Травница для белого лиса бесплатное чтение

Глава 1

Я хорошо помнила тот день, в который устроилась работать в булочную. Хотела порадовать любимую бабушку.

Всего за день до него мы с ней вместе поехали в город Ханиград, что расположился за лесом от родной деревни. Там она, травница, закупала необходимые ей масла, склянки и прочие приспособления, в которых нуждалась для своей работы. Я же подыскивала ткани для нового платья в честь своей помолвки. Хотелось что-то воздушное, нежное и в то же время яркое. Там же мы с бабушкой вместе разглядывали новейший агрегат, который быстрее и проще, чем вручную, создавал эфирные масла из трав и цветов. Это была необыкновенная металлическая махина, блестящего медного цвета со стеклянными колбочками и трубочками. Она свистела и тарахтела, и издавала тоненький «Дзинь» в конце своей работы. Конструктор подробно рассказал и показал, как работать с его изделием. Бабушка очень заинтересовалась, но денег, после обязательных покупок, на чудесную махину не хватило. В последнее время она, вообще, мало тратила и частенько повторяла, что надо экономить.

Мне хотелось порадовать бабушку. Подарить ей этот необычайный агрегат и, что зря таить, самой попробовать превратить травы в масла с его помощью.

Для этого и устроилась на работу в булочную в родной деревне, не подозревая, как сильно вскоре изменится моя жизнь.

Пугливо отворила входную дверь. Старенькие деревянные половицы встретили меня протяжным скрипом. В нос ударили яркие ароматы сдобы, яблок, груш, шоколада… С кухни доносился стук металла, шорох фартуков, отзвуки голосов.

– Здравствуйте! – пугливо проблеяла я. – У вас на витрине висит объявление. Я раньше не работала, но уверяю, что быстро учусь.

С тех пор каждое моё утро начиналось до первых петухов. До рассветного солнца я открывала скрипучую дверь в булочную и наблюдала, как белые, бледные пылинки танцевали в воздухе, поднятые ветром, вступившим в помещение вместе со мной. Надевала грубый льняной фартук нежного бежевого цвета, туго затягивая бант на пояснице. Закалывала волосы и прятала их под накрахмаленную шапочку. Мне всегда нравилась булочная в час до открытия, когда ещё не пришли ни покупатели, ни другие работники.

Ступая по старым деревянным полам, я слышала лишь стук собственных каблуков. Мягкой, пушистой тряпочкой протирала полки и раскладывала на них бумажные подложки, затем шла в кухню. Поднимала тяжёлые металлические крышки и, хитро оглядываясь, отщипывала кончиками пальцев вязкое, солоноватое тесто, чтобы тайком съесть кусочек. Я любила слушать, как звенит маленький стеклянный колокольчик каждый раз, когда открывалась входная дверь, впуская и выпуская работников и посетителей.

Мне действительно всё это нравилось. Зарплата достойная. Всего за два месяца я купила бабушке тот самый агрегат!

Увы, ещё через месяц она скончалась.

Потрясённая до глубины души, я слишком боялась наведаться в домик, который бабушка завещала мне.

Вплоть до того дня, когда, протирая витрины влажной, пушистой тряпочкой, я познала новую боль. Боль предательства. Случайно увидела то, что видеть мне не полагалось, и услышала то, что никогда бы слышать не желала.

По улице, не стесняясь и не прячась, держась за руки и переплетая пальцы, будто влюблённые, шли двое. Высокий юноша с рыжей шевелюрой и небольшой бородкой, одетый в длинный плащ и держащий деревянную трость в руках, а рядом с ним девушка с такими же иссиня-чёрными волосами как у меня, только стройная, а не полноватая, и несколько повыше меня. Она куталась в яркую шаль и влюблённо уставилась на своего спутника, а он отвечал ей благодушной улыбкой. То прогуливались мой жених вместе с моей же старшей сестрицей. Снег игриво кружил вокруг них, будто хоровод водил.

Отдельные снежинки падали на стеклянные окна булочной и стекали по ним хрупкими каплями, такими же, которые текли по моему лицу. Ощущая, как в душе поднимались обида и страх, я не выдержала и выбежала на улицу. Преградила двум голубкам дорогу, широко расставив руки в стороны и грозно сведя брови, но в ответ получила лишь сестринский смех и недоумевающий взгляд от моего Кая.

Тогда они убедили, что я всё надумала. Что это моя голова, забитая подготовкой к свадьбе, готова в каждом жесте искать подвох из-за страха перед такими яркими изменениями в жизни.

Тогда я им поверила.

Однако, спустя совсем немного времени, застала Кая с Камиллой целующимися на кухне нашего дома. Всё, что сказал жених в тот день:

– Почему ты так рано, Ая?

До боли сжав в руках корзинку с пирожками, которые подарили на работе в честь дня моего рождения, я наорала и на сестру, и на возлюбленного. Орала, пока они не обозвали меня повредившейся умом ревнивицей. Орала до тех пор, пока не оставили меня одну. Лишь после позволила себе перевести дыхание. Опустила корзинку на стол, а сама отправилась умываться и складывать вещи в узел.

Я собирала самое необходимое: запасную тёплую одежду и две щётки, одну для волос, а вторую для зубов. Слёзы застилали вид, превращали мою комнату в скопление пятен. Я хлюпала носом и по очереди выдвигала ящички комода в поисках завещания бабушки. Нечего мне больше делать в родной деревушке!

Отправлюсь в оставленный мне в наследство домик на краю леса и стану травницей, как бабушка хотела.

***

На помощь, разобраться в и без того понятной ситуации, Камилла позвала нашу матушку, а сама пугливо сбежала. Нет, сначала она пыталась подглядывать, высунув голову в дверной проём, но мы так часто на неё за это кричали, что Камилла затолкала поглубже любопытство и вышла на улицу. Причём прошла мимо меня с таким видом, будто это её оскорбили, а не наоборот.

Я перекинула через плечо собранные в небольшой узел вещи, а в руки взяла корзинку с пирожками, накрытую белой тряпичной салфеткой. Матушка преградила мне выход из дома и во весь голос запричитала. И на прощение я неспособна, и шуток не понимаю, и столько ещё чуши наговорила, что слушать мне расхотелось.

– Я ухожу! – в который раз сказала я, прижимая к груди корзинку с пирожками, и натянула на макушку красный меховой капюшон.

– Куда? – вновь спрашивала матушка, потрясая собственным передником. – На улице зима! В том доме никто не жил уже год, Ая! Там ничего нет. Что ты будешь есть?

– Вот! – я повыше подняла плетёную корзинку, из которой тянулся приятный аромат сдобы с запечёнными овощами и мясом. – На сегодня хватит. Не волнуйся. У меня и деньги есть. Всё необходимое докуплю в Ханиграде. До него от домика бабушки всего-то час пешего пути. Я справлюсь, мам.

– Справится она, как же! – всплеснула матушка руками. – Ты никуда не пойдёшь! Травничество, это тебе не игрушки! Знаешь, как долго твоя бабушка ему училась? Думаешь, придёшь, и сразу всё устроится?

– Нет, не думаю, – я попыталась улыбнуться, чтобы задобрить матушку. – Я понимаю, что это сложно. И долго. Да только бабушка основам меня научила. Книжки мне по травам оставила, разберусь. Верь в меня, пожалуйста.

– Если сейчас переступишь этот порог, то ты мне больше не дочь!

Шумно втянув воздух, я до боли сжала пальцы на плетёной ручке корзинки. Матушкина причёска растрепалась. Глаза её горели праведным огнём, а голос прозвучал непреклонно, но и я не желала отступать. Во мне разгоралась обида, по силе ничем не уступавшая матушкиным эмоциям.

– А что ты скажешь про Камиллу? – чуть не плача спросила я. – Про Кая?

– Они взрослые люди, – отвела матушка взгляд. – Сами разберутся.

Впившись ногтями в твёрдую ручку, я ощутила, как ладонь кольнуло занозой. Сами, значит? Взрослые?

– Кай – мой жених.

– Так что ж ты его бросаешь перед свадьбой? – матушка всё ещё смотрела мимо меня.

– А Камилла – моя сестра.

– Кому ты это говоришь? Думаешь, не я рожала вас обеих?

– Они целовались! – мой голос сорвался на визг.

– И они извинились, что говорит о них, как о взрослых. Зато ты ведёшь себя как дитя! Все оступаются, глупая ты девчонка. Мудрая женщина отличается прощеньем.

– А-а! – вскрикнула я, вложив в голос и обиду, и злость.

– Невоспитанное дитя!

Матушка пыхтела. Я шумно дышала, лишь толстый сестрин кот, не осознавший ситуации, шмыгнул к нам и попытался потереться о матушкины ноги.

– Ая, ты никуда не пойдёшь, – топнула матушка ногой и попала по кошачьему хвосту.

Развернувшись на каблуках, я покинула родительский дом. За мной раздавалось кошачье завывание и матушкина ругань. Кажется, она попыталась пнуть непонятливое животное, чтоб не приставал.

Быстрей, быстрей! По тропинке к лесу. Пока не передумала. Пока не испугалась. Пока солнце, застрявшее в зените, не успело скатиться за горизонт.

Утирая слёзы тёплой рукавицей, я шагала всё дальше и глубже в лес. Временами оглядывалась на оставленную позади деревню. Если поначалу домики с дымящимися трубами виднелись хорошо, то вскоре они попрятались за пушистыми ёлками. Туда дороги больше нет. Я шмыгнула носом.

– Дура ты, Ая, какая же дура, – бубнила самой себе, пока снег похрустывал под сапогами.

Руку оттягивала плетёная корзинка, набитая пирожками. Волосы закрывал красный капюшончик мехового плаща, в который я куталась. На плечо давил шерстяной узел с вещами.

Стоило пройти лес до захода, пока солнце ещё высоко, что зимою бывало нечасто. Там за лесом меня ждал деревянный домик, оставленный в наследство почившей бабушкой. Позади осталась неплохая работа в деревенской булочной, где меня поздравили ароматными, воздушными пирожками, а ещё там остался несостоявшийся жених, изменивший с моей же сестрицей.

Матушка убеждала, что я совершаю глупость. Настаивала на том, чтоб я осталась. Да только я не хотела. И, отойдя на приличное расстояние от деревни, возвратиться не захотела. «Нет, – думала я, – лучше построю новую жизнь в новом месте». Для начала планировала вычистить заброшенный бабушкин домик, подлатать, где необходимо, а потом и работу поближе к новому месту жительства подыскать.

Только бы лес скорее пройти. Густой лес, смешанный, но больше хвойный. Бабушка часто рассказывала про него сказки. Дескать жил у нас в лесу древний дух, который его охранял, охотников и лесорубов путал, а никудышным путникам, вроде меня, помогал дорогу сыскать.

– Что же ты, дух, – выдохнула я клубы пара, – меня до бабушкиного дома не проводишь? Мне бы твоя помощь, ох, как, кстати, пришлась! Хочешь, пирожками взамен угощу?

