружии прошлого, но я точно помню, что его делали не из серебра. Ну, может только иногда, зачем-то…

Линии лица Мирры ужесточились, став колкими, а взгляд вишнёвых глаз резким:

– Какая разница? – спросила она.

Руки Глеба крепче сжали рукоять меча. Линии лица Мирры стали острее, взгляд блеснул холодным вишнёвым пламенем, и она сказала:

– Отбрось эту затею, маленький смертный. Это оружие на меня не подействует. Меня невозможно убить. – Она чуть наклонила голову, стала жуткой и устрашающей: – Если ты ещё не понял, то вам оказывается дружелюбие только потому, что вы можете сделать то, что мне нужно. Так же я думаю, что следует пояснить, что к другими визитёрам, – она стала ещё более жуткой, и по спинам гостей поползли крупные мурашки, – я не была столь дружелюбна.

Глеб сглотнул. Милана подумала о тенях в лесу. Она не успела удивиться своей смелости и резкости, и сказала:

– Вы монстры! И трусы!

Глеб замер в страхе, и не мог повернуть глаз вправо, чтобы взглянуть на Милану; он лишь крепче сжал рукоять и подумал, что сейчас настанет их конец. Мирра в удивлении похлопала густыми, травяными ресницами, а большая часть холода и ожесточённости расплылась, но не ушла.

– Что? – спросила Мирра. – Трусы?

Милана, не видя реакции Глеба, игнорируя Мирру, продолжила:

– Вы похищаете детей только потому, что взрослые сильнее, а дети беззащитные!

Мирра выпрямила голову и вернулась в привычную позу; резкость и холод развеялись, а на лице возникла усмешка, похожая на оскал – и пленники увидели её светло-серые зубы из камней, но так похожие на человеческие.

– Это правда, – сказала Мирра. – Но мы не трусы. Просто…, – Мирра отвела и подняла взгляд, и смотрела через стекло купола крыши. – Когда взрослые попадали к нам в Обитель, и не важно на чью территорию, они всегда такие: «Ох, это неправда!», «Это невозможно!», «Это страшный сон!», «Я сошёл с ума!», «Я хочу проснуться!», «Я наверное в коме.», «Я, я, я…». И так далее, и так далее, и так далее. Им сложно поверить, они всегда сопротивляются, борются, цепляются за «реальность» – их простой и удобный мир. Они пытаются всё объяснить логически, рационально, или ещё как-нибудь. Они пытаются всё понять, разложить по полочкам и найти ответы, хоть какие-нибудь. Ох, как же они пытались найти ответы и объяснения.

Мирра вернула взгляд на пленников и слегка улыбнулась.

– Дети же, – продолжила она. – Они уже верят в монстров и во всякие светлые создания. И, попадая сюда, они верят. Они не задаются вопросами, не кричат «Невозможно!» и прочую чушь. Нет, они видят наш мир и сразу же верят, и, – Мирра улыбнулась шире, – сразу же боятся.

Милана и Глеб стояли, замерев и не знали, что сказать.

– Вас проводят, – сказала Мирра. – Как только вы избавите мой Лес от Охотника, тогда вам откроется выход. А если не избавите… Что ж, тогда я советую вам не покидать угодья Охотника.

Дав понять, что беседа не имеет продолжения, Мирра направилась к трону. А в дверях показалось двое стройных, высоких и гибких древесных стражника.

С паникой в глазах Милана посмотрела на Глеба. Он был растерян, всё происходило слишком быстро – он не знал, что им делать, и как избежать возвращения в логово Охотника.

Глеб было открыл рот, как стражники вытянулись перед ними и смотрели миндалевидными, синими глазами, а из головы росли кустарники без стволов.

Мирра остановилась перед ступенями, обернулась и, смотря через плечо, сказала:

– Надеюсь, вы меня не разочаруете.

– Подожди, – сказал Глеб. – А что насчёт той большой мышиной кошки, та с крыльями? Она следует за нами и хочет вернуть своему хозяину.

– У вас же теперь есть оружие. Проявите сообразительность.

Мирра топнула ногой – в полу образовался круглый коричнево-зелёный портал. Хватаясь за воздух, Глеб и Милана упали в него с криком. Стражники не упали, а с плавностью опустились как прямые палки.

Причудливый, растительный город с не менее причудливыми и растительными обитателями остался в стороне. Портал раскрылся и из него выпали в высокую траву Глеб и Милана, а рядом с ловкостью приземлились стражники.

Они оказались на окраине города у реки, начало и конец которой тонули в дымке и тумане. Старая пристань была из каменных плит и балок, а у ограждения были вставки из потемневшего витража. Вороны, совы и филины прилетали и садились на ветках у берега, снизу садились волки – и все глаза наблюдали за бывшими пленниками.

Стражники пошли в один шаг, будто одно существо, а в руках сжимали по копью. Они встали у лодки из тёмного дерева с вытянутыми носами. На одном носу, на крючке висела застеклённая пустая лампа. Стражники замерли, как деревья в безветренный день и ждали.

Милана и Глеб переглянулись, обернулись и посмотрели на птиц и волков, а за ними вырисовывались очертания города среди гигантских деревьев. Множество жёлто-зелёных огоньков соединялись и создавали общее слабое свечение.

Глеб и Милана забрались в лодку, в которой не оказалось вёсел и уключин для них. Только две скамьи друг напротив друга. Стражники отцепили цепь, что-то прошептали и толкнули лодку. Жёлто-зелёная сфера вспыхнула в лампе, и лодка поплыла.

Милана смотрела на удаляющийся берег с пристанью, которые таяли в тумане и дымке. Когда последний огонёк и очертания растворились, Милана развернулась и устремила взгляд на Глеба перед ней.

– И что теперь? – спросила она.

– Я не знаю…, – ответил он и опустил взгляд. – Кажется, нам придётся… сделать то, что сказала Ми…

– Нет! – перебила Милана и отстранилась так, что едва не упала со скамьи. – Я не…! Как же мы…? – Она зажмурилась, желая исчезнуть, и вцепилась в край скамьи.

– Милана. Мы… справимся. Мы что-нибудь придумаем.

Она, не открывая век, сказала:

– Да, ты уже это говорил. И что же?

Она старалась не думать и отрицать то, что они возвращаются в жуткое, смердящее логово, как и встречу с Охотником. А Глеб так и не смог ничего придумать, но он не оставлял попыток.

Глава 6 – Охотники и охота

Лодка плыла по течению; в лампе светила жёлто-зелёная сфера; а на скамьях лежали Милана и Глеб. Убаюканные течением, усталостью и желанием убежать от происходящего, они уснули тревожным чутким сном.

Лодка уткнулась в берег, и продолжала в него тыкаться. Глеб проснулся, сел и едва не застонал.

Вечная светлая ночь и дымка. За каменистым берегом, в объятиях высокой травы начинался мрачный лес скрученных деревьев с зубчатыми овальными листьями; а между стволами – трава и кучки опавших листьев. И лес был обычного, привычного размера.

– Милана, – прошептал Глеб и коснулся её плеча. Она вздрогнула и села; увидела берег, посмотрела на лес и на лице заплясала тревога. – Мы здесь.

Глеб спрыгнул в воду и протянул руки Милане. Но она замотала головой.

– Милана, – сказал Глеб. – Мы справимся. И скоро отправимся домой.

Милана закрыла веки, и на выдохе сказала:

– Дом.

Тёплый, солнечный и жаркий. Аллея, наполненная зеленью и пастельными красками домов, с винтажными фонарями и гирляндами, которые зажигаются с приходом сумерек. Привычный двор и дом со старшей сестрой на солнечной кухне. Но было что-то во всём этом отталкивающее, зыбкое. Краски и тепло начали меркнуть до того, как Милана открыла веки, а после – развеялись. Но был тёплый цвет карих глаз, и даже в этой тусклости и лунности была видна теплота чуть загорелой кожи и каштановых волос – как живое напоминание о нормальности. Милана кивнула уверенно-неуверенно и взялась за протянутые руки.

Выбравшись из воды, Милана и Глеб смотрели как лодка отплыла, развернулась и поплыла обратно, будто тень. И не дожидаясь, когда силуэт лодки растворится в дымке и дальности, Глеб и Милана пошли по берегу. Скрежет по камнями, шуршание высокой травы – и путники оказались в мрачном лесу. Впереди, в дымке виднелись размытые очертания свисающих трупов ворон с веток деревьев, а вдали слышались редкие карканья их живых сородичей.

– Думаешь, – прошептала Милана, – мы уже на его территории?

– Наверное, – шёпотом ответил Глеб. – Или почти на его.

Они стояли в нерешительности и смотрели на тихий, мрачный лес – и они знали, что он будет становиться всё более мрачным и жутким с каждым метром продвижения.

– Идём, – сказала Милана.

Она вертела визуализацию городка в голове, как камушек в кармашке шорт – тёплые и солнечные переплетения парка, аллеи и двора. Но каждый раз тёплый камушек остывал и ускользал, блек и рассеивался. А Милана всё пыталась зацепиться за образ, который должен давать силы двигаться вперёд, давать надежду, давать ощущение спокойствия.

В голове Глеба были мысли о Яше, о том, как тот перепугался и волнуется; о том, что Глеб должен защитить его и оградить от той ужасной полянки; и том, что, если Яша всё же рассказал о монстре взрослым, то придётся придумать убедительную ложь.

Количество трупов на ветках прибавилось и к воронам присоединились мелкие грызуны. В дымке виднелись очертания мешков разных размеров. Выйдя из мыслей, Милана и Глеб смотрели под ноги и по сторонам; прислушивались и реагировали на каждое шуршание листвы и травы от ветра, на каждое постукивание веточек и скрип веток; и каждый пытался придумать хоть какое-то подобие плана. А непривычный вес оружия мешал, но давал ощущение большей защищённости и уверенности.

Стали появляться капканы и силки, на ветках изредка встречались более крупные животные или их части, так же, как и мешки, на которые Милана и Глеб старались не смотреть. Появлялись кучки с кишками и иными внутренностями, как и животные, попавшиеся в ловушки и замершие в жуткости и гниении. Но никогда не встречались кости, никогда трупы не питали почву. Мухи жужжали всюду небольшими семейками, а запах смрада возрастал. И вместе с ним возрастали: страх, волнение.

Глеб и Милана засели за кустарниками возле крайних деревьев и выглянули. Впереди через несколько метров было небольшое озеро, в центре которого, на островке располагался ветхий старый двухэтажный дом. Неумелые охотники смотрели на него с боку, а справа, на берегу едва виднелись очертания охотничьей хижины.

Милана смотрела на хижину и прошептала:

– Свет не горит, значит он не там.

– Думаешь, в доме?

Из некоторых окон падал тусклый свет. Но дом, как и прежде казался мёртвым, забытым и пустым.

– И что теперь? – прошептала Милана. – Мы же просто не кинемся на него с клинками?

– Да, – раздался за спинами женский голос с лёгкой хрипотцой, – это было бы безрассудством.

С ахом Милана и Глеб обернулись и увидели ту чёрную кото-мышь, смесь: сиамской кошки и летучей мыши. И от испуга Милана ударила её с локтя.

Кото-мышь упала на спину, и держась за нос, тихо закричала:

– Девчонка! Хватит уже меня колотить!

Милана и Глеб шагнули к кото-мыши. Милана вынула один кинжал и направила остриё на неё; Глеб с заминкой, со второго раза, в нелепости присев и раздвинув ноги, вынул меч со спины и с выдохом направил остриё, которое почти упёрлось в её тельце, на кото-мышь.

– О! – ахнув, произнесла кото-мышь. – Где вы это взяли? Но хорошо, что взяли. Меня кстати Марфа зовут. Ну, точнее никто меня так ещё не называл… Почти. Но было бы здорово, чтобы вы называли! Это моё имя всё-таки. Слушайте, я тут думала, подумала и решила. А давайте заключим сделку.

– Сделку? – нахмурилось Милана.

– И с чего бы нам это делать? – спросил Глеб.

– Ну-у, – протянула Марфа.

Она попыталась отползти на спине, но острия меча и кинжала тут же догнали. Она вздохнула и оставила эту попытку.

– Слушайте, – сказала Марфа. – Мне было приказано вас привести обратно, а у меня не очень-то получается. И я думаю не получится, да и тяжёлые вы. Да и не очень-то мне хочется. Но я же не могу не выполнить приказ. И вот я подумала, что может и могу. Но если я не выполню приказ и вернусь, то хозяин мне голову оторвёт. Буквально. А она мне нужна, очень-очень. Хозяин обычно мне ничего важного не приказывал, так изредка. Просто так вышло, что я ваш запах запомнила и уже была в других землях. И хозяин всегда грозил мне всякое, и наказывал… Но не смертью! А он не шутит, я-то знаю. Клац! И всё…

Устав держать голову, Марфа чуть приподнялась и легла на бок, став выглядеть нелепо. И, почесав мышиными пальчиками с коготками грудь, она продолжила:

– Сначала его угроза придала мотивацию, но теперь вот наоборот – забирает. Точнее уже забрала, всю-всю до капельки. Так вот, давайте работать вместе и выберемся из Обители. Это и есть сделка.

Глеб и Милана не изменили позиций, не убрали оружие; и, не поворачивая голов, переглянулись глазами.

– Ты хочешь выбраться в наш мир? – спросил Глеб. – И думаешь мы позволим?

– Зачем? – спросила Милана.

– Как зачем? – удивилась Марфа. – Свобода! Да и хозяин не может туда попасть, точнее… Ну, я улечу далеко-далеко. Я никому не помешаю. Я только если и делала плохо людям, так потому мне так было велено. И я не могла не делать. Но это мой хозяин это любит, а я-то нет, мне это не нужно чтобы жить. И я слышала как-то, что у вас есть дикие места, куда вы не ходите.

– Да, – сказал Глеб. – Есть.

– Вот и отлично! – тихо воскликнула Марфа. – Я уйду в какую-нибудь дикость, что мне подходит лучше всего. И буду там жить спокойно. Спать сколько захочу, а это иногда много. А иногда мало. И летать. Может петь иногда. И конечно кушать. Надо будет найти место с мышами, толстенькими, или с кем-то им подобным. Или с ягодками. Я вообще-то мышей и не люблю особо. А вот ягодки да! Но меня обычно кормят всякой бякой. А на свободе я ещё что-нибудь полюблю. Так что?

– И мы должны тебе верить? – спросила Милана; и она явно уже почти не видела в этом существе угрозу.

– Так зачем мне врать?! – удивилась Марфа; а фиолетовые глаза смотрели по-кошачьи мило. – Я не хочу умирать! И я хочу к солнышку. Точнее само оно мне не нравится. Или нравится? Я не знаю. Я его же не видела. Но мне точно нравится, что оно у вас там есть. И оно умеет греть. Наверное, это здорово иметь что-то что вас всегда греет.

– Зимой не очень, – сказал Глеб. – Хотя зависит от того, где ты живёшь. Но получается, ты хочешь предать своего хозяина?

– Что?! – удивилась-возмутилась Марфа. – Нет-нет, я его не придаю, я просто… приняла решение не выполнять его приказ…, не говоря об этом ему…, и зная, что он будет… недоволен. Очень. И ещё я просто хочу покинуть Обитель и жить сама по себе, без приказов, и без… всего прочего.

Глеб и Милана переглянулись, отвели острия от Марфы, но оружие не убирали. Смотря на Марфу, Милана спросила:

– И как ты поможешь?

– Ох, – произнесла Марфа. Она села подобно кошке, обвила мышиные лапки тонким кошачьим хвостом и подняла голову. – Да всячески, как смогу, да и я же хорошо знаю земли Обители. Лучше всего, конечно, земли хозяина, но нам бы лучше туда совсем не иди, ни на секундочку. Ох, но придётся же… А начну я помощь с этим уродцем. Ах, нет! Сначала же надо сказать. Или позже? Но я же хотела помочь с тем другим сначала, хотя теперь сначала придётся помочь с уродцем. Я бы может, и сама то сделала, но я не смогу. – Она опустила голову. – Я и раньше хотела помочь, и как-то разок… Но я же не могла ослушаться! Но теперь-то иначе… И я могу помочь!

Не выдержав, Глеб с раздражением перебил:

– Да о чём ты говоришь?

– Ох! – произнесла Марфа и подняла голову – О мальчике конечно! – Фиолетовые глаза переместились на Глеба. – Он прибыл почти сразу после тебя.

Глеб остекленел, меч едва не выпал из рук и остриё уткнулось в землю; вдохи стали частыми и короткими, а под кожей будто поползли холодные, тонкие черви.

– Ч…, – произнёс он онемевшим языком. – Что…?

Милана увидела, что Глеб побледнел и казалось, что он вот-вот упадёт. И, нахмурившись, она предположила:

– Это твой брат?

– Нет-нет-нет, – сказал Глеб. Трясущейся рукой он потёр лоб. – Я же оттолкнул его, он убежал… Я видел!

Марфа вскинула маленькими мышино-кошачьими плечиками, и сказала:

– Видимо нет.

Глеб шагнул к Марфе и, нависая, воскликнул:

– Где он?!

– Тише, – зашипела Марфа. – Уродец, – она кивнула на дом, за дом, на ту сторону берега и мрачный, жуткий лес в дымке, – сейчас где-то там.

На лице Миланы вспыхнули: паника и тревога; она посмотрела в ту сторону, но из-за дымки едва виднелся берег и деревья.

– И скоро он вернётся, – сказала Марфа. – Так что надо решить, что делать и подготовиться.

Глеб шёпотом воскликнул:

– Где он?!

– У хозяина, конечно же, – ответила Марфа. – Где же ещё? Его заперли, где и вас должны были. В камере. Он жив, и будет жив ещё какое-то, весьма продолжительное время. Хотя он выглядит таким маленьким и слабеньким…

Глеб выронил меч; ходил маленькими кривыми кругами и периодически проводил рукой по волосам, и не мог собрать ни одну мысль во что-то вразумительное – казалось, что от волнения и страха за брата он сейчас сойдёт с ума и завопит.

– Глеб, – сказала Милана. – Тебе нужно успокоиться и взять себя в руки.

– Успокоиться?! – развернулся он к ней с перекошенным лицом.

– Эй! – зашипела на него Марфа. – Тише. И девчонка права. Сначала нужно разобраться с уродцем.

Беря себя в руки, Глеб втянул воздух и выдохнул.

– А мой брат? – спросил он.

– Ты меня вообще не слушал. Я же говорила, что помогу. А то есть мы вызволим твоего брата, а потом все отправимся домой. Я знаю, где выход. И вы возьмёте меня в свой мир. Это же сделка. Договорились?

Задумавшись на секунду, Глеб поднял меч, кивнул и сказал:

– Договорились.

Марфа просияла. Милана была растерянная и поглядывала в сторону, в которую ранее указала их новая спутница.

– И что теперь? – спросила Милана. – Что мы…? Как мы…?

Вспомнив о своей задаче, Милану и Глеба охватили: тревоги и опасения. Смотря на их лица по очереди, Марфа не поняла.

– Что? – спросила она. – Разве вам не необходимо избавиться от уродца? Я что-то неверно подслушала?

– Да, – сказала Милана и опустила взгляд. – Но…

– Убийство, – закончил за неё Глеб; и Милана кивнула. – Это… не так-то просто?

– А-а, – протянула Марфа – Ну так вы же видите его как злого монстра. Разве нет? – Головы подростков кивнули. – И он делал и делает там всякое, и смердящее. Так что вы поможете своему народу, избавив земли от него. Разве нет? Ведь вдруг когда-то кто-то ещё забредёт сюда? Хотя обычно хозяин заманивает кого послабее, и полегче.

Милана и Глеб вспомнили о детской ручке, которая торчала из дырки мешка – по спинам пробежал холодок, а в груди встали комки из сочувствия и ужаса.

– Да и есть ли у вас выбор? – спросила Марфа. – А если уродец вас поймает, то он не будет добр. Вообще-вообще не будет.

– Ладно-ладно, – сказала Милана. – Мы поняли.

– Тогда, давайте уже делать что-нибудь, – сказал Глеб. В нём покалывали остатки паники, ужаса и страха за брата; а мысли о том как он там, и как напуган, ранен ли – так и врезались в голову.

– Отлично! – воскликнула Марфа – Тогда начнём охоту!

– Когда он узнает, что мы здесь, – сказала Милана, – то, кто на кого начнёт охоту?

Идя к кустам, Марфа сказала:

– Но мы то начнём первыми! Мы вот уже начинаем. Начали? Ах, нет, подожди! Ещё не совсем начали.

Пройдя через кусты, Глеб встал.

– Что ещё? – насторожившись, спросил он.

– Вот, что, – ответила Марфа. Она сняла с шеи неприметную, тёмную цепочку, а на ней как кулон висел плоский чёрный кристаллик.

– Что это? – насторожилась Милана.

– Я…, – сказала Марфа. – Я не знаю. Мне такого никогда не давали. Но мне сказали, что как я вас найду, схвачу и прочее, хотя скорее только найду, то я должна сломать этот кристаллик и тогда ко мне придут на помощь. Ну, чтобы вас доставили хозяину. Там, в замке специальная группа для этого готова, как я поняла. Сидит и ждёт там.

Глеб нахмурился, с недовольством и опаской смотрел на кристаллик и Марфу.

– Нет-нет, – сказала она. – Я не буду его использовать. У нас же теперь уговор. Мы же теперь вместе. Я хотела вот. – Марфа повернулась к озеру, встала на задние лапки, замахнулась верхней и, едва не упав на бочок, кинула кристаллик.

Цепочка блеснула бледнотой и тусклостью, и кристаллик приземлился недалеко от кромки воды.

– Ой, – произнесла Марфа и опустилась на четыре лапы. – Я, сейчас…

Она прошла к кристаллику взяла его за цепочку и взлетела – она оказалась над водой и бросила в неё кристаллик, который устремился ко дну.

– Вот и всё, – сказала Марфа и вернулась на берег.

– Отлично, – сказал Глеб. – А теперь что? В дом?

– А куда ж ещё-то? – спросила Марфа и направилась к ближайшему целому мостику.

Ставни окна столовой были закрыты, так же, как и входная дверь. Обойдя дом, Глеб, Милана и Марфа вошли на крыльцо и через дверь, ведущую в гостиную с камином. Марфа шла через комнату и видела в темноте почти так же хорошо, как и кошка, а коготки мышиных лап тихонько клацали по дощатому, старому полу. Милана и Глеб шли следом за ней и не смотрели на кресла, где были видны очертании сидящих мужа и жены; и на диван – даже если с их угла была видна только спинка.

Выйдя в коридор с одной лампочкой тусклого света, троица остановилась возле лестницы.

Озираясь по сторонам и чуть сжавшись, Милана прошептала:

– Что теперь? – Ей стало чудиться, что Охотник затаился где-то в доме и выжидает.

– Можем подняться в мастерскую уродца? – предложила Марфа. – Кажется мне после леса он туда пойдёт.

– Это же на берегу, – прошептал Глеб.

– А? – сначала не поняла Марфа. – А, нет, там его вторая мастерская. Большая часть его работ в доме, на втором этаже.

– Значит, – сказал Глеб. – Поступим как ты и сказала. Ты будешь отвлекать, а мы… всё остальное.

– Ну да, – подтвердила Марфа. – Сил то у вас побольше будет.

– Надо, – продолжал Глеб, – придумать какую-нибудь западню, уловку. Надо его как-нибудь…

Вдруг – снаружи, со стороны входной двери послышались клацающие широкие шаги по мостику.

– О, нет! – оседая, прошептала Милана и ухватилась за перила, которые скрипнули.

– Наверх! – шёпотом воскликнула Марфа. С ловкостью кошачьих лапок и неповоротливостью тела мыши, она поднималась по скрипящим ступеням. – И налево.

Старясь ступать с осторожностью, Милана обогнала её. А Глеб за ней.

Шаги раздались на ступеньках крыльца.

– Быстрее! – прошептала Марфа и свернула влево.

Они вошли в черноту просторного помещения с едва видимыми очертаниями ветхой мебели у стен. А в нос ударил затхлый смрад. Ключ повернулся в скважине, хозяин дома вошёл в дом – и охотники, становясь жертвами, встали на местах. С бешено бьющимся сердцем, Глеб попятился, но на что-то наткнулся – оно покачнулось, и сердце оборвалось.

Но то, что покачнулось, тихо вернулось на место. Клацающие шаги удалились куда-то по коридору и скрылись за одной из дверей. И неудавшиеся охотники выдохнули.

– Надо уйти, – прошептала Милана. – Подготовить новый план и…

– Сюда, – едва слышимо позвала Марфа. Её было видно на полу в бледном свете наполовину завешенного окна. В свете виднелось что-то похожее на чучела и силуэты странных животных – они были повсюду и на разной высоте, и стояли хаотично, грудясь кучками; а также висели и на стенах, точно трофеи.

