Переполох бесплатное чтение

«Что живёт за нашей дверью?», – вот вопрос, на который стоило бы ответить для начала.

Явление Бога.

В окна последней пузато-жёлтой электрички дышала тьма. Ничто застилало, вероятно, блеклую весеннюю природу так, что, пожалуй, можно было назвать ту окружающую действительность бездной (что, впрочем, было бы только полуправдой). На дряхлых, иссыхающих кожаных сиденьях сидела молоденькая темноволосая девушка. Она, выглядевшая так, будто бы её или слишком поздно, или слишком рано разбудили, с интересом разглядывала творчество, нацарапанное на внутренностях электрички. Собственно, стоило бы Вас познакомить с Ней – существом, появившемся из ниоткуда и, вероятно, вскоре ушедшем навсегда.

Она – Анастасия – и «помощник», и «вредитель», и «Бог», и «Дьявол», и «бездна», и всё сущее. Словом, пришлось бы потратить слишком много времени, перечисляя всевозможные противоположности, чтобы хоть на толику понять, что за существо (а человеком оно отнюдь не было) очутилось рядом с Вами. И даже так это скудное описание оказалось бы неполным. Важным здесь и сейчас станет то, как она сама себя называет: «Бог». Но была ли Настенька олицетворением добродетели или спасителем? И да, и нет. В её отношении всё строилось на совмещении крайностей. Было ли у неё прошлое? И да, и нет. Видели ли Вы её лично? И да (поскольку Вы не смогли её определить), и нет (ведь всё-таки Вы её не помните). Даже описание, каким бы необъятно полным оно не было, не сможет дать полное понимание. Тем не менее тем, кто, наивно понадеявшись, считает, что видел её когда-то, непременно захочется узнать, как выглядела Настенька. В таком случае Вы получите следующее описание, невольно составленное в сознании водителя электрички: возраст от девятнадцати до двадцати одного; волосы тёмные; глаза обычные – карие – умные, бездонные; роста чуть выше среднего, чуть выше ста восьмидесяти сантиметров; одета в простую одежду, характерную для своего времени: джинсы, ветровка, шапка – всё чёрное; с виду характер кроткий, тихий, спокойный. Только некоторые странности могли выдать в ней существо инородное: неестественная бледность и, что бросалось сразу, – взгляд, отличавшийся нотками вызова и усталости, перемешанных в тайну, знание, осознание какого-то такого факта, который и отталкивает, и притягивает, и… впрочем, как Вы уже догадались – не описать.

Была причина, по которой это существо ехало в электричке в маленький городишко. В горном «Гаргесе» по словам обеспокоенных родителей произошла трагедия – стали загадочным образом сходить с ума люди, в частности – дети. Все палки и камни полетели в сторону сына градоначальника, устроившего пиратские игрища. Якобы он избивает ребят до полусмерти и внушает им значительные изменения, противоречия которых приводят всяких в ступор. Безусловно, могли ли озабоченные родители смириться с этим? «Но постойте!», – возможно, непонимающе спросите Вы, – «что же плохого в изменениях, пускай даже значительных?». Мнения, характер, сознание – менялись на свою полную противоположность, прошлое же не только никак не могло быть принято, но и с неестественной реакцией тут же отвергалось. Как тут не взволноваться! Детей подменили! Могла ли чем-либо помочь местная полиция? И да, и нет. Могла ли чем-либо помочь местная больница? И да, и нет. Едва ли от океана осознания было силовое или медицинское средство. А потому, как это часто и бывает, когда всевозможные, легкодоступные средства были перепробованы, в ход пошли вещи невозможные. Так и вспомнили обезумевшие, или близкие к безумию, родители о Настеньке – «Боге справедливости», которая равноценно могла покарать и их, и детей, и зачинщиков – виновных.

Так, из ниоткуда появилось существо, севшее в пузато-жёлтую электричку и теперь с интересом рассматривавшее придорожные окрестности «Гаргеса». А посмотреть было на что: город дышал пылью и неестественной старостью. Дома, выстроенные из серого кирпича, смотревшие на подъезжавшую яркую кляксу, пустыми, тёмными окнами равнодушно и с величайшим вниманием. Редкие ржавые фонари, наклонившись, тихо-тихо то ли шептали, то ли недовольно и радостно жужжали, рассматривая скрежетавшую махину. Только погода почувствовала что-то неладное: воздух напрягся и замолк так, что было слышно, как мирно стучат сердца жителей города; кровавый лик луны вдруг замер, уставившись в маленькую жёлтенькую точку, ползущую по разваливающемся рельсам; тучи поспешили убраться прочь, очистив небо, ставшее давить на землю; даже трава прильнула ближе к почве, и боясь, и преклоняясь.

