Год Красного Дракона бесплатное чтение

Часть 77

Ровно месяц назад, девятого августа, меня неожиданно сняли с командования двести двенадцатым дальним бомбардировочным полком, за первый месяц войны потерявшим большую часть боевых машин[1], и назначили командующим формирующейся 81-й тяжелой бомбардировочной авиадивизией РВГК.

К тому времени основной накал наземных сражений стих, враг наконец-то крепко получил по рылу и убавил свой пыл. Отгремели ожесточенные сражения под Островом и на Житомирском направлении, а над Белоруссией, там, где Гитлер наносил свой главный удар, седьмого июля вдруг раскрутился настоящий тропический тайфун. Причем это явление природы не гуляло по местности, как это свойственно атмосферным образованиям подобного рода, а было жестко привязано своим центром к точке на местности примерно в семидесяти километрах к западу от Могилева.

Как сказал наш полковой синоптик, «такого не может быть, потому что не может быть никогда, но вот же оно есть, и с этим не поспоришь…».

Представляю, что творилось в эпицентре, если даже в двухстах километрах от него, в Смоленске, погода была совершенно не летной: проливной дождь с порывистым ветром, видимость от семисот до трехсот метров. И если взлетать в такую погоду можно исключительно от большого отчаяния, убегая от того, что хуже самой смерти, то совершить благополучную посадку не сможет, пожалуй, и Герой Советского Союза, ас заполярных трасс товарищ Водопьянов.

В общем, имелось ощущение какой-то чертовщины, о которой я сам имел представление побольше, чем иные прочие товарищи, потому что еще третьего июля по приказу товарища Сталина лично вылетал на воздушную разведку в район Борисова, чтобы проверить неожиданный и прямо-таки фантастический рапорт корпусного комиссара Сусайкова. Рапорт тогда подтвердился в полном объеме, но я оставался в недоумении по поводу того, каким образом тем загадочным незнакомцам с такой тщательностью удалось растерзать германскую танковую дивизию. Я просто не мог представить, какой поражающей силой обладало вооружение их летательных аппаратов, чтобы насквозь пробивать танковую броню… И еще мне было непонятно, как удалось добиться такой слетанности в эскадрильях и звеньях, а также общей управляемости всего воздушного соединения, ведь одно дело – бомбить всей формацией по команде ведущего, и совсем другое – проводить групповую штурмовку, при которой каждый пилот сам выбирает цели, а все вместе они действуют как один человек. Кроме того, было неясно, где может базироваться такая армада, особенно в свете того, что в рапорте корпусного комиссара Сусайкова было указано, что неизвестные аппараты прилетели к Борисову с западного направления.

Впрочем, прошло несколько дней, и это происшествие почти забылось, потому что в полосе Западного фронта начался великий потоп, в числе прочего, приковавший к земле и наш полк. Хляби небесные разверзались в течение пяти дней, до двенадцатого июля включительно, и еще несколько дней погода западнее Днепра была просто нелетной: низкая облачность, моросящий дождь и порывистый ветер. Но как только состояние атмосферы улучшилось (что произошло после двадцатого июля), наш полк снова задействовали в вылетах на фоторазведку: товарищ Сталин хотел знать, насколько сильно это погодное явление повлияло на возможность германской армии вести наступление на Московском направлении.

Фотопленки, отснятые в заданных квадратах экипажами нашего полка, доставлялись в Москву, где над ними колдовали синоптики из Центрального Института Погоды, но даже без их высокоумных выводов, по устным докладам пилотов, штурманов и стрелков, было ясно, что наступление немцев на Московском направлении невозможно. Озера, и раньше присутствовавшие на этой территории в достаточном количестве, увеличились по площади в несколько раз, и, кроме того, на месте большинства бывших болот блестела водная гладь. Насыпи шоссейных и железных дорог во многих местах были размыты, как и большая часть проселочных дорог, и теперь немцы прикладывали отчаянные усилия по их восстановлению. Истребительное противодействие со стороны противника над разведываемым районом отсутствовало, потому что полевые площадки, на которых сидела германская истребительная авиация, затопило дождевой водой, превратившей их грунтовые летные поля в болота.

Это задание полк, уменьшившийся до одной эскадрильи, выполнял в течение трех последующих недель, совершая все больше и больше разведывательных полетов в полосах ответственности Северо-Западного и Юго-Западного фронтов. Там истребительное противодействие тоже было не очень значительным, будто кто-то взял на себя труд основательно проредить германскую авиацию. А потом случился это мой перевод с повышением. Сдав полк своему заместителю майору Филиппову (ибо никакого «варяга» на мое месте не прислали), я вылетел в Москву. В главном штабе ВВС у Жигарева по поводу моего перевода пребывали в полном недоумении, ведь формирующаяся дивизия относилась к частям Резерва Верховного Главнокомандования, подчиняясь только товарищу Сталину и никому более. Поэтому в управлении кадров мне вручили предписание за дальнейшими разъяснениями прибыть в Кремль к товарищу Сталину в указанное время. Мол, все кадровые решения в частях РВГК принимает только главный вождь Страны Советов.

В кремлевском кабинете товарища Сталина меня ожидала большая неожиданность: майор Барсуков, Никита Андреевич, мой заместитель по учебно-боевой работе и начальник всего инструкторского состава, а также инженер-капитан Яони Зата, прикомандированная к формирующейся дивизии в качестве временного начальника инженерно-технической службы дивизии. Если майор Барсуков выглядел почти обычно, и нездешнее происхождение в нем чувствовалось едва-едва, то его напарница в буквальном смысле шокировала. Это была высокая, на голову выше меня, девица неизвестной национальности, со светло-грифельной кожей, крупной головой с прижатыми к черепу острыми ушами, ее вторичные половые достоинства выдавались вперед двумя буграми, туго обтянутыми курткой сине-черной расцветки. На вороте куртки красовались наши голубые ВВСовские петлицы с молотом и штангенциркулем (обозначающими принадлежность к инженерному составу) и одной капитанской шпалой. Дополняли обмундирование этой особы свободные бриджи той же расцветки, что и куртка, и высокие шнурованные ботинки серебристого цвета. На висках ее череп был гладко выбрит, а коса, заплетенная из остальных волос и свисающая из-под пилотки, состояла из прядей фиолетового и розового цветов[2], что делало экзотическую девушку похожей на птицу какаду.

Видимо, удивление было так явственно написано на моем лице, что товарищ Сталин счел необходимым пояснить:

– Товарищ Яони Зата происходит из гибридной галактической народности серых эйджел, являющихся прирожденными инженерами. Сами они ничего не конструируют и не изобретают, но если вы дадите серой эйджел в руки какое-нибудь готовое изделие, то она, разобравшись в его назначении и принципе действия, доведет конструкцию до совершенства, а в том случае, если эта вещь была сломана, то при наличии необходимых материалов она починит и улучшит.

– Галактической народности? – ошалело переспросил я, переводя взгляд и товарища Сталина на мою новую заместительницу по технической части и обратно. – Это те самые неизвестные союзники, что хорошенько наподдали немцам под Борисовом?

– Отчасти те самые, Александр[3]… – уклончиво произнес товарищ Сталин, разглядывая меня с таким видом, будто решал, стоит ли мне доверять самую большую тайну Советского Союза. – Бомбоштурмовой удар по атакующей позиции наших войск в районе Борисова восемнадцатой танковой дивизии вермахта наносили четыре эскадрона палубных штурмовиков огневой поддержки сухопутных войск типа «Шершень», стартовавшие с борта галактического линкора планетарного подавления «Неумолимый», а также ротный штурмоносец типа «Богатырь», происходящий, впрочем, совсем из другой истории. Но, однако, сейчас происхождение этих аппаратов совершенно неважно, поскольку все они ныне подчиняются одному Верховному Главнокомандующему, Сергею Сергеевичу Серегину, настоящему большевику и борцу за правое дело. Этот человек сразу после прибытия в наш мир приказал своей армии вступить в войну с фашистской Германией на стороне Советского Союза. И дело под Борисовом было для него не единственным. Это именно его люди разверзли небесные хляби над Белоруссией, к чертям собачьим заживо спалили на рокаде моторизованную дивизию «Дас Райх», купировали прорыв германской армии под Островом и со всей решимостью разыграли оборонительную операцию на Житомирском направлении. Что касается товарища Яони Зата, то она присоединилась к армии товарища Серегина совсем недавно, уже позже тех славных дел, но, несмотря на это, эта женщина такая же званая и избранная, как и те товарищи, что стояли рядом с товарищем Серегиным в рядах борцов за справедливость с самого начала. Теперь тебе все понятно?

– Так точно, товарищ Сталин! – ответил я, ни на минуту не задумываясь. – В общих чертах мне все понятно, а детали того, что и откуда взялось, я позже проясню у самой товарища Яони Зата. Надеюсь, она не откажется дать мне комментарии, но займемся мы этим не здесь и не сейчас.

– Я, Александр, в тебе не сомневался, – усмехнулся в усы товарищ Сталин. – А теперь слушай. Дивизия, которой тебе предстоит командовать, не зря называется Резервом Верховного Главнокомандования. И летать вы тоже будете на очень необычных для нашего времени самолетах…

– Неужели это будут те аппараты, которые атаковали немцев под Борисовом? – удивленно спросил я.

– Нэт, Александр, – сказал Верховный. – Так высоко прыгать на многие тысячи лет вперед для нас преждевременно. Начинать лучше все же с вариантов попроще, но при этом таких, чтобы нэмцы не увидели разницы между тем и этим. Одним из побочных эффектов деятельности товарища Серегина стала связь нашего мира с миром тридцать пять лет спустя, где Советский Союз смог выиграть самую главную в своей истории войну, но начал проигрывать мир…

– Товарищ Сталин, а разве можно проиграть мир? – удивился я.

– Товарищ Барсуков, – хмыкнул Верховный, – объясните, пожалуйста, Александру, как это выглядит, когда страна проигрывает мир…

– Это, товарищ Голованов, выглядит как застой и топтание на месте, – с горечью ответил тот. – Достижения и победы становятся все мельче и незаметнее, а проблемы, поначалу незначительные, становятся все более назойливыми и заметными, но никто не собирается их решать, потому что не понимает их сути и причины. Но теперь все будет совсем по-другому, ведь мы снова знаем, что и как нужно делать. А если что будет непонятно товарищу Брежневу, так всегда можно спросить у товарища Сталина, товарища Ленина и товарища Серегина, который по некоторым вопросам даже больший дока, чем иные вместе взятые.

– Да, – подтвердил товарищ Сталин, сноровисто набивая табаком трубку, – если у вас вдруг завелся злобный и опасный враг, то товарищ Серегин – это лучшее, что может случиться на вашем пути. Как и полагается всякому порядочному старшему брату, он не только поможет вам отбиться от наглых агрессоров, но и научит драться так же, как умеет сам, чтобы после каждого сражения враг ложился костьми и больше не поднимался. Тогда разные нехорошие люди из-за океана будут бояться даже просто смотреть с недобрыми намерениями в сторону вашего Советского Союза. Но сейчас все организовано так, чтобы два наших мира нашли опору друг в друге, в то время как товарищ Серегин будет заниматься устранением самой главной угрозы для существования человечества. Товарищи Карл Маркс и Фридрих Энгельс ошибались очень во многом, но вот в главном, что капитализм является тупиком для человеческой цивилизации и главная опасность катастрофического конца истории, они были правы стопроцентно. Поэтому каждый должен заниматься своим делом. Нам тут следует изо всех сил бить фашистов, чтобы они подняли руки и запросили пощады, а товарищ Серегин со своей армией будет заниматься такими тяжелыми случаями этого заболевания, для исправления которых нужен уже не скальпель хирурга, а топор мясника.

Верховный сунул мундштук трубки в рот и звучно чиркнул спичкой.

– Одним словом, Александр, – сказал он, выпустив изо рта первый ароматный клуб дыма, – готовность твоей дивизии к боевому применению должна наступить ровно через месяц. Два полка из ее состава, нуждающиеся в бетонированных полосах, сидят на авиабазе ЛИИ ВВС Кратово, а два других полка, самолетам которых такая роскошь не требуется, находятся на грунтовом аэродроме в Монино. Все самолеты, прибывшие из семьдесят шестого года, далеко не новые, но, как нас заверили, находятся во вполне летнопригодном состоянии. Четверть личного состава – добровольцы оттуда, такие же, как товарищ Барсуков, и они же будут у вас за инструкторский состав. Остальные три четверти – наши товарищи, частью переведенные из ГВФ, а частью из ВВС. Товарищ Яони Зата и ее подчиненные восполнят у вас ту сторону дела, которая у нас традиционно хромает и в семьдесят шестом, и в сорок первом году – то есть связь, навигацию и систему доведения до экипажей самых последних данных разведки. Когда она закончит с вами работать, все это у вас должно быть на галактическом уровне. Ну а сейчас, если все понятно, отправляйтесь на место в штаб дивизии в Кратово и принимайте командование. Времени на лишнюю болтовню нет.

Вот так я стал командиром дивизии, укомплектованной самолетами из нашего счастливого завтра…

Четыреста двадцатый и четыреста двадцать первый бомбардировочные полки вместо не доведенного до ума самолета-бомбардировщика Ер-2[4] получили фронтовые бомбардировщики Ил-28. Бомбовая нагрузка – от одной тонны на полную дальность до трех тонн на коротком плече, крейсерская скорость – семьсот семьдесят километров час, в рывке на форсаже – до девятисот километров. Эти самолеты способны, отбомбившись по цели, с легкостью оторваться и от преследования мессершмиттов, и от зенитного огня вдогон. Боевой радиус этих машин – тысяча двести километров, что при базировании на подмосковные аэродромы означает досягаемость любых целей, вплоть до Варшавы. Кроме всего прочего, самолет этот оказался неприхотливым к условиям базирования, приятным в пилотировании и прощающим разное воздушное «хулиганство». Там, «наверху», эта машина считается уже устаревшей и почти сошла со сцены, переместившись на поля хранения, летные училища, службу доставки почты гражданского воздушного флота, буксировщиков конусов на учениях истребительной авиации, а тут у нас это будет ужасное оружие возмездия на земле и на море. Всего в момент формирования дивизии в строю имелось сорок самолетов данного типа, и ни один не был потерян за время подготовки.

Но главную ударную силу дивизии составили четыреста тридцать второй и четыреста тридцать третий бомбардировочные авиаполки, вооруженные дальними реактивными бомбардировщиками Ту-16. А вот тут боевой радиус Ил-28 и бомбовую нагрузку нужно умножать на три. Дальность в три тысячи километров (туда и обратно) при стандартной бомбовой нагрузке в три тонны позволит нам в случае необходимости прямо с подмосковных аэродромов окучивать всю Европу, включая Великобританию и Ирландию. А если использовать аэродром Сарабуз в Крыму, то можно достать и негодяя Франко в его Мадриде. На коротком плече, то есть в пределах оккупированной врагом территории Советского Союза, плюс еще километров сто-сто пятьдесят, Ту-16 способен нести до девяти тонн бомб, в том числе и единичную бомбу указанного калибра. Честно сказать, мне сложно представить себе цель, которую не сможет уничтожить подобная фугасная громила, содержащая до четырех тонн взрывчатки.

Впрочем, бомбовый ковер из восемнадцати полутонных бомб, вывалившихся из бомболюка одного-единственного самолета, тоже не доставит врагу особого счастья, а если в налете, к примеру, на железнодорожную станцию в глубоком вражеском тылу примут участие все тридцать самолетов дивизии, то лунный пейзаж на месте важного вражеского объекта гарантирован. Впрочем, ассортимент применяемых бомб у этой машины выглядит как меню в ресторане, на все вкусы – начиная от бомб массой в двести пятьдесят килограмм, и далее по возрастанию веса: пятисотки, в тонну, полторы, две, три, пять и девять тонн. При отсутствии груза в бомбоотсеке на крыльевых держателях также можно подвешивать по две самонаводящиеся противокорабельные крылатые ракеты, похожие на миниатюрные реактивные самолеты, и еще одна ракета цепляется в бомболюк на центральный балочный держатель (при этом его створки остаются открытыми). Линкор такой ракетой не утопишь, так как она не предназначена для поражения бронированных целей, зато прервать вражеские перевозки по любому из морей, находящихся в нашей досягаемости, мы, несомненно, сможем: транспорты будут тонуть прямо на месте как миленькие.

Одним словом, Родина доверила мне инструмент страшной разрушительной силы, и использовать его требовалось грамотно, а не так, чтобы в решающий момент жидко обгадиться по неумению. Так что все наше время было посвящено боевой учебе: изучению матчасти в классах, полетам во всех режимах и в любое время суток, а также учебному бомбометанию на полигоне болванками. Это только кажется, что проще было бы бомбить сразу врага, на самом деле это неправильно, ведь во время учебы необходимо знать как о совершенных ошибках, так и об их причинах, а немцев присылать нам отчеты не заставишь.

Пока мы учились у майора Барсукова и его товарищей, инженер-капитан Яони Зата вместе со своими помощницами из галактических народностей горх и сибх тоже трудилась не покладая рук. Горхи – не очень умные, когда требуется принимать самостоятельные решения, но зато очень сильные и с хорошей памятью. Едят эти особы за двоих, но и работают за четверых. При обслуживании даже самого лучшего самолета много где нужна физическая сила, а ее у представительниц этой народности достаточно. Трое таких вот монструозных дам как-то на спор запросто одолели дюжину наших механиков в перетягивании каната. Позор, значит, получился, и поношение мужского достоинства…

Сибхи – они, напротив, не выделяются какими-то особенными физическими кондициями, и похожи на девочек-школьниц. При этом у них острые глаза, ловкие тонкие пальцы, хорошая память и еще лучшие терпение и усидчивость. Их совершенно не напрягает нудная монотонная работа, и справляются они с ней просто на отлично. Каждый раз, когда я вижу сибху, она занята какой-то полезной работой, и в таких случаях мне хочется погладить ее по голове и дать конфету. Товарищ Яони Зата говорит, что это нормальная реакция для человека, подобного их обожаемому командиру, а вот тот, кто будет кричать на сибху, ругать ее или, хуже того, ударить, будет подобен проклятому всеми германскому фашисту.

