Как далеко зайдёт эксперимент? бесплатное чтение

Глава 1

Лев Игнатьевич разбирал свои записи, нервно притопывая ногой и многозначительно пошмыгивая. «Ну не могло же оно никуда деться, – бормотал он себе под нос. – Не могло! Там же просто всё: план, дозировки, чертежи! Дурья бошка, ищи лучше! Ну зеньки-то разуй!»

В минуты особых душевных терзаний Лев имел привычку на разговор сам с собой, причем самого строгого характера. После небольшой передышки на почесывание затылка или, как Игнатьевич бы сказал, «репы», поиски продолжились с усиленным рвением. Вместе с пожелтевшей бумагой в воздух вздымался столб отборной домашней пыли. Под тяжестью ботинок пол жалобно вскрипывал.

Предательски заваленный стол на четырех шатающихся ножках не менял своего состояния всё время, что Лев Игнатьевич помнит себя здесь. А прошло уже более двадцати семи лет с его первого дежурства. По распорядкам биостанции, каждую неделю кто-то сидит на вахте в полевой или, простыми словами, дикой её части. Главной задачей избранного является следить за общей обстановкой на территории. При обнаружении опасности есть инструкция: бить в большой колокол, стоящий прямо у крыльца. На первый взгляд этот обычай может показаться диким и даже варварским. Двадцать первый век как-никак на дворе, а тут колокол. Появился этот предмет местного ландшафтного дизайна сорок лет назад. Доктор геолого-минералогических наук тех времен спер его из ближайшей полузаброшенной деревни и притащил сюда. Теперь это можно сказать одна из местных достопримечательностей.

Дежурный домик одновременно для орнитологов служит и кольцевальным. Тут они вне сезона миграции вальяжно попивают кофе с коньяком и, не торопясь, как бы между делом важно дуют в дрожащие от страха теплые брюшки крылатых, взвешивают их и дарят поблескивающие алюминиевые кольца. Это всё, конечно, так выглядит только со стороны, а на деле же великие умы занимаются исследованием птиц с помощью отлова и прижизненной обработки. Однако в период миграции всем становится резко не до кофе. Работа кипит, карандаши стираются в ноль, а новоокольцованные особи с чувством полного облегчения одна за другой вылетают из лап учёных. В эти моменты опытные орнитологи больше походят на свежесмазанные станки, слаженно и быстро отрабатывающие свою заводскую программу.

Кольцевальней в этих краях называется бревенчатый деревянный дом на одну маленькую комнату в двадцать квадратных метров. Днем работа здесь спорится, а вечером сладко посапывает в углу на скамейке дежурный. Внутреннее убранство помещения полностью соответствовало его столу. При входе в дом вместе с бардаком в глаза бросается расположенное над ним панорамное окно – центр композиции. По левую и правую стороны тянутся почти до самого входа окна поуже и поменьше, образуя вместе стеклянный ансамбль, напоминающий букву «П». Подоконники дополнительно выполняют функцию и столешниц. Под ними обычно можно найти от четырех до шести табуреток разной высоты и степени удобства. Все они, также как и колокол, когда-то попали сюда из деревни по соседству. За спальню и гостиную отвечает угол по левую руку от входа, с расположенной в нем резной скамьей, накрытой пыльным матрасом. Можно было бы подумать, что родная её среда обитания та же самая заброшенная деревня. Ан-нет, это подарок от северных коллег. Особый шарм дому придают, конечно же, детали. Каждый сантиметр стен завешен вырезками из журналов и газет, рисунками и записями от руки, открытками и этикетками. А в редких, свободных от творений целлюлозно-бумажной промышленности пространствах, приглядевшись, можно заметить нацарапанные надписи, которые способен разобрать разве что их создатель, да и то не факт. Всю эту бравую инсталляцию завершают бусы из птичьих колец и разноцветные хлопковые мешочки, гордо свисающие с оленьих рогов.

Именно в этом беспорядочно-организованном пространстве Лев Игнатьевич никак не может найти что-то так важное для себя. Вдруг его поиски прерывает звонкая мелодия. Двумя широкими шагами учёный добирается до матраса и вытаскивает из-под него свой спутниковый телефон. В такой глуши без помощи свыше никак не обойтись.

– Комаров у аппарата, – протараторил в трубку Лев Игнатьевич.

– Лёва, привет. Вот только сегодня добралась, – зазвучал мягкий женский голос.

– Это ты хорошо успела, вовремя уехала. Сейчас тут опять не дороги, а полная каша.

– Манная?

– Она самая, да ещё и с комочками. Теперь только ждать, когда всё подсохнет, – раздался грустный бас. – А пока улучшений не предвещается… Как там Соня?

– Всё хорошо. В садик, правда, ходить не хочет.

– Ну конечно, после четырех месяцев на природе я бы тоже в садике выл.

– Ничего не знаю, маме нужно закрывать грант. Пол годика потерпит и в школу, а там уже на домашнее обучение переведем и как-раз можно планировать поездку в Китай, – после сказанного в трубке послышался глухой стук, а после него и детский плачь. – Ладно, я побежала. У меня тут опять ЧП. Напиши, как будешь у угла. – Промурлыкал женский голос и связь прервалась.

Лев Игнатьевич бросил телефон на матрас и вновь деловито принялся чесать затылок. Ни свежеприобретенные залысины, ни гусиные лапки у глаз, ни грязь под ногтями, ни разношенные берцы, ни прожженная дырка в спецовке так не волновали учёного, как его научная работа. С этими мыслями он каждый день засыпает и открывает глаза по утрам. Их он смакует в периоды долгих туалетных дум, и они же приходят к нему во снах. Так происходило с того момента как ещё молоденький Лёва решил поступать на биологический факультет и так будет до последнего его хриплого вздоха.

– Видал, во что дороги превратились? Теперь уж точно раньше ноября отсюда не выберемся. Мне то оно и к лучшему, весь материал успею обработать, – бормотал в унисон со скипом двери Филипп Варламович, входя в кольцевальню. Это был крепкий мужчина средних лет в протертых джинсах и выцветшей лёгкой охотничьей куртке. Встретившись хоть раз с этим персонажем, в память навсегда врезались его торчащие в разные стороны непослушные усы, напоминающие подкову. По своей наружности данный товарищ чем-то походил на моржа. Собственно, он им отчасти и был. Ежедневные закаливания, купания в холодном озере и всевозможные напитки со льдом экстравагантного коллеги уже давно для всех на станции стали привычны. В разрез с пристрастиями Филиппа Варламовича шёл его темперамент. Горячая кровь давала о себе знать. Вскипал он долго и крайне редко, но последствия же его извержений ничуть не уступали известным вулканам. Не получив должной ответной реакции от своего собеседника, Варламович продолжил

– Что копошимся? Докторскую потерял?

– Сплюнь! – подал голос Лев Игнатьевич. – Никак не могу найти дизайн эксперимента. Вот покемарил чуток, и всё, не помню куда положил. – Шебурша бумагами, продолжал он поиск.

– Так может твой дизайн, это самое, во сне и приснился? – усердно пытаясь пригладить свою лицевую растительность, усмехнулся Филипп.

– Я самолично вот этим его и записал, – замахал Лев перед лицом товарища огрызком своего карандаша. – Даже руки все ещё в графите.

– А ты в карманах посмотри. У меня обычно всё, что теряется, именно там и оказывается, – в диалоге образовалась неловкая трехсекундная пауза и Филипп Варламович добавил. – Будешь настойку?

– На чем в этот раз? На ящерице или может на саранче?

– Ты уже в какую-то совсем экзотику забрёл. У меня отборная, на папоротнике. Будешь?

– Мне после твоей копчено-лососевой водки уже ничего не кажется экзотическим.

– Так та импортная была, заводская. А это – домашнее производство, вот этими ручками сделано с любовью. Будешь? – переспросил Филипп, доставая из-за пазухи стеклянный пузырёк.

– Ну раз с любовью, то как-нибудь в другой раз. У меня тут дел выше крыши. Сегодня пришел ответ по гранту… в общем, я проиграл, – поник Лев.

– Дааа, не приятно, конечно. А кто выиграл то?

– Молекулярщики, – повисло в воздухе слово вместе с досадой обоих.

– М-да уж, м-да, – провыл Филипп Варламович, предварительно осушив свою подржавевшую флягу. – Нынче молекулярщиков, как муравьев, а нас, натуралистов, поэтов, мечтателей, идейных людей, – как говна у комара.

– На одну мечту и идею реактивы не купятся, эксперименты не реализуются.

– Ну что ты, Лев Игнатьевич, тут пытливый ум нужен и смекалочка. Как говорится, выживает не сильнейший, а приспособ-ле-нней-ший. Вот, например, мой знакомый – арахнолог уж очень нуждался в лазерном микродесекторе. Ну знаешь, такой штуке, которая бы ему на маленьких паучках крохотные бы дырочки делала. А он как биостанций двадцать стоит вместе со всеми нами и нашими органами. Так этот хитрюга, значит, вместо того чтобы отчаиваться, взял и соорудил из копеечного лазера для эпиляции и бинокуляра аппарат ничуть не хуже. Я же говорю, сме-ка-ло-чка!

– Да понял я, понял. Прорвемся. Мне просто докторскую уж больно хочется дожать, понимаешь?

– Много сейчас таких дожималок. Мы науку не для корочек делаем, а для себя и мира, – величественно возразил Филипп Варламович и тут же добавил. – Я что заходил то, не поможешь мне завтра утром, а? Сейчас уж очень интересный для охоты аномально-тёплый сентябрь. Работы много, времени мало, а руки у меня всего две. Выручишь? А раз уж ты и так дежурный, тебе удобнее и ближе всех будет.

– Конечно помогу. А утром, это во сколько?

– В сорок минут шестого встречаемся у выхода.

– Так сейчас же уже почти два часа ночи! – сверля взглядом часы, воскликнул Лев Игнатьевич.

– Точно! Ну, я тогда полетел готовиться, – пробубнил Филипп и спешно выбежал из домика.

«Во плут, конечно. Специально убежал, чтоб я не успел ничего ответить», – подумал Лев Игнатьевич.

Важно отметить, что все работники биостанции отличались особой отзывчивостью. Каждый понимал, что если он готов прикрыть кого-то, то в будущем эта помощь обязательно к нему вернётся. А иногда ты просто не можешь справиться без дополнительных рук: залезть так высоко, пройти так далеко, поймать так много. Рабочий процесс бывает очень спонтанен. Всё решает природа: поймаешь ты то, что тебе нужно или нет; найдешь то, что ищешь сегодня или же проведешь в поисках месяцы и даже годы. Поэтому на станции сложился свой некий симбиоз взаимоотношений, в который с натяжкой вписывался Филипп Варламович. Как самому харизматичному и яркому персонажу на ближайшие 50 километров во все четыре стороны, Филиппу многое прощалось: острые шутки, ехидные замечания и прямые насмешки. Иногда, правда, бывало, что его клинило. Как будто где-то там, внутри черепной коробки, переключался тумблер. В такие моменты он обычно выдавал какую-нибудь глубокую философскую мысль, смотря в даль и не спеша покуривая трубку. Все знали, если пахнет табаком, то у Филиппа Варламовича настали эти дни.

Можно сделать вывод, что Филипп был избалованным ребёнком, любимчиком биостанции. Он прекрасно это знал и частенько не гнушался пользоваться своими привилегиями. На просьбы о помощи откликался редко, дежурствами менялся не часто. На каждую подобную просьбу у него находилось оправдание такого искусного толка и сочинения, что никто не желал его в этом уличать. Лев Игнатьевич не был исключением.

Вот и сейчас сознание Комарова начало медленно смиряться с тремя часами предстоящего сна, учёный быстро сходил проверить, не попался ли кто в ловушки. На биостанции практически всегда кто-то кого-то да ловит, и, чтобы каждый не сидел рядом со своей западней, задача ежечасной проверки ложилась на плечи дежурного. Сегодня все они были пусты.

Зайдя обратно в дом, Лев Игнатьевич посмотрел на себя в маленькую, едва отражающую поверхность на стене, которая когда-то была чистым зеркалом. Учёный был вполне хорош собой. Постоянные нагрузки как ума, так и тела сделали его крепким мужчиной. Свежий воздух и ежедневные солнечные ванны благоприятно сказывались на здоровье и настроении. Единственное, что не хватало Льву Игнатьевичу для полного счастья, так это времени. Его всегда было катастрофически мало.

Пригладив растопыренными пальцами волосы, Лев было уже направился в постель, когда услышал рядом со своей койкой некое скрежетание. «Мышь что ли? – подумал он про себя, и звук трансформировался. Раздался топот. – Ну не может же мышь так бегать. А если не мышь, то тогда кто? Крыса? Звуки доносятся с чердака. Хм, ну нет, даже очень жирные крысы тоже на такое не способны… – В этот момент к какофонии звуков прибавился треск, и через секунду прямо над ложем дежурного что-то полетело вниз».

Глава 2

Вместе с деревянными обломками в комнату проникла и пыль, годами нараставшая на до недавнего времени целом чердачном полу. Лев Игнатьевич рефлекторно начал откашливаться, зажимая рот и глаза рукавом. «Надо же было этому чёртовому потолку именно в мою смену обвалиться!» – ругался он.

Вновь послышался скрежет. «Я тут не один!» – подумал Лев и попытался открыть глаза. В противоположном углу ему удалось мельком заметить черное трясущееся пятно. «Так это, значит, кошка. А откуда бы ей взяться тут в лесу? Для рыси мелковата, да и темновата», – начал активно тереть веки учёный, чтобы избавиться от плены, подаренной ему едкими взвешенными в воздухе частицами. В спешке закончив просмотр глазных фейерверков, он наконец смог полностью очистить взгляд. Лев Игнатьевич ожидал увидеть перед собой что угодно, но только не то, что встретилось ему в итоге.

Взъерошивая волосы, по рукам учёного пробежали мурашки. Сердце начало дико стучать, а виски наполнились выводящей из себя монотонной пульсацией. Игнатьевич, не мигая, смотрел на невиданную им тварь. Существо, также не встречавшееся ранее с Львом, глядело на него исподлобья. Хотя, по правде, было трудно определить, чем именно оно это делало. У создания не было привычных глаз, но всеми своими рецепторами Лев Игнатьевич четко ощущал, что за ним наблюдают и его боятся.

Известно несколько видов ответных реакций на страх, самых же распространенных всего три. Первая – затаивание. Так обычно поступают детеныши, которые в силу разных причин не могут дать отпор или убежать. Вторая – бегство. Ей не брезгуют даже сверххищники. Ну и третья реакция – атака. Она используется в самых отчаянных случаях.

В данный момент Льву Игнатьевичу оставалось только гадать: «Это чей-то детеныш, выискивающий пути отхода? Жертва? Или готовый напасть в любую минуту, загнанный в угол хищник?» К сожалению, на кафедре зоологии не проходят занятия по чтению мыслей или хотя бы дрессировке животных. Всё, что Комарову оставалось, – это тщательно вспоминать немногочисленные лекции по зоопсихологии, на которых он большую часть времени сладко отсыпался. «Ну и что мне с этим делать?» – дипломатично попятился он. Все пути отхода были перекрыты: окна наглухо замурованы из-за вчерашнего дикого ливня, а дверь охраняет напуганное существо. И выйти наружу теперь означает пройти через него.

К этому моменту пыль почти рассеялась, и два живых организма начали изучать друг друга более детально. Однако улучшенный обзор никак не увеличил шансы кандидата биологических наук на определение таинственного гостя. Смотря на него, Лев Игнатьевич одновременно ощущал страх и восторг. Было в этом существе что-то притягательное, было и что-то омерзительное.

Размером зверь оказался чуть больше откормленной кошки. Слегка увеличенная в пропорциях голова волнообразно покачивалась из стороны в сторону, прямо как у совы, пытающейся определить расстояние до добычи. Таких привычных вещей как носа, ушей или рта Лев также не сумел обнаружить. В центральной части головы, где по канонам анатомии должен располагаться нос, блестели четыре каплеобразных бугорка, создающих вместе единый узор, напоминающий равнобедренную трапецию. «По всей видимости, это система одного из органов чувств», – пронеслось в голове у учёного. Присмотревшись чуть получше, ему удалось заметить, что это нечто было покрыто гладкими волосками. Их количество и необыкновенные отражающие свойства возбуждали во Льве Игнатьевиче нездоровый интерес к тому, чтобы вырвать парочку и рассмотреть под микроскопом. Издалека эта мерцающая шубка напоминала и вовсе черный латексный костюм.

При поверхностном изучении незваного гостя следом за ужасом учёного посетила и эйфория. Стоя перед чем-то настолько незнакомым и сенсационным, его эндорфины водопадом хлынули в серое вещество головного мозга. «Это явно что-то необычное. Интереснейший экземпляр. Либо мутант, либо я отрыл абсолютно новый вид! А может, вместе с этим и новое семейство или даже отряд! Прямо здесь, во вдоль и поперек изученной средней полосе. Чтобы это не было, не упусти его!» – приказал он себе и начал медленно приближаться к существу. Взгляд бросился на расположенную под резной скамьей пластмассовую коробку: «Надо бы его сюда загнать».

«Кис-кис-кис», – максимально мягко и по-доброму попытался произнести одурманенный сложившейся ситуацией учёный. В ответ зверь нахохлился и слегка завибрировал. Из шеи его неспешно начали вылезать четыре алых шипа, наполненные то ли жидкостью, то ли газом. Ребенку эта картина могла бы напомнить растущие от натиска воздуха башни надувного замка-батута.

«Сейчас точно будет атаковать», – чуть отошел от своего научного опьянения Лев. Резким движением руки он сгреб к себе со стола первый попавшийся предмет и кинул его в противоположную сторону. Недавно затушенная свеча отлично сработала как приманка, черная фигура устремилось атакой на ближайший к ней движущийся объект.

В это же мгновение Лев Игнатьевич, мобилизировав все свои оставшиеся к двум часам ночи силы, рванул за коробкой. Одним четким махом он вытряхнул всё её содержимое на пол и через секунду уже был готов к следующему этапу охоты. Существа видно не было. Крепко ухватившись за прозрачный короб, Лев Игнатьевич замотал головой. Прокатываясь взглядом по комнате, учёный яростно пытался зацепиться хоть за какие-то следы присутствия зверя. В этом состоянии неопределенности он провел не более полуминуты, однако для Льва Игнатьевича это время казалось мучительной вечностью. И как только в его голове вдруг успела родиться мысль: «Может быть, это результат интоксикации, или же я просто сплю?» – по прямой траектории к растрепанной голове Льва полетело черное нечто.

