Нет в лесу страшнее зверя бесплатное чтение

Маша Ловыгина
Нет в лесу страшнее зверя

Книга является художественным произведением.

Все имена, персонажи, места и события,

описанные в романе, вымышленные или используются условно.

1

Микроавтобус трясся, двигаясь по полуразрушенной бетонке. Свет фар едва пробивал плотную ночную мглу. В водительское стекло то и дело с громким стуком бились ночные насекомые. Скорость была небольшой, едва ли за сорок, но ночные мотыльки неслись навстречу своей гибели, словно завороженные. Дорога была пустынной — ветка от основной трассы, окруженная высоченной стеной густого леса.

Водитель микроавтобуса — плотный кряжистый дядька что-то бубнил себе под нос и, чуть подавшись вперед, выкручивал руль, чтобы обойти разбитые участки и не попасть колесами в зазор между бетонными плитами.

Полина открыла глаза и подтянула кофту, которую использовала в виде пледа. Приложив ладонь к стеклу, она попыталась разглядеть хоть что-нибудь, но ночь была черна и холодна. Впрочем, эта дорога и так навсегда врезалась в память. Правда, несколько лет назад основная трасса тоже была на редкость ужасна. Сейчас, когда области наконец договорились, и каждая привела свой участок в порядок, ездить по ней стало одно удовольствие. Что же касалось вот таких параллельных веток, то до них, судя по всему, руки у властей дойдут еще не скоро. Если вообще дойдут. Деревни вымирают, реки мельчают, поля зарастают бурьяном и борщевиком…

По раздолбанной бетонке нужно было ехать километров сто, а если двигаться с комфортом по федеральной трассе, то приходилось делать большой крюк. Вот все и пользовались кривыми дорожками, чтобы сэкономить пару часов.

Водитель был опытным. Знал, что в этих лесах водятся лисы и кабаны. Они с Кушнером часа полтора обсуждали разные дорожные случаи, пока режиссер не заснул. А аварий здесь всегда было предостаточно не только ночью, но и днем. То лось выйдет, то медведь выскочит — смотри в оба не только вперед, но и по сторонам. Полина слушала, вглядываясь в вечерние сумерки. Мужчины начали неспешную беседу, еще когда за большими окнами не было никакого леса, а лишь мелькали городские производственные застройки и частный сектор. Но совсем скоро они стали редеть, пока совсем не исчезли, и сквозь темноту можно было разглядеть только низкие ограждения со светоотражающими знаками и белеющие километровые столбики. Говор водителя — ровный, округлый, раскатистый. Сразу видно, из местных, вологодских кровей. Удивительное дело — как же намертво в людях сидит принадлежность к месту рождения и роду. Чтобы избавиться от акцента, этому дяденьке пришлось бы много заниматься, но ему это было ни к чему. Вот у Кушнера речь правильная, хорошо поставленная. Сейчас такую даже с экрана телевизора редко услышишь. Чувствуется старая актерская школа.

Все пассажиры крепко спали, но Полине никак не удавалось побороть состояние полудремы, которым она мучилась уже довольно долго. А ведь казалось, что киношники не угомонятся до самого утра. После того, как они загрузились в серебристый микроавтобус, разложили вещи и аппаратуру, стали шумно спорить, кому какое место достанется. А потом, рассевшись, вдруг решили пить чай из термоса, а это был вовсе и не чай… Кушнер ругался, грозился, но выглядело это слишком театрально, и все посмеивались, шуршали фольгой от шоколада, перекидывались шуточками, и вокруг пахло апельсином и смородиновым ликером.

Автобус был прибранным, ухоженным. Казалось, на стеклах панорамных окон еще виднелись влажные следы от чистящей жидкости. Сейчас, в отличие от Полины, ее попутчики спали, совершенно не реагируя на тряску и виражи. А она, укутавшись в вязаную кофту, отчаянно пыталась заставить себя сделать то же самое. Ей было муторно и тревожно, словно что-то внутри нее сопротивлялось этой поездке. И все же Полина была рада тому, что сидит сейчас среди малознакомых и своеобразных людей, которых хлебом не корми, а дай посмеяться и посплетничать о ком-нибудь или поизображать из себя непризнанного гения. Словно дети, ей богу…

Внезапно автобус стал тормозить и через несколько метров встал. Полина приложила ладони к стеклу, чтобы выяснить причину остановки. Водитель вышел, оставив дверь приоткрытой. Потянуло табаком. Полина вздохнула и, откинувшись на спинку кресла, вновь старательно зажмурилась. Послышались голоса, затем шаги. Зашуршало бетонное крошево, отъехала дверь, и корпус автомобиля слегка накренился под чьим-то весом.

Лицо Полины обожгло холодным свежим воздухом. Она заерзала, вжимаясь в сидение, а затем услышала совсем рядом тихий низкий голос:

— Вы позволите?

Она вздрогнула и открыла глаза. Сердце пропустило удар, а потом застучало как сумасшедшее…

2

За три дня до этого.

«Шуша зажала локтем книгу, выскочила за калитку и довольно быстро зашагала в сторону леса. Трава хлестала по ногам, и скоро в застежках сандалий собралось по маленькому зеленому букету. Девочка остановилась и приподняла ступню, чтобы полюбоваться такой красотой. «Я принцесса!» — произнесла вслух, и с этого момента ее поступь приобрела королевскую неспешность. Однако, хватило ее ненадолго. Солнце стало припекать сильнее, лесная чаща звала загадочной спасительной тенью… До обеда Шуше хотелось успеть дойти до того места, где начиналось болото, и вернуться в деревню, пока ее не стали искать. Шуша — смелая принцесса, которая никак не могла попасть в свой замок…»

Кончик ручки замер, вдавливая точку в углу клетки.

Ты куда положила формуляры? В журнал уже все записала?

Полина вздрогнула от скрипучего голоса начальницы, захлопнула блокнот и уставилась на Ольгу Ивановну все еще затуманенным взглядом. Их глаза оказались на одном уровне — росту в директоре было меньше полутора метров, но голос, резкий, с металлическими нотками, должен был принадлежать женщине гренадерского типа, а не подобной карлице.

«Вокруг замка жили карлики, тролли и великаны… Старый король всегда предупреждал Шушу, что с ними следует быть очень осторожной…»

— Чем ты занимаешься? Что там со списком мероприятий?

— Да-да, сейчас я все… — помотав головой, Полина наконец пришла в себя и засуетилась, хватаясь за бумаги на столе и параллельно возя мышкой перед компьютером, открывая нужное окно. — Сейчас, сейчас…

— Я буду в читальном зале. Чтобы через пятнадцать минут все было готово.

— Конечно, Ольга Ивановна, — закивала Полина, чувствуя, что краснеет. Такое уж свойство ее натуры и физиологическая данность — покрываться краской в самый неподходящий момент. К тому же у нее рыжие волосы и россыпь веснушек, что по мнению самой Полины делало ее похожей на апельсин.

Известный факт — рыжих в мире менее двух процентов, поэтому они всегда привлекают к себе всеобщее внимание. Должно быть, надо расценивать это как плюс, но точно не с ее характером.

Казалось бы, ничего страшного не произошло — формуляры за вчерашний день обработаны, журнал заполнен (летом в библиотеке посетителей совсем немного), список мероприятий — Полина вздохнула — тоже. А вот поди ж ты, небольшое замечание — и она опять переживает и нервничает, будто произошло что-то страшное.

— Так, мероприятия… — Полина помнила их наизусть — в конце месяца — вечер русского романса, а завтра — знакомство с творчеством местной поэтессы Ефросиньи Душко. Как пить дать, придут только пенсионеры из окрестных домов, не занятые садово-огородными делами. Всех она знала в лицо и поименно — сплошь приличные интеллигентные люди.

На экране возникла фотографии поэтессы. Вот уж действительно — как вы яхту назовете, так она и поплывет. Наверняка родители маленькой Фроси прочили ей прекрасное творческое будущее, не задумываясь о том, есть ли у нее вообще талант и способности. Внешне автор двух тоненьких сборников представляла собой крупную томную даму с влажным взглядом больших карих глаз, пышными завитыми локонами лилово-розового цвета и сложенными под подбородком короткими толстыми пальчиками, унизанными златом-серебром. Сдвинув курсор ниже, Полина прочла:

— Иль поди прочь… — произнесла Полина, вскинув брови. Однако!

Взглянув в большое окно, она с тоской отметила, что день обещает быть солнечным и шумным. Уже середина лета, а полтора месяца пронеслись мимо нее почти незамеченными. Отпуск, который начинался через три дня, не радовал. Нет, конечно, это здорово, не думать о том, что завтра на работу. Можно читать до самого рассвета, а потом вставать к обеду, щурясь от ярких солнечных лучей, пробивающихся между штор. Но все же хотелось чего-то другого, томительно-тягучего и интригующего, от чего бы кровь начала течь быстрее и жизнь показалась бы красочнее.

Было время, когда Полина точно знала, что ей нужно. Фантазерка, мечтающая стать писателем и поглощающая книги со скоростью и аппетитом крокодила. И что же? Почему сложилось именно так, а не иначе, и где она свернула не в ту сторону? Почему Ефросинья Душко может называть себя писателем и поэтом, а она, Полина Скороходова, до сих пор стыдится признаться в том, что пишет?

«Ну кому интересны мои перлы? — тут же пронеслось в голове. — Вот и мама говорит, чтобы не занималась ерундой. Хорошая работа с удобным графиком, возможность читать самые редкие издания и самообразовываться. Да, зарплата небольшая, но ведь ей хватает? Чай, не семеро по лавкам, чтобы биться за презренный металл».

Полина прикусила губу — ей скоро двадцать четыре! Еще пару-тройку лет, и из тургеневской девушки она плавно перейдет в статус бальзаковской барышни… От подобных сравнений стало грустно, а затем смешно. Слышала бы ее единственная подруга Варя. Та уже обзавелась мужем, детьми — погодками, собакой и живущей в соседнем подъезде свекровью. Спасаясь от счастливых семейных будней, Варя частенько коротала время у Полины, и только она знала о тайной мечте рыжеволосой библиотекарши.

Хлопнула входная дверь. Внутрь вошел подтянутый мужчина в светлом льняном костюме, фетровой шляпе и мокасинах на голую ногу. За пятьдесят, с небольшой клинообразной седой бородкой и загорелым лицом, — посетитель производил впечатление заблудившегося иностранца. Заметив Полину, он приподнял шляпу и не спеша направился вдоль стеллажей, разглядывая корешки книг.

Половицы поскрипывали под его тяжестью; жирная муха, надсадно жужжа, билась о стекло под самым потолком; кондиционер гонял воздух, поддерживая нужную температуру; тихо гудел компьютер… Полина почувствовала, как ее накрывает сонное оцепенение. Нет, определенно следует что-то менять, иначе она засохнет и превратится в один из тех скучных экземпляров, которые намертво осели в библиотечном фонде. Смежив веки, Полина нажала на точки у висков, чтобы немного взбодриться, а когда отняла руки и открыла глаза, увидела посетителя прямо перед собой.

— Добрый день, — приятно картавя, поздоровался он и близоруко прищурился.

— Добрый день, — улыбнулась Полина, заметив мелькнувшую на заднем фоне фигуру Ольги Ивановны.

«Карлики были всегда чем-то недовольны, а потому злы лицом и вредны характером…»

— Чем я могу вам помочь? — Полина заправила за ухо выбившуюся рыжую прядь.

— Мне нужна одна книга. Автор малоизвестный, я бы даже сказал, совсем неизвестный широкому кругу читателей. Да и не книга это в общем-то, а скорее, методическое издание… — мужчина чуть вытянул шею, разглядывая девушку.

— Очень интересно, — кивнула Полина. — Давайте посмотрим, обладаем ли мы какой-то информацией. Диктуйте название и фамилию…

— Полина? Полина Скороходова? — внезапно посветлел лицом мужчина.

— Простите, мы знакомы?

— Конечно! Скорее всего, вы меня не помните, — заявил мужчина. — Когда мы виделись, вы были совсем еще ребенком. Но я вас сразу узнал!

«Еще бы, — вздохнула Полина, — с такой-то неприметной внешностью…»

— Вы стали необыкновенной красавицей! Практически эталон прерафаэлитов!^[2]

Послышалось покашливание. Ольга Ивановна демонстративно начала что-то искать на полке с учебной литературой, а затем и вовсе вытащила стремянку, стоявшую в углу.

— Значит, вы теперь здесь… — мужчина огляделся. — Неожиданно. Помнится, в детстве вы мечтали связать свою жизнь с чем-то творческим. Но, как говорится, все течет, все меняется… Город ваш похорошел за несколько лет, не узнать! А вот вы совсем не изменились!

Полина растерянно похлопала ресницами и погладила обложку личного блокнота. Как она ни старалась, вспомнить мужчину не могла.

— Костров, Вениамин Аркадьевич. Художник, — представился посетитель.

— Очень, очень приятно! — она протянула руку, но мужчина вместо того, чтобы пожать ее, коснулся пальцев губами, отчего Полина вновь покрылась красными пятнами.

— Неожиданная встреча! — добавил он, сделав вид, что не заметил ее смущения.

— Да… Значит, вы давно не были в нашем городе? Вы друг отца? Папа, ведь, ну…

— Я в курсе, — вздохнул Костров. — Узнал совсем недавно. Мои глубокие соболезнования.

— Спасибо… А что вас привело к нам?

— Съемки кино, — подмигнув и понизив голос, заявил Костров.

— Кино? — ахнула Полина.

— Да. Отсняли в городе пару сцен. А на следующей неделе двинемся дальше.

— О боже… Это так здорово! Вот бы одним глазком посмотреть! — не удержалась Полина.

— За чем же дело стало? Приезжайте после работы ко мне. Гостиница «Перун», номер 325. А это — мой телефон, — он протянул визитку и взглянул на часы. — Упс, мне уже пора!

— А как же книга? — прижимая к груди визитку, спросила Полина.

— Господь с вами, какая книга, когда мне предстоит вечер с такой девушкой! — широко улыбнулся Костров и, отсалютовав шляпой по отдельности Полине и Ольге Ивановне, покинул библиотеку.

3

— Так прямо и сказал? — голос Вари был едва различим за криками детей и лаем собаки. В трубке послышалось шуршание, затем какой-то стук, и только после этого хлопок и шум воды. — Все, я готова слушать. В ванной закрылась. Поговорить не дадут, оглоеды!

— Да в общем все. Пригласил в гостиницу.

— Старый козел, — не стесняясь в выражениях, резюмировала подруга. — Все они козлы, Поль, запомни!

— Кроме твоего мужа, ты хотела добавить? То есть ты считаешь, что мне идти не следует? Понимаешь, он друг отца, и я не вижу ничего предрассудительного в том, чтобы просто пообщаться.

— Ну, — Варя на секунду задумалась, — в конце концов, а чем ты рискуешь? Сколько, говоришь, ему? Шестьдесят? Может, еще ничего и не получится…

— Что не получится? — не поняла Полина.

— Оно самое, — расхохоталась подруга.

— Варя! — округлила глаза Поля и прикрыла трубку ладонью, — как ты можешь? И вообще, знаешь ли… Эти твои шуточки… — Заметив Ольгу Ивановну, она покраснела, будто директриса могла слышать их разговор, и быстро попрощалась. — Отбой! Мне пора! Жду тебя завтра!

— Расскажешь потом, как прошло! — захихикала подруга и положила трубку.

Как говорится, хоть кому-то сейчас весело.

С Варварой они познакомились в библиотеке. Подруга оканчивала заочно психфак и после затянувшегося декрета планировала работать по профессии. Полина даже обмолвилась как-то, что будет ее первым постоянным клиентом, ибо справиться с зоопарком, живущим в ее голове, самостоятельно не в состоянии. Но пока они обсуждали все что угодно, только не странности Полины. Хотя, возможно именно после их совместных вечеров Полине Скороходовой становилось гораздо лучше. Все-таки было уже в Варе что-то от настоящего психолога.

Проблема заключалась в том, что Полина была фантазеркой. Нет, не вруньей, а именно фантазеркой. Все началось в раннем детстве, когда она, зачитываясь сказочными историями, так ярко переживала происходящее с героями, что у нее даже поднималась температура. И где бы Полина не оказывалась, она с легкостью могла разукрасить скучную действительность яркими красками своей неугомонной фантазии. Наверное, именно поэтому книги стали ее самыми верными союзниками и друзьями, потому что взрослым очень быстро надоедало подобное поведение, а порой и ставило в тупик.

А вот Варя относилась к этому с восторгом. Говорила, что Полине удалось сохранить своего внутреннего ребенка.

Ага, только внутренний взрослый почему-то был этому совсем не рад…

Полина вернулась к своим нехитрым обязанностям, которые, однако, требовали внимательности и хорошего настроения. На удивление, жаждущих что-нибудь почитать в этот день оказалось немало. Пару раз пришлось даже посетить резервный фонд, чтобы обеспечить страждущих Набоковской «Лолитой». Оба раза это были девочки-старшеклассницы, и Полина, глядя ни них, вспоминала, как сама читала эту книгу в детстве и ничего не поняла.

В обед позвонила мама. В свойственной ей безапелляционной манере начала расспрашивать о том, что Полина ела, во что одета, и какие у нее планы на время отпуска. Увязнув зубами в куске манного пирога, Полина пыталась поделиться своими умозаключениями, но в их диалоге Ираида Васильевна оставляла место только для коротких фраз типа: «да, мам; поняла, мам; хорошо, мам!»

Матушка жила в уютном доме коттеджного поселка с новым мужем, Олегом Петровичем, что несказанно радовало Полину, но заставляло Ираиду Васильевну прилагать массу дополнительных усилий, чтобы контроль над дочерью не ослабевал. Подмогой в этом были, конечно же, непосредственная начальница Полины Ольга Ивановна, и соседка по площадке, тетя Люся. Полина ведь такая впечатлительная! За ней нужен глаз да глаз! Не ровен час, опять напридумывает чего…

Другой бы, разумеется, правдами и неправдами изловчился, но вылез бы из-под этой всесторонней опеки, но Полина была очень мягкой девушкой в прямом и переносном смысле. К ее рыжим кудрям прилагалась округлая фигура, голубые глаза и ангельский характер. На вопрос, почему такое сокровище одиноко, Ираида Васильевна имела стойкое убеждение — ее дочь достойна только самого лучшего, поэтому зять будет отвечать четким запросам будущей тещи, и за абы кого она свою кровинку не отдаст. Страх матери был понятен, но и Полина знала правду — она некрасива. Да, начитанна, добра и приветлива, но совершенно не вписывается в современные каноны красоты — бледная кожа, острый подбородок и, что греха таить, отсутствие талии.

Если бы сейчас был девятнадцатый век, когда царили изящество и великолепие богемной атмосферы, она бы, конечно, выделялась именно золотистым цветом волос и небесной голубизной глаз, а так…

Полина покрутила локон и едва не рассмеялась, когда представила себя в ниспадающих одеждах и широкополой шляпе. Затем ей стало грустно, потому что только отец видел в ней не только умницу, но и необыкновенную красавицу. В отличие от супруги, которая была здравомыслящей особой, лишенной сантиментов. Но именно благодаря Ираиде Васильевне у них в свое время появились приличная квартира и автомобиль. Она умела заводить правильные знакомства, а затем аккуратно и по делу пользовалась ими. Разумеется, мать пыталась пристроить дочь в хорошие руки, но тут уж сама Полина упиралась рогом и делала это артистически — читала нараспев стихи, закатывала глаза и чопорно поджимала губы. Женихи офигевали и, поглядывая на томик Байрона в ее руках, ретиво устремлялись прочь. В конце концов, сейчас не те времена, чтобы можно было вот так запросто избавиться от засидевшегося чада, если оно само того не желает. Полине хотелось настоящей и взаимной любви, как в романтических книгах. Тем более, что образ героя уже давно жил в ее мечтах.

Родители развелись тринадцать лет назад. Никаких скандалов и выяснений отношений не было. Взрослые люди, которые сошлись по одной им известной причине, родили дочь и разбежались. Несходство характеров, жизненных установок и взглядов, так это называется. Хотя, причины, конечно, были. И основная из них, как это ни странно, — именно Полина.

Ираида разменяла большую трешку на две однушки (побольше и поменьше) и выставила мужа за дверь. Полина и раньше догадывалась, что у отца время от времени кто-то появлялся. Творческий человек, что с него взять? Но дочь он любил, поэтому до самой своей смерти уделял ей внимание и занимался ее образованием. Именно от него она унаследовала колоритную внешность и любовь к книгам, а так же узнала об удивительных вещах.

Юрий Скороходов был журналистом, писал рассказы и очерки о малоизученных местах России, увлекался мистикой и паранормальными вещами. Первым читателем и слушателем всегда была Полина, и теперь, вглядываясь в рукописи и пересматривая фотографии, сделанные в поездках, она продолжала слышать его хрипловатый голос. Умер он тихо, в своей кровати, от сердечного приступа, пять лет назад.

Для всех это стало полной неожиданностью.

«Да Юрка должен был всех нас пережить! И потом еще лет двадцать поминать нас «огненной водой»! — удивлялась Ираида, пока Полина пыталась осознать случившееся. — Это ж надо было такое учудить? Так нас всех подставить? Вот ведь паразит…»

Отец, конечно, любил «принять за воротник», да и компании любил собирать. Но в последние месяцы перед смертью все больше отсиживался в одиночестве, над чем-то работал и много писал.

В тот день Полина впервые почему-то подумала, что надо переехать к нему. С этими мыслями и пошла к отцу после учебы. В квартире стояла гробовая тишина. Юрий Скороходов лежал, прижав руку к груди, а на полу валялись его дневники и несколько засохших стеблей васильков.

Она в шоке позвонила в соседскую дверь, а тетя Люся вызвала участкового и врача. Ничего подозрительного не нашли, да и не искали.

Ираида устроила достойные похороны. В городской газете опубликовали некролог, и в кафе, где был заказан поминальный обед, собралось большое количество народу. Полина плохо помнила день похорон, сознание, словно оберегая ее, работало вхолостую, поэтому перед глазами проплывали лишь воспоминания, где отец был жив и здоров. Ираида, заметив легкую блуждающую улыбку на лице дочери, нервно дергала головой и старалась сделать все, чтобы остальные, не дай бог, не обратили на это внимания.

Полина переехала в квартиру отца дней через пять после прощания с ним. Поначалу хотела просто прибраться, но, когда оказалась в родных стенах среди знакомого творческого беспорядка, расплакалась и твердо решила остаться. Мать не стала противиться, хоть и пыталась доказать, что квартиру следует продать или обменять на более приличную. Но потом махнула рукой, решив, что рано или поздно Полина передумает и вернется к ней и к привычной сытой атмосфере.

Но в этой запущенной квартире Полина словно обрела второе дыхание. Среди заваленных книгами, бумагами и папками шкафов, в кривобоком мягком кресле под прокуренным пыльным абажуром ей было по-настоящему хорошо. Вернулось желание писать, которое, к слову, когда-то пропало именно здесь…

Полине было пятнадцать, когда она, собравшись с духом, показала отцу наброски своей первой повести. В тот день Юрий был не в духе, поэтому в хвост и гриву разнес робкие попытки дочери облечь свои мысли в удобоваримую форму. Указывая на недостатки, он болезненно морщился и постоянно говорил, чтобы она не занималась ерундой, а направила все свои силы на школьную программу и выбрала себе нормальную профессию.

Полина расстроилась до слез. Она была просто убита его словами. Разве не он стал ее проводником в мир литературы? Разве не от него она переняла эту страсть к неизведанному и прекрасному? Но в его речи явно сквозило влияние матери, а вот ей-то совсем не по нраву было желание дочери. Конечно, Ираида переживала за состояние Полины, и на то были веские основания, но разве это имело отношение к тому, как могла бы сложиться ее творческая жизнь? Быть писателем, может, и не профессия в полном смысле этого слова, но ведь достойных примеров обратному масса.

В общем, тогда Полина восприняла слова отца как предательство. Но меньше любить его за это не стала, конечно. Они просто никогда больше к этой теме не возвращались.

Однако, мать не оставляла попытки повлиять на будущее дочери, и только довольно вялый аттестат и приличный балл по литературе и русскому языку позволили Полине поступить на филологический. В библиотеку ее пристроила Ираида, кажется, тоже по знакомству. План матушки постепенно воплощался в жизнь — образование, тихая работа рядом с домом и, возможно, скорое замужество, как только Полине надоест мариновать себя в одиночестве.

Но после случившегося, когда горе оголило нервы и прочистило разум, Полина вновь загорелась идеей написать книгу. Возможно, то, что ее окружало, сам дух старой квартиры возымели такое действие, но она восприняла это как знак. Мистический знак, если говорить точнее. Словно Юрий Скороходов, уходя, оставил незакрытую дверь, в которую с готовностью вошла его дочь.

4

Желание Ираиды во что бы то ни стало навести порядок в жизни дочери время от времени ослабевало, когда они с новым мужем в очередной раз уезжали в санаторий или лечебницу. В Олеге Петровиче, покладистом и работящем военном пенсионере, матушка наконец нашла то самое женское счастье, о котором могла только мечтать с отцом Полины. У них была масса общих интересов — маленький бизнес, огород, заготовки и, разумеется, забота о собственном здоровье. По утрам они, конечно, не бегали, да и любили хорошо покушать, но время от времени брали путевки для того, чтобы привести себя в порядок под руководством опытных врачей и «ласковых» массажистов. Возможно, сейчас маменька звонит именно за тем, чтобы предупредить ее о своем отъезде?

«Милая, замечательная мамочка, как же хорошо, что ты так удачно устроила свою жизнь!», — в который раз убедилась Полина.

— …Вот что я придумала — пока ты в отпуске, сделаем ремонт в твоей квартире!

Полина закашлялась:

— Ремонт? Зачем? У меня все…

— Глупости! Давно пора выкинуть старую мебель! И шторы никуда не годятся!

— Ты же их сама выбирала…

— Обои страшные, — продолжала Ираида, — плинтуса гнилые, сантехника на ладан дышит! — не унималась мать.

— Я планировала съездить в Темешево, в монастырь… На два дня, — пролепетала Полина, судорожно вспоминая, где видела объявление о турпоездке.

— О боже, — воскликнула Ираида, — тебя уже потянуло на церковные богослужения?!

— Там старинные фрески, и еще батюшка, который изгоняет злых бесов. К нему все едут, чтобы… — начала перечислять Полина, но вдруг поняла, что ступила на опасную почву.

— Это все твой отец виноват! Всю жизнь тебе исковеркал своими россказнями! Какие бесы, какие фрески?! — мать пробормотала что-то вроде: «прости, господи», но тут же с азартом произнесла: — Я не против того, чтобы ты активно проводила время, Поля. Но монастырь не то место, где ты сможешь найти себе пару, пойми!

— Я совсем не думала…

— И это ужасно, дорогая! Как же можно так впустую растрачивать свою молодость и… э… Ты, главное, не переживай! Скоро приедет из Москвы сын моей знакомой. Очень хороший и перспективный мальчик. Докторскую защитил. Ему сорок, но он прекрасно выглядит! Я фотографию его школьную видела…

Полина подняла глаза к потолку и перевела дыхание:

— Хорошо, мам. Я поняла. Давай, я попозже перезвоню? У меня люди. Мне пора.

— Обои я уже присмотрела! И шторы! — настойчиво неслось из трубки.

— Господи, куда бы спрятаться?! — простонала Полина, выключая телефон.

К концу рабочего дня Полина совсем пала духом. Перед глазами уже стояла скорая разруха в ее маленькой квартирке, наполненной светлыми воспоминаниями и чудесными фантазиями. Да, конечно, мебель была старая, разномастная, но каждая трещинка и чернильное пятнышко были дороги сердцу и памяти. Полине не в чем было себя упрекнуть — она старалась быть хорошей хозяйкой, тем более, это было совершенно не сложно при ее скромных запросах. Ну скажите на милость, зачем менять что-то без видимых на то причин?

Кто, кроме Вари, увидит эти новые шторы и мебель? Да и Варе они по барабану — когда она появляется у Полины, то за секунду разувается, бежит на кухню и хлопается на диванчик, вытянув длинные ноги и разматывая на ходу фольгу у бутылки с игристым. «Лечим нервы!» — девиз каждой их встречи, благо что происходят они раз в неделю, потому что остальное время Варя носится как белка в колесе. Но в субботу семья отпускает ее на пару-тройку часов, чтобы та не поубивала домочадцев в ночь на воскресенье. Живут-то Варя с Полиной в паре домов друг от друга, так что в случае крайней необходимости мать семейства спокойно могла метнуться в свою берлогу, чтобы навести там порядок. Но это случилось лишь однажды, еще зимой, когда трехлетний сын запер отца на балконе. Хорошо, что телефон оказался у супруга в кармане халата, а не как обычно — у телевизора. Попало от матери-психолога тогда всем. Даже свекрови, которая в этот момент увлеченно смотрела сериал на кухне вместе с полуторогодовалой внучкой. Зато теперь вечер субботы стал для Вари официальным выходным с возможностью расслабиться и почувствовать себя свободным человеком.

Полина по-хорошему завидовала подруге. Муж — весельчак и балагур, свекровь, помешанная на сериалах и разведении гераней, двое детей — мальчик и девочка, растущие не по дням, а по часам. Отлаженный, пусть и находящийся в вечном бардаке, быт…

Наверное, где-то живет человек, который мог бы стать для Полины любимым, но где вероятность того, что и он полюбит ее? Разве можно влюбиться в такую размазню, как она? А по-другому и не надо вовсе…

Полина бросила взгляд на огромный циферблат в читальном зале — до закрытия оставалось еще полчаса. Ольга Ивановна, включив настольную лампу, через лупу просматривала какую-то статью в старой газетной подборке. Пахло пылью и сладковатыми духами, шлейф которых остался после последней посетительницы.

Полина намочила тряпку, прошлась ею по столам и стульям, полила цветы на подоконнике, разглядывая спешивших домой прохожих.

— Полина, ты завтра будешь с утра в магазин заходить? — спросила Ольга Ивановна.

— Да, конечно, как всегда… — задумчиво кивнула Полина.

— Творогу мне купи. Того, деревенского. Завтра пятница, привезут с утра.

— Хорошо, Ольга Ивановна.

Громко тикали часы, словно спрашивая Полину о ее решении.

«Идти или нет? О чем говорить? Если разговор зайдет про отца, то я непременно буду плакать… Глаза будут красными, нос распухнет… Или оставить все как есть? Ну подумаешь, кино… Глупости все это. Вокруг столько всего интересного и без этих разговоров, без съемок и старинных приятелей, которых я не помню…»

— Скоро отпуск… И монастырь… — будто убеждая себя, произнесла она вслух.

— Что? — Ольга Ивановна отложила лупу. — Монастырь? Монастырь — это хорошо. Это правильно.

— Вы думаете? — обернулась Полина.

Ольга Ивановна пожала маленькими плечиками и перелистнула газетную страницу. Библиотеку она всегда закрывала сама, выпроводив сотрудников. И сейчас Полина подумала — а уходит ли она вообще? И ждет ли ее кто-нибудь дома? Кажется, вся ее жизнь прошла в этих стенах, и именно поэтому Ольга Ивановна чувствует себя здесь полновластной хозяйкой.

Неужели и ее, Полину, ждет подобная участь?

— Завтра вечер Душко, — напомнила Ольга Ивановна. — Не хочешь пригласить мать?

Полина едва не выронила тряпку.

— Что вы, Ольга Ивановна, у нее дела, ремонт. И вообще, поэзия ее не особо интересует.

— Разве это поэзия? Графоманство! — желчно процедила директриса.

— А как же сборники, поклонники? С цветами придут, точно вам говорю!

— Хм, — скривилась Ольга Ивановна, — надо уметь крутиться. И наглости побольше.

— Да, наверное, — согласилась Поля. — Определенно вы правы…

До гостиницы Полина решила прогуляться пешком. Это заняло бы около сорока минут, но ей очень хотелось пройтись, подышать пусть не очень свежим, но лишенным затхлости вечерним воздухом. Тем более, что «Перун» стоял на крутом берегу реки, в живописном месте, недалеко от центра.