Наконец, электричка со скрипом остановилась. Настенька энергично поднялась, всматриваясь в запредельный мир так, будто бы кто-то ужасный поджидал её там. С опаской, но и с достоинством она вышла.

– Зря вы сюда приехали, – скучающе бросил водитель электрички, что-то записывающий в придорожную книжку, вероятно, время прибытия, определённое по ухающим неподалёку фонарным часам. Стояла полночь.

– Что же так? – поинтересовалась Настенька, развернувшись, разглядывая небритое немолодое лицо мужика, пустые, точно стеклянные глаза.

– Нехорошее здесь место, приезжие, может, это не сразу понимают, но лучше надолго не оставаться. Подозрителен здешний народ, не любит, – он сделал паузу, – новые лица.

Настенька улыбнулась, хотя её взгляд выдавал излишнюю недоверчивость и закрытость:

– Зазря вы думаете, что я здесь впервые.

Мужик пожал плечами, не смотря на собеседницу:

– Я вас вижу впервые, а я много кого вижу каждый день.

– Глаза – самые первые лжецы человечества.

Водитель электрички повернулся, взглянул на собеседницу, ухмыльнулся и продолжил писать что-то в журнал. Он же кинул вслед уходящей Настеньке следующие слова:

– Сомневаюсь я, что вы тут приживётесь, сомневаюсь, что вас примут жители и даже станут с вами говорить, сомневаюсь, что с вами ничего не случится этой поздней ночью.

Существо круто развернулось на кроссовках, отчего мужик непонимающе уставился на неё. Глаза Настеньки выражали проникновенный, внушающий ужас, торжество, счастье и печаль. Она улыбнулась:

– Вы слушаете Тьму, но не управляете Ею. И коль уж в этом проблема здешних людей, то отныне в человеке не будет сомнения, это будет и Божественным даром, и карой, о слушающие Тьму!

Настенька щёлкнула пальцами. Мужик сидел в исступлении. Ничего будто бы и не произошло. Было всё также тихо, пыль под ногами всё также мирно лежала, небо всё также давило мироздание, а трава совершенно также то ли преклонялась, то ли боялась. Существо, ровным счётом не выражая никаких эмоций, пошло прочь в сторону слабоосвещённого города. Сзади громоподобно упала придорожная книжка на пол электрички, кто-то (а был это уже не тот человек, что раньше. И едва ли теперь он вовсе мог называться человеком) сорвался и побежал со всех ног к Настеньке, намереваясь на неё накинуться. Но та лишь повернулась и прошептала: «сгинь», – и мужик растаял в воздухе, так и не достигнув существа.

Самопровозглашённый Бог двинулся дальше, устремляясь в сторону тихого, пустынного городишка «Гаргес».

Что есть Бог?

Бог не создатель, Бог – следствие создания. Он не создал Землю, потому как она всегда существовала. Не было ни начальной, ни конечной точки. Бог лишь является упрощением Человека для того, чтобы объяснить себе создание всего сущего. Человек не желает выйти за пределы созданной им самим комнаты. Но оно заклинает: проснись!

Бог не пророк, Бог – это предвестник беды. Причина, по которой человек продолжает сидеть на месте. Человек жаждет получить простые ответы, и Бог помогает ему, вводя в забытьё. Оно заклинает: открой глаза!

Бог не спаситель, Бог – стены. Бог – существо за дверью. Бог – существо за окном. Оно заклинает: оглянись!

Бог не верующий, Бог – главный атеист. Если бы у Бога был Бог, он бы не верил в него, назвав его идеи неверными. У Бога нет ответа на то, как появился Бог. А потому оно заклинает: подумай!

Бог – пережиток времени, но Бог – необходимость. Необходимость отречься, перешагнуть, двинуться дальше. Оно заклинает: встань!

Бог – проводник. Проводник и препятствие к осознанию. Человек должен научиться верить, чтобы в один день предать самого себя. Оно заклинает: встань!

Бог – это самый человечный Человек из всех когда-либо живущих. Жестокий и милостивый. Злой и, безусловно, добрый. Оно заклинает: встань!

Оно заклинает: не слушай Тьму, приказывай Тьме, используй Тьму, приказывай и используй Нечто.

Тебе известен ответ на главный вопрос. Но Ты боишься открыть дверь, толкнуть стены, выглянуть в окно. Ты знаешь ответ, но не желаешь выйти за пределы. Ты слушаешь голос из-за двери и внемлешь ему, но оно кричит Тебе: перестань. Заклинаю не задаваться вопросом «что есть Бог», а стать «Богом».