Марфа приблизилась к окну, у которого клочками свисали обои и старая паутина.

– Милана, – как можно тише прошептал Глеб.

– Я здесь, – отозвалась Милана, и дверца высокого шкафа без ножек приоткрылась. – Я нашла шкаф. Но здесь что-то висит, и я думаю всем нам не хватит места.

На первом этаже послышался хлопок двери и медленные клацающие шаги.

– Прячься! – прошептал Глеб.

Милана скрылась в шкафу и закрыла жалюзийную дверцу; зазоры между досочками были так широки, что можно было просунуть палец. А Глеб с Марфой затаились за старыми, тяжёлыми шторами – в свете из окна улавливался их тусклый, бордовый цвет.

Медленные шаги по скрипучей лестнице. Медленные шаги по коридору со старым пыльным ковром – и уродец вошёл через дверной проём. Сердца нарушителей бешено бились, волнение жаром распространялось по телам, а у Марфы на загривке дыбом встала чёрная шёрстка.

Щелчок – и свет вспыхнул в трёх лампах из шести, а одна лампа приглушённо загудела. Капельки и нити с шестиугольниками на подвесной люстре были будто из хрусталя, но на самом деле из помутневшего стекла. Глеб сжал губы, чтобы сдержать стон; а Милана зажала рот рукой.

Свет дал жуткость, корявость и цвета чучелам. Хаотичная выставка ужасов. Сшитые части различных животных, не всегда соответствующие по размерам; глаза стеклянные, деревянные, у некоторых странная замена небольшими предметами, у некоторых – без них. Небрежные швы, кое-где торчала набивка; а кое-где на шёрстках или копытах осталась высохшая кровь или грязь. Из-за своей корявости и небрежности все чучела выглядели не причудливо, а жутко и отвратительно.

Глеб увидел часть чучел на подставках, которыми являлись: ящики, коробки, пень, бревно, кастрюля и табурет; на стенах висели, а иногда свисали, головы, которые были менее пугающими, но такими же кривыми и уродливыми. Охотник явно одолжил часть настенных креплений для трофеев у мужчины в гостиной, а часть неумело была скопирована.

Через расстояния жалюзийных дверец под косым наклоном проникал свет внутрь шкафа, в котором пряталась Милана. Локтем руки, которая зажимала рот, она задела что-то справа – как жёсткая шерсть. Милана подумала, что это старая шуба. Но когда она бегло взглянуло в бок – то обомлела.

На металлической вешалке свисало тело оленя со вспоротым и очищенным от внутренностей брюхом, один глаз вывалился, язык свесился, а крюк вешалки торчал из горла вместе с засохшими кусочками мяса.

Милана со стоном отшатнулась, навалилась на дверцы – те распахнулись и она, вышагнула из шкафа и, раскрыв руки для равновесия, едва не упала.

Пришло осознание. Милана, не отпуская рук, развернулась к Охотнику, который успел сделать от проёма пару шагов. В одной его руке было новое чучело: тело ежа, голова и крылья вороны; а во второй были окровавленные тушки не первой свежести: кролика и двух крыс.

Охотник замер на секунду. Жёлтые глаза распахнулись, став ещё больше; коричневые перья головы и шеи взъерошились; чёрный кривой клюв раскрылся – и из горла вырвался хриплый крик-вопль. Чучело отлетело в сторону, а тушки с противным шлепком упали на пол.

Охотник присел и раскрыл длинные руки с чёрными ногтями в стороны. Милана замерла на месте, будто парализованная, а правая рука тряслась и пыталась нащупать рукоять кинжала, тогда как распахнутые от ужаса глаза не могли оторваться от Охотника.

В момент, когда Охотник собирался сделать шаг к Милане и раскрыть клюв, Глеб выкрикнул:

– Эй!

Тело замерло на месте, совиная голова, так как это делают реальные совы, развернулась на сто восемьдесят градусов – к окну. На шторе повисла Марфа – и потемневшая труба-гардина заскрипела. Глеб кое-как вынул меч и встал в неумелую небрежную стойку, подражая тем, кого видел в фильмах и сериалах. И он больше выглядел так, словно готовился отбить бейсбольный мяч, нежели сражаться.

Охотник снова издал крик-вопль, от которого скукоживались души; присел ещё ниже, руки раскрыл шире, как жуткие ветки, голова поддалась вперёд – и он, царапая старые доски пола, побежал на Глеба.

Милана вынула кинжал и кинула его в Охотника – но он не воткнулся, а ударил плашмя, и падая лезвие задело крыло. Охотник вскрикнул и, сверкнув яростью, в прыжке развернулся к Милане. Она, дрожа, выхватила второй кинжал из ножен. Глеб в растерянности шагнул было к Охотнику, но не знал, что делать. К Охотнику подлетела Марфа – схватила упавший кинжал и вонзила его в спину. Охотник завопил, а Марфа надавила на кинжал, разрезая тёмно-коричневые перья, одежду и тело. Охотник завопил как человек и птица, с яростью ударил рукой в Марфу – та отлетела в чучела и снесла несколько из них.

Милана сжимала второй кинжал и была напряжена как струна, а страх клокотал точно барабашка в груди и в голове. Охотник метнулся к ней – подбежал в два широких, ломаных шага согнутых тонких ног; крича и вереща.

Охотник настиг Милану и собирался атаковать, а она думала взмахнуть кинжалом. Как тело со спины пронзил меч – и окровавленное острие показалось из солнечного сплетения. Рука с длинными пальцами, с чёрными ногтями потянулась к Милане. Она отступила с распахнутыми глазами и упёрлась в стену у шкафа с раскрытыми жалюзийными дверцами, откуда одним глазом на неё смотрел выпотрошенный олень.

Рука Охотника прошлась по воздуху, и он упал на спину – на кругло-плоское навершие рукояти. Метал заскрежетал по старым доскам – меч поехал вперёд, за ним, на нём, Охотник, а тело опускалось по лезвию до прямой гарды.

Глеб тяжело дышал и отступал в сторону. Он и Милана наблюдали за умирающим Охотником со смесью ужаса и облегчения. Подлетела Марфа и вцепившись в плечо Охотника толкнула его в бок, и тот упал и вскрикнул. Марфа приземлилась на пень, чучело которого упало, и кивнула на меч.

– Возьми, – сказала она Глебу. – Он же ещё пригодится. И ты тоже, – сказала она Милане и кивнула на окровавленный кинжал на полу.

Глеб смотрел на Охотника, истекающего кровью, его частые прерывистые вздохи с хриплыми стонами, а ноги слегка подёргивались. Глеб поморщился – он не хотел вынимать меч сейчас.

Из Охотника вышел последний хриплый выдох, и тело обмякло; но лужа крови продолжала увеличиваться. Глеб вздохнул и, морщась, вынул меч. Пока он искал чем его вытереть, Милана прошла за своим кинжалом. А Марфа, глядя на неё, сказала:

– Девчонка, а ты чего вывалилась из шкафа-то? Как же план, где я отвлекаю, а вы лупите? Ну, почти план. Мы же так и не решили, что именно мы будем делать. Хотя это уже не важно.

Милана подняла кинжал, обтёрла его об кусок ткани на котором стояло чучело смеси двух белок и крысы, и обернувшись, посмотрела на шкаф, внутри которого висит туша оленя. Марфа посмотрела в шкаф – не поняла; и вернула взгляд на Милану.

– И? – спросила Марфа. – Он же мёртв.

Милана смерила её недовольным взглядом.

– Я не ожидала…, – сказала она. – И это случилось само собой. – Она убрала кинжал в ножны. – Я не специально же.

Глеб вытер меч и попытался вставить его в ножны на спине.

– Давай помогу, – сказала Милана и шагнула к нему.

Пока они возвращали меч в кожаный домик, Марфа сказала:

– Какие-то вы не радостные.

Милана смерила её мрачным взглядом.

– Так мы перепугались, – сказала она. – И это же убийство.

– Ну так он же злодей для вас, – сказала Марфа. – Монстр, и всё-такое.

– И что? – спросила Милана. – Это не значит, что я теперь готова пронзать всех направо и налево! Я… я даже когда на собаку случайно наступила извинялась пять минут, а тут… – И Милана покосилась на труп Охотника; но в ней точно не было сожаления, что он умер.

– Зачем ты тогда на неё наступала? – удивилась Марфа.

– Я же сказала, – ответила Милана, – случайно.

– А, – произнесла Марфа.

– Но она отчасти права, – сказал Глеб, и Милана перевела на него взгляд. – Он был монстром.

– Да, – сказала Милана и понурила голову. – Я знаю.

– Что теперь? – спросила Марфа. – Набьём уродца и сделаем чучело?

Милана и Глеб посмотрели на неё со смесью: ужаса и отвращения.

– Зачем? – спросила Милана.

– Как зачем? – удивилась Марфа. – Он делал это с другими, теперь с ним, справедливость или как там? Что дал, то взял? Нет… Что дал, то получил?

– По-моему, – сказал Глеб, начиная идти к проёму. – Достаточно того, что он мёртв.

– Да, – согласилась Милана и пошла следом за Глебом. – Больше, чем достаточно. И давайте просто уберёмся отсюда побыстрее.

– Ну, – вскинула плечиками Марфа, – как хотите. – Она спрыгнула на пол и, клацая коготками, пошла следом. И смотря на окровавленную спину Охотника, сказала: – Чувствуется, будто упущена замечательная возможность.

Выйдя в коридор, Глеб сказал:

– Ничего не упущено.

Ему было странно говорить в этом доме вслух, а не шептать и красться.

Спускаясь по лестнице позади Глеба и Миланы, Марфа сказала:

– Слушай, девчонка.

Милана закатила глаза.

– У меня имя есть, – сказала она. – Милана.

– О, да. Имена. Имена – это здорово. У тебя имя красиво звучит. – Марфа протянула, будто в попытке распеть: – Ми-ла-на. – Марфа встала на последней ступени и почесала бок. – Не то, что у мальчишки. Глеб. – И он, слегка поморщив нос недовольством и удивлением, взглянул на неё через плечо. – Не… оно не красивое. Там есть Г и… леб, б-б. Бы-бы-бы.

Глеб смотрел на мохнатую спутницу нахмурив брови. А Милана едва сдержала смешок – ей было странно чувствовать лёгкую весёлость, но это точно требовалось. Они шли через коридор к входной двери, а Марфа продолжала:

– У меня имя тоже красиво звучит. В нём есть ф, мне нравится ф. Поэтому я его и взяла, наверное.

– Взяла? – не поняла Милана.

– Ну, – сказала Марфа и спрыгнула с последней ступени. – Хозяин, и другие, звали меня «Эй, ты!», «Эй!», «Пискля!», и всякое прочее. Хотя я может и была чуть-чуть писклявой только когда была мала и плохо летала. Но мне это всё не очень нравится. Я хотела что-то красивое, что-то своё. И была девочка, маленькая с белыми волосиками. Она мне и дала это имя.

Дойдя до двери, Милана развернулась и нахмурилась:

– Девочка? – спросила она.

– Ах, – произнесла Марфа села и отвела взгляд в сторону. – Да. Это было очень, очень давно. Я тогда была ещё юна, но уже неплохо летала, да и Бор тогда жил иначе. У нас было так шумно и суетливо. И было много детей самый разных, да и не только детей. Как вы тоже были, и ещё побольше тоже встречались. Я тогда жила в лесу ещё. Ну и когда та девочка сбежала, я не сказала никому, когда на неё наткнулась. И я помогла ей выйти из Бора, и из Обители, там же где мы выйдем.

– То сеть, – стоя рядом с Миланой, сказал Глеб, – ты спасла её?

– А? Да. Получается, что так. Я просто… Она мне понравилась, даже несмотря на то, что шишками кидалась в меня при встрече, точнее пыталась. Но я до того видела мало детей… и не знаю. – Марфа вскинула плечиками. – Оно само как-то так получилось. А имя мне понравилось, красивое. Но сколько я не просила никто меня так не называл. Ну кроме той девочки. Это было так давно, что я и подзабыла. И только вот, смотря на вас и помогая, вспомнила. Оказывается, я уже помогала, и оказывается уже нарушала правило. Вроде того. Или не совсем? Ну, хозяин тогда же мне не давал никакого приказа. – Марфа подняла взгляд. – Ну, что? Идём?

Троица вышла наружу. На противоположном берегу сиял и крутился болотный водоворот круглого портала.

– Выход! – обрадовалась Милана.

– Подожди, – остановил её Глеб. – А мой брат? Я не уйду отсюда без Якова! – Он опустил глаза на Марфу. – Ты сказала, что мы спасём его! Что ты поможешь!

– Так и есть, – кивнула Марфа. – Это не выход из Обители, хозяева разных территорий не могут его создавать. Это же выход из Леса, в другое владение.

– А, – расслабился Глеб. – Тогда всё нормально?

– Да, – сказала Марфа и прошла мимо него и Миланы. – Идём, пока хозяйка Леса его не закрыла. А то она может… Хотя у вас же сделка, так что сдержит словечко-то. Должна.

Доски мостика поскрипывали, некоторые прогибались – счастливчики-охотники пересекали его с осторожностью и постоянно поглядывали на портал. И каждый раз чудилось, что он вот-вот исчезнет. Но портал оставался неизменным и ждал.

Глядя на Марфу, которая шла впереди лёгкой поступью, но и с лёгкой неуклюжестью овального тельца, Милана сказала:

– То есть мы возвращаемся обратно в то место?

– Да, – сказала Марфа. – Но не бойся, я знаю замок хорошо, мы прокрадёмся туда-обратно, а потом на общие земли, там выход.

– Что такое Обитель? – спросил Глеб.

– Это место, где мы сейчас, – ответила Марфа. – Наш мир.

– Как…, – Глеб не находил слов. – Как это?

– Ну, – ответила Марфа, – как-то. Я не знаю. Обитель – это отдельный мир, меньше вашего. Но и он также часть вашего, точнее присоединён к нему? Как кармашек.

– Но откуда он взялся? – спросил Глеб. – Как это вообще возможно?

Марфа взглянула на него через плечо и ответила:

– Мне-то почём знать?

– Но как? – удивился Глеб. – Ты же здесь живёшь, это твой мир.

– И? Можно подумать вы всё знаете о своём мире и как там что появилось.

– Ну, нет.

– Так и я не знаю о своём. Хозяева владений может и знают, ну они точно знают больше всех, но может даже и они не знают всего.

Троица сошла на берег и оказалась перед порталом. Он крутится как бесконечный водоворот болотной жидкости. Глеб и Милана переглянулись, и кивнули друг другу. Взявшись за руки, они одновременно вошли в портал. А Марфа залетела следом.

Глава 7 – Здравствуй Топь

Всюду была вода, на ней находились островки, поросшие травой, низкими кустарниками и огромными грибами разных размеров, а самые маленькие были высотой с метр. Стройные ножки росли прямо или склонялись в стороны, и также встречались сдвоенные. Грибные шапки были остроконечные как конусные крыши или широкие как тарелки. Все грибы светились как люминесцентные существа из глубин океана и слегка мерцали будто ночники; а основная концентрация света была во внутренней части шапок. Большинство грибов светилось голубым и фиолетовым, меньше было – синего и пурпурного; и иногда попадался зелёный. У многих остроконечных грибов с краёв шапок свисало нечто похожее на тину или грибные кружева. У некоторых круглых шапок встречались отростки, напоминающие щупальца – и издалека эти грибы напоминали медузы.

Тонкие прожилки редких, невысоких растений и веточек кустарников также светились, но красным и розовым. Большую часть воды покрывала зелёная тина, и из неё торчали коряги и ветки; кое-где торчал рогоз – и он, как и все растения, светился, но бледно-жёлтым цветом. В воде всюду встречались пни сломанных или погибших и упавших деревьев. Иногда встречались небольшие деревца со скудной зеленью, их корни торчали дугами как лапы неказистого паука, а веточки и листья светились зелёным.

Бледная луна светила через блеклое воздушное полотно рассеянным светом, который сливался с совместным свечением растений и грибов – свет был завораживающим, бледноватым, и давал слабое освещение топи. Витала вечная дымка – как вуаль; и размывала горизонт, но едва ли была видна вблизи. Стояла влажность, прохлада и тишина, лишь в отдалении иногда были слышны тихие, тревожные всплески, и иные странные звуки.

Марфа, Глеб и Милана вышли из портала на островок, поросший низкой травой. А портал за их спинами свернулся и исчез.

С несколько секунд Милана и Глеб в растерянности осматривались. Но везде был один и тот же сказочный, тревожный пейзаж.

– Где мы? – спросил Глеб. – Где мой брат?

– Эм-м, – произнесла Марфа. – Не здесь. Мы попали в другие земли Обители, мы в Топи. Это владение Бартоломея. А твой брат в Боре.

– Что?! – воскликнул Глеб и опустил на неё взгляд. – В смысле не здесь? Как же тогда…? Как?

– Ш-ш, – шикнула на него Марфа и бегло огляделась по сторонам. – Не кричи ты так. Я думала вы знаете куда ведёт портал, ведь это вы кто говорили с хозяйкой Леса, а не я. Я там не была и не знаю. Я просто подслушивала то тут, то там.

– И что нам теперь делать? – с опаской озираясь и потирая левый локоть, спросила Милана.

– Как что? – удивилась Марфа. – Мы пойдём через Топь, по мосту и в общие земли, через них в Бор, прокрадёмся в замок, спасём братика и обратно в общие земли, там на остров и в ваш мир.

Глеб успокоился и выдохнул.

– Звучит как план, – сказал он. – Хорошо. Тогда пошлите. В какую сторону?

Глеб и Милана осмотрелись ещё раз. Дымчато-люминесцентно-сказочная Топь казалась бесконечной, дымка размывала горизонт и казалось, что топи нет конца. Прибывшие заметили, как из-за пней и ножек грибов выглядывали небольшие головы, и доносился их шёпот. По спинам пробежался страх, а волосы на голове зашевелились. Но Марфа на них никак не отреагировала.

Марфа взмыла и осмотрелась, а вернувшись лапкой указала в сторону и сказала:

– Там виднеется Водный город. – Марфа указала правее: – А там то огромное дерево, не помню, как его называют. Значит, – она указала влево, – нам туда.

Идя за Марфой, Милана спросила:

– Что за общие земли?

– Через общие земли можно попасть в любые владения Обители. Это на самом деле не совсем общие земли, там нет хозяев, но есть обитатели. Я правда давно там не была. И там есть остров, а на острове дверь в ваш мир.

– А через ту дверь, – входя в воду и смотря как Марфа взлетела, спросила Милана, – точно можно пройти в наш мир?

Марфа приземлилась на крайнем грибе следующего островка.

– Конечно! – сказала она. – Ну, она открывается только человеку. А вы человеки, так что всё в порядке. Ну и вы возьмёте меня с собой, как мы и договорились.

– Но сначала, – тоже входя в воду, сказал Глеб, – Яша.

– Да, да, – сказала Марфа. – Мы помним. Туда ведь и идём.

На глубине вода оказалась по щиколотку, а потом снова островок. Выйдя на него, Милана оттряхивала от ноги шмоток тины и снова заметила очертания небольших голов, которые выглядывали из-за ножек грибов и кустарников.

– Они опасны? – прошептала Милана.

Глеб насторожился и проследил за взглядом – рука думала потянуться к мечу.

– Да нет, – ответила Марфа, – не должны. – И рука Глеба опустилась. – Ко мне не лезли, только надоедали, так как смотрят постоянно. Даже спокойно в кустики не сходить.

– А кто это? – спросил Глеб. – Или что это?

Марфа вскинула плечиками.

– Обитатели Топи, – ответила она. – Ну, одни из них. Я их в близи никогда не видела. Да и не хочется мне, если честно.

Марфа шла по островкам рядом со спутниками, а воду перелетала и ждала на шапках светящихся грибов. Вооружившись палками-корягами, и орудуя ими будто тростями, Глеб и Милана пробирались по мутной воде; и с блаженством использовали передышки-островки.

– Никогда я ещё, – идя в воде по колено, говорила Милана, – так сильно не мечтала о резиновых сапогах.

Глеб, пробираясь рядом, усмехнулся и кивнул.

– Вся обувь расклеиться, – сказал он. – Скоро босиком придётся идти.

– Это навряд ли, – сказала Марфа и села на шапку голубого гриба. – Видишь ли у нас многие процессы текут не как у вас, а словно… словно…

Милана вспомнила жуткую территорию Охотника со множеством трупов.

– Словно они замедлены? – сказала Милана.

– Да, – кивнула Марфа. – Или, скорее что они протекают иначе, чем у вас, но и да, медленнее. Хотя ваша обувь и одежда из вашего мира, но я всё же думаю, что она здесь будет вести себя, как и всё остальное.

– Ну, – сказал Глеб, – хоть что-то хорошее у вас есть. – Он вспомнил столовую, на столе которой еда превратилось в нечто, но словно не могла нормально догнить, исчезнуть. – Наверное.

На островках стали появляться светящиеся цветы, они устилали землю точно плющ и камни возле грибов, будто цветочные морские звёзды. Вдалеке, в вуали дымки изредка светились шарики светло-зелёного света и роились – точно крупные светлячки.

Стало казаться, что Топь не такая уж и страшная; появлялось больше суши, а воды становилось меньше. Но всё равно она была везде, как и извечная влажность с переплетением запаха тины. На суше появлялись корявые деревья с раскидистыми ветками и редкой листвой. Её прожилки и веточки подсвечивались зелёным светом. А часть деревьев не выжила и была засохшей.

Милана выбралась на следующий островок вслед за Глебом и выдохнула. Он кивком указал на пурпурный, двухметровый гриб, и Милана ответила согласным кивком.

Приблизившись, Милана и Глеб не дошли до ножки гриба и остановились. Возле ножки лежал странный, и оттого жуткий, скелет размером с крупную собаку.

– Это…, – смотря на скелет, сказала Милана. – Я, конечно, не специалист, но это ведь скелет рыбы.

Чуть поджав губы и так же не сводя глаз с жуткой причуды природы Обители, Глеб произнёс:

– М-хм.

– С ногами, – сказала Милана и смотрела на ступни с длинными фалангами.

– М-хм, – произнёс Глеб.

Милана и Глеб подняли глаза на пурпурную грибную шляпку, на краю которой сидела Марфа.

– Это одни из обитателей Топи, – сказала она. – Они… ну могут быть вредными, или очень вредными.

– То есть они опасны? – заволновалась Милана.

– Да, – ответила Марфа. – Бывают те, кто и не приблизится, но таких, наверное, меньше всего.

Глеб поставил свободную руку на бок, выдохнул и сказал:

– По-моему тебе пора рассказать нам больше об этом месте.

– Эм-м, – протянула Марфа и отвела взгляд. – Ну, я как бы это… могу сказать только чуть-чуть, не могу всего. Да и я не знаю всего. Я много чего не знаю, или не понимаю, или не помню. Или про что-то я и не думала или не спрашивала.

– Почему можешь сказать только чуть-чуть? – хмурясь, спросил Глеб. – Ты же ушла от Вольфрама, разве нет?

– Дело не в хозяине. Точнее было и в нём до этого, но тогда я не была с вами. А теперь хозяин мне не указ.

– Слушай, – сказала Милана. – Раз ты его пре… Раз ты ушла и теперь сама по себе, то может ты перестанешь звать его хозяином? Он ведь больше тебе не хозяин.

– Ох, – заволновалась Марфа. – А ведь и правда. Просто он всегда был моим хозяином. – Марфа пребывала в возбуждённом волнении и моргала чаще обычного. – А… и как же мне его?

– Ну, – сказал Глеб, – у него же есть имя.

– Ой-ей. – Грудь от глубокого, волнительного дыхания поднималась и опадала; Марфа собралась и прошептала, становясь тише с каждой произнесённой буквой: – Вольфрам. – Она встрепенулась, будто от разряда, и хихикнула. И она снова прошептала: – Вольфрам. Вольфрам. – Затем сказала в голос, но тихо: – Вольфрам. – И снова хихикнула.

Ожидая с хмурым лицом, Глеб взглянул на Милану. Та, смотря на Марфу, улыбнулась уголком губ. Он вернул взгляд на сияющую Марфу, и сказал:

– Так почему ты не можешь нам рассказать больше об этой Обители?

– Ну, как почему? – сказала Марфа. – Потому что я родилась в Обители, это мой дом. Хозяин или нет, но я не могу рассказать многого… я просто… не могу и всё. Это как правила этого места, только они в твоей голове. А то, что могу, не знаю как, я вообще не очень умею рассказывать.

Глеб сделался недовольным.

– Скажи хотя бы что это за место? – сказал он. – Почему Обитель?

– Обитель, потому что Обитель. Это название. Или имя? И я же уже говорила.

– Да, да, – сказал Глеб, – я помню. Кармашек.

