Коллекционер безумия бесплатное чтение

1. Гуляющий по чувствам

Игла старинного на вид проигрывателя коснулась виниловой пластинки, разливая классическую танцевальную мелодию по комнате. Мягкий желтый свет озарял помещение, обставленное по давно минувшей моде. Комната была обклеена светлыми обоями с простым узором. У одной стороны стоял диван со столиком, на котором стояли два бокала и бутылка вина. С противоположной стороны стоял книжный шкаф, рядом с которым стоял мольберт.

Музыкальная пластинка была поставлена молодой девушкой в длинном белом платье, на концах которого располагались синие рисунки цветов. Через пару секунд в комнату вошел мужчина. Он обнял девушку сзади за талию, после чего отошел и уселся на диване, наливая себе и даме вина.

– Отличный вечер, – начала девушка, – мы словно на пол века в прошлое отправились.

– Да, – протянул мужчина, после чего устремил свой взгляд куда-то на шкаф, – у тебя и боа есть?

Он резко встал с дивана, подошел к шкафу и взял оттуда перьевое боа, которое сразу надел на девушку. Она же в свою очередь подошла к комоду и достала из него атласные оперные перчатки черного цвета. Когда она надела и их, мужчина произнес:

– Вот так. Теперь мы точно, как в прекрасном прошлом. Потанцуем?

Они начали кружиться в вальсе. Мужчина любовался бесконечной красотой изумрудно-зеленых глаз своей партнерши. Вдруг через музыку начали слышаться крики и громкий смех. Партер девушки по танцу сразу же нахмурил брови.

Этим поздним зимним вечером, одним из последних вечеров этой зимы, у старого дома собралась шумная компания из четырех парней и девицы. Расположились на скамейках у подъезда. Один из них принес с собой ящик пива, которое расходовалось очень быстро. Другого послали за добавкой. Разгорячились, шумели, кричали. Вдруг их окрикнул голос из окна второго этажа:

– Вы можете прекратить шуметь? – раздался мужской голос, – я тут пытаюсь слушать красивую музыку, а вы мне мешаете.

– Иди-ка ты нахрен, мужик, – последовал ответ, – музыку он слушает, сноб гребанный.

В это время в окне появился хозяин голоса, мужчина с короткой стильной причёской. Он холодным взглядом окинул компанию. Во всем его лице читалось недовольство.

– Я вам сделаю ровно два предупреждения, – заговорил он, – первое: уходите сейчас и создайте мне тишину, не вырывайте меня из созданной нами атмосферы в свой гнилой мир.

– Ха-ха, какой смешной. Что ты нам из своего окна сделаешь, придурок?

Вдруг мужчина, который попросил компанию удалиться, выпрыгнул в окно. Он мягко приземлился на землю рядом с компанией и в мгновение поднялся во весь рост, который составлял около двух метров. На секунду все присутствующие взаправду умолкли. Однако долго их удивление не продлилось.

– Ты что, в костюме дома сидишь? – спросил один из мужиков.

– Да, именно так.

Выпрыгнувший из окна мужчина был одет в приличный пиджак и брюки. У него была бардовая галстук-бабочка. На ногах его были лакированные туфли. Он с улыбкой посмотрел на часы на правой руке.

– Второе предупреждение: если через тридцать секунд вы не покинете это место, вы все умрёте. Тридцать. Двадцать девять.

Подвыпившая компания изрядно посмеялась с такой угрозы. Меж тем отчет продолжался.

– Не, пацаны, мне уже просто интересно, что он с нами собрался сделать.

– Может, один нападет на троих мужиков, хах, он явно в меньшинстве, – при этих словах он достал нож.

– Шесть. Пять. У вас очень красивые глаза, мадам, – обратился он к единственной женщине в компании, – Три. Два. Один....

***

– Четыре трупа недавно нашли у подъезда дома в северном районе Города, – зачитала отрывок из газеты молодая девушка, сидящая в мягком кресле, – были убиты в тот пятиминутный промежуток, когда один из их товарищей ходил в магазин за выпивкой. Никто не видел, как произошло убийство.

– Одна компания пьянчуг нарвалась на другую. Такое случается, – ответил ей мужчина, стоящий напротив неё и опирающийся спиной на шкаф, – так что, Шейл, выполнишь мою просьбу?

Он явно не хотел показывать, что его волновала новость.

– Это еще не всё, погоди. Тут написано, что у всех убитых были выколоты глаза.

Парень мгновенно переменился в лице, отвел взгляд. Вот опять. Перед его глазами промелькнула картина улицы. Фонари осыпают своим желтым светом тела, с неба падает снег, переливаясь в падающих лучах. Он любил смотреть на снег у фонарей, идя домой поздним вечером. А эти люди уже никогда не увидят снег, что кружит как мотылек вокруг фонаря. Они и солнца никогда не увидят. И травы. И вообще ничего. Мертвы, ослеплены посмертно. Он словно заглянул в пустые глазницы мертвецов.

– Это ужасно, – он сильно побледнел, – так это маньяк. Страшная смерть… Думаешь меня привлекут к расследованию?

– Только если убийцу поймают или найдут подозреваемого. Тогда да, твоя помощь полиции понадобится.

Парень взял в руки сигарету и зажег её. Трясущимися пальцами он поднес её ко рту. Помещение стало наполняться табачным дымом.

– Я устал, Шейл, я так больше не могу.

– Но ты им нужен. Твои… таланты, они хоть и странные, но полезные, ты сам понимаешь. И не кури пожалуйста у меня в комнате.

– Прости, – он потушил сигарету, – Ты права насчет талантов. Но каждый раз такой осадок остается. Каждый раз выходя из полиции, мне приходится еще неделю пить виски и курить по пачке в день. Просыпаться в холодном поту по ночам. Ничего не помогает, я всё уже перепробовал за последнюю пару лет, это можно только перетерпеть. С другой стороны, я ведь и правда делаю мир лучше. Ведь так? С каждым раскрытым делом мы ближе к мирному и спокойному существованию. И всё же… ты мне поможешь, выполнишь мою просьбу?

– Ты уверен, что тебе туда нужно, Пауль? Зачем тебе туда? Если ты от работы с подозреваемыми переживаешь такие страдания, то что с тобой будет в “последнем пристанище душ”?

– Не могу сказать. Не сейчас. Понимаешь, меня туда просто так не пустят. Даже по работе. А ты можешь меня туда провести.

Шейла убрала газету в сторону и нахмурила брови. Перед ней стоял её старый приятель, Пауль Ларкин. Это был худощавый мужчина среднего роста с короткими темными волосами. Он носил большие круглые очки, за которыми находились голубые глаза. Пауль оперся на комод, ожидая ответа подруги. Шейла еще несколько секунд просто сверлила его взглядом.

– Я знаю, – вдруг заговорил Пауль, – Ты беспокоишься за меня, переживаешь, что я, будучи впечатлительным, подвергну себя опасности там. А еще тебе становится не по себе, когда я начинаю говорить о том, что ты чувствуешь. Сейчас тебе становится жутко. А сейчас ты начинаешь злиться…

Девушка смяла газету в руках.

– Хватит. Прекрати. Я никуда тебя не проведу, пока не узнаю, зачем тебе это! Ни один человек не захочет в Желтый городок. Пауль, ответь, – она резка сменила тон на умоляющий, – зачем тебе в психбольницу?

– Мне нужно разобраться в себе, – прозвучал заученный ответ.

– Для этого есть психолог. И не надо напоминать, что ты сам психолог. Кто-то должен защищать защитников. Ты не сможешь понять себя в окружении больных. Это так не работает.

Пауль нахмурился.

– Я и не думал, что ты меня поймешь. Никто не понимает.

– Вот только фраз героя романтизма не надо. Чтобы я смогла тебя понять, ты должен мне рассказать чуть больше. Пауль, не все люди могут понимать друг друга с полуслова.

Парень сделал пару шагов по ковру в сторону своей подруги и наклонился поближе.

– Посмотри мне в глаза, Шейла, загляни туда. Ты видишь там своё отражение? Какое оно? Каким ты его видишь? Видишь ли ты лазурный ореол вокруг себя?

– Пауль. Но ведь это твоя радужка…

– А я так вижу тебя. Вижу всех. Знаешь, почему вокруг тебя синее гало? Потому что ты добрая и отзывчивая. Ты обязательно поймешь мою просьбу и поможешь мне. Я знаю.

Его взгляд потерялся в пространстве на минуту-другую.

– Ну да ладно. Мне пора, дела не ждут, – он вышел в прихожую, накинул на себя пальто и начал обуваться.

– Я бы очень хотела помочь тебе Пауль, – прокричала ему Шейла из комнаты.

– Я знаю. Я знаю. Спасибо за приглашение. Еще увидимся, мне правда пора.

Пауль вышел на оживленную улицу и стал направился в сторону места работы. Дорога скользкая: печальное последствие резких перемен погоды. Весна уже началась, а потому, что растаяло днем, замерзло вечером. Слякоть и грязь стали верными спутниками улицы, а соль, которой эту улицу обильно посыпали, быстро въедалась в обувь и брюки.

“Какой цвет следующего прохожего? Красный, конечно, красный! А следующего? Конечно, красный! Конечно, красный! Почти у всех красный. Вот бы побольше синих. Конечно, красных винить не в чем, они успешные замечательные люди, но слабо понимают других. С другой стороны, вот вижу их, а в глазах столько проблем, столько бед. Столько груза на сердце. Мне их искренне жаль, этих красных”

Пауль Ларкин частенько чувствовал себя межзвёздным странником, шагая по улице. Черные стены домов очерчивались желтыми огнями фонарей. Вокруг проплывали, проползали и пролетали фигуры людей. И у каждого голова – звезда. Дыхание замирает, и чувство, будто находишься в скафандре. Люди одаривали его краткими странными взглядами, он всегда отвечал взаимностью, при этом чуть больше задерживая свой взгляд на людях. Многие отбрасывали взгляды, едва в их зрачках отражался желтеющий взгляд зрачков Пауля, в коих, в свою очередь отражался свет уличных фонарей.

У человека может быть много причин резко отводить глаза, прятать взгляд. И большую часть из них Пауль Ларкин знал очень хорошо. Почти всегда это страх, который в свою очередь бывает самым разнообразным. Кто-то боится осуждения, кто-то – внимания. Есть и другой спектр причин – умысел. В его нахождении зачастую и заключалась работа Ларкина.

«О! А вот и синий. Идет одна среди ало-желтой толпы, сама сжалась как мышка, но взгляд, такой красивый. С другой стороны, ее синий слишком дерганный, долго бы с ней общаться я не смог».

Но вот за поворотом показалась привычная вывеска полицейского участка. Пауль подавил внезапно появившуюся тошноту. Попинав ступеньки с целью сбросить с ботинок как можно больше снега, Пауль зашел внутрь.

Гардеробщица прекрасно знала «ритуалы», с которыми герр Ларкин прибывал на работу. Скинув на скамью пальто, он подходит к зеркалу и начинает пялиться на себя в течение некоторого времени. После этого Пауль несколько раз хлопает себя по щекам, затем все-таки относит свои вещи в гардероб.

Пауль вошел в пропахший табаком кабинет, где его уже заждались. Трое полицейских сидели там и переговаривались о чем-то. Как только Ларкин вошел внутрь, они сразу же замолчали. Один из них, что опирался спиной на массивный стол, заваленный бумагами, помахал ему рукой и предложил присесть на единственный оставшийся свободным стул. Вошедший этим предложением пренебрег и оперся спиной на стену. Он оглядел всех присутствующих: на стол с бумагами опирался детектив Йенс Шнайдер. Другие два полицейских, что сидели в креслах и вчитывались в какие-то документы, были его помощниками.

– Добрый вечер, герр Ларкин, мы как раз вас ждали. Нам надо поговорить о деле, – обратился к нему Шнайдер, рослый мужчина в бежевом пиджаке, – о деле Шольца.

Пауль одарил детектива вопрошающим взглядом. Штатному психологу Паулю Ларкину казалось, что дело Фреда Шольца было уже закрыто. История такая: один парень на почве сильнейшего душевного истощения выдумал свою собственную веру про танцы и вознесение через них. После Фред Шольц, этот самый парень, нашел девушку, которая была не в лучшем состоянии, посвятил в свою религию и увез на остров с заброшенным маяком, что находится недалеко от Города. Йенс Шнайдер узнал вопрос во взгляде Ларкина и пояснил:

– Как помнишь, мы отправили туда группу людей. Так вот, никакой девушки на острове и в помине не было. Кроме того, мы допросили лодочника, который отдал Шольцу лодку. Он видел Шольца, но не видел, чтобы с ним был еще кто-то.

– Вы подозреваете, что парень просто выдумал её? Но он говорил совершенно искренне, сумасшедшие тоже говорят искренне, но по-другому, более тускло. Моя способность… методика еще никогда не давала сбой.

– Пауль, мы не сомневаемся в вашей методике, – прервал его один из офицеров, – Нет, честно, мы сомневались. Поначалу.

Как оказалась, девушка вполне себе реальна. Она существовала, – продолжил Йенс, – Но пропала без вести. Последний раз её видели ровно в ту дату, которую назвал Шольц. У нас есть предположение, что она утопилась в море. Либо Фред Шольц её убил и выбросил в море.

– Нет, этого не было. Я уверен. Шольц не такой человек. Тем более, она его успела подстрелить под конец, – нервно затараторил Пауль.

– Нам всё равно нужно проверить все версии. Если у нас на свободе окажется убийца…

– У вас и так на свободе убийца, и это не Шольц, – прервал его Пауль.

Все находящиеся в помещении люди заметно смутились. Тишина наводнила кабинет. Один из полицейский прокашлялся.

– Этим делом уже занят другой отдел, не переживай, – ответил Йенс, – уверен, скоро они поймают этого маньяка.

– Скоро ли? Людей пропадает все больше. Их не находят, они исчезают без следа. Мне кажется, по улицам Города расхаживает куда больше людей с кровью на руках, чем мы думаем. Слухи тараканами по городу забегали.

– Тем не менее, мы найдем виновных, и они предстанут перед правосудием. Рано или поздно…

– Надеюсь на это. Не хотелось бы думать, что мы стоим на пороге коллапса справедливости.

Йенс и все остальные проигнорировали эту фразу. Обычно идеализм умирал в первый год службы. Меж тем детектив продолжил:

– В любом случае, мне бы хотелось поговорить с лечащим врачом Шольца, который его с того света вытащил. Мне кажется, ему есть что еще нам рассказать, пока сам Шольц обследуется в Желтом городке. Ты со мной? – Йенс Шнайдер перевел тему.

– А мне зачем идти? – удивился Пауль Ларкин.

– Узнаешь не врет ли он. У тебя это отлично получается.

“Да, замечательно быть ходячим детектором лжи, – подумал Пауль, – ну каким родился, таким и пригодился”.

– Ладно, давай посмотрим на этого доктора. Честно, я его в жизни не видел.

– Думаю, он тебе понравится, доктор Хорст Ланге. Один из лучших врачей в Городе.

Домой Пауль пришел крайне уставший. Ему не хотелось никуда больше идти. Беспокойство полицейских, которые очень сильно пытались его спрятать, заполнило Ларкина. Всегда так случалось. Их желтые ауры трепетали вокруг их голов, дергались, просачивались в череп. И вот теперь он сам встревоженный.

Сейчас Пауля больше волновал вопрос, что именно встревожило коллег. И что-то ему подсказывало: причиной являлся он сам, так как в самый неподходящий момент сказал, что у них на свободе маньяк-убийца, выкалывающий людям глаза. И ведь внештатный психолог понимал, что масло в огонь беспокойства подливал тот факт, что один человек в течение пяти минут смог убить четверых человек. Что за дьявол нынче ходит по улицам Города? Дело Фреда Шольца внезапно стало таким малозначительным.

Пауль небрежно сбросил верхнюю одежду на комод, разулся, после чего прошел в свою комнату и прыгнул на старый диван. Телевизор включать не хотелось, радио пусть тоже молчит, книги пусть останутся закрытыми, пусть дальше пылятся на полках. Пауль лежал так примерно с полчаса, после чего перевернулся лицом к потолку и вопросил в воздух:

– И как мне попасть в дурку?

Вопрос этот уже долгое время не давал Паулю покоя. Зачем ему туда? Он и сам лишь смутно это осознавал. По большей части, чтобы найти себя в окружении потерянных. Чтобы понять, почему он видит мир именно так, такими глазами, странными, иногда жутким.

Пугая людей и пугаясь сам, почти всю жизнь Пауль провел отстраненно от общества, лишь иногда устанавливая контакт с теми, кто понимает его и не боится. Но и эти редкие знакомства продолжительными не были. Разве что с Шейлой он дружил почти всю жизнь. Так Пауль Ларкин и жил до тех пор, пока не оказалось, что его «ненормальный» взгляд на мир является крайне полезным. Любую слабость свою можно превратить в силу, так Пауль уяснил для себя.

– Да, я, конечно, могу сойти за сумасшедшего, у меня правда получится, – он продолжал разговаривать сам с собой, – но какой отпечаток оставит такой поход на моей жизни. Я сразу потеряю все, чего добился. Нет, надо найти другой способ.

Ночь Пауль провел неспокойно. Он вообще редко когда беззаботно спал. Сомкнувши глаза, он увидел привычную картину: радиопомехи. Желто-черным шумом они расползались по его полю зрения. Иногда они образовывали странные структуры, напоминающие контурные карты. Плотно задернутые шторы лишь первое время помогали защититься от фар проезжающих мимо дома машин.

Сквозняк, прорвавшийся через щели между окнами и стеной, всколыхнул ткань, открыв дорогу жгучему свету. Сияние фар стреляло по глазам, пробиваясь сквозь веки, обнажая перед взором черные ветви сосудов. Пауль отворачивался к стене, сжимаясь в клубок, но спина его предательски начинала болеть, заставляя его принимать более удобное положение. Заснуть он смог только ближе к утру.

