Больше, чем офис бесплатное чтение

Предисловие от автора.

Офисная работа – это не асфальт ломом долбить в тридцатиградусную жару и не тяжести неподъёмные ворочать, в плане физической нагрузки здесь всё обстоит гораздо проще и легче. Однако, присутствуют нюансы иного рода. Порой, наслушавшись за день сотню оглушительных жалоб от задыхающихся праведным гневом клиентов, неизбежно посещает крамольная мысль, а не послать ли к чёртовой матери все эти кондиционерные условия, вместе с собственной опостылевшей дежурной улыбкой? Поменять бетонно-пластиковый уют на безмолвие орудий труда, пропитанных потом и кровью содранных мозолей? Я побывал по обе стороны баррикад и скажу откровенно, и там, и там недостатков хватает. Имеется лишь один неоспоримый плюс – выходные! В современном мире, риторичность вопросов: «Кто виноват?» и «Что делать?», меркнет на фоне монументальности актуального ныне: «Как дожить до выходных?». Как не умирать каждый вечер воскресенья, чувствую всеми фибрами души приближающий апокалипсис первого дня новой рабочей недели? Как сделать, чтобы пятничное настроение – сладостное предвкушение отдыха, длилось с понедельника по четверг? Чтобы данный период времени проходил в приподнятой, светлой и радостной атмосфере, как и полагается в канун праздника. И пока величайшие умы психологии и философии бьются над решением проблемы, предлагаю ознакомится с тем, как я сам выживал в подобной ситуации. Вряд ли я могу посвятить свой труд офисным представителям жилищно-коммунальных хозяйств, персоналам отделений почтовой связи, соцзащиты и остальным ребятам, героически трудящимся в консультативно-документо-оборотной сфере по обслуживанию потребителей. Но благодаря им, состоялся сей спектакль абсурда, не претендующий на лавры Ионеско или Беккета, да и вообще никто не смог бы сравниться с глубиной контекста данного произведения, но безусловно имеющий право на существование.

В качестве предуведомления.

Размышления ни о чём – не могут иметь определенной тематической области, потому как с презрением игнорируют любые границы. Алогичность беседы, не претендуя на зачатки смысла, носит терапевтический характер и служит исключительно в эскапистских целях.

Пролог.

В половине пятого вечера, оглохнув от навязчивых клиентов, ослепнув на оба глаза от передозировки компьютерного излучения, неоднократно проклянув все существующие миры чисел (и даже тот, куда однажды занесло Маленького Принца), подавив в себе желание сжечь архив – после всего этого веселья, в голове, в указанное выше время, раздается громкий тяжёлый звук. Этот звук может означать только то, что безумие, незаметно подкравшись, как следует шандарахнуло по рассудку, отправив его в затяжной нокдаун. Итак, в левом углу ринга, в агонии корчится представитель старшего поколения, успевший устать от собственного брюзжания и поэтому, относящийся к себе с самоиронией – Прохор Амбросович. В правом – страдает его юный коллега Иволгин, идеальный образец необузданности собственного мысленного потока, увлекающийся просмотром видеороликов про животных. Оба – ярко выраженные представители среднестатистического класса, именуемое в современном народе, как офисный планктон, лишившись благоразумия, сходят с ума. Безумие Иволгина и Прохора Амбросовича четко прослеживается в их беседах. Хотя, это с трудом можно называть беседами. Скорее – чушь, причем полная. Что поделать, чушь всегда с презрением относилась к каким-либо диетам. Но с другой стороны, лучше придаваться словесной бредятине, чем в мгновении ока превратиться в Адама, в плане одежки, и с криком: «А вот на!» и манерным жестом, уточняющим, на чем именно вы вертели свою работу, выброситься в окно. А если все же задумаете такое, то предварительно откройте окно. Вам то потом уже все равно будет, а вот организация претерпит незапланированные расходы, в связи с покупкой новых стекол.

Эпиграф:

«Свет на голову падает лунный,

На спину и на плечо.

Да, я не самый умный

И чо?»

(А.Юзленко гр. «Потомучто» «И чо?»)

Летняя тетрадка.

Июнь.

Степлеро-дырокольные настроения.

16:27

– Прохор Амбросович!

– Да?

– Есть дикое желание запустить в вас степлером!

– Необузданное?

– Безграничное!

– Всепоглощающее?

– Именно!

– Так извольте-с, запустить! Ибо негоже держать и копить в себе желания подобных характеристик. Можете и умишком тронуться!

– Представляете, уважаемый мой Прохор Амбросович, случилось! Тронулся, как вы изволили, спрогнозировать. А всё этот отчёт. У меня здесь бумаг на столе…Тонна. Хотя не исключено, что я преувеличиваю.

– Как со степлером, да?

– Нет. Вот скажите мне, почему числа так упрямы?

– А что с ними?

– Отказываются сходится! Словно издеваются надо мной! Особенно эти: три тысячи двести восемьдесят семь и пятьсот сорок пять. Если, три тысячи двести восемьдесят семь ну, еще как-то, еще куда не шло. То пятьсот сорок пять совсем никуда не годится! Отвратительное число, чудовищное! Оно словно мелкий паскудный зверек, вцепившийся в мой угасающий разум! Вот разум-то и отказал. Да, так быстро… Реактивно.

– Невероятно! И что вы чувствуете при этом? Ваши ощущения? Расскажите.

– Ощущаю, как меня обуревает новое желание.

– Захватывает вас?

– Не то слово.

– А какое?

– Одолевает!

– Поделитесь.

– Хочу метнуть в вас ножницами!

– Поразительно!

– Именно! Поразить вас хочу этими ножницами.

– Позвольте полюбопытствовать, чем же вызваны желания сии? Мы с вами никогда вроде бы не конфликтовали, жили дружно, без притеснений и недомолвок. В чем причина вспышек агрессии к моей скромной персоне?

– Так конец смены же. Еще чуть-чуть и пропоет гудок заводской!

– Не совсем понял, при чем здесь гудок?

– Вот и я не могу понять, Прохор Амбросович! И как такой мелкой пташке удается произвести аж восемьдесят взмахов крыльями за одну секунду! Представляете? Колибри, чтоб ее! Такую энергию да на вооружение научно-технического прогресса бы!

– И откуда только познания у вас такие?

