Время, назад! Маришка и Егор Адаменковы. СССР времен Л.И. Брежнева. Юмористически – мелодраматическая повесть бесплатное чтение

Глава первая. Маришка и Егор Адаменковы.

История первая. Знакомство Маришки с Егором.

Маришка Адаменкова, девушка, выдающихся достоинств и в верхней и в нижней части своего необъятного тела, представляла тот тип южнорусской красавицы, которая из крепко сбитой девушки, на которую заглядываются все парни, или органичнее, По-Гоголю, та дивчина, на которую заглядывались все парубки района, превращалась незаметно в крепкую женщину, необъятных размеров. В том плане, что сама она не могла достать кончиками пальцев до кончиков своих необъятных красивостей, а в сочетании с мелированными волосами и короткой юбкой, производила впечатление на всех мужчин ее небольшого города. Да что города, всего Края. Маришка производила бы впечатление и без мелированных волос и с более длинной юбкой, но она была молода и усиливала свой без того выдающийся эффект.

Маришка ценила себя. Ее отец в тридцать лет ставший председателем крупнейшего в Красноказаческом районе колхоза, к своим шестидесяти годам стал главой этого же района. Ему принадлежало в районе почти все. И земля и заводики по производству семечек и масла и даже пруды и озерца для ловли рыбы. Автомастерские и склады.

Он был из старого казачьего рода, чем очень гордился. Отделяя себя от украинцев, он больше тяготел к русским. Жена у него была милая, тихая приезжая девушка из Ленинграда. Когда Маришка читала про Тараса Бульбу, она представляла себе своего отца, одетого в богатую казачью одежду, разве, что с поправкой на благотворное влияние матери. Мама у нее была интеллигентным человеком и прививала дочери страсть к чтению. Прививка удалась. Не многие могли рассмотреть за внешней красотой тонкий ум Маришке. Но в сочетании с бешеным упрямством эта смесь была бронебойной. И для многих недооценка ее ума была первой и последней ошибкой по отношению к ней.

Не удивительно, что Маришка не давала спуску никому. И никого не прощала. И от Маришки не уходил никто.

Егор Забубенков пришел в их класс выпускной класс (примечание – всем было по 18 возраст согласия), как приходят на небо тучи. Разом, занимая все пространство. Огромный, без преувеличения, как шкаф в кабинете биологии, где лежали засушенные лягушки, змеи и два микроскопа с неработающим окуляром. «Микроскоп. Выпуск 1970 года. СССР». Гласил шильдик. Причем и в выпуске 1970 года этой школы тоже никто в него не смотрел, поскольку окуляр был сломан уже тогда. Но в отличие от шкафа Егор был живым и красивым юношей.

Егор Забубенков был высокий. Со стройным пропорциональным телом и сломанным носом.

Красивый юноша, имел при себе учебник, тетрадь и взрослый разряд по боксу: «Ага, первый, если что». Так что при перекличке в классе над фамилией его не смеялись, а подчеркнуто умолкали.

Но был парнем на удивление тихим и покладистым. В том плане, что лежал там, где его положили, чем Маришка Адаменкова и занялась, сразу после первой школьной вечеринки.

Ей понравилось. Ему тоже. И они стали покладываться там, где только можно. В школе, дома, на чердаке, под мостом, в курилке, в туалете, в спортзале и даже в кабинете директора.

Только в одном месте их не было – в секции по боксу. Тренер обиделся.

Тренер пришел, напомнил ему, что у него, тренера, есть удостоверение мастера спорта по боксу, дал ему на размышление пять минут и два прямых удара. У Егора, напомним, был первый. Егор все понял и, собрав вещи, уехал на сборы на месяц, а затем на соревнования.

С соревнований он приехал кандидатом в мастера и отцом.

Маришка гордо ходила по школе под восхищенными взглядами учащихся и с большим животом. «Ага, думали, пацан будет, живот арбузом был, вот такой», – и она, выставив руки, прибавила себе еще метра полтора в талии.

Ученики и учителя, восхищаясь, называли ее, многие даже в глаза «Джульеттой», приехавший Ромео эти глаза подправил. Но имя понравилось и про себя… «Да, чего про себя то, про себя я все решила, а про малого скажу так. Если родится девочка, будет Джульетта». «А если мальчик?». Такого вопроса для Маришки не стояло. И родилась действительно девочка.

В ЗАГСЕ, когда надо было выбирать фамилию для семьи, Маришка уперлась: «Ну ладно я, а если Джулька в отца пойдет. В смысле будет молчать и улыбаться. Он то большой, а дитю за что мучиться? ». Они взяли фамилию жены. Он стал Егор Адаменков, а она, она стала его женой.

История вторая. Свадьба.

Свадьбу гуляли у ее родителей широко и с размахом. В смысле на улице были расставлены столы и размашисто, но не сильно били недовольных. Ну как били, проезжающих автомобилистов останавливали, большинство соглашалось выпить сразу, остальные, тоже выпивали, но размашисто так, с уговорами. Остальная станица была уже на празднике, так что и недовольных не было. Вопрос столов на улице отпадал сам собой.

Выпившие проезжанты, останавливались, бросая машины на газонах, и заходили во двор, под огромный навес. Навес был гордостью семьи Адаменковых. Он занимал соток десять из их двухгектарного участка.

Когда отец Маришки работал председателем колхоза, на этот навес ушел новый ангар, а ангар по бумагам смыло ветром, или сдуло наводнением, но, в общем, что-то с ним стало.

«Ну и что, в 91 все равно колхоз закрыли. И растащили, а сейчас там вообще автосервис»,– уточнила Маришка.

Автосервис, впрочем, тоже принадлежал ее отцу.

В гараже у отца Маришки – Богдана Степановича Адаменкова стояло несколько машин, от трофейного, привезенного из Германии Степаном Андреевичем «Мерседеса», «Такой как у Штирлица», – добавила Маришка.

Правительственная чайка («Как у Брежнева»), несколько «Волг» периода заката СССР («Как у Горбачева»), белая и черная, и набор марок Жигулей от «Копейки», до «Девятки». «Девятка» была вишневая, с тонированными стеклами.

А также «Аурус» – такой как у Президента.

Для молодых выбрали «Мерседес». Потому, что это была машина, в которой Егор не горбился. Украсили ленточками в цвет флага, и мать Маришки, Маришка Степановна, достала из сундуков куклу и ленточки, украсив капот машины. Эта же кукла была привязана и к их с отцом свадебной машине. Стало красиво.

Родители Маришки хотели для единственной дочери другого жениха. Маришка услышала это и привела Егора в дом родителей. Выстроила родителей у стенки и, поглаживая живот, приказала: «Скидывай портки, Егор!». Егор, чуть не касаясь потолка залы, украшенной лепниной и золотом, что твой Эрмитаж, мялся. «Сымай, – приказала Маришка».

Егор помялся и скинул портки. Мать и отец одновременно сказали «Охо!». Маришка ответила им: «Вот и я говорю «Ого», а вы кобенитесь». Родители поняли, и что мешать женскому счастью дочери было бы неосмотрительно. Осознали они также, что фамилию «Забубенков» просто так не дают. Но для девочки было лучше Адаменкова. Егор натянул штаны на свои длинные, красивые, накаченные ноги брюки.

Молодые выехали, как и полагается с разных дворов. Двора у Егора не было, но были друзья. Они достали вишневую же девятку, украсили ее и подъехали на семи «Жигулях» разного класса, выпуска изношенности. Еще десять машин должны были подъехать к ЗАГСу.

Просто так невесту не отдавали. Друзья Егора клали деньги на каждую плиточку до ворот огромного поместья Адаменковых. На каждую плиточку после ворот. Деньги кончались. Сердобольная теща выручила жениха с истинно ленинградским тактом – передав деньги в книжке. Невеста была выкуплена и украшенный «Мерседес» выехал со двора. Цыгане их не тормозили. Отец Маришки провел совещание с МВД, и все представители вольного народа сидели по окраинам в своих домах. Тормозили местные. Пели песни, были за то угощаемы и приглашаемы на праздник. Процессия выехала в девять и чуть не опоздала. Два квартала они проехали за три часа. При этом последние две компании, тормозившие свадебный проезд спели только по одному куплету.

В ЗАГС все не помещались, но все хотели быть там. Заведующая, кума Забубенкова, вышла на крыльцо и там молодых расписала. Каждое ее предложение встречалось салютом и ревом толпы. В небо летели салюты и воздушные шарики. На слове «Да» невесты салют продолжался десять минут. На слове «Да» жениха двенадцать.

Больше регистраций сегодня кума не назначала. Регистрацию записали как выездную.

По этому случаю выступил на площади большой казачий хор. Концерт начинали казаки с шашками в руках. Заканчивали дивчины, уносившие парней из хора в автобус хора. После каждой песни на сцену поднимался кто-то из родственников и произносил тост. Песен было много. Родственников тоже. Песен на всех не хватило, но никто не был в обиде.

Впереди всех ждало венчание. Церковь была напротив ЗАГСа и пока все веселились под хор молодые, родители и свидетели пошли в церковь. Желающих пойти с ними вежливо останавливали и попросили побыть снаружи.

Те с пониманием относились, получив пол-литровую кружку в подарок, а в кружку пенного, или иного вкусного кваса. На кружках была выбита дата и имена молодых, взятых в сердечко. Кружки выпустил завод Адаменковых, живущих с этих заказов. А еще заказов мэрии, детских садов, больницы и школ района.

В церкви было светло и спокойно. Дородный отец Александр провел церемонию в благости и благолепии. Он не ронял себя, ни Бога перед властью и был спокоен.

Прочитал наставления о браке. Благословил и выполнил все по канону.

