Младший научный сотрудник – 6 бесплатное чтение

Допрос в полевых условиях, Москва, Кутузовский проспект

Мы поднялись с Леночкой на свой второй этаж, после чего я завел ее в ванную комнату, включил оба крана на полную мощность и после этих предосторожностей рассказал о предсказаниях Зины-Корзины, о своих способностях и обстоятельствах их проявления, а еще немного про Леонида Ильича, Андрея Миронова и предложениях по продвижению моей игрушки типа Тетрис. Она молча выслушала все это, сидя на краю ванной и болтая ногой (весьма совершенной формы, как я автоматом заметил), после чего высказалась, наконец.

– Я вообще-то подозревала, что ты парень не совсем простой, но чтобы настолько непростой… это вот все зашкаливает, Петя, за все границы…

– Ну куда тут деваться, – с некоторым замешательством отвечал я, – так вот обстоятельства сложились… так что теперь твой ход – решай, стоит связываться с таким проблемным парнем или ну его…

– Подожди, Петя, – тормознула она меня, – воду ты зачем сейчас включил?

– Это чтобы госбезопасность не влезала в лишние подробности моей личной жизни, – объяснил на пальцах я, – и твоей тоже.

– Ой-ой, – картинно изумилась она, приложив обе руки к щекам, – а то она до сих пор не в курсе всех подробностей твоей личной жизни. И моей, кстати, тоже.

– Слушай, – задумался я, – а ведь и верно… пошли на кухню, выпьем кофейку и продолжим уже в более спокойной обстановке.

Кофе с индейцем в традиционном головном уборе под торговой маркой «Пеле» у меня пока не закончилось, я и засыпал по паре ложечек этого добра в фарфоровые чашечки из сервиза, доставшегося мне по наследству от предыдущего постояльца.

– Сахар надо? – спросил я у Лены.

– Ясное дело, что надо, – удивленно посмотрела она на меня, – ты видел кого-то, кто пьет кофе без сахара?

– Ты удивишься, дорогая, – ответил я, развешивая сахар-песок по чашкам, – но в остальном мире за пределами СССР кофе пьют в основном чистым, без добавок.

– И много ты где бывал за пределами СССР? – сразу уловила слабое звено в моем рассуждении.

– В Индии пока только, – буркнул я (хотя в прошлой жизни еще в 25 или 26 странах был, но об этом лучше не заикаться пока), – там точно без сахара это дело пьют… ну те, кто вообще кофе пьет – так-то у них чай в основном.

– Ладно, – вздохнула она, – оставим кофе с сахаром на потом, а сейчас расскажи-ка мне лучше поподробнее про свою Зину-прорицательницу и почему ты ей вдруг поверил.

– С козырей зашла, – улыбнулся я, – даже и не знаю, чем бить.

– Джокером попробуй, – ответно улыбнулась она.

– Окей, бэйби, – ответил я, – вытаскиваю из рукава джокера…

Отхлебнул из фарфора здоровенный глоточек Пеле и приступил к раскрытию информации.

– Эта Зина не с неба свалилась вообще-то, она уже два раза мне помогла своими предупреждениями. Грузовик во дворе – это, выходит, третья серия.

– И каково же было содержание предыдущих серий? – съязвила Леночка, а я сделал вид, что не заметил этого и продолжил ровно так же.

– Первый раз она предупредила меня, что у моей мамы серьезные проблемы со здоровьем, и ей срочно необходима операция.

– И что, все подтвердилось?

– Более чем… не считая того, что операция эта в общем и целом прошла не слишком удачно, потом пришлось принимать экстренные меры… но в итоге все сложилось как нельзя лучше.

– Давай дальше, – подогнала она меня, допив до конца Пеле с конфеткой.

– Даю, – отозвался я, – второй раз ее слова касались лично меня… чтобы я не ходил кое-куда и не делал кое-что…

– Ну и? – вопросительно посмотрела она на меня.

– Сделал, как она сказала… потом мне знакомые рассказали, что было бы, если б не сделал…

– Загадками что-то ты выражаешься, Петя, – вздохнула она. – Ну ладно, поверю и так. А в третий раз что было?

– Третий раз совсем недавно случился, я как раз на побывку домой уехал… ну чтобы встретить маму из санатория и уладить там свои дела…

– Да понятно, – подстегнула она мой рассказ, – ты не останавливайся, жги дальше.

– Ровно неделю назад, короче, это было – я ее случайно встретил в нашем районном парке… культуры и отдыха… решил пострелять в местном тире…

– Где-где? – удивилась она.

– Что, тиров никогда не видела? – удивился я. – Это не город в древней Финикии и не бог в скандинавской мифологии, а обычное стрельбище… ну где из ружей стреляют… не обязательно из ружей, можно из луков или арбалетов или вообще из АКМов.

– Аааа, поняла, – наморщила лоб она, – продолжай.

– Так вот, стреляю я это в тире по мишеням, а тут она подходит сзади и говорит «купи мне пулек, я тебе что-то интересное расскажу». Я и купил, вспомнив о ее предыдущих рассказах.

– И она тебе выложила историю про грузовик, как на блюдечке, – продолжила Лена.

– На тарелочке, – поправил ее я, – с голубой каемочкой. Все подтвердилось час назад в этом вот дворе, – и я кивнул в сторону балкона.

– Любопытные у тебя знакомые, – задумчиво протянула Лена, – знаешь, я бы чего-нибудь выпила типа шампанского…

– Сейчас посмотрю, что там осталось, – встал я со стула и открыл холодильник. – Шампанского увы не осталось, зато есть полбутылки мартини – ты как насчет мартини.

– А давай, – махнула она рукой и добавила словами Карлсона, – поживешь с тобой – научишься пить всякую гадость.

Я нацедил ей ударную дозу напитка из вольного города Турина, а себе уж простой водки налил, чтобы не переводить импортное добро зря. И следом мы выпили, не чокаясь и без тостов.

– А теперь давай в тех же подробностях, – продолжила, как ни в чем не бывало, Леночка, – про сегодняшний день.

– Да пожалуйста, – пожал я плечами, – хоть в мельчайших. После твоего ухода у меня начал разрываться телефон…

– Кто звонил? Давай по порядку, – попросила она.

– Первым был… – задумался я, – да пожалуй Наумыч, мой бывший руководитель в институте прикладных проблем, номер один в перечне разруливателей моей игрушечной проблемы.

– Расскажи о нем, – неожиданно сказала Лена, – мне это будет очень любопытно.

– Хм… – задумался я, что же это так заинтересовало ее, – полностью звать его Семен Наумыч Гинденбург. Да, как дирижабль. Откуда он там родом и чем занимался до ИПП, не знаю, так что врать не буду. Чем отличился на посту моего начальника… во-первых, большой любвеобильностью и непостоянством – сначала у него в пассиях ходила Нина такая…

– Это та, что у тебя до меня была? – поинтересовалась она.

– Если хочешь правду, то да, – смело ринулся в пучину выяснения отношений я, – была. Но сплыла недели две назад. А потом он вдруг резко поменял Ниночку на Олечку, тоже в нашем отделе работала такая. Зачем и почему, не спрашивай, все равно не знаю…

– А Нину ты, значит, подобрал, – задумчиво выдала она свое размышление вслух.

– Проехали мы этот пункт, – буркнул я, – дальше тебе интересно?

– Конечно, продолжай про своего Наумыча, – разрешила она.

– Его неожиданно уволили из ИПП, я так и не понял почему, и он пропал с нашего горизонта на пару недель. А потом меня вызвали в кремлевскую поликлинику…

Тут Лена довольно странно поглядела не меня, но никаких слов не произнесла, поэтому продолжил.

– И тут, в этой поликлинике на Мичуринском… ну это на углу практически с улицей Косыгина…

– Да знаю я, где это, – оборвала она меня, – давай дальше.

– Там я его и встретил, Наумыча своего болезного… и он сразу начал делать намеки, что мог бы стать для меня очень полезным посредником.

– С ним понятно, теперь давай про следующие звонки, – скомандовала она.

– Далее последовал товарищ Цуканов… знаешь такого?

– Ну еще бы, – тут же отозвалась она, – Георгий Эммануилович, известный товарищ. И чего он от тебя хотел?

– Сначала он мне небольшую лекцию прочел, как надо и как не надо вести себя с генеральными секретарями, упирая на то, что случилось вчера в цирке…

– Там как будто бы все хорошо сложилось, – наморщила лоб Лена, – беседа вполне цивилизованная была.

– А по его мнению не очень, – ответил я, – вот он и вкручивал мне мозги добрых десять минут, как надо говорить с руководством. А под занавес сказал, что через час меня ждет товарищ Брежнев.

– Хм, – чуть не поперхнулась она, – вот так вот запросто?

– Прикинь… именно так. Но если ты думаешь, что на этом все, то зря…

– До визита к Леониду Ильичу у тебя еще разговоры были?

– Так точно, товарищ лейтенант, – я налил ей еще полстакана мартини, потом продолжил, – сразу после этого мне позвонил Чурбанов…

– Это тот, который рядом с Галиной сидел? – уточнила она.

– Он самый, первый заместитель министра внутренних дел.

– И что ему надо было?

– Программу выступлений на концерте ко дню милиции.

– Так там же сплошная Пугачева с Леонтьевым, – спросила она непонимающим тоном, – и немного Хазанова, много лет подряд уже. Ты-то тут при чем?

– Знаешь, подробнее я тебе как-нибудь потом расскажу, – ответил я, – а пока скажу только, что это будет альтернативное выступление без Пугачевой. И без Хазанова, но с Андрюшей Мироновым и с Сашей Ширвиндтом. Идея моя, тексты выступлений тоже, состоится на день раньше в ДК МВД.

– Ладно, – Лена отпила половинку стакана с мартини и задала следующий вопрос, – а следом за этим звонком ты уже отправился к Брежневу, так?