Между прочим, именно во время того разговора я узнал, для чего нам прислали инженерную команду галактического уровня. Оказывается, товарищ Серегин, когда еще только-только проник в наш мир, вывесил на околоземную орбиту достаточное количество сателлитов глобальной сканирующей сети, чтобы мимо их внимательного ока по земле не могла пробежать и мышь, не говоря уже о германских танках, и это же касается перемещения наших войск. Товарищ Сталин получает эту информацию в полном объеме, так что осведомлен о положении в зоне боевых действий гораздо лучше, чем наши командующие фронтами, а также Гальдер с Йодлем, чтоб им было пусто. Едва германские генералы замышляют какую-то операцию и начинают двигать войска, как с нашей стороны тут же следуют ответные контрмеры – таким образом несколько локальных наступлений были купированы на самой начальной стадии и, как сообщали сводки Совинформбюро, вылились в ожесточенные бои местного значения. Теперь в эту систему включили и нашу дивизию, вплоть до каждого отдельного самолета, чтобы уже в полете экипажи имели возможность узнавать обо всех изменениях обстановки на земле и в воздухе, а также в любое время суток и при любой погоде знали свое точное местоположение, курс и истинную путевую скорость.

При этом на Ту-16 уже имеется и автопилот, и автоматическая система управлением бомбометанием, а не так, как у нас, грешных, где все на глаз. Перед инженер-капитаном Яони Зата стояла непростая задача. Ей предстояло «подружить» существующую аппаратуру и галактическое оборудование, иначе даже с ее возможностями полная замена автоматики затянулась бы надолго, ведь у товарища Серегина в настоящий момент имеется не полноценная промышленность соответствующего уровня, а всего лишь ремонтные мастерские на линкоре. Сейчас их производственные мощности по большей части используются для восстановления корабельных машин и механизмов, и задания на изготовление разного дополнительного оборудования проходят там по статье «прочее». Но товарищ Яони Зата и ее подчиненные с поставленной задачей справились на отлично, и когда работы по установке и испытанию этой системы завершились, мы получили возможность с высокой точностью наносить бомбовые удары даже по тщательно замаскированным и очень подвижным целям, а также не терять ориентировки ни ночью, ни в плохую погоду.

Одновременно с завершением работ я получил на руки особый командирский «чемоданчик», с одной стороны, заменяющий всех писарей штаба дивизии, с другой – позволяющий не сходя с места во время боевого вылета управлять хоть полками, хоть каждым самолетом в отдельности. А иногда боевое задание могут директивно спустить в этот чемоданчик «сверху»; в таких случаях на нем на своих законных местах должны стоять кодовые отметки генерала Василевского и подтверждающая виза товарища Сталина.

Я во время учебных полетов сам неоднократно поднимал в небо свой персональный бомбардировщик с полным комплектом оборудования, и могу сказать, что чувствовал себя как человек, с лица которого сняли шоры. Если надо, система даст прогноз погоды на всех высотах, вкупе с картой встречных и попутных воздушных потоков, если надо, покажет тактическую обстановку в воздухе и районы дислокации аэродромов истребителей и зенитных батарей. Но самое главное – ты всегда можешь видеть свою основную и все запасные цели, ранжированные по степени их важности для противника.

И вот настал день, когда фельдкурьер доставил мне от товарища Сталина пакет с первым боевым приказом для нашей дивизии. Собственно, бумага содержала только общие слова, из которых, если документ, не дай Карл Маркс и Фридрих Энгельс, попадет в чужие руки, враг не сможет понять, когда, где и какими силами мы нанесем ему удар. Также в пакете присутствовало поздравление Верховного личному составу с боевым крещением, и его сегодня вечером предстояло зачитать перед строем в полках и эскадрильях. Доброе слово товарища Сталина – оно тоже стоит дорогого.

И в тот момент, когда я вскрыл пакет и прочел содержавшиеся в нем бумаги, мой командирский чемоданчик сообщил, что в него поступила верифицированная информация о том, кому мы завтра на рассвете будем отвешивать свою пролетарскую ненависть, измеренную тоннами бомб и количеством пусков самонаводящихся ракет. Все цели до единой находятся в полосе ответственности Северного и Северо-Западного фронтов и Краснознаменного Балтийского флота. Четыреста двадцатый и четыреста двадцать первый бомбардировочные полки, укомплектованные самолетами Ил-28, в течение дня совершат по три-четыре вылета, атакуя штабы, склады и транспортные узлы на временно оккупированной советской территории. В свою очередь, четыреста тридцать второй и четыреста тридцать третий бомбардировочные авиаполки получили приказ навести ужас и террор на акватории Балтийского моря – от Копенгагена до восточной части Финского залива, за исключением шведских территориальных вод. Мы должны беспощадно топить все обнаруженные орбитальной сканирующей сетью транспортные и боевые корабли, без различия их национальной принадлежности. Никого из наших там сейчас нет, а остальных не жалко. Даже со шведами приказано не церемониться: уже были случаи, когда их эсминцы атаковали наши подводные лодки, защищая морскую торговлю с Германией. А это значит, что все они должны пойти на дно!

– Ну наконец-то! – сказал майор Барсуков, когда узнал о приказе. – Всю жизнь мечтал, и вдруг сбылось…

И точно так же отреагировали его товарищи, которые добровольцами отправились на нашу войну, но, вместо того, чтобы водить в атаки боевые воздушные корабли, были вынуждены потратить целый месяц на работу инструкторами. И теперь все вместе – и мы, и они – возьмем с немецко-фашистских захватчиков плату кровью… А потом пройдет еще немного времени, и никто из нас не будет помнить, кто тут из сорок первого, а кто из семьдесят шестого года – это и называется боевым братством.

Утро десятого сентября выдалось для солдат и офицеров тыловых служб германской группы армий «Север» даже не томным, а страстным. С первыми лучами солнца в воздухе над Ригой, Даугавпилсом, Елгавой, Резекне, Вентспилсом, Валгой, Валмиерой и Шауляем появились краснозвездные реактивные двухмоторные бомбардировщики ранее неизвестной немцам модели. Двести шестьдесят второй «мессершмитт» в апреле сорок первого года первый раз[5] поднялся в воздух (пока еще с поршневым мотором) – и тут вдруг в Прибалтике на немецкие головы обрушивается такой ужас с небес…

При этом ни один из тех, кому довелось пережить бомбежку, не спутал двадцать восьмые Илы с моими «Шершнями»: ничего общего ни во внешнем облике, ни в тактике применения. Впрочем, и того, что отвесили немцам подчиненные товарища Голованова, тем, надо сказать, хватило за глаза. Взяв в бомболюки полную нагрузку в три тонны, Ил-28 без особых проблем долетал до любой точки Прибалтийского ТВД, вдребезги разносил там все, что указано в задании, и возвращался не в Монино, а на передовой оперативный аэродром «Северный» под Смоленском. Там заранее создали запасы бомб и реактивного топлива, разместили автотранспорт вместе с персоналом, а самые незаменимые люди, авиатехники и вооруженцы, вылетели туда из Монино на двух «дареных» товарищем Брежневым самолетах Ан-10…

К 1976 году эта машина была подчистую списана из «Аэрофлота» по причине высокой аварийности (из ста двенадцати выпущенных самолетов разбилось четырнадцать), но еще не до конца утилизирована. Правда, энергооболочка проворчала, что причиной большинства катастроф были не конструктивные недостатки самолета, а значительно меньший, чем в ВВС, уровень подготовки экипажей и наземных служб, которые к началу семидесятых годов привыкли работать с «паркетными» самолетами, перелетающими с одного бетонированного аэродрома на другой такой же. А «Антей» (Ан-10 получил это прозвище задолго до Ан-22), вылетая с первоклассного аэродрома, приземлялся, как правило, в такой дыре, куда опасаются соваться даже черти. При посадке на наскоро выровненную грунтовую площадку экипажу и пассажирам приходилось опасаться за свои зубы и языки: столь сильной могла быть тряска при посадке или взлете с полосы типа «стиральная доска». А вибрация как явление вредно не только человеческим организмам, но и ответственным конструкционным элементам, поскольку от него в металле развиваются вредные усталостные трещины, концентрирующиеся в предсказуемых местах.

Так, в ВВС полный военно-транспортный систершип этой машины, Ан-12, бился по каким угодно причинам: плохие погодные условия, ошибки экипажа, боевые действия и нелепые случаи, вроде застрявшей в десантном люке БМД. Однако у самолетов, летавших в советских ВВС, катастроф из-за конструкционных недостатков, можно сказать, и не было. Причем эксплуатировали военные летчики Ан-12 даже в более жестких условиях, чем их гражданские коллеги Ан-10 из «Аэрофлота». Из этого можно сделать вывод, что обслуживать самолеты, летающие в полевых условиях на грунтовые площадки, следует совсем по другим стандартам, чем те, что перелетают с одного бетонного поля на другое. И экипажи для них нужно готовить по тем же стандартам, что и для военно-транспортной авиации, а в «Аэрофлоте» это правило не соблюдали. Впрочем, в сорок первом году военные и гражданские летчики пока что все одинаково летают с грунтовых площадок, поскольку число бетонированных аэродромов еще невелико.

Так что в советских ВВС образца 1941 года приняли Ан-10 (вкупе с некоторым количеством Ан-8 и Ан-12) с распростертыми объятьями, и сразу же приспособили к делу. Еще бы: ведь в эти времена дорого стоит иметь самолет, способный с полной загрузкой в двадцать тонн (Ан-12) или с сотней пассажиров (Ан-10) преодолеть расстояние от Москвы до Владивостока всего лишь с одной промежуточной посадкой в Красноярске. Большое количество пехоты с одного конца страны на другой таким путем всего двадцатью самолетами перебросить проблематично, а вот ценных специалистов или командный состав – вполне возможно. Выводят, например, из боев дивизию, которая, ожесточенно сражаясь, отступала от самой границы, а там из двенадцати тысяч личного состава осталось не более двух тысяч. Но это люди-кремни, уже начавшие проходить свои военные университеты, поэтому их грузят в полученные из семьдесят шестого года транспортные и пассажирские самолеты и в течение суток переправляют за Урал, где как раз имеется только что мобилизованное потенциальное маршевое пополнение. Сроки достижения полной боеготовности, таким образом, можно сократить почти вдвое по сравнению с тем, если бы дивизия целиком формировалась за счет призванных из запаса.

Вот и авиаспециалисты двух полков дивизии Голованова из Монино до аэродрома «Северный» под Смоленском добрались меньше чем за час. И еще какое-то время им пришлось ждать, когда на передовой аэродром не начнут прилетать Ил-28, обрабатывавшие самые ближние цели. При этом база Ту-16 оставалась в Кратово, потому что они и оттуда крыли всю Европу вдоль и поперек. А поработали парни на славу и… совершенно безнаказанно. Даже на крейсерской скорости они имели над немецкими истребителями фору примерно в сто километров в час, а на форсаже это преимущество увеличивалось втрое. В результате все сорок фронтовых бомбардировщиков вернулись на аэродром в полном составе, а у атаковавших их экспертов Геринга были потери.

Пушечные спарки в кормовых турелях Илов – вещь по нынешним временам брутальная, не прощающая противнику излишней назойливости, особенно с учетом того, что стрелку помогают радиодальномер и баллистический вычислитель, рассчитывающий точку прицеливания и минимально необходимый расход снарядов. Всего одно попадание двухсотграммовым снарядом в мотор, кабину или корень крыла – и немецкий ас может писать родным и любимым письма с того света. Несколько раз так и было, в результате изрядно прореженная моими злобными девочками пятьдесят четвертая истребительная эскадра (было сто двадцать машин, а после битвы под Островом осталось меньше пятидесяти) понесла дополнительные потери. В частности, прямым попаданием снаряда в кабину своего истребителя был убит свежеиспеченный кавалер рыцарского креста лейтенант Макс-Гельмут Остерман.

Впрочем, потери в личном составе германских истребительных частей были далеко не главным итогом операции, а лишь приятным дополнением. Гораздо важнее было уничтожение всех капитальных мостов через Западную Двину, нескольких тыловых складов боеприпасов и штаба шестнадцатой армии, дислоцированного в Резекне. Генерал-полковник Эрнст Буш, как я понимаю, сейчас вместе с подчиненными уже стоит навытяжку перед Святым Петром и отвечает на неприятный вопрос, как он дошел до жизни такой. После прямого попадания в здание гимназии, где дислоцировался штаб, трехтонной фугаски, снайперски сброшенной с бреющего полета, иначе и быть не может. Попадание было точным, прямо перед зданием, в результате чего бомба фактически вломилась в подвал, где глупые немцы оборудовали импровизированное бомбоубежище. При использовании централизованной системы управления бомбометанием, когда положение самолета и цели известно с точностью до сантиметров, иначе и быть не может. Все три взрывателя бомбы были установлены на подрыв с замедлением, и героически терпели три с небольшим секунды, пока сбросивший фугаску бомбардировщик не удалится на безопасное расстояние. Потом тысяча триста кило смеси «тротил-гексоген-алюминий» сказали свое веское слово, и в небо взметнулся султан серого дыма, во все стороны полетели обломки кирпича, черепицы и всего прочего, что раньше составляло здание гимназии, а херрен генерален унд официрен переместились в приемную к святому Петру, не успев даже испугаться.

Впрочем, в других местах все происходило не менее эпично и феерично, и это только начало. План операции по освобождению Прибалтики севернее Западной Двины, под кодовым названием «Плутон», отводит перед началом наступления от Идрицы на Ригу десять дней на интенсивные воздушные бомбардировки. В воздушной части операции будет участвовать не только особая дивизия товарища Голованова, но и практически вся советская бомбардировочная авиация, сохранившаяся в полосе Западного, Северо-Западного и Северного фронтов. Но очередь СБ, АР-2, ДБ-3, Пе-2, и даже ветеранов ТБ-3, настанет завтра-послезавтра, когда парни Голованова подавят большую часть ПВО и ночными ударами по аэродромам вынесут нахрен всю уцелевшую германскую истребительную авиацию. Советские ротативные бомбы РРАБ-1 (250 кг) и РРАБ-2 (500 кг) подходят для этой задачи идеально. При массовом сбросе с больших высот они равномерно засеют летные поля аэродромов и их окрестности ковром из осколочных и зажигательных бомб весом в два с половиной кило. И никто, как говорится, не уйдет недовольным.

Специалисты по вооружению на аэродроме в Смоленске уже сейчас фаршируют корпуса этих допотопных кассетных бомб суббоеприпасами, и при этом отчаянно матерятся. Дело в том, что эти бомбы интенсивно применялись во время Финской войны, но частенько вылет отменяли, и тогда каждую снаряженную ротативную бомбу приходилось разряжать обратно, что означало двойной муторный и, самое главное, бесцельный труд. Товарищу Сталину давно пора переходить на готовые разовые бомбовые кассеты, действующие по принципу шрапнельного снаряда. Их снаряжают прямо на заводе, и перед применением готовая кассетная бомба не требует никаких дополнительных трудовых усилий: подвесил под самолет, и дальше – привет немцам.

Впрочем, полки, вооруженные бомбардировщиками Ту-16, тоже работают в интересах подготовке к операции «Плутон». В первом налете они начисто вымели из акватории Балтийского моря все, что там плавало на поверхности, и в щебень разбили порты Вентспилса, Либавы и заодно Мемеля с Кенигсбергом, уделив им свою порцию ласки. Когда бомбы весом в тонну высыпают так же щедро, как разную осколочную мелочь, это впечатляет даже людей с сильным нордическим характером. И транспортный корабль, перевернувшийся, как снулая рыба, кверху брюхом, потому что рядом с бортом у него разорвалась девятитонка – это тоже весьма интересное зрелище, особенно в свете того, что зенитная артиллерия открыла огонь лишь тогда, когда советские самолеты уже улетели. Ну не настроены шарманки звукометристов, которые в это времена заменяют радары раннего обнаружения, на звук реактивных моторов, да и ПУАЗО на батареях строят схему заградительного огня, исходя из скорости атакующих самолетов в триста километров в час, а не восемьсот.

Но главной из береговых целей был все же Вентспилс. Дело в том, что, пока советские войска сохраняют контроль над Моонзундским архипелагом, великолепный порт Риги у немцев использовать никак не получается. В Ирбенском проливе к их кораблям относятся весьма сурово: обстреливают береговой артиллерией с мыса Церель, а также в обязательном порядке атакуют самолетами-торпедоносцами и торпедными катерами. И никак иначе быть не может, ибо советскому командованию с моей помощью теперь известно каждое шевеление на германской стороне. И бездействовать, получив предупреждение, в нынешних условиях никто не будет: товарищ Сталин знает все и о чужих, и о своих, и на малейшие случаи нераспорядительности и разгильдяйства реагирует с невероятной свирепостью. Рядовым в пехоту для начальника-лентяя и дурака – и это еще гуманно. К тому же благодаря регулярным минным постановкам с воздуха Ирбены превратились в настоящий суп с клецками, обезвредить который у немцев не получается при всем желании, поскольку тральщики также подвергаются артиллерийским и воздушным ударам. И это тоже правильно.