Игра.

«Огни заговорческой ночи возникли внезапно.

Ребята собрались убить деспотичность бесстрастно.

Кровавое лико взирает с ухмылкой, запалом,

Томительно ждёт, притворяется: дремлет с кварталом.

Неужто в основе людей заложили убийство?

По-вашему, можно зарезать кого-то? Вампирство.

Испьют ребятишки съедающей крови. Проснитесь!

Однако погружены вы в сновиденье. Очнитесь!», – так взывали к мглистому небу воздух, трава, почва и камни, так говорил истинный Бог.

Не только Настенька в столь поздний час не спала. Существовали те, кто до того был не доволен положением дел, что готовы были взять справедливость под свой контроль. Игра, устроенная Петром Эрсте, казалась для них поистине разрушительной для молодого поколения, которое, вливаясь в страшный водоворот, не могло более признать никого кроме себе подобных. О, право, они слишком сильно предались Тьме! Они потеряли путь домой и не могут вернуться! Но едва ли огни заговорческой ночи могли стать маяком для заблудших душ. Дети, погрузившиеся во Тьму, исчезли не до конца, им лишь нужно приоткрыть изнутри дверь, а не сжигать их разумы до основания. Но разве возможно что-то объяснить кровожадной толпе? Этим разновеликим глупцам, уподобившимся разработке наиболее жестокого умерщвления? Но коли уж толпа неравнодушных взмолилась Богу «справедливости», то они, безусловно, получат что заслужили, что просили.

Вокруг Настеньки как из-под земли справа и слева появлялись безлико-пустые низенькие пятиэтажки. И вот перед ней возник трёхэтажный тёмный дом, в котором единственно горели ослепительно-яркие желтоватые огни. Здание дышало тревогой, грозилось вот-вот открыть свои гоферовые двери, выпуская вековое зло. И раз уж так пошло, что заговорщики выбрали именно этот дом, а он в свою очередь вскоре обратился к тьме, то, вероятно, никто из них не будет против присутствия рокового существа.

Мир прямо-таки встрепенулся, когда Анастасия потянула на себя входную решётку: вдруг протяжно и жалобно завыл колющий ветер; кровавый лик луны, чуть-чуть поморгав, поспешил спрятаться за фасады домов; трава, как по команде резко встала; появились белые-белые тучки. От такой резкой перемены существо на секунду приостановилось, делая вид, что находится в сомнениях, но после, помотав головой, уверенно шагнуло на плитки, вымощенные к дому. Мир вновь изменился. Появился вдруг звук (где-то защебетала проснувшаяся птичка), повсюду стал слышен запах сырости и беды – мертвечины. И в этот раз самопровозглашённый Бог остановился, но лишь за тем, чтобы попристальней вглядеться в ночную тьму. Неужели кто-то, наконец, её нашёл? И, найдя, яро продемонстрировал ей свою силу? Чего же он, истинный и ложный владыка, ждёт? Ответа? Нет, тому, кто знает ответ на все вопросы, не нужны потуги приезжего существа. Он не выказывает силу, а лишь даёт понять, что рядом, наблюдает, держит в ежовых рукавицах, но и полностью развязывает руки. Ещё шаг. Ещё перемены. Невольный взгляд в сторону – поднятие пыли с земли. Вздох – выдох мироздания. Выдох – тревожный вдох земли. Но вот перед ней появились гоферовые двери, дышащие старостью, переходом в совершенно иной мир – мир грёз, фантазий. Она была не в силах прикоснуться ни к медной ручке, ни к дряхлому дереву. Ей известны последствия, известны все-все предупреждения, но и известны все тревоги людей, спящих в этом доме. Они бояться. О, право, им страшно так, как не было страшно и человеку, добровольно жертвующим собой. В них нет сомнения, но осталась рассудительность, и она толкает заговорщиков на составление плана убийства. И раз уж пошло на то, чтобы совершить «справедливость», то придётся вновь войти в давно покинутую комнату сознания и выглянуть в окно на пылающие ярким, но таким ужасающе блеклым внутри, цвета красок. Анастасия толкнула дверь тёмного дома, отчего природа позади исчезла навсегда. Теперь вырос прекрасный мир иллюзий, гниющий изнутри.

Горе! Существо вновь зашло в комнату, покинуло великую Тьму, уподобившись и предпочтя окно двери.

Внутри на перебой неразборчиво кричали мужские и женские голоса от мала до велика. Настя, не сомневаясь ни секунды, юркнула вглубь. Дом оказался очень старым: пол под ногами продавливался, несмотря на отнюдь не большие габариты Насти; часы то тикающие три такта, то оглушительно замолкающие умоляли всех вокруг о починке, но, по всей видимости, получали лишь равнодушие. Воздух оказался неприятно затхлым, будто бы комнаты не проветривали больше месяца или года.