После трех будильников Пауль Ларкин все-таки смог встать. Вздрагивая от холода, он быстро собирался и приводил себя в минимальный порядок. Проглотив чашку кофе и накинув на себя пальто, он выскочил на промозглую улицу, направившись к полицейскому участку. Там он встретился с Йенсем Шнайдером. Детектив был не менее мрачен, чем психолог.

– Йенс, что-то случилось? – спросил Пауль, – знаю же, случилось.

– Ты как всегда проницателен. Ты словно наговорил вчера. Угадай что? Теперь и наш отдел занимается поисками этого убийцы-глазодера.

– Ничего себе! Так никаких успехов нет, раз еще вас подключили?

– Да. Вчера поздно вечером нашли очередное тело. Прямо в доме, перед которым произошло убийство пяти человек. Безглазое тело девушки было найдено в шкафу её квартиры.

– Кошмар. А её в тот же день убили.

– Думаю да, но это еще устанавливается. Таких совпадений не бывает, так что мы подробно опрашиваем знакомых убитой, а также соседей.

– Хм. Обычно в таких историях никто ничего не видел и не слышал.

К больнице шли молча. Пауль не очень-то любил такие прогулки с детективом. Они всегда молчали. Ларкин часто утопал в своих мыслях, а детектив Йенс в работе. Детектив был умным и интересным человеком, но в последнее время ни о чем, кроме работы не думал. Они знали друг друга очень много лет, а потому все разговоры уже случились. Больше не о чем было говорить, разве что о погоде, да новостях. Вот и шли молча, упершись взглядом в дорогу, дабы не навернуться. И тихое шествие их продолжится вплоть до больницы.

Пауль не любил больницы. Да кто их вообще любит? Наверное, даже доктора от них не в восторге. Само их наличие – великое благо, но никто бы не хотел туда попадать или задерживаться там. Бесконечные очереди несчастных людей в унылых коридорах, что выглядят, как катакомбы, поднятые из-под земли. В регистратуре психологу и детективу сказали, что у герра Ланге сейчас операция, поэтому они пошли его кабинету, куда он придет, после окончания работы. Там они уселись на скамью. Опершись подбородком на кулак, Пауль рассматривал проходящих мимо людей.

В соседнем отделении, вид на которое открывался через распахнутые двери, сидели люди, чьи ореолы вокруг головы были такими слабыми, словно зажигалка с кончающимся топливом. Казалось, будто они вот-вот погаснут. Паулю стало их жалко. За спиной у каждого печальная историю, которой и делиться с окружающими нет смысла. У всех вокруг разная, но такая схожая печаль. Пауль уж было хотел отвернуть взгляд, как внимание его было привлечено кое-чем необычным.

Пошатываясь, по коридору шел мужчина с бордово-красным ореолом. Это не был привычный полукруглый ореол, сияющий вокруг головы. Это были некие пылающие шипы, выходящие из пространства вокруг головы. Одну руку мужчина держал в кармане. А во второй он яростно перебирал пальцами какую-то бумажку.

– Йенс, Йенс, смотри туда, – прошептал детективу Пауль, потрепав его за плечо, – тот человек. Мне кажется, он психический больной, и с минуты на минуту что-нибудь учудит.

Тем временем странный мужчина подошел к дверям кабинета и встал рядом с ними, опершись спиной на стену. Он взял в руки бумажку и снова пробежался по ней глазами. Брови его нахмурились.

– Что ты имеешь в виду, Пауль? – спросил обеспокоенный Йенс Шнайдер.

– Быстро иди туда. Он может напасть на кого-нибудь. Нет времени! – с этими словами Пауль вынул из мусорного ведра газету и всучил её детективу, – быстро туда.

В ответ Шнайдер всего лишь кивнул, взял газету и пошел в тот коридор, куда указал ему Пауль. Мысли роились в голове Ларкина: “Он не спал всю ночь. Нет, три ночи, как минимум. Он очень расстроен, на сердце его ужасная тоска, но голова горит пламенем ярости. Его обидели, оскорбили. Втоптали в грязь. Сначала он хотел подавить в себе это, но чувство росло. Червивая душа не выдержала. И вот он здесь…”

Руки Пауля задрожали. Он нервно начал кусать ногти. В это время Йенс подошел к тому кабинету и сел рядом с указанным Ларкиным типом. Детектив с наигранным интересом читал газету. Тут из кабинета вышла молодая медсестра. Пауль поймал взгляд замеченного им мужчины. Зрачки изменили форму. Метроном тикает.

Мужчина повернулся к медсестре, его рука тут же вылетела из кармана, обнажая нож. Девушка вскрикнула. По вспышке ее зеленого ореола Пауль понял, что она узнала его. Взбешенный уже занес над ней нож, когда Йенс, сидевший рядом с ним, отбросил в сторону газету и вскочил. Детектив выбил нож из руки нападающего, а затем повалил его на пол.

Больница мигом наполнилась криками. Кричали больные, кричал озверевший мужик.

– Проклятая шмара… столько лет на тебя угробил. А ты, блять, про меня такое распускаешь!

– Уберите его! Уберите его от меня, – кричала прижавшаяся к стене девушка.

Пауль встал со своего места, откуда он наблюдал за происходящим и подошел к месту событий. Он повернулся к девушке:

– Успокойтесь, паника ни к чему. Тем более, что всё уже кончилась. А вообще, вам надо яснее выражать свои чувства и мысли. Да, он казался вам слишком навязчивым, да вы не питали к нему чувств. И да, вы делали намеки. Но намеки мало кто умеет понимать. Вам надо научиться говорить людям в лицо, что они вам не нравятся.

– Да как ты смеешь?! – начала возражать девушка, но потом резко умолкла. Пауль почувствовал, как она испугалась его пристального взгляда, – ты очень злой человек…

– Неправда.

– У тебя очень злые глаза…

– Разве? Мне многие так говорят. Я вовсе не злой, – задумчиво ответил Пауль, – ладно, теперь перейдем к вам, молодой человек. Вы не должны зацикливаться на предмете своих чувств. Не надо её возводить в культ у себя в голове. У вас, возможно, развилось помешательство. И вообще, советую сходить к пси…

Пауль не успел договорить. Мужчина пробурчал что-то невнятное, после чего сбросил с себя детектива Шнайдера, который отлетел и ударился о скамью. Тут же Ларкин получил удар в живот, от которого рухнул на пол. Раздался женский крик. Нападающий стоял над ним, тяжело дыша. Пауль понял, что сейчас будет много боли.

Вдруг, сзади на плечо мужчины опустилась чья-то рука. Как только нападающий повернулся, некто ударил его кулаком в челюсть, тут же нокаутировав. Посреди коридора стоял высокий мужчина в белом халате. На глазах его были большие полукруглые очки. Как только он вывел мужчину из строя, он опустился к нему и начал осматривать.

– Перелома или вывиха челюсти нет. Зубы не повреждены. У него будет просто синяк, – он поднялся и обратился к набежавшим врачам, – я же говорил, что самыми лучшими боксерами были бы хирурги? Теперь пора осмотреть, что с остальными.

– Вы как нельзя вовремя, герр Ланге, – проговорил Йенс Шнайдер, пока врач начал его осматривать.

– А вы только успели прийти, уже людей спасаете. Хотя, как я думал, в больнице это работа врачей. Шучу. Я рад, что вы появились так вовремя.

Желтый ореол вокруг головы доктора был таким спокойным и ярким. Паулю редко когда доводилось видеть людей, что находились в такой гармонии с собой. Хорст Ланге осмотрел Йенса и Пауля. С обоими все было в порядке.

Доктор пригласил детектива и психолога к себе в кабинет. Обставлен он был весьма скромно, даже немного старомодно. Письменный стол, за ним – кресло. Перед столом стояли два резных стула, на которых и уселись Йенс и Пауль. По бокам стояли книжные шкафы, забитые снизу доверху трактатами по медицине. На стенках их висели благодарности и грамоты. Усевшись в свое кресло, доктор начал неспеша попивать кофе. Из окна за его спиной струились лучи солнца, что смешивались со светом его золотистого ореола вокруг головы. Невиданное сияние. Пауль ощутил всю моральную силу этого человека.

– Так что же случилось? – спросил Хорст Ланге, – почему там драка завязалась?

– Типичная история, – ответил Пауль, – пара недопоняла друг друга. Он любил её, души в ней не чаял. Таскался за ней повсюду. А она в нем не была заинтересована. Нет, ей безусловно льстили внимание и подарки. Но он не был тем, кто был ей нужен. В таком состоянии они провели пару лет. В один момент ей надоело. Она всячески подавала знаки, что он ей безразличен, что он ей надоел. Парень же не понял их. В итоге девушка решила ему чем-то насолить. Вот и всё.

– Вы так спокойно об этом говорите, герр Ларкин, – удивился доктор, – и как же вы это узнали?

– Такие истории случаются постоянно. От этого же я и говорю так спокойно. Я думаю, что вы тоже не переживаете из-за каждого перелома. Наши профессии похожи. Ваше призвание – лечить тело человека, моё – душу.

– Это лишь отчасти верно, что я не переживаю. На самом деле, каждая операция ощущается по-новому. Всегда присутствует хотя бы минимальный страх совершить ошибку. Я еще не поставил свою профессию на конвейер. И, признаться не хочу. Знаете, это чувство… после успешно выполненной операции. Ты видишь человека, чью проблему ты решил, видишь улыбку на его лице и на лицах его близких, видишь счастье в их глазах. Это ни с чем не сравнить. Наверное то же самое, герр Йенс, испытываете и вы, когда раскрываете очередной дело.

– Да, вы определенно правы, доктор, – ответил детектив.

Пауль же не мог согласиться. После каждой успешно-выполненной работы, на его душе оставался осадок, от которого было очень тяжело избавиться.

– Ладно, мы сюда не просто поговорить пришли, – опомнился Йенс, – мы хотели поговорить с вами насчет одного из ваших пациентов, о Фреде Шольце.

– Шольц? Да, помню его. Удивительная воля к жизни. С теми повреждениями, с которым он был доставлен к нам, только воля к жизни могла бы удержать его на этом свете достаточно долго, чтобы мы успели оказать помощь.

– Лично я не увидел этой воли, когда первый раз поговорил с ним, – сказал Йенс Шнайдер.

– Она может скрываться гораздо глубже в душе человека, чем мы привыкли думать, – заметил Ларкин, после чего обратился к Хорсту Ланге, – скажите, доктор, пока он у вас находился, он проявлял какие-нибудь признаки… сумасшествия?

– Честно, нет. Он оказался очень спокойным и приятным человеком. Хотя его подавленность и нелюбовь к себе немного портили картину. Единственное, когда он еще пребывал в коматозном состоянии, он постоянно что-то бормотал про страшный суд, грехи, кричал о каких-то монстрах. Все время повторял имя…

– Этель? – перебил его Пауль, доктор Ланге кивнул, – мы ищем эту девушку. Есть подозрения, что Шольц убил её, а труп спрятал. Есть все основания полагать, что у него был психоз. И хотя я не распознал лжи в его истории, что-то могло остаться неявным.

– Скажите, доктор, Шольц еще у вас? – задал вопрос детектив.

– Нет, его выписали, когда его здоровье пришло в норму. Ну, насколько оно могло прийти в норму. Далее он отправился на осмотр и лечение в Желтый городок. Скорее всего, он всё еще там.

Через несколько минут у Хорста Ланге закончился перерыв, и психолог с детективном покинули больницу. Было решено, что Пауль отправится в предгорья, где находится комплекс под названием “Желтый городок”, где поговорит еще раз с Шольцем. Пауль еле скрывал восторг от такого известия. Домой он шел с улыбкой на лице, которая, правда, исчезла в один момент.

Случилось следующее: пока Пауль шел домой, ему ветер прибил к ноге газету. Пауль поднял её, чтобы выбросить, но тут его словно пронзило. Холод разошелся по его телу. На первой странице газеты, которую подобрал психолог, была распечатана фотография одной из звезд Городского кинематографа. У фотографии были выколоты глаза. Пауль пролистал остальные страницы газеты. Открытие театрального сезона в городе Флюсстрасе. Новый законопроект, распространение цензуры. Открытие памятника генералу Олафу. Глаза отсутствовали на всех напечатанных в газете фотографиях.

2. Цвет твоей души

Когда раздался звонок в дверь, Пауль еще накрывал на стол. Он разложил угощения, на которые потратил изрядную часть его месячного бюджета. Всё это для того, чтобы отпраздновать будущее путешествие в психушку. В центр стол была поставлена бутылка вина, а с боку от нее – полупустая бутылка огненного виски, любимого поила Пауля Ларкина, которое обладало жгучим привкусом корицы. Нарезанные колбаса и сыр были спирально разложены на тарелках. В момент звонка Пауль как раз смотрел на свет лампы накаливания, проходящий через хрусталь бокала.

Он легкой походкой подошел к входной двери и отпер её. На пороге стояла его давняя подруга Шейла. Сначала она опешила, увидав его, стоящего в полный рост, с улыбкой на лице, однако, уже через секунду и она заулыбалась в ответ.

– Спасибо, что позвал, – сказала она.

– Тебе спасибо, что пришла, заходи скорее. Я уже почти закончил накрывать стол.

– Ты что? – удивилась Шейла, – я думала, мы как обычно, пирожков поедим, да пива попьем.

– Нет, сегодня у нас сыр и вино.

– Пауль, ты что, болен? – Шейла всерьёз забеспокоилась за своего друга. У неё чуть не выпало пальто из рук, когда он вешала его.

– Шейла, милая, почему ты решила, что я устрою ужин только перед смертью? Нет, всё хорошо. Всё просто прекрасно, уверяю тебя, – он даже не знал, говорить ли ему эти слова спокойно или смеяться от замешательства подруги, – мы празднуем. Скоро скажу, что. А пока, переодевайся и проходи.

Уселись за стол.

– Только свечей на хватает, – заметила Шейла.

– Со свечами будут, когда я вернусь.

– Вернешься? – Шейла тут же занервничала. Она закусила губу.

– Да. Вчера мы были у доктора Ланге. Всё еще по делу Шольца, – рассказывал психолог, наливая вино в бокал, – есть подозрения, что он утаивает часть информации. Надо снова с ним поговорить. И знаешь, где он?

– В больнице, надеюсь, – неуверенно сказала она.

– Ну, ты не далека от правды. В больнице. В психбольнице.

Шейла сжала руками скатерть.

– Я получил разрешение. Официальное разрешение отправится в Желтый городок. Там мне предстоит еще раз встретиться с Шольцем.

– Пауль, не надо, – Шейла заговорила умоляющим тоном, – не ходи туда. Пусть отправят кого-нибудь еще. Вас же, психологов, простите, тьма!

– Это уже решено. Перед тем, как отправится, я хочу провести время в хорошей компании. Так что предлагаю отложить этот разговор на потом. По телевизору скоро программа про путешествия. Предлагаю посмотреть вместе после ужина.

Шейла сидела одной рукой закрывая глаза. На последней фразе она слегка улыбнулась. Какой бы Пауль ни был кретин, по её мнению, он был чуткий кретин. Она ведь только один раз при первом знакомстве сказала, что любит программы про путешествия. Вместо ответа она просто взяла в руки бутылку вина и наполнила свой бокал.

Уже через полчаса, они сидели рядом друг с другом на диване и наблюдали кадры, как по бушующему черно-белому морю плывет черно-белый парусный корабль. Ему предстояло преодолеть сто морских миль, чтобы добраться до родной бухты Города. После программы телевизор был выключен, зазвучало радио.

– Кажется, – задумчиво сказала Шейла, – все-таки пришло время для разговора.

– Ладно, но мне нужно подготовиться, – сказал Пауль и залпом выпил рюмку виски.

Он прокашлялся и разлегся на диване. Взгляд он свой отправил в потолок, но так, будто он пробивает его, пробивает соседей, чердак, да и саму небесную твердь, теряясь среди звезд. Он вздохнул.

– Ты ведь знаешь, Шейла, что я не совсем “нормальный”. Думаю, ты всегда это понимала. Я долго рассуждал… это все так видят мир, или только я. Даже спрашивал, знаешь. А в ответ злые людские глаза впивались в меня с недоумением во взгляде. Так и решил, у всех всё как у людей. Кроме меня…

– Ты про что, Пауль? Ты все время не договариваешь. Знаешь. Как бы ты ни описывал, насколько к тебе несправедлив мир, ты все равно что-то утаиваешь. Ты, видимо, так к этому привык, что и сам не замечаешь. Общаясь с тобой, я все время прихожу к мысли, что ты говоришь куда меньше, чем думаешь. Будто хранишь сокровище, или мрачную тайну…

– И то, и другое, мила моя фройляйн. Сокровище для мира, мрачная тайна для меня. Вот я тебя всё время называю синей. А ты даже не обижаешься, не замечаешь. Знаешь, почему я так тебя называю? Вокруг твоей головы мерцает синий нимб. А ты и не видишь. Никто не видит этой красоты. И эта синяя красота… в ней вся ты. Каждый отблеск твоей души воплощается в синем ореоле.

Пауль встал с дивана и начала расхаживать по комнате. В один момент он достал сигарету и закурил.

– И так с каждым человеком. Друзья, коллеги, прохожие, что плывут рядом со мной по улицам. У всех вокруг голов сияет цвет, что как бы отражает их суть. Показывает характер и душу, отражает настроение. Показывает, врет человек, или говорит правду. Ты – синяя, Йенс Шайдер, мой коллега – желтый. Человек, что напал сегодня в больнице на медсестру – красный. Вернее, даже бордовый, что интересно. Очень интересно.

Шейла, что до этого молча и безэмоционально сидела на диване, приподнялась и сложила руки в замок.

– А ты, Пауль? Какой ты?

Повернувшийся к окну психолог резко развернулся, щелкнул пальцами правой руки и протянул её в сторону подруги.

– Так ведь в этом и суть! Ты спрашиваешь меня, что тревожит меня, зачем мне в психушку. А ответ-то на поверхности. Какой я? Красный, желтый, синий, зеленый? Да не ебу я!

Шейла вздрогнула.