Уже известно, что в голове советского наступления пойдет механизированный корпус нового строя под командованием генерал-майора Седова, а Катуков, Лизюков, Фотченков[6] и Черняховский будут у него командирами бригад. Также через порталы под Идрицу переброшена большая часть соединений, сформированных мной из бывших военнопленных, усиленных добровольцами из семьдесят шестого года и закаленных в боях за Белостокскую зафронтовую зону. Эти люди совершенно искренне и без какого-либо принуждения выбрали своим патроном товарища Сталина, а значит, их судьба – оставаться в этом мире и вершить его судьбу. В Белостоке сейчас осталась только небольшая обсервационная группировка, ибо, облившись кровью в жестоких боях, немцы совершенно утратили интерес к этому моему эксклаву в их глубоком тылу, лишившему их большей части валентных резервов. И это тоже еще один фактор успеха предстоящей операции: немцам будет просто нечем латать образовавшуюся в Прибалтике дыру. Ну а я, раз тут все складывается хорошо, могу вернуться к миру семьдесят шестого года, к его вопросам и проблемам.

После трехдневного отсутствия из Аквилонии в Тридесятое царство вернулся мистер Поппер. Было видно, что поездка в Каменный век не прошла даром для закоренелого идеалиста, да и личное знакомство с такими людьми, как Джек Лондон и Антуан де Сент-Экзюпери, не могло остаться без последствий. Но главным потрясением для этого человека было поведение его соотечественников и соплеменников в отношении малочисленного, практически безоружного и беззащитного местного населения. О том, что творилось во Вьетнаме, Джордж Поппер знал, так сказать, чисто теоретически, наяву кошмар Сонгми не наблюдал, а потому убитых детей и изнасилованных женщин не видел. А тут аквилонские товарищи продемонстрировали американскому послу все ужасы колониального поведения его земляков такими, какие они есть на самом деле.

С другой стороны, с подобных безобразий в отношении коренного краснокожего населения американского континента эта нация и начиналась. Соединенные Штаты Америки стоят на грандиозной братской могиле, и следует помнить, что по закону кармы дело о геноциде тоже не имеет сроков давности. Последователи Моисея, завоевывая свою Землю Обетованную, тоже учинили множество мерзостей, главной из которых был геноцид филистимстянского народа, за что их последующие поколения осуждены мучиться вечно. Зло, порожденное предками, будет преследовать потомков до тех пор, пока они не изживут его в себе или не будут им уничтожены, ибо оно всегда возвращается к тому, кто его породил.

Правда, не думаю, что американцев ждет такая же судьба, как у евреев – с ними никто три с половиной тысячи лет нянчиться не будет. После быстрого и катастрофического краха американского государства отдельные выжившие янки на себе почувствуют, что значит падать из князей в грязь, когда на тебя ополчаются все те, кто еще вчера был готов лизать твои ботинки. Кто жаждет господства над миром, мечтая о горах злата на халяву, красивых девушках в постели, и чтобы гамбургеры сами прыгали в рот, по ходу дела запиваясь кока-колой – у всех у них такая селява. Монголы из мира Батыевой погибели подтвердят, что так все в точности с ними и случилось.

Там сейчас по всей монгольской «ойкумене» из края в край полыхают восстания покоренных народов, увидевших реальную возможность отомстить свои мучителям и угнетателям. Особенно жарко горит в Китае, где, с истинно пролетарской ненавистью угнетенных к насильникам и грабителям, отряды монгольских захватчиков истребляют по всей стране. Не пройдет и пары лет – и из потомков тех монгол, что пошли в завоевательный поход вместе с Потрясателем Вселенной, не останется в живых ни одного человека, за исключением многочисленных бастардов, разбросанных по половине континента. Но это уже совсем другая история, потому что эти люди уже не являются частью монгольской нации.

С американцами двадцать первого века все будет точно так же, за исключением бастардов: лица нетрадиционной сексуальной ориентации не размножаются.

Вот с этого наш разговор с мистером Поппером и начался.

– Ну что, Джордж, – сказал я тоном, не допускающим возражений, – вы убедились, что, оторвавшись от родного американского государства и вообще цивилизации, ваши парни, не все, но очень многие, тут же превращаются в обыкновенных бешеных зверей, прикасаться к которым возможно только при помощи раскаленного железа?

– Да, мистер Сергий, – вздохнул американский посол, – хоть это и трудно признать, но вы совершенно правы. Хотя при этом я должен заметить, что в некоторых случаях целые подразделения и даже команды отдельных кораблей сохранили понятия о цивилизованном и гуманном отношении к неразвитым в культурном отношении народам и стараются проводить с местными политику, э-э-э… честного обмена. Не такие уж мы и плохие, как вы думаете.

– Это вы так думаете, что не плохие, – хмыкнул я в ответ. – Я тут недавно получил весточку из мира, опережающего мой родной на несколько лет, и теперь совершенно определенно могу сказать, что чем дальше планета Земля в Основном Потоке углубляется в двадцать первый век, тем больше на ней ухудшается политическая обстановка. Черные тучи закрыли солнце, ветер срывает с домов крыши, гром грохочет так, что закладывает уши. Война на пороге. С учетом реалий ядерного века обстановка будет пострашнее, чем летом тридцать девятого года. В связи с этим мое отношение к вашей Америке неизбежно должно было ожесточиться, ибо то, что в вас есть неплохого, со временем умрет, а вот все злое преумножится невероятно. Но, поскольку час Страшного Суда еще не пробил, и до него, поскольку человечество еще не выполнило своего предназначения, еще многие и многие тысячелетия, я буду сражаться против такого исхода изо всех своих сил – и как человек, и как младший архангел. И горе будет тем людям и странам, что встанут у меня на пути.

Американца при этих словах даже перекосило. Знает кошка, чье мясо съела. Впрочем, он быстро взял себя в руки (как-никак дипломат) и с наигранным равнодушием произнес:

– Надеюсь, мистер Сергий, вы не переменили своего намерения не истреблять всю американскую нацию под корень?

– Нет, не переменил, – ответил я. – Мой гнев направлен не против фермеров, рабочих и мелких предпринимателей, которых в вашей Америке пока еще достаточно, а против настоящих хозяев вашей страны, потому что они сперва пожелают стать хозяевами всего мира, а потом возненавидят его и захотят полностью уничтожить.

– Что вы имеете в виду, мистер Сергий, когда говорите, что рабочих, фермеров и мелких предпринимателей в Америке пока достаточно? Что же такое должно было случиться в ваши времена, чтобы людей этих профессий стало не хватать?

– Дело совсем не в том, Джордж, что этих людей стало недостаточно, – ответил я. – Несмотря на то, что количество представителей этих профессий уменьшилось в несколько раз, для текущих нужд вашего государства их вполне хватает. Все дело в том, что за сорок лет изменилась сама Америка. Большая часть вашего производства переехала в Китай, где рабочим можно было платить сущие центы, а ваши собственные заводы стали закрываться один за другим. В результате случилось китайское экономическое чудо за авторством вашего начальника Генри Киссинджера, когда эта сейчас прямо таки нищая страна вдруг начала подниматься как на дрожжах, перенимая у Америки почетную роль мастерской мира. Когда американские рабочие и инженеры стали не нужны, то они должны либо вымереть, либо переквалифицироваться в профессиональных бездельников, потребителей государственного продовольственного пособия. Помните, как это было в Древнем Риме: когда избалованные массы опустившихся граждан просили у власти хлеба и зрелищ? У вас это в первую очередь коснулось афроамериканской части населения. И так как все это длилось на протяжении жизни двух поколений, то профессиональное иждивенчество стало наследственным. Зато финансовый капитал процветал. Собственно, ради его счастья вся эта операция и затевалась. Форд окончательно проиграл Рокфеллеру, и вместе с тем транснациональные корпорации, владельцы Больших Денег, в основном концентрирующиеся в Нью-Йорке и лондонском Сити, подмяли под себя американское национальное государство. Окончательно эта система оформилась после краха Советского Союза, когда хозяева вашей Америки наконец добились того, чего так долго хотели и о чем мечтали. Власть над миром была уже почти их, осталось только протянуть руку и взять, а в самой Америке не требовалась уже даже военная промышленность. По этому поводу был даже придуман такой термин – «постмодерн», то есть после индустриальная эпоха, которую отдельные торопыги из числа философов даже провозгласили концом истории, а это почти то же самое, что и конец света.

– Да, мистер Сергий, – немного подумав, сказал Джордж Поппер, – картина неприглядная, особенно для американца, выросшего в эпоху индустриального могущества своей страны. Но, как я подозреваю, это было лишь начало, потому что большие массы взрослых иждивенцев должны были серьезно осложнить наше финансовое положение, и это при том, что вместо вывоза товаров мы должны были начать их ввозить.

– Вместо вывоза товаров ваша страна начала вывозить доллары, номинированные как международное средство платежа, и выгоду от этого имел только американский банковский капитал, – ответил я. – Устойчивой такая система могла быть только при условии постепенного демонтажа всех антикризисных ограничителей, заложенных в американскую систему во времена Франклина Рузвельта, напуганного Великой Депрессией. Излишний капитал, копящийся в банках, нуждался в том, чтобы сфера его применения непрерывно расширялась, а потому – долой ограничения. Одновременно хозяева Больших Денег понимали, что до бесконечности так продолжаться не может. Рано или поздно наступит предел, когда будут разрешены все самые рисковые операции, а места для применения капитала все равно будет недостаточно, ибо в силу финансовой природы капитализма количество денег в системе всегда будет расти быстрее общего объема экономики.

– А вы неплохо разбираетесь в том, как устроена экономика, – похвалил меня американец. – Не ожидал таких глубоких познаний от простого русского военного. Впрочем, ваша социалистическая система еще хуже, потому что она совершенно сковывает частную инициативу, из-за чего развитие экономики замедляется и даже останавливается.

– Ой, Джордж, только не делайте мне смешно, – парировал я, – потому что инициатива инициативе рознь. Именно частная инициатива, не имеющая над собой никаких государственных ограничителей там, наверху, пытается загнать мир в такую трясину, из которой уже никогда не будет выхода. Но, к счастью, этот замысел так и не осуществился. Россия, которую все уже списали со счетов, вдруг передумала умирать, в то время как коллективный Запад праздновал свою победу и планировал окончательно решить вопрос с уничтожением человечества на планете Земля, поскольку оно оказалось ему не особенно-то и нужно. И случиться это должно было не в пламени ядерного пожара, а тихо, постепенно и почти добровольно. Концепция рая для золотого миллиона и могилы для всех остальных уже в ваше время бродит в головах разного рода мыслителей и писателей-фантастов, считающих такой мир закономерным венцом развития человечества, а мальчики, которые читали их книги, через тридцать-сорок лет твердой поступью поведут всех вас всех к ужасному концу. Добиться этого они планируют путем истеричной экологической повестки, которая требует уничтожения промышленности и фактического отката в восемнадцатый век, а также пропаганды бездетности и всяческих половых извращений, что вызовет радикальное снижение рождаемости. Ну а для тех, кто не захочет вымирать добровольно, в запасе есть методы развязывания множества локальных войн по всему миру и, уже в самом конце, создания искусственных эпидемий, которые, по замыслу их создателей, должны убить миллионы человек в так называемом «цивилизованном мире» и несчетное число людей за его пределами. Но главная задача развязывания искусственной пандемии – приучение человечества к мысли о неизбежности грядущей катастрофы, покорности перед лицом гибели, а также принуждение всего мирового сообщества, включая противников Америки, к действиям в рамках единой повестки. Подчинять другие страны можно не только силой оружия. Для этого вполне достаточно через разные подконтрольные международные организации навязать противнику свою волю, чтобы он действовал даже против собственного желания. Пока хозяева Больших Денег вели дело к уничтожению большей части населения планеты, Россия приходила в себя после геополитической катастрофы, выздоравливала от чумы тотального неверия ни во что и сосредотачивалась для восстановления своего потенциала. Ну а потом, когда проект по уничтожению человечества вступил в фазу реализации, нашла коса на камень. Так мы и стоим там на последнем рубеже, яростно огрызаясь на любые попытки налезть на нас хоть с нравоучениями, хоть силой, а иногда и сами переходим в контратаки.

Джордж Поппер слушал меня очень внимательно, не пытаясь ни перебивать, ни возражать. Наверное, я представлялся ему мессией, ниспосланным человечеству свыше, чтобы изложить людям новые вечные истины. Ну и Истинный Свет, что непрерывно горит у меня в кабинете, тоже помогал восприятию, разгоняя ненужные сомнения в тех случаях, когда человек совершенно честен и не кривит душой.

Поэтому после небольшой паузы я добавил:

– Но как я понимаю, двадцать второй год, откуда я получил известие, это лишь начало горячей фазы конфликта. И дальше будет только хуже, потому что и избыточный капитал, с одной стороны, и государственный долг США, с другой, находятся на пределе. Еще немного, и эта бинарная бомба рванет так, что Великая Депрессия времен президента Гувера покажется всем легкой забавой, потому что при аналогичных условиях неограниченной спекуляции на биржах накоплено гораздо больше горючего и взрывчатого материала, чем в начале двадцатого века. Прежде, чем случится эта катастрофа, хозяева мира любой ценой стремятся разгромить и ограбить хоть кого-нибудь из своих противников, чтобы хоть немного отсрочить грядущую катастрофу. Но, помяните мое слово, ни Россию, ни Китай победить не удастся, так что тамошние американские власти будут изо всех сил грабить своих же сателлитов и подхалимов, перекачивая к себе их финансовые ресурсы, до тех пор, пока те не окажутся иссушены до конца, после чего их постараются кинуть в огонь войны на Востоке. И тогда грянет главная битва, в классической литературе именуемая Армагеддоном. В тех мирах, где это возможно, я должен предотвратить подобный сценарий. А там, где отменить уже ничего нельзя, я должен встать всей своей мощью на правую сторону и лупить вашу выродившуюся до омерзения Америку чем попало под руку, до тех пор, пока от нее не останется только относительно безгрешное простонародье, а политиканы, финансисты и военщина не сгинут во тьму внешнюю. Dixi! Да будет так!

– И не хотел бы я вам поверить, но придется, – вздохнул американский посол. – Есть у вас репутация человека, не говорящего всуе ни одного слова, мисс Виктория Великобританская сказала об этом вполне определенно. А еще я хочу сказать, что меня, как и президента Форда, в первую очередь интересует то, что станет с Америкой нашего мира.

– Америка вашего мира должна уйти со всех своих иностранных баз, с которых она угрожает нападением на территорию Советского Союза, – безапелляционным тоном произнес я. – Единственный способ предотвратить катастрофический сценарий – это на максимально возможный срок закрепить Советский Союз и США в качестве равновеликих противостоящих сил. Тогда и мысли ни у кого не возникнет о том, чтобы затеять описанную мною пакость. Но если вы откажетесь от этого скромного требования, вас ожидает несколько локальных операций вроде чилийской. В основном я буду действовать вместе со своими советскими и китайскими союзниками, а в самых тяжелых случаях выступлю против вас самостоятельно, лишь при поддержке огневой мощи «Неумолимого». Молите всемогущего бога, мистер Поппер, чтобы до этого никогда не дошло. А сейчас вам, наверное, следует написать для президента Форда отчет, изложив в нем как поведение и дальнейшую судьбу американских военнослужащих, заброшенных мной в мир Каменного века, так и содержание вот этого разговора. Доставка депеши прямо на президентский стол в Овальном кабинете гарантируется. Сразу скажу, что цензурировать я вас не буду, ибо это попросту неприлично, но написанное вами обязательно прочту, ибо не терплю никаких секретов от своих контрагентов. Надеюсь, это понятно, мистер Поппер.

– Да, понятно, мистер Сергий, – вздохнул американец. – Ну что же, если наш разговор закончен, то я, пожалуй, пойду.

– Идите, Джордж, – махнул я рукой. – Вы неплохой человек, и мне будет искренне жаль, если мы из противников превратимся в непримиримых врагов.

Утром, едва придя в Овальный кабинет, президент Форд обнаружил на своем рабочем столе плотный пакет, запечатанный красной «восковой» печатью с имперским гербом[7] и надписанный Джорджем Поппером: «Президенту Соединенных Штатов Америки Джеральду Форду лично в руки». Прежде таким образом появилась только коротенькая записка, в которой Поппер сообщал, что он на самом деле не пропал бесследно в лифте отеля по пути из номера в лобби (холл), а уже прибыл на место и приступил к работе. Бегло, по диагонали, пробежав глазами отчет американского посла при дворе императора четвертой галактической империи, хозяин Овального кабинета машинально почесал лысеющую маковку. Дело оказалось гораздо реальнее и страшнее, чем предполагалось изначально. Галактическая империя и в самом деле существует еще лишь в самом зачаточном виде, так как состоит только из изрядно подержанного линкора планетарного подавления, ныне находящегося в фазе восстановления боевых возможностей, и одного трофейного вспомогательного крейсера. Однако ее материнская структура, из которой будущая империя произрастает, будто растение из семечка, оказалась явлением более чем серьезным.

Специальный исполнительный агент Творца Всего Сущего (что оказалось святой истинной правдой) шагает из мира в мир, переустраивая их в соответствии со своими представлениями о том, что правильно, а что нет. Там, где он появляется, ничего не остается таким каким было прежде, и при этом в руках мистера Сергия сосредоточенно столько нечеловеческой мощи, что ему очень часто приходится сдерживать свою силу, ведь сегодняшний противник завтра может стать его союзником. Такое случалось не раз; правда для того, чтобы водить дружбу с мистером Сергием, требуется быть цельной и самодостаточной личностью масштаба Джорджа Вашингтона и Авраама Линкольна. Легкозаменяемых политиков, которые сегодня есть, а завтра их нет, доверенный слуга самого Господа за равных не воспринимает. Он считает их не более чем куклами-марионетками, и не в руках у абстрактного народа, который никак не влияет на политику, а у толстых денежных мешков.