Слёзы обиды больше не катились по румяным щекам. Я увереннее хрустела подошвами по снегу, всё глубже уходя в лес, пока не заметила вдалеке, за раскидистой елью, белый пушистый хвост с чёрным кончиком.

Кутаясь в красный меховой плащ и прижимая к себе корзинку с ароматными пирожками, я вглядывалась в ель. Пушистая, припорошённая снегом, она покачивала ветвями, хотя ветром и не пахло. Сглотнув, я похрустела снегом, переступая с ноги на ногу. Я одновременно испытывала любопытство и страх. И подойти хотелось, и жизнь сохранить.

Что это там за зверь был? Волк или лис? Показалось? А если нет?

– Ой, мамочки, – шепнула я и крепче ухватилась за корзинку, понимая, что в случае чего придётся распрощаться с пирожками и использовать её вместо оружия.

Сглотнув, я подождала немного. Ветки остановились, а белого хвоста больше не видать. Шагнув вперёд, я вновь остановилась. Прошла ещё немного. Можно было бы сойти с привычной дорожки и пойти к бабушкиному дому другим путём, но кто знает, какой высоты там сугробы навалило! Как бы не провалиться.

Закусив изнутри щеку, я ждала, но неведомый зверь себя не проявил. Зато любопытство не отступало, подначивая заглянуть за еловую лапу. И потому, подумав хорошенько, подошла к раскидистой ели. Обошла пушистую красавицу и остановилась.

Зверь был. Почти такой же белый, как снег, за ёлкой припал к земле крупный, пушистый лис с длинными чёрными лапами. Он старательно вылизывал переднюю, угодившую в металлический капкан. Услыхав меня, лис прижал острые уши к голове и вскинул острую морду. Его яркие золотистые глаза посмотрели на меня с удивительной разумностью. Будто понимая, что я не причиню вреда, лис не издал ни единого протестующего звука, лишь перестал вылизывать свою лапу и с интересом наблюдал за моим приближением. Я шла медленно, стянув зубами рукавицу с правой руки и шурша в тёплой корзинке. Пальцы подрагивали. Я смотрела то в глаза зверю, то на его нос, блестящий чёрной точкой.

– Ты голодный? – спросила, вынимая из корзинки остывший пирожок и протягивая его зверю. – Кушай, красавец, не бойся, а я помогу тебе выбраться. Ты же меня не укусишь? Да? Хороший мальчик!

Принюхавшись к мясному пирожку, лис распахнул пасть и вцепился в него острыми зубами. И, пока он старательно приканчивал выпечку, я разглядывала застрявшую лапу. Она оказалась не повреждена, зато капкан выглядел крепким. Вцепившись в холодный, твёрдый металл, я изо всех сил потянула его в стороны. Лис фыркнул. Я постучала по капкану кулаком. Клянусь, лис взглянул на меня так, словно перед ним оказалось самое глупое существо во всём мире.

– Если ты такой умный, подскажи, как спасти! – сказала я, без надежды на понимание.

Морда лиса повернулась в сторону сухого куста. Он так пристально всматривался в крепкие, длинные ветви, что я тоже принялась рассматривать их.

Тёмный куст покрылся не только снегом, но и тонкой корочкой льда. Из-за этого он поблёскивал красным. Красный! Я взглянула в небо и с досадой поняла, что если провожусь слишком долго, то к домику дойду после заката, но и оставить бедняжку я не могла.

Выудив из корзинки ещё один пирожок для мохнатого, я решительно двинулась к кусту. Тянула ветки и так и сяк, пока не додумалась жахнуть по основанию сапогом. Тут-то ветка и отломилась, разнося по лесу громкий треск. Лёд осыпался блестящими осколками, но у меня не было времени любоваться. Схватив крепкую ветку, я со всей дури всадила её в капкан. Надавила. Попыхтела, покряхтела, да и сумела чуточку раскрыть металлическую пасть.

Удивлённый, но довольный, лис медленно, осторожно вытянул лапу из ловушки. Осмотрел её и выдохнул, будто ожидал худшего. Клянусь, поклонился мне, и только после сунул любопытную морду в корзинку.

– Эй, это моё!

Но без толку. Пушистый негодяй, схапав ещё два пирожка, убежал в лес. А я не знала, злиться мне или смеяться? С одной стороны, хотелось кинуть в него увесистой веткой или крепким снежком, с другой же, ну их, эти пирожки! Мне для ужина хватит и тех, которые остались.

Живот недовольно заурчал при этой мысли, так что я выудила ещё один пирожок, с яйцом и капустой, и зажевала его по пути.

Когда же я, наконец, добралась до бабушкиного домика, то первым делом обошла его по кругу, дабы осмотреть снаружи. Наружность у дома на краю леса, скажем прямо, не особо радовала. От невысокого заборчика вокруг не осталось и следа. Крыша на первый взгляд прохудилась аж в двух местах. Входная дверь спряталась за сугробом. У одного окна оказалось выбито стекло и не хватало створок, из-за чего снег попал и внутрь.

– Дела, – протянула я, почёсывая затылок и влезая в дом через окно.

Снега внутри, на счастье, лежало мало, лишь под самим оконцем вырос холмик мне по колено. К счастью, окно вело не в спальню, а на кухню. Увы, очаг находился здесь же.

Поставив корзинку на деревянный столик, я закрыла окно крышкой от очага и проскрипела старенькими, деревянными половицами вглубь домика. Всё в нём покрылось пылью, а под потолком ещё и заросло паутиной. Зато в небольшой, но уютной прихожей я нашла старые инструменты. Среди них и огромная, тяжёлая лопата. Самое оно, для очистки двери и дорожки вокруг домика от снега!

Довольная, я закидала в очаг горстку хвороста, оставшегося с тех времён, когда хозяйничала бабушка. Разожгла огонь, а пока дом нагревался, пошла освобождать вход от снега и осматривать, что ещё предстоит подлатать, или обновить. Ещё я надеялась найти немного крупы, чтоб сварить кашу на завтрак.

От домика до Ханиграда добираться было сильно ближе, чем до моей деревеньки.

Родители всегда звали бабушку нелюдимой. Они не понимали, отчего гордая женщина одиноко жила в подобной глуши, если могла переехать к ним в деревню. Я же бабушку всегда понимала. На границе леса ощущалась некая свобода, к тому же бабушка моя являлась местной травницей-знахаркой. К ней за снадобьями приходили как из нашей деревни, так и из города. Она и меня понемногу учила, ещё когда я малышкой была, да и после. Всё приговаривала, что я одна смогу продолжить её дело. Важное дело. Потому и дом в наследство оставила мне, а не Камилле.

Хотя бабушка всегда называла свою причину, чтобы жить в этом доме, матушка пояснила маленькой мне, что это сказка. Бабушка рассказывала, что как-то чуть не умерла, а спас её местный дух лесной. Буквально с того света вытащил, а она ему взамен помочь обещала. Уговорились они о взаимопомощи. Мол, это дух ей первых покупателей травяных настоев привёл, а она и для него снадобья какие-то готовила. А, чтоб оба помнили об уговоре, бабушка ему свой медальон отдала, а дух ей оставил драгоценную кисть с шерстью редкой белой лисы. Кисть эту она мне оставила. В наследство.

Ох, и любила же моя бабулька сказки выдумывать!

Очистив вход от снега и подметя полы, я с уже меньшим рвением и энергией принялась за снятие паутины с углов. Мне предстояло натопить воды и придумать, чем питаться, пока до города не доберусь, что я планировала сделать завтра же. Заодно заглянула бы в ратушу и сообщила, что вступила в права о наследстве.

Пусть знают, что домик больше не пустует.

Расписав, для верности, всё запланированное на листочке, я убедилась, что от ватных одеял больше не отдавало сыростью и укрылась по самую макушку.

Засыпала я быстро и спала хорошо, а вот проснувшись, не сразу поняла, что ночь провела не в родительском доме. Одним движением скинула с себя одеяло и свернулась рулетиком. Холод за долю секунды забрался под свитер и шерстяные штанишки, в которых я спала. Покалываниями расползся по телу и ледяным воздухом втиснулся в ноздри, вызвав жгучее желание чихнуть. Я тут же накрылась обратно, с головой заползая под тяжёлое одеяло. Тут-то до меня и дошло, что я поругалась со всеми, с кем только можно, и ушла. Вспомнилось, что окно в доме разбито, подумалось, что очаг давно остыл, ведь хвороста сохранилось немного.

Повалявшись немного в постели, я нехотя выбралась. Завернулась в шаль, доела последний пирожок и решила прежде Ханиграда посетить лес да набрать хвороста и толстых веток для обогрева. Умывшись ледяной водицей, набранной в медный тазик со вчера, я обулась в сапоги, накинула свой красный плащ и отправилась в лес.

С толстой бечёвкой в руках я углубилась в лес на поиски хвороста. Дело это небыстрое и скучное, так что я уже понимала, что до Ханиграда сегодня не доберусь. А вот то, что сумею с кем-то встретиться, даже не подозревала.

Снег становился глубже, а лес гуще. С высоких деревьев на меня поглядывали красногрудые птички. Я улыбалась им и потихоньку обламывала подходящие для растопки очага ветви. Медленно солнечный лик поднимался всё выше, подсказывая ход времени. Пальцы на руках и ногах покалывало от мороза. Я обвязала платок, пряча нос, но раскрасневшийся кончик побаливал. Холод пульсировал, подгоняя скорее перевязать набранный хворост, и возвратиться, вот только слишком отчётливо моего слуха коснулся снежный хруст. Замерев, согнувшись над вязанкой хвороста, я неторопливо подняла голову.

Глазам моим предстали шерстяные сапоги. В них прятались длинные, стройные ноги, облачённые в светлые штаны. Ещё выше показалась белоснежная шуба, пушистая, но не утяжелявшая утончённый, будто аристократический образ светловолосого, с рыжими прядками, кареглазого юноши. У него оказались высокие скулы, тонкий, острый нос и гладкий подбородок, словно у не вошедшего в возраст. Вот только взгляд миндалевидных глаз подсказывал, что юноша передо мной уже не мальчик.

– Здравствуйте? – первой тишину нарушила я, разгибаясь в полный рост.

Юноша молча оглядел меня и мою ношу. Фыркнул, дёрнулся, как это делают, когда тепло проходит через тело, и подошёл, предложив свою помощь. Он без труда закинул вязанку себе за спину и, не спрашивая пути, отправился в верном направлении.

У меня не было времени дивиться. Я с трудом поспевала за быстроногим красавцем, который, казалось, совсем не увязал в сугробах.

– А вы, простите, кем будете? – стягивая платок с носа и рта, поинтересовалась я.

– Юки, – коротко ответил мой новый знакомый.

«Юки, – повторила я про себя необычное имя. – Это с каких же далёких земель ты прибыл?», но и это я спросить не успела.