– Какая разница? – спросила Милана. – Я думала мы хотим спасти твоего брата и сбежать, а не изучать это место.

– Да, – сказал Глеб. – Но ведь… Это такое безумие! Разве тебе не интересно узнать, что это и как оно вообще существует?

У Миланы было безынтересное, уставшее лицо:

– Нет, – ответила она.

Глеб вздохнул. Он намеревался продолжить разговор, но Милана переложила трость-палку в правую руку и сказала:

– Идёмте.

Марфа кивнула, взмахнула крыльями и приземлилась на островок. Идя следом за Миланой и смотря в её спину, Глеб сказал:

– Но если мы узнаем больше, то так сможем лучше понять это место.

Милана остановилась и развернулась.

– Понять? – спросила она. – И зачем? По-моему, мы просто хотим выбраться и забыть всё это, как страшный сон.

Глеб не знал, что сказать на это. А Милана отвернулась и возобновила шаг.

Милана и Глеб пробирались по воде с тиной и сухими листьями, которые опали с дерева, растущего у крупного островка. Он вытянулся вперёд как извилистый хребет какого-то существа. Глеб выбрался и с отвращением на лице убирал тину, которая застряла между пальцев ноги. А Марфа летала над ним.

Левее от Глеба Милана поставила ногу на берег и услышала позади и с боку быстрые шлепки. По спине прошли мурашки, волосы на затылке зашевелились – и с ахом она обернулась. Тень кого-то примерно с метр, но странного по форме, пробежала – вскочила на островок и скрылась за скудной растительностью с бледным свечением красного в прожилках и тонких веточках.

Страх в Милане клокотал и, медленно выдыхая, она брала себя в руки.

– Ты…, – сказала она. – Вы это видели?

– Что? – в один голос отозвались Глеб и Марфа.

– Там кто-то пробежал, – ответила Милана.

Глеб посмотрел в ту сторону, но никого не увидел; и сказал:

– Может это те, кто наблюдают за нами всё время. Кажется, они не опасны. – И он покосился на Марфу.

– На меня они никогда не нападали, – сказала она. – Хотя я не часто была в этом владении. Но и другие, кто был здесь я не слышала, чтоб они нападали на них. Да я даже не знаю, как они выглядят. Я это уже говорила, да?

Глеб шёл по островку. Марфа рядом. А Милана шла за ними; с подозрением осматривалась по сторонам и прислушивалась.

Снова раздались быстрые шлепки по воде – Милана замерла с клокочущим сердцем, посмотрела влево и успела увидеть странную тень существа.

– Ты слышал? – прошептала Милана.

Глеб остановился и, разворачиваясь, сказал:

– Что?

Раздались более громкие шлепки справа – и Глеб с Миланой повернули головы в ту сторону. Невысокая, высотой с метр тень скрылась в высокой траве с бледно-светящимися прожилками у стеблей невзрачных травянистых цветов.

Милана и Глеб встретились встревоженными глазами и не знали, что делать. Марфа заметила, что спутники остановились, и обернулась.

– Что? – спросила она.

– Нужно продолжать идти, – сказал Глеб. Милана кивнула, а рука для успокоения легла на рукоять серебряного кинжала.

Пока путники шли по вытянутому островку, шлепки разносились с разных сторон, но никогда не получалось рассмотреть тех, кто их издаёт. А Марфа летела впереди и почти не реагировала на звуки.

Островок закончился. Милана и Глеб с опаской шли рядом друг с другом к следующей суше. Вдруг – шлепки слева. Они нарастали и приближались. Глеб и Милана обернулись – на них неслось рыбье существо ростом с метр.

Существо телом выглядело как пиранья, но более жуткое: лицо будто вечно хмурое, крупные выпуклые глаза, две дырочки-ноздри, большой рот с острыми зубами как у пираний; чешуя была чёрно-сине-фиолетовая и переливалась под разными углами; плавники и хвост – полупрозрачные и слегка блестели синими, будто налётом слюды. От тела шли лягушачьи тёмно-синие лапы с тёмно-фиолетовыми пальчиками – они использовались как ноги, но не как лягушками, а в распрямлённом положении, наподобие человека; с боков вырастили аналогичные лягушачьи лапы – руки.

Смотря на существо, Милана оцепенела на две секунды; опомнилась и схватила палку-трость как биту. Глеб растерялся. Продолжая лететь, Марфа обернулась, ахнула – врезалась в остроконечную шапку гриба и упала в куст.

Раскрывая зубастую пасть, рыба-лягушка неслась со всплесками и шлепками. А когда приблизилась, Милана с визгом ударила её – она отлетела в сторону и упала на берег островка, на котором из кустарника выбиралась Марфа.

Рыба-лягушка лежала на траве. Одна нога подёргивалась, а глаз вертелся. Выйдя из оцепенения и судорожно втянув воздух, Глеб перевёл взгляд на Марфу, которая выбралась из кустарника и отплюнула листок с гаснущими прожилками.

– Ты сказала, – прошипел он, – что они не опасны!

Смотря на пиранье-лягушачье существо, Марфа сказала:

– Нет, это не те. Это другие. И они…

С другой стороны – послышались всплески и шлепки быстрого бега. Глеб успел повернуться и ударил рыбу-лягушку палкой.

– Быстрее! – воскликнула Марфа. – За мной! Там… недалеко… есть! Быстрее!

Она развернулась, прыгнула и полетела. А Глеб и Милана выбрались на вытянутый, корявый островок и побежали следом за ней.

С разных сторон рыбы-лягушки выбегали из теней, из скудных кустарников, из пучков рогоза и растительности на других островках; и выныривали из глубоких водных мест топи. Пираньи существа бегали туда-сюда – вдоль островка – то приближались, то отдалялись; издавали жуткие, утробные и прерывистые, а иногда и булькающие, звуки. Некоторые бежали на Милану и Глеба. Они с пляшущим страхом в глазах и паникой в груди отбивали набеги палками – оглушали рыб-лягушек и бежали дальше. А Марфа указывала путь.

Когда островок закончился и пришлось войти в воду, бег перешёл на шаг – как можно быстрый по воде уровнем до середины голени, с тиной и корягами. А впереди округлый островок был, как и все, поросший грибами и скудной растительностью.

Глеб остановился, чтобы ударить одну нападающую рыбу-лягушку. Милана приблизилась к началу округлого островка и собиралась поставить первую ногу на всегда влажную почву. Но тут к ней приблизилась рыба-лягушка, и не как до этого – бегом напролом, издавая шум и жуткие звуки; а тварь поджала ноги и подплыла без шума. Несмотря на то, что тело торчало из воды наполовину, Милана заметила тварь не сразу.

Когда Милана краем глаза заметила движения в воде – рыба-лягушка с утробным криком прыгнула на подобие лягушки и, раскрывая зубастую пасть, набросилась. Милана успела развернуться и подставить палку-трость. Рыба-лягушка сбила Милану, палка встала между зубов – и Милана упала спиной на берег с влажной почвой. Будто бешеная собака рыба-лягушка грызла палку и цеплялась за Милану холодными, лягушачьими ногами и руками.

– Милана! – раздался испуганный возглас Глеба.

Он сделал к ней шаг, но к нему подбежала рыба-лягушка, за ней бежала ещё одна, а две другие пока боялись напасть и приближались странной, неуверенной траекторией.

Разгрызенная палка Миланы треснула по центру. Марфа пикировала вниз – вонзилась в рыбий глаз и отбросила гулко-визжащее, булькающее существо Топи. Милана – растрёпанная, с дикой паникой и страхом в глазах – вскочила и вынула кинжал из ножен с правого бока. Она сделала шаг, присела и, взявшись за рукоять обеими руками, вонзила лезвие в чешуйчатое тело.

Существо гулко завизжало и забулькало, забарахталось и затрепыхалось. Кроме умирающей твари, все звуки оборвались, а движения остановились. Милана отступила назад, почувствовала дрожащую слабость в ногах и опустилась на одно колено в воду. Запыхавшийся Глеб, сжимал палку в руках и, ожидая очередной атаки, смотрел по сторонам с диким видом.

Все рыбы-лягушки замерли на своих местах и смотрели на Милану и умирающего сородича. А где-то в дали загоготала птица.

Звуки агонии прекратились, остались редкие подёргивания тела. Установилась жуткая, рябящая тишина, а тёмная кровь вытекала в мутную воду. Множество выпученных глаз, на свету и в тени, смотрели на незваных гостей Топи.

Не сводя взгляда с рыб-лягушек, Глеб приблизился к Милане. Та, не сводя глаз с тварей, вынула кинжал из тела твари и выпрямилась. Глеб положил палку и вынул меч; Милана вынула второй кинжал – и вместе они отступали к берегу, где была Марфа со стоящей дыбом шёрсткой, а тонкий хвост стоял трубой.

Втроём путники пятились. Рыбы-лягушки не двигались и смотрели не моргающими выпуклыми глазами. А тело убитой твари дёрнулось в последний раз.

Понимая, что сейчас произойдёт, Марфа, цепляясь за одежду, забралась на Милану – лапкой подцепила Глеба за плечо и притянула. И она прошептала в их уши:

– Их шок почти прошёл. Сейчас нужно бежать. Там впереди есть большое дерево. Забирайтесь на него. Это даст передышку.

Одна из рыб-лягушек раскрыла зубастый рот и издала утробный звук похожий на жуткий крик и шипение одновременно. Такие же звуки стали издавать все остальные – и утробно-жуткое шипение заполонило всё вокруг. Милана и Глеб развернулись и побежали; а Марфа полетела, указывая направление.

Преследуя Милану и Глеба, рыбы-лягушки бежали по воде и островку, забирались друг на друга и на грибы – прыгали по шляпкам грибов; издавали жуткие утробные звуки, странное подобие шипения и клацали челюстями.

Округлый островок окончился, немного воды до середины голени – и следующий островок. А впереди высилось старое, сухое дерево с извилистыми ветками без листвы – словно царь этой части Топи.

На бегу Глеб полоснул нескольких рыб-лягушек, которые приблизились; а Милана только одну, которая собиралась атаковать.

Приближаясь к дереву, Милана продумывала каждое движение руки и ноги по веткам и стволу; а Глеб обернулся и увидел, что шанс у них есть.

– Я первая, – убирая кинжалы в ножны, на бегу крикнула Милана.

Марфа летала рядом с Глебом, который встал в нелепую, но в уверенную стойку с мечом. Милана ловко залезла на нижнюю ветку, несмотря на то что была в не привычной физической форме.

Когда Милана забралась, она протянула руку Глебу и сказала:

– Залезай!

Глеб полоснул юркую рыбу-лягушку, хотел вставить меч в ножны на спине, но не смог – но тут подоспела Марфа. И пока она вставляла меч, Глеб, держась за руку Миланы, залез на ветку. Меч вошёл в ножны, и Глеб с Миланой полезли выше. А несколько рыб-лягушек прыгали и клацали зубами у их пят. Когда одна из низ сделала высокий прыжок и точно бы схватила Глеба – Марфа с силой толкнула её, и потеряв равновесие сделала полукувырок, но осталась в воздухе.

Милана и Глеб забирались выше, выше – и остановились на середине ствола, так как большая часть веток верхней части дерева была надломлена или выглядела неустойчивой.

Глеб взглянул вниз и ужаснулся. Рыбы-лягушки выстраивали живую, шаткую пирамиду – запрыгивали друг на друг и поднимались всё выше и выше; некоторые из них пытались прыгать с ветки на ветку – но от непривычности получалось медленно. Многие падали, многие сталкивались друг с другом. А звуки смешивались в ужасную, жуткую какофонию.

– Что теперь?! – воскликнул Глеб.

– Я думаю! – сказала Марфа. Она сидела на ветке по другую сторону ствола и смотрела вдаль Топи. Она явно пыталась вспомнить местность.

Когда рыбы-лягушки достигли Миланы и Глеба – те стали отмахиваться оружием.

– Марфа! – крикнула Милана.

– Я почти…, – сказала Марфа, – почти… у нас есть шанс! Там есть озеро, они не пойдут за нами в ту часть Топи.

Марфа с радостной мордочкой повернулась к Глебу и Милане, раскрыла рот – но тут раздался громоздкий шум, а земля будто встряхнулась. Многие рыбы-лягушки попадали с веток. А впечатляющая, несимметричная живая пирамида покачнулась и потеряла несколько звеньев.

Громоздкий шум – как будто упала плита; или шаг великана – сотряс землю. Пирамида рыб-лягушек рухнула. Едва не упав, Глеб, Милана и Марфа вцепились в ветки; а оружие вернулось в ножны.

– Что это та…? – хотела спросить Милана.

У дерева, по другую сторону от кучи рыб-лягушек ниже веток, где были незваные гости Топи, вспыхнули крупные кислотно-зелёные глаза – и души сжались в холодный комочек. Рыбы-лягушки вскакивали – бежали друг по другу, по топи, толкались и пряталась в тенях и растительности.

Существо по ту сторону дерева выглядело как огромная, округлая жаба с наростами на спине.

В медленных движениях Жаба подняла обе руки с перепонками. Глеб думал вынуть меч, но одна лапа схватила Милану и оторвала от ветки.

– Милана! – выкрикнул Глеб и вцепился в её руки.

Но его схватила вторая жабья рука – холодная и противная. Руки Жабы опустились до половины тела – и она, издавая булькающее-квакающие, пыхтящие звуки неповоротливо развернулась. Огромный прыжок – и внутренности пленников едва успели последовать за хозяевами; приземление – грохот сотряс землю и ветки дерева, на одной из которых в тени затаилась Марфа. Она смотрела на второй огромный прыжок, и сказала:

– Вот незадача.

После второго прыжка, Жаба наклонилась в сторону, оттолкнулась от земли локтем и пошла, больше ползя, телом по земле и переставляла ноги, едва отрывая их от земли. Глеб и Милана пытались выбраться, но даже если бы смогли высота падения им не улыбалась – не была смертельной, но всё же, да и смотря как упасть.

Жаба с пленниками продвигалась через топь – через отрытые, почти голые участки топи, будто широкая тропа для Жабы, или сделанная ею.

Милана сдалась в попытке освободиться от противной хватки Жабы. Из её сжатого кулака вверху торчали руки и голова Миланы, а снизу – ноги по голень. Тяжёлый шаг грузного, неповоротливого тела был для Миланы как медленные качели с остановками между взмахами в две-три секунды. Милана смотрела вниз – воды становилось меньше и больше напоминало семейство мутных лужиц, а земля стала ровнее; мелькали люминесцентные грибы и растения, прибавлялось больше деревьев и на половине из них была скудная зелень.

Глеб же, который был спиной к земле, не сдавался, но выбивался из сил. За ними – на расстоянии и держась теней – следовала Марфа, но пленники об этом не знали, только могли догадываться, и надеяться. А впереди нарастал свет: приглушённый, немногим ярче чем у грибов и растений.

Жаба с пленниками вышла к крупному озеру: зеркальная гладь в половинке чаши из острых скал. Из них росли кристаллы разного цвета и источали приглушённый, сказочный свет. Такой же свет источали круглые камни разного размера и разного цвета, которые были встроены в камни у берега. А с редких деревьев свисали клетки для канареек, но внутри находились такие же светящиеся камни – как гладкие капли.

В озере, у берегов рос рогоз, а рядом кучковались большие кувшинки, которые источали бледный розоватый свет. Растения и кристаллы отражались в глади озера у берегов, но в центре стояла чернота и едва можно было увидеть воду.

Поднимая руки, Жаба вошла в озеро и, приблизившись к тёмному центру, зашла по подбородок. Жаба начала опускать руки – и пленники стали извиваться.

– Нет! – выкрикнул Глеб.

А Милана завопила:

– Мы не умеем дышать под водой! Мы не умеем дышать под водой!

Кулаки с пленниками коснулись кромки воды и замерли; а неповоротливая шея с уродливым жабьим лицом и жуткими кислотно-зелёными глазами повернулась к Милане с неподвижностью будто ожившая гора. Пленники замерли, а Милана со стучащими сердцем в груди, смотрела на огромное жабье лицо.

– Ты меня понимаешь? – спросила она дрожащим голосом. Жаба не шелохнулась. И Милана медленно повторила: – Мы не умеем дышать под водой.

Голова Жабы отвернулась также медленно, как и повернулась; тело приподнялось из воды, а взгляд опустился. Пленники проследили за ним – и похолодели.

Перед Жабой всплыло существо, размером с человека. Худое, гибкое телосложение; белая кожа; длинные чёрно-зелёные волосы; небольшое, жуткое и милое личико с заострённым подбородком, аккуратным носиком и большими раскосыми глазами. Склера была чёрной, а радужка пурпурной и слегка светилась, и отсвечивала как у кошек. На тонкой шее были жабры, а ниже у маленькой груди виднелась переливающаяся, светлая чешуя.

Жаба издала звук похожий не то на жуткий зевок, не то на возмущение. Головка водного существа кивнула – и жабьи руки поднесли к ней пленников, которые замерли. Они не знали угроза ли это новое существо, которое завораживало своей необычной, жуткой красотой. Белые, худые руки поднялись. Тонкие пальцы с перепонками между ними, а от запястий и до локтя были полупрозрачные плавники. Через воду едва было видно остальное тело – только тонкую талию, покрытую чешуёй, как и на груди.

Импульс пальцев, и в руках создался прозрачный шар, будто мыльный пузырь; второй импульс – и шар стал переливаться голубым, и слегка замерцал. Затем девушка надела шар на Милану, которая зажмурилась. Стенка легко прошла через макушку головы, будто прохладная вода, но не намочила.

Милана открыла веки и увидела, что шар остался на голове. А девушка создавала новый – и создав, она надела его на Глеба.

Девушка улыбнулась милой, жуткой улыбкой, показав аккуратные клыки вместо резцов, и отплыла назад. Там, у кувшинок показались головки её сородичей – наблюдали с большими глазами разных цветов. Черты лица отличались, но непривычным человеческим глазам они казались похожими – будто сёстры.

Жаба снова издала звук будто зевок-кваканье, и стала погружаться в воду в месте с запаниковавшими пленниками. То, что произошло говорило, что то, что на головах поможет дышать под водой. Но логическая часть разума пыталась отрицать возможность проявления несуществующей магии или её подобие. Милана не смогла себя удержать – и задержала дыхание; а Глеб не стал и доверился интуиции.

Жаба погружалась всё глубже и плыла вперёд медленными рывками ног будто в земельную стену берега – в сторону скал. Глеб и Милана смотрели по сторонам. Чернота; на дне светились водоросли; едва было видно громоздкое тело жабы; а по сторонам иногда как отблески света с поверхности виднелись большие глаза, а хрупкие, гибкие бледно-белые тела проплывали рядом. У них были худые ноги с длинными ступнями и перепонками между пальцев, а от щиколотки и до колен – полупрозрачные плавники. Но ни Глеб, ни Милана так в чёткости и не разглядели этих существ.

Свет растений снизу и сверху исчез, исчезли отблески глаз – жаба вплыла в непроглядную черноту. И светились только её ядовито-зелёные крупные глаза.

Глава 8 – Водоёмы и слёзы

Пленникам стало казаться, что это то, чем окончатся их жизни – вечность плыть в глубины черноты; прохладная вода; и светящиеся ядовито-зелёные глаза.

Но в какой-то момент впереди показался бледный, голубой свет. Затем к нему прибавился зелёный. И пленники поняли, что это водоросли.

Свет нарастал, расширялся и рассеивался – очертился круглый выход из туннеля. Приблизившись к его краю, пленники успели заметить, что он был из камня. А после туннеля вода посветлела. Внизу было обилие разнообразных водорослей, которые светились разными, но уже привычными цветами. Какие-то водоросли тянулись к верху как змеи пучками; какие-то как широкие ленты устремлялись почти до самой поверхности по одной, по трое; а какие-то – будто стебли с листьями и тоже устремлялись вверх.

Всюду были рассеяны светящиеся кристаллы. Водоросли мирно колыхались, но не было видно никакой живности. В водоём с разных сторон вели такие же каменные туннели. Жаба оттолкнулась и поплыла по широкому каналу, но не всплывала.

Милана и Глеб видели через толщу воды очертания небольших строений, похожие на дома, которые составляли улицы. Были полосы мостов над каналами, и также встречались зелёные пятна кувшинок. Появилось больше света – как от фонарей или ламп; но свет был приглушенный, рассеянный, и не как от лампочек или привычных уличных фонарей. Проплывали или стояли силуэты невысоких жителей, но их невозможно было разглядеть. Через толщу доносились и звуки: голоса, что-то похожее на музыку, неторопливая суета.

Длинный канал закончился, а глаза, привыкшие к очертаниям и свету, а также уставшие от попытки что-то рассмотреть – теперь привыкали к полутемноте туннеля. На его каменных стенках как наросты были светящиеся кристаллы и странные морские звёзды – и они освещали длинный туннель с тупиком.

Доплыв до тупика, Жаба неповоротливо развернулась, перевернувшись на спину, – и ногой коснулась камня тупика, точно толкнула. По стене прошлась полупрозрачная голубая волна и камень приглушённо заскрежетал. Каменная пыль развеивалась по воде, а из щели куда скрывалась толстая плита выплыло несколько пузырьков.

Проход открылся, и Жаба выплыла в иной водоём. Дно как пропасть устилал ковёр водорослей, а в нём были вкрапления кристаллов. Они росли и на каменистых стенах вместе с кораллами. Но на половине водоёма лежала тень от огромной кувшинки, стебель которой уходил на дно и скрывался среди водорослей, камней и тени.

Жаба всплыла, посадила Глеба справа от себя на одну большую кувшинку, которая легко его выдержала; а Милану слева от себя на другую, такую же. Их пузыри лопнули, и они смогли вдохнуть свежий, влажный воздух. Пленники смотрели как Жаба чуть отплыла назад, и над водой была только лысая, кожистая голова.

За спинами раздался басистый мужской голос:

– Спасибо, моя дорогая. Я найду тебя попозже. Или позову.

Жаба неповоротливо кивнула, опустилась под воду и поплыла к туннелю. А пленники со сжатыми мышцами тел и с замирающими сердцами, развернулись на сто восемьдесят градусов – и теперь на существо смотрели не спинами, а вытянувшимися лицами.

На огромной кувшинке сидело большое водное существо – ростом примерно метров пять-шесть. Стройное тело было мужское и напоминало человеческое, но кожа фиолетового цвета была плотная как у лягушки, а ногти были синего; и на руках и ногах имелись плавники. Существо сидело, скрестив ноги у щиколоток, и ниже пояса была одежда – как слоистая юбка из тины. Конечно, если бы тину можно было использовать как ткань.

Округлившие глаза пленников поднялись выше и замерли, а вдохи стали короткими и частыми.

Короткая шея с жабрами; округлая голова без волос, а лицо лишь отдалённо напоминало человека – выделялись высокие скулы и широкий подбородок; но в большей степени оно было рыбное, с лёгкой примесью лягушки: крупный рот и отчётливые губы, ноздри щёлочки, крупные круглые глаза – зелёная радужка и крупные чёрные зрачки; а по бокам головы имелись маленькие уши, напоминающие человеческие.

Милана и Глеб поняли, что этот тот, про кого говорила Марфа – Бартоломей, хозяин Топи.

Вокруг водоём окружали высокие скалы с пиками – как мини горы, берега были узкие или вообще не было, и они поросли густой зеленью со светящимися прожилками. Из скал торчали столбики из дерева, а на крючках висели клетки со светящимися камнями-каплями. За спиной Бартоломея была возвышенность, и она перетекала в тропу между скалами – как проход.

– Интересно, – сказал Бартоломей. Он говорил неспеша, протяжно; со странной доброжелательностью и спокойностью тревожных волн. – Это было так давно, когда я в последний раз видел человека. А тут сразу двое.

– П-простите, – сказал Глеб. – Мы просто ищем выход.

Зелёные глаза скользнули и смотрели только на Глеба – и ему захотелось нырнуть в воду.

– Выход? – сказал Бартоломей. Он говорил всё протяжнее, будто убаюкивал в гипноз. – Зачем же вам выход? В Обители не везде плохо. У нас в Топи замечательный город. Водный город.

– Н-нет, – сказала Милана. – Спасибо. Но мы хотим в свой город, домой.

– Хм-м, – протянул Бартоломей и перевёл глаза на Милану, и та сжалась. Он словно отмер от многолетнего сидения и, смотря пристально на Милану, чуть наклонился. А она почувствовала, как словно холодная липкая вода прошлась по всему телу изнутри, омыв каждый орган, нерв и сосуд, и лизнуло душу. – Я вижу зачем Вольфрам выбрал тебя несчастное ты, сломленное создание.

Милана нахмурилась, а внутри дрожала.

– З-зачем? – спросила она, хотя не хотела слышать ответа.

Бартоломей сел в исходную, расслаблена позу, но взгляда с Миланы не сводил, будто Глеб для него стал невидимым.