– Люблю, знаете ли, передачи про животных… книжки там всякие. А вот взять, к примеру, гепарда. Такую скорость развивает! Удивительно просто! Самое быстрое животное в мире! Я, когда узнал, сам захотел попробовать! Провести эксперимент. Подготовился. Дорожка, «Старт», Финиш», секундомер – всё как положено.

– И как успехи?

– Весьма неутешительные, а точнее,– полный провал! Абсолютный крах!

– Не печальтесь вы так.

– А что мне печалиться? Крах гепард претерпел. У меня то время получше оказалось, чем у пятнистой фурии!

– Да-а-а… психиатра бы вам… да и мне заодно.

– А, знаете, был у меня один эскулап, но, увы, безрезультатно.

– Квалификации не хватило? Опыта?

– Что вы! И того и другого было в известном достатке. Врачеватель сам тронулся от моих бредней. Я рассказал ему, кем я был в прошлых жизнях.

– Воистину у вас темное прошлое!

– Ага, беспросветное! А будущее, как сказка, – чем дальше, тем страшнее!

– Вы, отвлекусь от выбранного направления беседы, отчет то доделывать собираетесь?

– Всенепременно! Безусловно! Вот только невозможно это. Я, видите ли, не страстный любитель рыскания в корзине для мусора.

– Вы выбросили отчет?

– Да! Причем без малейшего сожаления! Будь он неладен.

– Необходимо, чтобы он ладен был.

– Понимаете, в чем дело, я таки уразумел почему цифры отказывались биться в итоговых столбцах. Иннокентий Бенедиктович, предоставил мне не те данные, а именно, – данные за прошлый месяц. Теперь, по отношению к личности этого мерзавца, а если конкретизировать – к голове, у меня тоже возникает желание запустить что-нибудь этакое.

– Степлер?

– Дырокол! Я ведь очень уважаю Иннокентий Бенедиктовича, посему – дырокол и ничего кроме дырокола!

– Кровожадно!

– Дырокольно, я бы сказал! Я, конечно, попытаюсь сейчас его отыскать, но…

– Знаю, знаю! Иннокентия Бенедиктовича в такой час днем с огнем не сыщешь!

– Именно! Может попробовать ночью с водой?! А вдруг успех?

– Это тоже вряд ли.

– Да-а, мир несовершенен. Я вот с ума сошел. То ли от перенасыщенного общения с клиентами, то ли от нестыковок в вычислениях. Духота еще стоит. Кондиционер вон, сломался… Цунами, извержения вулканов, ураганы, оползни, землетрясения… Природные катаклизмы вкупе с депрессией, одолевающей массы.

– Хорошо хоть метеоритных дождей нет.

– Будут! Дайте срок! Обязательно зарядят! Надо бы зонт купить, а то мой износился совсем.

– И шабаши отсутствуют. Чернокнижники, – те вообще исчезли. Не все так плохо.

– Гм…кажется галлюцинации пошли. Видимо высокие температуры сказались.

– А-а, вы про это? Нет, коллега, это не галлюцинации, я тоже вижу ворону.

– А я ведь говорил вам, Прохор Амбросович, приладьте вы табличку: «Парковка на подоконнике только для насекомых». Так нет же.

– Когда это вы мне такое интересно говорили?

– Разве, нет?

– На все сто процентов!

– Уверены?

– Как никогда!

– А как всегда не уверенны, значит?

– Иногда.

– Гениально, Прохор Амбросович! Но вернемся к нашим баранам. Здесь я ворону имел в виду.

– Я понял.

– Догадались?

– Вроде того.

– Ну, тогда, вопрос дня!

– Я весь во внимании.

– Только прошу, одежду не снимайте.

– Что???

– Вопрос дня может сорваться.

– Я и не собирался.

– Тогда, под торжественный грохот фанфар, вопрос. Как вы считаете, уважаемый Прохор Амбросович, с какой целью данное пернатое создание решило облагородить своим присутствием нашу скромную обитель?

– Боюсь, ответ будет не очень.

– Не бойтесь, Прохор Амбросович, я с вами, вы главное одежду не снимайте.

– Да, с чего вы взяли?!? Я что, когда-нибудь был замечен за таким делом?

– Хотите сказать, вы не сторонник прилюдных раздеваний?

– Да, нет же! Тысячу раз, нет!!!

– Тогда отвечайте немедленно, а то не ровен час, я сам раздеваться начну.

– Что здесь делает эта ворона?

– Ну, да.

– Понятия не имею!

– Может, у нее спросим? Ворона, ворона, сколько мне лет жить осталось?

– Обычно, такие вопросы кукушке задают.

– Думаете, она лучше осведомлена?

– Не знаю, просто традиция такая.

– То есть, по-вашему, я разрушитель традиций получается?

– Вероятно. Вы ведь на прошлый новогодний корпоратив принесли ёлку, украшенную чайными пакетиками.

– Неожиданный ход с моей стороны, согласитесь?

– Более чем.

– Еще бы, елка на новый год, – вот я всех удивил, да?

– Я вообще-то чайные пакетики имел в виду.

– А что с ними не так? Я конечно больше кофе люблю. Но украшать ёлку кофейными баночками это, по-моему, перебор. Или нет?

– Вы сейчас серьезно?

– А то! Знаете, Прохор Амбросович, какой я серьезный человек? Я даже себе в зеркале не улыбаюсь.

– Что так?

– Чересчур драматичное выражение лица!

– Ну, вы завернули!

– Это у меня от дяди, он тридцать лет в упаковочном отделе отпахал! У вас, кстати, сыра с собой нет?

– Нет. А зачем?

– Можно басню инсценировать, я альтернативный финал придумал даже!

– Чувствую, сейчас выдадите.

– И чувства вас не обманули, Прохор Амбросович!

– На стол встанете?

– Блестящая мысль!

– Я пошутил.

– Поздно!

– Вы хоть бумажку какую-нибудь подстелили бы…

– Ворона каркнула во все воронье горло,

Вороний лор развел руками:

«Увы, голубушка, но слишком поздно.

Вы, кстати, гроб то заказали?»

– Потрясающе!

– Не стоит.

– По-моему, у нее глаз задергался.

– Наверняка, от «голубушки»!

– А вы любитель басен, значит?

– А то! В детстве увлекался. Особенно мне нравилась «Муравьед и муравей».