– Прости. Я не хотел. Дело в том, что я правда не знаю, какой у меня цвет. Смотрю в зеркало. А вокруг головы – пустота. Смотрю в глаза людей, и в отражении их глаз вокруг головы лишь радужка.

– Так, а какая тебе разница тогда, какой у тебя цвет?

Пауль застыл в замешательстве. Вопрос показался ему настолько странным, неуместным и тупым, что психолог застыл посреди комнаты. Лампы люстры позади его головы образовывали фигуру, похожую на колпак шута на иллюстрациях старых книг.

– А как еще мне узнать, какой я человек?

– Самоанализ. Ты же психолог, разве тебе не знать? Или у друзей спроси.

– Нет, нет, ты не понимаешь. Все методы классической психологии… не буду говорить, что они совсем плохие. Они действенные. Но они лишь слегка приоткрывают занавес на душе человека. А этот ореол, он всегда отражает самую суть. Когда у тебя есть такой мощный инструмент для понимания людей, ты уже не можешь мерять их другими категориями. И как тогда мне оценить себя, если ореола нет?

Шейла ничего не ответила, она просто молча уперлась своим взглядом в Пауля. Он сел обратно на диван рядом с ней. Одной рукой он приобнял свою подругу.

– Ты ведь еще тогда, в университете рассказывал про цвета людей, – прервала молчание Шейла, – хотя, если вдуматься, ты и раньше это упоминал. Я думала, что это у вас, психологов просто система такая.

– Ну, я всем так и говорил, боясь сойти за психа.

Он улыбнулся, вспоминая студенческие годы. Вот, он и Шейла сидят на скамье в парке недалеко от университета. А она с интересом называет имена их общих знакомых с целью узнать их цвет. На самом деле их, общих знакомых, было не так и много. Пауль не был особо общительным человеком. С одной стороны, Пауль сразу видел, понравится ли ему общение с человеком, с другой, мало кому может понравиться общаться с человеком, который каждую секунду видит тебя насквозь. Шейла была одним из столь редких исключений.

– Лично я не считаю, что тебе нужен какой-то цвет, чтобы оценить себя, – Шейла явно смягчилась, – неужели тебе недостаточно знать, что ты уважаемый психолог, что помогает раскрывать преступления? Интересный ты человек.

– Но я уже все решил. Тем более, это поручение детектива Йенса Шнайдера. Я уже не могу отказаться.

– Тогда, как только поговоришь с этим Шольцем, сразу уходи оттуда, – говоря это, Шейла приподнялась и заглянула своими глубокими глазами прямо в душу Пауля через его зрачки, – психиатрия не психология. Это другая территория. На каждом, кто работает в этой области, лежит отпечаток. Я не хочу видеть этот отпечаток и на тебе.

– А если это моя дорога? Я должен узнать всё о моем даре. Видишь ли, я не видел ореола только у мертвецов. А я не мертвец.

– А психбольница тут причем?

– Не так давно я видел человека, чей ореол был бардовый. Не красный. Всего несколько раз в жизни я видел людей с оттенками цветов. У всех у них были психические заболевания. Понимаешь? У больных цвет отличается. А это значит, что мое зрение имеет куда более сложный механизм, чем четыре цвета.

Шейла отвела взгляд в сторону.

– Ты не ребенок, Пауль, и я не могу запрещать тебе делать что-либо, или идти куда-то. Я только, прошу тебя быть осторожнее.

– Я буду, обещаю тебе, – с этими словами он обнял её обеими руками, и затем погладил по голове.

Объятья отлично позволяют скрывать лицо. Хоть Пауль и видел, что его подруга переживает за него, хоть он и знал, в какой она растерянности, он не видел, что в этот момент по её щеке катилась одинокая слеза.

3. Повешенный пророк

Желтый городок находится к северу от Города, в предгорьях. Когда-то душевнобольных содержали прямо в городской черте, но из-за частых побегов, было решено перенести лечебницу подальше. Сейчас на месте старой психбольницы стоит обычный жилой дом с не больно-то хорошей репутацией (а еще целой вереницей слухов и сплетен мистического характера). За холмами, на которых разрастался Северный район, лежали предгорья, а за ними возвышался горный хребет.

По слухам, за хребтом лежал секретный полигон, где военные в годы минувшей войны занимались испытаниями некого новейшего оружия, что так и не было завершено, так как война закончилась. Слухи-слухами, а в одном овраге до сих пор ржавеет старый грузовик в цветах хаки. Пауль этот цвет не любил. Ему даже было интересно, а почему у военных ореол вокруг головы не этого цвета? Такие мысли были у него в голове, пока он шел мимо того самого оврага.

Кривая дорога, что змеей ползла наверх, к горам, вела мимо старой заброшенной церкви. Она была заброшена еще когда Пауль был ребенком. От Шейлы Пауль узнал, что иногда в эти руины приводят душевнобольных помолиться. Она говорила, что кому-то даже помогало. Когда Ларкин проходил мимо руин, сильный ветер с гор рванулся сквозь развалины, издавая подобие крика неведомого чудовища.

– От таких воплей скорее еще сильнее с ума сойдешь, – пробурчал Пауль.

Сырой ветер дул не постоянно, а бил по путнику резкими ударами. Когда до горной долины, где располагалась лечебница, оставалось совсем немного, и из-за холмов уже виднелась черная черепица, прикрывающая желтые стены, Пауль обернулся и окинул взглядом Город. Громада домов расползлась от горизонта до горизонта.

Новостройки загораживали берег залива, подползая к одинокой рыбацкой деревне, которая вот-вот исчезнет в пасти города. В центре возвышался гигант Иггдрасиль, вокруг шпиля которого кружили личные дирижабли правительства. От многочисленных заводских труб на западе города, за рекой Сонг, поднимался черный дым. С ним контрастировал белый пар градирен. В детстве Пауль любил воображать, что градирни – это завод по производству облаков.

Венчало западную часть города проклятое “Большое красное здание”, за которым был лишь безграничный лес. Город застрял в дорожной петле, как повешенный. Снег уже сошел с полей, обнажив сухую траву, что впитывала придорожную пыль с тяжелыми металлами. Отдельно выделялись линии почерневших сугробов, которые еще не скоро растают.

Скоро стемнеет, и все это озариться светом тысяч огней. Город будет подобен погребальному костру. Вид, одновременно родной, знакомый с детства и надоевший, даже осточертевший. Пауль вошел в горную долину и увидел желтый городок. Конечно же городом он был назван с натяжкой. Всего шесть домов, да пара пристроек. Все здания были покрашены в желтый цвет. Цвет этот уже давно укоренился у жителей Города как цвет безумия. Вся лечебница была обнесена двухметровым забором из железной сетки, закреплённой на бетонных столбах. На въезде в городок стоял КПП, туда Пауль и прошел.

На пропускном пункте у психолога минут двадцать проверяли документы, а потом уже проверили самого Пауля на наличие оружия, колюще-режущих предметов и тому подобного. От скуки Ларкин начал осматривать помещение, но и это ему быстро наскучило. Груда журналов и газет на столе, прошлогодний календарь на стене, банка из-под кофе, до краев заполненная окурками. В глазах зарябило от мигающей подвесной лампочки.

Когда дверь открылась, пропуская Пауля на территорию лечебницы, сердце его что-то кольнуло. Нет, скорее это было похоже на то, что сердце, пытаясь сделать очередной удар, наткнулось на препятствие, горку, которую пришлось преодолеть. Это удар перед прыжком в пропасть, это удар перед признанием в любви. От него замирает дыхание.

Пуль вошел в двор Желтого городка. На его удивление, там было довольно много деревьев. В нос сразу ударил запах сырой древесины и гниющих веток. Он шел по неровной мощеной дороге в направлении главного здания лечебницы.

Рядом с деревьями стояли скамейки, сколоченные из старых досок. Недалеко от входа в главное здание какой-то мужчина с синим ореолом размеренно забивал гвозди в такую незаконченную скамейку. Пауль поздоровался с ним, а тот вскочил от удивления.

– Здравствуйте, – неуверенно ответил тот, – знаете, так необычно, когда на «вы» и «здравствуйте».

Пауль Ларкин нахмурил брови и вдруг увидел, что ореол у мужчины не синий, а темно-фиолетовый. Показалось, или это больной? Вдруг из дверей главного здания вышел мужчина в белом халате с зажигалкой и сигаретой в руках. Он хотел закурить, но, когда заметил Ларкин, подошёл и встал между ним.

– Извините, он к вам пристаёт? – спросил подошедший мужчина.

– А, никак нет, – смутился Пауль, – скорее, это я к нему пристал.

– Тогда лучше не надо так делать. Вы по какому делу здесь? А то я что-то вас не помню.

– Я психолог, Пауль Ларкин. Прибыл от полиции по делу Фреда Шольца.

– А, ну тогда проходите. Вас там, кажется, заждались.

– Неужели? Это из-за Шольца?

– Не только. Тут наслышаны о вас. Как минимум фрау Либерт о вас говорила частенько.

– Шейла что ли? – задал Пауль не нуждающийся в ответе вопрос, заходя внутрь.

Внутри главного здания стояла весьма странная атмосфера. Пауль ожидал услышать крики, стоны или хотя бы различные голоса. На деле же было очень тихо. В приёмном покое блок несколько старых просевших диванов, по бокам от которых стояли тумбочки с книги на них. В покое и коридорах стояло множество цветочных горшков. Пауля встретила врач с чашкой чая в руке. Она широко улыбнулась ему, а её жёлтый ореол словно блеснул, поддерживая её улыбку.

– Герр Ларкин, добрый день, добро пожаловать, рада вас видеть…

– У вас больные работают?

Неожиданный вопрос явно её смутил.

– Нет, не подумайте, не все. Только те пациенты, которые без регулярной занятости могут, извините за каламбур, сойти с ума, – врач посмеялась с Этими словами, явно довольная своей шуткой, – Просто им тут всю жизнь жить, а так хоть занятие есть какое. Не так ли?

– Да… наверное так, – протянул Пауль, – В любом случае, не моё это дело, моё дело – побеседовать с Шольцем.

– Ах да точно, он уже ждёт вас в гостиной, пойдёмте.

Гостиная находилась через коридор, по краям закрытый решетками. Это было просторное помещение с двумя диванами и несколькими креслами, укрытыми пледами. Диваны и кресла эти стояли вокруг стола, на котором были разложены шахматы, кружки с чаем и газеты. Рядом с одним из кресел стояла инвалидная коляска. В кресле сбоку от коляски и сидел Фред Шольц. Это был мужчина возрастом под тридцать лет. Ростом он был не высокий, на голове его росли средней длины светлые волосы. Глаза его были глубоко посажены и, казалось бы, все время выражали грусть или тоску. Создавалось впечатление, что эмоции эти навсегда отпечатались на его лице. Особенно подчеркивали это первые преждевременные морщинки на лбу. Кроме него в комнате было еще несколько пациентов: молодая девушка и двое мужчин.

– Здравствуйте, доктор Ларкин, – поприветствовал вошедшего психолога Фред Шольц.

– Надеюсь, моё появление не нарушило вашего покоя, – сказал ему в ответ Ларкин.

– Нет. Не думаю. Врачи предупредили, что вы придете, да и ничего страшного я в вашем визите не вижу.

– Это хорошо. Я бы хотел провести с вами беседу с глазу на глаз.

– Можем выйти на лоджию, – с этими словами Шольц кивком головы казал на дверь.

– Давайте, вам помочь?

– Не надо, я сам.

С этими словами он ловко переместился из кресла в коляску, после чего направился к двери ведущей на лоджию, чей подоконник был забит цветами. Пауль вышел следом. Отсюда открывался вид на этакий сад Желтого городка, состоящий из ряда высаженных деревьев и скамеек под ними. Больной с фиолетовым ореолом, который пять минут назад чинил скамейку, теперь расчищал сад от оставшегося снега и насвистывал себе какую-то навязчивую мелодию.

– Итак, я хотел бы поговорить с вами…

– Если можно, на “ты”, – прервал Шольц

– Как хочешь, – Пауль пожал плечами с этими словами.

– Не пойми меня неправильно. Просто чувствую неловкость при общении со всеми вежливостями. В таком общении стена появляется что ли. А ты наверняка хочешь, чтобы я говорил так искренне, как только могу.

– Все так, Фред. Полиция считает, что ты мог не всё нам рассказать.

– Ты же сам тогда сказал, что веришь моей истории. Когда я лежал, только-только выйдя из комы. Со сломанным позвоночником, пулевыми ранениями и пневмонией, – он слегка засмеялся, – Угораздило же меня выжить в такой жести. Так вот, я думал, что в полиции твоему слову верят.

– Верят. И я не подвергаю сомнению то, что ты мне рассказал тогда. Но это не отменяет факта, что сказать ты мог не всё. Быть может, маленькие детали, а быть может и огромные факты! Вот я и хочу разобраться.

– Тебе должно быть кажется, что я сумасшедший.

– Нет, по крайней мере я так не считаю.

– А я сумасшедший! Это правда. Только сумасшедший мог сотворить то, что сделал я.

Пауль Ларкин в задумчивости смотрел на Шольца и не мог понять, был ли его ореол чистым желтым, или всё-таки золотым, как ему показалось при первой встрече.

– Что ты сделал? – Пауль знал, что есть моменты, когда человек сможет выдать что-то важное. Он волнуется. Наступает тошнота. Ему нужно выговориться, ему нужно рассказать. Главное в такой момент проявить готовность выслушать.

– Я всё это рассказал при первой встрече. Знаешь, Пауль, когда я создавал эту бредовую танцевальную религию и вовлекал в неё Этель, мною владели тоска, страсть. Страсть некого иного рода. Не назвал бы это обычной похотью.

– Что ты имеешь в виду?

– Я был своего рода одержим Этель, а она была обманута мной. Я не мог уже без неё, а поэтому врал все больше, идя к точке невозврата. Да, я был очень ею одержим, сейчас, по прошествию времени, страшно даже подумать.

– Прости за откровенно личный вопрос. Но у вас был…эм… половой контакт?

– Нет. Но пару раз чуть не случилось. За день до конца. И в самом конце, когда я решил сбросить свою маску пророка. Оба раза меня что-то остановило. Это словно осквернить ангела. Я любил её, но не хотел заходить дальше.

– Могу предположить, что ты влюбился в образ, созданный у себя в голове.

– Да. Это отлично подходит под описание. Но это ещё не всё. Видишь ли, я не просто боялся осквернить её, я боялся вскрыть старые раны. Дело в том, что она до встречи со мной была изнасилована, кроме того, она забеременела от преступника. Это оставило огромный отпечаток на её душе.

– Она забеременела? У неё есть дети?

– Нет, в истерике она… “абортировала” себя.

– Печальная история, – протянул Пауль, прокручивая все услышанное у себя в голове.

– Еще как. Еще как. Не представляешь какой ком у меня в горле встал после её рассказа, и какой замогильный холод бегал по моей спине в ту ночь. Ночь нашего знакомства.

– Если это возможно, расскажешь про Этель Мейер подробнее? Это может нам помочь в её поисках.

– Что? Поисках? Вы её еще не нашли?

– Да, девушка пропала без вести. Поисковая группа не обнаружила на острове ни одного живого существа. Признаться, мы вообще не были сначала уверены, существует ли она. Она могла оказаться лишь плодом твоего воображения. Но нет, девушка существовала. А где она сейчас мы не знаем.

На Шольце в тот момент лица не было. Он сам стал словно темнее, как и мир вокруг. Пауль будто сам мог чувствовать, какая тяжесть упала ему на сердце. Фред начал нервно перебирать пальцами.

– Зря. Зря я её потащил на тот остров. Надо было отправиться одному…

– Одному? Зачем, разве это не было частью вашего, так сказать, “ритуала по вознесению”.

– Ты был прав, Пауль, не всё я тебе рассказал тогда. Дело в том, что…

– Ты убил её, не так ли? – Пауль сделал выпад с целью выбить Фреда Шольца из равновесия. Только профессиональный врун после такого нападка смог бы сохранить самообладание и парировать обвинение. Шольц таким не был, и Ларкин прекрасно знал сей факт.

– Вот ты меня вообще не слушал? Не убивал я её, – ответил Шольц, а Пауль почувствовал скорее раздражение, чем волнение. Фред не врал.

– Прости, я просто обязан был это проверить. Продолжай.

– Я уже говорил, что у тебя есть все основания считать меня сумасшедшим. Но выслушай, пожалуйста, даже если почувствуешь, что я несу абсолютный бред.

– Увидим.

– На острове с заброшенным маяком жило зло, – начал неуверенно Фред, а Пауль нахмурил брови, – что-то типа древнего демона, названного “Пожирателем личности”. Демон, дух, призрак – хер знает, что это такое на самом деле. И зло его в том заключалось, что он как бы постепенно сжирает нас. Распутывает разум по ниточке, не оставляя ничего. Ты словно теряешь черты характера. Пустеешь. Распадаешься.

Пауль Ларкин пристально смотрел на ореол Шольца, который не показывал никаких признаков лжи. И все-таки желтый или золотой? Если бы различить оттенок, можно было бы сделать вывод, здоров ли Шольц психически. Единственное, что заметил Пауль, так это то, что ореол заметно слабее, чем у большинства людей.

– На маяке был люк в подвал, – продолжал свой рассказ Фред, – а там путь в пещеру, где был идол. Некое чучело, изображающее демона.

– Подожди, там где-то был люк?

– Да, под одним из стеллажей. А полиция, я так понимаю, его не нашла.

– Не зря я все-таки к тебе пришел. Возможно, мы продвинемся в поисках. Но ты пока продолжай.

Шольц тяжело вздохнул, явно собираясь с силами.

– Когда я походил к чучелу, на меня напали. Не знаю, в бреду это было или наяву, но это была какая-то моя копия. Как я, только тощее, бледнее. Вместо глаз лампочки. Когда я увидел его, он свисал со свода пещеры, совсем как повешенный на карте.

– Повешенный?

– Это я.

С этими словами Шольц запустил руку в карман и достал свой паспорт, в обложке которого лежала небольшая картонка. Фред протянул её к Паулю. Это была карта с надписью “повешенный” и изображением той темной копии Фреда, про которую он рассказывал.