– Зачем ты борешься? – не теряя своей протяжности, спросил Бартоломей. И Милана, только начиная расслабляться, похолодела. – Бежишь, бежишь, рвёшься домой. Так рвёшься домой. Не сдаёшься. Но зачем? Зачем, если ты не хочешь жить?

Милана вцепилась в край кувшинки, крылья носа пульсировали, а челюсть была сжата. Глеб с удивлением посмотрел на неё. А Бартоломей продолжил:

– Так рвёшься к жизни, но так не хочешь жить. И ты не знаешь зачем рвёшься жить. Столько боли, столько печали, столько слёз и пустоты. М-м, так интересно. Ты рвёшься домой, чтобы умереть там, под солнцем?

– Я не…, – сказала Милана и умолкла. – Вовсе н…

Тут из воды вынырнул кто-то и залез на соседнюю от Миланы кувшинку. Он был выше Глеба на голову, имел стройное тело как у человека, но с кожей лягушки жёлто-зелёного цвета, на руках между тонкими пальцами были перепонки, ноги были больше лягушачьими, хоть и держались прямо как человеческие; голова являлась смесью: человека и лягушки – округлая, с большими глазами, нос две дырочки, и большой рот, и человекоподобные небольшие уши. На незнакомце были надеты тканные, просторные шорты коричнево-зелёного цвета, и подвязывались на талии плетёным зелёным ремешком, точно из тины; а на шее имелось украшение: на ниточку были нанизаны резные листики из светящихся кристаллов и камней.

– Простите, что прерываю, – сказал прибывший приятным, но квакающим, сбивчивым голосом, – но мне сказали, что я вам могу понадобиться.

– Ах, Боя́н, да-да, – протяжно, медленно ответил Бартоломей. – Я уже закончил. Точнее начал? – усмехнулся он, и тихо, убаюкивающее посмеялся. – Можешь их забирать. – Бартоломей потянулся и зевнул. – Что-то я сегодня утомился. Давай, вот этого, – указал он на Глеба, – после того как я проснусь. Но не сразу как проснусь.

– Будет сделано, – сказала Боян. – А что насчёт девчоночки?

– Нет, – сказал Бартоломей. – Пока ничего с ней не делай. Оставь. Я подумаю, может оставлю при себе. А то коллекция моя скудновата, и скучновата. И давно не пополнялась, однако. Очень, очень давно.

– Будет сделано, – снова сказал Боян и покланялся.

Боян нырнул в воду, схватил за шиворот Глеба и, игнорируя его протесты, затащил в воду, а затем и Милану. Он приплыл с ними к одному из туннелей и сказал:

– Задержите дыхание.

– Что?! – в один голос запаниковали Милана и Глеб.

Боян повторять не стал, а лишь смерил предупреждающим взглядом. Пленники сделали большой вдох – и Боян нырнул. Он плыл удивительно быстро, несмотря на то что руки были заняты пленниками.

Проплыв по извилистому туннелю, освещённому светящимися камнями и торчащими кристаллами как наростами, Боян с пленниками вынырнул. Пленники кашляли, хватали ртами воздух и приходили в себя.

В окружении тех же невысоких пиков и зелени, но было больше светящихся кристаллов, которые торчали как наросты; всюду из скал свисали клетки со светящимися камнями-каплями, а на берегах были расставлены столбики с ними же. Было несколько проходов через скалы, и в воде виднелось несколько туннелей, но все они были закрыты.

В центре водоёма находился островок с крупными клетками, а вокруг буйствовали кустарники, и прожилки их листьев светились тёмно-зелёным. Только перед плывущими не было растительности, и Боян вытащил пленников на берег почти без усилий.

Боян вынул у Глеба меч и сказал:

– Эта блестяшка тебе не понадобится. – И кинул меч в кусты.

Вынул кинжалы у Миланы и выкинул в другую сторону, а один упал в воду. В это время Глеб хотел вернуть свой меч, но Боян схватил его за одежду и потащил к клеткам. Глеб сопротивлялся, брыкался, пытался драться. Но Боян толкнул его внутрь клетки и захлопнул дверцу. А затем пошёл за Миланой, которая пятилась, но через два шага дошла до края островка.

Глеб кричал и дёргал дверцу. Боян схватил Милану и потащил к клеткам – она сопротивлялась и упиралась в землю. Боян толкнул её в клетку, соседнюю к Глебу, и захлопнул дверцу.

– Что вам от нас нужно? – спросила Милана, а руки схватились за прутья.

– От тебя ещё не знаю, – сказал Боян. – Разве не слышала, что сказал хозяин?

– А от меня? – дрогнувшим голосом спросил Глеб.

Боян повернул к нему голову с жуткой, озорной ухмылкой:

– Ты ужин хозяина.

Лицо Глеба разгладилось и побелело, и он сказал:

– Что…?

Боян, смеясь-квакая, ушёл к краю островка и прыгнул в воду. Он вынырнул на берег и скрылся в одном из туннелей, а когда плита по ту сторону закрылась и щёлкнула – наступила тишина.

Глеб сидел, оперившись спиной на прутья, лицом к воде, где не было растительности – где они зашли. Милана сидела в соседней клетке и посматривала на поникшего Глеба в прострации.

– Эй, – сказала Милана. – Мы что-нибудь придумаем. Так?

– М-хм, – отозвался он.

Но он не мог перестать думать о том, что он ужин; не мог перестать думать о Якове, и как его подвёл; и что за ужасная участь теперь их ждёт. Теперь и ему всё больше и больше хотелось верить, что это просто ужасный, долгий и яркий сон.

Милана заметила движение в воде и напряглась. Что-то плыло со стороны единственного отрытого туннеля, который ведёт в логово Бартоломея. Милана ожидала худшего. Из воды вынырнуло то существо, которое они видели в первом водоёме, которое создало пузыри с кислородом, но это была иная девушка.

Всё та же белая кожа, чёрно-зелёные длинные волосы, а худое гибкое тело казалось хрупким и по странному утончённым. Небольшое, милое и жуткое личико с аккуратным курносым носиком, острым маленьким подбородком, тонкими губами и крупными раскосыми глазами. Чёрная склера казалась странной, отталкивающей; а большие зрачки с салатовой роговицей казались сказочными.

Существо подплыло и положило руки на край островка без растительности как на парапет в бассейне. Они были с перепонками между худых пальцев и с бело-прозрачными плавниками от запястий до локтей. Головка склонилась чуть в бок, а в глазах были: интерес и любопытство. Волосы соскользнули с одного плеча на бок, – и на шее показались жабры.

Едва сумев оторвать от гостьи взгляд, Милана посмотрела влево – Глеб тоже смотрел на незнакомку и напрягся.

– Кто ты? – спросил он. Но существо не ответило. – Что тебе нужно?

И снова не было ответа.

– Ты, – спросила Милана, – понимаешь нас? – Существо кивнуло. – Можешь говорить?

– Могу, – сказала существо приятным, тонким женским голосом. На личике возникла милая, жутковатая улыбка. И смотря на Милану, она сказала: – Ты мне нравишься.

По Милане прошли мурашки.

– В-в каком смысле? – спросила она; и уже желала, чтобы незнакомка уплыла как можно дальше.

Худые плечики вскинулись.

– Не знаю, – ответило существо. – Во многих. Во всех? Не во всех? Почти во всех? Или только в определённых?

Милана нахмурилась. А Глеб сказал:

– Что тебе нужно?

Но не было ответа. Существо, смотря на Милану, сказало:

– Я знаю как у вас принято. Меня зовут Доло́р, приятно познакомится.

– А…, – растерялась Милана. – Это… Я Милана.

– Я знаю, – сказала Долор.

Она, не отрывая взгляда от Миланы, выбралась на берег. Тело, будто одежда, покрывала полупрозрачная переливающая бледным перламутром чешуя – она покрывала грудь, корпус тела, бёдра до колен, и немного чешуи было на предплечьях. От колен и до щиколоток были плавники; стопы были узкие и длинные, между пальцами имелись перепонки – и они отдалённо напоминали аккуратные ласты.

На четвереньках Долор подползла к клетке Миланы, села напротив и положила руки на крест щиколоток. Большие салатовые глаза смотрели на Милану, а личико было пустым на эмоции.

– Мне нравится боль, – сказала Долор.

– Оу, – произнесла Милана. – Это…, – она сглотнула, – э-мм… интересно.

Личико Долор осталось пустым, прохладным.

– Не физическая, – сказала она. – Физическая боль проста, скучна. Когда-то её было много здесь, в Водном городе, в Топи, и в Обители. Сейчас не так много. И она стала ещё скучнее. Мне нравиться нефизическая боль. И у тебя её много.

Спиной Милана упёрлась в прутья, а челюсть сжалась. На личике Долор возникла лёгкая улыбка. Она повернула лицо к Глебу, и сказала:

– У тебя она тоже есть, но прошло больше времени. Год и чуток? Не совсем чуток, но чуток? И у тебя есть братик, он тебя лечит, ты лечишь его. У тебя есть сила жить, желание жить. И это скучно. Но…, – Долор вернула лицо к Милане, – ты другое дело. Ты мне нравишься.

Милана наморщила лоб, став жалобной, и сказала:

– Что тебе от меня нужно?

Пристальный взгляд больших глаз.

– Ты хотела умереть, – сказала Долор.

– Нет, – быстро сказала Милана. – Я не… вовсе… Я…

– Не ври. Мне не нужно врать. Я всё равно всё вижу, я чувствую. Хочешь увидеть ты?

– Н-нет…, – сказала Милана и опустила взгляд. – Я не… Это… Всё не так просто…

Тонкая рука Долор поднялась, импульс пальцев – и с боку возникло фиолетовое облако. В нём создалась картинка прошлого: воспоминание Миланы, но будто со стороны.

Яркий, солнечный день. Розовая девятиэтажка. На парапете крыши стоит Милана в чистой одежде, в розовых очках-сердечках и в ободке с бирюзовыми бутонами. Впереди зелень парка, справа – заброшенного лесопарка; а далее поблёскивает озеро. Краски воспоминания казались приторными; а от облака повеяло жарой того утра и порывом блаженного ветерка. Будто в отдалении играла песня – можно было распознать мелодию, голос, но вот слова скомкались.

С дрожащей тревогой, с распахнутыми глазами Глеб то смотрел на облако с воспоминанием, то на Милану. Видел только половину её лица – но оно было пусто-печальным, болезненным; а в уголке глаз блеснули: боль, сожаление.

В воспоминании по лице Миланы текли слёзы из-под сердечек очков.

– Ты хотела сделать шаг, – сказала Долор. – Ты хотела умереть.

– Нет! – воскликнула Милана и повернула лицо к Долор; а Глеб лучше увидел её профиль. – Я не…! Да, но… – Лицо Миланы наморщилось болью и растерянностью; она подтянула ноги, уткнулась в них лбом и разрыдалась.

– Не бойся боли, – сказала Долор. – Поплачь. Поплачь. Боль – это хорошо. Боль – это интересно.

– Эй! – воскликнул Глеб и ударил по прутьям.

Долор повернула к нему хмурое личико:

– Что? – отозвалась она.

– Отстань от неё!

– Ох, мальчишка. Ты разве не понял, что путешествуешь со смертницей? Не самая лучшая попутчица для выживания. Она собиралась сделать тот шаг, собиралась оборвать нить своей жизнь.

– Но не сделала! – крикнул Глеб. И он ещё с удивлением, и с беспокойством поглядывал на Милану.

Долор усмехнулась. Взмахнула рукой и облако развеялось. Вместе с ним развеялось и тепло.

– А знаешь почему? – спросила Долор. – Вольфрам вмешался. Точнее его подчинённый, один из тех, которые изредка могут наведываться в ваш мир. И он остановил хитростью, которой же и заманил Милану во владения своего хозяина. Ох, ты хочешь знать как? Конечно хочешь. Как не хотеть? Тот посланец притворился источником боли Миланы – Анной.

Услышав имя лучшей подруги, Милана слегка вздрогнула, будто укололи – теснее сжала ноги, и прижала к груди; головы от колен не отнимала, а слёзы не останавливались.

– Как думаешь, – продолжила Долор, – что бы случилось, если бы хитрость та не случилась и не отвела Милану от её задумки?

Лицо Глеба разгладилось, а внутри похолодело – он не хотел в это верить; он смотрел на Милану, и сказал:

– Мила?

Но Милана лишь теснее сжалась, не могла остановить слёз.

– Могу я звать тебя Лана? – спросила Долор. – Ох… это причиняет тебе боль! – восторженно взвизгнула она на последнем слове. – Так звала тебя она, не так ли? Ох, да, да! И ты любила это, но сейчас ненавидишь, не выносишь, запретила всем себя так называть. Так же, как и она ненавидела, когда её звали Аней, Анечкой, или иными формами, но она любила своё полное имя: Анна. Лана и Анна, Анна и Лана. Лан-на.

– Эй, ты! – крикнул Глеб. – Заткнись уже! – Он вернулся взгляд на Милану. – Мила? Мила, ты как? Мила, скажи хоть что-нибудь, пожалуйста.

Милана собрала себя по кусочкам, кое-как склеив их вместе; сглотнула, обтёрла чуть покрасневшие щёки и отняла лоб от колен. Но она смотрела не на Глеба, а на Долор – хотела что-то сказать, но не смогла.

А та, опираясь на руки, чуть придвинулась ближе к клетке Миланы и сказала:

– Я могу помочь тебе. Я могу помочь совершить то, что ты так хотела. Я даже могу помочь сделать так, как ты этого хотела – найти что-то высокое. Как скала.

Милана зажмурилась и сжимала боль в груди. А на выдохе, открыла веки – лицо стало суровым, в глазах стояла смесь: боли и борьбы, печали и возмущения.

– Я не хочу умирать! – крикнула она.

Холодная улыбка тонких губ, и Долор сказала:

– Врёшь. Мне показать ещё раз? Показать другое? Как ты лежала день за днём в кровати, смотря то в стену, то в потолок, то на календарь на стене, к которому не прикасалась с того самого дня. Со дня боли и печали.

– Да, мне больно, да я скучаю по ней невыносимо. Я даже не попрощалась! И да я хотела, чтобы всё закончилось, потому что…, – голос дрогнул, к глазам подобрались слёзы. – Потому что я не знаю, что делать с этой болью! И я… И, да я спланировала и выбрала день, и пошла… и забралась и стояла там. Но я… – Милана зажмурилась, слёзы текли по щекам, боль раздирала изнутри душу как дикий, необузданный зверь. Милана покачнула головой. – Но я думаю, что я этого не сделала бы. Я бы не смогла.

– Тебе нужна помощь, – сказала Долор. – Я могу помочь. Я могу помочь сделать это.

Глеб хотел возмутиться, как Милана воскликнула:

– Я не хочу умирать!

– Врёшь! – выкрикнула Долор.

– Нет! Я хотела, чтобы ушла боль и это был единственный… Точнее… Я думала, что… Но я бы не стала! Я бы не сделала тот шаг.

– Но я могу помочь сделать, направить и поддержать. Это поможет тебе. И…

Глеб уже открыл рот, чтобы громко, и вероятно грубо, возмутиться, как в стороне раздался знакомый голос:

– Эй!

Марфа вылетела из укрытия в скале и приземлилась возле клетки Глеба.

– А ты ещё кто? – спросила Долор с недовольством на личике.

– Ты глупая, приставучая пиявка! – воскликнула Марфа. – Милана имеет в виду, что ей было так больно и печально, что она хотела, чтобы это закончилась, потому что больше не могла терпеть. И единственным вариантом в её головушке возник тот прыжок. Но на самом деле она не хотела умирать, она просто не хотела так больше жить. И не знала, как жить иначе. До сих пор не знает, пожалуй.

Прикусив губу, сдерживая порыв слёз, Милана кивнула; и она была рада видеть Марфу. Долор в недовольстве фыркнула, и сказала:

– У неё нет другого выхода, чтобы убрать боль и печаль. Так что…

– Есть! – тут же перебил Глеб. Милана посмотрела на него с растерянностью, с лёгким смущением; и в голове даже успела проскочить быстрая мысль что выглядит она сейчас ужасно. – Это не выход! В горе людям помогают люди. А не… такие как ты. Так что, проваливай!

– Нет-нет, – сказала Марфа. – Подожди, не проваливай. Ты… это, помоги нам.

– Помочь? – усмехнулась Долор. – С чего бы? Ты мне тут всё рушишь.

– Ты бы всё равно не получила чего хотела, – сказала Марфа. – А в обмен на помощь ты получишь кое-что.

– Кое-что? – заинтересовалась Долор. – И что же это кое-что?

– Билетик в их мир. И там, о-о, там просто полно вот таких же печальных и с болью в сердечке. Даже хуже можно найти.

Долор распрямилась, просияла милым жутким личиком:

– Правда?

– Конечно! – заверила Марфа. – Ты просто будешь купаться в боли и печали. Разве вам ваш хозяин не рассказывал о людском мире?

– Нет, – качнула головой Долор. – Я узнавала о нём только от людей кто у нас бывал. Но это было так давно.

Вмешался Глеб:

– Подожди. Мы не можем взять её с собой.

Марфа повернула к нему голову, и мордочка оказалась боком к Долор; Марфа подмигнула глазом, который не видела Долор, и сказала:

– Это наш единственный шанс на спасение.

– А, – сохраняя лицо, произнёс Глеб. – Ну если она действительно поможет.

– Конечно помогу! – едва сидя на месте, тут же сказала Долор. – Я могу помочь! А потом мы вместе отправимся в ваш мир. И я не буду обузой. Я могу ходить по суше, не так быстро, как в воде, и воды мне надо не так много. Пока мы в Топи с этим проблем не будет, да и потом тоже.

– Глеб, – настороженным голосом позвала Милана.

Он повернул к ней голову и увидел её встревоженное, растерянное лицо. Он надавил на неё взглядом и сказал:

– Это единственный вариант.

– Ах, – произнесла Милана. Взглянула на Марфу и вернула взгляд на Глеба. – Хорошо, как скажете.

– Так что, – смотря на Долор, сказала Марфа. – Объединяемся?

– Конечно, – кивнула Долор. – Я помогаю вам в обмен на тот билетик.

– И, – сказал Глеб, – по пути ты не достаёшь Милану о её боли. И меня тоже.

– Хорошо, – сказала Долор. – Я… очень постараюсь.

Глеб нахмурился, а Марфа сказала:

– Поверь, это лучшее, что она может гарантировать. Ну, что, – повернула она голову к Долор, – помогай.

– Конечно, – сказала Долор. – И нам нужно торопиться. Скоро Боян начнёт готовить ужин…, – она перевела взгляд на Глеба и улыбнулась в оскале, – из тебя.

Глеб поёжился и сглотнул. А Марфа, подгоняя Долор, шикнула. Долор на четвереньках подползла к краю островка и нырнула в воду. И в своей стихии она снова стала грациозной.

Пока Долор отсутствовала пленники и Марфа переживали.

– Ты уверена, – спросил Глеб, – что это сработает?

– Сработает-сработает, – ответила Марфа.

Глеб с беспокойством посмотрел на поникшую Милану – она сидела, навалившись спиной на прутья, а пустой взгляд был устремлён в сторону.

– Мила, – позвал Глеб. – Ты как?

Милана будто пробудилась от дрёмы и, не отнимая затылка от прутьев, повернула к нему лицо с подсохшими крыльями носа, а краснота кожи спала.

– В порядке, – ответила она так, что сжималось сердце.

– Когда мы вернёмся, ты же не…

На лице Миланы отразилась вуаль болезненности, и она отвернула лицо в другую сторону – к зарослям, свет в прожилках листьев которых успокаивал.

– Не лезь не в своё дело, – сказала Милана.

Марфа и Глеб переглянулись. Марфа открыла рот – осеклась и закрыла; открыла, и снова закрыла. Смотря на Глеба, она кивком головы указала на Милану.

– Я просто переживаю, – сказал он.

– С чего бы? – спросила Милана. – Мы едва знакомы.

– Да… но всё же.

Марфа в несколько неуклюжих прыжков оказалась у клетки Миланы – взялась за прутья дверцы и повисла на них.

– Как почему? – спросила Марфа. – Мы же теперь друзья.

Хлопая ресницами, Милана повернула к ней лицо.

– Разве?

– Конечно! – заверила Марфа. – Ну, наверное. Или вроде того. Или близко того. У меня же никогда не было друзей.

Милана слегка улыбнулась уголком губ – будто призрак, а не живой человек.

– Спасибо, – сказала она, – что вернулась за нами.

– Ну, так кончено! Как я могла не вернуться? Я просто не могла сразу помочь. Но я умею двигаться в тенях. Не всегда бесшумно правда. Да и мы же команда! Команда, которая идёт к солнышку.

Милана улыбнулась шире, но не размыкая губ, и словно обзавелась несколькими привычными красками. Она и не помнила, когда улыбалась с такой лёгкостью, искренностью, и когда улыбалась вообще. Если и была улыбка, то это была ненастоящая – для сестры, для репетитора.

С осторожностью вмешался Глеб:

– А друзья говорят друг с другом.

Улыбка сползла, и Милана померкла.

– Мне не о чем говорить, – сказала она.

– Хорошо, – сказал Глеб. Но он был не намерен сдаваться, так же, как и оставлять Милану в таком состоянии. Он сам мог бы быть в таком состоянии, но у него другой характер, у него есть Яков. – Но разве дома тебе не с кем поговорить? Обсудить? Это очень важно.

– Нет, – сказала Милана и опустила взгляд на протянутые ноги и небольшое расстояние межу ними. – Не с кем.

– А как же друзья? – спросила Марфа. – Ну, другие какие-нибудь.

– У меня их нет, – ответила Милана. – Точнее были те, с кем я была в хороших отношения, но больше нет…

– Почему? – удивилась Марфа.

Милана вздохнула, не возвращала взгляда, и ответила:

– Я закрылась ото всех и всего, отдалилась от них, а они от меня.

– А родители? – спросил Глеб.

– У меня их нет, – ответила Милана.

Марфа съехала и задними лапами встала на землю, но передние держались за прутья.

– Как нет?! – изумилась она. – У вас же у всех вроде есть. Ну и иногда один только. Вон как у мальчишки. Ой, прости, это всё ещё печаль для тебя.

– Ничего, – прохладно сказал Глеб и вернул взгляд на Милану.

А она, не поднимая глаз, теребила край свободных влажных шорт из светлой голубой джинсы.

– У меня их никогда и не было, – сказала Милана. – В смысле, я никогда их не знала. Если коротко то, мама забеременела в семнадцать, и так появилась моя старшая сестра Диана. Мама сбагрила её своей маме, нашей бабушке Алле. Сначала мама немного присутствовала в жизни Дианы, но потом уехала в другой город. И несколько лет спустя, мама вернулась со мной, сбагрила бабушке Алле и сбежала. Ни Диана, ни я наших отцов даже не знали. А отчество нам досталось от нашего дедушки, мужа бабушки Аллы, но мы его никогда не знали, так как он умер ещё до рождения Дианы. В общем, маму я никогда не видела, точнее видела, но я была слишком мала, чтобы запомнить. Позже я видела её на старых фото, которые бабушка прятала, а я нашла. Но на последнем фото ей было лет двадцать, наверное, или меньше.

Милана замолкла и смотрела в сторону. Глеб ждал, и Марфа ждала.

– Бабушку, к сожалению, я почти не помню, – продолжила Милана. – Когда мне было шесть она тяжело заболела и… её не стало. И Диана, которой тогда недавно стукнуло девятнадцать, стала моим опекуном. Из семьи у нас есть ещё родная сестра бабушки Аллы, и у неё, наверное, дети и внуки, но так как бабушка с сестрой не общалась, то мы даже без понятия, где она живёт.

– То есть, – сказал Глеб, – по сути твоя семья – это только старшая сестра?

– М-хм, – произнесла в ответ Милана. – Она сказала, что не знает, кто мой отец, она и своего-то не знала. А сели бабушка что-то и знала о них, то она оставила это при себе. Да и мне всё равно. Так называемые родители бросили нас.

– То есть…, – пытаясь понять, сказала Марфа. – Ты не скучаешь по ним?

Перестав теребить край шорт, Милана подняла на неё взгляд, а лицо посуровело:

– С чего бы? – спросила она. – Я их никогда не знала.

– Ты… злишься на них? – всматриваясь в лицо Миланы, спросила Марфа.

Милана вздохнула, и ответила:

– Может когда-то иногда и злилась, и сетовала, и бывало даже… вроде как себя винила, думая, что я какая-то не такая или плохая. Правда это, – Милана поморщилась, – Анна, быстро выпнула из моей головы. – Милана опустила взгляд, но пальцы не тянулись к краю влажных шорт. – Она была моей семьёй тоже. Гораздо больше, чем Диана даже.

