Физрук 4: Назад в СССР бесплатное чтение

Глава 1

Я остановился:

– В чем дело?

– Сейчас приедет опергруппа. Здесь произошло убийство.

По голосу я понял, что со мною говорит не Эсмеральда, а та женщина, с которой я около часа назад говорил по телефону.

– Кто убит?

– Женщина, – последовал ответ.

Неужто «королеву» замочили?! Кто?!

– Кстати, как вас зовут? – спросила меня незримая собеседница.

– Данилов, Александр Сергеевич, – ответил я. – А – вас?

– А меня – Телегина, Ольга Михайловна, – ответила она. – Не уходите, скорее всего вы понадобитесь для опознания тела.

– Где-то там должен быть сверток, – сказал я. – В нем – записная книжка и кассета от импортного диктофона.

– При визуальном осмотре не обнаружены, – ответила Телегина, спустя какое-то время, – а обыск я не имею права делать.

По коридору пятого этажа забухали шаги множества людей. Я оглянулся. Судя по всему, это были оперативники.

– В сторонку, гражданин!

Я отодвинулся от двери. Мне что, на роду написано то и дело оказываться на месте преступления? В номере забубнило множество голосов, и разобрать, кто о чем говорит было затруднительно. Кроме меня и Русика, к злополучному номеру подтянулась администраторша и дежурная по этажу, а также взбудораженные постояльцы из других номеров. Толпу, предварительно выдернув из нее двух понятых, тут же принялся разгонять милицейский старшина. Наконец, из номера высунулся парень моих лет, спросил:

– Кто здесь Данилов?

– Я!

– Зайдите, пожалуйста!

Я вошел в прихожую. Передо мною расступились, пропуская в комнату. Я увидел тело на кровати, накрытое по грудь одеялом. Лица видно не было, словно голова отсутствовала вовсе. Пододеяльник был пропитан кровью. Рядом стояла женщина, которая кивнула мне. Из чего я сделал вывод, что это и есть Ольга Михайловна Телегина.

– Подойдите сюда, товарищ! – сказал дядечка солидной наружности, больше похожий на профессора, нежели на следака. – Можете ли вы опознать убитую?

Обогнув кровать, я взглянул на труп. Голова никуда не делась, просто она свешивалась с края кровати. Я вгляделся в лицо, облепленное слипшимися от крови кудряшками. И несмотря на это, сразу понял, что убитая – вовсе не Кривошеина.

С облегчением выдохнул.

– Нет, – сказал я. – Мне незнакома эта женщина.

– Товарищ Телегина, – обратился «профессор» к моей телефонной собеседнице. – Повторите, пожалуйста, ваши показания.

– Товарищ Данилов прибыл в Москву с ответственным поручением от нашего Управления в городе Литейске, – начала та. – Его попутчицей была гражданка Кривошеина Эсмеральда Робертовна. В пятнадцать часов Данилов мне позвонил, попросив ее разыскать. У него пропали интересующие нас материалы. Товарищ Данилов подозревал, что в пропаже виновата Кривошеина. Мне удалось выяснить, где она остановилась в Москве. С Даниловым мы договорились встретиться здесь, но я прибыла на пятнадцать минут раньше. Дверь номера была открыта. Я вошла и обнаружила труп. Сразу позвонила вам.

– Вы подтверждаете эти показания? – спросил следователь.

– Подтверждаю.

– И вы утверждаете, что это не Кривошеина?

– Это – не Кривошеина.

– Хорошо, – сказал «профессор». – Мы покажем вам предметы, обнаруженные при осмотре места проишествия… Строгачев! – окликнул он одного из своих людей. – Предъяви товарищам найденные предметы.

Тот самый парень, который позвал меня в номер, жестом пригласил нас с Телегиной к столу, на котором были выложены найденные в номере вещички. Я подошел поближе, пошарил глазами. Дамская сумочка, помада, зеркальце, сигаретная пачка, кошелек, деньги общей суммой рублей сто тридцать, не считая мелочи, ключи, паспорт. И ничего похожего на записную книжку и кассету от диктофона. Я покачал головой.

– Ничего похожего.

– Следовательно материалы похитил убийца, – пробормотал прокурорский следак.

С меня быстренько взяли объяснение прямо на месте, а потом профессор сказал:

– Ну что ж, товарищи, спасибо вам! Не смею задерживать.

Затем он повернулся к Телегиной и добавил:

– Если мы что-нибудь обнаружим, сообщим в Управление.

– Будем благодарны, – откликнулась та. – Пойдемте, товарищ Данилов.

Мы покинули номер. Я поманил лингвиста.

– Ольга Михайловна, – сказал я. – Познакомьтесь. Руслан Федорович, ученый.

– Телегина, – представилась она.

– Доцент Цыпкин, – откликнулся тот, пожимая ее хрупкие с виду пальчики. – Расчеты и записи у вас?

– Так это вам Данилов вез материалы? – спросила она.

– Да! Вы нашли их?!

– Есть какие-нибудь идеи, где искать Кривошеину и материалы? – игнорируя его вопрос, обратилась Телегина ко мне.

– С нами была еще одна знакомая из Литейска, – ответил я. – Она сейчас в Строгино. В доме пятнадцать по улице Кулакова.

– Фамилия?

– Вершкова, зовут Марией.

– Номер квартиры?

– Не знаю, но помню, в каком подъезде живет ее тетя.

– Уже легче, – кивнула Телегина. – Поедем! Я только позвоню.

И она решительно направилась к столу дежурной. Взяла телефонную трубку, быстро набрала на диске номер.

– Телегина говорит, – пробурчала в трубку. – Нужно срочно найти в городе Кривошеину Эсмеральду Робертовну, тридцати семи лет. Ее фотографии есть в архиве. МВД тоже ее ищет, но надеюсь, до завтра не найдут. В любом случае, не задерживать, установить скрытое наблюдение. Это все. Я позвоню.

Она повернулась к нам.

– Вы на машине, товарищи?

– Да, – буркнул доцент.

– Я тоже. Одну машину придется оставить здесь. Видимо, вашу, товарищ Цыпкин.

Тот лишь обреченно пожал плечами. Мы спустились на первый этаж, вышли из подъезда. Телегина направилась к черной «Волге ГАЗ-24». Надо полагать – к служебной. Мы погрузились с Русиком на пассажирские места, Ольга Михайловна села за руль. И сразу рванула с места. Видать под капотом этой обычной с виду «двадцать четверки» стоял не обыкновенный двигун, а так называемый двигатель Ванкеля. Не поршневой, а – роторный, позволяющий быстро набрать скорость. Надо думать, и номера у тачки тоже были специальные, иначе бы нас тормознули гаишники.

Вела Телегина лихо. Я сидел рядом и мог видеть, как она ловко лавирует в городском потоке. Мы довольно быстро выбрались на МКАД и помчались в направлении Северо-Запада. Частные малолитражки испуганно прижимались к обочине или к разделительной линии, завидев наш черный метеор.

В советское время автолюбители были куда дисциплинирование, чем в последующие эпохи. И речи не могло идти о том, чтобы не уступить дорогу спецтранспорту.

И хотя у нашей «Волги» на крыше не было мигалок, водилы интуитивно понимали, что так гнать, без опаски, может только тот, кто имеет на это право. Я представил, как бы мы ползли сейчас на «Жигуленке» доцента Цыпкина. Болтались бы час или больше позади какого-нибудь говновоза и не смели бы обогнать его на не разрешенной скорости. Потому что был бы риск нарваться на патрульный автомобиль ГАИ, оснащенный «Фарой» или более продвинутым радаром «Барьер».

Мы свернули на Строгино и вскоре тормознули возле пятнадцатого дома на Кулакова. Не думал, что уже сегодня снова окажусь здесь. Когда мы выгрузились из салона и вошли во двор, я показал на подъезд, в который каких-то полдня назад вошла Маша. Ольга Михайловна окинула многоэтажку взглядом и сказала:

– Двенадцать этажей. На каждого выходит по четыре. Я с двенадцатого по девятый. Данилов, вы – с восьмого по четвертый, а вы, Цыпкин, соответственно – с четвертого по первый. Обзванивайте каждую квартиру на площадке, спрашивайте Марию Вершкову. Кто первый ее найдет, оповещает остальных.

– Как оповещает? – спросил Русик.

– Голосом, – ответила Телегина и двинулась к двери подъезда.

Доцент и я последовали за ней. Мы вошли в грузовой лифт. Лингвист вышел на четвертом, я – на восьмом. Ольга Михайловна поехала выше. Я позвонил в первую дверь. Долго не открывали, наконец, проскрежетал замок и дверь распахнулась. В проеме появился мужик в трениках и майке, оглядев меня с ног до головы, он спросил:

– Тебе чего?

– Маша Вершкова не у вас?

– Не, у нас только Варька, но ежели ты ее хахаль, то…

– Я ошибся, – буркнул я.

– Да? – разочаровано переспросил мужик. – Тады лады…

Подобная сцена, только с вариациями, повторилась и у двери трех остальных квартир на площадке. Обойдя их, я спустился на седьмой этаж. Там произошло тоже самое. В смысле – Маши Вершковой ни в одной квартире не нашлось. Я спускался на шестой, когда снизу донесся радостный вопль доцента: «Александр Сергеич! Ольга Михална! Идите сюда!».

Я запрыгал по ступенькам и вскоре оказался на площадке третьего этажа, откуда и воззвал Русик. Рядом с ним, недоуменно хлопая глазками, стояла моя знакомая литейская модельерша. Увидев меня, она округлила глаза и спросила испуганно:

– Что случилось?

– Маша! – сходу начал я допрос. – Ты у меня в чемодане случайно ничего не брала?

– С ума сошел! – вскинулась она. – Что я – воровка!

– А Эсмирка тебе ничего не передавала на хранение?

– Передавала, – кивнула она. – Небольшой сверток. Сказала, что хочет знакомому сюрприз сделать.

– Где сейчас этот сверток?! У тебя?..

Раздвинулась дверь лифта, из него вышла Телегина.

– Так у тебя сверток, который тебе передала Эсмеральда Робертовна? – специально для нее повторил я вопрос.

– У меня, – ответила Маша. – Я ей должна его завтра в Третьяковке отдать…

– Неси его сюда! – потребовал я.

– Нет! – возразила Ольга Михайловна. – Оставьте сверток у себя.

– Что все это значит, Саша?! – спросила Вершкова. – Кто эти люди?!

– Я – сотрудница Комитета Государственной Безопасности! – отрекомендовалась Телегина, доставая красные «корочки», но разворачивать ксиву она не стала. – Вы должны нам помочь, Мария. Вы же комсомолка, верно?

– Да! – кивнула Вершкова и твердо добавила: – Я сделаю все, что требуется.

– Нужно будет доставить сверток, который вам передала Кривошеина к месту встречи в точно назначенное время.

– Хорошо!

– Позвольте! – встрял, молчавший до сих пор Цыпкин. – Я должен взглянуть на содержимое этого свертка. А вдруг – это вовсе не то, что надо?

– Верно! – согласилась гэбэшница. – Принесите, Маша!

Она кивнула и нырнула в квартиру. Через минуту появилась, держа в руке знакомый мне пакет. Доцент схватил его, нетерпеливо развернул, уронив при этом газету на пол. Я машинально поднял ее. Это был все тот же до боли знакомый «Литейский рабочий». Русик дрожащими пальцами открыл записную книжку, и руки у него затряслись еще больше. Он обвел нас расширенными то ли от изумления, то ли от счастья глазами и прошептал:

– Товарищи, да вы хоть понимаете, что это такое?!

– Это и есть то, что вы должны были получить, Руслан Федорович? – уточнила Телегина.

– Да я о таком и мечтать не мог! – воскликнул лингвист. – Конечно, это еще сырые данные, но после обработки…

– Тогда верните эти предметы товарищу Вершковой, – велела гэбэшница. – Завтра вы получите свои материалы для обработки.

Я отнял у доцента книжку и кассету, тщательно завернул в газетный лист и передал вновь образовавшийся сверток Маше.

– Завтра к часу я заеду за тобой, – пообещал я ей.

– Это хорошая мысль, – одобрила Телегина, хотя ее никто не спрашивал. – До свидания, Мария! И держите язык за зубами.

Вершкова кивнула, окинула меня грустным взглядом и вернулась в квартиру тети. А мы всей компанией снова погрузились в лифт.

Когда опять сели в «Волгу», Ольга Михайловна уже не стала так гнать. Честно тормозила у светофоров, даже если на пешеходных переходах и перекрестках никого не было. Всю дорогу мы молчали, и лишь когда добрались до центра, гэбэшница спросила:

– Куда вас доставить, товарищи?

Цыпкин назвал свой адрес. Я вспомнил его захламленную квартирёшку и мне не захотелось снова там оказаться.

– А мне некуда ехать, – сказал я. – Я приезжий.

