Праведник бесплатное чтение

“Вера без дел мертва”. И.Христос.

“Страшно не упасть, а не подняться!”

Немецкая пословица.

Глава 1. Детство

Верхушки деревьев монотонно раскачивались под порывами ветра. Уходящие ввысь стволы казались мифическими исполинами, ведущими тайную, неторопливую беседу. Ветвями, как руками, они то приветливо обнимались, то сердито отталкивались друг от друга.

Лёжа на лесной поляне и восторженно глядя в небо, Иов, русоволосый мальчик лет девяти, испытывал ощущение полёта. Небесная бездна с плывущими белыми облаками, напоминающих порой живых существ, манила и притягивала. Деревья обрамляли сине-голубую высь и подчёркивали её бесконечную глубину. Густая трава и мягкий мох приятно ласкали открытые руки, босые ноги и усиливали чувство полёта. И только рядом стоящее лукошко, наполненное грибами, напоминало о земном.

– Иов! Ты где? Отзовись, ау! – послышался вдали женский голос, сопровождаемый гулким эхом.

Мальчик не отзывался и продолжал лежать, окунувшись в свои чувства и мысли: “Как велик и неповторим мир, созданный Творцом! Небо, деревья, трава, птицы… – всё устроено разумно и непросто, – думал он восхищёно. – И чтобы так было всегда, нужно не лениться и молиться Создателю Мира нашего. Благодарить за его мудрость и посланную благодать. Пусть не отвернётся лик его от моей мамы и отца, дедов и бабушек, и всех-всех, кого знаю и не знаю, даст им здоровье и… вечную жизнь!”

На мгновение он прервался, прикрыл глаза и, отогнав грусть, продолжил думать. – “Мир дан людям. А сколько здесь непонятного! Поступки и деяния взрослых не всегда объяснимы, как и то, что есть хорошее, а что – плохое?…”

– Иов! Ну, где же ты? – тревожно прозвучало уже близко, прервав, наконец, возвышенные думы.

Мальчик проворно поднялся, подхватил лукошко и звонко крикнул:

– Я здесь, мама!

– Ну, слава Богу, – вышла из ельника средних лет женщина, одетая по-деревенски просто, с повязанным на голове платком и в руках с плетёной корзиной, наполненной грибами и ягодами.

– Что так долго не отзывался?

– Понимаешь, мама, – заворожено заблестели синие глаза, – здесь удивительная поляна! Если на неё лечь и посмотреть ввысь, то появится ощущение полёта и божественных чувств: будто заговорил с самим Создателем!

– Ах, ты ж, мой праведник, – женщина нежно погладила сына, – выдумщик и мечтатель! Пойдём-ка домой – скоро обед, да и отец заждался.

– Ты зря мне не веришь, мама, – обиженно поджались губы.

– Верю, как же не верить… – грустно согласилась женщина и, взяв мальчика за руку, пошла с ним по еле заметной лесной тропе.

Казалось, лес не торопился отпускать своих гостей, а птичья перекличка, скрип стволов и шелест листьев – звучали в их честь, как музыка, вечная и неповторимая.

Подходил к концу двадцатый век…

Норышкины, потомки древнего дворянского рода, появились в затерянной в брянских лесах деревеньке после революции 17-го года.

Многие из их родственников и друзей уехали за границу – кто в Европу, кто в Америку – не приняв большевистскую власть и не увидев перспектив борьбы. Норышкины решили остаться…

– Негоже нам бросать свою землю в лихолетье! – говорил Иван Фёдорович – коренастый сорокалетний мужчина, с тонкими чертами лица, украшенными усами и короткой бородкой. Пенсне, открытый, широкий лоб и начинающая лысеть голова – подчёркивали в нём потомственного аристократа.

Семейный совет проходил в зале столичной квартиры, расположенной на втором этаже старинного дома. За круглым столом, накрытым тёмной скатертью, сидела вся семья: жена, Наталья Ильинична – строгая, красивая женщина, и трое аккуратно одетых, с грустными лицами детей: старший Александр, и младшие, Пётр и Аня.

Слушали главу семейства с напряжённым вниманием.

– Бог, похоже, наказал землю нашу: веру стали коверкать, заповеди Господни забывать, – строго говорил Иван Фёдорович. – Силой в битве с антихристом мы не в состоянии помочь, а вот молитвами, духовными устремлениями – наш долг и путь, как патриотов.

Переведя дыхание, продолжил:

– Есть на Брянщине деревенька, Петровка, бывшее имение моего деда. Имение когда-то процветало, но, проданное за долги, давно пришло в упадок, от былого ничего не осталось. Туда и поедем. Будем работать тяжко, и молиться за землю нашу. Это будет наш крест, наш вклад в будущее людей русских!

Наступила длительная пауза: каждый обдумывал сказанное. В семье не привыкли прекословить отцу, поэтому восприняли его предложение как должное. Первой, не скрывая озабоченности, отозвалась Наталья Ильинична:

– Я думаю, возьмём не только необходимое, но и наше семейное, ценное – то, что можно унести на руках.

– Конечно. Обязательно взять нашу семейную икону и библию.

– А книги можно? – робко спросил Пётр, ученик последнего класса гимназии.

– Сколько унесёшь.

– А учебники? Мне ведь ещё надо учиться! – старательно скрывала отчаяние Аня.

– Да, да – обязательно. Мы ещё вернёмся, когда всё уляжется, – суетливо кивал головой Иван Фёдорович.      Только Александр сидел с потухшими глазами и не проявлял активности. По его лицу было видно, что паренёк в глубоком раздумье и нерешительности.

Среднего роста, с отцовским тонким лицом, Александр был любимцем в семье. Закончив гимназию с отличием, он успешно учился в кадетском корпусе. Революция ломала все планы, а отъезд из столичного Петрограда в забытую богом деревню воспринимался как катастрофа. Ведь здесь оставалась Машенька, весёлая кареглазая воспитанница женской гимназии, его тайное увлечение; здесь были друзья, которые не теряли надежды на лучшее.

– А ты, Саша, что молчишь? – тревожно спросила мать.

– Простите меня – я всех вас очень люблю – но я… остаюсь, – подбирая слова, вымолвил Александр. – Кто-то должен остаться и здесь. Я не могу бросить своих друзей…

– Ты хорошо всё обдумал? – глянул пристально отец. – Тебя могут посадить в крепость, расстрелять – они же ненавидят дворян!

– Я всё обдумал – мы будем бороться здесь.

Воцарилось молчание…

Наталья Ильинична смотрела на сына затуманенными глазами, в которых спряталась и боль, и укор. Пётр и Аня поглядывали на брата с удивлением, восхищением и страхом одновременно. Прервав паузу, Иван Фёдорович решительно поднялся и, смахнув со щеки мокроту, твёрдо выговорил:

– Я уважаю твой выбор. Удачи тебе и храни тебя Господь…

Они обнялись. Наталья Ильинична простилась с сыном последней…

На следующий день, после недолгих сборов, семья отправилась в путь.

Дорога выдалась нелёгкой. Страна, разрушенная войной и революцией, была неуправляема. Власть на местах отсутствовала. По дорогам ездить было опасно из-за угроз нападений отрядов крестьянской вольницы и многочисленных банд голодных, озлобленных солдат, возвращающихся с войны.

После долгих мытарств, Норышкины всё же добрались до своей Петровки. Их встретили несколько десятков невзрачных, вросших в землю, дворов, окружённых плотной стеной леса. К концу осени 1918-го года, срубив дом на окраине, стали осваиваться на новом месте.

Деревня, удалённая от городов, затерянная среди лесов и болот, жила своей установившейся патриархальной жизнью. К Норышкиным, как к бывшим барам, отнеслись поначалу настороженно. Но потом, видя их глубокую набожность и удивительное трудолюбие, приняли, как равных.

Церкви в селе не было, и Иван Фёдорович организовал молельный дом в пристройке. Сюда по воскресеньям и церковным праздникам со временем стала собираться вся деревня: помолиться и послушать проповеди бывшего барина.

Ветры революционных войн, казалось, обходили деревеньку стороной. Приход советской власти, последующая коллективизация существенно не затронули деревенский быт. Из-за удалённости, новые власти наезжали редко.

Дети Норышкиных выросли и породнились с местными. Так ветвь дворянского рода неумолимо становилась крестьянской. Но неизменной оставалась в новых поколениях Вера, а заложенные в генах аристократичные черты нет-нет да проявлялись в их детях и внуках.

Вот в такой семье потоков дворян и родился Иов, названный именем страдающего праведника. Дедом его был Пётр. Он единственный (Аня умерла незамужней) сумел преодолеть все тяготы и обжиться. Довольно рано женился на дочери старосты села, Матрёне. Она и родила ему первенца Ивана, ставшего отцом Иова.

Мальчик рос необычным. Особенно это проявлялось в его повышенной, даже болезненной, религиозности. Он часто молился, а, научившись грамоте, перечитал, и не раз, все домашние книги.

Среди сверстников казался старше своих лет, удивляя начитанностью и серьёзностью, убеждённой честностью и правдивостью. Из-за этих качеств, мальчишки боялись с ним играть, так как Иов, глядя открыто в глаза взрослым, честно признавался в своих и чужих шалостях. Не боялся защищать слабых…

– Хлопцы, давайте устроим потеху! – предложил как-то вечером главный заводила сельской ребятни, не по годам рослый Прошка, сын заведующего сельмагом. Перед этим ребята – с ними был и Иов – долго играли в прятки. Наигравшись, они собрались в кружок возле высокого старого тополя, что рос на краю улицы, и обсуждали: чем бы заняться дальше.

Предложение Прошки вызвало живой интерес:

– Подкинем мышей тётке Фроське?

– Нет, давайте пугнём Аньку дохлой крысой! – посыпались предложения.

– Это уже было, – важно надулся Прошка и добавил шёпотом: – Тут недалече дом бабки Тоськи…

– Это та, которой за девяносто и живёт одна?

– Она самая. Бабка вечером выходит за двор посидеть на лавочке, семечками побаловать. Давайте подопрём дверь бревном и будем смотреть, как она выберется!

– Давайте! – возбуждённо поддержала ватага.

А Иов возмутился:

– Не пристало издеваться над немощным старым человеком, не по-божески это.

– А хворостиной меня вчерась била – это по-божески?! – напыжился Прошка и подошёл вплотную к Иову: – Вечно ты не как все.

– Хворостиной за дело получил: зачем в полисадник залез?

– Там же вишня рясная.

– Чужое брать – грех.

– Гуляй-ка ты без нас, – разозлился Прохор и оттолкнул мальчика.

Отстранившись от обидчика, Иов развернулся и пошёл прочь.

– Ну, айда! – удовлетворённо махнул Прошка.

Вскоре подперев дверь бабы бревном, валявшимся тут же, мальчишки спрятались за углом и стали наблюдать… Однако их ждало разочарование – из-за противоположного угла забора решительно вышел Иов и убрал подпорку! Глянув осуждающе на спрятавшихся ребят, он остался стоять у двери.

– Ах ты, гад! – рассвирепел Прошка и кинулся со сжатыми кулаками на бабкиного защитника.

Но, подбежав, посмотрел в синие глаза и задержался. Затем зло сплюнул и, развернувшись, окликнул ребят:

– Идёмте кататься на Федькиной коляске! Этого, правильного, с собой не берём.

– Ну и ладно, – обиженно надул губы Иов. – Зато я знаю новую библейскую притчу про Христа и вам не расскажу.

Последние слова остановили ребят, да и самого Прошку. Почесав затылок, он примирительно предложил:

– Ладно, давай… мириться.

Довольные такой развязкой, мальчишки весело подбежали к Иову и, взявшись за руки, вместе понеслись к заброшенному сараю. Здесь Иов обычно читал, но чаще рассказывал, самые разные истории, прочитанные не только в Библии.

Мама Лукерья и отец Иван, наблюдая за Иовом, порой не знали, радоваться им или огорчаться. Часто своими вопросами и рассуждениями он ставил в тупик:

– Мама, а почему вы с папой вчера вечером не помолились?… Почему ты сказала тёте Дарье, что у нас нет гвоздей – если они есть?… Господь создал всех равными, но одни живут богато, а другие – бедно, – засыпал вопросами мальчик.