– Я из Ханиграда, – почти без перерыва продолжил он. – А вы?

И тут до меня дошло, что он не знал, куда идти. Просто вышел на протоптанную дорогу, которую люди использовали, чтобы добираться из деревни в Ханиград. Широко улыбнувшись, я представилась и сообщила, что живу ближе. И, набравшись смелости, спросила, что за имя такое диковинное?

– Не диковинное, – дружелюбно улыбнулся Юки, – а старинное. Здесь, знаешь? Можно я на «ты»? Раньше народ жил, шаманизмом промышлял, так вот, у них и язык свой был…

Пока мы добирались до бабушкиного, нет, до моего дома, Юки рассказывал сказку про лесных людей, о которых я уже слышала от бабушки. И пусть эта история мне была хорошо знакома, я лишь улыбалась, вежливо слушая и не перебивая. Наконец, поведав о народе, жившем в мире с природой, Юки добавил, что имя его с их языка переводится: «Снег».

– Вот почему ты в снегу не тонешь! – рассмеялась я.

– Пришли, Ая, – улыбнулся Юки в ответ.

Мы остановились неподалёку от дома. Белокурый юноша передал мне вязанку хвороста и попрощался, возвращаясь в лес, а не направившись в сторону города. Решив, что он, должно быть, что-то там оставил, я лишь порадовалась, что успеваю сегодня в ратушу.

Как никак с моего места не было видно входной двери, а потому я не знала, что помимо встречи с Юки, встречусь и ещё кое с кем.

Глава 2

На пороге стояла матушка. Куталась в зимнее меховое пальто и держала в рукавицах узел. Она столь пристально вглядывалась в край леса, что мне удалось подойти незамеченной. Благодаря этому я рассмотрела, как вздувались её ноздри, как сошлись на переносице брови, как плотно сжались бледные губы, пока непроницаемые глаза наблюдали за чем-то вдали.

Я обернулась вслед её взгляду и заметила, как по лесу двигалась человеческая фигура в белой шубе. Это удалялся за ели и кряжистые деревья Юки. Неужто этот добрый юноша сумел вызвать столько матушкиного недовольства?

Откашлявшись и поправив платок на голове, я поприветствовала матушку. Она моргнула, удивлённо взглянула на меня, словно не ожидала встретить, и кривовато улыбнулась одними губами. Ненависть из глаз испарилась, а на смену ей пришла целая смесь чувств и эмоций. На мгновенье даже почудилось, что она меня обнимет.

– Так и будем на холоде стоять? Где твоё гостеприимство!

В этом вся матушка. Ни приветствия, ни извинений. Пригласив её в дом, я поспешила развести огонь и подвесить над ним старенький чайник с почерневшими от многократного использования стенками. Пусть матушка встретила меня грубостью, она также принесла съестного. Закинула узелок с крупами, свежеиспечённым хлебом и куском, завёрнутого в бумагу, сливочного масла на кухонный стол. Сама села рядом на низенькую скамью и с явным отвращением осмотрелась. Видать, не оценила матушка моих вчерашних стараний, из-за которых всё ещё болели руки. Она видела лишь разбитое окно, пустые полки, потрескавшуюся кухонную утварь и изъеденный молью, протёртый до дыр половичок.

От чая, оглядев протянутую ей старенькую чашку, матушка брезгливо отказалась, даже не прикоснулась, переплетя пальцы и уложив их на стол. Я с благодарностью приняла все её дары и тут же расставила по местам. Матушка хмыкнула. Я отмахнулась и заодно рассказала, что, пусть круп и муки вчера не нашлось, зато высушенных трав и ягод столько, что хоть через неделю можно первых клиентов брать! Надо только в ратуше оформиться.

– И мёд с вареньем! Три банки. Сейчас бутербродиков поедим. А ещё я уже познакомилась с одним добрым юношей, – поведала я без задней мысли и полезла за ножом. – У него такое странное имя, Юки. Он помог мне донести…

– Хватит! – взвизгнула мать, а лицо её покрылось багровыми пятнами. – Замолчи, Ая.

Закончила она сквозь зубы, что меня весьма поразило. Я даже села мимо скамейки. Взглянула на ножик в своих руках и отложила от беды подальше.

– Не думаешь же ты, – пришла матушка в себя и принялась старательно поправлять причёску, – что справишься в одиночку? Мне с вареньем. От мёда всё чешется.

– Я же говорю…

– Не перебивай старших. Играйся в травницу, сколько захочешь. Всем детям иногда нужно чуть больше свободы, чтобы понять, что дома лучше. Масла не жалей, бедовая девчонка. А этот… Юки, – ноздри матушки раздулись. – Чтоб о нём я больше не слышала. Поняла?

– Матушка, – в моих глазах застыли слёзы, но уголки рта стремились подняться, – я же не в том смысле! Мы просто друзья. Да и когда бы?

– Друзья? – будто пригрозила матушка и хлопнула ладонями по столу. – Ты только что разорвала помолвку. Мы с трудом объяснили твоё поведение соседям, а ты уже завела себя нового друга? Нет, с меня хватит!

Я не успела ничего сказать, а она уже встала на ноги, проигнорировав свой бутерброд, и поторопилась к выходу, всё повторяя:

– Не такого я от тебя ожидала. Не такой я тебя воспитывала.

Однако же у входа матушка остановилась, словно вспомнила о чём-то. Покачалась взад-вперёд и развернулась ко мне лицом. Смотрела она при этом странно, словно ожидала, что я вот-вот исчезну без следа. Матушка поджала губы. Шумно втянула воздух. Она явно к чему-то готовилась, поэтому подготовилась и я: приняла недовольную позу, скрестила руки на груди и принялась про себя перечислять доводы, почему имею полное право остаться в домике бабушки, а Кая с Камиллой никогда не прощу.

– Не общайся с… тем юношей, Аечка, – вдруг заботливо и тихо произнесла матушка. – Не принесёт он тебе добра, только беды.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю, – махнула матушка на меня рукой и вышла.

Я видела, как она отошла от домика. Остановилась. Постояла да и обратно ко мне вернулась. Вынула из-за пазухи оберег от духов и над входной дверью повесила.

– На всякий случай, – прошептала матушка, словно искренне верила, что он пригодится. – Возвращайся домой, Ая.

Я опустила руки, сбитая с толку.

– Никто на тебя не злится.

Лучше б она этого не добавляла. Гнев мигом вытеснил из моей головы подготовленные доводы и всякий здравый смысл. Я принялась ругаться и кричать. Матушка тоже. Я напирала на бесчестное ко мне отношение, а она по кругу повторяла, что не выйдет из меня ни знахарки, ни травницы. Да так бы мы с ней и выговаривали друг другу, если б солнце не окрасило снег оттенками розового. Поняв, что скоро закат, матушка лишь бросила перед уходом, что Кай Камилле подходит куда лучше, чем мне.

Ощущая в груди распирающую тяжесть, я протопала в дом и закрыла входную дверь. Мешком опустилась на скамейку и всхлипнула. Зажевала бутерброд и пустила слезу.

Вскоре я завывала громче всякого ребёнка, а когда успокоилась, то поняла, что просто обязана стать замечательной травницей. Такой же, как бабушка. Нет, ещё лучше.

С утра пораньше, до того, как солнце успело осветить опушку перед лесом, я направилась в Ханиград со списком покупок и документами в плетёной корзинке. Мне предстояло посетить ратушу и базар, отметиться о вступлении в права наследования и закупиться необходимым для жизни в своём новом доме. По детским и подростковым воспоминаниям, я хорошо помнила, что у бабушки уходила уйма времени на базар, даже с учётом того, что брала меня с собой в помощь. Она любила торговаться. Подолгу рассматривала товары, сравнивала их и расспрашивала продавцов.

Мне предстояло впервые в жизни отправиться в Ханиград в гордом одиночестве. В голове, правда, настойчиво вертелась мысль о возможной встрече. Мне бы очень хотелось, чтоб она произошла. Пока же я быстро шагала по заснеженной лесной дорожке и радовалась, что пользовались ей ежедневно, иначе давно б затерялась в сугробах. Юки не проваливался.

Надо приглядеться к его обуви.

Я хмыкнула своим мыслям и ещё раз мысленно прошлась по составленному списку, дабы убедиться, что ничего не забыла. В первую очередь надеялась купить еды про запас, а на другой день ещё раз прогуляться до Ханиграда уже за необходимыми для травнического дела прибаутками. Хотя их сохранилось полно, некоторые закончились, а других бабушка прежде не покупала.

После матушкиного ухода и перекуса я сдула пыль с бабушкиных записей и дневников. Нашла книгу учёта трав, колб и прочих необходимостей. Сверилась с настоящими запасами и выписала, чего недостаёт. От себя добавила в список жир, воск и хлопчатобумажный шнур для свечных фитилей. Бабушка любила рассказывать про благое действие на здоровье эфирных ламп, а я хотела создать эфирные свечи. Кто знает, может, такие, если смешать в них масла пихты, лимона и перечной мяты, хорошо раскупятся по весне, когда многие простужаются?

Весна скоро. Людям понравится возможность ничего в нос не капать и на грудь не растирать, особенно матерям, чьи детишки-шалунишки вырываются при первой возможности.

Так, представляя будущий доход и раздумывая над тем, в какой части дома ремонтировать в первую очередь, я не сразу заметила, что передо мной показался плотно застроенный город.

На окраине Ханиград сильно напоминал родную деревню: вокруг крытых соломой домов неспешно прогуливались куры, свиньи и собаки. Чуть дальше от леса в основном располагались одноэтажные деревянные или же глиняные дома, но чем ближе к центру и ратуше я пробиралась, тем чище и ухоженней выглядели улицы, а дома строили выше и крепче. И вот уже по сторонам от меня возвышались дома в три, а то и в четыре этажа. Каменные, на деревянных конструкциях, где каждый верхний этаж шире нижнего, а скошенные крыши сплошь покрыты черепицей.

В сердце города, позади базарной площади, расположилась яркая городская ратуша. Благодаря задумке местных властей покрасить её стены в жёлтый, ратуша и без своей часовой башни привлекала много внимания.

В тот момент, когда я вышла на площадь, залитую солнечным светом, постепенно заполнявшуюся лавочниками и лоточниками, витиеватые стрелки на круглых башенных часах показали восемь. В этот же миг сразу под ними распахнулись деревянные ставни, и вперёд на доске выехала металлическая птица. Она развела переливающиеся всеми цветами крылья в стороны, раскрыла длинный клюв и восемь раз издала мелодичный крик. Помнится, бабушка говорила, её собрал тот же конструктор, который создал агрегат для эфирных масел. Сразу видно работу мастера!

Я прошла мимо просыпающихся лавочек, стараясь не заглядываться на разложенные товары. Прежде документы, после покупки.

Табличка возле входа в ратушу возвещала о том, что приём посетителей начинается с девяти утра и продлится до трёх часов после полудня.