Полина очень любила город, в котором родилась. Несмотря на то, что Москва была в каких-то трехстах километрах, здесь ее влияние почти не ощущалось. Разумеется, строились новомодные кварталы, появлялись шикарные торговые центры, и набережная радовала глаз витиеватыми ограждениями и обложенным серым камнем руслом, но исторический центр с его кремлем, торговыми рядами и купеческими застройками оставался в целости и сохранности. Деревья были пострижены, мостовая тщательно выметена, клумбы ухожены. Полина крутила головой, разглядывая знакомые с детства памятники, парковые аллеи и толстые фонарные столбы, выкрашенные в золотистый цвет. Речная гладь у самого берега немного заросла травой, и кое-где белели цветы кувшинок. Между ними, окуная голову в воду, кружились местные крикливые утки. Полина достала из сумки остатки пирога, чтобы покормить их, как делала это в детстве вместе с отцом. Правда, тогда они специально заходили в булочную и покупали аж две буханки белого, потому что хлеб всегда вкуснее, если есть его в компании уток и селезней.

Следовало бы почаще прогуливаться вот так, не спеша, а не зарываться в книги сразу же после возвращения домой. А то получается: чаек, кофеек, печеньки, другая жизнь, чужие судьбы… А в этот момент талия говорит тебе «прощай», и в собственной судьбе тоже никаких перемен не предвидится…

Оглядев свое отражение в огромном стекле у входа в гостиницу, Полина открыла дверь. Оказавшись в просторном прохладном холле, сразу же подошла к стойке администратора. Красивая девушка в строгом пиджаке и с идеальным макияжем улыбнулась, скользнув по ней изучающим взглядом:

— Добрый вечер! Чем могу помочь?

Гостиница была дорогой, рассчитанной на приезд иностранцев, делегаций и обеспеченных гостей. Поэтому появление растрепанной и немного запыхавшейся рыжеволосой девушки в длинном цветастом платье явно не вписывалось в привычный перечень посетителей.

— Я бы хотела встретиться с одним человеком. Его зовут Костров Вениамин Аркадьевич, — Полина стала рыться в сумке, мысленно ругая себя за то, что не позвонила ему перед выходом. Перевернув сумку вверх дном, она констатировала, что по своей забывчивости оставила визитку на столе.

Дежурная, скосив глаза на экран компьютера, ждала. Или делала вид, что ждет, не проявляя совершенно никакого видимого интереса к происходящему.

— Его номер… — Полина напрягла память, но та явно отказывалась ей содействовать. — Простите, я визитку оставила на работе… Костров, художник. Он приехал с киногруппой на съемки…

Красивая бровь дежурной приподнялась. Губы слегка скривились. Хорошо поставленным голосом девушка отчеканила:

— Информацию о постояльцах не разглашаем, — она хотела добавить что-то еще, но, вероятно, только правила гостиницы сдержали ее от язвительной ремарки, готовой соскочить с острого розового язычка, зажатого между зубами.

Полина и сама понимала, что выглядит не лучшим образом. Странная, если не сказать чудненькая барышня желает встречи с известным столичным художником, который к тому же участвует в съемках фильма. Ответ напрашивался сам собой, и он явно был не в пользу Полины.

— И-извините, — смутилась она, зажала сумочку и побрела к выходу. Ну глупость же! На что она рассчитывала? Ладно хоть прогулялась, поменяла картинку перед глазами. Уток покормила, в конце концов…

Охранник, до этого скучавший недалеко от входа и явно слышавший разговор на ресепшн, услужливо приоткрыл перед Полиной дверь. В его-то глазах как раз не было издевки, скорее понимание ситуации. Но легче Полине от этого не стало. Когда она, поблагодарив, приблизилась к дверям, позади послышался громкий смех, а затем окрик:

— Полина! Полина Скороходова! Куда же вы! Господа, разрешите представить вам самую красивую девушку этого города!

Услышав голос и слова Кострова, Полина замерла, вжала голову в плечи и покраснела как вареный рак.

5

Спутники Вениамина Аркадьевича развернулись в ее сторону, и Полине не оставалось ничего другого как улыбнуться и поздороваться. Судя по их взглядам, выглядела она при этом очень глупо, да и сама Полина чувствовала себя именно так.

Их было четверо, вместе с Костровым, — еще один лысоватый мужчина в легком костюме и две женщины, похожие друг на друга как мать и дочь. Обе — блондинки с розовыми пухлыми губами и густыми ресницами, но с разницей лет в двадцать. Возможно, у них даже пластический хирург и косметолог был один на двоих.

Костров отделился от группы и вновь приложился к руке Полины. А потом вдруг зачем-то заставил ее покрутиться вокруг своей оси, довольно крепко обхватив за запястье. Когда Полина остановилась, ее мотнуло сначала в одну сторону, затем в другую. Перед глазами запрыгали колонны, лица и лестничный пролет. Едва не споткнувшись, она почувствовала себя слоном в посудной лавке и, вписавшись плечом в Кострова, едва не свалила того с ног.

— Здравствуйте! Простите, я, кажется, невовремя… — пробормотала, пытаясь удержать равновесие.

— Полноте, милая барышня! — густым басом заявил мужчина с высокими залысинами и шелковым платком на шее. — У нас нехватка женского пола, так что вы как нельзя кстати.

— Геннадий Викторович, уймись, — остановил его Костров. — Полина — дочь моего старинного приятеля, Юрки Скороходова. Помните, журналист такой был? Рыжий. Тоже, кстати, увлекался разными мистическими делами…

Присутствующие переглянулись, пожимая плечами.

— Мы собрались поужинать и приглашаем вас, — продолжил художник, все еще придерживая Полину за руку.

— Ой нет, — окончательно сконфузилась Полина. — Это неудобно… Я, понимаете, мимо шла. Просто хотела поздороваться и попрощаться, наверное…

— Неудобно на потолке спать, — фамильярно заметил Геннадий Викторович.

Женщины продолжали разглядывать Полину, не скрывая ироничных улыбок.

— Не обращайте внимания, — усмехнулся Костров и согнул локоть калачиком. — Идемте, моя фея. Рассмотрите нас, столичных дикарей, со всех сторон. Мы не страшные, и клыков у нас нет уже давно — исключительно импланты. А скоро и вся стая подтянется.

«О боже! — пронеслось в голове у Полины. — Сколько же их здесь? Зачем я вообще сюда пришла?!»

Но желание посмотреть и послушать творческих людей пересилило робость. Когда еще ей предоставится шанс окунуться в киношную атмосферу? Наверняка будут разговоры о съемках, о великих актерах, о разных смешных случаях. Интересно же — о чем фильм, кто режиссер, и кто занят в главных ролях?

В конце концов, можно заказать какой-нибудь салатик и кофе, посидеть в сторонке, не привлекая внимания. Вон они какие — шумные, интересные, повидавшие все на свете!

Полина, конечно, читала о том, как построен съемочный процесс, да и соцсети пестрели историями об известных и популярных творческих личностях, но ведь совсем другое дело сидеть рядышком и представлять, что имеешь к этой элите хоть какое-то отношение.

Нет, определенно нужно было соглашаться! Вдруг это ее единственный шанс разнообразить свою жизнь? В таких случаях нормальные люди настроены решительно: будет, о чем рассказать своим внукам. Внукам, ага…

— Полина, ау? — помахал ладонью Костров перед ее носом. — Вы с нами?

— Да, — сжав волю в кулак, ответила она.

Костров приподнял бровь и оглядел ее с ног до головы:

— Вот и славно!

Уличная терраса ресторана находилась в задней части гостиницы. Огромный голубой брезентовый тент днем скрывал посетителей от солнца, а вечером от возможного дождя и ветра. Между столиками стояли высокие ящики с цветами; крупнолистные лианы обвивали столбы и решетки, создавая удивительно уютную атмосферу. Одна сторона площадки оставалась открытой и выходила на реку, за которой простиралась старая часть города, утопавшая в зелени.

Полина оперлась на поручни, восхищенно разглядывая мерцающие огоньки, отражающиеся в воде, пока остальные гости усаживались за двумя сдвинутыми вместе деревянными столами. Играла тихая джазовая композиция, в которую как-то особенно удачно вплетался тонкий комариный писк, звяканье столовых приборов и кряканье пернатых на берегу. Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, словно ощупывающий ее затылок, Полина обернулась.

— Полечка, — оторвался от разговора с Геннадием Викторовичем художник, — что же вы нас бросили? Идите скорее сюда! Садитесь рядом со стариком Костровым. Мне очень хочется расспросить вас поподробнее о том, что случилось с вашим папенькой. Мировой был мужик! Талантище, самородок! Такие идеи выдавал — волосы на голове дыбом вставали. Ему бы сказки писать. Да что там, сказки, мистические триллеры, во! Лично я ему верил, а как же? — обратился он к остальным. — Вдохновлял похлеще прочих. Но вот помер, эх… Полина, а вы знаете, что когда-то он сам предсказал свою смерть?

На мгновение у Полины заложило уши. Она нахмурилась, не сразу поняв и переварив его фразу. А затем кровь застучала в висках так сильно, что захотелось сползти на землю и обхватить голову руками.

К столу подошли еще несколько человек, и сейчас все они смотрели только на нее.

«Старый король когда-нибудь умрет, Шуша… Злой Дракон не оставит его рядом с любимой маленькой принцессой. И тогда ей придется все решать самой. Ведь это ее королевство.»

Полина с трудом отцепила руки от перил и на негнущихся ногах последовала к собравшимся. Еще минуту назад ей казалось, что сейчас она просто рухнет на серую плитку, но через мгновение стало понятно, что никто уже не обращает на нее никакого внимания. Все рассаживались за большим столом и наперебой штурмовали молодого официанта. На помощь к нему поспешил метрдотель, который теперь умудрялся не только принимать заказы, но и обмениваться комплиментами и шутками с гостями.

Полина пробралась на свое место, нервно теребя ремешок сумочки. В голове воцарился полный раздрай. Хотелось расспросить Кострова о том, что он только что сказал, но художник с азартом выбирал спиртное, совершенно не задумываясь о том, какое впечатление на нее произвели его слова.

Что это было вообще? Шутка? Но разве подобными вещами шутят? Хотя, зная ее отца, возможно и следовало отнестись к этой информации спокойно. Иногда папенька выдавал такие перлы, что сам удивлялся. Но такова уж особенность пишущих людей — играть словами и фразами становится для них основным занятием. Мать это выбешивало, а вот Полине нравилось угадывать тайный смысл, прятавшийся за словами отца, ведь тогда даже самая простая история превращалась в сказку.

Но то, что сказал Костров, меньше всего напоминало каламбур и, уж тем более, байку или притчу.

С левой стороны от Полины восседал Геннадий Викторович. Шейный платок на его шее был уже размотан и висел теперь вдоль распахнутого ворота. Рядом с Костровым, во главе стола, — угрюмый мужчина с орлиным носом и всклокоченными волосами. Перед ним лежал пухлый блокнот, в котором он делал какие-то пометки, пока окружающие переговаривались друг с другом. Блондинка постарше время от времени что-то шептала угрюмому на ухо, томно вздыхая и закатывая глаза.

Полина уставилась в пустую тарелку, пытаясь понять, что делать дальше. Может быть стоило сейчас спросить Кострова о том, как она должна поступить, оказавшись в таком дорогом ресторане, и предложить самой заплатить за ужин. Для всех она чужой человек, влезший в их компанию без приглашения. Если бы Костров хотя бы намекнул на такие вот посиделки, она ни за что бы не пришла…

Официант подвез двухуровневую тележку, внизу которой позвякивали бутылки. Через пять минут стол был полностью заставлен, что смутило Полину окончательно.

— Что вы будете пить, дорогая моя? — спросил Костров. В руках у него оказалась бутылка, из горлышка которой еще поднимался белесый газ.

— Я?! Нет-нет, что вы!

— Дамы, леди, королевы мои, выбор за вами! — не обращая на ее выпученные глаза, продекламировал Костров.

— Спасибо, но я откажусь, — откашлялась Полина. — Мне завтра на работу, и вообще…

— Нет, вы слышали? Человеку завтра на работу! — воскликнул Геннадий Викторович и тут же вскочил. — Внимание! У меня родился тост! А как известно, выпивка без торжественной части, теряет свое воспитательное значение!

Вжав голову в плечи, Полина закусила губу — да что они, сговорились, что ли?

Костров наполнил ее фужер, а себе плеснул в стакан. Полина заметила, что руки остальных тоже были заняты рюмками.

— Итак, — Геннадий Викторович постучал вилкой по тарелке, — запомните! Если выпивка мешает вашей работе, то вы, вероятно, плохой выпивоха. А вот если работа мешает выпивке, то вы, на минуточку, алкоголик! Так выпьем же за возможность заниматься любимым делом, не отказываясь при этом от своих привычек!

Все подняли бокалы. Чтобы не выделяться на общем фоне, Полина последовала общему примеру. Сделав малюсенький глоток, отставила фужер и спрятала руки под стол, потому что никак не могла унять охватившее ее волнение. Странно было находиться среди людей, которые даже не пытались создать иллюзию приличного общества. Скорее, для них это была действительно рабочая атмосфера. Все говорили разом, перекидываясь вопросами и ответами через стол, совершенно не заботясь о том, как отреагируют остальные посетители. Благо, тех было немного, и сидели они на некотором отдалении. Поэтому ужин продолжался в лучших традициях птичьего базара. Пока официант расставлял закуски и хлеб, пара пустых бутылок уже отправилась восвояси.

— Полина, что же вы как не родная, — Костров выложил к ней в тарелку рулеты из баклажан и горку оливок. — В коллектив вливаются через горлышко!

— Мне, право, так неудобно… — покраснела она. — Свалилась вам как снег на голову… Хорошо, не на метле.

— В древние времена вас бы тут же сожгли на костре, — заметил чей-то тихий бархатный голос.

6

Полина вздрогнула и подняла голову. Напротив нее стоял молодой человек в светлой свободной рубашке с распахнутым воротом, смуглым скуластым лицом и темными волосами, небрежно уложенными назад. У него был такой пронзительный взгляд, что по телу Полины тут же побежали колючие неприятные мурашки. Когда он сел, она пробормотала:

— Вот уж глупости… Не смешно ни разу…

— Андрюша, я думала ты уже не придешь, — проворковала молоденькая актриса, едва касаясь пальчиками его запястья.

— И вот я здесь, Мара, — ответил он, не сводя глаз с Полины и будто сканируя ее.

Полина медленно облизала губы и, взяв фужер, давясь выпила его содержимое до дна. В голове зашумело, на глазах выступили слезы, в носу защекотало. Схватив кусочек сыра, она затолкала его в рот, чувствуя, что горят не только щеки, но и уши. Следовало что-то сделать, успокоиться, но пока этот Андрей так нагло пялился на нее, в голову не приходило никакого мало-мальски вразумительного решения. Этот тип был необыкновенно красив и знал это. Бравировал и наслаждался производимым впечатлением, словно Дориан Грей. Так и хотелось сказать что-нибудь эдакое, чтобы сбить это выражение с его лица, но как Полина ни старалась, выдавить из себя ничего не удавалось. Да и сыр быстро кончился.

— Ну что ж, господа киношники, предлагаю выпить за новый сезон! — громогласно объявил Костров, поднимая рюмку. — За «Черное озеро»! За коммерческое кино и за то, что божьи дети так любят страшные сказки!

— Им без них скучно, — согласился Геннадий Викторович и, толкнув Полину локтем, подмигнул. — Они хотят — мы снимаем! Любой каприз за ваши деньги!

— А что это за фильм, «Черное озеро»? — спросила она. — О чем он?

Казалось бы, никто не должен был услышать ее слова, кроме соседа, но нет! Все тут же замолчали, уставившись на Полину в молчаливом недоумении.

— Это моя вина! — пришел к ней на выручку Костров. — Прошу не судить нашу милую гостью! Она в отличие от нас совершенно нормальный человек. Далека от мира кино и уж тем более, от подобного жанра.

— Вы что, телевизор не смотрите? — слегка растягивая гласные, произнесла Мара, обращаясь к Полине.

— Ну почему же, смотрю. Редко, правда… — пожала плечами Полина. — Старые фильмы в основном, экранизации. «Собачье сердце», «Девчата»…

Мара закатила глаза, а потом и вовсе прикрыла их ладонью.

— И правильно делает! — поднял вверх палец Костров. — Ничего стоящего в современном кинематографе нет! Одна амре… амри… американщина! — Язык его уже заметно заплетался.

— Веня, ну ей-богу, — поморщился мужчина с блокнотом, — завязывай со своими умозаключениями. Ты вот обещал нам найти что-нибудь действительно оригинальное мистическое, где оно?

— Так ведь я за этим в библиотеку и пошел, — стал объяснять Костров. — А там она! Да разве ж я мог пройти мимо?

— Ты — нет, — усмехнулся мужчина с блокнотом, а затем кивнул Полине. — Кушнер.

— Что, простите? — не поняла она.

— Кушнер. Режиссер и директор проекта.

— О… — стушевалась Поля. — Полина Скороходова.

— Вы тоже журналист? Как ваш отец?

— Нет, что вы, я простой библиотекарь…

— Это многое объясняет. И кстати, делает вас на порядок выше большинства из нас. — Не дав возразить, он продолжил. — Мы снимаем мистический сериал, основанный на реальных событиях. Вы как вообще относитесь к подобному жанру?

Полина отвела глаза:

— Даже не знаю, что сказать… Кино — это ведь всегда немного выдумка.

— Немного? — рассмеялся Геннадий Викторович.

— Ну вы же понимаете, что реальность обычно страшнее любого вымысла? — упрямо заметила Полина. — На мой взгляд, мистика — это то, что никто не может объяснить. В силу определенных причин. Ну, скажем, потому что люди, не знакомые с научными выводами, не способны адекватно воспринимать какие-то вещи. Если задуматься, то мистика не более чем непознанное отдельно взятым индивидуумом.

— О как! И что же, вам приходилось сталкиваться с чем-то подобным? — спросил Кушнер.

— Да! — заявила Полина, прижав руки к груди. Ей вдруг нестерпимо захотелось поделиться своими мыслями с режиссером, но она осеклась, поняв, что ни к чему хорошему это не приведет. — Мне не стыдно признаться в том, что я тоже многого не знаю. И поэтому в свое время восприняла увиденное как нечто… Не важно. На самом деле, это всего лишь фантазии, которые не стоят вашего внимания. Мне, как и многим, свойственно делать неправильные выводы. И называть это мистикой.

— Андрюша бы с вами не согласился, — с легкой усмешкой возразил Кушнер. — В его мире мистика является основным звеном к познанию человеческой природы.

Полина с удивлением взглянула на темноволосого молодого человека. На его губах играла высокомерно-презрительная улыбка. Только сейчас Полина заметила, что перед ним стоит бутылка минеральной воды. Обхватив красивыми длинными пальцами бокал, он неторопливо помешивал в нем соломинкой, избавляясь от пузырьков.

— Ну его-то вы узнали? — не отставал Кушнер.

Полина на автомате покачала головой:

— Нет… И кто он? — игнорируя этикет и забыв о воспитании, спросила она.

Над столом пролетел вздох, кажется, полный искреннего восхищения ее непроходимой дремучестью.

— Господь всемогущий! — взвыл Геннадий Викторович и едва не свалился со стула. Развернувшись к Полине, чтобы получше рассмотреть ее, он потрясенно цыкнул языком. — Вы так невинны, дитя мое, что можете позволить себе говорить самые страшные вещи! Это же Андрей Сайганов! Звезда проекта «Темное Зазеркалье»! Колдун, ёшки-матрёшки!

Не сдержавшись, Полина прыснула в кулак, но тут же дипломатично откашлялась:

— Колдун? Вы серьезно? Как в сказках?

Они пересеклись с Сайгановым колкими взглядами. Щеки и шею Полины внезапно обдало странным холодком, но в следующее мгновение она заметила неподалеку официанта с пультом, настраивающего кондиционер. Нет, определенно, этот Сайганов умел произвести впечатление. Вон как на него смотрит молоденькая Мара! А он словно не замечает этого. Действительно, следовало сначала побольше узнать о фильме, чтобы не выглядеть полной дурой…

— Значит, ваша история про колдовство? — обратилась Полина к режиссеру Кушнеру.

— Не совсем, — помялся тот. — Скорее экранизация легенд в естественном антураже. Вот, к примеру, следующий эпизод будет о Чертовой горе.

— Серьезно?! Представляете, а я была там! Но знаете, это место уже такое исхоженное, что вряд ли сохранило свою настоящую мистическую суть, — довольно резво понесло Полину. Видимо, три капли шампанского возымели свое действие, развязав ей язык. «Эх, Варвара, теперь понятно, почему каждый раз ты приносишь с собой бутылочку… Посмотрим, как тебе удастся общаться с клиентами на сухую». — Там теперь, наверное, столько туристов, что яблоку негде упасть — сплошь кемпинги и походные палатки, — вздохнула она. — Раньше было по-другому…

— Э… — Кушнер полистал в блокноте, — Почему туда едут? Потому что это место популярно?

— Вот именно! На слуху. А знаете, сколько еще есть неизученного и по-настоящему страшного? Да в той же Вологодской области. И практически рядом с этой Чертовой горой!

— Вот как? — заинтересовался режиссер. — И вы знаете такие места?

Полина сглотнула и снова прикусила губу. Ну вот кто тянет ее за язык?! Отец частенько говорил о том, что только природа никогда не врет, старательно оберегая свои владения, прячущие нечто необъяснимое… Но разве люди готовы прислушиваться к ее словам? Их манит неизведанное, страшное… Костров прав — божьим детям хочется вкусить блюда поострее…

— Знаете, мои слова могут показаться вам глупыми. И, наверное, вы будете правы. Однажды, когда я была ребенком, мы с отцом были в одной деревне…

— Где она находится? — приготовился записывать Кушнер.

— В нескольких километрах от Чертовой горы. Там же, в Заемье… Повторюсь, я была ребенком. И довольно впечатлительным… Когда вы сказали, что ваш фильм называется «Черное озеро», я подумала…

— Это собирательный образ, — заметил Костров, орудуя вилкой в салате.

Остальные тоже вовсю налегали на еду, и лишь Сайганов смотрел на Полину своими невозможными черными глазами, словно просверливая дырку.

— Я видела это озеро. И оно действительно черное… Может, потому что там вокруг болота и дремучий лес. Но мне потом всегда казалось, что именно в тех местах поселилось настоящее зло…

— Как романтично! — воскликнула блондинка постарше.

— Аллочка, тебе всегда все кажется романтичным, — хихикнул Геннадий Викторович. — Посмотрю я на тебя, как ты взвоешь в деревне.

— Ой, можно подумать, я никогда не была в провинции! Сериал «Люби меня осенью» помните?

— Это тот, о доярках? — уточнил Костров.

— И о них тоже. — Алла поджала губы. — Мы полтора месяца жопой в навозе сидели, пока черновой вариант отсняли.

— Господи, ужас какой! Это еще в эпоху соцреализма было, кажется? — Костров слизнул прилипший к губе листик петрушки.

— Тьфу на тебя, Веник! — обиделась Алла.

— Да я шучу, заинька! Все мы понимаем, о чем речь! Вот Маре это все в диковинку будет. Правда, лапочка?

Мара наморщила хорошенький носик и вытянула губы трубочкой:

— Я знаю, что такое деревня! Там много травы и комаров…

— А еще душ из ведра и лежак из соломы, — добавил Костров. — Коровы, овцы и бараны. Все как в Москве, чего уж…

— Продолжайте, Полина, — Кушнер нетерпеливо помахал рукой.

— Да собственно… — смутилась она, — что еще сказать? Это необычное место. Кажется, там даже воздух другой! Опасный…

— Где, говорите, оно находится? — икнув, спросил Костров у Полины.

— Я не очень хорошо помню дорогу. Но вот деревню, да, — Ненастьево… Там мы останавливались.

— Дело ясное, что дело темное, — поморщился он. — Ладно, поговорили и хватит! Давайте выпьем за то…

— Подожди, Веня, — Кушнер потер подбородок и несколько раз подчеркнул что-то в своих записях. — Скажите, Полина, а вы не хотели бы поехать с нами?

— С вами? — опешила она. — Вы имеете в виду, на съемки?

— Помилуйте, Лев Яковлевич, — Костров отложил вилку. — Полина очень занятой человек…

— Я могу! — воскликнула она, схватив за локоть художника. — Я хочу! А можно?

— Полина, — Костров покачал головой, — душа моя, ну зачем вам это надо? Ничего романтичного, поверьте, в этой поездке не будет. Я вам больше скажу, съемки — это рутина!

Кушнер молчал. Не торопил с ответом, задумчиво уставившись в блокнот.

Полина обвела взглядом присутствующих в попытке встретить поддержку. Но то ли всем было наплевать, то ли подобные приглашения были нормой, однако каждый продолжал заниматься своими делами — ел, пил, копался в телефоне. Поэтому она снова обратилась к режиссеру:

— Вы действительно не против того, чтобы я поехала? Только с какой целью?

— Покажете мне это Черное озеро, — пожал он плечами. — Мне нравится, как вы говорили о нем. Это правильная подача.

— Но, если это всего лишь детское восприятие? — пошла она на попятный.

— Что ж, в таком случае мы потеряем день, — развел он руками. — Но хотя бы снимем это озеро. Черное — это его официальное название? Что-то я не вижу его на карте.

— Не знаю… Я наткнулась на него случайно…

— Хорошо, спросим у местных, в конце концов, — Кушнер захлопнул блокнот и допил свою воду. — Приходите в воскресение вечером. Часиков в восемь. Отправляемся в ночь.

— В восемь, — повторила Полина. — С вещами, да?

— Ну, — он поднял на нее уставшие, в красных прожилках, глаза, — дня на три-четыре, не больше. Мне от вас нужно будет только одно — настроение.

Полина непонимающе уставилась на него.

— Эффект, — пояснил он. — Сохраняйте этот эффект страха и ужаса, который вы испытали при виде озера и леса.

Она поежилась. Столько лет прошло, столько приложено усилий для того, чтобы забыть, но, поди ж ты, сердце тут же замирает от одной лишь мысли о том времени. И каждое упоминание о нем заставляет вновь переживать эхо давнего ужаса так, словно это произошло совсем недавно.

Ладно, пусть будет так. В конце концов, следовало сделать это гораздо раньше — вернуться и избавиться от этого наваждения.

Все были правы — ничего не было… Ничего, кроме ее детских фантазий…

7

Прошло, наверное, всего несколько минут, прежде чем Полина вынырнула из своих размышлений, но сейчас она чувствовала себя уже совсем иначе. Тело будто обмякло, расплылось, в затылке поселилась тупая боль, обещающая в скором времени расползтись по всей голове. Взглянув на часы, Полина приподняла брови — четверть двенадцатого. Пока попрощается и доберется до дома, наступит полночь. Золушку дома никто не ждал, но если она не поторопится, то завтра обязательно превратится в тыкву.

А вот для участников съемочной группы, казалось, времени просто не существовало. Возможно, их завтрашний день был спланирован таким образом, что они могли спать до обеда, поэтому никто и не торопился. Но у Полины был творческий вечер поэтессы Душко, читатели разнообразных возрастов и претензий, и вообще — следовало как-то обдумать столь неожиданное, но желанное предложение режиссера. Согласившись вот так, с разбегу, и не расспросив о подробностях, Полина Скороходова лишний раз убедилась в том, что совершенно не умеет строить планов, да и вообще плохо приспособлена к принятию серьезных решений.

Уехать с группой малознакомых людей хрен знает куда и хрен знает зачем? Да, на такое может решиться только неорганизованный человек вроде нее…

— У вас такое лицо, словно вы жалеете о том, что согласились, — вдруг заявил Андрей Сайганов, слегка склонившись над столом и поймав ее взгляд.

— Думаете, что умеете читать чужие мысли? — поежилась Полина.

Молодой человек усмехнулся, скривив красивые губы:

— В вашем случае это легко.

Полина перевела взгляд на Мару, которая, несомненно, прислушивалась к их разговору. Откинувшись на спинку стула, актриса цедила свой бесконечный виски. Ее непроницаемое лицо в вечернем полумраке было похоже на восковую маску. Официанты зажгли небольшие фонарики под потолком, и теперь огоньки отражались на гладкой ухоженной коже актрисы.

«Лучше бы ты читал мысли того, кто действительно думает о тебе», — промелькнуло в голове. Пора было прощаться и убираться восвояси. Но в этот момент метрдотель внес блюдо с шашлыком, от запаха которого Полину немного замутило.

— Не любите мясо? — заметив ее реакцию, спросил Сайганов.

— Нет, — покачала она головой. — И не спрашивайте, почему. По-моему, объяснения излишни, — Полина достала телефон, чтобы вызвать такси.

Костров, до этого дремавший, облокотившись на собственную руку, оживился и потер ладони:

— Но вот и шашлычок!

Воспользовавшись общей радостной суматохой, Полина дозвонилась в службу такси и заказала машину.

— Человек рожден плотоядным, — тихо произнес Сайганов. — Мясо дарует силу и ум, знаете об этом?

— Сомневаюсь, что свинья и баран самые сильные и умные животные в мире, — парировала она, злясь, что пришлось вступить в полемику.

— Поля, ты с ним не спорь, — пережевывая кусок мяса, заметил Костров. — Он тебя все равно переспорит.

— Даже не собиралась, — она поправила воротничок платья и вновь почувствовала на себе пристальный взгляд темноволосого колдуна. Смахнув с лица невидимую мошку, Полина отвернулась. Ее не покидало ощущение, что ее кожи все время касается что-то легкое и неуловимое. Скользит, щекочет, оставляя липкий след.

— Вы только понюхайте, какой аромат, — предложил Сайганов, накладывая в свою тарелку зажаренные куски. — Не нужно никаких специй — только угли и плоть. Мясо словно живое, еще шипит, плюется…

Полина сглотнула, уставившись на мясную гору.

— Вам нужно сделать лишь небольшое усилие над собой. За самые яркие удовольствия всегда немного стыдно, не так ли?

Полина вдохнула идущий от мяса аромат. В голове опять зашумело. Ноздри затрепетали, губы приоткрылись…

Раздался звонок оператора, и она, схватив трубку, прижала ее к уху:

— Спасибо, уже бегу! — вскочила, не скрывая радости. — Простите, пора. Мне очень, очень было приятно познакомиться со всеми вами!

Голос и взгляд Сайганова все еще кружили вокруг нее, создавая какой-то наэлектризованный туман, из которого было трудно вынырнуть. Но это продолжалось лишь пару секунд. Кушнер поднял голову и кивнул ей:

— Значит, в воскресенье мы вас ждем?

— Значит, да…

— Я провожу, — Костров с трудом вылез из-за стола, одергивая пиджак и приглаживая волосы.

Полина и тут не стала спорить. За то время, которое она провела в ресторане, ей стало понятно, что любое возражение приведет лишь к новому всплеску разговоров и внимания к ней. Хотелось тишины, чтобы спокойно подумать о том, что произошло, и как теперь ко всему этому относиться…

— Поленька, вам совершенно не нужно заморачиваться на эту тему, — сказал Костров, когда они выходили из дверей ресторана.

Было не понятно, кто кого сопровождает, потому что художник, привалившись к Полине боком, довольно кривовато шел по прямой.

— Я вам очень благодарна, Вениамин Аркадьевич! Вы даже не представляете, как вовремя все случилось! — убежденно возразила она.

— М-да? — он осоловело посмотрел на нее, с трудом фокусируя взгляд.

— Ну конечно! — Полина подтолкнула его чуть в сторону, чтобы он не врезался в колонну. — Я же мечтала о том, чтобы поехать куда-нибудь. У меня отпуск с понедельника, и сама бы я никуда одна не решилась… А тут такое приключение!

— Хм… Серьезно? Приключение? Вы действительно думаете, что эта поездка стоит вашего времени? Глубоко ошибаетесь… — Костров запнулся, почти повиснув на ее плече. — Ничего, кроме скуки, вы не почувствуете. Уж поверьте старику… Впрочем, вы молоды и полны иллюзий…

— Я не умею скучать, правда! Мне очень хочется побывать в тех местах, где я была в детстве. Вот вы не знаете всего, да и не нужно вам этого, но для меня это очень важно.

— Странная вы девушка, Полина. Что бы сказал ваш папенька… — хмуро пробубнил Костров.