– Не совсем, – ответил я, – еще пришлось поговорить с индийским миллиардером на предмет той же игрушки…

– Так-так-так, – зачастила она каким-то даже обрадованным тоном, – а вот с этого места давай поподробнее.

– Там совсем мало было подробностей, – сказал я, – он предложил встретиться сегодня…

– Где? – тут же встрепенулась она.

– Ну в ресторане Прага, а что?

– Нет, ничего – продолжай.

– А я сказал, что сильно занят, и перенес встречу на завтра. В тот же ресторан. После этого был Леонид Ильич – про него, извини, я тебе ничего уже говорить не буду.

– Да это понятно, – поморщилась она, – а что было после Ильича?

– После я выключил городской телефон из розетки (и показал провод с разъемом, лежащий на полу) и отсоединил кабель от вертушки (продемонстрировал и его, благо он под рукой был) и решил никуда не выходить с этого места до самой ночи.

– Но у тебя это не получилось… – констатировала факт Леночка.

– Точно, – уныло отвечал я, – в дверь постучал охранник из девятки, отчитал меня, что на телефоны не отвечаю и сказал, чтоб спускался вниз, там меня ждет кто-то, не дождется…

– Кто именно, не сказал? – уточнила она.

– Неа, – помотал я головой (мартини к тому уже закончилось, я достал остатки Джонни Уокера), – но на месте выяснилось, что это капитан Кудрявцев из второго управления КГБ…

– Так-так-так, – постучала она пальцами по столу, – значит, единственный человек, который тебя не беспокоил звонками сегодня, был тот внешнеторговый товарищ…

Лихорадка Эбола, Филиппины, Багио, хижина на улице Гарибальди, 83 год

На самом деле я понятия не имел, что это за болезнь такая – так, в голове роились остатки информационного мусора из 21 века. Вспомнил, что название свое она получила от одноименной реки где-то там в тропической Африке. Еще всплыло из памяти, что там вроде кровотечения из всех естественных отверстий тела должны начинаться.

– Кровь у них изо рта текла? – тут же спросил я у Эухенио.

Тот посоветовался с бойцами и ответил, что да, текла и не только изо рта… надо ж, как я угадал. Тут же к воспоминаниям из будущего добавились сведения про аспирин.

– Аспирин, аскофен, цитрамон, анальгин, парацетамол – что-то из этого им давали?

Старик ответил, что да – парацетамол.

– Больше не надо, – строго сдвинул брови я, – это яд при такой болезни. А вообще, как и когда у них это началось?

Ответил старший по команде Педро, а Эухенио перевел:

– Неделю назад у них эта сыпь появилась… после того, как они съели летучую мышь.

– Все понятно, – тут же щелкнуло у меня в голове, – инфицирование произошло посредством мяса летучих мышей. Сами они иммунны к этому вирусу, а люди, к сожалению, нет. Первая рекомендация – больше не трогать летучих мышей.

– Это понятно, – подумав, ответил старик, – а с лечением что?

– Вот что, амиго, – честно ответил я ему, – я не ваш хваленый хилер, поэтому очки втирать никому не собираюсь. Но для успешного проведения тех действий, которые я могу провести…

Тут я сделал небольшую паузу и оглядел собравшихся – их эмоциональный настрой мне в общем понравился, поэтому я быстро закончил свою фразу:

– Мне необходимо полное отсутствие в помещении посторонних лиц, – я поглядел на туго соображающего Эухенио и вспомнил подходящее выражение на испанском:

– Сальган де акей, перрас (пошли вон отсюда, суки)!

Педро с компаньонами переглянулись, при этом на их лицах заиграли понимающие улыбки, через пару секунд они вышли в дверь, а Эухенио добавил:

– Я тоже должен уйти?

– Оставайся, амиго, – дружески подмигнул я ему, – один помощник мне наверно не помешает.

И я начал действовать… внутри организмов, там что у первого, что у второго, творился сущий ад – вирусом были поражены практически все жизненно важные органы. И что тут делать, было абсолютно непонятно, как мне, так и моему второму я.

– А попробуй растормозить гипоталамус, – брякнуло мне второе я явно от балды.

– И чего это даст? – спросил я у него.

– Не знаю, – честно призналось оно, – но если у тебя есть лучшие предложения, выслушаю с большим интересом.

С предложениями у меня было туго, поэтому я махнул рукой и начал делать то, что посоветовало это склочное второе я. За полчаса примерно справился – гипоталамус у обоих болезных бойцов просигналил, что принял мои команды к действию и в дальнейшем руководстве не нуждается.

– Все, – сказал я Эухенио, вытерев пот со лба, – что мог, я сделал, остальное в руках господа бога и председателя Мао.

– Хорошо, – ответил старик, – моя помощь больше не нужна?

– Нет, конечно, – сказал я, – или с миром.

Через пару секунд в эту комнату ввалились все три бойца подпольной филиппинской армии, заломили мне руки за спину и потащили куда-то на зады приусадебного хозяйства данной хижины. Там они привязали меня к столбу в чем-то, наподобие хлева (свиней с курами здесь не наблюдалось, но запашок стоял соответствующий).

– Утром повторишь процедуру, – перевел мне слова Педро старик.

– А покормить меня не надо? – пошел на принцип я, – может я до утра от голода сдохну.

– Сейчас принесем что-нибудь, – посовещавшись с остальными, огласил мне результаты Эухенио.

Это что-нибудь оказалось тарелкой вареной кукурузы или как она тут у них называется… маис что ли. Плюс здоровая лепешка хлеба и кувшин обычной воды. Ну и на том спасибо…

Ночь прошла опять беспокойно, какие-то летучие твари постоянно мешали, а под утро я вспомнил о предсказании Цоя, что один из нас и так далее… я-то вроде дожил, ощупал я свои конечности, живой и относительно здоровый, так что Цой может и зря со мной расстался. А может и нет, он там добавлял еще кусочек в 5%, что предсказание не сбудется.

Но только-только я обрадовался, как заметил некое шевеление в левом углу моего сарая… не иначе змея. Нащупал свободной рукой (привязали меня только за левую) какой-то дрын и выставил его перед собой, пытаясь совладать с участившимся сердцебиением. Через полминуты все выяснилось – в углу копошилась обычная серая крыса со здоровенным голым хвостом. И от сердца у меня сразу отлегло – проспал до утра без сновидений.

А утром пришел бородатый Педро, отвязал меня от столба и сопроводил все в ту же самую комнату с ранеными бойцами. Им обоим стало гораздо лучше, это и невооруженным глазом можно было заметить. Эухенио на горизонте не наблюдалось, так что работал я без переводчика… пораженных вирусом жизненно важных органов за ночь значительно убавилось. У того, который казался более больным, все еще оставались большие проблемы с почками, а другой так и вообще завтра смог бы плясать на свадьбе. Но расхолаживать я их не стал, провел сеанс оздоровления, как полагается, после чего Педро повел меня через задний ход куда-то вглубь скопления хибар и хижин.

Куда, я спросить не мог, слов не хватало, так что повиновался молча, благо вид у него был суровым, а Калашников дополнял пейзаж – висел у Педро на груди, он на него обе руки положил. Шли примерно десять минут, в итоге попали в ровно такую же хижину с той разницей, что на этой была нарисована дева Мария с крестом. Тут обнаружился человек, говорящий по-английски, копия Педро, только чуть пониже и без АКМа, с ним я и начал общаться.

– Значит, ты русский? – спросил он у меня.

– Точно, – не стал отпираться я, – русский, но наполовину – отец кореец.

Эти сведения привели моего собеседника в непродолжительный ступор, вышел он из него, видимо, проигнорировав мое темное происхождение.

– Как ты у нас оказался? – продолжил задавать вопросы он, – русских у нас в стране практически не бывает.

– Это очень долго и сложно объяснять, – попытался уйти от ответа я, – давай следующий вопрос.

Он наморщил лоб, но решил, что связываться не стоит, поэтому начал спрашивать по теме.

– Ты правда людей лечить можешь?

– Есть немного, – согласился я, но тут же перешел в наступление, – а что, тут такое не принято?

– Нет, – опять он оказался в некотором затруднении, но быстро вышел из него. – Знаешь, где находишься?

– В Багио, – чистосердечно признался я, – Республика Филиппины.

– Да это понятно, – поморщился он, – я про эту хижину спрашиваю.

– Про нее понятия не имею – надеюсь, что ты сейчас расскажешь.

Вслед за этим копия Педро отпустила оригинал взмахом руки, а меня усадила за грубо сколоченный стол, на котором стояла какая-то керамическая емкость.

– Я Сандро, – сказал он (а я мысленно перевел это в нашу плоскость – Санек, значит), – глава местного отделения хилеров. Знаешь что-нибудь про нас?

– Слышал, – неопределенно начал отвечать я (а Сандро тем временем налил в два стакана то, что содержалось в емкости), – но очень неопределенно. Лучше, если ты пояснишь…

В емкости оказался местный алкогольный напиток, а совсем даже не пиво – градусов на десять выше… похоже на самодельное вино где-нибудь в Молдавии или на Кубани, подумал я.

– Первым хилером, – начал объяснения Сандро, – был у нас такой Алекс Орбито, он вылечил актрису Ширли Маклейн…

– Ага, была такая, – ответил я, – отхлебнув изрядный глоток из стакана, отличное, кстати, вино получилось, с очень оригинальными оттенками, – снималась у Хичкока, а потом засветилась рядом с Одри Хепберн и Лиз Тейлор…

– Наверно, – в замешательстве отвечал Сандро, похоже, что с кинематографом он был знаком очень слабо. – Так вот, этот Орбито стал очень популярен в Штатах и в Канаде и сильно популяризировал нашу профессию во всем мире.