Доцент промолчал, а Телегина сказала:

– Тогда поедем ко мне.

Возражать я не стал. Ведь Витек обещал мне, что после того, как я произнесу пароль «Штопор», мне окажут любую помощь. Я бы сейчас с удовольствием принял бы душ и пожрал от пуза. Ведь не ел я, почитай, с восьми утра, а сейчас… без малого шесть вечера. За окошками навороченного авто уже стемнело. Ольга Михайловна свернула с Садового кольца и углубилась в путаницу переулков Старого Арбата. Здесь Русик попросил его высадить, сказал, что свой жигуль сам потом заберет, хотя до его дома мы еще не доехали. Телегина возражать не стала. Лингвист ее явно больше не интересовал. Еще примерно четверть часа езды – и «Волга» въехала в ворота, врезанные в забор, окружающий невысокий, по столичным меркам, четырехэтажный дом.

Я выбрался из теплого салона. Огляделся. Двор отдаленно напоминал наш, в Литейске, но выглядел посолиднее. Была тут и ротонда, со столиком посередине, и детская площадка, заваленная сейчас снегом, и хоккейная коробка, освещенная прожекторами. В коробке гоняли шайбу пацаны. Слышался скрежет коньков и азартные крики немногих болельщиков. Сразу видно – дом не простой. Гэбэшница заглушила движок, вышла из-за руля. «Дворники» снимать не стала. Двор под охраной, а местные обитатели, видать, народ слишком солидный, чтобы тырить по мелочи.

Кивнув мне, Телегина направилась к подъезду. Я побрел за нею, только сейчас вспомнив, что чемодан со всеми пожитками оставил как раз у доцента Цыпкина. Вот же блин. Мне теперь после душа и переодеться-то не во что! Вслед за Ольгой Михайловной я поднялся на второй этаж. Она открыла дверь квартиры, пропустила меня внутрь. Меня встретила тишина. Ни дети, ни собаки, ни кошки не кинулись под ноги. Присутствия мужа тоже не ощущалось. Впрочем, последнее меня не слишком волновало.

– Разувайтесь и проходите! – сказала хозяйка. – Пальто и шапку можно вот в этот шкаф пристроить.

Я скинул ботинки, открыл шкаф, вынул плечики, повесил на них пальто, а шапку забросил на полку. Потом помог снять пальто Телегиной, после чего она, смущаясь, попросила помочь ей снять сапоги. Ножки у гэбэшницы оказались выше всяких похвал. Да и вообще, когда Ольга Михайловна осталась без верхней одежды, я увидел, что она еще совсем молода и очень даже симпатична. За всей этой сегодняшней суматохой мне даже не пришло в голову ее разглядывать. А посмотреть было на что. Экие фемины служат в госбезопасности! Не только – Фроси…

– Вы, наверное, душ принять хотите? – спросила она.

– Я бы – с удовольствием, – пробормотал я. – Да вот чемодан мой с вещами остался у доцента!

– Ну это дело поправимое, – усмехнулась хозяйка квартиры.

Подошла к телефону и набрала номер.

– Телегина! – сказала она в трубку. – Как у вас?.. Молодцы!.. Ведите ее, только осторожнее… Если смежники на горизонте появятся, объясните им, что к чему… И еще, пошлите кого-нибудь на квартиру доцента Цыпкина… Да… Пусть возьмут у него чемодан Данилова и привезут ко мне. Все. Спасибо!

Положив трубку, гэбэшница сказала мне:

– Ну вот, скоро привезут ваши вещи.

– Спасибо!

– Проходите в гостиную, – сказала она. – А я посмотрю, что у меня есть из еды… Вы голодны?

– Не то слово!

Она ушлепала на кухню, а я – в гостиную. Ничего особенного в этой комнате не было. Все по-советски. Диван. Пара кресел. Торшер между ними. Журнальный столик. Телевизор на тонких ножках. Тумбочка с магнитолой. Мебельная стенка, соединившая в себе и сервант с хрусталем, и книжный шкаф. Люстра с висюльками. На полу ковер. А на стенах эстампы и гравюры под стеклом. В общем – обычный интерьер не бедного, но и не слишком зажиточного советского интеллигента начала восьмидесятых годов.

Чтобы занять себя, я взял из шкафа первую попавшуюся книжку, сел в кресло. Дернул за шнурок, который включает лампочку под абажуром торшера. Для уюта. Открыл книгу. Это был роман Льва Толстого «Воскресенье». Начал читать. И меня тут же стало клонить в сон. Резкий звонок выдернул меня из дремы. Книжка лежала на коленях. Я хотел было встать, но во всем теле разлилась такая вялость, что лень рукой шевельнуть. Я слышал, как хозяйка открыла входную дверь, и с кем-то коротко переговорила. Дверь захлопнулась…

– Принесли ваш чемодан, – выдернула меня из дремы Ольга Михайловна. – Вы как, сначала поужинаете или примете ванну?

Глава 2

– Сначала душ, – кивнул я, вставая с кресла.

– Вы можете расположиться здесь, – сказала Телегина. – Диван раскладывается, постельное белье и все необходимое я вам дам. Кстати, вы на сколько дней приехали в Москву?

– Десятого уезжаю.

– Вот и живите до десятого, – неожиданно заявила хозяйка, наверное, хотела держать меня в поле зрения.

Что ж… Я не против, мы же, вроде, по одну строну «баррикад».

– Я вас не стесню? – из вежливости осведомился я.

– Нет. Вы же видите, я живу одна.

– Спасибо!

– Не за что. Вымоетесь, приходите на кухню, будем ужинать.

– Хорошо!

Я притащил из прихожей свой чемодан, вытащил из него свежее белье, треники, футболку и тапки для домашнего ношения. Захватив белье, я направился в ванную.

– Там я повесила синее в белую полоску полотенце, – сообщила хозяйка из кухни.

Я заперся в ванной. В комнатке оказалось окошко, выходящее на кухню. Без занавесок, но почти под самым потолком. Такие окошки часто встречались в советских квартирах. Ходили легенды, что они созданы специально для того, чтобы при взрыве газа стену кухни не вынесло, а лишь выдавило стекло. Бред, конечно, скорее всего, ради экономии света они застройщиком предусмотрены, а не для борьбы с туберкулезной палочкой (тоже городская легенда), которая, якобы, в темной влажной среде себя неплохо чувствовала.

Залез под душ и тщательно с наслаждением вымылся, потом постирал бельишко и носки. Мне еще здесь жить, а запас невелик. Сине-белое полотенце я действительно отыскал. Вытерся. И теперь был готов к ужину в компании сотрудницы КГБ. Впрочем – не привыкать. С некоторых пор я только и делаю, что ем и даже выпиваю с людьми из этого весьма серьезного ведомства. Тем более, что и сам в каком-то смысле имею к нему отношение. Хотя с большим удовольствием занимался бы с пацанами и девчонками в секциях и в школе. Ведь даже поездка в столицу, которая представлялась мне безалаберным времяпровождением, обернулась шпионским детективом.

Войдя на кухню, я обнаружил, что Телегина тоже переоделась. Теперь она была в домашнем халатике, который оказался ей очень к лицу. И вообще, глядя на Ольгу Михайловну трудно было поверить в ее одиночество. Не припрется ли завтра какой-нибудь майор отношения выяснять?

У хозяйки квартиры были темные волосы, сейчас собранные в косичку, карие глаза, немного скуластое лицо, прекрасно оформленный бюст, насколько можно видеть благодаря неплотно запахнутому на груди халату. В ее внешности сквозило нечто восточное, но скорее всего, доставшееся от достаточно далеких предков.

Ужин оказался скромным. Яичница с ломтиками докторской колбасы, бутерброды с маслом и сыром, и чай. Завтра закачусь в какой-нибудь ресторан. Причем – еще до того, как шпионские игры продолжатся. Надеюсь, товарищ Телегина не будет всю дорогу держать меня на поводке разной степени длинны? Иначе поводок придется оборвать…

Хозяйка оказалась дамой проницательной. Основную массу яичницы и большую часть бутеров она подсунула мне. Так что не правдой будет сказать, что я встал из-за стола голодным. А еще за ужином мы мило побеседовали. На отвлеченные темы.

Когда остаешься с красивой женщиной наедине, да еще и в непринужденной обстановке, волей неволей ждешь продолжения. Будь я свободен, начал бы осаду Ольги Михайловны. По всем правилам флирта. Может быть она и ждала этого, но я не начал. Сложится у нас с Илгой дальнейшая совместная жизнь, останусь ей верен. Не сложится – разойдемся, но пока мы вместе, все должно быть максимально честно. Такими размышлениями я себя тешил, когда отправился на боковую. Хозяйка принесла постельные принадлежности, я разложил диван-книжку, постелил и завалился спать.

Проснулся не слишком рано. Несколько минут лежал, прислушиваясь к тишине в квартире. Хозяйка, видать, была уже на службе. Потом естественные потребности погнали меня в удобства. Сделав все потребное, умывшись и почистив зубы, заглянул на кухню. На столе лежала записка. Я взял ее и прочел: «АЛЕКСАНДР. ЗАВТРАК В ХОЛОДИЛЬНИКЕ И НА ПЛИТЕ. ОСТАВЛЯЮ КЛЮЧИ НА ТУМБОЧКЕ В ПРИХОЖЕЙ. ДО ВСТРЕЧИ!». И больше ни слова.

Ну а с другой стороны, чего я хотел? Чтобы она мне оставила пароли и адреса явок?.. Ну или хотя бы проинструктировала о том, как мне вести себя в момент передачи Машей свертка Эсмирке? Надо понимать, что я в этой ситуации просто не должен вести себя как-то по особенному.

Самое главное, делать вид, что знать ничего не знаю и ведать – не ведаю. Я глянул на часы. Уже начало первого, а я еще обещал Вершковой заехать за ней. Надо поторапливаться. Я поднял крышку над сковородкой, что стояла на плите. И обнаружил котлеты. Заглянул в холодильник. Нашел там колбасу и банку с прибалтийскими шпротами. В хлебнице подсыхала половинка батона. Я решил не заморачиваться с разогревом котлет. Тем более, что в отсутствии микроволновки – это не слишком быстрая процедура. Ограничился тем, что поставил на плиту чайник. Пока закипала вода, вскрыл банку со шпротами и нарезал хлеб.

Выложил несколько рыбьих тушек на ломоть и с удовольствием сжевал. Вода закипела. Я налил себе чай, насыпал сахару, размешал его в чашке. Выудил из сковородки пару котлет. В общем, завтрак вышел на славу под звуки симфонического оркестра, доносившиеся из радиоточки над холодильником.

Убрав за собой и вымыв посуду, я вернулся в гостиную, которая временно стала моей комнатой, оделся. В прихожей я действительно нашел ключи. Взял их, сунул в карман дубленки и покинул квартиру.

Вчера, когда мы входили в дом, нас встретил вахтер – пожилой дядька в военной одежде но без знаков различия. Телегину он приветствовал на вытяжку, а на меня посмотрел с профессиональным подозрением.

Сейчас он тоже на меня посмотрел не слишком по-доброму, но промолчал. Наверное, гэбэшница предупредила его, что я останусь у нее на несколько дней. На улице было солнечно и морозно. Я дотопал до ворот, в которые вчера въехала «Волга». Они были заперты, зато имела место небольшая проходная. В ней тоже оказался дядька из вневедомственной охраны. Вохровец ведал железным штырем, который блокировал вертушку, торчащую посередине проходной, так что просто так мимо него пройти было нельзя. Этот от вопросов не удержался.

– Вы у кого были, товарищ? – осведомился он.

– У Ольги Михайловны Телегиной, – ответил я.

– Документики предъявите!

– С какой стати? – удивился я. – Я же выхожу, а не вхожу!

– Мало ли кто тут ходит и выходит, – откликнулся вохровец. – А может, ты через забор сюда сиганул?! А дом у нас режимный. Будешь артачится, приму меры к задержанию.

Я хмыкнул. Мне было интересно посмотреть, как он станет меня задерживать в его-то возрасте, но спорить с этим пенсионным «цербером» я не стал. Мне еще жить в этом доме. Поэтому, я вынул из кармана паспорт и протянул ему. Вохровец открыл краснокожую книжицу и принялся ее изучать, сличая фотографию с моей физиономией. Потом открыл амбарную книгу и начал ползать пальцем по записям в ней, беззвучно шевеля губами и нацепив на нос массивные очки.

– Ну все правильно, – пробурчал он. – Данилов, Александр Сергеевич… Проходи…

«Цербер» вернул мне паспорт и дернул штырь вертушки на себя, освободив проход. Оказавшись «на свободе», я сразу кинулся ловить тачку. Надо было спешить и некогда уже валандаться по метро и автобусам.