– Тебе она не нравилась? – пытаясь понять, разобраться спросила Марфа. А Глеб смерил её странно-недовольным взглядом. – Диана, я имею в виду.

– М-м? – произнесла Милана и подняла взгляд. – Диана? Нет, нет, она хорошая. Она, конечно, строгая, и наказывала, когда я проказничала. Она порой вспыльчивая, и прямолинейная, отчего грубоватая иногда. Но также она отходчивая и мы всегда быстро решали все проблемы и споры. Ну, почти. И она заботилась обо мне как могла. Иногда даже устраивалась на подработку, когда денег не хватало. Ведь я росла, нужна была одежда, обувь, для школы всякое. А у нас в городе такой климат, что для каждого сезона нужны свои какие-то вещи, есть конечно и общие тоже.

– Звучит так, – говорила Марфа, – будто вам было не легко.

– Да, – сказала Милана. – Бывало. Ну, когда я была маленькой я, конечно, многого не замечала, или не понимала. Да и игрушками со мной всегда…, – слегка поморщилась Милана, – Анна делилась. Мы же были не разлей вода. – И Милана померкла.

– И? – произнесла Марфа. – Я же спрашивала нравится ли тебе твоя сестра. Но очевидно, что нравится. Она и мне уже нравится.

Милана улыбнулась уголком губ.

– Да она… замечательная. Но…

– Но? – прильнула к прутьям мордашкой Марфа.

– Видишь ли, мы ладим, может не всегда, но всегда находили компромиссы. Но мы никогда не были близки. Я не знаю… Как-то всегда между нами была трещина. Наверное, даже если и семья, это значит, что члены семьи становятся близки и открыты друг другу. Или даже это больше не в том смысле что мы семья, а в том, что некоторые люди, даже если ладят, не становятся близки друг к другу. Ох, – вздохнула Милана, – я не знаю, как это объяснить.

Глеб понял – кивнул, и сказал:

– Ты с ней не говорила о… том, что случилось?

– Нет, – ответила Милана. – Ну, может немного. Да и в первые дни, когда это случилось я едва ли помню, что было. И Диана пыталась, вроде. Осторожно и иногда. По-своему, что не всегда было… хорошо.

– Но тебе нужно было с кем-то поговорить! – сказала Марфа. Затем повернула голову к Глебу и уточнила: – Так ведь?

– Да, – кивнул Глеб. – Она ведь твоя семья, поняла бы, поддержала и…

Милана усмехнулась печалью, и сказала:

– Это вряд ли. Может, в твоей семье так, но ведь все семьи разные. Диана могла бы только попытаться.

– О чём ты? – не понял Глеб.

Милана вздохнула, и решилась сказать то, о чём ей и думать-то не хотелось. Ведь она всегда знала, почему нужных разговоров так и не случилось, почему нужная поддержка не была реализована, как и то почему необходимая помощь не была организована.

– Видишь ли, – сказала Милана, – моя сестра не верит ни в какие депрессии, психотерапевтов, и прочее. Как анорексия, например. Для неё это что-то вроде: им просто нужно перестать дурить и начать есть. Ты можешь сколько угодно биться головой о стену и пытаться донести, что это проблема психологическая и помощь необходима соответствующая. Но я так и не смогла этого ей объяснить.

– Звучит так, словно ты говоришь из своего опыта, – сказал Глеб.

– Да, – сказала Милана и погрустнела. – У нас… у меня в школе была, точнее есть девочка, которая этим страдала и едва не умерла. Но ей помогли и потом ей стало лучше, и она стала поправляться. Я давно не была в школе, поэтому не знаю выздоровела ли она до конца. И тогда нам раздали что-то вроде… не знаю, методички как не стать анорексичкой и анорексиком. Насколько я знаю, это была инициатива одной из учительниц, а составила эту методичку… эм-м кто-то не из школы. Наверное, поэтому она получилась хорошей. Там было о плохих отношениях с едой, о восприятии своего тела, о самооценке, о влиянии общества, социальных сетей и медиа, и прочее, прочее.

– Так что насчёт тебя? – спросила Марфа. – И Дианы? Я не поняла, она тебя просто не поняла?

– У меня… депрессия. Это очевидно думаю любому. Но Диана в такие вещи особо не верит, или не верит, что у меня она имеется. И… Да, она согласна что потеря для меня была болезненной. Но уже через месяц или чуть больше, она решила вернуть меня в школу. – К горлу подкатил маленький ком. – Видимо она решила, что этого было достаточно для оплакивания.

– Но ничего не вышло, – догадался Глеб.

– Нет. Сначала я не хотела идти в школу. Я точно не помню, но кажется я кричала на не, и плакала. Я даже не помню, что я кричала. Но я помню гнев… Такой, какого у меня никогда не было. А потом словно опять спячка. Но я точно помню, что к ней приходил школьный психолог и мой классный руководитель, может ещё кто-нибудь. В итоге – я не ходила в школу оставшийся год, а занималась дома. Точнее пыталась.

– А потом? – спросил Глеб.

– Я думаю, что для Дианы депрессия, или чтобы у меня не было тогда, это что-то вроде очень плохого, затяжного настроения. – Снова маленький ком в горле, который Милана попыталась сглотнуть. – Знаешь, что нужно просто встряхнуться и перестать грустить. И всё.

– Ох, – сказал Глеб с пониманием. – Эти «советы».

А Марфа сказала:

– Я не думаю, что можно перестать грустить, если кто-то скажет перестать грустить.

– Именно, – сказала Милана. – Я бы не смогла «взбодриться», как говорила Диана, даже если бы и захотела. Это так не работает.

– И поэтому ты с ней не говорила, – заключила Марфа. – А больше никого и не было. А она бы не поняла и не помогла, и сделала бы хуже? А может поняла бы, может надо было тебе попробовать?

Глеб смерил Марфу недовольным взглядом – а та, видя его, похлопала короткими ресницами.

– Может, – сказала Милана, – в последние пару месяцев мне и хотелось протянуть руку, попытаться поговорить, высказаться. Хотелось помощи, чтобы выбраться, потому что сама я не знала как. Но…, – голос дрогнул. Ком в горле разбух, давя, а на глазах выступили слёзы. – Одни только мысли о том, что Диана скажет, что моя депрессия – это глупость, чтобы я себе не выдумывала, и чтобы я взбодрилась. Это просто…, – Милана умолкла, а по щекам потекли слёзы. – Я понимала, что не смогу со всем этим и другим столкнуться от сестры, и… – Ком в горле будто разбух и Милана не смогла больше ничего сказать.

Но Глеб закончил за неё:

– И тебе стало бы ещё хуже, и больнее.

Милана кивнула и, пряча слёзы, накрыла лицо руками.

– Милана…, – сказала Марфа. – Не плачь… Если твоя сестра не приняла твоё состояние в серьёз, мы-то примем.

Милана не отняла рук от лица, шмыгнула и кивнула.

Милана сидела и пыталась успокоиться с пару минут.

Вдруг – всплеск воды и зелень зашуршала. Из-за листвы на четвереньках выползала Долор, говоря:

– О-о, я чувствую острую иглу боли. – Села будто кошка, а мокрые волосы за спиной покрывали спину. Она, смотря Милану, добавила: – Передумала и всё же решила сделать тот шаг?

– Нет! – отозвался за Милану Глеб.

– Ничего подобного, – добавила Марфа, отпустила прутья клетки Миланы и села.

– Разве? – сказала Долор. – А я чувствую, что она этого хочет.

– Это не всё так просто, – сказал Глеб. – И мы же договорились.

– Да-да, – отмахнулась Долор. И с улыбкой она подняла руку с ключами. – Я украла ключи.

– Отлично! – сказала Марфа, подлетела и выхватила их.

Марфа открыла клетку Глеба, а тот клетку Миланы. Но та не вышла.

– Эй, – с мягкостью сказал Глеб, и нагнувшись вошёл в её клетку. Он сел рядом и приобнял. А она, не в силах сдерживаться, снова разрыдалась.

– Эй ты, – зашипела Долор, – недомышь! Это конечно всё очень здорово и занимательно, но у нас нет на это времени. Надо сбегать сейчас! Или на супчик отправимся все мы! Ну, кроме девчоночки.

Марфа шикнула на Долор и заползла в клетку – она запрыгнула на ноги Миланы и Глеба.

– Нам нужно уходить, – сказала Марфа. – И немедленно.

– Да-да, – вытирая слёзы, сказала Милана. – Простите меня. Простите…

– Тебе не за что извиняться, – сказал Глеб. – Просто попытайся собраться. А мы поможем.

– Поможем! – сказал Марфа.

Милана улыбнулась дрожащим уголком губ и кивнула.

– Давайте уже, – шикнула на них Долор и глянула в сторону туннеля.

Глава 9 – Водный город и Впадина

Продолжая вытирать слёзы, Милана выбралась из клетки вслед за Марфой и Глебом. Она чувствовала себя лучше и хуже одновременно.

Долор создала кислородные шары с голубым оттенком для Глеба, Миланы и Марфы. Глеб вернул меч в ножны, а Милана кинжалы, один из которых со дна подняла Долор.

Следом за Долор, троица нырнула в воду. Долор плыла впереди с плавностью и грациозностью – и остановилась возле закрытого туннеля. Она вставила крупный каменный ключ в скважину в стене, и с усилием повернула. Когда круглая плита отодвинулась в сторону до середины, Долор жестом велела заплывать внутрь туннеля, освещённого светящимися кристаллами и скудным количеством водорослей на его дне.

Долор повернула ключ в обратную сторону, вынула и выпустила – тот устремился на дно, в буйство водорослей; а сама заплыла внутрь и быстро нагнала спутников.

Длинный туннель вывел в один из каналов Водного города, но беглецы не всплывали. Сверху были видны полоски мостиков над каналами, очертания домов, и движущиеся силуэты жителей. На поверхности воды встречались кувшинки и лотосы. Долор плыла впереди, постоянно останавливалась и ждала спутников. Вторым плыл Глеб, за его плечо зацепилась Марфа, а за ними плыла Милана.

Множество каналов соединялись между собой словно в лабиринте. И свернув направо в один из них Долор вела дальше.

Водорослей и светящихся камней становилось меньше, так же, как и света на поверхности – будто день сменился поздним вечером. Канал окончился тупиком, в стене которого была большая круглая решётка с толстыми прутьями. Долор всплыла, а за ней и спутники. Она взмахнула рукой, и кислородные шары лопнули.

Полутёмный, заброшенный тупик и узкие улочки. Небольшие дома напоминали грибы с пузатой ножкой и небольшой плоской, и не всегда ровной шапкой. Окна были круглые, а дверь овальная. Стены были обшарпанные, с наростами и с чем-то зелёным как плесень; а в окнах не было света.

Долор выбралась на сушу, выложенную сине-зелёной плиткой, а между стыками росла трава и иные сорняки. Глеб помог выбраться Марфе, поднимая и подталкивая, – и та, цепляясь лапками, скрежета по плитке коготками, выползла из воды с недовольной мордой.

– Мне не нравится быть такой мокрой, – сказала Марфа и пошла к сидящей в полутемноте Долор. С чёрно-зелёных волос стекала вода и они были будто как гладкие шторы, а глаза поблёскивали от слабого света точно у кошки.

Глеб выбрался и помог выбраться Милане. Они сидели и с пару минут переводили дыхание, а мышцы гудели и возмущались.

– Ну что? – спросила Долор, которая ничуть не устала. – Идём?

Марфа встрепенулась по-кошачьи, и шёрстка взъерошилась.

– Подожди, – сказала она. – Ты хочешь пойти через город? С ума сошла?

– Так быстрее, – вставая, сказала Долор.

Она сделала шаг и пошатнулась. С напряжённым личиком, похрамывая она прошла к одному из заброшенных домиков и попыталась открыть дверь.

– Эй, ты, – сказала она, – мальчишечка, открой.

Глеб вздохнул с недовольством и поднялся. Со второго раза он плечом выбил ветхую дверь. Внутри было темно, только из проёма и окошка проникал слабый свет, которого было недостаточно чтобы различить силуэты мебели. Но Долор вошла как к себе домой и повернула направо. Порывшись, она вышла с охапкой старой одежды, хотя она больше выглядела как охапка различной старой ткани невзрачных цветов.

Похрамывая и морщась, Долор вернулась и выпустила охапку.

– Вот, – сказала она; и добавила: – Выбирайте.

Оторвав взгляд от приглушённого света смеси разных цветов в конце этой улицы, Милана посмотрела на кучку с одеждой.

– И что это? – спросила она.

– А вы хотите, чтобы на вас пялились? – сказала Долор. – Кто-то может что-то и заподозрить.

– Заподозрить? – спросила Марфа. – Да они сразу тревогу забьют и нас схватят.

– Не схватят, – сказала Долор. – Выбирайте и надевайте. Нам нужно пройти всего пару улочек, и там мало жителей.

– Но всё же, – сказала Марфа.

– Давайте уже выбираться отсюда, – сказал Глеб и опустился к кучке с одеждой. Ему не хотелось тратить время на споры, когда его брат совсем один в плену у монстра.

Пока Марфа, сидя в полутемноте, вылизывалась, Глеб выбрал одежду коричневого цвета, которая напоминала робу со слоистым воротником и капюшоном; с длинными широкими рукавами и подолом до пола. На Глебе одежда сидела нелепо и явно была больше на размера два, да и ростом он не подходил, хотя считается вполне высоким для своего возраста.

Милана надела одежду тёмно-зелёного цвета с широкими рукавами в два слоя разной длины, а снизу три слоя подола до пола – и это явно было самое уродливое платье, которое она когда-либо видела. Она подвязала свободную ткань на талии потемневшим жгутом. Долор протянула ей тонкий длинный шарфик и странную шляпу: широкие поля, очень вытянутый конус, а по краю опускалась вуаль из полупрозрачной чёрной ткани. Поморщившись, Милана обмотала шею шарфом на множество оборотив и приняла шляпу.

– Спрячь свои волосы, – сказала Долор.

Милана закрутила волосы в пучок и убрала его в конус шляпы, которую натянула до середины ушей, а вуаль опускалась ниже плеч и всё вокруг для Миланы стало темнее, точно в солнцезащитных очках.

Милана и Глеб чувствовали себя невероятно глупо. А Долор, убедившись, что спутники готовы, надела потёртую чёрную накидку с длинным подолом и широким капюшоном.

Глядя на неё, Глеб сказал:

– А тебе-то зачем прятаться?

– Как видишь, я не очень-то и прячусь. И если присмотреться, то станет ясно кто я. Но я не хочу привлечь излишнее внимание. Нас… Такие как мы редко бываем на поверхности, и живём в воде, у нас и дома под водой, но в другой части города.

Марфа закончила с мытьём. Морщась с отвращением и отплёвывая волоски, она села и развернулась к спутникам. И, смотря на них, она сказала:

– И как вот это должно стать незаметным?

Долор смерила её недовольным взглядом, и сказала:

– Жители подумают, что это кто-то из других земель.

– Сомневаюсь.

– Слушай, туда куда нам надо, не ведёт канал. Да и к тому моменту, как жители что-то заподозрят, мы уже уйдём.

– Идёмте уже, – начиная нервничать, сказал Глеб.

Марфа забралась в плетёную, старую корзинку с крышкой и прочными лямками, и Глеб надел её как рюкзак.

– Вы только это, – сказала Долор. – Не говорите ни с кем. Мы можем себя этим выдать.

Крышка корзинки приоткрылась и откуда выглянула Марфа:

– Только этим? – сказала она.

Долор вдохнула.

– Я имела в виду, – сказала она, – что я редко выбираюсь на поверхность и не знаю, какой язык, или языки сейчас используются для общения.

– Французский и японский, – сказала Марфа. – Пока я за вами следовала, то слышала разговоры, и слышала больше французского.

– Они не знают нашего языка? – спросил Глеб.

– Знают, конечно, – сказала Долор. – Мы в Обители знаем, наверное, все существующие языки, и на каждом можем говорить как на родном, потому что родного языка у нас и нет.

– Или был, – сказала Марфа. – Просто мы не помним. Да и свободно говорить можем не на всех, не ври.

– Но мы можем быстро подтянуть знания! – возразила Долор. – Или выучить новый, если вдруг его не знаем.

– Да-да, – опуская крышку корзинки, сказала Марфа.

Глеб вместе с Миланой переглянулись и пошли следом за медленной Долор.

Свет маленьких кристаллов в застеклённых лампах и круглых светящихся камней в клетках будто для пташек – нарастал и нарастал. Так же, как и свет от воды, где количество светящихся водорослей, камней и кристаллов снова возрастало. Послышались первые звуки окраины Водного города, прибавлялись запахи, но каждый из них будто был пропитан сыростью.

Дойдя до конца тёмной, заброшенной улицы, беглецы и их проводница вышли в город. Различный, неяркий свет из разных источников сливался в одно многообразное существо, которое накрывало большой Водный город – и обняло спутников в воздушные, мягкие объятия. Стояло безветрие и влага, дымная вуаль где-то высокого над городом размывала блеклое полотно и шар луны за ней, который казалось никогда не бывает виден. Каналы – широкие и узкие – переплетались между собой как странный лабиринт; а над ним было множество мостиков с перилами. Дороги были выложены каменной кладкой, на тесных улочках располагались небольшие жилые дома в один, иногда в два, этажа – цилиндрически-пузатые дома с плоскими, наклонными в разные стороны крышами как шапки грибов. Во множестве круглых окошек горел слабый свет. Отделка зданий была в хорошем состоянии, но не новая. Рамы окон и дверей украшали маленькие светящиеся камни как мозаика. В похожем стиле встречались здания побольше и повыше, и где-то даже в три этажа – но они явно были не жилые, а для чего-то другого.

Всюду были участки с почвой как островки – у домов, у мостиков, в центре широких дорог. На них в буйстве произрастала зелень – как та, что была на Топи, но одомашненная; так же росла и другая – похожая и светилась другими, всевозможными цветами, но тускло; а также росла невзрачная зелень, которая не светилась – точно была завезена извне Топи. И везде – на ограждённых участках с зеленью, в клумбах и цветочных горшках, в кашпо и на крышах – росли различные небольшие и средние грибы. Они росли по одному-два или горстями с самыми разными шапками, прямые и склонённые; какие-то светились как их огромные сородичи на Топи, у каких-то был слегка светящийся налёт слюды; и все они имели причудливее цвета, а у некоторых присутствовали узоры.

Жители напоминали людей, но представляли с собой смесь лягушки и рыбы – как Боян. Высокий или средний рост, стройные или упитанные тела напоминали людей, но кожа и стопы были лягушачьими; между пальцев были небольшие перепонки, у кого-то были жабры и плавники, но у большинства – нет; головы представляли собой странную смесь человека, лягушки и рыбы, а волосы отсутствовали. Цвет лягушачьей кожи был различен, но в основном – оттенки зелёного; а у некоторых встречались неприметные, простые узоры.

Жители ходили босиком, одежды было минимум, и вся она была простая, не ярких цветов, без каких-либо рисунков и узоров. Юбки до щиколоток или свободные штаны; свободные майки, туники или кофточки с короткими рукавами, а многие мужчины ходили с голым торсом; изредка встречались невзрачные платья; иногда попадались тканные накидки и плащи. У большинства жителей были простые украшения из светящихся камней и кристаллов, нанизанные на жгутики и лески – браслеты на руках, и ногах, на шее были ожерелья или как ошейник; у некоторых встречались причудливо-извилистые кольца и серёжки в маленьких человекоподобных ушах.

Жители ходили не спеша, и все куда-то и зачем-то шли. А разговаривали то на французском, то японском. Голоса слышались и из домиков, и из лавок, и из питейных заведений.

Беглецы и Долор прошли несколько метров, как один из жителей – по фигуре явно женщина, в свободной кофточке, с обилием украшений и двумя слоями юбок – встала и внимательным, удивлённым взглядом изучала незнакомцев.

– Et qui êtes-vous? (А вы кто такие?) – спросила она.

Её спутник, оперившись на перила, смотрел на канал – развернулся и оглядел спутников с ног до головы, попытался заглянуть под капюшон Глеба и всмотреться через вуаль шляпы Миланы.

– De quelle région êtes-vous? (Из какого вы региона?), – спросил он.

Долор что-то невнятно пробормотала, имитируя странный придуманный язык, частично похожий на гавканье. Жители с изумлением отстранились и хлопали короткими ресницами. А Долор повела дальше.

– Отлично, – шептала Марфа из приоткрытой щели корзинки, – мы прям невидимки.

– Ш-ш! – шикнула Долор. – Сработало же.

– Да-да, – тихо отозвалась Марфа. – Пока что. – И крышка корзинки закрылась.

Долор шла всё увереннее и быстрее. Жители поглядывали на незнакомцев и перешёптывались, но никто больше не пытался с ними заговорить. Милана почти не смотрела по сторонам, а видела только выложенную дорожку и как мелькали белые пятки. Рядом с Миланой шёл Глеб и держал лямки корзинки, а Марфа внутри будто становилась всё тяжелее и тяжелее. Она иногда выглядывала и проверяла обстановку, но ничего не говорила.

Беглецы вслед за Долор проходили через высокую арку, которую обвивал плющ – она была высечена в камне, и по дуге шли округлые светящиеся камни. От арки по обе стороны тянулся высоченная каменная стена. На ней были высечены детальные, абстрактные узоры на грибную, водно-рудную, рыбную и лягушачью тему, и выложены светящимися кусочками кристаллов – как мозаика.

Широкая арка со стеной осталась позади – и масса света оборвалась, как и отдалённые звуки Водного города. Глазам пришлось привыкать к полутемноте, бледному, рассеянному свету луны Топи и люминесцентному свету скудных, невысоких растений и больших грибов. Окутала прохлада, сырость возросла и появился отдалённый запах торфа.

Широкая тропа уводила путников дальше от города – к болоту, которое расстилалось впереди. Грибы почти исчезли. Стоячая, мутная вода поблёскивала. В начале болота встречались сухие, невысокие деревья с кривимыми ветками; но далее торчали только обломленные сухие стволы. И болото всюду усеивали кочки, густо поросшие травой.

Глеб посмотрел в обе стороны и нахмурился.

– Только не говори, – сказал он, – что мы идём через болото.

– Да, – вылезая из корзинки на спине Глеба, сказала Марфа. – Это самый короткий путь до Впадины.

– Там есть тропка, – добавила Долор.

Милана с сомнением посмотрела на болото, которое вдали размывалось дымкой; обернулась и с несколько секунд смотрела на бледный разноцветный ореол света, который источал Водный город.

Долор остановились возле края болота, у дерева с пустым дуплом. В ветках находилось полуразвалившееся гнездо и несколько старых перьев.

Снимая с себя ужасное тряпьё и шляпу, Милана сказала:

– Я ещё никогда не чувствовала себя так как глупо, как в этой одежде.

– Эй! – снимая накидку, сказала Долор. – Сработало же!

И Марфа пробурчала:

– Каким-то чудом. Но лучше поторопиться, нас могут уже искать.

Спрятав всю одежду в дупле, а корзинку оставив в корнях дерева, путники приблизились к началу болота.

– И? – спросил Глеб. – Где тропка?

– Так вот же она, – сказала Долор и указала на кочки.

Присмотревшись, Милана и Глеб увидели что-то напоминающую извилистую тропку из кочек, трава которых свисала в разные стороны.

– Это не тропка! – воскликнул Глеб.

– Ну, – сказала Долор и приблизилась к первым устойчивым кочкам. – Другой нет.

– Подожди, – сказала Милана и подняла глаза на ветку, на которой сидела Марфа. – Неужели нет другого пути до…?

– Впадины, – напомнила Марфа. – Конечно есть! И много. Вот только сейчас, когда вас уже, наверняка, ищут выбирать не приходится. Так что это лучший вариант.

Милана вздохнула, и смирилась. А Глебу не нравилась заминка, ему уже хотелось двинуться в путь.

– Ну? – сказал он. – Идём?

Первой шла Долор и с уверенностью наступала на кочки. За ней шла Милана, следом Глеб, а рядом летела Марфа – она приземлялась на крупные кочки или торчащие стволы в воде, ждала и посматривала на Долор задумчивым, рассуждающим взглядом.

Впереди было болото, позади было болото – и стало казаться, что весь мир стал болотом. Стояла тревожная тишина. Единственные звуки издавали путники, которые шли, а иногда прыгали по кочкам. Некоторые из них покачивались, некоторые проседали – и каждый раз сердца Миланы и Глеба замирали; изредка вдали раздавался жуткий гогот птицы – и по телам пробегали мурашки.

Вскоре впереди показались изменения – в дымке вырисовывались очертания голых деревьев с кривыми ветками. И угасший энтузиазм путников вспыхнул вновь.

Глеб спрыгнул с последней кочки – ив воду с чавкающей, обнимающей стопы грязью. Выбравшись на сушу, путники пошли следом за Долор – ей хотелось покинуть это место не меньше, чем людям и Марфе.