Полина промолчала. Ей бы и самой хотелось это знать.

Когда охранник открыл перед ними дверь, Полина выпустила локоть мужчины и придержала его за плечи.

— Вениамин Аркадьевич, еще раз — огромное спасибо за вечер! До скорой встречи! — она быстро вышла на улицу, радуясь тому, что художник не ринулся за ней. Даже если он свалится в холле, его отнесут в номер. Когда садилась в машину, то взглянула на стеклянные двери гостиницы и увидела Кострова, который смотрел ей вслед. Через секунду он развернулся и вскоре исчез в глубине холла.

Что ж, этот странный вечер закончился благополучно, а следующий день должен был приблизить Полину к чему-то совершенно незнакомому и интригующему — к тому, что в последнее время занимало все ее мысли и желания.

… «Раньше Шуша думала, что некоторые люди сразу рождаются взрослыми. Как ее мать, например. Нет, не в том смысле, что они появляются сформировавшимися дяденьками и тетеньками, а именно взрослыми — умными, степенными, опытными и уставшими от «этой беготни». Вот отец Шушы точно был ребенком, потому что в его глазах и улыбке легко можно было узнать того озорного мальчишку, который радовался кузнечикам и бабочкам, удивлялся тому, как громко квакают лягушки перед дождем, и который мог запросто влезть на дерево, изображая Робин Гуда… Просто ему пришлось повзрослеть, чтобы у него родилась девочка Шуша. Но ей-то еще о-го-го сколько времени до того, чтобы окончательно вырасти!

Шуша не знала, что некоторые взрослеют раньше положенного срока. Как не знала и того, что это случится именно с ней.»

— Приехали!

Полина вздрогнула, судорожно сжимая сумочку и тараща слипающиеся глаза. Таксист нетерпеливо заерзал, кожаное сидение противно заскрипело, прогоняя остатки ее сна.

— Приехали, — повторил он, мутно отражаясь в салонном зеркале.

— Спасибо, — Полина протянула деньги. Таксист со вздохом стал рыться в поисках сдачи, и ей вдруг стало не по себе — в такси было душно, пахло чем-то застоявшимся, с горьковатыми нотками лимонной отдушки и жженой резины. — Не надо, — быстро проговорила она и открыла дверь, чтобы поскорее оказаться на улице.

Глоток ночного воздуха, такого упоительно свежего и прохладного, моментально прочистил голову и горло. Странное, словно подвешенное состояние, в котором Полина пребывала последние несколько часов, притупилось, но не исчезло полностью. Наверное, так бывает, когда выходишь из наркоза — ты чувствуешь себя, ощущаешь свое физическое тело, но сознание уплывает, не желая оставаться на месте, отчего обрывки случайных воспоминаний, словно карты, выскакивают из колоды и хаотично разлетаются, лишь на мгновение показав картинку. Раз — и картонки лежат рубашками вверх, и ты уже не можешь с точностью сказать, какая из них Валет, Дама или бубновая шестерка… И видела ли ты вообще их масть? Или опять все придумала…

Такси отъехало. Полина проводила взглядом машину, затем направилась к дому, старательно вспоминая разговоры, случившиеся за день. Она делала так постоянно уже много лет в совершенно разных ситуациях — был ли то рабочий день в библиотеке, или разговор с продавцом в магазине, или вот, как сейчас, в такси. Ничего лишнего — только слова героев и их действия. Если дать возможность вклиниться автору — сознанию — то из всего этого опять получится черт-те что…

«Приехали… спасибо… В воскресение, часиков в восемь… Странная вы девушка, Полина…»

Она помотала головой, разгоняя голоса в своей голове, и вошла в подъезд.

Варвара постоянно говорила о том, что следует менять обстановку в случае, если налицо один из признаков потери ориентира — отсутствие цели, однообразие, низкая самооценка, нездоровый отдых, рутина, возврат к прошлому… Что там еще? Ох, еще столько же пунктов, включая желание забиться под плинтус и не отсвечивать. Что ж, видимо их разговоры не прошли бесследно, раз Полина, поборов собственные страхи, не только поперлась в гостиницу, но и практически навязалась в киноэкспедицию. Хорошо же она выглядела со стороны — чудачка, поучающая серьезных людей тому, в чем и сама толком не разбирается. Бедный Костров! Каково ему было сидеть там рядом с ней и краснеть за то, что она вытворяла на полном серьезе…

Костров, Костров… Полина бросила сумку и прошла на кухню. Хотелось чаю и чего-нибудь сладкого. Включив чайник, она открыла ноутбук. Забив имя-отчество в поисковую строку, нажала поиск, попутно вгрызаясь в сухарик, щедро обсыпанный сахаром и маком.

Когда на экране появились его картины, у Полины отвисла челюсть. Она даже не смогла сразу подобрать слово, каким бы стоило их охарактеризовать. Фантастические? Сюрреалистичные? Бесподобные? Пожалуй, если бы все эти определения можно было объединить в одно, то оно смогло бы описать то, что так поразило Полю.

Удивительные краски — живые, даже, наверное, животные, если уж рассуждать примитивно. Такого эффекта вряд ли добьешься посредством масла или акварели. Хотя существует сколько угодно примеров натуралистичного письма на холсте и бумаге. Здесь же было другое, глубинное. Словно человек выплеснул из себя какую-то первозданную радость от единения с природой. Фантасмагорические образы животных и лесных призраков проявлялись будто в тумане или дымке причудливых сплетений растений сказочной чащи, одновременно притягивая и пугая.

Возможно ли добиться подобной оценки от простого обывателя, кем она и была? Кострову это явно удалось, о чем говорили восторженные отклики рецензентов и поклонников. Записи эти, правда, были давнишними, а более свежей информации по его творчеству гугл не выдавал. Вениамин Аркадьевич уже несколько лет занимался в основном только изобразительно-декорационными решениями в кино. Названия фильмов ни о чем Полине не говорили, да и она сама никогда не задумывалась о том, кто, кроме режиссера, оператора и актеров, собственно, и делают фильм. Работа художника обычно не заметна зрителям, ведь предметная среда фильма воспринимается как подлинная жизнь…

Вот если бы Полина хоть одним глазком посмотрела на его картины перед тем, как пойти на встречу, она бы не вела себя как полная дура. Ей было бы что сказать ему, восхититься открыто его талантом и, возможно, тем самым показать, что она не настолько уж и глупое создание. Ведь Вениамин Аркадьевич узнал ее, помнил ее отца. А она, как всегда, оказалась совершенно не готова к нормальному человеческому общению… Именно поэтому он и воспринял ее согласие поехать как идиотскую затею.

«Вы очень заняты, Полина… Вам совершенно ни к чему ехать с нами…»

Конечно, какой от нее прок? Одни спонтанные эмоции и глупости…

Решено — следует отказаться от поездки. Поблагодарить и отказаться. Зачем ворошить прошлое? Тем более, что тема эта давно закрыта, и если снова возвращаться к ней, то будет больно и неприятно. Мало ли что она видела и слышала? Фантазерка, начитавшаяся разных историй и попутавшая реальность с вымыслом. Ведь и тогда все решили, что у нее с головой не все в порядке, так к чему вновь бередить прошлое?

Костров, обладая исключительно своеобразным восприятием, с помощью эмоций и таланта смог создать творческий продукт, переработал внутренние процессы в художественную форму, а вот она лишь погрязла в переживаниях и потеряла точку опоры, на долгие годы запихнув желание писать в пыльный ящик самокопания и неуверенности в себе…

8

Суббота началась с того, что Полина едва не проспала. Вырываться из тягучего бесформенного сна было неимоверно тяжело. Всю ночь ее мучили странные тревожные сны с отголосками разговоров и образов. А под утро приснился отец. Он сидел за своим рабочим столом и смотрел на нее лучистым добрым взглядом, от которого к горлу подкатывал ком. Полина так и очнулась с высохшими дорожками слез на висках.

Не особо раздумывая над тем, что надеть, Полина выбрала одно из своих «несовременных», но таких романтичных платьев, и выскочила за дверь. О просьбе Ольги Ивановны купить творог вспомнила лишь на входе в библиотеку. Благо, директриса была занята настолько, что когда заметила Полину, лишь махнула рукой в сторону читального зала:

— Проверь там все. В одиннадцать Душко приедет!

Полина пожала плечами — ну что там еще проверять? Придут человек десять — всем места хватит.

Внезапно ее окатило жаром — сегодня же ее последний день перед отпуском! По плану было чаепитие с тортиком для Ольги Ивановны и Зои Тимофеевны, которая как раз выходила с понедельника. И, разумеется, вполне могла появиться сегодня, чтобы принять дела. Хотя, какие дела? Все под контролем директрисы — мышь не проскочит.

Полина выглянула в окно — в небе собирались небольшие тучки. Отпроситься до магазина? Нет, не вариант — вдруг поэтесса прибудет раньше или кто-нибудь заявится за книгами на выходные?

Как же она могла забыть? А все потому, что вчера не только в ресторане засиделась, а еще полночи лазила в интернете в поисках информации о своих новых знакомых. А кто бы поступил иначе? Интересно ведь почитать о фильме, о режиссере Кушнере, о Кострове и об Андрее Сайганове. При мысли о нем Полину коротко передернуло, словно за шиворот попали капли холодной дождевой воды. Было в этом красавце что-то определенно таинственное… С другой стороны, он же колдун? Странно, что у него на лбу третий глаз не нарисован. И плащ бы ему до пола, и волшебную палочку. А еще длинную бороду и колпак. Никакой информации о том, где он родился, и кто его родители, Полина не нашла. Впрочем, даже это не показалось ей удивительным — скорее всего, у него все так же, как у всех, вот только образ требует правильной подачи, и именно поэтому интернет наводнен его фотографиями и ссылками на программы о магии и колдовстве. Интересно, а магические способности у него откуда? Наверняка от какой-нибудь троюродной прабабки цыганских кровей, собственно, как и цвет глаз. Кстати, а все цыгане владеют цыганской магией, или только женщины? Раздумывая над тонкостями магического дара, Полина, расставила стулья и попутно опрыскала из пульверизатора любимый фикус Зои Тимофеевны, главного методиста и архивариуса. Вот она-то, кстати, кучу разных интересных вещей знает. И фикус в библиотеке не случайно появился — оказывается, если ты уверен, что кто-то желает тебе зла, или сам чувствуешь приближение несчастья, то надо всего лишь обойти вокруг цветка несколько раз.

Полина сняла с веточек несколько пожелтевших листочков и вылила остатки воды в землю. Фикус так давно стоял в углу, что образовалась паутина, в которой жил маленький паучок. А пауков трогать тоже нельзя. Как гласит еще одна легенда…

— Полина! — выдернул ее из задумчивости голос Ольги Ивановны.

К одиннадцати в библиотеку набилось довольно много народу. Полина и Ольга Ивановна удивленно переглядывались, немного растерявшись от такого наплыва. Поэтесса появилась в половине двенадцатого, окруженная странноватой свитой, состоящей из пары восторженных дамочек с пережженными пергидролью волосами и сухопарого, похожего на вопросительный знак, старикана. Ефросинья Душко держала в руках букет из разноцветных, слегка поникших гладиолусов, и Полине пришлось бежать в подсобное помещение за глиняной вазой, которой сами они пользовались крайне редко. Наспех вытерев круглые коричневые бока рукавом, она поставила ее на стол перед Душко и щедро бухнула в нее воды из графина. Поэтесса, поджимая губы, поинтересовалась, почему не было афиши с упоминанием ее имени, и объявление, отпечатанное на принтере и вывешенное в окне библиотеки, совершенно не бросалось в глаза.

Целый час Полина наблюдала за тем, как розоволосая Ефросинья, закатив глаза, нараспев читала стихи и при этом картинно заламывала руки. Публика оказалась серьезной — внимала и громко шикала на тех, у кого вдруг брякал телефон или внезапно нападал кашель. Щелкали фотоаппараты в руках свиты, и Душко меняла позы, поворачиваясь туда-сюда, сверкая самоцветами на руках, ушах и полной шее.

— Неужели все эти люди — ее поклонники? — шепотом спросила Полина Ольгу Ивановну, когда та присела рядом с ней. Сомневаться во вкусе директрисы не приходилось, но ее немного смущало то, как внимательно Ольга Ивановна следит за происходящим и как трепетно прижимает к груди ладони.

— А шут его знает, — вполголоса заявила та. — Но читает ведь и правда хорошо.

Когда поэтическое утро наконец подошло к концу, публика одарила Душко бурными аплодисментами. А дальше началось самое интересное — все вдруг повскакивали с мест и ринулись к столу. По всей видимости, за автографами. Через пару минут обладатели тоненького сборника и — Полина даже протерла глаза — пачки печенья, которое доставалось из обычного пластикового пакета, стали резво покидать библиотеку.

Едва сдерживая рвущийся смех, Полина спряталась за стопкой новеньких школьных учебников, которые следовало записать в журнал. «Реклама — двигатель торговли» — вот какой плакат должен был висеть в читальном зале над головой поэтессы.

В очередной раз хлопнула дверь. Раздался громкий восторженный возглас, а затем не менее театральный выдох. Полина подняла голову и увидела… Сайганова. Тот, словно Демон, появившийся из-за туч, дал всем оставшимся вволю налюбоваться собой, а затем, вскинув бровь, огляделся. Полина, открыв рот, замерла. Душко, явно решившая, что букет предназначался ей, стояла, протянув руки и пылая искусственным ярко-розовым девичьим румянцем.

Заметив Полину, демонический красавец прищурился и направился прямиком к ней.

— Не знал, что у вас здесь так интересно, — усмехнулся он, вкладывая букет в ее руки.

— Я тоже… — ошарашенно ответила Полина.

9

— Ну и ну… — протянула Варвара, разглядывая стоявший перед ней букет. Вытащив одну из желтых роз, она с шумом втянула аромат, сунув нос в сердцевину цветка. — Лимоном пахнет…

Полина отхлебнула чай и сковырнула с «отпускного» торта кремовую завитушку:

— Вот так. Сама в шоке.

— Повтори еще раз, что он тебе сказал! — Варя провела пальцем вдоль лишенного шипов стебля.

— Сказал, что все были рады познакомиться со мной.

— И все?

— И все.

— А потом ушел?

— Ага. Я видела, как он сел в такси, — вздохнула Полина и, размяв бисквит, стала вилкой выдавливать на нем решетку.

— Может, цену себе набивает? — задумчиво предложила свою версию Варвара.

— В смысле? Ты о чем? — не поняла Поля.

— Как о чем?! Ты ему понравилась! — округлила глаза подруга. — Он на тебя запал, точно тебе говорю!

Полина всплеснула руками:

— Ну почему ты все время сводишь к одному и тому же? Он же ясно выразился — все были рады. Все, понимаешь?

— Врет! — отмахнулась Варя.

— Да почему же…

— Потому что миром правит секс, моя дорогая. А еще власть и деньги. Второе и третье тебе пока не грозят, значит, остается первое! Ты у нас девушка видная, яркая, — Варвара, держа цветок за конец стебля, пару раз дотронулась бутоном до головы Полины. — Наивная и спелая, как пэрсик! Немудрено, что на тебя всякая нечисть западает!

— Ой, ну скажешь тоже. Где я и где он. Да дело даже не в этом. Сорвалась моя поездка, вот что плохо. Кажется, они подумали-подумали и решили не брать меня.

— Да наплевать на них! — Варя пнула под столом Полину. — Скатай сама куда-нибудь! В Москву, например, или в Питер. Развейся, прошвырнись по магазинам, по музеям. Я бы сама с тобой поехала, но ты же знаешь — мои архаровцы еще слишком малы, чтобы их в Кунсткамеру тащить.

— Понимаешь, Варя, — Полина отставила чашку и вздохнула, — тут такое дело…

— Понравился? — Глаза подруги расширились. — Признавайся, Скороходова, этот колдун тебе в сердце запал? Красивый чертяка…

— Да нет же! — Полина бросила в подругу шарик из конфетного фантика. — Все совсем не так. Если ты перестанешь задавать дурацкие вопросы и делать дурацкие выводы, то я расскажу тебе кое-что. Давно собиралась, но как-то все не решалась. Дело прошлое, конечно, но…

— Ну-ка, ну-ка, — подобралась Варвара.

Полина встала и подошла к холодильнику. Зачем-то достала сметану, потом убрала обратно. Собравшись с духом, выпалила:

— Короче, я пишу книгу…

— В курсе. Все жду, когда ты мне ее прочтешь.

— Не перебивай, а то я собьюсь, — погрозила пальцем Поля. — И не смотри на меня так!

Варя прижала ладонь к губам и свела зрачки к переносице, прогундосив:

— Чем это вам не нравятся мои «глазки маленькие, иронические и полупьяные?»^[3]

— Нравятся, Варенька, нравятся! Но понимаешь, чтобы закончить книгу, мне надо… Как бы тебе объяснить? Нужна смена обстановки. Помнишь, ты сама говорила об этом?

— Конечно. И еще сто раз повторю.

— Вот я и решила, что это подходящий шанс.

— В общем, да, все правильно. Но признайся — колдун тебе понравился? — азартно прищурилась Варвара.

— Мне очень нужно туда попасть, — не обращая внимания на слова подруги, продолжила Полина. — Дело в том, что киногруппа будет недалеко от того места, которое я описываю. А если они меня не возьмут, то как же я попаду туда? Одна? Там болота, леса. Глушь, короче. Не знаю, как еще объяснить.

— А что тут объяснять? Я бы, и сама тебя одну не отпустила. Даже представить не могу, чтобы ты шаталась по каким-то лесам, — покачала головой Варя. — Не обижайся, Поль, но ты такая домашняя, уютная и, прости, предсказуемая. А тут болота какие-то. Что за бред? Ладно, это понятно. Так что там с книгой? В чем суть?

Полина взяла чайник и стала набирать воду. Включив его, продолжила:

— Это история про одну девочку, которая видела кое-что странное. Но потом оказалось, что этого не было. То есть ей никто не поверил и…

— Напоминает сказку про мальчика, который кричал: «Волки! Волки!» — рассмеялась Варя.

— Да, — кивнула Полина, — именно так. Ты, кстати, не знаешь, что там дальше с этим мальчиком было?

Варя хмыкнула и запихнула розу обратно в вазу.

— Думаю, ничего хорошего. Если он, конечно, не делал все это лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание своей шуткой.

— Нет, — уверенно сказала Полина. — Точно не шутил…

— Тебе виднее, — Варя внимательно следила за выражением лица Полины. — То есть, ты знаешь ту, про кого пишешь, да?

— Да… но это очень давно было.

— А если поговорить с ней? Восполнить, так сказать, пробелы?

— Нет, не получится. Она рассказала все, что знала…

— Значит, тебе просто нужно попасть туда, где все произошло. Увидеть воочию… Получается, надо ехать.

— Думаешь?

— Уверена. Но не забывай, что дети могут ошибаться.

— Девочка была уверена в том, что видела.

— Ты не хочешь мне рассказать об этом поподробнее? — осторожно поинтересовалась Варя.

— О, боюсь, что это очень мутная история. — Губы Полины дрогнули в грустной улыбке. — Но эта девочка до сих пор считает, что была права…

— Милая, — Варя встала и обняла ее. Уткнувшись подбородком в плечо, погладила Полину по спине. — Плюнь ты на всех! Делай так, как считаешь нужным. Не слушай никого!

— Кроме тебя?

— Кроме меня, да! По-моему, ты поднимаешь очень интересную тему. Детские травмы надо перерабатывать. Ну видела и видела что-то твоя девочка, подумаешь?

— Я ведь почему решила написать эту книгу? Чтобы, как ты говоришь, переработать! Я думала, что пойму, почему так долго не могу забыть эту историю. Но она все время вылезает наружу, спать не дает!

— Если спать не дает… А ты с кем-нибудь еще говорила об этом?

— Нет.

— Хм… А что она конкретно видела? Привидение? Чудовище? — Варвара понизила голос. — Или, может, испугалась чего-то эдакого… Допустим, кто-то с кем-то занимался любовью? Знаешь, в детском возрасте это может нанести прям серьезную травму! Мы вот с мужем запираемся, когда…

Полина отстранилась и посмотрела в глаза подруге:

— Дракона, Варя! Она видела дракона!

Варвара икнула, а затем расхохоталась в полный голос:

— Скороходова, я тебя обожаю! Дракон? Ну конечно! У меня самой парочка маленьких и один большой дома имеется, так что я тебя очень хорошо понимаю!

10

Варвара засобиралась домой сразу после звонка мужа. Он ждал ее у подъезда, выгуливая собаку. Перед тем как уйти, Варя минут пять гримасничала в оконном стекле, делая вид, что не хочет покидать Полину. Та стояла рядом и улыбалась, наблюдая за тем, как молодой мужчина шлет жене воздушные поцелуи и изображает поющего менестреля. Летний вечер был теплым, ласковым, и Полина вдруг подумала, что Варя с мужем наверняка пойдут домой медленно, держась за руки. А их пес, метис таксы и спаниеля, будет важно брести рядом, тряся кудрявыми большими ушами и поглядывая на хозяев умными черными глазами…

Полина положила остатки торта в контейнер, щедро отсыпала конфет и сухариков и вручила подруге.

— Спасибо тебе, Варь! Не знаю, что бы я без тебя делала…

— А я? — тут же парировала подруга. — Ты мой луч в темном царстве, Скороходова. Я же псих, а ты на меня благотворно влияешь.

— Да ты само спокойствие и благоразумие, Варя!

— Ой, не скажи. Иногда так уматываюсь, что хочется встать посреди площади и заорать во все горло.

— Что заорать? — испуганно спросила Полина.

— Не что, а как. Громко, в полную силу. Чтоб в ушах зазвенело. Ты же знаешь мой темперамент! Это ведь не злость, а… — Варя прижала к груди пакет с гостинцами. — В каждом из нас есть нечто такое, что мы прячем ото всех. Ма-а-ленький зверек такой. И иногда его надо выпускать на волю, чтобы продышался. Мне повезло с мужем, Поль, он это понимает.

— Да, Варь, очень повезло, — вздохнула Полина.

— Я очень-очень хочу, чтобы ты встретила такого человека, который бы тебя понимал. Но чтобы это произошло, тебе самой следует разобраться в себе. Поезжай, дорогая. Проветрись. Проорись там за меня как следует, в этих своих лесах. И дракону привет передавай! — поцеловала она Полину в щеку и выскочила за дверь.

— Передам… — тихо ответила Поля, прислушиваясь к звуку шагов Вари и радостному лаю ее собаки.

В запасе у Полины оставались почти сутки, чтобы принять окончательное решение. Раздумывая, она занялась уборкой, вдруг решив пройтись «по верхам». На антресолях, кроме журналов и книг, нашелся старый отцовский рюкзак с походной амуницией. Вывалив все в кучу посреди комнаты, Полина села на пол и вдохнула пыльный запах, сквозь который пробивались еще ароматы сухой травы и ночного костра.

Разбирая содержимое, она нашла китайский литровый термос с царапинами на боку, две потемневшие металлические миски, слипшийся дождевик и старые овечьи чуни. Их Полина помнила особенно хорошо — когда она приходила к отцу, то стаскивала их с батареи и натягивала вместо тапок. Да, шерсть свалялась и пестрит залысинами, но теплее и уютнее их не было ничего на свете. Надо же, оказывается, отец их так и не выкинул.

Внутри чуни были набиты скомканными газетами. Видимо, таким образом отец хотел защитить тапки от моли. Но современная моль стала настолько всеядной, что газеты ей уже нипочем, да и типографская краска, наверное, уже не настолько ядовита, чтобы справиться с надоедливыми насекомыми.

Также в рюкзаке лежала свернутая брезентовая куртка с засаленными карманами, насквозь пропахшая табаком. Прижав ее к лицу, Полина замерла, чувствуя, как к глазам подкрадываются слезы. Наверное, не стоило ворошить воспоминания, а наоборот, следовало прислушаться к матери — сделать хороший ремонт, впустить в свою жизнь что-то новое и светлое. Но разве сама она не состоит из того, что было с ней? И разве можно вычеркнуть все то, от чего так болезненно щемит сердце?

Вздохнув, она вдруг отчетливо поняла, что эта поездка нужна ей позарез. И не важно — с кем и как она попадет в Заемье. Ничего страшного не произойдет, даже если ей придется оказаться там в одиночестве. Всего лишь несколько часов, возможно день, в окружении воспоминаний и в поиске вдохновения. У нее есть деньги, чтобы ни от кого не зависеть, и время, чтобы посвятить его себе. Вернуться в детство, к Шуше. К девочке, которую как она ни старалась, но так и не смогла забыть. Вернуться в то место, где она впервые испытала самые сильные чувства — восторг, страх, ужас и… любовь.

Если заявиться в гостиницу к назначенному режиссером Кушнером часу, то, возможно, удастся получить место в автобусе. Она готова приютиться в уголочке и помогать чем угодно. А если, все-таки, не получится, то тогда она отправится на автовокзал и поедет сама. Когда-то ведь надо становиться самостоятельной, в самом деле?

После того, как она приняла решение, на душе сразу же полегчало. Полина не представляла, что ей может потребоваться из вещей — та поездка с отцом «в поля» была первой и последней. Следующее лето она провела на море, под Ялтой, у родственников матери. Но воспоминания об этом были скудными и размытыми. Море, разумеется, было красивым, еда, кажется, вкусной, но на фоне таблеток и постоянного полусонного состояния все это прошло мимо. Разговоры полушепотом, кривые взгляды — вот, пожалуй, и все что запомнилось.

Через пару недель после возвращения отношения между родителями перешли в стадию холодной войны. Единственное, что Полина поняла — тогда в Ненастьево с ней случился нервный срыв. Такой, что потребовалась помощь психиатра. Взбешенная мать рвала и метала, обвиняя отца, что он забил голову дочери россказнями о том, чего нет, и поэтому детская психика не выдержала. Полина даже не пыталась встревать между ними, но с тех пор чувство вины прочно засело у нее внутри. Легче всего было признать, что мать права. А чтобы вернуть свое душевное здоровье, ей следовало прекратить фантазировать и больше не возвращаться к тому, что произошло.

Но наше подсознание умнее, чем кажется. Можно затуманить разум таблетками и уколами, но память все равно найдет лазейку, чтобы поставить перед фактом — это было… было…

— Было! — прошептала Полина, судорожно сжимая кулаки.

11

Половину воскресенья Полина посвятила уборке. Ведь даже если будешь отсутствовать всего пару дней, стоит привести свою квартиру в порядок, думала она. И руки заняты, и к печенюшкам не так тянет. Следовало бы вообще прекратить это бесконтрольное поедание сладкого и взяться за себя всерьез.

В голове, перебивая друг друга, роились разные мысли и вопросы, и Полине никак не удавалось унять этот вертлявый громкоголосый хоровод. Чтобы как-то успокоиться, она приняла душ и сделала маску для волос. Затем, навертев на голове тюрбан, полила цветы и вытерла пыль. Когда вытащила пылесос, позвонила мать.

— Что делаешь? — спросила без предисловий.

— Прибираюсь, — Полина стояла посреди комнаты и разглядывала оставленный с вечера на ковре рюкзак, отцовскую куртку, россыпь шерстяных ворсинок и клочки газеты.

— Что решила насчет ремонта? Я тут мастера хорошего нашла, недорого, кстати.

— Ничего не решила, — промямлила Полина. — Пока ничего. Когда вернусь, обещаю подумать.

— Когда вернешься? Ах, ты ж… монастырь твой. Помню, — демонстративно вздохнула мать. — Ладно, вольному воля. Приедешь, сразу отзвонись, поняла?

— Конечно, мам.

— И это… — мать вдруг выругалась и громко крикнула в сторону: «Навозу добавь под смородину!». — Давай без чудес, ладно? — обратилась уже к дочери.

Полина поморщилась, а затем неожиданно для самой себя спросила:

— Мам, скажи, пожалуйста, а ты не помнишь, с кем я тогда ездила?

— Что? Куда ездила? Когда? — голос Ираиды поднялся на тон выше.

— В Заемье… — проблеяла Полина и прикусила губу.

— Полина, — в голосе матери появились угрожающие нотки, — что опять не так?

— Нет, я просто хотела…

— Прекрати немедленно! Даже думать об этом не смей! Может, тебе опять начать пить успокоительные? Ты как себя чувствуешь? Я могу записать тебя к врачу без очереди! Или вообще в стационар положить. У тебя все равно отпуск! Вот и отдохнешь — готовить не надо! А я пока ремонтом займусь…

— Не надо, все хорошо, правда! — испуганно крикнула Полина, почувствовав, как зашевелились волосы на затылке. Схватив отцовскую куртку, она прижала ее к груди. Пальцы забегали по ткани, натыкаясь на кнопки и толстую тракторную молнию.

— А почему тогда спрашиваешь? Зачем вообще об этом вспомнила? Мало тебе было… Ты чем вообще занимаешься?! О чем ты там думаешь?!

— Ой, мам, говорю же — прибираюсь! — для пущего эффекта Полина включила пылесос.

— Да вынеси ты там все на помойку, ей-богу! Столько лет прошло. Не помню я ничего и помнить не хочу! Чего и тебе желаю. Короче, приедешь, позвони, поняла? — на другом конце провода что-то брякнуло, затем с грохотом упало. — Да елки-палки, кто ж так лопату ставит? Ты б ее в землю воткнул, что ли…

Когда раздались гудки, Полина выдохнула. Действительно, о чем она думала, когда задавала вопросы матери?! Если Ираида поймет, что в голове у дочери, то отвертеться будет уже невозможно. Чего доброго, еще и переехать к ней заставит! Спорить с маменькой — дело немыслимое и изначально провальное. Прийти к согласию можно было только путем дипломатических переговоров и согласившись на все ее условия в надежде, что она забудет об обещаниях, увлеченная новым проектом или самой собой.

Отбросив телефон подальше, словно мать могла подсмотреть за ней, Полина уткнулась лицом в куртку, вдыхая знакомый запах. Ничего, ничего… Сделав пару глубоких вздохов, она вытерла слезы и стала складывать одежду. Внезапно нащупала в одном из карманов какое-то уплотнение. Щелкнув кнопкой, заглянула внутрь и увидела знакомый корешок обложки. Отец делал журналистские блокноты по привычке, приобретенной еще в студенчестве, — разрезал дешевую общую тетрадь в 48 листов пополам. Сколько бы ежедневников не дарила ему Полина, все они торжественно водружались на стол, а затем плавно возвращались к ней для институтских конспектов. Пролистнув страницы веером, Полина нахмурилась — на внутренней стороне обложки синела надпись от руки — «Заемье».

«Вот и привет от папочки…»

При жизни отца все разговоры о той поездке были под запретом. И даже потом Полина запрещала себе даже думать о ней. Это было легко — учеба в школе, затем в институте занимала все ее время. Но запрещай не запрещай, а закрывая глаза, она вновь оказывалась в том самом дне, в том самом месте. И воспоминания эти были такими теплыми, такими восторженными ровно до того момента, когда…

…Пылесос гудел, собирая пыль. Один из газетных шаров прилип к щетке, не желая всасываться внутрь. Полина присела на корточки. Развернув, увидела короткую заметку, оборванную по краям, но обведенную такой же синей, как в блокноте, почти выцветшей пастой.

«…поиски не дали результатов… следует помнить, что болота являются опасными… без сопровождения… как и любое труднопроходимое место… Заемье таит в себе множество тайн, которые до сих пор…»

— Но я же не собираюсь что-то расследовать, — произнесла Полина вслух. — Всего лишь побыть там немного.

Варя права — все, что с нами происходит в детстве, незримо присутствует и во взрослой жизни, преследует, оказывая воздействие на каждый наш шаг. И она, Полина, чувствовала необходимость вернуться в то время, чтобы заново пережить свои эмоции, смириться с ними, принять их и, возможно, простить себе эту слабость быть другой, не такой, как остальные люди. Но внутри ее до си пор бушевало и боролось осознание того, что на самом деле она сильная и имеет право сама распоряжаться своей жизнью, не боясь последствий.

Лучше поехать в труднопроходимые и заброшенные места, чем вести тоскливую и предсказуемую жизнь — с готовностью отозвалось ее сердце.