Иван, присев на корточки перед сыном и взяв его за плечи, как мог, пояснял:

– Господь создал всех равными – ты прав. Но головы-то у людей разные, и сила, и здоровье. А, главное, верят по-разному: одни – больше, другие – меньше. Поэтому и живут неодинаково. А гвоздей у нас мало, да и самим нужны, – оправдывал он Лукерью. – Видишь, забор валиться – надо чинить. А молиться вечером нужно обязательно, несмотря на усталость.

Заглянув в удивительные глаза Иова, отец чувствовал, что не переубедил сына.

А после нашумевшего не только в деревне, но и во всей округе, случая с медведем, селяне стали относиться к Иову даже с опаской. “Ни колдун ли растёт у Норышкиных под ликом богомольца?” – витали слухи.

А дело было так…

Медведи и раньше водились в этих местах, однако людей особенно не тревожили. Но однажды объявился медведь, который стал наведываться в деревню: то улей на пасеке разорит, то в сарай со скотиной залезет. Терпение у людей кончилось, когда чуть ни до смерти напугал некую старушку.

Тогда и вызвался Филипп, дед Иова по матери, вместе с двумя мужиками наказать лесного разбойника. Филипп Марьянов был молчаливым, внушительного роста мужиком. Отличался религиозностью, трудолюбием и смелостью: не раз, бывало, в молодости один ходил на медведя (тогда их было больше). Вот и сейчас, несмотря на возраст – под семьдесят – взял с собою ружьё, рогатину, собак и отправился с мужиками в лес.

Дней шесть возвращались ни с чем. И только на седьмой напали на след лесного хозяина: зверь мирно лакомился брусникой на поляне. Услышав лай, медведь недовольно прорычал и не спеша направился вглубь. Здесь его и поджидал дед Филипп. Остальные мужики чуть отстали. Медведь, мотая головой и рыча, быстро приближался. Когда осталось несколько шагов, дед вскинул ружьё и, целясь зверю в глаз, нажал на спуск. Но, выстрела не прозвучало – произошла осечка! Медведь, поднявшись на задние лапы, вытянулся во весь свой немалый рост и недовольно ворча, пошёл на Филиппа. “Пропал…”, – мелькнуло в голове, а руки и ноги, словно налившись свинцом, отказались повиноваться.

В это время, мужики вместе с собаками уже подбежали и, вскинув ружья, приготовились стрелять… И тут произошло невероятное!

– Стойте! – раздался звонкий детский крик.

Все, в том числе и остановившийся зверь, оглянулись на голос – с правой стороны, из густых зарослей орешника, вышел… Иов. Лицо его было напряжённым, а широко открытые глаза горели синим огнём. Чётко произнося слова какой-то молитвы и осеняя медведя крестным знамением, Иов смело шёл на зверя (мужики потом рассказывали, будто видели в этот момент над головой мальчика – сияние!)

– Во имя Отца, Сына и Святого духа… – звучали, отзываясь тихим эхом, слова.

Пока мужики выходили из оцепенения, а собаки протяжно скулили, зверь беззвучно прыгнул в сторону и проворно скрылся в чаще.

– Как ты здесь оказался? – только и смог прохрипеть Филипп, садясь с подкосившимися ногами на мшистую землю.

– Бог меня привёл, чтобы отворотить беду, – серьёзно ответил мальчик, подходя к деду. – Грех убивать живое! А медведь больше никогда не вернётся, – закончил он с грустью, помогая деду встать.

Охотники возбуждённо заговорили между собой, радуясь, что всё обошлось.

– Каков молодец, внук! Настращал хозяина.

– Чудо какое-то!

– В твоего внука, Филипп, похоже, сам Святой дух вселился, – подтрунивали они, поглядывая на Иова с уважением, а некоторые даже со страхом.

– Вера – вот мой дух, – не по возрасту строго ответил мальчик, держась за дедову руку.

Ошеломлённые, необычайно возбуждённые с тем и вернулись домой.

С той поры медведи не появлялись в здешних лесах, а слава о необычном мальчике вышла за пределы деревни. То было время, когда страна пыталась измениться на пути противоречивых реформ. Снова укреплялись традиции православия, и люди, потеряв веру в прежние идеалы, потянулись к Богу, Христу…

И ещё один случай ярко высветил необычные способности Иова…

Парил летний зной.

Село словно вымерло. Вся живность – куры, утки, гуси – спряталась в тени, а привязанный на выпасе телёнок уже не прыгал, а вытянул голову и уныло лежал под кустом дикой смородины.

Иван с утра отправился смотреть место для сенокоса, а Лукерья собиралась белить трубу на крыше дома. Иов, чем мог, помогал матери: носил воду, насыпал мел и усердно размешивал смесь длинной палкой.

– Помощничек мой! – ласково трепала Лукерья волосы сына. – Пойдём, лестницу переставим, чтобы удобнее было залезть на крышу.

– Ты только осторожнее, мама, – озабоченно, совсем по взрослому, просил Иов, когда они установили лестницу, и женщина уверенно полезла вверх.

Все дети любят своих матерей, но Иов – особенно. В раннем детстве он много болел. Был период, когда думали – умрёт. Лукерья не спала ночами: носила сына на руках, пела колыбельные песни, тихо плакала. Усердно молилась. И, наверное, в немалой степени, её любовь и спасла мальчика.

Иван, занятый хозяйством, меньше занимался сыном. Лукерья же научила его ещё до школы читать, приобщила к сказкам:

– …и оборотила злая ведьма царевича, за душу его добрую, за дела богоугодные в чудище страшное, – певучим голосом рассказывала Лукерья сказку про аленький цветочек – И наложила заклятие: жить царевичу в облике страшном на одиноком острове, в океане бескрайнем, пока не полюбит его девица-краса…

Иов слушал маму с открытым ртом и широко распахнутыми глазами. Иногда светлая слезинка нет-нет, да и скатывалась по щеке, капала на рубашку. Выслушав счастливый конец, Иов облегчённо вздыхал и, задумавшись, спрашивал:

– Под ликом чудища скрывался добрый, красивый молодец. Значит, не всегда по виду человека можно понять – каков он?

– Да, сыночек, – обняла Лукерья Иова и прижала его голову к себе, – вот и у нас, в деревне, бабушка Тося – высохшая, невзрачная, на бабу-ягу похожая. А ведь у неё муж и единственная дочь погибли в войну. Но она не озлобилась. Кто бы ни шёл мимо – обязательно пригласит в гости, чаем угостит; не поскупится на слово приветливое и совет добрый.

– А я её защищал! – гордо посмотрел на маму Иов.

– Молодчина.

– А Фрол Лукич, завмаг, нехороший, хотя с виду городской и улыбается сладко.

– Это почему же, плохой?

– Прошку, сына своего, ни за что побил.

– Не проста наша жизнь, Иовушка, ой как не проста, как и сами люди.

И сейчас, Иов со страхом наблюдал, как мама, укрепив ведро, принялась белить дымоход. Сердце Иова неприятно покалывало.

– Лукерья! Ты где? – послышался из-за забора голос соседки, тёти Дарьи.

– Что ты хотела? Здесь я, на крыше!

Лукерья неловко обернулась, в глазах закружилось и, тихо охнув, покатилась вниз…

– Мама! – в отчаянии закричал Иов.

Перекатившись, словно бревно, Лукерья слетела с крыши и с неприятным хрустом распласталась на земле…

– Мама… – кинулся к ней Иов, остановился и, покачнувшись – рухнул рядом.

– Ах, ты ж батюшки! Что же я наделала? – запричитала соседка, заглянув на крики во двор. – На помощь, люди добрые!

Очнулся Иов на следующий день.

Укрытый тонким одеялом, он лежал на кровати в своей спальне. Голову холодил мокрый платок, в помещении остро пахло какими-то травами. Из зала доносились негромкие голоса, и тянуло запахом свечей и ладана.

– Мама, – робко позвал Иов, вспоминая происшедшее.

Затем медленно слез с кровати и, покачиваясь, направился к двери. Бесшумно открыл её и замер на пороге – на кровати, стоящей возле окна, лежала его мама с мертвенно-бледным лицом и закрытыми глазами. Руки её, как у покойника, были сложены на груди, а тело укрывало белое покрывало. Рядом, на столе, стояла икона, и дымились свечи.

На скамейках, расположенных вдоль стен, сидели и негромко переговаривались деды: Пётр и Филипп. Чуть поодаль, расположились одетые во всё чёрное бабушки – Матрёна и Клавдия, всхлипывающая тётя Дарья и несколько соседей со строгими лицами. Отсутствовал Иван.

Увидев Иова, все возбуждённо заговорили, а баба Матрёна поднялась на встречу причитая:

– Внучек мой, родной! Горе-то, какое! Полежал бы ещё… Мама, вот, совсем плохая, в сознанье никак не приходит… Папа поехал за священником, – гладила она голову внука, вытирая глаза и нос концом платка.

– Пусть к матери подойдёт, пока жива, – раздались участливые голоса.

– Где-то скамейка была, – озабоченно поднялся дед Пётр и тяжёлой походкой отправился на кухню.

Когда Иова усадили возле Лукерьи, женщины, взволнованные печальной сценой, стали плакать ещё громче; деды, кряхтя, смахивали слёзы. Иов же, как завороженный, смотрел на неживое лицо матери. Глаза его были сухими и казались чёрными.

Вдруг он поднялся со скамейки, затем опустился на колени перед иконой и стал произносить слова молитвы, осеняя себя крестным знамением.

– …Неисчислимы, Милосердный Боже, грехи наши – вольные и невольные, ведомые и неведомые. Помилуй нас, Владыка, Боже всех, и призри, и наведи. Возобнови знамения и сотвори чудеса свои!…

Чем дольше мальчик молился, тем голос его становился крепче, а поклоны в такт молитве – глубже. Сидящие в комнате притихли и, как заколдованные, наблюдали за происходящим.

Помолившись, Иов поднялся и протянул руки к матери. Глаза его снова стали синими и наполнились внутренним светом. Все застыли в тревожном внимании. Отчётливо слышалось тиканье настенных часов.

Иов осторожно положил ладони на лоб матери, а потом стал медленно перемещать их на лицо, шею, руки, тело. При этом что-то нашёптывал. Когда дошёл до ног – Лукерья открыла глаза!

– Ой! – вырвался общий вздох.

А когда она повертела головой и, беззвучно шевеля губами, протянула руки к сыну, комнату наполнили рыдания и радостные выкрики:      – Жива! Жива! – причитала баба Клава.

– Даст Господь – не умрёт! – голосила Матрёна.

– Что значит сын – оживил мать! – вытирали глаза мужики.      – Водички ей надо, водички, – обрадовано кинулась на кухню Дарья.

Оживление и счастливый гомон людей ещё больше усилились, когда Лукерья, болезненно улыбнувшись, села и, обняв голову припавшего к ней Иова, глухо произнесла:

– Сыночек мой, где же ты пропадал?

В это время отворилась входная дверь, и в дом вошёл Иван, а за ним священник, в длинной, чёрной рясе. Увидев жену, сидящую на кровати и обнимающую сына, Иван остановился у порога с тревожно-радостным выражением на постаревшем лице.

– Произошло чудо! – подхватился к нему дед Филипп.

– Иов спас Лукерью, – шамкал беззубым ртом Пётр.

Женщины заголосили ещё громче и поспешили к Ивану и священнику. Непрерывно тараторя, подвели их к кровати.

– Как ты? – обнял жену Иван.

– Жива, как видишь… – виновато улыбнулась Лукерья.

Иов же, оторвавшись от родителей, посмотрел на пришедших серьёзным, отсутствующим взглядом. И только губы его были тронуты незаметной, смущённой улыбкой…

Глава 2. Разочарование

Солнце раскалённым шаром медленно поднималось из-за бескрайних морских просторов. Яркие лучи, касаясь водной глади, напрочь стирали горизонт между морем и небом. Неторопливые, ленивые волны шлёпались, разлетаясь брызгами, о рукотворные камни городской набережной. Утренний морской пейзаж раскрылся перед Иовом во всём своём величии и великолепии. Легкий бриз, дующий с моря, слегка шевелил длинные волосы. Иов стоял, опершись на каменные перила, и задумчиво смотрел в морскую даль. Его глаза, отражая море, казались тёмно-синими.