– Понятно, – ответил я, а что тут еще можно было ответить, – давай уже к делу перейдем – зачем я вам понадобился.

– А ты парень не промах, – усмехнулся Сандро, – ладно, переходим к делу. Научи меня тому, что ты умеешь, я хорошо заплачу.

– Тааак, – начал чесать я голову, – а до этого ты и твои товарищи, выходит, втирали очки народу со своими операциями?

– Совсем нет, – начал защищаться он, – у нас каждый второй пациент выздоравливает – это статистика за последние десять лет.

– А вам хотелось бы, чтобы каждый первый? – задал я риторический вопрос, на который получил риторический ответ – промолчал он просто.

– Ясно… – сказал я после минутной паузы, – только понимаешь, в чем дело, Сандро… мои способности образовались в результате невообразимой игры обстоятельств… боюсь, что повторить такое никому не под силу… а рассказать и показать, что я умею – это без проблем. Могу прямо сейчас начать.

– Начни с меня, – попросил он, – проведи диагностику моего здоровья.

– Ложись вот сюда, – показал я ему на лежанку из бамбука, – и не шевелись пять минут.

Он подчинился… через отмеренные пять минут я сказал ему подниматься и выдал результаты диагностики.

– У тебя большие проблемы, Сандро, – медленно начал я, – знаешь об этом?

– Кое-что знаю, – выдавил он сквозь зубы, – ты не останавливайся, выкладывай все подробности.

– Онкология второй степени у тебя, – продолжил я, – у поджелудочной железы… скоро третья степень наступит – пора принимать меры.

– Правда? – захлопал он глазами, – про это я в первый раз слышу. А остальное как?

– В остальном у тебя ерунда, даже и говорить не о чем. Но поджелудочная – это сам понимаешь, что такое…

Ванга и все-все-все, Москва, 82 год

– А что не так со внешторговцем? – переспросил я. – Чиновник-чиновником, зацепиться даже не за что.

– Нет, – отмахнулась Лена от моего замечания, – это я так, не обращай внимания.

– Хорошо, – с видимым усилием ответил я, – вроде бы все рассказал, может, сформулируешь свое мнение? Зря я что ли битых полчаса распинался тут…

– Не зря, Петенька, – ответила она самым обворожительным тоном, – иди в спальню, я сейчас подойду…

––

Наверно, излишне объяснять, что в ближайшие полчаса мне было не до сформулированных мнений… странно было б, когда у тебя копия Милен Демонжо под боком лежит. Но по истечению получаса и водных процедур я все-таки вернулся к нашему непонятному диалогу.

– Слушай, Леночка, – сказал я ей, глядя удивительно гладкую кожу подруги, – а чего это ты меня так долго выспрашивала по разным вопросам? Чисто из любопытства?

– Не только, – повернулась она ко мне передом, – я же училище внутренних войск закончила, если помнишь…

– Да-да, припоминаю, – отозвался я.

– А там очень неплохо преподавали методику допроса, в том числе в полевых условиях…

– Ай, молодца какая, – не сдержался я, – развязала язык у пленного вероятного противника.

– Да иди ты, – пихнула она меня в бок, – просто, когда вопрос рассматривается с разных сторон, причем разными людьми из разных сфер деятельности, причем в форме острого противостояния, то на выходе получается более сбалансированное решение.

Тут я глубоко призадумался и не смог не заметить, что в ее словах есть некая сермяжная правда.

– Ну и что там у тебя получилось на выходе? – задал я наболевший вопрос.

– А то, дорогуша, что твоя Зина-Корзина совсем никак не вписывается в сегодняшние твои дела…

– Постой, – тормознул ее я, – все же случилось именно так, как она рассказала, и именно в те сроки – почему же она не при делах-то?

– А вот почему, – Лена перевернулась на спину, достала пачку «Стюардессы», я поднес ей зажигалку, тогда она продолжила, – да просто потому, что бред это сивой кобылы, все эти предсказания и предсказатели.

– А как же Ванга? – спросил я, – а Нострадамус, а этот, как его… Вольф Мессинг…

– Про Нострадамуса даже и говорить смешно, – улыбнулась она в полутьме спальни, – ты хоть раз сам-то читал его эти… центурии…

– Один раз точно открывал, – признался я, – но ничего не понял и закрыл.

– Вот-вот, и остальные ровно так же – умелая реклама и больше ничего… а центурии его можно трактовать сотней самых разных способов…

– Например? – попросил я.

– Да хоть бы взять то, что считают предвидением Гитлера, – легко привела она пример, – как уж там… «дикие звери от голода пересекут реки, большая часть будет против Гистера, его засадят в железную клетку, Германии придет конец».

– Вполне себе реалистичное описание конца Второй мировой… – предположил я.

– Беда тут в том, что Гистером Нострадамус называл Истр – средневековое имя Дуная. И совсем никакого Гитлера он не подразумевал, а была у него в стихе обычная заварушка на Дунае, которых тогда сотни случалось.

– А еще что-нибудь? – попросил я продолжения банкета.

– Про Де Голля интересно? По глазам вижу, что интересно – так вот, катрена про якобы него звучит так «Геркулес, царь Рима и Анемарка, трижды возглавит Францию, названный Де Голлем» ну и так далее, не помню уже, казалось бы все точно, он трижды во главе Франции оказывался, этот Де Голль. Так вот – в оригинале там не «Де Голль», а «де Галль ля труа» – выходец из трех Галлий то есть. А еще с римских времен Галлия-Франция делилась на три части, вот тебе и все объяснение…

– Классно излагаешь, – похлопал я даже от восхищения в ладоши, – давай третий пример.

– Запросто, – она затушила в пепельнице стюардессину и продолжила, – Наполеон Бонапарт, слышал про такого?

– Трудно найти такого человека, – ответил я, – который про него не слышал бы – и чего там с ним?

– Катрена про него… ну якобы про него… такая – «По, Нау, Лорон, больше огня, чем крови, купаясь в славе, великий человек бежит к толпе».

– И где тут Наполеон?

– Следи за руками, – предупредила она меня, – меняем местами второе и третье название из начала, получаем что?

– Ну похоже, но все равно не то, – отвечал я, – Нау-По-Лорон… поролон какой-то.

– На старофранцузском почти так и пишется его имя, – просветила меня Лена, – Напаулеон… ну пара букв буквально не та.

– И что дальше?

– А дальше то, что и Нау, и По, и Лорон это названия городов на юге Франции, а описывает тут Нострадамус обычную средневековую войнушку… еще примеры нужны?

– Хватит, наверно, – сдался я, – а про Вангу что скажешь?

– Могу и про Вангу, мне не трудно, – ответила Леночка ангельским голоском, – это проект болгарского КГБ в основном…

– Да ты че, – повернулся я к ней и подпер щеку рукой, – она же, кажется, начала пророчествовать еще во времена Второй мировой, когда никакого болгарского КГБ даже на горизонте не значилось.

– Тогда, может, она еще сама по себе работала, – не стала спорить Лена, – кое-какие способности у нее, конечно, есть. Но после войны, когда поползли слухи про нее, и народ повалил в ее деревню толпами, тогда точно КГБ вышло на первый план… они там собирали сведения о визитерах, вот она и поражала их своим всезнанием.

– Но кое-что она же предсказала довольно точно, – не сдавался я.

– А по большей части пальцем в небо попадала, – парировала Лена, – со смертью Сталина ошиблась на несколько лет и на месяц, апрель она ему предсказала, прилет инопланетян обещала несколько раз, а их как не было, так и нет… опять же Тихонова взять…

– Штирлица что ли?

– Ну да, его – он приезжал к Ванге лет пять назад, и та попрекнула его тем, что он не купил будильник Гагарину… мол без него он проспал подъем в день своей смерти, и это как-то повлияло…

– И что тут не так?

– Да Штирлиц потом рассказал, что он и с Гагариным-то никогда знаком не был, не то, что о будильниках с ним говорил…

– Понятно, – только и смог ответить я, – а про Вольфа Мессинга я в принципе и сам все знаю…

– И что ты про него знаешь? – довольно искренне заинтересовалась Лена.

– Что он хороший психотерапевт был и мог улавливать мысли людей по их мельчайшим рефлекторным движениям… это он так угадывал, кто где чего спрятал…

– А тот знаменитый случай, когда он предсказал катастрофу самолета с хоккейной командой? – поинтересовалась она, – это на психотерапию не спишешь.

– Там все довольно туманно, – ответил я, – знаем мы об этом предсказании от позднейших интерпретаторов этой темы, а они могли накрутить все, что хотели.

– А расскажи поподробнее про эту катастрофу, – вдруг попросила Лена, – не каждый день и даже не каждые 10 лет спортивные команды разбиваются.

– Действительно, – пошел я ей навстречу, – не каждый… у нас в стране еще разве что Пахтакор разбился 2 года назад, а из зарубежных примеров можно добавить катастрофу Манчестер Юнайтед в Германии… это, кажется, лет 20 назад было. Так вот, – собрался я с мыслями и напряг память, – команда ВВС в январе 50-го года вылетела в Челябинск на матч чемпионата с этим… с челябинским «Дзержинцем», он потом в Трактор переименовался. Не полетели на этом рейсе только Всеволод Бобров…

– Он нашу команду тренировал на Суперсерии, – вспомнила Лена.

– Точно, а до этого был суперснайпером и в хоккее, и в футболе, редкий случай, – добавил я, – так вот, по общераспространенной версии у него не прозвенел будильник, и он тупо опоздал в аэропорт.

– А не по общераспространенной? – задала вопрос Лена.

– Там еще два варианта есть, самый простой – он как раз оформлял переход из ЦДКА в ВВС, поэтому как бы еще не был частью команды, вот и поехал отдельно.

– А еще кто тогда не полетел?