12

Полина протерла пухлые бока рюкзака влажной салфеткой и обвела глазами комнату. Вещей она взяла немного — мало ли, места в багажнике не будет, и придется держать поклажу на коленях. Собственно, что ей может понадобиться? Резиновые сапожки на всякий случай, дождевик, полотенце, зубная щетка и смена белья. Помнится, в ту поездку с отцом, у нее тоже был лишь маленький рюкзачок за спиной, половину которого занимали книги, тетрадки и карандаши. Да еще пара футболок и расческа, которой она пользовалась от силы раз-другой, потому что даже не вспоминала о ней, увлеченная своими лесными прогулками. После того, как с ней случилась та история, и когда они уже вернулись в город, мать попросту отрезала половину спутанной косы, измучившись вычесывать колтуны и репей. Конечно, если бы не болезнь дочери, Ираида бы никогда не сделала подобного, но и ее нервы были тогда на пределе.

Взглянув на себя в зеркало, Полина пригладила волосы на висках и еще раз проверила, хорошо ли заколот пучок на затылке. В отражении заметила букет, стоявший на кухонном столе. Что ж, стоит только вспомнить насмешливый взгляд Сайганова, чтобы все понять и не тешить себя иллюзиями. А впрочем, ничего странного и тем более обидного во всем этом не было. Спасибо за цветы, мне очень приятно — именно так она и сказала киношному колдуну.

Выйдя за порог, позвонила к соседке. Тетя Люся долго смотрела в глазок и только после того, как уточнила, Полина ли это, отперла дверь.

— Куда это ты на ночь глядя? — спросила, заметив рюкзак.

— В монастырь, — ответила Полина, протягивая ключи.

— А… — обомлела соседка. — Мать в курсе?

— Конечно, куда ж без нее, — Полина подняла глаза и задумчиво посмотрела в потолок, стараясь припомнить, все ли взяла. — Там букет на столе. Если хотите, можете взять. И в холодильнике остались молоко, овощи. Манник еще есть, половинка.

— О господи… А как же…

— Теть Люся, все что вам нужно, возьмите. Приеду, схожу за свежими продуктами. У меня же отпуск.

— Тьфу ты, зараза, — замахала руками соседка. — Напугала! Езжай с богом. За квартиру не беспокойся. Я-то ведь никуда не уеду. Разве что в магазин выскочу. Так что все в порядке будет. И это, свечей монастырских мне привези! Я тебе сейчас денег дам…

— Не надо, теть Люся! Если не забуду, то привезу, — пообещала Поля и выдохнула только тогда, когда вопросы закончились, а соседская дверь захлопнулась.

Можно было не сомневаться, что не успеет Полина выйти из подъезда, как тетя Люся сразу же побежит звонить Ираиде, чтобы доложить не только об отъезде ее дочери, но и о букете. Разговор их плавно перейдет на личную жизнь и таинственного поклонника. И вполне вероятно, что завтра к обсуждению подключится Ольга Ивановна, если уже не настучала о визите черноокого красавца. Теперь им хватит домыслов и разговоров на все то время, пока Полины не будет в городе. Что ж, пусть развлекаются.

Волноваться Полина начала, когда вышла из троллейбуса и направилась к гостинице. Одно дело быть уверенной в том, что тебя ждут, и совсем другое оказаться лишней. Но следовало признать, что это был ее единственный план, поэтому и соответствовать ему приходилось, сдерживая страхи и сомнения.

На стоянке Полина оказалась в половине восьмого. Покрутив головой и не заметив никакого движения, она скинула рюкзак на землю. Наверное, нужно было зайти в гостиницу, опять обратиться на ресепшн или позвонить Кушнеру, но сделать это было очень сложно. Как бы Полина не пыталась, но побороть застенчивость и справиться с сомнениями так и не смогла.

Когда на стоянку перед «Перуном» въехал серебристый микроавтобус, она подхватила рюкзак и оттащила его в сторону, будто могла чем-то помешать. Из окна на нее цепко глянул пожилой водитель и вдруг неожиданно мягко спросил:

— Дочка, ты не из киношников будешь?

— Я? Да… то есть… А почему вы решили, что я…

— Смотрю, стоит такая тончивая^[4] да баская^[5], получается, я по адресу.

Полина не успела ничего ответить, как со стороны гостиницы послышались голоса. Обернувшись, она увидела киногруппу в полном составе, двигавшуюся в их сторону.

Впереди, размахивая руками, шел Кушнер. Заметив Полину, он широко улыбнулся:

— А я думал вы не придете, Скородумова!

— Скороходова, — поправила его Полина, сцепив перед собой пальцы рук.

— Я пошутил, — усмехнулся он. — Скородумова — потому что быстро принимаете решения.

Он подошел к водителю и, перекинувшись с ним парой слов, дал отмашку загружаться. У Геннадия Викторовича в руках был угловатый чехол, и Полина сразу же подумала о камере. На тележке, которую везли за ним, были сложены сумки, которые сразу же стали аккуратно затаскивать в микроавтобус. Костров кивнул Полине и кинулся помогать Геннадию Викторовичу. Сайганов наблюдал за происходящим в свойственной ему меланхоличной манере чуть поодаль. Мара и Алла, держались вместе и о чем-то оживленно переговаривались, бросая на Полину колкие взгляды.

— Ужо успеем вовремя. Споноровно^[6] надоть… — водитель помогал закладываться в салон, руководил, деловито указывая остальным, что делать.

Кушнер подошел к Полине.

— Ну как, готовы?

— Готова, — кивнула она. — Знать бы еще, что нас ждет, — добавила, передавая рюкзак водителю. — Я хотела сказать спасибо за…

— Нас ждут мистика, ужасы и тайны! — перебил ее режиссер и сделал «страшные» глаза.

— Лева, ты бесподобен! — Мара послала ему воздушный поцелуй. — Обожаю тебя!

— Кошка драная, — тихо сказала Аллочка себе под нос, оставив Мару и торопливо направляясь к автобусу.

Полина вздрогнула, услышав подобное в адрес молодой актрисы, и проводила Аллу взглядом, отметив опустившиеся плечи и подрагивающие руки. На Аллочке был спортивный костюм в ярких разводах, а на ногах — растоптанные туфли на низком ходу.

«А ведь ей уже немало лет!» — подумала Полина. Точно не сорок, как она решила в первую встречу. Пожалуй, правильно выставленный свет и мог скинуть лет десять, но сейчас было уже не скрыть сухую натянутую кожу на щеках и дряблую шею. И Мара еще свежа по сравнению со старшей коллегой, но глаза выдают жизненный опыт, который, скорее всего, был не таким уж и радужным. У обеих актрис на макушках торчали солнцезащитные очки, которые они видимо использовали для того, чтобы скрыть себя от любопытных глаз. Но сейчас, в приглушенном мареве летнего вечера это было ни к чему, да и толпы фанатов вокруг не наблюдалось.

— Не обращайте внимания, — усмехнулся Кушнер, заметив, как приподнялись у Полины брови. Кажется, он тоже слышал то, что сказала Алла. — Издержки профессии.

— О, я совсем не хотела… — Полина поправила волосы, отвлекаясь от происходящего и стыдясь своего любопытства. Чтобы как-то сгладить ситуацию, она сказала: — Они так похожи, как мать и дочь. Но ведь они не родственники? Их сходство нужно для сериала?

— Ну, можно и так сказать, — туманно ответил Кушнер.

Отряхивая руки, подошел Костров, и режиссер отвлекся, тут же направившись к автобусу.

— Не родственницы, — хмыкнул художник, склоняясь к уху Полины. — Жёны.

— Жёны? — удивилась она. — Чьи?

— Лёвы Кушнера, чьи же еще. Первая и последняя. То есть, правильнее говорить — крайняя.

Полина открыла рот и не нашлась, что сказать. Да и какой смысл что-то еще спрашивать?

— Значит, все-таки решили ехать? — спросил Костров. — И не боитесь?

— А Сайганов? Она же с ним рядом сидела, — не обращая внимания на его вопрос, сказала Полина. — Я думала, что они… что у них… — смутившись, она замолчала. Вот ведь какая эта Мара — не просто сидела, а глаз не сводила с колдуна. И эти интимные жесты с ее стороны — то, как она касалась мужской руки, совершенно не стесняясь присутствия мужа, это что, в порядке вещей?

— Сайганов, — усмехнулся Костров, покачиваясь с пятки на носок. — Он вам понравился? — хитро прищурился он.

— Что вы, нет! — возразила Полина. — Он, конечно, интересный и загадочный, но я… мне…

— Думаете, что не сможете покорить его? — не отставал художник. — А зря. Такие, как вы, милая барышня, умеют произвести правильное впечатление, уж поверьте старику Кострову.

— Нет, Вениамин Аркадьевич, я совсем не хочу нравиться ему.

— О… ну простите меня тогда за глупые выводы…

Полина наблюдала, как двигаются фигуры за большими окнами микроавтобуса. Костров, конечно, не виноват. Просто всех всегда интересует личная жизнь других.

— Карета подана! — крикнул Кушнер и потянулся, вскинув руки. Похлопав по капоту, он махнул Полине и Кострову, а затем скрылся в салоне. Полина, обрадовавшись, что ей не придется что-то отвечать, кинулась к автобусу.

13

Заемье. Вологодская область.

… «Карета подскакивала на кочках и ухабах, словно готовилась взлететь. Шестерка гнедых неслась в ночь, и Шуша с восторгом вглядывалась в мелькающие за окном едва различимые деревья и кусты. Некоторые из них были похожи на великанов, а другие — на леших, протягивающих к ней свои длинные кривые руки-сучья. Сердечко Шушы замирало, когда мимо пролетала какая-нибудь крупная птица, и лошади тихонько ржали, переговариваясь друг с другом…

Король давно спал, укрывшись мантией, а Шуша, отбросив меховое покрывало, сжимала кулачки в предчувствии чего-то важного и прекрасного, что совсем скоро случится в ее маленькой жизни…»

…Внезапно микроавтобус стал тормозить и через несколько метров встал. Полина приложила ладони к стеклу, чтобы выяснить причину остановки. Водитель вышел, оставив дверь приоткрытой. Потянуло табаком. Полина вздохнула и, откинувшись на спинку кресла, вновь старательно зажмурилась. Послышались голоса, затем шаги. Зашуршало бетонное крошево, отъехала дверь, и автобус слегка накренился под чьим-то весом.

Лицо Полины обожгло свежим ночным воздухом. Она заерзала, вжимаясь в сидение, а затем услышала совсем рядом тихий низкий голос:

— Вы позволите?

Вздрогнула и открыла глаза. Сердце пропустило удар, а потом застучало как сумасшедшее…

— Да, пожалуйста, — прошептала она, сдвигаясь к окну.

В салоне опять стало темно. Водителю было достаточно света фар, и Полина, пользуясь тем, что глаза ее уже привыкли к рассеянному полумраку, украдкой взглянула на своего соседа. Сердце еще не успокоилось, рвалось в этой странной скачке, словно Полина пробежала стометровку, и было совершенно непонятно, что же такое с ним творится.

Молодой мужчина сидел спокойно, расслабленно, прикрыв глаза и сложив руки перед собой, будто только этого и ждал. Нет, не того, чтобы привлечь внимание Полины, а лишь того, чтобы с облегчением выдохнуть и моментально уснуть. Капюшон его тонкой ветровки сбился в комок у левой щеки и шуршал при малейшем движении головы, задевая короткую густую бороду.

Полина медленно водила взглядом по темному абрису фигуры, отмечая, что мужчина был довольно высок. От него хорошо пахло чем-то хвойным, щекочущим, хоть и едва слышным, и ненавязчивым. Ей определенно нравился этот аромат, напоминавший о свежей сосновой смоле и раздавленных между пальцев иголках. Ровное спокойное дыхание рядом с ней действовало успокаивающе. И даже близость совершенно чужого человека не нервировала, а наоборот, словно дарила чувство защищенности и тепла.

«Шуша верила, что когда-нибудь она встретит своего принца. Он будет сильным и смелым, и станет любить ее так, как никто на свете. И родятся у них дети, и старый король уже больше не будет скитаться по свету, потому что обретет наконец счастье в кругу тех, кто его любит…»

…Во сне Полина всхлипнула и тут же почувствовала, как ее руку накрыла большая теплая ладонь. Дернувшись, она не сразу сообразила, где находится, но увидев за стеклом белесый туманный рассвет, выдернула ее и провела пальцем по запотевшему стеклу. Капля стекла вниз, оставив темную влажную полоску.

— Уже приехали? — тихо спросила она, сжимая ладонь в кулак. Кожа еще хранила чужое прикосновение, но сейчас, в этом голубовато-призрачном свете раннего утра, Полина не решалась повернуться и встретиться глазами с соседом.

— Немного осталось, — ответил он. — Плохой сон приснился?

— Не знаю. Не помню. Что-то… наверное… — Вроде не ложь, но и не правда. Она смотала кофту и положила ее на колени. В салоне стало душновато.

— А я уже не помню, когда последний раз сон видел, — усмехнулся собеседник. — Знаете, каждый раз будто ныряю и выныриваю из темноты.

Полина развернулась и наткнулась на изучающий взгляд серо-зеленых глаз. Ветровка парня была расстегнута, под ней — тонкая хлопковая футболка, не скрывающая хорошо развитой грудной клетки и плоского живота. Сосед был сухощав, явно не пренебрегал спортом или физическими нагрузками — на это указывала крепкая шея и перекатывающиеся под тканью мышцы. Словно специально для того, чтобы она хорошенько рассмотрела его внешность, он вдруг стянул с себя ветровку и повесил ее через подлокотник. Полину горячо обдало мужским запахом. Заметив на его предплечье татуировку в виде змеи, она отвела взгляд и напряженно уткнулась в собственные колени.

— Вы актриса? — вдруг спросил парень.

— Нет, — застигнутая врасплох, Полина вздрогнула. Растерянно улыбнулась. — С чего вы взяли?

— Почему-то подумалось, — улыбнулся он и уселся поудобнее. — Ой, а у вас ресница упала. Если угадаете, на какой щеке, то желание сбудется.

Полина отметила седые волоски в темно-русой с рыжими подпалинами бороде и широких бровях, пытаясь сообразить, как прекратить этот нелепый разговор. Следовало объяснить этому нагловатому типу, что она вовсе не настроена на подобного рода беседы. И заигрывания с его стороны выглядят смешно, если не сказать, глупо. Но вместо этого вдруг произнесла:

— На левой?

— Да, — с небольшой заминкой кивнул сосед, к ее удивлению, не делая никаких попыток как-то сблизиться с ней. Ведь по логике вещей сейчас он должен был, как минимум, дотронуться до ее лица и сделать вид, что ресница существует.

— Коляныч, тебя куда? — обратился к нему водитель, понизив голос, чтобы не разбудить остальных.

— Выйду со всеми, а дальше сам, — ответил сосед. — Где народ поселят, не знаешь?

— В головной избе, у председателя, вроде. Кудой^[7] потом?

— К Савельевым. Дядька Алексей карбюратор обещал перебрать.

— А, ну то дело. Без колес никак! Тебя до развилки-то кто подвез?

— На попутке доехал. А потом пешком. «Нива» стучать начала в дороге, так я дядьку предупредил, они с брательником ее и забрали.

— Времени много потерял?

— Не особо. Доехал с ребятами из леспромхоза. А ты сам-то обратно теперича когда, Митрич?

— Дак ить как наснимают кино, так и повезу. Мне ведь в радость здесь побыть.

— Как тебе в столице-то живется? Не тошно?

— Ну, паря, скажешь тоже! Столица столице рознь. Наша-то душевна, яки мать родная.

— Твоя правда, Митрич. Вологда — мать. — Сосед повернулся к Полине: — Уж вы не обижайтесь.

— Почему я должна обидеться? — удивилась она.

— Что мы Москву за голову не считаем, — прищурился сосед.

— Серьезно? А, это потому, что Вологда должна была быть столицей вместо Москвы, да?

— Русский Север большой. Может и надо было его центром Руси сделать. Как вы думаете?

— Не знаю даже, — пожала плечами Полина. — Никогда не думала.

Через пять минут водитель крякнул и вырулил на широкую вытоптанную площадку перед деревянным домом с белыми наличниками и резным петушком-флюгером на крыше. Высокая трава вдоль низкого заборчика еще кое-где блестела от ночной росы, с куста на куст перелетали воробьи, и их щебет слышен был даже в автобусе.

— Где мы? — спросила Полина.

— В Лапино, — ответил сосед и, перегнувшись через ее колени, протер стекло рукавом куртки. — Туточки вас и поселят. А Чертова гора недалече.

Полина нахмурилась — слишком уж осведомлен был этот парень о том, кто они, и зачем приехали. Впрочем, в таких местах вести разносятся быстро. И, наверное, уже все местные в округе знают, что в их края приехали киношники. Разговоров теперь надолго хватит.

— А Ненастьево далеко отсюда? — спросила она.

— Ненастьево? — переспросил он, смерив ее заинтересованным взглядом. — Вам оно зачем?

— Я просто спросила, — передернула плечами Полина. — Бывала там как-то.

— Это когда же? — не унимался сосед. — Я даже не помню, чтобы в последнее время кто-то из пришлых им интересовался. Медвежий угол! Что-то вы сочиняете, девушка! И, кстати, как вас зовут?

— Случайное соседство еще не повод для знакомства, — вспыхнула она.

Он наклонился, чтобы поймать ее взгляд, и на секунду оказался так близко, что Полине не составило труда заметить, что и ресницы у него разноцветные — темные у основания и рыжеватые на кончиках. И глаза, которые поначалу показались зелеными, на поверку оказались цвета морской волны с вкраплениями золотистых точек. Внутри этих глаз она разглядела нечто такое, отчего ее поначалу обдало холодом, а затем жаром. За его видимой бесхитростностью и спокойствием скрывалась настороженность, и Полина вдруг поняла, что все это время он присматривался не только к ней, но и ко всем, кто находился в салоне. Не то чтобы ей была неприятна сама мысль об этом, но легкий оттенок досады она все же ощутила.

— Тогда всего доброго, — улыбнулся сосед. — Увидимся еще! — Подхватив ветровку и спортивную сумку, которая все это время стояла в проходе, он вышел из автобуса, оставив дверь открытой.

14

— Приехали? — широко зевнул Кушнер. — Надо же, как разморило…

— Ну не знаю как вы, а я глаз не сомкнул, — отозвался сидящий за Полиной Костров.

«Черт!» — Полина потерла переносицу, представляя, как все это время художник был свидетелем ее общения с местным «Рембо». Почему-то именно эта кличка вдруг возникла в ее голове относительно молодого соседа. Возможно, из-за его спортивного вида, или из-за татуировки на загорелом предплечье. Одно было ясно — подобного типа мужчины Полину не привлекали из-за своего напора и выпяченной напоказ брутальности. Молодой человек был обаятельным, но Полина никогда не доверяла первому впечатлению. К тому же, в этом парне было нечто, чего она никак не могла понять. А то, что было непонятно, притягивало. А потому немного злило…

Мысли об этом быстро улетучились, когда все попутчики проснулись окончательно.

— Господи, голова раскалывается! И шея затекла! — жалобно заныла Мара.

— Пей больше, — беззлобно посоветовал Кушнер, протягивая ей бутылку газированной воды.

— Лева, уже можно выходить? — Не дожидаясь разрешения, блондинка двинулась по проходу, рискуя наступить на развязанные кожаные шнурки и рухнуть на пол.

— Можно, — ответил за режиссера водитель. — Погуляйте чутка. Рано приехали. Сейчас о вас куры да петухи доложат, тогда и расселяться зачнем.

— Зачнем? — Мара остановилась и хихикнула в кулак.

— Так да, — водитель поскреб щеку, не понимая, что так рассмешило девушку.

Мара приобняла Кушнера и чмокнула того в макушку. Затем, скользнув взглядом по прикорнувшему к окну Сайганову, вышла наружу. Полина поерзала на месте и тоже решила последовать за ней. Хотелось свежего воздуха, да и от долгого сидения пятая точка основательно затекла.

Где-то действительно прокричал петух, затем замычала корова. Деревенская пастораль представала перед ними во всем своем утреннем великолепии.

Мара чиркнула зажигалкой, разглядывая окрестности, а затем театрально протянула:

— М-да…

— Боже, как же красиво, — Полина вдохнула воздух, наполненный запахами сухой травы и вербены, пестрыми соцветиями которой был заполнен палисад около дома.

— Провинция, — помятый Костров спрыгнул со ступеньки автобуса и засунул руки в карманы.

— Посмотрите, какое небо! — воскликнула Полина, вытягивая руку. — Ну вот скажите, где можно увидеть такое потрясающее солнце?

— В смысле? — Мара даже рот приоткрыла от удивления. — Солнце — это солнце, оно везде одинаковое. А у вас, кстати, ресницы выпадают, — она мазнула по правой щеке Полины рукой, в которой была зажата сигарета.

Полина отшатнулась и тут же закрутила головой в поисках своего ночного соседа. «Получается, не врал?»

Постепенно все собрались на площадке, потягиваясь, взлягивая ногами и протирая глаза.

Дверь дома распахнулась. На порог вышла сухопарая женщина в белой косынке и цветастом фартуке.

— Милости просим, гости дорогие. Что это вы там сгрудились? Айда в дом! — сказала она, попутно выпинывая из-под ног рыжего кота. Тот мелко потряс хвостом и, словно нехотя, направился в ближайшие кусты аспарагуса, из которых тут же взлетела воробьиная стая.

— Здравствуйте! — отозвался Кушнер. — Ничего, что мы в такую рань?

— Кому рань, а у кого и день божий в самом разгаре, — рассмеялась она. — Валентина Павловна я.

— Кушнер, — представился режиссер, протягивая руку, — Лев Яковлевич.

— Да я только из-под коровы, — смутилась хозяйка, вытирая ладонь о фартук. — Пойдемте завтракать. Митрич, — крикнула она водителю, — тебя тоже касается!

— Сейчас, Валюша! Только раскидаю поклажу.

— Раскидывать не надо! — Геннадий Викторович аж подпрыгнул. — Аппаратура дорогая, не дай Бог чего…

— Да что уж мы, криворукие, что ли? Знамо дело, занесем как невесту опосля венчания.

— Ох, мамочки, сравнения-то какие, — фыркнула Алла. — Лева, когда хочешь начать?

— Так к обеду и…

— Зачнем, — влезла Мара, повиснув на плече у мужа и вызвав у Аллы кислую гримасу.

Дом был большой, просторный. Из коридора вели две двери. Одна — в жилую часть, а вторая туда, где и должны были разместить приехавших.

— Тут раньше общие собрания проводили, — пояснила Валентина Павловна. — Народу-то поболе было, чем сейчас. Концерты даже давали. Давненько, правда. Думали библиотеку сделать, а потом просто шкаф поставили, — она ткнула пальцем в сторону окна, где он и стоял — крепкий, с потрескавшимся лаком на стенках, с верху донизу заставленный потрепанными томами и журналами. — Для библиотеки у нас книг маловато. Так уж, кто из родни, когда приезжает, оставляют.

Полина сразу же направилась к шкафу и, присев на корточки, стала водить пальцем по корешкам. Эх, если бы знала, что здесь так любят и ценят литературу, то привезла бы полнехонький пакет со списанными книгами!

На скамейках, составленных вдоль стен, горкой лежали одеяла и подушки. Железные раскладушки примостились у стола-трибуны. Валентина Павловна пальцем посчитала присутствующих:

— Девочек я на свою половину заберу. У меня и диван раскладной имеется, и печка. И выход отдельный, если кому приспичит ночью воздух попортить, — зыркнула она в сторону Мары.

— А председатель когда появится? — спросил Кушнер и сверился с записью в блокноте. — Товарищ Мороз. Мне сказали, с ним обо всем договариваться.

— Так ить, — Валентина Павловна развела руками, — туточки он. Перед вами. Я и есть председатель — Мороз Валентина Павловна.

— О! — воскликнул Костров. — Надо было сразу догадаться! Книги, картины, — он подошел к висящему на стене пейзажу. — Дивно, — покачиваясь с пятки на носок, художник близоруко прищурился и погладил облезлую раму. — Только женщина может привнести красоту и уют даже в дикие нечеловеческие условия.

— Почему же нечеловеческие? — нахмурилась хозяйка. — Скажете тоже. У меня и туалет теплый, и баня рядышком. Сегодня могу истопить, коли пожелаете. Вот и веники бы прошлогодние добить надобно.

— Валечка Павловна, да вы просто царица небесная! — ахнула Алла. — У меня последнее время, знаете ли, спина побаливает. Продуло от кондиционера. Как думаете, с бани полегче станет?

— Ой, милая, да с бани-то все болячки как рукой снимет! Особливо стариковские! — махнула рукой председательша, моментально вызвав сдавленное хихиканье Мары.

Алла бросила на блондинку испепеляющий взгляд и поджала губы.

— Ну что ж, — Кушнер стряхнул с себя молодую жену и прошелся по комнате, — по-моему, прекрасно! Мы постараемся вас ничем не утруждать и максимально возместить наше пребывание. Продукты закупили и привезли с собой, воду тоже.

— Что ж у нас воды, что ли, нет? — удивилась хозяйка. — Да вы такой воды отродясь не пили! И еда у нас свойская, с огорода. Может, вы к какой другой привыкли, так я уговаривать и насильно заталкивать не буду. Только вы для начала моих харчей попробуйте. Оно ведь и мне приятно, да и народ наш старался — меду принесли, пирогов и солений. Знамо дело, не часто таких гостей привечаем. Я ведь сериал-то ваш смотрела аж два раза, — обратилась она к Алле. — Поначалу, как вышел, а потом по второму каналу года три назад опять крутили. Уж как вы там Нюшку-то сыграли! До слез, ей Богу! — горячо воскликнула она.

Алла поправила кудри и сдержанно кивнула.

— Как ведь была красавицей, так и осталась, — вздохнула Валентина Павловна. От хитрой улыбки вокруг ее глаз собрались морщинки.

Алла размякла и снова подбила ладонями крупные кудри.

— Ну, пойдемте. Завтрак стынет. А потом ужо порешаем, как дальше быть, — деловито сказала хозяйка и достала из кармана очки. — Мне еще вас записать надо и документы отсканировать. Чтобы, значит, все по уму было.

Первое, что бросалось в глаза при входе в хозяйскую половину, была печь — широкая, беленая, с кружевной занавесочкой над лежанкой, и топкой, прикрытой жестяной заслонкой. Она занимала существенную часть довольно большой комнаты, в которой расположилась и кухня, и столовая, и гостиная. Рядком стояли газовая плита, на которой сейчас что-то булькало в огромной кастрюле, распространяя густой мясной аромат, громоздкий холодильник с выпирающим позади мотором, и ножная швейная машинка в деревянном футляре.

— Ой, как в музее, — пискнула Мара. — Даже иконка висит! — ткнула она пальцем в правый угол, где действительно находилась большая золоченая «Троица» в обрамлении из настоящего вологодского кружева.

У окна стоял самодельный станок — двуногая этажерка с валиком, по обе стороны которого гроздьями висели деревянные коклюшки. Полина, вытянув шею, пыталась разглядеть наколотый поверху бумажный узор, не решаясь подойти ближе.

Валентина Павловна подтолкнула Кушнера в спину к накрытому столу:

— Давай, мил человек, занимай диспозицию. Ты тут главный, командуй!

— Да что вы, Валентина Павловна, только после вас, — учтиво поклонился он.

— Ой ли! — повела плечами. — Одно слово — бохема, — хмыкнула хозяйка. — Ну, кто мне поможет? Иди-ка сюда, красавица, — поманила она Полину. — Тягай на стол самовар.

— Настоящий самовар? — восхитилась Поля.

— Не, что ты, электрический. Это уж так, для антуражу.

На вышитой скатерти уже стоял начищенный чугунок с гречневой кашей и лежали деревянные ложки. В остальном же все было вполне современное — и советский еще сервиз, и пластиковая масленка и хрустальная конфетница, полная печенья и разноцветного драже. От высоченной стопки блинов сладко тянуло молоком. Да и само молоко находилось здесь же, в кувшине. И через стекло было заметно, что треть его поверху загустела, превратившись в сливки, и имела такой же желтовато-нежный оттенок, что и огромный кусок масла в масленке.

Полина, прихватив самовар за ручки, аккуратно поставила его на середину стола, в самый центр вышитого бордовыми розами венка. Геннадий Викторович достал фотоаппарат и сделал несколько снимков с разных ракурсов, для одного из них даже привстав коленями на резной табурет.

— Чего это? Зачем? — округлила глаза хозяйка.

— Он же оператор, — пояснила Алла. — Все оценить может только через глазок видеокамеры. Иначе ему не вкусно.

— Ох, ты ж, — качнула головой Валентина Павловна. — Чудно как.

— Тут и почуднее меня народ имеется, — усмехнулся Геннадий Викторович и покосился на Сайганова.

Колдун, заложив руки за спину, разглядывал икону — склонил голову на одно плечо, словно пытался представить ее вверх ногами.

— Иностранец, что ли? — шепотом спросила хозяйка у Кушнера.

— Да что вы! Наш, отечественный. Биополе изучает, — крякнул тот. — Не обращайте внимания.

— А… — Валентина Павловна подошла к Сайганову и тоже склонила голову. Постояв пару секунд, спохватилась, кинулась к шкафу. — Все, хватит разговоров, ешьте давайте! — она положила на стол стопку разномастных тканевых салфеток с кружевной тесьмой по краям и выглянула в окно, отодвинув занавеску. — Ох, ты ж… опять козы капусту топчут! До чего ж глупые создания! Вы хозяйничайте туточки без меня! Как тебя, девка? — обратилась хозяйка к Полине.

— Поля…

— Вот, Поля, давай-ка ты за хозяйку побудешь! Кипяток лей, кашу накладывай. А я скорехонько. Накостыляю только прутиком некоторым… — хозяйка выскочила за дверь, по дороге вытащив из лежавших около печи поленьев длинную сухую ветку.

Гречневая каша вызвала всеобщий восторг. Даже Мара, до этого морщившая свой нос, не выдержала и, глядя на остальных, все-таки разбавила две ложки гречи молоком.

Полина щурилась от удовольствия, уминая блин, перед этим макнув его в миску домашней сметаны. Алла, задумчиво вздыхала и улыбалась чему-то своему, поглаживая узор на скатерти. Сайганов с помощью кухонного ножа полосовал блины и накручивал их на вилку словно итальянские спагетти. Кушнер пил крепкий чай, едва разбавив его кипятком, и по комнате плыл липовый дух, от которого было хорошо и спокойно.

Когда с крыльца дома послышались громкие шаги, никто даже не дернулся, настолько все были поглощены сытным завтраком и домашним уютом. Лишь когда из-под крышки вдруг выплеснулся бульон, и на плите зашипело, Полина вскочила и стала сдувать с краев кастрюли навар.

— Доброго здоровья!

Голос оказался до боли знакомым. Так и было — в избу, улыбаясь во весь рот, вошел ее недавний попутчик с татуировкой.

— Приятного аппетита!

Полина хмыкнула и убавила газ.

— Смотрю, новая хозяйка у нас здесь объявилась, — подмигнул он.

— Доброе утро, — поздоровался Кушнер. — А Валентина Павловна вышла по делам.

— Так я по ваши души, так сказать. Познакомиться поближе. Узнать, что вы за люди, чего от вас ждать.

— А почему мы должны вам что-то рассказывать? — не удержалась от колкости Полина. Уж больно парень был нахрапистый и наглый. Вошел, как к себе домой, — давайте, рассказывайте! А может, она не хочет, чтобы кто-то вообще знал, зачем она приехала.

Их взгляды пересеклись, и Полина, воспользовавшись тем, что была занята кипящей кастрюлей, отвернулась и прибавила газу.

— Хорошо, тогда будем общаться официально, — улыбка медленно сползла с его губ. — Местный участковый Николай Белов.

Полина ойкнула, когда из-под крышки вновь прыснуло и капля обожгла ей руку.

15

— Места у нас тут тихие, чужих почти не бывает, — сказал Николай, доставая планшет. — Рядом с Папино еще две деревни. Раньше больше было, конечно. Все входили в совхоз «Юбилейный», но потом…

— Известная история, — кивнул Кушнер, сыто привалившись к спинке стула.