Это был уже не тот, маленький деревенский мальчик, а взрослый парень, перешагнувший двадцатилетнюю межу. На сухощавом лице наметились реденькие усики и такая же бородка. Спадающие на плечи волосы и серый костюм придавали Иову вид молодого священника или семинариста (в городе располагалась крупнейшая в стране православная семинария). Однако кем считать себя сейчас, Иов и сам не знал. Знал только, что из семинарии он… ушёл. А всё началось давно, ещё в родной Петровке.

Этот ненастный день Иов запомнил навсегда – погибла его мама! Лукерья… Погибла страшно, нелепо, случайно – от молнии. А ведь молния, как считал Иов, – это знак Божий! “За что же Бог наказал мою маму и всю нашу семью? – думал Иов, стоя у гроба. – Ведь она так любила Господа, так усердно молилась… Неужели её смерть угодна Богу? Но почему так больно всем: ему самому, отцу, родным и близким?” Траурные звуки хора певчих ещё больше усиливали горестные мысли.

Бросив горсть земли в мрачную бездну могилы, он продолжал обдумывать эту несправедливость. “Значит, мы делали что-то не так: мало или не правильно молились, не соблюдали всё, что предначертано. Грешили где-то. Но, тогда почему в деревне есть люди, которые вообще редко молятся, а то и не веруют в Бога? Но – здоровы, и живут неплохо”, – давили мысли.

Так зарождались в Иове подспудные сомнения в канонах традиционной Веры, которой он так поклонялся и был беззаветно предан. “Дело, очевидно не в Боге, – размышлял Иов, – а в неправильном понимании Его, не знании Его сути, целей и намерений, – крутилось в детской голове.

С этим грузом размышлений и сомнений, Иов приехал в тихий приморский город учиться в семинарии после окончания школы. Сопровождал его отец, Иван, который после смерти жены стал замкнутым и болезненным.

Семинария находилась возле центра города и представляла собой несколько учебных зданий старинной постройки, расположенных вместе с семинарскими общежитиями. Комплекс зданий был обнесён причудливой кованой изгородью и утопал в зелени старых деревьев.

– Ты… это… не забывай нас, пиши, – мялся Иван, когда всё дела, связанные с поступлением были закончены.

– Да, да… На каникулы обязательно приеду, – прижался к груди отца Иов, скрывая грусть и смущение.

Потом он ещё долго смотрел в след уходящему родителю и чувствовал: прежняя детская жизнь закончилась… безвозвратно.

Потекли монотонные семинарские будни…

Иов учился легко, быстро обзавёлся друзьями, проживающими с ним в одной комнате общежития: балагуром Степаном и рассудительным слегка полноватым Митей. Оба были родом из Белгородской области, из семей священников.

Втягиваясь в учёбу и беспокойную жизнь семинариста, Иов чувствовал, как притуплялась боль и тоска по матери, родной деревне. Несмотря на занятость, он живо интересовался изменениями, происходящими в стране. Оценивал и воспринимал их неоднозначно. С одной стороны радовало ощущение большей свободы, возрождение веры, строительство новых церквей. А с другой – настораживала и пугала нахлынувшая чужая культура, падение нравов, усиливающее неравенство людей и растущая как на дрожжах преступность.

Эти негативы вызывали в душе Иова нарастающий протест: не могло его сердце, ум, воспитанные на идеалах христианства, спокойно наблюдать за таким “сатанинским нашествием”.

Это-то и стало причиной нежданного поворота в его судьбе.

Осенний приморский вечер опустился на город резко, будто упал сверху. Солнце уже спряталось за домами, и их длинные тени контрастировали с ещё ярким в своей глубине небом. С деревьев под ударами порывистого ветра слетали пожелтевшие листья и падали на головы и плечи прохожих, на лужи, на булыжную мостовую.

Переходя дорогу, нырнувшую в тихий переулок, Иов остановился и непроизвольно оглянулся на крики. То, что увидел в глубине, поразило – высокий парень, одетый в модный джинсовый костюм, с перекошенным от злобы ртом, наотмашь бил по лицу девушку лет восемнадцати. Она стояла, прижавшись к забору. Обеими руками пыталась защищаться, что ей плохо удавалось. Ярко-красные волосы, густо накрашенные губы, в сочетании с откровенной мини-юбкой, – подсказывали род её занятий, популярность которого нарастала.

– Я же предупреждал тебя, шалава, что убью, если будешь заначивать бабки! – брызгал слюной парень, хватая девушку за руки и нанося удары.

– Я просто… не успела… отдать, – заикаясь, рыдала девушка чёрными, от ресничной туши, слезами.

За этой сценой наблюдали ещё два парня, грузные, одетые броско-модно, но с явными признаками плохого вкуса. Они стояли, опираясь на чёрного цвета иномарку, ухмылялись и поддакивали:

– Наддай ей Бур, наддай – больно умная стала!

Возмущённый увиденным, естественно не поняв смысла происходящего, а усмотрев только издевательство над женщиной, Иов порывисто кинулся на помощь. Подбежал к обидчику и резко схватил его за плечо:

– Что Вы делаете? Это же женщина! Вину её надо доказывать словами, а не кулаками.

– Чево… – Парень ошалело уставился на Иова. – Это ещё что за чмо?

Освободив левую руку, размахнулся, чтобы ударить наглеца, и… так и застыл в этой позе – перед самым его лицом горели синие бездонные глаза. Увидев, что произошла заминка, отбросив секундное замешательство, его дружки бросились к Иову. Не мешкая, повалили на землю и стали бить ногами.

– Защитник хреновый! – сипел один.

– На, на! Дерьмо в штанах! – пыхтел другой, нанося очередной удар.

– Как это он на меня, а? – присоединился и высокий парень.

Девушка, глядя испуганными глазами на эту бойню, перестала плакать. Она всхлипывала и невольно сжималась в такт ударам. Иов прикрыл голову руками, поджался и только вздрагивал. При этом он пытался правой рукой не только защищаться, но и осенять себя крестом и заодно произносить слова молитвы.

Картина, когда три здоровых парня, запыхавшись и вспотев, безуспешно топчут ногами нечто молящееся, со стороны выглядела трагико-комично. Первой среагировала девушка: она вдруг перестала всхлипывать, и лицо её расплылось в робкой усмешке.

– Ах ты, гад! Ты ещё и молишься? – занёс ногу для очередного удара высокий, но, глянув мельком на развеселившуюся “шалаву”, остановился и вдруг захохотал. И, как всегда действует в таких случаях смех, парни тоже прекратили избиение и залились гомерическим хохотом.

– Достал меня этот попик…

– Живучий сволота!

– Но, как молиться! – захлёбывались парни.

Иов же уселся на тротуаре, низко наклонился к земле и продолжал молиться и креститься:

– …спаси их души грешные, дай им разум и волю добрую, выведи их из дебрей сатанинских зла и насилия…

И вдруг высокий парень перестал смеяться.

Сергей Буров был выходцем из “неблагополучной семьи”. Жили в Донбассе, в маленьком шахтёрском посёлке. Своим рождением посёлок был обязан угольной шахте, на которой трудилось всё трудоспособное население. Сколько помнит себя Сергей, выпивка в их семье была постоянной, неотъемлемой частью существования.

Когда был совсем маленьким, родители пытались где-то работать: отец на шахте (откуда его регулярно выгоняли), мать – дворником ЖЭКа. В такие периоды жить ещё можно было. Но, когда родились две сестрички, а в постперестроечной стране наступила (к тому же “ускоряясь”) безработица, – пьянство стало повседневным явлением. Семья неумолимо превращалась в типичное пристанище бомжей и алкоголиков, пропивающих всё, что попадалось под руку.

Чтобы как-то выжить и не дать умереть с голоду себе и маленьким сёстрам, Сергей ещё до школы стал подворовывать: совершал набеги с ватагой таких же ребят на огороды и сады; воровал, что “плохо лежало”, на местном рынке, в магазинах. Его ловили, били, отводили в милицию.

В нём рано сформировалось внутреннее ощущение тигрёнка в джунглях – которого бросили родители, а опасности подстерегают со всех сторон.

Единственный свет в этом “тёмном царстве” являлся в образе соседки тёти Гали. Она рано овдовела, потеряв мужа в шахтной аварии и так и не успев обзавестись детьми. Может поэтому, а может по природной доброте своей, но нередко, особенно зимой, подкармливала Сергея и сестрёнок; отмывала от грязи, обогревала и, напоив горячим чаем, грустно говорила:

– Бедненькие вы мои, никому не нужные, растёте как полынь-трава! И куда только Бог смотрит? – крестилась она, печально глядя на икону, аккуратно украшенную в тёмном углу комнаты.

Сергей слушал задушевный голос и не мог понять, отчего на душе вдруг становилось теплее, а на глаза наворачивались слёзы. Благодаря этой доброй женщине, Сергей пошёл в школу и кое-как доучился до шестого класса. Однако, пойманный за участие в ограблении магазина, был посажен в колонию для несовершеннолетних.

Отсидев полный срок, домой не вернулся, а отправился со своим новым дружком, Аликом Бодуняном, невысоким смуглым крепышом, по кличке Бодун, в его родной город, на юг, к морю.

Помыкавшись с год без особых “дел” и работы, осмотревшись в новой обстановке, в конце концов, сколотили банду сутенёров. Возглавил её Сергей, а его ближайшими помощниками и телохранителями стали Алик Бодун и Виталик Ильяшенко, среднего роста парень, бывший боксёр-любитель, по кличке Лещ.

За разборкой с проституткой Таней, укрывшей, по мнению Леща, часть своего “заработка”, с ними и столкнулся Иов.

Что-то забытое, далёкое всколыхнуло Сергея, когда он посмотрел на молящегося Иова.

– Вставай, – сказал он примирительно, взял Иова за руку и помог подняться. – Зовут-то тебя как?

– Иов… – кривился от боли семинарист, отряхиваясь и поправляя одежду и скомканные волосы.

– Оригинальная кликуха! – причмокнул Бодун.

– Наверное, учится на попа! – предположил весело Лещ.

– Что, правда, учишься в семинарии?

– Да, я готовлюсь посвятить свою жизнь Господу. И обращаюсь к вам: прекратите издевательство над женщиной, – нараспев, немного патетически, проговорил Иов.

– Кто женщина – Танька! – хохотнул Бодун. – Последняя шлюха, а не женщина.

– Нашёл за кого молиться, – скривился в ухмылке Лещ, – и подставлять свою задницу.

– Кто бы она ни была, она, прежде всего, человек, творение Господа. И если споткнулась, то помочь ей надо словом добрым и утешительным, а не насилием злодейским! – повышая голос, обводя парней горящими глазами, проникновенно, строго и очень наивно говорил Иов. – Смирите дух свой и станьте на путь человечности и добра, а не зла! Ибо сказано: не делай зла, и тебя не постигнет зло; удаляйся от неправды, и она уклонится от тебя…

Компания слушала проповедь с нескрываемой иронией, но не перебивала. Притихла и Таня.

– А ты мне нравишься, – наконец вклинился Сергей. – Возьму-ка я тебя к себе: будешь личным священником. А, что ребята! Пусть наставляет нас на путь истинный, грехи отпускает. Глядишь – может, перевоспитаемся, а?

– Ты что, Бур, поехал? Зачем он нам нужен? Создадим себе лишние проблемы: его же начнут искать – хай поднимется! – возмутился Бодун.

– А, почему бы и нет? – поддержал Лещ. – Это выглядит довольно прикольно.

– Вот-вот, – задумчиво произнёс Бур, – глядишь – на душе легче станет…

– А кликуху ему дадим – Праведник! – возбуждённо предложил Лещ, который выделялся среди дружков более коммуникабельным и весёлым нравом.

Иов уже давно умолк и слушал парней, как будто речь шла не о нём. При этом, он усиленно что-то обдумывал.

Учёба в семинарии с некоторых пор стала тяготить. Почему так произошло, не мог понять. Вера Иову представлялась в образе живого существа: возвышенного, справедливого, святого. Обилие богословских предметов, их сухость, догматичность, частая противоречивость – подавляли этот образ. Сомнения, зародившиеся после смерти матери, не находили разрешения, а новая городская жизнь только добавляла вопросы.

“Веру нужно укреплять словом и делом, – думал он, глядя на оживлёно беседующих парней. – Вернуть заблудших в стадо Господне – долг истинно верующего. И чем больше я сделаю таких богоугодных дел, тем ближе стану к Вере и к Самому…”.