Рывок. Поворот. Удар. И вот задыхающийся от счастья мужчина держит в коробке под своими крепкими сибирскими ягодичными мышцами нечто фантастическое. Толчок. Ещё один. «Ишь какой, вырываться тут вздумал. Ну ничего, мы и тебя изучим!» – пытался всеми силами усидеть Лев Игнатьевич на импровизированном пластмассовом троне. «Надо бы тебе дырки тут для воздуха проделать, но сначала найти что-нибудь тяжелое, что тебя удержит», – под руку попался 5-ти килограммовый том «Основы молекулярной биологии клетки» Альбертса, которую сегодня утром забыл унести молодой аспирант, дежуривший до него. Игнатьевич быстро подложил под себя книгу и снова уселся на коробку. Толчки прекратились. У него наконец появилось несколько минут, чтобы выдохнуть и обдумать всю ситуацию.

«Нужно срочно всех созвать. Я – дежурный, колокол рядом, – всё ещё находясь под впечатлением от самой незабываемой ночи в жизни, Лев начал бурный спор сам с собой. – Но не для того я так геморроидально отлавливал это нечто, чтобы оно готовенькое перед всеми предстало. Я ведь мог и без глаз остаться. А если эти шипы ядовитые? Скорее всего ядовитые, раз такие яркие. Дааа, мог бы и умереть… А куда мне его девать то теперь? Не буду же из-за пластика изучать, мне как минимум вольер нужен, да и не маленький. Тут если только к Юлии Игоревне идти. Вместе явно быстрее что-нибудь организуем… Ага, как же вместе. Пал Саныч и Сан Палыч, как самые плодовитые на статьи и связи товарищи, быстро всё себе заберут. А если в работе будут их фамилии, то на Комарова никто внимания и не обратит. Не удивлюсь, если Филипп тоже вдруг резко заинтересуется этой темой и из энтомолога в один день станется териологом. Я хоть тоже не по млекопитающим, но разве у меня и других научных интересов быть не может? Я же как-никак широкопрофильный специалист! Что же делать? Думай голова, думай… Как ни крути, одному всё равно не справиться. Тут как минимум четыре руки нужны, а лучше шесть. В помощники можно Диму забрать, всё-таки его Альбертс меня спас. Фигура он ещё не значительная, как-раз материальчика ему наскребем для уверенной кандидатской. Думаю, Анастасия Петровна для такого дела мне его отдаст, у неё и так каждый год свежая кровь. Ну а если не отдаст, то Димасам присоединиться захочет, к такому-то открытию! А вольер один дырявый я точно где-то на станции видел. У Юлии Игоревнывроде новые эксперименты не планируются, так что я его быстренько заберу и подлатаю. Отлично! Звучит уже как план. Только надо всё по-тихому сделать: Диму переманить, первые результаты получить, а там уже и сдаваться можно… Только прежде, чем бросаться во все тяжкие, нужно всё проверить. Может я вообще уже отстал от современной зоологической жизни, и это и не новый вид вовсе, а какое-нибудь сбежавшее из зоопарка экзотическое сумчатое. А если это мутант, то нужно, как минимум, определить чей. То, что не птичий, это сразу понятно. Тут бы я так долго не раздумывал».

Поразмыслив ещё немного над всей сложившейся ситуацией, Лев Игнатьевич принял решение поискать информацию во всемирной паутине. Рядом сеть, а значит и интернет был только в одном месте – углу домика Сан Палыча и Пал Саныча.

Их жилище располагалось в трёх минутах прогулочным шагом от кольцевальни. Это была самая крепкая и теплая постройка в дикой части биостанции, благодаря этому она носила гордое название «ночевальня». А ночевали в ней, как можно догадаться, Александр и Павел. Лет десять назад молодой и веселый аспирант всё пытался дать этому дому новое название, например «CиП», что означало Санычи и Палычи. Но как-то СиП не прижился в разговоре. Потом название эволюционировал до «ОСиП», что означало Обитель Санычей и Палычей. К счастью, и эта модернизация не закрепилась. Были также такие попытки как «ПиС» и «ОПиС», которые аналогичным образом испарились вместе с получившим свою степень уже кандидатом биологических наук. Именно туда сейчас Лев Игнатьевич стремительно и направлялся.

Так как на всю округу биостанция – самое людное место, двери в ней могли бы и вовсе не запираться. Это и делалось ранее, пока в один момент здешним высококвалифицированным кадрам не пришлось производить выгон медведя, опьяненного запасами Филиппа Варламовича из местной кладовой. После этого случая двери хотя бы на ночь обязательно блокировались. Запасной ключик от ночевальни по всем жанрам деревенской жизни хранился под ковриком у входа.

Лев Игнатьевич тихонько отпер дверь и вошел в прихожую. Сбросив с себя накинутую наспех телогрейку (защищающую скорее от комаров, чем от холода), он, стараясь издавать как можно меньше шуму, прямой наводкой двинулся в заветный угол. Хозяева дома сладко похрапывали. Как самые старые и благодаря этому почетные жители биостанции, они имели право приоритетного выбора комнаты. Но эти двое никогда не изменяли своему полевому домику. Проблемы возникали лишь при наступлении холодов. На станции по этому поводу даже проводился особый ритуал. Сан Палыч и Пал Саныч категорически отказывались покидать свое трудно отапливаемое логово, но после череды уговоров всегда соглашались. Сие мероприятие начиналось с первого морозного утра. Каким-то магическим образом в этот день каждый раз у них начинала барахлить печка. Потом и одеяла также необъяснимо куда-то пропадали. И после финального аккорда уговоров, что в таких условиях жить никак нельзя, Сан Палыч и Пан Саныч, так и быть, перебирались в общий дом.

На самом деле, интернет в этих краях – не самая необходимая в работе вещь. Жизнь учёного обычно делиться на два периода: полевого, где происходит сбор данных и образцов и вне полевого, в котором всё это дело обрабатывается. Так как биостанция относилась именно к первому типу, на ней было всего лишь две точки этого заветного ресурса: компьютер в основном доме и угол в ночевальне. Сетевой закуток представлял из себя небольшую столешницу с несколькими высокими деревянными барными стульями. Именно там Лев Игнатьевич в данный момент активно рылся по тайникам научной стороны интернета. Сначала он попытался найти информацию на англоязычных ресурсах, но в них ни о каком похожем существе никто не знал. Далее поиски продолжились уже на ломано-переведенном китайском языке. По результату тоже ничего. С одной стороны, Игнатьевичу, конечно, всё это мировое незнание было на руку. Значит, он первый прикоснулся к чему-то настолько неизведанному. С другой стороны, этот же факт наводил ужас на его до сих пор пульсирующую голову. Любая неизвестность интригует и пугает, но Комаров прекрасно понимал, что начинать изучение ему нужно с подробного описания особи.

После того как Лев пришел к некому умозаключению, он наконец смог оторвать голову от экрана телефона. Сквозь грязное окно ночевальни ему увиделся мерцающий вдали свет. «Это в кольцевальне горит?! Я же всё выключал, когда уходил, – в голове Льва тут же промелькнула другая тревожная мысль. – Он сбежал? Как он мог сбежать?! Я же столько тяжестей на коробку положил». Позабыв о тишине и скрытности, учёный рванул в сторону двери. По пути к его ноге так не кстати прицепился пакет, до отказа набитый мусором. Опустошенные стеклянные бутылки громко запели, ударяясь об здешний паркет. Храп Сан Палыча и Пал Саныча сменился сначала на пыхтенье, потом кряхтенье, а завершил сие представление отборный сверхинтеллектуальный русский мат.

«Ну всё, мне конец!» – твердил подбегающий к кольцевальне Лев Игнатьевич, продолжая тащить за собой импровизированную мусорную погремушку. Избавиться от неё ему удалось только перед входом на место преступления. Внутри его ждала печальная картина. В пластмассовой ловушке сияла большая прогрызенная дыра. «Ну, по крайней мере, теперь я знаю, что у него точно где-то должен быть рот», – успокаивал себя Лев, продолжая оценивать масштабы бедствия. Всё в доме было перевернуто вверх дном. Не сказать, что там раньше было заметно чище, но прошлый хаос годами разрабатывался естественным образом. Этот же погром был создан искусственно. Существа нигде не было, поиски его затянулись. Лев Игнатьевич даже в порыве разведки умудрился просунуть голову в образовавшуюся от падения дырку, но кроме пыли и паутины ему так ничего и не удалось обнаружить.

«Это провал! Сбежала от меня моя докторская. А может быть и Нобелевка. А я ведь даже сфотографировать его не успел, ничего вообще не успел. Надо было сразу всех звать на помощь! – гневно отчитывал себя Лев. – Ну я же видел его? Видел. Значит могу описать, хоть до какой-то степени!» Вдохновившись последней мыслью, в тумбочке он отыскал альбом с пожелтевшими от времени листками и, вспоминая первый курс университета, принялся вдумчиво заточковывать каждую деталь образа этого нечто. В позе, скрючившись, сидя у стола, он и уснул.

Глава 3

Утром Филипп Варламович проснулся в отличном настроении духа. Вот уже более двенадцати лет он активно практикует полифазный сон, что ни раз выручало его на биостанции. Изначально это была вынужденная мера, сейчас же – просто стиль жизни. В течение суток Филипп старается спать не менее четырёх раз, минимум по два часа. В распорядке его дня обязательно запланирован ночной сон, утренний, послеобеденный (обычно самый сладкий и желанный) и вечерний.

В целом ритм жизни на станции довольно тягостен для среднестатистического человека. Просыпаться нужно рано, ложиться желательно тоже, а работы очень много. Эксперименты и наблюдения также вносят свои коррективы. Уж если ты принялся изучать летучих мышей, то будь добр бодрствовать вместе с ними. Но все эти трудности явно стоят результата.

Интересно, что даже когда большую часть своей карьеры ты изучаешь один и тот же вид, узнаешь самые сокровенные и даже интимные подробности его жизни, то всё равно периодически возникают моменты небольшого шока от каждого нового маленького открытия: «Ты так умеешь! Так вот это почему!». Но одновременно с ответами попутно рождается и множество новых вопросов: «Так происходит только в этих условиях? Это нормальная реакция? Насколько влияет этот фактор? А другой?» Вот и получается, что учёный всю жизнь крутиться между нескончаемыми вопросами и ответами, между ранними подъемами и систематическими недосыпами.

После продолжительного комплекса потягиваний на кровати Филипп Варламович встал, выпил рюмочку, как он говорил, ну о-о-очень полезной настойки на Elaeagnus commutata, или по-русски лохе серебристом, и принялся за утреннюю гимнастику. В свои полные 58 лет он был силен и телом, и духом. Не знающий лично Филиппа человек мог легко дать ему не более 45. Но как только зрительное знакомство плавно перетекло бы в разговор, тут уж точно всё бы встало на свои места. Обилие древних поговорок, фраз-прибауток и анекдотов на минуту общения не раз вводили в краску приезжающих в качестве волонтеров молодых студентов.

Закурив трубку, учёный сел наблюдать рассвет из окна своей холостятской берлоги. Вся территория биостанции делилась на две условные части – деревянный полевой стационар и двухэтажное общежитие. Этот каменный общий дом – единственный островок облагороженности и цивилизации в данных краях. В него можно попасть сразу с двух торцов, парадная же центральная дверь большую часть времени за ненадобностью остается закрытой. В самом здании окна хоть и деревянные, но достаточно теплые, поэтому при желании на станции вполне можно оставаться и на зимний период, что некоторые, особо увлеченные своей работой особы, периодически и делают. Отопление здесь централизованное. Во время холодов каждое утро дежурный кочегар отправляется вниз, чтобы подбросить заветную порцию древесины в топку. В подвале находится и местный душ на целые две персоны. Поэтому всегда есть вариант как помыться самому, так и с другом. Но это в основном практикует лишь женская часть коллектива, мужчины же предпочитают собираться в полевой бане. Основная масса сотрудников биостанции работает на втором этаже, а спит на первом. Там же находится общая кухня, в пик полевых работ также обслуживаемая одним из дежурных. На втором этаже имеется чайная, некая уменьшенная версия большой кухни. Там можно встретить всё те же поварежки и кастрюли, раковину и плиту, но исторически сложилось, что именно это пространство собирает самые веселые застолья. Чайная – сердце общего дома. Здесь коллеги обмусоливают последние новости, жалуются на обстоятельства и жарко спорят на самые разные темы, от гипотез вымирания динозавров, до того, нужно ли сороконожек срочно переназвать.

Но вновь прибывших сотрудников и студентов обычно впечатляет не слаженный быт и дизайн пространства общежития, а его живописная локация. Здание расположено в нескольких метрах от крутого склона, заканчивающегося причудливым образом вывернутыми сухими деревьями. Кто-то поэтично называет это место «танцующий лес», а кто-то не церемонится и именует его «пьяным». Из-за всех этих особенностей рассветы здесь особо пленительны.

Филипп Варламович, накинув на плечо ружье и взяв под пазуху пару сачков, готов был к выходу наружу. Резким движением ручки от себя и таким же быстрым толчком скрипучей двери бедром обратно в закрытое положение, он выбрался из комнаты и вальяжно зашагал в сторону чайной. Перемещаясь по длинному темному коридору, оформленному в стиле советских подъездов, Филипп по традиции начал прокручивать у себя в голове список дел на сегодняшний день: «Так, вот сейчас я поохочусь часиков до семи. Потом надо вещи простирнуть. Скоро начнет холодать, а у меня все теплые флиски с весеннего сезона всё ещё дожидаются своего постирочного часа. Надо бы также проверить не пришло ли мне письмо от южных коллег, далее парочку мониторинговых маршрутов обойти и к ужину как раз вернусь обратно. А вечерком и в баньку сходить можно. Надо у Палыча и Саныча будет узнать, топим ли сегодня». Организовав небольшой завтрак из трех бутербродов с колбасой и сыром, один из которых он с удовольствием съел на месте, а остальные заботливо завернул с собой, Филипп Варламович двинулся в сторону полевого стационара.

«Вот так погода сегодня. Плюс 23, аж не верится, что сейчас сентябрь. Обычно он у нас максимально унылый, а тут вон как! Настоящее лето, сдвиг климатический поясов. Но всё, лафа, вроде как, кончается. Сегодня последний такой теплый денек, дальше обещают постепенное похолодание. Надо хорошенько поохотиться, а то дальше прилипну к своему бинокуляру и до весны… Как же всё-таки хорошо», – вдыхал свежий осенний воздух Филипп по пути.

Через десять минут он уже был в дикой части. Устройство полевого стационара было до беспредельного простое и до безобразия фривольное. Периодически встречающиеся густые кустарники и заросли жгучей крапивы, ряды высоких сосен-клонов, а также множество тропинок ведущих в никуда могли легко запутать не ходившего в этих местах ранее человека. Эта часть биостанции выглядела в лучших традициях деревенского колорита. Особыми местами притяжения в данной области были: ночевальня, кольцевальня, сети для отлова птиц, мини-баня, самодельный рукомойник на пригорке у озера, умело выполненный из пластмассового ведерка, а также покосившееся дырявое строение носившее гордое название «комната для дум».

Чуть ещё пройдя на восток, учёный добрался до места встречи с Львом Игнатьевичем даже раньше назначенного времени. «Ну-с, подождем-с», – рассматривая лесную подстилку у себя под ногами, решил Филипп Варламович. Прошло пять минут, и от накатывающей скуки он заворошил дулом ружья влажный мох под ногами. Минул ещё десяток, и учёный, сделав глубокий присед стал рассматривать бегущих по своим делам солдат из муравейника рядом. Когда ноги окончательно затекли, терпение учёного лопнуло. «Ну всё Комаров, я пошел! У меня тут заключительный день охотничьего сезона, между прочим. Финишная прямая, последний рубеж. Возможно, вообще ключевая вылазка моей работы, а он не приходит. Да ведь, главное, мог бы и просто отказаться», – громко ворчал Филипп, пока не дошел до своей охотничьей полянки.

Утром Лев Игнатьевич проснулся с целым букетом последствий прошлой ночи: головной болью, ноющей шеей, гудящей поясницей и жутким запахом изо всех мест. С трудом продрав глаза, учёный первым делом принялся хлопать себя по щекам и для пущего бодрящего эффекта прыгать то на одной, то на другой ноге. Закончив с живительным комплексом процедур, в его голове начали проступать воспоминания о событиях минувших часов. Звонок Иры, обещание Сорокину помочь с охотой, свалившийся вместе с потолком зверь, удавшаяся попытка его поимки и такой обидный факт потери.

«Какой насыщенный вчера был вечер», – подумал полупроснувшийся мужчина и взглянул на часы. Стрелки отчетливо показывали 6:30. «Эх, опоздал», – засуетился он в сборах.

Закинув в рот мятную жвачку и зарядив морилку диэтиловым эфиром, Лев Игнатьевич направился в сторону охотничьих угодий Филиппа Варламовича. Идти до них было не далеко, поэтому полностью смирившийся со своим опозданием, сонный учёный медленно зашагал в восточном направлении.

Добравшись до поляны, ему удалось застать очень интересную картину: Филипп Варламович под песню кукушки бодро приседал с вытянутыми, как струнка, вперед руками.

– Разминаешься, Филипп Варламович? – прокричал Лев, всё ближе подходя к своему собеседнику.

– Да вот чуть спину не потянул, охотясь тут один, – сказал с едва уловимым упреком Филипп, перейдя на наклоны. Комаров успел подметить эту интонацию.

– Сегодня была не ночь, а настоящее сумасшествие, – взбудоражено произнес Игнатьевич. Ему очень хотелось рассказать своему близкому коллеге про существо, но он всеми силами старался не проболтаться. – Я тут опоздал немного…

Внутри Филипп готов был взорваться от такого глубокого пренебрежения их договоренностей и приятельских уз. Но, приглядевшись к Льву получше, тот увидел в его глазах не только усталость, но и глубокое отчаянье. Обнаружив в приветственной улыбке тревожные нотки апатии, Сорокин сразу смягчился и простил своего сердечного друга: «Да ничего. Я уже почти закончил. Если хочешь, присоединяйся».