– Ну Василий Сталин, естественно, главный попечитель этого клуба, он благополучно дожил до 62 года и скончался от злоупотребления алкоголем. А второй – Анатолий Тарасов, другой наш знаменитый тренер… разбился его старший брат Юрий.

– И что там насчет пророчества Мессинга? – направила она в нужную сторону мои мысли.

– Якобы он сказал Василию Сталину, чтобы тот не летел именно этим рейсом. Это не подтверждает ни один независимый источник, раз, плюс Василий тогда вовсе не на каждый выездной матч ВВС выбирался, дай бог на каждый второй. Так что то, что он уцелел, скорее всего, просто цепь счастливых случайностей. Так же, как и у Боброва с Тарасовым.

– Да-да, – тихо согласилась Лена, – я в одном журнале читала, что на те рейсы, которые не долетели, куда им надо, аномально высокий процент пассажиров, опоздавших или отказавшихся от полета.

– Ладно, с Вангой и Мессингом мы разобрались, кажется, – сказал я, – теперь давай ближе к текущему моменту… что ты там намекала насчет Зины-Корзины?

– Да не Вольф же Мессинг она, – махнула рукой Лена, – и даже не Ванга. А то, что ее слова как-то и в чем-то подтвердились, это не больше, чем результат глупых совпадений.

– Уж больно много этих глупых совпадений, – позволил себе включить спорщика я, – и с диагнозом матери все совпало, и с тем, чтобы мне в больницу больше носа не казать, в цвет пришлось. Да и с самосвалом этим удивительно точно попало в цель.

– Прошло и прошло, – философски заметила она, – пуля мимо просвистела, забудь…

– Хорошенькое дело, забудь, – возразил я, – семьдесят рублей я ей таки отдам, когда буду в Нижнереченске.

– Отдай, если так хочется, – не стала спорить она, – а сейчас о будущем надо подумать. Что ты там говорил про этого товарища из Внешторга – напомни…

Винтовка рождает власть

– И что мне прикажешь делать с моей поджелудочной? – спросил Сандро, – сколько хоть мне осталось жить-то по твоему мнению?

– Год точно, а там как бог даст, – туманно ответил ему я, – но могу провести пару профилактических сеансов… как оно там получится, точно сказать не могу, у меня большие проблемы были полгода назад, в результате этот мой дар небес сильно пострадал…

– А что случилось полгода назад? – довольно искренне поинтересовался он.

– Долго рассказывать, – ушел от ответа я, – если коротко, то почти все потерял… но спустя некоторое время кое-что вернулось… так мы будем профилактику делать или как?

– Конечно, будем, – рубанул он сплеча, – только круглый дурак от такого предложения откажется.

И я начал… разговора с этой тварью, что притаилась в дальнем углу его желудка, у меня не получилось. Явно не тот вариант тут был, что у жены Бессмертнова… ну не хочешь по-хорошему, решил я, будем тогда крайние меры принимать.

Опухоль отреагировала на мое воздействие очень нервным образом – примерно как медуза, если тыкать в нее чем-нибудь острым. Ну ничего, я предупреждал, выдал я ей мысленный посыл, дальше будет только хуже… что, русский язык, сука, не понимаешь? Учись, пока живая…

––

Через полчаса я был мокрый, как мышь, а Сандро тяжело дышал, будто только что взобрался на стометровую горку.

– На первый раз достаточно, – сказал я ему, – как ощущения?

– Как будто по мне трактором проехали, – честно описал он свое состояние, – ты мне лучше скажи, как оно там? Поддается или нет?

– Или да, – хмуро ответил я, – пару сеансов еще надо будет провести.

– А теперь, может, расскажешь, как ты это делаешь? – хитро усмехнулся он, полностью придя в себя, – а я научусь… ты не думай, что я такой деревенский дурачок из провинции, я очень даже способный, когда надо.

– Да я и не думаю, – задумчиво отвечал я, – просто для того, что я делаю, нужно было некоторое время постоять под СВЧ-излучением определенных диапазонов, совмещенных с выбросом плазмы. Вряд ли мы в ваших джунглях сможем смоделировать мою ситуацию…

– Ладно, – вздохнул он, – отложим этот разговор… а сейчас можешь поприсутствовать на операции нашего лучшего хилера. Марсиаль его зовут.

В честь бога Марса назвали, помимо моей воли всплыло у меня в голове, оттуда же Марсель, Маркос, Мартин и Марселло, герой «Собаки на сене».

– Конечно, я хочу посмотреть, как ваши ребята работают, – покладисто согласился я, – почем, кстати, за операцию-то берете, если не секрет?

– Не секрет, – отозвался он, – в простых случаях в пределах тысячи песо, а если что-то сложное, то и до десяти тысяч доходит.

– Это по-божески, – вслух подумал я, – ну пошли в операционную…

––

Меня там представили этому Марсиалю, как Питера из России, тот долго смотрел на меня, но никаких слов не сформулировал. Потом привели пациента, точнее пациентку – молодую довольно филиппинку с затравленным взглядом. Марсиаль уложил ее на стол, покрыл простыней и начал свои манипуляции… мне смотреть на все это было довольно смешно, но эмоции свои я честно сдерживал. Битый час хилер демонстрировал усилия по излечению больной, на простыне тоже честно проступили кровавые пятна, после чего он с усталым видом уселся в кресло-качалку, а пациентка ушла, покачиваясь…

– И чего, он ее вылечил? – спросил я у Сандро.

– Не знаю, – пожал плечами тот, – сейчас спрошу.

Хилер сказал ему, что да – болезнь испарилась сквозь кожу.

– А какая у нее болезнь-то была? – продолжил допытываться я.

Оказалось, что варикозное расширение вен всего-то навсего. Я слегка обалдел…

– И ради этой ерунды стоило так сильно заморачиваться? – вылетело из меня помимо воли.

– Это совсем не ерунда, – встал в защитную стойку Сандро, – от варикоза, если ты не знал, куча народа страдает, многие и умирают, если запустить.

– Ладно, – угрюмо согласился я, – беру свои слова обратно… а дальше мы что делать будем?

Сандро посовещался с Марсиалем и высказал мне такое:

– Сейчас еще один пациент придет, вчера записался – так мы предлагаем тебе показать свои умения на нем…

– Деньги заплатите? – угрюмо справился я.

– Конечно, – тут же ответил Сандро, – сколько тебе надо?

– Среднюю ставку за операцию давайте и дело с концом, – отрезал я. – Что за пациент-то, с какими проблемами?

Они вдвоем посовещались пару минут, после чего Сандро огласил мне результат:

– Дадим тысячу песо. А у больного что-то с головой, падает иногда на ровном месте в обморок.

– Тэээк, – почесал затылок я, – случай не из легких, но раз уж обещал, надо выполнять – ведите своего больного.

До назначенного времени еще оставалось полчаса, которые Сандро заполнил все тем же вином из кувшина. А я не возражал, все веселее жить на свете…

– Значит, ты из России? – спросил он после первого стакана, – а откуда именно? Россия большая, не то, что наши Филиппины.

– Нижнереченск, – ответил я, – пятьсот километров от Москвы на восток. Примерно, как у вас от Багио до Манилы.

– И кем же ты был в этом своем Нижнереченске?

– Ученым, – с трудом подобрал нужное слово я, – изучал взаимодействие сверхвысокочастотного излучения с плазмой…

– Иди ты, – Сандро сделал круглые глаза, – а у нас, кстати, в прошлом месяце был на операции один ученый…

– Неужели тоже из России? – изумился я.

– Нет, из Швейцарии… из Женевы, кажется – рассказывал о своей работе, там тоже было что-то связанное с плазмой.

ЦЕРН, невольно подумал я, родина нашего КАМАКа, в честь которого меня назвали. И плазмой они там действительно занимаются, но немного в другом разрезе – термоядерный реактор хотят сделать, источник практически бесплатной энергии на ближайшие сто лет.

– И чего, – задал я логичный вопросик, – вылечили вы этого швейцарца?

– Ушел от нас, по крайней мере, довольный, – сообщил Сандро, – и назад не возвращался.

– Как звали-то его? – сам не знаю, почему спросил я, – может пригодиться в будущем…

– Бертран Ксавье его звали, – быстро вылетело из Сандро, а затем он перешел к более насущным вещам, – а это, кажется, наш пациент прибыл.

Больного завел в помещение Марсельо – был тот тощим, лысым, но в хорошем европейском костюме, из чего я сделал вывод, что деньги у него должны быть в достаточном количестве, назвался Рафаэлем. Сандро представил ему меня, как Питера из далекой страны, большого специалиста в области мануальной терапии, тот поклонился и начал раздеваться.

– Простыню будем накидывать? – справился я у Сандро, – так же это полагается у ваших хилеров.

– Делай, как тебе лучше, – махнул рукой он, – главное тут не простыни, а результат.

Олл райт, мысленно перекрестился я, будем выдавать результат на-гора… а то ведь эти ребята могут и шлепнуть меня из своих АКМов, если что-то пойдет не так.

––

Как я и предполагал, случай оказался тяжелым и вдобавок с хитрым вывертом – атеросклероз у этого Рафаэля был, причем в далеко зашедшей за края стадии. Как вот тут прикажете поступить, если у него артерии в мозгу забиты процентов на 80, если не на 90…

– Я сделал все, что смог, – сказал я Сандро через полчаса осмотра, – год он еще проживет точно, может быть полтора, а дальше, как бог даст…

– Ну и отлично, – обрадовался Сандро, быстренько перевел мои слова пациенту (я так подозреваю, что сильно откорректировал их при этом) и спровадил того за пределы хижины.

– И что дальше делать будем? – поинтересовался я после того, как вымыл руки под самодельным рукомойником в углу.

Но ничего определенного он мне сообщить не успел, потому что в этот самый момент к нам в комнату добавилась бородатая физиономия товарища Педро, главного среди бойцов ННА. Он начал громко говорить, помогая себе руками, а Сандро перевел все это мне:

– Облава, – сказал он тихим голосом, – через десять минут будут здесь – надо уходить.