Маришка не видела своей потребности в церкви, но ей там понравилось. Прохлада, после жары площади, спокойный тон отца Александра и горящие свечи успокаивали ее.

Они вышли из церкви под колокольный звон.

Атаман поднес чарку воды Егору, ибо он не пил. Поднес подарок и невесте.

Они приняли и поблагодарили. Машины были подогнаны и они проехали на другую сторону площади, к скверу, где у Вечного огня возложили цветы.

На свадьбу приехала вся родня с обеих сторон и два больших клана соединились за столами. Справа сидели Адаменковы, крепкие, коренастые мужики не великого роста, как правило, с усами, и грудастые, необъятные их женщины. С левого края, за большими столами сидел клан Забубенковых. Высокие, мужчины с крупными руками, ногами и …, впрочем, мы уже говорили об этом.

Женщины у них были тоже высокие, но более сухощавые что-ли.

Молодые и родители сидели за большим накрытым столом. Там же сидели и их родители. У Маришки были мать и отец, у Егора отца не было. Он погиб в 1988 году, на излете Афганской войны. Зато мать привезла е го фотографию, и с нее смотрел улыбчивый молодой сержант в форме ВДВ и орденом Красной звезды.

Мать Егора – Екатерина и Игорь Забубенков познакомились в школе, и сразу полюбили друг друга. Он осенью ушел в армию, а потом началась война. Интернациональная помощь братского народа СССР, братскому народу Афганистана. Сначала он писал. А потом не писал. Написали за него и прислали коробочку с орденом.

Сын был очень похож на отца. Похож и внешне и по манере разговора и поведения. Егор был спокоен, настойчив и по натуре добр. То есть зла не любил. Мог при случае и врезать. И мать, глядя то на фотографию, то на сына, утерла слезу.

Бабы тоже смотрели на фотографию и говорили, «Какой молодой», и утирали слезы. И от этого становилось горько. «Горько»,– кричали все. Огромный, двухметровый детина вставал, занимал пространство, чтобы никого не зашибать, аккуратно наклонялся к крепкой своей жене и целовал ее в губы. Со стороны казалось, что это огромный дуб наклоняется к кусту сирени и обнимает ее. Глядя на это наворачивались слезы опять.

Но слезы были вытерты и начинались танцы. Звучала веселая музыка, и танцы продолжались.

Местный гитарист Павлыч резал на своем баяне – все от частушек и «Ой то не вечер», до «Любе», и «Мумий тролля». И снова играл от частушек, «Ой то не вечер», Маговаева, «Айсберга», «Птицы удачи» и до «Любе».

Весело вскидывались ноги и вперемешку танцевали приземистые Адаменковы, не доставая до пояса женщинам из семей Забубенковых, мужчины Забубенковы танцевали с женщинами Адаменковых, и говорить до чего те почти доставали было бы неловко.

«Ай, люли, люли», – гремела гармонь, а на небе вставали петухи.

Какая свадьба без драки? А вот эта – Егор пригласил своих друзей из секции, на почетном месте сидел тренер. Тренер не пил. Ребята не пили и блюли спортивный режим. Спортивную честь не посрамили также. Разняв несколько стычек добрым словом и кулаком. Что как известно, эффективнее, чем просто кулак, и гораздо эффективнее, чем доброе слово.

Местный тамада организовывал конкурсы. Те прошли весело. Хотя и не заладились. Адаменковы проваливались в мешки для бега. Забубенковым мешки были по… по-колено.

Воздушные шарики, большие для одних, смотрелись карманами, пришитыми у колен, для других.

А на конкурсе займи стул, было сломано несколько из них, не выдерживающих веса здоровых мужиков. Конкурс прекратили, ибо мебели было жалко.

Но кусочек торта продали за хорошую сумму. За сумму, на которую можно было купить квартиру в Москве. Маленькую квартиру. Студию. За Чертаново. Но Егору и Маришке не надо было в Чертаново. Им и здесь было хорошо.

А хорошо продали потому, что зарубились два казака, и никто не смел им противостоять.

Адам Адаменков и Захар Забубенков. Два старшины обоих родов, поблескивая печатками на пальцах, выкрикивали цену. Жены пытались их одергивать, но решив, что все останется в семье успокоились.

Сначала шли сотни, потом тысячи. С каждой новой суммой Адам краснел и потел. Захар становился бледнее и на его лице все больше вытягивался в полоску рот. Никто не хотел уступать. Несколько раз машины гоняли к дому обеих и доставали заначки.

Наконец, Адам взял за шкирку директора отделения местного банка, своего кума, и привез чемодан денег. Он открыл чемодан и высыпал гору купюр. В крике восхищения и гуле толпы, потонула цена в несколько миллионов рублей. Адам стоял красный, как вареный рак и гордо смотрел на Захара. Захар стоял бледный, как молоко. У него не было куме в банке. Пока не было, пока два рода не породнились в Маришке и Егоре. Теперь кум был, но он не смог поехать второй раз и заснул. Захар посмотрел на Адама, потом рассмеялся, обнял сродственника и сказал, что на крестинах дочки Маришки и Егора они сочтутся.

Музыка заиграла вновь.

А на деньги с торта Маришка потом открыла много всего.

Свадьба шла своим чередом, и гости гуляли до утра. Утром все продолжилось, а к ночи чета Адаменковых уехала в сказочное путешествие – в Таиланд. И тут Маришка заболела эти местом, но это будет другая история.

На свадьбе был Дядя Митя, который был мужем тети Лены. Они как уехали в Воронеж, так только на праздники к родне и приезжали. Дядя Митя был мужик толковый, но выпив, терял всякое понимание себя в этом мире и безудержно хвастался. Он хватался домом. Дом у него был приличный, но не пять же этажей. Машиной последней марки оказывалась трехлетняя японка, и кольцом из золота 999,9 пробы оказывалось кольцо пробы 555.

Когда ему возразили, кольцо слетело с пальца. Не само слетело. Его сдурнул сам Дядя Митя. Слетело с пальца в бочку с огурцами. С укором смотревшая на него жена поняла, что сейчас будет нЕхорошо, и нЕхорошо стало. Он, в своем костюме. Спасибо без ботинок. Полез в бочку с огурцами, вообразил себя водяным и остался там до конца вечера, снабжая всех соленым продуктом. Его снабжали за это водкой и закусками мясными. С тех пор он получил прозвище «Водяной» и не обижался на него. Ибо по жизни он был скромных и тихий человек, торговавший водой в бутылках.

Наутро он помнил мало, но запас воды из его газельки был выпит. Все подходили и благодарили его. Была выпита вода с газом. Потом без газа. Потом дюжие мужики, пробивая мизинцем пробку внутрь, одной рукой поднимали девятилитровые бутыли для куллеров и вливали в себя живительную влагу.

Оставив родных гулять второй день не только водой молодые погрузили заранее сложенные вещи и поехали в Таиланд.

Глава вторая. Утро и поездка в Таиланд.

После свадьбы молодые поехали в Таиланд, оставив родных догуливать второй, третий и четвертый день. Кто-то мог остаться и на неделю. Но молодые должны были ехать. Путевка и билеты были оплачены.

Огромный Егор нес два не менее огромных чемодана с вещами. Вещи еле поместились в одну из «Волг» отца Маришки и теперь подаренную молодым. Молодые поехали в Москву. В аэропорт. По пути они заглядывали к многочисленной родне, жившей по всем небольшим городкам трассы М4 «Дон», но по дальности родства не приглашенным на свадьбу.

Там их встречали, обнимали, проводили, кто во дворы домов, кто в квартиры.

Маришка рассказывала новости, слушала родственников. Делились гостинцами Маришка черешней и ранними огурцами. Родственники делились. Тоже делились. В конце концов, денег за ночлег они же не брали.

Егор, в квартирах доставал почти до потолка и занимал все пространство малогабаритных кухонек. Остальные, когда он ел, сидели в небольших залах с лепниной на потолках и красными, зелеными, золотыми обоями, дворцового стиля и не подходившими для малосемеек хрущевско-брежневской застройки.

Угощали борщами с салом и чесноком, свининкой.

Во дворах своих домов были сделаны для гостей шашлыки. Раздавался дымок и под навесами стояли мангалы, у кого сваренные из толстого железа, у кого вмонтированные в красиво сложенные камины. Хозяева держали марку, но было видно, что пользоваться красиво сложенной печкой неудобно. Не было видно шашлыков и «заколхозенные» лампы над ними не помогали. Хозяева готовы были жарить на обычных, сохранившихся мангалах, но держали марку и не сдавались. А шашлыки были вкусны. Из шейки свинины, с правильно распределенным жирком. Своими помидорчиками и огурчиками.

Черная «Волга» Егора и Маришке, блестя полировкой деталей, ехала как неотъемлемая часть номенклатурного прошлого. Ехала так, что старые Гаишники, заставшие Союз, рефлекторно прикладывали ладонь к фуражке и их спины выпрямлялись. На таких «Волгах» ездили Первые секретари обкомов КПСС, их замы и иногда, крупные деляги теневого мира.

Водители других автомобилей тоже оглядывались и приветственно моргали фарами. Как то их захотел обогнать джип и размигался фарами, сев у них на хвосте. И Маришка немного похулиганила. Выбрала момент, нажала на педаль газа и многосильный двигатель взревел. Машина ускорилась, оставив джип далеко позади. Дорога была платная, и скорость позволялась большая. «Волга» мчалась по красивому шоссе, в сердце России – в Москву.

Как то незаметно из пышущей жары юга России они окунулись в прохладу России среднерусской, а затем и Москвы.