Мне повезло. «Волга» с зеленым глазком как раз проезжала мимо. Когда я произнес слово: «Строгино», водила сморщился, словно раскусил ядрышко гнилого ореха, и тогда я добавил: «И обратно, до Третьяковки». Он сразу же оживился, кивнул, мол, садись. Я плюхнулся рядом с ним на сиденье, и такси покатило по шумному полуденному городу.

На улицу Кулакова мы прибыли вовремя. Я рассчитался по счетчику и попросил подождать. Таксист согласно хмыкнул и счетчик не выключил. Я вошел в уже знакомый подъезд, поднялся на третий этаж, нажал кнопку звонка. Дверь сразу же распахнулась. За нею стояла Маша, уже одетая и готовая к выходу. Показала мне сверток, в знак того, что не забыла о своей миссии. Мы спустились на первый этаж, вышли со двора и сели в поджидающее нас такси. Увидев пассажиров, водила с облегчением выдохнул. Ведь счетчик продолжал щелкать и в окошечках по-прежнему выскакивали циферки.

И мы поехали в центр города. Времени должно хватить. Мне было крайне любопытно увидеть, как сотрудники госбезопасности будут брать «королеву постельных клопов» в момент передачи ей материалов государственной важности. Я не сомневался, что именно это и должно сейчас произойти. И еще мне было чертовски интересно узнать, неужто именно Эсмирка убила неизвестную в номере «России»? Зачем? Как? Перерезала горло ножом, а затем незаметно смылась? Да она должна была изгваздаться в крови с головы до ног! И еще интереснее было понять, зачем подруга Рогоносца это провернула?

Хорошо, что Вершкова ничего этого не знала. Иначе не сидела бы теперь в машине с таким торжественным лицом. Вероятно, она мнила себя героической комсомолкой, едва ли не Зоей Космодемьянской. Понятия не имею, что она подумала, когда к ней обратилась сотрудница КГБ, но уж наверняка нарисовала в своем воображении нечто героическое. Хорошо хоть молчала, а то ведь от волнения могла начать болтать, что ни попадя, в присутствии водилы. Так в молчании мы и доехали до станции метро «Новокузнецкая», где я попросил таксиста высадить нас.

Я расплатился с ним, и мы пошли к Государственной Третьяковской галерее пешком. До встречи с Эсмеральдой Робертовной оставалось пятнадцать минут, как раз хватит, чтобы дойти до входа в музей. Мы неторопливо двинулись по Пятницкой улице.

Маша принялась вдруг рассказывать о своей тете. Какая она у нее добрая да хорошая. Я молчал, лишь изредка поддакивал, понимая, что спутница моя просто волнуется. Наконец мы повернули к Третьяковке. Вершкова осеклась, уже не в силах справиться с нервами. Тогда я взял ее за плечи и быстро поцеловал. Сработало. И Маша настолько опешила, что перестала трястись.

Через несколько десятков шагов мы приблизились к входу в музей и увидели нашу старую попутчицу. Вершкова встала как вкопанная, а я украдкой огляделся, наивно полагая, что смогу понять, кто в толпе туристов, скапливающихся у парадного подъезда Третьяковки, служит в КГБ. Разумеется, никого «подозрительного» я не вычислил. Кривошеина тоже увидела нас и поспешила навстречу, с улыбкой, которая мне показалась фальшивой. Я слегка подтолкнул Машу в спину, прошептав при этом:

– Расслабься! И сразу не суй ей сверток, дай мне отойти в сторонку, иначе она поймет, что мы все знаем.

– А-а, ребята! – воскликнула Эсмирка, подходя вплотную. – Молодцы, что пришли… Саша, я там очередь в кассу заняла… Ты не мог бы встать во-он между той дамой в красной шляпе и представительным мужчиной в пыжике… Скажи, что я занимала…

– Конечно, – кивнул я и, отойдя, втиснулся в очередь между указанными туристами. – Моя жена занимала здесь, – сказал я мужику в пыжиковой шапке, который попытался возбухнуть.

При этом я старательно не смотрел в сторону Вершковой и Кривошеиной, с минуты на минуту ожидая, когда начнется суматоха задержания «королевы постельных клопов» с поличным. Однако время шло, а ничего особенного не происходило. Очередь двигалась, и вот-вот я должен был оказаться внутри вестибюля. Я уже занес ногу над порогом, как кто-то дернул меня за рукав. Я обернулся и увидел круглые глаза Маши. А вот Эсмирки видно не было. Пришлось мне выйти из очереди.

– Саша, – обескуражено произнесла модельерша. – Она ушла!

– Как это – ушла?! – опешил я.

– А вот так… Схватила сверток и убежала!

– А где же.

Вслух аббревиатуру КГБ я произносить не стал. В очереди было полно иностранцев – еще паника начнется. Хотя думал я не об этом, а о том, почему Кривошеину не задержали? Может, ее хотят взять в момент передачи свертка иностранному гражданину? Ладно! В конце концов, органам виднее. Мы с Машуней свое дело сделали, и совесть моя чиста… Или что-то пошло не так?

Я взял ее под локоток и втащил в галерею. Дама в красной шляпе как раз стояла у кассы. Оттерев мужика в пыжике, я пристроился позади нее и вскоре уже держал в руках два проходных квиточка, по трешке каждый. Теперь мы с Вершковой могли не торопясь осмотреть сокровища русской живописи.

Третьяковку мы покинули только через четыре часа. Маша оказалась заядлой любительницей живописи, правда, со своей спецификой. Ее меньше всего интересовали пейзажи и натюрморты, а вот от портретов и жанровых сценок, где были изображены люди, оттащить этого модельера-конструктора было невозможно. Я уже через час изнемог. Не от физической усталости, конечно, а от информационной перегрузки. Ведь спутница моя не просто смотрела, она комментировала едва ли не каждый исторический костюм, в который был облачен тот или иной персонаж. Я тоже иногда рассматривал одежду, особенно у девушек. Понравился корсет, а вернее, его верхняя чуть распахнутая часть у княжны Таракановой. Жаль девку, на картине она вот-вот погибнет.

Когда мы, наконец, оказались на свежем воздухе, я поймал себя на том, что выискиваю на прохожих жабо и кринолины, удивляясь, почему эти суетливо проходящие люди одеты как-то иначе. Если эстетической пищи мы явно переели, то вот более плотской нам остро не доставало. Я сразу решил, что нет смысла искать злачные заведения в районе Третьяковки, лучше сразу отправиться в центр, где даже в эти времена хватало ресторанов, кафе и столовых, не говоря уже о разных там пончиковых и пельменных. Конечно, хотелось бы завалиться куда-нибудь в «Арагви» на улице Горького или в кафе «Лира» – там же, но тут уж как повезет.

Мы с Машуней спустились в метро на станции «Третьяковская» и вышли на станции «Горьковская». Мы честно сунулись в «Арагви», вход в который был снабжен фундаментальной табличкой «МЕСТ НЕТ», под стеклом и в рамочке. Швейцар стоял стеной, и даже предложенный трояк его не сдвинул с места – видать, свободных мест в знаменитом ресторане и впрямь не было. Помыкавшись и озверев от голода, мы с Вершковой решили удовольствоваться первой попавшейся пельменной, обнаруженной нами в проезде Художественного театра.

Пельмени подавали здесь только «Останкинские», из знаменитых красно-белых пачек, но взять их можно было либо со сметаной, либо с майонезом, либо с уксусом. Соль и перец стояли на каждом столике. Для пущей сытости некоторые посетители – я заметил – ели пельмени с хлебом, а для полноценного расслабона – запивали водкой, точнее – закусывали водку пельменями. Мы с Машей решили, что это все-таки извращение и потому ограничились запивкою в виде чая.

К счастью, количеством порций в пельменной не ограничивали. Единственный недостаток – есть приходилось стоя у круглых одноногих столиков. Мне-то ничего, а вот моя любительница истории костюма едва держалась на ногах. Правда, это не мешало ей, азартно поглощая пельмени, то и дело тыкать пальцем в сторону то одного, то другого посетителя и громким шепотом сообщать, что это актер такой-то. Рядом был МХАТ и потому не удивительно, что сюда забегали перекусить перед спектаклем разные знаменитости.

– Ах, как я хочу посмотреть спектакль во МХАТе! – мечтательно вздохнула моя спутница.

– Попробую добыть билеты, – пробормотал я, на самом деле имея весьма слабое представление о том, насколько это возможно, – Сейчас мы уж точно ни в какой театр не попадем. Если только – в кино!

– А давай сходим в кино?

– Давай! – согласился я.

Мне и в самом деле хотелось посидеть в тепле и поглазеть что-нибудь увлекательное, но не имеющее отношения к мой собственной жизни. Доев пельмени, мы вышли на улицу и направились к ближайшему кинотеатру. Ближайшим была «Россия» на Пушкинской площади. Вот мы туда и потопали. Вернее – топал я, а Вершкова почти висела у меня на руке. Так она умаялась.

Я дотащил ее до площади, где возвышался памятник главному русскому поэту и уже было повернул к кинотеатру, как рядом взвизгнули тормоза, щелкнула открываемая дверь и раздраженный голос произнес:

– Так вот вы где, значит, бродите!

Глава 3

Я оглянулся. Ого! Как ни странно – это оказался доцент Цыпкин. Голос у него командный прорезался.

– Ну чего смотрите? – ерзал он. – Быстро садитесь в машину!

– Вообще-то мы в кино собрались, – пробурчал я.

– В кино?! – заорал Русик. – Тут судьба открытия решается! Государственной важности!

Пришлось залезть в салон его «Жигуленка». Даже Маша не осмелилась возразить. Как только мы уселись, лингвист рванул с места.

– Что случилось? – спросил я.

– Что случилось, что случилось… – пробурчал тот, глядя прямо перед собой – на улице Горького даже в 1981 году было довольно плотное движение и приходилось быть начеку. – Случилось то, что материалы, которые ты привез, таки могут утечь за границу.

– С чего ты взял?

– С того, что ваша Кривошеина едет сейчас в Шереметьево-два!

– Откуда тебе это известно?

– От верблюда!.. Я следил за вашей подружкой от самой Третьяковки.

Вот тебе и Цыпкин! А ведь я его там и не заметил. Впрочем, он может в машине сидел, а на тачки я внимания не обращал. Где же, в таком случае, КГБ? Не может быть, чтобы они не вели «королеву постельных клопов». Скорее всего – ведут до сих пор, а лингвист только под ногами путается.

– И что, она сразу поехала в аэропорт? – спросил я.

– Не, петляла по улицам, в общественный транспорт не садилась… Я как только вы, Мария, простите не знаю вашего отчества, отдали Кривошеиной пакет, так сразу за ней и поехал…

– Ну, а откуда ты знаешь, что едет она именно в Шереметьево-два?

– Она сама сказала.

– Кому? Тебе?

– Мне. Стала голосовать. Я остановился. «Куда?» – спрашиваю. Она говорит: «В Шереметьево-два не подбросите?» Я говорю «Подброшу. Садитесь!» А она – «Ой, извините!», и не села ко мне. Я вылез из машины, капот поднял, вроде как с двигателем что-то, а сам краем глаза на нее посматриваю, как она прыгает, рукой машет. Тормознула «Москвичонок», села в него и поехала. Я – следом… Смотрю, вы идете…

– И когда это произошло?

– Минут десять назад. Она три с лишним часа по улицам моталась. Я все боялся, что зайдет куда-нибудь и отдаст пакет.

– Понятно, – буркнул я.

Мы миновали Белорусский вокзал и покатили по Ленинградскому проспекту. Справа и слева тянулись знакомые здания. Мы проехали метро «Динамо», миновали Путевой дворец Петра Первого, промчались мимо метро «Аэропорт» и «Сокол», свернули на Ленинградское шоссе.

Вершковой было интересно. В столице она была впервые, а потому крутила головой во все стороны. Так что, не пойдя в кино, она немногое потеряла. «Войковская», «Водный стадион» остались позади. Замерзшее и заснеженное Химкинское водохранилище, образованное слиянием нескольких подмосковных рек, тянулось слева. Автомобильчик миновал мост над рекой Воробьевкой, проехал под эстакадой МКАД и оказался за пределами столицы, которая в эти времена еще только протягивала сюда свои железобетонные щупальца. Вскоре мы свернули на Международное шоссе, ведущее к аэропорту «Шереметьево».

Видать, я заразился от Цыпкина, потому что и мною овладел охотничий азарт. А вдруг гэбэшники и впрямь упустили «королеву постельных клопов», а мы втроем ее схватим? Может так Родине поможем?

Жигуленок подкатил к зданию аэровокзала «Шереметьево-2». Лихо, как в кинобоевике влетел по въездному пандусу. Мы выскочили и вбежали в здание аэровокзала. Ну и где здесь искать мадам Кривошеину? Народу толпилось в терминале преизрядное количество. Как самый трезвомыслящий, я решил взять руководство на себя.