– Сначала покупки, затем документы, – сменила я курс.

В то время как базар начинал работу, жители медленными ручьями стекались на главную площадь. Одни шли в одиночку, другие с супругами или детьми. Я остановилась, не спеша отправиться за покупками. Вместо этого смотрела поверх множества покрытых голов, ища одну-единственную, белокурую, с лёгкой рыжиной. Юки сказал, что он из Ханиграда. Почему бы нам не повстречаться сегодня?

От одной этой мысли щёки обдавало теплом.

Время от времени мне попадались люди без капюшонов или платков, порой взгляд фокусировался на светлых прядках, но все они оказывались незнакомыми.

Я двинулась между продовольственных рядов, останавливаясь то там, то тут. Сверяла цены и пробовала торговаться, а время от времени прохаживалась взглядом по людям на площади, надеясь повстречать Юки. В сторону ратуши я даже не глядела. Зачем, если главные городские часы не позволят пропустить время открытия?

Ох, и сглупила же я, полагая, что разбираюсь в принципе работы приёмного отделения.

Набрав на базаре круп, яиц и умывальных принадлежностей я обернулась к ратуше, чтобы во все глаза увидеть образовавшуюся перед входом очередь. Прошёл всего час от того момента, когда я подходила к ратуше, а людей уже выстроилось с десяток, и это только снаружи! Что же внутри?

– Простите, – подошла я.

– За мной будете, – закряхтел толстый мужичок с папкой под мышкой.

Я вяло подняла взгляд на часы, засекая время.

Нет, как известно, ничего скучней, чем часть дня, отданная очередям. Время от времени тяжёлые двери ратуши раскрывались, по одному впуская и выпуская посетителей. Я пересчитывала оставшихся передо мной людей и безумно радовалась, когда толстый мужичок с папкой оказался внутри. Я следующая! Ещё чуть-чуть.

Вот рука коснулась латунной ручки, прохлада от неё покалывала сквозь рукавицу. Потянула на себя, со скрипом отворяя дверь, и моим глазам предстала отнюдь не счастливая картина.

Внутри ратуши шумно, многолюдно, непонятно. Чуть подальше множество окошек, за которыми прятались работники. Возле каждого твёрдый, занятый посетителем, стульчик. Ближе ко входу четыре лавки, размещённые по две, прислонённые друг к другу спинками. У самого входа женщина в очках смерила меня строгим взглядом.

– Цель визита? – вопросила она, разворачиваясь к скошенному постаменту.

Я взволнованно назвала обе своих цели. Женщина нахмурилась, долго над чем-то раздумывая. В конце концов, она прислонила раскрытую ладонь к скошенной верхушке постамента. Камень высветился прямоугольничками с надписями на них. Со знанием дела женщина шустро выбрала необходимые и поочерёдно вжала в них короткие пальцы. С хрустом из противоположной стороны постамента, из незамеченной мной раньше тонкой выемки, выползла бумажка с буквой и номером.

– Не задерживайте очередь, девушка. Берите талончик и садитесь на свободное место.

Нервно хихикнув, я последовала её указаниям, всматриваясь в непонятную бумажку. Я озиралась по сторонам, но, кажется, для всех вокруг подобное было привычным делом. Никто не нервничал, лишь кто-то отстукивал ногой, но то от нетерпения. Я слышала, как возле одного из окон старушка напирала на работницу, заверяя, что та виновата в плохой уборке снега на улицах, что будет жаловаться начальству, что дойдёт до самого главы города! Несчастная работница пыталась объясниться и дать понять, что за очистку дорог от снега отвечает другая организация, а она лишь заполняет бланки прошений и ни на кого повлиять не может. Я мысленно сжала кулачки за бедолагу, пожелав ей скорее спровадить недовольную бабку.

Странный, медленный, словно неживой голос, разнёсшийся сразу ото всех углов, назвал номер талона и окна. В этот же момент со своих мест поднялась какая-то семейная пара и направилась к окошку. Стул там находился один, так что дама села, а её спутник встал позади. С чем пришли они, я не слышала, зато понимала теперь, каким образом меня вызовут. Это успокаивало. Главное, чтоб явно магический голос, не пропустил мой номерок.

Его пропустила я. Голосу пришлось повторить дважды. Причём во второй раз с нажимом. Тут-то я и подскочила. Пробежалась взглядом по всем окнам и нашла названное. Подскочив к нему, я забыла поздороваться. Полезла в корзинку, выуживая из-под коробка с зубным порошком и мешочка муки помятые письма и документы.

На моё счастье работник вежливо ждал и подсказывал, что ему необходимо по вопросу о наследовании. Он, делая какие-то свои записи, предупредил, что мой вопрос не из лёгких, а потому не только займёт приличное время, так ещё и мне понадобится пройти в закрытый кабинет для общения с вышестоящим чиновником. Кивая на всё, я бездумно подписывала документы, которые работник подсовывал под нос, тыкая пальцем в пустые места, требующие отметки.

– Ещё вы хотите открыть травническое дело? – уточнил работник.

– Восстановить, – уточнила я улыбнувшись. – Понимаете, дом и земельный участок вокруг раньше так и использовались, для выращивания и продажи лекарственных трав.

– Ничего против не имею, – улыбнулся работник. – Ваша предшественница вытянула моего батька почти с того света своими зельями да наговорами.

– Вы, наверное, её с кем-то путаете. Бабушка не занималась ворожбой. Она лечила исключительно травами.

– Ваша бабушка – знахарка Марлин?

Медленно кивнув, я подтвердила его предположение. Вот только убеждённость в ворожбе не поддерживала. В моей семье никто таким не занимался, а люди часто приписывают магию тому, чего не понимают. Однако пояснять я этого и не хотела, и не успевала. Выдав мне новую стопку бумаг, работник объяснил, как добраться до нужного кабинета, и посетовал, что восстанавливать бабушкино дело можно лишь после подтверждения прав наследования. И талончик, сказал он, придётся брать новый.

Почему-то ощущая давящее на плечи чувство страха, я пошла ещё глубже в ратушу. Поднялась по винтовой лестнице на второй этаж и подошла к плотно закрытой двери кабинета под номером три. Здесь, в коридоре, никого не было, зато из-за двери до меня доносились обрывки фраз. Так я поняла, что внутри беседовали двое мужчин. Они обсуждали постройку новой фабрики на некотором отдалении от города.

Не зная, посетитель внутри или лишь местные чиновники, я постучалась и отворила дверь.

Двое, находившиеся внутри, одновременно повернули головы ко мне.

– Я по поводу наследования земли на краю леса, – начала я, неспешно проходя в кабинет.

Как только я назвалась и, по просьбе одного из мужчин, положила документы на стол, второй нервно дёрнулся и закашлялся. При этом глаза его налились красным, а широкие усы затряслись. Второй, низенький и лысый, протёр выступивший на лбу пот вышитым платком и устало вздохнул. Они сидели по разные стороны стола, но усатый встал со своего кресла, предложив это место мне.

– Что вы, госпожа Хаас, планируете делать с полученной землёй? – спросил лысый и тут же представился Шольцем, а заодно обозначил усача как господина Леманна.

Запоздало поприветствовав обоих, я слегка расслабилась и уже спокойнее рассказала, что планирую земли восстанавливать. Высажу новые лекарственные растения и займусь травничеством, продавая в Ханиград масла и постепенно расширяя ассортимент.

– Гиблое дело, – потёр усы господин Леманн. – На травах много не заработать.

– Возможно, – опешила я. – Но я попробую.

Шольц вновь протёр пот, теперь стекавший по вискам. Однако же в кабинете хоть и ощущалось тепло, но не такое уж и сильное. Леманн фыркнул в усы и, склонив голову на прощание, вышел из кабинета.

Едва за ним закрылась дверь, Шольц перестал обтираться платком и пригласил меня присесть. Мы спокойнее всё обсудили. Он заверил, что возвращаться на первый этаж для оформления моего маленького дела не понадобится, и через заряженный камень вызвал в кабинет помощницу. Шустрая девушка в деловом шерстяном костюме принесла всё необходимое, чтобы мы подтвердили вступление в наследство, переписали на меня землю со всем, на ней находящимся, а после оформили меня, как травницу.

– Перепроверьте ещё раз, госпожа Хаас, – посоветовал Шольц, – что всё прописано верно.

Покивав, я перечитала документы. Там столбцом перечислялись: дом, колодец, погреб. Затем шёл перечень мебели, а в самом конце цифрами записаны размеры земельного участка.

Брови мои приподнялись. Я протёрла глаза и поморгала.

– Здесь какая-то ошибка, – ткнула я в число.

Господин Шольц перехватил у меня бумагу. Сверился с записями в книге города и сказал, что это число указано верно. Я вновь взглянула на размеры владения бабушки и поперхнулась.

– Это как же они на карте смотрятся?

– Сейчас, сейчас, – пообещал Шольц и, потыкав что-то на своём магическом камне, вызвал на стол эфемерное изображение.

Там на серого цвета карте, изображавшей Ханиград и лес возле него, зелёным светилась опушка перед домиком бабушки, сам дом и добрая половина леса за ним, включая широкий овраг, в котором круглый год стоял туман из-за сильной влажности. Я наклонилась над столом, чуть не касаясь носом выпуклой светящейся карты.

– Всё зелёное, – подсказал господин Шольц, вновь утираясь платочком, – отныне ваше, госпожа Хаас.

Я ещё долго рассматривала бы карту, но он нажал что-то на камне, и изображение исчезло как никогда и не было. Я-то думала, бабушкина земля та, что огорожена заборчиком. Не больше.

Осознав же реальные размеры, я пребывала в несколько затуманенном состоянии и с трудом различала, о чём говорил господин Шольц. Попрощалась с ним машинально. Не особо понимая как, с трудом открыла дверь из кабинета и бездумно вышла в коридор. Однако там меня, как оказалось, ждал усатый господин Леманн. Его настойчивый взгляд вернул меня в чувство.

– Меня зовут Генри Леманн, – зачем-то представился он. – Я представляю компанию, которая заинтересована в ваших землях, госпожа Хаас. Мы готовы предложить вам щедрое вознаграждение за их приобретение.

– Не стоит тратить время. Мой домик не продаётся.

– Понимаю ваше желание сохранить память о бабушке, но давайте будем честными, госпожа Хаас. Деньги могут сделать вашу жизнь гораздо лучше, нежели старый, полуразвалившийся домишко и дикий лес за ним. Если продадите мне своё наследство, то сможете построить новый дом в куда более престижном месте, обставить его мебелью, обеспечить своё будущее.

– Я не продам его, господин Леманн, – твёрдо стояла я на своём. – Мне уютно там, на границе леса. Тихо и спокойно, и воздух пропитан хвоей.

Леманн подкрутил усы и смерил меня неприязненным взглядом.