– Именно эта тварь, мое воплощение спустилось и напало на меня. Если бы не Этель, я бы так и остался в той пещере.

– Откуда у тебя эта карта? Сам рисовал? – Пауль явно удивился увиденному.

– Нет, мне её дали электрооккультисты. Они-то и направили меня на остров, чтобы я, так сказать, разобрался со злом. Они дали мне амулет, и я повесил его на то чучело. Это должно было побороть “Пожирателя личности”, но, честно, я не знаю, сработало ли это. Может быть, и нет, а может быть это всё просто выдумки, подкрепленные моим воспаленным сознанием.

На улице тем временем уже стемнело, зажглись фонари, желтые как весь городок. Пауль молча слушал Шольца. Он уже решил для себя, что ему рассказывают бредовые видения. Однако теперь ему стало интересно, что могло стать их причиной. Быть может, кто-то воспользовался плачевным состоянием психики Фреда, чтобы отправить его на остров и сделать что-то с той девушкой, Этель Мейер. И тут он вспомнил кое-что.

– Погоди, электрооккультисты, говоришь? Это случайно не те, что в северном ходят, да амулеты купить предлагают? – спросил вдруг Пауль.

– Конечно они. От коротких замыканий и перегорания лампочек.

– И как, работают?

– Да черт их знает, если честно, не проверял. Но с картами у них реальная магия какая-то.

– В каком смысле?

– Эти карты, они как бы раскрывают тебя, объясняют твою личность. И при этом, тебе уготована именно своя карта.

И хотя большая часть сознания Пауля еще оставалась под контролем скептицизма, что-то на задворках его разума начало затевать восстание. Оно извивалось подобно червю. Больно заманчиво звучали слова про карты, способные раскрыть личность. Но ведь это бред? Как какое-то гадание может раскрыть тебя? Психологи десятилетиями бьются над этим, а какие-то эзотерики справятся картонками? Нет, быть такого не может.

– Мне кажется, если и так, то это просто совпадение. Они всегда слишком туманно всё объясняют, эти гадалки.

– Вот только такие совпадения математически невозможны. Одна карта из двадцати двух. И чем больше раз подряд ты вытаскиваешь из колоды свою карту, тем меньше шанс на то, что это просто совпадение.

– И тем не менее, шанс никогда не равен нулю. Не знаешь, как их найти? Может мы с герром Шнайдером заглянем к ним, поговорить о произошедшем.

Оставшуюся часть разговора Пауль выяснял всевозможные детали в истории Фреда Шольца, бывшего пророка танцевальной веры. Не сказать, что он узнал что-то важное в ходе этого разговора. После того, как время их разговора закончилось, Пауль подошел к врачу, которая встретила его на входе. Он еле сдерживал волнение.

– Скажите, пожалуйста, – начал он, – не могу ли я еще немного здесь задержаться и побеседовать с еще какими-нибудь пациентами. Дело в том, что я веду исследования.

– Если кто-нибудь остался в гостиной, можешь с ними поговорить. Если они захотят. А так у тебя полчаса.

Пауль довольно улыбнулся и вернулся в гостиную, где осталась только одна девушка, с увлечением читавшая книгу про космос. Это была девушка невысокого роса с темными волосами, постриженными под каре. Она была одета в черной платье, белую рубашку и бурую жилетку. На глазах её покоились полукруглые очки. Психолог подошёл к ней и представился.

– Если ты не против, я бы хотел поговорить с тобой, видишь ли, я провожу исследование…

Не успел Пауль договорить, как девушка резко вскочила и в одно мгновение оказалась рядом с ним. Психолог отскочил от испуга, чем явно смутил девушку. Она мило заулыбалась в ответ на реакцию Пауля.

– Я тебя напугала? Прости пожалуйста. Позволь только, – она протянула руку и сняла волос, который лежал на плече у Пауля, – вот так гораздо лучше.

Когда она убирала волос, Пауль заметил, что у девушки ногти гораздо короче обычного. Где-то на пару миллиметров. Явно сгрызенные. Должно быть, это не очень приятно. Девушка тем временем села обратно на диван, после чего оставила в книжке закладку и положила её на стол.

– Поговорить хочешь? Давай. Давно я ни с кем из внешнего мира не общалась. Меня Кэри зовут. Кэри Гранберг. А тебя?

– Пауль Ларкин. Я психолог.

Он смотрел на неё и дивился её розовому ореолу. Он выглядел хаотично, словно вокруг её головы билось пламя.

– Круто! А что за исследование? – спросила она.

– Я пытаюсь выяснить как изменяется психологический портрет человека, проходящего лечение в местах подобного типа, – Пауль кратко и ясно описал предмет своего исследования. У него всегда хорошо получалось врать. Конечно же, никакого исследования не было, – если ты не против, я хотел бы расспросить тебя про твое пребывание в Желтом городке.

– Не против. Стыдиться мне нечего. А ты чего стоишь, присаживайся, – она похлопала четыре раза по дивану рядом с собой, – Вряд ли я расскажу тебе что-нибудь новое или интересное. У меня один из таких случаев, когда всю жизнь живешь себе спокойно, а потом внезапно накатывает. Иногда идешь по улице и кажется, что все прохожие на тебя пялятся, и им что-то от тебя нужно. Хочется убить кого-то или самому убиться.

Собеседник её заметил, что она нервно хлопает себя по колену во время рассказа. Хлопает по четыре раза.

– Но это все время от времени случалось. Первый раз я сюда попала, когда пыталась в институт поступить. Я хотела пойти на литературу. Но не смогла пройти вступительное испытание. Нужно было написать сочинение. Я на половине работы такую кляксу поставила, что у меня все тело задрожало, а ноги вообще дергаться начали. Взяла я чистые листы и с самого начала, да вот из-за трясущихся рук в самом начале опять кляксу поставила. На третей попытке у меня была опечатка. Думала, в обморок упаду, или расплачусь. Я вышла из аудитории, пошла в туалет, а там в раковине начала просто мыть руки. Мыла. Мыла. В один момент я поняла, что у меня кровь из рук идет. Я намыла руки до крови. Из-за того, что я застряла в туалете с окровавленными намыленными руками, я так и не успела дописать и сдать сочинение. Не поступила. Но литературу не бросила, вот, до сих пор стараюсь читать.

Она улыбнулась и постучала пальцем по книжке. Снова четыре раза.

– Это у тебя ритуал такой, стучать четыре раза? – спросил Пауль, – тебе помогает?

– Да-да. Успокаивает. Это вынужденный компромисс, кстати. Или так, или полчаса расчёсывать волосы.

– Давно в твоей жизни появилась потребность в них?

– Да сколько себя помню. Я думала, это нормально, пока не попала сюда.

– Хм, ясно. А зачем тебе, собственно, быть здесь? В том, плане, так ли надо тебе оставаться в Желтом городке под постоянными присмотром врачей?

– Я тоже задавалась этим вопросом первый раз, когда побывала здесь. Признаться, сама атмосфера этого места давила на меня. Мне было страшно, что, когда я вернусь в Город, на меня будут смотреть как на сумасшедшую, побывавшую в дурке. Через некоторое время меня выписали, и недолго мне правда стало лучше. Но мысли продолжали меня преследовать. Маленькие зверьки, крадущиеся в моей тени. Но это правда, даже в семье я видела, какие косые взгляды устремлены на меня. Из комнаты выходить не хотелось, ведь за дверью мир, утыканный пялящимися глазами. Успокаивала уборка. Три или четыре раза в день. В доме всегда были бесящие грязные места, которые надо было прибирать.

– И со временем психоз возвращался.

– Да. Только все стало еще хуже. Смотри!

Кэри расстегнула рукав рубашки и обнажила руку, на которой было налеплено множество пластырей.

– Там были мои родинки, грязные мерзкие родинки. Я смотрела на себя в зеркале и видела на себе лишь грязь.

– Неужели ты…

Пауль присмотрелся и увидел на её лице несколько шрамов.

– Выжгла я их, – с улыбкой ответила Кэри Гранберг, – взяла спички и всё. Было очень больно. Плакала, жглась, но продолжала “чистить” свое тело.

Когда она говорила это, розовый огонь вокруг её головы усилился и начал биться, разбрызгивая вокруг пылающие искры. Может, воображение разыгралось, но Пауль отчетливо услышал треск огня и какой-то посторонний шум, будто режут ножовкой металл.

– Тогда меня и отправили сюда повторно. И пока решили не выпускать. Слишком опасна я для самой себя. Но тут не так уж и плохо. Вот, как видишь, читаю.

– Да, не мог не заметить, интересуешься космосом?

– Конечно! В наш век только темный может не интересоваться им. Скоро на луну полетим. А может и на Одина потом…

Её взгляд покинул помещение и полетел в голубую даль неба, пробивая её и уходя в открытый космос.

– Знаешь, я ведь выросла на научной фантастике. Другие миры, инопланетяне. В детстве я долга верила, что за мной однажды придет космический человек и заберет меня с собой в долгое путешествие по вселенной. Это глупо, наверное.

– Нисколько, – Пауль улыбнулся, – глупо считать детские мечты глупыми. Они, часто и создают нас.

– А ты о чем мечтал в детстве? – Кэри задала, казалось бы, простой вопрос. Но он смутил Пауля. Он впал в замешательство.

– Тяжело сказать… наверное даже не помню. Видимо ничего грандиозного не было.

– Надо же… а сейчас о чем мечтаешь?

"А ведь тоже хороший вопрос. Шейла мечтает победить прозопагнозию, Йенс мечтает дожить до пенсии. А я?"

– Думаю, что в настоящий момент хочу побольше узнать себя.

– Странное желание для психолога, но не мне тебя осуждать. Знаешь что? Я знаю один интересный способ лучше узнать себя. Называется тест по птицам. В общем, у меня любимая птица – ласточка. Я непостоянная и витаю в облаках. А у тебя какая птица любимая?

– Пингвин. Возможно, потому что они странные и смешные. А еще я люблю передачи про южный полюс. Так что же означает пингвин?

За их непринужденным разговором прошло довольно много времени, и Пауль должен был покинуть желтый городок. Он начал было собираться, как Кэри прервала его.

– Признаюсь, на секунду мне показалось, что ты и есть тот космический человек, о котором я фантазировала в детстве. Прости, опять глупость сказала. Ты ведь еще придешь? – спросила его Кэри Гранберг, – я ведь еще не все рассказала тебе про то, как здесь живется.

– Постараюсь. Зависит от того, пустят ли меня.

– Но ты же исследование пишешь, нет? Я думала, в таких случаях полагается пропуск что ли.

– Тут с этим всё сложно, – сказал Пауль и улыбнулся, – но надеюсь увидеть тебя еще.

– Взаимно! – попрощалась она с ним и махнула рукой на прощание четыре раза.

Пауль вышел из главного здания лечебницы со странным чувством тяжести на душе. Будто бы он теперь нес с собой что-то. Нельзя было сказать, что он нашел то, что искал. Из разговора с Шольцем стало ясно лишь то, что снова нужно отправлять людей на маяк. Ну еще и оккультисты какие-то. С ними тоже стоило поговорить. А вот Кэри Паулю понравилась. Несмотря на то, что она немного дерганная и имеет явные проблемы, Пауль отметил для себя, что он не против продолжить с ней общение.

На улице уже было очень темно. Вдали виднелся свет миллионов огней Города. На половине дороги до выхода Пауль резко остановился. Что-то было не так, странное чувство. В ушах зазвенело. Снова звук ножовки, пилящей металл. Лязг ножей, удар по трубе. Бой в барабан. Барабанная дробь. Дробь дробовика. Пауль начал массировать себе виски руками, пробовал растирать глаза, в которых от звука начали появляться блики и ауры.

Внезапно, что-то пронеслось рядом с психологом и отбросило его в сторону. Трясущаяся человеческая фигура бежала в сторону забора, отделяющего Желтый городок от предгорий. Пауль вскочил и побежал следом.

– Постой! – кричал он.

– А я тебе не дамся, паскуда, – прозвучал в ответ испуганный мужской голос.

– И не надо мне даваться, успокойся, – кричал на бегу Пауль.

– Уйди от меня, шмара, прочь, прочь! – по голосу было ясно, что кричал какой-то старик.

Фигура тем временем подбежала к забору и вцепилась в него руками, пытаясь карабкаться. Пауль Ларкин подбежал сзади и схватил его, повалив на землю. Из-за туч показалась луна и Пауль увидел, что перед ним лежит старик в одних лишь трусах.

– Нет, оставь меня, я тебе больше не нужен.

– Успокойтесь, я не причиню вам вреда, – уговаривал его психолог, – вам нужно срочно вернуться в дом и согреться, вы же обморожение себе заработаете!

– Уйди, – стонал тот в ответ.

Цвет ореола типа был каким-то болотно-зеленым. Сбежавший пациент, сразу догадался Пауль. Хотя тут и догадываться было нечего.

– Успокойся ты. Я Пауль, позволь помочь тебе, слышишь?

Вдруг Пауль сам остановился. Он услышал отдаленные крики и стоны. Они доносились из жилых домов. Плач, рыдания, гневные возгласы. Вокруг царила какофония. Удар бронзовых тарелок. Раз-другой. Звук рвущейся струны. Пауль закрыл уши ладонями. Не помогает. Из главного здания тем временем выскочило несколько людей с фонариками.

– Сюда! – крикнул им Пауль.

– Нет, – не зови её, – умоляющим тоном простонал старик, – не указывай ей на меня, прошу. Что угодно сделаю. Ноги целовать буду. Но не выдавай меня.

Старик припал к ногам Пауля и начал их обнимать. В это время к ним подбежали два санитара.

– У вас тут больной сбежал, – сказал Пауль.

– Знаем, его и ищем.

Они попытались забрать старика, но тот начал отбиваться, и в старом дряхлом теле неожиданно проснулась небывалая сила. Он пару раз вырывался, кусал санитаров и пытался бить их. Паулю резко это надоело.

– Перестань. Успокойся, – сказал ему он и шикнул.

Вдруг старик угомонился и позволил санитарам надеть не него смирительную рубашку.

– Как ты это сделал? – спросил ошарашенный санитар.

– Не знаю, просто получилось. Не всегда работает, но иногда все же получается так успокоить человека. Чем болеет этот мужчина?

– Шизофрения. Утверждает, что его преследует какой-то призрак.

– Призрак женщины? Он выкрикивал что-то про женщину. И назвал меня шмарой. Но скорее всего не меня, а этого фантома, от которого он убегал. Ведь я не шмара. И даже не женщина.

Пока он рассуждал, двое мужчин уже справились с беглецом и начали направляться к одному из домов.

– Послушайте, – Пауль пошел рядом с ними, – и часто у вас такие беглецы бывают?

– Не твоё дело. И вообще, что ты здесь забыл?

– Я по делу из полиции, вот пропуск.

– Он истекает через двенадцать минут. Лучше иди отсюда, а то, получается, режим лечебницы нарушаешь.

– Ладно-ладно! Пойду я, – Ларкин был явно не доволен таким обращением, – до свидания.

Пауль шел, запустив руки в карманы. После того, как он покинул зону лечебницы, он все еще слышал какое-то время далекие стоны. Психолог задумался, что стало причиной, такой массовой истерики? А потом ответ коснулся его глаз. Бледное серебристое сияние. Пауль поднял глаза и увидел над собой в небе сияющую полную луну.

4. Явление Умеренности

Вечер был промозглый и мерзкий. Вивианна стояла на углу улицы прислонившись к стене и подогнув одну ногу. Сигаретный дым заполнял её легкие. Девушка небольшого роса с копной желтых кудрявых волос на голове отчаянно куталась в дубленку, пытаясь хоть чуть-чуть согреться. Может плюнуть на всё и пойти домой? Не… жрать там нечего, а тут может клиент какой появится. Хотя вряд у кого-то стоит в такой поганый вечер. Постояв еще немного, она уже было хотела уйти, но вдруг рядом с ней раздался голос.

– Поганая погодка не так ли? – голос принадлежал высокому мужчине, который словно из неоткуда появился рядом с ней.

– Ага, – бросила она в ответ.

– Однако и у неё есть свой шарм. Люблю гулять по паркам и старым районам, представляя, что я брожу по улочкам начала века. Никакой забивающей глаза и уши рекламы, никаких машин. Прекрасно!

– Так, я не поняла. Ты клиент или просто поболтать решил?

– Ты красивая. Знаешь, последние дни настали. Скоро всё исчезнет. Нас не станет.

Девушка нахмурила брови, выбросила сигарету и развернулась.

– Ладно, – протянула она, – я пошла. Удачи погулять.

– Постой, – он взял её за плечо, – я клиент.

– Вот так бы сразу и сказал, – она улыбнулась, – бывают у меня, конечно, клиенты со странностями. То ноги лижут, то просят на лицо сесть. Но от тебя просто мурашки.

Она окинула его взглядом. Это был статный мужчина в очень красивой, немного старомодной одежде. Идеальная осанка, красивая укладка. Вивианна не привыкла к таким красавчикам на работе.

– А ты ничего такой. Что прямо тут перепехнёмся?

– Нет, давай лучше у меня. Машина не далеко, пойдем.

Машина была новейшей модели, что контрастировало с внешним видом мужчины. Девушка поняла, что деньги у клиента водятся, и завтра она точно будет есть. Быть может, хватит даже на мороженное, которое она так любила. Она села на переднее сидение рядом с водителем и стала разглядывать его. Мужчина же первым делом включил радио и стал искать подходящую станцию.

– Всё не то. Какая же музыка пошла крикливая и скрипучая.

– Не сидел бы ты сейчас рядом, подумала бы, что ты старик. По таким-то речам. Ой, вот под это танцевать просто огонь. И веселиться в постели тоже, – хихикнула она.

– Но ты просто послушай, милая, это же не музыка. Это мусор! Ладно, поедем без радио, – с этими словами он выключил приемник.