Насчет себя Джеральд Форд все понимал правильно. Он как раз такой и есть – маленький человек, совершенно случайно усевший в кресло владыки трех четвертей мира. Он ли на этом месте будет, или кто-нибудь другой, не имеет на самом деле никакого значения. В любом случае, по всем животрепещущим вопросам американского и мирового бытия существует великий двухпартийный консенсус, и отклониться от него будет себе дороже. Между прочим, борьба с мировым коммунизмом тоже входит в число тех священных коров, которые одинаково холят и лелеют обе главных американских партии. А мистер Сергий – высокопоставленный коммунист не из последних, якшается с Лениными несколькими инкарнациями Сталина, а также, по слухам, просочившимся к американской разведке, этот человек в качестве почетного гостя присутствовал на двадцать пятом съезде КПСС. Вот как хочешь, так и понимай – доверенный человек Господа и младший архангел одновременно оказался яростным сторонником мирового коммунизма и противником американского образа жизни.

А еще мистер Поппер написал, что в те моменты, когда мистер Сергий находится в хорошем расположении духа и занимается обычными делами, то и выглядит он как самый обычный человек, успешный монарх, а также счастливый муж и отец. Но стоит обстановке осложниться или дела будут касаться вещей невероятных и, прямо сказать, невозможных, добрый Артанский князь в этом человеке тут же уступает место суровому младшему архангелу. Когда в нем начинает доминировать эта сущность, то перечить ее воле становится смертельно опасно, потому что это и есть воля самого Бога. Однако и в таком состоянии мистер Сергий никогда не обидит малого да слабого, защитит вдову и сироту, и, если нужно, так накостыляет их обидчикам, что в ходе воспитательного процесса те попросту скончаются.

Ипостась галактического императора занимает между двумя этими крайностями промежуточное положение. Свойственное архангелам осознание своего всемогущества и непререкаемой правоты будто плащом облекает человеческую сущность человека-императора, а еще он распространяет вокруг себя некую эманацию, именуемую харизмой, которая делает его кумиром большого числа людей. Мистер Поппер сообщает, что, мол, без умения читать собеседника как открытую книгу и вызывать чувство преданности в простонародье мистер Сергий, несмотря на всю свою мощь, был бы не настоящим императором первого класса, а не более чем временщиком, калифом на час.

С американской точки зрения этот человек представляет собой концентрированную смесь всего враждебного и неприемлемого, но, несмотря ни на что, с ним придется иметь дело, ибо он существует и, более того, предъявляет американским властям прямо неприемлемые требования. Это же уму непостижимо, чтобы американская армия оставила передовые позиции в Европе и Южной Корее и отступила на такие рубежи, с которых не смогла бы непосредственно угрожать позициям Советов. Согласиться с таким требованием невозможно, ибо это ужасное унижение – все равно что добровольно подвергнуться публичному изнасилованию.

Но и отвергнуть сразу это требование нельзя, ведь тогда последует мгновенный и сокрушительный удар возмездия. Территория Соединенных Штатов Америки, если уж совсем не выводить Божьего Посланца из терпения, скорее всего, не пострадает. Как пишет Джордж Поппер, у мистера Сергия нет желания завоевывать Америку, и уж тем более он не хочет истреблять ее народ. А вот американские военные базы за рубежом наверняка подвергнутся внезапному и уничтожающему нападению. И тогда неизбежны неоднократные и последовательные повторения чилийской истории, ведь никто из смертных не в силе будет противостоять до зубов вооруженным десантам, выброшенным с огромного космического корабля инопланетной цивилизации, чьи возможности будут преумножены талантами младшего архангела. И на такое Джеральд Форд согласен не был, потому что это тоже будет изнасилование, только безо всякого согласия, а еще такое решение обязательно окажется великой глупостью. А как еще назвать невынужденный конфликт с силой во много раз превосходящей мощи, которая совсем не жаждет завоевывать Америку, и уж тем более она не желает истреблять под корень всю американскую нацию? А все потому, что император Сергий считает такие действия излишними, ненужными и прямо вредными.

Как американский президент, Джеральд Форд был в этом согласен с русским пришельцем из другого мира. Ведь жить еще хочется. Но в то же время, опять же из доклада своего посла при императоре Галактики, хозяин Овального кабинета знал, что не из врожденной злобности и не из вздорного каприза император Сергий предъявил Соединенным Штатам Америки свои претензии. Если из того, что написал в резюмирующей части своего послания Джордж Поппер, правдой окажется хотя бы половина или даже четверть, то такое американское будущее нынешнему хозяину Белого Дома совсем не нужно. Пусть сам он к тому времени уже умрет, но, как у каждого нормального гетеросексуального мужчины, у него есть жена, два сына и дочь. Все, что ни сделает Джеральд Форд, падет на головы будущих поколений американского народа. А такой исторической ответственности нынешнему хозяину Овального кабинета не требовалось. Он даже остро позавидовал другим своим ипостасям, которые ничего не знали о будущем, спокойно прожили свою жизнь и померли в счастливом неведении о грядущей катастрофе.

Но прежде чем американский президент успел позвать кого-нибудь посоветоваться и что-то решить, на другой стороне просмотрового окна Артанский князь Серегин, решив, что этот человек созрел, превратил просмотровое окно в полноценный портал. Перебирающий бумаги президент почувствовал дуновение горячего ветра, ощутил аромат мирры и ладана, поднял голову – и обомлел. Прямо напротив него, в двух шагах, стоял император Сергий собственной персоной, при нимбе и иных атрибутах, положенных младшему архангелу. Если бы тут, в Овальном кабинете, появилось бы какое-нибудь инопланетное чудовище, вроде Хищника или Чужого, то он, наверное, испугался бы меньше. Человек, который так запросто зашел к нему в Овальный кабинет, представлял на Земле высшую власть, которая стоит над любыми президентами, премьер-министрами, генеральными секретарями, королями, царями, великими герцогами и прочими племенными вождями. Тот, кто заглянул сюда на огонек, был наделен свыше всеми необходимыми полномочиями для того, чтобы судить, карать и миловать как отдельных людей, так и целые страны.

– Ну, здравствуй, мистер американский президент, – неожиданно доброжелательно, хотя и с оттенком иронии, произнес неожиданный гость, – вот мы и свиделись.

– Здравствуйте, мистер Сергий, – преодолевая накатившую дрожь, ответил Джеральд Форд. – Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы меня убить?

В ответ Серегин расхохотался чистым и непринужденным смехом человека, неожиданно услышавшего невероятную глупость.

– Зачем мне вас убивать, мистер Форд, да еще и лично? – просмеявшись, сказал он. – Я пришел к вам с вполне дипломатическими целями, а не в качестве Каменного Гостя. Да и вы тоже не дон Жуан, лично не особо грешны и в общем неплохой малый.

– Дипломатия – это хорошо, – приободрился Джеральд Форд, – но о чем мы с вами будем разговаривать, ведь ваши требования крайне жестоки и не подразумевают никакого компромисса?

– Такова жизнь, мистер президент, – пожал плечами посланец Творца Всего Сущего. – Доктор пичкает больного не самыми вкусными лекарствами, прописывает ему болезненные терапевтические процедуры – и все это не по злобе, а только лишь ради восстановления здоровья пациента. Ваша Америка серьезно больна, и положение непрерывно ухудшается. Но как вас лечить, если вы тут на районе самые сильные и ни за что добровольно не отдадитесь в руки опытного терапевта с его клизмами и горькими микстурами?

– Я вас не понимаю, мистер Сергий, – встопорщился Джеральд Форд. – Какой такой болезнью больна Америка?

– Эта болезнь называется алчностью, – назидательно произнес Артанский князь. – Ничем не ограниченная частная инициатива, которой вы поклоняетесь, угодна только Сатане, и в итоге ведет человечество в ад. Ведь ради прибыли вы, американцы, готовы на любую подлость и жестокость. Если вам это будет выгодно и ничего за это не будет, то вы не моргнув глазом будете стирать с лица Земли целые страны и убивать людей миллионами. Сатана тут у вас, в Америке, уже не бродит как лев рыкающий по пустыне, нет, он построил себе у вас дом и завел хозяйство. Везде, где вы пытаетесь охранить и укрепить свою власть, упор делается на самых лживых, жестоких, вороватых и алчных политиков, маленьких Гитлеров и Муссолини. А как же иначе, ведь именно эти люди вам близки классово, а потому вызывают симпатию, а еще именно такими персонажами вам проще всего управлять. Вот и получается: что ни страна под американским контролем, то жесточайшая диктатура и клептократия. В Европе пока по-другому, но к двадцать первому веку ваши преемники уже избавятся от этого недостатка, так что разница в методах между Гаити и Германией сотрется совершенно.

– У нас, мистер Сергий, – сказал президент Форд, – принято считать болезнью человечества любимый вами коммунизм. Подумать только: ваш Ленин полностью отменил частную инициативу, заменив ее централизованным государственным распределением, как в армии или в тюрьме. Но так же нельзя.

– В военное время можно все, – парировал Серегин. – Впрочем, Ленин и сам довольно быстро отошел от этой марксистской дури, придумав Новую Экономическую Политику, которую у вас предпочли не заметить. С двадцать второго по шестидесятый год в советской экономике существовал довольно сильный частный сектор, занимавший нишу классического мелкого и среднего бизнеса. Потому и развивалась в те годы советская система так же бурно, как и ракета, взлетевшая со стартового стола к звездам. Сейчас положение там совсем уж другое, но я это исправлю. Государственная собственность будет существовать там, где это необходимо, а частная – там, где это уместно. Впрочем, в отличие от американских, проблемы Советского Союза выглядят вполне решаемыми, тем более что по все вопросам нынешней мировой действительности мы с советским руководством сходимся во мнении. А вот с американской стороной это совсем не так. Вопросов, по которым мы с вами сходимся, на самом деле не так уж и много, и не они определяют вашу американскую политику, зато во всем остальном мы являемся непримиримыми антагонистами. У меня, знаете ли, имеется задание от самого наивысшего руководства, какое только возможно, и я буду его выполнять, хотите вы того или нет. У меня приказ нормализовать этот мир, сделать его более счастливым, спокойным и безопасным, чтобы в нем не осталось ни вопиющей нищеты, ни лезущей прямо в глаза торжествующей роскоши. Заниматься этим в основном будут советские и китайские товарищи, потому что им эта деятельность по профилю, но если кусок мяса окажется для них слишком жилистым, то я помогу им чем смогу. В первую очередь, речь сейчас идет о Южной Корее, где правит жесточайший диктаторский режим. И неважно, какое имя носит нынешний южнокорейский «президент» и каким путем он пришел к власти, через выборы или военный переворот – это обязательно будет ваш любимый сукин сын. И кончают все южнокорейские «лидеры» тоже примерно одинаково. Или действующего «президента» с вашего одобрения застрелят на месте во время военного переворота, или, в случае демократической процедуры смены власти, после истечения срока полномочий этот персонаж сядет в тюрьму на десяток лет за коррупцию и растрату госсредств. Вы не находите, мистер Форд, что в данном случае продвигаемая вами демократия пахнет так же дурно, как куча давно протухшего дерьма, а эта древняя страна достойна лучшей участи, чем быть вашей колонией? Ведь дело в том, что эта ситуация развивается в Южной Корее уже на протяжении четверти века, но ни один американский президент не ударил и палец о палец для того, чтобы исправить ситуацию. А это неправильно, мистеры! Вы должны быть ответственны за всех, кого подчинили своей воле. Это я вам говорю как специалист. Одним словом, если не хотите понести потерь, то войска из Южной Кореи необходимо выводить – чем скорее, тем лучше. Кто не спрятался, то есть остался, тот сам будет виноват в своей смерти. Все будет происходить точно так же, как в Чили, и даже еще жестче. Среди людей, решивших сделаться угнетателями собственного народа, а также их подручных, мне не будет жалко никого, в силу чего солдаты милейшего Велизария получат приказ вовсе не брать в плен ни одного человека в форме. На этом у меня все, далее вам дается три дня на размышления по корейскому вопросу. Как додумаетесь до чего-нибудь дельного, сразу звоните…

– А куда вам звонить, мистер Сергий? – с недоумением спросил президент Форд. – Наверное, в Москву?

– В Москве я бываю очень редко, и вообще, я там гость, а не хозяин, хотя связаться со мной таким путем вполне возможно, – ответил Артанский князь. – Но такой экстрим с оповещением о намерениях половины мира вам не нужен. Есть методы получше. Вот, возьмите…

Артанский князь передал американскому президенту связной «портрет», объяснил, как пользоваться этим девайсом, после чего попрощался и, круто развернувшись, убыл обратно в свое Тридесятое царство. И если бы не лежащая на столе картонка размером с обычную игральную карту, можно было бы подумать, что все произошедшее приснилось Джеральду Форду в страшном сне…

Стряхнув с себя оцепенение, хозяин Овального кабинета сунул «портрет» в ящик письменного стола, закрыл его на ключ, будто тот мог сбежать, и взялся за трубку телефона, чтобы обзвонить тех, кого он пригласит сегодня на совещание по южнокорейскому вопросу.

– Итак, джентльмены, – сказал президент Форд председателю комитета начальников штабов генералу Вейэнду и госсекретарю Киссинджеру, – сегодня утром я получил послание от Джордца Поппера, из которого следует, что наше положение осложнилось до невероятности. Прежде всего, должен сказать, что парни, находившиеся на борту кораблей Третьего флота, в настоящий момент в подавляющем большинстве живы и пока даже еще вполне здоровы. Как и предполагал в самом начале мистер Поппер, император Сергий организовал нашим парням депортацию в другой мир, а не тотальное истребление, и это говорит о том, что пока мы с ним принципиальные противники, а не смертельные враги.

– Мистер президент, а этот мистер Сергий и в самом деле настоящий император? – со скептической иронией спросил Джордж Буш-старший. – А то среди наших сотрудников по этому поводу имеются разные мнения. Даже запредельное могущество еще не означает наличие официального статуса. В средние века имелись отдельные кондотьеры, которые были могущественнее иных королей, но при этом не обладали даже самой малой долей легитимности.

– По этому поводу вы, Джордж, можете не беспокоиться, – усмехнулся Джеральд Форд. – Монаршей легитимности у мистера Сергия вполне достаточно, и вполне хватит для того, чтобы поделиться еще с кем-нибудь. Да и по демократической части к нему тоже не придерешься, ибо все его люди добровольно вступили в его армию, и каждый день подтверждают этот выбор делом. Как сообщает мистер Поппер, перед которым там вообще ничего не скрывают, любой, кто присоединяется к войску мистера Сергия, мужчина это или женщина, дает страшную встречную клятву, и после этого становится верным своего сюзерена, составляющим единое целое как со своими товарищами, так и с самим главнокомандующим этой армией. Такого внутреннего единства правителя и граждан человечество еще не знало, и коммунисты с их стремлением к идейной унификации по сравнению с императором Сергием выглядят просто как малые дети. Вне службы каждый из верных мистера Сергия является независимо мыслящей самостоятельной личностью, но стоит им встать в строй, как все вместе они превращаются в идеальную боевую машину, продолжение мистера Сергия, и тогда они уже не будут рассуждать или в чем-то сомневаться до тех пор, пока не упадет мертвым последний враг. При этом верна и обратная теория. Огромная масса верных суммой своих общих желаний и устремлений, в свою очередь, влияет на своего Патрона, ужесточая его реакцию по одним направлениям и смягчая по другим. Поскольку набирал мистер Сергий этих людей из разного рода униженных и отверженных, то и настроения среди них отнюдь не в пользу американского образа жизни, тем более что членство в Воинском Единстве, где не злословят, не предают и не бьют в спину, кружит этим людям головы будто стакан виски, выпитый на голодный желудок.

– Мистер президент! – воскликнул Генри Киссинджер. – То, что вы говорите, просто ужасно! Никогда еще у Америки не было столь опасного и непримиримого врага, а вы относитесь к этому так легкомысленно.

– Император Сергий, как я уже говорил, нам не враг, а всего лишь противник, – назидательно произнес президент. – Разница между этими понятиями заключается в том, что с противником в итоге можно подписать мирное соглашение без его полного разгрома, а врага требуется уничтожить до основания. Врагами мы станем только в том случае, если откажемся сворачивать с пути американской гегемонии, которая в итоге к двадцать первому веку оказалась гибельной для всего мира. И вот тогда таинственное исчезновение Третьего флота покажется нам мелкой неприятностью, тем более что, как я уже вам говорил, большая часть команд и морских пехотинцев пока еще живы, и даже здоровы. Но о них речь пойдет немного позже.

– Нет, мистер президент, так дело не пойдет! – возразил генерал Вейэнд. – В первую очередь вы должны поведать нам о судьбе матросов и офицеров Третьего флота, ведь они по нашему приказу отправились рисковать жизнью во имя американских интересов. А потому хотелось бы подробно знать, что с ними произошло, что это за другой мир и какие у наших парней там перспективы. Также мне как профессиональному военному хотелось бы понять, почему мистер Сергий не применил против Третьего флота имеющуюся у него уничтожающую грубую силу, ведь девяносто девять из ста из всех начальников, имеющих право принимать подобные решения, поступили бы именно таким образом, не считаясь ни с какими с последствиями.