– Может – «Стрекоза и муравей»?

– Нет, нет, я прекрасно помню. Там мораль еще такая была – хоть вкалывай всю жизнь до седьмого пота, хоть все время дурака валяй, – когда-нибудь, при любом раскладе, за тобой придет муравьед!

– Удивительный вы человек, однако.

– Сам иногда в шоке бываю…ой, глядите, улетела.

– Действительно.

– Считаете, из-за моей импровизации?

– Из-за крыльев, скорее, хотя и ваш вариант не исключаю.

– А нам? Нам уже пора?

– Да, время. Выключаем компьютеры, гасим свет и выходим. Только вы сначала пообещайте мне одну вещь.

– Для вас, Прохор Амбросович, всё что угодно!

– Опустите правую руку. Медленно, так, чтобы я видел. Теперь положите степлер на пол. И пните его ногой в мою сторону.

– Вот так?

– Да, отлично. Ну, всё. В путь.

– Летим, Прохор Амбросович, и как можно меньше воздушных ям нам в дороге!

Июль.

Ежевика по Фрейду.

16:31

– Совсем позабыл. Вот, пожалуйста, угощайтесь.

– Премного благодарен! Урожайный год, да?

– Во всяком случае для ежевики. Признаюсь, честно, подустал от дачи. Придешь с работы, толком не поужинаешь, так похватаешь всё на скорую руку и бегом туда.

– Галопом?

– Скорее рысцой. И давай: полоть, поливать, да мошек успевай отгонять.

– И как, успеваете?

– Пока да, но с возрастом понимаю, что придётся отказываться от такого удовольствия.

– Да, вы извращенец, батенька, раз такой вид досуга для вас удовольствие. Я вот, попробовав однажды подобное, понял – это не моё и сразу отказался.

– Каждому своё.

– Согласен. Одному, к примеру, в такое пекло, под вентилятором эстетствовать, листая Чехова, другому, – практиковать садомазохистское огородничество.

– Не всем же бездельничать, как вы.

– Это точно. А вам, дорогой мой Прохор Амбросович, известно откуда произошло название сей прекрасной ягоды?

– Нет. Но чувствую не долго мне оставаться в неведении.

– И чувства не обманули вас. Рассказать?

– Давайте. Всё равно на сегодня уже работы никакой.

– Так вот. Был такой селекционер, по величию – второй после Мичурина. Хотя, возможно, что и третий. Вам не принципиально?

– Абсолютно.

– А я считал вас принципиальным человеком. Полагал, уж у кого, а у Прохора Амбросовича этих принципов ну просто завались.

– Вы отвлеклись от истории.

– Ах да! Звали того человека Александром Александровичем. В узких кругах, был известен как Сан Саныч. Занимался он усердно биологией своей, селекционировал дни и ночи на пролёт. И как-то раз, начальство Сан Саныча прикрепило к нему одну студентку, для прохождения практики. И закрутилась меж ними любовь страстная. Прямо как у вас с вашими огородами!

– Это как?

– Не будем вдаваться в подробности. В общем, милование – милованием, но Александр, свет его Александрович, о работе все же не забывал. И вывел на свет божий ягоду новую. И пришла, значит, пора собирать её. Рвут они куст и вдруг под ним обнаруживается зверёк, в теплицу случаем пробравшийся. И наш селекционер, преисполненный восторгом, как закричит: «Смотри! Ежи, Вика! Ежи!» Вот, собственно и всё.

– То есть, благодаря имени девушки и повстречавшимся ежам…

– Не верите?

– Нет, конечно.

– И правильно делаете!

– Знаю. Я уже как-то привык к вашим шуткам, спокойно отношусь.

– А к чему вы, Прохор Амбросович, относитесь беспокойно?

– К нашим беседам в целом.

– А что с ними?

– Полное отсутствие логики наблюдается.

– Понимаете Прохор Амбросович, наши с вами диалоги конечно же не более чем постмодернистское безобразие. И так как алогичное содержание бесед не контролируется ни какими ограничительными рамками, то оно вполне способно заменить реальность нашего бытия. И тогда обескураженность, стремящаяся покрутить пальцем у виска, оценивая наш с вами бред, сменится шоком от произошедшего.

– О, Господи!

– Теперь еще сильнее забеспокоились?

– Что есть, то есть.

– И что пить, то пить, Прохор Амбросович. Верблюд, кстати, без воды две недели обойтись может. У него запас при себе всегда имеется. Интересно в наших с вами горбах запас энтузиазма тоже конечен? И если, да, то каким образом его восполнять?

– Без понятия.

– Да, здесь психолог нужен. Чтобы окончательно не тронуться. Или психотерапевт. Или…как-бишь там по правильному-то?

– Не скажу точно, но определенно кто-то нужен.

– А вы знаете, Фрейд как в воду глядел.

– О чем это вы?

– Я говорю – знаете, Фрейд как в воду глядел?

– И со второго раза не понял.

– Может, в третий раз попробуем?

– А ну-ка!

– Знаете, Фрейд как в воду глядел?

– Э-э-эм… Не знаю.

– А я знаю! Как и все – просто и безфантазийно.

– И к чему это сейчас было?

– Да, сон мне вчера приснился.

– И?

– Старина Зигмунд специалистом первостатейным был по снам. Толково толковал их.

– Про что, сон-то?

– Про всадника без головы.

– И что там с ним?

– С кем?

– С всадником.

– Без понятия. Я его даже издали ни видал.

– Но, позвольте, вы только что сказали…

– Всадника не видал. А вот его голову, только не закричите от радости, отыскал. Представляете?!

– Еле сдерживаюсь, чтоб не закричать.

– Молодцом. А коли мы заговорили о метафизике, разрешите поинтересоваться.

– А мы сейчас заговорили о метафизике?

– Боюсь, что да.

– О боже!

– Так вот. Скажите, верите ли вы, достопочтенный Прохор Амбросович, в пророческие сны?

– Ни капельки.

– Ни одной?

– Совершенно!

– Что – совершенно? Надеюсь, это вы не о мире сейчас? Он несовершенен со всех известных точек зрения.

– Совершенно. Ни одной. Капельки. Не верю. В пророческие. Сны.

– Между прочим, зря.

– А вы верите?

– Всенепременно!