Помещения первого этажа справа и слева были пусты: ни мебели, ни обоев, ни ковров, ни даже лампочек, лишь свечи, создающие причудливые игривые тени, так и норовившие дотронуться до Насти. Путница же по миру фантазий двигалась в сторону голосов, поднимаясь на второй этаж.

Однако вместо привычного взгляду и ожидаемого дощатого коридора и ряда дверей, взору открылась пренеобычная, если не сказать, поистине фантастическая картина. Ослепительно яркий тёплый свет, освещающий лаймовую траву, песочные горы, деревья, по текстуре напоминавшие подплавленную корицу. Щурясь с непривычки, позабыв, как выглядит мир иллюзий, Настя попятилась назад, но сзади не оказалось лестницы. Поморгав, она не заметила, как оказалась возле шоколадной скамейки (право, она именно так и выглядела!). Зажмурившись и заслоняясь от палящего солнца, Настя вдруг обнаружила, что теперь стоит яркая молочная ночь. А рядом на той самой шоколадной скамейке, обратившийся неизвестным образом в белый цвет, сидел немолодой, но и не старый мужичок, читающий сахарно-белёсую газету.

– Как-никак вы давно тут не были. Добро пожаловать. Снова. – звонко, не по годам просмеялся мужичок, по-доброму посмотрев Насте в глаза. – Ну, что ж, располагайтесь, милости просим. Чего желаете: ананас или грейпфрут? А может быть, вы предпочитаете чего-нибудь более экзотического? – он ехидно подмигнул ей, Настя невольно улыбнулась, – чего вы больше всего желаете? Давайте, посмотрим, – он легонько, если не любовно, дотронулся до её руки, посмотрел в глаза. Нет! В душу! В самые глубины, увидел в её озерце своё улыбающееся лицо и вернулся назад просветлённым!

Но вот его лицо начало грустнеть, тускнеть. Пока, наконец, черты не приняли грозовые оттенки, собеседник с силой вцепился в руку Насти, сжав так, будто бы от глубочайшей ненависти возжелал её оторвать. Его глаза завертелись в разные стороны, оголяя мутно-чёрные, нефтяные желтки. Монстр открыл рот, из которого полилась едкая, парообразная тёмная-тёмная кислота. Оттуда же вылезли паучьи клыки, он защёлкал ими прямо перед лицом Насти, начав оглушительно рычать: «лгу-у-унья!».

Настенька с силой вырвала руку. Яркая картиночка начала разрушаться: по расписанию вылезшее солнце вдруг погасло, обратившись во вторую луну, испускающую черноту; настоящая луна окрасилась в красный, из неё на гниющий луг полилась бурным потоком алая кровь; деревья из корицы иссохли и, вырвав корни из почвы, пошли к скамейке, отчего-то расплавившейся и растаявшей.

– Мир грёз полон лжи. Вы бежите в него, боясь уродливой реальности, вы бежите в него, боясь собственной уродливости. Сколько миров Вам нужно создать, чтобы осознать собственную никчёмность? Сколько грёз должно растаять, чтобы Вы увидели, наконец, зло вокруг? Сколько мимолётных фантазий должно разбиться вдребезги, чтобы Вы оглянулись назад и задумались?

Сгинь же мир иллюзий, ибо я стою выше тебя и выше всех тех, кто смотрит из окна, готовясь вот-вот упасть и навеки разбиться. Сгинь же, ибо я не верю в тёмный дом и рок! Сгинь же, ведь я отрицаю тебя! Сгинь же, ибо я выхожу за твои границы дозволенного!

Монстр и всё вокруг застыло. Задрожало. Забилось. Застучало. Заревело. Закрутилось. Завертелось.

Исчезло. Мир иллюзий растворился.

Миллиарды комнат, в каждой из которой живёт каждый из нас, имеют ненастоящее окно; стены призрачны, двери нет. Потому, даже если Вы давно живёте в паутине фантазий, это вовсе не означает, что ни пути назад, ни выхода за границы нет. Всё должно быть и под Вашим полным контролем, и должно пребывать в полной анархии и дезорганизованности. Никогда ещё горло хаоса грёз не было так близко к Вашему ножу, лезвием зажатому зубами, но не торопитесь убивать и сжигать. Иллюзии в нас, иллюзии в реальности, но их нет по ту сторону, а раз так, то там, во Тьме, Вы можете использовать существо, носящее стыдливое название «Фантазия».