– План действий с максимальной жесткостью у императора Сергия тоже имелся, как и средства для того, чтобы успешно претворить его в жизнь, но он счел такой образ действий преждевременным, а потому пока излишним, – сказал президент Форд. – Некоторые склонны воспринимать такое поведение как признак слабости, но это совершенно неверная оценка. Видите ли, джентльмены, у этого человека под рукой действительно столько уничтожающей грубой силы, что ему в основном приходится заботиться о том, чтобы не надробить лишнего щебня. У русских есть поговорка, что владелец подавляющей всех силы быстро глупеет, потому что для выживания ему вовсе не обязательно думать. А потом наступает такой момент, когда вдруг оказывается, что былой чемпион разжирел и ослаб, его противники, напротив, усилились и жаждут мести. Поэтому император Сергий считает, что в его положении не иметь уничтожающей мощи нельзя, а вот размахивать ею без особой необходимости направо и налево, как эксгибиционист мужскими причиндалами, стыдно. Запомните это утверждение, джентльмены, ибо при дальнейшем нашем разговоре оно найдет свое подтверждение в отношении нашей Америки. Кроме того, по должности специального исполнительного агента Творца Всего Сущего мистеру Сергию вменяется в обязанность избегать излишнего массового смертоубийства. Если перед ним орды германских нацистов или диких варваров-кочевников, после которых горит даже земля, тогда этот человек разверзает врата своего гнева и обрушивает его на врага, чтобы не было таких больше никогда и нигде. Но вот если он видит, что люди перед ним совсем не плохие и пошли на войну по долгу службы или по принуждению, тогда применяются совсем другие, по возможности нелетальные, методы устранения угрозы. Вот если бы наши парни успели добраться до Чили и устроили там Вьетнам в миниатюре… Тогда император Сергий был бы к ним значительно более суров, а мир увидел бы не только образец стремительной десантной операции, но и пример уничтожающего побоища, когда сила ломит силу, и побежденных вырезают до последнего человека, ибо у мистера Сергия нет обычая брать на поле боя полон. Скорее всего, в подобном случае из наших парней не выжил бы вообще никто.

– О да, – сказал генерал Вейэнд, – устроить еще один Вьетнам было бы совсем несложно, ведь по телевизору наши моряки и маринесы видели, как чилийцы радовались избавлению от нашего сукиного сына Пиночета, как они приветствовали легионеров мистера Велизария, среди которых, кстати, нет ни одного русского. И раньше-то Чили считалась у нас «красной» страной вроде Кубы, но теперь отношение к чилийцам стало многократно хуже. Потому что после Кореи и Вьетнама, где погибло много хороших парней, «красных» у нас любят не больше чем мистера Сатану.

– Мистер Сергий об этом знает, – кивнул президент Форд, – и именно поэтому он и постарался гуманно убрать наших парней прочь со своих глаз, чтобы потом не пришлось отрывать все головы подряд, а потом высаживать десант в Вашингтоне, чтобы радикально разобраться со всей нашей правящей верхушкой. Но в таком случае, по его собственному правилу «ты ответственен за тех, кого победил», этому человеку пришлось бы брать на себя управление Америкой и заботу о простых американцах, а он этого сейчас, к нашему счастью, совсем не хочет. Но это единственное приятное известие, все остальные новости гораздо хуже. Начнем с того, что никто из матросов и офицеров Третьего флота, не говоря уже о маринесах, не сможет вернуться в родной мир, и для нас они все равно что уже мертвые. Для сосланных в другой мир возврата домой просто нет. Проездные документы выписаны в один конец, и Харон обратно не перевозит. Но и это еще не самое страшное. Мир, в который мистер Сергий отправил наш Третий флот, разбросав корабли почти по всей поверхности планеты, расположен в далеком прошлом, на глубине в сорок тысяч лет до нашей эры. Там, в том суровом и диком месте, уже имеется небольшая, но весьма нетерпимая к чуждому ей образу жизни воинственная цивилизация пришельцев извне, объявившая всю тамошнюю Землю своим ленным владением. В диких условиях Каменного века тамошние отцы-основатели выстроили ультраортодоксальное коммунистического государство, где нет ничего «твоего» и «моего», за исключением личных вещей. Для местных дикарей такие условия сродни райским кущам, а для цивилизованных западных людей жить там, должно быть, хуже, чем в тюрьме. А еще там очень строгие законы в отношении насилия над местным населением, если это только не отражение неспровоцированного нападения. Но и в таком случае запрещается причинять вред некомбатантам: женщинам и детям. Вместо того несчастных следует забрать к цивилизации и предоставить им средства к существованию. Местные вожди рассматривают дикарей не как ресурс для эксплуатации, а как источник для пополнения собственных рядов преданными неофитами, для которых коммунистический образ жизни естественен как дыхание. Пришельцы из будущего берут дикарок в свои семьи по десять женщин на одного мужчину, и те рожают им детей, последующие поколения которых унаследуют ту землю. Народонаселение в том государстве самое разнообразное, и по нации и по временному происхождению – от легионеров Цезаря до представителей высшей космической цивилизации, которые, впрочем, вступили в это акционерное общество всей командой своего корабля. Но главные там все-таки – русские основатели из двадцать первого века, и это именно они завели в новом обществе такие чудовищные порядки, которые медленно, но верно превращают в русских всех членов того общества, вне зависимости от страны и века происхождения. Тоже своего рода плавильный котел, но только совсем не американского типа, потому что на выходе он дает монолитную массу, а не сыпучий набор однородных, но отдельных индивидуальностей. И вот, сбросив наших парней в тот мир, мистер Сергий передал их дело местным властям и умыл руки. Эти люди ему не подчиненные, и даже не союзники, а просто соседи с фланга, ибо служат они тому же Господину, что и он сам, а потому даже разговаривать с ним по поводу судьбы наших людей бессмысленно, ибо решение принято, и фарш невозможно провернуть обратно в поросенка. Единственное послабление, какое может быть допущено в отношении тех, кто сумеет присоединиться к тамошнему государству на правах равноправного гражданина: такие люди смогут пригласить к себе на поселение своих жен и детей, если они у них есть, и сделать это можно будет только один раз. В случае отказа с любой стороны родственные связи считаются разорванными навсегда.

– А что, мистер президент, там принимают в гражданство всех и каждого? – спросил генерал Вэйэнд.

– Мистер Поппер провел в том государстве, именующемся Народная Республика Аквилония, несколько дней и подробнейшим образом изучил этот вопрос, – ответил Джеральд Форд. – Там у наших парней всего три пути. Первый из них – это смерть от когтей и клыков диких зверей, а также от отсечения головы по приговору местного суда за преступления против аборигенов. Сие в тамошней юриспруденции карается исключительно смертной казнью. Второй путь – это слиться с аборигенами и влачить вместе сними жалкое существование. Некоторым такое может даже понравиться, но преуспеть в этом занятии смогут совсем немногие, ибо для такого надо быть не меньшим дикарем, чем местные. Траппер, наемный убийца или контрабандист с такой задачей справится, и даже преуспеет, а вот среднестатистический американский горожанин, пусть даже и с военной подготовкой, когда у него закончатся патроны, не протянет в таких условиях и месяца. Третий путь – это встретить аквилонцев и попросить у них убежища. Разного рода слабым и сирым, а также представительницам женского пола, таковое предоставляется без всяких условий. При этом боеспособных мужчин по степени дружественности к аквилонским порядкам делят на три категории: «свои», «ненастоящие враги» и «настоящие враги». Своим – не только русским, но и всем прочим, в ком не видно враждебности – гражданство предоставляется после небольшого испытательного срока, а если это военные, то сразу же после принесения присяги. Но к нашим парням это не относится, потому что русские к ним относятся крайне враждебно и никогда не примут как своих. Кроме того, очутившись в том диком мире и ощутив иллюзию вседозволенности и свободы, наши парни принялись совершать то, чего не стоило делать ни в коем случае. Они убивают мужчин, стариков и детей аборигенов, до стоянок которых смогли дотянуться, и захватывают их женщин в плен для применения в качестве сексуальных рабынь. Но при помощи космического корабля галактической империи все в той Аквилонии устроено так, что ничего тайное не может не стать явным. Вокруг планеты кружит целая сеть из разведывательных космических сателлитов, при помощи которой местное начальство мгновенно узнает обо всех изменениях на поверхности планеты. Первая карательная операция к месту крушения вертолетоносца «Иводзима» уже произошла, в результате чего около пяти сотен маринесов и три десятка моряков были казнены на месте по приговору военно-полевого суда, а остальные пока числятся военнопленными. Они либо пройдут так называемый Путь Искупления и станут полноправными гражданами Аквилонии, либо, если окажутся неисправимыми, будут изгнаны в дикую местность, имея при себе стальной нож, кремень и огниво, и лишь совсем немногие присоединятся к своим обезглавленным приятелям. И команды всех остальных кораблей ждет та же судьба, просто до кого-то руки дойдут раньше, до кого-то позже. При этом кого-то могут оставить в покое даже на год-два, потому что эти люди наладили с аборигенами взаимопонимание и платят разными полезными вещами за то, что им требуется, вместо того, чтобы брать это силой. По данным орбитальной спутниковой разведки, к самому благоприятному поведению в большинстве склонны команды эсминцев сопровождения, к самому неблагоприятному – маринесы с вертолетоносцев и кораблей-доков. Вот и все, что на данный момент известно по этому вопросу.

– Но, мистер президент, – воскликнул Генри Киссинджер, – это же ужасно и неприемлемо, когда американских граждан судят и казнят власти другого государства, причем за деяния, совершенные в отношении грязных дикарей! Неужели ничего нельзя сделать – повлиять, надавить, пригрозить?

– Кому вы будете грозить, Генри, и на кого влиять? – усталым голосом спросил президент Форд. – Ведь тот, кто обрушил на нас все эти напасти, сам в состоянии осудить и казнить смертью всю Америку, благо есть за что, поэтому мне лично не хотелось бы испытывать ни терпение Всемогущего Господа, ни терпение его верного слуги, который может очень неплохо относиться к подавляюще большому количеству отдельных американцев, но при этом ненавидит американское государство в целом, потому что к началу двадцать первого века оно практически поставило все человечество на грань катастрофы. Никакого прорыва к звездам, никакого прогресса, никакого великого будущего у земной цивилизации там не было, а имелся лишь объявленный вслух конец истории и ощущение предстоящего всеобщего конца, ибо в силу особенности исторического развития здесь, в Овальном кабинете Белого Дома, на долгих четыре года оказался дряхлый выживший из ума старик. Победив Советы и оказавшись самой могущественной силой на Земле, Америка всего за двадцать лет поглупела до полного маразма, хуже, чем русские коммунисты в эпоху своего ничтожества. И этого же времени хватило для того, чтобы в России на месте вытоптанного пепелища поднялась новая железная поросль, а Китай из нищего государства, не знающего, как прокормить свое миллиардное население, вдруг превратился в первую экономику планеты. Автор этого чуда, некто Г. Киссинджер, кстати, сидит прямо передо мной. Как считает император Сергий, и я с ним в этом согласен, единственный способ избежать дебилизации от упоения безграничной властью – это сохранить биполярную структуру нашей цивилизации на неопределенно долгий срок, до тех пор, пока человечество не увидит перед собой общего внешнего врага. В противном случае все будет так же плохо, как и в прошлом мира мистера Сергия. Надеюсь, это вам понятно.

– Да, мистер президент, понятно, – сказал генерал, – ведь все же проще простого. Образ врага – это необходимая часть нашего цивилизационного кода, только пусть этот враг будет нам не очень опасен и не станет грозить Америке тотальным уничтожением.

– Но и мы не должны грозить ему тем же, – сказал президент Форд, – поэтому с близких подступов к Советам и их союзникам наши войска требуется убрать как можно скорее. В первую очередь необходимо очистить от присутствия наших войск Южную Корею, где императору Сергию вздумалось оторвать голову еще одному нашему сукиному сыну. Если мы не сможем этого сделать, то, как меня уже предупредили, из этого контингента предположительно не останется в живых ни одного человека. И это тоже не обсуждается: если мы добровольно не захотим уходить с гибельной траектории, нас будут сгонять с нее болезненными пинками и затрещинами.

Наши аквилонские друзья пригласили меня с гавриками на свой народный праздник – День весеннего равноденствия. Вообще-то приглашение поступило всему нашему, так сказать, руководящему составу, да только мужчины во главе с Сергеем Сергеевичем предпочли им не воспользоваться. У них, понимаете ли, война на всех фронтах, им некогда: в сорок первом году фашисты, в семьдесят шестом американцы, при этом хрен редьки не слаще.

Зато на это путешествие согласилась Ника, и сопровождать ее вызвался нынешний бойфренд Мишель. Вступив в связь с младшим братом бывшего русского императора из восемнадцатого года, наша Гроза Драконов расцвела и похорошела. Ее партнер тоже сильно изменился, больше не напоминая побитую собаку и понемногу становясь самим собой – то есть тем самым Михаилом Александровичем, которого история запомнила в мире Елизаветы Дмитриевны. Они теперь не только по Тридевятому царству ходят порой будто жених и невеста, но и вместе отправляются по поручениям Серегина в восемнадцатый год. В связи с большой занятостью главного отца-командира прочими делами, эти двое как бы курируют это направление. А что касается их личной жизни, то теперь уже понятно, что все у них всерьез… И это правильно.

Кстати, у Мишеля есть еще один повод посетить Аквилонию вместе с нами. Как раз на празднике весны, как заведено по местному обычаю, старшая из его племянниц, Ольга Николаевна, выходит замуж за лейтенанта юстиции, главного прокурора Аквилонии Александра Талгатовича Кариметова. Кучно у них пошло, однако… Сначала замуж выскочила ее младшая версия из четырнадцатого (то есть уже из пятнадцатого) года, одновременно повенчавшись со всей Российской державой. И теперь по той же тропе через брачный венец намылилось самое старшее из известных нам воплощений этой девушки. Впрочем, это тоже правильно, как и у Ники с Мишелем: каждая девушка должна встретить предназначенного ей мужчину, родить от него детей и тем самым выполнить заложенную в нее программу. И только у меня с этим делом ничего не получается… Я просто не вижу поблизости подходящего мужчину. Но это не страшно, ведь у меня есть мои гаврики: они изрядно умножились в числе, и на них я могу излить всю свою нерастраченную любовь и нежность.

Кроме того, нас сопровождают прижившиеся в Тридесятом царстве Владимир Высоцкий с Мариной Влади, а также Андрей Миронов, Лариса Голубкина и Михаил Брук. У товарищей артистов, видишь ли, творческий отпуск, а Михаил Брук, как литературный переводчик, мог не прерывать работу, даже находясь у нас в гостях. В запретном городе всяческие посторонние звуки глушатся специальными заклинаниями, поэтому слышать, как стучит пишущая машинка, можно было только подойдя непосредственно вплотную к двери его комнаты. В Аквилонии эта артистическая компания не была еще ни разу, ведь это не самый популярный туристический маршрут. Но я не могла не предложить Владимиру Семеновичу эту поездку… А он возьми и согласись, а уже за ним потянулись и все остальные. Товарища Брука, кстати, заинтересовала возможность взять интервью сразу у Антуана де Сент-Экзюпери и Джека Лондона. Два великих зарубежных писателя в одном флаконе – это слишком сильная приманка для такого человека.

Также я пригласила с собой Зину Басову и ее подопечных. Дети советских командиров, служивших в Особом Западном Военном округе, утром двадцать второго июня в одночасье превратились в сирот. Матери неизвестно где, отцы либо погибли, либо в плену, либо выходят партизанскими тропами из окружений. Бывало, конечно, когда новообращенные Верные Серегина находили у нас тут своих сынов и дочек, но это случалось не особо часто, а в последнее время и вовсе почти прекратилось. Не все дети командиров попали в Тридесятое царство, и далеко не все советские командиры с этой территории стали верными Серегина. Впрочем, наш главный командир заявил, что берет заботу об этих детях на себя. Он хочет, чтобы они выросли настоящими людьми и специалистами своего дела, ибо их отцам он должен столько, что в жизни ни за что не расплатится, а потому позаботиться об этих мальчишках и девчонках – это его прямая обязанность как Защитника Земли Русской.

Таким образом, за счет моих и Зининых гавриков компания подобралась до сотни человек. А их требовалось обеспечить как минимум демисезонной одеждой, ведь первое апреля в Асгарде – это только самое начало весны: в разных тенистых местах в это время еще лежит снег, а по ночам температура падает ниже нуля, и на лужах образуется хрустящий ледок. И если мои «старые» гаврики стараниями Серегина были экипированы так, что прямо сейчас можно отправляться хоть на Северный полюс, хоть в космос, то Зинину команду пришлось вести на вещевой склад к подполковнику Тахтаеву. Честно говоря, я думала, что с этим возникнут проблемы, но оказалось, что мои волнения были напрасны. Серегин уже давно распорядился приготовить на всех новеньких необходимое количество верхней одежды – а то мало ли в какой мир придется водить подопечных, скажем, на культурную экскурсию. Посмотрите направо – Новгород ноября тысяча двести тридцать девятого года, посмотрите налево – избитый, но так и не покоренный Севастополь февраля тысяча восемьсот пятьдесят шестого года. Кроме того, Серегин считает, что есть еще множество раз мест, которые стоило бы посмотреть молодому поколению, чтобы понять, что Россия началась не вчера, и не завтра закончится. С него станется в целях нравственной закалки привести детей на еще не остывшее поле битвы, заваленное десятками тысяч разлагающихся мертвецов, и начать объяснять политические тонкости, в соответствии с которыми эти люди и нашли там свой ужасный конец.

Впрочем, сейчас ни о чем подобном речь не идет; мы отправляемся в гости к друзьям, чтобы принять участие в их народном празднике, а потому прочь разные грустные мысли. Мы идем туда, чтобы увидеть, как в холодном и суровом краю люди искренне радуются приходу весны. Жизнь там бьет ключом, а люди – хоть местные бывшие дикарки, хоть запропастившиеся туда из разных миров попаданцы-пропаданцы – несмотря на некоторые, странные, на мой вкус, обычаи, кажутся бесхитростно счастливыми. С некоторых пор я начала задумываться о том, что было бы, если бы мы с гавриками и Антоном запропастились не в надежные объятья капитана Серегина, а в будущую Аквилонию, к Сергею Петровичу, Андрею Викторовичу и Марине Витальевне. Смогла бы я тогда жить жизнью старшей жены, матриарха комплота из десятка неревнивых и дружных рядовых собрачниц-аборигенок, равно влюбленных и в нашего общего мужа и в меня саму? Рожают при таком образе жизни как из пулемета, поэтому в нашем общем доме всегда был бы топот маленьких детских ножек, смех, первое лопотание и младенческий плач. И у каждого малыша было бы десять мам, и я по полному праву могла бы считать каждого из них своим сыном или дочкой. Что-то в последнее время меня все чаще и стали одолевать подобные мысли… Наверное, это оттого, что богине Анне иногда тоже хочется простого бесхитростного счастья, чтобы был дом полная чаша и любящий муж.