Маришка сначала надела блузку на топик, потом застегнула широкую блузку. Потом достала кофточку и вечерами не выходила из приветливо принимавших их домов. Мерзла. Июнь в Москве был холодным и дождливым. Плюс двадцать три это было уже холодно.

Как-то утром, еще до рассвета, попрощавшись с родственниками, они выехали на дорогу. Городок был маленький, затерянный в нескольких километрах от магистрали. Туманное утро делало дорогу волшебной и в открытые окна машины хорошо дышалось. Воздух был свеж и чист. В багажнике лежал один чемодан. В салоне на задних сиденьях второй. Чего там только не было. Косметика, несколько десятков тюбиков помады «Под цвет купальников», купальники разных цветов и размеров на каждый день их пребывания в стразах и с завязочками, цельные и с тесемочками, в полоску поперечную и в продольную, в горошинках и даже один фиолетовый в крапинку купальники.

Платья выходные и вечернее, туфли и босоножки. Фен и щипцы для завивки волос, не говоря уж о маечках и любимых Маришкой шортиков.

Это не говоря уж о том, что еще много ее вещей лежало в чемодане ее супруга.

Одежа Егора была проще – несколько пар шорт, плавательные трусы, облегающие его тугие ягодичные мышцы и выступающие кубики нижнего пресса. А также плавки трех цветов, подобранные по размеру.

Они доехали до родственников, живших в Москве. Новой Москве. Там, где до центра было километров сто пятьдесят. Но до аэропорта было сравнительно близко – всего пятнадцать. Нацеловавшись с троюродной сестрой двоюродной бабушки, наохав и ахав, навспоминав и оставив родственникам килограммов пять черешни с сада, купленной здесь же по дороге в супермаркете, они загнали машину в большой, на четыре машины гараж, где сейчас, на неделе сиротливо ютились только два спортивных велосипеда.

Маришка сразу поняла, что ее сестра, дочь троюродной сестры двоюродной бабушки, увлекается ЗОЖ. Как она называется, и кем приходится ей, она не знала. Но они мило заезжали в гости друг к другу – Адаменковы в редкие поездки в Москву, а Адамовы, дважды в год по дороге на море и по дороге с него.

Подождали автобуса-маршрутку. Такси было отсюда не вызвать. Автобус меланхолично пришел и меланхоличный же водитель сложил чемоданы вниз, в багажное отделение посреди колес. Народу было немного и они через сорок минут были у аэропорта. Маришка ощутила запах бензина и новых приключений.

Огромный, как дерево Егор нес их чемоданы. Народ не спешил и был уже расслаблен. В предвкушении тайской еды, и моря.

Зарегистрироваться на стойке удалось быстро. Московская публика, их пропустила как сильно беременных.

Девушка за регистрационной стойкой, глядя на транскрипцию на английском спросила «АдАменкова»? Всегда, получив документы, кто-то пытался сделать ударение на втором слоге: «АдАменкова». Маришка не выдерживала и всегда поправляла: «АдамЕкова». Вот так. «АдамЕнкова». В этот раз она сделала также. Она гордо сказала «АдамЕнкова». Девушка подняла глаза и, увидев большой живот, мелированные волосы и короткую юбку, просто промолчала.

Она просто промолчала. Маришка хотела промолчать и на этот раз. Но не долго. Секунд пять. А потом напомнила девушке, что АдамЕнковы – это старинный казачий род, известный со времен Алексея Михайловича, близко к тексту пересказывая энциклопедию.

И это было правдой. АдамЕнковы были и казачьими старшинами и атаманами и даже родственниками последнего гетьмана Украины Скоропадьского. Впрочем, этой родней они гордились не сильно. А вот дед Маришки Степан Андреевич, был действительного героем, в свои двадцать с небольшим – полковником и командиром сводного отряда казаков, штурмовавших Берлин. Пусть земля будет ему пухом. Аминь.

Самолет взлетел. Полет прошел тяжело. Маленький ребенок натужно кричал и не давал всем спать. Было душно и они не выспались. Самолет сел и Адаменковы попали в дождь. Нет, не грибной. Нет, ни маленький дождичек. Нет, не в ливень. Они попали в тропический шторм. Их довезли на специальном трансферте до отеля, пять звезд. Около отеля реял флаг СССР. Но приглядевшись, Маришка поняла, что это флаг Китая. Поселиться в отеле пять звезд было желание Маришки, а ее желания родители выполняли. И даже перевыполняли. И они любили ее. Любили.

Дождь лил с утра. Дождь лил днем. Дождь лил вечером, но это не значило, что дождя не было ночью. Ночью он тоже был.

Маришка ходила в закрытые бассейны, выгуливая свои купальники. В основном один – закрытый. Ходила по магазинам, покупая слонов резного дерева, тайские рубашки из приятных тканей и расцветок, а потом увлеклась востоком и пропадала на курсах йоги у местного мастера Андрея, приехавшего из России десять лет назад. Щуплый, тонкий, кожа да кости, программист приехал в Таиланд десять лет назад и заболел им. Он увлекся религией, отпустил бороду, потолстел и за десять лет стал местным гуру, к которому ехали специально из Москвы, Омска и даже Южно-Сахалинска. Хотя, исходя из географии Южно-Сахалинска, Омска, и Москвы, но хотя от Сахалина до Таиланда было 5 часов, лететь приходилось все равно через Москву. Любовью он заражал яростно. Любовью к Таиланду. И отбоя от желающих посещать его курсы не было.

Егор тоже не скучал. Случайным образом он открыл для себя клуб единоборств, организованный местным петербуржцем, тоже Андреем.

Андрей и Егор понравились друг другу сразу. Оба высокие, оба блондины, оба с голубыми глазами. Что еще у них было общее, думаю описывать не надо. Любовь к боксу.

Они встали в спарринг бою. Два раза. И оба раза Егор нокдауном заканчивал бой. Допустили применение ног. Тут Андрей один раз победил. Другой раз свели к ничьей.

Эти две недели он там работал так, что заработка от вынесенных из клуба людей хватило, чтобы заполнить небольшой чемодан. В том плане, что выносили их другие, а он работал своими не маленькими руками по частям их тел. И, как правило, по голове. Да так упорно, что называется, работал погрузившись. С головой.

Неделя подходила к концу, и тайцы стайкой ходили за Маришкой, мечтая к ней прикоснуться. Они не видели таких женщин до нее. Она олицетворяла Богиню земли и плодородия и в приближающемся материнстве была прекрасна. Она не противилась, выходила с шезлонгом на пляж. Ставила коробочку и выставляла мизинец. Тайцы, кидали в коробочку деньги и осторожно прикасались к ее руке.

Тайские деньги Маришки и Егора были обменяны на доллары. Хитрые тайцы старались подсунуть приезжим мелкие американские деньги, возраст которых измерялся десятками лет, и даже умудрились всучить не существующие дойч-марки Федеративной Республики Германия. Дойч-марки были заменены на евро в Германии почти тогда, когда Маришка пошла в школу. Маришка не расстроилась. Положила доллары, марки и тайские деньги в чемодан, решив, что отдаст их как сувениры. Доллары, конечно, ей пригодятся.

Две недели проходили быстро. Тайская еда им поднадоела. Сала, борщика с чесночком захотелось им. Но они все-таки чуть подзагорели, успев съездить на острова.

Затоварившись покупками, попрощалась с гуру. Обнявшись с подругами и обменявшись с ними адресами в сети фотографий, Маришка спустилась к холлу, где их уже ждал трансферт домой.

Егор вернулся в отель, обнявшись, по-братски, со всеми, с кем он спарринговал.

Старый мастер провожал его тоже.

Егор почти две недели назад шел из клуба к отелю, когда в переулке, грязном и темном он услышал шум. На земле лежали четыре тела. Но двое теней держали за руки стрика. Еще один держал нож у шеи старика. Егор, не раздумывая, подошел и ударил по голове держащего нож. От такого удара в мультфильмах голова вошла бы в тело человека. В реальности человек просто упал. Люди, державшие старика, тоже. Тоже упали. Старик поблагодарил Егора и тот довел его домой.

В маленьком доме, спрятавшемся между отелей, была японская атмосфера. Сняв обувь, он вошел в дом, и маленькая женщина принесла ему чаю. Японец говорил по-русски. Командир сводного отряда морской пехоты, потомственный самурай Ямасито Яматото, или Яма-тута Яма-тама, в общем, что-то дорожное. Егор плохо запоминал нерусские имена. Так вот Ямасито провел на строительстве в Сибири несколько незабываемых лет. Знакомился с русской природой – рубил лес. Посещал культурные мероприятия – строил Консерваторию. Ловил рыбу, по четвергам. Из супа.

И восхитился Россией, страной, где вопреки суровой природе, живут такие открытые люди. В том плане, что кто с мечем к нам придет там и останется. В смысле, где пришел.

Старый мастер-японец предложил обучить Егора. Егор с поклоном принял предложение. Древними мечами, катанами, Егор отрабатывал с четырех утра, времени закрытия клуба, до десяти, потом, короткий сон, еда и снова он крутил мечом. Вперед, вбок, назад, вперед, вбок. Совмещал с шагами, и ударом свободной рукой, научился делать выпады и уходы. Так он делал до открытия боев в восемь вечера.

В восемь он выходил на бой. Против него бились все и большой китаец, и маленький тайванец, и американец с базы ВМС и британец с майкой «Битлз», и русский и не брат нам, копатель Черного моря. Все били его. Вернее пытались. Он бил один раз.

По голове. Кулаком. После этого кто-то уходил сам. Кто-то не уходил. Сам.

Он хорошо провел время и приобрел навыки совмещения боя кулаками и боя мечами.