– Так, милые мои, – начал я. – Расходимся в разные стороны. Ты, Маша, направо, ты, Русик, налево. Я наверх, потом – вниз. Увидите нашу подружку, не орать и не бросаться. Следите и старайтесь не попадаться ей на глаза. Учтите, что скорее всего, мы не одни пасем ее. Если Эсмирку будут брать, не стоит мешать органам.

– А если она улизнет за границу? – спросил Цыпкин.

– Не улизнет. Она в розыске. Все. Хватит болтовни. Пошли!

И мы разошлись в разные стороны. Я поднялся на балкон. И для начала посмотрел на зал внизу. Сотни голов. И не меньше половины из них женские. Поди разбери. Ладно, поищу на балконе. Разумеется, здесь ее не оказалось. Слишком мало места и трудно спрятаться. Нужно спуститься на первый этаж. Я сбежал по ступеням и тут же наткнулся на Машу. У нее были круглые от удивления глаза, словно она узрела привидение. Набирая разинутым ртом воздух, она тыкала пальцем куда-то позади себя. Я посмотрел через ее плечо и тоже разинул по-рыбьи рот.

Было от чего. В паре десятков шагов от нас стояла Эсмирка и улыбалась. И не просто так улыбалась, а беседуя с нашей общей знакомой Ольгой Михайловной. И хотя последнюю я видел лишь со спины, но узнал ее по пальто, в котором она была вчера. Телегина что-то говорила Кривошениной и активно жестикулировала. Может, рассказывала ей, как пройти к месту, где сотрудники госбезопасности ловят иностранных шпионов и их пособников? В любом случае, «королева» приветливо кивнула своей собеседнице и направилась в нашу сторону. Произошло это настолько быстро, что пришлось сграбастать Машуню и начать ее целовать. Трюк дешевый, но иногда срабатывает.

Вершкова кое-как от меня отбилась, глядя возмущенно-счастливыми глазами. А я проводил взглядом Эсмеральду Робертовну (она нас не заметила) и хотел было двинуть за нею следом, как услышал:

– Вы-то что здесь делаете?

Обернулся. Ну конечно, моя гостеприимная «квартирная хозяйка».

– Гоняемся за вашей знакомой, – съязвил я. – И видели, как вы с ней мило беседовали.

– В шпионов решили поиграть? – ехидно поинтересовалась Ольга Михайловна. – В детстве еще не наигрались? То-то мне ребята докладывают, что какая-то «копейка» путается под колесами. Хорошо, что я приказала ее не трогать… Кстати, где это ваш любознательный доцент Цыпкин?..

И тут разноязыкий шум, что царил в здании аэровокзала, перекрыл пронзительный крик:

– Хулиган! Отстань! Милицию позову!

– Вашу же мать! – выдохнула Телегина и вытащила из кармана портативный передатчик: – Седьмой, я первый! Что-там у вас? Прием!

– Первый, я седьмой! – захрипело в динамике рации. – Доцент пытается задержать Королеву. Что делать? Прием!

– Седьмой, быстро изобразите неравнодушного гражданина, который решил пресечь хулиганскую выходку. И уберите идиота с глаз долой до конца операции. Прием!

– Вас понял. Выполняю.

– Так и знала, что он попытается все испортить, – вздохнула Ольга Михайловна, пряча рацию.

– Что же вы его раньше не нейтрализовали? – спросил я.

– Лишняя суматоха могла привлечь внимание, – ответила она. – Не подруги вашей, а тех ее иностранных друзей, которые ее наверняка ведут с самого начала.

– Да кто же она такая? – встряла в разговор модельерша.

– Королева, – усмехнулась гэбэшница. – Вот он знает!

И она ткнула в меня пальцем. Я лишь пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд Машуни. В это время в кармане у Телегиной пропищал зуммер вызова. Она выхватила коробочку рации.

– Первый на связи! Прием!

– Первый, я седьмой. Королева идет на бал. Повторяю, Королева идет на бал. Прием!

– Седьмой, захват строго в момент передачи! Прием!

– Уже пошли, первый! Прием!

– Удачи! – она опять спрятала рацию в карман и сказала: – Понимаю, что вам хочется досмотреть кино до конца. Пойдемте, будете понятыми.

И она двинулась к месту событий. Я схватил оробевшую Вершкову за руку и потащил следом за Телегиной. Долго идти нам не пришлось. Посреди круга, образованного зеваками, стояла небольшая группа. Сама ее величество «королева постельных клопов» и высокий мужик, по всему видно, иностранец, ошарашено хлопали глазами. Несколько «своих» парней в штатском с фото- и видеокамерами снимали их, другие не позволяли удрать и избавиться от главной улики. Ольга Михайловна подошла к задержанным, приветливо улыбнулась им, как старым знакомым и скомандовала вполголоса:

– Ведите их в опорник!

– Я буду жаловаться, я иностранный подданный! – немедленно заявил мужик, упираясь долговязыми ногами в пол, но его твердо взяли под локотки. – Немедленно требую консула!

– Все ваши законные требования, господин Керн, будут удовлетворены, – сказала гэбэшница и, обернувшись к нам, махнула рукой. – Товарищи, подойдите, будете понятыми!

Насколько я разбираюсь в законе, мы с Машуней, строго говоря, не имеем права быть понятыми, ибо лично знакомы с одной из подозреваемых. А с другой стороны, все, что от нас требуется, это засвидетельствовать законность процессуальных действий, производимых представителями власти, или как-то так.

Мы поплелись следом за всей остальной компанией. В небольшом помещении опорного пункта милиции сразу стало не продохнуть. Самих ментов турнули, хорошо хоть кто-то догадался открыть форточку на зарешеченном окне. Задержанных усадили рядышком. На стол выложили тот самый злополучный сверток.

– Я майор госбезопасности Телегина Ольга Михайловна, – представилась моя «квартирная хозяйка». – Обращаюсь к задержанным – вы знаете, почему вас задержали?

– Понятия не имею, – пожала плечами Эсмирка.

На удивление она была спокойна, лишь делала недоумевающие круглые глаза, будто ее застукали за кражей булочки в хлебном магазине, а не взяли с поличным по факту госизмены.

– А вы, господин Керн?

– Я и не подозревал, что помощь даме является в Советском Союзе преступлением, – высокомерно заявил иностранец на сносном русском языке. – Эта женщина обронила сверток. Я наклонился, чтобы поднять его, и тут эти молодые люди стали фотографировать меня и хватать за руки. Безобразие! Я буду жаловаться!

– Вас задержали в момент приема у гражданки СССР материалов, которые составляют государственную тайну нашей страны, – металлически голосом проговорила майор.

– Это чушь! Докажите! – потребовал Керн с напускным возмущением, но его руки подрагивали, а на лбу выступили капли.

– Понятые, прошу вас, подойдите к столу, – сказала майорша.

Там и подходить-то негде было, полшага шагнуть. На нас наставили камеры. Телегина неторопливо развернула «Литейский вестник» и побледнела. Я еле удержался, чтобы не присвистнуть, а Вершкова громко ойкнула. Да и было с чего. На затертой газетке лежала пудренница и тюбик губной помады.

– У вас уже и женская косметика составляет государственную тайну? – откровенно поглумился иностранец.

Ольга Михайловна несколько мгновений молчала, собираясь с духом, а потом сказала деревянным голосом:

– Примите мои извинения за это недоразумение, господин Керн. Вы вправе подать на меня жалобу в установленном порядке. А пока можете быть свободны.

– Надеюсь, мы больше никогда не увидимся, госпожа майор, – произнес тот, вставая.

Когда за ним захлопнулась дверь, Кривошеина сказала:

– Ну так я тоже пойду? За губную помаду и пудренницу у нас не сажают.

Телегина, которая, по всему видно, тяжело переживала фиаско, тут же оживилась.

– Вам виднее, гражданка Кривошеина или как вас там на самом деле зовут, – сказала она. – Вам ведь не впервой, верно?.. Содержание притона, торговля наркотиками, мошенничество… Я ничего не забыла?

– Это все в прошлом, гражданка начальница, – усмехнулась Эсмирка. – Я свои вины уже отработала у кума по полной.

– Старые – да, – согласилась майорша. – А с новыми пусть МУР разбирается.

– Ну там хоть не притащат туфтовых понятых, – огрызнулась напоследок «королева».

– Вы свободны, товарищи, – кивнула нам Ольга Михайловна.

Мы с Вершковой покинули опорный пункт, не узнав о том, что было с нашей попутчицей дальше.

– А куда же подевались материалы, которые я отдала Эсмеральде у Третьяковки? – спросила Маша.

– Ну-у, скинула где-то, – предположил я. – А потом завернула в газету первые попавшиеся безделушки…

– Как это – скинула? – удивилась модельерша. – Это же очень важные материалы! Над ними же ученые работали для страны! Надо обязательно отыскать их!

– Стоп! Я кажется знаю, у кого они!

– У кого?

– Помнишь, «королева» крик подняла, когда наш доцент пытался ее сцапать?

– Помню. Телегина еще приказала его убрать подальше и не отпускать до задержания.

– Ну вот! Она их ему и сунула под шумок!

– Значит, надо его найти!

И мы заметались по залу, обращая на себя внимание недовольных пассажиров.

– Да вот же он! – крикнула Машуня.

Я оглянулся и тоже увидел бредущего с унылым видом ученого.

– А-а, вот вы где, – без всякой радости произнес он, подойдя к нам. – Вы представляете?! Они мне сказали, что при задержании злоумышленницы интересующие меня предметы не обнаружены!.. Даже не знаю, что я скажу коллегам?.. А Илге Артуровне так и вовсе не смогу в глаза смотреть… Я погубил дело ее жизни…

– А ты по карманам своим смотрел? – спросил я.

– По карманам? – переспросил Русик, и тут же принялся лихорадочно шарить по своей куртке. – Что это? – растерянно пробормотал он, вынимая записную книжку и кассету. – Откуда!

– От верблюда! – злорадно передразнил его я. – Когда ты вцепился в Кривошеину, она смекнула, что близка к провалу, вот и сунула улики тебе в карман.

– Зачем же она тогда пошла на встречу с этим Керном? – спросила Вершкова.

– А кто ее знает? – пожал я плечами. – Может, не хотела, чтобы ей пришили шпионаж. Так-то она будет отвечать только по уголовке.

– А за что? – тут же заинтересовалась любознательная модельерша.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – откликнулся я, вспомнив труп с перерезанным горлом.

Маша надула губки и промолчала.

– Друзья, вы даже не понимаете, из какой ямы вы меня вытащили, – растроганно пробормотал Цыпкин. – Да я перед вами в неоплатном долгу…

– Ну почему, – сказал я. – Развезешь нас по домам и будем в расчете.

– Конечно-конечно! – проговорил он. – Отвезу, куда скажете!

И он бросился к выходу из аэровокзала. Мы поспешили за ним, а то мало ли, еще сядет в задумчивости за руль и укатит, чтобы поскорее начать разбирать Илгины каракули. Я почти угадал. Когда мы с Вершковой добежали до его автомобильчика, все еще припаркованного у входа, тот уже рычал движком, вот-вот готовый тронуться. Я буквально засунул Машуню на заднее сиденье, а сам уселся рядом. Русик тут же дал по газам. Я заметил, что не смотря на всю свою ученую рассеянность, водилой он был прекрасным. Дорогу видел, всегда точно перестраивался из ряда в ряд, если ширина дороги и разметка позволяла. Так что вскоре мы уже покинули территорию аэропорта, а через двадцать минут въехали во двор временного обиталища Вершковой.

– Мы завтра поедем на ВДНХ? – спросила она.

– Обязательно, – пообещал я. – Когда за тобой заехать?

– К двенадцати часам.

– Договорились.

Маша открыла дверь и сказала, обращаясь к нашему водителю:

– Большое спасибо, Руслан Федорович!

– Не за что! – отмахнулся тот. – Вам спасибо!

Она выбралась из салона и побрела к подъезду.

– Тебе куда? – спросил меня доцент.

Я назвал адрес, и мы поехали. Пока выезжали на МКАД, я успел мысленно перебрать события двух своих московских дней, удивляясь, насколько круто все повернулось. Даже в Литейске, по-моему, такого не случалось. Ох, как же хочется вернуться к нормальной жизни, заниматься со школярами, готовиться к спартакиаде, втянуться в эпопею с новым фильмом. Его, конечно, и без меня снимут. Теперь все в руках Карла и Жени Красильниковой. Кстати, надо посетить организацию, которая занимается отбором фильмов на конкурс, и узнать, как обстоят дела с нашими «Алькой и тремя мушкетерами…»?