— Вот ежели вам по историческим местам нужно было, то вы бы месяц тут точно мотались! До Великого Устюга столько всего интересного! Нюксеница, Тотьма, Устье… А Опоки? Это ж чудо какое-то! Скалы, похожие на пирог, представляете? Такой, слоеный, — пояснил участковый. — Там раньше лагерь был. Гулагский…

— А вот Чертова гора? Как она вам? Много там народу?

— А то! Круглый год ездят. Летом, конечно, по боле — вода в Сухоне вкусная, да и рыбой богата. А зимой снегу много насыпает, так лыжники приезжают, ну и охотники, куда ж без этого. Вы ведь на Чертовой горе как раз снимать хотите?

— Э… — Кушнер почесал густую бровь. — Хотелось, да.

— Понятное дело. Лучшего места и не придумаешь. Туристов разогнать, конечно, будет сложновато, — рассмеялся участковый. — Там сейчас целый лагерь с палатками. Сухона — красивейшая река, но с характером — внутренние течения такие сильные, что не заметишь, как унесет. По весне не торопится открыться, а уж как лед сойдет, так разливается во все стороны, словно море. В нее Лежа и Вологда впадают. Вот и получается, что под этаким-то напором Сухона в обратку течь начинает. Но у Чертовой горы место хорошее, песок. Туристы канаву в сток вырыли, чтоб, значит, неглубоко было. Вода постояла несколько дней, пока солнце жарило, да и нагрелась. Детишкам раздолье — как поросята полощутся.

— А туристы не боятся там оставаться? Зона ведь считается аномальной.

— Ну так ведь сколько времени-то прошло с тех аномалий? — возразил Николай. — Оно, может, что-то там и осталось, да видимых доказательств нет. Раньше, говорят, часто НЛО видели. И часы ломались, если у горы побыть. Опять же, разговоры это все. Как верить, коли с тобой такого не было?

Полина, присев на табуретку и уперевшись подбородком в ладонь, внимательно слушала, не сводя глаз с участкового. Николай мазнул по ней взглядом, подобрался и огладил ладонью бороду.

— Валентина, кстати, может вам рассказать поподробнее. Я, если честно, не особо в этом вопросе… — покраснел он. — Но сопроводить, разумеется, могу. Порядка, правда, не обещаю. В смысле, что территорию для съемок не расчищу — права такого не имею. Поэтому сразу предупреждаю, что народ там любопытный, детей много. А кино ваше, сами понимаете, дело интересное.

— Ну а что там с дремучим лесом? — спросил Кушнер.

— Тю, скажете тоже! — отмахнулся Николай. — Дремучий лес… Километров на пять повытоптан. Понятное дело — грибы-ягоды водятся. Там и домишек рыбацких понастроили. Рыбнадзор следит, чтобы, значит, не нарушали. Да и егерская служба не дремлет. Так что, не пугайтесь. Спокойно поезжайте. НЛО не обещаю, а по лесу побегать завсегда интересно. Народ-то попривыкнет, глядишь, и не будут приставать.

Полина посмотрела на Кушнера. Он задумался на мгновение, а потом закрыл свой блокнот и удовлетворенно кивнул:

— Огромное вам спасибо, Николай! Думаю, сопровождать нас не надо, справимся.

— Митрич тут все дороги знает. Домчит, — с некоторым сожалением ответил участковый и встал из-за стола.

Валентина Павловна, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, увидев Николая, расплылась в широкой улыбке:

— Коленька, приехал? Вот и славно. Садись чаевничать!

— Не, теть Валь, пошел. Мне с руководством еще связаться надо, — он потоптался, бросив быстрый взгляд на Полину. Затем, будто нехотя, развернулся и пошел к выходу.

— А, ну беги, беги…

Закрыв за ним дверь, хозяйка оглядела гостей и стол.

— Что-то мало поели, не вкусно, что ль?

— Да мы объелись, Валентина Павловна! Непривычно в такое время так плотно завтракать. Теперь в сон клонит, — вздохнул Кушнер.

— Так вы ж городские, к нашему режиму не привычные. Вот и пойдите, полежите часок. А там и по делам можно.

Все переглянулись.

Кушнер посмотрел на часы:

— Так, а давайте, на самом деле пару часиков отдохнем? И водителю надо после дороги в себя прийти.

— А что же, не приходил еще Митрич? — удивилась председательша. — Опять, поди, свой рыдван намывает. Пойду, кликну. А ты, Поля, помоги расстелиться людям. И сама, коли хочешь, на печку полезай.

— Я спать не хочу, — сказала Полина. И на самом деле, после беседы с Николаем, и от вероятной возможности снова оказаться в Ненастьево ее потряхивало и колотило, тем самым подпитывая и давая силы огромному желанию разобраться с тем, что же все-таки произошло с ней много лет назад.

Пока мужчины ставили раскладушки, Полина пропихивала подушки в наволочки и распределяла простыни. Дому было уже много лет, но внутри все так же пахло деревом. К этому аромату примешивались нотки свежескошенной травы и садовых цветов, которых вокруг избы было просто огромное количество.

— Хорошо здесь, правда? — обратилась она к Сайганову. Тот задумчиво стоял у окна, и бледное лицо его выглядело довольно мрачным. Полина чувствовала необъяснимую жалость к колдуну, а должна была, наверное, чувствовать почтение или страх. Во всяком случае, Андрей всеми силами старался произвести именно такое впечатление. Однако, не только она, но и остальные члены группы как-то не особо жаловали это его превосходство. Ну а кому, скажите на милость, понравится, когда человек разглядывает тебя, словно пытается пробраться в самое нутро? И даже неважно, видит ли он хоть что-то, сама манера так себя вести выглядит вызывающе.

Сайганов вздрогнул и внимательно посмотрел на нее:

— Вы слышите? — спросил он.

— Что? — Полина покрутила головой.

Кушнер и Костров, накинув простыни поверх матрасов и усевшись поверх них, скрипели пружинами раскладушек, стягивая обувь. Геннадий Викторович протирал стекло видеокамеры, и по комнате плыл химический запах, абсолютно неуместный в этой наполненной солнечными тенями и блинными ароматами помещении.

— Какое-то странное ощущение… — пробормотал Сайганов. — Будто кто-то зовет…

— Может это Валентина Павловна…

— Вы не понимаете, — поморщился колдун. — И никогда не поймете, — язвительно добавил он.

Полина вскинула брови и сунула подушку ему в руки.

— Идите спать, Андрей. Это у вас давление, наверное. С дороги.

Скрипнула дверь. Полина обернулась и увидела Мару. Актриса растерянно замерла. Однако в следующий момент взгляд ее уткнулся в Сайганова, выстрелив яростной волной, которую Полина ощутила почти физически.

«Боже мой, страсти какие!»

Муж Мары, режиссер Кушнер, растянулся на раскладушке и блаженно закрыл глаза, будто вокруг ничего не происходило. По сути, ничего и не было — секундная вспышка ярости в красивых глазах актрисы, которая предназначалась даже не Полине, но которая не осталась ею незамеченной.

Полина решила пойти на улицу, потому что в отличие от остальных спать ей совершенно не хотелось. Все время думалось: а вдруг Кушнеру будет достаточно Чертовой горы? Вдруг он откажется ехать в Ненастьево? Что тогда делать?

Она вернулась в комнату и увидела Аллу. Та уже расположилась на диване и лежала с закрытыми глазами, укрывшись вязаным пледом. Полина невольно залюбовалась разноцветными квадратами и филигранно вывязанной внутри каждого ромашкой.

Мары нигде не было.

В смежной комнатушке, отгороженная занавеской вместо двери, находилась спальня хозяйки. Отодвинув фестончатый край, Полина заметила высокую кровать и столик, на котором стояла корзинка с клубками и спицами. На цыпочках Полина прошла обратно мимо Аллы и, обойдя дом, нашла копошащуюся на грядках председательшу.

— Что, не спится? — Валентина Павловна вытерла лоб и отбросила в межу пучок сорняков.

— Нет, — ответила Полина. — Такое солнце, как же можно спать. Хочется дышать. Давайте, я вам помогу.

— Коли знаешь, что делать, делай. Всю свеклу только мне не повыдергивай, — усмехнулась та. — Вам, городским, все едино — зеленое и ладно.

— У моей мамы огород, так что я немного понимаю, — улыбнулась Полина. — Я ей справочники по садовым культурам подбирала. Она у меня очень цветы любит. Вот у вас тоже — такая красота кругом! — Она присела и провела ладонью по темно-зеленым с красными прожилками листочкам. Валентина Павловна быстро выщипывала травинки между кустиками, опершись на одно колено рукой, и Полине понадобилось время, чтобы приноровиться и поспевать за ней. — Валентина Павловна, я спросить хотела… Про участкового вашего… — через некоторое время сказала она.

— Про Кольку?

— Да. Вы не подумайте чего, просто он… Все выспрашивает… — при этих словах Полина задержала дыхание.

— Работа у него такая, — пожала плечами женщина.

— Я понимаю. Сказал, что места у вас тихие. А я вот с ним про Ненастьево заговорила, так он…

Валентина Павловна нахмурилась:

— Тебе-то что с Ненастьева? Чего спрашиваешь?

— Я слышала кое-что… Люди говорят, места здесь не такие уж и тихие. Одна только Чертова гора чего стоит. И что раньше здесь происходили всякие непонятные вещи. Это правда?

Полина уже была готова к тому, что Валентина Павловна рассмеется или отмахнется от нее, но женщина разогнулась и посмотрела вдаль, задумчиво пожевав губами.

— Так тебя что интересует-то, Чертова гора или Ненастьево? — прищурилась она.

— На гору мы сегодня поедем, — Полина склонилась над грядкой, чувствуя, как у нее горят уши.

— Ну поедете, да. Митрич уж доложил. А в Ненастьево… — она нахмурилась. — В Ненастьево вам не надо. Там давно уже никто не живет. Болота разрослись кругом. Прям топь… Узкоколейка только и осталась, по которой лес возили. Да видно, скоро и она зарастет за ненадобностью. Колька-то ведь знает, о чем говорит. Места тихие, ежели правила соблюдать. Только ведь люди неугомонные — хлебом не корми, дай куда не то залезть да повыведать. А потом ищи-свищи, где они!

— Это вы про что? — ахнула Полина и, приложив ко лбу козырек ладони, посмотрела снизу вверх на председательшу.

— А про то, — понизила голос женщина, — что места эти чужаков не любят. И свои-то, бывает, нарушают…

— Что нарушают?

— Установленный порядок.

— А…

— Ага, — Валентина Павловна руками сгребла вырванные сорняки и перетащила их к забору.

— И много таких случаев было? Ну, когда люди пропадали?

— А то! — председательша уперла руки в бока. — Никто же не слушает! Рюкзак за спину и вперед. У Кольки-то нашего, — она понизила голос, — дед так же вот пропал. В болотах… Охохонюшки… — Валентина Павловна распустила концы платка и, забрав выбившиеся волосы, повязала заново. Оглядевшись, поманила Полину, и сама пошла к скамейке у сарая. — Там такая страсть случилась, что иначе как гиблым делом и не назовешь… Искали его, конечно, да где там! Как в воду канул, прости господи. Ни следа не осталось. Ясно, что неспроста это… Жуткое место. Колька-то потому и в школу милиции подался, чтоб, значит, дела разные распутывать. А то, что он простым участковым работает, так это пока. Молодой еще, опыта набирается. Но парень толковый и дюже ладный! Невесту бы ему, а? — она вдруг толкнула Полину локтем в бок и хитро подмигнула.

Полина прислонилась спиной к шершавым доскам сарая и сразу же почувствовала впитавшееся в дерево тепло. За грядками росли кусты крыжовника и смородины — ягоды, словно капли, переливались изумрудным и рубиновым цветом. А правее, разбрасывая вокруг себя узорчатую тень, красовалась раскидистая яблоня…

… «Шуша стояла под деревом и, задрав голову, смотрела на румяное яблоко, висевшее на самой верхней ветке старой яблони. Она попробовала тряхнуть кривой ствол, но сил не хватило. И что ей сдалось это яблоко? Но надо было знать Шушу — если ей чего-то хотелось, то она всегда шла напролом. Небольшой сучок выдержал ее вес, и девочка вцепилась в толстую ветку. Пропихнув ногу поглубже, она поднялась еще выше, не выпуская из поля зрения манящий фрукт. Волосы растрепались, к лицу прилипла паутина, но Шуша не сдавалась. Когда яблоко оказалось на расстоянии вытянутой руки, она услышала свист и, замерев, посмотрела вниз. Голова закружилась, тело обдало холодной волной. Сквозь листву она увидела вихрастого мальчишку, который стоял в самом низу, высоко задрав голову, и с интересом наблюдал за ней.

— Это дикая яблоня. И яблоки невкусные, — сказал он и смачно сплюнул. — Хочешь, к нам пошли. У нас прямо на земле валяются.

Шуша выдохнула, протянула руку и победно сорвала свою добычу. Впившись зубами в хрусткий бок, тут же скривилась. Рот наполнился кислой слюной, которая непроизвольно потекла через краешек рта. Шуша отняла руку от ствола, чтобы утереться, и тут же потеряла равновесие. Охнув, полетела вниз, все еще пытаясь ухватиться за что-нибудь, но лишь обрывала листву и обжигалась о хлесткие удары веток.

Падение было быстрым, но, к ее удивлению, не таким болезненным, как ожидалось.

— Чуть не раздавила меня, рыжая… — донеслось до нее сквозь шум в ушах. — Едва поймал тебя, лешогонка!^[8]»

…- Ненастьево — название-то, видишь, само за себя говорит. Давно еще по этому тракту ссыльных водили. Народу много мерло. Потому там и кладбище старое большое. — Валентина Павловна перекрестилась. — Нехорошее место…

Полина глубоко вздохнула и, закрыв глаза, подставила лицо солнечным лучам.

— Обозы везли с провизией, а арестантов пешком, знамо дело, толкли, — продолжала Валентина Павловна.

Полина помотала головой, пытаясь не потерять нить повествования, потому что голос Валентины Павловны, текучий, окающий, убаюкивал получше колыбельной.

— Конечно, сбегали арестанты-то. Видать, каторга пострашнее наших лесов казалась. Глупые люди… Куда здесь бежать? От деревни до деревни расстояния приличные. Хозяйства, кстати, завсегда крепкие были. Жили-то большими семьями, дети не разбегались. Животину держали. К лесу да к реке завсегда с уважением относились, ибо не прощают наши места шалопайства и глупости. А в лесах и медведь, и волк, и дикий хряк водятся! Поди, добеги! Аккурат на лешего наткнешься…

— На лешего? — недоверчиво рассмеялась Полина.

— Смешно ей! Это ты еще про шишимору^[9] не знаешь! Одно слово — городская! — Валентина Павловна посмотрела на маленькие часики. — Мать честная, уж девятый час! Не разморило тебя? — снова ткнула она Полину в бок.

— Нет… А где родители Николая?

— Мать-то померла от воспаления легких, когда он мелкий был совсем. Одна мальца тянула, вот и запустила болячку. Отец заезжий, вроде, но врать не буду. Дед ейный помогал, чем мог. Сам бобылем жил, как жену схоронил, но Кольку к себе забирал на каникулах. Школа у нас туточки одна на всю округу, — пояснила председательша. — Так что сиротой Колька остался. Зато государство отучило в институте бесплатно. Нынче, вишь, все за деньги. Капитализм. — Женщина поднялась. — Обед-то поможешь сварить?

— Конечно!

— Хорошая ты девка, Полина. Ладная. Дролю^[10] бы тебе, баского да рукастого…

16

Алла проснулась, когда Полина перебирала зелень. Спустив ноги с дивана, актриса некоторое время сидела, словно собираясь с силами перед последним рывком. Со вздохом она поднялась и прошлепала босыми ногами к столу. Тяжело опустилась на стул, сонно оглядев гору нарезанного укропа.

— Чайку? — предложила Полина, отложив нож.

— Воды, наверное… — хрипло ответила Алла. — Голова гудит. Слишком много кислорода вокруг — организм сопротивляется. И где все?

— Спят еще. Никто не выходил, — Полина поставила перед ней стакан с водой. — Алла… простите, не знаю вашего отчества…

— Не надо отчества, — отмахнулась актриса. — Вот помру, на памятнике напишут, и все узнают. А вообще, актрисам отчество не положено. Или вы на возраст намекаете? Плохо выгляжу? — она похлопала себя по щекам.

— Ну зачем вы так! Вы очень красивая! — искренне возразила Полина. Она хотела добавить еще, что у Аллы породистое лицо — так иногда выражались в книгах — но постеснялась. Какой из нее эксперт по внешности в самом деле? И сама-то на редкого любителя. А у Аллы были ямочки на щеках, а это, как известно, указывает на чувственность, эмоциональность, артистизм и бешеный темперамент. Впрочем, Алла совершенно не стеснялась в выражениях — в чем Полина уже убедилась — и знала много стихов. Пока в дороге угощались «чаем», Алла и Вениамин Аркадьевич читали «Онегина», и голос Аллы — сильный, грудной, даже не дрогнул в момент резкого торможения из-за какого-то лихача. И Митрич лишь тихо крякнул, сдерживая ругательства, чтобы не пропустить ни слова.

— Красивой я была когда-то. Очень давно, — поморщилась Алла и, схватив стакан, стала жадно пить. Руки ее немного тряслись, а зубы стучали о стекло. — Левка тоже спит? — уточнила она.

— Думаю, да, — Полина отобрала листья щавеля и теперь нарезала их для супа.

— Прибрала тебя к рукам эта председательша? — кивнула Алла в сторону плиты.

— Да я сама вызвалась, мне не сложно. Приедем, суп как раз настоится. Пообедаем… — улыбнулась Полина.

— Хрен знает, когда вернемся. У Генки нашего то свет не так стоит, то тучи невовремя, то деревья не в том месте выросли. Набегаемся еще. Ты вот думаешь, что легко это все — кино… — скривилась Алла. — Красота и праздник…

— Нет, я вовсе так не думаю. Любая работа требует внимания и выносливости.

— Даже в библиотеке? — усмехнулась Алла, но затем покачала головой. — Да я не спорю. Наверное, в этом тоже есть что-то интересное. Иногда. А эта где?

— Кто? — не поняла Полина.

— Маринка, — произнесла Алла сквозь зубы.

— Ма… Маринка? Мара?

— Мара, — язвительно процедила Алла. — Маринка она, Рукавишникова. А теперь стала Мара Кушнер… Тьфу!

Полина отвела глаза.

— Не знаю. Мне кажется, гулять ушла.

— Одна? — приподняв бровь, спросила актриса.

— Не знаю, я не видела…

— Господи, разве можно быть такой?! — вспыхнула Алла, слегка ударив ладонью по столу.

Полина медленно отложила нож и удивленно посмотрела на Аллу.

— Неужели не любопытно, что тут у нас происходит? — не отставала актриса.

— Если вы о том, знаю ли я, что Лев Яковлевич ваш бывший муж, то да, знаю. Доложили уже. Но это ведь совсем не мое дело.

— Ну да, ну да… — Алла покусала нижнюю губу. — Вот видишь, как бывает? Как приходится работать? А работать надо. А как работать, если я с ней рядом находиться не могу? Она меня в молодости играет, представляешь?! А что в ней от меня? Ни-че-го! — всплеснула она руками. — Ноль! Абсолютный ноль!

Полина хмыкнула, подумав, что Алла, скорее всего, не в курсе того, что абсолютный ноль равен температуре минус 273 градуса по Цельсию, но, по сути, было и так понятно, что актриса имела в виду,

Полина вытерла стол и сполоснула разделочную доску. А когда повернулась, заметила, что глаза Аллы блестят от подступающих слез.

— Мы с Левой давно развелись. Лет десять уже… А он вот женился на этой полгода назад. Спрашивается, зачем? Вытащил из какого-то замшелого театра эту дуру малолетнюю, обезьяну голозадую…

— А Сайганов? — зачем-то спросила Полина.

— Сайганов? О, ну… — Алла отвлеклась, и теперь в ее глазах заплескался интерес. — Тоже из ниоткуда взялся. Его Левка на съемки пригласил в первый сезон. Кто-то порекомендовал, что ли. А сразу после премьеры и программы с его участием пошли. Про мистику и колдовство, — она задумчиво посмотрела в окно. — Он ведь и правда что-то умеет… Не знаю, чувствует, что ли… Да бог с ним, — отмахнулась Алла. — Ни рыба, ни мясо. Другой бы Маринку давно уже завалил, а этот…

От ее слов Полина опешила и часто заморгала.

— Чего удивляешься? — раскраснелась Алла. — Левка давно уже не боец. Ему кино важнее всего. Запустил себя… Кстати, — она поднялась и поискала глазами сумки. — Хорошо, что заговорили об этом, — она раскрыла молнию на дорожном чемоданчике и достала косметичку. Пошуршав внутри, выудила из нее несколько блистеров с таблетками. — С собой надо взять, — сказала Алла, запихивая лекарства в карман. — Мало ли, кому понадобится. Пойду будить команду, а то все проспят.

Если и было что-то странное во всем этом, то Полине так уже не казалось. И она, и те, кто оказался рядом с ней, похоже, несчастные люди, запутавшиеся в паутине собственных иллюзий и желаний.

Алла права — разве можно быть такой… Где-то здесь, в этих вологодских лесах осталась смелая Шуша, а она, Полина Скороходова, превратилась в тусклую тень той, кем была изначально…

17

На площадке перед домом собралась небольшая компания местных. В основном подростков, вокруг которых крутились их младшие братья и сестры. Старшее поколение, занятое домашними делами и заботами, не торопилось стоять и глазеть на приезжих. Те, кто проходил мимо, лишь громко здоровались, задерживаясь всего на минуту, чтобы оценить новенький мини-автобус, перекинуться парой слов с Митричем и председательшей и выцепить острым взглядом кого-нибудь из столичных гостей.

Деревня жила по своему распорядку, сложившемуся годами. По дороге, поднимая пыль, сначала прошло стадо коров, а затем, блея и толкаясь, с десяток коз. Полина наблюдала за ними из открытого окна и улыбалась. От всех этих звуков и запахов ей было необычайно хорошо. Странное дело — когда она бывала в коттедже у матери, то подобного не ощущала. Здесь же все было настоящим, нерафинированным — после торжественного и неспешного коровьего парада резко запахло навозом. Валентина Павловна, недолго думая, собрала еще дымящиеся лепешки лопатой и закинула их в кучу компоста рядом с грядками.

В дом Митрич и председательша зашли вместе, обсуждая последние деревенские новости. Затем плавно перешли на мировые и политические, и едва не поругались, когда дело коснулось пенсионной реформы.

— Помирать мне теперь за баранкой, что ли? — вопрошал Митрич. — А без работы как? Дочке обещал с ипотекой помочь.

— А ты к нам возвращайся, — предложила Валентина Павловна. — Или кормить детей своих будешь, пока они сами на пенсию не выйдут?

— Своему не помогаешь? — хитро прищурился Митрич, орудуя ложкой. — Чай, кормишь и поишь, а на себе экономишь!

Валентина Павловна передернула плечами и поставила перед водителем кувшин молока.

— Умолкни, Митрич. Пей, ешь!

Она собрала пакеты с едой, оставшейся после завтрака, добавив бутерброды с нежнейшим салом и запотевшую двухлитровую пластиковую бутыль с морсом. Митрич, закидав в себя блины и запив их двумя кружками молока, вытер рот и скомандовал грузиться.

К тому времени все были готовы, и две сумки с реквизитом уже стояли у порога.

Прежде чем сесть в автобус, Полина огляделась. Что-то царапнуло ее внутри, когда она подумала об участковом. Возможно, им удастся еще увидеться, когда они вернутся. И тогда… А что, собственно? Полина лишь вздохнула, так и не придумав ничего вразумительного. И сама она в глазах это парня, скорее всего, тоже выглядит невразумительной и еще, пожалуй, грубой… Вот за это было действительно стыдно. Просто рядом с ним Полина менялась, становилось другой, как будто спадала луковая шелуха, и показывался ядреный белый бочок — ну-ка, откуси! Морщишься? Горько? Так тебе и надо…

В рюкзаке лежал отцовский блокнот и тетрадь с ее черновиками. Все вокруг теперь ей было в помощь — воздух, природа, лес… Не хватало только крепкой руки отца. Но если постараться, то совсем скоро картинка оживет перед глазами. Надо пройти этот путь, не спотыкаясь и не останавливаясь.

Внезапно Полина увидела Мару, которая вырулила откуда-то сбоку, из-за кустов. Она шла медленно, не обращая ни на кого внимания и мрачно глядя себе под ноги. Полина посмотрела на Сайганова, который уже занес было ногу, чтобы залезть в автобус, но, заметив Мару, остановился. Костяшки его пальцев побелели, сомкнувшись на поручне.

Кушнер, уткнувшись в свои записи, даже не поднял головы.

— Где вас шатало, графиня? — обратился к Маре Геннадий Викторович.

Мара вздрогнула и за долю секунды изменилась в лице — расцвела улыбкой, деланно закатила глаза:

— Ах, князь, ходила до ветру. Погоды-то нынче какие стоят!

Оператор погладил камеру, словно младенца, и прищурился, разглядывая небо:

— И не говори! Погодка — как украли, ей богу! Надеюсь, в лесу такого безобразия не будет. Нам бы чего помрачнее, да поужаснее.

— Твоими молитвами под ливень бы не попасть, — фыркнула Алла. — Там, вроде, туча, — ткнула она пальцем в сторону горизонта.

— Кстати, было бы здорово поймать предгрозовой момент, — спокойно ответил оператор. — Так что каркай, дорогая, каркай! Кличь ураган! Входи в свой демонический образ!

— Иди ты, Гена, в сад… — огрызнулась Алла.

— Ждать-то вас когда? — спросила Валентина Павловна. — Уж к вечеру возвращайтесь, не поздничайте, оголодаете. А я баньку затоплю.

— Баня будет очень кстати! — воскликнул Костров, подмигивая Полине.

— Что вы решили, ждать вас у горы? — спросил Митрич, вытирая руки тряпкой. — Сколько планируете снимать? Мне бы к соседям мотануться. Обещал им топливный бак помочь запустить.

— Так поезжайте, — разрешил Кушнер. — Что вы, в самом деле, будете болтаться без дела. Время у нас есть, так что созвонимся. Там как, вообще, связь есть? На Чертовой горе?

— Местами. Да вы и сами увидите — народ там вечно кучкуется с телефонами.

— Вот и славно, — Кушнер захлопнул блокнот. — Ничего не забыли? Тогда поехали.

Полина села в автобус и закрыла глаза. Скоро, совсем скоро…

— Я сяду здесь?

Она вздрогнула, увидев Сайганова.

— Конечно.

Колдун сел, и Полина заметила, как он быстро оглядел ее сложенные на коленях руки. Нахмурив брови, Сайганов склонил голову, будто принюхиваясь.

— Что-то не так? — осторожно поинтересовалась она.

— Возможно, — он сглотнул и облизал бледные губы.

— Вам нехорошо? Попросить воды или…

— Нет-нет, — он дотронулся до ее руки. Пальцы Сайганова были просто ледяными.

По телу Полины пробежала дрожь. Холодок коснулся лица. Смахнув со щеки невидимую паутину, она отвернулась к окну. Близость Сайганова давила. Кожа затылка стала чувствительной, словно кто-то водил по ней тоненькими иглами китайского массажера.

— Я не сделаю вам ничего плохого, — вдруг прошептал колдун. — Только и вы тогда…

— Что? — обернулась она и встретилась взглядом с его черными зрачками.

Губы колдуна дрогнули в еле заметной усмешке:

— Вы знаете…

— Я не понимаю, — поежилась Полина.

— Рядом с вами что-то происходит. Нехорошее… Я это чувствую.

Она вспыхнула и нервно притянула рюкзак:

— Тогда пересядьте. И не надо пугать меня! Может… может это именно из-за вас вокруг происходит что-то нехорошее?!

Колдун пару секунд пристально смотрел на нее, а затем откинулся на спинку кресла. И по его напряженному лицу и плотно сжатым губам Полина поняла, что он никуда не уйдет. Вскочив, она оглядела салон и увидела на заднем сидении Мару. Хотелось послать к ней Сайганова, но, натолкнувшись на удивленный взгляд Кушнера, она лишь отвела глаза и уселась обратно. Не хватало еще скандал устроить. Ну что она, в самом деле, завелась? Подумаешь, колдун… Что в ней может быть нехорошего?

Однако, вокруг действительно происходило что-то странное. Меньше всего Полина ожидала, что вот так, ничего не делая, можно заполучить сразу двух врагов в лице Сайганова и Мары, которые теперь косились на нее, словно она их чем-то обидела или специально навредила.

Когда деревня оказалась позади, а за окнами замелькали поля и пастбища, Кушнер заговорил с водителем:

— Митрич, а расскажи-ка нам о Чертовой горе. Чего туда люди едут, да еще и с детьми? Неужели других мест нет? Более подходящих? Я в том смысле, что вот эти слухи о всяких явлениях должны бы пугать? Вдруг что, и не выберешься.

— Ты, Лева, сам как ребенок малый, ей-богу, — рассмеялся водитель. — Ну чего бояться-то?

— Ну я понимаю, что рыбнадзор там следит. Но все же… Я тут проштудировал несколько статей — везде пишут, что зона аномально активная. Кто-то же должен на страже стоять, мало ли…

— Свято место пусто не бывает, слышал присказку? Вот и там уже один мил человек под себя все подгреб… Земля-то, знамо, народная, а вот, поди ж ты, хозяин сыскался. Барушников Пашка, — Митрич крякнул. — Вот он за порядком и смотрит. Поставил рыбацкие домики. Сдает их круглый год. Ну, вроде как мзду платит, конечно.

— Хочешь сказать, незаконно?

— Да ничего я не хочу говорить, — Митрич почесал затылок и вывернул руль, объезжая рытвину.

Пассажиров тряхнуло, и Полина привалилась плечом к Сайганову. Тот на автомате придержал ее, но затем отстранился, едва заметно покраснев.

«А ведь он совсем еще молодой, хоть и напыщенный, как индюк», — подумала она.

— Я Пашку-то помню еще молодым парнем. Тот еще был… говнюк. Но со временем, вроде, остепенился. Не мое дело, конечно, но дом у него дорогой, и машин несколько имеется. Вроде как уезжал куда-то, может, на заработки. Несколько лет его никто не видел. А потом вернулся, уже при финансах. Ну и… Ладно, чего это я языком растрепался. Не мое дело.

— Местный феодал этот ваш Барушников, — вступила в разговор Алла.

— Так знамо дело — куда ж без них, без господ-то? — от души рассмеялся Митрич. — В Заемье помещиков завсегда много было. Вологодская губерния — место сытное. Тут тебе и земля благодатная, и лес, и рыба, и пушнина… Опять же остроги — кормить всех надо? Надо. А потому с властью сговаривались, чтоб, значит, прокорм и ночлег давать. Ну да это давно было.

— Как много вы всего знаете! — восхитилась Полина. — И как любите свой край.

— Я тебе так скажу, девонька, — у нас, почитай, каждый местный свою родословную до седьмого колена знает. Родная земля держит, не отпускает. Врать не буду — молодежь, конечно, уезжает. Но многие возвращаются. Красота-то какая, а? — он ткнул пальцем в окно. — Дикая! Первозданная. Как же от такой чуди откажешься? Ночами сниться будет, всю душу измотает.

— И все-таки деревни-то ветшают… — подал голос Костров. — Значит, все не так, как кажется. Вы вот тоже в Вологду перебрались.

— Хм, — поморщился Митрич. — Недалеко и убег. Жену схоронил, вот дети и позвали. Теперича тянет меня обратно — словно веревками прикрутило к Заемью-то…

Помирать точно сюда вернусь. Говорю же, чудное это место. Как есть, чудное…

— А Ненастьево? — спросила Полина, и они с Кушнером обменялись быстрыми взглядами.

— Что — Ненастьево?

— История есть у него какая-то? Мистическая? — режиссер положил на колени телефон, перед этим включив диктофон.

Полина почувствовала, как у нее задрожали руки и ноги. Она сжала кулаки, чуть накренившись вперед. Сайганов тоже подобрался, явно испытывая неподдельный интерес.