Лев Игнатьевич взял ружье (без него в тайге просто нельзя, медведям как-никак тоже кушать бывает хочется), покрутил его перед носом и отложил в сторону, вновь заняв руки теперь уже настоящим оружием – ловчим сачком. Филипп Варламович поступил аналогичным образом. Охота началась.

Хоть дичь была не медведь и не кабан, а обычные стрекозы, но менее серьезным от этого факта мероприятие не становилось. Два статных мужчины, два охотника-добытчика, выкрутив на максимум свои рефлексы, приступили к выслеживанию быстрых целей. Движения их были плавны и отточены, дыхание ровное. Глядя со стороны, можно было вполне и забыться: кто это, львы, преследующие свою дичь или всё же два кандидата биологических наук, крадущиеся по цветочной приозерной полянке?

– Так, ведем вот этих, – головой показав нужное направление, тихо скомандовал Филипп, не дав тем самым стрекозам подслушать его план. Коллега лишь слегка кивнул в ответ.

– Загоняем, загоняем! – закричал уже Лев, войдя во вкус сего действа, и двое учёных побежали за ловкими красотками. Экспрессивно взмахивая то одним, то другим сачком, Комаров и Сорокин с головой погрузились в охотничий процесс. – Я взял! Взял! – обрадовался Игнатьевич, аккуратно доставая насекомое из пут.

– О, какой прекрасный экземпляр! Я потом с ней поближе познакомлюсь, – заталкивал в банку стрекозу Филипп, поглядывая на друга. Несмотря на успешную попытку поимки, Лев Игнатьевич всё ещё продолжал выглядеть сильно подавленным. Филипп Варламович, заметя этот странный факт, не мог не поинтересоваться о причинах такой внезапной хандры. – Комаров, что с тобой? Ты так из-за гранта расстроился? Да будет тебе. Я, если что, помогу чем смогу.

– Да нет же, я и забыл вообще про этот грант. Всё в порядке, просто вчера сильно устал, – опустил Лев свой взгляд и начал переминаться с ноги на ногу.

– Ну по тебе видно, что ты, это самое, нервный сегодня какой-то. Письмо не приятное пришло? Опять финны похожую работу выпустили?

– Да нет же, всё как обычно, – произнес Комаров, внутри еле сдерживая порыв рассказать обо всем.

– С Ирой поругался что ли? – ещё раз попробовал догадаться Сорокин.

– Да нет же!

– Ну тогда всё остальное точно фигня, – пошел на хитрость Филипп Варламович, ожидая подробностей от оппонента.

– Не фигня! Ты мне просто не поверишь, что произошло, – выпалил взбудораженный Лев.

– Да поверю, поверю. Рассказывай уже.

– Вчера я новый вид открыл, и даже почти описал. Он на меня с потолка упал, а я его, хоба, и коробкой прижал. Только за интернетом побежал, а он дырку прогрыз и испарился. Но он точно был! Я его даже зарисовал. Размера небольшого, без носа, рта и ушей с четырьмя непонятно чем. Черный, гладкошерстный и неимоверно блестящий, – выдал краткий пересказ Лев, по запросу дополняя его подробностями вчерашней ночи.

– Ты там один эфира нанюхался что ли? Надо будет его у тебя изъять, – недоумевал Филипп.

– Да я абсолютно серьезен! У меня и рисунок его есть, и дыра в коробке. Не сам же я её сделал. Точно! У него ещё шипы были красные на шее. Он их перед прыжком на меня приготовил. Я там вообще чуть не умер, ели увернуться и затолкать его под коробку успел.

– Заметил, что рефлексы у тебя хорошие. Но всё-таки, ну какой пришелец, ты что, с ума сошел?

– Я и не говорил, что он пришелец. Это уже ты сам додумал, а я за твои додумки не отвечаю. Может это мутант какой или вид редкий. Я в этих млекопитающих особо не силен. Да и ты, думаю, тоже, – язвительно буркнул Комаров, как катком прокатившись взглядом по Филиппу Варламовичу.

– Силен не силен, а ты чего с ним один то боролся? Почему никого на помощь не позвал? Тогда и вопросов к тебе никаких бы не было.

– А кого мне звать то? Рядом только Саныч и Палыч. Ты хочешь, чтобы я мигом похоронил своё открытие?

– Да остынь ты немного. Ничего такого я не хочу, просто интересно серьезно разобраться.

– Серьезно разобраться? Да ты просто мне не веришь, смеешься надо мной! Ну ничего, я на твоем месте тоже бы у виска покрутил.

– Да почему не верю то? Мир он, знаешь ли, изведан, да непостижим. Просто есть же этому всему научное объяснение.

Тут в стороне общежития послышался еле уловимый истошный крик, или точнее будет сказать, даже вопль. Учёные мигом переглянулись, в их взглядах читалась всё. Филипп Варламович сразу поверил ранее произнесенным словам Комарова, Лев же Игнатьевич простил своего коллегу за неверие. «Это оно. В общем доме», – подумали они и, синхронно бросив прямо на месте всё оборудование, побежали в сторону звука.

Глава 4

Удивительно, но Дима сегодня проснулся даже не от звона будильника. За два проведенных на станции рабочих сезона, он в конечном итоге научился просыпаться рано. Ещё на первой полевой практике бакалавриата одногруппники вечно смеялись над тем, как удивительно крепко Дима спит, да и ещё и на спине, ни разу не шевельнувшись, прямо как настоящий вампир. Бывало, что во время студенческих кутежей его чуть не принимали за мертвого или коматозного человека, настолько был его сон силен. Однако несколько лет ночных зубрежек вперемешку с веселыми вечеринками сделали своё дело, и Дима трансформировался из человека со стойкой нервной системой и отличным сном в человека обыкновенного.

В это воскресное утро он обыденно проснулся в своем любимом лежачем положении. Веки его ещё сопротивлялись пробуждению, однако нутро уже чувствовало: «Пора вставать». Сделав волевое усилие, Дима всё же открыл глаза, однако в этот раз он увидел не привычно покосившуюся дверцу шкафа вдалеке, а сидящее на нем черное существо, плотно сдавливающее его грудную клетку. Аспиранту казалось, что под весом этой туши он вот-вот схлопнется и задохнется.

«Сонный паралич! Я много о нем читал, – подумал охваченный беспокойством Дима. – Как хорошо, что я всё-таки интересуюсь миром. Если бы я не знал об этом, то явно сейчас сошел бы с ума. Там правда обычно гуманоидные видения, а тут какой-то зверь попался… Интересно, что мне совсем не страшно». В последней фразе аспирант всё же слукавил. Он боялся до чертиков, но очень хотел держать себя и ситуацию в руках.

«Максимум, который я могу сейчас сделать – это не паниковать», – принялся рассматривать своё необычное видение Дима. Темное, как сама ночь, существо восседало на его груди, плотно подобрав к себе лапки. Зверь этот был настолько блестящ, что без должного напряжения глаз можно было и вовсе не заметить очертания его ног, посчитав создание литой статуей. Большая голова зверя, словно у болванчика на торпеде машины, то плавно поднималась вверх, то опускалась вниз. Разглядывая дальше свой сонный паралич, Диме удалось заметить, что четыре глаза-бусинки на его голове не однотонно черные, а имеют градиентные переливы от темно-синего до светло-серого оттенков. Без остановки перетекающие друг в друга цвета затрагивали чувство прекрасного, завораживая аспиранта. Периодически даже казалось, что эти естественные узоры вполне способны его загипнотизировать. Всё меньше места внутри оставалось для тревоги.

«Нужно будет это всем сегодня обязательно рассказать! Удивительный опыт», – думал он, продолжая теперь уже с ноткой восхищения осматривать своё чудовище. Около минуты ничего не происходило. Дима смотрел на паралич, паралич же в ответ глядел на Диму. Наконец, видение зашевелилось, а точнее завибрировало. Неторопливо, начиная с кончиков лап волна дрожи поползла вверх, и к чувству тяжести Димы добавилось теперь ещё и это. Тем временем колебания доросли уже до головы существа. В секунду, когда это произошло, четыре глаза-бусинки резко залились белым цветом, будто в стакан с чернилами налили порцию свежего жирного молока. После данного изменения вибрация увеличила свою частоту, так что Диме стало неимоверно щекотно. До этого намертво прилизанная волосок к волоску шерсть зверя вдруг начала медленно распушаться. Диковинное животное в свете утреннего зарева обрело пушистый ареол.

Аспиранта охватил нестерпимый приступ зуда, и он остервенело почесал грудь. Во время этого акта ему удалось не только пошевелить рукой, но и кончиком мизинца дотронуться до вспушенной шерстки темного видения. Почувствовав это, зверь мигом склеил обратно все свои волоски, вновь превратившись в гладкую статую. Диме понадобилась лишь секунда на анализ полученной информации. «Это не паралич! Я могу шевелиться! А чудовище никуда не делось!» – взревел у себя в голове повторно напуганный аспирант, закрыл глаза и изверг из своей гортани истошный вопль.

Крик продлился не долго. К Диме быстро пришло осознание: «Зря я разорался», – и он, открыв глаза, машинально сдавил рот обеими руками. Не ослабляя хватку, аспирант оглядел помещение. При этом беглом осмотре ему ничего необычного так и не удалось заметить. «Фух, это был просто паралич. Не типичный, но всё же паралич, – облегченно выдохнул он. – Как же всё-таки легко обмануть свой мозг».

В эту секунду послышался треск будильника постсоветского периода. «Вот и пора вставать», – сказал себе аспирант и потянулся, чтобы ударить звонящий предмет. Перевернувшись на бок, он краем глаза заметил запутанное в брошенной у двери сетки существо.

Перед началом каждого полевого сезона на станции силами всех научных сотрудников проводится не только общая инвентаризация, но и реставрация. Большая часть оборудования используется повторно вот уже несколько десятилетий подряд, и, конечно, ей необходим особый уход. В конце августа, а также в начале марта отработавшие своё и изрядно потрепанные ловчие сети достаются из подвала и бережно просматриваются. Оценивается степень бедствия оборудования, и в один из прекрасных дней вся команда биостанции собирается на субботник плетения и штопки. В этот раз они не успели закончить все работы за один присест, и сетка отправилась в комнату Димы на доработку и сохранение. Так она тут и лежит вместе с угодившим в неё зверем.

Глядя на эту картину, Дима было хотел снова закричать, но оживший паралич среди сковывающих его тело нитей выглядел настолько уязвимо и безобидно, что аспирант пресёк свой порыв. Теперь ему стало уже не страшно, а интересно. Существо, словно сонный котёнок, лежало на спинке и перебирало лапками сети. Оно было беззащитно, оно просило о помощи.

Дима сполз с кровати и по-пластунски планомерно начал подбираться к запутанному зверю. Студент помнил, что любая дрессировка начинается с контакта. Для установления доверия важно не издавать громких звуков (что он уже нарушил), хорошо при этом также опуститься на уровень или даже чуть ниже уровня взгляда животного и стараться размеренно и монотонно разговаривать. Так как в природе ни один хищник предварительно не ведет спокойного диалога со своей жертвой (кроме человека), то именно такие действия способствуют удачному и наиболее быстрому контакту.

«Как же ты хорош собой. А шерстка у тебя то какая. А твои, наверное, глазки тоже очень красивые, – разлилась льстивая речь. – Такое блестящее создание, откуда же ты взялось?» Аспирант начал осматривать, казалось бы, герметичную комнату. Никаких больших дырок и щелей в ней обнаружено не было. Он посмотрел под кроватью. Окно, плинтус и потолок также не смогли улизнуть от зоркого взгляда Димы. Помещение было полностью в норме, никаких следов проникновения.

Молодой аспирант задумался: «Мог ли этот зверь каким-нибудь другим образом попасть внутрь?» Если в дикой части станции ночное затворение было уже устоявшимся правилом, то в общем доме дела обстояли иначе. Входные двери запирались не систематически, а комнаты учёных в большинстве случаев и вовсе оставались открытыми. Причем, приезжающие сюда практиканты не раз замечали интересную закономерность. Чем старше научный сотрудник, чем меньше он думает о сохранности и защите своего личного пространства. Например, Пал Саныч летом, когда в ночевальне случился перебой с электричеством, и ему на несколько дней пришлось перебраться в основной дом, спал не только не закрывая дверь, а наоборот специально пошире её приоткрывая для дополнительной вентиляции. Проходя в уборную ночью по длинному коридору, студенткам особо комично было наблюдать, как упитанная фигура уважаемого профессора безбожно храпит в одной комнате вместе с маленькой сияющей звездочкой-ночником. Более молодые сотрудники в особо жаркий период в этих целях могли оставить лишь небольшую щелочку. Тем, кому чуть за 30 закрывали дверь, но не запирали. Сами же студенты пользовались всеми имеющимися в наличии замками. Диме было всего 24. Он относился к самой последней категории, поэтому существо никак не могло пробраться через его дверь. Только если оно не расщепилось на атомы, протиснулось в щели и собралось уже в комнате заново. Но продолжавший прибывать в легком шоке Дима всё же обрубил данную теорию на корню.

«Точно, я же в туалет выходил! Так ты мог пролезть, когда меня здесь не было, и пробыть тут со мной наедине всю ночь. Наверное, поэтому ты и не боишься меня. Я, того не зная, познакомился с тобой ещё ночью, а ты сделал вывод, что я безобидный», – продолжал дрессировку страшно довольный собой аспирант, всё ближе подбираясь к новому питомцу.

Видя спокойного зверя, Дима осмелел и решил даже дотронуться до него. Медленно по сантиметру в секунду он приближал свою ладонь, ожидая, что зверюга, подобно собаке, обнюхает её. Когда рука практически достигла животного, раздался стук в дверь. Существо резко повернуло голову в сторону звука, в его движениях вновь появилась тревога.

«Сейчас мы тебя спрячем!» – прошептал Дима, стараясь за краешек сетки максимально деликатно оттащить это нечто от двери. «Веди себя тихо», – наказал он, упаковывая его под кровать.

В дверь снова постучали, но в этот раз намного настойчивее. Лишь после того, как аспирант убедился, что зверь надежно скрыт и запутан, скрипнул засов. Перед Димой предстали Лев Игнатьевич и Филипп Варламович, немного обескураженные тем фактом, что им всё же открыли. Казалось бы, до этого так жаждущие сего момента учёные теперь и не знали, что сказать и как себя повести.

– Ты чего так долго открываешь? – наконец разбил тишину Филипп. – Мы уж думали с тобой случилось что, так завизжал.

– А с чего вы взяли что это я кричал? – стараясь закрыть своим щупленьким тельцем обзор учёным, с осторожностью поинтересовался Дима.

– Помнишь, как тебя тогда болотная сова укусила? Я на всю жизнь твой клич запомнил. А это, то есть, не ты сейчас кричал? – попытался исправить ситуацию Лев Игнатьевич, действительно, вычисливший по едва уловимым ноткам голоса подлинный источник звука.

– Было дело, да, – ушел в свои воспоминания Дима.

– Так это, получается, ты кричал? – повторил вопрос немного дерганный Филипп Варламович.

– Да, я. Сон плохой приснился, вот и всё. Что из этого то сразу панику разводить и дверь мне выламывать!?

– Это тебе так только кажется, что панику разводить. А у нас в экспедиции по Монголии один случай был, – поудобнее облокотился на стену Филипп, как бы намекая, что рассказ будет долгим. – Студент-магистр, по-моему, первокурсник, проснулся под утро. Лежит такой в своём спальнике, тепло, хорошо ему. Светает. Половина неба уже голубенькая, а на другом его краешке, присмотревшись, ещё можно разглядеть крохотные звёздочки. Так вот, и тут студент замечает, как к нему щитомордник ползёт. Мы, конечно, перед каждой вылазкой подробный инструктаж проводим. Кто ядовит, как кого отличить… А он, кстати, ботаник был. Лежит, весь трясется в своем спальнике, а на нем уже щитомордник и пригрелся. И нет бы на помощь позвать, разбудить других, более опытных коллег. Мы в конце концов все рядом под открытым небом спим, прямо на расстоянии вытянутой руки, а он как онемел. Благо наш заклинатель змей – герпетолог проснулся в это время. Представляете, просыпается он, идет в ближайшие кусты облегчиться, а по возвращению на него смотрят четыре ошалевших глаза: два – студента и ещё два – змеи. Тот уже быстро исправил положение, а то мы ведь в пустыне, до ближайшей больницы далеко. Так неизвестно чем эта история бы кончилась… Мы когда студента после всего этого стресса откачали травяным чаем, спрашиваем, мол: «Что не разбудил то нас? Ещё и трясся, как в припадке». А он ответил: «Я боялся закричать и напугать змею». Бедный так увлекся своими лишайниками, что совсем забыл, что змеи сами по себе тугоухи. Мог бы вполне и цыкнуть нам. Вот такое образование сейчас, пока учишь одно – забываешь другое. У нас же сразу практика была, пра-кти-ка. Это я к чему всё? А! Во-первых, когда есть опасность – обязательно нужно о ней сообщить. Ну и уж если кто-то истошно орет, то это точно не спроста.

– Да говорю же, сон страшный был, настоящий ужас. Приснилось, что я в полевой туалет прямо внутрь упал, окуклился там и превратился в сколопендру, – резко выдумал историю Дима, краем глаза мониторя ситуацию в комнате.

– Так что же тут страшного? Всего лишь красота трансформации, венец природного замысла, – бурно отреагировал Сорокин.

Вдруг учёные, всё ещё стоящие за порогом, вдалеке коридора услышали торопливые шаги. «Анастасия Петровна!» – одновременно сообразили они и посмотрели друг на друга. После короткой переглядки эти двое уже не церемонились. Настойчиво отпихнув своими телесами Диму вглубь комнаты, Лев и Филипп вошли внутрь, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Рассказываем? – обратился Сорокин к своему коллеге.

– Ну, уж нет смысла тянуть, – постановил Лев и принялся за сокращенную версию своего приключения. Как только дело дошло до описания зверя, Дима сразу подхватил повествование.

– Без рта, носа и ушей… – закончил он фразу за Львом Игнатьевичем.

– Хотя, как позже выяснилось, рот у него всё же где-то есть, раз он смог прогрызть дырку в пластиковой коробке. Ты получается из-за этой же зверюги так перепугался? Оно и на тебя напало? – втиснулся в диалог Филипп Варламович.