Две недели пронеслись и японец, тепло простился с Егором.

Прощаться с Маришкой выстроилась очередь. Она вышла на балкон номера, выходивший на море и площадь. Площадь замерла и благоговении протянула им руки и благословила, как учил мастер йоги Андрей.

Машина была подана к черному ходу. И довезла их до аэропорта благополучно. Маришка, устав от отдыха даже не особо возмущаясь, заплатила за перевес. Чемоданов было уже четыре. Их погрузили в самолет, и он полетел обратно в Москву.

Маришка и Егор летели вместе с ним.

Маришка хотела уже прилететь. В самолете ей было некомфортно, и она хотела уже прилететь. Сейчас. Сразу. Она перечитала журналы, ознакомилась с биографией Мудачевой, Маговаева и Брежнева, а также многих деятелей советской элиты. Журнал, который кто-то подсунул в самолет, назывался «Демосфен» и был посвящен эпохе брежневского застоя в СССР. Она успела несколько раз заснуть. Почитать. Заснуть. Но самолет все летел и летел. Журнал был Российский, наш, издаваемый в Москве. Но она читала его и факты, известные ей со школы подавались в свете искаженном, однобоко повернутом так, что русские, советские люди все время оказывались не молодцы. Вроде бы и не ругали их в открытую, а не молодцы. Журнал был прочитан и Маришка, обладая почти абсолютной памятью, запомнила основные факты. Краткие биографии основных вождей. Сплетни из круга местно богемы. Хвалили Эллочку Мудачеву, обвиняли в связях с мафией Кобзаря, нейтрально, но с пренебрежением, отзывались о М. Маговаеве. Лебезили перед бардом Владимиром Навлодским. Боготворили Бухата Окруджаву.

Маришка посмотрела в иллюминатор.

Небо над Россией постепенно портилась и тропический ливень они сменили на холодный, бодрый, приветственный дождь московского июня. Маришка вышла из самолет, зябко поеживаясь. Экономить не стали и веселый таксист. Довез их и их четыре чемодана до сестры-бабушки.

Там их ждала веселая семья Адамовых, которая весело слушала приключения в Таиланде и делилась своими. Дождь шел и там и тут. Там он был теплым. Здесь теплым тоже, слава Богу, не снег.

Вечер прошел тепло, и чемоданы заносить не пришлось. В двух чемоданах были вещи, которые они увезли в Таиланд. Не надетые купальники, туфли, костюмы и юбочки. Также осталась не использованной и бритва электрическая, доставшаяся Егору от отца, несколько станков безопасной бритвы. Егор отпустил небольшую русую бородку. Книга 1978 года издания «Приемы бокса и их влияние на марксистко-ленинское воспитание спортсменов», также не была прочитана до конца. В качестве закладки Егор использовал аутентичную сто рублевую купюру, образца 1961 года, и ее краешек выглядывал из книги, маня непрочитанными страницами.

Еще в одном – деньги. На таможне их остановили. Попросили открыть чемодан. Чемодан был полон денег. Сложенных в пачки цветных бумажек. Молодой таможенник побледнел, порозовел и позвал старого таможенника. Тот подошел. Взял пачку. Пальцем провел по корешкам. Увидел одноглавого орла. Кинул деньги в чемодан и закрыл крышку. Ушлые тайцы купили у рачительных немцев восемьдесят вагонов макулатуры – старых бундесмарок, дойч-марок, Федеративной республики Германия. Немцы подкинули со скидкой им еще восемьдесят вагонов марок Германской Демократической Республики. Тайцы взяли. Теперь вместо евро и долларов при обратном обмени они пытались подкинуть эти бумажки в качестве настоящих, стоящих денег. Когда проходило. Когда нет. В этот раз, с сожалением глядел таможенник на Маришку, прошло. Он махнул рукой и пропустил их. Со стороны казалось, что Маришку обманули. Это было не совсем так. Под грудой никому не нужных, сувенирных денег прятались настоящие, пусть и помятые доллары. Задача была с блеском выполнена. Двести пятьдесят тысяч заработанных Егором не только в боях, но и на ставках на себя денег въехали в страну.

В четвертом чемодане были сувениры. Слоники из дерева, кофточки из шелка, книги по йоге, благовония и свечи. С этим чемоданом можно было открывать магазин, что Маришка и хотела сделать. Но скажи Богу про свои планы и… Маришка и Егор были обеспечены летними халатами. Свежим бельем и диваном в зале.

Поговорив, обсудив, родственники разъехались.

Маришка и Егор были положены на диван. В зале стояла югославская стенка. Хрусталь и тарелки тех же лет. Выглядывали корешки книг. Юлиан, дефицитный Семенов, Брежнев, доставшийся в нагрузку, томик «Трех мушкетеров». Камешки с Крыма. И фотографии со всего побережья Краснодарского края. Подаренный Маришкой слоник из резного черного дерева и многорукий Бог Шива стояли впереди. Под звуки сверчков Маришка и Егор заснули.

Глава третья. Ваши документы, или привет СССР.

Проснулись рано. Маришка не выспалась. Джульетта ворочалась и сильно била ножками. Егор тоже, в смысле ворочался. Но планов на день они не меняли. Маришка хотела увидеть Красную площадь.

И они в пять утра, по первому свету стали собираться. Чаю не пили. Бутербродов не ели. Умылись и поехали. Поедим в ресторанах быстрого питания, решили они.

Егор открыл ворота, открыл гараж и выгнал машину. Идеально перебранный мотор не издавал ни одного лишнего звука. Мотор был от автомобиля немецкой фирмы и мог выдать разгон 200 км/ч за пятнадцать секунд. Богдан Степанович, прочитав в одном из журналов об московских умельцах, загорелся сделать также. Он перегнал в Москву одну из своих «Волг» и ребята сделали ему новый двигатель. Перебрали все детали, поставили кожаные сидения. Машина внутри выглядела, как только что выпущенная с конвейера премиальная модель. Двигатель только он попросил оставить как у «Волги». Всеядным. На 95 он в районе не рассчитывал, тем более в сети заправок он был в доле.

Чемоданы Егор сложил тоже. Два в багажник, два в салон. Присели на дорожку. Бабушка-сестра перекрестила, прочитала молитву и отправила в путь.

Они ехали по сонному городку, где присыпанные колдобины дорог не чинились с послевоенных времен, где за погасшими вывесками современных магазинов вдруг читалось «Кулинария», «Детский мир», или «Продукты».

Выехав на центральную площадь и проехав по кольцу мимо памятника Ленину, указывающего путь в будущее, посреди заросшей сорняками лужайки, они двинулись дальше.

Было полшестого утра, но по дороге им не попадалось машин. Они один раз встретили желтый автобус «Икарус», непонятно как оказавшийся здесь.

Выехали на трассу. Дорога была как-то уже, и полос на ней было меньше. Но меньше было и машин. Много было «Жигулей», привычных в Краснодарском крае, но не виденных ими в Москве уже давно, немного было оранжевых и красных «Москвичей» и совсем мало «Волг».

Маришка включила сплит (кондиционер) в машине. Это было то новшество, которое Богдан Степанович поставил в машину не оспаривая то и не экономя, что «мол, тогда таких машин не было». Закрыла окно и на прохладном воздухе уснула. Проснулась от того, что машина снизила скорость и остановилась.

Егор затормозил, когда увидел, что машину попросил к обочине взмахом полосатого жеста сотрудник ГАИ. Он был одет в черную, кожаную приталенную куртку. На голове его был черно-белый шлем. На второй стороне дороги лениво дежурил его напарник.

Машина Маришке и Егора была остановлена на штатном посту. Пост был кирпичным зданием в два этажа и с выдающимся вперед козырьком желтого же цвета и панорамным остеклением советских времен.

Ничего странного Маришка не обнаружила. Три мотоцикла, желтого цвета у входа на стоянке. Жигули, видимо, памятные эпохи восьмидесятых. Такие, как в ее детстве. У деда. Он сажал ее на переднее сиденье, и они мчались по выжженной солнцем степи. В открытые окна несся освежающий ветер, на большой скорости переставая обжигать.

Егор не имел привычки ждать прихода инспектора, да и рад был поразмять ноги, затекавшие в машине, даже с учетом почти отодвинутого назад кресла. Все-таки он был высок.

Егор открыл бардачок, взял, не глядя, наручную сумочку и вышел. Подошедший инспектор козырнул. Представился: «Сержант Семенов. Ваши документы, пожалуйста». Посмотрел на левую часть переднего стекла. Бумажный квадратик о прохождении техосмотра висел на нем и был указан год 1978. Год букв был белым, а за ним был силуэт машины «Волга». Точно такую же, Семенов и видел перед собой.

Егор вышел из машины, машинально залез в барсетку (наручная сумочка) и вынул оттуда две книжечки – одну красную книжечку с гербом СССР, на другой серой было написано «Технический паспорт» и протянул их инспектору.

Тот открыл, проверил документы, прочитал: «Егор Игоревич Адаменков», сравнил с фотографией. Загар был сильный, но и номера были Краснодарскими, а сейчас там было лето.

Проверил сведения о владельцах машины. Владельцем значился тоже Е.И. Адаменков. Задал он вопрос и о цели поездки в Москву, по загару и номерам, и месту выдачи права еще раз убедившись в нездешности проезжавших.

Егор честно ответил, что собирается посмотреть Москву, но тут из машины подала голос Маришки. Окно было приоткрыто, и Семенов увидел сильно беременную Маришку. И, быть может, его поразило то, что она пристегнута. И такого за свою недолгую жизнь он еще не видел. Пристегнутый сзади пассажир. Водитель и пристегнутый то спереди были редкостью, а ВТО сзади – никогда.