— Тут у нас каждый пень со своей историей! — пожал плечами Митрич. — Да тол�

Книга является художественным произведением.

Все имена, персонажи, места и события, описанные в романе, вымышленные или используются условно.

1

Микроавтобус трясся, двигаясь по полуразрушенной бетонке. Свет фар едва пробивал плотную ночную мглу. В водительское стекло то и дело с громким стуком бились ночные насекомые. Скорость была небольшой, едва ли за сорок, но ночные мотыльки неслись навстречу своей гибели, словно завороженные. Дорога была пустынной – ветка от основной трассы, окруженная высоченной стеной густого леса.

Водитель микроавтобуса – плотный кряжистый дядька что-то бубнил себе под нос и, чуть подавшись вперед, выкручивал руль, чтобы обойти разбитые участки и не попасть колесами в зазор между бетонными плитами.

Полина открыла глаза и подтянула кофту, которую использовала в виде пледа. Приложив ладонь к стеклу, она попыталась разглядеть хоть что-нибудь, но ночь была черна и холодна. Впрочем, эта дорога и так навсегда врезалась в память. Правда, несколько лет назад основная трасса тоже была на редкость ужасна. Сейчас, когда области наконец договорились, и каждая привела свой участок в порядок, ездить по ней стало одно удовольствие. Что же касалось вот таких параллельных веток, то до них, судя по всему, руки у властей дойдут еще не скоро. Если вообще дойдут. Деревни вымирают, реки мельчают, поля зарастают бурьяном и борщевиком…

По раздолбанной бетонке нужно было ехать километров сто, а если двигаться с комфортом по федеральной трассе, то приходилось делать большой крюк. Вот все и пользовались кривыми дорожками, чтобы сэкономить пару часов.

Водитель был опытным. Знал, что в этих лесах водятся лисы и кабаны. Они с Кушнером часа полтора обсуждали разные дорожные случаи, пока режиссер не заснул. А аварий здесь всегда было предостаточно не только ночью, но и днем. То лось выйдет, то медведь выскочит – смотри в оба не только вперед, но и по сторонам. Полина слушала, вглядываясь в вечерние сумерки. Мужчины начали неспешную беседу, еще когда за большими окнами не было никакого леса, а лишь мелькали городские производственные застройки и частный сектор. Но совсем скоро они стали редеть, пока совсем не исчезли, и сквозь темноту можно было разглядеть только низкие ограждения со светоотражающими знаками и белеющие километровые столбики. Говор водителя – ровный, округлый, раскатистый. Сразу видно, из местных, вологодских кровей. Удивительное дело – как же намертво в людях сидит принадлежность к месту рождения и роду. Чтобы избавиться от акцента, этому дяденьке пришлось бы много заниматься, но ему это было ни к чему. Вот у Кушнера речь правильная, хорошо поставленная. Сейчас такую даже с экрана телевизора редко услышишь. Чувствуется старая актерская школа.

Все пассажиры крепко спали, но Полине никак не удавалось побороть состояние полудремы, которым она мучилась уже довольно долго. А ведь казалось, что киношники не угомонятся до самого утра. После того, как они загрузились в серебристый микроавтобус, разложили вещи и аппаратуру, стали шумно спорить, кому какое место достанется. А потом, рассевшись, вдруг решили пить чай из термоса, а это был вовсе и не чай… Кушнер ругался, грозился, но выглядело это слишком театрально, и все посмеивались, шуршали фольгой от шоколада, перекидывались шуточками, и вокруг пахло апельсином и смородиновым ликером.

Автобус был прибранным, ухоженным. Казалось, на стеклах панорамных окон еще виднелись влажные следы от чистящей жидкости. Сейчас, в отличие от Полины, ее попутчики спали, совершенно не реагируя на тряску и виражи. А она, укутавшись в вязаную кофту, отчаянно пыталась заставить себя сделать то же самое. Ей было муторно и тревожно, словно что-то внутри нее сопротивлялось этой поездке. И все же Полина была рада тому, что сидит сейчас среди малознакомых и своеобразных людей, которых хлебом не корми, а дай посмеяться и посплетничать о ком-нибудь или поизображать из себя непризнанного гения. Словно дети, ей богу…

Внезапно автобус стал тормозить и через несколько метров встал. Полина приложила ладони к стеклу, чтобы выяснить причину остановки. Водитель вышел, оставив дверь приоткрытой. Потянуло табаком. Полина вздохнула и, откинувшись на спинку кресла, вновь старательно зажмурилась. Послышались голоса, затем шаги. Зашуршало бетонное крошево, отъехала дверь, и корпус автомобиля слегка накренился под чьим-то весом.

Лицо Полины обожгло холодным свежим воздухом. Она заерзала, вжимаясь в сидение, а затем услышала совсем рядом тихий низкий голос:

– Вы позволите?

Она вздрогнула и открыла глаза. Сердце пропустило удар, а потом застучало как сумасшедшее…

2

За три дня до этого.

«Шуша зажала локтем книгу, выскочила за калитку и довольно быстро зашагала в сторону леса. Трава хлестала по ногам, и скоро в застежках сандалий собралось по маленькому зеленому букету. Девочка остановилась и приподняла ступню, чтобы полюбоваться такой красотой. «Я принцесса!» – произнесла вслух, и с этого момента ее поступь приобрела королевскую неспешность. Однако, хватило ее ненадолго. Солнце стало припекать сильнее, лесная чаща звала загадочной спасительной тенью… До обеда Шуше хотелось успеть дойти до того места, где начиналось болото, и вернуться в деревню, пока ее не стали искать.

Шуша – смелая принцесса, которая никак не могла попасть в свой замок…»

Кончик ручки замер, вдавливая точку в углу клетки.

…– Ты куда положила формуляры? В журнал уже все записала?

Полина вздрогнула от скрипучего голоса начальницы, захлопнула блокнот и уставилась на Ольгу Ивановну все еще затуманенным взглядом. Их глаза оказались на одном уровне – росту в директоре было меньше полутора метров, но голос, резкий, с металлическими нотками, должен был принадлежать женщине гренадерского типа, а не подобной карлице.

«Вокруг замка жили карлики, тролли и великаны… Старый король всегда предупреждал Шушу, что с ними следует быть очень осторожной…»

– Чем ты занимаешься? Что там со списком мероприятий?

– Да-да, сейчас я все… – помотав головой, Полина наконец пришла в себя и засуетилась, хватаясь за бумаги на столе и параллельно возя мышкой перед компьютером, открывая нужное окно. – Сейчас, сейчас…

– Я буду в читальном зале. Чтобы через пятнадцать минут все было готово.

– Конечно, Ольга Ивановна, – закивала Полина, чувствуя, что краснеет. Такое уж свойство ее натуры и физиологическая данность – покрываться краской в самый неподходящий момент. К тому же у нее рыжие волосы и россыпь веснушек, что по мнению самой Полины делало ее похожей на апельсин.

Известный факт – рыжих в мире менее двух процентов, поэтому они всегда привлекают к себе всеобщее внимание. Должно быть, надо расценивать это как плюс, но точно не с ее характером.

Казалось бы, ничего страшного не произошло – формуляры за вчерашний день обработаны, журнал заполнен (летом в библиотеке посетителей совсем немного), список мероприятий – Полина вздохнула – тоже. А вот поди ж ты, небольшое замечание – и она опять переживает и нервничает, будто произошло что-то страшное.

– Так, мероприятия… – Полина помнила их наизусть – в конце месяца – вечер русского романса, а завтра – знакомство с творчеством местной поэтессы Ефросиньи Душко. Как пить дать, придут только пенсионеры из окрестных домов, не занятые садово-огородными делами. Всех она знала в лицо и поименно – сплошь приличные интеллигентные люди.

На экране возникла фотографии поэтессы. Вот уж действительно – как вы яхту назовете, так она и поплывет. Наверняка родители маленькой Фроси прочили ей прекрасное творческое будущее, не задумываясь о том, есть ли у нее вообще талант и способности. Внешне автор двух тоненьких сборников представляла собой крупную томную даму с влажным взглядом больших карих глаз, пышными завитыми локонами лилово-розового цвета и сложенными под подбородком короткими толстыми пальчиками, унизанными златом-серебром. Сдвинув курсор ниже, Полина прочла:

«О милый друг,

Зову, приди!

Оставь былое позади!

Объятий плен,

Лобзаний ночь

Иль подари, иль поди прочь!» *

– Иль поди прочь… – произнесла Полина, вскинув брови. Однако!

Взглянув в большое окно, она с тоской отметила, что день обещает быть солнечным и шумным. Уже середина лета, а полтора месяца пронеслись мимо нее почти незамеченными. Отпуск, который начинался через три дня, не радовал. Нет, конечно, это здорово, не думать о том, что завтра на работу. Можно читать до самого рассвета, а потом вставать к обеду, щурясь от ярких солнечных лучей, пробивающихся между штор. Но все же хотелось чего-то другого, томительно-тягучего и интригующего, от чего бы кровь начала течь быстрее и жизнь показалась бы красочнее.

Было время, когда Полина точно знала, что ей нужно. Фантазерка, мечтающая стать писателем и поглощающая книги со скоростью и аппетитом крокодила. И что же? Почему сложилось именно так, а не иначе, и где она свернула не в ту сторону? Почему Ефросинья Душко может называть себя писателем и поэтом, а она, Полина Скороходова, до сих пор стыдится признаться в том, что пишет?

«Ну кому интересны мои перлы? – тут же пронеслось в голове. – Вот и мама говорит, чтобы не занималась ерундой. Хорошая работа с удобным графиком, возможность читать самые редкие издания и самообразовываться. Да, зарплата небольшая, но ведь ей хватает? Чай, не семеро по лавкам, чтобы биться за презренный металл».

Полина прикусила губу – ей скоро двадцать четыре! Еще пару-тройку лет, и из тургеневской девушки она плавно перейдет в статус бальзаковской барышни… От подобных сравнений стало грустно, а затем смешно. Слышала бы ее единственная подруга Варя. Та уже обзавелась мужем, детьми – погодками, собакой и живущей в соседнем подъезде свекровью. Спасаясь от счастливых семейных будней, Варя частенько коротала время у Полины, и только она знала о тайной мечте рыжеволосой библиотекарши.

Хлопнула входная дверь. Внутрь вошел подтянутый мужчина в светлом льняном костюме, фетровой шляпе и мокасинах на голую ногу. За пятьдесят, с небольшой клинообразной седой бородкой и загорелым лицом, – посетитель производил впечатление заблудившегося иностранца. Заметив Полину, он приподнял шляпу и не спеша направился вдоль стеллажей, разглядывая корешки книг.

Половицы поскрипывали под его тяжестью; жирная муха, надсадно жужжа, билась о стекло под самым потолком; кондиционер гонял воздух, поддерживая нужную температуру; тихо гудел компьютер… Полина почувствовала, как ее накрывает сонное оцепенение. Нет, определенно следует что-то менять, иначе она засохнет и превратится в один из тех скучных экземпляров, которые намертво осели в библиотечном фонде. Смежив веки, Полина нажала на точки у висков, чтобы немного взбодриться, а когда отняла руки и открыла глаза, увидела посетителя прямо перед собой.

– Добрый день, – приятно картавя, поздоровался он и близоруко прищурился.

– Добрый день, – улыбнулась Полина, заметив мелькнувшую на заднем фоне фигуру Ольги Ивановны.

«Карлики были всегда чем-то недовольны, а потому злы лицом и вредны характером…»

– Чем я могу вам помочь? – Полина заправила за ухо выбившуюся рыжую прядь.

– Мне нужна одна книга. Автор малоизвестный, я бы даже сказал, совсем неизвестный широкому кругу читателей. Да и не книга это в общем-то, а скорее, методическое издание… – мужчина чуть вытянул шею, разглядывая девушку.

– Очень интересно, – кивнула Полина. – Давайте посмотрим, обладаем ли мы какой-то информацией. Диктуйте название и фамилию…

– Полина? Полина Скороходова? – внезапно посветлел лицом мужчина.

– Простите, мы знакомы?

– Конечно! Скорее всего, вы меня не помните, – заявил мужчина. – Когда мы виделись, вы были совсем еще ребенком. Но я вас сразу узнал!

«Еще бы, – вздохнула Полина, – с такой-то неприметной внешностью…»

– Вы стали необыкновенной красавицей! Практически эталон прерафаэлитов! *

Послышалось покашливание. Ольга Ивановна демонстративно начала что-то искать на полке с учебной литературой, а затем и вовсе вытащила стремянку, стоявшую в углу.

– Значит, вы теперь здесь… – мужчина огляделся. – Неожиданно. Помнится, в детстве вы мечтали связать свою жизнь с чем-то творческим. Но, как говорится, все течет, все меняется… Город ваш похорошел за несколько лет, не узнать! А вот вы совсем не изменились!

Полина растерянно похлопала ресницами и погладила обложку личного блокнота. Как она ни старалась, вспомнить мужчину не могла.

– Костров, Вениамин Аркадьевич. Художник, – представился посетитель.

– Очень, очень приятно! – она протянула руку, но мужчина вместо того, чтобы пожать ее, коснулся пальцев губами, отчего Полина вновь покрылась красными пятнами.

– Неожиданная встреча! – добавил он, сделав вид, что не заметил ее смущения.

– Да… Значит, вы давно не были в нашем городе? Вы друг отца? Папа, ведь, ну…

– Я в курсе, – вздохнул Костров. – Узнал совсем недавно. Мои глубокие соболезнования.

– Спасибо… А что вас привело к нам?

– Съемки кино, – подмигнув и понизив голос, заявил Костров.

– Кино? – ахнула Полина.

– Да. Отсняли в городе пару сцен. А на следующей неделе двинемся дальше.

– О боже… Это так здорово! Вот бы одним глазком посмотреть! – не удержалась Полина.

– За чем же дело стало? Приезжайте после работы ко мне. Гостиница «Перун», номер 325. А это – мой телефон, – он протянул визитку и взглянул на часы. – Упс, мне уже пора!

– А как же книга? – прижимая к груди визитку, спросила Полина.

– Господь с вами, какая книга, когда мне предстоит вечер с такой девушкой! – широко улыбнулся Костров и, отсалютовав шляпой по отдельности Полине и Ольге Ивановне, покинул библиотеку.

*стихи автора

*прерафаэлиты – направление в английской поэзии и живописи во второй половине 19 века.

3

– Так прямо и сказал? – голос Вари был едва различим за криками детей и лаем собаки. В трубке послышалось шуршание, затем какой-то стук, и только после этого хлопок и шум воды. – Все, я готова слушать. В ванной закрылась. Поговорить не дадут, оглоеды!

– Да в общем все. Пригласил в гостиницу.

– Старый козел, – не стесняясь в выражениях, резюмировала подруга. – Все они козлы, Поль, запомни!

– Кроме твоего мужа, ты хотела добавить? То есть ты считаешь, что мне идти не следует? Понимаешь, он друг отца, и я не вижу ничего предрассудительного в том, чтобы просто пообщаться.

– Ну, – Варя на секунду задумалась, – в конце концов, а чем ты рискуешь? Сколько, говоришь, ему? Шестьдесят? Может, еще ничего и не получится…

– Что не получится? – не поняла Полина.

– Оно самое, – расхохоталась подруга.

– Варя! – округлила глаза Поля и прикрыла трубку ладонью, – как ты можешь? И вообще, знаешь ли… Эти твои шуточки… —Заметив Ольгу Ивановну, она покраснела, будто директриса могла слышать их разговор, и быстро попрощалась. – Отбой! Мне пора! Жду тебя завтра!

– Расскажешь потом, как прошло! – захихикала подруга и положила трубку.

Как говорится, хоть кому-то сейчас весело.

С Варварой они познакомились в библиотеке. Подруга оканчивала заочно психфак и после затянувшегося декрета планировала работать по профессии. Полина даже обмолвилась как-то, что будет ее первым постоянным клиентом, ибо справиться с зоопарком, живущим в ее голове, самостоятельно не в состоянии. Но пока они обсуждали все что угодно, только не странности Полины. Хотя, возможно именно после их совместных вечеров Полине Скороходовой становилось гораздо лучше. Все-таки было уже в Варе что-то от настоящего психолога.

Проблема заключалась в том, что Полина была фантазеркой. Нет, не вруньей, а именно фантазеркой. Все началось в раннем детстве, когда она, зачитываясь сказочными историями, так ярко переживала происходящее с героями, что у нее даже поднималась температура. И где бы Полина не оказывалась, она с легкостью могла разукрасить скучную действительность яркими красками своей неугомонной фантазии. Наверное, именно поэтому книги стали ее самыми верными союзниками и друзьями, потому что взрослым очень быстро надоедало подобное поведение, а порой и ставило в тупик.

А вот Варя относилась к этому с восторгом. Говорила, что Полине удалось сохранить своего внутреннего ребенка.

Ага, только внутренний взрослый почему-то был этому совсем не рад…

Полина вернулась к своим нехитрым обязанностям, которые, однако, требовали внимательности и хорошего настроения. На удивление, жаждущих что-нибудь почитать в этот день оказалось немало. Пару раз пришлось даже посетить резервный фонд, чтобы обеспечить страждущих Набоковской «Лолитой». Оба раза это были девочки-старшеклассницы, и Полина, глядя ни них, вспоминала, как сама читала эту книгу в детстве и ничего не поняла.

В обед позвонила мама. В свойственной ей безапелляционной манере начала расспрашивать о том, что Полина ела, во что одета, и какие у нее планы на время отпуска. Увязнув зубами в куске манного пирога, Полина пыталась поделиться своими умозаключениями, но в их диалоге Ираида Васильевна оставляла место только для коротких фраз типа: «да, мам; поняла, мам; хорошо, мам!»

Матушка жила в уютном доме коттеджного поселка с новым мужем, Олегом Петровичем, что несказанно радовало Полину, но заставляло Ираиду Васильевну прилагать массу дополнительных усилий, чтобы контроль над дочерью не ослабевал. Подмогой в этом были, конечно же, непосредственная начальница Полины Ольга Ивановна, и соседка по площадке, тетя Люся. Полина ведь такая впечатлительная! За ней нужен глаз да глаз! Не ровен час, опять напридумывает чего…

Другой бы, разумеется, правдами и неправдами изловчился, но вылез бы из-под этой всесторонней опеки, но Полина была очень мягкой девушкой в прямом и переносном смысле. К ее рыжим кудрям прилагалась округлая фигура, голубые глаза и ангельский характер. На вопрос, почему такое сокровище одиноко, Ираида Васильевна имела стойкое убеждение – ее дочь достойна только самого лучшего, поэтому зять будет отвечать четким запросам будущей тещи, и за абы кого она свою кровинку не отдаст. Страх матери был понятен, но и Полина знала правду – она некрасива. Да, начитанна, добра и приветлива, но совершенно не вписывается в современные каноны красоты – бледная кожа, острый подбородок и, что греха таить, отсутствие талии.

Если бы сейчас был девятнадцатый век, когда царили изящество и великолепие богемной атмосферы, она бы, конечно, выделялась именно золотистым цветом волос и небесной голубизной глаз, а так…

Полина покрутила локон и едва не рассмеялась, когда представила себя в ниспадающих одеждах и широкополой шляпе. Затем ей стало грустно, потому что только отец видел в ней не только умницу, но и необыкновенную красавицу. В отличие от супруги, которая была здравомыслящей особой, лишенной сантиментов. Но именно благодаря Ираиде Васильевне у них в свое время появились приличная квартира и автомобиль. Она умела заводить правильные знакомства, а затем аккуратно и по делу пользовалась ими. Разумеется, мать пыталась пристроить дочь в хорошие руки, но тут уж сама Полина упиралась рогом и делала это артистически – читала нараспев стихи, закатывала глаза и чопорно поджимала губы. Женихи офигевали и, поглядывая на томик Байрона в ее руках, ретиво устремлялись прочь. В конце концов, сейчас не те времена, чтобы можно было вот так запросто избавиться от засидевшегося чада, если оно само того не желает. Полине хотелось настоящей и взаимной любви, как в романтических книгах. Тем более, что образ героя уже давно жил в ее мечтах.

Родители развелись тринадцать лет назад. Никаких скандалов и выяснений отношений не было. Взрослые люди, которые сошлись по одной им известной причине, родили дочь и разбежались. Несходство характеров, жизненных установок и взглядов, так это называется. Хотя, причины, конечно, были. И основная из них, как это ни странно, – именно Полина.

Ираида разменяла большую трешку на две однушки (побольше и поменьше) и выставила мужа за дверь. Полина и раньше догадывалась, что у отца время от времени кто-то появлялся. Творческий человек, что с него взять? Но дочь он любил, поэтому до самой своей смерти уделял ей внимание и занимался ее образованием. Именно от него она унаследовала колоритную внешность и любовь к книгам, а так же узнала об удивительных вещах.

Юрий Скороходов был журналистом, писал рассказы и очерки о малоизученных местах России, увлекался мистикой и паранормальными вещами. Первым читателем и слушателем всегда была Полина, и теперь, вглядываясь в рукописи и пересматривая фотографии, сделанные в поездках, она продолжала слышать его хрипловатый голос. Умер он тихо, в своей кровати, от сердечного приступа, пять лет назад.

Для всех это стало полной неожиданностью.

«Да Юрка должен был всех нас пережить! И потом еще лет двадцать поминать нас «огненной водой»! – удивлялась Ираида, пока Полина пыталась осознать случившееся. – Это ж надо было такое учудить? Так нас всех подставить? Вот ведь паразит…»

Отец, конечно, любил «принять за воротник», да и компании любил собирать. Но в последние месяцы перед смертью все больше отсиживался в одиночестве, над чем-то работал и много писал.

В тот день Полина впервые почему-то подумала, что надо переехать к нему. С этими мыслями и пошла к отцу после учебы. В квартире стояла гробовая тишина. Юрий Скороходов лежал, прижав руку к груди, а на полу валялись его дневники и несколько засохших стеблей васильков.

Она в шоке позвонила в соседскую дверь, а тетя Люся вызвала участкового и врача. Ничего подозрительного не нашли, да и не искали.

Ираида устроила достойные похороны. В городской газете опубликовали некролог, и в кафе, где был заказан поминальный обед, собралось большое количество народу. Полина плохо помнила день похорон, сознание, словно оберегая ее, работало вхолостую, поэтому перед глазами проплывали лишь воспоминания, где отец был жив и здоров. Ираида, заметив легкую блуждающую улыбку на лице дочери, нервно дергала головой и старалась сделать все, чтобы остальные, не дай бог, не обратили на это внимания.

Полина переехала в квартиру отца дней через пять после прощания с ним. Поначалу хотела просто прибраться, но, когда оказалась в родных стенах среди знакомого творческого беспорядка, расплакалась и твердо решила остаться. Мать не стала противиться, хоть и пыталась доказать, что квартиру следует продать или обменять на более приличную. Но потом махнула рукой, решив, что рано или поздно Полина передумает и вернется к ней и к привычной сытой атмосфере.

Но в этой запущенной квартире Полина словно обрела второе дыхание. Среди заваленных книгами, бумагами и папками шкафов, в кривобоком мягком кресле под прокуренным пыльным абажуром ей было по-настоящему хорошо. Вернулось желание писать, которое, к слову, когда-то пропало именно здесь…

Полине было пятнадцать, когда она, собравшись с духом, показала отцу наброски своей первой повести. В тот день Юрий был не в духе, поэтому в хвост и гриву разнес робкие попытки дочери облечь свои мысли в удобоваримую форму. Указывая на недостатки, он болезненно морщился и постоянно говорил, чтобы она не занималась ерундой, а направила все свои силы на школьную программу и выбрала себе нормальную профессию.

Полина расстроилась до слез. Она была просто убита его словами. Разве не он стал ее проводником в мир литературы? Разве не от него она переняла эту страсть к неизведанному и прекрасному? Но в его речи явно сквозило влияние матери, а вот ей-то совсем не по нраву было желание дочери. Конечно, Ираида переживала за состояние Полины, и на то были веские основания, но разве это имело отношение к тому, как могла бы сложиться ее творческая жизнь? Быть писателем, может, и не профессия в полном смысле этого слова, но ведь достойных примеров обратному масса.

В общем, тогда Полина восприняла слова отца как предательство. Но меньше любить его за это не стала, конечно. Они просто никогда больше к этой теме не возвращались.

Однако, мать не оставляла попытки повлиять на будущее дочери, и только довольно вялый аттестат и приличный балл по литературе и русскому языку позволили Полине поступить на филологический. В библиотеку ее пристроила Ираида, кажется, тоже по знакомству. План матушки постепенно воплощался в жизнь – образование, тихая работа рядом с домом и, возможно, скорое замужество, как только Полине надоест мариновать себя в одиночестве.

Но после случившегося, когда горе оголило нервы и прочистило разум, Полина вновь загорелась идеей написать книгу. Возможно, то, что ее окружало, сам дух старой квартиры возымели такое действие, но она восприняла это как знак. Мистический знак, если говорить точнее. Словно Юрий Скороходов, уходя, оставил незакрытую дверь, в которую с готовностью вошла его дочь.

4

Желание Ираиды во что бы то ни стало навести порядок в жизни дочери время от времени ослабевало, когда они с новым мужем в очередной раз уезжали в санаторий или лечебницу. В Олеге Петровиче, покладистом и работящем военном пенсионере, матушка наконец нашла то самое женское счастье, о котором могла только мечтать с отцом Полины. У них была масса общих интересов – маленький бизнес, огород, заготовки и, разумеется, забота о собственном здоровье. По утрам они, конечно, не бегали, да и любили хорошо покушать, но время от времени брали путевки для того, чтобы привести себя в порядок под руководством опытных врачей и "ласковых" массажистов. Возможно, сейчас маменька звонит именно за тем, чтобы предупредить ее о своем отъезде?

«Милая, замечательная мамочка, как же хорошо, что ты так удачно устроила свою жизнь!», – в который раз убедилась Полина.

– …Вот что я придумала – пока ты в отпуске, сделаем ремонт в твоей квартире!

Полина закашлялась:

– Ремонт? Зачем? У меня все…

– Глупости! Давно пора выкинуть старую мебель! И шторы никуда не годятся!

– Ты же их сама выбирала…

– Обои страшные, – продолжала Ираида, – плинтуса гнилые, сантехника на ладан дышит! – не унималась мать.

– Я планировала съездить в Темешево, в монастырь… На два дня, – пролепетала Полина, судорожно вспоминая, где видела объявление о турпоездке.

– О боже, – воскликнула Ираида, – тебя уже потянуло на церковные богослужения?!

– Там старинные фрески, и еще батюшка, который изгоняет злых бесов. К нему все едут, чтобы… – начала перечислять Полина, но вдруг поняла, что ступила на опасную почву.

– Это все твой отец виноват! Всю жизнь тебе исковеркал своими россказнями! Какие бесы, какие фрески?! – мать пробормотала что-то вроде: «прости, господи», но тут же с азартом произнесла: – Я не против того, чтобы ты активно проводила время, Поля. Но монастырь не то место, где ты сможешь найти себе пару, пойми!

– Я совсем не думала…

– И это ужасно, дорогая! Как же можно так впустую растрачивать свою молодость и… э… Ты, главное, не переживай! Скоро приедет из Москвы сын моей знакомой. Очень хороший и перспективный мальчик. Докторскую защитил. Ему сорок, но он прекрасно выглядит! Я фотографию его школьную видела…

Полина подняла глаза к потолку и перевела дыхание:

– Хорошо, мам. Я поняла. Давай, я попозже перезвоню? У меня люди. Мне пора.

– Обои я уже присмотрела! И шторы! – настойчиво неслось из трубки.

– Господи, куда бы спрятаться?! – простонала Полина, выключая телефон.

К концу рабочего дня Полина совсем пала духом. Перед глазами уже стояла скорая разруха в ее маленькой квартирке, наполненной светлыми воспоминаниями и чудесными фантазиями. Да, конечно, мебель была старая, разномастная, но каждая трещинка и чернильное пятнышко были дороги сердцу и памяти. Полине не в чем было себя упрекнуть – она старалась быть хорошей хозяйкой, тем более, это было совершенно не сложно при ее скромных запросах. Ну скажите на милость, зачем менять что-то без видимых на то причин?

Кто, кроме Вари, увидит эти новые шторы и мебель? Да и Варе они по барабану – когда она появляется у Полины, то за секунду разувается, бежит на кухню и хлопается на диванчик, вытянув длинные ноги и разматывая на ходу фольгу у бутылки с игристым. «Лечим нервы!» – девиз каждой их встречи, благо что происходят они раз в неделю, потому что остальное время Варя носится как белка в колесе. Но в субботу семья отпускает ее на пару-тройку часов, чтобы та не поубивала домочадцев в ночь на воскресенье. Живут-то Варя с Полиной в паре домов друг от друга, так что в случае крайней необходимости мать семейства спокойно могла метнуться в свою берлогу, чтобы навести там порядок. Но это случилось лишь однажды, еще зимой, когда трехлетний сын запер отца на балконе. Хорошо, что телефон оказался у супруга в кармане халата, а не как обычно – у телевизора. Попало от матери-психолога тогда всем. Даже свекрови, которая в этот момент увлеченно смотрела сериал на кухне вместе с полуторогодовалой внучкой. Зато теперь вечер субботы стал для Вари официальным выходным с возможностью расслабиться и почувствовать себя свободным человеком.

Полина по-хорошему завидовала подруге. Муж – весельчак и балагур, свекровь, помешанная на сериалах и разведении гераней, двое детей – мальчик и девочка, растущие не по дням, а по часам. Отлаженный, пусть и находящийся в вечном бардаке, быт…

Наверное, где-то живет человек, который мог бы стать для Полины любимым, но где вероятность того, что и он полюбит ее? Разве можно влюбиться в такую размазню, как она? А по-другому и не надо вовсе…

Полина бросила взгляд на огромный циферблат в читальном зале – до закрытия оставалось еще полчаса. Ольга Ивановна, включив настольную лампу, через лупу просматривала какую-то статью в старой газетной подборке. Пахло пылью и сладковатыми духами, шлейф которых остался после последней посетительницы.

Полина намочила тряпку, прошлась ею по столам и стульям, полила цветы на подоконнике, разглядывая спешивших домой прохожих.

– Полина, ты завтра будешь с утра в магазин заходить? – спросила Ольга Ивановна.

– Да, конечно, как всегда… – задумчиво кивнула Полина.

– Творогу мне купи. Того, деревенского. Завтра пятница, привезут с утра.

– Хорошо, Ольга Ивановна.

Громко тикали часы, словно спрашивая Полину о ее решении.

«Идти или нет? О чем говорить? Если разговор зайдет про отца, то я непременно буду плакать… Глаза будут красными, нос распухнет… Или оставить все как есть? Ну подумаешь, кино… Глупости все это. Вокруг столько всего интересного и без этих разговоров, без съемок и старинных приятелей, которых я не помню…»

– Скоро отпуск… И монастырь… – будто убеждая себя, произнесла она вслух.

– Что? – Ольга Ивановна отложила лупу. – Монастырь? Монастырь – это хорошо. Это правильно.

– Вы думаете? – обернулась Полина.

Ольга Ивановна пожала маленькими плечиками и перелистнула газетную страницу. Библиотеку она всегда закрывала сама, выпроводив сотрудников. И сейчас Полина подумала – а уходит ли она вообще? И ждет ли ее кто-нибудь дома? Кажется, вся ее жизнь прошла в этих стенах, и именно поэтому Ольга Ивановна чувствует себя здесь полновластной хозяйкой.

Неужели и ее, Полину, ждет подобная участь?

– Завтра вечер Душко, – напомнила Ольга Ивановна. – Не хочешь пригласить мать?

Полина едва не выронила тряпку.

– Что вы, Ольга Ивановна, у нее дела, ремонт. И вообще, поэзия ее не особо интересует.

– Разве это поэзия? Графоманство! – желчно процедила директриса.

– А как же сборники, поклонники? С цветами придут, точно вам говорю!

– Хм, – скривилась Ольга Ивановна, – надо уметь крутиться. И наглости побольше.

– Да, наверное, – согласилась Поля. – Определенно вы правы…

До гостиницы Полина решила прогуляться пешком. Это заняло бы около сорока минут, но ей очень хотелось пройтись, подышать пусть не очень свежим, но лишенным затхлости вечерним воздухом. Тем более, что «Перун» стоял на крутом берегу реки, в живописном месте, недалеко от центра.