– Но, мой друг, сему и доказательств то конкретных нет. А все ранее предъявленные – сфабрикованные, для создания рейтинга телепередачам и прочим СМИ.

– А хотите, я вам докажу?

– Не то что бы горю желанием, но давайте.

– Готовы?

– Режьте!

– Это произойдет с вами в конце недели.

– Да ладно! Неужели? Вы ничего не путаете? Именно оно? То самое – ЭТО?

– Ага. Мне привиделось во сне, что вас грузовик собьет.

– Насмерть?

– Нет. У вас будут многочисленные открытые и закрытые переломы, сильно поврежден мозг, спинные позвонки в хлам. Вас, конечно, починят, как могут. Вы даже еще потом целых тридцать лет проживете веселой, полной ярких впечатлений и незабываемых приключений, жизнью овоща!

– Можно я не буду аплодировать? Руки, конечно, чешутся, но по другому поводу.

– Только не бросайте меня в терновый куст!

– У вас черный юмор границ не знает.

– А так, Прохор Амбросович, и надо. Расставьте повсеместно посты цензуры и от черного юмора жалкое подобие останется.

– Давайте лучше о чем-нибудь другом.

– Давайте. Вот, например, вам какие сны снятся?

– Это называется о другом?

– Ну, тогда не знаю… Может музыку включим?

– Только не сегодня.

– Тогда как на счет разложить «Черный ворон» на два голоса?

– У меня, слуха нет.

– Как это – нет? Вы же меня отлично слышите, не так ли? Или я все это время кричал вам?

– Да нет, что вы. Просто я не склонен к исполнению хоть каких-либо музыкальных композиций.

– А к чему вы тогда склонны?

– К выключению компьютера.

– Время?

– О, да!

– Что ж, тогда в путь. А дорогой я вам расскажу еще один сон.

– Только не это!

– Ну, что вы Прохор Амбросович, не пугайтесь. Это реальный сон, без каких-либо ёрничеств и колкостей в ваш адрес. Тем более, что сон про меня.

– Про вас? Интересно, интересно.

– Вам сейчас, еще больше интересней станет.

– Начинаю пугаться. А вы, между прочим, обещали.

– Не стоит. Просто сон мой оказался в самом деле пророческим. Ну, не полностью, конечно, но всё же. Меня сегодня ведь вызывали на планёрку, не так ли?

– Да.

– Об этом и был сон накануне.

– Действительно?

– Сейчас, Прохор Амбросович, я вам во всех подробностях, во всех мельчайших деталях…

Первый сон Иволгина.

03:18

Сжав кулаки и, глубоко вздохнув, Иволгин решительно прошагал к цели. Через мгновение под аккомпанемент птиц, щедрых на хвалебные оды в адрес солнца, в распахнутое настежь окно вошло летнее, с еще не улетучившимся послевкусием росы, утро. Люди закивали, одобряя действия Иволгина, а когда он проворно вскарабкался на подоконник, зааплодировали. Кто-то даже крикнул: «Браво!»

Иволгин смотрел прямо перед собой и как мог, пытался собраться с мыслями. Уйти, несмотря на то, что это был всего лишь третий этаж, хотелось красиво, а в таких случаях без пафосной речи не обойтись. Надо было отдать должное коллегам, которые очевидно почувствовав творческие потуги Иволгина, разом притихли.

Крикнувший: «Браво!» предложил Иволгину ручку и блокнот.

– Для удобства, видите ли. Легче, видите ли, строить предложения. Так же может послужить в качестве предсмертной, видите ли, записки.

Мужчина с чрезмерным количеством геля на волосах подбодрил Иволгина тем, что обещал это все не снимать на телефон. Вот когда Иволгин, будет готов, подаст определенный знак, тогда и начнется съемка события, которая впоследствии наберет в YouTube невероятное количество просмотров.

Женщина с глубоким декольте и длинными ресницами и…глубоким декольте предложила поставить душещипательный трек, подчеркивающий настроение присутствующих. Однако получила отказ, обоснованный тем, что будоражащий голову утренний воздух не имел с душещипательностью ничего общего.

Обладатель вычурных запонок и сального взгляда обратил внимание на скорость и направление ветра. Учтя всю, как он сам выразился, баллистику, он определил траекторию полета Иволгина, заявив, что точкой приземления, на радость очевидцев, станет цветочная клумба.

Иволгин закрыл глаза. Темнота отказывалась быть всеобъемлющей, озорные лучики солнца назойливо пробивались за шоры век. Легкий ветерок запутался в волосах. Воздух более не делился на химические элементы, а целиком и полностью состоял из трепетного и благоговейного чувства радости, в чём-то даже,– влюбленности. Черта с два сосредоточишься в такой обстановке!

Внезапно в тишину офиса и июльскую какофонию уличных звуков ворвался тревожный сигнал сирены. Иволгин приоткрыл глаза. Пожарные. Фу-ты, ну-ты! Они же сейчас все испортят. Ну, нет справедливости в этом мире, и не было никогда! Однако, что скрывать, Иволгину было приятно, что нашлись небезразличные к его особе, те, кто предпринял попытку помешать ему спокойно уйти, а если быть точнее,– прыгнуть, из жизни.

Пожалуй, начну со слов благодарности, подумал слегка расчувствовавшийся Иволгин, и вдруг понял, что пожарные не обращают на него никакого внимания. Эти двое парней действовали сплоченно и ловко, они прислонили лестницу к, стоявшей неподалеку от офиса Иволгина, березе, на одной из веток которой жалобно мяукал котенок.

Что за день, вздохнул Иволгин, глядя, как внизу маленькая девочка, широко улыбаясь, принимает котенка из рук пожарного. Котенок, этот комок нежности, радуясь возвращению к хозяйке, довольно мурлычет, уткнувшись ей в плечо. Девочка обнимает пожарного и дарит очень ценную вещь – рисунок, на котором представлена ее семья. Все чрезвычайно счастливы. Наконец, попрощавшись, пожарные идут к машине. Под правой ногой одного парня раздается негромкий едва уловимый хруст. Пожарные ловко запрыгивают в кабину машины, еще раз машут девочке и, хлопнув дверьми, уезжают. Девочка уходит домой.

На асфальте остается что-то… Что-то раздавленное пожарным.