А может быть, его и не остановила бы ни беременность, ни ремень безопасности. Он бы задавал вопросы об аптечке и других вещах дальше. Но в голове у него, уже которую неделю, крутились фамилии членов Политбюро и Центрального Комитета, мучимые им для сдачи партийного экзамена.

Среди них Семенов не помнил Адаменкова. Но видел машину. Видел молодого парня. Видел джинсы, короткую белую рубашку, кожаные летние туфли, и часы с заграничной надписью. Не мог Семенов и поручиться за противоположное. Молодой парень был кем-то из «этих». Его спортивное тело могло подразумевать и второй вариант. Он мог быть известным спортсменом и Семенов убедил себя, что он видел его, то ли в хоккее. То ли в футболе.

А может и то, что сзади подъезжал коптящий грузовик. Грузовик был старым, но из-за всех сил тянул груз – бетонные блоки.

Он отдал документы, козырнул, пожелал счастливого пути и отошел.

Егор сел в машину. Начал убирать документы. И тут его поразило несоответствие. Документы он взял не глядя. Также, на автомате он взял и барсетку. И документы он подал шуточные, те которые подарил ему тесть вместе с машиной.

Богдан Степанович долго на свадьбе говорил об их подлинности. О старых бланках. О долгом поиске чернил и печатей. О том, что он влез в архивы, аж в областном центре. Поскольку в районе он уже все перерыл. Он показывал подлинные паспорта СССР, сделанные для Маришки и зятя. Права и Технический паспорт на машину.

Да, Богдан Степанович был большим фанатом подлинности. Он мог гоняться по всей области, да и по всей стране за деталью для своих автомобилей. А потом радоваться, как ребенок, качая огромную железяку подлинной выхлопной трубы 1975 года. Жена не беспокоила его и как когда-то, просто подавала ему старые пеленки для его новой «Малышки».

Он прерывал гаражи и свалки и собрал уже приличный автопарк и к осени в станице должен был заработать музей. Музей мог привлечь туристов, и его гостиница заработала бы больше. В музее были представлены большинство марок и моделей советских автомобилей, начиная с Санкт-Петербургской марки «Руссо-Балт», случайно найденной в одной из станиц у вдовы красного командира, до последних моделей «Москвича» и «Волги», выпущенных в Союзе.

Егор завел машину, отъехал от поста. Остановился. Вылез. Посмотрел на номера. Номера были также старые. Советские. Но подлинные номера в том мире, в котором он оказался. Номера Краснодарского края. Образца 1978 года.

Зная вспыльчивый характер жены, и с учетом ее беременности, он не стал ей ничего говорить, а решил понаблюдать. Машина ехала, и колеса крутились. Шины ехали по дороге, для которой были созданы. Год выпуска на них стоял 1977.

Шоссе сузилось до двух полос. Разделительная полоса исчезла. Не было столбов освещения. Машины попадались старые. То есть новые, но старых для Егора моделей.

Не было привычных для пригорода и трассы кафешек. Торговли стройматериалами. Гипермаркетов, наконец. Не было ничего.

Нет, не так. Поля были засеяны. Везде были посаженные человеком растения.

И это убедило Егора больше всего.

После Воронежа в его России он засеянных полей не видел.

При этом таблички раз в несколько километров были. «Москва 75 километров», указала одна. «Москва 50 километров», указала другая.

Не было ни заправок, ни вереницы машин, собирающихся в пробку. Уже было около семи, но машин по-прежнему было мало.

Егор увидел заправку издалека и встал в небольшую на семь машин очередь. Откуда они взялись было непонятно. В смысле машины. Но шоссе их было несравнимо меньше.

Колонки были стары. Выкрашенные в тот же желтый цвет. Для оплаты заправки ему придется идти к маленькой будочке. Маришка опять дремала. Джульетта не давала спать и только сейчас поутихла.

Отстояв очередь, он встал к колонке с 93 бензином. 95 не было. Не было и улучшенного дизеля. Был бензин А-76, А-72 и А-93. Егор достал портмоне, за тем опомнился, залез в бардачок, и достал книжку «Приемы бокса».

Ему, видя стать и рост, аккуратно так мяукнули клаксоном. Егор вытянулся. Улыбнулся. Мяуканье не повторилось. Глядя на наполненность бака, Егор решил взять двадцать литров.

Он подошел и улыбнулся. В ответ его встретили ледяным молчанием. «Двадцать литров девяносто третьего, – сказал Егор, и протянул сто рублей».

Кассирша недовольно скривилась, высказала ему за всю свою неудачно складывавшуюся судьбу. Но потом, оценив красоту и магнетическую силу его, или просто пожалев, отсчитала сдачу рублевыми бумажками и насыпала мелочи.

Бумажек было ровно восемьдесят. Еще восемнадцать рублей Егор сгреб в свою ладонь. Ладонь потяжелела. Там были пятидесяти копеечные монетки, двадцати копеечные монетки, и даже несколько рублей 1970 года с головой Ильича. Он сложил аккуратно деньги в карман. Заправился. Повесил шланг и отъехал. Никаких кафе рядом не было. Егор был человек умный. Характер у него был не только покладистый, но и спокойный. Ведь не только жил с Маришкой, но еще и учился у Самураев.

Он поехал не торопясь. Думал как сказать о их провале в прошлое Маришке. И думал о том, что дальше делать. Можно было развернуться и повторить маршрут. Но. Попадание в прошлое осмотр Москвы не отменяло. В конце концов, деньги у них были. На несколько дней безбедной жизни хватило бы точно.

Егор через спальные районы въезжал в столицу. Спали новые многоэтажные – пяти и девяти этажные дома. Выше них не было. Попадались редкие прохожие, выгуливающие собак посреди остатков строек, бетонных колец и маленьких, высаженных деревьев.

Пробок не было. Несколько машин двигалось в обоих направления. Заговорило в машине радио. «Здравствуйте товарищи, в эфире «Пионерская зорька». Егор приглушил звук.

Поток машин мягко тормозил у светофоров, горевших желтым и красным цветами, и также мягко направлялся дальше, когда светофоры зажигали зеленый цвет. Зеленый горел долго, и Егор попал в волну этого цвета, держа скорость на 50-55 километров в час.

Рекламы на улицах не было. Никакой. Ни билбордов. Ни растяжек. Но на остановках были стенды с газетами и иногда стенды с рекламой концертов. Егор видел знакомые лица Маговаева и Эллочки Мудачевой.

Рекламы не было и на домах. Вывески первых этажей гласили «Магазин продукты», «Аптека». Дважды попадались вывески «Кинотеатр» и «Комиссионный». Один раз театр.

На одном из светофоров Егор залез в барсетку Богдана Степановича. Он не был удивлен. Там было два паспорта. Один на его имя. Другой на имя Адаменковой Маришки Богдановны. Гражданки СССР, 1960 года рождения. Местом рождения стояла станица Красно-Петроградская, Красноказаческого района, Краснодарского края РСФСР.

Богдан Степанович был скрупулезен во всем.

Кроме этого, в барсетке оказалась пачка пятидесяти рублевых купюр, тысячи примерно на полторы.

Егор вспомнил конкурс, в котором он выиграл эти деньги. Надо было последовательно назвать всех генсеков. Он назвал их всех, даже Андропова, и на Черненко он затормозил.

Богдан Степанович не любил Михаила Сергеевича Горбачева.

Маришка просыпалась. Выполнив все необходимые действия, и посигналив, по-московски повортником, Егор затормозил. Он изучил маршрут по карте Москвы заранее. Зная, что на «Волге» не будет навигатора. Он затормозил перед общественным туалетом. Места для парковки были.

На улице, перед небольшим сквериком работал бесплатный туалет. Маришка зашла, не заметив привычных санитайзеров и раковин с мылом. Прошла внутрь.

Там было чисто. Но это была яма. Яма, от которой Маришка отвыкла. Последний раз она видела такие на отдыхе в далеком детстве.

Выйдя из туалета, она накинулась на Егора, ругая отсталость Москвы. Егор вяло оправдывался. И лишь сказал, что здесь была парковка. Это был аргумент. Маришка огляделась. Машин на дороге было мало. В сквере на небольшой площадке стояла бочка с надписью «Квас». Мужчины, одетые в брюки и рубашки. Брюки были серые или коричневые. Мужчин в летних брюках было мало. Кто-то был в пиджаках, кто без них. Люди стояли и пили квас из стеклянных выгнутых кружек. Было утро и было еще прохладно.

Женщины, стоявшие в небольшой очереди, обсуждали рецепты окрошки. Рядом, с бочкой стоял стенд, на котором Маришка увидела выпуск газеты «Правда» с портретом Брежнева. Она помнила его, поскольку только вчера читала «Демосфен» в самолете. Но это было не странно. Коммунисты могли выпускать газету, и на ней мог быть товарищ Леонид Ильич Брежнев.

Маришке захотелось кваса. Очень захотелось. Она кивнула Егору. Егор понял ее без слов. Егор и Маришка подошли к очереди. Поинтересовались, кто крайний. Им ответили. Детские привычки возвращались быстро.

Платил Егор, вынув из кармана монеты. Продавщица в белом халате и белой же шапочке взяла две кружки и налила в них квас, дожидаясь, но не сильно, пока пена отстоится.

Маришка не любила, когда он платит мелочью и отошла. Егор принес две большие, пол-литровые кружки кваса. На кружках была приятная влага и напиток, давал приятную бежевую пену.

Маришка с удовольствием попробовала его. Живой, пенный напиток попал в нее. Они сидели. Наслаждались солнцем. На скамейке через одну мужики играли в домино. Еще дальше три субъекта из бидона в кружки наливали явно не квас. Рядом с ними была разложена на газете вяленая рыба.