Через некоторое время они проехали мост через реку Сонг и приблизились к окраинам города. С моста можно было увидеть громаду “Большого красного здания”, самого большого заброшенного здания Города, чья тень возвышалась на окраинах. Справа от моста дымили заводские трубы, за которыми виднелись бескрайние отвалы. Слева же были последние дома Города, за которыми начиналась рыбацкая деревня. Туда и завернул мужчина.

– Эй, куда ты меня везешь? – забеспокоилась Вивианна.

– У меня загородный дом. Не люблю заниматься плотскими утехами в городской квартире, – невозмутимо ответил мужчина.

– А, ну если так. Скажи честно, женушка там? В любом случае, придется тебе доплатить за то время, пока везешь меня.

– Как скажешь.

– Десять тысяч кронмарок, – девушка совсем обнаглела.

– Если я заплачу пять прямо сейчас ты закончишь разговор о деньгах? Он не идет на пользу страсти.

– Ой, как скажешь, милый, – Вивианна сияла от счастья.

Мужчина открыл кошелек и на мгновение девушке удалось увидеть его водительские права. “Так вот ты кто! А я-то думала, где я тебя могла видеть?”

– У тебя красивые глаза, – мужчина перехватил её взгляд, – я сочувствую тебе.

– В чем сочувствуешь?

– То, что ты дошла до такой жизни. Думаю, у тебя добрая душа. Просто в один момент что-то пошло наперекосяк.

– Да не бери голову, нормально всё. Мы трахаться собрались или слезы лить? Нужно жить, а не горевать.

“Ну просрала я свою жизнь, и что, плохо живу теперь что ли? Вот сколько денег с этого получу. Уже получила”

Они подъехали к небольшом дому на окраине деревни. Внутри было довольно чисто и уютно. Оставив верхнюю одежду, они поднялись на второй этаж, где была роскошная двуспальная кровать. Мужчина сразу же зажег керосиновую лампу, которая осветила комнату мягким светом. Вивианна плюхнулась на мягкую кровать. Какое блаженство! Мужчина в это время открыл шкаф, откуда достал виниловую пластинку, которую положил на патефон. Стройная, звонкая классическая музыка наполнила помещение.

– Должен тебя предупредить, – заговорил мужчина, – у меня есть… скажем, так, предпочтения.

– Сразу с этого надо. За садомазо или бондаж доплату возьму. Если твой фетиш – делать это под музыку, тогда так уж и быть, сделаю скидку, – ответа Вевианна.

– Нет, бондаж. Сколько возьмешь?

– Еще пять штук.

– Стоит того, держи, – он достал из кошелька деньги и передал ей.

Картина полностью выстроилась в голове у девушки. Мужик просто не мог реализовать свои больные фантазии в своей семье, вот и увез её за город. А своим, наверное, сказал, что на работе задерживается. Легкие деньги.

– И кто кого вяжет, красавчик?

– Я. Тебя. Стоп слово: “глазки”

– Хи-хи, хорошо. Я вся твоя.

– Именно, – спокойно сказал он.

Она разлеглась на кровати, а клиент её тем временем принес веревки. Ноги и руки были прочно привязаны к краям кровами. Сам мужчина возвышался над ней и загадочно улыбался. Он снял с себя рубашку и прижался к ней своим голым торсом, но вдруг остановился. Он встал и подошел к окну.

– Проклятая луна. Какая она сегодня большая. Жизни от неё нет. Этот мерзкий свет проникает в мельчайшую щель, – с этими словами он задернул шторы поплотнее и вернулся к Вивианне, – знаешь. Многих я повидал из вашего уличного “сестринства”. Большинство из вас – мерзкие, падшие женщины. Но некоторые. Вроде тебя. Некоторые из вас бриллианты, сияющие бриллианты. Иногда видишь человека и глаз не можешь оторвать от его красоты. Душевной красоты. Поэтому мне и жаль тебя, так жаль. Но я знаю, как тебе помочь.

– Что? – спросила она с удивлением.

Она не успела окончить вопрос. Внезапно мужчина выхватил платок и засунул в её рот. Вторым он завязал его, образовав кляп. Девушка мямлила что-то, видимо, силясь сказать драгоценное слово.

– Что ты говоришь? Я не слышу тебя. Что? Глазки? – спрашивал он, улыбаясь, – да. Да, глазки. В них вся суть. Видишь ли, как я уже и говорил, последние времена настали. Тьма пожирает наш мир, и нет нам спасения. Лишь души наши могут вознестись, обрести покой и спасение. Я увидел внутреннего ангела в тебе. И сейчас я его освобожу. Вернее их. Двух твоих ангелов.

Он обнял её, прижался к ней так, что у бедной девушки прихватило дыхание. “Нужно было уйти домой. Нужно было уйти домой”.

– Ты чувствуешь это тепло? Моё тело горит. Горит огнем. Ты видишь золотое пламя небес, что сжигает меня? Черные руки тянутся, пытаюсь схватить меня, утащить меня. Я им не дамся. Глаза, глаза катятся градом пота по коже. Наша кровать – горящий корабль в черном ночном море. Корабль уже не спасти. Но я построю новый ковчег, что спасет наши души. Но ты почувствуй тепло перед тем, как мы начнем спасение.

“Боги! Псих, маньяк! Не нужно было с ним ехать. Нужно было идти домой. Кто-нибудь, помогите! Помогите!”

Но мысли её не могли быть услышаны. Ровно, как и крики, приглушенные кляпом и похороненные под музыкой. Слезы покатились по её щекам, заливали глаза. Она пыталась брыкаться, но веревки удерживали её на месте, а весь мужчины вдавливал её в могильную мягкость кровати.

“Помогите, прошу! Глазки. Стоп-слово глазки! Прекрати”

– Пмфгте, пфшу! Глс! Глск!

– Я пошутил. Это не стоп слово. Можешь не стараться, милая моя. Лучше не будет медлить с этим, давай начнем.

Он встал с неё и подошел к рабочему столу. Открыв ящик, маньяк достал небольшую стеклянную баночку, заполненную прозрачной жидкостью. Он поставил её на небольшую резную тумбочку рядом с кроватью. Потом мужчина внезапно остановился.

– Да где же она? – говорил он, шаря по карманам брюк.

Пленитель на какое-то время спустился вниз. Вивианна поняла, что верёвка, связывающая правую её руку, ослабла. Она подергала рукой так, чтобы следующим движением она могла сбросить веревку. В то же время мужчина вернулся.

– Надо же, в пальто забыл, – сказал он и с улыбкой показал девушке ложку, – не волнуйся, милая, я тебя не есть собираюсь.

“Не надо был идти с ним. Не надо было бросать школу. Мама, где ты, помоги, пожалуйста”. Она звала свою мать, хоть и не знала её. Вивианна росла в детдоме после того, как её родители оставили её на пороге. Она пошла в школу, а потом, в возрасте десяти лет впервые попробовала наркотики. В двенадцать он лишилась девственности. Тогда же Вивианна бросила школу. Но как бы сильно она ни зачерствела, как бы сильно ни оградилась пренебрежением и корыстью от остального мира, внутри она все еще была той маленькой девочкой, брошенной на пороге незнакомого дома.

Мужчина сел на колени над её грудью. Он навис над неё с ложкой в одной руке и с баночкой в другой.

– Увидь небеса в моих глазах и прими их. Ибо больше ничего не увидишь.

Он занес ложку вверх. Вивианна вложила все свои силы, чтобы нанести отчаянный удар. Она вырвала свою правую руку и запустила свои длинные лакированные ногти прямо в шею маньяку. Теплая жидкость под ногтями, ручеек по руке. Мужской крик. Женский стон. Такая красивая классическая музыка превратилась в адский марш.

– Вот дрянь!

Как только ногти проститутки пробили ему кожу, от боли мужчина сразу же нанес удар, не раздумывая. Металл вошел в глазницу. Пол мира в огне, пол вселенной во тьме. Взрыв, шрапнель. Гвозди, растекающиеся по голове. Битое стекло, оголенные провода – все это в секунду оказалось в глазнице Вивианны. Адская, неумолимая боль. Боль, от которой не спрячешься. Так рядом с мозгом. Словно кусок головы оторвали. По лицу потекло что-то теплое, липкое.

– Дура! Как ты посмела? Я же спасал тебя. И вот, пол души насмарку. Глаз же лопнул.

Он поставил баночку на место, упал с кровати, прижимая руку к шее.

– Чуть артерию не пробила. Повезло мне, рядом прошлась.

Он перевязал себе шею бинтами, а потом заново привязал правую руку девушки к кровати. Это было лишнее, она и так уже ничего не могла сделать. Все её нутро было охвачено агонией и болью. Единственный глаз отчаянно бегал по комнате. Слезы заливали его. Выбитый глаз адски болел. Пульсировал, впивался змеёй. Все тело её словно объяло пламя. Так вот о чём он говорил, что за пламя.

– Будем надеяться, что со вторым глазом всё получится.

В этот раз он сел так, что зажимал её голову между колен. Так, чтобы и дернуться не могла. Последнее, что она видела в своей жизни, была ложка. Второй взрыв, второй потоп огня ворвался в её голову, выжигая всё внутри. Она уже не могла мыслить, не могла думать.

– Болевой шок. Мне жаль тебя. Это было очень больно, я знаю. Но такова цена, – сказал мужчина, помещая вынутый глаз в банку.

Плотно завернув крышку, он еще несколько минут любовался красивым глазом с зеленой радужкой. После он вернулся к телу девушки. Он прислонился ухом к её груди.

– Какое хаотично, какое бешенное. Не слушается.

Пальцем он провел по синюшным губам, а потом им же стер слезы со щеки. Рукой он гладил её руку цвета мрамора.

– Не думай, что мне не больно. Не больно смотреть в твои пустые глазницы. Но лучше так. Поверь мне. Лучше так, – с этими словами он крепко обнял тело.

Развязав девушку, он уложил её на кровать так, как если бы она просто спала. Он уже собирался уходить мыть руки, как вдруг заметил кое-что. Её футболка оказалась приспущена, и оттуда что-то выглядывала. Мужчина в одно мгновение снова оказался у кровати. Стащив футболку, он узрел, что на животе изувеченной им девушки красовалась татуировка в виде нескольких разноцветных глаз.

– Ты. Да как ты могла? – маньяк мгновенно пал в истерику, – это же предательство. Я сохраняю твои глаза. А ты!

Он схватил с рабочего стола перьевую ручку и вонзил её прямо в зрачок. И так в каждый нарисованный на теле глаз. Кровь бурным потоком растеклась по кровати.

– Задел почку кажется. Но ты и так не жилец.

Он остановился у двери, встал в проеме. Потом резко повернулся.

– Это была расплата! Ты сама виновата! – кричал он, а потом смягчился, – в любом случае, грех твой искуплен.

Он откинул светлые волосы, что закрыли лицо покойника, а после поцеловал в щечку. Пора было прибираться.

5. Гонка до зеркал

Проснулся Пауль в хорошем настроении. Его ждала сегодня только лишь встреча с Йенсем Шнайдером в кафе у больницы. После неё он был свободен. Когда психолог поднялся с кровати, он почувствовал странное головокружение, которое, однако, очень быстро прошло. Одевшись, Пауль Ларкин встал перед зеркалом, долго выбирая галстук. Он остановился на одном из самых любимых. На нем было в ряд несколько глаз разного цвета. Как только Пауль завязал свой галстук, он остановился. Что-то ему не понравилось. Присмотревшись, он увидел волос на своей рубашке. После того, как волос был убран, он заметил еще один. Так продолжалось долгое время. Пауль как-то и не замечал столько грязи на своей одежде. Оглядев комнату, он понял, что пора бы и уборку провести. Этим он и занимался остаток утра.

Кафе, в котором состоялась встреча, была весьма популярным местом. Больница имени Герберта Ньюмана расположилась на границе между так называемым “кольцом благополучия” и северным районом. В послевоенные годы, когда инфляция увеличивалась по нескольку раз за день, можно было успеть поесть по старым ценам, пока хозяева кафе не успели их поменять. Ходили правда слухи, что наценка в кафе всегда была сделана с учетом возможного повышения инфляции на ближайшую неделю. Кафе несколько раз оказывалось на грани закрытия. Каждый такой раз очень сильно менялось меню, цены, оформление кафе. Тем не менее, до сих пор оно стоит рядом с больницей и пользуется спросом у медицинских работников, пациентов и обычных людей.

Пауль и Йенс заняли столик в углу кафе, который стоял между двумя диванами. Внутренние стены кафе были выложены темно-красным кирпичом, на них висело много портретов и фотографий. Отличительной особенностью было множество газетных вырезок, свисающих с потолка. Их были сотни, если не тысячи. Они образовывали настоящий лабиринт из статей и заголовков, между которыми светились желтые лампочки. Пауль приметил, что вокруг них располагались странные конструкции из проволоки и деталей электроники. Однако, герр Ларкин был психологом, а не электриком, поэтому не мог оценить адекватность этих нагромождений, а также их предназначение. Но он четко решил, что спросит у кого-нибудь на этот счет.

Пауль рассказал Йенсу все, что узнал в желтом городке. Как только он сообщил про люк в полу и возможное местонахождение потерянной девушки, детектив отошел к телефонной будке, чтобы позвонить в участок и сообщить об этом. Как раз в это время к столу подошел и доктор Ланге. Он поприветствовал Пауля, а тот внезапно задал ему мучающий психолога вопрос.

– Герр Ланге, вы видите эти шутки наверху, вокруг лампочек? Вы случайно не знаете их предназначение?

– Хм. Я уже видел нечто подобное. У бывшего главврача, чье имя сейчас носит больница. Герр Ньюман был моим наставником, это был великий доктор. Но получается, и в великих умах есть место суевериям. Это поделки электрооккультистов, так называют этих странных личностей. Конкретно это, насколько я понимаю, амулет от перегорания. Чтобы лампочки служили дольше.

“И тут эти оккультисты, – подумал Пауль, – то их Шольц вчера упоминал, то сейчас амулеты их увидел. Как я о них раньше ничего не знал?”. Тем временем Хорст уже присел напротив и с интересом рассматривал меню.

– Надо же. Широкие у вас, однако, познания, – удивился Пауль.

– Это не познание, это всего лишь насмотренность. Но вот что мне интересно, как прошло ваше восхождение к Желтому городку? И как Шольц?

– Появилась у меня мысль, что на него влияние оказывали. То есть нет. Он и так был на начало его истории в истощенном состоянии, но триггером к преступлению мог быть не он сам. Совпадение ли? Он упомянул тех, кого вы мне только что назвали. Оккультистов.

– Хм, возможно, вам предстоит встреча и судьба ведет вас к ним.

– Один из лучших докторов Города говорит про судьбу, – сказал подошедший в это время Йенс Шнайдер, – я крайне удивлен.

– Действительно неожиданно, доктор, – заметил Пауль, – ведь буквально несколько минут назад вы мне говорили про суеверия.

– Вы это не сравнивайте, господа. Крепить на розетки и лампочки амулеты, пытаясь защититься от перебоев электричества – это одно. А медицина сама ведет нас к фатализму.

Хорст заметно напрягся, Пауль заметил это. Что-то явно выбило его из колеи. Врач пристально смотрел на психолога и детектива.

– Представьте. Третий или четвертый раз нам привозят алкоголика с отравлением самогоном. Он уже и ослеп, и не говорит ничего. А мрачный жнец все не приходит за ним. И привозят здорового человека с, казалось бы, легким ранением. Прогнозы отличные. Но внезапно на пороге клиники уже появляется герр Теодор Ольгерд Даврон, который со смертью и ассоциируется. Через пять минут у пациента резкое ухудшение состояния. Врачи бьются, буквально перетягивая канат жизни со смертью. Но ничего не помогает. Будто у пациента исчезла всякая воля к жизни. И вот он мёртв. Один два раза это еще можно списать на случай. А потом понимаешь, что, если нам уготовано умереть, никто на свете уже не в силах нам помочь. Не смотрите на меня так, это не значит, что мы не должны бороться за каждую жизнь.

– Но ведь, если человеку предначертано умереть.

– Судьба не терпит бездействия! Мы не знаем, уготована ли нам смерть, пока еще есть силы сражаться.

– Сильный слова, доктор Ланге, – отметил Йенс.

– Детектив, а у вас как обстоят дела? – поинтересовался Хорст.

– Могло быть лучше. Только что в участок звонил. Из залива утром труп вытащили. Женщина. Вырезаны глаза.

– Очередная жертва? – заметил Пауль, – детектив, разве вы в праве сообщать такое гражданским?

– Доктор Ланге в курсе ситуации, ему в свое время доставили одну из первых жертв.

– Да. Мужчина был еще жив, когда прибыл в больницу, но бился в агонии. Нам не удалось у него ничего узнать. Несмотря на все наши усилия, он скончался.

– Видимо судьба, – сказал Ларкин, – а жалко, если бы смогли спасти, быть может, и новых жертв не было бы.

– Нам не зачем думать “а что было бы если”, – прервал его детектив, – если мы будем постоянно предаваться таким размышлениям, то быстро сойдем с ума. Работать нужно с тем, что есть сейчас.

– Вы правы, – согласился с ним доктор, – а кем была убитая?

– Личность еще выясняется. Предположительно это была проститутка. Этот монстр снял её, а затем убил. На данным момент тело у патологоанатома, она выясняет причину смерти.

– Разве она не очевидна? – спросил Пауль.

– Не совсем. В нашем деле главное – не упустить ни одну деталь.

– А если вообще какие-то закономерности. Ну, по какому признаку он убивает? – спросил доктор.

– Нет, такого обнаружено не было. Все люди совершенно не связаны. Разный пол, возраст, профессия, внешность.

– Йенс, я слышал ты с собой материалы дела носишь, – сказал Ларкин, – можно мне посмотреть на фотографии погибших до их смерти?

Детектив поставил на колени свою сумку, из которой затем достал большую папку, которую протянул Паулю. Психолог начал внимательно разглядывать лица убитых людей. Что-то же должно было связывать их, что-то такое, что ускользнуло от глаз закона. Деталь, на которую обращает внимание только сам убийца.

– Нет это явно не сексуальный маньяк. Слишком разная внешность, ты сам это сказал, – рассуждал в слух Пауль.