Трава густела, но была низкой, а иная растительность не встречалась. Только камни и торчащие корни невысоких голых деревьев. Становилось менее прохладнее, а воздух прочищался.

Дымка развеивалась, болото осталось позади, как и жуткий, голый пролесок. Перед путниками пролегала небольшая равнина – она поросла травой и была усеяна валунами, торчащими из земли. Марфа сидела на спине Миланы, частично на правом плече и держалась за одежду. Глеб шёл рядом. А перед ними – ссутулившись, и чуть накренившись в бок, ковыляла Долор и сдержанно пыхтела.

Глеб и Милана с тревогой и изумлением смотрели вперёд – там, за равниной земля обрывалась в чёрное ничто. Верёвочный мост тянулся на километр – к огромному острову, очертания которого едва улавливались в дымке.

Справа и слева, вдалеке виднелись другие мосты, один из них был каменный, но полуразрушенный. А ещё дальше – очертания других мостов, но из чего они уже было сказать невозможно.

– Это настолько нереально, – сказала Милана, – что мне хочется себя ударить.

Увидев изумление в глазах спутников, Марфа сказала:

– Все владения соединяются с Впадиной, она как центр, точнее настоящий центр это остров в Впадине. И от всех владений к Впадине ведут мосты. Это и есть общие земли, про которые я говорила.

– И на том острове есть выход? – спросил Глеб.

– Да, – ответила Марфа. – Там выход в ваш мир.

Глеб было хотел сказать о том, что они не могут сейчас уйти, но Марфа предупредила его глазами – Глеб закрыл рот и покосился на Долор впереди, которая сдавала темп.

Милана взглянула на Глеба, на Долор, повернула лицо к Марфе и сказала:

– И ещё ты сказала, что там могут быть жильцы.

– Ах, да, – сказала Марфа. – Ну, теперь-то я это точно знаю. Я же пока через Водный город пробиралась я слушала много разговоров и шепотков.

– Отлично, – буркнул Глеб.

– Да не переживайте, – сказала Марфа. – Всё будет хорошо.

Долор опустилась на дрожащих ногах на землю и выдохнула.

– Я бы не расслаблялась так быстро, – сказала она. – Может у тех земель и нет хозяина, но это не значит, что там не опасно. – Она легла на бок. – Ох, я не привыкла ходить так много пешком. И без воды.

– Ещё немного, – сказала Марфа.

Перевернувшись на спину и посмотрев на длинный мост впереди, Долор застонала.

– Мы можем передохнуть, – сказала Милана.

– Нет, – сказала Марфа. – не можем. Мы ж ещё на территории Топи, забыла? И вас наверняка ищут.

– Ладно, – кряхтя, сказала Долор и села. – Ладно, – сказала она и поднялась. – Потерплю…, – говорила она и шла к мосту. – Смогу…

Долор ковыляла впереди, следом шёл Глеб и Милана. Марфа была до сих пор на спине Миланы, и теперь что-то тихо нашёптывала на ухо – Милана то хмурилась, то кивала, но молчала. Глеб поглядывал на них, а в глазах покачивались: растерянность, любопытство, лёгкая обида.

Остановившись у начала моста, все, кроме Марфы, смотрели на него с опаской. А под мостом была чёрная, бесконечная бездна. Вдалеке очертания почвы Впадины, которая шла толстым конусом, тянулась в глубины черноты и терялась в ней.

Марфа пролетела мимо Долор и сказала:

– Вперёд!

Ведя руками по верёвочным перилам, Долор пошла по мосту – смотрела только под ноги и выверяла каждый шаг, чтобы ступать на доски. Милана пошла второй, а за ней – Глеб.

Напряжение сжимало грудь, а страх засел как бомбочка и в любой момент – если что-то произойдёт – она была готова взорваться. Тонкие, потёртые и старые канаты выглядели ненадёжными в качестве опоры, но без них было ещё хуже.

Не было звуков кроме шагов по доскам, поскрипываний и покачивания моста; ни ветра, ни запахов, а бездна всё чаще манила к себе глаза идущих и протягивала холодные щупальца странного страха и тревоги.

Милана старалась не смотреть вниз – в глубины бесконечной черноты; но иногда глаза всё же соскальзывали с моста в бок или между досок – и тогда охватывала странная холодная паника, а в голове что-то щёлкало, как защитный механизм. Милана, как и Глеб, поглядывал на очертания острова, на его земельный конус, но он был нескончаем и не было видно ни конца, ни сужения.

Долор ускорилась, и вышла на землю, поросшей короткой травой. Она на дрожащих ногах опустилась на четвереньки – отдыхала и приходила в себя. Милана и Глеб вышли следом, обошли Долор и встали. Марфа приземлилась на спину Миланы и держалась за её правое плечо.

Три пары глаз смотрели на огромное круглое озеро с идеальной гладью – как кусочек моря; но его невозможно было охватить одним взглядом. Над водой висели: тишина и дымка тумана. Пять метров от начала воды – и начиналась впадина. Один взгляд – и от неё скручивало внутренности в узел до тошноты, а первородный страх плясал чёртиками в груди. По краю озера как каёмка шёл голый берег, от него в разные стороны шли различные мосты – к очертаниям различных владений, которые возвышались как монстры. Но были видны только те, что были по бокам от спутников; те, что были впереди – нет.

У берега, справа от моста находилась старая пристань из взбухшего, местами обкрошившегося, а местами гниющего дерева. К столбикам было привязано цепями три лодки из тёмного дерева – как овальная чаша.

– И где остров? – спросила Милана.

– Там, – кивнула Марфа вперёд, – в центре озера, над…, – она сглотнула, – над… центром Впадины.

Отчего-то по Глебу и Милане прошла волна колкого волнения и беспокойства.

– Пока никого не видно, – заметил Глеб. – Жителей, я имею в виду.

– Надеюсь, что так и будет, – сказала Долор. – Большинство обитают глубже, только некоторые вблизи поверхности. Поэтому, когда будем на воде, надо будет плыть осторожно, но как можно быстрее.

Долор поднялась и направилась к лодке. Милана переглянулась с Марфой, и кото-мышь кивнула. Глеб взглянул на них и нахмурился.

Путники забрались в лодку – и Долор свернулась калачиком в носе лодки под выпирающей частью.

– Ты чего? – прошептал Глеб.

– А… – сказала Долор. – Нечего… Мне так надо. Мне некомфортно, на Впадине.

Жабры на её шее поднимались чаще и отчётливее чем до этого, чешуя стала бледнее, но Долор всё-рано не хотела касаться воды Впадины.

Глеб снял цепь и положил на пристань. Закрепив по веслу в уключине, Милана и Глеб сели друг напротив друга на скамьи и начали грести в направлении указанного центра. Марфа села рядом с Миланой на скамью и обвела лапки тонким хвостом; и она выглядела напряжённой.

Медленные осторожные взмахи; тихие всплески; напряжение в телах возрастало и сжимало каждую мышцу. Долор лежала калачиком на прежнем месте и накрыв лицо волосами. Взглянув на неё через плечико, Марфа поднесла палец ко рту – Милана кивнула, и Марфа улетела в сторону.

Глеб перевёл озадаченное лицо со сдвинутыми бровями на Милану. Та сжала губы – не могла сказать; и мельком взглянула на Долор через плечо. Глеб помнил о подмигивании Марфы, и что Долор временная, нежеланная спутница, но не знал, как они собираются сказать этой спутнице «пока». Но видимо знали Марфа и Милана.

Спустя минуту как Марфа улетела, что-то толкнуло лодку снизу, и та слегка покачнулась. Милана и Глеб замерли, смотрели друг на друга распахнутыми глазами, а сердца клокотали от страха.

– Что это было? – прошептала Милана.

– Жители? – прошептал Глеб.

Он склонился чуть в сторону и посмотрел на Долор, в ожидании, что та что-то скажет. Но она смотрела на него большими глазами через просветы между влажных локонов – и в полутемноте выглядела жутко.

Гребля возобновилась, и когда был ещё один толчок, то не остановилась. Как бы Милана и Глеб не хотели, они не могли грести тише. Остров ещё не показался, зато берег отдалялся, а очертания Топи размывались и терялись, так же, как и верёвочный мост.

С боку что-то проплыло над самой поверхностью – и Глеб с Миланой обменялись встревоженными взглядами. У Глеба возник порыв начать грести как можно быстрее; а Милана гребла в прежнем темпе и в ней этого импульса не возникло.

Слева что-то проплыло – нечто светло-серое и небольшое, точно не больше Миланы. Справа – толчок, и лодка слегка покачнулась. Глеб едва мог усидеть на месте – паника сжимала и стучала по голове. Но Милана на удивление оставалась почти спокойной – столько страха и паники она уже подарила Обители, и будто почти ничего не осталось. Но конечно же, осталось ещё столько же и более.

Слева всплыло что-то округлое. Милана перестала грести и уставилась на бледную серую голову. Неровный странный череп; небольшие глаза с чёрными глазницами и мутной серой роговицей; нос – две щели, рот – тонкая полоска; худая шея, выпирающая ключица и вострые плечи – будто кости вот-вот разрежут кожу; а кожа была странная, плотная – что-то между человеческой и морской.

Поняв, что Милана не гребёт, Глеб посмотрел на неё – проследил за взглядом – и перестал тоже.

Жуткое существо смотрело и не моргало. Рядом всплыло ещё одно. Три существа всплыли по другую сторону лодки. Глеб пытался понять: опасны ли они, что делать и можно ли грести.

Всё больше голов всплывало вокруг и на расстоянии. А жуткие лица и глаза смотрели на гостей Впадины.

Вдруг – одна тварь всплыла рядом с лодкой справа и ухватилась за борт щупальцами, которые росли из угловатых локтей худощавых рук; рот-щёлка приоткрылся – и показались множество острых зубов, будто мини имитация акулы. Милана взвизгнула, отсоединила весло и ударила по голове твари, до того, как она поднялась выше борта лодки. С противным шипением тварь упала в воду, а Милана успела увидеть, что вместо ног у твари были щупальца как у осьминога.

Другая тварь полезла с другой стороны лодки. Там среагировал Глеб – он открепил своё весло и ударил тварь.

Как бледные серые тени твари закружили вокруг лодки под гладью воды и создавали хаотичные волны. Некоторое твари пытались залезать на борта и в лодку. Тогда Глеб и Милана ударяли вёслами по головам. А озеро наполнилось шипением, ударами, всплесками и покачиванием лодки.

– Эй! – смотря на Долор, позвал Глеб. – Не хочешь помочь?

Она сначала не хотела отвечать и была недовольна тем, что он к ней обратился; но всё же сказала:

– Продолжайте и они отстанут. А лучше убейте одну из них. Это их остудит, и пока они будут готовится к следующей атаке гребите как можно быстрее.

Атака нарастала, как и наглость тварей. Но вдруг – они стихли и отплыли от лодки на несколько метров, кучковались вместе и скрывались в воде по глаза.

Множество голов торчало как уродливое скопище буйков. Запыхавшиеся Глеб и Милана сжимали по веслу, смотрели по сторонам и друг на друга в растерянности и с огоньками сражения в глазах.

Справа раздались тихие всплески. В дымке показалась большая лысая голова бледно-голубого цвета и напоминала голову осьминога. Она поднялась выше из воды, и показалось грубое лицо морского великана. Толстая шея, крепкие плечи и корпус, руки перетекали в щупальца; в воде едва виднелось плавное извивание щупалец, которые росли из корпуса тела вместо ног.

Лодочники оцепенели, а весло Глеба упало на дно лодки. Но потом на голове монстра показалась Марфа – страх ослаб, а из Миланы почти ушёл.

Слыша, что атака прекратилась, и видя лица людей, Долор насторожилась – она привстала и с осторожностью выглянула. Личико ожесточилось, глаза вспыхнули огнём ярости и обиды. А Марфа усмехнулась.

– Посмотри-ка кого я встретила, – сказала она.

– Ты! – завопила Долор. – Недомышь! Как ты… ты…! – Она поднялась и встала в носе лодки. В ней плясали: ужас, обида. И смотря на великана, Долор сказала: – Ты не можешь трогать лодки и то, что в них! Я тебе не дамся!

Великан заговорил тяжёлым, хрипловатым голосом с медленной интонацией:

– У тебя провинность передо мной, дорогая.

– Проваливай! – крикнула Долор.

– Не убежишь. Не уплывёшь. Ты теперь моя.

– Я же сказала, что ты не мож…

Марфа взлетела и прокрутилась вокруг себя – Милана увидела оговорённый ранее сигнал и замахнулась веслом.

– …ешь меня тронуть в лодке, – договорила Долор. А гигант расплылся в жутковатой довольной улыбке.

Милана ударила Долор веслом – и та с визгом упала за борт и в воду. Не тратя время на страх, гнев и досаду, Долор поплыла в сторону растворившегося в дымке и тумане берега. Щупальце великана её догнало и схватило. Подняв вверх, щупальце поднесло извивающуюся пленницу к голове – сам великан кивнул Марфе, метнул грозный взгляд в сторону голов – и те в страхе скрылись под водой. Великан развернулся и медленно поплыл назад, хотя больше выглядело будто он шёл.

Марфа приземлилась на лавочку лодки, на место, где сидела ранее, и с облегчением выдохнула.

– Я уж думала не успею, – сказала она. – Не думала, что те нападут так скоро, но вы хорошо справились. Молодцы!

– Что это было? – приходя в себя, спросил Глеб.

– Это уже неважно, – сказала Марфа. – Да и я не совсем знаю, кто он. Я ведь его впервые встретила. И я не знаю, что Долор ему сделала. Но то, что, что-то сделала я услышала ещё в городе. И так как я слышала о нём, то знала где искать. Ах да, и теперь у нас есть билетик по безопасному передвижению по воде. Никто нас не тронет, даже смотреть не будут. Ну, ладно может смотреть-то будут.

Милана опустилась на своё место и, вставляя весло в уключину дрожащими руками, сказала:

– Как-то мне не очень от того, что мы сделали. – В её груди копошилась странная вина.

– Да, – согласился Глеб и сел на своё место. – Как-то не хорошо.

– Не жалейте её, – сказала Марфа. – Или вы забыли какая она? Мы не могли пустить эту пиявку в ваш солнечный мир.

– Да, да, – сказал Глеб. – Ты права.

Милана вспомнила как Долор упивалась её болью и печалью – поёжилась, и вина почти растворилась.

Когда Глеб закрепил своё весло, он переместил взгляд на Милану, которая была готова.

– Мила, – сказал он. – А может тебя на остров отвезти?

– Что? – удивилась она.

– Ну, это же мой брат, тебе не нужно… если ты… ну…

– Нет уж, – сказала Милана и улыбнулась вялой прохладной улыбкой – раз мы попали сюда вместе, то вместе и спасёмся.

Глеб улыбнулся уголком губ в ответ. А Марфа вставила:

– И плюс – я.

– Да, – смотря на неё, сказала Милана, – и плюс ты.

– Ну что? – сказал Глеб. – Поплыли?

Милана и Глеб гребли по будто бы мёртвому морю; и каждый раз, когда они думали о глубинах бездны под ними – желудки сжимались. Иногда встречались головы бледных, серых тварей, но они все были на расстоянии и просто смотрели. Как Марфа и сказала они были в безопасности, насколько это конечно было возможно.

Смотря на Марфу рядом на скамье, Милана сказала:

– Ты вроде сказала, что это место не имеет хозяина.

– Не имеет. Ах, тот. Ну да он большой, и сильный, и грозный, и у него… как это… типа авторитета. Ну, то есть другие кто здесь обитает его слушаются из-за уважения. Хотя больше из страха, наверное. Да и он почти и не командует, и никакого подчинения не требует. Он вполне мог бы стать хозяином, наверное. Но не как настоящие хозяева владений. Ведь здесь не может быть хозяина. Да и хозяева владений куда сильнее. И… и старше?

– До этого, – сказал Глеб, – ты сказала, что хочешь помочь спасти моего брата. Почему? Или это только из-за договора?

– Да, нет, не только из-за него. – Марфа вздохнула. – Да и я не знаю толком, оно само как-то в голову пришло, в груди щёлк и решение как-то само и принялось. Я об этом как-то и не думала.

– Не думала? – недоумевал Глеб. – Но это такое важное решение!

Марфа вскинула плечиками.

– Я и раньше иногда хотела помочь как-нибудь, – сказала она. – Ну, другим… Но я не могла же ослушаться. Да и я не понимала зачем мне помогать. С чего бы мне этого хотеть. Ну, мне нравилось говорить с детьми, когда я приносила там поесть или ещё чего. – Марфа понурила голову и уткнула взгляд в дно лодки. – Хотя большинство из них боялось меня. Оно и понятно, конечно же… В общем, через них я узнавала больше о ваш мире, о солнышке и прочем. Правда, – грустно усмехнулась Марфа, – только что-то узнаешь о вашем мире, а оно уже возьми да поменялось. Разве, что кроме солнышка. У нас здесь время иначе идёт.

– Насколько иначе? – спросила Милана.

– Ну, – ответила Марфа, – не знаю. Оно здесь течёт совсем не как у вас, у нас оно больше стоит, чем течёт, но всё же течёт. Оно другое, медленное и протяжное. Изменения происходят редко, а если и происходят, то будто бы тоже протягиваются. А то, что изменилось или случилось в прошлом, кажется таким далёким. – Марфа перевела взгляд в сторону, и он терялся в дымке озера. – Интересно, сколько забылось и затерялось? Наверное, что-то должно было, потому что я почти не слышала ни от кого, как оно жилось до того, как я появилась. Хотя со мной мало кто говорил, конечно. Я обычно слушала или подслушивала. Случайно разумеется! Ну, может не всегда…

– А что ты с ними делала? – спросил Глеб. – С детьми. И что он… Зачем Вольфрам вообще сюда заманивает детей?

Взгляд Марфы вернулся на дно лодки, и она ответила:

– Я выполняла мелкие указания, там приносила еду, водичку, меняла там всякое. Ничего серьёзного. Найти вас и привести это вообще мой первый такой большой указ, и то только потому, что я уже запомнила ваш запах. Да и Вольфрам не знал, что вы сбежите в другие земли. Откуда ему было знать? Ах, да, и в прошлом, когда он просил найти кого-то в других владения, не людей я имею в виду, я хорошо справлялась. Наверное… Я уже много раз была в других владения, когда меня посылали что-то узнать, подслушать, понаблюдать, передать. И задания были не только от Вольфрама, но и от других, тех, кто важные. Ну, от тех, кто важнее чем я, а таких ой как много…

Марфа замолчала и посмотрела в сторону.

– А второй вопрос? – спросила Милана.

– М-м? – вернув взгляд, отозвалась Марфа. Она вспомнила и опустила глаза. – Ну, я точно то не знаю. Он там любит играться. И он питается ими.

– Что?! – вместе ужаснулись Глеб и Милана.

– Он как бы это… я вообще-то не знаю подробностей, и не понимаю. Я только от других слышала об этом, как они шептались иногда. Что Вольфрам любит детей с утратой, когда ещё всё болит и плачет внутри. Я слышала, что он говорил, что это придаёт вкусу жизни особый вкус, или как-то так. Но я всё равно не поняла о чём он. Он же ни разу их не ел. Ну, я не видела, и не слышала, чтобы он так делал.

– То есть, – спросил Глеб, – он питается эмоциями?

– Эм… И нет, и да, – ответила Марфа. – Хотя, пожалуй, можно и так сказать. Хотя как ещё это сказать? Хотя, наверное, точнее будет сказать, что он питается жизнью таких детей, ну как бы, вроде.

– Он их никогда не отпускает? – спросила Милана.

– Так это, – ответила Марфа. – Некого отпускать. Вольфрам высасывает из них жизнь раз за разом. И они слабеют, и слабеют. Как цветочки, которые не поливают. Их кормят хорошей едой, и поят, и они спят в тепле. Но это лишь замедляет, и когда Вольфрам заканчивает своё питание, то сил у тел не остаётся и они ну, это, всё… – Марфа опустила голову, – ну, это, того…

Внутри Глеба всё похолодело, но он постарался остаться спокойным.

– Ужас! – воскликнула Милана и остановила греблю. Опомнилась и вернулась в общий с Глебом ритм, а он с силой сжимал вёсла и думал о братике – он верил, чувствовал, что у него надежда ещё есть, и большая.

– Почему ты вообще его слушалась? – спросил Глеб.

Марфа подняла взгляд:

– Так как я могла?! Как я могла не слушаться? Все же слушались! Я не знала, что можно не слушаться.

– Сейчас же ты не слушаешься, – сказала Милана.

– Так это сейчас, – сказал Марфа. – А тогда было тогда. Сейчас-то я другая, ну чуть-чуть то. Да и я не знала, что я хочу не слушаться, ну может думала иногда, но было страшновато об этом думать, если честно. Да и мне нравится быть самой по себе, и не слушаться. Хотя всё ещё страшновато. Но если я буду в вашем мире, он меня не достанет.

– Он не может выйти в наш мир? – спросил Глеб.

– Нет конечно! – сказала Марфа. – Это было бы ужасно!

– Но как же он тогда…, – сказала Милана. – Притворяется, и заманивает.

– А, так это не совсем он. В ваш мир может проникнуть только кто-то небольшой из нашего, но достаточно крепкий, и проникнуть может не полностью. У Вольфрама таких всего три сейчас, и вот когда они проникают в ваш солнечный мир, то Вольфрам как бы проникает в их умы, видит и чувствует, и велит что делать. Но не всегда, конечно. Часто он доверят работу этим прислужникам. Сам он только дверку может приоткрыть в своё владение. И так вы сюда и попали.

– А эти, – сказал Глеб, – трое, они такие же как ты?

– Нет, нет, они другие. – Марфа поёжилась. – Совсем другие. И противные. Точнее, как они себя ведут, жутковатые. Но я их почти не видела, еду им кто-то другой носит. И они очень много спят. И у них своя комната, и пища хорошая.

Милана хотела спросить, как они выглядят, но передумала – решила, что в глазах Марфы все жители выглядят нормально, а не странно.

Лодка стукнулась о причал. Глеб взял свободную цепь у столбика и закрепил лодку. Он выбрался первым и помог Милане. Пройдя несколько метров суши, они пришли к обрыву, который усеивали пики камня как зубы. А каменный мост с полуразрушенными перилами тянулся к владению Вольфрама. Оно вырисовывалось высоченными силуэтами без чёткости, как громадная тень.

Марфа приземлилась на столбик перил справа – прищурилась и смотрела вдаль. Милана встала рядом и насторожилась:

– Что? – спросила она. – Что-то не так?

– Не знаю, – ответила Марфа. – У меня странное ощущение, в груди… Ждите здесь, я быстро.

Марфа полетела вперёд, но затем опустилась ниже и, прячась за перилами, летела с боку моста. Милана и Глеб в растерянности смотрели ей вслед, пока она не растаяла в черноте горизонта и слабой дымке, которая была видна только на расстоянии.

Глеб повернул голову к Милане:

– Тебе страшно? – спросил он. – Ну, возвращаться?

Она посмотрела на него как на идиота.

– Конечно, – ответила Милана. – Я думаю, я и не переставала бояться ни на минуту. А ты?

– Да, – сказал Глеб и опустил взгляд. – Я понимаю о чём ты.

– Не переживай, – сказала Милана. – Мы спасём Яшу.

Глеб улыбнулся уголком губ и кивнул.

Марфа вернулась через несколько минут. Глеб и Милана сидели на траве недалеко от моста, но ближе к воде, чем к нему и бездне. Марфа была взволнована и торопилась – оттого полёт был неровный и дёрганый.

– Что-то не так? – спросила Милана.

Марфа приземлилась на траву, сделала вдох-выдох и кивнула.

– Там стоят на страже, – сказала она. – И я уверена, что у других мостов тоже. Обычно никто там не стоит, но видимо это из-за вас.

– Блин, – сказал Глеб.

– Да ничего, – сказала Марфа. – Есть и другой путь.

– Какой? – насторожилась Милана. – Мы в отличие от тебя летать не умеем.

– Через другие земли конечно же.

Милана и Глеб наморщили лбы и поджали губы.

– И через какие? – спросил Глеб.

– Ну, с Бором как вы поняли соседничает Лес. Но я не думаю, что стоит испытывать терпение Мирры, вам же повезло что ей было что-то от вас нужно. А то бы пополнили её странную коллекцию статуй. Или ещё чего-нибудь. С другой стороны Бор соседничает со Степью. Вот туда мы и пойдём. Тихонько и быстренько по окраине Степи и в Бор. Оттуда кстати будет намного ближе к замку, чем от этого моста.

– И в замке мой брат? – уточнил Глеб.

– Да, – кивнула Марфа. – В замке вы появились в Обители, и там же сейчас и твой брат.