– Ну, а ты – как смотришь? Даже если не захочешь пойти со мной, заберу силой! Своих решений я, как правило, не меняю, – голос Бура вернул Иова к действительности.

– Не надо силой. Долг мой, указанный Господом, – спасать потерянных, пресекать зло, вселять добро. Вы меня отпустите: улажу дела в семинарии и приду туда, куда скажите.

– Ты меня всё больше поражаешь, Праведник. Таких идеалистов я ещё не встречал в своей беспутной жизни. Тем более будет прикольно с тобой покорешить. Ладно, отпускаю тебя. Приходи послезавтра на это же место и в это время. Устроит?

– Да, – задумчиво ответил Иов и заторопился: – Храни вас Бог. Аминь! – перекрестил каждого и, развернувшись, поправив сбившиеся волосы, поспешил к перекрёстку.

Парни внимательно, будто что-то выискивая, смотрели ему в след, а посерьёзневшая Таня уже не тёрла платком лицо. Все странным образом были уверены, что Праведник-Иов выполнит своё обещание и придёт в назначенное место и время.

Глава 3. Первое испытание

Друзья были крайне удивлены заявлением Иова об уходе из семинарии.

– Твой отец так хотел, чтобы ты стал священником. Да, и сам ты… – говорил в недоумении Степан.

– Странно, что могло случиться? Ведь ещё вчера, мы собирались в библиотеку, – разводил руками Митя.

Да, Иов привлёк обоих парней своей искренней верой и убеждённостью. А его честность и бескорыстие покорили окончательно. Потерять такого товарища – никак не хотелось.

– Бог каждому выбирает его путь, – глядя открыто, твёрдо сказал Иов. – То, что мне начертано, я определил ещё в детстве, когда помогал людям уходить от несчастий, болезней, душевных ран. И я пойду этой дорогой дальше.

– Но, ведь, учёба в семинарии, а потом работа священником, не должны этому помешать! – удивлялся Степан.

– Может ты прав, – заканчивая собирать нехитрые вещи, грустно ответил Иов. – Но обстоятельства складываются так, что Господь приготовил мне новое испытание сейчас, а не потом. Я это чувствую, ощущаю всеми частичкам души и ума. И я готов принять эту ношу, этот крест.

– Очень жаль…

Парни проявили такт и не стали подробно расспрашивать о непростом решении друга.

– Ну, что ж – тогда прощай! Желаем тебе Божью помощь и везение.

– Будет трудно – заглядывай. Чем сможем – поможем, – жал руку Митя.

– Конечно, конечно, мы ещё встретимся. Я остаюсь в городе и никуда не уезжаю. Да, вот заявление – передайте, пожалуйста, начальству.

Закинув рюкзак с вещами за плечи, окинув прощальным взглядом комнату, Иов решительно направился к двери. Выйдя из общежития, остановился и взглянул на небо: оно было на удивление чистым, с лёгкой голубизной. Парень перекрестился, что-то прошептал про себя и твёрдой походкой направился к воротам.

Где-то монотонно капала вода, изредка слышалось тонкое попискивание то ли крыс, то ли мышей. Пахло сыростью, застарелой пылью и падалью. Грязная лампа, свисающая с низкого потрескавшегося потолка, лишь слегка рассеивала густой мрак в подвале.

Вдоль стены подвального закоулка, на сыром полу, в позах узников сидели со связанными руками члены банды Бура и Иов в том числе. В этой компании он выделялся и внешним видом, и сосредоточенным взглядом. Парень явно что-то обдумывал…

На противоположной стороне, на скамейках, характерных для третьесортных кинотеатров советской эпохи, расположилось около десятка молодых парней примечательного вида: лысые головы, татуировки и одинаковые гримасы с ухмылками и нехорошим блеском в глазах. В руках держали, покуривая, кто увесистые дубинки, кто прутья. Посредине, между этими импровизированными рядами, прохаживался мужчина “квадратного” телосложения, с крупным, рыхлым лицом. Он держал в правой руке плётку и, хлопая ей по открытой левой ладони, угрожающе твердил:

– Пока, Бур, не скажешь, где прячешь бабки – а по моим подсчётам их немало – живыми ты и твоя банда отсюда не выйдите. И может так статься, что твой попик – для этого случая его не трону – отслужит по тебе и твоей братве погребальный молебен! Так что решай, коллега, и побыстрей!

Мужчина подошёл и, подняв концом плётки подбородок Бура, с кривой гримасой заглянул в глаза. В ответ Бур сверкнул взглядом полным ярости.

– Не по правилам играешь, Слон. За такую подставу когда-то придётся ответить!

– Напрасно мечешься… Ты пасёшься на моей территории, а где моя законная доля? Что, много загнул? Так, ведь, в стране инфляция… Понял, кретин, и забираю я своё! И это по нашим правилам. А ну, братва, всыпьте ему маленько, чтобы лучше и быстрее думал!

Двое парней проворно-угодливо вскочили, накинулись на Бура и стали методично избивать дубинками и ногами. Кое-как уклоняясь от ударов, Бур с тоской укорял себя, что дёшево попался.

…Банда Слона была конкурентом в их сутенёрском бизнесе. Она действовала в городе давно, была многочисленной и пользовалась определённым авторитетом в здешнем криминальном мире. Когда Бур начинал своё “дело”, он договорился со Слоном “поработать” на его территории за определенную плату. До сих пор конфликтов не возникало: Бур исправно платил. Но в последнее время Слон стал требовать больше, явно ставя Бура в невыгодное положение.

К тому времени Бур посчитал, что набрал достаточную силу, и решил отказаться платить. Тогда и провернул Слон хитрую комбинацию: не показывая недовольства, радушно пригласил “коллег” к себе на дачу: развлечься и заодно обсудить совместные “дела”. Наутро, после шумного застолья, буровцы, чем-то опоенные, оказались в этом подвале.

Когда Иов сдержал слово и добровольно пришёл на встречу с Буром, его поселили в доме на окраине города. Своё пребывание начал с оформления молельной комнаты (благо комнат хватало): развесил прихваченные с собой маленькие иконки, смастерил подобие алтаря и другие обрядовые предметы. Особенно Иова не тревожили. И он уже наивно планировал, как из этих, “погрязших в грехе” людей сделать людей верующих и смиренных.

Бур и себе не мог толком объяснить: зачем взял Иова на это “мероприятие” – визит к Слону. “Пусть будет как талисман, и к тому же приучается и познаёт наши законы-понятия”, – мелькало в голове. Для чего ему вообще нужен Иов, Бур тоже не определился. С одной стороны всё выглядело как бандитский кураж, а с другой – были воспоминания о тёте Гале.

Шумное застолье Иов воспринял, как “сатанинскую вакханалию”: спиртное пилось непомерно, мелькали потные, лоснящиеся лица, нёсся визг и смех фривольно разодетых девиц…

”Я должен лицезреть этот Содом и Гоморру, дабы наполнится решимостью”, – поддерживал он себя, сидя скромно в углу и смачивая сухость во рту минеральной водой. Наступивший вскоре мрак в сознании Иов даже не заметил.

Бур уже терял сознание, когда у Слона зазвонил мобильный телефон. Бандиты прекратили избиение и стали терпеливо ждать. Слон только слушал, покусывая губы, и хмурился. Закончив, скомандовал:

– Косой, остаёшься за охранника, – повернулся он к грузному бандиту с толстыми оттопыренными губами и косящим левым глазом, – а остальные – со мной, дело есть! Мы ненадолго, – снова обратился к Косому. – Возьми в тумбочке коньячок – побалуйся, чтобы не скучно было. Но не напивайся! А вы – сидите смирно! – уходя, пригрозил Слон.

Когда топот ног утих, наступила вязкая, давящая тишина. Только Бур постанывал, вытирая о плечо окровавленный нос, да Косой с захмелевшими глазами, время от времени, шумно глотал коньяк из горлышка.

Нарушил тишину Иов.

Он выпрямился и, обведя взглядом своих новых приятелей, торжественно заговорил:

– Господь послал нам испытание, братья мои, и мы должны его стойко вынести. Вознесём к Всевышнему слова и молитвы свои. Пусть наполнит он души и тела наши терпением и любовью к ближнему и всяк живущему; освободит от злобы и ненависти, даст силы и волю добрую. Храни себя каждый из нас от зла – и не постыдишься за душу твою: есть стыд, ведущий ко греху, и есть стыд – слава и благодать. Не будьте лицеприятны против душ своих и не стыдитесь ко вреду своему…

Бур перестал постанывать и с удивлением всмотрелся в Иова. Остальные тоже зашевелились и повернули головы. Косой, отпив очередной глоток, издал булькающий звук и с отвисшей губой прохрипел:

– Ловко базаришь – ну, как в церкви! Давай, давай – прочисть им мозги.

Бур отвлёкся и почувствовал, как боль тупеет и медленно уходит, а в душу закрадывается слабая надежда. На лице Бодуна даже мелькнула улыбка:

– Эх, твои бы слова – про волю – да дошли бы до Бога!

– Не отвлекай, – перебил Бур. – Что ты думаешь – всё может быть.

Запьяневшего Косого проповеди Иова стали веселить.

– Может, грехи отпустишь, а? – хохотнул он. – Чтоб в церковь не ходить.

Иов, опираясь связанными руками о стенку, встал на ноги:

– Подойди ко мне ближе и выслушай, что скажу.

Глаза парня вспыхнули огоньком и из тёмных стали синими. Под этим взглядом лицо Косого распрямилось, он поднялся и в развалку подошёл.

– Сейчас ты почувствуешь, как сердце твоё успокоится, душа очиститься и наполнится теплом и смирением, – голос звучал негромко, напевно и проникновенно. – Все части твоего тела расслабляются, теплеют, освобождаются от тяжести…

Немигающие глаза пристально смотрели на бандита. По мере того, как лились завораживающие слова, облик Косого менялся: лицо расслаблялось, глаза округлялись, руки опускались. Послышался глухой стук упавшей на пол бутылки.

Напряжение нарастало! Голос Иова окреп, его гулкие отзвуки навевали нечто мистическое. Наконец Косой принял вид каменной статуи, и Иов резко приказал, повернувшись связанными руками:

– А сейчас развяжи меня!

Косой, с немигающим, отрешённым взглядом, принялся торопливо разматывать верёвку. Довольно быстро она поддалась.

– Теперь иди и посиди на скамейке, – потерев занемевшие руки, Иов легонько подтолкнул бандита.

Когда тот уселся, Иов подошёл и положил руку на его голову:

– Закрой глаза и – усни!

Голова склонилась на бок, и “охранник” застыл в неподвижной позе, слегка посапывая.

– Чудеса… – первым опомнился Бодун.

– Если вырвемся, точно уверую в Бога, – возбуждённо подхватил Лещ.

– Ты просто кудесник, Праведник, – заблестел глазами Бур. – Помоги-ка…

Но Иов и так спешил развязать Бура. Когда все освободились, Лещ сказал, указывая на спящего:

– А с этим, что будем делать?

– Прикончить! – предложил кто-то. – А то ещё проснётся раньше времени.

– Избави вас Господь от таких мыслей! – загорячился Иов. – Зло порождает зло! Смерть – смерть! Поблагодарим Господа за избавление и уйдём отсюда.

– Правильно, – поддержал Бур. – Крестимся и делаем быстро ноги, а потом разберёмся.

И парни, следуя за Буром, открыли крышку подвала и торопливо устремились наружу.

Глава 4. Неожиданный поворот

Лёгкий ветерок врывался в открытое окно, игриво шевелил нехитрые цветастые занавески, пушил волосы Иова, рассыпанные по подушке. Парень после сна лежал на диване, установленном впритык к окну. Руки заложил за голову и, закрыв глаза, вспоминал последние годы жизни в деревне, когда ещё была жива мама…

После того как он чудесным образом исцелил упавшую с крыши Лукерью, к нему стали обращаться за помощью не только односельчане, но и люди из других деревень и, даже, городов. Убеждённая набожность, в сочетании с экстрасенсорным и гипнотическим даром, практически всегда приносили успех при лечении различных болезней, особенно связанных с психикой.

Вспомнился такой случай…

Однажды, к нему пришла интеллигентная женщина с сыном, Евгением. У парня было сложное психическое расстройство. Перед этим женщина побывала у многих врачей-психиатров в своём городе и, даже, в столице. Но, вылечить сына не удавалось.