Маришка скривилась. Она не любила, когда пьют и еще меньше любила пьющих с утра.

Маришка и Егор смотрелись здесь необычно. Они вышли из черной «Волги».

На нем были дорогущие джинсы. «Фирма, – как заметил мимо проезжавший таксист».

На ней было просторное белое платье, подчеркивавшие ее фигуру. Но толи покрой какой-то был не наш, то ли ткань слишком хорошо сидела на ней, но они были приметны. Выпив квас, они поставили кружки на специальный столик.

Развернулись и сели в машину. «В Кремль!» – сказала Маришка. Егор завел машину, но не поехал. Маришка вопросительно на него посмотрела. В Кремль ехать было рано. Пока рано.

У Егора была крепкая психика. Крепкое здоровье и дух. Он не пил алкоголя и его мозг работал. Но он не знал, как начать.

Но начал. «Маришка, ты успокойся», – начал он. Начало было не удачным. После этих слов Маришка посмотрела еще пристальнее.

«Маришка, мы в прошлом», – нырнул в прорубь Егор. То есть он не нырял в прорубь. Не было в Красно-Петроградской прорубей. Не замерзал там лед. Но лучше бы были. Чем такой взгляд у Маришке. Лучше прорубь.

Маришка ледяно посмотрела на него. Посмотрела за окно и успокоилась. Она знала, что он прав. Не было в Москве таких сквериков. Не было в той Москве, откуда они прибыли, так мало машин. Квас так не продавали. Бидоны стояли только на невнесенных балконах хрущевок и пылились. Да и вкус кваса был другой. Тот вкус, который она помнила. Квас был живой. Маришка ойкнула. Сначала решила, что напиток был слишком живой. Потом схватилась за живот.

Джульетта решила появиться на свет именно сейчас в 1978 году в Советском Союзе, в столице нашей Родины Городе-герое Москве.

Егор примерно представлял, где они. Завел машину и нажал на газ. Он ехал осторожно и черный дым, ожидаемый от резкого старта, не пошел из-под колес.

Егор уже изучил маршрут и повез жену в ближайшую больницу.

Ближайшей больницей оказался роддом Грауэрмана на Калининском проспекте. Егору повезло, что карта, которую он изучал, и взял у Адамовых, была старая. Высокое здание приветливо распахнуло ворота под настойчивым клаксоном машины.

Роддом закрыли в 1991 году. Но сейчас, несмотря на активную перестройку проспекта, можно было проехать к нему

Егор подрулил к приемному отделению. Ему повезло опять. Парковка оказалась свободна. Он повернул на свободное место и затормозил.

Роддом скоро закрывали на летнюю профилактику и места на парковке и в роддоме были.

Повезло им и в том, что дежурным врачом оказался Адамов Виктор Петрович, тот самый от вдовы которого – бабушки-сестры они выезжали утром. Услышал Виктор Петрович знакомую фамилию. Увидел место рождения в паспорте – место рождения его отца. Он перекинулся парой слов, спросил о дедушке и бабушке и поняв, что они родственники не особо вникнув какие, он решил вопрос.

Маришка на каталке поехала приносить на свет еще одну девочку из семьи Адаменковых. Заботливые санитары везли будущую мать.

Егор предложил деньги. Денег Виктор Петрович не взял с Егора принципиально. Списал на молодость последнего и особо не огорчился подобному предложению.

Егор томительно ждал. Он привык ждать, но сейчас волнение было особенным, радостным.

Мужчин в роддом не пускали. Маришка же лежала в палате. Маришке установили капельницу, и она принимала в себя живительные растворы. Лежа на чистом белье и простынях, в больничном белье она говорила и слушала. Много говорила и много слушала.

Подружившись с соседками, они обсуждали все. Где достать коляску. Желательно немецкую. Как часто надо стирать марлечки – подгузники и их менять, а потом прокипятить надо обязательно. А что если не будет молока и где брать смеси. Желательно импортные. Будущие матери в палате лежали непростые. Дома здесь, в центре, были полны генералами, депутатами, руководителями, и их дочери, жены, а некоторые и сами, в смысле руководительницы, готовились стать матерьми. В палатах было прохладно, окна приоткрыты и Маришка ждала.

Она накапливала силы для своего раскрытия. Она верила и знала, что так и будет и любила этот маленький комочек, растущий у нее под сердцем, набирающий вес и отбирающий, но и дающий ей силы. Она лежала и верила, что все у них будет хорошо. У всех них. Она знала, что никто атомную войну не начнет и Москва не сгорит в атомном пожаре, и все лежащие здесь, многие из них, станут уже бабушками в том далеком отсюда году, откуда она прибыла. Она задремала. И Джульетта, чувствуя спокойствие матери, решила – пора. Она начала растягиваться и искать выход в новый для нее мир. Новый и счастливый мир.

Глава 4. Новые граждане СССР. Дела и заботы новой жизни.

Начались схватки внезапно. Отошли воды и она поняла. Пора. Ее отвезли в родильный кабинет. Она помнила слепящий в глаза свет, ободряющий голос врача и сестры.

И роды прошли легко. Джульетта вышла в этот мир и огласила ревом родильный кабинет и коридоры больницы. Егор, сидящий под окнами, как-то сразу узнал голос дочери, понял и полюбил его.

Виктор Петрович взял на руки «крестницу» и, против правил, показал ее в окно.

Маленький сверточек с черными, как у мамы волосами.

Егор был счастлив. Он обежал полрайона и скупил все торты в окрестностях.

Он обежал магазины, но на витринах стояли небольшие торты. Не торты для рождения дочери. Он знал порядки, поездив по маленьким городкам.

Егор пришел к большому ресторану, где с маленького черного входа ему вынесли много тортов. Целых три. Он скупил их все «Прагу», «Киевский» и «Птичье молоко». И три бутылки хорошего, а не армянского коньяку. Больше не продали.

Он принес это и вручил Виктору Петровичу. Тот взял подношение и отнес дежурившим сестрам и врачам.

Маришка ожидала увидеть Джульетту, но по заведенному порядку маленький комочек счастья она увидит только на кормлении. Виктор Петрович был ничего изменить не в силах. Потом, после кормления, Джульку уносили опять.

Виктор Петрович вышел покурить. Он целый день принимал роды. Двое, из которых, были тяжелыми. Он вышел и увидел «Волгу» и дремлющего в ней Егора.

Он постучал в переднее стекло машины.

«Молодой человек, тебе есть куда пойти? – на правах старшего и родственника он говорил на «ты». Егор покачал головой, помялся, и Виктор Петрович отдал ему ключи. «Маришку и Джульетту все равно не выпишут до среды, а ты бери ключи и езжай ко мне. Здесь недалеко. Два квартала».

Егор отказываться не стал и поехал по адресу. Машин было мало.

Наступал вечер, и Москва зажигала свои окна. Он въехал в маленький уютный дворик, где без проблем припарковался. Во дворе тоже было мало машин.

Дворик окружали каре из четырех четырехэтажных домов. Он нашел нужный подъезд и, поздоровавшись с бывшими у подъезда бабушками, поднялся на третий этаж.

Доктор Адамов жил скромно, по-холостяцки. Он и был холостяком. И после смерти матери жил один. На стенах висели фотографии. С одной стороны это были люди в гимнастерках, сюртуках, кринолинах явно дворянского происхождения. С другой стороны больше служивые люди и казаки.

В гостиной на стене висел портрет генерала и как догадался Егор, это был отец Виктора Петровича. Генерал танковых войск, герой битвы за Варшаву Петр Адамов. Волевое молодое лицо, лихо закрученные усы и кубанка набекрень.

Рядом висел портрет молодой женщины. Видимо это была мать доктора. Тонкое, красивое лицо.

Комнат жилых было две, плюс гостиная. Егор пошел на кухню и быстро сготовил поесть. В машине лежала курица, а в холодильнике была картошка. Через полчаса доктор пришел и они в молчаливой, немногословной компании поужинали.

Егору постелили в гостиной на старинном диване, где он со своим ростом поместился. Ноги, на удивление не свисали и не висели тоже. Наступала ночь.

Маришка лежала в палате с пятью другими женщинами. Две из них были женами дипломатов, отправивших своих жен рожать в Союз из дружественных нам африканских стран. Третья была женой аппаратчика из Грузии. Четвертая была женой генерала войск секретных. Пятая же, вела себя наиболее скромно. Она была младшей дочерью одного из маршалов. Ныне заместителя Министра Обороны СССР.

Она должна была рожать в Кремлевской больнице, но врачи сказали, что не довезут ее. Маленькая, темноволосая женщина лежала и готовилась рожать. Ей было тяжело. Беременность мучила ее, выпивая соки, и она сдружилась с Маришкой, наполняясь энергией от ее жизнерадостности и счастливого материнства. Ее звали Варварой, Варенькой, как ласково говорила о ней Маришка, и знавшие ее.

Доктор Адамов передал Маришке одежду и найденные Егором все в том же ресторане фрукты. Зеленоватые бананы и желтые апельсины. Яблоки были хотя бы ровные и без червоточин.

Она переоделась. Женщины-соседки, придирчиво ее рассматривали. Они видели простой, но заграничный лоск ее халатика. Оценили переданную французскую косметику. И стали гадать. Кто на самом деле это простая по общению девчонка. Кто ее отец? Кто ее муж?

Но погадать долго не дали. День дальше продолжился феерией. В палату вошла женщина праздник. Ей было лет пятьдесят, но выглядела она на тридцать пять. Она несла за собой шлейф духов, роскоши и любви. Она одарила мельком дипломатш, окинула взором грузинку. Остановила взгляд на Маришке. Представилась. «Галина, – просто сказала она». «Маришка, – просто ответила Маришка».