– Да никто на меня не нападал и не прыгал. Проснулся, а оно на мне спокойно сидит. Я сначала подумал, что это сонный паралич. Там же тоже обычно сдавлена грудная клетка, паника, не можешь пошевелиться, чудище какое-нибудь видится. Думал я, лежал, наблюдал, а потом, как чесаться начал, его и почувствовал. Вот тогда от неожиданности я и закричал. А так оно ничего агрессивного со мной не делало, и шипов я никаких не видел. Да и вообще, животное это скорей напугано, чем пугающе.

– Видишь, Комаров, как недолюбливают тебя звери. Это всё потому, что ты – Комаров, – хотел разрядить обстановку Филипп Варламович, но как-то вышло совсем неудачно. Все трое растерянно переглянулись. – А куда оно делось то, чудище ваше? Опять уползло, улетело, испарилось? – С ноткой нетерпения спросил Сорокин. Ему не нравилась ситуация, когда все в комнате были знакомы с этим нечто, кроме него самого.

– Да нет же, тут, под кроватью лежит, – опустился на корточки Дима.

После этой фразы Комаров и Сорокин мигом прильнули к полу следом. Учёные начали пристально вглядываться в пропитанное пылью темное пространство под кроватью. И действительно, в сетке лежала черная масса, плотно свернутая в тугой, гладкий калачик.

– Во вы даете! И это ваш мутант? – съязвил Филипп, однако в этот момент его никто не слушал.

Лев Игнатьевич с восхищением посмотрел на Диму, мол: «Молодец! Поймал. Это оно!»

– У меня он так не лежал, – сказал Комаров, почесывая нос, который уже успел надышаться подкроватным воздухом.

– Может он в анабиоз какой впал, – предположил аспирант.

– Давайте его аккуратно достанем и посмотрим, – выдвинул идею Лев, вдруг резко вспомнив, что это именно он первый обнаружил зверя. Учёный хотел ощутить свое превосходство, почувствовать контроль над происходящем.

Как только Дима потянулся под кровать, его прервал Филипп Варламович: «А вы не боитесь с ним вот так контактировать? Может он заражен чем. Бешенством каким-нибудь или ещё чего?» Но трёп сомневающегося учёного вновь остался без внимания. Дима медленно и педантично выволок существо за край сетки. Словно панголин, этот черный гладкий калачик лежал, пряча голову между лап.

В этот миг в комнату со словами: «А что это мы тут раскричались?» – вошла Анастасия Петровна. Перед её носом предстала следующая картина: один молодой студент в пижаме и двое взрослых учёных сидят на корточках и, как малые дети, сверлят взглядом пятно на полу, а потом и её.

Глава 5

В тот миг, когда животное ощутило присутствие Петровны, оно расслабило свою скрутку, развернулось, и гордо село в центре композиции из трёх озадаченных мужчин. В этот раз существо не было буйным или угрожающим. Подрагивая, оно тихо сидело и просто каждой частичкой своего тела мониторило окружающую обстановку. Информации было много: частота сердцебиения и дыхания всех присутствующих, их аромат, внешний вид и настрой. В головах всех этих людей снова и снова прокручивался один и тот же вопрос: «Что ты такое?»

– Кто это тут у вас? – весьма сдержанно и чопорно отреагировала Анастасия Петровна. Родившись в семье уважаемых академиков, она с молоком матери впитала, что «магии не существует» и «всё неизведанное остается таковым лишь до поры». Именно поэтому учёная совсем не удивилась происходящему, ни один мускул не дрогнул на её бледно-сероватом лице. Дамой она была астенически сложенной и очень статной. Издалека её черты можно было сравнить с греческой статуей, тактично выбеленной временем.

– Это мы вместе с Львом Игнатьевичем отыскали у Димы существо, которое ночью сбежало от цепких исследовательских лап Комарова, – постарался взять ситуацию под свой контроль Филипп. Этой фразой он не только сбавил градусы образовавшегося в комнате напряжения, но и заявил свои вместе с Львом права на данное открытие.

– Впервые такое вижу. Многие признаки вашего объекта исследования говорят о том, что он очень похож на типичное млекопитающее, но всё же выглядит совсем не так, каким должен был быть. Я не вижу рта, не нахожу носа, какие-то странные у него покровы. Что это такое? – тут же заинтересовалась Анастасия Петровна.

– Да нам бы самим понять. Мировое научное сообщество о нем не знает, так что это – неоткрытый вид, – смирившись с абсолютным провалом своей конспираторской деятельности, сказал Лев Игнатьевич.

– Или может радиоактивный мутант? – подхватил мысль Дима, явно желающий тоже вписаться в общий разговор. – У нас тут не завалялся случайно в чулане счетчик Гейгера?

– Не думаю, мы всё же не в книжке живем. Для удачной и несмертельной мутации нужно определенное стечение обстоятельств. На всю округу нет ни заводов, ни станций. Тут прямо курорт, прекрасные экологические условия! Конечно, насколько это возможно на таком взаимосвязанном Земном шаре. И подобные изменения явно не могут быть наблюдаемого размаха. Ну вы только посмотрите на него: неестественные пропорции тела, вид шерсти, а про голову я вообще молчу. Смею предположить, что тут задействованы именно паразиты. Может быть, зараженная и напичканная всевозможными токсинами мать на ранних этапах повлияла на развитие плода. А возможно, мы имеем дело с редким видом, уродующим своего хозяина. Если верно второе, то ему явно осталось не долго, – высказалась молодая учёная-паразитолог.

Анастасия Петровна вот уже как десять лет активно занимается изучением разной заразы. В нашей полосе ей приходится довольствоваться разве что видами, обитающими в кишечнике и делящими со своими хозяевами стол. Самая же яркая и интересная экзотика находится на таком далеком и недоступном для неё экваторе. Причем, чем к нему ближе – тем больше. В юности Анастасия всем сердцем мечтала поехать к тем представителям, которые не просто паразитируют в хозяине, а изменяют его строение, поведение, саму его суть. На практике же не сложилось. Не получилось. Не хватило упорства, связей, ресурсов и решительности, чтобы бросить всё что у неё есть и поехать за тридевять земель к своим эндемичным мечтам. Муж, дети, работа, студенты так прочно пригвоздили её к этому месту, что даже мысль об отказе от привычного до чертиков её пугает. Поэтому всё, что сейчас она может, это дистанционно наблюдать за исполнением своих желаний дальними коллегами в их статьях.

– Осмелюсь высказаться, что это всё же отдельный самостоятельный вид, а не паразитная лепнина. Мы столкнулись с чем-то действительно необычным, научно-провокационным. Я уже начал описывать данное существо и даже зарисовал его. Так что мы уже на пути к разгадке, – загордился Лев Игнатьевич.

– Да! Всё, что нам нужно, так это вместе разобраться в сути увиденного, а не останавливаться на первой же теории, – подхватил мысль Филипп Варламович.

– Сомневаться, конечно, можно и даже нужно. Но вы просто посудите, новый вид в нашем регионе, да ещё и такой? Мы же не в непроходимых джунглях живем. У нас тут три сосны, два пенька и шесть медведей на всю округу. Все давно подсчитаны-пересчитаны, промониторены-перемониторены. Нам бы с тем, что есть сначала разобраться. А вот из-за климатических изменений сюда вполне мог бы занестись более южный вид паразита. Я читала о таких случаях. Вон какой сентябрь в этом году тёплый. Да и сравните вероятность мутации размножающегося в геометрической прогрессии паразита и этой мохнатой махины. Лучшее решение – изучать первоисточник такого преображения, а не его потрепанного жизнью хозяина.

– То есть вы хотите порезать наше открытие? – возмутился Дима.

– Нет же! Не порезать, а сделать анатомическое вскрытие с целью поиска первопричины наблюдаемых изменений. Думаю, тебе будет полезно даже поучаствовать в этой работе.

– Кого это вы опять собрались резать, Анастасия Петровна? – заглянула в комнату ещё одна барышня. Словно принцесса из русских народных сказок, Юлия Игоревна была светла, кругла, румяна и весела.

Между паразитологами и учёными-поведенщиками всегда существовала неписанная вражда. Одни разрушали, чтобы изучать, другие – созидали. Может быть, оттого Юлия и Анастасия недолюбливали друг друга, хотя старались максимально этого не показывать. Периодически, конечно, бывали проблески примирения. Когда вы по полгода живете на одной территории, волей-неволей приходится искать общий язык. Юлию Игоревну в Анастасии раздражала холодность и равнодушие с которой та шла по жизни. У неё было самое лучшее финансирование и положение на станции, за счет чего к ней постоянно тянулся поток новых студентов. А последователи для учёного – самый ценный ресурс. Их манила красивая картинка возможной перспективы работы с Анастасией Петровной, и Дима не был исключением. Юлии Игоревне же приходилось стойко отстаивать выход каждой своей статьи в свет, её публикацию в научном журнале. Со студентами тоже было довольно туго. Молодёжь часто интересуется её областью – поведением животных, но, когда понимает, с чем придется столкнуться в итоге, спустя время, всё же отказывается. Поэтому максимум, доступный на данный момент Юлии Игоревне – это парочка студентов с легонькими бакалаврскими на лето. Всё остальное ей приходиться выполнять самостоятельно.

– Да вот, к нам тут залез весьма любопытный экземпляр, вероятно, зараженный чем-нибудь очень опасным и интересным.

Юлия Игоревна демонстративно проигнорировала ответ Анастасии Петровны и направилась прямиком к зверю. Осмотрев его со всех сторон, учёная наконец сказала: «Если мы уж и поймали такое странное существо, да ещё и живым, нам нужно в первую очередь заняться документированием его поведенческих реакций. Есть ли у него самосознание? На какое известное нам существо оно похоже? Сейчас это нечто ведет себя крайне интересно! Такая многолюдная стрессовая обстановка, а он удивительно бездвижен и спокоен. Мне кажется, без изучения этих фундаментальных вопросов нам не стоит никого резать. Коллеги, вы согласны со мной? – обратилась к мужской аудитории Юлия.

– Да, вполне, – согласился Филипп Варламович.

– Ну вы чего, право, Анастасия Петровна? – задал так ласково свой риторический вопрос Лев Игнатьевич.

Дима в это время просто молчал. Его смущал и злил тот факт, что в его комнату набивается всё больше и больше людей, обсуждающих что делать. А он, кажется, даже не имеет непосредственного права голоса в этом разговоре, ведь Дима – всего лишь аспирант. У него нет ни своего гранта, ни репутации в научных кругах. Пока ты ничего не добился, ты невидим и безголос в этом академическом мире.

– Так, а что это тут за собрание такое интересное и без нас? – прокряхтел Пал Саныч, пробираясь в комнату. – День рождения у меня вроде с Сан Палычем ещё не скоро. – За ним в комнату зашёл и сам Сан Палыч. Оказываясь в одном пространстве вместе, они тут же превращались в ходячую иллюстрацию рассказа «Толстый и тонкий». – Мы сегодня завтракаем все у Димы, как я понимаю. Занимательно, занимательно.

Оба учёных наконец заметили ключевую фигуру совещания – существо. Выпучив глаза, они попятились назад.

Пал Саныч и Сал Паныч работают вместе ещё со студенчества. На данный момент трудно сказать, какая у них область интересов. Кажется, что они занимаются всем и ничем сразу. Началось всё с того, что Пал Саныч исследовал местных полёвок, а Сан Палыч – их кормовую базу. Таким образом, ботаник и териолог организовали свою первую коллаборацию. Дальше было больше: вместе они изучали и летучих мышей, и бобров, и даже бурых медведей. В начале карьеры у них получались действительно обширные и качественные работы. Именно тогда-то они и заработали себе имя, которое до сих пор их кормит. Чтобы зелёному учёному дали грант, он старается увеличить шансы своей анкеты на успех громкими именами. Так и получается, что Палыч и Саныч уже давным-давно не пишут статьи, а статьи пишутся за них сами. С одной стороны, без этих мастодонтов на биостанции было бы совсем туго. Но с другой, чем чаще их фамилии фигурируют – тем заметнее они на фоне остальных. Создается очень хрупкий баланс станционных взаимовыгодных отношений.

– Что это вы принесли сюда? Мы же Хэллоуин с вами не празднуем, – перекрестился Сан Палыч.

– Новая тема нашей научной работы – выяснить, что это такое и с чем это едят, – вновь взял борозды разговора в свои руки Филипп Варламович.

– Сколько лет работаю на станции, никогда такого не видел, – задумчиво потер подбородок Сан Палыч. – А это что у него на голове, глаза что ли?

– Скорее всего какой-то светочувствительный орган, но маловероятно, что привычные глаза. Может быть, это какие-то гипертрофированные структуры? Занятно… На что же они реагируют? На ультрафиолет или инфракрасное излучение? На электрические или магнитные поля? А может быть и всё вместе. Такой пласт работ, такой пласт работ… – увлечённо выговорился Пал Саныч, совсем позабыв о проблемах беспокойной ночи.

– Полностью согласен, нужно разобраться в строении этого зверя. А то выглядит он крайне экстравагантно. Этим мы с Львом Игнатьевичем и займемся в ближайшее время, – попытался вновь перетянуть на себя одеяло Филипп.

– Так нам нужно для начала его где-то содержать. Дим, сбегай в подвал за вольером. Там если разгрести кладовку, за коробками запрятан один хороший. По размеру, думаю, должен подойти, – спасла ситуацию Юлия Игоревна и тот нехотя поплелся вниз.

Подвал был не самым приятным местом на станции. Туда обычно скидывали весь ненужный хлам, накопившийся за прошлые годы работ. Часть дверей в нём была на глухо закрыта, но не по какой-то особой причине, а скорее из ненадобности. Не факт, что кто-то из текущих сотрудников станции вообще хоть раз там бывал. Другая же половина подполья активно использовалась в быту. Визуально эти две зоны можно было различить по лампочкам, где они не перегорели – значит там и жизнь. Ещё одной разграничительной линией была облупленная красная дверь, которая своим устрашающим видом пугала не одно поколение молодых учёных. Прямо за ней они сталкивались с тьмой леденящего душу длинного и мрачного коридора.

«Сидят все в МОЕЙ комнате! Обсуждают то, что поймал Я! А мне, видите ли, надо бежать за вольером, – погрузился в свои мысли аспирант по дороге. – Допишу диссертацию, вот тогда-то меня будут слушать. Вот тогда меня никто не заткнет! Осталось то всего, 3-4 годика, пф».

Дима в биологии уже семь лет. И путь его на биостанцию был тернист и нелёгок. Трудно с самого начала понять, что тебя интересует, в какую область хочешь податься. Вот и мотало Диму по разным лабораториям, биостанциям и профессорам, пока наконец он не встретил Анастасию Петровну. Вокруг неё всегда было много студентов, она предлагала насыщенный и продуманный план действий. Сотрудничая с ней, ты всегда точно понимал, что и в какой момент будешь делать, какую часть работы выполнять. Диме нравилось, что Анастасия Петровна была на одной волне со своими студентами, они всегда вместе праздновали день биолога, день рождение товарищей Догеля и Левенгука, международный день биологического разнообразия. И Дима был очень счастлив, когда год назад его впервые добавили в грант. Теперь он не только учился и работал над своим исследованием, но и получал за это деньги, целых десять тысяч.

Диме не удалось быстро найти нужный вольер, пришлось знатно покопаться в подвале. Так что быстрое двухминутное поручение растянулось до целых десяти. Поднимаясь обратно по лестнице, ему послышался гул, усиливающийся с приближением наверх. За всё время своего прибывания на станции Диме ни разу не доводилось слышать подобную громкость от старших коллег. Оказавшись на первом этаже, ему наконец удалось выхватить несколько отдельных особо звонких фраз.

– Что может решить ваше поведение?! Вы хоть знаете о существовании современных методов!?

– Это открытие в первую очередь Льва Игнатьевича. Прекратите эту демагогию!

– То, что он на вас упал, не дает вам исключительное право на этот объект исследования!

– Да у нас индекс Хирша видели какой? И вы говорите, что мы не можем участвовать!?

– Филипп Варламович, вы же по насекомым у нас. Собрались что ли на этом звере блох искать?

– Даже если в нём и есть паразиты, то доберётесь вы до них только через мой труп!

Дима зашел в комнату. Шестеро учёных так яро спорили между собой, что не заметили, как он вернулся. Зверь же во время этой буйной сцены лежал свёрнутый клубком на кровати. Поняв, что ситуация становится всё горячее и горячее, Дима наконец подал голос.

– Я вернулся, вольер здесь, – сказал он привычным тоном, но никто не отреагировал на его слова. – Мы можем продолжить. – Напряг свои голосовые связки аспирант. Гул не останавливался. – Да прекратите спорить! Вы – уважаемые люди, а лаете как собаки! Давайте просто соберемся все вместе в чайной и в спокойной обстановке всё обсудим. – Попытался перекричать эту маленькую толпу Дима и с ускорением бросил на пол принесенный им вольер.

– Да, действительно, что это мы тут раскричались? Первостепенно нам нужно обеспечить хорошие условия нашему зверю. Давайте аккуратно перенесем его в новый дом. Нужно дать время на адаптацию к непривычной обстановке, – мотала головой в поисках существа Юлия Игоревна. Видимо, во время их небольшой перепалки все настолько увлеклись выяснением кто прав, что совсем забыли о самом виновнике.

– Только руками его не берите. Неизвестно, может он ядовитый. – предостерег Лев Игнатьевич.

Дима схватил своё одеяло и, стараясь как можно меньше тревожить животное, приподнял его. По ощущением оно было сильно увесистым, руки аспиранта слегка подрагивали. Зверь никак не реагировал на свою транспортировку, оставаясь в свернутом положении, все его мышцы были напряжены. Если условиться, что коты – это жидкость, но это нечто точно было камнем. Только когда дверцу вольера плотно защелкнули, все наконец смогли выдохнуть и направится в чайную.

– Давайте проанализируем, как нам теперь быть, – начал Филипп Варламович новый виток обсуждений, усевшись за стол. – Слушайте, раз мы все находимся на станции, и все хотим принимать участие в изучении, пусть так и будет. Главное – на берегу решить вопросы с публикациями. Мы же всё-таки команда как-никак.