И что-то у них было общее. Психолог как мог всматривался в лица на фотографиях. Вдруг в его голове что-то сверкнуло. Мысль готова была вот-вот родиться. Еще секунда и…

Крик раздался в кафе, заполненном людьми. Мысль, почти что оформившаяся, ускользнула от Пауля. Вся троица обернулась. Недалеко от прилавка началась драка. Толпа столпилась вокруг двух сцепившихся мужчин. Йенс и Хорст встали и подошли посмотреть. Пауль же какое-то время со скучающим видом сидел дальше не диване. Он пытался поймать ту мысль, что сверкнула перед ним, а потом исчезла во тьме. Но в итоге это ему наскучило, и он пошел к остальным. Встав в толпу, он начал наблюдать. А вот кто терпеть драку не стал, так это Йенс. Он начал пробираться сквозь толпу.

– Я тебя прирежу, сволочь! – кричал один.

– Да. А ты попробуй.

Через секунду раздался вопль. К этому моменту Йенс уже пробился через толпу. Он смог схватить того парня, который орудовал ножом.

– Вот черт, – кричал он, – я реально это сделал. Я не хотел. Ты зачем на нож прыгнул, дебил?!

Второй мужчина лежал на полу, от него растекалась лужа крови. В кафе стоял гам. Люди кричали и перешёптывались. Шум заполнил всё пространство и стал почти осязаемым. Йенс заломил руки парню с ножом и усадил того на колени. Через толпу к тому времени прошел и Хорст Ланге, чтобы оказать первую помощь пострадавшему. Пауль с безразличием наблюдал за всей этой обстановкой. Да, ему скорее всего придется говорить с двумя этими придурками, устроившими дебош. От множества ореолов над головами людей, в глазах уже рябить начало. Да еще и в воздухе запах стоит какой-то горелый. Ужас, одним словом. Вдруг Пауля кто-то дернул за рукав рубашки. Он повернулся, это был ребенок.

– Дяденька, ваш галстук! – сказал явно удивленный пацан.

– Мой что? – недоуменно спросил Пауль, а затем опустил взгляд и обомлел.

Крик Ларкина перебил шум толпы. Он был в панике. Ибо его любимый галстук, с которым он пришел сюда, сейчас горел. Пламя поднималось всё ближе к шее Пауля. Совершенно не понимая, что делать, он сначала пытался развязать и снять с себя горящий галстук. Лишь спустя пару неудачных попыток, когда затлела и рубашка, он решил потушить его. Схватив с ближайшего стола стакана воды, он резко плеснул его в себя. Никогда еще Пауль не был так рад воде, пролитой на себя. После того, как опасность была залита водой, Ларкин помчался сквозь толпу к Шнайдеру. Он подметил, как любопытно распределены цвета ореолов в ней. Дальше всех стояли синие с зеленым, а потом шли в основном желтые. Самые наглые твердолобые красные заняли первый ряд в этом дурацком шоу. Через них Пауль еле-еле протолкнулся, буквально выпав во внутрь “цирка” для зевак.

– Йенс, нужно действовать быстро! – кричал Пауль, – он тут. Он тут.

– Пауль, что случилось? Что с тобой, – Йенс все так же удерживал парня, к которому прыгнули на нож.

– Убийца. Он был тут, это точно. Мне кто-то поджег галстук. Это точно сделал маньяк, вырезающий глаза.

– С чего ты взял?

– А ты мой галстук вообще видел, детектив?! У меня глаза были нарисованы. Это же очевидно связано. Он не любит глаза, у него психоз на них. Вот и вырезает, а также уничтожает. Я недавно видел газету на улице. Там на всех фото были выколоты глаза!

– Есть предположения, кто это мог быть?

Пауль осматривал каждого человека в кафе. У всех был нормальный цвет ореола. Если бы он только увидел, какой цвет у подонка, что поджег его галстук, он бы смог его выследить. Пауль выбежал на улицу, попав при этом под ливень и стал озираться по сторонам. Быть может, еще есть шанс увидеть его. Но нет, все прохожие были четырех обычных цветов. Сердце бешено стучало в груди, грохотало подобно поезду на рельсах. Там он увидел Йенса и сидящего рядом с ним парня. Пауль подошел к ним.

– Нет. Упущен, – сказал он.

– Возможно, что это и не он был. В любом случае, не расстраивайся и не вини себя.

– Разумно. Как у вас тут? – спросил он, глядя на парня, который еще недавно грозил убийством, а теперь сидел, опустив голову.

– Как видишь, сижу, жду наших, которые примут парня. Ты наверно уже понял, что придется с ним поговорить?

– Куда я денусь?

– Ну а доктор с раненым до больницы отправились. Все-таки герр Ланге не растерял навыков первой помощи, проводя сложные операции. Повезло еще что больница рядом.

– Это точно. Если ты не хочешь, чтобы я поговорил с парнем сейчас, тогда я, пожалуй, пойду домой. Вроде бы, всё, что нужно, я рассказал. Сейчас мне, если честно, не по себе. Тревожно.

– Можешь идти, – ответил ему Йенс, – удачной дороги.

Пауль взял свой зонт и вышел на улицу. Дождь тем временем усилился настолько, что представлял собой практически сплошную стену из воды. Вода достаточно быстро просочилась в его обувь, и Пауль уже мысленно проклинал погоду. Он свернул с главной улицы, чтобы побыстрее добраться до дома. Но даже так, идти еще минут двадцать, не меньше.

– Не заболеть бы. Приду домой, прижмусь к батарее. И стаканчик виски не помешает, – рассуждал Пауль, – кажется у меня еще на парочку хватит бутылки.

По шее Пауля пробежала дрожь. Сердце словно не в грудную клетку ударило, а ушло вниз, начиная стучать по желудку. Он захотел повернуться, но вдруг его объял первобытный страх. Пауль внезапно осознал, что, если он обернется, случиться что-то очень страшное.

Он прислушался. Точно. Сзади кто-то шел. Уверенные размерные шаги по лужам. Краем зрения он увидел человека, чье лицо скрывалось под зонтом. Мужчина шел позади психолога, выдерживая дистанцию.

Пауль не видел его, не мог рассмотреть, но чувствовал, будто за его спиной разверзлась пропасть. Странная темная энергия окутала все вокруг. Еще темные щупальца струились потоками воды и омывали ноги Пауля. Психолог чувствовал невиданную тьму и ненависть, направленную в его сторону. Ему было страшно, ибо еще никогда он не знал такой злобы в свой адрес. Нет сомнений, за ним идет человек, что поджег галстук. А значит, это и есть тот маньяк.

И он с ним один на один. Лучи ненависти врезались иглами в спину содрогнувшегося психолога. “Интересно, он понял, что я заметил его? – мысли Пауля хаотично роились в его голове, – при всем желании, я не смогу ему противостоять. Если я обернусь, он наверняка тут же нападет и прирежет, ибо будет раскрыт. Почему же он сейчас этого не делает? Сомневается, мечется, ищет место получше?”

Паулю срочно надо было решать, что делать, пока преследователь его не начал действовать. Равномерное хлюпанье шагов преступника било по ушам Пауля и забивало гвозди страха в его голову. Как размерено, как спокойно он идет за ним.

“Через пятьдесят шагов я смогу свернуть на людную улицу, тогда он перестанет меня преследовать. Он не нападет на людном месте. Да, если доберусь, я спасен”

Пятьдесят. Сорок девять. Сорок восемь. Наступил в глубокую лужу, вода почти по колено. Холодные потоки стекают по ногам. Барабанная дробь дождя по зонту. Сорок. Тридцать девять. Ветер тысячей заточек бьет под ребрами. Тридцать восемь. Темная пасть почти поглотила его. Тридцать пять. Тридцать четыре. Застройки домов как стенки гроба. Тридцать три. Нет.

Мысль словно молнией прошла сквозь громоотвод зонта и пробила Паулю голову. Тридцать. У него есть возможность установить, кто это. Если он просто сбежит, то упустит возможность узнать, кто это. Двадцать пять. Точно. Если он повернется за пару шагов до поворота, то успеет и убежать, и рассмотреть лицо. Двадцать.

В этот момент Пауль осознал, что расстояние между ними сократилось. Из условных десяти шагов оно превратилось в семь. Преследователь подступал всё ближе. Но и шагов до спасения осталось совсем немного. Пятнадцать. И в этот момент нога Пауля предательски проскользнула. Психолог чуть не свалился, но, к счастью для него, смог удержаться. Он бросил взгляд на землю: он шел по луже, на дне которой был еще не растаявший лёд. Пауль хорошо помнил сказки начала века про то, что через каких-то двадцать лет у них в Городе будут улицы с подогревом, что одолеют проблему гололеда. Как бы он хотел сейчас, чтобы сказки эти стали былью. Вместе с этим он понимал, что, хотя ему придется идти медленно и аккуратнее, преследователю придется так же. Гололед не позволит ему сократить дистанцию из-за риска поскользнуться.

И вот. Пять. Четыре. Поворот начал открываться слева от Пауля. Будучи готовым бежать, он начал поворачивать голову. Три. Два. Один.

“Не может быть, да вы шутите!”. Когда психолог начал поворачивать голову, он увидел, что переход закрыт на ремонт. Ему тут не пройти. Сердце остановилось. Тьма за спиной нависла волной цунами. Холод лавиной покатился по позвоночнику. По телу словно забегали букашки.

Идти дальше. Остается только идти дальше. Быть может так даже лучше. Если Паулю не изменяла память, если сейчас ему пойти по диагонали через дворы, то он может выйти в небольшую улочку, что сейчас почти что опустела. Раньше там был небольшой рынок. Иногда Пауль проходил мимо него. Там остались старые витрины с зеркалами. Если он пройдет мимо них, то в отражении ему удастся увидеть лицо преследователя, и продолжить путь. Оттуда уже можно не менее быстро выйти на главную улицу.

Свернуть сейчас, пойти по грязи и прошлогодней траве. Можно ускорить шаг. Тот, кто сзади его, конечно, тоже ускорит, но это ничего. В таком темпе двигаешься уверенно. Это уже не похоже на пытку перед казнью. Теперь это гонка. Соревнование за выживание. Победит Пауль и сможет раскрыть дело. Победит преследователь, и Пауль уже никогда не закончит свое исследование.

В этой гонке главное не бежать, не спешить. Идти уверенно, но не срываться на бег. Кипящая злоба позади только этого и ждет, чтобы добыча начала бежать. Если попытаться бежать на дальнюю дистанцию, то в один момент на каком-то метре ты совершишь ошибку. Споткнешься, поскользнёшься. А это – смерть.

Вот, вдали уже виднеется тот самый двор. Ни одного человека. “Почему за все время ни одного человека. Любой свидетель был бы спасением. Но сейчас все закончится”. Вопрос, как быстро сможет он бежать после того, как увидит лицо?

Старый рынок. Почему он закрылся? Может быть, здешним торгашам запретили заниматься их работой? Или никто не приходил покупать самые разнообразные товары, что здесь были. Еще в довоенные времена Пауль приходил сюда с родителями покупать одежду. Процесс этот никогда не нравился будущему психологу. Однако цены здесь были хорошие, а поэтому родители всегда приводили его именно сюда.

Пауль остановился. Ливень стих. Шаги за ним тоже. Психолог стоял перед старой витриной с приставленным к нему треснутым зеркалом, по которому стекали дождевые капли. Он смотрел на отражение позади себя, а потом резко развернулся. Человек, преследовавший его стоял спиной к психологу. Голову он полностью закрыл зонтом, даже ореола не было видно. Это был мужчина высокого роста. Большую часть тело его закрывало длинное пальто. В левой руке мужчина держал свой обширный зонт трость. А в правой руке у него была ложка. Пауль широко раскрыл глаза, увидев этот предмет.

– Так это всё-таки ты? – спросил он, – это ты поджег мой галстук, преследовал меня. Ты и есть тот убийцы.

В ответ Пауль услышал свит. Человек, стоящий в двадцати шагах от него насвистывал какую-то мелодию. Мужчина стал медленным спокойным шагом идти уходить прочь.

– Ты же понимаешь, что я не дам тебе уйти, не увидя твое лицо.

Свист на секунду прекратился. Мужчина положил ложку в карман, после чего достал из этого же кармана нож. Все ясно. Либо Пауль дает ему сейчас уйти, либо не уйдет уже сам Пауль. Как ловко они поменялись местами. Свист возобновился. Пауль Ларкин так и стоял с зонтом в руках под барабанящим дождем, что бил словно в аккомпанемент свисту убийцы. Лишь когда вооруженный ножом мужчина скрылся за углом, Пауль понял, что за музыку тот насвистывал. Это был фрагмент из одной старой оперы. Сюжета Пауль не помнил, но знал, что он весьма необычный и странный. Как же она называлась? У подъезда своего дома Пауль вспомнил. “Выкованный небесами”.

Как только психолог оказался у себя в квартире, сбросил верхнюю одежду и прошел в гостиную, он тут же рухнул на пол, свернулся в клубочек и начал трястись. Все произошедшее с ним за это утро словно навалилось на него в один момент. Это была невыносимая тяжесть. Сколько времени прошло, сколько он так валяется на ковре? Полчаса, час? Когда самообладание вернулось к Паулю он поднялся с пола, цепляясь за кресло. Он несколькими шагами вывалился в прихожую, где стоял телефон. Быстро прокрутив на колесе нужный номер, Пауль прижал трубку к своей голове.

– Полиция? Герр Шнайдер в участке? Дайти трубку, пожалуйста, – Пауль нервно наматывал провод себе на пальцы. Когда он обмотал и размотал его четыре раза, ему наконец-то ответили в трубке. Он вздохнул с облегчением, – Йенс? Йенс, ты не поверишь. Меня только что пытались убить!

После того, как Пауль все рассказал детективу и положил трубку, психолог начал нервно ходить взад-вперед по комнате. Да где же? В пальто. В пальто должны были остаться сигареты. Отлично, так и есть. Теперь комод. Отлично, бутыль и стакан на месте. В холодильнике оставался лёд. В глазах у Пауля были искры и то и дело возникающие черные точки. Словно на глазах был фильтр белого шума. Янтарная жидкость пролилась в стакан. Туда же упали кубики льда. Зажигалка. Где зажигалка? Паулю пришлось какое-то время походить по комнате, чтобы найти её. Заветная вещица оказалась под диваном. Трясущейся рукой он поджег сигарету и её вязкий дым начал наполнять гостиную.

Пауль подошел к зеркалу. Жалкое зрелище. Трясущийся тощий человек с обгорелым галстуком на шее. Запустить холодный огонь в горло. Пауль Ларкин любил только один вид виски, тот, что был с корицей. Наклонившись, Пауль уперся лбом в холодное стекло. Реальные глаза впились в глубину глаз отраженных. Какие красные. Сосуды полопались. Вот так всегда. Каждый раз, когда Пауль испытывал сильный стресс, сосуды в его глазах начинали лопаться.

Тут взгляд его скользнул и упал на щеку, где была родинка.

– Какая противная родинка. Она всегда там была? – Ларкин говорил сам с собой. Черт. Как же она выделяется.

Он вынул изо рта сигарету. Дымный факел тлел в его руке. Он поднес его к отражению в зеркале. Но он ошибся, ибо это было не отражение, а его собственное лицо. Словно ток прошелся по его телу, заставляя действовать. Это было невероятно странное чувство. Будто его убьют, если он не сделает это. Кто же шантажировал его в этот момент? Повинуясь электрическому импульсу, рука Пауля резко рванулась, и сигарета опустилась на родинку. Психолог простонал от боли, но в то же время продолжал вдавливать сигарету в щеку. А после он еще несколько минут стоял перед зеркалом с глупой улыбкой.

6. Аммиак, скатол, кадаверин

– Что значит, ты собираешься выписываться?

В коридоре стояли две девушки. Вокруг них было множество горшков с разнообразной растительностью. Стены были покрашены в желтый цвет.

– Мне уже гораздо лучше. Сама не знаю, почему, – говорила невысокая девушка с каре, одетая в платье, рубашку и жилетку.

– Ты уверена, Кэри? – переспросила у неё девушка в белом халате, – у тебя и раньше случались периоды облегчения, а потом одержимость опять возвращалась.

– Ну, если врачи решат, что мне нужно продолжить лечение, я его продолжу, но сейчас чувство совершенно иное. Раньше оно будто забивалось в уголок меня и пряталось. Сейчас же оно совсем исчезло.

– Было бы хорошо. Я рада, если тебе действительно стало лучше, Кэри. К сожалению, не мне решать вопрос о выписывании тебя из Желтого городка. Но тебе удачи, держу кулачки за то, чтобы ты поправилась.

– Спасибо, фрау Либерт! – сказала Кэри входя в комнату.

– Я еще не фрау, – улыбнулась в ответ Шейла, – не называй меня так. И да, мы же друзья, не надо так официально.

Слова Кэри одновременно обрадовали Шейлу и заставили обеспокоиться. Тьма, что сидела в ней, исчезла? Если с ней еще раз повториться прошлый опыт, бедняжка может и не выйти из Желтого городка. Лучше перестраховаться на всякий случай. Да, нужно быть осторожной. Так странно, каждый разговор Шейлы и Кэри проходит так легко, но после него тяжесть на душе. Горечь на душе Шейлы.

В коридоре санитарку встретила другая женщина в белом халате и колпаке. Она кивнула подошедшей девушке.

– Доброе утро, Шейла.

– И вам, фрау Хартман. Я слышала на ночной смене случилось массовое буйство.

– Да. Опять полная луна. Мы уже подготовились, но одному из пациентов, Скегги, даже удалось сбежать.

– Сбежать? – Шейла остолбенела.

– Его задержали, но все же. Да понимаю, что сейчас я двумя предложениями положила гору тебе на плечи и смахнула её оттуда.

Вильгельмина Хартман, женщина, пятидесяти лет с короткими светлыми волосами, среднего роста и худощавого телосложения, улыбнулась.