На вид ему было за тридцать, среднего роста, открытый большой лоб, наметившиеся залысины и глубоко запавшие серые глаза. Производил впечатление нормального человека. В основе расстройства Евгения лежала патологическая боязнь людей! Он вёл настолько замкнутый образ жизни, что старался полностью исключить общение с кем бы то ни было. Даже со своей матерью, работающей преподавателем ВУЗа, старался видеться как можно реже, хотя жили вместе.

Изменило Евгения роковое стечение обстоятельств, связанных с личной жизнью. Последние годы он успешно работал в научно-исследовательском институте: защитил кандидатскую диссертацию, собирал материал на докторскую. Женился на красивой девушке, начинающей эстрадной певице. Имея тонкую художественную натуру – любил музыку, поэзию – свои удачи воспринимал в романтическом свете. И вдруг – всё рухнуло в одночасье: институт, в связи с реформами в государстве, закрыли, а молодая жена, как выяснилось, обманывала его уже давно и ушла к другому, своему продюсеру.

Удар для Евгения был настолько сильным, что он заболел и слёг: высокая температура, повышенное давление, сердечные боли и депрессивное состояние.

Лечили от самых разных болезней: начиная от обыкновенной простуды и до гипертонии и ишемической болезни сердца. Но потом определили, что причина – в глубоком нервном расстройстве. К тому времени Евгений замкнулся в себе и практически не выходил из дома.

Александре Павловне, матери Евгения, стоило больших усилий привезти сына к Иову – о необычном мальчике узнала от родственницы, проживающей в этих краях.

– Если Вы не поможете, тогда не знаю, что и делать, – вытирая слёзы, говорила женщина. Она почтительно называла Иова на “Вы”, хотя тому исполнилось только шестнадцать лет.

– Пусть Евгений поживёт у нас, а Вы уезжайте домой. Наведаетесь через недельку, – серьёзно, по-взрослому, говорил мальчик.

Евгений выглядел безучастным и безразличным: согласившись после долгих уговоров приехать сюда, он ещё больше замкнулся.

Когда остались вдвоём – Лукерья с Иваном старались не мешать – мальчик мягко взял Евгения за руку и повёл в свою молельную комнату. Усадил парня на стул, уселся напротив и взял ладони его рук. Глядя пристально, начал говорить с особенной теплотой и участием:

– Расскажи, что тебя беспокоит и угнетает. Твои боли, сомнения, разочарования – услышу не только я, но и Господь! Он поймёт тебя и поможет избавиться от тяжести духовной.

Слова Иова лились, как воды родникового ручья. По мере того как он говорил, лицо Евгения разглаживалось, а в глубине глаз проявлялся слабый огонёк. Так продолжалось долго. После чего Евгений вдруг резко опустил голову, затем поднялся и глянул на Иова заблестевшими от влаги глазами:

– Почему люди такие злые, неблагодарные и ничтожные! – с особенным акцентом на последнем слове, резко, сбивчиво, начал говорит Евгений. – Ты делаешь им добро – а они плюют на тебя, гадят в душу! Пока ты нужен кому-то, он вьётся вокруг тебя, как лиса вокруг сыра; угождает, лебезит, здоровается, когда надо и не надо; дифирамбы поёт, готов любое желание исполнить. Разве что на руках не носит! Лучший друг! А стоит споткнуться, стать ненужным, когда нечего с тебя взять – и в твою сторону не глянет или смотрит, как на пустое место! – гневно сверкал глазами парень. – Мой друг, Миша Иванов – вместе работали много лет, вместе диссертацию писали – после развала института удачно устроился в коммерческой фирме. Пошёл к нему за помощью, а он и разговаривать не соизволил: занят, видите ли, очень! А, ведь, большая половина его диссертации мной разработана и написана. Сколько раз его выручал, помогал – Миша всегда был слаб в науке…

Облизав высохшие губы, продолжил с грустью:

– А Света, жена моя… Как я её любил!… – глаза Евгения вновь повлажнели.

Он обхватил голову руками и с тоской продолжал.

– Была она для меня всем – даже выше науки! Сколько прикладывал усилий, времени, чтобы она училась музыке, пению. Не жалел денег: нанимал преподавателей, репетиторов. С какой радостью спешил домой после работы, чтобы увидеть её, услышать её голос…

На минуту Евгений замолчал и посмотрел в окно. Видно было, как остро он переживает свою прошлую любовь. Воспользовавшись паузой, Иов сказал:

– У каждого человека своя судьба, определённая Господом. Принимать её нужно со смирением, как должное. А, чтобы переносить её тяготы, нужно иметь стержень в душе, опору. И лучшей такой опорой является любовь к Богу, следование его заповедям!

При этих словах, Евгений посмотрел на Иова с некоторым сомнением.

– Смири свою гордыню, помолись. Молитва принесёт утешение, очистит душу, даст духовное равновесие. А люди, в которых ты разочаровался – они несчастны. Прости их. Ведь нет большего зла для себя, чем делать зло другим! Таким в жизни будет очень тяжело, и неизвестно – какие ждут их испытания.

Говорили долго. В дальнейшем, беседа напоминала ненавязчивый, спокойный обмен мнениями. К концу разговора, Евгений выглядел уже иным: оживился, даже повеселел.

Затем они гуляли по лесу. Евгений чувствовал, как в нём начинает что-то меняться. А вечером незаметно для себя, повторяя слова за Иовом, впервые – помолился.

Через неделю, когда Александра Павловна приехала за сыном, поразилась переменам! Расстался Евгений с Иовом, как с хорошим другом. Евгений теперь твёрдо знал: что не всё так безнадёжно и можно найти своё место в этом изменившемся мире.

Увидев сына приободрившимся, с ожившими светлыми глазами, Александра Павловна слёзно благодарила Иова и его родителей, предлагала деньги, но они решительно отказались.

Проводив своего пациента и нового друга, Иов ещё долго стоял за околицей села. Общение с Евгением и для него не прошло даром. Появилось более глубокое осознание того – как всё не просто! Как он ещё мало знает и понимает и Бога, и людей.

– Праведник! Мы ждём тебя, – заглянул в комнату Лещ. – Надо обсудить – как жить дальше? Без тебя теперь никуда, – расплылся увалень в улыбке, согнув широкие плечи.

– Иду, – встрепенулся Иов.

После того как он вытащил ребят из опаснейшей передряги, его стали уважать.

Банда собралась в зале дома. Сидели кто где: на стульях, креслах, диване. Иов, не найдя места, примостился у окна. Бур расположился за столом в центре зала. Лицо его было хмурым и сосредоточенным.

Когда все утихли, Бур многозначительно оглядел собравшихся:

– Прошли сутки, как мы вырвались и теперь надо решать – как быть дальше? Я вижу два варианта: либо начинать войну со Слоном, либо уходить из города.

– А, может, лечь на дно? – предложил кто-то.

– А жрать ты на что будешь? – перебил Лещ.

– Но воевать опасно и рискованно, – загорячился Бодун. – Их больше и связка у них с ментами. Неизвестно, чем это кончится!

Подключились и остальные, создав невообразимый шум. Бур пытался наводить порядок, однако ребята были слабо управляемы.

– У меня есть предложение! – громко и уверено прозвучал голос Иова, который сосредоточенно наблюдал за перепалкой.

Его голос подействовал магически и гам резко прекратился. Усевшись, парни обернулись к Иову.

– Попрошу выслушать меня и не перебивать, так как то, что скажу, может не всем понравиться.

– Давай, давай – не боись! – крикнули хором.

– Хочу предложить вам шанс – круто изменить свою жизнь. Большинство из вас (а, скорее, все) относятся к Богу и Вере, в лучшем случае, скептически. Поэтому не предлагаю всем стать верующими – так вот сразу. Но на моём примере вы могли убедиться, что Бог помогает тому, кто искренне в него верит! Он, прежде всего, помогает обрести себя. Я не во всём согласен с традиционной христианской верой: много здесь противоречий. Дорога к Богу у каждого своя – это банальная истина. И всяк, по-своему, должен Его понять. Путь греха, избранный вами, – это тупиковый и гибельный путь. Можно усладить своё тело, его физические желания деяниями греховными и преступными. Но душу! – можно потерять навсегда. Впрочем, как и жизнь…

Иов замолчал, обведя парней проникновенным взглядом.

– Можно не верить ни во что! Но есть истины непререкаемые, давно доказанные тысячелетним опытом: праведный труд, здоровый образ бытия, душевное спокойствие и смирение – вот, что может спасти нас сейчас.

– Говори конкретнее – что предлагаешь? – послышались недовольные голоса.

– Вы можете потерпеть? – оборвал Бур.

– Что ж, теперь конкретно. Я часто прогуливался в окрестностях города – люблю уединяться. Садился в автобус и вставал километров за двадцать в пустынном месте, подальше от города. И как-то попались мне на пути, в часе ходьбы от трассы, развалины в небольшой рощице: то ли бывшей базы отдыха, то ли пионерского лагеря. Предлагаю: отправиться туда и организовать нечто похожее на трудовой лагерь. Отстроим собственными руками помещения, заготовим на зиму продукты, дрова. Деньги, надеюсь, найдутся. А с весны организуем свой бизнес: будем что-то выращивать и продавать. Там нас никакой Слон не достанет, да, и не нужны мы ему будем. Зато в трудах и молитвах души исцелим, тела укрепим. Среди вас – я знаю – есть наркоманы. И для них появится шанс исцелиться. Тот, кто обретёт себя, дальнейший свой жизненный путь выберет сам…

Когда Иов закончил, поднялся шум.

– Что-то в этом есть! – восторгались одни.

– Это что же – горбатиться в дерьме и мозоли наживать? – возмущались другие.

– Неужели от “дури” можно вылечиться? – сомневались третьи.

Бур же сидел задумавшись: качал из стороны в сторону головой, чесал затылок, хмурился. Потом резко встал и поднял руку:

– Стихните! Не знаю, что из этого получиться, но, учитывая нашу безнадёгу, я поддерживаю Праведника. Дело здесь, как я мыслю, не в Боге, хотя… но – отсидеться там можно.

Опять поднялся шум. Когда возбуждение спало, Бур продолжил:

– Дело добровольное: кто со мной – отходите на правую сторону, кто нет – на левую.

Когда перемещение закончилось, оказалось, что большинство приняло предложение.

– Ну, вот, и отлично! – потёр ладони Бур. – Собираем шмотки, какие есть, и на тачках – а их у нас две – отправляемся завтра же, утром. Бодун, выставь охрану, а мы, Праведник, ещё поговорим.

Шумно переговариваясь, парни удалились.

– Садись поближе, – сказал Бур деловым тоном, – обсудим и прикинем конкретнее…

В комнате посветлело. Лучи солнца прыгнули в окно и заиграли на подоконнике, стульях, столе; упали широкими полосами на пол. А из коридора ещё долго доносились голоса – разбор продолжался и там.

Глава 5. Лагерь

Когда по утопающей в разнотравье, еле видимой грунтовке приехали на место и вышли из машин, парни ошарашено замерли – среди заросшего лесочка виднелись одни развалины! В основном это были засыпанные землёй, листьями и высохшими ветками разбитые фундаменты. Только у одного строения сохранились каменные стены.

– Как после атомной войны… – обречённо выдохнул кто-то.

– Работы-ы-ы – непочатый край!

– Фуфло это всё, пацаны. Поехали назад, – разочарованно махнул рукой Бодун, презрительно скривив почерневшие губы.

– Не канючь! – остановил его Бур.

Он и сам не мог понять, чем привлекла идея Иова: может, надоело жить в постоянным напряжении и подспудном страхе, может в душе стало меняться что-то.

– Кому не нравиться – можете сматываться, – буркнул он раздражённо. – А я предлагаю найти и привезти из города прораба. Пусть оценит объём и характер работ. Закупим стройматериалы и с Божьей помощью, – он хитро глянул на Иова, – отстроимся.

– То что трудом и потом добывается, – поддержал Иов, – то ценится! Приехать на всё готовое… сами понимаете. А вот построить своими руками… Здесь будет наше пристанище и никто не помешает нам жить по тем законам, которые мы установим. Я думаю, это будут законы справедливые.

Слушали Иова с напряжением на лицах. На следующий день, когда приехали с найденным на одной из строек прорабом, от желающих потрудиться не осталось и половины.