Вот завтра бы и заехать… Как это Рунге называл?.. Кажется, Всесоюзная комиссия по работе с кинолюбителями при правлении Союза кинематографистов СССР… Ага, надо бы раздобыть телефончик секретарита этого самого правления и выяснить, к кому там следует обратиться?.. Мысли об этом были сущим бальзамом, после всей этой детективной чехарды, в которой я жил последние месяцы. Не подозревал, что я настолько привязан к ровному течению жизни. А может все дело в контрасте?.. Если бы жизнь текла без приключений, не тосковал бы я по ним?

Глава 4

Для того, чтобы пройти через проходную, ведущую во двор элитного дома, мне снова пришлось предъявить паспорт. Хотя днем тот же самый старикан уже изучил мои документы. Наконец-то он выдернул свой дурацкий штырь из вертушки. Я прошел через двор, вошел в подъезд и поднялся на нужный этаж. Открыл дверь своим ключом.

В квартире гэбэшницы было тихо. Видать, все еще на службе. Я разделся, отыскал в холодильнике жрачку, поужинал и пошел в «свою» комнату. Там я включил телевизор. По первой программе показывали фильм о великой стройке тридцатых годов. Как я понял – строили Магнитогорский комбинат.

Я досмотрел его до конца, а когда началась программа «Время», вернулась хозяйка квартиры. Поднявшись из кресла, я вышел ее встречать. С первого взгляда стало понятно, что Телегина немного не в духе. Я галантно помог ей снять сапоги и пальто. Ольга Михайловна благодарно кивнула, вымученно улыбнулась и поволокла авоську, набитую снедью, на кухню. Я вернулся к телевизору. Послушал о рекордных надоях и происках американской военщины, подумывая о том, что не пора ли на боковую? Вдруг в проеме двери появилась хозяйка.

– Вы ужинали? – спросила она.

– Да, перекусил, когда пришел, – признался я.

– Ну тогда выпьете со мною, – то ли предложила, то ли мягко приказала майорша.

Отказывать даме я не стал. Мы отправились на кухню и, увидев накрытый стол, я понял, что давешний перекус мой был слишком легким. Похоже, Телегина получила сегодня не только нагоняй от начальства за провал операции, но и – продзаказ в спецраспределителе. На столе красовались кружочки сервелата, ломтики ветчины, бутерброды с маслом и красной икрой, сыр и в центре бутылочка коньяка пять звездочек. Кроме всего этого имелась вареная картошечка – видимо купленная в кулинарии, помидоры и соленые огурчики.

Если Ольга Михайловна собиралась поплакаться в жилетку, то при таком меню я не против предоставить в ее распоряжение свою. Я уселся за стол, мысленно потирая ладони. Хозяйка положила мне на тарелку всего понемногу. Ну а я, на правах мужчины, открыл бутылочку.

После первой рюмашки глаза моей сотрапезницы немного потеплели. Я понял, что ее слегка отпустило. Она приоободрилась, а в глазах появился блеск. Вопросов я Оле – а после второй мы перешли на «ты» – не задавал, понятно, что она человек, связанный государственной и служебной тайной. Если сочтет возможным, сама расскажет.

Не сочла. Ну и ладно… Разговор наш непринужденно крутился в основном вокруг международной обстановки, в которой я мало смыслил. Исламские революционеры в Иране взяли в заложники американцев, подконтрольная ЦРУ «Солидарность» мутит воду в Польше, наши конвои в Афганистане подвергаются нападениям моджахедов, которые вооружены американским оружием и действуют по указке американских же советников. Куда ни сунь нос, даже в этом времени, всюду обнаружишь свиное рыло дяди Сэма. Это меня как раз не удивляло. Я не мог сказать своей собеседнице о том, что и полвека спустя будет все тоже самое.

После четвертой или уже пятой рюмахи разговор наш перешел на другие рельсы. Оля начала плакаться, сетуя на одиночество. Жених ее погиб, а другого подходящего парня она до сих пор не встречала. Я был уже поддатый и не уловил разницы между окончаниями в глаголах «не встретила» и «не встречала». До сих пор не встречала, а теперь, значит, встретила?! Интересно – кого?.. Ну не доцента же Цыпкина! Может, какого-нибудь гэбэшника, метра два ростом и с мышцой, как у Шварценеггера? Пока я так гадал, Телегина придвинулась ко мне поближе. Халат на ее груди распахнулся. Та-ак, понятно, кого она до сих пор не встречала…

– Извини, я женат! – мягко сообщил я ей.

Оля чуть отшатнулась, запахнула халат.

– Я ничего такого не имела в виду, – пробормотала она. – Ты меня не так понял.

– Извини.

– Что же мне так не везет?.. – с тоскою простонала Телегина. – Как попадется хороший парень, или женатиком окажется, или…

Она осеклась. Вскочила с табурета и принялась убирать грязную посуду. Ее крепкие, гладкие ножки так и мелькали из-под подола короткого халатика. Я понял, что еще немного и мои моральные принципы могут рухнуть под натиском вечера, почему-то вдруг ставшего немного романтичным. Уж лучше убраться от греха подальше.

Спрятавшись в ванной, пустил из крана холодную воду, набрал ее в ладони и плеснул в лицо, а затем – еще и еще. Струйки воды стекали по подбородку и попадали за воротник футболки. Из ванной, я сразу же отправился к себе, разделся и нырнул под одеяло.

Утром мы с Олей завтракали, как ни в чем не бывало. Правда, я заметил набрякшие у нее под глазами мешки. Неужто – рыдала? Беда с ними, с бабами. Чтобы отвлечь ее от печальных размышлений и не задавшейся личной жизни, я спросил:

– Оля, а как мне узнать номер телефона Всесоюзной комиссии по работе с кинолюбителями, при правлении Союза кинематографистов СССР?

– Сейчас позвоню в Управление и узнаю, – ответила она.

Минут через пять номер уже был у меня. Я взял трубку телефона и набрал семь цифр.

– Комиссия по работе с кинолюбителями слушает, – откликнулся строгий женский голос.

– Девушка, здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, как мне узнать, принят ли на конкурс фильм?

– Кто подавал заявку? – спросила секретарь.

– Коллектив школы номер двадцать два, города Литейска.

– Минуточку, я посмотрю…

Минут пять я слушал в трубке, как она шелестит бумажками и уже перестал надеяться на ответ, как вдруг секретарь спросила:

– Как называется ваш фильм?

– «Алька и Три мушкетера».

– Да, он принят в основную конкурсную программу. Официальное уведомление будет вам выслано.

– Благодарю вас.

Я положил трубку.

– Ты кино снимаешь? – спросила Телегина.

– Мы снимаем, – уточнил я. – Детская киностудия при Доме Пионеров.

– В школе преподаешь, любительское кино снимаешь, – проговорила Оля. – Нам помогаешь… Жаль, что таких как ты мало.

– Каких таких?

– Неравнодушных, – ответила она. – Большинство отработает от звонка до звонка, проголосует на собраниях, как положено, и домой – к телевизору… А что там, за пределами их крохотного мирка, творится, им наплевать.

Мне, конечно, приятно слышать такое о себе, но пора было собираться. Я ведь обещал заехать за Машуней, а потом мы с нею махнем на ВДНХ. Опять придется раскошелиться на такси, ибо на метро и автобусе в Строгино не наездишься. В общем, оделся я и потопал. На этот раз на проходной сидел молодой парень, и он выпустил меня со двора без вопросов. Тачку тоже удалось поймать быстро. Я уже понял, что таксисты не любят ездить на столичные окраины без гарантии, что обратно не придется ехать порожняком, поэтому сразу сказал, что с улицы Кулакова надо будет поехать на Выставку Достижений Народного Хозяйства. И мы помчали.

Вершкова на этот раз ждала меня возле подъезда. Когда я вылез из подъехавшей машины, она едва в ладоши не захлопала от радости. В голове мелькнула даже шальная мысль – и почему я не повстречал ее раньше Илги? Никаких тебе тайн, многозначительного молчания, невозможности говорить дома, о чем хочется. Даже если Машу вслепую используют цеховики, то все равно это ничто, по сравнению со всеми этими гостайнами, шпионами под прикрытием дипломатического паспорта и «королевами» с уголовным прошлым и настоящим.

Таксист высадил нас у главного входа на ВДНХ. Вход был платным, но сорок копеек на двоих – это сущие пустяки. Тем более, что в любые павильоны пускали бесплатно. Оказалось, что у моей спутницы есть вполне конкретная цель, а именно – посетить павильон «Легкая промышленность».

К счастью, по территории не обязательно ходить пешком – курсировали автопоезда, сделанные на основе микроавтобуса «RAF». Всего за десять копеек с носу можно объехать всю Выставку.

Машуне все было интересно. Она вертела головой почти на триста шестьдесят градусов. Хотя в начале января ВДНХ выглядит блекло. Не работают фонтаны. Даже позолота на статуях и шпилях в сером свете зимнего дня выглядит тускло. Тем не менее, народу было много. Люди бодро рассаживались по холодным сиденьям, открытых всем ветрам, вагончиков автопоезда, весело обсуждали свои планы или делились впечатлениями. Мы с Вершковой сели рядом и я приобнял ее для сугреву. А она охотно прижалась ко мне.

И все-таки у павильона «Легкая промышленность» мы выскочили с радостью. Хотелось поскорее оказаться в тепле. Здание павильона с белыми колоннами, портиком и аллегорическими фигурами на крыше, напоминало древнегреческий храм. Мы с Машуней ворвались в него, словно за нами гнались. Внутри и впрямь было тепло. И скучно. По крайней мере – мне. У моей модельерши наоборот – глаза загорелись, когда она увидела все эти станки и образцы продукции. Я понял, что эта бодяга надолго. Ну что ж, сам согласился сопровождать.

Бродили мы, наверное, часа два. Вершкова не просто так глазела на экспонаты. Она еще что-то записывала и даже зарисовывала. Наконец, это пытка самообразованием в области обеспечения населения товарами широкого спроса закончилась. Пришло время перекусить. Благо с этим проблем на Всесоюзной Выставке Достижений Народного Хозяйства проблем не было. Ближе всего оказался ресторан с мало подходящим для января названием «Лето». Выглядел он еще причудливее, чем павильон, который мы только что покинули. Такое впечатление, что строители взяли все тот же античный храм и водрузили на него сверху русский терем.

Ладно. Главное, чтобы свободные места оказались. Нам повезло. Видать, большинство посетителей Выставки предпочитали более дешевые столовые, которых тоже было достаточно. Место нашлось. Вернее – целый свободный столик.

Официант выдал меню. Ассортимент впечатлял. На первое в «Лете» готовы были подать окрошку, солянку и борщ. На второе мы могли заказать рябчиков в сметане, телячий эскалоп, жаренную с яблоками утку. Из напитков предлагали чай с лимоном, кофе по-турецки, фруктовые воды, шампанское, армянский коньяк. Следуя моде на ретро, чай разливали из самоваров, подавая варенье и баранки. Полноценный обед на двоих мог обойтись мне не менее двух чириков, но жадничать я не собирался.

Маша пожелала отведать борща и рябчиков, а из напитков – чай с лимоном и баранками. Я остановился на солянке, эскалопе и кофе. От спиртных напитков, как бы ни был велик соблазн хряпнуть с морозца, я отказался. После вчерашних посиделок с одинокой майоршей КГБ голова еще слегка гудела. Пока готовили заказанные блюда, мы с Вершковой чирикали в тепле, любуясь потолочной лепниной и хрустальными люстрами. За окнами обеденного зала уже начало темнеть. Принесли первое. Наконец-то, можно пролить в желудок что-то жидкое, мясное и горячее одновременно.

Вершкова прихлебывала борщ и в промежутках между ложками делилась впечатлениями. Я поначалу не особенно прислушивался, пусть себе щебечет, но вдруг мой слух уловил слова, которые показались мне подозрительными. Модельер-конструктор швейной фабрики города Литейска заговорила о том, что в Москве много иностранцев и просто – модниц, которые следят за последними тенденциями на Западе. Я не забыл наш с ней разговор в поезде, когда Машуня горячо убеждала меня в том, что наши люди должны одеваться не хуже, а лучше заграничных, но при этом соблюдая национальные традиции в одежде. И вот теперь она восхищается прикинутыми по фирме москвичами.

– Знаешь, Саша, – вещала она. – Я ведь не просто так головой по сторонам на улице верчу, я запоминаю фасоны, крой, аксессуары… А вечерами все зарисовываю в свой альбомчик… Ну не просто зарисовываю, а развиваю, прикидываю, как эти модели можно было бы реализовать на нашей фабрике!

– Ты молодец, конечно, – дохлебав солянку, откликнулся я. – Только что-то не видел я в наших магазинах ничего похожего на то, что иностранцы носят, только лучше…

– Ну так я ведь недавно работаю, – принялась оправдываться Вершкова. – И потом… Если бы ты знал, насколько долгий путь от мечты, идеи и до утвержденного проекта, в котором от этой мечты мало что остается… Вот если бы можно было обойтись без всех этих согласований… Хочется работать, как все эти Кардены и Армани… Любую фантазию воплощать, из любых материалов…

– Так ведь они же обслуживают капризы растленной буржуазии, – усмехнулся я.