Раньше это было яйцо. Яйцо, которое случайно выпало из гнезда и разбилось об асфальт. До падения, оно уютно почивало себе в гнезде, расположенном на ветке березы, с которой так жалобно мяукал котенок, этот комок нежности. Простое совпадение и не более того.

Сейчас, это крошечное… месиво из скорлупы, грязной слизи и размазанного по асфальту комочку души. Это все, что осталось от, так и не успевшего появиться на свет, птенца. Все, что осталось, если это вообще можно было за что-то посчитать.

Жизнь способна преподносить разные сюрпризы. Фокус в том, что ты не можешь от них отказаться. Не имеешь права. Ты же ей должен. Жизни этой. По самый гроб.

Иволгин решил покончить со своими долгами раз и навсегда. Он повернулся к коллегам, сияя как сварочная искра. Сомнений, как и сожалений не было. Иволгин выпростал правую руку в сторону страждущих и…

– А моей душе захотелось на покой,– неожиданно запела женщина с глубоким декольте и длинными ресницами и…глубоким декольте.

Страждущие ахнули.

– Душещипательно-то как! – хохотнул обладатель вычурных запонок и сального взгляда.

– Вот это перфоманс,– покачал головой мужчина с чрезмерным количеством геля на волосах.

– А что этот ваш, видите ли, перфоманс, значит? – поинтересовался крикнувший: «Браво!»

– Наверняка какую-нибудь гадость,– заявил обладатель вычурных запонок и сального взгляда.

– Я обещал ей не участвовать в военной игре,– воодушевленно продолжала женщина, хлопая своими длинными ресницами. Воодушевление выражалось в оттягивании декольте до пояса и, торжественном освобождении пышной, толкающей на греховные мысли, груди.

– Види…видите ли,– сконфузившись, забормотал крикнувший: «Браво!», в тщетных попытках отвести взгляд от манящего зрелища.

– Вот где «Браво!» нужно было кричать,– сделал ему замечание обладатель вычурных запонок, который даже и не думал прятать свой сальный взгляд.

– Душновато как-то сегодня, не находите? – спросил мужчина с чрезмерным количеством геля на волосах, чувствуя, как тает этот гель и мерзким слизняком течет ему за шиворот.

Правая рука Иволгина вернулась на место. В глазах вспыхнул огонь. Пламя из сокрушительной обиды. Из разрушительного гнева. За то, что, будучи практически на смертном одре, а если быть точнее,– на смертном подоконнике, он так и не смог заслужить внимание окружающих, которым был обделен всю свою сознательную жизнь.

Жизнь, на протяжении которой он мечтал быть услышанным… Увиденным, замеченным, записанным, оцененным…

Жизнь, без колючего, пронизывающего до мозга костей, холода равнодушия.

Жизнь, без давящих многотонным грузом на сердце, пресса меркантильности и цинизма.

Жизнь, без разрывающей в клочья душу, серой обыденности.

Жизнь, которую все боятся называть существованием.

– И все идет по плану! – в исступлении визжала женщина, размахивая грудью, подобно попу, пустившему в свободное плавание, а если быть точнее,– полет, свое кадило.

Жизнь, которая…

– Друзья, любуясь красками и разноцветием лета, не могу не вспомнить предшествующее сему богатству, весну. Которая в этом году выдалась, что надо! Восхитительно, как робкая капель в начале апреля породила обильное снеготаяние. И стройные ручейки превратились в бурные потоки, стремительно уносящие вдаль в своих волнах последнее дыхание зимы. – Торжественным шепотом забубнил, кричавший: «Браво!», пытаясь изобразить неподдельный интерес к своим ботинкам.

– Вы забыли добавить: «видите ли»,– съехидничал обладатель вычурных запонок, буквально пожирающий сальным взглядом колышущие прелести женщины, которые весьма недурственно компенсировали отсутствие у неё слуха.

– Простите, у вас случайно не найдется влажной салфетки? – смущенно спросил мужчина с чрезмерным количеством геля.

– А моей женой накормили толпу! – продолжала женщина, ловя непослушными пальцами замок молнии сбоку юбки.

– На завтрак кофе и бутерброд с сыром. Люблю, видите ли, кофе. – Не к месту признался, кричавший: «Браво!»

– Ну, чума! Ну, чума! – возбужденно чирикал обладатель сального взгляда и вычурных запонок.

– Как на счет носового платка? – Поинтересовался мужчина с чрезмерным количеством геля на волосах. – Бумажного полотенца? Хотя бы запасной рубашки?

Иволгин понял, что бессмысленно… Бессмысленно злиться на людей. Бессмысленно пытаться обратить на себя внимание. Бессмысленно было все. В первую очередь, сама жизнь. А уж уход из нее, тем более. Тогда, для чего? Тогда, зачем? Тогда, почему?

Иволгин едко ухмыльнулся. Забавно. Всю жизнь уверенно делать вид, что знаешь ответы, при этом никогда, по сути, даже толком не расслышав изначально заданных воросов. Человечество, представилось Иволгину, сборищем зубрежников, которые когда-то придумали удобные для себя истины, возвели их в ранг неопровержимости и, с тех пор бубнят их себе под нос, чтоб не забыть. И носы от этого бубнежа к верху. И головы, соответственно. И короны нацепили, мол, вершина эволюции – Человек Разумный. Только вот не может зубрежник разумным быть. Он за миллион повторений все запомнит, это да. А вот, поймет ли? Вряд ли.

Прилежные зубрежники строят из себя мудрецов, делают вид, что знают эту жизнь, это мир. Ни дать, ни взять демиурги! Забавно? Да, живот со смеху надорвешь!

– …растоптали ей плоть! – Взмыленная от пота женщина покончила с юбкой и в исступлении принялась за трусики.

– Вы, простите за бестактность, не в той тональности поете,– заметил, крикнувший: «Браво!», наконец оторвавшись от своих ботинок.

– Пошел на х..й! – Взвизгнула женщина и кинула свои трусики в его, наливающимся алым, лицо.

– Поддерживаю! Иди на х..й, чмо бесхребетное! – Вступился за даму обладатель вычурных запонок и сального взгляда. – Всё, бл..ть! Лишен права на участие в групповом соитии!

– Что?!? – взревел, крикнувший: «Браво!», яростно пыхча себе под нос, пытаясь сдуть с него трусики. Видимо напрочь позабыв о наличии собственных рук и их возможностях.