– Ничего, – ободрял Бур, видя, что нет и Бодуна, они ещё пожалеют.

И работа закипела…

Перед Новым годом, когда с серых, унылых туч уже срывался снег, а голые деревья грустно скрипели в жёстких объятиях ветра, отметили первое новоселье. Отстроенный дом, со струящимся из трубы белым дымом, казался сказочной избушкой в зимнем лесу.

В образовавшейся общине, где людей осталось всего-то ничего, Иов стал негласным лидером. Этому способствовали его возросший авторитет, повышенная активность и уверенность, что всё получится.

По своей традиции в одной из комнат обустроил молельную и весь быт ребят подчинил жёсткому распорядку с монастырской окраской: утренняя и вечерняя молитвы с короткими проповедями и… труд! Несмотря на зиму, продолжили обустраивать лагерь: соорудили забор, привели в порядок двор, сколотили нехитрую мебель. Расчищали и копали ямы под фундамент будущего строительства. За продуктами Бур и Лещ ездили в город – благо деньги ещё имелись.

– Не плохо бы и девочек на перевоспитание взять, – хитро прищуриваясь и шмыгая расплющенным носом, как-то закинул удочку Лещ. – А то и правда скоро в монахов превратимся.

– Что-то в этом есть! А, Праведник? – лукаво скосил глаза Бур.

– Не торопитесь, – нахмурился Иов. – Души ваши не окрепли, от скверны не очистились. Прелюбодеяние и разврат – грех большой. Только любовь может оправдать связь с женщиной, которая должна стать женой и матерью детей ваших.

– Оно-то так… – спрятав недовольство, согласились ребята.

Были в общине и наркоманами. С ними Иов работал отдельно. Сеансы гипноза и физический труд делали своё дело, и ребята удалялись от смертельной зависимости.

Поначалу замкнутая, однообразная жизнь тяготила. Но когда Иов предложил разнообразить время прогулками на лыжах, катанием на санках, – стало веселее. Да и многих уже согревала мечта о том времени, когда можно будет уйти из лагеря и начать новую жизнь.

В заботах, трудах и сомнениях незаметно прошла зима. Шумом ручьёв, ярким солнцем, набухшими почками и пением птиц, – возвестила о себе весна. Её приход вызвал в лагере радостное возбуждение и волнение – новые надежды в той или иной степени охватили каждого.

Иов, стоя на крыльце перед своими “иноками”, освещённый солнцем, с развевающимися на игривом ветру волосами, говорил:

– Воздадим славу Господу нашему, что помог не сломаться духом и телом в зиму ушедшую. Теперь легче будет, так как милость Господня бесконечна…

Парни слушали наставника и, следуя ему, уже привычно крестились.

Устоявшаяся жизнь общины, её существование неожиданно были поставлены под угрозу…

Раннее утро…

После ночного дождя пахло сыростью, прошлогодними листьями, землёй и сырой древесиной. Но солнце жёлтым шаром уже выкатывалось на чистый, сияющий лазурью большак-небосклон, а птичья серенада становилась всё громче.

Помолившись, ребята выходили из дома, чтобы совершить утреннюю пробежку по лесу. И каждый так и оставался на крыльце в тревожном недоумении: во дворе, полукругом стояло около десятка знакомых лиц во главе со… Слоном. Рядом, отводя глаза в сторону, переминался Бодун.

Напряжённую паузу прервал главарь:

– Ну, что, святые вы мои, – заиграла в руках знакомая плётка, – скрыться вздумали! Надеялись отсидеться, отмазаться. А зря… Долги-то пухнут, Бур! Проценты дуются, пеня растёт, – злобно сверкали глаза. – До сих пор не пойму – как вы тогда слиняли? Что скажешь, Косой?

Косой, стоявший сзади, ухмыльнулся толстыми губами, переместил во рту жвачку и, скорее, промычал, чем высказался внятно.

Бур тяжёлой поступью, спустился с крыльца.

– Долг мы отдадим, но позже, когда заработаем. Сейчас денег нет: ушли на обустройство лагеря. Бодун, подтверди, ты же знаешь.

Тот только передёрнул плечами.

Предательство бывшего друга Сергей воспринимал, как естественный шаг. В бандитской среде такое бывало часто, поэтому он не высказал ни слова упрёка.

– Я твои бабки не считал. Откуда я знаю… – с явной неохотой выдавил Бодун.

– Да плевал я на твой лагерь, – перебил их Слон. – Мне живые бабки нужны. Вы тут вместе со своим попиком богадельню устроили – прям мужской монастырь какой-то! Даже баб нету. Может подкинуть? – захохотал было бандит и тут же осёкся.– Разломаю-ка я ваше божье гнездо. А попик ваш, говорят, прямо полубог – чудеса творит. А ну-ка, иди сюда! – Слон ткнул пальцем в Иова. – Проверим твои способности.

Иов, не торопясь, спустился с крыльца, повернулся к восходящему солнцу; поклонился крестясь, что-то прошептал и направился к бандиту. Подойдя, сказал, глядя прямо в глаза:

– Ты несчастный человек! Злоба и алчность травят душу твою и ум…

– Да что ты глаголешь, святоша! Ты и мне собираешься проповеди читать и мозги причесывать?… Пожалуй, я не буду прямо тут проверять твоё бессмертие. – Бандит резво выхватил из-за спины пистолет. – Возьму-ка тебя в заложники. А то, смотрю, ты тут паханом заделался. Так ведь, Бур?

– Не трогай его, меня возьми! – кинулся, было, Бур, а за ним и Лещ, сжав кулаки

Бандиты как по команде выхватили пистолеты. Главарь же выстрелил в воздух:

– Стоять! Перестреляю всех как кошечек в тире!

Парни вынуждены были задержаться.

– Как я решил, так и будет! – грозно пророкотал Слон. – Ваш поп и должок тянет на… сто штук “зелени”. Ясно, Бур? Срок – месяц.

– Откуда такие бабки? – возмутился Сергей.

– Отдавать надо вовремя, а не в жмурки играть. А поп будет залогом твоей благоразумности. Заодно проверим его на вшивость: посмотрим, кто кого будет учить насчёт души и ума. Возьми его, – кивнул Слон Косому, – и отведи в машину. Всем всё ясно? – окинул взглядом понуро стоящих парней. – И не вздумайте опять голову морочить! Из-под земли достану… Поехали! – махнул своим главарь.

Бандиты развернулись и гуськом поспешили к воротам, уводя Иова.

– Не унывайте, братья! Я скоро вернусь! – крикнул Иов, обернувшись.

– Давай, давай – двигайся! – подгонял прорезавшимся голосом Косой. – Когда бабки выплатят, тогда и вернёшься.

Ошеломлённые общинники вышли за ворота и тревожно смотрели вслед отъезжающим автомобилям. А Лещ прошептал уверенно:

– Вернётся, однако, – век воли не видать…

Глава 6. Шабаш

Лунный свет бледными полосками пробивался сквозь решётчатое окно. Одна из полос мягко накрыла лицо спящего Иова. Его веки вздрогнули, но не разомкнулись.

Эту угловую комнату на первом этаже особняка, купленного Слоном год назад, выделили для Иова. Кровать, узкий полотняный шкаф, стол и стул – напоминали обстановку тюремной камеры. Закрытая на замок дверь, ключи от которой находились у охранника, некоего Убогого, дополняла это сравнение.

Сам Убогий – длинный, худой парень – устроился рядом в коморке. Кличку ему дали из-за фамилии – Бедный. Слон строго наказал регулярно посматривать за подопечным, “дабы тот не сотворил чего божеского”.

Несмотря на волнения последних дней, Иов спал спокойно. Только вздрагивал иногда, переживая сновидения. А виделся ему лес в родной деревне и та самая поляна, на которой любил лежать в детстве…

Как в те далёкие годы, появилась мама. Иов обрадовано вскочил на ноги. “Как хорошо, что ты жива, мама! – пытался он крикнуть. – Я знал, знал – что ты не умерла!” Лукерья погладила сына по голове и, грустно улыбнувшись, стала удаляться… “Куда же ты, мама!” – застряли слова в горле. “Храни тебя Господь, сынок, храни-и-и”, – шептали её губы. Она удалялась всё дальше и дальше, пока ни исчезла совсем. Внутри заныло и затрепетало, захотелось плакать – и он проснулся…

За окном светлело. Звуки и запахи весеннего дня врывались в открытую форточку. Иов лежал с влажными глазами, стараясь продлить ощущения сна. Привыкший рано просыпаться, он вскоре поднялся и оделся. Достал из потайного кармана маленькую иконку и начал молиться. Молился усердно, отвешивая глубокие поклоны, торжественно осеняя себя крестом.

Закончив, подошёл к двери и постучал. Только после продолжительного стука, послышался заспанный голос Убогого:

– Чего расстучался? Не спится тебе.

– Мне бы в туалет и умыться. Да, и поесть не мешало бы.

– Ранний ты. Спят ещё все. Ну, да ладно…

Убогий открыл дверь и повёл Иова в туалетную комнату. Потом был скудный завтрак и снова заточение.

Дни потекли однообразно, но он чувствовал – скоро всё изменится. Ждать пришлось недолго. К концу недели, когда время двинулось к полночи, Убогий привёл Иова на второй этаж.

Здесь, в обширном зале, Слон регулярно устраивал “дни открытых дверей” – оргии! Перед их началом, во второй половине дня, по звукам приезжающих машин, голосам мужчин и женщин, можно было предположить – приближается что-то грандиозное! Когда сбор гостей заканчивался, начиналась “тусовка”: непрерывно и громко играла музыка, слышалось нестройное пение, топот танцующих ног, пьяные возгласы, женский визг и смех…

Убогий привёл Иова в банкетный зал, когда “отпад” закончился и гости разъехались. Однако музыка, выкатывающаяся из колонок японского музыкального центра горным камнепадом, продолжала рокотать. За длинным столом, напичканным разносортными яствами и напоями, с явными следами их потребления, сидели Слон с двумя девицами по бокам; некий Гиря, помощник и телохранитель, раскрасневшийся Бодун и ещё несколько захмелевших бандитов.

Одну из девиц Иов узнал – это была та самая Таня, с которой всё и началось. Она с удивлением рассматривала парня, а вторая – блондинка со скомканными волосами – расплылась в пьяном подобии улыбки, нервно вертя сигарету. Слон сидел, опершись обеими руками на стол и по-бычьи вытянув шею. В этой позе он казался ещё более широким. Пьяная компания насмешливо, с ухмылками, разглядывала церковный “прикид” Иова.

– Садись, святой отец, к нашему грешному столу, – подражая известному киногерою и медленно растягивая слова, искусственно загнусавил Слон. – Налейте ему, братаны, святой водички, авось, не побрезгует, выпьет с нами, супостатами.

– Я не пью, – мягко отказался Иов, садясь на свободный стул.

– Видите, девочки, этот поповский лох даже выпить за мое здоровье не желает. Хочет показать, что мы все дерьмо, а он ангелочек божий, с крылышками. Счас мы вернём его на нашу земельку… А ну-ка, пацанята, помогите ему выпить, ежели он сам не в состоянии, – угрожающе кивнул главарь своим.

Тем повторять не было нужды, они с явным удовольствием набросились на парня. Двое заломили руки, Косой уцепился за голову, а Бодун, обхватив пальцами рот Иова, пытался залить водку. Парень вырывался, мотал головой. Но, в конце концов, грубая сила взяла верх и, разлив часть водки, Бодун добился своего.

– Пей, поповская скотина, пей, – с ненавистью приговаривал главарь.

Удовлетворённые, бандиты вернулись за стол, а Иов откашлялся и посмотрел покрасневшими глазами на Слона:

– Ты можешь издеваться над моим телом, хоть на куски резать, но духовно меня не одолеешь. Со мной Бог, а тобой сатана помыкает и ждёт тебя ад огненный!

– Ад говоришь… Это тебя сейчас ждёт ад! – ударив кулаком по столу так, что всё задрожало, а пара бутылок свалилась на пол, завопил главарь. – А ну-ка, хлопцы, вяжите попа к стулу!

Бандиты опять накинулись на Иова, который и не сопротивлялся. Кто-то вытащил ремень из брюк, и ему связали сзади руки, а откуда-то взявшейся скатертью привязали к стулу.