– Вы просто не понимаете, от чего отказываетесь. Представьте, какие возможности откроются перед вами, если согласитесь на моё предложение. Вы сможете путешествовать, познакомиться с новыми людьми, реализовать любые мечты.

– Замечательно, господин Леманн, – в моём голосе прорезались стальные нотки. – Моя мечта стать травницей, помогать людям и жить на границе леса в домике, доставшемся от бабушки.

Усы Генри Леманна затряслись, а нижняя губа выпятилась. Я в ответ расправила плечи, гордо вздёрнув подбородок. Мы играли в гляделки. Никто не желал сдаваться. Я чувствовала, как под стальным взглядом этого усача, у меня затряслись коленки. К счастью, под длинной шерстяной юбкой, он этого видеть не мог.

– Вы пожалеете о своём решении, – процедил Леманн сквозь зубы, первым отводя взгляд.

– Или нет, – прицокнула я язычком, довольная своей маленькой победой.

В этот миг за моей спиной раскрылась дверь кабинета под номером три. В проёме показался Шольц, который прикладывал платок к шее.

– Совсем забыл, – сказал он, обращаясь ко мне. – Если вы за полгода не возместите долги, оставленные Хаас Марлин, то город изымет все ваши земли. Успехов и простите, но большей отсрочки я дать не могу. Всё в выданных вам документах.

Глава 3

Словно мне мало было встречи с Леманном, так оказалось, что последний год бабушка на продажу ничего не готовила, а ведь я помнила, как она создавала масла с помощью своего нового агрегата, заготавливала разные мази, высушивала чайные травы. И когда я обходила домик, то почти не нашла там ни заготовок, ни готовых мазей, ни чайных наборов. Зато бабушка закупалась так же много, как в любой другой год. Закупалась в долг, как оказалось. Я долго хмурилась и пересматривала полученные документы, усевшись на широкий подоконник на втором этаже ратуши, пока меня не попросили уйти. Ратуша закрывалась для посетителей, а я с ужасом понимала, что домой возвращусь после заката.

Сумма долга вкупе с набежавшими пенями за год простоя, перешедшая мне в наследство вместе с землёй, размерами была почти сравнима с той самой землёй.

Расстроенная, но закупившая всё необходимое я возвращалась домой. Когда господин Шольц сказал, что вместо домика и небольшого участка мне перешли огромные владения, я думала, что схожу с ума. Когда он добавил, что мне достался такого же размера долг, я была готова плакать прям там. Казалось, мир рухнул, а предложение продать землю не такое уж и плохое.

Даже солнечные блики окрасились багряным. Ханиград погрузился в полутьму, освещённую лишь редкими фонарями да тусклым свечением из окон.

Где взять такие деньги? Ведь за год со смерти бабушки, все её прошлые покупатели давно нашли себе новых травников, лекарей, а может, и новое место жительства. Мне предстояло заготовить новые мази с маслами и чаями в невероятно короткие сроки, также быстро найти себе новых покупателей, и, похоже, работать все отведённые полгода на уплату долгов. На какие же деньги жить? На какие питаться?

Я не заметила, что вместо привычной дороги из города ступила на другую. На ту, по которой ходила в прошлом, которая вела к мастерской местного конструктора.

Остановившись перед красного цвета двухэтажным домом, на котором висела металлическая табличка, гласящая, что внутри можно приобрести сложные изделия, не уступающие магическим, но подвластные простым, обделённым даром людям, на заказ. Внутри сквозь витринное стекло, я видела хозяина. То был высокий плотный мужчина с кудрявой бородой. Он крепко сложен, а мускулы на руках хорошо просматривались даже сквозь плотную рубашку.

Встретишь такого дядьку поздней ночью, сама отдашь все ценности, перепугавшись до полусмерти.

Облачившись в хлопчатый фартук, он подметал деревянные полы пушистой метлой и мычал под нос на мотивчик детской песенки. На ногах здоровяка попискивали пушистые, домашние тапочки.

– Добрый день, мастер Крауз! – вошла я, предварительно стерев с лица слёзы и старательно улыбнувшись.

– Малышка Ая! – конструктор по-доброму взглянул на меня и раскинул широкие руки в стороны, намереваясь стиснуть в объятиях. – Какими судьбами?

Я кинулась к нему, утыкаясь носом в высокую грудь, будто маленькая девочка. Так уж получилось, что ещё в день, когда я приходила в его мастерскую вместе с бабушкой, мы сумели подружиться. Тогда же оказалось, что несмотря на угрожающие размеры, он и котёнка не обидит. И пусть ручища у него были как у медведя, работал мастер Крауз ими с филигранной точностью.

– Как же ты похожа на Марлин в молодости! – сообщил он, отступив от меня на расстояние вытянутых рук.

Я улыбнулась, уже зная, что они с бабушкой познакомились давно. Тогда она только переехала в Ханиград и поселилась на границе леса, а мастер Крауз, будучи совсем малышом, стал одним из её первых покупателей. Вернее, то была его матушка, на руках принёсшая захворавшего сына к новой травнице. Тогда бабушка помогла ему справиться с оспой, а после и со многими другими хворями.

За чашечкой свежезаваренного чая с печеньем я поделилась своим желанием перенять её дело. Конструктор похвалил так, словно гордился моими начинаниями как собственными. Он оказался так добр, так заботлив, что вскоре моё плохое настроение совсем улетучилось. Я рассказала о желании создавать эфирные свечи, а он обещал помочь и с ними, и с ремонтом дома. Даже предложил остаться у него переночевать, чтобы не возвращаться к себе в потёмках, а с утра решил отправиться со мной и осмотреть, сколь многое требует обновления и починки.

– Понимаете, – смутилась я, – у меня туго с деньгами. Боюсь, сумею оплатить вашу работу не сразу, лишь с первыми клиентами.

– Ая, дочка, – отмахнулся мастер Крауз своей огромной ручищей. – Какие деньги? Скажи лучше, есть у тебя мазь какая, чтоб поясница не зудела?

На следующее утро, едва солнце обосновалось на небосводе, медленно затягивающемся тучами, мы с мастером Краузом отправились к моему дому. С собой он взял крупный чемодан на колёсиках, доверху наполненный инструментами. Чемодан Крауз обещал оставить у меня, на временное пользование. Колёсики, однако, не помогли. Едва мы подошли к окраине Ханиграда, как широкие расчищенные дорожки, вложенные городскими работниками, сменились тонюсенькими, протоптанными людьми. Пришлось конструктору подхватить увесистый чемодан и нести в руках.

Когда дома приходилось переносить что-то тяжёлое, матушка всегда переживала, что мы обделены магическим даром, а все эти «волшебные прибаутки», как она их называла, непомерно дорогие. Батюшка немного с магией управлялся. Бабушка говорила, что дар ему достался от отца. Матушка бранилась, почему ж детям и крохи не перешло, забывая, что женщины с магическим даром существа куда более редкие, нежели русалки. Русалок же давным-давно никто не видел.

На матушкин манер я посетовала, что приходится делать всё вручную, а мастер Крауз лишь посмеялся.

– Думаешь, будь я магом, додумался б до своих изобретений? – улыбка проглянула сквозь кудрявую бороду.

Когда мы дошли до домика, мастер Крауз тут же принялся осматривать и записывать объём будущих работ. Он обошёл и дом, и погреб, заглянул в колодец и прикосновением пальца покачал остатки заборчика вокруг. Я же обосновалась над очагом, заваривая чай с ягодами и нарезая ломти хлеба на бутерброды.

Старенький чайник побулькивал над огнём, а мастер Крауз всё не возвращался. Выглянув в окошко, я не заметила его, потому вышла на порог. Перед домом мужчины тоже не оказалось, тогда я дом обошла, ведь спуск в погреб находился с противоположной стороны. Крышка погреба оказалась открыта, а мастер Крауз нашёлся на некотором отдалении. Он со смехом рассказывал что-то не кому иному, как Юки. Юноша отвечал ему добродушным взглядом и периодическими кивками. Предположив, что они, должно быть, хорошие приятели, пусть Юки внешне возрастом был ближе ко мне, я помахала им рукой и сообщила, что чай уже готов.

– Вы всё оглядели? – обратилась я к конструктору. – Тогда пойдёмте в дом, согреемся. Юки, и для тебя чашка найдётся.

– Не откажусь, – юноша наградил меня благодарным взглядом.

Мы вместе пошли к дому, обсуждая в сколь плачевном состоянии дом. Из-за того, что две зимы его никто не топил, многие балки отсырели и покрылись плесенью. Колодец хорош, а забор необходим новый. Я попросила мастера Крауза начать работу с дома, с крыши и окон, с тех мест, через которые продувало зимой, а по весне побежала б вода.

Погрузившись в обсуждения того, что и как необходимо сделать в первую очередь, я не заметила, как Юки замедлился. Не придала значение тому, как его лицо на мгновенье накрылось тенью.

– Прости, Ая, – сказал он холодно, остановившись, не доходя до порога. – Я совсем забылся. Мне уже надо идти.

– Может, в другой раз заглянешь? – держась за дверную ручку, попросила я.

– Хорошая мысль, – печально улыбнулся юноша и, повторно извинившись, пошёл прочь.

– Что это с ним? – задумчиво сказала я.

– Думаю, воспоминания ещё свежи, – печально отозвался мастер Крауз, а плечи его вдруг поникли. – Это Юки Марлин нашёл. На кухне бездыханная лежала.

– Он не говорил, – произнесла я, закончив мысленно: «Не говорил, что был знаком с бабушкой».

– Такое тяжело говорить. Да что там, даже вспоминать, – по-своему истолковал мою заминку мастер Крауз.

Я же вспомнила недовольный взгляд матушки. Уж не винила же она Юки в смерти бабушки? Чем бы он сумел помочь?

Пока мастер Крауз всеми мыслями отдался чаю с бутербродами, я сжала свою чашку в прохладных ладонях и задумалась. День, когда я узнала о смерти бабушки, вспомнился сам собой. Я вернулась домой с работы, а там сидели сестра с матушкой. Матушка выглядела угрюмой и озадаченной. Камилла не скрывала злости, плескавшейся в её глазах. Матушка горестно поведала, что бабушка Марлин скончалась, что остались мы втроём, словно раньше бабушка жила с нами. На самом деле она перестала навещать наш дом в том же году, когда умер батюшка, её сын, лишь со мной общалась.

Матушка тогда взяла меня за руку и крепко сжала. Камилла, пыхтя и ёрзая на стуле всё ждала чего-то, а так и не дождавшись, подскочила на ноги с такой скоростью, что стул, крякнув, повалился на пол.

– Почему тебе? Я старшая! Наследство должно быть моим! – взвилась сестрица и выбежала вся в слезах.

Я хотела пойти за ней, но не понимала, в чём провинилась. Какое наследство? Бабушка умерла!