– Они – да! Но я-то хочу работать во благо народа, а мне палки в колеса вставляют художественно-техническими советами своими…

– Ну вот если бы тебе сказали: «Товарищ Вершкова, бери и реализуй свои мечты. Никаких тебе советов…Вот прям с листа!» Взялась бы ты за такое дело?..

– Спрашиваешь! Конечно бы взялась!

– А если бы сказали: «Только не задавай лишних вопросов?»

– Каких таких – лишних вопросов? – удивилась модельерша.

– Ну там, зарплата в конверте, без ведомости…

Машуня похлопала глазенками.

– Почему в конверте? – спросила она. – Как так? Это что же, в обход бухгалтерии?..

– Ладно! – отмахнулся я. – Проехали!

Вершкова насупилась.

– Знаешь, – пробормотала она. – А ведь Антипыч мне предлагал что-то подобное…

– Какой еще Антипыч?

– Серушкин, Андрей Антипович, замдиректора по сбыту.

– И что он тебе предлагал?

– Хотите, говорит, поработать в экспериментальном цехе?.. Я еще удивилась – в каком экспериментальном цехе? Нет у нас на фабрике такого… А он мне говорит. Пока нет, но будет. Решено наладить выпуск продукции, не уступающей мировым стандартам. Вы, говорит, возглавите конструкторское бюро. Только никто об этом не должен знать. Я опять удивилась – почему никто не должен знать? Ведь это же – почин! Его же надо обсудить на комсомольском активе фабрики… У нас же много молодежи! Многие ребята и девчата с удовольствием возьмутся за такое дело! А Серушкин мне отвечает: прежде, чем звонить во все колокола, нужно получить хоть какие-то результаты… Ну ведь он прав, разве нет?

Я пожал плечами и спросил:

– Давно у вас был этот разговор?

– Почти год назад, – ответила Машуня. – Я молчала, ждала, когда он снова об этом заговорит. А потом решила, что идею дирекция не утвердила… А перед самым моим уходом в отпуск, Антипыч снова подошел ко мне, и сказал, что идея проходит финальное согласование и чтобы подкрепить предложение аргументами я должна во-первых, сделать несколько набросков моделей, которые актуальны сейчас…

– А во-вторых? – спросил я.

– Да так, ерунда! – отмахнулась она. – Забрать здесь, в Москве, сумку и привезти ее в Литейск, ему – Серушкину.

– Забрала?

– Да нет! Когда бы я успела. Думала завтра заехать. Ты мне поможешь? А вдруг она тяжелая!

– Ладно. Заедем.

Принесли второе, и нам опять стало не до разговоров. Терзая туповатым ножом эскалоп, я размышлял об услышанном. Похоже, что я прав – Вершкову действительно хотят использовать втемную и вместе с тем – повязать по рукам и ногам. И скорее всего – эта сумка, которую она должна забрать, содержит что-то нелегальное. Ну и плюс – эскизы. Сначала – эскизы, потом дадут задание превратить их в конкретные модели. Воспользуются ее энтузиазмом, а может и премируют, чтобы посильнее замазать. Сказать ей о своих догадках? Не стоит. Испугается еще и всю малину испортит. Прости, Машуня, но и я тебе пока глаза раскрывать не буду. Есть у меня мыслишки на этот счет…

Когда дошло дело до чая и кофе, модельерша спросила тревожно:

– Так ты думаешь, что Антипыч задумал что-то противозаконное?

– Кто его знает, – слукавил я. – Скорее всего, он просто боится, что идею с экспериментальным цехом не утвердят, вот и перестраховывается.

– Знаешь, я тоже так думаю! – обрадовалась наивная Маша. – Он же хороший мужик!.. Без него мы бы план не выполняли… За дело радеет! Хочет, чтобы наша, прямо скажем, отстающая фабрика вышла в передовые предприятия города!

– Ага! – поддакнул я. – Опередила свое время, лет эдак на десять−двенадцать…

Глава 5

Допив чай-кофе, мы с Машуней, покинули ресторан. Время было еще детское, поэтому можно еще погулять по ВДНХ. Заглянуть в пару павильонов. Благо мы были сыты, согреты и успели отдохнуть. Особых предпочтений лично у меня не имелось, а Вершковой захотелось посетить павильон «Космос».

«Космос» так «Космос». Благо недалеко идти. Через несколько минут мы уже входили в громадное здание, купол которого возвышался над всей Выставкой. И с первых же шагов стало понятно, что и холод в нем тоже космический. Не знаю, чисто технически не могли нагреть это помещение или может быть экспонаты требовали низкой температуры, но пар вовсю вырывался изо рта, и на внимательное рассматривание каждого межпланетного аппарата и скафандра у посетителей в это время года явно не хватало духу. По крайней мере, у некоторых – точно.

Экскурсоводы простуженной скороговоркой перечисляли даты, названия, имена и технические характеристики, а экскурсанты нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Комсомольского задора моей спутницы, восторгающейся достижениями советской науки и техники, хватило ненадолго. Мы проскакали галопом по всему павильону, не задерживаясь у одного экспоната более трех секунд, и через полчаса снова были на улице, холодрыга которой отличалась от той, что царила в «Космосе» только наличием ветра. Под его-то порывами мы и кинулись к ближайшему автопоезду, который должен был доставить нас к выходу.

Непонятно было, что делать дальше? Гулять по улице – холодно. В ресторане мы только что были. В театр уже не успеем. Значит – в кино. Вчера нам помешал этот безумный ученый Цыпкин, сорвавший операцию КГБ. Надеюсь, сегодня не помешает? Ему сейчас не до охоты за шпионами. Он, небось, бьется над расшифровкой Илгиных каракулей из записной книжки и записанного на аудио мычания Кирюши. Тем более, что до ближайшего в округе кинотеатра с оригинальным названием «Космос» можно было дойти пёхом, не особенно напрягаясь.

В «Космосе» показывали «Пиратов ХХ века» – культовый фильм эпохи, поспособствовавший развитию мегапопулярности карате в СССР. Зал при этом был не слишком забит народом. Будний день. Взяв билеты, мы потолкались в фойе до начала сеанса, полюбовались афишами и фотографиями известных киноактеров. Наконец зрителей пригласили в зал. Мы уселись посередке девятого ряда.

Погас свет. Начался киножурнал «Наука и техника». После бодрого дикторского рассказа о последних советских изобретениях и открытиях, почти без перехода, начался фильм. Под вой полицейских сирен в порт неизвестной капиталистической державы вкатили несколько грузовиков, груженых мешками с опиумом. Груз предназначался для Советского Союза.

Маша видела фильм впервые и потому очень переживала за судьбы героев. А я вспомнил свои мальчишечьи впечатления. Как я ненавидел подлого и жестокого пирата в исполнении Талгата Нигматулина и преклонялся перед отважным советским моряком, которого играл Николай Еременко-младший. Как я мечтал научиться драться также, как и они оба! И вот теперь я умею, и что? Вернее – даже не я, а Санек Данилов, тело, биография и разные навыки которого взяты мною на прокат. Пацаны дальше того, чтобы накидать по сопатке своим обидчикам, обычно в своих мечтах не заходят и не думают о том, что взрослая жизнь редко состоит из побед.

– Красиво живут, – вздохнула моя модельерша, когда мы вышли из кинотеатра. – Море, солнце, приключения… Отважные мужчины выручают из пиратского плена красавиц…

– Так только в кино бывает, – отмахнулся я. – А в жизни, чаще всего, побеждают разные отморозки…

– Ну это у них там, на Западе, – убежденно возразила она. – А у нас всегда побеждает закон и справедливость. Ведь так?

Спорить я не стал. Хотя знал, скольким из них, выросших с убеждением, что живут в самой лучшей стране мира, придется испытать жестокое разочарование, когда меньше, чем через десять лет все начнет разваливаться. А от отморозков, которые окажутся похлеще этих кинопиратов, совсем житья не станет. Но пока все хорошо, и сейчас СССР, лично для меня, действительно одна из лучших стран мира…

Мы дошли до станции метрополитена, спустились в его теплое, грохочущее нутро. Маше впервые пришлось воспользоваться эскалатором. Она замешкалась на краю, там где ступени движущейся лестницы уходили под гребенку. Сзади тут же скопилась очередь рассерженных пассажиров. Пришлось мне сгрести эту провинциалку в охапку и вместе с нею отважно ступить на эскалатор.

Вершкова с радостью прижалась ко мне, но я поставил ее на ступеньку повыше, однако совсем от себя не отпуская. Так мы доехали до самого низу. Там мне пришлось Машуню снова, как ребенка, перенести с эскалатора на платформу. Потом мы доехали до станции «Площадь Ногина», где пересели на Таганско-Краснопресненскую линию. Обычный маршрут для миллионов москвичей, для приезжих был своего рода экзотическим путешествием – ведь поезд мчался в темных тоннелях под землей, хотя каждая станция была ярко освещена и ощущения замкнутого пространства не возникало.

Я видел, что моя спутница уже изрядно подустала. Не привычно ей, родившейся и выросшей в маленьком городе, пересекать такие пространства. Мне и то уже хотелось отдохнуть. Хотя я парень крепкий. Всего-то полгода жизни в дальнем Замкадье и я уже отвык от столичной сутолоки. Правда, я жил совсем в другом городе, который больше и комфортнее этого, хотя и кровно связан с ним общей историей и судьбой. Города растут, как люди и также старятся, но куда медленнее и долго-долго не умирают.

«Станция «Тушинская», конечная», – объявил голос в репродукторах.

Пришлось выметаться. Нам повезло, что почти сразу же к остановке подошел автобус номер 227. Мы втиснулись в битком набитый салон. Пришлось согнать с сиденья патлатого юнца, чтобы уступил место девушке. Натужно воя движками, автобус пополз в направлении МКАД. Надо было не дурить, а ловить тачку. Вот провожу Машуню, и снова придется возвращаться в центр, причем, тем же способом. Одна надежда, что на обратном пути автобус не будет так напичкан, как сейчас. Час пик, будь он неладен. Хотя чему удивляться, даже теперь народу в столице миллионов восемь, и транспорт еле справляется.

Наконец, мы с Вершковой вытряхнулись из салона «ЛиАЗа». С черного неба валил пушистый снег. Мороз смягчился. Машуня умудрилась вздремнуть, покуда мы ползли от «Тущинской» и теперь бодренько топала ножками по свежевыпавшему снежку. Впрочем, ее резвость объяснялась вовсе не тем, что она отдохнула. Я это узнал только тогда, когда мы подошли к подъезду дома, где она жила. Надо было договориться насчет завтрашней поездки к знакомому Антипыча и вертаться к остановке. Модельерша вдруг схватила меня за рукав дубленки, подтянула к себе и пробормотала смущенно:

– Тетя Маша уехала к подруге с ночевкой, и ты можешь остаться сегодня у нас.

– Она у тебя тоже Маша? – удивился я, не слишком вникая в смысл сказанного.

– А что тут такого? Мама назвала меня в честь сестры, – объяснила Вершкова и тут же уточнила: – Так ты переночуешь сегодня у нас? А завтра съездим за этой дурацкой сумкой. И тебе не придется специально заезжать за мною и сегодня отдохнешь.

Предложение было дельным. Я вдруг понял, насколько мне влом сейчас переться обратно. А завтра – снова ехать сюда. И я кивнул. Машуня тут же потащила меня к подъезду. Через несколько минут мы уже входили в тихую, темную квартиру. Включив свет в прихожей, модельерша резво скинула шубейку и сапожки, велела раздеваться и проходить в большую комнату, а сама рванула в ванную. По ее немного суетливыми движениям было видно, как она обрадована тем, что я решил остаться на ночь в квартире ее тети.

С удовольствием разувшись и раздевшись, я прошел в комнату, зажег люстру под потолком, осмотрелся. Стандартный набор мебели, присущий этой эпохе – полированный гарнитур, что состоял из «стенки», объединявшей в себе сразу несколько шкафов, диван, два кресла, телевизор, торшер. В общем – ничего особенного. Подобная же обстановка была и у Телегиной. И точно такую же я намеревался приобрести для нас с Илгой. Чтобы изгнать тишину, я включил телевизор. По первому каналу шло нечто общественно-политическое. По второму – «Спокойной ночи, малыши!». Ладно, посмотрим на Филю и Хрюшу.

В детстве я любил наблюдать за их смешными ужимками даже, когда уже был подростком, переоценивающем ценности сопливого периода жизни. Вершкова вернулась из ванной, когда с экрана уже доносилось «Баю-бай, должны все люди ночью спать…». На ней было все домашнее, но не легонький халатик, в каком передо мною вертелась майор госбезопасности, а скромное платье. Оно подчеркивало не столько красоту и привлекательность девушки, которая его носила, сколько ее скромность и домовитость. Понятно, что платьишко не покупное, его сконструировала и сшила сама Маша.