Галина оценила халатик, но не позавидовала. Она была одета чуть роскошнее. Подошла к Вареньке и стала говорить ободряющие, нужные вещи. Варенька кивала и кивала. Что-то сказала про Маришку. Галина одобрительно поглядела на ту и снова говорила и говорила.

Наступало время обхода, и Галина собралась уходить. Она оставила букет роз. Розы были хороши: « С дачи отца – сказала она». Оставила и корзинку с фруктами, и приятный запах духов.

Перед этим она дала номер телефона Маришке. «Маришка, – попросила она, пригляди за Варенькой. Если что-то сразу звони». Маришка кивнула. Но звонить не пришлось. Варенька, к неожиданности многих, легко родила мальчика.

Мальчик был здоровый и просил есть. Варенька, к удивлению своему, смогла его кормить. И к Маришке и к ней приносили на кормление Юлию, как называли Джульетту, и Константина, названного в честь знаменитого деда – отца Вареньки.

Тем временем Егор не сидел на месте. Он побывал во многих местах столицы. Он был на Калининском проспекте, который называли Арбатом, на Тверской улице, которую называли Горького. Он видел фарцующих ребят. И наметанным глазом видел и их прикрытие. В погонах прикрытие и просто крепких мальчиков.

Он побывал в десятках комиссионных и понял, что у него в чемоданах лежит просто клад.

Он купил много нужных вещей. Кроватку и коляску из Германии. Достал в комиссионном, где его уже ждали, ну как родного.

Слоники из Тайланда здесь, шли по цене настоящих там. Купил у фарцы одноразовые подгузники.

Его природное обаяние и деньги делали свое дело. В этом мире, во многом обаяние играло большую роль, чем деньги, но и деньги были нужны.

Вечером Егор поговорил с доктором, у которого было неудобно уже оставаться, и мягко попросил помочь с поисками жилья. Доктор уговаривал пожить их у него. Егор соглашался, но проблемы это не снимало. Им нужен был дом. Или квартира, на крайний случай.

Маришка сдружилась с Варенькой и узнала, что Галина – это знаменитая Галина Брежнева, дочь Генерального секретаря. Варенька подружилась с ней давно, хотя была почти на тридцать лет младше. Они с Галиной сдружились в Крыму, где дачи их отцов были рядом. Мама у Вареньки родила родами, но отец, в память о любимой жене не женился. Няни были, но это не снимало забот.

Галина взяла под покровительство эту маленькую девочку, не намного младше ее собственной дочери, и продолжала с ней дружить и дальше. Она покровительствовала ей и стала почти мамой.

Маришка призадумалась обо всем, что увидела и пережила здесь. Люди здесь были более открытые, более добрые что-ли, но дефицит их начинал портить.

Она не знала, как попала в этот мир. Для чего она здесь. Но жить в этом мире хорошо она умела.

Доктор Адамов передал ей согласие Егора пожить у него, и выписаться ей было куда. Но надо было решить, где жить дальше. Она не стала тревожить Вареньку. Та бы, конечно, настояла, пожить у нее.

Но Маришка слушала и услышала на прогулке во внутреннем дворике, что доктор Лазерович срочно ищет покупателей на квартиру. Доктор Лазерович был отменный доктор. К нему записывались на роды еще до зачатия. Но охота к перемене мест, говорил он, цитируя не то Пушкина, нетто книгу «Исход», овладевала им. Маришка все это слышала и нашла Лазеровича в ординаторской. Хорошая, просторная комната со столами и диваном для отдыха. За столом у раскрытого по лету окна и обдуваемый легким ветерком за столом сидел человек. Он был прекрасно одет, чего не скрывал распахнутый халат. Халат тоже, впрочем, был не больничный. В смысле больничный, но не из государственной ткани. Свой, его личный белый халат.

Маленький, крепенький доктор смотрел на нее через очки. В его глазах играли искорки и он спросил: «Мадам, чего изволите?». Он привык, что к нему приходят с тысячью вопросов и привык на них вежливо отвечать. Во многом, по контрасту, с другими его ценили и за это.

Маришка сказала напрямик. Доктор Лазерович был человек умевший ценить прямоту. Он сам был прям, когда не был крив.

Он уезжал в Израиль. Зачем, он не знал. Родина предков было понятие растяжимое. Предки по отцу были из Польши. Предки по матери из старинного еврейского рода, прибывшего в Россию при Петре. Но уезжал. И он продавал квартиру. Хорошую, очень хорошую квартиру в суперцентре. Квартиру получил его дед, который получил от этой жизни все. Квартиру. Долгую жизнь. Жену, дочь и внука. Соратник Свердлова. Свердлов умер. Дед нет. Соратник Ленина. Ленин умер. Дед нет. Соратник Сталина. Сталин умер. Дед нет. Соратник Хрущева. Хрущев уже умер. Дедушка нет. При Брежневе дедушка умер сам. Он не был соратником Брежнева.

Дедушка умер, а квартира и еврейское происхождение остались. Лазерович хотел уехать. Квоты перед Олимпиадой приоткрылись. Но могли и закрыться. Он хотел успеть. И он видел в этой девочке с юга свой шанс. Он сказал, что у него есть прекрасная трешка в доме по соседству. С мебелью и условием. Он замялся.

Маришка прочитала сомнение, которое видела в юности, когда ценники на базаре на яблоки писали в долларах. Понизив голос, ибо уже слышала о расстреле за валютные махинации, спросила: «Дойчмарки подойдут?».

«По курсу, – сказал Лазерович и назвал сумму, которая не опустошила бы чемодан с привезенными сувенирами даже на треть». Сумма была баснословна для тех лет. Но Маришка не поведя даже бровью, сказала: «Сторгуемся».

Перед выпиской Егор привез ящик шампанского. В ресторане его машину запомнили и начали пропускать вне очереди из таких же и похуже машин. Из них высовывались лица в кепках, и без кепок, но видя «прикид» и стать Егора молчали. Только один раз его отодвинули, когда приехал «Мерседес», точь в точь, как у Маришкиного отца и из него вышел невысокий человек в кожаной куртке. Егор его смутно помнил. И тот подошел, оглядел Егора и хриплым, душевным голосом сказал: «Прости, друг, спешу, – и представился, – Владимир». Егор пожал руку и в ответ назвал свое имя.

Больница видела щедрых отцов, но Адаменкова запомнила надолго. Даже Варечку выписывали скромнее. Приехала только правительственная «Чайка» и хмурый адъютант посадил Вареньку и Константина в машину. Врачам были розданы пакеты. Медсестрам пакеты попроще.

Егор скупил все розы на базаре. Больница благоухала. Он скупил половину годового запаса конфет и шампанского одного известного универсама и привез все это в роддом.

Маришка перед выпиской обменялась со всеми телефонами и адресами. Адрес она называла уже Лазеровичей. Маришка верила в удачу и ум Лазеровича.

Маришка оценила коляску, кроватку и подгузники, заменявшие здесь памперсы. Все, что достал Егор. Речь быстро привыкала к здешней речи. Не купил, а именно достал.

Подгузники застегивались на железную кнопку и были в целом удобны. Аллергии у Юльки пока не возникло. Аллергии у нее не было и на молоко, и молодая мама по часам вставала и кормила ребенка.

Она не выспалась, но дело было важнее.

Уже утром Лазеровичи ждали ее в доме, выходившем на Арбат. Его не снесли, ведь в нем жило столько героев Революции и войны. Лазеровичи жили на третьем этаже. Квартира была двусторонней, а мебель шикарной.

Красное гнутое дерево из кабинетов кайзеров. Спальня была такой же. Мебель входила в цену.

По стенам висели милые морские пейзажи. Они не продавались. Но Маришка, узнав в их знакомые с детства побережья, решила купить и их. Они назвали цену. Маришка поторговалась, снизила все за опт и они договорились.

Вся сумма была принесена и гора денег по десять, пятьдесят и сто дойчмарок и долларов была вывалена на стол. Лазеровичи держали лицо. Маришка держала лицо тоже.

Оставались формальности. Где цветами, где установленной таксой и цветами, Маришка и Егор стали москвичами.

Маришка не скупилась и решила позвать всех новых знакомых на новоселье. Пришли жены дипломатов, пришли сестрички и врачи. Пришла Варечка, жившая, как оказалось, неподалеку. На минуту заглянула даже Галина. Прошла по квартире, в которой когда-то бывала у Лазеровича и его жены- певицы. Певица была оперная и ее уже ждали в Вене. Оценила размах нововведений. Старые шторы были заменены на бархат с ламбрекенами. На столах появились золотые подсвечники и часы Людовика Пятнадцатого. Причем никто не брался сказать, настоящие часы, или нет. Известный ресторан поставил напитки и закуски. Разойдясь, гости были довольны. Каждому из пришедших, Маришка подарила по слонику, привезенному из Таиланда. Все гадали кто же она, но сошлись, что она дочь посла то ли в Таиланде, то ли в Тунисе. Спорили о загаре и решили в Турции. Но кто бы она ни была, ее признали милой. Слоников многие уже видели в комиссионке и знали, сколько они стоят.

Егор помог убрать посуду, и они легли спать в новом доме.

Перед отъездом они долго прощались с Виктором Петровичем Адамовым. Егор жал руку, Маришка обнималась. Узнав, что доктор один, и вовсе еще не старый – ему не было и сорока. Почти не было – 38 с хвостиком, Маришка решила его, во что бы то ни стало, поженить, поскольку верила и знала, что мужчине одному быть не хорошо. Да и женщине тоже.