Тогда матушка, не выпуская моей руки, передала бабушкино письмо. К нему прилагалась кипа бумаг, сложенных в конверт и запечатанных магической печатью. Вскрыть её можно только в ратуше, магическим способом, чтобы никто не смог подделать завещание. Однако я не торопилась вскрывать документы, а из письма и так ясно прочитывалось, что дом на опушке и всё, с ним связанное, переходили ко мне.

– Сегодня я вряд ли что успею, – мастер Крауз выдернул меня из воспоминаний, – но постараюсь заказать материалы. Спасибо за угощение, Ая, пойду я. Чемодан остаётся, но внутрь не лезь, там много чего острого хранится и тяжёлого. Думаю, дня через два приступим к ремонту.

Я в очередной раз сердечно поблагодарила мастера Крауза за помощь и отдала ему последнюю баночку согревающей мази, и настоятельно попросила показаться лекарю.

После ухода мастера Крауза я осталась одна. В натопленном доме ощущалось тепло, но и ветер посвистывал в щелях. На столе передо мной лежало два списка. Один, написанный мной, являл собой план, по которому я восстановлю травническое дело и расплачусь с долгами. Второй, составленный витиеватым почерком конструктора, описывал масштаб ремонтных и восстановительных работ.

Я улыбнулась. С помощью такого чудесного мужчины скоро всё наладится. Я искренне верила в это. Ещё бы встретиться с Юки, спросить его о бабушке, если согласится вспоминать почившую.

Без особой надежды я вышла на прогулку по краю леса. Взяла с собой садовнические ножницы и корзинку, мол, зимние ягоды собирать отправилась. Сама же вглядывалась в густой лес, выглядывая белокурую макушку.

О, чудо! Юки, всё так же без шапки или капюшона, будто мороз ему неведом, стоял спиной ко мне совсем неподалёку. Он пристально глядел на белку, сидевшую на ветке старенького дуба.

Готова поклясться, мохнатая общалась с ним. Во всяком случае со стороны всё выглядело так. Белка шуршала и попискивала, размахивая передними лапками и вертя головой, то вправо, то влево. Юки угукал и мычал в ответ, временами кивая или же поднимая плечи, как если б отвечал.

Я присвистнула. Белка, навострив ушки, спряталась в высокой кроне. Юки вздрогнул, замер, обернулся. Мгновение он казался обескураженным, а после угрюмо выдохнул.

– Спугнула, – покачал головой, скидывая с волос зацепившиеся снежинки.

– Твоё важное дело, подглядывать за белками?

– И не только за ними.

Я ещё раз оглядела Юки с головы до ног. Высокий, стройный, утончённый, будто аристократ с картинки. Скорее всего, именно им он и был, выращенным под чутким надзором гувернантки в особняке, наполненном многочисленными слугами.

Внешность Юки не подходила ни к образу лесоруба, ни к какому другому, где важен тяжёлый, ручной труд. Я нахмурилась, гадая над спецификой его профессии.

– Ты ж не лесничий?

– Вроде того, – после короткого раздумья выдал Юки.

Я рассмеялась, а он внимательно смотрел на меня. Серьёзный. Под пристальным взглядом мой смех сам собой стих.

– Ты не шутишь? – округлила я глаза.

Вместо ответа он спокойно поинтересовался, зачем я пошла в лес под вечер глядя. Я потрясла перед его носом корзинкой, в которой болтались садовые ножницы.

Тепло улыбнувшись Юки предложил составить компанию в поиске и сборе ягод. Он встал слева от меня и молчаливо повёл в лес. Там за высокими деревьями, солнце почти не освещало дороги. Я поняла, как глупо выглядела моя задумка, но пока Юки шёл так близко, это казалось неважным. Он явно не боялся вечернего леса. Мы оба знали, что в нём не водилось ни медведей, ни волков. Из крупных животных порой, но лишь если зайти глубоко-глубоко, можно встретить оленя, а из тех, что помельче: лис да зайцев с белками, ну, может, летом к ним присоединялись ежи.

– О! – вспомнила я и в нетерпении, подобном детскому, рассказала Юки о своей встрече с белым лисом. – Ты представляешь, представляешь!

– Может, тебе показалось? – нервно дёрнув уголком рта, спросил он. – Вдруг это была обычная лиса, а из-за холода она казалась белой?

– Нет, нет! – настаивала я. – Определённо этот лис и летом носит белую шерсть. Я уверена. Ох, может у него есть и лисица? Он показался мне таким разумным.

– Нет, – словно смущённо выдохнул Юки.

Я развернулась лицом к нему.

– Я говорю, – откашлялся он, – что белые лисы слишком редкие. Должно быть, просто, альбинос.

– Его глаза не были красными, – деловито заметила я.

Юки почесал нос и буркнул, что я, должно быть, их не разглядела.

– А вот и разглядела! Они были золотистыми, как, как… – я преградила Юки дорогу.

Он поражённо моргал, уставившись на меня в ответ. Редкие солнечные лучи, ещё пробивавшиеся в лес сквозь кроны, высветили в его карих глазах блестящие крапинки.

– … как у тебя, – поражённо закончила я.

Юки замер. Казалось, он даже дышать перестал. Его кадык скользнул по шее, выдавая попытку сглотнуть.

– Ты очень близко, – наконец, выдал он.

Удивлённо ойкнув, я заметила, что Юки прав. Не знаю, в какой момент, но я сократила расстояние между нами до такого, что от моего дыхания колыхался мех на его шубе. Я ощутила, как жар расцвёл на моих щеках, и поняла, что это не от мороза. Тогда же, повторно заглянув в карие глаза, сообразила, что сказала глупость.

Мы постояли немного на месте. Оба не решались ни заговорить, ни сдвинуться с места. Юки первый предложил отправиться дальше, по ягоды.

Когда мы продолжили прогулку, то оставили обсуждение лис. Разговаривали о всякой ерунде, о мечтах и желаниях, о том, что находится в дальних странах. Общаться с Юки, казалось, невероятно просто и легко. Слова сами приходили на ум, а мои шутливые истории находили в юноше достойного слушателя.

Когда он случайно коснулся моей руки, я почувствовала, как сердце сжалось от счастья. Это было новое и странное чувство, но в то же время такое знакомое и прекрасное. Мы остановились, и я посмотрела ему в глаза, видя в них отражение своих чувств, нежных и чистых, как первый снег.

В тишине леса, на фоне падающих снежинок, я осознала, что влюбилась в Юки из Ханиграда, случайно встретившегося мне посреди леса.

С чудесной, восторженной и новой для себя мыслью я уставилась на юношу. Неосознанно потянулась к нему, как бы случайно коснуться руки, ткнуться носом в шею, взлохматить ему волосы.

– А ножницы тебе зачем? – словно не заметив моего настроя, спросил Юки.

Я заморгала и остановилась.

– Хочешь еловое варенье сварить? – жмурясь от удовольствия, предположил Юки.

Понятия не имея, как бабушка его готовила, я согласно закивала и пообещала отдать ему баночку. Похоже, это предложение Юки порадовало. Во всяком случае он с увлечённостью вытащил ножницы из моей корзинки и сообщил, что лучше всего подойдут высокие веточки, больше остальных напитанные солнцем. Юки вызвался сам их для меня срезать и полез на ближайшую ёлку. Мне оставалось лишь с приоткрытым ртом наблюдать за ловкостью юноши. Похоже, его не смущало, что из-за такого развлечения короткая шуба наполнится иголками.

Я побоялась, что Юки упадёт или поцарапается. Он оказался в порядке, карабкаясь не хуже белки, несмотря на то что в одной руке Юки держал охапку коротких веточек, а во второй – садовые ножницы.

– Прости, – заполнив всю корзинку, смутился он. – Наверное, за ягодами лучше сходить в другой день.

– Да, – медленно ответила я, напрочь о них позабыв.

Я смотрела на его лицо, склонённое прямо напротив моего. На нём сменялись радость и смущение. Он явно перестарался со сбором, не оставив в корзинке места на что-либо ещё, помимо еловых лапок. И в этот момент, как никогда сильно, мне захотелось его поцеловать.

Затаив дыхание Юки скосил глаза на меня, прижавшуюся губами к его щеке.

– Это «спасибо»? – прикоснулся он подушечками пальца к следу от поцелуя.

– Вроде того, – улыбнулась я.

– Тогда как мне стоит отвечать «пожалуйста»?

Вместо ответа я закусила нижнюю губу в попытке сдержать улыбку. Ничего не вышло. Лишь привлекла к ним внимание Юки. Его взгляд, такой нежный, такой чувственный, заставил меня облизнуться. Мне вновь показалось, что в его глазах сверкают золотистые искорки. Он коснулся моих разгоравшихся щёк руками. Приподнял моё лицо и склонился к нему. Казалось, всё происходит слишком медленно, и в то же время слишком быстро. Тёплые губы коснулись моих. Мягко вжались, обхватили нижнюю.

Выронив корзинку, я обвила руками шею Юки. Прижалась телом к телу. Его шуба защекотала оголённую часть шеи. Его губы, неторопливые, умелые, ласкали мои. Я ощутила, как он положил ладонь на мой затылок, как обхватил второй за поясницу. Встала на цыпочки, желая оказаться ещё ближе.

– Кар! – раздался скрипучий голос ворона.

Мы вздрогнули. Я отшагнула. Споткнулась о корзинку, но упасть не успела. Юки подхватил под локотки. Прижался лбом к моему, и мы в голос рассмеялись.

– Думаю, нам пора по домам, Ая, – словно нехотя сказал он.

– Поможешь мне завтра со сбором ягод? – я отвела смущённый взгляд.

– Прости.

– Тогда приходи на варенье?

– Обязательно, – теперь его губы коснулись моего виска, оставив после себя прохладный влажный след.

Юки довёл меня до домика и проследил, чтобы я зашла внутрь. Он отказался зайти на чай, прямо напоминая о позднем времени, о том, что солнце, пока мы праздно шатались по лесу, успело скрыться за горизонтом.

Пусть он вновь отказался войти, я не расстроилась. Наоборот, затанцевала от радости, убеждённая, что никто не увидит моих неумелых движений. Так уйдя в свои мысли, я снова пнула несчастную корзинку. Она опрокинулась, на этот раз рассыпав еловые веточки по деревянному полу. Одна долетела до остывшего очага, а я, подумав немного, решила её при розжиге там и оставить, для большего аромата.

Счастливая я собирала веточки обратно в корзинку. Поставила её на стол, и счастье испарилось, словно меня из ушата окатили. Бывало, я ела варенье, приготовленное бабушкой, но рецепта-то не знала! И как его готовить?

Отпихнув еловые лапки подальше, я занялась растопкой очага и готовкой позднего обеда. Хотела сделать сладкую кашу, но как потянулась за красным вареньем, подумала, что поцелуй с Юки был слаще любого прикосновения Кая. Зажмурившись, я помотала головой и отставила варенье обратно на полку. И так поем, не маленькая.