– Где тут у нас спирт? – поводил мутными глазами Слон.

– Вот, – услужливо подал начатую бутылку Бодун.

Гиря и Косой проворно встали возле Иова и ухватились за его плечи. Налив спирт в бокал, Слон скомандовал:

– Зажигалку мне! Посмотрим, как ты запоёшь, когда я бородку твою поповскую поджарю.

Опять отличился Бодун – опередив всех, подал зажигалку. Спирт вспыхнул зловещим синим пламенем. Слон взял бокал и, покачиваясь, направился к Иову…

– Не надо! – криком раненой птицы прозвучал девичий голос. – Я прошу вас – не надо его мучить. Посмотрите – он же беззащитен и никому ничего плохого не сделал, – всхлипывала Таня, дрожа, как в ознобе.

– Это чё за хреновина? – угрожающе развернулся Слон. – Ты, что ли, шлюха, бездомная и безродная! За попика заступаешься? Может, влюбилась? Речи его святые понравились? В рай захотелось? Да… я… сейчас вас обоих…

Глотая слова, главарь завертел головой:

– Где моя плётка?

Она оказалась висящей на спинке его же стула. Этот факт дополнительно разъярил Слона: он с силой бросил на пол бокал, который разлетелся на мелкие осколки, схватил плётку и просипел:

– Раздеть её наголо и связать, чтоб не брыкалась, паскуда. Сейчас проверю святошу на вшивость.

Бандиты проворно исполнили приказ – Таня вяло сопротивлялась, она явно находилась в трансе. Слон же взгромоздился над девушкой каменной глыбой и, умело работая плёткой, обрушил мощные удары на извивающееся тело. При этом сопел и краснел от натуги. Бил, выбирая места поуязвимее и нежнее, не отвлекаясь на крики боли.

– Буду канать до тех пор, пока ты, святоша, не отречёшься от своего Бога! Посмотрим, что сильнее – вера в Бога или в справедливость. Несправедливо ведь убить человека за доброе дело – за заступничество, а? – хрипел главарь, усердно нанося удары. – Вот я её сейчас убью, а куда же твой Бог смотрит? Отрекись! Иначе, ты будешь виноват в её смерти.

Иов словно занемел. Он вздрагивал, моргал глазами, и кусал в отчаянии губы. На лбу появились капли пота. А Таня всё тише вскрикивала под жестокими ударами. “Накажет тебя Бог, накажет!” – хотелось крикнуть. Но губы уже не повиновались, а голова шумела и кружилась. Он вдруг отчётливо увидел на полу, под ударами плети, – маму, Лукерью! Затылок пронзило жаркое остриё и, теряя сознание, он всё же разомкнул губы:

– Мама…

После чего безжизненно повис на скатерти, которой был привязан к стулу.

– Слабоват оказался, святоша, – искривился брезгливо Слон и отбросил плётку – девушка, сжавшись в комок, глухо стонала. Потом обмякла и вообще затихла…

– Развяжите и проверьте: не в рай ли отправился попик?

Уложив Иова на пол, бандиты по очереди пытались установить: жив он или мёртв.

– Похоже, отошёл, – презрительно констатировал Гиря. – Зрачки не реагируют, и пульса нет.

– А, эта стерва?

– Дышит.

– Оттащите её в подвал – там она быстро придёт в себя. А это божье мурло – в сад и… зароем. Бодун, возьми в кладовке лопаты.

Ночь выдалась светлой. На фоне звёздной россыпи выделялся бледный диск луны. Тоскливо скулила сторожевая собака, громыхая цепью. Слышался монотонный звон сверчков.

В глубине дачного сада, под ветвями развесистой старой яблони, мелькали тени: бандиты усердно рыли яму. Рядом лежало тело, завёрнутое в скатерть, возможно в ту, которой Иова связывали. Работой руководил лично Слон.

– Может, хватит? – устало вытирая пот со лба, спросил Косой, когда глубина ямы достигла пояса.

– Копай, копай, а то мелковато – вонять будет, – гудел, кривясь, Слон. – Убогий! Смени Косого.

Опять наступила тишина, прерываемая стуками лопат о землю. Умаявшиеся бандиты глубоко копать не стали. Кинули небрежно завёрнутый свёрток в яму и кое-как засыпали землёй.

– Бодун, придёшь утром и замаскируешь, чтобы ни одна собака не унюхала. Ясно? – протрезвевшим голосом прохрипел Слон.

– Бу сделано, шеф! – взбодрился Бодун.

– Пойдём отсыпаться. Устал я что-то… – махнул подельникам главарь, и они сплошной тёмной тенью поспешили в дом.

Гавкнула несколько раз собака. Что-то прошуршало, и вновь наступила тишина…

Стволы сосен наваливались на Иова, давили, не позволяя шевельнуться. “Почему они упали? – вертелась жгучая мысль. – Неужели прошёл ураган? А как же – деревня, мать, отец?… Как тяжело дышать”. Попытался подвигать ногами, руками. Но тело сковалось намертво. Приходя в сознание, пытался вспомнить – что же произошло? Ощущения наваливались ужасные. “Дай мне силы, Господи! Помоги вырваться из заточения” – скорее мысленно, взмолился парень.

Обливаясь грязным потом, хватая остатки воздуха, энергично заработал всем телом. Тяжесть стала поддаваться, и свободное пространство увеличилось. Мозг заработал яснее, и Иов осознал, что завёрнутый в скатерть лежит в земле. Проникший сверху воздух воспринял, как помощь божью. Собрался с силами, поднатужился и, сбрасывая простынь и куски земли, – выбрался из могильной ямы!

Отряхнулся и, прерывисто дыша, присел на примятой траве. Затем выпрямился, полной грудью вдохнул прохладный воздух и оглянулся: лёгкий ветерок шевелил ветви яблонь, диск луны завис на краю звёздного неба. Вдали чёрной громадой высился особняк.

“Благодарю тебя, Господи, что дал мне силы и волю спастись, – перекрестился с поклоном Иов. – Надо найти эту несчастную девушку и уходить отсюда”, – так неожиданно решил Иов. Поднялся, поправил одежду, волосы и направился в дом.

Пёс, лежавший возле будки, принюхался, облизнулся, тревожно поднял голову и снова положил на лапы – тревога была напрасной.

Слон спал чутко в любом состоянии. Жизнь давно научила никому и ничему не доверять. Он был готовым ко всякому повороту, к самой непредвиденной опасности. Такая настроенность не раз выручала и позволяла вот уже несколько лет руководить бандой, заниматься опасным бизнесом.

И сейчас, он скорее почувствовал, чем услышал, – дверь в спальню отворилась… Рядом, на широкой тахте, отвернувшись спиной, разметав волосы, размерено сопела его белокурая пассия. Косматая тень от луны мгновенно отбросила подспудные сомнения и заставила Слона резко сесть. Он ловко выхватил из-под подушки пистолет и оцепенел – при бедном свете луны, перед ним горели страшным жёлтым светом – глаза! Противный колючий страх множеством иголок впился в тело, прошёлся по рукам и ногам. В голове мгновенно пронеслось всё, что слышал о душах умерших, о приведениях.

А Иов не торопясь осенял Слона крестом и шептал слова молитвы. Глаза бандита наполнялись ужасом! Голова превратилась в кучку горящих углей и сознание провалилось в бездну… Из коченеющей руки вывалился пистолет. Издав стон, Слон скатился на пол.

В ответ на шум, девушка пошевелилась, нечленораздельно промычала и засопела ещё больше.

– Спаси, Господи, его душу грешную… – прошептал Иов, крестя Слона в последний раз.

Выйдя из спальни главаря, Иов продолжил свой обход. Перепившиеся бандиты по-разному реагировали на появление умершего и похороненного “святоши”. Однако проповеди Иова действовала на них практически одинаково, со схожим результатом: кто-то терял рассудок, как Убогий; у кого-то не выдерживало сердце. А Бодун, с выпученными от безумия глазами, выбросился из окна и, ударившись головой о бетонную дорожку, успокоился навсегда.

– Знать так угодно Богу, – шептал Иов, ощущая себя в нереальности, будто не он совершал этот суд, а сам Господь водил и наставлял его. – Их смерть – это не мой грех! Они сотворили его сами.

Наконец, обойдя весь особняк, “разобравшись” с бандитами, Иов нашёл в подвале Таню.

Было темно. И только прерывистые стоны подсказывали, что здесь кто-то есть. Долго искал выключатель и, когда свет, наконец, вспыхнул, увидел её: Таня лежала возле деревянной загородки, накрытая рваным тряпьём. Недалеко валялись одежда и туфли. Она смотрела на Иова непонимающим взглядом и дрожала от холода. Через тряпьё было видно, что девушка по-прежнему связана. Избитая, замёрзшая, испуганная – она даже не могла разговаривать, лишь протягивала связанные руки.

– С-с-с… п-п-п-а-а… си … те… – тряслись губы.

Как же можно так с женщиной! – кинулся на помощь Иов.

Не зная с чего начать, взялся за всё одновременно: отбросил лохмотья, накинул девушке на плечи пиджак и стал лихорадочно развязывать руки. Он старательно отводил взгляд от обнажённого тела. Но что-то необычное наплывало на него: каждый раз, когда невольно дотрагивался до рук девушки, её плеч – чувствовал томительное волнение. Тёплая, незнакомая до сих пор волна, накатывалась неумолимо и обволакивала целиком. Такие ощущения были неожиданными и – приятными? “Что это, Господи?” – тревожная мысль сверкнула и тут же угасла, как внеурочная.

После того как Таня, стоя спиной, окончательно оделась, она развернулась и… обняла парня. Он сразу ощутил мокроту на своей рубашке. Вновь затрепетал внутренне и с неожиданной нежностью погладил девушку:

– Успокойся. Бог наказал твоих обидчиков и нам нечего бояться. Идём же…

Отстранился, взял её за руку, и они направились к подвальной лестнице.

Когда выходили из посёлка, начинался рассвет. Полоска неба на востоке алела низкими облаками, мигала и будто приветствовала спасённых. Нарастающее звуки бодрили и предвещали скорое начало дня.

А Иов, полностью пришедший в себя, наполненный восторгом, не выпускал Таниной руки и всё говорил и говорил о той новой жизни, какая ждёт впереди; о своей Вере. Лицо его, под первыми лучами солнца, светилось одухотворённостью, а глаза были синими, бездонными…

Глава 7. Возвращение

Таня терпеливо отмеривала километр за километром. А идти пришлось и по асфальту, и по просёлочной дороге. Она уже успокоилась. Иов вселял в неё уверенность, и девушка полностью доверилась ему.

Попутной машины не попалось, поэтому добирались пешком. А тут ещё Иов не сразу сориентировался, что удлинило путь. Но ощущение свободы, весенний воздух, зеленеющие деревья – придавали силы. Иов рассказывал о своих друзьях, о планах, даже в чём-то убеждал, не дожидаясь ни вопросов, ни ответов. Душевный подъём не покидал его. Таня же рассеянно слушала, и воспринимала всё, как сон или нечто, происходящее не с ней.

Солнце устремилось к закату, когда, вконец уставшие, добрались до лагеря. Войдя во двор, остановились: Таня настороженно, устало, Иов с облегчением.

Стояла тишина.

Деревья громоздились вокруг лагеря тёмными силуэтами и напоминали сказочных великанов-сторожей. А свет в окошке, как и положено по сюжету сказки, подсказывал, что здесь кто-то есть.

– Ну вот, пришли, – выдохнул Иов. – Пойдём смелее – эти ребята не обидят.

В дом вошли без стука.

Иов, не отпуская руки девушки, задержался у порога и невольно заулыбался: за длинным грубо-сколоченным столом, при свечах, сидели Бур, Лещ и бывший наркоман по кличке Берест.

Парни настороженно обернулись, и тут же возбуждённо поднялись.

– Я же говорил, он вернётся! – воскликнул Лещ и первым бросился обнимать Иова.

За ним подхватились остальные.

– А ты, как с ним оказалась? – удивлялся Бур.

– Да вот, так уж вышло, – смущённо ёжилась девушка.

– Какая-то ты вся побитая?

– Ещё бы – еле выжила. Если б не Иов…

– Расскажу всё потом, – освобождаясь из объятий, смущался Иов.

– Вы, наверняка, проголодались? Давайте-ка к столу, – привычно командовал Бур.