– Но как мы проникнем внутрь незамеченными? – спросил Глеб, а в груди нарастали беспокойство и страх.

– Не волнуйтесь, – сказала Марфа, – я хорошо знаю замок и как в него попасть.

– Ладно, – сказал Глеб. – Тогда пошлите.

И путники двинулись в правую сторону от каменного моста.

Глава 10 – По окраине Степи

Слева были высокие заострённые валуны – как парапет, а за ними чёрная бездна; справа – пара метров суши и затем озеро с впадиной; тишина, редкие всплески воды где-то в стороне, и шуршание травы под стопами несчастных путников. Марфа бодро шла впереди и думала о замке. Милана шла ближе к валунам, смотрела себе под ноги и старалась ни о чём не думать. А Глеб шёл со стороны озера и постоянно на неё поглядывал, но никак не мог решиться.

Милана чувствовала его взгляды – она вздохнула и повернула к нему лицо.

– Говори уже, – сказала она.

– Что?

– Я не знаю, это же ты хочешь что-то сказать или спросить.

– Ну-у, – протянул Глеб и отвёл взгляд. – Да. – Он немного помедлил, и всё же решился заговорить. – Ты это, знай, что, если что ты всегда можешь поговорить со мной о… ну, обо всём.

Милана не изменилась в лице, точно не существовало выражения эмоции, которую она сейчас испытывала – она отвела взгляд и смотрела перед собой.

– Хорошо, – ответила она. – Спасибо.

Но ответ показался Глебу странным, прохладным. Он взглянул на профиль её лица – она была спокойная, но, как и до этого – глубоко печальная, усталая.

– Ты же это, ну…

– Ты опять? – нахмурилась недовольством Милана. – Я же уже сказала, что на самом деле я и не… ну как бы да, но нет. – И она вздохнула, а шаг немного замедлился.

Марфа, идущая впереди, глянула на них через плечико, но поняла, что пока не нужно вмешиваться.

– Просто помни, это никогда не решение проблем, это никогда не выход. Я…, – голос Глеба дрогнул. – Я-то знаю. Вроде того…

Милана удивилась и, хмурясь непониманием, она посмотрела на Глеба, который уже не смотрел на неё, а смотрел под ноги.

– О чём ты? – спросила она.

– Я…, – сказал он. – Это… – Он вздохнул, как сдался. – Моя мама… это то, как она ушла из жизни.

В груди Миланы что-то всколыхнуло, как пламя, и она остановилась. Глеб тоже остановился, но не поднимал взгляда. Марфа встала, села боком к ним и поглядывала с беспокойством и растерянностью.

Глеб всё ещё не поднимал взгляда. Милана ждала.

– Моя мама заболела раком, – сказал он. – Мы пытались…, но хорошее лечение было очень дорогим для нас. Да даже при самом лучшем лечении, это не всегда победа. Она держалась, и боролась, всегда улыбалась и скорее поддерживала нас, чем мы её. – Глеб криво улыбнулся, а подбородок дрогнул. Но он сжал края рубашки и шорты по краям, подавил порыв и продолжил. – Ей становилось хуже, лечение не помогало. И… – Глеб помедлил, тяжело вздохнул. – Я видел, как она сдалась, хоть она и пыталась показывать нам обратное. И я видел её, когда она думала, что рядом никого и на неё никто не смотрит. – Лицо Глеба поморщилось, и он со стоном растёр лицо руками, точно умываясь. А отняв руки, он по-прежнему не поднимал взгляда, и он решил договорить. – Она решилась на суицид. Таблетки. Это я кто застал её, и… Пока ехала скорая, я пытался, но уже было поздно.

– Мне так жаль, – сказала Милана со слезами на глазах; она чувствовала его боль. Она, протягивая руку, было шагнула к Глебу, но тот словно уворачиваясь отступил на шаг. Он не поднимал взгляда, снова подавил порыв. Но он хотел закончить, и Милана это поняла; поняла и Марфа в стороне, которая было сделала шажочек к ним, но села обратно.

– В оставленной нам записке она говорила, что самое худшее для неё то, что болезнь превратит её в неё, а в уродливого незнакомца, и она не хочет, чтобы мы помнили её такой. Она не хотела больше трат денег, которых и так не было. Она не хотела, чтобы мы страдали и переживали. Она знала, что не излечится, и оттого приняла это решение. Но… Я понимаю, почему она так сделала, хоть и не полностью, но всё же… это не выход. А вдруг…, – Глеб едва сдерживал слёзы. – Вдруг, ей бы стало лучше? Даже если шанс казался невозможным. Вдруг она бы излечилась?

Глеб накрыл глаза рукой, и Милана увидела тонкие ручейки, выбежавшие из-под ладони. Милана шагнула к нему и обняла. Она ничего не говорила. Он ничего не говорил; приобнял в ответ, но не убирал руки с глаз с тихими слезами. А Марфа в стороне отвела от них взгляд – грустный, задумчивый – и уткнула его в землю.

Марфа приземлилась на камень у бездны. Рядом был каменный мост с полуразрушенными перилами. Милана и Глеб остановились и смотрели на длинную серую полосу – она тянулась над чернотой и к очертаниям владения, размытого дымкой. Там не было громадных теней и едва виднелась земля.

Глеб обернулся и посмотрел через плечо – где-то там, в центре чёрной впадины находится островок, сокрытый туманом и дымкой; островок, который они так и не увидели.

Вернув голову, Глеб спросил:

– Ты уверена?

Милана поняла, что обращаются к ней и подняла взгляд.

– М-м? – не поняла она.

– Не передумала? А то выход из Обители рядом.

Милана нахмурилась:

– Мы же вместе, – сказала она. – Помнишь?

– И мы команда! – вставила Марфа. – Вроде того.

– Так что, – сказала Милана, – давайте уже пойдём.

Глеб кивнул – он был рад, что не один. Он с сомнением посмотрел на мост.

– Он выдержит? – спросил он.

– Да, должен, – ответила Марфа. Она взлетела и села на спину Миланы. – Идёмте. И это, особо не шумите. Точнее, вообще не шумите.

Обволакивающую тишину, обнимающую и давящую странной тревогой, нарушало тихое шорканье по камню. Впадина за спинами отдалялась, превращалась в очертания и рассеивалась в дымке; а впереди очерчивались протяжные земли – как полотно. А когда больше половины моста осталось позади, впереди стали виднеться едва видимые очертания чего-то огромного с раздвоенным пиком – как мираж.

Мост окончился каменистой землёй и низкой редкой травой. И перед путниками предстала степь – тянулась на много километров прямо и вправо, слева же через километр упиралась в высокую стену из толстых серо-коричневых стеблей. А за ней возвышался Бор – очертания огромных деревьев, как размытые тени или их отражения в мутном туманном пруду.

Степь была по странному спокойной, но тревожащей. Её земли были в основном ровные, с редкими низкими холмами; полотно желтоватой суховатой травы и травянистой растительности было будто одним существом; встречались небольшие торчащие камни, остриями смотрящие в разные стороны. Блеклый рассеянный свет луны за бледным полотном облаков освещал местность и подсвечивал скудную дымку, витающую над степью – она клубилась клочками и не имела ровности. Далеко впереди и справа были отчётливее видны миражные очертания огромной горы с двумя пиками, и она выглядела как королева этого владения.

– Будьте очень тихими, – прошептала Марфа. – И не говорите. Совсем-совсем.

Милана и Глеб обменялись встревоженными взглядами и кивнули. Марфа показала влево – и они выдвинулись в путь.

Тихое шуршание полотна, которое то было до колен, то почти по пояс. Иногда были слабые порывы ветра, которые поглаживали полотно и тревожили души Глеба и Миланы.

Очертания Бора были ближе и ближе, выше и выше. А перед ними отчётливее вырисовывалась высокая и толстая стена, сплетённая из гигантских стеблей с огромными колючками и без единого просвета.

Вдруг – Марфа повела вострым ухом и впилась в плечо Миланы так, что та едва не зашипела. Марфа перевалилась со спины Миланы к груди и, схватившись за одежду, потянула вниз – Милана и Глеб присели и затаились в высокой траве.

Послышались взмахи крыльев, и показалась огромная птица ростом больше взрослого мужчины. Было сложно разглядеть, но птица напоминала орла с тёмным оперением. Птица покружила и улетела в другую сторону. Даже когда Марфа подала сигнал, что можно подниматься, Милана и Глеб ещё с два десятка секунд сидели, замерев – жаркие от паники и дрожащие внутри от холодного страха.

Выпрямившись и оглядевшись, путники продолжили путь к стене. Полотно стало по пояс; шаг был осторожный; уши прислушивались к каждому шороху, к каждому странному орлиному крику где-то в дали и иным тревожащим звукам; глаза смотрели по сторонам и всматривались в дымку, которая меняла свою густоту точно волны воздушного моря.

И пока путники шли, Глеб думал о брате и волновался; думал об отце – и о том, что раз Милане стало лучше, то и ему тоже можно помочь. Точнее Глеб всерьёз задумался, что отцу нужна помощь только сейчас. До этого, он просто принимал ситуацию каковой она является. И Глеб осознал, что он толком и не пытался помочь. Он помог Якову, тем самым помогая себе; а Яков, сам того не зная, помог ему; но на большее сил у Глеба не хватило.

Милана думала о Диане – и как часто бывает, она чувствовала, что не выражала благодарность за то, что та, как могла о ней заботилась, и обеспечивала, тоже – как могла. Но Милане хотелось бы поблагодарить сестру за всё, но никогда не находилось слов, а те, что находились застревали в горле. И Милане хотелось бы выразить благодарность иначе – обнять. Но никогда не могла этого сделать сама – точно натыкалась на необъяснимую стену, которая отталкивала её. Но Милана позволяла приобнять себя сестре, что она делала не часто. Милана, как и в детстве, снова почувствовала себя никчёмной обузой. Обузой, которая даже не могла выдавить из себя спасибо. Милана встряхнула головой, и вытряхнула это скребущее и растягивающееся чувство из глубин души.

А Марфа думала о том, как лучше проникнуть в замок Вольфрама, спасти Якова и сбежать из Обители; думала о солнышке и о том, как жизнь течёт в большом мире.

Послышалось шуршание травы. Марфа сжала правое плечо Миланы – она остановилась и схватила Глеба за предплечье холодными пальцами. Марфа смотрела куда-то вправо – они присели и затаились за большим валуном с вытянутым округлым концом.

Снова послышалось шуршание травы. Милана и Глеб с осторожностью выглянули из-за валуна и стеблей. Существо, напоминающее мышь с прыгающими задними лапами, приблизилось в большом прыжке и остановилось. Глеб узнал тушканчика, только этот был размером с кенгуру – мордочка была чуть вытянутая, на голове имелись рога как у антилопы, а глаза являлись смесью: антилопы и тушканчика.

Существо прислушивалось – посмотрело в сторону и поскакало туда. Когда Марфа похлопала Милану по плечу, она и Глеб вышли из укрытия.

Вскоре они дошли до стены – непроходимой и неприступной, вечномёртвой, вечноживой, и жуткой. Марфа хотела что-то сказать, но тут же передумала и указала рукой в правую сторону.

Путники шли вдоль высокой шипастой стены, которая возвышалась слева и которой будто не было конца; справа пролегала бескрайняя степь, там же и впереди высились пики огромной горы – мрачные и тревожащие. Провисала странная тишина, которую нарушали шуршание шага по траве и отдалённые жуткие звуки. Иногда Марфа подавала знаки, чтобы спрятаться от редких обитателей Степи, которые забрели на окраину. И Милане даже думать не хотелось о том, что находится в глубинах Степи, особенно что (и кто) находится в той горе.

Иногда Милане чудилось, что сейчас один из толстых стеблей вырвется из месива и схватит её. Но стена оставалась неподвижной. Глебу хотелось спросить сколько ещё идти, но он не открыл рта; только иногда поглядывал на Марфу, сидящую на спине Миланы, и навалившуюся на её правое плечо. И Глебу думалось, что Милане уже должно быть тяжело, но она не просила Марфу слезть, или Глеба чтобы теперь он принял ношу.

Глеб посмотрел на бледное усталое лицо Миланы с синяками под глазами и гадал, что сейчас происходит в её голове, а что в душе. И только сейчас он понял, как ему повезло что у него есть Яков – без него Глеб наверное бы справлялся с горем так же успешно, как и Милана.

Марфа что-то уловила впереди и напряглась – Милана это почувствовала и остановилась, остановился и Глеб. Он смотрел на Милану, не зная прятаться или нет. Но Милана и сама пока не знала. Лапка Марфы сжала плечо – Милана присела, и Глеб присел рядом.

Но никто не летел, никто не скакал. Марфа указала вперёд и сползла с Миланы на землю. Глеб с Миланой поползли на четвереньках вслед за Марфой.

Когда Марфа велела остановиться, Глеб и Милана привстали и, раздвинув стебли, смотрели перед собой. Впереди, в стене была высокая арка точно от ворот, сплетённая из этих же стеблей, а все шипы смотрели извне будто жуткое украшение. К арке вела протоптанная, широкая дорога, которая брала начало справа, но терялась среди холмов, растительности Степи и дымки.

У арки стояло два тех существа – недо-тушканчик размером с кенгуру, с веяньем антилопы на мордочке и глазах, и с рогами на голове. Существа что-то проверяли у стены.

– И что теперь? – прошептал Глеб.

– Может, просто побежим? – предложила Милана.

– Нет, – ответила Марфа. – Они могут войти в другое владение же, и догонят. И хотя по правилам они не имеют права тащить вас обратно на свою территорию, но я уверена, что они это правило нарушат и дважды не моргнут.

Пока путники думали и решали, они не заметили, как подлетел орёл выше взрослого мужчины, с тёмно-синим оперением, алыми клювом и лапами, а на голове небольшие рога антилопы смотрели концами в сторону затылка.

Недо-орёл увидел шевелящиеся макушки голов и замедлил полёт. Марфа подняла взгляд, увидела его, но уже было поздно. Он раскрыл клюв, издал крик-клич и пикировал.

– Бежим! – успела выкрикнуть Марфа в панике.

Глеб побежал к арке и растерянным недо-тушканчикам. На бегу он обернулся и увидел, что Милана пятилась, запиналась, едва не падала и распахнутыми глазами смотрела наверх.

– Мила! – выкрикнул Глеб и было бросился к ней.

Недо-орёл, поджарый и юркий – налетел на Милану, и та вскрикнула; вцепился когтями в её левое плечо и поднял. Глеб замер с клокочущим сердцем, которое будто бухнуло в яму. А Марфа, делая быстрые взмахи кожистыми крыльями, полетела за Миланой.

Недо-орёл летел над степью и набирал высоту. Милана, морщась от боли и пыхтя, вынула кинжал и с размаху вонзила его в бок хищника. Тот вскрикнул и, падая в бок и наискосок, стал снижаться. Милана со злобой и влагой в глазах, стиснув зубы замахнулась ещё раз – недо-орёл увидел и разжал хватку.

Милана упала на бок и, приминая траву и невзрачные степные цветы, проехалась по полотну. А чуть поодаль рухнул недо-орёл. Милана поднялась и, морщась, посмотрела на разодранную футболку, окровавленное плечо. Недо-орёл поднялся и, заваливаясь на бок, пошёл на Милану – открывал клюв и кричал, а тёмно-синие перья взъерошились. Встав и покачнувшись, Милана подняла окровавленный кинжал – и хищник замер.

Лицо Миланы скривили: гнев и боль; а рука теснее сжала серебряную рукоять. Чувствуя опасность, недо-орёл оперился сильнее и, падая и заваливаясь, попятился; открывал клюв и спило, жалостливо кричал на Милану, точно проклиная, отгоняя и прося. Она было сделала уверенный шаг, но остановилась. Она смотрела на раненного хищника и знала, что у неё есть шанс его добить – но плечи опустились, колкость гнева уходила из тела, а страх возвращался.

Несостоявшийся хищник скрылся в траве, но то, как он шёл-полз было слышно и видно по покачивающейся высокой траве. Глеб подбежал к Милане, а Марфа подлетела и осматривала рану.

– Не серьёзно, – сказала Марфа.

– Ты как? – спросил растерянный и перепуганный Глеб.

Милана с несколько секунд смотрела в землю и перебирала пальцами по рукояти окровавленного кинжала; и она сказала:

– Нужно убираться отсюда. – И она пошла мимо Глеба.

– Подожди, – догоняя её быстрый шаг, сказал он. – Там же… Эти!

Но Милана только ускорилась и вышла из полотна травы и травянистых растений на дорогу, где по ту сторону стояли недо-тушканчики и в растерянности смотрели на нарушителей.

– И?! – внутри дрожа страхом и гневом, выкрикнула им Милана. – Вы будете нападать или как?! – И она вынула второй кинжал.

– Ох! – воскликнула позади Марфа. Но она была готова нападать и помогать.

– Ты что с ума сошла?! – воскликнул Глеб и встал рядом с Миланой. – Ты что творишь?!

Он, смотря на недо-тушканчиков, кое-как вынул меч. А недо-тушканчики переглянулись, обменялись перешёптываниями и кивнули друг другу. Они пошли в сторону с осторожностью и не сводя глаз с незнакомцев, в особенности с Миланы.

Не убирая оружие, поглядывая на недо-тушканчиков, Милна двинулась к арке перехода между территориями Обители. Марфа летела рядом с ней. А Глеб, не сводя глаз, с недо-тушканчиков, которые делали круг и теперь шли по дороге, шёл следом.

Недо-тушканчики вошли в растительность и шли к раненному недо-орлу, и поглядывали на людей и Марфу. Путники приблизились к арке, которая была шириной, как и стена, и пошли через неё.

Путники прошли через шипастую арку как от ворот шириной метров в пять и остановились. Территория Бора.

Высоченные необъятные сосны с толстыми ветками, с тёмно-зелёными иглами – длинными и толстыми; с редкими крупными шишками размером с один-два кулака. А в некоторых местах корни сосен выпирали точно толстые одеревеневшие змеи; и рос скудный пролесок кустарников, травы и иной невзрачной растительности.

Стояла прохлада и слабый запах хвои. Свет был блеклый, рассеянный, но более яркий чем в Степи и Лесу – освещал местность проникая через просветы стволов и веток – а их было много, так как деревья росли на расстоянии и только некоторые соприкасались ветками. Как и везде витала дымка и размывала дальность, делая местность бесконечной и мрачной, но здесь она была скудной, рассеянной.

Огромный бор стоял будто застыв и царила тишина. Когда Марфа подала голос – Милана и Глеб вздрогнули.

– Садись, – сказала она Милане, и кивком указала на ближайшую сосну.

Милана обтёрла кинжал, убрала оружие в ножны и села, оперившись спиной на ствол с сухой корой. Морщась, Милана припустила рукав окровавленной футболки с дырками с плеча и, увидев раны, едва не зарыдала.

Марфа приземлилась на землю, осмотрела плечо и сказала:

– Ничего страшного. Давай я залижу.

На лице Миланы отразилась смесь: недоумения и лёгкого отвращения.

– Зачем? – спросила она.

– Как зачем? – удивилась Марфа. – Оно так быстрее заживёт. У нас так, ну у меня точно так работает. Правда ты человек, оно с тобой медленнее сработает.

– Ну, – неуверенно согласилась Милана, – ладно.

Марфа приблизилась к Милане и встала на задние лапы. Пока Марфа зализывала раны шершавым языком и сплёвывала кровь, Милана отвернулась и смотрела в сторону. Глеб поморщился и с опаской смотрел в глубь Бора, который не становился гуще, не становился ниже. В сравнении с Лесом, Бор выглядел более обычным и менее мрачным, но всё равно тревожным.

Когда Марфа закончила и сплёвывала последние капли крови, рана уже не кровоточила и немного затянулась, а боль и пульсация стихали.

– Спасибо, – смотря в большие кошачьи глаза, сказала Милана.

Марфа кивнула и отдалилась.

– Идёмте, – жуя свежие опавшие иглы, сказала она. – Замок не так уж и далеко теперь.

Глеб пошёл вслед за Марфой, а Милана помедлила и обернулась – смотрела на длинный проход через стену между территориями Обители. Там виднелась Степь, но не их жители. Милана подумала о том раненом огромном недо-орле – пожала губы и отвернулась.

Милана смотрела на идущую впереди Марфу, которая шла с поднятым трубой хвостом и отплёвывала остатки месива иглы – в ней было видно напряжение и страх. Марфе было боязно возвращаться, ведь она надеялась, что уже никогда сюда не вернётся, хоть и знала, что вернётся, так как хотела помочь ребёнку.

Глава 11 – Добро пожаловать в Бор

Дымка витала между необъятными стволами и ветками сосен; стояли прохлада и тишина; периодически дул слабый ветер и покачивал ветки – с них иногда падали большие шишки и длинные иглы; а вдали изредка раздавался протяжный вой. Идти через лес с выпирающими толстыми корнями, иглами и шишками было непросто – поэтому шаг был медленным, аккуратным. Но путники шли как можно быстрее и держали ухо в остро.

Через несколько минут, Марфа в полёте приблизилась к спутникам и сказала:

– Вам лучше держать ваши острые блестяшки наготове. На всякий случай.

Милана и Глеб насторожились – он вынул меч, она кинжал.

Казалось, что предостережение Марфы было неоправданным, но вдруг хрустнула ветка, треснула сухая шишка – Глеб и Милана с гулко стучащими сердцами развернулись на звуки и смотрели на дрожащие кустарники.

Из листвы вышел крупный косматый волк с бордовой шерстью и красными, горящими глазами: два обычных, третий – по центру во лбу; передние клыки выпирали и опускались вниз ниже подбородка – как у саблезубого тигра; а на спине были сложены перепончатые крылья – как у летучих мышей.

– Так, так, так, – сказал саблезубый волк хрипловатым мужским голосом. – Кто тут у нас?

Следом за ним, со всех сторон показались другие члены стаи – в тенях, у стволов и кустов – у всех был необычный тёмный цвет шерсти, а глаза были в тон и слегка светились; и у всех также были: саблезубые клыки, острые когти и крылья на спинах.

Марфа приземлилась на спину Миланы и навалилась на правое плечо. И, глядя на бордового волка, Марфа выкрикнула:

– Проваливай!

Пока волк хрипло-жутко смеялся, она что-то прошептала Милане. Глеб не слышал, что – и растерялся ещё больше.

– Лучше ты проваливай, – сказал бордовый волк, – а то и тебе достанется, малявка. И не мешай нам играть с новой игрушкой.

– Игрушкой? – со страхом возмутился Глеб.

Бордовый усмехнулся.

– Давно у нас не было игрушек, – сказал он. – Заскучали мы. Да, братья и сёстры?

Косматые головы закивали, появились оскалы.

Сжав крепче кинжал, Милана сделала шаг и сказала:

– Эй ты, урод!

Бордовый изумился, оскорбился и, встряхнув головой, обозлился.

– Какая наглость! – прорычал он. Расправив крылья, он прыгнул на Милану.

– Нет! – выкрикнул Глеб и бросился к ним.

Но к Глебу с спины в прыжке подлетело двое – они схватили за рубашку, повалили на спину и лапами прижали к земле. Марфа полетела на вожака, но её перехватила волчица и сбила – Марфа отлетела в сторону, ударилась о сосну и упала в корни. Вожак набросился на Милану – выбил кинжал, повалил и прижал лапами к земле. Он нависал и тяжело дышал; шерсть противно щекотала кожу Миланы, из пасти разило вонью, а глаза пылали огнём гнева и униженности.

Морщась от веса и вони, Милана сказала:

– Твоему хозяину не понравится если ты нас убьёшь.

Пыл ярости в вожаке ослаб – пасть закрылась и на морде отразилась досада.

– Что же, – сказал он. – Ты права, конечно. Как жаль, что ты права. Очень жаль. Тогда нам нужно вас отвести, и необязательно совсем нетронутыми. Да и какая-нибудь награда нам достанется. Так что уже не так уж и жаль.

– Или…, – сказала Милана. Она дрожала внутри; в глазах плясали: страх и паника, уверенность и неуверенность.

– Или? – намереваясь слезть с неё, сказал вожак.

Один из волков увидел, как левая рука Миланы взялась за рукоять второго кинжала – распахнул зелёные глаза, раскрыл пасть и в шаге хотел предупредить. Но Милана вынула кинжал – и резкий взмах. Ах вожака перетекал в рык, и в нём вспыхнуло намерение впиться зубами в руку Миланы. Но Марфа налетела на вожака и впилась в глаз во лбу. Вожак завопил. Волки бросились на помощь. Глеб вырвался. Марфа едва успела увернуться от взмаха когтистой лапищи. А Милана с нажимом продавила лезвие по гарду рукояти.