На столе, рядом с несчастной корзинкой, всё ещё лежали списки дел. Я дополнила один пунктом о еловом варенье, а память подбросила восторженного вида Юки. Я вздохнула, ведь воображение сразу представило его опечаленным, когда юноша узнает, что его обманули.

– Нет! – хлопнула я по столу, отчего ладони закололо, и тут же принялась трясти руками.

В доме, помимо дневника учёта и записях о травах, есть книги с рецептами. В одной из них я обязательно найду необходимый!

Глава 4

Вечер я провела за перелистыванием множества тетрадей, заполненных мелким, забористым почерком. Благо бабушка почти на каждой странице оставила зарисовки и отдельным списком выписала ингредиенты к каждому рецепту, что поднимало настроение и облегчало их понимание. В одной из таких тетрадей я нашла рецепт варенья и с грустью осознала, что мы с Юки увидимся нескоро, если только он не заглянет раньше времени.

Рецепт оказался простым. Промытые в проточной воде еловые лапки необходимо было хорошенько присыпать сахаром. Лучше выкладывать слоями. Можно по вкусу добавить ягоды, корень имбиря или специи. Можно заменить сахар мёдом. Всё это не важно, пугающим казалось то, что настаивалось такое варенье целых две недели.

Две недели Юки не заглянет ко мне.

Вздохнув, я осмотрелась. Потолок по углам почернел. Пол поскрипывал под ногами. Половичок и шторка требовали даже не швею, они молили, чтобы их отправили в мусор, на вечный покой. В разбитое окно задувал ветер, а вместе с ним порой залетали блестящие снежинки, которые опускались на стол прозрачными каплями. Я куталась в пуховой платок, а на моих ногах при зажжённом очаге надето две пары шерстяных носков.

Может, не так уж и плохо, что он ничего из этого не увидит?

На новый день я повторно отправилась в Ханиград. На Свечной улице закупила шнуров для фитилей, оформила заказ на воск и свечное сало. Там же, в одной небольшой мастерской, куда мне посоветовал зайти мастер Крауз, я приобрела шесть цилиндрических форм для свечей. Они шли в комплекте с перекладинами, не позволяющими фитилям упасть и одновременно удерживали их в середине будущих свечей. Вместе с формами хозяйка лавки в подарок выдала мне тонкую брошюру в помощь начинающему свечнику, а на следующий день мастер Крауз навестил меня с двумя крепко сложенными помощниками. Они приехали на телеге, гружённой строительными материалами. Стоило им прибыть, как опушка перед лесом заполнилась множеством звуков. Здесь громко звенела пила, там бушевал топор, а тут мастер Крауз менял разбитое стекло на новое.

Я же посматривала на свою заготовку елового варенья. Гадала: перемешать или не трогать все две недели? И перечитывала полученную на Свечной улице брошюру.

Сегодня доставят воск со свечным жиром. Сегодня примусь за создание первых эфирных свечей.

Я заранее выудила необходимые масла, решая, в каких пропорциях их смешать.

Мастер Крауз закрепил новое стекло в кухонном окне и пошёл проверять своих помощников. Вместе с одним полез на крышу, а второго отправил рубить дрова для хозяйки. Я аж плечи расправила и вздёрнула подбородок от удовольствия. Я – хозяйка.

Так, наполненные работой, пролетели две недели, за которые мне подлатали крышу, заготовили дров и заделали особо видные щели. От денег мастер Крауз отказался, зато с удовольствием взял себе и своим помощникам мои первые свечи. Они получились не особо красивыми, зато ароматными. Я предупредила, что зажигать такие можно лишь в хорошо проветриваемом помещении. Напомнила, что правильно свечи не задувать, а накрывать колпачком, тогда комната не заполнится едким запахом дыма. Мастер Крауз, в свою очередь, вновь посоветовал обратиться в ту же мастерскую, где я покупала формы, чтобы через них продать первые заготовки. И, увы, сказал, что дом в куда более плачевном состоянии, чем казался на первый взгляд.

– По-хорошему его бы отреставрировать, – поглаживая бороду, посоветовал конструктор. – Дело это, скажу честно, без магии долгое. Месяца на четыре затянется. Так что начинать надо весной, чтоб до холодов управиться. Я бы посоветовал тебе, Ая, и очаг заменить.

– На что же?

– На кирпичную печь, – подняв указательный палец вверх, важно произнёс мастер Крауз. – Такая и дрова экономит, и тепло по дому быстрее разгоняет, и дым с неё сразу наружу выходит. Но это не дёшево. И реставрация дорогая выйдет, да дольше.

– А с магией?

– Ещё дороже, – хмыкнул конструктор.

Я угрюмо опустила плечи, понимая, что в этом году мне столь грандиозные работы не светят. Лишь бы на самое необходимое денег хватило.

Пока мы с мастером по-дружески общались, один из его молодчиков слишком резко раскрыл входную дверь. Она хлопнула о стену, стряхнув пыль со стен и покачнув оберег от духов. Керамический кругляш поболтался вправо-влево, да и слетел вместе с ниткой на порог, о который разбился. Помощник, открывший с такой силой дверь, виновато вжал голову в плечи и словно бы попытался спрятаться за дровами, которые внёс. Однако я не стала ругаться и мастера Крауза остановила, положив ладонь на его могучий локоть, а когда все разъехались, я перемешала готовое варенье и процедила от размякших лапок. Тогда же, когда я перевернула тару с вареньем над второй и пустой, закрепив между ними тонкую ткань, в дверь постучали.

– Кто там? – обтирая руки о передник, поинтересовалась я.

– Всего лишь один любитель елового варенья.

От услышанного голоса я чуть не подскочила. Да я была готова зайцем прыгать от радости. Пришёл! Юки пришёл ко мне.

За вареньем.

Плечи мои опустились, а шаги сделались тяжёлыми. Я схватила показавшуюся тяжёлой банку и понесла ко входу. Открыла дверь, за которой высился улыбнувшийся Юки, и протянула ему варенье.

– Приятного аппетита, – закрыла я дверь, ясно осознавая, что мы не виделись ровно две недели.

Я успела заметить, как вытянулось его лицо. Услышала своё имя, произнесённое удивлённо и непонимающе.

Дверь закрыта. Я развернулась, неспешно отходя от входа.

В дверь постучали.

– Ая, если я что-то сделал, то что? – растерянно.

– Ничего, – буркнула, не оборачиваясь, ведь именно в этом всё дело.

За две недели тот, кто назвался лесничем, не появился ни разу.

Помучавшись несколько секунд в нерешительности: открывать или прогонять, я выбрала первое. Едва дверь отворилась, лицо Юки озарилось улыбкой. Он держал маленькую баночку, плотно закрытую тряпицей и перевязанную бечёвкой. Постояв немного на пороге, юноша спросил разрешения войти.

– А сам как думаешь? – спросила я и направилась к очагу.

Я проверила воду в чайнике и повесила его на огонь. Лепестки пламени трещали и покачивались, недовольные гуляющим по помещению ветром.

– И дверь за собой закрой, не лето же, – недовольно сказала я и обернулась.

Юки всё ещё топтался у порога. Он насупился, но наблюдал за мной с интересом.

– Можно мне войти? – повторил громче, словно я с первого раза не расслышала.

– Да входи уже! – не зная смеяться или злиться, гаркнула я.

Выдохнув, юноша переступил порог и закрыл за собой входную дверь. Ну что за странный человек? За стол он садиться тоже не торопился, неторопливо обводя слегка изменившуюся комнату взглядом.

Я подвязала на сиденья плоские подушечки и выстирала шторку, которая висела над обновлённым оконцем. В стенах, между брёвен, торчали желтоватые волокна, которые помощники Крауза набили ради утепления и в качестве профилактики сквозняков.

– Ну как? – моя злость постепенно сходила на нет, пока я наблюдала за внимательным, спокойным и чуток восторженным Юки.

– В доме воцарилась жизнь, – сказал он мягко. – Я рад.

Юки взглянул на меня, и моё сердце забилось чаще. Столько нежности и тепла я не встречала ни в одном взгляде. Даже наполненные любовью глаза бабушки или мастера Крауза смотрели на меня иначе, будто на вечное дитя. Матушка, редко награждавшая меня теплом, смотрела с меньшим довольством.

Пока Юки с восхищением наблюдал за мной, предложила ему сладкого чаю, стараясь скрыть свою неловкость под маской спокойствия. Надеюсь, горящие уши не слишком меня выдавали.

Он согласился. Я вернулась к чайнику, с каждым движением всё с большим трудом сохраняя спокойствие. Мурашки так и бегали по коже.

Когда я принесла чай в стареньких фарфоровых чашках, то заговорила о ерунде – о погоде, о лесе, о нас.

Я замолкла. Юки провёл кончиком пальца по своей чашке, словно не заметив неловкой заминки.

– И я счастлив познакомиться с тобой, Ая.

Внезапно в воздухе словно промелькнула тонкая нить волшебства, пронёсшись между нами. Я встретила взгляд Юки. Мы улыбнулись друг другу.

Наши голоса звучали всё тише, будто мы боялись нарушить магию этого момента. В наступивших тишине и спокойствии время казалось остановившимся, словно мир вокруг замер, даруя возможность насладиться чудесным моментом в полной мере.

Чашки стояли на столе, испуская тонкий аромат трав и мёда. Не слишком терпкий и не излишне сладкий. Между ними находилось керамическое блюдце с печеньем. Не глядя на стол, я потянулась за сладкой закуской, но рука неожиданно встретилась с юношеской ладонью. Юки, как и я, опустил взгляд на стол. Он не убрал свою руку, шустро скользнув ею вперёд, и накрыл мою.

Не знаю, как долго мы просидели в кухне, слушая мерное потрескивание очага. К сожалению, и эта встреча должна была завершиться. Это сделала я. Заметила, как стены окрасились багряным, и сказала Юки о закате. Я видела, что уходить он не желал, но предложить ему остаться в доме, имеющем лишь одну постель, я не могла.

Мы давно пересели с табуреточек на скамью. Я опустила голову на его плечо, а он скользил ладонью по моим распущенным волосам, лениво пропуская пряди между пальцев. Когда он поднимался, я дала добро заглядывать в гости в любое время, когда пожелает.

После прощания с Юки я принялась за работу. Повязала волосы в высокий хвост и надела фартучек. Принялась за травничество, найдя в нём утешение на вечер.

Я разложила на столе травы и инструменты, установила на подставке одну из бабушкиных тетрадей, и сосредоточилась на работе. Пальцы ловко сортировали и измельчали травы, глаза внимательно наблюдали за каждым движением. Я вдыхала терпкие и нежные ароматы трав, постепенно заполняющие собой помещение.

По мере того как я работала ступкой, мысли возвращались к Юки, к его глазам и нежной улыбке. Я знала, что сейчас требуется концентрация и внимание, но ничего не могла поделать с этим.