– Надо сразу всё рассказать научному сообществу. У нас ведь тут нет никакой дельной техники: ни секвенатора, ни цитометра. Всё, что мы имеем, – так это вольер да парочку микроскопов. Что с этим вообще можно сделать? Пересчитать его глаза? – высказалась Анастасия Петровна, перебирая пальцами по столу. – Нужно вести его в институт с хорошим оборудованием и продолжать уже там.

– Это всё конечно хорошо, но неужели вы вот так легко готовы из своих рук передать это нечто какой-то лаборатории? Или вы думаете, вас сделают главой проекта? Сомневаюсь. Максимум, что может светить, так это строчка в конце списка авторов статей. Или того хуже – просто отметка в благодарностях за оперативную транспортировку зверя, – возразил Лев Игнатьевич, от чувств немного привстав со стула. – Будьте уверены, Анастасия Петровна, даже ваших связей не хватит, чтобы утихомирить ту шумиху, которая наступит.

– Я согласна с Львом Игнатьевичем, оборудования у нас немного, но мы всё равно можем его изучить довольно обширно. И пересчитать глаза – это тоже, знаете ли, вполне себе бакалаврская. Мы можем поделить сферы работы, а получившиеся статьи послать в журналы в одно и то же время. А потом хорошо бы и одну большую общую статью организовать. В результате у каждого получится полноценное отдельное исследование и всеобъемлющее общее. Каждый будет в плюсе, – предложила мирное решение Юлия Игоревна, собезьянничав жесты Льва.

– А как вы себе представляете, что мы все вместе одновременно будем его исследовать? – хлюпнул раздраженно чаем Пал Саныч.

– Мы ведь можем составить расписание и каждому ежедневно выделить несколько часов на работу. Таким образом, мы и наши текущие проекты на станции не забросим, и займемся настоящим исследованием, – предложил Сорокин.

– Филипп Варламович, а скажите, вы как энтомолог, чем будете заниматься? – широко и натянуто улыбнулась Анастасия Петровна.

– Я буду работать в группе с Львом Игнатьевичем. Не волнуйтесь, на ваших паразитов мы не покусимся, – Филипп и сам прекрасно понимал, что его специализация в данном случае никак ему не на руку. Слишком много лет он рассматривал жилки на крыльях стрекоз, чтобы сейчас вот так легко заняться совсем другой работой. Лев же писал в начале карьеры статьи по межгрупповой коммуникации оленей. Да и как физиолог он должен хорошо разбираться в общих процессах. Ну и птицы – основная специализация Льва Игнатьевича, кажутся как-то ближе к этому существу, чем насекомые. Так что опыта в этом деле у него явно больше. Да и статьи вместе писать легче и быстрее.

После этого заявления Комаров пристально посмотрел на Филиппа и тихонько кивнул, показывая, что он не против такого расклада.

– Хорошо! Мы тогда с Сан Палычем продолжим вместе работать, – поддержал идею разбиения на команды Пал Саныч. – Не одной же Анастасии Петровне с помощником быть.

Так и получились четыре группы: Пал Саныч и Сан Палыч, Анастасия Петровна и Дима, Филип Варламович и Лев Игнатьевич, и одна Юлия Игоревна.

Составилось следующее расписание свиданий с существом: c 8 до 11 им занимается Юлия Игоревна. Она работает одна, поэтому ей единогласно решили дать фору в один час, да ещё и поставить первой в очереди. С 11 до 13 со зверем Анастасия Петровна. Так как её напарник – всего лишь аспирант, она идет вторая. С 13 до 14 полагается перерыв на обед. Далее в очереди Пал Саныч и Сан Палыч до 16. Нижнюю строчку в расписании занимают Лев и Филипп, общающиеся с существом до 18.

– Ну вот, наконец определились, – искренне обрадовался Лев Игнатьевич.

– Мы все вместе с вами в одной лодке. Если уж решили делать общую статью, предлагаю ничего друг от друга не скрывать и делиться всеми деталями наших экспериментов, – предложила Анастасия Петровна. – А то, во-первых, окажется обидно, что мы делаем одну и туже работу дважды, и, во-вторых, так дело явно пойдет продуктивнее.

Народ единогласно согласился. Как только с основными аспектами всё было понятно, разговор плавно вновь перетек в сугубо научное русло. Посыпались гипотезы.

– То есть вы, Анастасия Петровна, считаете, что данное существо так исказилось из-за воздействия паразитов? Каков же был его тогда первоначальный вариант? – пробубнил Пал Саныч с конфетой во рту.

– Я просто предполагаю, а не утверждаю. Слишком многое неизвестно… А у вас какие другие мысли на этот счет?

– Я тоже никаких поспешных выводов не делаю. Но мне кажется, что это – внеземное существо. Возможно, мы встретились с представителем другой планеты, – улыбнулся шоколадными зубами учёный. Отрывки из книг советских фантастов и футуристов то и дело яркими картинами всплывали в его голове.

– Ага, и это внеземная цивилизация прогрызла мне коробку и разнесла всю кольцевальню. Я видел, насколько его повадки и движения отличны, ну а про внешний вид я вообще молчу. Но всё же, не думаю, что Земля настолько интересна другому разуму, чтобы к нам кого-нибудь подсылать. Мне кажется, это – просто неизвестный вид, возможно гибрид. Ну, или действительно мутант, – произнес Лев Игнатьевич.

– Думаю, его поведение нам о многом может рассказать, например, хищник он или всё же нет. Меня очень сильно волнуют вопросы: что же он ест, где у него рот и не съест ли он нас в один момент ночью, – поделилась своими опасениями Юлия Игоревна, стуча в раздумьях чайной ложкой по отколотой кромке старой фарфоровой кружки.

– Волков бояться – в лес не ходить, – театрально стукнул кулаком по столу Филипп Варламович.

– Я с ним по всей видимости эту ночь провел, ну или часть её, – неловко втиснулся в разговор Дима. – Не думаю, что он агрессивный. Да и с нами он был довольно спокоен, даже удивительно, с такими-то криками… Мне кажется, что любое упавшее с потолка существо было бы раздражено этим событием.

– Да, не советую я вам его злить. Зрелище не для слабонервных, – во всех красках пересказал историю их первой встречи Лев Игнатьевич.

– Очень занимательно! Предлагаю начать изучение с одной какой-то общей темы, а уже потом переходить ко всем любимым частностям, – пробубнил Сан Палыч, наматывая свои волосы на палец.

– А я считаю, что нам не нужно всем вместе зацикливаться на чем-то одном. Юлия Игоревна будет заниматься своим поведением. Мы с Львом Игнатьевичем – физиологией. Вы с Пал Санычем можете сосредоточиться на чем-то своем. Помниться мне, что у вас достаточно было работ по самым разным аспектам. А Анастасия Петровна может продолжать искать своих паразитов, – высказался Филипп Варламович.

– Да, был бы у нас тут секвенатор, мы бы могли сразу ДНК-ашку прочитать. Без ДНК анализа, знаете, сейчас вообще никуда, – вновь раскисла Анастасия Петровна.

– Ну, как-минимум есть микроскоп. Мы всё ещё многое можем рассмотреть. У нас тут работы выше крыши! – постарался сгладить ситуацию Лев. – Думаю, после всеобщего успеха на станции появится и секвенатор, и чего только мы не захотим!

– Получается, на сегодняшний день наша группа имеет в своем распоряжении четыре основные гипотезы: это – измененное экзотическими паразитами млекопитающее, внеземное существо, мутант или же просто никем не открытый ранее вид, – резюмировал Пал Саныч. – Вот с этими вопросами уже можно и работать! Думаю, мы с вами достаточно засиделись. Статьи сами себя не напишут. – Скомандовал он, и все в приподнятом настроении направились по своим делам.

Глава 6

Часы пробили 8:00, настало время Юлии Игоревны. Каждый свой день она начинает с глотка крепко заваренного чая и обхода животных-подопечных. Совсем недавно учёная закончила крупный блок экспериментов с зарянкой и большой синицей, так что ближайшие полгода её ожидал увлекательный процесс просмотра дней хронометража видеорегистраций, которые она записала за лето. По своим планам Юлия Игоревна должна была уехать неделю назад, до начала осеннего дорожно-грязевого недоразумения. Однако звезды сложились так, что учёная решила остаться ещё ненадолго, как минимум, чтобы сэкономить на обратных билетах, и как максимум, чтобы привести всё на станции после себя в порядок. Рассеянная натура Юлии не раз сталкивалась с недовольством коллег по поводу оставленного ею разгрома. В последние сезоны она изо всех сил старается работать над этой своей чертой.

Существо поймали только чуть более часа назад. Оно ещё не успело привыкнуть к окружающей обстановке, но пропускать свою законную очередь Игоревна ни в коем случае не собиралась. Решив, что наблюдения стрессового состояния ей не менее интересны, после наспех совершенной подготовки, учёная направилась к зверю.

Этология и зоопсихология пришли в жизнь Юлии Игоревны вместе с первым волнистым попугаем. Младшая дочь тети по маминой линии отдала его в семью Юли из-за скорого переезда. Этот попугай оказался удивительно смышленым малым для своего размера. Он мог звонко подпевать любимым песням, приносить из соседней комнаты всякие побрякушки по запросу, ну и, конечно, разговаривать. Именно в моменты ухаживания за этим милым, но по характеру всё же полудиким зверем, Юля поняла, чему хочет посвятить свою жизнь и карьеру.

В университет она поступила легко. На кафедре ближайшего вуза очень удачно нашелся профессор, которого интересовала та же область, что и её. Дела шли как по маслу: поведенческие тесты, проекты, статьи, конференции. На последнем курсе обучения её научный руководитель скончался. А она, как стрекоза, прохлопавшая все эти годы над самыми интересными аспектами научной работы, впервые столкнулась с иной, более трудной и тернистой стороной научного мира. Непонимание куда идти, нехватка информации и финансирования не сломили её, а наоборот, сделали сильнее. Ей приходилось самостоятельно изготавливать экспериментальные установки и вольеры, самой чертить, стругать и пилить. В общем, делать абсолютно всё. Коллеги успокаивали, что как только наладится поток студентов, всё образуется. Гранты станет получить легче, свободного времени будет больше, наступит движение вверх. Но до сих пор как-то у Юлии Игоревны ничего не клеилось, подступала апатия. На фоне такого раздрая появление на станции неведомого зверя буквально дало ей толчок, надежду, второе дыхание. В данный момент это нечто стало для неё глотком свежего воздуха.

«Так, и как ты тут у меня поживаешь?» – неспешно зашла она в комнату Димы. Так как животное и так натерпелось в последние часы, единогласно было решено оставить его на месте поимки, чтобы не подвергать дополнительному стрессу.

Игоревна начала несмело всматриваться в вольер. Существо, отвернувшись от внешнего мира, неподвижно сидело у дальней стенки своего временного жилища и совершенно не обращало внимание на только что зашедшего в комнату человека. «Боится», – подумала она и начала тихонько доставать принесенное в комнату оборудование. Первым делом напротив вольера установилась старенькая видеокамера, которая, не смотря на свой преклонный возраст, никогда не подводила Юлию Игоревну. И в снег, и в дождь драгоценные кадры писались без сюрпризов и форсмажоров. Из своей мешковатой сумки через плечо она также достала четыре пластиковые миски. «Сейчас посмотрим, что ты у нас любишь», – вытянула она следом уже то, что будет помещено в них. В качестве опытного корма были выбраны: охлажденный куриный фарш, листья салата, а также самодельная мешенка. Мешенка или мешанина – это такое блюдо из микса простейших продуктов, которую отлично едят экспериментальные животные в условиях неволи. Рецепт её прост: на одну крупную свежую морковь потребуется три сваренных в крутую яйца. Это все необходимо натереть на самой мелкой терке и добавить немного панировочных сухарей, чтобы полученная смесь не была слишком влажной.

Нахлынувшие на Юлию Игоревну боевой настрой и небывалый оптимизм всё же не сумели заглушить развитое чувство самосохранения. Так что, прежде чем лезть на территорию зверя, она надела самую толстую варежку, которую только смогла найти. В вольер, сразу за наполненной до кроев водой миской, поспешил только что организованный ею дегустационный сет из трёх блюд. Зверь никак не отреагировал на вторжение. Учёная закрыла клетку, отошла в сторонку и села на кровать. Всё было готово к наблюдению.

Прошло пять минут, десять, пятнадцать, а у существа ноль реакции. Оно просто застыло, уткнувшись в стену.

«Ну и что мне с тобой делать? – подумала учёная, и её голову посетила идея. – Пока существо прибывает в таком шоково-коматозном состоянии надо бы поставить ему белое пятно для зеркального теста. Да, хорошее решение! Конечно, надо бы это делать во сне, но мне неизвестно когда оно соблаговолит уснуть. Хм, и метку, само собой, лучше ставить в место, которое зверь не сможет свободно увидеть. Но опять же, я даже не уверена, чем оно вообще видит. Не отказываться же из-за всех этих неизвестных от идеи в целом. Посмотрим, что из этого получиться!». Учёная энергично засеменила своими приземистыми ножками в сторону личной комнаты.

Зеркальный тест – это максимально простой эксперимент, разработанный в 70-ых годах двадцатого века. Обычно, когда животное дремлет ему наносят метку на видимый только в зеркало участок тела. Далее к пробужденному существу подносят отражающую поверхность. Тест считается пройден, если зверь попытается как-то провзаимодействовать с пятном: получше рассмотреть его, пощупать, стереть. Такая реакция может указывать на наличие у особи самосознания. Этот тест, например, успешно проходят многие приматы, слоны, касатки, афалины и сороки.

Обратно Юлия Игоревна вернулась через семь минут с краской в руках. Во второй визит перед ней предстала уже иная картина. До этого зашоренный зверь теперь вальяжно развалился посреди вольера. Все три миски с едой около него были не просто полностью опустошены, но и на треть сгрызены. Их пластиковые ошметки распластались по всей комнате бедного студента.

«Ага, значит ты у нас зверь всеядный! Или с голодухи тебе пришлось пойти на такой отчаянный шаг? Надо проверить… – деловито сделала записи учёная в свой карманный розовый блокнот с котятами. – Но вот то, что ты пластик сгрыз, вообще не могу никак объяснить. Может быть, у тебя зубы чешутся? Интересно, интересно… – И вновь грифель карандаша заскользил по бумаге». После небольшого перекуса казалось, что животное разогрелось и подобрело, так что Игоревна решила сразу приступить к стандартным тестам. Хотя в случае с данным существом стандартными их можно назвать с натяжкой.

Первое с чего решила начать воодушевленная учёная, так это с исследования реакции на незнакомый предмет. Многие животные делятся на проактивных и реактивных особей. Или, если говорить проще и грубее, на смелых и активных, боязливых и настороженных. Внутри одного вида и даже одной семейной группы могут встречаться как одни, так и другие. Смелые самцы обычно более привлекательны для самок, за счёт одной своей напористости они могут успешно выбить отличный кусок территории или пищи. Почему же всем тогда не быть проактивными? Потому что жизнь невозможна без подвоха. Одновременно с лучшими ресурсами такие особи имеют и высокую смертность. Реактивные же организмы более насторожены и живут дольше. Обычно они являются прекрасными партнёрами, отлично заботящимися о потомстве, но за счёт своей боязливости могут быть менее успешны в какой-то конкретный момент времени.

В качестве незнакомого предмета в этом тесте Юлия Игоревна по обыкновению решила использовать небольшого ярко-розового резинового свина. Такой цвет редко можно встретить в естественной среде. А чем предмет более экстравагантный, тем больше вероятность, что тест окажется объективен.

Достав из-за пазухи свою рабочую игрушку, Юлия в толстой варежке аккуратно положила её в вольер. Во время приближения бурой рукавицы существо попятилось назад, но, когда рука наконец ретировалось, его внимание сместилось на новоприбывший объект.

Четыре предположительно глаза зверя вновь наполнились градиентом серо-синих переливов, и животное начало свое медленное и настороженное приближение к игрушке. Движения его были удивительно плавны и грациозны. Он был похож на воду, размеренно перетекающую из одного своего состояния в другое. Приблизившись к свинье, существо начало обходить её по кругу, покачивая головой и периодически подрагивая разными частями тела. После нескольких секунд такой череды действий зверь внезапно охладел к игрушке и вновь разлегся в центре вольера.

Следом за розовой свиньей учёная решила опять подсунуть миску с едой для проверки реакции на знакомую пищу. В этот раз она сделала микс из всего того, что предлагала зверю ранее, чтоб уж наверняка. При повторном внедрении руки существо уже не пятилось, а вместо этого пристально сверлило своими бусинками глаза Юлии Игоревне. «Хм, интересно, по всей видимости, ты воспринимаешь мое тело как единое целое, а не несколько отдельных частей», – предположила учёная, поставив пищу и стараясь как можно более осторожно вынуть ладонь из тесного окошка вольера.

В этот раз на еду у существа была иная реакция. Как сытая кошка, оно начало легонько закапывать угощения, елозя лапой то по прутьям, то по поддону. Закончив свой маленький перформанс, расслабленный зверь вновь улегся на привычное место. «Удивительно, просто удивительно! – вслух воскликнула Юлия Игоревна. – Значит у тебя есть копательный рефлекс. Как минимум, ты плотно был связан с землей. Хорошо… Хорошо…»

Учёная бросила взгляд на своё запястье. У неё остался всего час на работу, так что Игоревна решила не терять драгоценные минуты и сразу приступить ко второму этапу поведенческих тестов – реакциям на угрозу. К сожалению, у неё было мало времени на качественную подготовку к этой утренней встрече. Также она совершенно не знала, что данное существо может считать угрозой, какие у него естественные хищники. В ход пошла смекалка и воображение. Юлия Игоревна заранее распечатала на местном цветном принтере несколько вариантов предполагаемых угроз: глаза хищника, портрет Льва Игнатьевича, который она откопала на сайте их института, а также изображение того же Льва с прифотошопленными к нему глазами хищника. Конечно, в таком тесте должны использоваться прототипы угроз, максимально приближенные к реальности, но за неимением лучшего пришлось прибегнуть к новаторским и оригинальным идеям.