– Вас только что послали,– объяснил мужчина с чрезмерным количеством геля на волосах. – Но вы не вздумайте обижаться. Она, по всей видимости, сошла с ума. Этот – ни о чем кроме секса думать не может. Вот он – некоторое время назад возымел желание выброситься из окна. Я вот стою, гелем истекаю. Все мы тут е..анутые.

– И все идет по плану! – Крикнула женщина и, шмякнувшись на стол, широко раздвинула ноги.

– Я первый! – прогрохотал обладатель вычурных запонок и сального взгляда, и бросился на женщину, расстегивая в прыжке ширинку.

– Ай! Б..ять! – Вдруг заорал Иволгин, схватившись за ушибленную икру и, спрыгнул с подоконника внутрь кабинета.

Из окна показался фрагмент лестницы, а после сияющая каска с не менее сияющим лицом.

– Давай! – Гаркнуло сияющее лицо куда-то вниз. На сцене появился потертый временем пожарный рукав. Последующее пеноизвержение было сопровождено недовольным визгом двух разъединённых тел; радостным возгласом: «Наконец-то смою этот чертов гель!», еще более радостным криком: «Браво, мать вашу! Браво!!!»; и тихим поскрипыванием зубов Иволгина…

***

06:00

«…рвался сюда что есть силы, но здесь ни х..я не красиво…» * – звучала песня, установленная на будильнике телефона Иволгина. Он отключил мобильник, потянулся, протяжно зевнул и не менее протяжно подумал: «Да-а-а, уж…»

* «Некрасиво» – С. Рудаков гр. «Радиопомехи»

Август.

Бессмысленная жара.

16:29

– За окном, под сенью берез, развалилась собака. Развалилась, Прохор Амбросович, не на части. А в том смысле, что спит. Хотя существует небольшая вероятность, что она и не спит вовсе. Если принять во внимание все аспекты, касающиеся, занятой ей позы, то можно сделать определенные выводы, что собака дремлет. Да. Пожалуй, дремлет. Хотя…

– На что вам cдалась эта собака?

– Действительно, на что? Не понимаю. Как и не могу понять, почему это я в свое время в лётное училище не поступил? Сейчас бы был пилотом какого-нибудь пассажирского…

– Позвольте, угадаю, это метафора? На тему, почему люди не летают?

– Да, при чем тут это?!

– А что тогда вы имели в виду?

– Как что? Стюардесс, конечно!

– Прозаично мыслите, коллега.

– Отнюдь, весьма поэтично.

– И в чем заключается поэзия?

– Я бы им стихи посвящал!

– Ну, знаете. Как-то всё это с запахом корысти.

– Думаю, моя корысть подошла бы к их духам!

– А я вот думаю, воображение у вас разыгралось.

– Фантазии?

– Грезы!

– Мечты?

– Даа… Где вы, а где штурвал…

– Нет, нет! Где я, а на штурвале – она!

– Не паясничайте, вам это не идет.

– Да? Вы это серьезно?

– Более чем!

– Чем что?

– Что «что»?

– Мои восторги, Прохор Амбросович! Сумели-таки загнать меня в тупик!

– И как там?

– Угол в девяносто градусов, ничего примечательного. Продолжим?

– Валяйте!

– Что вы, Прохор Амбросович! Мы же не на татами! Не валять, не делать удержание, тем более, я не собираюсь.

– Отрадно слышать.

– А я-то как рад! А меж тем, начал дымиться асфальт. Воздух и так преисполненный духотой, прямо-таки отдает его ядовитыми испарениями. Все чудесно. Так здорово, прекрасно и великолепно…

– Послушайте, я тоже изнываю от жары и так же, как и вы не в восторге, что кондиционер без конца ломается.

– А знаете от чего в восторге я, Прохор Амбросович?

– От чего же?

– От кофе! Ничто меня не одухотворяет так, как кофе! Ну, еще закаты. И снег. И море. И горы…Знаете, Прохор Амбросович, получается, на самом деле много чего меня одухотворяет.

– Рад за вас.

– А то! Вопрос можно?

– Валяй…можно!

– Вы случайно не в курсе, у кого это там арабику отобрали?

– Что?!?

– У меня тут на баночке маленькими черными буковками непечатно: «Кофе с отборной арабикой».

– Боюсь, вы неправильно поняли смысл. Имеется в виду, лучшее…

– Стоп, Прохор, чтоб вас соседи семь дней в неделю заливали, Амбросович!!! Это я неправильно понял смысл? Смысл?!? Я не ослышался? Мне не показалось? И вы – это вы, а не замаскированный под человека инопланетный разум? И…швырните в меня вон тот горшок с бегонией, чтоб я остановился!

– Да-а-а…взрывоопасный вы сегодня!

– Нервный?

– Беспокойный.

– Резкий?

– Местами.

– И есть причины.

– Поведайте, прошу!

– Целых две!

– Да? Думал, больше.

– Ну, конечно, Прохор Амбросович! Тут и дураку ясно, что их было больше! Вам, кстати, ясно?

– Эм-м-м-м…да.

– Сотни, их было – сотни! Но как-то…забыл, знаете ли? Только эти две и помню. Правда, скажу вам только одну.

– Досадно.

– Вторая, пусть останется тайной для вас, да и для всех остальных.

– Унесете эту тайну в могилу?

– Кто вам такое сказал? Я вообще в могилу не хочу! Ну, так причина! Вы тут, любезнейший Прохор Амбросович, заявляете, что я смысл, видите ли, не правильно понял. Вы что же, считаете, что он существует?

– Кто «он»? Смысл?

– Нет, это я о том настенном календаре! Конечно, смысл!

– А вы иначе думаете?

– Думаю! И считаю! И полагаю! Доводы, конечно, не раскрыты, но зато какой утвердительный ряд получился, а, Прохор Амбросович?

– Мой дорогой коллега, спешу вас заверить, что смысл есть во всем! Абсолютно! И даже, как это не странно, в наших беседах. Ведь вы же сами говорили, что лучше выпустить пар, неся всякую ахинею, безобидную по отношению к окружающему миру, чем облачиться в костюм Адама и выброситься в окно, окончательно съехав с катушек от навязчивых клиентов, плоскоголового начальства и залежей бумаг, исписанных никому ненужным цифрам!

– Не аргумент, Прохор Амбросович.