Полина очень любила город, в котором родилась. Несмотря на то, что Москва была в каких-то трехстах километрах, здесь ее влияние почти не ощущалось. Разумеется, строились новомодные кварталы, появлялись шикарные торговые центры, и набережная радовала глаз витиеватыми ограждениями и обложенным серым камнем руслом, но исторический центр с его кремлем, торговыми рядами и купеческими застройками оставался в целости и сохранности. Деревья были пострижены, мостовая тщательно выметена, клумбы ухожены. Полина крутила головой, разглядывая знакомые с детства памятники, парковые аллеи и толстые фонарные столбы, выкрашенные в золотистый цвет. Речная гладь у самого берега немного заросла травой, и кое-где белели цветы кувшинок. Между ними, окуная голову в воду, кружились местные крикливые утки. Полина достала из сумки остатки пирога, чтобы покормить их, как делала это в детстве вместе с отцом. Правда, тогда они специально заходили в булочную и покупали аж две буханки белого, потому что хлеб всегда вкуснее, если есть его в компании уток и селезней.

Следовало бы почаще прогуливаться вот так, не спеша, а не зарываться в книги сразу же после возвращения домой. А то получается: чаек, кофеек, печеньки, другая жизнь, чужие судьбы… А в этот момент талия говорит тебе «прощай», и в собственной судьбе тоже никаких перемен не предвидится…

Оглядев свое отражение в огромном стекле у входа в гостиницу, Полина открыла дверь. Оказавшись в просторном прохладном холле, сразу же подошла к стойке администратора. Красивая девушка в строгом пиджаке и с идеальным макияжем улыбнулась, скользнув по ней изучающим взглядом:

– Добрый вечер! Чем могу помочь?

Гостиница была дорогой, рассчитанной на приезд иностранцев, делегаций и обеспеченных гостей. Поэтому появление растрепанной и немного запыхавшейся рыжеволосой девушки в длинном цветастом платье явно не вписывалось в привычный перечень посетителей.

– Я бы хотела встретиться с одним человеком. Его зовут Костров Вениамин Аркадьевич, – Полина стала рыться в сумке, мысленно ругая себя за то, что не позвонила ему перед выходом. Перевернув сумку вверх дном, она констатировала, что по своей забывчивости оставила визитку на столе.

Дежурная, скосив глаза на экран компьютера, ждала. Или делала вид, что ждет, не проявляя совершенно никакого видимого интереса к происходящему.

– Его номер… – Полина напрягла память, но та явно отказывалась ей содействовать. – Простите, я визитку оставила на работе… Костров, художник. Он приехал с киногруппой на съемки…

Красивая бровь дежурной приподнялась. Губы слегка скривились. Хорошо поставленным голосом девушка отчеканила:

– Информацию о постояльцах не разглашаем, – она хотела добавить что-то еще, но, вероятно, только правила гостиницы сдержали ее от язвительной ремарки, готовой соскочить с острого розового язычка, зажатого между зубами.

Полина и сама понимала, что выглядит не лучшим образом. Странная, если не сказать чудненькая барышня желает встречи с известным столичным художником, который к тому же участвует в съемках фильма. Ответ напрашивался сам собой, и он явно был не в пользу Полины.

– И-извините, – смутилась она, зажала сумочку и побрела к выходу. Ну глупость же! На что она рассчитывала? Ладно хоть прогулялась, поменяла картинку перед глазами. Уток покормила, в конце концов…

Охранник, до этого скучавший недалеко от входа и явно слышавший разговор на ресепшн, услужливо приоткрыл перед Полиной дверь. В его-то глазах как раз не было издевки, скорее понимание ситуации. Но легче Полине от этого не стало. Когда она, поблагодарив, приблизилась к дверям, позади послышался громкий смех, а затем окрик:

– Полина! Полина Скороходова! Куда же вы! Господа, разрешите представить вам самую красивую девушку этого города!

Услышав голос и слова Кострова, Полина замерла, вжала голову в плечи и покраснела как вареный рак.

5

Спутники Вениамина Аркадьевича развернулись в ее сторону, и Полине не оставалось ничего другого как улыбнуться и поздороваться. Судя по их взглядам, выглядела она при этом очень глупо, да и сама Полина чувствовала себя именно так.

Их было четверо, вместе с Костровым, – еще один лысоватый мужчина в легком костюме и две женщины, похожие друг на друга как мать и дочь. Обе – блондинки с розовыми пухлыми губами и густыми ресницами, но с разницей лет в двадцать. Возможно, у них даже пластический хирург и косметолог был один на двоих.

Костров отделился от группы и вновь приложился к руке Полины. А потом вдруг зачем-то заставил ее покрутиться вокруг своей оси, довольно крепко обхватив за запястье. Когда Полина остановилась, ее мотнуло сначала в одну сторону, затем в другую. Перед глазами запрыгали колонны, лица и лестничный пролет. Едва не споткнувшись, она почувствовала себя слоном в посудной лавке и, вписавшись плечом в Кострова, едва не свалила того с ног.

– Здравствуйте! Простите, я, кажется, невовремя… – пробормотала, пытаясь удержать равновесие.

– Полноте, милая барышня! – густым басом заявил мужчина с высокими залысинами и шелковым платком на шее. – У нас нехватка женского пола, так что вы как нельзя кстати.

– Геннадий Викторович, уймись, – остановил его Костров. – Полина – дочь моего старинного приятеля, Юрки Скороходова. Помните, журналист такой был? Рыжий. Тоже, кстати, увлекался разными мистическими делами…

Присутствующие переглянулись, пожимая плечами.

– Мы собрались поужинать и приглашаем вас, – продолжил художник, все еще придерживая Полину за руку.

– Ой нет, – окончательно сконфузилась Полина. – Это неудобно… Я, понимаете, мимо шла. Просто хотела поздороваться и попрощаться, наверное…

– Неудобно на потолке спать, – фамильярно заметил Геннадий Викторович.

Женщины продолжали разглядывать Полину, не скрывая ироничных улыбок.

– Не обращайте внимания, – усмехнулся Костров и согнул локоть калачиком. – Идемте, моя фея. Рассмотрите нас, столичных дикарей, со всех сторон. Мы не страшные, и клыков у нас нет уже давно – исключительно импланты. А скоро и вся стая подтянется.

«О боже! – пронеслось в голове у Полины. – Сколько же их здесь? Зачем я вообще сюда пришла?!»

Но желание посмотреть и послушать творческих людей пересилило робость. Когда еще ей предоставится шанс окунуться в киношную атмосферу? Наверняка будут разговоры о съемках, о великих актерах, о разных смешных случаях. Интересно же – о чем фильм, кто режиссер, и кто занят в главных ролях?

В конце концов, можно заказать какой-нибудь салатик и кофе, посидеть в сторонке, не привлекая внимания. Вон они какие – шумные, интересные, повидавшие все на свете!

Полина, конечно, читала о том, как построен съемочный процесс, да и соцсети пестрели историями об известных и популярных творческих личностях, но ведь совсем другое дело сидеть рядышком и представлять, что имеешь к этой элите хоть какое-то отношение.

Нет, определенно нужно было соглашаться! Вдруг это ее единственный шанс разнообразить свою жизнь? В таких случаях нормальные люди настроены решительно: будет, о чем рассказать своим внукам. Внукам, ага…

– Полина, ау? – помахал ладонью Костров перед ее носом. – Вы с нами?

– Да, – сжав волю в кулак, ответила она.

Костров приподнял бровь и оглядел ее с ног до головы:

– Вот и славно!

Уличная терраса ресторана находилась в задней части гостиницы. Огромный голубой брезентовый тент днем скрывал посетителей от солнца, а вечером от возможного дождя и ветра. Между столиками стояли высокие ящики с цветами; крупнолистные лианы обвивали столбы и решетки, создавая удивительно уютную атмосферу. Одна сторона площадки оставалась открытой и выходила на реку, за которой простиралась старая часть города, утопавшая в зелени.

Полина оперлась на поручни, восхищенно разглядывая мерцающие огоньки, отражающиеся в воде, пока остальные гости усаживались за двумя сдвинутыми вместе деревянными столами. Играла тихая джазовая композиция, в которую как-то особенно удачно вплетался тонкий комариный писк, звяканье столовых приборов и кряканье пернатых на берегу. Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, словно ощупывающий ее затылок, Полина обернулась.

– Полечка, – оторвался от разговора с Геннадием Викторовичем художник, – что же вы нас бросили? Идите скорее сюда! Садитесь рядом со стариком Костровым. Мне очень хочется расспросить вас поподробнее о том, что случилось с вашим папенькой. Мировой был мужик! Талантище, самородок! Такие идеи выдавал – волосы на голове дыбом вставали. Ему бы сказки писать. Да что там, сказки, мистические триллеры, во! Лично я ему верил, а как же? – обратился он к остальным. – Вдохновлял похлеще прочих. Но вот помер, эх… Полина, а вы знаете, что когда-то он сам предсказал свою смерть?

На мгновение у Полины заложило уши. Она нахмурилась, не сразу поняв и переварив его фразу. А затем кровь застучала в висках так сильно, что захотелось сползти на землю и обхватить голову руками.

К столу подошли еще несколько человек, и сейчас все они смотрели только на нее.

«Старый король когда-нибудь умрет, Шуша… Злой Дракон не оставит его рядом с любимой маленькой принцессой. И тогда ей придется все решать самой. Ведь это ее королевство.»

Полина с трудом отцепила руки от перил и на негнущихся ногах последовала к собравшимся. Еще минуту назад ей казалось, что сейчас она просто рухнет на серую плитку, но через мгновение стало понятно, что никто уже не обращает на нее никакого внимания. Все рассаживались за большим столом и наперебой штурмовали молодого официанта. На помощь к нему поспешил метрдотель, который теперь умудрялся не только принимать заказы, но и обмениваться комплиментами и шутками с гостями.

Полина пробралась на свое место, нервно теребя ремешок сумочки. В голове воцарился полный раздрай. Хотелось расспросить Кострова о том, что он только что сказал, но художник с азартом выбирал спиртное, совершенно не задумываясь о том, какое впечатление на нее произвели его слова.

Что это было вообще? Шутка? Но разве подобными вещами шутят? Хотя, зная ее отца, возможно и следовало отнестись к этой информации спокойно. Иногда папенька выдавал такие перлы, что сам удивлялся. Но такова уж особенность пишущих людей – играть словами и фразами становится для них основным занятием. Мать это выбешивало, а вот Полине нравилось угадывать тайный смысл, прятавшийся за словами отца, ведь тогда даже самая простая история превращалась в сказку.

Но то, что сказал Костров, меньше всего напоминало каламбур и, уж тем более, байку или притчу.

С левой стороны от Полины восседал Геннадий Викторович. Шейный платок на его шее был уже размотан и висел теперь вдоль распахнутого ворота. Рядом с Костровым, во главе стола, – угрюмый мужчина с орлиным носом и всклокоченными волосами. Перед ним лежал пухлый блокнот, в котором он делал какие-то пометки, пока окружающие переговаривались друг с другом. Блондинка постарше время от времени что-то шептала угрюмому на ухо, томно вздыхая и закатывая глаза.

Полина уставилась в пустую тарелку, пытаясь понять, что делать дальше. Может быть стоило сейчас спросить Кострова о том, как она должна поступить, оказавшись в таком дорогом ресторане, и предложить самой заплатить за ужин. Для всех она чужой человек, влезший в их компанию без приглашения. Если бы Костров хотя бы намекнул на такие вот посиделки, она ни за что бы не пришла…

Официант подвез двухуровневую тележку, внизу которой позвякивали бутылки. Через пять минут стол был полностью заставлен, что смутило Полину окончательно.

– Что вы будете пить, дорогая моя? – спросил Костров. В руках у него оказалась бутылка, из горлышка которой еще поднимался белесый газ.

– Я?! Нет-нет, что вы!

– Дамы, леди, королевы мои, выбор за вами! – не обращая на ее выпученные глаза, продекламировал Костров.

– Спасибо, но я откажусь, – откашлялась Полина. – Мне завтра на работу, и вообще…

– Нет, вы слышали? Человеку завтра на работу! – воскликнул Геннадий Викторович и тут же вскочил. – Внимание! У меня родился тост! А как известно, выпивка без торжественной части, теряет свое воспитательное значение!

Вжав голову в плечи, Полина закусила губу – да что они, сговорились, что ли?

Костров наполнил ее фужер, а себе плеснул в стакан. Полина заметила, что руки остальных тоже были заняты рюмками.

– Итак, – Геннадий Викторович постучал вилкой по тарелке, – запомните! Если выпивка мешает вашей работе, то вы, вероятно, плохой выпивоха. А вот если работа мешает выпивке, то вы, на минуточку, алкоголик! Так выпьем же за возможность заниматься любимым делом, не отказываясь при этом от своих привычек!

Все подняли бокалы. Чтобы не выделяться на общем фоне, Полина последовала общему примеру. Сделав малюсенький глоток, отставила фужер и спрятала руки под стол, потому что никак не могла унять охватившее ее волнение. Странно было находиться среди людей, которые даже не пытались создать иллюзию приличного общества. Скорее, для них это была действительно рабочая атмосфера. Все говорили разом, перекидываясь вопросами и ответами через стол, совершенно не заботясь о том, как отреагируют остальные посетители. Благо, тех было немного, и сидели они на некотором отдалении. Поэтому ужин продолжался в лучших традициях птичьего базара. Пока официант расставлял закуски и хлеб, пара пустых бутылок уже отправилась восвояси.

– Полина, что же вы как не родная, – Костров выложил к ней в тарелку рулеты из баклажан и горку оливок. – В коллектив вливаются через горлышко!

– Мне, право, так неудобно… – покраснела она. – Свалилась вам как снег на голову… Хорошо, не на метле.

– В древние времена вас бы тут же сожгли на костре, – заметил чей-то тихий бархатный голос.

6

Полина вздрогнула и подняла голову. Напротив нее стоял молодой человек в светлой свободной рубашке с распахнутым воротом, смуглым скуластым лицом и темными волосами, небрежно уложенными назад. У него был такой пронзительный взгляд, что по телу Полины тут же побежали колючие неприятные мурашки. Когда он сел, она пробормотала:

– Вот уж глупости… Не смешно ни разу…

– Андрюша, я думала ты уже не придешь, – проворковала молоденькая актриса, едва касаясь пальчиками его запястья.

– И вот я здесь, Мара, – ответил он, не сводя глаз с Полины и будто сканируя ее.

Полина медленно облизала губы и, взяв фужер, давясь выпила его содержимое до дна. В голове зашумело, на глазах выступили слезы, в носу защекотало. Схватив кусочек сыра, она затолкала его в рот, чувствуя, что горят не только щеки, но и уши. Следовало что-то сделать, успокоиться, но пока этот Андрей так нагло пялился на нее, в голову не приходило никакого мало-мальски вразумительного решения. Этот тип был необыкновенно красив и знал это. Бравировал и наслаждался производимым впечатлением, словно Дориан Грей. Так и хотелось сказать что-нибудь эдакое, чтобы сбить это выражение с его лица, но как Полина ни старалась, выдавить из себя ничего не удавалось. Да и сыр быстро кончился.

– Ну что ж, господа киношники, предлагаю выпить за новый сезон! – громогласно объявил Костров, поднимая рюмку. – За «Черное озеро»! За коммерческое кино и за то, что божьи дети так любят страшные сказки!

– Им без них скучно, – согласился Геннадий Викторович и, толкнув Полину локтем, подмигнул. – Они хотят – мы снимаем! Любой каприз за ваши деньги!

– А что это за фильм, «Черное озеро»? – спросила она. – О чем он?

Казалось бы, никто не должен был услышать ее слова, кроме соседа, но нет! Все тут же замолчали, уставившись на Полину в молчаливом недоумении.

– Это моя вина! – пришел к ней на выручку Костров. – Прошу не судить нашу милую гостью! Она в отличие от нас совершенно нормальный человек. Далека от мира кино и уж тем более, от подобного жанра.

– Вы что, телевизор не смотрите? – слегка растягивая гласные, произнесла Мара, обращаясь к Полине.

– Ну почему же, смотрю. Редко, правда… – пожала плечами Полина. – Старые фильмы в основном, экранизации. "Собачье сердце", "Девчата"…

Мара закатила глаза, а потом и вовсе прикрыла их ладонью.

– И правильно делает! – поднял вверх палец Костров. – Ничего стоящего в современном кинематографе нет! Одна амре… амри… американщина! – Язык его уже заметно заплетался.

– Веня, ну ей-богу, – поморщился мужчина с блокнотом, – завязывай со своими умозаключениями. Ты вот обещал нам найти что-нибудь действительно оригинальное мистическое, где оно?

– Так ведь я за этим в библиотеку и пошел, – стал объяснять Костров. – А там она! Да разве ж я мог пройти мимо?

– Ты – нет, – усмехнулся мужчина с блокнотом, а затем кивнул Полине. – Кушнер.

– Что, простите? – не поняла она.

– Кушнер. Режиссер и директор проекта.

– О… – стушевалась Поля. – Полина Скороходова.

– Вы тоже журналист? Как ваш отец?

– Нет, что вы, я простой библиотекарь…

– Это многое объясняет. И кстати, делает вас на порядок выше большинства из нас. – Не дав возразить, он продолжил. – Мы снимаем мистический сериал, основанный на реальных событиях. Вы как вообще относитесь к подобному жанру?

Полина отвела глаза:

– Даже не знаю, что сказать… Кино – это ведь всегда немного выдумка.

– Немного? – рассмеялся Геннадий Викторович.

– Ну вы же понимаете, что реальность обычно страшнее любого вымысла? – упрямо заметила Полина. – На мой взгляд, мистика – это то, что никто не может объяснить. В силу определенных причин. Ну, скажем, потому что люди, не знакомые с научными выводами, не способны адекватно воспринимать какие-то вещи. Если задуматься, то мистика не более чем непознанное отдельно взятым индивидуумом.

– О как! И что же, вам приходилось сталкиваться с чем-то подобным? – спросил Кушнер.

– Да! – заявила Полина, прижав руки к груди. Ей вдруг нестерпимо захотелось поделиться своими мыслями с режиссером, но она осеклась, поняв, что ни к чему хорошему это не приведет. – Мне не стыдно признаться в том, что я тоже многого не знаю. И поэтому в свое время восприняла увиденное как нечто… Не важно. На самом деле, это всего лишь фантазии, которые не стоят вашего внимания. Мне, как и многим, свойственно делать неправильные выводы. И называть это мистикой.

– Андрюша бы с вами не согласился, – с легкой усмешкой возразил Кушнер. – В его мире мистика является основным звеном к познанию человеческой природы.

Полина с удивлением взглянула на темноволосого молодого человека. На его губах играла высокомерно-презрительная улыбка. Только сейчас Полина заметила, что перед ним стоит бутылка минеральной воды. Обхватив красивыми длинными пальцами бокал, он неторопливо помешивал в нем соломинкой, избавляясь от пузырьков.

– Ну его-то вы узнали? – не отставал Кушнер.

Полина на автомате покачала головой:

– Нет… И кто он? – игнорируя этикет и забыв о воспитании, спросила она.

Над столом пролетел вздох, кажется, полный искреннего восхищения ее непроходимой дремучестью.

– Господь всемогущий! – взвыл Геннадий Викторович и едва не свалился со стула. Развернувшись к Полине, чтобы получше рассмотреть ее, он потрясенно цыкнул языком. – Вы так невинны, дитя мое, что можете позволить себе говорить самые страшные вещи! Это же Андрей Сайганов! Звезда проекта "Темное Зазеркалье"! Колдун, ёшки-матрёшки!

Не сдержавшись, Полина прыснула в кулак, но тут же дипломатично откашлялась:

– Колдун? Вы серьезно? Как в сказках?

Они пересеклись с Сайгановым колкими взглядами. Щеки и шею Полины внезапно обдало странным холодком, но в следующее мгновение она заметила неподалеку официанта с пультом, настраивающего кондиционер. Нет, определенно, этот Сайганов умел произвести впечатление. Вон как на него смотрит молоденькая Мара! А он словно не замечает этого. Действительно, следовало сначала побольше узнать о фильме, чтобы не выглядеть полной дурой…

– Значит, ваша история про колдовство? – обратилась Полина к режиссеру Кушнеру.

– Не совсем, – помялся тот. – Скорее экранизация легенд в естественном антураже. Вот, к примеру, следующий эпизод будет о Чертовой горе.

– Серьезно?! Представляете, а я была там! Но знаете, это место уже такое исхоженное, что вряд ли сохранило свою настоящую мистическую суть, – довольно резво понесло Полину. Видимо, три капли шампанского возымели свое действие, развязав ей язык. «Эх, Варвара, теперь понятно, почему каждый раз ты приносишь с собой бутылочку… Посмотрим, как тебе удастся общаться с клиентами на сухую». – Там теперь, наверное, столько туристов, что яблоку негде упасть – сплошь кемпинги и походные палатки, – вздохнула она. – Раньше было по-другому…

– Э… – Кушнер полистал в блокноте, – Почему туда едут? Потому что это место популярно?

– Вот именно! На слуху. А знаете, сколько еще есть неизученного и по-настоящему страшного? Да в той же Вологодской области. И практически рядом с этой Чертовой горой!

– Вот как? – заинтересовался режиссер. – И вы знаете такие места?

Полина сглотнула и снова прикусила губу. Ну вот кто тянет ее за язык?! Отец частенько говорил о том, что только природа никогда не врет, старательно оберегая свои владения, прячущие нечто необъяснимое… Но разве люди готовы прислушиваться к ее словам? Их манит неизведанное, страшное… Костров прав – божьим детям хочется вкусить блюда поострее…

– Знаете, мои слова могут показаться вам глупыми. И, наверное, вы будете правы. Однажды, когда я была ребенком, мы с отцом были в одной деревне…

– Где она находится? – приготовился записывать Кушнер.

– В нескольких километрах от Чертовой горы. Там же, в Заемье… Повторюсь, я была ребенком. И довольно впечатлительным… Когда вы сказали, что ваш фильм называется «Черное озеро», я подумала…

– Это собирательный образ, – заметил Костров, орудуя вилкой в салате.

Остальные тоже вовсю налегали на еду, и лишь Сайганов смотрел на Полину своими невозможными черными глазами, словно просверливая дырку.

– Я видела это озеро. И оно действительно черное… Может, потому что там вокруг болота и дремучий лес. Но мне потом всегда казалось, что именно в тех местах поселилось настоящее зло…

– Как романтично! – воскликнула блондинка постарше.

– Аллочка, тебе всегда все кажется романтичным, – хихикнул Геннадий Викторович. – Посмотрю я на тебя, как ты взвоешь в деревне.

– Ой, можно подумать, я никогда не была в провинции! Сериал «Люби меня осенью» помните?

– Это тот, о доярках? – уточнил Костров.

– И о них тоже. – Алла поджала губы. – Мы полтора месяца жопой в навозе сидели, пока черновой вариант отсняли.

– Господи, ужас какой! Это еще в эпоху соцреализма было, кажется? – Костров слизнул прилипший к губе листик петрушки.

– Тьфу на тебя, Веник! – обиделась Алла.

– Да я шучу, заинька! Все мы понимаем, о чем речь! Вот Маре это все в диковинку будет. Правда, лапочка?

Мара наморщила хорошенький носик и вытянула губы трубочкой:

– Я знаю, что такое деревня! Там много травы и комаров…

– А еще душ из ведра и лежак из соломы, – добавил Костров. – Коровы, овцы и бараны. Все как в Москве, чего уж…

– Продолжайте, Полина, – Кушнер нетерпеливо помахал рукой.

– Да собственно… – смутилась она, – что еще сказать? Это необычное место. Кажется, там даже воздух другой! Опасный…

– Где, говорите, оно находится? – икнув, спросил Костров у Полины.

– Я не очень хорошо помню дорогу. Но вот деревню, да, – Ненастьево… Там мы останавливались.

– Дело ясное, что дело темное, – поморщился он. – Ладно, поговорили и хватит! Давайте выпьем за то…

– Подожди, Веня, – Кушнер потер подбородок и несколько раз подчеркнул что-то в своих записях. – Скажите, Полина, а вы не хотели бы поехать с нами?

– С вами? – опешила она. – Вы имеете в виду, на съемки?

– Помилуйте, Лев Яковлевич, – Костров отложил вилку. – Полина очень занятой человек…

– Я могу! – воскликнула она, схватив за локоть художника. – Я хочу! А можно?

– Полина, – Костров покачал головой, – душа моя, ну зачем вам это надо? Ничего романтичного, поверьте, в этой поездке не будет. Я вам больше скажу, съемки – это рутина!

Кушнер молчал. Не торопил с ответом, задумчиво уставившись в блокнот.

Полина обвела взглядом присутствующих в попытке встретить поддержку. Но то ли всем было наплевать, то ли подобные приглашения были нормой, однако каждый продолжал заниматься своими делами – ел, пил, копался в телефоне. Поэтому она снова обратилась к режиссеру:

– Вы действительно не против того, чтобы я поехала? Только с какой целью?

– Покажете мне это Черное озеро, – пожал он плечами. – Мне нравится, как вы говорили о нем. Это правильная подача.

– Но, если это всего лишь детское восприятие? – пошла она на попятный.

– Что ж, в таком случае мы потеряем день, – развел он руками. – Но хотя бы снимем это озеро. Черное – это его официальное название? Что-то я не вижу его на карте.

– Не знаю… Я наткнулась на него случайно…

– Хорошо, спросим у местных, в конце концов, – Кушнер захлопнул блокнот и допил свою воду. – Приходите в воскресение вечером. Часиков в восемь. Отправляемся в ночь.

– В восемь, – повторила Полина. – С вещами, да?

– Ну, – он поднял на нее уставшие, в красных прожилках, глаза, – дня на три-четыре, не больше. Мне от вас нужно будет только одно – настроение.

Полина непонимающе уставилась на него.

– Эффект, – пояснил он. – Сохраняйте этот эффект страха и ужаса, который вы испытали при виде озера и леса.

Она поежилась. Столько лет прошло, столько приложено усилий для того, чтобы забыть, но, поди ж ты, сердце тут же замирает от одной лишь мысли о том времени. И каждое упоминание о нем заставляет вновь переживать эхо давнего ужаса так, словно это произошло совсем недавно.

Ладно, пусть будет так. В конце концов, следовало сделать это гораздо раньше – вернуться и избавиться от этого наваждения.

Все были правы – ничего не было… Ничего, кроме ее детских фантазий…

7

Прошло, наверное, всего несколько минут, прежде чем Полина вынырнула из своих размышлений, но сейчас она чувствовала себя уже совсем иначе. Тело будто обмякло, расплылось, в затылке поселилась тупая боль, обещающая в скором времени расползтись по всей голове. Взглянув на часы, Полина приподняла брови – четверть двенадцатого. Пока попрощается и доберется до дома, наступит полночь. Золушку дома никто не ждал, но если она не поторопится, то завтра обязательно превратится в тыкву.

А вот для участников съемочной группы, казалось, времени просто не существовало. Возможно, их завтрашний день был спланирован таким образом, что они могли спать до обеда, поэтому никто и не торопился. Но у Полины был творческий вечер поэтессы Душко, читатели разнообразных возрастов и претензий, и вообще – следовало как-то обдумать столь неожиданное, но желанное предложение режиссера. Согласившись вот так, с разбегу, и не расспросив о подробностях, Полина Скороходова лишний раз убедилась в том, что совершенно не умеет строить планов, да и вообще плохо приспособлена к принятию серьезных решений.

Уехать с группой малознакомых людей хрен знает куда и хрен знает зачем? Да, на такое может решиться только неорганизованный человек вроде нее…

– У вас такое лицо, словно вы жалеете о том, что согласились, – вдруг заявил Андрей Сайганов, слегка склонившись над столом и поймав ее взгляд.

– Думаете, что умеете читать чужие мысли? – поежилась Полина.

Молодой человек усмехнулся, скривив красивые губы:

– В вашем случае это легко.

Полина перевела взгляд на Мару, которая, несомненно, прислушивалась к их разговору. Откинувшись на спинку стула, актриса цедила свой бесконечный виски. Ее непроницаемое лицо в вечернем полумраке было похоже на восковую маску. Официанты зажгли небольшие фонарики под потолком, и теперь огоньки отражались на гладкой ухоженной коже актрисы.

"Лучше бы ты читал мысли того, кто действительно думает о тебе", – промелькнуло в голове. Пора было прощаться и убираться восвояси. Но в этот момент метрдотель внес блюдо с шашлыком, от запаха которого Полину немного замутило.

– Не любите мясо? – заметив ее реакцию, спросил Сайганов.

– Нет, – покачала она головой. – И не спрашивайте, почему. По-моему, объяснения излишни, – Полина достала телефон, чтобы вызвать такси.

Костров, до этого дремавший, облокотившись на собственную руку, оживился и потер ладони:

– Но вот и шашлычок!

Воспользовавшись общей радостной суматохой, Полина дозвонилась в службу такси и заказала машину.

– Человек рожден плотоядным, – тихо произнес Сайганов. – Мясо дарует силу и ум, знаете об этом?

– Сомневаюсь, что свинья и баран самые сильные и умные животные в мире, – парировала она, злясь, что пришлось вступить в полемику.

– Поля, ты с ним не спорь, – пережевывая кусок мяса, заметил Костров. – Он тебя все равно переспорит.

– Даже не собиралась, – она поправила воротничок платья и вновь почувствовала на себе пристальный взгляд темноволосого колдуна. Смахнув с лица невидимую мошку, Полина отвернулась. Ее не покидало ощущение, что ее кожи все время касается что-то легкое и неуловимое. Скользит, щекочет, оставляя липкий след.

– Вы только понюхайте, какой аромат, – предложил Сайганов, накладывая в свою тарелку зажаренные куски. – Не нужно никаких специй – только угли и плоть. Мясо словно живое, еще шипит, плюется…

Полина сглотнула, уставившись на мясную гору.

– Вам нужно сделать лишь небольшое усилие над собой. За самые яркие удовольствия всегда немного стыдно, не так ли?

Полина вдохнула идущий от мяса аромат. В голове опять зашумело. Ноздри затрепетали, губы приоткрылись…

Раздался звонок оператора, и она, схватив трубку, прижала ее к уху:

– Спасибо, уже бегу! – вскочила, не скрывая радости. – Простите, пора. Мне очень, очень было приятно познакомиться со всеми вами!

Голос и взгляд Сайганова все еще кружили вокруг нее, создавая какой-то наэлектризованный туман, из которого было трудно вынырнуть. Но это продолжалось лишь пару секунд. Кушнер поднял голову и кивнул ей:

– Значит, в воскресенье мы вас ждем?

– Значит, да…

– Я провожу, – Костров с трудом вылез из-за стола, одергивая пиджак и приглаживая волосы.

Полина и тут не стала спорить. За то время, которое она провела в ресторане, ей стало понятно, что любое возражение приведет лишь к новому всплеску разговоров и внимания к ней. Хотелось тишины, чтобы спокойно подумать о том, что произошло, и как теперь ко всему этому относиться…

– Поленька, вам совершенно не нужно заморачиваться на эту тему, – сказал Костров, когда они выходили из дверей ресторана.

Было не понятно, кто кого сопровождает, потому что художник, привалившись к Полине боком, довольно кривовато шел по прямой.

– Я вам очень благодарна, Вениамин Аркадьевич! Вы даже не представляете, как вовремя все случилось! – убежденно возразила она.

– М-да? – он осоловело посмотрел на нее, с трудом фокусируя взгляд.

– Ну конечно! – Полина подтолкнула его чуть в сторону, чтобы он не врезался в колонну. – Я же мечтала о том, чтобы поехать куда-нибудь. У меня отпуск с понедельника, и сама бы я никуда одна не решилась… А тут такое приключение!

– Хм… Серьезно? Приключение? Вы действительно думаете, что эта поездка стоит вашего времени? Глубоко ошибаетесь… – Костров запнулся, почти повиснув на ее плече. – Ничего, кроме скуки, вы не почувствуете. Уж поверьте старику… Впрочем, вы молоды и полны иллюзий…

– Я не умею скучать, правда! Мне очень хочется побывать в тех местах, где я была в детстве. Вот вы не знаете всего, да и не нужно вам этого, но для меня это очень важно.