Достав все необходимые материалы и убедившись, что существо все ещё продолжает спокойно лежать в нужном направлении, она принялась показывать свои картинки. Первым на очереди был взгляд хищника. Юлия Игоревна, стараясь не загораживать собой обзор камеры, преподнесла его к вольеру. Плавное до этого в своих движениях существо засуетилось и вновь попятилось назад, слегка поматывая головой, как напуганная вертишейка. «Реакция избегания», – отметила учёная и полезла за вторым изображением – портретом Льва Игнатьевича. Его фотография была не самого лучшего качества и отчасти напоминала карикатурный фоторобот. Но не смотря на всё это, а также то, что фото было сделано более 8-ми лет назад, черты лица Льва достаточно четко узнавались: широко и глубоко посаженные большие зеленые глаза, открытый взгляд, квадратное слегка асимметричное лицо и чуть сросшиеся на переносице брови. Вероятно, данные признаки с натяжкой можно отнести к привлекательным, но на лице Игнатьевича они создавали вполне симпатичное сочетание. В первый год работы Юлии на биостанции у неё даже были чувства к нему. Частенько в те времена они могли вместе попивать свой четырёхчасовой чай с пряниками, делясь последними прочитанными статьями и интересными новостями. Учёная понимала, что у Льва есть жена, ребенок, и её симпатия изначально обречена на провал, поэтому такие приятные посиделки как-то сами собой сошли на нет. Но славные воспоминания о них всё ещё продолжали жить в её сердце, то и дело давая знать о себе.

Реакция на Льва Игнатьевича была неоднозначная. Явно чувствующий себя дискомфортно зверь встрепенулся, и из его шеи начали медленно обнажаться алые шипы. «То, о чем рассказывал Лев», – в страхе прошептала Юлия Игоревна, пристально наблюдая за зверем. Расправив свое оружие где-то на половину, животное остановилось, вновь повертело головой и вернулось в исходное лежачее положение. «А тебя не проведешь, – потянулась она за своим авторским коллажем. – Посмотрим, как ты отреагируешь на это. – Поднесла она последнее изображение к вольеру».

Не ожидая такого поворота событий, животное подпрыгнуло и даже ударилось об потолок клетки. Вместе с внезапным рывком головы его алые шипы вновь были вытащены из ножен. Существо извергло из себя отвратительный запах. В воздухе раздался оглушающий писк, отдаленно напоминающий скрип ржавой калитки. И всё это произошло за какую-то долю секунды.

То ли от ужасного запаха, то ли от испуга, Юлия Игоревна машинально швырнула свое тело вниз, упав прямо на импровизированный плакат. Она явно не была готова к такой реакции ни от себя, ни от зверя. Во время пребывания на полу учёная старательно пыталась заткнуть руками нос и уши. Лишь окончательно удостоверившись в тишине и отсутствии посторонних запахов, Юлия наконец осмелилась встать. «Вот это да… Вот это реакция. Надеюсь, камера всё записала», – проверила она наличие заветного красного кружка в углу экрана. Огонек был на своем месте, запись шла.

Бойко отряхнув колени от крошек, Игоревна вновь уронила свой взгляд на зверя. На этот раз его тушка уткнулась в крайний угол, полностью потеряв интерес к происходящему. «Пожалуй, на сегодня хватит, – сказала она вслух, попутно как бы информируя о своем решении животное. – Сейчас я быстро наведу порядок в клетке и оставлю тебя в покое».

На всякий случай Юлия вновь надела свою варежку-защитницу. В этот раз её движения были тягучими и неспешными. Одна за другой она убирала оставленные ранее ею миски, или, точнее будет сказать, их ошметки. Зверь никак не реагировал на манипуляции. Его фигура оставалась неподвижной, как гордая скульптура.

Когда с уборкой жилого помещения было покончено, учёная решила напоследок всё-таки рискнуть поставить метку для зеркального теста. Обмакнув краешек большого пальца варежки в белый краситель, она в очередной раз полезла внутрь клетки. Её рука плавно приближалась к зверю, дыхание было задержано. «Ну, была не была», – дотронулась она местом с краской до лба существа. От точки касания по волосяному покрову животного прокатилась узкая волна, поднимающая волосы ирокезом. В этот момент Юлия Игоревна уже отточенным движением молниеносно подтянула руку к себе, вынула её и на засов закрыла вольер. Время свидания подошло к концу. Оперативно собрав все вещи, она удалилась из комнаты.

Глава 7

Настала очередь Анастасии Петровны. Свои свободные часы после утреннего собрания она целиком и полностью посвятила сбору дополнительной информации о данном существе. К сожалению, результаты её поиска не отличились от итогов Льва Игнатьевича. Весь мир ничегошеньки не знал об этом звере и даже не предполагал его существование.

Так как у Анастасии катастрофически отсутствует навык импровизации, она имеет давнюю привычку основательно подходить ко всему, за что ей приходится браться. Перед любым важным и средней важности событием она проводит ритуал подготовки, тщательно продумывая все возможные варианты развития событий. Зачастую это отнимает много времени и сил, однако благодаря сему создается очень важный для её репутации эффект. Со стороны кажется, что ничего не может застать Анастасию Петровну врасплох. Каждый её успех, награда и даже мельчайшая заслуга – результат долгого и кропотливого планирования, которую большая часть коллег просто не замечает. «Повезло! Какое удачное стечение обстоятельств!» – говорят они, даже не подозревая, что за такими совпадениями стоит упорная ежедневная работа.

Искусство чёткой организации жизни увлекало Анастасию, сколько та себя помнила. Ещё будучи маленькой девочкой, читая буклет-путеводитель по Парижу, она ручкой обводила маршруты, по которым обязательно пройдет, когда вырастет. Всё было предрешено: в какую пекарню зайдет на завтрак, какой музей посетит после обеда, где проведет свой досуг вечером. Каждый день воображаемой поездки был заботливо укомплектован в программу.

Примерно в том же возрасте маленькая Настя решила пойти по стопам дедушки и стать биологом. И этот свой жизненный этап она также не могла всерьез не продумать. Вуз, самый сильный научный руководитель в нём и направление, в котором она будет работать, соответственно, были выбраны строго заранее. Если жизненный путь Юлии Игоревны был связан в первую очередь с областью её научных интересов, то Анастасия Петровна же отталкивалась от маячивших перед ней перспектив, а уже отсюда вытекало и всё остальное. Она прекрасно понимала это и даже в некоторой степени завидовала свободной судьбе своей коллеги. Но каждая новость о финансировании и признании коллег на время успокаивала её сердце. В эти моменты внутренний голос будто говорил: «Я всё же сделала правильный выбор».

Помимо этого, Анастасию раздражала удивительная способность Юлии Игоревны выкручиваться. Даже когда со стороны казалось, что всё безнадежно, она самым нетривиальным и выигрышным для себя способом находила выход из любой ситуации. Например, в один момент, когда Юлии катастрофически не хватало лишних рук, а время сильно поджимало, она устроилась на подработку в детский биологический лагерь, да ещё и выбила себе старший отряд. По всем канонам научного мира, это интересующиеся поведением животных подростки должны были бы тянуться к ней, а не наоборот. Однако Юлии не только так удачно помогли со срочным проектом, но и позже в институт неоднократно приходили письма благодарности от тех детей, которых она смогла вдохновить за это короткое время. В последние два года корреспонденция поступать перестала. Непонятно, то ли это связано с потерей былой популярности, то ли с тем, что у Юлии Игоревны наконец появилась страничка в социальных сетях.

Ещё одно различие между этими женщинами крылось в отношениях с коллегами. Если Анастасии Петровне кто и помогал, то только из сугубо партнерских, деловых и взаимовыгодных отношений. Юлии же Игоревне всегда доставалась помощь по доброте душевной. Обе они видели лишь успехи друг друга и совсем не могли разглядеть оборотную сторону жизни.

И сейчас Анастасия Петровна, привыкшая к своему рассудительному подходу к работе, абсолютно не понимала, что же ей с этим существом делать. А факт наличия в подопечных ещё и молодого аспиранта давил на неё с большей силой.

Так как Дима ранее уже общался с этим зверем, учёная решила зацепиться хотя бы за этот факт. Поэтому, войдя в его комнату, вместо того чтобы броситься к зверю, она начала небольшой допрос.

– Дима, слушай, ты же больше с этим нечтом общался. Может расскажешь то, что я обязательно должна знать, – хотела было она уверенно поднять тему, но, сделав глубокий вдох и учуяв легкий шлейф остаточного смрада, эта реплика прозвучала скорее вымучено.

– Да я же уже всё всем рассказал. Даже не знаю, что можно было бы ещё добавить, – аналогично слегка сконфузился аспирант атмосферой своей комнаты, однако решил, что лучшим выходом из данной ситуации будет не подавать виду: «Вдруг это те завалившиеся за шкаф остатки бутерброда решили разложиться в самый неподходящий момент. Надо бы их всё-таки оттуда как-то достать».

– Может быть, ты упустил, как тебе кажется, не важную, но на деле очень существенную деталь. Подумай, за что можешь уцепиться в памяти? – в глубине души учёная пылко надеялась, что Дима утаил ото всех специально для неё какую-нибудь значимую подробность.

– Ну… оно часто вибрировало. А в какой-то момент его подшерсток поднялся дыбом, а глаза залились белым цветом.

– Похоже на проявление светобоязни… Хм, тогда же светало. Паразиты век могли бы объяснить и помутнение взгляда. Может, его глаза не так уж и уникальны, а просто обезображены…

– Вряд ли. На тот момент уже давно было достаточно светло. Я бы не сказал, что это реакция на солнце. Да и не факт, что эти органы вообще глаза.

– Хм, может тогда это реакция на эктопаразитов? Многие животные в приступе чесотки могут подергиваться, – продолжала закидывать аспиранта своими гипотезами Анастасия.

– Оно не дергалось, а именно аккуратно вибрировало, как смартфон. Я если честно вообще не думаю, что тут замешаны паразиты, – робко признался Дима, не зная, куда бы деть себя в собственной комнате. Ему казалось, чтобы понять существо, нужно всем вместе в первую очередь наладить с ним доверительный контакт, а не искать непонятно кого непонятно где. Но в данный момент он не мог так просто сепарироваться от Анастасии Петровны. Они довольно много времени провели вместе, работая над одними проектами. Дима единственный из всех присутствующих на станции по-настоящему видел, сколько она сил прикладывает, чтобы просто сохранять свое положение, не то, что двигаться вперед. И аспирант искренне уважал её за это.

Научный руководитель она была действительно отменный. Всегда готовая прийти на помощь, ответить в ночи на любой глупый вопрос, Петровна учила студентов мыслить критически, направляла и поддерживала их, заставляла думать, а не просто давала готовые ответы. А когда она всё же решила внести Диму в свой грант, его кредит доверия к ней вырос просто до небес. И сейчас, хоть и не совсем разделяя взглядов и подходов своей начальницы, он всё же полностью оставался на её стороне, доверяя выбору и чутью своей коллеги. Ведь у Анастасии Петровны всегда есть план, она неизменно знает, что делать.

– Замешаны или нет, нам как раз предстоит узнать. Не кисни, мы обязательно всё выясним, – попыталась она подбодрить Диму, прочитав растерянность на его лице. – Предлагаю начать с обычных проб. Хорошо бы взять мазок слюны и конъюнктивы глаза, мочу и кал. – После этих слов учёная взглянула на совсем обескураженного аспиранта, а потом и на зверя. – А, точно… – Печально произнесла она. – Давай тогда соберем хотя бы соскоб кожного покрова. Посмотрим, из-за чего вибрирует твой питомец. – Передразнивая детскую манеру речи, произнесла Анастасия Петровна слово «вибрирует».

– Хорошо, но сразу хочу оговорить, что делать я это буду своими методами, – настойчиво заявил Дима. – Мне нужно время.

– Дерзай. У нас есть два часа, – придвинула к себе стул Анастасия и села напротив объекта исследования.

Дима приблизился к зверю. Бубня себе под нос, он начал аккуратно открывать дверцу вольера. Существо подалось к нему. Шепча что-то невнятное, Дима, соединив запястья вместе, протиснул обе ладони в клетку и, растопырив пальцы веером, застыл в таком положении ещё минуты на три. Убедившись, что животное полностью спокойно, он аккуратно подтащил его за заднюю лапу поближе к дверце и, уперевшись руками ему под передние конечности, осторожно вытащил наружу.

– Дима, что ты творишь! – восторженно и одновременно немного нервно произнесла Анастасия Петровна. Но видя, что животное не намерено суетится, она тоже успокоилась.

Нечто поставили на середину освещенной дневным светом комнаты. Первым делом в глаза Анастасии Петровны и Димы бросилась белая отметка, которой явно не было утром.

– Смотрите, белое пятно! Может это какая-то реакция на стресс? – оценил аспирант внешний вид участка с разных сторон. – Представляете, мы его так напугали, что оно поседело от страха! – Шутливо предположил Дима.

– Ты скажи ещё, что у него третий глаз открылся… точнее пятый. Возможно, это начальная стадия болезни витилиго, выступившая на фоне явного эмоционального потрясения. Если это так, то значит всё Земное ему не чуждо. Занимательна реакция. Нужно за ней обязательно понаблюдать. Отметь где-нибудь размеры пятна и сфотографируй. Посмотрим завтра, измениться ли оно.

После того, как все параметры пятна были дотошно зафиксированы, Дима и Анастасия снова вернулись к осмотру зверя. Гладкая блестящая шерстка, как кольчуга самой искусной работы, покрывала каждый миллиметр тела существа. Не было ни единого местечка голой кожи.

– И как же мне брать соскоб? – смущаясь задал вопрос аспирант.

– Ну не может же он быть полностью герметичным. Как минимум, у него должен быть где-нибудь передний и задний проход. Без этого просто никак.

Коллеги, согнувшись пополам, вновь обошли животное со всех сторон, но искомых отверстий так и не смогли найти.

– У него даже хвоста нет! Не зверь, а одна пародия. Попробуй, приподними шерстку, – попросила Анастасия Петровна. – Покров слишком густой, придется его сбрить.

Дима склонился сбоку над крестцом зверя: «Если рисковать, то нужно хотя бы дать себе фору на побег. Слишком то уж быстро он не развернется». Но оттянуть шерсть в сторону аспиранту так и не довелось. Прикосновение к волосам животного дало моментальную ответную реакцию. Существо показало свой хвост. Из поджатой под брюхо позиции он сперва трансформировался в привычное всеми пушистое положение трубой, а потом и за долю секунды расправился веером в горизонтальном направлении.

– Вот так интересное кино! – самозабвенно смотрела на красоту новообнаруженной части тела Петровна. Хвост в разложенном состоянии походил на опахало и, действительно, не мог не цеплять глаз. Всю величественную конструкцию держали, по всей видимости, то ли четыре тонких хряща, то ли кости, устланные шерстью. Между ними натянулись, покрытые легким пушком, кожные перепонки. Такое строение напоминало богатое на волосяной покров крыло летучей мыши.

– Анастасия Петровна, признаюсь, я в шоке, – от неожиданности сел на стул Дима. – Не могу представить, что ещё это нечто может выкинуть…

– А ты не представляй, ты фотографируй и собирай материал, – напомнила та о цели сегодняшней встречи. – Что там по шерсти?

Аспирант вновь нагнулся к зверю и попытался пробраться к коже, в ответ ему пришлось столкнуться с демонстративным протестом существа. Оно начало тихонько то тарахтеть, то кряхтеть, прямо как недовольная жизнью старая дряхлая кошка. Дима продолжил свою экзекуцию. Оказалось, за слоем немногочисленных, но чрезвычайно плотных черных волос располагается слегка сероватый и лишь немного более короткий подшерсток.

– Анастасия Петровна, взгляните как странно у него растут волосы! – воскликнул Дима и учёная живо придвинулась к существу.

– И правда, какой-то он у нас не густошерстный. А со стороны и не скажешь, выглядит прямо как черная дыра. Видимо, эти мощные темные волосы так ложатся друг на друга, что более светлого слоя за ними и не видно.

– А разве у всех зверей не так?

– Да так-то оно так, но, видишь, тут картина всё равно немного по-другому выглядит. Правда, никак не могу понять почему… – задумчиво произнесла Анастасия Петровна под звук жалобного урчания Диминого живота. – Так, у нас обед не за горами, нужно бы ускориться.

– Брить будем? – боязливо спросил аспирант.

– Давай попробуем совсем небольшой участок. Ты главное захвати и черный волос, и светлый. Может успеем их заодно и под микроскопом глянуть, – снова уселась подальше от основного места действия Петровна на ранее облюбованный стул.

Дима принялся за работу. Достав из закромов своего стола все необходимые инструменты и тщательно сбрызнув спиртом руки, он сделал первое и единственное движение бритвой. Животное резко отдернулось в сторону, обнажило шипы и вновь затарахтело, только уже громче и басистее. Аспирант за долю секунды успел отпрыгнуть на шаг и направить острие прямо по направлению к существу.

– Осторожнее! – нервно затеребила длинную серебренную сережку с своем левом ухе Анастасия.

В этот момент молодой учёный запел. Сначала полушепотом, а чуть позже, когда животное всё же соизволило скрыть своё оружие, перешёл на тихий голос:

Фауна и флора спят давно в глуши,

Отдыхая в свете пылающей звезды.

Превращаясь в почву, становясь водой,

Вниз рушатся частицы, сливаются с землей.

В надежде разгребая слои воздушных масс,

Обрушиться сияние на каждого из нас.

Неожиданно, но его мягкий и слегка усыпляющий напев подействовал, и животное успокоилось.

– Фух, пронесло! – гордо показал он Анастасии Петровне скромный клочок сбритых волос и заботливо положил его в мягкую руку учёной.

– Хорошие у тебя рефлексы Дима! И поешь ты отлично! А вот над инстинктом самосохранения можно было бы и поработать, – радостно пролепетала она. – Ну что, теперь только забор кожи остался.

«Да у меня скоро с такой работой этот инстинкт совсем атрофируется», – подумал Дима и взял в руки скальпель.

Сам соскоб прошел на удивление спокойно. Существо даже ни разу не пошевелилось при этой не совсем приятной процедуре.

– Ты там пока работаешь на вшей поглядывай. Может увидишь одну-другую, – под руку приговаривала ему Анастасия.

«Этого мне ещё не хватало!» – подумал Дима и быстро перенес только что оттяпанный крохотный кусочек плоти зверя на лабораторное стекло.

– Отлично! Как мы с тобой успешно выполнили всё, что запланировали! Теперь бегом в лабораторию микроскопировать.

– Вы идите, Анастасия Петровна, а я вас чуть позже догоню. Мне ещё нужно его обратно в вольер как-то упаковать.