– Отказываетесь от своих слов?

– Ни за что!!! Но…ведь можно и не делать этого, да? Можно же? Можно в абсолютной тишине завершить очередной невзрачный рабочий день и спокойно разойтись по домам, не так ли?

– Ну-у…возможно, вы правы.

– Возможно? То есть, вы сомневаетесь? А я вот, глубоко убежден в этом!

– В отсутствии смысла чего-либо? Что, и жизни?

– Ну, конечно, Прохор Амбросович, конечно! Фантом, и не более того! Знаете, какова моя позиция, мое мнение, по отношению ко всему этом? Люди сами придумали сей пресловутый смысл, с целью подкрепить свои высказывания по поводу предназначения человека, что всё не просто так, что во всём, в любом действии, от обычного вдоха до, изощренного обнесения банка, есть нечто, являющееся предопределением нашей расы! Люди придумали смысл, чтобы было легче всё объяснить. Всё, понимаете? Всё! В том числе и саму жизнь.

– Вас послушать, и жить расхочется.

– Почему же?

– А смысл???

– Как? Вы до сих пор не поняли? Жизнь, как раз и дана для того, чтобы лишней раз подтвердить отсутствие смысла!

– Вы, часом, не атеист?

– Я – верующий, Прохор Амбросович, просто, у меня такая позиция.

– Парадоксальный вы!

– А это… Это забавно?

– Ну, без таких бесед было бы, действительно скучно! Все равно не разделяю вашего мнения, что смысл есть иллюзия!

– А мое мнение, Прохор Амбросович, и не нужно разделять! Потому как, оно в раз перестанет быть конкретно моим! Оно, страшно подумать, общественным может стать!

– Действительно, страшно!

– Не бойтесь, Прохор Амбросович, время уже вышло, домой пора!

– До завтра. Однако, завернули вы сегодня!

– Я же говорил, в дядю пошел,– тридцать лет в упаковочном отделе, это вам не шутка!

Последний день лета.

– Эх, Прохор Амбросович, завтра в отпуск. Прекрасно вам время провести.

– Спасибо.

– Шлите фотографии с море синего. Только, прошу, не в обнажённом виде.

– Как будто я славлюсь подобными вещами.

– Вот-вот, прежде чем фоткаться, не забудьте о вещах, оденьтесь.

– Да, ну вас.

– Шучу, шучу. Пишите, не забывайте.

– Всенепременно. Кстати, у вас ведь послезавтра день рождения? Примите заранее поздравления!

– Принимаю!

– Как отмечать планируете?

– О! Я устрою грандиозную пирушку за городом, на благодатном речном берегу. Соберутся вся родня и все-все друзья до единого. Будет приглашена крутая панк-рок-группа. Обязательно кто-то перепьёт так, чтобы самого себя потом не помнить. И обязательно затеют драку во славу кровопролития. В лучших мушкетерских традициях, задорно, весело и с размахом. Конечно, кто-нибудь, уединившись в укромном уголке, займется там любовью, да так страстно, что крики любовников оглушат, пролетающих над ними чаек. А потом, все уставшие, но довольные, пойдут любоваться закатом. И когда раскаленные угли солнца с шипением погрузятся в пучину волн…

– Я так понимаю,– дома будете сидеть за чтением книги или просмотром сериала?

– А вы прозорливы, Прохор Амбросович. Не обмануть вас никак.

– Общение с вами поспособствовало этому.

– Сочту за комплимент. Если подумать, ну вот зачем мне затевать подобную, безусловно прекрасную, вакханалию, мутить восхитительное безобразие, устраивать славную пирушку. Я ведь целиком и полностью самодостаточен и для веселья совершенно не нуждаюсь в обществе.

– Как-то грустно звучит всё это.

– И снова вы меня раскусили! Молодцом! Но грущу я не поэтому случаю. А по поводу предстоящей разлуки с вами.

– Да? Это приятно. Скучать, значит, будете?

– Конечно! Особенно, когда за вас отчет придётся делать.

– Да, бросьте, вам не привыкать.

– Согласен. Вообще, я скрывал, не говорил вам, что состою в драмкружке. И второго числа состоится премьера одной экспериментальной постановки. Между прочим, внимание, приготовьтесь ахать,– по моему сценарию.

– Действительно «ах»! Можете удивить. Вы и стих вот про ворону написали, сценарий тоже, просто творческая личность. Не думали сменить род деятельности?

– Конечно, думал. Вы как с отпуска вернётесь, следом я пойду. Отправлюсь в мировое турне, а по приезду, уволюсь и буду творить литературу высшей пробы!

– Ёрничаете всё.

– Конечно. Я без ёрничества никуда. Кстати, как на счет того, чтобы по пути домой, заглянуть в кафе? Надо же, в конце концов, проводить вас и последний день лета.

– Только ненадолго.

– Конечно, Прохор Амбросович, как скажите.

Осенняя тетрадка.

Сентябрь.

«Майк и Стив»

(Эпизод сериала, просмотренного Иволгиным во время

двухнедельного отсутствия Прохора Амбросовича)

– Ну, Стив, по-моему, тут все просто.

– И с чего это ты так решил, умник?

– Ну, во-первых, мы с тобой не дальтоники, Стив. По крайней мере, я. А ты, Стив? Или весь мир для тебя, как старый телевизор?

– Да, нет, Майки, все в цвете. Правда вот в последнее время никак не соскочу с одного канала. Как же он меня достал, Майк, если б ты только знал.

– Да? И с какого?

– «Засран-TV»! Знаешь, кто у них там генеральный директор?

– Догадываюсь, друг. Тем более у меня похожая история. Капитально подсел на «Предпенсионное нытье».

– Вот ведь… А что там, во-вторых?

– Как, что? Во-вторых, это классика.

– Что-то музыки не слышно.

– Ты, что, Стив, не разу не смотрел кино про полицейских? Синий или красный – классика жанра!

– А вот этот желтый, Майк? Или, к примеру, этот коричневый? А про тот зеленый я вообще молчу.

– Нее, Стив, главный выбор нужно сделать между синим и красным, ты уж мне поверь.

– Поверить? Тебе? Да, я любовнику своей бывшей жены больше бы поверил!

– Что, на чай приглашал, а Стив? Милым человеком оказался, а?