Портал в Аквилонию нам открывала Ника. Раз – и мы уже там, на краю площади для разных общественных мероприятий. Раньше тут могло собраться все местное население, а теперь только лучшие из лучших, избранные за успехи в труде и повышении своего культурного уровня. Поэтому ни графиню Альфобледу с ее супругом мессиром де Ланвенженом, ни адмирала Толбузина с леди Агнессой, ни отца Макария мы здесь сегодня не увидим. Они будут проводить то же праздничное мероприятие, так сказать, на местном уровне, среди людей, непосредственно вверенных их попечению. Но и здесь тоже собралась немая толпа народу – быто может, восемь тысяч человек, а может, и все двенадцать тысяч. Митя, прикинув размеры площадки и посчитав в уме, сказал, что в режиме «метро в час пик» тут может уместиться до двадцати тысяч человек. Но тогда это будет сплошная человеческая масса, в которой не сделаешь ни шагу вперед, ни назад, а тут народ активно движется, переминаясь с ноги на ногу и приплясывая в желании согреться.

Солнце еще за горизонтом, но уже полностью рассвело, и окрестности оглашают утренние птичьи трели. Температура воздуха чуть ниже нуля, под ногами тонко хрустит ночной ледок. Наше появление, конечно же, сразу заметили, и в нашу сторону через толпу, держась за руки, направились Сергей Петров и его старшая жена леди Мадлен. Ника помахала им рукой, и эта счастливая пара ответила нам улыбками. Мадлен, кстати, беременна на таком сроке, что живот под паркой уже заметен, но двигаться еще не мешает.

– Приветствуем вас, друзья! – сказал младший прогрессор, по очереди пожимая руки мне, Нике, ее бойфренду Мишелю и Зине. – Вы как раз вовремя. Солнце вот-вот взойдет.

И в этот момент на сколоченную из бревен и досок сцену поднялись Сергей Петрович Грубин и отец Бонифаций.

– А что они будут делать? – тихонько мне в ухо прошептала меня Зиночка.

– Т-с-с-с!!! – ответила я. – Сейчас сама все увидишь.

Не успела я это сказать, как верховный шаман Аквилонии, развернувшись лицом на восток, воздел к небу руки и заговорил сочным голосом, от которого у меня по коже побежали откормленные мурашки:

– О Солнце, народ Аквилонии зовет тебя! Лучезарное светило, по воле Великого Духа обогревающее и освещающее Землю, приди и озари наши дома и поля! Даруй нам свет и тепло, благослови наши труды! Одари нас обильными плодами земли, здоровым приплодом животных, и многочисленным потомством – наших женщин!

И вот ведь что интересно: никакой усиливающей аппаратуры или магических заклинаний при этом не использовалось, но слова великого шамана были прекрасно слышны даже в самом дальнем углу этой площади. Люди, вслед за своим шаманом повернувшись лицами в сторону восхода, повторяли его слова и жесты. Особенно старательны были женщины-аборигенки. У некоторых из них в нагрудных рюкзаках-слингах попискивали младенцы, а другие держали детей постарше за руку.

И вот, когда первый луч солнца брызнул над гребнем холма на том берегу Гаронны, окрестности огласились радостными криками, а женщины стали поднимать навстречу солнечному свету своих отчаянно голосящих отпрысков. Солнце пришло – и это значит, что жизнь продолжается и все будет хорошо. Мне как магу Разума и без всяких специальных манипуляций было видно, какой огромный социальный прогресс претерпело местное общество трудами его Основателей. И это касалось не только аборигенок, которые хорошо были заметны в толпе, но и выходцев из цивилизованных времен, включая и двадцать первый век. Та же Мадлен, которая сейчас с блаженной улыбкой подставляла лицо лучам восходящего солнца, за два с половиной года изменилась и внутренне похорошела настолько, что, наверное, не узнала бы себя прежнюю. И тут же я поймала взгляд ее мужа: он с нежностью любовался на свою вторую половину. Вообще-то таких половин у него целых десять, но это совершенно неважно…

Но вот радостное возбуждение, овладевшее толпой при появлении первых лучей солнца, немного утихло, и место товарища Грубина на возвышении занял примас Аквилонии падре Бонифаций. Он сказал, что Солнце нужно чтить и уважать, ибо Великий Дух создал его прежде других сущих вещей, чтобы оно служило всем прочим его созданиям в качестве источника тепла и света. Так уж заведено Творцом, что есть время для холода и время для тепла, время для сева и время для жатвы, время познавать истины и время претворять в жизнь задуманное. Сейчас время веселья – радуйтесь, люди!

Следующим снова заговорил верховный шаман Грубин. Он сказал, что пришло время свадебных торжеств, а потому счастливые невесты, уже согласовавшие брачный вопрос в Женсовете, могут подводить к отцу Бонифацию своих суженых, чтобы тот от имени Великого Духа захомутал их узами Гименея. Сказать честно, про аквилонские брачные обычаи я прежде только слышала, но никогда не наблюдала их воочию.

Грянул марш Мендельсона, и первый брачующийся комплот – Ольга Николаевна Романова с двумя местными девушками-собрачницами и избранником в военном мундире – направился к падре Бонифацию. Я поискала в толпе взглядом Александру Федоровну: та стояла с каменным лицом, поджав губы, очевидно, сдерживаясь из последних сил, чтобы не закричать. Экс-император, напротив, выбором дочери был вполне доволен. Вполне очевидно, что жених мадмуазель Ольги, несмотря на свою относительную молодость, в аквилонском государстве не на последних ролях, и недовольство экс-императрицы объяснялось лишь ее классовыми и национальными предрассудками.

Чтобы благословить новобрачных и перевязать им руки, шнурами падре Бонифацию потребовалось не больше нескольких минут. На помост поднимались четыре отдельные личности – а спускается с него под приветственные крики улыбающаяся и смеющаяся человеческая многоножка: Ольга и мужчина в середине цепочки, а две рядовые жены, у которых осталось по одной свободной руке, по краям. Именно они во время праздника будут кормить и поить главных новобрачных, а снять веревки новая семья сможет только в бане, перед тем, как они соединятся не только душой, но и телом. И это тоже аквилонский брачный обычай, когда семья, еще не имеющая собственной жилплощади[8],соединяется в бане два-три раза в неделю. От мысли о том, что ее ждет впереди, у главной новобрачной уже сейчас горят щеки…

А вот милейшая Зиночка оказалась потрясена такими брачными обычаями. Я слышала ее взволнованное дыхание: было понятно, что она старается сдержать удивленные восклицания.

– И что, Анна Сергеевна, – полушепотом спросила она, когда церемония подошла к концу, – это была такая свадьба?

– Да Зина, это действительно была свадьба, – так же тихо подтвердила я.

– Но… разве так можно – выходить замуж втроем за одного мужчину?!

– Тут так можно, потому что закон гласит, что все взрослые женщины должны быть замужем и все дети должны знать своих отцов, а добрачные и внебрачные связи преследуются, – сказала я. – Вдобавок ко всему местные женщины очень сильно хотят замуж, и по поводу брачных перспектив буквально выпрыгивают из трусов. Конкурс в хорошую семью тут как в институт, а плохих семей и вовсе не бывает. Желающих местных дам на одну свежую вакансию рядовой жены найдется примерно так около десяти человек, а может, и больше.

– Невероятно… – вздохнула Зина, и долго в задумчивости качала головой. – Неужели все эти женщины не ссорятся между собой, не скандалят и не пытаются выяснить, кто из них главная?

– Хочешь верь, а хочешь нет, но тут такое невозможно, – заверила я ее. – Все жены одного мужа считаются друг другу нареченными сестрами, а это родство, по местным обычаям, ничем не уступает кровному. Кроме того, тут не принято делить «твое» и «мое», и в первую очередь людей. В семье нет первых и последних, и если кто-то порежется, то кровь будет течь у всех. Честно говоря, я даже завидую той чистой и искренней дружбе и любви, которую могут проявлять местные девушки и женщины и по отношению друг к другу и к избранному ими мужчине.

– Да, мы такие, – на почти чистом русском языке сказала мадам Мадлен, оглаживая свой довольно выпуклый животик, – тут по-другому нельзя. А если кто-то приходит сюда с другими настроениями, то он должен либо изменить себя, либо проваливать нафиг, как говорит леди Ляля. Дикий зверь тоже хочет есть, и его надо понимать.

Зиночка внимательно посмотрела на мадам Петрову, вздохнула и сказала, опустив глаза:

– Я так не могу. Мужчина должен быть только мой, а иначе он мне совсем не нужен.

– Ты еще сама не знаешь, что ты можешь, а что нет, – убежденно произнесла Мадлен и хитро улыбнулась. – Когда я попала сюда, то думала, что моя жизнь кончилась, потому что тут все было не так, как во Франция. Потом я привыкла, и мне все это даже стало нравиться, а самое главное, я полюбила Сергей, и вместе с ним полюбила свой новый сестра. Кто не знает такой любовь, тот не живет. Но ты не как я – ты тут почетный гость, который придет-уйдет когда хочет, поэтому смотри, слушай и не осуждай.

– Мадлен, скажи, а не хотела бы ты вернуться обратно в наше время, в родную Францию? – неожиданно даже для себя спросила я.

– О нет, не хотела, – решительно покачала головой француженка. – Тут у меня семья как мой крылья, а там я была как лишний зверек в клетке, которого и отравить нельзя, и кормить жалко.

На этом разговор о брачных аквилонских обычаях иссяк как бы сам собой. Только Зиночка явно о чем-то призадумалась. Казалось, она ведет какой-то диалог со своим внутренним Я. В сорок первом году она человек не от мира сего; ей надо идти либо с нами наверх в двадцать первый век, либо проситься сюда, в Аквилонию, где не отказывают ни одному хорошему человеку. Учитель тут очень уважаемая профессия, да и должность старшей жены, матриарха большой и дружной семьи, от нее тоже никуда не уйдет.

Тем временем на возвышение к священнику поднимались все новые брачующиеся пары. Для одних это был первый брак, а кто-то при всеобщем согласии брал в семью пополнение. И вот больше желающих вступить в семью не осталось. Перекрестив народ, отец Бонифаций сошел со сцены, и на этом официальная часть праздника закончилась. Заиграл музыкальный центр, явно вывезенный Основателями из наших времен, а это значит, что началась дискотека, совмещенная с фуршетом, ради чего по периметру площадки расставили столы. Тут же находились угольные жаровни и печи с котлами – там специально выделенный кухонный наряд жарил, пек и парил праздничное угощение. Впрочем, я заметила, что девушки и женщины на готовке постоянно меняются: когда одни уходят потанцевать, их место тут же занимают их товарки. Об этом я тоже сказала Зине, заметив, что нет тут не только ревнивцев и ревнивиц, но и слуг и господ, как и положено при социализме.

Тем временем мои гаврики Дима, Митя и Ася встретились со своим сверстником из числа Основателей Антоном Хорьковым, в местных хрониках и легендах фигурирующим как Антон-младший. И опять у Зиночки был шок: этого совсем еще молодого и ладного юношу всюду сопровождали восемь щебечущих девиц того же возраста, которых он всем представлял как своих законных жен. Четыре девушки были белокожими, рыжевато-соломенной масти, а у остальных кожа была цвета кофе с молоком, а черные как смоль волосы завивались крупными кольцами. Светлых звали Сали, Вета, Сиба и Лата, а темных – Маири-Марго, Маэри-Мэри, Диэлэ-Донна и Тиэрэ-Тося. Большая и очень дружная аквилонская подростковая семья, в которой девочки исполняют все обязанности законных жен, кроме постельных, ибо шаман Петрович, заключая брак, наложил на это дело табу до достижения полной физиологической зрелости.

Представляю, как, узнав о таком явлении, рухнули бы на пол в шоке, а потом забились в истерике некоторые наши записные моралисты и моралистки, вроде жирной начальницы детского лагеря «Звездный путь» и ее закоренелых подпевал. Воплей было бы хоть отбавляй: «Ужас, кошмар, такого не может быть, немедленно все запретить и всех осудить!!!». А нет ведь ничего страшного, просто в каждой избушке свои игрушки. И в Аквилонии предварительные, или как говорили в темные средневековые времена, браки in future случаются не особо часто – только тогда, когда невеста и жених желают юридически закрепить свой статус, но либо один из участников бракосочетания, либо оба еще не созрели для полноценной семейной жизни. У нас, наверху, такое неприменимо, ибо там, где дремучее ханжество и мракобесие борется с не менее дремучим развратом, нет места никаким человеческим чувствам. Эх, вспомнила эти гнусные рожи – даже настроение себе испортила, представив, что вернемся мы домой, и они опять будут тут как тут, на каждом шагу.

И в этот момент из толпы веселящихся людей под руку с величественным Мишелем на меня вышла пританцовывающая Ника, довольная как кошка, которая только что стрескала целую миску сметаны. Вот уж кому сейчас все грустные мысли как с гуся вода. Медовый месяц, он такой. Ника у нас ни в коей мере не маг разума, но, видно, мое состояние можно было считать и без всяческих ухищрений, поэтому, окинув меня внимательным взглядом, она сказала:

– Не переживай, подруга, когда мы вернемся домой, там уже все будет совсем не таким, как прежде. Твои знакомые, о которых ты вспоминала с таким омерзением, либо сядут в тюрьму за коррупцию и казнокрадство, либо впереди собственного визга сбегут из России. Все у нас дома развивается в правильную сторону, теперь Батя уверен в этом совершенно определенно. Ну и мы не будем стоять в стороне – поможем нашим, где огневой мощью «Неумолимого», а где и просто умным советом. А пока – ешь, пей и веселись; у людей праздник, и не надо портить его кислым выражением лица.

Да, влюбленная Ника – это что-то с чем-то… Но и в таком состоянии она плохого не посоветует, поэтому я сделала все так, как она сказала – выкинула из головы дурные мысли и отдалась общему веселью.

Вчера в Советском Союзе завершился эпохальный двадцать пятый съезд КПСС, перевернувший все в партии и государстве обратно с головы на ноги. Товарища Сталина на съезде полностью реабилитировали, ибо все его действия вели только к укреплению и дальнейшему развитию первого в мире государства рабочих и крестьян, а все негативные явления, связанные с его деятельностью, были названы побочными явлениями межфракционной борьбы в ВКП(б) между настоящими коммунистами и последователями месье Троцкого. Правда, обратному переименованию подвергся только великий город на Волге; все остальные населенные пункты, прежде носившие имя товарища Сталина, решили оставить при существующих названиях. Также съезд принял решение возродить уничтоженную Хрущевым систему промышленной кооперации и восстановить хозяйственную самостоятельность колхозов. После того, как председатель сдал государству зерно в соответствии с планом, предъявлять ему претензии имеют право только сами колхозники. Одновременно делегаты окончательно низвергли и прокляли самого бывшего товарища Хрущева, ибо при внимательном рассмотрении в его действиях не обнаружилось ни малейшего желания укрепить СССР, а только лишь опьянение нечаянно обретенной мощью и стремление делать все наперекор предшественнику. Детский сад, массаракш, причем не самой старшей группы.

И почти сразу же после опубликования итоговых документов орбитальная сканирующая сеть отметила на территории одной шестой части суши резкий всплеск социального оптимизма. И ведь пока еще практически ничего не изменилось – не исчезли очереди за промтоварным дефицитом, а в продовольственных магазинах не расширился ассортимент, – но люди приободрились, поверив, что их страна, в которой то тут, то там уже заметны признаки упадка, снова перейдет к поступательному росту. Теперь «завтра» снова неизменно будет лучше чем «вчера», и не только в телевизоре при просмотре программы «Время».

А еще товарищ Брежнев (в кулуарах) вполне определенно высказался по поводу Госплана. Мол, ревизия этой организации совместной комиссией партконтроля и ФСБ (ой, простите, КГБ) назрела и перезрела, а то непонятно кто там планирует и в чьих интересах. Поступившая от товарища Серегина информация, что из стен этой организации в итоге развала Советского Союза вылупилось целое кубло отборных либералов-антисоветчиков, чрезвычайно тревожит и заставляет подозревать худшее.

И сразу же на фоне общего оптимизма стали заметны очаги лютой злобы, наиболее густо сконцентрированные как в Москве внутри Садового кольца, так и в центральных кварталах столиц союзных республик и областных городов. Но особенно буйно эта эмоция охватила балтийские и кавказские республики СССР, а также западную часть Украины. Там местная национальная интеллигенция и примыкающие к ней народные слои уже спят и видят себя большими и маленькими начальниками в процветающих (а как же иначе), «независимых» буржуазных государствах под эгидой всемогущего Запада. На территории РСФСР, и особенно в Москве, тоже имеется своя иностранная интеллигенция, а также примыкающие к ней слои русской образованщины, полностью утратившей связь с родными корнями. Именно эта стихия является грибницей, питающей в обществе диссидентские настроения, но бороться с ней карательными методами бессмысленно. Как водится в таких случаях, у гидры вместо одной отрубленной головы вырастают две.

Мой личный социоинженер Риоле Лан говорит, что молодежи, не занятой серьезным делом, вообще свойственно протестное поведение, а для разного рода творческой интеллигенции и отпрысков партийных функционеров это утверждение верно вдвойне и втройне. Такие молодые люди никогда не бывают заняты делом, однако всегда преисполнены чувством собственной важности от осознания своей принадлежности к творческой и правящей элите. Мозг нации, массаракш, на поверку всегда оказывающийся ее дерьмом.