– Точно, тогда жду наверху. Как же всё-таки ты хорошо умеешь ладить с животными. Сразу видно – биолог, – польстила Диме учёная и удалилась под звуки его в очередной раз урчащего живота.

Когда дверь захлопнулась, аспирант наконец смог выдохнуть. Хоть они уже и довольно давно работают вместе, авторитет Анастасии Петровны не может не давить на постоянно снующих рядом с ней зеленых студентов. Благо сейчас Дима на вершине этой иерархической цепочки – он единственный её аспирант. Однако былые условные рефлексы и привычки всё ещё остаются сильны в его голове. Что творилось во времена магистратуры… страшно вспоминать. За каждую лишнюю минуту внимания и признания учёной шла затяжная борьба с остальными её подопечными. Хоть сама Анастасия и не выделяла для себя любимчиков, студенты прекрасно понимали: «Хочешь, чтобы с тобой считались и тебя замечали – не косячь». А это ой какая непростая задача, когда ты молодой специалист.

Сгребя с глаз долой в ящик использованные инструменты, Дима аккуратно поднял массивное существо на руки. «Тяжелый зараза. Главное грыжу не заработать», – прокряхтел он, и в голове пробежала мысль, что не плохо бы было вновь начать заниматься с гантелями.

Ещё раз осмотрев белое пятно и убедившись, что оно не изменилось, аспирант осторожно запустил зверя обратно в клетку.

«А это что? – ощупал Дима свеженький проросток на полу клетки. – Семечка решила очнуться что ли? – Выдернул он ещё не окрепший крошечный стебелек». Напоследок быстро перекусив, запрятанной в столе сладкой заначкой, он, как и обещал, поспешно отправился на второй этаж.

Глава 8

– Что у нас сегодня? – радостно залетел в столовую Дима, оживленно поглядывая в тарелки своих коллег. За длинным деревянным столом трапезничали все сотрудники станции, за исключением Анастасии Петровны и Юлии Игоревны.

– Что-то вы сегодня запозднились, – обратился к аспиранту Сан Палыч, протягивая руку в центр стола к соусам.

– Работа кипит, сами понимаете, – отправился тот прямиком на кухню за своей порцией.

– Сегодня Лев Игнатьевич празднично потчует нас голубцами и гороховым супом. Очень советую не кусочничать, а взять сразу всё, – из далека послышался голос Филиппа Варламовича.

Дима развернул накрытые семью слоями пледов и одеял кастрюли и голодными глазами внимательно осмотрел их содержимое. Еда выглядела просто, мясно и очень жирно. Как раз то, что нужно в полевых условиях. Жадно положив свою порцию в тарелку, аспирант присоединился к общему столу, сев рядом с Комаровым.

– Дни, когда дежурит Лев Игнатьевич, всегда праздник. Очень вкусно, – похвалил стрепню Пал Саныч.

– Только вы это при Анастасии Петровне не говорите. А то она в следующий раз в качестве наказания снова решит приготовить свой фирменный суп из морской капусты. Как вспомню, сразу в дрожь бросает, – дал дружеский совет Сорокин.

– Как у вас продвигаются дела с нашим пришельцем, есть новости? – очень живо поинтересовался Сан Палыч в момент, когда Дима подносил к своему рту ложку полную вожделенной еды. Опустив столовый прибор обратно в суп, Дима было уже набрал воздуха в грудь для ответа, но его спасительно прервала Анастасия Петровна.

– Только зашёл, а эти сразу принялись за допросы? – ехидно сказала она, не торопясь входя в комнату. За ней проследовала и Юлия Игоревна.

– А вы, Анастасия Петровна, как всегда, подкрадываетесь как нельзя вовремя и очень незаметно, – ответил Филипп.

– Так интересно же, как обстоят дела! Вы пост сдали, мы – приняли, —обратился к учёной Сан Палыч, причмокивая.

– Боюсь, тут одним предложением не обойтись, – вступила в разговор Юлия Игоревна, сервируя свое место за столом.

– Ну это мы всё с удовольствием послушаем на вечернем собрании. А сейчас, нам с Сан Палычем уже нужно бежать, – раскатисто сообщил Пал Саныч, приближаясь к выходу и всё ещё дожевывая черный хлеб во рту. – Надеюсь вы, дамы, бережно с ним обращались и нас не сожрут со злости.

– Возможно, но маловероятно, – посмотрела в сторону Анастасии Петровны и придвинула с собой стул Юлия.

В комнате повисло неловкое и напряженное молчание. Присутствующие гости в столовой тихо поглощали свои обеды, поглядывая на утренних экспериментаторов.

– Ну расскажите, что вам удалось узнать! Не тяните же! – ковыряясь в капустном салате, не выдержал Филипп Варламович.

– Мы же договорились, что всё обсудить вечером, – напомнила Петровна.

– Ну поведайте, вы нашли то, что искали, своих паразитов? – влез уже наевшийся Лев Игнатьевич.

– Пока нет, но кажется, мы с Димой нащупали кое-что поинтереснее.

– Интереснее паразитов? – искренне удивился Филипп Варламович, да так, что ненароком плюнул на сидящую напротив Юлию Игоревну. – Не думал, что когда-нибудь услышу от вас такие слова.

– Не томите, что это? Он дышит огнем? Левитирует? Брызгается кислотой? —задорно спросил Лев Игнатьевич, заметя проступок своего товарища.

– Во-первых, мы узнали, что у нашего питомца есть хвост, да ещё какой! Дима, покажи фотографию! – попросила Анастасия Петровна, гордясь своим маленьким открытием.

– Вот это да! – воскликнул Лев.

– Ничего себе! – ахнул Филипп.

– Подскажите, а при каком условии он достал хвост? Это была реакция на какой-то раздражитель? – поинтересовалась Юлия Игоревна, в очередной раз вытирая с лица изумление своего сотрапезника.

– Я просто дотронулся до его шерсти у крестца… – ловко и быстро орудуя ложкой, произнес Дима.

– Да главное дело вообще не в хвосте! – перебила его Анастасия Петровна. – Тут кроме внешнего вида ничего интересного. А вот его шерсть – это нечто очень экстраординарное.

– В каком смысле? – переоценив свои возможности, сытый Лев Игнатьевич незаметно расстегнул верхнюю пуговичку своих джинсов.

– Какое обычное строение шерсти? Правильно, длинные остевые волосы и тонкий подшерсток, отвечающий за теплоизоляцию. У него основной темный пул волос, в пять раз толще человеческих, поэтому под микроскопом можно четко разглядеть, что их строение не круглое и равномерное, а они имеют глубокую бороздку на всем своем протяжении. Это некое углубление куда четко встраивается и как бы прячется небольшая прядь подшерстка. Каждый темный волос может хранить в себе до пяти-семи таких подручных волосков-спутников.

– Пока ничего эстраудивительного я не услышал, – отметил Лев Игнатьевич. – Ну немного по-другому растут волосы. У того же ленивца в них вообще водоросли обитают, это поэкзотичнее будет.

– Всё сложное в этом мире всегда со стороны кажется неимоверно простым. У меня же особая теория насчет шерсти этого существа, – твердо стояла на своем Анастасия Петровна.

– Ну и какая же? Просветите нас, – кокетливо попросил Филипп Варламович.

– Судя по рассказам и Димы, и Льва Игнатьевича существо довольно часто пользуется вибрацией. При этом Диме доводилось видеть, как во время этого процесса показывался светлый подшерсток, создавая подобие ореола. Смею предположить, что это не просто обычные волосы, а некие рецепторы.

– Сенсорные волоски таких размеров? Смелая теория, но крайне маловероятная. Если он весь покрыт такими огромными чувствительными антеннами, то от любого прикосновения и тем более урона существо бы испытывало если и не мучительную боль, то невыносимый дискомфорт, – возразил Лев.

– Именно поэтому они надежно и спрятаны в углублениях темных волос-защитников. Вибрация же их активирует, немного отодвигая, – продолжала маневрировать Анастасия, летящими на неё возражениями. – Было бы у нас необходимое оборудование, мы бы могли рассмотреть и внутреннюю их структуру. Может все же стоит направить несколько образцов шерсти в лабораторию?

– Анастасия Петровна, ни в коем случае! Очень рискованно посылать любые образцы, пока мы не собрали достаточно материала. Да и просто представьте, вы можете выдвинуть первые предположения, основанные только на вашем опыте, чутье и наблюдательности, а позже они подтвердятся на точном оборудовании. Это же интереснейший прецедент! – постарался успокоить Филипп Варламович шальные мысли учёной.

– Да, вы, наверное, правы. Звучит очень заманчиво, – очередной раз заглушила свои сомнения та.

– А чего же это вы так резко на шерсть вдруг перешли? Случилось что? – поинтересовался Лев Игнатьевич.

– Да мы изначально соскоб кожи брали на обнаружение эктопаразитов. Но его у меня руки пока не дошли посмотреть. А шерсть, это так, побочный продукт. Я когда ждала Диму, думаю, надо времени не терять, а взглянуть на волосы, чисто из общего интереса. И тут до меня начало доходить, что к чему. Вообще, мы собирались взять все стандартные пробы, но, как вы понимаете, объект изучения у нас с особенностями. Так сразу и не поймешь, где у него перед, где зад. Хвост то нам показался, а вот где он рот свой прячет до сих пор неизвестно, – жаловалась Анастасия.

– Я знаю где у него рот! – вдруг почти прокричала Юлия Игоревна и все 8 глаз устремились на её нервно потикивающее лицо.

– Так что же вы молчите, рассказывайте, Юлия Игоревна! Нас всех мучает этот вопрос с самого утра, – принялся, как муха, потирать руки Филипп Варламович.

– Я лучше покажу, – поспешно вышла она из-за стола. Остальные участники разговора обменялись короткими недоуменными взглядами и пулей направились прямиком за ней.

Виляя по коридорам общежития, Юлия Игоревна держала курс на комнату с единственным компьютером в округе. Располагался он на втором этаже в самом дальнем, тёмном и плохо отапливаемом закутке. Обычно этот агрегат использовался для написания статей, поиска информации и общения с коллегами, но лично Сан Палыч периодически заглядывал сюда для поигрывания в любимую косынку.

Современные технологии пришли на станцию совсем недавно и стали для неё настоящим чудом. Дело в том, что данная местность совсем не предполагает наличие хоть какой-либо сети. Угол в ночевальне является исключением, если не сказать аномалией. В общем доме таких точек, к сожалению, не было, поэтому пришлось вносить прогресс в это место собственными силами. Оказалось, что сеть в округе можно поймать разве что на единственной могучей сосне, расположенной достаточно близко к зданию. Там то торжественно и была установлена принимающая антенна, от которой хиленький сигнал шел сначала в модем, а потом уже и в компьютер. Скорость интернета была смешная, но для основных нужд станции её вполне хватало.

Юлия Игоревна пнула системный блок носком ботинка и древний аппарат подал признаки жизни: загудел, затрещал и, в конечном счете монитор зажегся. Достав из глубокого кармана своего пушистого кардигана камеру, она, как следует, подсоединила её через короткий провод к компьютеру. Дальше начался сложный этап – поиск нужного файла. Учёная то теряла курсор на экране, то переключалась от папки к папке, забывая, где она была ранее.

– Юлия Игоревна, вы в следующий раз как-нибудь помечайте важные файлы. Может вам помочь потом с этим? – жалостно смотрел Лев Игнатьевич на её судорожные попытки найти общий язык с бездушной машиной.

– У меня тут всё важно. Сейчас, сейчас, подождите. Я эти файлы уже видела, точно должно быть где-то здесь, – продолжала она суетиться.

Градус напряжения рос с каждой секундой. Анастасия Петровна начала от нервов изнутри пожёвывать свои щеки. Дима похрустывал пальцами, а когда те переставали издавать характерные щелчки, он, не прекращая попытки, продолжал их сгибать в порядке очереди. Филипп Варламович притоптывал ногой в такт вымышленной мелодии, а Лев Игнатьевич в это время пристально смотрел на курсор Юлии Игоревны, силой мысли пытаясь его направить, как ему казалось, в верную сторону.

Итак, нужный файл всё же был найден, и на запыленный монитор в кои-то веки вывелось изображение. Все гости текущего киносеанса прильнули поближе к экрану. Запись началась с неуклюжих попыток Юлии Игоревны втиснуть миски с кормом вместе с объёмной варежкой внутрь вольера.

– Ну вы даете, Юлия Игоревна. Дима у меня вон голыми руками его доставал, а вы так экипировались основательно, – захотела вдруг поехидничать Анастасия Петровна. Резко поднявшийся ажиотаж вокруг негласной соперницы совсем не дал ей насладиться своими успехами и смелыми доводами. Эта ситуация не злила учёную, но знатно грызла изнутри.

– Лучше так, чем без пальцев, – равнодушно ответила та своей оппонентке.

А тем временем на записи остался только зверь, Юлия Игоревна вышла из кадра.

– Дима, а ты правда трогал его голыми руками? Он спокойный? Не огрызается? – поинтересовалась она.

– Если не выдирать волосы, то не огрызается, – стараясь не отвлекаться от движущейся картинки, нехотя ответил Дима.

– И какой он на ощупь? – снова спросила Юлия Игоревна, но неразговорчивый аспирант в этот раз так и не успел ответить. Его прервал Филипп Варламович, неожиданно сам для себя перешедший на чуть осипший фальцет.

– Ну можно потише, – проговорил он и знатно откашлялся. – Мы тут внимаем ваш документальный фильм.

– Так я тут даже не вышла за дверь. Ещё минут десять ничего не будет происходить, потом я выйду из комнаты, и вот тогда случиться то самое, – ответила она.

– Так давайте же перемотаем, – пододвинул к себе мышку Дима.

– Мотай, – скомандовала Анастасия Петровна, и он кликнул на стрелку вперед. Однако вместо 30-ти секунд, видео неожиданно для всех переключилось на 10 минут, и перед учёными предстал затылок Юлии Игоревны.

– Поздно, возвращай обратно, – произнесла героиня кадра и видео возобновилось с момента его запуска.

– Ну, подождем, – прошептал аспирант, стойко принимая свою участь.

Спустя несколько минут неловкого молчания мимо камеры промелькнул силуэт Юлии Игоревны, и все поняли, что вот-вот одна из загадок этого нечто будет разгадана.

Вальяжно лежавшее животное встало и приблизилось к мискам. Отдельные части его тела начали легонько подрагивать, а голова трястись, прямо как у голубя во время ходьбы, только, безусловно, изящнее и плавнее. Убедившись в съедобности предоставленных продуктов, зверь продемонстрировал свою пасть.

Существо чуть запрокинуло голову назад, освободив место для большего угла раскрытия челюсти. Показалось темное влажное нёбо. Передние зубы во рту располагались в два ряда и по своим очертаниям походили на акульи. За ними следовали уже в один ряд довольно крупные, плоские и очень рельефные, по всей видимости, жевательные моляры, рисунок поверхности которых со стороны напоминал смятую гармошку. В центре пасти шевелился узкий ярко алый язык. В глубине глотки виднелись острые роговые выросты, добавляющие ещё большего ужаса наружности, а если быть точнее, то внутренности зверя.

По внешнему виду даже одного зуба довольно легко предположить на какой именно пище специализируется животное: травоядное оно, хищное или вообще всеядное. Если для изучения есть данные со всей зубной системы, то тут дела обстоят ещё проще. В случае с существом, каждому в комнате было предельно ясно, что этот зверь может пережевать и съесть абсолютно всё.

От этого вида Дима слегка пошатнулся, Анастасия Петровна задергала сережку, да так, что её мочка моментально покраснела. Лев Игнатьевич выпучил свои и без того большие глаза, а Филипп Варламович защипал собственные руки. Все были поражены увиденным, но никто даже на секунду не отвадил взгляд от экрана.

Сладко зевнувшее, как оказалось, животное приступило к своей трапезе. Начало оно с фарша. Длинный язык вытянулся наружу и, обвив собой маленький кусочек мясной субстанции, затянулся обратно. Далее зверь переместился к салату. Таким же образом притянув к себе несколько листьев, он сделал пару надкусов, быстро перейдя к последней миске. Животное попыталось, подобно ситуации с фаршем, обвить и мелко натертую кашицу, но она предательски вывалилась со всех сторон. После четырех неудавшихся попыток зверь сдался и то ли от отчаяния, то ли от жуткого голода начал передними зубами сгрызать пластмассовую посуду вместе с её содержимым. Распробовав каждое блюдо и вкусив все виды мисок, он довольно разлегся.

– Юлия Игоревна, только не отправляйте это никуда! – запереживал Лев Игнатьевич.

– Я видео то ели как включила, не то, что его куда-то отправить. Не переживайте, я помню наш уговор, – сказала она, поправляя выбившиеся из небрежного пучка волосы.

– Заметили какой у него язык подвижный? Прямо как хобот у слона, – подметил Дима, вытащив свой язык и как бы стараясь повторить манипуляции зверя.

– Таким зубищам серьезная пища нужна, а не перетёрка. Вы, Юлия Игоревна, ещё пюре бы ему подсунули. Он же явно рожден чтобы рвать и жевать! – шутливо возмутился Филипп.

– Вот вы ему, дорогой Сорокин, можете предложить в качестве закуски хоть всего себя, – хихикала Анастасия Петровна.

– Какая же вы всё же кровожадная женщина, сразу видно – отличный паразитолог, – льстиво отшутился он, поглаживая свои усы.

Глава 9

В это же время на другом конце здания разворачивалось не менее увлекательное действие. Сан Палыч и Пал Саныч работали. Но перед этим они, конечно же, хорошенечко отдохнули. После утренней находки, когда весь остальной коллектив бился в суете подготовки к своим исследованиям, эти двое всласть чаевничали в одиночестве. Так они и провели начало дня в чайной, каждый раз всё доливая кипяток в почти опустошенные кружки.

– Скоро будет холодать, когда в дом перебираться будем? – между подходами посёрбывания спросил Сан Палыч, попутно протирая об штанину круглые миниатюрные очочки.

– Ох, не знаю, – присоединился Пал Саныч к очистке только уже своих громадных квадратных стекол. – Это домом то назвать сложно, так, бездушная кирпичина. Не то что наша ночевальня. Дерево оно ведь свою силу имеет, запах, дух.

– И живность.