– Куда уходить? – уточнил я.

– В джунгли, куда, – посмотрел на меня он, как на несмышленыша, – иди с ним, а я потом присоединюсь.

Как же мы с ним общаться-то будем, подумал я, с тоской глядя на бандитскую рожу филиппинского партизана, он кроме испанского ничего не понимает…

Новый день, новые неприятности

– Да откуда я чего знаю про этого внешторговца, – с некоторым раздражением ответил я, потому что этот полевой допрос начал меня немного напрягать, – звать его Евгений Палыч, фамилия сложная, Семенов-Косиевич, работает в главке научно-технического направления… высокий и лысый… все, больше ничего о нем не знаю.

– Он тебя склонял к чему-нибудь? – задала невинный вопрос Лена.

– В сексуальном смысле что ли? – не понял я.

– В любом, – отрезала она.

– Ну да, хотел, чтоб я его в соавторы взял, – ответил я, – а больше вроде ничего.

– Ясно… – Лена вытащила из пачки очередную сигарету, а я зажег зажигалку, – эта ситуация требует некоторого обмозгования, – закончила она свою мысль.

– А сейчас давай повторим, – предложил я ей, – я, кажется, слегка восстановился…

– У, ты какой ненасытный, – улыбнулась она в темноте, докуривая сигарету, – ну давай попробуем, Казанова ты наш нижнереченский.

––

И был вечер, и было утро… день энный… Лена по своему обыкновению оделась в рекордные 15 минут и отбыла к месту прохождения службы, а я первым делом прикрутил назад отсоединенные провода в двух телефонах, а вторым позвонил своему непосредственному работодателю в лице товарища Цуканова за дальнейшими указаниями и распоряжениями.

– Аааа, ты, – с видимым неудовольствием сказал тот в трубку, – одни проблемы от тебя, Петр Петрович…

– Есть немного, – бодро отрапортовал я, – так ведь это только если нет человека, тогда и нет проблем, как говорил один исторический персонаж…

– Ладно, проехали, – пробурчал Цуканов, – чего надо, выкладывай.

– Так ничего особенного и не надо, – даже растерялся я, – чисто докладываюсь, что жив-здоров и готов к дальнейшему труду и обороне отчизны. Какие-нибудь распоряжения последуют?

Цуканов не был готов к такому повороту беседы, что следовало из почти полуминутной паузы. Но потом он собрался и выдал такую конструкцию:

– У нас… то есть у Леонида Ильича на носу ответственный государственный визит… – и он снова впал в ступор.

– Опять куда-нибудь в Азию надо ехать? – помог ему я.

– Нет, – пробудился наконец он, – не в Азию, точнее не совсем в Азию. Вообще никуда ехать не надо, они к нам приезжают – послезавтра в Москву прилетает Миттеран…

– Франсуа который? – вклинился я.

– Да, самый он… а если совсем точно, то он Франсуа-Морис-Адриен-Мари… с супругой Дэниэль.

– Это очень приятно, – сказал я, – что нам наносят визиты такие уважаемые во всем мире граждане.

– Так вот, – спохватился Цуканов, – есть мнение свозить Франсуа и Дэниэль на Байконур, там как раз старт очередного Союза намечен… тебе надо сопроводить Леонида Ильича в этой поездке, – вывалил он, наконец, все, что собирался.

– Рад стараться, – мысленно выпятил я грудь и встал по стойке смирно, – тем более, что я никогда на Байконуре не бывал, любопытно будет посмотреть, как живет наша космическая отрасль.

– Готовься, короче говоря, – закончил беседу Цуканов, – выезд… точнее вылет послезавтра в восемь утра с Жуковского… ну тебе напомнят ближе к этому времени.

– А можно, я Лену с собой возьму? – высказал я такую наглую просьбу.

– Нельзя, – отрезал он, – не могу сказать причину, так что просто нельзя, – и он повесил трубку.

А я вовремя вспомнил, что на сегодня же перенес кучу дел со вчера… кто там у меня по порядку следует? Ага, в полдень это у нас товарищ Чурбанов и план концерта ко дню милиции, это ладно. Далее идет Наумыч в связке со своим непоименованным фирмачом – ресторан Прага и три часа дня. И на закуску приходится индийский милли… онер пока, товарищ Азим Премджи – это возле гостиницы «Украина» на набережной Москвы-реки. Почему-то он не захотел ни в одном закусочном заведении приземлиться и предпочел свежий воздух.

Олл райт, как говорят наши друзья из Великобритании, начнем с самого простого, с милицейского праздника. Все наработки и прикидки к этому концерту у меня в голове содержались, поэтому я сел за кухонный стол и прилежно битых полчаса переносил их на бумагу, даже рука устала. Телефоны меня не беспокоили, как вчера, а и слава богу. Но только-только я закончил свои труды, как звякнул городской, который желтенький, это оказалась мама, я же ей номер оставлял.

– Привет, мама, – весело сказал я в трубку, – как жизнь молодая.

– Идет потихоньку, – ответила она.

– Что-нибудь случилось? – озабоченно спросил я.

– Нет, ничего такого… разве звонить можно только по такому поводу, если что-то случилось? – задала логичный вопрос она.

– В принципе не только, – признался я, – но мне почему-то в последнее время исключительно поэтому звонят.

– Понимаю, – ответила она, – работа у тебя сейчас ответственная, ты многим, наверно, нужен.

Про грузовик и разборки с госбезопасностью я уж решил не ставить ее в известность, ибо древнюю мудрость «меньше знаешь – крепче спишь» никто не отменял. Про Байконур тоже заикаться не стал, ибо госсекрет – скормил мелочи всякие.

– А у тебя что, совсем ничего нового? – под конец поинтересовался я, – как здоровье-то после операции?

– Все хорошо, – откликнулась она, – ну почти хорошо, иногда побаливает, но с тем, что было до, не идет ни в какое сравнение… спасибо тебе большое, сынок, что бы я без тебя делала…

– Рад стараться, товарищ мама, – бодро оттарабанил я в трубку.

А потом задумался – чего ж она звонила-то… но так ничего и не придумал. А тут на часах уже пробило одиннадцать, пора выдвигаться на Петровку-38, прославленную в куче книг и кинофильмов, как нерушимый оплот борьбы с преступностью.

Так, от метро Пушкинская туда все же ближе всего, решил я, рассмотрев карту московского метрополитена имени Кагановича. Московское метро от Александра Сергеевича и до Лазаря Моисеевича – два столпа, на коих держится транспортная составляющая столицы, убери хоть один, и все рухнет…

Петровка-38, она же Петровские казармы, оказалось громадой в смешанном имперско-классическом стиле в форме буквы П с загнутыми внутрь нижними краями, так что гораздо больше, чем на П, она походила на букву Хэт из иврита. Пока обходил узорчатую решеточку и искал вход в милицейскую империю, невольно вспоминал историю этого дома…

Построили его кажется в начале 19 века, еще до наполеоновского пришествия, но в знаменитых пожарах сентября 1812 года здание как-то выжило. Далее оно последовательно использовалось, как казарма ремонтно-строительного батальона, расчищавшего Москву после нашествия, место предварительного заключения (ну да СИЗО царских времен) и наконец, управление корпуса жандармов – тогдашняя госбезопасность.

Ну а большевики, придя к власти, первым делом поменяли злых царских жандармов на добрую советскую милицию – тут чуть или не с 1918 года обосновался знаменитый Московский уголовный розыск, он же МУР. Если взять кинематограф, то это здание впервые было показано в сериале «Следствия ведут знатоки», где троица муровцев в лице Паши Знаменского, Шурика Томина и Зиночки Кибрит отважно боролась с кем-то, кто кое-где у нас порой. И фильм «Петровка, 38» по роману Юлиана Семенова естественно снимали здесь, где же еще. А вот «Место встречи изменить нельзя» затронуло Петровку, 38 очень косвенно, невзирая на то, что Жеглов с Шараповым работали именно в МУРе – фасад пару раз попал в кадр, а внутри Говорухин не получил разрешения на съемки.

Ну ладно, хватит исторических изысканий, пора переходить к современности, подумал я, протягивая паспорт в окошко с надписью «Дежурный».

– На меня пропуск должны были выписать, – сообщил я молоденькому лейтенантику, сидевшему за стеклом, – Юрий Михайлович к себе вызывал.

Тот с преувеличенной дотошностью изучил все страницы моего паспорта, потом заглянул в толстую тетрадь и тогда уже объявил:

– Петр Петрович, сейчас к вам спустится порученец Юрия Михайловича, он вас и проводит до места.

Ну что же, пришлось ждать… изучил от нечего делать красивые плакаты на стенах. На одном цитировалось то, что сказал Владимир Ильич насчет нашей родной милиции, ну а на другом, как вы наверно и сами уже догадались, были размещены фотографии разыскиваемых злодеев. Были они все со страшными рожами и насупленными бровями, как однояйцевые близнецы, честное слово. А тут и порученец прибежал, еще один молодой лейтенантик. Он и препроводил меня без лишних слов в приемную заместителя министра внутренних дел.

Чурбанов был хмур, сосредоточен и отдавал кому-то указания по телефону, когда порученец завел меня в кабинет.

– А меня не волнуют твои трудности, – громко говорил он в трубку, – сейчас всем трудно… дожимай… завтра чтоб показания были…

Он положил трубку, посмотрел на меня осоловелым взглядом, видимо, вспоминая, кто я такой, вспомнил и предложил садиться.

– Извини, Петр… Петрович, – буркнул он, – работа… так о чем мы там собирались поговорить?

– О распорядке концерта ко дню милиции, – напомнил я.

– Точно, – потер он лоб, – рассказывай.