В связи с этими соображениями я снова собрал у себя в кабинете товарищей Риоле Лан, Ленина, Сталина из сорок первого года (ибо корни диссидентства как явления тянутся как раз оттуда), Брежнева (именно ему этот навоз кидать лопатой), и заодно Чжоу Эньлая, у которого в Китае назревают схожие явления. До раздавленной танками массовой студенческой манифестации на площади Тяньаньмэнь осталось всего тринадцать лет, и ее основные действующие лица (не считая подстрекателей старших возрастов) сейчас ходят в начальную школу. Конечно, Дэн Сяопин, послав армию давить толпу студентов, продемонстрировал всему миру решительную бескомпромиссность и устойчивость китайского государства, но я, и как человек и как младший архангел, против подобных массовых жертвоприношений. Плох тот правитель, кто сначала запускает ситуацию в стране настолько, что в ней назревает нарыв, а потом вскрывает его при помощи танков и картечных залпов. Именно за это я в свое время отстранил от власти Александра Первого, но Чжоу Эньлай не такой человек. Если повысить ему квалификацию, то он и сам сделает все как надо.

Но начал я разговор все же с главной темы дня:

– Итак, товарищи, в паре миров сорок первого и семьдесят шестого годов пройден еще один этап. Реабилитация имени товарища Сталина на двадцать пятом съезде КПСС прошла успешно, и этот факт был положительно воспринят примерно восьмьюдесятью процентами советского населения. А это достаточно много. Но при этом имеются и отдельные негативные нюансы. Но некоторые слои населения отнеслись отнюдь не положительно к принятым решениям, причем их распределение по территории Советского Союза далеко не однородно. В сибирской и дальневосточной глубинке вы таких людей не найдете, в крупных городах восточнее Урала они, как правило, имеются в единичных экземплярах или небольшими группами, но вот для европейской части территории Советского Союза все выглядит гораздо сложнее. Вот, к примеру, результаты для Москвы и Московской области…

Я подвесил над столом соответствующую голограмму, на которой центр советской столицы в пределах Садового кольца был сплошь изляпан красными пятнами протестных настроений постепенно сходящими на нет к окраинам и полностью отсутствовавшими в районе заводских общежитий, где проживала голозадая лимита без московской прописки. Вот кому уж точно нечего терять, кроме своих цепей, – но эти люди, не ропща, тянут лямку на производстве и стоически терпят бытовые неудобства в обшарпанных общагах. Как говорится, картина маслом. С одной стороны – псевдоэлита, зажравшиеся маленькие «товарищи Гришины» и их творческая обслуга, с другой – плоть и кровь советского народа.

– Вот тут, – выслушав подсказку энергооболочки, указал я пальцем в центр Москвы, – в мои времена имелись школы, где весь преподавательский состав и все ученики были одной далеко не русской национальности, представители которой летят на запах власти и денег как мухи на дерьмо, и они же особо отзывчивы на диссидентские настроения. Общеизвестным этот факт стал после публичного скандала в прессе, когда выяснилось, что один из тамошних учителей-мужчин двадцать лет соблазнял, развращал и укладывал в свою постель смазливых старшеклассниц. В ваши времена, товарищ Брежнев, концентрация этого элемента в центре Москвы, возможно, еще не такая значительная, но тем не менее необходимо тщательно разобраться с теми людьми, что приближены к верховной власти на дистанцию пистолетного выстрела. Ведь в центральных московских кварталах живут отнюдь не секретарши-машинистки, дворники и уборщицы, а довольно высокопоставленные сотрудники аппарата ЦК, а также союзных и российских министерств и ведомств. Тщательнее надо рассматривать то, что вы собираетесь тянуть в рот.

– Вы, товарищ Серегин, предлагаете нам сортировать советских граждан по национальным признакам? – спросил недовольный Брежнев. – Не по-советски это как-то получается, и не по-коммунистически…

– Не национальным, и даже не религиозным, а этнокультурным, – поправил я Ильича Второго. – Если мама с пеленок рассказывала ребенку, что он представитель богоизбранного народа, а потому выше, чище и умнее окружающих грязных гоев, то настоящим советским человеком это существо никогда уже не станет. Отношение к таким людям должно быть как к прокаженным: им навсегда должен быть закрыт путь в любую, даже самую маленькую власть, как и возможность вступить в пионеры, комсомол и партию. Это такие, как они, чуть позже будут говорить ветеранам боевых действий: «Я тебя туда не посылал», а детям и подросткам из простонародья: «Государство не просило вас рожать». Поэтому, чтобы не пришлось регулярно заменять всю разбитую посуду новой, необходимо вывести из лавки всех слонов, а не то и до беды недалеко. Не надо никого расстреливать и лечить в психушке, потому что это неизлечимо, – просто отгребите таких людей подальше от власти, материальной ответственности и преподавательской деятельности, безотносительно того, что написано в пятой графе. Такое поведение – это культурный, а отнюдь не генетический феномен, причем передающийся не только от родителей к детям, но и вширь, среди классово близких слоев населения. Сделайте это поведение социально невыгодным, и оно исчезнет из вашей жизни как явление.

– Да-с, товарищи! – поддержал меня Ленин. – Товарищ Серегин свято уверен, что сущность человека определяется его воспитанием, основы которого закладываются в самом нежном возрасте, когда государство не имеет на него никакого влияния. Да и потом, если в учебном заведении ребенку будут говорить одно, а мама дома другое, то в борьбе противоположностей победят все же внутрисемейные ценности. Исключения в таких случаях встречаются крайне редко, как бунт сильной личности против чрезмерной опеки и давления, и только подтверждают общее правило. Обдумав изложенные им положения, мы пришли к выводу, что он прав, а классики марксизма, заявившие, что сознание определяется только бытием, все-таки ошибались. Исправление взрослого человека суровым бытием, то есть битьем, возможно только если он сам захочет исправиться, в противном случае неизбежно ожесточение и закосневание в заблуждениях.

– Так вы считаете, что мы совершенно неправильно сажаем наших преступников в лагеря, и вместо того их надо расстреливать? – с сильным акцентом спросил Виссарионыч.

– С учетом того, что многие осужденные вашей карательной системой совсем не преступники, а оклеветанные люди, то расстреливать их прямо противопоказано, – ответил я. – Впрочем, мы с вами на тему качества работы ваших правоохранительных органов уже говорили, как и о привычке многих следователей шить дела по формальным показателям социального происхождения. Вот уж где истинные враги народа. И еще было бы неплохо выявить и примерно наказать авторов всех ложных доносов. Что касается истинно виновных деятелей, то их исправление должно начинаться с внутреннего осознания преступности и общественной опасности совершенных ими деяний. Иначе осужденный внутренне будет считать себя невинно пострадавшим от сталинских репрессий, и таким же образом будет наставлять своих детей. И привести это может только к тому же, что и в Основном Потоке, то есть к созданию условий для возникновения в Советском Союзе костяка широко разветвленной и убежденной антисоветской диссидентуры, на который потом будет налипать весь прочий человеческий материал.

– Мы вас поняли, товарищ Серегин, – сухо сказал Сталин. – Надеемся, на этом все?

– Нет, не все, – ответил я. – Есть еще один вопрос, который тоже тянется с ваших времен, и, более того, в Основном Потоке, в самом конце существования СССР, именно он послужил детонатором окончательного распада. Я имею в виду этнический буржуазный национализм интеллигенции окраинных республик, в первую очередь прибалтийских и кавказских, но в более широком смысле это явление касается Украины и республик Средней Азии. Вот вам, товарищи, картина лояльности как она есть.

Я сменил голографическую карту Москвы на такую же карту Прибалтики с прилегающими русскими территориями, потом показал Белоруссию-Украину-Молдавию, потом Кавказ, и закончил Средней Азией и Казахстаном. Везде в той или иной степени картина реакции на реабилитацию товарища Сталина была примерно одинаковой. Если не считать Прибалтики, где это явление было повальным, отрицательная реакция концентрировалась в основном в центрах крупных городов. В сельской местности и «хрущевских» спальных микрорайонах, где жил рабоче-технический люд, реакция была или положительной, или сдержанно-нейтральной.

– Лет через пятнадцать, – сказал я, – это явление, чрезвычайно размножившись и обернувшись полным неприятием советской власти, станет одной из двух важнейших причин крушения системы социализма и распада единого государства. Второй причиной была полная импотенция властной вертикали, но к решению этого вопроса мы с товарищем Брежневым уже приступили, а вот за диссидентуру еще не брались. Моя энергооболочка, полностью компетентная в Основном Потоке, уверена, что в канун девяносто первого года большие и маленькие чиновники на своих постах, охваченные жаждой перемен, сознательно ухудшали в стране экономическую и социальную обстановку, способствуя тем самым созданию в стране революционной ситуации.

– Перед Февральской революцией, товарищ Серегин, картина была похожей, – коротко заметил Виссарионыч. – Будущие «временные» дружно рыли яму царю Николаю, а тот никак не реагировал на их усилия.

– Сходство есть, – согласился я, – но оно не полное. Перед Февральской революцией заговорщики послушно плясали под парижскую дудку, а про девяносто первый год такого сказать нельзя. Все сами, сами, сами. А это уже гораздо хуже.

– Хватит, товарищ Серегин, я все понял, – хлопнул рукой по столу Брежнев. – Вы только скажите, какие-нибудь средства объективного неразрушающего контроля с вашей стороны будут, или сотрудникам товарища Семичастного и товарища Романова придется действовать по старинке наощупь: кнут, дыба и испанские сапоги?

– По старинке, товарищ Брежнев, вам действовать не придется, – ответил я. – Присылайте ко мне особо избранных сотрудников своей партийной инквизиции и Комитета Государственной безопасности, и те из них, кого я сочту годным, будут наделены Истинным Взглядом, как и вы сами. Это будет быстрее, чем с нуля, "на коленке", в условиях ремонтных мастерских «Неумолимого», изготовить для вас несколько профориентационных комплектов. Также вы сможете прислать мне особо проверенных специалистов, чтобы им преподать основы психосканирования и социотектоники, но только, сами понимаете, не стоит разбрасываться подобной информацией направо и налево, а потому, если я сочту, что присланные вами люди не достойны полного доверия, не миновать им встречи с Бригиттой Бергман. И вообще этой темой лучше заниматься в отдельном институте, где-нибудь в тайге, вдали от шумных городов и под патронажем сотрудников государственной безопасности. Чем меньше лишних людей вокруг, тем спокойнее.

– Вот это по-нашему, – хмыкнул в усы Сталин. – У вас, товарищ Серегин, уровень секретности неизменно на высоте, а вот в других, так сказать, обычных мирах, все далеко не так идеально, и очень хорошо, что вы об этом помните. Кстати, должен сказать, что товарищ Здорный, после того, как вы повысили ему квалификацию, за очень небольшой срок принес нам уже немало пользы, закрыв несколько довольно неприятных дел и открыв вместо них новые, против настоящих врагов нашей страны и советской власти.

– Скажите, товарищ Серегин, а какова цель моего присутствия на этой встрече? – спросил Чжоу Эньлай. – Пока все вопросы, которые вы обсуждаете, касаются только внутренних дел нашего великого северного соседа, и я не понимаю, какое отношение все это имеет к Китаю.

– На самом деле, – ответил я, – отличия китайской специфики не столь велики, как кажутся, и ваша страна также находится на общей траектории развития крупных социалистических стран, только с отставанием на пятнадцать-двадцать лет от Советского Союза. И у вас тоже по мере отхода от удушающих догматов маоизма возникнет некоторый слой молодых людей, которым в голову ударит воздух свободы пополам с тлетворным ароматом загнивающего Запада. Лучше купировать проблему прямо сейчас, в зародыше, чем через тринадцать лет в центре страны на площади Тяньаньмэнь давить танками демонстрацию студентов, возжелавших полной вестернизации и ликвидации социалистического строя. И не давить тоже было нельзя, потому что для вашей страны воплощение желаний молодых обалдуев означало возвращение в тридцатые годы двадцатого века, и это в тот момент, когда все только стало налаживаться.

– А в чем же тогда, товарищ Серегин, наша китайская специфика, если между нами нет существенных различий? – спросил второй председатель КНР.

– Мне тут подсказывают, что она – в значительно большем коллективизме китайского народа, – парировал я. – Русский мужик только от врагов защищался вместе с соседями, а в поле работала каждая семья сама по себе, а вот в Китае так было нельзя. Ваша ирригационная система, необходимая для выращивания риса – плотины дамбы, каналы – нуждается в постоянной прочистке, подновлении и укреплении, а иначе весной, когда с гор идет большая вода, может случиться бедствие с миллионами человеческих жертв. Соответственно, русскому человеку государство нужно для обороны от врагов, а китайцу – для организации масштабной хозяйственной деятельности – ведь бессмысленно ремонтировать дамбы в масштабах одной деревни, уезда, провинции, делать это требуется на всей протяженности Желтой и Голубой рек, от верховий и до самого моря. Исходя из этого, крестьянское восстание где-нибудь в Европе и России – это всегда стихийный бунт, заканчивающийся разгромом, а вот в Китае предводитель восставших не раз садился на трон, основывая новую династию. Тем самым подавляюще крестьянский характер китайского населения ничуть не помешал вашей партии победить и утвердиться у власти, ибо большинство вашего населения решило, что вы правильное государство, а вот Чан Кайши – нет. Всегда надо четко понимать, что у нас общего как у людей и чем мы отличаемся как две разные цивилизации.

– В таком разрезе вы, товарищ Серегин, безусловно, правы, – сказал Чжоу Эньлай. – А сейчас мне хотелось бы знать, что по этому вопросу думает товарищ Ленин…

– Товарищ Ленин, – сказал вождь мировой революции, – делает себе заметки, с восхищением наблюдая, как товарищ Серегин решает внезапно возникшие тактические задачи, с ловкостью маневрируя на не самой ровной местности. Я понял, товарищи, что теорию можно выработать либо на своем личном опыте, что очень трудно, либо на опыте кого-то другого, кто возьмет на себя труд шагать впереди, размахивая мечом и отвечать ударом на удар и хитростью на хитрость. Товарищ Серегин решает свои задачи, а мы подмечаем возникающие при этом закономерности и составляем теорию. Иным путем при чисто умственной работе путем созерцания собственного пупа вместо теории может получиться только псевдорелигиозная догматика, при которой главная цель поставлена правильно, но большую часть теоретических положений составляют бытующие на тот момент в обществе заблуждения и предубеждения. Леонардо да Винчи был великий инженер, но тот, кто попытается построить самолет по его чертежам, разобьется к чертям собачьим при первом же полете. То, что первое в мире государство рабочих и крестьян, построенное по чертежам товарища Маркса, не шмякнулось в лепешку к июню восемнадцатого года, протянув лишь чуть дольше Парижской Коммуны, есть величайшее чудо из чудес, и оно же стоило товарищу Ленину довольно скорой и мучительной смерти. Наше нынешнее воплощение теперь знает, что нужно было делать, а потому прошло бы тот этап без сучки и задоринки, но это знание опять же было получено путем наблюдения за действиями товарища Серегина. Также время от времени товарищ Серегин делает теоретические обобщения своего богатого опыта, которые мы тоже с благодарностью принимаем в работу. Только так, товарищи, можно построить правильную теорию, и никак иначе.

– Товарищ Ленин меня перехваливает, – с некоторым смущением ответил я. – При всех своих должностях и титулах, я решаю поставленные задачи как умею, и учиться на моем опыте не возбраняется никому. Еще я должен предупредить товарищей Брежнева и Чжоу Эньлая, что в краткосрочной перспективе мной запланирована скоротечная десантная операция в Южной Корее, ибо сеульские диктаторы уж слишком зажились на этом свете. Я уже передал вашингтонским воротилам, что если они не уберут из Южной Кореи свои войска, то я уничтожу их до последнего человека, а единичных выживших сдам в плен товарищу Киму, так сказать, на опыты. Только, в отличие от моих действий, в Чили на этот раз было бы желательно участие и северо-корейских, и китайских, и советских войск, ведь лучший способ восстановления дружбы – это совместное отдупление общего врага.

– Мы вас поняли, товарищ Серегин, и можем сказать, что с благодарностью принимаем ваше предложение, – ответил Чжоу Эньлай. – Маршал Е Тин будет у вас, как только понадобится планировать совместные действия. Ну а товарищ Ким для боя и похода готов в любой момент, как только позовет труба.

– Мы тоже пришлем к вам маршала Гречко по первому требованию, – поддержал своего китайского коллегу Брежнев, – ликвидация американского плацдарма в Южной Корее и в наших интересах. Еще бы турнуть их базы из Японии… но об этом пока, наверное, не стоит и мечтать.

– Мечтать, дорогой Леонид Ильич, всегда стоит, – сказал я, – но не раньше, чем вы полностью денонсируете декларацию пятьдесят шестого года о Южных Курилах. Зловонное наследство волюнтаризма следует истребить везде и всюду, чтобы в советской системе не осталось ни одной уязвимости. На этом все, товарищи, очередной этап пройден, движемся дальше.

Сегодня ко мне на прием неожиданно запросился Джеральд Форд, видимо, проделав над собой большую умственную работу. А может быть, ему просто стало страшно, причем не столько за себя, сколько за свою страну. Пожалуй, даже и к лучшему, что этот персонаж угодил в президенты случайно, не проходя через крысиные гонки предварительного отбора и президентских выборов. Сопровождал визитера один только генерал Вейэнд, все остальные деятели администрации, даже Генри Киссинджер, очевидно, не внушали достаточного доверия. Помимо этих двоих, с американской стороны при разговоре присутствовал только мистер Поппер, а я и вовсе не стал привлекать никого из своих присных, рано еще.