– Без этого, так сказать, никуда. Не перестаю я тобой удивляться, Сан Палыч, сам гордо носишь фамилию Жук, а жуков боишься.

– Ну а ты думаешь, почему я ботаником то стал, – подмигнул тот своему собеседнику.

– Потому что растения от тебя никуда не убегут и спрятаться не смогут.

– Это, разумеется, тоже. Мне возни в жизни хватает. Тут и так на станции вечно кто-то мечется, хлопочет. У них и раньше шило у всех было в одном месте, а с этим зверем совсем с ума посходили, – пробурчал Сан Палыч, искренне не понимая, что это открытие может ему дать. Казалось, что ничего в жизни больше не способно впечатлить его ум, разогреть его душу.

– Согласен, нужно нам как-то их затормозить, а то убегут непонятно куда, так мы их и не догоним. Сабантуйчик можно устроить, как мы раньше делали. Пригласим всех, достанем запасы, – смачно сглотнул Пал Саныч слюну из-за зародившегося в его голове ассоциативного ряда.

– Не в бровь, а в глаз, полностью поддерживаю! А помнишь, чем у нас в прошлый раз всё кончилось? Юлия Игоревна так нахрюкалась, что вместе с Львом Игнатьевичем чуть ли не до драки весь вечер спорила о проблемах внеземной жизни, пока наконец прямо на поляне и не уснула.

– Хех, помню. А начиналось то всё как безобидно, с простого обсуждения теорий массового вымирания динозавров…

После чайно-разговорного ритуала по программе шла прогулка. На данном этапе учёные разделялись. Сан Палыч по обыкновению шел к озеру, а Пал Саныч в лес. После часа раздумий о вечном они по традиции встречались у полевого домика, чтобы разойтись по комнатам и сладко проспать до самого обеда. Его старцы особенно чтили и никогда не смели опаздывать. Придя в этот раз пораньше и быстро разделавшись со своими порциями, учёные решили не затягивать с работой, а сразу направиться на приём к существу. У Пал Саныча и Сан Палыча не было определенных планов, задумок или идей по тому, как пройдет эта встреча. Всё, что им хотелось – просто понять, как видит этот зверь, если он вообще может это делать.

Сам их рабочий перформанс начался довольно шустро. Пал Саныч с ноги открыл дверь Диминой комнаты, и оба учёных, снаряженные громоздкими фонарями вбежали внутрь, топчась своими уже не молодыми, но очень крепкими и сухими ногами. Два ярко белых луча направились на предположительно глаза существа. Никакой реакции не последовало.

– Тфу ты, говорил же! Надо не так резко вбегать, – хлопнул себя от огорчения ладонью по ноге Сан Палыч.

– Если бы мы просто зашли, не думаю, что его реакция бы изменилась. А такой внезапности уже бы не вышло, – деловито поправил свои подтяжки на штанах Пал Саныч. К сожалению, возраст и страсть к жаренной пище перевешивала довольно активный образ жизни учёного. Из-за этого его штаны удерживались на теле не выпуклостями ягодичных мышц и бедер, как полагается, а ярко-синим аксессуаром.

– Думаешь, быстро достать из-за спины фонарь и включить его было бы недостаточно внезапно? – запустив обе руки в свою редкую седую шевелюру, спросил худощавый Сан Палыч. Со стороны он выглядел как самый карикатурный учёный, которого будто только секунду назад ударило хорошим разрядом тока. Люди, первый раз встречавшие Сан Палыча, всегда довольно забавно реагировали на его образ, отвечая то неловким молчанием, то пристальным разглядыванием. Особенно тяжело было студенткам, которые всеми силами пытались скрыть свою реакцию, тем самым только усугубляя её комичность.

– В случае с внезапностью лучше переборщить, чем недоборщить. Зато сейчас мы точно знаем, что ему глубоко чихать на наш свет.

– Очень странная ситуация, конечно. Ну-ка, передай-ка, пожалуйста, маленький фонарь, – протянул руку Сан Палыч, в которую тут же легка холодная рукоятка запрашиваемого предмета.

Учёный направил свет уже точечно на морду зверя. Водя лучом то вправо, то влево, он отчаянно пытался разглядеть изменения в его глазах-бусинках.

– Мне кажется, или гляделок прибавилось? Их же четыре было? – поинтересовался у своего товарища Сан Палыч.

– Да нет, точно пять, – уверенно ответил Пал Саныч, и тема с лишним глазом безвозвратно закрылась.

– У него даже зрачков нет! Глаза не животного, а мягкой игрушки какой-то, —внимательно разглядывал очи зверя Жук.

– Хм, как же он тогда без зрачка регулирует поток поступающего света на его рецепторы? Ведь эти структуры явно на что-то реагируют, а значит у него должны иметься и какие-то защитные механизмы, – вслух размышлял коллега.

– Ага, защитные механизмы против дурных учёных, – пошутил Сан Палыч и в комнате воцарил его долгий и раскатистый смех, только его.

– Слушай, а может он и не видит свет вовсе? – перебил смешинку своего друга Пан Саныч.

– Думаешь эхолокация? – быстро подхватил идею тот, наконец успокоившись.

– Не обязательно, конечно, она, но этот вариант, согласись, на поверхности. Существо само по себе темное, вполне возможно, ночное. Подобная окраска отлично работает в качестве камуфляжа. Ну а чего бы ночному животному не утратить зрение и не обзавестись эхолокацией?

– Ну… это, он как минимум в пещере должен был бы жить, а не с крыши кольцевальни упасть. Даже у летучих мышей есть глаза. Да и полной редукции мы тут не наблюдаем. Эти образования должны же выполнять хоть какую-то функцию, зачем-то они нужны. Но теорию проверить стоит, может быть, он и не видит свет…

После этого предположения учёные решили провести небольшое наблюдение. Оба они вышли в коридор на десять минут, чтобы животное немного успокоилось, перезагрузилось и расслабилось. Спустя назначенное время Сан Палыч таким образом открыл дверь комнаты, что распахнутая она как раз оказалась почти идеально напротив вольера. Путь был открыт, однако вновь заходить внутрь учёные пока не спешили.

– Ну как, видно? – шептал Сан Палыч вставшему на четвереньки и прильнувшему к замочной скважине товарищу.

– Да, идеально. Как хорошо всё-таки у Димы планировочка в комнате организована. Только я на коленях долго не простою. Шнелер, шнелер!

Сан Палыч послушно поторопился. Включив большой фонарь на полную мощность, он направил его на серую стену напротив животного. Не смотря на ясное утро, погода учёным благоприятствовала, и как раз незадолго до обеда небо затянуло свинцовыми тучами.

– Ну как, реагирует? – переводил луч света Сан Палыч то вправо, то влево.

– Слушай, есть контакт! Едва, едва заметны повороты головы. Ну-ка, а теперь вверх-вниз помотай, – скомандовал Пал Саныч, воодушевившись своим маленьким открытием. – О, вот теперь и вверх-вниз начал поворачивать! Всё-таки свет он видит. Давай-ка уменьши яркость.

Сан Палыч что-то подкрутил в фонаре, и луч прожектора потускнел.

– Ну как, двигаешь? – переминаясь с колена на колено спросил товарищ.

– Да двигаю, двигаю. Не реагирует?

– Не-а.

– Значит, не такой уж он и светочувствительный.

– Либо уже утратил к нам интерес.

– Разбудим! – торжественно произнес Сан Палыч и оба учёных опять вошли в комнату.

– Ох, утомился я уже от этих всех экспериментов, – отряхнулся Пал Саныч и плюхнулся на стул, да так, что раздался смачный треск.

– Может перекур? – быстро подхватил Сан Палыч настроение своего друга и потянулся в карман джинсов за сигаретами.

– Что прям тут? У Димы в комнате?!

– Хе-хе-хе, а мы, если спросят, с тобой всё на Анастасию Петровну свалим. Она же в столовую позже Димы пришла, – расплылся в улыбке Сан Палыч, сильно довольный своей идеей.

Этот научный дуэт образовался в курилке на первом курсе университета. Пал Саныч тогда был ещё худой и статный, а Сан Палыч с густыми волосами и хорошим зрением. Молодые люди сразу нашли общий язык. Среди окружавших их сокурсников, умевших говорить только о науке и учёбе, так приятно было потолковать за общей сигареткой о вещах совсем отвлеченных. Исходя из этого факта, даже удивительно, как эти двое смогли бок о бок проработать вместе столько лет. Но идиллия их длилась не всегда. Один раз они так сильно рассорились, что Пал Саныч уехал на два года изучать бобров в Германию, тогда как Сан Палыч от отчаянья вдруг затесался альгологом на арктическом корабле. Но как бы учёные не вздорили, дороги жизни всегда возвращали их на эту биостанцию. Именно здесь рождались идеи для совместной работы, и волей-неволей им приходилось мириться. Сан Палыч в этом ансамбле отвечал за идеи, а Пал Саныч за их реализацию. Первый рисковал, второй подстраховывал. Возможно, именно поэтому эта компания, работая вместе, и смогла добиться таких успехов.

Смотря на этих двух чудаковатых, собирающихся втихушку покурить мужчин, сложно представить, что они – уважаемые члены мирового научного сообщества. Вопреки тому, что Палыч и Саныч вот уже более шести лет не вылезают с биостанции, их регулярно продолжают приглашать на конференции и буквально умоляют выступить с докладами. Каждый раз на день рождения телефоны этой двойцы разрываются от поздравлений иностранных и отечественных коллег. Их продолжают цитировать и упоминать в благодарственных речах. Все буквально жаждут от них хотя бы малейшего комментария или совета.

Жук достал из кармана смятую пачку, отдал Розанову его законную долю и, нащупав в противоположном кармане зажигалку, наконец принялся прикуривать. В момент, когда его большой грубый палец скользнул по колесу поджига, и из сопла зажигалки выскочила первая искра, абсолютно безразличное к этому миру животное вдруг резко напрыгнуло на стенку вольера.

– Эврика! Реакция на огонь. Оно должно быть видит инфракрасное излучение! —подпрыгнул Пал Саныч с места.

Сан Палыч безмолвно направился к клетке. Подойдя почти вплотную, он вновь выпустил огонь. Существо больше не прыгало, оно было увлечено ярким пламенем. По аналогии со световым лучом Сан Палыч начал передвигать в пространстве свою зажигалку, внимательно следя за ответной реакцией зверя.

– Эти структуры – точно глаза! Я вижу, как при перемещении в пространстве пламени, рисунок в них меняется. Он явно видит огонь и в его голове очевидно что-то происходит. Только вот пятый глаз никак не реагирует. Что думаешь? – спросил у своего коллеги Сан Палыч, поправив почти упавшие с переносицы очки.

– Возможно, эта структура у существа, как третий глаз у ящерицы гаттерии, воспринимает лишь интенсивность света и связан с суточными ритмами. А остальные четыре уже отвечают за основное зрение, – моментально выдвинул Пал Саныч свое предположение.

– Звучит как рабочая гипотеза. Предлагаю усилить импульс! – начал рыскать по столу в поисках бумаги Сан Палыч.

Не найдя ничего походящего на ненужную макулатуру, он принялся открывать ящики, которые упрямо не хотели ему поддаваться. Когда всё же старый деревянных стол сдался и с треском выплюнул один из них, заветный пустой лист был найден. Натравленный на бумагу огонь практически моментально разгорелся, запахло жареным. Существо в это мгновение вновь прильнуло к стенке вольера и, как завороженное, стало следить за движением пламени.

– Ого, как усилилась реакция! Явно не просто так, – довольно промурлыкал Сан Палыч, пытаясь затушить уже начавший обжигать его руку источник возгорания. Не придумав ничего лучше, чем бросить горящую бумагу на пол и затоптать ногами, Сан Палыч столкнулся с едким взглядом друга. – Да ничего страшного. Окно откроем, и всё выветрится. Главное – процесс научного познания. А в такой, как мы, ситуации все средства хороши.

– Меня уже никакие твои выходки не удивляют, – старательно сгребал Пал Саныч испинанный пепел под шкаф.

– Знаешь, Саныч, я бы не был всё же так уверен насчет инфракрасного зрения. На огонь реакция у зверей бывает достаточно яркая. Всё же инстинкт самосохранения берет свое. Да и световой луч он до этого заметил. Нам нужно больше доказательств, есть идеи?

– Предлагаю сделать сравнительный тест. Возьмем что-нибудь холодное, да что-нибудь горячее и посмотрим на его реакцию. Важно только не брать огонь или лед.

– Что у нас может быть одновременно как теплым, так и холодным?

– Да что угодно в принципе, если его нагреть или охладить.

– Нужно что-то такое, что не плохо будет сохранять тепло, – вдумчиво посмотрел в окно Сан Палыч. – Точно! Подойдут камни. Ай-да набирать экспериментальное оборудование. – Скомандовал он, и оба профессора направились на улицу.

Поиски длились не долго. Учёным сразу приглянулись два более-менее схожих по размеру экземпляра без острых углов, и удовлетворенные своим выбором, они быстро очутились на кухне. Далее начался затяжной процесс подготовки этого самого «оборудования». Пока Сан Палыч сторожил одну часть инвентаря в морозилке, Пал Саныч в это время пытался ухватить щипцами предательски выскальзывающий из них камень. После всё же удачной попытки поимки, вторая часть инвентаря отправилась прямиком на пламя газовой конфорки. И когда местная галька дошла до нужной температуры, учёные вернулись к зверю.

– Ну что там у нас дальше по плану? – энергично жонглировал Сан Палыч охлажденной горной породой, чтобы та раньше времени не нагрелась.

– Думаю, лучшим решением будет одновременно разместить камни с разных сторон вольера. Таким образом его ощущения не должны сбиться, и результат эксперимента будет более интерпретируемый.

– Складно говоришь. Тогда давай на счет три, – подошёл Сан Палыч к дальней части клетки.

– Раз, – звонко зазвучал голос Пал Саныча.

– Два, – подхватил отсчет Сан Палыч.

– Три! – дали команду оба учёных и галька разом оказалась на исходных позициях.

После успешной операции по внедрению камней в тыл зверя, мужчины мигом заняли места с наилучшим обзором. Существо, до этого момента безразлично сидевшее на облюбленной части вольера, вдруг резко повернуло голову в сторону горячего предмета. В глазах замерцали серые узоры. После скорых раздумий хищник одним шустрым прыжком достиг цели, несколько раз пылко ударив лапой незнакомый теплый объект. Интерес пропал также быстро, как и появился. Поняв, что камень не представляет для него никакого интереса, существо в очередной раз застыло в любимой позе.

«Да… такие результаты заслуживают тщательных раздумий», – нараспев пролепетал явно озадаченный Пал Саныч. Сан Палыч же в ответ начал наматывать на указательный палец один из локонов своей шевелюры и на глубоком выдохе добавил: «Предлагаю проследовать на обсуждение сразу в ночевальню. На сегодня хватит».

Глава 10

После просмотра видео и бурной беседы все потихоньку начали расходиться по своим делам. Обмусоливать тысячи раз одни и те же факты, конечно, интересно, но работа не дремлет. Первыми из компьютерной чуть ли не под ручку вышли Юлия Игоревна и Анастасия Петровна, громко дискутирующие на тему, в которой они наконец сошлись: «Если вирусы, бактерии, грибы и паразиты способны менять поведение существ, а любое существо не может не соприкасаться с ними, что же тогда принимать за нормальное поведение? Ведь и полностью стерильные условия не нормальны». За последние месяцы это был их первый такой теплый разговор по биологическим душам. За дамами из комнаты вот-вот хотел было последовать Дима, но его остановили. Лев Игнатьевич и Филипп Варламович, шустро обогнав аспиранта с двух сторон, стеной встали в дверной проем, словно они не кандидаты наук, а вышибалы в сомнительном клубе.

– Что-то не так? – опешив, спросил молодой учёный.

– Да не волнуйся. Всё так, всё так, – хитро промурлыкал Сорокин. – Дельце тут для тебя одно есть. Скажи, что ты делаешь сегодня вечером?

– Ну… я… это… собирался соскоб кожи смотреть, если Анастасия Петровна, конечно, до него допустит. А то она в последние часы особо гиперактивная.

– Понимаем, понимаем. Можно тебя на минут десять забрать? А может даже и ещё меньше, – таинственно поинтересовался Лев Игнатьевич.

– А что за дело?

– Вот ты сначала дай ответ, а потом мы сможем тебя и в него посвятить, – продолжал гнуть линию Филипп Варламович.

– Думаю, пять-десять минут у меня для вас найдется.

– Отлично! Поможешь нам взять кровь у зверя? – быстро протараторил Комаров, будто стараясь чтобы его услышали и не услышали одновременно.

– Что?! – громко удивился Дима. – Да вы видели его зубы? А шипы? Как вы хотите, чтобы я помог?

– Взял кровь! – хором ответили учёные.

– Я когда его шерсть сбривал, он был недоволен, а при уколе вообще что угодно может произойти.

– Дима, ты ведь понимаешь, что кровь – очень важный материал для исследования. Подумай, сколько всего мы сможем узнать благодаря твоей помощи. Тебе ведь и самому интересно, что там у него внутри, – начал уговоры Лев Игнатьевич.

– Допустим, но не могу же я так на стороне работать на вас. У меня проекты с Анастасией Петровной, она явно этому не обрадуется.

– Дима, ты сам вправе решать с кем тебе работать и на каких условиях, – драматичная пауза. – Анастасия Петровна об этом не узнает! Зверь, всё равно, в твоей комнате. Нам будет достаточно хотя бы одного заполненного капилляра. Без тебя вообще никак: Льва Игнатьевича это существо чуть не убило, а я вообще энтомолог и в жизни крови не брал. Тут нужна твердая уверенная рука, как у тебя. Выручишь? – давил на эго молодого специалиста Филипп Варламович.

– Хорошо. У моей комнаты в 16:10, попробую улизнуть от Анастасии Петровны, – сдался Дима.

– Мы очень рассчитываем на тебя, – в след удаляющемуся по длинному коридору аспиранту, произнес Лев.

После того как все насущные вопросы были утрясены, Лев Игнатьевич смог заняться своими непосредственными дежурными обязанностями, о которых он, по правде говоря, позабыл во всей этой суматохе. Максимум, на что его хватило, так это на прошедший обед. Если бы учёный и это упустил, биостанция скорее съела бы его, чем простила такую ошибку.