Я вместо рассказа выложил перед ним две бумажки – первая хронометраж концерта по минутам, вторая краткий синопсис выступлений.

– Давай на словах, – поморщился он, – я напечатанные тексты с трудом воспринимаю сейчас.

Я пожал плечами и начал на словах… через десять минут он меня остановил.

– С Боярским-то договорились? Он сейчас на коне.

– Предварительно да, – осторожно ответил я, – думаю, что в этом вопросе подводных камней не появится.

– А в каком вопросе появятся? – быстро ухватил он мою скрытую мысль.

– В таком, например, – собрался я, – как воспримет конкурентов Алла Пугачева… она же сейчас у нас королева эстрады, пусть некоронованная. А тут какие-то непонятные личности ее вдруг пододвигать начинают…

– Не забивай этим голову, – строго ответил Чурбанов, – Пугачеву я на себя возьму.

После этого он налил в стакан минералки, выпил, гулко глотая, и продолжил.

– Значит так… репетиции у вас назначены на 25, 27 и 30 октября. Генеральный прогон 8 ноября, я на нем буду присутствовать в обязательном порядке. Начало концерта 9 ноября в девятнадцать ноль ноль. Смотри не облажайся, Петр… Петрович.

– Постараюсь не облажаться, Юрий Михайлович, – четко ответил я, – разрешите исполнять?

– Вольно, – смягчился он, – иди работай… да, еще одно дело – вчера ты мне звонил по поводу госбезопасности…

– Так точно, – вернулся я к столу, – вопрос решен, спасибо вам большое за помощь.

– Не совсем он решен, Петя, – помрачнел Чурбанов, – у Андропова на тебя большой зуб вырос, как оказалось.

– А за что? – растерянно спросил я, – у нас никаких непоняток не случалось… наоборот, .я ему немного помог в поликлинике на Мичуринском…

– Не знаю я деталей, – отмахнулся он, – но ты имей ввиду, если что… и веди себя соответственно, чтоб комар носа не подточил.

Что я мог сказать в ответ на это пожелание… ничего, кроме того, что всех комаров вместе с носами постараюсь извести в кратчайшие сроки. Фумигатором.

Ну а теперь у меня в программе строго Семен Наумыч Гинденбург и его таинственный протеже из Западной Европы. Времени до встречи оставалось предостаточно, поэтому я решил прогуляться пешком по осенней столице. Путь мой лежал… нет, не во мраке, а совсем наоборот – по Бульварному кольцу, повторяющему в общих чертах изгибы Садового кольца. Тверской бульвар был весь желто-красным от пламенеющих листьев лип и кленов… о, а это МХАТ имени Горького… то есть он будет когда-то таковым после разделов и расплевываний эпохи перестройки. Ефремов останется в старом здании возле Большого театра, а Доронина уведет за собой недовольную часть труппы сюда, на Тверской. А с другой стороны у нас рядом целых два музея-квартиры, Алексея Толстого и Максима Горького… меня когда-то в бытность школьником водили и туда, и сюда. Ну что могу сказать и про Алексея, и про Максима – неплохо жили писатели в Советской России, очень и очень небедно. У Горького личный особняк был в распоряжении, бывший купцов Рябушинских, Толстой, правда, можно сказать, ютился всего лишь во флигеле этого же особняка в последние годы жизни.

Задумался от нечего делать про Алексея Толстого – написал ведь человек такие необъятные тома, как Хождение по мукам и Петр 1, а запомнился в основном как автор Буратино… и еще некоторые назовут Аэлиту с Гиперболоидом. Как говорится, судьба играет с человеком, а человек играет… в бильярд и в преферанс. Еще помню в этом толстовском музее Буратино в натуральную величину, который сидел на антикварном диване… А у Горького естественно в первую очередь бросается в глаза сложно-оформленный вестибюль, весь изогнутый и вычурный… в морском стиле, как написано в путеводителе. Морского я там ничего не заметил, но то, что сделано в духе товарища Гауди, заметно… ну или наоборот – Гауди что-то взял у Шехтеля, который эти интерьеры все же немного раньше сформировал.

Тверской бульвар незаметно перетек в Никитский и я мимо театра Маяковского и Музея освобожденных народов Востока уперся в улицу Новый Арбат… ой, проспект имени товарища Калинина, конечно, всероссийского старосты с бородкой клинышком и круглых очках без оправы. Один из немногих долгожителей советского ареопага – начал ведь свою деятельность он раньше Ильича, в 1898 году был одним из участников первого съезда РСДРП, а Ильич не был. Сумел уцелеть в волнах большого террора и исключительно вовремя помер, в 46 году. Поэтому наряду со Свердловым остался и в народной памяти, и в названиях населенных пунктов, улиц и площадей. Город Калинин, допустим, в дальнейшем вернул себе историческое название Тверь, но Калининград до сих пор носит имя всесоюзного старосты. По подсчетам специалистов в 21 веке в России имя Калинина носили около 3,5 тысяч площадей, проспектов, улиц и переулков – это я понимаю, память…

Но хватит про всесоюзного дедушку, пора и делами заняться – вот ресторан «Прага», на часах без пяти три, можно заходить и приступать к знакомству с фирмачами. Швейцар оглядел меня с головы до ног, как грязную птичку, и буркнул сакраментальное «мест нет», на что я ответил – мол на меня столик заказали, вчера еще, посмотрите в расписании, там Балашов должен значиться. Швейцар скорчил утомленную рожу, но гроссбух таки открыл… поводил толстым пальцем по строчкам, нашел, видимо, нужную и ткнул пальцем в сторону зала – проходи, мол, столик номер 23 на втором этаже.

Не стал я выяснять отношения с этим хамом, нервы крепче будут, а просто поднялся по лесенке на второй этаж – столик номер 23 был практически там же, где мы в прошлый раз сидели с Намычем, чуть левее. И за ним, за 23 номером, уже нарисовались они оба – Наумыч и стильно одетый гражданин в дымчатых очках и с шикарной булавкой на галстуке, сразу видно иностранца.

– Добрый день, – сказал я плюхнувшись на свободный стул, – как дела, как здоровье?

– Это Петр Балашов, – не стал отвечать мои вопросы Наумыч, – а это Гюнтер Шульце, будьте знакомы.

– Очень приятно, – пожал я ему руку, а Наумыч оперативно разлил содержимое бутылки по трем рюмкам (я присмотрелся – это даже и не коньяк был, а совсем даже кальвадос, с ума сойти).

– За успех нашего предприятия, – сказал дежурный тост Наумыч, и мы дружно опрокинули рюмки. – А теперь давайте подробнее.

Он пододвинул мне какой-то предварительно заказанный салатик, я зацепил вилкой листик чего-то овощного и ответил:

– Давайте, я не против… вы из какой страны приехали, если не секрет? – задал я прямой вопрос этому Гюнтеру.

– А что, есть какие-то сомнения? – ответил вопросом на вопрос Наумыч, – где еще бывают Гюнтеры, кроме Германии?

– Вы будете смеяться, – смело ответил я, – но как минимум в 4-5 странах, перечислить? – и я, не дожидаясь знаков согласия, продолжил, – загибайте пальцы – половина Бельгии, французские Эльзас с Лотарингией, две трети Швейцарии и Австрия целиком… ну еще по мелочи в Польше, Чехословакии и Венгрии.

– А вы начитанный молодой человек, – перехватил у Наумыча нить беседы фирмач, – действительно во всех этих странах живет много немцев и говорят там преимущественно на немецком.

Говорил он на очень приличном русском с едва уловимым акцентом – ну ясно, в 42-м или 43-м, наверно, у нас его выучил под Смоленском или Ростовом. Но вслух я этого, естественно, не произнес, а только кивнул, поэтому Гюнтер продолжил.

– Я работаю в компании Сименс, – сказал он, крутя в руках бокал с кальвадосом, – а если точно то в Сименс-Акциенгезальтшафт, город Мюнхен, Бавария.

Акционерное общество, всплыл у меня в голове перевод, а что, совсем неплохой вариант – ай да Наумыч, ай да сукин сын, какую рыбину сумел выловить.

– Компания большая и уважаемая, – ответил я, – пробу некуда ставить.

Гюнтер немного напрягся при слове «проба», видимо знание русских идиом у него было не самым лучшим, но быстро собрался и продолжил.

– У нашей компании есть к вам, уважаемый Петр, одно деловое предложение.

– Внимательнейшим образом слушаю, герр Щульце, – ответил я, основательно приложившись ко второму бокалу кальвадоса… а внизу тем временем началась музыкальная программа, да, это был все тот же Александр Серов.

– Вы передаете нам… компании Сименс то есть… права на выпуск электронной игры с названием… как уж его? – спросил он у Наумыча, тот подсказал, – с названием Тетрис, а также два готовых образца изделия, принципиальную схему и программное обеспечение к ним…

– И что я получу взамен, герр Шульце? – спросил я с самым невинным видом (а сам между делом вдруг вспомнил, что шульце на белорусском означает дурак… но на немецком наверно все же что-то другое).

– Сто тысяч немецких марок единовременно и два процента с прибыли от продаж данного устройства в течение десяти ближайших лет.

– Неплохо-неплохо, – пробормотал я, – а как я, например, смогу проконтролировать размеры этой самой прибыли? Согласитесь, что вам абсолютно ничего не помешает сказать, что вместо прибыли получился сплошной убыток и никаких процентов мне не полагается.

Немец прищурился, потом усмехнулся и довольно толково ответил:

– Нашей компании, герр Балашов, более 130 лет, среднегодовой оборот сейчас составляет около 50 миллиардов марок, чистая прибыль 5,5 миллиардов. Наша продукция продается в 89 странах мира… сами посудите, зачем нам такие репутационные риски, тем более по такому незначительному поводу, как ваша игра…

– Но-но, – не смог удержать себя я, – если я что-либо понимаю в рынке электронных игр, годовой оборот которого составляет сейчас примерно 10-12 миллиардов долларов, моя незначительная игрушка сможет отвоевать не меньше 5-6% этого рынка. А это, как легко подсчитать, где-то в районе полмиллиарда баксов – поменьше, конечно, чем у Сименса, но в целом сравнимо.