– Странная вы девушка, Полина. Что бы сказал ваш папенька… – хмуро пробубнил Костров.

Полина промолчала. Ей бы и самой хотелось это знать.

Когда охранник открыл перед ними дверь, Полина выпустила локоть мужчины и придержала его за плечи.

– Вениамин Аркадьевич, еще раз – огромное спасибо за вечер! До скорой встречи! – она быстро вышла на улицу, радуясь тому, что художник не ринулся за ней. Даже если он свалится в холле, его отнесут в номер. Когда садилась в машину, то взглянула на стеклянные двери гостиницы и увидела Кострова, который смотрел ей вслед. Через секунду он развернулся и вскоре исчез в глубине холла.

Что ж, этот странный вечер закончился благополучно, а следующий день должен был приблизить Полину к чему-то совершенно незнакомому и интригующему – к тому, что в последнее время занимало все ее мысли и желания.

…«Раньше Шуша думала, что некоторые люди сразу рождаются взрослыми. Как ее мать, например. Нет, не в том смысле, что они появляются сформировавшимися дяденьками и тетеньками, а именно взрослыми – умными, степенными, опытными и уставшими от «этой беготни». Вот отец Шушы точно был ребенком, потому что в его глазах и улыбке легко можно было узнать того озорного мальчишку, который радовался кузнечикам и бабочкам, удивлялся тому, как громко квакают лягушки перед дождем, и который мог запросто влезть на дерево, изображая Робин Гуда… Просто ему пришлось повзрослеть, чтобы у него родилась девочка Шуша. Но ей-то еще о-го-го сколько времени до того, чтобы окончательно вырасти!

Шуша не знала, что некоторые взрослеют раньше положенного срока. Как не знала и того, что это случится именно с ней.»

– Приехали!

Полина вздрогнула, судорожно сжимая сумочку и тараща слипающиеся глаза. Таксист нетерпеливо заерзал, кожаное сидение противно заскрипело, прогоняя остатки ее сна.

– Приехали, – повторил он, мутно отражаясь в салонном зеркале.

– Спасибо, – Полина протянула деньги. Таксист со вздохом стал рыться в поисках сдачи, и ей вдруг стало не по себе – в такси было душно, пахло чем-то застоявшимся, с горьковатыми нотками лимонной отдушки и жженой резины. – Не надо, – быстро проговорила она и открыла дверь, чтобы поскорее оказаться на улице.

Глоток ночного воздуха, такого упоительно свежего и прохладного, моментально прочистил голову и горло. Странное, словно подвешенное состояние, в котором Полина пребывала последние несколько часов, притупилось, но не исчезло полностью. Наверное, так бывает, когда выходишь из наркоза – ты чувствуешь себя, ощущаешь свое физическое тело, но сознание уплывает, не желая оставаться на месте, отчего обрывки случайных воспоминаний, словно карты, выскакивают из колоды и хаотично разлетаются, лишь на мгновение показав картинку. Раз – и картонки лежат рубашками вверх, и ты уже не можешь с точностью сказать, какая из них Валет, Дама или бубновая шестерка… И видела ли ты вообще их масть? Или опять все придумала…

Такси отъехало. Полина проводила взглядом машину, затем направилась к дому, старательно вспоминая разговоры, случившиеся за день. Она делала так постоянно уже много лет в совершенно разных ситуациях – был ли то рабочий день в библиотеке, или разговор с продавцом в магазине, или вот, как сейчас, в такси. Ничего лишнего – только слова героев и их действия. Если дать возможность вклиниться автору – сознанию – то из всего этого опять получится черт-те что…

«Приехали… спасибо… В воскресение, часиков в восемь… Странная вы девушка, Полина…»

Она помотала головой, разгоняя голоса в своей голове, и вошла в подъезд.

Варвара постоянно говорила о том, что следует менять обстановку в случае, если налицо один из признаков потери ориентира – отсутствие цели, однообразие, низкая самооценка, нездоровый отдых, рутина, возврат к прошлому… Что там еще? Ох, еще столько же пунктов, включая желание забиться под плинтус и не отсвечивать. Что ж, видимо их разговоры не прошли бесследно, раз Полина, поборов собственные страхи, не только поперлась в гостиницу, но и практически навязалась в киноэкспедицию. Хорошо же она выглядела со стороны – чудачка, поучающая серьезных людей тому, в чем и сама толком не разбирается. Бедный Костров! Каково ему было сидеть там рядом с ней и краснеть за то, что она вытворяла на полном серьезе…

Костров, Костров… Полина бросила сумку и прошла на кухню. Хотелось чаю и чего-нибудь сладкого. Включив чайник, она открыла ноутбук. Забив имя-отчество в поисковую строку, нажала поиск, попутно вгрызаясь в сухарик, щедро обсыпанный сахаром и маком.

Когда на экране появились его картины, у Полины отвисла челюсть. Она даже не смогла сразу подобрать слово, каким бы стоило их охарактеризовать. Фантастические? Сюрреалистичные? Бесподобные? Пожалуй, если бы все эти определения можно было объединить в одно, то оно смогло бы описать то, что так поразило Полю.

Удивительные краски – живые, даже, наверное, животные, если уж рассуждать примитивно. Такого эффекта вряд ли добьешься посредством масла или акварели. Хотя существует сколько угодно примеров натуралистичного письма на холсте и бумаге. Здесь же было другое, глубинное. Словно человек выплеснул из себя какую-то первозданную радость от единения с природой. Фантасмагорические образы животных и лесных призраков проявлялись будто в тумане или дымке причудливых сплетений растений сказочной чащи, одновременно притягивая и пугая.

Возможно ли добиться подобной оценки от простого обывателя, кем она и была? Кострову это явно удалось, о чем говорили восторженные отклики рецензентов и поклонников. Записи эти, правда, были давнишними, а более свежей информации по его творчеству гугл не выдавал. Вениамин Аркадьевич уже несколько лет занимался в основном только изобразительно-декорационными решениями в кино. Названия фильмов ни о чем Полине не говорили, да и она сама никогда не задумывалась о том, кто, кроме режиссера, оператора и актеров, собственно, и делают фильм. Работа художника обычно не заметна зрителям, ведь предметная среда фильма воспринимается как подлинная жизнь…

Вот если бы Полина хоть одним глазком посмотрела на его картины перед тем, как пойти на встречу, она бы не вела себя как полная дура. Ей было бы что сказать ему, восхититься открыто его талантом и, возможно, тем самым показать, что она не настолько уж и глупое создание. Ведь Вениамин Аркадьевич узнал ее, помнил ее отца. А она, как всегда, оказалась совершенно не готова к нормальному человеческому общению… Именно поэтому он и воспринял ее согласие поехать как идиотскую затею.

"Вы очень заняты, Полина… Вам совершенно ни к чему ехать с нами…"

Конечно, какой от нее прок? Одни спонтанные эмоции и глупости…

Решено – следует отказаться от поездки. Поблагодарить и отказаться. Зачем ворошить прошлое? Тем более, что тема эта давно закрыта, и если снова возвращаться к ней, то будет больно и неприятно. Мало ли что она видела и слышала? Фантазерка, начитавшаяся разных историй и попутавшая реальность с вымыслом. Ведь и тогда все решили, что у нее с головой не все в порядке, так к чему вновь бередить прошлое?

Костров, обладая исключительно своеобразным восприятием, с помощью эмоций и таланта смог создать творческий продукт, переработал внутренние процессы в художественную форму, а вот она лишь погрязла в переживаниях и потеряла точку опоры, на долгие годы запихнув желание писать в пыльный ящик самокопания и неуверенности в себе…

8

Суббота началась с того, что Полина едва не проспала. Вырываться из тягучего бесформенного сна было неимоверно тяжело. Всю ночь ее мучили странные тревожные сны с отголосками разговоров и образов. А под утро приснился отец. Он сидел за своим рабочим столом и смотрел на нее лучистым добрым взглядом, от которого к горлу подкатывал ком. Полина так и очнулась с высохшими дорожками слез на висках.

Не особо раздумывая над тем, что надеть, Полина выбрала одно из своих "несовременных", но таких романтичных платьев, и выскочила за дверь. О просьбе Ольги Ивановны купить творог вспомнила лишь на входе в библиотеку. Благо, директриса была занята настолько, что когда заметила Полину, лишь махнула рукой в сторону читального зала:

– Проверь там все. В одиннадцать Душко приедет!

Полина пожала плечами – ну что там еще проверять? Придут человек десять – всем места хватит.

Внезапно ее окатило жаром – сегодня же ее последний день перед отпуском! По плану было чаепитие с тортиком для Ольги Ивановны и Зои Тимофеевны, которая как раз выходила с понедельника. И, разумеется, вполне могла появиться сегодня, чтобы принять дела. Хотя, какие дела? Все под контролем директрисы – мышь не проскочит.

Полина выглянула в окно – в небе собирались небольшие тучки. Отпроситься до магазина? Нет, не вариант – вдруг поэтесса прибудет раньше или кто-нибудь заявится за книгами на выходные?

Как же она могла забыть? А все потому, что вчера не только в ресторане засиделась, а еще полночи лазила в интернете в поисках информации о своих новых знакомых. А кто бы поступил иначе? Интересно ведь почитать о фильме, о режиссере Кушнере, о Кострове и об Андрее Сайганове. При мысли о нем Полину коротко передернуло, словно за шиворот попали капли холодной дождевой воды. Было в этом красавце что-то определенно таинственное… С другой стороны, он же колдун? Странно, что у него на лбу третий глаз не нарисован. И плащ бы ему до пола, и волшебную палочку. А еще длинную бороду и колпак. Никакой информации о том, где он родился, и кто его родители, Полина не нашла. Впрочем, даже это не показалось ей удивительным – скорее всего, у него все так же, как у всех, вот только образ требует правильной подачи, и именно поэтому интернет наводнен его фотографиями и ссылками на программы о магии и колдовстве. Интересно, а магические способности у него откуда? Наверняка от какой-нибудь троюродной прабабки цыганских кровей, собственно, как и цвет глаз. Кстати, а все цыгане владеют цыганской магией, или только женщины? Раздумывая над тонкостями магического дара, Полина, расставила стулья и попутно опрыскала из пульверизатора любимый фикус Зои Тимофеевны, главного методиста и архивариуса. Вот она-то, кстати, кучу разных интересных вещей знает. И фикус в библиотеке не случайно появился – оказывается, если ты уверен, что кто-то желает тебе зла, или сам чувствуешь приближение несчастья, то надо всего лишь обойти вокруг цветка несколько раз.

Полина сняла с веточек несколько пожелтевших листочков и вылила остатки воды в землю. Фикус так давно стоял в углу, что образовалась паутина, в которой жил маленький паучок. А пауков трогать тоже нельзя. Как гласит еще одна легенда…

– Полина! – выдернул ее из задумчивости голос Ольги Ивановны.

К одиннадцати в библиотеку набилось довольно много народу. Полина и Ольга Ивановна удивленно переглядывались, немного растерявшись от такого наплыва. Поэтесса появилась в половине двенадцатого, окруженная странноватой свитой, состоящей из пары восторженных дамочек с пережженными пергидролью волосами и сухопарого, похожего на вопросительный знак, старикана. Ефросинья Душко держала в руках букет из разноцветных, слегка поникших гладиолусов, и Полине пришлось бежать в подсобное помещение за глиняной вазой, которой сами они пользовались крайне редко. Наспех вытерев круглые коричневые бока рукавом, она поставила ее на стол перед Душко и щедро бухнула в нее воды из графина. Поэтесса, поджимая губы, поинтересовалась, почему не было афиши с упоминанием ее имени, и объявление, отпечатанное на принтере и вывешенное в окне библиотеки, совершенно не бросалось в глаза.

Целый час Полина наблюдала за тем, как розоволосая Ефросинья, закатив глаза, нараспев читала стихи и при этом картинно заламывала руки. Публика оказалась серьезной – внимала и громко шикала на тех, у кого вдруг брякал телефон или внезапно нападал кашель. Щелкали фотоаппараты в руках свиты, и Душко меняла позы, поворачиваясь туда-сюда, сверкая самоцветами на руках, ушах и полной шее.

– Неужели все эти люди – ее поклонники? – шепотом спросила Полина Ольгу Ивановну, когда та присела рядом с ней. Сомневаться во вкусе директрисы не приходилось, но ее немного смущало то, как внимательно Ольга Ивановна следит за происходящим и как трепетно прижимает к груди ладони.

– А шут его знает, – вполголоса заявила та. – Но читает ведь и правда хорошо.

Когда поэтическое утро наконец подошло к концу, публика одарила Душко бурными аплодисментами. А дальше началось самое интересное – все вдруг повскакивали с мест и ринулись к столу. По всей видимости, за автографами. Через пару минут обладатели тоненького сборника и – Полина даже протерла глаза – пачки печенья, которое доставалось из обычного пластикового пакета, стали резво покидать библиотеку.

Едва сдерживая рвущийся смех, Полина спряталась за стопкой новеньких школьных учебников, которые следовало записать в журнал. «Реклама – двигатель торговли» – вот какой плакат должен был висеть в читальном зале над головой поэтессы.

В очередной раз хлопнула дверь. Раздался громкий восторженный возглас, а затем не менее театральный выдох. Полина подняла голову и увидела… Сайганова. Тот, словно Демон, появившийся из-за туч, дал всем оставшимся вволю налюбоваться собой, а затем, вскинув бровь, огляделся. Полина, открыв рот, замерла. Душко, явно решившая, что букет предназначался ей, стояла, протянув руки и пылая искусственным ярко-розовым девичьим румянцем.

Заметив Полину, демонический красавец прищурился и направился прямиком к ней.

– Не знал, что у вас здесь так интересно, – усмехнулся он, вкладывая букет в ее руки.

– Я тоже… – ошарашенно ответила Полина.

9

– Ну и ну… – протянула Варвара, разглядывая стоявший перед ней букет. Вытащив одну из желтых роз, она с шумом втянула аромат, сунув нос в сердцевину цветка. – Лимоном пахнет…

Полина отхлебнула чай и сковырнула с "отпускного" торта кремовую завитушку:

– Вот так. Сама в шоке.

– Повтори еще раз, что он тебе сказал! – Варя провела пальцем вдоль лишенного шипов стебля.

– Сказал, что все были рады познакомиться со мной.

– И все?

– И все.

– А потом ушел?

– Ага. Я видела, как он сел в такси, – вздохнула Полина и, размяв бисквит, стала вилкой выдавливать на нем решетку.

– Может, цену себе набивает? – задумчиво предложила свою версию Варвара.

– В смысле? Ты о чем? – не поняла Поля.

– Как о чем?! Ты ему понравилась! – округлила глаза подруга. – Он на тебя запал, точно тебе говорю!

Полина всплеснула руками:

– Ну почему ты все время сводишь к одному и тому же? Он же ясно выразился – все были рады. Все, понимаешь?

– Врет! – отмахнулась Варя.

– Да почему же…

– Потому что миром правит секс, моя дорогая. А еще власть и деньги. Второе и третье тебе пока не грозят, значит, остается первое! Ты у нас девушка видная, яркая, – Варвара, держа цветок за конец стебля, пару раз дотронулась бутоном до головы Полины. – Наивная и спелая, как пэрсик! Немудрено, что на тебя всякая нечисть западает!

– Ой, ну скажешь тоже. Где я и где он. Да дело даже не в этом. Сорвалась моя поездка, вот что плохо. Кажется, они подумали-подумали и решили не брать меня.

– Да наплевать на них! – Варя пнула под столом Полину. – Скатай сама куда-нибудь! В Москву, например, или в Питер. Развейся, прошвырнись по магазинам, по музеям. Я бы сама с тобой поехала, но ты же знаешь – мои архаровцы еще слишком малы, чтобы их в Кунсткамеру тащить.

– Понимаешь, Варя, – Полина отставила чашку и вздохнула, – тут такое дело…

– Понравился? – Глаза подруги расширились. – Признавайся, Скороходова, этот колдун тебе в сердце запал? Красивый чертяка…

– Да нет же! – Полина бросила в подругу шарик из конфетного фантика. – Все совсем не так. Если ты перестанешь задавать дурацкие вопросы и делать дурацкие выводы, то я расскажу тебе кое-что. Давно собиралась, но как-то все не решалась. Дело прошлое, конечно, но…

– Ну-ка, ну-ка, – подобралась Варвара.

Полина встала и подошла к холодильнику. Зачем-то достала сметану, потом убрала обратно. Собравшись с духом, выпалила:

– Короче, я пишу книгу…

– В курсе. Все жду, когда ты мне ее прочтешь.

– Не перебивай, а то я собьюсь, – погрозила пальцем Поля. – И не смотри на меня так!

Варя прижала ладонь к губам и свела зрачки к переносице, прогундосив:

– Чем это вам не нравятся мои "глазки маленькие, иронические и полупьяные?"*

– Нравятся, Варенька, нравятся! Но понимаешь, чтобы закончить книгу, мне надо… Как бы тебе объяснить? Нужна смена обстановки. Помнишь, ты сама говорила об этом?

– Конечно. И еще сто раз повторю.

– Вот я и решила, что это подходящий шанс.

– В общем, да, все правильно. Но признайся – колдун тебе понравился? – азартно прищурилась Варвара.

– Мне очень нужно туда попасть, – не обращая внимания на слова подруги, продолжила Полина. – Дело в том, что киногруппа будет недалеко от того места, которое я описываю. А если они меня не возьмут, то как же я попаду туда? Одна? Там болота, леса. Глушь, короче. Не знаю, как еще объяснить.

– А что тут объяснять? Я бы, и сама тебя одну не отпустила. Даже представить не могу, чтобы ты шаталась по каким-то лесам, – покачала головой Варя. – Не обижайся, Поль, но ты такая домашняя, уютная и, прости, предсказуемая. А тут болота какие-то. Что за бред? Ладно, это понятно. Так что там с книгой? В чем суть?

Полина взяла чайник и стала набирать воду. Включив его, продолжила:

– Это история про одну девочку, которая видела кое-что странное. Но потом оказалось, что этого не было. То есть ей никто не поверил и…

– Напоминает сказку про мальчика, который кричал: «Волки! Волки!» – рассмеялась Варя.

– Да, – кивнула Полина, – именно так. Ты, кстати, не знаешь, что там дальше с этим мальчиком было?

Варя хмыкнула и запихнула розу обратно в вазу.

– Думаю, ничего хорошего. Если он, конечно, не делал все это лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание своей шуткой.

– Нет, – уверенно сказала Полина. – Точно не шутил…

– Тебе виднее, – Варя внимательно следила за выражением лица Полины. – То есть, ты знаешь ту, про кого пишешь, да?

– Да… но это очень давно было.

– А если поговорить с ней? Восполнить, так сказать, пробелы?

– Нет, не получится. Она рассказала все, что знала…

– Значит, тебе просто нужно попасть туда, где все произошло. Увидеть воочию… Получается, надо ехать.

– Думаешь?

– Уверена. Но не забывай, что дети могут ошибаться.

– Девочка была уверена в том, что видела.

– Ты не хочешь мне рассказать об этом поподробнее? – осторожно поинтересовалась Варя.

– О, боюсь, что это очень мутная история. – Губы Полины дрогнули в грустной улыбке. – Но эта девочка до сих пор считает, что была права…

– Милая, – Варя встала и обняла ее. Уткнувшись подбородком в плечо, погладила Полину по спине. – Плюнь ты на всех! Делай так, как считаешь нужным. Не слушай никого!

– Кроме тебя?

– Кроме меня, да! По-моему, ты поднимаешь очень интересную тему. Детские травмы надо перерабатывать. Ну видела и видела что-то твоя девочка, подумаешь?

– Я ведь почему решила написать эту книгу? Чтобы, как ты говоришь, переработать! Я думала, что пойму, почему так долго не могу забыть эту историю. Но она все время вылезает наружу, спать не дает!

– Если спать не дает… А ты с кем-нибудь еще говорила об этом?

– Нет.

– Хм… А что она конкретно видела? Привидение? Чудовище? – Варвара понизила голос. – Или, может, испугалась чего-то эдакого… Допустим, кто-то с кем-то занимался любовью? Знаешь, в детском возрасте это может нанести прям серьезную травму! Мы вот с мужем запираемся, когда…

Полина отстранилась и посмотрела в глаза подруге:

– Дракона, Варя! Она видела дракона!

Варвара икнула, а затем расхохоталась в полный голос:

– Скороходова, я тебя обожаю! Дракон? Ну конечно! У меня самой парочка маленьких и один большой дома имеется, так что я тебя очень хорошо понимаю!

* М. Булгаков "Мастер и Маргарита", о Коровьеве.

10

Варвара засобиралась домой сразу после звонка мужа. Он ждал ее у подъезда, выгуливая собаку. Перед тем как уйти, Варя минут пять гримасничала в оконном стекле, делая вид, что не хочет покидать Полину. Та стояла рядом и улыбалась, наблюдая за тем, как молодой мужчина шлет жене воздушные поцелуи и изображает поющего менестреля. Летний вечер был теплым, ласковым, и Полина вдруг подумала, что Варя с мужем наверняка пойдут домой медленно, держась за руки. А их пес, метис таксы и спаниеля, будет важно брести рядом, тряся кудрявыми большими ушами и поглядывая на хозяев умными черными глазами…

Полина положила остатки торта в контейнер, щедро отсыпала конфет и сухариков и вручила подруге.

– Спасибо тебе, Варь! Не знаю, что бы я без тебя делала…

– А я? – тут же парировала подруга. – Ты мой луч в темном царстве, Скороходова. Я же псих, а ты на меня благотворно влияешь.

– Да ты само спокойствие и благоразумие, Варя!

– Ой, не скажи. Иногда так уматываюсь, что хочется встать посреди площади и заорать во все горло.

– Что заорать? – испуганно спросила Полина.

– Не что, а как. Громко, в полную силу. Чтоб в ушах зазвенело. Ты же знаешь мой темперамент! Это ведь не злость, а… – Варя прижала к груди пакет с гостинцами. – В каждом из нас есть нечто такое, что мы прячем ото всех. Ма-а-ленький зверек такой. И иногда его надо выпускать на волю, чтобы продышался. Мне повезло с мужем, Поль, он это понимает.

– Да, Варь, очень повезло, – вздохнула Полина.

– Я очень-очень хочу, чтобы ты встретила такого человека, который бы тебя понимал. Но чтобы это произошло, тебе самой следует разобраться в себе. Поезжай, дорогая. Проветрись. Проорись там за меня как следует, в этих своих лесах. И дракону привет передавай! – поцеловала она Полину в щеку и выскочила за дверь.

– Передам… – тихо ответила Поля, прислушиваясь к звуку шагов Вари и радостному лаю ее собаки.

В запасе у Полины оставались почти сутки, чтобы принять окончательное решение. Раздумывая, она занялась уборкой, вдруг решив пройтись «по верхам». На антресолях, кроме журналов и книг, нашелся старый отцовский рюкзак с походной амуницией. Вывалив все в кучу посреди комнаты, Полина села на пол и вдохнула пыльный запах, сквозь который пробивались еще ароматы сухой травы и ночного костра.

Разбирая содержимое, она нашла китайский литровый термос с царапинами на боку, две потемневшие металлические миски, слипшийся дождевик и старые овечьи чуни. Их Полина помнила особенно хорошо – когда она приходила к отцу, то стаскивала их с батареи и натягивала вместо тапок. Да, шерсть свалялась и пестрит залысинами, но теплее и уютнее их не было ничего на свете. Надо же, оказывается, отец их так и не выкинул.

Внутри чуни были набиты скомканными газетами. Видимо, таким образом отец хотел защитить тапки от моли. Но современная моль стала настолько всеядной, что газеты ей уже нипочем, да и типографская краска, наверное, уже не настолько ядовита, чтобы справиться с надоедливыми насекомыми.

Также в рюкзаке лежала свернутая брезентовая куртка с засаленными карманами, насквозь пропахшая табаком. Прижав ее к лицу, Полина замерла, чувствуя, как к глазам подкрадываются слезы. Наверное, не стоило ворошить воспоминания, а наоборот, следовало прислушаться к матери – сделать хороший ремонт, впустить в свою жизнь что-то новое и светлое. Но разве сама она не состоит из того, что было с ней? И разве можно вычеркнуть все то, от чего так болезненно щемит сердце?

Вздохнув, она вдруг отчетливо поняла, что эта поездка нужна ей позарез. И не важно – с кем и как она попадет в Заемье. Ничего страшного не произойдет, даже если ей придется оказаться там в одиночестве. Всего лишь несколько часов, возможно день, в окружении воспоминаний и в поиске вдохновения. У нее есть деньги, чтобы ни от кого не зависеть, и время, чтобы посвятить его себе. Вернуться в детство, к Шуше. К девочке, которую как она ни старалась, но так и не смогла забыть. Вернуться в то место, где она впервые испытала самые сильные чувства – восторг, страх, ужас и… любовь.

Если заявиться в гостиницу к назначенному режиссером Кушнером часу, то, возможно, удастся получить место в автобусе. Она готова приютиться в уголочке и помогать чем угодно. А если, все-таки, не получится, то тогда она отправится на автовокзал и поедет сама. Когда-то ведь надо становиться самостоятельной, в самом деле?

После того, как она приняла решение, на душе сразу же полегчало. Полина не представляла, что ей может потребоваться из вещей – та поездка с отцом «в поля» была первой и последней. Следующее лето она провела на море, под Ялтой, у родственников матери. Но воспоминания об этом были скудными и размытыми. Море, разумеется, было красивым, еда, кажется, вкусной, но на фоне таблеток и постоянного полусонного состояния все это прошло мимо. Разговоры полушепотом, кривые взгляды – вот, пожалуй, и все что запомнилось.

Через пару недель после возвращения отношения между родителями перешли в стадию холодной войны. Единственное, что Полина поняла – тогда в Ненастьево с ней случился нервный срыв. Такой, что потребовалась помощь психиатра. Взбешенная мать рвала и метала, обвиняя отца, что он забил голову дочери россказнями о том, чего нет, и поэтому детская психика не выдержала. Полина даже не пыталась встревать между ними, но с тех пор чувство вины прочно засело у нее внутри. Легче всего было признать, что мать права. А чтобы вернуть свое душевное здоровье, ей следовало прекратить фантазировать и больше не возвращаться к тому, что произошло.

Но наше подсознание умнее, чем кажется. Можно затуманить разум таблетками и уколами, но память все равно найдет лазейку, чтобы поставить перед фактом – это было… было…

– Было! – прошептала Полина, судорожно сжимая кулаки.

11

Половину воскресенья Полина посвятила уборке. Ведь даже если будешь отсутствовать всего пару дней, стоит привести свою квартиру в порядок, думала она. И руки заняты, и к печенюшкам не так тянет. Следовало бы вообще прекратить это бесконтрольное поедание сладкого и взяться за себя всерьез.

В голове, перебивая друг друга, роились разные мысли и вопросы, и Полине никак не удавалось унять этот вертлявый громкоголосый хоровод. Чтобы как-то успокоиться, она приняла душ и сделала маску для волос. Затем, навертев на голове тюрбан, полила цветы и вытерла пыль. Когда вытащила пылесос, позвонила мать.

– Что делаешь? – спросила без предисловий.

– Прибираюсь, – Полина стояла посреди комнаты и разглядывала оставленный с вечера на ковре рюкзак, отцовскую куртку, россыпь шерстяных ворсинок и клочки газеты.

– Что решила насчет ремонта? Я тут мастера хорошего нашла, недорого, кстати.

– Ничего не решила, – промямлила Полина. – Пока ничего. Когда вернусь, обещаю подумать.

– Когда вернешься? Ах, ты ж… монастырь твой. Помню, – демонстративно вздохнула мать. – Ладно, вольному воля. Приедешь, сразу отзвонись, поняла?

– Конечно, мам.

– И это… – мать вдруг выругалась и громко крикнула в сторону: «Навозу добавь под смородину!». – Давай без чудес, ладно? – обратилась уже к дочери.

Полина поморщилась, а затем неожиданно для самой себя спросила:

– Мам, скажи, пожалуйста, а ты не помнишь, с кем я тогда ездила?

– Что? Куда ездила? Когда? – голос Ираиды поднялся на тон выше.

– В Заемье… – проблеяла Полина и прикусила губу.

– Полина, – в голосе матери появились угрожающие нотки, – что опять не так?

– Нет, я просто хотела…

– Прекрати немедленно! Даже думать об этом не смей! Может, тебе опять начать пить успокоительные? Ты как себя чувствуешь? Я могу записать тебя к врачу без очереди! Или вообще в стационар положить. У тебя все равно отпуск! Вот и отдохнешь – готовить не надо! А я пока ремонтом займусь…

– Не надо, все хорошо, правда! – испуганно крикнула Полина, почувствовав, как зашевелились волосы на затылке. Схватив отцовскую куртку, она прижала ее к груди. Пальцы забегали по ткани, натыкаясь на кнопки и толстую тракторную молнию.

– А почему тогда спрашиваешь? Зачем вообще об этом вспомнила? Мало тебе было… Ты чем вообще занимаешься?! О чем ты там думаешь?!

– Ой, мам, говорю же – прибираюсь! – для пущего эффекта Полина включила пылесос.

– Да вынеси ты там все на помойку, ей-богу! Столько лет прошло. Не помню я ничего и помнить не хочу! Чего и тебе желаю. Короче, приедешь, позвони, поняла? – на другом конце провода что-то брякнуло, затем с грохотом упало. – Да елки-палки, кто ж так лопату ставит? Ты б ее в землю воткнул, что ли…

Когда раздались гудки, Полина выдохнула. Действительно, о чем она думала, когда задавала вопросы матери?! Если Ираида поймет, что в голове у дочери, то отвертеться будет уже невозможно. Чего доброго, еще и переехать к ней заставит! Спорить с маменькой – дело немыслимое и изначально провальное. Прийти к согласию можно было только путем дипломатических переговоров и согласившись на все ее условия в надежде, что она забудет об обещаниях, увлеченная новым проектом или самой собой.

Отбросив телефон подальше, словно мать могла подсмотреть за ней, Полина уткнулась лицом в куртку, вдыхая знакомый запах. Ничего, ничего… Сделав пару глубоких вздохов, она вытерла слезы и стала складывать одежду. Внезапно нащупала в одном из карманов какое-то уплотнение. Щелкнув кнопкой, заглянула внутрь и увидела знакомый корешок обложки. Отец делал журналистские блокноты по привычке, приобретенной еще в студенчестве, – разрезал дешевую общую тетрадь в 48 листов пополам. Сколько бы ежедневников не дарила ему Полина, все они торжественно водружались на стол, а затем плавно возвращались к ней для институтских конспектов. Пролистнув страницы веером, Полина нахмурилась – на внутренней стороне обложки синела надпись от руки – «Заемье».

«Вот и привет от папочки…»

При жизни отца все разговоры о той поездке были под запретом. И даже потом Полина запрещала себе даже думать о ней. Это было легко – учеба в школе, затем в институте занимала все ее время. Но запрещай не запрещай, а закрывая глаза, она вновь оказывалась в том самом дне, в том самом месте. И воспоминания эти были такими теплыми, такими восторженными ровно до того момента, когда…

…Пылесос гудел, собирая пыль. Один из газетных шаров прилип к щетке, не желая всасываться внутрь. Полина присела на корточки. Развернув, увидела короткую заметку, оборванную по краям, но обведенную такой же синей, как в блокноте, почти выцветшей пастой.

«…поиски не дали результатов… следует помнить, что болота являются опасными… без сопровождения…как и любое труднопроходимое место… Заемье таит в себе множество тайн, которые до сих пор…»

– Но я же не собираюсь что-то расследовать, – произнесла Полина вслух. – Всего лишь побыть там немного.

Варя права – все, что с нами происходит в детстве, незримо присутствует и во взрослой жизни, преследует, оказывая воздействие на каждый наш шаг. И она, Полина, чувствовала необходимость вернуться в то время, чтобы заново пережить свои эмоции, смириться с ними, принять их и, возможно, простить себе эту слабость быть другой, не такой, как остальные люди. Но внутри ее до си пор бушевало и боролось осознание того, что на самом деле она сильная и имеет право сама распоряжаться своей жизнью, не боясь последствий.