– По такому случаю не грех и винца выпить… Как ты смотришь, Праведник? – лукаво блеснул глазами Лещ.

– По такому случаю можно. Только немного.

– А у нас много и нет, – вклинился вдруг Берест, невысокого роста, худой, бледный парень.

– Тогда неси, ты знаешь где. И прихвати консервы.

Вскоре, ребята сидели за столом и, выпив вина, шумно разговорились.

– Я очень рад, – воспользовался моментом Иов, пока все закусывали, – что вы не ушли отсюда, хотя осталось вас совсем мало.

– Да, братва разбежалась, – поник Бур.

– Ну и дураки! – загорячился Лещ. – Будут теперь у кого-нибудь пешками за копеечную подачку, пока в зону не загудят или не угробятся в очередной разборке!

– Ты прав, Виталик, – согласился Иов. – И хотя нас мало, но мы начали дело, которое – я в этом уверен – привлечёт людей, найдёт и отклик, и понимание. А для начала предлагаю: давайте называть друг друга не по кличкам, а по именам.

– Это несколько сложно, но – пожалуй, нужно. Ломаться – так во всём, – согласился Бур.

– Что ж, давайте попробуем, – переглянулись Лещ и Берест.

– И как вас теперь называть? – неожиданно продолжила тему раскрасневшаяся от выпитого Таня.

При этом она светло улыбнулась.

– Меня – Сергей, Леща – Виталик, а Береста… – начал перечислять Бур. – А Береста не знаю!

– Костя я, Костя Берестов.

– Ну, вот, – подытожил Иов, – заново перезнакомились.

– А теперь я коротко расскажу, как мы с Таней вырвались из рук Слона, и что произошло на его даче.

Слушали Иова внимательно. Потом некоторое время молчали.

– Ты уверен, что Слон мёртв? – нарушил паузу Сергей. – Если он жив “покой нам только снится”.

– У него ртом пошла кровь и пульс отсутствовал. Я успел проверить, – грустно сказал Иов. – Честно говоря, было желание помочь ему. Безвременная смерть – это грех, но не я его наказал, как и всех бандитов – а Бог! А это наказание самое страшное и неотвратимое. Не было бы в их душах зла и пресыщения грехом, они остались бы живы…

– Похоже, так, – согласились парни.

– А теперь, давайте поговорим о наших ближайших планах.

– Тебе и карты в руки. Ты теперь, как говориться, наш духовный наставник. Так, ребята? – обратился Сергей к парням.

– Замётано.

– Тогда я конкретизирую то, что предлагал с самого начала: организовать христианскую общину. Её цель – помочь себе и всякому, пожелавшему исцелиться духовно и телесно. Конечно, что-то здесь будет от монастыря, но в целом, я хотел бы большей демократичности и свободы. Как думаете?

– Естественно! – поддержали парни.

– Для вовлечения людей предлагаю не постесняться и разрекламировать себя в городе. А чтобы не было претензий, нужно решить вопрос с властями с земельным участком, на котором мы находимся. Этим мы займёмся не откладывая.

– Да, надо узакониться и зарегистрировать общину, – предложил Сергей.

– Правильно – и это нужно сделать. А чтобы зарабатывать на пропитание, предлагаю организовать какое-нибудь сельское производство.

– Кроликов! – оживился Костя, – Предлагаю разводить кроликов. Это не только ценный мех, но и…

– Хорошее предложение! – развеселись ребята.

Посыпались шутки, в которых проскакивал всё же специфический, зэковский юмор. Но настрой у ребят явно изменился.

Таня, наблюдая за парнями, испытывала сложные чувства. Ей с трудом верилось, что работа уличной проститутки ушла в прошлое. Но новая жизнь в какой-то религиозной общине, да и ещё с монастырским и сельским уклоном, настораживала. Она привыкла жить в городе, с его удобствами и уютом. Как-то теперь будет? Найдёт ли она здесь своё место? Сможет ли физически работать? Верить в Бога? Ведь почти монашество… Однако, глядя на пылающее лицо Иова, который ей всё больше нравился, привлекая необычностью и даже загадочностью, она успокаивалась.

Время перевалило за полночь. Свечи неумолимо догорали. Однако пылкое обсуждение с неизбежными спорами продолжалось до самого рассвета. И только, когда окна посветлели от утренней зари, ребята решились поспать…

Лебедева Таня родилась в старинном русском городе, в интеллигентной советской семье. Отец, успешно закончив консерваторию, вскоре дирижировал оркестром местного оперного театра, а мать работала заведующёй отделом в центральном универмаге.

Ещё маленькой, Таню устроили в балетную школу, где ей довольно скоро прочили успешное будущее как балерины. Прекрасные физические данные сочетались в ней с природным умом и сообразительностью: всё хватала на лету.

Лебедевы были гостеприимными и коммуникабельными людьми. По выходным дням и праздникам, у них собирались друзья, знакомые. Здесь бывали известные в городе музыканты, литераторы, артисты. Звучали стихи, музыка, танцы. Такие вечера Таня воспринимала как праздник: от души веселилась с другими детьми, часто демонстрировала своё балетное искусство.

Она рано стала замечать на себе взгляды мальчишек и, даже, …мужчин! Это её веселило и забавляло. А необычное чувство власти над сильным полом наполняло сладкой истомой.

И вдруг привычная, размеренная, счастливая жизнь – рухнула…

Когда реформы в стране достигли апогея, и многие кинулись стремительно осваивать неведомые пока рыночные отношения, коснулись эти веяния и семьи Лебедевых.

Мать Тани, на удивление, быстро адаптировалась в новой среде: понятным только ей образом сумела выкупить целый этаж в универмаге; создала торговую фирму и развернула бурную деятельность. Не прошло и нескольких месяцев – ездила на блестящей иномарке с личным шофёром. А ещё через полгода, семья переехала в огромную пятикомнатную квартиру в центре города. Прежде квартира принадлежала обкомовскому деятелю, уехавшему в Канаду.

Отец, музыкант до мозга костей, продолжал работать в театре, который к тому времени был на грани выживания. Глядя на успехи жены, он и радовался и тревожился. “Как можно честно за короткое время заработать столько денег?” – поражался он. Жена только усмехалась и отшучивалась, мол, кто на что учился, да и места нужно знать.

Таню, у которой теперь был личный зал для танцев и дорогие модные вещи, такие изменения только радовали. Ей шёл восемнадцатый год, она выглядела взрослой девушкой и уже имела постоянного кавалера – партнёра по танцам, кудрявого Владика. Молодые люди успели поцеловаться и парень, после занятий, провожал девушку домой.

В тот вечер Таня возвращалась одна. Идти оставалось всего квартал, когда её окликнули. У тротуара, на противоположной стороне улицы, стояли новенькие “Жигули”. Возле них приветливо махал рукой мужчина, который показался знакомым.

“Наверное, какой-нибудь мамин партнёр?” – подумала Таня и без особых колебаний направилась через дорогу. Мужчина встретил девушку располагающей улыбкой, и, представившись коллегой отца, галантно предложил девушке сесть в машину.

– Есть деловой разговор, касающихся твоих танцев, – таинственно пояснил он.

И тут Таня вспомнила, что видела этого мужчину несколько раз в балетной школе. Он заглядывал через стеклянную дверь и имел вид очень делового человека. Поэтому его желание поговорить о балете Таню не удивило: в городе разрасталось количество шоу-представлений, где постоянно требовались танцовщицы.

В автомобиле сидело ещё двое мужчин, но уже далеко не такой приятной наружности: из лица чернели щетиной, а на губах кривилась ухмылка. И сердце Тани забилось тревожно. Мелькнула мысль – выйти из автомобиля, но …было поздно! Взвизгнули колёса, и машина резво тронулась с места. На этом прошлая, счастливая жизнь Тани закончилась – она попала в заложницы.

Дальнейшее развивалось, как в американских боевиках, которых успела насмотреться вдоволь.

В тот же вечер бандиты позвонили родителям с предложением: выкупить жизнь дочери за кругленькую сумму. Выслушав страшную весть, отец побледнел и ухватился за сердце.

– Я знал, что твоя деловая активность ни к чему хорошему не приведёт! – успел он крикнуть жене уже посиневшими губами и рухнул на диван.

Тонкая артистическая натура не могла даже представить себе, чтобы над его нежно любимой дочерью издевался бы бандит!

Растерявшаяся женщина пыталась привести мужа в чувство и, вызвав “Скорую помощь”, лихорадочно обдумывала: ”Как быть? Идти в милицию или искать деньги? Первый вариант отпадал, – с сожалением констатировала она, покачиваясь на сиденье возле носилок с мужем. – Не дай Бог, раскопают – самой придётся сесть. Остаются – деньги. Но сумма-то не подъёмная!” – неслось в голове.

Не доезжая до больницы, отец – умер. Двойное горе, вместе с напряжением последних месяцев, надломили и мать: придя в себя после обморока, она стала невменяемой и была отправлена в психиатрическую больницу.

Установив вскоре, что денег требовать не с кого, бандиты оставили Таню у себя…

Так она стала наложницей.

Через год жизни взаперти на даче, уже никто из её бывших знакомых не узнал бы в пьяненькой, размалёванной девице скромную Танечку.

Как-то конкурирующая банда расстреляла Таниных “попечителей”, и она чудом вырвалась и уехала в приморский город. Здесь довольно быстро оказалась в банде сутенёров.

Увидев Иова первый раз, Таня интуитивно почувствовала, что её жизнь должна измениться. Благородство парня, природная интеллигентность, наконец, смелость – всколыхнули память о детских годах, о родителях. Вечером она потом долго плакала в своей комнатке, которую снимала на окраине. Тогда ей всё же не верилось, что могут наступить лучшие времена.

Сейчас, лёжа на полушубке, расстеленным на полу, и слушая похрапывание ребят, она, не вытирая глаз, думала: “Неужели этот долгий кошмар кончился. И каков молодец Иов. Я бы пошла за таким…”

Лучи восходящего солнца робко пробрались в комнату, трогая лица спящих. Где-то послышалось щёлканье соловья и равномерное ку-ку…

Глава 8. Лечебница. Полёт в неизвестность

Небо ещё серело. Только на востоке жёлтыми стрелами пробивались первые лучи. Лёгкий туман рассеивался, обнажая кроны деревьев. На траве и листьях прощально мигали капельки росы. Нарастающий птичий гомон предвещал тёплый день.

Разношёрстно одетая группа людей, в основном молодых, нарушая короткими репликами и лёгким топотом ног утреннюю тишину, гуськом бежала по лесной тропинке. Возглавлял процессию Сергей-Бур, за ним – Виталик, Иов, Таня. Далее торопились совсем новые лица.

– Подтянись, не отставай! – подбадривала их девушка, энергично работая руками и ногами.

Шёл третий месяц христианской общине, организованной Иовом. В горисполкоме её зарегистрировали как добровольное спортивно-оздоровительное общество. Удалось избежать покупки всяческих лицензий, так как организация была некоммерческая. Власти не увидели ничего плохого в её уставе, ведь направление деятельности декларировалось более чем гуманное и актуальное – лечение наркоманов, алкоголиков и людей с психическими отклонениями.

Узаконившись, энергично приступили к работе.

Распорядок дня установили жёсткий: ранний подъём, утренняя зарядка с пробежкой по лесу, молитва и… работа! Её хватало: отстроили кроличью ферму, завели свиней, засеяли несколько гектаров земли. Продолжалась и стройка: новое жилое здание, спортзал, свинарники.

– Человек с Богом в душе и лопатой в руках, – наставлял Иов, – обязательно освободится от грехов своих и от недугов духовных и телесных.

В городе и окрестностях, благодаря народной молве и рекламе в прессе, скоро узнали о смелом эксперименте. И народ, сначала робко, потом смелее, стал прибывать. Не всем подошёл жёсткий быт и напряжённый ритм. Но те, кто оставался, менялись, добивались результата. Уже за короткий срок излечилось несколько наркоманов; немало обрело душевный покой и хотя бы приблизилось к пониманию смысла своей последующей жизни.

С самими трудными Иов работал индивидуально, выкладываясь сполна. Он был душой и совестью общины: начальник, целитель, духовный наставник. Его глубокая убеждённость в своей правоте, проникновенные проповеди и наставления – заражали энергией даже самых инертных.