Время пролетело незаметно. Когда я закончила работу, за окном воцарилась луна. Я улыбнулась, чувствуя удовлетворение от проделанного труда, а ещё, снова и снова возвращаясь в памяти к Юки. Я не спросила его о бабушке, но это ничего. Я не узнала, где Юки живёт, а ведь так хотелось в следующее посещение Ханиграда заглянуть к нему в гости.

В то время как я изо дня в день вспоминала бабушкины уроки и изучала оставленные ею тетради, солнце наполнилось теплом. Пока отливала наполненные эфирными маслами свечи, оно не просто поднималась над верхушками побелевших от инея деревьев и освещало протоптанные дорожки, а ещё и согревало подставленное под него лицо. Солнце отражалось от снежных шапок, тающих под его лучами, а я собирала в мешочки лечебные травяные сборы и подписывала состав каждого. С крыши зашумело первой капелью, ещё не весенней, но наполненной предвещающей нежностью и свежестью.

Улыбка так и просилась на лицо.

Я заготовила немного мазей, слишком мало для продажи, но достаточно, чтобы хранить в домашней кладовой. Собрала мешочки с чаем на разные случаи, а ещё обернула в холщовую бумагу первую партию эфирных свечей. Осталось отнести их на Свечную улицу и договориться о продажах через их мастерские, а после походить по чайным и зелейным лавкам да предложить им травяные сборы. Чем я и занялась, предупредив заглянувшего на днях Юки, в какой день стучаться ко мне не будет смысла.

Я заранее собрала две корзины и поставила их возле выхода, чтобы ничего не забыть. В одну сложила чайные сборы, украшенные ярко окрашенными бечёвками, а во вторую слоями уложила эфирные свечи.

Погода словно поддерживала моё светлое начинание и пела вместе со мной. Птичьи свиристели сопровождали весь путь от леса до Ханиграда, а солнечные лучи приятно согревали макушку. Я спрятала рукавицы в кармашки и стянула с головы красный капюшончик. Высвободила широкие косы из-под одежды. Покрепче ухватилась за ручки своих корзинок, чей вес приятно оттягивал руки.

Ничто не предвещало беды.

Однако, когда я приближалась к Свечной улице, моё сердце забилось быстрее. Подозрительные фигуры вышли из тени навстречу, будто поджидали и заранее знали о моём появлении. Я почувствовала холодок, скользнувший по спине, но продолжила путь. Мужчины внимательно наблюдали за мной. Я сильнее сжала руки на твёрдых плетёных корзинках.

– Эй, девчонка, что у тебя тут? – раздался резкий голос. Я остановилась, и незнакомый мужчина преградил мой путь. – Что ты там несёшь в своих корзинах?

Страх сковал суставы, заставил пальцы занеметь, но я пыталась сохранить хотя бы видимость спокойствия.

– Чайные сборы и эфирные свечи, в основном против простуды, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Я травница. Вас что-нибудь заинтересовало? Отдам по хорошей цене. совсем недорого.

Мужчина насмешливо хмыкнул и подошёл ближе. Хищной птицей оглядел не только содержимое двух корзин, но и меня саму. Ручки корзинок впечатались в мои ладони, грозясь оставить в память о себе следы.

– Так, так, травница, говоришь? Неужели думаешь, что кто-то будет покупать твои дешёвые зелья, когда в Ханиграде поселился один из лучших королевских лекарей? Ну-ка, покажи, чем твой товар такой особенный?

Руки дрожали, когда я подняла мешочки с чаем, чтобы продемонстрировать их. Но, прежде чем я успела что-то сказать, мужчина резко выбил корзинки из моих рук. Содержимое разлетелось по мокрому, превратившемуся в кашицу снегу, впитав сырость и размякнув.

– Что вы делаете?! – вскричала я.

Мужчина рассмеялся и принялся топтать холщовые трубочки, не сумевшие защитить свечи от столь свинского отношения.

Все результаты ежедневной работы пошли прахом. Эфирные свечи оказались выброшены на землю и разбиты в крошку, а мешочки с травяными чаями разорваны и опорожнены.

Я стояла там, оцепенев от шока. Все мои труды, мои надежды на будущее, словно рассыпались песком, в ту же секунду унесённым ветром, прямо перед моими глазами. В тот момент я чувствовала себя одинокой и беззащитной, будто птица, потерявшая крылья.

Ухмылки на лицах только усиливали мою боль и разочарование. Слова застряли в горле, и я почувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза.

Мужчина неторопливо покинул место нашей встречи.

Я осталась одна. Разбитая и обессиленная. Без свечей и без денег на новые ингредиенты. Без чаёв и запасов трав, а новые собирать ещё рано.

Слёзы защипали глаза. Плечи затряслись. Совсем некрасиво я разрыдалась во весь голос, упав на колени и не заботясь о том, что юбка промокнет насквозь.

Домой я возвращалась как в бреду. Прошла, никого и ничего не замечая, до самого домика, а зайдя внутрь, закрылась на засов и зашторила окна.

Всё пропало. В груди саднило от осознания собственного краха. Как же теперь расплатиться с непомерными долгами, оставленными в наследство вместе с домиком? Как сохранить бабушкин дом?

Слёзы градом катились по лицу. Рыдая, я взобралась на перину и там свернулась в клубочек, прижав к груди подушку.

Так я пролежала, пока слёзы не высохли, а силы меня не оставили. Сон, в который я провалилась, был полон страхов и ужасов. Я то от кого-то убегала, а ноги еле волочились, проваливаясь в болото, то приходилось бродить по тёмному лесу и долго кого-то звать, а он не находился и не отзывался. Так, во вспышках непонятных, путанных сновидений, прошла ночь, окончательно меня измотавшая и совершенно не способствующая отдыху и восстановлению сил.

Уже после, когда слёзы высохли, а припухлость у глаз спала, ко мне заглянула Камилла.

Сестрица пришла с таким видом, будто её силком волокли через весь лес, как тащат упирающуюся козу на верёвочке. Однако же она явилась одна и явно сама, плотно запахнув плащ под шеей, как если б на улице не светило яркое солнце, а свирепствовал сильный ветер, предвещая грозу.

– Ну, проходи, – не особо того желая, я пропустила Камиллу, как того требовали приличия. – Рассказывай, зачем пожаловала?

– Это не я придумала, – брезгливо переступила она порог и осмотрелась, подмечая каждую перемену в домике. – Ты хорошо потрудилась, но всё равно здесь убого.

– Зачем пришла? – насупилась я, не спеша подвешивать чайник над очагом.

– Матушка просила передать, – сестрица высыпала на кухонный стол обереги от духов и злых сил.

Их было не меньше семи. Глаза мои сами собой распахнулись, челюсть отвисла, а брови, должно быть, поднялись на лоб. Такое ощущение, что я не в оставленный бабушкой дом переехала, а за тридевять земель. Этих оберегов хватило бы и на поход в Синие горы, где, по слухам, правит Сизый Олень, и на путешествие по дну морскому в гости к царю Кальмару, и даже для того, чтоб отвадить от себя сказочного оборотня Лиса, питающегося душами невинных дев.

– Эт-то… – слова не находили выхода.

– Это матушка, – фыркнула Камилла.

– Не она ли всегда говорила, что духи живут лишь…

– … в бабушкиных сказках, – закончила сестрица за меня.

А я поняла, что хоть в чём-то наши взгляды сходятся. Взгляды сошлись и на оберегах, небрежной кучкой покоящихся на столе. Камилла сказала, я вольна делать с ними всё, что захочется. Могу развесить, как положено, а могу сгрести вместе с прочим сором и выбросить.

– В одном я с матушкой согласна, – Камилла подцепила пальцем один из оберегов и приподняла. – Нехорошо жить в доме покойника. Лучше б ты его снесла и новый отстроила.

– Это мой дом, а не покойника.

– Бабушка здесь умерла.

– Батюшка тоже умер дома, но вы с матушкой там живёте.

– Батюшку сразу заметили. Он с работы как пришёл, так и сказал, что сердце болит. Бабушка тут, – Камилла передёрнула плечами, – лежала часами. А, может, и днями. Дом нечистый.

– Духов не бывает, – скрестила я руки под грудью.

Камилла хмыкнула и засобиралась обратно. Поднимаясь со скамьи, она будто случайно подцепила свой плащ, который так и не сняла. Застёжка расстегнулась, обнажив коралловое колье. Такое же мне когда-то подарил Кай на нашу помолвку.

– Я скоро замуж выхожу, – словно невзначай бросила сестрица, вперив в меня выжидающий взгляд.

– Поздравляю, – искренне улыбнулась я.

– За Кая, – уточнила она.

– Счастья и понимания вашей семье.

Глаз Камиллы дёрнулся. Она засопела, словно ожидала не поздравлений, а криков и брани. Возможно, если б сестрица пришла в первые дни после моего ухода, то получила бы желаемое, но не сегодня.

Вчерашний мой день прошёл ужасно, зато сегодня, благодаря сестре, я поняла, что поступила правильно. Кай мне не пара, а вот Юки совсем другое дело. Я улыбнулась, погрузившись в мысли о светловолосом юноше, и вручила сестрице в подарок баночку мази для свежести лица. Она такое любит. Каю я тоже подарок подыскала. Засахарившийся мёд, чтоб жизнь его была сладкой. Ведь если он решил обвить себя узами с моей родной сестрицей, то ему понадобится хоть какая-то сладость в добавку. Уж я-то знаю. Всё детство с ней комнату делила.

Глава 5

Юки обещал навестить меня во второй половине дня. Возможно, хотел поздравить с начинанием, а я не знала, как рассказать о своей неудаче. Зато это был бы хороший способ проверить доверие. Ведь если для Юки моё огорчение окажется пустым звуком, то не стоит зря надеяться на отношения с ним. Чем раньше разойдёмся, тем лучше.

Я похлопала себя по щекам. Слишком сильно. Оставила жгучие покраснения.

Да, Кай поступил некрасиво, но разве повод это считать, что и для Юки я окажусь никем?

А можно ли заранее предпологать, что всё хорошо?

Вздыхая и гадая о том, чего в одиночку не проверить, я решила отвлечься от ненужных мыслей единственным доступным мне способом. Взяла пустое ведро и направилась к колодцу. У меня ещё было время, чтобы успеть и воды набрать, и полы отмыть.

Как сказал мастер Крауз, колодец построили на славу, и простоит он многие лета. Сам из камня, а крышка деревянная, под которой на поворотном механизме крепилась цепь для спуска и поднятия ведра. Вот только, когда я открыла крышку, то цепь не заметила. Зато отчётливо разглядела следы какого-то режущего предмета, которым, вероятно, её и отковыряли. Опустив ведро на снег, я упёрлась руками о выступы колодца и наклонилась, заглядывая вниз. Изнутри пахло свежестью и веяло холодом, но в глубине виднелась лишь темнота. К тому же там ли покоилась цепь или нет – уже не важно. Пока не починю, воды не наберу.