Шульце с Наумычем переглянулись, и немец сформулировал свой ответ:

– У вас чрезмерно оптимистичная оценка своих перспектив, господин Балашов.

– Хорошо, урежем ее на порядок, – не стал спорить я, – но и пятьдесят миллионов долларов, что составляет сто миллионов марок в принципе тоже неплохие деньги.

– Ладно, – поморщился немец, – давайте оставим этот бессмысленный спор о… как это у вас в России говорят… о шкуре неубитого медведя. И давайте сосредоточимся на более просчитываемых вещах.

Ого, подумал я, кажется, я ошибался насчет знаний Гюнтера в области русских идиом.

– Давайте сосредоточимся, – вслух сказал я, – сто тысяч – это слишком скромная сумма, душа такую не принимает…

– Хорошо, – ответил немец, – назовите цифры, которые ваша душа примет.

– Миллион, – быстро вылетело из меня, – и не два процента, а четыре.

Торговались мы недолго, но яростно… в итоге лям марок сократился до семисот тысяч, а четыре процента до двух с половиной.

– Согласие, – подытожил я результаты нашего торжища, – есть продукт при полном непротивлении сторон. По рукам?

Александр Серов затянул внизу свое неизбывное «Йа льублю тьебя до сльоз», а Гюнтер протянул мне свою мозолистую руку.

– Документы будут готовы завтра, – сказал он, – вам только останется вписать туда название банка, куда мы будем перечислять гонорары. А с вашей стороны должны быть обеспечены два работоспособных образца и все документы к ним.

– Стоп, – потер я рукой лоб, – чтобы обеспечить все это, мне нужно съездить в свой родной город, а это займет минимум двое суток… так что перенесем, пожалуй, встречу на 19 октября… можно прямо здесь же.

– Нет, здесь будет не совсем удобно, – улыбнулся обаятельнейшей улыбкой Гюнтер, – о месте встрече я сообщу дополнительно, ваш телефон у меня есть.

Кальвадос мы допили до донышка, не пропадать же добру, после чего я распрощался с ними обоими и двинул к гостинице Украина, благо это совсем рядом, мост только через Москву-реку одолеть. Переходя через Калининский мост, будущий Новоарбатский, невольно припомнил, как с него будут палить танки в 93-м… капитальная заварушка тогда случилась, все же на волоске висело, либо налево к Ельцину, либо направо к Руцкому все могло съехать… больше повезло Ельцину, а жаль.

Пепел Че Гевары стучит в наши сердца

Педро тем временем пропустил меня вперед, чтобы удобнее контролировать было, наверно, и мы не бегом, но очень быстрым шагом углубились в заросли, которые начинались прямо за хилерской хижиной.

– А донде вамос? (куда мы идем), – выцепил я из своей долговременной памяти испанскую фразу.

– Донде ир (куда надо), – буркнул он в ответ, я понял его настроение и больше вопросов не задавал.

Филиппинские джунгли немного смахивали на гавайские, но с местными особенностями – подлеска тут практически не имелось, а деревья вымахивали на добрую сотню метров вверх. Интересно, всплыла в голове глупая мысль, водятся ли здесь грибы и можно ли их есть?

– Парарсе! – вдруг скомандовал Педро, и я почему-то его понял и застыл на месте.

А он ткнул стволом АКМа мне в спину, показав пальцем на землю – я подчинился и лег на филиппинскую травушку-муравушку, он рядом расположился. Так мы пролежали минут пять, не шевелясь, потом он сделал знак вставать и двигать дальше. Видимо кто-то в его поле зрения попал, подумал я, сам-то я ничего не заметил.

Следующие полчаса мы целенаправленно двигались куда-то на восток, судя по расположению солнца справа и впереди, я уже устал и начал прихрамывать – кроссовки, кои я прикупил в гонолульском секонд-хенде, хотя и казались на вид разношенными, все же правую ногу мне сумели натереть. Педро заметил мои проблемы и милостиво разрешил передохнуть. Мы уселись рядом на поваленную пальму, и он достал из рюкзака что-то, завернутое в белый холст. Это оказалась большая лепешка из кукурузы, половину он мне протянул. Пока мы жевали эту лепешку, практически прямо на нас из кустов выскочил дикобраз… ну да, как ежик почти, только раза в три больше.

– Пуэрко эспин, – пояснил мне Педро, – тенемос мучос де эллос (у нас много таких бегает).

Он сделал выпад автоматом в сторону зверя, тот сначала напружинил свои иголки и зашипел, а потом резко скрылся в том направлении, откуда вылез. Ну а мы после отдыха двинулись дальше и еще через полчаса дошли таки до нужного места. Это был схрон, прямо вот натуральный, как у бандеровцев в Великую отечественную. Снаружи вообще ничего заметно не было – шел бы я один, так и мимо прошел бы, не останавливаясь. Педро постучал прикладом автомата в ствол рядом растущей сосны, не абы как, а условным стуком, три раза быстро, потом еще два раза с большой паузой. Полукруглый кусок травы после этого приподнялся, открыв земляные ступеньки вниз – открыл его еще один партизан, молодой парнишка с пистолетом в руке. Он внимательно оглядел нас обоих, справился, кто я такой, получил ответ, который я не смог расшифровать, и следом мы все трое спустились вниз метро на пять…

Тут было просторное помещение квадратов в двадцать, если не в двадцать пять, посередине стол с лавками, по стенам стеллажи с какими-то тюками. За столом сидело пятеро, все бородатые и в камуфляже. Слава богу, нашелся один англоговорящий товарищ, он и взял на себя труд обеспечить коммуникацию между мной и всеми остальными.

– Педро говорит, что ты хороший врач, – сразу перешел он к делу, – это правда?

– Хвастаться не буду, – пожал я плечами, – но пару десятков вроде вылечил.

– Это хорошо, – задумался этот товарищ, назвавшийся, кстати, Пабло (Павлик, значит, мысленно перевел я), – ты из России? – задал он следующий вопрос.

– Точно, – ответил я, – из Советского Союза, если точно.

– Как сюда попал?

– Это очень долго рассказывать, – ответил я, усаживаясь на край лавки, – час минимум.

– А мы никуда не торопимся, – сообщил он мне, садясь напротив, – рассказывай.

Я вздохнул и перешел к развернутому рассказу про свои похождения за последний месяц. Кое-что выпустил, конечно, про бандитский вертолет, например, и про безхозное золото. И про Гавайи далеко не все поведал… как я и говорил, заняло это около часа.

– Как, говоришь, твоего напарника звали? – это все, что заинтересовало Пабло.

– Цоем его звали, он кореец по национальности, – ответил я.

– Нам сегодня встретился один кореец… или китаец возле реки, – сообщил он, – только он мертвый был.

– Правда? – удивился я, – и где он сейчас?

– Там и оставили его, на берегу, – сказал Пабло.

– Можно посмотреть? – попросил я.

Пало посовещался с остальными и кивнул головой – можно, мол.

– Только без глупостей, – предупредил он, – стрелять будем без предупреждения.

Знаю-знаю, мысленно отвечал ему я, шаг в сторону считается за побег, прыжок на месте – провокацией, конвой открывает огонь без предупреждения. К реке меня сопроводили двое – этот Пабло и старый знакомый Педро. Река… ну рекой это язык не поворачивался называть, ручей просто… тек в сотне метров от схрона. Быстрый и холодный, по камешкам его запросто можно было одолеть почти в любом месте.

– Вон он, – ткнул стволом Пабло в нагромождение камней на ближнем к нам берегу.

Я подошел поближе… да, это был мой кореш Цой, с которым мы пуд соли съели и прошли через немалое количество испытаний – признаков жизни он никаких не подавал.

– Серпьенте (змея), – сообщил мне Педро, – тенемос мучос де элльос (у нас их дохрена).

Вот так, дружище, мысленно вздохнул я, настигло тебя проклятие вещего Олега…

– Да, это мой друг… надо бы его похоронить, – сказал я им обоим.

Партизаны въехали в ситуацию и даже обеспечили мне штыковую лопату, но копать никто из них, конечно, не собирался – пришлось мне одному все сделать. Выбрал место на возвышенности между двумя вековечными соснами и выкопал прямоугольник полметра на два и глубиной в метр тоже. Копалось довольно легко, тут практически один песок был, сосны же вымывают из почвы все остальное.

– Готово, – сказал я Пабло, вытерев пот со лба, – поможешь?

Вот тут помочь он не отказался – вдвоем мы занесли несчастного Цоя в могилу, я быстро забросал ее землей и соорудил сверху что-то наподобие креста. Может, он и не был христианином, я не выяснял как-то, но на небесах разберутся, наверно, в ведомственной принадлежности…

А Педро даже прочитал отрывочек из какого-то псалма на латыни, потом мы все трое перекрестились, я справа налево, они наоборот, и далее мы вернулись в наш схрон. Там на столе стояла уже какая-то еда в глиняных чашках и питье в большом кувшине. Пабло передал мне, что надо поужинать, а потом со мной все вопросы порешают.

Ели все вместе из одной большой миски – я живо вспомнил свои первые сельхозработы в деревне Анютино, там студентам тоже так вот суп с картошкой обеспечивали. В миске оказалось что-то вроде вареной кукурузы, перемешанной с мясом, в принципе есть можно. А в кувшине совсем даже не алкоголь был налит, а какой-то шипучий напиток вроде нашего кваса.

– Ну чего, Петер, – сказал по окончании трапезы Пабло, – давай твой вопрос решать…

– Давай, – согласился я, – мое предложение интересно?