– Нравится? – спросила она, догадавшись, о чем я думаю.

И картинно, будто на подиуме, крутанулась передо мною. Платье оказалось с секретом. При вращении его плиссированный подол вздулся колоколом и тут же опал, лишь на миг приоткрыв то, что чужому видеть не полагалось. Да, примитивные ухищрения Оли, которая пыталась взять меня жалобами на одиночество и демонстрацией декольте – это грубый напор, по сравнению с этим невинным желанием модельерши показать то лучшее, что у нее есть. И ей это, следует признать, удалось.

– Нравится, – ответил я и тут же добавил: – У тебя не найдется чашка чая для усталого путника?

– Конечно! – откликнулась она. – Потерпи немного, сейчас все приготовлю.

И снова взметнув подол, резко повернулась и ушла на кухню. Невидящим взором я уставился в телевизор, по которому рассказывали что-то о Подмосковье. Солидные дяди в драповых пальто и ондатровых шапках показывали на заметенные снегом бетонные конструкции, обещая сдать их в эксплуатацию раньше срока. Вот интересное дело, думал я. Мне теперь что, до старости отбиваться от всех этих совершенно ненавязчивых предложений любви и верности? Ведь большинству из дамочек, разной степени свежести, нужен не мимолетный перепихон, а долгая счастливая жизнь с одним единственным. Да только я не могу быть одним единственным для всех них!

Машуня позвала меня на кухню. Я поднялся, выключил телек и отправился пить чай. Оказалось, что к нему у тети Маши был заготовлен пышный мясной пирог, несколько видов варенья и мед. В общем – все удовольствия, вредные для здоровья, но необходимые для души. У тети обнаружился даже лимон. Чай, видать, заварила сама модельерша. Судя по вкусу, это был настоящий, черный индийский чай, а не грузинский или краснодарский. Пирог был вкуснейший, и я бессовестно слопал два здоровенных куска. Моя сотрапезница клевала, как птичка и не сводила с меня грустных глаз. Если бы от печальных женских взглядов, обращенных ко мне через стол, у меня портился аппетит, я бы уже высох от голода. А у меня не портился. И силы во мне было – хоть отбавляй.

– Спасибо огромное! – сказал я, умяв второй кусок и подобрав крошки. – И тете передай.

– Не передам, – буркнула она.

– Почему?

– Во-первых, потому, что пирог приготовила я, – принялась отвечать Вершкова, – а во-вторых, потому что если тетя Маша узнает, что здесь ночевал парень, она выставит меня на улицу.

– Суровая она у тебя.

– Да, старая дева. О таких пишут в английских романах.

– Так может мне лучше уйти, чтобы не подвергать тебя компрометации?

– Опасаешься за мою честь?

– Нет, опасаюсь, что тебе придется ночевать на вокзале до самого отъезда в Литейск.

– Я так и знала, что чести моей ничего не грозит, – вздохнула Машуня.

– Послушай, – со вздохом сказал я. – Ты отличная девчонка. В другой ситуации я бы не стал привередничать.

– В какой другой ситуации?

– Несколько месяцев назад я сошелся с женщиной и с тех пор перестал встречаться с другими.

– Сошелся, значит, в официальном браке ты не состоишь? – деловито уточнила Вершкова.

– Не состою, – не стал спорить я.

– Я понимаю, ты порядочный парень, но… Разве это не подлежит пересмотру?

– Что? Порядочность?

– Нет. Твое сожительство.

– Пока для этого нет оснований.

– Все понятно, – выдохнула Маша. – Если ты наелся, давай укладываться спать. Я постелю тебе в большой комнате, на диване.

– Полотенце и зубная щетка найдутся?

– Найдутся.

Она мне и в самом деле выдала все необходимое, и я залез под душ, а когда вышел из него, разложенный диван уже был застелен простыней, а сверху лежали подушка и одеяло. Выключив свет, я залез под одеяло. Уснул далеко не сразу, слушая, как в соседней комнате укладывается Вершкова. По-моему, любой мужчина виноват по жизни. Путается то с одной, то с другой – козел, бабник. Сохраняет верность одной женщине – с точки зрения других женщин, едва ли не импотент. Не удивительно, что большинство мужиков идет по пути наименьшего сопротивления. Уж лучше получать удовольствие, чем выглядеть импотентом.

Почему же я не прусь по этой дорожке? Да, в общем, только из-за дьявольской гордыни! Не люблю быть таким, как все. Да и ни одна из баб, которые на меня зарятся, импотентом меня не считает. Иначе бы не зарились. С этими мыслями я и заснул. Разбудила меня Машуня рано. Видать, опасалась, что тетя свалится, как снег на голову. Мы доели остатки пирога и принялись собираться. Я спросил, куда нам предстоит ехать за сумкой? Оказалось, что – в центр. Это радовало. Не придется рыскать по окраинам, где днем с огнем такси не сыщешь.

Мы покинули квартиру. Из подъезда выходили, как шпионы, по одному, чтобы соседи не срисовали нас вместе. Мне было плевать, но подружку подводить не хотелось. Погода с утра выдалась ясная, и потому народу во дворе толклось порядочно. Бабуси выгуливали внуков, которые ковыряли лопатками в рыхлом снегу. Мужики заводили свои авто. Школяры, у которых были сейчас каникулы, выгуливали радостно гадящих собаченций. Тетки с кошелками собирались в магазин, но застряли друг возле друга, чтобы почесать языки. Уж они-то точно выцепили меня востренькими глазками и, косясь, зашушукались. Хах! Не Москва, а деревня, блин…

Хотя каждый советский двор в это время и был небольшой деревенькой, где все дерг друга знали.

Вершкова вышла раньше меня и уже скрылась за углом. И я, сунув руки в карманы, посвистывая, прошел мимо кумушек. Догнал Машуню уже на остановке. Как раз подошел 227-й. Мы сели и некоторое время ехали порознь, соблюдая конспирацию. И только уже на МКАДе я подошел к своей спутнице. Метро домчало нас до станции «Дзержинская», которую впоследствии переименуют в «Лубянку». Здесь мы вышли на поверхность.

Площадь тоже носила имя Феликса Эдмундовича, и в ее центре высился памятник ему. Мне стало немного не по себе. Не в главное же управление КГБ мы идем?

Оказалось, что – нет. Мы с Вершковой миновали извечную страшилку обывателей и углубились в кварталы домов на улице Кирова, бывшую и будущую Мясницкую. Вошли в подъезд одного из них. В XXI веке здесь будет элитная недвижимость, а сейчас живут обыкновенные москвичи.

Мать честная! Дом был мне знаком. Да и подъезд – тоже. Я даже жил здесь некоторое время, пока не купил собственную квартиру в новостройке. Вот будет номер, если мы поднимемся на четвертый этаж. Так и вышло. Аж мурашки по коже… Мы действительно поднялись на четвертый этаж. Ну не в двенадцатую же квартиру мы идем?..

Оказалось – в двенадцатую. Насколько я знал, в начале восьмидесятых здесь была коммуналка, так что, при всех совпадениях, шанс, что мы пришли именно к полковнику Арабову невелик? Вернее – сейчас он максимум – майор. Прикольно, если удастся повидать его! Узнать-то меня он все равно не сможет. Во-первых, в 1981 мы не были и не могли быть знакомы, а во-вторых, я все равно сейчас в шкуре Шурика Данилова. Маша сверилась с бумажкой, которую держала в руках, и нажала на кнопку звонка. Два раза. Долгое время за дверью было тихо. Может, нет никого? Моя спутница сделала еще два коротких звонка. Наконец раздался скрежет ключа в замке и дверь медленно отворилась.

Я обомлел!

Глава 6

Нет, это был не полковник…

– Вы к кому? – спросила белокурая девочка лет восьми, хлопая синими глазенками.

Я смотрел на нее, как завороженный. Еще бы! Ведь это не просто соплячка. Это моя будущая, она же – бывшая жена Елизавета Сергеевна, в девичестве Арабова.

– Мы к товарищу Арабову, – ответила Маша, еще раз заглянув в бумажку.

– Проходите, – откликнулась Лизка и пошла впереди нас.

Я вошел в квартиру первым, и потому заметил, как покачиваются, в такт шагам, толстые косички с розовыми бантами. Такой свою жену я видел только на фотографиях. Из распахнутой двери, которая вела, насколько я помнил, в гостиную, а теперь была лишь одной из трех комнат семейства Арабовых, выглянул сам Сергей Константинович, мой будущий бывший тесть. Увидев меня, он нахмурился, но тут Вершкова выступила вперед и сказала:

– Здравствуйте. Мы из Литейска, от Андрея Антиповича.

– Здравствуйте, – проворчал майор. – Серушкин говорил, что будет только девушка…

– Это мой товарищ по работе, – соврала модельерша.

– Ну проходите…

И он пропустил нас в комнату. Я вошел и огляделся. Антиквариата было поменьше, чем в те дни, которые я помнил. Видать, майор Арабов не успел еще развернуться на всю катушку, но начало положено. Елизавета Сергеевна, которой еще далеко до упакованной во все фирменное смазливой пустышки, какую демобилизовавшийся офицер и начинающий бизнесмен Вовчик Данилов встретил в Праге, в середке девяностых, уселась на крутящийся табурет у фортепиано и принялась долбить по клавишам.

Ну да, ее же с малолетства готовили к браку. Хотели сделать из нее образцовую невесту для сотрудника внешторга или крупного ученого. Захотелось подойти, погладить по головке и сказать: «Не выходи замуж за кого попало, дурочка!».

Само собой, я этого не сделал. Тем более, что хозяин не собирался с нами чаи распивать. Вышел из комнаты и вскоре вернулся с большой, туго набитой черной кожаной сумкой.

– Это хорошо, Маша, что вы захватили с собой молодого человека, – сказал он с фальшивой улыбкой, которая мне хорошо была знакома. – Сумка тяжеленькая. Гостинцы старому другу, то, сё…

Он передал сумку мне. По моим меркам, она была не особо в тягость, но Машуня замаялась бы ее таскать.

– Я позвоню Антипычу, – продолжал мой будущий бывший тесть, – сообщу, что передал гостинцы вам Маша и…

Майор вопросительно на меня посмотрел.

– Данилов, Александр Сергеевич, – отрекомендовался я.

– И товарищу Данилову.

– Хорошо, товарищ Арабов! – в тон ему ответила Вершкова.

И мы с ней покинули квартиру. Забавно. Я и не подозревал, что могу встретиться лицом к лицу со своими будущими бывшими родственниками.

Вод ведь какая штука! Никаких особых чувств я не испытал. С первых же дней нашей, совместной с Лизкой жизнью, меня тошнило от ее семейства. Я сразу просек, что кроме моих заработков им ничего от меня не надо. И дочь свою они вырастили точно такой же. Еле-еле я от нее избавился. Вот уж точно, о чем стоило бы предупредить самого себя, так от этого, чтобы не велся на рожицу, сильно отрихтованную визажистами и телеса, подбитые аэробикой.

Когда мы вышли на улицу, само собой возник вопрос, куда двигать дальше? Не стоило таскаться с сумкой с «гостинцами» по городу. А вдруг менты решат проверить, что там? Зачем лишний риск? Я должен доставить этот груз в Литейск. Ведь это наверняка важная улика. Самое надежное место – квартира другого майора – Телегиной! Благо и живет она неподалеку. Об этом я и сообщил своей спутнице. Она не возражала. Похоже, Машуне и самой не слишком хотелось держать при себе этот баул, набитый, хрен знает чем.

Петляя по переулкам, мы добрались до дома, где я сегодня не ночевал. Помня, что через проходную просто так не пройдешь, я попросил Вершкову подождать снаружи. В будке снова сидел парень, которого я видел вчера утром, и он пропустил меня без вопросов. Я бегом дотащил свою ношу до квартиры Оли, открыл дверь, поставил сумку рядом с тумбочкой для обуви и вышел. Через пару минут я уже снова был с Машуней, которая топталась у проходной.

– Ну что, куда пойдем? – спросил я.

– Я хочу в Пушкинский, а вечером – в театр!

– Пушкинский – это что?

– Музей изобразительных искусств имени Пушкина.

– А-а, этот тот, что на Кропоткинской! – сообразил я. – Давай, сходим. А по дороге в каком-нибудь киоске купим билеты в театр.

И мы побежали к ближайшей станции метро. Через пятнадцать минут мы уже стояли возле ворот Пушкинского музея. Здесь же рядом обнаружился и киоск с театральными билетами. На особо дефицитные спектакли, конечно, попасть нереально. На менее дефицитные взять можно, но на числа, в которые нас с Вершковой в Москве уже не будет. Оставалось лишь купить билеты на мало кому нужные постановки. В общем, мы взяли два билета на сегодняшний спектакль «Миллион за улыбку», который ставился в Театре имени Моссовета. Киоскерша сказала, что спектакль хороший, хоть и идет уже двадцать лет кряду.