Отец у Виктора был волевым генералом из казачьей станицы. Фамилию их рода сократил сам Государь Александр Третий. Бравый казак, прадед Виктора Петровича служил у него в охране. Государь как то разговорился с ним и спросил фамилию. «АдамЕнков», – четко отвечал есаул. «Малоросс?», – уточнил Государь.

«Никак нет, Ваше Императорское Величество. Козак.» – отвечал тот. Государь помолчал и сказал. «Будешь Адамов». Секретарь Государя распорядился, и так появилась ветвь рода Адамовых.

С матерью Петр подружился в Петербурге. По традиции своих предков он нес службу в охране Императора. Как оказалось последнего. По долгу службы он сопровождал его в поездках.

Как-то у князя Бецкого, потомка Николая Первого от одной из пассий, Петр Адамов встретил ее. Нет, не так. Встретил Ее. Она была мила и застенчива, второй ребенок и первая, и единственная дочь. Глаза. Пронзительной глубины глаза. В том смысле, что пронзали мужские сердца. И при этом черные кудри и скромность. Девушку звали Маришка. В семье Адаменковых и Адамовых это было родовым женским именем. Петр потерял голову. Он забрасывал ее цветами и подарками. Сватался к отцу. И Маришка была, в общем-то, не против свадьбы. Но отец медлил с ответом. Помогла революция 1917 года. Князя Бецкого успели увести из дворца сыновья, два подполковника. Один гвардии, другой, генерального штаба. Петр оборонял их от озверевшей толпы и сумел охранить.

Маришку же он вырвал у толпы и увез. Утром они обвенчались. И уехали в станицу.

Далее была цепь случайностей. Через станицу шла Красная армия и один из командиров, грузин в военной шинели остановился у него в доме. Они разговорились. Петр выбрал свой путь, на котором он станет красным казачьим генералом. Это был его сознательный выбор. Он, с честью выполнявший присягу, не смог простить царя, предавшего присягу, предавшего страну и народ свой.

А грузин ему понравился. Случилось так, что сына надо было крестить, и гость не отказал стать крестным. В декабре 1917 года Виктора Петровича Адамова крестил сам Иосиф Виссарионович. Отец служил верно. В политику не лез и умер десять лет назад. Мама у Виктора Петровича умерла два года назад. Так и не увидев ни отца, ни братьев.

Маришка включилась в дело. За недолгий срок пребывания в больнице она знала всех врачей и медсестер. Знала больше об их личной жизни, чем они сами.

И нашла. Тихая, застенчивая врач. Маришка. С темными волосами и темными глазами необыкновенной глубины. Это была бабушка-сестра у которой они неделю назад останавливались в Подмосковье, только, естественно моложе на много лет.

Маришка позвала их обеих на ужин к себе в новый дом и сделала так, чтобы они остались одни. Виктор и Маришка разговорились. Через месяц была свадьба. Маришка Адаменкова подарила им югославский гарнитур. И как ни удивительно в доме под Москвой стоял именно он.

Проходило время и у Маришки с Егором начались сложности. Пачка памперсов, которые положила Маришка, закончилась. Подгузники одноразовые начали натирать и вызывать аллергию. Егор нашел выход, но у фарцы подгузники импортные одноразовые стоили сравнимо с картинами, которые они купили вместе с квартирой.

Надо было искать выход. Маришка вспомнила про жен дипломатов. И в дипломатической почте полетели коробки с памперсами. Маришка стала незаменима для многих. Через нее и через роддом начали проходить поставки серьезных масштабов. Начали появляться и деньги. Пустой чемодан, оставленный Лазеровичами, начал наполняться банкнотами с дедушкой Лениным. Но, обладая умом государственным, Маришка понимала, что так дальше дело не пойдет. Обогащая Запад Союз разориться.

Помог случай. Она была в гостях у Вареньки, которой она лично принесла коробку памперсов. Конечно, ей помог присланный Варенькой шофер, но принесла она их лично, что было необычным для их среды. Посылали курьеров, адъютантов, посыльных, но не ходили сами.

Варенька сидела в большой квартире, обставленной в стиле английских дворцов. Ткани на стенах, дерево. Изображения собачек и коней.

В гостиной, как было принято, висел портрет ее отца. Отец, красивый, высокий, белокурый генерал стоял в кителе, на котором не было места от медалей и орденов. Но взгляд у полководца был с хитрецой и умный, что ли. Перед тем как эти ордена заработать он успел лишиться всех зубов и отсидеть в тюрьме за разжигание ненависти к Германии. Потом его за грамотно реализованную ненависть к той же Германии награждали. Но сначала надо было посидеть.

Варенька принесла чай. Поблагодарила за принесенное. Она была дома одна. Отец и муж уехали далеко на Север, испытывать очередной секретный боеприпас.

Отец брал ее мужа с собой, и не видя в Вареньки замены дела из него приемника. Кроме дочери детей у него не было.

Константин и домработница были единственными собеседниками Вареньки. Домработница больше молчала, а Константин больше угукал. Варвара Константиновна скучала. Приезд Маришки был для нее лучиком света.

Муж у нее был похож на отца. Высокий, стройный, блондинистый и широкий в плечах. Он любил жену страстно. Но долг военного звал его. И он ездил по полигонам. Вырываясь в Москву урывками. Даже его сына встречал посланный звонком из Новой Земли шофер.

Маришка и Варенька говорили и звонок в дверь возвестил пришествие Самой. Галина вошла, неся энергию тысяч солнц. Энергия встретилась с энергией Маришки, и дом засиял тысячью красок, отраженных в хрустале люстр, зеркал и ламп.

Маришка и Галина сошлись. Они обе были крупные, красивые, молодые, не смотря почти на семьдесят на двоих женщины. Галина принесла колу. Затребовала льда и стаканчики. Открыла три бутылки по 0,33 литра и как величайшую ценность разлила по бокалам. «Вот, – сказал она, – первая советская кола». Маришка выпила без удивления, отметив особый вкус. И ей показалось, что квас был вкуснее. Варенька вежливо отпила. Ей не понравилось тоже. Вкус напомнил ей, слабой по здоровью, вкус детской микстуры. Она честно об этом сказала. Галина засмеялась и также отметила, что Маришка не удивлена.

Она спросила почему, та сказала, что ей нравиться другая марка, а еще больше квас. Галина была озадачена. Все млели перед иностранным товаром и сказать так просто, что тебе не нравится что-то заграничное, было не принято. Она еще раз оценила Маришку и решила взять ее как-нибудь в закрытый магазин.

Галину заинтересовали памперсы. Джулия закапризилась и Маришка поменяла ей Хорошо, что это было просто. Много салфеток, которые тоже кончались, не понадобились. Галина с удивлением рассматривала салфетки, с иностранной надписью и русским пояснением. Она уже видела салфетки во Франции. Но не видела таких марок и русского языка на упаковке. Болгары. Решила она, не вчитываясь в славянский алфавит.

А одноразовые импортные подгузники оценила. Потрогала, посмотрела качество. Узнала что это и зачем. Родители детей такого уровня сами не меняли подгузники. Это делали няни. Родители низшего уровня и не мечтали об одноразовых импортных подгузниках. Было проще в комедии высмеять бессонную мать, чем решить проблему. Галина поговорила с Маришкой. Та рассказывала так естественно о вещах, бывших для Галины диковинами.

О том, что в магазинах нет очередей, о том, что одноразовые импортные подгузники можно купить и салфетки тоже должны продаваться.

Галина, если бы сама не была в Советском Крыму, решила бы, что Маришка прибыла из острова Крым, роман о котором ей подсунули. Она прочитала роман, и он ей понравился.

Маришка, не вдаваясь в подробности, рассказала, сколько стоят ее одноразовые импортные подгузники, доставаемые через дипломатов, и сколько на черном рынке. Галина задумалась. Она понимала, что цены на бриллианты больше, но бриллиантов надо меньше. И одноразовые импортные подгузники это золотое дно. Она подумала еще чуть-чуть.

Джулию пора было скоро кормить. Маришка попрощалась и вышла. Варенька и Галина остались ворковать над Константином. Казалось, что разговор закончился ничем.

Но это так казалось. По оставленному Лазеровичами номеру с утра раздался звонок. Бодрый голос Галины, поздоровавшись с Маришкой, сказал, что они едут в гости. Форма одежды простая, Егору побриться, взять одноразовые импортные подгузники и салфетки. Через полчаса Галина обещала быть.

Галина не обманула. И через полчаса правительственная «Чайка» припарковалась у подъезда. Старушки здесь были привычные к «Чайкам» и «Волга» Адаменковых не смотрелась на фоне других машин во дворе вызывающе. Но они оценили номера прибывшей машины. «Гараж Самого» и отдали дань уважения жильцам, в таком возрасте добившимся столь многого. Ходили разговоры, что это космонавты, другие говорили, что это сын, внебрачный сын Андропова, третьи, что известный артист, но никто ничего достоверного не знал, а машину видели. Колпаки колес были начищены и блестели сталью. Крылья натерты и в них отражались дома и теплое июльское лето.

Глава 5 Генеральный секретарь и одноразовые импортные подгузники.

Первенство Москвы по боксу Егор.

Маришка и Егор вышли, поздоровались с бабушками. Водитель открыл дверь, и машина поехала по Москве. На проспекте Калинина сияли стеклами новые дома и люди весело шли в весеннем свете.

Машина заехала за Галиной. Та вежливо поздоровалась, но молчала. Она знала, что отец любил ее, но часто, слишком часто последнее время она пила. Ему докладывали об этом, он сердился, ругал ее. Но любил, а она не могла ничего с собой поделать.