– Да, пошел ты…

– Я-то пойду, Стив, но, вот, что прикажешь делать с этой тикающей хреновиной?

– А ничего не нужно делать. Скоро прибудут специалисты, Джон и…

– Скоро, Стив? Ты что, разве не в курсе? Не слышал, что объявили по рации? Передавали же десять минут назад.

– Передавали? Были какие-то помехи, но не более того. Я за пончиками как раз отходил, связь что ли в этой забегаловке плохая?

– Авария, Стив, на пересечение Третьей и Седьмой. Ребята уж больно спешили на наш вызов, чтобы обезвредить бомбу. Они сейчас в больнице, не критично, живы, слава богу.

– Черт, Майк. Но ведь есть еще…

– Конечно, есть, Стив. Только те, кто есть, прибудут сюда, как раз к разбору кучи из кусков бетона и крошеного стекла, если мы не сделаем хоть что-то.

– Черт!!!

– Так, что – монету бросим или есть другие варианты?

– Майк, чертов придурок, сейчас действительно не до шуток. Ты ведь знаешь, что из здания еще не всех эвакуировали. Мы не можем вот так…

– А кто может, Стив? Кто? Кто, кроме нас? А?

– Давай только без этого пафоса, Майк.

– Как скажешь, Стив, но решать что-то нужно.

– Хорошо, орел – красная.

– Монету, Стив.

– У меня только карточка.

– А у меня совсем пусто.

– Дьявол, Майк!

– Говоришь, еще не всех эвакуировали? Ты тут пока посиди, Стив, а я пока сбегаю, займу у кого-нибудь.

– Ты с ума сошел, Майк!

– Думаешь, у этих маркетологов и паршивой монеты не найдется? Не дрейфь, приятель, я мигом.

– Гадство… Ничего-ничего, держись приятель. Тебе всего шесть дней осталось и на пенсию. А то и еще быстрее – шесть минут и тогда уж на вечный покой! Чертов день, когда я выбрал эту чертову профессию! Ну почему? Почему я не пошел по стопам отца? Сейчас спокойно закидывал бы свежую прессу через крохотные заборчики. Но, нет! Поперся в копы, чтоб мне пусто было! Доблесть и честь, парень, доблесть и честь… Эй, рыжий, ты то откуда здесь? Иди-ка сюда. Да, приятель, это тебе ни какая-нибудь заводная игрушка, это…

– Стив? Котом обзавелся, смотрю. Я не против конечно, но учти, я ни за что не буду баловать этого рыжего свежей рыбкой по четвергам, если ты не обработаешь его от блох.

– Ты что, реально у кого-то выклянчил монету?

– Ага, орел – синий?

– Как? Я же говорил – красный.

– Да? Не передумал?

– С чего бы это?

– Ну, мало ли, бывает… Разве люди не могут менять своего мнения просто так?

– Наверное, могут, Майк.

– Так значит – красный?

– Постой, я не уверен.

– Тогда, орел – синий, и покончим с этим.

– Или все же – красный?

– Ну, хорошо, красный так красный. Я кидаю…

– Майк?

– Да.

– Ты видишь то же самое, что и я?

– Да.

– То же самое?!

– Да.

– Ребро?

– Я вот, что подумал, Стив, может – ребро, это значит, что нужно перерезать и красный, и синий, а?

– Разве?

– Тогда – зеленый, Стив, я режу!

– Стой!!!!!

– Ну? Что я говорил! Часики встали.

– Майк, да ты – гений! Как тебе это удалось?

– Ну-у, немного интуиции, немного везения, кое, что вспомнил из классики… э-м-м, привет, Джон!

– Хай, Майк!

– Джон? Что ты тут…

– А-а, вижу, Майк, наши курсы тебе пригодились? Сам тут управился?

– Курсы? Какие курсы? Джон, вы разве не попали в аварию?

– О чем он это, Майк?

– Черт его знает. Переволновался видимо. Возраст, знаешь ли.

– А как же авария на Третьей и… Так ты все выдумал? И ты знал, как обезвредить…Твою мать! Какого ж хрена ты устроил цирк этот с монетой?!

– Понимаешь, Стив, ты в последнее время выглядишь каким-то мрачноватым, не знаю, даже как сказать – потускнел что ли? Вот я и решил тебя немного взбодрить. Привнести ярких красок в серую картину твоей жизни. Тебе ведь понравилось, Стив? Ну честно – понравилось?

– Знаешь, что я сейчас хочу сказать, Майк?

– Подозреваю, то, что тебе осталось шесть дней до пенсии, Стив?

– Вот именно, и лучше, чтобы ты все это время держался подальше от меня.

– Как скажешь, Стив. Ну что, до завтра?

– Черт!

***

«Мы супергерои, но мы ничего не умеем. Нас недавно отмудохали и мы пока болеем» * – звучала песня, установленная на будильнике телефона Иволгина. Он отключил мобильник, потянулся, протяжно зевнул и подумал: «Надо же, заснул… А Прохору Амбросовичу наверняка понравился бы такой сериал»

* «Супергерои» – А.Юзленко гр. «Потомучто»

Эмоциональный расчет.

08:03

– Вау! Прохор Амбросович! Золотой вы мой человек! С возвращением! Бурные овации, восторженные крики: «Браво!» и шикарные букеты к вашим ногам по этому поводу!

– Неужели, прямо так соскучились?

– Ну, что вы, ничуть. Просто, свои отчеты опостылели, а тут еще и ваши приходилось делать.

– А вы за эти две недели ни капельки не изменились.

– А вы? Изменились за время отпуска? Ну-с, повествуйте! Я весь во внимании! Канары? Бали? Гоа? Хотя, нет, куда это меня? Позвольте, угадаю,– Венеция! Прекрасная Венеция! Божественная Венеция! Нет? Тогда, Париж! Прекрас…

– Анапа в вашем списке есть?

– Анапа? Да, она первое место в топе занимает! Что там какие-то башенки, гондолы, мимы, лягушачьи лапки и круассаны в сравнении с неподражаемым колоритом Анапы?! Пшик,– пустое место!

– Вот вы ёрничать изволите, а я, между тем, довольно замечательно провёл там время.

– Да, кто же ёрничает-то, Прохор Амбросович, а?

– Вы!

– Когда?

– Только что.

– По глазам определили?

– Причем здесь глаза?

– Зеркало моей ёрнической души!