И вот эти двое шагают ко мне через раскрытый портал прямо из Овального кабинета, и оглядываются. А тут у меня обстановка как обычно: с потолка льется яркий немигающий магический свет, через весь кабинет тянется длиннющий полированный стол для совещаний, в дальнем углу стоят манекены, обряженные в варианты моей боевой экипировки, включая шутовской наряд Ареса. И тут же рядом со мной улыбается милейший Джордж Поппер, собственной персоной, это его письма-отчеты я каждый день переправлял прямо на рабочий стол Овального кабинета.

– Добрый день, мистер президент, – сказал я, – проходите, здесь вам рады. И вам, мистер Вейэнд, тоже. Давайте сядем, спокойно поговорим и расставим все необходимые запятые в нужных местах…

– Какие запятые, мистер Сергий? – не понял меня президент Форд.

– Самые обыкновенные, – с жесткой улыбкой ответил я, – в фразе «казнить нельзя помиловать». Ваша Америка – это далеко не шестнадцатилетняя девственница вроде Красной Шапочки, а старая прожженная стервь, на руках у которой кровь миллионов невинных жертв, первыми из которых были коренные жители захваченных вами земель. Между прочим, дело о геноциде на Божьем Суде слушается без применения сроков давности, а у вас при этом даже нет смягчающих обстоятельств, что американские индейцы на вас нападали.

– Но, мистер Сергий, ведь краснокожие и в самом деле на нас нападали! – воскликнул генерал Вейэнд.

– После того, как вы изгнали этих людей с родной земли, сожгли селения, убили друзей и родственников и явно собирались делать это и в дальнейшем, любое нападение на вас должно считаться самообороной, – парировал я, ощущая, как от этого неуместного восклицания просыпается младший архангел. – От американских индейцев вам была нужна только их земля, и более ничего. Вы хотели, чтобы все они, мужчины, женщины и дети, умерли, не оставив потомства. Вы делали для этого все возможное, принуждали их к заключению с вами невыгодных соглашений, через специально обработанные одеяла и одежду заражали их различными болезнями, а когда этого было недостаточно, при помощи превосходящей военной силы охотились на коренных жителей своей земли как на диких животных. Это людоедские методы настолько впитались в вашу плоть и кровь, что вы применяли их друг против друга в гражданской войне, а также в других конфликтах за пределами территории Соединенных Штатов Америки. Везде и всюду вы вели себя самым жестоким и бесчеловечным образом, какой только можно вообразить, а иногда ваши безумные выходки находились просто за пределами нормального понимания. При этом ваше государство сочетает в себе достоинства островного и континентального положения, в вашей земле есть все виды полезных ископаемых, и никто не скажет, что ваша экономика способна понести ущерб из-за отсутствия какого-то определенного вида ресурсов, а ваша алчность не знает границ.

– Мистер Сергий, ваши слова звучат как прямое обвинение, – с упреком произнес Джеральд Форд, сделав полшага назад и воззрившись на мой разгорающийся нимб. – Собираясь сюда, я думал, что встречу несколько иной прием…

– Мистер Сергий с самого начала разговора всегда очерчивает границы возможного – от самого благоприятного исхода и до самого катастрофического, – вздохнул Джордж Поппер. – Уж такая у него манера – выкладывать все карты на стол, ничего не спрятав под сукно. Дальнейшее зависит от нашего поведения и способности американского общества смириться с неизбежным.

– После вьетнамского кровопускания, – сказал я на языке просвещенных мореплавателей, – ваше общество готово смириться с чем угодно, лишь бы в результате на головы американцев не падали бомбы, а страна не оказалась оккупирована ужасными русскими или китайцами. Орбитальное психосканирование говорит об этом совершенно однозначно. Еще рядовые американцы боятся ядерной войны, правда, уже не так остро, как четырнадцать лет назад во времена Карибского кризиса. По поводу всех этих страхов могу сказать, что ничего подобного я допускать не собираюсь. Несмотря на то, что ваша Америка выглядит для меня как старая мерзкая стервь, внутри себя она состоит и из шестнадцатилетних девственниц и ни к чему не причастных домохозяек, и из маленьких детей, которые через двадцать лет могут и не стать величайшими в истории насильниками и убийцами. Именно ради этих малых сих мы сегодня и будем вести разговор, в то время как вашу верхушку – сенаторов, членов Палаты Представителей, министров, агентов ЦРУ, газетных и финансовых магнатов, закосневших в своей алчности и гордыне – я готов пустить под нож без всяких колебаний. В аду этих людей уже заждались.

– По крайней мере, мистер Сергий, вы с нами честны… – сказал президент Форд при индифферентном молчании генерала Вейэнда. – И это мне нравится. Правда, мне не нравится все остальное, но я понимаю, что при ваших полномочиях и возможностях мое мнение вряд ли будет принято во внимание.

– Ну, вот и хорошо, что вы это понимаете, – ответил я. – А теперь, когда все вступительные слова уже сказаны и границы очерчены, давайте все же сядем за стол и дальше будем разговаривать как цивилизованные люди. Ультимативны только края политического бассейна, выплыть за которые у вас не получится, а все прочее обсуждать и можно, и нужно.

– Я вас понял, мистер Сергий, – сказал Джеральд Форд, занимая место за столом. – Итак, о чем мы будем разговаривать?

– В первую очередь, о причинах, по которым я любой ценой стремлюсь сбить Америку с существующего пути, – сказал я. – Мистер Поппер, вам слово.

– Э-э-э, мистер президент, – начал свои дозволенные речи американский посол, – дело в том, что мистер Сергий позволил мне интенсивно общаться с людьми из его первоначальной команды, как с военными, так и с гражданскими, а также с тремя девушками американского происхождения из того же времени. Мэри, Луиза и Дафна, оказавшись в безвыходном положении, пристали к команде мистера Сергия в самом начале ее путешествия наверх к цивилизованным мирам из глубин Мироздания, где обитают античные боги и прочие мифические существа. При этом мисс Мэри даже сделала в этом обществе неплохую карьеру главного финансиста и советника мистера Сергия по экономическим вопросам. Могу сказать, что, если эту рыжую акулу запустить на Уолл-стрит, то она в очень короткие сроки пожрет всех тамошних карасей, безмерно обогатит мистера Сергия и догола разорит остальных. Обычно в таких случаях наши воротилы переходят к грубой игре, но с мистером Сергием это исключено, иначе оторванные головы будут валяться по всему Манхэттену.

– Биржевая паника – один из вариантов вашего вразумления, возможный, но совсем необязательный, – сказал я. – Продолжайте, Джордж.

– Нет, мистер Сергий, постойте! – воскликнул президент Форд. – Объясните, каким образом вы могли доверить свои финансы женщине, да еще и американке, которая наверняка была вам враждебна?

– В условиях насквозь прозрачной истины враждебность, вызванная клеветнической пропагандой, а не искренними чувствами, оказывается довольно нестойкой, – пояснил я. – Вчера она была, а завтра ее уже нет. Помимо того, в силу моих магических возможностей в отношении лиц с неполной лояльностью имеются и пряник, и кнут. С одной стороны – заклинание перманентной регенерации, обеспечивающее ценному сотруднику идеально здоровье и постоянный видимый возраст в двадцать пять лет, с другой – средство подстраховки в виде скрепляющей это заклинание магической печати бинарного типа «хаос-порядок» накачанной энергией примерно до пяти килотонн в тротиловом эквиваленте. Я считаю, что это очень неприятный сюрприз для тех, кто может попытаться захватить моего сотрудника в плен, чтобы силой или подкупом склонить его к измене. Впрочем, если мой человек будет захвачен против его воли, то я это узнаю и приду ему на помощь всеми необходимыми силами. И вот тогда, знаете ли, живые сотрудники ваших специальных служб позавидуют уже мертвым. Кроме того, работа на мою корпорацию обеспечивает солидное социальное положение и материальный достаток, ибо к немалому жалованию полагаются небольшие, но регулярные комиссионные, которые, с учетом оборотов, выливаются в довольно приличные суммы. Для дочки разорившегося фермера из глубинки Новой Англии, с талантами, но без нужных знакомств и без денег, такое положение у вас в Америке было за пределами любых мечтаний, а я готов обеспечивать его хоть вечно, требуя взамен только лояльности и добросовестной работы. Все прочее для меня не имеет значения, в том числе национальность, пол и возраст сотрудника. Сказано же было: нет ни эллина, ни иудея, – и я неизменно следую этой максиме. А если нужный человек окажется вдруг слишком стар, то мои люди построят для него новое молодое тело с улучшенными эстетическими характеристиками. Были уже у нас прецеденты. Ну что, мистер президент, я достаточно объяснил вам основы своей кадровой политики, или нужны детали?

– Да уж, мистер Сергий, – вздохнул Джеральд Форд, – свою политику по подбору сотрудников вы изложили вполне понятно. А теперь я прошу прошения за вынужденное отклонение от сути разговора. Мистер Поппер, продолжайте свой рассказ о том, что вам удалось узнать от выходцев из двадцать первого века, как русских, так и американцев.

– Той Америки, которую мы знаем, в будущем больше нет, а есть то, на что глаза бы мои не глядели, – с горечью ответил своему президенту американский посол.

Затем, опустив взгляд, он заговорил тихим и размеренным голосом. По ходу этого рассказа мистер Поппер подробно изложил, как Америка двадцать первого века выглядит изнутри (со слов Мэри, Луизы и Дафны) и как снаружи (со слов моих парней и капитана Зотова). Кстати, российский летчик, свалившийся к нам из двадцать второго года, оказался настоящим кладезем антиамериканской информации, ведь даже я не знал, как во время эвакуации американского контингента из Кабула срывались и падали с шасси взлетающих самолетов пытающиеся спастись от талибов разные приспешники оккупационного режима, брошенные на произвол судьбы. Добрейший Фредерик Карлтон Вейэнд даже делал над собой героическое усилие, чтобы не заткнуть при этом рассказе уши. И ведь было из-за чего: такого позора у Америки не было еще никогда. Из Сайгона год назад самолетами эвакуировали даже малолетних детишек-метисов, родившихся от связи американских солдат с вьетнамками. Но и это были еще цветочки. Для местных американцев, еще не привыкших к сильным ощущениям, такие президенты, как Обама, Трамп и Байден, выглядели пациентами дурдома (каждый со своим диагнозом), а ситуация внутри Америки (со слов Мэри и ее подруг) описывалась словами «хаос и разруха». Конечно, такое положение сложилось не за один год, поэтому американские аборигены, привыкшие к творящимся безобразим, не реагировали на них так остро, но вот «чистенькие» американцы из семьдесят шестого года пережили нечто подобное нырку в моральную выгребную яму.

Когда милейший Джордж закончил дозволенные речи, слово снова взял я, заговорив тоном преподавателя Академии:

– Причиной большинства этих безобразий стал так называемый однополярный мир, возникший по итогам крушения советской системы. Когда исчезло противостояние двух систем, стали не нужны все институты и ограничения предыдущей исторической формации, именуемой «Холодная война». И тут же резко рухнула интеллектуальная планка, в соответствии с которой истинные хозяева вашей Америки проводили кастинг претендентов на высшие руководящие должности. Умные люди неудобны, всегда имеют свое мнение и способны принимать решения, идущие вразрез с интересами или даже сиюминутными хотелками истинных хозяев жизни: банкиров, инвесторов и биржевых спекулянтов, имеющих иллюзию, что деньги можно делать прямо из воздуха, минуя участие в реальной экономике. Последним вменяемым президентом у вас в Америке, на мой взгляд, был Джордж Буш-старший, избранный на должность еще при жизни Советского Союза, но кроваво чудить ваша Америка начала еще во время его правления. Ну кому, простите, мешала абсолютно бесцветная и травоядная Югославия, которую сперва окунули в хаос гражданской войны, а когда сербы стали сопротивляться, не давая себя вырезать, подвергли «гуманитарным» бомбардировкам с воздуха, а также массированному информационному обстрелу в прессе. Основными инструментами антисербской пропаганды были ложь, подлог и постановочные съемки, и лишь иногда их подкрепляли реальные факты, вызванные балканской импульсивностью участников гражданской войны в стиле «все против всех». При этом злодеяния хорват и мусульман-бошняков замалчивались, а сербские раздувались до невероятных размеров. И проканало, ведь в начале девяностых годов Америка, не успевшая ослабнуть и разложиться после победы в противостоянии двух систем, была еще невероятно могуча, а оппонирующая ей сила на мировой арене попросту отсутствовала.

– Э, мистер Сергий, а почему вы назвали Джорджа Буша старшим? – спросил президент Форд.

– В прошлом году, – сказал я, выслушав подсказку энергоооболочки, – Гарвардскую школу бизнеса закончил тридцатилетний Джордж Буш Уокер младший, будущий губернатор Техаса и будущий президент Соединенных Штатов с две тысячи первого по две тысячи восьмой год. Прославился тем, что именно в его правление в Америке случился самый громкий террористический акт, когда несколько групп исламистов-смертников совершили вооруженный угон пассажирских самолетов, направив их на таран различных военных и гражданских целей. Так, например, в обрушившихся нью-йоркских башнях-близнецах Всемирного Торгового Центра погибло более тридцати тысяч американцев, и это не считая более чем тысячи пассажиров обреченных самолетов.

– Но, мистер Сергий, это же ужасно! – воскликнул президент Форд. – Как можно было допустить такие большие жертвы в мирное время? Куда вообще смотрели ЦРУ и ФБР, раз террористы с такой наглостью действовали в самом сердце Америки?

– Дело в том, – сказал я, – что за десять лет до той трагедии исламисты были ближайшими союзниками Америки в борьбе с «безбожной» советской системой, а потому в ЦРУ накопилось достаточное количество сотрудников, аффилированных с террористическими структурами. Множество исламистских боевиков проходили обучение на территории Соединенных Штатов Америки, а их главари были вхожи в самые высокие кабинеты. Потом времена изменились и ненужные больше друзья спустя десять лет стали злейшими врагами Америки. Кампания, развязанная тогда Бушем-младшим ради борьбы с мировым терроризмом, не привела ни к чему, кроме роста антиамериканских настроений во всем мире. Множество ближневосточных стран было разрушено, большие города лежали в руинах, но террористическая угроза не уменьшилась ни на йоту, потому что вместо воздействия на причины болезни американские власти со всей дури пытались бить по симптомам. Борьба с ветряными мельницами еще никогда и ни кому не приносила успеха, за исключением тех людей, которые делают на подобных процессах свой большой и маленький бизнес.

– Спасибо за консультацию, – поблагодарил меня Джеральд Форд, бросив на своего посла внимательный взгляд, – мистер Поппер в своих отчетах упустил большинство изложенных вами фактов…

– Человеческая память ограничена, – сказал я, – а потому делит информацию на важную и не очень. И только мне по должности положено быть осведомленным обо всем, что творилось или будет твориться в Основном Потоке. Но сейчас, джентльмены, давайте снова вернемся к началу девяностых годов, где и лежит корень всех проблем. Именно в те годы молодыми лейтенантами и начинающими государственными клерками в жизнь вступило то поколение военных и политических деятелей, которое позже приведет вашу Америку к катастрофе. Впрочем, результат отрицательной селекции сказался далеко не сразу: потребовалось время, чтобы состарилось и вышло в тираж поколение Холодной войны. Но когда этот процесс завершился, его результат оказался сокрушительным. И пока победители разлагались, противоположная сторона, сбитая с ног, оглушенная и потерявшая былую идентичность, копила для нового противостояния силы и злобу. Мэри Смитсон, которую мы здесь уже упоминали, считает, что последнюю решающую схватку вашей Америки со всем окружающим миром вызвал стремительно надвигающийся финансово-экономический кризис. Как ни странно, в условиях однополярного мира былая американская гегемония вместо былых доходов начала генерировать все больше и больше убытков. Об этом говорили два постоянно растущих ключевых показателя: дефицит государственного бюджета и дефицит платежного баланса. В мои времена в две тысячи шестнадцатом году государственный долг США подбирался к цифре в двадцать триллионов долларов. Но уже в двадцать втором году он перевалил за тридцать триллионов, и на выплату процентов по нему уходила сумма, превышающая совокупные расходы Пентагона и спецслужб, что составляет более четверти от всех реальных доходов государства. Бюджетный дефицит в один триллион долларов в год – это совсем не то, что полезно для страны. И, как мне сообщают, в дальнейшем он будет только увеличиваться: в двадцать третьем году полтора триллиона, в двадцать четвертом – два триллиона, в двадцать пятом – три триллиона…

Когда я назвал цифры американского госдолга и дефицита бюджета в двадцать первом веке, глаза у президента Форда и генерала Вейэнда поделались круглыми, точно у филинов. Как сообщила энергооболочка, нынешний государственный долг, тяжелое наследие Вьетнамской войны, едва приблизился к шестистам миллиардам, и это при том, что госдолг по итогам второй мировой войны составлял всего триста миллиардов. И тут им озвучивают такие огромные, почти невозможные цифры долгового бремени.

– Хватит, мистер Сергий! – сказал Джеральд Форд, хлопнув ладонью по столу. – Вы меня убедили. В будущем Америку, безотносительно ко всему прочему, не ждет ничего хорошего, а потому с этого пути требуется сходить. Годовой дефицит государственного бюджета, исчисляемый триллионами, это такая нехорошая вещь, которую требуется избегать любой ценой. Только вот в связи со всем вышесказанным у меня есть два вопроса. Первый – не получится ли так, что в результате ваших усилий вместо американской в мире возникнет коммунистическая гегемония? Второй – что вы будете делать в том случае, если против отступления Америки на исходные позиции единым фронтом выступит весь наш политический бомонд, без разделения на республиканцев и демократов? А это случится, скорее всего, и тогда меня, объявив импичмент, погонят палками прочь из Белого дома или вовсе пристрелят, как президента Кеннеди – разного рода сумасшедшие у нас в Америке всегда наготове.