Машуня была просто счастлива. Все-таки она обыкновенная советская девушка из провинции – начитанная и восторженная. Такой же мне поначалу казалась Серафима, но та оказалась манипуляторшей и самовлюбленной стервой. За Вершковой я покуда ничего подобного не замечал. Если только она не гениальная актриса, умеющая виртуозно притворяться. Мы вошли в фойе музея. Купили билеты, спустились в гардеробную, сдали верхнюю одежку. Пока Маша прихорашивалась у огромного зеркала, я разглядывал других посетительниц.

Наконец, прихорашивания были завершены и мы поднялись по огромной мраморной лестнице туда, куда указывала надпись «НАЧАЛО ОСМОТРА». И осмотр начался. В моей памяти еще свежи были воспоминания о нашем с Вершковой походе по Третьяковке. И теперь меня ожидало тоже самое. И все-таки я постарался расслабиться, и чтобы получить удовольствие, принялся разглядывать пышные тела античных богинь, которых художники явно рисовали с натуры. Кто им обычно позировал? Вряд ли – жены. Нет, ну жены, конечно, тоже, но чаще всего живописцы приглашали каких-нибудь служанок, уличных торговок, проституток, с которыми, по завершению сеанса, можно было и развлечься.

Та-ак, что-то переборщил я со своим воздержанием, скоро уже ни о чем другом и думать не смогу. Ладно, осталось два дня в Москве и сутки с небольшим в поезде. И я опять окажусь в Литейске, практически уже родном, а там Илга, которая встретит меня, как положено соскучившейся жене. Накормит, напоит и баиньки уложит… Нет, так не пойдет. Надо думать о чем-нибудь другом. О том, что неплохо бы и перекусить. Я посмотрел на циферблат наручной «Славы». Ну да, не удивительно, что мне есть захотелось – уже три часа дня. Столица здорово жрет время.

Часа через два пытка художественными ценностями завершилась. Я голодный и немного злой, наконец-то, вытащил свою спутницу на улицу. Теперь надо было найти какую-нибудь забегаловку. Уже все равно – какую! Хорошо, что в центре Москвы их хватает. Чтобы сократить время, мы спустились на станцию метро «Кропоткинская», а вышли на станции «Проспект Маркса», которую потом в девяностых переименовали в «Охотный ряд». Поднявшись наверх, мы оказались на площади перед гостиницей «Москва» и перед проездом на Красную площадь. Здесь в душе Машуни взыграл патриотизм.

Ей захотелось посетить сердце нашей Родины – Мавзолей Ленина, но я взбунтовался, заявив, что осмотр мумифицированного тела вождя мирового пролетариата на пустой желудок – это чистое кощунство! Ильич не для того боролся за права трудящихся, чтобы они голодали.

Комсомолка Вершкова не уловила моей иронии и на полном серьезе согласилась, что перекусить не мешает, тем более, что попасть в усыпальницу гения можно, лишь отстояв на холоде немалую очередь. В общем – мы направились в ГУМ, где уж точно должны быть злачные заведения.

Увы, логика меня подвела. В ГУМе можно было купить мороженое, бутерброды и запить их газировкой из автомата, ну и все. Времена, когда под кафе, рестораны и даже столовые будет отдана немалая часть торговых площадей Государственного Универсального Магазина еще не настали. Машуня была не прочь подзастрять в нем, ибо ее влекли витрины отделов готового платья, а равно и – текстиля, но я был непреклонен. Сначала набьем требуху, а уж потом – все прочие удовольствия.

Рассудив, что вряд ли вблизи объектов государственной власти можно обнаружить заведения общепита, я принял решение вернуться на улицу Горького, где уж точно имелись забегаловки.

В итоге мы забрели в уже знакомую нам пельменную в Театральном проезде. Наши блуждания почти сожрали время, оставшееся до начала спектакля. Не могло быть и речи о том, чтобы возвращаться на Красную площадь. Я поймал такси, и оно отвезло нас к театру Моссовета. Дождавшись первого звонка, мы с Вершковой поспешили занять свои места. Даже у меня ноги гудели, что говорить о моей спутнице. Опустившись в кресло и вытянув ноги, лично я готов был смотреть даже спектакль, поставленный на основе инструкции по эксплуатации стиральной машинки.

На самом деле «Миллион за улыбку» оказалась довольно забавной пьесой. Один тип, архитектор по фамилии Карташев, которому стукнуло энное количество лет, влюбляется в молоденькую деваху. Ольга Федоровна, супружница Карташева, с которым она уже двадцать с лишним годочков прожила, раскусила благоверного. Будучи бабой деловой, неглупой и с чувством юмора, Ольга Федоровна скумекала, что если начнет скандалить, читать мужу нотации, добьется только противоположного эффекта, поэтому она решила разыграть своего влюбленного павиана.

Короче, мы с Машуней с удовольствием поржали над похождениями архитектора и его ловкой бабы. Когда спектакль закончился, мы вышли из театра, обмениваясь впечатлениями. Пора разъезжаться по домам. Главное – доставить к месту проживания модельершу и поэтому я тормознул такси. Уже по традиции пообещав водиле, что ему не придется гнать назад порожняком, мы с подружкой погрузились в теплый, чуть пованивающий бензином салон. Утомленная прогулкой и переполненная впечатлениями Вершкова всю дорогу до Строгино продремала у меня на плече. И мне это было чертовски приятно.

К своей «квартирной хозяйке» я вернулся к двенадцати ночи. Вошел тихо, полагая, что Оля уже спит. Я ошибался. На кухне горел свет и слышался посвист чайника, видать, Телегина тоже недавно вернулась. Разувшись и повесив дубленку на вешалку, я увидел ту самую сумку, которую привез сюда днем. Разумеется, Оля к ней не прикасалась, хотя, наверное, была слегка удивлена. Ведь вчера я не ночевал у нее. Я перенес «гостинцы» Арабова в комнату, где жил и отправился поздороваться с Телегиной.

– Добрый вечер! – сказал я, появляясь на кухне.

– Привет! – откликнулась она. – Голоден?

– Скорее – да, чем – нет.

– Тогда иди, мой руки – и за стол.

Хм, привыкла командовать там у себя. Ладно. Поскольку это совпадает с моими желаниями, я сделаю, что она хочет. Я не только помыл руки, но и вымылся целиком. На кухню вернулся свеженьким, как огурчик. Только что – не хрустел. Оля опять выставила на стол деликатесы из спецраспределителя. Наполнила большую чашку чаем и поставила передо мною, оставив сахар, лимон и прочее на мое усмотрение. Я был не против лимона, но сахар класть не стал. Успею еще заработать диабет. А вот бутерам – с икрой, семгой, ветчиной и сыром – отдал должное.

– Ты извини, что спрашиваю, – заговорила Оля. – Ты вчера не пришел ночевать и не позвонил…

– Так получилось, – пожал я плечами.

Ох, уж эта прекрасная половина человечества, обязательно перед ней надо отчитываться.

– Да я понимаю, – откликнулась она. – Только хочу напомнить, что у меня…

– Что у тебя – не ночлежка? – опередил ее я.

– Я не это хотела сказать, – насупилась майор госбезопасности. – Не надо за меня додумывать. В силу своего служебного положения, я обязана знать, что происходит с человеком, который у меня остановился.

– Да мне нечего скрывать! – пробурчал я. – Были вчера с Машей на ВДНХ, потом в кино ходили, потом я ее проводил к дому, где она живет у своей тетки, и она предложила мне у нее переночевать, чтобы не тащиться через весь город.

– Тетка предложила переночевать? – уточнила Оля.

– Нет – Маша, – не стал врать я, хотя соблазн был велик немного слукавить. – Тетка вчера ночевала у подруги.

– Понятно… Извини…

– Да что тебе понятно?! – все же немного раздражаясь, спросил я. – Ты думаешь, я тебе отказал, а сам к этой девочке пристроился?

– Как тебе не стыдно! – вспыхнула «квартирная хозяйка». – С чего ты взял, что я к тебе клеилась? Наглый ты парнишка!

– Да потому, что я не виноват, что таким уродился! – уже заорал я. – Ну нравлюсь я бабам, ну так что мне теперь, застрелиться?

– Пацан ты еще сопливый, – не зная, то ли смеяться, то ли плакать, откликнулась гэбэшница. – Вот ты – кто!

Ага! Знала бы ты, какой я на самом деле пацан.

– Если я тебя злю, могу и съехать, – предложил я. – Переберусь к доценту.

– Обиделся? Зря!

– Нет, – сказал я. – Просто, не хочу тебя подставлять. Мало ли, вдруг начальство выговор с занесением тебе сделает…

– Уже сделало! – отмахнулась она. – Только не по твоему поводу…

– Догадываюсь – по какому, – хмыкнул я. – Из-за провала операции по задержанию шпиона… Как его там, бишь, Керна, кажется… А во всем виноват Цыпкин… Когда он попытался схватить Королеву, та воспользовалась суматохой и сунула ему в карман записную книжку с кассетой.

– Знаю, – кивнула Оля. – Мы провели расследование…

– И что, доцент уже в шарашке сидит, какой-нибудь? – осведомился я. – Трудится на благо Родины под строгим надзором органов?

– Солженицына начитался? – спросила майорша с усмешкой. – «В круге первом».

Сериал смотрел – едва не брякнул я, но вовремя прикусил язык.

– Не читал, – признался я.

– Ну, значит, судишь с чужих слов, – сказала Телегина. – Да, были такие спецобъекты МГБ СССР, в которых осужденные по определенным статьям уголовного кодекса приносили пользу народу, который их кормил, одевал, обувал, зачастую отнимая у себя кусок хлеба, но сейчас это не практикуется. Да и за что сажать твоего доцента? За то, что слишком буквально понимает свой гражданский долг?.. Дома он сейчас, можешь позвонить. Наверняка ведь не спит.

– Я и так верю…

– А ты парень ничего, толковый, – продолжала майорша. – Не зря Штопор тебе доверяет…

– А почему – Штопор?

– Да это мы ему в школе дали такую кличку, – улыбнулась Оля.

– В школе?

– В Высшей школе КГБ, – уточнила она. – Взяли как-то бутылочку винца, а открыть нечем… Ну Витька говорит – щас открою! И достает отвертку. Хлоп и вдавил пробку внутрь… Разлили, выпили… А потом кто-то спрашивает: Витек, а штопор-то твой где?.. Оказалось – отвертка в бутылку вместе с пробкой провалилась… Вот так за ним эта кличка и закрепилась – Штопор…

– С тех пор и дружите?

– С тех пор и дружим, – кивнула Телегина. – Если узнаю, что Штопору требуется помощь, с того света прибегу… А ты говоришь – съеду… А как я потом Витьке в глаза буду смотреть?!

– Да я – не всерьез…

– Ладно… – сказала она. – Проехали… Кстати, если не секрет, что за сумка стояла в прихожей?

– Не секрет, я днем принес.

– Это я догадалась, а что в сумке? Не бомба, надеюсь?

– И я надеюсь…

– Так ты не знаешь ее содержимого?

– Не знаю. Это Машина сумка. Точнее, эту сумку она должна передать в Литейске своему начальнику… Одному из…

– Понятно… Ну ладно. Пора укладываться.

– Спасибо за угощение, – сказал я, поднимаясь.

– Спокойной ночи!

Я отправился в ванную, умылся, почистил зубы. Вернулся к себе. Достал из чемодана Диккенса, чтобы почитать перед сном. «Повесть о двух городах» увлекла меня, а из-за всей этой суматохи времени и сил на чтение не оставалось. Только я втянулся, как раздался телефонный звонок. Подошла, само собой, хозяйка, но дверь в коридор осталась приоткрытой и поэтому я отчетливо услышал:

– Телегина у телефона… Да… Ничего, я еще не спала… Что?! Как это – убежала?!

Глава 7

– Надеюсь, меры к розыску приняты?.. Хорошо. Скоро буду.

Я слышал, как Оля положила трубку. Через несколько секунд «квартирная хозяйка» заглянула ко мне.

– Не спишь? – спросила она. – Можно к тебе?

– Конечно, – откликнулся я, откладывая книгу в сторону и принимая положение сидя. – Что-то случилось?

– Да, – ответила майорша. – Кривошеина сбежала.

– Из изолятора?

– Подробностей пока не знаю.

– Ловка баба! – восхитился я.

– Она опасная преступница, – строго напомнила Телегина. – Убийство в гостинице «Россия» – ее рук дело.

– Как же Королева пошла на мокруху? – удивился я. – Она же сводня и фармазонщица!