– На самом деле после того, как его вернули, он вел себя спокойнее обычного. И не он один. Были еще двое пациентов, у которых вчера наблюдалось аномальное спокойствие. Кэри Гранберг и Фред Шольц. Не знаю, связано ли это, но в тот вечер все трое контактировали с твоим другом Паулем Ларкиным.

Шейла смутилась. К чему клонит главврач, говоря о Пауле?

– Как сказал сам Пауль, он проводит исследование. В начале я думала, что не стоит лишний раз подпускать его к больным. Но если он успокаивающе действует на больных.

– Фрау Хартман, я поняла, что вы хотите сделать. Не надо его сюда приглашать!

– Это еще почему, Шейла? – Мина Хартман явно не ожидала такой реакции от своей работницы и отпрянула от неё.

– Понимаете, – Шейла смягчилась, – я его очень давно знаю. Пауль – очень чувствительный человек. Мне кажется, не надо ему возвращаться в Желтый городок. То, что он может здесь увидеть…

– За этим я и начала этот разговор, девочка моя. Мне нужна твоя помощь. Пойдем в мой кабинет.

Происходящее все меньше нравилось молодой санитарке. Кабинет главного врача распалагался этажом выше. Это было относительно просторное помещение с несколькими шкафами, забитыми снизу доверху научной литературой. У окна стояли стол с креслами по обе стороны. Мина села у окна, а напротив её – Шейла. Главврач сложила пальцы домиком.

– Так вот. Приглашение сюда герра Ларкина уже не обсуждается. Мы пытались до него дозвониться, но трубку он не берет, – Мина говорила, смотря не на Шейлу, а на портрет в рамке, стоящий на столе. Шейла знала, что в портрете этом фотография дочери главврача. Меж тем фрау Хартман продолжала, – Письмо с приглашением, однако, уже отправлено. Я хочу попросить тебя стать ему проводником.

– Я правильно понимаю, что я должна буду водить его к пациентам и рассказывать, что тут да как?

– Да. Кроме того… ты сама сказала, что он человек чувствительный. Если мы дадим ему полную свободу перемещения или ненадежного “гида”, то рискуем показать ему то, чего видеть подобному человеку необязательно.

– А, понятно! – Шейла вскочила с места, – вы боитесь, что он узнает про то, что здесь иногда случается. И про четвертый дом? Всю нашу подноготную.

– Успокойся. Не согласишься ты, согласится кто-нибудь еще. Я предлагаю тебе эту работу, так как ты дружишь с Ларкиным.

– Я… я просто не понимаю, зачем это вам.

Вильгельмина вздохнула.

– Он смог на глазах у санитаров всего лишь несколькими словами успокоить пациента в состоянии психоза. Я не знаю, как у него это получилось, но его навыки могли бы нам пригодиться. Пациентов все больше. Тяжело больных все больше. Ты сама знаешь, у нас самая настоящая эпидемия. Один синдром Раэ чего стоит.

Шейла села обратно в кресло и скрестила руки на груди.

– Хорошо. Я возьмусь за это. Ради Пауля.

– А и еще. Один личный вопрос, если ты, конечно не против. Работы это не касается. Чисто, между нами, он твой парень?

– Что вы! Нет, – открещивалась Шейла.

– Он тебе нравится?

– Это сложный вопрос. Правда. Давайте не будем об этом. Не хочу обсуждать личную жизнь на работе.

Шейла Либерт была очень усталой, когда пришла со смены домой. За окном было уже темно, улицы горели желтыми огнями фонарей. Уставшая девушка рухнула в кресло. И сдалось ей все это? В одном Главврач была права, пациентов всё больше. “Общество сходит с ума, – рассуждала Шейла, – все эти войны, эпидемии, новости. Вот последнее точно сводит с ума. Стоит мне включить радио, открыть газету, так кто-то сразу умер, убил, украл и так далее по списку. Любому начнет казаться, что бедствия окружают нас, что мир гибнет”. Но ничего, завтра у неё выходной, и ничто не помешает ей с наслаждением его провести. Завтра она пойдет в…

Боги, что это по стене ползет?!

По стене напротив кресла, в котором сидела девушка, ползло какое-то насекомое. Шейла вскочила с кресла. Никогда она еще не видела таких тварей. Особенно у себя в квартире. Ужас объял её. Она боялась даже подойти ближе, чтобы рассмотреть его. Что же делать?

***

Пауль лежал в оцепенении у себя на диване. На щеке его красовался пластырь. Широко раскрытыми глазами он сверлил потолок. Вот уже несколько часов он пытался понять, что же он сделал. Зачем он выжег себе родинку на щеке? Могло ли это быть просто от нервного перенапряжения? Не давало покоя ему и то, что о подобном он уже слышал. Буквально вчера он был в желтом доме и разговаривал с девушкой, что тоже выжигала на себе родинки. Может быть, это и не связано, а может быть он каким-то образом перенял поведение по рассказу.

Из оцепенения Пауля вывел внезапный звонок. Пауль перевернулся на диване, упал при этом на пол, после чего поднялся и подошел к звенящему аппарату. “И долго, интересно, я так пролежал?”

– Да, кто это? – проговорил он в трубку.

– Пауль, это Шейла, мне срочно нужна твоя помощь?

– Что случилось? У тебя такой голос. Обеспокоенный что ли.

– Тут какое-то страшное насекомое по моей стене ползет. Я боюсь, что оно на меня нападет.

– Как оно выглядит? – вялым тоном спросил Пауль.

– Ну оно полностью черное, довольно большое, пару сантиметров точно. Тут еще одно! Пауль, помоги!

– Ладно. Сейчас приду. Не упади в обморок пока что.

Через двадцать минут Пауль уже стоял в прихожей квартиры Шейлы и разувался. Пройдя в комнату, он увидел свою подругу, сидящую на стуле, поджав ноги. Она указала рукой на стену.

– Эти двое забежали за шкаф.

Пауль подошел к шкафу и отодвинул его.

– Вот срань! – резко прокричал он.

– Что там? – испугано спросила у него Шейла.

– Ну смотри. С одной стороны, они тебя не сожрут. С другой, чуть более печальной стороны, это тараканы и их у тебя в квартире дохуя.

На стене за шкафом разбегалось черное пятно, стремительно разделяющееся на больших особей, тараканов поменьше и совсем маленьких “букашек”.

– Что? Тараканы? Как так?

– Я удивлен, что ты их не узнала, ты же медик. Я думал, вы их проходили во время учебы.

– Ты сам знаешь, что я – инсектофоб. Ты ведь сможешь их поубивать всех?

– Всех вряд ли. Тут травить надо. Дел у меня пока нет, могу поуничтожать кого смогу. Знаешь, когда я жил с родителями, у нас частенько они водились (тараканы, не родители). Так вот, отрава отравой, а физическое уничтожение всегда в помощь.

– Нет, неужели это надолго?

– Всё зависит от того ты их сюда принесли, или они прибежали от соседей. Второй вариант куда хуже.

Шейла была готова расплакаться. Даже её синий ореол словно растекся вокруг головы. Пауль подошел и приобнял девушку.

– Ну-ну. Это не конец света. Да они мерзкие, но хотя бы не кусают. Вот клопы были бы гораздо хуже. Изведем их, не бойся. Пока что можешь пожить у меня, – с этими словами Пауль достал ключи из кармана и положил их в ладонь Шейлы.

Пауль выпустил Шейлу из объятий после чего взял газету со стола, свернув её в рулон.

– Я пока займусь уничтожением. Можешь сходить в аптеку, купить борной кислоты? И еще яйца. Потом можешь идти ко мне. Думаю, не стоит тебе дальше тут себя травмировать в одной квартире с тараканами.

Глаза Шейлы наполнились влагой, но в этот раз уже от благодарности. Когда ингредиенты для потравки были куплены и доставлены, Шейла пошла к дому Пауля. Зайдя в подъезд, она увидела почтовые ящики. Из ящика Пауля торчало одинокое письмо. Шейла неуверенно, как молодой воришка, боящийся того, что его поймают, подошла и взяла письмо. Всё было так, как она и боялась. Это было приглашение из Желтого городка. Шейла мрачно смотрела на него в нерешительности.

– Должна ли я, – задумчиво сказала Шейла, рассматривая письмо, – нет, я не позволю, чтобы еще один дорогой мне человек попал в психушку!

С этими словами она порвала и скомкала письмо, которое стало бы ключом к желтому городку для Пауля. Она тяжело поднималась по лестнице. Мысли терзали её.

“Я несправедливо поступила. Он так туда стремился. Разве имею я право мешать Паулю? Но ведь это может погубить его. Право, я уже видела такое. Я не хочу потерять его. Не хочу видеть его в смирительной рубашке. Может быть у меня просто паранойя. Несколько лет работы в Желтом городке, кажется оставили свой след”

Когда Шейла зашла в квартиру Пауля её ждал новый сюрприз: звенел телефон. Должно быть Пауль звонит из её квартиры, чтобы что-то сказать. Однако стоило её поднять трубку, как из неё заговорил незнамый голос.

– Здравствуйте, это герр Ларкин? – спросил женский голос из трубки.

– Эм. Нет, простите, но его нет дома.

– Хорошо, передайте ему пожалуйста, что с ним хочет поговорить Вильгельмина Хартман, главврач Желтого городка.

“Да сколько же можно?”

– Хорошо, я передам.

– Мы уже отправили письмо, но для верности решили позвонить. До свидания!

– До свидания, – Шейла положила трубку.

Она рухнула на диван и закрыло лицо рукой. После взгляд её упал на тумбочку с зеркалом, где стоял стакан с виски.

– У меня правда был паршивый день, – сказала она, взяв этот стакан и сделав несколько глотков.

В это время Пауль боролся с напастью. Удар за ударом. Он уничтожал тараканов с жестокостью и беспощадностью. “Соседи, наверное, будут меня ненавидеть, – подумал Ларкин, – ну или Шейлу, это же её квартира”. Он обнаружил несколько мест, где этих тварей был особенно много. Одно “гнездо” было за шкафом, другое под холодильником. Еще одно за кухонной плитой. И везде Пауль устраивал массовое убийство.

Сонливость, однако, взяла своё. Пауль сел в кресло и закинул голову. Он на минутку прикрыл глаза, а когда вновь открыл их, увидел, как из щели между стеной и потолком вылазит очередной черный таракан. “Ага, значит, от соседей сверху лезут”.

Пауль вышел в подъезд и по узкой лестнице поднялся на верхний этаж к квартире, которая должна была быть прямо над квартирой его подруги. Психолог несколько раз постучался в дверь. Но ответа он так и не дождался. Когда мимо по лестнице спускалась семейная пара, Пауль спросил у них, дома ли хозяин квартиры, и кто здесь вообще живет. В ответ он получил лишь ответ, что “какой-то мужик”.

Пауль уже собирался уходить, как в нос ему ударил резкий запах.

– Аммиак? – настороженно сам у себя спросил он.

Подойдя поближе к двери, психолог стал принюхиваться. Аммиак, сероводород, кадаверин, путресцин, скатол – букет смерти. Запах, от которого прекращалось дыхание, проникал в горло и покрывал её тонкой сладковато-мерзотной пленкой. От такого запаха хочется отвернуться, убежать и съежиться, но это невозможно, так как он уже у тебя в носу. За дверьми что-то стремительно разлагалось.

Пауль сорвался с места, вернулся в квартиру Шейлы и тут же позвонил в полицию. Сколько времени прошло, пока не приехала полиция? Пауль сидел и мертвым взглядом смотрел, как из щели выползает все больше и больше тараканов. Пока двое желтых полицейских вскрывали замок, Пауль стоял рядом, опершись о стену и смотрел на процесс.

– Вам не стоит тут находится, – предупредил один из них Пауля.

– Почему же, я хочу посмотреть. Что там произошло.

– Гражданским нельзя.

– Чисто технически, я работают на полицию в качестве психолога. Вот мое удостоверение.

– Ну ладно, тогда заходи. Но это на твой страх и риск, парень.

***

– И что же там было? – спросила Шейла.

– Типичная картина на самом деле, – отвечал Пауль, – крайне эгоистичное самоубийство.

Двое друзей сидели на квартире Пауля. По радио крутили одну из новомодных песен.

– Так, а если подробнее, а?

– Ты что, выпила?

– Не-е-ет, – с каменным выражением лица ответила Шейла на неожиданный вопрос Пауля, – так что?

Ореол вокруг головы фройляйн Либерт стыдливо покосился. Конечно, она выпила. Пауль решил не заострять внимание на лжи подруги.

– В общем, как я уже сказал, крайне эгоистичное самоубийство. Сделано явно в порыве, не запланированное заранее. Когда дверь была взломана, мы еще какое-то время стояли снаружи, чтобы там хоть чуть-чуть проветрилось. Полностью убрать запах смерти еще долго не получится. Хуже всего в этой ситуации арендодателю, который сдавал квартиру мужчине, покончившему с собой. В квартире нас встретили две некормленые кошки, которые успели немного обглодать ноги повесевшемуся. Первый пункт эгоизма именно в кошках. Мужчина не позаботился о их судьбе. Грустно осознавать, что этих бедняжек скорее всего усыпят. Второй пункт эгоизма был в том, какой беспорядок он оставил: повсюду были разбросаны коробки из-под пиццы и бутылки от самого разного алкоголя. Тараканы бегали там чуть ли не стаями. И еще одно. Странно об этом говорить, но порядочный самоубийца не вешается на полный желудок. В данному случае нас ждала посмертная дефекация.

– Какой кошмар, – при этих словах ореол девушки съежился.

– Типичная картина. Мужик может и не стал бы умирать в адекватном состоянии. Но когда он понял это, было уже поздно. Почему он повесился? Точно сказать не могу, но я нашел у него на столе фотографию, где он стоит рядом с женщиной и ребенком. Скорее всего дело в них. Их в квартире не было. Поэтому был труп. Предсмертной записки мы не нашли, больше и сказать нельзя.

Пауль какое-то время просидел в задумчивости.

– В прошлый раз, когда я столкнулся с эгоистичным самоубийством, это сделала моя пациентка. Она проигнорировала все мои слова, что случается довольно редко. Решила умереть красиво. Наглоталась таблеток. В итоге её нашли в луже из блевотины и дерьма. Типичная картина. К сожалению.

– Я сейчас думаю, хорошо, что тараканы сейчас заползли ко мне. Если бы ко мне успела заселиться Кэри…

– Кэри?

– Моя подруга, она хотела ко мне заселиться на какое-то время. Думаю, она сошла бы с ума (иронично), если бы увидела этих тварей.

– Погоди, это не Кэри Гранберг случайно? – неожиданно прервал её Пауль.

– Да, она, вы ведь уже знакомы?

– Я с ней вчера буквально разговаривал. У неё же это… окр кажется.

– Диагноз такой. А ты быстро определил. Так вот, Кэри – моя подруга. Ей нынче стало гораздо лучше. Если у неё все наладится, он сможет выписаться из Желтого городка. Мы договорились, что она какое-то время поживет у меня. Дело в том, что она не очень хочет видеть родителей.

– Вот как. Интересно. Но не думаю, что она скоро выпишется. По крайней мере, так мне показалось из разговора с ней. Хочу еще раз с ней побеседовать. Представляешь, у неё пылающий розовый ореол вокруг головы!

– То есть она, по-твоему, все-таки сумасшедшая. Ты предполагал…

– В смысле, по-моему? Я не врач-психиатр, не могу такое на сто процентов говорить. Да и не сказал бы, что окр это сумасшествие. Просто недуг. Мне её жаль.

– Это не самое страшное, что может быть с человеком.

– Ты права. Ты лучше других это знаешь. А так, да, кажется, мое предположение о том, что у людей с психическими расстройствами цвет ореоле “нестандартный”, подтвердилось. Но мне очень нужно увидеть больше людей…

“Скажи ему. Ты не в праве утаивать от него приглашение, – мысли роились в голове Шейлы, – скажи ему. Скажи ему”

– Кстати, Пауль, – Шейла отбросила дурацкие мысли, – я завтра иду в оперу, пойдешь со мной?

– Прости, но я завтра занят на работе. А что за опера?

– Выкованный небесами. Давно хотела на него сходить.

– О как. Наслышан. Можешь мне потом про сюжет рассказать?

– Конечно, – улыбаясь ответила Шейла, – а чем ты завтра таким занят?

– Да так, дела, – Пауль загадочно улыбнулся и слегка ударил себя указательным пальцем по переносице.

7. Морг и опера

Шейла была обворожительна этим вечером. Одета она была в клетчатую юбку, застегнутую крупным черным кожаным поясом с большой застежкой и в такую же клетчатую накидку, под которым находился зеленый джемпер. На голове у неё был красивый берет, из-под которого спадали её темные аккуратно постриженные волосы. На руках еще были тоненькие тканевые перчатки. Одним словом, она готова была покорять Городскую оперу.

На удивление Шейлы, в оперном зале было весьма мало людей. С одной стороны, это было хорошо, так как после начала можно было пересесть на свободное место, а с другой стороны, такой вид наводил тоску. Кажется, такой прекрасный вид искусства отходит на второй план. Зал оперного театра был по-настоящему большой. Несколько сотен мест, из которых занято было меньше половины. Шейла вспоминала, как в детстве ходила сюда с отцом. Он довольно часто водил её в это здание. В детстве Шейлу поражала высота и ширина зала, его хрустальные люстры, статуи у стен. Из ностальгии её выбил голос сбоку от неё.

– Фройляйн Либерт, вот так сюрприз!

– Оу, здравствуйте, не ожидала вас здесь увидеть.

Мужчина на соседнем сиденье широко улыбнулся.

– Взаимно. Но ничего не могу с собой поделать. Обожаю оперу. А конкретно это – моя любимая.

– Вы уже были на ней? – спросила девушка.

– Неоднократно. Это произведение искусства сопровождает меня по жизни. “Выкованный небесами” – эталон жанра, осмелюсь сказать.

– Надеюсь опера так хороша, как вы говорите.

– Не сомневаюсь, что вам понравится.

В это время раздался второй звонок.

– Хм, кажется, у нас есть еще немного времени поговорить, – заметил мужчина, – скажи, Шейла, как продвигаются твои дела в психиатрии? Как твои исследования?