– Говори, – насторожился он.

– Я лечу всех ваших больных и раненых, после этого вы отвозите меня в Манилу. Вот и все на этом…

Пабло передал обществу смысл моей речи, и они все вместе оживленно начали обсуждать ее – я совсем ничего не понял, говорили они быстро и невнятно. Наконец, Пабло повернулся ко мне и дал краткую выжимку из их обсуждения:

– Ты знаешь, кто мы такие? – спросил он, сурово сдвинув брови.

– Догадываюсь, – ответил я, – филиппинские партизаны наверно.

– Точно, – подтвердил он, – а за что и против чего мы боремся, в курсе?

– Очень приблизительно, – честно признался я, – наверно за все хорошее против всего плохого.

Пабло перевел мои слова, все дружно рассмеялись, а он продолжил беседу.

– Наша освободительная армия была создана в 1942 году, когда Филиппины оккупировали японцы – так что освобождение нашей страны в 1945 не в последнюю очередь произошло благодаря партизанским отрядам. Но потом власть в стране захватил манильская клика плутократии и клептократии…

Я чуть не подавился – надо ж, какими терминами местные партизаны владеют.

– И руководство приняло решение продолжить вооруженную борьбу. Потом случился 1968 год и раскол нашей партии на просоветскую и прокитайскую…

– Да, – подтвердил я, – это была большая ошибка, ссора двух крупнейших коммунистических стран мира.

– Те, которые пошли за русскими, борьбу прекратили, предатели… а прокитайская фракция до сих пор борется и побеждает.

– Судя по этой землянке, – позволил я себе ехидную шпильку, – не очень заметны ваши победы.

– Это не наш район, – хмуро парировал Пабло, – если сдвинуться к югу Лусона или вообще перебраться на Минданао, там нам подчиняются очень большие территории, целые районы и города.

– А откуда у вас оружие? – не смог сдержать любопытства я, – для его производства нужны довольно сложные механизмы и обученные работники.

– Есть у нас и механизмы, и работники, а если чего не хватает, то китайские товарищи помогают, – отбрил он меня сходу. – Так вот, Петер…

Тут он ненадолго задумался, но потом продолжил.

– Так вот… мы предлагаем тебе влиться в ряды борцов за народное счастье – будешь трудиться врачом в одном из наших освобожденных районов.

– А если я не захочу? – чисто автоматически ответил я.

– Тогда все равно будешь на нас работать, но под тщательным контролем, – честно обрисовал мои перспективы Пабло.

– Зашибись… – только и смог сказать я в ответ, – вы же еще не проверили мои врачебные навыки – вдруг я ни на что не годен.

– Педро все про тебя рассказал, – бросил Пабло в ответ, – так что не надо прибедняться – все ты умеешь.

Вот и помогай после этого людям, уныло сказал я своему второму я, но то не мычало и не телилось.

– Мне надо подумать, – ответил я Пабло после некоторого размышления.

– Думай, – милостиво разрешил он, – но недолго – до следующего утра, например.

И мне показали место в углу, где было постелено что-то типа плащ-палатки, а вместо подушки имели место связки местной травы. Пахло все это дело, мягко говоря, не очень…

– Ну что, – проснулось, наконец, мое второе я, когда я улегся на пол, – хотел приключений – так получай приключений. Полной пригоршней. Филиппины, дикобразы, партизаны… и приятеля твоего, который будущее умел предсказывать, больше нету, так что впереди одни потемки.

– Ты что-то конструктивное можешь придумать? – сердито спросил я у него, – а то ведь ехидничать и подкалывать это самое нехитрое дело.

– Понимаешь, Петя, – проникновенно ответило оно, – ведь на самом же деле я это ты, поэтому ничего такого особенного, чего уже нет в твоей голове, я сочинить не смогу…

– Зато сможешь посмотреть на вещи с необычного ракурса, – возразил я, – а это тоже немало.

– Окей, – неожиданно быстро согласилось оно, – давай вместе тогда посмотрим на вещи, непредвзято и пристально.

Заготовил Митька бронь

Калининский, он же Новоарбатский мост быстро закончился, и я свернул направо в зеленый скверик перед гостиницей Украина. Азим уже ожидал меня в дальнем конце скверика, приветственно размахивая рукой.

– Привет, – поздоровался я с ним, – как жизнь?

– В вашей стране на этот вопрос обычно отвечают «бьет ключом», – улыбнулся он. – Я принес все документы – с тебя подписи и готовые образцы.

– С образцами заминка, – сообщил я, – технические трудности. Будут только послезавтра – так что приношу свои самые глубокие извинения.

– Ничего, – успокоил он меня, – я в Москве еще на три дня задерживаюсь, так что успеем. А почему эта задержка случилась? – все же не смог не задать он такого вопроса.

– На меня покушение было, – решил не скрывать деталей я, – совсем чуть промахнулись ребята… а после такого, сам понимаешь, остальные вопросы в сторону отходят.

– Понимаю, – осторожно кивнул он, – детали расскажешь?

А почему нет, подумал я, глядя прямо в черные азимовы глаза – подписку насчет этого наезда я никому не давал, а взгляд со стороны не помешает. Я и вывалил ему все подробности, включая звонок товарищу Чурбанову.

– Чурбанов-Чурбанов… – задумался Азим, – это же муж дочери Брежнева, да

– Точно, – подтвердил я эту известную всем истину.

– У тебя такие близкие отношения с ним, что можно звонить напрямую?

– Близкие-неблизкие, – ответил я, – но свой прямой телефон он мне выдал как-то раз…

– А еще раз опиши, как тот грузовик выглядел, – зачем-то попросил он, я и описал…

Сильно много деталей я, конечно, не запомнил, ну КРАЗ, ну синий, левое крыло, кажется, помято было, видимо и до этого он попадал в дорожные передряги…

– Номер не запомнил? – уточнил Азим.

Я потер переносицу и неожиданно из памяти всплыл этот самый номер.

– 39-93 ММЮ, запомнил, потому что цифры симметричные, – сообщил я.

Он с самым серьезным видом записал эту комбинацию себе в блокнот, а потом выдал следующее:

– Госпожа Индира передает тебе самый горячий привет и благодарности…

– Правда? – изумился я, – а за что благодарности?

– Она сказала, ты сам знаешь, за что…

– Вот не ожидал, – ошеломленно отвечал я, – что она запомнит ту нашу беседу.

– Какую беседу? – проявил неожиданный интерес Азим.

– А вот тут, дружище, – тормознул его я, – мы вступаем на запретную полосу – знаешь, что это такое?

– В ваших лагерях кажется такие штуки есть…

– Угадал – запретная полоса или просто запретка – это территория между двумя оградами исправительно-трудового заведения… обычно между двумя рядами колючей проволоки… служит для контроля несанкционированных пересечений ее охраняемым контингентом.

– Видно, что ты знаком с этим термином не только в теории, – любезно сказал Азим.

– Да, была и небольшая практика… – ответил я, – еще, кстати, одна подробность – работа на запретке это обязанность охраны лагеря, среди заключенных она считается жутким западлом, и тот, кто согласился вступить на эту территорию, немедленно переходит в категорию козлов.

– Я все понял, Петр, – серьезно ответил мне Азим, – запретка, значит запретка – в категорию козлов мы переходить не собираемся, верно?

На обсуждении козлов мы, собственно говоря, и расстались, пожав друг другу руки, он отправился в свой номер в гостинице, а я – исправлять недочеты в работе… как же это я забыл про визит в Нижнереченск, сам не понял. Из ближайшей телефонной будки звякнул Цуканову и удивительно быстро получил увольнительную на два дня. А следом за этим начал изыскивать билеты на поезд туда и обратно…

В СССР, если кто-то вдруг забыл, все билеты на все поезда (и самолеты, в общем, тоже) раскупались в день открытия продаж – за 45 дней до отхода. А кто не успел, тот сам виноват. Поэтому я даже и не сделал попытки отстоять очередь на Курском вокзале или специализированных билетных кассах, такое тоже имелось в немалых количествах, а целенаправленно устремился в заведение, расположенное аккуратно между путями Ярославского и Ленинградского направлений.

Это была касса предварительных продаж железнодорожных билетов на все поезда всех направлений. Ничего особенного, скажете вы, такое добро в каждом почти районе столицы существовало. А я вам возражу – если пройти насквозь все это здание до последнего зала и занять там очередь, недлинную, ибо в курсе были единицы избранных, то ровно в пять часов вечера откроется окошко, в котором продают невыкупленную бронь – и билеты у тебя точно будут.

Что за бронь, опять спросите вы? Сами посудите – в СССР, как и в любой стране мира, спецслужбы имеют некоторые дополнительные права и возможности. А вдруг какого преступника срочно потребуется поймать именно в данном вагоне… или упаси бог, шпиона. Или высокому госчиновнику срочно потребуется посетить соседний город (хотя для них были особые условия и квоты, но тем не менее). Так что обычно по 1-2 места на любой вагон уходило в резерв, который выкупался очень редко… а в семнадцать-ноль-ноль по московскому времени карета превращалась обратно в тыкву, и билетики выбрасывались в свободную продажу. И почему-то в первую очередь они поступали в это окошко здания у Ярославского вокзала.

Так что в семнадцать-десять я был счастливым обладателем плацкартного места на скором поезде Москва-Нижнереченск, отбывающего сегодня в двадцать три-тридцать.

Так, сказал я самому себе, с железнодорожными вопросами мы разобрались, что у нас остается… ах да, еще товарищ со сложной фамилией из Внешторга, раз, ну и народные артисты Миронов и Ширвиндт, два, надо им просигнализировать насчет репетиций и всего остального. А три, это поставить в известность Леночку-Демонжо… нехорошо все же исчезать из поля зрения любимой женщины без объяснений.