Вожак завопил и зарычал. Волки в панике не знали, что делать – смотря распахнутыми глазами, замирали или нервно и сбивчиво топтались на месте. Милана выбралась из-под волка, рывком вынула кинжал – вожак взвыл и рухнул на бок. Марфа подняла выбитый ранее кинжал и дала ей. Глеб поднял меч и встал рядом с ними – раскрасневшийся, растрёпанный и перепуганный.

Извиваясь будто змея на раскалённой сковороде вожак вопил и рычал, бурчал и проклинал. Но потом силы начали угасать – он часто-часто дышал и истекал кровью.

А Милана сказала то, что уже было ясно:

– Нет вожака – нет стаи.

Волки были изумлены и злы. Казалось, что они вот-вот набросятся на гостей Бора. Но без вожака, без его приказов они не смели и лапой пошевелить; они не знали, как делать что-либо без вожака, ведь в их жизнях вожак был всегда. Марфа потянула Милану за собой, Глеб пошёл следом – они пятились и смотрели на горящие глаза, перекаты мышц под шерстью. Казалось, что вот-вот волки обретут свою волю, соберутся и нападут.

Когда гости почти скрылись, волки приблизились к вожаку и, опустив уши и хвосты, окружали его.

– Хорошо, – сказала Марфа. – Это его, как и того орлиного, навряд ли убьёт. Может и убьёт, но я не уверена. Серебро же. Да и ты вроде сердце задела, а это навряд ли восстановится. Или восстановится? Или не задела? В общем, теперь надо бежать как в последний раз. А то, кто знает этих волков, вдруг поумнеют. Или вожак очнётся.

– Бежим тогда! – сказал Глеб.

Марфа полетела и указывала путь, Глеб и Милана бежали как в последний раз – перепрыгивали корни; перелезали через упавшие ветки, которые лежали как поваленные стволы, поскальзывались и запинались на шишках, а иглы то и дело тыкали в стопы в белых грязных босоножках и в не менее грязных сандалиях цвета хаки.

Оружие вернулось в ножны. Глеб и Милана неслись через Бор. Марфа летела впереди и постоянно оборачивалась. А за спинами раздались протяжные вои крупных волков.

Марфа опустилась ниже и, чуть запыхавшись, сказала:

– Либо рана вожака не смертельна, он очнулся и отдал приказ вас поймать. Либо она оказалась смертельной и волки, оставшись без вожака, смогли захотеть мести. В любом случае – бегите! Ещё немного!

Вои нарастали и как волна накрывали со спины и по бокам. Были слышны множество когтистых лап, шуршание листвы редких кустарников и хруст шишек. Зелень перед беглецами расступилась – и впереди показалась река с обрывом, с которого с шумом срывалась вода.

– Прыгайте! – крикнула Марфа.

Глеб замедлился, а Милана ускорилась – оттолкнулась от каменистого обрыва и прыгнула. Позади вои и шум нарастали. Глеб собрался, ускорился и прыгнул. А Марфа пикировала и летела вдоль стены падающей воды вслед за спутниками.

Милана зажмурилась, сгруппировалась в бомбочку, и упала в воду. Следом за ней солдатиком упал Глеб. А Марфа остановила пикирование над водой и, сбивчиво хлопая крыльями, с беспокойством ждала, когда появятся головы.

Хватая воздух, с распахнутыми глазами как у котёнка, Милана удерживала себя на плаву хаотичными движениями рук. Следом вынырнул Глеб и, убирая воду с глаз, осматривался; он не верил, что они прыгнули, и что они остались невредимыми.

– Эй, эй, – сказала Марфа. – Всё хорошо, вы живы. Скоро течение замедлится, плывите за мной, вот сюда.

Она полетела к правому берегу реки. Наверху доносились досадные рычания, скал, скрежет, тявканье и ругань, и досадный гневный вой.

– Они почему-то очень не любят воду, – сказала Марфа.

Вои и тявканье волков остались позади и затихли. Марфа сидела на пне и ждала. Глеб выбрался на берег и помог выбраться Милане. Запыхавшиеся, с ноющими мышцами рук, они кое-как выпрямлялись и выдыхали.

– Что ты тогда ей прошептала? – глядя на Марфу, спросил Глеб.

Ответила Милана:

– Что тот бордовый это их вожак, и что без него стая потеряется, или сделает всё что он прикажет.

Марфа вмешалась:

– И сказала, что делать. Разозлить и пырнуть, а я помогу как смогу.

– И помогла, – сказала Милана и устало улыбнулась.

Марфа улыбнулась в ответ, что на зубастой мордочке выглядело странновато, но мило.

– Ну так мы же вместе, – сказала она.

Но Глеб возмутился, и сказал:

– У меня был меч, я сильнее, почему ты не сказала, что делать мне?

Марфа вскинула плечиками.

– Не знаю, – ответила она. – Действовала интуитивно? У меня это частенько неплохо получается, ну с опасностями точно получается. И видимо мне подумалось, что Милана справится.

– А я? – с недовольством, возмущением и лёгкой обидой сказал Глеб.

– Ну, – ответила Марфа, – наверное тоже.

Милана вмешалась:

– Какая теперь разница? Главное, что мы спаслись.

– Это точно, – кивнула Марфа. – И кстати, они, наверное, твою кровь почуяли. Я как-то об этом раньше не подумала, простите. Сейчас вода кровь смыла и почти не пахнет, но всё же… Ладно, идёмте. Пока волки не придумали как спуститься. Вода, конечно, собьёт след, да и откуда им знать где вы выбрались. Хотя нюх у них хорош, куда лучше, чем у меня.

Марфа полетела рядом с Миланой и указала в сторону – в глубь продолжающегося бора высоченных сосен, с редкими кустарниками и иной зеленью.

– А как же их крылья? – спросил Глеб.

– А, – усмехнулась Марфа. – Не-е, там слишком высоко, они не рискнут. Видишь ли, крылья то есть, только вот слабенькие, и летуны из них так себе. Так помощники в прыжках, да чуток летают, но низко и недалеко, или урывочками.

Милана выдохнула с облегчением, и сказала:

– Ну хоть что-то хорошее.

– Это точно, – сказала Марфа и кивнула. – Мы уже близко. Скоро покажется замок. Но не волнуйтесь, возле него почти никто не живёт и не бродит. Так что если кто учует нас, – Марфа взглянула на Милану, – в особенности тебя, то обойдётся. Скорее всего. – Она вздохнула. – Надеюсь.

– А внутри? – спросил Глеб. – Кто-то есть?

– Да, есть, – ответила Марфа. – Но немного. Хозяин не любит много лиц, точнее мордочек. Но там есть те, у кого нюх как у тех волков. Так что рану надо забинтовать чем-то, а то она восстанавливается медленно как-то, не как у меня. И да, снимай футболочку.

Милана остановилась.

– Что? – изумилась она.

– Надо её выбросить прежде, чем входить в замок. Вода кончено помыла её, но ведь недостаточно, запах ещё есть, гляди на это пятнище.

– Но…, – замялась Милана, она взглянула на Глеба и в лёгком смущение отвела взгляд. А вернув его на Марфу, воскликнула: – Я не пойду в одном лифчике!

Увидев блеснувшие глаза и розоватый румянец на щеках, Марфа растерялась – она не понимала.

– Я могу отдать тебе свою рубашку, – сказал Глеб.

Марфа переместила на него взгляд и сказала:

– А ты не против идти в одном лифчике?

– Что? – оторопел Глеб. – Я его не ношу!

– А-а, – произнесла Марфа. – Почему?

– Он мне не нужен, – сказал Глеб. – Точнее мужчины не носят лифчики. – Через секунду, он отвёл взгляд в сторону. – Ну-у. Точнее большинство мужчин не носит. Впрочем, некоторые женщины не носят тоже. Вроде бы… Не то, чтобы я знал что-то об этом, или интересовался…

– Ладно-ладно, – сказала Марфа. – Пока снимать рубашечку не надо, может что найдём по пути.

– Найдём? – поморщилась Милана.

– Идём же, – сказала Марфа и взлетела.

Путники вышли на старую широкую тропу, которая не зарастала и будто побледнела. Петляя между необъятных стволов тропа, привела в небольшое поселение. Низкие дома из камня были разрушены, и продолжали разваливаться и истираться. Стропила торчали как кости. Всюду валялась простая посуда из разного металла, что-то что было одеждой, и различная старая сломанная и гниющая мебель.

Глеб и Милана шли через развалины простого поселения с веяниями готики – оно утопало в мрачности и давящей тишине. Между щелей плитки росла трава. На стенах разрушающихся домов, но будто замерших, в тени встречался мох и плющ. На участках с голой землёй природа пыталась присвоить себе территорию; так же, как и в старых квадратных клумбах.

Впереди высился полуразрушенный фонтан, в котором стояла грязная вода, а в ней – различный мусор и старые еловые иглы. Из одного окна без стекла, без рамы свесилась грязная, порванная штора со строгими рюшками. На подоконнике сидела потемневшая ветхая мягкая игрушка волка, умело сшитая вручную, а один глаз-пуговка свисал на ниточках.

После фонтана, улочки и поворота, путники вышли на аллею и шли по выложенной квадратной плиткой дороге. По бокам полуразрушенные или заросшие каменные скамьи, от которых веяло готикой, как и от фонарных столбов с пустотой за мутными, у некоторых разбитыми стёклами. Встречались каменные, строгие пьедесталы, но все статуи на них были разрушены – остались только каменные обломки, но по некоторым из них можно было распознать большие лапы.

В центре аллеи возвышался самый большой пьедестал, а на нём сохранилась единственная статуя, но она потрескалась и кое-где искрошилась. Это было существо с телом как у человека, но ноги были больше волчьи, а вместо стоп были лапы с когтями; руки же хоть наполовину и напоминали волчьи лапы имели пальцы как у людей, но с шерстью, которая покрывала всё тело и голову. Шерсть была видна отчётливо – скульптор проделал детальную работу. Голова была странной смесью человека и волка с отчётливо видимыми чертами лица; были волчьи уши и пышный хвост, и показывались клыки из приоткрытого рта, в который была вставлена курительная трубка, удерживаемая правой рукой. Само существо было одето в брюки, рубашку и пиджак – и выглядело солидно; но не было обуви.

Глеб и Милана встали и с любопытством разглядывали статую, изваянную с поразительным талантом и детальностью.

Марфа села на пустой крайний пьедестал справа.

– Ах, этот, – сказала она. – Он был здесь главный когда-то. Ну, когда ещё город здесь жил и не разрушился. Давно это было. Как я сказала сейчас возле замка никто не живёт. Ну, почти.

– Такие жители населяют Бор? – спросила Милана.

– Одни из. Но, пожалуй, самые многочисленные. Так же есть и другие. Ну, волков вы видели уже. Их осталось три стаи вроде. Они в большинстве грызутся между собой, а не между другими обитателями. Вольфрам мог бы легко прекратить все розни, но он этого что-то не делает.

– А почему они ушли из города? – спросил Глеб. – Я про жителей.

– Ну… кое-что случилось, и Вольфрам разозлился вроде. Не знаю из-за чего, я тогда была так юна, что ничего и не помню. В общем сейчас, и уже давно все жители этого городка переселились подальше от замка. Там и живут. Ладно, идёмте. После аллеи налево и там будет один из выходов из города, и там уже и замок покажется.

Марфа взлетела, и путники, огибая большую статую на пьедестале, пошли следом за ней.

– А ты знаешь, как нам незаметно пробраться в замок? – спросила Милана.

– Конечно, – ответила Марфа. – Ах да, о замке. Надо тебе найти здесь какую-нибудь рубашечку.

– Не могу поверить, – говорил Глеб, – что мы и в самом деле это делаем.

– Что? – не поняла Марфа, обернулась и смотрела через плечо. – Это же просто одежда. Тут есть хорошая и чистая, ну пыльная разве что.

– Да нет же, – сказал Глеб. – Я про замок.

– А-а. Передумал?

– Что?! – с гневом возмутился Глеб. – Ни за что! Это мой брат!

– Ладно-ладно, – сказала Марфа. – Давай потише.

До конца мрачной унылой аллеи, поворот налево – и через улицу с полуразрушенными домами; потом по ещё одной и – показался выход из городка. Высились остатки стены из крупного камня и осталась арка от ворот, сами же они отсутствовали, болтались только ржавые петли. За аркой и над стеной – снова лес, снова дымка, снова крупные шишки и иглы.

Глеб и Милана сели на старую скамью из камня с сиденьями из подгнившего взбухшего дерева. А Марфа улетела в сторону.

– Я же сказал, – сказал Глеб, – что я могу отдать тебе свою рубашку.

– Нам всё равно отдых не помешает, – сказала Милана. – И, если Марфа хочет что-то предложить, пусть предлагает.

– А ей не нужен отдых?

Милана вскинула плечами.

– Летать – не идти?

– Но недолго, – сказал Глеб и посмотрел в сторону арки, через неё и в лес. – Нам нужно торопиться.

Марфа вернулась с одной бежевой рубашкой, которая вероятно когда-то была белой, с одной светлой майкой, которая явно была мужской, и с двумя простыми блузками; а также с металлической коробочкой.

В коробочке были старые, но чистые бинты. Милана выбрала простую блузку бордового цвета, которая подходила по размеру.

Взяв блузку, Милана сказала Глебу:

– Отвернись.

Он отвернулся.

– Ах, – сказала Марфа, когда Милана стянула с себя футболку. – Так вот что такое лифчик.

Глеб, морща лоб, смотрел вниз и изучал поросшие травой стыки между плитками.

Марфа обеззаразила бинты каким-то растением с горьковатым запахом и помогла Милане обмотать рану. А сверху намазала каким-то другим растением – запах был приятным, но едва уловим и, вероятно, скоро выветрится.

Бордовая блузка была старой и явно стиралась редкими дождями и проветривалась ветрами, но была в отличном состоянии – как винтажная вещь; и была приятной на ощупь и чуть скользящая. Села блузка на Милану хорошо, чуть свободная, длиной до ремня шорт с ремешками для кинжалов; круглый ворот со строгим воротничком и короткими чуть шаровидными рукавами, тёмно-бордовые пуговки, а края рукавов и низа были прошиты тонкой линией рюшек.

– Вполне практично, – сказала Милана. Но ей явно не нравился цвет. – Идёмте.

В лесу было тихо. Иногда кое-где раздавались шуршания, но Марфа никак не реагировала – значит опасности не было.

Милана взглянула на идущего рядом Глеба, помялась, и сказала:

– Теперь ясен… тип людей, которых заманивает Вольфрам. Ты не сказал… когда…? – Милана замолкла; пожалела, что завела этот разговор и сжала губы.

Глеб вздохнул.

– Чуть больше года с половиной назад, – ответил он.

Милане хотелось что-то сказать, но она не знала, что и как. Глеб с добротой, но грустью улыбнулся.

– Я в порядке, – сказал он. – Может не каждый день, и не все двадцать четыре часа, но в целом я в порядке. Яше тоже гораздо лучше, стал улыбаться и смеяться, но у него бывают плохие сны, или наоборот…

Он вспомнил утро, которое, казалось, было неделю назад. А может так и было. Время здесь течёт медленно, неповоротливо и с неохотой, а иногда оно будто стоит и дремлет. Глеб вздохнул, и продолжил:

– Я даже думал, чтобы отправить его в школу этой осенью, но потом решил, что лучше, как и меня, отдать в семь. А за этот год помочь ему подготовиться получше.

– Да, я тоже в семь пошла.

Лицо Миланы сделалось сочувствующим и понимающим:

– Наверное было нелегко, – сказала она.

– Да, – сказал Глеб. – До сих пор не легко, но уже легче. Правда…

– Что?

– Моему отцу будто не становится лучше, а только хуже. И если честно я не знаю, что делать и как ему помочь. Он будто живёт даже не с нами, хоть и в одной квартире. Ты… – И Глеб замолчал.

Милана поняла, почему он вдруг открылся, и её сердце сжалось.

– Да?

– Как ты думаешь, что нужно человеку в таком случае?

Милана поморщилась душевной болью.

– Ох! – издал Глеб. – Прости! Я не… Просто я не знаю, у кого ещё можно было бы спросить. И я понимаю, что это разные ситуации! Но я боюсь… А вдруг… А что, если он… тоже… ну. – Глеб вздохнул и покачал головой.

– Ну да, – сказала Милана мрачным голосом, будто чужим и понурила голову; пальцы сжали края свободных влажных шорт, а взгляд смотрел под ноги, – у меня большой опыт ощущения остаться одной на едине с горем и когда не знаешь, как себе помочь.

– Мила, я не…

Она проигнорировала его слова, и продолжала:

– Точнее, в начале я и не думала, что мне нужна помощь. Точнее я не думала о помощи. Ох, – вздохнула Милана. – Это странно и сложно объяснить.

– Мила, я…

Милана мотнула головой, но взгляда не подняла.

– И да ты прав, – сказала она. – Я не твой папа, и ситуация не та же самая. И ты не принял во внимание самую важную вещь – у него есть вы. А у меня есть сестра, но… – Милана вздохнула. – Твоему папе нужна помощь, может даже настырная, как толчок. Или хоть закричи, чтобы привлечь к себе внимание, и чтобы он хоть ненадолго вынырнул из того болота и огляделся. Но вот что именно делать, и как поступить, как именно помочь, это знаешь только ты. Ты ведь его знаешь, так? – И Милана подняла лицо.

Глеб кивнул.

– Да, – ответил он. – Мы были очень дружной семьёй. Было столько веселья, лёгкости… – Он осунулся и поник.

– Вот видишь. Ты его хорошо знаешь и любишь, вы явно ладили. Тебе есть что возвращать. И это стоит возвращать, хотя бы попытаться. Да это не будет полностью как раньше, но всё же…

– Да, ты права. Я ведь даже и не пытался до него достучаться. Я просто ждал, и ждал, и надеялся, иногда даже злился и ругался про себя. Ведь он взрослый, думал я. Это я кому нужна помощь от него. Ох, я был таким идиотом.

– Это не правда. И я думаю это было нормально так думать.

– Но, когда мы вернёмся, я сделаю всё что возможно, чтобы помочь ему, и чтобы он вернулся к нам прежним. Ну, насколько это возможно… Он нам сейчас очень нужен. Особенно Яше.

– Не забывай, – сказал Милана. – Что и вы ему нужны, я уверена в этом. Но почему ты раньше не пытался? Хотя бы… не знаю, поговорить? Ох, или ты… был совсем плох?

– Не знаю, – ответил Глеб и опустил взгляд. – Как я уже говорил, я думал, что он же взрослый, а мы дети. Ну, может я уже и не совсем ребёнок, семнадцать всё-таки. Но всё же… И да, вначале было тяжело. Я себя-то еле выскребал с утра из кровати после плохо сна, едва собирал по кусочкам. Учёба, готовка и уборка, а ещё заботился о Яше. Как мог…

– Я понимаю, – сказала Милана. – Не полностью, конечно.

Глеб похлопал ресницам, с усилием сглотнул, мельком взглянул на Милану и улыбнулся. А она улыбнулась в ответ.

– Что насчёт тебя? – спросил Глеб.

– Меня? А, – поняла Милана. – Как я сказала другая ситуация. И я – это я. Мы с сестрой ладим, в основном. Но никогда не были близки, так что мне нечего возвращать. Да ничего и не терялось, собственно.

– А ты не хотела бы, я не знаю, сблизиться с ней? Семья же всё-таки.

Милана посмотрела на него странным прохладным взглядом, и соответствующе слегка улыбнулась.

– Не сравнивай с собой и со своей семьёй. Все семьи разные, все люди разные.

– Да, ты права… Прости, что лезу не в своё дело.

– Ничего страшного.

– Но может как-то… что-то сделать?

– Ты о чём?

– Ну знаешь, с твоей ситуацией…

Милана вздохнула – она была не рада, что её «ситуация» раз за разом поднимается Глебом.

– Например? – спросила она.

– Например, я мог бы тебе помочь?

– И как же?

Милана смотрела на Глеба с бледным гладким лицом, а глаза смотрели на него со спокойствием, без требования – она знала, что он навряд ли сможет ей помочь; и ему есть кому помогать, в том числе самому себе. Глеб не знал, что сказать, отвёл взгляд и вскинул плечами.

Марфа сидела на ветке сосны и смотрела на путников, а потом перевела взгляд и смотрела вглубь Бора задумчивым взглядом.

Деревья поредели и расступились. Путники остановились на краю обрыва возвышенности и смотрели вперёд и вниз. В ярком свете бледной луны возвышался огромный замок точно для великана. Тёмно-серый камень крупной кладки; старый и обветшалый; мрачный и массивный. Замок и его территорию окружала высоченная стена, но местами её парапет крошился, а кое-где обвалился. Были высоченные арочные ворота: кованые створки из тёмного металла с причудливым узором – как барельеф. От них широкая мощёная дорога вела к замку – к главному входу: двери были высокие и двустворчатые.

Во внутреннем дворе, перед замком – по обе стороны от дороги располагался заброшенный, разрозненный и полупустой сад. Царила тишина, и казалось, что замок необитаем; и лишь в некоторых арочных окнах виднелся слабый мерцающий свет – тёплый и манящий, но и отталкивающий.

– Нам туда, – прошептала Марфа. Она указала вправо. – Там зайдём.

– Почему ты шепчешь? – прошептал Глеб.

Марфа вскинула плечиками и покосилась на замок, но ничего не сказала.

Путники спустились с возвышенности и пошли по равнине справа от стены замка на расстоянии, и затем снова в лес. Они шли по краю бора – оставались в тенях деревьев, проходили за редкими кустарниками; смотрели на высоченную стену, которая давила на них массивностью, а за ней возвышался замок в красоте и мрачности – и додавливал. Идея вернуться всё больше казалась безумной и безрассудной, но они помнили цель – и не отступят; в особенности Глеб.

В лесу иногда слышался тихий хруст и шуршания; а слабые порывы ветра покачивали ветками и шуршали листвой кустарников. Иногда с веток падала шишка – и ударялась с глухим звуком о ветки; иногда падали веточки или иголки. И каждый звук заставлял путников вздрагивать – напрягать зрение и слух. Разве что Марфу они почти не беспокоили – её беспокоил только замок.

Послышалось тихий шелест воды – и путники вышли к мутноватому каналу – как река – который брал своё начало из замка, бежал в сторону и терялся в лесу.

– Канал протекает через туннели замка, – сказала Марфа.

– Подожди, – сказал Глеб и поморщился. – Ты же не предлагаешь нам плыть?

– Предлагаю.

Со сморщенным лицом Глеб смотрел на воду и оценивал смогут ли они плыть против, хоть и слабого, течения; и о том, что вода наверняка холодная и грязная. С боку послышался смешок Марфы, и Глеб обернулся. Марфа сидела на земле возле старой сосны, а Милана шла к ней.

– Или, – сказала Марфа, – мы можем пройти здесь и оказаться на втором уровне туннелей. Поверь мне, ты не хочешь оказаться на нижнем уровне.

– Пройти здесь? – идя к Марфе, спросил Глеб. – И где это «здесь»?

Милана и Глеб встали у сосны. Марфа взлетела, переместилась чуть в бок, так чтобы мордочкой быть в сторону замка, спиной к бору – взялась за неприметный сучок и потянула вниз. Он опустился подобно рычагу – щелчок и внутри с приглушённым звуком заработал механизм. В стволе очертилась арка, разделилась на две ровные части как створки – и они отодвинулись в стороны, показывая черноту дерева.

Внутри вспыхнул огонёк в большой лампе, которая висела на потолке ствольного помещения.

– За мной, – сказала Марфа и влетела внутрь.

Милана и Глеб с опаской вошли внутрь, и дверь за ними закрылась; щелчок – и сучок вернулся на место.

Прохлада и затхлость; света было мало и едва виднелись стены. В центре каменный круг занимал почти весь земельный пол. Перед ним находилась каменная панель с рычагами из метала, а на их верхушках красовались многогранные ручки из кристаллов, и они слегка светились как в Топи. Всего ручек было четыре, а их навершия были разного цвета: зелёный, красный, синий, жёлтый.

– Вставайте на центр, – сказала Марфа.

Глеб и Милана встали в центр каменного пыльного круга. Марфа подлетела к рычагам – подумала с несколько секунд и опустила рычаг с красным кристаллом.

– Этот, кажется, – сказала она и довела его до конца вниз.

– Кажется? – переспросил Глеб и его охватило беспокойство.

Марфа приземлилась у ног спутников – и в этот же момент камень под ногами задрожал, внизу в стенах зашелестел механизм и шестерёнки. Дрогнув, круг, который был каменным цилиндром, стал опускаться вниз и будто прорезал землю.

Свет над головами мерцал и отдалялся, становилось прохладнее. Вокруг стены были из гладкого, но старого камня. В нём имелись четыре бороздки по две линии на одинаковом расстоянии, по которым и опускался цилиндр из камня.

Глава 12 – Замок и спасение

Медленный спуск – цилиндр опускался в глубины. Огонёк