Девушка замялась.

– Да особо никак. Все очень медленно. За рабочей суетой не успеваю ничего делать.

– О прекрасно тебя понимаю. Но ты еще возьмешь себя в руки, я уверен. Признаться, когда в институте ты на втором курсе выпустила статью, я был поражен. Она была про… напомни, пожалуйста?

– Прозопагнозия, – тут же ответила Шейла.

– Точно. Как ты тогда ей горела!

– Сейчас, признаться, пламя поутихло, – с грустью заметила санитарка.

– Мне кажется несправедливой нынешняя система, когда ты должен несколько лет проработать санитаром перед тем, как занять более высокие медицинские должности. Это неправильно.

– Ну, как есть, – она пожала плечами.

– Я нахожу в этом сходство с сюжетом “Выкованного небесами”.

– Только не рассказывайте сюжет раньше времени! Неинтересно же будет.

– Хорошо. Скажу только, что, когда человек горит чем-то нельзя его останавливать, пусть даже он готов броситься в адское горнило. Я считаю, что наша задача – помочь таким людям достигнуть вершин.

– Вы так считаете? А если человек почти неминуемо сгорит в этом пекле.

– Все равно, лучше дать ему шанс выйти оттуда победителем, – мужчина говорил с самым серьезным видом.

Шейла стихла. Взгляд её убежал в сторону. Она в серьёз о чем-то задумалась. На лице её проявилась печать грусти. Тем временем прозвенел третий звонок. Опера начиналась.

***

Для Пауля же день проходил отнюдь не так гладко. День не может задаться хорошо, если он начинается со звонка с работы. Звонил Йенс. Опять убийство. Сколько за последние несколько дней? Опять без глаз. Кажется, этот маньяк совсем потерял контроль над собой и почувствовал вседозволенность. Детектив предложил Паулю поглядеть на тела. После того, как психолог подвергся преследованию со стороны маньяка, Йенс Шнайдер стал относится к Паулю, как к части этого запутанного дела. Поэтому он решил не пренебрегать мнением психолога по какому-либо вопросу. У Пауля на этот счет было своё мнение. Он считал, что детектив просто не знает, что делать.

Перед выходом из дому Пауль устроил “разминку”. Хотя он обладал даром, дар этот, по его мнению, все равно надо было тренировать. Тренировка эта заключалась в том, что психолог садился на диван и включал утренние новости.

– За последний год средний уровень счастья населения Города повысился на…

– Врет, не повысился. Даже у самого упал, – Пауль определил это по тому, как ореол вокруг головы трусливо начал прятаться за затылок.

– Мы сделаем все возможное, чтобы не повторить ошибок прошлого! Мы усвоили горькие урок истории. Мы больше не допустим роста милитаризма в Экзайленде!

– Врешь, у самого-то ореол так и переливается игриво.

– Невероятный мастер перформанса Хайдеггер показал новое шоу в Флюсстрасе.

– Интересно, но тренироваться не на чем.

– У меня с этой несовершеннолетней не было никаких связей! Особенно половых.

– Особенно они и были. Чучело, – после этого Паулю стало мерзко, и он выключил телевизор, – что я делаю? Разговариваю с телевизором. Пауль, тебе пора в морг…

Морг. Холодное и спокойное место. Не такое уж страшное, если подумать. Тут только мертвецы да кафельная плитка, голубоватое тусклое освещение, да холодильники. Мертвецы Пауля уже давно не пугали. Они были тихими и спокойными. Будто он попал на тихий час, но для взрослых.

Две эмалированных столешницы. Драккары до Хельхейма. Два холодных тела. Двое мужчин, старый и молодой. Смерть их сравняла, хотя смерть их была не равна. У обоих не было глаз, но это была далеко не самая заметная рана.

Старик с длинными седыми усами лежал и пустыми глазницами взирал на потолок морга. Его горло было перерезано. Рядом лежал юноша, блондин. Пауль был готов поспорить, что глаза у него были голубые. Он прибыл в морг по частям. Руки, ноги, голова. Тело было распилено. Старик был никто иной, как декан Нордштадта. Первая смерть довольно известного в Городе человека. Второй же был студентом этого университета.

– Что думаешь, Пауль? – спросил Йенс.

– У меня для вас плохие новости, детектив, – ответил Пауль. Его удивило, как затрепеталась желтая аура Йенса.

– Какие?

– У нас больше одного убийцы.

– Почему ты так решил?

– Посмотри внимательно в глазницы. В них остались ошметки глаз. Раньше глаза доставались аккуратнее. Логично предположить, что убийства эти не связаны. Декан и студент куда ближе друг другу, чем прочие жертвы с выколотыми глазам между собой. Кроме того, в обоих убийствах прослеживается попытка скрыть преступление, в то же время тела, найденные до этого, валялись прямо на дороге. Скорее всего, Декану и Студенту глаза были выколоты для, простите за выражение, отвода глаз.

Пауль замолчал и задумался.

– Хотя постойте, возможно, я смогу привести еще один довод в пользу этой теории. Дайте мне прижизненные фотографии убитых. Получив фотографии, Пауль какое-то время их рассматривал, а после попросил фотографии предыдущих жертв. После того, как он пробежался глазами по фотографиям, психолог застыл. Его тело начало трястись.

– Это. Это кошмар, – голос Ларкина задрожал, – неужели я прав?

Глаза его широко раскрылись и наполнились влагой, челюсть начала подёргиваться.

– Боги, Пауль, что с тобой? – опешил Йенс.

– Йенс. Йенс, просто сравни эти фото. Ты разве не видишь? Не видишь? У всех убитых ранее были такие красивые выразительные глаза! А у этих двух… у декана видна какая-то застывшая злоба, а студент. Да он был монстром, судя по его холодному взгляду! Йенс. Тот маньяк. Он убивает только людей с красивыми глазами.

– Пауль, Пауль, успокойся, пойдем.

Пауль Ларкин тяжело хватал ртом воздух. “Не могу сдвинуться, я парализован”. На секунду он смог понять те чувства, которые испытывал маньяк. Эту страсть, эту тягу к прекрасному, это черное зло, что клубилось внутри. Стальные прутья внутри тела, что сами двигаются. Это уже не он. Нечто потустороннее, нечто божественное двигает его телом. Экстаз при удалении глаз. Нет. Только не на трупы.

– ПАУЛЬ! – Йенс не смог остановить психолога, которого вывернуло прямо на лежащие на столе трупы.

***

Сюжет оперы и правда был весьма запутанным. Название совершенно не соответствовало содержанию, никаких небес в сюжете и в помине не было. Это можно было скорее назвать адом. Герой растет в аду, в неволе, вокруг лишь злоба и ненависть. Он старается из неё выбраться. А когда ему при взрослении все-таки удается сбежать из того гнилого ада, в котором он рос, герой осознает, что забрал с собой всё самое худшее, с чем когда-либо сталкивался. Ненависть, злоба, лицемерие, самообман. Это все скопилось в нём. Самое страшное для него было это осознавать. Путем долгих исканий и встреч с людьми, он постепенно избавляется от этих качеств, замещая их чем-то хорошим. Конечно, дается ему это с трудом.

Во время одной из арий главного героя в музыку вступает необычный инструмент. Мужчина рядом с Шейлой поежился этот издаваемых им звуков.

– Вот надо было портить это прекрасную оперу этими новомодными инструментами? – прошептал он.

– Вам не нравится звучание?

– Я его ненавижу. Оно такое искусственное, такое скрипучее. Ненавижу этот ламповый синтезатор, рояль Катода или как там его называют?

– Да как-то так вроде. Его сейчас почти во всех песнях используют.

– Вот почему современная музыка вымирает. Когда умрет последняя песня, человечество встретит свой последний день.

– А вы оптимист. Времена меняются, музыка меняется с ними, – заметила Шейла.

– Изменение не всегда хорошее. Если искусство продолжает деградировать, что же будет с обществом? Посмотри, как мало людей в этом зале. Современные музыканты гонятся за простотой и громкостью. Это погубит искусство. Представь, что когда-нибудь из радио будут раздаваться неразборчивые вопли под электронный треск…

В это время сзади раздался грубый голос:

– Да заткнитесь вы уже, дайте посмотреть.

В продолжение сюжета главный герой “Выкованного небесами” нашел поселение, которое является буквально копией того места, где он вырос. Он хотел пройти мимо, с презрением наблюдая за жизнью в проклятом городке. Но кое-что его остановило. То была девушка, что пребывала в том же ужасном состоянии, в каком находился и главный герой, живя на своей проклятой родине. И хотя друзья отговаривали героя, всячески ему мешали, он нырнул в пучину и спас девушку из омута, при этом чуть не лишившись жизни. На последнем дуэте, что назывался “повелитель всего”, зрительный зал плакал.

Шейла с мужчиной вышли из зала с улыбками на лицах. Шейла смахнула слезу с глаз.

– Давненько я не испытывала таких эмоций от оперы, – призналась Шейла Либерт.

– Понимаю тебя. Мало кому удается вложить в концовку столько чувств. Каждый раз как в первый раз. “Выкованный небесами” придает мне сил на неделю минимум. Не хочешь зайти куда-нибудь? Вечер просто прекрасный!

– Отличная идея, тут как раз есть кафе недалеко.

За окнами кафе горели огни города, проносились машины, шли спешащие куда-то прохожие. Шейла с Мужчиной сидели напротив друг друга за небольшим круглым столиком в кафе. Оба пили крепкий кофе. Девушка задумчиво смотрела на серый мир за стеклом.

– Что-то не так, Шейла, грустишь? – спросил мужчина.

– А? Нет, просто задумалась. Знаешь, я вроде как совершила не очень хороший поступок. Ничего страшного, все можно исправить в один момент, но я до сих пор колеблюсь.

– Если поступок плохой, я не вижу причин колебаться перед тем, как его исправить.

– Дело в том, что я опасаюсь за жизнь своего друга, Пауля. Он хочет вести свое исследование в Желтом городке, но я опасаюсь, что лечебница может пагубно сказаться на его психике.

– Вот как. Если бы на твоем месте был другой человек, я бы сказал, что его опасения не обоснованы. Но передо мной сейчас не кто-то другой, а ты. Поэтому я понимаю тебя. Но все же, ты не должна останавливать Пауля. Он взрослый серьёзный человек. Тем более, его исследования могут помочь людям.

– Скорее ему самому. Прости, я шучу, – осеклась Шейла, – я понимаю, что ты прав. Но вместе с этим мне все еще страшно.

– Вспомни “Выкованного небесами”. Если бы друзья все же остановили героя, то в конце рая бы достиг только он. А так небес достигли двое, а это двойная победа.

– И то верно. Если я буду и дальше пытаться оберегать его, только буду тянуть назад. Тормозить его.

Они просидели в кафе около часа, после чего разошлись в разные стороны. На прощание мужчина сделал комплимент сегодняшней внешности Шейлы, а особенно её красивым глазам.

***

Пауль жадно глотал воду из бутылки, сидя на скамье у стены, выложенной из серой плитки. Ему совершенно не хотелось бросать свой взгляд в помещение, где на столах лежали два облеванных тела. Йенс похлопал психолога по плечу.

– Не переживай, Пауль. Такое может случиться с каждым. При гниении тела испускают крайне пахучие вещества, которые могут привести к рвоте.

– Йенс. Я недавно был в квартире, где неделю провисел труп. И ничего. Тут другое. В один момент я понял то, чего и понимать мне не хотелось.

– Понял что?

– Почему он убивает. Этот… маньяк. Он одержим красивыми глазами. Все его жертвы обладали красивыми выразительными глазами. Он испытывает нечто сродни экстазу, когда лишает человека глаз. И тут у меня две теории: либо он вырезает, чтобы уничтожить нечто прекрасное, либо он забирает их себе. Как можно сохранить часть тела длительное время?

– При помощи холода. Либо бальзамировать.

– Бальзамируют же формалином обычно?

– Да, – подтвердил Йенс.

– Ну вот, теперь у вас есть, что искать.

– Ты прав, Пауль. Это отличная догадка.

Пауль встал и направился к выходу из морга. Перед дверью он развернулся.

– Я только одного не понимаю, герр Шнайдер, как у вас раньше не появилось этой догадки.

Йенс Шнайдер нахмурился. На лицо детектива упала тень.

– К чему ты клонишь, Пауль? Или герр Ларкин, если перешли на “герр”.

– К тому, что ваше расследование идет подозрительно медленно и неактивно. А какой-либо прогресс случается в такие моменты как сейчас. Я это к тому, что не надо полагаться на меня как на универсальный инструмент. Я хоть и могу увидеть, как в вас сейчас кипит злость и гордыня, но не могу найти вам убийцу. В конце концов, детектив здесь вы, а я всего лишь психолог… Не принимай на свой счет, Йенс. Увидимся.

С последними словами он вышел на улицу и сходу закурил сигарету. Его уже тошнило от смерти и трупов. Слишком много их было за последние дни. В иные минуты Пауль сам чувствовал себя, как какой-то труп. Последние пару дней сейчас лежали на нем, будто камень, привязанный к шее, человека, сбросившегося с моста. Руки его были вялыми, еле держали сигарету, а ноги влачились по тротуару. Ну вот, еще и Йенсу нагрубил. Но ведь было и у него что-то на душе, у детектива. Будто он умалчивал о чем-то, скрывал что-то.

Слоняясь бесцельно по Городу, Пауль вышел на набережную. Вдали виднелся остров заброшенным маяком, а справа от него – берег залива, вдоль которого разрослись новые улицы. На самом краю горизонта виднелись далекие рыбацкие деревни. Пауль остановился и стал задумчиво смотреть в туманную даль за рекой Сонг. “Точно!”

Когда поздно вечером Шейла вернулась домой и не увидела там Пауля, она очень удивилась. Еще больше она удивилась, когда он не вернулся и под утро. А к вечеру второго дня у неё началась паника. На третий день она начала поиски пропавшего друга.

8. Первые ласточки

Шейла ждала на скамейке в полицейском участке. От волнения она заламывала себе руки. Три последних дня она жила на квартире у Пауля, и все эти три дня поступали звонки из Желтого городка. Каждый из них был ударом по её самочувствию. Хотя она уже давно сама решилась на то, чтобы рассказать Паулю, что его приглашают в психбольницу, она не имела возможности это делать в виду внезапной пропажи психолога. Вот из дверей кабинета вышел детектив, Йенс Шайндер, давний коллега Пауля.

– Фройляйн, – поприветствовал он Шейлу.

– Вы не знаете, где Пауль? – не отвечая на приветствие спросила она.

– Что, Пауль? Нет не знаю, а что с ним?

– Он уже три дня не появляется дома, – ответила девушка голосом, полным отчаяния.

– Это плохо. Последний раз, когда мы виделись, у него было крайне дурное настроение. Вы не спрашивали у его друзей?

Шейла молчала, отведя взгляд в сторону.

– Так да, или нет?

– Нет. Дело в том, что я не знаю, есть ли у него друзья, к которым я могу обратиться. И есть ли они у него вообще.

– Простите, а вы, собственно, кем Паулю приходитесь, – осведомился Йенс у Шейлы.

– Дру-другом, – немного помедлив ответила она, – мы с института дружим.

– Понятно. А что насчет его родителей?

– Я им звонила, но они сами не знают, где их сын. Мне показалось, что они с ним сами очень давно не общались.

– Хорошо, мы объявим Пауля в розыск. Если он появится, сразу же позвоните нам, -сказал Йенс, а затем улыбнулся, – уверен, с ним всё хорошо, не переживайте.

Обратно домой Шейла шла в еще более подавленном состоянии, чем по пути в полицию. Чувства внутри неё бурлили подобно кипящему маслу. Подобно воде, брошенной в кислоту. С одной стороны, она невероятно переживала за Пауля, а с другой, она была в гневе на него. Только он мог вот так просто взять и исчезнуть без следа. Если с ним всё хорошо, то это просто верх эгоизма с его стороны.

Она вернулась на квартиру своего друга, где начала рассуждать:

– Я не должна исключать вариант, что он решил свести счеты с жизнью. Что я такое говорю? Но ведь это правда, у него так часто случаются перепады настроения, что это действительно нельзя исключать.

Быть может, он оставил где-нибудь записку? Шейла начала осматривать квартиру в поисках хоть чего-нибудь. Конечно, это не хорошо рыться в чужих вещах, но разве у неё есть выбор? Через некоторое время безуспешных поисков девушка наткнулась на небольшую записную книжечку на дне нижнего ящика записного стола.

Открыв её, она увидела целые страницы, изрисованные каракулями, многие из которых представляли собой этакие силуэты людей. Вокруг голов каждого краской было намазано что-то типа нимба.

– Так вот, о чем он говорил.

Помимо них в книжке были отдельные фразы или заметки.

“Ехал сегодня в трамвае. Было очень тесно. Не мог стоять где-либо, кроме как у двери. Почему все чувствуют ко мне злость? Там было же не протолкнуться”

“Сегодня видел, как сорились мать с дочкой. Мать ненавидела свою дочь. Дочь хотела умереть"

“Люди в больнице ненавидят меня и друг друга. Мы все в одной лодке. Я их тоже ненавижу”

“Слепой на рынке рассказывал историю. В его истории не было ни одного правдивого слова. Да и слепым он не был. Хотелось избить его, но сдержался. На этот раз”

“Я надоел Шейле. Она больше не хочет меня видеть. Хочу умереть, хотя понимаю, что не умру. Да и не хочу я, в принципе”

– Нет. Это не правда, – прошептала девушка надломившимся голосом.

“Если бы я мог ей помочь. Но я не могу помочь и себе. Лезу в чужие души, не зная свою”

“А что, если я просто выродок?”

“Приехал к родителям. На пороге увидел, как они смущены моим приездом. Им он явно не в радость. Они меня терпят. Развернулся и уехал. Вечером мне позвонили со словами “ты дурак что ли?”. Спасибо, мама”

“Жрецы твердят о спасении. Иногда мне кажется, что мы не заслужили спасения”

“За ореолами есть что-то еще, и это меня пугает”